Минул ровно год со времени моего последнего посещения Франции, а точнее - незабываемого пребывания в Нормандии и Бретани.*
Воспоминания стали постепенно тускнеть, скукоживаться и постоянно об этом напоминали лишь изящная фигурка Архангела Михаила с поднятым мечом, купленная в сувенирной лавке аббатства Сен-Мишель ( с которого начались мои прошлогодние приключения), приятный банковский счет, да еще роскошный темно-зеленый изумруд, подаренный Александром Андреевичем Чудновски и, конечно же, собака фокстерьер, отнятая мною у французской полиции. Но самое главное то, что я получила дополнительный опыт, расширивший мои жизненные горизонты. Впрочем, это результат любого путешествия.
Последние восемь лет каждое утро, впихиваясь в общественный транспорт и отправляясь на работу в школу, я страстно мечтала о выходе на пенсию, когда стану совершенно свободна и независима ни от кого, кроме размера своей пенсии, разумеется.
Сейчас у меня появилась возможность несколько лет жить, не думая о работе, если с умом распределить вознаграждение, полученное мною во Франции. Я всю свою сознательную жизнь шагала в тяжелой упряжке, а теперь у меня впервые образовалась куча свободного времени. К этому надо было еще привыкнуть.
Вначале я с упоением занялась ведением своего небольшого домашнего хозяйства, потом чтением. Когда чтение мне изрядно наскучило, попробовала начать писать свой собственный задуманный роман, но текст "сопротивлялся" и дальше нескольких глав дело не пошло. Потом настало время заняться рисованием. Особых способностей к этому у себя не обнаружила, поэтому постеснялась пойти в изобразительную студию, чтобы не выделяться там бездарностью. Но рисовала я с удовольствием. Если бы Макс меня не вытаскивал на ежедневные прогулки, то скорее всего, сидела бы затворницей дома и с удовольствием покрывалась плесенью.
Знакомым звонила все реже и реже, так как чувствовалось их раздражение против моего нового статуса бездельника и лентяя, в то время, как им, по-прежнему, приходилось тянуть свою рабочую лямку.
Впереди меня ждало только хорошее. После дня рождения своей дочери Маши я собиралась уехать с Максом в Подмосковье в свой новоприобретенный домик в Кыврино. В июне предполагала сделать там ремонт, на недельку оставить все подсыхать и уехать на экскурсию в Суздаль. Дальше этого ничего не планировала.
Но рвануть с чистой совестью в летнюю свободу в восточном направлении мешала одна проблема: я слишком передержала паузу моего необщения с Александром Андреичем.
Дневник барона был давно отксерокопирован мною, а то, что я забыла телефон Чудновского и номер дома его конторы было просто отговоркой, не выдерживающей никакой критики. И чем больше я держала паузу, тем труднее было звонить. Я вела себя как малодушная школьница, которая прогуливает уроки, чтобы не писать
* См.романы "Улыбка единорога" и "Поезд на Харбин".
контрольные, усугубляя тем самым негативную ситуацию. Удельный вес моего свинячества увеличивало еще то, что мне нужны были видеокассеты с документальными фильмами барона, которые я собиралась попросить у Александра Андреича.
Наконец, я стала чувствовать раздражение при воспоминании о Чудновском, как о человеке, который создает мне нерешенные проблемы и тем самым посягает на мой душевный комфорт. Вот так вот! В конце-концов я уже почти собралась с духом, чтобы позвонить комиссару Дессанжу. Но, как говорится, только помяни черта и он уже тут как тут.
20 мая я получила письмо, где комиссар, поминая мои прежние заслуги перед бретонской полицией сообщал о благотворительном фонде поощрения и вспомоществования ( это слово я с трудом перевела с помощью словаря) лицам, имевшим ранее заслуги перед французским правосудием. Среди списка поощрительных услуг имеется и возможность отдыха в течение 15 дней в странах, являющихся членами ЕС. Фонд предоставляет скидку на поездку до 70 процентов от реальной стоимости. Первые заявленные кандидаты уже благополучно использовали эту возможность в мае, и комиссар предложил подать заявку на мою кандидатуру, памятуя мою страсть к путешествиям и воспитание полицейского пса. Дессанж рекомендовал небольшой, но преисполненный духом старины отель в Португалии на берегу океана, где разрешено останавливаться с домашними животными. На принятие решения мне давалась неделя. В случае согласия, комиссар обещал меня встретить и проводить до португальского рейса, так как две недели будет все равно находиться в Париже.
Подсчитав возможные расходы, я пришла к выводу, что 15 дней в Португалии с полным пансионом обойдутся мне в ту же цену, что и неделя в Турции с одним лишь завтраком. Выгода была налицо -так что мой выпендреж оказался бы неуместен. Конечно, мне бы больше хотелось поехать на Сицилию, но коню, дареному на две трети, в зубы не смотрят. Все- таки, как несправедливо я отнеслась к комиссару Дессанжу во время всей той прошлогодней истории. А какой хороший и заботливый человек он оказался!
И вообще, покажите мне того ненормального, чье сердце не дрогнет от притягательного духа халявы ( или частичной халявы)? Разумеется, я решила поехать " вспомоществоваться" ( это слово меня просто очаровало) в Португалию. Немаловажную роль сыграло и то обстоятельство, что дневник барона де Шеврей уже пора бы и вернуть.
Через пять дней комиссар позвонил сам, я дала согласие и мы договорились, что первого июня я вылетаю в Париж. Телефон Александра Андреича я у него почему-то не спросила. Решила, что просто передам пакет с дневниками через комиссара и вложу туда записку с извинением. Решив поступить именно так, совершенно успокоилась.
***
Марья гладила постиранное мною белье, а я с Максом, расположившись на диване, просматривала туристические проспекты, пытаясь почувствовать интерес к предстоящей поездке в Португалию, куда мне ехать все-таки не очень хотелось, потому что душа рвалась в Кыврино, но я не сдавалась, пытаясь нафантазировать привлекательные картины исторических достопримечательностей, к которым меня совсем не тянуло. Дочь мне здесь была не помощник, а вот пес внимал, как всегда, с упоением и рассматривал снимки вместе со мной.
- Знаешь Макс, - бубнила я с фальшивой заинтересованностью, - все-таки поучительно побывать в местах, где веет старыми временами, где когда-то существовали страшные тайны и искали настоящие сокровища, не в каких- нибудь акциях и банкнотах, а в драгоценных камнях, золоте, дукатах, дублонах и луидорах. Слова -то какие, а ? - Пес завибрировал и восторженно подтявкнул. В отличие от меня совершенно искренне. Ему нравилась эта игра, в которую постепенно и я начала втягиваться:
- И ведь знаешь, зверь, эти времена нам часто посылают весточки о себе : соборами, замками, арками и сводами, картинами, гобеленами и просто старыми вещами, будоража наши мысли и фантазии своей далекостью и неразгаданностью их персонажей. Мы вглядываемся в их лица на старинных портретах, в выражение их глаз и улыбки, пытаемся отгадать их тревоги и надежды. Стараемся понять, как их жизни сопрягаются с нашими, как они влияют на нас. Ведь мы, как когда-то они, являемся не только очевидцами и свидетелями нашего времени, но и сами - свидетельства нашей эпохи...
