Мира не сразу поняла, что осталась одна. Она сидела на полу, среди пустоты комнаты, наполненной светом леденеющих световых полос. Рыдания душили её. Слёзы градом катили на пол. Стучали шумом виски, дико болел затылок. Комната по-прежнему расплывалась. Столько дней провела она на Плоту, и вот теперь со всей возможной силой, как никогда прежде, желала, чтобы происходящее оказалось сном. Чтобы надоевшие до тошноты белёсые стены исчезли, и она открыла глаза дома, в своей кровати, среди родных. В своём ярком, полном красок, мире. Она с усилием сжимала глаза, надеясь на чудо. Веки отзывались болью и тёмными пятнами на фоне стен. Реальность не менялось.
Теперь ей сделалось по-настоящему жутко. Нет никакой игры, нет эксперимента. Есть только Плот, окружённый пустотой космоса. Отсюда не сбежать, здесь негде скрыться. Надежды нет. Плот - спасение, и одновременно - тюрьма. Все его обитатели - узники чужой воли, и сейчас Мире предстоит на себе испытать, что случается с теми, кто эту волю нарушает.
Постепенно чёткость восприятия возвращалась. Мира оглядывала комнату. Вереницей плыли перед глазами уже знакомые вставки кругов и овалов. Она думала о недавнем разговоре. Поведение старшего главы потрясло её. Он говорил настолько убедительно, что Мира всем сердцем готова была поверить в собственную ненормальность. Даже Умайнис, настроенная решительно против гостьи, казалась опечаленной необходимостью отправлять её на Проработку. Всё верно, именно так она и сказала. 'Я была против'. Кто же тогда был 'за'? Почему они отказались ей говорить?
Кто мог быть тем человеком, который настоял на её виновности? Если удастся остаться вменяемой после всего, что вскоре произойдёт, непременно нужно будет попросить Тердет найти в Памяти записи сегодняшнего дня. Протоколы собраний глав регламентируются. Рядом с решением, которое отправит в хранилище секретарь, будет значиться именной набор предложившего. Мира узнает.
Но что, если правда окажется неприятной для Миры, как говорил Нуз? Неужели Хена? Нет, она не могла. Иначе, зачем было Хене прибегать сюда, в самый неприятный отсек корабля, куда не ходят по доброй воле, и умолять отпустить Миру? К тому же, Хена - не глава. Она не влияет на столь важные решения.
Бедная, добрая Хена. Сколько ужаса перенесла она, понимая, что не может спасти Миру. Столько сделала она ради человека, бывшего ей, в сущности, никем. Человека, который возник из ниоткуда, и который скоро уйдёт в никуда. Сгинет в процессе Проработки. Она готова была пожертвовать собой ради спасения гостьи от подключения. Она прибежала сюда, едва узнав, где находится Мира. Это был последний шанс спасти подругу, и Хена сделала всё, что было возможно в нынешних условиях.
Так кто же был тем человеком? Возможно, Оудис? Нет, бывший замещатель архивистов был последним, на кого Мира могла подумать. Он доверял ей, иначе не отвёл бы её в корпус Т. А она доверяла ему, иначе не пошла бы за ним.
Скорее всего, это была Више. Да, полноватая и несуразная главица сразу невзлюбила гостью. Услышав о случившемся в отсеке ч-операторов, она первая указала на вину Миры и вынесла предложение отправить девушку на Проработку до установки связи. Она убедила коллег в необходимости устранения предмета раздора, гостью с чужой планеты.
Да, вне всякого сомнения, это Више. Так убеждала себя Мира.
Мира вспомнила последние слова главы Нуза и Умайнис: 'Потом станет легче', 'Больно не будет'. Она была почти готова поверить, что Проработка - благо, и процесс пойдёт ей на пользу. Именно так считали все обитатели колонии. Исключением были только Хена и Оудис. Но их рядом не было, и Мира растерялась.
Человеком, который вернул её в реальность,оказался Гобор. Его последние слова отрезвляли, возвращая веру в истинность собственных суждений. Мира вдруг поняла, что испытывает благодарность в адрес этого малоприятного человека, и ей сделалось не по себе. Какое противное чувство: испытывать благодарность к тому, кто отправляет тебя на мучения.
Свет моргнул и сделался ещё ярче.
Мира вспомнила то место, где её обнаружили. Она попросила Хену показать его во время экскурсии по Плоту, а позже несколько раз приходила туда одна. Обычный коридорный закуток пищевого отсека, ничем не отличавшийся от множества прочих коридоров Плота. Сколько ни старалась, Мира не могла вспомнить каких-либо подробностей, связанных с моментом её появления на корабле.
