|
|
||
- Он сказал, что мужчина должен быть способен на все:
и если он лежит у подножия холма с перерезанной глоткой,
медленно истекая кровью, и мимо пройдет красивая девушка
или старуха с прекрасным кувшином, который покоится
в совершенном равновесии у нее на голове, он должен найти
в себе силы приподняться на локте и следить за кувшином,
покуда тот не скроется, целый и невредимый, за вершиной
холма.
Д. Д. Сэлинджер "Зуи"
-------------------------------
Дождь, то усиливаясь, то почти стихая, барабанит по крыше уже минут двадцать. Я сижу в машине, припаркованной возле ярко освещенного фасада супермаркета. "Радио Джаз" растворяется в сыром воздухе, слегка шипя пробитым левым динамиком. Несмотря на падающие в салон капли, я опустил стекло и, положив локоть на дверцу, достал из мятой пачки предпоследнюю сигарету. Над прожекторами, освещающими парковку и супермаркет, поднимается пар.
Подняв воротник и зачем-то пригибаясь хорошо одетая дама средних лет пробежала от выхода магазина к своей новенькой "Октавии". За ней просеменил сухопарый мужичек с тележкой, полной пакетов, и пока дама, зябко поеживаясь, включала зажигание и приводила в порядок прическу, он стоически загружал покупки в машину.
Стряхивая в окошко пепел я посмотрел на шоссе, по которому непрерывным потоком проносились в обе стороны машины. Почему-то мне захотелось постоять пару минут под дождем. Рефлекторно потянув стояночный тормоз и укрывая ладонью сигарету я вылез наружу. Дождь оказался холодным; я очень быстро промок и замерз. Сделав еще пару затяжек я выбросил сигарету в урну и нырнул обратно в машину.
Порылся в бардачке и, выудив кассету, врубил звук на полную громкость. Final Cut. Не совсем в настроение, да и вообще, больно уж часто я слушал в последнее время Pink Floyd. И все же, пока из-за стеклянных дверей не появился отец с двумя объемистыми пакетами, я вертел в руках сотовый и слушал Gunners Dream и Paranoid Eyes. Сообщений по-прежнему нет. Отец забрался в салон и позвякивая пивными бутылками пристроил на заднем сидении пакеты. Мама улетела в Чехию, так что теперь каждый вечер мы проводим на кухне, потягиваем пиво, бегаем курить на балкон и ведем довольно вздорные дебаты о политике, науке и взглядах на жизнь.
Нет сообщений. Не понятно, чего, собственно, ждать. Никто не мешает мне самому отправить что-нибудь ненавязчиво вежливое. Как дела? О чем молчишь? Не буду. Зачем?
Я врубил первую.
- Домой? - скорее утвердительно осведомился я.
Отец кивнул и распечатал свежую пачку. Затем, как всегда, не нашел зажигалку и стрельнул мою. Я закрыл окно и вырулил на шоссе. Дворники бегают по лобовому стеклу, но толку от них мало. Свет фар тонет в мокром асфальте. Видны только габариты впереди идущих машин, да слепят глаза встречные...
В моей комнате средней паршивости беспорядок. Привычно отложив уборку на менее безнадежный вечер я отправляюсь к холодильнику и выуживаю початую бутылку абсента. Налив себе полрюмки я отломил кусок шоколада и включил телевизор.
Через пять минут возвращаюсь в комнату и в тихом бешенстве думаю, что все-таки они это специально. Невозможно забить шестнадцать каналов дерьмом по простому недоразумению. И так изо дня в день. Что ж, тем лучше. Абсент приятным теплом разливается где-то внутри. Покрутившись немного между компьютером и книжным шкафом я решаю, что лучше сегодня лечь пораньше. Все равно ничего дельного я сейчас не придумаю. Не резаться же в "цивилизацию", ей богу!
Так, а вот и Стругацкие. "Хромую судьбу" я перечитываю уже в шестой раз. Или в седьмой? На самом деле, странно. Это вовсе не моя любимая книжка... С другой стороны, а какая любимая?
За окном по-прежнему льет дождь, монотонно стучит по оцинкованному карнизу...
Поезд опаздывал уже на двадцать минут. Я стоял в дальнем конце перрона, возле сбившихся в кучку полупьяных каякеров и сваленных у фонарного столба каяков. Очередной приступ кашля заставил меня выбросить сигарету. Черт, до чего же холодно! Я продрог до костей и устал как собака. Клифф и Марго, тоже сильно простуженные, с трудом сохраняя равновесие, рысцой пробегают туда-сюда по рельсам, безуспешно пытаясь согреться, поминутно заходясь кашлем и смешно размахивая руками. Должно быть, со стороны мы выглядим довольно забавно, подумал я.
Фонарь очерчивает на асфальте почти идеальный круг белесо-желтого света. Сделав пару шагов в сторону я присел на ограду и закрыл глаза. Странное возникает ощущение, когда вдруг понимаешь, что это все. Конец главы. Пора перевернуть страницу. Словно перечитываешь хорошо знакомую историю. Наш последний поход. И все по-прежнему, но что-то незаметно ушло. Как будто очень молчаливый друг тихонько вышел прочь и прикрыл за собой дверь, а бесшабашная вечеринка в самом разгаре.
Ерунда, услышав приближающийся поезд, открываю глаза и тяжело поднимаюсь. Просто я не спал двое суток, стер в кровь ноги, замерз и подхватил бронхит.
Я знаю, что дело не в этом, но проще думать, что после чашки горячего чая, а может и чего покрепче, все встанет на свои места.
