|
|
||
Причудливый узор судьбы норманнского воина | ||
|
Человек родится, чтобы жить
в судорогах беспокойства и летаргии скуки Вольтер |
|
Холодный морской ветер яростно трепал косматую гриву Сигварда Рыжебородого, сэконунга[1] норманнского. Могучий, даже по норманнским меркам воин, хмуро всматривался в туманный горизонт, стоя на носу первого из четырёх драккаров[2], нёсших его отряд к далёким берегам неприветливой Англии. Наконец, очередной порыв северного ветра, прорвав на мгновение дыру в грязном саване утреннего тумана, открыл его взору узкую полоску долгожданного берега. ―Хвала Ньёрду[3]! Сегодня мы насладимся горячей едой и ласками нортумбрийских[4] женщин! ‒ кривая ухмылка подёрнула грубое, изуродованное шрамами лицо викинга. Слабое движение среди медвежьих и оленьих шкур, устилавших дно драккара, нарастало по мере того, как, измученные долгим морским походом воины, пробуждаясь, расталкивали соседей. С каждой секундой всё больше взоров жадно впивалось в пока еще далёкий невзрачный клочок чужой земли. Хмурые лица дружинников светлели, постепенно расцветая столь не свойственными им улыбками. Тут и там раздавались радостные восклицания и звон оружия. Оживление, охватившее команду, уже успело передаться и на соседние драккары, где всё больше и больше воинов пыталось протиснуться в носовую часть лодки. Сигвард, продолжая стоять спиной к своему воинству, пристально всматривался в линию горизонта. ―Еще до прихода осени, мы вернёмся домой с лодками, полными серебра из епископских подвалов и у нас будет столько трэллей, сколько смогут вместить наши драккары! Ответом сэконунгу был оглушительный рёв одобрения, сопровождаемый ритмичным стуком боевых топоров и мечей в круглые, ярко раскрашенные деревянные щиты норманнских воинов. Попутный северный ветер, наполняя полосатые паруса, гнал четыре длинные, ощетинившиеся вёслами лодки навстречу уже сотканной им тремя бледными Норнами[5] судьбе. Украшенные головами драконов носы драккаров едва успели уткнуться в песчаную отмель устья реки Тис, когда рослые тяжеловооруженные норманнские воины уже прыгали из лодок прямо в тёмные пенящиеся волны, набегавшие, словно толпы захватчиков на пустынный берег. ―Пошевеливайтесь, лентяи! Я видел лодку рыбака в двух лигах[6] к югу отсюда. Наверняка и он нас заметил и уже спешит рассказать своим сородичам. Нужно навестить этих трусливых англов, пока они все в лес не сбежали! ‒ стоя по пояс в ледяной воде громыхал Сигвард. Недавнее радостное возбуждение снова сменилось суровой сосредоточенностью. Солнце уже стояло где-то в зените, но точно определить его положение было невозможно из-за плотных свинцовых туч, низко нависших над неспокойным морем. Три сотни отборных ратников, тяжело громыхая коваными кольчугами, с копьями и секирами наперевес, нестройной колонной направились к лесу, начинавшемуся в нескольких сотнях ярдов от берега. Оставшиеся охранять драккары полсотни викингов уже затаскивали лодки на мелководье, где их не унесёт волнами в море и они будут в недосягаемости вражеской конницы, решись она атаковать морскую стоянку. Отряду, возглавляемому Сигвардом Рыжебородым, предстояло до наступления темноты отыскать ближайшее селение, где они смогли бы пополнить запасы еды и разжиться лошадьми. Местные жители наверняка уже давно послали гонца к своему лендлорду[7], но ожидать прибытия его дружины можно было не раньше следующего утра. Если людям Сигварда удастся раздобыть лошадей и выйти засветло - найти небольшой мобильный отряд в лесах Нортумбрии будет непосильной задачей даже для всей армии Восточной Англии. К небольшой рыбацкой деревушке отряд викингов вывела едва различимая лесная тропа, плутавшая среди подернутых туманной дымкой деревьев и поросших мхом камней. Едва успев выйти из леса, отряд Сигварда вспугнул двух мальчишек, оставленных, по всех видимости крестьянами следить за лесной тропой. Двое, одетых в грязное тряпье оборванцев, неслись по ржаному полю как пара поднятых борзыми зайцев. ―Ну вот, теперь эти грязные трэлли[8] знают, что мы идём, ‒ прохрипел за спиной сэконунга Олаф, по прозвищу Одноглазый. Могучий Олаф был самым старым и, пожалуй, самым опытным воином отряда, потерявшим левый глаз в одном из набегов на земли франков, когда ополченец, случайным ударом копья попал ему в лицо. С тех пор Одноглазый недолюбливал крестьян. ―Они и так