Снегова Светлана : другие произведения.

Ответить придется нам

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   Снегова Светлана
   (Кашкуре Светлана Михайловна)
   svetamk@mail.ru
  
  

ОТВЕТИТЬ ПРИДЕТСЯ НАМ

  
  
   1.
   Говорил мне папа:
  -- Вырастишь - счастливой будешь!
   Обманул, шельмец.
   А, может, и не говорил так. Может, сама придумала. Во всяком случае, мама говорит, что придумала. Вроде бы не должна я слов папы помнить. Да что там слов. Самого я помнить не должна.
   Медицина утверждает, что воспоминания о событиях, происшедших в раннем детстве, примерно до двух лет, не сохраняются. А папа рядом со мной был в последний раз как раз на мой двухлетний юбилей. А потом пропал, потерялся и в моей жизни не появлялся.
   Не знаю. В моем случае медицина явно ошибается. Папу я прекрасно помню. Большого, сильного, доброго. Помню, как брал меня на руки, целовал и подбрасывал высоко-высоко к потолку. Помню, как визжала от счастья. Помню, как замирала от страха. А еще помню большой леденец на палочке, круглый и красный. И прозрачный. Если посмотреть через него, то весь мир кажется красным. И папа красный, и мама, и небо за окном тоже красное. А еще леденец был такой большой, что никак не заканчивался. Я его лизала, лизала, даже откусить пыталась. Но мне не разрешали. Потом леденец куда-то пропал, как и папа. И я помню свои горькие слезы. Только не помню, о чем я плакала. О пропавшем леденце или о пропавшем папе?
   Но это все в прошлом. Давно я уже не плачу. Да и леденцы не люблю. Зубы берегу. Чищу их два раза в день. Утром и вечером.
   Я прополоскала рот, смыла водой умывальник и уставилась в висящее над умывальником зеркало.
   Да, обманул меня папа. Никакого счастья мне в жизни нет. Грустно к такому выводу приходить. Особенно утром. Особенно утром дня рождения.
   Я показала отражению в зеркале язык, умылась холодной водой и вышла из ванной.
   В квартире тишина. Только тиканье будильника из спальни слышно. Но я на него внимания не обращаю. Привыкла.
   Игорь хотел будильник выбросить. Мешал он ему спать, видите ли. Но я ни за что не согласилась.
   Будильник - память о бабушке. Когда бабушка умерла, я принесла его домой и поставила на тумбочку около кровати. С тех пор он там и тикает. Большой, с круглым циферблатом и крупными цифрами по кругу. Механический. Каждый вечер его завожу. Завела будильник - день прожила.
   А Игорь выбросить хотел. Козел!
   Мысль о бывшем муже испортила настроение. Сколько раз давала себе слово не поминать о нем с утра. Примета такая у меня. Как вспомню, так весь день невезучий оказывается.
   Заварила кофе. По празднику позволила себе двойную норму. Конечно, знаю, что кофе с утра, да на голодный желудок, здоровья не прибавляет. Но от дурной привычки, выработанной годами, никак избавиться не могу.
   С утра только кофе. Никакого завтрака.
   В честь дня рождения макияж поярче, волосы попышнее, юбку покороче, джемперок воблипочку, каблучки повыше. Пусть все обзавидуются, пусть посмотрят, что мы еще ого-го какие. На боевом коне и с шашкой наголо.
   Видимость создать - это мы пожалуйста. А что внутри, никого не касается. Что внутри, то мое.
  
   Телефон зазвонил, когда я уже собиралась выйти за двери.
  -- С днем рожденья, доченька!
   Мама! Геройский с ее стороны поступок. Проснуться в такую рань, чтобы доченьку перед уходом на работу поздравить. Обычно мама раньше девяти и глаза не открывает, а из постели встает поближе к десяти.
  -- Спасибо, мама. И я тебя поздравляю с моим рождением.
   В трубке зашмыгало. Не хватало, чтобы она пустилась в ностальгические воспоминания о своих трудных родах. Каждый год выслушиваю. Мамины воспоминания, о том, как я трудно ей далась, как она страдала и мучилась, уже превратились в традиционный довесок к подарку.
   Поэтому я поспешила сказать:
  -- Все, мама, опаздываю. Вечером жду на чай. Как и договаривались.
   Интересно, с кем она сегодня придет? С Сергеем Петровичем или Аликом? Лучше уж с Сергеем Петровичем. Он мне больше нравится. Болтает меньше.
   А Алик как заведет свои рассказы о солнечной Грузии, не остановить. Умора! Сам в Грузии бывал, наверное, в раннем детстве только. А все туда же: "Моя Родина, моя Родина...".
   Сергей Петрович и Алик - мамины друзья, если так можно выразиться. Самое смешное, что они друг о друге знают. Почти дружат. Через маму. Но живут у мамы по очереди. Раньше меня очень интересовал вопрос: как они очередь устанавливают? Даже у мамы спросила. Она в ответ обозвала меня "развращенной девчонкой, не понимающей высоких отношений".
   И правильно сделала. Потому что я действительно не понимаю таких "высоких отношений". Я - девушка простая, почти консервативная. Если сплю с мужчиной, то с одним.
   А мама у меня натура творческая. Известнейший в городе модельер. И художница. Говорят, талантливая. Раз говорят, значит, так оно и есть. Мало ли что я в ее картинах ничего не понимаю. Я много в жизни чего не понимаю. Поэтому и работаю в конструкторском бюро. У нас особенно творчеством не позанимаешься. Дадут задание - воплощай. И никакого творчества. Любое отступление от проекта карается по законам военного времени.
  
   За что я люблю своих коллег по работе, так это за их душевность. Все про всех знают.
   Вот и сегодня только я открыла дверь в кабинет, как меня оглушило дружное:
  -- Поздравляем! Поздравляем!
   Я от неожиданности чуть назад в коридор не рванула.
   Выстроились в шеренгу, чуть ли не по росту, а впереди Леонид Семеныч с огромным букетом гвоздик. Надо же. Я ведь никому не говорила про свой день рождения. Узнали как-то. Неожиданно, но приятно.
   Леонид Семеныч речь произнес. Добрую такую, душевную. О моих достоинствах упомянул. В смысле, о красоте, уме и трудолюбии. Неужели правда так думает? Букет преподнес и в щечку поцеловал. Неделю умываться не буду, чтоб не смыть поцелуй начальства.
   Остальные тоже бросились поздравлять. Люська на шею кинулась, завизжала от счастья, словно мы не виделись десять лет, а сейчас неожиданно встретились.
   Я испугалась, что и Татьяна Дмитриевна также радость выразит. А в ней килограммов сто. Не устою на ногах, если на шею подобно Люське бросится. К моему счастью, обошлось. Чинно подошла, как и подобает даме ее размеров, и, не наклоняя голову, поцеловала где-то в районе виска. Я на полголовы ниже Татьяна Дмитриевны. Так что ее губы вровень с моим виском.
   Георгий Львович долго тряс руку, приговаривая:
  -- От всей души! От всей души!
   Так нежно говорил, что у самого на глаза слезы навернулись. А про меня и говорить нечего.
   Последним подошел Димка, окинул оценивающим взглядом, прищелкнул языком, оценил, значит, мои приготовления, к ручке приложился.
  -- Ох, и хороша же ты, Маша!
   А у самого улыбка, как у кота шкодливого. Знаю я его, все мысли наперечет знаю. Поэтому строго ответила:
  -- Маша, да не ваша.
  -- Ну, это и исправить можно, - а сам скалится.
  -- Никогда!
   И к Люське подошла. Жалко девчонку. Неровно она к Димке дышит. А он словно и не замечает ее. Ни одну юбку не пропускает, главным бабником в нашей фирме считается, а Люську с ее страданиями в упор не видит.
  -- Чем такое внимание заслужила? - спрашиваю Люську.
  -- А как же? День рождения ведь у тебя. Сама-то ничего не сказала. Вот мы сами и решили.
   Ах, Люська, Люська. Молодая еще, не понимает, что наступает у женщины момент, когда лишний раз о возрасте напоминать не хочется. Да и не люблю я повышенных знаков внимания. По мне, так человека всегда ценить надо, а не только в день рождения.
   А от нашего Леонида Семеныча не дождешься. Не ценит он нас. Чуть что не так сразу в рык:
  -- Убью подлецов и сам в тюрьму сяду, если во время задание не выполните.
   И ведь сядет. Но сначала убьет. Шеф наш - человек слова. Поэтому никто и не пытается отлынивать от работы.
   Вот и сейчас уже на нас с Люськой поглядывает, что болтаем и к работе не приступаем.
   Люська скоренько засеменила к своему месту, а я направилась к столу шефа.
   У меня сегодня день рождения, мне сегодня можно.
  -- Леонид Семенович! - всю свою обаятельность включила и улыбку до ушей растянула. - Большое спасибо за поздравление. Мне, право, так приятно ваше внимание.
  -- Ну, что вы, Мария. Как же без этого? Мы ж коллектив. Почти одна семья.
   Не дай Бог такого родственничка, подумала, но улыбку с лица не спустила.
  -- Знаете, Леонид Семенович, я ведь не ожидала поздравлений. Все так неожиданно вышло. Я даже торт не купила.
  -- Да мы ведь не из-за торта вас поздравляли. От души.
  -- Конечно, конечно. Но и мне не удобно.
   А потом набрала воздуха побольше и выдала:
  -- Леонид Семенович, отпустите меня за тортом сходить. В обеденный перерыв чай попьем. Все вместе.
   От страха глаза закрыла, но улыбаюсь не переставая. Не любит шеф отлучек в рабочее время. Ох, не любит. Даже к врачу не отпускает. Помню, как Галину Дмитриевну до слез довел, когда она об этом заикнулась.
   Не знаю, улыбка моя ослепительная подействовала или настроение у него хорошее было, но разрешил в магазин сходить. Даже на вахту позвонил, чтобы выпустили меня без пропуска. Строго у нас с этим делом.
   Я всем ручкой помахала и за дверь. Спиной почувствовала завистливые взгляды сослуживцев. Еще бы, такое счастье. Прогуляться в рабочее время.
   Жаль только универмаг рядом, через несколько домов от нашей конторы. С удовольствием прошлась бы на другой конец города.
   Охранник на вахте тоже с завистью на меня посмотрел. Я и ему подарила лучезарную улыбку. Что-то я сегодня щедрая на них. Да ладно, не обеднею. А охранник милый мальчик. Вон как от моей улыбки покраснел. Щечки, не потерявшие детской невинности, зарделись. Сразу видно, хороший мальчик, не испорченный. Люблю таких.
   Но повторно не улыбнулась. Молод слишком охранник. Лет двадцать, наверное. Не годится в моих годах на мальчиков заглядывать. От этой мысли взгрустнулось. Все-таки мысли о возрасте здорово отрезвляют, не дают летать в облаках, возвращают на грешную землю.
  
   В отделе кулинарии очереди не было. Я даже расстроилась. Неужели никому торты-пироженые не нужны? В колбасный отдел очередь и около стеллажей с хлебом полно народа. А в кулинарию ни одного человека.
Не люблю очередей, но сейчас постояла бы. Чтобы не так быстро на работу возвращаться.
Выбрала торт со взбитыми сливками. "Мечта" называется. Продавщица присоветовала, когда ей надоело наблюдать за моим долгим топтанием около прилавка. Тортов полно, а какой лучше никак решить не могла.
"Мечта" так "Мечта". Раз посоветовала, будем надеяться, что вкусный. Во всяком случае, коробка мне понравилась. По белому полю розовые цветочки нарисованы. Веселенькие, свеженькие. Мама от такого дизайна в истерику впала бы.
Таким медленным шагом, как я возвращалась из магазина, давно не ходила. Вся жизнь бегом. Иногда хочется и о вечном подумать. Хорошо думается, когда идешь прогулочным шагом, не спешишь, не торопишься. Так бы шла и шла. Жаль только, что дошла быстро.
Охраннику при входе еще раз улыбнулась. А он в этот раз на меня и не посмотрел. С коробки с тортом глаз не сводил . Сластена, наверное. А, может, подумал, что я бомбу пытаюсь пронести в нашу контору.
Только я вошла в кабинет, еще дверь закрыть не успела, как услышала голос начальника:
- Мария, вам минут пять назад звонили. По личному вопросу.
Строго так сказал, направив волосатый палец на телефон. Не любит Леонид Семеныч звонков "по личному вопросу" в рабочее время. Телефон в кабинете один, на столе шефа. Все звонки через него проходят.
Я, словно совершила нечто предосудительное, начала извиняться. Леонид Семеныч лишь рукой махнул. Давая этим соизволение сесть на свое место.
Когда я проходила мимо Люськи, та шепнула:
- Мужчина звонил.
А потом заговорщицки подмигнула. Я лишь пожала плечами. Не имела представления, кто мог звонить. Зная нелюбовь шефа к посторонним звонкам, никогда и никому не давала номера рабочего телефона. Даже маме. А мужчинам тем более.

В обеденный перерыв коллективом расположились за моим столом. Компьютер отодвинули на край. Клавиатуру я в верхний ящик засунула. Чтобы не залить случайно чаем, чужое имущество как-никак. Конечно, чай не водка. После него руками не размахивают. Но мало ли что. В пылу разговора всякое может случиться.
Но разговор получился спокойным, душевным. Начался, естественно, с поздравления меня любимой. Чокнулись кружками с чаем и за торт принялись. Не обманула продавщица. Вкусный торт. Даже Люська съела кусочек. Хотя и отказывалась вначале. Люська сладкое не ест, фигуру бережет. Остальные по два осилили. И я вместе со всеми. Потом, правда, пожалела. Пояс юбки после второго куска как-то подозрительно в талию впился.
К концу обеда все, разомлев от сладкого и сытного торта, уже и забыли по какому поводу сидим. А я только этому обрадовалась.
На юбилеи принято коллег в рестораны водить, а не тортом с чаем угощать. Но, что поделаешь, жизнь такая. Я - женщина одинокая, сама себе на хлеб зарабатываю. Поэтому понятно, что денег на ресторан не имею.
Надеюсь, что всем и так понравилось, без ресторана.
Леонид Семеныч с Татьяной Дмитриевной обсуждали проблемы воспитания детей. Нашлась общая тема. У них мальчишки одного возраста, есть о чем поговорить.
   Георгий Львович увлеченно рассказывал Димке о тонкостях зимней рыбалки. Тому было не интересно, он печально поглядывал в нашу с Люськой сторону, стараясь разгадать, о чем мы секретничаем.
Люська подсела ко мне близко - близко и прошептала:
- Давай, колись. Ухажера завела?
- С чего ты взяла?
- Как же? Звонил ведь. Прямо на работу. Не терпится, видать, - сказала и подмигнула.
Люська прекрасно знает о телефонных порядках на работе. Понимает, что просто так я никому бы номер не дала. Вот и сделала вывод, что любовь большая у меня возникла.
Ошибается девушка. Нет у меня никакой любви, и не ожидается.
- Нет, Люся, никакого ухажера. Да и кто звонил не знаю. Может, просто ошиблись номером. Не меня искали.
Люська подозрительно посмотрела, не поверила.
- Как не тебя? По фамилии назвали. Точно тебя. А когда Семеныч спросил, кто спрашивает, сразу трубку бросили.
- Странно. Никто мне звонить не мог.
Мы с Люськой еще пошептались, строя разные предположения о странном звонке, но так ничего и не придумали. Люська настаивала на тайном поклоннике. Мне в голову лезли мысли об официальных органах. Но представители официальных органов трубку не бросают.
Тут и обед закончился.

После работы решила занести цветы домой, а потом уже идти в магазин за тортом. Хотя мне торта и не хотелось. Но гостей чем-то угощать нужно.
Пока ковырялась с замком, он у меня плохо работает, постоянно заедает, на лестничную площадку вышла соседка баба Настя.
- О! Цветы! - заметила букет. - Давай подержу. А то не с руки тебе.
Я передала ей букет, а сама опять за замок принялась.
- Ты смажь его маслом, и все дела, - давать советы баба Настя мастерица.
- Знаю. Да вот все не соберусь.
- Мужика тебе, Машка, надо. Тогда и порядок будет. И замки открываться.
- Где ж его найти? Мужики, баба Настя, на дороге не валяются
- Не валяются, - согласилась, а потом потрясла букетом. - Но нашла же.
- Не. Это на работе подарили. День рождения у меня.
Баба Настя засияла. Словно не у меня праздник, а у нее.
- Поздравляю, дорогая. Подарочек полагается, конечно, - опечалилась. - А у меня пенсия только через три дня.
- Да не переживайте так. Какой там подарочек? Я же немаленькая подарков ждать.
Баба Настя опять заулыбалась, взбодрилась, словно тяжелый груз с плеч свалился.
- И то, правда, немаленькая. Сколько ж тебе стукнуло?
- Тридцать.
- О-хо-хо! - вздохнула, то ли от жалости к себе, что ее тридцать давно миновали, то ли ко мне, что я дожив до таких лет не поумнела.
Знаю, знаю я мысли бабы Насти. И, если положить руку на сердце и честно себе признаться, то согласна с ними полностью. В моем возрасте пора и мужа иметь, и детей.
Наконец дверь открылась и я забрала цветы от соседки. Хотела поскорее в квартиру зайти, но баба Настя, скучающая пенсионерка, рада была со мной поговорить.
- Гости придут вечером? - спросила.
- Какие там гости. Маринка да мама.
- С очередным хахелем, наверное?
Мамин образ жизни баба Настя осуждала еще больше, чем мой. Я подозреваю, что маме она просто завидовала. Красивым и успешным всегда завидуют. Особенно те, кто такими быть не может.
Маму я обсуждать не собиралась, поэтому просто неопределенно пожала плечами. Пусть думает, что хочет. До вечера от любопытства не умрет, а вечером все равно выглянет из-за двери, лишь звонок в мою дверь услышит, удовлетворит любопытство.
- А твой придет? - не унималась баба Настя.
- Кто? Лешик? Нет. Вы же знаете, что с мамой он в ссоре. Не могут они в одной комнате находиться.
- Да причем тут Лешка? Не об нем вопрос.
О ком же? Баба Настя прекрасно осведомлена, что у меня никого, кроме Лешика нет. Старческий склероз у нее, что ли?
- Баба Настя, что-то вы путаете. Своих у меня нет.
Соседка хитро на меня смотрит, заговорщицки.
- Да ладно, Машка. Знаю я, знаю. Что скрывать-то? Радоваться надо, что такого красавца отхватила.
Я совсем запуталась. Лешика она с детства знает, и даже в те далекие годы никогда не считала красавцем. А с другими мужчинами я три года уже не знаюсь.
Баба Настя заметила мое замешательство и пошла напопятную:
- Может, и не твой. Но я не путаю. Он сам сказал.
- Кто?
- Да этот, что сегодня приходил. Топчется у двери, звонит. Вот я и вышла поинтересоваться. Мало ли кто в двери ломится? Сама знаешь, что за время сейчас. Вон, у Прохоровых из третьего подъезда...
Меня совсем не интересовали Прохоровы, которых я и знать не знала.
- Ко мне приходил кто-то сегодня?
- Ну я ж и говорю, а ты не слушаешь. Приходил. Красавец такой. Я у него спрашиваю: "Чего надо?". А он: "Тут ли Мария Селиванова проживает?". "Тут", - отвечаю. А потом у него: "Кто будешь?". А он в ответ: "Друг". Знаю, я таких друзей. Да мне что? Дело молодое. Тем более красавец. Может, все и сладится у вас.
Что у нас сладится, я выяснить у бабы Насти не успела. В квартире зазвонил телефон и я захлопнула дверь перед носом соседки.
- Доченька, - услышала в трубке мамин голос. Вот уж кто всегда точно знает, когда я появляюсь дома. - У тебя в распоряжении час. Собирайся и выходи. Встречаемся у машины.
- Куда собираться? Зачем у машины? Ты что, не знаешь, где квартира находится? Или на третий этаж не в состоянии сама подняться?
- При чем тут квартира? Мы сегодня идем в ресторан.
- Мама...
На большее у меня не хватило слов. Вроде бы деловая женщина, а выдумывает всякое. Какой ресторан? Ни о каком ресторане разговора не было. Нет у меня возможностей день рождения в ресторанах отмечать. Мама об этом прекрасно знает.
- Маша, сегодня мы идем в ресторан. Могу я юбилей дочери отметить в приличном месте?
Она может, я не могу. Да и сильно сомневаюсь, что ресторан - приличное место.
- Мы же у меня договаривались. И Маринка придет.
- Маринку тоже в ресторан возьмем, - обрадовалась мама. Еще бы. Маринку она тоже воспитывать любит. - Сидит, как и ты, дома целыми днями. А жизнь проходит. Девочка моя, от жизни надо брать все, что возможно. Учу тебя учу. Ты бы мать послушалась.
Ой, мама на своего конька села, а такие нравоучения - это надолго. Заканчиваются они обычно ссорой и обидой. Не велик праздник день рождения, но все равно портить настроение не хочется. Поэтому я согласилась пойти в ресторан и даже Маринку уговорила.
Та, конечно, ахать и охать начала. И наряда у нее подходящего нет, и детей боязно дома одних оставить, и у Костика разрешения надо бы испросить, и еще десяток доводов привести готовилась. Но я остановила подругу. Потому что знаю их все наперечет. У самой в голове такие же.
Недаром мама говорит, что мы с Маринкой похожи, как пара ботинок, заброшенных на антресоли жизни, пыльных и никому не нужных. Зная маму, ни я, ни Маринка на подобные заявления не обижаемся. Нам за маминым полетом не угнаться. Мы, как черепахи, поближе к земле держимся.
Маринка, которую я знаю всю жизнь, в детстве была влюблена в мою маму, считала идеалом женщины, стремилась во всем на нее походить. У нее даже тетрадочка в столе хранилась, куда она записывала изречения моей мамы. С годами, конечно, поняла, что такой ей не стать никогда. И смирилась.
   Часа, что отвела мама на сборы, оказалось предостаточно. Душ, легкий макияж, несколько раз щеткой по волосам. Вот и вся подготовка. С выбором наряда проблем тоже нет. В шкафу один костюмчик на выход. Из нежного розового шелка. Знаю, мама будет недовольна. Она его терпеть не может. А мне нравится.
   Я принципиально не ношу нарядов из маминого ателье. Не по мне они. Слишком изысканы и элегантны. А я девушка простая, без претензий.
   Раньше мама обижалась, но сейчас смирилась, махнув на меня рукой.
   Ровно через час под окнами раздался гудок машины. Выглянула в окно. Белая "Вольво". Значит, нынче очередь Сергея Петровича быть маминым другом. Это радует.
   Сергей Петрович похож на университетского профессора. Во всяком случае, в моем представлении университетский профессор должен выглядеть именно таким. Высоким, стройным, с зачесанными назад седыми волосами, всегда в костюме и с галстуком на белоснежной рубашке. Правда, Сергей Петрович далек от профессорской профессии. Он директор магазина женского платья. Но все равно, я глубоко уверена, что кто-то из его предков обязательно был профессором. Гены, как говорится, не обманешь. Они наружу прут.
   Я помахала рукой выглядывающей из окна автомобиля маме и вышла из квартиры.
   Тут же на лестничной площадке появилась баба Настя.
   - О! Нарядилась-то как, - все-то она замечает.
   - В ресторан мама пригласила. Вот, собралась.
   - В ресторан? Ладно, Галька - вертихвостка, - это она про маму. - А ты? В наше время одинокие женщины по ресторанам не ходили.
   - Ну, я же с мамой.
   - А где сама она?
   - Во дворе ждет.
   Баба Настя моментально потеряла ко мне интерес и захлопнула дверь. Побежала к окну на кухне, наверное. Чтобы маму рассмотреть: как одета, с кем приехала. А потом подругам своим, пенсионеркам, рассказать. Надо же им о чем-то говорить. Про сериалы надоело, про болячки не интересно.
   А поговорить им в этот раз будет о чем.
   Мама в длинном серебряном платье, эффектно подчеркивающим ее идеальную фигуру, стояла облокотившись на "Вольво". Специально вышла. Покрасоваться она всегда любит. Знает же, что ни одна пара глаз выглядывает из окон. Не часто в наш дворик заезжают такие шикарные машины. Копна ярко-рыжих волос разбросана по плечам. Представляю, сколько этот беспорядок стоит. В руках длинный, тонкий мундштук с сигаретой. Мама чуть лениво подносит его ко рту и выпускает дым в небо.
   Когда я подошла к машине, надула губки:
   - Маша, фи! Я же просила тебя собраться. В ресторан едим. А ты в своем диком костюмчике. Он совершенно тебе не походит.
   В этих словах вся мама. Своей бесцеремонностью испортит самое хорошее настроение.
   Сергей Петрович, стоявший рядом с мамой, но напрочь терявшийся в ее яркости, поспешил смягчить мамины слова:
   - Машенька, вы очаровательны.
   - Спасибо, Сергей Петрович, - улыбнулась я, давая тем самым понять, что на маму совсем не обижаюсь.
   А вот Маринкой мама осталась довольна. Даже не поворчала, что та задержалась. Ничего удивительного. Маринка нарядилась в черное платье, подаренное ей мамой на день рождения. Что не говори, но мама - талантливый модельер. Она нутром чувствует, какая одежда поможет выставить человека в лучшем свете.
   Марина, мягко говоря, девушка не худенькая. А в платье, сшитом по маминому эскизу, выглядит почти тростиночкой.
   Сергей Петрович распахнул перед нами дверки машины, и мы уселись: мама на сиденье рядом с водителем, мы с Маринкой сзади.
   - Куда направляемся?
   - В "Оазис", - небрежно бросила мама.
   Мы с Маринкой ойкнули. "Оазис" - это круто. Даже для мамы. А для нас с подругой и подавно.
   Люська, у которой в "Оазисе" подруга официанткой работает, как-то с ужасом рассказала, что порция салата стоит столько, сколько мы в своем КБ за день зарабатываем. Я тогда посмеялась, вот отработаем мы с тобой сегодня и можем в "Оазисе" салатик скушать. Один на двоих желательно.
  
   Мама чувствовала себя в "Оазисе" как рыба в воде. Пока шли до столика, куда нас провожал строгий метрдотель в красном пиджаке, кому-то небрежно махала ручкой, с кем-то мило целовалась, со многими раскланивалась. Да, жизнь мамы для меня загадка. Слишком далекая от моих забот, и от того кажущаяся нереальной.
   Я же, следуя за мамой, поражалась количеству народа в зале ресторана. Неужели в нашем городе столько богатых людей, что могут позволить себе поужинать в таком ресторане?
   Маринка, мне кажется, вообще плохо соображала от счастья, попав в волшебную сказку. Когда я оглянулась на нее, то увидела глаза в пол лица и приоткрытый рот.
   Сергей Петрович никаких эмоций не выражал. Лицо его, впрочем как и всегда, было безучастным.
   Столик на четверых, сервированный множеством рюмок, вилок, ножей и ложек, располагался в нише, отгороженный от общего зала ширмой, разрисованной райскими птицами с длинными хвостами. Чему я несказанно обрадовалась. Далекая от светской жизни, к своему стыду я плохо разбиралась в назначении многочисленных приборов, разложенных на столе. Позорить маму своей серостью не хотелось.
   А тут за ширмой никто и не заметит той или не той вилкой я подношу пищу ко рту.
   Чуть в стороне от нас, через несколько столиков, расположился оркестр. Играли что-то французское. Музыка ласкала слух, и, сев за стол, я вполне успокоилась и расслабилась.
   За столом в основном говорила мама. Как полагается, на первом тосте подробно рассказала о трудных родах. Даже чуть не всплакнула. Потом, правда, вспомнила о накрашенных ресницах и передумала.
   Сергей Петрович подарил упакованную в золотистую бумагу коробочку. Поблагодарив его за подарок, я развернула бумагу и раскрыла коробочку. Там лежали шесть маленьких ложечек. "Серебряные", - гордо пояснил Сергей Петрович. Я выразила бурную радость, хотя не представляла, зачем они мне нужны.
   Маринка извинилась, что не взяла подарок с собой, большой очень, и пообещала занести завтра. Если она решила подарить чайный сервиз, то я буду просто счастлива. К ложечкам Сергея Петровича Маринкин чайный сервиз.
   Терпеть не могу подарков, про которые говорят: "В доме пригодится". Подарок, по моим понятиям, должен быть для души, а не для дома. Некоторые считают иначе.
   Кухня в "Оазисе" оказалась великолепной. И я, за весь день съевшая только два куска торта, ела с аппетитом. Сначала салатики ценой в дневную зарплату. Потом горячее под названием "Хижина рыбака". Правда, вначале, когда подали блюда с горячим, ошалело уставилась на него. Вид от удивления был, наверное, не лучше, чем у Маринки.
   На большом овальном блюде стояла настоящая хижина. С крышей, стенами и даже маленькими окошечками. Вокруг нее была разложена зелень. Создавалось впечатление, что хижина стоит на траве. Она была такая красивая, что захотелось положить ее в сумку, отнести домой и поставить в буфет за стекло, чтобы восхищаться искусством поваров. Остальные моего восторга не разделили. Отнеслись к шедевру поварского искусства, как к обыкновенной порции котлет. Я вздохнула, посмотрев, как мама врезается ножом в эту красоту, и сама опустила нож на крышу хижины. Домик оказался приготовленным из теста, а внутри начинен нежным мясом тунца и ломтиками ананаса. Все оказалось слишком прозаичным.
   Пить вино, услужливо подливаемое молчаливым официантом, так и вертевшимся за спиной, тоже не забывала. А подливал он, наверное, много.
   Потому что как мы вышли из ресторана и как доехали домой, не помню. Сама ли я поднялась на третий этаж? Кто донес? Этот вопрос так и остался для меня загадкой.
   В себя пришла только утром.
  
   2.
   Прихлопнув рукой бодро звенящий будильник, села на кровати. Я еще не знала, что резкие движения в это утро мне противопоказаны. К горлу подкатил ком, перед глазами замелькали бабочки, неизвестно откуда появившиеся в комнате. Да и комната показалась мне какой-то странной. То, что я нахожусь в своей спальне, не вызывало сомнения. Моя кровать, мой шкаф, мои веселенькие зеленые шторы на окнах. Но виделись они мне нечетко, расплывчато, как сквозь туман, и от этого родная спальня казалась незнакомой. Ко всему прочему все предметы, до сегодняшнего дня крепко стоящие на полу, медленно покачивались.
   Да что там спальня. Я сама себе казалась чужой, разрезанной на две части. Вот я, а вот моя голова, наполненная жуткой болью. От этого казалось, что голова составляет большую часть тела.
   Медленно - медленно опустила голову на подушку и уставилась на потолок, пытаясь найти на нем ответ на вопрос: "Что делать?". Чтобы пойти на работу не могло быть и речи.
   На потолке ответа на вопрос не нашла. Пришлось с опаской включать мыслительный процесс. Шарики или ролики, а их, судя по тяжести в голове, было много, никак не хотели раскручиваться. Они терлись друг о друга и создавали невыносимый шум.
   Как же я вчера так оплошала? Вопрос оказался риторическим.
   Будильник неумолимо отсчитывал время, каждым ударом отпечатываясь в больной голове.
   Осторожно опустила ноги с кровати и села. Пол резко подскочил кверху, потом медленно опустился на место. Тапочек у кровати не нашла, и босиком, с трудом удерживаясь на ногах, нетвердой походкой поплелась в ванну.
   Пить... Включила холодную воду, и долго пила противную, пахнущую хлоркой, воду прямо из-под крана. Останавливалась, чтобы перевести дыхание и вновь прикладывалась к струе.
   Потом сполоснула лицо и посмотрела в висящее над умывальником зеркало. От вида рожи, землисто-серого цвета, опухшей, с размазанной под глазами тушью, меня вырвало. Прямо в умывальник. Во рту стало противно, зато полегчало в голове. Мысли приобрели определенную форму, потекли ровно, хотя и медленно, с трудом продираясь сквозь шум.
   Включила прохладный душ, встала под больно стегающие струи и почувствовала, как жизнь возвращается ко мне. Начинает пульсировать, разгоняться по жилам кровь.
   Из-под душа вышла уже понимающей, кто есть я и что сотворила, доведя себя до такого состояния.
   На работе в таком виде появляться нельзя. Да и не дойду я до работы. Мне бы в кровать, и что бы никто меня долго-долго не трогал.
   И помочь мне в этом может только Лариса Петровна, наша участковая.
   Я порадовалась, что не до конца потеряла способность соображать. Человек всегда способен найти выход из любой, даже неразрешимой, ситуации.
   Мне нужен больничный. Я очень больная.
   Почти не шатаясь, дошла до спальни. Появившаяся цель придала мне сил. Посмотрела на часы. Пол девятого. Будем надеяться, что у Ларисы Петровны не утренний прием.
   Живет врач в нашем подъезде, на первом этаже. Как-нибудь спущусь по лестнице.
   Я оделась, причесалась. Вид в зеркале уже не так сильно напугал. Не порадовал, конечно, но рвоты не вызвал.
   Осторожно спустилась по лестнице, крепко придерживаясь за перила, и позвонила в дверь. К счастью, Лариса Петровна оказалась дома.
   Увидев меня, врач ахнула, всплеснула руками и, схватив меня за рукав, втащила в квартиру. Стала щупать пульс:
  -- Вам плохо? Что случилось? На вас лица нет?
   Я попыталась улыбнуться и прохрипела:
  -- Все нормально.
   Вместе со звуком голоса до Ларисы Петровны видимо докатились и ароматы вчерашнего веселья.
  -- Так, милочка, - голос прозвучал строго. - Все понятно. И где же вы так умудрились?
  -- В "Оазисе", - зачем-то пустилась я в подробности. - День рождения у меня вчера был.
  -- Нельзя же доводить себя до такого состояния.
   Я от стыда опустила голову, почувствовала, как кровь прилила к щекам. Будто я сама не знаю, что нельзя. А вот ведь, получилось.
  -- Две таблетки аспирина, - сказала доктор, потом заглянула мне в глаза и добавила. - Нет, лучше три таблетки аспирина и в кровать. Но перед этим горячий крепкий чай. Все ясно?
  -- Угу.
  -- Больничный выпишу. На три дня. На работу, как я понимаю, вам не дойти. Но чтобы больше ни-ни.
   Я отчаянно замотала головой. Она что, издевается? Да чтобы я еще раз... Да никогда. Мне б только от этого излечится. В рот больше спиртного не возьму.
  -- Вас проводить?
  -- Нет, нет. Сама дойду. Спасибо вам.
   Попыталась улыбнуться, выразить глубокую признательность. Но у меня ничего не получилось.
  
   Выполнив наставления врача, я позвонила Семенычу, улеглась в кровать и, лишь закрыла глаза, провалилась в бездонную яму. Последнее за что зацепилось сознание перед полным погружением во тьму, шипящие и гаркающие отвратительные твари машущие крыльями перед лицом.
  
   Разбудили меня гудки. То, что это телефон поняла не сразу. Все мое существо сопротивлялось возращению в реальный мир. Чувствовала себя так, словно меня схватили за волосы и вытягивают из бездонной ямы.
   Взглянула на часы. Без десяти десять. За окном светло. Значит, еще утро, и проспала я чуть больше часа.
   Кряхтя выбралась из-под одеяла, с опаской встала на ноги, проверила пол на прочность и пошла в коридор. Путь показался бесконечно долгим.
   Но зато он помог мне окончательно проснуться.
   В это время звонить мне никто не мог. Для всех я нахожусь на работе, и искать меня с утра дома бесполезно. На работу позвонила, и, как бы я не относилась к коллегам, бессовестными их не считала. Вряд ли бы они стали беспокоить больную звонками.
   Откашлялась и подняла трубку:
   - Алло, - раздался из моего горла то ли хрип, то ли стон.
   - Машенька! Вы дома! Какое счастье! А я на работу звонил. Говорят, заболела. Машенька...
   Мужской голос трещал без умолку. Я на больную голову не могла воспринять столько слов. Поэтому они сливались для меня в сплошной поток, вязкой жидкостью втекали в голову, не хотели формировать образ звонившего.
   - Кто это? - спросила я, желая остановить его.
   - Я. Сергей Петрович. Как хорошо, что я вас нашел. Вы только не волнуйтесь, все обойдется.
   Боже! Сергей Петрович, мамин друг. Да я за все время знакомства не слышала от него столько слов. Что-то случилось, и случилось это что-то с мамой.
   - Что с мамой?
   - Не волнуйтесь. Все будет хорошо.
   Да что он заладил?
   - Это вы не волнуйтесь, а скажите, наконец, что случилось.
   Слушать тарахтение возбужденного мужчины на больную голову не самое приятное занятие.
   - Лину в больницу отвезли. И я тут. В больнице. Третья городская. Приезжайте, Машенька.
   Я медленно опустилась по стенке на пол. Сергей Петрович что-то продолжал говорить, но я уже не слушала.
   Мама в больнице. Та, которая никогда не жаловалась даже на головную боль, не говоря ни о чем другом, в больнице. Что-то случилось? Авария? Несчастный случай? Ничего другого в голову не приходило.
   Собралась мгновенно. Испуг за маму быстренько протрезвил мои мозги. Я уже не чувствовала себя больной и разбитой.
   Схватив сумочку, выскочила за дверь. Возиться с ключом не было времени, дверь просто захлопнула. За соседской дверью раздались шаги, я бегом припустила по лестнице. Сейчас мне только бабы Насти не хватало.
   Перескакивая через две ступеньки, - и откуда только такая прыть взялась? - за десяток секунд оказалась у входной двери и ... отлетела обратно к лестнице. Я даже сразу не сообразила, что произошло. Просто оказалась сидящей на нижней ступеньке.
   Встряхнула головой, отчего к горлу подкатила тошнота, и попыталась сообразить, что случилось.
   Передо мной возвышалось нечто огромное, так мне показалось в первое мгновение, и темное, наподобие шкафа. Это нечто приблизилось, склонилось надо мной и спросило:
   - С вами все в порядке?
   Со мной все было в порядке. Я встала и попыталась отодвинуть мужчину рукой. Все-таки поняла, что передо мной не шкаф, а человек. Но моя попытка походила на попытку сдвинуть гору. Мужчина стоял непоколебимо.
   - Извините, я очень спешу. Пропустите, пожалуйста.
   Мужчина не сдвинулся с места, только приблизил ко мне лицо, пытаясь заглянуть в глаза.
   - С вами, правда, все в порядке? Вы не ударились?
   - Нет. Все нормально. Хотя, я не поняла, что произошло.
   - Мы столкнулись. И вот...
   Понятно. Столкнувшись с такой глыбой, нет ничего удивительного отлететь на пару метров.
   В подъезде стоял полумрак, и разглядеть мужчину я не могла. Но голос был вполне приятный. Говорят, что женщины любят ушами. В другое время я, может быть, и обратила внимание на обладателя приятного голоса. Сейчас мне было не до этого.
   Протиснулась между мужчиной и стенкой и устремилась к выходу.
   - Постойте, девушка. Разве можно так спешить? Еще с кем-нибудь столкнетесь, - он не отставал от меня.
   На улице я рассмотрела мужчину. Ничего такой. Правда, порядок на голове не мешало бы навести. Светлые волосы чуть длиннее общепринятых норм. Но, странно, лохматость его совсем не портила. Может, он знал об этом, поэтому и не стригся.
   Отругав себя за неподобающие моменту мысли, я бодро зашагала по двору.
   - Девушка, ну куда же вы?
   Я остановилась и повернулась к мужчине.
   - Я, правда, очень спешу. У меня мама в больницу попала, - зачем-то стала оправдываться.
   - А давайте я вас до больницы на машине довезу.
   Было бы неплохо, конечно. А то до третьей городской добираться долго. На двух автобусах. Я собиралась такси поймать, но раз мужчина сам предложил помочь, почему не воспользоваться.
   - А вас не затруднит?
   - Нет, я свободен и весь в вашем распоряжении.
   Ну что ж, я не просила, сам вызвался.
   Машина стояла во дворе. Джип. Кажется так называют подобные машины. Такая же большая, как и хозяин.. Что, впрочем, не удивительно. Огромных размеров мужчине проблематично ездить на машине-крошке. Как там говорят? По Сеньке и шапка.
   Вокруг машины столпилась дворовая детвора, рассматривала и трогала руками чудо техники. Такого монстра, может быть, они и не видели в своей жизни. Во всяком случае, мне так точно не приходилось.
   Увидев хозяина машины, мальчишки расступилась, но не разошлась. Один из них, со знанием дела постукивая по капоту, серьезно сказал:
   - Хороша машинка!
   На что мужчина с такой же серьезностью ответил:
   - Да, не жалуюсь.
   Приятно послушать разговор разбирающихся в технике мужчин. В другой раз и послушала бы. Но сейчас я с усилием дернула ручку двери, показывая, что очень спешу.
   Мужчина помог мне открыть дверь и бросил мальчишкам:
   - В другой раз поговорим. А то девушка спешит.
   Пацаны зло посмотрели на меня и отвернулись от хозяина машины, всем своим видом выражая презрение к тому, кто желания девушки ставит превыше мужского разговора о машинах.
   Автомобиль заработал на удивление тихо. Я от подобного монстра ожидала грохота и дребезжания. Но в салон не доносилось ни звука от работающего двигателя. Еще один урок - ни о чем не суди с первого взгляда.
   Плавно выкатили из подворотни и оказались на проезжей части дороги.
   - Куда ехать?
   - В третью городскую.
   - Я плохо город знаю. Так что вы поподробнее.
   Я пояснила в какую сторону ехать.
   Мужчина несколько минут молча вел машину, следя за дорогой, а потом сказал:
   - Меня Евгением зовут. А вас? Как-то неприлично без имен общаться.
   - Мария.
   Почему не сказать? От этого меня не убудет.
   - Машенька, - протянул Евгений. - А я медведь. Правда, похож?
   Я посмотрела на него и попыталась выдавить улыбку. У меня ничего не получилось.
   - С мамой что-то серьезное? Он повернул ко мне голову.
   - Не знаю даже. Позвонили, сказали мама в больнице. А что и как не объяснили.
   - Не переживайте заранее. Может, ничего страшного и не случилось.
   Я пожала плечами. Мне не хотелось говорить на эту тему. Поэтому почти всю дорогу молчала, давая лишь указания куда сворачивать.
  
   Евгений высадил меня у ворот больницы. Я, наскоро поблагодарив нежданного помощника, побежала по дорожке парка, окружающего больничный корпус.
   Сергея Петровича увидела у входа в приемное отделение. Он тоже заметил меня и рванулся навстречу, смешно расставив руки.
   - Машенька, вот и вы. Как хорошо, что вы приехали. А то я совсем запутался. Не знаю, что и делать.
   - Что с мамой? Что случилось?
   Сергей Петрович потерял всю свою профессорскую презентабельность. Передо мной стоял испуганный и поникший старик. Сколько же ему лет? Я никогда не задумывалась над этим вопросом. Рядом с мамой любой мужчина становился героем. А как же? Такая женщина! Вот и старались себя держать на высоте.
   - Лине плохо стало. Неожиданно так. Я скорую вызвал. Говорят, сердце. В больницу отвезли.
   Я ничего не понимала. Какое сердце? Мама никогда на сердце не жаловалась. Сердце у мамы стальное. Я всегда так привыкла считать.
   - Где она? - я направилась к дверям.
   - В реанимации. Меня туда не пустили.
   Сергей Петрович спешил за мной, пытаясь догнать.
   За окошком отдела регистрации девушка в голубом халате что-то писала и на меня вначале не обратила внимания. Только тогда, когда я повторила вопрос, подняла на меня глаза.
   - Я вас слушаю, - не сказала, пропела девушка.
   Пришлось в третий раз спросить:
   - Где я могу узнать о состоянии Галины Заславской?
   Девушка невинными глазами смотрела на меня, ничего не отвечая. В голове даже пронеслась мысль, а туда ли я попала. Но рядом топтался Сергей Петрович. Значит, ошибки не было, и я нахожусь в больнице.
   - Заславская? - наконец пропела девушка. - Сейчас посмотрим.
   Она медленно повела пальцем по странице лежащей на столе книги.
   - Заславская. Вот, нашла, - обрадовалась девушка, словно ожидала чего-то другого. - Она в реанимации. Состояние средней тяжести.
   Эти слова мне ни о чем не говорили, поэтому я спросила:
   - Что это значит? Поподробнее, можно?
   Девушка из окошка посмотрела на меня, как на неразумное дитя:
   - Здесь регистратура, а не справочное бюро. По всем вопросам к лечащему врачу.
   Мне хотелось стукнуть милую девушку головой о стол.
   - Как пройти в реанимацию?
   - Второй этаж. Направо. Но вас туда не пустят.
   А вот это уже не ее дело.
  
   Второй этаж. Направо. Упираюсь в тяжелую дверь темно-коричневого цвета. Дергаю за ручку. Закрыто.
   Растерянно оглядываюсь на задыхающегося, все-таки вдогонку за мной бегом поднимался по лестнице, Сергея Петровича.
   - Звонок справа. Нажмите, - говорит Сергей Петрович.
   И правда, справа звонок. Я и не заметила сразу. Нажимаю и слышу как за дверью разносится его перелив.
   - Машенька, присядьте. На вас лица нет. Медсестра выйдет.
   Около стены несколько стульев с откидными спинками. Про себя думаю, что таким стульям место в кинотеатре, а не в больнице. Приходят же иногда пустые мысли, совсем не связанные с тем, о чем следует думать.
   Сажусь. Сергей Петрович тяжело опускается рядом.
   - Вот видите, как все случилось. Кто бы мог подумать. Беда, беда, - охает совсем по-стариковски.
   Надо бы расспросить, что все-таки произошло. Но я не успеваю задать вопрос. Открывается дверь и появляется медсестра.
   - Здравствуйте, - бросаюсь ей на встречу. - Заславская. Как она?
   - У больной состояние тяжелое, - отвечает, а голос совсем пустой, безэмоциональный какой-то.
   Да это и понятно. Сколько раз за день ей приходится отвечать на подобные вопросы. Реанимация - место, где нельзя работать с эмоциями и переживаниями. Иначе с ума сойдешь. Я прекрасно понимаю. Но мне от понимания нисколько не легче. За темно-коричневыми дверями для не меня не просто больной, там моя мама.
   - Я могу поговорить с лечащим врачом?
   - Да, конечно. Но доктор занят. Подождите. Он выйдет.
   - А мне туда...
   - Нет, нельзя.
   Медсестра исчезает за дверью, я вновь усаживаюсь на стул.
   - Сергей Петрович, что произошло?
   - Понимаете, Машенька, все так быстро случилось. Даже и не знаю, как сказать.
   - Говорите, как есть.
   Сергей Петрович прочистил горло и начал:
   - Утром я проснулся. Ну... Вчера мы так поздно вернулись. Я уже домой не поехал. Ну, понимаете.
   - Да.
   Ну, зачем эти подробности. Как будто для меня новость, что Сергей Петрович ночует у мамы. Оправдывается он, что ли?
   - Так вот. Утром я проснулся. На работу уходить собрался. А Линочка спала еще. Она всегда любит поспать. Вы же знаете. Я тихо хожу по квартире, чтобы не разбудить. А тут звонок телефона. Я бросился к нему, но за стул споткнулся. От шума Лина проснулась. Говорит, возьми трубку. Я взял. Мужской голос попросил к телефону Галину. Я принес телефон Лине в кровать. Она поговорила. Совсем недолго. Несколько фраз всего сказала. И трубку на рычаг бросила. А потом как-то дернулась и на подушку упала. Смотрю, бледнеет, пот выступил, лицо перекосилось. Я к ней, а она только хрипит. Вызвал скорую. В больницу сразу. Вот ведь как, Машенька.
   Он замолчал. Локти на колени поставил и лицо в ладони спрятал. А я откинулась на спинку стула, чтобы легче дышать. Горячо в груди как-то стало. Мама, мама, что ты натворила? Ты же сильная, молодая. Сердце...
   Не жаловалась никогда. И вот... Не правильно все это.
   Через целую вечность дверь открылась, и вышел молодой парень в белом халате.
   Я вскочила со стула:
   - Вы доктор?
   - Да. Доктор Синельников. А вы кто Заславской будете?
   - Я - дочь.
   - Очень хорошо.
   Что тут хорошего? Чем это может помочь маме? Но ему виднее.
   - Что с ней?
   А голос дрожит, готов сорваться на рев. Но понимаю, плакать нельзя. Иначе не пойму, что говорит доктор.
   А доктор и вправду говорил много и какими-то непонятными словами: о закупорке сосудов, о некрозе, тромбозе, бляшках. Слова, что произносил доктор, я слышала, но почти ничего не понимала. Как вода через рыхлый песок, слова протекали через меня, не оставляя следа. От этого становилось еще страшнее. Нагромождение научных терминов раздавливало меня, пригибало, погружало в темную яму. Я же хотела только одного: увидеть на дне ямы свет.
   Когда Синельников, после длинной тирады, произносимой значительным тоном, на секунду остановился, я выпалила:
  -- Мама жить будет?
   Пришла его очередь уставиться на меня с непониманием. В глазах, в которые я заглядывала, стараясь и боясь прочесть приговор, промелькнуло недоумение.
  -- Я же вам объяснил все, и довольно-таки подробно.
  -- Я ничего не поняла, - призналась я.
  -- Да... - протянул Синельников.
   Доктор Синельников был очень молод. Только-только начал работать. И родственники пациентов, ничего не смыслившие в медицине, его просто раздражали.
  -- С вашей матерью все в порядке. Опасность миновала.
   Повернулся и скрылся за темно-коричневой дверью.
   Я уселась на стул.
   - Ну вот, Машенька. Ничего страшного. Доктор сказал, что все будет хорошо. А докторам верить надо.
   Сергей Петрович успокаивал меня, как маленькую, нежно гладя по руке. Я верю, очень верю. С мамой ничего не случится. Она сильная. Она поправится. Я улыбнулась Сергею Петровичу. Впервые за сегодняшний день.
   Какими мелкими и далекими показались мне мои утрешние страдания.
   Когда сталкиваешься с настоящей бедой, совсем по-другому начинаешь смотреть на мир.
   Плечом к плечу, объединенные одной бедой, мы с Сергеем Петровичем отсидели довольно долго. Молчали. Да о чем говорить в сложившейся ситуации.
   Наконец Сергей Петрович, помявшись, сказал, что ему необходимо отправиться на работу. Я его не задерживала. Понимаю, что работа - дело святое. А здесь, сидя перед дверью, он все равно ничем маме не поможет.
   Впрочем, как и я. Но сама уйти не могла.
   Впервые в жизни пожалела, что не знаю никаких молитв. Поэтому просто шептала про себя:
   "Все будет хорошо! Все будет хорошо!"
   Время для меня потерялось, растворилось в полумраке больничного коридора. Наверное, я о чем-то думала, что-то вспоминала. Но все мысли проходили мимо меня, не задерживаясь и не оставляя следа. Я прислушивалась, стараясь различить хоть какие-то звуки за дверью. Но там стояла тишина.
   Кто-то выходил и заходил в отделение реанимации, не обращая на меня внимания. А я каждый раз облегченно вздыхала, когда эти люди проходили мимо, лишь бросив ничего не значащий взгляд в мою сторону.
   Ужасно боялась, что вынесут из открывшейся двери страшные сведения для меня.
   - Шли бы вы домой, - передо мной стояла медсестра. - Что тут сидеть?
   - А мама?
   Я даже не представляла, что можно уйти домой, оставив маму одну в таком страшном месте.
   - А что мама? Поверьте, мама, как говорится, в надежных руках. Вы-то ей помочь ничем не можете. А себя доведете. Идите. Отдохните. А вечером позвоните. Узнаете, что и как. И мой вам совет - берегите себя. Вам понадобятся силы, когда мать переведут в общую палату. Там такого ухода, как в нашем отделении, не будет.
   - А ее переведут? Когда?
   - Станет лучше, и переведут. У нас долго не держат. Все будет хорошо у вашей матери. Поверьте. Я на своем веку навидалась всякого. На глаз определяю, кому не дано выкарабкаться. Вашей маме это не грозит.
   Медсестра улыбнулась. От ее улыбки сразу полегчало.
   Взглянув на дверь, я пошла к выходу.
  
   Не знаю, что я ожидала увидеть на улице, но то, что мир, оказывается, не развалился, меня удивило. Все так же светило солнце, все так же ветер шелестел листьями деревьев, все так же за забором неслись машины и спешили люди.
   Я несколько мгновений постояла на крыльце, подняв голову кверху и разглядывая облака, бегущие по небу.
   - Все будет хорошо! - сказала я и направилась по дорожке парка к воротам, по пути соображая в какую сторону свернуть от ворот, чтобы попасть на автобусную остановку.
   Не успела я дойти до них, как услышала, что кто-то зовет меня по имени. Удивленно остановилась и обернулась. По боковой дорожке, бегущей вдоль забора, спешил Евгений. Надо же. А я про него и забыла.
   - Маша, а я вас чуть не упустил, - обрадовано пробасил он. - Как мама?
   - Ничего пока не ясно. А вы тут что делаете?
   - Как что? Вас жду. Я вас сюда привез, я отсюда вас и домой доставлю.
   - У вас других дел нет?
   - Представьте себе, нет. Свободен, и весь в вашем распоряжении.
   Я не понимаю людей, которым нечем заняться. Столько времени ждать незнакомого человека, чтобы довезти его обратно домой. Это выше моих понятий. Поэтому с опаской спросила:
   - Вам от меня что-то нужно?
   - Нет, - ответил и ресницами от удивления похлопал. - Я просто так.
   Я очень устала сегодня и не способна разрешать подобные головоломки. Пусть это останется его проблемой. А я хочу домой. И чем быстрее, тем лучше.
   - А где машина?
   Около ворот его монстра не было.
   - На стоянке. Меня прогнали от ворот. Сказали, что нельзя тут долго стоять. Поэтому чуть и не пропустил вас.
   Он подхватил меня под руку и повел по тропинке в сторону, откуда пришел сам. Видимо там и находилась стоянка.
  
   До дома доехали быстро. Вроде бы только сели в машину, только я отвалилась на сиденье, примостив голову на сиденье, только прикрыла глаза, как услышала:
   - Маша, мы приехали.
   Я, наверное, отрубилась в машине. Неудобно то как. Чтобы сгладить неловкость, сказала:
   - Спасибо, Евгений. Вы так выручили меня. Не представляю, как бы я на автобусе домой добралась.
   - Да, ладно. Чего там... Но вам придется расплатиться.
   - Да? - удивилась я и полезла в сумочку за кошельком.
   Евгений засмеялся:
   - Не деньгами. А кое-чем другим.
   Мне это не показалось смешным. Бросив презрительный взгляд на шофера, стала дергать ручку двери. Хотелось побыстрее избавиться от хама. Дверь, как назло, не открывалась. Я уже трясла ее со всей силы.
   - Маша, вы что? Я сейчас помогу вам выйти.
   - Я и сама могу, - процедила сквозь зубы.
   Евгений недоуменно смотрел на меня. А потом понял и улыбнулся.
   - Ну, вы даете! Обиделись? Неудачно пошутил. Я хотел вас попросить напоить меня чаем. Проголодался, пока вас дожидался. А вы что подумали?
   - Ничего я не подумала, - буркнула я.
   Не признаваться же, что мне в голову закралась неприличная мыслишка.
   - Так могу я рассчитывать на чай?
  -- Можете. И чаем напою, и супом накормлю.
  
   Пока Евгений расшнуровывал в коридоре свои полуметровые ботинки, я шустренько проскользнула мимо него в комнату, закрыла дверь в спальню, хранившую следы моего утреннего кошмара. Кровать не застелена, шкаф нараспашку, на дверьке розовенький костюмчик, посреди комнаты туфли.
   Красота. Фрагмент картины "Не ждали".
   На кухне относительный порядок. Даже в умывальнике грязной посуды нет. К приему гостей готовилась, всю вымыла.
   Вот ведь как жизнь поворачивается. Если бы вышло, как я планировала, то посидели бы мы в тесном кругу за чаем с тортом, выпили бы бутылочку шампанского на четверых, и не было бы утреннего кошмара. А мама подарок решила преподнести - ресторан.
   Мысль о маме заставила глубоко вздохнуть, слезы навернулись. Но я упрямо прошептала:
  -- Все будет хорошо!
   Из коридора послышалось:
  -- Вы что-то сказали?
   Ах, какой слух у этого Евгения. Мой шепот даже расслышал. А, может, я не заметила и сказала громко?
  -- Нет. Ванна налево. Полотенце на вешалке. Мыло на умывальнике.
   Я прислушалась, Евгений вошел в ванную.
   Включила чайник, достала из холодильника кастрюлю с супом, поставила на плиту подогревать, нарезала хлеб, разложила на тарелочке. Потом опять прислушался. До ушей донесся только звук льющейся воды. Он душ решил принять, что ли?
  -- Евгений, с вами все в порядке? - на всякий случай поинтересовалась я.
  -- Да, спасибо. Я сейчас.
   Наконец-то появился в кухне. Смущенно проговорил:
  -- Знаете, я ваше мыло потерял. Извините.
  -- Что?
  -- Мыло у меня из рук выскользнуло и под ванну залетело. Я искал, искал и ... не нашел.
  -- Что?
  -- Не нашел его. Но вы не волнуйтесь, я вам новое куплю.
   И вдруг, неожиданно для себя, я расхохоталась. Передо мной предстала картина, как этот высокий, здоровый человек, согнувшись в три погибели, в маленькой ванне ползает по полу в поисках несчастного кусочка мыла. Даже не целого куска, а обмылка. Я все забывала купить новое.
   Евгений недоуменно посмотрел на меня, потер рукой нос и улыбнулся. От улыбки лицо его стало добрым - добрым и каким-то беззащитным.
   Я остановила свой глупый смех.
  -- Садитесь и забудьте про мыло.
   Евгений сел за стол, а я, налив суп, поставила перед ним тарелку.
  -- А вы сами?
  -- Нет, не хочу.
   Мысль о еде показалась мне кощунственной.
  -- А я, с вашего разрешения, поем.
   Ел он с аппетитом. Я даже залюбовалась. В голове промелькнула дурацкая мысль: такому едоку с удовольствием варила бы суп каждый день, а он вот с таким аппетитом поедал мою стряпню и благодарил меня. А потом...
   Наверное, в моей голове готовилась промелькнуть неприличная мысль, потому что я, даже не додумав ее, покраснела.
  -- Вкусно, - проговорил гость, отодвигая тарелку.
   Да, быстренько съел суп. На такого не наготовишься. Хотя, какая разница какого размера кастрюлю варить. Это я для себя в маленькой варю. А для него можно и в большой.
   Испуганно поглядела на гостя. А вдруг он мои мысли прочитал? Чтобы скрыть смущение, встала приготовить чай. Налила и ему, и себе.
  -- Евгений, я вам так благодарна. Вы столько времени на меня потратили, - сказала я, чтобы что-то сказать. Молчание слишком затянулось.
  -- Пустое. Я все равно свободен. Дел никаких. Почему бы девушке ни помочь?
  -- Никаких дел?
   Я с сомнением посмотрела на мужчину. На тунеядца не похож. Одет вполне прилично. Да и машина такая, на котрую некоторым работающим и за всю жизнь не заработать.
  -- Я в отпуске. Путешествую.
  -- Путешествуете? Так вы не из нашего города?
   Почему-то это известие меня огорчило.
  -- Нет. Впервые в вашем городе. Очень красивый.
  -- Да? А мне показалось, что вы неплохо ориентируетесь в городе.
  -- Со мной рядом сидел хороший штурман, - Евгений улыбнулся. - А я не плохой шофер. Чуткий. Быстро реагирую на все указания.
  -- И что же привело вас в наш городишко? Вроде бы далек от общепризнанных туристических маршрутов. Да и достопримечательностями не славится. Туристу и посмотреть нечего.
  -- Родственные узы.
  -- Вот как?
  -- Да. Тетка у меня живет здесь. И, как не странно, в вашем подъезде. Я же к ней шел. А тут вы меня чуть с ног не сбили.
  -- Я? Ну, это проблематично сделать. Попробуй, сбей вас.
  -- Это точно. Крепко на ногах стою.
  -- А кто ваша тетя?
  -- Как раз над вами живет. На четвертом этаже.
  -- Тетя Валя? - я удивилась.
  -- Ага. Тетя Валя.
  -- Тогда вам не повезло.
   И я рассказала Евгению, что тетя Валя умерла. В последний год дали знать о себе старческие болячки, ослабела она совсем. И быстро так угасла. Никто не ожидал. Мертвая несколько дней пролежала, пока соседи не хватились, что никто ее не видел несколько дней. Позвонили сыну, приехал. Вскрыли дверь, а она на диванчике. А квартиру продали. Сейчас в ней другие люди живут.
   Я передернулась. До сих пор помню, как выносили тетю Валю. Я с работы возвращалась, а тут носилки на встречу. Запах до сих пор вспоминаю. Потом ночами страшно спать было. Столько дней покойник над головой лежал.
  -- Ах, какая беда, - расстроился Евгений. - А я и не знал. Специально круг сделал, свернул. Хотел старушку навестить.
  -- Так тетя Валя ваша тетя?
   Я старательно вспоминала родственников тети Вали. Отжив всю жизнь на одном месте, волей не волей становишься посвященным в родственные отношения соседей.
  -- Тетя. Не родная, конечно. То ли двоюродная, то ли троюродная мамина сестра. Мы как-то с ней отношений не поддерживали, а тут, узнав, что я еду в эту сторону, мама попросила навестить. Мама расстроится.
  -- Вы к Лене зайдите, он вас и на могилку сведет.
  -- К кому?
  -- К Лене. Сыну тети Вали. Только я адреса не знаю. Но кто-нибудь из соседей вам объяснит, как его найти.
  -- Да, да... Конечно. Вот ведь как. Живет человек и нет человека. А я уже заходил ведь. Звонил, звонил. Никто двери не открыл. Решил сегодня еще заглянуть. А тут вот как...
   Евгений совсем в лице переменился и засобирался уходить.
  -- Ладно. Пойду я. Вам отдохнуть нужно. Трудный день и для вас выдался.
  -- Да уж. Спасибо вам, Евгений.
   Уже в дверях, он вдруг сказал:
  -- А давайте, я за вами утром заеду. В больницу отвезу. Все равно на несколько дней я еще задержусь в вашем городе.
   Я улыбнулась в ответ. Вот ведь какой человек хороший. На машине, что и не говори, до больницы добираться удобнее.
   Закрыв за гостем дверь, я прошла на кухню. Собрала посуду со стола, загрузила в умывальник и только включила воду, как зазвонил телефон. Я невольно вздрогнула, вспомнив какие плохие сведения получила во время последнего телефонного разговора.
   Звонила Маринка. Не здороваясь, сразу налетела на меня, обвиняя во вчерашнем грехопадении. Тарахтела без умолку. А потом сказала, что сейчас занесет мне подарок. А то нехорошо как-то получается.
  -- Потом, Марина, в другой раз, - остановила подругу. - Не до подарков мне. Мама в больнице.
  -- Что? Тетя Галя?
   Для Маринки известие непостижимое даже больше, чем для меня. Я то мать получше знала. Понимаю, что мама простой человек. И ничто человеческое ей не чуждо. А для Маринки она - звезда. Звездам не место в больнице.
  -- Да. Я завтра тебе все расскажу. Сегодня, извини, не могу.
   Положила трубку. Я очень устала. Никого не могу видеть. Даже подругу.
   Домыла посуду, прошла в спальню, перестелила кровать, отнесла грязное постельное белье и розовый костюм в ванную, умылась. И все чисто механически, как робот. Бесконечно длинный день выжал все силы. Будто не я совершаю действия, передвигаюсь, что-то делаю, а пустая оболочка. Я даже не знала, который час.
   Хотелось только одного - забраться под одеяло, зарыться в подушку, закрыть глаза и ни о чем не думать. Пусть этот день поскорее закончится.
   Завтра опять все будет хорошо.
   По дороге из ванной в спальню меня остановил звонок телефона. Не хотелось брать трубку. Но мысль о том, что могут звонить из больницы, заставила поднять трубку.
  -- Да!
  -- Машенька, с Днем Рождения! С прошедшим!
   Лешик... Голос чуть приглушен. Я ясно представила картинку: Лешик с телефонной трубкой, опасливо оглядывающийся на плотно притворенную дверь в комнату, топчется в коридоре.
  -- Спасибо.
  -- Я приду к тебе, - то ли спрашивает, то ли утверждает.
   Лешика видеть хотела еще меньше, чем Маринку.
  -- Нет, не сегодня.
   Недовольное сопение в трубке.
  -- Почему? Ты не одна?
  -- Одна.
   Еще не хватало мне сцен ревности.
  -- Тогда я не понимаю, почему я не могу к тебе прийти. Я соскучился. Очень.
  -- Нет. Не сегодня.
   Осторожно опустила трубку на рычаг. Представила, как Лешик непонимающе слушает короткие гудки, а потом быстро кладет трубку. Потому что из-за закрытых дверей раздается:
  -- Сынок, ты что-то говорил?
   Лешик идет в комнату, по дороге надевая улыбку на лицо.
  -- Нет, мама, тебе показалось.
   Лешик... Еще одна примета моей непутевой жизни.
  
