Аннотация: Инстинкты и рефлексы - их сходство и различие. Разведение внешнего и внутреннего аспектов в поведенческих актах (структура и текстура поведения).
3.1. Инстинкты (и их отсутствие у человека)
- В общем, вот я и не знаю, выходить за него замуж или нет... - горестно вздыхает Полина. - Четыре года всё-таки вместе прожили, а теперь вот надо выбор делать...
- Но ты не уверена, - констатирую я.
- А я не уверена, - кивает Полина.
- Что именно смущает?
- Ну... Я не уверена в том, что он будет хорошим отцом... Не уверена, что захочу родить именно от него... Он ведь... Как бы сказать... - Полина задумывается и отпивает кофе, - Он мягкотелый очень... Его, насколько могу судить, вообще никто не уважает. Над ним даже его собственные друзья потешаются.
- Вот оно как, - понимающе киваю я.
- Даже бывало несколько раз так, - продолжает Полина, - что у нас вечеринка какая-нибудь дома, его друзья приходят... В тот момент, когда Саша выходит с кухни, меня его хороший друг приобнимает так за талию, гладит и говорит, мол, давай как-нибудь встретимся...
У меня отвисает челюсть...
- Вот, вот, - смущённо кивает Полина, наблюдая мою реакцию. - Несколько раз такое было...
- Так, похоже, его друзья вообще ни во что не ставят, - резюмирую я. - Тогда твои сомнения насчёт женитьбы легко понятны.
Молчу, соображаю и добавляю:
- Только вот тогда не совсем понятно, за какие же такие качества ты прожила с ним последние четыре года?
- Да вот я и сама не знаю, - улыбается Полина. - Сижу и думаю.
- Ты тут упоминала, что он очень неплохо зарабатывает, - размышляю я вслух. - А кем он работает?
- Топ-менеджером в одной финансовой компании, - Она кладёт в рот кусок пирожного.
- Ты ведь сюда сейчас на "БМВ" приехала, - киваю я в окно ресторана, за которым этот серебристый "БМВ" и стоит. - И модель эта совсем не старая, от силы ей лет пять... Вряд ли тебе твоей зарплаты дизайнера на такой драндулет бы хватило, верно?
- Ну да, - улыбается Полина, - это мне её Саша подарил два года назад.
Я молчу, ничего не говорю. Только слегка улыбаюсь, кажется.
- Ну а что, это же нормально, - произносит Полина, то ли вопросительно, то ли утвердительно, при этом стараясь глядеть мне прямо в глаза.
- Что именно нормально? - спрашиваю я, тем не менее, догадываясь, что она имеет в виду.
- Ну нормально, что женщина выбирает себе мужчину, ориентируясь на его достаток.
- Ах, вот оно что, - ухмыляюсь я и пью свой кофе.
- Ну это же у женщин инстинкт такой, - продолжает Полина, но взгляд её уже потуплен, скользит по тарелке и крышке стола, - с целью выбрать себе мужа, который бы мог позаботиться о её потомстве, прокормить его...
Мне делается скучно и мерзко.
- Ну да, инстинкт, точно же, - киваю я. - Читал об этом в "Спид-инфо"...
Не ожидал, что сегодня придётся из одной тарелки с животным есть...
Инстинкт... Вот она, журнальная психология в действии.
Противно.
Но не от журналов, а от людей противно...
Через месяц млекопитающее Полина всё-таки выйдет замуж за своего Сашу. А ещё через месяц она уже начнёт ему изменять с молоденьким ди-джеем из местного клуба.
Жизнь животных сложна и противоречива.
Они редко бывают счастливы...
И ещё их очень сложно уважать.
* * *
Инстинкт.
Это слово известно всем.
Но за этим понятием кроется столь сложная тема, что и по сей день в научной среде не написано работы, которая бы осветила данный вопрос со всех возможных сторон, суммируя все данные, которые в тех или иных аспектах успели в своё время раскрыть такие известные учёные, как Вагнер, Северцов, Крушинский, Лоренц, Тинберген...
И уж, конечно, данная глава ни в коей мере не призвана проделать всю эту работу, которая, безусловно, очень и очень сложна. Здесь мы лишь оценим, проанализируем явление инстинкта применительно к озвученному нами подходу - с точки зрения радикальной психологии, психологии человека. Мы соотнесём всё то, что сейчас известно об инстинктах животных, с тем, что известно о поведении человека, и оценим, возможно ли вообще употреблять два эти термина ("инстинкт" и "человек") в одном словосочетании, как легко и непринуждённо делает не только каждый первый обыватель, но и нередко некоторые представители науки, в том числе и психологии.
Одно заранее сказать можно точно - в головах людей навалено столько, что разобрать это просто необходимо...
Термином "инстинкт" в современном обществе, исключительно на бытовом уровне, принято называть всё, что... Да нет, вообще всё.
Среди людей бытуют такие фразы, как "музыкальный инстинкт", "водительский инстинкт", "инстинктивно увернулся" и много других забавных в своей несуразности речевых оборотов. По большей части люди склонны называть инстинктом любое действие, которое совершается автоматически, то есть заучено настолько хорошо, что для его осуществления не требуется сознательный контроль. Тут не нужно говорить о том, что такое обывательское понимание, конечно же, не имеет ничего общего с научным пониманием инстинкта, поскольку здесь оно просто неотличимо от такого явления, как привычка.
Ещё Выготский, рассматривая природу инстинктов, писал об обывательском понимании данного явления: "... мы называем инстинктом всё то, чего мы не понимаем. И действительно, в обычном словоупотреблении слово "инстинкт" прилагается ко всем тем случаям, когда мы не в силах указать истинной и ближайшей причины нашего поступка" (Выготский, "Педагогическая психология", 1926). Но, как мы могли убедиться в предыдущей главе о работе бессознательного, если человек не может объяснить причину какого-то своего поступка, то это совершенно не означает автоматического отсыла к некоему инстинкту, который якобы и руководит данным поведением. Напротив, мы видели, что подобные ситуации (непонимание причин своих поступков) возникают в том случае, когда специфическое внешнее воздействие, послужившее этому причиной, попросту не осознаётся индивидом, не доходит до его сознания (в левое полушарие).
Таким образом, конечно же, непонимание причин своего поведения ещё ничего не говорит о наличии здесь какого-то инстинкта.
Особым классом "инстинктов" у людей называются все те моменты, когда человек совершает какой-либо поступок, осуждаемый обществом... В такие моменты люди неожиданным образом превращаются в специалистов по этологии и утверждают: а что вы хотели?! Это не я! Это инстинкт!
Удобная отговорка, бесспорно. Последняя, пусть и неуклюжая, попытка защитить образ своего Я, свою личность, которой нет.
Но пригодна такая отговорка лишь в кругах любителей журнальной психологии.
На более глубоком уровне в представлении среднего человека инстинкт - это влечение. Просто влечение к чему-либо. Влечение это носит врождённый характер. Например, половое влечение или же потребность в пище и воде, проявляющаяся в чувстве голода и жажды. В переводе с латыни "instinctus" - "побуждение", и данная этимология, казалось бы, выступает на стороне отождествления инстинкта с влечением, но не всё так просто...
Такое понимание инстинкта более глубоко, но, тем не менее, всё равно чрезвычайно поверхностно. И даже поверхностно настолько, что просто неверно. Оно не соответствует тому смыслу, который вкладывается в понятие "инстинкт" этологией - наукой о врождённых типах поведения, то есть наукой об инстинктах как таковых.
Выделившаяся в самостоятельную научную дисциплину в 30-е годы прошлого века под предводительством Конрада Лоренца и Николаса Тинбергена (он же Нико, и это без шуток), этология стала активно изучать поведение животных самых разных видов в полевых условиях - и это был принципиально важный момент: изучать животных не в стенах лаборатории, а в естественной для них среде обитания.
И это действительно оказалось очень важным, поскольку, как выяснилось, фактически инстинкты работают только и именно в естественных условиях существования данного конкретного вида.
Вообще же, необходимо отметить, что представления большинства людей о поведении самого человека и прочих животных - это тёмный лес. Непроходимый тёмный лес просто в силу отсутствия желания его проходить. Во введении было написано о том, как развивались мои собственные представления об инстинктах с самых ранних лет. Для наглядности и простоты понимания сейчас можно снова углубиться в этот вопрос...
