Аннотация: Формирование инстинкта в ходе филогенеза и его особенности
3.4. Инстинктация и филогенез
- Нет у человека никаких инстинктов, - говорю я и пытаюсь пить это сухое вино. - Для человека это вообще нецелесообразно...
Я не морщусь, но очень хочу. Слишком кисло.
- Ха, - остро ухмыляется Настя, - ты бы так не говорил, если бы знал, что чувствует женщина, у которой нет детей, ближе к тридцати годам... Её поведение кардинально меняется.
- А, - улыбаясь, киваю я, - то есть якобы к этому возрасту у женщины срабатывает инстинкт продолжения рода?
- Разумеется, - отвечает Настя и смотрит в экран телевизора в дальнем конце ресторана.
- А тебе не кажется странным, что ещё в восьмидесятые этот самый "инстинкт" у типичной советской женщины срабатывал лет в 18-20, а у современной женщины он вдруг срабатывает только ближе к тридцати? Или ты хочешь сказать, что инстинкт вот так легко всего за 30 лет, всего за одно поколение сместился в сроках своего возникновения?
Вечер всё равно не удался, так что буду добивать...
- А почему бы и нет?
Эту фразу Настя произносит уже откровенно едко.
Ох, ты, господи, я в сердцах качаю головой. Лучше бы ты, Настя, продолжала говорить о своих аллегро, стаккато, крещендо и диминуэндо...
- Что ж, тогда слава богу, что пока не принято называть инстинктом нарастающее беспокойство юного парнишки, все друзья которого уже купили себе машины, а он всё ещё ходит пешком...
Опять делаю глоток этого сухого вина.
Кисло...
Из плохого разговора в неплохом ресторане "Лиса и фазан", 2009.
* * *
Выше уже упоминалось, что инстинкты формируются за сотни тысяч и даже за миллионы лет.
На самом деле это очень упрощённое утверждение. И упрощение здесь заключается в более удобоваримом применении астрономического года для оценки формирования инстинкта. Но на деле скорость этого формирования надо оценивать не в годах, а в поколениях конкретного вида.
Поскольку в ходе естественного отбора адаптация к условиям среды осуществляется путём прямого наследования наиболее оптимальных видовых свойств, в дальнейшем это приводит к качественной суммации этих самых свойств. Таким образом, если условные представители первого поколения вида для выживания в своей среде должны были обладать определённым навыком, то выживали те особи, которые владели этим навыком наиболее успешно. Именно они затем и давали потомство. И уже среди потомков разыгрывалась всё та же ситуация, которая снова приводила к отбору самых лучших представителей вида, у которых способствующий выживанию навык был развит на ещё более высоком качественном уровне. В итоге, спустя тысячи поколений отбора, даже самый слабый представитель последнего поколения будет владеть жизненно важным навыком в разы успешнее, чем самый сильный представитель первого поколения.
Для наглядности всё это можно рассмотреть на более конкретном примере условного вида ящериц и поедающим их условного вида грызунов.
Тысячи лет жившие в лесах ящерицы спокойно существовали на земле, среди травы, питаясь червями и насекомыми. Вскоре оказавшиеся в этих же краях в ходе повальной миграции грызуны стали угрожать популяции ящериц вымиранием.
В ходе постоянной угрозы со стороны грызунов ящерицам пришлось осваивать новый способ бегства - вползание на деревья, которое грызунам было недоступным. Условные представители первого поколения были необычайно плохо приспособлены для данного навыка, поскольку имели очень короткие когти. Именно поэтому успешнее всего нападения грызунов избегали те ящерицы, коготки которых в ходе естественной вариативности хоть чуть-чуть, но оказались длиннее коготков большинства особей популяции. Они выживали, они и давали потомство.
Со временем все особи с наиболее короткими когтями (то есть наименее успешно владевшие навыком карабканья) были съедены грызунами. Популяция ящериц оказалась представленной только особями с длинными когтями.
Но и популяция грызунов не стояла на месте - выживали лишь те особи, которым удавалась успешная охота, что, в свою очередь, означает, что и здесь происходил параллельный отбор по длине и цепкости когтей, поскольку это свойство позволяло настигать адаптирующихся ящериц уже на деревьях, взбираясь вслед за ними.
Таким образом, эволюция ящериц на этом не заканчивается, а продолжается - вплоть до развития умопомрачительной длины коготков и невероятно виртуозного карабканья по коре дерева до самой кроны. Дальше отбор может уже пойти и по другой линии - например, по окрасу ящериц, в результате чего успешнее выживать будут уже не только быстрые и цепкие особи, но и имеющие более тёмный окрас, скрывающий их на фоне коры деревьев.
В свою очередь, в популяции грызунов успешными в охоте и выживании окажутся особи с наиболее острым обонянием, поскольку обнаруживать малозаметных ящериц на деревьях будет результативнее путём отслеживания их специфического запаха, нежели прежних визуальных признаков.
В итоге, спустя тысячи поколений как ящериц, так и грызунов, оба эти вида изменятся очень существенно. Если взять условного представителя первого поколения ящериц и сравнить его с представителем последнего поколения, то фактически это будут уже два совершенно разных вида. Первый вид (ящерица наземная) имела ярко зелёный окрас, наиболее удобный для жизни в траве и маленькие коготки, тогда как второй вид (уже по сути ящерица древесная) окрасом будет откровенно коричневый, наиболее удобный для жизни на деверьях, будет иметь длинные изогнутые когти и, вероятно, будет меньших размеров, поскольку именно так можно было быстрее карабкаться по вертикальной поверхности.
Поскольку мутации, положительно влияющие на естественный отбор, имеют случайный характер, то в силу этого далеко не каждое поколение вида отличается от поколения предыдущего. Эта самая полезная мутация может возникать и раз в 50, и раз в 100 поколений, а то и вовсе реже - это дело случая. Но даже и при этом, особь, являющаяся носителем данной мутации, не будет по своим внешним признакам как-то заметно отличаться от своих соплеменников. Эта первичная мутация будет выражена настолько слабо, несущественно, что если говорить о всё тех же коготках рассматриваемых ящериц, эта разница визуально даже не будет заметна. Но зато она на какую-то долю процента увеличит цепкость когтей, что само по себе уже на эту самую долю процента увеличит и шанс данной особи на выживание. Затем уже особь даст потомство, часть которого также будет обладать этим положительным уровнем цепкости когтей за кору деревьев. Дальше выживать будут особи именно этой родственной линии, поскольку их коготки уже чуточку длиннее. Немного погодя, потомство этой линии распространится очень широко и в итоге может даже составить 100% популяции всех оставшихся ящериц. Именно данное явление и будет фиксацией мутации.
