Жизнь и необычайные приключения Янки из Коннектикута при дворе короля Артура Часть 11
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
ЧАСТЬ 11
ГЛАВА XXXIV
ПРОДАНЫ В РАБСТВО!
Что же теперь делать? Главное - спокойствие. Срочно меняем тему на позитивную. Этим людям нужно успокоиться и прийти в себя.
Пока я разбирался с правами человека, Марк Маркович безмятежно и самозабвенно пытался разобраться с монеткодержателем. Когда бомба моего прессинга была взорвана, он застыл в позе техника-колупальщика. Я ненавязчиво взял из его рук это устройство, и стал раскрывать тайны загадочной машинки. Только представьте, насколько дикими были те люди, если даже загадку этого простого прибора пришлось им объяснять и показывать на пальцах. Возможно, это был первый прибор, с которым они столкнулись. Включая столовые. Потом я передал его им, чтобы каждый рассмотрел и попробовал сам. Видели бы вы, как неуклюже они копировали, показанные мною элегантные движения.
Монеткодержатель представлял собой двуствольную трубку из калёного стекла. Оно было достаточно ударопрочным, но обходилось во много раз дешевле дефицитного железа, которое тоннами уходило на нужды телефонной связи. На трубке был рычажок, типа спускового крючка. Нажимаешь рычажок, и из ствола выкатывается дробинка. Не вылетает с бешеной скоростью, заметьте, а просто падает вам в руку.
Стволы были разных размеров: один размером со спичечную головку, другой в три раза больше в диаметре. Дробинки, соответственно, тоже. Это и были наши монетки. Мелкие - милрейсы, крупнее - милы. Только доллары и центы, которые были из золота и серебра, выпускались в виде настоящих монет. Милы и милрейсы изготавливались из железа. Это было очень выгодно с точки зрения правительства - железо хоть и было относительно недёшево, но в количестве одной дробинки оно не стоило почти ничего. Тем не менее, мы были застрахованы от подделок, именно потому, что выпускали монеты в виде дроби. На всём острове никто не умел её лить, и никто не предполагал, каким образом обычные люди, не волшебники могут это делать. У меня, как у уважающего себя волшебника, была своя собственная дроболитейная башня. Дробинки одинакового диаметра заряжались в соответствующий ствол с казённой части. Они набивались наподобие гороха в стручке, и их толкала пружина. "Отстреливались" они, как я уже упоминал, путём нажатия небольшого рычажка.
По сути - это кошелёк. Очень удобный. Вы можете отсчитать нужную сумму даже в темноте. Можете носить его на шее, подвесив на верёвку, или в кармане, если к вашей одежде пришиты карманы (новейшее изобретение!). Монеткодержатели выпускались различной длины, и, соответственно, разной ёмкости. Самый большой экземпляр вмещал в себя мелочи на целый доллар.
"Настрелять мелочи" вскоре стало очень популярной фразой. Я думаю, что она пришла в XIX век отсюда, из Англии времён Артура, поскольку учёные-лингвисты считали происхождение этого выражения очень древним, теряющимся во мгле средневековья. Замечу вдобавок, что идею таких кошельков для дроби мне подсказала эта самая крылатая фраза.
Тут, внезапно, проснулся король. Послеобеденный сон придал ему сил и взбодрил. Он собирался присоединиться к нашей беседе, и было видно, что он в прекрасном настроении. Поскольку меня теперь тревожило всё что угодно, и думал я, в основном, о том, что наша жизнь в большой опасности, хитрое выражение глаз короля озаботило меня с особой силой. Я сразу его заметил. Оно говорило, что после сна Его Величество взглянул на эту ситуацию с забавной стороны и решил покрестьянить, раз уж судьба свела его с крестьянами за одним столом. Ну почему он так некстати выбрал именно это время?
Я оказался прав. Он без колебаний и промедлений начал отжигать на тему агрокультуры, сельского хозяйства и земледелия. А точнее, неумело и безыскусно пороть чепуху, глупую бестолковую чепуху. Меня прошиб озноб. Требовалось срочно его образумить, шепнуть на ухо, нечто типа: "Чувак, мы сидим на бочке с порохом! Каждую минуту может рвануть. Нам нужно вернуть доверие этих людей! Не смущай их, не теряй драгоценного времени". Естественно я не мог этого сделать. Шептаться при всех?
Это выглядело бы так, что я сговариваюсь с ним. Естественно о том, как нам погубить этих несчастных ремесленников. Поэтому мне пришлось сидеть с безмятежным видом и изображать довольного гостя, пока король отжигал и явно что-то курил, сидя на бочке с порохом. Он нёс пургу, т.е. свет, истину и оригинальные взгляды на лук и тому подобные корнеплоды. Сначала был адреналин. Вихрь мыслей. Поиск спасительного решения. Мысли носились туда-сюда, устроив суматоху, били в барабаны и трубили в трубы, поднимая по тревоге всё внутри. Поэтому, первое время, королевский дискурс не доходил до моего сознания. Когда облако мыслей стало обретать форму, начал вырисовываться план спасения, а дух и сила слова выходили на боевые позиции, до моего сознания стал доходить смысл того, что говорит король. Будто кто-то посторонний говорил о чём-то своём, там за забором:
-... но это не самая разумная точка зрения, я вам замечу. Да, я в курсе, что крупные специалисты нашего министерства.. э.. как там... сельского хозяйства.. точно, да. Они не могут прийти к согласию - не оттого ли уж ягоды лука становятся невкусными, что их собирают неспелыми...
Публика оживилась. Ребята переглядывались с удивлением и тревогой.
-...Однако, в то же время, другие продолжают настаивать, и этому есть свои причины, что не факт. Потому что, например, изюм или какие там ещё полезные злаки, их тоже копают эээ... собирают неспелыми, а потом сушат. Но те не теряют своих вкусовых качеств...
Публика впадала в шоковое состояние и ужас.
-...Но в одном можете не сомневаться. При всех своих отрицательных качествах, он совершенно безвреден. Тем более, если вовремя запить его природную горечь каким-нибудь соусом. Чем-нибудь типа сока из овоща, например.
Глаза людей наполнились ужасом, один из них пробормотал:
- Здесь нет ни слова со смыслом. Господь лишил этого человека разума.
Я был полон мрачных предчувствий и сидел, как на иголках.
-... Идём дальше и рассмотрим совсем уже вопиющий случай. Обратимся к миру животных. Я буду говорить о животном, которое можно назвать неспелой ягодой от мира зверей - о козе. С ней, как и с луком, далеко не всё так сладко, как хотелось бы. Да, у неё есть тёплая шерсть, но у неё также есть рога, которые не приносили бы земледельцам никакого вреда, не обладай эта тварь кое-какими отвратительными привычками, порочным складом ума и злопамятными личными качествами. Я уж не говорю о столь неуёмном аппетите, что заставляет её жевать даже бельё на верёвке...
Публика поднялась с мест и двинула на нас, подбадривая себя криками:
- Один собирался предать нас, а у другого крыша поехала! Вали их! Мочи их!
Они ринулись на нас. Видели бы вы радость, вспыхнувшую в глазах короля! Может в вопросах сельского хозяйства он ламер, но в вещах такого плана он абсолютно компетентен. Он долго смирял себя, и жаждал подраться, поэтому без лишних слов заехал кузнецу в челюсть так, что тот сразу рухнул с копыт и растянулся на полу.
- Георгий Победоносец! За Англию! За Родину! - проорал он, и сбил с ног колёсного мастера.
Каменщик попался весьма крупный, но я уронил его как нечего делать. Все трое поднялись с земли и пошли в наступление. И снова оказались на полу. Опять бросились в атаку и снова были отбиты. С врождённой Британской отвагой, они продолжали нападать, пока не были измотаны до изнеможения и поломаны в труху. Под глазами у них были такие серьёзные фонари, что они уже не могли видеть, где мы, а где кто. Поэтому я и король отошли в сторону, а те продолжили жестокую драку. Они катались, боролись, крепили и взбадривали друг друга, рвали клочья волос и выдавливали глаза. Мы же спокойно смотрели на эту бульдожью схватку, не опасаясь, что они побегут звать на помощь, поскольку они тратили уже последние силы, а поле боя было достаточно далеко от дороги, чтобы шум драки услышали случайные прохожие.
К тому моменту, когда они всё-таки выдохлись, я неожиданно заинтересовался - куда это Марк Маркович подевался. Его внезапно не оказалось среди них. Я огляделся. Нет его нигде. Ничего хорошего это не предвещало.
