О КОШКАХ

1.

Блюдечко с молоком стояло между стеной и ковриком. Молока было мало, почти на дне. Когда лифт с рычанием и звоном проносился мимо, по молоку прокатывалась легкая рябь. Коврик всегда был сухим и чистым, не то, что на других этажах. Но когда дверь в коридор на две квартиры открывалась, она задевала его высокий ворс, и он норовил съехать в сторону стены и ткнуться в блюдечко, расплескивая молоко, отчего у стены часто оставалась белесая клякса, пахнущая молоком и улицей.

Прямо над ежедневной порцией молока, высоко на дверном косяке были прилеплены две кнопки. Если кто-то нажимал на верхнюю, то из-за двери лились чистые, хотя и слегка синтетические, птичьи трели, и на звонок выходил угрюмый мужчина в спортивных штанах, или полная женщина в длинном халате, или мальчишка в широченных джинсах. А кудрявая малышка, которая пока не дотягивалась до замков, всегда бежала к двери первой, но в последний момент пряталась за родственников и настороженно осматривала лестничную площадку. Она смешно не выговаривала слова и все время норовила ухватить подъездную кошку поперек живота и втащить в квартиру. Родители ей не позволяли, зато в обмен на кошкину лояльность выносили на лестницу куриные хрящи, обрезки колбасы или рыбьи головы и хвосты.

- Кис-кис-кис, - сюсюкающими голосами звали они и выкладывали еду на шуршащий пакет.

Еда была свежая и неизменно вкусная, но есть с пакета кошка брезговала, растаскивала все по площадке, и когда они находили начисто обглоданную рыбью голову у лифта, то всегда сердились и называли кошку "неряхой". Кошке было все равно. Она смотрела на них с верхнего лестничного пролета ярко-зелеными глазами и знала, что никто не заставит ее есть с пакета. Никогда.

Нижнюю кнопку звонка почти не нажимали. Раз в месяц приходила строгая неулыбчивая женщина и, тщательно вытерев ноги о коврик, утыкалась пальцем в звонок и долго прислушивалась. Где-то далеко раздавалось хриплое кашлянье и кряхтение, совсем не похожее на мелодичные птичьи голоса. Но из коридора слышались шаркающие шаги, и чистенькая старушка в бесформенной юбке и голубой блузе с неизменной голубой косынкой на почти белых волосах открывала дверь и, поздоровавшись, пропускала женщину в дом.

- Кис-кис-кис, - говорила она, подслеповато высматривая кошку. - Мурочка, подожди, милая. Вечером будет мясцо.

Или сметанка, или сосиска, или ароматный кусочек черного хлеба с маслицем - знала кошка и с пониманием жмурилась. Молоко в блюдце появлялось каждый день, и где бы она ни провела время, вечером голодной спать ей не приходилось.

- Развели тут всякую сволочь! - ругалась уборщица и замахивалась на кошку шваброй, выметая из угла рыбьи кости.

- Уууу, шшш, - по привычке отвечала кошка и лениво выгибала чистую спинку.

Или смотрела на нее с высокого подоконника и с неподдельным презрением к окружающим лизала лапу. Уборщица частенько оставляла на лестнице грязные разводы, пахнущие хлоркой, и за это в свою очередь была достойна всяческого осуждения. Но кошка единственная ее не осуждала. Подъезд был грязный, потому что в нем жили грязные люди. Они плевали у лифта, бросали пивные банки на лестницах, били бутылки с остатками вонючей жидкости у мусоропровода и мочились под почтовыми ящиками.

Кошка делала все свои дела на улице, но уборщица почему-то считала ее главной виновницей всех лестничных неприятностей и бранилась, едва завидев рыжий полосатый хвост, свешивающийся с перил. Кошка была снисходительна и равнодушна, не испытывая ни по-настоящему сильного раздражения, ни жалости к трудной уборщицкой судьбе.

Это был ее дом - на площадке второго этажа многоэтажной башни в одном из спальных районов Москвы, рядом с блюдечком в веселенький розовый горошек, рядом с чистым ворсистым ковриком и грохочущим лифтом. Под двумя кнопками звонков. Другого дома она не знала и потому не думала о нем.

2.

Девушка осмотрела себя с недоумением. Розовый халатик не прикрывал бледные коленки, широкие рукава были закатаны до локтей. Под поясом почти посередине живота был глубокий карман. Она зачем-то опустила туда руку и пошарила в его недрах. В кармане лежала пустая обертка от дешевой карамельки. Она достала ее и понюхала, пытаясь вспомнить хотя бы запах. Но обертка была старая, и запах карамели и малинового конфитюра давно испарился. Зато запах перегара и мочи поднимался от первого этажа и вызывал тошноту и брезгливость.

Она помедлила, осматривая шершавые стены, выкрашенные ядовито-зеленой краской снизу и бледно-желтой вверху, вздрогнула, когда мимо с грохотом промчался лифт, оглянулась на затянутую коричневым дерматином дверь со стеклянной дыркой глазка и пошла вниз по лестнице, держа руку над перилами.

За тяжелой подъездной дверью стояло лето. Из-под колес проносящихся мимо машин вырывались причудливые клубы пыли и оседали на стриженом газоне. По обеим сторонам дома кудрявились кусты и деревья.

Девушка в недоумении посмотрела по сторонам, перевела взгляд себе под ноги и шагнула на спускающуюся вниз лестницу. Улица, дорога, дом, подъезд были чужими и незнакомыми. Она не помнила, как попала сюда. Не помнила, почему было жарко и пыльно, чей на ней был розовый халатик из тонкой махрушки и как давно она съела карамельку, обертка от которой была зажата у нее в кулаке.

Она обошла вокруг дома, почему-то вдруг подумав о киоске с едой, который должен был быть где-то слева от дома. Но никакого киоска не было. Дорожка, заставленная машинами, обогнула башню и вернула ее к ступенькам. Она растерянно огляделась по сторонам и, не доверяя себе, снова двинулась вокруг дома.

- Смотри, ты такое видал?

Стекло передней двери черного джипа опустилось, и массивная рука с широким золотым кольцом выбросила дотлевшую сигарету на тротуар. Вслед за рукой показалась крупная бритая голова в темных очках, спущенных на кончик носа. Маленькие голубые глазки следили за розовым халатиком, удаляющимся в сторону помойки.

- Чего это она, а? Как думаешь?

Стекло задней дверцы медленно поползло вниз, остановилось на полпути, помедлило и опустилось до конца.

- Гуляет.

- В халате?

- Может, мусор выносит.

- Так в руках же ничего нет. И она уже второй круг делает.

- Может, потеряла чего.

- Не похоже. Пойду, посмотрю.

- Сиди. Делать что ли не фига, за девчонками таскаться?

- Так интересно...

- Велели ждать, вот и жди.

- Да, ладно. Телефон-то при мне. Пойдем, прогуляемся. Может, с девочкой договоримся на вечер? Шуры-муры, все такое...

- Сиди, сказал.

- Вон, смотри, она опять идет. Ты как знаешь, а я иду знакомиться.

- У тебя зуд в штанах, что ли?

- Эй, девушка!

Двое мужчин вышли из джипа и направились к подъезду, возле которого девушка в розовом халатике, задрав голову, смотрела на грязно-зеленую башню с бесконечными рядами одинаковых окон.

- Красавица, потеряла чего?