Возникновение положительной мутации - это, в принципе, ещё сущая ерунда. Возникшая мутация должна быть зафиксирована. Это как раз и осуществляется посредством размножения особи, у которой данная мутация у первой и возникла. В ходе смены нескольких поколений мутация распространится в популяции всё шире, пока однажды не достигнет показателя, близкого к 100%. В этот момент полезную мутацию можно считать зафиксированной. Теперь она является неотъемлемым свойством всего вида.
Таким образом, формирование нового органа в ходе эволюции корректнее измерять не астрономическим временем (годами, веками или тысячелетиями), а именно поколениями, сменяющими друг друга. Мутировавший ген дрейфует через поколения, пока не станет всеобщим геном данного биологического вида.
Примерно по такой схеме происходит эволюция - изменение строения тела животных в ходе непрекращающейся адаптации к окружающей среде. Процесс этот невероятно длительный, измеряющийся историей тысяч и даже десятков тысяч поколений вида. Чтобы, к примеру, из передних лапок зауропод со временем сформировались крылья первой птицы, должны были смениться даже не сотни тысяч, а миллионы поколений.
Из всего этого следует, что наиболее высокой скоростью генетической изменчивости и адаптации будут обладать живые организмы с наиболее высокой же скоростью размножения. Чем быстрее сменяются поколения, тем быстрее происходит отбор и распространение нужных для выживания вида качеств.
Именно так всё и обстоит с бактериями и грибами. Скорость их размножения поистине умопомрачительна, но вместе с тем столь же умопомрачительна и скорость их адаптации к новым условиям. Всего за несколько лет они способны выработать такие свойства, которые позволяют им успешно противостоять даже сильнейшей, просто убийственной для всего живого радиации - а всё дело в том, что за эти самые "всего несколько лет" в колонии грибов сменили друг друга десятки тысяч поколений, через которые и дрейфовало, распространяясь всё шире, нужное для выживания в условиях радиации качество.
Антибиотики, которые в 40-е прошлого века впервые успешно применили для борьбы с бактериями, уже через несколько лет не действовали, поскольку из некоторых выживших в начале микробов, обладавших повышенной сопротивляемостью (резистентностью) к лекарству, за этот короткий промежуток времени размножились тысячи поколений с этим необходимым уровнем резистентности. В итоге пришлось разрабатывать новые антибиотики, к которым у бактерий пока не было устойчивости. И этот процесс - создание новых лекарств - по сути, бесконечен, поскольку микробы продолжают эволюционировать с умопомрачительной скоростью.
Подытоживая насчёт эволюционного отбора, следует ещё раз акцентировать особое внимание на том факте, что изменение в генах и его фиксация в популяции вида - это вопрос очень и очень многих поколений. То есть процесс формирования нового физиологического свойства, нового органа мерить надо не астрономическим временем, не годами, а именно поколениями. Этот процесс зависит не от объективного и безотносительного времени, а от скорости размножения вида. Чем быстрее особи способны размножаться, тем быстрее их вид адаптируется, развивая и сохраняя в ходе отбора необходимые для этого генетические качества. Именно поэтому в данном плане никто и никогда не угонится за бактериями и грибами - скорость их размножения поистине колоссальна.
Следовательно, колоссальна и скорость их адаптации. Никто за ней не угонится...
Хотя тут есть одно "но"...
Есть один способ опередить в скорости адаптации даже микробы и грибы. И этим способом владеет только Человек...
Об этом уже в следующих разделах главы.
Но к чему речь зашла об эволюционном механизме видообразования путём естественного отбора, если изначально речь шла конкретно об инстинктах?
Взаимосвязь самая прямая - процесс формирования инстинкта осуществляется точно таким же путём, что и морфологические изменения организма (возникновение новых конечностей и прочих специфических для вида органов). Процесс формирования инстинкта (для удобства назовём его кратким терминоминстинктация) происходит в течение невероятного числа сменяющих друг друга поколений.
Тысячи, сотни тысяч поколений, чтобы сформировался один конкретный инстинкт.
Если брать высших животных (млекопитающих), то, переводя их поколения в годы, речь может идти как раз о десятках тысяч и даже миллионах лет, за которые формируется тот или иной конкретный инстинкт.
Вот эти вот астрономические сроки, как и число поколений, имеют принципиальное значение, если мы хотим понять, почему инстинкты никак не могут быть представлены в психике человека. Уже в следующем разделе подробно рассмотрим, как одно связано с другим.
Суть инстинктации заключается в том, что наиболее оптимальное поведение в конкретных условиях в ответ на конкретный стимул базируется на мутации некоторого безусловного рефлекса, который и становится стартовой площадкой для развития будущего инстинктивного поведения.
Поясняя на примере всё тех же условных древесных ящериц, представим себе следующую ситуацию...
Появление на исконной территории ящериц нового хищника (условных грызунов) привело к тому, что выжили лишь те представители ящериц, которые при виде быстро приближающегося серого комка шерсти пустились в бегство. Кто этого не сделал, были съедены и потомства не дали. Дальше, в течение значительного ряда поколений отбор осуществлялся уже не просто на основании реакции бегства, но и плюс ко всему на основании попыток вскарабкаться по коре на дерево. Те особи, что просто пытались скрыться среди травы или в норках всегда чаще обнаруживались и съедались. Следовательно, в течение многих поколений выживало потомство тех ящериц, что волею судьбы на быстрый комок шерсти демонстрировали реакцию бегства и дальнейшие попытки влезть на дерево (в этом-то месте и начинается отбор по длине и цепкости коготков - то есть по морфологическим признакам организма).
Но мы здесь рассматриваем именно самое поведение тех первых ящериц, именно развитие их реакций на появление опасных грызунов. Ведь эти реакции развивались в ходе филогенеза всего вида наравне с изменением и их телесной конституции. В течение многих поколений выживали те особи, у которых реакция на комок шерсти всегда была одинаковой - бегство и карабкание на дерево. Фактически это означает, что конкретная реакция на конкретный стимул у выживших особей обнаруживает себя как безусловный рефлекс - безальтернативный и не поддающийся контролю со стороны самой особи. Именно этот рефлекс и помогал выжить предкам, именно он генетически передался потомкам и способствовал выживанию вида в целом.