Сначала я стоял на позициях наивного антропоморфизма в понимании поведения животных - иначе говоря, попросту объяснял тот или иной поведенческий акт животного путём приписывания ему человеческих намерений и суждений.
К примеру, помню, как в возрасте лет 8 у нас дома из трёхлитровой банки сбежали жившие там хомячки. Их было двое. Мы с родителями и братом просыпаемся утром, видим пустую банку, а хомячки деловито снуют по всей квартире...
Как зверькам удалось выбраться из банки - так и осталось секретом. Но помню, как мать и отец принялись рассуждать о том, как это могло произойти. Тогда-то и вмешался я и предложил самый логичный, на мой тогдашний взгляд, вариант.
Я сказал, что, наверное, сначала один хомячок забрался на второго и с него уже зацепился за край банки; оказавшись же наверху, он подал своему собрату лапку - так оба и выбрались...
Родители смерили меня скептическим взглядом, видимо, не совсем понимая, шучу я или всерьёз. Но я же был совершенно серьёзен. Даже сейчас отчётливо помню, как тогда мне описанная схема побега казалась самой рациональной. Ведь так же поступил бы каждый, рассуждал я.
Так и проявлялся мой наивный антропоморфизм в те годы. Для меня всё, что мог бы сделать человек, столь же естественно могли сделать и все прочие животные - хомячки, кошки, птицы и собаки. Они все непременно награждались такими сугубо человеческими качествами, как разум, доброта, честность и эстетизм.
В частности о невероятном эстетизме животных мне пришлось рассуждать годом позже, когда хомячки сдохли от чумки, и мы завели себе красавицу-кошку.
Русская голубая, Дина - эта задорная зверушка на многие и многие годы стала моим близким другом (она же в известной степени и помогла мне лучше понять устройство психики животных). В ту пору моего наивного антропоморфизма я наблюдал, как наша Динка справляла свои большие и малые нужды в пластмассовую коробочку, наполненную песком, а затем принималась невозмутимо закапывать отходы своей нехитрой жизнедеятельности передними лапками. Я смотрел на неё и думал: вот умница, закапывает, потому что не нравится оставлять такие вещи на виду, знает, что это не хорошо...
И я всерьёз так и думал - наделял кошку такой категорией, как эстетика. Мне это казалось естественным. Ничего такого. Ведь так бы поступил каждый...
В ту пору наивного антропоморфизма я никак не мог понять фразы некоторых людей о том, что у животных нет сознания, нет разума, что все свои действия они выполняют, совершенно не задумываясь... Я не понимал, как можно говорить такие глупости. Ведь, вон, моя кошка убирает за собой, а собаки заботятся о своих щенятах.
Тогда же я придумал такой защитный аргумент для спора со скептиками:если животные не смотрят телевизор и не ходят на работу, это ещё не значит, что они ничего не понимают...
Но чуть позже мне довелось наблюдать одну странность за своей кошкой... И эта странность потихоньку принялась расшатывать мои твёрдые убеждения насчёт разумного поведения животных.
Началось всё с того, что мне и родителям надоело постоянно таскать в кошачью коробочку для её нужд песок из дворовой песочницы. Тогда мы стали просто рвать старую газету на ворох клочков и ими устилать дно кошачьего туалета - чтобы ей по-прежнему было в чём шкрябаться и чем засыпать свои непотребства.
Так длилось несколько месяцев, а потом мы и вовсе обленились и решили ничем не наполнять коробочку - пусть кошка справляет нужду прямо на пластмассу, а мы всё это тут же будем отправлять в унитаз. На том и порешили.
И вот тут-то и довелось впервые наблюдать эту странную картину...
Динка подходит к пустой коробочке и принимается скрести когтями голый пластик на её дне...
Это зрелище меня позабавило. Я решил, что Динка делает это просто по привычке - уже привыкла разрывать песок, а потом закапывать, вот сейчас всё это и делает на автомате. Подумал, что ещё несколько подобных попыток и дня через три она вовсе прекратит это занятие, поняв их бесполезность.
Закончив свою трапезу, Динка поскребла кафель вокруг коробки, как бы закидывая её содержимое, и, довольная, удалилась.
Но каково же было моё удивление, когда и на следующий день, и на третий, и через неделю, и через месяц кошка никак не сменила этой своей стратегии, а усердно продолжала скрести сначала пустое пластиковое дно коробки, а потом голый кафель вокруг.
Наблюдая такое откровенно неадекватное поведение, моя вера в то, что "вот завтра Динка уже всё сообразит и прекратит", постепенно увядала. Похоже, я стал догадываться, что имели в виду взрослые, когда говорили о совершенно необдуманном поведении животных, об отсутствии у них всякого сознания.
Мои взгляды на поведение животных начали меняться.
Сейчас можно сказать, они начали приходить в порядок.
Особенно забавно стало тогда, когда по правую сторону от нашего унитаза начала скапливаться прочитанная пресса (наш туалет, как и в некоторых других семьях, являлся неким аналогом читального зала с элементами релаксации). Кошачий туалет стоял от унитаза слева, а стопка газет - справа.
Вот кошка и повадилась к следующей процедуре - сначала она подходила к газетам, скребла их, разрывая верхнюю когтями, а затем обходила унитаз, размещалась в своей коробочке и со спокойной душой гадила... Затем опять следовали закапывающие движения по голому кафелю. И Динка уходила.
В общем, наблюдая всё это, я понял, что поведение животных и впрямь неосознанное, как бы автоматическое. Словно робот, которого завели, и он пошёл. А когда перед ним возникла стена, он упёрся в неё, но продолжает идти, вхолостую буксуя на месте.
Прошло вот уже 18 лет, но Динка всё ещё "буксует" - продолжает справа от унитаза разрывать газеты, а непосредственно свою нужду справлять слева от него.
В главе 1 речь шла об этом инстинкте представителей семейства кошачьих, согласно которому они скрывают следы своей жизнедеятельности, поскольку всегда охотились из засад, путём затаивания. Эти действия именно инстинктивны - врождённы и исключительно автоматичны. Безусловный рефлекс, который кошачьи контролировать не в силах.
Так закончился мой период наивного антропоморфизма, бездумного очеловечивания поведения животных. И такой период происходит в развитии каждого ребёнка. Беда только в том, что далеко не каждый человек преодолевает этот этап, некоторые так и остаются на уровне суждений о "доброте, разумности и эстетизме" животных. Они так и не доходят до осознания того факта, что все эти животные реакции совершаются на принципиально ином уровне, нежели у человека, что у них совершенно иная структура, совершенно иная природа и целесообразность. Просто люди берут внешнюю сторону поведения животного, его текстуру, форму, и сравнивают только эту характеристику сточной такой же у человека, совершенно забывая, что у поведения есть и содержание, внутренняя суть, структура, обусловленная целями, мотивами и способом своего возникновения. И уже именно эти структуры могут кардинально отличаться, несмотря на полное тождество текстур. Некоторые люди этого никак не понимают и, что не может не печалить, некоторые из них представляют мир науки.
Стадия наивного антропоморфизма служит хорошим примером того, как глядя на любое явление через конкретную призму можно увидеть именно то, что желаешь, а не то, что есть на самом деле. В крайних случаях можно прийти и к заключению, что ветер дует преднамеренно и целесообразно, чтобы раздувать паруса кораблей и разность пыльцу растений... Но данный этап в своих суждениях большинство людей преодолевают в довольно раннем возрасте. За ним следует другой этап, который, в принципе, ничем не отличается качественно. Это этап наивного натурализма. В данном случае всё происходит наоборот - познав структуру поведения животных, которое по своей природе неосознанно и автоматизировано, человек принимается экстраполировать это понимание и на поведение вида Homo sapiens.
Тут мы видим общеизвестную тенденцию подогнать как можно большее число явлений под одну общую теорию (в философии данная тенденция называется монизмом). На стадии наивного натурализма человек пытается всё поведение своего вида описать в терминах зоопсихологии - рефлексы, инстинкты, таксисы и кинезы...
Именно на данном этапе в высказываниях людей появляются фразы типа "музыкальный инстинкт" или же "водительский инстинкт". Именно на данном этапе в речи появляются ссылки на биохимию организма, которая активно регулирует поведение животных.