Точно уже не помню, как мы с ней познакомились. То ли на вечеринке у друзей, которым она приходилась дальней родственницей, то ли на бездарной лекции по философии, когда мы оба одновременно не выдержали и сбежали в университетский буфет, то ли где-то еще. Да это теперь и не важно. Одно знаю точно. Она приносила мне удачу. Всегда и во всем, пока мы были вместе. Вот такой вот меркантильный интерес.
Ее звали Фэйт. Абсолютно обыкновенное имя, ничего романтического, не ко времени и совершенно не созвучное обстоятельствам.
Поначалу я почти не обращал на нее внимания. Здороваясь при встрече, вежливо перекидывался парой ничего не значащих фраз, болтая чепуху и не прислушиваясь к тому, что говорит она.
Но в один прекрасный день, я поймал себя на том, что она единственный человек, с которым я остаюсь самим собой. Без позерства, самодовольства, фальшивой вежливости или праздного хвастовства. Признаюсь, открытие это меня обескуражило. Разумеется, есть масса смутно знакомых людей, общаясь с которыми я не обременяю себя тактом или деликатностью.
Но в том то и фишка, что с Фэйт дело было не в этом. Точнее, было что-то еще, произрастающее не из безразличия. Что-то настоящее.
Пересекая холл второго этажа факультета я, по старой привычке, заглянул в буфет. Пару лет назад там в любое время можно было застать кого-нибудь из наших и не стоило больших усилий собрать компанию человек в пять и отправиться пить пиво. Теперь другое дело.
Как раз обеденное время. В буфете толчея, хвост очереди начинается еще в холле. Совершенно не ожидая встретить в толпе знакомых, я уже собрался убегать, когда увидел за крайним столиком Ала в компании какой-то девушки. Это была Фэйт.
Стараясь не попадаться им на глаза, я отошел в сторонку и стал украдкой наблюдать. Ловлю себя на мысли, что давненько уже мне не доводилось предаться столь идиотскому занятию.
Доброжелательно улыбаясь, она слушала длинный монолог Ала, время от времени соглашаясь с чем-то, и пила кофе, не отводя внимательный взгляд от собеседника. Ее интерес почему-то показался мне немного нарочитым.
Теперь я смотрел только на нее. Совсем еще девчонка. Небольшого роса, светлые волосы, смешная челка... Вот только глаза... Что-то такое было в ее глазах. Что-то из-за чего я решил прогулять следующую пару. Странно, почему я не замечал этого раньше?
Ал посмотрел на часы и одним глотком допив кофе поднялся со стула. Фэйт улыбнулась ему, как улыбаются хорошему знакомому, с которым удалось приятно поболтать пятнадцать минут, а теперь пора разбегаться по делам.
Не обращая внимания на глухой ропот очереди, я протолкнулся к кассе и взял чашку капуччино.
- Привет! Разрешите? - изобразив непринужденную улыбку я придвинул стул.
- Привет, - она улыбнулась, - Конечно. Сколько сейчас времени?
- Без трех два, - ответил я и принялся старательно размешивать сахар.
- Мне пора бежать, - сообщила Фэйт, сгребая со стола тетрадку, пару маркеров и ксерокопии каких-то лекций.
- Жаль, - мне действительно было жаль, - А что у вас сейчас?
- Физика, - ответила она с шутливым вздохом.
Прошлой осенью Фэйт поступила на филологический, и у них проходили на нашем факультете общие курсы естественных наук для гуманитариев, а мы мотались к ним на всякую муру типа философии и истории. В этом году я заканчивал университет, но такие вещи как маевтика и эристика остались для меня лишь смутным воспоминанием о багровой физиономии лектора, явно бывшего преподавателя политэкономии, с апломбом и абсолютным невежеством рассуждавшего о восьмеричном пути достижения нирваны и двойственной сущности Дао.
Фэйт отправила в мусорку скомканный бумажный стаканчик из-под кофе и вернулась к столику за своей сумочкой.
- Счастливо! - она улыбнулась мне и махнула рукой.
Есть дюжина предлогов и два десятка способов, чтобы она осталась, - подумал я, но лишь кивнул ей в ответ и сказал "Пока!"
Мне показалось, что она секунду помедлила, прежде чем уйти, но я сделал неторопливый глоток кофе, а Фэйт затерялась среди спешащих по своим делам очень серьезных студентов.
Идти на пару уже совершенно не хотелось. Я закинул ногу на ногу и достал сигарету. Наверное, это плохо, когда самые дорогие тебе люди это те, кто просто не навевает скуку.
Сообщение взывало о встрече. "Море так прекрасно". Что еще это может означать? Вероятно, Анна вернулась со своего дайвинга, и теперь... Теперь нам нужно встретиться. Кому нужно? Зачем? Нет, ну давайте будем честными хоть сами с собой.
Анна сидит у меня дома. На ломберном столике бутылка абсента и коробка шоколадного печенья. Смеркается, звучит Pink Floyd. Не мои любимые вещи, а все подряд. Она достает из книжного шкафа свечи, зажигает их и ставит на стол. Я с подчеркнутым вниманием слежу за ее действиями, поскольку в последние полчаса мы обменялись максимум тремя фразами, о чем говорить я совершенно не представляю, а остатки воспитания не позволяют мне полностью игнорировать гостью.
