Смолюк Андрей Леонидович

Снежинск март 2023

Введение:

Д

едов я своих не видел и не знаю. Просто была война, которая выбила практически весь цвет нашей интеллигенции, да и рабочих. Но одного деда я всё-таки застал живым, правда, когда он умер от ранения и контузии, мне было всего два года и я его совершенно не помню, но остались фотографии и я знаю, какой он был хотя бы внешне. Это был отец моего отца. А вот отца моей мамы я вообще не представляю, даже фотографии не осталось. Он пропал не в самом начале войны, а чуть попозже, где-то в сентябре сорок первого, когда меня ещё и в планах не было.

И пусть то, что я сейчас расскажу плод моей фантазии, но мне кажется, что всё так и было, как придумала моя буйна головушка.

* * *

Деда моего по материнской линии звали Гаврилой. Отчество я его не знаю, да и имя-то знаю только потому что у мамы моей отчество было Гавриловна.

Когда началась война, а у моего деда военная специальность была артиллерист, то его сразу в армию не призвали, а призвали где-то в конце августа, начале сентября, когда немцы уже нацеливались на Смоленск. И дорогу на Смоленск надо было защищать изо всех сил.

И вот артиллеристов, в том числе и моего деда, с четырьмя пушками поставили именно защищать эту дорогу. Позиция у них была очень удобная, дорого проходила между двумя холмами и вот на каждом из холмом было установлено по две пущёнки. Пущёнки сорок первого года, судя по картинкам были весьма маломощными, но броню немецких танков всё же пробить могли. Так что с этой стороны все было сделано правильно. Единственным недостатком было то, что к пушкам не дали пехотинцев, не роты. Обещали, что пехотинцы подойдут, но обещанного в начале войны надо было ждать, как известно три года. Так что пехоты не было и четырём пушкам надо было противостоять против и танков, и пехоты фашисткой.

Немцы появились неожиданно. Наши ещё даже толком не успели окопать пушки и приготовится к бою. Немца появились откуда-то справа и было их по нашим подсчётам до двадцати пяти танков и ещё пехота. Сколько пехоты, сосчитать было трудно, но если учесть что у наших артиллеристов пехоты вообще не было, то ситуация складывалась явно не в нашу сторону. Нужно было отступать, но был приказ стоять насмерть.

Слушай, Гаврила, сказал Фёдор, друг моего деда и заряжающий при пушки, а ведь нам хана сейчас придёт. Смотри сколько танков да ещё пехота, а у нас всего четыре пушки.

Да, согласился мой дед, но делать нечего, будем стоять насмерть.

Когда немецкие танки подошли поближе к холмикам, командир батареи поднял красный флажок, он расположился на другом холмике, где не стояла пушка с моим дедом. Рации тогда ещё ни у кого не было, и командовали по старинке, флажками. Так вот командир батареи, поднял красный флажок, что означала Огонь!.

Позиция у нас была удобная, и нам почти сразу удалось подбить три танка, а потом огонь пушки перевели на пехоту, и это заставило сначала фашистов остановиться, а затем немного отступить. Просто они не ожидали такого отпора, всё ещё вспоминая лёгкую прогулку по Европе.

На поле боя наступила некоторое затишье, неприятное затишье, несущее собой огонь и смерть.

Видимо посовещавшись немцы решили просто расстрелять наши пушки из танков не привлекая пехоту. Они подошли поближе к нашим орудиям и открыли по ним огонь. Стрелять им было неудобно ещё и потому, что солнце слепило им глаза, но одну нашу пушку вместе с командиром батареи они всё-таки уничтожили.

Отбиваться тремя пушками было уже сложнее. Немцы видя наши потери вновь пошли в наступление, а наши открыли огонь. Но и фашисты не молчали, и на наши позиции буквально обрушился шквал снарядов. Была разбита сначала вторая пушка, затем третья и осталась одна, где был мой дед.