  
   3.
   В утро я вынырнула без всяких воспоминаний о прошедшей ночи. Словно я только легла, закрыла глаза и сразу же их открыла.
   Бабушкин будильник показывал пять минут девятого. В окно, сквозь зеленые гардины, светило солнце, разбегаясь веселыми лучиками по комнате.
   Один из лучиков, наверное, задержался на моем лице. От его прикосновения я и проснулась.
   Евгений обещал заехать без четверти девять. Поэтому я быстро поднялась с кровати. Следов от вчерашней невыносимой головной боли не осталось. Чувствовала я себя вполне здоровой.
   Когда раздался звонок в дверь, я докрашивала губы.
  -- Здравствуйте! Это вам.
   Евгений протянул мне букет роз.
  -- Спасибо, но это совсем ни к чему. Проходите.
   Какой он все-таки огромный. Рядом с ним я казалась себе совсем маленькой. Приходилось запрокидывать голову, чтобы посмотреть ему в лицо.
  -- Я готова. Сейчас поставлю цветы, и можно ехать.
   Вышла на кухню, соображая, куда бы примостить розы. Ваза у меня одна. В ней стоят гвоздики, подаренные на работе. Не придумала ничего другого, как поставить розы в трехлитровую банку. Не эстетично, конечно. Такому шикарному букету да шикарную вазу. Только где ее возьмешь? Ничего. Пусть стоят в банке.
   Замок, как обычно, не хотел закрываться. Я безрезультатно поворачивала ключ, обещая себе сегодня же вечером смазать замок маслом.
  -- Давайте я, - пробасил Евгений, отодвинув меня рукой.
   А я от его громкого голоса невольно поежилась.
   И не напрасно. Тут же открылась соседняя дверь и высунулась голова Бабы Насти.
  -- О! Машенька! - удивленно проговорила она, словно ожидала увидеть кого-то другого. - Доброе утро!
   Потом баба Настя потеряла всякий интерес ко мне и повернулась в сторону Евгения.
  -- Здравствуйте! - елейность прямо истекала из соседки. - А я слышу, кто-то возится на лестнице. Думаю, дай погляжу. Мало ли что. Сами понимаете.
   А сама глаз не сводит с Евгения.
   - Здравствуйте, - ответил он, даже не взглянув на бабу Настю и продолжая возиться с замком.
   Наконец замок поддался, и мы стали спускаться с лестницы, спиной чувствуя любопытный взгляд бабы Насти.
  -- Строго тут у вас, - сказал Евгений, когда мы оказались на улице.
  -- Еще бы. Полный контроль. Соседи начеку. Враг не прорвется, - попыталась я пошутить.
   А потом добавила:
  -- Вообще-то баба Настя хорошая. Меня с рождения знает. Вот и волнуется.
  -- Да я же не спорю. Она мне тоже понравилась.
  -- Обязательно передам бабе Насте. Вот обрадуется.
   На сей раз у машины никого не было. Утро. Ребятня в школе. Поэтому мы без всяких препятствий выехали со двора, напугав, правда, кошку, примостившуюся под машиной, и направились в сторону больницы. В этот раз мне не нужно было показывать дорогу. Евгений неплохо ориентировался в городе.
   Я сидела, откинувшись на переднем сидении, и просто смотрела на дорогу. Думать о том, какие новости ожидают меня в больнице, не хотелось. Приеду - узнаю. Говорить с Евгением не знала о чем. Я просто наслаждалась солнечным утром, быстрой ездой, видом мелькавшего за окном города.
  -- Маша, - прервал молчание Евгений. - А кем вы работаете?
  -- Конструктором.
  -- Да? - в голосе прозвучало удивление.
  -- Да. А что, не похожа?
  -- Не знаю. Как-то не думал о том, как должны выглядеть конструкторы. Но, во всяком случае, конструкторов представлял не такими, как вы.
  -- А что во мне не так? - меня задели его слова.
  -- В вас именно все так. Такая девушка и конструктор. Трудно представить вас с линейкой и за кульманом.
  -- И не представляйте. Мы давно уже работаем на компьютерах. Кульманы ушли в прошлое.
  -- Да? Отстал я от жизни в своих снегах.
   Пришла моя очередь удивленно посмотреть на Евгения. Хотя чему тут удивляться? Такому медведю самое место в снегах. Бурное воображение нарисовало картинку: Евгений, закутанный в меховой тулуп, в огромных валенках и шапке-ушанке сидит в сугробе, а рядом бродят его белые собратья.
   Картинка разрушилась. Я дернулась вперед, но ремень безопасности спас от столкновения с передним стеклом.
  -- Вот, черт! - сругнулся Евгений.
   Попытка проскочить перекресток на желтый свет не удалась. Евгений резко затормозил перед светофором.
  -- Извините, Маша. Задумался.
   Поаккуратнее надо. Не в снегах на снегоходе гоняешь. Так мне подумалось, но в слух я, конечно, ничего не сказала.
   Чтобы разрядить напряжение, спросила:
  -- А вы, правда, в снегах живете?
  -- Это я образно сказал. Хотя да, почти в снегах. Живу и работаю за Полярным кругом. Я - нефтяник.
   Я невольно передернула плечами, представив заполярный круг. Сама я, естественно, в тех краях не бывала, но всегда считала, что ничего хорошего там нет.
  -- Холодно у вас, наверное?
  -- По-разному. Зимой, конечно, холодно. А летом ничего, жить можно. Зато природа какая! Просто замечательная!
   А он, оказывается, романтик. Саму меня никогда не тянуло на романтику, я - девушка домашняя, но к романтикам испытываю глубокое уважение.
  -- А сейчас, значит, путешествуете?
  -- Путешествую, - ответил.
   А потом повернулся ко мне и сказал:
  -- Давайте, Маша, на "ты" перейдем. Мы же с вами друзья.
  -- Давайте.
   Мне самой надоело "выкать". Насчет того, что мы с ним друзья, еще не уверена. К понятию "друг" у меня трепетное отношение. Не каждому дано так зваться. По сути, у меня всего один друг - Маринка. Проверенный и надежный. До определенного времени Лешика другом считала. Но потом сама же дружбу перечеркнула, в другую категорию его перевела. Человека, с которым спишь, как-то не принято относить к категории друзей. А, может, это только я так думаю. Не знаю.
   - Вот и прекрасно, - обрадовался Евгений.
  
   - Заславская... Заславская...
   Тоненький пальчик медленно пробегает по листу тетради. На мой звонок в темно-коричневую дверь долго не реагировали. Я топталась на коврике, время от времени нажимая на кнопку. После четвертого звонка дверь наконец-то открылась, и передо мной появилась медсестра - Дюймовочка. При моем отнюдь не высоком росте, медсестра была на полголовы ниже меня. Подмышкой Дюймовочка держала большую тетрадь в синей обложке.
   Когда я поинтересовалась самочувствием мамы, девушка раскрыла тетрадь и стала что-то выискивать в записях.
   - А Заславской у нас нет, - наконец-то произнесла она.
   - Как нет? - в голове пронеслась страшная мысль, но я ее сразу же прогнала. - Вчера же она была здесь.
   - То было вчера. А сегодня ее нет.
   Я почувствовала, как стали подгибаться колени и на лбу выступил холодный пот.
   Не знаю, что со мной случилось бы, если бы Дюмовочка не сказала:
   - Перевели ее. В кардиологию.
  
   Когда я открыла дверь в палату номер три, в нос ударил запах кислого и влажного. Я невольно сморщилась. Захотелось зажать нос пальцами, прежде чем переступить порог.
   В палате шесть кроватей, по три у каждой стенки. Около окна - стол и два стула. На одном из них сидит женщина в ярко-красном халате и читает книгу.
   - Здравствуйте! - сказала я с порога. - Мне сказали Заславская в этой палате.
   Женщина в красном халате оторвала глаза от книги, посмотрела на меня, чуть прищурившись, а потом мотнула головой в сторону одной из кроватей.
   Справа, на средней кровати, лежала мама.
   Если бы я не ожидала ее здесь увидеть, ни за что не узнала бы. Так измениться! Лицо бледное, с нездоровым румянцем, губы вытянуты в тонкую полоску, под глазами черные круги.
   Лежит с закрытыми глазами, под одеялом кажется совсем маленькой, худенькой. Левая рука шлангом соединена с капельницей. По прозрачной трубке из перевернутой бутылочки в мамину руку стекала бледно-розовая жидкость. Такая жалость меня охватила, сердце сжалось в тугой комок. На глазах слезы выступили.
   - Мама, - прошептала я, присаживаясь на край кровати.
   Мама не пошевелилась. Я дотронулась до руки, нежно погладила ее, чуть-чуть касаясь пальцами. Рука мамы показалась совсем холодной. Ярко-красные ногти кажутся еще ярче на белой простыне.
   Мама шевельнула рукой, потом моргнула и наконец открыла глаза. Лицо ее дернулось, словно от неожиданности и непонимания, а потом губы растянулись в грустной улыбке.
  -- Машенька, - голос слабый-слабый, еле слышный.
   Узнала. Значит, не все так страшно.
   - Мамочка, дорогая, как ты меня напугала, - тоже прошептала я, боясь нарушить тишину палаты. - Как ты?
   - Все хорошо. Жива буду.
  -- Конечно, будешь. Как будто по-другому может быть.
  -- А почему ты тогда плачешь?
  -- Я не плачу. Выдумала тоже.
  -- Плачешь. Я же вижу. Не плачь, малышка.
   Теплая волна нежности разлилась в груди. Как давно мама не называла меня малышкой. С детских лет учила быть сильной, независимой, способной оказать сопротивление окружающему миру. И сама всегда так жила. Об одном мечтала, чтобы никто не заподозрил ее в слабости. Не были приняты в нашей семье телячьи нежности и сюсюканья. Со стороны мама незнающим казалась жесткой, черствой. Но я знала, какая она на самом деле. Видела ее и растерянной, слышала и рев, который она пыталась заглушить, уткнувшись в подушку. Поэтому никогда не осуждала поведения матери, не винила ее. Иногда не понимала, но не осуждала. Она сама выбрала такую жизнь.
  -- Я не плачу, - еще раз повторила я. - А ты как себя чувствуешь?
  -- Хорошо. Только слабость по всему телу. Словно мешки таскала пятидесятикилограммовые. Пошевелить ни рукой, ни ногой не могу. А голова вообще от подушки не отрывается. Болит.
  -- Ну, если болит, значит, существует, - пошутила, как могла. - А ты полежишь, отдохнешь, сил наберешься. Считай, что отпуск у тебя.
   В уголке маминого глаза появилась слезинка.
  -- Отпуск на пляже морском проводить надо, а не на больничной койке.
  -- А ты на пляже и продолжишь. Выйдешь из больницы и на юг отправишься. Там хорошо, бархатный сезон.
  -- С тобой?
  -- Со мной. Помнишь, как мы раньше с тобой на юг ездили? Так здорово было.
  -- Здорово.
   Мы помолчали. Каждый думал о своем. Не знаю, о чем думала мама. Я же подумала о работе, о незаконченном чертеже. А потом прогнала от себя эту мысль. Нашла о чем думать рядом с больной матерью.
  -- Мама, а что тебе принести? Чтобы ты покушать хотела?
  -- Ничего не надо. Меня кормят, - мама показала глазами на капельницу.
  -- Это ты сейчас ничего не хочешь, а завтра почувствуешь себя лучше, и аппетит появится.
  -- Вот завтра и скажу.
   Мне хотелось узнать у мамы, что с ней произошло. Но понимала, что сейчас волновать ее не следует. Слишком слабая она. Успеется.
  -- Маша, а с тобой ничего не случилось?
   Интересно, что со мной-то могло случиться. Кроме вчерашнего посталкогольного синдрома. Но об этом я маме рассказывать не собиралась. Да и никому в жизни не расскажу. Останется моей страшной тайной и позором.
  -- Нет. Со мной все в порядке.
  -- Тебе никто не звонил? Никто не приходил?
  -- Нет. А что, мама?
  -- Ничего, - мама отвернула голову, словно пряча глаза. - Постарайся ни с кем незнакомым не общаться. Обещаешь?
  -- Обещаю.
   Интересно, кого мама имеет в виду. Я никуда не хожу, незнакомцы со мной на улице не заговаривают. Подумав, что мама еще не совсем пришла в себя, я решила не заострять на ее словах внимания.
   Перевела разговор на другое. Рассказала, как испугался вчера Сергей Петрович, как волновался.
  -- А Алик о моей болезни знает? - спросила мама.
  -- Не знаю. Я ему не звонила. Если только Сергей Петрович.
  -- Ты не звони. И Сергей Петрович пусть не звонит. И сам пусть не приходит. Нечего им меня такую видеть.
   Ох, мама. Все у тебя будет хорошо. Если о таких мелочах думаешь, волнуешься, что любовники увидят в неприглядном виде. Истинная женщина. Никто никогда не должен видеть твоей слабости. Наверное, такой и нужно быть. Жаль, что я совсем не такая. Далеко все-таки яблочко от яблони упало.
   Мама закрыла глаза и задышала ровно и глубоко. Заснула.
   Я сидела рядом, нежно гладила по руке и, наверное, ни о чем не думала, погрузившись в некое забытье. Потому что даже не заметила, как в палату вошла медсестра с новой капельницей для мамы. Она и выгнала меня, сказав, что больным нужен покой.
  
   Машину со спящим в ней Евгением я нашла на стоянке. Выйдя из больницы, я сразу же направилась туда. Об этом мы договорились заранее.
   Евгений спал, откинувшись на спинку. Я несколько минут постояла, заглядывая в окно. Во сне он был такой милый и совсем не страшный. Даже похожесть на медведя исчезла.
   Осторожно постучала в окно. Он сразу же открыл глаза, недоуменно поглядел на меня, словно не узнавая, а потом расплылся в улыбке и выбрался из машины.
  -- Все хорошо? - спросил он.
  -- Ага.
  -- Вижу. Выглядишь ты намного лучше. Хоть на человека стала похожа, а то чернее черной тучи была. Поехали?
  -- Поехали, - ответила и забралась в машину.
   По дороге я рассказала, что маму из реанимации перевели в общую палату, что чувствует она себя не плохо, хотя и очень слаба.
  -- Все будет хорошо, - подбодрил меня Евгений. - Раз перевели в отделение, значит, кризис миновал.
  -- Я тоже так думаю. Знаешь, я так перенервничала.
  -- Представляю.
  -- Такое представить невозможно. Понимаешь, с мамой беда случилась впервые. Она никогда на здоровье не жаловалась. Смеялась всегда над теми, кто о болячках переживает.
  -- Молодец твоя мама.
  -- Молодец. А как выглядит, любая молодая обзавидуется, - в моем голосе прозвучали нотки гордости за маму. Сама почувствовала.
   Евгений улыбнулся:
  -- А кто у нас мама будет?
  -- В смысле?
  -- Кем мама работает?
  -- О-о! Моя мама модельер.
  -- Да?
   Евгений окинул меня взглядом, остановившись глазами на потертых джинсах. Понятно, и он туда же. Окружающие всегда поражаются моей одежде, узнав, чья я дочь. По их представлениям у мамы-модельера дочь должна ходить в эксклюзиве, а не в потертых джинсах и вытянутом свитере. Увы! Ничем их порадовать не могу. Принципиально не ношу мамину одежду. Она не для таких, как я. Я в ней просто смешна.
  -- Да. И причем, очень хороший модельер. У нее шьют все дамы высшего общества. Нашего города, конечно, - добавила я.
  -- Понятно.
   Понятно так понятно. Спасибо хоть за то, что не стал выяснять, почему мама и для дочери не сошьет платьице.
   Шила, Евгений, еще как шила. Когда не была известным модельером, а после дня работы в библиотеке строчила вечерами на старенькой бабушкиной швейной машинке, стараясь хоть как-то прокормить и себя, и меня. У библиотекарей известно, какая зарплата.
   Навсегда со мной воспоминания из детства: вся квартира завалена тканями, лоскутками, нитками, бесконечная череда клиенток, мама, склоненная над очередным заказом, быстро мелькающая иголка в ее руке.
   Вот тогда и шила мне наряды. Из остатков, что сумела сэкономить на клиентах. Гордилась я и радовалась им. Потому что ни у кого из девчонок таких красивых платьев не было.
   До тех пор, пока на одном из школьных вечеров ко мне не подошла Смирнова из параллельного класса, общепризнанная школьная красавица, и при всех не заявила, что мое платье сшито из украденной от ее матери ткани. Смеясь и показывая на меня пальцем, Смирнова пустилась в рассуждения о моральном облике мамы, обзывала ее грязными словами и предрекала мне такую же судьбу голодранки и потаскухи. В тот вечер единственный раз в жизни я готова была убить человека, задушить своими же руками. От преступления меня спас Лешик. Он, всегда тихий и робкий мальчик, подлетел к Смирновой и закатил такую пощечину, что та отлетела в угол. А потом взял меня за руку и увел из школы. С тех пор Лешик и стал моим другом.
   И с тех пор я перестала носить сшитые мамой платья.
  
  -- Маша, я во двор заезжать не буду, - сказал Евгений, остановив машину около подворотни. - Дойдешь до дома сама?
  -- Дойду. А покушать не зайдешь? У меня еще суп в холодильнике есть.
  -- Нет, спасибо. Понимаешь, Маша, мне уехать не надолго нужно. Так что извини, завтра до больницы придется тебе самой добираться. А как вернусь, сразу позвоню. Можно?
   Мне от слов Евгения неуютно стало. Огорчилась, что он ко мне в гости не зайдет. А еще стыд почувствовала, за то, что навязалась на его голову. У человека свои дела, а тут я со своими проблемами. Хотя, с другой стороны, сама-то я ни о чем не просила. Сам вызвался в больницу свозить
  -- Да, позвони, конечно, - ответила и потопала к подъезду.
   Дома показалось пусто и неуютно. Захотелось к Маринке. Рассказать о том, что случилось с мамой, поплакаться на ее мягком плече. Но Маринка еще на работе. Потом ей надо накормить своих домашних. Так что часа два мне придется поскучать.
   Заварила чай, сделала бутерброд. После вчерашней болезни я уже отошла, и организм потребовал подпитки. Поставила еду на поднос и отнесла в спальню. Забралась в кровать, взяла книгу. Но почитать не удалось. Смотрю на страницу, а буквы в слова никак не складываются. Тогда я отложила книгу, опустила голову на подушку и заснула.
  
   Проснулась ровно через два часа. Интересный все-таки у человека организм. Сам знает, что ему требуется.
   Про себя так точно сказать могу: мой организм умнее меня. Сама-то с пустой головой могу и позабыть, что собиралась сделать. А организм помнит. Сказала ему, что Маринка только через два часа освободится, так он и проспал ровно два часа. И сейчас бодр, готов к действию.
   Позвонила подруге, предупредила, что приду, и вышла из квартиры.
   Марина живет в соседнем доме. Из подворотни выйти, дорогу перейти и на месте. Сколько раз эта дороженька пройдена, не счесть. Хоть с закрытыми глазами дойду.
  -- Ну, как тетя Галя? - вопросом встретила открывшая мне дверь Марина.
  -- Спасибо. Сегодня уже лучше.
  -- Ты проходи, Машка, на кухню. Накормлю тебя, а то совсем черная стала. А вы марш отсюда. Все, - цыкнула подруга на вывалившее в коридор семейство.
   Марина у нас, как она себя называет, мать-героиня. У нее двое детей, десятилетний Максим и девятилетняя Ксюшка, две собаки неизвестной породы, Тимка и Лиззи, кошка Мура и муж Костик. И, по ее словам, все пьют из нее кровь.
   Правда, по ней не скажешь, что всю выпили. Маринка всегда пышечкой была, а за последние годы совсем раздобрела. Рядом со своим тщедушным Костиком монументом выглядит. Но это не мешает Костику любить свою супругу без памяти. Да и Марина мужа любит. Я им завидую белой завистью. Образцово-счастливая семья.
   Однажды Маринка поделилась со мной секретом семейного счастья. По ее теории семья счастлива тогда, когда муж и жена проводят много времени в разлуке, а при любом длительном контакте никакая любовь не выдержит.
   Во всяком случае, пример не иссекающей любви Марины и Костика подтверждает ее теорию.
   Маринин Костик дальнобойщик. Большую часть жизни в дороге. Каждый проведенный вместе день для Марины и Костику подобен медовому месяцу.
   Поэтому увидев среди быстро спрятавшейся от Маринкиного окрика толпы Костика, я пожалела, что пришла к подруге. Не до меня ей сегодня.
   Но и уходить не хотелось. До носа добрались запахи знаменитого маринкиного пирога с грушами, и я потопала на кухню.
  -- Ты меня вчера так расстроила сообщением о тете Гале, - тараторила Марина, ставя передо мной кружку для чая. - Ничего не объяснила. Я к тебе бежать собралась, а тут Костик в двери. Я к нему со слезами на грудь, про тетю Галю рассказывать. Чуть успокоилась.
   Спасибо Костику. Хорошо, наверное, успокоил, что подруга перед работой ко мне не заявилась.
   Марина налила чай, отрезала огромный кусок пирога и подвинула ко мне тарелку.
  -- Ешь.
  -- Ну, Марина, ты же знаешь, мне такой кусок не осилить.
  -- Осилишь. Удачный в этот раз получился. Пробуй.
   Я попробовала. Пирог действительно очень вкусный. Потом попробовала еще и еще раз. Пока пробовала и не заметила, как весь кусок и съела.
   Пока ела рассказала Маринке о маме.
  -- Завтра к ней схожу в больницу. С Костиком.
  -- Нет, нет. К ней нельзя. Потом, когда немного придет в себя.
  -- Как знаешь, - сказала обиженным тоном Марина.
   Тут в двери кухни просунулась голова Ксюшки.
  -- Мама, мы с Максом на улицу.
  -- А с собаками погулять? - строго спросила Марина.
  -- Ма... Некогда. Мы потом, - и быстренько закрыла дверь, опасаясь гнева матери.
   Маринка тяжело вздохнула:
  -- Никакого сладу с ними. Мать не во что не ставят. Только бы по улице носиться.
   Я, раздобревшая после пирога, попыталась ее успокоить:
  -- Да брось ты. Тебе нечего жаловаться на детей. Хорошие они у тебя.
   Маринка заулыбалась от похвалы:
  -- Хорошие.
   А потом, вспомнив о собаках, нахмурилась:
  -- А что мать попросит, так им все некогда.
   Я понимаю Марину. Ей бы с Костиком хоть недолго побыть наедине, а собаки гулять хотят. Слышно, как топают своими когтистыми лапами по коридору, надеются, что собирающиеся дети возьмут их с собой.
  -- Хочешь, я с собаками прогуляюсь? - неожиданно для себя предложила я.
  -- Ты?
  -- А что, не справлюсь?
   Маринка вскочила с места:
  -- Справишься, справишься. Они же смирные.
   Потом открыла кухонную дверь и закричала:
   - Костик, собери собак. Маша хочет с ними погулять.
  
  
   Типа в кепке я заметила сразу же при выходе из подъезда. Он сидел на лавочке, низко опустив голову, и ковырял носком ботинка землю.
   Тимка, в порыве чувств, переполненный радостью, что его вывели на улицу, рванулся к типу к кепке. Но что-то его остановило, и он, резко притормозив, потянул поводок в другую сторону. Лиззи не обратила на незнакомца внимания. Впрочем, как и я. Мало ли кто сидит. Только кепка заставила остановить на нем взгляд. Давно мне как-то не попадались люди в кепках
   Второй раз я его заметила в парке. Мы с собаками совершали уже третий круг по аллеям парка, когда я неожиданно оглянулась. Тип в кепке шел за нами.
   Лиззи чинно вышагивала впереди меня, а Тимка носился из стороны в сторону, постоянно дергая поводок. Я только успевала совершать за ним повороты. Все внимание сосредоточила на неугомонном Тимке, проклиная сама себя за необдуманное решение погулять с собаками. Благое дело, как водится, обернулось головной болью. И как Маринка умудряется гулять с ними каждый день. Это же сумасшествие!
   Иногда, когда становится грустно-грустно в пустой квартире, в голову закрадывается мысль: а не завести ли мне собаку? Какая-никакая живая душа. Хоть поговорить с кем будет. Сегодняшняя прогулка надолго избавит меня от подобных мыслей.
   Тип в кепке шел за нами, не приближаясь и не отставая. Если вначале я подумала, что наше пересечение в пространстве случайно, то после четвертого круга поняла, что он целенаправленно преследует нас. Стало неуютно, захотелось домой.
   - А ну-ка, братцы, - сказала собакам. - Достаточно с вас прогулки. Пошли домой.
   Умненькая Лизи посмотрела мне в глаза и повернула в сторону дома. Тимка хотел обследовать очередной куст, но я так дернула поводок, что ему не оставалось ничего другого, как последовать за дамами.
   Мы свернули с главной аллеи и направились к выходу. Оглянулась и увидела, что тип в кепке повторил наш маневр. Мне стало не по себе. Неприятное, скажу, ощущение.
   Маринке мой вид не понравился. Когда она сняла поводки с собак, и те резво убежали на кухню проверять свои миски, спросила:
   - Утомили тебя собачки? Проходи, отдохни.
   - Почему утомили? Мы очень хорошо погуляли. Я уже и забыла, когда в парке гуляла последний раз. С удовольствием свежим воздухом подышала.
   - Не похоже, что с удовольствием. Бледная ты какая-то.
   - Это не от твоих собачек. Просто...
   Я замолчала. Не рассказывать же подруге, что у меня мания преследования началась. Может, мне просто показалось, что тип в кепке следовал за мной. Может, человек просто гулял.
   В другой раз я, конечно, поделилась бы с подругой своими страхами. Но сегодня нельзя. Сегодня ее мысли Костиком заняты. Вот пусть и наслаждаются друг другом.
   Быстро распрощалась и ушла, не забыв захватить подарок, который, наконец-то, вручила мне Марина.
   Тип в кепке прогуливался возле подъезда. Я, боясь посмотреть в его сторону, быстро перебежала улицу и влетела в свой подъезд. Остановившись около своей двери, прислушалась. Никто за мной по лестнице не поднимался.
   - Лечится тебе надо, дорогая, - сказала сама себе, входя в квартиру.
   Интуиция меня не подвела, Подруга подарила мне кофейный сервиз. Как раз в довесок к ложечкам Сергея Петровича.
   Раздумывая куда засунуть коробку с сервизом, я бесцельно подошла к окну и выглянула в него. Тип в кепке стоял во дворе и смотрел на мои окна. Я отскочила от окна.
   Нет, мне ничего не привиделось. Он действительно следил за мной. Это мне совсем не понравилось.
   Задернула шторы на окнах, включила телевизор и села на диван, поджав под себя ноги. Я дома, и бояться мне нечего. А если ему нравится топтаться под окнами, пожалуйста, пусть топчется. Двор общий.
   По телевизору показывали новости. Мэр города радостно жал руку каким-то приезжим гостям, а те, приветливо улыбаясь, как болванчики кивали головами. Заключат очередной никому не нужный договор и уедут обратно домой. Но перед этим отпразднуют радостное событие с высшими лицами нашего города. На наши денежки, между прочим.
   Разозлиться окончательно на бесполезную трату денег я не успела. В коридоре заверещал телефон.
   - Алле.
   Мне никто не ответил. Я несколько раз повторила бессмысленное "Алле", но так и не дождалась ни звука. Не слышно было даже дыхания. Гробовая тишина, так принято говорить в подобных случаях.
   Положила трубку на рычаг, на цыпочках подошла к окну и осторожно отодвинула гардину. Типа в кепке во дворе не было.
   Я бросилась к входной двери, проверила, закрыта ли она. Дверь была закрыта.
   - Вот и первые признаки паранойи, - сказала я вслух и вернулась на диван.
   С экрана телевизора белозубый красавец делился секретом зубной пасты.
   Досмотреть рекламу не удалось, вновь зазвонил телефон.
   Да что же это такое? Что им от меня надо?
   На сей раз мое "Алле!" прозвучало раздраженно.
   - Здравствуй, Маша.
   Лешик! Если бы он знал, как в этот раз я обрадовалась его голосу.
   - Привет!
   - Ты дома? Можно, я к тебе приду?
   - Я дома. И ко мне можно прийти.
   Подумала, что не только можно, но обязательно нужно. А то одна я совсем с ума сойду. Но об этом я Лешику, конечно, не сказала.
  
   Лешик пришел с букетом гвоздик и бутылкой шампанского. Хороший у меня день рождения в этом году. Третий день длится. Сначала сам день рождения, вчера отходняк, а сегодня, как по новой. С утра подарки принимаю.
   Гвоздики поставила в вазу к гвоздикам, преподнесенным на работе. Может, не подерутся. Одного ведь роду племени. На бутылку покосилась с опаской, прислушалась к себе. Организм не протестовал. Эх, была не была. Выпью шампанского. Лешика порадую, да и сама, может, от паранойи избавлюсь. Не хватало в собственном доме бояться.
   Принесла с кухни бокалы, и мы с Лешиком отправились прямиком в спальню. Прелюдий нам не требуется. Он знает, зачем приходит. Да и я в курсе.
   Мама наши отношения с Лешиком называет "отношения для здоровья". Цинично, конечно. Но как есть, так есть.
   И длятся они уже не первый год. Отношения без будущего.
   Мы сами ринулись в них с головой. Так увязли, что разорвать, кажется, не в силах.
   Все началось после моего развода. О том времени вспоминать не люблю. Но была я на грани нервного срыва. Когда ушел Игорь, ревела белугой, из дома выйти не могла, никого видеть не хотела. Мама даже подумывала меня в психушку отправить.
   Излечил меня Лешик. Не помню каким обманом он прорвался в мою квартиру. Да это и неважно. Важно то, что его успокоения и жаления меня несчастной закончились в постели.
   Как не странно, но я в тот день получила такое сексуальное удовлетворение, какого не испытывала даже во время занятий любовью с Игорем, законным и любимым мужем.
   А ведь до того времени к Лешику и не относилась, как к мужчине. Считала просто другом.
   Жизнь, вообще, странная штука. Иногда такие загогулины вывернет, что ни в каких мечтах не придумаешь. Разве я могла подумать, что Лешка, мой бывший одноклассник, друг и соратник, окажется классным любовником. Заботливым, внимательным и очень нежным.
  
   Лешик ушел где-то около десяти. Я, вся вымотанная и распаренная, даже не встала его проводить. Попросила только захлопнуть дверь. Лешик не ночевал у меня никогда, ни разу за все время наших отношений.
   Дома его ждала мама, ненавидящая меня всеми фибрами своей материнской души. Делить сына она ни с кем не собиралась. Особенно с такой сучкой, как я. Об этом мать Лешика заявила еще в первый год наших отношений. Бесцеремонно ввалившись в мою квартиру, она тогда прямо так и сказала. Мы с Лешиком, не совсем одетые, поднятые из кровати настойчивым звонком в дверь, стояли перед ней, понурив головы, как провинившиеся школьники, которых застали за неподобающим занятием. А Серафима Степановна отчитывала нас строгим голосом. У меня от страха поджилки дрожали. Я ее боялась, да и сейчас боюсь, до ужаса. В тот вечер мать увела Лешика за собой.
   Не знаю, что потом пришло в ее голову. Но, видимо поразмыслив, что взрослому мужчине требуется женщина, она иногда разрешала Лешику прийти ко мне. Но чаще он прибегал тайно.
   Вот так мы и жили. Маринка, устав наставлять меня на путь истинный, опустила руки. Мама же Лешика просто ненавидела, считая его тряпкой, бесхребетной медузой и подкаблучником матери. Иногда, когда у нее возникало желание поговорить со мной по душам, мама интересовалась, что я сама думаю об этих аномальных отношениях.
   Я ничего не могла ответить. Я ничего не думала. Я просто так жила.
   4.
   Из чуть приоткрытой дверки моего почтового ящика торчало что-то белое. Обычно я в почтовый ящик не заглядываю. Газет не выписываю, писем ни от кого не жду. Только в конце месяца, когда приходят счета на оплату квартиры и телефона, подхожу к ящику.
   Но сегодня, сбегая по лестнице, заметила белое пятнышко на темно-синем фоне ящиков. Вначале я подумала, что приоткрыта соседская ячейка. Но, подойдя поближе, увидела, что моя. Недоуменно хмыкнув, открыла ячейку. Замка на почтовом ящике у меня отродясь не было. В ячейке лежало письмо. В простом белом конверте. Я повертела его, но адреса не нашла. Решив, что в письме какая-нибудь рекламка, засунула в сумочку, даже не вскрыв конверт.
   Мне было не до писем. После вчерашних кувырканий с Лешиком ночь отоспала, как убитая, да и проснулась поздно. Позже, чем планировала.
   Ругая себя на чем свет стоит, быстро собралась и заспешила к маме в больницу. Добираться туда придется на автобусе, а это не так быстро, как на машине Евгения.
   Сегодня утром он мне так и не позвонил. Это меня почему-то обидело. Но потом, допивая утренний кофе, задавила в себе обиду. Подумаешь, цаца какая. На автобусе прекрасно доберусь. А человек, совсем чужой и ничем мне не обязанный, и так на меня два дня потратил. Надо и честь знать. У него свои дела имеются. Хотя, какие дела? Он же в отпуске. Обуваясь, в конец расстроилась. А вдруг Евгений уже покинул наш город, умчался дальше путешествовать. Эта мысль мне не понравилась. Сам же сказал, что мы друзья. А с друзьями прощаться перед отъездом принято.
   Выйдя из подъезда, несколько минут оглядывалась по сторонам. Боялась снова увидеть типа в кепке. Но не увидела. Может, я все сама и придумала. Может, его и не я совсем интересовала. Мало ли квартир в нашем доме?
   Пришел человек к кому-нибудь в гости, а того дома нет. Вот и отправился тип в кепке в парк погулять, чтобы время с пользой провести. А то, что я ему на пути постоянно попадалась, так это мои проблемы.
   Правду в сказках говорят: "Утро вечера мудренее". Утром все вечерние страхи исчезают.
   С автобусом мне повезло. Прождала на остановке не более десяти минут. Да и автобус подошел полупустой, даже свободные сидячие места в нем имелись. Ничего удивительного. Рабочий день. Все нормальные люди на работе. Мысль о работе подпортила настроение. Завтра и мне туда же. Напомнила себе не забыть зайти к Ларисе Петровне, больничный забрать.
   Я села рядом с мужчиной, читающим газету. Развернутая газета закрывала окно, и я не могла любоваться проносящимися мимо домами. С детства люблю в окно в транспорте люблю смотреть. От нечего делать, попробовала читать газету мужчины. Но у меня не вышло. Автобус подпрыгивал, а вместе с ним подпрыгивали и буквы. Тогда я решила почитать рекламку, найденную в почтовом ящике. Достала из сумки конверт, разорвала его не совсем аккуратно, извлекла из него листок, сложенный на четыре части, развернула.
   Это была не реклама.
   Отпечатанными на принтере буквами на меня смотрел текст, смысл которого я с первого раза не поняла. Пришлось перечитать. Но яснее от этого мне не стало. Да и что понятного может быть в следующем:
   "Передай своей драгоценной мамаше, чтобы вернула то, что ей не принадлежит"?
   И никакой подписи.
   Шутка - первое что промелькнуло в голове, когда я наконец-то осознала смысл записки. Причем шутка глупая.
   Я повертела в руках листок, потом конверт. Никаких сведений об адресате не нашла. Даже, с опаской оглянувшись на соседа, понюхала. Пахло просто бумагой.
  
   Мама выглядела неплохо. Во всяком случае, мне так показалось по сравнению со вчерашним. А, может быть, так мне показалось потому, что рядом не стояла капельница. Капельница всегда привносит тревогу.
   Мама лежала, открыв глаза и вытянув руки поверх одеяла.
   Женщина в красном халате все так же сидела за столом и читала книгу. Еще на трех кроватях лежали больные. Одна кровать, рядом с маминой, была аккуратно заправлена. Кого-то уже выписали.
   -Здравствуйте! - бодро произнесла я, войдя в палату.
   Больные, бросив на меня взгляд, безразлично отвернулись, а мама улыбнулась.
   - Машенька, - прошептала она. - Как ты?
   - Я? - удивилась. - Я - нормально. Ты-то как себя чувствуешь?
   - Домой хочу, - голосом капризного ребенка сказала мама. - Плохо мне тут. Скучно. И вставать не разрешают.
   - Значит, пока еще нельзя. Надо полежать.
   - Полежать... Что я, инвалид какой-то? Представляешь, мне даже судно приносят. Три раза в день. График у них такой.
   Я погладила маму по руке, ласково улыбнулась, желая немного приободрить. Представляю, каково женщине, привыкшей в жизни заботиться о себе самой, унизительно терпеть и ждать, когда подадут судно.
   - Потерпи. Выпишут тебя, тогда и побегаешь.
   - Не могу я в больнице. Знаешь, как тут долго держат? - мама указала рукой на аккуратно застеленную кровать. - Соседка моя три недели пролежала, пока выписали ее. Представляешь? Три недели. А у меня работа.
   Я решила проявить строгость. Иногда полезно, чтобы остановить хныканье.
   - Работа твоя никуда не денется.
   Мама отвернулась. Обиделась на мое пренебрежительное замечание о работе. Для мамы ателье - смысл жизни. Иногда мне кажется, что свое ателье, своих девочек-портних, своих клиенток она любит больше, чем меня. Во всяком случае, уделяет им больше времени. Я всегда ревновала маму к работе, обижалась, что мне она уделяет совсем мало времени. Сейчас я, конечно, терпимее отношусь. Но в детстве и злилась, и плакала.
   - Мама, кстати о работе, - начала осторожно. Полученное письмо не давало покоя, и мне пришла в голову мысль, что его содержание как-то связано с маминым бизнесом.
   По телевизору столько ужасов показывают о разных разборках в деловых кругах. А вдруг и на маму "наезжать", кажется так говорят, стали? Вдруг у нее какие-то неприятности? Ничего удивительного, что не выдержало сердце.
   Мама повернула лицо ко мне, глядя снизу вверх. Неудобно все-таки разговаривать, когда возвышаешься над человеком.
   Поэтому я наклонилась пониже и спросила:
   - В последнее время у тебя проблем на работе не возникало?
   Мамины ровненько выщипанные брови взметнулись вверх.
   - Нет. А что это тебя заинтересовала моя работа?
   - Да я так просто спросила.
   Мама взяла меня за руку.
   - Мне волноваться нельзя. Поэтому говори правду.
   Врать маме я не умею. Она всегда чувствует, говорю правду или обманываю. Ругая себя за словесную несдержанность, надо же было ляпнуть, не подумав, я рассказала маме о полученном письме, стараясь рассказ свести к шутке.
   Мама побледнела, тяжело задышала, глаза закатились. Я с ужасом отпрянула от нее, а потом вылетела в коридор, криком призывая медсестру.
   Молоденькая сестричка вбежала в палату, я направилась за ней, но была остановлена словами:
   - Врача! Зовите врача быстрее!
   Я заметалась по коридору, не зная, где искать врача. Коридор был пуст, спросить не у кого. Наконец, мои глаза наткнулись на табличку: "Ординаторская". Я сообразила, что в ординаторской и надо искать врача. Я распахнула дверь:
   - Врача! В третью палату...
   В кабинете мужчина в белом халате расставлял папки в шкаф. Он повернулся ко мне:
   - Что вы тут орете? Вы же в больнице.
   - Пожалуйста, - я сменила крик на обычную речь. - Быстрее. Там маме плохо стало.
   Что-то недовольно ворча, врач направился в палату. Я поспешила за ним. Но мне не разрешили войти.
   Я стояла за дверями, прислушиваясь, что происходит в палате, и еле успела отскочить, когда дверь резко распахнулась. Выбежала сестричка и затопала каблучками по коридору. Быстро вернулась с лотком со шприцами. От меня она только отмахнулась, одарив недовольным взглядом.
   Сердце колотилось, в голове стучало. Что же я наделала? Как я могла? Правду говорят: "Язык мой - враг мой". Полезла со своими расспросами к маме.
   Через бесконечно длинный промежуток времени, за который я успела сто раз себя обругать, из палаты
  
  
  
   вышел доктор.
   - Как она?
   Он посмотрел на меня, потрогал зачем-то подбородок и спросил:
   - Вы дочь?
   Я кивнула.
   - Пройдемте, - строго так сказал, как на казнь пригласил.
   Он направился в сторону ординаторской. Я поплелась следом, дрожа от волнения.
   В кабинете врач первым делом подошел к столику у окна, взял стоящий на нем графин, налил воду в стакан и протянул мне.
   - Выпейте и успокойтесь.
   Я выпила всю воду, стуча зубами о край стакана.
   - Поставьте стакан и садитесь, - доктор указал рукой на стул.
   Сам он уже сидел за столом и смотрел вперед на дверь, словно ожидая еще кого-то.
   - Что с мамой? - спросила я, расположившись напротив доктора.
   - С мамой все хорошо. Все обошлось. А вот с вами я хочу поговорить.
   Я подалась к нему, показывая, что вся во внимании.
   - Наше отделение, я хочу, чтобы вы знали, особое, - начал доктор, откашлявшись. - Кардиологическое.
   Я покивала, показывая, что понимаю.
   - Мы делаем все возможное, чтобы поставить людей на ноги. Но тут, - голос доктора повысился, - появляетесь вы, и сводите на нет все наши усилия.
   - Я?
   - Причем тут вы лично? Посетители, - презрительно сказал доктор. - Посетители, которые расстраивают больных своими проблемами.
   - Я не хотела, - попыталась оправдаться.
   - Не хотела... - передразнил доктор. - Вы чуть не довели больную до нового приступа. И ведь что важно, в палате-то она не одна. Все происходило на глазах других больных. Вы и за них должны нести ответственность.
   Я опустила голову. Мне было стыдно. Я просто колотилась от мысли, что могло бы случиться. От доктора не скрылось мое состояние.
   - Вижу, что вы осознали. Поэтому впредь прошу быть осторожнее. Иначе я запрещу посещения.
   Ну, что тут сказать. Конечно, доктор прав. Но я же и правда не думала, что упоминание о письме так расстроит маму.
   - Я больше не буду, - пролепетала я.
   - Вот и славно. Можете идти.
   Я чувствовала себя побитой собакой. Доктор по возрасту, наверное, не на много старше меня, а я перед ним как маленькая девчонка.
   - А сейчас мне можно зайти к маме, - спросила перед выходом.
   - Нет. После укола больная заснула. Лучше вам сегодня вообще к ней не приходить. Покой требуется больной.
   - Но она же скучать будет.
  -- Скучать? - доктор уставился на меня. - Больные попадают в больницу, знаете ли, не для веселья. Никто здесь и не обещает праздника. Наша задача не веселить их, а вылечить.
   Перед уходом я все-таки подошла к маминой палате, приоткрыла дверь и заглянула. Мама спала.
  
   Выйдя из больницы, я невольно повернула в сторону стоянки. Но потом вспомнила, что сегодня меня никто там не ждет, вздохнула и направилась к автобусной остановке.
   Автобус только что ушел. Об этом я прочитала в табличке расписания. Следующий будет только через пятнадцать минут. Посижу, подожду и подумаю.
   Я достала из сумочки письмо, перечитала его еще раз. Что-то здесь не так. Мама, как услышала о письме, сильно расстроилась. Я должна разобраться почему. От мамы сейчас никакой помощи нет. Да я и сама, даже под страхом смерти, не заговорю с ней о письме.
   Если мама попала в какую-то беду, моя обязанность помочь ей. Дочь я или не дочь? Единственная родная душа, кровиночка. Если не я помогу собственной матери, то кто?
   Когда подошел автобус, я села в него с намерением ехать не домой, а в мамино ателье. Если у мамы какие-то проблемы на работе, то Жанна, мамина правая рука, должна быть в курсе. Мама всегда говорит, что без Жанны она просто бы пропала. Жанна знает все.
   Ведь хоть ателье и принадлежит маме, всеми текущими делами в нем занимается Жанна. Мама - человек творчества. Некогда ей отвлекаться на бумажные и финансовые дела. Мама творит, создает шедевры модельного искусства. Правда, не забывает сама принимать почести и признания богатеньких клиенток.
   А Жанна - рабочая лошадка. Тянет на себе весь груз проблем. Она и финансист, и снабженец, и организатор, и еще Бог знает кто. И еще Жанна бесконечно предана маме. Так, как может быть предан работник своему работодателю, получая от него немалую зарплату.
  
   Жанна разговаривала по телефону. Увидев меня, заглянувшую в ее кабинет, она помахала рукой, приглашая войти и показывая, что сейчас освободится.
   Я вошла и уселась в кресло. Жанна кого-то по телефону отчитывала за задержку поставки ткани. Строгий голос гремел на весь кабинет. Не хотела бы я оказаться на месте нерадивого поставщика.
   Жанне под сорок, но выглядит она очень молодо. Наверное, из-за короткой стрижки и из-за того, что всегда ходит в брюках. Мама как-то по секрету рассказала, что у Жанны нетрадиционная ориентация. Так и сказала, закатив глаза. Не знаю, ко мне она не приставала ни разу. Да и вообще считаю, что каждый сам определяет свой образ жизни. На всех не угодишь. Моим образом жизни тоже кто-нибудь не доволен. Да и о маминой сплетен ходит предостаточно.
  -- Как Галина Александровна? - спросила Жанна, закончив телефонный разговор. - Я звонила в больницу. Сказали: "Состояние удовлетворительное", но навестить не разрешили.
   Я пожала плечами:
  -- Даже и не знаю. Слаба она очень. И расстроена. О работе переживает.
  -- Пусть не переживает. Все в порядке. А ты по делу или так?
   Вижу, что Жанна удивлена моему приходу. Я обычно в ателье не захожу. Только в самых крайних случаях.
  -- По делу. Понимаешь, Жанна, у меня проблема. Только ты можешь помочь мне в этом разобраться.
   Я кратко, особенно не вдаваясь в подробности, рассказала о странном звонке маме и полученном мною письме. В конце поинтересовалась, не может ли быть это связано с маминым бизнесом.
   Жанна несколько минут помолчала, обдумывая мой вопрос. Но ничем мне помочь не смогла. В бизнесе полный порядок. Если бы были какие-то проблемы, то она знала бы о них еще раньше мамы. А о личных она ничего не знает. Ни в таких они отношениях, чтобы быть поверенными в тайных делах. Ведь они чисто в деловых отношениях, не подруги.
   Хоть с бизнесом все в порядке. Это немного меня успокоило. Сфера предпринимательства мне совсем незнакома. Поэтому я и волновалась, что не смогу маме помочь.
   Что ж, будем искать ответ в другом направлении. Пойдем, как говорится, по другому пути.
   И я направилась к Сергею Петровичу. Он должен быть в это время на работе. Тем более его магазин рядом с маминым ателье.
  -- Машенька, - обрадовался Сергей Петрович моему приходу. - Я так рад, что вы зашли. Как Линочка? Представляете, меня вчера к ней не пустили.
   Сергей Петрович сегодня вновь был похож на профессора. Ничего не осталось от того раздавленного горем старика, каким он встретил меня в приемном покое позавчера.
  -- Спасибо, маме лучше.
   Мне стыдно было признаться, что я своим языком чуть не довела маму до нового приступа. Поэтому я ничего не рассказала.
  -- Вот и хорошо, вот и ладненько, - улыбнулся Сергей Петрович. - Я же вам говорил, что все будет хорошо. А вы так переживали.
   Как будто он сам не переживал. Переживал. А поэтому я чувствовала к нему большую симпатию.
  -- Сергей Петрович, а я зашла к вам, чтобы поподробнее узнать о том телефонном звонке. А то, сами понимаете, в последнюю нашу встречу мне, да и вам, не до разговора было.
  -- Конечно, конечно. Только, Машенька, я и не знаю, что вам рассказать. Я почти ничего не слышал. Да и разговор совсем коротким был.
   Сергей Петрович расстроился, что ничем не может мне помочь.
  -- Ну, ведь хоть что-то вы слышали, - не отставала я. - Вы сказали, что звонил мужчина.
   Он кивнул:
  -- Мужчина.
  -- Молодой или старый? Как вам показалось?
  -- Трудно сказать. Во всяком случае, не мальчишка. Голос глуховатый. Зрелый голос.
  -- Хорошо. А что он сказал?
  -- Галину попросил к телефону позвать.
  -- И все? Вспомните, пожалуйста, он сразу же позвал или поинтересовался ее ли это квартира.
  -- Сразу. Он даже не поздоровался. Я еще подумал, что бескультурный человек звонит.
  -- А мама? Как она себя повела, когда вы ей телефон подали.
  -- "Алле" сказала, а потом замолчала. Словно ей что-то говорили, а она слушала.
  -- А на лице у нее удивление или испуг был? - продолжала я свой допрос.
  -- Не знаю. Я не смотрел на нее. Понимаете, Машенька, я не ловко себя чувствовал. Ей ведь мужчина звонил. Не мог же я стоять и подслушивать.
   И то правда. Неприятные мысли у Сергея Петровича в голове в ту минуту носились, наверное.
  -- А потом?
  -- А потом Лина крикнула в телефон: "Нет! Не может быть!". Вот тогда я насторожился. А она: "Послушайте, я ничего не знаю". Потом кажется: "Вы ничего не путаете?". И в конце: "Если вы это сделаете, то вам не поздоровиться". Так, кажется. Но я не ручаюсь за точность. Потому что ей плохо стало. И у меня все из головы вылетело. Простите, Машенька.
   Сергей Петрович встал из-за стола, подошел к шкафу, открыл дверку и достал из шкафа бутылку коньяка и рюмку.
  -- Простите. Я до сих пор прийти в себя не могу.
   Он налил коньяк и залпом выпил. А потом предложил мне. Я отказалась.
  -- Все это так неожиданно. Я сам себя постоянно виню, что не уберег Линочку, - скороговоркой заговорил Сергей Петрович. - А сегодня с утра Алик звонил. Тоже обвиняет меня.
   О-о-о, это мне уже не интересно. Это ваши мужские проблемы. Сами разбирайтесь.
  
  -- Ну, и что ты, подруга, об этом думаешь?
   Мы с Маринкой сидим на кухне. Передо мной тарелка с жаренной курицей и рисом. Ковыряю в рисе вилкой, но аппетита совсем нет. За эти три дня и не ела я ни разу толком. Ничего страшного. Говорят, разгрузочные дни полезны для здоровья.
   Сидящая напротив Маринка лишь пожимает плечами.
  -- Не знаю, что и сказать. Но мне все-таки кажется, Машка, что ты слишком раздула проблему.
   Я зло посмотрела на Марину. Раздула... Интересно, чтобы она сама думала, окажись на моем месте. Но я ничего не сказала.
  -- Ну, сердечный приступ у тети Гали, - продолжала Марина. - Ужасно, конечно. Но всякое случается. Твоя записка. Это, скорее всего, какая-нибудь глупая шутка. Твой тип в кепке совсем ни к месту. Зачем за тобой следить? Если и так известно, где ты живешь. Да и не следят так. Слежка - это нечто тайное. А если даже ты ее заметила, то это совсем не слежка.
   Вообще-то все правильно говорит. Если все разложить по полочкам, то ерунда получается. Но у меня в голове эта ерунда никак по полочкам раскладываться не хочет.
  -- А странный звонок маме? - не унимаюсь я.
   На Маринкинах коленях кошка Мура. Подруга почесывает ее за ушком и смотрит вперед, мимо меня. В квартире тишина. Макс и Ксюшка, как только я появилась в квартире, воспользовались моментом и упросили маму отпустить их во двор. Костик в рейсе. В этот раз не дали побыть дома. Кто-то из напарников заболел, и Костика вызвали на работу. Из-за этого Маринка злится. Три дня обещал муж дома побыть, но и двух не получилось.
  -- Звонок... - наконец проговорила Марина. - Все-таки я думаю, что он связан с ее работой.
   Потом посмотрела на меня, виновато улыбнулась и сказала:
  -- Ты же ничего не знаешь о маминой работе. Может, у нее какие неприятности. Все-таки бизнес - грязное дело. И белым и пушистым в нем не выжить.
  -- Жанна же ничего не знает.
  -- Не знает или говорить не хочет. Жанна себе на уме.
   Марина мамину компаньонку терпеть не может. Готова свернуть на нее все грехи.
  -- Может и так, - соглашаюсь я. - Все равно без мамы я в этом вопросе не разберусь. Подожду, пока ей лучше станет.
  -- Вот и правильно. А сейчас, давай, кушай. Совсем почернела.
   И я скушала курицу и рис и еще кружку чая выпила. С бубликом.
   Потом Марина потащила меня смотреть очередную серию "Моей любимой няни". Пронырливая нянька Вика в очередной раз пыталась очаровать простоватого продюссера. Чем хорош этот сериал, что его можно смотреть с любого места. Смысл от этого не меняется.
   Чтобы отвлечься от мыслей, попыталась представить себя на месте няньки. К сожалению, ничего не вышло. Серия показалась глупой и пошлой.
  
   Домой попала уже когда начало темнеть. Выйдя из маринкиного подъезда с опаской оглянулась. Никого подозрительного не увидела.
   По дороге зашла к Ларисе Петровне, извинилась за поздний визит.
  -- Я у вас в долгу, - сказала на прощание, перед этим минут пять выражая благодарности за больничный.
   Поднимаясь по лестнице, думала, как много лишних слов мы произносим в жизни. Чем интересно я могу отблагодарить ее? Коробкой конфет? Хотя, конечно, могла и сразу об этом подумать. Неудобно получилось.
  
   Телефон зазвонил, когда я уже готовилась забраться в кровать. За эти дни я так вымоталась, что хотела только одного: спать. Я сняла трубку и услышала:
  -- Маша, это я.
   Евгений. Сердце почему-то забилось быстрее обычного. А я ведь ждала его звонка.
  -- Здравствуй!
  -- Ну, как ты?
  -- Нормально.
  -- Может, встретимся? Я могу подъехать.
  -- Нет. Поздно уже. Завтра на работу.
  -- Жаль. Я уже звонил тебе. Никто трубку не брал.
  -- Я у подруги была.
  -- А завтра встретимся?
  -- Да.
   Ночью мне приснился Евгений. И то, чем мы занимались с ним во сне, могло довести до стыда и более искушенных в вопросах секса, чем я.
  
  
   5.
   Первое, что я увидела, войдя в кабинет, был Люськин глаз. Вернее, не глаз, а синяк под глазом. Видно было, что Люська пыталась его замаскировать слоями тонального крема и пудры. Но никакой крем не мог спрятать его ядовито-желтого цвета. К тому же вокруг глаза припухло, и Люська напоминала японочку. Если посмотреть на нее с левой стороны.
   Мне показалось это смешным. Правая сторона лица Люськина, а левая - японочки. Я даже хихикнула. Люська зло посмотрела на меня и отвернулась.
   Мне стало стыдно. У человека горе, ведь так просто синяки под глазом не появляются, а я хихикаю. Постаралась придать лицу скорбное выражение и, поздоровавшись с коллегами, прошла к своему месту.
   Не успела удобно расположиться, включить компьютер, как позвал Леонид Семеныч. Не ожидая от его приглашения ничего хорошего, подошла к столу шефа.
  -- Итак, Мария, - начал, покручивая в руке ручку. - Вы здоровы?
   Я покивала головой и улыбнулась, показывая тем, что от болезни не осталось и следа.
  -- Это хорошо. Работы накопилось предостаточно. Мы в завале. Тем более, один из наших сотрудников, - Семеныч осуждающе кивнул в сторону Люськи, - не совсем в форме.
   Я посмотрела на Люську и перевела взгляд на шефа, надеясь, что в нем он прочитает осуждение недостойному поведению члена нашего дружного коллектива.
   Семеныч, наверное, не увидел осуждения и не понял, что я с ним солидарна, потому что поручил мне довести до конца работу Люськи. Завтра придет заказчик, а Люська из-за травмы глаза не способна работать на компьютере. Повезло так повезло. Я свою работу из-за больничного запустила, а сейчас еще и в Люськином чертеже разбираться.
  -- Людмила, введете Марию в суть дела. А я к генеральному. До обеда меня не будет.
   Все дружно вздохнули, когда шеф, зажав под мышкой папку, вышел из кабинета.
   Люська подтащила к моему столу стул, вставила в дисковод дискету с чертежом. И все это время старалась держаться ко мне правой стороной. Из-за моего хихиканья злилась на меня и молчала.
   Я заговорила первая:
  -- Люсенька, что это с тобой?
   Люська только махнула рукой.
  -- Бандитская пуля, - подал голос со своего места Димка. - Рикошетом да в глаз.
   Никто не оценил его шутки.
   Георгий Львович и Татьяна Дмитриевна осуждающе посмотрели на Димку, а мы с Люськой даже в его сторону не взглянули. Шут гороховый.
   Люська объяснила, что следует доделать в ее чертеже. Ничего сложного. Справлюсь. Тем более, самое сложное Люся уже выполнила.
   Вообще-то, Люся - умница. Не смотря на молодость, некоторых из нас за пояс заткнет. Видит дальше плоскости листа, вернее, экрана компьютера.
   Жалко девчонку, что пропадает в нашем болоте. Я ей уже давно говорю: "Беги отсюда и не оглядывайся!". Ее любая фирма, занимающаяся проектами, возьмет и счастлива будет от такого приобретения.
   А она тут сидит. Наши удивляются. Только я знаю, что ее держит в нашей конторе. Димка. А он, гад, на такую девушку внимания не обращает. Только и знает, что ущипнуть побольнее.
   Вот и сейчас. Встал рядом, наблюдает, как Люська карандашом по чертежу водит, объясняет мне, что доделать нужно.
  -- Видишь, Маша, тут чуть-чуть осталось. Ты уж извини, сама я никак. Глаза слезятся. В компьютер смотреть не могу.
  -- Да не переживай. Я поняла, доделаю, - успокаиваю Люсю.
   Потом повернулась к Димке:
  -- А ты чего уставился? Делать нечего?
   Димка усмехнулся:
  -- Работа не убежит. Пока шефа нет, и отдохнуть можно. Глаз порадовать.
  -- И чем же ты глаз радуешь?
  -- Вами. Красавицами нашими. Эх, хороши девушки в нашем отделе. Одна с синяком, а вторая - болезная.
  -- А ну, сгинь, - я замахнулась на Димку со злостью.
   Димка обиженно отошел. Посмотрела на Люську. У той слезы на глазах. Вернее, только в правом слеза блестит. Что творится в левом, не видно.
  -- Люсь, что случилось?
  -- Лучше и не спрашивай, Маша.
  -- Упала?
  -- Если бы. Не так обидно было бы. А так сама виновата.
  -- Давай, рассказывай.
   Люська оглянулась на коллег. Все были заняты работой. Никто не собирался нас подслушивать. Люська наклонилась к моему уху и поведала свою историю.
  
