Большую часть личного времени Лисса на полном серьезе считала себя мужененавистницей. Искушенной и опытной в той мере, в какой это необходимо, чтоб вновь не попасться на удочку коварных мужчин. Все, ее израненное сердце окаменело от жестокости и бесчувствия этих ужасных существ, больше она не влюбится! Теперь Лиссина жизнь будет целиком направлена лишь на то, чтоб достойно воспитать семерых остроухих спиногрызов.
Хотя, временами приступы мужененавистничества у Лиссы сменялись тихой меланхолией, когда болотная красавица была настроена достаточно самокритично. В такие моменты она винила Даринэля самую чуточку поменьше, чем обычно, и даже вспоминала, что этот негодяй ее вроде как предупреждал о важности своей работы. О том, что он все равно не сможет остаться с нею на болоте.
Лисса печально улыбнулась своим невеселым мыслям. О, он был красив, этот жестокий эльф! Стройный, светловолосый, с лиственно-зелеными глазищами. Кстати, со стороны Даринэля было крайне бессовестно и подло иметь такие длиннющие ресницы! Но впрочем, он ведь никогда особой совестью и не отличался...
Негодяй, как и все мужчины, Даринэль поступал с бедною Лиссой таким же самым образом, как и непостоянная комета с солнцем - прилетел, распушил хвост, а потом, покрасовавшись, смылся восвояси. Но возвращался. Через четко отведенные промежутки времени, в случае с несчастной кикиморой равнявшиеся десяти месяцам.
2
В той, прошлой жизни, которая закончилась лет восемь назад, Лисса, еще юная и полная наивной веры в любовь, мечтала просыпаться только таким образом. Чтоб на подушку падали ласковые лучи сонного солнца, а у изголовья сидел любимый мужчина.
- Ты вернулся, - бесцветным голосом констатировала юная кикимора, взглянув в красивое и тонкое лицо возлюбленного. Она чувствовала, что все ее обеты ненавидеть мужчин до скончания веков, рушатся, несмотря на все ее старания, в пламени всепоглощающей любви, которая выжила вопреки всей жестокости и черствости Даринэля.
- Да, Лисса, вернулся. Но ненадолго, ты же знаешь, - грустно отозвался эльф. Тонкие брови зеленовласой кикиморы горестно изломились: он всегда ее бросал, она уже вроде должна была и привыкнуть. Но каждый раз эта боль была для бедной Лиссы будто внове.
- Детей уже видел? - с печальной и слабой улыбкой бесконечного терпения спросила она. - Они выросли со времени твоего последнего появления. Видел крошку Риллу? Она родилась совсем недавно, она прелестна, правда ведь? А Дарриэль, помнишь, я назвала его так, чтоб его имя постоянно напоминало мне о тебе, он все время спрашивает о своем папе. И я каждый раз отвечаю ему, что папа красивый и смелый, но папа вынужден быть вдали от нас, потому что для папы честь превыше всего. Бедный малыш! Ему так трудно без отца!
Бессовестно безупречный высокий лоб Даринэля, к тайной радости кикиморы, прорезала морщинка.
- Лисса, зачем ты мне это так говоришь? За что ты меня снова наказываешь?
- Нет, Дари, ты что, я тебя не наказываю, как ты можешь так думать! Дети - это радость, я никак не наказание, и ты, насколько понимаю, неплохо провел время, давая жизнь этим милым крошкам!
Даринэль потемнел лицом и уставился на свои высокие сапоги темно-зеленой кожи демона. Бесчувственный, как всегда. Лисса грустно смотрела на него. Она все равно любила этого негодяя- несмотря ни на что.
И вот сейчас глупое, неоднократно разбитое и вновь склеенное по кусочкам Лиссино сердце опять властно повелело кикиморе наступить на знакомые грабли.
- Дари, прошу, не хмурься. Я больше не буду, Дари, я тебя люблю, прости меня, глупую, за жестокие слова, - прошептала красавица, раскрывая ему свои объятия. И полетели прочь одеяло, сомнения, вышитая походная куртка да здравый смысл... Пускай этот эльф и не испытывает к Лиссе таких сильных чувств, как она к нему, - ничего, ее любви хватит на двоих!
- Забудь обо всем, - бормотала прекрасная кикимора, сжимая любимого в страстных объятиях и привычно распутывая такое непрочное и трогательное противозачаточное заклинание, поспешно наброшенное Даринэлем.
3
- Ты уходишь, - бесцветным голосом произнесла Лисса. - Ты опять меня покидаешь.
Болотная красавица неподвижно и горестно сидела на краю ложа, на котором они совсем только что любили друг друга. Влажная зеленая прядь прилипла к молочно-белому лбу кикиморы.
- Не прикасайся ко мне! - Лисса яростно ударила по руке Даринэля, вознамерившегося убрать эту прядь с ее лица. - Ты негодяй! Пришел, попользовался мной, утолил свою похоть, а теперь снова меня бросаешь! Тебе наплевать, что возможно, в моем чреве зародилась еще одна юная жизнь!
Эльф смолчал, только на изящных скулах проступили два ярких пятна. К тому времени, как он смог разыскать по комнате всю свою одежду, Лисса от глубокого горя перед лицом подобной черствости уже успела порядком осипнуть.
- Лисса, - негромко сказал Даринэль, когда поток децибел малость поиссяк, - я тебя люблю. Честно. Очень. Но ты же знаешь, что нас с границы отпускают максимум на шесть дней в пять лет. У меня есть долг, Лисса, пойми это.
- Долг! - хрипло отозвалась бедная красавица. - Как же! А здесь у тебя нет долга, да? Наделал детей, а кто их станет воспитывать? Не говоря уже о том, что я тоже вроде как существую...
Жестокосердный эльф дозастегнул свою вышитую куртку и, просто-таки непозволительно красивый и холодный, направился к дверям. На пороге он вздохнул:
- Пока, Лисса. Удачи тебе!
- И тебе удачи, - буркнула кикимора. - Надеюсь, тебя не сразу сожрут эти твои чудища на этой твоей границе.
Двери тихо закрылись. Даринэль вновь покинул бедную Лиссу. Он опять разбил ее сердце.
Все, красавица-кикимора знала совершенно точно: впредь в ее душе нет любви к этим страшным и предательским существам - мужчинам! Теперь ее жизнь будет посвящена исключительно детям - дорогим, славным, остроухим спиногрызам.
Эпилог
Даринэль вышел из леса и последний раз обернулся назад.
- Вот ведь болото, - пробормотал он с грустью и облегчением.
Он вернется. Все равно вернется, даже прекрасно помня о привычке болота затягивать в себя и пожирать все, что имело удовольствие попасть в зеленые ласковые объятия. Да что там говорить: он слишком глубоко увяз.