Сол Алазар Батькович : другие произведения.

Fastest lap

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.28*15  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    -Для чего слону хвост? -Чтобы он не заканчивался внезапно...(ответ пятилетней девочки)
  Fastest lap
  Alasar Sol Version 7.1
  
  Предыстория...
  
   Прошлой весной я летал в Париж. Поездка была насыщенной - музеи, экскурсии, посещение обязательных, несколько утомительных мероприятий, по большей части пешком, как раз то, чего я терпеть не могу... Впрочем, это не важно. Принимавшее нас Европейское Космическое Агентство видимо рассчитывало сломить всей этой культпрограммой дух нашей делегации перед конференцией по галактическим релятивистским объектам.
   В последний день перед началом слушаний мне, наконец, удалось вырываться из цепких лап организаторов и незаметно затеряться в узеньких переулках старого города, неподалеку от Монмартра. Пропустив пару стаканчиков излишне сухого, на мой вкус, французского вина я бодро сбегал по петляющей куда-то вниз, в сторону Сены, улочке, мощеной должно быть еще для Веспасиана, когда ко мне подошел высокий парень в черном осеннем пальто.
   На город опускались сумерки, в окнах верхних этажей еще догорал закат, но ниже синие тени сгущались на глазах.
  - Pardon, ce n'est pas vous qui a laisse tomber cela? * - он протянул мне какой-то предмет.
   Я не сумел разглядеть его лица. Только небольшие прямоугольные очки в тонкой оправе, типичный французский шнобель и темные волосы до плеч. Он равнодушно смотрел на меня, но я почувствовал себя неуютно. Странный взгляд.
  Это была трехдюймовая дискета. Мой французский далеко не безупречен и я пробормотал в ответ что-то вроде:
  - No. I don't think so...
   И только в этот момент понял, что незнакомец уже сворачивает за угол, а я с самым дурацким видом держу злосчастную дискету в руке. Окликнуть или догнать его я почему-то не решился и, с досадой пожав плечами, направился обратно в отель.
   Как это не смешно, я заблудился, и обратный путь занял на пару часов больше, чем я рассчитывал. Поймать же такси и признать таким образом свою несостоятельность в качестве туриста я не пожелал.
   Короче, о дискете я забыл и вспомнил про нее уже дома, когда по привычке вытряхивал из карманов все, накопившееся в них за время поездки.
   На ней оказался лишь один файл, и я решил, что doc'овский формат не грозит мне вирусами.
   Содержание файла вызвало у меня законное раздражение. Одни части текста были набраны по-французски, другие на английском, русском и иврите (!). Кроме того, отдельные абзацы и строчки на латыни и западно-китайском также не добавляли оптимизма. Естественно, половину идиотского файла мой ксенофобствующий компьютер не прочел, пока я не разжился соответствующими словарями и софтом.
   Вскоре я понял, что это нечто вроде дневников, весьма подробных и богатых деталями вначале и крайне отрывочных и беспорядочных в конце.
   Провозившись несколько месяцев, уже больше из принципа, чем из интереса, я с горем пополам и друзьями филологами перевел примерно две трети странного текста. В результате получилось то, что получилось. Право, результат не стоил затраченного времени, но было забавно...
  
  Alasar Sol
  05.01.2001
  
  Fastest Lap
  Unwritten diaries
  
  Не стоит встречать людей с распростертыми объятиями,
  зачем облегчать задачу тем, кто хочет вас распять...
   С.Е.Лец
  
  Part one. Chapter one.
  Attempt.
  
  Я редко бываю в кафе и барах. Еще реже задерживаюсь там дольше, чем требуется, чтобы набить брюхо. Но сегодня у меня выходной, Ал улетел на конференцию по акустике нуклонного резонанса, а Элен так и не приехала, сославшись на неотложные дела. Разумеется, она выразила надежду на встречу в будущем. Привычно, мило и тоскливо. Образовавшийся вакуум нужно было срочно чем-то заполнить. Последнюю машину из нашей мастерской забрали еще вчера, до Ле Мана осталось полтора месяца, и я отпустил ребят отдохнуть пару дней в преддверии круглосуточной суеты вокруг нашей "кошечки".
   Пошатавшись полчаса без дела по пустому ангару, я чуть было не решил там прибраться, но вовремя передумал и приехал к Дэну. Милейший кабачок без претензий в двух кварталах от моей берлоги.
   Есть мне не хотелось и вот уже второй час я сижу за столиком в углу, у окна, провожая взглядом редкие машины, проплывающие за мокрым стеклом, и потягиваю отвратительный божоле, заедая его салатом из когда-то свежих овощей. Занятие в равной степени бесполезное и смешное. Вероятно поэтому сегодня меня оно вполне устраивает. Раскурив очередную сигарету я оглядел зал. За последние полчаса многое изменилось. Кто-то уже ушел, некоторые перебрались поближе к стойке и теперь с трудом поднимали голову выше стоящего перед носом бокала, а компания довольно развязанных молодых людей, сдвинув столики и потребовав виски, принялась шумно обсуждать меню. Только странный парень, сидевший в сумраке под неопределенной мазней в духе примитивизма еще когда пришел я, все так же медитировал на чашку кофе и, казалось, даже ни разу не сменил позы.
   Мне все это малоинтересно, но становилось слишком скучно. Я уже говорил про вакуум.
   Вскоре стали собираться завсегдатаи, и к одиннадцати свободных столиков не осталось. Теперь работал только бар, кухня закрылась, мутные конусы от светильников пронзают облака табачного дыма. Разговаривали вокруг все громче и разухабистей; я уже собирался уходить, когда из сырой прохлады дождливой ночи в бар нырнула девушка в длинном черном вечернем платье. Казалось, она ехала на концерт в Ла Скалу и лишь по невероятному недоразумению оказалась здесь. Я поперхнулся салатом. Несоответствие ее вида и обстановки похоже бросилось в глаза не только мне, и половина заведения молча воззрилась на новоприбывшую. Впрочем, возможно их интересовала не только гармония homenis et monde.1
   Вообще-то, мне безразлично какое на ней платье и почему эта великосветская крошка покачивая каштановыми волосами возникла в сем злачном месте. Я не эстет и даже не ценитель.
   Однако, глубокое внутреннее убеждение, что она сядет за мой столик, побудило меня взять еще одну бутылку вина и с отсутствующим видом сложить ногу на ногу.
   Мне срочно требовался кто-то способный наполнить содержанием этот вечер или, хотя бы, отвлечь от поисков оного.
   Заказав двойной шерри она уверенно подошла к парню, по-прежнему созерцавшему чашку с кофе, и спросила:
  - Не помешаю?
  - Смотря чем, - спокойно ответил тот.
  Я возмутился. Какое самодовольство и чем он привлекательнее меня!?
  Она улыбнулась и села за его столик. Неплохо, - подумал я и отхлебнул пол стакана.
  - Лаконично и наверняка, - заметила она.
  - С чего вы взяли? - без видимого интереса осведомился грязный подонок. Мне захотелось сделать этому индюку какую-нибудь гадость.
  - Бодистава от Шопенгауэра. Это прекрасно.
  - В самом деле? Почему не просто грубо?
  - Хам не станет в такое время и в таком месте пить кофе.
  - Возможно, это - конформизм. Уверяю вас, вы не представляете себе, на что способны люди.
  - Хорошо сыгранная роль лучше бездарной неподдельности.
  - Неподдельность тоже роль.
  - Даже если считать, что вам смотрят на ноги, а потом просят выпустить из лифта?
  - Даже если потом застрелиться.
  - Вы не находите вашу позицию чересчур оптимистичной, учитывая количество копий, сломанных по этому вопросу? Неужели, в самом деле все так естественно?
  - Понятия не имею, - ответил странный тип, кивнул своей собеседнице и запахнув полы черного плаща вышел прочь.
  Неожиданно обернувшись ко мне она просто поинтересовалась:
  - А вы что думаете о нашем разговоре?
  Я заерзал. Черт возьми, она действительно полагает, что я подслушивал?
  - Понятия не имею, - в тон незнакомцу заявил я.
  - Это случайно был не ваш знакомый? - спросила она, с восхитительной непосредственностью перебравшись ко мне. Ну и девица. Я закурил и ответил:
  - В некотором роде.
  - Кто он?
  - Великий Сэн-Сэй. Гуру страждущих дидактического пустословия и адепт Неподдельного Ордена Возвысившихся над Суетой.
  - Мне он примерно таким и показался, - серьезно заметила она. Издевается что ли?
  - И часто вы посещаете столь камерные представления? - я постарался придать своему голосу ироническую интонацию.
  - То же самое я хотела спросить у вас. Если не ошибаюсь, вы, вопреки ожиданиям, не стали сегодня действующим лицом, но зато живо сочувствовали актерам.
  - Похоже, мой выход на сцену все же состоится.
  - В партере спокойней.
  - Слишком тесно.
  - Зато софиты не слепят.
  - Меньше страдаешь от бесталанности постановки, когда сам в гриме.
  - А вы страдаете?
  - Не особенно. В театре я больше всего ценю антракты и, по возможности, переношу действие в буфет.
  - И хорошо кормят?
  - Зависит от режиссера. Сегодня ты Гамлет...
  - А завтра кушать подано. Понятно. Ну что же приятного аппетита. Желаю вам новых поступлений...
  Незнакомка поднялась, чтобы уйти.
  - Вас куда-нибудь подбросить? - поспешно предложил я.
  Она скривилась, будто я сморозил глупость, и бросила:
  - Как жаль... Не стоит садиться за руль после неудачной попытки утопить праздность в вине. Концовка может оказаться надуманно трагической. Пошло. Все же вам лучше остаться в партере.
   И она растворилась среди поздних прохожих. Я механически посмотрел на часы. Десять минут первого. Мерзко - подумал я, даже забыв взбунтоваться против того фарса, которому сам был сейчас сопричастен. Я почувствовал себя как в том анекдоте, когда выходишь из бара, открываешь дверцу машины, включаешь зажигание, втыкаешь первую передачу и только потом замечаешь, что твою машину угнали.
   Возможно, тому была причиной вторая бутылка божоле, но я в мрачной меланхолии неторопливо размышлял о том, что все же скоротал вечерок, хотя и не особенно рад тому, как я это сделал. Еще я задался вопросом о соучастниках того убийства времени, которое мы совершили. Возникало ощущение чудовищного обмана, но я не мог понять, в чем он заключался. Что это за люди? Тайные агенты, обменявшиеся паролем? Жуткая секта после вздорного любомудрия совершающая человеческие жертвоприношения? Мнительные психи сбежавшие из дурдома? Или обыкновенные пустозвоны, считающие себя Игроками?
   Потом я решил не устраивать охоты на розенкрейцеров, расплатился и вышел на улицу. Дождь перестал, и в мокром асфальте действительность переворачивалась с ног на голову. Огни фонарей и проносящиеся искры фар двоились и множились, на небе появились звезды и казалось тьма, размеченная точками света, окружала меня повсюду. Слабые дуновения теплого ветра принесли откуда-то мокрый запах прелых листьев каштана.
   Мой старенький Порш стоял за углом, в тихом переулке. На него нападала листва, а по бокам все еще стекали капли дождя. Голова вдруг оказалась удивительно ясной, я сел за руль и поставил Аквариум. Никаких воспоминаний, никакой ностальгии. Б.Г. исключает саму возможность остаться в прошлом. Он всегда этот самый миг.
   Я медленно ехал по пустынным улицам, петляя узкими переулкам, среди припаркованных вплотную машин. Редкие освещенные окна таяли в зеркальце заднего вида. Два тоннеля, поворот и вот я дома. Ну, во всяком случае, я здесь живу. Когда я выходил из машины у меня на поясе противно запищал телефон:
  - Грег, где ты шляешься, звоню тебе второй час! - Клод просто не может говорить медленно и без недовольства, - Ты помнишь, что завтра в десять мы едем в Про Драйв с чертежами? Они готовы?
  - Хай, Клод. - спокойно произнес я. Понятное дело, ответа ждать бессмысленно, - Да, я все помню, встретимся в половину возле "Грэйнсбоу".
  - Смотри, Грег, если и на этот раз мы не сумеем с ними договориться, то вы можете снимать машину с заявки...
  - Не волнуйся, мы переделали торсионы и тяги, так что все пойдет как по маслу.
  - Ну-ну, - пробурчал он, - До завтра...
  Я включил свет в прихожей и бросил куртку на стул. Открыл холодильник и плеснул себе апельсинового сока. Да, чертежи... Помнится, я собирался посидеть с ними сегодня пару часиков, но сейчас при одной мысли об этом я наливался отвращением.
   Плюхнулся за компьютер и какое-то время тупо смотрел на пронумерованные черточки и стрелки схемы задней подвески "Ягуара". Через полчаса, сделав пару поправок, по-хорошему требовавших пять минут, я встал, заварил кофе и, наливая его в свою любимую кружку без ручки, вдруг вспомнил про типа в кафе. Я его уже видел. Точно, с месяц назад, на выставочной гонке во Флоренции, когда у нас полетела коробка и я с горя забежал в паб опрокинуть стаканчик виски, он так же сидел в глубине подвального полумрака и неподвижно пялился в чашку. Занимательно. Дежа-вю, без особой уверенности усмехнулся я.
   Я бросил взгляд на часы и увидел, что до встречи с Клодом осталось шесть часов, чертежи не готовы, а не плохо было бы еще и вздремнуть пару часиков. Попытался вернуться к работе, но мысли мои были далеки от толкающих рычагов и вискозных муфт. Самопроизвольно рука потянулась к папке рассказов, что я накрапал в былые времена. Открыл первый попавшийся опус, прочел пару страниц. Бред собачий - подумал я, закрывая файл, - а вот сегодняшний эпизод довольно любопытен. Хотя, если задуматься, на то он и эпизод. Ни прошлого, ни будущего, отрывок чужой жизни, просто мелькнул по воле случая передо мной, и не понимая причин я заинтригован.
   Вернувшись к работе, я закончил чертежи, когда над набережной уже забрезжил серый свет очередного дня, а под окном раздались шаги первых прохожих.
   Не медля ни секунды я, прямо в одежде, рухнул на диван и моментально заснул.
  
   Ненавижу утро. Гадко вставать, повинуясь чувству долга, хуже того, многолетней привычке подавленного делами, несвободного человека, обреченного вечно играть по чужим правилам. Столь упадочнические настроения преследуют меня только по утрам, и возможно именно поэтому я не терплю это время суток. Облив лицо ледяной водой и поставив чайник, я зарядил тостер, открыл пачку чипсов, налил себе сок и принялся распечатывать плод своих вчерашних мучений.
  Когда я позавтракал, возле принтера лежала дюжина страниц чертежей и сопроводительного текста. Я быстро запихал все в кейс, прихватил с тумбочки пачку сигарет и помчался на встречу с Клодом.
   Разумеется, я опоздал. Дело не только в постоянных пробках, а в том, что даже на Порше невозможно успеть на другой конец города за 10 минут.
   Клод рвал и метал. Когда я подъехал, он прыгнул в машину, будто за ним гнались, и крикнул:
  - Черт тебя побери, ты что, издеваешься, где это видано...
  Я петлял по запруженному автомобилями бульвару Хаусманна и думал о том, что если бы вносимая Клодом энтропия была направлена на какого-нибудь противника, то за считанные секунды его порядки были бы обращены в первозданный хаос. В общем, мне приходилось не сладко.
  - ...опаздывать к господину Столцу равносильно тому, чтобы просто порвать контракт...
  Я старался не обращать внимания и прибавил газ, когда мы выехали за город.
  Минут через пять, немного побледнев, после особенно эффектного обгона, мой попутчик с непривычной робостью предложил ехать помедленнее. Я усмехнулся про себя и нырнул в поворот. Как там это у фон Трипса: "Каждый поворот подобен прыжку с завязанными глазами на шпагат, натянутый над бездной"...
   Мы подъехали к штаб-квартире Про Драйв за пять минут до назначенного для переговоров времени. Клод чертыхаясь вылез из машины и наговорил мне много забавных дерзостей. Я не без труда обуздал гордыню.
  
   Как менеджер Клод человек совершенно незаменимый, и даже сырые чертежи, привезенные мной, были приняты в разработку. Потом встал вопрос о деньгах, и нам деликатно напомнили, что мы должны еще за предыдущую доводку больше ста тысяч. Клод накормил господина Столца одой нашему новому сказочно щедрому спонсору. Я также с интересом внимал своему спутнику. Как и господин Столц я слышал про спонсора впервые.
  С улыбкой, которую я бы назвал несколько натянутой, нам сообщили о доверии к команде "GRT", которую здесь рады приветствовать в нашем лице, пообещали подготовить машину за три недели и выразили надежду на успех. Спортивный и финансовый. Последнее подчеркнули особо.
   Что же до спортивных достижений то, надо сказать, Про Драйв до сих пор просил не ставить их лейбл на наших болидах.
  
  Когда мы выбрались из царства тонированного стекла и металлических перекрытий на свет божий, день был уже в разгаре. Осеннее солнце нагрело бетон стоянки и пока мы шли к машине, я наслаждался теплом, идущем через тонкие подошвы моих туфель. Клод чистосердечно светился торжеством. Его просто распирала гордость. Я делал вид, что ничего не замечаю и нарочито безразлично поинтересовался:
  - Куда тебя подвезти?
  Тут его прорвало.
  - Ну, знаешь, Грег, ты все-таки тот еще сукин сын. Тебе что все до лампочки?!
  - О чем ты? - поднял бровь я. Обожаю поддразнить таких милых недотеп.
   Клод ничего не ответил, надулся, и весь путь обратно мы проделали молча. Меня это вполне устраивало, хотя пару раз я едва сдержался, чтобы не засмеяться вслух.
   Высаживая Клода у его офиса я смилостивился и изрек:
  - Малыш, ты был неподражаем!
  - Да пошел ты, - огрызнулся он и скрылся в дверях. И все же я успел увидеть, как расцвела его простодушная физиономия. Это примирило меня с фальшью моих слов.
  А впрочем, черт с ней с фальшью, - думал я по дороге к нашему ангару, зачем искать в жопе мозг... Проще, проще надо быть!
   Едва я залез под нашу аэродинамическую трубу - гордость команды, честно спертую Алом из лаборатории Колумбийского университета, когда он якобы работал там над вопросом подавления маховских ударных волн во время посадки шатллов - в дверь постучали. Я почти засунул в камеру модель нашего болида 1:5 и теперь, держась одной рукой за пульт управления, пытался захлопнуть люк. Мне ничего не оставалось кроме как подпереть его арматурой, матерясь вылезти из-под кожуха, и с самым раздраженным видом рвануть дверь.
  - Кого еще... - рявкнул я заслоняя ладонью глаза. Солнце, висящее над деревьями на минуту ослепило меня. Это была Дженни. Как это ни глупо, мне стало стыдно.
  - Грег, извини, пожалуйста, я не думала что ты занят, хочешь, зайду попозже...
  - Не думала... - пробурчал я, скрывая неловкость, но не желая раскаиваться, - Нет, я тут в покер играю... Ладно, чего уж там, заходи, коли пришла.
  Она робко вошла в сумрак ангара и встала у двери.
  Я снова полез под трубу и уже оттуда сказал:
  - Чего стоишь, возьми стул, он там, за кокпитом, хочешь, завари себе кофе. Кстати, точно, завари кофе, я с утра не ел.
  Люк со скрипом закрылся. Я испачкался в смазке и вылез наружу, вытирая руки. Дженни раскладывала на верстаке пакеты с продуктами.
   Она обернулась.
  - Ты сердишься?
  - Дуреха, - насколько мог ласково произнес я, - За что? Это ты меня извини, видишь, я с недосыпа и голодухи на людей бросаюсь...
  Она улыбнулась. Так улыбаться умела только она. Иногда мне хотелось назвать ее Кирой, да вот я не только не бог, но даже не прогрессор... Дженни была сестрой Чака, нашего старшего механика, ей было девятнадцать и она часто забегала к нам, принося с собой что-нибудь съестное. Нас то это устраивало, но что ее здесь привлекало, я понять не мог. Шестеро перемазанных маслом, вечно занятых и постоянно ругающихся мужиков, в иные месяцы света белого не видя сидевшие в ангаре над очередным разбитым болидом, с моей точки зрения были малопривлекательным зрелищем. А к машинам она относилась как к дорогим игрушкам больших детей.
  
  - И куда вы теперь? - спросила она, уткнувшись подбородком в ладошку и глядя как я сметаю импровизированный обед.
  Черт возьми, кто здесь к кому снисходительно относится?!
  - В Ле Ман, через пять недель, - ответил я, с набитым ртом.
  - Кто поведет, Жак и Ален?
  - Как обычно. Еще надо найти кого-то третьего, гонка продолжается сутки. Больше восьми часов выдержать почти невозможно.
  - А что Ральф?
  - А что Ральф? Три дня, как встал с койки. На нем после Маньи-Кура живого места не было...
  - Пишешь что-нибудь?
  Такого поворота я не ожидал. Она-то откуда знает? Не иначе Ал в прошлый раз проболтался. Животное, увижу - убью. Я прожевал круасан и осторожно произнес:
  - С чего ты взяла?
  - Знаешь, - будто не услышав моего вопроса сказала она, - Твой "Путь" очень милый. Местами просто славный...
  - Я тронут, - промямлил я угрюмо и начал прикидывать, где она достала рукопись.
  - Ты огорчился, что я его прочла? Ал сказал, здесь тебя не понимают, потому ты вечно такой колючий, а там ты настоящий. Нет, правда, мне очень понравилось...
  - Что Ал еще сказал?
  - Сказал, ты скучаешь по старым друзьям, а они разъехались кто куда...
  - Ясно, - перебил я, действительно разозлившись, - Прости, но мне надо работать, спасибо за обед, увидишь Чака, передавай привет, напомни, чтобы послезавтра приходил к десяти...
  - Чак уехал с этой своей девицей на Ривьеру, - сказала Дженни, - даже не позвонил...
  Уже в дверях она обернулась и негромко произнесла:
  - Мне кажется, я тебя понимаю. Ты не такой как...
  Она не договорила и поспешно закрыла дверь снаружи.
  Только этого мне не хватало! - подумал я и включил компрессор.
  
   Срыв с заднего диффузора действительно удалось компенсировать новым дефлектором, как я и рассчитывал. Конечно, на полномасштабной модели могут обнаружиться какие-то сюрпризы, но пока все шло как запланировано. Самодовольно глядя на результаты компьютерной распечатки, я встал с кресла и покрутил головой. Вечно у меня затекает шея.
   Провозившись с расчетами до вечера я накатал пять листов замечаний чтобы, когда ребята вернутся, внести в модель соответствующие поправки. Затем я позвонил Стэнли и сказал, что заеду к нему сегодня.
  
   Два года назад Стэнли работал на Бертоне, мы познакомились с ним на каком-то парижском автосалоне и быстро нашли общий язык. Я показал ему кое-какие свои старые эскизы кузовного дизайна. Стэнли любезно похвалил некоторые работы и предложил заехать к нему.
  В его доме, заставленном мебелью в стиле арт-деко, висели две картины Дега, кажется, Ренуар и пара-тройка других столпов живописи мне, по безкультурию, незнакомых. Две комнаты были полностью завалены книгами, коллекцией моделей один к тридцати из хрусталя, всюду пели японские колокольчики, также там стоял концертный рояль August Forster и множество милейших безделушек со всего света. Он явно рассчитывал, что я буду очарован. Его ожидания оправдались. Затем мы расположились у камина, и Стэнли за бокалом Мондоро, после вежливого тоста за знакомство, начал осторожно выведывать у меня, чем я занимаюсь, откуда приехал и с кем здесь уже знаком. Поначалу его интерес к моей скромной персоне слегка меня озадачил, но когда уже на автосалоне во Франкфурте, куда я заехал перед гонкой на Нюрнбургринге, я увидел концепт Альфа Ромео, спроектированный ателье Бертоне, мне многое стало ясно.
   Поначалу я рассвирепел, но Стэнли, заметив в моем поведении столь резкие перемены, прямо и не запираясь, хотя вполне мог бы, ибо дизайн эта та область, где идеи просто витают в воздухе, заявил, что позаимствовал несколько моих находок. Этим он меня и подкупил. Потом он предложил сотрудничество с Бертоне и месячный оклад, равный моей годовой зарплате в GRT. Должен честно признать, что я размышлял неделю. Но, работая на итальянцев, я не мог продолжать заниматься гонками и, кроме того, здесь я хозяин команды, а там бесправный наемник. Так я ему и заявил, хоть за день до этого мы и проиграли два круга лидерам в Спа.
   Он с уважением отнесся к моей позиции, хотя, похоже, она его позабавила. После этого он предложил мне, если у меня возникнут идеи в области дизайна, показывать эскизы ему, за причитающееся вознаграждение. Я успел получить с Бертоне двести тысяч, которые в прошлом году спасли нас от разорения, но затем Стэнли ушел на вольные хлеба и основал собственное кузовное ателье Клипсис. В конечном счете, он был моим импресарио в Бертоне, а потому с его уходом я остался без дополнительных дотаций. Про Драйв хочет денег. Скоро придется платить, иначе в следующий раз мистер Столц просто вышвырнет нас на улицу. Хоть я много раз и говорил Клоду, что поиск денег - задача менеджера, оставшись без команды я слабо утешился бы мыслью, что во всем виноват он. Так что сегодня вечером, оставляя позади освещенные витрины и подсвеченные фасады центральных улиц, я ехал в предместья, к Стэнли, за деньгами.
   Жизнь странная штука - размышлял я закуривая и краем глаза следя за дорогой - скажи мне кто лет пять назад, что все будет так, как есть теперь, я бы счел это неостроумной шуткой. Банально, но факт. На что я надеялся? Во что верил? Черт возьми, теперь уж и не вспомнить... Авантюра с GRT была для меня скорее упрямой борьбой с судьбой, нежели осмысленным предприятием. Всегда без ума от скорости, от свободы гонки, когда неважно, что позади, есть лишь новый поворот и память не отравляет сердце. Да, свобода и забвение. Не получилось ни того ни другого. В сущности, мне не на что жаловаться. Пусть за три с лишним года мы не выиграли ни одной гонки, а последний спонсор не ушел от нас лишь потому, что его наклейка, во весь воздухозаборник, стоит сегодня вдвое дешевле прошлогодней небольшой бирки на спойлере. Но зато... Я мучительно пытался представить что "но зато". Все действительно нормально, странно, если бы было по-другому, просто я смертельно устал от этой гонки. Гонки без финиша, точнее с финишем, после которого нет ни радости победы, ни горечи поражения. Да, не так я себе все представлял сидя в заснеженном городке своей юности, с друзьями у камина потягивая глинт... Ну все, хватит, только сопливых сантиментов мне не хватало. Я постарался думать о деле. Деле моей жизни - я усмехнулся.
  
  * * *
  
   В Орли всегда полно народа. Сейчас половина второго ночи и я жду ночной рейс из Нью-Йорка, которым должен прилететь Ал. Он позвонил мне сегодня, точнее, теперь уже вчера днем и попросил встретить его. Я сижу в неудобном цельнолитом кресле зала ожидания и бездумно листаю Automotosport, постоянно поглядывая на часы. Вокруг сквозняки и множество спешащих куда-то людей, разноголосый и разноязыкий гул, сверкающие витрины Duty Free за турникетом таможни и приглушенный рокот самолетов. Смешанный аромат духов и табака, чуть слышная вонь из уборной и специфический запах пластиковой обшивки - вот последние штрихи к облику этого нового Вавилона. В течение последних трех лет я провожу здесь не меньше двух суток в месяц.
   Наконец, после очередного соль-ми-до динамик сообщил о посадке нью-йоркского рейса. Выход номер 15.
  Я свернул журнал и не спеша направился навстречу шумной пестрой ватаге американцев, прилетевших сюда на weekend со своими многочисленными детьми, тетушками, дядюшками, собаками и чемоданами. Кажется, они оставили дома только комплексы.
  Ал издалека замахал мне рукой и, с неизменной голливудской улыбкой пробравшись сквозь толпу, заключил в объятия:
  - Грег, ты ли это! Ну, здравствуй. Черт возьми, еще похудел, что ли? Рассказывай, как у вас дела, как наши?...
  Сколько себя помню, все интересуются, не похудел ли я еще сильнее.
  - Здорово, старик, - я подхватил его чемодан, - все по старому... Как конференция?
  - Замечательно, - Ал светился, будто мы не виделись сто лет, - Похоже, я их здорово озадачил. Пойдем, расскажу тебе все по дороге...
  
  - Все тот же старый добрый уродец, - приветствовал Грег мой Порш.
  - Ты рассчитывал, что за три недели, которые ты отсутствовал, я махну его на Понтиак? - надеюсь, это не прозвучало желчно.
  
  Я ехал по южному шоссе в город и вспоминал Кортасара, Ал с увлечением рассказывал обо всех нюансах своих нью-йоркских посиделок во славу науки, а вокруг разлилась теплая, сырая, беспросветная осенняя ночь и даже огни встречных машин казалось лишь усиливают темноту.
   Я кивал, я не слушал, я был далеко. Огонек сигареты как ростр бригантины рассекал километры бесконечных, безразличных, одинаковых дорог...
  - Грег, что с тобой? - беспокойство в голосе Ала вывело меня из оцепенения. Я улыбнулся.
  - Все мое.
  Ал укоризненно покачал головой и, помолчав, спросил:
  - Как там GRT? Мы едем в Ле Ман?
  - Вроде бы..., - я постарался стряхнуть с себя сонное безразличие, - Пару недель назад я достал сто тысяч, послезавтра мы забираем машину из Про Драйва, Жак уже на тестах, а Ральф утверждает, что готов снова сесть за руль...
  Я помолчал.
  - Хотя мне так не кажется...
  - Кто же будет третьим?
  - А что пьем? - я невесело усмехнулся. Плоские шутки, всегда вызывают у меня желание громко выругаться.
  - А серьезно, ведь осталось две недели?...
  - Не знаю. Откровенно говоря, я не хочу кого-то со стороны. Эти ребята всегда полны амбиций, но в гонке только и могут, что по радио материть машину...
  - Может быть, ты? - осторожно спросил Ал.
  - Смеешься? Какого черта я сунусь на трассу. Мне уже не двадцать, а что решит вся эта свора на пит-лейн - владелец команды на грани разорения, сам был вынужден сесть за руль не сумев заключить контракт с пилотами...
  - И давно тебя волнует, что думают другие?
  - С тех самых пор, как у нас остался только Arco, да и тот платит теперь вдвое, против вчерашнего. Позволю себе заметить, вдвое меньше!
  - Где ты достал сто тысяч?
  - Заехал к Стэнли, - неохотно сообщил я.
  - Разве ты в последнее время что-то ваял? - насторожился Ал.
  Я прибавил газу на прямом отрезке. С обеих сторон к дороге подступал густой хвойный лес и свет фар, казалось, прорубал тоннель в пушистом зеленом сумраке. Разметка слилась в сплошную линию. Повышающийся рев мотора, я выкручиваю каждую скорость до предела и резко перебрасываюсь на следующую. Говорить приходится громче.
  - Скажи мне лучше, друг мой, какого хрена ты просвещал Дженни моими пасквилями? - никогда не поздно сменить тему и перейти в наступление. Третья, быстрый поворот.
  - М-м-м... - Ал явно растерялся, так его! - Я не думал, что ты будешь против... Слушай Грег, чуть не забыл, дурацкая, такая, история... Со мной обратно летел очень странный парень. Такой высокий, в черном плаще, сидел весь полет над чашкой кофе и молчал, а уже когда попросили не курить и пристегнуть ремни, повернулся ко мне и так неприятно спросил: "Как думаете, сядем?" Мне показалось, я его где-то видел... Ты случайно не знаешь, что это за тип?
  Я почувствовал себя нехорошо. Противный холодок быстро прошел и я как можно безучастнее осведомился:
  - С какой стати я должен его знать?
  - Как бы тебе это сказать..., - Ал явно засомневался, видимо, опасаясь моих насмешек. Однако мне было совсем не смешно. - Когда я стоял на таможне, ты меня не видел, наш рейс еще не объявили и ты сидел в зале с журналом, подошел этот парень... Черт возьми, в тот момент я готов был поклясться, что он посмотрел на тебя, усмехнулся, кивнул мне и исчез в толпе. Потом я конечно решил, что это - зерна паранойи и забыл...
  Я довольно жестко остановил машину на обочине. Пристально посмотрел на Ала и спокойно спросил:
  - Почему же теперь вспомнил?
  - Просто ты заговорил о Дженни и я вспомнил, где я его видел. Когда перед моим отъездом мы собрались у Дэна, Дженни показала на этого самого парня, сидевшего в углу, и сказала, что он торчит там каждый раз, когда мы заходим пропустить стаканчик и что, наверное, это - "хвост". Тогда все смеялись...
  Теперь я тоже вспомнил тот вечер. На мгновение повисла гнетущая тишина. Мимо, полыхая галогенами, пролетел новенький Пежо. Я пожал плечами и медленно проговорил:
  - Ал, ты ведь не считаешь, что он оттуда. Кроме нас никто ничего не знает, верно? Так что нам нечего опасаться. То, что он сидел у Дэна, а потом узнал меня в аэропорту как раз вполне естественно. Логично было бы предположить, что он живет в моем квартале, вечера проводит в баре, видел меня там... Ну, может, немного подвинулся на эзотерических бреднях.
  Ал сразу вскинулся:
  - Подвинулся на эзотерических бреднях? С чего ты взял, ведь ты его, как я понял, даже не видел, так?
  - Не совсем. Неделю назад он общался у Дэна с какой-то девицей. Тот еще был разговор. Скорее, два монолога. Впрочем, неважно... Тогда я подумал, что это либо сакрализованное приглашение в постель, либо выкрутасы начитанных пустозвонов. Забавно, не более того...
  - Мне это не нравится, - не громко, но твердо произнес Ал. От его недавней жизнерадостности не осталось и следа.
  - Да брось ты! - я вдруг решил, что все эти трюки памяти яйца выеденного не стоят, - Черт возьми, мало ли вокруг пижонов и просто психов, которым нечем заняться и потому они превращают безделье в главное дело. С богатой философской базой. Что с того?
  - Причем здесь философская база?
  - Ни при чем. Просто забудь все эти глупости и поехали, наконец, выпьем за твое возвращение и нашу удачу в Ле Мане.
  Я вывел машину на дорогу и помчался в город. Из принципа я ехал к Дэну. Сдать призракам свои привычки? Ни за что!
  
   Разумеется, в баре ничего подозрительного не оказалось и вскоре Ал снова громко ржал над каждой шуткой Алена и неуклюжестью Клода. В последний момент мы решили за ними заехать.
   Я же вдруг понял, что смотрю на дверь, в надежде, не появится ли снова девица в вечернем платье. Что за дурь! - одернул я себя и решительно приложился к бокалу виски.
   Вечер проходил привычно. Клод мрачнел по мере выпитого, Ал улыбался и подыгрывал Алену, который постоянно дурачился, привлекая всеобщее внимание. Когда Ален вытащил к нашему столику двух юных особ вполне определенного сорта, Клод было оживился, но был полностью проигнорирован и окончательно насупился. Я же абсолютно не страждел того продолжения, которое явно намечалось и предложил подбросить его до дома.. Клод с радостью согласился.
   Выходя из бара я столкнулся в дверях с парнем в длинном черном плаще, который любезно пропустил нас вперед.
  
  Chapter two
  Race
  
  На место мы приехали за три дня до гонки. С трейлером вышли проблемы и в результате мы не успели на первые тренировочные заезды.
   Внезапно я понял, что Ле Ман может стать нашей последней гонкой. Все деньги ушли на подготовку болида, транспортные расходы и зарплату. При этом мы должны двести пятьдесят тысяч Про Драйву, а мне нужно было еще сто штук вернуть Стэнли. Все имущество нашей "конюшни", буде оно пойдет с молотка, не потянет и на пол миллиона, а потому, если мы не найдем новых спонсоров, даже привезти машину на следующие соревнования нам будет не по карману. О том, что делать в случае аварии, мне думать не хотелось.
   Для того, чтобы привлечь новые инвестиции надо бы финишировать среди десяти первых. В абсолюте. Но рассчитывать на это просто смешно. В этом году стартуют заводские команды Mercedes, Ferrari, Nissan, Porsche и Toyota, а большинство частных "конюшен" обладает в десятки раз более солидным бюджетом, чем наш. Кого волнует, что мы заявлены как GT1. Убрать пятьдесят лошадей и будет типичная двушка. Про спортпрототипы и говорить нечего. Может, надо было поучаствовать в какой-нибудь менее представительной серии?
   Такие вот не радостные мысли крутились в моей голове, когда с секундомером и планшетным блокнотом в руках, я отсекал время на круге, которое показывал Дэвид.
   Так я и не решился поставить на гонку Ральфа. Он до сих пор страдал от болей в спине и практически не мог согнуть два пальца на левой руке. Ральф стерпел, но разговаривать со мной перестал. Он так и стоял возле наших боксов, безмолвно наблюдая за пилотами уходящими и возвращающимися с трассы. Я старался не встречаться с ним взглядом.
   Дэвида я нашел совершенно случайно. За неделю до отъезда я пришел в Берси на состязания за кубок страны по евро картингу. Лишь для того, чтобы убить еще один вечер.
   Гонщик, стартовавший с одиннадцатой позиции, в поразительном стиле, по внешнему радиусу, прошел двоих еще на первом круге, а затем выверенными слип-стримами разделался с остальными соперниками. За шесть кругов до отмашки он был вторым. От победы его отделяли три секунды, которые он проигрывал лидеру, и девять километров дистанции до финиша.
   Он пустился в головокружительную погоню, но через круг встал у щитов заграждения. Не выдержал движок.
   Меня посетила безумная мысль. Без колебаний я спустился в паддок и поймал Дэйва, бредущего к мотор-хоуму, за рукав комбинезона. Он резко обернулся. В глазах слезы.
   Я просто спросил его:
  - Парень, поедешь через неделю в Ле Мане?
   Теперь я сомневался, правильно ли поступил. Дэйв был невероятно быстр для своего возраста и опыта, но проигрывал Жаку по полторы секунды на круге. И это при том, что фавориты быстрее Жака еще на три. За четыре часа одной смены Дэйв проиграет всем почти пять минут... Пересесть с карта на грантуризм все равно, что с мопеда на "королевские" 500 кубов. Не понятно, на что я рассчитывал... Ральф ничего не говорил, и от этого мне было только хуже.
   Конечно, можно выпустить Дэйва только один раз. Но проехать в общей сложности двенадцать часов... Кому, Алену или Жаку, я устрою этот кошмар? Вот дерьмо, все катится в тартарары!
   От безнадежности опускались руки.
   С другой стороны, нам было уже нечего терять, так что я на удивление бодро и весело провел последнее совещание с командой и пилотами перед гонкой. Жак был у нас на тренировках быстрее всех, поэтому начало гонки я доверил ему. Потом, пока не стемнеет, Дэйв. Ночью скорость неизбежно упадет; главное удержаться в ритме и не вылететь с трассы, поэтому на третий этап я поставил Алена. У него был богатый опыт ночных гонок в Финляндии и на Тарга-Флорио.
   Рассвет на трассе встретит Жак. Его сменит Ален. После полудня позиции стабилизируются, разрывы возрастут, главное добраться до финиша. Последним поедет - я не смотрел на Ральфа - Дэйв. Все.
   Многое можно было спланировать по-другому, в расчете на более высокий результат, но главное для нас - добраться до финиша. Авария делала GRT банкротом...
  Я не стал говорить о том, что значит для нас эта гонка, все всё и так понимали. Механики заканчивали колдовать над настройками, Жак ушел спать, у Алена и Дэйва еще хватало времени на отдых, и они совещались возле нашего вагончика. Дженни отвела Ральфа в сторону от сутолоки пит-лейна и тихо говорила ему что-то с мягкой улыбкой. Клод нервно курил, постоянно путаясь у всех под ногами. Что касается Ала, он тоже приехал с нами, и теперь появлялся то там, то тут в обществе длинноногих, нахальных девиц, которые его почему-то ужасно забавляли.
   Я бесцельно шатался по паддоку, изредка приветствуя кого-нибудь или перебрасываясь парой слов со знакомыми. Всюду копошились механики, гоночные инженеры что-то вколачивали в свои ноутбуки, изредка с отрешенным видом прохаживались пилоты, а упитанные господа за пятьдесят - спонсоры и мотористы - хозяйски и снисходительно взирали на эту суету. Едкий запах этилированного топлива преследовал повсюду. Стенд, на котором была сложена гора пронумерованных покрышек Pirelli, соседствовал с грандиозной свалкой всевозможного мусора - от бумажных стаканчиков из соседней закусочной, до отработанных дисков.
  Невдалеке быстрым шагом прошли к зданию администрации директор Mercedes-Motorsport Норберт Хауг и исполнительный директор соревнований Жак Лаффит. Герр Хауг на отвратительном французском возмущался тем, что гонку перенесли на осень, в угоду Гран При Формулы 1, и все теперь похоже на лотерею: будет дождь или нет, не упадет ли ночью температура до нуля и так далее. Кроме того, темное время суток сейчас длиннее, что сильно осложняет пилотаж и повышает риск аварии... Мсье Лаффит сочувственно кивал и ссылался на то, что решение принимали на самом верху и от него ничего не зависело.
   Я усмехнулся. Нам бы их проблемы.
  Когда я вернулся, Клод с кем-то ожесточенно спорил по телефону. Вообще-то, официально он не являлся менеджером GRT, а работал в какой-то фруктовой компании. Гонки были для него своего рода хобби, тем паче, что денег от меня от давно уже не получал. В свое время, в мире автоспорта, по собственному признанию Клода, его привлекали главным образом многочисленные эксцентричные девицы без комплексов, что все время таскаются по пит-лейн и паддоку. Надо сказать, в этом направлении он не преуспел, но вот уже два года работает с нами.
   В общем, я не удивился тому, что Клод орал в трубку, что-то про сгнившие десять тонн цитрусовых из Марокко, которыми предлагалось подавиться его неведомому собеседнику. Мне хотелось думать, что бизнесом Клод занимается среди своих авокадо и мандаринов, а с нами отдыхает душой.
  
  Всю ночь я провел на ногах. Изучение погодных сводок, анализ данных телеметрии, расчет необходимого количества топлива и прочий вздор, казавшийся мне захватывающе увлекательным лишь первые два месяца на посту технического директора, продержали меня в мотор-хоуме до утра. Две пепельницы окурков и пустой кофейник, мне показалось, что это единственный результат ночных бдений.
   Worm up прошел без происшествий. На маленьком мостике нашей команды перед тремя мониторами собрались Дженни, Клод, я и Ал, в обязанности которого входило показывать таблички с информацией для наших пилотов. Я усмехнулся, он еще не знает, во что ввязался. Если не будет схода (тьфу-тьфу), Алу придется зависать над треком минимум триста раз. Ален и Дэвид, не утерпевший, и также примчавшийся в паддок, напряженно пожирали глазами трассу. Что там интересного?
   Ральф остался с механиками в боксах.
   На этот раз организаторы решили не проводить квалификации. Вспомнили шестидесятые - после команды "Go!" пилоты бегут к своим машинам от пит-лейн. Особого смысла торопиться нет - впереди почти пять тысяч километров, но по отмашке судьи на вышке, пятьдесят человек помчались к разноцветным болидам.
   Жак ушел в гонку седьмым. Моя маленькая хитрость сработала. Для старта на нашем болиде достаточно было утопить акселератор в пол, вместо того, чтобы включать зажигание и втыкать первую. По головке нас бы за такие новшества не погладили, но кто теперь что-нибудь докажет?
   Нарастающий шум. Из-за поворота появляется группа лидеров. Достигнув верхней точки оглушительный рев проносящихся мимо болидов разрывается резкими щелчками переключаемых передач. Один за другим они втягиваются в следующий вираж.
   Ле Ман довольно скучен, если ждать быстрых событий. За первый час Жака прошли шесть пилотов, но ничего другого я и не ждал. Даже по тому, как слабо он атаковал в поворотах, было видно, что Жак боится разбить подвеску на бордюрах.
   Через тридцать два круга на нашем Ягуаре одно за другим сложились зеркала заднего вида. Ай, ай, ай, какой сильный напор воздуха! Выигрыш - пол секунды на круге. Убожество. Я передал Жаку по радио, чтобы он прибавил.
   Легко сказать. Через два часа Жак шел восемнадцатым, и то лишь потому, что трое горячих парней перед ним не поделили трассу и теперь прохлаждались на полосе безопасности. Ягуару, который он пилотировал исполнилось шесть лет. Большинство соперников, даже в нашем классе, располагали движками на 100-150 лошадей мощнее, о чем тут говорить...
   Дозапрака прошла штатно, на всякий случай поменяли масло в трансмиссии. Немного перегревается движок, но пока ничего страшного.
  Ал тихо матерится каждый раз, показывая табличку. Трудно было понять, то ли его беспокоила позиция Жака, то ли осточертело каждые три минуты менять цифры на табло.
   Дженни стояла молча, изредка бросая отчаянные взгляды на меня. Я делал вид, что занят гонкой. Ален экспрессивно жестикулировал и бормотал что-то себе под нос, Дэвид смотрел на монитор, как зачарованный, а Клод курил не переставая и демонстративно повернулся к трассе спиной.
   Кольцо Сартэ - это четырнадцать километров ада. Только пилот может понять, что такое - шестьдесят раз пройти Мулсанн. На то, чтобы затормозить с трехсот тридцати до шестидесяти есть двести метров. Три с небольшим секунды.
   Все те, кто сидел на трибунах, кто за сорок минут добрался сюда от вокзала Монпарнас теперь, посмотрев старт, отправляются пить пиво, устраивают пикники на близлежащих полянках, гуляют по музею ретро авто и оглушительно хохочут над чем-то, время от времени поглядывая на огромные мониторы. Вдруг кто-нибудь разбился.
   Они давно потеряли всякое представление о том, кто на каких позициях идет и сколько секунд, минут, кругов разделяют гонщиков. Следить за безумной каруселью на трассе так утомительно.
  Они вернутся с шумной вечеринки на трибуны только перед самым финишем, выяснить добралась ли до финиша машина, которую они присмотрели перед стартом. Возможно, потому, что она была самой яркой, или потому, что это был забавный мини купер, сразу бросающийся в глаза на фоне МакЛаренов и Ламборджини. Но каждый болельщик точно знает, что такое триста километров в час. Именно столько делает скоростной поезд, который идет в Ле Ман из Парижа. Быстро, но ничего особенного...
   Господи, о какой ерунде я думаю! Пожалуй, после того, как за руль сядет Дэйв, я пойду, перехвачу пару часиков...
   Жак выжимал из нашей мыльницы все. Резина изношена, все чаще блокирует колеса. Но выше головы не прыгнешь.
  К первой смене пилота Жак подошел семнадцатым. Я молча хлопнул Дэйва по плечу, прежде чем он спустился на пит-лейн. Опять дозаправка, смена резины, чуть изменили угол атаки заднего спойлера.
   Жак как выжатый лимон. Он молча рухнул на стул в нашем вагончике и сидит неподвижно. "Держись!" - что я могу ему еще сказать? Тихонько прошу Клода сразу будить меня, если что, и, забравшись на лежанку в кабине трейлера, моментально отключаюсь.
  
   Я просыпаюсь сразу, рывком. С каким-то скверным предчувствием. Мне кажется, что гонка давно закончилась, Дэйв расколотил машину вдребезги, и все уже разъехались... Я резко помотал головой. Будто и не спал.
  Ноги затекли. Я с трудом взбираюсь на мостик.
  Дэйв просто счастлив, едва сдерживая восторг он жалуется Дженни, что ему не хватило каких-то десяти лошадей, чтобы пройти Пике.
  Все понятно. Я тихонько улыбнулся. В мое отсутствие Дэйв отстрелялся чисто и теперь на трассе Ален. Дозаправка также прошла без проблем. Даже не верится.
   Я не тороплюсь охлаждать эйфорию Дэйва, но все же мягко прошу его отправиться отдыхать.
  
  Сгустились сумерки и в боксах зажглись прожекторы
   Ален начал неплохо. То, что на последнем пит-стопе машина стала легче на пятьдесят килограммов, трудно назвать гениальным инженерным решением, но разве я обещал совершить технологический прорыв? Банальности про возможные санкции комиссаров опускаю. Зато Дженни просто сияет.
  