Лично у меня стадия наивного натурализма началась где-то лет в 12-13. Тогда я уже успел понять, что у животных определённые потребности и способы их реализации врождённы. Плюс был ещё один грешок - любил заумные термины, ведь ими всегда можно было создать видимость понимания проблемы. Потому и полюбились мне эти "научные" объяснения поведения человека, которые в середине 90-х рекой лились из журналов и газет, радио и телевидения - все эти "тестостерон определяет уровень агрессивности" или же "феромоны регулируют формирование брачных союзов"...
Из уст 12-летнего паренька козырно звучали такие фразы, это честно. Вот я и принялся активно усваивать эти "научные" объяснения с их кичливой терминологией. У меня не было даже мысли, что все эти утверждения на деле совсем ничего не объясняют, что они поверхностны и сугубо спекулятивны. Я и не думал сомневаться, ведь это же исходило из уст УЧЁНЫХ.
Тогда я ещё не знал, что наука бывает разной. А уж учёные - тем более...
Лишение человека его сложнейшей психики, которое непременно происходит при подходах наивного натурализма, обусловлено отсутствием глубины во взглядах исследователей, отсутствием широкого охвата исследуемого материала. В данном случае человек знает, что животные многие действия совершают в известной степени автоматически, без какого-либо обдумывания. Дальше следует цепочка рассуждений: человек тоже животное, значит, и у него в основе поведения ДОЛЖНЫ лежать все те же механизмы.
И тут осуществляется подгонка всех актов человеческого поведения под шаблоны-трафареты, снятые с жизни животных. Но подгонка эта совершается лишь в плане внешней стороны дела, а внутренняя же сторона, содержание, начисто игнорируется, выпадает из поля зрения рассуждателей подобного толка.
В итоге в развитии отношения к проблеме поведения животных и человека на определённом этапе происходит занятная инверсия. Сначала, на самом примитивном этапе развития, каждый из нас понимает, что сам обладает желаниями, предпочтениями и прочими эмоционально-волевыми качествами. Когда ребёнок становится способным осознать собственное "Я", свои внутренние побуждения, в число коих входят и моральные категории "хорошо - плохо", "нравится - не нравится", то поначалу (и это весьма понятно) именно такой подход ребёнок осуществляет к пониманию поведения и всех прочих живых существ. Ребёнок смотрит на животного через призму своего собственного "Я", невольно наделяя его всеми своими же психическими качествами, часть которых если и не наблюдается, то всё же непременно ДОЛЖНА быть.
Человек смотрит на животное через призму своего "Я", через призму человека и как следствие - видит в нём человека. Только на четвереньках и лохматого.
Так реализуется наивный антропоморфизм. Животные очеловечиваются.
Следующая стадия начинается с того, что ребёнок открывает для себя, что животные на самом деле не обладают разумом. Он открывает для себя, что структура поведения животных совершенно иная, нежели у него самого, что многие вещи они проделывают как бы на автомате, совершенно не вдумываясь, а порой и вовсе не замечая нецелесообразности своих действий или же не замечая целесообразности других действий, которые можно было бы выполнить, но они почему-то этого не делают. Тогда-то человек (как правило, это уже подросток) понимает, что поведение животных осуществляется какими-то своими, совершенно иными механизмами, которые не могут быть описаны в терминах человеческой психологии, окрашенной в цвета морали, долга и разума.
Но беда в том, что подобное продвижение в понимании поведения животных начинает уводить человека от понимания своего собственного поведения. Происходит это по той причине, что, окунувшись в психику животных, человек выныривает оттуда уже с новыми шаблонами-трафаретами, которые невольно пытается приложить к бытию уже самого себя, к бытию человека, примерить их к своему собственному поведению. И (о, чудо!) он видит, что всё сходится. Поведение человека, если смотреть в самом общем плане, мало чем отличается от поведения животных. И те, и другие, заняты одними и теми же вещами, совершают одни и те же действия - выходит, человеком движут те самые механизмы, что и животными?
Выходит, что так...
Вот по такой схеме люди и попадают в объятия наивного натурализма - сводят сложное поведение человека почти до полного отождествления с таковым у животных, а ещё более сложную психику так и вовсе почти нивелируют до уровня побочного эффекта, эпифеномена. К подобным выводам способен привести только поверхностный анализ, при котором сравнивается лишь внешняя сторона явления, а внутренняя сторона, его содержание, становится жертвой невнимательности и попросту не замечается. В первой главе упоминались такие термины, как текстура и структура поведения. И на самом деле это очень важные понятия, значимые, которые бы не помешало освоить всем исследователям поведения животных и человека. Без учёта этих понятий всякие рассуждения о различии и уж тем более сходстве в поведении и психике различных видов всегда будут оставаться лишь пустословным философствованием, лишённым даже малейшей серьёзности
Текстура поведения - это как раз внешняя сторона явления, цепь конкретных движений, цепь конкретных действий. Текстура поведения непосредственно доступна наблюдению.
Структура же- это внутренняя сторона явления, его смыслообразующая составляющая, в которую непременно входят цель данного поведения, его причины и способ, которым данное поведение приобретается. Таким образом, структура поведения недоступна непосредственному наблюдению, она может выявляться лишь опосредствованными способами.
Если сравнивать только внешнюю сторону поведения особей и на основании этого проводить знак абсолютного тождества между ними, то легко прийти к массе весьма некорректных заключений. Рассмотрим пример идентичной текстуры поведения, но при этом совершенно различной его структуры.
Для иллюстрации мне вспоминается забавный случай, прочитанный ещё в середине 90-х в журнале "Ридерз дайджест", который тогда бесплатно и настырно подкидывали в почтовый ящик с ворохом навязчивой рекламы. В рубрике читательских писем журнала была приведена занятная история одной молодой американки. Суть в том, что однажды она встретила полюбившегося ей человека и перебралась к нему жить. Как-то она решила устроить ужин и пригласить на него своих родителей. Дочь наготовила разной снеди, заставила ею весь стол. Когда же приехали родители, мать спросила у дочери: а зачем ты накрыла индейку металлическим колпаком?
- Мама, но ведь ты, сколько помню, сама всегда так делала, - удивилась дочь.
- Да, - улыбнулась мать, - но у тебя же нет дома голодного кота...
Этот забавный случай очень многое демонстрирует, и тогда, в свои 15 лет, я обратил на него особое внимание, поскольку он хорошо описывает основной механизм формирования человеческого поведения - подражание. Но сейчас не об этом (о роли подражания в жизни человека следующая глава), а о двух составляющих поведения - о текстуре и структуре.
Итак, что мы имеем на данном примере? Какие действия дочки и матери с индейкой? Идентичные?
Конечно. Действия с колпаком для индейки совершенно идентичны.
Но это лишь внешняя сторона действия, его текстура. А что мы имеем в структуре? Одинаковые ли мотивы, цели данного поведения и одинаковые ли способы приобретения этого навыка у дочки и у матери?
Нет, всё это уже совершенно различно.
Мать, исходя из её слов, многие годы накрывала запечённую индейку металлическим колпаком, чтобы сберечь её от посягательств домашнего кота. То есть поведение матери было совершенно рациональным, использование средств было сугубо утилитарным. Дочь же совершала аналогичные действия уже с совершенно иными целями и на иррациональном основании.
Мать своими действиями сберегала индейку от кота, а дочь теми же самыми действиями реализовала подражательные цели, осуществляла формальный ритуал (просто полагала, что у хороших хозяек такая традиция).
Таким образом, мы имеем внешне совершенно одинаковое поведение, но содержание же его различается коренным образом. Именно поэтому данное поведение в целом нельзя считать тождественным. Это разное поведение, несмотря на всё его внешнее сходство.