   Позавчера Димка наконец-то добился расположения красавицы Леночки из библиотеки. Он давно к ней подмазывался. Но Леночка оказалась крепким орешком. Димку долгое время к себе не подпускала. Я знаю эту историю.
   Но и эта крепость рухнула под лавиной Димкиного обаяния. Лично я не понимаю, что девчонки в нем находят. Парень как парень. Смазливый, конечно, и язык подвешен хорошо. Такие байки рассказывает. Но его же все знают. И про его любвеобильность знают. А все равно устоять не могут. Наверное, каждая надеется, что сможет удержать Димку навсегда. Но на моей истории романы с Димкой не длились больше месяца.
   Так вот. Позавчера Люська, выходя с работы, увидела как Димка с Леночкой под ручку направился в сторону ее дома. Люсино сердце от этого зрелища готово было разорваться на тысячи кусочков.
   Ее душили слезы, но по дороге Люся держалась. Но когда пришла домой, закрылась в ванной и отревела полчаса без перерыва, жалея себя и проклиная Димку.
   А потом решила наконец-то выбросить подлеца из головы. Просто так он не выбрасывался, пришлось идти на кардинальные меры. Люська решила пойти на дискотеку, найти там себе парня и предаться любви. Такой любви, чтобы воспоминаний о Димке и не осталось.
   Как решила, так и сделала. Уговорила подругу, которую, впрочем, и уговаривать особо не пришлось. И две девушки - красавицы отправились на дискотеку в "Парадиз".
   В этом месте Люська зашмыгала носом. Но я ее приободрила, и девушка продолжила рассказ.
   "Парадиз" оказался поганеньким местом со слишком громкой музыкой и кучей пьяненьких подростков. Люська с подругой уже собиралась покинуть этот бардак, как к ним подошли два молодых человека. Вполне приличные. Они, как и подруги, совсем не вписывались в основной контингент дискотеки. Разговорились, потанцевали, выпили и решили продолжить знакомство.
   Так как у Люськи были серьезные намерения предаться любви, она согласилась. Согласилась и подруга, которая никогда не отказывалась от подобных приключений. Не даром же Люська выбрала именно ее для компании.
   А дальше все происходило, как в плохом фильме. Перемещались из кафе в кафе. Выход из каждого следующего давался все труднее и труднее. В общем, Люська упилась так, что даже не помнит, из-за чего в одном из кафе завязалась драка. То ли они на кого-то не так посмотрели, то ли на них. Молодые люди, спутники подруг в путешествии по злачным местам, замахали руками. Люська с подругой бросились на помощь.
   Отрезвил Люську смачный удар в глаз. Отлетев под стол, стукнулась головой о ножку. Это окончательно привело ее в сознание. Вылезла из-под стола, схватила рвавшуюся в бой подругу за руку и потащила ее из кафе. Когда выходили из дверей, заметили, что к кафе подъезжает милиция.
   Чем закончился вечер для их новых друзей, Люська не знала. Подруги со всех ног рванули от кафе.
  
  -- У-у! Из-за него все, - зло проговорила Люська, скосив глаза в сторону Димки.
  -- Ну, ты даешь, - только и нашла, что сказать я. - Разве так можно?
  -- Нельзя, - вздохнула Люська. - И, самое главное, не помогло. Напрасны все мои мучения.
   Я держала лицо, боялась смехом обидеть Люсю.
  
   К приходу Леонида Семеныча я все успела доделать. Бодро отрапортовала о выполненной работе.
  -- Ну вот, Мария, можете же, когда постараетесь. Если бы не отвлекались на личные дела, цены бы вам не было.
   От удивления поморгала глазами. На какие это личные дела я отвлекаюсь? Тружусь, как пчелка. Обидел меня шеф. Вроде похвалил, а обидел.
   Об этом я и пожаловалась Люське, когда мы выходили с работы.
  -- Не бери в голову, - успокоила Люська. - Это он из-за телефонных звонков.
  -- Каких звонков? Один раз позвонили, так надо говорить, что отвлекаюсь.
  -- Не один. Пока ты болела, еще несколько раз звонили тебе. Настойчивый какой-то. Маша, расскажи, - протянула Люська. - Я же тебе рассказала, а ты молчишь.
  -- Нечего рассказывать. Честное слово не знаю, кто мне звонит.
  -- Ну и ладно, - обиделась Люська и пошла в сторону дома.
   А я направилась к автобусной остановке, думая о телефонных звонках. Я же не врала Люсе. Действительно понятия не имею, кто меня на работе разыскивает.
   Не успела я изучить расписание и подсчитать, сколько времени придется ждать автобуса, как услышала гудок. Оглянулась. В нескольких метрах от остановки стояла знакомая машина - монстр. Сказать, что я обрадовалась, значит, не сказать ничего. Я была в восторге. Во-первых, не придется трястись в переполненном автобусе. А, во-вторых, пусть все умрут от зависти. На остановке полно сотрудников нашей фирмы, и сесть перед ними в шикарную машину - потешить свое самолюбие. Пусть знают наших!
   Евгений, словно прочитал мои мысли. Выскочил из машины, галантно распахнул дверки и помог мне сесть.
  -- Привет! - сказал он уже в машине и тронулся с места.
  -- Привет!
  -- В больницу?
  -- А куда же, - вздохнула я.
   Перед Евгением хорохориться не хотелось. Видел он меня и не в таком состоянии.
   По дороге долго извинялся, что вчера меня в больницу не отвез. Я его так же долго успокаивала.
   Но то, что он сегодня за мной заехал, мне понравилось.
  
   Открыла дверь в палату, нацепив на лицо улыбку, но так и застыла с дурацкой улыбкой на лице. Сердце бухнуло вниз, застряв где-то в середине живота.
   Мамина кровать аккуратно заправлена, и подушка белым айсбергом возвышается над серо-синим одеялом.
   - А где Заславская? - не говорю, хриплю.
   Женщина в красном халате сегодня не за столом. Сидит на кровати, рядом с ней пакет с яблоками.
   - А ее перевели. В тринадцатую палату, - сообщает женщина, надкусывая яблоко.
   -Что-то случилось?
   В голове одна мысль перегоняет другую, и все почему-то плохие.
   - Вы лучше к сестричке подойдите или к врачу. Они вам все расскажут, - слышу голос женщины, лежащей на кровати у окна.
   Дверь ординаторской закрыта. Я постучала, но мне никто не ответил. Взглянув на часы, поняла, что к этому времени рабочий день у врача уже закончился.
   Сестрички на посту не нашла. Она была в процедурном кабинете, возилась около стеклянного шкафа, раскладывая лекарства.
   - Извините, я хотела узнать о Заславской. Мне сказали, что ее перевели в другую палату.
   Сестричка посмотрела на меня:
   - А вы кто ей будете?
   - Дочь.
   - Понятно. Я сейчас, подождите меня в коридоре.
   Я вышла. Через минуту появилась медсестра и направилась в сторону поста. Я, как привязанная, поплелась за ней.
   - Садитесь, - указала мне на стоящий рядом со столом стул. - Заславскую перевели в тринадцатую палату.
   - Что-то случилось?
   - Случилось. Новый приступ.
   Я судорожно сглотнула и, наверное, побледнела. Потому что сестра сказала:
   - Спокойно. В обморок падать не нужно. Самое страшное уже позади. Сейчас она вне опасности.
   Если медсестра так говорит, значит, опасность была. Но все уже позади.
   - К ней можно?
   - Нет, - сказала, как отрезала.
   Потом, наверное, меня пожалела и добавила:
   - В тринадцатую посетителям нельзя. Это палата интенсивной терапии. Сами понимаете. Полный покой. Да и спит Заславская. Я только что там была.
   - Ну, хоть посмотреть. Одним глазком. Пожалуйста.
   Я не могу не увидеть маму. Мне необходимо ее увидеть.
   - Только одним глазком, - смилостивилась медсестра.
   Она взяла ключ из верхнего ящика стола и пошла в конец коридора.
   Тринадцатая палата совсем маленькая. Посреди кровать, на ней мама. Как и сказала медсестра, мама спит или просто лежит, закрыв глаза. Скорее всего спит, потому что на звук открывшейся двери не отреагировала. С двух сторон от мамы на столиках мигающие зелененькими лампочками приборы. Слева капельница.
   Я хотела подойти к маме, но медсестра еще раз напомнила, что посетителям входить нельзя.
   Я подчинилась.
   - Что с ней случилось? - спросила, когда мы вернулись на пост.
   - Рецидив. Знаете ли, это иногда случается.
   - Но ведь не просто так. Что-то ее к этому подтолкнуло, - не унимаюсь я.
   - Девушка, какая разница "что". Да и откуда мне знать? В отделении почти шестьдесят человек. Разве уследишь за всеми.
   Меня все не интересуют. Мне важно узнать, что случилось с мамой. Поблагодарив медсестру, я вернулась в третью палату.
   - Ну, как ваша мама? - спросила женщина у окна.
   - Спит, - а у самой слезы на глазах.
   - Не переживайте так. Врачи у нас хорошие, поднимут вашу маму, - успокаивает женщина у окна. - Не таких поднимали.
   Вижу жалостливые глаза женщин. Они меня понимают и тоже переживают. Все-таки больница сплачивает людей. И мама для них за эти дни стала родным человеком.
   - Если бы вы знали, как она нас напугала, - сказала женщина в красном. - С утра все порывалась встать. Говорила, что хорошо себя чувствует. С утра хотела, а в обед вот ведь как схватило. Да...
   - Женщины, дорогие, скажите, что случилось. Но не просто же ей так плохо стало.
   Женщины в палате переглянулись.
   - Расскажи, Оля, - сказала та, что лежала у окна. - Дочь все-таки.
   Женщина в красном покачала головой:
   - Дочь-то, дочь. Но Галя говорила: "Только ничего ей не рассказывайте". Хотя, может и не про нее говорила.
   - Не про меня, точно не про меня, - попыталась уверить больных. - Мне можно.
   - Ладно, - махнула рукой женщина в красном, Оля, как ее назвали. - Посетитель к ней приходил. Вот после этого и приступ начался.
   - Посетитель? - удивилась я. - Кто?
   - Мужчина. Странный такой. А, может, и не посетитель.
   Я что-то совсем не понимала. То посетитель, то не посетитель.
   - Вы меня совсем запутали, - призналась я. - Расскажите, как все было. Вот вы расскажите.
   Я повернулась к женщине у окна. Вот что она рассказала.
  
   Перед обедом дверь третьей палаты распахнулась и в проем просунулась голова мужчины.
   - В этой палате Заславская? - пробасил он.
   - Я - Заславская, - ответила мама.
   Мужчина прошел в палату, подошел к маминой кровати и положил на нее пакет.
   - Это вам, - сказал и пошел обратно к двери.
   - Подождите, мужчина, - окликнула его мама. - Это точно мне?
   - Если вы Заславская, то вам.
   И все.
   Мама пожала плечами и посмеялась, что получила подарочек от тайного поклонника.
   Пододвинула к себе пакет, порылась в нем и вытащила письмо.
   - А вот и письмо с признанием в любви, - пошутила, вскрывая конверт.
   Больные смотрели на маму. Им тоже было интересно, что за письмо она получила. Поэтому заметили сразу, как изменилось мамино лицо. Перекосилось все. Мама отвалилась на подушки, тяжело задышала.
   Оля побежала за медсестрой.
   Врачи набежали, и увезли маму. А та то ли в забытье, то ли в сознании все шептала: "Только ей не говорите".
  
   Несколько минут я молчала, переваривая рассказ. А потом спросила:
   - А где это письмо?
   Оля показала рукой на тумбочку:
   - В тумбочку я положила. Хотела выбросить, но все сказали, что нельзя. Вы не думайте, мы письмо не читали.
   Но этому заявлению я не очень-то поверила. Хотя... Иногда и честные люди попадаются.
   - Там и пакет, - добавила Оля. - С яблоками.
   Я достала из тумбочки письмо, развернула и прочитала:
   "Верни то, что тебе не принадлежит".
  
   Если бы не Евгений, не знаю, как бы я добралась домой. Как в забытье вышла из больницы, отойдя на несколько шагов, оглянулась, посмотрела на четырехэтажного монстра, скрывающего в своей утробе маму, и поплелась к воротам.
   Евгений перехватил меня уже почти на выходе.
   - Маша, ты куда?
   А потом, наверное, увидел мое состояние.
   - Что случилось?
   - Мама... У мамы опять случился приступ.
   И я заревела. Уткнулась в плечо, нос как раз попал подмышку Евгения, и заревела. Плакала, громко всхлипывая, не стесняясь слез, и только хотела одного: чтобы это крепкое, надежное плечо не исчезло. Мне казалось, что если Евгений отсторонится, отодвинется, то весь мир рухнет. И я рухну вместе с ним.
   Но он лишь крепче прижимал меня к себе одной рукой, а второй гладил по голове и шептал:
   - Ну, что ты, маленькая. Все будет хорошо, все будет хорошо. Мама поправится. Обязательно.
   Весь мир сосредоточился подмышкой Евгения. Я почувствовала себя маленькой-маленькой. Казалось, что это не у Евгения я ищу защиты, а у папы. Папа, большой и сильный, такой, каким кажется только в детстве, прижимает меня к себе и успокаивает. И нет разлуки, нет его исчезновения. Папа вновь со мной, и вот-вот опять скажет, что я буду счастливой, когда вырасту. И я верю ему. Потому что папы не обманывают.
   От пролитых слез мне стало легче. Я успокоилась, отсторонилась от Евгения, прошептав виновато: "Прости!", и направилась в сторону стоянки.
  
  
   6.
   Как я люблю просыпаться в субботу утром! Впереди два дня выходных, и никакой работы.
   С этой мыслью я и открыла глаза. Несколько мгновений я чувствовала себя счастливой. Но лишь несколько мгновений. Потому что за этой мыслью пришли другие. О маме. И вся тяжесть реальности вновь навалилась на меня.
   Только я сварила кофе, как раздался звонок в дверь. Никого я так рано не ждала. Евгений обещал подъехать около одиннадцати.
   Посмотрела в глазок. За дверями стояла баба Настя. Вздохнув, открыла дверь.
   - О, ты уже проснулась, - обрадовалась Баба Настя, протискиваясь мимо меня в квартиру.
   Как будто я открыла бы дверь, если бы спала.
   - А у меня, представляешь, соль закончилась. Хотела в магазин идти. А потом подумала, дай к соседке зайду. Не пожалеет же она соли.
   Вечный повод зайти по-соседски. Сколько раз уже такое слышала. Если сложить всю соль, что я дала бабе Насти во время таких утренних заходов, целый мешок набрался бы.
   - Не пожалею, конечно. Проходите.
   Баба Настя протопала на кухню, не забыв по пути заглянуть в комнату и разочарованно вздохнула, заметив закрытую дверь в спальню.
   - Ты не одна? - спросила шепотом.
   - Одна, - разочаровала я бабу Настю.
   Не знаю, кого она собиралась застать в моей квартире.
   - Вот, сюда насыпь, - протянула мне маленький стаканчик, а сама уселась на стул.
   Надолго так расположилась.
   - Как-то ты, Машка, нездорово выглядишь. Бледная вся. Не заболела? - для поддержания разговора проговорила баба Настя.
   - Устала просто.
   - Ну-ну. А что так? На работе дел много или по другому поводу?
   А ведь она ничего про маму не знает. Я же с ней за эту неделю ни разу не разговаривала.
   - Мама в больнице.
   - Что? - аж подскочила. - Галька? Ай-ай! А что ж случилось?
   - Сердце прихватило, - вздохнула я, а в горле как-то неприятно защекотало.
   - У Гальки? Сердце?
   Хотела еще что-то добавить, но взглянув на меня, прикрыла рот. Эх, баба Настя, баба Настя! Все я прекрасно знаю, о чем ты думаешь. А думаешь, что у моей мамы и сердца-то нет, чтобы болеть. Ошибаешься, соседушка. У всех оно имеется. И никому не дано знать, когда оно о себе напомнит.
   Но я не собиралась об этом говорить. Да и бабу Настю интересовала нечто другое. Я это поняла по взглядам, что она бросала на дверь кухни. Словно ждала, что в них кто-то появится.
   Наконец она не выдержала и спросила:
   - А твой еще спит?
   Пришла пора мне удивиться:
   - Кто?
   - Ну, твой.
   Все понятно. Баба Настя думает, что у меня кто-то есть. Вот и пришла полюбопытствовать.
   - Нет у меня никого. Что вы все оглядываетесь?
   - Как нет? Вчера же вы вместе пришли.
   Что вместе пришли, увидела, а как Евгений ушел не укараулила. Не порядок. Теряешь ты, баба Настя, бдительность. Самое важное-то и упустила. Доследила бы до конца, не пришлось сегодня на душу брать грех вранья о соли.
   - Пришел и ушел, - сказала я.
   - А что ж не остался?
   - Баба Настя, за кого вы меня принимаете? - рассердилась. - Зачем чужому мужчине у меня оставаться?
   Баба Настя хитро поглядела на меня.
   - Да ладно, Машка. Все скрываешь, скрываешь. А я же говорила тебе: все у вас сладится.
   Я ничего не понимала. Когда это мы с бабой Настей о Евгении говорили? Что-то я не припомню.
   - А вы ничего не путаете?
   - Я? Не путаю. Я же сразу тебе сказала: "Красавец".
   - Когда вы так говорили?
   Самой страшно стало. Никак и у меня склероз начинается?
   - Ну, когда он приходил в первый раз. В твой день рождения.
   Сердце неприятно заныло.
   - А вот тут поподробнее, - попросила соседку. - Вы его видели раньше?
   Баба Настя непонимающе глядела на меня:
   - А я об чем и говорю. Я ж тогда сразу сказала, что красавец. Он же с цветами приходил. Другом назвался. Я сразу поняла, что за друг.
   Баба Настя улыбнулась и погрозила пальцем.
   В голове все перемешалось. Новость, сообщенная бабой Настей, меняла всю картину.
   Я выставила соседку, сказав, что мне нужно собираться к маме в больницу.
   - Передай ей привет, - сказала баба Настя, выходя из квартиры, в последний раз скосив глаза на дверь спальни.
   Оттуда никто не вышел, не мог выйти, да и не выйдет никогда. Во всяком случае тот, кого ожидала увидеть баба Настя.
   Евгений меня обманул.
   Я забралась на диван. Как-то неприятно знобило. Я взяла маленькую подушечку, валявшуюся на диване, обняла ее двумя руками, стараясь согреться ее теплом, и задумалась.
   Значит, Евгений меня обманул. История про тетку выдумана. Совсем не случайно мы с ним столкнулись в подъезде. Не случайно он вызвался отвезти меня в больницу. Не случайно столько дней вертится рядом.
   Кто ты, Евгений? Что тебе нужно?
   Хотелось реветь. Просто реветь, закусив подушечку зубами. Чтобы не в голос. Чтобы не услышала баба Настя за стенкой. Чтобы не пришлось ей объяснять своих слез.
   Обман всегда страшен. А в своем случае, я чувствовала его особенно остро. Я же поверила ему. Я считала его другом, посланным небесами на помощь в трудную минуту.
   Нет. Плакать нельзя. Надо разобраться во всем. Слишком много непонятного наплелось вокруг меня.
   Я несколько раз стукнула кулаком ни в чем неповинную подушечку, стараясь ударами изгнать занозу из сердца, и постаралась мыслить логически.
   Итак, кто-то звонит маме. По телефону она слышит нечто страшное, что доводит ее до сердечного приступа. Я получаю письмо с требованием предать маме, чтобы она вернула то, что ей не принадлежит. Такую же записку получает мама в больнице. Это непонятное нечто очень уж требуется неизвестному, наверное, раз его не останавливает даже болезнь человека. В это же время появляется Евгений, всячески старается быть мне полезным, выдает себя не за того, кем является на самом деле. Жанна говорит, что никаких трудностей на маминой работе в настоящий момент нет. Да и я сама видела, что мама в последнее время была спокойна.
   Значит, истоки непонятностей нужно искать в прошлом. Не знаю что, может интуиция, подсказывала мне, что так оно и есть.
   А разобраться в прошлом мамы мне может помочь только один человек. Тетя Оля. Мамина подруга. Лучшая и единственная, сохранившаяся из старой жизни.
   Тетю Олю я знаю всю жизнь. Таких добрых людей я больше нигде и никогда не встречала. Только она могла терпеть маму всю жизнь. И не только терпеть, но и хранить ей преданность дружбы. Все остальные друзья потерялись на дорогах жизни. Слишком сложный человек моя мама. Не каждый может выносить ее в больших количествах. А тетя Оля может.
   Я нашла в записной книжке телефон тети Оли и договорилась с ней о встрече.
  
   Когда я вошла в квартиру к тете Оле, вновь ощутила себя маленькой девочкой. Все здесь по-старому. Ничего не изменилось. Узенький коридорчик, вешалка, трюмо в резной оправе и тетя Оля в цветастом халате.
   - Машенька, проходи. Я так рада тебя видеть.
   Я подумала, что тетя Оля скажет слова, которые говорила, когда я приходила к ней в детстве: "Красавица! Как ты выросла".
   Но этих слов сегодня не услышала. Я действительно выросла, и об этом уже не напоминают.
   - Как мама? Давно ее не видела.
   Тетя Оля подала мне тапочки, мягкие, с помпонами. Сколько я помню, у нее всегда были специальные тапочки для гостей. И обязательно с помпонами.
   - Мама в больнице, - сказала я, проходя в комнату.
   И в комнате все по-старому. Салфеточки вязанные на столе, диване, буфете. Как я в детстве любила рассматривать эти салфеточки. Они мне напоминали паутинки, сплетенные Арахной. Легенду про Арахну мне рассказала тетя Оля. И другие легенды рассказывала. В те длинные вечера, когда мама приводила меня к ней, а сама убегала по своим неотложным делам, много сказок услышала я в этой комнате. Сколько вечеров я провела у тети Оли. А иногда она меня оставляла у себя и на ночь.
   Тетю Олю я любила, а вот дядю Петю, ее мужа, в детстве боялась до ужаса. Дядя Петя сильно заикался, и мне казалось, что он не говорит, а каркает. Схожесть с вороном придавали и черные лохматые волосы, и длинный нос. Я все время боялась, что он подойдет и клюнет меня в голову.
   Но, на мое счастье, дядя Петя почти не обращал на меня внимания. Чаще всего он сидел на кухни и что-то паял. Дядя Петя был радиолюбителем.
   Три года назад дядя Петя умер.
   И тетя Оля осталась одна. Детей у них не было.
   Мне стало стыдно, что я так давно, со дня похорон дяди Пети, не навещала тетю Олю.
   - В больнице? - тетя Оля всплеснула руками. - как же так? А я и не знала. Что случилось?
   - Сердце.
   - Сердце, сердце. Вот и Галю оно достало.
   Тетя Оля глубоко вздохнула.
   - Когда?
   - Пять дней назад.
   - Маша, что же ты мне сразу не сообщила? - укоризненно посмотрела на меня. - Может, что сделать нужно? С кем-то поговорить?
   Тетя Оля - медсестра. Всю жизнь в медицине. Может, и правда, нужно было ей сразу позвонить. У нее же связи. Но я даже и не подумала об этом.
   - В какой она больнице? Я поеду к ней.
   Я сказала. Но, испугавшись, что она сейчас убежит, попросила со мной поговорить.
   Тетя Оля уселась на диван. Но смотрела на меня как-то недовольно, словно, я мешала выполнить ее долг.
   Я постаралась быть краткой. Рассказала, что случилось за эти дни. И о звонке, и о записке. Только о Евгении ничего не рассказала. С ним я сама еще не разобралась до конца.
   - Тетя Оля, вы единственный человек, который знает маму так давно. Может, эти требования связаны с чем-то, что произошло в прошлом? - закончила я свой рассказ.
   Тетя Оля долго молчала. Как и ко всему в жизни, к моему вопросу она отнеслась со всей серьезностью.
   - Даже и не знаю, что сказать, - произнесла наконец она. - Ты же знаешь, мама твоя не из болтливых. Никогда и никому до конца не раскрывается. Мне тоже. Хоть и знакомы мы с ней с детства. Все сильной и независимой хочет казаться. Самостоятельной.
   Что есть, то есть. Эту черту мамы я прекрасно знаю. Как бы ей плохо не было, никогда не покажет, не пожалуется.
   - Из-за своей самостоятельности и прожила всю жизнь одна, - продолжила тетя Оля. Я не перебивала. - И тебя без отца оставила.
   Я насторожилась. Разговоры об отце в нашей семье были запрещены. Ладно, мама никогда о нем не говорила. Но и бабушка, когда была жива, всячески избегала разговоров о папе. Я с детства усвоила, что это запретная тема и никогда не настаивала. Знала только, что папа нас бросил.
   - Почему "оставила"? - спросила я.
   - Оставила и оставила. Не мое это дело, - спохватилась тетя Оля.
   - Нет. Раз начали говорить, то продолжайте. Я уже достаточно взрослая, чтобы знать правду.
   Тетя Оля встала с дивана.
   - А давай, Маша, чаю попьем. Что-то мне чаю захотелось.
   - Попьем, и за чаем вы мне расскажете, - согласилась я, понимая, что тете Оле нужно собраться с мыслями. Дело-то прошлое, позабытое.
  
   - Я хорошо помню тот вечер, - повздыхав и поохав, что раскрывает чужую тайну, начала тетя Оля. - Было уже поздно. Мама с папой, он еще жив был, спать уже улеглись, а я книгу читала. Я же тогда еще не замужем была, с родителями жила. Звонок в дверь. Открыла. Смотрю, Галка. Вся зареванная, слова сказать не может. Я на кухню ее провела, воды дала напиться. Чуть-чуть успокоилась и говорит бесцветным таким голосом, я аж испугалась,:
   "Выгнала я Борьку". "Как?" - я так и ахнула. "А вот так. Взяла и выгнала". Я в голову никак не возьму ее слова. Знаю ведь, что любит она его. Да и ты малая еще совсем. Как же дитя без отца оставлять? Я об этом и спросила. А она: "Лучше без отца, чем с таким". Я с испугу что-то лепечу, успокаиваю Галину. А ей мое успокоение и не нужно вроде. Глаза высохли, смотрят колюче. "Ты, Оля, ничего не знаешь. И лучше ничего тебе не знать", - говорит. - "А я решила". И ушла.
   Я назавтра к ней после работы пришла. Думала, может, помирились. Мало ли какие скандалы в семье бывают? Перебесились за ночь и вновь любовь.
   Нет, одна Галина дома. Вернее, с тобой. Ты с игрушками возилась. В коридоре сразу я заметила, что вещей Борьки на месте нет. Ни куртки, ни ботинок.
   Галина на кухне. За столом сидит. Перед ней чай остывший. А рядом с кружкой браслет. Маленький такой, тоненький. С голубыми камушками. Галина на него смотрит, глаз не сводит. Увидела меня, говорит:
   "Вот все, что у меня от Борьки осталось". Я хотела браслет ближе рассмотреть, раньше его никогда не видела, но Галина не дала. Только я руку за ним протянула, она ящик стола выдвинула и браслет в него смахнула.
   А потом на меня посмотрела и сказала: "Чтобы никогда и ни при каких обстоятельствах о моем бывшем муже не вспоминала".
   Я и не вспоминала. Потом, вскоре после этого, я с Петей познакомилась. После моей свадьбы мы уже и не были слишком близки с твоей мамой.
   Да и я волю чужую уважаю. Сама Галя о муже, отце твоем, больше никогда не говорила, а я не выпытывала.
   Вот оказывается, как все было. Интересные иногда вещи всплывают, когда покопаешься в прошлом.
   - Тетя Оля, а вы отца моего больше никогда не видели?
   - Нет, Маша. Пропал он куда-то. Испарился. Я так и не знаю, что у них с Галиной произошло. Хотя...
   - Что?
   - Вроде бы как через несколько лет видела Бориса в городе. Но не уверена. Издали видела. Может, и показалось. Во всяком случае, на мой оклик он не оглянулся.
   - Расскажите, - попросила я.
   История меня все больше захватывала. Оказывается, столько всего происходило вокруг меня, а я ничего и не знала. И, что самое главное, никогда не интересовалась прошлым. У меня была мама. Мама заменяла весь мир.
   - Да рассказывать нечего. Говорю, обозналась я тогда, наверное.
   - Все равно расскажите.
   - Уже столько лет прошло. Я и забыла. Да, ладно. Я домой шла. Это хорошо помню. Около кинотеатра проходила как раз. Смотрю, два мужчины стоят, а один на Борьку похож. Я остановилась, окликнула. А он на меня посмотрел, и отвернулся, как от незнакомой. Вот и все. Рассказывать нечего.
   - А второго мужчину вы узнали?
   - Вот именно, что узнала. Я на него-то первого и внимание обратила, а потом Борьку заметила. Он другом отца твоего был. Через него Борька и с Галиной познакомился. Он в нашем доме жил, а с Борькой то ли учился вместе, то ли работал. Я уже и не помню. Друзьями в общем они были.
   - Кто он?
   - Богуславский его фамилия.
   - Богуславский? - удивилась я. - Тот самый?
   Слишком известная фамилия в нашем городе, чтобы ее не знать.
   - Тот самый, - кивнула тетя Оля. - Только в дни нашей юности он "тем самым" еще не был. Лешкой Длинным мы его звали. Это он в последние годы прославился. Большой шишкой стал в городской администрации. Борец за демократию. Тьфу...
   Я улыбнулась:
   - Что это вы, тетя Оля, власть-то не уважаете?
   Ее от моих слов даже перекосило:
   - Власть... Если у власти такие люди, как Лешка Длинный, то и уважать ее не стоит.
   - Что так?
   - Поганый он был в детстве. Вряд ли с годами изменился. И вспоминать его не хочу.
   Тетя Оля взглянула на часы и встала:
   - Поехали в больницу. Не спокойно у меня на душе.
   - А нас все равно к маме не пустят.
   - Пустят. Со мной пустят. Я же медработник.
   И то правда.
  
   По дороге в больницу я попыталась выяснить у тети Оли насчет браслета. Но она ничего о нем больше не знала и никогда больше у мамы не видела. А браслет меня заинтересовал. Я тоже его никогда у мамы не видела. А в ее побрякушках уж я-то лазила - перелазила. Одно из моих любимых детских занятий: копаться в маминой шкатулке. Она мне никогда не запрещала. Не было у нее ценностей, за сохранность которых она волновалась. Дешевая бижутерия.
   Это сейчас ей свои драгоценности необходимо под замком хранить. А в годы моего детства дороже пятирублевых ничего и не было.
   И браслета с синими камушками точно не было. Во всяком случае, я не видела.
   Браслет, как я поняла из рассказа тети Оли, единственная вещь, оставшаяся ей от мужа. Чужая вещь, не мамина. Не ее ли требуют вернуть?
  
   Тетя Оля оказалась права. Нас к маме пустили.
   Правда, в начале, медсестра сильно сопротивлялась. Говорила о запрете врача на посещение Заславской, о невозможности входа посторонних в палату интенсивной терапии, о вреде посетителей, в общем и обо мне в частности. И косилась на меня не одобрительно. Это была та медсестра, во время дежурства которой, чуть не случился приступ с мамой после разговора со мной.
   Тетя Оля, показав знаком, чтобы я отошла в сторонку, сумела смилостивить медсестру. Одна медсестра всегда с другой договориться может. Одной крови они.
  -- Только не надолго, - сказала медсестра, доставая ключ из стола. - И никаких волнений больной.6
  -- Да, конечно, - уверила ее тетя Оля.
   Я так молчала, чтобы не разозлить медсестру.
   Мама лежала с открытыми глазами. Капельницы рядом с ней не было. Да и приборы, расставленные по тумбочкам , не мигали. Это меня обрадовало.
  -- Маша, Оля, - заулыбалась мама, и даже попыталась сесть.
   Но тетя Оля мягко опустила ее за плечи на подушку, а потом погладила по голове и поцеловала.
  -- Лежи, Галя.
   Мама переводила счастливые глаза, предательски блестевшие, с тети Оли на меня.
  -- Девочки вы мои, единственные.
   У меня тоже глаза повлажнели. Никогда от мамы подобной сентиментальности не ожидала. А тетя Оля плакала по-настоящему, не стесняясь слез.
   Потом решительно их вытерла и сказала:
  -- Все! Не реветь! Больную не расстраивать.
   Тетя Оля села на край кровати, я пододвинула стул.
  -- Как чувствуешь себя? - спросила тетя Оля.
  -- Сейчас нормально. Домой хочу, - протянула мама.
  -- Выпишут и пойдешь домой. Домой... Сколько раз, Галина, говорила я тебе, чтобы не носилась по жизни, как коза молодая. Не девочка уже.
  -- Я младше тебя. Так что нечего меня возрастом попрекать. На себя посмотри.
  -- Младше... На полгода всего.
   Как я любила их перепалки. Вновь почувствовала себя маленькой девочкой. Рядом со мной мама и тетя Оля. А, значит, все хорошо и ничего плохого не случится.
   Но из блаженного погружения в детство, меня вырвала мама:
  -- Маша, тебе никто не звонил?
   Мы с тетей Олей переглянулись. По дороге в больницу договорились, что маму вопросами беспокоить не будем. А тут она сама заговорила.
  -- Нет, мама, никто не звонил.
  -- И не приходил?
  -- И не приходил.
   Мама облегченно вздохнула.
  -- Вот и хорошо. Ты, Машенька, только никого не слушай. Я сама тебе расскажу все.
   Я посмотрела на тетю Олю. Та, вздохнув, кивнула.
  -- Мама, у тебя по телефону требовали вернуть браслет?
   Мама непонимающе смотрела на меня.
  -- Какой браслет? - наконец спросила она.
  -- Папин браслет. С голубыми камнями.
   Мама перевела взгляд на тетю Олю:
  -- Разболтала?
   Тетя Оля опустила голову.
  -- Разболтала. Эх, Оля, Оля. И как ты о нем помнишь столько лет? Я сама про него забыла.
   Потом мама надолго замолчала. Я даже испугалась нового приступа. Но все обошлось, мама зашептала. Она словно не обращалась ни к кому конкретно, будто размышляла вслух. Тихо, почти не слышно.
  -- А вдруг и правда браслет... Как я о нем не подумала? Да, да... Браслет. Конечно, браслет.
   В палату заглянула медсестра:
  -- Вам пора, - сказала строго.
   Тетя Оля поднялась и потянула меня за руку:
  -- Пошли.
   Я же хотела выяснить про браслет.
  -- Мама, а где браслет? Давай вернем его, и дело с концом. Он же, правда, не твой.
  -- А браслета нет, - спокойно ответила мама. - Я его отдала.
  -- Кому?
  -- Зинке.
  
   - Ну, как вам мама? - спрашиваю у тети Оли.
   Мы стоим на автобусной остановке.
  -- Ничего, - отвечает. - Похуже видала. Все будет у Галинки нормально. Выкарабкается.
  -- Конечно, выкарабкается. Она же сильная.
  -- Сильная. Даже слишком.
  -- А разве это плохо?
  -- Наверное, хорошо. Иначе не проживешь. Вон, сама выжила, тебя на ноги подняла. И все одна.
   Мы помолчали. Я подумала, что все-таки я - эгоистка. В детстве больше себя жалела, чем маму. А каково ей было?
   Это сейчас, когда успешной стала, мужчины так и вьются вокруг нее. Мужчины, что пчелы. Сладкий мед всегда чувствуют. А когда трудно было, когда каждая копейка на счету, что-то не было в маминой жизни мужчин. Или были? Только я ничего не замечала?
   Тетя Оля повернулась ко мне:
  -- Слушай, Маша. Я тут о браслете думаю. Не показалось тебе, что мама обрадовалась, когда ты предположила, что браслет требуют вернуть?
   Я задумалась, вспоминая тот момент.
  -- Не знаю. Да что о нем вспоминать. Нет браслета, и проблем нет.
   В тот момент я думала именно так. Как оказалось, я сильно ошибалась.
  
   Расстались мы с тетей Олей в автобусе. Она вышла на своей остановке, я поехала дальше.
   Около дома меня ждал сюрприз. На скамейке сидел Евгений. Вот кого видеть я совсем не хотела. Обманщик.
  -- Маша, - поднялся мне навстречу. - Где ты пропадаешь? Я жду, жду. Соседи уже выглядывать из окон стали. Подозрительным я им показался.
   Конечно, подозрительным. Мне ты тоже кажешься подозрительным. Но вслух я это не сказала, а лишь презрительно взглянула на него и попыталась пройти мимо.
   Ничего не получилась. Евгений загородил проход.
  -- Маша, что случилось?
  -- Ничего. Но прошу вас меня пропустить.
  -- Вас? - он удивился. - Почему такая официальность? Мы вроде бы на "ты" перешли. Друзья же.
  -- Друзья? - я вспылила. - Какие друзья? Кто ты? И что тебе от меня нужно?
   Евгений удивленно хлопал глазами, делая вид, что ничего не понимает. Такой невинный ангелочек. Правда, огромного размера.
   Спасибо бабе Насте, раскрыла глаза на его сущность. А то я, неразумная, уже и планы насчет него в голове строить начала. Так мне и надо.
  -- Что ты кричишь на весь двор? - остановил он меня. - Объясни толком. Ничего не понимаю. За что ты так на меня разозлилась?
   Но меня было не остановить:
  -- Ах, не понимаешь... К тетке, говоришь, приехал. К какой тетке? Врал ты мне все. Врал.
  -- Подожди, Маша, сейчас я все объясню.
  -- Не нужно мне ничего объяснять. Я и так знаю, что ты обманул меня. Терпеть не могу обманщиков.
   Я кричала во весь голос. Евгений возвышался надо мной скалой.
  -- Да, обманул. Но у меня причина была. Важная. Может, выслушаешь?
  -- Ни за что! Пропусти меня, а не то на помощь позову.
   Евгений отступил, давая дорогу к подъезду.
   - Можешь проходить, психованная, если не хочешь выслушать.
   Я рванула к спасительным дверям. Гнев полыхал в моем сердце. А он еще обзывается. Гад!
   - Не хочу. И видеть не хочу. Понял?
   Последнее слово осталось за мной.
   Взбежала на третий этаж, удивительно быстро справилась с замком, ввалилась в квартиру, захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной. Прислушалась. За ней стояла тишина.
   А я ждала что-то услышать? Ждала, что Евгений побежит за мной? Будет ломиться в дверь?
   Не знаю, что я ждала. Но слезы полились по щекам.
  
   В дверь позвонили, когда я, зареванная, раздавленная и пришедшая к выводу, что "нет в жизни счастья", сидела перед телевизором, грызла сухарь и пыталась проникнуться страданиями экранной героини.
   На пороге стояла Маринка. Бледная, испуганная и в домашнем халате. Она перевалилась через порог и прошептала, испуганно оглянувшись:
   -Маша, я к тебе.
   Как будто она к кому-то другому могла прийти. Знает же, что в этой квартире никто другой не живет.
   Я тоже испуганно посмотрела через плечо подруги на лестничную клетку, никого там не увидела и сказала, закрывая дверь:
   - Проходи.
   Маринка прошла на кухню, взяла кружку со стола, налила воды из-под крана, залпом выпила и шлепнулась на табуретку.
   - Верни им то, что они хотят, - умоляюще проговорила подруга. - Верни, пожалуйста.
   А это что-то новенькое. Какое отношение ко всему имеет Маринка?
   - Марина, что случилось?
   Подруга затравленно посмотрела на меня. Даже не затравлено, а как-то зло. Словно я отобрала у нее любимую игрушку.
   - Звонок мне сейчас был. По телефону. Просили воздействовать на тебя, вразумить. А не то моим детям плохо будет. Машка, верни им.
   Удар ниже пояса. Кто ж это гад такой, что не брезгует детям угрожать?
   - Мариночка, ты только не волнуйся. Никто твоих детей не тронет.
   - Да? Очень уж убедительно по телефону говорили. Маша, я ничего не понимаю и боюсь. За детей боюсь, да и за тебя тоже, и за тетю Галю. Ты выяснила, что они от нее хотят?
   Эх, подруга, если бы я знала что. Сама ничего толком не понимаю. Догадки, одни догадки.
   Я рассказала Марине о сегодняшней встрече с тетей Олей, о браслете, оставленной отцом маме.
   - Браслет! Точно им нужен браслет, - обрадовалась Марина. - Верните, и дело с концом. Или тете Гале он дорог, как память?
   Не все так просто. И то, что им, - знать бы еще кому -, нужен именно браслет, не уверена. Только предположения.
   Не люблю загадки. Никогда не любила. Даже в детстве.
   Объяснить все Маринке не успела. Зазвонил телефон. Мы с подругой переглянулись.
   - Да, я слушаю.
   - Ну, поняла, что шутки закончились?
   - Поняла, - я глянула на Маринку.
   Та смотрела, широко раскрыв глаза и прикрыв рот рукой.
   - Молодец! Лучше вернуть по-хорошему и жить спокойно дальше.
   Да что же это такое!
   - Что вам вернуть? Поймите, я ничего не знаю. И мама не знает. Что вы хотите?
   - Получить то, что не принадлежит твоей мамаше.
   - Браслет? - выдохнула я.
   - Да.
  
  
   7.
   Хотя я и успокоила вчера Марину, что все выяснилось и опасаться ей за детей не стоит, сама в этом уверена не была.
   Браслета-то у мамы нет, и возвратить его тому, кто требует, не возможно. Выслушать по телефону мои объяснения не пожелали. Грубо так сказали, что это мои, мол, проблемы и все зависит от моей расторопности. Во избежание всяческих неприятностей, браслет я должна найти и отдать. Я пообещала. Хотя и понимала, что легче сказать, чем сделать.
   Долго не могла заснуть. Ворочалась, несколько раз вставала. То мне пить хотелось, то в туалет. И думала, думала. От мыслей распухла голова, а сон убежал куда-то в невиданные дали.
   Результатом нескольких часов мучений явилось решение навестить тетю Зину. Не хотелось мне этого делать. Но спокойствие мамы, Маринки и мое дороже всяких семейных недоразумений.
   Тетя Зина - мамина сестра. Несколько лет назад между ними произошла ссора, о причине которой я не имела никакого понятия и никогда не интересовалась ею. С тех пор они не общаются. Да и раньше, насколько я помню, отношения между родными сестрами нельзя было назвать теплыми.
   В детстве, в отличии от большинства детей, я никогда не хотела иметь ни брата, ни сестры. Ну, братика, может быть, и хотела. Но сестру уж точно нет. Виной тому были постоянные скандалы мамы с тетей Зиной. Раньше она часто появлялась в нашем доме. Все, что мне запоминалось из ее посещений - это кулек ирисок (она почему-то всегда приносила мне ириски, которые я терпеть не могла) и громкие разговоры на кухне. Начинались разговоры мамы с тетей Зиной спокойно, потом переходили в крик, а заканчивались громким хлопком двери, за которыми скрывалась тетя Зина. После ее ухода мама несколько часов сидела на кухне, курила и не отвечала на мои вопросы.
   Однажды я спросила, почему они постоянно ссорятся. На что мама ответила: "Пусть на себя посмотрит. А потом уже в мою жизнь лезет".
   Когда я подросла и стала лучше разбираться в жизни, поняла, что тетя Зина осуждала мамино поведение и постоянно, при каждой встрече, учила ее жить. На правах, так сказать, более старшей и опытной.
   Постепенно приезды тети Зины прекратились. Она просто выпала из нашей жизни.
   Мама добилась успеха и признания. Уроки тети Зины оказались бы в данной ситуации просто смешными. Никому не хочется признаваться в своих ошибках. Тетя Зина тоже не хотела. Все ее предсказания о том, что мама в этой жизни не выживет, пропадет, не оправдались. Мама не только выжила, но и достигла такого положения, до которого тете Зине, при всей ее правильности, не добраться никогда. От этого она злилась еще больше.
   И вот, мне предстоит с ней встретиться. Помнит ли она меня? Узнает ли? А вдруг нет? И в былые годы она не очень-то обращала на меня внимания. Сунет конфеты в руки и на кухню, ругаться с мамой. Я для нее всегда неодушевленным предметом. Никогда не понимала, чем же я ей так не угодила.
   Последний раз я с тетей Зиной виделась на своей свадьбе. Не пригласить ближайшую родственницу было просто неприлично. Тетя Зина весь вечер отсидела за столом молча, ни с кем не общаясь.
   Надеюсь, с тех пор я не очень изменилась. Во всяком случае, сама я чувствую себя такой же. Даст Бог, и тетя Зина меня узнает.
  
   Проснулась рано. Просто удивительно, как поставленная цель организует человека. Ведь и заснула далеко за полночь, и будильник не заводила, а проснулась, как и планировала. В восемь часов.
   Ехать к тетушке в такую рань постеснялась. Послонялась по дому, но ничем заняться не смогла.
   Поэтому, плюнув на приличия, в девять часов вышла из дома и потопала в сторону остановки.
   Номера телефона тети Зины я не знала, позвонить заранее не могла. Ну, ничего. Будет сегодня у тети Зины сюрприз. Родная племянница в гости пожалует. Только бы дома тетушка оказалась.
   Мне повезло. Только я успела нажать на кнопку звонка, как из-за дверей услышала:
  -- Открыто! Входи!
   Меня пригласили, я вошла. Тетя стояла кверху задом и мыла пол. На меня она даже не оглянулась.
  -- Здравствуйте! - сказала я, застыв у двери.
   Тетя оглянулась и несколько секунд недоуменно смотрела на меня, а потом всплеснула руками:
  -- Ой! Маша! - узнала.
   Подтолкнула ногой половую тряпку и вытерла руки о халат.
  -- Проходи, проходи! А я думала соседка. А тут гости такие, - от неожиданности заговорила быстро-быстро. - Не стой на пороге, проходи. Маша, Маша. Не ждала увидеть.
   Я прошла за тетей Зиной в комнату. Все по-старому. Даже обои на стенах. Голубенькие в мелкие золотые цветочки. Как будто и не прошли годы. Как будто снова я маленькой девочкой вместе с мамой пришла в гости к бабушке. Я даже оглянулась на дверь кухни. Будто ожидая чуда. Бабушки давно уже нет, и полновластной хозяйкой квартиры является тетя Зина.
  -- А я тут уборкой занялась. Садись.
   Я села на край дивана, рассматривая тетю Зину. Постарела. Даже не постарела, а будто осунулась. Круги под глазами. Волосы зачесаны назад и заколоты гребешком. В голове проскочило, что не мешало бы покрасить их, освежить. Седины, правда, не было. Но тусклые какие-то. Глубокие складки у рта. Я невольно сравнила тетю Зину с мамой. И раньше они похожими не были, а сейчас и подавно. Передо мной сидела измученная, выжитая жизнью женщина.
   К горлу подкатил ком. Бессовестная я. Столько лет тетю не видела. А годы-то идут.
  -- Ну, рассказывай. Как дела? Нового что?
   Тоже гордая. Про маму даже не спрашивает.
  -- У меня все нормально, - отвечаю. - Ничего нового. Все по-прежнему.
  -- Замуж вышла?
  -- Да нет. Если бы вышла, неужели бы вас не пригласила?
  -- Ага. С родственниками-то как? На свадьбу да на похороны только собирают. А чтобы просто зайти, то все некогда.
  -- Я же зашла.
  -- Зашла... Небось по делу.
   И все-то она знает. А ведь права. Не просто так я к ней пришла. По делу. Но сразу к нему приступать не хотелось.
   Поинтересовалась ее здоровьем, рассказала о маминой болезни. Она отнеслась к моей новости спокойно. Ни охов, ни ахов. Будто не о сестре родной сказала, а о постороннем человеке. Ее безучастность кольнула. Потом, правда, подумала, много ли мама интересовалась здоровьем тети Зины и в очередной раз порадовалась, что не имею братьев-сестер.
  -- Это она просила зайти? - спрашивает.
  -- Нет, я сама.
  -- Ясно. Ну, передавай ей привет. Пусть поправляется.
  -- Передам. Обязательно. Но я к вам, тетя Зина, не только за этим пришла. Дело у меня к вам.
   Посмотрела на меня, прищурившись:
  -- Будто не догадываюсь. Без дела бы и не вспомнила о тетке. Ну, что надо?
   Я заерзала на диване, не зная как приступить к разговору. А потом плюнула на все стеснения и сказала:
  -- Тетя Зина, мне нужен браслет.
  -- Какой браслет? - не поняла она.
  -- Браслет. Тоненький такой, с синими камушками. Мамин.
   По другому и объяснить не могла. Больше-то я о нем ничего не знала. Только то, что сказала тетя Оля.
  -- Браслет, говоришь, понадобился. Эх, Галька, Галька, все-то ей мало. Хапает, хапает. Небось, драгоценностями и туалет украшен, а от других и последнее готова утащить.
   Я обиделась за маму.
  -- Мама тут ни при чем. Она даже не знает, что я к вам пришла.
  -- Да ладно. Не надо мне только лапшу на уши вешать. Что я, Гальку не знаю. Из-за денег удавиться готова.
   О, тетя! Да ты просто завидуешь маме. Отсюда и злость. Я не позволю так говорить о маме.
  -- Нет, тетя Зина, я сама к вам пришла. Мама ничего не знает.
   Поверила или не поверила мне, я так и не поняла.
  -- А тебе он зачем?
  -- Очень нужен. Вернуть его требуют.
   На лице тети Зины удивление:
   - Неужели Борька через столько лет заявился?
   Это она об отце. Презрительно так.
   - Причем здесь отец? - спрашиваю.
   - А как же? Его же браслет. Кому еще его возвращать?
   - Я не знаю, тетя Зина. Но вряд ли отец. Мама сказала бы. А так она сама ничего не знает.
   Я кратко рассказала о событиях последних дней.
   - Странно, - подвела итог тетя. - Хотя, что тут странного? Галька вечно в истории влетает. Ума нет, считай калека.
   - Зачем вы так?
   Чувствую, как обида подступает. Но молчу. Нельзя злить тетушку, а то браслет не получу.
   - Как? Бестолковая Галька. И все тут. Порхает по жизни, как бабочка. Все у нее просто и без проблем. Думать надо, прежде чем что-то делать. И замуж также выскочила бестолково. Не слушалась ни меня, ни маму, царство ей небесное. Сколько мы уговаривали, упрашивали. А у нее любовь. Вот тебе и любовь... Всю жизнь одна с ребенком мается.
   Зло посмотрела на меня. Словно я главный виновник маминой бестолковости.
   - И ты такая же. Не далеко ушла. Правда, чуть умнее оказалась. Ребенка на себе не тащишь.
   Как я понимаю маму. Разве можно с таким человеком разговаривать? Откуда она обо мне-то знает? Собственные измышления за истину принимает.
   Однажды я передачу по телевизору смотрела об одиночестве женщин. Психолог, импозантный такой дядечка, изрек мысль, показавшуюся мне в тот момент глупостью. С придыханием он поведал с экрана, что разведенная женщина и женщина ни разу не сходившая замуж величайшие антагонисты, не способные понять проблем друг друга. Я тогда ему не поверила. Одинокая женщина, по моему убеждению, в любом случае одинокая. Каким бы путем к этому не пришла.
   Слушая тетю Зину, я поняла, что ошибалась. Мы с ней действительно были антагонистами. Я - разведенная, она - ни разу не сходившая замуж.
   Тетя Зина всю жизнь делала карьеру. Вершиной ее стала работа завучем в школе. Бедные ее ученики.
   Тетя Зина встала с дивана, подошла к буфету, открыла дверку, повозилась там и принесла браслет. Зло бросила мне на колени.
  -- Забирай. Не надо мне ничего чужого. Провалитесь вы со своим браслетом. И спасибо скажите, что столько лет его хранила. Не выбросила на помойку.
  -- Спасибо, тетя Зина.
   Что я еще могла сказать? Только поблагодарить тетю. Мне ее было жалко. Забитая жизнью женщина. Но вместе с тем, я чувствовала к ней неприязнь. В любых ситуациях надо оставаться человеком. Я сейчас понимала маму. С такой сестрой трудно ужиться. Во всех она видит врагов, виновников своей неудавшейся жизни.
   Я положила браслет в сумочку и ушла, пообещав на прощание, что мы с мамой, когда она поправится, обязательно к ней зайдем.
  -- Не обязательно, - буркнула на прощание тетя Зина.
  
   После общения с тетей хотелось под душ, смыть неприятный осадок, облепивший меня. Но я поехала в больницу.
   Маму я нашла в третьей палате. Выглядела она прекрасно. Вчера еще была вся такая больная. А сегодня сияет вся. Накрасилась, волосы аккуратно заколоты. Почти прежняя мама. Если бы не халат и не шесть коек в палате, сказала бы, что болезнь мамы мне просто приснилась.
   О том, что мама хорошо себя чувствует, говорил и альбом лежащий у нее на коленях. Мама работала.
  -- Мама, а тебе не вредно? - поинтересовалась я, поцеловав ее.
  -- Вредно? Маша, ты о чем? То, что приятно, не может навредить.
   В этом вся мама. Я ей завидую белой завистью. Человек, занимающийся тем, что любит, счастливый человек. Мама работу свою не просто любит, она ее обожает, она ею живет. Вот и сейчас только-только отошла, а уже карандаш в руке. А идей в голове у нее всегда полно. Успевай только воплощать.
  -- Хочешь посмотреть?
   Протягивает мне альбом. Я удивленно вскидываю глаза на маму.
  -- Это же тетя Оля.
  -- Она самая, - улыбается мама.
   На листе небрежными штрихами изображена фигура женщины, в которой я без труда узнала мамину подругу. Зато платье прорисовано во всех деталях, со всеми складочками, фалдами и разрезами. Шикарное вечернее платье. В таком только на приеме у какой-нибудь английской королевы расхаживать.
  -- Ну, как?
  -- Ой, мама. Что-то я не представляю тетю Олю в таком наряде.
  -- Зря. А я представляю. Я сошью ей это платье и подарю. А потом приглашу ее на какой-нибудь прием. Хватит ей сидеть в четырех стенах. Знаешь, Маша, за эти дни я столько передумала, переосмыслила. Трачу время не на то, не на тех. Оля же моя лучшая подруга, единственная. А я совсем про нее забыла. Иногда полезно выпасть из жизни. Чтобы понять, что не правильно живешь.
  -- Иногда полезно просто взять отпуск, - перебила я маму.
  -- Отпуск полезен тем, кто штаны в конторе просиживает, - укол в мою сторону. - А в моем деле отпуск просто невозможен.
   Наш вечный спор. О бесполезности моей работы. Сколько раз мама предлагала работать с ней. Но я знаю, да и она тоже, что никогда не пойду на это. Такой, как мама, мне не стать. А быть в ее тени и пожинать чужую славу, не для меня.
   Мне не хотелось продолжать разговор на эту тему. Да и браслет жег через сумку. Не терпелось показать его маме.
  -- Мама, а я у тети Зины сегодня была.
  -- Как она? - мама напряглась.
  -- Все также.
  -- Понятно, - мама расслабилась.
  -- Я браслет у нее забрала.
   Открыла сумочку и достала браслет.
  -- Это тот браслет, папин?
  -- Он самый. Смотри-ка, Зинка сколько лет его хранила.
   Мама протянула руку, взяла браслет и долго рассматривала его. Потом одела на руку и тут же сняла.
   - Не понимаю я, Маша. Кому он понадобился через столько лет? Ведь в нем никакой ценности. Когда я браслет Зинке отдала, она его к ювелиру на оценку носила. Сказали - дешевка. И как его Зинка не выбросила?
   - А зачем ты его отдала?
   Мама продолжала вертеть браслет, на меня даже не взглянула.
   - Я его, вообще--то, выбросить хотела и выбросила. А тут Зина пришла, увидела его в мусорном ведре и себе забрала, отругав, что вещами разбрасываюсь. Тогда она еще не знала, что в нем никакой пользы нет.
   - Понятно. А почему ты его выбросила?
   Посмотрела, как на неразумное дитя.
  -- Не хотела никаких напоминаний о Борисе в доме. Все вещи его выбросила.
   Мама пожала плечами.
  -- Странно, кому он мог понадобиться? Безделушка. Забери его и отдай. Мне он не нужен. Тебе, я думаю, тоже. А Зинке и подавно.
   Мама протянула мне браслет, я опустила его в сумочку.
   А потом подумала, что мама впервые заговорила со мной об отце. Спокойно, без нервов. Как о чем-то обыденном. О том, о чем мы вели постоянные разговоры. Без просьбы отстать и не приставать к ней с пустыми вопросами. Хотела ли я слушать? Не знаю. Все-таки я уже не маленькая девочка, которой необходимо знать, где папа. Все желания остались в далеком детстве. Там, где мне просто необходимо было знать, почему пропал папа. Почему я не такая, как все. Безотцовщина.
   Я оглядела палату. Больные заняты своими делами. На нас никто не обращает внимания и разговора не подслушивает.
   - Мама, расскажи мне об отце.
   Сама не понимаю, как слова срываются с губ. Мама только-только после приступа, а я со своими вопросами. Но я не смогла удержаться. Кто знает, может другого случая и не представится. А сегодня, я чувствовала, мама готова к разговору. Почти готова.
   - Об отце? - зачем-то переспрашивает она.
   Ведь все прекрасно слышит. Я киваю.
   Мама молчит. Несколько минут молчания кажутся бесконечными.
   Потом улыбка, печальная и несмелая, трогает ее губы, и мама начинает рассказ.
  
   С Борисом Галя познакомилась в мае.
   Приближались выпускные экзамены, событие само по себе хлопотное и неприятное. Но вместе с тем и давно ожидаемое. Впереди ярким маячком подмигивала новая жизнь. Без надоевшей до чертиков школы, без постоянных вопросов: "Уроки сделала?", без тяжелого портфеля, который мешал выглядеть взрослой. Больше всего Галина ненавидела портфель. Он словно печать на лбу, словно "черная метка". Сразу видно, что ты школьница. Малявка.
   А Галина давно чувствовала себя взрослой. И хотела, чтобы и другие так к ней относились. С этим были проблемы. Ни мама, ни сестра не желали признавать, что их маленькая Галочка выросла. Казарменный контроль, ни шагу в сторону, полный отчет: когда, где, с кем. И самое ужасное, что не только дома, но и в школе, в которой и мама, и сестра работали.
   Свободной себя Галя чувствовала только на улице. Сославшись на какую-нибудь важную причину, уходила из дома и бродила по улицам города. Заглядывала в витрины магазинов, рассматривала прохожих, принюхивалась к запахам из кафе. Денег не было. Поэтому довольствовалась лишь сторонними наблюдениями. Просто ходила по улицам и представляла себя взрослой женщиной, спешащей по неотложным делам.
   В одно из таких блужданий по улицам у кинотеатра навстречу Галине попалась компания парней. Одного из них она знала. Лешка Длинный. Из соседнего подъезда. Он только что вернулся из армии. Галя Лешку не любила. С детства. Драчун и забияка. Всегда старалась обходить его стороной.
   И в эту встречу постаралась прошмыгнуть мимо него, чтобы не заметил. Но ей не удалось это сделать.
   - Какие люди! - закричал Лешка. - Галинка! Соседка моя.
   Это он представил ее своим друзьям. Трое парней подошли к девушке, и она увидела, что они навеселе. С пьяными связываться не хотелось. Но они окружили ее и не давали прохода, уговаривали сходить с ними в кино. А когда Галина стала отказываться, Лешка схватил за руку и потащил в сторону кинотеатра. Двое других хихикали и обещали угостить мороженым. Гале удалось кое-как вырвать руку и убежать. А потом она, быстро удаляясь от пьяной компании, еще долго оглядывалась, не идут ли следом.
   А назавтра, только пришла из школы, только сняла ненавистное школьное платье, раздался звонок в двери.
   На пороге стоял Лешка.
   - Галь! Ты, это того, извини за вчерашнее. Друзей встретил, повеселились малость.
   Ей не хотелось разговаривать с Лешкой и, чтобы побыстрее от него отделаться, сказала:
   - Да, ладно. Все нормально.
   - Не обижаешься?
   - Нет.
   - Вот и хорошо, - обрадовался Лешка. - А я ни один к тебе пришел.
   Галя непроизвольно заглянула за спину Лешке, но никого не увидела.
   - Во дворе ждет. Выходи. С таким парнем познакомлю. Очень уж ты ему вчера понравилась. Познакомь да познакомь. О другом и говорить не может.
   - Вот еще.
   - Выходи. Не пожалеешь, - и по лестнице вниз.
   Галина вышла. И, правда, не пожалела. Потому что влюбилась.
   Влюбилась со второго взгляда. С первого не получилось. Ведь вчера не до этого было. Думала только как от пьяной компании избавиться. Друзей Лешки толком и не разглядела.
   Красавцем Бориса никто бы не назвал. Но что-то в нем было притягательное, доброе. Он даже маме понравился, когда Галя через месяц познакомила его со своей семьей.
   - Хороший парень, серьезный, - определила мама. - Но замуж тебе рановато.
   Но разве может кто-то остановить влюбленных? Переругавшись с матерью и сестрой, пригрозив, что все равно уйдет к Борису и тогда они позора не оберутся, Галина вышла замуж.
   Свадьбу сыграли в августе, как раз в те дни, когда Галинины одноклассники сдавали вступительные экзамены в институты.
   Галина ни о каком высшем образовании в те дни не думала. Вечером, перед сном, она заставляла Бориса прикладываться к ее еще ничем не примечательному животу и прислушиваться. Борис, смеясь, отмахивался. Но она-то прекрасно знала, что там, в глубине ее самой, развивается нечто непостижимое, непонятное и бесконечно родное. И еще Галина точно знала, что будет девочка. Хорошенькая девочка, похожая на Бориса.
   Мама и сестра восприняли сообщение об ожидаемой девочке с ужасом. Рушились все их мечты, планы о будущем Галочки. Да и об их тоже. Ведь они, сидя вечерами вдвоем напротив другу друга за проверкой тетрадей, мечтали о том дне, когда к ним присоединится Галина. В том, что Галя станет учительницей они даже не сомневались. Не сомневались до такой степени, что не спрашивали мнения Галочки на сей счет.
   А у нее было свое мнение. Галя знала, что учительницей не станет никогда. Она ненавидела профессию, сделавшую двоих самых дорогих ей людей придатками системы под названием "образование", лишивших их личной жизни. Только из-за школы, из-за этих вечных тетрадок, из-за затягивающихся до позднего вечера педсоветов и мама, и сестра одиноки.
   Ненавидя школу, Галина и не предполагала, что может существовать и другая причина. В молодости все выглядит однобоким. То ли черным, то ли белым.
   Таким же однобоким было и отношение Гали к Борису. Абсолютно белым. Погруженная в океан своего счастья, Галина особо не интересовалась его жизнью, протекавшей вне дома. Знала, конечно, что работает он на заводе, хорошо зарабатывает. Деньги в доме водились и деньги не малые. На работе его ценят и уважают. Даже квартиру выделили. В новую квартиру он и привез Галину из роддома.
  