Я дёрнул короля за рукав, и буквально потащил его в сторону лачуги. Ни Марка Марковича, ни Феличиты там не было! Они побежали в село за помощью, можно было не сомневаться. Я сказал королю, что нужно рвать когти, а почему - объясню потом.
Мы мчались без оглядки по обширной, безлесой пустоши, а когда добежали до спасительной опушки, я бросил взгляд назад и увидал толпу разъярённых крестьян, которыми предводительствовали Марк Маркович и его жена. Они страшно галдели и кричали, но нам от этого не было никакого вреда. Лес оказался очень густой. Сейчас мы забежим подальше вглубь и укроемся на каком-нибудь дубке поветвистей, а они пусть себе свистят, и ругаются. Может они вообще станут охотиться друг на друга. Они же такое любят. Тут, внезапно, донёсся лай собак! Так! Приключение становится захватывающим. Действуем по новому плану. Нужно добежать до ручья или речки.
Мы неслись как угорелые, звуки погони стихали, превращаясь в неясный шум.
Нам попался ручей, мы вошли в его течение, и пошли вдоль. Прошагав около трёхсот шагов вброд, в сумерках густого леса мы наткнулись на дуб, массивная ветвь которого простиралась над течением ручья на небольшой высоте. Я и король вскарабкались на этот сук, а по нему пробрались к стволу дерева. Звуки погони стали отчётливей. Видимо, толпа напала на наш след. Некоторое время шум приближался резво, но потом стало ясно, что они стоят на месте - они потеряли наш след там, где мы вошли в ручей.
На воде не остаются запахи и собаки не могли держать след по течению. Но теперь, они разделятся на поисковые партии. Одни пойдут вверх по течению, по обеим сторонам ручья, другие отправятся вниз, и попытаются снова напасть на след.
Мы неплохо устроились среди ветвей, надёжно укрытые густой листвой. Короля это устраивало, но я не был уверен, что мы уже в безопасности. Под самой кроной, на огромной высоте, ветви деревьев почти переплетались. Поэтому я сказал королю, что мы должны перебраться на соседнее дерево по тем ветвям. Всё это ради нашей безопасности. Так мы и поступили. Правда, перебираясь с одного дерева на другое, король соскользнул и, уже было, полетел вниз, но не растерялся и ухватился за подходящую ветку.
Теперь у нас был удобный наблюдательный пункт, скрытый среди ветвей и листвы. Больше не требовалось ничего, можно спокойно сидеть и наблюдать за охотой.
Всё это время было слышно, как погоня движется в нашу сторону. Они быстро приближались. По обоим берегам ручья, перекрикиваясь друг с другом. Громче... совсем громко... через минуту они высыпали из чащи, с диким шумом, лаем, треском сухих веток под ногами и промчались, словно стадо дикарей.
- Я опасался, что ветвь над водой покажется им подозрительной, - сказал я, - но видимо пронесло. Мы обманули их. Будьте готовы, сир. Мы у них в тылу и шум уже стихает. Как только шум совсем стихнет, будет самое подходящее время. Мы выберемся на ту сторону ручья, и быстро побежим. Это будет половина успеха. По дороге будем присматривать пасущихся лошадей, и если наткнёмся, то отработаем парочку. То есть, я хотел сказать, позаимствуем парочку безвозмездно. И уже к наступлению темноты, доберёмся до границы королевства этого Багдемауса.
Мы начали спускаться и уже добрались до яруса нижних ветвей, когда мне показалось, что погоня возвращается. Я замер и стал вслушиваться.
- Так, - сказал я, - они сбиты с толку, они поняли, что потеряли нас, и теперь возвращаются домой. Карабкаемся обратно в наше логово, и дадим им спокойно пройти.
Пока мы забрались обратно, король всё время вслушивался. Потом он сказал:
- Они не возвращаются домой, они продолжают поиски. В нашем направлении. Я это чую. Лучше затаиться.
Он был прав. Он разбирался в погонях и преследованиях лучше, чем я. Шум погони приближался очень медленно, было ясно, что на этот раз они не бегут. Король сказал:
- Кто-то из них догадался, что мы обгоняли их ненамного, и что пешком по течению мы не можем двигаться так же быстро, как они по берегу. А значит, мы где-то спрятались. Теперь они ищут, где мы спрятались.
- Да сир, так и есть, я и сам этого опасался. Но давайте надеяться на лучшее.
Шум нарастал, и вот, показался авангард. Они шли по обеим сторонам ручья, перекликаясь. Голос с той стороны прокричал:
- Думаю, если они не дураки, они забрались вон на то дерево, по той вон ветке, которая торчит над водой. Залезьте кто-нибудь на дерево и посмотрите.
Я просто не мог нарадоваться своей проницательности, тому, что просчитал их, и что мы так благоразумно перелезли на другое дерево, чтобы замести следы и обвести их вокруг пальца. Однако, знаете перед какой вещью не устоит ни проницательность, ни сообразительность? Перед обычной дуростью. Лучшему фехтовальщику в мире не стоит опасаться второго фехтовальщика. Кого ему стоит опасаться всерьёз, это совершенно необученного противника, который и меча-то раньше в руках не держал. Он ведь не знает приёмов, которые ему полагается провести по науке. Он набросится хаотично, чего в науке фехтования нет, и окажется, что в такой борьбе наш эксперт - не знаток. Они, отчасти, оказываются в равных условиях, потому что никто из них к такому не готов. Не исключено, что в таких условиях застигнутый врасплох эксперт потеряется и будет побеждён.
Сами подумайте, как можно было предвидеть, при всех моих волшебных дарах, что дело поручат кривому, или просто пустоголовому увальню, который по своему сбитому прицелу выйдет не на то дерево, которое ему сказали обыскать? Именно так и получилось. Он пошёл не к тому дереву, которое внезапно оказалось тем самым, и полез на него.
Дело принимало серьёзный оборот. Мы сидели скрытно и затаившись, ожидая развития событий. Крестьянин неуклюже, с большим трудом карабкался вверх. Когда он подобрался уже близко, король бесшумно поднялся во весь рост и встал, уцепившись руками за крепкую ветку над головой, приготовив правую ногу для удара по мячу. Как только показалась голова охотника, послышался короткий, но увесистый удар и мужик полетел, махая руками, и совершил жёсткую посадку в корнях дуба. Снизу послышались крики полные возмущения и ненависти, на которые тут же сбежались все. Нас загнали на дерево, мы оказались в ловушке. Они, видимо, ещё сами не до конца поняли, что случилось, и допускали, что парень сорвался и упал сам. Полез следующий. Его осторожность ему не помогла, и тогда стало ясно, что люди не случайно падают с этого дерева. Как раз к этому времени поисковики обнаружили, каким способом мы перебрались с дерева у реки на наше дерево, и часть добровольцев полезла, чтобы зайти нам в тыл. Король приказал мне возглавить арьергард и защищать воздушный мост.
И вот противники повалили из всех щелей. Каждый вновь прибывший получал августейшую оплеуху, и падал вниз, освобождая проход следующему. Редко кому требовалась добавка. Я очень сильно тряс ветвь, стряхивая на землю, пытавшихся перебраться врагов. Король был счастлив, его воодушевление было непередаваемо. Он сказал, что если дела так и будут идти дальше, мы проведём прекрасную, прекрасную ночь. Потому что с их прямолинейной, негибкой тактикой наша позиция сильнее, чем у трёхсот спартанцев, и мы сможем отстоять наше дерево, сражаясь даже против всей их деревни.
Однако толпа внизу быстро пришла к такому же выводу самостоятельно. Они прекратили штурм и стали обсуждать другие варианты. Оружия у них не было, только камни. Их они и применили. Мы не возражали. Конечно, камни могли угодить в кого-нибудь из нас, только это было маловероятно. Мы были хорошо защищены ветвями и скрыты листвой. Они даже не знали точно, куда нужно целиться. Да и высота была большая. Пусть пошвыряют камни ещё пол-часа и темнота придёт нам на помощь.
Чувствуя себя уверенно, мы смогли улыбнуться. Мы даже могли бы посмеяться над ними, но не стали этого делать, что было, в общем, правильно. Потому что оказалось, что радоваться рано. Камни прорывались сквозь листву и отскакивали от ветвей меньше пятнадцати минут, после чего в воздухе появился запах. Едва вдохнув его, мы поняли - запах дыма! Наша партия подошла к концу. Это было очевидно. Нам придётся спускаться с дерева, или мы тут задохнёмся. Они навалили огромную кучу хвороста, клубы поднимались всё выше. Когда осаждавшие увидели, что густое облако дыма окутало дерево целиком, их охватил шквал положительных эмоций. У меня едва хватило дыхания сказать:
- Приказывайте мой повелитель, что Вам подсказывает ваш опыт.
