Холодно. Холод пробирает до костей. Ежусь, подтягиваю колени к груди, укрываюсь с головой, но мне все равно холодно.
Лежу в самом дальнем углу. Костер далеко. Но второй раз развести собственный огонь, наплевав на прямой приказ Коэна, было бы откровенной провокацией. Один раз можно позлить главаря ради собственного удовольствия, дважды -- глупо. Действительно умным поступком было бы согласиться с Коэном, а потом выбрать себе теплое местечко поближе к нему. Но не могу заставить себя приблизиться к этому человеку. Он настолько мне неприятен, что не расслаблюсь ни на минуту, и точно не усну. Лучше уж так.
Одеяло слабо помогает от холода, зато отрезает половину звуков: храп Коэна, звуки шагов тех, кто время от времени выходит справить нужду, шепот близнецов, которым какого-то черта не спится.
Не спится и мне. И не только из-за холода. Прокручиваю в голове последние события и не могу остановиться. Причин хорошего отношения Райана ко мне я не нахожу. Даже после моего глупого нападения с ножом у крыльца, он не разозлился. А когда заступивший за нами на дежурство Олаф удивленно спросил, почему примят снег, будто по нему кто-то валялся, Кесседи только усмехнулся, и сказал, что меня ноги плохо держат. Всего-то оступился, с кем не бывает. Да уж...
Дежурство Олафа и Курта заканчивается, на их место заступают Фил и Попс. Слышу голоса, скрип половиц, чувствую холодный ветер, ворвавшийся снаружи при открытии двери. Скорей бы уже отправиться в путь, чем лежать так и слушать раскатистый храп главаря.
Кто-то дотрагивается до моего плеча. Вздрагиваю. Сбрасываю одеяло с головы.
Шиплю:
-- Райан, какого черта подкрадываешься?
Сажусь на одеяле. Лицо у Кесседи озабоченное, и мне это не нравится.
-- Мыша не видел?
-- Н-нет, -- осматриваюсь. Кажется, он лежал в противоположном от меня углу. Да, вижу его лоскутное одеяло и потертый рюкзак. Самого парнишки не видать. -- А что, его давно нет?
-- Угу, -- Райан отворачивается, кусая губы. Волнуется. -- Он выходил, я задремал, проснулся, а его так и нет.
-- Вышел еще раз? -- предполагаю без особой надежды.
-- Возможно, -- Кесседи не спорит. -- Ладно, извини, спи дальше, пойду поищу.
И как, черт его дери, Райану удается так запросто произносить слова извинения? Мне проще трижды пережить "нравоучения" Коэна с пусканием крови, чем попросить прощения.
-- Погоди, -- останавливаю. Встаю. Какое теперь спать. -- Я с тобой.
Пожимает плечом:
-- Как знаешь.
Кесседи аккуратно переступает через спящих и идет к двери. Следую за ним. Бросаю взгляд на главаря. Лицо умиротворенное. Самый младший член банды куда-то запропастился, но беспокоит это только Райана. Коэна волнует лишь Коэн.
На крыльце заседает Фил. Блондин привалился плечом к стене и нагло спит, запрокинув голову и раскрыв рот.
-- Снега не наметет? -- грубо бросает Кесседи, толкая Фила в бок ботинком.
-- Да я это... на минуточку, -- чешет затылок под серой вязаной шапкой.
-- Нам хватило и несколько минут, чтобы застать врасплох банду Сида, -- отрезает Райан. -- Быстро встал! -- этому тону Фил не смеет перечить, вскакивает и вытягивается перед Кесседи, как солдат перед офицером. -- Мыша видел?
Впервые вижу у этого наглого парня такое беззащитное и в то же время виноватое выражение лица.
-- Проходил, -- бормочет, -- а потом я уснул. Он, разве, не возвращался?
Вижу, как ладонь Кесседи сжимается в кулак.
-- Твое счастье, если с ним все в порядке, -- голос холоднее северного ветра.
Фил поджимает губы и молчит. Что-то есть такое в Райане, что в минуты гнева, он куда страшнее Коэна. Может, все потому, что он никогда не злится без причины?
Кесседи толкает Фила в плечо, вынуждая отойти с дороги, и сбегает вниз по ступенькам крыльца. Следую за ним.
-- И ты туда же, -- бросает мне вслед Фил, но достаточно тихо, чтобы Райан не услышал.