Через пять минут она сообщает: "Вдруг поймала себя на мысли, что сейчас я играю..." Анна с надеждой смотрит на меня. Оценил ли я ее откровенность? Сойдет ли признание за неподдельность? С трудом выдавив из себя подобие улыбки я понимаю, что мне плохо. Просто плохо и все. Господи, когда она уйдет?
Вполне сексуальное платье, хороший парфюм, отточенная улыбка и элегантная прическа. А еще она говорит. И вот тогда хочется выбежать из комнаты и с кухни заорать "До твоей электрички пятнадцать минут!"
И ее любимая фраза "А мне казалось, у тебя есть вкус..." и ее привычка брать мои вещи без спроса меня просто бесят. Мы знакомы уже шесть лет, но что бы там ни было, это не дает ей никакого права превращать мою комнату, пусть лишь на пару часов, в напыщенный, вычурный будуар забитый нарочито оригинальными креслами, на которых невозможно сидеть, томными сентенциями, которые невозможно слушать и унылым притворством, от которого просто тошнит... Постреливание глазками, сучение ножками, нежный голосок...
Медленно и без особой цели я направился к главному зданию университета. Заглянул в букинистический. Среди огромных развалов фантастики и триллеров стеллаж с литературой затерялся в глубине магазина. Сегодня я ничем не соблазнился. Да и денег осталось совсем немного.
Научный руководитель сбрил бороду. Сначала я его даже не узнал. Он, как всегда, куда-то спешил и сказал, что в ближайшие пару недель поработать мне, скорее всего, не удастся - в лаборатории ремонт и все компьютеры выключены.
Анна забрала моего Мураками, а Элен попросила Сэлинджера и Маркеса для своего парня. Я видел его лишь однажды. Просто глупо говорить об этом Элен, но я не удержался и сообщил, что по-моему "Выше стропила, плотники!" ему совершенно ни к чему. И, конечно же, дал ей книжки.
Как обычно, после трех-четырех месяцев молчания Элен просто позвонила мне и сказала, что хочет встретиться. Поздно вечером я заехал к ней в **** и мы отправились ко мне. В тот раз я был совершенно несносен и долго сбивчиво молол какую-то ерунду о литературе, о том, что писатель не должен говорить монологами, но много ли читателей может поддержать разговор с Сэлинджером? Она сказала, что я, должно быть, ужасно одинок, и она не понимает зачем я создаю такую пропасть между собой и людьми.
Сидя на парапете у входа филологического факультета я потягиваю "Stella" и курю. Студенты и преподаватели снуют туда-сюда, к парковке подъезжают и уезжают машины, время от времени я приветствую знакомых и перебрасываюсь с кем-нибудь парой фраз. Не вполне представляю себе, чего я, собственно, здесь жду, но уходить почему-то никуда не собираюсь.
Огромный круглый термометр на главном здании как всегда показывает плюс три градуса. Пахнет дымом - где-то жгут прошлогоднюю листву. Солнце припекает все сильней, и после минутных колебаний я снимаю куртку. Рубашка не глаженная, да и вообще, мне кажется, что в этой куртке я выгляжу более элегантно.
С натужным гулом мимо прокатилась поливалка, и над тротуаром, на несколько секунд, вспыхнула маленькая радуга.
Когда в очередной стайке оживленных студиозусов, вываливших из здания на свежий воздух, я увидел Фэйт, рядом кто-то отчетливо произнес "Ну а кто здесь сыграет тебе?" Я резко обернулся, но не сумел разглядеть говорившего.
Она быстро спускалась по ступеням, не замечая меня, а я так ее и не окликнул. Фэйт стремительно пересекла аллею и скрылась за деревьями.
Потирая отсиженную ногу я медленно поднялся и, без особой необходимости слегка прихрамывая, отправился домой...
Телефонный звонок. Сегодня крайний срок, пора принимать решение. Клифф уже неделю уговаривал меня сходить с ним в поход. Предполагались также Марго, Эндрю с супругой и Ал. Еще двоих надо было найти. На места матросов ко мне и Алу.
Идея эта не вызвала у меня особого энтузиазма. Во-первых, я прекрасно помню, во что вылились все наши предыдущие совместные походы, а во-вторых, совершенно не представляю, кого готов взять к себе в байдарку... Джейк в экспедиции, у Элен нет опыта, да и вообще, не понравится ей в походе. Анна как раз рвется на воду и опыта вполне достаточно. Я усмехнулся и, не раздумывая, позвонил Тэду. В конце концов, предложение неожиданного путешествия, похоже на танец с Богом, решил я.
Кажется, Зуи сказал: "Не хочу жениться, потому что после этого уже никогда не удастся поездить в поезде у окна. А мне нравится ездить в поезде у окна."
Набрав себе чаю из котелка я отправился в тамбур покурить. Забитый плацкартный вагон, симфония запахов, которую трудно назвать благозвучной, повсюду грязь и грохот разболтанных дверей и полок. И все же я чувствую себя здесь отлично. Когда за окном танцуют вверх-вниз провода, неровная кромка деревьев уносится прочь, заброшенные полустанки, ворвавшись в мерный стук колес беспорядочным грохотом стрелок, остаются позади, и все долги, проблемы и заботы тают как странный сон вместе с большим шумным городом, мне кажется, что жизнь начинается именно в этот момент. С трудом сохраняя равновесие, я прихлебываю дешевый крепкий чай из своей старой доброй кружки, аккуратно обмотанной бечевкой, вытряхиваю из пачки сигарету и ловлю себя на мысли, что непреодолимо хочу скомандовать решительным голосом что-нибудь вроде "Обе машины полный вперед!" Сделав это открытие, я не смог сдержаться и рассмеялся. Потрепанного вида мужчина в тренировочных штанах и протертой кожаной куртке, с унылой задумчивостью тянувший "Беломор", обернулся и неодобрительно нахмурился.