это давно уже знали. Даже дозорных выставили, ‒ заметил молодой дружинник из команды второго драккара. ―Зато теперь они точно знают, когда и откуда мы придём. Не будем заставлять их ждать слишком долго. Я думаю, молодым дочерям этих скотоводов не терпится познать настоящих норманнских мужчин! ‒ хохотнул в ответ Сигвард. Образовав, из беспорядочной колонны, линию в пятьдесят человек шириной и шесть глубиной, отряд двинулся вперёд, через ржаное поле к деревне, уже ясно просматривавшейся в низине. В бою викинги наступали строем, искусно орудуя мечами и тяжелыми боевыми топорами, прикрывая своими щитами копейщиков и воинов с двуручными секирами. Благодаря отличной выучке, опыту и почти легендарной свирепости в бою, отряд норманнских воинов мог с легкостью противостоять врагу, многократно превосходящему его по численности. Уже у самой деревни надвигавшуюся лавину захватчиков встретил нестройный ряд ополченцев в две сотни голов, в основном состоявший из крестьян, вооруженных копьями и вилами. Лишь немногие были вооружены мечами и имели щиты. Противостоять норманнскому отряду подобный сброд, безусловно, не мог. Понимали это и викинги, продолжавшие, злорадно улыбаясь, широким шагом сокращать дистанцию с врагом, и сами англы, готовые, казалось, в любую минуту, побросав оружие, оставить поле боя. Единственное, что их, по всей видимости, удерживало от этого - небольшой, численностью около двух дюжин, отряд хорошо вооруженных солдат в самом центре строя. Среди солдат, выделяясь статью и дорогим снаряжением, возвышался местный лендлорд. Королевский тан[9], в окружении телохранителей решил сам дать отпор грабителям с севера. Когда два отряда разделяло не более сорока шагов, в небо с английской стороны, извиваясь подобно змеям, взмыло с десяток лёгких копий. Ни одному из них не было суждено поразить цель - броски были слишком неточными и разрозненными, чтобы нанести хоть сколько-нибудь значительный урон противнику. Пройдя еще с десяток шагов, по команде сэконунга, викинги единым, слаженным взмахом послали в полёт около сотни тяжелых, окованных железом норманнских копий. Ополченцы, большей частью не имевшие ни щитов, ни доспехов не могли защитится от обрушившегося на них стального дождя. Тяжелые копья пробивали насквозь незащищенные тела, сея смерть и панику. Из облачённых в кольчугу воинов в центре строя пострадал лишь один - копье задело его незащищенную шею и тот, бросив оружие, зажимал рану руками, пытаясь остановить кровотечение. Последние несколько ярдов викинги преодолевали уже бегом, с яростным рёвом вгрызаясь в строй противника. Олаф, будучи в передовой линии, одним из первых нанёс удар мечом, перерубив вместе с рукой копье противника, которым тот пытался защититься. Едва завершив полёт клинка, он с удивительным для его возраста и телосложения проворством нанёс еще один удар краем, окованного железом щита в лицо другому ополченцу, повергая того на землю со сломанной челюстью. Крестьяне не могли оказать викингам существенного сопротивления и падали замертво, сраженные сталью северян. Лишь небольшой отряд телохранителей тана продолжал яростно сопротивляться, отражая удары норманнов. Английский строй дрогнул и начал распадаться по флангам. Тут и там ополченцы, бросая оружие, обращались в бегство. Норманны, предчувствуя скорую и неизбежную победу, в кровавом дурмане рубили направо и налево. Единый строй распался на множество мелких сражений. В момент, когда исход сражения, казалось, был уже предрешен, из небольшой рощи, примыкавшей к деревне, подобно водам прорванной запруды, хлынула стальная волна нортумбрийской тяжелой пехоты. Полторы сотни воинов, облачённых в длинные, доходившие до колен хауберки[10] с островерхими шлемами поверх кольчужных капюшонов, обрушились на фланг викингов, рубя без разбора всех, кто попадался им под руку. Разрозненные, нарушившие строй норманны погибали один за другим под яростными ударами английских мечников. Ивар Долговязый, оказавшийся на пути стальной лавины, ловко увернулся от английского меча, просвистевшего перед самым его лицом, и резко развернувшись, нанёс ответный удар. Секира норманна, описав крутую дугу, с характерным звуком пробив кольчугу и рёбра, застряла в груди солдата. Высвободить своё оружие из тела, оседавшего на землю врага, Ивар уже не успел - подоспевший английский мечник вонзил свой