- ...вот-вот, - неожиданно перебила Марья, - и эти живые свидетельства должны быть соответственно упакованы. Особенно если едут в приличное место, то в первую очередь должны собрать себе гардероб. Внешний вид человека свидетельствует об уровне его уважения к себе.
- Знаешь, Маня, если бы я была композитором, то я бы тебя выразила через музыкальную партию барабанов, - с удовольствием отвлеклась я от своего занудства, вступая в привычную перепалку.
- Ага, я- барабан, а ты - флейта, стало быть ? Не подменяй понятия. Сейчас доглажу и вытащу тебя в Stockmann , примеришь стильный летний костюмчик из льна, а в Origo я для тебя присмотрела чудную бежевую юбку. Абсолютно в твоем вкусе - никакая.
- Ма-а-ань, может без меня купишь?
- Начинается! Я куплю, а ты опять носить не станешь. Вещь надо мерить, она должна сидеть! И собаку оставишь дома, нечего ему по приличным местам шастать.
Макс зарычал.
- Не рычи, не страшно!- Макс тявкнул.- Ох, пора тебя научить приличным манерам! Совсем маманя тебя распустила. Скоро принесу рыжего кота Роджера! Толстого, наглого и драчливого. Он, лапушка, покажет тебе, где раки зимуют!
Макс на несколько секунд застыл, воззрившись на Маню возмущенным взглядом, затем юркнул под диван, шваркнул там какой-то коробкой, моментально выскочил с куском меха в зубах, кинул мне добычу на колени и с торжествующей мстительностью уставился на обидчицу.
- Контра паршивая!- замахнулась наволочкой грубиянка на правдолюбивую собаку.
Я вертела в руках прехорошенькую крошечную муфточку из куницы, украшенную тремя хвостиками.
- Какая прелесть!
- Знаешь, мам, купила по случаю тебе в подарок и спрятала до дня рождения, а этот гад...
- Очаровательная вещица! Помнится, у меня была похожая, кроличья, когда мне было 5 лет. И размер такой же. Только на той хвостиков не было...
- Нет, ну если тебе не подходит, то я могу оставить себе...- применила избитый прием дочурка.
- Ничего подобного! Ты же мне купила в подарок! Носить я ее не смогу, но буду использовать как меховой пенал. Стану хранить в ней карандаши, ручки, резинки и корректор...
- Корректор!?
- Ну, да корректор. Ты думаешь разольется? Я буду осторожна. Только вот, что я думаю: у меня в детстве к муфточке полагалась в пару кроликовая шапка с помпоном. Я полагаю, что и эта муфточка - не сирота?
- Не сирота. Она из полной семьи. К ней полагается такая же шапочка и меховой шарф с хвостиками.
- И что, приобретение этой полной семьи у тебя только в проекте или она уже прописана в нашем доме?
- Ну, если ты так настаиваешь на присутствии...- узнать на чем я настаиваю мне было не дано, так как раздался телефонный звонок. Маша пронеслась к телефону и сняла трубку.
- Слушаю... Александр Андреич!? Рада вас слышать! -Маня закрыла трубку рукой и прошипела мне : "Чудновский!", затем опять продолжила,- Александр Андреич, как вы?...Мы тоже хорошо...Да, завтра день рождения...25 уже...Отмечаю в клубе с другом... Она никуда не ходит...Не любит... Да верчусь, как белка в колесе, работаю 25 часов в сутки, а сейчас вот, с мамулей воюю... Нет, собираю ее в дальнюю дорогу. Начало лета- у нее время рецидива настает...Она? Сидит в кресле и накручивает себя на поездку в Португалию. По Станиславскому - от внешнего к внутреннему. Уже стихами в прозе заговаривается. Старинными портретами вдохновляется, видите ли, а сама готова им рога с усами пририсовать...Ну это я так лирический пафос с нее сбиваю... Нет, не хочет. Она ведь собралась в свое райское Кыврино ехать, ремонт там делать, уже визу оформила, а тут змей-искуситель комиссар Дессанж письмо прислал с приглашением в Португалии отдохнуть . Вот маменька и обозлилась на всех, что отказаться не может от халявы...Так я и говорю - лицемерка. У нее уже привыкание к поиску неприятностей, адреналиновая зависимость. Отсюда и рецидив...А мы вас так часто вспоминали...Позвонить?...Так, маманя телефон потеряла...Да, мы уж испереживались...
Я подошла к телефону и стала с осуждением смотреть на Маню.
- Александр Андреич, вот она подошла и буравит меня нехорошим взглядом. Пронять, стало быть, хочет...Да...Передаю ей трубку...Еще раз спасибо, что вспомнили...
Я выхватила, наконец, телефонную трубку.
- Алло!
-Здравствуйте, Юлия Андреевна, поздравляю вас с именинницей, - услышала я мягкий, приятный голос Чудновского и неожиданно обрадовалась ему.
- Спасибо. Ну, Маня вам обо всем наябедничала.- В трубке раздался смех.- Александр Андреич, наконец-то вы позвонили! Продиктуйте, пожалуйста, сразу ваши номера телефонов. Я их прямо тут же и запишу.
Чудновский продиктовал номера домашнего, рабочего и мобильного телефонов.
- Ну вот, теперь порядок. Александр Андреич, я ведь, в основном, согласилась на предложение Дессанжа, чтобы вас повидать в Париже и кое-что вам передать. Скажите, вы сможете первого июня подъехать в аэропорт?
- Конечно. Каким рейсом вы прилетаете?
Я сообщила номер рейса, время прилета. Мы условились о встрече и тепло попрощались. Вот комиссар удивится! А Чудновский на меня совсем не сердился. С моей души упал тяжеленный камень.
***
В зале прилетов парижского аэропорта меня уже ожидали комиссар Дессанж и Чудновский. После обмена приветствиями, Чудновский обратился ко мне:
- Юлия Андреевна, я конечно, рад вас видеть, но у меня очень важное деловое свидание на которое мне никак нельзя опаздывать, поэтому в моем распоряжении всего 15 минут.
Я торопливо полезла в свою сумку, вынула пакет с дневниками и протянула его со словами:
- Александр Андреич, прежде всего я хочу извиниться за свое неуклюжее...
-лукавство, - корректно подсказал Чудновский.
- Ну да, можно, конечно, и так. Так вот, извините за мое неуклюжее вранье... просто мне было тяжело расстаться с дневником барона. Но может, мое нахальство компенсирует вот этот дневник некоего Гриши Белоглазова, оказавшегося в Харбине в то же время, что и барон... Мерзкий тип, скажу я вам. Но не в этом дело. Мне почему-то кажется, что эти два дневника подходят друг к другу, как известные вам шкатулка и кулон. Я думаю, что его место все же в архиве барона. Впрочем, это решать вам.
Ах да! Огромное вам спасибо за царский подарок. Я имею в виду изумруд.
- Я рад, что он вам понравился.С дневником я ознакомлюсь, а сейчас, извините, мне пора.
