Кисть предательски замерла в паре дюймов от холста. На кончике, неуверенно дрожа, повисла крошечная капелька-искусительница. А он так и не решался сделать первый мазок.
Бледный лоб покрылся испариной. Во рту пересохло, как в пустыне.
Перед ним была Она. Прекраснейшая из всех прекрасных. Ангел во плоти. Разве что без крыльев, прячущихся за точеными плечами. Хотя нет, даже не ангел - более величественная и недосягаемая. Богиня. Венера!
Бесконечно желанная и манящая. Невинная, будто дитя, в бесстыжей наготе, лишь едва прикрытой воздушным лоскутом шелка, что, как бы невзначай, скользит по ее бедру.
Тонок стан, идеальна высокая грудь. Изумрудные льдинки глаз горят... Или это лишь блики от горящих свечей? Непослушный ореол рыжих волос обрамляет лицо, на котором играет улыбка...
Улыбка... Уголки губ прихотливо приподняты. Улыбка, которая сводит с ума...
- Шарль, что-то не так? - будто арфа сладкоголосая томно вздохнула.
- Все в порядке, - несутся следом, как бы со стороны, собственные слова. Словно карканье ворона перебившее трель соловья.
В дрожащем, как огонь в камине, воздухе скользнуло что-то неуловимое. Легкий эфир где-то на границе восприятия. Будто нежное касание игривой возлюбленной, манящей на ложе страсти. Тончайший аромат, рождающий смятение и вожделение одновременно. Запах... запах женщины.
Дрогнула рука, и капля, сорвавшись в короткий полет, устремилась на пол. Едва заметное касание кисти - крошечная точка, еле заметное пятнышко, изъян на девственной белизне полотна. Ничтожная крупица, о важности которой не знает никто. Никто, кроме автора. Первый мазок - незаменим, без него на свет не появилось бы ни единой картины. Настоящему художнику он сразу говорит, что выйдет из-под его пера - бездарная поделка или шедевр. Сделаешь его, и кто-то невидимый в душе или издевательски захохочет, или же, напротив, восторженно зааплодирует. После чего, выплевывая вязь проклятий или шепча ободряющие слова, приоткроет завесу грядущего.
И сейчас Шарль увидел будущее... и он улыбнулся.
Кисть безумным мотыльком запорхала над холстом...
***
Особняк госпожи Ле Шателье горел от свечей. Звенели бокалы, шампанское лилось рекой. Пестрота масок. Калейдоскоп тел.
Маски... в чьих прорезях, отражается душа. Взгляд, где таится или обжигающая страсть, или предательская холодность, обожание или презрение, стороннее безразличие или нахальная заинтересованность. И больше не стоит ловить никаких других эмоций, кроме рвущихся через бархат. Ведь улыбаться собеседнику можно и от души ненавидя.
Бергиньон за проведенное на балу время успел поймать немало, брошенных на него взглядов - он единственный на балу был без маски. И напряжение вечера давило на него.
Лавируя между мадам и месье из высшего общества, Шарль умудрился-таки пробраться к столику с напитками, надеясь, что алкоголь заглушит нахлынувшее волнение.
- Божественно! Бесподобно! - между тем, то и дело начали раздаваться возгласы в большом зале. Шарль с бокалом в руке скромно покраснел у столика с пуншем.
- Фиона, душенька, кто же автор сего шедевра? - донесся чей-то голос.
- О, он гений! - раздался ответ.
Спустя мгновение госпожа Ле Шателье в окружении целого сонма светских львиц вошла в гостиную. Ее нельзя было не узнать. Даже маска не могла скрыть ее инкогнито. Огненно-рыжие локоны нитями и завитками пламени стекали по точеным плечам и гасли у талии. На словно вытесанном из белого мрамора лице играла обворожительная улыбка.
Она не шла. Нет. Она плыла, скользила, летела, едва касаясь элегантными туфлями мозаики пола.
- Шарль, милый Шарль, идите же сюда! - позвала она его.
И душа готова рвануться из груди...
Кто он? Всего лишь бедный художником. А она?