Король выдохнул:
- Следуй за мной. Займём позицию у того дерева, у реки, встанем к нему спиной, ты с одной стороны, я с другой. И будем драться. И пусть каждый повергнет свою кучу противников, как умеет, на свой вкус.
Он стал спускаться страшно откашливаясь. Я лез следом и коснулся земли секундой позже короля. Мы бросились к заранее оговорённому месту и принялись отвешивать и получать тумаки во всю мощь. Стоял шум и гам, все неистово орали. Разгул стихии, ураган страстей и всеобщая неразбериха. Внезапно в гущу толпы ворвался всадник и громкий голос приказал:
- Стой, или убью!
Как хорошо это звучало! Хозяин голоса обладал всеми признаками знатного человека: изысканной и богатой одеждой, властным взглядом, суровым выражением лица. Разгульная жизнь наложила свой отпечаток на его чело. Толпа робко подалась назад, словно толпа лизоблюдов, расступающихся перед августейшей особой, при дворе. Господин внимательно посмотрел на нас и резко спросил у крестьян:
- Что вы собрались сделать с этими людьми?
- Это безумцы, милостивый государь. Они чужестранцы. Они явились к нам неизвестно откуда, и мы не знаем, кто они такие и...
- Не знаешь кто они такие? Ты не врёшь мне тут часом?
- Честное слово сэр, мы говорим чистую правду. Они странники, и у нас их никто не знает. Они оказались жестокими и кровожадными безумцами, очень опасными. Они много наших...
- Молчать холоп! Ты не ведаешь, что говоришь. Не похожи они на безумцев. Кто вы? И откуда вы? Рассказывайте.
- Мы всего лишь мирные путешественники, сэр, - сказал я. - У нас своё дело, и мы ездили решать вопросы, касающиеся этого дела. Мы из дальних земель и здесь впервые. Мы не желали никому зла. Если бы не Ваше храброе вмешательство и защита, эти люди убили бы нас. Вы совершенно правы - мы не безумцы. Мы не жестокие и не кровожадные.
Господин повернулся к своей свите и спокойно сказал:
- Захлыстуйте этих псов обратно в конуру.
Толпа моментально испарилась. Всадники поскакали за ними, размахивая хлыстами, преследуя несчастных по пятам, поскольку те оказались глупее, чем даже гурт свиней и бежали вдоль тропы, вместо того чтобы рассосаться по кустам. Визги и умоляющие крики затихали вдали, и слуги начали по одному возвращаться. Тем временем господин допросил нас более тщательно, но не накопал на нас ничего такого. Мы были ему очень признательны за то, что он сделал для нас, и не скрывали это. Однако не сообщили ему ничего сверх того, что мы путешественники из далёкой земли, и никого здесь не знаем. Когда вся свита вернулась, он сказал одному из слуг:
- Дайте им запасных лошадей и посадите их.
- Слушаюсь, господин.
Нас поместили в арьергард среди слуг, и процессия бодро отправилась в путь.
Мы остановились уже после наступления темноты у придорожной таверны, милях в десяти от места наших злоключений. Наш господин ушёл в свою комнату, после того как управился со своим ужином, и больше мы его не видели.
Утром на рассвете мы позавтракали и были готовы отправляться в путь. Старший в свите уже вальяжно прогуливался по дороге. Он сказал:
- Вы говорили, ваш путь лежит вдоль этой дороги, как и наш. По этой причине, граф Грибэкс приказал, чтобы вам отрядили двух лошадей. Вы и несколько человек из нашего отряда поскачем вместе, вперёд по дороге. Там, в двадцати милях, есть торговый город, который называется Камберленд. Там вы будете в безопасности.
Мы попросили, ещё раз передать нашу глубокую благодарность хозяину, и приняли предложение. Отряд из шести человек потрусил в направлении города, неспешным и спокойным аллюром.
В ходе беседы выяснилось, что господин Грибэкс - очень знатная особа в этих краях. До его владений один день езды, и лежат они по ту сторону от Камберленда. Мы двигались неспешно, и въехали на рыночную площадь города в полдень. Там мы спешились, и, передав в очередной раз наши благодарности господину Грибэксу, приблизились к толпе, собравшейся в центре площади, чтобы увидеть предмет всеобщего интереса.
Это были остатки той самой связки невольников, которых мы встретили по пути в Долину Святости! За это время, в мире произошло столько событий, а они так и волочили свои оковы. В мире под Солнцем для них существовали только эти оковы.
Тот несчастный муж исчез. Исчезли и многие другие. Зато, к связке добавились несколько новых представителей движимого имущества. Короля это совсем не заинтересовало, и он собирался пройти мимо, но меня это зацепило, я был полон сочувствия и горечи. Я не мог оторвать глаз от этих обветшалых, измождённых людей с поломанными судьбами.
Они сидели прямо на земле, безмолвные, безропотные, понурые. Душераздирающее зрелище. По какой-то иронии судьбы, не далее чем в тридцати шагах, стоял многословный правовед, и произносил речь, в которой без меры восхвалял "славные Британские свободы".
Я вскипел. Я забыл, что я простолюдин, и помнил только то, что все мы просто люди. Нужно подойти к этому оратору и под каким-нибудь предлогом взять слово, а потом указать толпе слушателей на этих...
Щёлк! Оковы защёлкнулись. Нас с королём сцепили вместе. Это сделали наши попутчики, слуги того господина. А господин Грибэкс уже был тут и смотрел на это. Король разразился гневом и закричал:
- Что означает столь неучтивый поступок?
Господин Грибэкс спокойно обратился к своему главному злодею и хладнокровно произнёс:
- Выставь этих рабов на аукцион и продай их.
Рабов! Какое новое звучание приобрело это слово теперь! И сколь ужасное. Король поднял руки в кандалах и, ударив со страшной силой, попытался убить этого негодяя оковами, но тот отскочил. Десяток слуг бросились вперёд. В следующий момент мы были беспомощны. Но, мы так громко и убедительно кричали о том, что мы свободные люди, что привлекли внимание трубившего о свободах оратора и слушавшей его толпы. Они обступили нас. Оратор проявил себя бескомпромиссным борцом за законность, заявив:
- Если вы, в самом деле, свободные люди, у вас нет повода беспокоиться. У нас есть независимый суд и шериф, которые защитят данные Богом свободы (аплодисменты). Вы разве не знали? Какие у вас есть доказательства?
- Доказательства?
- Доказательства. Что вы свободные люди.
Я опомнился. И ничего не стал говорить. Но король возмущался:
- Вы поступаете безрассудно! Не мы должны доказывать, а вот этот негодяй и мерзавец должен доказать, что мы несвободные люди!
Видите ли, он знал законы своей страны, но знал их неправильно. Как и большинство людей, он думал, что они справедливые, что они отстаивают справедливость. Но как всегда, и во всех станах, вся соль в практике применения закона. Поэтому, подпасть под действие закона самому лично, это яркий и запоминающийся опыт в жизни каждого простолюдина. Отрезвляющий и навсегда избавляющий от предрассудков.
Вся команда свободофилов покивала головами. Они выглядели разочарованными. Ничего интересного, никакие свободы не попирались, никто не покушался на стабильность. Оратор снова заговорил. Это был прекрасный случай продемонстрировать справедливость Английских законов на практике. Он начал, обращаясь к толпе:
- Для тех, кто не желает соблюдать законы нашей страны, в этот раз придётся их соблюдать. Для нас, эти люди пришлые. Этот факт мы не станем отрицать. И мы не станем отрицать, что они могли бы оказаться свободными людьми. Но они могут, так же, оказаться и рабами. А поэтому, чтобы законность не была нарушена, и право частной собственности не пострадало, нам не требуется доказывать, что они рабы. Это им нужно доказать, что они не рабы.
Я сказал:
- Благородный господин, дайте нам время послать весточку в Астолат. Или в Долину Святости...
- Спокойно, мы здесь взрослые люди, поэтому давайте рассуждать, по-взрослому. Запросы этих людей чрезмерны. Они не могут надеяться, что им такое позволят. Это займёт много времени и причинит неоправданные неудобства их хозяину...
- Хозяину?! Да ты идиот, - негодовал король. - У меня нет хозяина, я сам всем вам тут...
- Тише, ради Бога!
Я вовремя остановил короля. У нас и так уже достаточно проблем. Если эти люди поймут, что мы ненормальные, то наша участь будет иной. Во много раз хуже.
