|
|
||
Про нечистую силу, смерть и Преображение. | ||
В дверь негромко постучали. Три раза - тук-тук-тук. Сборщики перстянки так не стучатся - они пинают ногами - аж изба трясется. А то и вовсе без стука входят.
Багор как раз ужинал. От неожиданности он чуть не поперхнулся. Быстро дожевал, глотнул слабого вина и сказал:
- Путник, заходи. Открыто.
Его слова остались без ответа. Снаружи было тихо.
- Эх, нелегкая... - проворчал крестьянин. От долгого одиночества Багор привык разговаривать сам с собой. Он хлебнул из кувшина и несколько раз дернул ногой, тормоша устроившегося на коленях большого серого кота:
- Ну, давай Дымок, слезай, дай гостя впустить.
Кот нехотя перебрался на лавку, тут же свернулся клубком и задремал. Багор повторил приглашение:
- Да заходи ты, не робей.
Видя, что никто не откликается, пошел к двери. Кого это на ночь глядя черт принес, думал он. Кругом на десятки верст непролазные болота, ни одной живой души. А сборщики перстянки прилетали меньше недели назад. Значит точно не они... Разве что какой-нибудь безумный путешественник забрел. Или паломник. Кто бы он ни был - а все же компания. Одному здесь с тоски околеть можно... Или почудилось?
Багор отворил дверь и, оглушенный мерзким визгом, отшатнулся назад. На пороге, облепленный клочьями вечернего тумана стоял рейтер. Черные глазки его светились холодной злобой, а пасть, усеянная мелкими оранжевыми зубами была оскалена в хищном подобии улыбки. В груди его мокро клокотало.
- Смерть! - скрежещуще проверещал он и ввалился в избу, скрюченный и тощий, похожий на пугало, обвешенное обрывками тряпья. Багор не на шутку перепугался. Столь явно сталкиваться с нечистой силой ему не доводилось. Говорили же, что болото место гиблое... Он схватил первое, что попалось под руку - скамью - закрылся ей и стал пятиться. Кот шмыгнул под стол, выгнул спину и зашипел.
Рейтер с порога повел себя странно: пустился вскачь по избе, не обращая на крестьянина внимания. Он будто что-то искал: метался, заглядывал в углы, шарил безумными глазами по стенам и потолку и визжал, надрывно и тонко, словно его пытали огнем. Багор стоял посреди хаты и следил за метаниями чудовища. Скоро у него сдали нервы и он запустил в рейтера скамьей, но со страху не рассчитал - скамейка с треском врезалась в стену. И тут перед носом у рейтера возникла тонкая трубочка из черного дерева. Рейтер дунул в нее и на груди у него вспух кожаный мешок, под которым болтался пучок дудок. Он сдавил мех волынки и из инструмента потекла вязкая зудящая мелодия. Она оплела крестьянина как паутиной, враз заставив его оцепенеть. Под звуки волынки рейтер покривлялся вокруг Багра, отплясывая нелепый птичий танец и злобно хохоча, потом, внезапно потеряв к нему всякий интерес, полез под стол, к исходящему грозным шипением Дымку. Кот полоснул его по протянутой, похожей на корягу, руке и с жалобным мявом вылетел из своего укрытия. Через мгновение он оказался на печи. Рейтер отшвырнул стол и бросился следом. Он гонял кота по избе, кидал в него посудой, ломал и разбрасывал нехитрую крестьянскую утварь, смеялся и орал, временами переходя с визга на драконий рык.
От происходящего Багор был заслонен душной завесой оцепенения. Он не понимал, что происходит вокруг. Для него сейчас существовала только неподвижность, мучительная и гнетущая. Тело не слушалось, и это приводило крестьянина в отчаяние. Он все силы тратил на то, чтобы разорвать сковавшие его путы, напрягал мышцы до невыносимой боли, но оцепенение не отпускало.
Наконец рейтеру удалось загнать обезумевшее животное в угол. Когда Дымок полез на стену, тот грубо схватил его, отодрал от бревен, подбросил и, на лету перехватив ему лапы, стал выжирать брюхо. Несколько движений челюстей - и рейтер разгрыз кота почти надвое. Затем облизнулся, взял его за хвост и принялся крутить у себя над головой. Во все стороны веером полетели брызги. Несколько горячих капель попало Багру на лицо, но он не заметил этого - он бился в истерике, пытаясь освободиться.
Рейтер сделал широкий взмах рукой и ахнул мертвое тельце о побеленный бок печи. Судя по всему, чудовище не было способно подолгу задерживать внимание на каком-либо предмете. Оставив кота, рейтер вновь дунул в волынку и пару раз галопом прошелся вокруг крестьянина, изображая лихого наездника. Потом столь же внезапно набросился на чудом уцелевший кувшин и с остервенением топтал его, пока не размолол в мелкие черепки. После этого сожрал оставшуюся от крестьянского ужина половинку краюхи, подобрал дохлого кота, шумно его обнюхал и сунул за пазуху. Оттуда же извлек горсть золотых монет. Четыре из них он разбросал по углам, а пятую, последнюю, бросил у порога. Покончив с этим он подскочил к Багру и отвесил ему пощечину.
- Очнись! Скоро ты умрешь! Знай об этом. Завтра я вернусь. - прохрипел он и, хлопнув дверью, унесся прочь.
Багор медленно приходил в себя. По задервеневшим мышцам растекалась кровь, но тело все еще было как чужое. Багор сделал шаг и упал, больно ударившись спиной о какую-то деревяшку. Подниматься не было сил. Он лежал и равнодушно разглядывал красное пятно на печном боку. Ему представлялось, что в закатное солнце бросили камень и оно от этого расплескалось. Сейчас он не мог ни о чем думать.
Щека опухла и горела - рейтер оцарапал его.
Уже в густых сумерках Багор забрался на полати, укрылся с головой овчиной и провалился в липкий беспросветный бред, наполненный кошмарами.