Ал взял с собой Фэйт. Сперва эта новость меня обескуражила. Возможно, дело не только в том, что я считаю безответственным брать на маршрут третей категории людей вообще не имеющих сплавного опыта. Если на то пошло, Клифф и Эндрю никогда не подходили всерьез к вопросам безопасности. Пора бы уже привыкнуть...
Но, однако же, оказывается, Ал довольно таки шустрый малый! Всегда был таким тихоней, и вот тебе, надо же. Не ожидал. Понимаю, что меня это выводит из себя и удивляюсь. В самом деле, с чего бы вдруг выбор Ала (выбор Фэйт?) мог меня разозлить?
Фэйт сидит у окошка и с хорошей, открытой улыбкой слушает наш треп. Надо сказать, в нашей компании я уже отвык от простых, хороших, открытых улыбок. Не снисходительных, не издевательских, не насмешливых, а искренних и теплых. Я тихонько наблюдал это чудо пару секунд, пока наши взгляды не встретились. На мгновение улыбка Фэйт стала чуть шире, а потом она деликатно отвела глаза в сторону.
- Так значит, Грег, ты намерен просмотреть все пороги на реке? - усмехаясь поинтересовался Эндрю.
- Нет, только те, что будут ниже стапеля, - непринужденно ответил я.
- Тогда мы пойдем вверх по течению, - заявил Клифф, с серьезным видом. Пять минут назад он сообщил, что будет адмиралом и спросил, есть ли возражения. Все промолчали, и проведенный таким образом плебисцит выявил легитимную власть. Теперь власть пробовала силы.
Я только хмыкнул, но Ал вдруг оживился:
- Кстати, там ведь до Хибин недалеко, так что если пойти вверх...
Совершенно не хочу все это слушать. Поезд сбавил ход перед какой-то станцией. Я открыл себе бутылку тепловатого пива и снова взглянул на Фэйт. Наши взгляды опять встретились, но на этот раз глаз никто не отвел.
Какого черта эти игры в гляделки! - подумал я с непонятным раздражением, - Что мне до этой девочки, что ей до меня?
С легкой улыбкой Фэйт вдруг негромко сказала мне:
- Почему у тебя такой сердитый вид? Иной раз просто здорово строить глазки девушкам, задорно и бесцельно. Разве нет?
Не знаю, слышал ли ее слова кто-нибудь еще, но я почувствовал себя так, будто меня арестовали за угон собственной машины. Великолепно! Какая-то стена рухнула, и я с облегчением улыбнулся ей:
- Пожалуй...
Первый день всегда не сахар. Беготня на разгрузке, бездарно долгий стапель, суета первых километров для неслаженных и отвыкших за год от воды экипажей, нескончаемый моросящий дождь, то и дело переходящий в ливень, унылый просмотр длинного, очень неприятного порога и последующий трехчасовой изнурительный обнос по заваленному огромными острыми валунами, почти непроходимому, берегу. Вторые сутки без сна. Наконец, встаем лагерем. Лица посерели от усталости, уже слышатся раздраженные окрики, кто-то, плюнув на все, махнул рукой на установку палаток, разведение огня и наполнение канов, отошел в сторонку и понуро переодевается в сухое. Фэйт держится просто отлично. Я усмехаюсь; то ли извращенка, то ли стальная воля. Но молодец.
С острым наслаждением нарубив дров, достаю отсыревшие сигареты...
Если вам никогда не доводилось сидеть на узкой металлической дорожке, окружающей башню телескопа, свесить ноги вниз и глядеть, как над далекими холмами, покрытыми редким лесом, догорает закат - внизу ни огонька и лишь чуть слышно перекликаются цикады - вдохнуть едва уловимо пахнущий полынью воздух полной грудью, задержать его на секунду и закрыть глаза, то едва ли мне удастся объяснить, почему я увидел, как где-то в комнатке под самой крышей маленькая девочка стоит у окошка и глядя на то же звездное небо, просит Безымянный Знак Совершенства, чтобы мама перестала украдкой плакать. Метастазы. Какое смешное слово! Почему она так расстраивается?
Впрочем, наверное, у каждого в жизни были подобные моменты.
Со стуком распахивается дверь у меня за спиной. Мне почудилось, что в этот самый момент Бесси застряла в лифте.
Можно не оглядываться, конечно, это Дик. Гордость курса, соросовский стипендиат и душа любой компании.
- Шеф говорит, с севера натягивает цирусы. Сет откладывается, - говорит он озабоченно.
По-моему, небо совершенно ясное, но шефу, понятное дело, видней.
- То есть, можно идти спать? - интересуюсь я, и беззвучно смеюсь. Конечно, Дик возмущен, хотя мою улыбку в темноте не видно.
- Если хочешь, - сухо произносит он, - Но, думаю, через час можно будет попробовать провести хотя бы фотометрию.
- Замечательно! - я оборачиваюсь к нему, - А зачем?
- Что, зачем? - не понял он.
- Зачем проводить фотометрию?
Дик не сразу нашелся с ответом.
- Ты что, дурак? - не выдерживает он.
- Вот скажи, фотометрия даст ответ на вопрос, зачем Дарума пришел с запада? - я изо всех сил стараюсь сохранить серьезное лицо.
