Аннотация: Рассказ о невозможности исправить наши ошибки. Предупреждаю любителей хэппи-эндов - вам НЕ сюда!
Сокровенный человек
В тот день резко потеплело, и снег начал таять. Потоки грязи текли по улицам, заливая дороги, и проезжающие мимо машины мстительно нажимали на газ, забрызгивая прохожих.
Автобус остановился прямо перед огромной лужей. Хорошо, что у меня длинные ноги - я благополучно перепрыгнул через неё, лишь слегка забрызгав край джинсов.
Ушам и рукам было холодно, несмотря на потепление. Ветер дул противный, пронизывающий, он пробирал до самых костей. Я быстро пошел вдоль по улице, растирая ладони.
Кафе открывалось в двенадцать часов. Старое доброе кафе "Трюфель" на углу двух улиц. С ним было связано самое счастливое время в моей жизни.
Странно себя ощущаешь, осознавая, что самое счастливое время давно осталось позади. И больше никогда не будет, не случится, не произойдёт... Невозможность исправить иногда давит на меня, схватывает грудь жгучим обручем, не даёт дышать.
Его машину я узнал сразу. Уже на месте... да, Антон всегда отличался пунктуальностью - в отличие от меня.
Он сидел за столиком в самом дальнем конце кафе.
- Здравствуй, дружище, - сказал я, подавая ему руку.
Он пожал мою руку, кивнув. Я сел напротив, заметив про себя, что Антон похудел. Наверное, так и должно быть. И круги под глазами появились.
- Не смотри на меня так пристально, Макс. Я знаю, выгляжу я не ахти.
- Ну да. Но и не так, чтобы уж совсем катастрофично. Просто будто ты несколько ночей не спишь.
- Да так и есть, на самом деле. Только не несколько ночей... а месяца три. А ты?
Я пожал плечами.
- Сплю, дружище. Нормально сплю. Я же не ты.
- Знаю. Я всегда поражался твоему по**изму. Ему у тебя учиться надо!
Я рассмеялся и достал сигареты.
- С каких это пор ты куришь?
- С недавних, Тох, с недавних, - я зажег сигарету и затянулся. В этот момент подошла официантка.
- Ладно, - сказал я, выдыхая табачный дым, - как у тебя сейчас с работой? Рассказывай.
Мы начали издалека. Хотя я с самого начала знал, на что обрекаю себя. Я знал, для чего Антон позвонил мне и назначил встречу.
Знал.
Но не мог отказать.
- А я не сразу осознал, что её больше нет. - Я вздрогнул. Только что он рассуждал про работу, и вдруг, не делая паузы, перешел на другую тему... - Знаешь, когда начал? Когда наткнулся на этот отвратительный сыр с плесенью, который она любила... В холодильнике... он лежал в самом дальнем углу, и я думал, что это колбаса. Развернул, а там - этот Дашкин сыр. Не совсем уже свежий, и вонючий, как портянки. Вот тогда меня как стукнуло, Макс - дошло вдруг, что она его никогда не доест.
Я погасил сигарету и посмотрел на Антона.
- Выкинул сыр?
- Что? Ах, да... Выкинул, конечно... А потом я обнаружил, что в ванной по-прежнему стоит её зубная щетка. Крем какой-то, гель для душа, шампунь... Халат её висит. Тапочки... И мне всё казалось, что она сейчас придет, что это всё - какая-то шутка...
- Что Машке-то сказал?
- Машку забрала Дашина мама...
- И ты отдал?!
- Конечно... А ты бы не отдал?
- Нет. Дочь же!
- Да я первый месяц совсем никакой был. Пил много... Не нужно, чтобы Машка это видела... Три года всего девчонке... Теща сказала ей, что мама уехала. Она там плачет, скучает. Хотя сейчас уже меньше.
Принесли коньяк. Я залпом выпил рюмку.
Обжег глаза.
- А теперь я как-то свыкся, кажется, - он усмехнулся. - Человек - такая сволочь, ко всему может привыкнуть.
- Не ко всему, дружище, - хрипло сказал я. - Есть вещи, к которым невозможно привыкнуть.
Антон внимательно поглядел на меня.
- Дашка тоже так говорила. А я никогда не понимал, что она под этим подразумевает...
- Что говорит, то и подразумевает.
- Говорила... что говорила.
Я несколько секунд смотрел на него, а потом послушно повторил:
- Говорила. Что говорила.