Вновь моргнул свет, затем последовала мимолётная яркая вспышка. Мира поднесла руку к глазам, желая закрыться от резкого света. Движения давались ей с трудом. Рука обмякла и плохо подчинялась. Она прикрыла глаза и на миг почувствовала облегчение. Затем последовала новая вспышка, от которой не спасли ни закрытые веки, ни рука. Давящая волна всепроникающего света прокралась внутрь через глаза, перешла в голову, отдала пульсирующей струёй в носоглотку. Спустилась ниже, стиснув горло и лёгкие, скрутив живот и вынудив ноги безвольно обмякнуть. Затем исчезла.
Мысли растворились среди света, и голова опустела. Мира лежала на полу, глядела в пространство комнаты и часто моргала. В воздухе вокруг неё вдруг почувствовалось едва уловимое напряжение, и вновь всё поплыло по кругу.
Яркость света достигла предела. Казалось, световые полосы слились со стенами, и всё пространство комнаты сделалось светом. Но не тем ласковым жёлтым теплом, которое испускает солнце в тёплые летние дни. Скорее, это была слепящая до рези в глазах белизна зимы. Мощный, механический неестественный и неприятный для глаза свет. Такой свет исключал возможность жизни.
От яркости стало трудно дышать: свет поглощал кислород. Грудь разрывалась, стремясь ухватить как можно больше воздуха. Грудь кололо острыми спицами света. Мира дышала хрипло и часто. Каждый новый вдох рвал грудь сильнее.
И вдруг всё стихло. Свет потерял силу. Мира моргала, пытаясь скорее прогнать слепящие тёмные блики из глаз. Зрение медленно возвращалась, и одновременно наполнялась кислородом пустая комната. Дыхание стало ровнее, пульсирующая струя напряжения ушла прочь с одним из выдохов.
Внезапно в отдалении дёрнулась высокая невидимая струна, прокатилась волною звука из угла в угол. Развернулась у дальнего края и пошла на новый заход. Волна стеной накатывалась на Миру, проходя сквозь её тело. Звук был тонким, резким и оглушающим. Вновь вспыхнул свет, и Миру подняло в воздух.
На миг она зависла, и тут же опустилась на одну из стен, оставшись лежать на ней боком. Она не очень-то понимала, как такое возможно - лежать на стене. Хотела задуматься над этим вопросом основательнее, но мысль зацепилась за вновь наплывшую звуковую волну, и невидимкой выскользнула прочь.
Ярко моргнули световые круги рядом с ней, и Мира зажмурилась. Её вновь подбросило вверх неведомой силой и уронило на противоположную стену. На миг она вновь задумалась о том, возможно ли человеку лежать на стене. Теперь мысль исчезла задолго до прихода новой световой волны.
Мира смотрела налево и вверх. Потолочные вставки испускали мощные вспышки слепящего света. Теперь они шли чередой. Свет моргал, моргала Мира. Движения её век вошли в резонанс с включением ламп, и теперь она закрывала глаза в тот самый миг, когда свет зажигался, и открывала, когда свет на секунду гас. От частого моргания пространство рябило тёмными пятнами. Мире хотелось закрыть глаза насовсем, но сделать это не представлялось возможным. Потому что одновременно с частыми вспышками света её с удвоенной силой стало подбрасывать вверх.
Комната крутилась, управляемая кем-то извне. Стены перемещались вверх и вниз хаотично, отчего Миру болтало из стороны в сторону и подкидывало в воздух в непредсказуемом порядке. Её бросало на стены и потолок, реже - на пол. Вскоре Мира уже не была уверена, правильно ли ей удаётся определить место своего падения. Боли не было: стены сделались мягкими, оказались обиты пушистыми подушками, а её тело - невесомым, легче пёрышка
Усилившийся звук рвал голову изнутри. Словно на очень высокой ноте вибрировала тонкая, натянутая струна, вот-вот готовая лопнуть от напряжения. Звук сводил зубы, от него хотелось спрятаться, извлечь руками из недр головы. В сочетании с мигающим светом звук вызывал отвращение. Мире страстно хотелось закрыться руками от звука и света, но руки не слушались, сделались ватными. Поднести их к голове стоило огромных усилий. Когда ей это, наконец, удалось, и она зажала ладонями уши, оказалось, что движения были бессмысленными. От звук невозможно спастись. Он легко преодолевал барьеры рук и беспрепятственно проникал вглубь головы. Мира безвольно опустила руки, позволив свету и звуку полностью управлять ею.
