После того ночного "купания" подобные случаи не повторяются, меня вообще будто не замечают. Чаще все отсыпаются днем и уходят на "дело" ночью, куда и зачем, мне знать не положено. Иногда покидают убежище днем, но в меньшем составе. Мышонок несколько раз интересуется, как у меня дела. Всегда говорю, что хорошо, он не пристает с расспросами, и я не пытаюсь ничего выяснить через мальчишку. Не хочется подставлять его под удар в случае прокола.
С Кесседи у нас мирное соседство, подразумевающее под собой почти полное отсутствие общения: "Свет выключи", "Я включу свет?", "Ты уже ложишься?", "Пора на обед" -- вот и все, что мы говорим друг другу. В общем-то, сосед он отличный.
Пытаюсь присматриваться и прислушиваться ко всему, что происходит вокруг. Получается неважно: при мне никто не обсуждает "дела", а общается ли с кем-нибудь вообще Райан, для меня загадка. Лично мне ни разу не приходилось видеть его с кем-либо. Он уходит со всеми, иногда один, приходит уставший, ложится спать, идет мыться или есть -- все. Книгу не достает, и мне уже начинает казаться, что она мне привиделась.
Почти каждую ночь мне по-прежнему снится девочка из Верхнего мира и ее родители. Просыпаюсь с одним желанием: биться головой о стену до тех пор, пока не выбью из себя эти воспоминания. Но нельзя. Нужно снова и снова просыпаться, одеваться и проживать еще один день, заставляя себя не думать и не чувствовать. Еще один день, и еще, как и последние четыре года. Вот только подсознание все еще не может смириться со смертью девочки из сна, и мы с ним боремся изо дня в день.
Изо дня в день... И эти дни летят быстро. Пролетает неделя, затем другая моего пребывания среди Проклятых. Члены банды уходят и приходят, меняются дежурные у дверей, а я все так же помогаю Гвен с мытьем посуды и занимаюсь поддержанием тепла. Моюсь ночами, когда никого нет, но все равно быстро и с оглядкой.
Общаюсь в основном с Гвендолин, впрочем, она, как и я, не отличается красноречием: "принеси то", "унеси это". Иногда она очень странно на меня смотрит, так, что у меня заходится сердце, и начинает казаться, что она видит то, чего в упор не замечают другие. Но Гвен прячет глаза, стоит мне перехватить ее взгляд.
Время идет, и со дня на день должна состояться моя первая встреча с Питом. Но как? Скорее всего, дежурный у двери меня выпустит, но Коэну доложит всенепременно. Он тут наподобие божества -- все его боятся, однако готовы в любой момент кинуться в ноги и молиться на его светлый лик.
Если не приду двадцать четвертого, Питер подождет еще два дня и уйдет, посчитав, что я либо предатель, либо труп. И потом связаться с "верхними" не будет никакой возможности. Что же делать?
Ломаю голову, а время неумолимо приближается к двадцать четвертому. Двадцать третьего замечаю за собой, что начинаю нервно дергаться от каждого звука. Даже Кесседи обращает внимание, спрашивает, все ли в порядке. Не похоже, что заботится, да и с чего бы, но чует неладное. Отмахиваюсь и пытаюсь держать себя в руках.
Двадцать четвертое.
Нервы на пределе.
Успокаиваю себя, что у меня еще два дня.
***
-- Кэм, бросай тарелки, -- голос Коэна для меня как гром среди ясного неба. Я убираю посуду после обеда и уже по привычке не жду, что на меня кто-то обратит внимание, прислуга и прислуга, -- зайди ко мне. Мышь, займись!
Ставлю на стол тарелки, которые держу в руках, а Мышонок тут же вскакивает со скамьи и начинает собирать кухонную утварь со скоростью и мастерством, до которой мне далеко.
Происходит настоящая метаморфоза: только что я всего лишь мойщик посуды, тень, неинтересная никому, но стоит главарю обратиться ко мне, на меня тут же обрушивается внимание всей банды. Кожей чувствую, что думает каждый из них: внимание, страх, зависть. От Фила снова пышет агрессией, в глазах некоторых откровенный испуг. Даже знаю, что они думают: а не займет ли этот новенький мое место? Бред.