- Да пошел ты! - бросил Дик раздраженно и хлопнул дверью.
Я смеюсь уже в голос.
Тэд, кажется, уже спит. Не знаю, почему он решил, что его палатка четырехместная. По крайней мере я, чтобы не наваливаться на Фэйт, лежу на боку, при этом впечатав задом Ала в тент и сквозь тонкий капрон стенки упираюсь головой в гермомешок.
Четыре утра, но совершенно светло. Все-таки, мы забрались достаточно далеко за полярный круг.
Лицо Фэйт в каких-нибудь пятнадцати сантиметрах. Я чувствую ее дыхание на своей щеке и с запоздалым раскаянием думаю, что не стоило курить последнюю сигарету.
Она с неуловимой улыбкой смотрит на меня. Вероятно, это эффект освещения, но полумрак в палатке придал ее глазам невероятную глубину. Внезапно я увидел в них насколько был слеп и подумал, что наверное ни один старатель, как бы долго он не мыл породу, как бы страстно он не желал найти самородок, найдя его всегда оказывается не готов к этому. Очень так себе метафора - решил я, усмехнулся себе под нос и взглянул на Фэйт.
- Чего не спишь? - спросил я.
- Не хочется, - она улыбнулась и вдруг попросила, - Расскажи мне сказку, пожалуйста.
Ничего себе заява! Я невольно приподнял бровь и воздел очи к тенту. Там сидел одинокий комар. Тут словно что-то включилось, и практически на одном дыхании я поведал следующее:
Что за чудесное занятие - оторвать у комара лапку, положить ее в конверт, написать на нем "Его Превосходительству, господину Адмиралу", сбежать вприпрыжку по почти отвесному склону и подсунуть письмо в зеленую палатку, ту что под сосной.
Что за чудесное занятие - брести по таежному лесу, пересчитывая деревья, и у каждого пятого брусничника замирать на одной ноге, пока кто-нибудь на тебя не посмотрит, а тогда испустить короткий сухой вскрик и, широко раскинув руки, крутануться волчком на месте, - точь-в-точь как птица какуй, которая мается на деревьях на севере Аргентины.
Что за чудесное занятие - подойти к костру и попросить у завхоза сахару, потом еще, а потом третью или даже четвертую порцию сахара и складывать его в кучку посреди пенки, наблюдая, как постепенно нарастает ярость ответственных лиц и бессознательной серой массы... А потом тихонечко плюнуть в самую середку сахарной горки и следить за сползающим глетчером слюны, слушать грохот раскалывающихся камней и сдавленные хрипы, вырывающиеся из глотки пяти твоих спутников и кока, обычно вполне достойного человека.
Что за чудесное занятие - сесть в байдарку, лихо причалить у самого лагеря, расчистить себе путь взмахами удостоверения рыбнадзора, отстранить последнего юнгу и уверенным шагом войти в обширную и бестолково установленную адмиральскую палатку в тот самый момент, когда недоумевающая супруга в синей гидре вручает Адмиралу письмо, чтобы увидеть, как он, несуразно огромным тесаком вскрывает конверт, вдевает в него два тонких пальца, облаченных в велоперчатку, вытаскивает комариную лапку и замирает, разглядывая ее, и тут издать пшик репеллента, увидеть как смертельно побледневший Адмирал схвачен этой лапкой, повернуться и, насвистывая выйти, громко оповещая во время движения по лагерю об отставке Адмирала, и зная, что завтра же начнется проливной дождь, будет семь порогов пятой категории, кончится соевый соус и все полетит к черту, а день этот будет четвергом нечетного месяца високосного года.
Разумеется, пару раз я сбивался и делал длинные паузы, вспоминая продолжение. И каждый раз Фэйт тихонько подсказывала следующую фразу. Оказывается, она тоже помнила Чудесные Занятия почти наизусть и я решил, что бездарное сие конъюнктурное переложение Кортасара вызовет справедливое негодование аудитории.
- Это была самая замечательная сказка. Просто потрясающе! - она подсунула руку под голову и глядя мне в глаза негромко добавила, - Спасибо.
Отлично понимая, что следует отдохнуть и что завтра будет трудный день, я ужасно не хотел засыпать, хотя мысли путались и глаза слипались. Ну, еще хоть пару минут....
Тэд пихнул меня в бок. Пора вставать. Плохо соображая, где нахожусь и что от меня хотят, я потер глаза и выполз из спальника, чувствуя себя так, будто всю ночь по мне катались на танке. И еще свербело какое-то смутное воспоминание. Ночь прошла почти без сновидений... Ах да! Как раз перед тем, как Тэд устроил побудку, мне приснился удивительно дурацкий сон. Полнейшая чушь.
Мне приснилось, что у меня на лбу появляется безобразная язва. Я подхожу к зеркалу. С отвращением выдавив гной и сукровицу вижу как лопается полупрозрачная пленка и вот уже на меня уставился огромный черный зрачок. Успеваю подумать "Чертовщина какая-то!".
Тут я оглядываюсь по сторонам и понимаю, что среди бела дня я вижу звезды. Все звезды. Земля под ногами оказывается совершенно иллюзорной, растворяющейся во мраке. Мне показалось, что я просто вишу в безграничном, чудовищно безграничном пустом пространстве. Даже не ощущая его, я чувствовал страшный холод. И одиночество. Абсолютное одиночество. Мне стало жутко. Даже не жутко, нет, это неточное слово, просто меня захлестнула такая тоска, что я застыл, парализованный безнадежностью.