Комиссар же, никуда не спешил. Он очень обстоятельно описал мне место на берегу Атлантического океана, где я проведу две недели на вилле под названием "Ремедиос". Еще он передал мне контактный номер телефона его друзей в Португалии и напутствовал просьбой звонить ему лично, если что-то будет не так. Затем проверил документы на собаку, вручил мне билет в Лиссабон и обратно, ваучер и подтверждение на гостиницу, пообещав, что в Лиссабоне меня встретят сотрудники местной полиции в штатском.
-А если в гостинице будут против присутствия Макса?
- Проблем не возникнет.
У стойки регистрации мы тепло распрощались и через 1,5 часа самолет взял курс на Лиссабон.
Глава 2
Корк-Дублин, январь 2004 г.
Татьяна Николаевна Высоцкая вдруг с ужасом поняла, что мусор она выкидывала в почтовый ящик и запаниковала. Осторожно огляделась по сторонам. Пассажиры, сидящие рядом на скамейке не обращали на нее никакого внимания. А ведь в эту зеленую чугунную тумбу она выкинула уже несколько бумажных салфеток и безрезультатно пыталась просунуть пакет от бутербродов, про себя возмущаясь тем, что щель мусорника слишком узкая. За те два часа, что она сидела на вокзале в ожидании поезда на Дублин, пару раз приходили служащие и вынимали, как она полагала, мусор из тумбы. Но они опорожняли тумбу, присев на корточки и повернувшись спиной к скамейке, где сидела Татьяна, а потом уносили содержимое в черных пластиковых мешках.
Татьяна Николаевна еще подумала: "какие приличные люди работают мусорщиками". Под конец второго часа своего ожидания, она увидела вначале одну даму, опускавшую туда письма, потом другую. Только тогда она сообразила, в чем дело. Ну конечно же! Эти тумбы похожи на английские почтовые ящики, только английские выкрашены в красный цвет и щель для писем у них шире. Наверное от того, что несознательные тетки в английские почтовые ящики мусор не выкидывают.
Татьяна Николаевна вдруг почувствовала, как сильно она окоченела, сидя в здании этого неуютного вокзала с красными кирпичными стенами.
До этого она почти два часа провела на станции "Little Island" в ожидании электрички. Правда, там она могла любоваться неувядающей зеленью ирландских газонов и нарядным белым домом с колоннами на высоком холме, утопающим в изумрудной зелени кустарников, который располагался напротив станции.
Только деревья с опавшей листвой напоминали о том, что сейчас не лето, но все равно, было трудно привыкнуть, что в январе кругом сочная зеленая трава. Такая же трава пробивалась сквозь старые камни облицовки ирландских каналов. Теплый влажный воздух климатического межсезонья способствовал росту буйной зелени и характеры ирландцев казались мягкими и жизнелюбивыми.
Подошел поезд на Дублин. Окоченевшая Татьяна подобрала чемодан, спортивную сумку и, показав билет веселому толстому контролеру, вошла в поезд. Села в центре аккуратного, ухоженного вагона с клетчатыми сиденьями, поставила рядом сумку и притворилась спящей, чтобы место рядом не пришлось уступать.
Поезд тронулся. Татьяна незаметно оглянулась. Напротив сидела женщина лет сорока и читала толстую книгу. С противоположной стороны сидела рыжеватая девушка лет 16, положив ноги в кедах в кресло напротив и тоже, не отрываясь, читала толстую книгу. Вообще, бросалось в глаза, что ирландцы любят устраивать свои ноги на сидениях напротив. Так в электричке, в которой Татьяна ехала накануне в Корк, висело объявление, в переводе на русский означавшее: "Леди и джентльмены, сидения напротив вас не предназначены для ваших ног, особенно для ног в ботинках."
Подошел молодой симпатичный человек с рюкзаком и плеером, потоптался около девушки с книжкой, намереваясь поставить рюкзак на место, где были уютно устроены ее ноги. На его ожидающий взгляд она не обратила внимания, тогда он занял кресло сбоку напротив, кое-как пристроив свой рюкзачок.
В сумке зазвонил мобильник. Это была дочь Олечка.
- Мама, ты где?
- В поезде. Еду до Дублина, с вокзала в аэропорт, а там если удастся, покупаю билет в Ригу.
- У тебя денег хватит?
- Может хватит, а может нет. Я даже не знаю, можно ли сейчас купить билет в аэропорту. Ведь уже поздно.
- Самолет летит в 1.15 ночи. Через два часа еще перезвоню. Если не хватит денег, сиди в аэропорту и жди. Вышлю по Western Union.
Татьяна Николаевна приехала в Ирландию три дня тому назад, чтобы найти работу и помочь семье - своей дочери Ольге. Последние полгода много несчастий свалилось на голову Татьяны. После долгой болезни скончался ее отец. Разорился зять Игорь. И не просто разорился, а остался должен банку полмиллиона долларов. Семье дочери пришлось продать за бесценок новую двухэтажную квартиру в 240 квадратных метров, полностью меблированную. Потом Игорь разбился на машине и три месяца пролежал в коме. Продали все, что можно. Теперь Оля с мужем и внучкой Леной снимали двухкомнатную квартиру, отказавшись жить и у матери Игоря, и у матери Ольги.
Сейчас, слава Богу, зять был здоров и даже работал в какой-то фирме, но над семьей висел огромный долг. Конечно, можно было еще продать квартиру Татьяны Николаевны, которая находилась на одной из центральных улиц Риги, в престижном районе, но этот вариант оставили уже на самый крайний случай, так как эта трехкомнатная квартира была частной собственностью, родовым гнездом и самой Татьяны, и ее отца - Николая Алексеевича Высоцкого. Здесь же прожила свою долгую жизнь ее бабка - Ирина Константиновна Высоцкая-Штомберг. После того, как она развелась со своим мужем Алексеем Высоцким и уехала из Москвы в Ригу с младшим сыном Высоцкого - Николаем. В Риге Ирина Константиновна вышла замуж за прибалтийского немца Карлиса Оттовича Штомберга., который был на десять лет ее моложе.
У Татьяны Высоцкой имелась родня в Москве и, вроде бы, состоятельная, но с ними общался только ее папа пока был жив, даже ездил в Москву на похороны своего отца - Алексея Денисовича Высоцкого, а потом и старшего брата - тоже Алексея.
В год похорон Алексея Денисовича умерла и бабка Татьяны - Ирина Константиновна. Когда в семье случился финансовый кризис, в бумагах отца Татьяна нашла московский адрес и написала письмо своей двоюродной сестре- Варваре Алексеевне Реутовой-Высоцкой с просьбой посодействовать в поиске работы переводчиком в Москве, но ответа так и не дождалась. Видать, не простили семейную обиду. Татьяна поняла, что московской родне она не нравилась за то, что была похожа на свою бабку, особенно глазами. Такие же удивительные темно-серые лучистые глаза были у ее дочери Ольги и внучки Леночки. Только того опаляющего, опасного обаяния, того завораживающего магнетизма, которым бабка Татьяны, Ирина Константиновна, в девичестве Уварова, была одарена с лихвой, у них и в помине не было.