Очнулся Багор взмокший от пота. Ночное забытье не принесло облегчения - он чувствовал себя разбитым и истерзанным. Всю ночь он шарахался от каких-то зловещих теней. Мышцы болели - о себе давала знать вчерашняя борьба с оцепенением. Голова гудела, соображалось плохо.
И главное - страшно, невыносимо хотелось пить.
Багор облизнул запекшиеся губы, глотнул всухую, затем приподнялся на полатях и привычным движением соскочил с печи.
Некоторое время он стоял согнувшись и сжимая руками раскалывающуюся голову - что-то в ней лопнуло и разлетелось тысячей звонких осколков. Когда боль утихла, крестьянин разжмурил глаза и осмотрелся. Вокруг царил разгром. Все его имущество было перевернуто переломано и разбито. Только одинокая метла как ни в чем не бывало спокойно стояла в углу.
Багор плюнул с досады:
- Тьфу ты, собака! Чего учинил, нечистый дух. Хорошо хоть в живых оставил. Но это он зря, это он недоглядел...
Тут взгляд крестьянина упал на побуревшее пятно на печи и его словно кипятком ожгло.
- Изверг, Дымка убил... Единственного дружка...
Чтобы не скучать, весной Багор взял с собой на болота кота и за три месяца успел к нему сильно привязаться. По вечерам, вернувшись с перстяной полянки, он вел с Дымком долгие разговоры о жизни, делился своими соображениями, а тот понимающе жмурился и неторопливо переступал с лапки на лапку. Или подходил и начинал бодаться и тереться ушами о подставленный кулак.
От жалости у крестьянина сдавило горло и он закашлялся. Очень хотелось пить. Он поминутно сглатывал сухой комок, застрявший в глотке.
Багор поискал ушат с водой. Тот лежал с выбитым дном. Половицы вокруг него потемнели от влаги. Багор выругался, еще раз сглотнул и сказал сипло:
- Ладно, из колодца напьюсь.
Он толкнул дверь, собираясь выйти во двор, но та не поддалась. Он с недоумением посмотрел на свободно болтающийся запорный крючок, потом толкнул сильнее. Дверь даже не дрогнула. Первым делом Багор подумал, что рейтер подпер ее снаружи, но его смущало одно странное обстоятельство: прикасаясь к двери, он не чувствовал шероховатой древесной поверхности. Пальцы ощущали толстую мягкую ткань, невидимую глазу. Колдовство...
И тут на крестьянина что-то нашло - в груди вскипела смесь страха, гнева и обиды, и он врезал по двери ногой. Пинком он ничего кроме приступа острейшей головной боли не добился - с таким же успехом он мог пинать крепостную стену.
Разогнав плавающие перед глазами темные разводы, Багор заметил перед собой лежащую на полу золотую монету. Чистенькую, блестящую, ничуть не помятую. На такую он мог бы купить железный зуб для плуга, доброго жеребца и полдюжины поросят в придачу. Багор потянулся за ней, но пальцы уткнулись все в ту же мягкую невидимую ткань - они не доставали до монеты на толщину волоса.
Багор понял, что наружу ему не выбраться. В панике схватил табурет и бросил его в окно, еще надеясь, что ошибается. Табурет мягко ударился в незримый барьер и отскочил, не оставив на стекле ни трещинки.
Багру стало трудно дышать. Он вспомнил, как вчера пытался вырвался из объятий неподвижности. Ситуация повторялась, только теперь ему было предоставлено чуть больше свободы. Ненужной свободы.
Чтобы оборвать вереницу тягостных мыслей, Багор взялся приводить жилище в божеский вид. Оно никогда не отличалось уютом, и крестьянин старался вернуть ему хотя бы иллюзию обжитости и порядка. Поставил перевернутый стол в угол - туда, где ему и следовало стоять, придвинул скамью к стене, уцелевшие вещи расставил по своим местам, а обломки и черепки замел за печку. Эх, сарай сараем... Прежде атмосферу запустения разгонял Дымок, а теперь от него осталось лишь пятно на печи. Расплескавшееся солнце.
Желтый квадрат - след еще одного солнца - лежал на полу. По его положению Багор машинально отметил, что дело близится к полудню. Уборка немного успокоила его, но когда он закончил, на него вновь тяжестью навалились беспокойство и щемящая пустота. Багор сознавал, что причиной этому не только рейтер. Что-то еще томило его. Он сел у окошка, стал смотреть на улицу и, по привычке сам с собой разговаривать:
- Колодец. Эх, вот он колодец, совсем же недалеко. Недалеко, а не дотянешься. Пить охота. Ведро бы сейчас выпил холодненькой, не меньше. Хоть здесь и вода поганая, болотом от нее воняет. Вот дома колодец, там вода не в пример лучше. Но я бы выпил. Хочется потому что очень. Ладно, хватит себя мучить - выпил бы, да выпил. Дальше-то, за колодцем - огород. А там - огурцы. Вот что здесь растет хорошо...
Он вдруг мертвенно побледнел, крикнул: "Перстянка!" и рванулся к двери. На полдороге вспомнил про монеты и совсем сник. Как в тумане крестьянин залез на печь, уставился в потолок, в темный, затянутый паутиной угол. Он лежал и без конца повторял:
- Если хоть один куст завянет - мне конец...
Багор четвертый месяц торчал на болотах. Он выращивал Перст Господень - драгоценный фрукт с дивным вкусом, лакомство князей и баронов. Перстянка, нежное и капризное растение, произрастала только на болотах, на особых перстяных полянках и без должного ухода быстро гибла. Власть имущие снаряжали целые экспедиции на поиски дикой перстянки. Из этой ничем не примечательной кустистой поросли путем длительных и сложных манипуляций создавали растение, приносящее райские плоды.