Есть вещи, к которым невозможно привыкнуть, с которыми невозможно смириться. И чего тут непонятного, Тох? Вспомни матерей, которые ждали своих сыновей во время войны даже после того, как приходили похоронки. Вспомни смертельно больных людей, которые сражаются за жизнь до последнего вздоха. Вспомни Дашу, в конце концов...
- Дашу?
- Разве к ней можно было привыкнуть? Она была не человек, а сплошной сумбур. У нее каждый день была куча мыслей, у меня за всю жизнь столько мыслей не наберется, сколько у нее набегало за день. Вспомни эти её частые смены настроения - она могла биться в истерике от отчаяния, а через минуту уже хохотать. А её головные боли? Она намеренно не смирялась с ними, продолжала жить, вопреки и назло им, игнорировала их...
- Это её и погубило... - едва слышно сказал Антон.
- Может быть. Все равно теперь слишком поздно рассуждать.
- Ну да. А ты, Макс, иногда как скажешь - так отрежешь. И бывает, что достаточно жестоко...
Я усмехнулся и достал ещё одну сигарету, хотя во рту давно было противно от концентрации табака с коньяком.
Вдруг вспомнился тот день, когда мне позвонила мама Даши, Людмила Михайловна. Именно она. Не Антон. Хотя должен был он.
- Максим, приезжай, пожалуйста, - сказала она безжизненным голосом. - Сегодня утром Даша умерла.
Холодным железом по сердцу. Оно остановилось. Сразу.
Она больше ничего не сказала. Гораздо позже я узнал, что это произошло рано утром в метро. Даша шла в толпе по привычному пути на работу и вдруг упала.
Все прохожие, остановившиеся, чтобы помочь упавшей девушке, поначалу думали, что это обморок. Но на самом деле тогда она уже была мертва - кровоизлияние в мозг.
У Даши всегда были плохие сосуды. Но никто не думал, что это кончится вот так.
Стояла глубокая промозглая осень. На календаре была дата "5 декабря", но осень ещё продолжалась, снега не было. Шёл дождь, когда ее хоронили.
Я тогда вдоволь насмотрелся на её рыдающих подружек. Её мать не проронила ни слезинки. У Антона был абсолютно безумный вид.
А когда мы ехали назад, пошел белый пушистый снег. Тот, который в литературе называют "хлопьями".
Он покрыл всю землю, и больше уже не таял.
... Пока я вспоминал этот день, Антон тоже ударился в воспоминания.
- А помнишь, как ты нас познакомил? Мне кажется, я тогда немного свихнулся...
- Не немного. Реально свихнулся.
- Ну да... Я не предполагал, что бывают такие девушки! Да и сейчас я тоже так думаю...
- Ты прав, дружище. Она всегда была особенной...
"Особенной дурой", - фыркала Даша мне в лицо, когда я говорил ей это. Она совершенно не воспринимала комплименты. А уж тем более - мои комплименты.
Антон начал вспоминать тот вечер, когда он впервые увидел Дашу. Я улыбался и тоже вспоминал, слушая его.
Странно - один и тот же вечер, и абсолютно разные воспоминания.
Нас пригласили общие друзья - они наконец купили квартиру и собирались отметить новоселье в большой компании.
Было человек пятнадцать. Мы с Дашей пришли вместе, и Антон все время пытался узнать, кто она мне.
Синеглазая, кудрявая, с шикарными соблазнительными формами - она его поразила. А я смеялся. Смеялся, когда видел её умоляющий взгляд - мол, спаси меня от очередного поклонника. Смеялся, наблюдая её вежливую улыбку и слабые попытки отшить Антона.
Одному Богу известно, как ему удалось её завоевать, но через три месяца они поженились.
А по словам Антона, он Даше в тот вечер понравился. Я не стал спорить. Кому какая теперь разница...
"Как тебе новый поклонник?" - прошептал я ей на ухо, когда все пошли танцевать.
"Как всегда" - ответила она. Я прекрасно знал, что значит это "как всегда". Слишком хорошо знал...
И тем не менее, она вышла за Антона замуж. Почему? Я так и не узнал.
А теперь уже некого спрашивать.
... Антон заметил, что я его не слушаю, и перестал говорить. Некоторое время мы молчали.
- Она когда-нибудь говорила, что любит тебя? - спросил я спокойным голосом, доставая сигарету.