Причина такой семейной вражды крылась в далеком 1936 году, когда глава семьи, крупный московский хирург Алексей Денисович Высоцкий по доносу был арестован. Вероятно успехи знаменитого хирурга вызывали зависть у коллег или кто-то метил на его место. А может, в тот год был недовыполнен план по ловле шпионов, но допросы его были абсурдны. До самой смерти уважаемый всеми, знаменитый хирург не мог забыть лицо следователя Нехамкина, который поднимал его ночью с койки и вызывал на допросы:
- Вы будете по-прежнему молчать и упорствовать? Когда вы начали работать на японскую разведку?
- Я воевал в русско-японской войне, был ранен, имею медали. Вам это хорошо известно.
- Мне хорошо известно, что прогрессивная российская интеллигенция послала тогда поздравление с победой японскому правительству над русским царским флотом...
- Вот среди этих подонков и ищите японских шпионов.
- Ах, ты имперская шваль! - завопил вдруг обычно сдержанный следователь и, подойдя к пожилому человеку, схватив его за одежду, приподнял и зашипел в лицо, обдавая табаком и несвежим дыханием:
- Имперская шваль! Ненавижу! Сгною!...
Видно в недобрую минуту произнес эти слова Лев Давидович Нехамкин. Так все и случилось. Только с точностью до наоборот. Видать, много удачных операций сделал арестованный хирург, а ведь нормальные люди добра не забывают. Нашлись у знаменитого врача и заступники и защитники среди важных чинов.
А вот в ведомстве следователя Льва Давидовича скоро стали происходить пренепреятнейшие изменения. Был арестован, а потом пущен под расстрельную статью главный начальник Нехамкина. Не оценили служебного рвения и самого следователя. Лев Давидович был арестован, затем сослан в СЛОН ( специальный лагерь особого назначения), где бесследно сгинул, так и не дождавшись победы мировой революции, которую обещал товарищ Троцкий. Любопытно, что еще один палач русского и других народов Лаврентий Берия тоже будет позже расстрелян как японский шпион.
Престранным образом повела себя в этой истории супруга А.Д.Высоцкого - Ирина Константиновна. Она не рыдала под тюремными окнами, как стрелецкая женка и не высказывала желания следовать за мужем всюду, как жена декабриста. Она немедленно от него отреклась и развелась, аргументируя свое решение в бумагах, что не может жить с японским шпионом. Как-то быстро вторично выскочила замуж и, прихватив младшего сына, 10-летнего Коленьку, уехала к новому мужу в Ригу, в буржуазную Латвию.
Старший сын Алексей и бывший муж ей этого никогда не простили. Никто не принял во внимание того, что ею руководил исключительно животный страх за судьбу ее младшего сына, ее ненаглядного Коленьки.
После бурной , нервной и опасной Москвы, Рига показалась Ирине Константиновне мирной, уютной, тихой и провинциальной, пригодной для спокойного житья. Ее даже называли "маленьким Парижем". Не за внешнее сходство, конечно же, так как Рига ничем не похожа на Париж, а за обилие эмигрантов из России.
Новый муж Карлис Оттович оказался хорошим человеком. Он даже вывез из города Харбина овдовевшую мать Ирины, поселив ее в своей квартире, что было воспринято с огромной благодарностью.
Но недолго длилась спокойная семейная жизнь Ирины. В 1939 году была объявлена репатриация этнических немцев на свою историческую родину. Поначалу господин Штомберг хотел уехать в Германию вместе с семьей, но его жена категорически отказалась. И здесь Карлис Оттович повел себя благородно. Он не взял финансовой компенсации от латвийского правительства за оставленное имущество, переписав свою квартиру и небольшую дачу в Юрмале с хорошим садовым участком на жену. В дальнейшем это позволило Ирине, ее сыну и внучке стать наследственными гражданами Латвии с правом на владение имуществом.
Оставшись вторично без мужа, Ирина Константиновна пошла работать медсестрой в больницу, выучила латышский. Позже стала вначале перешивать одежду, а потом и шить. У нее появились постоянные клиентки. Очень много работала на дачном участке, выращивала овощи, чтобы у ее детей всегда были витамины. Татьяна навсегда запомнила натруженные, грубые от постоянного копанья в земле, руки бабушки. Ее постоянную молчаливую заботу и доброту. Бабка никогда не рассказывала о своей прежней жизни, о которой Татьяна узнала много позже от отца. Но постоянное присутствие, а вернее, отсутствие ее первого мужа, Алексея Денисовича, внучка ощущала. И выражалось это в истовой религиозности Ирины Константиновны, как-будто она замаливала какой-то несмываемый грех. И разве не странно, что ушла Ирина на сороковой день после смерти своего первого мужа. Как-будто неистовым напряжением души в постоянной молитве, наконец, вымолила себе право уйти вместе с ним.
В советские времена жизнь Татьяны сложилась, в общем-то, нормально, хотя она рано лишилась матери. Отец был хорошим хирургом - ортопедом, сама она закончила факультет иностранных языков и почти всю свою жизнь проработала в крупном всесоюзном НИИ переводчицей.
Правда, с мужем развелась, чему была только рада, снова замуж не захотела, посвятив себя воспитанию дочки Олечки, а потом уходу за больным отцом. Но тут грянула перестройка. Все пришло в разброд и шатание, стало двигаться к неминуемому краху.
Всесоюзный НИИ, в котором работала Татьяна Николаевна стал дышать на ладан, а потом и вовсе приказал долго жить, как и многие другие производственные и научные организмы.
Уже в который раз в течение 20 века у людей затрещал по швам привычный уклад жизни. Уже в который раз в 20 веке людям вновь предстояло определиться в различных точках мира в поисках нового пристанища, начиная жизнь фактически с нуля, тщательно скрывая от посторонних глаз чувство неприкаянности и обиды. И сможет ли теперь кто-нибудь из них когда-нибудь произнести слова : "О, любимое мое Отечество"? Хотя бы мысленно.
Часть сотрудников огромного института, помыкавшись и не найдя себе применения в новой жизни, воспользовалась новыми возможностями и уехала на Запад, другая часть уехала на историческую родину, кто в Россию, кто на Украину, кто в другие республики бывшего СССР. На восток уехало также много смешанных семей. Стартовые условия у всех отъезжающих были неравные.
Разумеется, удачнее всего сложилась ситуация для тех, кто на законном основании смог выехать в Германию, Израиль, США или Канаду. Их ожидала социальная помощь в этих государствах и поддержка собственных национальных общин.
Другая часть отъезжающих отправлялась к родственникам в Россию, Украину или Белоруссию. Ну, а тем, кому было ехать некуда и не к кому, остались выживать на месте.
Татьяну Высоцкую новая жизнь не очень-то и ломала. Правда, пришлось пойти работать в школу, что ей не особенно нравилось, но ведь служить где-то надо до пенсии.
Вскоре удачно сложился бизнес у зятя и несколько лет семья жила безбедно.