Нет необходимости приводить дальнейшие детали. Господин Гадэкс выставил нас на торги и продал с аукциона. Точно такой же бесчеловечный закон существовал на Американском Юге времён рабства, через тринадцать столетий. По этому закону сотни свободных людей были проданы в пожизненное рабство, безо всяких церемоний. Я и раньше относился к этому очень негативно. Но, какой-то нехороший закон, и какие-то невольничьи колодки на каких-то рабах, придя в мою жизнь, превратились из негодной вещи, в дьявольскую несправедливость.
Ну что ж, мы искали приключений.
Да, нас продали с аукциона, как скот. В большом городе, на оживлённом рынке за нас можно было запросить хорошую цену. Но рынок Камберленда стагнировал. Нас удалось продать за такую сумму, что мне стыдно вспоминать. Его Величество Король Англии был продан за семь долларов. Его премьер-министр за девять.
По моему скромному мнению, король должен был пойти никак не меньше чем за двенадцать, а за премьер-министра могли бы дать все пятнадцать. Но рынок есть рынок. Если вы заваливаете предложением вялый рынок, не важно, о каком товаре идёт речь, вы получите хрен моржовый, то есть, я хочу сказать, хреновую маржу вы получите. И вам останется только смириться с этим. Если бы у Гадекса было достаточно мозгов...
Впрочем, никаких симпатий я к нему не испытывал, и думать о том, чтобы у Гадекса прибавилось ума я не собирался. Пусть живёт с тем, что у него есть в наличии. Пока. В общем, как говорится, я его запомнил.
Работорговец скупил нас на корню, по дешёвке, и прицепил к своей длинной веренице движимого имущества, в арьергард. Мы заняли своё место в строю и выдвинулись из Камберленда после полудня. Мне казалось диким и нереальным, что король Англии со своим премьер-министром идут в невольничьей колонне, попав в иго благодаря подлому обману. Идут в оковах среди зевак, мимо окон, за которыми сидят и едят кашу добрые и порядочные люди, и никто не сделает изумлённых глаз, никто не закричит: "люди добрыи! что ж такое делается та! батюшку царя ироды проклятые сгубить удумали!". Знаете, о чём это говорит, уважаемая публика? О том, как мало разницы между королями и оборванцами. Когда они одинаково одеты, и вы не знаете, что перед вами король, вы увидите лишь надменного мужика. Но как только вам расскажут, что это король, у вас уже в зобу дыханье спёрло, вы глаз от него оторвать не можете. Полагаю, в каких-то аспектах, люди поголовно такие недалёкие, от самого рожденья.
ГЛАВА XXXV
ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ
Если всмотреться в мир с любовью, становится заметно, что он состоит из любопытных вещей. Король был подавлен. Это было неудивительно. Но как вы думаете, что его удручало больше всего? Может то, как низко он пал? С высочайшей позиции королевства рухнул в самый низ. Такой низ, что ниже и не придумаешь. Знаменитейший человек ввергнут в безвестность. Из князи в грязи. Но нет, же.
Даю вам честное, благородное слово, сильнее всего его тяготило не это. Он не мог свыкнуться с мыслью, что его оценили в семь долларов! Когда я понял, что именно это беспокоит его, меня это очень удивило. Я не мог поверить, это казалось неестественным. Однако, как только мои мысли оправились от потрясений, и я смог спокойно оценивать обстановку, то взглянул на это непредвзято. И понял, что на самом деле, всё правильно. Король - это звание, должность, маска. И поэтому, чувства такого виртуального субъекта, как король, всего лишь надуманы и навязаны ему. Его же собственным окружением. Они не более натуральны, чем гримасы на маске, которые всего лишь нанесены краской. Но под маской можно найти человека, если, конечно, маска не выжила искомого человека из его же собственного ума, словно лисичка кролика в сказке. В нашем случае, под маской обнаружился человек, который оказался обыкновенным человеком, с настоящими человеческими чувствами. Обычного, нормального человека задевает, когда его оценивают ниже, чем его самооценка. Король оказался реальным человеком. Он сделал это, он смог подняться из тлена виртуальности.
Однако, он мне всю кровь свернул, доказывая, причём аргументировано, что это захудалый рынок, на котором нет ни одного знающего человека, а вот на каком-нибудь крупном рынке за него дали бы ну никак не меньше двадцати пяти. Совершенно нереальная цена. Её можно объяснить только чудовищно завышенной самооценкой. Я бы столько не заплатил. Однако, мне не хотелось спорить с ним на такую щекотливую тему. И я не стал спорить, а повёл себя как опытный придворный. Я отбросил прочь всякое стеснение и дерзко признал, что никак не меньше двадцати пяти. Хотя в глубине души, я не секунду не сомневался, что за всё время существования истории не было ещё такого короля, который стоил бы половину этой суммы. А после Артура, не будет и такого, который стоил бы четверть этой суммы. Он реально забодал меня. Он мог начать рассказывать мне о том, что урожай уже собран почти везде. Он мог говорить о том, какие погоды нынче стоят. Он мог говорить о сложностях во внешней политике. Он мог говорить о собаках, кошках, нравах или религии, неважно о чём - я утомлённо вздыхал, потому что знал, что будет дальше. Это было всего лишь прелюдией к жалобам на эту несчастную семидолларовую цену. В каком бы многолюдном месте мы ни остановились, он бросал на меня взгляд, полный сожаления, ясно говоривший: "если бы ЭТО произошло здесь, мы бы увидели совсем иной результат". Скажу честно, когда нас только что продали, мне втайне льстило видеть, что я на пару баксов дороже. Но после того, как король не мог успокоиться, и всё переживал и переживал, я стал жалеть, что его не продали за сотню. Жалобы не прекращались ни на следующий день, ни впоследствии. Это усугублялось тем, что на любом торге потенциальные покупатели, осматривая нас, отпускали по поводу короля шуточки, типа:
- Смотри какой двух-с-половиной долларовый чурбан. А понтов на все тридцать. Жаль, что понты не продашь на ярмарке.
В конце-концов такие замечания принесли губительные плоды. Наш хозяин, человек практичный, рассудил, что этот изъян нужно подправить, если он хочет найти покупателя для короля. И он принялся сбивать спесь с Его Величества. Я мог бы дать ценный совет этому человеку, но не стал. Не надо давать советы работорговцу, если только вы не хотите совсем испортить дело, которому желали помочь. В своё время, я убедился на собственном опыте, как трудно привести королевские манеры к крестьянскому знаменателю. И это несмотря на то, что он сам того желал и был очень прилежным учеником. Работорговец пытался низвести его до уровня раба. Силой. Он надеялся принудить его силой!
Не спрашивайте о подробностях, избавьте меня от сомнительно удовольствия, калечить вашу психику. Замечу только, что к концу недели на короле было достаточно доказательств, подтверждающих что плеть, палка и кулаки не лежали без дела. Королевское тело представляло зрелище для патологоанатома, слёзы наворачивались. Его дух был сломлен? Даже не согнулся. Даже этот дурака кусок, работорговец, наконец понял, что в этом мире бывают и такие вещи, как раб, человеческое достоинство которого нельзя сломить, даже угрозой смерти. Ты можешь сломать его кости, но не сломишь его дух.
Он обнаружил также, что уже после первых попыток воспитания, даже не может просто пройти мимо короля. Потому что король кидался на него, как только тот оказывался в пределах досягаемости. Наконец, он оставил свои попытки и стал держаться от того подальше. Вот в этом и суть - король оказался больше чем король, он оказался настоящий человек. Когда в человеке столько человеческого достоинства, очень сложно выбить его из него всё.
***
Уже месяц мы несли тяготы и лишения рабства, скитаясь по всей стране. И кто теперь во всей Англии интересовался вопросами рабства больше чем Его Величество король? Насколько безразлично он раньше относился к этому вопросу, настолько сильно эта тема волновала его теперь. Он стал самым ярым ненавистником рабства, среди всех, кто попадался мне в двух разных столетиях. Теперь я отважился повторить свой вопрос, заданный ему же, за несколько лет до того. В тот раз я получил настолько резкий ответ, что благоразумно не возвращался к этой теме с тех пор.
Не желает ли он отменить рабство?
В этот раз, его ответ был столь же эмоциональным, но звучал совсем на другой лад. Большего я и не желал. Улучшить то, что он сказал, было сложно. Разве только, сложноподчинённые ругательства были слеплены друг с другом весьма неуклюже.
Не просто желает, он теперь обязан.
После этого, я страстно захотел на свободу и стал готов действовать. Раньше я об этом думал, но не так. Я тяготился пленом, и был бы не прочь освободиться, каким-нибудь чудесным способом. Чтобы свобода сама свалилась на нас, неведомо откуда.