  После очередного схода - взорвался баллон на Honda Дженсона Баттона - Ален пятнадцатый. Фантастика! Стоило мне об этом подумать, как беспощадные данные телеметрии, показали, что мы теряем масло.
   Ле Ман окутала ночь. Только прожекторы пит-лейн и пылающие факелы фар проносящихся мимо болидов пронзают кромешную тьму. Так что, надеюсь, никто не видел, как перекосилась моя физиономия. Это конец - мелькнула судорожная мысль. Чертова масляная помпа, ведь знал что Champion барахло, но пожалел лишних триста баксов! Через минуту я взял себя в руки. Ален, тише, еще тише, - негромко повторяю я в микрофон. Семь кругов спустя масло перестало вытекать столь же внезапно, как и начало. Ален шестнадцатый.
   После полуночи пошел мелкий дождь. Я криво улыбнулся и взял у Клода телефон. Поль, зам начальника бюро погоды Орлеана, сообщил, что вероятность прекращения осадков в ближайшие полчаса - девяносто процентов.
   Большинство пилотов метнулось в боксы - менять резину на дождевую. Я попросил Алена держаться, сбросить скорость и увеличить дорожный просвет.
   Наша команда неподвижно стоит перед мониторами. За весь день никто даже не притронулся к горе чизбургеров, что лежит у нас в боксах с утра. Я всегда говорил, что это нездоровая пища.
  Дождь перестал. Дженни кажется сейчас пуститься в пляс. Ален девятый, близится очередная волна пит-стопов. Еще двое сошли.
  
  На трассе только тридцать две машины.
   Пока все отлично. Ален восьмой, и у него тридцать пять секунд преимущества над Монтойей.
  Я позволил себе глоток кофе и сигарету. Из вагончика появился Жак и забрался к нам. Все молчат.
   Клод сменил Ала на табличках и теперь они чертыхаются вместе. "На кой хрен, ведь все равно ни черта не видно!"
   Снова пора меняться. Началась суета механиков, пилоты натягивают шлемы. Я легонько подтолкнул Жака: "Давай!". Он ушел на трассу, а мы остались в боксах. Это всегда странное ощущение.
  Потихоньку светает. Небо на востоке разлилось кроваво-красным маревом и меня кольнуло гадкое предчувствие.
  Я почти не слежу за происходящим. Навалилось оцепенение. Куда-то ушла Дженни. То и дело в боксы у нас под ногами с ревом врывается очередной болид, стремительным мазком пролетают машины по трассе.
  
  Вероятно, на какое-то время я задремал прямо у монитора. Когда я открыл глаза, солнце было уже высоко. Скоро последняя смена. Мы все еще в десятке!
  Ален буквально вывалился из кокпита. Я ничего не стал говорить Дэйву. Ему сейчас и так не сладко. Ответственность в его возрасте переносят легко, а вот то, что болид пришлось вернуть в рамки регламента, разумеется, сильно усложнит задачу. Мы сбросили все свои козыри.
   Дэйв осторожничает. Идет медленнее, чем в первую смену, почти на две секунды. Разве я могу его за это осудить?
   Резким маневром в конце прямой старт-финиш его проходит Монтойя. Слава Богу, наш тщеславный малыш не упирался. Только бы доехать...
  
  За час до конца гонки Дэвид шел десятым, и никто не мог его достать за оставшееся время. От Рэя Стилерса нашего новобранца отделяют три минуты. Неужели, мы сделаем это?
  
  Взрыв мотора на последней прямой, перед выездом к пит-лейн, мы увидели на мониторе раньше, чем громкий хлопок долетел до мостика. Ягуар горел как свечка, и в клубах черного дыма, подкрашенного языками открытого пламени, машина уткнулась в ограждение. Дэвид успел выскочить за пару секунд до того, как вторым взрывом разметало на куски болид и наши надежды.
  
  Все кончено. Эта мысль бьется в мозгу не переставая. Я слепо уставился в горизонт. Еще немного и я спрошу "За что?". Стоящие на мостике избегают смотреть друг на друга. Ал швырнул табло в угол.
   Краем глаза я заметил на экране сидящего на траве без шлема Дэвида. Он опустил голову на колени и не двигается. Жив. Эта мысль не приносит с собой ничего. Я уничтожен.
  
  Адреналин гонки спал. Глаза распухли после двух суток без сна. Чуть покачиваясь я побрел по пустынной пит-лейн прочь. Здесь мне больше нет места. Мы проиграли этот последний безнадежный бой.
  
  Chapter three
  Flash
  
   Ces yeux ne t'appartiennent pas...
   ou les as tu pris?
  
  Что это за узорчик перед глазами, и почему все вокруг так трясется? Ага, это не вокруг, это меня кто-то трясет за плечо, а я лежу положив голову на скатерть в каком-то баре. Как я сюда попал и как мне удалось так надраться, что я ничего не помню?
   Я скосил глаза и, прищурившись, увидел над собой обеспокоенное лицо Ала. Проклятие! Будто ослепительная вспышка, взрыв в мозгу. Нет, это не инсульт - печально усмехнулся я про себя. Просто вспомнил все последние события. Порылся по карманам и обнаружил, что у меня еще есть двадцать франков.
  - Два пива! - окликнул я бармена, видимо, давно и неприязненно косившегося на нас. Ал осторожно присел рядом со мной.
   Перед глазами мелькали тени, в голове стучало, и вообще, самочувствие такое, будто по мне проехал трактор. В горле пересохло. Смутно вспомнилась третья бутылка виски и какие-то неприятные рожи...
   Ал сделал глоток и осторожно заговорил:
  - Послушай, Грег, жизнь не кончается сегодня. Не все так плохо. Звонила Элен...
   Мне это безразлично. Я отхлебнул пива.
  - ... и сказала, что приедет к тебе завтра. Грег, а кроме того, Antenne 2 хотят сделать двадцатиминутный сюжет о GRT и предлагают сто тысяч франков...
   Он меня утешает. Неужели это возможно? Я откинул сальные волосы со лба, широко улыбнулся и, откашлявшись, весело произнес:
  - Ал, мы не клюнем на эти жалкие крохи. Сто тысяч... Не наш масштаб! Как Дэйв?
  - Ничего... - Ал смотрел на меня с удивлением, - Переживает очень, но зато цел...
  - Отлично. От машины что-нибудь осталось?
  Ал замялся:
  - Ну, ребята потихоньку собирают в ангаре, м-мм... Ну, короче, разбираются, что можно сделать.
  - Превосходно. Не будем тратиться на ремонт! Ал, я тебе доверяю как себе, найди Клода, попроси порулить без меня недельку. Я думаю, к пятому вернусь...
   Последнюю фразу я договорил уже выскакивая за дверь и лишил, таким образом, Ала возможности ответить. Возле клумб с пожухшей геранью я увидел свой Порш и перебежав улицу прыгнул за руль. В дверях бара появился Ал. Он рванулся было ко мне, но я махнул ему рукой, крикнул "Я вам позвоню!" и дал по газам. В зеркале заднего вида Ал обескуражено стоял, глядя мне в след. Полы его пиджака развевались на холодном осеннем ветру.
  
   Снять с карточки оставшиеся деньги было минутным делом. Больше ничто не удерживало меня здесь. Я вывел машину на трансевропейский фривэй и утопил педаль газа в пол.
   За металлическим рельсом ограждения мелькали дорожные указатели, проплывали багряно-желтые перелески, оставались позади маленькие патриархальные городки центральной Франции. Над убранными полями кружили стаи птиц, в лощинах затаился туман. У горизонта виднелись далекие горные вершины. Наверное, Альпы. Хотя...
  Затяжной правый поворот.
  Бросая бледный свет сквозь неплотные тучи, над дорогой зависло холодное солнце. Дождя не было, но водяная пыль оседала на лобовом стекле. Я включил дворники.
   Мой старый Порш летит, поднимая сном брызг, по мокрому асфальту. Дорога из ниоткуда в никуда. Я постепенно обретаю вновь потерянную гармонию. Даже курить не хочется.
   Мне больше ничего не нужно, если есть серая лента передо мной, триста пятьдесят лошадей за спиной и свобода от обязательств. Перед кем бы то ни было. Благословляю и проклинаю одиночество. Это счастье, скользить по пустынному шоссе поздней осенью, убегая от сгущающихся сумерек, когда никого нет рядом и ты один, и ты со всем миром. И эта бесконечная мука, когда вокруг тебя полно кого угодно и нет никого. Никого, кому ты мог бы сказать хотя бы не ложь... Что же есть одиночество?
  Тихая музыка и ровный гул двигателя.
  
   Я ехал вдоль Луары, на левом берегу остались готические соборы Тура. До Анже я добрался за час. Совсем стемнело, и я остановился в маленьком кафе, украшенном бумажными фонариками, притаившимися в зелени плюща. Бокал Кьянти, лангет, чашка кофе и вот я уже снова наедине с дорогой.
   Все предметы, выхваченные фарами из темноты, кажутся незнакомыми и диковинными. Я закуриваю и сбрасываю скорость до ста. По стеклу барабанят дождевые капли.
  * * *
  Эта ночь, ночь без маски, когда все имеет подлинную цену. Ты один, ты натянутая струна. Никто, кроме хрупкой тишины не сыграет на ней. Ей все равно и потому не будет фальши.
   Я проехал по залитым неоном улицам Нанта, свернул на набережную и заглушил двигатель. Промозглая сырость и туман наплывают с устья реки. Он клубится в свете круглых фонариков над металлической оградой и смешивается с дымом моей сигареты. Внизу мерно шепчет что-то Луара.
   Я облокотился на узорную решетку и постоял неподвижно с минуту.
  
  Кто-то подошел ко мне и остановился слева, в нескольких шагах. Странно, мне абсолютно безразлично кому и что от меня нужно. Я даже не повернул головы, продолжая смотреть на темную воду. И вдруг понял, что это может быть только один человек. Я устал, и меня не волнует эта новая пьеса.
  - Ночи хватит только для одного, - негромко произнес знакомый голос. Послышалась ирония. Я медленно обернулся. Высокий парень в черном плаще с легкой усмешкой смотрел куда-то в сторону ратуши, присев на крыло моего Порша.
   Я помолчал.
  - За чем же стало дело?
  - Не знаю, почему я вас так раздражаю, - он взглянул на меня.
  - Не люблю, когда фамильярно обходятся с моей машиной.
  - Это вторжение в ваш микрокосм, - хмыкнул незнакомец, вставая, - Транслированное либидо?
  - Нет, депрофанационная стратегия, - расхохотался я.
  - Забавно. Что привело вас в Нант?
  - Это имеет значение?
  - Для кого-то, наверное, имеет. Боюсь, друзья вас уже потеряли...
  - Но вы то меня нашли, - мне становилось весело.
   Он не закончил фразы. После паузы мой чудной собеседник осторожно проговорил:
  - Да, я вас нашел. Видите ли, хотя мое поведение, наверняка, кажется вам странным, если не вызывающим, поверьте, я желаю вам блага...
  - Обычное начало для проповедников и политиков перед вышесредним надувательством, - заметил я.
  - И, тем не менее, - терпеливо продолжил он, - я хотел бы предупредить вас о том, что очаровательная незнакомка, однажды скрасившая ваш вечер у Дэна волнующими недомолвками, многое отдала бы за информацию о Кайласе. Как вы верно заметили, я вас нашел. Ей это, надо думать, также по силам, - незнакомец приятно улыбнулся, - Желаю вам, доброй ночи и удачного путешествия.
   Признаюсь, я опешил. Поэтому когда, чуть поклонившись и запахнув плащ, мой собеседник скрылся в тумане, я его даже не окликнул.
  
   Вот уже пять лет я старался забыть про Кайлас. Мне казалось, что из всех ныне здравствующих, только мы с Алом, Джей, Тэд, Влад да еще двое в Штатах знают правду о тех событиях. Разглашение не в интересах посвященных. Элен тоже имела некоторое представление о былых постановках, но ее, к счастью, всегда устраивала роль зрителя. Фрески выцвели, записки на манжетах стерлись, магистры взывали к очищению огнем. Фактически, все эти годы мы с Алом заметали следы. Он полностью углубился в физику, а я попытался найти забвение в автогонках. Мы верили, что если порвем со своим прошлым, оно больше не вернется. Видимо, мы ошиблись.
   Сидя в машине я старался спокойно проанализировать создавшуюся ситуацию. Сейчас три часа ночи. Ал говорил, что Элен собирается ко мне. Есть ли связь, между ее визитом и тем, о чем говорил странный тип в плаще? Если связь есть и Элен сегодня меня не застанет, то могут произойти две вещи... Даже если связи нет, либо рано или поздно они с Алом встретятся и начнут думать, где меня искать, либо она снова ляжет на дно, и выманить ее из кантона Вале по телефону будет просто невозможно.
   Я набрал номер Ала.
  - Это я. У нас мало времени. Никаких имен...
  - Слушай, куда ты умчался?!...
  - Черт тебя возьми, не перебивай! История, похоже, снова всплыла. Возьми мой ноутбук, встреть нашу затворницу, и через два дня встречаемся у меня. Ты знаешь где. Будьте осторожны. Все.
   Двенадцать секунд. Нормально.
  
  Я ехал на север. Заехать в Ле Ман или Париж теперь было невозможно. Если Группа вышла на наш след, надо срочно менять диспозицию и решать, что делать дальше. Подобные мысли мелькали у меня в голове, по дороге в Дувр. Честно говоря, я был близок к панике. Без отдыха гнать машину всю ночь, а потом спокойно планировать свои шаги я не мог. Даже о том, что пока все мои действия абсолютно предсказуемы и там, куда я направляюсь, вполне могут быть незваные гости, я подумал далеко не сразу. Потом решил плюнуть на все и действовать наудачу.
  
   Десять лет назад, мы с Алом, будучи студентами старших курсов столичного университета, решили раскрутить одну авантюру. У нас не было денег, но, как тогда казалось, были светлые головы и здоровое нахальство. Надо сказать, учились мы не в самое спокойное время. К власти в стране пришли спецслужбы, беззаконие и произвол, повсеместное воровство, циничное нарушение элементарных прав человека, позорная война на юге и люди доведенные до последней стадии нищеты, были главными приметами нашей юности. Однако, несмотря на все это, никто даже не пикнул. И не нужно плавать на подлодке, проповедовать или сидеть в концлагере, чтобы осознать. Так было и будет всегда: не потому, что уж очень страшно, а потому, что зачем высовываться, если сегодня режут не тебя...
   У нас была потрясающая компания. Полно выкрутасов, но на самом деле отличные ребята. Соль земли. Не без снобизма, заносчивости, пижонства и самомнения, но зато с чувством Стиля. Мы были щедры на затеи, зачастую весьма хитроумные и далеко не всегда безопасные.
   В один прекрасный день мы заговорили, о том, что это стадо - наших современников - ничем не проймешь. Их пригласят на бойню, и они пойдут занимать очередь. В стране в то время патетические речи "патриотов" доходили уже почти до нацизма, а президент, больше всего похожий на дона Рэбу из "Трудно быть богом", как и положено любому наследнику Зигфрида быстро становился "их всем". И вот, не помню уже точно у кого, родилась идея.
   Мы любили азартные интеллектуальные игры. Так что просидев ночь за двумя бутылками коньяку с харосетом легко довели ее до совершенства. Смысл был в том, чтобы тухлую мысль о превосходстве одних людей над другими озвучить принципиально по-новому. И, главное, хорошенько нагреть на этом руки. В нашей компании были отличные компьютерщики, физики, биологи, все знали толк в ораторском искусстве и литературе, а на ниве энциклопедически аргументированной полемики могли дать фору любому первоклассному демагогу из PR агентств.
   Мы в деталях разработали концепцию околпачивания самовлюбленных невежд. Сняли офис, развернули неброскую рекламу, демонстрируя элитарность и обособленность нашей Группы. Так мы себя именовали на людях. Натаскали технику, эзотерическую литературу, оборудовали лабораторию, очень похожую на настоящую, и вышли на специалистов, по интересующим нас дисциплинам. В меру сил продумали все до мелочей и взялись за сосцы...
   Если не вдаваться в подробности, дело было так. Прикрывшись грантами мы, от имени некой университетской лаборатории, заявили об открытии эволюции современного человека и обнаружении изменений на генетическом уровне у ряда обследованных. Мы напустили такого дыма, что даже серьезные ученые год не могли разобраться, что к чему. Никаких опровержений, никаких обвинений в шарлатанстве. А для широкой публики мы пояснили, что уже сейчас среди нас ходят скрытые сверх люди. Светлая память дедушке Ницше и шабаш.
   Смысл всей этой суеты был в том, что за умеренную цену мы предлагали выявить таковых среди сограждан, а в случае отрицательного результата, провести более детальное обследование. За отдельную плату. В конце концов, выходило так, что за хорошие деньги у любого была надежда стать сверхчеловеком и развить новые способности. Какие точно, мы не уточняли, но давали понять, что телепатия и левитация в сравнении с ними это - баловство и шарлотанство. У нас же можно узнать Такое!
   От бесчисленных оккультных движений нас отличала строгая научность подходов, педантизм, современная организация работы и большое количество клиентов с деньгами, которых мы выставили, заявив об их непригодности. Это вызывало уважение. Кроме того, мы честно пичкали Группу настоящим знаниями и подлинным искусствами. По верхам, разумеется. При этом, мистифицируя и придавая оттенок таинства.
   Однако, вскоре мы стали замечать незапланированные отклонения в ходе проекта. Наши сверх человеки в ходе лекций, семинаров и тренировок настолько уверовали в собственную исключительность, что нам теперь приходилось не пропагандировать, а удерживать.
   Все закончилось через три года. Мы, те кто придумал этот фарс, были просто в ужасе. Сначала нас воспринимали как Сэн-Сэев, затем, как недалеких отцов, а под конец, как мешающий развитию анахронизм. Бездарные мастера иллюзий. Мы создавали видимость, но птенцы гнезда нашего уверовали в синтетического бога. Нашими же стараниями, перечитавшие тысячи томов всяческой муры от Кастанеды до Эко и от Климова до Лао Цзы, как им казалось, прекрасно образованные, натасканные мыслить аналитически, работающие с любой аппаратурой, владеющиемногими видами оружия и в совершенстве обученные кунг-фу члены Группы готовы были линчевать нас за малодушие. Прекрасные психологи, безупречные эстеты, специалисты в теории игр, полиглоты и насмешники. Они желали выйти из тени и порулить чем-нибудь значимым. Слава Богу, хотя бы психомоторика, с которой мы тоже работали, в действительности, не позволяла подчинить нас их воле, хотя многие из адептов Кайласа - так стали именовать себя члены Группы, в честь легендарной Тибетской вершины тайного знания - верили, что это им по силам.
   И вот на нас вышли ребята из контрразведки, с требованием объясниться. Мы поделились с ними своими сбережениями, и намекнули, что процесс идет уже без нас. После чего, поделив на семерых три миллиона баксов и гадкие воспоминания, разъехались кто куда.
   Уже потом до меня дошли слухи о нескольких безобразных разборках, в борьбе за власть над организацией и о том, что в результате ее прихлопнули власти. Через год все вроде бы затихло, а мы вздохнули с облегчением.
   Мы с Алом были самыми активными разработчиками проекта, и именно мы обладали наиболее полной информацией обо всем, что происходило в те годы. Теперь я почувствовал, что от нашей затеи так просто не отделаться.
  
  Множество вопросов не давало мне покоя. Как меня нашли в Нанте, если я сам толком не знал куда направляюсь, что странный парень знает о Группе и чего добивается, какова роль девицы из бара, раскрыты ли остальные, участвуют ли в этой игре спецслужбы и каким будет следующий ход наших визави? В том, что против нас ведется некая деятельность, я не сомневался.
   Кажется, мы недооценили, созданную собственными руками, расу двадцать первого века, - мрачно усмехнулся я, выруливая из трюма парома на пристань Дувра, - Эта забуревшая золотая молодежь еще даст нам просраться!
   Перелистывая атлас автодорог Британии в закусочной Мак Доналдс, я мысленно пытался составить целостную картину происходящего.
   Вероятно, Группа либо была расформирована не полностью, либо ее интегрировали в спец службы. Кадры мы подготовили что надо. Хотя, возможно и то и другое. Две противоборствующие партии? И вот теперь, они хотят разыскать нас. Разумеется, деньги, вывезенные нами, их не интересуют. Каждый из участников Группы внес в свое время не больше десяти тысяч долларов и едва ли теперь сильно скорбит о такой сумме. Когда мы с позором ретировались, в Группе было пять тысяч членов. Потенциально они могут перевернуть все вверх дном, что бы добраться до нас. Что же, черт возьми, им надо? Неужели они полагают, что у нас есть некая информация, позволяющая еще больше раздуться от собственного величия? Бред какой-то... Да, задачка.
   До встречи с Алом осталось меньше суток. А я еще хотел кое-что разузнать в Бирмингеме. Если не хочу опоздать, придется поторопиться. На пароме я успел поспать пару часиков, так что теперь был готов пройти жалкие пятьсот миль за десять часов, несмотря на левостороннее движение.
  
  Решив не заезжать в Лондон, я миновал Рочестер и Брентвуд, как всегда выпил в Лутоне чашку кофе, и к половине четвертого был уже в Бирмингеме. Вообще, традиция пить кофе в Лутоне возникла три года назад, когда я дважды в неделю мотался из Лондона к себе на север и обратно. Тогда я еще мог позволить себе управлять командой, не выходя из дома, и приезжать только на гонки. Вспомнив о GRT, я мысленно разразился потоком методичной нецензурной брани. Полегчало.
   Из Бирмингема я отправил телеграмму Брюсу, связался с Клодом и десять минут слушал его вопли, суть которых сводилась к тому, что более безответственной скотины чем я он еще не видел. Я нарочито вежливо попросил его не волноваться и позаботиться о команде в мое отсутствие. Затем выразил надежду на скорое возвращение и, не дожидаясь очередной разгромной тирады, повесил трубку. Новости обескураживали.
   Из местного интернет-кафе я обшарил дюжину интересовавших меня сайтов и узнал все, что хотел. Закупив продуктов на месяц вперед, я поужинал в ресторане отеля Грэйт Барр и с чувством выполненного долга двинулся дальше. Снова ночная дорога, но от меланхолии не осталось и следа. Не до этого.
  
  Chapter four
  Maze
  
  В Горную Шотландию я влюбился с первого взгляда. В эти бесконечные пологие холмы, кое-где покрытые редким лесом. Балки и быстрые речки с ледяной, кристально чистой водой. Развалки, в которых осенью завывает ветер. Темную гладь тихих, потаенных озер, вокруг которых замирает все живое, и ни звука, ни шороха. Пасмурное, низкое небо и невероятное ощущение покинутости, отрешенности, бесконечности этого края. Гармония земли и духа, то стихающий, то вновь пробивающийся из-под вереска голос волынки и такие безмятежные, живущие вне времени, в согласии с собой и миром вокруг, бесхитростно мудрые люди. Мое сердце здесь навсегда. Может быть потому, что эти места так неуловимо похожи на суровую и прекрасную Карелию моей юности.
   Тут теперь мой дом. Вот уже почти год я все никак не мог сюда выбраться, но теперь возвращался со скверным чувством человека, спешащего укрыться от погони.
  Конец октября здесь это уже почти зима. Листва давно опала, по ночам лужицы на дороге замерзают, а в лицо бьет пронизывающий ветер с градом. Раннее утро. Я остановился на перевале, вышел из машины и несмотря на мгновенно окоченевшее лицо и руки с наслаждением любовался открывшейся панорамой.
  
  Закатив свой бедный, загнанный, забрызганный грязью по самую крышу Порш в гараж, я первым делом залез в ванну, где и отмокал добрых полчаса. Я лежал в теплой воде, почти дремал и думал, умею ли я смотреть, как движется лед.
   Если они полетят в Эдинбург, то Ал с Элен должны приехать часика через два. И я отправился бродить по дому. Он одноэтажный, деревянный, светлый и просторный. С одной стороны склон покрытого лесом холма, с другой струится ручей. Мы почти одно целое.
   Я зашел в библиотеку. Только среди своих любимых книг я по-настоящему осознал, что наконец оказался дома. Взял что-то с полки, задумчиво пролистал и пошел дальше. Каминная, кабинет и тренажерный зал не тронули моего сердца и через заросшую плющом открытую террасу, я вышел побродить в сад камней. Вообще-то, все Верхние Земли - это один большой сад камней, но мой еще и подсвечен так, что в темноте кажется, будто в мире нет ничего, кроме мерцающих обломков.
   Я срывался со скал вместе с водопадом, что белой гривой рассекал взъерошенный ельник соседнего холма. Я врастал в землю. Я пил вино, сидя на мостике через ручей и свесив босые ноги в студеную воду. Я таял вместе с закатом, мягкими розовыми, красными и молочными мазками расколовшим темнеющее небо .Я тихонько напевал, разводя камин и грея озябшие руки.
  
   В первозданной тишине звук мотора я услышал задолго до того, как из-за поворота вырвался резкий свет фар.
  
  Когда маленький Херцовский Форд Эскорт подъехал к дому, из него вылезли Ал и Элен. Нечасто раньше я видел Ала таким раздраженным, обеспокоенным и задерганным, как в тот вечер.
   Элен, похоже, замерзла и кутаясь в осеннее пальто терла ладошки, Ал резко захлопнул дверцу и направился ко мне.
  Жестом предвосхитив возможные расспросы я пригласил их в дом. Элен мило улыбнулась и сказала:
  - Здравствуй, Грег. Очень рада тебя видеть.
  - Тебе придется многое нам объяснить! - не выдержал Ал, когда мы расположились возле камина.
  - Взаимно, - ответил я Элен и добавил, - Малыш, ты все хорошеешь с каждым днем.
  Она приподняла бровь и шутливо поклонилась.
  Повернувшись к Алу, я коротко бросил:
  - Группа.
  - Что? - переспросил Ал, прищурившись.
  - Благородный дон поражен в пятку, - усмехнулся я, - Как добрались? Какие новости в Париже?
  - В Эдинбурге взяли этот рыдван. Там не фурычит печка, и мы всю дорогу стучали зубами. Дженни просила передать тебе привет. Других новостей вроде нет, - доложила Элен, греясь у огня.
  - Будете ужинать? - поинтересовался я, вставая.
  - Будем. - Достав из кейса ноутбук и контейнер с дискетами, Ал нетерпеливо произнес, - Держи. Так что ты говорил про Группу?
   Я отправился на кухню и уже оттуда ответил:
  - Не будем портить себе пищеварение. Поговорим после ужина.
  - Он давно стал таким гурманом? - поинтересовалась Элен у Ала. Тот не ответил.
  
  Через полчаса, доев холодную буженину, крабовый салат под майонезом, пододвинув вазу с фруктами и разливая в бокалы Кьянти, я нарушил напряженную тишину:
  - Три дня назад в Нанте меня нашел твой нью-йоркский попутчик и предупредил о том, что кое-кто интересуется информацией о Кайласе. Вот, собственно, и все.
  Ал, потянувшийся было за яблоком, замер и уставившись на меня воскликнул:
  - Ты шутишь?
  - Увы, нет.
  - Как ты попал в Нант?
  - Дорога вывела...
  Несколько секунд тишины.
  - Чем этот тип осчастливил тебя еще?
  - Сказал, что инициатива исходит от той девицы из бара...
  - Ты преодолел свое отвращение к женскому полу? - с улыбкой вмешалась в разговор Элен.
  - Как Петрарка к Лауре, - хмыкнул я.
  - Постой, какая девица? - уточнил Ал, - Та твоя муза неудовлетворенных, в вечернем туалете?
  - Она, - кивнул я.
  - Занимательно, - пробормотал Ал, наливая себе еще вина.
  - Расскажи про музу, - попросила Элен, уткнувшись подбородком в ладони.
  - Нет, Грег, это не возможно, - рассеяно промолвил Ал, - Как им удалось выйти на нас?
  Я кивком указал Элен на Ала и, покачав головой, заметил:
  - А ты говоришь, муза...
  - Грег, ты хоть понимаешь, что это значит? - в явном замешательстве спросил Ал.
  Я снова усмехнулся:
  - Не тушуйся, демиург. Создал по образу и подобию, из того что было под рукой, клон разносторонних нарциссов, голубой арийской крови, а теперь жалуешься, что они хотят пожрать свое alter ego? Ты же сам их этому научил, чего ж теперь думать о единстве и борьбе... Мы - первопричина их ущербности, они подсознательно это чувствуют, и возразить тут трудно...
  - Я вам говорила, что добром эксперименты над людьми не кончаются, - печально произнесла Элен.
  - Какие эксперименты? - пожал я плечами, - Ничего личного, чистый бизнес... Но ты конечно была права, наша несравненная Кассандра. Жаль, что тогда нам были нужны не рекомендации, а ласка. Но ты была на высоте...
  - С годами, Грег, ты становишься невыносимым грубияном, - с обидой в голосе заметила Элен, - Пожалуй, тебе действительно пора отыскать нежную и терпеливую спутницу...
  - Это предложение? - оживился я.
  - Это констатация.
  - Очень жаль, - я вздохнул и демонстративно прикончил бокал вина.
  - Что мы теперь будем делать? - мрачно осведомился Ал, - Ты связывался с ребятами?
  - Да, я сбросил им мыло с предостережением. Пока этим и ограничимся. Если нас пасут, то не стоит светить остальных.
  - Кстати, вероятно, не следовало привозить Элен сюда... - заметил Ал, - Она, в сущности, не при чем. Лучше бы ее не видели с нами...
  Я иронично посмотрел на него:
  - Ты когда заезжал ко мне?
  - Сразу после твоего звонка, с утра. Потом встретил на вокзале Элен, и на следующий день мы двинулись сюда.
  - Клод заходил ко мне вчера. Замок был сломан, но внутри вроде как ничего не тронули... У меня дома было несколько фотографий Элен.
  - Грег, вот это уже точно мания преследования. Райончик там тот еще... И потом, не будешь же ты вывозить сюда всех, чьи фотографии есть в твоем доме.
  - Не буду. Только вот на сайте Группы есть милейшая фраза о "семерых и одной, что предали организацию".
  - На сайте Группы?! Он существует? - воскликнул Ал.
  - Как, они считают, что я замешена в этой истории? - выдохнула Элен.
  Я спокойно передвинул кочергой поленья в камине и ответил:
  - Сайт я нашел по ключевым словам. Кайлас, эволюция, трансгенные мутации и прочая муть. Точно сказать был ли это сайт Группы, я не могу. Как не могу точно сказать и о том, что они знают про Элен. Но береженого Бог бережет...
  Ал в задумчивости водил вилкой по пустой тарелке, Элен откинула волосы со лба.
  - Фотографии, по крайней мере, были ничего? - неуверенно улыбнулась она.
  - К сожалению, почти столь же божественные как и вы, моя прекрасная леди. Сходство... фотографическое.
  - Надо было их забрать, - вздохнул Ал
  - Надо, - согласился я, - С другой стороны, если за нас взялись всерьез, то Элен и так видели с тобой. А это хуже фотографий.
  - То есть, по твоей логике, не сегодня-завтра следует ждать гостей здесь?
  - Зависит от того, чего они добиваются. Не учитывать возможность визита было бы легкомысленно. С другой стороны, вечно бегать от наших разнополых Галатей мы не сможем...
  - Что же ты предлагаешь?
  Я зевнул и посмотрел на часы:
  - Я предлагаю отправиться баиньки...
  Ал впервые за вечер усмехнулся и изрек:
  - Насколько я помню, у тебя тут только две спальни?
  - Пошел к черту, маньяк - отрезал я, - Десять лет назад мы как-то без проблем ночевали всемером в однокомнатной квартире. Ишь чего удумал! Нувориш в поисках сатисфакции... И не надейся, каждому по койке, а я лягу в гостиной.
   Мы все посмеялись, но как-то не очень весело. Знать с годами чувство юмора заплывает жирком забот и суждений. В камине, догорая, потрескивали головешки. Пожелав друг другу спокойной ночи мы разошлись по комнатам. Я достал себе пару пледов, принес из холодильника две бутылки кока-колы, коробку шоколадного печенья и расположился на диване.
   В размытом круге света от торшера тускло мерцала хрустальная пепельница и серебряная Гевура. Часы метрономом перекликались со стуком капель по крыше.
   Я закурил, включил ноутбук и вставил первую дискету. Пробежав глазами бесчисленные выдержки и цитаты из любимых книг, высказывания Леца и Шопенгауэра, ссылки на Экзюпери, Ремарка, Косински, Сартра, Шпенглера, Мураками, Сэлинджера, Кортасара, Булгакова, Конфуция, Эко, с удовольствием перечитав несколько дзенских притч, стихов Рильке, Гребенщикова, Шевчука, Мандельштама, Высоцкого поздних хайку Босё и улыбнувшись блистательным пассажам Шендеровича, я открыл свою Синюю папку. Там были дневники байдарочных походов, какие-то рассказы, написанные еще в колледже, планы переустройства мира, модули для AD&D, забитые в компьютер записные книжки, две повести и множество других следов моей бурной молодости. Был там и линк с директорией The Group. Абулафия, говорите...
  
  Имя файла "Скоты"
  ...Сегодня, уважаемые дамы и господа, мы вплотную подошли к формированию в наиболее динамичных социокультурных группах тех, кому суждено в скором будущем безраздельно властвовать на Земле. Симбиоз технологии и эзотерического мироощущения позволяет надеяться на появление у многих Homo Sapiens принципиально новой психологии поведения. Причиной этого могут стать и недавно открытые нами трансгенные мутации, приведшие у ряда обследованных к удвоению спирали ДНК, что позволяет рассчитывать на резкий рост объема наследственной информации... Психология человека 21 века, это психология индивидуума совершенно свободного от влияния окружения. Это психология человека понимающего суть всех мировых процессов, знающего как ими управлять и как использовать людские ресурсы наиболее эффективно... Очевидно также и развитие ряда новых способностей, которые могут показаться чудом нынешнему человечеству. Необходимо, разумеется, избегать спекуляций и дешевых сенсаций, равно как и откровенных бредней, веками муссирующихся многочисленными жуликами в целях наживы. Не следует искать в строго научных изысканиях элементов магии, мистики, уфологии и прочих совершенно вздорных течений...
   Разница между современным человеком и Хайменом, как мы назвали нарождающийся вид, будет не менее существенной, нежели разница между неандертальцем и кроманьонцем. Как следствие, напрашивается вывод о том, что шансов у современного человека, в борьбе с Хайменом, не будет. Эволюция продолжается и Homo Sapiens должен уступить новому, более совершенному существу...
  
   Да ребятки, да. Все для вас, мои милые экспонаты дарвинского музея. Не по трилобитам и брахиозаврам можно исследовать эволюцию форм и высшей нервной деятельности, а по вам, тем кто позевывая с одинаковой пустотой в глазах пялиться и на скелеты гигантов прошлого и на кровь и плоть разорванную преступлениями нынешними. Вы - венец эволюции, стадо скотов, которых само провидение определило быть единственной причиной и единственной целью Апокалипсиса. Вы, десятки раз умирающие за свою фригидную жизнь твари, которым все по ху@, лишь бы была кормушка, да лесники не слишком лютовали, вы убивающие все человеческое, то что вас так ужасает. Вы сметаете миллионы росчерком пера и благонадежно душите человека в себе.
   И нет на вас суда, никто ни Бог ни Диавол не посмеет подойти к этим нечистотам. Вы продажные, грязные, жалкие, самовлюбленные, тупые, безжалостные и бездумные ничтожества. Гадкие слуги всех, кто сумел ударить вас сильнее, чем вы его. Благодарные рабы и скользкие друзья. Вы предадите все, что вам трепещущими руками и сердцами дали Творцы, кем бы они ни были. Вы безнадежны, вас никто не изменит. Даже слушая Аиду и рассуждая о Дюрере, вы навсегда, на века останетесь просто жрущей и размножающейся протоплазмой. Ваше будущее и ваше прошлое неотличимы. Всюду лишь запах горящего человеческого мяса, костры святейшей инквизиции, мускулистые лица Верных и не умещающиеся в картины, экраны морды вождей. Жир и кровь. Вся ваша история.
   Вы пожрете сами себя. Примите в дар идейку. Все дерьмо, что накопилось в вас и припудрено веками "воспитания" мы выведем наружу. Будет пахнуть. Представляете, среди этой клоаки вызрел сверхчеловек! Он уже пробудился. Это пока лишь идея отщепенцев, но вы станете им, и вот тогда и наступит конец света. Приятного аппетита!
  
  Первые наброски. Это еще в самом начале. Ничего кроме отвращения к современникам и смутного желания взорвать это болото. Собственно, даже идея Группы еще не была тогда высказана вслух. А вот что-то еще, немного более позднее. Отрывок из воспоминаний об одном путешествии.
  
  Имя файла: "Дзен и грязь"
  ... Третьи сутки я спускаюсь из Буранга в Дайлекх вдоль русла Карнали. Тропка, которой я иду, по щиколотку утопая в грязи, то исчезает, то снова появляется за очередным уступом. Я все время поскальзываюсь на мокрых камнях, то и дело проваливаюсь по колено в коричневое месиво и спотыкаюсь все чаще. Сказать, что я жутко устал, значило безбожно ретушировать действительность.
   Но я испытывал какое-то яростное наслаждение. Все то, ради чего я отправлялся в это путешествие, я обрел сполна. В монастыре Юншэн я просидел два года. Так и не стал монахом, не погрузился полностью в медитацию и не достиг совершенства в У-Шу. Чтение сутр регулярно заменял чтением книг, которые находил в библиотеке настоятеля. Выучил китайский и вечно спорил о практиках и мировосприятии Чень-Буддизма, постоянно оговариваясь и время от времени, к явному нудовольствию собеседников, называя его Дзен.
   В конце концов, мои учителя разочаровались. Я ушел сам.
   Монастырь располагался на вершине холма, покрытого лесом. Интенсивный изумрудный цвет чащоб и не менее яркое синее небо создавали неисчерпаемый фон для коричневых и золотых тонов зданий. В воротах меня поджидал Гэн Су. Когда я подошел, мы какое-то время стояли молча, глядя друг на друга, а потом он произнес:
   - Грег, ты никогда не станешь Бодхисаттвой. Но, зато тебе открыт иной мир. Просветление и самадхи - хорошие вещи. Но это далеко не абсолют. Настоящие вещи в себе - часть человека. Тебе не следовало учиться здесь. Потому что ты сам - Путь, и ты придешь к своему предназначению сам. Твой разум омрачен воспоминаниями, скорбью и чувствами. У тебя есть сострадание. И ты сам выбираешь насколько далеко ты уйдешь от гармонии к борьбе. Будущее ты делаешь сегодня. Думай. Прощай...
  
   Дождь льет как из ведра уже неделю. Через десять дней я хочу попасть в столицу. Из всех стран и учений которые я наметил себе изучить, осталась Япония. Синтоизм, веселый дзен...
   Так что теперь я спешу в крошечный и вечно грязный аэропорт Катманду...
   В промокшей до нитки одежде, на промозглом ветру перевала, я остался наедине с собой и впервые за долгое время был умиротворен. Внизу, в ущельях и по склонам ползли облака, и я медленно спускался в эту загадочную, клубящуюся, холодную субстанцию...
  
  В Катманду, в маленьком старом павильоне на главной улице, я встретил Клиффа, потягивающего отвар из листьев марихуаны...
  
  Отрывки, отрывки. Я оторвался от ноутбука. Мои непальские похождения, равно как и последующие японские, были исключительно плодом моей фантазии. Не было ни монастырей, ни монахов со странными именами, ни заоблачных перевалов, ни погружения в древние таинства... Или все же было? Сейчас я почему-то безотчетно пожалел, что так и не слетал в Катманду и не нашел в заброшенных монастырях чего-нибудь неискаженного...
  
  Я спустил ноги на пол, налил себе стакан колы и подошел к темному окну, за которым на фоне черного неба еще сильнее чернела земля. Ни звездочки, ни огонька. Я долго стоял неподвижно. Как же мы дошли до такого?...
  
   ...Верные слова не изящны. Красивые слова не заслуживают доверия. Добрый не красноречив. Красноречивый не может быть добрым. Знающий не доказывает, доказывающий не знает.
   Совершенномудрый ничего не накапливает. Он все делает для людей и все отдает другим. Небесное Дао приносит всем существам пользу и им не вредит. Дао совершенномудрого - это деяние без борьбы...
   ... Великое совершенство похоже на несовершенное, но это действие не может быть нарушено; великая полнота похожа на пустоту, но ее действие неисчерпаемо. Великая прямота похожа на кривизну; великое остроумие похоже на глупость; великий оратор похож на заику.
   Ходьба побеждает холод, покой побеждает жару. Спокойствие создает порядок в мире...
  
   ...Ни один человек не богат настолько, чтобы искупить свое прошлое...
  
  Темнота ночи проникла в мое сердце и безнадежная тоска сковала разум. Смеют ли жаловаться на несправедливость те, кто насмехался надо всем, что видел, надо всем, чем жили другие...
  
  Утро выдалось хмурым. Когда я проснулся, с кухни раздавался звон посуды. Жутко болела голова. Я вышел из комнаты. Элен и Ал с аппетитом доедали яичницу с беконом. А неплохая получилась бы пара, - почему-то подумал я, глядя, впрочем, только на узкое, бледное лицо и черные волосы Элен в очаровательном хаосе разметавшиеся по ее плечам.
   Я ухмыльнулся.
  - Наконец-то ваше сиятельство соизволило явить свой лик народу, - съязвил Ал.
  - Как спалось? - кисло приветствовал я собравшихся.
  - Спасибо, неплохо, - откинувшись на спинку стула ответила Элен и хитро прищурилась, - Но кровати у тебя кошмарно скрипят.
  - Оно и понятно, - многозначительно заметил Ал.
  - И что же тебе понятно? - я был явно не в духе.
  - Нет дыма без огня! - изрек Ал, прожевав последний кусок.
  - О! - я цокнул языком, - Вы, батенька, всегда столь диалектичны по утрам?
  - Ребята, хватит дурачиться, - прервала нашу пикировку Элен, - Какие у нас планы на сегодня?
  - Хочу покатать вас по окрестностям, - поведал я, - Только глотну чего-нибудь для оздоровления организма...
  - Да-с, гомеостаз там, не дай Б-г! - буркнул Ал с усмешкой. Гой еси ясный молодец, черт его дери.
  
  - И долго мы здесь будем отсиживаться? - поинтересовался он через минуту.
  - Вот это, для начала, и обсудим, - сказал я, роясь в холодильнике, - Надо подумать. Может, тревога вообще ложная.
  - Ну да, не дает покоя нечистая совесть, - снова усмехнулся Ал.
  - Ты становишься брюзгой, - заметил я и, запивая бутерброд с паштетом Asti Martini, добавил,- Так или иначе, подождем новостей.
  - Завтрак аристократа? - улыбнулась Элен.
  Я печально покивал с набитым ртом и потянулся к пульту.
  - Грег, так куда мы поедем? - безо всякого энтузиазма спросил Ал.
  - Какая разница? - я пожал плечами и включил News in brief.
  - Да, ты права, - повернулся Ал к Элен, - он действительно становиться невозможным хамом!
  Ничего значительного в мире за последние дни не произошло. Снова где-то стреляли, потом на экране среди трупов бродили дети, со вздувшимися от голода животами, что-то взорвалось на Украине... Все вдалеке от аудитории CNN. Я зевнул, закурил и выключил телевизор.
  
  Когда я подогнал машину, Ал с Элен оживленно дискутировали, прислонившись к перилам крыльца. Подморозило, лицо Элен раскраснелось, а глаза блестели, когда она что-то быстро говорила задумчиво массировавшему подбородок Алу.
  Протискиваясь на заднее сидение он заявил, что это не машина, а гимнастический снаряд.
  - Грег, мы тут с Алом все обсудили и решили, что нам лучше вернуться на континент, - устроившись рядом со мной произнесла Элен.
  - Да, - продолжил Ал, - По-моему, нет большого смысла скрываться от некой гипотетической угрозы. Мы не преступники... Да и тебе, полагаю, надо бы определиться с GRT. Ребята ждут, они ничего не могут предпринять в твое отсутствие. Жак нас очень просил убедить тебя вернуться...
  Я вырулил на дорогу и через какое-то время сдержано ответил:
  - Да, конечно.
  - Грег, не злись. Я понимаю, что тебе сейчас не сладко...
  - Проехали, - перебил я, - Послезавтра постараюсь вылететь в Париж.
  - Отлично, - неуверенно кивнул Ал.
  Что ж, утро обычно способствует более трезвой оценке ситуации. Сегодня им уже не кажется, что угроза достаточно серьезна, чтобы менять из-за нее привычный уклад жизни. Наверное, это неплохо.
  Дорога петляла среди холмов, на северных склонах кое-где искрился иней.
  - Куда мы едем? - осторожно спросила Элен через пару минут.
  - Есть тут одна точка на карте... - неопределенно ответил я.
  Вскоре показался Бонар. Крутой откос, покрытый высокими соснами, спускался к воде. Плес оканчивался широкой излучиной, за которой явственно шумел порог. Неподалеку виднелась заводь, заросшая сухим тростником и огромный мшистый валун, деливший каменистый пляж пополам.
  Я свернул на едва приметный проселок и остановил машину.
  - Ребята, хочу с вами на последок кое-что согласовать, - сказал я, предложив всем выйти на воздух.
   Присев на корточки у самой воды я, тщательно подбирая слова, обратился к своим спутникам, выжидательно уставившимся на меня.
  - Я привез вас сюда даже не из-за того, что давно хотел показать один из моих любимых уголков Шотландии... Просто здесь можно быть уверенным в том, что сказанное останется между нами.
  Ал искренне удивился:
  - Ты считаешь, что в твоем доме и на машине могут быть установлены...
  - Как знать, - сухо прервал его я, - Так вот. Десять лет назад мы, шутки ради, открыли ящик Пандоры, со всеми нечистотами менталитета обывателя. Я не знаю, что сейчас происходит, кому мы понадобились и зачем. Знаю только, что пенять можно только на себя. Мы решили: not olet pekunia. Так сказать, per anus ad astra.
   Элен, надеюсь, ты их не интересуешь. Советую поменять прописку и при малейших подозрениях, связываться с нами. Я открыл почтовый ящик dang@yahoo.com. Если что, любую информацию сбрасывайте туда. Со своих IP не заходите. Ал, тебе тоже лучше развеяться на каком-нибудь симпозиуме. Желательно, недельки четыре... Раз наши вероятные оппоненты вышли именно на меня, то я и займусь раскруткой. Подожду, посмотрю, послушаю... Если со мной внезапно что-то случиться, вы будете знать: игра началась. Тогда выходите на остальных и действуйте сообща, смотря по обстановке. Копии всех материалов по Группе, мой ноутбук и дискеты будут храниться здесь - я протянул Алу бумажку с реквизитами банка в Базеле, где у меня был абонирован сейф. - Если все будет нормально, то через два месяца каждый из нас скинет на наш e-mail сообщение "сделка сорвалась". Элен, твой nick - Альта, Ал ты - Гэлеон, я, как ни банально, Астэ. Тогда встретимся здесь же двадцать пятого октября. У меня все.
   Я поднялся и закурил.
  - Веселье начинается, - пробормотал Ал, бросая камешки в воду.
  - Грег, ты это серьезно? - Элен потянула меня за рукав - Идиотизм какой-то. Неужели мы станем месяц бегать по Европе от приведений...
  Улыбнувшись я ничего не ответил. Элен в растерянности отвернулась и тихо сказала:
  - Ты ведь не будешь...
  Она замолчала, не окончив фразы и, глядя себе под ноги, побрела к машине. Лишь хруст гальки. Я знал, что она хотела сказать "Ты ведь не будешь рисковать". Забавно. Она и сама это поняла. Но все равно славно. Неравнодушие всегда греет мне сердце. Даже если это ненависть.
   Обратно мы ехали молча. Ал все щелкал зажигалкой, а Элен не отрываясь смотрела на консоль. Им кажется, они бросают меня на произвол судьбы. Трогательно, - подумал я.
   День прошел довольно уныло. Мы выпили еще одну бутылку Кьянти, искупались, поговорили о "старых, добрых временах". Еще до Группы. Эту тему старательно обходили молчанием.
   Вечером Ал и Элен собрались в аэропорт. Я попросил Ала утихомирить Клода, чмокнул Элен в щечку и пожелал им удачного полета.
  - М-мм, Грег, - неуверенно начала Элен, уже возле тарахтящего Форда, - Когда приедешь в Париж, ты там будь поласковей с Дженни...
  - Это еще почему? - я разыграл недоумение.
  - Любит она тебя, дубина!
  Я снова улыбнулся. Я всю жизнь улыбаюсь. Не сказать. Пристально взглянув на Элен, я тихо произнес:
  - Береги себя, малыш.
  Она, кажется, хотела что-то добавить, но лишь кивнула и нырнула в салон.
   Ал помахал мне рукой, и в сумерках удаляющиеся огоньки машины неожиданно напомнили мне искры заката на темной глади реки, когда мы сидели все вместе у костра и тихонько звучала гитара...
  Почему-то, я почувствовал себя ужасно одиноким.
  
  Chapter five
  Serpentine.
  