Она обернулась на звук, и две фигуры в темных костюмах и в солнцезащитных очках вышли из теневой полосы под деревом и, сдвинув квадратные плечи, пересекли солнечный участок асфальта. Она сама не знала, чего испугалась. Наверное, того, что у них не было глаз. Черные зеркала вместо голубого, серого, карего или зеленого. Руки, ноги, туловища, коротко стриженые волосы. В очках отражался розовый халатик на фоне выщербленных ступенек и тяжелой серой двери, и она, как завороженная, не могла отвести от них взгляда. А когда спохватилась, то отступила на нижнюю ступеньку в надежде, что мужчины пройдут мимо, или остановятся, или повернут назад. Но они были уже совсем близко и шли прямо на нее.

- Дверь, что ли захлопнула? Спасателей ждешь? Так вот они мы!

Она легко взбежала по ступенькам и дернула изо всех сил холодную металлическую ручку на себя. Дверь неохотно подалась и пропустила ее в образовавшуюся щель. Короткая лестница перед лифтом бросила под ноги осколки стекла, но девушка, почти не касаясь пола, пролетела вверх, свернула у лифта направо, ухватилась рукой за грязные перила и, прыгая через ступеньку, оказалась на втором этаже.

В подъезде хлопнула дверь, послышался хруст осколков, топот двух пар ног, и на площадку ввалились двое в темных костюмах.

- Ну, куда же ты? А поговорить?

Она прижалась спиной к шершавой стене и протянула руку в сторону двух кнопок на косяке двери. Верхняя была черная, отполированная до блеска, заключенная в белый квадрат. Нижняя - тоже черная, но маленькая и тусклая, спрятанная в глубине коричневого круга. Девушка выбирала, которую нажать, и смотрела на мужчин умоляющими глазами.

- Куда это ты собралась?

Ее ухватили за хрупкое запястье, притиснули к стене так, что воздух ушел из легких и обратно уже не мог вернуться.

- Ты что, глухая?

- Нет.

- Живешь здесь?

- Нет.

- А куда звонишь?

- Отпустите меня, пожалуйста, - прерывающимся голосом сказала она и, не встретив в ответ понимания и сочувствия, заскулила громче. - Пожалуйста.

- Тихо ты, - прикрикнул на нее один из них, тогда как другой подошел к лестнице и глянул вниз. - Идет кто-то. Молчи.

- Пожалуйста, - зашептала она и посмотрела в черные зеркала очков.

Он покачал головой, удивляясь ее непонятливости, и положил ей на рот сложенную ковшиком ладонь, которая пахла одеколоном и сигаретами, и еще чем-то незнакомым, пугающим. Не стал грубо прижимать, а просто прикрыл, чтобы не сделать больно. И тут же почувствовал, как по ее щекам покатились слезы. Такие горячие и крупные, как будто капли пара под прозрачной крышкой кастрюли.

- Баба. В лифт садится, - придушенным голосом пояснил от лестницы другой и через секунду вырос за спиной у приятеля. - Все, уехала.

- Ты чего? - растерянно сказал тот, что держал девушку, и вытер мокрую от слез руку о брюки. - Чего ревешь? Никто тебя не обидит. Вован просто хочет с тобой познакомиться...

- Пожалуйста, - молила она дрожащими губами, - отпустите меня.

- Да никто тебя и не держит. Истеричка! - раздраженно сказал мужчина и отступил назад. - Пошли отсюда, ну ее к дьяволу.

- Да как тебя звать-то? Ну? Имя у тебя есть?

- Не знаю.

- Ты что, не видишь, она не в себе... Я ухожу. Здесь, небось, и телефон не берет. Иваныч позвонит и вломит тебе за эти похождения. - Он обернулся к девушке у стены и снова вытер руку, на этот раз уже платком. - А ты чего стоишь? Иди, никому ты не нужна.

- Никому... - тихо повторила она и всхлипнула.

- Шухер! - сказал другой мужчина и его спутник снова шагнул к девушке, закрывая ее собой.

Из двери на другой стороне площадки вышел дед, покосился на две внушительные фигуры, топчущиеся у лифта.

- Потеряли чего, ребятки?

- Иди дед. Все нормально. Сейчас друг откроет.

- А, Сережка-то? Так он, вроде, на работе.

- Иди дед, - настойчиво повторил мужчина и поднес руку к звонку. - Чекист хренов.

Дед понял, что "ребятки" не настроены поддерживать светскую беседу, и заспешил вниз по лестнице, позвякивая пустой посудой в пластиковом пакете.

- Что за дрянь?

Мужчина опустил руку и посмотрел себе под ноги. Белая лужица из хрустнувшего блюдца разлилась возле коврика и забрызгала его блестящие щегольские ботинки.

- Наставили тут, гуманисты! Кошек, блин, прикармливают. А сами гадят на лестницах, как в сортире.

- Молоко, - сказала девушка и вытерла тыльной стороной ладони под носом. - Блюдце разбилось.

Она подняла глаза от осколков и теперь смотрела в грудь тому, кто пару минут назад закрывал ей рот. Он него шел сильный и незнакомый запах. Ей уже не было страшно, она отсеяла лишние запахи одеколона и сигарет. Оставшийся запах не был больше пугающим, хотя в черные зеркала заглядывать по-прежнему не хотелось.

- Ты чего? - спросил мужчина и посмотрел на бледный пробор в каштановых волосах.

И тогда она вдруг прижалась к нему, обхватила его руками под пиджаком и что-то зашептала, вздрагивая плечами и переступая с ноги на ногу. Розовый халатик топорщился у нее на спине над тугой полоской пояса.

- Вот черт! - сказал мужчина, поглядев на свои оставшиеся без дела руки, и осторожно обнял ее за плечи. - Да никто не собирался тебя обижать, не реви.

- Чокнутая какая-то, - поморщился тот, кто совсем недавно горел желанием сам поиграть с девчонкой. - Брось ее, пошли.

- Эй, мне нужно идти, - не очень решительно сказал мужчина и отстранил ее от себя. - Держи, слезы утри.

Она неумело потерла щеки большим носовым платком и снова подалась к собеседнику.

- Не оставляйте меня, пожалуйста.

- То оставьте, то не оставляйте! - Он был растерян и даже слегка испуган. - Ты сама-то знаешь, чего хочешь?

Она отрицательно помотала головой и уткнулась лбом ему в грудь.

- Давай, домой тебя отведу, - предложил он, чувствуя себя на редкость глупо. - Ты где живешь?

- Не знаю.

- Леха, ты что, не видишь, что она ненормальная? Кончай с ней нянчиться. Пойдем в машину.

- И как тебя зовут, тоже не знаешь?

- Нет.

- Тогда что прикажешь с тобой делать?

Вместо ответа она крепче обняла его пахнущую утюгом и одеколоном рубашку и вздохнула. Он скользнул взглядом вниз по ее спине, обогнул прикрытую розовой тканью попку, увидел две стройные ножки, привставшие на цыпочки, чтобы дотянуться до него.

- Пойдем в машину, там разберемся. У тебя точно нет какой-нибудь бумаги при себе?

Она разомкнула объятия, оттолкнулась от него, открыла сведенную судорогой ладошку, в которой покоился смятый фантик от конфеты. Он посмотрел ошеломленно поверх очков, стряхнул обертку на пол и, обняв ее за плечи, повел по лестнице, догоняя ушедшего приятеля.