Только здесь необходимо уберечь читателя от одной возможной оплошности и заранее сказать, что не следует понимать ситуацию несколько превратным образом, поскольку такое искушение, безусловно, возникнет у многих. Суть вот в чём: не надо понимать ситуацию так, что якобы СНАЧАЛА у вида формируется необходимое для выживания поведение, и только ЗАТЕМ оно каким-то образом автоматизируется, превращаясь в безусловный рефлекс, переходя в гены и становясь врождённым.
ЭТО НЕ ТАК.
Это ламаркистский подход. И на данный момент он не считается научным и не находит сколь-нибудь реальных фактических подтверждений.
С точки зрения дарвинизма, с позиций теории случайных мутаций, ситуацию надо понимать как раз противоположным образом - удачливыми оказывались именно те особи, у которых УЖЕ ИМЕЛСЯ безусловный рефлекс бегства на комок шерсти. То есть это своеобразная случайная генная мутация, возникшая как сбой во врождённых реакциях конкретной особи. И именно в результате этого сбоя в работе генов особь ящерицы приобрела повышенную чувствительность к визуальному образу, который совпадал с комком шерсти. Эта особь первая и реагировала на этот новый стимул в их естественной среде. Она бежала первая. Следовательно, у неё и было больше шансов выжить в подобной ситуации, чем у тех сородичей, которые такого "сбоя" в работе генов не имели, а потому никак не отреагировали на появление меховых комков (условных грызунов).
Эти безусловные (врождённые) реакции можно (и нужно) сравнить с всё тем же зрачковым рефлексом - когда свет падает на глаз, зрачок автоматически сужается. Это безусловный рефлекс, известный каждому. И вот если задуматься над тем, как он формировался в филогенезе, то мы сразу поймём, что формировался он не на основе поведения особей, а совершенно независимо от него, сам по себе - потому что происходило это именно благодаря случайным генным мутациям, которые такую реакцию и обеспечивали. Эти реакции оказались полезными (свет не слепил так сильно и даже предотвращал выжигание сетчатки), а потому и укрепились в генофонде многих видов (успешнее выживали те, у кого такая врождённая реакция имелась).
Ну или ещё лучше рассмотреть всё это на примере моргательного рефлекса.
В норме моргание служит смачиванию глаза слёзной жидкостью, что уберегает роговицу от пересыхания. Но моргательный рефлекс также вызывается и появлением быстрого движения перед глазами - достаточно махнуть чем-нибудь перед лицом, и веки непроизвольно схлопываются. Таким образом, моргательный рефлекс выполняет сразу две функции - смачивание глаза и защита его от внешних механических воздействий.
Моргательный рефлекс относится к числу врождённых - он наблюдается с первых же минут рождения ребёнка.
Здесь трудно не упомянуть, как некоторые люди пытаются доказать, что у человека есть инстинкт самосохранения - делают они это как раз на примере моргательного рефлекса. Они говорят: если махнуть резко перед человеком или кинуть в него что-нибудь, то он тут же закроет глаза. Это и есть инстинкт самосохранения!
Но на деле же, конечно, это совсем не инстинкт, а именно простой (даже очень простой) безусловный рефлекс - состоит он всего лишь из одного движения одного органа. А это, как мы помним, характеристика именно рефлекса. В то время как инстинкты являются рефлексами поведения в целом, то есть в них задействованы сразу целые системы органов, которые автоматически и направляют всё поведение особи в необходимую сторону.
Опровергая этот забавный пример непроизвольного моргания как доказательство инстинкта самосохранения, нужно отметить, что при моргательном рефлексе речь идёт не о самосохранении человека как такового, а именно о сохранении ГЛАЗА. Поскольку это единственный в своём роде столь высокочувствительный орган,выставленный во внешнюю среду, потому автоматическое закрывание века и призвано защищать эту хрупкую оболочку.
А если же речь шла именно бы об инстинкте самосохранения, то мы наблюдали бы у человека не только моргание во время броска камня ему в лицо, но и обязательное безусловнорефлекторное отклонение головы в сторону или даже уход всем корпусом.
Но, тем не менее, когда человеку бросают камень в лицо, автоматически реагируют лишь веки, а вот голова, как правило, остаётся на месте. Всякое пригибание, попытки увернуться от камня (если они вообще предпринимаются) - это уже исключительно волевой процесс, контролируемый сознанием, выучкой, сноровкой.
Когда при летящем в голову булыжнике закрываются только глаза, а голова никак не реагирует - можно ли назвать данное положение вещей инстинктом САМОСОХРАНЕНИЯ?
Нет, здесь исключительно рефлекторно защищаются глаза, а голова же... Она может быть даже оторвана этим ударом, а вот глаза так и останутся закрытыми, спасёнными:для этого и предназначен данный безусловный рефлекс - для защиты ГЛАЗ.
Другое дело - низшие по отношению к человеку животные, которые без малейшей выучки (автоматически) при малейшей опасности то распрыскивают вокруг себя отпугивающую слизь, то распускают зловонные запахи, то сворачиваются клубком, выставляя шипы наружу, то втягивают лапки в свой панцирь - вот это есть действительно инстинкт самосохранения, поскольку направлен на сохранение особи в целом, а не какого-либо одного её органа.
У человека же, разумеется, никаких подобных реакций не наблюдается.
У человека в реакциях, как всегда, полный раздрай и свобода выбора.
Так вот на примере этого моргательного рефлекса, который призван защищать глаз от внешних механических воздействий, и можно достаточно несложно понять, как формируется безусловный рефлекс, а уже затем по этой же схеме и инстинкт.
Чтобы понять, что сформированное поведение не предшествует инстинкту, что устоявшееся поведение не превращается затем в инстинкт, это очень хороший пример...
В своё время был ряд исследователей (Д.Г. Льюис, Ф.А. Пуше и др.), которые считали, что регулярно повторяющиеся действия, повторяющиеся из поколения в поколение, затем оседают где-то в генах и позже начинают передаваться по наследству - такие измышления уже остались в прошлом, поскольку преимущественно они были характерны для исследователей конца XIX-го и самого начала XX-го веков. В современной науке превращение выработанной привычки в инстинкт уже давно никто не рассматривает, поскольку принцип случайных мутаций дарвинизма справедливо одержал верх в умах учёных.