  Брюс как всегда заявился ни свет ни заря. Когда я продрал глаза, он уже сидел в гостиной, прихлебывая горячий чай и умиротворенно глядя на плывущие за окном облака. Заметив, что я проснулся, он улыбнулся в густые усы и хриплым, как боевой рог басом пророкотал:
  - С возвращением!
  - Угу, - промычал я, выбираясь из под пледов, - ты давно пришел?
  - Не знаю, - пожал плечами Брюс, - Я выпил две чашки чаю.
  - На здоровье, - хмыкнул я, натягивая джинсы. На плите засвистел чайник.
   Мы обнялись, похлопав друг друга по спине. Брюс был для меня совершенно непостижимым человеком. Познакомились мы пять лет назад, когда я только-только въехал в этот дом. Он возник на крыльце ранним утром, с какой-то деревянной фигуркой. Брюс заявил, что мы соседи и что он пришел поприветствовать меня. Позже выяснилось, что живет он в двадцати милях на северо-запад, на крошечной ферме без телефона, и повсюду ездит на своем стареньком велосипеде. Деревянную фигурку он подарил мне, объяснив, что это местный хранитель домашнего уюта. Во всяком случае, так я его понял.
   От скотча отказался и выдул все мои запасы чая. Я встречался с Брюсом примерно раз в месяц, и каждый раз он поражал меня до глубины души своей наивной простотой, мудростью и совершенно непонятными городскому жителю манерами.
   В прошлый раз он привез откуда-то здоровенную корзину черники, которую торжественно водрузил на стол. Комнату мгновенно наполнил свежий запах леса. На ягодах еще лежала роса.
  
  Брюс дружески отпихнул меня и прищурившись заметил:
  - Что-то ты, Грег, неважно выглядишь. Несчастная любовь?
  Я улыбнулся. Он не меняется. Мы расположились за столом. Будто и не было этого года...
  - Спасибо, старина. Как кстати... А то я тут уже от зеркала шарахаюсь.
  - Почему? - Брюс оторвался от чашки и непонимающе уставился на меня. В его больших серых глазах я увидел искреннее беспокойство и удивление.
  - Долгая история, - я потянулся, хрустнув суставами, - Знаешь, мы в молодости все делаем ошибки...
  Через полчаса я спохватился, когда понял, что рассказал Брюсу все. Конечно, в самых общих чертах и не вдаваясь в терминологические дебри.
  Чёрте что! Я сам не понял, как это произошло. Когда воцарилась тишина, я подумал, что Брюс, как человек далекий от подобных вещей, не заинтересуется этой историей и не станет выяснять подробностей.
  - Да, вы напрасно затеяли такое дело, - спокойно произнес Брюс, достав трубку и неторопливо набив ее терпким табаком из замшевого кисета, - Это было нечестно. Все равно что заманить человека в реку, не научив его плавать, а только показав на тех, кто умеет...
  Брюс выпустил облако дыма в потолок и посмотрел на меня:
  - Но знаешь, Грег, мне кажется, вы убегаете не от них, а от себя. Думаю, никакой Группы давно уже нет. Есть ты и твой разум...
  - Это солипсизм?! - не удержавшись воскликнул я.
  - Не знаю, что значит это слово, - нахмурился Брюс, - Знаю только, что фальшивка не переживает своего создателя. Вы уехали и незачем искать вас спустя столько лет. Вы им не помеха, у вас нет ничего, что могло бы понадобиться тем, кого вы когда-то гх-м... Разыграли. Игра не стоит свеч.
  Нет, все-таки он просто паршивец!
  Брюс долго молчал, попыхивая трубкой.
  - Давно хотел спросить, - заговорил он снова, потянувшись к заварочному чайнику, - зачем тебе здесь телевизор?
  И все. Он сказал все, что хотел про мои метания, тема исчерпана, Брюс потерял к ней всякий интерес. С ума сойти!
  - М-мм... Как-то уже привык, - невнятно промямлил я и устало прикрыл глаза.
  - Разве тебе действительно интересно, что делается за тысячи миль отсюда?
  - Да нет...
  - Может быть, там что-то говорят про тебя?
  - Как правило, нет, - усмехнулся я.
  - Странно, - задумчиво произнес Брюс, - Зачем позволять вторгаться в свою жизнь миллионам других, до кого тебе нет дела...
  Любому другому я бросил бы "Да пошел ты!", но Брюсу так ответить немыслимо. Как ребенок, ей богу, спорить с ним невозможно, как невозможно спорить с беспардонностью хроматической гаммы. Лучше откупорю бутылку красного.
  - Ты, Брюс, счастливый человек, - не стерпев брякнул я, - У тебя нет ничего, что тебе не нужно.
  - Да, пожалуй, - серьезно ответил он. Потом подмигнул мне и добавил, - Разве что чувство юмора...
  Я расхохотался. Когда люди оглашают мои мысли, мне всегда кажется естественным посмеяться над ними вместе. Брюс тоже улыбнулся в усы и пригубил очередную чашку чая.
  - Знаешь, Грег, в чем ваша проблема? - спросил он вдруг.
  - Которая? - уточнил я.
  - Основная, - поднял палец Брюс, - Вы все усложняете!
  - Ну, в рамках твоей модели, наша мировоззренческая концепция быть может и выглядит перегруженным посылками эрзацем несубъективистского созерцания...
  - Вот, вот, - улыбнулся Брюс.
  - Факт, - кивнул я, изучая бокал с вином на просвет, - И что же делать?
  - Я почем знаю? - отмахнулся он, - Сами думайте, вы люди образованные...
  - Издеваешься..., - покачал головой я, - Критиковать все горазды, а как дельный совет дать - сразу в кусты.
  - Совет? - переспросил Брюс, - Ладно. Для начала выброси из своего лексикона все слова, кончающиеся на "изм".
  - А как же романтизм?
  - Ты имеешь ввиду, возможность по собственной инициативе заработать неприятности?
  - Нет, высокое состояние духа, при встрече героя с опасностью...
  - Идиотизм! - протянул Брюс.
  - Есть! - я чуть не подпрыгнул, - Вот оно! От "изма" никуда не денешься!
  - Суетливый народец..., - усмехнулся он. Не следовало давать Брюсу Толкиена.
  - Хум, хум, - подхватил я.
   Брюс выбил трубку и живописал на физиономии сожаление:
  - Все носишься на своей дурацкой машине, ищешь деньги и бегаешь от воспоминаний. Ну и кто же ты?
  - Не знаю...
  - А я тебе скажу...
  - Не надо!
  - Надо. Ты - человек, отравленный цивилизацией.
  - Можно подумать, ты не ищешь денег!
  - Я их не ищу, я их зарабатываю, - нравоучительно изрек Брюс.
  - Браво! - я театрально склонил голову, - Вам бы, дорогой сэр, нести свет дзен, в души людей.
  - Я не знаю какой там бзен, - с видимым неудовольствием проворчал Брюс, он не любил английских обращений, - Но вы за всеми своими словами не видите человека. Он просто растворяется в суете и болтовне.
  - Жан Жак Руссо, - поддразнил его я, - На четвереньках к природе.
  - Брось, Грег, - махнул рукой Брюс, - Я никогда не поверю, что ты и в самом деле такой идиот, какого из себя все время строишь!
  - Уверяю вас, вы не представляете себе, на что способны люди, - я процитировал зануду в черном плаще и самодовольно хмыкнул.
   Он встал, бросил взгляд за окно, и не спеша подошел к каминной полке. Я с вялым интересом наблюдал за его перемещениями. Внезапно он внимательно посмотрел на меня и спросил:
  - Скажи, Грег, ты счастлив?
  - Все боги умерли, все войны отгремели, вся вера подорвана, - процитировал я не задумываясь и с усмешкой добавил, - А ты еще спрашиваешь...
  Брюс с досадой вздохнул:
  - Почему ты все время прячешься?
  - OK., нет проблем, - я встряхнулся, жизнеутверждающе сложил руки "рот фронт" и решительно заявил, - Счастлив, несомненно, счастлив.
   Счастлив тем, как сложилось все? Чушь... Всем даром и пусть никто... Пенни выменяв на шиллинг... Или, попросту, продать козла! Кто знает? Может быть, Брюс, а я нет. Какая разница?
  
  По дороге в Париж, я все думал об этом разговоре. Лететь самолетом я не захотел, решив, что мне еще пригодится машина на континенте. Позади остались бескрайние луга Сомма. Быть может, мне действительно не дает покоя былая грязь, и воспоминания возвращаются снова и снова, заставляя видеть все в неверном свете.
   Каштаны, звуки аккордеона, улочки запруженные прохожими, гудки бесконечных автомобильных пробок, по которым петляют крошечные "рено", "фольксвагены" и "ситроены", витрины ресторанчиков и антикварных лавок, фонари, незаконченные картины на мостовой, бесконечные здания с колоннадами, кариатидами и барельефами, хаос мансард, набережная Сены и кружево Эйфелевой башни над черепичными крышами старого города, таким предстал передо мной Париж пять лет назад. Сегодня все по-другому. Вернее, все по-прежнему. Есть только обязательства, долги и заботы. Есть каморка недалеко от Монмартра и ангар, где я провожу четыре дня в неделю. Есть навязчивые знакомые и супермаркет на углу, есть вечера у Дэна, где мне ни до кого нет дела, и я сам никого не интересую. Эмигрант стал мелким буржуа, и ничего не изменилось. Другая игра, все те же правила. Я надеялся, что приехав в чужой город начну новую жизнь. Но я остался прежним, и потому все остальное оказалось только малозначительным фоном. Антракт, смена декораций, но финал все тот же. Бездарная режиссура...
   Неделю я носился по Парижу. Пару раз выпадал снег и сразу таял, оставляя слякоть и недолговечные грязно-белые островки на газонах. Свою квартиру я нашел нетронутой, не считая развороченного секретера и отсутствия в ящике письменного стола трех тысяч франков. Убедившись в этом, я пожал плечами и отправился в душ.
   Пока меня не было, какой-то нувориш решил, что он наследник Проста и пригнал в нашу мастерскую на тюнинг свой McLaren F1. Что доводить после Гордона Марри я не знаю, но умница Клод выбил из трехсотфунтового покорителя хайвэев аванс. Полностью перекочевавший в закрома Про Драйва, вместе с гонораром телевизионщиков, умудрившихся таки слепить ролик про GRT, который был с гордостью продемонстрирован мне Клодом. Бездарная и дилетантская дешевка, столь любимая широкой публикой.
   От Чака я узнал, что Дженни уехала на неделю в Прованс, к родителям. Малодушно подумал "Ну и слава Богу!"
  
  Каждый раз проходя зимой мимо единственного в Париже виноградника, я думаю о том, как нелепо выглядят эти триста квадратных метров запутавшейся, голой лозы, среди слякоти и ветшающих фасадов старого Монмартра. А сегодня меня поджидал здесь еще и невероятный хэппенинг. Ослепительная блондинка, опираясь на дверь своего Астон Мартин, оживленно беседовала с небритым субъектом в грязной робе, закрывающим контейнер мусоровоза. Они были так увлечены разговором, что я мог беспрепятственно, с бестактным интересом, наслаждаться этой сценкой. У девушки из Астон Мартин была замечательная, искренняя улыбка.
  Все это придало мне сил, чтобы заехать к Стэнли. Он был чрезвычайно любезен и заявил, что понимает, как нам трудно после той нелепой аварии в Ле Мане. Посочувствовал и согласился подождать еще месяц.
   Я так и не смог отделаться от какого-то гадкого чувства, ощущения, что мне снисходительно отсрочили приговор, но с нескрываемым облегчением плюнул на все и закатился к Дэну.
  Уже порядком нагрузившись я вдруг почувствовал какую-то удивительную свободу, легкость не обремененного ничем человека. Поэтому когда открылась стеклянная дверь, и из темноты в бар шагнул парень в черном плаще я, ни секунды не раздумывая, выскочил из-за стола и уверенно направился к нему.
  - Bon soir, - я с кривой улыбкой взглянул ему в глаза, - Мне кажется, нам есть о чем поговорить...
  - В самом деле? - иронично осведомился он.
  - Я в этом совершенно уверен. Вы сами убедитесь. Давайте присядем. Выпьете что-нибудь?
  Он, прищурившись, покачался на носках и скинул плащ на спинку стула.
  - Кофе? - не унимался я.
  - Как-нибудь в другой раз, - сдержанно произнес он, сел, сложив ногу на ногу, и насмешливо-вопросительно воззрился на меня.
  - Как прикажете к вам обращаться? - уточнил я.
  - Вежливо, - ответил он и после паузы добавил, - Меня зовут Александр.
  - Вы всегда столь открыты и общительны? - поинтересовался я, сев рядом, - Обо мне, полагаю, вы более информированы...
  Он едва заметно поклонился. Я подался вперед:
  - Алекс, я настоятельно прошу вас объясниться. С чем связано ваше пристальное внимание к моей скромной персоне, что вы знаете о Кайласе и при чем здесь та девица?
  Я был пьян и не способен на тонкую игру. Он беззвучно рассмеялся. Через пару секунд мой пакостный визави изрек:
  - Вас зовут Грег Сингер, двенадцать лет назад, вместе с друзьями, вы создали так называемую Группу, секту, в которой якобы занимались оккультными дисциплинами, в действительности же стремясь лишь к обогащению. Сбежав от учеников, вы разъехались по разным странам, забрав деньги. Вы сами меня совершенно не интересуете, равно как и ваши приятели. Та, как вы выразились, девица, работая над одной проблемой, некоторым образом связанной, в частности, с Кайласом, скорее всего по ошибке, решила, что вы также работаете над этой проблемой. Это исключительно немноголюдное направление. Старайтесь не попадаться ей на глаза... Я ответил на ваши вопросы?
  Я переваривал полученную информацию:
  - Правильно ли я понимаю, что мне угрожает опасность?
  - Нам всем угрожает какая-нибудь опасность, - безразлично пожал плечами Александр.
  - Какие силы задействованы в этой игре, и каких следует ждать событий? - чувствуя, что он ускользает поспешно спросил я.
  - Я не знаю, о какой игре вы говорите. Что же до событий, то их не стоит ждать, - он поднялся и взял плащ, - Событие, это то, чему мы придаем значение. Не более...
   Он кивнул мне и направился к выходу. Я собрался было задержать его, но сразу понял, что это бессмысленно. Мне предоставили строго дозированную порцию сведений, сегодня ничего сверх этого не добиться.
   Я молча провожал глазами своего недавнего собеседника. Он вышел на улицу и сел в спортивную Лянчу. Машина медленно тронулась и скрылась за поворотом.
   Итак, попытаемся собрать воедино то, что он мне сообщил. Если верить в его версию, то получается, что две, или более, весьма осведомленные организации, или лица, жестко конкурируя на пути к некой цели, приняли меня за участника схватки. Цель как-то связана с Кайласом и, решив, что Группа занималась этой тематикой, как минимум один из Игроков включил меня в разработку. Я не верю в отстраненных наблюдателей, а потому Александр, по всей видимости, также участвует в этой возне.
   Таким образом, сами того не ведая, мы влипли в какую-то заваруху, развивающуюся не только без нашего участия, но и по абсолютно непонятным правилам. Александр либо пытается мне помочь, либо хочет побудить к каким-то действиям и втянуть в происходящее. Возможно, стремиться выйти на остальных. Я постучал пальцами по столу и вылил в бокал остатки Клико. Интересная получается раскладочка. С одной стороны, рекомендуют не высовываться, с другой, сидеть и ждать что предпримут неведомые оппоненты просто глупо.
   Допив вино, я пришел к твердому убеждению. Махнуть на все рукой, и жить не думая об интригах авантюристов a-la Эко. Не хватало только подчинить свой распорядок пируэтам взбесившихся демагогов.
  
  Chapter six
  Blizzard
  
  ...На моем стареньком Порше вечно забрасывает маслом свечи. Стоит чуть-чуть отвлечься или задуматься и пожалуйста, движок начинает "чихать", а машина идет рывками.
   Так получилось и на этот раз. По мне - восемьдесят миль по горному серпантину - не бог весть какая скорость, но день выдался жарким и я, опустив стекло, спешил к прохладе побережья. Черная машина, мотор за спиной, так можно свариться. Не люблю все эти новомодные штучки, вроде кондишина, так что теперь чертыхаюсь, ловя ртом раскаленный воздух, что хлещет в открытое окошко.
   За все надо платить, думаю я, улыбаюсь и прибавляю газ.
   Серая лента дороги на фоне светлых скал кажется дрожащим миражом. Внизу, за очередным поворотом, мелькнуло море.
   Визг резины в быстрых поворотах - когда ведет задний мост - для меня лучшая музыка. Мальчишество. Зато эта маленькая радость почти всегда к моим услугам.
   В конце длинного спуска я замечаю на обочине темный Passat и человеческую фигурку рядом с ним.
   Что ж, кто-то тоже держал путь. Я перестраиваюсь правее, чтобы точнее войти в крутой левый поворот. Девушка возле пассата подняла руку. Я чуть улыбнулся и, пролетев в полуметре от нее, нырнул в вираж. Остановиться и помочь, только потому, что это не сытый бюргер? Ни за что! - подумал я, ловя машину в апексе.
   Что за чушь. Ты все такой же рефлексирующий идиот, мнящий себя нонконформистом!
   Машина плавно останавливается. Я сдаю сотню ярдов назад и неохотно выбираюсь на солнцепек.
  - Передумали? - спросила меня она, подходя ближе.
   Высокая стройная девушка, брюнетка с карими глазами и тонкой улыбкой.
  - Нет, использовал редкую возможность вызвать у вас сначала надежду, затем ненависть и, наконец, признательность. Какая метаморфоза в какие-нибудь десять секунд!
  Пожалуй, сегодня я мог бы изменить своей привычке одеваться во все черное. Закурив я спустил на нос темные очки и спросил:
  - Так какие проблемы?...
  
  Я закрыл файл и тихонько улыбнулся. Посидел в сумраке пару минут, затем поднялся, прихватил свитер и пошел вниз. Пора заняться делами.
   Как мы и договорились с Алом, я отвез в Базель копии материалов по Группе.
  
  В Швейцарии я всегда с особенной остротой чувствую свое одиночество. Все эти уверенные в себе, благополучные люди вокруг, маленькие аккуратные городки с яркими разноцветными домами и неизменной геранью в ящиках за окнами. Размеренная жизнь и лощеная доброжелательность сразу говорят мне "ты здесь чужой".
   Когда Элен выходила замуж за вице-президента Banque Cantonale Vaudoise я был в числе приглашенных. Забавно, что кроме меня туда так и не выбрался никто из "старого состава". Все нашли разные причины. Но меня Элен столь настоятельно просила приехать, что отказаться было просто невозможно. Тогда я еще раздраженно подумал: неужели совсем ничего не понимает?
   Не знаю, была ли она счастлива со своим вежливо улыбающимся, корректным Поль-Кристофом (очки в тонкой золотой оправе и неизменная тройка английского сукна), но на свадьбе все показалось мне таким незнакомым и настолько тоскливым, что после пары тостов я незаметно сбежал на вокзал и через четыре часа проснулся в Париже. Бутылка виски - и все снова на своих местах.
  
  Трудно сказать, почему я поехал в Сьон. Я не собирался к Элен, тем паче, что это было бы нарушением нашего уговора. Но какая-то сила занесла меня в кантон Вале. Всюду загорелые туристы в горнолыжных костюмах, кемпинги и спортивные отели сверкают рекламой и цветниками паркингов, на узких улицах полно народа, приходится буквально пропихиваться сквозь разноцветный, улыбающийся, галдящий людской поток. Медленно проехав по брусчатке центральных rue, я увидел за столиком кафе, стоящим, несмотря на мороз, в открытом палисаднике, колоритную парочку. Парень сидел ко мне спиной, но я узнал его как, впрочем, и девушку. Она с интересом слушала его и улыбалась. Хотя на ней вместо черного платья был джемпер и темные очки, а на нем забавная меховая безрукавка, я ни секунды не сомневался. Передо мной Александр и девица из бара. Я поспешил уехать.
   Поразительная случайность. Как получилось, что я встретил их здесь? Несколько тревожных выводов напрашивались сами собой. Во-первых, Александр и странная девица, похоже, отлично ладят, а во-вторых, простое ли это совпадение, что они оказались в городе, где живет Элен? Хочется надеяться, что она последовала моему совету и уехала.
   Все же, прежде чем двинуться дальше, я заехал на почту и отправил на наше мыло сообщение, где туманно рассказал о событиях имевших отношение к истории с Группой и о сегодняшней странной встрече.
   Могу себе представить, - подумал я вдруг, - сидят там эти двое на морозе и с улыбкой обмениваются идиотскими двусмысленностями и недомолвками. Психи!
  
   Выбравшись из Сьона дорога тридцать километров бежала вдоль Роны. Справа сверкали снежными вершинами Бернские Альпы. Ели на склонах в холодных лучах яркого зимнего солнца отливали синевой.
   Я ехал не торопясь. Добравшись до Мартиньи-Виль я вдруг решил свернуть на Аосту. В широком ущелье быстро неслись свинцовые воды Дранса, дорога, петляя, круто поднималась к перевалу Сен-Бернар, а возле Бур-Сен-Пьера, после резкого поворота, откосом срывавшегося справа на сотню ярдов, в режущей глаза синеве неба промелькнул Монблан.
   За последние двадцать минут никто не попался мне на встречу. Асфальт покрылся коркой льда и срывы колес приятно щекотали нервы.
   Здание таможни пустовало, судя по всему, уже несколько лет и я, не притормаживая, начал спуск уже с итальянской стороны. Редкие виллы и усадьбы, угадывавшиеся за густым хвойным лесом в глубине засыпанных снегом прогалин, были совершенно безлюдны. Сезон закончился здесь два месяца назад, и оживление курорта переместилось на Ривьеру. Кое-где с нависающих уступов на дорогу сорвались целые сугробы. Приходилось быть предельно внимательным, чтобы после очередного слепого поворота не влететь в один из них. Предательские виражи и тридцатиградусные спуски не давали ни секунды передышки. Даже поставив машину боком к дороге невозможно было ее остановить. Каждый раз при скольжении к краю обрыва у меня начинало противно ныть под ложечкой. Я почти опьянел от адреналина. Морозный воздух, пронизанный лучами света, пробивающегося сквозь кроны и пушистые лапы сосен и елей, будто устланные ватой, доводили меня до буйного восторга.
   Легкий ветерок сдул белую кисею с деревьев, и она повисла над дорогой, искрами вспыхивая на солнце и размыв очертания дороги. На все будто накинули невесомое белоснежное покрывало.
   Напряженно балансируя сцеплением и газом я сполз в очередную шпильку и не сразу заметил на обочине девушку в красном пуховике и смешной вязаной шапочке. Она обернулась на звук мотора и подняла руку. Остановить машину я не сумел бы при всем желании. Порш с непреодолимой силой тянуло по льду вниз. Я выкрутил руль вправо и уткнулся носом в огромный сугроб. Руки затекли и я с огромным облегчением откинулся на сидение, доставая сигарету.
   В окошке показался сначала пламенеющий пуховик, а потом и раскрасневшееся на морозе улыбающееся лицо молоденькой девушки лет двадцати. Из под желтой шапочки выбилась непослушная прядь каштановых волос. В ее серых глазах играли задорные искры, а на реснице пристроилась снежинка. Сейчас расплачусь, - подумал я, открывая дверцу, и включил обогреватель. Гнусный циник. Старею.
   Девушка без промедления нырнула в кабину и бросила назад маленький рюкзачок. Вместе с ней в машину ворвался поток холодного воздуха.
  - Спасибо, - сразу сказала она с легким акцентом и с улыбкой посмотрела на меня.
  - Пока не за что, - пробурчал я, и включил заднюю передачу. Мотор взвыл, колеса пробуксовали и машина не двинулась с места. Ничего другого я и не ожидал.
  - Меня зовут Дэзи.
   Самое время - подумал я с досадой.
  - Грег, - не слишком учтиво представился я и спросил, - Водить умеете?
  - Нет, - ответила она, - А вы?
  Я едва не рассвирепел. Каково?
  - Садитесь за руль, - скомандовал я, - Выкрутите его влево, когда скажу, а потом сразу нажмите на сцепление, - вот эта педаль - и воткните рычаг сюда. Понятно?
  - Да.
  - Отлично, - заявил я и вылез из машины. Ну и холодина. Снег скрипит под ногами. Я чуть не пожалел, что остановился. Толкать полуторатонный Порш через сугроб на льду при десятиградусном морозе - удовольствие ниже среднего. Наконец, он сдвинулся.
  - Перебирайтесь, - крикнул я, вскакивая в кабину, и отпихнул ее в сторону. Решительное начало путешествия.
   Дэзи с трудом протиснулась на правое сидение.
  Девушка примолкла. Она дышала в посиневшие кулачки и все никак не могла согреться.
  - Хлебните, - предложил я, достав из бардочка фляжку с Remi Martin, - Куда вы направляетесь?
  - Никуда, - выдохнула она, сделав маленький глоток, - Спасибо. А куда вы едете?
   Нет, это просто невероятно. Ничего себе заявление. Везет мне сегодня на сумасшедших. С другой стороны, я сам точно не решил еще, куда хочу попасть, а потому отреагировал сдержано:
  - Во Францию.
  - Замечательно, - улыбнулась она, - Отвезите меня во Францию...
   Да, парень, ну как тебе романтика путешествий?
   После арочного моста через Бютье дорога стала проще. Едва заметные спуски и плавные повороты позволили чуть-чуть расслабиться. Здесь уже почти нигде не лежал снег, а шуршание шин по сухой колее асфальта было мне музыкой и утешением. Прорвались. Я закурил и открыл окно.
  - Не возражаете? - чуть иронично спросил я, кивком указав на сигарету.
  - Вы здесь хозяин, - улыбнулась она, - А уж если хотите быть галантным, могли бы спросить, прежде чем прикуривать. Или, хотя бы, предложить и мне...
  Один ноль, - подумал я и поинтересовался:
  - Не желаете сигарету?
  - Нет, спасибо.
  - Так куда же вас доставить во Франции?
  - Еще не знаю. Если я вас не слишком обременяю, то отвечу, когда будем там.
  - А вас здесь не хватятся, там, откуда вы сбежали? - не удержался я.
  На секунду мне показалось, что она обиделась, но Дэзи снова улыбнулась и спокойно ответила.
  - Не волнуйтесь, я умею заметать следы...
   На ржавом указателе по-итальянски значилось "Жиньо". Я вдруг подумал, что в пути уже четыре часа, и не дурно бы съесть что-нибудь мясное и горячее, с чашечкой кофе и бокалом красного вина. Тем паче, что солнце уже скрылось в тучах, окутавших Монблан, а ехать ночью в горах, без особой нужды, мне не улыбалось. Решено, заночуем у макаронников.
  Когда я сообщил об этом Дэзи, она безразлично пожала плечами и едва заметно усмехнулась:
  - Распоряжайтесь, мой Клерфэ.
  Я не сразу понял, о чем она. Клерфэ? Ах, да, конечно. Забавно, здесь еще это кто-то читает... Но что она хотела этим сказать? Впрочем, какая разница...
  - Надеюсь, вам, по крайней мере, не претит ваше имя? - закинул я удочку, притормаживая у альпийского отеля, с перекрещивающимися балками на белых деревянных щитах стен и длинным навесом. На ветру хлопала дюжина флагов.
  - Имя? - странным голосом переспросила она, - Нет, это не важно...
   Она вышла из машины и остановилась у входа, поджидая меня. Чудесно. А кто будет платить за ее номер? Или предполагается, что мы...
  
   Первые десять минут ужина прошли в молчании. Когда я передал ей ключи от ее номера, Дэзи тихонько улыбнулась и, помедлив секунду, положила их на стол.
  - Не беспокойтесь, у меня есть карточка, - сказала вдруг она и помахала в воздухе MasterCard.
  Я поперхнулся и понадеялся, что разучился краснеть.
  - Вы что-то неправильно поняли, - пробормотал я, прожевав, и поспешно потянулся к бокалу.
  - Ну, извините, - вздохнула она.
  Я почувствовал себя мерзко. Жутко хотелось спросить, кто она такая, откуда взялась и какого черта все это представление. Но я сдержался.
   Когда принесли капуччино, она посмотрела на меня и уверенно заявила:
  - Вы не француз...
  Я поднял голову:
  - С чего вы взяли?
  - ... и не англичанин. И вообще, не из Сообщества. Откуда же?
  - По настроению, - заявил я, размешивая сахар.
  - А в капуччино уже есть сахар, - заметила она.
  - Спасибо. Но я кладу сахар во все, во что не сыплю соль...
   Дэзи засмеялась. Я посмотрел на нее. Ничего особенного - каштановые волосы до плеч, серые глаза, симпатичное лицо, с чуть неправильными чертами, среднего роста, хрупкая, пожалуй, милая. И неуловимая. Вот уже два часа я не могу раскусить, что это за человек. Все смеется и не поймешь, над чем. Россыпь свечей в хрустале. О чем она думает?
   Дэзи перехватила мой взгляд.
  - Не нравится? - спокойно спросила она вдруг.
  Эта прямота и внезапность выводят меня из равновесия. В таких случаях реагировать можно только по нарастающей.
  - Нравится. Меня вообще притягивает все непонятное, - ответил я несколько неожиданно для самого себя.
  - Раз так, давайте уже перейдем на ты...
  - Раз так, я плачу за ужин, - засмеялся я.
  - Ты - прагматик, Грег.
  Я по-прежнему ничего не понимал. Дэзи непринужденно улыбалась, но я почему-то чувствовал, что могу разбиться вдребезги. У нее несгибаемая сила воли, внезапно решил я. Какое-то страшное горе за этой улыбкой, она бежит от чего-то и знает, что это бессмысленно, но не подает виду.
   Так, довольно, когда мне является чужое астральное тело и начинает тяготить чья-то карма, я понимаю, что пора баиньки. Я кашлянул и красочно зевнул в кулак.
  - Дезертируешь? - поинтересовалась Дэзи.
  - Отхожу, на заранее подготовленные позиции, - поправил ее я, поднимаясь, - Чего и вам желаю, завтра поедем без остановок.
  - Откуда ты знаешь?
  - C'est clair, You have nothing in your hands... Тем не менее, считай это знамением свыше. У меня было видение...
   Я улыбнулся ей и кивнул:
  - Bon nuit...
  Она не ответила, а лишь сделала неопределенный жест рукой, и пока я шел к лестнице на второй этаж, мне казалось, что Дэзи смотрит мне вслед.
  
   Утро опять застало врасплох. Солнце светит прямо в глаза, жалюзи открыты, вставать ужасно не хочется, но снова заснуть едва ли удастся. Слишком светло и слишком много дел. Сто раз зарекался, но закуриваю натощак.
   В ресторане Дэзи не оказалось. Я взял несколько свежих газет и направился в номер, когда портье окликнул меня на ломаном французском.
  - Извините, мсье, это вы - Грег Сингер?
  - Да, - несколько удивленно ответил я.
  - Вам письмо...
  Пляшите, - подумал я, недоуменно вертя в руках конверт.
  - Кто его принес?
  - Посыльный...
  Ясно. Вернувшись к себе, я извлек сложенный вчетверо листок авантажной мелованной бумаги.
   "Мистер Сингер, приносим свои извинения, за возможные неудобства, причиненные Вам деятельностью нашего корреспондента Александра Левера. По поручению редакции он проводил журналистское расследование деятельности нашумевшей в свое время организации, известной под названием Группа, к которой Вы, вероятно, имели непосредственное отношение.
   Повышенный интерес общества к подобной тематике, вызванный скандалом с клубом Галь, о котором Вы, возможно, слышали, побудил несколько издательств направить своих сотрудников по следам эзотерических и оккультных обществ прошлого. Возникшая конкуренция, при поисках информации, привела к той нездоровой таинственности и сумятице что, скорее всего, вызвала у Вас законное раздражение.
   Если в дальнейшем мы решим вернуться к истории Группы, то незамедлительно поставим Вас в известность об этом и постараемся не нарушать неприкосновенность частной жизни Вас и Ваших близких. Будем рады обсудить любые Ваши пожелания или претензии при встрече, в любое удобное для Вас время.
   С уважением Жан-Мари Блессер, зам. Главного редактора газеты Трибюн."
  
  Я перечитал письмо дважды. Черт знает что. Как меня нашли в этом отеле? Стало быть, так теперь действуют журналисты? Кроме того, литературные достоинства странного послания вызывали у меня сильные сомнения в том, что его автор относиться к числу братьев по перу...
   Какой еще клуб Галь и что могло заинтересовать сегодняшнего папарацци в забытой ныне эпопее Группы, тем паче что все происходило вдалеке от Сообщества? Опять вопросы...
   Совершенно сбитый с толку я развернул одну из купленных внизу газет и механически пролистал ее. На последней странице, в разделе "Происшествия", я прочел следующее: "Вчера, приблизительно в девятнадцать часов, неподалеку от горнолыжного курорта Ральштадт, расположенного в трех километрах от Конте (кантон Во, Швейцария) произошла автокатастрофа. Автомобиль Lanca Delta вылетел с трассы и рухнул в каньон реки Рона. Вероятно, водитель не справился с управлением на обледеневшей дороге.
   Два человека погибли, водитель, гражданин Франции, Александр Левер и его спутница Клэр Сэпперфилд, подданная США, скончались на месте от полученных травм. Полиция ведет расследование обстоятельств трагедии.
   По решению самоуправления кантона Во, из-за ухудшившихся погодных условий район перевала Сен-Бернар закрыт для движения автомобилей."
   Я встал и закусив губу прошелся по комнате. Дело принимает какой-то жутковатый оттенок...
   Грег, это - паранойя! Разве все не решилось самым простым образом? Репортеры, в поисках жаренного боятся, что их опередят коллеги и потому предлагают избегать тех, других, а в это время потихоньку втираются в доверие. Дороги сейчас действительно адские, ты сам вчера десять раз мог закувыркаться под откос...
   Не повезло стиляге. И забудем об этом.
  
  Я принял душ, оделся и постучал в дверь к Дэзи.
  - Эй, лежебока, подъем! Быстренько идем завтракать. Старт через полчаса, - объявил я но, не дождавшись ответа, спустился вниз.
   Я успел осуществить три захода на шведский стол, а Дэзи все не было.
   Вероятно заметив мой растерянный вид, портье спросил:
  - Извините, мсье, но если вы ждете даму, с которой вчера ужинали, то она еще два часа назад уехала в сторону Аосты, с каким-то пожилым немцем.
   Секунду помедлив я все же расхохотался. Портье уставился на меня как на умалишенного.
  
  - Unbelievable! - пробормотал я, включая зажигание. Час от часу не легче. Положительно, у моего режиссера затянувшееся помутнение в мозгах...
   Бормоча проклятия и ругательства я выехал со стоянки на шоссе. Все, пора кончать с этой беготней. Срочно в Париж, браться за давно требующие участия дела, довольно рыскать по всей Европе, наживая себе очередную головную боль.
   Дорога до Аосты ничем особенным не запомнилась. Я размышлял обо всем и ни о чем. Перед моим внутренним взором прошли события последнего месяца.
   Поднявшийся ветер гоняет по асфальту прошлогоднюю листву. Навстречу пролетают солидные седаны.
   Я откинулся на подголовник и, чуть прикрыв глаза, рассмеялся. Мне вдруг все стало ясно. От внезапного озарения я едва не потерял машину в повороте. Не знаю, откуда взялась уверенность в справедливости моей догадки.
   Быть может, потому что меня обогнала белокурая девушка на желтом Опель Тигра и, поравнявшись с моей машиной, торжествующе помахала рукой, а может потому, что в притихшем лесу, среди голых, замерзших деревьев, у самой дороги, запела какая-то призрачная птица...
  А еще я подумал о том, как просто решился дурацкий вопрос, который я хотел задать Дэзи, выехав утром из отеля. "Какую музыку поставить?"
   Замкнутый циник, искренний оптимист в отставке...
  
  Chapter seven
  Break
  
  На Эдельвейс я смотрел целых пять минут и никак не мог оторваться. То, над чем я работал по ночам последние три года, уместилось на двенадцати листах схем и рисунков. Каждый штрих, каждый винтик, каждая пружинка здесь были частью меня. Я не продал бы эту машину ни за какие деньги, тайно надеясь однажды построить ее у нас в мастерской, но сегодня вез эскизы к Стэнли. Месяц еще не прошел, но смысла оттягивать встречу не было. Что может измениться?
   Зачем мне теперь все эти папки и файлы.
   Я ехал к Стэнли, и думал о Дэзи. Метеором промелькнув в моей жизни она осталась странно манящей загадкой. Говорят, нельзя жить без привязанностей. Последние лет шесть мне это удавалось. Никто меня не интересовал. Встречая нового человека, через десять минут я знал его цену. Милые и слабовольные, умные и распущенные, сентиментальные и ненадежные, амбициозные и безвкусные люди проходили где-то рядом, не оставляя никакого следа...
   Отражения фонарей пролетают по капоту и уносятся прочь. Слякоть и удары воды в днище, когда я взрываю очередную лужу тысячами брызг, вспыхивающих на миг и бьющих в лобовое стекло. Дворники судорожно разметают мутную пелену. Я ставлю на дальний свет.
   Дэзи. Она просто ушла, ничего не сказав и не дав дистанции между нами сократится до той опасной черты, когда люди начинают беспокоиться друг о друге. Это унизительно, переложить бремя... Я знал, почему она так поступила. Благородство. То внезапное озарение по дороге в Аосту, отрыло мне на многое глаза...
   Теперь я чувствую боль. Если бы она осталась, наверное, было бы хуже. Дэзи ушла, чтобы я не ощутил себя бессильным предателем. Но слишком поздно. Все кажется таким ничтожным и подлым что я, сжав зубы, исподлобья уставился на дорогу и, как заведенный, повторял про себя: "я должен ее найти, должен!" Конечно, это был приступ самоуничтожения, ведь я знал, что буду раздавлен новой встречей, но теперь мне все равно. Упрямая злость...
   Всю жизнь я точно знаю, как следует поступить, но никогда не внемлю голосу разума.
  
   Дорожка, засыпанная кирпичной крошкой и древние платаны, небольшой фонтан у парадного входа и лестница, покрытая ковровой дорожкой, двумя крыльями взлетающая к тяжелой двери из добротного мореного дуба. Стэнли был человеком основательным и потому сейчас я его почти ненавидел.
   Когда Стэнли взял чертежи и взглянул на них, его обычная ироничная чопорность растаяла без следа.
  - Сколько ты хочешь за это? - воскликнул он.
  - Забирай, и мы в расчете, - я проглотил комок в горле. Потом буду раскаиваться, что не взял денег, ведь Эдельвейс стоит на рынке не меньше трехсот тысяч, но в том то и дело, что я создал его не для рынка. Вот и все, что я могу, чтобы не начать презирать себя за эту сделку.
  - Только одна просьба, оставьте все как есть... Пожалуйста.
   Я закашлялся и быстро вышел из дома. К черту. Скорее домой.
  Два письма отправленные с интервалом в сутки гласили "Сделка сорвалась". Я не удивился и не обрадовался. Не то чтобы мне было все равно, просто иначе и не могло быть.
   Через неделю - новый год. Я вылетел ночным рейсом в Эдинбург и оказавшись в кресле сразу заснул.
  
  Когда я бродил по бесконечным лабиринтам из стекла и мрамора в Бартонс, зазвонил телефон.
  - Слушаю, - ответил я.
  - Грег, привет, - Элен часто говорит так, будто через минуту ей надо куда-то бежать, - С наступающим, прости, но я не смогу приехать. Никаких эксцессов у меня не было. Все спокойно. Так что...
  - Мне кажется, или ты экономишь на телефонных разговорах? - негромко спросил я.
  - Что? Не слышу... Короче говоря, в пятницу презентация отделения банка в Берлине. Мне обязательно надо там быть. Если что, звони. Привет, Алу...
  - Обязательно, - я остановился у витрины ювелирного отдела, - Веселых праздников.
  - Спасибо. Еще увидимся...
  - Само собой. Пока...
   Я сложил трубку и несколько секунд стоял, вспоминая, что собирался делать. Меня толкали. Перед праздниками, все торопятся сделать близким хороший подарок.
  
   Взятый на прокат Форд Мустанг оказался недурен. Я быстро освоился и автопилот резво загонял мили под колеса. Пошел снег, и вскоре только грязно-серая лента дороги осталась на фоне бесконечного искрящегося алебастра.
  
  К двери был прикреплен квиток электрокомпании, с напоминанием о моей задолжности. Я сунул его в карман и вошел в дом.
   Два дня я занимался исключительно тем, что спал, ел и курил. Это растительное существование доставляло мне удовольствие. Пока Клод мирится с ролью шефа команды, я могу позволить себе полностью отключиться.
   Я не гасил свет круглые сутки, в гостиной постоянно горел камин и надрывался проигрыватель. Телевизор с приглушенным звуком болезненно мелькал в углу.
   Ал приехал вечером.
  Я сидел в своем любимом кресле-качалке и читал Губермана, когда во дворе исполнили на клаксоне апоссианату, а через минуту раздался громкий стук в дверь.
  - Грег, паразит, открывай, пока я не заработал обморожение! - заорал Ал, когда я нашаривал тапки. Теперь он колотил в дверь уже ногами.
  Вместе с ледяным дыханием декабрьской ночи, в клубах пара на пороге из тьмы возник Ал.
  - Ну и красная у тебя рожа, - с усмешкой приветствовал я его.
  Он шутливо пихнул меня в плечо и нырнув в гостиную, не раздеваясь, направился к весело потрескивающему камину.
  - Новый год надо встречать на Гавайях! - провозгласил он, держа ладони над огнем. - Знаешь, что Элен не приедет?
  - Да, она передавала тебе привет, - кивнул я, возвращаясь в свое кресло, - Как дела?
  - Отлично, - Ал поправил очки и, бодро орудуя кочергой, резюмировал, - Похоже, не так страшна Группа, как ее малюют.
  Я хмыкнул:
  - С облегченицем... Какие вести с переднего края науки?
  - Кажется, нам удастся раскрутить госдепартамент на сто миллионов. Они поверили в сказку про суб-тахионы.
   Ал улыбнулся и сел напротив.
  - Деляги от циклотронов, - подытожил я и направился к бару, - Чего изволите?
  - Давай забацаем глинта.
  - Не охота возиться, - возразил я, - Может, коньячку?
  - Опять Хеннеси? - поморщился Ал.
  - Не ной, не хочешь не надо. Могу предложить Кока-колы....
  
   Мы молча сидели, глядя на огонь и потягивая вино. За окном буйствовала метель. Откуда-то с чердака раздавалось завывание ветра.
   Я рассеяно раскачивал в пальцах бокал. Ал, поначалу такой оживленный и веселый, ссутулившись сидел неподвижно. Отсветы пламени состарили его лицо.
   Но все же, до чего хорошо. Я тихонько улыбнулся и прикрыл глаза. Тепло от камина укачивало. Я почти задремал.
  - Знаешь Грег, мне кажется, что мы жестоко пошутили не над мещанами-ницшеанцами, а над собой. Нам уже тридцать. И чего же мы достигли?
  Когда он заговорил, я сразу вернулся к действительности, но не подал виду и с закрытыми глазами проворчал:
  - От нас никто ничего не ждет...
  
  Ал помолчал.
  Поставив бокал на каминную полку, я кашлянул и поднялся. Описал по комнате сложную траекторию и остановился у стеллажа, заваленного всякой-всячиной. От нецке до подставки с японскими катанами. Подарки и сувениры, которые я когда-то получал, еще не считая это обременительным.
  - Помнишь, Грег, как мы праздновали рождество два года назад? - спросил вдруг Ал задумчиво.
  - Каждый раз, когда кто-нибудь начинает фразу со слова "помнишь", мне кажется, что он просит милостыню, - усмехнулся я.
  
  Два года назад, в декабре, произошло сразу три знаменательных события. Во-первых, мы только что купили, по дешевке ушедший с молотка, Ягуар наших незадачливых предшественников. Распираемые от гордости, носились с ним как с долгожданным ребенком и поминутно прерывали текущие дела, чтобы зайти в ангар и полюбоваться на это потрепанное былыми баталиями чудо.
   Во-вторых, команду, наконец, включили в список официальных членов FOCA, с предоставлением суперлицензии и права участия в чемпионате спортпрототипов.
   Кроме того, Ал получил от Техниона контракт, на проведение исследований акустических свойств горячих сверхпроводников, по которому выбил аванс в семьдесят тысяч зеленых.
  
   Мы решили отметить все эти свершения и заказали столик в Шато.
   Ал по такому случаю прилетел на один день из Бэер-Шэбы, Жак и Ален вернулись с эшторильских тестов, Клод, несмотря на ворчание "терпеть не могу шумных попоек", с явным нетерпением поглядывал на часы. Вскоре к нашему ангару подъехал и старенький пикап Ситроен, на котором прибыли Чак с Дженни. Ральф до последнего момента корпел вместе с остальными технарями над эргономикой кокпита, но и они выбрались на свет божий по первому зову.
   Наша шумная компания расселась по четырем машинам и двинулась в сторону центра.
   Я свернул по набережной на запад. Предстояло еще встретить вечерний поезд из Сьона, на котором должна была приехать Элен.
  
   Париж сверкал гирляндами. Деревья, увитые лампочками, и праздничные витрины заливали город переливающимся светом, бегущим по лаку машин, окнам зданий и плюмажам фонтанов. Яркие мазки огней повсюду. Изо рта валит пар, холодает, но в пестрый поток вливаются все новые люди из барокко крутящихся зеркальных дверей центральных отелей и из маленьких уютных домашних ресторанчиков, из заваленных броским ширпотребом супермаркетов и из жерла станций сабвея.
   Улыбки, приветствия, суета, гудки автомобилей, кажется, отовсюду раздается музыка, где-то в отдалении рвутся шутихи... Все смешалось в пьянящем воздухе вечной, не стареющей Лютеции.
  
   Элен вышла из вагона с каким-то отрешенным видом. Она не сразу заметила меня и несколько секунд оглядывалась по сторонам в растерянности. Я стоял совсем рядом, у ограды перрона, и смотрел, как ее омывает толпа приезжих, спешащих по своим делам с кейсами и чемоданами.
   Когда я ее окликнул, Элен подбежала и поспешно сказала:
  - Грег, милый Грег, уйдем отсюда скорей. Я хочу сегодня как следует напиться...
  - Здравствуй, - я тихонько улыбнулся. Лавируя и проталкиваясь мы направились к стоянке. Не люблю задавать вопросы.
   Париж принял нас, и вскоре Элен уже с оживлением рассказывала мне что-то о своих швейцарских знакомых, про зимний сад в ее доме, отпуск в Испании и спрашивала про нас, о команде и о том есть ли новости от ребят из Штатов. Я отвечал односложно. Она слушала меня рассеяно.
  - Грег, а помнишь, как мы сидели с тобой и Алом в *** и пили "Финляндию"? - почему-то спросила Элен вдруг.
  - Конечно, помню, - спокойно сказал я, не приняв это за ложь.
  - Как давно все было..., - тихо вздохнула она и за всю дорогу до ресторана не произнесла больше ни слова.
   Я сделал вид, что сосредоточен на управлении машиной. Вскоре мы приехали. Остальные уже расположились за двумя сдвинутыми столиками, в дальней зале, у большого готического окна с витражами.
   Я придвинул Элен стул и сел сам.
   Вечер шел своим чередом. Привычно весело. Вино лилось рекой, тосты были искренними, Ален был в ударе, и мы то и дело покатывались со смеху. После полуночи темы для разговоров становились все более задушевными. Планы на будущее, признания в теплых чувствах, сентиментальные воспоминания и славословия присутствующим. Я заскучал.
  
  Струнный квартет, весь вечер негромко игравший джазовые импровизации, неожиданно взял первые аккорды Yesterday.
   Я поднял голову. Элен вдруг наклонилась ко мне и тихо попросила:
  - Пригласи меня.
  Я улыбнулся и подал ей руку.
   И мы растворились в безыскусных па, не торопясь, смакуя каждую секунду, едва касаясь сверкающего паркета. Она умела танцевать. Я поплыл по волнам чудной мелодии и попытался ускользнуть, исчезнуть. По битым стеклам...
   Эта музыка будила во мне что-то, о чем, как я думал, мне удалось счастливо забыть. Чувства и мысли, от которых моя хрупкая свобода обернулась бездарным миражом. Надежды, которым я не верил, но отбросить был не в силах... Возможно, я просто напился.
  Обнаженные плечи, длинное, едва приталенное, безупречно сидящее платье, свободно спадающее мерцающими волнами и лишь изредка открывающее узкие лодыжки.
  - Ты меня боишься? - поинтересовалась она, прижавшись ко мне.
  - Я себя боюсь, - пробормотал я. Зал вокруг таял.
  - Грег, скажи, ты умеешь прощать? - спросила Элен, глядя мне в глаза.
  - Нет, - ответил я, помедлив мгновение, и отвел взгляд.
  - Даже если человек ошибся, ты не дашь ему шанс?
   Why she had to go, I don't know she wouldn't said...
  - Элен, это опять будет ошибкой, - осторожно произнес я.
  - А ты научился танцевать, - заметила она, помолчав секунду.
  - Неужели? - горькая усмешка.
  Ее дыхание пьянило, мои руки, казалось, сжимали пламя, я чувствовал ее тело каждой клеткой. Разнести все к чертовой матери! Почему я почти задыхаюсь?
  Наконец, эта пытка кончилась. Последняя нота стихла и я с трудом доплелся до стола. Бездарный кретин.
   Как знать, быть может, все могло бы пойти по другому...
  