   - Ну, а потом что было?
   Мама как-то неожиданно остановила свой рассказ. Лежала, уставившись в потолок. Словно и не здесь она, а где-то далеко-далеко.
   - Потом? - очнулась, посмотрела на меня. - Потом суп с котом. Потом появилась ты, и я словно вынырнула из сладкого омута счастья, проснулась и увидела, что жизнь совсем не такая, как я себе напридумывала. Все оказалось намного прозаичнее. И грязнее.
   - Папа тебе изменил? - спросила то, что первое пришло в голову.
   Человек - существо такое: о чем болит, о том и говорит. Для меня эта причина была слишком близкой. Ведь она явилась поводом моего развода.
   - Нет. Почему ты так спросила?
   А потом, наверное тоже вспомнив об Игоре, добавила:
   - Нет, не изменил. Если бы это. Я ему простила бы и не росла бы ты без отца.
   - А что случилось?
   Не могла же я отстать от мамы, не выяснив все до конца.
   - Не сейчас, Маша. Устала я, - отрезвила меня мама. - Да и не здесь.
   И, правда, что это я? Оглянулась. Четыре женщины в палате притихли, боясь пропустить хоть слово в рассказе мамы. Да... Не хватает еще и чужих посвящать в мамину тайну. Тайну, о которой не знает даже родная дочь.
  
   Войдя во двор собственного дома, остановилась. Какая наглость! Во дворе стоял знакомый джип. А рядом с ним, окруженный дворовой ребятней, Евгений. Он что-то объяснял мальчишкам, размахивая руками, и меня не заметил.
   Я хотела незаметной мышкой проскочить до подъезда. Разговаривать и выяснять отношения с Евгением перед лицом всего дома не улыбалось. Хватит, что в прошлый раз своими криками опозорилась. Больше такого не повторится.
   Но у меня ничего не получилось. Один из мальцов, окружавших Евгения, оглянулся и заметил меня:
   - Вон! - закричал он, показывая на меня пальцем. - Вон! Тетка твоя.
   Ах ты, чертенок! Оборвать бы уши тебе. И за то, что заметил, глазастый такой, и за тетку. Хотя, чего уж там, для него я и есть самая настоящая тетка.
   - Маша! - отсторонил рукой толпу детишек Евгений и бросился мне навстречу. - Подожди ты!
   Я в это время торопилась к спасительному подъезду. Но, увы!, в соревновании "Кто первый добежит" не победила.
   Евгений схватил меня за руку.
   - Маша! Да что это такое? Что ты как дитя малое?
   Попытки вырвать руку из крепкого захвата успехом не увенчались. Евгений вцепился намертво и просто так отпускать не хотел.
   - Маша, давай поговорим. Я все объясню.
   Всегда теряюсь перед силой и напором. Слабая я женщина. Вот и сейчас не выстояла в своем намерении никогда-никогда не говорить с обманщиками.
   - Давай поговорим. Только не здесь, - я знала, что в некоторых окнах от крика Евгения уже появились любопытные. - Пошли ко мне.
   Евгений, так и не выпустив моей руки, словно боясь, что я исчезну, пошел за мной к подъезду.
   Со стороны могло показаться, что два влюбленных человека, держась за руки, поднимаются по лестнице в квартиру, чтобы заняться в ней тем, чем занимаются влюбленные взрослые люди наедине.
   Во всяком случае, баба Настя, выглянувшая из своих дверей, наверное, так и подумала. Иначе бы зачем она мне хитро подмигнула, а потом быстро скрылась в квартире.
   Плевать. Пусть думает, что хочет. Я-то знаю с какой целью мы входим в мою квартиру. С целью все окончательно выяснить и разойтись в разные стороны. От этой мысли мне стало не по себе. С удивлением обнаружила, что мне приятно, как Евгений держит меня за руку. Захотелось, чтобы он не отпускал ее долго-долго. "Дура", - подумала про себя и покраснела, а потом стала возиться с замком двери, низко наклонив голову.
  -- Давай я, - Евгений нежно, или мне показалось, отодвинул меня от двери.
   В мгновение ока замок отворился. Удивительно, но капризный и непослушный с хозяйкой, он беспрекословно подчинялся чужому человеку. Может, и права баба Настя о необходимости мужских рук в доме. Развивать эту мысль я не стала, а, распахнув дверь, сказала:
   - Заходи!
   Евгений бочком протиснулся в коридор, который сразу же показался мне маленьким. Нет, все-таки с мужскими руками в доме я спешить не буду. А то поселиться здесь такая махина. Не пройти, не протиснуться. Моя квартира не рассчитана на людей-великанов.
  -- Проходи на кухню. Там поговорим, - скомандовала я.
   Для того, чтобы Евгений смог пройти на кухню, мне самой пришлось удвинуться в комнату.
   Когда я помыла в ванной руки и вошла на кухню, увидела, что Евгений включил чайник.
   - Чаем напоишь? А то я проголодался, пока тебя ждал.
   Что за бесцеремонность? Но она мне нравилась, как не странно. Если бы я не знала, что Евгений врун и обманщик, он бы мне сам нравился. Рядом с ним я чувствовала спокойствие и надежность. Еще бы! За таким большим, как за каменной стеной себя любая женщина почувствовала бы. Любая. Что уж говорить обо мне, маленькой и слабой.
  -- Напою чаем и накормлю, - сказала строго, прогнав сентиментальные мысли. - Но прежде я хочу узнать правду. Что тебе от меня нужно?
  -- От тебя ничего. Только ты сама. Маша, я тебе второй день пытаюсь объяснить, а ты только кричишь и слушать ничего не желаешь.
  -- Сейчас я не кричу. Больше того, я вся во внимании.
   Я выключила закипевший чайник, не прореагировала на взгляд Евгения, брошенный в его сторону, и уселась на стул.
  -- Давай, рассказывай, зачем ты мне наврал про несуществующую тетушку.
   Евгений вздохнул, поняв, наверное, что чай нужно заслужить, и начал рассказывать.
   В наш город его привели дела. Какие, попросил не спрашивать, ибо они затрагивают интересы чужого человека. Я и не собиралась спрашивать. Чужие дела меня абсолютно не интересуют. В своих бы разобраться.
   Меня увидел случайно на улице, выходящей из магазина, и был поражен. Влюбился, как говорится, с первого взгляда. Так я ему и поверила. Что, интересно, во мне так его поразило? Никогда не замечала жадных взглядов мужчин, бросаемых на улице в мою сторону. Но я не перебивала Евгения, давая возможность рассказать свою сказку до конца.
   На следующий день он опять подкарауливал меня у магазина в то же самое время, боясь и надеясь, что появлюсь. Я появилась, не запылилась. Еще бы не появиться. Мой ежедневный маршрут слишком предсказуем: дом, работа, магазин, дом.
   Проследил за мной. Так и узнал, где я живу.
   После этих слов я вспомнила типа в кепке, который следил за мной в парке во время прогулки с Маринкиными собаками. Может тоже очередной воздыхатель, сраженный моей неземной красотой? Что-то часто они стали вертеться рядом.
   В заключение сообщил, что когда мы столкнулись, шел ни к тете, а ко мне. Но из-за своей сверхповышенной скромности побоялся об этом сказать. Да и мне не до этого в день нашего знакомства было. Вот и выдумал про тетю. А остальное я сама допридумывала.
   Евгений накрыл своей ручищей мою лежащую на столе руку, заглянул в глаза и спросил:
   - Ты мне веришь?
   Глаза честные-честные. Кажется такие и врать не могут. А вдруг правду говорит? Где-то в районе живота стало тепло. Но я не дала теплу разлиться, куда не следует. Встала со стула, подошла к чайнику.
   - Чаем я тебя все-таки напою. А там посмотрим.
   Я не только напоила Евгения чаем, но и накормила. Слегка, конечно. Такого богатыря три приготовленных мною бутерброда с колбасой вряд ли утешили. Но из-за всех хлопот последних дней ничего не готовила.
   Про себя тоже не забыла. И чай сделала, и бутерброды.
   Не успели мы докончить свою трапезу, от которой у меня осталось чувство, что это уже было, есть и будет, так дружненько мы сидели с Евгением за столом, как раздался звонок в дверь.
   Недоумевая о том, кто ко мне пожаловал и проклиная про себя неизвестного, что оторвал от столь увлекательного занятия, как молчаливый прием пищи с человеком, загадочным для меня и непонятным, я пошла открывать двери.
   На пороге стоял Лешик. Упс! Не во время ты, дружок, заявился.
   Но Лешик не знал, что его приход оказался некстати.
   - Машка, я так соскучился! Звоню, звоню, а ты трубку не берешь.
   С этими словами он полез обниматься, и его рука словно невзначай оказалась под моей блузкой. Я хотела ее оттуда изгнать, но не успела. Рука Лешика сама выбралась из-под блузки, плавно отплыла и остановилась где-то в полметра от меня. Широко открытые глаза смотрели на появившегося в коридоре Евгения.
   - Это кто? - то ли прошептал, то ли прохрипел Лешик.
   Не знаю, что больше поразило моего друга: сам факт мужчины в моей квартире или размеры этого мужчины. Невысокий Лешик вынужден был задирать голову, чтобы взглянуть в лицо Евгения. Тот улыбался во весь рот. Неужели его так приход Лешика обрадовал? Или сам по себе жизнерадостный человек? Его улыбка меня разозлила.
   - Евгений, - не вдаваясь в подробные пояснения, ответила я.
   - Евгений, - повторил медленно за мной Лешик, а потом встрепенулся, дернулся и сказал:
   - Ладно, пошел я. Некогда. Дела, знаете ли...
   И ушел, тихо притворив за собой дверь.
   Эх, Лешик, Лешик... Настоящие мужчины должны драться за своих женщин, отстаивать право на них. А ты...
   Я повернулась к Евгению. Он все так же стоял в дверях кухни, но уже не улыбался.
   - Маша, ты расстроилась? Прости, я не хотел.
   Я махнула рукой:
   - Да ладно. Чего уж там? Чай допил?
   - Допил. И бутерброды доел.
   - Вот и хорошо. Больше тебя здесь ничто не держит. От голодной смерти, будем считать, я тебя спасла.
   - Мне уйти?
   Догадливый какой.
   - Да.
   Устала я. А завтра на работу. Хотя, где-то в глубине, где-то на грани сознания, проскочило: "Останься!". Но я не дала этой мысли даже сформироваться, задушила ее в зародыше.
   - Я позвоню тебе.
   - Позвони. Но все равно знай, я тебе не поверила.
   Женская натура прорвалась наружу. И что за существа мы такие? Неужели так важно, чтобы последнее слово было за нами?
  
  
  
   8.
   Ночью мне приснился странный сон. Обычно я сплю, как убитая. Снов не запоминаю. В молодости мне это странным казалось. Девчонки, бывало, делятся своими снами, разгадывать их пытаются. А мне и сказать нечего. Так я, чтобы не выпадать из компании, иногда грех на душу брала: придумывала себе сны. Потом один студент - психолог объяснил, что незапоминание снов свидетельствует об отсутствии проблем, которые напрягают тебя в данный момент. Вот как! Оказывается, я живу на свете без всяких проблем. Ничто меня не беспокоит и не волнует. На студентика я тогда сильно обиделась. Он так и не понял, почему я перестала с ним встречаться.
   А сегодняшний сон я запомнила. Правда, пока собиралась на работу и одновременно прокручивала сон в уме, показался он мне несуразным и бессмысленным. Даже обидно стало. Надо же, в кои века приснился, а смысла никакого. А, может, и есть смысл. Не специалист я в этом вопросе.
   Приснилось мне, что я танцую. Но не в зале или на сцене, а на полянке в лесу. Вокруг огромные деревья, а полянка маленькая. Я в вечернем платье, как раз том, что смоделировала мама для тети Оли, в котором не стыдно появиться на королевском приеме. Но и в лесу я чувствую себя в нем очень комфортно. Я вся такая воздушная, легкая. Танец мой бесподобен. Здесь же зрители - Лешик и Евгений. Они стоят по разные стороны полянки, напротив друг друга, и хлопают в ладоши. Задают ритм моего танца. А еще на руках у меня браслеты. Много браслетов. Они звенят при каждом взмахе моих рук.
   Допивая утренний кофе, я вдруг поняла, что во сне нет ничего удивительно. Просто в нем переплелись события вчерашнего дня, о которых я думала, прежде чем заснуть.
   Может, и прав был тот студентик. Появились проблемы - отразились во сне. Зря я с ним тогда в кино не пошла. Может что и сладилось у нас. Была бы я сейчас замужняя дама с кучей детей.
   Вчера, после ухода Евгения, на которого я рассердилась еще больше, даже хотела поплакать, но ограничилась тем, что про себя обозвала некрасивыми словами, позвонила Марине. Сообщила, что браслет у меня, и я его верну по первому требованию. Так что опасаться ей нечего. Поговорили о маме. Маринка пригласила меня в гости, но я отказалась.
   Весь вечер отсидела на кухне, рассматривала браслет, старалась разгадать его тайну. Кому он понадобился через столько лет? Безделушка. Так отозвалась о нем мама. Тоненькая полосочка темного металла с маленькими голубенькими камушками.
   Загадка браслета занимала меня все больше. Маме я верила, ничего она о нем не знает.
   А кто знает? Наверное, тот, кто знает папу. Я вспомнила, что тетя Оля упоминала о друге отца. Да и в мамином рассказе прозвучало имя Лешки Длинного.
   Это он в маминой юности звался Лешка Длинный. Сейчас он многоуважаемый человек в городе. Богуславский... Заместитель мэра города по какой-то части. То ли по образованию, то ли по культуре. А, может, и еще по какой. Не сильна я в этом вопросе.
   Нашла в телефонной книге номер секретариата городской думы, аккуратно записала в блокнот. Решила записаться на прием и поговорить об отце. Подумала, что господину Богуславскому приятно будет вспомнить о делах юности.
   С таким решением и отправилась спать. Уже лежа в постели, немного всплакнула. О своей несчастной судьбе, о Лешике, который оказался ненастоящим мужчиной, и Евгении, который, наоборот, проявил себя настоящим. В том смысле, что просто ушел, а не продолжил уверять меня в любви. Но всплакнула самую малость. Только для порядка.  
  
   Когда докрашивала второй глаз, раздался телефонный звонок. Трубку снимать не хотелось. После того, как вчера я решила встретиться с Богуславским и кое-что прояснить про браслет, отдавать просто так неизвестному уже не хотелось. А звонить в столь ранний час мог только он.
   Но это была Маринка:
  -- Ну, как дела? - спросила шепотом подруга, боясь разбудить своих деток.
  -- Никак.
  -- Не звонили?
  -- Нет.
  -- Странно. То требуют, то даже не звонят.
  -- Если он им очень нужен, объявятся, - успокоила подругу.
  -- Объявятся, - согласилась Маринка. - А сама ты как?
  -- Нормально. На работу собираюсь.
   А потом вспомнила про свой сон, который все-таки не выходил из головы.
  -- Марин, а мне сон сегодня приснился.
  -- Да? - Маринка, как лучшая подруга, была в курсе моих проблем со снами. - И что тебе приснилось?
  -- Да ерунда. Танцевала я во сне.
  -- Танцевала? - в голосе удивление. - Подожди, Машка, сейчас я твой сон разгадаю, предскажу, что жизнь готовит.
  -- Не надо.
   Но Маринка не обратила внимания на мои слова. Я услышала, как она положила трубку на тумбочку и потопала в комнату. Маринка у нас любительница разгадывать сны. Они ей снятся постоянно. И, в отличии от меня, она верит в сны. У нее имеется даже сонник. Из-за частого пользования потрепанная книжечка в страниц двести. Вот за ней она и поспешила в комнату.
  -- Танцевать... Танцевать во сне... Так, сейчас найдем, - услышала я через полминуты. - Вот. Нашла. Слушай. "Если во сне вы с удовольствием танцевали, то такой сон имеет хорошее значение. Все ваши проблемы, которые тяготили вас в последнее время, пройдут, вы почувствуете себя значительно лучше в общении с противоположным полом. Но не слишком усердствуйте, иначе у вас начнутся проблемы уже другого рода". Ну, как?
  -- Здорово! - сказала я, чтобы что-то сказать.
  -- Вот видишь, какой удачный сон, - радостно щебетала Маринка. От счастья, что сообщила мне приятное известие, даже забыла о спящих детях. - В сны надо верить. Особенно тебе. Он же у тебя первый. А, значит, вещий.
  -- Ага, вещий. Быть мне на старости лет танцовщицей.
  -- Не воспринимай так прямо. Сон - это аллегория.
   Стоп, подруга. Некогда мне твою теорию о снах выслушивать. На работу опоздаю. Поэтому я остановила Маринку, положила трубку, докрасила глаз и отправилась на работу.
  
   От Люськиного синяка и следа не осталось. Я порадовалась за девушку, что за выходные следы битвы исчезли с лица. Но не только это удивило меня в ней. Люська не пялилась влюбленными глазами на Димку, а красила губы, глядя в маленькое зеркальце, улыбалась и даже мурлыкала какую-то песенку.
  -- Привет! - сказала я, пробираясь к своему месту.
   Люська зыркнула в мою сторону глазами и ничего не ответила. Неужели с пятницы зло на меня держит?
   Так и оказалось. Лишь только Семеныч отбыл на утреннюю планерку, Люська подошла к моему столу и, глядя поверх моей головы, сказала:
  -- Ну и зачем врать?
  -- Ты о чем? - не поняла я.
  -- Все о том же. Я думала, мы с тобой подруги. А ты врешь мне.
  -- Люся, я не вру. Я перед тобой чиста.
  -- Не ерничай. А красавец на шикарной тачке?
   Ясно. Люсе с утра доложили, как в пятницу после работы я отбыла на машине в неизвестном направлении.
  -- Это не то, о чем ты думаешь. Просто знакомый.
  -- Ага. Заливай. А, впрочем, твое дело. Мне все равно. У меня своих забот полно.
   Последнюю фразу Люська произнесла тоном порочной, многое испытавшей в жизни, женщины, с придыханием и закатив глаза. В ее представлении, именно так должны говорить томные красавицы. Что поделаешь? Издержки просмотров мелодраматических сериалов, на которые Люська тратила почти все свое свободное время.
   Фразу произнесла, но от стола моего не отошла. Эх, Люська, Люська... Знаю тебя, как облупленную. Новости тебя распирают. Поделиться хочется, а гордость не позволяет.
   Я - девушка не гордая. Могу и сама спросить. От меня не убудет.
  -- Люся, случилось что?
   Люська засияла.
  -- Случилось, Маша.
   Пододвинула свой стул и, торопясь и заглатывая слова, с опаской оглядываясь на дверь, не появится ли Семеныч, начала рассказывать.
   Оказывается, к ней домой в субботу вечером заявился тот самый парень, защищая которого Люська схлопотала синяк.
  -- Представляешь, сам меня нашел. Через своих, которые оказались и моими, знакомыми, - прошептала Люська, еще раз закатив глаза.
   Потом она поведала мне, что он, Сережа, просто замечательный. Все выходные они провели вместе. Гуляли, ходили в кино и даже целовались.
   Люська казалась по-настоящему счастливой, и я радовалась за нее. Когда человек рядом с тобой испускает такие флюиды счастья, сам волей не волей их начинаешь испытывать.
   Их и Димка, наверное, почувствовал. Подошел к нам и влез в разговор:
  -- О чем, девушки, беседуем?
  -- Не твое дело. Женские секреты у нас, - отрезала я. Люська на него даже не взглянула.
   Но Димка был бы не Димка, чтобы просто отойти в сторону.
  -- Я тоже хочу знать женские секреты. Секреты красавиц всегда волнуют меня. А вы, милые девушки, сегодня неотразимы. Ладно Мария, - взгляд в мою сторону. - Она всегда хороша. Но ты, Люсенька, сегодня просто чудо. Может, сходим куда-нибудь после работы, посидим, поговорим?
   Сам улыбается, как он думает, неотразимой улыбкой. Я напряглась. Ну, Люся, не подкачай, не сломайся. Ведь сколько времени ты ждала этих слов. Но Люська оказалась на высоте.
  -- Нет. Я занята сегодня.
  -- А завтра?
  -- И завтра. И всегда.
   Молодец! Склоняю голову перед тобой, подруга.
   Димка ушел. А Люська вздохнула, мотнула головой, словно прогоняя наваждение, и сказала:
  -- Сегодня меня Сережа после работы встретит.
  
   Где-то около десяти достала из сумочки блокнот и пошла звонить в мэрию. Чтобы не злить лишний раз Семеныча, служебным телефоном не попросила воспользоваться, а спустилась вниз, к автомату. Пройтись никогда не помешает.
   К моему удивлению, на прием в мэрию попасть совсем нетрудно. По найденному мною в телефонной книжке номеру ответила милая девушка. На мой вопрос, как мне попасть на прием к Богуславскому, продиктовала номер телефона непосредственной секретарши помощника мэра. Та, тоже удивительно любезная девушка, спросила фамилию и поинтересовалась по какому вопросу мне требуется аудиенция. "По личному". - также любезно ответила я и услышала, что встреча с господином Богуславским мне назначена на завтра, на двенадцать тридцать.
   Вот как. А я думала, что придется ждать не меньше недели. Поэтому удивилась. То ли господин Богуславский заведует отделом, не пользующимся большим спросом у населения, то ли наши отцы города сильно заботятся о народе, не давая ему повода тратить нервы на ожидания.
   Вдохновленная удачей в одном деле, я приступила ко второму. К разговору со своим шефом.
  -- Леонид Семенович, - прямиком направилась к столу начальника. - Завтра на двенадцать тридцать мне назначена встреча у помощника мэра города Богуславского. Прошу вас отпустить меня к этому времени с работы.
   Семеныч посмотрел на меня с явным уважением.
  -- Да, конечно, Мария.
   У нашего шефа повышенное почитание сильных мира сего, наверное. Во всяком случае, посещение мэрии он посчитал более важной причиной для отсутствия на работе, чем посещение врача.
   В обед Люська сказала:
  -- Везет тебе. Завтра опять с работы смотаешься. А зачем тебе к Богуславскому? Дела?
  -- Да. Он друг моего отца. Вот и хочу поговорить с ним.
   Люська по голову погруженная в свои любовные переживания, к моему счастью, не стала развивать эту тему, а весь обед болтала о Сереже.
   После ее восторженных рассказов мне нестерпимо захотелось увидеть молодого человека. Чем он так покорил Люську? В моих представлениях Люськин парень напоминал Евгения.
   Но все оказалось совсем не так. До Евгения ему было далеко, как мне до красавиц с суперобложек. Невысокого роста щупленький парнишка. Я на такого внимания не обратила бы. Не в моем вкусе.
   Но Люську расстраивать не стала. Перед тем, как выйти из здания, Люська подвела меня к окну и показала на стоящего рядом с дверями Сережу.
  -- Ну как? - с волнением спросила она.
  -- Во! - показала я большой палец.
   Люська засияла и, не подождав меня, выбежала на улицу в объятья своего Сережи.
   А я потопала к автобусной остановке. Сегодня, к сожалению, своих коллег я не поразила. Евгений на своей шикарной машине не появился.
   Зажатая со всех сторон в переполненном автобусе, я от нечего делать вспомнила сон. Вернее то, что прочитала о моем сне Маринка в своей книжке. Дословно я все, конечно, не помнила. Но то, что он обещал хорошие отношения с противоположным полом, в душу запало. Ерунда все это. Какие хорошие отношения? Я выгнала Евгения, и он, как человек гордый, больше, наверное, не появится. Я бы сама так же поступила. Он мне душу раскрыл, в любви, так сказать, признался. А я: "Не верю!". Лавры Станиславского, наверное, мучают. А ведь и мне он нравится, что уж самой себе врать. С таким мужчиной я не отказалась бы и в горе, и в радости до самой старости. Или как там в американских фильмах говорится?
   Но где-то в глубине сердца сидел вредный червячок и шептал:
   "Нет, дорогая, не все так просто с Евгением". Вот этот червячок и не давал рассердиться на себя саму в полную меру.
   Я же взрослая женщина и прекрасно понимаю, что нет во мне ничего такого, что могло сразить Евгения наповал. Только в любовных романах пишут: "Он ее увидел и пламя любви обожгло его сердце". В реальной жизни так не бывает. А, значит, у него на меня другие виды. Понять бы, какие?
  
   В больнице перед моими глазами предстала трогательная картина. На краешке маминой кровати сидел Алик, разбирал на дольки мандарин и по кусочку кормил маму, по лицу которой разлилось блаженство. На меня он взглянул, сдвинув брови. Как только я поздоровалась, Алик сказал:
  -- Маша, вы плохая девушка.
  -- Почему? - не поняла я.
  -- Вы ничего не сообщили мне о Линочке. Никогда вам этого не прощу.
  -- Это не я. Это мама попросила не сообщать, - попыталась я оправдаться.
   Мои оправдания на него не подействовали, а еще больше разозлили. Брови сдвинулись еще ближе друг к другу.
  -- Разве вы маленькая девочка, чтобы во всем слушаться маму? Иногда и самой необходимо принимать решения. А вы... Вы все пустили на самотек, - отчитывал Алик. - Посмотрите, в каких условиях находится Лина. Как можно ей, тонкой творческой душе, находиться в таком убожестве.
   Алик грациозно взмахнул рукой. Я огляделась. Палата как палата. Обычная, больничная.
   Алик считал иначе. На его лице отражалось презрение к неэстетическим условиям, в которых находилась мама.
   Ага, конечно. Его чувствительная душа, душа художника не может смириться с выкрашенными в бежевый цвет стенами. Алик - художник, тонкая душа, творец. Из-за серости общества, в котором ему приходится жить, непонимающего его высоких полетов, вынужден работать дизайнером по интерьеру. А рисует, исключительно пастелью, в свободное время. Для души. Покупателей на его шедевры почему-то не находится. Но мама считает его великим художником. И, как великий художник, он, наверное, найдет своих почитателей в следующих поколениях.
   Я же считаю Алика величайшим болтуном. Никогда не могу понять, когда он шутит, а когда говорит серьезно.
   Вот и сейчас тоже не пойму. Взглянула на маму, ожидая защиты. Но она безучастно поедала мандарин, не собираясь защитить собственную дочь
  -- И что вы предлагаете?
   Нападение - лучшая защита. Болтать мы все умеем. И других обвинять тоже.
  -- Я? - удивился Алик и возвел глаза к потолку, поражаясь моей бестактности, заставляющей думать его о таких мелочах.
  -- Вот именно, вы.
   Алик потер указательным пальцем лоб и произнес:
  -- На моей родине уважаемым людям в больнице отводят отдельную палату. Лина - очень уважаемый человек. Почему вы, ее дочь, не похлопотали об отдельной, комфортабельной палате?
   Но тут, наконец, мне на помощь пришла мама.
  -- Нет, - воскликнула она, прижимая руки к груди. - Только не в отдельную палату. Тут хоть люди, а в отдельной палате я совсем от скуки умру.
   От этого разговора у меня создалось впечатление, что я нахожусь в плохом театре. Тем более зрители, в лице маминых товарок по палате, с интересом наблюдали за нашим спектаклем.
   После небольшого перерыва, за время которого Алик почистил для мамы еще один мандарин, перешли ко второму акту.
  -- Маша, - сказала мама, аккуратно выбирая косточку от мандарина изо рта, - я тут Алику рассказала о нашем загадочном деле.
  -- Да, - влез Алик. - Странные вещи рассказывает Лина. Кстати, Мария, я бы хотел взглянуть на этот браслет. Случайно он сейчас не с вами?
   Он был со мной. Неизвестно зачем я перед уходом на работу засунула его в сумочку.
   Алик повертел его в руках, потрогал пальцем камушки, потряс у уха, попробовал согнуть. Затем встал, подошел к окну, посмотрел через браслет на свет. Вернулся обратно к маминой кровати, сказал: "Да!" и передал браслет мне.
   Я, мама и остальные больные неотрывно следили за его манипуляциями.
  -- Ну что, Алик, скажешь? - с надеждой спросила мама.
   Надо сказать, что Алик не только дизайнер по интерьеру, непризнанный гений живописи, но и великий знатоком ювелирных изделий.
   Мама с ним и познакомилась на этой почве. Когда у мамы появилось достаточно денег, чтобы тратить их на украшения, знающие люди научили ее главному правилу приобретения их. Оказывается, ни в коем случае нельзя покупать драгоценности без консультации специалиста. Вокруг столько мошенников, которые так и норовят облапошить глупеньких богатеньких дамочек. Алика порекомендовали как одного из лучших специалистов по этому вопросу в нашем городе. Потом, уже при более близком знакомстве, мама и Алик обнаружили между собой так много сходства и общих интересов, что деловые отношения плавно перетекли в, так сказать, дружеские. Как их называет мама. Правда, Алик лет на десять моложе мамы. Но об этом говорить не прилично.
   - Ну, что тут сказать, - Алик опять потер указательным пальцем лоб. - Штучка определенно занятная. Ценности в ней, конечно, никакой. Камушки настоящие, на первый взгляд, но слишком мелкие, не товарные. Да и металл не драгоценный. Но работа... Работа очень тонкая, эксклюзивная. Не понятно, зачем мастер, а изготовлен браслет несомненно мастером, вложил столько сил в дешевку. Не понятно.
   - Да, - протянули мы с мамой.
   И Алик ничем не смог нам помочь. Меня такая раскладка заинтересовала еще больше, а мама отнеслась по-другому:
   - Вот и ладненько. Так что, Маша, можешь отдавать его без всякого сожаления. Раз пользы от него никакой.
   Но Алик, который соглашался с мамой во всех вопросах, в этот раз не поддержал ее:
   - А я бы повременил.
   - Почему? - спросила я.
   Мама ничего не сказала. Она потеряла интерес к браслету.
   - Я же сказал: вещь занятная. Но она не по моей части. Вам бы к специалисту по истории искусств обратиться. Браслет, мне кажется, старинный. Во всяком случае, в такой технике никто ныне не работает. Или я не встречал.
   Алик вытащил новый мандарин из пакета и начал снимать кожуру. Кормление с рук Линочку для него представляло больший интерес, чем разговор с ее непутевой дочерью. Всегда знала, что Алик меня недолюбливает.
   Я поспешила раскланяться и удалиться.
   Здоровье мамы беспокойства не вызывало. Выглядела она прекрасно. А поухаживать за ней есть и без меня кому.
  
   - Баба Настя, а вы отца моего помните?
   Я сама пришла к соседке. До завтрашней встречи с Богуславским сил не было терпеть. А баба Настя тут, за стенкой. Только выйти из квартиры, да в соседскую дверь позвонить. Я так и сделала.
   Соседка мне обрадовалась. Сразу на кухню потащила. Чайник на плиту поставила, печенье из настенного шкафчика достала.
   Когда баба Настя разлила чай и села за стол, я и спросила об отце.
   - Вспомнила. Это ж сколько лет прошло, - проворчала она. - Но я, слава Богу, на память не жалуюсь. Конечно, помню.
   - Расскажите мне о нем, - попросила я, отпивая глоток чая.
   У бабы Насти чай всегда знатный. Она при заварке в него добавляет мелиссу. От аромата травки и копеечный чай кажется божественным.
   - А что тут рассказывать? И Гальке всегда говорила, и тебе скажу: хороший Борис человек был. Добрый, заботливый, хозяйственный. А Галька - глупая девка. Выгнала такого мужа. А потом маялась одна. Думаешь, легко ей было тебя поднять?
   - Не только думаю, но и знаю.
   - Как же. "Знаю...". Если бы знала, сама одна в четырех стенах не сидела.
   Про себя мне говорить не хотелось.
   - Баба Настя, а как они жили?
   - Хорошо жили, дружно. Не совру - скажу: любили друг друга. Это все в нашем доме видели. Всегда вместе, чуть ли не за ручку. И не ссорились никогда. Сама знаешь, какие стены в нашем доме. Я бы услышала, если скандалы какие. Поэтому и дивно мне было, когда Борис пропал. Я у Гальки спросила. А она: выгнала его. А за что, про что ни слова.
   - И вы не знаете?
   Баба Настя на меня глянула:
   - А что ж сама у матери не спросишь?
   - Спросила, не ответила она.
   - Вот-вот. Тебе не сказала, а мне и подавно. Вот я и говорю: странная история. Пропал Борис и нет человека.
   Баба Настя вздохнула.
   - И вы его больше никогда не видели?
   - Я не видела. А покойная Валюша видела.
   - Где? - встрепенулась я.
   - Здесь и видела. Приходил он сюда. Через несколько лет. В вашу дверь звонил, а Валюша по лестнице поднималась. Она потом мне рассказывала, что и не узнала его сразу. Какой-то подурневший, осунувшийся был. А ведь раньше красавец из красавцев был.
   - И что?
   - Ничего. Никто ему дверь не открыл. Гальки дома, видать, не было. Он и ушел.
   Странно все это. Мама окончательно поправится, все у нее выясню.
   А, может, и завтра все прояснится. Я многого ждала от встречи с Богуславским. Друг-то должен знать, почему отец исчез из города.
  
  
   9.
   На встречу с Богуславским я чуть не опоздала.
   С утра рассчитала, что для того, чтобы вовремя попасть в мэрию, с работы мне нужно выйти не позже, чем без пятнадцати минут двенадцать. Но то, что планируешь заранее, не всегда получается. Вот и в этот раз так случилось.
   Я уже подкрасила губы, взмахнула расческой по волосам и собиралась подняться со стула, как услышала голос Семеныча:
   - Мария, скиньте мне ваш заказ. Хочу глянуть еще разочек.
   Чертыхнулась про себя, но шефу ответила мило:
   - Минуточку, Леонид Семенович.
   Хорошо, что не выключила компьютер. Нашла нужный файл, нажала кнопку "Переслать" и опять чертыхнулась. Уже вслух. На экране высветилась информация об ошибке.
   Повторила попытку, и опять безрезультатно. Компьютер явно не хотел отпускать меня с работы.
   - Я не получил, - сообщил со своего места шеф.
   Как будто я не вижу.
   - Сейчас, сейчас. С сетью что-то, - успокоила то ли его, то ли себя.
   - С сетью, с сетью... Все бы вам причины найти. Дмитрий, попробуйте вы что-нибудь скинуть. Посмотрим, что с сетью.
   У Димки все получилось. Скинутое им послание удачно достигло компьютера шефа.
   - Вот видите, Мария, с сетью все в порядке. Попробуйте еще.
   Я попробовала, предварительно попросив у компьютерного бога прощения за все мои грехи. Он меня услышал. На этот раз файл попал по своему назначению.
  
   Из-за возни с пересылкой файла, вышла на десять минут позже, чем планировала. Быстрым шагом направилась в сторону мэрии.
   От нашего офиса до мэрии недалеко. Если через дворы, то минут за пятнадцать добегу. Меня больше волновал вопрос, как не заблудиться в самом здании мэрии.
   За свою жизнь мне ни разу не удалось побывать в этом торжественном, красного кирпича, здании. Рядом бывала, конечно, но внутрь не попадала. У меня панический ужас перед всеми официальными учреждениями. Поэтому, по возможности, всегда обхожу их стороной.
   Лично знаю людей, которых хлебом не корми, а дай потолкаться в присутственных местах. У меня же посещения сих мест вызывает необъяснимое чувство вины. Словно я своими вопросами отрываю людей от решения важных государственных вопросов.
   Вот и сейчас, переживая, что оторву Богуславского от важных дел, робко вошла в здание мэрии. Дверь показалась мне ужасно тяжелой, и я с трудом ее распахнула.
   У самого входа стоял массивный стол, а за ним восседал такой же массивный охранник.
   - Здравствуйте! - сказала я вежливо.
   Он лениво повернул ко мне голову и молча уставился на меня.
   - Мне к Богуславскому. Не подскажите, как пройти? - промямлила я, переживая, что пристаю к человеку с пустыми вопросами и отрываю от дела.
   Делом он был занят очень важным. Когда я вошла, охранник сидел, откинувшись на стул, задумчиво глядел в потолок и подбрасывал левой рукой большую связку ключей.
   - На второй этаж и налево, - удивительно любезно ответил охранник, предварительно посмотрев в листок под стеклом.
   Я направилась к покрытой красной дорожкой лестнице. Ноги по ней ступали бесшумно. Да и вообще, в здании стояла такая тишина, что даже давило на уши. Неужели никого здесь нет?
   Когда поднялась на второй этаж, поняла, что сильно ошибалась. В коридорах было полно людей. Они стояли, сидели у дверей. Очереди в некоторые кабинеты были просто огромные.
   Я, как и посоветовал охранник, повернула налево и стала внимательно читать таблички на дверях, стараясь найти нужную фамилию.
   В конце коридора, куда я наконец-то протиснулась через толпящихся людей, увидела надпись: "Богуславский А.В. Заведующий отделом культуры".
   Мне повезло. В очереди в отдел культуры сидела одна дама преклонного возраста с седыми волосами в веселеньких завитушках. На коленях держала пухлую красную папку. Папка меня немного расстроила. А как старушка начнет демонстрировать Богуславскому ее содержимое? На сколько же времени это растянется?
   Но все обошлось благополучно. Старушка не задержалась в кабинете и пяти минут.
   Я постучалась, вошла и оказалась в приемной. Справа от дверей сидела секретарша и печатала на компьютере. На меня даже не взглянула.
   - Здравствуйте. Мне назначено на двенадцать тридцать.
   - Фамилия? - поинтересовалась секретарша, не отрывая глаза от экрана.
   - Селиванова, - и зачем-то добавила. - Мария.
   - Поэтесса?
   - Почему - поэтесса? - а потом поняла - я же пришла в отдел культуры. - Нет. Я по личному вопросу.
   Секретарша наконец-то взглянула на меня. Пронизывающим до костей взглядом.
   - По личному, значит?
   Мне не понравился тон, которым она это спросила.
   - Да, по личному.
   Секретарша встала из-за стола, подошла к двери и распахнула ее.
   - Входите. Алексей Валерьянович примет вас.
   Я про себя поблагодарила секретаршу. Сейчас буду знать, что Богуславского зовут Алексей Валерьянович. Не Лешкой Длинным мне же его называть.
  
   Как выглядит Богуславский я знала. По телевизору видела. Любит Алексей Валерьянович вертеться перед камерой. Да и почему ему не любить? Знает, небось, что фотогеничен.
   Но в жизни он оказался еще лучше, чем на телеэкране. Высок, подтянут, ни капли лишнего жирка. Элегантен. Костюм сидит на нем идеально. Волосы, чуть с проседью, но уложены ровненько. Одним словом, красавчик.
   Если бы я не знала, сколько ему лет, ни за что не поверила бы чужому слову.
   Встретил меня Алексей Валерьянович улыбкой, предложил сесть и сказал:
   - Чем могу быть полезен?
   Не сказал, пропел. Голос такой ласковый, добрый. Неужели он так всех встречает? Странно тогда, что к нему в кабинет толпы посетителей не ломятся. Из-за одного голоса длинную очередь отсидеть не грех.
   - Моя фамилия Селиванова, - начала я, волнуясь. - По мужу. Бывшему.
   Сама удивилась, зачем я последнее добавила.
   - Да, я вас слушаю, - подбодрил Алексей Валерьянович.
   - А девичья фамилия - Заславская. Дочь Бориса Заславского.
   Я замолчала, ожидая реакции Богуславского. Он несколько минут помолчал, удивленно глядя на меня. А потом вскочил из-за стола, почти подбежал ко мне, схватил за руки.
   - Вы - Маша? Да?
   Я кивнула.
   - Маша, Машенька. Ой, как неожиданно. А я вас совсем крошкой помню. В пеленках, так сказать, на руках держал. Ох, годы, годы. Сколько же лет пролетело? А красавица какая. М-да.
   Богуславский отпустил мои руки, кинулся к столу, нажал на кнопочку и произнес, наклонившись к столу:
   - Вера, кофе нам. И конфеты.
   А потом обратно ко мне. Чуть ли не пританцовывает вокруг. Я обалденно смотрю на него, не зная, что и думать. С одной стороны, приятно, конечно, что столько счастья человеку доставила своим появлением. А с другой, сомнение закралось: с чего бы ему так радоваться моему приходу?
   Алексей Валерьянович за плечи меня приобнял, к столику у стенки повел. Маленький такой столик, а рядом с ним два кресла. Для особых гостей, наверное. В одно он меня усадил, в другое сам уселся.
   - Сейчас Вера кофе подаст, и мы с вами обо всем поговорим. Вы мне все расскажите. Как мама, как вы? Я же ничего не знаю. Работа, работа, одна работа. О старых друзьях и вспомнить некогда. А мы же с вашей мамой друзья.
   Пока он заливался соловьем, Вера - секретарша кофе приготовила. Вошла в кабинет, держа перед собой поднос с маленьким кофейничком, маленькими кружечками и вазочкой с конфетами. Конфеты не из дешевых. Я такие только по большим праздникам могу себе позволить. А тут для посетителей. Хорошо, наверное, заведующие отделами живут.
   Улыбнувшись Алексею Валерьяновичу, Вера поставила на столик поднос. Для меня у нее улыбки не нашлось. Лишь зыркнула в мою сторону, выражая недовольство, наверное, что отрываю человека от государственных дел.
   Богуславский разлил дымящий и ароматный кофе по кружкам, пододвинул ко мне конфеты и откинулся на спинку кресла.
   - Ну, Машенька, рассказывайте. Как мама?
   - У мамы все хорошо.
   - Да, я в курсе. Молодец женщина! Кто бы мог подумать, что она так сможет. Я же знаю. Среди женщин только и разговоров, что о салоне Заславской. Высшим шиком считается появление в наряде от Галины. Молодец, ничего не скажешь. А в личной жизни как?
   - Мама не замужем, - коротко ответила я, не желая вдаваться в подробности маминой жизни.
   - А что так? - Богуславский вскинул бровь. - Красавица ведь. И одна...
   - Не знаю. Так получилось.
   - На здоровье не жалуется? - участливо так спросил.
   - Мама в больнице.
   - Сердце?
   - Да. А вы откуда знаете?
   - Я не знаю. Просто догадался. Ведь не девочка уже. Годы берут свое. Мое тоже барахлит иногда.
   Алексей Валерьянович потер грудь, показывая, где у него находится сердце.
   - Нет. Мама здорова. Просто внезапный приступ.
   - Бывает, бывает.
   Богуславский отхлебнул кофе.
   - Пейте, Машенька. И конфеты берите. Давайте не будем о грустном. А лучше расскажите, что вас ко мне привело. Стихи?
   - Почему стихи? - удивилась я.
   - Неужели не угадал? Неужели роман?
   - Ну что вы. Ни стихов, ни, тем более романов, я не пишу. А почему вы так подумали?
   - Не пишите? Это же замечательно! - он даже подпрыгнул от радости, а потом доверительно сообщил:
   - Ох, Машенька, если бы вы знали, как мне надоели эти доморощенные поэты - писатели. Каждый гением себя считает. Вон сколько нанесли. Издаться хотят. Вот и приходят ко мне денег на книгу требовать. Не просить, представляете, Машенька, а требовать.
   Алексей Валерьянович кивнул в сторону стола. На краю возвышалась гора папок. Пухлая красная папка седой бабушки в завитушках лежала сверху.
   - И вы все это читаете? - ужаснулась я.
   - Ну что вы, - успокоил меня Богуславский. - В большинстве случаев это просто невозможно читать. Нет, я, конечно, раскрываю рукописи, пробегаю глазами первые строчки. Но дальше, увы, не хватает сил. Убожество!
   В душе я пожалела писателей, все-таки трудятся, ночей не спят, ваяют свои нетленки. Но и Богуславского прекрасно понимаю. Их много, а он один. Да и никакой госбюджет не выдержит, если его тратить на издание книг. Под ведомостью отдела культуры много других проблем находится.
   - Я, Алексей Валерьянович, к вам пришла об отце поговорить.
   - Об отце? - удивился он. - А чем тут я могу помочь? Столько лет прошло. Я о нем и не знаю ничего.
   - А я знаю еще меньше, - проговорила я, проглотив образовавшийся ком в горле. - Почему он исчез? Почему бросил нас с мамой?
   Богуславский молчал. Улыбка сошла с его лица, уступив место недовольству.
   - Почему вы пришли ко мне? И что вы хотите от меня услышать?
   - Понимаете, Алексей Валерьянович, я ничего не знаю о своем отце. У нас в семье не было принято разговаривать на эту тему. Ни мама, ни покойная бабушка, да и никто другой, не произносили его имени при мне. Не знаю, не хотели травмировать или по другой причине. Я просто знала, что отец ушел от мамы, когда я была совсем маленькой. А вы... Вы же были его другом. К кому мне еще обратиться?
   - Но в праве ли я раскрывать секреты? Чужие секреты. Если даже мать не пожелала вам их раскрыть.
   - Я уже достаточно взрослая. Поверьте, своим рассказом вы ни в какой мере не травмируете меня. Синдром безотцовщины я уже пережила в детстве.
   - Да, может, и так.
   Богуславский взглянул на часы, подошел к двери и, раскрыв ее, сказал:
   - Вера, можете идти на обед. Я останусь у себя.
   Потом вернулся в кресло, разлил по кружкам новую порцию кофе и начал рассказ.
  
  
   С Борисом Алексей познакомился после армии.
   Отслужив два года в захудалом полку в забытой Богом Средней Азии и благополучно вернувшись домой, Алексей устроился слесарем на мебельный завод. Временно. Алексей мечтал о высшем образовании и через год планировал поступить в институт. А этот год посещать вечерние подготовительные курсы, чтобы восстановить утерянные за службу знания по математике и физике.
   Борис работал в той же бригаде, что и Алексей. Они подружились. Стали проводить вместе время, когда за кружкой пива, когда просто гуляя по городу. У одного и у другого были грандиозные планы на будущее. Ни один из них не собирался задерживаться на заводе.
   Вскоре к их компании присоединился Виктор, бывший одноклассник Бориса. Витька, заводной парень, понравился Алексею и также стал его другом. Веселое время было. Не обделенные ни ростом, ни приятной внешностью, ни умом молодые люди наслаждались жизнью, как могли. Все было. И кабаки, и девочки, и ощущение свободы. Казалось, что они хозяева мира, и мир готов преподносить им свои дары. Даже подготовка к поступлению в институт отступила на второй план. Алексей, правда, не забывал о своей мечте. Два раза в неделю посещал подготовительные курсы. Родители следили за этим строго. Сам бы он, может быть, махнул на институт рукой. Как это сделал Борис, отговариваясь, что жизнь длинная и получить образование успеет. А сейчас, пока молод и свободен, наслаждайся жизнью.
   Все изменилось, когда однажды на их пути появилась Галина, соседка Алексея по дому. Обыкновенная девчонка. Малолетка. Еще в школу ходила. Алексей на нее и внимания не обращал, хотя и знал с детства. А Борис словно помешался на девушке. Влюбился, как малолетний пацан. Даже друзей сторониться стал.
   На работе, конечно, встречались, были не разлей вода. Но вечером Борис спешил на свидание. А потом женился, и совсем стал потерянным человеком. С ним невозможно стало общаться. Все разговоры только о своей удивительной Галочке. А когда появилась в семье девочка, так, вообще, расцвел и загордился.
   Так пролетели два года. Алексей все-таки добился своего, поступил в политехнический институт. Борис и Виктор продолжали работать на заводе. Встречались где-то раз в месяц, по-мужски крепко выпивали. Борис так меньше пил. Семейный человек же. Но тоже бывало.
   А как выпьют, разговоры ведут. О будущем. Какими они будут лет так через десять, чего достигнут в жизни. Сходились в одном - будут богатыми. Не такими, как сейчас.
   Алексей - студент. На стипендию не проживешь. Хорошо, что родители кормят.
   У Бориса семья. Галина не работает. А маленькой то одно, то другое нужно. То пеленки, то усиленное питание.
   Виктору полегче, конечно. Сам на себя работает. Но проблемы на заводе начались. Задержки с зарплатой. Да и к выпивке пристрастился. А она, зараза, много денег требует.
  
   Алексей Валерьянович остановился, задумавшись.
  -- Извините, Машенька, если что не так, - проговорил он. - Столько лет прошло. А помню, как мы, трое здоровых парней, переживали, что не можем вести нормальную жизнь.
   Я промолчала. Да и что тут сказать? Деньги - вечная проблема. Что сейчас, что много лет назад.
  -- Я покурю, вы уж простите. Разнервничался что-то. Не положено в кабинете, конечно. Но я в окошко. Только вы меня Вере не выдавайте, - сказал тоном заговорщика. - Строгая она у меня.
  -- Не выдам.
   Богуславский достал из стола сигареты и зажигалку, открыл окно, сделал несколько затяжек и выбросил недокуренную сигарету.
   Потом вернулся в кресло.
  -- Вот так мы и жили, - продолжил он. - Но вы не это узнать хотели, наверное.
  -- Мне все про отца интересно. Но я не понимаю его. Он любил маму, любил меня, как я поняла из вашего рассказа. Почему же он ушел? Что произошло между отцом и матерью?
   Алексей Валерьянович взлохматил рукой волосы.
  -- Я не знаю, стоит ли вам рассказывать.
  -- Рассказывайте.
  -- Я ведь особенно и не в курсе. Чужая жизнь - потемки. Так, одни догадки и предположения.
  
   Уже поздно было, часов одиннадцать. Алексей засиделся за подготовкой к контрольной по теоретической механики. Никак не давалась ему эта наука. А преподаватель в институте - зверь. Контрольными закидывал, чуть ли не на каждом занятии. Вот и приходилось разбираться.
   В этот раз Алексей решил ограничиться шпаргалками, выписать нужные формулы. А там, как повезет. Шпаргалки приходилось писать мелким подчерком. От этого занятия голова разболелась, и Алексей спешил поскорее закончить и, с чувством выполненного долга, завалиться в постель.
   Но его планам не суждено было сбыться.
   Неожиданно громко прозвенел звонок в дверь. Алексей вздрогнул и пошел открывать, волнуясь, что нежданные гости разбудят спящих родителей.
   На пороге стоял Борис. Бледный, взлохмаченный, в расстегнутой куртке. Алексею в первый момент показалось, что друг пьяный и он готов был обрушить на него шквал гнева. Заглянув в глаза, понял, что ошибся. Глаза были трезвые, но испуганные. И весь сам Борис колотился. Не вошел, ввалился в коридор.
   Алексей потащил его в кухню, усадил на табуретку, налил из-под крана воды. Борис залпом выпил и уронил голову на стол.
   Алексей топтался рядом, не понимая, что случилось с другом. Догадки носились в голове. Но то, что рассказал Борис, оказалось намного хуже всех его предположений.
   Его друзья, лучшие друзья Борис и Виктор, совершили преступление. У Алексея в голове не укладывалось, как такое могло произойти. Казалось, он знал их как себя, знал их мысли, мечты. И вдруг...
   Почему с ним не поговорили, не посвятили в свои планы? Он бы смог их отговорить, удержать от страшного поступка.
   Алексея кольнула обида, неуместная, конечно, в данном случае, но обида. Он же считал Бориса и Виктора друзьями. А между друзьями, по его понятиям, никаких секретов быть не должно.
   Про чокнутую старушку, соседку Виктора по лестничной площадке, Алексей знал. Ни раз она гоняла друзей, когда они шумной компанией заваливались к Виктору. Крикливая бабка была, вредная и совсем старая. Алексею казалось, что ей лет сто. Старость красоты не прибавляет, а злость в глазах и совсем ее уничтожает. Не иначе, как Бабой Ягой друзья между собой ее называли.
   За последний год Баба Яга сдала. Не высовывалась на лестницу поорать на приходящих к Виктору друзей. А потом и совсем слегла, с кровати не поднималась. Мать Виктора по-соседски ухаживала за ней. Обед носила, да и гигиенические всякие процедуры совершала. Виктор мать жалел, предлагал отправить бабку в пансионат для престарелых или больницу. Но что-то там не выходило, и бабка продолжала мучить соседку, по доброте душевной взявшей на себя заботу о ней.
   Виктору тоже иногда доставалось. Бабка хоть и маленькая, но веса в ней хватало. Когда белье перестелить требовалось, мать умоляла Виктора помочь. Виктор - сын хороший. Плевался, но матери отказать не мог.
   Вот тогда он и заметил шкатулку. С виду ничего особенного. Шкатулка как шкатулка. Деревянная. В ней можно и нитки с иголками хранить, и драгоценности. Мысль о драгоценностях пришла не случайно. Баба Яга шкатулку из рук не выпускала. Вернее, из-под головы. Под подушку прятала. А когда Виктор подходил поднять ее, в руки сухонькие брала и к груди прижимала.
   Рассказал Виктор о шкатулке Борису. Не в доброе время, наверное, рассказал. Как иначе объяснить тот факт, что друзья решили шкатулку у Бабы Яги украсть. Зачем старухе драгоценности? Ей о вечном думать пора, а им, молодым, деньжата, что выручат от продажи бабкиных драгоценностей, совсем не помешают.
   Главное, утверждал Виктор, никакого риска. Ключ от бабкиной квартиры на гвоздике в их коридоре висит, мать днем на работе, а бабка спит крепко. Ничего не стоит им тихо войти в квартиру, вытащить аккуратно шкатулку из-под подушки, забрать драгоценности и так же тихо уйти.
   А заметит бабка пропажу, так что из того? Знать не знают и ведать не ведают. Можно все списать на старческий маразм. Напридумывала старуха все. Да и откуда у старой бабки драгоценности?
   Но все пошло не так, как они планировали. В самый ответственный момент, когда Виктор уже почти вытащил шкатулку из-под подушки, Баба Яга раскрыла глаза и собралась закричать.
   В панике прижали бабку подушкой. Да, видно, не подрассчитали силы. Бабка дернулась пару раз под одеялом и притихла.
  
   - Вот так, Машенька, из-за дурости и человека убили, и себя сгубили, - вздохнул Алексей Валерьянович.
   - Никакой дуростью нельзя оправдать преступление, - глухо произнесла я.
   В голове стоял сумбур от услышанного.
   - Это вы по молодости так говорите. Хотя, да. Я сейчас тоже так считаю. А тогда была только жалость к друзьям, что влипли в неприятную историю.
  
   Мертвую обнаружила Витькина мать. Вечером понесла ей кушать, а бабка уже холодная.
   Борису и Виктору бы затаиться, переждать. Бабка же старая была. Ничего в ее смерти удивительного не было. Прожила свой век и отправилась на небеса. Так нет, со страху в бега они кинулись.
   Вот тогда милиция и заинтересовалась. Бабку на вскрытие, а там заключение - не своей смертью померла.
   Бориса и Виктора - в розыск. На них первое подозрение пало. Да и то, что они из дома исчезли, подтвердило версию.
   Алексея несколько раз вызывали на допрос. Но он ничего не сказал в милиции. Не знаю ничего, и все. Про приход Бориса не рассказал. Отстали от него, но нервов подозрением попортили. Друзья же его.
   А о Борисе и Викторе он больше ничего не слышал. Одно радует, не нашли их, видимо, раз суда не было. Затерялись друзья на бескрайних просторах Родины.
  
   Кофе остыл. Да и не до кофе мне сейчас было. Отец мой оказался преступником. Не простым преступником, а убийцей.
   Он убил человека. Ни при защите, ни в минуту опасности. А убил беззащитного, старого человека.
   Вот и понятно, почему я в жизни такая несчастливая. Расплата за грех отца.
   Неудивительно почему в нашей семье не упоминалось имя отца. Мама знала, должна была знать, о его преступлении. Несла в себе и оберегала меня от этих знаний.
   Волна жалости к маме навалилась на плечи. Сколько же ей пришлось пережить. Бедная, бедная мама.
   - Простите меня, Маша, - произнес Алексей Валерьянович. - Не я должен был вам рассказать правду.
   - Все хорошо. Спасибо.
   Богуславский сидел, откинувшись в кресле и закрыв глаза. Ему тоже, наверное, нелегко было вновь пережить старое.
   Но, несмотря на навалившееся от рассказа Богуславского оцепенение, кое-что мне не понравилось.
   - Неужели вы больше с ними никогда не виделись? Неужели они вам не написали, не сообщили, где они и что с ними?
   - Нет.
   - А вот мне говорили, что через несколько лет после исчезновения, отца видели в городе и видели именно с вами.
   Богуславский открыл глаза, посмотрел на меня и произнес:
   - Ошиблись. Я ни с Борисом, ни с Виктором больше не встречался.
   - Может и ошиблись. Алексей Валерьянович, у меня еще один вопрос. Что было в той шкатулке?
   - Самое обидное, что ничего ценного. Ни денег, ни драгоценностей. Бессмысленно все оказалось.
   - Но бабка-то над шкатулкой тряслась. Что-то в ней было.
   - Побрякушки какие-то. Может, память об ушедшей юности.
   - Там был браслет? - спросила на прямую.
   - Я уже и не помню, что Борис говорил. Хотя... - Алексей Валерьянович встрепенулся. - Точно. Браслет. Борис тогда и сказал, что в шкатулке они браслет обнаружили. Три тоненьких колечка с камушками. Да, да. Сейчас вспомнил. А вы откуда про браслет знаете, Маша? Вы ведь из-за него ко мне пришли. Рассказывайте.
   Я вкратце рассказала о событиях последних дней, упустив некоторые детали.
   - Покажите мне его, - попросил Богуславский.
   Я раскрыла сумочку и протянула браслет, спросив:
   - Это он?
   - Не знаю. Я же его не видел. Но похож на тот, о котором рассказывал Борис.
   Богуславский задумчиво глядел на браслет.
   - И что вы собираетесь делать? - наконец спросил он.
   - Отдам.
   - Просто так и отдадите?
   - Да. На нем смерть лежит. Не нужен он мне.
   Богуславский встал с кресла, подошел к окну, постоял несколько минут, а потом сказал:
   - А отдайте браслет мне.
   - Вам? - моему удивлению не было предела. - Вам-то он зачем?
   - Ну, как зачем? Как память о друзьях.
   Подумалось: а, может и правда, отдать? Не будет браслета, не будет проблем. А тому, кто позвонит, сказать: "Простите, браслет у господина Богуславского. По всем вопросам обращайтесь в мэрию города, к заведующему отдела культуры".
   Потом вспомнилась мама под капельницей, испуганная Маринка, и я передумала:
   - Нет, я лучше отдам.
   Богуславский посмотрел на часы, и я поняла, что слишком засиделась.
   - Ну, как знаете, как знаете.
   Я встала, чувствуя, что и совесть надо иметь. Человеку работать нужно, а не со мной разговоры вести. Причем разговоры, не имеющие отношения к культуре.
   - Спасибо вам, Алексей Валерьянович.
   - Не за что. Но, Машенька, я вас очень прошу, будьте осторожны. Не знаю, какая игра ведется вокруг вас, но мне, признаюсь, она не нравится. Если что, всегда приходите. И без всякой записи. Как к другу.
   Эти слова он произнес уже в дверях.
   Строгая Вера сидела на своем месте и стучала по клавишам. Надо же, уже и обед закончился. А я и не заметила, как быстро время пролетело.
   Я вышла из приемной отдела культуры. В коридоре сидело несколько человек, держа на коленях пухлые папки разных цветов.
  