клинок глубоко в живот викингу. Сигвард Рыжебородый, изрыгая проклятия на норвежском, тяжёлой поступью шёл сквозь хаос схватки. Подскочивший к нему английский мечник, получил удар топором в щит такой силы, что был отброшен на землю. Сэконунг, казалось, не замечал происходившего вокруг. Он искал предводителя англов. Лишившись своего вожака, вражеские солдаты, несомненно, потеряют волю к сопротивлению. Сигвард был полон решимости обезглавить стальную английскую змею. Отряд норманнов уже успел оправиться от внезапного удара и спешно восстанавливал боевые порядки. Первоначальная внезапность атаки уже была исчерпана и натиск английского отряда начал ослабевать. Леофин Дурхемский, благородный королевский тан, стоял один на один с двумя рослыми молодыми викингами. Нортумбриец, готовый отразить атаку, переводил взгляд с одного, переминающегося в нерешительности викинга на другого. Наконец один из них решился и, сделав широкий выпад, нанёс горизонтальный удар, метясь врагу в шею. Леофин с кошачьей грацией нырнул под удар и, сделав короткий шаг вперёд, вонзил свой меч второму норманну в горло. С широко раскрытыми от удивления и ужаса глазам, молодой воин рухнул на колени и начал медленно заваливаться вперёд. Леофин молниеносно развернулся, чтобы нанести второй удар и замер, встретившись глазами с норманнским сэконунгом. Сигвард молча оттолкнул молодого викинга с дороги и неторопливо приближался к лендлорду. Когда двух воинов разделяло не более двух шагов, Сигвард, с диким рёвом обрушил на нортумбрийца свой боевой топор. Он был подобен рыжебородому Тору[11], раскалённым Мьёлльниром[12] сокрушающему ётуна[13]. Топор, со скрежетом пробив щит Леофина, намертво застрял в нём, обезоруживая сэконунга. Ответный выпад лендлорда, молниеносный, как бросок кобры, застиг врага врасплох. Английский клинок ужалил норманна в незащищенную руку, заставив отпустить рукоять топора. Леофин сбросил бесполезный щит и взялся за рукоять меча двумя руками, готовый к новому удару. Окровавленной рукой Сигвард выхватил из ножен свой клинок и, не дожидаясь новой атаки, прыгнул вперёд, нанося размашистый удар сверху. Точным, выверенным движением Леофин встретил атаку своим мечом и, отбив её, нанёс короткий и точный контрудар справа. Прорвав стальные звенья норманнской кольчуги, клинок лендлорда впился в бок викинга. Сигвард отскочил назад, переводя дух и обдумывая свой следующий шаг. Рана в боку кровоточила и стесняла движения, но не была смертельной. Молодой норманн, стоявший до этого момента неподвижно, метнулся к Леофину и, занеся свой меч для удара, упал на землю, обливаясь кровью. За его спиной возвышался подоспевший на помощь своему сюзерену телохранитель тана. Сигвард кинулся вперёд, метя лендлорду в шею, но, получив удар щитом в шею, от стоявшего справа от него телохранителя, рухнул на землю. Возвышавшийся над ним, словно крепостная башня Йорка, Леофин занёс свой меч для финального удара. Перекатившись на спину, Сигвард наотмашь ударил мечом по ноге нортумбрийца, перерубив её в лодыжке. Краем глаза викинг успел заметить быстро приближающийся к его голове клинок английского телохранителя. Внезапно сэконунга накрыла тень. Что-то большое и тёмное скрыло от него небо вместе с приближавшимся клинком. С металлическим лязгом меч отскочил от умбона[14] на щите, возникшем над головой сэконунга. Олаф, прикрывший вождя от удара, коротко взмахнул мечом, рассекая кольчугу английского воина. Сэконунг сидел на камне, зажимая рукой рану в левом боку, и наблюдал, как его воины методично добивают раненых на оставленном противником поле боя. В тот день они потеряли около ста человек убитыми и ранеными. ―Не очень хорошее начало похода... ‒ устало выдохнул Олаф. ―Да, не совсем то, чего мы ожидали. Я так и не пойму, как этот нортумбрийский ублюдок оказался здесь так скоро. ―Это уже не столь важно, так ведь, сэконунг? ‒ Олаф ехидно покосился на Сигварда. ‒ Куда важнее сейчас поддержать боевой дух. Рыжебородый перевёл взгляд на группу викингов, хмуро взиравших на усеянное телами поле. ―Те наши братья, кто не будет сегодня пить с нами эль, будут пировать в Валхалле[15], с самим Одином[16]! ‒ проревел, подобно полярному медведю Сигвард, обращаясь к стоявшим неподалёку воинам. Ответом ему был дружный стук мечей в щиты - он всегда хорошо знал, что от него хотят слышать. ―Боюсь, одного этого