Багор в экспедициях не участвовал, его привезли позже - уже на подготовленную плантацию. В его ведении находилось пятьдесят два куста и обязанности его состояли в тщательном за ними уходе. Крестьянин жил здесь с конца апреля: полол, удобрял, спрыскивал перстянку травяными настоями, следил за тем, как появляются первые листочки, как развиваются молодые побеги, как распускаются цветы, накрывал кусты от ночного холода шелком - аккуратно, чтобы ни одна веточка не сломалась, ни один лепесток не опал до срока...Забот хватало. Багор буквально сдувал со своих питомцев пылинки, ведь за любой недосмотр он мог лишиться жизни. Но раз уж взялся... Это занятие, далеко не самое изнурительное, позволяло его семье сносно существовать и не пухнуть с голоду. Но если бы он поддался соблазну и попробовал драгоценных плодов или ненароком повредил растения, его ждала страшная кара.
Раз в две недели вместе со сборщиками на болота прилетала старуха. Это она следила за сохранностью перстянки. Первым делом она обходила полянку, внимательно осматривая каждый куст и что-то бормоча. Только после этого она разрешала сборщикам приниматься за дело, а когда те заканчивали, вновь начинала ворожить. Она залечивала раны, нанесенные растениям, ведь единственный плод, сорванный не по правилам, мог погубить целый куст.
Этот ритуал длился несколько часов, и по его окончании Багор чувствовал себя совершенно опустошенным. В дни прилета сборщиков он не шевелил и пальцем (его обязанности исполняла старуха), но был вынужден неотлучно находиться на полянке. Обычно он стоял уставившись себе под ноги (чтобы и краем глаза не видеть старухиного колдовства) и пребывал в полуобморочном состоянии. Багор жутко боялся старуху - она всегда очень недобро на него смотрела. Судьба крестьянина зависела от одного ее слова - стоило ей сказать и его сварили бы в масле.
Более ужасной и мучительной смерти Багор не мог себе представить. Мысль о подобной участи приводила его в отчаяние. Однажды всю их деревню согнали на казнь кузнеца, прибившего мытаря. Палач, подвесив преступника за руки, окунал его в чан с кипящим маслом и тут же вздергивал вверх. Сначала он опустил его лишь по щиколотки, но с каждым разом погружал все глубже. Связанный кузнец бился и непрерывно кричал. И его крики не могли передать и сотой доли его страданий. С него слазила кожа и клочьями плавала в чане. Когда его погрузили по грудь, он замолчал.
Здесь, на болотах, Багру часто снилась эта картина, он сам кричал, просыпался в слезах и не мог больше спать. Теперь он осознал, что его кошмарам скоро суждено будет сбыться. Сегодня поутру он должен был снять с кустов шелковые покрывала, но он не снял и теперь растения сопреют во влажной болотной жаре. К тому же именно сегодня ему нужно было посыпать землю вокруг стволов тертой корой огнестрела для придания плодам более изысканного, терпкого аромата. И ради этого Багор две недели как сумасшедший прыгал по кочкам, обшаривая окрестные топи, и наконец-таки нашел этот чертов огнестрел. Потом он драл кору и все руки от нее были в волдырях...
За раздумьями крестьянин сам не заметил как задремал.
Багор лежал с закрытыми глазами и вспоминал, что видел во сне. Что-то тревожное и неприятное. Наконец он вспомнил - это был дохлый хорек. Он валялся в траве возле черного пня и разлагался. Неправдоподобно быстро. Казалось, смерть повторно, на свой лад оживила его, наполнив движением распада. Он усыхал и вваливался внутрь себя. Зубы обнажились в мертвом оскале, глаза совсем исчезли, шкурка свалялась и потускнела. На труп отовсюду слетались мухи, деловито ползали по нему и носились над ним шумным роем. А хорек все усыхал и съеживался, его тоньшающие конечности распрямлялись и вытягивались. И вдруг, совсем уже превратившись в нечто непонятное, он перевернулся на спину, вскинул лапки вверх и принялся махать ими, ожесточенно отбиваясь от назойливых насекомых.
Смешно. Жутковато, но забавно. Во сне от этого видения бросало в дрожь, теперь же оно вызывало лишь улыбку.
Багор раскрыл глаза и понял, что день клонится к закату. Значит скоро придет рейтер и ему придется разделить участь бедного Дымка. Зато меня не сварят в масле, думал он, бодрясь. И не придется больше страдать от жажды. И работать ни на кого тоже не придется.
То еще утешение...
Что за напасть, думал Багор, почему рейтер меня выбрал? Я честно живу своим трудом и бога не гневлю. Будь я разбойником и душегубом, а так... Рейтер, рейтер, злой он, не может он без зла. Кто-то табачок курит, а он зло делает. И бог ему в этом не мешает.
Бог, он же нас всех любит и добра нам желает. Но зачем он зло создал? Столько мучений от зла, столько подлецов и тварей... А кабы не было зла, все бы тогда жили в мире и согласии, спокойно и безмятежно. И наставлять на путь истинный никого бы не пришлось - не было бы грешников, одни праведники.
Может так и было до поры до времени, а потом злобой все испортили. А началась злоба с какого-нибудь пустяка. Кто-то кому-то нечаянно на ногу наступил, кафтан новый порвал или зерна недосыпал, а того обида взяла и он стал намеренно приятелю своему пакости чинить. И пошло-поехало. Разругались насмерть, дерутся, тут третий их разнимать бросился, ну и понятно, ему тоже перепало хорошенько. Еще один обиженный получился. Пришел домой сердитый и ребятишкам подзатыльников надавал. Так и выросли они, к злобе и ненависти сызмальства привычные. Вот злоба и разрослась, как крапива на пустыре и никак ее не вывести. Чтобы вывести - прощать надо. А это не каждый умеет. Почти никто. Трудно это. Этому учиться надо. Люди-то гордые. Им проще удавиться, чем обиду стерпеть.
А с другой стороны: хрясь тебя по морде - прощаю. Ну тогда получи оглоблей по горбу. Прощаешь? Ладно, тогда я у тебя буренку возьму, ты же простишь... Одни будут прощать, а другие этим пользоваться. Эх, при таком раскладе, чтобы весь свет облагодетельствовать, нужно всех по клетушкам рассадить - каждого по отдельности. Себе-то человек плохо делать не станет, а больше и некому будет. Никаких тебе завистников и врагов - живи в свое удовольствие, пока от одиночества не рехнешься.