А потом... Когда все пошло наперекосяк, выход из трудной ситуации подсказала соседка по лестничной площадке - Анита. Ее знакомая по родному хутору Джулия Муфтова уехала пять лет назад в Ирландию. Правда, как-то странно въехала, симулировав эпилептический припадок на границе, во время которого "потеряла" свой паспорт, в котором не было въездной визы, изобразив полнейшую глухоту и беспрестанно жалуясь на свою ужасную жизнь в Латвии. Ирландцы оказались гуманными: может, не сильно поверили в ее синяки с прилагаемыми к ним справками о регулярных побоях, но не выставили вон. Даже выдали бесплатный слуховой аппарат и стали платить пособие по инвалидности. Пособие она получала исправно, да и с работой уборщицы проблем не было. Сейчас она, вроде бы, сидела дома одна с грудным ребенком, так как друга своего прогнала из-за его хамства и регулярных побоев. Эта Джулия постоянно звонила Аните и слезно умоляла хоть кого-нибудь прислать к ней в Ирландию, чтобы ей не было так трудно и одиноко, чтобы было хоть словом с кем-нибудь перемолвиться, а работу здесь найти можно, был бы паспорт гражданина Латвии - приезжай и работай, жить же можно у нее бесплатно. Так сказать, за человеческое участие и общение. Сама Анита характеризовала Джулию, как человека очень покладистого и послушного, но немного "не в себе". Анита держала эту возможность для себя. На случай потери работы. Созвонились... Муфтова очень обрадовалась, сказала, что очень ждет. Кто бы не клюнул на такую возможность? Раньше ирландские рабочие разъезжались по миру в поисках работы, а сейчас толпы людей из Восточной Европы ринулись в Ирландию также в поисках заработков. Так вот меняются времена.
И Татьяна Николаевна решилась, вынула из тайничка свои последние 600 евро и вылетела в Дублин. Это было трое суток назад. Сейчас, сидя в поезде и приближаясь к Дублину, Татьяна могла сказать только одно: так ее никогда и никто не "динамил".
Жила эта самая Джулия уже пять лет с румыном Аликом и была на пять лет его старше. Разумеется, Алик никуда не уходил и никто его никуда не прогонял. Правда, любовью и семейным счастьем там и не пахло. Муфтова прислуживала и угождала своему Алику, было понятно, что терпит он ее только из-за ребенка, которого действительно очень любил. Она была послушна, как зомби и панически боялась ослушаться своего хозяина. За 5 лет проживания в Ирландии, постоянно прикидываясь глухой, совершенно не понимала по-английски, но зато выучила румынский язык и национальную кухню этого народа. Алик ел все только что приготовленное. Но самым забавным было то, что она постоянно и регулярно всем на него жаловалась. Даже его друзьям. Врала она легко, эмоционально и образно, по всем поводам, гнусавым, жалостным тоном, как попрошайка. Этот тон уже "въелся" в нее. Говорила она бесконечным шепелявым, картавым потоком, все время повторяясь. Речь ее напоминала монолог из пьесы абсурда, закольцованный на магнитофонную пленку и застревал в мозгах, как остатки пищи в зубах: "... А он (Алик) кричит на меня и кричит. Вот... Всегда, чуть что скажу. Все друзья говорят, что он сумасшедший... А я хорошая, добрая, зла никому не делаю, не обманываю никогда. Все время кричит на меня. А друзья от нас все отвернулись, не разговаривают... Я про Алика глупость ляпнула. Не знаю, зачем ляпнула. Вот, ляпнула и все. А все взяли и поверили и теперь не приходят... А вот моя мать даже ни письма, ни открытки не передала. Ей только деньги надо... У нас в Латвии все было! И квартира трехкомнатная и дача. Где все? Ничего нету... А отца я и не видела. Да, он мне и не отец был. Я у матери раз спросила : скажи мама, кто мой папа? А она мне как даст по морде! Меня всегда все бьют... И кричат.... Никак вот не могу на Лавинию (дочка) получить сертификат о ее рождении. А без него пособие на ребенка не выдают...У меня документы в Дублине... Не знаю, в каком учреждении...А? Поехать туда? Нет, они кричат на меня. Они только по-латышски и по-английски говорят. А я не понимаю... Тут? А я тут пять лет живу. Нет, по-английски не понимаю. Я не слышу. Они кричат. Я пугаюсь... По-латышски я не понимаю (училась в латышской школе-интернате). Я забыла латышский язык... По-русски они не хотят...И кричат... А мой отец тоже всегда кричал. Он в интернат приходил бить меня и кричать...И Алик меня бьет..."И так далее...
За снимаемый дом платили 300 евро, остальные 800 оплачивала социальная служба Ирландии. Жили безбедно, но хотелось бы сдавать еще одну пустующую комнату, поэтому и зазывала она обманом кого-нибудь из Риги.
И пусть бы так и было, после устройства на работу Татьяна была согласна платить за эту комнату любые деньги, но перед тем, как устроиться на работу, приехавшим следовало отправляться в социальную службу для оформления PPS number ( Personal Public Service number), чтобы через 2-3 дня получить налоговую карту, о чем зазывающая сторона ее не предупредила. И только тогда можно было легально устраиваться на работу. Для этого принимающая сторона должна была написать в социал коротенькое supporting letter с указанием имени гостя, своего адреса, а к этому приложить любой из своих оплаченных счетов, к примеру за вывоз мусора. Вот этого счета за вывоз мусора они и не пожелали дать Татьяне. Без PPS number на нормальную работу легально устроиться было невозможно. Джулия стала увещевать Татьяну сказками, что после подачи счета у нее отнимут пособие и откажут в оплате 800 евро за дом от государства. Так ей Алик сказал. А он все знает лучше. Кроме того, не нужен Татьяне этот номер, можно и без него пойти мыть посуду в арабскую забегаловку. На следующий день румынский Алик так гаркнул на гостью в ответ на ее просьбу дать любой счет, после чего она немедленно покинет дом, что у Татьяны ручьем полились слезы и она уже второй день не могла остановиться. Кстати, Татьяна объяснила работнику социальной службы, что принимающие ее хозяева боятся дать ей какой-нибудь счет, так как опасаются потерять государственное пособие. Служащая безумно удивилась и ответила, что это полнейшая глупость и пустые домыслы. Счет требуется только для подтверждения факта существования жильцов и это никогда и не на чем не отразится.
Утром Джулия, поменяв имидж вечно обиженной и забитой убогой инвалидки на надменную барыню заявила Татьяне: "Алик меня пол-ночи ругал, дескать, кого это ты привела к нам в дом!? Я позвонила Аните, спросила, кого это ты к нам прислала? Работать не хочет, по дому не помогает!" Жалобный голос попрошайки вдруг превратился в злобный и повелительный с "пристройкой сверху" - из жалкого хорька в злобную Кабаниху. Затем, демонстративно убрала белье и матрас с ее кровати. Ничего не оставалось, как взять чемодан и уйти в неизвестность. "Вот таким образом люди бесследно исчезают за границей", - думала Татьяна Николаевна, глотая слезы, борясь со слабостью и головокружением. Она понятия не имела, как доберется до аэропорта Дублина, купит ли там билет и хватит ли у нее денег. Оставаться в Ирландии не имело смысла- у нее не было денег на гостиницу, не было знакомых. Зазывая жильца, Джулия уверяла Аниту, что поможет найти работу, лишь бы "приехала человеческая душа, с которой поговорить можно". И Анита с Татьяной поверили, что дело обстоит именно так, поэтому денег у Татьяны было в обрез. Самое обидное, что с хорошим английским ей здесь ничего не стоило найти хорошую работу, если бы не пресловутый счет за вывоз мусора, который для нее пожалели.
