Когда я была совсем юной особой, то не имела головы на плечах, и была абсолютной дурой. Моя правая половина стремилась убежать налево, левая направо. Я путала зазеркалье с земной жизнью и не умела выражать свои мысли, да и были ли они вообще, трудно сказать. Я жила как растение: корни в одном мире, ветки в другом. Проблемы начались, когда я начала цвести. Однажды я даже залезла в какую-то трубу и с трудом выбралась оттуда, обломав часть веток с цветами. Я не знала, что мне делать с этим цветением.
- Напрыскай между ног спрея,- осенило меня в той замысловатой трубе, в которой я проторчала вверх ногами целую вечность. И сработало, спрей от аллергии помог: я перестала цвести, но моя правая половина приобрела некую самостоятельность. Вырастив крылья, она вдруг возомнила себя отдельной сущностью, и, невзирая на мой молчаливый протест, стала улетать на танцы, где и потеряла свою девственность, потерю которой оплакивала на моем плече. Меня раздражали ее стенания, и я велела ей заткнуться и не тревожить своими глупостями. Подумаешь, танцевала под луной, мне-то до этого какое дело. И она замкнулась в себе, больше не беспокоила, а я на какое-то время забыла об ее существовании.
Мучительно и долго я создавала свою голову: по крупицам, по граммам, по количеству и качеству мозговых извилин - и все напрасно. Голова не получалась. Отчаявшись, я прибегла, наконец, к магии, и вырастила гомункула, но он был не жизнеспособен. Я впала в отчаяние, и снова залезла в трубу, просидев там до самой осени. Посиневшие листья осыпались с моих скрюченных веток, обнажая всю беспомощность изнемогшего до изнеможения (зашедшего в тупик) воображения. На душе у меня было тревожно и смутно, я уже не предавалась ленивым грезам. Не знала, куда себя деть.
С приближением зимы, когда сгущающаяся синева размывала границы между видимым и невидимым миром, и время как бы замедляло свой ход, а кровь в твоих венах приобрела тоже оттенок синевы, вот тогда я почувствовала, что во мне что-то изменилось.
Я любила свое одиночество и с удовольствием погружалась в него, но это было совсем другое блаженство, миг умиротворенности - иначе и не назовешь. Эта приятная тяжесть, разлившаяся в теле, тяжесть, приносящая ясность мысли. Вероятно, я не совсем точно определяла состояние беременной особи. Скорее, эта была просто гармония медленно угасающего в своем великолепии одиночества и томительной лености, которая обволакивала тогда мою жизнь.
А жизнь эта была, хоть и безмятежной, но поверхностной и пустой, ведь я так и не смогла сотворить себе голову, как не старалась, к тому же, не посещала обязательные курсы для несовершеннолетних дев, у меня не было друзей, почти не выходила из своего закутка, ну, разве что вторая половина, благодаря которой я и залетела. В нашем зазеркалье почти каждая вторая дева сидела круглыми сутками напротив зеркала, впитывая в себя, как губка, привычки и манеры людей, причем, не обязательно приличные.. Я тоже устраивалась перед зеркалом и дремала часами, ловя каждое дуновение ветерка из запретного для нас мира.
Мне было так хорошо в этом сонном оцепенении, в этом прохладном мареве. Я даже стонала от удовольствия, наблюдая за чужой жизнью.. А тем временем мой живот рос, и вскоре я разрешилась от бремени - серебряным шаром. Он сразу же выскользнул из моих рук, и взвился вверх, неподвижно повиснув над моим телом. Я почувствовала себя так, словно меня насильно заставили оглянуться назад. А мне этого очень не хотелось. И теперь в глубине моей души словно открылась черная бездна, и я вдруг задумалась над тем, что произошло. Я обрела, наконец, голову. Без глаз, без носа, ротового отверстия, ушей и прочих деталей, но зато живую, пульсирующую от нетерпения руководить мною. Я была в шоке.
- Отойди от зеркала,- сказала голова,- и займись самообразованием. Тебе уже почти двести лет, а ты ничего не знаешь и даже не умеешь отличить настоящие чувства от суррогата, ты не имеешь никакого понятие о морали. Таким скоро превратишься в пустое место. Ты...
Значит, сейчас мне как бы предлагалось заняться самоанализом, заглянуть к себе в душу. Это наводило тоску. Разве о такой голове я мечтала?
А голова все говорила и говорила.