Ещё сам Дарвин писал в "Происхождении видов: "Если бы трехлетний Моцарт стал играть на фортепиано не после поразительно малой практики, а совсем без практики, то справедливо было бы сказать, что он это делает инстинктивно. Но было бы большой ошибкой думать, что большое число инстинктов может зародиться из привычки одного поколения и быть наследственно передано следующим поколениям".
Но вот в голове обывателя до сих пор остаётся довольно распространённым мнение, будто СНАЧАЛА вырабатывается то или иное поведение, а уже ЗАТЕМ оно, повторяясь из поколения в поколение, переходит на генный уровень и может дальше просто наследоваться...
Обыватель действительно и по сей день так считает. Хотя это и в корне неверно.
Чтобы понять это, достаточно рассмотреть ситуацию под следующим углом - глазу необходимо постоянное поступление влаги, дабы не высохнуть; моргательные движения век именно эту потребность глаза и обслуживают - смачивают его слёзной жидкостью. И что мы с большей вероятностью предположим?
Что миллионы лет назад первые наземные существа СНАЧАЛА МОРГАЛИ ВПОЛНЕ ОСМЫСЛЕННО, по волевому устремлению, чтобы их глаза не высыхали, и ПОТОМ это поведение закрепилось генетически?
Или же предположим иначе - что это поведение СРАЗУ было свойственно узкому кругу существ как простая специфическая мутация в их генах, в силу чего их безусловнорефлекторная манера моргать в ответ на раздражение, вызываемое высыханием глазной оболочки, способствовало тому, что именно этот узкий круг существ и сумел адаптироваться к наземному (воздушному) существованию, ибо их глаза не высыхали и оставались функциональными?
Какой вариант более вероятен?
Конечно же, второй. Представить, что когда-то моргание было волевым процессом - для этого необходимо иметь необычайно бурную фантазию. Отсюда уже рукой подать и до волевого сердцебиения и волевого же выделения желудочных соков.
Разумные действия (действия волевые) никогда не участвовали в инстинктации. Они никогда не предшествовали инстинкту. Ибо последний (равно как и простой безусловный рефлекс) всегда формируется независимо, сам по себе - как случайная генная мутация, которая оказывается целесообразной в данной конкретной среде.
Данное положение необходимо твёрдо помнить, когда речь идёт об инстинктации.
Из разумных действий никогда не возникает инстинкта.
Поведение, основанное на разумных, волевых способностях, не передаётся по наследству, не уходит в генотип вида, именно поэтому оно и неспособно превратиться в инстинкт.
Впрочем, обо всём этом ещё сто лет назад писал Вагнер, когда упоминал о тех примерах, когда некоторые виды животных СНАЧАЛА оставляют потомство, а уже потом всегда и непременно совершают ряд инстинктивных действий, после чего их жизнь заканчивается. Но затем и само оставленное потомство, достигнув нужного возраста, осуществляет все те же инстинкты, которые, если и были выработаны их предком, то были выработаны уже после того, как всякая генная память уже была передана им, потомкам.
То есть потомству такое инстинктивное поведение передаётся ещё до того, как оно проявляется индивидуально в жизни конкретной их предковой особи. Что и говорит о том, что данное поведение не могло быть когда-то выработанным, ставшим привычкой и уже затем передаться генетически по наследству.
Об этом же (о невозможности формирования инстинкта на основании какого бы то ни было индивидуально выработанного навыка, затем в ряду поколений ставшего привычкой) говорил ещё в 1899-ом году и Чарльз Уитман в своей лекции "Поведение животных" (цит. по Гороховская, "Этология. Рождение научной дисциплины", 2001). Уитман ставил в пример этой невозможности факты того, как сооружение кокона гусеницей никак не может быть результатом обучения, то есть это инстинктивное поведение в любом случае развивалось само по себе и не могло быть основано на каком-либо предшествующем опыте.
И действительно, если вдуматься, то, к примеру, сосательный рефлекс всякого новорожденного детёныша никак не мог быть выработан в ряду предыдущих поколений в результате какого-либо научения, которое затем просто стало привычкой, передаваемой генетическим путём. Единственно возможным и очевидным представлением является как раз его изначальная врождённость, его изначальная безусловнорефлекторная природа, которой никогда и ни у кого не предшествовал никакой индивидуальный опыт.
Характерно, что раздел лекции, в которой Уитман высказывал эти положения, так и называлась - "Инстинкт предшествует интеллекту".
В общем, это положение обывателю необходимо твёрдо помнить - инстинкт не является результатом некой привычки, выработанной и осуществляемой многими поколениями вида подряд. Привычка никогда не превращается в инстинкт, передаваемый генетическим путём.
Итак, теперь продолжим.
Вернёмся к возникновению у наших условных ящериц безусловного рефлекса на появление комка шерсти (условные грызуны). Изначально этот рефлекс проявлялся в бегстве в сторону, противоположной этому стимулу. Дальше отбор идёт по пути усложнения этого безусловного рефлекса. Если много поколений назад выжила та особь, у которой и обнаружился рефлекс бегства от грызунов, и она успешно дала потомство с этим же генетическим отклонением (рефлексом), то затем, в ряду многих последующих поколений, лучше выживали уже те особи, у которых, помимо безусловной реакции бегства, обнаруживался и дальнейший рефлекс - попытка вскарабкаться на дерево, если оно попадало в поле восприятия. То есть обнаруживался дополнительный ключевой стимул - всякая вертикальная поверхность.
Так за неисчислимые множества поколений вида и формировалась эта цепь безусловных рефлексов - инстинкт. Сначала выжила и дала потомство та особь, у которой в ходе генетической мутации возник один полезный рефлекс, затем за многие и многие поколения улучшенные характеристики выживания продемонстрировала та особь, у которой в результате случайных мутаций к этому первому безусловному рефлексу, который благодаря размножению уже всецело распространился по всей популяции, обнаружился и присовокупился второй полезный безусловный рефлекс - переход бегства в вертикальную плоскость.
Эта особь выживала успешнее многих своих соплеменников, а потому и размножалась лучше, распространяя свою полезную поведенческую мутацию. Через несколько десятков или сотен поколений данная проверенная естественным отбором цепь безусловных рефлексов упрочилась всецело у всех особей вида, поскольку все они являлись потомками той самой первой ящерицы, у которой эта полезная мутация однажды возникла.