Текстуру и структуру поведения категорически необходимо различать. Ни в коем случае не допустимо, сравнив лишь внешнюю сторону действия, прийти к заключению о тождественности и внутренней его стороны, содержания. Очень важно понять, что идентичное на вид поведение может возникать по разным причинам, преследовать совершенно разные цели и побуждаться иными мотивами. Здесь можно вспомнить также и пример, приводимый в первой главе, - о тождестве текстуры поведения человека и животных при устранении следов своей дефекации. Если последние проделывают свои манипуляции в силу врождённой программы по ликвидации следов своего присутствия либо же с целью разметки территории, то человек же проделывает, в принципе, все те же манипуляции по совершенно иным причинам - исключительно в силу своего эстетического чувства, вкладываемого культурой. Но если бы мы были поверхностны и ограничивались сравнением только внешней стороны явления, то непременно пришли бы к выводу, что и человек в силу некой врождённой программы "заметает" свои следы от потенциальных хищников. Или, как опять же упоминалось в первой главе, сравнение чисто внешней стороны поведения животных при защите своей территории с таковым же у людей в случае войн поверхностных эволюционистов непременно приводит к выводу, что и у тех и у других это инстинкт.
Это смешно, конечно. Но, к сожалению, далеко не для всех.
Если же рассмотреть структуру данного поведения, то разница настолько бросается в глаза, что объявлять данные поведенческие акты тождественными мысли не придёт.
Если у животных территориальное поведение врождённо и обычно либо приурочено к периоду размножения, либо становится наиболее ярким именно в эту пору, то у человека оно "круглосуточно", и, что самое главное, - имеет общественно-принудительный характер (репрессивный аппарат государства): грубо говоря, люди участвуют в войнах не на основании каких-либо собственных врождённых побуждений, а либо в порядке прямого принуждения со стороны государства, либо в порядке косвенного принуждения со стороны самого общества путём использования таких понятий, как "долг", "честь" и т.д.
Но эволюционисты же смотрят лишь на внешнюю сторону явления. У всех животных есть территориальное поведение, у человека оно тоже есть - следовательно, это врождённое, это инстинкт. Но это всё нелепо...
Ограничиваться только внешней стороной дела - это путь в тупик. Всякое поведение необходимо вскрывать до самых глубин и рассматривать во всей его полноте.
Надо заметить, что, к примеру, в той же биологии принцип исключительно внешней оценки при классификации особи не применяется. Со времён самого Линнея для отнесения животного к тому или иному виду или роду оценивается не только, да и не столько его внешний вид, сколько внутренние органы, аналогичность и гомологичность конечностей, специфика поведения и целый ряд других факторов. В противном случае, если бы подобная довольно-таки сложная классификация осуществлялась только на основании внешних характеристик, киты и дельфины легко были бы объявлены рыбами, родственниками акул, а не млекопитающими, потомками эоценовых копытных, какими они на деле являются.
Сводя к простой схеме, можно сказать, что текстура поведения отвечает на вопрос "Что делает?", а структура - "В силу чего делает и ради чего?" Конечно же, если орудовать линейкой в виде первого вопроса, то всё поведение животных и человека будет казаться идентичным. Но если же применить к оценке поведения и второй (структурный) вопрос, то мы тут же можем увидеть, что в поведении животных и человека очень мало общего.
В первой главе ("Постулат психического детерминизма") вскользь было упомянуто, что проявления двигательной активности человека можно поделить на три вида:движения, действия и собственно поведение.
Движение у человека, как и у всех прочих животных, разумеется, бывает непроизвольным, то есть сугубо рефлекторным - сужение зрачка при воздействии света, одёргивание руки при обжигании и т.д. Такого рода реакции являются безусловными (врождёнными) рефлексами и имеют в своём составе именно одно движение органа или органов.
Действие - это уже совокупность движений. К примеру, поднести руку к стакану, обхватить пальцами, приподнять - это действие, которое и состоит из поочерёдной реализации целой серии упомянутых движений. В основании действия всегда лежит некая цель, задача. Не нужно пояснять, что действия уже не носят у человека характер врождённых, но всегда задаются согласно некоему сиюминутному плану, т.е. психической ориентировке.
Поведение - это уже совокупность действий, их система. Как правило, такие "системы действий" носят регулярный характер, а не разовый. Именно в поведении можно усмотреть цели и мотивы особи, в поведении раскрываются его личностные свойства. Тут тоже не нужно пояснять, что у человека поведение (как регулярная совокупность действий) не является врождённой, тогда как у прочих животных многие аспекты поведения носят сугубо врождённый характер (инстинкты).
Иначе говоря, поведение состоит из системы действий, действия же состоят из системы движений. Врождёнными же (безусловными) у человека могут быть ТОЛЬКО некоторые движения (безусловные рефлексы), но и то это очень узкий их перечень, известный каждому (большая часть которых относится к периоду младенческого возраста, а затем исчезает).
Необходимо понимать, что рефлекторное движение (сужение того же зрачка при воздействии света или одёргивание руки при обжигании) никак не определяет не то что поведения индивида, но даже и его действий. Одёрнуть руку от огня не означает дальнейшей невозможности засунуть в пламя руку и уж тем более не означает невозможности дальнейшего овладения пламенем и использования его в своих целях.
Таким образом, если у человека врождёнными (безусловными рефлексами) являются только некоторые типы ДВИЖЕНИЙ (то есть автоматическая единоразовая активация, как правило, одного органа, и реже - нескольких), то у низших животных мы можем наблюдать наличие врождённых не только элементарных рефлексов (зрачковый, моргательный и т.д.), но и даже врождённого ПОВЕДЕНИЯ в целом (например, как уже рассмотренное выше поведение кошки по сокрытию собственных испражнений). То есть у животных мы можем обнаруживать целую систему действий, которая является врождённой и стереотипно проявляется всегда как реакция на конкретный раздражитель. У животных даже, казалось бы, самые сложные типы ПОВЕДЕНИЯ на поверку оказываются врождёнными и видотипичными, то есть свойственными всем представителям конкретного вида, если даже они были выращены в условиях строгой изоляции от своего сообщества. Пищедобывательное поведение, гнездостроительное, половое ухаживание, уход за потомством и многие другие типы поведения у животных врождённы.
Вот именно врождённые типы ПОВЕДЕНИЯ - это и есть инстинкт.
А врождённые типы ДВИЖЕНИЙ - это есть безусловный рефлекс.
У человека есть лишь врождённые типы ДВИЖЕНИЙ, то есть безусловные рефлексы. А вот у животных есть и врождённые типы ПОВЕДЕНИЯ (инстинкты). У человека этого нет.
Данное отграничение безусловных рефлексов от инстинкта необходимо в первую очередь для того, чтобы устранить путаницу в умах многих людей, которые в одну кучу сплетают и безусловные рефлексы, и инстинкты. Но это разные явления.
Взгляд на инстинкты как на безусловные рефлексы, только сложные, был в целом характерен для школы Павлова. Но данная школа, к сожалению, не занималась изучением безусловных рефлексов, а сосредоточила своё внимание только на явлении условных рефлексов (то есть формирующихся прижизненно, а не врождённо), а потому и не постигла принципиальной разницы между безусловным рефлексом и инстинктом. Надо заметить, что взгляд на инстинкты только как на безусловные рефлексы поначалу был характерен даже и для отца-основателя этологии Конрада Лоренца (см. об этом Гороховская, "Этология. Рождение научной дисциплины", 2001), но довольно быстро он отошёл от этой позиции, поняв, что инстинкт не является только лишь безусловным рефлексом, поскольку, в отличие от рефлекса, требует наличия не только определённого внешнего стимула, но и определённого же внутреннего состояния организма. Иными словами, животное готово проявлять тот или иной инстинкт только в определённые периоды времени, когда в организме происходят какие-либо физиологические изменения, тогда как безусловный рефлекс проявляется постоянно, вне зависимости от внутренних условий организма, а обходится одним лишь внешним раздражением (тот же зрачковый рефлекс, моргательный или коленный).
К примеру, после того, как животное только что реализовало какой-либо свой инстинкт, то в ближайшее время оно теряет чувствительность к тому специфическому раздражителю, который всего минуту назад и активировал его инстинктивное поведение: то есть голодный волк, среагировав на зайца, реализовал инстинктивный пищедобывательный акт и насытился, и теперь очередной предъявленный заяц не активирует у волка такой же инстинктивный акт. Для этого понадобится снова дождаться, пока в организме последнего произойдут физиологические изменения, и он не проголодается вновь.
То есть инстинкт, хоть и реализуется посредством безусловнорефлекторного акта, но всё же активируется не только при наличии специфического внешнего стимула, но и при наличии необходимого внутреннего состояния организма.