-- Ага, я с ним, приятель, -- издевательски подмигиваю блондину и спешу за Кесседи. Могу не оборачиваться, и так знаю, что Фил превратился во взбешенную свёклу.
Райан заворачивает за барак и резко останавливается. Не успеваю и врезаюсь в его спину. Отскакиваю, бормоча проклятия себе под нос.
-- Полегче, умник, -- бросает мне Кесседи, но не оборачивается. -- Смотри.
-- А? -- высовываюсь из-за его плеча. Куда? О чем он? -- Следы, -- выдыхаю, наконец, заметив то, чего тут не было с утра.
-- Угу, -- кивает, -- мелкие.
-- Мышонка? -- предполагаю.
-- У Мышонка ботинки на несколько размеров больше, чем нужно. Нет, не его.
Скрипит снег. Райан резко вскидывает голову, но это всего лишь Попс.
-- О, -- улыбается от уха до уха. -- Вы чего тут?
-- В следопытов играем, -- бурчит Кесседи.
-- Чего? -- на лице Брэда растерянность.
-- Ничего, -- отмахивается. -- Друг твой где?
-- Мышь? -- Рыжий часто моргает. -- Он не в бараке?
Мне кажется, я даже слышу, как Райан скрипит зубами.
-- Нет, его там нет. Ты его видел?
-- Ну да, -- Брэдли все еще не понимает, что к чему. -- Он выходил. Мы поздоровались, я пошел в ту сторону, -- взмах рукой за барак. Наконец, парня пробирает, в глазах испуг. -- Я думал, он вернулся.
Кесседи поджимает губы:
-- Не вернулся, -- упирает руки в бока, осматривается. Но, как и я, видит только снег. И следы. -- Ладно, -- решает, -- иди к Филу и проследи, чтобы не дрых на посту.
Теперь глаза Попса становятся огромными:
-- Фил спал?! -- ахает.
-- И видел сны, -- зло бросает Райан, как сплевывает. -- Иди, потом поговорим.
-- Угу, -- Брэд быстро кивает и спешит к крыльцу.
-- Что думаешь? -- спрашиваю, когда скрип снега под ногами Попса смолкает вдали.
Кесседи молчит, потом проводит ладонью по лицу и виновато признается:
-- Я злюсь и волнуюсь. Поэтому плохо думается.
Принимаю ответ. Молчу. Вглядываюсь в следы. Как так? Двое часовых, а никто не заметил, куда делся один единственный мальчишка. Да и куда его понесло? Это я ухожу в туалет подальше, но у меня свои причины.
-- Может, его кто-то позвал? -- предполагаю вслух.
-- Кто-то с маленьким размером ноги и не показавшийся опасным, -- вторит Райан моим мыслям. -- Похоже на то.
Мы обходим барак, внимательно смотря под ноги. Возле строения уже порядком натоптано. Маленькие следы пришли оттуда, здесь смешались с остальными, а вот направились куда-то в противоположную сторону. И не одни. Вместе со следами побольше.
Подступает к горлу, что приходится прокашляться. А ведь мне казалось, что за нами кто-то следит, но в свете последних событий, удалось списать все на паранойю. А зря. Следил ли незнакомец за Проклятыми во время нашего утреннего дежурства? Что, если, не начни я строить теорию заговора и подозревать Кесседи, мы бы заметили слежку?
Пустое. Сделанного не воротишь.
-- Туда, -- командует Райан, и мы друг за другом идем по следам Мышонка и кого-то с маленьким размером ноги.
Идем и идем, а следы все не кончаются. До барака уже метров не меньше пятисот, а эти двое все шли и шли дальше.
Проходим еще метров сто. Здесь с маленькими и побольше следами встречаются еще одни большие. Снег примят. Точно так же, как перед нашим крыльцом, где Кесседи уложил меня остудиться. Дальше идут большие следы третьего и маленькие первые. Следов Мыша больше нет. А большие следы глубже.
-- Оглушил и понес на себе, -- мрачно комментирует Райан. Думаю так же, поэтому молчу.
Рельеф неровный. По следам мы взбираемся на небольшую сопку. И замираем наверху. Внизу виднеется что-то темное. Темное и красное.
Хочется зажмуриться и отвернуться. За что? Это все, что есть сейчас в моей голове -- за что?