Описанную выше схему инстинктации В.А. Вагнер называл уклонениями инстинктов, подразумевая под этим явление, когда в инстинктивных реакциях одной конкретной особи проявляется такая специфическая особенность, которая прежде вообще не была присуща представителям этого вида животных (в нашем примере это реакция бегства при восприятии мехового комка, а затем и реакция карабканья на всякую вертикальную поверхность в случае бегства - ни одно из этих свойств, согласно нашей гипотезе, прежде не имело места в поведении данного вида ящериц). То есть ключевым фактором в данной схеме инстинктации является именно возникновение некоторого аспекта поведения ВПЕРВЫЕ в истории вида, проявившегося сначала у одной конкретной особи.
Вагнер описывал некоторые известные ему примеры уклонений инстинктов, когда те вполне могли сыграть свою роль в формировании нового инстинкта, если бы внешние условия вдруг изменились.
В норме тарантулы (Trochosa singoriensis) строят себе в земле обычные вертикальные норы. Но порой у некоторых единичных особей встречаются такие особенности в постройке, которые Вагнер окрестил навесами - это своеобразное сооружение из паутины с одной стороны норы, которое слегка поднимается над землёй и незначительно прикрывает нору. За многие годы изучения вопроса Вагнеру доводилось встречать разные по степени выраженности "навесы" у нор тарантулов - от едва заметных, едва выдающихся из земли до значительных по размерам полноценных навесов, которые накрывали собой фактически всю нору, делая её почти незаметной сверху.
Затем Вагнер подметил закономерность: "навесы" у нор тарантулов очень редко встречались в центральной полосе России, но чем южнее, тем чаще они проявлялись и тем более существенными становились. Связана эта территориальная дифференциация по наличию навесов, по всей видимости, оказалась с числом хищников, угрожающих тарантулам в той или иной местности, в той или иной климатической полосе - как известно, чем севернее, тем меньше у паука врагов, и чем южнее, тем их больше. А "навес", служащий своеобразным прикрытием норы с одной из сторон, в некоторой степени уменьшает число врагов, могущих заметить нору и спуститься в неё. В тех же случаях, когда "навес" вовсе достигает существенных размеров и фактически прикрывает собой значительную часть норы, то вход в неё оказывается открытым уже не со всех сторон, как прежде, а лишь с одной - где "навес" и заканчивается. То есть чем южнее, тем больше естественных врагов оказывается у паука, а чем больше врагов, тем больше "навесов" встречается у нор тарантулов - связь прямая.
Главное, на чём делает акцент Вагнер, это то, что "навесы" являются новым элементом в гнездостроительном инстинкте тарантула. Эти новые элементы исследователь и называет уклонениями инстинктов. В умеренной полосе России эти уклонения встречаются очень редко, у сущих единиц особей, но даже и у них эти "навесы" как таковыми ещё и не являются, поскольку представляют собой скорее зачаток собственно навеса, некоторую незначительную выпуклость из паутины, которая создаётся рядом с входом в нору. Но чем южнее ареал обитания тарантулов, тем чаще это, совершенно ненужное в умеренной полосе, уклонение начинает играть свою роль - постепенно оно превращается в полноценную новую конструкцию при норе. Таким образом, в данном случае можно говорить о том, что инстинкт меняется, обрастая новыми элементами, меняя свой шаблон, и всё это благодаря тому самому первоначальному уклонению, которое в норме умеренной полосы казалось бесполезным.
Именно на уклонениях инстинктов Вагнер делал основной акцент в процессе формирования новых инстинктов ("Биологические основания сравнительной психологии", том 1 и 2, 1910-1913).
Второй механизм, в известной степени имеющий отношение к инстинктации, можно проиллюстрировать, если привлечь для этого упоминавшиеся в предыдущем разделе внутривидовые колебания в реализации инстинкта: когда в рамках строго очерченного видового шаблона инстинкта у какой-либо особи случается лёгкое отклонение при совершении этого действия. Это явление носит именно незначительный характер в качественном плане, который и подчёркивается термином "колебание". Но, несмотря на всю несущественность таких внутривидовых колебаний, которые фактически не выходят за рамки видового шаблона, в эволюционной перспективе подобные колебания могут выливаться в довольно существенные изменения в схеме инстинкта.
В предыдущем разделе в качестве примера внутривидовых колебаний инстинкта приводилась иллюстрация в виде условного охотничьего племени, каждый представитель которого имеет инстинкт по метанию в свою жертву копья (только надо не забывать, что пример этот именно условный, поскольку любая человеческая деятельность является самой непригодной демонстрацией для какого бы то ни было инстинктивного поведения). Большинство представителей племени бросают копьё только после совершения трёх предварительных шагов, но некоторые же (очень немногочисленные) представители делают бросок всего после двух таких шагов, а некоторые (столь же немногочисленные) наоборот - бросают копьё аж после четырёх предварительных шагов. В итоге усреднённый шаблон инстинкта содержит именно три шага и дальнейший бросок копья. А бросок после двух или четырёх шагов - это и есть те самые внутривидовые колебания в реализации инстинкта.
Теперь же, если представить, что данное племя в силу стихийных обстоятельств вынуждено было вдруг сместиться в новый для себя регион, можно пронаблюдать, как эти самые внутривидовые колебания в реализации инстинкта при всей их кажущейся незначительности всё-таки могут сыграть свою роль в приспособлении вида к новым условиям за счёт формирования нового инстинкта путём преобразования старого. Гипотетически это может выглядеть так: если прежде вид существовал в лесистой местности, где метание копья при 2-х, 3-х или 4-х шагах не представлялось принципиальным, то при перемещении в скалистую местность, изобилующую обрывами и просто острыми булыжниками, торчащими из земли, данный вид испытает довольно жёсткое воздействие новой среды. Теперь непременные три шага перед броском копья могут представлять собой известную трудность - булыжники под ногами будут постоянно сбивать хороший бросок, а обрывы будут вовсе угрожать жизни. В таких условиях те представители племени, что совершали броски с 3-х и уж тем более 4-х шагов оказываются в весьма затруднительном положении, и отныне число их удачных бросков будет значительно снижено, что приведёт и к снижению добываемой пищи, а тут уже и один шаг до полного вымирания таких особей.