В какой-то миг сознание Миры полностью освободилось от того, что мешало защите от неприятных ощущений. Она стала равнодушна ко всему, кроме света и звука. В отношении последних хотелось лишь одного: чтобы они прекратились.
Свет и звук пошли сплошным потоком, не прерываясь ни на миг. Вибрировало вместе с волнами лёгкое тело, зудело в ушах, глаза почти не различали пространства вокруг. Тошнотворный ком подкатил к горлу. Комната крутилась с такой силой, что ещё немного, и Мира не смогла бы сдержать рвоту.
Словно кто-то невидимый вертелв руках огромный калейдоскоп, а она была камешком, который перекатывается в трубке, повинуясь чужой воле, преломляется в отражении зеркал, распадаясь на части, откалываясь кусками, теряя себя.
Свет уменьшился, стих ненавистный звук. Комната замерла, повернувшись гранью между стенами вниз. Мира лежала в сочленении стен, забившись спиною в пространство угла и раскинув руки вверх, по стенам. Потолок был под ногами, а пол - над головой. Мира понимала это по расположению круглых и овальных вставок - на полу их не могло быть.
Глаза по-прежнему слепли. Зрение возвращалось фрагментами, позволяя лишь ненадолго установить связь с пространством. Память о звуке вызывала новый приступ тошноты. Внутри было пусто. Миру больше не волновало ни то, что было прежде, ни то, что случится потом. Подумаешь, операция, вживление связи. С кем не бывает. Пусть делают, что хотят. Ей безразлично. Ей не страшно. Не страшнее, чем выпить стакан воды. Пусть связывают, вяжут, объединяют, обвиняют, не верят, не понимают - всё не важно. Только бы закончились свет и звук.
Наступило затишье. Комната умолкла, свет из полос лился плавно и умеренно. Мире не хотелось ничего, кроме как лежать. Лежать бесконечно долго, не шевелясь и не пуская внутрь себя чувства и мысли. Чтобы всё прошло, погас навеки свет и не слышался более в голове острый звук. Невидимый вращатель калейдоскопа, похоже, понимал её состояние. Дарованный ей отдых был долгим. Хотя Мира не могла предположить, сколько прошло времени. Ощущения изменились, и час вполне мог оказаться минутой, а минута - часом. Она решила, что времени минуло много, потому как к ней начала возвращаться ясность.
Голову вновь начали наполнять мысли. Вернулась способность рассуждать. Мира думала о том, что не по своему желанию оказалась переброшенной на Плот. Разве обязана она была меняться в угоду чьей-то воле? Почему ради мнимого спокойствия незнакомых людей от неё требовали изменить свою личность, которая формировалась годами, и не случайно сделалась такой, какая есть. На Миру оказали сильное влияние родители, младшая сестра, учителя в художественной школе и в университете. Теперь влияние правил контроля ставилось выше родительского убеждения быть искренней с людьми, а доводы преподавателей о великой силе искусства требовали признать ничтожными. Мира не готова была вмиг отказаться от идеалов всей своей жизни. Оттого и возникало непонимание между ней и главами. Только Хена разделяла её мысли.
Свет моргнул мелкой рябью, и Мира почувствовала, что дыхание вновь учащается. С каждым вдохом воздуха в комнате становилось всё меньше, а дышать - тяжелее. Грудь сдавливало невидимыми тисками. От недостатка кислорода темнело в глазах. Мира жадно и часто открывала рот, словно выброшенная на берег рыба, пытаясь урвать ещё хоть немного исчезающего воздуха.
Мигание ослабло, и вскоре свет стих. Одновременно с последней вспышкой Миру подбросило вверх. Она упала лицом на потолок, уткнулась в мягкость подушки, стиснула пушистый ворс руками. Она пыталась уцепиться за него, чтобы удержаться на потолке и избежать новых падений. Комната качнулась, и Мира, отлетев и ударившись о дальнюю стену, безвольно рухнула на пол. Следом за падением вновь поплыли звуковые волны. До отвращения высокий, тонкий, пищащий звук теперь шёл рябью. Волны накатывали одна за другой, и в такт их движениям колыхалось пространство. Ожили круглые вставки, и волны яркого света соединились со звуком в бешеный, бесконтрольный хоровод.