На улице он одним движением подсадил ее в высокий черный джип на заднее сиденье, и полез следом.

- Она тебе зачем? Пусть гуляет, - неожиданно зло обернулся к ним другой и снял очки.

У него были голубые бегающие глазки, неожиданно маленькие для такого щекастого лица с широким лбом. Девушка взобралась с ногами на сиденье и забилась в угол, как мышь. Ее сосед почесал упрямый подбородок и поднял темные очки наверх.

- Нельзя ее так бросать. Она потерялась и не помнит ничего. Может, какой-нибудь подонок завез...

- А ты ей нянька, что ли? Вон отделение милиции напротив, пусть туда идет.

- Расслабься, Вован. Я решу, что с ней делать, а пока отвезу домой и накормлю. Есть-то хочешь?

Она смотрела на него из глубины машины и старалась не дышать, слушая их диалог.

- Наверное, - без уверенности кивнула она.

- Ну и ладно. Иваныч звонил? - спросил он у шофера. - Ждать его или как?

- Сказал, что свободны. Вызовет, когда понадобитесь.

Шофер со своего места тоже рассматривал девушку и не находил в ней ничего интересного.

- Тогда забрось меня домой. Я, как видишь, теперь с грузом.

Он раскинул руки на спинке заднего сидения и потянулся сильным тренированным телом. Машина тронулась с места, и за окном замелькали деревья, люди, дома. Девушка приникла к стеклу лбом и ладонями и следила глазами за проносящейся мимо улицей. Вован, повернувшись вполоборота, неодобрительно посмотрел на ее коленки под розовым халатиком.

- Ужас, какая тощая, - наконец сказал он. - Мог бы взять на вечер что-нибудь поприличнее. Хочешь, на Ленинский сгоняем? Оттянемся. Давай, Леха, высаживай ее.

- В другой раз, - сухо сказал Леха. - Она меня попросила.

- Да о чем она тебя попросила? Она вообще какая-то отмороженная. Бросилась к тебе, как бродячая кошка, прилипла, а ты и растаял. А она пожрет, и уйдет.

- Ладно, пусть хотя бы поест.

- Ну, ты точно псих!

Девушка отвернулась от окна и посмотрела на своего покровителя.

- А я никогда раньше в машине не ездила.

- В такой машине? - уточнил он. - Хорошая тачка, хозяйская.

- Нет, вообще в машине. Интересно. Только все очень мелькает, и здесь крутится.

Она показала себе на грудь и поморщилась. Вован поглядел приятелю в глаза и покрутил пальцем у виска. Леха сделал вид, что не обратил внимания на этот выразительный жест, и снова заговорил с девушкой.

- Ты совсем ничего не помнишь? Ну, откуда взялась в подъезде? Почему в халате? Сколько тебе лет?

- Нет, совсем ничего.

- Но ведь имя-то у тебя должно быть? Ты же не вчера родилась.

- Должно быть, - согласилась она и доверчиво придвинулась к нему. - Только я не помню.

- Ладно, буду звать тебя Катькой. У меня сестренка была младшая. Врачи уморили, паразиты.

Она покивала, соглашаясь со своим новым именем, и вдруг быстро и легко улеглась на сиденье, положив ему голову на колени.

- Ты чего это опять? - опешил он, не зная, куда девать глаза. - Чего ты?

- Ничего.

Она вытянула руку поперек его коленей и уставилась полуприкрытыми глазами в спинку переднего кресла.

- Смотри-ка, - усмехнулся Вован, - может, ты и не в проигрыше. Покормишь, шмоток купишь, а там...

- Видно будет.

Леха задумался и, не зная, куда девать левую руку, опустил ей на плечо. Девушка уютно заворочалась у него на коленях и закрыла глаза. Мужчина вернул очки на переносицу, чтобы за зеркальными стеклами подумать о том, что делать дальше.

3.

Она следила голодными глазами за тем, как он возится у плиты. Вкусно шипела сковородка с кусками мяса на ней, над кастрюлей с макаронами вилась струйка пара, но подробности действа заслоняла его широкая спина, и ей оставалось только прислушиваться и принюхиваться.

- Возьми тарелки там!

Он неопределенно махнул рукой в сторону единственной полки над раковиной, и она послушно заторопилась выполнить приказ.

- Ой, какое красивое!

Она держала в руках старое блюдце с черно-рыжими цветами и облезающей позолотой, и он снова подумал, что девчонка слаба на голову.

- Все никак выкинуть не соберусь. Говорят, нельзя держать в доме битую посуду, только не помню, к чему это. Осторожно, у него край отколот, обрежешься еще. Возьми большие тарелки слева.

- А можно я из него буду есть? - жалобно попросила она, вглядываясь в потертые цветы.

- Так оно же для котенка! - хохотнул он.

- У вас есть котенок? - ревниво спросила она и посмотрела себе под ноги, ища следы пребывания соперника.

- Фу ты! Размером для котенка! Я живность дома не держу, езжу все время, часто не ночую. Без ухода и внимания даже кошка сдохнет.

- Без внимания и ласки, - согласилась она и поставила на стол две разномастные тарелки и рядом примостила полюбившееся блюдце.

Он сбросил в тарелки громко шипящие куски мяса, уложил рядом макароны и уселся напротив гостьи.

- Выпить хочешь?

- У вас есть молоко?

- Офигеть!

Он громко стукнул себя ладонью по лбу и, покачав головой, с ожесточением накинулся на мясо с вилкой и ножом. Девушка подождала ответа про молоко, но хозяин не проявлял интереса к беседе, и она приступила к трапезе.

Он доел вторую порцию, пока она пыталась справиться со своей, вздыхая и бросая по сторонам удовлетворенные взгляды.

- Я больше не могу, - наконец призналась она и виновато улыбнулась. - Спасибо.

Леха молча забрал у нее тарелку и приготовился отправить ее содержимое в мусорное ведро.

- Отнесите в подъезд, - посоветовала она. - Это вкусно. Жалко, если никому не достанется.

Он обернулся и посмотрел на девушку, словно впервые ее увидел. Она водила пальцем по краю блюдца и едва заметно улыбалась, борясь с подступившей усталостью и сном.

- Чай будешь? - наконец спросил он, выбросив остатки еды. - Или кофе?

- Если бы было молоко...

- Но молока нет, - раздраженным голосом напомнил он. - Так что?

- Тогда я бы поспала, - невпопад ответила она и прислонилась плечом к стене. - Можно?

- В комнате диван. Белье я вчера поменял, так что если не побрезгуешь...

Она зевнула и, покачиваясь, как пьяная, выплыла с кухни, оставив после себя легкое углубление в сиденье мягкого стула и щербатое блюдечко на столе. Он посмотрел ей вслед, поскреб затылок с отрастающим ежиком волос и шире распахнул окно перед тем, как закурить.

На кровати ее не оказалось. Покрывало было нетронутым, следов розового халатика на стульях не наблюдалось.

"Что за черт!" - подумал он и огляделся.

Гостья обнаружилась в дальнем углу от окна в кресле, повернутом к стене. На спинке кресла висели его джинсы, которые он накануне поленился убрать в шкаф, и ее щека покоилась на одной из штанин, а безвольная рука свешивалась почти до пола.

- Бардак! - оскорбленным шепотом сказал он самому себе и попытался вытянуть из-под нее джинсы.