Крестьянин вздохнул и почесал распухшую, тупо ноющую щеку. В пальцах остался клок бороды. Багор вскрикнул и принялся дергать себя за бороду, проверяя ее на крепость. С левой стороны, к его ужасу, она вылезла до последнего волоска - легко и безболезненно. На правой щеке пока держалась. Багор с тревогой прислушался к своим ощущениям - чувствовал он себя отвратительно, особенно донимала жажда, но никаких необычных, зловещих симптомов не заметил.
- Плохо дело. Не дай бог, царапина загноится. Лицо набок скосит. Стану уродом, как наш Рябой. И таким же дурачком...
Его брезгливо передернуло. Ну рейтер, ну сволочь, ну начудил. Помирай теперь из-за него. В деревне сварят, а здесь... Он наверное думает, я тут как индюк буду сидеть, дожидаться, пока мне голову снимут. Пусть думает. И пусть приходит - встречу его как подобает. Подпакостить уж постараюсь. Эх, был бы у меня меч или топор. Или хоть коса...Убью, да побегу скорей перстянку в порядок приводить. Может с ней ничего и не сталось. Все обойдется. А если и сталось, то не по моей вине. Рейтер виноват, он и ответит. Его смерть меня оправдает. Набью из него чучело и преподнесу в дар барону. Он у нас известный охотник и от такого трофея должен смягчиться. Демонов-то в его коллекции пока нет.
В дверь постучали. Багор ждал этого стука. Он сидел на печи с палкой от метлы наперевес. К палке бечевкой был прикручен внушительных размеров нож - крестьянин подготовился к встрече.
Дверь распахнулась и в избу влетел рейтер. Коротко чиркнул глазами-точками по сторонам и пустился кругами по хате, визжа и булькая. Волынку на этот раз он не трогал, хотя мешок как и прежде висел у него на груди. На его спине к одежде была прикреплена серая шкурка, снятая с мертвого Дымка. Увидев ее, крестьянин скрипнул зубами и покрепче перехватил копье.
Судя по всему, нападать рейтер не собирался, хотя, то и дело прошмыгивал мимо печи, корча крестьянину рожи, размахивая руками над головой и прищелкивая пальцами. Багру от этого зрелища было не по себе. Он сидел бледный, следил за бессмысленными перемещениями чудовища и примерялся, как бы половчее вогнать в него свое оружие. Но никак не мог сосредоточиться - рейтер бегал быстро и беспорядочно, то и дело меняя направление или отскакивая в сторону.
Багру не давал покоя его взгляд. Рейтер часто оборачивался и смотрел на него, вернее МИМО него - он смотрел на что угодно - на стену, на печь, на свисающий с нее краешек овчины, на самодельное копье крестьянина, на его лапти, но только не в лицо. Их глаза ни разу не встретились. И это странным образом угнетало. Багру стоило больших усилий сохранять самообладание. С каждым мгновением ему все больше хотелось метнуть свое оружие - нож, привязанный к палке - все равно куда, все равно в кого - просто метнуть. Метнуть. Метнуть...
Но атаковать ему так и не пришлось, рейтер сам проявил инициативу. Внезапно он приостановился и бросился прямо на Багра. И, как слепец, наткнулся на копье. Тесак прорвал мех волынки, вошел ему в грудь на всю длину лезвия и слетел с палки. Но рейтер не обратил на это внимания, он схватил крестьянина за штаны и стал стаскивать вниз, а тот, совершенно очумев от страха, брыкался и лупил наседающую тварь палкой по голове.
Устав сносить сыплющиеся на него удары, рейтер скоро отстал. С недоумением посмотрел на торчащий из груди нож и разразился визгливым лаем. Похоже, рана ничуть его не тревожила. Даже не пытаясь вытащить нож, он вновь исступленным волчком завертелся по избе.
Багор не знал что и думать. Неужели удар не причинил ему вреда? В то же время он видел, что из раны вовсю хлещет кровь - алая, настоящая - живая. Крестьянин этому немало удивился, он думал, что у нежити по венам должна течь зловонная гнилая жижа.
Но силы оставляли рейтера. Его кружение постепенно замедлялось, тяжелело, крики стихали. В итоге он остановился посреди избы, вздохнул с каким-то болезненным свистом и сказал, обращаясь в пространство:
- Устал я.
Потоптавшись на месте, он опустился на корточки, уткнулся головой в колени и сцепил руки на затылке. Что-то пробормотал, совсем уже тихо, потом качнулся назад и рухнул на пол.
Все? Я убил его, спрашивал себя Багор. Он всей душой хотел поверить в это, но не мог - он перестал надеяться на подобный исход. Рейтер лежал, остекленевшими глазами буравя потолок. Рот его был разинут все в той же мерзкой улыбке - веселость не оставила его и после смерти. Вокруг натекала темная лужа.
Багор напряженно вслушивался и вглядывался, силясь распознать обман. Рейтер не проявлял ни малейших признаков жизни, но все же спускаться с полатей было боязно. Он крепко сжимал палку, держа ее наготове, и руки его тряслись от нервного возбуждения. Снаружи оглушительно пело и стрекотало болото. Медленно сгущались сумерки, а Багор все сидел, не чувствуя одервеневшего тела и забыв о жажде. Он караулил рейтера.
Потом ему стало страшно. Надвигалась ночь, и оставаться с рейтером, пусть даже мертвым, один на один Багру не хотелось. О подарке для барона он и не вспоминал, его единственным желанием было поскорее оттащить труп подальше от дома, поглубже зарыть, а могилу для надежности забросать ветками бузины. Крестьянин совсем было решился привести эту затею в исполнение, но тут до него дошло, что он заперт в избе золотыми монетами, и ему стало еще страшнее. Чего он добился, убив рейтера? Только того, что теперь умрет своей смертью - от истощения.