А вот безусловный рефлекс в таком "внутреннем состоянии организма" совершенно не нуждается - он реализуется всегда, как только будет получено специфическое внешнее воздействие. К примеру, по коленке можно колотить молоточком хоть сутки напролёт, и нога будет выпрямляться каждый раз, несмотря на то, что уже много раз выпрямилась только что.
Таким образом, для активации безусловного рефлекса достаточно лишь специфического ВНЕШНЕГО раздражителя, тогда как для активации инстинкта требуется сочетание ВНУТРЕННИХ условий организма и того самого ВНЕШНЕГО раздражителя.
Что интересно отметить, ещё современник Павлова талантливейший зоопсихолог Владимир Александрович Вагнер проводил довольно чёткий водораздел между рефлексом и инстинктом, но Павлов остался к нему глух. А выглядел этот водораздел примерно так, как мы и обозначили выше: рефлекс - это врождённое движение только органа или органов, в то время как инстинкт - это целая врождённая система действий, то есть врождённое поведение в целом.
Вагнер писал об этом: "... основное отличие инстинктов от рефлексов заключается в том, что первые из них представляют собою унаследованные реакции организма как целого[...], тогда как рефлексы представляют собой унаследованные реакции частей организма".
Или "Выражаясь иначе: инстинктами называются [...] действия животных, которые представляют реакции его поведения; тогда как рефлексы представляют собой реакции отправления животного организма" (Вагнер, "Биологические основания сравнительной психологии", том 2, 1910-1913).
Такое разделение очень важно понимать, иначе действительно можно с лёгкостью прийти к заключению, что у человека имеются какие бы то ни было инстинкты. В свете данного разделения, к примеру, набухание полового члена мужчины в ответ на тактильное раздражение есть не что иное как безусловный рефлекс, а никак не половой инстинкт, поскольку представляет собой лишь реакцию одного органа, но никак не реакцию всего поведения в целом.
У низших же животных, как мы увидим дальше, имеется именно половой инстинкт, и в ответ на конкретное специфическое раздражение возникает не только эрекция пениса самца, но и сам самец принимается автоматически (слепо) совершать именно целый поведенческий актпо спариванию (даже вхолостую, без результата, т.е. даже без введения пениса в самку).
Таким образом, важно понимать различие между инстинктом и просто безусловным рефлексом, несмотря на то, что в составе инстинкта обязательно содержится один безусловный рефлекс или даже целая их серия.
Все эти определения рефлексов и инстинктов также в известной степени касаются вопроса понимания и разграничения текстуры и структуры поведения, поскольку путаница в обоих случаях возникает из неумения отличить одно от другого, что по внешним чертам оказывается весьма схожим.
Заранее замечу, что в дальнейшем в качестве синонима инстинкта я всё же буду употреблять термин "безусловный рефлекс", чтобы подчеркнуть обязательную врождённую моторную составляющую инстинктивного акта, как и при безусловном рефлексе, поскольку последний является непременной составляющей инстинкта, хотя и не исчерпывает явления полностью.
Думаю, уже достаточно сказано о необходимости учёта внешних и внутренних характеристик поведения при сравнении двух поведенческих актов. Если смотреть только на внешнюю сторону поведения, то тупик в изысканиях неизбежен. Именно этим и характеризуется стадия наивного натурализма в размышлениях многих людей. Оценивается только текстура поведения, но не структура. Это недопустимо.
Вся беда в том, что если стадия наивного антропоморфизма довольно быстро изживает себя, то следующая за ней стадия наивного натурализма задерживается в умах людей всерьёз и надолго. Как уже отмечал, так происходит во многом благодаря использованию научной терминологии, что придаёт тезисам квазинаучный окрас. Когда человек начинает использовать в речи профессиональные термины, это непременно создаёт впечатление, что он сам профессионал и знает, что говорит. Люди с ограниченным кругозором верят терминам, они цепляются за все эти фразы и затем сами активно применяют их в обиходе для повышения своего рейтинга у окружения.
Именно на этой стадии и остаются все эволюционные психологи, которые оценивают поведение животных и людей по одной лишь его текстуре. Поверхностные суждения не позволяют эволюционистам заглянуть глубже, под внешнюю оболочку поведенческих актов, которая на первый взгляд действительно может показаться идентичной. Но если же мы вскрываем и структуру того или иного акта, то понимаем, что данное поведение никак нельзя отождествлять с другим на основании одного лишь внешнего сходства.
Эволюционисты смотрят очень поверхностно.
Они непременно остаются на стадии наивного натурализма.
Социобиология изучает биологические основы взаимодействия животных, способы формирования ими групп, прайдов, стад, стай. Целью данной науки является определить генетические причины того или иного группового взаимодействия, определение того, как в ходе естественного отбора сформировались видовые качества, необходимые для реализации социальных контактов.
На Западе так и говорят "социальные контакты животных" или же просто "социальные животные", хотя такие выражения чрезвычайно сомнительны и в своё время справедливо критиковались советскими психологами и зоопсихологами.
У животных действительно удалось обнаружить и гены, и гормоны, регулирующие их групповое поведение. Особенность того или иного типа такого поведения оказалась у животных наследуемой, то есть имеющей биологическую природу.
В какой-то момент социобиология решила распространить свои подходы и на человека. Конечно, тут всё оказалось гораздо сложнее...
Но выход нашёлся - отнестись ко всему как можно более поверхностно.
Для социобилогов это действительно был единственный выход. Они так и поступили.
Наряду с социобиологией в этом же направлении работает эволюционная психология, но у неё охват изысканий шире, поскольку она изучает не только сферу групповых взаимодействий, регулируемых генами и гормонами, но и все прочие индивидуальные поведенческие черты особей, которые, предположительно, также наследуются на генетическом уровне (вкусовые предпочтения, темперамент, специфика конкретных реакций на внешние раздражители).
И социобиология, и эволюционная психология смотрят на человека исключительно как на очередное общественное животное, поведение которого почти всецело обусловлено генами и гормонами. Именно представителей этих наук мы и условились с самого начала называть немного пренебрежительным словом "эволюционисты" в силу того, что все особенности поведения человека они стремятся свести к набору наследственно закреплённых качеств, выработанных родом Homo в ходе эволюции.
Для эволюциониста сказать, что у человека есть инстинкты, это как съесть пирожок - и быстро, и вкусно. Влияние научения и тотальное воздействие культурных факторов эволюционистами в лучшем случае просто сильно недооценивается, но очень часто фактически и вовсе не берётся в расчёт. Культура рассматривается ими не как способ формирования общества, а скорее как обрамление, внешняя его оболочка, а само же общество якобы организуется и управляется именно в силу генетически предопределённых "инстинктивных" механизмов, передаваемых по наследству. С точки зрения эволюциониста, культура - это эпифеномен, элемент декора, случайность. Тут уместно вспомнить, как в первой главе мы упоминали о том, что культура определяет даже особенности восприятия при столкновении с неопределённым набором стимулов. Как мы увидим дальше, культура определяет в поведении человека ВСЁ. Но об этом дальше, а сейчас вернёмся к понятию инстинкта и попробуем разобраться, что в научном понимании скрывается за этим термином, которым журнальная психология привыкла сыпать направо и налево.
Как я уже писал, впервые к пониманию инстинкта я стал подходить, наблюдая за своей кошкой - за тем, как она себя ведёт в процессе испражнения. Эти наблюдения и подвели итог моему наивному антропоморфизму, в результате чего стало ясно, что если у животных и есть разум, то он не обязательно проявляется в моменты осуществления сложного поведения. Стало ясно, что сложное поведение у животных может быть врождённым. Им не требуется ни обучение, ни вообще какой-либо опыт, чтобы осуществлять сложные двигательные цепи, удивительные по своей целесообразности - "знание" того, что, как и для чего нужно делать, присуще животным от рождения. Это я стал отчасти понимать.
Следующим примером в пользу такого вывода было другое наблюдение. Нашей Динке было уже около трёх лет. Как-то днём у нашего окна затарабанил крыльями голубь, сел на карниз и принялся вычищать себе перья. Кошка, спокойно сидевшая на диване, всё это уловила. Её словно подменили. В одно мгновение она спрыгивает и, вжимаясь в пол, быстро устремляется к окну. Ловким прыжком заскакивает на подоконник у раскрытой створки и хватает голубя зубами. Но, видимо, Динке не удалось прикусить птицу основательно, так как, неуклюже дёрнувшись, голубь отрывается от карниза и, хлопая крыльями, улетает. Кошка растерянно стоит на карнизе третьего этажа и несколько раз возбуждённо мяукает ему вслед.