будет недостаточно. Нашим людям нужны добрый эль, крепкий сон и женское общество. ―Они заслужили всё это. Передай всем, чтобы сегодня никто себе ни в чём не отказывал. Грязные трэлли сами виноваты и получат по заслугам. ―Клянусь водами Урда[17], ты самый мудрый из всех конунгов Норвегии с кем мне доводилось плавать, ‒ хохотнул Олаф, вставая. Леофина Дурхемского, благородного королевского тана казнили на деревенской площади. Казнили быстро и без особой помпы. Отрубив ему голову топором, норманны насадили её на пику у дороги, а тело бросили в хлев свиньям. Викинги праздновали всю ночь, разоряя деревню, насилуя и убивая местных жителей. Своим похотливым вниманием они не обходили ни одной особи женского пола ‒ будь то древняя старуха или маленькая девочка. Обычно, после подобных визитов, немногие из оставшихся в живых селян доживали до зимы, умирая от голода и ран, но зато уже к следующей весне деревни полнились ублюдками англо-норманнского происхождения. Викинги к подобным отпрыскам не испытывали каких бы то ни было отеческих чувств - для них все они были просто англами и "грязными трэллями". Сигвард Рыжебородый лежал на медвежьей шкуре, брошенной поверх соломенной подстилки в одном из убогих деревенских домов и вслушивался в доносившиеся снаружи звуки веселья. Пьяных хохот перемешивался с женскими криками, а запах жареной на костре свинины приятно щекотал нос. Но сэконунга не прельщали ни перспективы женского общества, ни мысли о еде. Он смертельно устал и хотел только одного - скорее уснуть. Рослый викинг закрыл глаза и почти мгновенно провалился в объятия сна. Густав Сведенборг проснулся от настойчивого писка будильника. Открыв глаза, он оглядел своё жилище, остановившись взглядом на окне, в котором тёмное свинцовое небо низко нависало над крышами домов старой части Стокгольма. Еще один дождливый день. Поднявшись с кровати, Густав неспешно направился в ванную комнату, по дороге ткнув кнопку потёртого электрического чайника. Жена с детьми уехала на север погостить у родителей, и Густав был предоставлен себе на целых две недели. Медленно попивая кофе и задумчиво затягиваясь утренней сигаретой на старенькой уютной кухне, он всячески оттягивал момент, когда ему всё же придётся надеть костюм и галстук и выйти из своего тёплого, залитого мягким желтоватым светом убежища на хмурую холодную стокгольмскую улицу. Как было бы замечательно, позвонив на работу, прикинуться больным и продолжать сидеть на тёплой кухне и всматриваясь в дождливое серое небо пить кофе. Этой ночью ему снова приснился Сигвард Рыжебородый. Уже не первую ночь, едва закрыв глаза, Густав становился суровым норманнским воином. Сны были пугающе яркими и подробными, хотя через какое-то время начинали тускнеть и ускользать. Как песок уходит сквозь пальцы, воспоминания о ночных приключениях уходили, оставляя лишь смутные образы. Норманнский воин и простой шведский банковский служащий - две жизни странным образом переплелись, стирая порой грань между сном и явью. Стряхнув с себя остатки сонливой задумчивости, Густав сделал последний глоток и, затушив в пепельнице тлевшую сигарету, решительным шагом направился в прихожую. Впереди еще целый рабочий день и предстоит подготовить финансовый отчёт за истекший квартал. Отправив раненных, не способных продолжать поход обратно на морскую стоянку, небольшой конный отряд норманнов двигался по дороге, бежавшей через густой английский лес, на запад, вглубь нортумбрийских земель. Разбитый английский отряд оставил после себя достаточно лошадей для уменьшившихся в числе людей Сигварда. Целью викингов были купавшиеся в роскоши христианские монастыри в глубине страны. ―Ты сегодня необыкновенно хмур, конунг, ‒ после долгого молчания, заметил, ехавший рядом с Сигвардом Олаф. ―Не обращай внимания, старый друг, ‒ вздохнул в ответ Рыжебородый. ―И всё же тебя что-то мучает. Кому как не старому другу ты можешь всё рассказать? ―Скажи, Олаф, ты никогда не думал оставить своё ремесло? Ведь ты уже не молод. Разве тебе никогда не хотелось иметь дом, семью, детей? ―И умереть от старости в постели, упустив свой шанс попасть в Валхаллу? ‒ Олаф, ехидно ухмыльнулся. ―И всё же... ―Хотелось. Когда-то давно. Но боюсь, я слишком долго колол своим топором головы, а не дрова и проку от меня в хозяйстве будет не много, - хохотнул Олаф. ‒ А почему тебя это так