"Итак, завтра мы улетаем. Наша цель - дзета созвездия Летучей Рыбы, бело-жёлтая звезда, расположенная в семистах световых годах от Солнца. И небольшая планета в зоне обитаемости, по всем параметрам подходящая именно нам, любителям зелени и размеренности.
Пока мы не придумали имя нашей новой планете. Между собой зовём её "дзета", но всем понятно: нужно подобрать нечто более близкое и родное. Хотя имя подождёт. Сейчас важнее ничего не забыть, и успеть проститься со всеми, кто, пусть и не понял нас, но, всё же, был нам дорог. Мы больше не увидим их, не увидим Землю. Мы уходим навсегда, и я не знаю, будем ли скучать.
Когда я обдумывала прощальную запись, мне очень хотелось употребить слово "исход". Теперь мне ясно, что исход - звучит слишком громко, и слишком часто разные группы употребляют это слово, взывая к своей исключительности. Нет ничего особенного: мы просто улетаем. Покидаем Землю, чтобы обрести новый дом, который сможем сделать таким, как хочется только нам".
Богдан оторвал взгляд от электронного дневника. Знакомые чёрные буквы на ярком, белом фоне, резали глаза, и те с непривычки отзывались болью и пятнами. Темнота сумерек быстро сгладила неприятные ощущения, а прохладный ветер успокоил разгорячившиеся мысли.
- Эта запись была последней, - пояснила Марина. - Думаю, если есть продолжение, то искать его следует у вас.
Она выжидательно глядела на Богдана. Наверно, думала, будто тот начнёт расспрашивать её о хозяйке дневника и об истории создания записи. Вместо этого, юноша спросил:
- Так значит, в твоём небе тоже светит солнце?
Митуонка слегка опешила, а потом улыбнулась по-доброму и ответила:
- И в этом наши миры похожи. Правда, наше солнце кажется меньше вашего и чуть желтее.
Богдан посмотрел в чернеющую высь, по всему контуру которой рассыпались искры мерцающих звёзд.
- Покажи мне твоё солнце, - попросил он.
Марина задумалась. Она пристально вглядывалась в очертания незнакомых созвездий. Не справилась, вновь включила яркий экран электронной глади. Несколько минут перемещала чёрные буквы, вчитывалась, порой переводя взгляд в ночное небо.
Затем уверенно указала на одну из тусклых точек в правой части небосвода:
- Здесь.
Богдан проследил за её рукой.
- Созвездие Ксаперса?
- Ксаперса? - переспросила Марина. - Что это?
- Такая штука... Прибор. Им раскалывают медовые орехи. Какая именно звёзда твоя?
- Вон та, по правой линии, в середине, - женщина дополняла пояснения жестами. - Как вы её зовёте?
От правого верхнего угла контуров созвездия Богдан начал отсчёт.
- Восьмая, - остановился он, дойдя до указанной митуонкой звезды. - Получается, Восемь Ксаперса.
Марина чуть слышно повторила причудливое название. Протянула руки вверх, раскрыв ладони, словно пыталась обнять далёкую, неприметную звезду. Мелкая точка не представляла важности для пешей и морской навигации, не возвещала своим восходом смену сезонов, не имела предсказательного смысла и не отличалась яркостью. Тем не менее, митуонка радовалась, как дитя, отыскав её на небе. Странно, если бы не рассказы женщины, Богдану и в голову бы не пришло, что блёклая точка в небольшом созвездии когда-то была родной его народу.
Ночь наполняла Ювель умиротворением. В россыпи светлячков мерцали крупные бутоны тернолистников, перемигивались рябью домашние ручьи, отражая изогнутые лунные стебли. Богдан проводил свою спутницу к дому. Сам же юноша не торопился возвращаться. Он неспешно брёл вдоль дворов, наслаждаясь прохладной темнотой, и приводил мысли в порядок.