Переживая, чтоб не упала, я окликаю Динку.
Она оборачивается. Зрачки широкие-широкие.
Изо рта торчат перья...
Сняв кошку с окна, потеребив её и сказав похвалу наподобие "Ух, ты, моя охотница", 14-летний я вдруг призадумываюсь: стоп, а откуда кошка знала, что на голубя можно и нужно охотиться? Она же вообще сейчас птицу впервые в жизни увидела... Так откуда Динка могла знать, что её можно есть?
Наша кошка была совершенно домашним животным, даже квартирным. Все свои годы пределы квартиры она никогда не покидала, Взяли мы её в возрасте примерно двух недель, но и эти две недели она жила в квартире своих хозяев. То есть птиц она вообще никогда не видела.
Сейчас кошка впервые в жизни увидела птицу, но при этом умудрилась произвести совершенно адекватную реакцию, адекватные для кошки действия в отношении неё. Но дело-то в том, что адекватность этих действий для кошки я узнавал в ходе своего индивидуального опыта - и в детстве видел, как кошки на улице гоняются за голубями, и в сказках эта тема фигурировала и по телевизору в передачах и мультфильмах. То есть я узнал об адекватности охоты кошек на птиц, регулярно наблюдая такое поведение собственными глазами.
Вот я и задался вопросом: а откуда моя кошка могла узнать, что в отношении птиц надо вести себя именно так, если она вообще нигде и никогда не могла этого узнать?
Охоты других кошек на птиц она никогда не видела, сказок не читала да и мультфильмы не очень жаловала... Так откуда тогда она могла узнать?
На примере этих моих юношеских рассуждений, кстати, легко усмотреть ту самую фундаментальную ошибку, которую и по сей день совершают эволюционисты, только в перевёрнутом виде.
Я всё ещё судил с позиций наивного антропоморфизма, как-то по умолчанию полагая, что знания и способы поведения усваиваются в ходе личного опыта не только человеком, но и животными. Памятуя на своём собственном примере о том, как и откуда я получил те или иные знания, я так же искренне по аналогии полагал, что и животные все знания усваивают в ходе жизни. У меня и мысли не было полагать как-то иначе, допустить, что знания могут иметь какой-то другой источник, помимо собственного опыта, что они могут попросту наследоваться генетически, как цвет глаз, кожи и число конечностей. Я ведь всегда помнил, что, откуда и когда я узнал, потому по наивности был уверен, что и у прочих животных всё именно так.
Это и был мой наивный антропоморфизм. В суждениях же эволюционистов мы наблюдаем тот же подход, только перевёрнутый - зная, что некоторая информация животными наследуется генетически, они распространяют этот подход и на человека, в эти моменты вынужденно отрицая, что львиная или даже вся информация человеком усваивается в ходе личного опыта.
Это наивный натурализм.
На деле же выход из этой ситуации лишь один - преодоление принципа Оккама и допущение о том, что для объяснения поведения животных требуется натуралистический подход, а для поведения человека - антропоморфный. Любая попытка применения конкретного подхода по отношению к ненадлежащему объекту переводит этот подход в ранг наивного, а его методы - в ранг неадекватных. Упомянутое во введении правило Моргана фактически постулирует в деле изучения поведения животных адекватность именно и только натуралистического подхода. И там же упомянутое правило, названное мною с широкой самодовольной ухмылкой правилом Соболева, фактически постулирует в деле изучения поведения человека адекватность именно и только антропоморфного подхода.
Такое разделение в подходах является в данной ситуации единственной разумной мерой.
В своё время (1910-1913) ещё В.А. Вагнер, основатель сравнительной психологии в России, занимался тем же вопросом, о котором мы сейчас говорим. Он указывал, что изучение поведения животных должно коренным образом отличаться от изучения поведения человека, должны отличаться сами методы этого изучения. Подходы в духе наивного антропоморфизма Вагнер называл монизмом "сверху"(читателю: монизм - философское течение, которое утверждает, будто всё разнообразие явлений можно свести к одному началу и, следовательно, объяснить через один общий принцип) - то есть попыткой объяснить поведение животных, используя термины человеческой психологии (психологии высшей, потому и монизм "сверху"), вооружаясь мерками человеческой природы. В таком случае животные непременно оказываются "умными", "понимающими", "добрыми" или "злыми", "альтруистичными", "честными", "моральными" и т.д. Таким образом, монизм "сверху" обязательно очеловечивает животных, вплоть до простейших одноклеточных, усложняя объяснения явлений там, где они на самом деле просты.
Монизмом "снизу" Вагнер называл то, что мы называем наивным натурализмом, то есть попытку объяснять поведения сложнейших организмов путём использования линейки, наработанной на простейших организмах. В данном случае монизм выступает как бы снизу - принципы поведения низших животных применяются и к высшим животным, что на деле получается весьма эклектично (или, проще говоря, не получается вовсе). Применение к поведению человека таких терминов, как рефлекс или инстинкт, сразу же невероятно упрощает картину и упрощает её настолько, что фактически делает её ложной.
Вагнер прямо упрекал монистов "снизу" за то, что они "в конце концов пришли к заключению, что деятельность человека совершенно в такой же степени автоматична, как и деятельность инфузории" (Вагнер, "Биологические основания сравнительной психологии", том 1, 1910-1913).
"... несомненно [...], что крайние заключения монистов "снизу" (как и крайние заключения монистов "сверху") - далеки от истины, вследствие чего, разумеется, и пользование ими для решения вопросов психологии человека и социологии может оказывать тому и другому только плохие услуги" (там же).
Таким образом, ещё сто лет назад Вагнер выступал на той позиции, которую мы, к сожалению, вынуждены вновь очерчивать сейчас и отстаивать, приводя свои доводы. Фактически уже сто лет назад Вагнер выступал против всех тех позиций, которые сейчас полным ходом развивают эволюционные психологи.
Но вся беда в том, что если среди психологов царской России и России Советской эта чёткая позиция была фактически незыблемой, то, похоже, среди психологов Запада подобные вопросы вообще редко возникали, поскольку и по сей день для очень многих из них что поведение собаки, что поведение академика - всё одно, и объясняется одними же терминами. И эволюционная психология, и социобиология, безусловно, тут идут во главе эшелона.
Это всё очень прискорбно.
Надо понимать очень важный момент: что на разных уровнях эволюционной лестницы происходит усложнение психики животных. Но усложнение это происходит не просто путём механического приращения новой психической функции, а метаморфозами всей психики в целом. Изменения эти не количественные, но качественные. Следовательно, и подходы к изучению поведения разных видов эволюционной лестницы должны отличаться именно качественно. Мы не можем провести своеобразное шкалирование и сказать, что-де у собаки столько-то инстинктов и такой-то интенсивности, а у человека столько-то. Тут всё иначе, всё сложнее.
В свои 13-лет я стал приблизительно понимать, что у животных определённые моменты поведения именно наследуются, а не приобретаются. На примере своей кошки я понял, что у них имеются некоторые врождённые механизмы, некоторые программы, которые автоматически активируются в случае предъявления конкретного стимула.
Покажи кошке голубя, и у неё сразу же активируется пищевое поведение (охотничье), несмотря на то, что голубя она отродясь прежде не видела.
Вспоминал тогда пример из детства с поведением кошки в случае испражнения - оно ведь тоже не приобретённое в ходе опыта, а, получается, унаследованное, прописанное в генах. Необходимо возникнуть конкретной ситуации, с которой связано врождённое поведение, так оно тут же и реализуется автоматически в виде сложной цепи двигательных актов. Сначала животное АВТОМАТИЧЕСКИ совершает одно действие, затем другое, затем третье и четвёртое - пока вся поведенческая цепочка конкретного инстинкта не реализуется.