Девушка заворочалась, приоткрыла глаза и посмотрела на него с осуждением.

- Ммм, - сладко и невнятно пожаловалась она и вернула на место потерявшуюся руку.

- Ладно, спи.

Он оставил попытку навести порядок в кресле и пошел на кухню, слушая мерное сопение за спиной.

Она проснулась, когда закатное солнце покрасило стены и обстановку в ослепительно рыжий цвет. Подняла голову с отпечатавшимся на щеке грубым швом, осмотрелась, жмурясь со сна и не узнавая место и предметы. Под босыми ногами мягко пружинил зеленый ковер с высоким ворсом, лысоватый с одного края. Рука сама цеплялась за спинки стульев и край стола возле окна. На пыльном подоконнике цвела герань, издавая отвратительный удушливый запах. Девушка потянулась, глядя на красно-золотые облака, запахнула халатик и пошла искать хозяина, чей образ плавно всплывал из памяти, одурманенной сном.

- Ну, наконец-то, - сказал Леха, подняв глаза от детектива и обнаружив розовое привидение в дверях кухни. - Молока хочешь?

- Разве у вас есть молоко?

- Купил. Специально для тебя, - удивляясь самому себе, буркнул он и полез в холодильник за пакетом. - Топленое.

Она недоверчиво понюхала кремовую жидкость в чашке, приложилась губами и, распробовав, с жадностью начала пить. Он удовлетворенно следил за ней, как врач смотрит на выздоравливающего больного. Она поставила чашку на стол и кончиком языка слизнула светлую полоску с верхней губы.

- Еще?

- Потом, - сыто проворковала она, покосившись на большой пакет, и забралась с ногами на стул. - Вкусно.

- Ты хоть что-нибудь вспомнила? - сразу же перешел к делу он, стараясь не пялиться на ее голые коленки, подтянутые к подбородку. - Как тебя зовут? Где живешь?

- Нет, - беспечно созналась она. - А зачем? Мне и здесь хорошо.

- Да уж! - присвистнул он. - И что, ты думаешь, я тебя здесь навечно поселю? У меня не приют для бродяжек. Ко мне люди ходят. Женщины...

- Ну и что...

- А мне что прикажешь делать? Что я им про тебя скажу?

- Не знаю. - Казалось, она действительно серьезно задумалась над его вопросом и, наконец, выдала. - Что я ваша.

- Что? - Он даже поперхнулся сигаретным дымом и надолго закашлялся. - Что значит "моя"? Ты моя кто?

Она снова наморщила чистый лоб, демонстрируя серьезные потуги умственного процесса, а он уже успел подобрать несколько вариантов определения и даже представить, как это будет выглядеть в действительности, если все так и случится.

- Я не знаю. Ничего не придумывается, - пожаловалась она. - Но мне некуда идти.

- И что прикажешь с тобой делать теперь? - повторил он свой вопрос. - У тебя даже документов нет. Ни одной бумажки.

- Была бумажка, - с наивностью ребенка или умственно отсталого напомнила она. - Только вы ее бросили там, на коврике.

- Господи, похоже, я влип!

Он швырнул сигарету в открытое окно и, обойдя гостью взглядом, поднялся.

- Если соберешься уйти, дверь захлопни посильней. Я вернусь поздно ночью, может, завтра утром. Еду найдешь в холодильнике. Телефон не трогай, дверь никому не открывай. Поняла?

- Но ведь вы вернетесь, да?

- Куда уж мне из своего дома бежать, - беззлобно огрызнулся он и оставил ее сидеть на табуретке возле кухонного стола.

4.

В подъезде он включил подсветку на мобильном: было почти без пятнадцати три. "Еще есть время подремать", - внутренне порадовался он и ковырнул замок ключом. Ботинки полетели под вешалку, "визитка" - на полочку с телефоном. На кухне вспыхнул свет и, щурясь, он полез в холодильник в надежде перехватить какой-нибудь бутерброд, прежде чем завалиться на кровать до утра. Выхватив с верхней полки нарезку копченой колбасы, он обернулся к столу и нахмурился, стараясь что-то вспомнить из прожитого дня. На краю стояло старое блюдце с черно-рыжими цветами, на дне которого явственно виднелась молочная лужица, как если бы сытая кошка поленилась добрать остатки.

- Кис-кис! - автоматически позвал он и тут же почувствовал себя дураком.

Кошки в доме никогда не было и быть не могло. На его сумасшедший возглас никто не вышел, и он, стряхнув наваждение, переставил грязное блюдце в раковину и взялся резать хлеб для бутерброда.

Через пару минут, затолкав остатки колбасы с хлебной корочкой за щеку, он вошел в комнату и, на ходу стащив с себя рубашку и брюки, повалился в кровать, предварительно смахнув вниз покрывало. Усталость накатила морской волной, и он, раскидав руки по всей ширине кровати, провалился в глубины сна.

Под утро какое-то движение в комнате потревожило его покой, но он не смог заставить себя открыть глаза, потому что знал, что время подъема еще не наступило. Три часа для сна ему было маловато.

А вот шесть - в самый раз. Он проснулся, удивляясь, что выспался, а телефон так и не зазвонил, откинул руку в сторону и почувствовал, что в кровати он не один. На самом краешке, свернувшись, как зверек, в его старой, вылинявшей от стирок футболке, лежала вчерашняя девчонка, о существовании которой он так успешно успел позабыть минувшей ночью.

- Офигеть! - сообщил он самому себе, разом вырвавшись из сонного состояния. - Как это я забыл?

На звук его голоса она потянулась всем телом и посмотрела на него глазами, полными прерванных снов.

- Ты все-таки осталась!

- Я убралась, постирала ваши вещи и заснула.

- Ты не слышала, как я вернулся?

- Слышала.

- А чего признаков жизни не подавала?

- Зачем?

- Да, действительно! - возмутился он. - Я бы мог тебя раздавить ненароком. Или напугаться до полусмерти и грохнуть тебя, как таракана.

- Я спала там! - Она, не понимая, пожала плечами и указала в кресло. - И только на рассвете легла здесь. От вас пахло плохо.

- Неужели? - Он вспомнил, как вчера накачивался текилой в обществе двух покладистых и не очень дорогих девчушек. - И что же?

- Мне было неприятно, но потом я решила, что так невежливо.

- И решила забраться ко мне в кровать? Странные у тебя представления о вежливости.

- Я, наверное, чего-то не знаю, - растерялась от его сарказма она. - Не умею делать... Но если вы скажете, как надо...

- Может, лучше не стоит? - пробормотал он себе под нос, когда она придвинулась совсем близко и ткнулась лбом в его голое плечо.

- Внимание и ласка, - безыскусным тоном напомнила она ему вчерашний разговор на кухне. - Даже кошке нужно.

- Это ты вчера пила молоко на кухне? - строго спросил он, борясь с желанием воспользоваться ситуацией.

- Вкусное молоко, - виновато сказала она. - Я почти все выпила, чуть-чуть не смогла.

- Кошка ты, Катька! - внезапно охрипнув, сказал он и поцеловал ее в губы, приподняв над собой. - Натуральная кошка.

5.

Она категорически отказывалась ходить на улицу, словно приросла к его дому, пустила корни, как растение. Один раз ему удалось почти силой вывести ее в магазин за одеждой. По дороге она опять припадала носом и ладонями к стеклу машины и следила мечущимся взглядом за пролетающими мимо домами, деревьями и пешеходами. В примерочной она сбросила с себя все, и он, думая о том, как сохранить спокойствие и трезвую голову, оправлял на ней юбки, застегивал кофточки и брюки, а она осматривала себя с недоумением, как будто одежда ей мешала.