  Я поставил Storm.
  - В том то и дело, Ал что тогда мы праздновали не рождество...
  Ал сидел, болтая ногой.
  - Ты считаешь, это так уж здорово, то, что от нас ничего не ждут? - спросил он.
  Я пожал плечами.
  - Ал, а почему ты развелся с Моникой?
  - Брак - основная причина разводов... - скривившись хмыкнул он, - Вообще, не очень-то вежливо так уводить разговор в сторону...
  - Не дуйся, старик. Давай-ка лучше выпьем, праздники, как-никак.
   Не знаю, зачем я спросил его про Монику. Быть может, потому, что когда их взаимоотношения уже стремительно катились к разводу, Моника на одной из вечеринок, где присутствовали даже Эндрю и Клифф, неуловимая американская диаспора, как бы между прочим заметила нам: "Вы, ребята, останетесь неудачниками, даже если получите миллиард долларов. Ведь вас интересует только обратная сторона жизни, вы не умеете получать удовольствие ни от чего..." Да, мне запомнились ее слова.
   Мы снова наполнили бокалы и, отсалютовав друг другу, молча осушили их. Праздник продолжается...
  * * *
  
  Обстановка в микроавтобусе постепенно накалялась. Убедившись, что трейлер следует за нами, я обернулся к Клоду.
  - Чего ты добиваешься, Грег, я никак не пойму. Хочешь бросить гонки, так и скажи.... - Клод был раздражен и взвинчен до предела. Позади Чак, Дженни, Ален и Жак расписывали пулю, прислушиваясь к нашему разговору. Ален периодически отрывался от карт и вступал в полемику.
  - Никто не возражает, если я закурю? - не дожидаясь ответа я чиркнул зажигалкой.
  - Нет, Грег, ты все-таки объясни, будь столь любезен, на черта тебе понадобилось это соглашение с Хёндаи...
  - Да, - встрял Ален, - На их хламе нам особо не на что рассчитывать.
   Я поправил очки и помолчал.
  - Есть другие предложения?
  - Конечно, есть, - теряя терпение взорвался Клод, - Надо было продолжить восстанавливать Ягуар, а в это время искать новых спонсоров.
   Ясно. Клод с нами тоже стал утопистом. Что ж, этого следовало ожидать. Однако спорить с ними, или доказывать что-нибудь мне не хотелось. Новых спонсоров. Интересно, где же все они были прошлые несколько лет?
  - Не понравится, расторгнем контракт, - я опустил окно и положив локоть на дверцу несколько раз с усилием зажмурился. Ужасно хочется спать.
  - Ну, конечно, - Клод саркастически усмехнулся, - И останемся у разбитого корыта.
  - А я думаю, мы все равно выиграем, - сказала вдруг Дженни.
  Клод скорчил скептическую гримасу и мрачно покачал головой.
  - Вистуешь на девятерной? - иронично осведомился Ален.
   Мне стало неловко. Господи, какой она, в сущности, ребенок. Не прожженные цинизмом люди вечно заставляют меня почувствовать себя глупо.
   Автобан, будто проведенный по линейке, через ровную как стол равнину - идеальное снотворное.
  - И вообще, прекрати курить, - возмутился Клод, - Почему из-за тебя должны травиться ни в чем не повинные люди?
  - Такова ваша карма, вечная драма интеллигенции в бездушном обществе, - хмыкнул я и, сделав еще пару затяжек, выбросил окурок в окно.
  - В Германии за такое штраф пятьсот марок, - заметил Жак.
  - Лобби туристических компаний, - констатировал Ален.
  - Почему? - поинтересовалась Дженни.
  - Потому что все немцы ездят отдыхать душой во Францию, Италию или Швейцарию. Засыпать окурками улицы и перепившись бить арендованные Рено. Имперское самосознание.
  
  - Здесь можно свернуть направо, - сообщил Чак, исполнявший, время от времени, обязанности штурмана.
  - Зачем? - осведомился Ален. Я показал поворот.
  - Срежем почти сто километров, и не будем плестись через добрую дюжину городков.
  Смеркалось. Узкая дорога, петлявшая среди холмов, убегала к видневшемуся на горизонте лесу. Вокруг, вот уже почти пол часа, не души. С тех пор, как мы свернули с шоссе, лишь однажды навстречу проехал старенький пикап с бельгийскими номерами. На аккуратных полях, тянувшихся по обе стороны дороги, никого. Пару раз в отдалении виднелись лениво пасущиеся стада коров, да проплыла мимо сонная деревушка на холме.
   Вывесив руку за окно я чуть съехал в кресле назад и прищурившись смотрел как по огненному диску солнца проносится бесконечная череда деревьев.
  
   Сгущались сумерки, и гул двигателя казался особенно неуместным в притихшем хвойном лесу. В окно врывался свежий и влажный воздух, пахнущий хвоей и сырым деревом. В просветах между кронами изредка прорывались сполохи заката, но с севера наползали тучи. Мне вдруг стало невыразимо легко и радостно.
  - Будет дождь, - заметил Клод с тревогой глядя на небо.
  - Ну что, рискнем идти на сликах, или проведем пит-стоп? - поинтересовался Ален.
   Скоро действительно начал накрапывать дождь. Забегали дворники. На мокром асфальте фары практически не давали света, и каждый поворот приходилось искать почти на ощупь. Это здорово.
  
  Я какое-то время крутил ручку настройки радио, когда заметил, что наш трейлер сигналит дальним светом. Сбросив скорость я плавно притормозил на обочине.
   Жак и Ален спали, откинувшись на ящики с оборудованием, Клод похрапывал, приткнувшись головой в зазор между креслом и дверью. Чак задремал недавно, после того, как сонным голосом поведал, что до Ульма осталось семьдесят километров. Он так и заснул с картой на коленях.
  - Что случилось? - спросила Дженни обеспокоено.
  Я пожал плечами и вылез под дождь. Он оказался удивительно теплым.
   Водитель арендованного нами Катерпиллера стоял возле своей машины и проникновенно матерился.
   По окончании его спича мне удалось выяснить, что на трейлере полетела коробка. Признаюсь, новость эта искренне меня тронула. Посмотрев на часы я удостоверился, что до гонки осталось около тридцати двух часов. В Нюрнберг из этой дыры пилить еще минимум четыре часа, а местные ремонтники и не подумают выехать к французской машине до наступления утра. Все же для очистки совести я вытащил сотовый и предпринял несколько попыток запросить помощь. Где-то не брали трубку, где-то мне угрюмо пообещали приехать после десяти утра, где-то, услышав, что речь идет о фуре, с немецкой сдержанностью заявили, что работают только с легковыми автомобилями.
   Да, хорошо срезали, спасибо, Чак! - в сердцах щелкая зажигалкой в кармане я направился к микроавтобусу, - И куда смотрел Клод, нанимая этих жуликов из TET?!
   Дженни с нетерпением ждала моего возвращения:
  - Ну как? - спросила она, едва я открыл дверцу.
  - Забавно, - скривился я и громко скомандовал, - Эй, орлы, подъем!
   Заворочавшись Ален невнятно проворчал:
  - Какого черта?
  - Что, уже приехали? - вскинулся Клод.
   Я ввел присутствующих в курс дела и обрисовал им перспективы:
  - ... таким образом все идет в ж...!
  Оглядев их унылые физиономии я усмехнулся и предложил:
  - Есть такое мнение, что Клод отгонит микроавтобус в Нюрнберг. Попытается найти кого-нибудь по дороге и отправить нам на помощь. Мы спустим с фуры машины ,и Ален с Жаком отправятся за Клодом. Я с Чаком посмотрю, что можно сделать с грузовиком... Джэнни, поезжай с Клодом.
  - Грег, может лучше дождаться ремонтников? - спросил Жак.
  - Не получится. Надо встретить ребят на вокзале, зарегистрировать команду в стартовом листе и представить машины на проверку. Все это надо сделать до двенадцати часов, теперь уже сегодняшнего дня.
  - Все снаряжение останется в трейлере? - зачем-то спросил Жак.
  - Нет, - я начал уставать от этой суеты, - Вся электроника уже здесь, еще перегрузим два комплекта резины, телеметрию, тормозные диски и всякую мелочь. Места в автобусе будет достаточно. Клод, встретишь наших на вокзале, зарегистрируйтесь и начинайте тренировки...
  - Узкоглазые не поднимут шум, из-за того что машины придут своим ходом? - осведомился Ален.
   Я давно ждал этого вопроса и с гадливой улыбкой повернулся к Клоду:
  - Этот щекотливый момент мы поручим уладить нашему маэстро...
   Клод устроил сцену, но я его уже не слушал.
  - Джентльмены, за работу. Ален, Жак, просьба, пока будут заниматься бюрократической волокитой, постарайтесь поспать пару часиков.
  - Грег, можно я останусь с вами? - спросила Дженни, переводя просительный взгляд с брата на меня.
  - Не стоит, ты можешь понадобиться в Нюрнберге, - я отреагировал без промедления.
  Дженни, не сказав больше ни слова, села в микроавтобус и после того, как мы перетаскали из трейлера все, что собирались, раздраженный Клод вломил по газам. Спустить два корейских купе оказалось сложнее. Мы провозились почти час. Водитель Катерпиллера только мешался под ногами и я отправил его изучать состояние коробки.
   Наконец, смешные бело-зеленые автомобильчики оказались на земле. В темноте они казались грязно-серыми, а спойлеры и навесная аэродинамика выглядели злой насмешкой.
  - И это поедет? - осведомился Ален отдышавшись.
   Чак присоединился к Этьену. Следует признать, что до сего момента, никто не потрудился узнать имя водителя трейлера. Что это снобизм, бестактность или пессимизм? Я усмехнулся и, оттирая руки вытащенной из какого-то кофра ветошью, нашарил сигарету.
  - А Ральф, поди, нежиться в поезде... - вздохнул Ален, открывая дверцу.
  - Ты сейчас тоже покажешься в купе, - заметил Жак.
  Ален хмыкнул:
  - Нет, черт бы побрал тот день, когда желтые решили гоняться. Кунг-фу и Чучхе, зачем им что-то еще?
  - Эгей, шлем не забудь надеть, все-таки, болид будешь пилотировать, - напутствовал его Чак.
  - Ага... - протянул Ален уже из кабины, - А почему здесь педали не крутятся?
  Жак махнул нам рукой и сорвался с места, выбросив из-под колес фонтаны гравия.
  - Попробуем догнать Клода. Он менеджер и на микроавтобусе, а мы как никак Пилоты, - с пафосом изрек Ален, улыбнулся на прощание и устремился за Жаком.
  
   Дождь кончился как-то незаметно. Я промок до нитки и вдобавок без дела начал мерзнуть. Моя помощь Чаку и Этьену не требовалась. Они очень быстро пришли к выводу, что придется снимать движок, чтобы добраться до коробки, и загрустили.
   Нарезая круги вокруг трейлера я скурил уже полпачки и, не выдержав, достал телефон. Ответила Дженни. Она сказала, что пока никого нам на помощь отправить не удалось, и что через полчаса они рассчитывают быть в Нюрнберге.
   Несколько попыток завести машину и воткнуть вторую, в надежде хотя бы добраться до населенки, не увенчались успехом. После того, как Чак отжимал сцепление и пытался пошуровать рычагом переключения, из коробки раздавался дикий скрежет.
   Мы решили плюнуть на все и дождаться утра. Забравшись в кабину Этьен и Чак расположились на лежанке за креслами, а я решил сходить в лес. Нет, просто сходить.
  
  Я почему-то подумал, что уже очень давно не был в лесу, не ступал по упругому насту из влажных листьев, не продирался в зеленоватом сумраке среди ветвей. Бесцельно брести в темноте, поминутно натыкаясь на стволы и сучья, спотыкаться о трухлявые пни и проваливаться, наступая в невидимые ямы, мне быстро надоело. Черт возьми, разучился ходить по зеленке. А ведь раньше, бывало, совершенно беззвучно... Я едва не растянулся, поскользнувшись на скользком корне. Выругавшись про себя достал зажигалку и прикурил отсыревшую, мятую сигарету.
   Прислушался. Обманчивое безмолвие распалось на множество едва уловимых звуков. Исчезающий хруст где-то в отдалении, безмятежный шепот крон, тихонько поскрипывают стволы старых деревьев.
   Я сел прямо на землю, уперся подбородком в колени и прикрыв глаза постарался вернуться.
  ... А у огня ожидают представьте меня... Дурь какая-то. Надо мной квадратик ночного неба. Одинокая звездочка появилась из-за туч. Выпускаю в нее струю табачного дыма. Я почувствовал безбрежное умиротворение, поняв вдруг, что все кончено.
   Я беззвучно брел к трейлеру и ни о чем не думал. Полная пустота. Ничего не осталось.
  
   В Нюрнберг мы приехали днем. Клод не подвел, встретил ребят, был в директорате гонки и завез наши вещи в гостиницу. Изучая стартовые протоколы я почему-то вспомнил Дэйва. Конечно, нам было не по карману содержать четырех пилотов, но когда я сообщил ему об этом, Дэйв тихо сказал, что готов гоняться бесплатно. Я сжал зубы.
   Ему пришлось вернуться в карт.
  
  Я не торговался, уступая GRT двум одинаковым аккуратным типчикам в одинаковых черных костюмах. Спортивный директор и распорядитель Хёндаи в Европе. Эти знают, чего хотят.
  Право, ребятам будет лучше, если командой, наконец, займутся профессионалы.
  
  Я уехал из гостиницы ни с кем не попрощавшись. Крысы бегут с корабля. Впрочем, я действительно здесь больше не нужен, а то, что это посчитают предательством... Быть может, так даже лучше. Эта страница перевернута, я должен уйти.
  
  О победном дубле команды Hyundai GRT я узнал из газет.
  
  
  Chapter eight
  Stream
  
  Да, я приехал в Монако. Приехал, чтобы гоняться. Состязания на Суперкубок Порше давно уже стали в большей степени представлением, нежели спортом. А я почувствовал острое желание опять ощутить магию скорости. В таких гонках, где доживают свое былые гранды автоспорта, мне теперь самое место. Престижно и ни к чему не обязывает...
   Монте-Карло пилоты любят и ненавидят одновременно. Пике говорил, что гоняться в Монте-Карло, все равно, что летать на вертолете по своей квартире. С другой стороны, ни одна другая трасса не требует такой дикой концентрации, такой самоотдачи и умения стать стремительным потоком в крутых берегах щитов ограждения. Только став частью этой безумной карусели здесь можно... нет, не победить. Просто добраться до финиша...
   А потому восторг от зачастую бесконтрольного, выходящего за пределы ваших возможностей драйва, безудержного, нереального, сводящего с ума, гарантирован.
   Само княжество всегда производило на меня чуть комичное впечатление. Стерильные улицы, яркие, разноцветные дома, как будто выстроенные из кубиков Lego, цепляющийся за скалы акведук шоссе "Ривьера", чопорность и беспардонность европейского бомонда, паруса океанских яхт в заливе, город беспорядочной архитектуры и застройки, зелеными ярусами спускающийся к морю, роскошные лимузины, протискивающиеся по узким переулкам, и отвратительная безупречность прислуги. Я чувствовал себя здесь как исследователь, попавший в странный зверинец.
   Я приехал поездом, налегке. Остановился в загородном отеле.
   Суперкубок проводится на одинаковых, подготовленных организаторами, машинах Porsche 911 GT. После того, как я подтвердил, что собираюсь принять участие в соревнованиях, оставалось только ждать. Тренировки и тесты предусмотрены здесь только для специально приглашенных гостей, людей, как правило, далеких от автогонок, так что до воскресенья у меня еще двое суток праздности. Я сидел в своем номере, положив ноги на перила, и прикрыв глаза следил за огромным лайнером, повисшим между водой и небом на самом горизонте.
   С балкона открывается вид на тихую набережную, по которой изредка проплывает машина или кто-нибудь пересекает проезжую часть и, прислонившись к перилам смотрит, как прибой накатывает на пустынный пляж. По местным меркам вода сейчас ледяная - градусов двенадцать. Зима. Небо пасмурное, низкие облака быстро бегут куда-то в сторону Италии, чуть в стороне, у скал, крутятся несколько чаек, оглашая небо печальными криками.
   Кто там Джонатан? - подумал я.
   Не долго думая, я прихватил полотенце и сбежал вниз. Перепрыгнул ограду, на ходу скинул куртку, рубашку, проскакал на одной ноге, стягивая джинсы, и с дикими воплями ворвался в набежавшую волну. Она обожгла меня холодом и я издал торжествующий рев. Отлично. Резкими гребками я вышвыривал себя прочь от берега. Скорей, скорей.
   Когда я выбрался на глубину, волны улеглись и плыть стало проще. Я согрелся и откровенно блаженствовал. Удалившись ярдов на пятьсот от пляжа, лег на спину и зажмурившись наблюдал как в небе тень сменяется просветами и надвигается снова, уже в другой форме, преследуемая по пятам очередным разрывом....
   Я вдруг подумал, что послезавтра, готовясь к старту, увижу Дэзи, на одном из балконов, нависающих над трассой. Бесконечно долгое мгновение мы посмотрим друг другу в глаза, потом я нырну в шлем и останусь наедине с машиной. Будет ожесточенная схватка в пелетоне, и мгновенная смерть в огне. Клерфэ...
   Дурацкое видение! Я выбрался на берег, моментально продрог и вытряхивая воду из уха остервенело тер себя полотенцем. Слабак, конечно проще всего красочно сдохнуть...
  
   Весь день перед гонкой я бесцельно слонялся по городу, зашел в казино, посмотрел на разгоряченные, бездумные, судорожные, лишенные выражения лица игроков и завсегдатаев, усмехнулся и двинулся дальше, бродил по аллеям и паркам, посетил галерею, но ничем не впечатлился, пропустил бокал рислинга и взирал на прохожих. Кто-то, заметив мой взгляд, улыбался в ответ, большинство проходило мимо, торопясь по делам или отбывая отдых. С тем же успехом я мог бы шествовать по пустыне. Некуда податься, нечем заняться, не с кем поговорить...
   И выпить что-нибудь тоже нельзя. Даже фужер шампанского за двенадцать часов до старта на первом же торможении в гонке ударит в голову как пол литра водки.
  
   С утра прошел дождь. Центр города перекрыли. Я спешил по мокрым тротуарам к импровизированной пит-лейн, где через полчаса будут разыграны машины. Особого ажиотажа Суперкубок не вызвал. Мертвый сезон. Впрочем, зачем перенасыщенному зрелищами истэблишменту эти утешительные гонки? Ретро наоборот. Машины новые, а пилоты...
   Мне встретились сотни две молодых богатых бездельников, лениво направлявшихся в сторону трассы. Ну уж нет, что может быть обиднее, чем разбиться во развлечение такой публики.
   Когда я пробрался через кордон полицейских к зданию администрации гонки, перед ним уже собралось человек десять. Мои соперники.
   Многих я хорошо знал, другие были моими кумирами, когда пятнадцатилетним мальчишкой я грезил об автогонках. И вот, самый молодой, среди великих, но не из их числа. Здесь стояли легендарный чемпион Формулы 1 Педро де ла Роса, неподражаемый раллист Колин Мак Рэй, Алессандро Заннарди былая звезда Инди, пятикратный чемпион "королевских" мотогонок Мик Дуэн, и многие из тех, кем восхищаются, когда они на вершине карьеры, но моментально забывают, стоит им закончить выступления. Титулов не хватило. Дидье Ориоль, Мартин Брандл. Какими вы стали?
   Постаревшие, лица многих схватила густая сетка морщин, седые виски здесь уже смотрятся моложаво. Но осанка все та же. Шуты, вечные шуты стотысячной торсиды, ревущей и ждущей крови. Но только эти паяцы и оправдывают скотскую жизнь обывателя. Люди, с восторгом сжигающие себя. Кто сейчас помнит, что у Заннарди нет обеих ног, он потерял их в нелепой аварии, три года назад, но нашел в себе силы вернуться в гонки. Или Дуэн. Десять лет назад он выиграл свой пятый титул, победив на трех последних этапах чемпионата, несмотря на сломанную ногу.
   Я не чувствовал себя одним из них. Чемпион DTM, это звучит жалко на фоне регалий моих визави. Впрочем, дело, конечно, не в этом. Просто для тех, с кем я сегодня должен гоняться, трасса была главным в жизни. Они были Мастерами. Для меня же, как и все прочее, скорость - это хобби, развлечение. Я не в праве соревноваться с ними. Это не честно.
   Ярно, которого десять лет назад выставили из Виллиамс, несмотря на три победы в первом же сезоне, ослепительно улыбаясь говорил что-то девушке, следившей за порядком на пит-лейн. Заметив меня он подскочил с распростертыми объятиями:
  - Грег, задница, где же ты пропадал?! Поедешь сегодня? Отлично! Я снова тебя сделаю....
  Он расхохотался.
  - Как ты? - спросил я после рукопожатия.
  - Отлично, если достанется хорошее место на старте собираюсь выиграть.
  - Таня здесь?
  - Нет, она сказала, что гонки ей осточертели. Осталась в Милане... А что новенького у тебя?
  - Все старенькое, - я пожал плечами.
  - Говорят в Ле Мане вам не повезло?
  - Говорят... - я усмехнулся.
   В этот момент появился директор-распорядитель гонки и пригласил всех на розыгрыш машин и стартовых позиций.
  - Возмутительно, разыгрывать решетку не в квалификации, - бросил Ярно в пространство, - Надеюсь, фортуна улыбнется сильнейшим.
  - Жди, - проворчал я, входя в полумрак вестибюля.
   Мне досталась третья позиция. Ярно одиннадцатая. Он выругался и улыбаясь проворчал:
  - Все равно я тебя достану...
   Я покачал головой и с усмешкой вышел на улицу.
   Первым должен был стартовать Дуэн, затем приглашенный организаторами киноактер, я, Де ла Роса, Эл Анзер младший и Колин Мак Рэй.
   Я усмехнулся, оглядывая полупустые трибуны. Кто-то вяло махал немецким флагом, а возле первого щита заграждения висел транспарант "Forza, Alessandro!". Не на чем остановить взгляд. Скучающие физиономии, кто-то доедает сандвич, кто-то потягивает пиво, кто-то увлечен своей подругой.
   Я натянул балаклаву. Механики давно покинули трассу, предоставив пилотов самим себе. Киноактер помахал руками зрителям и нырнул в кабину. Остальные не торопясь заканчивали приготовления. Я застегнул комбинезон и надел перчатки. В зимних соревнованиях хорошо по крайней мере то, что не покрываешься потом, как только облачаешься в гоночные доспехи.
   Шлем, по старой традиции, я надевал уже в машине. Внутри все привычно. Отличие от моего Порша, пожалуй, только в мощных трубах безопасности, да развороченном месте пассажира, на котором установлена камера.
   Сначала два круга Worm Up'а. Видимо, предполагается, что кто-то за это время привыкнет к машине. Забавно. Задницу актера болтает в поворотах.
   Раньше, перед стартом, пульс подскакивал у меня до двухсот. Сегодня я едва сдержался, чтобы не зевнуть.
   Несколько томительных секунд, когда машины, ревя моторами, застывают на стартовой решетке, готовые сорваться с места как только погаснут огни светофора.
   Есть. Мучительно долго мой Порш набирает скорость. Секунды превращаются в минуты. Как при замедленной съемке я вижу пробуксовку колес у актера. Короткое движение рулем влево и вот мы уже идем вровень.
  От входа в Сен-Девот зависит почти все. Потом обогнать на этой трассе практически невозможно. Актер на внутренней траектории. У Порша вообще недостаточная поворачиваемость, а если входить в вираж с ускорением, то руль приходится выкручивать до упора. Я жестко оттер актера к отбойнику. По-моему, было даже касание. Но это теперь не важно. Второй. Дуэн уже скрылся в Бо Вираж. Я поднажал. Визг резины в Масснэ и я вылетаю к Казино в тот самый момент, когда Мик входит в Мирабо. Отрыв около двух секунд. Позади никого не видно. Гадкий поворот Лёвз, где приходится тормозить до сорока, на Порше пройти очень не просто. Передние колеса вывешиваются, и кажется, что вот-вот уткнешься в железный рельс. Я повисаю на спойлере Дуэна. Тандемом мы проходим Портье и он начинает отрываться перед Тоннелем. Ворвавшись в сумрак затяжного правого поворота я на мгновение потерял ориентацию. Две размытые полосы света на стенах - лампы - проносятся мимо и на скорости двести восемьдесят я вылетаю к Чекане. Асфальт еще не просох после дождя, и на торможении у меня блокирует передние колеса, сердце обрывается но, кое-как срезав поворот через бордюры, я захожу в самую неприятную череду быстрых виражей Бюро дю Табак. Здесь остается только одно. Уварачиваться от стен и постараться не потерять траекторию. Однако же, мне эта часть трассы неплохо удавалась еще когда я выступал в DTM, а потому уже к Антуан Ног я вплотную приблизился к Дуэну и показал себя в его зеркалах заднего вида, пару раз просунув нос на внутреннюю траекторию. Он легко парировал мои атаки. Трасса слишком узка, для того что бы реально попытаться обогнать на этом участке. Очередную попытку я предпринял перед Сен-Девотом, лишь здесь, пожалуй, есть какие-то шансы, но Мик сумел отбиться.
   Пять кругов я висел на его заднем спойлере. Каждый раз чуть-чуть не хватало для обгона. Позиции стабилизировались, горячка первых кругов прошла. Вскоре нас догнал де ла Роса. Видимо, он сумел разделаться с актером и теперь, оказавшись на дистанции для атаки, болтался в моих зеркалах. Я занервничал.
  В Монте-Карло главное - умение ждать. Подходящего момента, аварии соперника, его ошибки в повороте. Втроем мы прошли десять кругов, поочередно ставя лучшие круги и не предпринимая активных действий. Тем не менее, остальные серьезно отстали.
   На двадцатом круге, вскоре после половины дистанции, в Мирабо мимо нас промелькнули три машины, уткнувшиеся в отбойник. Одна из них пострадала очень серьезно и дымилась. Я раздумывал об увиденном не больше секунды. Впереди очередной поворот.
   К следующему кругу обломки убрали.
   Нет ничего, кроме предательски виляющей серой ленты, бросающейся в очередной поворот. Виден только вход, металлические рельсы, сжимающие трассу, вызывают что-то вроде клаустрофобии, из них не вырваться, можно только нестись сломя голову по изломанному кругу, гадая, что ждет за очередным изгибом, и молясь, чтобы...
   На двадцать втором круге я чуть-чуть запоздал с переключением передач в Портье и де ла Роса попытался пройти меня на разгоне. Я быстро повел рулем вправо, захлопнув калитку, и он резко отстал, вынужденный ударить по тормозам.
   Дуэн очень поздно начал замедляться в Чикане, потерять концентрацию после часа этого безумия очень легко. Я автоматически отметил, что он не сумеет правильно войти в поворот. Дуэн, как и я в начале гонки, заблокировал колеса, но попытался вернуться на траекторию. Это было ошибкой. Он юзом пролетел метров двадцать и ударился боком в заграждение.
   Я аккуратно нырнул в поворот и начал ускорение в Бюро. Про сход Дуэна и то, что я стал лидером думать ни в коем случае нельзя. Расплата последует незамедлительно. Де ла Роса снова достал меня уже на следующем круге. Подсознательно я все же боялся потерять победу и чуть сбросил газ, не атакуя на пределе.
   За пять кругов до финиша де ла Роса приступил к методичной обработке. Он тыкался в любой свободный промежуток, в каждом повороте, несказанно меня нервируя. Все же я почувствовал, что победа близка. И будто в ответ на эти мысли у меня вылетела первая передача.
   Проклятие! Я запаниковал. Лёвз стал пыткой. Проходить его на второй и просто не заглохнуть, это само по себе - жуткая головная боль, но еще и держать при этом за спиной де ла Росу... Врагу не пожелаешь.
   Де ла Роса сразу почувствовал слабину. Разгон перед тоннелем - сплошные блокировки. Он бросает машину вправо - я парирую, он ныряет в аэродинамический мешок и пытается вынырнуть слипстримом слева, но я выкидываю его из струи и снова перекрываю дорогу. Визг резины и тормозов, срывы в каждом повороте. Убойная схватка. Я наконец почувствовал адреналин, ноги онемели, ладони взмокли, каждую мышцу пронзают сотни игл. Последний круг. Я знал, что это будет смертельной битвой. Педро не умеет проигрывать. А я...
   Меня колотило. В Мирабо де ла Росе удалось захватить внешнюю траекторию. Колесо в колесо мы вошли в поворот. Я почувствовал, что он меня пройдет. В затяжном правом Портье я чуть уклонился с траектории, толчок и машина де ла Росы нежно ткнулась бампером в отбойник. Я помчался дальше. Дуэль Сенна - Прост не вышла, - хмыкнул я про себя.
   Подняв ногу с педали газа, накатом пересек финишную черту. Победа. Ты счастлив, парень? - спросил я себя. Совершенно опустошенный отстегнул ремни и сполз в кресле. Припарковавшись для проверки и взвешивания я стащил шлем и закрыл глаза. Горят выбитые кисти рук, шея и затекшая поясница. Страшно пошевелиться.
   Полулежа в машине я сделал выдох и толкнул дверцу. Вокруг собралась небольшая толпа. Полдюжины журналистов, секьюрити, несколько комиссаров гонки, кто-то еще.
  - Что произошло у вас с де ла Росой? - спросили из задних рядов.
   За глоток минеральной воды я готов в этот момент отдать все.
  - Было касание, в таких поворотах есть только одна возможная траектория... - бросил я и взял у девушки со значком "L'administration des courses" бутылку Эвьян.
   Крепкие ребята с рациями, в темных очках и одинаковых двубортных костюмах, работая локтями провели меня через столпотворение к паддоку. Я различил несколько адресованных мне вопросов из толпы, но проигнорировал их. Наверное, полагалось, по крайней мере, победно вскинуть руки и поприветствовать трибуны. Какой вздор. Допив воду я понял, что страшно хочу оказаться подальше отсюда, в тишине и забвении, забраться в кресло с ногами и покурить.
   На взвешивании ко мне подошел председатель судейской коллегии и негромко поинтересовался:
  - Мсье Сингер, скажите, вы хорошо помните эпизод с де ла Росой?
  Я расписался в папке с результатами итоговой проверки и повернулся к нему:
  - Безусловно.
  - Это была его ошибка?
  - Не думаю, что кто-то виноват. Никто не хотел уступить, борьба на пределе, вы понимаете...
   Я кивнул ему и направился к импровизированному подиуму. По дороге ко мне подскочил кто-то из механиков:
  - Трулли в больнице.
  Так значит, это была его машина...
  - Что с ним?
  - Пока не известно, все еще без сознания...
  Молча расстегнув ворот комбинезона я сделал еще пару шагов и был вынужден зажмуриться. Дюжина журналистов, с камерами, микрофонами и выедающими глаза переносными софитами окопалась перед подиумом, за барьером, удерживаемым секьюрити.
  - Несколько слов для Евроспорт! - Крикнул мне белобрысый парень в жилете болотного цвета.
   Я подошел к толпе папарацци и выдавил из себя улыбку. Посыпались вопросы, мне светили в глаза. Я даже не видел собеседников и отвечал односложно, ни к кому конкретно не обращаясь.
  - Поздравляем с победой, что вы чувствуете?
  - Я просто счастлив.
  - Вам понравилась гонка?
  - Очень.
  - Если бы Дуэн не ошибся, вы смогли бы его пройти?
  - Безусловно.
  - Ваша борьба с Педро стала главной интригой гонки. Что случилось в Портье?
  - Педро чуточку не повезло.
  - Как вы считаете, гонки на Суперкубок все еще нужны пилотам?
  - Разумеется.
  - Что бы вы хотели сказать тем, кто за вас переживал?
   Я чуть не расхохотался.
  - Спасибо.
  Сделав неопределенный взмах рукой я еще раз оскалил зубы в объективы и полез на подиум.
  Мак Рэй второй, Брандл третий. Мы поприветствовали друг друга. Рукопожатия, похлопывание по плечам, улыбки, вежливое равнодушие...
   Призы. Нелепые кубки. Мой - в форме стилизованного посеребренного Порша 911, венчающего небольшую урну. Я победно поднимаю его над головой и с трудом сдерживаюсь, чтобы не швырнуть наградой в снисходительно аплодирующую толпу внизу.
   Когда я откупоривал Дом Периньон Мартин наклонился ко мне и тихо сказал:
  - Знаете, Грег, победа того не стоит...
   Я притворился, что не расслышал и запустил струю шампанского в небо, полил Колина и Мартина, приложился к горлышку сам и, запустив спонсорскую бейсболку зрителям, вскинул руку. Все обряды совершены, условности уважены, церемония заканчивается. Сходя с подиума я заметил де ла Росу в сумраке паддока. Он, делая вид, что меня нет, направился поздравить Брандла и Мак Рэя.
   О да, благородные рыцари трассы. Этикет, не заруби противника, не раскланявшись... Пропадите вы пропадом!
   Пребывая в диком раздражении, я отмучился на официальной пресс-конференции, стерпел поздравления директора гонки и князя Ренье. Это ужасно трогательно, когда правительства снисходят до подданных лично. У меня слезы на глаза наворачиваются.
   Небольшой фуршет, центром всеобщего внимания моментально становиться актер. В гонке он сошел на двенадцатом круге. Мне кто-то трясет руку, заглядывает в глаза, предлагает какие-то рекламные контракты и деликатно выспрашивает про GRT. Снова поздравления. Медленно закипаю, прошу извинить и выскальзываю в холл.
   Переодевшись, я тихонько прошмыгнул через служебный выход, подняв воротник быстро прошагал два квартала и поймал такси.
   В своем номере я сразу влез в ванную. Едва не заснул, но вдруг вспомнил про Трулли. Выполз в прихожую, оставляя на кафеле и ковре мокрые следы и, вытирая голову, принялся накручивать телефон. Раза с десятого я, наконец, пробился.
   Ярно только что увезли на операцию, состояние критическое, большая потеря крови, перелом, обширное кровоизлияние в мозг, ожоги пятьдесят процентов...
   Я повесил трубку. Он меня обогнал. В сущности, с Ярно мы едва знакомы. Дюжина встреч за пять лет. Треп ни о чем, шутки, обмен профессиональными впечатлениями. Да еще однажды он сказал после третей рюмки бренди "В гонках, Грег, друзей не бывает. Только соперники и партнеры по команде. Они еще хуже..."
   И вдруг я понял, что главное чувство, которое он у меня сейчас вызывает - это любопытство. Выживет или нет? Я захотел испугаться собственного равнодушия, но не смог...
  
   За окном черный космос залива, расцвеченный зелеными и красными огоньками яхт, внизу узкой полоской светится набережная, да еще далеко слева на мысу сияет порт и несколько отелей...
   До вечернего поезда на Париж чуть больше часа.
  
  Имя файла: "Сопромат"
   Слова - это такие маленькие невесомые щепочки, на которые нанесен тончайший узор. Издалека он один, приглядишься - совсем другой. Слова приходиться стыковать в сословия. Фразы. Вот это уже почти хирургическая операция. Тут нет готовых рецептов. Просто берешь ворох ажурных нагромождений и несуразиц. Роешься в нем и достаешь, почти наугад, Нечто. Еще говорят, лес рубят - щепки летят.
   И вот то, что извлечено на свет божий из груды безликой материи, тщательно осматривается со всех сторон. Затем аккуратно кладется возле эскиза фразы и снова изучается. Подобие? Проникновение может быть любым, но полного соответствия добиться все равно никогда не удается. Это важно своевременно понять и, не соглашаясь, тем не менее, на компромисс, научиться обходиться малым. Это уже искусство.
   Поделки из щепочек столь различны по форме и предназначению, что люди уже почти не обращают на них внимания. Рынок перенасыщен. Тем сложнее построить из поначалу безликих, отдельных фрагментов То. То, что тронет душу, не изуродовав ее. Это уже не баловство, тут важен каждый миллиметр.
   И вот берется щепочка, ласково, пинцетом, чтобы не дай бог не оставить на ней своих отпечатков, и разглядывается на просвет. Резкое, безобразное, непроизносимое неожиданно может заиграть волшебными искрами, а изящное, легкое, безупречное вызвать зевок. Нет, не то. В этой строке должно быть что-то другое. Очень похожее, но совершенно иное. Перебор, интуиция, многие неудачные попытки. То, что нужно, возникает не всегда и всегда неожиданно. Просто видишь, как в крошечные пазы одной щепочки идеально, без усилия, входят выступы другой. Это почти священнодействие, соитие.
   При этом судьба всех и бездарных и безукоризненных творений одинакова - они сгорят без следа. Раньше или позже. Сухих дров должно хватить каждому камину. Мастера это знают, ремесленники надеются оставить след. И все повторяется...
  
  Маленький уютный вокзал залит светом, повсюду кадки с аккуратно подстриженными сочно-зелеными кустарниками. Чистенький перрон удивительно пуст. Мне ужасно захотелось сплюнуть под ноги.
   Кто-то бежит с площади ко мне. Интересно. Запыхавшись, мужчина средних лет, в очках и теплом свитере выпалил:
  - Вы - Грег Сингер?
  
  Chapter nine
  Rain
  
  
  - Господин Сингер, скажите, кем вам приходится мадемуазель Дэзи Карпентер?
   Вот уже минут пять я пытался понять, чего от меня хочет этот странный парень. Он назвался Домиником. Голова шла кругом от его трескотни. В какой-то момент, я даже подумал про Группу, но тут до меня дошло, о чем он сейчас спросил.
  - Дэзи? - переспросил я. Из тоннеля показался поезд. - Дэзи Карпентер? Как она выглядит?
  - Простите, я должно быть ошибся. Всего вам доброго, - пробормотал Доминик и повернулся, чтобы уйти.
  - Постойте, - я задержал его, ухватив за плечо, - Девушка лет двадцати, серые глаза, волосы до плеч, такая м-мм... не красивая, но милая?
   На его лице я увидел сомнение.
  - Так вы все же знакомы...
  - Где она?
  - Тут, неподалеку, - уклончиво произнес Доминик. Поезд остановился
  - Идемте, - решился, наконец, он.
   Вот это здорово. Вместо того, чтобы забраться в купе, отгородиться жалюзи от сырой ночи и подремать до Парижа, я должен следовать за каким-то проходимцем, упомянувшем Дэзи, неведомо куда.
   Перед вокзалом, на тихой площади одиноко припаркованный Фиат Уно смотрелся тоскливо. Начал накрапывать дождь. Казалось, фонари зябнут в мороси повисшей над городом.
   Открыв мне дверцу, Доминик сел за руль. Он молчал, а я ничего не спрашивал.
   Дорога бежала по холмам. Когда после очередного подъема открылась Ментона, Доминик произнес:
  - Мы едем в Турин.
   Не дурно. Я закурил, ожидая продолжения.
  - Господин Сингер, нам пора поговорить начистоту...
   Я оценил актуальность этой мысли.
  - ... Дело в том, что в прошлом месяце к нам поступила девушка. Она была в очень тяжелом состоянии. Простите, что не объяснил сразу - я врач одной частной клиники. Неделю назад у нее на счету кончились деньги. Как вы, наверное, поняли, девушка эта - Дэзи. Если она не продолжит лечение, то не протянет и месяца. О родственниках или знакомых нам ничего выяснить не удалось. Дэзи ничего не говорит о своих близких. Буду с вами откровенен, она совсем плоха. Дирекция в ближайшее время примет решение о выписке...
   Признаюсь, первым делом я подумал, что это - хорошо спланированное мошенничество.
  - ... Сегодня утром Дэзи увидела вас в новостях... Она пробормотала что-то вроде "умница, Грег". В общем, на свой страх и риск, я приехал в Монако, чтобы найти вас... Не знаю, правильно ли я поступил, но... Это ее последняя надежда.
   Он замолчал и, оторвав взгляд от дороги, быстро взглянул на меня. Я выбросил окурок в окно.
  Видимо он понял мое молчание по-своему.
  - Хотя бы поговорите с ней. Ведь вы знакомы?
  Я кивнул.
  - Знаете что-нибудь про ее родственников или друзей?
  - Нет. Что с ней?
  - Рак крови.
  Порывшись в кармане я достал новую сигарету.
  - Сколько она должна?
  - Чтобы завершить лечение потребуется еще семьдесят две тысячи долларов.
   Я чиркнул зажигалкой.
  - И при этом нет никаких гарантий положительного исхода, - добавил Доминик негромко.
   С чего я, собственно, взял, что речь шла про ту самую Дэзи? Но это она. Я просто почувствовал.
  - Ну что, вы согласны с ней повидаться? - его голосе слышались злость и отчаяние.
   Я молча кивнул и не стал спрашивать, какой в этом его интерес.
   Дэзи. Вот ты и нашлась. А ведь я знал, что так и будет. С ума сойти. Я знаком с ней чуть больше трех часов... И я не Робби, а она не Пат. Я даже не Клерфэ. Ни тот и даже не этот. Сколько раз я думал так о себе в последние годы. Хотя при чем здесь...
   Из темноты наплывают дорожные указатели и проносятся мимо. Небо прояснилось, и над горизонтом появилась ущербная луна. Изредка кто-нибудь проезжает навстречу, высвечивая трещину на лобовом стекле нашего Фиата.
   Вот ведь как получается, всегда я оказываюсь в ситуации, когда от меня ничего не зависит. Вернее, я, конечно, могу устраниться. Но... Давно уже такие вещи как совесть, благородство, порядочность, долг для меня звучат как насмешка, неприличный анекдот. И все же. Сам не знаю, что заставляет меня поступать так, что потом, ругаясь последними словами, я чувствую себя безнадежным идиотом...
   Интересный паренек, - я посмотрел на устало согнувшегося над рулем Доминика, - помчался за три сотни километров, чтобы разыскать человека, которого мельком увидела его неплатежеспособная пациентка и что-то пробормотала. Влюбленный, кретин или жулик.
   В Турин мы приехали под утро. Туман, клубившийся над дорогой в последний предрассветный час, потихоньку таял, а над узкими улочками забрезжил серый свет. Без пятнадцати шесть. Только мусорщики да редкие посыльные, разносящие почту и выпечку нарушают впечатление покинутости, безлюдности каменных лабиринтов.
  
   В самом деле, невыносимо и смешно, всюду благополучие и спокойствие. Никто не травится газом, а на биржах труда давно уже клерков больше, чем просителей. Голод и кровь, нищета и отчаяние, как странный заповедник, сохранились для обывателя где-то там, куда ездят на сафари. Каждый знает правила игры и вам с улыбкой помогут почувствовать себя одним из. Надрывно не дрожит струна, не с чем и не за что бороться, идеалы обернулись солидными ориентирами, принципы - добропорядочным comme il faut. Быть изгоем становится все трудней, каждый стремится сделать из вас тихого буржуа. Хронопы, сыграв на понижение, перед сном читают Маркеса.
   Грациозно ходить по битым стеклам просто бестактно.
  
   Не въезжая в центр мы вскоре снова оказались за городом. У небольшого светлого двухэтажного здания Доминик остановил машину. Я выбрался из тесного салона и с острым наслаждением похрустел суставами.
   В холле, сверкающем противоестественной чистотой, мне выдали накрахмаленный халат. Я накинул его поверх пальто и проследовал за Домиником к лестнице, устланной ковролином.
   Перед дверью палаты он обратился ко мне.
  - Очень прошу вас, не волновать ее. Просто попытайтесь узнать что-нибудь о близких и вообще, разговорите, постарайтесь вывести из оцепенения...
   Я кашлянул.
   Маленькая комната, без балкона. Одна койка, возле которой стоит штатив для капельницы, пара мониторов, какое-то устройство со множеством кнопок, температурный листок, столик, пара стульев, на одном из которых покосилась стопка книг. Дэзи я увидел не сразу. Свернувшись калачиком, она укрылась с головой и лежала лицом к стене. Видимо, мне удалось войти не разбудив ее.
   Я присел на краешек свободного стула и пробежал глазами по корешкам. "Железная флейта", О'Генри, Мураками, Хэм, Борхес, Фицджеральд, Хаксли, Олдингтон, вперемешку с "Крысой из нержавеющей стали", сборниками Зелазни и Спрэг дэ Кампом. Кроме того, на полу, возле мягких больничных тапочек, я заметил мятый томик Джона Китса, Сартра и пару детективов. На столике Cd-плеер и полдюжины дисков. Pink Floyd, Doors, Webber, Nirvana, Queen, и что-то из классики.
   Решив, что неплохо было бы здесь проветрить, я тихонько пробрался к окну и открыл форточку. Наверное, я при этом все-таки нашумел, потому что Дэзи зашевелилась и открыв глаза с каким-то странным выражением посмотрела на меня.
  - Здравствуй, - я постарался улыбнуться как можно теплее.
   Она молчала. В абсолютной тишине, я слышал, как глухие удары моего сердца отмеряют неловкие секунды. Дэзи сильно изменилась. На ее белом, как мел, лице резко обрисовались скулы, губы потрескались и лишь глаза жили, искрились почти так же, как во время нашей первой встречи. Дэзи все молчала. Она могла ничего не говорить, все ее эмоции и мысли я видел совершенно отчетливо.
   Я отвернулся и проглотил комок в горле. Пододвинув стул, сел поближе к ней и негромко сказал:
  - Прости, что приехал. Я не должен был этого делать.
   Господи, до чего же хреново! Честное слово, насколько с мещанами проще! Среди быдла можно и самому быть любым дерьмом, не мало не смущаясь этого...
  - Ты собираешься платить за меня? - незнакомым, хриплым голосом спросила вдруг Дэзи, все также пристально глядя на меня.
  Я не выдержал ее взгляда. Сокрушительный удар. Что ей ответить? Она просит забрать ее. Мне захотелось выбежать из палаты, прыгнуть в машину и умчаться ко всем чертям. Забыть и остаться собой. Господи, зачем я приехал?
   Она предлагает мне стать убийцей. Погубив последнее, что мне еще не безразлично, разве я смогу жить дальше?
  - Нет, - спокойно ответил я.
   Она закрыла глаза. Я сжал зубы. Добрейший, ты ведь уже собирался позвонить Стэнли и переиграть сделку. Что могло быть проще: растоптать гордость и взять сотню штук. Ничего не выйдет.
   Я поднялся и быстро вышел в коридор. Доминик мерил шагами пространство между дверью и гобеленом с пасторальным пейзажем.
  - Ну что? - взволновано спросил он.
  - Ничего, - ровным голосом произнес я и направился к лестнице.
  - Как? - ошеломленно воскликнул он, - Вы узнали что-нибудь?
  - Нет.
  - Если никто не переведет денег, то завтра ее выбросят на улицу!
   Я молча спускался в холл.
   Доминик бросился за мной.
  - А вы... - он запнулся, - Разве не можете заплатить? Призовые за победу...
  - У меня другие планы, - бросил я.
  - Будьте вы прокляты! - с отчаянием крикнул он мне в след, - Неужели нигде не осталось людей...
  