Впрочем, через некоторое время крестьянину на ум пришел план освобождения, показавшийся ему достаточно разумным. А что если отрубить рейтеру кисть и попробовать взять монеты ЕГО рукой. Вполне возможно, что чары от этого рассеются. И тут Багор снова пожалел, что топор вместе с остальными инструментами остался во дворе под навесом, а нож, единственное его оружие, торчит из груди рейтера.
Дожидаться темноты на полатях было невмоготу, но и слезать багор не решался - страх буквально приморозил его к печи. Тогда Багор, распаляя себя, стал кричать на рейтера, впрочем не слишком громко - собственный голос пугал его, в нем не было силы, он звучал неуверенно и неуместно. Рейтер к оскорблениям оставался безучастным. Это приободрило крестьянина и он оставил свое укрытие. Выставив палку перед собой, Багор стал осторожно подбираться к телу, думая про себя: "И вправду что ли помер? Кто его знает... Нечисть - пойди с ней разберись. Может он просто притворяется мертвым. И у него хорошо получается, он же и так мертвый, несмотря на красную кровь."
Багор ткнул рейтера палкой, потом хорошенько огрел его и только тогда потянулся за ножом. Мельком взглянул рейтеру в лицо и встретил насмешливый взгляд крохотных глазок. Не успел он отпрянуть, как рейтер лягнул его ногами в живот, отбросив к стене, и с криком: "Ага, поверил!" вскочил с пола. Нож, торчавший из его груди, пропал.
В один прыжок он оказался возле скорчившегося крестьянина и достал что-то из-за пазухи. Багор уловил знакомый аромат - это была перстянка. Рейтер рывком поднял крестьянина с пола и методично, один за другим стал запихивать ему в рот мягкие, сочащиеся плоды. Багор отчаянно отбивался - для него это было равносильно смертному приговору. Он хрипел и захлебывался, но рейтер продолжал скармливать ему фрукты, крепко держа его за волосы, зажимая ноздри, хлеща по лицу и приговаривая:
- Ну еще одну. Не упрямься, это же вкусно. - голос его стал почти человеческим, в нем проскальзывали добрые, заботливые нотки. - Ну давай. Ягодку за жену... за детишек... за бабку Рифу... Жри!
Крестьянина стало рвать. Он больше не мог выносить этой пытки. Перстянка жгла ему внутренности.Какой-то предательской частичкой своего существа Багор понимал, что ничего сравнимого по великолепию вкуса пробовать ему не доводилось. И эта частичка наслаждалась, тогда как сам он горел страхом и страданием.
Рейтер скормил ему последний плод, прорычал: "Завтра я приду за тобой" и ускакал.
Багор без сил остался лежать на полу.
Тянет что-то. Вниз, к земле. Тяжесть. Сейчас сорвусь. Жар. И дышать трудно. Усталость. Надо поспать. Полегчает наверное... Я растворяюсь. Где руки? Где ноги? Вниз. Скольжение и тьма. Ниже и ниже. По земле, по прелым листьям, впитываясь и цепляясь за травинки. В самый низ, в темные, затхлые ложбины. Туда, где весна и голые деревья. В ямы со стоячей водой. Вода воняет болотом. Она подернута мутной, пузырчатой пленкой, а на дне - лед. Здесь смерть и весна. Снег сошел и осталась смерть... За весной - лето. И смерть проходит, как болезнь. Истерзанная почва вновь оживает. Солнце лечит все, даже смерть. Жар - это солнце во мне. Оно не в небе, оно внутри, в голове. Горячее и злое, заражающее слабостью. Жжет. Лечит ли оно? Нет, убивает. Изводит, иссушает, ослепляет. Оно убьет и смерть. Оно само мертво. Расплескано... Черт, куда меня понесло? Что со мной? Очень странные мысли. Чужие. Это бред. Бред...
Наступило очередное прояснение. Багор пришел в себя, насколько это было возможно в его состоянии. Подобно тонущему, вынырнул из океана беспамятства, чтобы сделать вдох и снова погрузиться в пучину.
Он все еще лежал на полу, охваченный горячкой и в то же время трясущийся от озноба. Голова была наполнена тупой тяжелой болью. Глаза тоже болели - их будто выдавливало изнутри. Зато с телом хлопот не было - Багор его просто не чувствовал.
Сам собой в затуманенное сознание просочился ненавистный образ. Скрюченная, тощая фигура, обряженная в лохмотья. Безобразное худое лицо, низкий лоб, длинные жесткие волосы, огромный, вечно разинутый красный рот с оранжевыми зубами. И гортанное клокотание.
- Рейтер! - вскричал крестьянин, с трудом ворочая распухшим языком. Или ему показалось, что вскричал. - Рейтер! Я должен его убить. Он говорил, что придет. Я убью его и подарю барону. Иначе... Ох... Где мой нож? Или я убил его? Хорошо, если убил. Тогда нужно срочно бежать на перстяную полянку. Он оборвал плоды не по ритуалу.
Багор хотел подняться, но тела по-прежнему не чувствовал.
- Ох, тяжело. Сейчас. Сейчас пойду. Только полежу немного. Отдохну и пойду. Минутку всего...
Оправдываясь перед собой, он тянул время, надеясь оправиться, но силы и не думали возвращаться. Наоборот, казалось, последние их остатки таяли. Он понимал это и постепенно проникался досадной мыслью, что вставать нужно было сразу - поднапрячься и встать, а теперь момент упущен и подняться не поможет никакое напряжение. Он так и останется лежать - словно бревно. Хочешь, пили его, хочешь - обтесывай, хочешь - в растопку пускай...
Перед взором крестьянина уже замелькали хорошо отточенные, ладные топоры, брызгами полетели свежие щепки, как вдруг открылась дверь. Багор не испугался. Он знал - это не рейтер. Тот бы обязательно постучал сначала. Он скосил глаза и увидел жену. На душе стало радостно и спокойно. Наконец-то человек! Родной человек, а не эта визгливая образина.