- Ну, тебе нравится? Повернись. Смотри, как на спине хорошо.

- Где? - отвечала она и вытягивала шею, чтобы заглянуть себе за спину.

- Да ты в зеркало смотри.

- Куда? - переспрашивала она и смотрела непонимающими глазами в стеклянную стену, все равно как в кирпичную кладку.

В конце концов, он сам выбрал ей то, что считал красивым и удобным, и вернул ее в любимое кресло в углу комнаты. А она аккуратно сложила обновки в шкаф на пустующую полку, потом влезла в свой неизменный розовый халатик и с утомленным видом улеглась на кровати, соблазняя его дивным изгибом спины и шеи.

Две недели он не платил за любовь стоящим на обочинах Ленинградки проституткам, две недели не накачивался алкоголем и не садился за игорный стол в хозяйском казино. Он возвращался в свою холостяцкую берлогу, где рыжеволосая Катька мурлыкала у его плеча, пока он не засыпал, утомленный страстью и нежностью, которые она, как никто, умела извлекать из его грубоватой, неразвитой без романтических переживаний души.

Говорить с ней было не о чем, и это было самым лучшим, что он мог ожидать от отношений с женщиной. Проститутки болтали непрерывно, братва материлась и травила анекдоты, шеф постоянно держал возле уха телефон и приглушенным голосом что-то бормотал, глядя перед собой отсутствующими глазами, в машине фоном играло радио, а дома его ждала утешительная тишина и молчаливая Катька.

Если он задерживался до утра или на трое суток, как случилось однажды, она встречала его в коридоре у двери и без лишних слов и упреков прижималась к его пахнущему дымом и потом плечу.

- Ты без меня пропадешь, - укоризненно говорил он, оставляя ей деньги на продукты и находя по возвращении нетронутые бумажки и все тот же пустой холодильник.

- Тебя не было долго, - жаловалась она. - И есть совсем не хотелось.

- А что ты делала?

- Ждала, спала и еще ждала.

Зеленые глаза неотступно следили за каждым его движением, и он чувствовал, что даже если она находится в противоположном уголке квартиры, то все равно откуда-то знает, что он делает в своем углу.

Он попытался пристрастить ее к телевизору, чтобы она не скучала в его отсутствие, но телевизор был для нее ничуть не интереснее зеркала. Она послушно смотрела в мерцающий экран вместе с ним, но стоило ему сосредоточиться на действии, как она поворачивала голову к нему и начинала следить за ним блестящими немигающими глазами.

- Что? - спохватившись, спрашивал он. - Тебе не интересно?

- А что там может быть интересного? - вопросом на вопрос отвечала она.

- Ну, люди. Бегают, стреляют, любовью занимаются.

- Ну и что?

- А во мне что интересного?

- Все.

Это был настолько исчерпывающий ответ, что он не находил в себе силы спрашивать дальше, а она продолжала смотреть в противоположном от экрана направлении, наводя его на неизбежную мысль о "внимании и ласке", как она это называла. И тогда, чутко уловив его изменившееся настроение, она придвигалась ближе и подставляла под его руку то плечо, то ухо, то бедро, и он невольно начинал поглаживать ее шелковистую кожу, проникая шершавыми пальцами под тонкую "махрушку" розового халатика. И телевизор выключался с легким обиженным щелчком, пульт падал на пол рядом с развязавшимся розовым пояском, а кровать судорожно скрипела, выдавая соседям тайну чужой жизни. И ему начинало казаться, что он приобщается к какому-то неведомому ритуалу, весеннему танцу проснувшейся природы, мартовской капели, первой грозе, истошному кошачьему концерту на прогретой солнцем крыше.

"Офигеть!" - мысленно выдыхал он, перебираясь на свою подушку, и слышал, как она сворачивается у него под боком в максимальной близости, но при этом не касаясь его, и удовлетворенно постанывает, продлевая его блаженство.

Он уже точно знал, что она не такая, как все. Догадывался, что она не умеет читать, писать и считать. Поначалу только удивлялся, что ночью она пьет молоко из любимого блюдца, хотя ни разу не смог застать ее за этим занятием, и, согласившись играть в ее игру, сам стал оставлять ей молоко на столе перед тем, как улечься спать.

Спустя почти полтора месяца наступил день, когда он признался себе, что счастлив именно потому, что она не от мира сего, потому что она ничего не знает о подлости, предательстве, разврате и лжи. Они не называли эти отношения любовью, но он знал, что она любит самоотверженно и бескрайне, хотя даже не догадывается, какой бывает красивая любовь в придуманных телевизионных историях. И еще он думал, что будь у нее хоть какие-то бумаги, он бы женился на ней, пусть это всего лишь формальность, бумажка, отметка в паспорте. И купил бы ей сто розовых халатиков и самое красивое блюдце для молока.

6.

Она совершенно не умела готовить, и научить ее не представлялось возможным, поэтому он полностью взял на себя покупки и готовку. А она стирала, мыла и убирала, и даже освоила премудрость управления с утюгом, предварительно испортив две его рубашки.

- У меня в воскресенье день рождения, - объявил он, но встретил совершенно непонимающий взгляд "ну и что?". - Жалко, что ты про свой ничего не знаешь.

- А для чего нужно знать?

Ее вопросы относительно устройства мира и глубинных связей ставили его в тупик. Действительно, какая радость в том, что в мире появился еще один голый и беспомощный человек? Кому нужен ежегодный отсчет, тосты, пьяные гости, горы грязной посуды, утреннее похмелье среди ненужных подарков? Но отвертеться было нельзя, и он без радости думал о том, как станет организовывать праздник.

Накануне Катька начала заметно нервничать, сидя на стуле за его спиной и слушая, как методично стучит нож по разделочной доске.

- Что мне сделать?

- Ничего, просто посиди.

- Я ничего не умею, - совестливо вздохнула она. - Завтра тебе будет стыдно за меня.

- С чего бы это? Ты же не станешь ходить голой или есть салат руками.

- Не стану, - без улыбки согласилась она и забарабанила пальцами по столу. - Если хочешь, я могу где-нибудь побыть.

- Где, например? - не понял он. - В ванной или в сортире?

- Нет, на улице. В подъезде.

- Катька! - Он обернулся, зажав в ладони здоровенный мясницкий нож со следами крови на тусклом лезвии. - Ты несешь околесицу.

- Я хочу, как лучше для тебя.

- Мне лучше с тобой. Не дури.

Он положил нож на стол и, подойдя, чмокнул ее в подставленные губы, потом на мгновенье задумался, подхватил ее липкими от свиной крови руками и понес в комнату, не дождавшись ночи.

На следующий день гости ввалились шумной толпой. Десяток рослых бритоголовых мужиков и шестеро веселых и развязных девушек натыкались друг на друга в тесной Лехиной квартире, смеялись, хлопали хозяина по спине и плечам и хищно принюхивались к запаху мяса из духовки.