  Имя файла: "Похмелье"
  Ненавижу обязаловку и официальные мероприятия. А уж если намечается и то и другое, мое настроение портится прямо с утра. Конечно, это довольно мило, встать в чужом доме, когда все еще спят, выйти на крыльцо и, завернувшись в чье-то пальто, зачарованно наблюдать, как тихонько кружится снег, а в неподвижном, морозном воздухе уже крадется весна. Потом, запихав нечесаную голову под ледяной душ, постоять так, пока не начнет колотить, и растереться пушистым полотенцем. Безыскусно разбить над сковородкой четыре (!) яйца, настругать бекона, зелени и ржаных сухариков, поставить на огонь, прикрыть крышкой до лучших времен и вернуться в гостиную. Действительно зябко или это я замерз на улице? Какая разница, развожу камин и, накинув свитер на плечи, бросаю в холодильник бутылку шампанского. Безупречным движением поддев яичницу отправляю ее на невесомую фарфоровую тарелку и ставлю завариваться кофе.
   Некому возмутиться и я закуриваю прямо в доме. Допив обжигающий кофе и скомкав сигарету в переполненной хрустальной пепельнице я перебираюсь поближе к танцующему пламени. С негромким хлопком открываю бутылку. Наливаю пенящееся шампанское в высокий, узкий бокал, отрезаю кусочек мороженого и, протянув ноги к огню, на секунду задаюсь вопросом: аристократ я или дегенерат? Всего понемногу...
   На огонь можно смотреть до бесконечности, но это мало кому удается. Отогревшись изнутри и допив последний бокал я избавляюсь от остатков похмелья и смутно вспоминаю, как ночью, совершенно пьяный, куда-то гнал через метель машину, скользя в темных переулках, потом, покачиваясь, обнимался с какими-то людьми, которым по-хорошему стоило бы врезать по морде... Уже под утро, с еще державшимся на ногах приятелем, тащил малознакомую печальную девицу в сауну. Попрыгав в снег и напарившись до чертиков я вернулся в дом и все подливал себе глинтвейн, пока, неожиданно, не наступило утро.
   Причем здесь обязаловка? Ах да, наконец, неспешный ход спотыкающейся утренней мысли вывел к тому, что подспудно отравляет мне жизнь с момента пробуждения.
   Сегодня не тот же день, что был вчера. Сегодня придется соответствовать. Я достаю из холодильника припасенную с вечера пачку кефира, отсекаю ножом уголок и задумчиво потягивая мерзкую жижу восстанавливаю про себя смутное впечатление. Восхищение глазами, не омраченными и тенью мысли... Где я их видел? Что за чушь. Да где угодно!
   Отвратительный привкус во рту и расплывчатый декаданс в голове. Так о чем бишь я? Обязаловка. Стало быть, сегодня я иду на органный концерт. Да... Врагу не пожелаешь.
   Чувство стиля, законная гордость и осознание собственной значимости. Я выложил все козыри. Дальше будет только хуже. Дешевые образы, сомнительные кумиры, призрачные ориентиры. Восторг отказа от общепринятого, оттенки серого, мой ярче.
   Одной рукой, небрежно накинуть очки, запахнуть полы длинного черного пальто, шагнуть под осенний дождь. Воспеть одиночество, чуть подавшись вперед, но не согнувшись. Усталость, изрядная толика разочарования и циничная усмешка. Магия скорости, скользящая пластика, выигрышные планы. Все под пронзительный плач струнных. Герой нашего времени. Он не воюет, он насмехается. Он не жертва и не палач, он наблюдатель. Раскованный, немного распущенный, чуть вздорный, изведавший все и этой своей усмешкой оценивающий мир оптом. Детали не важны, все уже было. Страстишки, суета, мелочность и мещанство. Он мыслитель, ему как бы весело. Пренебрегая людьми, не веря, не надеясь ни на что, он как бы любит.
   Сытый, благополучный, ничего не терявший и ни чем не жертвовавший он не прочь попробовать. Не злоупотребляя эмоциями, это так обременительно и так убого...
   Можно поучаствовать в мимолетном эпизоде, лишь бы не требовалась искренность. Можно, как сходить по нужде, заняться сексом, Тантра, хоть какое-то разнообразие. Но нет, это тоже удел плебеев. В сущности, лишь окружив себя всеми удобствами можно быть аскетом. Презирая люмпена вполне можно позволить себе опуститься до его уровня. Какая разница? Вот лозунг сегодняшнего кутба. Равнодушие, вызванное слабостью, трусостью, безволием маскируется выверенной позой.
   Бесплодные люди, бесплодные мысли, бесплодная жизнь. Мы демонстративно асоциальны, нонконформисты, резонеры, эстеты, но при этом не протестуем, а с отвращением пренебрегаем. Всеми и всем.
   Потерянное поколение. Это мы додумались сравнивать Ремарка с Пелевиным...
  
   Так, кажется, кто-то спускается по лестнице. И в самом деле, ранние пташки, в туалет...
   Быстро оглядевшись и вяло прикидывая, не забыл ли чего, я на ходу влезаю в ботинки и выскакиваю за дверь. Лица тех, с кем вчера закатывал вакханалию, по утру редко вызывают безудержную радость. Лучше исчезнуть никем не замеченным.
  Сигареты кончились, запоздалое сожаление, что не выудил из пепельницы на дорожку окурок подлинней...
  
  Смокинг, картье на запястье, напомаженная прическа, неужели я такой же? И разговоры, разговоры!...
   -... Нет, вы знаете, я предпочитаю Гуччи...
  - Боже, какая безвкусица, так одеваются самые низкопробные нувориши...
  - И не говорите, эти плебеи, их вообще никуда пускать не следует...
  - ...Извольте, Макс, у вас ведь, Лексус? Ну и поехайте...
  - ... Но я бы просто ставил их всех, пардон, к стенке...
  - ...Я считаю, что это вообще единственная стоящая вещь у Верди...
  - ...Разумеется, читал. Полнейшая чушь. Вот Кастанеда...
  - Ну, @б твою мать, какая эмиссия акций, у меня активы в офшоре...
   Ничего не попишешь, я обещал ей быть здесь. Впрочем, обещал это еще не причина. Стараюсь не задумываться, что привело меня в этот напыщенный и томящийся зал. Право, это какое-то недоразумение.
   Оглядев с балкона собравшихся, я спустился в толчею. Анны не видно. А может оно и к лучшему? Я подернул манжет и взглянул на часы. Еще пятнадцать минут. Беру с подноса бокал и, задумчиво потягивая холодное шампанское, отхожу в нишу между колоннами. Привычка. Вижу всех входящих и при этом, вроде как, среди них, но не с ними.
  - Любите Баха? - вопрос задан вежливо. Но в глазах насмешка. Что это за тип?
  Не задерживая на нем взгляда я ответил в пространство:
  - Симпатизирую...
  - Тогда что вы здесь делаете?
  Интересно, что мне нужно от Анны? Я знаком с ней уже пять лет. Маленькая, серенькая, смазливенькая. Иногда, доводилось делить с ней ложе, но что нас связывает? Провинциалка, настойчиво пробивается наверх. Крутит роман со вторым человеком в администрации президента. Такая круглая ряшка в оспинах от прыщей и улыбкой бл@ди со стажем.
   Нет, Анна все делает правильно, только одна вещь меня жутко раздражает. Когда она садиться пить вино и рассуждать о судьбах мира. Сначала забавно, а потом почему-то противно...
  - Понятия не имею, - равнодушно пожал плечами я.
  - А я вот жду подходящего повода напиться, не составите компанию?
  - Извините, ничего не выйдет. У меня другие планы на вечер.
  И глаза у него разного цвета.
  - Скажите, вы не хромаете? - я решил немного подурачиться.
  - Вы меня с кем-то путаете, - усмехнулся незнакомец, - Простите мою настойчивость, до начала осталось три минуты, неужели вы все же туда пойдете?
  - Какое это имеет значение?
  - Мне нужен собутыльник.
  Вдруг я увидел, как через крутящуюся дверь влетела Анна. Разгоряченная, уверенная, искушенная. Скинув гардеробщику пальто, она пробежала в зал и посмотрев на часы стала поспешно озираться.
  - Это меняет дело, - я повернулся к своему собеседнику, - Идемте.
  Незаметно выскользнув на улицу я почувствовал большое облегчение. Я не настолько богат, чтобы покупать дешевые вещи...
  
  
  
  Прилетев в Париж полупустым аэробусом Al Italia, где со мной настойчиво пыталась пообщаться пожилая итальянка из Неаполя, я на такси доехал до гаража и, стараясь ни о чем не думать, вывел свой Порш.
   В Турин я гнал всю ночь, остановившись только раз, неподалеку от Лиона, для того чтобы залить бензин. Сияющий остров во мраке пустынного шоссе - заправка Elf - приютил два трейлера из Марселя и Рено молодоженов путешествующих по Европе.
  - Полный бак, - сказал я улыбчивому парню в наглаженной спецовке.
  - OK. Далеко путь держите? - спросил он.
  - Далеко, - ответил я и решил, чтобы не терять времени, перекусить в местной закусочной.
   Дальнобойщики в центре зала с аппетитом ужинали сосисками с жаренной картошкой и курили. Парень, по виду молодой фермер, и курносая девушка в теплом свитере громко смеялись, когда я вошел.
   Заказав шницель, жареную картошку и бутылку Гролша я отошел к дальнему столику.
  - Эй, приятель, за рулем пить не стоит!
   Я обернулся. Окликнувшей меня парень простодушно улыбнулся и добавил:
  - Если уж все равно решил хлебнуть, выпей за то, чтобы наше свадебное путешествие было счастливым.
   Я молча кивнул и отвернулся.
   В Турин я приехал затемно. Погасил фары и, выключив двигатель, остановился возле клиники. Откинул спинку кресла, закрыл глаза и попытался заснуть.
  
   Все еще довольно холодно. Окна быстро запотели. Тихонько сеется дождь, мерно постукивая по крыше.
   Я подумал, что в жизни все совсем по-другому. Любой апокриф, цитата, выдержка, аналогия, фантазия или воспоминание - это лишь жалкий эрзац, суррогат более или менее милый, вычурный или оригинальный. Дорогой. По крайней мере, одному человеку. И дело не в том, что все уже было, и даже не в том, что реальность всегда полнее любого ее слепка. Просто никто никогда не опишет, как идет этот дождь, а капли падают и не требуют слов или образов.
   Мне почему-то захотелось хоть на секунду увековечить, сохранить этот миг. Суметь постичь, воспринять целиком, без остатка. Быть может тогда, я уподобился бы Творцу, но какое это имеет значение...
   Я приложился к фляжке с коньяком и сделал хороший глоток. Лучшее средство от любых надежд, порывов и увлечений. Слушая, как тепло разливается по телу, я незаметно заснул.
  
   Кто-то негромко постучал по стеклу. Я продрал вежды, но еще не проснулся. Пытаясь понять, где нахожусь и сколько сейчас времени, я открыл дверцу. В машину как-то неловко нырнула Дэзи. Неестественно прямо, подавшись вперед, она примостилась на сидении, молча глядя перед собой. На лодыжке нелепая тоненькая серебряная цепочка. На коленях большая сумка, из которой торчит краешек черного кожаного футляра. Она все так же бледна, лишь несколько штрихов неброского макияжа оживляют лицо. Хочу и боюсь увидеть ее глаза. Внезапно я ощутил прилив невероятной нежности, страстного желания уберечь и защитить.
  Смятение. Я включил зажигание и достал сигарету, в ожидании, пока мотор прогреется.
  
   Безнадежно пусто в маленьком полуподвальном ресторанчике. Я бросил на стол перчатки. Зала, обшитая темными деревянными панелями, полдюжины круглых столиков, с потолка свисают светильники под старину. Патина покрывает бронзу. На узких полочках вдоль стен расставлены мятые серебряные кувшины, кубки, еще какая-то утварь.
   Минут через пять появился заспанный официант, молодой итальянец с растрепанными патлами и маленькими бегающими глазками.
   Я мельком взглянул на меню.
  - Бутылку Кьянти, яблочный сок, фунт Альтермани, лазанью, фрукты, капуччино и эклеры, - слова давались мне с трудом.
  - Кофе подать потом? - услужливо осведомился он.
  - Потом, - угрюмо подтвердил я и пододвинул пепельницу.
   Забрав у него бутылку вина, из которой он собрался нацедить мне на пробу, я сухо бросил: "Спасибо" и повернулся к Дэзи.
   Ненавижу кельнеров, политиков и коммерческих директоров!
  
  Как прошла неделя? Просто прошла. Мы были с Дэзи, мы не расставались ни на минуту, не задумываясь. Ни о будущем, ни о прошлом. Был только этот самый момент и ничего до него и ничего после.
  
  - Грег, не надо, - Дэзи мягко притронулась к моему запястью, - почему ты казнишь себя за то, в чем нет твоей вины. Если тебе плохо со мной, если я тебе в тягость, давай расстанемся. Разве кого-нибудь ждет вечность? Все пройдет, раньше или позже. Зачем же омрачать то, что нам дано?
  
  Имя файла: "Пьесы и роли"
   Мне навстречу плывут разномастные маски. Хорошие и не очень, изящные и безвкусные. В своей я не сомневаюсь; новая, глянцевая, любо дорого посмотреть. Обошлась мне в добрую сотню кило терций.
   Масок нет только у нищих и попрошаек. Им они не по дырявому кошельку, да и не к чему. Прохожие с брезгливостью отворачиваются.
   На душе весна. Я достаю палочку сладкой смерти и зажигаю ее. У ларьков с бутафорией и реквизитом ругань и суета. Сограждане, члены всей нашей большой труппы, прицениваются. Я радостно нащупываю в кармане карточку, которая позволит мне не нарушая сценария попасть в дальний конец сцены.
   Обдав меня ароматом пива "Невское оригинальное", расталкивая остальных божественными локотками, мимо пронеслась в малиновых пуантах региональная прима и грациозно скрылась в турникете.
   Я в смешанных чувствах гляжу ей в след и незамедлительно получаю по спине чем-то тяжелым. Зычный окрик. Рабочим сцены не до полумер.
  Несмотря на локальный казус я с улыбкой вступаю на эскалатор, и где-то даже напеваю про себя. Конечно про себя, про кого же еще?
  Нынче у нас среда, - размышляю я не без оптимизма, чего греха таить, - завтра выходной. Превосходно!
   Быть похороненным глубоко под землей совсем не страшно, если ты с попутчиками. Мы мчимся в повозке Харона и не томимся беспокойством, ведь мы не одиноки - все будет на всех и поровну.
  Ух, доехали, сколько же мы пьем, если так потеем!
   Подъем труднее спуска, своей ответственностью. Очень обязывает. Ведь сейчас сойду с эскалатора и выйду на свет божий, как на премьеру. Прическа, маска, зиппер. Вроде все штатно. А кошелек, кошелек!? Вот он, любимый. Я думал о ближних своих слишком шустро.
   Солнце сотней софитов в глаза, шум, запахи античной таверны. Нет, нет, не греческие благовония.
  Расписание, взгляд на часы. Мой хронометр нагло усмехается. Опоздал на три минуты. Я выругался - до следующей почти пол часа.
   Критики в форме и штатском шныряют по площади вызывая у актеров приятный бодрый мандраж. Кого-то уводят.
  Ожидание будничности опустошает голову и душу. Заливаю все тепловатым пивом. Хорошо.
   Ну вот и моя, наконец. Вваливаюсь, падаю на сидение и прислоняюсь к стеклу виском.
  Трогаемся. Тамбур грохочет мордобоем. Кто-то кричит. Сограждане трогательно сосредоточены. Слизывают помои с шуршащих страниц, мило беседуют в полголоса о себе, судят и рядят, молчаливо хотят другого сценария, понуро дремлют, попивают и глазеют через грязные окна на все.
   Мимо плывут мизансцены. Обычные, без изюминки, но с суфлерами. Суфлерами, подменяющими актеров и без выражения проговаривающими свой текст, не делая в словах ни единой паузы.
   Шум и одиночество.
   Вот по проходу идет девчушка. На лице неумелая раскраска, она надеется попасть в труппу и громко поет тонким голоском, выпрашивая песней какой-нибудь ангажемент. Режиссер у нас глух, я то это знаю и усмехаюсь. Маленькая певичка хочет есть. Ее понимают, но помочь не в силах .
   Улыбка боле не покидает меня. Близится отдых. Предвкушаю. Выхожу на следующей.
   Вот я и тут. Вхожу. Распускаю шнуровку. Ну и запашек! Маска медленно слезает с лица. Капля крови падает на ковер. Вот черт, придется подточить кромку возле переносицы.
  Сую маску под мышку и выхожу к друзьям. Арт кафе наполнено приятными запахами, мягкой музыкой и витиеватыми беседами.
   Заказываю, улыбаюсь, киваю, приветствую, жму руки, присаживаюсь. Придвигаюсь к столу.
  Разговоры, улыбки, вино, песни, свечи.
   Неплохо сыграно, решаем мы под утро и расходимся.
  
   Метель среди лета бывает часто, но сегодня это меня удивило. Я позавтракал и ушел к прохожим.
  Улицу замело. Дамы в туфлях на шпильках, мини и топах развлекаются рыбалкой. Клев.
  Я смеюсь и вскидываю снег над головой. На меня недовольно оборачиваются. Жара страшная. Я припадаю к луже и долго с наслаждением пью.
   Ко мне подходит режиссер и, мягко улыбнувшись, кивает "пора".
  Я повторяю последнюю сцену.
  
  У меня сорвало ветром маску и она кувыркаясь улетела прочь, вместе с мусором и пылью.
   Оглядевшись по сторонам я чуть улыбаясь прошептал:
  - Ну наконец-то!
  Поднес к виску вечность и спустил курок.
  
  * * *
  
  Я должен быть. Быть там, где меня не ждут, но обязывают. Вперед, есть нечто, что задает времяпрепровождение и имеет хоть какой-то смысл. Память. Обрывки воспоминаний. Что-то из прошлого. Когда под ногами была почва. Я приеду с Дэзи. Почему нет? Какое это теперь имеет значение...
  
  Я не сразу нашел новый дом Джэйкоба. Он недавно переехал сюда из Швеции, но до сих пор я не удосужился проведать его в Париже. Петляя по кривым переулкам я курил и думал, что все это не то. Зачем мы сюда приехали? Разве здесь наше место этим вечером? Но где наше место? В кресле под лунным светом...
  
  - А что это будет? - спросила Дэзи, когда мы, наконец, подъехали к аккуратному особняку, скрытому в тени роскошных каштанов. - Встреча старых друзей?
  - О, это - ультра си. - Я обежал машину, открыл дверцу и протянул Дэзи руку, - Полный эксклюзив. Двадцать восьмого, вот уже пятнадцать лет, сливки интеллектуальной элиты человечества собираются для того, чтобы, снизойдя до пребывания под одной крышей, стильно, достойно но, вместе с тем, довольно культурно провести традиционные бдения. Прокуренной кухни не обещаю, но будет забавно.
   Она улыбнулась и, с любопытством оглядываясь по сторонам, взяла меня под руку.
  Мы направились к подъезду.
  - Ал приедет?
  Я пожал плечами.
  - Должен. Хотя, сколько себя помню, он клянет на чем свет стоит сие представление за беспримерное занудство и инфантилизм.
  - И, тем не менее, участвует?
  - А куда он денется? Нам всем суждено вечно пребывать не там где грезилось...
   Я потянул тяжелую металлическую дверь, изуродованную вычурным узором и пропустил Дэзи вперед.
   Пол в прихожей заставлен обувью. С трудом удалось найти свободное место на вешалке. Мельком бросив взгляд в зеркало я провел рукой по растрепанным волосам, раздвинул занавес и вместе с Дэзи оказался в просторной зале. Центральное место занимал огромный стол, заставленный батареями разномастных бутылок и аппетитной снедью. В углу виднелся бар и небольшая стойка, возле которой на высоких стульях расположились те, с кем когда-то я проводил все свободное время. На секунду я застыл, сраженный переменами. Тот, кого ныне зовут Джейкоб, солидный, элегантный господин в превосходном английском костюме, вертит в пальцах тонкую сигару, и с великосветским видом снисходительно слушает как его супруга, моя сокурсница, Мэри, теребя бретельку вечернего туалета, оживленно рассказывает что-то благодушно улыбающемуся толстяку в белоснежной сорочке и безупречно выглаженных брюках. Бог мой, да ведь это Влад! Я вдруг вспомнил, как десять лет назад мы вчетвером, с оглушительным гоготом, скатывались со ступенек университета и побросав рюкзаки на парапет до изнеможения резались в снежки, а потом, гордые такой возможностью, закатывались в крошечную кофейню... В драных джинсах, вечно не выспавшиеся, всклокоченные, смешные и не разочаровавшиеся. Мы были другими.
   Все это так естественно, но после долго перерыва увидев своих отшлифованных, изъеденных временем друзей я едва сумел скрыть внезапный порыв.
   Чуть в стороне расположились со своими супругами былой плэйбой, остряк Тэд, книжный червь и печальный эрудит Тимоти, а также три бутылки Балантайна.
   Мгновение прошло и все почти одновременно обернулись. Я изобразил улыбку:
  - Приветствую прекрасных дам и обрюзгших засранцев!
   В иронично-доброжелательном гуле приветствий я уловил замечание Джейкоба "Он не меняется".
   Здесь было две запретные темы. История с Группой и неподдельная искренность.
   Я представил собравшихся Дэзи. Они украдкой изучали ее, в точности, как я ожидал, и меня разобрал смех.
   - Нам чуть было не пришлось ждать! - заметил Тэд и противным голосом прогнусавил, - Вы сильно задержались.
  - О, - я поддержал эту игру, - Совершенно непредвиденные обстоятельства. Я зашел поискать праведников в рыбную лавку и, не обнаружив их в груде кильки, внезапно обрел просветление.
  - Да, что-то мельчают нынче праведники, - заметил Тимоти.
  - И просветленные, - с усмешкой добавил Джейкоб.
  - Стало быть, апокалипсис близок? - попыталась вступить в пикировку Мэри.
  - Он уже был. Просто мы не обратили внимания, - печально протянул Тимоти и налил себе еще.
   Я переглянулся с Дэзи. И понял, что почти счастлив. Озорные искорки в ее глазах убедили меня в том, что она уже раскусила старых лицедеев.
   - Кстати, где Клиф и Эндрю? - негромко спросил Влад.
  - И Ал? - добавила Мэри.
  Я пожал плечами, брякнул что-то вроде "не страж я животноводам!" и, протиснувшись к стойке, нацедил две порции аперитива. Отпихнул шутливо потянувшегося к фужеру Тэда и улыбнулся Дэзи:
  - Лэхайм!
  - Да уж который день, - пьяным голосом заявил Тэд.
  Дэзи кивнула мне в ответ и мы осушили бокалы.
   Через пятнадцать минут наладилась вполне традиционная обстановка. Тэд поставил Dair Straits, Тимоти сосредоточено изучал дно рюмки, их половины бросали на мужей недовольные взгляды и тихо обсуждали что-то со скучающим видом.
   Я вдруг подумал, что пришел сюда зря. Ведь удавалось же два последних года вежливо уклоняться от приглашения на этот шабаш.
   Мы с Дэзи подсели к Джейкобу, Мэри и Владу, изредка поддерживая пространный разговор, делясь новостями и тускло сверкая остроумием. Тэд присоединился к нам и лез из кожи вон, стараясь оживить обстановку; остальные это тактично игнорировали.
   Дэзи молчала. Влад пристально посмотрел на нее и спросил:
  - Вы давно знаете Грега?
  - Нет, - она улыбнулась, - А вы?
  - Скоро пятнадцать лет.
  Я с интересом прислушивался.
  - И что вы о нем думаете?
  - Наивный пижон, обремененный всеми предрассудками и комплексами бунтующего мещанина, - сообщил Тэд.
  - Да, - хмыкнув добавил Джэйкоб, - Вам этот рефлексирующий бездарь не пара.
  - Это они так шутят, - смущенно пояснил Влад, - Не обращайте внимания. Просто тем, кто преуспел, иногда становиться неловко и они скрывают собственную никчемность уколами в адрес не продавшихся.
  - Льсти себе этим, - расхохотался Тэд.
  - Кроме того, знаете ли вы какой он бабник? - поинтересовался он, хитро глядя на меня, - Я еще ни разу не видел с ним одной дамы больше двух раз. Понимаете, что это означает?
   - Эгоистичный самодур. - Поддакнул Джеэйкоб, - Реакционер. Эстетствующий зануда. Запросы колоссальные. Вечно недовольный идеалист.
  - Самый жуткий образчик донжуанства, - заключил Тэд.
  - В прошлом гегельянец, ныне сибарит, - добавил Джейкоб и осведомился, - Вот скажи, Грег, что тебя действительно увлекает в этой жизни?
  - Абсент, Дебюсси и эффект Штарка, - отрезал я.
  - Отморозок, - вздохнул Джэйкоб, - Ты окончишь свои дни под забором....
  Дэзи смеялась, а я вдруг понял, что тихо зверею и, постучав пальцами по зеркальной поверхности бара, довольно раздраженно осведомился:
  - У вас все?
  - И не надейся, - Тэд вошел в раж, - Мы обязаны открыть глаза наивной девушке, пока еще не поздно.
  - Поздно, - Дэзи с наигранной печалью покачала головой, - Сколько бы вы ни хвалили своего друга, я уже знаю какой он на самом деле.
  - Браво, - поклонился Джэйкоб, - Грег, мерзавец, как тебе удалось ее так окрутить?
  - Тоже хочешь попробовать? - неуклюже отбивался я.
  - Ну..., - мечтательно протянул он, воздев очи, и тут же получил шутливый, но весомый, тычок от Мэри.
  - Они не всегда были такими, - подал вдруг голос Тимоти из своего угла, - С возрастом люди становятся желчнее...
  - Конфуций? - с сарказмом поинтересовался Джэйкоб.
  - Мафусаил, - отрезал Тим.
  
  Мы так и не дождались Ала и наших американцев. Джейкоб пожал плечами и предложил всем перебираться за стол. Тим клевал носом в своем углу, Лиза, его жена, поочередно обвела нас испепеляющим взглядом и, процедив что-то вроде "спившиеся выскочки", не попрощавшись, громко хлопнула дверью.
   Тэд долго беседовал в полголоса с Ритой и, похоже, сумел заключить сепаратное перемирие. Когда не удавалось избежать общества их спутниц обстановка всегда оставалась довольно напряженной.
   Делать вид, что ничего не произошло, нам не привыкать. Тимоти пробурчал "Когда из комнаты выходит зануда, кажется, что кто-то вошел"
   Мы сосредоточились на услаждении плоти. Обстоятельное, вдумчивое чревоугодничество - наш ответ бездушному миру.
   Я не ел с утра и потому методично набивал желудок, не смотря на вялые шпильки Тэда, типа "не делайте из еды культа".
  
  Все-таки мы напились. Над столом повис плотный занавес табачного дыма. Вдоль стены выстроились пустые бутылки.
   Джэйкоб снял пиджак, достал из шкафа бутылку текилы и нарезал лимоны. У меня все плыло перед глазами. Неожиданно я отметил про себя, что Тимоти, единственный из нас непосредственно не принимавший участия в затее с Группой, теперь мирно спит, заботливо укрытый клетчатым пледом, который принесла Мэри.
   Тэд расчехлил гитару, покрутил колки и теперь отрешенно перебирал струны. Я взглянул на Дэзи. Она, тихонько улыбаясь, смотрела прямо перед собой, чуть опустив плечи. В мягком свете бра тускло сверкали каштановые волосы. Как просто и как страшно вдруг понять, что перед тобой человек, без которого жизнь не имеет смысла. Нет, это не любовь. Во всяком случае, не то, что под этим обычно подразумевают.
   Я не смог бы оказаться с ней ближе, чем в этот момент.
   Влад комкал в пепельнице потухшую сигарету.
  - Джэй, - чужим голосом заговорил он вдруг, - Если бы мог, ты переиграл бы все?
   Джэкоб мягко улыбнулся:
  - Не, надо. Ты слишком пьян. Зачем тревожить призраков?
  - Нет, надо! - резко воскликнул Влад, - Надо. Черт побери, для чего это все? Зачем жить, отбывая номер? Почему для нас всюду лишь грязь и гнусность?
   Внутренне сжавшись, я давил лимон в терпкое пойло.
  - А чего ты хотел? - угрюмо спросил Тэд.
  - Не знаю, - устало бросил Влад.
  - Тогда на что жаловаться? Ты творил свой мир, не понимая зачем, никого не любя, даже себя, но все зная. За такое награда одна. Разочарование. Во всем.
  - Вздор, - махнул рукой Джэйкоб, и будто в поисках поддержки отсалютовал мне.
  - Психи, - вздохнула Мэри, стоявшая прислонившись к дверному косяку и слушавшая всю эту чушь, - Депрессия как мировоззрение - не лучший выбор.
  - Хорошо, когда есть выбор, - пробормотал Влад.
  - Но вы же презираете или ненавидите всех и вся, - заметила Мэри, - Какой же тут выбор?
  - Да, разумеется. Закрыть глаза и не видеть. Возлюбить прекрасное в палачах. Фальшь и тупость. Когда они убивают и калечат, когда смотрят, стреляют, в упор и чернят все, что свято, когда зовут на бойню, а потом разводят руками...
   Всем, похоже, стало неловко.
  - Свято ... - продегустировал это слово Тэд, - Что для тебя свято, нигилист хренов? По-моему, это сублимация в чистом виде. Затянувшийся кризис переходного возраста. Заведи себе подружку, старичок, и все встанет на свои места.
   Тэд хмыкнул и благим матом проорал пару куплетов из старика Козлодоева.
  
  - Что-то по тебе не заметно облагораживающего влияния особей с XX парой хромосом, - язвительно произнес Влад после минутной паузы.
  - Фи, - бросила Мэри.
  - Э... - протянул Тэд и, удостоверившись, что его супруга удалилась в другую комнату с каким-то бульварным романчиком, тихо пояснил, - Ты, дружок, не путай божий дар с яичницей. Жениться я тебе не предлагал.
  - Ну и дурак, - заявил Джэйкоб, преданно воззрившись на Мэри.
  Она скептически усмехнулась:
  - Знаем мы вас. Небось, втихаря вдохновляетесь примером Ала...
  - Мужественный человек, - поддакнул Тэд, - Но развод больше похож на мысль о суициде. Когда подумаешь, что от всей этой галиматьи можно сбежать, то с новыми силами бросаешься в горнило жизни. Нет смысла что-то менять - все женщины одинаковы, вопрос в том, каков их статус.
  - Да вы, милейший, примитивный шовинист, - отметил Джэйкоб, - Что ж, достойное завершение пути для диссидента...
  
  - Что, Группа не отпускает? - пробудившись на минуту заплетающимся языком промычал Тимоти и заворочался в кресле.
  Воцарилось тягостное молчание.
   Дэзи вопросительно взглянула на меня.
   Проглотив комок в горле, я залпом осушил рюмку и засмеялся.
   Все в недоумении уставились на меня.
  - Что тебя так развеселило? - напряженно осведомился, наконец, Джэйкоб.
  - Как нашкодившие дети! Придет папаша и надает всем по заднице, - я отсмеялся и прокашлялся, - Приверженцы гноссиологической схоластики эмпириокритицизма...
   Джэйкоб нахмурился, на лице Влада застыло странное выражение, а Тэд заржал:
  - Да, черт возьми, на этот раз ты прав, старик!
  Мэри, покачав головой, отправилась на кухню.
  - Кстати, джентльмены, не желаете взглянуть? - Тэд протянул нам сложенный вдвое листок бумаги.
  - Твое завещание? - поинтересовался Джейкоб.
  - В некотором роде, - Тэд усмехнулся, - Список вопросов, предложенный нами, в свое время, обучающимся. Шутки ради. Так сказать, коаны для каждого. Случайно нашел у себя в секретере.
  - Помню, помню. - Джейкоб рассмеялся, - Они чуть не передрались обсуждая эту чушь. Поток сознания, так его... Умора...
  - Что и говорить, - пробормотал Влад.
  Кивнув Дэзи я показал ей написанное.
  "Стереометрия точки.
  Дзенские мотивы в творчестве Минковского.
  Релятивистская астрология.
  Конформизм в субкультуре Гарлема.
  Объектно-ориентированный психоанализ.
  Пантеон атеизма.
  Периодичность параболических функций.
  Геополитика. Ассимиляция китайцев.
  Хлопок одной ладони в живописи этрусков.
  Патерналистские фигуры нигилизма.
  Дидактические аспекты задачи Штурма-Лиувилля.
  Аристократизм плебеев.
  Секреция машины Тьюринга.
  Монохроматическая дисперсия.
  "Тошнота". Отрицание экзистенциализма.
  Детские болезни евгеники.
  Когерентность меццо-сопрано и двухямного осциллятора Дуффинга.
  Сюрреализм в структуре ДНК.
  Дифференцирование точек разрыва.
  Написание гласных в иврите.
  Проблемы наследственности в гомосексуализме.
  Контролируемая эмиссия, как изохорический процесс.
  Неизбежность автократии при анархическом строе.
  Построение психотропных мантр."
  
  Я вспомнил, что эту бредятину, хорошенько нагрузившись, мы накарябали на коленке за полчаса. На спор. Влад утверждал, что никто не купится на такой бред. Он проиграл нам ящик коньяку. Никто и не пикнул. Усмехнувшись, я вернул листок Тэду и налил себе еще.
  - Здорово, - сказала Дэзи с улыбкой.
   Все обернулись к ней, видимо ожидая продолжения, но его не последовало.
  
  Когда мы вышли на улицу, шел проливной дождь. Холодные капли сбегали по волосам и лицу, забираясь за шиворот, и быстро приводили меня в чувство.
   Темная улица, лишь в отдалении, бросая вокруг выцветшие полутени, трепещет в сыром воздухе продрогший фонарь. Ночь в окнах и шум дождя, кажется, весь мир обезлюдел.
   Я запустил мотор и осторожно взглянул на Дэзи.
  - Ну, как?
  - Мне очень понравилось. У тебя отличные друзья. Я не думала, что еще бывают такие...
   Признаюсь, я удивился. Не зная, что сказать, я вырулил на дорогу.
   На пустынных перекрестках мигают желтым светофоры, в зеркале мокрого асфальта разбегаются блики от освещенных витрин, мокнут голые деревья парков, уносится прочь город. Одиноко, загадочно и призывно светиться где-то в глубине аллеи единственное окошко...
   Я вдруг почувствовал страшную боль, я не мог ничего сделать, ни сказать, ни исчезнуть. Даже скорчиться. Я просто гнал машину, сквозь дождь по пустым улицам, убегая, все быстрее, но знал, что мне не скрыться. Мне хотелось орать, сойти с ума, уничтожить себя или просто забыть. Будто меня никогда не было. Господи, до чего больно! Я не спрашиваю за что, я знаю, но как невыносимо быть здесь. Как бессмысленно, как подло, как страшно. Быть может...
  - Как здорово ехать ночью. Наверное, это и есть счастье, - Дэзи улыбалась, и я вынырнул из мрака. Остановил машину и сказал:
  - Садись за руль.
  Дэзи нерешительно посмотрела на меня
  - Но, я...
  - Ничего, это не сложно.
  
  - Быстрее, еще быстрее, - я остервенело тянул сигарету.
  Дэзи прибавила газ. Поначалу такая напряженная, скованная, она теперь с восторгом в глазах гнала машину, фары выхватывали из мрака клочья иллюзорных видений. Мелькали столбики ограждения, перелески, одинокие фермы и дорожные указатели.
   Боль прошла, осталась лишь горько-сладкая память о невозвратности, неудержимости чего-то прекрасного, чего я не разглядел, прошел мимо...
   Последний предрассветный час. Я бросил взгляд на Дэзи. Подумала ли она о том же, о чем и я? Если да, то не подала виду. Она сильнее меня, она не ищет. Ничего не пытаясь сохранить, она ничего не теряет, ничем не владеет и потому ей принадлежит все. Каким ничтожным теперь кажется то, что волновало меня раньше.
   Мы остановились у какого-то маленького мотеля, возле дороги...
  
  Chapter ten
  Storm
  
   На херцовской стоянке удалось разыскать Форд Мустанг. Тот самый, что приглянулся мне в прошлый раз. Я обрадовался.
   Во Франции, когда мы уезжали, воздух дышал весной. Пела капель, на глазах разбухали почки то и дело устраивали кутерьму взъерошенные воробьи. А здесь зима была в разгаре. Холодный ветер крутит снег и бросает острые льдинки в лицо.
  
  Дэзи играла на скрипке. Я не слышал музыки, я смотрел на нее. Другие звуки рождались всюду, бесчисленное множество раз отражаясь, они возвращались ко мне наполняя все странным мерцанием, я смотрел на Дэзи, как ее тонкая рука медленно ведет смычок, как пульсирует на шее крохотная жилка, как исчезает время, тает и не остается ничего кроме нас. Ночь притаилась за портьерой. Мне стало страшно.
  
  Разводя камин я все время поглядывал на часы. Ал задерживался. Есть люди, ждать которых особенно трудно. Он из их числа. Наконец, огонь побежал по дереву и весело потрескивая разлил в комнате мягкий, танцующий свет.
   Дэзи сидела в кресле с ногами, похожая в моем огромном старом свитере на какую-то забавную пушистую зверушку. С веселыми искорками в глазах она следит за моими манипуляциями.
   Делая много лишних движений я ношусь по комнате. Я хочу, чтобы ей было хорошо. Разливая вино по бокалам я думаю, что неплохо бы сказать что-нибудь эдакое, но чувствую; это не нужно. Мы молча отсалютовали друг другу и в этот самый момент я услышал, как подъехала машина. Через минуту Ал уже, как обычно, ломился в дверь.
  - Так, а кто будет убирать снег во дворе? - гаркнул он с порога вместо приветствия.
  - Пшел вон, склочник, - отмахнулся я.
   Ал хлопнул меня по плечу.
  - Отлично. Так держать. Хвост пистолетом, ноги в тепле, голова в песке. Гвозди бы делать из этих людей!
   Я скорчил угрюмую рожу.
  - Ну-с, ты будешь и дальше иллюстрировать второе начало термодинамики или пройдешь в дом?
  - Она здесь? - театральным шепотом спросил Ал.
  - Кто? - ехидно уточнил я.
  Ал молниеносным движением опытного фокусника извлек из под пальто букет роз и обозначил расческой пробор.
  - О, знакомь же скорей! - потребовал он решительным рыком.
   Я закрыл дверь и с насмешливым поклоном указал Алу дорогу в гостиную.
  
  Дэзи вернулась с моим любимым сино и поставила в него принесенные Алом цветы.
  - То есть, чайной церемонии не будет? - улыбнулся Ал.
  - Обычно я пью из него водку, - отрезал я.
  - Фу, плебей, - скривился Ал, - Удивляюсь, как прекрасная дама терпит твое общество.
  - Сама не знаю, - пожала плечами Дэзи.
  - Почему вы, любезный сэр, проигнорировали нашу вечеринку? - не то, чтобы мне было интересно, просто я чувствовал ответственность за поддержание разговора.
  - Дела, дела..., - вздохнул Ал, все время поглядывая на Дэзи, - А потом, хочешь я расскажу тебе, чем вы там занимались? Тимоти опустошил все запасы спиртного в доме и отключился, Джэйкоб самоутверждался, будучи в модном костюме и ироничном состоянии духа, Тэд профессионально острил и бубнил под гитару дурацкие песни, Влад плакался окружающим на никчемность существования, дамы скучали, возможно, даже устроили сцену, так для проформы, не выходя за рамки приличия. Ты, гадкий резонер, пришел пофехтовать, но, конечно, не нашел достойного спарринг партнера. Право, не знаю, что делала в этом вертепе Дэзи, но уверен, ей было смешно смотреть на ваши постные рожи и убогие рассуждения. Я угадал?
  - Почти, - я хмыкнул, - Однако же, критиковать проще всего...
  - Ты хотел, чтобы и я экспонировался в этой кунсткамере? Черта с два! Клиф и Эндрю вроде тоже не приехали?
  - Не приехали. Кстати, ты не в курсе, где их носит?
  - Не совсем. Знаю только, что они собирались в горы. Им, видите ли, адреналина не хватает. Когда моча ударяет в голову после тридцати, это уже диагноз...
   Он был явно очарован Дэзи. Я украдкой веселился. Ал из кожи вон лез, чтобы ей понравиться, но я то все эти торковские штучки знал наперечет. Двенадцать лет - достаточный срок, чтобы убедиться: мои друзья, в подобных ситуациях, выглядят так же нелепо, как и все прочие мужчины.
  - Ал, если ты и дальше будешь с идиотской улыбкой пялиться на Дэзи, она придет к окончательному выводу, что все мои друзья умственно отсталые.
   Ал покраснел. Невероятно, с возрастом он так и не потерял этот поразительный дар.
  - Глупый, - Дэзи ласково улыбнулась мне, - Женщине в любом случае приятно, если на нее так смотрят. Только ты этого не понимаешь.
   Ал покраснел еще сильнее. Даже вроде как поперхнулся. Я засмеялся.
  - Я наивен, молод и неиспорчен, а это единственные качества...
  - Которые несказанно нервируют окружающих, - перебил Ал, приходя в себя.
  - Ну, вы еще подеритесь, горячие финские парни, - пророкотал вваливаясь в прихожую Брюс.
  - Черт возьми, Брюс, как ты узнал, что мы здесь? - воскликнул я вскакивая. Он хлопнул меня по плечу и придвинул себе стул.
  - Запах алкоголя раздается на всю округу. Не надо делать вид, что ты не рад мне, - заявил Брюс, потянувшись к чайнику. Я слегка офанарел от такого нахальства. Ал с Брюсом весело поприветствовали друг друга и заговорщицки переглянулись.
  - Это Дэзи, Дэзи, это Брюс, - пробубнил я, - Самый знатный негодяй во всей горной Шотландии.
  - Очень приятно, - Брюс встал и с достоинством поклонился, - Это вам - добавил он, протянув Дэзи маленькую вересковую флейту, - Если захотите, я покажу вам как на ней играть.
  - Как славно, - воскликнула она принимая подарок, - очень рада с вами познакомиться Брюс, Грег всегда вспоминал о вас с восторгом, - с улыбкой добавила Дэзи, после шутливого книксена и не успел я сказать про Брюса еще какую-нибудь гадость, как она поднесла флейту к губам и заиграла. Кажется, это был экосез. Вот это да, и где она только этому научилась?
   Все, Брюс готов. Старый брюзга расплылся в блаженной улыбке и от восторга, похоже, потерял дар речи.
   Его хватило только на несколько нечленораздельных возгласов, после которых он, позабыв о своей галантности, сгреб Дэзи в охапку и заорал:
  - Ну! Ай ты моя хорошая! Ну, спасибо, не ожидал!
   Брюс повернулся ко мне и провозгласил:
  - Грег, это - твой последний шанс.
  А то я не знаю.
  - Если эта девушка не сделает из тебя человека, то ты безнадежен! - Распалялся Брюс все больше, - Узнаю, что она от тебя сбежала - из под земли тебя достану.
  - Ну вот, я теперь человек не свободный. Сострадание не позволит мне бросить Грега на ваш произвол, Брюс, - засмеялась Дэзи.
  - Надо быть проще, - встрял Ал, - лучше подумай о себе, а между состраданием и Грегом нет никакой связи. Только взгляните на эту отвратительную, самовлюбленную рожу.
   Он жестом профессионального экскурсовода указал на мою физиономию.
  - Что делать, - вздохнула Дэзи, - зато он хорошо водит машину. Давайте лучше выпьем за встречу.
   Брюс поднял чашку с чаем и отсалютовал нам.
  
  Нарезаться в присутствии Брюса было бы неудобно, но после пятого стакана грога я почувствовал себя свободней.
   Попыхивая трубкой Брюс снисходительно взирал, на то как мы с Алом доводим себя до кондиции. Дэзи ограничилась парой бокалов красного вина.
   В конце концов Брюс тяжело вздохнул, крякнул и, решительно поднявшись, взял со стола бутылку с коньяком, к которой мы только что приступили.
   - Нельзя спокойно смотреть на то, как люди добровольно сводят себя в могилу, - с пафосом заявил он, открыл окно и запустил бутылкой в темноту. В комнату ворвался морозный воздух....
  
  Снег кружится у стен дома, будто пойманный в невидимые силки. Вырвавшись из мучительного вальса снежинки уносятся вверх, исчезая во мраке холодного неба.
   Я сижу на ступеньках крыльца и невольно улыбаясь наблюдаю за тем, как резвятся Ал и Дэзи. Господи, да они же совсем дети. Или просто напились?
   Отпуская язвительные замечания Ал, при посильной помощи Дэзи, обстоятельно запихивает Брюса в сугроб. Возмездие за мартель воистину ужасно.
  Брюс изо всех сил старается сохранить серьезный вид и от того выглядит еще смешнее. Он насуплено бубнит в усы:
  - Прекратите идиотничать! - И неуклюже отбивается.
   Я тихонько наблюдаю за Дэзи. Какая она маленькая, хрупкая и беззащитная. Как смешно всклокочены ее волосы и как все обрывается в груди, когда я на нее смотрю. Я ловлю каждое ее движение, каждый ее жест теплом отзывается во мне. Вот она, не удержавшись на ногах, со смехом падает в снег рядом с Брюсом, Ал помогает им подняться, он протягивает руку Брюсу и тут же оказывается в сугробе. Брюс доволен. Он встает, легко подхватывает Дэзи и стряхивает с ее пальто брызги искрящихся бриллиантов.
   По ее лицу, в бегущем свете падающем с террасы, стекают ручейки талого снега.
  Ал матерится. Он, падая, потерял очки и теперь ползает на корточках, пытаясь нашарить их в сугробе.
   Брюс поучительно замечает, что "нечего было беситься!" и присоединяется к поискам. Какое-то время они ведут свои раскопки, а потом, быстро нагнувшись, Дэзи поднимает очки и вручает их Алу. Ал встает на одно колено и торжественно целует руку Дэзи.
   Я закуриваю и впервые за долгие годы задумываюсь - а не бросить ли? Господи, неужели хочу себя сберечь?! Для кого, для Дэзи?... Бессильная, горькая злоба на секунду полностью завладела мной.
  
   Сейчас только два часа ночи, а на лице Дэзи я с тревогой замечаю признаки усталости. Те неуловимые искорки в ее глазах, которые мне так нравятся, почти потухли.
  
  
  
   Part two
  
  Fastest Lap. Continues...
  
  
   От Тимоти изредка приходят исключительно интересные посылки. Обычно он оставляет их мне до востребования на почте в Сен-Дени. Полгода назад это была прекрасно упакованная недокуренная сигара...
   Вот и на этот раз дешевая оберточная бумага, кое-как перехваченная шпагатом, содержала огромную паучью лапу (вероятно, он изуродовал тарантула) и ZIP.
  В приложенной записке значилось: "Помни, Замок всегда у тебя за спиной. Не оборачивайся"
  
   Connect with tor@yahoo.com
  Send to jac@altavista.fr for Jacob, Tad, Vlad. 07.04. ****
  
   Привет, это Ал Торкоф!
   Так сложилось, что после исчезновения Грега мне пришлось взять на себя ответственность и разобраться в происходящем. Нужно попытаться систематизировать то немногое, что мы знаем, и решить, что делать дальше.
   Я пишу эти отчеты, дабы вы имели возможность проследить за ходом событий, которые могут затронуть и вас. Некоторые имена, названия и даты я сознательно искажаю но, надеюсь, вы сумеете понять, что к чему.
   К сожалению, в то время как Грег исчез, я безвылазно сидел в Астрофизической лаборатории Кембриджского Университета и узнал о произошедшем слишком поздно, чтобы можно было идти по горячим следам.
   Само по себе отсутствие Грега дома и то, что он не отвечает на телефонные звонки, еще ничего не значит, так бывало и раньше. Но, как вы вероятно слышали, столь же странным образом исчезли Клифф и Эндрю.
   Как сообщил Тэд, никакой Дэзи 28-го с Грегом в Париже не было. Я давно подозревал, что у него некоторое расстройство психики, но г-н Сингер слишком горд, чтобы принять чье-либо участие. О Дэзи Грег говорил мне еще у себя в Шотландии, но я так и не понял, шла ли речь о реальном человеке или у него уже тогда поползла крыша. Тем не менее, просто отмахнуться от его предупреждения о том, что наши октябрята снова объявились в мире живых, было бы безрассудством.
   Кроме того, как я уже говорил, исчезновение Грега, Клиффа и Эндрю в столь короткий промежуток времени вызывает некоторое беспокойство. В любом случае, как только мне удалось вырваться, я вылетел в Париж и, повидавшись с тобой, Джейкоб, первым делом отправился на квартиру Грега. Рассказ начну с этого момента.
  