Даже не представлял себе, что может быть такая тишина. Отчетливо понимая, что вижу все это своим третьим глазом, я вдруг решил, что у меня есть выбор. Вернуться в мир нормальных людей или оставаться здесь, за рампой мира. Прежде чем сделать выбор, я секунду колебался. И тут же проснулся...
Почему на озерах ветер всегда встречный? То есть, он дует куда угодно, пока стоишь на берегу, но стоит выйти на воду и все; в лицо словно кто-то упирается упругой сырой ладонью, волны перехлестывают через деку, жалобно поскрипывает кильсон и хотя в каждый гребок вкладываешь все силы, быстрый взгляд в строну примеченного еще пару часов назад холма удостоверяет, что байдарка все это время практически стояла на месте. Терпеть не могу озера.
Сегодня последняя ночь. Завтра мы дойдем до моста и разберем байдарки. "Крылья сложили палатки, их кончен полет...". Усмехаюсь, хотя действительно жаль, все пролетело слишком быстро. За этот день мы пересекли, наконец, чертово озеро, и в сплошном тумане, когда видно было не дальше кончика весла, проскочили несколько перекатов и несложный порог. Все равно, это беспредел. В условиях такой видимости нужно останавливаться. Говорить об этом бесполезно, зачем лишний раз провоцировать умудренных? Уже к исходу второго дня я махнул на все рукой.
Все дни слились в один день, все ночи слились в одну ночь. Все время на маршруте невозможно вспомнить, что было до, а что после - есть только этот самый момент и нужно суметь его прожить. По мне, так лучше и быть не может.
Мы с Фэйт лежим в палатке и молча смотрим друг на друга. Не знаю почему, но в тот момент это не выглядело смешно или глупо. Максимум, немного забавно. А вообще-то здорово, если можно просто быть вместе и ничего не говорить. Без этой идиотской неловкости, когда считаешь своим долгом заполнить напряженную тишину пустыми словами.
- Хочешь есть? - спросил я, вспомнив, что еще остались оладышки с вареньем.
- Не очень, - она улыбнулась и добавила, - Но если хочешь ты, то и я могу съесть немного.
Стараясь не разбудить Ала, я выбираюсь из палатки и скачу на одной ноге, натягивая кеды. Все спят. Обезлюдевший лагерь производит странное впечатление. Но черт с ними, с впечатлениями. Я решительно достаю из под тента соседней палатки миску с оладышками и преисполненный гордостью добытчика возвращаюсь к Фэйт.
- Если вам так неймется, валите трепаться наружу! - сердито бубнит Тэд, проснувшись.
Фэйт улыбается и я улыбаюсь ей в ответ. Мы сидим в палатке и молча, с аппетитом, поедаем оладышки с вареньем, время от времени весело переглядываясь, и лениво гоняем немногочисленных комаров, поделив тент на зоны ответственности.
- Никогда не ела таких замечательных оладышков, - сказала Фэйт тихонько.
Я улыбнулся и глубокомысленно кивнул.
- Как думаешь, мы им очень мешаем? - спросила она.
- Переживут, - небрежно махнув рукой, я взглянул на Ала. Вроде, спит.
- Слушай, все хотела тебя спросить: ты не знаешь, куда в палатке девать руки?
Действительно хороший вопрос. Я задумался, но так ничего и не решив, молча развел руками. Фэйт рассмеялась.
Над этой загадкой бились лучшие умы человечества, - вздохнул я.
- Почему у тебя днем такой усталый и сердитый вид, а ночью нет?
Ничего себе вопросик! Терпеть не могу выносить сор из избы. Не говорить же ей в самом деле о том, что иной раз я готов съездить Клиффу с Эндрю по роже и, к слову, дважды сдержался только потому, что именно Фэйт была рядом. Она-то не понимает, у нее просто пока не хватает опыта, а вот эти джентльмены могли бы понимать, что группа должна идти вместе, что страховка с воды еще никому не вредила, что прохождение порогов после трех ночи... К черту! Мне хорошо сейчас, остальное не важно.
- Потому что днем я сердитый и усталый, а ночью нет! - я взглянул на Фэйт и рассмеялся.
Она улыбнулась.
Я почему-то подумал, что сейчас было бы здорово послушать пару песен с "Dark side of the Moon"...
Фэйт резко повернула ко мне голову. В глазах искренний восторг:
Невероятно! Именно об этом и я сейчас подумала!
Кто знает? Да и какое это имеет значение. Мы действительно часто понимаем друг друга с полуслова, даже как-то решили, что мы - "астральные близнецы". Забавно. В любом случае, она первый человек, рядом с которым мне не все равно насколько хорош мой танец.
- Знаешь, мне кажется, что мы уже встречались... - она замялась.
- ...В прошлой жизни. Фестиваль, кажется, Вудсток... - я не понимал, почему сказал это.
Она вздрогнула. Мы уставились друг на друга.
- И ты это помнишь? - спросила она очень тихо странным голосом.
У меня мороз пробежал по коже. Наверное, мы сошли с ума. Но если так, я отправлюсь в психушку с восторгом.
Она заговорила и я отчетливо увидел ту огромную поляну, палатки, смешных патлатых людей в пончо, расклешенных брюках, длинных юбках и ярких рубашках навыпуск. Венки из полевых цветов на головах, чуть слышный сладковатый запах марихуаны, старенькие рено и вереницы мотороллеров, дешевое вино и пьянящее лето шестьдесят седьмого или семьдесят первого. Открытую сцену и паршивые динамики. Услышал смех и музыку. Рок-н-ролл и бесконечные баллады. Почувствовал, ту надежду, надежду что завтра мир станет лучше, что еще немного и всем достанет любви и свободы.