Катька, затянутая в купленные четыре месяца назад джинсы и облегающую кофточку с глубоким вырезом на груди, тихонько сидела в кресле в углу комнаты, стараясь стать невидимкой, и следила за перемещениями незнакомых людей нервными, затравленными зрачками. Ее почти не замечали, коротко кивали и переводили глаза на другие предметы обстановки в комнате, но каждый раз, как только взгляд очередного гостя останавливался на ней, она внутренне сжималась и мечтала оказаться под креслом, возле самой стены.

Девушка, оказавшаяся за столом по левую руку от хозяина, то и дело посматривала на него подозрительно счастливыми глазами, и Катька в своем углу сжимала в худенькой ладошке салфетку и с усилием отводила взгляд. Ее соперница была красивой и уверенной в себе, пила янтарный коньяк и называла Леху Алешенькой. А он смеялся вместе со всеми, опрокидывая в себя очередную рюмку, и все реже скользил невидящим взглядом по креслу в дальнем углу комнаты.

Мытье посуды в тот вечер оказалось для нее самым благотворным занятием. Она мусолила под струей воды грязные тарелки и смотрела сухими глазами в стену. Иногда она принималась усиленно моргать и морщиться, пытаясь вызвать на свет Божий хотя бы одну слезинку, но расплакаться никак не получалось. В конце концов, вся посуда была перемыта, взрывы хохота и музыка из комнаты стали как будто громче, и голос хозяина потерялся в общем гвалте. Она боялась войти в комнату и среди сигаретного дыма и винных паров просто не узнать его, как если бы он стал похожим на своих гостей, растворился в пьяной и разгульной атмосфере вечера.

На лестничной площадке за дверью было почти тихо, пахло дешевыми сигаретами, мусоропроводом и пылью. Она пошла вверх по лестнице, подмечая цепкими глазами отколотый кусок штукатурки на углу, замысловатые узоры доморощенной росписи на стенах, почерневшую лампочку под потолком. С тихим гудением задрожали канаты в лифтовой шахте, и мимо проползла кабина, погромыхивая и кряхтя от натуги. Лестница закончилась, упершись в чердак, и Катька долго стояла, задрав голову и глядя на квадрат люка, ведущего на крышу и запечатанного тяжелым навесным замком.

Спускаться вниз пришлось долго, и если бы она умела считать, то насчитала бы целых двенадцать этажей, но она просто брела по лестнице, держа руку над заляпанными перилами. На площадке второго этажа какой-то знакомый предмет в темном углу привлек ее внимание. Она подошла ближе и наклонилась. Селедочная голова, изрядно подсохшая, смотрела на нее мертвыми, подернутыми пленкой глазами.

- Шшш, - раздалось за спиной предупреждающее шипение. - Мяяяу!

Крупный черный кот с белым пятном на груди и рваным ухом смотрел на нее круглыми желтыми глазами, и по его взъерошенному загривку пробегали волны легкого раздражения. Она покосилась на селедочную голову и отступила в сторону, не желая конфликта. Кот бочком протиснулся к своему ужину, обнюхал, чтобы убедиться в его целости, и снова посмотрел на Катьку.

- Мяу?

- Мяу, - незнакомым высоким фальцетом ответила она и пошла к лестнице.

- Ты откуда взялась? - строго спросил черный.

- Сверху, - сказала она, не останавливаясь.

- С крыши?

- Нет.

- Домашняя, что ли?

- Да, кажется...

- Ну и дура.

Она ничего не ответила и снова двинулась вверх по лестнице, слушая довольное урчание на площадке второго этажа и хруст разгрызаемых костей. Под квадратом люка, ведущего на крышу, она уселась на последнюю ступеньку, обхватила колени руками и закрыла глаза, пытаясь собрать в голове разрозненные воспоминания о разных жизнях.

- Катька! - родной голос вывел ее из состояния легкой дремы. - Катька, да где тебя черти носят?

Она потянулась гибким телом, опершись о пыльные перила, брезгливо отряхнула ладони и мягко побежала вниз, перескакивая через ступеньку.

- Ну, что ты за дура! - воскликнул Леха, стиснув ее плечи так, что она едва не задохнулась. - Придумываешь себе...

- Все ушли?

- Да.

- А ты как?

- Устал и пьян, как скотина.

- Значит, ничего не будет?

- Будет, Катька! - убежденно сказал он и ободряюще похлопал ее ниже спины по натянутым джинсам. - У нас с тобой все будет. Целую вечность. Всегда.

- От тебя плохо пахнет, - вздохнула она, обнимая его мускулистую спину.

- Я полезу в душ и зубы почищу.

- Все равно не поможет.

- Так ты не хочешь?

- Хочу. Но...

- Сливки будешь? Я еще вчера тебе сливки купил, - заискивающим голосом сказал Леха и вытянул из ее джинсов кофточку. - Жирные, двадцатипроцентные.

- Сливки? - изумленно промурлыкала она и, отстранившись, потянула его вверх по лестнице. - Пойдем уже домой, а?

- Сначала любовь, потом сливки, - потребовал он, нащупывая под кофточкой полоску голого тела.

- Наоборот.

- Забудь!

- Тогда уйду на кресло, - пригрозила она, выкручиваясь из его объятий.

- Баба ты, Катька! - восхищенно сказал он и, грубовато прижав ее к себе, с легким стоном добавил: - Офигеть!

7.

Зима наступила внезапно. Еще накануне шел дождь, и вдруг с утра полетели белые мухи, неслышно ударяясь в окно и оседая на внешнем карнизе. Она сидела на кухне, прижав нос к стеклу, и пыталась следить за особенно крупными хлопьями, плавно проплывающими мимо. Стая ворон из ближайшего парка зачернила небо, снявшись с места ночевки и отправившись в город на ежедневную добычу пропитания. Потом порывом ветра с чьего-то балкона сорвало полотенце, и оно, лихорадочно взмахивая мокрыми крыльями в синий цветочек, пыталось удержаться в воздухе, как неопытный птенец.

Уже неделю Леха уходил из дома в шесть, каждый раз тщательно проверяя содержимое кобуры на портупее. Она смотрела на него с расстеленной кровати, но не подходила близко, как будто ощущала запах опасности, исходящий от пряно пахнущих ремней, перетянувших его плечи, и черной металлической штуки в кожаной кобуре, к которой хозяин относился с большим почтением, чем ко всем вещам в доме, включая стоящую под окном машину.

- Молоко в холодильнике. Разогрей, - говорил он, целуя ее в теплый пробор. - Вернусь поздно, не жди, ложись. Дверь никому не открывай.

- Угу, - отвечала она и зябко сворачивалась в клубок, словно больше не хотела его видеть.

Он вздыхал, нависая над ней, и уходил, воровато щелкнув дверным замком. Тогда она оживала, бросалась к окну и, взобравшись коленями на подоконник, следила за отъезжающей от дома машиной широко распахнутыми, испуганными глазами.

А сегодня полетели белые мухи, и Леха, прежде чем уехать, стряхивал снег с машины, а потом вдруг поднял голову и посмотрел на прижавшуюся к окну Катьку.

- Леха, - беззвучно позвала она, движимая странным инстинктом. - Не надо!

Он махнул ей рукой на прощанье и сел в большую зеленую машину, а она осталась на подоконнике. Через час летящие снежинки вызвали у нее приступ зевоты, и она ушла в любимое кресло и, подложив под щеку футболку, пахнущую хозяином, задремала, изредка вздрагивая и прислушиваясь к звукам на лестнице.