   10.
   Ощущения, с которыми я продвигалась к выходу из мэрии, описать сложно. Я была просто прихлопнута, раздавлена новой информацией.
   Не даром говорят: меньше знаешь, лучше спишь. Как раз к моему случаю подходит.
   Ведь не стало мне легче от того, что познакомилась, хотя и с чужих слов, с отцом. Не знаю, что я хотела услышать. Что мой папа был героем? Погибшим подводником? Улетевшим в неведомые дали космонавтом? Или ангелом, спустившимся на землю, чтобы подарить бренному миру меня?
   А оказалось все просто и ужасно. Мой отец - убийца. А, значит, я - дочь убийцы. Как с этим жить? Мне казалось, что люди в коридоре мэрии, знают об этом, также как знаю и я. Они расступались, давали мне дорогу, боясь прикоснуться ко мне, чтобы ни оскверниться, ни запачкаться, и провожали ненавидящими взглядами.
   Бред! От таких мыслей и с ума сойти можно. Откуда им знать, о чем мы с Богуславским говорили.
   Быстрее на улицу, на свежий воздух, домой. Мне нужно просто поплакать. Слезы, как говорила бабушка, полезны, они беды вымывают.
   Не успела я спуститься до середины лестницы, покрытой красным ковром, как услышала сверху:
   - Эй, девушка!
   По лестнице в данный момент я спускалась одна, поэтому ни к кому другому эти слова относиться не могли.
   Я остановилась и оглянулась.
   На площадке стояла женщина в деловом фиолетовом костюме и с очень короткой стрижкой.
   - Вы мне? - поинтересовалась я.
   Женщина не знакомая. Что ей понадобилось от меня?
   - Тебе, тебе. Кому же еще?
   Я оглянулась. Действительно, других девушек поблизости не наблюдалось. Я стояла, глядя на нее снизу вверх, и не понимала, что она хочет от меня.
   - Чего пялишься? Пошли, поговорим.
   Поговорим, так поговорим. Наверное, я еще слабо соображала, потому что безропотно стала подниматься обратно на второй этаж. Незнакомка стояла, нервно постукивая каблучком по паркету.
   Ей, на мой взгляд, было уже далеко за тридцать. Из-за толстого слоя косметики, скрывающей истинное лицо, трудно сказать что-то более точное. Но то, что она старше меня, определенно видно. Конечно, старшие к младшим вполне могут обращаться на "ты", но мне такие обращения между незнакомыми людьми обычно не нравятся. А дама в фиолетовом мне "тыкала". Только я не разобралась еще, это ее обычная манера так разговаривать или ко мне так позволительно обращаться.
   - Давай сюда.
   Женщина зашла в первую дверь налево от лестницы. Курилка. Сизый дым клубился по комнате и неприятно ударил в нос, когда я зашла.
   - Садись, - сказал дама в фиолетовом, усаживаясь на стул. - Поговорим.
   Не самое приятное место для разговора. Но я спорить не стала, а села рядом. Женщина не спускала с меня глаз, рассматривала так пристально, словно пыталась найти какие-то изъяны.
   Не знаю, что она там нашла, но вздохнула горько, покачала головой и спросила:
   - Ну, и что делать будем?
   Я пожала плечами.
   - Ты дурочку не валяй. Не похожа на нее.
   Я улыбнулась, давая понять, что полностью согласна с ее словами. Дурочкой себя не считала.
   - И не лыбься. Рано тебе лыбиться. Знай, просто так я от него не отступлюсь. Глаза твои бесстыжие выцарапаю.
   Что-то я совсем запуталась. Никак не могу угнаться за мыслью моей собеседницы. Или я соображать медленно стала, или она объясняет плохо. На всякий случай решила уточнить:
  -- Извините, от кого вы не отступитесь?
   Не глупая, поняла, о мужчине она речь ведет. Только где ж я ей дорожку перебежала? На Лешика моего глаз положила? Вряд ли. Не такой Лешик мужчина, чтобы бабы из-за него глаза царапали.
   Где-то внутри екнуло: а вдруг о Евгении говорит? За такого, да, глаза можно поцарапать. Но он-то каков? Мне в любви объяснялся, а тут с другой крутит. Хоть и не выпячиваю себя напоказ, но цену знаю. Не хуже я этой в фиолетовом. Да и помоложе буду. Так что посмотрим, чья возьмет.
   Мой вопрос озадачил гневную женщину.
  -- Как от кого? От него. От Богуславского.
   С придыханием произнесла. Я сразу поняла, не ровно к нему дышит дамочка.
  -- Простите, вы супруга Алексея Валерьяновича?
   Вообще-то по жизни я не язва. А сейчас вырвалось. Это же надо меня заподозрить в связи с Богуславским. Меня. Да он же в отцы мне годится.
   Хотя, что там, господин заведующий отделом культуры еще очень даже ничего. Раз может себе такую темпераментную любовницу позволить. А то, что дамочка супругой не является, видно и невооруженным глазом.
   Дамочка на мгновение поникла, но потом встряхнулась, как птица перед полетом.
  -- Не твое дело. Тебе тоже далеко до нее.
   Что правда, то правда. Не супруга и быть ее не собираюсь. Во мне проснулась жалость к этой женщине. Стареющей, знающей об этом и всеми силами старающейся удержать иллюзию счастья.
  -- Не волнуйтесь вы так, - сказала я примирительно. - На вашего Богуславского я не имею никаких видов и приходила к нему совсем не затем, о чем вы подумали.
  -- Ага. Ври побольше, - не поверила. - Верка позвонила мне. Ее не проведешь, глаз наметан. Знает, с какой целью Алексей Валерьянович остается в кабинете на время обеденного перерыва.
  -- И Вера ваша ошиблась. Знаете, бывает иногда. Я к Богуславскому по важному делу приходила.
  -- На книгу денег просить?
  -- Нет.
   Ах, как все надоели с этим вопросом. Может, и вправду что написать? Богуславский в память о дружбе с отцом и денег выделит на издание книги. Стану я знаменитой писательницей. Автографы направо и налево раздавать буду. И правращусь я из непутевой дочери Заславской в знаменитую и модную писательницу Марию Селиванову. Что за бред в голову лезет?
   Я вернулась на грешную землю и услышала:
  -- А почему тогда целый час в кабинете просидела? Кофе, конфеты... Не такой Алексей Валерьянович человек, чтобы просто так привечать посетителей.
  -- Я не просто посетитель. Я дочь его старинного друга. Я об отце поговорить приходила.
   Женщина неотрывно смотрела на меня, стараясь угадать, вру я или говорю правду.
  -- Правда, что ли?
  -- Правда.
  -- Поклянись.
  -- Чтоб мне с места не сойти.
   Клятва на нее подействовала. Она заулыбалась.
  -- Прости меня. Понимаешь, как Верка позвонила и рассказала, что Валерьяныч ее на обед прогнал, а с тобой в кабинете закрылся, так я взбесилась вся. Помутнение нашло. Ты уж не держи на меня зла. Ладно?
  -- Ладно. Всякое бывает.
  -- Меня Лариса зовут. А тебя?
  -- Маша.
  -- Пойду я, Маша. Работать пора. Я машинисткой работаю. Печатаю, как зверь. Если надо что будет, заходи. В один момент сделаю.
  -- Хорошо. Договорились.
   Лариса направилась к выходу. Но потом опять обернулась.
  -- А вдруг ты мне все-таки врешь?
   Ну вот, опять начинает. Устала я в вашей мэрии. На улицу, на свежий воздух хочу.
  -- Не вру я, Лариса. У меня и доказательство есть, что по делу приходила, об отце узнать.
   Я зачем-то полезла в сумочку и достала браслет.
   Ларису браслет заинтересовал. Она забыла про ждущую ее работу и вернулась ко мне.
  -- Покажи. Страсть как люблю украшения.
   Протянула ей браслет. Она его повертела, покрутила.
  -- Красивый, конечно. Но цены в нем никакой. Я разбираюсь.
  -- Правильно, никакой, - согласилась я. - Просто единственная вещь оставшаяся мне от отца.
  -- Значит, для тебя ценная, - подытожила Лариса и вернула мне браслет. - Храни.
  -- Ага.
  -- Ну, я пойду. Приятно с тобой поболтать, но сама понимаешь..
   Я кивнула. Лариса скрылась за дверью.
   Не успела я встать со стула, как Лариса ворвалась обратно в курилку.
  -- А ну-ка, покажи браслетик.
   Я недоуменно достала его из сумочки и протянула женщине. Она опять его повертела, положила на стул, присела на корточки и посмотрела на него сбоку. Я с интересом следила за ее манипуляциями.
  -- Слушай, Машка, а я этот браслетик где-то видела. Точно видела.
  -- А ты не ошибаешься?
  -- Вроде нет. Я же говорю, слабость у меня к украшениям. Люблю я их. На работу, правда, начальник - зараза не разрешает одевать. Зато после работы...
  -- А где ты его видела? - меня мало интересовало, что Лариса делает с украшениями после работы.
  -- Не помню. Сам браслет помню, а где видела, не помню.
   Внутри меня все задрожало от нетерпения.
  -- Ларисочка, пожалуйста, постарайся вспомнить. Это так важно для меня.
   Лариса наморщила лоб, потерла по нему ладонью, наверное, чтобы воспоминания разбудить. Покачала головой:
  -- Нет, хоть убей, не помню.
   Я не хотела терять лучик света, пробившийся в темноте этого дела.
  -- Давай, я тебе свой номер телефона дам. Вдруг вспомнишь.
  -- Давай, чего уж там. Но точно обещать не могу. Память у меня избирательная. Помнишь, как в фильме: "Здесь помню, а здесь не помню"
   Я кивнула, но написала на вырванном из блокнотика листике номер телефона и передала его Ларисе.
  
   Выйдя из мэрии, глянула на часы. По хорошему, мне бы на работу вернуться и трудиться на благо заказчика часа два. Но не хотелось. Завтра как-нибудь перед Семенычем оправдаюсь. Скажу, например, что в мэрии очереди большие. До конца рабочего дня, скажу, отсидела.
   После обрушившихся на мою бедную голову новостей, честное слово, не до чертежей узла мне было. Завтра наверстаю. Целый день глаз от компьютера не оторву.
   Успокоив себя такими мыслями, отправилась бродить по городу. Говорят, что при ходьбе лучше думается. Вот я и хотела испытать это утверждение на себе. Походить по улицам, подумать.
   К сожалению, у меня ничего не получилось. Все время отвлекали. Каждый пятый встречный пытался выяснить, где находится та или иная улица, а каждого седьмого интересовало, который сейчас час. И почти все, за редким исключением, норовили меня толкнуть. В таких условиях думать не представлялось возможным.
   Поэтому я очень обрадовалась, когда мой взгляд наткнулся на выставленный посреди тротуара рекламный щит со словами:
   "Кафе "Арабески".
   Наш кофе - лучший в городе".
   А внизу жирная красная стрелка, указывающая на дверь.
   Ни разу не пробовала лучший кофе в городе. Решила исправить данное упущение.
   Толкнула дверь и оказалась в уютном, на пять столиков, зале. За спиной нежно звякнул колокольчик.
   Навстречу мне выбежала молоденькая девочка в неприлично короткой черной юбке и белой блузке. Она проводила меня к столику и приняла заказ. Очень расстроилась, когда я отказалась заказать пирожное. Но я же зашла к ним выпить кофе, а не кушать пирожные.
   Других посетителей в кафе не было. Из колонок, расположенных по краям барной стойки, лилась приятная музыка. Окна кафе скрывались за тяжелыми гардинами. В зале стоял полумрак.
   Кофе принесли быстро. Горячий, крепкий, с обильной пенкой. Такой, как я люблю. Не знаю, как насчет утверждения "лучший в городе", но определенно хороший.
   В кафе меня никто не толкал, не пинал, не спрашивал дорогу. На меня никто не обращал внимания. Девочка за стойкой натирала белоснежным полотенцем бокалы, покачиваясь в так музыки. Передо мной стояла чашечка кофе, и жизнь вполне могла казаться приятной штукой.
   Несколько часов назад она мне такой и казалась.
  
   Тип в кепке стоял прислонившись к серой стене подворотни. Его я увидела сразу, как только свернула во двор. Хотела рвануть обратно, но передумала. Еще не хватало, чтобы я боялась каких-то типов рядом с собственным домом да еще средь бела дня. Не дождется! Но страх ежиком кольнул в сердце, напомнил, как я дрожала после встречи с этим же человеком несколько дней назад. Иди вон, страх! Если так пугаться, то и на улицу скоро не выйду.
   Я расправила плечи, подсобралась и бодро пошла мимо типа в кепке, готовая при малейшей опасности рвануть с криком из-под свода подворотни во двор. Соседи у меня чуткие, крик услышат, в беде меня не оставят. Наверное. Если что, так хоть милицию вызовут. Про это "что" думать не хотелось.
   Странно, но тип на меня даже не смотрел. Словно вообще меня не было. А я, глупая, еще думала, что он следит за мной из-за большой любви. Нет, так влюбленные себя не ведут. Влюбленные с объекта своих мечтаний глаз не сводят, а не отворачиваются безразлично, как этот. Другой у него ко мне интерес.
   А, может, и интереса никакого нет. Может наша встреча опять чистая случайность. Скорее всего, так и есть. Я поверила сама себе и смело протопала мимо типа в кепке.
   Правда, не далеко. Меньше, чем на расстояние вытянутой руки. Его руки, которая вдруг схватилась за мою сумочку и резко дернула ее. От неожиданности вместе с сумочкой к типу подлетела я и уткнулась ему в левое плечо. Движением плеча он стряхнул меня, как надоедливую муху. По-видимому, я ему была не нужна. А вот сумочка моя его чем-то заинтересовала. Выпускать он ее не собирался. Я тоже.
   Не скажу, что эта сумочка очень уж ценная вещь. Расставание с ней не принесло бы мне большого урона. В кошельке - мелочь. Запасные ключи у бабы Насти имеются. Пропуск на работу по заявлению новый выпишут. Да и сумку я ношу уже второй сезон, что с точки зрения мамы совсем неприлично. Но и расставаться с ней не собиралась. Из-за принципа. А принцип мой такой: на чужое рот не разевай, но и свое не отдавай.
   Так и стояли мы с типом в кепке напротив друг друга, дергая многострадальную сумочку то в одну, то в другую сторону. Наконец типу надоела эта игра, он дернул сумочку сильнее и процедил сквозь зубы:
  -- А ну, сука, отдай!
   Тон, которым он произнес эти слова, мне не понравился. Я поняла, что предварительные игры закончились и если я сейчас же не отдам ему сумку, то мне будет плохо. Не знаю как, но плохо.
   И я от страха заорала:
  -- Караул! Грабят!
   Наверное, хорошо закричала, громко. Потому что тип в кепке от неожиданности выпустил сумочку. Но быстро пришел в себя, обратно схватился за сумочку и зашипел, не так громко, как я, но несомненно более страшно:
  -- Заткни рот, а не то...
   В подтверждение своих слов он размахнулся свободной рукой. Я закрыла глаза, прошептала "Мамочка!" и втянула голову в плечи, как будто это могло защитить от удара.
   Удара не последовало, и сумочку мою он почему-то отпустил.
   Я осторожно открыла один глаз и увидела, что тип в кепке прижимается к стенке подворотни. Вернее, не сам прижимается, а его прижимает некто большой. Когда я, уже совсем осмелев, открыла второй глаз, разглядела, что этот некто никто иной, как Евгений.
   Евгений что-то пошептал типу в кепке, не знаю что, не слышала, но тот проникся его словам и, вывернувшись из-под руки Евгения, быстро потрусил в сторону улицы. И даже не оглянулся на прощание.
  -- С тобой все в порядке? - повернулся Евгений ко мне.
   Я покивала. После испытанного испуга у меня отняло язык, не могла произнести ни слова. Я только кивала, как болванчик, и крепко прижимала отвоеванную в неравной схватке сумку.
   Евгений подошел ко мне, провел рукой, большой и теплой, по голове, успокаивая, словно маленькую девочку, обнял за плечи.
  -- Малышка, ты так дрожишь. Испугалась? Не бойся. Я с тобой.
   Шептал какие-то глупые слова и крепко прижимал к груди. Мне стало хорошо-хорошо, легко-легко. Все страхи отступили, улетели. А я почти растворилась в словах Евгения. Я готова была всю жизнь стоять вот так, уткнувшись в его грудь, растекаться блаженством от поглаживания по голове и замирать от его нежных слов. Ноги стали ватными, да и вся я сама как-то обмякла, повисла в его руках.
   Евгений, нежно поддерживая, чуть ли не донес меня до скамейки у подъезда. Усадил, сам сел рядом. Взял мои руки в свои и поднес их к губам.
  -- Машенька, я не могу без тебя, - шептал он, целуя кончики моих пальцев. По очереди, один за другим. - Ты так мне нужна.
   А я в этот момент думала о том, как нужен он мне. Может быть, еще больше, чем я ему. Жаль, я не могла еще говорить. Просто безотрывно, не мигая, смотрела в его глаза. И верила, верила. Каждому слову, каждому поцелую. Весь мир вокруг нас исчез, растворился. Не было двора, не было дома, не было никого. Только он и я. Одни в целом мире. И мне нравился этот мир.
   Но вдруг мой мир разрушился. Над двором пролетело:
  -- Вадик, кушать!
   И в ответ не такое зычное, но тоже громкое:
  -- Сейчас иду!
   Я вернулась на землю. Увидела, что сижу на скамейке возле собственного подъезда. Рядом, схватив меня в охапку, расселся врун и обманщик Евгений.
  -- Убери руки, - прошептала я в ухо обманщика, которое было близко-близко от моих губ.
  -- Что? - тоже тихо прошептал Евгений.
  -- Убери руки, я сказала, - уже во весь голос пояснила я.
   Евгений отодвинулся и удивленно посмотрел на меня:
  -- Маша, что случилось?
  -- Что случилось? Ты что забыл? Зачем ты опять сюда приперся? Забыл, что я тебе сказала? Я видеть тебя не хочу. У меня нет доверия к человеку, который в первый день знакомства бесстыже врет в глаза.
  -- Я же все объяснил тебе. Да и сегодня без моей помощи тебе плохо было бы. Хотя бы поблагодарила. А ты снова скандал начинаешь.
   Ух, какой! Он меня, может, шантажировать будет? Может он думает, что если помог девушке избавиться от бандита, так девушка должна в знак благодарности пасть к его ногам? Никогда!
   Да и не все ясно мне с появлением бандита на моем пути и с появлением Евгения в роли спасителя тоже не совсем ясно. А как они в сговоре состояли? Разыграли спектакль передо мной под названием " Злодей и благородный спаситель". По сценарию такого спектакля девушка должна без разговоров отдаться благородному спасителю.
  -- Поблагодарила? Откуда я знаю, может вы вдвоем все и придумали, напугали меня до ужаса, - так и сказала Евгению прямо в лицо.
   Лучше бы я не говорила. Сказала, и лишь потом поняла, что глупость выдала распоследнюю.
   Евгений отодвинулся от меня, посмотрел в сторону и сказал:
  -- Ладно, Маша. Слушай меня внимательно. Я не знаю, как тебе доказать, что сейчас я говорю правду. Да, соврал про тетку, каюсь. Но я не мог найти другого способа познакомиться с тобой.
   Я тоже на него не смотрела, но уши держала раскрытыми, боясь пропустить хоть слово.
  -- Я сейчас уйду. А ты иди домой, успокойся, подумай хорошенько, приди в себя. А через два часа я тебе позвоню. И ты скажешь: "Да!" или "Нет!". Всего лишь одно слово. Решение этого вопроса я оставляю за тобой. Понятно?
   Я покивала головой, показывая, что все поняла. Он встал, улыбнулся и ушел. А я смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся за поворотом. В этот раз я даже не жалела, что последнее слово осталось не за мной.
   Ну почему я такая невезучая? Вроде бы и симпатична в меру, и умна тоже в меру, а с мужчинами не везет. И все тут. То мне не нравятся, то я не подхожу. Никак мне моя половинка не встретится. Может и прав был мой бывший муженек Игорь, когда на прощанье выдал: "Таких, как ты, и близко к мужчинам подпускать нельзя. Нет у тебя понимания мужской души". Но я же старалась, очень старалась понять его душу. Ни один месяц пыталась разобраться, почему его на сторону потянуло. Но так и не поняла. Хоть он и пытался объяснить мне теорию о том, что мужчина, по своей сути, не рожден жить в моногамии. Даже приводил научные данные, что в 83% племенных культур мужчине дозволяется иметь более одной жены.
   Домой идти не хотелось. Два часа сидеть в пустой и квартире и думать о том, какое слово сказать. Нет, только не это. Через два часа, я не то, что слово не скажу, я все слова позабуду.
   Я посмотрела на часы и решила идти к Маринке. Она девушка в семейной жизни опытная. Что-нибудь да подскажет. К тому же мне просто хотелось с кем-нибудь поговорить.
   - А мамы еще дома нет, - сказала мне Ксюшка, открыв дверь. - Но вы проходите. Она сейчас придет.
   Из комнаты деток Марины гремела убойная музыка. Тимка и Лизи в страхе забились под полку с обувью и оттуда поглядывали на меня испуганными глазами. Я их прекрасно понимаю. Если бы мне пришлось жить в таком шуме, я бы тоже из-под полки не вылезала. Муру, правда, музыка не беспокоила. Она спала на той же обувной полке и даже ухом не пошевелила, когда я вошла. Крепкие нервы, только позавидовать можно.
   - Ксюша, - крикнула я в комнату, стараясь перекричать музыку. - Пока мамы нет, давай я с собаками погуляю.
   Ксюша выскочила из комнаты:
   - Правда? Вы погуляете? А то мне некогда. Уроки делаю, а мама придет, опять ворчать начнет, что собаки не выгуляны.
   Делать уроки в таком грохоте, по моим представлениям, проблематично. Но кто их поймет, молодежь нынешнюю. Я уж, как дама в годах, лучше с собачками по улице пройдусь. И животным полезно, и ушам моим.
   Ксюша натянула поводки на песиков, и они, радостно вертя хвостами, потащили меня на прогулку.
   Мы обошли вокруг квартала. Собачки, правда, рвались в сторону парка, но я, говоря образно, на поводу у них не пошла. Пусть радуются, что и так погуляла. А потакать разным собачьим слабостям не намерена.
   Когда мы вернулись с прогулки, за дверью стояла тишина. Маринка вернулась с работы, и Ксюшина свобода закончилась.
   - Машка, какая ты молодец, что зашла, - радостным возгласом встретила меня подруга. - Я так соскучилась. Звоню тебе, а застать никак не могу.
   Она потащила меня на кухню. Там вкусно пахло щами. В животе у меня предательски заурчало.
   - Сейчас разогрею и поедим, - успокоила подруга, с подозрением глянув на мой живот.
   Самой большой загадкой во мне для Маринки была нелюбовь возиться на кухне. Сколько она мне рецептов написала, сколько советов надавала, но так и не продвинулась в своем желании научить меня готовить. Сама она готовила изумительно. Ей бы поваром быть, а не менеджером в своей захудалой фирме. Намного больше пользы людям принесла бы.
   - Как мама? Как дела с браслетом? Как ты сама себя чувствуешь? - вопросы сыпались из Маринки с такой же скоростью, как и она сама носилась по кухне, доставая тарелки, раскладывая ложки, нарезая хлеб.
   Наконец она закончила приготовления. Налила щи Ксюшке, выпроводила ее из кухни. Той уходить не хотелось. В ее возрасте послушать взрослые разговоры - одно удовольствие. Я тоже любила в детстве. Но Марина в этом вопросе непреклонна. Нечего с детства окунаться во взрослую жизнь. Однажды на мой протест по этому поводу, когда я пыталась объяснить ей, что дети в жизни разбираются побольше нашего, довольно-таки грубо ответила:
   "Своих заведешь и будешь воспитывать как захочешь. А моим нечего слушать, что не следует".
   Потом, правда, поняла свою бестактность, долго у меня прощения за свои слова выпрашивала. Я ее простила, конечно, но горький осадок остался. Сейчас я не встреваю в воспитательные моменты.
   - Маша, у тебя что-то случилось? - спросила Марина, усевшись наконец-то за стол. - Какая-то ты не такая.
   Я подвинула тарелку со щами к себе поближе, наклонила голову к ней, чтобы спрятать лицо и сказала:
   - Случилось.
   - Давай, рассказывай.
   И вдруг совершенно неожиданно для себя произнесла:
   - Я, кажется, влюбилась.
   - Так...
   Маринка встала, пододвинула табуретку ко мне поближе, уселась и повторила:
   - Так... Это что-то новенькое.
   Потом схватилась за мою тарелку и отодвинула от меня
   - Прекрати жрать. Рассказывай.
   - Остынут же щи, - я потянулась за тарелкой.
   - Разогрею. Потом. За сколько лет я впервые слышу от тебя подобные слова, а ты о щах. Рассказывай.
   Я вздохнула, скосив глаза на тарелку, и начала рассказывать. Сама не представляю, откуда у меня столько слов нашлось. Они из меня просто фонтаном изливались. Я рассказала Маринке, как встретилась с Евгением, о чем с ним говорила. Поведала, какой он внимательный, заботливый и красивый. С горечью сообщила, как он меня обманул. С восторгом, как спас от грабителя. Рассказала и о поставленном мне ультиматуме.
   А потом, будто обессилев от этого потока слов, замолчала и уставилась на подругу.
   - Ну и...? - произнесла она через довольно длительный промежуток времени.
   - Что?
   - Это я у тебя спрашиваю: что? Что ты делаешь у меня на кухне?
   - Пыталась покушать у тебя на кухне. А ты мне не дала, - со злостью ответила я.
   - И ты можешь в такой момент думать о жратве? - всплеснула руками Маринка. - Быстро топай домой и готовься встречать своего принца.
   - Марина, я еще не решила, что ему отвечу.
   Подруга улыбнулась:
   - Да ты хоть мне не ври. Все ты решила. Или я не права?
   - Права, Марина, права.
   - Вот и прекрасно. Неужели я дождалась этого момента? Сколько я молила небеса образумить тебя. Наконец-то мои мольбы услышаны. Все, пошла домой.
   - А щи? Я кушать хочу.
   - Вообще-то ты права. Покушать перед свиданием тебе следует. Столько сил сегодня потеряешь.
   Маринка нагло подмигнула, разогрела щи еще раз и поставила передо мной тарелку.
   А потом села напротив и, подперев голову рукой, любовалась, как я поглощаю ее стряпню.
  
   Евгений позвонил ровно через два часа. К этому времени я уже минут десять сидела рядом с телефоном, не сводя с него глаз.
   Когда раздался первый гудок, прорезавший тишину, я вздрогнула, хотела убежать в спальню и спрятать голову под подушку. Но после второго гудка сняла трубку и поднесла к уху:
   - Маша? - услышала ставший таким родным и желанным голос.
   И я, набрав побольше воздуха в легкие, выдохнула:
   - Да.
   Одно слово. Всего одно слово, как и просил Евгений.
  
  
  
   11.
   Вот ведь как бывает в жизни. Живешь, живешь, а потом раз, и вся твоя налаженная жизнь разваливается на кусочки. Не скажу, что от этого я очень расстроилась.
   Наоборот, мне очень понравилось, когда утром, открыв глаза, я увидела рядом со своей головой голову Евгения. Он спал, уткнувшись носом в подушку, и сладко посапывал. Захотелось погладить по его взъерошенным светлым волосам, которые на деле оказались мягкими и податливыми, но я остановила свою руку. Пусть спит. Не стоит будить. Он заслужил спокойного сна.
   Я лежала, боясь пошевелиться, и разглядывала его лицо. Волевое и мужественное, сейчас во сне казалось по-детски наивным и даже смешным.
   Я улыбнулась, вспомнив как вчера утром посмеялась над словами, прочитанными Маринкой в соннике. Что она там прочитала? Что-то о том, что у меня наладятся отношения с противоположным полом. Не прошло и суток как они наладились. Вот и не верь после этого снам.
   Правда, портило впечатление продолжение расшифровки сна о том, что при переусердствовании начнутся проблемы уже другого рода. Ерунда. В этом деле переусердствовать нельзя. А, значит, никаких проблем другого рода не будет.
   Я заслужила счастье. Я слишком долго была одна. Лешик не считается. При воспоминании о Лешике мне взгрустнулось. Но я прогнала грусть подальше. Еще не хватало в это утро думать о нем. Просто грех.
   Вот так бы лежала долго-долго. Но не получится. Пора и о работе подумать. Тем более вчера полдня прогуляла. Сегодня придется наверстывать.
   Я дотронулась губами до щеки Евгения. Он, не открывая глаз, улыбнулся, обнял меня и прижал к груди. Мое сердце скакнуло куда-то вниз живота и остановилось. Но я не могла позволить себе такого блаженства и прошептала в ухо Евгения:
   - Мне пора.
   - А если я тебя не отпущу? - спросил он.
   - Тогда меня уволят.
   - Пусть увольняют. Всегда мечтал о жене - домохозяйке. Будешь сидеть дома и печь мне пироги.
   - Не дождешься, - засмеялась я, выскальзывая из его объятий. - В душ я первая.
   Я накинула халатик и всунув ноги в тапочки потопала в ванну.
   Только я встала под теплые, нежно ласкающие разгоряченное тело, струи, как зазвонил телефон.
   Что за дурная привычка у телефона звонить всегда не вовремя? Топая босыми ногами и оставляя за собой мокрый след, подошла к телефону, недоумевая кому я понадобилась в такую рань.
   - Да, я слушаю.
   - Маша, где тебя черти носят? Я звоню, звоню, - слышу в трубке недовольный голос мамы.
   - Я в душе была, - оправдываюсь.
   - А что с твоим голосом?
   Наконец до меня доходит, что звонит же мама, которой вставать с кровати не положено. Во всяком случае, вчера у нее еще был прописанный врачом строгий постельный режим.
   - Мама, а откуда ты звонишь?
   - Из больницы, конечно.
   - А тебе разрешили вставать?
   - Велика честь у кого-то спрашивать, - фыркает мама. - Я тебе вот зачем звоню. Ко мне в больницу сегодня не приезжай. Нечего ко мне шастать.
   - Ну, мама...
   - Я сказала. Не приезжай. А лучше зайди ко мне домой и глянь, все ли там нормально. А то приеду завтра с Аликом, или Сергеем Петрович, еще не решила с кем, а там бардак. Стыда не оберешься.
   Нет, никогда мне не угнаться за маминой мыслью. Хоть и стараюсь постоянно. Вот и сейчас не поняла, как завтра она планирует оказаться дома.
   - Тебя выписывают? - уточнила я, начиная злится на несовершенство нашей медицины.
   Разве годится так? Человеку чуть-чуть легче стало, а его сразу домой.
   - Не знаю. Еще не спрашивала, - спокойно ответила мама. - Но это не важно. Не перевелись еще рыцари готовые украсть девицу.
   - Так, - протянула я. - Значит ты, мамочка, собралась удрать из больницы? Или я что-то не понимаю?
   - Молодец, доченька, все правильно понимаешь. Ты же у меня умница.
   - Не смей!
   - А это не твое дело. Сделай то, о чем я тебя прошу.
   И все. Гудки.
   Ну, и как тут не сругнуться? Я и сругнулась. В полголоса. А потом оглянулась на стоящего в дверях Евгения и сказала:
   - Извини.
   - Да что ты! Ты очень мило ругаешься. Мама звонила?
   - Да. Представляешь, домой уже собралась.
   Евгений подошел ко мне и обнял за плечи. Только сейчас я заметила, что стою перед ним абсолютно голая с накинутым на плечах полотенцем.
   - Ой! - прошептала я, покраснела и рванула в ванну.
   Если бы я знала, что он придет туда за мной, то не спешила. Из коридора ближе до спальни, чем от ванной. Но Евгений большой и сильный. Он и оттуда сумел донести меня на руках до кровати.
  
   На работу я все-таки опоздала. Всего лишь на десять минут, но опоздала. Чем и вызвала гнев шефа. Я стояла потупив перед ним голову, а он, не переходя, правда, на личности, отчитывал нерадивых сотрудников, имеющих наглость опаздывать на работу.
   Зато остальное время я трудилась, как пчелка. Даже в обеденный перерыв только выпила чашку кофе.
   К концу рабочего дня Семеныч смилостивился и простил, похвалив за достигнутые трудовые успехи.
   Люська смотрела на меня, как на ненормальную, а Димка, проходя мимо стола, брякнул, что от непосильной работы и кони дохнут. Настроение мое было прекрасным, и его довольно-таки грубое замечание, меня не обидело.
   Потому что все восемь часов я была не здесь, со своим трудовым коллективом, а в своей спальне рядом с любимым человеком. В мечтах, конечно. Но они сильно стимулировали меня к работе.
   Евгений собирался встретить меня после работы. Но я ему не разрешила. Просьба мамы - закон. А тащить Евгения за собой в мамину квартиру не хотелось. Понимала ведь, что рядом с ним никакой уборки не получится. Договорились, что он приедет ко мне вечером.
  
   Квартиру мама себе купила незадолго до моего развода с Игорем. У нас как раз начались разногласия в вопросах понимания супружеской верности. Мама решила не мешать разбираться нам самим в собственных чувствах и съехала на другую жилплощадь. С квартирой ей помогла давняя клиентка, жена непоследнего человека в жилищном отделе мэрии.
   Квартирка маме досталась не шикарная, двухкомнатная, но в центре города. В трехэтажном доме сталинской постройки с высокими потолками.
   Мамин переезд не решил моих проблем с мужем. Я Игоря благополучно выгнала и стала одинокой женщиной с жилплощадью.
   "Маша, это большой плюс в поиске приличного мужа", - говорила мама, когда на нее нападала охота меня воспитывать.
   Слава Богу, это случалось редко.
   Но я рада, что живу отдельно от мамы. Иногда на меня нападают приступы меланхолии, и мамин активный образ жизни мешал бы моему состоянию.
   Вспомнив, что я, пока бежала по лестнице, обещала себе заняться спортом, к маме отправилась пешком. Есть же такой вид спорта - спортивная ходьба. Каблуки, конечно, не позволяли правильно ставить ногу с пятки на носок, но темп я задала себе приличный. И через двадцать минут добралась до места.
   Долго возилась с замком. Как-то не дружу я с этим, казалось бы, таким простым механизмом. Ладно у меня. Замок старый, может заедать. У мамы такого быть не может. Она бы сразу слесаря вызвала. Так что дело не в замке, а во мне.
   Замок все-таки поддался и я вошла в квартиру. На меня пахнул затхлый воздух с запахом лекарства. Ничего удивительного. Последними мамиными гостями ведь были врачи со скорой помощи. Проветрим.
   Вошла в комнату. Гостиную, как называет ее мама. Идеальный порядок. Иначе здесь и быть не могло. Мамина гостиная, словно картинка в модном каталоге. Да она и выполнена по каталогу Алика. В стиле минимализма. Белые стены, белый диван и белые кресла, маленький стеклянный столик на гнутых металлических ножках, белые гардины и ярко-красный ковер с длинным ворсом на всю комнату. Когда я всю эту красоту увидела на картинке, просто прибалдела. Но лучше бы она на картинке и осталась. В жизни мамина гостиная меня просто пугала, вызывала возбуждение. Такие чувства, наверное, испытывает бык, глядя на красную тряпку тореадора. Приходя к маме в гости, я обычно быстренько проскакивала мимо нее на кухню.
   Сегодня, по привычке, поступила также. Вот маминой кухне я завидую. Уютная и миленькая. Продумано в ней все до мелочей. Шкафчики большие и маленькие по стенам, электрическая плита со всеми возможными прибамбасами, серебристый холодильник до потолка, на столике у плиты кофеварки, тостеры, комбайны и все остальное, что только можно придумать. Но самое главное, посудомоечная машина. Мечта моей жизни.
   И всегда в ней идеальный порядок.
   Всегда, но не сегодня. То, что я увидела, заставило меня застыть на пороге. Первое, что пришло в голову: по кухне пронесся смерч. Двери шкафчиков нараспашку. Посуда, кастрюли, пакеты с продуктами вывалены на стол в полном беспорядке. На полу рассыпана мука и какие-то крупы.
   Пораженная я закрыла глаза, с надеждой, что что-то произошло со зрением. Когда открыла, поняла, что разгром не привиделся, а имеет место на самом деле.
   С дурным предчувствием я рванула в спальню. Там было не лучше. Развороченная постель, вывернутое на пол содержимое шкафа, разбросанная по трюмо косметика. К трюмо я, первым делом, и бросилась. В его нижнем ящичке, я знала, находится сундучок с мамиными драгоценностями. Этот сундучок, закрывающийся на маленький замочек, я подарила маме на день рождения несколько лет назад. Мама тогда сказала: "Мещанство!". Но украшения в него сложила.
   Сундучок стоял на полу. Замочек сорван. Я трясущимися руками открыла крышку и с ужасом заглянула во внутрь. На первый взгляд все драгоценности были на месте.
   Я опустилась на пол и задумалась. Странные нынче пошли грабители, а то, что квартиру разворотили именно грабители, я не сомневалась. Не взяли самое ценное, мамины драгоценности. Некоторые из них, например, колечко с бриллиантиком, не большим, но все-таки, стоили немало.
   Что же они хотели? Деньги мама, по одной ей известной прихоти, дома не держит. Предпочитает при расчетах пользоваться банковской карточкой. Для крутизны, наверное.
   Значит, тот или те, кто побывали здесь искали нечто конкретное. И я даже знаю что. Браслет.
   Да что же в нем такого, что ради него пошли на преступление. Проникли в чужую квартиру, все здесь попортили. Потом я задумалась: а можно ли считать преступлением их поступок, если ничего не украдено? Конечно, я на сто процентов не была уверена, что ничего не украли. Но на девяносто восемь могла бы поставить. Завтра мама разберется и решит, что делать.
   Я же отправилась к соседям. Может быть, они что-то слышали или видели.
   Жаль, что не здесь живет баба Настя. От ее бдительного ока точно не укрылся бы приход чужого человека. Но на маминой площадке жила молодая семья. Муж - таксист, приходящий домой только на ночевку, молодая жена, недавняя школьница, и грудной ребенок. Они переехали в эту квартиру совсем недавно, и я их почти не знала, несколько раз только видела. Даже как зовут, не в курсе. Раньше здесь жила бабушка молодой жены. Но когда внучка вышла замуж, бабушка переехала к дочери, матери молодой жены, уступив квартиру молодоженам. Мне она сама об этом рассказывала. Сильно переживала, что приходится покидать квартиру, в которой прожила почти всю жизнь.
   Я нажала на звонок. За дверью стояла тишина. Может, дома никого нет? Погода прекрасная, самое время гулять с ребенком. На всякий случай позвонила еще раз.
   На этот раз услышала шаги. Дверь распахнулась и передо мной предстала заспанная молодая мамочка в коротеньком халатике.
  -- Извините, я вас, наверное, разбудила, - проговорила я.
  -- Да. Анжелина заснула, ну и я рядом.
   Девушка смотрела на меня, не понимая, что мне понадобилось.
  -- Еще раз извините. Я - дочь вашей соседки, Заславской.
  -- Я знаю.
  -- Понимаете, мама в больнице. А в ее квартире кто-то побывал. Вы случайно никого не видели?
   Девушка, еще не совсем проснувшаяся, покачала головой.
  -- Чужого никого. Только свои приходили.
   Теперь пришла моя очередь удивиться:
  -- Кто свои?
  -- Ну этот. Седой, высокий. Который часто к ней приходит.
  -- Сергей Петрович? - еще больше удивилась я.
  -- А кто его знает? Я с ним не знакома.
   Так, интересно. Зачем это Сергею Петровичу, а именно о нем, наверное, говорит мама спящей Анжелины, приходить в мамину квартиру во время ее отсутствия?
  -- Девушка, а вы ничего не путаете? Может, он приходил раньше, когда мама еще дома была?
  -- Нет, не путаю. Я видела, как вашу маму на носилках уносили. Это было в прошлый вторник. Я Витю как раз на работу провожала. А мужчина приходил на следующий день, в среду. Мы с Анжелиной от врача возвращались, ей прививку делали, а он с дверью ковыряется, никак замок открыть не может. Я поздоровалась с ним, он ответил.
  -- Спасибо вам.
  -- А как Галина Александровна? - поинтересовалась девушка.
  -- Ей уже лучше. Завтра домой собирается вернуться.
  -- Вот и хорошо, - сказала на прощание молодая мама и скрылась за дверью.
   Я вернулась в квартиру, зачем-то обошла ее еще раз, словно надеясь встретить злоумышленника, и поехала в больницу. Маму новость не обрадует, но ничего не поделаешь. Лучше самой сегодня предупредить.
   По дороге вспомнила, что квартиру я так и не проветрила.
  
  -- Ну, зачем приехала? - этими словами встретила меня мама, когда я вошла в палату.
   Кислое выражение лица, появившееся при виде меня, выражало недовольство. Мама была занята, и я своим появлением все испортила.
   Она возлежала на кровати, опираясь спиной на подушки, а вокруг нее, кто на кровати, а кто на придвинутых стульях, сидели больные. Я заметила, что здесь находились женщины не только из третьей палаты, которых я за время посещений изучила, но и чужие. Все, чуть ли не открыв рты, слушали маму.
   Да, она умеет рассказывать. В ней пропала великая актриса. И что интересно, вроде бы говорит о сущей ерунде, а окружающие в рот ей заглядывают.
   Я просто кожей почувствовала, как меня обдала волна неприязни. Прервать на самом интересном месте. Маму где не прерви, всегда оказывается на самом интересном месте.
  -- Поговорить надо, - сказала я.
   Мама величественно махнула рукой, отпуская своих слушательниц. Те разошлись, недовольно косясь на меня.
  -- Что-то случилось? - взволновано спросила мама.
   Она наконец-то вернулась со своих высот в больничную палату и поняла, что просто так, без дела, я бы сюда не пришла.
  -- Случилось, - со вздохом ответила я.
  -- Что?
   Мама схватила меня за руку и усадила на край кровати. Я оглянулась. Больные неотрывно глядели на нас, ожидая начала спектакля.
  -- Давай выйдем. Тебе можно?
  -- Можно. Мне все можно. Я вполне здорова. И не надо делать из меня инвалида. Не дождетесь.
   Мама встала с кровати, не совсем резво, все-таки в ее движениях сквозила какая-то осторожность, всунула ноги в тапочки и пошла к двери. Я направилась за ней.
  -- Там, в конце коридора, диванчик. Пошли туда, и ты мне все расскажешь.
   Пока мы шли к диванчику, одна из дверей открылась и оттуда высунулась голова мужчины в тонких золотых очках:
  -- Галина Александровна, не забудьте, вы нам партию в "Дурачка" обещали.
  -- Я помню, Антон Львович, помню. С дочерью переговорю, и сразу к вам.
   Голова уставилась на меня, потом перевела взгляд обратно на маму.
  -- Как вам, Галина Александровна, не стыдно врать. Дочь... Да кто ж вам поверит. Признайтесь, сестра, наверное.
  -- Дочь. Моя собственная.
   Все ясно. Мама и здесь уже успела обзавестись поклонниками. Как же ей это удается?
   В другой раз я серьезно занялась бы обдумыванием данного вопроса. Но сегодня моя голова была занята другими проблемами.
  -- Ну, что случилось? - спросила мама, когда мы уселись на низенький диванчик.
   Я вздохнула и виновато, словно именно я являлась причиной несчастья, произнесла:
  -- В твоей квартире кто-то побывал.
  -- Как это? Что-то я не понимаю.
  -- А что тут не понимать? Кто-то был в твоей квартире, - я еще раз вздохнула и подробно рассказала, какая картина предстала перед моими глазами в ее квартире.
  -- Так, - мама потерла пальцами глаза. - я так понимаю, что милицию ты не вызвала.
  -- Нет, - покаялась я.
   Думала, что мама налетит на меня и начнет ругаться за неумение принимать решения в важные моменты. Но она, чуть поразмыслив, сказала:
  -- Правильно. Вначале я сама должна посмотреть, что там и как там. Что-нибудь украли?
  -- Драгоценности на месте, - бодро ответила я, показывая, что бываю, когда нужно, наблюдательной.
  -- А шуба?
   А вот про шубу я и не подумала. Даже и не глянула на вывернутую из шкафа гору одежды.
   Шуба - последнее мамино приобретение. И цена этой шубки равна цене всех вместе взятых ее драгоценностей плюс мое золотое колечко с рубинчиком в придачу.
  -- Не знаю. Мама, прости, но я про нее не вспомнила.
  -- Бестолковая ты моя дочь! - изрекла мама свой приговор, но таким тоном, что я поняла - скандала не будет. - Поехали домой. Переночевать я и там смогу. Все равно ведь завтра выписываюсь. Сходи, позвони Сергею Петровичу. Пусть приезжает за мной. А я пойду собираться.
  -- Подожди, - задержала маму, взяв ее за руку. - Понимаешь, Сергей Петрович...
  -- Что с ним? Заболел или...?
  -- Да нет, что ты. Тьфу-тьфу, - плюнула я в сторону. - Тут другое. Соседка твоя, ну девчонка, что живет напротив, сказала, что Сергей Петрович заходил к тебе.
  -- Конечно, заходил. Он же и скорую мне вызвал, если ты еще не забыла.
  -- Не забыла. Но скорую он вызывал во вторник, а заходил к тебе в среду. Когда ты уже в больнице была.
  -- Так... - протянула мама. - Интересно. А она ничего не перепутала?
  -- Говорит, что не перепутала, точно его видела, как он с замком ковырялся. Никак дверь открыть не мог.
  -- Что с ним ковыряться? Ключ хорошо открывает. Только откуда у него ключ? А, может, он отмычкой в замке ковырял?
   Я подумала, что Сергей Петрович с отмычкой - это слишком круто, а потом вспомнила, что и сама долго ковырялась с маминым замком и сказала ей об этом.
  -- Не знаю. У меня он хорошо открывался. Ладно, я с Сергеем Петровичем разберусь. Иди, звони тогда Алику.
   Я знаю, с мамой спорить бессмысленно. Себе здоровее просто выполнить ее указания. Я собралась уже идти к телефону - автомату, как на другом конце коридора открылась дверь, въехала тележка, заставленная кастрюлями, за ней появилась женщина и зычным голосом прокричала:
  -- Ужин!
   Я от неожиданности вздрогнула. Представляю, каково сердечникам от такого рева. Не мудрено новый приступ схватить.
   Мама посмотрела на тележку с ужином, потом на меня, потом опять на тележку.
  -- А знаешь, чего спешить? Завтра домой поеду. Сегодня у меня еще дела в больнице.
   Неужели партия в "Дурака" и размазанная по тарелке каша ей важнее ограбления квартиры?
   Но, сказать по правде, я обрадовалась маминому решению. Пусть пока побудет в больнице. Меня вечером ждут другие дела.
  
   На скамейке у подъезда сидел Лешик. Верный друг и надежный товарищ. Любовнику все-таки легче найти замену, чем другу.
  -- Привет! - сказала я, присаживаясь рядом.
  -- Привет! Ну, как ты?
  -- Плохо.
  -- С Галиной Александровной плохо?
  -- Нет, с мамой все хорошо. Завтра домой выписывают. Тут другое.
   Лешик встал со скамейки, взял меня за руку, дернул, поднимая.
  -- Пошли к тебе, и ты мне все расскажешь.
  -- Лешик... - протянула я, не зная, как объяснить, что он для меня вновь перешел в категорию друзей и ничего другого, кроме как попить чая на кухне, я предложить не смогу.
   Только я забыла одну вещь: друзьям не требуются объяснения, они и так все понимают.
  -- Да ладно, Маша, не переживай. Все нормально. Пошли. Не сидеть же нам на скамейке, как школьникам.
   А что, хорошее время было. Ни забот, ни переживаний.
  -- Пошли.
   Молча поднялись на мой этаж, посмотрели на выглянувшее из дверей разочарованное лицо бабы Насти, увидевшей, что я пришла с Лешиком, открыли, вполне быстро и без проблем, дверь и вошли в квартиру.
   Я, после случая с маминой квартирой, с волнением заглянула в комнату, потом приоткрыла дверь в спальню. Все было в порядке. Если, конечно, порядком можно назвать то, что творится в моей квартире. Бардак после переселения народов. Так называет его мама. Но этот бардак родной, созданный моими собственными руками.
  -- Ну, подруга, ты даешь, - от Лешика не укрылись мои действия. - Давай, рассказывай, во что вляпалась. А то ты меня пугаешь. Бегаешь по квартире, оглядываешься.
   Да, со стороны, наверное, видик еще тот. Тем более для человека не знающего, что меня довело до таких действий.
  -- Ой, Лешик, если бы ты знал.
  -- Рассказывай, буду знать.
   Я ему рассказала. Все-все. Вернее, почти. Не могла же я ему про Евгения рассказать. А вот про отца рассказала. Первому.
   - Вот так, Лешик, - закончила я свой рассказ. - А сейчас скажи, как мне жить?
   - Как и раньше жила. Маша, я понимаю, что ты пережила после встречи с Богуславским. Но поверь мне, не все так страшно. Какое тебе дело до того, что совершил много лет назад в сущности чужой для тебя человек.
   - Какое дело? А вдруг и мне по наследству передались его преступные наклонности? Вдруг и у меня где-то внутри спит убийца?
   - Ерунда какая. Это только ты со своей буйной фантазией могла до такого додуматься. Меня волнует несколько другой момент.
   - Какой?
   Лешик налил себе еще кружку чая, долго размешивал в ней сахар, а потом сказал:
   - Ты только не подумай, ничего личного. Я ведь понимаю, ты свободная молодая женщина. Красивая и интересная. Всякое в жизни случается. Но, Маша, мне не нравится, что этот тип, которого я застал в твоей квартире, появился именно сейчас.
   - Евгений?
   - Не знаю, как его зовут. И прости, знать не хочу. Кто он? Что ты о нем знаешь?
   Эх, Лешик, если бы я знала. Ведь правда, ничего я о нем не знаю. Кроме того, что за эти дни он стал для меня самым важным человеком. Но это так, к делу не относится.
   - А при чем тут он?
   - Может, и ни при чем. Я просто рассуждаю. Когда с человеком начинают происходить странные вещи, а согласись, что с тобой они стали происходить, появление нового лица всегда настораживает. Не так ли?
   Я пожала плечами. Сказать по правде появление Евгения я никак не связывала с браслетом. Ведь о нем в наших разговорах не было сказано ни слова. После вопроса Лешика, задумалась. А вдруг все так и есть? Может и он за ним охотится? А все слова о любви с первого взгляда лишь повод втереться в доверие, затащить честную девушку в постель. Конечно, честная девушка не сильно и сопротивлялась. Но все-таки...
   Не успела я додумать неприятные для себя мысли, как позвонила мама.
   - Сергей Петрович никакого отношения к разгрому в квартире не имеет, - радостно сообщила она.
   - Ты уверена?
   - Да. Я звонила ему. Он не отрицал, что побывал в квартире. Сказал, что заходил за папкой с документами.
   - Какой папкой?
   - С документами. Он ее оставил у меня в квартире. Сама понимаешь, не до нее ему было. А документы по работе. Вот он и забрал их.
   - А ключ у него откуда?
   - Откуда? Откуда? Может, я сама ему дала.
   Проблематично, конечно, если учитывать, что в это время мама находилась в реанимации. Скорее всего, он сам их захватил, когда маму на скорой увозили. Надо же было ему как-то дверь закрыть.
   - И что он еще сказал? Видел разгром в квартире?
   - Говорит, что дальше коридора не проходил. Папка его на тумбочке лежала. Он ее забрал и ушел.
   - Да?
   - Да. Маша, Сергей Петрович - порядочный человек. По чужим квартирам в отсутствии хозяев не болтается.
   Мама права. Я и сама не представляю Сергея Петровича роющегося в чужом шкафу с бельем.
   Жаль, конечно, что он такой порядочный. Его непорядочность могла помочь хотя бы в определении времени проникновения преступника в мамину квартиру.
   - А ты чем занимаешься? - переключилась мама на меня. Вопрос о Сергее Петровиче ее перестал волновать.
   - С Лешиком чай пью. И разговариваю.
   - С Лешиком? Гони его в шею. Он на тебя плохо действует. После встреч с ним ты впадаешь в состояние меланхолии. Это вредно для молодой девушки. Завтра вернусь из больницы, займусь поисками кандидата на роль зятя. Надоело мне. Хочется, чтобы кто-то наконец назвал меня тещей.
   Я улыбнулась. Повторяешься, мама. Уже ни один раз предпринимались поиски этого мифического зятя. В большинстве случаев наметившиеся кандидатуры отметались ею же самой. Ее девиз: "Для лучшей дочери - лучшего мужа". Хороший девиз, не спорю. Поэтому, наверное, я и одна.
   В мыслях проскочил вопрос: интересно, а как мама отнесется к Евгению? Почему-то подумалось, что Евгений ей понравится. Она всегда говорила, что настоящие мужчины - ее слабость. А более настоящего мужчину, чем Евгений, придумать сложно.
   - Ну, мама. Мы просто разговариваем, - прошептала я в трубку, опасливо оглядываясь на дверь кухни.
   - Смотри, дочь, я тебя предупредила. Все. Завтра жду тебя, поможешь с уборкой.
   - Да, обязательно.
   Не очень приятное занятие, но от него не отвертишься. Не могу же я позволить больной мамочке заниматься работой.
   После разговора все мое красноречие иссякло. Лешик еще недолго посидел на кухне, а потом ушел. Я вздохнула с облегчением.
   Хотелось хоть чуточку побыть одной и подготовиться к встрече с Евгением. Слова Лешика внесли немалое смятение в мою душу.
  
  
   12.
   Евгений сразу же бросился целоваться. Только я открыла дверь, а уже оказалась в его объятьях. Я ответила на его поцелуи, решив, что серьезно поговорить мы сможем и позже. Нашим поцелуям мешал огромный букет роз, который появился из-за спины Евгения. Но он от него благополучно избавился, положил на обувную полку здесь же в коридоре.
   Несколько раз взлетев от поцелуев в небеса и столько же раз упав в преисподнюю, такое чувство у меня было, я оттолкнула сжатыми кулаками Евгения, и кивнула головой в сторону кухни. Дар речи ко мне еще не вернулся.
   - Покормишь? - с надеждой спросил Евгений.
   - Нет, - почему-то разозлилась я.
   Все мужчины одинаковые. Им бы только пожрать. Нечем мне его кормить. Я уже и забыла, когда готовила.
   - Ну и ладно. Я уже поужинал. Не будем тратить время на еду.
   Какой-то он сегодня слишком покладистый.
   - На еду тратить время не будем. И на все остальное тоже.
   Он удивленно заглянул мне в глаза, но ничего не сказал.
   - Сегодня мы с тобой просто поговорим. Серьезно и честно.
   - Ну, если ты не хочешь заняться чем-нибудь более приятным, то давай поговорим. А дальше видно будет, - подмигнул он мне.
   Что за намеки? Я не понимала его намеков. Я была серьезно настроена на разговор.
   Он сел на табуретку, от чего она подозрительно скрипнула, сложил руки на стол, как примерный ученик, и уставился на меня.
   Вроде я и речь приготовила, а сейчас все слова забыла. Сидела напротив него и смотрела в его глаза, в которых скакала смешинка.
   Плюнуть бы на подозрения Лешика и отправиться в спальню. Но я не могла второй раз предать друга. Обещала серьезно поговорить с Евгением, значит и поговорю.
   Я достала из кармана браслет, я его туда заранее, готовясь к разговору, засунула и положила перед Евгением. Он посмотрел на браслет, а потом опять уставился на меня. Хотелось попросить его отвернуться. Как-то я под его взглядом трепетно себя чувствовала. Но я не стала. Пусть ничего такого не думает.
   Молчание затянулось. Я не выдержала и спросила:
  -- Ты знаешь, что это такое?
   Евгений еще раз кинул взгляд на браслет и кивнул.
  -- Ах, вот как! Говоришь, знаешь. Конечно, знаешь. Кто бы мог сомневаться.
   Я готова была обрушить на него вагон обвинений, но он остановил меня.
  -- Конечно, знаю. Я что, по-твоему, дурак? В женских украшениях не разбираюсь? Если ты мне не веришь, то могу сказать: это браслет. И, по-моему, очень симпатичный.
  -- Что? - ошарашено протянула я.
  -- Браслет. А ты что, не знаешь, как эта штука называется?
  -- Ты мне зубы не заговаривай. Не увиливай от вопроса. Что ты знаешь об этом браслете?
  -- Об этом? Ничего. Маша, я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать. Но я еще раз повторяю: этот браслет я не видел никогда в жизни и ничего о нем сказать не могу.
  -- А ты не врешь? - сомнения окончательно еще не покинули меня.
  -- Не вру.
  -- Честное слово?
  -- Честное слово. Машка, я сегодня весь день считал каждую минуточку до нашей встречи. Думал, не доживу, умру. А ты со своим браслетом. Не волнует меня никакой браслет. Маша, я тебя хочу.
   И я растаяла, растеклась, растворилась в его словах. Оказывается, мне тоже в этот момент было глубоко наплевать на браслет.
   Он нежно поднял меня на руки и понес в спальню. А я прижималась к его могучей груди и шептала:
  -- Женечка!
   Так я его стала называть сегодняшней ночью и, надо сказать, мне очень нравилось его имя.
   Только мы закончили судорожные срывания одежды друг с друга, только забрались под одеяло, предвкушая вознесение на седьмое небо от блаженства, только моя рука крепко обняла Женечку за шею, а его нога нашла покой между моими бедрами, как раздался телефонный звонок.
  -- Тебя нет дома, - прошептал Евгений. - Да, Маша? Ни для кого нет дома.
   Я прохрипела нечто похожее на "Угу!" и спряталась под одеяло.
   Я очень хотела, чтобы звонивший так и подумал: меня нет дома. Совсем. По-настоящему. Но он не собирался так думать. Телефон трезвонил без остановки. Я стала выбираться из объятий Жени.
  -- Маша, не уходи.
  -- Пусти. А вдруг что-то случилось. Вон как настойчиво звонят.
   Я кое-как выбралась из постели и, не одеваясь, потопала к телефону.
  -- И не забудь передать, что с их стороны отрывать нас от приятных занятий, просто свинство.
  -- Обязательно передам, - пообещала я.
  
   - Маша, ты? Ну, наконец-то, - услышала в трубке незнакомый женский голос. - А я уже думала, что тебя нет дома.
   Думала. А чего тогда трубку не положила? Опьяненная ласками Жени я напрочь потеряла способность соображать. Голос мне был абсолютно незнаком.
   - Извините, а кто это?- решила прояснить ситуацию.
   - Ну ты даешь! Это я, Лариса. Не узнала? О, богатая буду.
   Точно, Лариса. Кто еще из моих знакомых может так тарахтеть.
   - Привет, Лариса. Не узнала. Прости.
   - Да ладно. Чего уж там. Я вспомнила. Представляешь, вчера думала, сегодня думала. Но вспомнила.
   - Да? - осторожно спросила я, сама вспоминая, что должна была вспомнить Лариса.
   - Да! Мне же твой браслет сразу знакомым показался. А вот где видела, ну никак. А сейчас вспомнила.
   Браслет... Точно. Я сама дала номер телефона Ларисе на случай, если вдруг вспомнит.
   Стоять абсолютно раздетой в коридоре было неприятно. Почувствовала, как из-под дверей тянет сквозняком. Да и от волнения по телу пошла мелкая дрожь.
   - Лариса, подожди секундочку. Я сейчас. И ты мне все расскажешь.
   Я положила трубку на тумбочку и метнулась в ванную. Схватила висевший на гвоздике банный халат, натянула, путаясь в рукавах, на себя и вернулась к телефону.
   В дверях стоял Женя, закутанный в простыню. Я подарила ему виноватую улыбку и опять схватила трубку.
   - Я слушаю.
   - Ну вот. Я все себя ругала и ругала за бестолковую голову. А потом поняла, что браслет-то я никогда и не видела. Поэтому и вспоминать нечего.
   - Как не видела? - удивилась я. - Но ты же говорила.
   - Не перебивай. Сейчас все узнаешь. Я не видела настоящий браслет, а только рисованный, на картинке. Но он мне так понравился, показался таким необычным, что я тогда подумала: надо мне такой у ювелира заказать. Потом забыла, правда.
   - На картинке? Где? В книге?
   - Не в настоящей книге. А так...
   - Лариса, не томи.
   - Я рассказываю, а ты меня перебиваешь. Брат у меня есть. Двоюродный. Хотя нет, троюродный. Но это не важно. Историк - любитель, помешанный на истории родного края. Есть же чудаки. Мужику под пятьдесят, а он сказками интересуется. Легендами и мифами. Весь дом книгами завален. Музейные работники от него плачут - все запасники перерыл. По деревням разъезжает. Старики - старушки - лучшие его друзья. Сказки их слушает, записывает. Чудак-человек, в общем. Из-за его дурости даже жена от него ушла. С детьми.
   - Он ученый? - перебила я Ларису. Про семью ее брата мне слушать не хотелось.
   - Нет. Он строитель, а история - хобби у него такое.
   - Понятно. Бывает. А браслет?
   - Вот браслет я у него видела. На картинке. Он же книгу по истории пишет, свой бесценный опыт обрабатывает. Накопилось за все годы гора материала. А мне на распечатку дает. Я же говорила, что машинистка я классная. Почему бы по-родственному не помочь.
   Ага, и денежек с родственника сорвать. Но это не мое дело.
   - А книгу он с иллюстрациями готовит, - продолжала Лариса. - Фотографии камней каких-то, развалин, деревьев. Говорит, что с каждым предметом легенда связана. И рисунки имеются. Брат мой рисует хорошо. Вот и браслет там был. Точь в точь, как твой.
   - Лариса, помоги мне с ним встретиться. Пожалуйста, - взмолилась я.
   - Без проблем. Я ему сейчас позвоню. Поговорить мой братик любит. Только редко благодарные слушатели находятся. Задолбал он всех своими сказками. Жди, - отрапортовала Лариса и отсоединилась.
   Я тоже положила трубку. Итак, хоть что-то с браслетом начало проясняться. Если им занимается историк, пусть даже и любитель, значит, браслет имеет историческую ценность. И мамин Алик тоже самое говорил. В смысле, что браслет старинный. Только бы брат Ларисы согласился со мной встретиться.
   - Я так понимаю, что сейчас тебе не до меня, - услышала я голос Евгения.
   Он все так же стоял в дверях, завернутый в простыню.
   - Ой, Женя, тут такое дело.
   - Слышал. Что-то связанное с браслетом, который ты мне в нос совала?
   Я кивнула.
   - Расскажешь? Или тайна великая?
   - Расскажу.
   Почему не рассказать? Никакого секрета нет. А возвращаться в постель мне почему-то расхотелось.
   - Тогда я сейчас оденусь. А то не очень я себя чувствую завернутым в простыню. А ты кофе пока свари.
   Он ушел в спальню, а я на кухню варить кофе.
   Рассказ мой не занял много времени. Как раз столько, чтобы выпить по кружке кофе.
   - Да, занятная история, - проговорил Женя. - И ты подумала, что я тоже охочусь за браслетом?
   - Я уже и не знаю, что и думать. Странно все это. Посуди сам. Звонят, требуют браслет. А когда я его нахожу и готова вернуть, никто больше и не звонит. Будто потеряли всякий интерес к нему. Зачем тогда было торопить события? Маринке звонить, пугать детьми.
   - Не подругу они твою пугали, тебя. Чтобы поторопилась в поисках.
   - Наверное. Но все равно странно.
   Я помолчала, а потом сказала:
   - Знаешь, мне самой ужасно интересно, что это за браслет такой. Как ты думаешь, согласится этот историк встретиться со мной?
   - Я думаю, что согласится. Увлеченные люди обожают про свои увлечения рассказывать.
   В подтверждение слов Евгения зазвонил телефон.
   Я бросилась к нему.
   - Это я, - услышала голос Ларисы. - Договорилась. Но тут такое дело. Он только сегодня с тобой может встретиться. Завтра в командировку уезжает.
   - Сегодня? - я с сожалением посмотрела на Евгения.
   - А ты не можешь сегодня? Жаль, конечно. Ну, тогда только после его возвращения.
   - А он надолго уезжает?
   - На неделю.
   - Ой, как долго, - я опять посмотрела на Евгения.
   Он стал подавать знаки, чтобы я соглашалась. Во всяком случае, я так поняла.
   - Лариса, давай сегодня. А не поздно? - я взглянула на часы - почти девять.
   - Да нет. Он же один живет, никому не помешаешь. Записывай адрес. Зовут его Валерий Антонович. Скажешь, что ты Маша. Он в курсе.
  