И мы где-то совсем рядом, в чем-то другие, но это несомненно мы. Стоим у самой сцены, держась за руки и кто-то поет. Может быть, Mamas and papas, может быть Animals или просто ребята у соседнего костра затянули что-то из Битлов...
Я видел все так явственно, что казалось это было два-три года назад, и еще ничего не ушло и тот воздух еще можно глотнуть, надо только как следует поискать то место и тех людей...
И вот последняя ночь. Даже странно, неужели мы вернемся домой и все снова закрутится в суете и будут случайные встречи в коридоре. "Ну как ты?" "Ничего. А ты?"...
По молчаливому соглашению, никаких сантиментов.
- ...Иногда начинает казаться, что они - полные тети.
- Кутб нашего времени. Стоит увидеть в обывателе каплю святого и...
- ...Сидя с вязанием у гильотины...
- Спасибо, Андрокл!
- ... Но порой я не верю, что это обман...
- Взбираясь к вершине Фудзи можно не торопиться...
- С какой стороны гриба не откусывай...
- Прополка баобабов требует предельной сосредоточенности...
- Так же, как и эта чашка полна...
- Взмахнешь хоссами и с герметизмом Мураками покончено...
- Постойте! Я с самого начала мало что понимал, но это уже полный мрак!
Это уже Ал перестает делать вид, что спит, и мы с Фэйт смеемся. Игра окончена. Молча смотрим друг другу в глаза. Нет, черт возьми, не бывает таких эффектов освещения! Через минуту она тихо говорит:
Но ведь ты еще расскажешь мне сказку?
Поезд опаздывал уже на двадцать минут. Я стоял в дальнем конце перрона, возле сбившихся в кучку полупьяных каякеров и сваленных у фонарного столба каяков. Отчаянно пытаюсь придумать сказку. Честную сказку. Добрую и веселую. Ведь обещал рассказать ее в поезде! Ничего не выходит. Только очередной приступ кашля. Как балласт, вместо сигары. Чтобы не взмывать слишком высоко в небо.
Неужели это и в самом деле все? Поезд идет на юг. Здесь ночью уже совсем темно, лишь у самого горизонта еще можно различить полоску заката. А впрочем, может, это только так кажется. Я сижу у окна и, забравшись на полку с ногами, пью горячий чай. В соседнем купе Ал играет на гитаре и мои друзья нестройными голосами подпевают ему. House of the rising sun.
Тихонько входит Фэйт и садится напротив. Ничего не говоря, она взглянула на меня. Я продолжаю смотреть в окно и не вижу ее лица, но знаю, что она сейчас чуть грустно улыбнулась чему-то.
Последний аккорд отзвучал.
Большой канонический ансамбль песни и пляски имени святого Витта! - раздался за стенкой голос Тэда...
- ... Не вешай мне лапшу на уши! Можешь возмущаться сколько хочешь, но в следующем году опять как миленький пойдешь с ними в поход, - заявил Тэд напоследок.
Молча улыбнувшись я пожал плечами и закрыл за ним дверь.
Она всегда приносила мне удачу, пока мы были рядом. Черт возьми, хоть я не выиграл Гран При Монте-Карло, не вывел ни одного уравнения Единой Теории и даже не смог подобрать императору несравненного скакуна, это действительно так. Возможно потому, что пока мы были вместе, все остальное было не так уж важно.
Над пустынным шоссе рассыпались звезды. Теплая безлунная ночь, лишь над кромкой далекого леса зарево огней большого города. Негромко играет радио. Машина с натугой берет крутой подъем и я начинаю быстро переключать передачи, разгоняясь на спуске. Фэйт молчит и смотрит на дорогу. Маленькая девочка под бескрайним куполом звездного неба. О чем она думает? Действительно ли я сейчас рядом с ней? Что за идиотский вопрос!
Шоссе ныряет в лес, асфальт усыпан опавшими листьями. Вот и снова осень пришла. Как всегда, я понимаю это внезапно.
Нет никакой надежды выразить все, переполнившее меня так, что иногда даже перехватывает дыхание. Да и стоит ли искать то, чем обладаешь изначально? Какая удивительная удача, когда все, что можно сказать или сделать - просто гнать машину сквозь ночь, зная, что кресло справа не пусто.
Невероятная удача! Повинуясь мгновенному порыву я выключил фары и машина исчезла. Мы летели сквозь притихший лес по ночной дороге, и до рассвета маленькие золотые рыбки в моих венах объявят джихад бананам и будут играть в чехарду.
За окном по-прежнему льет дождь, монотонно стучит по оцинкованному карнизу. Дочитав до главы "Банев. Возбуждение к активности" я закрыл книжку.
Вылез из постели и включил компьютер. Завтра вечером я улетаю во Францию, в аспирантуру Южной Европейской Обсерватории. С Фэйт мы не виделись уже две недели, конечно, у всех полно дел. Наверное, можно было выкроить время для встречи...
Так и сумел рассказать ей сказку. Вчера вечером попытался написать, но в итоге получилась коротенькая дурацкая история:
"Один человек был Мастером Подкидывания Шариков. Я встретил его совершенно случайно. Просто шел по улице, по своим делам, озабоченный и хмурый. Потом как-то сразу увидел его.