  07.04. Paris
  В четырнадцатом округе мне пришло в голову зайти к Дэну. Расплатившись с таксистом я вспомнил, что Грег рассказывал мне про Алекса, которого он много раз видел в этом баре.
  Сам Дэн похоже меня не узнал, но все же оторвался от насущных дел и бросив наводить лоск на бокалы и фужеры согласился побеседовать. Последний раз Грег появлялся здесь три недели назад и похоже порядком нагрузился. Был один, с Дэном не разговаривал, ушел уже ночью. Куда направился неизвестно. Пил виски, абсент, и ром. Можете себе представить.
   Я спросил про Алекса, но человека с такими приметами почтенный корчмарь не смог припомнить. Отвечал он спокойно и обстоятельно.
   Допив рюмку бренди я уже собрался уходить, когда для очистки совести решил задать еще один вопрос.
  Выяснилось, что за два дня до последнего визита Грег объявился здесь в обществе некоего полного господина в превосходном твидовом костюме. Они ограничились бутылкой вина с беконом и около часа о чем-то беседовали на пониженных тонах.
   Сочтя свою миссию здесь законченной я отправился в берлогу нашего беспутного соратника.
  Честно говоря, я расстроился. Похоже мы..., да что там говорить, я проспал какой-то перелом, срыв в сознании Грега. Он был чем-то подавлен, напуган или сломлен. Вместо того чтобы помочь ему или разобраться в его состоянии я иронизировал над тем, что называл мозаичной психопатией. Чем, видимо, только усилил его замкнутость и загнал во внутреннюю иммиграцию. Очень жаль.
   Консьерж в доме Грега, как всегда, был пьян и ничего путного от него я не услышал. Единственное, что удалось выяснить, это то, что Грег не появлялся здесь уже более двух недель.
   В квартире жуткий бардак. Разумеется, так бывало и раньше, но на этот раз Грег превзошел сам себя. Впрочем, Грег ли?
   Рискуя сломать себе шею я лавировал среди раскиданного повсюду хлама. Первичный осмотр выявил отсутствие ноутбука, любимого свитера Грега и какого бы то ни было алкоголя. По поводу последнего можно лишь добавить, что повсюду валялись пустые бутылки из под всякой всячины. От Кока-колы до Джони Уокер.
   Так, что еще? Три полные пепельницы окурков. Все забычкованы одинаково, если вам это интересно.
  На столе потеки какой-то жидкости, судя по запаху - красное вино. Кровать завалена одеждой, книгами, дисками, какими-то смятыми бумагами, пачками из-под сигарет и прочей ерундой. На полу, понятное дело, то же самое, только в больших масштабах.
   Никогда не замечал за собой склонности к сыску, а потому в некоторой растерянности оглядев царящий вокруг хаос, я освободил кресло у окна от горы грязных носков и, расположившись поудобнее, постарался представить себе, какая вожжа могла попасть Грегу под хвост.
   Ничего не надумав, я принялся рыться в его записях. Чего здесь только не было! В основном чертежи и схемы автомобилей, эскизы, несколько старых счетов, документация на различное оборудование и так далее.
   В стопке с бланками стартовых протоколов я нашел два письма. Оба подписаны неким Ж.-М. Блессером, заместителем главного редактора газеты Трибюн.
   Первое послание содержит туманные извинения за деятельность Александра Левера, предпринимавшего расследование деятельности Корпуса (!) (если вы понимаете, о чем я) по поручению редакции. Также там упоминался некий клуб Галь. Во втором письме Грега приглашали в офис Трибюн на беседу с мсье Блессером о Корпусе.
   Неплохо для начала. Значит, Грега пытались шантажировать? Я спустился вниз и взял у консьержа телефонный справочник. Нашел номер издательского дома Трибюн и выяснил, что у газеты нет офиса неподалеку от Версаля. Куда же тогда предлагали приехать Грегу? Тогда я попросил к телефону господина Блессера. Мне сказали, что не знают такого и повесили трубку.
   Превосходно. Попытка найти в справочнике телефон клуба Галь не увенчалась успехом.
   Так, неужели все настолько просто. Кто-то раскопал компромат и припер Грега к стенке, после чего он пустился в бега? У себя в Шотландии он что-то говорил нам с Элен про странные намеки Алекса. Александр Левер и Алекс - это одно лицо? В любом случае, мы договорились информировать друг друга о подозрительных происшествиях, если таковые будут иметь место. За месяц ничего экстраординарного не произошло. Что же случилось затем? Грег - человек неуравновешенный, но он никогда не был параноиком. Уверен, если бы на него повели наступление, он не сбежал бы, ничего не сказав мне или кому-то из наших.
   Продолжив осмотр его жилища я обнаружил кожаную папку с бумагами и контейнер с дискетами, который однажды уже вывозил отсюда по просьбе Грега. В контейнере хранились всего три дискеты без какой бы то ни было маркировки. Покопавшись в комоде я обнаружил забавный набросок. Никогда не видел, чтобы Грег рисовал портреты, но едва намеченный эскиз в карандаше выдавал его руку. Лицо девушки в пол оборота. Так-так...
   В корзине для бумаг обнаружились отмеченные авиа билеты. На рейсы British Airways в Лондон и Эдинбург, а также Al Italia в Турин. Все за прошлый месяц. Интересно, чего вдруг его потянуло в Италию?
   Осколки никак не желали складываться в мозаику. Не зная, появлюсь ли здесь снова, я решил еще разок основательно перетряхнуть квартиру.
  На этот раз я действовал более методично. Откладывая в сторону то, что меня заинтересовало, я заново перерыл весь дом, заглянул во все уголки и, даже, стыдно признаться, простучал стены и пол, проверил проводку и уже совсем было решил закончить этот цирк, когда был вознагражден за свои страдания. В карнизе жалюзи я обнаружил очаровательный жучок. Цифровая панорамная микрокамера немецкого производства. Антенна - весь карниз. Удобно. Ай, яй, яй как интересно. Значит, я теперь тоже под колпаком. И кому это, интересно, неймется? Грег, конечно, был типом весьма подозрительным, эмигрант, привез кучу бабок, вел довольно странный образ жизни. Французские спецслужбы? Возможно...
   Я отсортировал бумаги, собрал диски, кассеты и то, что могло пригодиться в поисках... Сложив все в старый дорожный баул Грега я снова сел в кресло и задумался.
  Ай да Грег, ай да сукин сын! - в какой-то момент я разозлился и был настолько раздражен, что чуть было не решил плюнуть на все. Грег не чужой мне человек, но в последние годы он вел себя абсолютно вздорно. Игнорируя нас и наше мнение он не оставил выбора. Помочь, или принять участие в решении его проблем не представлялось возможным. Но этот его очередной закидон, уже чересчур!
   Ладно, пора заняться делами. Раз уж я впрягся в этот воз...
  Набрав номер Клода я не слишком надеялся услышать что-нибудь ценное и звонил скорее потому, что не представлял, как быть дальше. Похоже, после того дикого разрыва Грега с GRT и продажи команды делягам из Hyundai я стал так же неприятен Клоду, как и г-н Сингер. Новые хозяева незамедлительно отлучили его от менеджмента команды, выставили на улицу Ральфа, Чака и Алена и навели такие порядки, что хун вэй бины показались бы монашеским орденом по сравнению с этими деловитыми наследниками Чучхе.
   Клод был сух и краток. Он пробормотал что-то насчет жидовского отродья и снизошел до того, чтобы сообщить, что Грег в последние пару месяцев не объявлялся и о нем ничего не было слышно. Впрочем, зимой он, кажется, выиграл какую-то любительскую гонку в Гран Туризме.
   Я поблагодарил и отключился. Занимательно. Про гонку где-то в северной Италии я уже слышал, но после разговора с Клодом мне пришла в голову неожиданная мысль. Нет, ничего такого про бытовой антисемитизм. Значит, наш Сенна решил тряхнуть стариной... Но если даже предположить, что в Турин он летал именно для того, чтобы принять участие в покатушках, то не понятно, почему Грег мотался в Италию дважды за одну неделю. Так, ну ладно, я вышел на площадку... Едва прикрыв за собой дверь я увидел на противоположенной стене гевуру. Не то, чтобы мне показалось, будто рядом ударила молния, но, признаюсь, я был обескуражен. Надеюсь, господа, вы еще не забыли, что мы в свое время обозначали этим знаком? Правда, прошло уже десять лет... Неужели все-таки Корпус? Хотя, буковка-то не сложная, мало ли какому обкуренному любителю графити взбрело в голову накарябать здесь таинственную закорючку. Райончик тот еще...
   Я спустился на лифте в подземный гараж. Отсутствие порша меня ни мало не удивило. Бездумно оглядев бокс Грега я не нашел ничего интересного и выбрался в вестибюль.
  Постоял некоторое время в нерешительности и шагнул на улицу. Так жарко в этом году еще не было. После темного здания яркий солнечный день ослеплял. Я зажмурился и нашарил темные очки.
   Перебрав в уме знакомых Грега я убедился, что скорее всего придется мотаться по предместьям, а то и по всей стране и решительно направился в офис компании Херц. Выписав себе Субару Импреза я расположился на диване, в ожидании пока оформят документы и подгонят машину. Есть время проанализировать полученную информацию.
  
   Едва я включил зажигание, мне позвонил профессор Сэливан. Надо сказать, что мы друг друга терпеть не можем и потому его предложение срочно вылететь в Лондон для участия в работах по созданию новой интегральной геосинхронной астрофизической обсерватории (IGAO) в рамках проекта Space Look вызвало у меня серьезные сомнения. Семиметровый оптический, рентгеновский и ультрафиолетовый телескопы на одном аппарате, плюс VLBI с базой триста тысяч на двух вспомогательных спутниках. Амбициозная затейка. Но я акустик, какого хрена мне там делать? Оказывается, составное зеркало собираются монтировать на "Альфе" и я должен оценить колебания на стекле во время всех этих операций. Очень мило, неужели они в самом деле считают, что мой хлеб - сопромат?
   Я сдержано попросил профессора выслать материалы запланированных исследований по мылу и обещал связаться с ним на неделе. Сочтя раздраженное ворчание за выражение согласия я распрощался.
   Не успел я проехать и трех кварталов, как снова узрел сзади синий Citroёn Xara. Ага, уже ведут. Или мерещиться?
   Я начал проверяться.
   Все кончилось как нельзя более логично. Через две минуты меня тормознул скучный, непробиваемый парижский полицейский, который очень оживился, увидев английские права, и выступил с длинной речью на тему "здесь вам не тут". Выразив свой патриотический пыл в огромном штрафе за нарушение скоростного режима и пересечение двойной осевой, он снова заскучал. Вот дерьмо, и как это Грег вечно носился здесь под сто?!
   Однако, я тоже хорош. Очертя голову бросаться в гонку по городским улицам из-за предположения, что кому-то взбрело голову покататься за мной. Как малое дитя, ей богу. От ситроена, естественно, уже и след простыл. Стыдно признаться, я даже толком не обратил внимания, когда он отстал.
   Адрес Стэнли я почерпнул из записной книжки Грега. Право, едва ли он окажется мне полезен, но пилить в пригород все же придется, как минимум потому, что телефона Стэнли я не нашел, а не проверить эту ниточку было бы безответственно.
   Уже стемнело, когда я подъехал к прекрасному особняку второй половины 18 века. Открывший мне дверь безупречно вышколенный дворецкий был немногословен. "Подождите, мсье".
   Стэнли принял меня вполне радушно, но сказать про нынешнее местоположение Грега ничего не мог. Последнее время он здесь не появлялся, да и работа с ателье Клипсис почти не велась. Я тщательно расшаркался и уже уходя увидел в прихожей на столике журнал "Design", на обложке которого значился заголовок, взятый тридцатым кеглем: "Новое слово в кузовном дизайне" Ниже фотография Эдельвейса. Я узнал его сразу. Слишком часто Грег вылизывал при мне свои чертежи, чтобы могли быть какие-то сомнения. Это была его машина.
  
  Вы будете смеяться, но я остановился в отеле Калифорния. Прежде всего из-за расположения. Самый центр, пятьдесят метров от Елисейских полей. Номер с видом на Эйфелеву башню. Пошло, но выбирать не приходилось. Все остальные оказались заняты.
   Все стены в коридорах увешаны картинами спорной художественной ценности. Я не поленился заглянуть в рекламный буклет и убедился, что их здесь более четырех тысяч. Кошмар.
  
  Перехватив в баре пару бутербродов с пивом я направился к себе. Первым делом выложил все, что привез от Грега на диван и закинув сумку под кровать распаковал свой лэптоп.
   Решив для начала посмотреть, что храниться на дискетах, я достал наугад одну из контейнера. Она оказалась запоротой. То есть абсолютно. Мой дисковод бесповоротно отказался с ней работать. На второй обнаружилась дикая мешанина всякой пурги, на первый взгляд совершенно бесполезной. Обрывки каких-то историй, неоконченные эссе, просто отдельные фразы, пара сосканированных рисунков, насколько я понял, эскизов системы выпуска, простенькая комбинаторная программка, позволяющая перебирать комбинации букв и цифр по указанному алгоритму и два файла, которые ничем не удалось открыть. Судя по всему, это была безнадежно испорченная картинка и какой-то системный файл.
   Из всего, что было на этой дискете, наиболее осмысленным и логически завершенным документом был текстовый файл под названием "Югей". Привожу его полностью, ибо больше мне сегодня похвастаться нечем:
  
  Я выхожу на улицу, опять дождь. Мокрая брусчатка под ногами, мне некуда идти. Ранний вечер, но уже совсем темно. Хотя ноги гудят от усталости, пешком направляюсь в центр.
   Вокруг все больше огней. Белые, желтые, красные, всех оттенков и форм, лазерные голограммы и дрожащий неон. Они разливаются по городу, заполняя собой пустоту. Все больше прохожих, праздношатающихся, бредущих домой и заступивших в ночную смену. Туристы, швейцары, проститутки, клерки и домохозяйки. Они снуют во все стороны, пересекая улицы, запруженные сверкающими автомобилями, останавливаются у витрин, ныряют в ресторанчики и клубы, солидные особняки и казино, интернет-кафе и модные магазины.
   Море зонтиков, колышущееся над Елисейскими полями, увенчано оранжевой дугой освещенной прожекторами Триумфальной арки. Двигаясь пестрым потоком, растекаясь по переулкам и скверам все точно знают, что им нужно.
   Англичане, немцы, американцы. Они приехали не зря, они снимают, глазеют, покупают. Вот фон - легкие штрихи набережной. Повсюду мусор и толчея. Позади чернеет вода Сены, искрится отражениями, огоньками барж и плавучих кафе.
   Беззаботные охотники за впечатлениями. Шум и громкие разговоры. То и дело к тротуару подъезжает такси, выбрасывая в людской поток все новые гладкие мордашки, яркие куртки и кожаные сумочки...
   Я иду сквозь оживление, шествую не спеша, безразлично, беспечно. Мне ничего не нужно, я ничего не ищу. Что может произойти? Можно зайти выпить, можно взять такси и вернуться в свою каморку, а там завалиться спать или спуститься в гараж, вывести машину и уехать куда глаза глядят. Как-нибудь в другой раз.
   Можно написать рассказик, но нет обстреливаемого отеля, и оружия нет, мне не с чем прощаться, можно посмотреть телевизор и незаметно задремать, вытянув ноги в мягких домашних тапочках и выронив пульт из руки. Можно найти на развале карманное издание очередного Пруста и проникнуться, можно залезть в сеть и скоротать время до утра, дымя сигаретой и стуча кофейником о чашку. Пара-тройка сайтов, какой-нибудь камерный чат, где обосновалась дюжина претенциозных недоумков. Что ж, это было бы забавно...
   Но, нет. Сегодня я слишком устал, чтобы так отдыхать
  
  В сыром воздухе разлит запах бензина, духов и сдобы из кондитерской напротив. А что, это мысль, зайти в крошечный зал с пасторальными панно на стенах, сесть за смешной деревянный столик с нелепой резьбой и выпить чашечку экспрессо, пожевывая какой-нибудь огромный и приторный кусок торта, с названием слов на пять. Вальяжно закинуть ногу на ногу и смотреть на бульвар. Как расцветает ночь и как тихонько растворяется в шагах прохожих чуть грустная мелодия.
   Вокруг деловитая суета. Аккуратные, ухоженные, выглаженные - джинсы, пуловеры, ноготки и щечки. Лица не омрачены лихорадочным блеском глаз или апатией. Спокойные, доброжелательные, пустые взгляды, как стекла очков, лишены смысла и выражения. Кажется, что все давно уже умерли и я в незапамятные времена проклят вечно бродить по этому царству теней. Агасфер.
  Мне вспомнилось, как полгода назад я так же бесцельно шатался по улочкам старого города. В каком-то неприметном переулке, закрытом от пасмурного неба бесчисленными яркими козырьками лавочек торгующих всяческими сувенирами, маленьких кафе, магазинчиков и банкоматов, я увидел нищего старика. Обыкновенный клошар, каких много. Он полулежал в нише, где лет четыреста назад, вероятно, чадил факел, привалившись спиной к парапету. Старик определенно замерзал. Повсюду неторопливо прохаживались туристы и глазели по сторонам, но ни чей взгляд не задержался на нем. Я почти обрадовался. Мне был нужен этот человек. Неожиданно я понял, что весь этот город вокруг еще не провалился в тартарары только потому, что здесь сидит этот никому не нужный старик. Он спасает все. Опустившийся неудачник, никчемный, жалкий и убогий. Не важно кем он был раньше, теперь он никто. Это потрясающе.
   Глупо было бы полагать, что я сопереживал ему или что меня беспокоило, что станет с ним дальше. Мне это было совершенно безразлично, хотя бы потому, что мое участие совершенно не требовалось. Оно было бы бесчестным и унизительным. А замерзающий старик был мне действительно симпатичен.
   Я вдруг вспомнил "Красоту по-американски". Захотелось обернуться. Я почему-то побоялся сделать это.
  В двухстах метрах отсюда, на площади, вокруг улыбающихся горожан и туристов крутятся жирные голуби, едят с рук, воркуют в преддверии потепления и гадят на памятник Жанне Д'Арк. Я умиляюсь.
   Неподалеку, опираясь на цоколь фонаря, молоденькая художница делает набросок Вандомской колонны. Этот мерзостный фаллос виден в перспективе сходящихся зданий переулка. Рядом прислонен чехол с картинами и самодельная рамка для мольберта.
   Руки посинели от холода, смешной красный шарф небрежно перекручен на шее. Девушка не замечает ничего вокруг. Есть только ее холст и еще не вписанное в рамку холодное многоцветие.
   Нет, я не подойду к этому старику. Зачем? В сущности, мы совершенно неотличимы друг от друга. С некоторой гордостью констатирую, что нашел в себе силы не поддаться искушению бросить ему пару франков. Это было бы гадко. Как я могу теперь осмелиться проявить участие?!
  Воспоминания обрываются, когда я понимаю, что на меня пристально смотрит какой-то парень за соседним столиком. Вот еще, какого черта? Врезать ему по дороге к выходу? Нет, не стоит, не хочу сегодня ни к чему иметь отношения. Все вокруг вдруг оказалось удивительно липким, омерзительным. Хочется отдернуть руки, страшно прикоснуться к этому жуткому антуражу. Довольно, мне пора домой...
  
  Ну как вам? Я перечитал файл дважды и оба раза поймал себя на том, что в полном недоумении возмущенно качаю головой. Югэй. Легкие жанры японских искусств. Чайная церемония, икебана там всякая... Ну Грег, просто нет слов! Я проверил дату создания документа. Два месяца назад. Угу, а что на последней дискете?
   На последней дискете пароль. Замечательно. Я перебрал очевидные варианты. Enter, ~, Корпус, Дэзи, GRT, Greg. Ремарк, Аданай, дзен, престидижитатор. Nothing happens. Чандрсекаровский предел и сейфертовские галактики тоже почему-то не подошли. Разозлившись я отбил на клавиатуре "merde". Ну, не судьба.
   Посмотрел на часы и решил отложить поиски кода. Равно как и сулящее новую головную боль изучение привезенных бумаг. Утро вечера мудренее. На сегодня все, шлю вам мыло, завтра продолжим....
  
  08.04. Paris
   Я проснулся в десять. Это, конечно, возмутительно и в свое оправдание могу лишь сказать, что я проспал. Вчера я собирался встать на три часа раньше. Зато спросонья мне в голову пришла неплохая идея. Выбравшись из душа я за пятнадцать минут переделал программку с греговской дискеты и запустил ее на поиски пароля. Дело это долгое, но если повезет, есть надежда, что когда я вернусь путь к грязному бельишку нашего контуженного мистификатора будет открыт.
   Наугад прихватив из стопки несколько папок я устремился в ресторан.
   Наложив себе что-то из многочисленных плошек, корзинок и салатниц я отравился к угловому столику. Стараясь игнорировать несмолкающий шум и суету десятков туристов, снующих по ресторану между столиками и громко смеющихся чему-то прямо у меня над ухом, я углубился в бумаги.
  - Простите мсье, разрешите. Приятного аппетита. - Ко мне уверенно подсел молодой человек в сером деловом костюме. Бойкий юноша - подумал я, снова повернувшись к бумагам.
  - Извините, что вмешиваюсь, вы надолго к нам пожаловали? - наглец с невинной вежливостью смотрел на меня, но даже не слишком стремился скрыть издевку.
  Не торопясь разломив круасан я, наконец, уделил незнакомцу внимание. Маленькие серые глаза, уже начинающая лысеть голова, прилизанные, сверкающие лаком светлые волосы, маленький острый подбородок. Какая лапочка. Мне стало весело.
  - Вам нравится Трибюн? - немножко похулиганить никогда не вредно.
  - Простите? - незнакомец был явно обескуражен, - Извините, я забыл представиться - Люк.
   Я сделал вид, что не заметил его попытку протянуть мне руку и демонстративно уставившись в бумаги кивнул:
  - Очень приятно.
  - Возможно, я покажусь вам навязчивым, но позвольте полюбопытствовать, если не ошибаюсь вы остановились в этом отеле в номере 45? - произнес он через пару секунд.
   Медленно поднимаю глаза. Это уже чересчур. Я отчетливо проговорил:
  - А вы - нахал.
  - Что вы, что вы, - он благодушно рассмеялся и замахал руками, - Просто я работаю для того, чтобы гости нашего города могли чувствовать себя в безопасности. У меня к вам маленькая просьба. Пожалуйста, не пытайтесь заниматься тем, что вам не свойственно. Это в ваших же интересах, Ал. - Он выдержал драматическую паузу и поднялся, - Всего вам доброго, мсье.
   Как мило. Потягивая кофе я пришел к выводу, что здесь есть что покопать. Механически просмотрев первую папку, я понял, что никак не могу сосредоточится на изучении греговских пасквилей и расчетов. А потому решил вернуться в номер.
   Мой крэк еще не сработал, и чтобы не терять попусту времени я спустился на улицу. Через полчаса я вышел из такси в латинском квартале. Есть здесь одна очаровательная книжная лавочка. Она неприметно затаилась в крошечном тупике, по соседству с магазином "Все для любви" и подозрительным заведением, скрывающегося под вывеской "Бильярд и виски". По-моему, основным источником дохода этого притона служит колумбийский героин. Во всяком случае, такой вывод напрашивается при взгляде на завсегдатаев, кучкующихся у входа.
   Полным полно разных черножопых, которые днем стоят в очереди за пособием по безработице и жилищными субсидиями, а ночью устраивают поножовщину, толкают дурь и содержат нелегальные бордели. Арабы, негры, латинас. На меня косились с явной неприязнью, но я делал вид, что не замечаю их.
  Хозяин лавочки, хрупкий старичок с внешностью профессора Сорбонны, мой старый знакомец. Его настоящее имя вам ничего не скажет, а я в силу некоторых соображении предпочту оное не афишировать. Назовем его, скажем, Жак.
  Этот библиофильский рай нарыл, в свое время, конечно же Тимоти. Однако раритеты в изобилии рассыпанные по пыльным полкам не смогли в должной мере компенсировать ему утрату кошелька и разбитые очки. Так что, кроме меня, вроде бы никто из наших здесь теперь не появляется.
   Жак, как обычно, не спешил появиться из своей конуры, хотя надтреснутый звон колокольчика над дверью по-моему перетряхнул до чердака это сонное царство. Интересно, почему никто не ворует у него книги? Неужели они совсем никому не нужны? Но деньги-то на дороге не валяются. А ведь за инкунабулу первой половины 14 века вроде Poesies lyriques какого-нибудь Guillaume de Machaut, коих здесь даже при беглом осмотре можно было найти не меньше двух дюжин, частные коллекционеры выложили бы по крайней мере двадцать тысяч франков.
   Соблюдая сложившуюся традицию я не торопясь прошелся вдоль стеллажей, ожидая когда соизволит предстать публике хозяин этого странного театра.
   Шаркающей походкой, в неизменной безрукавке, отороченной давно растерзанным мехом и очках минус двенадцать в толстой роговой оправе, предо мной предстал маэстро Жак. Он остановился в дверном проеме и подслеповато сощурившись уставился на меня. Черт возьми, а ведь как постарел! Совсем белый стал.
   После обмена приветствиями, несколько менее сердечными, чем можно было ожидать, я достал бутылку красного. Не говоря ни слова Жак скрылся в глубине дома и через пару минут вернулся с двумя почти чистыми бокалами. Насколько я знаю, он жил в квартирке при лавке всю жизнь, но с тех пор как три года назад умерла его жена, хозяйство здесь было в упадке. Придвинув стул, который подозрительно заскрипел при попытке непринужденно закинуть ногу на ногу, я откупорил бутылку и, разливая вино по бокалам, оглядел каморку Жака. Всюду пыль, запустение и не ретушированная бедность.
  Жак не из тех, кто станет первым расспрашивать и пару минут мы молчаливо потягивали вино, будто присматриваясь друг к другу.
  - Жак, я пришел к вам по делу, - резко начал я, решив взломать этот унылый декаданс.
   Он выжидающе приподнял бровь.
  - Мне необходимо выйти на клуб Галь, - заявил я и ничего больше не говоря отхлебнул из бокала.
  - Почему ты считаешь, что обратился по адресу? - осведомился Жак.
  - Ничего я не считаю, - отмахнулся я, - Просто я, кроме вас, больше никого здесь не знаю. Кто имел бы концы среди тех, кто считает себя Игроком.
  - Ты что-то перепутал, - нахмурился Жак, - Я даже не вполне понимаю, о чем ты говоришь. У меня нет никаких связей среди, как ты выразился, Игроков. Книги - вот и все мои дела....
   Так-так... Как прикажите это понимать? Уже успели обработать или я совершенно случайно вышел на какие-то проказы тихони Жака? В любом случае, раньше такой настороженности за ним не водилось. Впрочем, говорят, с годами люди умнеют...
   Мы помолчали. А может все совсем просто? Закинем-ка удочку:
  - Конечно, у вас возникнут расходы и я хотел бы...
  - Вот как, - холодно перебил меня Жак, - Не думал, Ал, что вы так со мной обойдетесь.
   Он скорбно пожевал губами.
  - Я не богат, - негромко продолжил Жак, - но...
   Вот это да, а он изменился, ведь это же форменное вымогательство, завуалированное позой!
  - Жак, вы меня неправильно поняли, - в таких разговорах я чувствую себя как рыба в воде, - Говоря о расходах, я имел ввиду ту непростую работу, которую кроме вас никто сделать не сумеет. Всякая работа должна быть оплачена. Вы ведь не раздаете собранные вами по всей Франции книги бесплатно.... Информацию, которая мне требуется вам, вероятно, также придется собирать какое-то время....
  
   Аванс я оставил на столе и пообещал зайти завтра. Да, давно мы не виделись с Профессором....
  
   Надо сказать, я вполне сознательно оставил свою машину возле отеля, чтобы не светить ее по дороге к Жаку. И все же, пока я брел в сторону Аньер-сюр-Сен, в поисках такси, за мной неотступно следовал, правда на довольно значительном расстоянии, маленький синий Пежо. Не то они считают, что я - полный идиот, не то специально демонстрируют свое присутствие.
   Я быстро нырнул за угол и зашел в магазин прет а порте. Простите, готового платья. Пежо проехал мимо и, в нерешительности притормозив на перекрестке, быстро скрылся за поворотом. Но я вполне отчетливо успел разглядеть рядом с водителем своего утреннего гостя. Как бишь его - Люк? Превосходно.
   Когда я подъезжал к "Калифорнии" мне снова позвонил профессор Сэливан. С голосом у него было что-то не в порядке. Он сослался на простуду и сообщил, что рабочая группа по проекту Space Look встречается на горнолыжном курорте, неподалеку от Альбервиля. Он долго уговаривал меня заехать туда, хотя бы на денек, и "в живую" обсудить вопросы, связанные с проектом. При этом старый мракобес намекнул, что если все пойдет как он рассчитывает, я смогу, наконец, получить кафедру нелинейной акустики в Кембридже. Ну, ничего себе. Интересно, а зачем это нужно ему?
   Я пообещал подумать.
  Пароль все еще не был обнаружен. Зато у меня побывали. Я просто уверен. Даже не слишком старались не наследить. Из папок вроде бы ничего не исчезло, хотя точно сказать не берусь. А вот мой компьютер перетряхнули полностью. Причем весьма грубо.
   Я разозлился и набил трубку. Потом подумал и плеснул себе на три пальца коньяку.
  Заказав обед в номер я решил заняться тем, с чего, быть может, следовало начать. Я принялся шарить по сайтам газет и журналов в поисках сообщений о подозрительных несчастных случаях. Подняв подшивки за последний месяц я прервался, чтобы поесть. Затем пристально изучил серверы моргов, больниц и пресс-службы Инерпола рассчитывая обнаружить какую-нибудь зацепку. Впрочем, особых надежд на успех у меня не было, потому что, как вы понимаете, если бы с Грегом приключилось какое-нибудь несчастье, мы бы об этом узнали. Не то чтобы я был разочарован, скорее наоборот. Теперь можно с чистой совестью вернуться к отработке основного плана.
  Когда я спустился в паркинг отеля, уже смеркалось. Надо, наконец, проверить тот адресок у Версаля. На этот раз хвоста я не заметил. То ли стали тоньше работать, то ли действительно решили на какое-то время оставить меня в покое.
   Покрутившись на всякий случай у дворца конгресса, я приехал на Лионский вокзал. А вот и они, мои ненаглядные попутчики. Очень хорошо. Представьте, старые трюки все еще действуют. Оторваться оказалось не сложно. Не удивлюсь, даже, если они сели на поезд.
  Я степенно проследовал в камеру хранения и забрал заказанный кейс. Ну, теперь все. Пора в Версаль.
   К половине девятого я приехал на место. Симпатичный особнячок, в глубине тисовой аллеи. Металлический забор. Метра три. Камеры по периметру, лазерная сигнализация. Ну, я то не террорист. Чинно подхожу к воротам и звоню. Никакой реакции. Исполнение фуги до диез для клаксона пришлось повторить на бис и лишь после этого из флигеля вышел человек и направился ко мне.
  - Вали отсюда, - хмуро изрек он. Какая невоспитанность!
  - Мне срочно необходимо поговорить с вашим руководством, - деловито сообщил я.
  - Ты что, плохо понимаешь? - рявкнул он, безо всякой почтительности, - Если через минуту твоя колымага будет стоять здесь, то...
  - Понял, понял, - заторопился я, - Только один вопрос - где можно найти мсье Блессера?
   Дальше все пошло как я и ожидал. Уезжать пришлось весьма поспешно.
  
   Обратно я ехал не торопясь. Незаметно начался моросящий дождик. Мне почему-то вспомнилось, как мы с Грегом летом прошлого года выбрались навестить родителей Клиффа и Эндрю в Сиэтл.
  Они давно зазывали Грега, а меня он вытащил, убедив, что мне там будут рады не меньше. Не знаю... Впрочем, я рассчитывал повидаться с ребятами. Они обещали вырваться из Филадельфии на пару дней. Все было представлено весьма благовидно. Позвонив из аэропорта Эндрю мы выяснили, что они с Клиффом не сумеют приехать и немного растерялись. Честно говоря, заявиться к Джеку и Мэри Мэннингам без их шебутных сыночков мне не слишком улыбалось. Как говорится "Не советую, молодой человек, не советую, съедят". У меня с детства вызывали инстинктивный ужас прагматичные интеллектуалы, стремящиеся раскопать в моем жизненном пути причины, помешавшие преуспеянию.
   Грега, похоже, мало беспокоила предстоящая трепанация но, сжалившись надо мной, он предложил заехать в какой-нибудь кабак и малость подзаправиться. Смутно предчувствуя возможность добраться до места уже в совершенно неподобающем виде, я, тем не менее, согласился.
   В любой забегаловке Грег первым делом занимает столик в самом углу. Он сбросил свое пальто на подлокотник и направился к стойке. Меня исключили из знатоков алкоголя решительным жестом. Я усмехнулся и расположился в кресле. Эти властные замашки лучше не принимать слишком всерьез. Грегу невозможно доказать, что его порой заносит. Он искренне удивляется и воспринимает это как попытки ущемить его свободу. Избалованный ребенок...
   Грег приволок два жутковатых на вид коктейля в огромных коньячных рюмках. Пить можно, только слегка закладывает уши. Я предпочел не выяснять как сие называется и из чего смешивается.
   Через два часа я едва держался на ногах. Кроме того, как этого и следовало ожидать, у меня разболелся желудок. Ведь сто раз уже зарекался пить с Грегом!
   А он, как ни в чем не бывало, бодро рассказывал какие-то малоизвестные факты из истории галереи Уффици зашедшему на свое несчастье в бар искусствоведу.
  
  - То есть, вы живете в Париже и увлекаетесь буддизмом. А чем вы занимаетесь?
  - Всем понемногу, - усмехнулся Грег, - можно сказать, я - коммивояжер.
  Его собеседник, похоже, был несколько удивлен.
  - Вот как, и что же вы продаете?
  - Идеи, - заявил Грег осушив бокал.
  - Как можно продавать идеи?
  - А что с ними можно делать еще?
  - Это цинизм?
  - Это альтруизм чистой воды. Когда люди покупают идею они вольны поступить с ней по своему усмотрению. Когда она станет немодной, можно купить новую, а если идеи внушать людям, то над ними будет довлеть проклятие осмысления и сохранения. А ведь любая идея обречена рано или поздно подтереть чью-то задницу. Согласитесь, у людей возникает комплекс, им печально видеть в дерьме былые святыни...
   Грег часто дурачился и посмеивался над абсолютно незнакомыми людьми. Особенно после пары бокалов он, выдавая себя то за психоаналитика, то за альфонса, то за лингвиста, то за спившегося бродягу, неизменно говорил что-нибудь приводящее собеседников, в лучшем случае, в уныние. Его же это несказанно забавляло.
  
   На берегу залива Грег деловито свернул косяк и, сделав пару затяжек, не взирая на мои робкие протесты, направился в сторону парка.
   Просто удивительно, как этому треклятому уголовнику всегда удается выйти сухим из воды. По-моему, любой другой уже мотал бы четыре пожизненных срока с конфискацией. Я помню, как на пятом курсе университета, во время банкета, зарывающего какую-то конференцию, где негромко звучал Бетховен, а маститые ученые в смокингах и немногочисленные дамы в вечерних туалетах с безупречной элегантностью переговаривались в пол голоса, неожиданно появился Грег. Он оказался в зале совершенно случайно, одетый в заштопанные джинсы и водолазку. Изобразив на лице недоумение, оглядел собравшихся и возмущенно покачал головой. После чего он исчез на двадцать минут и вернулся в безукоризненном фраке и с огромным туристским рюкзаком за спиной. Для начала он отвел Элис, дочку декана, учившуюся на нашем курсе, к бару и буквально за полчаса напоил до полной бесчувственности. После чего достал из рюкзака музыкальный центр с тысячаватными колонками, врубил на полную громкость It Won't Be Long и вот также как сегодня непринужденно свернул косяк. Затем, с удовольствием попыхивая марихуаной, он сгреб в охапку Элис и уволок ее в неизвестном направлении.
   На вопрос, что произошло потом, Грег невозмутимо ответил мне тогда, что они сидели в сумраке конференц-зала и спорили о творчестве Бодлера. Представьте себе, никаких карательных акций предпринято не было и все старательно делали вид, что ничего особенного не произошло. Помнится, вся эта пантомима ужасно веселила Грега.
   И вот я плетусь за ним по чужому городу, непонятно куда, и радуюсь лишь тому, что он, по крайней мере, не стремится в таком состоянии привести меня в дом Мэннингов.
   В парке Грег принялся разбрасывать ногами листву, засыпавшую дорожки, носиться между деревьев и оглушительно орать что-то нечленораздельное. Он скакал на одной ноге, пугая случайных прохожих, он оглушительно смеялся безо всяких видимых причин, и если бы я не знал его уже десять лет, то мог бы подумать, что на него так подействовала дурь. Скорее, смесь Кортасара с Бахом. Тоже, конечно, дурь...
   А потом произошло то, что до сих пор вызывает у меня раздражение. Что-то непонятное, абсолютно чуждое здравому смыслу.
   Я наблюдал за тем как Грег сходит с ума, гадая, когда появиться полиция и нас повяжут. Но тут ко мне подошла женщина, неопределенного возраста, одетая в невообразимый балахон, пестрый и не очень чистый, стоптанные мокасины и вязаные варежки, из которых торчали пальцы. Она попросила немного денег. Я с легкой брезгливостью потянулся к кошельку и сунул ей десять баксов. Она с достоинством взяла деньги и пристально взглянув мне в лицо сказала:
  - Noi veggiam, come quei ch'ha mala luce!
  - Слеп этот мир. Немногие в нем видят ясно... - несмотря на изумление автоматически ответил я.
  - ... Подобно птице, освобожденной из сети, лишь немногие попадают на небеса - подхватила странная оборванка с усмешкой, - Это не лучший перевод Дхаммапады.
  Черной птицей рядом приземлился Грег. Со странным огоньком в глазах он подошел вплотную и произнес:
  - Proclamation courte et energique..Quelle force!
  - Qui etes vous? - мне показалось, она отступила на шаг.
  - Celui qui n'avoue pas son nom! - Грег рассмеялся, - Мы все тут обкурились?
   Она вперлась в Грега каким-то гнетущим взглядом и после тягостной паузы отчетливо произнесла:
  - Однажды, небрежно назвав свое имя, ты ступишь на скользкую тропу...
  - Это что-то из Кафки? - на всякий случай пробормотал я, но не дождался ответа.
   На несколько мгновений воцарилась звенящая тишина. Я отчаянно надеялся, что Грег сейчас заржет или отмочит что-нибудь издевательское, в своем стиле. Но он помолчал и задумчиво кивнув склонился и поцеловал руку женщины.
  
  После этой встречи хмель из меня выветрился, но желудок болел по-прежнему, а вдобавок, начала трещать башка. Грег стал удивительно спокоен, даже мягок. Он едва заметно улыбался чему-то и за всю дорогу до предместий едва ли проронил больше двух фраз. Я был ужасно раздражен, раздосадован, нелепостью произошедшего. Тем паче, что ничего толком не понял. Как прошли посиделки у Мэннингов помню смутно. Что-то удручающе благопристойное...
  Значит, скользкая тропа...
  
  Задумавшись, я едва не сбил велосипедиста, почти невидимого в темном дождевике. Он будто нарочно выскочил из-за поворота наперерез. В последний момент я все же успел бросить машину вправо и поймать ее уже на обочине.
   Едва я вылез из-за баранки, готовясь немного обогатить свой французский, как из придорожных кустов выскочили трое жлобов с бейсбольными битами. Времени разбираться, что именно они от меня хотят, не было и я не стал вдаваться в подробности. Полежат, подумают...
   Но какое нахальство! Интересно, это также входит в программу предостережения меня от необдуманных шагов? Похоже на то.
  
  09.04. Paris
  
  Я проснулся с решительным настроем. Вчерашняя возня вызывала раздражение, а беспокойство за Грега все нарастало. Похоже, на этот раз он вляпался всерьез. И та примитивная грубость с которой мне давали понять, что я лишний в этой игре, откровенная издевка и обыкновенная наглость также придавали мне азарт. Они еще не знают, с кем связались! Впрочем, шутки в сторону.
   На этот раз я, не мудрствуя лукаво, направился к Жаку на своей машине.
  Этот квартал в девять часов утра - сонное царство. На грязных улочках ни души. Ветер гоняет по брусчатке обрывки газет, грязные обертки и пачки из под дешевого Gitanes.
   У Жака даже тише обычного. Сквозь давно не мытые стекла пробивается яркий свет утреннего солнца и в его лучах толстый слой пыли на полках кажется россыпью серебра. Простите, потянуло на лирику. Видимо, возня с греговскими записями не прошла для меня незамеченной.
   Я громко прокашлялся. Может быть, Жак еще не проснулся и не услышал колокольчик над дверью? Но магазинчик-то открыт, да и не припомню случая, чтобы Профессор спал в это время. Нетерпеливо пересекая литературный склеп из угла в угол, я выругался и, решив, что довольно приличий, пихнул скрипучую дверку в каморку Жака. Тому, что его там не оказалось я, даже, в общем-то, не слишком удивился. С нервной усмешкой пройдясь по всему дому, заглянув во все углы и убедившись в том, что жилище старого демагога совершенно пусто, я спустился вниз. Отряхнул перчаткой колченогий табурет и пристроился у конторки. Ну что ж, все как нельзя более логично. И при этом, мне снова намекнули на бренность всего сущего...
   Откровенно говоря, я несколько растерялся. Не вполне понятно, что теперь, собственно, делать. Раздраженно барабаня пальцами по столешнице я попытался проанализировать создавшуюся ситуацию. Что и говорить, за последние годы я отвык от столь циничных акций. Повеяло родиной.
  
  Ничего не придумав, я стал внимательно изучать книги, расставленные на стеллажах. Мое внимание сразу привлек томик в коричневом кожаном переплете без названия и каких-либо опознавательных знаков. Заинтересовал он меня потому что его, похоже, недавно доставали. В пыли остались четкие следы.
   Я не микробиолог, но все-таки паранойя - это заразно. Не успел я даже взглянуть на титульный лист, как звякнул колокольчик и в лавке появился Жак. Не удостоив меня вниманием, он проплелся к табурету и сел, безуспешно сражаясь с одышкой. Я поприветствовал его чуть ироничным поклоном. Жак поднял голову, не слишком доброжелательно взглянул на меня и сдержано кивнул в ответ. Не говоря ни слова он залез во внутренний карман своего засаленного пиджака и протянул мне листок.
   Я усмехнулся и положил на стол несколько тысячефранковых купюр.
   Жак по-прежнему молчал и стало ясно, что от него ничего больше добиться не удастся. Деликатно кашлянув в кулак я отсалютовал Профессору и оставил его среди запустения.
   Интересно, кому достанутся по наследству его книги?
  
  Сев в машину я отъехал на пару кварталов и притормозил неподалеку от тенистой аллеи начинающейся возле Сен-Пьер и сворачивающей к набережной Сены. Воровать печатную продукцию меня приучили еще в университетской библиотеке, так что я не испытывал угрызений совести из-за того, что прихватил с собой книжку в коричневом переплете.
  
  Ничем не примечательное здание, вполне современное, в таких обычно располагаются офисы небольших фирм или муниципальных учреждений. Два с половиной этажа, плексигласовая облицовка, две безобразных клумбы перед входом и полное отсутствие какой бы то ни было информации о принадлежности. Лишь у дверей небольшая медная дощечка "Фонд помощи жертвам гражданских войн". Я улыбнулся и решительно вошел внутрь. Вообще-то, отправляясь сюда я готовился к решительной схватке и продумал свои действия до мелочей. Но все планы пришлось срочно менять, когда уже в вестибюле стало ясно, куда я попал. С балюстрады открывался вид на чудесное маленькое патио где, несмотря на ранее время, уже собралось два десятка человек.
   Скромная деревянная табличка удостоверяла, что сие и есть клуб Галь. Я спустился в парк и присоединился к обществу. Ко мне сразу же подошел немолодой уже господин в темном костюме. Из нагрудного кармана высовывался кончик толстой кубинской сигары.
  - Чем могу вам помочь? - осведомился он вполне вежливо.
  Я изобразил открытую улыбку:
  - Меня направил сюда наш общий друг, вы понимаете о ком я?
  - Боюсь, не вполне, - настороженно произнес он.
  - Ну как же, - я от души веселился, - Разве Поль вас не предупредил? Меня зовут Ал.
  - А... - воскликнул он, - Так я и подумал, ну конечно же, очень рад с вами познакомиться, я - секретарь этого скромного собрания. Разрешите представиться, Рауль де Гийом, - он поклонился и мне ничего не оставалось как изогнуться в ответ.
  Ни черта он не понял, этот дворянский выродок, но уж теперь то они от меня никуда не денутся.
  Раскланиваясь и целуя ручки я продефилировал с милашкой де Гийомом между столиками, ловя на себе заинтересованные, удивленные и пренебрежительные взгляды бомонда. Солидные, преуспевающие буржуа и отчаянно молодящиеся чуть томные дамы бальзаковского возраста, составляли костяк этой забавной тусовки.
   Мне поднесли бокал шампанского и пригласили к одному из столиков. Де Гийом присел рядом и вопросительно взглянул на меня. Видимо, я должен что-нибудь поведать о своей скромной персоне? Дьявол, а что я, собственно, здесь делаю? Спиритические сеансы и масонские ложи волнуют меня не больше, чем бродвейские постановки или предвыборные дебаты.
   Мы расположились за крайним столиком в обществе двух вполне светского вида господ, вероятно банковских служащих, и полной блондинки, несмотря на раннее время искрившейся многочисленными бриллиантами.
   Мне представили потенциальных соратников. Мсье Топена, мсье Гринью и даже мадемуазель (!) ле Риньо чрезвычайно интересовало, что привело меня в это блистательное общество. Свое любопытство они выражали насколько могли деликатно и от этого получалось еще смешнее.
  
  - Так вы - физик! - мадемуазель ле Риньо воскликнула так, будто лицезреть живого физика было для нее величайшей радостью, - Как интересно, расскажите нам о своей работе, пожалуйста.
   На лицах мужчин обрисовалась такая тоска, что я едва не поддался соблазну толкнуть кратенько, минут на сорок, вводную лекцию по нелинейной акустике, но в последний момент удержался и постарался дипломатично увести разговор в сторону.
   Поразительно, насколько совершенно далеким от этого людям могут быть интересны следствия формулы Найквиста!
   Моя дипломатия привела к новой череде заходов на предмет моей биографии и устремлений, но бомбометания опять прошли безуспешно. Я отлично отыграл клинического идиота и, в конце концов, не без некоторой досады, меня оставили в покое. Господин секретарь откланялся и отбыл в неизвестном направлении.
   Что ж, можно насладиться прекрасным солнечным днем, вполне сносным коктейлем, и трепещущими волнами, пробегающими с каждым порывом ветерка по зелени парка.
   Я вполуха следил за вальяжной дискуссией своих соседей. Грешен, я даже не обратил внимания кому принадлежало каждое из высказываний, но считаю своим долгом привести этот разговор, дабы как-то оправдаться за дальнейшее.
  - Нет, конечно Ритц, это - прекрасно. В баре Хэмингуэй, можно провести всю жизнь...
  - О да, я помню Кристоф рассказывал мне как они с Эрни, после того как Шарль вошел в Париж, гуляли напрополую именно...
  - А знаете, кто привел Хэма в Ритц? Фицджеральд!
  - "Ночь нежна" это ведь его книга?
  - По-моему, Моема, или нет, как бишь его... Рильке...
  - А вы не находите, что стилистически, так сказать, с точки зрения сути, там очень много общего с Дега?
  
  - ... Причем здесь это, они ведь в сущности, стадо баранов. Даже когда их поведут на убой они и не пикнут...
  - Да, как там это у Леца "Петух воспевает утро даже того дня, когда его бросят в суп"...
  - Разумеется. Так вот, какого черта, мы, те, кто еще способен думать, должны переживать за стадо?
  - ... И вот я ему говорю, эта девка даже по происхождению тебе в подметки не годится. Мещанка. Дьявол, откуда в Лионе может взяться что либо кроме пролетариата? А главное, все эти ужимки. Сплошное притворство. Ничего кроме желания пролезть в свет. А Луи этого слышать не хочет...
  