интересует, конунг? Неужто Рыжебородый, гроза северных морей, решил стать землепашцем? ―Я скорее вспашу всю Англию своим мечом, чем возьмусь за плуг! ‒ распрямившись и слегка приподнявшись в стременах, парировал Сигвард. ―Хвала Одину! А то я уже было начал переживать ‒ кто поведёт нас в поход будущей весною... ―Думаю, ты, Олаф, и сам смог бы вести за собою людей. Ты лучший их моих воинов. ―Спасибо, конунг, но из меня плохой предводитель. Я только что топором махать и умею. Сигвард, монотонно покачиваясь в седле, снова погрузился в раздумья. Что-то, неопределённое и ускользающее от понимания, мучило сэконунга последнее время ‒ какая-то незавершенность в его жизни. Временами ему даже казалось, что он живёт чьей-то чужой жизнью. Внезапно, хриплый голос Одноглазого заставил Сигварда, вздрогнув, отвлечься от своих мыслей. ―А у тебя самого, конунг, дети есть? ―Да, есть ‒ двое сыновей, ‒ отрешенно произнёс было Рыжебородый, и тут же осёкся ‒ Нет, конечно. С чего это я... Олаф с подозрением покосился на сэконунга своим единственным колючим глазом и, повернувшись, продолжил дорогу молча. Отряд медленно тянулся по сонной лесной дороге, будто следуя за стремительно убегавшим на запад весенним солнцем. За конным отрядом следовал обоз из нескольких, взятых у селян повозок, набитых провиантом и водой. Замыкал группу арьергард из десятка молодых викингов, впервые ступивших на английскую землю. Когда, поросшие густыми лесами Нортумбрийские холмы на западе окончательно поглотили холодное кровавое солнце, Сигвард дал знак отряду готовиться к стоянке. Для ночлега выбрали небольшую просеку в нескольких сотнях ярдов от дороги. В кругу, составленному из повозок, вокруг костров, собрались почти все викинги, за исключением тех, кому выпал жребий стать в дозор. Яркие искры костров весело взмывали высоко в стуженое чёрное небо, чертя замысловатые огненные узоры. Сидели все тихо, переговариваясь в полголоса, передавая кружки с элем по кругу. Столь обычный для них, громкий смех, если и взрывался, то гас очень быстро. Казалось, тишина векового леса заглушила безудержное веселье северян. Сигвард Рыжебородый сидел поодаль от костра, на поросшем мхом камне и вслушивался из темноты в слова саги о змее Фафнире[18], нараспев рассказываемой молодым скальдом[19]. Цверг[20] Андвари Кольцо ковал Из золота рейнских дев Его наделил Он силою рун И спрятал от всех в Мидгард[21] Отблески костра танцевали на лицах безмолвных слушателей скальда. Здесь, вдали от дома, это было одним из немногих напоминаний о родной земле. Рыжебородый почувствовал приступ смертельной тоски. Когда он в последний раз видел свой дом? Был ли у него дом? Почти всю жизнь он провёл в море и в набегах на чужие дома, а своим так и не обзавёлся. У него было несколько сотен людей, но он был более одинок, чем английский трэлль на норвежской земле. Единственный, кого можно было назвать другом сэконунга, был одноглазый Олаф. Богатства и славы он тоже себе не снискал. Каждый раз он уводил из Англии на восток ладьи, полные рабов и серебра, но деньги кончались так же быстро, как и добывались, и он был вынужден продолжать воевать. День за днём, год за годом. И вырвала сердце Из алчной груди Таков был Хёгни[22] конец Вот так отомстила Вдова Гудрун[23] За смерть победителя змей Сэконунг опустил голову, и глаза его медленно закрылись. Он снова упал в разверзшуюся пропасть сна... Слегка покачиваясь в такт стуку колёс вагона стокгольмской подземки, Густав с интересом всматривался в лица своих попутчиков. Интересно, превращались ли они ночами в средневековых воинов и ярлов, как и он или проживали свои жизни, даже не подозревая о существовании того, другого мира? Вон тот, худощавый мужчина с надменным высохшим лицом не иначе, как Епископ Йоркский, а этот бородатый здоровяк вполне мог быть каким-нибудь Ярлом[24] Малых Островов. А что произойдёт, если вдруг Сигварда Рыжебородого убьют в сражении или его поглотит очередной северный шторм? Неужели ему больше не явится этот мир, и ему снова будут сниться обыкновенные, скучные и бесполезные сны? Так, в раздумьях, он доехал до своей станции. На выходе из вагона, надменный джентльмен с иссохшим лицом, которого Густав окрестил "Епископом", торопясь выйти первым, больно задел его своим портфелем. Промямлив по привычке извинения, Густав задумчиво побрёл к эскалатору. Зачем он