Женщина подошла, поставила рядом крынку с молоком, склонилась над мужем и приложила ладонь к его влажному, пылающему лбу.
- Батюшки, да ты весь горишь! И что этот проклятый рейтер с тобой сотворил?! Худющий-то какой. Ох, горюшко ты мое, помучился, небось? Ну теперь уж все. Подымайся, пойдем.
- Не могу я. - выдавил из себя Багор.
- Не можешь? - жена покачала головой. - Что, так плохо? Ну ладно, полежи пока, я за подмогой схожу.
- Куда ты, глупая баба, пойдешь? - раздраженно проворчал Багор, привычно входя в роль главы семьи. - Рейтер же может прийти. Угробить меня захотела?
- Да не бойся ты, мы скоро. - женщина повернулась к выходу.
- Ну хоть посиди со мной. Я, может, помру сейчас.
- Куда тебе помирать-то? А детей кто кормить будет? Потерпишь, тут недалеко. Молочка вот попей. - сказала она и вышла, не слушая протестующие возгласы мужа.
- Дура! - крикнул Багор. - Оставила меня тут. Ну и черт с ней. Теперь-то все, бог миловал. Нет, больше никогда на болота не сунусь, уж лучше землю пахать.
Он схватил крынку и с жадностью приник к ней. Молоко было прохладное и сладкое. После двухдневного поста оно казалось райским напитком. Не хватало только посоленной горбушки ржаного хлеба, но это так, изыски... Багор пил и пил, глотал и чмокал, не прерываясь даже, чтобы перевести дух. Впрочем, вскоре его блаженству настал конец - кувшин неожиданно опустел. А Багор так и не напился. Нисколечко! Наоборот, жалкие капли еще больше раздразнили жажду. Он жевал сухими губами и непрестанно ворочался. "Ну где эта толстая баба ходит? А говорила, подожди немного. Ее только за смертью посылать. Пить хочу! И есть!"
Он для чего-то заглянул в кувшин.
- Черт! Пустой!
Люди все не шли. Злость, поначалу одолевавшая крестьянина из-за нерасторопности его спасителей сменилась тревогой. Чего они тянут? Может, случилось что? Заплутали? Или на рейтера напоролись... Эх, видно, суждено мне здесь помереть...
Занялся рассвет, а спустя какое-то время солнце уже ослепительно било в окошко. Багор держался из последних сил. На спасение он не надеялся. Жена, подмога, молоко - все это было сном, жестоким сном, рождающим беспочвенные надежды. Если бы и рейтер оказался сном... И вся эта жизнь...
От яркого света глаза стало распирать сильнее - они прямо-таки рвались наружу. Багор боялся, что они выскочат и крепко сжимал веки. Туман отупения стал более непроницаем, и голова теперь болела по-другому - боль пульсировала, будто его охаживали по затылку и по вискам железным ребристым прутом.
Совсем плохо. Теперь уже недолго. Только бы сдохнуть прежде чем рейтер придет. Опередить его. Перехитрить. Обмануть. Пусть жрет падаль.
Потом вдруг что-то подхватило его, немилосердно тряхнуло на весу и бросило в воду. Он оказался в реке. Вода была коричневой, мутной и неприятно теплой. Багор вынырнул и поплыл к глинистому откосу берега, до которого было совсем недалеко - шагов десять посуху. Он сделал несколько гребков и уперся в стену густо разросшихся водорослей. Попробовал плыть сквозь заросли, раздвигая их в стороны, но те были крепко переплетены меж собой. Тогда он попытался переползти по ним до мелкого места, но и тут потерпел неудачу - водоросли расступались, окружали его, заглатывали, словно гигантская беззубая пасть. От их горячих прикосновений щипало кожу. А до берега - рукой подать! Багор выпутывался как мог, но скоро устал и перестал бороться. Водоросли приняли его.
Это что, смерть была? Я думал, будет хуже, а оно вот как - только лучше стало. Будто освободился от чего-то. От жизни? Ха-ха! А что есть жизнь? Здорово! Багор умер, да здравствует Багор! Доброго всем утра!
Крестьянин потянулся и сладко зевнул. Его ничуть не смущало, что лежал он на грязном жестком полу. Какая разница, главное - удобно. Настроение было замечательное. Он рассмеялся. Уловил в своем голосе гортанные нотки и это рассмешило его еще больше.
От ночного бреда не осталось и следа. Не было ни страха, ни боли, каждый мускул играл бодростью, голова была удивительно ясной, а мысли искрились мальчишеским задором. Он чувствовал себя помолодевшим лет на пятнадцать.
Все плохое куда-то спряталось. Багор попытался отыскать хотя бы остатки чего-то неприятного и раздражающего, но не нашел - ни в себе, ни вокруг себя. Его устраивало абсолютно все. В этом мире он не видел ни одной вещи, которая бы вызывала в нем отвращение и гнев. Или не обращал внимания. Ему было не до этого.Он нежился, прикрыв глаза, сложив руки на животе.
Правду говорят, если у тебя ничего не болит, значит ты умер. У меня ничего не болит, даже душа, этот вечный нарыв... Умер и родился заново. Другим. Да нет, в общем таким же и остался, только... как это... сместился вектор сознания. Во! Вектор! Смешное слово. В первый раз его слышу. Но как бы то ни было, рейтер сместил его в правильном направлении. А я боялся, не хотел. Потому что не знал, что он замышляет. А, судя по его виду, замышлял он нечто ужасное.
Не с лучшей стороны я себя показал. Все мы так. Я бы удивился, если бы кто-то добровольно в рейтеры пошел. Как оно все обычно происходит? 'Князем хочешь стать?' - 'Конечно хочу. Ну ты и спросил, дубина. Кто ж не хочет?' - 'А рейтером?' - 'Нету.' - 'А чего так?' - 'Да ну его. Врагом людского рода? Богомерзкой тварью? Ни за что! Я и так своим положением доволен.' - 'Но ты же роешься в навозе!' - 'И что с того? Я пока в своем уме. Сравнил! То - я, а то - рейтер.'