  И так битый час. Йейтс, девица Ленорман, Социальный дарвинизм, Счисления Кабалы, Баленсиага, Реми Марти, Баден-Баден, Гершвин, Бэкон, NASDAQ, Шлиман, мистификации Ежи Косински. Пако Рабана и апокалипсис. Экзистенциальный, депрофанацилнный.... Ну, вы помните. Тов. Я. Боцман.
   Я едва не заснул. Пару раз мне подносили коктейль, пару раз интересовались моим мнением по тому или иному вопросу. Подавляя зевоту я бросал в ответ первое, что приходило в голову. В какой-то момент уже совсем было собрался уходить, когда сидевший за соседним столиком невзрачный со спины господин медленно повернулся ко мне и заговорщицки улыбнулся. Откровенно говоря, до этого я вообще не обращал на него внимания, поскольку в дискуссиях прочих членов сего благородного собрания он участвовал лишь одобрительно кивая на каждую обращенную к нему фразу.
  - Правда, они милые? - доверительно и негромко поинтересовался он, не переставая улыбаться. Что-то в этой улыбке заставило меня насторожиться.
  - Простите? - я поднял бровь, пытаясь понять какую игру мне предлагают на этот раз.
  - Видите ли, мой друг, - с печалью, но не без иронии, развил свою мысль мой визави, - Через час с четвертью здесь начнется довольно забавное представление: заседание клуба Галь, как обычно по четвергам, посвященное проектам клуба. Насколько мне известно, сегодня речь пойдет о целесообразности формирования активного политического лобби или партии, отстаивающей интересы организации... Вам это интересно?
   Что это, еще одна проверка? Или в клубе есть острые внутренние противоречия? А может, это все же Игрок, так же как и я потихоньку подсматривающий за шутами? Эту мысль я отверг. Слишком уж благостно-идиотской была местная публика и едва ли у кого-то есть желание всерьез ее разрабатывать. Если бы не странное стечение обстоятельств, черта с два я бы здесь сидел. Кстати, похоже, самое время раскланяться.
   И вот эта досада из-за потерянного впустую времени, в купе с полным пренебрежением к собравшимся, и привела к непростительной ошибке. Я решил, что принимать здесь кого-то всерьез просто абсурдно и ответил довольно небрежно:
  - Боюсь, я мало в этом смыслю. Разумеется, все, что касается Клуба чрезвычайно интересно для меня, но в данном вопросе едва ли смогу быть полезен. Кроме того, сегодня у меня есть неотложные дела, так что, к сожалению, мне придется уехать. Очень приятно было...
  - Бросьте, - тихо рассмеялся мой собеседник, - Разрешите, я немного вас провожу.
   Я понял, что допустил промах и что придется на ходу менять тактику, но было уже поздно, он неторопливо поднялся и выжидательно посмотрел на меня. Я расшаркался с присутствующими, извинился, изобразил улыбку и выдавил из себя несколько прощальных банальностей. Теперь можно получше рассмотреть своего незваного спутника. Выше среднего роста, виски уже тронуты сединой, неправильные черты лица, темные очки, клубный пиджак поверх джемпера, склонность к полноте, плавные, выверенные движения, но при ходьбе становится заметна легкая хромота.
  - Вы выбрали неверный тон, Ал, - мягко произнес он, когда мы поднимались из патио в дом, - Право, не стоит так подчеркивать свою мизантропию... Кстати, ваше имя мне известно, а я до сих пор не представился. Это плохо. Для вас просто Жан... Насколько я понял, ваш хлеб - физика. Ну, а я - скромный труженик пера...
   Мне не понравилось, как он это сказал. Сложилось впечатление, что имя мое было известно ему еще до того, как господин секретарь представлял меня обществу. И эта ироничная, покровительственная доброжелательность! Ладно, сам прозевал засаду, так что чего уж теперь повсюду подозревать подвох. Пора переходить в контрнаступление. Если бы у меня в кармане не было диктофона, едва ли позже мне удалось бы восстановить последовавший за этим идиотский разговор.
  - Так уж и скромный?
  - Убежден, моя фамилия вам ничего не скажет.
  - А фамилия Блессар вам что-нибудь говорит?
  Быть может он промедлил на мгновение дольше, чем следовало, но выражение лица Жан контролирует великолепно. Надо отдать ему должное.
  - Нет, а кто это?
  Я почти поверил. Мы спустились в холл и я шагнул в сторону выхода.
  - Тоже, в некотором роде, труженик пера, насколько я знаю.
  - Собственно, Ал, я вот почему напросился к вам в провожатые... - он придержал мне дверь и на секунду замялся. - Раз уж теперь мы стали в каком-то смысле одноклубниками, я осмелюсь дать вам один совет. Довольно опасно демонстрировать людям пренебрежение, основанное на чувстве собственного превосходства. Как минимум потому, что кто-то еще, не уступающий вам, сможет оценить ваши слабые стороны, просто наблюдая за тем как вы самоутверждаетесь...
   Итак, карты сброшены. Я непринужденно рассмеялся.
  - Вы что-то путаете, Жан. Ей богу, я не тот, за кого вы меня принимаете. О каком пренебрежении может идти речь, если я просто-напросто не понял половины сказанного собеседниками. Знаете, физики вообще довольно ограниченные люди и...
  - Ал, вы снова дурачитесь, - он укоризненно покачал головой, - Только очень разумные люди могут прикинуться глупцами. А впрочем... Если вы настаиваете, тем лучше. Зачем же вы тогда занялись столь чуждым вам делом?
   Мы остановились возле моей машины. Я взглянул на него и медленно проговорил:
  - Знаете, тот же самый вопрос мне задал позавчера утром один молодой человек. Он назвался, кажется, Люком. Вы, случайно, не знакомы?
  - У меня множество самых неожиданных знакомств, так что кто знает? - уклончиво произнес он со вполне светской улыбкой, - Полагаю, это не имеет принципиального значения... Лучше подумайте над тем, что я сказал.
   Я выдержал паузу и медленно открыл дверцу. Затем как бы спохватился.
  - Да, кстати, как одноклубник одноклубнику, не могли бы вы мне поведать, что там за скандал был в прошлом году с нашим клубом? О нем еще, кажется, все порывалась написать Трибюн.
   По Жану не скажешь, что он хоть немного обескуражен.
  - Вы так печетесь о своей репутации? - он иронично взглянул на меня и непринужденно поставил ногу на колесо моей машины, - Не волнуйтесь, ничего серьезного, кажется, что-то с налогами. Какое-то недоразумение, все уже давно улажено.
   Да, к нему не подкопаешься.
  - Вас куда-нибудь подбросить? - поинтересовался я на всякий случай.
  - О, нет, благодарю вас, у меня сегодня еще есть дела в клубе...
   Он помолчал секунду и отступив на шаг изобразил легкий поклон.
  - Очень приятно было познакомится. Надеюсь, мое поведение не показалось вам бесцеремонным... Видит Бог, я забочусь исключительно о вашем благе.
  - Премного благодарен, - кисло ухмыльнулся я и включил зажигание. - Между прочим, Жан Мари, надевать твидовый пиджак, на конспиративную встречу в затрапезной пивнушке тоже не слишком умный ход. Не говоря уже о том, что он вас полнит. И еще - некоторые фамилии стоит запоминать, а лучше и вовсе ими не подписываться.
   Я играл ва-банк и не ошибся. Г-н Блессар уже повернулся чтобы уйти, но после моей пламенной тирады замер, будто его ударило током. Медленно повернулся. Несколько секунд на его лице господствовало задумчивое выражение, а затем он тихо, но решительно произнес:
  - Пожалуй, мои дела здесь подождут. Подбросьте меня до отеля Калифорния.
  Несколько перекрестков мы проехали молча. Я с мрачным злорадством размышлял о том, что хоть и вел себя как дилетант, позволив неприятелю беспрепятственно изучить мои порядки, но зато удалось обескуражить его решительным натиском. Ха. Впрочем, входить в прямой контакт с другими участниками всей этой заварухи у меня не было ни малейшего желания. Я вспомнил поползновения лапочки Алекса. Помнится, он доводил Грега до истерической паранои. Хотя и мне он доставил немало хлопот. Мир праху его. Так что придется как можно скорее выключить Блессара из игры. Хороши ли здесь любые методы?
  Видимо, он подумал о том же.
  - Надеюсь, господин Торкофф, вы не станете делать глупостей. Теперь, когда мы, в некотором роде разобрались с тем, кто есть кто, было бы очень неблагоразумно...
  Я засмеялся.
  - Вы меня боитесь, мсье Блессар? Право, не стоит. Если мы сможем найти общий язык...
  - Не забывайтесь! - резко прервал меня он, - Здесь вам не Россия, вы что думаете, вам сойдет с рук все что угодно? Забудьте свои детские игры, здесь задействованы интересы организаций, о всей мощи которых вы даже не подозреваете...
  - Вы нервничаете? Напрасно, - я был подчеркнуто спокоен, - Не забудьте сообщить мне, что если с вами что-нибудь случится, я незамедлительно отправлюсь в канистру с царской водкой.
  Он сразу изменил тон. Молодец. С приятной улыбкой, даже как-то мягко г-н Блессар проговорил:
  - Ну зачем вы так? Мы же с вами взрослые люди. Вот взять хотя бы Александра Левера, а что если расследование получит новую информацию относительно обстоятельств его гибели?
  - Пытаетесь вывести партию к ничьей? - я притормозил на красный сигнал светофора и повернулся к нему, - Шантаж против потенциальной угрозы? Это просто не серьезно. Хотя бы потому, что я не знаю никакого Александра Левера и мне нет дела до обстоятельств его гибели. Вы опять что-то напутали...
   Он помолчал, видимо, выбирая дальнейшую линию поведения. Запугивание или компромисс?
  - Я бы мог дать вам послушать пару пленок, на которых вы с господином Сингером беседуете именно про мсье Левера, но это, в сущности, не важно. В конце концов, Алекс был самовлюбленным занудой, в добавок он мало согласовывал свои действия с руководством... Дело не в нем. Я полагаю, мы можем с вами прийти к взаимовыгодному соглашению.
   Мы въехали в подземный гараж отеля. Несколько мгновений я колебался, все-таки Жан Мари тот еще фрукт. Впрочем, при его-то профессии. Труженик пера. Но теперь инициатива была уже у меня в руках. Честное слово, просто восхищает, насколько эту прогнившую и изнеженную западную братию шокируют ребята, играющие не по правилам.
   В общем, как всегда в таких случаях, все закончилось как нельзя более благополучно. Думаю, есть все основания считать, что проблема г-на Блессара и его "коллег" у нас больше возникать не будет.
   Мы выпили по чашечке экспрессо в баре и расстались вполне довольные друг другом. Если вас интересуют технические детали, то все развивалось практически по сценарию нашего сепаратного перемирия с русской Шин-Бет. Разумеется, не считая финансового аспекта. Мы уже вышли из того возраста, когда недостаток ума покрывают деньгами...
   В номере меня ждал еще один приятный сюрприз. Наконец-то был открыт доступ к греговским файлам. Знаете, какой у него стоял пароль? Торкофф. Забавно.
   Как я и предполагал, ничего сенсационного на дискете не было.
  
  ...Я не люблю Венецию. Причин на то много, но главных три.
   Здесь нет проезда на машине, канализации и мест, где можно спокойно посидеть. Тонущая вавилонская башня. Сырость, улицы, по некоторым из которых приходится протискиваться разве что не боком, толпы снующих повсюду людей, галдящих на всех языках, водящих по карте пальцем, глазеющих на каналы и мосты, покупающих сувениры и снимающих каждый свой шаг на сотни километров видео и фото пленки. Особенно удручающее зрелище являют собой организованные экскурсии. Вот очередное стадо баранов покорно бредет за зонтиком экскурсовода, на лице которого явственно написано, как ему обрыдли все эти вычурные гондолы, с жуликоватыми гондольерами и фальшивящими музыкантами, потемневшие от сырости церквушки на крошечных площадях, суета у кафе и магазинов и одинаковые лица недоумков, что просаживают две его годовые зарплаты за день.
  
  В конце концов, если Эндрю приспичило встречаться здесь, то можно было бы договориться сделать это на Лидо. По крайней мере, там есть международный аэропорт и относительно немного цветущих бюргеров, созерцанием которых был я сыт по горло еще в Париже. Но нет, не давая мне что-нибудь возразить, он заявил, что ждет меня послезавтра, в семь вечера, на мосту Академиа и быстро попрощавшись повесил трубку. Вообще, это вполне в его стиле, но каждый раз я тихо зверею. Что он о себе думает?!
   Разумеется, на следующий день я уже заказал билет и даже заблаговременно поменял доллары на лиры, вспомнив грабительский венецианский курс.
  
  Эндрю стоял на деревянных ступеньках моста, спиной к толпе, и провожал взглядом курсирующие по Канале Гранде суденышки, катера и гондолы. Я растолкал группу японских туристов, обменивающихся отрывистыми восторженными возгласами. Пробившись к Эндрю я молча встал рядом и облокотился на перила. Он как всегда элегантно небрит но, несмотря на безупречную стрижку, его патлы свободно развеваются по ветру так же, как и десять лет назад. Под нами протарахтел рейсовый речной трамвай.
  - С прибытием, - не поворачивая головы произнес Эндрю.
  - Приветствия, - усмехнулся я, - Ждете кого-то?
  - Пойдем, выпьем пива, - спокойно предложил он.
  Не зная, что сказать, я несколько раздраженно пожал плечами и последовал за ним.
  
   Нам подали два запотевших бокала Гёссера. Изогнувшись в кресле я стащил с соседнего столика пепельницу и проворчал:
  - Пятнадцать баксов за пару пива - это форменный разбой.
  - Платил бы в лирах или франках, - несколько рассеяно заметил Эндрю, наблюдая за снующими повсюду жирными голубями. Он сделал маленький глоток.
   Я не выдержал.
  - Эндрю, если на то пошло, мы не виделись больше года. Вдруг ты срываешь меня с места и тащишь в этот размалеванный аквариум. А потом молча попиваешь пиво. Ты не находишь это несколько странным?
   Эндрю перевел взгляд на меня.
  - Странным было бы все иное, - он с легкой улыбкой отмахнулся от табачного дыма, - Мы довольно давно знаем друг друга, не правда ли? Это предоставляет нам бесценную возможность просто помолчать вдвоем.
  - Понятно, - я снова не нашел что ответить и отхлебнул из бокала. Все-таки эти пластиковые кресла ужасно неудобные, пусть даже на них накинуты подушки.
  - Знаешь, я всегда пытался понять, вы с Клиффом просто удачливые пижоны или в ваших словах и поступках действительно есть некий, недоступный простым смертным, смысл...
  - Мы пижоны, а в наших словах и поступках полно недоступного тебе смысла, - рассмеялся Эндрю, - Для обывателя очень важно найти всему название и вместить каждую вещь в удобный пыльный ящичек, снабженный соответствующей биркой. Буквально позавчера Клифф поинтересовался: "Любопытно, Грег по-прежнему свято верит в касты, реинкарнацию слов и реперные точки?" Похоже, я знаю ответ...
  - Да пошел ты! - огрызнулся я, - Для человека, утверждающего, что в жизни любого есть что-то святое ты чересчур корыстен, а для отстраненного созерцателя, стоящего на вершине человеческих страстей просто не вышел рожей. Спасай свою душу, пока еще не поздно!
   Эндрю с улыбкой допил пиво и произнес:
  - Давай прогуляемся до Сан Марко, - он поднялся и посмотрел на часы, - Ты всегда все упрощал. Борешься со временем, прикидываешься ребенком?
  - А ты помнишь, как собирался записывать наши бессмертные сентенции в отдельную тетрадь? - Язвительно осведомился я, - Тогда тебе не казалось ребячеством претворяться участником забега. Жалкий лицедей!
  - Не будь мелочным! - отмахнулся он, - то были сильные, издревле славные люди... Это сегодня мы горстка желчных гномов.
  
  - Что мы забыли на Сан Марко? Примеряешь к себе дворец Дожей? - поинтересовался я.
  - Нет, хочу сводить тебя по Мосту Вздохов, - парировал Эндрю, - Хотя за твои злодеяния придется оставить тебя в живых. Вдруг с таким кармическим грузом в следующей жизни ты окажешься еще несносней. Потомки мне этого не простят.
  
  Мы не торопясь пробирались сквозь толпу, желтыми указателями сгоняемую на Площадь. Я знал, что когда у него такое настроение, Эндрю может часами нести беспросветную ахинею, прежде чем соизволит объяснить, зачем мне пришлось пересечь пол Европы.
   Было очень жарко и влажно. Обливаясь потом я бездумно глазел на источенные водой и временем фасады, зеленовато-желтую муть каналов и покачивающиеся возле подъездов-пристаней носы гондол. В воздухе носилась смесь запахов тины, духов, жареного мяса и моря.
  
  - Представляешь, этот плавучий рояль стоит дороже нового Мерседеса, - задумчиво сказал почему-то Эндрю глядя на величественно выходящую из-за поворота роскошную гондолу, покрытую золотым узором и сверкающую на солнце черным лаком, - А ведь если бы чума не выкосила здесь пол города, они так и остались бы безобразно разноцветными.
  - Страдивари дороже шницеля. А если бы не Вторая Мировая евреи получили бы вместо Израиля новое гетто на Джудекке. - Я скривился, - О сила человеческой мысли! Милейший, у себя в Штатах вы окончательно потеряли всякое представление об элементарных нормах приличия. Дальше катиться некуда. Вам осталось только сводить меня в Диснейленд, угостить поп корном и заставить исповедаться бармену.
  - Ладно, не злись, - неожиданно миролюбиво сказал Эндрю, - Видишь ли, на днях по Fox показывали "Искателей приключений"...
   А вот это уже совсем непохоже на Эндрю. Я насторожился.
   Мы стояли в колоннаде Наполеоники, лицом к площади кишащей туристами и голубями.
  - Отвратительная башня, - заметил Эндрю и повернулся ко мне, - И после фильма мне вдруг пришло в голову... Пришла в голову одна смешная мысль - мы больше не способны просто все бросить и уехать к черту на рога, чтобы попить пива и поваляться на травке. Правда забавно?
  Я достал сигарету и поднял голову.
  - Забавно. Но в этом нет ничего удивительного. Если разобраться, мы и раньше были на это не способны. Эпатаж? Да. Самоутверждение? Сколько угодно. И постоянная погоня за оригинальностью...
  - Жаль, - с едва заметной улыбкой бесхитростно сказал он.
   Положительно, Эндрю сегодня невозможно узнать.
  Я вздохнул.
  - Увы, мы выбираем свою дорогу гораздо раньше, чем понимаем, что куда-то идем.
  - Брось, - беззлобно отмахнулся он, - За подобную чушь тебя не похвалили бы даже на университетском семинаре по философии.
  - Не ты ли только что плакался о невозвратности? - удивился я, - По-моему, тебя всегда бесило отсутствие выбора. Или когда тебя пытаются его лишить...
  - Дятел, - Эндрю хлопнул меня по плечу, - Ты так ничего и не понял. Разве можно хоть что-то удержать? Просто я по тебе соскучился вот и все...
  * * *
  Качество записи отвратительное. По всей видимости, скверное аналоговое изображение перегоняли в цифру. Съемка явно любительская. Камера в руках поочередно у Влада и Тимоти.
   Несколько коротких сценок. Понятия не имею, есть ли во всем этом смысл или система, а потому коротко перескажу содержание.
   Сцена первая. Если верить титрам - семь лет тому назад.
  Дом Клиффа. Джейкоб за роялем, негромко наигрывает вариации на темы Леграна. В кадре появляется Мэри и ставит на стол огромный сырный пудинг. Кто-то приставляет к объективу листок, на котором размашистым почерком Тэда накарябано: "Сейчас мы будем жрать!" Джейкоб прекращает играть, резко разворачивается на стуле и кричит: "Хвала добрым самаритянкам!" Клифф приносит пару бутылок текилы, лимон и солонку. Чьи-то руки, судя по безупречным манжетам - Эндрю - довершают натюрморт на столе, водружая туда ящик Бордо. Как всегда, когда он в превосходном настроении, комнату пружинящим шагом пересекает Грег и берет с каминной полки спички. Камера поворачивается, наезд, в дверях появились мы с Моникой. Синхронно изображаем поклон и книксен соответственно. На лице Ала застыло шкодливое выражение. Комната взрывается приветственными криками.
  
  Сцена вторая. Съемка, похоже, ведется автоматической камерой.
   Кабина раллийного автомобиля. В кадре толстые трубы рамы безопасности, стремительно летящая навстречу грунтовая дорога и две головы в шлемах. За рулем Грег, на месте штурмана, судя по всему, Ральф.
   Быстрые короткие щелчки при переключении передач, монотонный сосредоточенный голос "Three, right. Over jump, square left, bridge, two left, gaz, one right..." Руки молниеносно перекрещиваясь выкручивают руль и выставляют передачи частыми резкими бросками. Ноги танцуют на педалях.
   В поворотах занос ставит машину боком к трассе и тогда в кадре только отвесная стена или бесконечный простор долины далеко внизу.
  Дорога причудливо извивается, дергается и пляшет, так, словно хочет вырваться из-под колес.
  В очередном повороте внезапно раздается короткий резкий скрежет, "O-oops!" извещает голос Грега. Машину срывает куда-то в сторону. "Черт" - успевает воскликнуть Ральф, дорога неестественно медленно проплывает сначала где-то сбоку, а затем и вовсе оказывается вверху. Еще один сильный удар. Лобовое стекло рассыпается мелкими брызгами. Машина прекращает движение. Капот смотрит в небо.
  
  Сцена третья.
  Грег, я, Клифф, Эндрю и Тэд в позе лотоса полукругом сидим на полу в скверно освещенном помещении. Перед нами коптят два светильника. На краю слышимости можно разобрать навязчиво повторяющийся перезвон колокольчиков. Лица отрешенные. Камера наезжает на каждого по очереди, и когда доходит до Тэда у того сначала вздрагивают губы, а затем он не выдерживает и начинает оглушительно ржать и кататься по полу. Смех просто душит его. Остальные, продержавшись еще секунду, присоединяются к нему. Включается люстра и становится ясно, что действие происходит у Клиффа. Первым отсмеялся Эндрю. Поправил прическу и придал лицу непроницаемое выражение. "Осанна достигшему просветления!" - замогильным голосом сообщил он и указал в сторону Тэда. Камера переезжает на Тэда. Он со слезящимися от смеха глазами жадно пьет прямо из горлышка газировку и утвердительно кивает в ответ.
  
  Сцена четвертая.
  Жесткий ритм из All apologies. Камера стоит неподвижно. В кадре круглые часы, секундная стрелка которых безукоризненно следует за ударными, и белая стена, на которой эти часы висят.
   Камера панорамирует по комнате. Окно, на подоконнике, свесив ноги с карниза, сидит Грег. Он оборачивается, наезд трансфакатора.
  - Самое главное в жизни - выдать плагиат за аллюзию, - произносит он с кривой усмешкой.
  - Недоумок! - хором восклицают Эндрю и Клифф.
  Камера, мимо силуэта Грега, наезжает на пасмурное небо. Косой дождь сечет кадр быстрыми штрихами.
  
  Сцена пятая.
   Камера раскачивается в такт шагам. По пустынной дороге идут Грег, Эндрю и Клифф. Дорога уходит в закат. Огромное, багровое солнце висит над бескрайней степью. Чуткий ковыль и потрескавшийся асфальт. Они идут не в ногу, но в одном ритме. Оператор останавливается и троица начинает удаляться.
   Через несколько секунд они внезапно прыгают, раскинув руки. Стоп-кадр. Три силуэта застывают в воздухе...
  
  
   Все это очень мило, но мне совершенно неясно, для чего защищать сентиментальную ерунду паролем.
  Да, чуть не забыл. Коричневая книжечка. Оказалось что это - подшивка вырезок из немецкого журнала "Иллюстрированный спорт" за 1927-1928 годы. Первая публикация "Станции на горизонте". Можете себе представить? Внимательно пролистав пожелтевшие страницы, я не обнаружил ничего интересного. Надо бы, конечно, послать ее, с реверансами, назад. "Мэтр Жак, миллион извинений, произошло странное недоразумение" и так, скромненько, приложить чек на пару сотен, за моральный ущерб.
   Но я не смог удержаться и, поколебавшись секунду, все же быстро надписал на карточке отеля адрес. Спустился на reception и попросил отправить книжку немедленно. Все равно Грег не знает немецкого!
  
  Теперь можно с чистой совестью сгонять в Альбервилль. Я позвонил на вокзал и заказал билет на ночной поезд.
   Да не расплещется ваша вода, престарелые озорники, не скучайте, ведите себя хорошо! Если все пройдет нормально, я обязательно привезу вам открытки с видами французских Альп и сломанный бугель.
  
  10.04. Alberville - Lion
  
   Пока за окном мелькали редкие огоньки французской глубинки, я размышлял о событиях последних дней. Пожалуй, можно немного расслабиться. Конечно, остается еще несколько нерешенных вопросов, но...
   С другой стороны, предстоящий шабаш на лысой горе. Сказать по правде, меня уже тошнит от физиономий людей, которые видят два аспекта в создании единой теории поля. Хорошо оплачиваемый грант и количество участников, которые смогут безбедно жить с результатов. Мерзко, а куда денешься?
  Профессор Сэливан. Я познакомился с ним шесть лет назад. Сразу после университета, когда благодаря Грегу удалось устроится в аспирантуру Массачусетского Технологического Университета, мне предложили съездить на практику с астрофизиками. Трудно сказать, какого черта меня, с дипломом кафедры акустики, захотели направить в Южную Европейскую обсерваторию, но тогда это направление было на подъеме, выделялись огромные дотации на совершенно бесперспективные проекты и, подумав, я согласился. Понятие "освоить фонды" тогда еще звучало для меня слишком абстрактно.
   В аэропорту меня встречал микроавтобус обсерватории. За пять часов, что мы добирались до места, у меня даже ни разу не поинтересовались, не хочу ли я перекусить или остановиться размять ноги. Тогда подобное отношение меня удивило и несколько обескуражило.
   Приехали затемно. Гостиница для сотрудников, в которую меня поселили, оказалась сущим клоповником. Не успел я допить чай, как в дверь решительно постучали и, не дожидаясь ответа, на пороге появился пожилой господин, совершенно не академической внешности. Скорее, он смахивал на преуспевающего бизнесмена. Хороший костюм, белоснежная сорочка, дорогие очки в стильной оправе и холодный взгляд маленьких серых глаз. Я растерялся. Он представился так, будто его фамилия должна быть всем известна. Я ничего раньше не слышал о профессоре Сэливане, но постарался изобразить пиетет. Он сразу перешел к делу и осведомился, намерен ли я сегодня отправиться на инструмент. Нужно прямо сказать, что мои представления о том, чем здесь предстоит заниматься были весьма смутными, и я осторожно поинтересовался, какие объекты мы собираемся наблюдать. Он снисходительно усмехнулся и сообщил, что в сегодняшнем сете лацертиды. "Доводилось ли Вам слышать о центральной машине"? - спросил он, заметив скепсис на моем лице. Я что-то пробормотал об акреции...
  
  Довольно быстро я понял, что являюсь для Сэливана аллергеном. С этим пришлось смириться, причины подобного отношения вполне понятны. На протяжении всего пребывания в обсерватории я сталкивался с почти не скрываемым пренебрежением и насмешками.
  Уже через год мы схлестнулись снова. Была очередная свора из-за выгодного гранта и тогда, в последний момент, его решили выделить не нам, а каким-то полуграмотным пустозвонам из Техаса. Чуть позже я узнал, что руку к этому приложил профессор Сэливан. Да и потом доводилось несколько раз разыгрывать какие-то вздорные гамбиты, пытаясь нейтрализовать поползновения его фракции. Ничего особенного в этом нет. Тех, кто знаком с академической средой и дрязгами между учеными, подобными историями не удивишь.
  И вот сегодня я зачем-то ему понадобился. Что это, провокация, предложение перемирия или я что-то неправильно понимаю в целом? Ладно, приедем, разберемся.
  
  Самое время хлебнуть что-нибудь тонизирующее. Сидя в вагоне ресторане и потягивая коньяк я заметил за соседним столиком молодую девушку, оживленно общавшуюся двумя раскачанными парнями в кожаных куртках. Компания держалась нагловато и независимо.
   Вот еще вопросик. Что есть Дэзи? Я вспомнил набросок в каморке Грега. Кем она была для него? Грег никогда и ни с кем долго не мог быть рядом. И никого не подпускал к себе дальше определенной черты. Есть ли связь между его исчезновением и этой неуловимой особой?
  
   Я спустился на перрон. Раннее утро, промозглое и серое.
  - Господин Торкофф? - осведомился седой господин с усталым лицом, отделяясь от стены вокзала.
  - Возможно, - криво усмехнулся я, скептически оглядев незнакомца.
  - Меня прислал профессор Сэливан, - он помолчал секунду и зачем-то добавил, - встретить вас. Меня зовут Этьен.
  - Это мило, куда прикажите?
  - Разрешите, - он протянул руку что бы взять мой багаж, - Прошу вас, можете мною располагать.
  Я подхватил свой кейс и с вежливой улыбкой сдержано обронил, даже не взглянув на новоявленного шерпа:
  - Он не тяжелый.
  Эдакий живчик. Я давно заметил, что околонаучная суета отражается на людях не лучшим образом. Какой-то он помятый...
  Все же интересно, какого черта я сюда поперся. Подвиги Альберто Томбы мне не грозят, а подписываться на очередную затею Сэливана просто безумие.
  
  Но приехал я сюда, в итоге, не зря.
   Еще по дороге Этьен сообщил, что профессор не сможет лично засвидетельствовать мне свое почтение, но вопрос о кафедре в Кембридже можно считать решенным.
   Поначалу я несколько настороженно реагировал на столь неожиданные новости, но сразу по прибытии все разрешилась самым естественным образом.
   В номере меня уже ждали. Сложив ногу на ногу, в кресле сидел мой парижский "ангел-хранитель" и со скучающим видом перелистывал рекламный проспект.
  - Мсье Люк! - я был само радушие. Такие встречи не могут не растрогать.
  Он также изобразил на лице что-то вроде дружеской улыбки и поднявшись протянул руку.
  - Здравствуйте, господин Торкофф. Наши общие друзья попросили меня оказать вам посильную помощь.
   Честное слово, работать с Блессаром - подлинное наслаждение. Мне не только вручили очень забавную видеокассету, содержание которой я переброшу вам, когда будет побольше времени, но и продемонстрировали статейку в New York Post трехдневной давности.
   Я не слишком любил Сэливана при жизни, и теперь могу сказать просто: ну что ж, мир праху его.
  Ну, а главное, мне передали кое-какие документы касающиеся разработки Грега учреждением господина Блессара. Кроме того, меня ознакомили с содержанием докладной записки, из которой явствовало, что "Местонахождение Грегори Сингера, после возвращения из России, в настоящее время неизвестно". Вот это "приятный" сюрпризик. Какого черта этого придурка потянуло на родину? Люк только вежливо улыбнулся и развел руками. После чего еще раз засвидетельствовал свое почтение и откланялся.
  
  После завтрака, на небольшом фуршете, меня представили остальным членам проекта и, как бы между прочим, упомянули в качестве нового профессора Кембриджского рассадника мудрости.
   Если долго улыбаться этой выходной улыбкой, начинает сводить щеки.
  Вам в самом деле интересно, как я провел этот день? Откровенно говоря, у меня нет ни малейшего желания, обстоятельно рассказывать о горнолыжном курорте, очередях к подъемнику, нарочито деревенской архитектуре пятизвездочного отеля, неизменном вечернем гроге и вкрадчиво-витиеватых диспутах с лощеными корифеями от административной науки. Жалкое зрелище.
  
  Итак, через два дня я должен явиться на представление к ректору. Сбылась мечта идиота. Уж не знаю, стал ли инсульт профессора результатом его желчности или был небольшим презентом от моих новых партнеров. Впрочем, я не столь наивен, как может показаться после изучения этих отчетов о проделанной работе. Я не питаю никаких иллюзий относительно подлинных намерений мсье Блессара сотоварищи. Ведь позавчера днем кто-то звонил мне, представившись профессором Сэливаном. Я еще подумал тогда "флюс у него, что ли?" Вполне возможно, что лауреата выбрали в последний момент. Сами понимаете, горный курорт, крутые склоны, всякое бывает...
  
  Так или иначе, все постепенно встало на свои места. Осталось уточнить несколько последних деталей и можно возвращаться к нормальной жизни.
  
  Итак, стоит ли искать Дэзи?
   Элен как-то сказала, что классики японской литературы не так уж неправы, когда пренебрегают женскими персонажами. До Мураками ни одной персонифицированной, объемной женской роли. В ответ на недоуменные возгласы из партера, Элен пояснила, что если мужчина сам из себя что-нибудь представляет, то женщина, коли захочет быть рядом с ним, займет в его жизни то место, которое он ей отведет.
   Мы тогда подняли ее на смех. Клифф, помнится, иронично поинтересовался "А что, если она не хочет быть с ним рядом?" Элен улыбнулась и спокойно произнесла: "Женщина не может никого не любить, иначе ее просто нет"
   Возможно, именно из-за вздорности этого разговора, я вспомнил тот день божеле нуво в Париже. Наша первая осень вне дома. Кругом царит веселье. Мы чувствуем себе слегка не в своей тарелке. Джей пробует вино, морщится и возмущенно вопрошает "Неужели мы станем пить эту кислятину?" С загадочной улыбкой Тэд достает из под полы бутылку Black Label и все разражаются радостными возгласами.
   А потом мы отправились шататься по городу. Совершенно бесцельно. Клиф, Грег и Эндрю перепасовываются пакетом из под молока. Грег выделывает сложные кульбиты, отдает скрытый пас, обводит воображаемого противника, а потом вдруг останавливается и со смехом говорит:
   - Прикиньте, на этих пакетах с молоком будет наша фотография. Всех вместе. Девять человек стоят в обнимку; "они не могут найти себя".
  А Мэри подхватывает:
  - По-моему, это жуткая глупость - печатать фотографии пропавших без вести на пакетах с молоком. Те, кому не все равно, пьют что-нибудь покрепче. А добропорядочным домохозяйкам лучше предложить фотороботы подозреваемых. Сколько сразу обнаружиться вокруг негодяев!
   И мы шли, уже изрядно навеселе, а Клиф с Эндрю повесили над входом в подземку плакат "Lasciate ogni speranza".
   Потом я заметил множество разноцветных шариков, уткнувшихся в потолок станции. Они печально колышутся, сквозняк искрится в блестящих ленточках. Наверное, какой-то малыш не удержал...
   Тут же организуется спасательная операция. Тэд и Эндрю подсадили Грега на плечи и он, рискуя сломать себе шею или свалиться на пути, с трудом удерживая равновесие тянет руку...
  
  И вот мы едем в почти пустом вагоне, слабо представляя куда и зачем. Пусто в желудке, я так и не удосужился пообедать. Убаюкивая, разливается где-то внутри тепло от виски.
   Грег вдруг негромко произносит: "Только недавно я понял, что такое безумие. Ты говоришь, говоришь, подбираешь все более простые слова и доступные фразы, а в ответ лишь кивают и, бросив что-нибудь вроде "да, конечно", переводят разговор совсем на другое. Они точно знают, что ты не в себе, значит тебя нет среди них. Нет вообще нигде..."
  Мы выбираемся из грязного перехода в ранние сумерки и разноцветные шарики медленно тают в дымке над городом. Кто-то все еще стоит, задрав голову, вглядываясь в режущую глаза синеву, хотя уже давно ничего не разобрать...
   Клиф с Грегом вломились к Ральфу, когда тот собирался отправиться к своей подружке в Бонди и уже стоял одетый в дверях.
   Но Грег жалостно сказал: "У нас только одна маленькая машина, и мы все напились, покатай нас пожалуйста!"
   Сперва потерявший дар речи, Ральф было начинает материться, но мы с такой мольбой смотрим на него и дышим перегаром, что он не выдерживает и махнув рукой выводит из гаража свой новенький Рено Эспас.
   И мы колесили по Парижу, что-то кричали прохожим, смеялись, горланили песни... А потом выехали за город, и вдруг все переменилось. Наверное, резко подул ветер. Внезапно со всех сторон нас окружило целое море желтой-красной листвы. Листья повсюду. Они за окном и они внутри салона. Кажется, что все они совершенно неподвижны, а мы мчимся сквозь этот бескрайний карнавал. Приглядевшись, можно успеть различить все прожилки на поверхности застывшего на миг танцора.
   И я вдруг почувствовал себя сухим листом, сорвавшимся с уже голой ветки и пустившимся в последний полет. Плавно-плавно, покачиваясь и кружа. Не спеша я приближаюсь изогнутой, напряженной в безупречном па плоскостью к неумолимо надвигающейся сырой земле. И весь мир до горизонта, только что в медленном танце раскинувшийся подо мной, пропадает в придорожной траве. Это было настолько яркое видение, что на несколько секунд я совершенно оцепенел. Нельзя столько пить!
   Я вернулся к действительности только когда услышал, как Элен негромко сказала Грегу.
  - Неужели мы станем чужими людьми, и каждый будет жить своей жизнью, будто прошлое ничего не значит?
   Грег улыбнулся и тихонько сжал ее запястье. Он пожал плечами и промолчал.
  - И мы все забудем, ты тоже забудешь?
  - Может быть, - Грег взглянул ей в глаза, - Забуду. Как человек забывает, что его сердце бьется...
   Такое надругательство над Хэмом, я мог простить только ему.
  Нет, не буду я искать Дэзи. Пусть ему останется хоть что-то.
  
   В Шотландию мне лететь ужасно не хотелось. И посылку я направил туда совершенно не рассчитывая застать там Грега. Тем более, я не надеялся обнаружить в "Доме Под Холмом" что-нибудь указывающее на его местоположение. Причины моего скепсиса понять несложно. До того как лететь в Париж я, естественно, первым делом, заехал в сингеровскую нору и не нашел ничего интересного. В его доме кроме безделушек всегда были, по сути, только книги, каждая из которых мне хорошо знакома. Еще в университете мы читали одно и то же.
   Никаких документов, дискет, указаний на местопребывания Грега я тогда не нашел. Вообще-то, все это было довольно подозрительно, потому как он проводил в Шотландии почти все время и в прошлый раз повсюду валялись разные бумаги, в кабинете стояли два компьютера, повсюду царил "творческий" бардак, а на любимом кресле Грега всегда лежал его ноутбук. Куда все это делось?
   Поэтому я решил для очистки совести заехать туда еще разок. Можно поверить во что угодно, только не в то, что г-н Сингер способен навести где бы то ни было порядок.
   Прилетев в Эдинбург я дал телеграмму Брюсу, в которой попросил его приехать в аэропорт перед моим отлетом. Назначать встречу у Грега или ехать к Брюсу на ферму я, по понятным причинам, не хотел.
  
  Не стану, в который раз, утомлять вас описанием шмона. Я постарался перетряхнуть весь дом, но и на этот раз не обнаружил ничего стоящего. Лишь на чердаке, в старой домовой книге, лежало несколько листков, исписанных мелким неровным почерком Грега. Белиберда за разные годы.
  
   ...Сегодня мы просто едем на природу. И все. В этом нет никакого сакрального смысла, не предвидится ничего, подчеркивающего нашу скверно пахнущую исключительность. Нет проказе! Никто и ни по кому не станет звенеть колокольцами при входе в город, распугивая случайных прохожих и, более того, вполне возможно, удастся избежать привычного фехтования. Да, да, есть надежда на то, что брошенное наобум слово не будет препарировано, отбито четверкой и возвращено треклятым, натертым дидактической курарой туше...
   Я веду машину Клиффа, потому что сам Клифф, размявшись с утра пораньше пивом, сидит теперь на заднем сидении и приобняв свою очередную пассию за плечи доброжелательно бубнит что-то про отсутствие у меня элементарных навыков управления.
  Мэри, после университетского общежития, по-моему, сумеет заснуть даже на реактивной турбине. Вот и теперь она тихонько дремлет, прислонившись к рюкзаку Эндрю.
   Рядом со мной расположился Джей. Он крутит ручки магнитолы, и мы все скоро оглохнем. И уж если не от воплей "Gorillaz", то наверняка от боевого клича самого Джея. Не щадя глотки он орет "Грег, давай быстрее!" и демонстрирует в окно неприличные жесты каждой обгоняемой машине. Откуда-то из багажника время от времени раздается позвякивание двух ящиков Lowenbrau. Я ловлю себя на том, что непроизвольно начинаю улыбаться.
   В зеркале заднего вида маячит машина Тима. Машина, это, конечно, громко сказано. Больше пятидесяти миль она не тянет, и когда, решив немного развеяться, я прошел километр-другой со своей скоростью, то несколько секунд мне отчаянно мигали дальним светом, а потом "несуразная конструкция", как ее охарактеризовал Джей, стремительно растаяла в отдалении. Я победно помахал рукой.
   Вперед, вперед, день обещает быть жарким, надо спешить к прохладе. Свежему ветерку, что сулит лесная речка, на которую нас грозился вывести Джей.
   Как обычно, после двух часов за рулем, я впал в сонное оцепенение. Вот если бы можно было немножко оживить путешествие обгонами на девяноста милях в час... Но, увы, тогда мы окончательно потеряем второй "экипаж", который и без того закидал нас возмущенными SMS'ками.
   Солнце разгоняет утреннюю дымку у горизонта и, не торопясь подняться выше, слепит глаза. Я нацепляю темные очки и опускаю козырек, но это мало помогает. Не взирая на вялые протесты выкидываю из магнитолы очередную кассету трэша и ставлю Битлов. Барабаню пальцами по рулю. Какой клавесин в In my life!
   Джей потягивает пиво прямо из бутылки, а Клифф что-то нашептывает своей спутнице на ухо. Она благоговейно слушает. Я усмехаюсь. Черт возьми, этот засранец постоянно приводит на "закрытые" посиделки никому не знакомых девиц и ему это неизменно сходит с рук. Меня бы уже давно съели с потрохами. Впрочем, к чему сослагательное наклонение. Пару раз уже доводилось отбиваться от саркастических усмешек и едких вопросов о том "как тебя угораздило..."
   Месть моя, как обычно, выражается в том, что я вытряхиваю сигарету из пачки и, стараясь не потерять свой ряд, нащупываю в заднем кармане зажигалку. Джей и Клифф разражаются хоровыми воплями, среди которых выделяется фальцет Клиффа "Не смей курить в моей машине!" и решительный рык Джея "Грег, урод моральный, не вздумай!" Я снова усмехаюсь и закуриваю. "Эгоист, хренов!" обиженно сопит Клифф. После этого мы все молчим секунду, но в итоге не выдерживаем и начинаем дико ржать. Пассия Клиффа ошарашено переводит взгляд с Джея на меня и ищет поддержки у Клиффа, но тот заливается громче всех.
   Отсмеявшись (до колик в животе), я стряхнул пепел в окошко и взглянул в зеркальце на Мэри. Несмотря на гвалт она продолжает спать как ни в чем не бывало.
   Мне почему-то вспомнилось, как вскоре после нашего знакомства я поехал с Мэри, на день рождения Ала. Она еле передвигала ноги, отдежурив ночную смену в круглосуточном супермаркете. Стипендии не хватало даже на сигареты. И едва оказавшись в вагоне метро она уснула у меня на плече. Это получилось абсолютно непроизвольно; чарующая неподдельность. Честное слово, бесхитростно трогательно. До этого я общался с Мэри от силы трижды - она была однокашницей Ала и мы с ней пару раз встречались у него, на прошлом дне рождения и гусятнике после похода. Впрочем, какое это имеет значение... Темно за окнами грохочущего полупустого вагона. И эта незнакомая девушка рядом; кто она, почему она? Ее ровное дыхание на моей щеке... Помню, я представил себе, что на месте Мэри в этот момент оказывается Элен. Я загадал, что если Мэри не проснется до нашей станции, то так оно однажды и будет. Всю дорогу я боялся пошевелиться.
   А вот, наконец, и наша. Если вам никогда не доводилось тихонько будить молоденькую девушку, вам не понять какая чудесная мелодия рождается в этот момент. Открыв глаза Мэри подняла голову и сразу очень забавно смутилась. Пробормотала что-то вроде "прости, укачало" и я вдруг подумал, что это не игра. Она действительно почувствовала себя неловко. Я улыбнулся и бодро заявил "Все в порядке", но внутри остался какой-то гадкий осадок. Как редко люди делают что-то честно, без задней мысли, а я и сегодня искал другую. В сущности, ничем не... Короче, Пигмалион и Галатея - это старая история.
  
   Джей шумно указывает на ту развилку, где нам нужно свернуть направо. Я понял, что уже практически задремал, только когда вынырнул из своих дурацких воспоминаний. Включил указатель поворота и сбросил газ.
  
   А как здорово и как просто ощутить внезапно, что идешь в нужном ритме. Гармония и безупречный стиль. Свобода от всего... Сносит башню, мы не умеем расслабляться иначе. Выйти из машины и не глядя, наугад, набрать нужный код на дверном замке. Поймать первого встречного и с каменным выражением лица, безмолвно, вручить ему бутылку Poulaner'а. Забежать выпить водочки к своему директору, уединившемуся с девицами. Драть глотку в час пик, исполняя акапелло Yesterday на центральном проспекте. Высыпать перед остолбеневшей продавщицей полтора килограмма мелочи и потребовать Remi Martin. Без лишних слов взять на руки девушку, которой не считаешь нужным признаваться в любви, и пробежать так пару кварталов под проливным дождем. Удалиться из комнаты за секунду до того, как к тебе обратится зануда. Спиной ощущать нарастающее беспокойство непосвященных, наблюдающих за тем, как вы сосредоточено растапливаете камин стодолларовыми банкнотами, вероятно фальшивыми. Поймать христиан за руку на поджоге Рима и почувствовать себя поэтом. Как бы между прочим поинтересоваться у чиновника, почему у него до сих пор нет портрета Президента. Поддакивать серости, до тех пор, пока она сама не запутается в собственном вздоре. Назначить конец света, на завтрашнее утро, часов на 11, и спокойно лечь спать или просто на закате мирно помочиться на какую-нибудь святыню, а потом присесть на завалинку и исполнить колхозникам на гитаре пару вещиц из репертуара Аль Димеолы...
  
   С шутками и прибаутками мы вылезли из машин, я обменялся с Тимом парой любезностей. Увы, в том, что касается скоростного режима, нам трудно найти компромисс. Взвалив на плечи рюкзаки и баулы наш маленький отряд тронулся вверх по тропке, взбегающей на высокий берег реки, к опушке леса. В глинистом склоне кто-то прорубил ступеньки и укрепил их березовыми дощечками.
   И снова я сижу у костра. Кажется, что с прошлого раза прошло не полгода, а один день. Не было суеты, вздорных знакомых, мелочных дрязг и липких тревог. Но я знаю, что сегодня - последний вечер. Больше нам не суждено будет собраться вот так, как сейчас, и просто сидеть, глядя как танцует пламя и как переливаются угольки. Общаться, не проронив ни звука, и чувствовать что-то еще, кроме хмеля в голове или силы привычки. Что-то настоящее. Только в такие моменты, мне кажется, что мы нечто большее, нежели просто собутыльники. Прощание. Я знал, что оно будет, но не знал, как неотвратимо и безнадежно нас рванет в разные стороны. Неизбежность, предопределенность... Как мало сил и как много горечи. Вино? Да и вино тоже...
   Стиль, шествовать крадучись и гордо подняв голову. На цыпочках, с занесенным копьем. Идти в ритме... Господи, какой смешной обман. Страх смерти, того, как все быстротечно и безысходно? Нет, страх жизни. Каким странным недоразумением порой кажется существование. "...сновидения вечного духа..." Вздор, всюду лишь пустота, нам нигде нет места, даже среди видений. Дуновение ветра, что перебирает опавшую, пожухшую листву на прогалинах. Новая осень подкралась неслышно...
  
   А ведь так было не всегда. То есть, не было этой болезненной хандры, которая то изливается вспышками беспричинной эйфории, то на долгие месяцы вгоняет в черную депрессию. Были дни... Ах, как банально: "Были дни..." Но ведь были же. Этого не вычеркнешь. Был старый дом, в глубине заброшенного фруктового сада, куда можно было прийти в любое время суток, где всю ночь горел свет в окнах, и где всех неизменно приветствовал мелодичным звоном китайский колокольчик. Он еще тихонько пел по ночам. Была метель за окном, у камина сидели мы, отогревая руки и сердца у огня, пили горячий глинтвейн, а кто-то тихонько перебирал струны. И мы играли в снежки, теплой зимней ночью, когда беззвучно кружатся снежинки, а фонари заливают светом безлюдные улицы, и на деревьях каждая веточка будто бы бережно завернута в белую пушистую вату. И в крошечную комнату без мебели, где и сидеть то приходилось на полу, приходили один за другим люди, с которыми я, наконец, нашел себя и научился просто, спокойно любить кого-то кроме придуманных героев.
  Был бескрайний лес, пронизанный лучами солнца, сбегающий к равнине. Была затерянная горная деревушка на перевале, до которой я все-таки добрался на велосипеде, хотя казалось, что вот-вот упаду от усталости, и раскинув руки я приветствовал вольный ветер. Был бесконечный закат над камышами, и байдарка рассекала зеркальную гладь реки. Были книги, да, да книги, которые подарили горькую свободу и надежду на завтрашний день. Был светлячок, возле ночной дороги, взбегавшей по холмам к звездному небу и огоньки, призывно мерцающие внизу сквозь невесомую дымку. Была музыка, отзывавшаяся где-то внутри бесхитростной светлой радостью и как часто казалось, что еще чуть-чуть и ты взлетишь... Мгновения, когда понимаешь, зачем живешь. Чувствуешь это кожей. Наверное, они есть в прошлом у каждого.
   Я оплакиваю свою молодость? Чушь, еще не пришло время. Я излишне раним и сентиментален? Право, в это трудно поверить. Сколь сие ни прискорбно, от этих качеств меня давно избавили добрые люди. Систематическим распятием и сытыми ухмылками. Я не Иешуа Га Ноцри, они не рать Марка Крысобоя, это совсем другая история.
  
  Мы уезжали в спешке. Внезапно начался ливень, и все бросились вниз, к машинам. Лишь Эндрю, в сандалиях, шортах и футболке неторопливо бродил с зонтиком вокруг кострища, осматривая стоянку на предмет забытых вещей. И вот он, наконец, показался из зарослей. С достоинством спускается по лестнице. Дождь барабанит по крыше. Совершенно японская картинка.
   Мы прощаемся на станции. Мой поезд уже показался из-за поворота. Конечно, мы соберемся на недельке, привези мне Борхеса, привет Алу, счастливо!
  
  ...
  
  Честно говоря, в какой-то момент мне стало безотчетно жаль, что все так вышло. Ей богу, Грег заслуживал другой доли. Да и мы все...
  Не знаю, зачем я пересылаю вам эти записки. Понятно, что теперь уже не отмыться, разве что умыть руки. Тем более, я не пытаюсь попросить прощения у Грега, прекрасно помню: он не умеет прощать. Да и вины я за собой особой не вижу. Быть даже не бунтарем, а Всегда Плывущим Против Течения. Любого. По-моему, это, все же, просто глупо. Ну да чего уж теперь...
  
  . . .
  
