Тот Новый год запомнился ей прежде всего потому, что она впервые провела праздник не в кругу семьи и сама произносила Авдалу над бокалом с вином. Почему-то весь вечер вспоминала свое детство, а проснувшись утром и готовя кофе, все еще ощущала на губах горьковатый вкус этого вина: такой же горький, как былые (или будущие?) утраты и разочарования. Никому не дано знать, что ждет его впереди, пока Ашем не раскроет одну из трех своих книг и не воздаст каждому по заслугам: праведникам разрешит прожить еще один год, злодеев осудит на смерть, а тем, у которых есть и мицвот и грехи, даст возможность раскаяться, - примерно это она сказала и первому посетителю хэсэда Иегуда на следующий день, приехав в Кишинев утренним рейсом.
Та осень была жаркой: столбик термометра днем поднимался до тридцати градусов, - и эти поездки обычно очень утомляли ее, но, в конце концов, на этот раз дорога оказалась не такой уж тяжелой, потому что утром прошел дождь, - она тогда долго стояла с чашкой кофе у окна, разглядывая водяные знаки на стекле и пытаясь сложить их в узоры, - и в автобусе можно было открыть окна, не опасаясь наглотаться пыли, так что она ничуть не пожалела о том, что отказалась от предложения коллеги подвезти ее. Впрочем, понятно же, что за подобными предложениями скрывалось нечто большее, а в последнее время и вовсе не скрывалось, - и еще и по этой причине она, после развода, стала гораздо чаще ездить в Кишинев.
Здание хэсэда, перекрашенное буквально за один день дружной бригадой студентов из Пенсильвании, прибывших по линии Джойнта на празднование Йом Кипура, сверкало на солнце ослепительной белизной, радуя глаз, а у крыльца стояла чья-то большая черная машина, про которую она, совершенно не разбираясь в марках автомобилей, так и подумала, что вот стоит чья-то большая черная машина. Оказавшись в офисе первой из сотрудников, она коротко оглядела себя в зеркало и присела на диван в гостиной, взяв со столика последний номер 'Еврейского местечка' - издаваемой хэсэдом газетки, для которой и сама иногда писала статьи. В этот самый момент дверь тихо открылась, и в помещение вошел первый посетитель, - судя по всему, это именно его большая черная машина стояла возле здания. Вид, правда, он имел довольно неуверенный, - можно даже сказать, выглядел очень робко, - что совершенно не соответствовало размерам его машины, дорогой одежде, бритому затылку и болтавшейся на могучей шее золотой цепи толщиной с палец, - из чего можно было легко понять, что он смущен и обеспокоен необычностью происходящего.
За много лет работы она повидала всякого, поэтому сразу догадалась о цели его визита и, прекрасно понимая его состояние, улыбнулась, стараясь приободрить. Он же немного расслабился, оглядел ее с интересом с головы до ног и, все еще переминаясь с ноги на ногу, сказал, что, типа, хотел бы помочь братцам, - он именно так и сказал. Тогда-то она и рассказала ему про три книги Ашема, которые он раскрывает в Йом Кипур, и про то, что никому не дано знать, что ждет его впереди. Мужчину это, впрочем, ничуть не заинтересовало, - а возможно, он был одним из немногих, кому все наперед известно, - и он только спросил, кому отдать бабки, и тут же достал из внутреннего кармана пиджака толстую пачку долларов, на что она сказала, что деньги принимает их бухгалтер.
Он все не сводил с нее глаз, и она почувствовала неловкость, встала и начала перекладывать на столике газеты и журналы. К счастью, в это время входная дверь распахнулась и помещение стало заполняться людьми. Вскоре пришла и бухгалтер, и, уже стоя рядом с ней в кабинете бухгалтера и по-прежнему не сводя с нее глаз, мужчина поинтересовался, на какие цели пойдут его деньги. Скорее всего, его и это совсем не интересовало, а он просто хотел поддержать разговор, - потому что он почти не слушал ее, то и дело поглядывая то на часы, то на нее, - и она запуталась в объяснениях, смущаясь под его пристальным взглядом, а потом сказала, что в октябре много еврейских праздников, и что у них будет собираться много народа, на что он радостно объявил, что идея проводить за его счет корпоративы ему нравится, и что он сам любит поприкалываться.
Она не стала его разубеждать, а, вместо этого, собрала своими тоненькими пальчиками платье на груди, показав, как мужчины во время танца берутся за лацканы пиджаков, и тихонько несколько раз пропела 'хава-нагила'. При этом выставила вперед ногу и покрутила носочком из стороны в сторону. Он пришел в окончательный восторг и заявил, что тогда нет базара и что развлекайтесь, как хотите, и опять посмотрел на часы, а потом сообщил, что у него, к сожалению, небольшая стрелочка, а то он бы и сам с удовольствием сплясал с ними хава-нагилу.
Телефон он у нее так и не попросил, и она облегченно вздохнула, когда за ним, наконец, закрылась дверь. И тут же забыла о нем, переключившись на следующего посетителя, а вечером вспомнила, когда, уже дома, увидела по телевизору репортаж об очередной бандитской разборке и промелькнувший в кадре большой черный автомобиль. Она еще подумала тогда: вот тебе и 'урва, ахим'.
Урва, ахим (ивр.) - просыпайтесь, братцы (слова из песни 'хава-нагила')