Он как-то странно усмехнулся и уже открыл рот, чтобы ответить, как вдруг зазвонил телефон.
- Извини... Да, я слушаю. Да. Нет, я не могу сейчас. Ну хорошо. Хорошо, еду.
Антон положил трубку и сказал:
- Придется ехать. Работа... Я оставлю деньги, заплатишь за мой кофе, да?
- Хорошо.
Он начал вставать с места, но вдруг вновь сел, словно что-то вспомнив.
- Эх, дружище... Ты, конечно, в каком-то смысле знал Дашку лучше, чем я. Но ты так и не понял... Ты спрашиваешь, говорила ли она, что любит меня. Какая разница, что она говорила? Она вышла за меня замуж. А для неё всегда были важнее поступки, а не слова.
Будто ножом по открытой ране. Я сжал кулаки.
- Извини, дружище. Я знаю, что она тебя любила. Да не смотри ты так... Что же я, совсем дурак, или ты думал, что за пять лет нашего брака Даша мне ничего не рассказала? Я знаю, что она тебя любила, как сумасшедшая. И знаю, что она тебе говорила.
Мне она действительно никогда не говорила таких слов. Но она вышла за меня замуж. А от тебя она ушла.
Когда Антон вышел из кафе, я молча взял сигарету и вновь закурил. Закрыл глаза, и подумал: интересно, что же из всего того, что было, знает Антон...
Мне тогда было двадцать четыре, а Даше двадцать. Познакомились мы случайно - на дне рождения у какой-то ее институтской подружки, чей парень притащил на празднование меня. Я сразу обратил на неё внимание - она явно не вписывалась во всю эту компанию.
Во-первых, у нее были умные глаза. Во-вторых, она не пила. И наконец, в-третьих - шарахалась от парней, как зачумленная, что меня крайне позабавило.
Даша не была красивой, но в ней было что-то по-настоящему очаровательное. Она была обаятельной, а это куда ценнее, чем красота. Красота - статичное и относительное понятие, к ней привыкаешь, и она перестаёт восхищать. А вот к обаянию не привыкнуть.
Мы тогда проболтали весь вечер. С ней было страшно интересно разговаривать. Она могла высказать свое мнение по любому поводу. И ещё у неё было очень редкое качество - она направляла весь разговор, держала его за узду... Когда было нужно помолчать, она молчала, когда было нужно задать вопрос - задавала.
Меня в ней ничего не раздражало. И почему-то рядом с ней я становился именно тем "я", которым себя и ощущал. Этого не было больше никогда и ни с кем. Ни до, ни после.
Мы обменялись телефонами, номерами "асек", е-майлами... И началось то, что Даша потом назвала "извращенным общением" - бесконечная переписка с редкими встречами. Она немного обижалась на меня за эти редкие встречи, и я никак не мог ей объяснить, что после каждой такой встречи мне кажется, что я прочел чрезвычайно умную и интересную книжку, которую мне нужно осмыслить. Понять что-то, накопить вопросы...
Мы с ней неслись по жизни на разных скоростях - то, что она понимала за две секунды, доходило до меня два месяца. В лучшем случае.
Правда, благодаря Даше этот срок существенно уменьшился. Иногда казалось, что она на время одалживает мне свой мозг - чтобы я быстрей осознал то, что она уже давным-давно поняла.
Ещё через год она неожиданно написала, что любит меня. У меня было ощущение, что вдруг пришел кто-то и сказал - а знаешь, сегодня открыли, что дважды два не четыре, и даже не пять, а восемь.
Я абсолютно не ожидал этого. Даже в любви она признавалась не так, как другие люди. "Я всегда знала, что ты меня не любишь", - говорила она, и тем не менее называла меня... сокровенным человеком.
Я долго допытывался, что это значит... но она только махала рукой и смеялась.
Её любовь грела. Хотя я не мог ответить Даше взаимностью - я тогда встречался с другой девушкой - мы договорились оставаться друзьями. На самом деле я просто отмахнулся от этой её любви, как от назойливой мухи.
Каким образом она меня простила - не знаю. Я не спрашивал. "Мы всегда прощаем тех, кого любим", - сказала она однажды.
Никогда у меня не было человека ближе Даши. Даже Антон, друг детства, не мог сравниться с ней.
Полгода после этого мы были просто друзьями и даже ни разу не говорили про её признание. Только моё чувство к той девушке прошло, как простуда.