Мира перестала понимать, зачем она здесь. Всё стёрлось в потоке света и звука, выпало из неё при ударах о стены. Голова разрывалась на части, тело онемело и перестало ощущать что-либо. Она видела, как падает и бьётся о стены, пол, потолок, но более не ощущала прикосновений кожи к ворсу и ударов. Самое страшное, что это её совершенно не волновало. Равнодушие достигло апогея.
Звук, свет и движение прекратились одновременно и внезапно. Мира упала на пол, широко раскинув руки. Пространство двоилось в глазах и вертелось, как волчок, постепенно замедляясь и обретая чёткость. В голове звенело эхо натянутой до предела струны, плавно угасая и уходя в небытие. Внутри стало настолько пусто, что даже равнодушие не могло считаться за чувство.
Во втором перерыве ясность опять пришла, но гораздо слабее, чем прежде. Внезапно в голове раздался глухой щелчок, и гулко, словно издалека, прозвучали слова Хены: 'Запомни, как буквы алфавита'.
О чём говорила она? Мира силилась вспомнить. Один из вечеров в Старом саду, они сидели на примятом телами предыдущих посетителей газоне и разговаривали о пустяках. Между делом Хена рассказывала о чём-то важном, только сейчас память закрылась и спрятала ключ. Отыскать ценную крупицу воспоминания никак не удавалось.
Возможно, если она попробует забыть о свете, память позволит ей войти. Мира закрыла глаза и, что есть сил, призвала темноту. Тишина помогала сосредоточиться. Ранящий душу свет постепенно покидал сознание, и столь же плавно обволакивала её приятная, безмятежная мгла. Дыхание успокоилось, сделалось размеренным, и внезапно Мира вспомнила.
Три главных правила контроля над чувствами. Именно их просила запомнить Хена, именно их повторяла Мира в тот вечер, под строгим взглядом, подруги бесчисленное количество раз.
'Правило один, - звучали в голове слова Хены. - Держать дыхание, изолировать зрение. Мысленно закрепить себя на предметах без смысла. Например, представлять круги перед закрытыми глазами или световые полосы. Вспоминать числа или буквы по порядку. Перебирать правила из учебников и проф инструкций'.
Мира попробовала представить расплывающиеся круги перед глазами. Вместо них сознание окунуло её в безграничность белизны слепящего света, которая резко съёжилась в круг, и после - в окружность. Дуга разомкнулась, изогнулась волной и лопнула, разлетевшись в стороны тонким звенящим звуком. Миру передёрнуло.
'Правило два, - продолжала говорить в памяти далёкая Хена. - Пробудить приятные воспоминания. Подумать о днях, когда ты был в полном благе. Добрые, праздничные, весёлые моменты. Они есть у каждого. Может быть, детство, или что-то недавнее. Главное, чтобы тебе стало радостно'.
Мира попыталась вспомнить такие дни. Но память отказывалась пускать её к себе далее комнаты с воспоминаниями о разговоре с Хеной. Она надёжно заблокировала двери в другие ячейки, и сколько Мира ни старалась, не смогла вспомнить что-либо приятное.
'Правило три, - сказала Хена в последний раз. - Подумать о тех, кого любишь ты. Постараться взять себя в руки ради них'.
Внезапно невиданной силы чувство ворвалось внутрь комнаты и наполнило её до краёв. Чувством этим была любовь. Мира больше жизни и всем сердцем любила свою семью. Родители и сестрёнка были дороги ей настолько, что она готова ради них на многое. Ради них она способна вынести все тяготы и беды. Только бы вернуться, стереть ластиком их боль от разлуки. Вновь возвратить в маленький мир их семьи единство. Ощутить тепло родных рук, увидеть дорогие сердцу улыбки. Как же сильно сейчас горюют они по ней, гадая, куда исчезла их дочь и сестра. Мысль о том, что родные больше не увидят её, была невыносимой. Гораздо более невыносимой, чем мысль о том, что она не увидит их. Ради них хотелось выстоять. Впервые в жизни Мира поняла, что способна ставить благо другого выше собственного.
Было ещё кое-что, столь нежно любимое и оберегаемое Мирой, что даже мельчайшее воспоминание делало её счастливой: её рисунки. Картины, которые она рисовала карандашами, пастелью, воском, акварелью или же гуашью на бумаге, писала маслом на холстах. Ей дороги были каждая зарисовка на маленьком планшете, каждый мазок и каждый штрих.