Но не послышалось ли ему? Может, это всего лишь еще один нежный аккорд вплелся в мелодию бала? Хотя голос Фионы нельзя спутать ни с чем. Тогда, быть может, он попросту бредит?
Кулаки судорожно сжались. До боли.
Боль? Значит все наяву! В груди потеплело.
Ради этих бархатистых ноток в ее голосе, ради того, чтобы еще хоть раз услышать 'милый Шарль', он готов нарисовать еще миллион картин. И каждая из них воспевала бы ту, что изображена на единственном и неповторимом полотне, что ныне украшает стену в одном из залов.
- Шарль! Ну, идите же сюда! Не стойте столбом!
Ноги, будто свинцом налитые, сделали робкий шаг навстречу. Сердце скупо отсчитало десять долгих ударов, прежде чем он оказался рядом с Фионой и остальными представительницами светского бомонда.
Одна из дам в окружении Фионы, при виде художника, что-то шепнула той на ухо. Женщина вспыхнула как уголек на ветру, скромно потупив глаза. Едва слышно прошептав в ответ:
- Что вы, что вы...
- Ой, чувствую, лукавите вы, голубушка, - задавшая, по-видимому, довольно нескромный вопрос Фионе дама хихикнула, - я бы на вашем месте точно не сдержалась. Такой красавчик, - томно протянула она. После чего скромно прикрыла носик надушенным батистовым платочком.
- Знакомьтесь, дамы, - Фиона подала художнику руку, и он не преминул поцеловать кончики ее пальцев, - Шарль Бергиньон, тот замечательный и, не побоюсь этих слова, гениальный автор, чьей работой вы восторгались.
После такой рекомендации, Бергиньону оставалось только почтительно склонить голову.
Остаток вечера превратился в безумный калейдоскоп... Кто-то жал ему руку, что-то говорил, поздравлял... А затем... Музыка, шуршание вечерних платьев и пьянящий аромат парфюма и Фионы. Танец. Блики свечей на вечерних платьях и безразличных масках. Кажущиеся игрушечными отражения пар в зеркалах. Причудливо смеются и кривляются тени... Образы в отражениях. Зеркала, способные вместить в себя весь мир, если будет возможность. Весь мир... А быть может весь мир это только отражение чего-то большего, изначального... Что если мы - лишь блики, отбрасываемые зеркалами?
Страсть. Движение. Дрожь от прикосновений тела прелестницы. В танце она лишь пару раз коснулась его, на мгновение прижалась к груди, одарила жгучим взглядом и исчезла, оставив Шарля наедине с грезами.
Внезапно все смолкло. Вспышка молнии выхватила запечатлела редкий кадр - застывшие фигуры танцующих. Будто восковые фигуры из музея мадам Тюссо.
Близкий раскат грома заставил оконные витражи мелко дрожать. Через распахнутые балконы ворвался прохладный ветерок, принесший запах грозы и цветущих каштанов.
Для гостей это был весьма удобный повод, чтобы отблагодарить госпожу Ле Шателье за радушие и откланяться. Бергиньон в числе прочих направился к парадной.
- Куда же вы, Шарль? - в чарующем голосе слышался легкий укор. Так пеняют проказливому мальчишке, пойманному на очередной шалости, - Прошу, задержитесь ненадолго...
...Она отпустила слуг. И они остались одни. Порывы ветра, врывавшиеся через распахнутые балконы, загасили свечи в вестибюле, погрузив его в полумрак. Аромат цветущих каштанов и грозы пьянил сильнее любого вина...
- Какой вы, оказывается, негодник, - промурлыкала Фиона, подойдя к Бергиньону и положив ладонь ему на грудь.
Сердца Шарля гулко отозвалось на ее прикосновение, а сам он, казалось, тут же забыл, что надо дышать.
- Я не хотел... не смел... - через силу выдавил он и запнулся.
- Чего же вы не смели?
Ее лицо оказалось близко-близко. Горячее дыхание обожгло щеку. В изумрудных глазах плясали дьявольские огоньки. Хотя, быть может, это были всего лишь отблески молний...
- Не смел надеяться...
На сей раз, слова прервал поцелуй.