Зачем требовалось это необъяснимое вранье? Мысли и речи Муфтовой менялись в зависимости от настроения обожаемого Алика и раз гость пришелся ему не по вкусу, то надо гостя выгонять, не считаясь ни с возрастом человека, ни с его затратами, ни с элементарными понятиями порядочности. А вот страна Ирландия отнеслась к этой паре жлобов по-человечески. "Надо просто вычеркнуть эпизод и забыть Муфтову, которая привыкла, что ей любая подлость сходит с рук, как инвалидке, косящей под убогую дурочку", - решила Татьяна Николаевна.
Прибыв в Дублин, с помощью двух приветливых пожилых дублинцев- леди и джентельмена, да еще благожелательного полицейского с автовокзала "Atha bus", Татьяна удачно добралась до аэропорта. Там у жизнерадостного кассира она купила билет в Ригу. Оставшихся денег хватило. Даже осталось на четыре открытки с видами Дублина. Получив в руки обратный билет до Риги Татьяна почувствовала, что родилась " в рубашке" и от этого такой прилив счастья, какого не испытывала уже много лет. Все же ей очень понравилась страна Ирландия и особенно - ирландцы.
Глава 3
Португалия, июнь 2004 г.
Я уже четвертый день находилась в Португалии на вилле "Ремедиос" . Почему это внушительное и вместительное здание называлось виллой, остается для меня загадкой. Путешествуя по Западной Европе, я видела немало старых и не очень зданий, которые почему-то назывались замками. Вилла же "Ремедиос" однозначно могла называться замком и тогда, когда это здание было выстроено, само слово "вилла" не было широко употребляемо. Здание выходило фасадом к океану, возвышаясь над гостиничным комплексом, который находился справа в полутора километрах, и рыбацким поселком, находящемся слева, примерно в километре. Все здание было выложено из грубых каменных блоков. В центре фасада здания, обращенного к океану, располагалась просторная терасса, от которой к пляжу вели ступеньки, вырубленные в скале. За виллой имелся внутренний двор, окруженный галлереей с колоннами. Садик был чахлый, в его центре бил узенькой струйкой фонтанчик. На дворе только начало июня, но зелень была очень скудная. В конце двора стояла часовня, соединенная с виллой, но когда я туда попыталась попасть, она оказалась закрыта. Пышной роскоши в гостинице не наблюдалось, но остатки былого величия просматривались, довольно обветшалые, но тем не менее, были пропитаны историей древнего рода. Вилла "Ремедиос" была конечно же, свидетелем истории и ей было, что рассказать. На первом этаже имелись своя библиотека со старинными фолиантами и даже оружейная с портретами и рыцарскими доспехами. Все это явно не было куплено на распродаже антиквариата. Стены столовой были покрыты дивными изразцами "azulejo" - азулейжо. Кто не хотел есть в столовой, мог перейти на терассу. Кормили здесь только завтраком и ужином, но в течение всего дня можно было бесплатно пить чай и кофе с молоком. Минеральную воду брали прямо из холодильника, опуская деньги в коробочку, стоящую рядом. Руководил внутренней жизнью отеля управляющий по имени Эрл Даммерт - парень лет тридцати, двухметрового роста.
Когда, по-приезду, я протянула ему свои документы, он задал вопрос:
- Вы говорите по-латвийски?
- Говорю.
- Не могли бы вы перевести одну запись?- он протянул мне книгу отзывов, указав на запись, сделанную по-латышски.
" Посетил вашу достопримечательность, ознакомился с предметами истории и искусства, остался весьма удовлетворен. 15.мая 2004 года. Янис Кадушечкинс".
Я перевела и улыбнулась.
- Это ваш знакомый? - взгляд у Эрла был прицельный и оценивающий. Неприятный взгляд.
Правда, цвет глаз интересный.
Несмотря на свой высокий рост, мистер Даммерт не сутулился, двигался бесшумно и легко, как животное из семейства кошачьих, а небольшую изящную голову на длинной шее держал слегка откинутой, что придавало ему сходство с жирафом. Приятное и неприятное в нем было как-то сбалансировано и гармонизировано.
У этого Эрла Даммерта была легкая пружинящая походка, передвигался он почти бесшумно, а тембр его голоса и манера разговаривать соответствовали визуальному облику: также были легкими и ненавязчивыми. Казалось, что сильные эмоции его не посещали и не тревожили. Но, тем не менее, спустя пару дней после моего приезда, ему удалось застать меня врасплох, когда я рассматривала в оружейной портреты былых владельцев виллы. Совершенно увлекшись, я не заметила, как он вошел и встал сбоку от меня. Наверное, мне помешал услышать его сильный шум прибоя, который доносился из открытого окна.
- Любите старинную живопись?
От неожиданности я вздрогнула, но быстро взяла себя в руки:
- Умеренно.
- Что же тогда? Откуда такое пристальное внимание? Испытываете пиетет перед "древней кровью"?
- Глупости! Разве не у всех людей кровь древняя? Вот, у вас, например?
- Я - плебей.
- О, это все очень спорно. Во-первых, любой аристократ на деле может оказаться сыном шофера или конюха, а плебей - внебрачным сыном принца. Ну, а во-вторых, все так давно перемешалось, знаете ли. Смею вам заметить, что все люди, в том числе и гордые джентельмены, эпатажно именующие себя плебеями, являются чьими-то потомками, а потом станут чьими-то предками. А род мы свой человечий ведем от нашей древней хвостатой родни, которая трудилась, не покладая лап, чтобы мы вот так сейчас стояли на своих задних конечностях и мило разговаривали.
- Тоска какая.
- Ну, так и быть. Допустим, что ваша прародительница, когда стадо ее сородичей трудилось, висела, зацепившись хвостом за лиану, грызла банан и, раскачиваясь, мечтательно глазела в небо, слушая птичек и любуясь бабочками.
- Она была и вам родней?
- Возможно.
- Тогда согласен. Но я уже давно за вами наблюдаю. К живописи вы, как оказалось, равнодушны, тогда чему улыбались, разглядывая эти напыщенные физиономии?
- Меня посетила одна мысль и очень развлекла...
- Какая же?
-...что несколько веков назад художник поймал эти лица, этих людей в сачок времени и теперь они в законсервированном состоянии, как мухи в янтаре, живут меж нас. Кстати их лица не лучше и не хуже теперешних. Ну, может, только зубы у нас красивее и вид ухоженней.
- А по-моему, женские лица на старых портретах и фотографиях намного симпатичней, чем теперь. Они были более религиозны, а это придает большую мягкость и чистоту взгляду и выражению лица. В них меньше агрессии и хищности. Зато мне понравилось ваше выражение: время, пойманное в сачок. Наверное, хорошие писатели тоже "ловят в сачок" свое время. Хотя, "ловить в объектив" - звучит современнее. Вы о чем-то хотите меня спросить?