Смотрю прямо перед собой и, выпрямив спину, иду за Коэном в его отсек.
Только во взгляде Кесседи не вижу ни удивления, ни опасения. Он явно в курсе, зачем я главарю. Его лицо равнодушное, без толики заинтересованности.
Коэн в комнате один, восседает на трехногом табурете, как и в первую нашу аудиенцию. Пару секунд раздумываю, не усесться ли мне снова на пол, но остаюсь стоять. Кто знает, вдруг придется защищаться.
-- Я наблюдал за тобой, -- говорит главарь без предисловий, после чего делает паузу, оценивая мою реакцию. Молчу, прямо смотрю на него, не делаю лишних движений. -- Не каждый на твоем месте стал бы трудиться на черной работе и не жаловаться.
Что это? Комплимент?
-- Мне не привыкать, -- отвечаю коротко. Что он знает о черновой работе? Это в последний год на заводе мне жилось более-менее терпимо.
Но Коэн будто не слышит моей реплики, его речь заготовлена заранее:
-- Например, Филипп взвыл через два дня и попросил достойное его дело, -- кто бы сомневался, -- ты продержался две недели. Знаю, про инцидент с обливанием, -- продолжает. -- Думал, ты придешь жаловаться.
-- А если бы пришел? -- интересуюсь.
Коэн разводит руками. Император на троне -- ни дать, ни взять.
-- Я наказал бы зачинщика, -- не спрашиваю как, но "его императорское величество" само спешит нести просвещение в массы: -- облил бы самого и выставил на мороз, -- в глазах Коэна опасный блеск, не дающий посчитать, что он преувеличивает или шутит. -- Хотя, -- он снова делает театральную паузу, изображая, что раздумывает. Какой талант пропадает! -- Я могу сделать это прямо сейчас. Хоть ты и новенький, условия для всех равны. Выпад против тебя -- это открытое оспаривание моего решения. Ты знаешь, чья это была идея?
-- Не знаю, -- отвечаю спокойно. Откуда мне знать? Да, я догадываюсь, что это придумка Фила, но у меня нет ни малейших доказательств. И искать их не собираюсь.
-- Защищаешь? -- щурится главарь.
Пожимаю плечом:
-- Детская шалость, не более. Какая разница, кто придумал.
-- Ты считаешь себя умнее остальных, -- делает вывод Коэн, и не могу сказать, что он неверен. С самомнением у меня все в порядке. Но умнее и хитрее главаря я себя не считаю. Этот человек умен и опасен, очень.
Не отвечаю. Не думаю, что это утверждение требует ответа.
-- Я думал подождать еще, -- признается главарь, -- но Кесс уверен, что ты готов, а его мнению я склонен верить, -- вот как. Неожиданно. Кто бы знал, что Кесседи даст обо мне положительный отзыв. -- Как думаешь, чем мы занимаемся?
Вопрос с подвохом?
-- Грабите богатых и отдаете бедным?
-- Почти, -- щерится Коэн, -- только мы никому ничего не отдаем.
-- В Нижнем мире нет богатых, -- рискую.
Но Коэн спокоен.
-- И тут ты прав. И в том, что умнее остальных тоже, -- второй комплимент за разговор. Чуть приподнимаю брови, но молчу. -- Богатые друзья у меня тоже есть, -- почти не дышу, -- но сейчас не об этом, -- черт! -- Чтобы выжить, нам нужна добыча. Банд, вроде той, которой принадлежал Здоровяк Сид, -- спасибо за напоминание, -- много, а хорошего в Нижнем мире мало. Иногда отнимаем нажитое у мелких и слабых банд. Иногда забираем провизию на заводах, -- делает очередную паузу и смотрит особо внимательно, -- знаю, ты работал на заводе долгое время. Это для тебя... приемлемо?
-- Вполне, -- отвечаю, в то же время гадая, откуда у бандита из Нижнего такой богатый словарный запас.
-- Сегодня ты пойдешь с нами, -- объявляет Коэн торжественно. Нарекаю тебя Лорд Кэмерон, отныне ты рыцарь Круглого Стола... -- Завод "Хорнсби". Сегодня им привезли продовольствие. Зачистим их склад.