* * *

Поскольку пушка оставалась одна да, причём продолжала стрелять и подбивать танки, немцы весь огонь перевели на нашу единственную пушку. В результате весь расчёт был перебит за исключением моего деда, раненного в плечо и его друга Фёдора. Причём Фёдору явно везло, у него не было даже царапинки от немецких снарядов и пуль. Вот так вдвоём они и управлялись пушкой. Дед одной рукой, как-то умудрялся приносить Фёдору снаряды, а тот стрелял и довольно метко. Но потом дед тяжело был ранен в бедро и ходить почти не мог, так что Фёдору приходилось управляться с пушкой одному.

Но в этот момент вдруг подошло подкрепление в виде пехотинцев и пушечных расчётов и немцы снова были выбиты с возвышенностей, которые, можно считать были ими уже заняты.

А Фёдору так и повезло, ни одной царапины, а вот над дедом сразу склонилась девушка санинструктор и поинтересовалось как он.

Да живой вроде, отвечал Гаврило, только в бедро да в плечо раненый.

Девушка санинструктор осмотрела его раны и осторожно перевязала их.

А ещё кто живой есть? поинтересовался Фёдор.

Есть ещё два тяжело раненых, но их уже отправили в медсанбат. Сейчас и твоего напарника отправим туда же.

Что же прощевай Гаврила, сказал Фёдор, может, когда ещё свидимся.

Прощай, ответил мой дед, дай бог встретимся.

Тут к ним подкатила телега запряжённая лошадью, деда моего осторожно положили в телегу и телега повезла его и ещё двух тяжело раненых в медсанбат, а иначе говоря, в полевой госпиталь.

Медсанбат располагался в большом деревенском доме, где очевидно до войны была школа. По крайней мере об этом говорили многочисленные плакаты и школьный глобус стоящий в коридоре. Здесь раненых оперировали как могли.ели они были не очень тяжело раненными и отправляли на железнодорожную станцию, где паровозами ранынных отвозили в тыл.

Деда моего тоже прооперировали, от чего деду стразу полегчало, ведь носить в себе куски железа не очень приятная процедура. А потом, опять же на телеге отправили на железнодорожную станцию, дожидаться санитарного поезда. Ждать пришлось два часа, но поезд пришёл и деда на носилках занесли в вагон и положили на одну из коек.

Поезд должен был отвези раненных в далёкий Челябинск, а моей бабушке, маминой мамы пришло письмо с фронта, что ваш муж ранен и отправлен в госпиталь в Челябинск.

Бабушка была рада, что её муж хоть жив и сама стала готовится к эвакуации в деревню к родственникам, так как немцы уже подходили к Ленинграду и все гражданские старались уехать из города, куда-нибудь к родственникам.

* * *

А дед медленно, потому что поезда все были перегружены и немцы всё время бомбили составы, идущие по железным дорогам, ехал в далёкий Челябинск.

И как-то пока воздушная опасность в виде немецких самолётов миновала поезд, на котором везли моего деда.

Но беда пришла как всегда неожиданно. За Смоленском над нашим поездом появились два Мессершмита и хотя на всех вагонов поезда был нарисован красный крест, крест медицины и по всем законам войны против таких крестов нельзя применять оружие, но немцы есть немцы и им было начхать на красные кресты, они начали бомбёжку нашего паровоза. В первую очередь они разбомбили железнодорожный путь, так что поезду пришлось остановиться и тогда всех, кто мог ходить сам, кого несли на носилках и все гражданские стали покидать поезд с надеждой укрыться в лесу, что стоял кругом.

Дед мой с трудом ковылял по насыпи, пытаясь её преодолеть. В конце концов, ему это удалось, и насколько позволяли силы он поспешил в спасительный лес. Но по дороге он увидел убитую женщину с младенцем плачущим на её груди. Тогда отбросив палку дед подобрал ребёнка и передал его санитарке, которая бежала рядом.

Им удалось добежать до спасительного леса, а вот моему деду нет.

Рядом с ним взорвалась бомба, и дед получил ещё одно ранение в спину. Оно было смертельным. Дед ещё пытался доползти до леса, но силы оставили его и он умер.

А через месяц моей бабушки пришло письмо с фронта, что ваш муж пропал без вести.

Это было, конечно, большое горе, но делать было нечего, война.

Так что ни я, ни мои родные не знают, где похоронен, если вообще был похоронен, мой дед.