Она вдруг представила, что наполняет окружающее пустое и безжизненно-белое пространство сочными красками. В комнату врывались пятна охры, кадмия, ультрамарина. Ползла по стенам тёмная сепия, разливался по потолку кармин, переходящий в алый. Следом ворвался чудаковатый фиолетовый с вкраплениями кобальта. Мира заморгала, пытаясь понять, насколько реально её видение. Краски не исчезли. Комната была залита акварелью, которая блестела, не успев высохнуть на непривычном металлопластиковом холсте.
Мира моргнула вновь, и, повинуясь её воле, цветовые пятна выстроились в ряд, свернулись клубком, и она увидела рисунок. Последняя её картина, которую она не успела завершить до попадания на Плот. Причудливый мир другой реальностей, полный сказочных цветов, высокой широколистной травы и узорчатых бабочек. Мира увидела картину настолько чётко, словно в этот самый миг склонялась над бумагой. Душа окончательно обрела ясность, и безграничная радость наполнила её сердце. Она вдруг поняла, что выстоит.
Она лежала в пространстве, полном красок, и думала о том, что волшебство искусства могло бы создать четвёртое правило. Соприкосновение с прекрасным, как говорят в колонии, вводит во благо и позволяет начать творить самому. Каждый может отыскать что-то близкое и дорогое ему в картинах, книгах, музыке. Искусство возвышает человека, помогает ему делаться лучше помыслами и чище душой.
Только люди колонии не умели творить.
Не понимали они, для чего нужно искусство, считали лишним в условиях выживания. Они ошибались, и теперь Мира понимала, почему. Возможность творить много раз помогала людям выстоять в сложных ситуациях, найти в себе силы не только жить, но и не опуститься на дно. Остаться человеком, а не уподобиться животному. Теперь творчество помогло и ей.
Мира поняла, что не будет сломлена, и следом провалилась в томительное забытье. Она то ли спала, то ли была без сознания. Тела своего не ощущала совсем, словно оно оставалось неизменно-невесомым. Свет видела вспышками, сквозь закрытые веки, отдалённо слышала глухие звуки. Раздирающего писка больше не было, звук теперь отличался. Порой ей казалось, она слышит человеческие голоса, низкие, похожие на утробный животный рёв. Мира силилась пробудиться и открыть глаза, но организм отчаянно сопротивлялся каждой попытке прийти в ясность. Гудящая голова тяжелела, приступами накатывала тошнота. Лучшим выходом сейчас было отрешиться от всего, лежать и копить внутренние силы. Мира осознала это, и внезапно вокруг стало темно.
Мира пришла в себя в комнате, похожую на палату лечебного отсека. Мерцали знакомые световые точки на краю кровати. Свет слепил и резал глаза, контуры предметов двоились. Голова болела нестерпимо. Хотелось вновь уснуть, чтобы с помощью сна избавиться от боли и реальности. Больше не хотелось ничего.
Рядом с кроватью стоял Гобор. Он следил за показаниями ленточного монитора.
Прошло много времени, и ей казалось, что по привычным суткам Плота должна наступить ночь. Она продолжила бы спать дальше, если бы не ощутила что-то странное, неведомое прежде, выводящее из равнодушия и нарушающее покой.
Под её ладонь легло нечто мягкое и тёплое. Полежало с несколько секунд, а затем обволокло всю её кисть и с силой, но не до боли, сжало руку. От прикосновения Мире сделалось хорошо и спокойно. Сама того не замечая, она улыбнулась.
- Слышишь меня? - спросил далёкий голос.
Звук его был приятен. Хотелось, чтобы голос повторил слова вновь.
- Слышишь меня? - сбылось её желание.
- Слышу, - прошелестела губами Мира.
- Как ты? - спросил голос и дрогнул.
Теперь Мира окончательно проснулась, но отпускать сладостную темноту не хотелось. Поэтому она не разжимала глаз. Она догадалась, кто находится рядом с ней и держит за руку.
Это была Хена.
- Я не выдержу больше, - сказала Мира и нехотя, тяжело, разлепила глаза.
Яркий свет ударил в лицо, она зажмурилась. Долго моргала, пока, наконец, не привыкла.
Хена сидела рядом, осунувшаяся и повзрослевшая. Мира больше не видела прежней юной, застенчивой девушки перед собой. Что-то надломилось в Хене. Она стала другой -серьёзной, сосредоточенной, собранной в каждом движении и слове.
- Тебя волнует что-нибудь? - спросила Хена тихо. - Или совсем пусто внутри?