Кесседи почти бегом спускается вниз. Ноги вязнут в снегу, но он каким-то чудом умудряется сохранить равновесие и не скатиться кубарем. Даже не пытаюсь развить ту же скорость. Ступаю осторожно. Под снегом лед. Скользко.
Когда достигаю цели, Райан уже на коленях в снегу. Склонился над маленьким тельцем. Вижу, как дрожит рука Кесседи, которую он протягивает, чтобы закрыть удивленно распахнутые глаза, невидяще уставившиеся в серое небо.
Мышь лежит навзничь, раскинув в сторону руки, напоминающие крылья в большой ему куртке с широкими рукавами. В его груди торчит кол, в диаметре не меньше моего кулака. А на конце орудия убийства колышется на ветру кусок красной ткани. Я помню эту материю. Это кусок юбки одной из женщин банды Сида. Они выследили нас, нашли и отомстили за своих.
Пошатываюсь. Сгибаюсь, уперев ладони в колени. Дышу тяжело.
Мне давно никого не жалко. Чужие жизни для меня ничего не значат. Мы живем параллельно: я и остальные. Никому не желаю зла, но мне никого не жаль. Мне все равно. Каждый сам за себя... Я.... Я сейчас упаду рядом с Кесседи в снег и разревусь!
Тишина. Гнетущая. Мертвая.
Райан так и сидит в снегу, склонившись над телом, и не шевелится. Не знаю, что сказать. Молчу. Мне больно внутри и хочется выть от несправедливости этого мира.
Позволяю себе слабость -- отворачиваюсь. Стою и смотрю на снежные просторы, темные силуэты строений вдали. Шмыгаю носом и силюсь не зареветь. Слезы ничего не изменят.
Слышу скрип снега. Оборачиваюсь. Райан с усилием вытаскивает кол, снимает красную тряпицу и убирает в карман. Орудие отбрасывает в сторону. А потом наклоняется и берет Мышонка, но не перекидывает через плечо, как раньше, а поднимает на вытянутых руках и прижимает к себе. Его лицо ничего не выражает. Бледное, отрешенное. А потом поворачивается и направляется в ту сторону, откуда мы пришли.
***
Когда Кесседи бережно опускает тело мальчишки возле барака, все члены банды уже у крыльца. Очевидно, Попс поднял панику и разбудил главаря. Поздно.
-- Какого?.. -- начинает Коэн и затыкается.
Райан молча вынимает красную тряпку и вкладывает в ладонь главаря. Его взгляд говорит красноречивее любых слов. Он был против нападения на банду Сида, но Коэн хотел кому-то что-то доказать, а заодно повеселиться.
Из-за плеча главаря высовывается Фил.
-- Ого, -- ахает. -- Ничего себе!
Это ошибка. На месте блондина любой здравомыслящий человек бежал бы сейчас без оглядки, хоронился бы в самом темном углу. Но мыслительная деятельность явно не конек Фила.
Кесседи разворачивается в его сторону. Медленно, словно преодолевая сопротивление воздуха. Делает шаг вперед. На лице Фила удивление, он еще не понимает. Зато понимает главарь и благословляет, отступая с пути.
Райан бьет без замаха. Со всей силы. В лицо. Фил падает с одного удара.
-- Ты проспал! -- рычит Кесседи, нанося удары уже лежачему и слабо сопротивляющемуся блондину.
Фил жаждал получить в руки оружие, радовался, когда ему дали подержать нож для пытки пленника. Но я помню, как он валялся по земле с охранником завода, не в силах победить. Фил не боец. А вот Райан -- да. А еще он в бешенстве. И ему больно. Гремучая смесь.
Никто не вмешивается. Все в шоке и растерянности, а на лице главаря удовлетворение. Он любит кровь в любом ее проявлении.
Кесседи может прямо сейчас забить Фила до смерти, понимаю, и никто не вступится, не скажет и слова. А Райан поймет, что натворил, когда будет поздно.
К черту.
-- Райан, остановись! -- кричу под неодобрительный взгляд Коэна. -- Он этого не стоит! Не надо!
Мне не жаль Фила. Мне даже приходилось желать ему смерти. И, признаюсь, убивай, Коэн блондина на моих глазах, во мне не шевельнулось бы ни малейшего желания его остановить. Но Кесседи отойдет и пожалеет о том, что сделает.