  Я приехал в Хельсинки утренним поездом. Когда Ральф объяснял мне, как добраться до Тампере он явно что-то напутал. Во всяком случае, я успел обегать полгорода, прежде чем нашел автовокзал.
   Солнце пробивается сквозь невысокий ельник, убегающий назад в большом окне старенькой скании. В автобусе кроме меня еще человек пять. Все говорят по-фински и мне кажется, что я совсем один. Мимо проносятся белые, аккуратные домики, башенки ратуш, перелески и яркие пятна лишайника на болотах. Машин мало, по крайней мере, навстречу проезжают только автопоезда с лесом, автобусы и фургоны супермаркетов. Пару раз нас обгоняли мерседесы и бмв с немецкими номерами. Вероятно, они направляются туда же, куда и я. Пораньше приехать, занять лучшие места. Очень похоже.
   Естественно, меня никто не встретил. Сгрузив свои баулы из автобуса, я постоял минуту в нерешительности, закурил и огляделся. Вот неподалеку очаровательное маленькое кафе, где наверняка есть бочковое пиво. Именно то, что мне сейчас нужно. Все-таки первый старт после Brabham school. Сниму мандраж... Удивительно, какой здесь чистый воздух. Кристально свежий, чуть сырой, прохладный, но наполненный солнцем. Впрочем, это ненадолго. Доберусь до боксов, все будет по-другому.
  Да, вот она, моя любимая Lapin Сulta. Обложившись своими шмотками, пристраиваюсь возле окна и потягиваю холодное пиво. Замечательно. Автобус уехал, пассажиры забрали багаж и разошлись. На маленькой площади пустынно и тихо.
   Денег на такси у меня нет, и чертыхаясь я закидываю многочисленные сумки за спину, извиваюсь, чтобы перекинуть лямки поудобней и сверившись с картой на углу перекрестка готовлюсь прошагать драпом добрых десять миль. Но тут мне повезло. Не успел я пройти и ста ярдов как возле меня остановился новенький Вольво. Девушка за рулем быстро что-то пролопотала. Я по-английски сообщил, что не понимаю. Она улыбнулась и спросила куда я направляюсь. Я ответил.
  - Ралли тысячи озер! - воскликнула девушка, - Вот это здорово. Садитесь, я вас подброшу.
  - Спасибо, - обрадовался я и покидав баулы на заднее сидение нырнул в машину.
  - Вы болельщик? - поинтересовалась она.
  - Нет, - я с трудом обуздал гордость, - я пилот.
  - Вот это да! - снова воскликнула она. Горячие ребята эти финны, - А как вас зовут? - она наморщила лоб, припоминая, - Случайно не Колин МакРэй?
  Я засмеялся:
  - Нет, мой английский не столь безупречен...
  Она лихо прошла связку поворотов. Я перевел дух, представился и осведомился.
  - А ваше имя не Юта Кляншмит?
   Она явно была польщена.
   - Нет, меня зовут Пат.
  Я невольно уставился на нее. Румяные щеки, светлые волосы и ослепительно голубые глаза. Вот так Пат! Она явно неправильно поняла мое удивление.
  - Да, это не финское имя. Но моя мама - англичанка, - пояснила девушка.
   Не удержавшись, я засмеялся. Непонимающе взглянув на меня Пат подняла бровь.
  - Простите меня, - проговорил я, отсмеявшись, - Просто вы чем-то очень похожи на одну мою м-м-м... знакомую.
  - А..., - кивнула она, сделав вид, что ее устроило это объяснение.
  Оставшуюся часть пути мы проделали молча. Когда впереди показался передвижной городок организаторов ралли, я заявил:
  - Спасибо Пат, но как вы поняли, у меня нет денег, чтобы с вами рассчитаться...
   Она сделала жест рукой, исключающий мысль об оплате проезда.
  - ... но если я выиграю, - продолжил я, - то посвящу вам свою победу.
   Она усмехнулась.
  - Спасибо.
   Я еще раз поблагодарил ее, забрал свои сумки и мы распрощались.
  
  Ральф злился. Похоже, его беспокоили какие-то технические проблемы. Он сразу накинулся на меня, раздраженно поинтересовавшись, где я пропадал столько времени.
  Мои попытки что-то объяснить вызвали новый всплеск негодования, когда он учуял запах пива.
  - Грег, это невиданно. Мне стоило такого труда пристроить тебя в команду, а ты, не успев даже встретиться с руководством, нагрузился перед гонкой. Да еще опоздал по меньшей мере на два часа. Я ездил встречать автобус, а тебя там не оказалось. Ты что, ударился в загул еще в Хельсинки?
  - Нет, просто не сразу нашел автовокзал.
  - Потрясающе, - Ральф разразился бранью, - Так, держи жвачку, смотри в пол, не дыши, постарайся изобразить хотя бы толику почтения. Идем к шефу.
  С Ральфом я познакомился совершенно случайно. Два года назад, когда я, видимо, теперь уже в последний раз, выбрался со своей университетской компанией в поход и приехал в Лоухи, на вокзале ко мне подошел нескладный паренек в дорогом спортивном комбинезоне и на приличном английском поинтересовался не собираемся ли мы сплавляться. Услышав, что собираемся, спросил по какой реке. Выяснилось, что он с приятелями намеревался спуститься по Пистайоки. Он должен был получить разрешение от коменданта на заброску в приграничную зону и встретиться здесь со своей группой. Однако, прошло уже два дня, а никто почему-то не приехал.
   Я познакомил его с нашими и после пары бутылок пива, было решено, что он пойдет с нами. Благо мы тоже собирались на Пистайоки. Когда Ральф узнал, что я поступил в Brabham school он очень удивился и сказал, что мало кто из моих соотечественников всерьез занимается автогонками. Я лишь развел руками. Он сам оказался профессиональным пилотом-раллистом, но в последние годы все чаще участвовал в гонках как штурман. Между делом Ральф скромно заметил, что он дважды выигрывал чемпионат в Гран Туризме. Я проникся пиететом.
   Крутейший каяк Ральфа был предметом всеобщей зависти. Помню, как Ал чуть не выиграл его в преф, но в последний момент прикупил на мизере двух королей и еще остался должен.
   А ближе к концу маршрута, на дневке, в течение которой было выпито не меньше трех литров глинта, Ральф пообещал пристроить меня в какую-нибудь приличную команду. Тогда я не воспринял его обещание всерьез, но за две недели до выпуска он сам позвонил мне на Брэндс-Хэч и предложил встретиться. Через девять дней передо мной лежал предварительный контракт на выступление в Финляндии. Оказалось, что напарник Ральфа повредил ноги на ралли Фараонов, и я должен был его заменить. Ральф собирался участвовать как штурман. Я был на седьмом небе...
  - А что это за крошка привезла тебя? Уже успел кого-нибудь охмурить? - иронично осведомился Ральф, когда мы подошли к вагончику команды Кларус Форд. Видимо, он заметил, что мне немного не по себе и решил сменить гнев на милость.
  - Да нет... - начал было я.
  - Так, ладно, шутки в сторону, - решительно перебил меня Ральф, - Молчи и надувай щеки. Говорить буду я. И не вздумай, как обычно, сверкать этой своей идиотской улыбкой.
  
  Спортивный директор команды был хмур и въедлив. Дав мне понять, что я здесь на птичьих правах, он скептически оглядел нас напоследок и мрачно проворчал что-то. Кажется: "...и чтобы машина ушла под списание не раньше третьего допа".
   Времени на тренировки почти не осталось и я круглосуточно нарезал километры по окрестностям, пытаясь приноровиться к машине и совершенно непривычной для меня специфике раллийного пилотажа. Ральф все время матерился, выходя из себя каждый раз, когда я, проигнорировав его "Четыре, правый", влетал в поворот на ста двадцати. Дважды я разбивал подвеску, а количество смятых крыльев не поддается никакому учету.
  
   За двенадцать часов до старта меня отправили спать. Страшно хотелось вмазать водки и снять тот колотун, что неотступно преследовал меня в последние часы, неуклонно нарастая, по мере того как до гонки оставалось все меньше времени. Понимая, что этого ни в коем случае делать нельзя я скурил на ступеньках вагончика полпачки сигарет и рухнув на койку попытался заснуть. Сна не было ни в одном глазу. Мне было бы проще рвануть со старта прямо сейчас.
   Кроме всего прочего, у меня в голове все время крутился рассказ Ральфа, который я случайно услышал из-за тонкой перегородки вчера вечером. Ральф зашел пообщаться со вторым экипажем нашей команды, а мне было поручено сидеть и зубрить план-схему первых семи допов.
   Я тупо пялился на участок трассы между Тампере и Йямся, а Ральф в это время смаковал подробности его гонки в Египте.
   Ничего особенно интересного я не услышал, но под конец, почти задремав с планшетом на коленях, вдруг резко вынырнул из предбанника Морфея. Ральф говорил о своем напарнике.
   - Вообще он нормальный мужик и классный пилот. Но он никогда точно не знает чего хочет. Вы думаете, он гоняется, чтобы выиграть? Черта с два! Пол как будто убегает от чего-то. И авария эта идиотская, на предпоследнем спеце, тоже особая песня. Мы ведь выигрывали у всех пятнадцать минут, я ему говорю: "Пол, не гони, дальше сыпуха и семь пятерок", а он будто оглашенный летит, не разбирая дороги. Конечно, если бы не этот его исступленный драйв мы бы на таком рыдване не лидировали, но когда победа, считай в кармане, хрен ли убиваться?
   Вот и влетели на этот булыжник в сносе. Сделали уши. Три переворота. Он умудрился ногу раскроить... Ладно, пора делами заняться. Посмотрим как там наш птенчик, надеюсь, хоть он не такой отмороженный...
  
   Я все сидел и думал о совершенно незнакомом мне человеке, которого я и в глаза то ни разу не видел. О том, что сказал Ральф "Он будто убегает от чего-то". Лидировать, но все равно гнать что есть мочи, ни о чем не думая. Я не мог этого понять. Была какая-то неувязка, чего-то не хватало...
  
  . . .
  
  Последняя страничка, обнаруженная мной, оказалось не отправленным письмом. Кому-то из наших. Тэд, Джэй, вероятно оно было адресовано вам. Есть основания полагать, что Грег написал его в Париже. Странно, что он увез его сюда, но так и не послал.
  
  Приветствия.
  Вы, конечно, знаете насколько мне отвратительно написание писем. Надеюсь, что это в какой-то мере извиняет меня за полтора года молчания. В любом случае я не прошу прощения, ибо помню, сколь изобретательны вы, други моя, в экзекуциях проявивших подобную слабость. Вовсе не собирался посвятить себя эпистолярному жанру в такое невыносимо прекрасное утро, но вдруг подумал, что если выйду из своей каморки, то безнадежно его изуродую. Вообще-то, осквернение святынь входит в курс обязательной подготовки, но иногда я бываю непростительно сентиментален.
   С чего начать, хоть убейте, не знаю. Право, грань между банальностью, оригинальностью и неподдельностью давно стерта. Особенно если речь идет о таком воинствующем конформисте, как я. Где мы, кто мы....
  ...Опостылевшие знакомые. Люди не просто недалекие, а ежеминутно провозглашающие воинствующее невежество. Все это очень далеко от практик дзен. Незнание становится не основой для естественного восприятия, а лишь плацдармом агрессивной бездарности. Суждения не просто вздорные, а навязчиво убогие, крик подавленного мещанством сомнения. Безапелляционная глупость, я удручен и апатичен. Разумеется, просветленный обязан увидеть в согражданах каплю божественного даже когда те кричат "Burn the witch!", но я то не просветленный. В лучшем случае сочувствующий. Но больше всего бесят все эти застенчиво эстетствующие интеллигентики. Смесь христианского всетерпения с опасениями вмешаться, дабы не получить по мордам. Не стоит чересчур искушать толпу, сам факт существования людей, не полностью благонадежных в своем скотстве, уже раздражает ее донельзя.
   Я все время бросаюсь в крайности. Иногда, напившись, срываюсь и начинаю вдалбливать смутно знакомым людям с лицами провокаторов что-нибудь, по крайней мере спорное. Просто чтобы растормошить это болото. Они кивают, уходят в сторону или припоминают в ответ случай из своей жизни, полностью раскрывающий ее абсолютную никчемность. Я теряюсь, дурею и остаток вечера угрюмо довожу себя до кондиции. В другой раз я подчеркнуто корректен. Или безразличен. Или бестактно смеюсь услышав сентиментальный, а то и глубокомысленный пассаж очередного прожженного гегельянца-сибарита. Люди от этого шарахаются со страшной силой и круг моих знакомых претерпевает полную ротацию за считанные недели. Бисер, свиньи и паскудство. Жрущая и размножающаяся протоплазма. Шерсть на ушах, твидовые костюмы. Мещанская мораль прет изо всех щелей, задыхаюсь...
   Пора, пожалуй, все же попросить прощения. Мои излияния на заданную тему несомненно вас уже утомили. Тем паче, что ничего нового я сказать все равно не смогу. Собственно, мы ведь уже давно определили себя в изгои, и нет никакого смысла возвращаться ко всему сказанному раннее. Но молчать больше нет мочи. Это не совсем честно, но кто говорил про Fair play?
   Последовательно проходя все предписанные ипостаси, пересмешник ерничает по сию пору, лишь повинуясь чувству долга.
   Давеча перечитывал Сэлинджера. Восхищаюсь. Симор и Зуи, неподражаемы. Сегодня с утра собирался плюнуть в горку сахара на столе в нашем баре и привить себе туберкулез. Так и не собрался. Ночью шатался по старому городу и предлагал случайным прохожим купить у меня за доллар десять баксов. Ни один не согласился. Молодцы, бдительность прежде всего...
   В прошлом месяце у меня, проездом на какую-то конференцию, объявился Ал. Он подтянут и бодр. Умница. Нигде не задерживается дольше чем требуется, чтобы выбить из администрации субсидии. Имеет всех в виду и не поддается соблазнам. Старается не задумываться и весело подтрунивает над рефлексирующими декадентами. Обещал заехать двадцать восьмого в Париж, но выразил определенный скепсис относительно целесообразности подобных мероприятий. Говорить с ним всерьез совершенно невозможно, Ал воспринимает это как личную обиду и тут же встает в стойку.
   Просил всем передать привет. Не буду.
   Да, вероятно, пора бы уже перейти к тому, о чем вы меня просили рассказать.
   Собственно, говорить практически не о чем. У меня все по старому, события происходят где-то еще, Париж столь же гнусен как и раньше, я люблю этот город. Дэзи, разумеется, произвела на вас неизгладимое впечатление, но дорогие мои изуверы, вы же просто посмотрелись в зеркало. Мы уже не способны замечать что-то в людях, кроме того, что хотим видеть, кроме себя. Дэзи это - абстракция, ее просто не существует в том смысле, в котором мы привыкли воспринимать действительность. Она проскользнула между пальцами и ушла в песок, а мы в недоумении пялимся на свои изнеженные руки. Что это было? Я вовсе не с ней, вы ошибаетесь. И уж тем более она не со мной. Никогда, вы слышите, никогда не обольщайтесь миражом, нам не светит с кем-то разделить свою бездарную никчемность. Система замкнута.
   Я недавно вспомнил, как в **** мы горделиво переживали крах своих иллюзий, клеймили быдло, втоптавшее в дерьмо все что нам было дорого и, не долго думая, определили себя в отрыжку эволюции. Шутка удалась. Знаете, сейчас уже просто невозможно представить что-нибудь, способное вдохнуть в наши протухшие сердца жизнь. Оглянитесь, попробуйте хотя бы вообразить себе нечто, вызывающее у вас, по крайней мере, не усмешку. А что за ней? То-то...
   Вам кажется, я позволил себе говорить наставляющее? Возможно, но разве это имеет значение? Ужасно противно умереть при жизни, искушенные трупы, насмешливые призраки. Смердит невыносимо...
   А кругом такая бездна красоты, что иногда просто перехватывает дыхание.
  Кстати, знаете, почему я взялся перечитывать Д.Д.С.?
  На прошлой неделе я ехал в Маньи-Кур и заметил девушку, стоящую на обочине. Она голосовала и читала "Выше стропила, плотники". Она даже не смотрела на дорогу, казалось, ей было совершенно безразлично, остановится кто-нибудь или нет. Разумеется, я не стал подвозить ее, разве можно убить красоту, перестав быть Мастером? Теперь не смею...
  Или вот еще этюдик. Мы с Чаком мотались по развалу в третьем округе, тщась по дешевке разжиться листовой резины и кое-какими инструментами. Неподалеку была гранитная мастерская. Дворик, заставленный надгробиями и там, среди плит с именами покойников, чьи близкие не смогли выкупить свои индульгенции, весело бегал мальчонка лет трех, размахивая руками и громко крича что-то небритому мужичку неопределенного возраста, который, безразлично уставившись вдаль, тянул Житан без фильтра.
   А сегодня утром, в моем переулке, я увидел девушку на костылях. Нет, ничего страшного, просто перелом. Но как мило она ковыляет по брусчатке. Хрупкая, еще не искушенная и, несмотря на палки-крылья удивительно легкая. А может, благодаря им. Как раненная птица...
   И последнее. Недавно в подземке возле меня стояли парень с девушкой. Толчея жуткая. Но между ними почему-то оставалось свободное пространство. Они переговаривались жестами. Ну, знаете, теми, которыми общаются глухонемые. Они могли говорить и нормально слышали, просто не хотели орать в грохочущем вагоне...
  
  . . .
  
  Я подъехал к аэропорту за двадцать минут до конца регистрации. Судя по всему, Брюс сидел в зале ожидания уже давно. Он заметил меня только после того, как я подошел вплотную и деликатно кашлянул. Брюс оторвал задумчивый взгляд от табло прилета и медленно повернул голову. Я изобразил улыбку, Брюс встал и протянул мне руку.
  
  - Здравствуйте, Брюс.
  - И тебе Ал, не болеть. Ты когда-нибудь прекратишь обращаться ко мне на вы?
  - Извини. Мы так редко встречаемся...
  - Ну, я то всегда рад тебе и Грегу. Только что-то в последнее время вы не слишком балуете старика.
  - Жутко закрутились. Кстати, каюсь, я и на этот раз к тебе по делу.
  - Да, да...
  - Когда ты последний раз видел Грега?
  - Ну, как же. Ты же тогда тоже был здесь. И Дэзи.
  - И с тех пор он не объявлялся?
  - В наших краях? Нет. Постой, а что вы не знаете, где он сейчас? - Брюс забеспокоился.
  - В том то и дело, что Грег просто исчез и никому не сказал ни слова.
  Брюс помрачнел. Он провел рукой по своим усам и негромко произнес.
  - Я знал, что добром это не кончится...
  - Что?
  Он посмотрел на меня почти неприязненно.
  - А то ты не понимаешь. Вы живете так, будто специально хотите заработать все неприятности, какие только возможно...
  - Ну уж нет, - я хмыкнул, - Говори только про Грега. Это он у нас "Последний романтик". Впрочем, мы конечно, должны были заметить...
   Я не закончил фразу. Зачем это Брюсу? Не дождавшись продолжения он произнес:
  - Тогда, возможно, ты мне объяснишь, что значит вот это. - Он мрачно вздохнул и протянул мне небольшой пакет, - Здесь по-французски, я ничего не понял.
   На обертке быстрыми каракулями выведено "Грег Сингер". Похоже на почерк Грега, когда он торопится, но поручится нельзя. Достал два мятых листка. Пробежав глазами текст я усмехнулся и сказал:
  - Ничего интересного. Очередной пасквиль Грега. Ты же знаешь - он у нас Писатель, - я снова усмехнулся, - не понятно, зачем он отправил это тебе. Возможно, на почте произошло какое-то недоразумение.
   Брюс несколько секунд молча смотрел на меня.
  - Вот как... И о чем этот пас... пасквиль?
  - Путевые заметки, - непринужденно ответил я и дружелюбно похлопал его по плечу, - Если не возражаешь, я возьму их с собой. Надо кое-что проверить.
   Брюс как будто собрался что-то возразить, но лишь молча раскурил трубку и как-то ссутулился.
  - Если хочешь... Ладно. Ну что ж, счастливо добраться...
   Когда мы распрощались, и он ушел, я почувствовал облегчение.
  
   Итак, джентльмены, полагаю, теперь я могу ответить на вопрос о том, куда девался Грег. Вылетаю сегодня ночью на Континент, с тем, чтобы проверить свою версию. О результатах незамедлительно сообщу. Да и вот еще что. Посылаю вам отбитый у Брюса опус. Нельзя исключить того, что этому недоумку все же удалось выйти из игры. Но для этого у него был только один способ. Тот же, что и у Эндрю с Клиффом. Так что, в любом случае, нам не о чем беспокоиться...
   .................................
  
  
  100% Файл прочитан. Мне здесь больше нечего делать. Как не хочется вставать с кресла! Для чего, собственно? Чем это место хуже других?
  Путевые заметки? Да, вероятно, можно сказать и так. Ал всегда умел находить точные определения.
  
  ...Спасательные работы ни к чему не привели. Эндрю и Клиф остались под пятиметровым слоем снега на склоне Лхоцзе, и даже если у кого-то было желание попрощаться с ними, то сделать это не представлялось возможным....
  
  ...Боже, как я устал, это невыносимо. Мир вокруг выцвел, будто с рампы сорвали декорации, и зияющая пустота поглотила все вокруг, разъедая сердце...
  
  Дэзи почувствовала себя хуже. Наверное, это произошло не вдруг. Кто знает, как долго она скрывала боль за этой улыбкой? Кто знает, чего ей стоили эти несколько недель - то что я принял безотчетно. Как воздух или воду.
   Я представил себе Дэзи бессонной ночью, когда я обнимал ее, безжалостно приткнувшись к худенькому плечу, а она боялась пошевелиться, что бы я не проснулся и не увидел ее лица.
   Я сижу на диване в пустом номере отеля. Город за окном, кажется, Турин. Сумерки внутри и сумерки снаружи. Наверное, ранний вечер. Час назад я широко улыбаясь вышел из больницы, чтобы перекусить. Странно, никак не могу вспомнить, ел я или нет? Помню только изумленные взгляды, устремленные на меня, выходящего из палаты для безнадежных... Какое смешное название, что же странного в том, что я улыбаюсь? Я ничего не чувствую. Голода, жажды, усталости. Ничего...
   Я иду к Дэзи. Но ребята, ребята, неужели вы не видите, как это смешно?! Дэзи БЕЗНАДЕЖНА. И осторожные слова врачей, уводящих под руку в сторонку. И сочувственно-тихий голос "Ну что вы, отчаиваться рано, она еще нас с вами переживет!" И температурный листок. И шушуканье медсестер. Дэзи безнадежна. Дурацкий анекдот. Это вы безнадежны, вы же так ничего и не поняли... Ничего. Никогда...
   С усмешкой я толкаю входную дверь и оказавшись в холле готовлюсь нарядиться в шутовской балахон. Белый халат. Разве что-то изменится для нас с Дэзи? Конечно, нет. Ведь мы теперь раз и навсегда....
  
  
  Холод. Скоро не смогу пошевелить пальцами. Я их уже почти не чувствую.
  Легкость. Мне никуда не надо, я ничего не хочу, от меня ничего не требуют.
  Предчувствие. Больше ничего не осталось.
  
   Вот он, путь во тьме. Мне легко. Пружинящий шаг, музыка звучит не переставая. Она на повторе. Жесткий ритм. Холодно, Боже, почему так холодно? Какие страшные глаза. Хочется забиться от них во тьму, и не видеть, не слышать. Знать, что тебя не найдут. Наверное, это - фонари.
   Туман наползает. Где он, снаружи или внутри? Не имеет значения. Он повсюду, он застилает черный гобелен. Вместе с туманом мимо, не торопясь, проплывают обрывки каких-то образов, лица, имена, что-то из прошлого. Или из будущего. Откуда-то еще. Где не было так холодно и так пусто.
   Путь во тьме. Уже не страшно. Это смерть? Неужели в вечности так холодно? Навсегда?! Я на секунду пугаюсь, но сразу забываю из-за чего, и снова умиротворенно покачиваюсь сквозь мрак. В воздухе полным-полно маленьких острых кристалликов. Они рвут мне легкие. Я подношу руку к губам - где же кровь?
   Асфальт под ногами причудливо извивается, покачивается, разбивается волнами прибоя прямо у моих ног. Я начинаю различать во тьме почти неуловимые вспышки света. Мгновение, полмгновения, до того как мозг успевает разделить ускользающий шепот вымысла и засохший смрад реальности, они гаснут.
   ...Дэзи...
  Что это было? Только что, где-то совсем рядом? Я не помню! Почему я совсем ничего не помню? Только смутное ощущение прикосновения. Едва заметного, невесомого. От него не было холодно! Да, вот оно, вот почему я опешил. Бывает Нехолод! А что же?
  
  Укрыться в тумане. Скорей! Безбрежный пок... Зачем я иду? Все равно, везде лишь мрак. А, - я почти улыбаюсь - привычка! Надо лишь остановиться и будет так хорошо. Танец теней, intro образов, уловки слов, плетущих ткань мира, где мне уже не спрятаться. Не осталось места. Просто остановиться. И все это закончится.
   Закончится...
  
  Я с трудом приподнял веки. Господи, что это?! Свет выедает глаза, кислотой, расплавленным железом вливаясь в голову. Шипение, но адская боль почти не чувствуется. Кажется, сейчас треснет череп, и мозг разлетится по всей комнате. Комнате? Я сижу в кресле, откинувшись на подголовник? В упор свет из жерла офисной лампы?
  - Грег, Грег, вы меня слушаете?
   Кто это? Вот это, прямо передо мной, такой переполненный пустотой? Сколько вопросов! Я стискиваю ледяными кончиками пальцев рвущиеся из захвата виски.
   Противный вибрирующий ток в позвоночнике. Перехватывает дыхание, подкатывает тошнота, ладони взмокли, в ногах тяжесть и слабость. Страх. Вселенский, первобытный, животный страх. Абсолютный ужас. Я вспомнил. Вспомнил. Несколько секунд в голове мерно работают два молота, превращая в безликое крошево воскресшие образы и цепочки событий.
   Я успокаиваюсь. Липкая волна паники схлынула. Забвение. Я зябко кутаюсь в него.
   Слушаю ли я его? Его... Кто он, по какому праву он говорит мне что-то? Почему его нужно слушать?
  - Нет, - ответил я, переводя взгляд с неподвижной портьеры на него. И вздрогнул от звука собственного голоса. Незнакомого, хриплого. Я лишь неприметный соглядатай, наблюдаю потихоньку со стороны, и если не шевелиться меня не заметят.
  Я снова посмотрел на портьеру. За ней обязательно должен кто-то стоять, решил я. Раз есть портьера, там кто-то должен прятаться. Это закон.
  
  Маленький злобный зверек притаился напротив. Он мечется в грузном теле, смотрит на меня водянистыми глазками, шевелит толстыми пальцами. Ему сейчас тоже страшно, я ускользаю от него, от его пещерных рефлексов и правил. Он впитал их с молоком матери и так тысячи поколений сгнивших без следа... Я не умещаюсь в его категории, и он растерян.
   Он выводит нарочито ровным голосом, еще не понимая, что благостная личина совершенно прозрачна, и я отчетливо вижу его склизкое тельце, перепончатые лапки и махонькую сплюснутую головку. Я чувствую зловоние из крошечной пасти, утыканной острыми зубками.
  - Мсье Сингер, прошу вас, отнеситесь серьезно к моему предложению...
  
   Над столом, сами по себе, колышутся очки. Дыры в золотой раме. За ними ничего нет. Очки поднимаются, опускаются, описывают замысловатые петли, на время замирают и я знаю, что в этот момент тварь пытается забраться в меня. Я смеюсь.
  - Как можно относиться к вам серьезно? Вы же такой забавный!
   Ну, конечно же, как я этого раньше не понял? Едва не опоздал. Вот Ал, кажется, так и не разобрался, и они отложили личинки. Грозди крохотных липких яичек. Они разъедают мозг и отравляют мысли. Не заметил, а тебя уже нет.
   Как важно быть серьезным!
   Клифф с Эндрю этого не захотели принять. И теперь, должно быть, смеются. Там, в ущелье с непроизносимым названием, они оставили все, что могло им помешать.
  
  Какой густой туман! Я чувствую на лице капельки сконденсировавшейся влаги. Протянуть вперед руку - ладонь уже не видно. Что-то беспокоит меня. Как будто галстук завязан слишком туго. Я боюсь задохнуться, и в самом деле воздух здесь тяжелый, затхлый. Рефлекторно стягиваю с шеи несуществующий узел. Сладковато пахнет серостью. Наверное, это - одеколон.
  Немного мутит.
  
  - Хорошо, - он нервно усмехнулся и поднялся из-за стола.
  Я с вялым интересом наблюдал за его эволюциями. Все, чего он хочет, все, что собирается сказать или сделать я уже знал. С незапамятных времен. Ведь ничего не меняется. Как его? Блессар, кажется...
   Он прошел к сейфу и повернулся ко мне.
  - Вы так уверенны в себе? - он обернулся и посмотрел на меня, как ему казалось, саркастически.
  - Достаточно того, что я уверен в вас, - я вдруг почувствовал, дикую скуку. Все уже было. Я вытряхнул из пачки сигарету.
  Сколько изуродованных трупов в этом сейфе? Растерзанных в клочья и помещенных в аккуратные папочки?
  Он потянул за ручку. Я чиркнул зажигалкой.
  - У нас не курят, - механически сообщил Блессар.
  - Поздравляю, - я затянулся. Язычок пламени, прежде чем потухнуть, отчаянно припадает к кончику сигареты.
   Туман рассеялся. Теперь совершенно отчетливо видны даже самые темные углы. Спрятаться больше негде.
  
  Клифф и Эндрю играют в шахматы. Они довольно небрежно держат партию в уме. Миттельшпиль. Клифф играет открыто и сильно. Эндрю с усмешкой морщится. Он темнит, пытается блефовать, но у его брата преимущество в две пешки. Кажется. Я не могу, как они, следить за тем, как резные фигурки скользят в пустоте, подчиняясь придуманным для них правилам и всегда оставаясь в пределах несуществующей доски. Мир разбит на клетки. Черные и белые. И участники схватки тоже четко поделены на черных и белых. Тривиально. Для антагонизма нет причин, все весьма условно. Просто так заведено.
   И все существует только в сознании игроков.
   Кто из томящихся сейчас на бездарной лекции по философии может догадаться о чувствах пешки, ожившей на миг, для того чтобы позволить двоим Пресыщенным скоротать время, а на шестом ходу разменянной в дебюте испанской партии?
  - Слон G7 бьет коня, - сообщает Клифф.
  Эндрю украдкой отхлебывает из фляжки с коньяком и задумчиво глядит сквозь лектора.
  - ... но размышляя, о единстве Воли и...
  - Ладья A2 бьет пешку A7, - без особого энтузиазма педантично отвечает Эндрю.
  Клифф хмыкает с нескрываемой издевкой...
  
  Путевые заметки. Почему бы и нет? Вот папочка передо мной. Кажется, если ее потрясти, оттуда посыплются засушенные кленовые листья, пожелтевшая хвоя и старые визитки.
  
  ...Письмо из Трибюн призывало меня в Париж. Я вылетел ночным рейсом. Зачем? Понятия не имею. Я действовал не задумываясь.
  
  Обширный кабинет господина Блессера.
  - Вы же понимаете, мистер Сингер, - с приятной улыбкой произнес благодушный толстячок, приглашая меня сесть, - специфика нашей работы такова, что зачастую приходится вступать в определенные противоречия даже с самыми уважаемыми людьми. Нас нужно понять. Обычно всегда удается найти общий язык. Поверьте, мы ни коим образом не желали обеспокоить вас. Вся эта история - досадное недоразумение. Так сказать, издержки профессионального рвения.
  
   Через час хождений вокруг да около, мне было предложено съездить в Россию и встретиться с теми, кто состоял когда-то в Группе.
  
  - Полагаю, вы не откажетесь, мсье Сингер, оказать нам эту услугу и подготовить статью, с рассказом о вашем путешествии. Это большая честь и ответственность. Наше издание славиться проведением объективных и исчерпывающих расследований. А чтобы вам было легче подготовиться к столь деликатной миссии, прошу вас ознакомиться с этим материалом. От вас зависит, какая часть информации, собранной здесь, будет опубликована.
   Он протянул мне увесистый гроссбух. Пробежав глазами пару страниц, я понял, что это детальная разработка деятельности Группы с момента основания и до последнего времени. Мое имя мелькало там чаще, чем хотелось бы. Но теперь, это уже не важно. Я усмехнулся и бросил папку на стол.
  - Неймется? За чем стало дело, публикуйте все. Это будет чрезвычайно захватывающе для публики. В моих услугах нет никакой необходимости.
   Я вышел на улицу. Что-то я устал за последнее время. С аппетитном пообедав в ресторане аэропорта я улетел обратно.
  
   Дэзи упросила меня слетать в Россию. Она говорила, что с этими людьми лучше не связываться, что за ними стоят спецслужбы и что огласка моего участия в Группе приведет к массе неприятностей.
   Я молча слушал, смотрел на ее бледное лицо, выступившие скулы и лихорадочно горящие глаза. Дэзи закашлялась. На голове косынка. Химеотерапия ничего не дала.
   Она не хотела, что бы я видел, как она умирает. Я не спорил.
  - Когда ты вернешься, я поправлюсь, ты расскажешь про свое путешествие и мы посмеемся над этим дурацким фарсом. А потом уедем куда-нибудь. Вдвоем, на твоей машине. Туда, где нас никто не найдет, - она старалась не смотреть на меня.
  - Хорошо, - я говорил спокойно, - пожалуй, ты права. Поскорее выздоравливай. Мы скоро опять будем вместе...
   Я вышел из палаты не оглядываясь. Она смотрела мне вслед, и мы знали, что больше никогда не увидимся. Я оставил ее умирать, не сказал ей ни единого слова правды, утешения или хотя бы участия. Зачем?
   Самолет приземлился в занесенном грязно-серым снегом холодном аэропорту. Цементные стены, пустые коридоры. После усиленного досмотра, вместе с остальными пассажирами, так и не обнаружив такси, я отправился на автобусе в город.
  
  Я провел там неделю. Каждый день видел в глазах страх и подавленность. Портреты вождей и темные улицы. Заливающуюся восторгом и ненавистью ватагу комментаторов. Серость и неприкрытую ложь, пустые прилавки и обшарпанные фасады. Видел показательные процессы и умирающих от голода, слышал шепоток в очередях и отмечал вакуум вокруг себя. Чужой, равнодушно-услужливо принимаемый в валютных ресторанах и интуристовском отеле.
   Что мне за дело? Множество примет, фирменный стиль птенцов гнезда нашего. Мы научили их так манипулировать людьми, о эта искрометная полуправда, изощренная пытка над моралью, вдохновенное подавление всего человеческого. Ответственность? Нет. Веселая забава...
  
   - Грег, ты должен уехать, - Макс нервно сжимал и разжимал кулаки, - Почему тебе не сиделось в Париже? Чего тебе не хватает?
   Я молча курил, наблюдая за снежинками беззвучно кружившимися в морозном воздухе. Парк заносило. Изо рта валит пар. Скрип снега под ногами разрывает тишину. Возможно, в этот самый момент, Дэзи последний раз приоткрыла глаза...
  
   - Знаешь, я все думаю, когда хочешь что-нибудь сделать, надо взять чистый лист бумаги и внимательно посмотреть на него. Если ты увидишь на нем, к примеру, точку, ее надо поставить. Это ведь не трудно. А если ничего нет, то лучше просто отложить лист в сторону и не марать попусту бумагу.
   Макс в явном замешательстве уставился на меня.
  - Ты, вообще, понимаешь, что говоришь? Совсем свихнулся, что ли?
  - Я все понимаю, не волнуйся. Послезавтра я уеду.
  - Ну, слава Богу, - буркнул он.
  Мы не сговариваясь остановились возле скамейки, на которой вырос совершенно фантасмагорический сугроб.
  - Ты, конечно, считаешь нас стадом баранов, - негромко заметил он.
  Я стряхнул снег со спинки, прислонился к ней и усмехнулся:
  - Ничего я не считаю.
  Пару раз с удовольствием затянувшись я добавил:
  - Ты, Макс, лучше не стой здесь. Если тебя заметят в моем обществе, у тебя будут крупные неприятности.
   Он поднял голову и прищурился.
  - Надо же, каким ты, оказывается, стал. - Он сплюнул в снег, - Ясное дело, когда вы резвились с Группой, плебеи были не в счет. Ведь все, кто не читал Кастанеду и не смотрел Стену, просто не имеют права на собственное мнение. Стадо, серая масса. Вы пошутили. Какое вам дело до плебса, он боготворит собственных палачей, так что не может жаловаться. Но когда ваши воспитанники пробились к кормилу, здесь стало действительно страшно. Тебе все равно. Ладно. Но приехать позлорадствовать, по-моему, это просто подло...
   Его колотило. Резко развернувшись Макс быстро зашагал по аллее к выходу.
   Я громко заржал. Он вздрогнул и ускорился. Мой смех быстро превратился в хрип. Закашлявшись, я выбросил сигарету. Холодно. Похоже, опять простыл. Вечер подкрался незаметно. Перемигиваясь разгорались фонари и я побрел в гостиницу.
   В пустом номере было как-то зябко и темно, даже когда я зажег весь свет. Подтеки на обоях и скрип половиц неотступно преследовали меня повсюду. Не торопясь я собрал то немногое, что распаковывал после приезда, принес из коридора пепельницу и включил телевизор.
  
  Почему я решил, что Дэзи умерла? Какая разница. Даже если и нет, я не вернусь в Турин. Ее больше нет. Меня, впрочем, тоже. Я глупо жил и глупо умираю. Сирано? Христос? Гиммлер?
  
  В Орли ко мне подошел невысокий человек в сером костюме.
  - С возвращением, мистер Сингер. Я из Трибюн. Вы не против заехать к нам в офис и рассказать про вашу поездку?
   Я посмотрел на него. Заурядное лицо, с резко обеденными скулами, исчезающий подбородок и совершенно ничего не выражающие глаза. Я вдруг почувствовал, что страшно замерз. Прикрыв на мгновение веки я бросил:
   - Завтра.
  Он кивнул и, не говоря ни слова, смешался с толпой...
  
   Быстро пробегаю глазами до конца и спотыкаюсь на последней строчке.
  Что это за чушь? - я медленно поворачиваю голову. За полосками жалюзи что-то есть, что-то есть кроме этой комнаты!
  Я не мог такого написать, это - преступление. Писать вообще преступно. Насилие над мыслью, насилие над красотой... Но такое! Нет, этого не может быть. Просто не может! Я еще раз взглянул на распечатку. Да это и не мой почерк, абсолютно ничего общего! Кто-то отвратительный, безликий, в кожаных перчатках и несвежем белье прокрался в мою жизнь и вымарал все, что смог найти. Тошнотворно. Меня мутит, колотит мелкой дрожью. Я понимаю это не сразу, будто вынырнув из небытия.
  - Зачем вы мне это показали? - спросил я. Просто так, что бы еще раз посмотреть, как в сосудах с тягучим варевом готовится ответ.
   Все вокруг рассыпается, теряет очертания. Любой предмет, стоит на секунду задержать на нем взгляд, моментально превращается в прах. Совершенный Мидас.
  
  Как странно писать в автобусе. Господи, Ричард, как странно ехать в автобусе! Знать, что за столбиком 178 будет столбик 179. И так долго-долго...
  Твой пра-пра-пра.... дедушка почувствовал это. Вот почему сейчас, когда слышат твою фамилию и вопрос "А вы его читали?", с усмешкой переспрашивают "Что, фуги?"
   Ручей. Он мечется в болотистых берегах, но ему никуда не деться, и река за поворотом предопределена. Она не воссоединение, она - смерть. Индивидуальность обречена. В мутной воде сонной реки никто не услышит твоего чистого журчания.
  
  - Мне кажется, вам небезынтересно...
  - Мне безынтересно, - я бросил окурок в корзину для бумаг. - Ваш Rolex - подделка. И вы тоже.
  День в разгаре. Час пик. Я иду, глядя себе под ноги, я боюсь поднять глаза. Мне хочется верить ушам и думать, что у звуков есть источник, думать, что вокруг кто-то есть. Я боюсь взглянуть на безнадежно случайных прохожих. Увидеть внутри них зверьков, копошащихся в нечистотах.
   Местные мажоры брызгают аэрозольной краской на машины, слишком плотно припаркованные к их мазератти и бристолям, а мне невыносимо захотелось закрасить всех этих людей, которые совсем не оставили мне места. Даже на один вздох полной грудью. Только все нарастающая тяжесть...
   Я смотрю себе под ноги и думаю об оставшемся, в рассыпавшейся как карточный домик комнате, грузном теле. Элегантном, снисходительном, проницательном и посвященном. Не помню, что значат эти слова. Они хотели НАПИСАТЬ меня мертвым. Подвести к краю пропасти, обосновать, тихонько подтолкнуть. Все вполне культурно, благовидно и пристойно. Никто не упрекнет играющих по правилам. Я улыбнулся. Разве я могу исчезнуть? В этой игре я неуязвим. Просто потому, что меня никогда не было. Ни в этой игре, ни где бы то ни было еще.
   А они такие забавные!
  
   Я тихонько смеюсь, заходя в холл гостиницы. Поднимаюсь на лифте и, открыв дверь, первым делом достаю бутылку текилы. Лимона нет, ну и черт с ним.
   Ставлю диск на воспроизведение, наполняю мутный бокал, прикуриваю сигарету.
  Эту зажигалку мне подарила Элен пятнадцать лет назад. Хоть я и сменил его совсем недавно, кремень опять расшатался. Пора выбросить ее к чертовой матери!
   Господи, боже мой, весь этот диск, в сущности, рассказ о подаренных и не подаренных зажигалках. Неумелые руки пытаются увековечить нас, еще полагающих, что это имеет какое-то значение. Впрочем, уже тогда, осознавая свою ущербность, мы пытались скрыть надежды на унисон гадливым апломбом. Вполне разумная предосторожность, если учесть, что партитуру нам в то время еще не показали.
  
   Дано ли человеку помнить, что произойдет? Возможно ли это? Видеть грядущее, как будто кто-то запустил полнометражный цветной фильм, иногда сопровождаемый sound track'ом или субтитрами, иногда немой, иногда перенасыщенный спецэффектами. Съемка то и дело замедляется, во всех деталях смакуя на первый взгляд совершенно заурядные события, а то что, казалось бы, является ключевой сценой промелькнет на огромной скорости.
   Можно ли раздвинуть беспросветную упругую границу следующей секунды? Даже если очень тесно, тошно, невыносимо в настоящем, не игра ли это измученного, тяжело больного разума? Полагаю, что нет.
  Этот странный, бездарно срежессированный фильм, в котором мне отведена далеко не главная, хотя и центральная, роль бесспорно документален. Несмотря на обилие вымысла, глупых исторических ошибок и безбожной гиперболизации действительности. Все это - правда.
   Я далеко не фаталист. Практически все мои действия подчинены одному страстному желанию - уничтожить эту болезненно мелькающую череду кадров, разорвать пленку, вырваться из круга. Забыть обо всем.
  Так и не удалось.
  Зачем я веду учет происходящему? Почему позволил втянуть себя в эту игру? Возможно, дело в том, что я всегда боялся остаться один на один с полчищем призраков.
  Слишком много "боюсь". Хватит, пора возвращаться...
  Я выйду на улицу и вручу первому встречному эти несколько страниц. Главы из жизни? Скорее сцены так и не экранизированного реквиема. Они сняты любительской камерой и на то есть веские причины.
   Какой смысл заказывать Рембрандту рисунок скотного двора? Да и японцев едва ли вдохновил бы подобный сюжет. Неподдельной простоты среди угрюмых руин рухнувших амбиций не найти.
   Обыватель надежней любого сейфа. Он извечный Хранитель Заведенного Порядка.
  А я уже чувствую приближение титров. Осталось лишь несколько строк...
  
   ... Подняв воротник и сунув руки в карманы я направился к стоянке. Издалека мне показалось, что в машине кто-то есть. Сделал несколько шагов. Я узнал Дэзи. Она неподвижно сидела на переднем сидении.
  
  Не помню, как я оказался где-то возле Лиона. Просто вдруг понял, что смотрю на стрелку спидометра, ползущую к отметке 250, потом подо мной промелькнула стальная гладь Роны, крошечная часовня, прилепившаяся к крутому левому берегу, и малыш возившийся с огромной добродушной овчаркой во дворе игрушечного домика с ярким палисадником. Я увидел себя как будто со стороны. Машина мчится по шоссе, она в центре кадра, небо крутится над головой, бескрайнее, холодное. Мне не вырваться из ритма человека, продавшего мир.
   Гранитная стена выросла очень быстро. Я, как обычно, улыбнулся...
  
  Я сложил ноутбук и посмотрел в окно. Из ближайшей мансарды, по пояс высунувшись наружу, дородная тетка вывешивала над переулком порядком заношенное белье.
  Мне вдруг вспомнилось: "Когда кончалось горючее и было ясно, что уже не удастся вернуться, они последний раз круто поднимали самолет вверх, к звездному полю..."
   Право, смешно.
  
  
  Относительно некоторых иностранных оборотов, встречающихся в тексте:
  
  1 - Pardon, ce n'est pas vous qui a laisse tomber cela? - Простите, это не вы уронили? (фр.)
  2 No. I don't think so. - Нет. Я так не думаю... (англ.)
  3 homenis et monde - человека и мира (лат. и фр.)
  4 Ces yeux ne t'appartiennent pas... ou les as tu pris? - Это не ваши глаза... Где вы их взяли? (фр.)
  5 not olet pekunia. - Деньги не пахнут (лат.)
  6 per anus ad astra - Через задницу к звездам (лат. (попробуйте перевести лучше :-))
  7 Bon soir - Добрый вечер. (фр.)
  8 C'est clair - Ясно (фр.)
  9 You have nothing in your hands - Ничто не в твоей власти (англ.)
  10 Bon nuit - Спокойной ночи (фр.)
  11 Unbelievable! - Невероятно! (англ.)
  12 L'administration des courses - Администрация гонок (фр.)
  13 merde - Дерьмо. (фр.)
  14 - Noi veggiam, come quei ch'ha mala luce! - Мы видим, как подслеповатые (ит.) (Данте Inferno)
  15 Proclamation courte et energique..Quelle force - Прокламация короткая и энергичная. Какая сила! (фр.)(Толстой "Война и Мир")
  16 Qui etes vous? - Кто вы такой? (фр.)
  17 Celui qui n'avoue pas son nom - Тот, кто не говорит своего имени (фр.)(оттуда же)
  18 Lasciate ogni speranza - Оставь надежду (ит.)
  19 Burn the witch! - Жги ведьму! (англ.)
  
  Предисловие переводчика.
  
  Строго говоря, я не имею никакого морального права говорить от лица переводчиков. И не только потому, что языками владею слабо, но и потому, что их, переводчиков бишь, здесь сейчас нет. Посему, следует относиться к сказанному ниже как к полнейшему произволу.
   При переводе исходного текста мы столкнулись с несколькими существенными проблемами. Во-первых, несмотря на все старания, не удалось полностью передать специфику авторского стиля, игру словами, фразеологизмы и ненормативную лексику. Можно было бы попытаться сделать это, несколько отступив от оригинала, но для этого необходимо знать, что хотел сказать автор. А сие зачастую было абсолютно непонятно. Кроме того, никаких указаний по переводу мы не получили и действовали на свой страх и риск. Во-вторых..., впрочем, достаточно и во-первых.
   В результате, возникло нечто вроде сценария. Иначе невозможно вообразить, как представить аудитории целый ряд сцен, намеченных лишь несколькими штрихами. Не говоря уже о том, что практически все персонажи никак не отрекомендованы. Об их внешности, прошлом и настоящем можно только гадать. Видимо, автор хорошо знал всех этих людей и не нуждался в портретах, но для нас они остаются persona incognito.
   По всей видимости, восприятие происходящего следует полностью отдать на откуп читателю, его фантазии. И лишь экранизация данного произведения могла бы снять некоторые вопросы.
   В принципе, можно говорить и о том, что работа по переводу была с самого начала обречена на неудачу, потому как зачастую сохранение разноязычных фрагментов было необходимо по сюжету, но делало текст малопонятным широкой публике. В контексте доступности этого произведения следует также отметить обилие цитируемого материала. Трудно поручиться за точность наших подсчетов, но в ходе перевода удалось насчитать не менее сорока цитат, ссылок и апелляций к различным источникам. Чаще всего автор обращается к творчеству Т. Уайлдера, Х. Мураками, Э.Р.Рильке и А.Камю. Трудно сказать, зачем он это сделал...
   Отсутствие возможности связаться с г-ном Сингером, не позволяет нам издать эту книгу, а потому, проделанная работа есть ничто иное, как альтруизм чистой воды.
   Хочется особо поблагодарить за советы при переводе Л. Бен Зингер.
   Кроме того, неоценимую помощь и поддержку переводчикам оказали:
  Юдинцев К.Е.
  Юдинцева И.И.
  Юдинцев А.Е.
  Юдинцева В.Е.
  Юдинцева-Мовчан М.Ю.
  и Беляев Ю.Р.
  
  special thanks to:
  Porsche corporation
  A.L. Webber
  Asti
  и ГАИШ
  
  P.S. Предвосхищая возможный вопрос о том, почему предисловие находиться в конце повествования, мы с удовольствием отсылаем всех к старику Фрейду...
  
  Алазар Сол
  &
  Алексей Шилкин.
  
  
  
  
  
Оценка: 7.28*15  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"