Проклятый вектор сознания! Каждый считает, что у него он сориентирован оптимальнейшим образом. Видите ли, люди и так довольны его направлением. И они наверно правы. Рейтеры, в сою очередь, думают про себя так же. И они тоже правы. То есть, мы правы. А если мы правы, значит наше дело правое. Вот и приходится людям помогать, насильно им мозги править. Сами-то они этого не хотят, а главное, не могут...
Эти мысли разгорячили крестьянина и окончательно вывели из приятной расслабленности. Лежать он больше не мог. Прыжком поднялся на ноги и стал расхаживать по избе, распинывая по углам валяющуюся в беспорядке утварь. Черное пятно запекшейся крови он старательно обходил, и каждый раз, глядя на него, качал головой, как бы удивляясь своему вчерашнему поведению. Неразумно и опрометчиво. Зато весело!
В избе ему было тесно. Багор чувствовал себя будто в клетке. Хотелось вырваться на простор, хотелось бегать, дурачиться, сражаться, делиться с кем-то новыми ощущениями и мыслями, которые просто распирали его изнутри, сжимая и без того невеликое пространство домика. Он остановился у окошка и стал глядеть на улицу. Без особой надежды ударил ладонью в стекло. Потом попробовал подобрать монетки, но те, как на зло, по-прежнему не давались в руки. Даже превратившись в рейтера, Багор не обрел способность разбить их чары. Похоже, они подчинялись только своему хозяину.
- Эх, не выйти... - с легким сожалением констатировал он. - Придется ждать до вечера. Ну что ж, подождем...
Багор мерил избу шагами, раздумывая, чем бы ему заняться, и заодно избавлялся от растительности на лице. Выдергивал из бороды (которая имелась теперь только с правой стороны) клочок, подносил его к губам, сдувал и следил за его неспешным полетом. Затем выдергивал новый.
Когда с бородой было покончено, он наткнулся взглядом на страшное оружие против нечистой силы - на свой тесак. Тот лежал у стены среди какого-то хлама. Багор поднял его, повертел в руках. Лезвие ножа было выпачкано кровью.
Нехорошо как-то получилось, думал он в смущении. Поранил я его. Как говорится, глаза боятся, а руки душат. За полоумного меня держать будет.
Он поскоблил нож об угол печи, счищая с него ржавые пятна, потом, выудив из груды обломков средних размеров дощечку, уселся на лавке у окна, под теплыми солнечными лучами. Посидел немного, собираясь с мыслями, и принялся снимать с дощечки верхний, серый от времени слой. Пока он и сам не знал, что у него в итоге получится, но работа настраивала на размеренный, спокойный лад.
Я почти рейтер, думал он. И голос у меня как у шамана, и борода, вон вся вылезла, да и оптимизма заметно прибавилось. Оптимизм! Слово-то какое! И вектор! Только волынки у меня нет. Но это дело наживное. Сделаю. Из овчины, что на полатях лежит, можно мех выкроить, а дудки... тоже как-нибудь...
ПОЧТИ рейтер. ПОЧТИ НЕ ЧЕЛОВЕК. Нет, ну до настоящего рейтера мне еще далеко. До Истинного нужно четыре этапа пройти: Отчуждение, Иссечение, Воспарение и Преображение. Черт знает что такое! Язык сломаешь! Вот знаю, что есть эти этапы, а что они конкретно из себя представляют - ума не приложу. Надо будет спросить... А этот-то рейтер, что ко мне повадился, он ведь тоже далеко не Истинный - вроде только Отчуждение прошел. Ох, заладил - рейтер, да рейтер. Как-то неудобно его все время рейтером называть. Имя ему какое-нибудь дать надо. Пусть он будет Фердинандт. Неплохое имя, красивое и мужественное. И до ужаса напыщенное. А здорово будет, если я угадаю!
Постепенно Багор понял, ЧТО он собирается выстругать. Нож! Точную копию того тесака, что он держит в руках, только деревянную. Дома, в деревне ребятишки часто просили его сделать им меч или кинжал. Всё бы им носиться да воевать. В благородных рыцарей играют, в драконоборцев. В поле-то работать неинтересно. Им битвы подавай! Только не стать им рыцарями, как бы не мечтали. От крепостной доли не уйдешь. Подрастут, и пахать будут и сеять, и уже для своих детишек мечи строгать. А могут и в рейтеров превратиться. С моей, например, помощью.
Да, обязательно нужно семью вызволять. Придет Фердинандт и отправимся с ним в деревню - за женой, за ребятами...
А все-таки здорово он меня напугал! Я тоже своего шанса повеселиться не упущу. Устроим родне спектакль... Думаю, тещу с собой брать не стоит, слишком она ядовитая женщина. Разорвать ее у всех на глазах для острастки? Или нет? Может превращение в рейтера исцелит ее от этой проклятой желчности? Ладно, как-нибудь на месте соображу...
Но все равно! Решено! Пора менять этот мир!
В одиночку будет трудновато, но я постараюсь уговорить Фердинандта, хотя он такой... из обывателей, с умеренными взглядами на жизнь. Ничего, уговорю. Со мной пойдет как миленький. И с другими попрошу познакомить. Сколько сможем - в рейтеров превратим, а остальные пусть живут пока... Самое главное - барона рейтером сделать. Лишить овец пастыря, а дальше все как под горку покатится. Без него паника начнется, хаос, неразбериха! Тут-то мы их под шумок и переловим. И барон с его познаниями в военном ремесле может оказаться полезным, если люди вздумают организованно обороняться, и вообще, по части стратегии...
Странно, почему до меня этого никто не делал? Всё поодиночке да втихаря, как партизаны. Нет чтобы собраться и навалиться нахрапом. Чего проще-то? Ведь ясно же - давно пора этот мир курочить! Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а потом... Откуда это? Не важно. Разрушим, а потом? Там видно будет... Еще что-нибудь найдем, что стоит разрушить, а пока - бой феодализму! Долой средневековые порядки! Ведь куда не посмотришь - кругом одни запуганные и забитые. Настолько запуганные, что смотреть противно, что хочется этим безропотным тварям по зубам - ногой, ногой! Очнитесь!
