Аннотация: Вымышленная история, написаннаяиз памяти и воображения. Впрочем, и в этом вымысле, возможно, есть доля истины. Собственно, неспроста я решила выложить его именно сейчас.
Сидевший напротив меня эсэсовец с досадой похлопал себя по карманам и спросил меня:
- Извините, фройляйн - у Вас не будет закурить?
Нас в купе было двое. Я сидела по ходу, напротив него. Он обратился ко мне в первый раз за полчаса, прошедшие после отъезда из Берлина.
- Я не курю, - ответила я, глядя на него. До этого я смотрела в основном в окно, а также на противоположную багажную полку, и еще иногда - на дверь.
- Я тоже почти не курю, но дорога долгая, и заняться нечем. Нервы! - улыбнулся он.
Я улыбнулась в ответ.
- К тому же, - продолжал он, - Вы сами знаете, какое сейчас время. Поезд могут задержать. Вы ведь едете в Мюнхен, не так ли?
- Да, - ответила я. - Я еду до Мюнхена.
- Я тоже, - сказал эсэсовец. Лицо его вновь стало серьезным и даже печальным.
Я глянула в окно. Берлинская пасмурная погода, сопровождавшая меня при отъезде, сменилась теперь моросящим дождем.
- И погода не располагает к любованию видами... - заметила я.
- Да уж, - усмехнулся мой попутчик, обернувшись к окну и вскоре добавил: - И вагона-ресторана, по всей видимости, как назло, в составе нет! - и повернулся ко мне. Теперь это было совсем другое лицо, лицо немца, думающего о еде. Лицо бледноватого и стройного немца, но вспомнившего слово "ресторан". Это потрясающе. От такого зрелища у меня на душе сразу становится тепло и радостно.
- Ну, это не беда, - радостно ответила я.
- И правда что, не беда. - согласился мой попутчик. - Время обедать!
И он достал из-под полки свой не очень большой чемодан, поставил на стол, раскрыл его и достал откуда-то из его недр, скрытых от меня вертикально стоящей крышкой, газетный сверток. Затем он закрыл чемодан и задвинул обратно и стал распаковывать свои запасы. В свертке оказались две сосиски, готовые, видимо, о чудо, еще теплые!
- В Баварию с баварскими сосисками!.. - засмеялась я.
Но и я в долгу не осталась. Я взяла стоявшую слева от меня сумку и извлекла из нее завернутое в бумагу плетеное блюдо с пирожками. Пирожки занимали половину моей сумки, а это была только часть их, предназначенная мне непосредственно в дорогу.
- О, да у Вас там целый склад провианта! - восхищенно засмеялся эсэсовец. - Как я вижу, в трудные времена путники задумываются о еде заранее!
- Возможно, я бы и забыла о еде, - сказала я. - Но моя тетя передала мне пирожки как гостинец для своей сестры, а заодно мне про запас.
- Угощайтесь! - предложил мой попутчик. В его свертке оказалось также полбатона хлеба, и он, не задумываясь, достал наградной кинжал - я была просто в шоке и следила за этим зрелищем, не отрывая взгляда, - и нарезал им хлеб, как мастерский повар. - Прошу Вас!
- Спасибо большое! Угощайтесь также, пожалуйста, - ответила я.
Он поблагодарил меня и взял один пирожок, однако просто положил его на стол перед собой и приступил к своей сосиске.
- Да, извините меня, забыл представиться, - сказал он вдруг и замолчал, дожевывая второй кусок. - Штурмбанфюрер Лихт, - и протянул мне руку.
- Очень приятно, - ответила я и назвала свое имя.
Мы разговорились. Я рассказала, что еду в деревню к тете, потому что в Берлине летом все равно нечем заняться, а тете может понадобиться помощь в саду и по дому.
- Хотя вообще-то, - сказала я, приступив к своим пирожкам, - я предпочитаю не помогать родственницам по хозяйству, а, скажем, читать содержательные книги. Или бродить по красивым окрестностям...