... Тогда был прохладный летний вечер. В сумерках глаза Даши казались совсем черными. И когда она смотрела на меня, я чувствовал, как внутри что-то горит.
Она споткнулась о какую-то корягу, я поддержал ее за локоть, а в следующую секунду Даша оказалась у меня в объятиях. Мы целовались так, будто хотели выпить друг друга.
А потом, не говоря ни слова, я повел её к себе домой, где она отдалась мне горячо и отчаянно...
Я помню это так хорошо, словно всё случилось только вчера. Помню отблески лунного света в её глазах и нежный бархат кожи под своими руками. Помню тихие стоны и ласковые руки, неуверенно прикасающиеся к моим плечам. Помню собственное ликование - первый...
Господи, один ты знаешь, каким глупым я тогда был.
Утром я нашел на столе записку: "Банально и пошло... Прости меня".
Я ничего не понял. Даша всегда была на шаг впереди меня. А в этой ситуации - на целых десять шагов.
Она не отвечала на звонки пять дней. Это было на неё не похоже, и если бы не её смс: "Извини, я хочу побыть одна" - я бы забеспокоился.
А потом она просто пришла и бросилась мне на шею. Я тогда впервые увидел, как она плачет.
"Ну что ты, что ты..." - шептал я, не зная, что и как нужно сказать.
"Родной мой, сокровенный мой человек, прости ты меня...".
Три недели - ровно три недели продолжалось это безумие. Три недели мы жили вместе. Три недели в моих руках была человеческая душа, искренне меня любившая.
Тогда мы почти каждый день ходили в кафе "Трюфель" на углу двух улиц - это Даша нашла его однажды, когда в очередной раз заблудилась в переулках. У нее был, как она говорила, топографический кретинизм.
А через три недели, когда я пришел с работы вечером, я увидел, что она собирает вещи.
"Мне нужно уйти, Максим. Понимаешь... это всё неправильно. Ты меня не любишь. На жалости и похоти ничего хорошего не построишь".
Я не стал спорить. Даша всегда всё понимала лучше меня... Но в тот раз она ошиблась.
Когда она ушла, я долго ходил по квартире, не понимая, почему раньше мне нравилось быть одному.
"Одиночество - оборотная сторона свободы", - так, кажется, она говорила.
Следующие полгода мы достаточно редко общались. А потом был тот вечер, где она встретила Антона.
Когда Даша вышла за него замуж, мне хотелось кого-нибудь убить. После свадьбы я пришел домой и швырнул свой мобильный телефон в стену.
Мы с ней никогда не обсуждали наш роман. Это была запретная тема, хотя мы об этом не договаривались...
Лишь один раз, в тот день, когда родилась Машка, Даша сказала:
"Смотри, какие у нее глаза... Каре-зеленые... - она подняла голову и добавила чуть слышно: - Почти как у тебя, сокровенный человек..."
... Через некоторое время после того разговора в кафе я узнал, что Антон вновь женился и уехал со своей новой женой в Америку. Вот как он оплакивает Дашу, значит, - подумал я тогда.
Но когда я его увидел спустя несколько лет, то понял, что ошибся.
Однажды Даша сказала:
"Все люди в радости похожи друг на друга, как братья-близнецы. А вот грустят и скучают все по-разному... У каждого своя собственная сокровенная грусть".
И это был его способ грустить по ней. Я понял это по его глазам.
Так же, как моим способом грустить по ней было всё то, что я начал делать после её смерти. Курить, пить, а ещё, как это ни странно, ходить по выставкам и в театры. Даша всегда ругала меня за то, что я "совершенно не просвещаюсь культурно"... И если первые два пункта через несколько лет постепенно ушли в небытие, то последние два стали привычкой.
Я хожу туда вместе с Машей. Антон оставил её в России, она живёт у бабушки с дедушкой. Он только звонит ей каждый день. И приезжает каждый месяц.
Маша очень похожа на маму. Кудрявая, обаятельная, с кучей мыслей в голове. И только глаза - каре-зеленые...
Однажды она спросила меня, о чем я жалею больше всего в жизни. Я отшутился.
Разве мог я ответить, что жалею только об одном - что свои глаза Маша всё-таки унаследовала не от меня.
Жалею, что не удержал ту, которая была для меня сокровенным человеком. С самого начала... и до самого конца.