Он стоял и подбрасывал вверх два шарика. Подбросит один правой рукой, поймает, потом подбросит другой левой, поймает и снова...
Прохожие сторонились, кто-то покрутил у виска, кто-то нахмурился, кто-то усмехнулся.
Совершенно обыкновенный человек, лет тридцати, скромно одетый, с непримечательной внешностью, стоит утром на оживленном тротуаре и подбрасывает вверх два блестящих металлических шарика, самого подходящего размера. Мне показалось, что они размером с уменьшенную Землю.
Занятие это настолько увлекло человека, что я остановился. Меня кто-то толкнул в спешке, я извинился.
Шарики взлетали метра на полтора и, застыв на миг, беззвучно возвращались в ладонь. Было что-то завораживающее в этой картине.
Прекрасное пленяет навсегда. Этот человек определенно Мастер. Отточенность движений, та легкость, с которой он отправлял две маленькие сферы в полет, завершенность каждой эманации.
Было что-то мистическое, даже религиозное в этом зрелище. Цимцум, альфа и омега, рождение и смерть. Так пущенные рукою Творца миры в итоге неизбежно возвращаются к своему истоку...
Он не собирал денег, не производил впечатления сумасшедшего, да и на жонглирование его занятие походило мало. Неужели я, наконец, встретил его? Здесь, в центре шумного города, стоит Мастер, безразличный к насмешкам и косым взглядам. Мастер, я попробовал это слово на вкус и понял, что оно беспомощно, когда встречаешь настоящего... Кого? Вот то-то и оно. Надо же как-то назвать творящего совершенство. Он подбрасывает шарики и возможно в этот самый момент где-то распускается бутон лотоса. Совершенство всегда не кичливо. На бегу его не заметить.
Казалось, он совсем не следит за шариками. Мастер смотрел куда-то вдаль, поверх крыш пятиэтажных домов на другой стороне улицы. Невольно я проследил направление его взгляда, но увидел только лес телевизионных антенн, на фоне облаков, да пару стрижей, закладывающих виражи над небольшим сквером... Кто знает, что видел там Мастер?
Шарики все так же мерно взмывают и падают, будто странный Маятник. Но ведь это тоже чудо. Если бы не чудо, разве я смог бы понять, что передо мной Мастер? Эта мысль обескураживает меня. Да, черт возьми, вино в воду, прыгни с горы и накорми толпу... Ведь я так же слеп, как любой другой. Пройти мимо - главный инстинкт усвоенный от предков. Можно годами и томами лечиться от ксенофобии, но ведь совершенно очевидно, что я бы даже не покосился на Лао Цзы в подземном переходе или, того хуже, не глядя бросил бы ему монетку.
И все суетятся, но никто никуда не идет. Тот, кто идет, не может позволить себе дорогую одежду или миллионный тираж. Это слишком тяжелая ноша.
Симор был бы Поэтом, даже если бы не написал ни строчки. Дано ли мне почувствовать за формой суть, услышать си диез?
О чем-то спрашивать, конечно, бесполезно. Каждый вопрос неверен. Спрашивать можно, только если знаешь ответ, но тогда зачем спрашивать?
"И когда мне удается поставить все три шарика на жезл, я знаю, что ни одна из моих стрел не промахнется мимо цели". И покуда две блестящие сферы взмывают в пасмурное осеннее небо у этого города есть еще один шанс...
- Эй, парень, не подскажешь, который час?
Меня окликнул Мастер! Сперва я настолько растерялся, что даже не понял, о чем он спросил. Судорожно соображаю, что это коан? Или, может быть, он заметив мое восхищение и нерешительность выбрал момент и сам начал беседу? Что же ему сказать?
Без пятнадцати одиннадцать... - на ходу ответил какой-то прохожий, недоуменно взглянув на Мастера и затерялся в толпе.
От досады я готов был догнать этого гнусного вора и разбить его треклятые часы вдребезги. Теперь уже не имеет значения...
- Откуда эти шарики? - безнадежно спросил я Мастера, уверенный, что он знает этот диалог и сейчас уличит меня в подлоге.
- Почем я знаю, - буркнул он.
Ответ поставил меня в тупик.
Но раз вы здесь... - осторожно начал было я. Мастер Подбрасывания Шариков раздраженно перебил меня:
- Послушай, пацан, отцепись! Чего ты от меня хочешь? Я поспорил с друзьями на ящик пива, что простою здесь два часа подбрасывая эти е... шары. Двигай отсюда, куда шел!
При этих словах я обрел просветление. Ха!"
Но это все не то...
На экране равнодушным приглашением мигает курсор. Успею ли я попрощаться с ней? Попрощаться... Разве мы расстанемся? А разве мы были вместе? И если даже мы встретимся, спустя много лет, узнаем ли мы друг друга? "Астральные близнецы".
Второе стеклянное чудо. Если бы Гребенщиков умел петь, я бы его не слушал.
Обещал ей рассказать сказку. Ничего не выйдет, но это не имеет значения. Внезапно понимаю, что знаю только одну сказку, хотя придумал ее не я. Переключаю раскладку на клавиатуре и медленно начинаю печатать:
"Дождь, то усиливаясь, то почти стихая, барабанит по крыше уже минут двадцать. Я сижу в машине, припаркованной возле ярко освещенного фасада супермаркета. "Радио Джаз" растворяется в сыром воздухе..."
------------------------------------
- Хотел бы я видеть, как это у него получится, подонок он этакий...
Д. Д. Сэлинджер "Зуи"
Alasar Sol
20.09.2002