Митуонка упала с неба аккурат на колосяное поле. Богдан вначале увидел яркую вспышку, за миг превратившуюся в светящийся шар. Приближаясь к земле, шар рос, и всё жарче металось пламя вокруг него, и капал пригоршнями огонь. Следом тянулся белёсый облачный хвост, в клубах которого внезапно вскинулась вверх отвергнутая огнём рыжая точка. На миг зависнув в дыму хвоста, точка начала медленно скатываться вниз по небосклону. Она падала всё быстрее и росла, а затем расправила долгий белый парус и замедлила ход.
Пылающий шар с грохотом рухнул вдали огромного поля, оставив за собой длинный выжженный след. Земля вокруг падения спеклась, посевы пропали. Впоследствии Старшина Ювели запретил собирать урожай со всего поля, посчитав катастрофу недобрым знаком.
Точка - парящий в небе аппарат - оберегаемая птичьим парусом, плавно опустилась вниз, чуть разметав и пригнув колосья под собой. Богдан, отогнав испуг, бросился к месту падения. Следом за ним бежали ещё несколько человек. Округлая крыша аппарата открылась, и из его нутра вывалилась митуонка. Вне всякого сомнения, это была именно она: только митуонцы сохранили умение летать в вышине.
Их серебристые корабли изредка появлялись в небе. Иногда они спускались, и митуонцы в ярких рыжих костюмах приходили в некоторые селения. Их не боялись: пришельцы не несли с собой угрозы. Лишь интересовались состоянием дел, перекачивали данные электронных летописных книг в столичном архиве, и, убедившись, что помощь не нужна, улетали прочь.
Потому упавшей женщине безоговорочно помогли. Её костюм был покрыт проплешинами, на коже виднелись ожоги, а сама митуонка не могла связать двух слов и встать на ноги. Богдан, вместе с другими ребятами, отнёс её в дом врача. Тот несколько дней лечил пришелицу мазями и отварами, никого, даже Старшину, не пуская к ней.
Наконец, митуонка немного окрепла. Ей выдали длинную льняную юбку и белую рубаху - такую, как и должна носить женщина Лучшей Земли. Богдан увидел её в новом одеянии, и поразился тому, что чужачка совсем не отличается от других женщин его народа. И совсем удивительным оказалось её имя: Марина. Две девушки в Ювели носили точно такое же.
Затем Старшина, после долгой беседы, объявил, что митуонка будет жить гостьей, пока не излечится окончательно. После чего отправится в Счастливицы, столицу Лучшей Земли, где сородичи должны будут её забрать. А ещё день спустя Марина разыскала Богдана и ребят: Игоря, Санька и Кирю, желая лично поблагодарить их за помощь.
Митуонка оказалась мудрой и смешной одновременно. Она изумлялась вкусу колосяного хлеба и синего картофеля; с радостью принимала участие во всеобщей чистке дорог; старательно изучала прядение; училась заботиться о молочных лошадках и собирать сладкую куманику с кустов.
Все свои действия она сопровождала записями на электронной глади, объясняя любопытным, что ей выпала удивительная возможность познать наш мир изнутри.
Она носила обрезанные волосы, не обладала зычным голосом, как другие женщины, и не знала урожайных песен. Зато с упоением рассказывала полюбившей её детворе диковинные сказки своего мира. При этом почти ничего не говорила о себе.
А ещё Марина утверждала, будто все легенды об Оставленной Земле - правда. Ей не особо верили, но не спорили, соглашались по гостеприимству. Женщина чувствовала обман и расстраивалась.
Несколько раз она просила сходить вместе с ней к погибшему кораблю, и Богдан с охотой соглашался. В первый поход они разыскали в поле обугленный остов, и митуонка с сожалением заметила, что пользы от него теперь никакой. А вот спустившийся на парусе аппарат, её спасательная капсула, ещё пригодится.
Она отковыривала от него какие-то дощечки и отрезала толстые нити. Складывала собранное добро в холщовый мешок, а любопытный Богдан расспрашивал её о назначении непонятных вещиц. Марина, как могла, объясняла, а в последний из походов обмолвилась, будто такие же корабли, как её сгоревший, только большего размера, стоят в одной из неприступных долин Остроухих гор. Они рабочие и могут взлететь, но не имеют достаточного объёма топлива на обратный полёт.