Когда стемнело, зазвонил телефон. Она скатилась с кресла и уставилась горящими глазами на трубку. Но через несколько звонков включился автоответчик, с которым звонивший разговаривать не стал. Катька вздохнула и ушла на кухню в поисках еды. В последние дни ему некогда было ходить по магазинам, и холодильник был почти пустой, не считая начатой упаковки колбасной нарезки и полупустого пакета с молоком. Ей ужасно захотелось колбасы, но она подумала о том, что вечером он придет голодный, а есть будет нечего. Молоко закачалось в блюдце, размывая ее отражение. Она с жадностью выпила его до дна и потрясла совсем легким пакетом. Надо было растянуть остатки до вечера. Она помыла блюдце, выглянула на темную улицу с желтыми фонарями, увидела все еще пустующее место зеленой машины, занесенное белым снегом с черными следами человеческих и собачьих ног вдоль и поперек, и ушла в комнату.

Телефон просыпался еще дважды, но это был не Леха, который иногда звонил, чтобы оставить ей сообщение на автоответчике. Кто-то упорно ждал, что хозяин ответит на звонок, но хозяина не было, а она трубку никогда не брала.

Когда две стрелки на часах вытянулись вверх, как часовые на посту, телефон зазвонил снова, и она, нарушив все правила, схватила трубку. Короткие гудки опередили ее ответ. Она в недоумении посмотрела на пищащий телефон и ушла на кухню допивать молоко.

Лежа в темноте на кресле, она услышала чужое дыхание за входной дверью. Слишком близко, чтобы подумать, что это соседи. Потом в замке повернулся ключ, и она вся подобралась, глядя в темноту коридора. Лампочка на площадке почему-то не горела, но ей не нужен был свет, чтобы понять, что человек, проникший в квартиру - чужой. От него исходил запах опасности, почти такой же, как от Лехиной портупеи, сладкий и липкий.

Чужак остановился в дверях комнаты, привыкая к темноте. В квартире явно никого не было, хотя полчаса назад кто-то ответил на звонок, потом на кухне загорелся свет, чья-то тень скользила в окне по шторам, потом свет погас, и он, выждав время, решил нанести хозяину неожиданный визит.

Он шагнул ближе к кровати, уже уверенный, что она пуста, и краем глаза уловил какое-то движение в кресле. Реакция была мгновенной: он дважды нажал на спуск, и два тихих хлопка разорвали тишину квартиры. И тут же его левую щеку обожгла острая боль. Рыжий зверь с горящими яростью глазами взлетел к нему на плечо, защищенное кожаной курткой, и с неистовым шипением метил когтистой лапой ему в глаза.

- Сволочь!

Он ухватил кошку за шкирку и, оторвав от себя, со всей силы шарахнул об пол и послал вслед третью пулю, но кошка молча исчезла под диваном, как будто ее и не было.

- Паскуда!

Вспотевшая левая ладонь была полна кошачьей шерсти, и чужак, забыв об уликах, вытер ее о косяк комнатной двери. Зверь под кроватью затаился, и пришелец отступил назад, прислушиваясь к звукам на лестничной площадке. Путь для отхода был свободен, и он, прижимая свободную от оружия руку к саднящей щеке, выскользнул за дверь и исчез в тишине подъезда.

Леха вернулся домой, когда в комнате уже рассвело. Катька в выцветшем розовом халатике сидела на кухне перед пустым блюдечком и смотрела в стену невидящими глазами.

- Проснулась уже?

- Ага.

- Я не мог позвонить.

- Есть почти нечего. Только колбаса и полбатона. Голодный?

- А ты что ела?

- Я не хотела.

- Ты у меня такая тощая. - Он потрепал ее по спине и удивился, что она отстранилась. - Буду каждый день покупать тебе сливки.

- Покупай, - попросила она и принялась смотреть в окно.

- Ты чего, Катюха? Обиделась, что ли?

- Можно, я еще посплю? - уставшим голосом спросила она и коротко взглянула на него больными глазами. - Чуть-чуть.

- Давай. Я сейчас тоже приду, только поем.

Она спала поперек кровати, словно только и смогла, что добрести и рухнуть. Ее тело, всегда гибкое и динамичное даже во сне, сейчас было похоже на шкурку убитого зверька. И в комнате было что-то не так, только он не сразу смог понять, что именно. Леха остановился посреди ковра и начал методично осматривать вещи одну за другой. В спинке Катькиного кресла были две аккуратные дырочки, которых раньше там не было. Их происхождение не оставляло сомнений. Он обернулся в коридор и сразу же заметил странные рыжие волоски на крашеном в белый цвет косяке двери.

На его ладони явно был клок кошачьей шерсти. Рыжие щетинки были темнее и толще у основания и оканчивались нежно-золотистыми заостренными кончиками. Но он-то точно знал, что в его доме никогда не было домашних животных, тем более, кошек.

- Катька, - тихо спросил он, подышав ей в затылок, чтобы не напугать. - Что здесь было?

- А? - сонно переспросила она, и он, переворачивая ее вялое тело на спину, успел заметить на бледной шее яркие ссадины.

- У нас были гости?

- Какие гости? - недоуменно переспросила она.

- Кто стрелял? - напрямую спросил он и сурово посмотрел ей в лицо. - Это не шутки, Катька. Рассказывай.

- Что рассказывать?

- Все, что ты видела.

- Я спала.

Она дрожала и прятала мокрые глаза, опушенные коричневыми ресницами.

- Ты не понимаешь, он приходил за мной. Нам надо уходить.

- Кто приходил?

- Ты совсем ничего не помнишь? Он тебя ударил?

- Я не знаю, - растерянно ответила она, напрягая память. - Мне страшно, Леха.

- Мы уедем. Ничего не бойся!

Он подхватил с кровати ее невесомое тело, прижал к себе, как ребенка, и зашептал какую-то чушь про то, как у них будет маленький домик под Астраханью, потому что он всю жизнь хотел вернуться домой к бабке, а она уже старая, и ей помощники нужны. Прижавшись рыжей шевелюрой к его широкой и надежной груди, она вздыхала, слушая не столько слова, сколько стук его большого сердца и выравнивая ритм собственного торопливого и испуганного сердчишки. И когда их ритм совпал, она довольно заурчала и потянулась поцеловать его все еще шевелящиеся губы.

- Я никому тебя не отдам, - сообщил он, бережно укладывая ее на подушку. - Просто нам надо уехать.

- Офигеть, да? - с надеждой напомнила она, ловя его задумчивый взгляд.

- Хуже, Катька, куда хуже, - ответил растроганный Леха и погладил ее по щеке. - Но ты не думай, я справлюсь.

8.

На автозаправке уже на выезде из города она попросилась в туалет.

- Давай, только быстро, - сказал он, направляясь к кассе. - Вон синие кабинки.

Когда она вернулась, его зеленый джип стоял в стороне от колонки и мигал желтыми огнями.

- Ты долго, - с укоризной сказал он, открывая ей дверцу изнутри. - Мы опаздываем.

Она открыла рот, чтобы оправдаться, но промолчала и забралась на высокое сиденье.

- Ладно, пойдем чуть быстрее, - примирительно сказал он и похлопал ее по коленке. - Я тебе молока купил. Хочешь?

Он протянул ей маленький пакетик с пластиковой трубочкой, и она подставила ладошку.

- А как же блюдечко?

- Не здесь, - сказал он, выруливая на трассу. - В машине не получится. Вот остановимся в мотеле...