Преуспевающими представителями в данном случае становится то изначальное меньшинство, что совершало броски после 2-х шагов - у них число удачных бросков будет выше, поскольку для них условия охоты снизились в меньшей степени, чем для других представителей племени. В таких условиях буквально через несколько десятков или сотен поколений все особи, метавшие копьё с 3-х или 4-х шагов, почти полностью исчезнут, а широкое распространение получат те, кто производит метание с 2-х шагов. В то же время в рамках шаблона возникает одношаговая манера броска - эта манера пока ещё очень редкая, представленная у сущих единиц среди особей вида, но в силу её высокой перспективности, адаптивности, постепенно она будет получать распространение. Здесь мы обнаруживаем, что усреднённый шаблон инстинктивного поведения вида изменился, сместился в сторону двухшаговой схемы. И так может происходить до тех пор, пока не одержат численный верх те особи, которые генетически детерминированы к вовсе бесшаговым броскам копья - просто с места, за счёт усиленного вращения корпуса. В итоге средний инстинктивный шаблон вида значительно меняется - если поначалу изменения внутри него были чисто количественными (в результате тех самых внутривидовых колебаний), то теперь они стали качественными, поскольку количество оказалось вовсе упразднённым. Метание копья с места позволило виду адаптироваться к новым условиям среды, нивелировав все помехи.
Таким образом, постепенное накопление внутривидовых колебаний при реализации шаблона инстинкта со смещением в одну сторону могут играть важную роль в процессе адаптации вида к меняющимся условиям, поскольку, пусть и в незначительной степени, но всё же предоставляют на выбор некоторое внутривидовое разнообразие.
Единственное, что требуется для увеличения значимости тех или иных внутривидовых колебаний, чтобы они в итоге вылились в несколько изменённый инстинктивный шаблон, - это опять же постепенное изменение окружающей среды.
Именно так возникает или преобразуется инстинкт. В ходе естественного отбора в течение десятков и сотен тысяч поколений. Точно таким же образом, как формируются и все прочие морфологические признаки вида - число конечностей, их длины и другие специфические для вида органы (не только внешние, но и внутренние).
Конечно, в лабораторных условиях можно существенно ускорить этот процесс, целенаправленно отбирая для дальнейшего размножения особей с наиболее выраженным искомым свойством, что в дальнейшем приведёт к выведению такой породы, у которой данное свойство будет выражено уже очень значительно. Именно по такой схеме целенаправленного отбора (который именно по причине этой целенаправленности уже является не естественным отбором, а искусственным) было выведено всё множество пород собак, всё множество пород домашних кошек (и всех прочих домашних животных) - в контролируемых условиях (искусственный отбор) можно добиться существенного изменения генофонда вида даже за несколько сотен лет. А если брать совсем простых животных, скорость размножения которых очень высока, то для выведения новой породы с новым набором врождённых характеристик требуются уже всего десятки лет и даже сущие годы. К примеру, отбирая особей мушки дрозофилы (которая плодится очень быстро) со специфической мутацией и скрещивая их между собой, можно получить за весьма короткие сроки фактически новую породу этой мушки с необходимым свойством. Именно это и было проделано в своё время с дрозофилой, у которой отбирали для размножения особей с конкретной неврологической мутацией, проявлявшейся в дрожании лапок. Исследователи постепенно отбирали тех особей, у которых дрожание лапок было неодинаковым - из шести лапок особенно активно дрожала, к примеру, одна задняя. Затем отбор происходил у потомства этой же мушки, среди которых также отбирали тех особей, у которых дрожание всех прочих лапок было выражено слабее, чем дрожание всё той же задней лапки. И так, за череду сменившихся поколений в ходе искусственного отбора была выведена порода дрозофил, у которой всегда дрожала только одна задняя лапка. Затем подобным же путём удавалось вывести породы с дрожанием двух лапок или любого другого их числа (Ikeda K., Kaplan W., 1970). Другим примером этого же порядка является работа Л.В. Крушинского, которому удалось в своей лаборатории вывести породу крыс с повышенной предрасположенностью к аудиогенной эпилепсии - то есть крыс, которые на действие громкого звука реагировали эпилептиформными припадками. Поколение за поколением отбирая тех особей, которые всё ярче и чувствительнее реагировали на звук подобными припадками, удалось вывести линию крыс, которые реагировали так даже на не очень громкий звук. Если в начале искусственного отбора особи первых поколений реагировали припадками лишь на очень громкий механический звонок, то у особей более поздних поколений эпилептический припадок происходил даже при звоне связки ключей (Л.В. Крушинский, "Записки московского биолога", 2006). Данный эксперимент по выведению линии крыс с повышенной предрасположенностью к аудиогенной эпилепсии протекал в течение почти аж 40 лет, за время которых было выведено несколько тысяч поколений подопытного грызуна (в честь десятитысячной крысы этой линии в лаборатории был даже устроен праздник).
Конечно, это лишь в жёстко контролируемых условиях лабораторного эксперимента можно всего за несколько десятков лет вывести породу животного с совершенно новым свойством, но в условиях естественного обитания такие сроки для изменений просто немыслимы. В естественной среде (без целенаправленного отбора со стороны) формирование нового свойства (как морфологического, так и психического) происходит в тысячи раз длительнее.
Это и есть эволюция под действием естественного отбора - процесс колоссальный по своим временным рамкам. Примерно так и может в природе возникнуть вид грызунов, который, к примеру, услышав крик парящего орла, впадает в эпилептиформное состояние и делается неподвижным, что спасает его от гибели - это и будет уже ИНСТИНКТОМ самосохранения.
Понятно, что если речь идёт о высших позвоночных животных, о млекопитающих, к примеру, то инстинктацию в данном случае необходимо измерять не десятками и сотнями лет, и даже не тысячами, но десятками и сотнями тысяч лет, поскольку жизнь одного поколения существенно увеличивается по сравнению с более мелкими животными. В свете этого, безусловно, понятно и то, что в представлениях некоторых (многих?) обывателей царит откровенно ложная картина, согласно которой инстинкт может сформироваться или преобразоваться всего за одно-два поколения. Конечно, это в корне неверно.
Всё много сложнее и длительнее.
Вторым заблуждением, вытекающим из этого же первого, является то представление, что какое-либо наследственное изменение способно произойти одновременно у всего поколения в целом.