Богдан, всегда считавший легенды выдумкой, после рассказов Марины стал сомневаться. С сородичами он не делился подозрениями, зная, что те поднимут на смех. С чужачкой всё было иначе. Она не только не смеялась, но и охотно усиливала сомнения юноши.
В тот раз он с жаром расспрашивал её о небесных кораблях и полётах между звёзд. Марина, на электронной доске, показала ему картинки спрятанных в горах серебристых ракет, и сказала:
- Вы бы тоже могли летать по небу и за его пределами. Но ваши предки решили, что им это не нужно. Как, впрочем, и жители всех других новых миров.
- А много их? - спросил Богдан. - Других миров?
- Много, - грустно ответила Марина. - Даже слишком. Ваши предания сохранили цели исходов, верно?
- Мне знакомы не все предания, - смутился юноша.
До Ювели идти было ещё порядочно. Митуонка, запыхавшись, опустила на землю тяжёлый мешок, полный вынутых из капсулы диковинок, и присела на округлый камень. Богдан поставил длинный прямой предмет - то ли лук, то ли луч, рядом, и тоже сел.
- Сколько тебе лет? - полюбопытствовала женщина.
- Двадцать шесть, - ответил Богдан.
- Двадцать шесть лет твоей планеты, - то ли спросила, то ли утвердила Марина.
Богдан кивнул и спросил в ответ:
- А тебе?
- Мне?.. Двадцать восемь.
- Значит, мы почти одного возраста! - удивился юноша.
- Не совсем, - сказала митуонка. - Года на наших планетах длятся по-разному. В абсолютном времени я намного старше тебя.
- На сколько?
- Пожалуй, на целую жизнь, - вздохнула Марина.
Близилось Величие Солнца. Большой праздник охватывал всю Лучшую Землю. Днём жители собирались на игрища, подносили на общий стол угощения. Вечером объединялись вкруг костра, и Старшина, багряный в отблеске пламени, возносил Хвалу и Благодарность Солнцу. Его голос гулким эхом разлетался по округе, и отзвукам его речи внимали десятки восторженных лиц.
- Возрадуемся же Солнцу, нашему негаснущему очагу, нашему кормильцу. Возблагодарим же Солнце за то, что оно никогда не спит. Покинув Ювель, оно летит дальше, на запад, освещая и согревая поля Щедрины и Благони, поспевает в Большие Лады и Счастливицы, а затем перебирается на другую сторону Лучшей Земли, где его света и тепла ждут не меньше нас. Солнце неустанно трудится для нашего блага, не смыкая глаз ни на миг. Так будет всегда. Воспоём же ему Хвалу в благодарность за свет и тепло, которое будет вечно дароваться нам...
- Не совсем верно, - чужеродный, тихий голос митуонки прозвучал совсем некстати. - Солнце не вечно. Однажды оно тоже уснёт, и перестанет светить с небес.
Взгляды переметнулись со Старшины на женщину. Та смутилась, осознавая оплошность, и сделала шаг прочь от освещённого костром круга, в тень.
В нависшей тишине звонко прозвучал тонкий девчоночий голосок:
- Мамочка! Когда наше солнышко будет засыпать, кто споёт ему колыбельную? У солнышка есть мама?
- Солнышко не заснёт, доченька. Тётя митуонка ошиблась, - мать поспешила развеять сомнения девчушки.
- Да. Да, конечно, - глухо сказала Марина из темноты и поспешила убраться прочь.
Нахмуренный старейшина вернулся к чтению Хвалы, и вскоре над Ювелью полилась радостная благодарственная песнь. Плыли звуки в щедрой на звёзды ночи, мерцали в такт их отблескам сине-зелёные светлячки средь листвы деревьев.
Богдан догнал Марину у возвышения на границе Ювели.
- Когда это случится? - выкрикнул он ей вдогонку.
Женщина остановилась и обернулась.
- Что случится? - не поняла она.
- Когда солнце перестанет светить?
Богдан подошёл ближе и сбавил тон. Митуонка опустила глаза.