извинялся перед этим неприятным и грубым типом? Ведь это тот должен был извиниться перед ним, а не наоборот. Густав клял себя за бесхарактерность и представлял себе, как бы на его месте поступил Сигвард. Едва заметно улыбаясь своим мыслям, он дал себе слово в следующий раз обязательно дать отпор хаму, кем бы тот не оказался. Всю свою жизнь Густав страдал из-за слишком мягкого характера и неспособности постоять за себя. Но теперь он был не один. Шёл седьмой день пути. Дорога уводила отряд северян всё дальше вглубь страны, то выныривая из сырого промозглого чрева леса на холмистые луга Восточной Англии, то снова погружаясь в тихий полумрак вековых деревьев. Время от времени по дороге попадались небольшие деревушки, где викинги пополняли запасы продовольствия и эля. Местные жители были неспособны оказать сопротивление захватчикам и безропотно отдавали последнее, в надежде сохранить хотя бы свои жизни. Отряд, монотонно покачиваясь в сёдлах, медленно двигался вперёд по лесу, когда стрела, коротко просвистев, вонзилась в шею одному из викингов, ехавших рядом с сэконунгом. С глухим предсмертным хрипом норманн сполз из седла на землю. Воздух наполнился криками норвежцев и визгом английских стрел. Викинги торопливо спешивались и беспорядочно сбивались в небольшие группы, прикрывая друг друга щитами от стрел, летевших, казалось отовсюду. Стоны раненых раздавались со всех сторон, еще больше сбивая с толку дезориентированных норманнов. Внезапно из придорожных кустов хлынул красный поток английских мечников, ударивших стальным клином по неорганизованной и изрядно потрёпанной колонне северян. Взмах нортумбрийского меча и отрубленная рука викинга взмыв на секунду в небо в брызгах ярко алой в утренних лучах солнца крови упала под ноги сэконунгу. С диким рёвом ярости Сигвард обрушил свой меч на англичанина. Удар был настолько сильным, что разрубил ключицу воина до середины. Фонтан крови брызнул сэконунгу в лицо, окрасив его рыжую бороду в тёмный цвет. Где-то рядом, разражаясь потоками проклятий, крушил врага Олаф. Сигвард повернулся к своему воинству и едва успел открыть рот, чтобы отдать столь необходимые им распоряжения, когда, сверкнув на свету белым оперением, английская стрела вонзилась ему в левое плечо. Он хотел что-то крикнуть, но голос не повиновался ему. Колени подкосились, и он грузно осел на землю. Звуки битвы отдалялись, краски тускнели. Как же холодно было в этом чужом утреннем лесу... Последнее, что он запомнил, было лицо Олафа, склонившегося над ним. Одноглазый великан, переломив стрелу пополам, вытащил её из раны и потащил Сигварда прочь от схватки. Сознание покинуло Рыжебородого. Закончив свой рассказ, Густав вопросительно взглянул на сидевшего напротив него в задумчивости психоаналитика. ―Скажите, мистер Сведенборг, вы довольны своей жизнью? ―Я? Да, конечно! У меня замечательная семья, хорошая работа, дети... - внезапно Густав осёкся. ―А вам не казалось порой, что ваша жизнь несколько однообразна, что в ней чего-то не хватает? Густав опустил взгляд и просидел в молчаливой задумчивости несколько секунд, прежде чем ответить. ―Вы знаете, доктор, временами мне кажется, что я не на своём месте. Что это вовсе не я, а то, что из меня сделала жизнь... ―Вы говорили, что увлекаетесь древней мифологией. ―Да, но какое это имеет значение? ―Это объясняет, почему вам видится именно норманнский воин девятого века, а не скажем, полководец армии Наполеона. Мне кажется, что ваше подсознание пытается сказать вам, что в вашей жизни чего-то не так. Оно создало этого дикого ярла... ―Сэконунга. ―Да, простите, сэконунга. Оно создало его, чтобы хоть как-то восполнить эту брешь в вашей жизни, чтобы показать, что ваша жизнь могла бы быть другой. Что есть что-то, чего просит ваша душа. ―Вы предлагаете мне взять топор и поехать в Англию рубить фермеров? - удивлённо вскинул на него взгляд Густав. ―Нет, что вы! Но вам определённо нужно добавить свежую струю в свою жизнь. Я не советовал бы никаких коренных изменений, типа смены рода деятельности, но вот какое-нибудь интересное хобби было бы очень кстати. Прыгнуть с парашютом, поехать с семьей в путешествие по миру, заняться охотой. Добавить в свою жизнь немного красок, если изволите. Мне кажется, именно этого вам не хватает. Ваша жизнь слишком спокойна и безмятежна и ваше подсознание бунтует, требуя