Мира на миг задумалась. Потолок, стены и ламповые вставки вихрем пронеслись перед глазами.
Она спросила:
- Как вы сделали поворотную комнату?
Мира улыбнулась и усилием подавила ласковый смех.
- Комната не вертится, - ответила она.
- Меня бросали, - сказала изумлённая Мира.
- Нет, не так. На Проработке никого не бросают. Впечатление перемещения в пространстве создаёт мозг человека. При сочетании определённой частоты и силы света вместе со звуком.
- Как же так, - Мира чуть приподняла голову и оглядела лежащие поверх тонкого одеяла руки. Следов ушибов не было.
- Ты всё время лежала на полу, - вздохнув, продолжила Хена. - Наш мозг может творить странное... Проработчики пользуются этим. Они умеют без боли тела добиваться безразличия ко всему. Полной пустоты. Затем наполняют её тем, чем нужно.
- И человек становится правильным, - хрипло добавила Мира, повалив голову на подушку.
- Именно. Только есть проблема... Тебя не получится сделать правильной: ты не стала пустой. Бывает, первой дозы мало, проработчики добавляют. Странно: твои результаты ниже всех возможных. Организм слаб, а вот сознание сильно. Они в тупике: так не должно быть. Они понимают, что если добавят дозу света и звука, тебя не станет. А при твоих результатах нужно около семи дополнительных доз для полной пустоты.
- Что же со мной будет? - спросила Мира.
- Если результата не будет, тебя уберут, - сказала Хена, и голос её на этот раз не дрогнул. - Позже, не сейчас. Возможность измениться должна быть у каждого. Тебя попытаются наполнить, насколько возможно. Затем вживят связь. Завтра будешь отдыхать, к вечеру здесь будут проработчики. Послезавтра утром - операция. Мира, - девушка сжала её руку с такой силой, что та побелела. - Я знаю, ты не изменишься внутренне. Прошу, постарайся стать правильной хотя бы внешне. Иное тебя не спасёт, поверь мне. Я сама была такой, я знаю, о чём говорю.
Мира молчала. Говорить не было ни сил, ни желания. Хена по-прежнему держала её руку и смотрела на неё выжидающе, умоляюще. Лицо её сделалось суровым. Она словно постарела за этот день на много лет.
- Скажи, Мира, - поинтересовалась она, выждав паузу, - было что-то необычное во время проработки? Ты показала не нормальные реакции. Ты думала о чём-то? Может, вспоминала?
- Я вспоминала твои слова, - прошептала Мира.
Она коротко рассказала Хене про правила контроля, свои чувства. О том, как мысленно рисовала картины, и как ей показалось, что комната наполнилась яркими красками.
- Теперь я понимаю, почему у жителей Плота исчезла тяга к искусству, - сказала она в конце, и её обновившийся голос с силой звучал в пустом пространстве. - Ваша беда - вовсе не в отсутствии инструментов, красок, бумаги или материалов. Вы разучились творить отчасти потому, что сочли творчество бесполезным. Но страшнее то, что вы сочли чувства бесполезными. Подавляя сильные отрицательные эмоции с помощью контроля и Чрева, вы, одновременно, подавляете и положительные. Вы превратили человека в бесчувственного робота, а роботы не могут выйти за пределы шаблонности и команд. Именно сила чувств, накал страстей и внутренних переживаний, их глубина, подталкивают человека к созданию произведений искусства. Не может скованный, зажатый рамками, бесконечно подавляющий свою личность, человек, стать художником или музыкантом. Не совершит открытий учёный, разум которого занят беспрестанным контролем, страхом выйти за границы дозволенного. До тех пор, пока вы не освободите людей от Чрева и не позволите им быть собой, в колонии не появится людей, умеющих творить и создавать прекрасное.
На лице Хены лежала тень глубокой печали.
- Добрая, искренняя моя, - прошептала она. - Как многого ты ещё не знаешь. Ты права и не права одновременно. Не думай сейчас, объясню тебе позже. Пока отдыхай, не стоит больше говорить столько длинных и сложных фраз. Лучше спи.
- Я выспалась надолго, больше не хочу. Теперь я вполне в ясном сознании и понимаю, о чём говорю. Ты сказала, меня придётся наполнить.Что это значит? Ещё раз проработать? - Мира вспомнила о пустой комнате, и лицо её исказила гримаса боли. - Я не выдержу больше...
- Я знаю, - с ласковой грустью в голосе ответила Хена и ласково погладила Миру по голове, словно ребёнка.