   Женя одну меня не отпустил.
   - Тебя? Одну? К чужому мужчине? Да никогда, - произнес, дурачась. А потом добавил серьезно:
   - Я тебя всю жизнь искал. И, думаешь, так просто к мужчине отпущу?
   - Женя, я же по делу, а не шуры-муры разводить.
   - Кто тебя знает? А вдруг этот историк так тебя пленит своими рассказами, что ты падешь к его ногам.
   - Клоун ты, Женька.
   Но мне было приятно, что он волнуется. Еще приятнее стало, когда он сказал:
   - Маша, ты собирайся. А я за машиной сбегаю. Не тащится же нам пешком.
   - А где машина?
   - На стоянке.
   Вот как. Значит, собирался остаться у меня надолго. От мысли, что я могла бы провести с приятным мне мужчиной целую ночь, приятно заныло внизу живота. Почему "могла бы"? Еще проведу.
  
   Валерий Антонович открыл дверь сразу, как только я позвонила.
   - Здравствуйте! Я - Маша.
   - Да-да, Лариса мне сказала, - сказал он, а потом посмотрел на Евгения, который топтался за моей спиной.
   Валерий Антонович был невысок, даже чуть ниже меня. Представляю, каким огромным показался ему мой спутник. От его вида не мудрено в замешательство впасть. Сама пугалась, пока лучше не узнала. Я поспешила успокоить историка:
   - Познакомьтесь, это Евгений. Он со мной.
   Валерий Антонович протянул руку Евгению, и она тут же исчезла в его огромной лапище:
   - Валерий. Проходите.
   Он отступил в сторону, давая возможность нам войти в квартиру.
   Описывать ее не имеет смысла. Она оказалась именно такой, какой должна быть, по моему представлению, квартира ученого. Большую часть комнаты, в которую мы прошли, занимали книги. Они были повсюду: на полках, расставленных вдоль стен, на столе, на полу, на стульях и даже на разложенном, но прикрытом покрывалом, диване. Сколько же стоит это богатство? А то, что некоторые книги представляли большую ценность, я определила с первого взгляда. Не надо быть великим библиофилом для этого.
   Бедная жена Валерия Антоновича, почему-то подумалось мне. Теперь понятно, почему она его оставила. Если бы мой муж тратил такие средства на книги, вряд ли бы и я выдержала. При этой мысли я взглянула на Евгения. Нет, он уж точно свои кровные на книги не потратит. Такие бешенные деньги на другое пускают. Например, на машины. Но это к делу не относится, и я переключила внимание на Валерия Антоновича.
   Он в это время снял стопку книг с одного стула, потом с другого и предложил нам сесть. Сам расположился на краешке дивана, сложив на коленях руки, как школьник.
   - Итак, я вас слушаю, - обратился ко мне. На Евгения он не смотрел, понимая, что в нашем дуэте главная я. - Лариса сказала, что вы хотите у меня о чем-то узнать. Но вы же знаете Ларису. Говорит много и все больше без дела. Так что я не совсем ее понял.
   Я кивнула. Хотя я Ларису и не слишком хорошо знаю, но то, что поговорить она любит, поняла.
   - Вы нас извините, что так поздно, - решила вначале проявить вежливость.
   Историк махнул рукой, как бы говоря: "Мелочи. Не стоит беспокоиться", и я продолжила:
   - Дело в том, что ко мне совершенно случайно попала одна вещь. Я ничего о ней не знаю. А Лариса сказала, что вы можете мне помочь.
   Посвящать Валерия Антоновича в свою историю я не собиралась. Поэтому и говорила так обтекаемо.
   - Ну, показывайте.
   Мужчина потер ладошки и протянул мне руку. Я взглянула на Евгения, он кивнул, и я достала из сумочки браслет.
   - Вот.
   Мне показалось, что Валерия Антоновича сейчас же, сию минуту, хватит удар. Лицо его покраснело, покрылось испариной, словно в него плеснули водой, правый глаз задергался, а нижняя челюсть отпала самым натуральным образом. Но удара, слава Богу, не случилось. Мужчина вскочил с дивана, одним прыжком подскочил ко мне и бухнулся на колени. Я в страхе вжалась в спинку стула. Краем глаза заметила, что Евгений подался вперед, готовый бросится на мою защиту.
   Но я совершенно не интересовала историка - любителя. Его взгляд был прикован к браслету, который я держала в руках, опущенных на колени.
   - Вы знаете, что это за браслет? - наконец спросила я, волнуясь, что Валерий Антонович потерял дар речи.
   Оказалось, что он потерял не только дар речи, но вообще перестал соображать, где находится. После моих слов он оторвал взгляд от браслета и поднял глаза на меня. Я невольно поежилась. Такой пустоты, как открылась мне в его глазах, я никогда не видела. Абсолютная пустота. Но наваждение длилось лишь мгновение. Валерий Антонович мотнул головой, виновато улыбнулся и поднялся с колен.
   - Простите, простите, - прошептал он.
   - Так он вам знаком? - повторила я свой вопрос.
   - Знаком? Даже не знаю, что и сказать. Маша, так кажется? Я сейчас все объясню. Сейчас, сейчас.
   А может он псих? Как-то неадекватно ведет себя. Если псих, то я убью Лариску. Надо же предупреждать. Я чуть сама не спятила.
   Валерий Антонович быстро подошел к столу, порылся в бумагах, перекладывая с места на место, наконец-то нашел, что искал и вернулся обратно ко мне с большой лупой в руке.
   - Разрешите мне посмотреть? - попросил прерывающимся голосом.
   Я дала ему браслет. Руки у него дрожали.
   Минут десять мы с Евгением наблюдали, как историк бегает с браслетом по комнате. Он то садился на диван, то подбегал к столу, включал настольную лампу, подносил лупу к глазу, потом наоборот отодвигал ее на расстояние вытянутой руки, опять садился на диван. Что-то шептал про себя, рылся в бумагах, отбрасывая в сторону ненужные. С нижней полки книжного шкафа достал весы, на одну чашку положил браслет, на вторую осторожно нажал пальцем, приводя весы в состояние равновесия. И все это, не произнося ни слова.
   Когда я почти окончательно удостоверилась в его безумии и думала только о том, как поскорее покинуть его квартиру, Валерий Антонович вернулся к дивану, опять сел на краешек и сказал, ни к кому не обращаясь:
   - Да, определенно, это он.
   А потом вопросительно уставился на меня. Точно таким же взглядом я смотрела на него. Он-то про браслет знал определенно больше, чем я.
   Но у меня было другое преимущество: я в данный момент была более спокойной. Относительно, конечно. Поэтому осторожно, чтобы не вызвать новых бешенных гонок по комнате, сказала:
   - Валерий Антонович, расскажите, что вы знаете о браслете.
   - Да, да. Я так понимаю, к вам он попал случайно?
   Я кивнула.
   - Как?
   - Извините, но я не хотела бы говорить. Это не моя тайна, - но увидев его опечаленное лицо, словно я отобрала любимую игрушку, добавила:
   - Мне он достался от отца. В наследство.
   - Ясно.
   Странно, но его вполне удовлетворил мой ответ.
   Валерий Антонович поерзал на краешке дивана, устраиваясь поудобнее, и начал говорить уже вполне осознанно и спокойно. Если и было какое помешательство, то оно улетучилось без следа.
   - Вы простите меня за мое поведение. Но поверьте, это так неожиданно. Я никогда, никогда даже в своих самых смелых мечтаниях, не предполагал, что увижу браслет наяву. Да что там скрывать, я даже сомневался, что он существует на самом деле. Нет, не так. В глубине души я верил, конечно, что он существует. Но увидеть точно не надеялся. И тут вы с браслетом.
   От его слов понятнее не стало. Я продолжала с вопросом глядеть на Валерия Антоновича. Евгений тоже не сводил с него взгляда.
   - Ладно. Я вижу, что вам совершенно не знаком этот предмет.
   Я кивнула.
   - Тогда ответьте на вопрос: что вы знаете о веленах?
   - Абсолютно ничего, - успокоила или наоборот расстроила я историка - любителя.
   - Ясно. Придется рассказывать с самого начала.
   - Да, пожалуйста, - ответила я и приготовилась слушать.
   Но Валерий Антонович вскочил с дивана. Я зажмурилась, подумав, что он опять начнет бегать по комнате. Но он лишь спросил:
   - Может чаю выпьете? А то гости пришли, а я даже чай не предложил.
   - Нет, нет, не беспокойтесь, - в один голос сказали мы с Евгением.
   - Ну, как хотите, - вздохнул то ли с сожалением, то ли с радостью Валерий Антонович и начал рассказ.
   А мы с Евгений сидели раскрыв рот и слушали о давно минувших днях и событиях, происходивших в наших местах. Ладно Евгению простительно. Он человек не местный. Ему историю нашего края и знать не положено. А я то, я то... Всю жизнь в этих краях прожила. И ни сном, ни духом, как говорят.
  
   Давным - давно, никто уже и не помнит когда, на месте нашего города стояла деревня. Небольшая, в несколько десятков домов. Жили в ней работящие люди. Сами себе пропитание в окружающем деревню лесу добывали. Во внешний мир из-за отсутствия хороших дорог редко уходили. Однажды появились в ней удивительные люди. Пришли со стороны заката, человек пятьдесят. И называли они себя веленами. Из каких мест пришли, что искали здесь, так для всех и осталось тайной. Начали жить на новом месте - забыли про старое. Но не забыли про обычаи свои и порядки свои, которые хранили и передавали из поколение в поколение. Местным жителям, встреченным ими на новом месте, не навязывали, но и от них не перенимали чужого. Рядом были, но отдельно. Дома возвели с краю деревни, там и жили.
   Местные жители вначале к чужакам отнеслись настороженно. Боялись как бы беда с ними не пришла. Слишком отличались от них нежданные гости. И видом своим - все как один высокие, сильные, светловолосые. И речью своей - певучей, протяжной, непонятной. И верованиями своими - преклонением перед солнцем небесным. Но со временем пообвыкли, смирились. Не принесли велены никакой беды. А лишь помощь от них шла. Учили своих новых соседей тому, что сами знали. И секретам охоты, в коей были большими мастерами, и умению выращивать разные овощи у дома, а не рыскать в поисках их по лесам и лугам, и болезни лечить, если те нападали на добрый люд и живность домашнюю. Дома научили строить, крепкие и теплые. Одежды ткать, согревающие в самый лютый мороз. Много и других разных премудростей передали.
   Только свой самый большой секрет хранили, не распространялись о нем.
   Но беда пришла, страшная и черная. Несметные полчища врагов, пришедших из далеких земель, окружили мирный край, благодатный и урожайный. Смерть и разрушение несли чужеземцы. Одну за другой разрушали деревни. Никого не щадили, ни детей малых, ни стариков немощных. А тех, кто посильнее и покрепче в полон уводили на чужбину далекую. Приближались враги и к их деревне.
   Вот тут и показали себя велены. В благодарность, что дали им местные жители приют и новую родину, что не прогнали в тяжелую для них пору, встали велены на защиту. Но не с оружием в руках, а с другой силой, неведанной и невиданной.
   Собрали велены жителей деревни и наказали им в лес уйти, схорониться подальше в чащобе. И не бояться того, что увидят, предупредили. Ибо не против них будет совершено оно, а против врагов общих.
   И почти все велены ушли в лес. В деревне остались только трое. Не поняли жители деревни, как трое против целой армии врагов устоят, предложили своих лучших воинов в помощь оставить. Велены лишь усмехнулись, отказались от помощи.
   Далеко ушли в лес люди, но и оттуда смогли наблюдать начавшееся светопреставление. Всполохи огня, неизвестно откуда собравшиеся грозовые тучи, ураганный ветер, - все собралось в одном месте, как раз над деревней. А чуть подальше - тишь и покой. Будто и нет ничего.
   Сколько длился этот ужас, никто и сказать не мог. Но всем показалось, что целую вечность. А потом все стихло. Велены разрешили вернуться в деревню.
   Опечаленными шли жители к дому. Не чаяли найти его в целости и сохранности. Разве могло что сохраниться после яркого огня, что плясал над деревней.
   Какого же было удивление, когда они не увидели никаких следов разрушения. И врагов не увидели. Лишь трое веленов встретили их на краю деревни. Уставших, но счастливых.
   Помутнение от пережитого нашло на жителей деревни. Вместо благодарности стали обвинять они веленов в колдовстве и службе темным силам. Не могли простые люди совершить подобное.
   Тогда и рассказали велены о своей тайне. Тайна заключалась в том, что дана им власть над природными стихиями: над огнем, ветром и водой. А управлять стихиями они могут через Браслеты Соединения. Владелец Браслета становится хозяином стихии. Что он не пожелает, то и заставит ее делать.
   В подтверждение слов показали три велена, остававшиеся в деревни, руки свои. А на них тоненькие браслеты. Одинаковые, но вместе с тем и разные. Отличающиеся цветом маленьких камушков, что украшали браслеты. Синий, зеленый, красный.
   Раскрывая свою тайну, надеялись велены успокоить жителей деревни. Но получилось все наоборот. Еще больше испугались неразумные, еще больше уверились в колдовской принадлежности веленов. И изгнали своих спасителей из деревни. Не стали те спорить, ушли из деревни. Воля хозяина - закон.
  
   Валерий Антонович замолчал, а я, очарованная его рассказом, не нашла ничего другого, как ляпнуть:
   - Красивая сказка.
   Историк-любитель посмотрел на меня снисходительно, как смотрит бабушка на малое дитя.
   - Сказка, - повторил он. - Я тоже вначале отнесся к этому, как сказке. Одной из многих, что услышал в своих путешествиях по деревням. Я же с чего свою работу начинал? Ездил по деревням и собирал, так называемый, местный фольклор. Легенды, обычаи, пословицы и поговорки. Но чем больше накапливалось материала, тем больше я поражался. Сведения о высоких светловолосых людях попадались очень часто. Вот тогда я и решил: а не сделать ли этих веленов главным объектом моих исследований? Так сказать, не пытаться объять необъятное, а сосредоточиться на чем-то одном. С тех пор, уже почти пять лет, и рою в этом направлении.
   - И как? Много нарыли? - подал голос Евгений.
   - Не очень. Но кое-что имеем.
   Валерий Антонович встал с дивана и подошел к столу. Порылся на нем, покопался и, наконец, со словами "Да вот же она!", вытащил из-под самого низа наваленных бумаг картонную папку с характерной надписью: "Дело N".
   - Вот. Книгу пишу, - сияя сообщил он.
   Толщина рукописи впечатления на меня не произвела. Тоненькая рукопись у Валерия Антоновича получилась.
   Не знаю, прочел ли он разочарование в моем взгляде или телепатически мысль уловил, но тут же пояснил мне:
   - Вы не думайте, Маша, что это весь материал. Только начало. В папке в чистовую оформленный текст. Спасибо Ларисе. Напечатала. А остальной, - он обвел рукой комнату. - вот он. На листочках, в тетрадках, на кассетах. Никак привести в порядок не могу. Понимаете, для меня интереснее собирать, чем доводить дело до конца, систематизировать. В душе я исследователь познавательнового.
   - Можно посмотреть? - кивнула я на папку.
   - Да, конечно.
   Я пролистала папку и совсем разочаровалась. Да, далеко, видать, Валерию Антоновичу до окончания книги. Насколько я могла определить с первого взгляда, напечатанные листки содержали только географическую информацию о нашем районе.
   - Валерий Антонович, а вы показывали кому-нибудь свои материалы? Консультировались с кем-нибудь? - зашла я с другой стороны.
   - Ну что вы! Нет, конечно.
   Я удивленно взглянула на него.
   - Вы поймите меня правильно. Я веду серьезную работу. Но я не профессиональный историк. К таким, как я, специалисты относятся пренебрежительно. История - наука закрытая. Туда чужих не пускают. Да ученых и понять можно. Если каждый свои трактовки предлагать начнет, то в запутанном еще больше запутанности появится. В ней, как и в любой другой науке, не предположения требуются, а факты. А еще лучше доказательства этих фактов. Поэтому ваш, Маша, браслет чуть не лишил меня рассудка. Это, знаете, как говорят: сошел с ума от радости. Так и я чуть не сошел. Я же его почти таким и представлял. Во всяком случае, на моем рисунке он очень похожим получился.
   - На рисунке? А можно посмотреть? - спросила.
   Валерий Антонович вздохнул и, чуть замявшись, ответил:
   - А его нет. Рисунка-то. Потерялся где-то.
   - Как же так?
   - Так. Пока я рукопись туда-обратно таскал, то к Ларисе, то домой, вот и затерялся где-то. Выпал лист, наверное. Но это ерунда. Нарисовать не сложно. Только руки все не доходили. А сейчас и вообще рисунок не понадобится.
   - Почему? - не поняла я.
   Валерий Антонович сделал серьезное лицо:
   - А потому, что я хочу попросить у вас разрешения сфотографировать браслет. Фотография - это вам не рисунок. Это уже неоспоримый факт. С ней можно и к ученым соваться. Вы же разрешите?
   Я взглянула на Евгения, как бы испрашивая совета. Он пожал плечами, словно говоря: твой браслет, тебе и решать.
   Ну а я что? Для науки мы всегда готовы.
   - Пожалуйста, мне не жалко, - сказала, всем существом почувствовав причастность к великому моменту.
   Историк - любитель извлек из-под стола кофр и достал фотоаппарат. Неплохая техника, определила я.
   Валерий Антонович сделал не меньше полсотни снимков: и сверху, и снизу, и под ним углом, и под другим. Глаза его сияли от счастья, и он нашептывал какие-то глупые ласковые словечки, перекладывая браслет с места на место.
   Когда он закончил, я задала вопрос, который считала самым важным:
   - Так вы думаете, что это один из Браслетов Соединения?
   - Я не только думаю, я почти уверен. Причем Браслет Соединения с воздухом. На нем сини камни, а это знак воздуха.
   Евгений отнесся к заявлению Валерия Антоновича скептически:
   - А вы не допускаете, что это просто подделка.
   Тот не обиделся:
   - Почему же? Допускаю. Но если это даже так, то, хочу сказать, очень хорошая подделка. И скорее всего, мастер был знаком с оригиналом. А для меня это самое важное. Подтверждает то, что Браслеты Соединения - не выдумка, то, что они действительно существовали. И, возможно, существуют до сих пор.
   Он помолчал, разглядывая браслет, а потом со вздохом протянул его мне:
   - Маша, берегите его. Ах, с какой бы радостью я оставил его себе. Но, увы, он не принадлежит мне.
   А мне вдруг стало страшно от обладания такой вещью.
   - Валерий Антонович, так он что, магический, волшебный?
   - Затрудняюсь сказать. Понимаете, вся моя жизнь в последние годы связана с легендами и сказками. Они просто переплелись в моем сознании. Нет, вы не подумайте. Я на них не помешался. Я реально сознаю, кто я и где я. Но иногда мне самому становится непонятно, что было на самом деле, а что я додумал сам. Так и эти браслеты. Впервые о них я услышал много лет назад. Мне еще моя бабушка сказку рассказывала про волшебные браслеты. Потом и от чужих, совершенно посторонних, людей информацию получал. Но никто не мог сказать точно, существовали ли они на самом деле.
   - Может мне его в музей отнести?
   Отдавать неизвестному мне его уже совсем не хотелось. А как применит его со злым умыслом.
   - В музей? Да его от вас там и не возьмут. Там люди серьезные, в сказки не верят.
   - А что мне делать? Боязно такие вещи дома хранить.
   Валерий Антонович рассмеялся, словно я глупость какую изрекла. Но мне действительно было не до шуток.
   - Напрасно. Напрасно. Бояться вам совершенно нечего. Браслеты Соединения приобретают силу лишь когда они вместе. У вас, я надеюсь, остальные два в сумочке не припрятаны?
   Я помотала головой.
   - Ну вот, видите ничего страшного, значит, не случится. Один браслет бесполезен.
   Вот тут-то я и испугалась по-настоящему.
   Взглянула на Евгения. Он молчал. Не хотел мешать или его мало интересовал наш разговор? Не знаю. Во всяком случае у меня создалось впечатление словно он вообще отсутствует в комнате.
   Тогда я взяла и рассказала Валерию Антоновичу о том, что кому-то этот браслет понадобился, что некто неизвестный желает его получить.
   Он помолчал некоторое время, а потом сказал:
   - Знаете, Маша, что я еще вспомнил. В одной из легенд говорится, что Браслеты Соединения обретают силу лишь в том случае, когда передаются новому владельцу добровольно. Понимаете?
   Я не понимала. Поэтому просто покачала головой.
   - Ну, я это к тому, что их нельзя ни украсть, ни купить. Только получить добровольно из рук в руки.
  
  
  
  
  
   13.
   Через полчаса мы уже входили в мою квартиру.
   Милейший Валерий Антонович уговаривал нас переночевать у него, предлагал уступить свою кровать. Ни за что не хотел отпускать нас из дома ночью. Панический ужас появился в его глазах, когда он стал рассказывать, какие страсти творятся в их районе. Но мы его уверили, что нам ничего не грозит. И только узнав, что мы на машине, успокоился.
   - Ну, и что ты думаешь? - спросила я Евгения, когда включила чайник и расставила кружки на столе.
   По дороге домой мы почти не разговаривали. Я ужасно боюсь ездить в транспорте по темным улицам. Темнота за окнами автомобиля меня угнетает и пугает. Просто вдавливает в сиденье и заставляет молчать. От страха пересыхает в горле и немеют кончики пальцев. Фобия какая-то. Гору литературы перерыла в поисках ее названия. Но ничего подходящего для своего случая не нашла. Есть боязнь темноты - никтофобия. Есть боязнь езды на транспорте - амаксофобия. А чтобы вместе - такого не нашла. Но ни никтофобией, ни амаксофобией в отдельности я не страдаю.
   Зато дома первым делом я решила выяснить, что Женя думает о браслете. К моему сожалению, он повел себя не так, как я ожидала.
   - Честно? - Евгений был сама серьезность.
   И я также серьезно ответила:
   - Конечно, честно.
   - Я думаю: когда же мы с тобой наконец-то пойдем в спальню?
   На лице ни намека на улыбку. Зато в глазах чертики пляшут.
   Я разозлилась. Тут такие дела, а он... Даже кулаком по столу стукнула.
   - Я серьезно, а ты...
   - А я тоже серьезно. У меня, знаешь ли, все очень серьезно. Я тебя хочу, и ни о каких браслетах я сейчас думать не могу.
   Он встал, выключил начавший шуметь чайник, подошел ко мне, сел на корточки и уткнулся носом в мои колени.
   И я, слабая женщина, в одно мгновение забыла про свой браслет. Да и про все браслеты мира.
  
   Нормально поговорить мы смогли только утром.
   Ибо все глупости, что шептали друг другу в постели, ни один человек в здравом уме и памяти нормальным разговором не назовет. Ну и пусть. Зато нам те слова, которые срывались с разгоряченных губ, казались самыми важными, нужными и единственно подходящими.
   Эта ночь перевернула все мои представления о себе самой. Оказывается, я до сих пор ничего о себе не знала. Никогда не подозревала в себе такого разврата. В тихом омуте черти водятся. Вот уж истинная правда. Я вытворяла такие вещи, которые даже по телевизору стеснялась смотреть, прекрасно зная, что там, на голубом экране, происходят они не по-настоящему. А у нас этой ночью, наоборот, все было очень по-настоящему.
   Каждая частичка, каждая клеточка моего тела принадлежала Жене. Тянулась к нему и растворялась в нем. Меня просто не существовало. Меня не было. Я тысячу раз умирала и столько же раз возрождалась. Я натягивалась, как струна, и растекалась, как расплавленный воск. Я забывала, как меня зовут, и кто я есть на самом деле. Я летала, я взмывала ввысь и в изнеможении проваливалась в бездонную пропасть. Я прожила сотни жизней и благодарила одну. Свою, нынешнюю. Ту, что подарила мне счастье познакомиться с человеком, который оказался именно моим мужчиной, моей половинкой.
   А потом я заснула.
  
   - Милая, просыпайся!
   Женя щекотал меня за ушком, как котенка. Я и мурлыкнула, как котенок, а потом повернулась на другой бок. Возвращаться в реальность не было ни сил, ни желания. Хотелось спать. Долго-долго.
   - Машенька, проснись. Открой глаза.
   Я послушалась и открыла. Евгений не только встал, но уже и оделся. И что ему не спится? Я взглянула на будильник. Еще рано. Полчаса точно поваляться можно. А потом вставать и собираться на работу. Мне. А Женька-то в отпуске. Ему на работу не нужно. Но он, в отличии от меня, уже на ногах. И одет.
   И тут меня что-то острое кольнуло в сердце, и я резко села. Сна как не бывало.
   - Ты уходишь? - обреченно спросила я, уже заранее зная ответ.
   - Да, Маша. Мне нужно уехать. Ненадолго. Думаю, что завтра к вечеру вернусь. Ну, самое крайнее в субботу.
   Все правильно. Ему нужно уехать. А я что, надеялась, что счастье, которое я пережила сегодня ночью, будет со мной всегда? Глупая и наивная. Мне этого никто не обещал, сама придумала.
   - Я кофе сейчас сварю, - сказала, как мне показалось, спокойным голосом.
   Во всяком случае, именно таким старалась сказать. Спокойным и безразличным.
   - Я сам сварю. А ты одевайся.
   Евгений наклонился и поцеловал меня. Сердце вновь заплясало, но я усилием воли заставила его остановиться.
   В ванной, стоя под струей душа и сквозь его шум прислушиваясь к возне Женьки на кухне, новая волна жалости к самой себе окатила меня.
   Только такая, как я, невезучая и бестолковая, из тысяч мужчин, шныряющих по улицам родного города, могла выбрать приезжего. Влюбиться в него, как мартовская кошка. Вон, даже мурлыкать от удовольствия начала. Тупиковый вариант. Бессмысленный.
   Мои отношения с Лешиком и то более перспективными назвать можно. Во всяком случае, я могу его увидеть, сделав лишь один телефонный звонок. Ну, пусть ни один, а два-три. Как мама даст ему разрешение на встречу, так и смогу увидеть.
   А этому звони - не звони, ничего не добьешься. Ведь живет он у самого Северного полюса, где бродят белые медведи, такие же огромные, как он сам.
   Как только я представила Женьку, его могучую грудь, покрытую светлыми завитушками волос, огромные руки, нежные и ласковые, мускулистые ноги, на меня накатила новая волна истомы. Чтобы не дать ей овладеть мною до конца, повернула кран с горячей водой. Окативший холод отрезвил. Из-под душа вышла с твердым намерением не подавать виду, что его внезапный отъезд расстроил меня. Не дождется! Мы тоже гордые.
   На кухне вкусно пахло кофе, а на плите жарилась яичница. Где ж он яйца отыскал? По моим представлениям холодильник должен быть девственно чистым. Давненько я в магазин не наведывалась.
  -- Яичницу не буду, - сразу предупредила я. - Только кофе.
  -- Дело хозяйское. Но я бы на твоем месте не отказывался так опрометчиво, - улыбнулся Евгений. - Открою тебе страшный секрет: я - Великий Мастер приготовления яичниц, а, может быть, даже Магистр этого дела.
  -- Да? - как-то мне не до шуток было.
   Женя тоже заметил мое состояние. Выложил яичницу в тарелку, получилась внушительная гора. Сел за стол. А я неизвестно зачем загадала: если он сразу примется за еду, не объяснив причину своего срочного отъезда, значит, он меня совсем не любит.
   Вопрос о том, любит Женька меня или не любит, остался открытым. Сразу есть яичницу он не стал, но и причину отъезда не разъяснил.
  -- Маша, ты не обижайся, но мне действительно нужно уехать.
   Я кивнула. Хотелось, чтобы Евгений поскорее уехал или ... не уезжал никогда. Второго быть не могло. Поэтому я молила о первом. Долгие проводы - лишние слезы. А я пообещала себе, что плакать не буду.
  
   Мы долго целовались в машине. Я все-таки не выдержала и разревелась. Женька шептал нежные слова и уверял, что расстаемся мы ненадолго. А я думала, что "ненадолго" понятие растяжимое. Мне, например, хотелось быть рядом с ним постоянно. И еще... Все-таки верила ему не до конца. Боялась, что все наши отношения, в конечном счете, закончатся, как в глупом анекдоте: "Поматросил и бросил".
   На прощание Женька наказал мне не высовываться и ни в какие переговоры о браслете не вступать. Вернется, тогда решим, что с ним делать. Из-за своих любовных переживаний я даже не подумала, какое ему дело до браслета.
   Мое прощание с Женей не осталось незамеченным. Не знаю, на сколько наши поцелую взволновали других моих коллег, но Люську не оставили равнодушной точно. Она ждала меня у проходной, чуть ли не подпрыгивая на месте от нетерпения и переполнявшего ее негодования
  -- Ну что? Так и будешь отпираться? Никого нет, никого нет... - налетела она на меня.
   Обиды в голосе полно, словно я обманула в самых сокровенных ожиданиях.
  -- Эх, Люся, - вздохнула я. - Что уж тут отпираться? Уже есть. Но, честное слово, в последний раз, когда ты у меня спрашивала, еще не было. Так что я не врала.
   Мое объяснение Люську устроило. Она хлопнула меня по плечу и сказала:
   - Да, ладно. Проехали. Расскажешь?
   Я кивнула. Будет о чем поговорить в обеденный перерыв.
   Весь обеденный перерыв я нашептывала Люське не ухо, не желая остальных коллег посвящать в свою любовную историю, о том, какой Женечка великолепный и замечательный. Люська понимающе кивала, при каждом случае норовя вставить слово и о своем .... Мы были влюблены и прекрасно понимали друг друга.
  
   После работы я отправилась к маме.
   Застала ее за раскладыванием вывернутого содержимого шкафа на две кучки.
   - Спасибо сказать этому подлецу нужно. А то бы сама ни за что порядок в шкафу не навела. Сколько всего ненужного накопилось. В топку хлам!
   Как у нее все легко происходит. В топку... А некоторые вещи всего лишь по разу одеваны. Эх, мама, мама! Быстро же ты забыла, как недавно одно платье у тебя на все случаи было. А я помню.
   - Шуба цела? - поинтересовалась.
   - Цела. Да, странный грабитель попался. Ничего не взял. Не пойму, что заставило его столько ненужных действий совершить.
   - Как что? Браслет.
   - Может, и браслет. Но я все равно не понимаю, на кой лад ему эта цацка понадобилась. Ни ценности, ни пользы.
   Насчет ценности я спорить не стала. Алик, а именно его мнение выразила мама, в данном вопросе разбирается лучше. А вот что касается пользы...
   Я усадила маму на кровать, оторвав от увлекательного занятия перебора одежды, и рассказала о вчерашней встрече с историком - любителем Валерием Антоновичем.
   Маму мой рассказ очень заинтересовал. Правда, не в том контексте, в котором я его преподнесла.
   - У вас с ним что-то было? - спросила мама.
   - С кем? С Валерием Антоновичем? - невинно уточнила я.
   - Не строй дурочку. С другим мужчиной.
   - Мама, не о нем же речь.
   - Вот именно о нем. Ну?
   - Было, - не умею врать матери.
   - Замечательно. Просто замечательно. Неужели моя девочка наконец-то повзрослела?
   От избытка чувств мама меня даже расцеловала. Может и правда так переживает о своей непутевой дочери? Но дело в том, что я сама до сих пор вполне была довольна своей судьбой. Тем более маме никогда не жаловалась.
   - Я тебя с ним познакомлю, - пообещала.
   Маме после больницы обязательно нужны положительные эмоции. А эти слова ее обязательно подбодрят. Я не даром их произнесла. Потому как знала, что следующие ее расстроят.
   Но я должна была выяснить в сложившейся ситуации все и до конца. Картинка получалась вполне удовлетворительная. Вот только мамин сердечный приступ никак не вписывался в мозаику. Лишним был и бессмысленным.
   Мама - не кисейная барышня, падающая в обморок от дуновения ветерка. А тем более от разговора по телефону о предмете, о котором она в тот момент даже и не думала. Но о чем-то она подумала. И это что-то сильно ее расстроило. Об этом я и спросила.
   Я тоже далеко не барышня. Бываю иногда сентиментальной, конечно. От книги хорошей поплачу или от фильма со счастливым концом. Но редко. Реалии жизни от сентиментальности быстро излечивают.
   Но от рассказа мамы самый раз было удариться в депрессию, зарыться головой под подушку и не отвечать на телефонные звонки.
  
   О том, что она беременна, Галина рассказала Борису сразу же, как только об этом сама узнала.
   Оставшиеся семь месяцев они жили в ожидании чуда, появления на свет крошки. Борис, приходя вечером домой, требовал полного отчета, как вел себя малыш, не беспокоил ли мамочку и все ли мамочка сделала для того, чтобы малышу в животике было хорошо. Когда начались первые шевеления, Борис прикладывал ухо к животу, округлявшемуся очень быстро, и выслушивал тайную жизнь плода. Могло показаться смешным постороннему наблюдателю, что будущий папочка на слух мог определить, чем пошевелил малыш, ножкой или ручкой.
   Галина и Борис никогда не задавались вопросом, кого они больше хотят: мальчика или девочку, всегда называли его просто "малыш", и злились, когда посторонние приставали с этим вопросом. Они просто хотели продолжения и доказательства своей любви, которые и олицетворял ожидаемый ребенок.
   Беременность протекала на редкость удачно и без осложнений. Даже токсикоз не беспокоил. О том, какая это страшная вещь, Галина знала лишь понаслышке, из разговоров в очереди к гинекологу.
   Схватки начались вовремя. Все те же беременные в очередях научили, что сразу скорую вызывать не нужно. От начала схваток до самих родов могут пройти и сутки. Лучше уж их дома провести, чем в предродовой палате, о которой ходили рассказы один страшнее другого.
   Вот Галина и терпела. Бегала по комнате, зажимая во рту платок, чтобы не кричать в голос. А за нею бегал обезумевший от жалости к жене Борис. В эту ночь, казалось, он забыл все слова. Потому что твердил лишь одну фразу: "Еще не пора?" Галина упрямо мотала головой, уже сама не понимая, когда это "пора" наступит.
   Когда отошли воды, Борис понял, что жена умирает и, не слушая ее протестов и объяснений, что так и должно быть, вызвал скорую помощь. Из квартиры Галину выносили на носилках. Впереди шел здоровенный водитель скорой, сзади - Борис. Врач, молодая женщина, ругалась на будущих родителей такими отборными словами, каких Галина за свою жизнь и не слышала. Она так прикрикнула на Бориса, пытавшегося тоже залезть в скорую, что он одним прыжком отскочил метра на три в сторону. А когда опомнился, то увидел, как машина с его любимой Галочкой скрылась за поворотом.
   Роды начались в дороге.
   Галина никогда не видела убитого ею ребенка. Схватки закончились, когда головка вышла наполовину. Кости таза, не желающие расходиться, просто раздавили ее. Молодая врач в салоне скорой помощи не имела возможности спасти, а когда Галину доставили в операционную, было уже слишком поздно. Все усилия дежуривший в ночную смену врач направил на спасение жизни несостоявшейся мамочки.
   Галина никогда в жизни не пыталась выяснить фамилию женщины-врача, подарившей ей вторую жизнь. Только помнила ее глаза, бесконечно уставшие и глубокие. Именно их она увидела, когда пришла в сознание после наркоза. В голове шумело, Галина плохо воспринимала то, что говорила врач.
  -- Слушай меня, девочка. Слушай очень внимательно и запоминай. Ты родила девочку. Здоровенькую и красивую. У тебя теперь есть дочь. Ты за нее в ответе. Ты родила дочь.
   Галина мотала головой. Какую дочь? Она же слышала слова этой же женщины перед погружением в сладкий сон наркоза. Она же слышала.
  -- Не глупи, девочка. Тебе повезло. Ты осталась жива, и небеса подарили тебе чудного ребенка. Слушай меня, девочка.
   С трудом, как сквозь слой бетона, до Галины наконец-то стали доходить слова врача. Несколькими минутами раньше в этой же больнице рожала четырнадцатилетняя девчонка, родители которой с ее согласия написали отказ от ребенка. Не нужен он им был. А если не нужен им, то и не нужен целому белому свету.
  -- Мы все оформим, все сделаем, - как заклинание шептала врач. - Никто не узнает. Ни одна живая душа. Девочку родила ты. Это твоя дочь. Согласись и забудь. Навсегда.
   Галина согласилась и забыла. У нее появилась дочь. Мария. Ее родная, любимая, бесценная. Единственная. Врач тогда еще не знала, что после неудачных родов Галина так и не смогла больше забеременеть.
  
  -- Теперь ты понимаешь, что я почувствовала после телефонного звонка.
   Мамин голос абсолютно спокойный. В глазах не слезинки.
  -- Когда я услышала слова: "Верни то, что тебе не принадлежит", первая мысль была о тебе. Глупости, конечно. Я сейчас понимаю, что тебя они не могли касаться ни в коем случае. Тридцать лет прошло. Никто и не помнит. Даже та девчонка, что корчилась от боли в одной со мной операционной. Но вдруг накатило.
   Мама потерла рукой лицо, вдруг потерявшее всю свою свежесть. Рядом со мной сидела женщина, которой много пришлось пережить в жизни. Не просто женщина, а моя мать. Любимая и единственная.
  -- Мама, - прошептала я. - Мама.
   И вот после этих слов, которые произносятся миллионами человек каждую секунду, мама заревела. Не заплакала, а именно заревела. Взахлеб, размазывая слезы по щекам, колотясь всем телом. Я прижала ее к груди, гладила по пышным огненно-рыжим волосам и шептала:
  -- Мамочка, мамочка. Ты моя мамочка.
   Сколько времени мы так сидели, не знаю. Нам было хорошо вместе. Мы понимали, что никакие слова и уверения не нужны. Мы прекрасно знали, что мы - мать и дочь. Единственные друг для друга.
   Наконец всхлипы закончились, и мама произнесла:
  -- Маша, я не знаю, правильно ли поступила, рассказав тебе об этом. Но в больнице, когда смерть прошлась со мной рядом, я решила раскрыть тайну, которую хранила от всех. И будь что будет. Тебе решать.
  -- О чем ты говоришь? Что решать? Тут и решать нечего.
  -- Правда?
  -- Правда.
  -- И ты не держишь на меня зла?
  -- Я не понимаю, мама, о чем ты говоришь.
  -- И правильно. Не понимай. Будем считать, что я тебе рассказала страшный сон, приснившийся мне много-много лет назад. Да?
   Я кивнула.
   Домой я добралась, когда уже совсем стемнело. Может показаться странным, но на душе у меня кошки не скребли. Я после рассказа мамы даже успокоилась. Оказывается во мне нет генов убийцы. Это для меня казалось более существенным, чем вопрос о моей биологической матери. Какое мне дело до какой-то девчонки, много лет назад отказавшейся от своего ребенка. Пусть даже и от меня. Я о ней ничего не знаю, и знать не хочу. Единственное, что я хотела, так поблагодарить неизвестного доктора, решившегося на смелый поступок и подарившего мне замечательную маму. Или ей меня? Но это не важно. Важно другое. Важно, что мы нашлись друг для друга.
  
   Позвонили мне около одиннадцати. Я уже и кровать постелила, готовилась зубы на ночь почистить. На полпути от спальни до ванной меня и застал телефонный звонок.
   В голове пронеслась мысль, что звонит Женя. Никто другой в это время просто звонить не мог. С мамой я недавно рассталась. Маринка всегда рано спать отходит, в это время уже пятый сон видит. Лешику так поздно мама не разрешает телефоном пользоваться.
   Но звонил не Женя.
   - Я знаю, браслет у тебя, - услышала я.
   Голос показался ужасно неприятным. Но это скорее всего от страха. Не люблю, когда сразу приступают к делу. Без приветствий, без извинений. А когда меня пугают, я становлюсь несносной.
   - Ну и что?
   - Требуется вернуть. По-моему, мы уже обсуждали этот вопрос. Ты же не хочешь, чтобы близким тебе людям было плохо.
   Я, конечно, не хотела. Что за глупая постановка вопроса. Но и отдавать браслет неизвестно кому, мне уже тоже не хотелось.
   Хотя, если рассудить здраво, зачем он мне нужен? В люди, как говорится, не оденешь, не мой стиль. За большие деньги не продашь. Как память об отце, который и отцом-то не является? Глупости.
   Так что же? И вдруг я поняла. Неразрешенность загадки. Обыкновенное женское любопытство. Если этот браслет кому-то нужен, значит, есть в нем некая польза. В мою жизнь вошла тайна.
   А жизнь моя до сих пор была такая неинтересная, что даже маленький намек на приключение я восприняла, как восторженное дитя. Отдам я браслет, и все закончится, все и дальше потечет по серо-скучной колее.
   Когда я это поняла, то ужаснулась. Ради внесения элемента приключения в жизнь я могу поставить под угрозу, пусть не жизнь, но нервное состояние моих близких? Слишком несоразмерная плата за мое веселье.
   - Да, я отдам вам браслет.
   - Вот и прекрасно. Ты умная девушка и прекрасно понимаешь, что проблем тебе не надо. А сейчас слушай.
   Незнакомец подробно объяснил мне, каким образом произойдет передача предмета. Слова его звучали сухо и официально. У меня даже создалось впечатление, что он зачитывает их по бумажке.
   Завтра вечером, ровно в шесть часов, не опаздывая, я должна подойти к кинотеатру "Полет" и встать с правой стороны от входа. Ко мне подойдут сами.
   Прямо шпионские страсти. Место встречи мне совсем не понравилось. Неудобное для меня, нужно сказать. "Полет" этот, маленький кинотеатр повторного фильма, находится у черта на куличках. Относительно района, где я живу. Неужели поближе места выбрать нельзя было?
   Но поспорить с сообщившим мне данную информацию, я не успела. Он положил трубку.
  
  
   14.
   Одной на встречу отправляться было боязно.
   Маму с собой не возьмешь. Не изверг я больную беспокоить. Да и не до этого ей сейчас. Бегает по своему салону, наверное, залежи дел разгребает.
   Маринку просить составить компанию тоже не решилась. Зачем человека загружать чужими проблемами? Хватит, она и так из-за меня нервную встряску получила.
   Думала Лешика с собой взять. Какой-никакой, но мужчина. Постоял бы в сторонке, подстраховал, если что. Я даже позвонила ему. Но трубку сняла Серафима Степановна, несравненная мама моего друга, и я сразу отключилась.
   Видать не судьба.
   Конечно, для страховки лучше бы всего подошел Евгений. Но где его сейчас найдешь? Исчез, растворился. Даже не позвонил. Ни вчера вечером, ни сегодня утром. Ну и пусть уехал куда-то. Но ведь междугородки существуют, позвонить из другого города не проблема.
   Я на него обиделась. Даже не захотела говорить о нем с Люськой, которая с удовольствием болтала о бурном развитии своего романа. Если все пойдет такими темпами, то месяца через два-три плясать нашему отделу на свадьбе Люсеньки.
  
   Ничего не придумав, отправилась на встречу одна.
   От волнения на место попала минут за двадцать до назначенного срока. Пришлось топтаться по окрестным улицам, рассматривать достопримечательности чужого для меня микрорайона. Особых достопримечательностей не обнаружила. Обыкновенный, как сейчас называют, "спальный" район. Жилые пятиэтажные дома, нижние этажи которых заняты магазинами, игровыми залами и кафеюшками. Тем стандартным набором, который могут позволить себе посещать жители таких районов.
   Главной достопримечательностью был, конечно, кинотеатр "Полет", у которого мне и была назначена встреча.
   Современное здание из стекла и бетона придавала некоторую праздничность унылому окружению. Яркое пятно на фоне серости.
   Ровно в шесть я стояла справа от входа в кинотеатр. Сеансы в нем начинались по нечетным часам, поэтому народа не было, и я топталась на своем месте совсем одинокая. Назначивший мне встречу человек пунктуальностью не отличался. Я прождала минут десять, и решив, что девушке столько времени ожидать просто неприлично, решила уйти восвояси. Если со мной просто пошутили, назначив здесь встречу, то, можно сказать, шутка удалась. Во всяком случае, я на нее попалась.
   Только я собралась покинуть свое место, как на противоположной стороне улицы появился человек, увидев которого я инстинктивно прижала сумочку к груди. Это был тип в кепке, тот самый, который пару дней назад на эту самую сумочку покушался.
   А я еще, помнится, пыталась оправдать наши встречи с этим человеком в парке и в подворотне случайностью. Оказывается никакой случайности. Ему конкретно нужна я. Вернее то, что лежит в моей сумочке.
   И только я приготовилась к новой встрече с типом в кепке, как кто-то схватил меня сзади за руку и прошептал в самое ухо:
   - Пошли. Быстро.
   Не люблю невоспитанных типов. Вот стоит себе девушка, ждет кого-то. А тут подлетают сзади, за руку хватают, куда-то тащат. При других обстоятельствах я бы рассказала, как нужно себя вести. Но сейчас у меня все равно бы ничего не получилось. Молодой парнишка, обыкновенный такой, в джинсах и светлой рубашке навыпуск, тащил меня за собой прочь от кинотеатра. Я от такой наглости немного опешила. Поэтому не нашла ничего умнее, как спросить:
   - Куда вы меня тащите?
   - Недалеко тут, - буркнул, так и не оборачиваясь.
   Никуда идти, пусть даже и недалеко, мне не хотелось. По телефону мы так не договаривались. Мало того, что заставили меня, уставшую после работы, тащиться на другой конец города, так еще в какое-то место зазывают. Мне и тут, около кинотеатра, среди людей, хорошо. А как у него планы в отношении меня какие нездоровые? Может, маньяк он?
   Я внимательнее пригляделась к типу. Определенно, маньяк. По-моему представлению, маньяки и должны быть такими: неприметными и в глаза своим жертвам не смотрящие.
   Сначала тип в кепке, сейчас маньяк. Да за что мне это? Кстати, о типе в кепке. Я оглянулась и увидела, что он изумленно смотрит в след. Но попыток догнать не предпринимает. Хорошо это или плохо, я еще не поняла.
   Тогда я переключила внимание на моего похитителя.
   - Может, не пойдем никуда? Я вам здесь отдам, и дело с концом, - высказала я свою мечту, одновременно пытаясь освободить руку.
   - Что отдашь? - не понял он. - Ничего мне отдавать не надо. Просто зайдем в одно место.
   А потом выдавил нечто наподобие улыбки.
   - Да не боись ты. Ничего с тобой не случится. Поговоришь с человеком и домой пойдешь.
   - Да?
   - Да, да. Пошли.
   - Отпустите меня, пожалуйста. Я никуда не убегу.
   - Конечно, не убежишь, - сказал, но руку отпустил.
   И мы пошли. Он несколько впереди, я сзади.
   Оказывается, парень только посредник. И с чего я взяла, что он на маньяка похож? Человек, как человек. Немного угрюмый, конечно. Но мало ли какие причины быть могут. Зуб болит или еще что. Да и по всему видно, не веселить меня он нанимался, а препроводить к нужному лицу. Вот только куда?
   Об этом я вскоре узнала. Мы подошли к одному дому, ничем не примечательному, такому же, как десятки домов рядом. Парень быстрым шагом направился к третьему подъезду, а я притормозила. Всю жизнь меня учили не заходить в чужие квартиры с чужими дядьками. Вот и проснулись во мне детские страхи. Прямо сковали, шагу ступить не дают.
   - Ну? - оглянулся, почувствовав, что я остановилась. - Чего ты? Да не бойся. Зуб даю, ничего с тобой не случится.
   Разве могла я не поверить такой клятве? Поверила и смело, ну почти, вошла за своим спутником в подъезд.
  
   Откинувшись на спинку и вытянув вперед ноги, в кресле, стоявшем почему-то посреди комнаты, сидел Богуславский.
   Удивилась ли я? Наверное, нет. Нечто подобное все-таки я и ожидала увидеть.
   - Здравствуйте, Маша, - поприветствовал меня Алексей Валерьянович.
   - Здравствуйте.
   - Присаживайтесь.
   Я присела. Тоже на кресло. Оно стояло у стены. В странную квартиру я попала. В комнате ничего больше не было. Только два кресла. Одно - посреди комнаты, второе - у стены. Явно не жилая квартира. Тем более не Богуславского. Подумалось о квартире для тайных встреч с тайными агентами. Хотя, какие тайные агенты могут быть у заместителя мэра по культуре.
   Некоторое замешательство вносила дверь в другую комнату. Сейчас она была плотно закрыта. В силу своей распущенности, я подумала, что дверь ведет в спальню, а квартирка эта - место для тайных любовных утех, а не встреч с тайными агентами. Ну, это не мое дело. У каждого свои слабости.
   - Толик, приготовь-ка нам чайку, - обратился Богуславский к парню.
   Значит, Толик. Будем знать, если в будущем доведется встретиться. Но, надеюсь, этого больше не случится. Мне такие друзья ни к чему. А, интересно, кем он Богуславскому приходится? Другом? Соратником? Мальчиком на побегушках?
   Скорее всего, последнее. От одной просьбы хозяина заспешил на кухню.
   - Вот видите, Маша, мы и свиделись. Я ведь не даром при нашем прощании предсказывал скорую встречу. Знал, что она состоится.
   - Значит, вы предсказатель. Я даже и не догадывалась.
   - Какой же предсказатель? Просто я на свете дольше вашего живу. Знаю, что за одной встречей всегда последует следующая.
   - Зачем меня сюда привели? - спросила я о том, что меня больше всего интересовала.
   - Чтобы ты мне отдала браслет, - как само собой разумеющееся сказал Богуславский.
   Может для него это и разумеющееся, но не для меня.
   - Зачем он вам?
   - Если я вам отвечу: хочу иметь браслет, как память о старом друге, вы мне поверите?
   - Нет, конечно.
   - И правильно сделаете. Хотя вначале я так и собирался объяснить свою просьбу. Но вы, - Алексей Валерьянович мило улыбнулся, - показались мне девушкой разумной. Я понял, что такое объяснение вам не подойдет.
   Я тоже мило улыбнулась. Приятно, наверное, на нас со стороны посмотреть. Сидим себе, мило улыбаемся, задушевную беседу ведем.
   - Так зачем, Алексей Валерьянович, ненужные объяснения придумывать? Вы мне лучше правду скажите.
   Улыбка сошла с лица Богуславского, растаяла в воздухе. С потерей улыбки он словно постарел, потерял свою презентабельность.
   - Правду? А вот правду я вам, Машенька, не хотел говорить.
   - Почему же? Правда еще никому не навредила, - ответила.
   А сама подумала, что за последнюю неделю уже столько правды наслушалась, что еще одна мне уже никак не повредит.
   - Может, вы и правы, - вздохнул Богуславский.
   В это время Толик выкатил из кухни маленький столик на колесиках, сервированный не хуже, чем в ресторане. Чайник, две кружечки, вазочка с печеньем и даже ваза с цветами. Приятно. Для меня старался хозяин или у него в этом тайном убежище всегда наготове "джентльменский" набор?
   - А вот и чай. Спасибо, Толик. Пока можешь погулять.
   Толик чуть ли не поклонился, вышел из комнаты, и я услышала, как хлопнула входная дверь.
   - Давайте, я за вами поухаживаю. Вы ведь моя гостья. А за чаем и расскажу правду.
   Богуславский проворно вскочил с кресла, подкатил столик ко мне, разлил чай по кружкам и, захватив одну с собой, плюхнулся обратно в кресло.
   - Итак, правда... А правда, Маша, заключается в том, что вам грозит нешуточная опасность.
   - Мне? Опасность?
   Что-то я плохо соображаю в таких ситуациях.
   - Да. Вам. Поэтому я и не хотел правду говорить, чтобы не пугать вас. Но ситуация сложилась на сегодняшний день такая, что скрывать я просто не в праве.
   Алексей Валерьянович глядел на меня таким печальным взглядом, словно эта самая опасность вот-вот должна свалиться мне на голову. Но я сама никакой опасности не ощущала. Откуда ей взяться? Живу - никого не трогаю. Явных врагов не имею. А может он мне просто голову морочит? Или с его головой какие непорядки? Я даже поежилась. Находится в пустой комнате с человеком, у которого непорядки в голове, неприятно. Но потом я эту мысль прогнала. Все-таки человек стоит у руля управления нашим городом. Вряд ли психически ненормального до такого поста допустили.
   - И в чем заключается опасность, которая мне угрожает? - спросила я, чтобы не мучиться в неведении.
   - В предмете, которым вы обладаете в данный момент.
   - В браслете?
   Я испуганно покосилась на сумочку, словно из нее сию же минуту появится опасность.
   - Ну, не в самом браслете, конечно. Сам по себе браслет безобиден. А в людях, которые мечтают этот браслет заполучить. Они могут пойти на все что угодно.
   Что-то я запуталась совсем. Какие еще люди?
   - Подождите, не спешите, - приостановила я Богуславского. - Что-то я не пойму. А разве не вы, или не от вашего имени, вчера мне звонили и назначили встречу?
   - Конечно, нет. Как вы могли подумать, что я вам угрожать посмею? Обижаете.
   - А кто же тогда?
   - Их имена вам ничего не скажут. И еще, Маша, лучше вам этого не знать. Позвольте мне самому с этой проблемой разобраться.
   - А вам зачем нужен браслет? Если иметь его опасно.
   Богуславский поерзал в кресле, потер руки и сказал:
   - Мне? Лично мне он не нужен. А прошу его исключительно для того, чтобы спасти вас. У меня он будет под надежной защитой. И, сами понимаете, в силу моего положения, мне никто не сможет причинить зла. А за вашу безопасность я в ответе перед Борисом, своим другом.
   - Откуда вы узнали, что мне грозит опасность?
   Богуславский вздохнул:
   - Так вы же сами мне рассказали. И про записки, и про угрозы. Мне сразу не понравился ваш рассказ. Я и в первую нашу встречу просил отдать браслет на сохранение. Вы не согласились. И вот пожалуйста. На вас напали. Хорошо, что все закончилось благополучно. А если бы нет?
   - Откуда вы знаете?
   - Да вот, знаю.
   Богуславский поднялся, подошел к окну, посмотрел во двор, а потом резко обернулся ко мне.
   - Маша, вы только не обижайтесь. Но за вами следили. Я попросил одного человека. Мало ли что могло случиться. Вот он и ходил за вами незаметно.
   Вот так раз! За мной следили. Мне стало как-то противно, будто я вляпалась во что-то скользкое и липкое.
   - Так что же это ваш человек на помощь не пришел? - я рассердилась.
   - Ну, вам же помогли. Другой защитник нашелся. Кстати, о нем... Вы его давно знаете?
   Еще не хватало, чтобы я об отношениях с Женей ему рассказывала. Но, подумав, ответила:
   - Нет. А что? Я, надеюсь, за моей личной жизнью вы следить не будете.
   Богуславский рассмеялся:
   - Нет, Машенька, что вы. Личная жизнь - это святое.
   А потом уже серьезно спросил:
   - А появление этого вашего м-м-м... друга, вы не связываете с браслетом?
   Я покачала головой.
   - Вы уверены?
   - Да, я уверена. И не спрашивайте почему.
   - Все, все. Не буду.
  
   Браслет я Богуславскому оставила. Напугать меня он своим заявлением не напугал, но волнение в душу внес. А так, как говорится, с глаз долой - из сердца вон.
   Меня волновало только одно, как отнесся тип в кепке к моему внезапному исчезновению от кинотеатра. Но с другой стороны, он прекрасно видел, что покинула я место встречи не по собственной воле. Так что моей вины в этом нет. Они приказали - я пришла. Кстати, ждала лишних десять минут, с места не сходила.
   Когда я поделилась своими волнениями с Богуславским, он уверил меня, что все будет отлично. Он сам разберется с охотниками за браслетом, и они меня больше не побеспокоят.
   Хорошо, когда у тебя такие защитники. С моих плеч свалился тяжелый груз. Груз свалился, но червячок поселился. Тот самый червячок, который своим продвижением по голове (или сердцу?), вносит сомнение. Сомнение у меня было одно: а на кой ляд Богуславскому все эти хлопоты нужны? Про долг перед памятью друга я не верила. И про доброту душевную тоже.
   Попрощались мы по-дружески. Алексей Валерьянович подошел к окну, махнул рукой и через несколько минут в квартире появился Толик, которому Богуславский поручил доставить меня прямо к дому.
   Тот и доставил. На "Фольксвагене" ярко-красного цвета. За последнюю неделю я своим соседям по дому столько поводов дала посплетничать, сколько за всю прошлую, скромную и тихую, жизнь не предоставляла.
   То на одной машине прибуду, то на другой. То меня ограбят, то я ору как ненормальная на весь двор, отношения выясняю.
   Жаль, конечно, что Толик этот некультурным оказался. Даже из автомобиля не вышел, чтобы мне дверь открыть и до подъезда проводить. А мог бы. Для большего эффекта, так сказать.
   Придя домой, позвонила маме и Маринке, наиболее заинтересованным в деле людям, и сообщила, что все проблемы с браслетом закончились и можно дальше жить спокойно.
   Настроение было приподнятое, и я наконец-то занялась уборкой дома: загрузила в стиральную машину белье, полила цветы, почистила плиту. Только я собралась совершить поистине великий подвиг - отдраить ванну, как раздался звонок в дверь.
   Мне сегодня просто везло, удача во все щели лезла. На пороге стоял Евгений. С маленьким букетиком полевых цветов.
   - Это тебе, - протянул, улыбаясь.
   - Спасибо.
   Иногда вот такой маленький, невзрачный букетик ромашек и васильков кажется дороже огромного букета роз. Вот и для меня он таким показался. Я прижала его к лицу, вдыхая почти забытый запах. Сколько же лет я не была в деревне, не ходила босиком по траве. Обязательно на выходные проснусь пораньше, сяду на автобус и уеду километров за двадцать от города. Все равно куда. Сяду на первый подошедший автобус.
   Это же надо какие мысли в голову лезут. От счастья все, от счастья. Я действительно чувствовала себя счастливой.
   А как может чувствовать себя женщина, когда рядом с ней мужчина, к которому она испытывает очень даже приятные чувства?
   Женя закрыл за собой дверь, подошел ко мне и обхватил своими огромными ручищами. Я просто потерялась в его объятиях, растворилась в нем. Поцелуи же у него были нежные и почти робкие. Вначале. Потом они становились все более требовательными и настойчивыми и, наконец, перешли в один затяжной, бесконечный поцелуй, от которого я потеряла ориентацию во времени и пространстве. Потому что пришла в себя уже в комнате. Мы с Женей сидели на диване. Вернее на диване сидел Женя, а я у него на коленях. Момент перемещения из коридора в комнату абсолютно выпал из моей памяти. Мелькнула мысль о телепортации. А что? В момент наивысшего душевного подъема человек способен творить чудеса, неподвластные в нормальном состоянии. Может и мы телепортировали.
   Возвращение в реальность была прозаической.
   - Маша, ты меня извини, но нет ли у тебя чего-нибудь покушать? Я пять часов за рулем. Проголодался до ужаса.
   Вот так всегда с мужчинами. До чего же приземленные существа. Одна мысль - живот набить. Нет, я так не подумала. Просто где-то на задворках сознания подобная мысль пронеслась.
   А подумала я о другом: в доме хоть шаром покати, пусто. Кормить мне Женьку нечем.
   - Женя, а у меня только макароны. Сварить? - спросила робко.
   - Сварить. Макароны я люблю, - а потом добавил:
   - Я все люблю. Только мне много надо.
   Кто бы сомневался. Но макарон у меня достаточно. Сама я из-за боязни испортить фигуру данным продуктом не балуюсь, но в запасе имею.
   Так что наварила я их целую кастрюлю. В холодильнике, к своему удивлению, обнаружила не первой свежести кусок сыра. Натерла на терке. Макароны с сыром - еда закачаешься. Быстро и вкусно. Можно даже представить, что ты в Италии.
   Пока макароны варились, мы поцеловались еще, не забывая нашептывать, как мы друг без друга скучали. Правда, об этом больше шептала я, а Женька обещал поведать какую-то тайну. Но затуманенная счастьем голова не хотела впускать никаких тайн.
   Когда макароны сварились и мы на время прекратили поцелуи, Женя спросил:
   - Ну, как ты жила без меня?
   - Плохо, - честно ответила.
   - И я плохо. Знаешь, Маша, никогда не ожидал от себя такого. Эти два дня мне показались бесконечными. И как я без тебя жил всю жизнь?
   Кому не понравятся подобные слова? Мне тоже понравились. Но, сказать по правде, меня больше интересовало не прошедшее, а будущее время. Так и хотелось задать вопрос: а как я без тебя буду жить всю оставшуюся жизнь? Но я не задала, а лишь улыбнулась.
   - Я многое передумал, - продолжил Женя, не переставая заглатывать макароны. - Знаешь, за рулем хорошо думается. Так вот. Чтобы нам двоим не было плохо, надо просто не расставаться. Давай так и поступим.
   - Ты что, мне предложение делаешь? - удивилась я.
   Даже не удивилась, а скорее опешила. Как-то не так я себе это представляла.
   - А что? Делаю. Или ты против?
   С одной стороны, я, конечно, была не против. Я - девушка свободная. Да и давненько мне никто предложений не делал. В одиночестве ничего хорошего нет. Для разнообразия и замуж сходить можно.
   Но с другой... Как-то все это не серьезно. О каком браке можно говорить после недели знакомства. А получше узнать друг друга? А проверить свои чувства временем? А испросить благословения родителей?
   Тьфу ты! Какие глупости в голову лезут.
   - И как ты себе это представляешь? - спросила то ли Женю, то ли себя, чтоб малость охладиться.
   Женя отложил вилку, отодвинул тарелку с макаронами и начал подробно объяснять, как он себе это представляет.
   Далеко же он куда-то ездил, раз все так детально смог продумать.
   По его плану я должна срочно уволиться с работы, собрать большие чемоданы, распрощаться с родственниками и друзьями, пройтись напоследок по улицам родного города и отправиться с ним в край нефтяных вышек.
   Просто замечательно! Жаль, одного Женечка не учел - моего желания.
   А желания у меня отправляться в даль дальнюю, в край белых медведей, совсем нет.
   Об этом я ему и сказала.
   - Ничего страшного. У тебя есть еще время все хорошо обдумать, - успокоил меня.
   - И сколько у меня этого времени?
   - Неделя.
  