Но я не был готов рвать жилы, совершать отчаянные поступки ради этого. И короля неизменно отговаривал от этого. Но теперь... теперь была мотивация, теперь я знал зачем. Нужно вырваться на свободу. Вырваться любым способом. Мы за ценой не постоим. У меня стал вырисовываться план, который вызывал восхищение даже у меня самого. Только, для этого потребуется время и терпение. Много времени и ещё больше терпения. Конечно, можно попробовать то, что попроще и побыстрее, и таких вариантов немало. Но при этом нет никаких гарантий. Может получиться, а может, и нет. Мой план существенно увеличивал наши шансы на успех. Поэтому я не стал нервно метаться, а стал выжидать момент, чтобы привести план в действие. Пусть даже на это уйдут месяцы.
Время шло, мы скитались. Часто с нами случались приключения, происходили происшествия. Однажды, нас в пути застигла снежная буря. Деревня, в которой мы собирались сделать остановку, находилась в нескольких милях. Всё вокруг покрыла мгла. Уже в нескольких шагах нельзя было ничего разглядеть. Работорговец хлестал нас с удвоенной энергией. Он уже чувствовал, как разорение в лохмотьях тянется к нему своей тощей рукой, и очень испугался. Однако, плеть завела ситуацию в тупик, потому что мы сбились с пути и пошли в неизвестном направлении, прочь от дороги и возможной помощи. В итоге, нам пришлось остановиться прямо в поле. Мы сбились в кучу, прямо на земле, а снаружи нас заметал снег. Буря продолжалась большую часть ночи, а потом стихла. Под утро сильно похолодало.
От холода умерли двое ослабленных мужчин и три женщины. Остальные не могли двигаться и тоже готовились к смерти. Наш хозяин сам готов был умереть от инфаркта.
Он расталкивал ещё живых, заставлял нас подниматься и разгонять кровь, прыгать, растирать замёрзшие носы и уши. Он старался ободрить каждого, кулаками и хлыстом.
В разгар этой свистопляски случилось нечто неожиданное. Сначала мы услышали приближающиеся крики и вопли, а вскоре показалась женщина. Она бежала прямо по сугробам и истошно вопила. Подбежав к нашей группе, эта женщина забурилась внутрь и молила защитить её. За ней бежала яростная толпа, некоторые из них несли факелы.
Они рассказали нашему хозяину, что это ведьма, которая довела до смерти несколько коров, подохших от какой-то странной и неизвестной болезни. И ещё поведали, что творить чёрную магию ей помогает сам дьявол, в обличии чёрной кошки. Они уже побили её камнями, отчего она выглядела ужасно. Она была вся в синяках и кровоподтёках. Теперь толпа хотела её сжечь.
Как вы полагаете, что сделал наш хозяин? Когда мы обступили бедняжку, чтобы защитить, он увидел в этом спасение для всех нас. Он сказал, что не доверяет им, и либо они сожгут её здесь же, либо они её не получат вообще. Представляете? Крестьяне были согласны. Яростная толпа тут же рассыпалась по лесу. Они с бешеной энергией насобирали такую кучу хвороста, что её хватило бы, чтобы сжечь небольшую деревню.
Женщину привязали к деревцу, обложили ветками и подожгли. Она пронзительно кричала и умоляла. Две её маленькие дочки прижимались к ней, и она крепко сжимала их. В это время, наша скотина хлыстом заставила нас обступить костёр, чтобы мы отогрелись. Его так заботило, чтобы ценный товар не пропал. Тот самый огонь, который отнимал жизнь несчастной, ни в чём не повинной матери, возвращал нас к жизни. Вот такой рабовладелец нами владел. Я его тоже запомнил. Буря уменьшила его стадо на девять голов. После этого он стал обходиться с нами ещё бесчеловечней, чем раньше, пытаясь компенсировать свои моральные страдания, и ещё много дней не мог прийти в себя, после таких убытков.
Это было не единственное наше приключение. Происшествия случались чуть не каждый день. Один раз, мы наткнулись на процессию. О, что это была за процессия! Казалось, что собрались отборнейшие подонки всего королевства. Во главе процессии ехала повозка. На повозке стоял гроб, на котором сидела девушка приятной наружности. Её было лет восемнадцать. На руках она держала грудного ребёнка, которого тискала с большой любовью и нежностью, почти всё время. В остальное время она стирала с его лица слёзы, которые сама же и роняла. И каждый раз глупая кроха улыбалась ей. Счастливое и довольное дитя касалось пухлыми ручонками её груди, а она гладила и ласкала эти пухлые ручонки, одновременно горюя.
Мужчины, женщины, и их дети - девчонки и ребята, толпой шагали следом за повозкой и вокруг неё. Все были пьяны. Они улюлюкали, выкрикивали похабные и грубые замечания, пели неприличные частушки, скакали и приплясывали - праздник алкашей, прискорбное зрелище. Мы уже вошли в предместья Лондона, но до центральных районов города, окружённых стеной, было ещё далеко. Это оказались не отборные подонки со всего королевства, а просто местные с этого раёна.
Наш хозяин, помогая себе кнутом, разогнал алкашей и занял для нас хорошее место, рядом с виселицей. Священник уже был здесь. Он помог девочке взобраться на помост, сказал ей несколько слов утешения, и показал помощнику шерифа, чтобы тот подал ей высокий табурет. Она сама забралась на него, ухватившись рукой за петлю. Потом, скользнула взглядом по множеству лиц на уровне её ног, оглядела море голов, окружавших эшафот со всех сторон. Не было не единого просвета в этом море. Священник заговорил. Он рассказал о том, как она докатилась до жизни такой. Его голос был полон жалости, какой редкий оттенок для этой невежественной и дикой страны. Я запомнил каждую деталь его рассказа и передаю его вам, хоть и своими словами, но очень подробно:
"Закон велит нам вершить правосудие. Но иногда он бывает слеп, и бьёт по невиновным. Поправить это нельзя. Нам остаётся только сожалеть и покориться, и молиться за души тех, кто безвинно угодил в руки закона, и о том, чтобы таких случаев было меньше. Закон обрёк это несчастное юное создание на смерть. Такова его воля. Но что поставило её в такие условия? Что поставило её перед выбором - пойти на преступление или умереть от голода, вместе со своим ребёнком? Это было другое беззаконие. И видит Бог, на том беззаконии лежит немалая доля ответственности за её преступление и за её позорную смерть.
Ещё недавно, это юное создание восемнадцати лет от роду, было счастливой женой и матерью, и ничем не отличалось от прочих Англичан. И с её губ тоже слетали жизнерадостные песни, что, как мы знаем, есть верный признак счастья, свидетельство того, что на сердце легко, а совесть чиста. Её юный муж был столь же счастлив. У него было своё дело. Он денно и нощно работал в мастерской. Он честно зарабатывал свой кусок хлеба. Всё, что он имел, было получено им по заслугам.
Он преуспевал. Всё что зарабатывал - всё в дом, всё для семьи. Создавая достаток своей семье, он вносил свою лепту в преуспевание нации в целом. Но вероломное беззаконие подстерёгло их. Оно набросилось на это счастливое семейство и пожрало их. Юного мужа, подкараулили, похитили, заковали в кандалы, продали и угнали в рабство.
Но жена не знала, что произошло. Она искала его повсюду, ходила с тяжёлым сердцем, в слезах и мольбах, от отчаяния потеряв дар речи. Шли недели. Она искала, ждала, надеялась. Её разум постепенно омрачался под тяжестью её страданий. Со временем, она продала всё, чем владела, чтобы купить еды. Когда она не смогла заплатить за жильё, её выставили за дверь. Она побиралась, пока у неё хватало сил. А потом она так оголодала, что у неё закончилось молоко. И тогда она похитила моток льняной ткани, стоимостью четверть цента. Она надеялась продать его, и спасти жизнь своему ребёнку. Но кражу заметил хозяин этой ткани. Её бросили в темницу и отдали под суд. Хозяин ткани дал обвинительные показания. Перед приговором ей дали возможность сказать заключительное слово. И она сказала, что да, она похитила ткань, но только потому, что её мысли окончательно спутались от голода и горя, и голод руководил всеми её поступками. Тяжесть содеянного ускользала от её разума. Она не ведала что творит, и думала только о том, как голодна.