- Я Вас прекрасно понимаю, - серьезно ответил мой собеседник и рассказал о себе лишь то, что он, как и я, сам берлинец, а сейчас его срочно вызвали в Мюнхен по службе. Он не стал говорить подробнее, а я не стала расспрашивать.
Время прошло довольно быстро. К счастью, наш поезд нигде не задерживали, и к вечеру мы уже подъезжали к Мюнхену.
Лихт и я немного волновались, как и все пассажиры на подъезде к конечной остановке. Однако никакой особенной нервозности я за ним не заметила. Штурмбанфюрер шутил и смеялся.
Поезд въезжал на вокзал, когда Лихт и я встали. Он предложил понести мою большую сумку, ту, в которой лежали пирожки, но я поблагодарила и отказалась.
Мы вышли из купе и пошли по коридору по направлению к голове поезда: я с двумя сумками, а Лихт - с чемоданом и с черным кожаным плащом, перекинутым через левую руку. На перрон я сошла первой, а Лихт вышел вслед за мной и, поставив чемодан и положив на него свой плащ, стал помогать двум пожилым фрау выносить из вагона довольно громоздкий дорожный сундук.
Я долго, года два-три, не была в Мюнхене. И знаю, сыграла ли здесь роль пасмурная погода и, видимо, прошедший недавно дождь (перрон был мокрым), а также надвигавшиеся сумерки, однако вокзал произвел на меня сильное и немного гнетущее впечатление. На перроне почти никого не было - кроме выходящих из поезда пассажиров, голосов тоже почти не слышалось, только гулкие звуки железной дороги, приглушенный стук шагов и очень редкое шуршание катящихся тележек и перетаскиваемого багажа. Да и багажа было мало. И все вокруг было выдержано в одной и той же цветовой гамме. Мюнхен встречал меня серо-черным, сырым и холодным.
Но на всем этом я не особо сильно заостряла внимание, хотя, повторяю, впечатление было очень сильным.
Я отошла немного от поезда и стала оглядываться в поисках встречающих. Меня, по идее, должны были встретить, но я никого не видела. Это меня несколько удивило, но я решила немного подождать.
Я обернулась и увидела, что Лихт уже помог двум старушкам вытащить из вагона их ящик. Тут он увидел и, похоже, узнал кого-то и, взяв чемодан с плащом в левую руку, улыбаясь, зашагал навстречу группе из трех людей в черной форме.
Остановившись, Лихт очень быстро поставил чемодан, поприветствовал их поднятием правой руки, и один из них, стоявший посередине - видимо, старший по званию, - вступил с ним в разговор.
Все это происходило буквально метрах в пятнадцати от меня, и я не слышала, о чем они говорят. До меня доносились лишь отдельные звуки. Однако я видела, как по мере того, как офицер говорил, Лихт, стоявший ко мне вполоборота, бледнел. На лице его выразилось сильное удивление, и даже скорее шок.
Его собеседник сделал небольшую паузу, видимо, договорив. Лихт, судя п всему, просто ничего не понимал или же не мог осознать того, что ему говорили. Он удивленно переводил взгляд с одного на другого и на третьего, словно пытаясь найти у них подтверждение сказанного. Офицер сказал еще пару слов и подал знак своим подчиненным. Один из них, взяв чемодан и плащ, стал слева от него, а другой справа, и все они со старшим офицером во главе направились вглубь огромного здания вокзала. Я видела Лихта очень удивленным, но спокойным. Видимо, он был поражен произошедшим, но пока я видела его лицо, в нем было отрешенной спокойствие.
Меня никто не встретил, и я, подождав полминуты, пошла в ту же сторону, куда ушли эсэсовцы.
Сразу возле выхода из вокзала у меня проверили документы, и человек в форме, мельком взглянув на меня, бросил мое удостоверение на мокрый асфальт. Я знаю, это из-за того, что в нем написано - точнее, не написано. Я наклонилась, держа обе сумки в левой руке, а он победным шагом ушел назад к вокзалу.
Я подняла документы, немного отвела взгляд и увидела свои колени, мокрый черный асфальт и отражающееся в нем грязно-серое небо.