-- Райан, ради Мышонка!
Последний довод действует. Кулак Кесседи не достигает своей цели в последний раз и бьет в снег. После чего Райан поднимается на ноги. Костяшки пальцев сбиты, грудь тяжело вздымается. А Фил переворачивается, становится на колени, обхватив себя руками под ребра, и сплевывает кровь, закашливается, а потом его начинает рвать. Отворачиваюсь.
-- Райан, -- осторожно дотрагиваюсь до его плеча. Вздрагивает. -- Его нужно похоронить.
По взгляду главаря ясно без слов, что сейчас в первую очередь он похоронил бы меня. Иди к черту, Коэн.
-- Не вздумай, -- подает голос главарь. -- Это долго и хлопотно. Прикопаем в снегу, и дело с концом.
Кажется, взглядом Райана можно было бы растопить ледники.
-- Это мое дело.
-- Как знаешь, -- фыркает Коэн. -- Но до отхода в барак ты не зайдешь, -- после чего поворачивается к блондину: -- Быстро поднимай свои кости и иди внутрь! Живо! Остальные тоже! Чего встали?!
Никто не перечит. Вижу, как Попс идет к крыльцу и то и дело оглядывается на тело своего бывшего друга. Ему хочется остаться, но он боится гнева главаря. Вот она, цена дружбы в Нижнем мире.
-- Кэм? -- вот и меня не обделил вниманием "его величество".
-- Я остаюсь, -- отвечаю твердо. Пусть набьет мне лицо попозже. Подождет.
Коэн дарит мне многообещающий взгляд и уходит в барак. Мы остаемся на улице: я, Райан и тело Мышонка.
-- Спасибо, -- тихо произносит Кесседи, не глядя на меня. У меня в горле стоит ком. Ответить мне нечего. -- Побудь здесь, -- просит, а сам решительно направляется в сторону жилых бараков.
Стою столбом, следя за перемещениями Райана. Он подходит к одному из строений, стучит, дверь открывается. Не вижу того, кто стоит на пороге, но этот кто-то не рад незнакомцу. Дверь закрывается, а Кесседи идет к следующему бараку. От третьего он возвращается с кривой самодельной лопатой.
Земля мерзлая. Черт.
Райан обходит барак, выбирает место чуть в стороне, разгребает снег. Чертыхаюсь и прихожу на помощь.
***
Мы возимся часа два. Кесседи работает лопатой, я оттаскиваю в сторону крупные куски земли. В итоге могила выходит неглубокой, но на большее сил уже нет.
Райан приносит тело Мышонка. Снимает с него куртку, кладет мальчика на дно выкопанной ямы и прикрывает сверху. После чего снова берется за лопату.
Дело сделано. Уже не чувствую холода после тяжелой физической работы. Расстегиваю "молнию" у подбородка.
Кесседи опускается на корточки возле небольшого холмика земли и закуривает. Стою рядом. Все, что могу предложить, это молчаливую поддержку. Слов нет.
-- Его звали Кевин, -- внезапно произносит Райан. -- Ты знаешь? -- качаю головой. Совершенно бесполезный жест, так как на меня он не смотрит. -- Джек подобрал его, когда ему было лет семь. Пожалел. Мышь не любил свое имя, не хотел вспоминать о прошлом и о смерти своей семьи. И Джек дал ему новое имя, кличку, но он носил ее с гордостью... -- Кесседи замолкает, крутит сигарету в тонких пальцах со сбитыми в кровь костяшками. Мне кажется, он больше не заговорит, но ошибаюсь: -- Джек был не таким, как другие. Мы потребители. Жалуемся, стонем, сетуем на жизнь, но ни черта не пытаемся изменить. Не можешь спасти всех, не пытайся -- вот кредо слабаков. Джек не мог спасти всех, он спасал тех, кого мог. Ему было лет двадцать, когда он решил, что больше не хочет жить так. Джек родился и вырос в Нижнем мире, как и многие другие, потерял семью, работал на заводе, жил в общежитии. Он видел, как тяжело приходится детям, и сам испытал все на собственной шкуре. И Джек сбежал, увел с собой с завода несколько мальчишек и ушел. Решил, что выживать на улице лучше, чем работать на благо правительства, которому плевать на своих граждан. Так появились Проклятые. Это была не шайка преступников, скорее, компания сирот. Джек