перемен. ―Возможно, вы правы, доктор. Иногда я задумываюсь, какой могла бы быть моя жизнь, прими я другое решение в той или иной ситуации. Я даже где-то завидую этому Сигварду... ―Да, я понимаю. Эта жизнь со стороны кажется весьма романтичной. Морские походы, сражения, почести и слава. Но не идеализируйте её, на самом деле всё куда прозаичнее. Не фиксируйтесь на несбыточном. ―Я понимаю. Я подумаю над вашим советом. ―Да, подумайте об этом. Мы с вами снова встретимся ровно через неделю. Сигвард придя в себя, обнаружил, что лежит на подстилке из шкур возле костра. Его рана была аккуратно перевязана, а рядом с ним сидел Олаф, поглядывавший своим единственным глазом то на огонь, то на сэконунга. ―Я вижу, ты решил вернуться к нам, конунг! - морщинистое лицо старого викинга подёрнулось в радостной усмешке. ―Я еще всех вас переживу! - проворчал притворно недовольным голосом Сигвард. ―Не сомневаюсь, конунг. ―Скажи лучше, Олаф, как наше войско? ―Плохо, конунг. Мы потеряли еще пять дюжин воинов. Много раненых. ―Думаю, нам придётся возвращаться. ―Вернуться с пустыми руками?! - единственный глаз Олафа возмущенно блестел в свете костра. ―Мёртвым деньги ни к чему. У этих парней еще есть шанс вернуться и начать всё сначала. Они молоды и сильны. Им незачем умирать здесь и сейчас. У нас нет шансов. ―Но, конунг, если мы вернёмся ни с чем, тебе никогда больше будет не собрать новый отряд. Никто не пойдёт за тобой. ―Со мной всё кончено. Я чувствую, что конец близок. Но я не хочу забирать с собой в могилу остальных. Их время еще не пришло. У них еще будет возможность заработать себе место в Валхалле. Я так устал... Два старых воина молча уставились в огонь. ―Знаешь, я обратился как-то к Норнам с просьбой изменить мою судьбу. Очень уж странно выполнили они мою просьбу... ―И чего же ты просил у этих старых мошенниц? - хохотнул Олаф. Сигвард лишь махнул рукой и, повернувшись на бок, улёгся на шкурах. Англы напали на лагерь норманнов на рассвете, когда первые лучи солнца едва начали прорывать белый саван утреннего тумана. Лязг оружия и предсмертные хрипы воинов заполнили тишину весеннего леса, нарушая вековое спокойствие этих, досель нетронутых человеком мест. Сигвард, обескровленный и слабый, тяжело поднялся с подстилки у догоревшего костра, опираясь на рукоять боевого топора. Вокруг него царил хаос. Норманны рубились с англами повсюду вперемешку. Боевые строи были нарушены, и сражение больше походило на базарную драку, где все дерутся со всеми и никто не понимает что происходит. Рыжебородый наотмашь ударил топором в шею, стоявшего к нему спиной английского мечника, почти отделив голову от туловища. Тугая струя тёмной крови окрасила ствол дерева, медленно стекая вниз к мокрой от перемешавшейся с кровью росы земле. Каждый шаг давался Сигварду с трудом. Тупая боль разливалась по всему телу, а звон в голове, казалось, заглушал даже шум битвы. Он шёл, с трудом различая предметы, не понимая, куда и зачем он идёт. Внезапно Сигвард увидел в нескольких шагах от себя спину солдата в красной нортумбрийской накидке. Подняв над головой топор, он сделал несколько тяжелых неуверенных шагов вперёд. Солдат обернулся и в ужасе замер, увидев возвышавшегося над ним гиганта в окровавленных доспехах с занесённым над головой топором. Рыжебородый остановился, вглядываясь в лицо молодого пятнадцатилетнего воина. Смутные воспоминания нахлынули на него. Он силился вспомнить, где и когда он видел это лицо. О, Один! Как же он был похож на его старшего сына из снов. Почти одно лицо. Рука с топором начала медленно опускаться. Сигвард почувствовал смертельную усталость и разрывающую душу тоску. Внезапная резкая боль в груди вырвала его из сонливого дурмана. Посмотрев вниз, он увидел клинок, пробивший его кольчугу и тоненькую струйку крови бежавшей вниз по лезвию к рукам молодого английского воина. Такой яркой, в лучах утреннего солнца. Рыжебородый тяжело рухнул на колени, выронив из рук топор. Он продолжал смотреть в испуганные глаза мальчишки, уже отпустившего рукоять меча, пронзившего сердце сэконунга, когда тьма накрыла его. Лицо патологоанатома выглядело озабоченным. Он повернулся к следователю и затянувшись сигаретой задумчиво вынес свой вердикт. ―Безусловно, причина смерти естественная - сердечная недостаточность, но почему у относительно молодого и вполне здорового человека вот