   Когда я собиралась первый раз выходить замуж, одной из причин, толкнувших меня на этот шаг, было желание сбросить с себя груз ответственности, переложить его на надежные мужские плечи.
   С самого раннего детства мама учила меня быть самостоятельной, уметь постоять за себя и не просить ни у кого помощи. Так жила она сама, так учила жить и меня. Но я оказалась совсем не такой. Я не хотела быть сильной. Надеялась, что Игорь даст настоящую опору.
   Получилось совсем не так, как я рассчитывала. Уже жизнь заставила учиться быть сильной. И я научилась. Научилась самостоятельно принимать решения, как мне поступить и что мне делать.
   Появление Евгения в моей жизни определенно нарушило ее размеренное течение. Врать себе самой не хотелось. Да, я мечтала, надеялась, ждала, что, наконец-то, и в моей жизни появится счастье. Появится тот, кому я без всякого страха смогу вручить себя, любимую. Но я должна сама решать: вручать или не вручать. Сама. Без всякого давления со стороны.
   Сейчас же получалось совсем не так. Женя все решил за меня. Решил сам, а меня только поставил в известность о своем решении.
   Я совсем запуталась. И хочется, и колется, - так говорят в народе.
  
   - Неделя? - переспросила я, хотя и прекрасно слышала его ответ.
   - Да, неделя. Через неделю у меня заканчивается отпуск, - Женя смотрел мне прямо в глаза. - Домой я хотел бы вернуться уже с тобой.
   - Домой... Женя, там твой дом. А мой, если ты не забыл, здесь. И я не собираюсь его покидать.
   Бессмысленный спор, который можно продолжать без конца. Потому что у него нет конца. Он бесконечный. Закончить его можно лишь одним способом - разрубить.
   Евгений его и разрубил:
   - Но я без тебя не уеду. Не согласишься добровольно, увезу силой. Я не могу тебя оставить.
   - Почему?
   - У меня имеется печальный опыт.
   - Расскажешь?
   - Не сейчас. У нас впереди еще столько времени, что всеми печальными опытами успеем поделиться.
   - Ага. На твоем севере ночи длинные, будет время поговорить. Да?
   Он кивнул.
   А потом резко встал со своего места, зацепив бедром стол. От этого пустая тарелка подпрыгнула. Не обратив на нее внимания, он подошел ко мне, крепко обнял, поднял со стула, уткнулся носом в волосы и прошептал:
   - Машка, я так соскучился.
   Я задрала лицо кверху, и нежные, мягкие губы Евгения опустились на мои. В голове зашумело, ноги обмякли. Мои руки сомкнулись на его затылке, а его как-то сразу оказались под блузкой, прошлись по спине и остановились в районе талии.
   Через несколько минут мы уже лежали в постели, а небрежно разбросанная по полу одежда отмечала путь нашего следования к ней.
  
  
   21 272
   14.
   Люблю просыпаться в субботу утром. Впереди два выходных дня. Можно заниматься, чем захочешь. А можно совсем ничем не заниматься.
   Можно подняться с кровати, заварить ароматный кофе, сесть на диван, закутаться в плед и весь день смотреть телевизор. А можно вообще не выбираться из кровати, читать книгу и просто смотреть в потолок.
   В другую субботу я так бы и поступила. Но не сегодня. Сегодня я была не одна. Сегодня рядом со мной лежал мужчина, и я чувствовала обязанность покормить его. Необходимость заботы о другом человеке придает сил и наполняет желанием сделать что-то полезное.
   Я выбралась из постели и, подбирая по дороге разбросанную с вечера одежду, поплелась в ванную. Душа пела. Пела, пока я плескалась под душем, пела, пока я одевалась, пела, пока, небрежными мазками подкрашивала свои ресницы. Пела все время, пока я не зашла на кухню.
   Евгений сидел за столом, а перед ним лежал браслет.
   Если бы перед ним по моему собственному кухонному столу ползала змея, я удивилась бы меньше.
   Я села за стол, напротив Жени. Маленький браслет необъяснимым способом возвел между нами каменную стену. Мне казалось, что с каждым мгновением молчания стена становится все толще и вскоре совсем разъединит нас.
   Но Женя не дал этому произойти. Он откашлялся и произнес:
  -- Маша, а где твой браслет? Давай его сюда.
   От этих слов я вздрогнула и уставилась на лежащий на столе. Это был не мой браслет. Похожий, очень похожий, но не мой. Камешки, рассыпанные по поверхности, были зеленые, а не голубые.
   Я с трудом оторвала взгляд от браслета и посмотрела на Евгения:
  -- Ты все-таки меня обманул. Ты обманул меня. Тебе нужен был браслет, а не я.
   Евгений вскочил со стула:
  -- Маша, все не так, как ты думаешь. Я сейчас все тебе объясню.
  -- Не подходи ко мне. Слышишь, не подходи. А лучше уйди. Да Женя?
   Я не кричала, не плакала. Я была спокойна. Все-таки где-то неосознанно я ожидала подобного. Не могло все быть так красиво, как я себе напридумала.
  -- Сначала ты выслушаешь меня. А потом, если ты захочешь, я уйду. Только выслушай.
  -- Опять врать будешь? - усмехнулась я.
   Разве могла я верить тому, кто обманул меня уже ни один раз.
  -- Нет.
  
   До семи лет Женя жил у бабушки в деревне. Мама работала в городе на заводе по сменам и заниматься мальчиком не могла. Можно было, конечно, определить сына на пятидневку. Так она вначале и поступила. Но Женя часто болел и никак не мог прижиться в детском саду. Вот и пришлось отвезти его к матери в деревню.
   Жене нравилось жить с бабушкой. По маме, конечно, он скучал. Но в деревне были друзья и добрая бабушка, рассказывающая по вечерам замечательные сказки.
   Когда пришла пора идти в школу, мама забрала Женю из деревни. Она, горбатившаяся на тяжелой работе, мечтала дать своему сыну образование. А какая учеба в сельской школе, где один учитель преподает и математику, и пение. Хороших учителей в деревню и колом не загонишь.
   Пошел Женя в математическую школу. Во-первых, рядом с домом. Мама понимала, что ребенку с первого класса придется самому ходить. А во-вторых, математическое образование еще никому не помешало.
   В конце первого класса Женька познакомился с дядей Витей. Возвращавшегося из школы Женьку, дорога проходила через парк, остановили большие мальчишки. Они требовали от мальчика деньги. Откуда они у него? Двадцать копеек, что мама давала на булочку, Женька уже потратил. Он так и объяснил мальчишкам. Но те не поверили, а отобрали портфель и в поисках денег высыпали его содержимое на землю. Не найдя там ни копейки, они со злостью стали ногами пинать тетрадки и книжки. Женька стоял в сторонке и ревел. У него не хватило смелости дать отпор хулиганам. Мальчишки были старше его и сильнее.
   Вдруг около них появился мужчина. Он схватил одного из мальчишек за ухо и, не отпуская его, приказал остальным собрать портфель и отдать Женьке. Те так и сделали. А потом убежали.
   Мужчина подошел к Женьке, присел перед ним на корточки и спросил:
  -- Ну что герой, перетрусил?
   Женька кивнул.
  -- Не боись. В таких случаях нельзя показывать страх. Иначе пропадешь, - серьезно, как взрослому, сказал мужчина.
   Женька опять кивнул. Он смахнул с глаз слезы и сказал:
  -- Спасибо. Ну, я пойду.
  -- Давай я тебя до дома доведу. А то подкараулят по дороге.
   Женька гордо шагал к дому. Какое все-таки удивительное чувство идти рядом с сильным мужчиной и ничего не бояться. В тот день мальчик впервые пожалел, что у него нет отца. И в тот день Женька еще не знал, что рядом шагающий мужчина вскоре станет ему настоящим отцом.
   Все случилось быстро, или Евгению так кажется спустя годы. Все-таки он был еще мал, и не все события сохранились в его памяти.
   Помнит только, что когда они подошли к дому, Женька обнаружил, что потерял ключ. Наверное он выпал, когда мальчишки в парке высыпали вещи из портфеля. Книжки и тетрадки по приказу мужчины собрали, а ключ не заметили.
   Женька снова стал хлюпать носом - боялся нагоняя от матери. Дядя Витя, к этому времени они уже познакомились, пообещал дождаться Женину маму и объяснить, куда делся ключ.
   Вот так и случилось, что Женя сам себе нашел отца, а маме мужа.
   И никогда об этом не жалел. Дядя Витя, которого Женя как-то незаметно для себя вскоре стал называть папой, был хорошим мужем для матери и хорошим отцом для Жени. Работящим, заботливым, надежным.
   В восьмом классе Женька узнал отца с другой стороны. К этому времени Женя по росту и силе обогнал всех своих одногодков, пользовался уважением и среди старших ребят. Правда, не тех, с кем бы следовало ему дружить. В общем, как сказал участковый, в то время ставший постоянным, хотя и непрошенным, гостем в доме: "Не на ту дорожку ты, парнишка, ступил. Хоть и веселая она, но быстро заканчивается".
   После одного из визитов участкового состоялся между Женькой и отцом мужской разговор, жесткий и в меру правдивый.
   Нет, отец не схватился за ремень. Хотя, может быть, и следовало. Он отправил мать к соседке. Когда они остались одни в квартире, отец пододвинул табуретку к шкафу, долго рылся на антресолях, а потом достал бумажный сверток, туго перетянутый шнурком.
   Женя, не отрывая глаз, следил, как он развязывает шнурок, разворачивает сначала бумагу, а потом тряпочку и достает браслет. Ничего особенного. Тоненький браслетик с зелеными мелкими камнями.
   Положил на стол, осторожно пододвинул поближе к Женьке и спросил:
  -- Знаешь что это такое?
  -- Браслет, - ответил Женя, удивленно глядя на отца.
   Он никогда не видел этой вещи дома и не представлял, зачем отец задает глупый вопрос.
  -- Ответ не правильный. Хотя нет, конечно, это браслет. Для тебя браслет. Да и остальные, если бы я еще кому показал, ответили также. Но не для меня. Для меня он - кара, то, что воплотило в себе расплату за преступление.
   Отец рассказал Женьке о совершенном много лет назад преступлении, об ограблении старушки и о том, что за этим последовало. Как он вынужден был покинуть родной город и исчезнуть для всех.
  
  -- Вот и третий друг появился, - то ли для Жени, то ли для себя произнесла. - И этот браслет Виктора.
  -- Да. Я за ним и ездил. Ты же понимаешь, что я сам, без разрешения отца, не мог тебе ничего рассказать. Не моя тайна. Вот и выдумывал всякое.
   Лучше бы он для оправдания другие слова нашел. Для меня лучше. Он все выдумывал. Он все выдумывал. Его слова эхом отдавались в голове. Он все выдумывал.
  -- Значит, ты все выдумал? Да?
   Вот и хорошо, вот и прекрасно. Не придется маму лишний раз волновать. А я уже мечтала, как сегодня поведу Женю к ней знакомиться. Живи, мама, пока без волнений. Не придем мы к тебе сегодня в гости. И никогда, наверное, не придем.
   Мои мысли с четкой ясностью видимо отпечатались на лице. Во всяком случае, Женя их прочитал.
  -- Маша, ты не о том подумала.
  -- Как это не о том? Или не ты мгновение назад сказал, что навыдумывал всякое? Что обманывал меня?
  -- Нет, Маша, нет.
   Бессмысленно оправдываться. Если я чуть-чуть не потеряла голову, то это совсем не значит, что я потеряла и слух. Слух у меня отличный. Можно сказать - почти абсолютный слух. Не даром пять лет неизменной солисткой в школьном хоре выступала.
   Но сегодня мой слух решил сыграть со мной злую шутку. Как иначе объяснить то, что я долго не могла услышать (или понять?) слов Жени, пытавшегося все объяснить.
   Потом я все поняла и услышала. Такие поцелуи и ласки кого хочешь убедят в правдивости слов. А тем более меня, готовую поверить в это.
  
   Вернуться к нашему разговору мы смогли где-то только через час. Приблизительно. За точным течением времени я, конечно, проследить не могла. Чувство времени куда-то исчезает в моменты высокого духовного подъема. А именно такой подъем мы испытали, когда из кухни как-то незаметно переместились в спальню.
  -- Машенька, глупенькая, как ты могла так на меня подумать? - уже в который раз говорил Женя. - Мы же с тобой браслетами связаны навеки. Ты помнишь, как они называются?
  -- Помню. Браслеты Соединения. Так их историк назвал.
  -- Правильно. Соединения. Соединения нас с тобой. Да?
  -- Да.
   Вот ведь как бывает. Вот ведь как все сложилось. Сколько лет назад история началась, а конец получился у нее совсем неожиданный. Но для нас с Женей, несомненно, приятный.
   Если бы не те двое, которых мы волей судьбы называли отцами, не совершили преступления, вряд ли нам с Женей пришлось встретиться в этой жизни.
   Может, ради нашей встречи и повернулось колесо судьбы Бориса и Виктора в страшную для них сторону?
   Счастливая и утомленная, я готова была оправдать их преступление.
  -- Так где твой браслет? - спросил Женя.
  -- А у меня его уже нет, - ответила я, пытаясь найти губами губы Жени.
   Но он не поддержал мое намерение продолжить поцелуи.
  -- Нет? А где же он?
  -- А я его отдала. На хранение.
   Женя сел и удивленно уставился на меня.
  -- На какое хранение? Кому?
   Я рассказала о телефонном звонке, назначенной встрече, о появлении знакомого Жене типа в кепке, о похищении меня прямо из-под носа этого типа.
  -- А сейчас поподробнее, пожалуйста, - попросил Женя.
   Не люблю, когда меня перебивают. Я и так все подробно рассказываю. Сглотнув обиду, продолжила свой рассказ.
   Когда я дошла в своем повествовании до места, когда мы с молодым человеком вошли в комнату, и я увидела Богуславского, Женя снова перебил меня.
  -- Как ты сказала фамилия этого типа?
  -- Богуславский, Алексей Валерьянович.
  -- Маша, а ты знаешь кто он?
  -- Знаю, конечно. Заместитель мэра города по культуре.
  -- Я не об этом...
  -- Да знаю я, Женя. Он друг твоего отца и моего... - я замялась и не закончила предложение. - Именно Богуславский и рассказал мне про браслеты. Я у него была несколько дней назад.
  -- Почему ты мне ничего не рассказала?
  -- Тебе? Откуда я знала, что тебя браслеты интересуют. Ты же мне ничего не говорил.
   Я опять стала закипать. Слишком быстро я его простила за вранье. Женя почувствовал, наверное, перемену в моем настроении.
  -- Маша, не заводись. Мы же с тобой уже все выяснили. Ты лучше про Богуславского расскажи.
  -- А что тут рассказывать. Он сказал, что мне угрожает опасность, и будет лучше, и для меня, и для всех, если я отдам браслет ему на сохранение. Женя, а ты не знаешь, кого так заинтересовал мой браслет? - задала я вопрос, на который так и не знала ответа.
   Женя потер руками лицо.
  -- А Богуславский что сказал насчет этих неизвестных?
  -- Ничего. В том-то и дело. Просто сказал, что очень опасные люди и лучше мне не знать, кто это. Обещал сам разобраться с этим вопросом. Он хороший. Друзей до сих пор помнит. Мне помочь сразу согласился. Я тебя с ним обязательно познакомлю. Ты же сын Виктора. Вот он обрадуется.
   Женя словно не слышал моих бурных выражений радости. Он даже от меня отвернулся. Уставился куда-то в угол спальни и смотрел, не моргая, погруженный в свои мысли. Я даже испугалась. А как останется в них? Как не вернется?
  -- Женя, - окликнула его. - Ты где?
   Он встрепенулся, посмотрел на меня и улыбнулся.
  -- Здесь я. Никуда я от тебя не денусь. Но понимаешь, Маша, что-то в твоем рассказе не складывается, что-то в нем не так.
   Я тоже задумалась, что же в нем не так. Но ничего не придумала. Поэтому просто стала смотреть на Женю. Он - мужчина. Пусть он и думает.
   Но молчание Жени мне вскоре надоело, не нравилось мне, что он думал о браслете, а не обо мне. Если уж ему так нужен мой браслет, в понедельник зайдем к Богуславскому, заберем браслет и дело с концом. А сейчас нужно думать о женщине, с которой лежит в постели, кстати абсолютно раздетой. Только я собралась ему об этом сообщить, как Женя опередил меня вопросом:
  -- А Богуславский показал тебе свой браслет? Он еще у него?
   И надо сказать, что этот вопрос меня озадачил.
  -- Что? Откуда у него браслет? У него его никогда и не было.
   Мы с Женей словно говорили на разных языках, не понимая друг друга. Или, вернее будет сказать, говорили о разных людях.
   Такая игра в загадки могла продолжаться долго. Женя понял это первым и попросил меня рассказать все, что мне поведал Богуславский о браслетах.
   Я и рассказала.
  
   Когда я закончила свой рассказ, Женя долго молчал. Я его даже за руку подергала, чтоб не забыл, рядом с кем находится. Но на мое подергивание он отреагировал совсем не так, как мне хотелось.
   Вместо того, чтобы слиться со мной в страстном поцелуе (или еще в чем-нибудь), Женя пустился в размышления о причинах лжи Богуславского.
   Лежа в постели с возбуждающим меня мужчиной, как-то совсем не думалось о Богуславском, браслете и событиях более чем двадцатилетней давности. Поэтому до меня с трудом доходило то, о чем говорил Женя.
   А говорил он интересные вещи, которые переворачивали с ног на голову всю информацию, полученную мною от Богуславского.
   Оказывается, в квартире старушки в тот страшный день были не два, а три друга.
   Богуславский просто-напросто мне соврал, что ничего не знал до появления в его квартире Бориса. Соврал он и о том, что никогда в жизни, до моего прихода, не видел браслета. Браслет с красными камешками, браслет Соединения с огнем, должен был быть у него.
  
   У них не заладилось сразу. Замок, всегда покладистый и послушный, никак не хотел открываться. Виктор даже заволновался: не перепутала ли мать ключи, тот ли ключ повесила на гвоздик.
   Тот. Просто его покрутить в замке туда-сюда нужно было.
   Как они и ожидали, бабка спала. Во всяком случае, они так подумали. Дышала она ровно и даже чуть похрапывала. А вот глаза не плотно закрыты были. Создавалось впечатление будто она за ними подсматривает.
   Борис поднес даже к ее глазам руку и поводил ее. Бабка никак не отреагировала. Просто веки не плотно смыкались.
   О своих действиях они договорились заранее. Борис и Леша должны были приподнять осторожно подушку, взяв ее за противоположные концы. А Виктор в это время вытащить шкатулку.
   Так все и сделали. Аккуратно и нежно. Бабка даже не почувствовала ничего. Но в самый последний момент, когда подушка должна была опуститься на кровать, бабка пошевелилась. От неожиданности Леша вздрогнул и выпустил из рук подушку. Она со всего маха шлепнулась на кровать.
   От удара бабка проснулась и в ужасе воззрилась на склоненные над нею лица молодых мужчин.
   От растерянности или от испуга бабка замешкалась, не закричала сразу, и этих несколько мгновений Лешке хватило, чтобы вытащить из-под головы бабки подушку. Одновременно с вырвавшимся из ее горла криком на лицо ее -опустилась подушка.
  -- Быстро! Уходим! - скомандовал Борис, единственный из троицы сохранивший способность соображать.
   Он схватил Лешку за руку и буквально вытолкал друга из квартиры. Виктор вышел сам, но по его виду было видно, что двигается он, как во сне. Руки его крепко сжимали вытащенную из-под бабкиной подушки шкатулку.
   В шкатулке завернутым в тряпицу лежали три браслетика. Зачем забрали себе, так и не поняли. Разделили на троих, как говорится. А шкатулку выбросили на свалку.
   Будто бы ничего и не совершили, будто бы и не были они в чужой квартире.
   Пришедшая с работы мать Виктора нашла соседку мертвой. Подложила свалившуюся на пол подушку под голову покойницы и скорую вызвала. Врач констатировал смерть.
   Друзья два дня пили горькую, пытаясь заглушить совесть и страх. Казалось, что им это удалось.
   Но через неделю случилось то, чего они никак не ожидали.
   К Виктору пожаловал участковый Семушкин. Семушкин жил в одном доме с Виктором, и он в какой-то мере считал его своим приятелем. Бывало выпивали на пару. Конечно, не великий друг был участковый. Но для компании, когда Борис и Лешка отказывались от этого дела, годился.
   Семушкин и поведал Виктору, что поступил сигнал. Некто сообщил, что старуха - соседка не по своей воле Богу душу отдала, что ей помогли. Пока прокуратура дело не открыла. Не любят там анонимных сигналов, но ему, Семушкину, поручили разобраться. Так сказать, по-соседски. Походить по квартирам, поспрашивать - не видел ли кто чего, не слышал ли. Виктор прикинулся незнающим, но страх в сердце запал. Да такой сильный, что после ухода участкового сразу побежал к Борису.
   Страх - плохой советчик в серьезных делах. Нельзя его слушать. А они послушали. Тем и перевернули свою жизнь.
   Первым рванул из города Виктор. Когда Семушкин, удивленный его исчезновением, занялся друзьями соседа по дому, не выдержал Борис. Не остановили его ни молодая жена, ни маленькая дочь. А может быть, ради их спокойствия и скрылся.
   Один Алексей не поддался панике, остался в городе. Хотя причина здесь была в другом. В его отце. Алексей знал, что у отца хватит сил, связей и денег отвести от сына все подозрения. Так и случилось.
  
   - Вот так-то, Маша, - закончил рассказ Евгений. - Так что понимаешь - третий браслет остался у Богуславского. И он ничего тебе не сказал. Не настораживает?
   Я приподнялась с груди Евгения, на которой удобно устроившись лежала во время его рассказа.
   - Конечно, настораживает. Сейчас насторожило. И еще...
   Я глубоко вздохнула и закончила:
   - Меня насторожило то, что ты не рассказал мне правду с самого начала.
   Я знаю, существуют люди, которые предпочитают жить не думая о правде. Иногда так легче. Но мои чувства к Евгению за последние дни приняли совсем непростой характер. И я совсем не хочу, чтобы между нами возвышалась кучка обмана.
   Евгений погладил рукой по голове, как маленькую.
   - Неужели тебе не понятно?
   - Нет.
   - Ну, попробую объяснить. Вот, представь себе, живет девушка, незнакомая мне девушка. Я знать о ней ничего не знаю. Ни о чем она думает, ни о чем мечтает. А тут заявляюсь я и сообщаю с порога: "Дорогая, я сын друга твоего отца. Разреши сообщить тебе пренеприятное известие: много лет назад твой отец убил человека. И как бы ты отнеслась к моему сообщению?
   - Плохо. Впрочем, как и сейчас. Но я не об этом. Дело то давнее. Да и так получилось в нашей жизни, что совершили то преступление не наши отцы.
   - Как это? С Виктором ясно. Но твой?
   - Я потом тебе расскажу. Может быть, - чужую тайну я тоже хранить умею. - Но почему ты появился в нашем городе.
   - Ну, это совсем просто. Отец, то есть дядя Витя, направил. Ведь Богуславский и ему звонил.
   - Да? А вот здесь поподробнее.
  
   Где-то с месяц назад в квартире Виктора раздался телефонный звонок.
   Все долгие годы где-то внутри Виктор ждал его. Прожив жизнь, он понимал, что прошлое время от времени напоминает о себе, врывается в спокойную жизнь, переворачивая ее. В то воскресное утро телефонным звонком прошлое ворвалось и в квартиру Виктора.
   Звонил Алексей, о котором он не хотел вспоминать все эти годы. Думал, что никогда и не вспомнит.
   А тот сам его нашел. О жизни расспрашивать стал, в ностальгию о молодости пустился. Встретиться предлагал. О том, о сем расспрашивал. О Борисе упомянул.
   Вроде бы ничего не значащий звонок. Но Виктора он насторожил. Не такой человек Алексей, чтобы за просто так искать старого друга.
   А тут как раз Евгений в отпуск приехал. Вот он и попросил сына съездить в родной город, разобраться на месте.
   Сам хотел поехать, но здоровье не позволило.
  
   - Так что, Маша, я о браслете вначале и не думал. Приехал с Богуславским разобраться, а тебя навестить отец между делом попросил. А тут, видишь, как дела раскрутились.
   Да, жизнь - она такая. Не знаешь, как и повернется. Каким боком к тебе станет.
   Но я подумала, что ко мне она очень приятным боком повернулась. Ведь я могла бы никогда в жизни с Женей не встретиться.
   Мне от этой мысли стало так страшно, что я обхватила его шею двумя руками и прижалась крепко - крепко. И он ответил на мой порыв.
  
   Часам к двум я поняла, что ужасно проголодалась. Это я, та, которая может обходиться без еды целые сутки. Представляю, каково здоровому мужику. У нас с ним, как в том анекдоте получается:
   "- Милая, а что у нас на завтрак?
   - Любовь.
   - А что на обед?
   - Любовь.
   К вечеру мужик на батарею залез - ужин разогревать".
   Мне стало стыдно. И от пошлого анекдота, пришедшего на ум, и от того, что Женьку полдня голодом морю. Так он от меня сбежит. А этого очень не хотелось.
   Я уже обдумывала, что бы такого по-быстренькому приготовить, но, на мое счастье, раздался телефонный звонок.
   Звонила мама.
   - Доча, приходи на обед. Я голубцы наделала, - услышала я в трубке поднявшие мне настроения слова.
   Эх, мамулька, как я люблю ее. За чутье и проницательность. Голубцы - это то, что мне просто необходимо в данный момент.
   - Мама, я не одна, - все-таки не забыла прошептать в трубку.
   - И в чем дело? Приходите с молодым человеком. Нужно же мне с ним познакомиться.
   - С молодым человеком?
   - А с кем еще?
   - Ну, мало ли...
   - Маша, только не надо. Кому бы говорила, только не мне. Да у тебя голос елеем разливается. Такой может быть только после хороших игр в постели. Так что давайте, быстро ко мне. Хотя...
   - Что?
   - Хотя можете не спешить, если еще не все дела закончили. Я подожду.
   - Мама, как тебе не стыдно.
   Я почувствовала, как краска ударила мне в лицо. А мама лишь хихикнула и отключилась.
   Все-таки мама - провидица. Прежде чем отправится к ней на голубцы, мы с Женей еще чуть - чуть доделали свои дела.
  
   15.
   Те, кто хоть раз в жизни приводил на смотрины к родителям своих избранников, меня поймут. Я волновалась. Но, как не странно, не за себя и не за маму, а за Евгения. Как он воспримет все ее странности? В народе говорят, хочешь узнать какой будет твоя жена в будущем, посмотри на тещу. И вот мнение, которое сложится у Жени о моей маме, меня интересовало. А как испугается?
   Тревоги оказались напрасными. Мама, к моей радости, предстала в самом лучшем свете. Даже наряд, в котором она встретила нас на пороге квартиры, можно было назвать вполне невинным. Что-то похожее на тунику ярко-фиолетового цвета, спадающую до пола, и перетянутую серебряным шарфом на талии. Эффектно! Ничего не скажешь.
   Женя галантно приложился к ручке и вручил букет роз, который мы купили по дороге. Цветы - это его идея. Я то знаю, что маму никакими подношениями не обманешь. Но раз Евгений решил соблюсти все правила при знакомстве, его дело.
   Мама пригласила гостя в комнату, а мне за его спиной показала большой палец. Я и не сомневалась, что с первого взгляда ей молодой человек понравится. Посмотрим, что со второго будет.
   Голубцы у мамы удались на славу. Или мы с Женей так голодны были. Огромное блюдо опустошили в одно мгновение.
   Мама неодобрительно поглядывала на меня. Я прекрасно знаю, о чем она думала. Негоже девушке так жадно кушать. Сама она отрезала по маленькому кусочку и медленно подносила ко рту. А я удержаться не могла. Люблю мамины голубцы. Секрет в приготовлении какой-то имеет, но мне ни за что не выдает. Пока. Шутит, что секрет будет свадебным подарком.
   Занятая голубцами, я участия в беседе мамы с Евгением не принимала. Да и они на меня внимания не обращали. Словно не я являлась связывающим звеном между ними.
   Мама расспрашивала Женю о его жизни, работе. Он отвечал. Светская беседа. Со стороны может показаться, что пустая. Но я-то знала, что для мамы она совсем не пустая. У нее дар вылавливать из разговора такие мелочи, о которых не узнаешь из подробных расспросов. Этот дар она называет "чутье". Очень ценное качество. Не будь его, ни за чтобы не добилась она в жизни того, что имеет.
   - Итак, молодой человек, - подвела итог мама беседе. - я так понимаю, что вы имеете на мою дочь определенные виды.
   - Да. Я хочу, чтобы Маша уехала со мной.
   - Интересно. Вот так сразу и уехала. Не быстро ли? А узнать друг друга получше, а испытать чувства? Отдать чужому человеку свою дочь, а потом кусать себе локти. Нет, увольте...
   женя весь подсобрался. Даже вилку положил на тарелку. Но нож продолжал держать в руке. Сжал его крепко. У меня аж дрожь по телу прошла. Не люблю я ножи в руке. Беспокойство они внушают.
   - По-моему, - медленно произнес он. - мы достаточно взрослые люди, чтобы решать свою судьбу. За Машей последнее слово.
   - За Машей? Да что она в жизни понимает, - мама распалялась.
   Все. Надо прекращать этот бессмысленный разговор. Да что они себе позволяют. Терпеть не могу, когда обо мне в третьем лице ведут разговор. Как о пустом месте или вернее, как о вещи, которую собираются купить-продать.
   - Мама, Женя, прекратите. Не стоит решать за меня. Я сама разберусь и сама выскажу свое решение.
   - Вот и правильно, - согласилась мама. - Доченька, помоги убрать посуду. А я кофе сварю.
   Мы вышли на кухню.
   - Машка, держись за мужика. Хороший он, - прошептала мама, закрыв дверь.
   - Зачем тогда его пугаешь?
   - Для порядка. Не могу же я открыто сказать: "Забирай, увози мою непутевую дочь". Цену надо набить.
   - Мама...
   - Слушай меня и все будет хорошо.
   - Я сама голову имею.
   - Имела, когда с Игорьком связалась.
   О бывшем муже говорить не хотелось. Да и мама поняла мое нежелание.
   - Ладно. О грустном не будем. Смотри в светлое будущее.
   Но и в будущее смотреть было грустно. Оставить все, уехать к черту на кулички - это, знаете ли, не в магазин за хлебом сходить.
   - Знаешь, дочь, - сказала мама. - Иногда сделать решительный шаг трудно. Очень трудно. Не жалеть бы о нем потом всю жизнь.
   Я почему-то подумала, что мама говорит о своем шаге.
   - Ты жалеешь, что его сделала?
   Мама посмотрела на меня и произнесла:
   - А еще в жизни главное: никогда не жалеть о том, что совершила. И я не жалею. Сейчас.
   Кофе закипел, поднялся пышной пеночкой.
   - Пошли, а то твой Женя заждался. Кстати, ты так мне и не рассказала, откуда он появился.
   - Длинная история. Расскажу потом.
   - Ну хоть в двух словах. Умираю от интереса.
   Разве расскажешь в двух словах? Целая история же произошла. Вначале я не собиралась рассказывать маме о Жене ничего важного, а почему-то не сдержала данного себе слова и произнесла:
   - Мама, Женя - сын Виктора. Папиного друга.
   Мама дернулась, как от удара. Я сразу же пожалела о своих словах, но уже было поздно. Так всегда бывает: сначала ляпнешь, потом подумаешь. Но я не ожидала, что это известие так взволнует маму.
   - Что-то слишком много напоминаний о прошлом, - произнесла она тихо. - О том, от чего я всю жизнь старалась уберечь тебя. Но сколько веревочке не виться, все равно в узел завязывается.
   Мама, больше не сказав ни слова, вышла из кухни. Даже про кофе забыла. Я бросилась за ней. Только бы опять плохо не стало.
   Мамы в комнате не было. Женя сидел на белом диване, рассматривал журнал мод с красотками. Он показал глазами на дверь спальни, давая знать, что мать ушла туда.
   - Что с ней? - шепотом спросил он.
   Я только махнула рукой и направилась к спальне. Но не успела я дотронуться до ручки, как дверь распахнулась и появилась мама.
   Не взглянув на меня, она подошла к Евгению и протянула ему фотографию:
   - Это он?
   Женя кивнул.
   Мама присела с ним рядом.
   - Значит, он.
   Что-то они про меня опять забыли. Мама, откинувшись на спинку дивана, сидела, закрыв глаза. Женя рассматривал фотографию. Я села рядом и заглянула в снимок. Три молодых человека смотрели на меня. Совсем молодые и очень серьезные. Чем-то неуловимым похожие друг на друга.
   Я ни разу не видела эту фотографию. Мама прятала ее от меня. Но хранила.
   Крайний слева Борис, человек, которого я всю жизнь считала отцом. Я узнала его. Пусть говорят, что детские воспоминания не сохраняются. Сохраняются. И я еще раз убедилась в этом. Именно таким я его и помнила. Таким представляла в своих мыслях. Таким приходил он ко мне во сне. Молодым. Моложе меня нынешней.
   В центре - Богуславский. Лешка Длинный, как его называли друзья. Почти не изменился. Только нос вытянулся, волос на голове меньше стало и морщинок вокруг глаз прибавилось. А так - молодец. Следит за своей внешностью. Не дает годам взять свое. Общественный человек. Ему положено форму держать.
   Справа - Виктор. Его-то я никогда не видела, но именно таким и представляла. Странно, конечно. А, может быть, и видела. Давно-давно. Когда он еще не стал отцом Женьки.
   - Вот такими они и были, когда я их в последний раз видела, - через некоторое время произнесла мама. - В ателье фотографировались. На память. Друзья же не разлей вода. Только дружба их не на пользу пошла. До сих пор помню, чем все закончилось.
  
   Дома Борис появился уже когда стемнело. Галя места себе не находила. С работы уже давно пора прийти, а его все нет. И обед застыл, и мысли разные в голову лезут. А тут еще Машутка затемпературила. Капризничает, на шаг отойти не дает. Гале, как хорошей матери, с ребенком бы посидеть, сказку рассказать, успокоить девочку. А она все к окну бегает, во двор выглядывает: не появится ли муж. Больше всего злилась на него за то, что не предупредил о своей задержке. Знала бы точно, что опять пиво пьет с друзьями, не волновалась. Каких только слов злых не придумала, пока ждала.
   Но все они оказались ни к чему. Борис не вошел, просто ввалился в квартиру. "Это ж надо так напиться", - пронеслось в голове. Но сразу же увидела, что не пьяный он.
   - Случилось что, Боря? - спросила, а сердце так и упало.
   - Случилось.
   Она схватила мужа за руку, потащила на кухню, усадила за стол.
   - Сейчас обед разогрею, и ты мне все расскажешь. Да?
   Хотелось найти теплые слова, успокоить Бориса. А он как с цепи сорвался, закричал:
   - Дура! Какой обед? Что ты несешь? Сама ешь свой обед.
   Галя даже отскочила от него в испуге. Никогда такой злости и такой ненависти к себе от мужа не видела. На глаза слезы навернулись. Повернулась и ушла с кухни. Пусть прощения за свои слова просит, решила.
   Но Борис прощения просить не прибежал. Всегда первый на примирение шел, а сегодня пошел против правил. Вот тогда Галя и поняла, что случилось нечто серьезное. Убрав свою обиду подальше, осторожно заглянула в кухню. Борис так и сидел за столом, уронив голову на руки. На нее даже не взглянул.
   - Боря, - произнесла она тихо.
   Он медленно, как ей показалось, бесконечно медленно поднял глаза. Галина впервые увидела, как плачет мужчина. Это было ненормально, противоестественно. Он не всхлипывал, не рыдал. У Бориса по щекам текли слезы. И от этого стало страшно.
   - Мы убили человека, - произнес он.
   Голос чужой, незнакомый. Шутка, подумала Галина. Глупая, злая шутка.
   - Мы убили человека. Вот из-за этой дряни.
   Борис достал из заднего кармана брюк браслет и бросил его на стол. Как от ядовитой змеи избавился. Браслет так и остался лежать на кухонном столе, свернувшейся в кольцо змеей.
   - Что мне делать, Галя? Как жить?
   - Не знаю.
   Она и вправду не знала. В ней в тот вечер что-то оборвалось, рухнуло. Галина так и не смогла собрать себя. И не смогла простить Бориса.
   У каждого человека имеется грань, преступить которую он просто не в силах. Вот так и Галина не смогла переступить. Человек, которого она любила, муж ее и отец ее ребенка, убил человека. Это было выше ее понятия. Никто не в праве насильно прервать человеческую жизнь. Никто. Даже близкий тебе человек.
   Галина знала, чувствовала, что их жизнь с Борисом не может быть прежней. Хоть он и уверял ее, умолял, просил прощения. Она была не одна. Она не могла допустить, чтобы ее дочь была и дочерью убийцы, пусть невольного, но убийцы.
   В тот момент Галине казалось правильным решение: огородить малышку от этих знаний.
   - Уходи и забудь о нас.
   Окончательное решение Галина приняла не в тот вечер. Значительно позже, обдумав и оценив ситуацию трезвым взглядом.
   И за всю жизнь не жалела об этом.
   Не жалела она и сейчас.
   Но прошлое не оставило ее в покое. Оно вернулось. Вернулось, чтобы забрать единственного родного и близкого человека. Дочь. Меня.
  
   - Ну, раз стали проясняться такие интересные вещи, давайте все выясним до конца.
   Мама вновь была в норме. Я это заметила. Пропала бледность, в глазах заискрился интерес. Недаром она несколько лет ходила в школу йоги. Занятия не прошли даром. Восстанавливать душевное равновесие мама научилась.
   Она и меня этому пыталась научить. Оказывается, специальными дыхательными упражнениями можно полностью регулировать внутреннее состояние. Но то ли я оказалась бестолковой ученицей, то ли мне это совсем не нужно было, но правильную постановку дыхания я так и не освоила.
   - Итак, молодой человек, - мама уставилась на Женю. - Расскажите мне, что привело вас в наш город.
   И я еще раз выслушала рассказ Жени. А что мне оставалось? На меня они так и не обращали внимания.
   Правда, один раз дождалась благодарности. Когда принесла кофе.
   - К сожалению, я опоздал. Маша уже отдала браслет Богуславскому, - закончил рассказ Евгений.
   - Да... Поспешила девочка, - согласилась мама. - Я бы с удовольствием примерила браслеты в комплекте. Смотрелись бы они на мне очаровательно.
   Вот-вот, в этих браслетах да на светский прием.
   - Мама, ты же из принципа не носишь дешевку, - не удержалась, уколола.
   Будут знать, как меня игнорировать.
   - Почему дешевку? Из ваших рассказов я поняла, что браслеты - раритетная вещь. И как всякий раритет имеют огромную цену. Из-за нее Богуславский и бросился на поиски браслетов.
   - Думаете? - поинтересовался Евгений. - А вдруг его волновал другой аспект браслетов - их магическая сила, способность управлять стихиями.
   - Ерунда, - отрезала мама. - Деньги, только деньги его интересуют. Как, впрочем, и вас.
   - Мама...
   Как она может незнакомого человека так обвинять. Хотя... Я же даже и не поинтересовалась, что Женя собирался делать с браслетами. О всех людях сужу по себе. А я в данной ситуации о стоимости браслетов даже не задумывалась.
   - Нет, тут вы не правы, - жестко сказал Евгений. - Ни я, ни мой отец о деньгах не думали.
   - А о чем же?
   - Вы можете смеяться, но цель у отца совсем другая. Передать браслеты в музей.
   - Что? - вырвалось у нас с мамой одновременно.
   - В краеведческий музей, - подтвердил Евгений, и мы поняли, что не ослышались. - Если браслеты действительно имеют историческую ценность, то там им самое место. А дальше пусть с ними разбираются ученые. Ведь правильно я мыслю?
   Я невольно кивнула. По мне так правильно. Чувством гордости наполнилась, прилив патриотизма почувствовала. Вот ведь как мы. Ни какие-нибудь меркантильные хапуги, думающие о собственном обогащении, а безвозмездно дарящие городу несметное богатство. От этих мыслей я даже воспарила.
   На землю меня вернула мама.
   - И вы думаете, что Богуславский за просто так согласится расстаться с браслетами?
   - Не за просто так, - ответил Женя. - Мне, кроме браслета, отец еще кое-что вручил. Имея на руках такое, мы браслеты точно получим. При нашем желании, могли бы получить и ключи от квартиры, где деньги его лежат.
   Ключи я получить не хотела. Слишком нерадостный конец был у литературного героя, использующего эту фразу. А вот браслет вернуть хотела. Хотя и сама его отдала добровольно.
   - И что? - маму заявление Жени тоже заинтересовало.
   Евгений ответил не сразу. Несколько минут помолчал, словно обдумывая продолжать ли ему. Я заерзала по дивану. Терпеть такое не могу. Раз начал говорить, будь добр говори до конца.
   - А вот об этом я хочу с вами, Галина Александровна, поговорить. Дело в том, что отец написал полное признание о том случае. Ну, вы понимаете о чем я.
   Мама кивнула, и Женя продолжил:
   - Если его бумаги попадут куда следует, то на карьере, да что там на карьере, на свободе Богуславскому можно поставить крест. А это подороже любых денег. Но я не вправе без вашего разрешения пустить бумагу в дело. Ведь здесь замешаны не только Богуславский и отец, но и вы. Вернее, ваш муж. Бывший муж.
   Мама усмехнулась:
   - Можете быть спокойны. Борису они не повредят.
   - Вы уверены?
   - Да. Борис мертв.
   Я вскочила с дивана:
   - Мама...
   - Сядь и успокойся, - она строго взглянула на меня. Словно на напроказничавшую девчонку, не умеющую вести себя в приличном месте. - Он умер. Уже давно. И не будем об этом.
   - Простите, я не знал, - пробормотал Женя, явно смущенный.
   - Я сказала, не будем об этом. Вы лучше поясните мне, непонимающей, а зачем Виктору это нужно? Ведь его признание и по нему стукнет точно так же, как и по Богуславскому. Или совесть замучила?
   - Отец болен. Зато и сам не смог приехать.
   - Понятно. Еще один вопрос: вы ведь не родной сын Виктора?
   - Я привык считать себя его сыном и горжусь отцом.
   Спокойно так сказал. Сразу видно, что от души. Ни пафоса, ни игры.
   В тот момент я подумала, что Женька - счастливый человек. Ему судьба подарила отца. Все справедливо. У кого-то отняла, кому-то подарила. Закон равновесия. И еще я подумала, что никогда своего ребенка, будущего ребенка, не оставлю без отца. Это противоестественно. Это не нормально. Я не могла осуждать мать. Прогнать мужа - это было ее решение. Не мне судить. Но за то, что ничего не сказала мне о его смерти, вряд ли могу простить. Некоторые вещи непростительны. Пусть они и совершились из лучших побуждений.
   На маму слова Жени тоже подействовали. Она сглотнула. Не знаю, может быть она в этом момент подумала обо мне. Но ничего не сказала. Даже не взглянула в мою сторону.
   - И что вы собираетесь делать? - спросила после некоторой задержки.
   Евгений посмотрел на меня, давая возможность самой ответить на вопрос. Ведь это я бездумно отдала свой браслет Богуславскому. Мне и решать.
   - Понятно что, - ответила я. - Заберем у него мой браслет. Расскажем ему о наших планах. Я думаю, он тоже не прочь будет прославиться - сделать подарок городу.
   - Ну, ну...
   В голосе мамы не чувствовалось большой уверенности.
   - А вообще-то попытаться можно, - сказала она. - Вполне вероятно, что Богуславский и не совсем потерянный человек. Давай, Маша, звони.
   - Сейчас?
   - А зачем откладывать?
   Мама как всегда права. Зачем откладывать? Я с ней полностью согласна. Сделал дело - гуляй смело. А нам с Женей есть чем заняться и кроме браслетов. Мы еще так много друг другу не сказали. И не сделали.
   Я достала из сумочки врученную мне Богуславским визитную карточку. Но номера домашнего телефона, как и следовало ожидать, на ней не было. Звонить в мэрию в субботу смысла не было.
   - Без меня вам не обойтись, - вздохнула мама. - Телефончик сейчас узнаем.
   Она принесла пухлый блокнот и стала перелистывать странички. Наконец нашла нужную информацию.
   - Я сейчас.
   Она вышла в коридор к телефону и что-то весело защебетала в трубку. За время ее разговора мы с Женей успели немного поцеловаться. Занятые таким важным делом, даже не услышали как она закончила разговор и вошла в комнату. Отскочили друг от друга, как школьники, застигнутые за непотребным занятием. Мама только хмыкнула и протянула листок с номером.
   К сожалению мамины хлопоты оказались лишними. По набранному номеру никто не ответил.
  
   И не мог ответить. Но в тот момент мы еще ничего не знали.
   Домой мы вернулись сытые и ужасно соскучившиеся друг без друга. В таком состоянии у нас была одна дорога - в спальню. Туда мы с Женей и направились, по пути избавляясь от ненужной в данный момент одежды.
   Других дел на субботу у нас запланировано не было. Поэтому мы собирались провести остаток дня в постели. Конечно, об этом мы заранее не договаривались. Но все подразумевалось само собой.
   От важного дела, которое заставило нас забыть о всех делах, нас отвлек телефонный звонок. Я сначала не хотела брать трубку, да и Женя мне об этом нашептывал в ушко. Но телефон звонил не прекращая. Пришлось вылезти из жарких объятий и топать в коридор. Я, сморщив нос, подняла трубку и услышала мамин голос:
   - Телевизор смотришь?
   Что за глупый вопрос? Как будто можно смотреть телевизор, когда в моей квартире мужчина, который заставляет волноваться все мое существо. Умная мамочка могла бы и догадаться. Хотела напомнить ей, что я не одна. Но постеснялась и ответила:
   - Нет. А что такое?
   - Богуславского убили.
   - Что?
   Я прекрасно слышала, что сказала мама, но смысл ее слов не дошел до моего сознания. Отсюда и глупый вопрос, сорвавшийся с моих губ.
   - Богуславского убили. В какой-то квартире. Все новостные передачи об этом кричат. Включи телевизор. Сейчас по третьему каналу новости будут.
   Я посмотрела на часы. Без пяти семь. Все правильно. В семь новости по третьему каналу.
   Я бросила трубку и рванула к телевизору.
   - Маша, ты чего? - раздался из спальни голос Жени.
   - Иди сюда и халат мой захвати.
   Сидеть голой перед телевизором последнее дело.
   Женя вышел из спальни в джинсах. Молодец, додумался натянуть. И мой халатик принес. Он взглянул на включенный телевизор, потом на меня:
   - Мультики смотреть будем? Или бразильский сериал?
   - Нет. Но, я думаю, нечто более интересное.
   - Это хорошо. А то, знаешь ли, не любитель я "мыльных опер".
   - Я тоже.
   Криминальные новости были припасены напоследок. Так что двадцать минут мы просто пялились в экран, оставаясь полностью равнодушными к событиям экономической, политической и культурной жизни города.
   Наконец-то появилась на экране шустрая девушка. Известная в городе личность - журналистка Валерия Темная. Лично я с ней не знакома, конечно. Но ее статьи в местных газетах всегда просматриваю. Борец с коррупцией, обличитель загнивающего общества, трибун пороков. Иначе ее не назовешь.
   Вот и сейчас суровый взгляд взирает с экрана, проникает в душу, заставляет задуматься: "А что ты сделал для будущего?" Жуть. В другой раз поделилась бы своими мыслями с Женей. Но сейчас не до этого.
   - Вчера вечером в одной из квартир этого дома найдет труп Алексея Валерьяновича Богуславского. Ведется следствие. Всем, кому что-нибудь известно по этому делу, просьба сообщить в ближайшее отделение милиции.
   Камера отъехала от лица Валерии Темной и показала дом, где было совершено преступление.
   Я уже знала, что увижу. Это был дом, где именно я вчера вечером встречалась с Алексеем Валерьяновичем Богуславским. Как не страшно сознавать, но я была одним из последних людей, видевших его живым.
   Темная с экрана телевизора верещала своим тонким голосом о распоясавшихся преступниках, о продажности милиции, о тяжелой утрате в лице Богуславского.
   Я ее не слушала. Вцепившись за руку Евгения, я с ужасом рассматривала дом, двор, по которому только вчера ходила. Представила, что в это самое время, когда Толик открывал мне дверь машины, чтобы отвезти по приказу своего хозяина домой, некто, мне неизвестный, готовился убить Богуславского. А если бы я задержалась на некоторое время в квартире, не могли бы и меня убить? И сейчас бы журналистка Темная рассказывала о том, каким хорошим человеком была я. Ну, это вряд ли. О моей смерти никто бы по телевизору сообщать не стал. Я же не заместитель мэра по культуре.
   А Темная перешла к рассуждениям о политике, напирала на то, что убийство Богуславского неспроста совершено во время подготовки к выборам городской мэрии. Все ее слова сводились к одному: плохие дяденьки не могли допустить победы хорошего дяденьки, Богуславского, в выборах.
   Но меня это уже совсем не интересовала. Не сознательный я гражданин.
   Выключила телевизор, села на диван и сказала:
   - Нужно идти а милицию.
   - Зачем? - не понял Женя.
   - Неужели не понимаешь? Я же, наверное, была последней, кто видел Богуславского. Он же мне встречу там назначил. Рассказать все надо.
   - Глупая. Кому интересно, о чем вы с Богуславским разговаривали? Ты же не имеешь никакого отношения к убийству.
   - Конечно, нет.
   Женя притянул меня к себе:
   - И не забивай ерундой себе голову, малышка.
   Но я не могла не забивать голову. Пусть мне лично Богуславский не очень понравился, пусть про него все плохо отзывались, но он же человек. Я не могу просто так выкинуть его из головы.
   К тому же... К тому же меня мог кто-нибудь видеть вчера. Эта мысль сыграла решающее значение.
   Я отодвинула руку Жени и пошла к телефону. Я знала, кто мне может помочь. Только бы он был дома.
  
  
  
   16.
   Лешик поднял трубку после второго гудка.
   - Лешик, это я, - обрадовала его.
   - Привет.
   - Ты мне нужен. Очень. Можешь прийти?
   В трубке молчание. Лешик своим острым математическим умом быстро просчитывает и определяет варианты, зачем он мне мог понадобиться и как вырваться из-под крыла матушки.
   - Лешик, пожалуйста, - подстегиваю я друга.
  -- Ладно. Жди. Забегу.
   Да простит меня Лешик. Но я, правда, не знаю, к кому другому обратиться в сложившейся ситуации.
   Лешик работает в милиции. И ни кем-нибудь, а следователем по особо важным делам. Все громкие преступления через их отдел проходят. А убийство Богуславского как раз очень громкое. Вот было бы здорово, если дело поручили Лешику. Вернее, Алексею Дмитриевичу Ломовцеву, капитану милиции, а по совместительству моему лучшему другу. Он бы точно меня подозревать не стал. Ему бы и в голову не пришло, что я способна на убийство.
   Я забегала по квартире, собирая разбросанную несколько часов назад, одежду. Несколько часов назад... Как здорово было несколько часов назад. Все было решено, и мы знали с Женей, что делать дальше. Ну и что, что собирались применить шантаж. Но на благое же дело.
   Браслетов не видать, как своих ушей. Наши планы рухнули. И хорошо, если только планы. Могла рухнуть и вся моя жизнь. Как следствие решит, что это я убила Богуславского?
   Ой, мамочки! Не было печали, так привалила.
   Только я помянула маму, как она позвонила сама.
  -- Ну, видела? - спросила она.
  -- Ага.
  -- Заслужил, подлец, справедливого конца. Так ему и надо.
  -- Как ты можешь так говорить?
  -- А что? Закон жизни: "Как аукнется, так и откликнется". Вот ему и аукнулось через столько лет.
  -- Мама, его убили. Убили, понимаешь. Его нет. А ты... Как можно? - я кричала в трубку.
   Из глаз брызнули слезы. Женя подбежал ко мне, пробормотал в трубку извинения, бросил ее на рычаг и потащил меня в комнату. Почти волоком. У меня началась истерика. Это я потом, конечно, осознала, что у меня приключилась истерика. А в тот момент я просто ревела в голос, вырывалась из рук Жени и пыталась куда-то бежать. Только плохо соображала куда: то ли в милицию сдаваться, то ли, наоборот, от нее прятаться.
   Усадив меня на диван, Женя принес из кухни воды и заставил выпить. Выбивая дробь зубами по краю стакана, я попила и успокоилась.
   Так что когда пришел Лешик, я была вполне спокойна. Мы сидели с Женей на диване и смотрели телевизор. Показывали какой-то боевик. Но о чем он, я даже не понимала. Просто по экрану двигались какие-то люди, что-то говорили. Но все пролетало мимо сознания. А то, что это боевик, я определила только по бесконечным перестрелкам, которые сопровождали сюжет.
   Женя дулся. Он был не доволен, что я позвонила Лешику. По его мнению, лучше было бы мне не высовываться, жить спокойно. Но я не могла. Перед глазами стоял Богуславский. Я видела его таким, каким он был при нашем прощании. Самодовольным и спокойным.
   И вот его уже нет в живых. Что же произошло после моего ухода? С уверенностью могу сказать одно: он не волновался и не знал, что жить ему осталось всего лишь несколько часов (или минут?).
   - Привет, - расплылся в улыбке Лешик и привычно потопал в комнату.
   Тут улыбка сползла с его лица, он увидел Женю.
   Я, как приличная дама, познакомила мужчин между собой.
   Женя молча кивнул, а Лешик буркнул:
   - Уже знакомы.
   Я усадила Лешика на диван. Женя отодвинулся к краю. Сама села между ними и, не откладывая, приступила к делу:
   - Вчера вечером убили Богуславского.
   Лешик уставился на меня, как на ненормальную. Не этих слов он ждал от меня. Но быстро справился с замешательством и спросил:
   - А тебе-то что? Или у вас все темы для разговоров иссякли?
   Злым Лешик может быть. Это я знаю. Но редко. Только когда очень на кого-нибудь рассердится. Интересно, за что он на меня так рассердился? Или на Женю? Но мне было не до внутренних переживаний Лешика.
   - Тем у нас для разговора хватает, - дала ему отпор. - Меня Богуславский по другому поводу интересует. Дело в том, что я, наверное, последняя видела его живым.
   Знаю, как к Лешику подойти. Вот и загорелись у него глазки, ручки зачесались. Рядом уже сидит не друг детства верный Лешик, а следователь по особо важным делам майор Ломовцев.
   - Давай, подруга, рассказывай. И, смотри мне, без утайки.
   Что-нибудь утаивать не в моих интересах. Не для этого я позвала Лешика. Рассказала все-все о нашей встрече.
   После некоторого молчания Лешик произнес:
   - Да, подруга. Оказаться в нужном месте в нужное время - это уметь надо. Только с твоей невезучестью могло такое случиться. Но ты не переживай. У тебя, как я понял, алиби имеется в лице охранника Богуславского. Вы ведь вместе покинули квартиру?
   - Ага.
   - Вот и хорошо. Если, конечно, он твоим сообщником не является.
   - Лешик...
   - Вот тебе и Лешик. Я-то знаю, а вот другим это доказывать придется. Тем более...
   - Что? Не томи.
   - Охранника пока не нашли. Как его звали?
   - Толиком его Богуславский называл. Как не нашли?
   Лешик почесал затылок. У него такая дурацкая привычка: когда думает, затылок чешет. Терпеть ее не могу.
   - Ну, вообще-то, его и не искали. В этом деле много странного и непонятного.
   - Расскажи.
   - Нет, - строго сказал Лешик.
   Посмотрел на меня, а потом на Женю, но от него сразу отвернулся. Дальше говорил, обращаясь только ко мне:
   - Если тебе неизвестно, то хочу сообщить, что существует такое понятие, как не разглашение тайны следствия.
   - А я и не прошу разглашать тайны. Ты мне расскажи о том, что тайной не является.
   Лешик снова почесал затылок.
   - Рассказывать и нечего. Сегодня с утра собрали нас в отделе. Событие, как понимаете, из ряда вон выходящее. Известный человек в городе убит. Да еще накануне выборов. Начальство молнии метает, кричит, волнуется. Все под контролем самого мэра. А когда тебя контролируют - это лишняя головная боль. Задействовали всех свободных работников. Меня, к счастью, не тронули. Других дел полно. И тоже требуют немедленного окончания. Так что я и рассказать мало могу.
   - Но все-таки?
   Умоляюще смотрю на Лешика. Да пойми ты, меня же всю трясет. Пожалей бедную. Лешик пожалел и продолжил:
   - Ладно. Это и так всем известно.
  
   Труп Богуславского нашла пенсионерка с собачкой. У собачек режим строгий. Хочешь - не хочешь, но гулять с ними надо. И в любое время. А та собачка наелась на беду старушки костей из холодца. Вот и приспичило ее в неположенное время.
   Уже совсем стемнело. Старушка выгуляла своего четвероногого друга и домой возвращалась. Но собачку что-то у квартиры на втором этаже заинтересовало. Остановилась, как вкопанная. Старушка и за поводок тянула, и уговаривала, а та не с места. Стоит и рычит. Старушка взглянула на дверь, а она приоткрытая. Не порядок. Хозяева, видать, закрыть забыли.
   Квартирка эта, вообще, странная. Как и любая старушка, эта все про своих соседей по подъезду знала. А про эту ничего. Вроде бы и жил в ней кто-то, свет по вечерам, пока с собачкой гуляла, видела. Но жильцов ни разу не видела.
   Старушка нажала на звонок, чтобы предупредить, что дверь открыта. Никаких звуков. Вот она возьми и толкни дверь. Она распахнулась. А в коридоре мужик лежит, ногами к двери. Сначала подумала, что пьяный развалился. Но потом заметила, что не пьяный. Схватила свою собачонку на руки и домой в страхе. Она же и милицию вызвала.
  
   - А как убили Богуславского? - подал голос до сих пор молчавший Евгений.
   Вот что значит - мужчины. Для меня важнее было то, что случилось. А не как случилось. Убит человек - вот что страшно. А как... Это уже второстепенное.
   - Выстрелом в голову.
   Буднично так ответил Лешик. А меня всю передернуло, ком к горлу подкатил. Выстрел в голову - это так не эстетично. Развороченные мозги, кровь по стенам. Жуть!
   Я бросилась в ванную, на ходу прохрипев: "Извините!".
   Долго умывалась холодной водой, стараясь смыть так и стоящую перед глазами картину. Но она не пропадала.
   Когда я вернулась в комнату, мужчины так и сидели диване, оба уставившись в пространство. Думаю, за время моего отсутствия они не произнесли ни слова.
   - А что мне делать, Лешик? - спросила я.
   Этот вопрос продолжал меня интересовать.
   - Как что? Дать показания.
   - Я все тебе рассказала. Это не считается?
   - Я - лицо не официальное. Так что не считается.
   Плохо. Значит, придется идти в милицию, и еще не известно как они отнесутся к моему рассказу. Милиции бы только преступника найти да дело закрыть. А я идеальный вариант - последний посетитель квартиры. Единственное, что смогут сделать - оформить явку с повинной. И почему я не послушалась Женю? Зачем Лешику позвонила?
   - Да не трясись ты так, - увидев, наверное, мое состояние, сказал Лешик. - Тебя же не съедят. Все расскажешь, подпись свою поставишь и пойдешь домой.
   - Ага. А как арестуют? Так сказать, до полного выяснения. И в каталажку посадят?
   - Если всех таких, как ты, в каталажку садить, то их на каждой улице ставить нужно. И то не хватит. Ладно. Не дрейфь, подруга. Я с тобой схожу. За ручку отведу и прослежу, чтобы не обижали.
   Лешик посмотрел на часы.
   - Сегодня уже поздно. А завтра с утра и пойдем.
   - Как завтра? Завтра же воскресенье.
   - Ну и что? В нашей работе выходных не бывает.
  
   Все-таки я - трусиха. Столько пережила, пока с Лешиком добралась до Управления. Казалось, все сопротивлялось против моего похода в милицию.
   Началось с того, что утром к договоренному времени я опоздала. Не просто так, а потому что проспала. Уснули мы с Женей очень поздно. Или, наоборот, рано. С вечера я никак не могла успокоиться. Вот и пришлось Жене приводить меня в чувства. Потом и я втянулась. Так что заснули мы под утро.
   Лешик ждал меня на скамейке у подъезда. Сидел и чертил ногой какие-то фигуры. На мое опоздание ничего не сказал. Женя предложил довезти нас на машине.
   Но Лешик решительно отказался. Не гоже капитану милиции на таких машинах разъезжать. Не так понять могут. Потом оправдывайся. Вслух он своих опасений не высказал. "На автобусе как-то привычнее", - только пробормотал. Но мы-то поняли.
   Женя не настаивал. Поехал на своей шикарной машине в гостиницу, за вещами. Об этом мы с ним ночью договорились. Зачем деньги платить за номер, если он все равно ко мне переселился.
   На остановке Лешик молчал. А автобуса, как назло, долго не было.
   Первой не выдержала я.
   - Лешик, ты думаешь, я не правильно поступаю?
   Лешик дернулся.
   - Ты о чем?
   - О себе. О тебе. О Жене.
   - Я просто хочу, чтобы ты, Маша, была счастлива. Ты счастлива?
   - Да.
   - Вот и прекрасно. И давай не будем об этом.
   - А ты, Лешик? Как же ты?
   - А я - просто Лешик. Твой друг. Запомни. А остальное пережить можно.
  