Пытаюсь скрыть разочарование: Коэн лишь упомянул о делах с "богатыми", вероятно, имея в виду "верхних", никаких подробностей.
-- Почему склад? -- спрашиваю, изображая заинтересованность. -- Почему не при перегрузке?
-- Охрана с оружием, -- отвечает главарь. -- А склад охраняют местные. Не хмурься, -- неверно истолковывает он мою реакцию, -- никто не подохнет с голоду. Правительство расщедрится и пригонит новую партию. Заводские крысы им нужны голодными, но живыми, -- последние слова так резко контрастируют с предыдущей почти литературной речью, что инстинктивно морщусь. -- Что? Не считаешь заводских крысами? -- опять понимает по-своему Коэн.
-- Мне плевать на заводских, -- отвечаю, и это чистая правда. Мне их не жаль. Мне никого уже давно не жаль.
-- Это правильный ответ, -- главарь доволен, а вот я нет: было сказано слишком мало. -- Тогда готовься. Ночью идем. Можешь пойти поспать, потом выспаться не придется.
-- А печка?
-- Что печка? -- кажется, мне удалось-таки удивить всезнающего и наперед все просчитывающего Коэна.
-- Ну, у меня обязанности, -- поясняю. -- Кто займется печкой?
Глаза главаря расширяются, а потом он заходится в хохоте. Терпеливо жду, пока он заткнется.
-- Печка у него, -- бормочет, отсмеявшись, и вытирает рукавом выступившие от смеха слезы. -- Мышь сегодня займется. Ты и твои навыки нам будут полезнее на вылазке.
Моя способность убивать, он хотел сказать...
-- Хорошо, -- говорю и ухожу в свой отсек.
***
-- С чего ты взял, что я к чему-то там готов?!
Райан лежит на койке с выключенным светом, в "комнате" полумрак, сквозь штору попадает только освещение из коридора. Стремительно захожу и сдергиваю с его головы одеяло.
-- Не ори, -- шипит на меня Кесседи, вырывая одеяло. -- Хочешь, чтобы он услышал?
Этого "его" он явно не боится, а вот мне бы следовало, тут он прав. Выпускаю из пальцев шерстяную ткань.
-- Коэн явно уверен, что я пойду и перережу половину завода этим вечером, -- шиплю в ответ.
Райан принимает вертикальное положение, садится на кровати, пожимает плечами.
-- Даже если считает. Тебе-то что?
-- Да меня до сих тянет мыть руки, как только подумаю о Сиде, -- какого черта из меня рвется эта откровенность.
-- Знаю, -- кивает Кесседи. -- Видел, как ты бродишь в ванную по ночам.
Мне хочется его ударить. Прямо руки чешутся. Разбить это спокойное лицо. Это я-то считаю себя умнее остальных?
-- Ты не прав, -- сообщает мне Райан, -- мы тут не убиваем все, что движется, и не поднимаем недвижимое, чтобы умертвить. Если ты решил, что Фред поощряет бессмысленные убийства, ты не прав. Пустить кровь он любит, но Коэн как раз из тех, кому в каждом действии требуется смысл. То, что ты готов убить ради того, чтобы выжить и выжили те, кто идет с тобой плечом к плечу, дорого стоит. Мышь, например, не убьет. Не сможет. Рыжий тоже. Фил захочет, да не всегда сумеет, психует, начинает размахивать руками, когда требуется один точный удар... Продолжать?
Постепенно успокаиваюсь от размеренного тона его голоса. Что на меня вообще нашло?
Сажусь на край своей койки, вцепляюсь пальцами в ее край.
-- Не надо, -- говорю, -- я понял.
-- Успокоился? -- в голосе Райана слышится даже нечто, похожее на участие.
-- Вполне, -- отвечаю сухо. Тоже мне, защитник несчастных и обездоленных. Пусть с Мышонком кудахчет.
Кесседи будто читает последние мысли по моему лицу, усмехается, опять ложится и укрывается с головой одеялом, а я продолжаю сидеть и пялиться в стену.