- Да, замолчи ты, наконец! - закричала я, и в моем голосе был привкус рыдания. Я вдруг почувствовала себя такой несчастной...
Мои руки вцепились в бедра и дрожали от нахлынувшего на меня гнева. Я едва сдерживала себя. Еще мгновение и я бы набросилась на шар, но что-то не давало мне распустить руки, не знаю что. Потом долго спала, глубоко погрузившись в забытье, а проклятая голова не знала покоя. Она все пилила и пилила меня, взывая к совести...
Когда она смолкла, я вновь оживилась, но это оживление было какое-то наигранное, нервное. Как будто пыталась обмануть себя, скрыть свою беспомощность перед шаром. Тогда еще нас разделяло пустое пространство, которое казалось пропастью, через которую я никогда не перешагну...
Все произошло внезапно. Я как будто увидела шар внутри себя и испытала такое ощущения счастья, как будто заново родилась на свет. Шар подпустил к себе и позволил войти в него, и я разрешила ему владеть мною... Мы стали одно целое, и смутная радость надежды охватила меня. Мною овладела покорность, истома, которой я не ведала ранее и эта истома разлилась во мне, как вода.
Иногда, стоя посреди огромной комнаты, я ловила в зеркале свое отражение. В темноте узкий силуэт казался почти нереальным, я боялась спугнуть его и увидеть себя снова без головы. От приливов беспричинного восторга бросало в жар, и казалось, что у меня лихорадка, хотя я никогда не забывала о том, что в нашем мире нет никаких болезней, и мы живем почти вечно, так говорили знакомые девы, жилище которых я посещала теперь каждую зиму.
Однажды я бежала по дороге и прямо перед собой слышала, как бьется в груди сердце, его стук накладывался на стук моих шагов. Мне было странно ощущать это. Мимо проносились юные, совсем безголовые девы, спешащие на танцы, а я смотрела им снисходительно в след и думала о стучащем сердце.
На одном из поворотов передо мной раскинулся город.. Луна окружила его своим серебристым ореолом, и, казалось, что огромная звезда нашла в нем свое пристанище. Завороженная зрелищем, я опустилась на синюю листву. Оглянувшись кругом, откинулась на спину. В прохладных объятиях зимы я погрузилась в дрему, а моя голова, висевшая в воздухе, охраняла сон. Мне хотелось уснуть с медлительной осторожностью, слушая вокруг тишину. Я осознала, что мой мир ничем не хуже мира людей, за которым наблюдала через зеркало, просто я была слишком зациклена на себе, и потому ничего не понимала.
Мне понадобилось немало времени, чтобы из моего словаря исчезло слово ШАР и я стала называть его исключительно ГОЛОВОЙ, и тогда стала замечать то, мимо чего раньше проходила мимо, все теперь вызывало у меня жгучий интерес. Я как будто проснулась и очутилась в сказке, где сбываются твои мечты. Но об этом я расскажу в следующий раз.
Сегодня за мною прилетел семикрылый и мы отправляемся в путь. Моя голова не против танцев под Луной, она уже нашла общий язык с головой семикрылого и готова продолжить диалог на его условиях. Все-таки у него три головы, а не одна. Моя левая половина, узнав о семикрылом, не проронила ни слова. Наверное, не расслышала.
Да, я забыла сказать о розах, которые он подарил мне. Пятьдесят семь ярко синих роз, ... прощайте.
![Колокольчик [Софронова Елена]](/img/s/sofronowa_e_a/zapiskiizzazerkalxja/img_6907.jpg)
![Безысходность [Софронова Елена]](/img/s/sofronowa_e_a/zapiskiizzazerkalxja/img_6905.jpg)
![Лунная дева [Софронова Елена]](/img/s/sofronowa_e_a/zapiskiizzazerkalxja/pb010180kopija.jpg)
![Полет [Софронова Елена]](/img/s/sofronowa_e_a/zapiskiizzazerkalxja/img_6638.jpg)
![Бег от себя [Софронова Елена]](/img/s/sofronowa_e_a/zapiskiizzazerkalxja/img_7009.jpg)
![Танец [Софронова Елена]](/img/s/sofronowa_e_a/zapiskiizzazerkalxja/img_7014.jpg)
![Два в одном [Софронова Елена]](/img/s/sofronowa_e_a/zapiskiizzazerkalxja/pb010063kopija.jpg)