Быдло... Я приду за вами!
Как вспомню, что сам таким же был, так стыдно становится. Соберешь, бывало, урожай и думаешь: "Столько-то засуха пожгла, столько-то на оброки уйдет, а есть-то что? Эх, что делать? Ах, как жить?" Только охал да ахал, а на большее смелости не хватало. Особенно весело по весне приходилось, когда хлеб и картошку подъедали. По амбарам поскребешь, по сусекам пометешь - ай, да какой уж там колобок... Жизнь довела, перстянку вызвался растить, чтоб семье полегче стало. За это хоть денег маленько дают. Кстати о перстянке - обязательно ее уничтожу. Намаялся я с ней. "Ухаживать - ухаживай, а к плодам и прикасаться не смей." А, собственно, почему? Почему кому-то можно, а мне нельзя? Чем я хуже барона? Рожей не вышел? Или происхождением? А мне плевать! Вот придет Фердинандт, выпустит меня, наедимся с ним от пуза и вытопчем ее к чертовой матери. А потом в деревню - воевать этих серых людишек.
Тем временем работа над деревянным ножом двигалась своим чередом. Деревяшка теряла в весе, осыпая пол стружками и принимая нужные очертания. Это занятие не требовало умственных усилий и своей незамысловатостью оставляло полету мысли полную свободу. Багор с удовольствием рисовал себе картины предстоящих битв - мгновенные и стремительные, как вспышки молний. Стальные блики, тянущие за собой вихри кровавой мороси. Пение волынок, щекочущее уши. Остекленелые глаза сквозь растопыренные пальцы. Рвущиеся в крике рты. И бешенный танец... Багор заставил себя остановиться, чувствуя что скатывается в эти видения будто в пропасть. Некоторое время сосредоточенно строгал деревяшку и невидимыми руками отмахивал от глаз мороки. Потом его мысли переменили направление. Он вообразил мир без людей. И на первых порах не мог сдержать желчи: "Нет, не так быстро. Ох и придется же потрудиться ради этого. Глупцы, до последнего будут драться за свой вектор, как те язычники... " Но постепенно увлекся.
Перед ним простирался Океан - величественное бирюзовое спокойствие. Багор не раз слышал про Океан, но представлял его по-другому. И нечто незнакомое - Песчаный город. Ажурные строения, широкие, залитые светом улицы. Простор. Воздух, который хочется вдыхать большими пьянящими глотками. Сырой ветер, упруго обтекающий лицо. (Все как у людей, сверкнула и погасла шальная мыслишка.) А над головой - бездонно-голубое небо, незапятнанное ни единым облачком и проколотое посередине солнцем, ждущим своего камня. И вдалеке - силуэт Истинного, дрожащий в горячем мареве...
Это не было фантазией. Он будто вспоминал пережитое - действительное, но поблекшее за давностью лет. Теперь это возвращалось, росло и ветвилось - медленно, как морозный узор на стекле, но Багор не тяготился ожиданием. Он вглядывался в новый, совсем еще прозрачный мир и начинал понимать, ради чего живет.
И тут произошло что-то неожиданное. Снимая с клинка игрушечного тесака очередную стружку, Багор заметил, как из под дерева блеснул металл. Тонкие ледяные узоры разом оплыли. Он быстрыми движениями счистил с игрушки последние древесные лоскуты и у него в руках оказался настоящий нож - такой же, как и первый. Багор сложил их вместе, сравнил, потом взвесил на ладонях - они были абсолютно одинаковы.
- Вот что значит хорошо поработать! Новое умение? Здорово!
Почему-то хотелось смеяться. Багор с гордостью смотрел на свое творение и ему не терпелось показать его кому-нибудь, похвастаться, мол, во я как могу! И первым делом нужно будет показать ножик рейтеру, когда тот придет. Больше и некому. Он, конечно, не удивится, не разинет рот и не промычит обалдело: "Ну ты даешь!". Но все же... Он оценит.
- Эх, столько на меня сегодня свалилось всякого, просто дух захватывает, а поделиться не с кем. Ну где этот Фердинандт шастает?
Багор вздохнул. Повернулся к окошку и стал смотреть во двор, позвякивая ножами друг о друга. Солнце стояло высоко над верхушками деревьев, оно только начало свой путь к закату. Обычно дневные часы были заняты работой, но сейчас крестьянину предстояло дожидаться вечера в безделье, и от этого ему было немного не по себе. Слишком быстро все изменилось...
В дверь постучали.
Крестьянин вздрогнул. С наступлением вечера на смену эйфории и легкости пришло чувство все возрастающей тревоги, необъяснимой и изнуряющей. И теперь, услышав стук, он с будоражащей ясностью осознал, что рейтер - ВРАГ. Несмотря на то, что за последние сутки Багор сам стал совершенно другим, природа существа, стоящего на пороге, осталась для него такой же чужой и мерзкой. Оно словно срывало с себя маски, и каждая оказывалась ужаснее предыдущей. И страшно было помыслить, каким будет его настоящее лицо. И будет ли...
БЕЗЖАЛОСТНОЕ ЧУДОВИЩЕ.
Оно наделило его новым мировоззрением, дало ему ИДЕЮ, позволило ей прорости и намертво укорениться в сознании, и вот, оно пришло, чтобы вырвать ее с кровью и мясом.
СМЕЩЕНИЕ ВЕКТОРА.
Мечты и мысли рассыплются прахом. Ни одна задумка не обретет воплощение. И снова будет смерть. Смерть не тела, но ДУШИ.
Багор, в отчаянной попытке защитить свой мир, бросился на рейтера, сжимая в руках по ножу, но прежде, чем он успел сделать пару шагов, пространство заполнила вязкая мелодия волынки.
|