- Да. Скажите, Эрл, а ведь все эти раритеты не были куплены в антикварной лавке?
- Не были. Ни на распродаже, ни на барахолке. А к чему этот вопрос?
- Просто мне интересно, почему же тогда это здание называется виллой, а не замком?
- Не усложняйте, миссис, вилла "Ремедиос" - это всего лишь название отеля. Не более того.
Голос Эрла и его взгляд сразу стали отчужденными и, сославшись на срочные дела, он скрылся в комнате, что находилась на другом конце оружейной.
У меня оказался просторный номер на втором этаже, кровать с балдахином на витых столбиках, все выглядело опрятно и пристойно. Правда, больше чем на три звезды гостиница не тянула. Терасса разделяла дом на две части. В той части , где обитала я, располагались пять номеров. Один, угловой занимали мы с Максом, второй после меня пустовал. В третьем обитала очень полная, даже чрезвычайно толстая высокая дама из Испании ( как она уточнила- из Каталонии) с коричневым спаниелем, за ней номер вновь пустовал, а последний занимал пренеприятнейший пожилой субъект из Британии, к которому служащие отеля обращались по имени - мистер Прескотт. Он полностью оправдывал свое имя, в котором звучало нечто трескуче - ломкое. Он все время брюзжал, был всем недоволен, раздражен, постоянно дергал то горничных, то администратора. Его грубость, по-моему, временами граничила с хамством.
Сегодня утром, когда я сидела на терассе под зонтом, удобно устроив ноги на парапете, на котором сидел и Макс, вдруг сзади услышала раздраженный голос:
- Приятно увидеть хоть одну приличную физиономию.
Я оглянулась. Опираясь на трость, сзади в полотняном кепи, полотняных брюках и пиджаке стоял мистер Прескотт.
- Вы имеете в виду моего пса, сэр?
- А кого же еще!
Пораженная приступом столь внезапной общительности мистера, я решила поддержать разговор:
- Чудесная погода, не так ли, сэр?
Ответа не последовало. Я обернулась и увидела удаляющуюся фигуру пожилого сэра. Очевидно, он уже исчерпал свой лимит общительности на сегодняшний день и столь длительная беседа утомила его. Но я ошибалась.
После ужина, вечером, сидя на том же месте, в той же позе вместе с Максом, я любовалась океанским закатом и вдруг снова позади себя услышала тот же скрипучий голос:
- Прекрасная погода, миссис.
Кажется он соизволил ответить на мой утренний вопрос так как к вечеру уже восстановил душевные силы для продолжения любезного разговора. Но этот прилив симпатии я приписывала, конечно же, не своему очарованию.
- Я вижу, вас привлекает моя собака, сэр?
- У меня был похожий пес.
- И что с ним стало?
- Пришлось усыпить. Покусала бешеная лиса.
- Очень жаль.
- Вы позволите прогуляться с вашей собакой?
- Пожалуйста. Его зовут Макс.
Дальше произошло нечто, произведшее на меня пренеприятнейшее впечатление. Пожилой джентльмен приподнял кепи и отрекомендовался:
- Джонатан Прескотт к вашим услугам, миссис...?
- Юлия...
После этого сэр Джонатан сделал неуловимое движение в сторону Макса и мой благородный, преданный пес, как какая-то дружелюбная дворняга беспринципно кинулся к нему и послушно затрусил рядом. Мне оставалось только спрятать охватившее меня чувство разочарования и обиды. Я утешала себя, оправдывая Макса, что мой полицейский пес стосковался по мужской компании и был рад даже обществу склочного мистера Прескотта. Где они бродили, уж и не знаю. Только в 10 вечера раздался стук в дверь и мистер Прескотт вернул подзагулявшего пса. С того дня подобные прогулки стали ежевечерними.
Еще раз повторюсь: я то как раз считаю, что должны быть мужские клубы, где их посетители смогут спокойно обсуждать футбол-хоккей, рыбалку- охоту, дрели-сверла, моторы и предаваться бесконечным воспоминаниям о своей службе в армии и на флоте. Это я понимала. Но все равно было обидно из-за легкомысленной псины.
А еще этой ночью, где-то близко, примерно в районе дворика, раздался истошный женский крик. Наверное, кто-то упал в темноте и сильно расшибся. Надо спать по ночам, а не шастать в темноте.
***
Я не хочу быть грубой, но все же хочется быть точной. Так вот, самое точно определяющее слово отдыхающего контингента - паноптикум. Среди персонажей был еще один пожилой джентльмен, которого про себя я окрестила "вечерний дед". Он почему-то всегда появлялся к вечеру, тяжело опираясь на толстую палку, слегка прихрамывая, садился в кресло и так долго сидел, глядя перед собой, а может, просто дремал. Был он сед, носил довольно длинные волосы, седые усы и небольшую бороду.
Наверное у него были проблемы со зрением, так как даже по вечерам он носил большие очки с темными зеленоватыми стеклами, не солнечные вовсе. Я слышала, что существует глазное заболевание, при котором нужно носить очки с зелеными стеклами. На шее он носил бандаж. Наверное, поэтому разговаривал мало и редко. Одет всегда был в льняной фисташковый костюм и никогда не снимал шляпу. Когда заговаривал, то голос был тихий и хриплый. Создавалось впечатление, что разговаривать ему трудно.
Я подумала, что здесь этот господин проходит курс реабилитации после тяжелой автокатастрофы.
После странной ночи с жутким криком "вечерний дед" появился утром после завтрака. Он вышел на терассу, огляделся, увидев меня приблизился и сел чуть поодаль на свое обычное место.
- Может, здесь из камней выделяются какие-нибудь токсичные газы, которые плохо влияют на работу кишечника, - задумчиво и неожиданно произнес он.
Ну, если какие-то газы здесь и выделяются, то они вредят совсем другой части тела. Наверное, на мою голову они тоже плохо влияют, потому что ощущение всеобщего паноптикума усиливалось с каждым днем. Я всегда живо представляю себе картинку разговора, и совсем не обрадовалась возможной перспективе проводить вечера, беседуя о работе желудочно-кишечного тракта. Надо было срочно что-то предпринять. Поэтому против его "обуха" я пошла клином своей "оглобли", чтобы отбить у него охоту впредь вести со мной подобные разговоры. Вслух же вполне невинно произнесла:
- А уриной лечиться не пробовали?
- Чем, простите?
- Уриной говорю. Мочой, другими словами.
- Как это?- обрадовался развитию темы "вечерний дед".
- Говорят очень полезно клизмы с ней делать, пить. Некоторые советуют для красоты и свежести кожи, умывать ею лицо. Очень отбеливает. Даже древние замачивали в ней свои белые одежды. Там ведь аммиак содержится.
- У вас хороший цвет лица, свежий... По личному опыту судите?
Я отрицательно помотала головой.
- Ну, может пили?
- Никогда.
- Про клизмы как-то неловко спрашивать...
- Ну, отчего же. Раз у нас такой откровенный разговор пошел, то отвечаю, что нахожу ее аромат чрезмерно терпким и излишне навязчивым.
- Зачем же мне советуете?