так, вдруг, останавливается сердце... Ума не приложу. ―Значит, состава преступления нет, и мы можем закрыть это дело, - молодой следователь закрыл папку и с плохо скрываемым удовольствием потянулся. ―Выходит так. ―Всего доброго, Конрад, - следователь поднялся из-за стола и направился к выходу. Образ поверженного рыжебородого воина потускнел и растворился, оставив лишь легкую рябь на гладкой поверхности воды. Скульд[25], самая молодая из Норн, вздохнув, подняла кувшин со священной водой источника Урд и направилась к своим сёстрам. ―Зачем тебе всё это было нужно, сестра? - спросила Верданди[26], средняя из сестёр. ―Я не могла изменить его судьбу, но могла дать ему величайший из даров. Я подарила ему вторую жизнь, я подарила ему будущее... ―Всего лишь маленький островок покоя в безбрежном море алчности и злобы, - не поднимая головы, подала голос старшая из сестёр. ―Иногда это всё что людям нужно. Мимолётное ночное счастье, утекающее сквозь пальцы с первыми лучами солнца и оставляющее лишь смутные воспоминания и ощущение умиротворённого покоя в глубине души... ―А как же тот, второй? ―Впервые в жизни он ощутил себя живым. Внутри он был мёртв задолго до того, как остановилось его сердце. Он был готов заплатить эту цену. Нить его судьбы навек переплетена с судьбой норманнского конунга. Его место по правую руку Рыжебородого в залах Валхаллы. В душе он был воином, родившимся не в том месте и не в то время. ―Так вот о чём он просил тебя... ―Да, каждый получил то, чего возжелал. ________________ [1] Конунг - древнескандинавский термин, происходящий от прагерманского "kuning-az" (глава общины). Обычно монарху-конунгу принадлежал один или несколько кораблей, дружина воинов и обширный земельный надел. В некоторых случаях конунг не имел земельных владений и вел странствующий образ жизни на корабле - таких конунгов называли сэконунгами (морскими конунгами). [2] Норв. Drakkar, от древнескандинавских слов "Drage" (дракон) и "Kar" (корабль). Буквально ‒ "корабль-дракон". Деревянный корабль викингов, длинный и узкий, с высоко загнутыми носом и кормой. [3] В скандинавской мифологии бог из числа ванов, отец Фрейра и Фрейи. Ньёрд представляет ветер и морскую стихию. [4] Нортумбрия ‒ одно из королевств, сложившихся в ходе англосаксонского завоевания Британии. [5] В германо-скандинавской мифологии три женщины, волшебницы, наделенные чудесным даром определять судьбы мира, людей и даже богов. [6] Древнеримская единица измерения расстояния. Равняется полутора римским милям или приблизительно двух километрам. [7] Крупный феодальный землевладелец в средневековой Англии. [8] Рабы в скандинавской культуре. [9] Дворянский титул в средневековой Англии. [10] Вид доспеха. Представлял собой кольчугу с капюшоном и рукавицами (капюшон и рукавицы могли выполняться как отдельно, так и составлять единое целое с кольчугой). [11] В германо-скандинавской мифологии один из асов, бог грома и молнии, трижды рожденный старший сын Одина и богини земли Ёрд, сын Одина и Фьёргюн, а также Одина и Фригг. [12] Молот бога Тора. [13] В германо-скандинавской мифологии ‒ великан. [14] Срединная железная бляха полусферической или конической формы на щите, защищавшая руку воина от пробивающих щит ударов. [15] Небесный чертог для павших в бою, рай для доблестных воинов. [16] Верховный бог в германо-скандинавской мифологии, отец и предводитель асов. [17] Источник мудрости, бьющий из-под корней мирового ясеня Иггдрасиль. [18] Персонаж норвежских мифов. В скандинавской мифологии один из двух братьев-великанов, сын Хрейдмара, вместе со своим братом Регином убивший отца, чтобы завладеть золотым кладом. Фафнир принял образ дракона и стал хранителем золота, которому было суждено нести гибель тому, кто им владеет. По наущению Регина убит Сигурдом. [19] Древнескандинавский поэт-певец. [20] Вымышленные существа из германского и скандинавского фольклора, человекоподобные карлики, живущие под землей. [21] "Срединная земля" в германо-скандинавской мифологии, мир, населённый людьми. [22] Убийца Сигурда, затопивший в Рейне клад Нибелунгов. [23] Жена Сигурда, сестра Хёгни. [24] Титул в иерархии в средневековой Скандинавии, первоначально означавший доверенное лицо короля, облечённое властью. [25] Младшая из Норн. Дословно означает "будущее" или "долг". [26] Средняя сестра. "Настоящее" или "становление". |
|