   Все оказалось не так страшно, как я ожидала.
   Лешик, отметив пропуск у охранника, провел меня в кабинет на втором этаже. Кабинет как кабинет, ничего особенного. Я бы даже сказала, плохонький кабинет. Комната метров в двенадцать. Никаких излишеств.
   Стол. За столом молодой парнишка. На столе - компьютер. Тоже плохонький. В нашей шарашкиной конторе и то получше. Молодой парнишка стучит двумя пальцами по клавиатуре. Когда мы вошли поднял голову и чуть привстал.
   - Майор Волков, - представился.
   Меня пригласил сесть за стол, напротив него. Лешик уселся около двери. Волков на него покосился, но ничего не сказал. А я волновалась, что он Лешика выставит за дверь. Но воскресенье сделало свое дело. Видимо, майор Волков пренебрег правилами ведения допроса.
   Да и сам он выглядел каким-то недовольным. В воскресенье, вместо того, чтобы сидеть дома, заниматься работой, я думаю, никому не нравится. Я его понимаю. Сама говорила Лешику, что можно подождать до понедельника. Но Волков сам вчера назначил встречу на это время.
   Лешик, после нашего разговора вчера, из моей квартиры позвонил ему. Вот он и сказал, чтобы мы приходили сегодня с утра.
   Внеся в протокол мои данные, которые я от волнения протараторила скороговоркой, майор попросил рассказать, о нашей встрече с Богуславским.
   Рассказать о встрече я собиралась без утайки, подробно. Особенно о том, что покинула Богуславского, когда он был жив и здоров. А вот о событиях, предшествующих нашей встрече, я собиралась умолчать. Так мы решили с Женей. Все-таки это не моя тайна, и она вряд ли имеет какое-нибудь отношение к убийству заместителя мэра по культурным вопросам.
   К концу нашей беседы я уже сомневалась в сделанных нами выводах. Для меня оказалось полной неожиданностью сообщение Волкова о том, что среди вещей убитого браслета не было.
   Из кабинета я выползла вся выжатая. Несмотря на свою безобидную внешность, майор Волков оказался настоящим бульдогом. По-другому его и не назовешь. Вцепился в меня мертвой хваткой. Браслет его очень заинтересовал, и весь дальнейший допрос был посвящен только ему. Но я твердила лишь одно. Браслет достался мне от отца. Богуславский - старинный друг моего отца. Браслет он захотел у меня получить, как память о далекой молодости. Вот я и принесла его.
   - Вот так просто, взяли и отдали чужому человеку ценную вещь? - с издевкой спросил Волков, когда понял, что других сведений от меня не добьется.
   - Браслет никакой ценности не имеет, - ответила я. - Просто побрякушка. А человеку он был дорог, как память.
   - А для вас? Все-таки браслет отца.
   - Ну, понимаете, тут все очень сложно.
   Я рассказала, что отец оставил нас с матерью, когда я была совсем крошкой, что я его совсем не помню, не знаю и знать не хочу. Зачем мне хранить вещи человека, который в моей судьбе ничего не значит?
   Волкова такое объяснение, видимо, не удовлетворило. Он покачал головой.
   Но тут на помощь мне пришел Лешик и сказал Волкову:
   - Ладно, кончай. Что она знала по делу, то рассказала. А в семейные дела лезть нечего.
   Волков собирался возразить, даже воздух в грудь набрал, чтобы все высказать. Но потом махнул рукой. Вспомнил, наверное, что сегодня воскресенье, а перерабатывать в этот день грех.
   - Я думаю, что мы с вами еще встретимся, - сказал на прощание, подписывая пропуск.
   - Зачем? - испугалась я.
   - Ну, мало ли какие вопросы могут у следствия возникнуть.
   - До свидания, - проговорила, в душе надеясь, что оно не последует.
   - Подожди минутку, - шепнул Лешик, выпуская меня в коридор.
   Сам он остался в кабинете Волкова.
   Я села на стул. В коридоре, по случаю воскресенья, пусто. Я прислонилась головой к стенке. Холод освежил меня и успокоил. И тут я вспомнила, что ничего не рассказала о типе в кепке. Сейчас я сомневалась, что позавчера, у кинотеатра, он мне померещился.
   Я встала и толкнула дверь. Лешик и Волков удивленно на меня посмотрели.
   - Маша, я сейчас. Подожди меня, - сказал Лешик.
   Но я его не слушала.
   - Я забыла вам еще кое о чем рассказать, - обратилась к Волкову.
   - О чем? - устало поинтересовался.
   На его лице прочитала недовольство. В воскресенье всем хочется побыстрее оказаться дома.
   - За мной следили. Около кинотеатра позавчера и раньше тоже.
   Волков взглянул на Лешика. Тот только пожал плечами.
   - Давайте, рассказывайте. Кто за вами следил?
   - Человек один. Странный такой. Невысокий, и в большой кепке.
   - В кепке? - переспросил майор.
   - Да, в кепке. Вы не думайте, это не мои фантазии.
   Я рассказала о встрече с типом в кепке в парке, попытке ограбления и том, что заметила этого человека у кинотеатра.
   - Интересно, - протянул Волков.
   А я подумала, что фамилия этому молодому человеку совсем не подходит. Не было ничего в нем волчьего. Такой милашка. С таким бы про жизнь разговаривать, а не об убийствах.
   - Может вы, Мария Борисовна, еще что-то вспомните, пока здесь. Чтобы напрасно не бегать туда-сюда.
   И так глянул на меня, что я отбросила чуть ранее промелькнувшую мысль. Не так прост этот милашка Волков. Невинный барашек - он только с первого взгляда. Да и, если рассуждать здраво, не поручили бы дураку таким делом заниматься.
   - А еще звонки по телефону были и письмо, - решила я рассказать все до конца. - Кто-то очень уж хотел получить браслет от меня. Тот, который вы у Богуславского не нашли. Может, его из-за него и убили.
   - Может, и из-за него. Разберемся, - отрезал, как точку поставил.
  
   Женину машину я заметила сразу, как только мы вышли из управления. Такую сразу заметишь. Правда, помня пожелания Лешика, Женя не подогнал ее к самым дверям, а остановился на противоположной стороне улицы. Но и этого было достаточно, чтобы мой друг недовольно поморщился.
   - Да брось ты, - успокоила я Лешика. - Сегодня же воскресенье. А в воскресенье ты можешь заниматься, чем хочешь. Даже ездить на шикарных машинах.
   - Могли бы и на автобусе доехать, - буркнул недовольно, но к поданному транспорту направился без сопротивления.
   - Ну как вы? - встретил их вопросом Женя.
   - Нормально, - ответила за двоих я и чмокнула Женю в щечку. - Никто меня в каталажку не забрал. А даже очень мило выслушал майор Волков.
   - Вот и хорошо, - кивнул Женя и завел машину.
   До дома доехали почти молча. Я, конечно, пыталась вести какой-никакой разговор. Но мужчины или молча улыбались, или вообще мои реплики оставляли без внимания. Мне надоело выступать в роли попугая, на которого не обращают внимания, и конец пути просто смотрела в окно.
   Лешик категорически отказался подняться в мою квартиру, сославшись на волнение мамы. А мы с Женей не настаивали.
   - А у Богуславского моего браслета не нашли, - вывалила я, как только мы вошли в квартиру.
   Эта новость давила на меня тяжелым грузом с момента выхода их кабинета Волкова. В машине, при Лешике, я ничего не сказала. Лешик, конечно, с одной стороны, друг. Но с другой, - представитель органов. И мне пока не ясно какая ипостась у него перевешивает. А как милицейская? И все, о чем мы будем говорить с Женей обернет в сторону следствия, против нас. Нам самим спокойнее обсудить наши дела в одиночестве, без лишних ушей.
   - Так... - протянул Женя. - Чувствовало мое сердце, что все просто так для нас не закончится. Стукнет убийство Богуславского по нашим головушкам. Причем, с двух сторон.
   - Ты так думаешь? - испугалась я.
   - Конечно. Подумай сама. Милицию будет волновать - не скрыла ли ты что-нибудь. А тех, кто убил Богуславского, наоборот, - не рассказала ли лишнее. Поэтому что-то мне подсказывает, встретиться тебе еще придется и с теми, и с теми.
   Легко ему рассуждать, а мне страшно. Может и вправду плюнуть на все и уехать на его далекий Север. И никто меня там не достанет: ни милиция, ни убийцы Богуславского
   Но тут неприятная мысль стукнула в голову.
   - Женя, а как же ты?
   Он непонимающе посмотрел на меня.
   - А что со мной не так?
   - Нет, с тобой все в порядке, - погладила его по щеке. - А вот с твоим браслетом...
   Вижу, не понимает он меня. Поясняю:
   - Я боюсь за тебя, Женя. Вот, смотри. Я отдала Богуславскому браслет на сохранение, а когда его труп нашли, то браслета уже не было.
   - Ну и что?
   - Как что? Его же убили из-за браслета. Чтобы забрать его. И им ничего не стоит добраться до тебя. Я боюсь.
   Слезы потекли по моим щекам. Теплые и соленые они попадали в рот и, от их вкуса, старого и забытого, снова возвращаюсь в детство.
   - Неправильные выводы ты делаешь, Маша, - говорит Женя. - Браслет они могли забрать случайно, просто так. Отсутствие браслета у Богуславского совсем не показывает причины его убийства.
   - Да, конечно, - не соглашаюсь я. - Из-за красоты его забрали или по ошибке? Не верю. Деньги оставили, притом довольно-таки приличную сумму, а браслет случайно увели. Так не бывает. За браслетом убийца к Богуславскому пришел. Тут и думать нечего.
   Женя взял меня за руку, притянул к себе и прошептал на ухо:
   - А ты и не думай.
   Я и перестала думать. Разве можно думать о чем-то другом, когда его губы нежно коснулись шеи, а руки, словно случайно, забрались под свитер.
  
  
   17.
   Если бы в это утро меня спросили, что больше всего хочу в жизни, то я, не раздумывая ответила: "Чтоб мне так всегда просыпаться!".
   В голове - пустота, на сердце - легкость, в конечностях - истома, в носу - запах кофе. Что еще можно себе пожелать?
   Только одного: на работу не ходить. Но это желание, - увы! - не исполнимо. Так что, поднимаемся, собираемся и на работу отправляемся.
   - Привет, - заглянула на кухню по дороге в ванную.
   Женя, подвязанный моим передником в цветочек, возился у плиты. На сковороде что-то жарилось.
   - Привет, соня, - бросил через плечо, не прекращая размешивать содержимое сковороды. - Сейчас завтракать будем.
   - Я только кофе.
   - Знаю, знаю. Привычки любимой женщины уж я в силах запомнить. Это я для себя готовлю. Сам о себе не позаботишься, никто не позаботится. Закон жизни.
   Пошутить хотел. А своей шуткой уколол меня больно. Как будто я сама не могу позаботиться о любимом мужчине. Еще как могу. Завтра обязательно встану раньше его и приготовлю такой завтрак - пальчики оближешь! Да, пора мне менять "холостяцкие" привычки. Жить под одной крышей с человеком, заботиться о нем, это не так просто, это накладывает определенные обязанности. И я их буду обязательно выполнять. С завтрашнего дня. А сегодня разрешу ему за мной поухаживать. Сегодня мне позволительно расслабиться дома. Ведь на работе предстоит неприятное дело.
   Женя настоял, чтобы я сегодня, и ни днем позже, подала заявление об увольнении.
  
   Леониду Семенычу мое заявление не понравилось. Читал он его долго, перекладывая из руки в руку, морщил нос и, в перерывах между чтения, поглядывал на меня. Потом изрек:
   - Да, Мария Борисовна, режете вы меня заживо.
   Сказано это было таким жалостливым тоном, что я готова была вырвать из его рук злосчастное заявление и порвать его на мелкие кусочки. Но перед глазами явственно предстал Женя, и я прогнала возникшее желание. Нет, так не годится. Без своей конторы я определенно проживу, а вот без любимого человека вряд ли. Я его так долго ждала и променять на надоевшую до чертиков работу позволить себе не могу.
   - Уж так вышло, простите, - промямлила я, совсем не понимая за что прошу прощения.
   Моя просьба о прощении подействовала на шефа, как красная тряпка на быка. Он встрепенулся, почувствовал мое колебание, что ли.
   - Куда же вы пойдете, Мария Борисовна? К конкурентам? Зарплату большую пообещали? Да я поговорю, где надо. Сколько вы хотите прибавки?
   Эх, мне бы эти слова хотя бы неделю назад услышать. Я бы попросила тогда. Но сейчас уже поздно. Никакой прибавкой меня не прельстишь.
   - Не в этом дело, - остановила его. - Уезжаю я из города. Насовсем. Наверное.
   И зачем я последнее слово прибавила? Неужели до сих пор сомневаюсь? Ведь все мы уже с Женей обсудили и обговорили.
   - Зачем? - не понял Леонид Семеныч.
   - Замуж выхожу.
   - Ну, ну...
   А в голосе столько неуверенности и сожаления, как раз столько, сколько может выразить человек давно и не понаслышке знакомый с этим делом.
   Люська от моих слов подпрыгнула на месте и показала большой палец. Димка покрутил пальцем у виска. Татьяна Дмитриевна тяжело вздохнула. И даже Георгий Львович оторвал глаза от компьютера и с интересом поглядел на меня.
   - И еще, Леонид Семенович. Я бы не хотела отрабатывать положенный срок. Это возможно?
   Шеф замахал на меня рукой.
   - Даже и не думайте об этом, Мария Борисовна. Даже не думайте. А впрочем... Я поговорю с руководством. Все равно от вас пользы никакой.
   Умеет успокоить наш руководитель. Плюнул в душу и не заметил.
   Ну и ладно. Путь к счастью не может быть легким.
   Все-таки поданное заявление об увольнении расхолаживает. Работать совсем не хотелось, и я только делала вид, что занимаюсь чертежом. Мысли летали далеко, но при всех их немыслимых виражах возвращались к прошедшей ночи. Воспоминания о ней наливали теплом мои конечности и мягкой лапкой ласкали где-то внизу живота.
   Я была так погружена в свои мысли, что даже вздрогнула, когда услышала голос Леонида Семеныча:
   - Мария, вас к телефону!
   Надо же, самого звонка и не слышала, а, может, просто не обратила внимания.
   - Алле, я слушаю, - проговорила, с опаской косясь на шефа.
   Но он уткнулся в бумаги и не обращал на меня внимания. Отрезанный ломоть я. Учить меня трудовой дисциплине уже ни к чему. Его мысль четко проступала на его лбу.
   - Это вас Волков беспокоит, - услышала я. - Мы с вами вчера разговаривали.
   - Да, я помню, конечно.
   Разве такое забыть можно?
   - Тут возникли некоторые вопросы по известному делу. Необходимо кое-что уточнить. Вам необходимо приехать в управление. Когда вы сможете?
   - После работы можно? В половине шестого.
   - Отлично. Я выпишу вам пропуск.
   - Что-то случилось?
   - Да. Но это не по телефону. Я вас буду ждать.
   После разговора с Волковым я уже вообще ни о какой работе думать не могла. Интуиция подсказывала, что ничего приятного это встреча мне не принесет.
  
   Интуиция не подвела.
   Когда я вошла в кабинет Волкова, тот был погружен в чтение толстой папки. Я несколько секунд потопталась у двери, пока он обратил на меня внимание.
   - Мария Борисовна! - поприветствовал меня радостно и, захлопнув, отодвинул папку на край стола. - Проходите, располагайтесь.
   Я расположилась на краешке стула и прошептала:
   - Здрасте!
   Послала Волкову взгляд полный внимания и готовности его выслушать. Левая нога от волнения подергивалась, и я постаралась прижать ее к полу. От этого стала дрожать и рука.
   Волков выбрался из-за стола, и я, наконец-то, увидела его в полный рост. Впечатления он на меня не произвел. Такой молодой человек, а животик выступает совсем несимпатично. Пива много пьет, что ли?
   Волков обошел по периметру кабинета, зачем-то постоял за моей спиной, вызывая непреодолимое желание оглянуться, а потом вернулся на место.
   Я молча наблюдала за ним, понимая, что в этом кабинете не хозяйка и не мне здесь устанавливать порядки. Захочет, сам заговорит. Не для игры в "Молчанку" пригласил меня следователь Волков.
   Так и вышло.
   - Мария Борисовна, - начал он осторожно, предварительно откашлявшись. - Тут такое дело. Вчера, в нашем разговоре, вы упоминали о человеке в кепке.
   - Да. Вы его нашли?
   - Нашли. Только не знаю, того ли, который преследовал вас. Вы его хорошо запомнили?
   Я кивнула. В голову пришла мысль, что сейчас Волков поведет меня составлять фоторобот, так он, кажется, называется, типа в кепке. И тут я опозорюсь. Зрительная память у меня на низшим уровне. Виденного человека, конечно, узнать могу. Но конкретно описать его глаза, рот, нос и остальные части не смогу ни под какими пытками. Человека я воспринимаю целым, а не отдельными фрагментами.
   На мое счастье, Волков никуда меня не повел, а выдвинул верхний ящик стола и достал большой конверт.
   - Вот, - каким-то извиняющимся тоном произнес следователь. - Я бы хотел, чтобы вы посмотрели. Я понимаю, не совсем приятно на такое смотреть. Но и вы поймите...
   - Показывайте, - смело протянула руку за фотографиями.
   Что уж такое может меня испугать? Современного человека, имеющего в квартире телевизор, никакими ужасными фотографиями испугать не возможно. Иногда такое показывают! Днем. Когда дети смотрят передачи.
   То, что предстало перед моими глазами, детям я бы смотреть не рекомендовала. Никогда.
   На снимке я увидела лицо мужчины. Вернее то, что от него осталось Половина была вполне нормальной. С глазом и ухом. А вот вторая часть представляла собой нечто красной каши, сваренной неумелой хозяйкой. Такая каша с комками. Меня передернуло. Рука непроизвольно потянулась ко рту, пытаясь задержать во мне остатки обеда. Но они упорно стремились вырваться наружу. Самое ужасное, что я не могла отвести взгляд от снимка.
   Волков вскочил со стула и подбежал ко мне:
   - Вам плохо? Воды?
   Голова кивнула. Рука схватилась за протянутый Волковым стакан.
   Следователь терпеливо ждал, пока я приду в себя.
   - Мария Борисовна? Все в порядке?
   - Да. Но я не могу узнать этого человека.
   - Ничего удивительного. Его бы и мама родная не узнала.
   Не дай Бог, матери такое увидеть. Что же с ним произошло? Об этом я и спросила Волкова.
   - Выстрел в голову. Картинка, конечно, не из приятных. Но вы все-таки постарайтесь посмотреть внимательно.
   Я постаралась. Но узнать типа в кепке так и не смогла.
   - Так, - протянул Волков. - Тогда вот вам другая фотография.
   Рука поднялась к протягиваемой Волковым фотографии. Но тут же опустилась вниз.
   - Берите, не бойтесь. В этой ничего страшного нет.
   Я взяла и посмотрела. На ней был запечатлен мужчина, лежащий на земле. А рядом лежала кепка. Кепку я узнала сразу. Та самая, в клеточку. Та, которая вызвала у меня столько удивления.
   - Кепка, вроде бы, его, - не совсем уверенно проговорила я.
   - Вот, вот. Кепка, - обрадовался Волков. Даже руки потер от удовольствия. - И меня эта кепка заинтересовала. Как увидел на утренней планерке этого красавчика, и рядом с ним кепку, так сразу наш вчерашний разговор вспомнил.
   - Красавчика?
   Ничего от красавчика я в фотографии убитого мужчины не заметила.
   - Красавчика. Да. Так его называли в определенных кругах.
   - Так вы его знаете?
   - Ну, лично знаком, конечно, не был. Но, по специфике своей работы, наслышан. Красавчик. В миру известен, как Зотов Александр Иванович. Специалист по золотишку. Украсть, продать, еще чего. Уважаемый человек был. Правда, последние шесть лет потерянный для общества.
   - Почему? - не поняла.
   - Отдыхал в местах не столь отдаленных. Освободился где-то с месяц. И вот, пожалуйста. Наверное, и не нагулялся на свободе.
   - Не нагулялся, - как эхо повторила я. - А какое отношение он имел к Богуславскому?
   - Может, и никакого. Да я бы на его убийство и внимания не обратил. Тем более не по нашему отделу проходит. Да вот за кепку глаз зацепился. Поэтому и пригласил вас. Узнаете вы этого человека?
   - Разве можно его узнать? - вопросом на вопрос ответила я, от чего Волков поморщился. - А вот кепка очень похожа. Но это же ни о чем не говорит. Мало ли у кого такие кепки.
   - Вот тут вы не правы. Это не просто кепка. Это - кепка Красавчика. Его талисман, что ли. Легенда про нее ходит. Будто бы Красавчика никто арестовать не мог, пока кепка у него на голове. Взяли Красавчика на пляже, пока он плавал в озере. Естественно, без кепки. А сейчас и кепка не помогла. Застрелили, как бешеную собаку и как собаку в канаву выбросили.
   - Как в канаву?
   - Нашли его в канаве. За парком отдыха. Там траншею роют. Вот строители и нашли сегодня с утра Красавчика.
   - Жуть! - меня передернуло. - И кто его застрелил?
   - Узнаем, - заверил меня Волков. - А сейчас расскажите, Мария Борисовна, все, что знаете об этом человеке.
   Я рассказала Волкову еще раз о трех моих встречах с типом в парке: в парке, в подворотне и у кинотеатра. Следователь все занес в протокол. Дал мне его подписать.
   Перед тем, как покинуть кабинет Волкова, я спросила:
   - А браслета случайно у Красавчика не нашли?
   - Нет. А при чем тут браслет? Хотя... Погодите, погодите. Вы имеете в виду браслет, что оставили Богуславскому?
   Я кивнула. Жаль, что у убитого не нашли браслета. Все было бы ясно и понятно. В смысле, ясно и понятно с убийством Богуславского.
   - Жаль, - произнесла я вслух.
   - Да, жаль. Но я думаю, - Волков потер рукой лоб, - вряд ли Красавчика ваш браслет заинтересовал.
   - Почему?
   - Ну, вы же сами вчера сказали, что никакой ценности он не имеет.
   - Как ювелирное изделие, правильно, не имеет, а вот историческую ценность, - я многозначительно подняла палец, - имеет и, возможно, немалую.
   - Так... Давайте, Мария Борисовна, рассказывайте.
   Если я сейчас начну рассказывать, то это надолго. А меня у дверей управления ждет Женька. Да и покушать после работы не успела. Так и чувствую, что в животе вот-вот начнется урчание. Некрасиво получится. Поэтому я нашла выход:
   - Знаете, я в этом вопросе помощник плохой. Вам лучше, если вас действительно интересует историческая ценность браслета, обратиться к Зотову Валерию Антоновичу. Он вам, как специалист, все-все про браслет расскажет.
   - Крылов Валерий Антонович, - проговорил Волков, записывая имя в блокнот. - Историк?
   - Строитель. А история - это хобби у него такое. Но думаю, он любого специалиста за пояс заткнет.
   - Спасибо. Поговорим с историком о браслете. И последний вопрос: почему вы с такой уверенностью утверждаете, что браслет не имеет ювелирной ценности.
   - Специалист сказал, - ответила я.
   - И кто же?
   - Знакомый один. Салашвили, Алик.
   - Ювелир?
   - Ну, в какой-то степени.
   - Понятно.
   Волков схватил налету, что интерес Алика к ювелирным изделиям не совсем законен и не стал углубляться в этот вопрос. Умный человек никогда не возьмет на себя лишних проблем. А Волков определенно был умным человеком. Правда, номера телефонов и Крылова, и Алика у меня попросил. Номер Крылова я дала, а вот с Аликом было сложнее. Никогда не интересовалась его номером телефона. Но я сказала, где он работает. Найдут Алика, если понадобится он следствию.
   На том мы и простились.
  
   - Что случилось? - такими словами встретил меня Евгений. - На тебе лица нет.
   При моем появлении из дверей управления, он вылез из машины и помог забраться в салон.
   - Есть на мне лицо, - проговорила я. - А вот человека без лица я только что видела. Неприятное, я тебе скажу, зрелище.
   - Как это?
   - Очень просто. Потерял лицо один наш общий знакомый. Выстрелом снесло. Бах! И нет лица.
   Женя резко крутанул руль и уставился на меня.
   - Осторожнее!
   Мне не хотелось врезаться во что-нибудь, попавшее на нашем пути. Слишком свежо в памяти воспоминание об изуродованном лице. Женя выровнял машину и спросил:
   - Ты о ком говоришь?
   - О Зотове Александре Ивановиче. Больше известном под именем Красавчик.
   - Не знаю такого.
   - Знаешь. Это небезизвестный тебе тип в кепке, от посягательств которого несколько дней назад ты спас меня.
   - Ясно. И что с этим Красавчиком случилось?
   - Убили Красавчика и в канаву выбросили.
   - А ты тут причем?
   - Я совсем ни причем. Волкова интересовал вопрос: знаю ли я этого человека? Я сказала, что с человеком не уверена, а вот кепку узнала. Такую не перепутаешь.
   - Маша, тебе определенно нужно выпить. Ты же совсем не своя, - вдруг ни с того, ни с сего сказал Женя. - Где тут у вас поблизости кафе имеется?
   Этого добра у нас полно. На каждой улице по нескольку. О чем я и сообщила Жене.
  
   В понедельник вечером ходить в кафе одно удовольствие. Ни шума тебе, ни гама. И официанты приветливы. Обслуживают быстро, без задержки.
   - Что будешь? - спросил Женя.
   - Не знаю. Все равно. Вино красное.
   - Ну, нет. Пожалуйста, сто грамм водки для дамы, а для меня - минералочки, - продиктовал официантке. - И пару салатиков. На ваш вкус.
   - Жень, ты что? - испугалась. - Я водку не пью.
   - А я тебя не напиваться заставляю, а выпить для прихода в нормальное состояние. И не спорь.
   Я и не спорила. Может, действительно сто грамм водки вернут мне душевное спокойствие.
   Душевное спокойствие не вернулось. Только я опрокинула, как говорится, стопочку и придвинула к себе тарелку с салатом, о компонентах которого можно было только догадываться, как в кафе появились новые посетители.
   Все-таки мир наш тесен. И еще непредсказуем. Иногда он будто специально желает подкинуть нам подлянку.
   В кафе вошли два мужчины. И один из них Алик, мамин друг-приятель, которого, не далее, как полчаса назад, я сдала милиции. Не совсем "сдала", конечно, но имя засветила, без всякой уверенности, что он к этому отнесся бы положительно.
   Алик нас тоже заметил, улыбнулся и ручкой помахал. А я заработала вилкой, одновременно прокручивая в голове мысль: стоит ли предупреждать Алика о моем заявлении милиции.
   - Ты чего так испугалась? - спросил Женя. - Этих типов?
   - С чего ты взял?
   - Да по тебе видно. Сжалась вся, глазки забегали, подумала, наверное, что самое место тебе под столом.
   Я улыбнулась. Глупый. Чего мне бояться, когда ты рядом. Большой и сильный. Тут не страх. Тут другое. Муки совести.
   - Не испугалась я, а испереживалась за свой не совсем этический поступок.
   И я коротко рассказала Жене о том, как заложила Алика.
   - А кто из них Алик? - спросил, оглянувшись на беседующих мужчин. - Постарше или помоложе?
   - Помоложе.
   Он даже присвистнул.
   - Ну, мама твоя - молодец. Он же ей в сыновья годится.
   А потом осекся и пробормотал:
   - Прости. Я не хотел.
   - Да, ладно. Сама об этом думала.
   Мы некоторое время молча поедали салаты. Несмотря на его подозрительный вид, к вкусу никаких претензий у меня не было. Или водка начала действовать. Или я действительно голодная была.
   - Знаешь, Маша, - сказал через некоторое время Женя. - Тебе все-таки лучше рассказать этому маминому другу о своем разговоре со следователем. И лучше это сделать сейчас.
   - Думаешь?
   - Конечно. Представь, каково ему будет, когда повестка в милицию придет.
   - Представляю.
   Во всяком случае, оказаться на его месте в тот момент не желала. Тяжело повздыхав и отругав себя за длинный язык, направилась к Алика.
   Если вы когда-нибудь видели, как гневается восточный человек, то поймете меня. После разговора с ним я почувствовала себя просто побитой собакой. Хорошо, что для беседы мы с Аликом вышли из кафе. Как он пояснил, что не хотел бы посвящать своего партнера, с которым зашел пообедать, в личные дела. А потом спросил:
   - У Галочки опять проблемы?
   - Почему ты так решил? - не поняла я.
   - Дедукция, Машенька, - усмехнулся Алик. - Я же знаю, как ты ко мне относишься. Стороной обходишь. И на разговор пустилась бы только ради мамы. Разве я ошибаюсь?
   - Ошибаешься. Не в маме тут дело. В другом. Понимаешь, Алик, - осторожно начала я, кашлянула и рассказала подробно о своем походе к следователю.
   Вот тут Алик и разошелся. Я узнала о себе много нового и интересного. Если все его крики и оскорбление свести воедино, то получится следующее: "Все бабы - безмозглые дуры". Никогда не думала, что Алик такой женоненавистник. Надо будет маме рассказать. Пусть правду знает о своем милом дружке. А то все время от нее слышу: "Алик такой внимательный. Алик такой благородный. Алик то. Алик се".
   С другой стороны, понять его можно. При его образе жизни и занятиях встречи с милицией совсем не светят. Пусть, пусть ни в каких криминальных делах, как утверждает мама, Алик не участвует, из-за своего благородства обходит их мимо, но все равно налогооблагаемые доходы получать не брезгует.
  
   Когда мы вернулись с Женей домой, я сразу же решила позвонить историку - любителю Валерию Антоновичу, надеясь, что своим сообщением не введу его во гнев. Все-таки он не восточный человек, да и, в отличие от Алика, уж точно криминальными делами не занимается. Я так подумала.
   Меня он вспомнил сразу, звонку обрадовался и сообщение о том, что я дала сведения о нем в милиции, встретил нормально. Обещал, если его вызовут, рассказать все о браслетах без утайки. Я в его голосе даже радость услышала. Еще бы. Таким чудакам рассказать о своих интересах - одно удовольствие. А может быть я и ошиблась. Телефонная связь все-таки штука не совершенная. Иногда звук так исказит, что голос родного человека не узнаешь.
   Когда я облегченно вздохнула и готовилась положить трубку, Валерий Антонович вдруг сказал:
   - Мария, у меня к вам просьба. Я сам собирался вам позвонить. Но все не решался. Ведь все-таки такая вещь. А я что? Чужой человек. Но раз вы сами позвонили, то осмелюсь попросить. Вы только не сочтите за наглость.
   Словесные выкрутасы историка - любителя меня заинтересовали.
   - О чем же вы хотите меня попросить? Не замуж ли зовете? - пошутила и сразу же поняла, что глупо.
   Осознание своей глупости - тоже своего рода достоинство человека. Жаль только, что осознание ее приходит уже после совершения.
   Валерий Антонович шутку мою не оценил.
   - Ну что вы, Мария. Как можно? Я о другом. О браслете. Хочу попросить у вас его. Вы не беспокойтесь. Я вам и залог оставлю. Мне только на один день. Не больше. Вы дадите?
   Придав голосу необходимую трагичность, я сказала:
   - Нет, Валерий Антонович.
   - Почему "нет"? Я же объясняю вам, я вам клянусь: ничего с вашей драгоценностью не случится. Мне только на одну ночь. Вечером возьму - утром верну.
   - Вы не поняли. Я не могу дать вам браслет не потому, что мне жалко или я не доверяю вам. Нет, не в этом дело. Просто браслета у меня больше нет.
   Я говорила о своем браслете. Упоминать о браслете Евгения не имела права. Не мой.
   - А где он? - голос из трубки прозвучал почти трагически.
   - Я его отдала тому самому человеку, которого убили. Браслет исчез.
   Очень долго из телефонной трубки не раздавалось ни звука. Показалось, что с расстройства Валерий Антонович больше не собирается со мной говорить. Зачем я ему? Браслета нет, замуж брать не собирается.
   Я уже собиралась отключиться, как Женя высунул голову в коридор и громко прошептал:
   - Спроси, зачем ему браслет понадобился.
   Эх ты, поганец! Все-таки подслушивал, о чем я говорю. А прикидывался совсем незаинтересованным. Когда мы приехали домой, Женя уселся на диван и уставился в телевизор. На мой вопрос: "Позвонить историку?", он лишь пожал плечами.
   Я просьбу Жени выполнила и спросила.
  
  
   18
   - Женя, знаешь, что я думаю? - я приподняла голову с плеча Женьки и заглянула в его глаза, после наших любовных игр немного затуманенные и похожие на глаза шкодливого кота.
   - Машка, неужели ты еще думать в состоянии? Обижаешь, - и он, обняв меня за шею, притянул к себе.
   Я уперлась ладонями в грудь и отстранилась от него.
   - Подожди. Я серьезно говорю. Вот что я подумала. Если с этими браслетами происходят такие ужасные вещи, то опасность может угрожать и тебе. У тебя браслет, и я очень боюсь. Боюсь за тебя.
   - Брось. О нем же никто не знает. Кроме тебя, конечно.
   Зачем он это добавил? Неужели во мне сомневается?
   Самое время вскричать: "Да как ты можешь!". Но я ничего такого не говорю.
   После того, что рассказал Валерий Антонович, хочется закрыться на все замки и даже в глазок не выглядывать, если позвонят в дверь.
   До разговора с ним пропажу браслета у убитого Богуславского можно было списать на случайность. Ведь по-всякому бывает. Пришел убийца, выполнил свою задачу и браслет с собой унес. Можно допустить, что у него привычка такая: забирать на память какую-нибудь мелочь от своей жертвы.
   Допустить-то можно. Но сейчас я точно знала, что это не так. И убили Богуславского скорее всего из-за браслета.
   Я даже предположить могу, кто убил уже бывшего заместителя мэра по культуре. Убил его Зотов Александр Иванович, он же - Красавчик, он же -Тип в кепке. А потом сам поплатился жизнью. Значит, за ним кто-то стоял, кто-то управлял рукой убийцы. Безжалостно и целенаправленно. А потом, чтобы обрубить все концы, убил и его.
   Гадкие браслеты. Смерть несут. И надо было мне ввязаться в эту авантюру.
   - Жень, давай твой браслет выбросим в реку. Как будто его и никогда не было. А, Женя?
   Женя нежно дотронулся до моих волос и погладил по головке, как маленькую девочку.
   - Нет, Маша, это не выход, - сказал, вздохнув. - Да и не могу я. Ведь браслет все-таки не мой.
   Я кивнула. Женя прав.
   - Но тебя же они не тронут, правда?
   - Правда. Если только не узнают, чей я сын.
   - О! - я прикрыла рот рукой.
   Про Валерия Антоновича - то узнали как-то. И нашли его. И позвонили. Встречу назначили, не как с историком - любителем, а как с человеком, который больше всех в городе знает о браслетах Согласия.
   Валерий Антонович рассказал мне, что вчера вечером ему позвонили и предложили работу - освидетельствовать одну старинную вещь. Он очень удивился. Ни разу к нему с такими просьбами не обращались. Валерий Антонович поинтересовался, что за вещь. Ответили, что это браслет. Обещали на днях занести. Вот и хотел историк сравнить два браслета.
   Так что сомневаться не приходится. Человек, у которого сейчас находится браслет, прекрасно знает, что он собой представляет. И еще сомневаться не приходится, что этот человек желает заиметь и оставшиеся два браслета. А за ценой, как говорится, он не постоит. Вон, какого высокопоставленного человека укокошил и не поморщился.
   С такими невеселыми мыслями я вцепилась в руку Женьки, боясь, что он исчезнет, испариться или станет жертвой убийцы. Но он никуда не исчез, и, пригревшись на его плече, я заснула.
  
   Но проспать всю ночь рядом с любимым мужчиной мне было не суждено. Разбудил телефонный звонок. Слыша сквозь сон его дребезжание, я имела твердое намерение проигнорировать. Но Женька - вредина - не дал. Сам не открывая глаз, пару раз толкнул меня кулаком в бок. Мне ничего не оставалось, как выбраться из-под одеяла.
   Бабушкины часы на тумбочке показывали без четверти одиннадцать. В принципе, еще не поздно, и в обычные дни я в это время еще не в кровати. Но сегодня необычный день. Когда у тебя в доме любимый мужчина, готовый к постельным подвигам, грех не лечь спать пораньше.
   Вот мы и легли. Пораньше. И к одиннадцати часам уже достаточно утомились, чтобы заснуть.
   Звонила мама.
   - Маша, как ты могла так поступить с Аликом?
   Все ясно, наябедничал на нерадивую доченьку. Мама расстроилась. Она всегда болезненно воспринимала нашу взаимную антипатию, пыталась внушить мне, какой Алик замечательный человек. А я не хотела этого замечать, не считала Алика замечательным человеком. И сегодняшний его поступок - лишнее тому подтверждение.
   Что он за мужик, если загружает своими проблемами человека только-только пережившего сердечный приступ?
   - Я ничего плохого твоему Алику не сделала.
   Мой тон, которым я произнесла эти слова, маме не понравился, о чем она и заявила. Я скривила гримасу. Хорошо, что мама не могла видеть моих кривляний, иначе без обиды не обошлось бы.
   - Убит человек. Вернее, два человека. Ты это понимаешь? - иногда до мамы информацию можно донести только некоторой грубостью. - Неизвестно на что еще может пойти убийца. А тут Алик со своими обидами. Ну вызовут его в милицию, ну спросят про браслет. Пойми, милиции нет никакого дела до его занятий.
   Мама помолчала, а потом спросила:
   - Маша, доченька, а тебе не угрожает опасность? А вдруг убийца...
   - Зачем я убийце? - остановила я маму. - Браслета у меня больше нет.
   - Зато он есть у твоего, мм..., приятеля. Кстати, он у тебя? У вас все хорошо?
   - У нас все просто отлично.
   Поражаюсь маминой способности перескакивать с одного вопроса на другой.
   - Вот и хорошо. Найти мужчину, удовлетворяющего тебя по всем статьям, очень сложно. Я буду просто счастлива, если тебе это когда-нибудь удастся это сделать. Ты чувствуешь с ним душевную близость?
   - Мама, я хочу спать и не хочу говорить о Жене.
   - О Жене... Да, кстати о Жене. Алик, несмотря на твое свинское поведение, великодушно предложил воспользоваться его сейфом для хранения браслета. В сейфе-то надежнее.
   - Мы подумаем, - сказала я, пожелала маме спокойной ночи и вернулась под теплый бочок Жени.
   Ни о каком сейфе я ему, конечно, не сообщила. Да если бы и хотела, то не смогла. Спал он невинным сном младенца.
  
  
   Я никогда не думала, что мне так тяжело будет расстаться с работой. Сколько раз про себя желала, чтобы сгорела моя работа ярким пламенем. Оказалось, что все это пустые слова.
   За годы, что я просидела в этом кабинете, среди этих людей, я просто сроднилась с привычной обстановкой. Не самые худшие воспоминания о ней останутся.
   Сейчас же, когда до расставания осталось совсем мало времени, все казалось и ощущалось по-другому. Даже Леонид Семеныч душкой казался. А про Люську и говорить нечего. Слезы на глаза наворачивались, как на подругу погляжу. Поэтому предпочитала не глядеть. Сидела, уставившись в компьютер, и чувствовала себя одинокой - одинокой. Отрезанный ломоть. Вот такое определение больше всего подходило ко мне. Никто не интересовался моими делами, никто не просил совета и помощи, Люська не рассказывала про любовные дела, Димка не отпускал глупых шуток. Никто не обращал на меня внимания. Я была в родной конторе, и меня словно здесь уже не было. Неприятное состояние.
   Но что это по сравнению с тем, что предстоит мне в будущем? Прощание с Лешиком, Маринкой, мамой, привычным укладом жизни и знакомыми местами. Прощание со старым домом, любопытной соседкой бабой Настей и темной подворотней. Прощание с родным городом, в котором прошла вся моя жизнь.
   Когда вокруг нас все привычно и неизменно, мы не задумываемся о том, как ужасно жалко все терять. Кажется, что так будет всегда. И ты будешь здесь.
   От грустных мыслей хотелось реветь. Я бы так обязательно и поступила, если бы была не на работе.
   Грустно. Грустно.
   День тянулся медленно и нудно. Но, несмотря на все переживания, я закончила два чертежа и в деталях распланировала третий. Ого! Наверное, при душевных переживаниях у меня повышается работоспособность. А я и не знала. Нужно запомнить.
   За полтора часа до окончания работы меня вызвал Главный. Нет, не Семеныч, а тот, перед кем наш Семеныч шапку за два квартала снимает.
   За все время работы я с ним виделась всего-то пару раз, а в кабинете, который находится не на нашем этаже, вообще ни разу не была. Но напоследок, как говорится, удостоилась. Правда, со страху ничего не запомнила, и зачем меня лично Главный вызвал, не поняла. Мог бы о том, что моя просьба удовлетворена и я с понедельника могу не выходить на работу, сообщить через Семеныча.
   Об этом я и спросила Леонида Семеновича.
   - На вас посмотреть хотел, - не отрывая взгляд от монитора, буркнул Семеныч.
   Ну вот, и смотреть даже не хочет. Неужели мои коллеги чувствуют обиду на меня? Радоваться должны, что человек свое счастье нашел. Все же говорили, что мне замуж пора. А как до дела дошло, надулись.
   - А зачем ему на меня смотреть? - не отставала я.
   - Как зачем? Чтобы увидеть, как выглядите?
   - Ничего не понимаю. Какая ему разница, как я выгляжу?
   Семеныч наконец-то удостоил меня взгляда.
   - Большая. Вас так быстро увольняют благодаря безработице любимой племянницы Главного. На ваше место ее пристраивают. Вот и проверял он, не довожу ли я своих сотрудников до изнеможения непосильной работой. А так как вы выглядите просто великолепно, то вопрос с трудоустройством племянницы решен. Понимаете, Мария, какой вы удар нам наносите своим уходом. Племянница Главного в нашем отделе. Ужас!
   - Ужас! - соглашаюсь я.
   Теперь понятно, откуда косые взгляды в мою сторону.
  
   Последние дни на работе выдались сумасшедшими. Я доводила все дела до конца. Не хотелось, чтобы меня поминали недобрым словом. Со всеми старалась быть доброй и ласковой.
   Все-таки интересно устроен человек. Ведь какая мне, в принципе, разница, что за воспоминания останутся обо мне. Чаще всего как бывает? Ушел человек и забыли про него. На его месте появился другой. Ничто не вечно под луной. Ан нет, стараемся в памяти сохраниться хорошим. Надеюсь, что так и будет.
   Не завидую я своим. Напоследок пришлось увидеть мне эту племянницу Главного. Да, та еще цаца.
   У нас она появилась к концу рабочего дня в четверг. Это было что-то. Девица лет двадцати пяти и ростом под метр восемьдесят. Пришла ни одна, с дядей.
   Семеныч от испуга пятнами красными пошел. С места вскочил, захлопотал вокруг дорогих гостей.
   Девица кабинет взглядом окинула. Скривилась. Не понравилось что-то.
   А я на своих коллег посмотрела. Димка плечи расправил, грудь выпятил. На петуха сразу похож стал. Обломится тебе, Димочка. Не твоего петушиного полета девушка. Такая только до орла снизойдет. Ну, в крайнем случае до сокола.
   Люська к столу пригнулась. Понимаю ее чувства. Рядом с такой Люськины метр шестьдесят оскорблением кажутся.
   Татьяна Дмитриевна кривила рот. За свой век навидалась таким цыпочек. Знает, что ничего кроме неприятностей не принесут.
   Георгий Львович вначале приветливо улыбался. Но не заметив со стороны прибывших никакого внимания, занялся своим чертежом.
   Зато Леонид Семенович соловьем разливался, расхваливая наш отдел.
   Девица его не слушала:
   - И где мой стол будет? - спросила, бесцеремонно остановив Семеныча.
   - Вот он.
   Подлетел к моему столу и, небрежно отстранив меня рукой, похлопал по крышке.
   - От окна далеко, - недовольно протянула племянница Главного.
   - Можем переставить, - сразу же нашелся Семенович. - Куда?
   - Я подумаю, - обронила девушка и направилась к выходу.
   Главный потащился сзади.
   Когда за ними закрылась дверь, все громко выдохнули.
  
   Как бы я не переживала о работе, главные события этих дней происходили дома и были связаны с Женей.
   Теперь я поверила папе, который говорил: "Вырастишь - счастливой будешь". Наверное, я выросла, раз стала счастливой.
   В пятницу мы собирались поехать к отцу Жени. Я очень волновалась. Смотрины как - никак.
   А в четверг вечером к нам пришел Лешик. Мне его вид сразу не понравился. Как увидела его в дверях, сразу поняла что-то случилось. За многие годы знакомства изучила его как миленького.
   - Ты одна? - спросил с порога.
   Я помотала головой.
   - Ну, да, конечно.
   Немного помялся у дверей, но потом все-таки вошел.
   - Пошли на кухню. Разговор есть.
   - Можно и в комнату.
   Я хотела показать, что никаких секретов от Жени не имею.
   - Нет. Лучше в кухню.
   Ну как желает. Я смахнула полотенцем со стола крошки.
   - Чай? Кофе? - голосом гостеприимной хозяйки поинтересовалась я.
   - Чай. А лучше водки.
   - Водку не держим.
   Я включила чайник и села напротив Лешика.
   - Что-то случилось?
   Лешик провел ладонями по лицу.
   - Случилось, наверное.
   Я дернула его за рукав.
   - Давай, не томи. Говори быстрее. А то у меня нервная дрожь начинается.
   - Налей сначала чаю, подруга.
   Я налила. Лешик отхлебнул из кружки. Всегда удивляюсь его любви к горячему. Кипяток стоградусный, а он глотает и не морщится.
   - Вот тут такое дело, - наконец начал он. - Ко мне Волков заходил. Уже в конце рабочего дня. По делу Богуславского новые данные появились.
   Лешик замолчал. Я его тоже не торопила. Прекрасно понимала, что открылось нечто важное, не совсем приятное и касающееся меня или кого-то близкого. Иначе бы не пришел он ко мне о служебных делах болтать.
   - Ты, Маша, только не волнуйся. Тебя это лично, конечно, не касается. А вот твоей мамы...
   - Мамы?
   Господи, мама-то тут причем? Заметив мое недоумение, Лешик поправился:
   - Нет, конечно. Не лично Галины Александровны, а ее приятеля Салашвили. Знаешь такого?
   - Алика? А причем тут Алик?
   А дело оказалось в том, что подруга убитого Красавчика, знакомого мне типа в кепке, дала показания.
   Оказывается, в последнее время этот Зотов поддерживал связи с неким Ювелиром. Кто он такой подруга не знала. Но однажды видела его. По описанию оказался очень похожим на Алика. Что за дела они крутили девица тоже не в курсе.
   Но в свете последних событий нарисовывается интересная картина. Девушке показали Салашвили. Она подтвердила, что именно его и видела со своим сожителем.
   - Вот такие дела, Маша. Я понимаю, что нарушаю служебные инструкции, рассказывая тебе об этом. Но я не мог тебе не рассказать. Галина Александровна только после приступа, а тут еще новое потрясение. Они же близкие друзья с Аликом.
   - Друзья, - эхом повторила я, ошарашенная сообщением Лешика.
   - Вот я и подумал, что тебе нужно маму подготовить к такому удару. И еще... Салашвили ведь знал о твоем браслете?
  -- Да, я ему показывала. Он мне консультацию давал. Неофициальную, конечно. Я ведь от него и узнала, что браслет никакой ценности не имеет.
  -- Обманул, а может, в тот момент и не знал. Хотя я в этом сильно сомневаюсь. Браслет Богуславского к нему ведь раньше попал. Так что изучить хватило времени.
   Я совсем запуталась.
  -- Подожди, я ничего не понимаю. А зачем Богуславский ему браслет отдал?
  -- На оценку. Как знатоку ювелирных изделий. Что ж тут непонятного?
  -- Столько лет он у него хранился, а тут вдруг оценивать понадобилось. Зачем?
   Все оказалось проще простого. И как я сама не додумалась.
   Однажды господин Богуславский навестил свою любовницу, известную мне Ларису. В тот вечер она перепечатывала рукопись своего родственника по истории родного края. Скорее всего, случайно Богуславский увидел в рукописи рисунки, выполненные историком. Он, конечно, узнал браслет, и украл несколько страниц.
   Когда понял, какая вещь у него хранится, обратился за консультацией к ювелиру. Волей случая им оказался Салашвили.
   Я слушала, раскрыв рот. Вот ведь как в жизни бывает. Так повернется, что и подумать о таком не мог.
   Представляю, как удивился Алик, когда увидел у меня такой же браслет. Наверное, тогда и созрели у него преступные планы.
  -- Вы его арестовали? - спросила я.
   Лешик замялся, поскреб рукой подбородок и, наконец, сказал:
  -- Нет. Пока нет. Понимаешь, Маша, это все предположения и догадки. Доказательств никаких не имеется. А без доказательств обвинения не предъявишь. Пошлет он нас подальше, и прав будет.
  -- На то вы и милиция, чтобы доказательства искать.
  -- А мы и ищем, - обиделся Лешик. - Налей-ка мне еще чаю.
   Я налила. А сама уже поглядывать начала в сторону комнаты. Оставила Женю одного, закрылась с Лешиком на кухне и неизвестно чем занимаюсь с ним столько времени. Если бы я была на месте Женьки, а он закрылся на кухне с бывшей своей любовницей, обязательно ворвалась бы к ним. Я хотя девушка и не ревнивая, но такой наглости не потерпела.
   Лешик заметил бросаемые мной взгляды, откашлялся и сказал:
  -- Тут еще такое дело. Позови-ка, Маша, мне твоего этого. Поговорить с ним хочу.
  -- О чем? - насторожилась я.
  -- Да так, о нашем, мужском, - подмигнул Лешик.
  -- Обо мне? Не надо, Лешик. Мы же все с тобой выяснили.
   Лешик удивился:
  -- Почему о тебе? Да, все-таки вы, женщины, эгоистки. Думаете, что все разговоры у мужиков только о вас, любимых.
  -- И не думаю я так, - обиделась я.
  -- Вот и хорошо. Позови, а сама телевизор посмотри. Может, мультики по какому каналу показывают.
   Ну уж этого он не дождется. Никуда я из кухни не уйду. Раз меня прогоняет, значит, что-то плохое задумал.
   Я позвала Женю и уселась рядом с ним. Лешик неодобрительно на меня посмотрел, но ничего не сказал. Знал, что я все равно никуда не уйду.
  
   То, что предложил Лешик Женьке мне совсем не понравилось. Не люблю я всякие мужские игры. А особенно такую. "Ловля на живца" называется.
   Вначале Лешик посвятил Женю в сложившуюся ситуацию, а потом не спросил, сказал:
   - Я так понимаю, третий, последний, браслет у тебя.
   Женя не отрицал.
   - Нужна твоя помощь. Без тебя и без твоего браслета нам Салашвили не взять. Так что у нас к тебе огромная просьба - помоги.
   Женя посмотрел на меня. Я постаралась, чтобы на лице не дрогнул ни один мускул. От меня совета не дождется. Я на Лешика в обиде. Хотел из кухни выставить, решая такие вопросы.
   - Вообще-то, у меня отпуск заканчивается. И на выходных мы с Машей к отцу собирались съездить.
   - Успеете.
   Лешик весь подтянулся, глаза загорелись, губы стянулись в узкую полоску. О, каким ты быть можешь. Собранным, решительным. Знай я тебя таким, может и по-другому все у нас сложилось. А так все Лешик, Лешик, мамин сыночек. Я мотнула головой, прогоняя нехорошие мысли. Женечка все равно лучше.
   - Мы с Волковым, - не останавливаясь, быстро заговорил Лешик, - все прикинули. Осталось ему некоторые моменты с начальством обговорить, а завтра тебя проинструктируем. Ты же не откажешься?
   - Если успеете все провернуть за выходные, то я готов, - ответил Женя.
   Я заерзала на стуле. А меня спросить? Может, я не хочу, чтобы мой любимый "живцом" работал.
   Но на меня мужчины не обращали никакого внимания. Между собой договорились, что завтра к девяти Женя придет в управление и его там "проинструктируют".
   Допив вторую кружку чая, Лешик откланялся и покинул нас.
   А Жене пришлось изрядно потрудиться, чтобы привести меня в хорошее настроение. Не знаю, на сколько это ему было это трудно, но заснула я вполне счастливая и успокоенная насчет того, что ничего страшного с ним не случится.
  
  
   19.
  
   Пятница - последний день на работе. Я что-то делала, что-то слушала, что-то говорила. Даже за тортом в обеденный перерыв сбегала. На прощание коллег угостила.
   Но все проходило мимо меня, словно не касаясь. Мысли мои были далеко, рядом с Женей.
   Утром, собираясь я на работу, а он в милицию, мы так толком и не поговорили. Потому что во-первых, проспали. А во-вторых позвонила Маринка и я вкратце ей поведала о своих делах. Разговор затянулся минут на пятнадцать, и Женя буквально силой оттащил меня от телефона, заставил выпить кофе и вытолкал за дверь.
   В машине я всю дорогу держалась за его локоть и только бормотала, упрашивая его быть осторожным, в героев не играть.
   Женя на это смеялся и говорил, что никто ему этого сделать и не позволит, даже если бы он захотел. Еще я запомнила, что он сказал, что в будущем запретит мне детективные фильмы смотреть и книги читать. Видите ли они на меня плохо действуют. По его словам, я мир воспринимаю иллюзорно по книгам и фильмам, а в действительности она совсем не такая.
   Плевать мне хотелось какая она. Я просто очень волнуюсь за любимого человека. Даже несколько раз бегала к телефону. Но дома никто трубку не поднял.
   Не встретил он меня и после работы. Я минут десять топталась у входа в нашу контору, сжимая в руках подаренную коллегами на прощание огромную хрустальную вазу. Надо же. Хорошие люди. Несмотря даже на обиду, не забыли проводить, как следует. С поцелуями и подарками. Люська разревелась. Ну и я за ней. Слезы мои были искренними, что даже Леонид Семеныч с надеждой спросил:
   - А может вы передумали? Оставайтесь. Вы еще слишком молодая, не понимаете, что теплая и дружная атмосфера на работе многое в жизни значат.
   Все правильно. Но для меня любимый человек дороже всяких дружных коллективов.
   Ждать было бессмысленно. К тому же в голове промелькнуло: "А вдруг он дома? А трубку телефона просто не снимает. Он же не знает, что этоя звоню".
   С такой скоростью я до дома еще никогда не добегала. Быстро поднялась на третий этаж и даже не запыхалась. Любовью заниматься - это вам получше всяких занятий физкультурой будет.
   Пока возилась с замком, который опять не хотел открываться, появилась баба Настя.
   - О, Маша, давненько ж тебя не видно было. Я уж волноваться стала.
   - Дела все, - неопределенно проговорила я. - А вы случайно не слышали, не приходил ли ко мне кто сегодня?
   - А кто ж должен был прийти?
   - Женя. Ну, тот молодой человек...
   - Да знаю я, кто такой Женя. Не приходил. Не слышала. А что исчез, паршивец? - участливо спросила соседка.
   - Не исчез, - успокоила ее я. - Наоборот. Я скоро исчезну. Уезжаю я, баба Настя.
   - Куда ж? - всплеснула руками соседка.
   - Почти на Северный полюс. Я потом вам расскажу все.
   Если не войти в квартиру, то разговоров не избежать. А мне сейчас не до них.
   В квартире Жени не было. Фантазия рисовала картины одна страшнее другой и заставляла меня бегать по квартире. В окно выглядывала раз сто. Несколько раз звонила Лешику домой, но услышав голос его мамочки, сразу бросала трубку. Два раза даже позвонила Волкову, но и он трубку не поднял.
  
   Женя появился часов в восемь. В это время я уже лежала на диване и оплакивала его горькими слезами. А заодно и себя.
   Женя плакать не собирался. Наоборот, он был веселым, и глазки его подозрительно блестели.
   - Машенька, а вот и я, - возвестил он, появившись на пороге комнаты.
   Входную дверь открыл он так тихо, что я и не услышала. Я готова была броситься ему на шею, но он поднес палец к губам и прошептал:
   - Я не один.
   Заглянула за него. В коридоре топтались Лешик и Волков, тоже ненормально веселые.
   - Проходите, герои.
   Что я могла еще сказать? Поняла одно, что сегодня отъезд к отцу Жени отменяется.
   - Вы уж извините, - засмущался Волков. - Мы на кухню.
   Лешик держал пакет, из которого многозначительно высовывалось горлышко бутылки.
   - Все ясно. Пьянствовать пришли, да?
   Мужчины потупили головы, а я разошлась. Волнение сегодняшнего дня просились вырваться наружу.
   - Я тут с ума схожу, волнуюсь. Не знаю, куда бежать, что делать. А они... - кричала я. - Паразиты вы!
   Лешик утащил Волкова на кухню, а Женя крепко обнял меня и прижал к груди.
   - Машенька, прости нас. Но мы, правда, только освободились. Только в магазин зашли и сразу домой, - шептал мне в ухо.
   Было щекотно и приятно. Но я не собиралась так просто их прощать.
   - Но выпить успели.
   - Мы по-быстрому, за углом.
   - Что? За углом? Как алкоголики? Ну, дорогой, я такого не ожидала.
   - О, я тебе еще много сюрпризов преподнесу, - сказал и поцеловал крепко - крепко.
   - Женя, я же волновалась. Почему не позвонил? А вдруг что с тобой случилось. Я же ничего не знала.
   - Глупенькая! Что со мной могло случиться? Волков и Лешик страховали меня. А позвонить? Прости, но я, правда, даже не подумал. Гад я, конечно.
   - Гад, - согласилась я и крепко поцеловала.
   А потом он меня.
   В общем, когда мы пришли в кухню, стол был уже накрыт. В центре красовалась две бутылки: коньяк для мужчин и шампанское для меня. На тарелках разложена мясная нарезка. Не совсем эстетично, но аппетитно. Я тут же вспомнила, что не ужинала сегодня и проглотила слюну. Нарезанный хлеб и горка печенья тоже имелись. А еще большая коробка шоколадных конфет "Белочка с орешком". Ясно, для меня старались. Я с благодарностью поглядела на Лешика. Только он знает мои любимые конфеты. Спасибо, друг.
  
   Посидели мы хорошо. Еще и дольше бы посидели, но мы с Женей все-таки собирались съездить к его отцу. Поэтому я Лешика и Волкова где-то около одиннадцати выставила за порог. Надо и честь знать.
   Женя сопротивлялся моему своевольству, обижался, что я его лучших друзей выгоняю в ночь. Но сопротивления его оказались недолгими. Сказалось волнение сегодняшнего дня да выпитый коньяк. Заснул прямо в комнате на диване, до спальни я его не дотащила.
   Сама уселась рядом с диваном, прямо на полу, и стала любоваться своим спящим героем. Лешик и Волков его так называли. Героем.
   Все-таки смешные мужики пьяные. Такими хвастунами становятся. Сегодня весь вечер в три голоса напевали себе дифирамбы. И какие они умные, и какие они смелые, и какие они хитрые. Но самым - самым, конечно, был мой Женечка. Я не спорила. Я просто улыбалась.
   Сейчас же, когда в квартиру пришла тишина, я сидела на полу у дивана и не включала свет.
   Ну вот и распуталось дело, начавшееся много лет назад. Браслеты Спасения займут надлежащее им место в городском музее. Так обещал Волков. Правильно, там им и место. За охраняемой стеклянной витриной. Будут к ним подходить экскурсии, и экскурсовод будет рассказывать красивую легенду о веленах.
   А в жизни браслеты никому не принесли хорошего. Ни за что погибла старушка - хранительница. Искалечили, перевернули свои жизни двое, в принципе неплохих, парней. И не только свои жизни, но и жизни своих родных и близких. Нашли свою смерть Богуславский и тип в кепке по имени Красавчик. Хотя и неприятные люди, но все равно люди. И, наконец, Алик.
   Маму жалко. Как она переживет известие о аресте. А его ни завтра, так послезавтра арестуют. И в этом заслуга Женьки.
   Мне все рассказали о проведенной операции.
   Ставилось на жадность Алика. И не ошиблись. Жадность оказалась сильнее осторожности. А еще вера в безнаказанность.
   По разработанному милицией плану, Женя, начиненный микрофонами, пришел к Алику. Заявив о том, что он все знает о его делах, выложил перед ним браслет. Тоненький браслет, с разбросанными по нему зелеными камешками.
   О, Алик знал, что означают три браслета, соединенные вместе. Не о власти над огнем, ветром и водой думал он. Зачем ему власть над стихиями? В его мире главной была власть над деньгами. Браслеты Соединения давали ее. Три браслета - это на несколько порядков больше, чем два. Это намного больше, чем два.
   И он не выдержал. Он сломался. Он готов был даже бросить этому глупцу, не понимающему, что он принес Алику, горсть монет. То, что останется ему несравнимо больше.
   Жене удалось сыграть простачка, не соображающего об истинной стоимости комплекта браслетов Соединения. А Волкову и Лешику записать разговор Жени и Алика.
   Милиции есть что сейчас предъявить убийце. Никакие адвокаты не помогут ему.
   Он сам выбрал свою судьбу. Или за него выбрала жадность и жажда власти денег. Во всяком случае, мне не было жаль его.
   Что ни говорите, но во всей этой ужасной истории в самом большом выигрыше оказались я и Женя. Мы нашли друг друга.
   В детстве я читала сказку. Давно - давно, когда Бог создавал людей, вдруг оказалось, что у него не хватает материала для их создания. И Он подумал: "А почему бы ни сделать людей из яблок? Вон какой урожай уродился. Не самый плохой материал". Но чтобы людей стало еще больше, каждое яблоко разделил на две половинки. Но в это время случилось непредвиденное - мимо проползал ежик. А ежик, как известно, любит яблоки. Он наколол на иголки часть яблок и утащил их. Так люди, сотворенные из одного яблока, оказались в разных местах. Для того, чтобы им стать счастливыми, надо найти свою половинку.
   Некоторые ищут ее всю жизнь.
   Мы с Женей нашлись. Я знаю, мы с ним две половинки яблока. Нас больше никто не разделит.
   Никто и никогда.
   Я погладила любимого по щеке, вздохнула, поднялась с пола и отправилась в спальню.
   Завтра наступит новый день.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"