Анестетик ударил в голову бокалом чистого спирта натощак; дальнейшее было ночным кошмаром. Вышедший из тумана хирург, шатаясь, похлопал его по руке и сказал:
- Я из Турции, знаете? Как будет по-русски: "Я голоден"?
Он ответил; в тупой и по-ослиному медленно побежавшей по кругу гордости,что способен воспринимать чужеродный язык даже в таком состоянии, по схеме: "вопрос - адекватный ответ", как в учебнике. Вместе с рукой онемел подбородок; он плотно закрыл глаза и с разбегу, словно в лесной овраг ночью, сверзился в панику, испугавшись, что забыл, как сказать по-немецки "не могу говорить. Язык", поскольку не помнит, каким словом этот язык обозначить; пару минут минут спустя он уже хлопал губами в мурашках и откровенно бредил, в ужасе повторяя: "язык... язык...", а турок давал ему кислород и твердил: "Все пройдет. Спокойно". "Да, я могу дышать", - ответил он обреченно. Потом его повезли куда-то, совсем не по-русски ногами вперед, и раз двадцать, как ему показалось, перевалили с одних носилок на другие, а он все боялся и не хотел открывать глаза, и кто-то сказал: "А сейчас Вы уснете", и ловко, как муху, прихлопнул его маской наркотизатора. Немецкая речь провалилась ко всем чертям. Стало светло и живительно холодно. Он стоял во дворе своего института, в стране, куда уже не питал надежды вернуться, в городе, засыпанном мокрым снегом вперемешку с осенней листвой. Большой перерыв, океан студентов. Все они выросли до безумия; парни носили бороды; девушки потеряли форму и стали совсем вульгарны; его не узнал никто, даже близкие. "Может, и к лучшему", - шевелил он губами, глядя в спину бывшему другу. - "Я выгляжу жалко. Простите, но где здесь медпункт?" - спросил он внезапно проходящую мимо знакомую; та не расслышала. "Где здесь медпункт? Мне нужен рентген", - спросил он опять, сражаясь с вернувшейся паникой. - "Мне нужен рентген. Я сломал руку. Мне нужен рентген". Снег повалил тяжелыми хлопьями, разразилась метель, и снежинки сочно и больно лупили его по щекам, покуда он не проснулся.
Через сутки ему сказали: во время операции наступила клиническая смерть, но теперь все прошло и бояться нечего.