И они занялись любовью. В той самой комнате, где несколькими днями ранее она лежала обнаженной и недоступной, а он благоговейно застывал у мольберта...
Два начала: мужское и женское, соединенные страстью... желанием, которое практически нельзя побороть... Это было похоже на безумие. Они любили, и никак не могли насладиться друг другом.
Сухо в камине трещала огневица, позволяя неверным зеркалам запечатлеть картины любви.
С каждым сладостным стоном Шарль чувствовал, что умирает и рождается заново.
Вдох. Остановка сердца. Мгновенная смерть.
Выдох. В груди буря. Стократ сильней, чем гроза за окнами.
Бергиньон ощущал, будто по его венам бежит кипящий яд, обжигающее пламя. Словно легендарный феникс, он сгорал в очищающем огне, чтобы через мгновение воскреснуть. Чтобы возрожденная душа рванулась в новый полет.
Миг. И поток страсти разрушил незримую плотину на своем пути, разлившись наслаждением.
Тяжело дыша, они оторвались друг от друга, откинувшись на скомканные простыни...
И не заметил Шарль, что что-то в нем умерло безвозвратно...
***
- Проклятье! - Бергиньон с яростью отшвырнул кисть и палитру, - проклятье...
В бессилии он рухнул на колени. Дрожащие руки до ломоты в висках стиснули голову. По осунувшемуся от недосыпа лицу прочертили свой след две соленые дорожки. А в голове крутилось всего два вопроса: как и почему? Девятый месяц он не мог сделать ни единого мазка. Вернее мог, но не хотел рисовать 'пустышку'.
- Мой милый Шарль, что случилось? О каком проклятии ты говоришь?
Он почувствовал чужое прикосновение.
Конечно, он знал, что это была Фиона. Больше некому. Но все равно прикосновение было ЧУЖИМ.
За прошедшее время она стала настолько далекой и чуждой...
В воспаленном разуме бились, пульсировали безумные мысли.
Фиона. Чертова искусительница. Вот, кто виновен во всем. Его Муза, прекраснейшая из прекрасных, превратилась в демона-мучителя.
Сколько Шарль не старался вызвать лучащийся светом образ в своем воображении, ему неизменно являлась лишь беспорядочная пляска теней. Вместо обворожительной улыбки - хищный оскал, вместо потока волос - спутанный клубок ярящихся огненных змей.
Ах, если бы не та ночь, все могло быть иначе...
Теперь он отчетливо сознавал, что произошло. В тот вечер он овладел женщиной, но лишился музы... Конечно, он по-прежнему считал Фиону таковой. Обманывал сам себя...
...Что происходит, когда умирает муза? Многие скажут, что вместе с нею умирает и художник.
Шарль Бергиньон дал бы иной ответ.
Стоя у мольберта, судорожно стиснув кисть, он с упоением рисовал. И чувствовал себя заново рожденным.
Оказывается, в смерти не меньше притягательной чувственности, чем в жизни. Пожалуй, даже больше. Гораздо больше...
Строгая пластика остывающего тела. Молочный бархат кожи. Спокойные реки рыжих волос. Печальная улыбка. Обжигающе-холодный взгляд потухших глаз, словно с сожалением и одновременно легкой обидой глядящих на мир живых...
Шарль погрузился в эти ледяные озера и ощутил, будто сама Смерть удостоила его внимания... игриво улыбнулась и поманила костлявым пальцем...
***
Когда умирает муза - рождается шедевр. Художник умирает чуть позже...
Шарль Бергиньон был осужден за убийство Фионы Ле Шателье и приговорен к повешению. На суде он не произнес ни слова. Слова пусты. Да, и не зачем отрицать очевидное.
Его последняя картина была представлена как одно из доказательств вины, после чего была пущена с аукциона и продана за большую сумму. Только лица покупательницы толком не запомнил никто. Кто-то говорил о миловидной рыжеволосой женщине, приобретшей холст. Кто-то - о дряхлой, костлявой старухе...
За прошедшие века пропавший шедевр так и не занял надлежащее место в одной из галерей высокого искусства... Видимо, и самой Смерти картина приглянулась.