- Не скоро. По вашим годам, примерно через пятьсот тысяч лет. Не волнуйся: ни ты, ни твои ближайшие потомки этого не увидят.
- Что же тогда будет с нами?! - воскликнул юноша.
- Вам придётся покинуть Лучшую Землю.
Марина опустилась на мягкую траву.
- Задолго до того, как солнце начнёт гаснуть, оно примется быстро распухать, - продолжала она. - И однажды поглотит вашу планету. Но ещё раньше солнце станет испускать губительные невидимые лучи, которые убьют людей и животных и выжгут растения Лучшей Земли.
Сердце Богдана затрепетало от негодования. Чувствами он отказывался верить в слова чужачки, но разум подсказывал, что у митуонки нет причин врать.
- Что же нам делать? - спросил он, когда разум окончательно победил в борьбе, и присел рядом.
- Вам придётся улететь и найти себе новую Лучшую Землю. Впрочем, вы уже улетали.
- Ты говоришь об Оставленной Земле?
- Именно так. Когда-то твои предки переселились сюда с другой планеты. Как и многие другие люди, они улетели с Земли, в поисках счастья в иных мирах. Им, - в её голосе зазвучала горечь, - было плохо на родине. Они вели войны, постоянно спорили, что-то делили. Перекраивали мир. Убеждали прочих в своей правоте, до ссор, до кровопролития. А потом всё разрешилось. Начавшаяся эра космических полётов позволила в короткие сроки достичь иных звёздных систем. Люди стали улетать с Земли. Нет, не в произвольном порядке: группами. Новые обители приютили людей общих взглядов и интересов. Первыми, как ни странно, ушли, - Марина задумалась, подбирая нужное слово, - люди, которые не любили детей. Над ними посмеивались, считая, что созданный ими новый мир быстро придёт в упадок. Однако насмешники ошибались. Население их планеты росло за счёт вновь прибывающих, до определённого момента. А следом за ними стали улетать и другие группы. Люди быстро поняли прелесть открывающихся перспектив: теперь они могут строить жизнь в соответствии со своими взглядами, не кивая на других, не споря и никому ничего не доказывая. Монархисты теперь не будут пересекаться с демократами, а те - с коммунистами. Представители разных религий - друг с другом и с атеистами. Вегетарианцы с мясоедами, фантазёры с реалистами. Сторонники субкультур, полярных направлений музыки, различные меньшинства, и многие, многие другие - все они объединялись в группы, номинально и финансово, находили подходящую планетную систему, оплачивали строительство космического корабля и покидали Землю. Теперь она лишена споров и борьбы за права. Теперь у каждого есть угол, своя планета, где он может жить так, как ему вздумается, и никто не придёт и не скажет, будто кто-то в твоём мире неправ. Не нужно спорить и идти на компромиссы - твоя планета населена только тебе подобными, и все последующие поколения с молоком матери впитывают незыблемость существующих идей. Каждый вновь созданный мир гармоничен и лишён споров, потому что инакомыслие от заданной предками линии просто не может возникнуть.
- Кем же являлись мои предки? - спросил Богдан.
- Противниками урбанизации, - ответила митуонка и осеклась, осознав, что использовала непонятные юноше слова. - Сторонниками натурального образа жизни, близости к природе, обитанию по родовым велениям предков, - пыталась объяснить Марина. - Вам хотелось жить общинами, на земле, своим хозяйством. И не хотелось слышать осуждение жителей больших городов. Поэтому чуть больше четырёхсот наших лет назад вы покинули родину и переселились сюда. На Лучшей Земле запрещено создавать поселения более пятидесяти дворов, верно?
- За исключением Счастливиц, - кивнул Богдан.
- Запрещено строить дома более двух этажей в высоту и одного вглубь, - продолжала Марина. - Вменено в обязанность иметь подсобное хозяйство, как личное, так и общинное. Запрещено использовать технически сложные приспособления в работе, в том числе и врачам. Пожалуй, вы построили тот мир, о котором мечтали, и теперь, наверное, должны быть счастливы, - почему-то в её голосе слышалась грусть.