Все были тронуты. Все желали, чтобы её помиловали, потому что видели, как она молода, понимали, что у неё не осталось никакой поддержки. Её история была такая жалостливая. Другое беззаконие, которое лишило её поддержки и средств к существованию - вот главная и единственная причина её преступления. Прокурор на это отвечал что, несмотря на то, что это так, и несмотря на то, что дела обстоят так печально, мелкие кражи в последнее время чрезвычайно участились. Сейчас не время миловать кого-либо, даже эту девушку, поскольку это распространяет правовой нигилизм и ставит под угрозу само право частной собственности. О, Боже! Разве разорённые дома, обездоленные матери и дети, и разбитые судьбы совсем ничего не стоят? Британский закон не охраняет их никак. И он запросил по всей строгости.
Когда судья надел ритуальную чёрную шапку, для вынесения смертного приговора, и готовился вынести вердикт, владелец украденной ткани поднялся с места, объятый дрожью, с трясущимися губами, его лицо было серым как пепел. Роковые слова были объявлены во всеуслышание, и он закричал "О, бедное, бедное дитя, я же не ведал, к чему это приведёт!" и рухнул как подкошенный. Когда его подняли, рассудок уже покинул его. Ещё не наступила ночь, как он покончил с собой. Славный человек, сердце которого оказалось таким добрым внутри. Прибавим его смерть к той, которая скоро свершится на наших глазах. Ответственность за них лежит, отчасти, на злых чиновниках и неидеальных законах Британии. Ну вот, время пришло, дитя. Позволь мне помолиться за прощение твоих грехов... даже не твоих, милая невинная бедняжка, а за души тех, кто виновен в твоей гибели и смерти. На них лежит огромный грех."
После молитвы, палач с помощником накинули петлю на её шею. У них возникли некоторые технические сложности, потому что девушка была полностью поглощена ребёнком. Она беспрестанно, страстно целовала его, прижимала его к груди, прижималась к нему лицом, заливая слезами. Она всё время стонала и рыдала взахлёб. Младенец смеялся, забавно дрыгал ножками, оттого, что воспринимал всё это, как игру и весёлую возню. Даже палач не мог на это смотреть, и отвернулся. Когда всё было готово, священник мягко, но с усилием отнял ребёнка, быстро отошёл на несколько шагов, и встал вне досягаемости. В тот же момент, простерев в отчаянии руки, девушка с диким криком бросилась за ним. Петля и помощник шерифа резко остановили её. Она умоляла, тянулась руками и ревела:
- Ещё один поцелуй, ради Бога, ещё один, хоть один единственный! Это последняя просьба приговорённого!
Просьбу удовлетворили. Она почти задушила его в объятьях, а когда ребёнка забрали, вопила:
- О, мой бедный ребёночек, он же умрёт теперь, у него нет ни дома, ни папы ни мамы, никого...
- У него будет всё, что ему нужно, - сказал священник, - я заберу его себе и буду заботиться о нём, пока я жив.
Доброе сердце. Видели бы вы её лицо! Какие слова могут выразить это? Благодарность? Можно описывать огонь словами, но увидеть его - другое дело.
Она бросила на доброго священника пламенный взгляд с невыразимыми эмоциями, и с этими эмоциями покинула этот мир, унеся их в сокровищницу небес, откуда они приходят в этот мир.
ГЛАВА XXXVI
НОЧНАЯ БИТВА
С точки зрения двух рабов, Лондон казался довольно перспективным местом. В те времена, это была очень большая деревня, которая состояла, в основном, из хижин, крытых соломой, и была заселёна теми, кого мы бы назвали отбросы общества. Тропинки улиц были загажены так, что дальше уже некуда. Население, в основном, кучковалось по закоулкам или бродило небольшими толпами, сверкая блеском стали своих кольчуг под одеждой, или своими грязными тушками сквозь рванину лохмотьев, что случалось чаще. Кто чем владел. В Лондоне у короля был свой дворец. Нам было видно его и это заставило короля грустно вздохнуть. Он даже слегка выругался в невинной средневековой манере. Нам попадались знакомые рыцари и вельможи, которые не узнавали нас, заросших грязью, в лохмотьях, покрытых свежими рубцами и побоями. Даже если бы мы их окликнули, они бы не просто отказались признать нас. Они бы, попросту, не остановились, не сказали бы ни слова, не стали бы слушать, и даже не посмотрели бы на нас, проехав мимо. Разговаривать с рабом в цепях было противозаконно. В десяти шагах от меня проехала Сэнди, верхом на муле. Думаю, она занималась поисками меня. Но ещё сильнее мои чувства всколыхнуло то, что я увидел у старой казармы на площади (пока мы терпели зрелище казни фальшивомонетчика в кипящем масле, которое наш хозяин не мог пропустить). Там я заметил мальчишку-разносчика газет. Жаль, что он стоял далеко от нас. Ладно, есть хоть одно утешение - Кларенс жив и трудится в поте лица на ниве свободной прессы. И вероятно мы с ним скоро встретимся. Эта мысль грела меня.
Ещё одна вещь задела струнки моей души. Провод, тянущийся от дома к дому (кое-где, на нём уже сушили бельё), несомненно, телефон. Во время наших скитаний я жалел, что телефонная сеть столь слабо развита. Это хорошее подспорье для спасения. Но, в любом случае, у меня был план, который не зависел от телефона. Согласно этому плану, побег должен состояться тёмной ночью. Мы с королём захватим нашего рабовладельца, в рот ему засунем кляп, изобьём его так, чтобы никто не узнал в нём работорговца ( также, это будет моральной компенсацией для короля), потом, поменяемся с ним одеждой, а его самого - в цепи. После чего, со всем караваном рабов двинемся прямо в Камелот.
В общем, идея понятна. В Камелоте это будет потрясающий сюжет. План вполне осуществим, дело стало только за тем, чтобы сбросить оковы. Хозяин каравана был продвинутый человек. Он уже прекратил использовать оковы старого образца, которые нужно было каждый раз заковывать и расковывать. А кузнецу, который это делал, нужно было платить поштучно, за каждого человека. На оковы нового типа навешивался замок, который запирался на ключ. Нужно было найти какую-нибудь проволочку, при помощи которой можно вскрыть очень простой механизм замка. Вот с этим были проблемы. Не те это были времена, чтобы кто-то мог потерять по дороге какую-нибудь проволоку.
Однако в этот раз, нам, наконец, повезло. Некий господин, уже дважды подходил ко мне, прицениваясь и безуспешно торгуясь. Теперь он решился ещё на одну попытку получить скидку. Я надеялся совсем не на то, что он купит меня, поскольку владелец сразу заломил непомерную цену, которой упорно придерживался. Двадцать два доллара. Эта цена вызывала у людей только гнев или насмешки, третьего варианта не существовало. Однако, хозяин товара не сбрасывал ни цента. Короля рассматривали с восхищением. О, сколь могучее телосложение... Однако, королевская спесь всё портила, придавая ему нетоварный вид. Такой раб был не просто никому не нужен - он был опасен. По этим причинам я не верил, что меня с ним разлучат. Причина, по которой я желал, чтобы тот господин вернулся, была другая. Меня сильно заинтересовала брошь, с большой стальной спицей на ней, которая скрепляла друг с другом полы его суконного плаща. Таких было три. Дважды я обламывался снять её, потому, что он не подходил ко мне достаточно близко, чтобы я мог незаметно осуществить задуманное. И вот, наконец, успех.
Я расцепил и свистнул нижнюю из этих трёх. Когда он заметит пропажу, подумает что обронил по дороге.
Я не профессиональный вор, поэтому я был в состоянии эйфории от содеянного. Примерно минуту. Потом произошёл неожиданный поворот сюжета, который заставил меня сильно поволноваться. Очередная попытка переговоров, фактически, была уже провалена, когда работорговец внезапно обратился со встречным предложением:
- Знаешь, что я тебе скажу, уважаемый. Мне уже надоело кормить этих двоих без толку. Давай мне двадцать два бакса за этого, а того я тебе отдам бесплатно. Это называется бонус.
Король прекратил дышать. Его душила жаба. Он был в ярости. Между тем, работорговец и покупатель, прогуливаясь, продолжали обсуждать сделку:
- А могу я забронировать товар и подумать до завтра?
- Хорошо, я придержу их до завтра, до того же часа что и сейчас.
- Тогда завтра на этом же месте, и в это же время я вам дам ответ.
Пока они обсуждали условия, я успел остудить короля, шепнув ему на ухо:
- Ваше Величество, сегодня же ночью мы освободимся и уйдём.
- Правда? Но как?!
- Я тут завладел одной полезной вещью. В умелых руках она может открывать замки. Ночью мы избавимся от этих оков. Когда скотина придёт перед сном проверить, что всё в порядке, мы схватим его, наденем оковы, в рот затолкаем тряпку. Поколотим его, слышите? А утром уйдём из города и уведём с собой этот караван рабов, будто это мы его хозяева.