- Я не могу так... из пакета.

Она положила подарок перед собой на черную панель и облизнулась в предвкушении нескорого удовольствия.

- Да перестань! Походный вариант.

- Я потом, - совсем тихо сказала она, чтобы не рассердить его. - Сейчас пока не хочется.

- Хочешь, лезь назад и поспи. Ехать долго.

- Нет, я здесь, с тобой.

Он наклонился и быстро поцеловал ее, косясь на дорогу. "За что же мне такое счастье?" - подумал Леха, когда она в ответ потерлась виском о его плечо.

Она почувствовала опасность раньше него, несколько раз обернулась, когда салон сзади осветили вспышки дальнего света.

- Уйду, уйду, - проворчал Леха и, включив поворотник, подался вправо к обочине.

- Не надо! - Она смотрела на него испуганными глазами. - Это он!

- Кто? - удивился он, пропуская огромный джип вперед.

- Ночью приходил...

- Ты вспомнила?!

Второй автомобиль, поравнявшись с ними, опустил пассажирское стекло, и автоматная очередь ударила в бок зеленой машины. Леха вскинулся, захрипел и крутанул руль вправо, ударив по тормозам.

- Беги, Катька, - закричал он, наклоняясь, чтобы открыть ей дверь. - В лес, быстро!

Следующая очередь прошила лобовое стекло, разорвала пакетик с молоком и снова настигла водителя.

- Беги же, дура!

Он заваливался на соседнее сиденье и одновременно выталкивал ее из машины. Она не удержалась, рухнула в грязь, сползла в овраг и, оскальзываясь, рванулась к ближайшим кустам, не чуя под собой ног.

Она не помнила, как и почему вернулась в машину. Легко вспрыгнула на подножку, поставила лапки на сиденье, залитое чем-то красным вперемешку с чем-то белым, и принюхалась. Белого было мало, и оно пахло вкусно и притягательно. Она даже вспомнила слово - "молоко". Красное было страшным и липким, его было очень много. И подходящее слово никак не вспоминалось.

Мужчина, лежащий головой на сидении, был еще жив. Она слышала его дыхание и прерывистый ритм сердца. Пачкая лапы, она взобралась к нему на плечо, и принялась лизать ухо и щеку. Шершавый язык ходил вверх и вниз по отросшей щетине, и кошка старалась дотянуться до брови, носа, нижней губы.

- Катька, - прошептал знакомый голос, и кошка замерла, прислушиваясь к интонации. - Это ты?

Залитый кровью глаз косился в сторону, силясь рассмотреть живое существо, удерживающее истекающее кровью тело на грани жизни.

- Мяу, - протяжно застонала кошка и с остервенением продолжила лизать мужчину, цепляясь когтями за куртку.

- Офигеть! - прохрипел Леха. - Ты жива.

Красно-синие огни и оглушительный вой сирены заполнили развороченный салон джипа.

- Опаньки, труп! - весело сказал мужской голос, прорвавшийся сквозь отвратительные протяжные звуки. - Да выключи ты эту хрень.

- Ну-ка, пошла отсюда! Брысь!

Другой человек, в форме и с фонариком, уперся взглядом в мерцающие кошачьи глаза и даже дернулся в сторону от неожиданности. Кошка зашипела и тут же вернулась к своему занятию, словно боялась отпустить лежащего человека.

- "Скорую" вызывай, может, еще живой. И отгони эту пакость. С детства кошек ненавижу.

Но кошка не уходила, как ее ни гнали. Она шипела, выгибала спину, выпускала когти и не желала покидать машину.

- Да оставь ее, ладно. Может, это ее хозяин. Бывают же преданные твари. Не то, что бабы!

Когда пришла "скорая", и едва живого человека погрузили на носилки, кошка вспрыгнула ему на грудь, но санитар ловко ухватил ее за шкирку и отбросил в сторону, как мягкую игрушку.

- Катька! - простонал раненый и открыл глаза. - Ты только не пропадай.

Кошка сделала отчаянную попытку прорваться в машину, но ее снова грубо скинули ногой с подножки и захлопнули обе створки задней двери.

Белый автомобиль с красным крестом на боку развернулся прямо посреди шоссе и понесся в сторону города, оглашая окрестности воем сирены. Кошка рванулась через дорогу, уворачиваясь от летящих машин, и бросилась вдогонку за "скорой", но уже через минуту потеряла ее из виду, а еще через пару минут затрусила по обочине, выравнивая дыхание.

- Ты такое видал? - спросил один человек в форме у другого, глядя вслед удаляющейся кошке. - Фигня какая-то! Кому рассказать - не поверят. Обычная уличная кошка.

9.

- Неряха вернулась! - радостно сообщила подросшая кудрявая малышка, стягивая только что надетые варежки, и по старой привычке ухватила кошку поперек живота. - Где ты была, Неряха?

- Оставь, может, это не она! - воскликнула полная женщина.

- Она, она! - подтвердил мальчишка в необъятных штанах. - Грязная и худющая, как скелет.

Мужчина скептически осмотрел кошку и решительно нажал на кнопку соседского звонка.

- Эмма Венедиктовна, кошка ваша нашлась. А вы переживали! Я же говорил, что она вернется, куда ей идти-то!

- Мурочка моя!

Старушка в голубой косынке наклонилась, рассматривая свою любимицу подслеповатыми глазами. Кошка наклонила голову и потерлась полупрозрачным ухом о голубую юбку.

- Сейчас я тебе молочка...

Утирая слезы радости морщинистой ладошкой, старушка заторопилась в квартиру, оставив все двери распахнутыми, но кошка степенно села на пороге и принялась лизать лапу, словно искушения заглянуть в тепло чужого дома для нее не существовало.

Белое блюдце с розовыми кружочками, точь-в-точь как разбитое несколько месяцев назад, было полно молока, и кошка набросилась на него с неприличной жадностью изголодавшегося зверя.

Потом она без зазрения совести съела и черный хлеб с маслом, и сосиску, и только тогда без сил рухнула на коврик, тяжело вздымая раздувшиеся от обжорства бока.

- Ну, отдохни, кисонька! Нагулялась, настрадалась...

Старушка вернулась домой, и кошка, прислушиваясь к грохоту проносящегося мимо лифта, благополучно уснула на коврике, изредка вздрагивая и перебирая лапами, как охотничья собака, спешащая во сне за дичью.

И жизнь в доме потекла своим чередом. Кошка вволю ела, много спала, смотрела с высокого подоконника на жизнь людей, проходящую в параллельном мире, и больше никуда не исчезала. Она благосклонно отзывалась на сюсюкающее человеческое "кис-кис", не обижалась на "неряху" и прощала уборщице вечное ворчание про грязь. Как и раньше, она растаскивала по углам рыбьи головы и никогда не ела с пакетов. Иногда она проходила вверх все этажи и, сидя на последней ступеньке, с тоской смотрела на квадрат люка, ведущего на крышу, словно пыталась что-то вспомнить.

И, если бы люди, живущие рядом, были чуть наблюдательнее, то они бы заметили, что по вечерам кошка выходила на улицу и, сидя у подъезда, провожала мерцающими глазами редкие зеленые джипы, проезжающие мимо дома. Вот только откуда она могла знать, которые из них зеленые? Ведь кошки не видят себя в зеркале, не едят с пакетов и совсем не различают цвета.