Затем Марина раскрыла редкую для нынешних времён электронную гладь, - говорят, такие ещё имелись в столице, - и показала Богдану записи в дневнике.
- А другие миры? - спросил Богдан, когда с определением созвездий было покончено.
- По-разному. Кто-то справился лучше, кто-то хуже. Например, фантазёры, любители фэнтези, вначале жили раздроблено, а затем объединились в единую коалицию из нескольких миров и переселились на одну, общую, планету. Они наполняют пространство вокруг виртуальностью, и живут, по большей части, в несуществующем, полностью выдуманном, мире, со своими сказочными законами. И это также делает ушедших и их потомков счастливыми. Малые народности на небольших планетах развивают свою самобытность, и, знаешь, их культура действительно прекрасна. Коммунисты, говорят, построили своё идеальное общество. Я должна была прилететь к ним, убедиться. Но оказалась здесь...
- Куда же улетели вы? - Богдан устремил внимательный взгляд на митуонку.
- Никуда, - ответила Марина. - Мы остались.
- Но почему? - удивился юноша.
Женщина ухмыльнулась и отвела взгляд.
- Потому что нас всё устраивало, - сказала она будто бы с вызовом. - Мы не желали искать счастья извне, а мечтали построить его дома, на нашей родной Земле. Мы готовы были принять любого и услышать каждого, с разными взглядами и мыслями. Мы с пониманием и уважением относились ко всем. Но нас оказалось слишком мало... Остальным было проще улететь. Разъединиться, разойтись по разным берегам. Чем искать компромиссы, начать договариваться, слышать друг друга и считаться с чужими чувствами. Я давно хочу спросить: почему митуонцы?
- Я не знаю, - Богдан пожал плечами.
Он никогда не задумывался, отчего летающих по небу людей называют именно так.
- Неужели вы настолько сильно хотели забыть свою прошлую родину, настолько старая Земля стала вам ненавистна, что вы решили выдумать населяющим её людям новое имя? Или вы хотели показать, насколько отличаетесь от нас? Словно нет у нас с вами общих корней? На самом деле, мы все - схожие и близкие. Все непримиримые различия - надуманные, и происходят от гордыни и личного превозношения, а не от действительности. Немного понимания, немного уважения к границам другого, с обеих сторон! И лучшая Земля была бы только одна.
Марина совсем опечалилась, а Богдан не понимал, отчего вдруг стал причиной её внезапной тоски. Чтобы сгладить неосознанное чувство вины, он спросил:
- Но ты ведь сможешь вернуться домой?
Марина отряхнула невидимую пыль с подола длинной юбки. Погладила сонную траву рукой, поглядела на лунные стебли в вышине ночного неба.
- Наш дом - слишком огромен для такого количества людей. Три тысячи человек... Понимаешь, осталось три тысячи человек из девяти миллиардов. Остальные нашли повод для обид, и пожелали улететь. Триста сорок семь планет стали их новыми домами. А мы - пытаемся поддерживать старый. Стараемся не привести в окончательное запустение города, кое-как продолжаем развивать науку, что-то производим по инерции. Да летаем к ушедшим, проверяем, всё ли в порядке, и нет ли угрозы людям и их новым мирам. Наша планета намного больше Лучшей Земли, и признаться, теперь она совсем пуста. Её покидали постепенно, вначале незаметно, затем всё ощутимее. Вот что странно: мы понимали, что однажды придётся улететь в поисках нового дома. Но этот срок исчислялся миллиардами наших лет. А вышло так. Словно кто-то спел нашему Солнцу колыбельную, заранее и навсегда. Хотя никакой катастрофы не предвещалось.
Умиротворение плыло по затихшей деревне. Богдану не спалось: он размышлял надо всем, что узнал от митуонки. О единстве и схожести, об иных мирах с такими же, но словно бы и не такими, как он, людьми. А также о чужаках в ярких рыжих костюмах, которые на серебристых кораблях летают за пределами неба, между звёзд и незнакомых планет. Каков мир этих людей, странных, непонятных митуонцев? Отчего они возвращаются домой, но вскоре вновь устремляются в путь, словно бы вовсе не приросли корнями к почве?