Оба эти наивные заблуждения были озвучены моей малообразованной визави в квазиэпиграфе к этому разделу. Якобы всего за одно поколение у всех женщин "инстинкт продолжения рода" сместился почти на десять лет по возрастной школе.
Конечно, нет. Как объяснялось выше, любое генетическое изменение берёт своё начало не у всего вида в целом, не у всех его особей одновременно, а у одной конкретной особи - от её одной конкретной мутации, которая затем и наследуется всеми её потомками и оказывается полезной в данной среде. И только лишь спустя невероятное множество поколений данная мутация распространяется на всю популяцию, в результате чего и становится одной из неотъемлемых характеристик всего вида. Это своеобразный дрейф гена, который охватывает всё большее число особей, пока наконец не охватит весь вид.
Таким образом, инстинктация не происходит у всего вида одномоментно как возникновение некоторого общего метафизического качества - как будто бы вдруг раз (!) и возник нужный инстинкт.
Нет, конечно, совсем не так.
Инстинктация - это чрезвычайно медленный и поэтапный процесс. И даже с точки зрения сроков эволюции, он занимает очень немалое время.
Но время - это лишь одно из необходимых условий возникновения инстинкта. Вторым же условием является, грубо говоря, место. То есть та СРЕДА, в которой происходит инстинктация конкретного вида. Ведь всякий инстинкт представляет собой не что иное, как орудие, средство адаптации вида к ДАННЫМ КОНКРЕТНЫМ УСЛОВИЯМ. Следовательно, именно внешняя среда - то неотъемлемое условие, в котором и ПОД КОТОРОЕ происходит развитие необходимого инстинкта.
Возьмём для наглядности пример с всё теми же курицами и их цыплятами. Врождённая реакция только что вылупившегося птенца на силуэт летящего ястреба означает тот факт, что данный вид тысячи поколений существовал в условиях, где как источник опасности непременно присутствовали хищные птицы. Рефлекторная реакция на силуэт летящего хищника прошла отбор за неисчислимое множество поколений, и в итоге закрепилась у всего вида в целом - поскольку успешнее выживали именно те особи куриных, которые имели такой безусловный рефлекс. Всё это означает, что происходил отбор по признаку безусловного реагирования на конкретный стимул, следовательно, этот самый стимул был для данного вида постоянным спутником. Так сказать, неотъемлемым компонентом среды обитания.
Этот ястреб присутствовал в жизни куриц с тем же постоянством и стабильностью, что и конкретный корм (на который тоже выработался инстинкт), что смена дня и ночи (на которую тоже выработался инстинкт), что воздух, которым они дышат, что и вода, которую они пьют.
Все эти условия среды были постоянны и неизменны для вида на протяжение десятков и сотен тысяч поколений. Весь ход эволюции есть не что иное, как процесс адаптации вида к строго конкретным условиям. В этом плане этологи совершенно справедливо расценивают инстинкт как специфический орган животного, поскольку он выполняет ту же функцию, что и все прочие органы тела - осуществляет максимальное приспособление к среде. Как зубы, когти и крылья возникают вследствие отбора для успешного действования особей именно в ЭТОЙ среде, ровно так возникает и всякий инстинкт.
Грубо говоря, инстинкт не падает с неба, не возникает внезапно и из ниоткуда, как полагает среднестатистический обыватель. Инстинкт есть результат длительнейшего отбора в условиях строго конкретной среды. Таким образом, помимо невероятно длительного времени как необходимого фактора инстинктации, выступает и такой неотъемлемый для этого фактор, как ПОСТОЯННАЯ, НЕИЗМЕННАЯ СРЕДА.
Именно в неизменной среде и в течение невероятно длительного времени и формируется инстинкт. Этот факт необходимо запомнить, поскольку даже многочисленные западные психологи его регулярно забывают (или же вообще о нём не думают, если и вообще знают), когда заходит речь о человеке. Дальше мы увидим, почему всё это так важно, если мы хотим понять психологию человека, а не животных.
Надо чётко понимать, что инстинкт является механизмом адаптации к данной конкретной среде. Формируясь там, где ничего не меняется в течение миллионов лет, инстинкт только там и может быть полезным. Но стоит нам только чуть-чуть изменить эту среду...
Что получится с видом, вооружённым инстинктами, которые были выработаны для одной среды, если мы эту его среду изменим?
Что случится, к примеру, с видом землероющих, если они вдруг окажутся в условиях скалистой местности, где рыть почву невозможно?
Как эти землеройки будут себя вести в условиях опасности? Где и как они будут устраивать себе ночлег? Где выращивать потомство?
Их инстинкты всецело сформированы под среду с мягкой почвой, все их безусловные реакции связаны именно с этим средовым фактором. И, конечно, если мы вдруг сделаем их почву слишком твёрдой, то все представители вида окажутся в весьма затруднительном положении... Проще говоря, теперь они не протянут и недели.
Или, к примеру, водится в некоторых пустынях мира юркая ящерица ушастая круглоголовка (Phrynocephalus mystaceus). В случае малейшей опасности она мигом, буквально в одну секунду, несколькими ловкими движениями зарывается в песок. Что она будет делать в случаем опасности, скажем, в условиях стандартной "хрущёвки"? Если кто-то думает, что она спрячется за телевизор, то сильно ошибается. Прятаться - это инстинкт у данной ящерицы. Он неконтролируем. И он ей велит в случае опасности зарываться в песок. Безусловный рефлекс...
Вот эта ящерица в условиях квартиры и не побежит за сервант, а будет совершенно вхолостую предпринимать попытки зарыться в бетонный пол, что и проявится в её неуклюжих попытках втиснуться в твёрдую поверхность.
Всякий инстинкт функционален и адаптивен только в тех условиях, в которых он был выработан за миллионы лет эволюции. Он полезен ТОЛЬКО в этих условиях и ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО в них. Стоит же среде измениться, так всякий инстинкт не только становится бесполезным, но и даже опасным, губительным для особи.
Известный на весь мир психолог Мартин Селигман в своей нелепой и откровенно смешной книге "Новая позитивная психология" (2006) (в которой нет ни одного действительно обоснованного утверждения) приводит единственный интересный эпизод. Речь там идёт об учителе Селигмана Джулиане Джейнсе, который однажды купил себе какую-то тропическую игуану. И как и чем он только не пытался её кормить, но ничего не выходило - рептилия усердно от всего отказывалась. Так прошло несколько недель, Джейнс не знал, что не так. Но случился казус - в один момент он неуклюже отбросил прочитанную газету и та упала точно на бутерброд, давно лежащий на столе перед ящерицей. В этот момент произошло чудо...