- Потому как, с присущей мне природной добросердечностью, озаботилась вашей проблемой исключительно. Сопереживаю, а потому делюсь информацией. Говорят очень уринотерапия в таких случаях, как ваш помогает. Прямо- таки с того света возвращает. Вроде даже рак лечит. Только перед употреблением надо хорошо прокипятить. И лучше употреблять детскую мочу. Так мне одна учительница по химии рассказывала, она всю семью свою этим способом вылечила. С отличным результатом и ото всех болезней. Так что можно сказать, что подобные знания добыты эмпирическим путем.
- Каким путем?
- Путем собственного опыта.
- Очень интересно. Я, пожалуй, попробую... Только где же детскую взять?
- А вы в рыбацком поселке поспрашивайте. Что им анализов жалко?
- Решено. Так и поступлю. А вы, надеюсь, не откажете мне в консультациях. Ну, счастливо вам оставаться. До завтра.
Но следующим вечером на терассе я его не видела, так как совершала дальнюю прогулку в сторону гостиничного комплекса и вернулась поздно. Ни Макса, ни мистера Прескотта нигде не было. Я побродила по коридорам, заглядывая во все закоулки, а затем вышла во внутренний двор посмотреть их там. Но и во дворе спевшейся парочки не наблюдалось.
Я села на ступеньки галереи и закурила. Луна зашла за тучу. С океана дул несильный ветер. Становилось прохладно и темно. Вдруг я увидела нечто: по внутренней галлерее в сторону часовни двигалась фигура в монашеском плаще с накинутым капюшоном. Фигура не шла, а парила, примерно в полутора метрах от земли. В темноте она была различима, так как от нее исходило слабое сияние. Остановившись напротив меня, силуэт развернулся в мою сторону. Под капюшоном лица не было видно, а только темное пятно, окруженное сиянием. Я застыла. Пепел сигареты упал мне на ногу. Я его стряхнула и загасила сигарету. Когда подняла глаза, фигура монаха уже исчезла.
На следующее утро я очень внимательно исследовала галлерею. Там уже находились Макс и мистер Прескотт, которые прогуливались не спеша.
На пятый день, вернувшись с прогулки вокруг гостиничного комплекса я рано легла спать и вдруг, около полуночи услышала истошный вопль дамы из Каталонии, стук падающего тела и собачий лай. Потом послышался шум открываемых дверей и топот ног по коридору. Я перевернулась на другой бок и опять заснула, пообещав себе, что ввязываться ни во что не буду.
Глава 4
Я вынырнула из воды и по острым камням вскарабкалась на фрагмент небольшой скалы. Как хорошо, что в Хорватии купила противоежовые тапочки и прихватила их с собой. Благодаря им я спокойно могла выбираться из воды и, сидя где-нибудь на склоне скалистого берега, любоваться пейзажем. Сейчас, напротив меня , на вершине крутого берега, виднелся наш отель "Ремедиос", его обширная терасса, узкая каменная лестница, которая вела на пляж. Получалось, что наш отель стоит в самом центре лагуны. В лагуне, как известно, вода довольно неподвижна, но кругом были разбросаны фрагменты скал, над которыми, казалось, очень хорошо поработали время, вода, ветер. Почти в каждом кусочке скалы имелось множество сквозных проемов, гротов и пещер. Значит, береговая линия меняется, а вода отступает. Камни имели розово-охристый оттенок, но тем не менее, были видны разнородные пласты почвы, наподобие песочного торта. Казалось, это побережье жило своей собственной жизнью. Причудливость форм камней говорила о том, что в земной коре здесь постоянно происходят какие-то процессы. Тектонические разломы? На подобные мысли меня подвигло странное наблюдение за мистером Прескоттом. Поначалу было непонятно, почему он, разгуливая с Максом, все время изучает каменную кладку виллы, а накануне я их застала вообще за странным занятием: Макс когтями выцарапывал куски почти еще свежего цемента, а сэр Джонатан собирал их в пакетик. А еще я слышала ночью непонятный то ли вой, то ли стон, а может скрежет зубовный, который доносился прямо из моей каминной трубы. Бред какой-то!
Я опять повернулась в сторону отеля и стала рассматривать на его крыше трубы дымоходов. Тут-то я и услышала, что кто-то меня зовет, стоя по колено в воде. Присмотревшись, я узнала мистера Даммерта.
- Юлия, к вам посетитель, - пояснил он, когда я вылезла на берег и натянула на мокрое тело футболку.
Но посетителя я уже увидела. Он спускался по лестнице на пляж. Им оказался Чудновски. В одной руке у него был кейс, в другой- букет роскошных орхидей сиренево - лиловых оттенков, стебли которых были помещены в большую капсулу.
Александр Андреевич тепло поздоровался, поздравил с наступающим днем рождения и вручил свой роскошный букет.
- Я очень тронута вашим вниманием и мне необыкновенно приятно видеть вас здесь, но что-то мне подсказывает, что вы приехали не только, чтобы поздравить меня с днем рождения, а скорее всего, у вас есть ко мне дело. Поэтому давайте присядем в тенечке под зонтом и вы мне расскажете, какое срочное дело привело вас сюда.
- Вы правы, Юлия Андреевна, я приехал по срочному делу на очень короткий срок и связано оно с дневниками. Скажите, откуда у вас дневник Белоглазова?
- Белоглазов, судя по одинаковой фамилии, был родственником покойного мужа моей уже не менее покойной тетушки. После нее мне досталась квартира в Москве и домик в подмосковном Кыврино. Квартиру я продала, а в домике периодически живу. Среди бумаг и фотографий обнаружила этот дневник. Мне показалось, что между ними есть связь. Вот я и передала его вам.
- А остались еще какие-то блокноты, записи, фотографии? Вы их видели?
- Вы об архиве старых хозяев? Архив остался. Дело в том, что я живу на первом этаже дома, а второй, пока не отремонтирую, решила не использовать. Там имеется спальня и кабинет, который выходит на терассу. В кабинете стоит большое старинное бюро со множеством ящичков. Там я еще не копалась. Еще есть небольшой чердак, тоже чем-то забитый.
- Скажите, вы знаете еще каких-нибудь знакомых семьи Белоглазовых?
- Меня активно разыскивали Варвара Алексеевна Реутова и ее сын Артем, но до сих пор связаться как-то не удалось, но я могу вам дать их адрес и телефон.
- Юлия Андреевна, мне нужно срочно ознакомиться с теми бумагами и документами, которые остались от Белоглазовых, их знакомства, связи... Вы не могли бы прямо сейчас со мной поехать? Поверьте, все это очень серьезно.
- Нет, я с вами никуда не поеду, но напишу адрес и письмо к своей соседке. Она вас впустит в дом. Можете прожить там, сколько потребуется, исследовать любые архивы и взять себе то, что сочтете нужным. К тому же Настасья Викторовна сможет вам многое объяснить и ответить на ваши вопросы. Эта дача у них с незапамятных времен. Они могут знать и самого Гришу Белоглазова.У вас найдется лист бумаги?
- Вот, пожалуйста. Пишите прямо на кейсе.
Я написала адрес, записку Настасье Викторовне, он поблагодарил, спрятал мою писанину в бумажник.