подбирал беспризорников и принимал к себе. Учил выживать и не сдаваться. А еще учил быть человеком, -- Райан замолкает, достает новую сигарету. Почти не дышу, боясь спугнуть приступ откровенности. Но волнуюсь зря, он продолжает: -- Я сбежал с завода, ночевал то там, то здесь. Наверное, замерз бы через пару дней, но на меня наткнулись Проклятые. Из нынешнего состава в банде тогда был только Курт. Мы с Джеком поговорили, и он взял меня к себе. Это был удивительный человек. Веришь? -- поднимает на меня глаза. -- В Нижнем мире тоже есть удивительные великодушные люди, -- осторожно киваю. Может, и есть. Мне до Кесседи, встречать таких не приходилось. -- Он научил меня драться, разводить огонь из подручных материалов... Научил не просто выживать, а показал, как остаться человеком. Как вставать каждое утро и жить, когда хочется сдохнуть... Через пару лет я стал его правой рукой. Мы подбирали беспризорников и принимали в свою банду. Грабили заводы, но не трогали мирных жителей. Выживали, как могли... А потом к нам прибился Коэн, -- вздрагиваю. Вот оно! -- Он хотел власти. Не понимал, почему нельзя насиловать женщин, ведь раньше он всегда так делал, почему нельзя лишний раз убивать... Фред прожил у нас около года. Периодически собирал возле себя единомышленников, проповедуя, что жизнь одна и нужно брать от нее все. Кто не с нами, тот против нас. И прочее. А однажды Джек и Фред сильно повздорили. Не знаю, о чем. Я спрашивал, но Джек сказал, что незачем мне об это мараться. А на утро Фред ушел, а вместе с ним большая часть банды, -- кажется, теперь я понимаю, как вышло так, что Коэн отметился в Верхнем мире, а Кесседи при этом не присутствовал. -- А потом Фред вернулся. Один.
-- Полгода назад, -- шепчу, но Райан прекрасно слышит.
-- Да, -- подтверждает. -- Полгода назад. И стал претендовать на главенство. Вызвал Джека на бой. Бой до смерти. Победителю -- банда.
-- Зачем он согласился? -- не понимаю. -- И почему ты не помог?
Кесседи невесело усмехается.
-- Ты "сверху", как и я. Нам не понять. Но у тех, кто родился здесь, свои законы. Понятия. Джек сказал, что главаря должны уважать. И если он прикажет убить Фреда, он потеряет статус. И Джек согласился на бой, -- затягивается поглубже и выпускает в небо облачко дыма. -- Я был против. Уговаривал, настаивал, орал. Но Джек все решил. Он принял вызов. Это было дело чести. Когда мы говорили с ним в последний раз, он попросил меня, чем бы все ни закончилось, не уходить, не бросать банду, сохранить то, что от нее осталось. Потому что, если Фред дорвется до власти, он развалит все. Я обещал. Джек проиграл. У него была травма, нога почти не гнулась. Возможно, поэтому. Может, потому что Коэн играл нечестно. Не знаю. Они ушли вдвоем, а вернулся один Фред.
Я все еще не понимаю.
-- Но ведь ты тоже мог вызвать Коэна. Убить его.
Райан бросает на меня взгляд.
-- Хотел, -- признается. -- Даже собирался. Но мы среди тех, кто живет по понятиям Нижнего мира. Фреда приняли, даже Мышонок его боготворил и боялся одновременно, ты же видел. Джек просил сберечь членов банды. Чего бы я добился, убив Коэна? К тому же Фред обзавелся связями и славой. Многие боялись одного его имени. Это играло нам на руку.
-- Поэтому ты просто стал его контролировать, -- наконец, понимаю.
-- И в большинстве случаев это получается, -- соглашается. -- Не считая того шпиона, -- "пугала", понимаю. -- Так что, теперь я ответил на твой вопрос, почему я здесь? -- снова поднимает взгляд на меня.
-- Более чем, -- и это чистая правда. Теперь все детали пазла встали на места.
-- Темнеет, скоро отход, -- и правда, уже вечер. -- Так что беги, подавай свой сигнал, я их отвлеку, -- во взгляде и голосе решимость.
Выбрасывает окурок, мнет пустую пачку и опускает в снег.