Рептилия, которая уже долгое время совсем ничего не ела, вдруг встрепенулась, ожила, подползла к брошенной газете и принялась её разрывать. Лишь после того, как сквозь дыру в бумаге удалось открыть путь к бутерброду, ящерица приступила к его поеданию.
Только позже эти американские горе-психологи узнали, что у данного амазонского вида ящериц такой охотничий инстинкт - ключевым стимулом для его активации служит что-то съестное, находящееся под оболочкой. В естественной среде эти ящерицы якобы сначала вскрывают оболочку (кожу, чешую или же раковину улитки - в зависимости от того, какой именно это вид ящерицы), и только потом приступают к трапезе, выедая мясо (либо моллюска).
То есть, не смотря на весь свой голод, уже угрожающий смертью, ящерица никак не могла начать поедание пищи, пока не встретила необходимый ключевой стимул (релизер) для активации своего инстинктивного поведения. Инстинкт, выработанный видом за миллионы лет жизни в конкретной среде, оказался не только бесполезным, но и чуть не сгубил особь, стоило только среде измениться.
Кстати, не могу никак удержаться, чтобы не привести здесь комментарий самого Селигмана относительно случая с ящерицей. Развивая принципы своей нелепой позитивной психологии, он пишет всё в их же ключе: "Ящерица с Амазонки не может получить удовлетворение без труда".
Похоже, этот автор не имеет ни малейшего представления о том, что такое инстинкт, что такое ключевой стимул, и в его голове до сих пор царит со всей детской непосредственностью наивный антропоморфизм. А ведь в пору своей юности я восхищался Селигманом за его открытие явления выученной беспомощности, которого он добился в своих интересных экспериментах над собаками. Но что самое печальное, что по рассуждениям Селигмана (которому уже за семьдесят) можно составить вполне адекватное представление обо всей нынешней западной психологии, ведь, как-никак, сам Селигман был президентом Американской психологической ассоциации в течение ряда лет.
Западной психологии не хватает самой малости, чтобы стать наукой - ей не хватает УЧЁНЫХ.
Можно полагать, что многие глобальные вымирания животных в древности происходили именно по причине резкого изменения среды, к которому они не могли приспособиться в силу наличия у них инстинктов. Отягощённое инстинктами поведение оказывалось "деревянным", закостенелым и просто по сути своей препятствовало быстрой и успешной переадаптации вида.
Инстинкт полезен и даже необходим, когда среда постоянна. Но стоит среде измениться, инстинкт начинает играть роковую роль.
Именно в этом и заключаются две стороны инстинкта - спасительная и губительная.
Но существуют ли в природе другие механизмы адаптации?
Есть ли такие механизмы, которые бы не имели изъяна ограничений?
Один такой механизм действительно есть. И им владеет Человек. Но об этом в следующем разделе.
Сейчас же давайте подведём итог всему сказанному насчёт инстинктивного поведения животных.
--
В ходе существования многих тысяч поколений вида в конкретной неизменной среде у этого вида формируются специфические для этой среды механизмы адаптации - это равно как морфологические органы (лапы, зубы, уши, железы, рога), так и функциональные органы - инстинкты. Всё это в совокупности представляет собой единый механизм симбиотической связи животных со своей средой обитания.
--
Как оптимальная в данных условиях поведенческая реакция инстинктивное поведение зафиксировано в ДНК конкретного вида, то есть является врождённым и передаётся из поколения в поколение генетическим путём, что означает, что инстинкты фактически не требуют научения.
--
Инстинкт представляет собой непременную цепь безусловнорефлекторных двигательных реакций разной степени сложности.
--
Инстинкт реализуется при совокупности факторов: при наличии внутреннего побуждения и при наличии внешнего ключевого стимула (релизер), который и служит пусковым крючком для активации автоматизированной реакции.
--
При активации инстинкта происходит значительное обеднение психического отражения окружающей действительности (слепота инстинкта), в результате чего могут происходить "осечки" и реализация действия "вхолостую".
--
Животное, помещённое в неестественную для его вида среду, погибает, поскольку его основной механизм адаптации, коим является инстинкт, в ходе эволюции вида был ориентирован на другую (привычную для него) среду.
Итак, об инстинктах и инстинктации в краткой форме изложено всё. Знакомясь с научным пониманием этого явления, только очень редкий деятель продолжит настаивать, что у человека как биологического вида есть какие бы то ни было инстинкты. Надо до поразительной степени не знать особенностей поведения человека, чтобы уметь видеть в них инстинкты, какими мы видим их у животных.
Наверное, именно по этой причине в наиболее популярной сейчас в России работе по эволюционной психологии "Секреты поведения Homosapiens" Джек и Линда Палмеры, приводя огромный фактологический материал в подтверждение своей позиции о наличии у человека инстинктов, так и не удосуживаются дать даже мало-мальского определения понятию "инстинкт". Они периодически упоминают этот термин, но объяснить, что это такое в точной формулировке, у них не находится времени. Даже в конце книги, в глоссарии, как то ни казалось бы удивительным, нет понятия "инстинкт". После термина "индоктринация" сразу следует "инструментальное поведение" и "инсулин"... А вот "инстинкт" вписать забыли. Удивительная забывчивость, конечно...
В книге есть глава и про этологию, и про Лоренца, и про Тинбергена (которые были, наверное, самыми известными исследователями инстинктов), но нет даже и попытки разъяснить, что же именно такое инстинкт, и уж тем более нет примеров инстинктивного поведения у животных (как мы рассматривали выше). В целом же получается весьма занятная картина: книга об инстинктах, в которой так и не разъясняется, что же это такое, но утверждается, что оно непременно есть у людей...
Оно и понятно, почему так - ведь стоило бы авторам раскрыть безусловнорефлекторную природу инстинкта и описать, как они проявляются у животных, то дальнейшие попытки доказать, что и у человека есть инстинкты, оказались бы очень и очень затруднительными.
В таком, естественнонаучном, понимании у человека никаких инстинктов нет и быть не может. Но, конечно, одно дело - объяснить, что такое инстинкт в животном царстве, и совсем другое дело - объяснить, почему их категорически не может быть у человека.