Сначала у кошки возникает позыв к дефекации, это приводит к тому, что она принимается искать подходящее для этого место. Обнаружив его, кошка совершенно на автомате принимается рыть яму, причём не важно, роется яма или нет - кошка всё равно осуществит серию копательных движений передними лапами, так как всё это в ней слепо запрограммировано от рождения. Дальше, невзирая на результат, вырыта яма или нет, кошка располагается поудобнее и осуществляет задуманную диверсию. Осуществив потребность, кошка снова совершенно на автомате принимается слепо "закапывать" отходы своей жизнедеятельности. "Закапываются" они или нет - не играет роли, поскольку серия закапывающих движений в любом случае будет осуществлена. После этого всё - инстинкт как сложная цепь двигательных актов реализован, животное словно выходит из своего сомнамбулического состояния и вновь начинает более-менее отражать действительность. Инстинктивное оцепенение сброшено.
Если всё это непростое поведение действительно заложено в генах и передаётся по наследству безо всякой выучки, то, кажется, я начинаю понимать, как паукам удаётся плести свою замысловатую паутину, а бобрам - строить плотины.
И всё это без какого-либо научения.
Чистый инстинкт.
* * *
Понятие инстинкта в научном обиходе установилось не сразу. Собственно говоря, и до сих пор нет одного общепризнанного определения инстинкта, которое бы безоговорочно воспринимался научным сообществом, хотя основные черты инстинкта выделить, безусловно, можно.
Одна из первых попыток классификации признаков инстинкта была произведена в одноимённой работе немецкого зоолога Г.Э. Циглера "Инстинкт" (1914). В его толковании инстинкт характеризуется рядом признаков, среди которых:
- инстинкт наследственно закреплён
- для реализации инстинктивного поведения не требуется никакого научения
- инстинктивное поведение одинаково для всех представителей одного конкретного вида (то есть такое поведение видотипично).
- оно самым оптимальным образом приспособлено к условиям конкретной окружающей среды (к примеру, некоторые инстинкты могут активироваться в случае смены сезонов года).
В общих чертах выделенные Циглером признаки составляют основу понимания инстинкта и в современном научном мире.
Советский физиолог А.Д. Слоним предложил следующее определение: "Инстинкт - совокупность двигательных актов и сложных форм поведения, свойственных животному данного вида, возникающих на раздражения из внешней и внутренней среды организма[...]. Эта высокая возбудимость является результатом изменений в обмене веществ". (Слоним, "Инстинкт", 1967).
Биолог Н.Ф. Реймерс:"Инстинкт [...] - эволюционно выработанная врождённая приспособительная форма поведения, свойственная данному виду животных, представляющая собой совокупность унаследованных сложных реакций, возникающих в ответ на внешние и внутренние раздражения" (Реймерс, "Основные биологические понятия и термины", 1988).
Этолог Н. Тинберген даёт такую характеристику инстинкту: "... нервный механизм, который отвечает на определённые предлагаемые и разрешающие импульсы (внешние и внутренние) полностью координированными, жизненно важными и свойственными виду движениями" (Тинберген, "Поведение животных", 1969).
Таким образом, видотипичность и стереотипность движений в структуре инстинктивного поведения современной наукой рассматривается в качестве одной из основных характеристик инстинкта, самой неотъемлемой и очевидной. Надо заметить, что к 20-м годам прошлого века ещё относительно новый термин "инстинкт" был существенно дискредитирован поверхностными исследователями и общественными массами в целом, когда инстинктами стали называть всякую сформированную привычку, всякий автоматизм, выработанный в ходе индивидуального развития (то есть попросту приобретённый). Впрочем, и по сей день в речи неспециалистов (основная народная масса), как подчёркивалось выше, инстинкт продолжает быть синонимом либо банальной привычки, либо просто влечения. Хотя не стоит весь груз ответственности за дискредитацию термина "инстинкт" взваливать на безответственные плечи безответственного обывателя - как указывает Берковиц ("Агрессия: причины, последствия и контроль", 2001), даже сам Дарвин периодически проявлял непоследовательность и в своих разных работах называл инстинктом то простые влечения животного, то, как принято в современной науке, стереотипный для вида врождённый репертуар действий.
Этолог Колин Бир (Beer C.G. "Darwin, instinct and ethology", 1983) также высказывал сожаление, что Дарвин, "как и многие его предшественники и учёные более позднего времени, вкладывали в понятие инстинкта много разных значений, что вызывало [...] путаницу и мешало правильному анализу поведения животных" (цит. по Гороховская Е.А. "Этология. Рождение научной дисциплины", 2001).
Таким образом, в 20-е годы прошлого века народные уста именовали инстинктом всё, что только можно придумать.
Любишь читать книги? Это инстинкт познания.
Любишь играть на рояле и во всех тонкостях понимаешь принципы мелодики? Это музыкальный инстинкт
Ты мать и очень любишь своего ребёнка и тщательно заботишься о нём? Это материнский инстинкт.
Ты отец и делаешь всё то же самое? Тогда ты просто хорошо воспитан...
И только в 30-е годы работами Конрада Лоренца и Николаса Тинбергена термин "инстинкт" был вновь водворён в научный чертог, где ему дали относительно устойчивое определение, согласно которому инстинкт - это совокупность конкретных, строго фиксированных действий, воспроизводимая в одинаковых стимульных ситуациях всеми представителями данного вида, поскольку носит видовый и врождённый, а не приобретённый характер.
Стереотипность действий и их видотипичность лежит в основе понимания инстинктивного поведения в современной науке. То есть, грубо говоря, инстинкт - это не влечение как таковое, а врождённый набор действий в комплекте с врождённым влечением.
Синонимами инстинкта на данном этапе можно считать такие термины, как "видотипичное поведение", "видовое стереотипное поведение" или "комплекс врождённых фиксированных действий".
Инстинкт, в научном понимании, - это не просто какое-то желание, влечение или потребность, но непременно строго фиксированные действия по реализации своей потребности, свойственные всем особям вида. Надо отметить, что помимо привычной классификации животных видов по морфологическим признакам (строению тела, внутренних органов, их аналогичности или гомологичности), видотипичность поведения при инстинкте служит дополнительным средством такой классификации. Уникальные особенности инстинктивного поведения выступают довольно чёткой характеристикой каждого конкретного вида. Опытные орнитологи по таким особенностям поведения птиц, как встряхивания хвостом, специфические движения при взлёте или чистке перьев, при заглатывании воды или клевании, способны определить вид ещё до того, как рассмотрят детали окраса птицы.
Именно врождённость того или иного навыка делает его характерной чертой каждого конкретного вида (то есть видотипичной).
Например, все крысы всегда умываются, совершая строго последовательную очерёдность движений лапками, которая чётко отличает их от подобных же "умывательных" актов других грызунов. В процессе чистки (ВСЕГДА) сначала вылизываются передние лапы, затем ими же проводится по голове (из-за ушей), затем вылизывается верхняя часть туловища, начиная с плеч, уже потом вылизывается аногенитальная область и под конец - снова передние лапы. Исключение из данной цепи видотипичных действий составляют лишь самки на позднем сроке беременности, которые всё чаще вылизывают зону промежности.
Крысы видотипично вылизывают не только себя, а также и своих народившихся детёнышей. Поддерживая крысят лапками, самка стереотипно вылизывает их в направлении от головы-мордочки через живот к аногенитальной области (Е.П. Крученкова, "Материнское поведение млекопитающих", 2009).
Паук-крестовик и некоторые другие виды пауков плетение паутины осуществляют всегда строго стереотипным образом, соблюдая механизм шаг за шагом и непременно начиная процесс с прокладывания нитей У-образной формы (Peters, 1948). Пауки же других видов плетут паутины с иными узорами и совершают при этом иную последовательность действий; таким образом, по паутине можно определить вид, к которому относится паук, сплетший её.
Позы покоя и особенно позы сна также врождённо типичны для каждого вида животных (Hassenberg, 1965).
Лоренц, отмечая видотипичность действий как категорию для видовой классификации, указывал, что голубей можно назвать семейством птиц, совершающих строго определённые "сосущие" движения во время питья. Эти "сосущие" движения глотки свойственны всем голубям без исключения.