Как я и ожидал, это убедило короля. Он воодушевился.
Тем вечером мы терпеливо, ничем не выдавая свой замысел, ждали, пока наши товарищи по рабству уснут. Не стоило так сильно рисковать, посвящая их в курс дела, пока можно было обойтись без них. Лучше держать всё в секрете. Во сне они вертелись не больше обычного, но мне казалось, что это не так. Мне казалось, что они решили поиграть на моих нервах, прежде чем захрапеть. Время тянулось утомительно, час уже был поздний, я параноил по поводу того, что мы не успеем осуществить задуманное. Несколько раз я уже было принимался за дело, но преждевременно, чем только продлял своё вынужденное ожидание. Я всё не мог нащупать в темноте замок, не звякнув, при этом цепями. Этот звон прерывал чей-нибудь неглубокий сон, тот начинал ворочаться и будил ещё кого-нибудь.
Наконец, я избавился от своих оков и снова стал свободным человеком. Вздох облегчения. Я потянулся к оковам короля. Поздно! В этот момент вошёл рабовладелец со свечой в одной руке и массивной дубиной в другой. Я прильнул к лежащим вповалку и сопящим товарищам, чтобы по возможности, скрыть тот факт, что я избавился от оков.
При этом я незаметно, но внимательно следил, и был готов броситься на работорговца, если только он наклонится рассмотреть меня поближе.
Но он не подошёл. Он постоял, рассеянно поглядел с минуту на тёмную массу лежащих рабов, очевидно думая о чём-то другом. Потом он задул свечу. И пока мы соображали в темноте, что он удумал, он уже вышел за дверь, которая хлопнула за его спиной.
- Скорей! - сказал король, - верни его!
Я сам это понимал. Его нужно вернуть непременно, иначе - провал. Я вскочил и бросился следом.
Но войдите в моё положение, уважаемые. В те времена не существовало уличных фонарей, стояла глубокая ночь, и ни одно окно никогда не освещались ярким светом. И всё-таки, в нескольких шагах я разглядел смутные очертания фигуры человека. Я бросился вдогонку и ринулся на него. И такая возня началась! Мы колотили друг друга кулаками, бросали друг друга на землю, и рычали. Мы привлекли внимание. Стала собираться толпа, ринг осветило пламя факелов. Зрители, как истинные британцы, проявили безмерный интерес к драке. Со всех сторон нас подбадривали. Самое смешное было то, что им быстро надоело быть безучастными зрителями. Они всей душой стремились поучаствовать в забаве. Вот уже, где-то неподалёку, раздался шум, послышались громкие крики, и половина зрителей переместилась на новую площадку, чтобы наблюдать за той дракой. Вокруг царила суматоха, плясал целый хоровод факелов, зрители стекались отовсюду.
Внезапно меня огрели алебардой по спине. Это был плохой знак.
Я понял, что он означает. Я задержан. И мой противник тоже. Нас повели в темницу. Мы шли по разные стороны от стражника. Какое огорчение, какой хороший был план и как внезапно он рухнул. Я пытался представить себе, что будет, когда хозяин увидит, кто напал на него. Ещё я думал, что может нас поместят в общую камеру. С жуликами, хулиганами и мелкими злоумышленниками. Скорей всего так и будет. Тогда можно будет попытаться...
Тут, в неровном свете консервной банки стражника, мой противник поглядел на меня. Свет упал на его лицо. О, Святой Георгий! Это был какой-то незнакомый мне человек!
ГЛАВА XXXVII
ОТЧАЯННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ
Попробовать заснуть? Совершенно нереально в той вонючей норе, в которую нас запихнули. Здесь была куча грязных пьянчуг, задиравших друг друга и оравших развесёлые песни. Но главное, совсем не спать мне хотелось. Мне не терпелось вырваться отсюда и узнать, что произошло в невольничьем сарае после моей ужасной ошибки. Я сидел и думал об этом до утра.
Длинная была ночь, но всё же, утро пришло. На суде я дал подробное и исчерпывающее объяснение произошедшему. Я рассказал, что я раб, и являюсь частной собственностью знатного графа Канавы. Мы прибыли в Лондон вчера, уже после наступления темноты и остановились на постоялом дворе Тэбэрда, что на той стороне реки. Мы не собирались делать остановку, но нам пришлось её сделать, потому что граф слёг, сражённый какой-то неведомой, быстротечной болезнью. Мне приказали отправиться в город, и позвать лучшего лекаря. Одна нога здесь, другая там. Я так и сделал. Я бежал во всю прыть, но когда я пробегал по пустынной ночной улице мимо этого горожанина, он схватил меня за глотку и принялся избивать меня, несмотря на то, что я кричал ему, что меня послали с наказом, и умолял его опустить меня ради спасения моего славного господина от смертельной опасности.
Горожанин (из простолюдинов) перебил меня и сказал, что это ложь. Он собирался рассказать свою версию о том, как я налетел на него и атаковал, не сказав ни слова.
- Тише, подсудимый! - прервал его судья. - Выведете его во двор и распишите ему спину, чтобы в другой раз знал, что к слугам знатного господина нужно относиться иначе. Ступайте!
После этого судья принёс мне официальное извинение и выразил надежду, что я не премину рассказать своему господину, что суд никоим образом не причастен к тому, что его слуге столь бестактно не дали выполнить поручение. Я сказал, что непременно и мы распрощались. И как раз вовремя, потому что он уже начал было интересоваться, почему я не рассказал об этом в момент ареста. Я ответил, что с перепугу просто не знал что сказать (чистая правда), и вообще, этот человек так сильно колотил меня, что весь мой разум смешался, и тому подобное. Потом, я незамедлительно вышел, причитая по поводу своей задержки. Не теряя ни секунды, я помчался к рабской хибаре. Там было пусто, никого! Почти никого, если не считать толпы зевак, полиции и одного трупа. Труп принадлежал рабовладельцу. Он был избит до неузнаваемости. Я смог опознать его только по одежде. Хотя, его одежда тоже сильно пострадала. На улице, у дверей уже стояла телега, на которой стоял грубый гроб. Гробовщик при помощи полиции расталкивал толпу у выхода, чтобы можно было вынести тело.
В толпе я высмотрел человека, который не побрезгует пообщаться с таким оборванцем как я, и выслушал его рассказ о произошедшем.
- Шестнадцать рабов ночевали здесь вчера. Они взбунтовались против своего хозяина, и сам видишь, что с ним стало.
- А как это произошло?
- Никто не видел, только предположения. С хозяином не было никого, только рабы. Но, знаешь, что люди говорят? Говорят, что раб, за которого просили самую высокую цену, освободился загадочным образом от оков и сбежал. Думаю, при помощи каких-то заклинаний или магии. Сам посуди, ключа у него не было, ключ нашли у хозяина, оковы не разбиты. На них даже нет никаких видимых повреждений. А хозяин, когда увидел что случилось, видимо, совсем потерял голову от горя, и бросился со своей дубиной на оставшихся. Эта дубина и послужила причиной его скорой, но мучительной смерти. Они ПОЛОМАЛИ эту дубину об него, прикинь!
- Как страшно. Я не сомневаюсь, что теперь рабов ждёт суровое наказание. Суд не пощадит их.
- Так эта, суд уже был.
- Был!
- А что, неделю теперь с ними разбираться? Дело то ясное. Десять минут и весь суд.
- А как они разобрались, кто именно из рабов причастен к этому.
- Кто именно? Да вообще никто не вдавался в такие подробности. Их приговорили сразу всех. Ты не знаешь разве закон? Закон, который оставили нам мудрые Римляне, после того как покинули эту землю, и который гласит: если кто-то из рабов убьёт своего господина, все рабы этого господина должны быть умерщвлены.
- А, ну да, я ж забыл. И когда будет казнь?
- Вероятно сегодня. Хотя, её могут и задержать на пару дней. Вдруг, сбежавший раб отыщется.
Сбежавший раб отыщется, вон оно что.
- Уже ищут? Думаешь, найдут?
- Думаю, ещё до заката. Его ищут повсюду, по всем улицам. Из всех городских ворот открыты только одни, и там стоит стража, и несколько рабов из этих, которые смогут его опознать, если он попробует покинуть город. Никого не выпускают из города просто так, сначала каждого проверяют.
- А можно увидеть место, где содержат остальных?
- Можно посмотреть только с улицы, внутрь не пускают. Да ты и не захочешь это видеть.
Я узнал, как добраться до тюрьмы и пошёл прочь, не привлекая внимания.