Потом, если мир Лучшей Земли не вечен, если где-то в Остроухих горах стоят корабли, способные в будущем спасти людей от гибели, то может, не стоит отказываться от умения, сочтённого предками напрасным?
Едва рассвело, юноша отправился к дому врача, в котором обитала гостья. Постучал в дверь и с порога выпалил заспанной Марине:
- Если я улечу с тобой, на твою Землю... Ты станешь хоть немного счастливее?
Сонливость невидимкой слетела прочь. Марина опасливо огляделась по сторонам, а затем быстро затащила юношу внутрь дома и заперла дверь. Отвела в свою комнату, и лишь там сурово спросила:
- Зачем тебе это?
Богдан рассказал ей обо всех своих ночных мыслях. Марина слушала внимательно, поминутно хмурясь и удивляясь, изредка кивая или качая головой.
Наконец сказала:
- Я могу забрать тебя. Митуонцы не будут против, - и улыбнулась тепло. - Но твои родные, жители Ювели, всей Лучшей Земли. Поймут ли они и примут ли обратно, если наш мир тебя не устроит, и ты пожелаешь вернуться?
Богдан опешил. Марина могла оказаться права.
- Неужели они не поймут! - воскликнул юноша.
Женщина быстрыми шагами мерила комнату.
- В конце концов, каждый имеет право на обратный выбор, - говорила она тихо, словно рассуждала сама с собой. - Ушедшие должны быть готовы к возвращениям, пусть даже через много сотен лет. Никто, ни разу не пожелал вернуться. Может, теперь настанет переломный момент? - она остановилась и вопросительно поглядела на Богдана, который совсем не понял, что и где должно переломаться.
- Решим так, - продолжила Марина, потирая рукой нахмуренный лоб. - За мной придут не раньше, чем через семь ваших недель. Посадка будет в Счастливицах, но я отправлюсь в столицу немного раньше, чтобы уладить кое-какие вопросы со Старшинами Всей Лучшей Земли. У тебя будет время всё обдумать, так сказать, взвесить за и против. Поговорить с родителями, семьёй. Возможно, они переубедят тебя, и пыл иссякнет. А может, напротив... В любом случае, Богдан, решать тебе. Нужно понять, что для тебя важнее и дороже, - она опять горестно вздохнула. - Если решишь улететь, то через шесть с половиной недель тебе потребуется прибыть в Счастливицы, в Верховное Правление, и разыскать меня. Но если есть сомнения, лучше остаться в Ювели и не начинать путь.
После этих слов митуонка вытолкала озадаченного юношу в раннее, пропитанное прохладой и увлажнённое росой, утро.
...Митуонцев в пышущих сочной рыжиной костюмах опознать нетрудно. Не каждому поколению, не каждому поселению выпадала возможность видеть чужаков вживую. Жителям Счастливиц везло чаще. В этот раз, проводить гостей другого мира высыпали все, от мала до велика. Широкие улицы заполнились народом, и пыль от сотен ног клубилась вдоль дорог. Митуонцы шли вперёд, к оставленной за чертой селения серебристой трубе корабля, гордо вытянув свои худые тела и распрямив спины. Возле женщины с обрезанными волосами цвета спелого медового ореха семенил одетый по-местному юноша. Шаг его сбивался, голова стремилась вниз. К груди он, будто драгоценность, прижимал небольшую холщовую сумку, и непослушные пальцы мяли грубую ткань, выдавая волнение паренька.
Его присутствие вызвало неподдельное любопытство. Толпа перешёптывалась, строила предположения, и домыслы летели вперёд истины. Дойдя до крайней столичной улицы, юноша не остановился и не покинул чужаков. К всеобщему удивлению, он проследовал за ними, и его приземистая фигура в светлых одеждах выглядела нелепой в рядах ярких митуонцев. Все вместе они удалялись, провожаемые взглядами и пересудами, становясь всё меньше, пока крошечные точки их фигур не исчезли в серебристых недрах корабля, нацеленного в невесомые белые облака.