Тут же вспоминаю, как мать однажды обратила внимание не то, что мы с братом по-разному пьём чай. Нюанс был не в том, как мы наклоняем чайник при наливании или держим сам стакан во время питья, а в том, как осуществляем непосредственно само глотание. Мы глотали чай по-разному. Сначала брат заполнял жидкостью фактически весь рот, аж оттопыривая щёки, а затем двумя-тремя довольно крупными глотками отправлял жидкость в желудок. Я же втягивал из стакана изначально небольшую дозу, но и даже её проглатывал не сразу, не одним глотком, а как бы делил её на несколько совсем маленьких глотков. При этом я умудрялся совершать-таки еле уловимые движения нижней челюстью, что создавалось впечатление, будто я не чай пью, а грызу что-то молярами.
Мама как-то поделилась этим своим наблюдением, я тоже заострил на этом внимание. И ведь действительно всё именно так. Два брата, а даже пьём по-разному. А ведь человек и лакать может, и через соломинку - он вообще как угодно может...
Как угодно...
Таким образом, нюансы инстинктивного поведения являются столь же характерной специфической чертой конкретного вида, как и особенности кожного покрова, длина хвоста, наличие жабр или число желудочков сердца.
Существуют различные способы изучения инстинктов, среди которых метод наблюдения и регистрации, метод хронометража, метод муляжа (макета) и метод изоляции новорожденного.
Метод наблюдения и регистрации сводится, как следует из названия, к наблюдению за поведением животных в различных условиях (стимульных ситуациях), к оценке типичности данного поведения для всего вида в целом, к сопоставлению такого поведения с поведением других видов и установлению особенностей его зависимости от сезонов года, времени суток и многих других специфических факторов (стимулов), способных влиять на активацию наблюдаемого поведения. В данном методе производится тщательная регистрация всех двигательных актов животного с непременным учётом их последовательности (создание так называемых этограмм - каталогов специфических движений, характерных для всех особей вида в строго конкретной ситуации).
Наиболее продуктивным метод наблюдения и регистрации, безусловно, оказывается в естественных условиях обитания вида (то есть не в стенах лаборатории и не в вольерах зоопарка).
Метод хронометража применяется к фиксированию тех или иных поведенческих актов во времени, в частности для регистрации двигательной активности животных в зависимости от времени года, времени суток и других условий среды.
Метод муляжа (макета) заключается в попытке имитировать некий природный раздражитель (к примеру, муляж самки птицы), активирующий врождённое поведение животного (самца), и в дальнейшем постепенном максимальном упрощении этого раздражителя путём устранения всех лишних (необязательных) его составляющих до тех пор, пока не останется только тот самый конкретный раздражитель, который собственно только и активирует инстинкт животного. В итоге в результате использования метода муляжа удаётся установить, какая именно конкретная особенность макета является ключевой для подобной активации.
Метод изоляции новорожденного, как следует из названия, состоит в том, чтобы изъять у матери только что народившегося детёныша, изолировать от контактов с другими особями того же вида и вырастить его в таком состоянии. Данный метод является наиболее показательным в плане демонстрации именно врождённости многих типов поведения у животных, поскольку научение через подражание в такой ситуации можно твёрдо считать исключённым, а те или иные манеры поведения, свойственные всему виду в целом, в процессе созревания особи всё же, так или иначе, разворачиваются. Ещё в XIX веке одним из первых примеров апробирования данного метода принадлежал Фредерику Кювье, который вырастил новорожденного бобрёнка в изоляции, кормя его молоком. Позже, когда животное перешло на питание растительной пищей, французский зоолог наблюдал, как бобрёнок складывал ивовые прутья в углу клетки, предварительно сдирая с них кору. Когда в клетку была принесена земля, бобрёнок, никогда не видевший бобровых построек (хаток), принялся осуществлять все те действия, что в природе необходимо совершаются всеми бобрами без исключения, - трамбовал землю хвостом и втыкал в неё заготовленные прутья ивы (цит. по Слоним, "Инстинкт", 1967). Таким образом, инстинктивное поведение является врождённым, и не зависящим от индивидуального опыта животного.
Впоследствии метод изоляции новорожденного в изучении инстинктивного поведения неоднократно применялся самыми разными исследователями с использованием самых разных видов животных, и, несмотря на то, что хоть и была обнаружена определённая вариативность в результатах, всё же она была не слишком значительной, чтобы спорить с общим тезисом о врождённости инстинктивного поведения - в той или иной степени видотипичное поведение всегда проявлялось в нужные моменты (в требуемых стимульных ситуациях). Необходимо заметить, что хоть данный метод и является наиболее показательным и говорящим о врождённости инстинктивных действий, но всё же содержит в своей основе некоторые изъяны, которые в силу изначальной изоляции попросту могут сказываться на развитии (точнее, недоразвитии) некоторых нейронных ансамблей мозга особи, что способствует затруднению вынесения однозначного вердикта по итогам эксперимента в каждом отдельно взятом случае.
Метод изоляции новорожденного также носит название метода КаспараХаузера - в честь одноимённого юноши, обнаруженного в 20-х годах XIX-го века в Нюрнберге, который, по всей видимости, до 16 лет рос в изоляции от людей, будучи запертым в отдельную камеру, куда ему лишь подкладывали пищу.
Существует и ряд других методов изучения инстинктивного поведения, применяемых физиологами, в числе которых метод раздражения отдельных участков мозга с целью выяснения их работы в регуляции инстинкта, метод разрушения этих самых участков и метод гормональных и фармакологических влияний на инстинктивное поведение животных.
Реализация инстинкта происходит при совпадении ряда условий, которые по типу можно разделить на внутренние и внешние (эндогенные и экзогенные).
Внутренние условия осуществления инстинкта - это побуждение как таковое (к примеру, чувство голода, которое побуждает к пищедобывательному поведению). Важнейшим источником возникновения побуждения являются гормоны (об этом мы говорили в первой главе). Изменение гормонального фона обусловливает перемену актуальных потребностей животного и мотивирует его к поведению, целью которого является как раз удовлетворение возникшей потребности. В лабораторных стенах посредством простых манипуляций с уровнем конкретного гормона можно добиться от животных как усиления той или иной потребности, так и её ослабления. Путём регуляции соответствующих гормонов можно заставить самку активнее ухаживать за своим потомством, а можно и заставить её вовсе игнорировать своих чад, как бы они ни верещали и не требовали пищи и тепла. Манипулированием уровнем половых гормонов у самцов можно добиться как усиления, так и ослабления специфического поведения - драки за самку, охрана территории и гнезда, и т.д. Даже в тех случаях, когда самец кастрирован, и всякое его половое поведение исчезает в силу снижения уровня половых гормонов, данное поведение, тем не менее, можно легко активировать снова, стоит только ввести в организм достаточное количество мужских половых гормонов (андрогенов). Или, к примеру, простым введением даже кастрированным крысам гормона прогестерона можно активировать у них гнездостроительный инстинкт вне зависимости от фазы полового цикла, тогда как в нормальных условиях этот инстинкт активируется только непосредственно за несколько дней до появления потомства. Так же и с крольчихами - если небеременной самке ввести гормон эстрадиол, то она тут же примется строить гнездо, хотя в норме это делают только беременные самки.
У людей же, как объяснялось в первой главе, всё совсем не так. В поведении человека гормоны не носят мотивирующей, управляющей функции, как у низших животных. Уже на уровне низших обезьян начинается эта тенденция, а у высших достигает, судя по всему, полного и окончательного развития.
На гормональный фон животных в естественных условиях влияет регулярная цикличность среды - смена дня и ночи, смена сезонов года. В зависимости от времени года организм животного воспринимает меняющуюся температуру или освещённость дня и реагирует на эти перемены изменением и собственного гормонального фона. Именно таким образом циклическое воздействие окружающей среды путём регуляции эндокринной системы животного приводит к активации разного поведения весной (половое поведение) и осенью (заготовление пищевых запасов и обустройство жилища для зимовки).
Но гормоны - это лишь внутренний фактор в осуществлении инстинктивного поведения. Он существенен, но есть ещё и другой непременный фактор, без которого такому поведению будет сложно и даже невозможно осуществиться - это внешний фактор.
Это очень интересная группа факторов. Внешние факторы в осуществлении инстинкта интересны тем, что они демонстрируют (скажем прямо) чрезвычайную примитивность психики животных. Демонстрируют её со всей очевидностью.
Дело с внешними факторами обстоит следующим образом...