У первого же старьёвщика, которого мне удалось отыскать в глухом переулке, я приобрёл (а деньги у меня остались) грубую моряцкую экипировку, пригодную для плавания в северных широтах и навязал морскую повязку как у пирата на один глаз, чтобы не было видно лица и самого большого фингала. Я замаскировался и больше ничем не напоминал себя прежнего. Потом, я стал высматривать телефонный провод, а когда обнаружил, проследовал туда, куда он вёл. Он вёл в маленькую каморку, скрытую в лавке мясника. Подразумевалось, что рынок телефонной связи не для широких масс.
У телефона дежурил молодой парень, который дремал, склонившись на стол. Я запер дверь, а ключ внушительного размера взял в руку. Это не на шутку встревожило дежурного. Он уже собрался кричать и звать на помощь, но я ему сразу сказал:
- Побереги себя для будущего. Если ты откроешь рот, я тебя ударю этим ключом. Давай, заводи свою шарманку и вызывай Камелот. Живее!
- Я в шоке. Откуда Вам вообще известно, что здесь...
- Вызывай Камелот! Учти, у меня не остаётся другого выхода, не доводи. Вызывай Камелот, или отойди в сторону. Я сам вызову.
- Сам??
- Вот именно, сам. Кончай катать вату, вызывай дворец.
Он начал вызывать.
- И позови Кларенса.
- Какого Кларенса?
- Не вникай. Просто позови Кларенса. Скажи, позовите Кларенса. И всё.
Он так и сделал.
- А теперь, парнишка, давай-ка сюда трубу. Просто я не хочу, чтобы кто-нибудь, кроме Кларенса, узнал меня. Вот поэтому и нужно было, чтобы позвал его ты.
Чтобы он не слушал, о чём я буду говорить, я заставил его заткнуть уши пальцами. Пять минут напряжённого ожидания... Десять... Как долго тянулось время в тот раз. Но вот, в трубке раздался знакомый голос. Я не стал тратить время на любезности и сразу перешёл к сути:
- Король странствует со мной. Нас захватили и продали в рабство. Я сбежал. У меня нет возможности удостоверить нашу личность. Теперь король в страшной опасности, а я даже не могу попытаться сделать хоть что-то для него. Звони в здешний дворец. Пусть они докажут им, кто мы такие.
- Во дворец мы линию не тянули, там её некому обслуживать. И тебе самому, в таком случае, лучше там вообще не появляться, они могут просто повесить тебя. Придумай что-нибудь другое.
Повесить! Он и не догадывался, как близок к истине. Я даже растерялся поначалу, но в следующую секунду мне пришла мысль:
- Отправь пятьсот храбрых рыцарей во главе с Ланселотом. И передай, чтобы мчались быстрее ветра. В город пусть въезжают через юго-западные ворота. Сразу за воротами пусть ищут человека, который будет махать им белой тряпкой. Это буду я.
Тут же последовал ответ:
- Уже через полчаса они будут в пути.
- Отлично, а теперь скажи этому парню, что я свой человек и имею право говорить по телефону. Пусть держит язык за зубами, и никому не рассказывает о моём визите.
Пока молодой получал инструкции, я поспешно покинул телефонную станцию, прикидывая на ходу: через пол-часа будет девять утра. Тяжеловооружённые рыцари не могут двигаться слишком быстро. Если даже они выжмут из коней всё что можно, если дорога будет в хорошем состоянии, если в пути их не застигнет снежная буря, то они смогут делать семь узлов. Пару раз им придётся сменить лошадей. Тогда, в районе шести вечера они будут здесь. Уже будут сумерки, но ещё можно будет разглядеть, как я машу им белой тряпкой. Я встану во главе отряда, мы окружим темницу и освободим короля. У них от удивления глаза повылазят. Всё будет чётко, хотя я предпочёл бы, чтобы это случилось днём, когда будет полно народу.
А чтобы в барабане был не один патрон, я решил навестить кое-кого из старых знакомых. Возможно, появится вариант выбраться из беды раньше, чем прибудут подкрепления. Однако, нужно действовать осторожно, потому что дело рисковое. Сначала нужно достать богатую одежду. Но грубый матрос не может просто так пойти и купить себе камзол. Переоблачаться нужно постепенно, в несколько заходов, каждый раз покупая себе одежду, чуть поприличней. В разных частях города. Конечная цель - одеться в шёлк и вельвет, и полдела сделано.
Я принялся за выполнение своего плана, но план провалился как асфальт на дороге, неожиданно и по самую макушку. Озираясь, я свернул в закоулок и там наткнулся на одного из наших рабов, который шёл со стражником. Они вынюхивали меня. И в этот момент я раскашлялся. Раб бросил на меня быстрый взгляд, от которого у меня кровь застыла в жилах. Я понял - он вспомнил, что раньше слышал этот знакомый кашель. Я тут же свернул в первую подвернувшуюся лавку и пошёл к хозяйке, планируя отход, и краем глаза следя за входом. Они остановились снаружи, переговариваясь и всматриваясь через дверь в сумерки магазина. Нужно уходить через чёрный ход, если здесь есть чёрный ход. Приняв это решение, я подошёл к продавщице и спросил, могу ли я выглянуть на улицу с чёрного хода. Дело в том, что беглый раб, вероятно, скрывается где-то в переулке. Сам я переодетый сыщик, а в дверях стоит мой напарник, видите? А с ним один из тех, которых обвиняют в том страшном убийстве. Идите, посмотрите на него, но осторожно, он опасен. И передайте моему помощнику, чтобы он не ротозействовал у двери. Пусть бежит за угол и ждёт, пока я выгоню на него раба.
Она была потрясена, увидев одного из ТЕХ САМЫХ УБИЙЦ, и тут же согласилась мне содействовать. Я выскользнул в указанную дверь, осмотрелся, подпёр дверь поленом и пошёл прочь, довольный собой и своим счастливым избавлением.
Да, я спасся, но получилось так, что я сам всё испортил, совершив ошибку. Можно было попытаться избавиться от того офицера просто, без лишних разговоров. Но мне так хотелось их одурачить, и подстраховаться.
Я рассудил, что сыщик - нормальный человек, и поступит естественно. Но он оказался из тех, которые делают не то, что нужно, когда ты меньше всего этого ожидаешь. Сами посудите, разве для сыщика нормальное поведение, выслушивать приказы преследуемого? Он должен преследовать его по пятам. Он побежит, наткнётся на подпёртую дубовую дверь, примется её рубить, и прежде чем он разобьёт её в щепы, я уйду далеко отсюда, спокойным шагом, не привлекая внимания. Затем, я спокойно произведу ряд переоблачений. А потом, у меня будет такая одежда, которая защитит меня от собачьих английских законов лучше, чем любая честность и законопослушание. Но вместо того, чтобы поступить, как я от него ожидал, офицер доверчиво последовал моим инструкциям и уже ждал на углу. И когда я вывернул из закоулка, довольный своей находчивостью, думая что вырвался из смертельной ловушки, я угодил прямо к нему в лапы и тот надел на меня оковы. Я сам себя загнал в ловушку, некого тут винить. Что уж теперь скажешь. Таков плачевный итог.
Конечно, я был разъярён своей неудачей. Я ругался словно настоящий пират, только что вернувшийся из столицы отмороженных пиратов, в надежде, что меня примут за пирата и повесят позже. Но дело испортил тот раб. Он опознал меня. По дороге я ругал его за предательство. Его это скорей удивило, чем задело. Он сказал, с широко удивлёнными глазами:
- Ты убежишь, а нас повесят? Это из-за тебя нас повесят. И тебя теперь тоже повесят.
Содомит, одним словом. С его точки зрения, справедливость могла быть только такой. Ублюдочная, рабская справедливость. Я оставил этот разговор. Когда слова не могут привести к решению вопроса, к чему слова? Я не такой человек чтобы впустую их тратить, поэтому я ему сказал только одну вещь:
- Тебя не повесят. Никого из нас не повесят.
Даже стражник рассмеялся, а раб сказал:
- Раньше ты не был похож на умственно отсталого. Мог бы поберечь репутацию, всё равно уже недолго осталось.
- Моя репутация не пострадает, не волнуйся. Ещё до наступления завтрашнего дня, мы покинем тюрьму. А кроме того, мы будем свободны, и сможем идти куда захотим.
Остроумный офицер изобразил рукой петлю на шее, подёргал её вверх, издавая звуки удушения, после чего сказал:
- Да, да, покинете тюрьму, можешь не сомневаться. И вам даже будет куда идти, и пойдёте вы к чёрту.
Я сохранил хладнокровие и спокойно сказал: