Соловьев Антон Владимирович : другие произведения.

Lubvi.Net (роман) Полная авторская версия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Действие романа происходит в Москве в период с 1998 по 2004 годы. На протяжении всего романа показана жизнь главного героя - Андрея с 18 до 24 лет. Роман делится на три части. Деление это условное. Однако во второй и третьей частях более подробно рассказано о событиях, связанных с общением главного героя с людьми, с которыми он познакомился по сети. В романе подробно описана как современная культура общения молодых людей по сети, их интересы, связанные с этим, так и различные способы знакомств - ICQ, chat, блоги. В романе показана трансформация личности героя от полного надежд неординарного юноши до уверенного в себе циничного молодого человека. Основная тема духовных исканий героя: есть ли любовь, и если она есть, то почему процент реально счастливых в любви, а тем более в браке людей, так ничтожно мал, а так взаимоотношение героя с потусторонним миром. Повествование романа ведется от лица главного героя.

Антон Соловьев

Lubvi.NET

(роман)

  
   Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всякую веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.
  
   Апостол Павел. Послание к Коринфянам, гл. 13, 1-3
  
   И сказал архистратиг: "Пойдем, пресвятая, я покажу тебе, где мучается множество грешников". И святая увидела реку огненную, и словно кровь текла в той реке, которая затопила всю землю, а посреди ее вод -- многих грешников.
   Хождение Богородицы по мукам. Древнерусский апокриф.
  
   И он приник головою к земле, будто целовал чьи-то ноги.
   Наступило долгое молчанье, потом в тишине послышался прерываемый рыданьями голос старика:
   - Quo vadis, Domine?
   Не услышал Назарий ответа, но до ушей Петра донесся грустный,
   ласковый голос:
   - Раз ты оставляешь народ мой, я иду в Рим, на новое распятие.
   Апостол лежал на земле, лицом в пыли, недвижим и нем.
  
   Генрик Сенкевич. Камо грядеши.
  
   Автор этого романа выражает огромную благодарность музыкантам групп "Hobbit Shire", "Nazgul Band", "Дом Ветров", "Tintal", "Башня Rowan", "Троль Гнет Ель", "Оргия праведников", "Мельница", "Календарь", "Вересковый мед", "Выход" и "Умка и Броневичок". Без вашей музыки эта книга никогда не была бы написана.
  
   События, описанные в романе, а так же имена, фамилии и сетевые псевдонимы являются авторским вымыслом. Автор этой книги убедительно просит читателя считать любые совпадения с реальными событиями, именами и сетевыми псевдонимами случайным. И заранее просит прощения у тех, кто эти совпадения примет на свой счет.
  
   Авторское предуведомление
  
   Эту книгу я посвящаю всем женщинам, с которыми меня когда -либо сталкивала судьба.
  
  
  
  
  
  
   Пролог
  
   Я стоял у окна и вглядывался в ночной полумрак. Тусклый свет фонарей, голые деревья с ветвями, похожими на скрюченные руки. На город опустилась ночь, холодная, тихая, московская ночь.
   Я знал этот город, знал, любил, ненавидел, преклонялся пред ним и мечтал навсегда из него убежать, но пока не нашел ни сил, ни средств для этого. Впрочем, от себя все равно невозможно убежать. Нет такого места на Земле, где ты бы мог скрыться от своей совести, от своих переживаний и несбывшихся надежд. Но я нашел единственный возможный компромисс, единственную возможность жить здесь и не страдать - это не лгать себе, и не быть ни пессимистом, ни оптимистом, но только реалистом. Я стоял у окна и смотрел на город, а он смотрел на меня сотнями горящих окон.
   Окна в соседних домах зажигались и потухали. Если смотреть на огни в домах достаточно долго, то при известной доле фантазии в этом разноцветном хаосе можно рассмотреть какой-то рисунок. Чаще всего мне представляется человеческое лицо, усталое человеческое лицо. Не уродливое и не прекрасное. Просто лицо среднестатистического городского жителя.
   Ведь за каждым огоньком таился свой маленьким мир, где была и своя трагедия и свое счастье, своя любовь и своя ненависть. Каждое освещенное окно - это маленькое королевство, которое построили живущие там люди. Они написали свои законы, выбрали себе короля и даже создали свою армию. И при этом большинство завидует соседним королевствам, где люди каждый день сражаются с точно такими же проблемами.
   Люди хотят любви, но не желают сами жертвовать ради нее. Люди хотят друзей, но понимают дружбу только как обязанность делать что-то хорошее только для себя. За свою небольшую пока жизнь я понял, что весь наш мир, наша планета людей, живет по законам лжи и эгоизма и, даже отрицая этот факт, уже лжет.
   Привычка здесь заменяет сострадание, "ты мне, я тебе" давно уже живет на месте жертвенности, лицемерие убило искренность. Но не всегда и не везде. И если человек говорит о том, что не верит в любовь, потому что он ее никогда не встречал, то он опять же лжет себе. Ведь любовь, как и вера, не требует доказательств. Ведь если бы не было в нашей жизни ни любви, не веры, ни милосердия, то наш мир давно бы рухнул. И может быть, эта маленькая искорка любви, которая теплится в каждом из нас, и спасает нас во тьме собственного эгоизма.
   Я думал обо всем этом, наблюдая за огня в соседних домах. В комнате было тихо, только слышно было, как шумит вентилятор в компьютере. Я отвлекся от не очень веселых мыслей и сел за стол. В нижнем углу экрана мигало непрочитанное сообщение, полученное по ICQ.
  
   Solo_The_Human:
   Я пробил аську, которую ты просил. До чего же беспечный народ, IP-шник как на ладони. А потом будут голову пеплом посыпать, когда у них все пароли украдут. Ладно я! Мне-то оно не надо. Короче слушай: это местная выделенка, район Южное Бутово.
  
   Южный ветер:
   Далеко конечно. Но...
  
   Solo_The_Human:
   Красивая хоть?
  
   Южный ветер:
   Судя по фотке вроде ничего. Адрес ты пробил... Посмотрим. Как сам?
  
   Solo_The_Human:
   А что мне будет-то? Вот подогнали практически даром очень хороший ноутбук. И ничего, что там батарея мертвая, я восстановлю. Вот и счастье.
  
   Южный ветер:
   Ну а с личной жизнью?
  
   Solo_The_Human:
   Без перемен. Знаешь, я понял тут одну штуку. Если даже и на этот раз все кончится не так, как я хочу, я все равно буду счастлив.
  
   Южный ветер:
   Почему?
  
   Solo_The_Human:
   А почему бы и нет?! Я гораздо больше переживал, когда у меня сервак накрылся. 300 гиг музыки. Что-то начинается, что-то кончается.
  
   Южный ветер:
   Философом заделался? Ты же программист.
  
   Solo_The_Human:
   Какой я тебе программист?!!! Я системный администратор и железячник, хотя С++ владею и весьма недурно. Доброй ночи. А то мне еще систему на трех компах переставлять. А время-то уже позднее.
  
   Я пожелал Соло спокойной ночи, а сам постучался в ICQ к той самой девушке, чью аську проверял Соло.
  
   Angi84:
   Приветик, Южный ветер! Как дела? Что-то как-то по-английски вчера ушел.
  
   Южный ветер:
   Сетка рухнула.
  
   Angi84:
   Так на чем мы вчера остановились?
  
   Южный ветер:
   На том, чтобы выпить кофе где-нибудь в городе. Скажем... завтра часиков в семь вечера.
  
   Angi84:
   Прости на этой неделе точно не выйдет.
  
   Южный ветер:
   А что так? Не хочешь выпить кофе в компании с приятным молодым человеком?
  
   Angi84:
   Хочу, очень хочу... выпить с тобой кофе. Но не раньше чем через недельку. Sorry, у меня месячные. Если будет актуально через неделю, то...
  
   Южный ветер:
   Почему нет?! Стучись. Я почти всегда On-line. Хотя могли бы просто кофе выпить.
  
   Angi84:
   Смысл?
  
   Южный ветер:
   Как хочешь. Как все кончится, стучись.
  
   Angi84:
   ОК.
  
   Вновь замигало приглашение. Кажется кто-то новый. Я посмотрел: информации о пользователе было немного: только пол и место жительства. Что ж, можно и попробовать...
  
   Katya24:
   Привет! Ты кто?
  
   Южный ветер:
Я Ветер, я Южный ветер.
   Часть I Off-line
  
   Глава 1. Королевство лжи
  
   Это день я помню очень хорошо. Настолько хорошо, что даже самая мельчайшая подробность того злополучного июньского дня встает передо мной, точно это было вчера. Между тем, с тех пор прошло уже почти восемь лет. Но день этот по-прежнему жив в моей памяти, и едва на улице снова наступают жаркие июньские деньки, превращающие душные, тесные квартиры многоэтажных домов в раскаленные сковородки, я тут же вспоминаю этот день - 26 июня 1998 года.
   Память штука интересная и забавная. Нередко ты пытаешься всеми силами сохранить какой-нибудь радостный момент своей жизни, а в итоге в голове остается лишь набор ярких, перепутанных образов, а нечто мрачное, тревожное, продолжающее время от времени ранить душу - сохраняется во всех немыслимых подробностях. И, похоже, я в этом не одинок. Многие близкие мне люди более старшего возраста едва речь заходит о похоронах, в самых мельчайших подробностях рассказывают о том, кто что сказал, куда сел, ну и так далее. А если их просишь вспомнить о свадьбе, венчании, то никто ничего вразумительного вспомнить не может. А еще говорят, что память милосердна, что плохое быстро забывается. Ложь все это!
   Вообще, если разобраться, весь наш мир, вся наша человеческая цивилизация построена на лжи и обмане. Едва мы выбираемся из пеленок, учимся ходить, разговаривать, а родители уже учат нас, что надо быть честным, не врать сверстникам и старшим, при этом уточняя, что врать, конечно, нехорошо, но вот многие вещи говорить другим не стоит. Например, где работает твой папа или что ценного у тебя есть дома. Справедливо? Бесспорно. Но ложь от этого правдой не становится. Затем, немного повзрослев, мы понимаем, что если говорить всем правду, только правду и ничего кроме правды, то очень быстро можно заработать синяки, а то и вовсе стать изгоем.
   Едва мы задумываемся о смысле жизни, о тайнах рождения и смерти, как родители тут же начинают нам врать про умерших и еще не рожденных. Я хорошо помню, как спросил у мамы: "Откуда берутся дети?" Мама долго мялась и, наконец, сказала, что женщинам необходимо пить специальные таблетки и от них и получаются дети. Помню, я тогда очень сильно переживал. В детстве я много болел самыми разнообразными болячками, и потому вкус горьких микстур, полосканий и таблеток запомнил очень хорошо. "Неужели, - думал я, - чтобы на свет появился, скажем, мой друг Сашка, его маме надо было проглотить кучу горьких и противных таблеток и тогда у нее набухнет живот, а потом родился ребенок. Как-то это неправильно".
   А спустя месяц маленькая, юркая, улыбчивая первоклассница, кажется, ее Катей звали, во время продленки, услышав как я с моим одноклассником Сашкой обсуждаю рассказанное мамой, поманила меня к доске. Затем она взяла мел, огляделась по сторонам и, убедившись, что учительницы рядом нет, очень легко и доступно нарисовала на доске то, что делают мужчина и женщина, чтобы у них родился ребенок.
  -- А разве у вас не такая писька как у нас? - с удивлением спросил я.
  -- Нет, что ты. Хочешь, пойдем в туалет я тебе покажу, - Катя улыбнулась, а я испугался.
   В детстве я был очень стеснительным.
   Честно скажу вам, что я испытал большое потрясение от осознания того, что дети получаются иным способом, нежели об этом рассказывала мама. Но еще больший шок у меня вызвало то, что, оказывается, мама, моя милая и добрая мама тоже умеет врать. И не только умеет, но и врет мне, по ее словам, "самому дорогому для меня существу". И тогда я понял, очень быстро и легко понял, что ложь -- это такая великая тайна всех людей. Всем нужно говорить, что врать не следует, а самому врать можно и нужно, иначе не выживешь.
   Потом, много позже, я узнал, что существует ложь во имя справедливости, ложь во имя милосердия, ложь во имя сохранения дружбы, семьи, мира, любви. Но как эту ложь не называй, она все равно остается ложью и тут ничего не изменишь. Намерения могут быть и благими, но ложь от этого правдой никогда не станет.
   И возможно именно поэтому я и выбрал для себя профессию, в которой ложь является краеугольным камнем, и здесь врать можно почти легально, без всякого неодобрения других людей, которые говорят неправду, прикрываясь благими намерениями. Я стал журналистом.
  
   Очень, очень долго я не мог отделаться от мысли, что ложь от правды в нашем мире отделить просто невозможно. Если тебе говорят, что любят тебя, то это вовсе не значит, что так и есть. И если говорят, что ненавидят и готовы убить, то это опять же не значит, что тебе действительно желают смерти. Ложь - это наша традиция. Нас зачинают во лжи, нас во лжи рожают. Недавно я делал любопытный материал для одного глянцевого журнальчика, где приводилось интересная статистика по США. Оказывается, более 56% процентов детей там в действительности были зачаты не мужьями, а любовниками. И в конце статьи я так иронично и зло вопрошаю читателя - а стоит ли, собственно, проверять с помощью анализов отцовство, портить отношения с женой и ребенком, которому уже целых десять лет. Не лучше ли просто, как вы это всегда и делали, продолжать жить во лжи, она ведь такая сладкая и удобная. Конечно, редактор немного смягчил конец статьи. Но суть осталась неизменной - ложь лучше правды.
   Нам лгут с экрана, нам лгут с трибуны и лгут, когда мы сидим за партами в школе. Самое великое искусство в этом мире - научиться правдоподобно лгать, при этом улыбаясь и пожимая людям руки. А ведь в древности протянутая ладонь означала то, что в ней нет оружия. А сейчас? А сейчас самое острое оружие - это язык.
   В детстве мне очень часто снился сон о том, что люди, которые меня окружают, на самом деле страшные монстры. Едва я лягу спать и закрою глаза, как они снимают с себя личины людей и начинают ходить без них. Я всегда боялся темноты и до сих пор сплю с включенным ночником. Но теперь-то я знаю, что никаких страшных личин под человеческими лицами нет, просто люди и есть те самые монстры из снов. Я понял это слишком рано, затем отчаянно пытался поверить в то, что на самом деле все не так, но уже не смог себя пересилить. И в мой внутренний мир, который я всеми силами стремился оградить от лжи, ложь потекла сладкой патокой, а я прочно завяз в ней и пребывал там распятый в липкой приторной лжи долгие годы. Я служил лжи, я занимался сексом во лжи, я говорил во лжи, и я научился врать даже самому себе. Вот он - итог того детского открытия, которое я когда-то совершил.
  
   Но вернемся к тому злополучному дню. Ведь про ложь я вам тут рассказывал совершенно не случайно, и вы скоро в этом убедитесь. Какая это гадкая штука - ложь, и какая она в то же время сладкая и приятная. И, что самое страшное, очень необходимая в жизни, любви и карьере.
   В тот день было так же жарко, как и сейчас, когда я пишу эти строки. Окна моей квартиры выходят на солнечную сторону. Гелиос в своей огненной колеснице подымается над крышами домов у меня за окном и начинает накалять асфальт, словно бы готовясь бросить на черную плоть асфальтовой сковородки новые и новые души грешников. Конечно, в то время у меня не было кондиционера дома. Это было дорогое удовольствие, как, впрочем, и мобильный телефон, и мощный компьютер. Но не в этом суть. А суть в том, что день был очень яркий, солнечный, безоблачный и прекрасный. И в этот день мне надо было по-хорошему радоваться жизни, прыгать от восторга, что вторая в жизни сессия успешно пережита. И более того, не только нет хвостов, но даже тройки отсутствуют. Но я не радовался. Собственно тот факт, что сессия завершилась и теперь можно расслабиться, и приводил меня в уныние с самого утра.
   Еще вчера перед последним экзаменом я трепетал от страха перед суровой преподавательницей по русской литературе, а теперь она была мне не страшна. Оценка поставлена, зачетка сдана в деканат, учебники в библиотеку. Я свободен. Но именно чувство того, что теперь можно делать все что хочешь, и было мне особенно противным. Конечно, я взял у старшекурсников программу по зарубежной и русской литературе на следующий семестр, чтобы почитать что-то уже летом. К тому же я уже сотрудничал с одной из московских газет, и это худо-бедно, но приносило мне кое-какой доход, к тому же еще и засчитывалось за летнюю практику. Но все это было так незначительно, так суетно по сравнению с одной страшной, чудовищной, как я тогда думал, мыслью, которая вчера посетила меня - ОНА МНЕ ТОЖЕ ВРЕТ. Это было подобно тому потрясению, когда я узнал, что моя мама, моя милая, добрая и красивая мама мне врет. И сейчас эта мысль повторилась в моей голове практически слово в слово, только вместо слова "мама" было женское имя. Но от этого мне стало еще более гадко.
   Ведь в самой глубине души я надеялся, что все-таки найду, встречу хотя бы одного человека, который не будет мне врать, и тогда... тогда я тоже не буду врать хотя бы ему. И мы вместе с ним построим маленькое, совсем малюсенькое королевство правды, о котором будем знать только мы двое. Всем остальным мы будем улыбаться и врать, врать и улыбаться, а друг другу врать не будем. И это будет здорово, действительно здорово. Два журналиста (а она тоже училось тогда на первом курсе журфака МГУ) не будут врать хотя бы друг другу. В мире лжи - совсем маленькое, доброе и светлое королевство правды, и я строил его, строил его и верил. А она взяла однажды и разрушила его.
  
   Очень часто мне в голову приходит мысль о том, что любовь похожа на религию. Язычество - это почти то же самое, что первая юношеская любовь. Чувства накалены до предела, при каждом прикосновении к любимому человеку испытываешь дикий восторг, влюбленные дают друг другу безумные и абсолютно невыполнимые обещания. Они считают, что их молодость и любовь будут длиться вечно и весь мир специально создан для того, чтобы они встретились и полюбили друг друга. Разве это не то же самое, что и возжигание костров во имя стихий мира, безумные ночные пляски, вера в леших и домовых и в то, что боги ходят где-то незримо среди нас, а может быть, и сидят за одним пиршественным столом с нами.
   Любовь же настоящая подобна христианству. Где все осмысленно и продумано, где, чтобы любить, нужно принести себя в жертву, быть распятым и воскреснуть в этой самой любви. Ты готов на жертву, неважно - смерть это ради любимого человека или просто ежедневное терпимое отношение к его мелким недостаткам. Настоящая, зрелая любовь - это всегда жертва, и причем жертва взаимная, как мне сейчас кажется.
   Но тогда в любви я был страшным, закоренелым язычником и мне казалось, что любимому человеку нужно говорить абсолютно все, что ты думаешь, быть искренним и честным, никогда не лгать и не изменять и при этом требовать от своей возлюбленной то же самое, а это все равно, что думать, будто вместо солнца по небу движется колесница богов, будто в воде живут русалки, а в лесу бродят единороги.
   Страшное, дикое, детское язычество. Но такое прекрасное, такое красивое и манящее. Ведь не зря сейчас среди молодых людей так много неоязычников. Может быть, они хотят вернуться не только и не столько к своим корням, но к тому раннему, дикому, едва осознанному чувству любви, когда кажется, что от прикосновения любимой ты вот-вот испытаешь оргазм. Собственно, первый раз в жизни так я его и испытал. А она посмотрела мне в глаза, все поняла и сказала: "Молодой человек, вы слишком чувствительны, вам не кажется?" Когда она шутила, играла со мной, она всегда называла меня на "вы", и я ее тоже. Но мы прекрасно понимали, что это была не ложь, а всего лишь игра, игра по одним нам с ней понятным правилам. И мы играли в нее до полного исступления, до полного безумия. И нам обоим это нравилось.
  
   Ее звали Яной, Яной Кортневой. Ей, как и мне, было семнадцать лет, и у неё, как и у меня, был ветер в голове. Она была небольшого роста, чуть полноватая, но зато уже с хорошо сформировавшейся грудью. У нее были длинные черные волосы, длинные черные ресницы, которыми она так любила хлопать, повергая меня в абсолютный восторг и смущение одновременно. Еще у нее был чуть вздернутый носик и пухленькие губы. В общем, на таких мальчишки не особо смотрят. В таком возрасте им нравятся высокие, длинноногие блондинки или игривые, веселые шатенки, или бесшабашные рыжие, с которыми не очень интересно встречаться, но зато так весело прогуливать какую-нибудь скучную пару. А Яна никому не нравилась кроме меня, и я, похоже, никому не нравился кроме нее.
   Мы быстро нашли с ней общий язык, хотя, оглядываясь назад, общего-то по сути дела у нас ничего и не было, за исключением того, что оба мы были счастливыми студентами журфака МГУ, причем бюджетного отделения, что само по себе уже немало. Но тогда нам с ней казалось, что у нас все общее, что мы будто бы две половинки, которые стали одним целым. Мы иногда одновременно начинали говорить об одном и том же, нам нравились одни и те же предметы, мы испытывали презрение к одним и тем же сокурсникам. Мы дышали одним воздухом, воздухом пропахшей дорогими духами и сигаретами курилки журфака на втором этаже, где нередко коротали время.
   Это вечная проблема молодых влюбленных. Им просто-напросто некуда пойти. На кафе денег нет, домой не пойдешь, там родители, будешь краснеть и стесняться, а после ухода девушки получишь кучу глупейших наставлений и комментариев. Полная свобода, стесненная лишь полным отсутствием материальных ресурсов. Так мы и жили. Я помню, как плевались сокурсники от средневековых рыцарских романов, как они ворчали, что дескать читать про Роланда и Зигфрида жуткая скукотища. И кому вообще нужны эти глупости про рыцарей и прекрасных дам, потому как это все неправда и глупости? А мы смотрели на эти книги совершенно другими глазами, глазами двух безумных влюбленных, которым было уже хорошо от ощущения, что любимый человек просто сидит в одной аудитории с тобой.
   И мы от нечего делать читали с ней по ролям "Кольцо Нибелунгов", читали старый, толстый, потертый том "Смерть Артура" Томаса Мэлори, а потом смеялись над остроумной пародией Марка Твена. И она курила тоненькую сигарету не в затяг, чтобы просто казаться в моих глазах взрослей. А однажды мы залезли с ней на крышу одного старого дома и там целовались. И нам было здорово, и я чувствовал, что еще немного -- и потеряю от счастья сознание.
   Я читал ей наизусть Лорку, и Петрарку, и Хайяма, которого полюбил еще в школе. А она смотрела на меня восхищенными, огромными карими глазами и целовала меня в мочку уха, и о большем мы с нею даже и не думали. Нам и так было хорошо. И однажды она заплакала просто от счастья, когда в холодной зимний вечер мы шли с ней к станции метро "Охотный ряд" и я сказал ей, что вот прямо сейчас сниму с неба луну и подарю ей. И она просто заплакала, и слезы были как льдинки, и я слизал горячие капли языком, и мы обнялись и шли дальше вместе. И мы были счастливы, потому что у нас было свое маленькое королевство без лжи. Во всяком случае, так думал я.
   Прошла первая сессия, потом пролетел короткий весенний семестр. А у нас по-прежнему все было прекрасно, мы любили друг друга самозабвенно, до полного исступления, мы делились каждой мелочью, мы доверяли друг другу самые страшные тайны. И нам одновременно было весело и грустно, мы почти одновременно смеялись и огорчались. И я абсолютно верил ей. Я даже не мог допустить и мысли о том, что она, Яна, существо из другого мира, где детей не воспитывают во лжи, может солгать мне. Такая мысль казалась мне кощунственной, и я чувствовал себя последним подонком, когда малейшее сомнение в честности Яны посещало меня.
   И мы сдали вторую в нашей жизни сессию. Я, как водится, без троек, а Яна - на отлично. Она была очень умной девочкой, но не зубрилой, она просто схватывала все на лету, а еще умела доступным языком объяснять то, что заумными словами вещал лектор с кафедры. И она так ловко, так остроумно пародировала интонации разных преподавателей, что мы с ней смеялись до коликов.
   Был теплый летний вечер. Мы сидели около памятника Ломоносову. Кто-то пил пиво, кто-то просто весело болтал. Были и те, кто плакал. Но такие быстро уходили. Всеобщее веселье их раздражало. Янка весело болтала со своей длинной и худущей подругой Натальей, при этом обе смешно жестикулировали. А я сидел с Пашкой, парнем из группы ТВ. Мы пили с ним одну бутылку пива на двоих, курили и разговаривали обо всем на свете.
   Пашка был хорошим парнем. Только вот пить ему все-таки было нельзя. Даже совсем небольшая порция алкоголя превращала его в какого-то странного, безумного шута. Он то мог заорать во все горло, что наша группа самая лучшая на факультете, то начать прыгать по парапету на одной ноге. Еще он мог в таком состоянии полезть в драку. При этом он сам прекрасно знал, как на него действует алкоголь. И, похоже, стремился хотя бы немного побыть в состоянии какого-то странного исступления. Учился Пашка так себе, к тому же подрабатывал на каком-то кабельном канале и очень много прогуливал. Но сдавал все предметы исправно и всегда был согласен на тройку, если ее ставили автоматом.
   Вот и сейчас он сидел, положив ногу на ногу, морщил нос, курил сигарету, и черные кудри его были мокры от пота. Буквально три минуты назад он как безумный скакал по скверику и кричал, что тех преподавателей, которые ставят оценки автоматом надо канонизировать. "Ей-богу, дурак", - подумал я тогда.
  -- Ну, чё смотришь, Андрюха? - обратился он ко мне - Чё ты свои зенки влюбленные вылупил на меня? - У него была такая манера говорить. При этом он ничуть не был агрессивно настроен.
   Пашка хлопнул меня по плечу, вырвал у меня из рук початую бутылку пива и залпом допил ее. Взгляд его вконец помутнел, он начал глупо улыбаться, а потом начал морщить нос.
  -- Смотреть на тебя противно, когда ты выпьешь. Неужели сам не понимаешь, что дурак дураком становишься! - В то время мне ужасно нравилось читать другим нотации, и я даже не подозревал, насколько это неблагодарное, а главное - опасное занятие.
  -- Это мне на тебя противно смотреть, когда ты со своей Яной лижешься.
  -- Это почему же? - обиженно спросил я. - Завидуешь, что ли?
  -- Я?! Завидую?! -Пашка скорчил удивленную гримасу, а затем расхохотался. - Чему тут завидовать? Тут тебе посочувствовать надо, дураку. Но я тебе ща, блин, глаза раскрою. Ты сессию сдал? Хвостов нет?
   Я утвердительно кивнул.
  -- Молоток! Тогда особо грузиться не будешь. - Он хлопнул меня по плечу. - И пойми, это тебе только на пользу.
  -- Ты вообще о чем, Паш? - Я не на шутку забеспокоился. Мне даже на мгновение показалось, что он помимо того что выпил, еще и накурился. Я внимательно посмотрел ему в глаза. Темно-карие глаза Паши поблескивали от возбуждения и небольшой дозы алкоголя, но зрачки были не расширенными. Он просто куражился и получал от этого удовольствие.
  -- Так сказать или нет?
  -- Что сказать, Паш? - не понял я.
  -- Так ты чё, правда ничего не знаешь?
  -- О чем?
  -- Ну, о том, с кем проводит свободное время твоя подруга. Да не может такого быть! Про Янку все знают, просто тебя жалеют, сочувствуют, типа, тебе. Думают, что лезть не надо, что это личное дело каждого. А я вот полезу, раз пошла такая петрушка.
  -- Куда полезешь? - Я силился понять, что происходит. Мгновенная догадка промелькнула у меня в голове, и мне стало по-настоящему страшно. - Что она траву пробовала? Я же ей говорил, чтобы не связывалась с этой Танькой! - Я с досадой сжал кулаки.
  -- Траву? При чем здесь трава? - на этот раз настал черед удивиться Пашке.
   Он на миг задумался, а затем с его лица исчезли все напускные эмоции, кураж. Пашка снова стал тем самым Пашкой, который мне все-таки нравился.
  -- Так ты правда ничего не знаешь? Какие, блин, наркотики. Янка не такая дура, чтобы всякую дрянь пробовать, да и не будет она этого делать никогда даже из любопытства. Он вон даже шампанское на день рожденья выпьет полстаканчика и все. Так ты правда не в курсах? Слушай! - Пашка даже не хлопнул меня по плечу, а как-то легонько дотронулся. - Когда мне говорили, что ты вот такой, ну такой правильный, как рыцари из тех книжек по программе средневековой литературы, я не верил. Так ты и в самом деле не знаешь, что твоя Янка переспала с половиной нашего курса и со старшекурсниками некоторыми?
  -- Паша, ща в морду дам! - Внешне я оставался спокоен, но, видимо, какие-то необузданные эмоции все-таки отразились на моем лице, и Паша инстинктивно сделал шаг назад.
   В семнадцать лет я не отличался особой накачанностью, однако восемь лет в секции по плаванию сделали свое дело, развив мне плечи и укрепив мышцы рук и ног. К тому же все знали, что я очень вспыльчив. Тем более прецедент драки почти в тех же лицах и в этом же месте был не далее как два месяца назад. И от моей расправы в прошлый раз Пашу спасла, как ни странно, Яна.
   Картина двухмесячной давности снова повторилась. Я, сжав кулаки, надвигался на обидчика. Пашка пятился как рак и бормотал мне что-то о том, что я дескать правдолюбец, что ложь ненавижу и он сказал мне то, что должен был сказать. Он говорил и говорил. Слова лились из его рта бурным потоком, а я шел на него в какой-то странной прострации и вообще не понимал, где я, кто я, зачем я здесь. В голове крутилась только одна мысль: он оскорбил Яну, этого чистого и светлого ангела.
   И тут этот чистый и светлый ангел встал между нами. Девушка укоризненно посмотрела сначала на Пашку, потом на меня. Затем она попыталась улыбнуться нам и попросила помириться.
  -- Мы и не ссорились! - К Пашке вдруг вернулась прежняя невозмутимость, он немного оправился от испуга, так как прекрасно понимал, что при Яне бить его я, скорее всего, не буду.
   И все бы кончилось хорошо, и этот досадный эпизод забылся бы как какое-то глупое недоразумение, если бы Пашка снова не начал болтать о том, о чем ему болтать никак не следовало.
  -- Мы и не ссорились, - повторил Пашка, и какая-то злая усмешка появилась на его губах. - Просто твой друг в очередной раз решил поиграть в Ланселота, ну, или там в Зигфрида. Не знаю, кто ему больше симпатичен. Ты представляешь, Яна, оказывается, в наше время действительно есть рыцари без страха и упрека. Только это скорее не ланселоты, а дон кихоты какие-то, которые в мельницах видят великанов, а на реальность смотрят сквозь забрало шлема, сделанного из кастрюли.
  -- Паш, и ты после этого удивляешься, почему на тебя Андрей с кулаками полез? - спросила его Яна.
  -- Нет, я этому не удивляюсь. По большому счету, удивляться надо именно тебе, Ян. Как ты умело парня окрутила. Трахалась со всеми подряд, а ему твердила о романтической любви.
   Я сорвался с места, но на моих плечах повисла Яна, и я, боясь сделать ей больно, оставался стоять на месте, хотя это и стоило мне огромных усилий.
  -- Ты расскажи ему, Ян, расскажи, с кем ты спала. Развей его миф о чистой и бескорыстной любви. Мы же нормальные люди, а не литературные герои. Мы студенты. Нам жить хочется, пока мы молодые. Почему мы должны себя в чем-то ограничивать? Мы же не монахи какие-нибудь. И если твой парень стесняется тебе предложить потрахаться, а ты, дабы времени зря не терять, ищешь радостей секса с кем-нибудь другим, то это нормально. Мне просто Андрюху жалко. Жалко, что он реально ничего не понимает. Вот стоит, смотрит на меня как безумный. Думает, я ему враг. А я ему самый лучший друг и есть по его же принципам. Он же считает, что всем надо правду говорить, какой бы она ни была. Вот я и сказал. Единственный из всех его университетских приятелей сказал. Вон она, правда, Андрюха, бери и владей ею. Наслаждайся, а я пойду пожалуй, а то ты мне рожу расквасишь, а у меня съемки завтра. Бывай!
   Пашка даже не пошел: он подхватил с парапета свой рюкзак и вприпрыжку побежал к воротам, ведущим из скверика. Видимо, мое лицо было настолько страшным, что он справедливо рассудил: сам же и попадет под горячую руку за свою правду.
   Но, посмотрев в глаза Яне, я мгновенно оттаял. То, что подвыпивший Пашка нес всякую ахинею про самую лучшую девушку на свете стало вдруг абсолютно не важно. Яна тоже смотрела мне в глаза. Но, поймав на себе мой полный восторга взгляд, она тут же глаза опустила.
  -- Не сердись на него, Андрюш, - сказал она. - Ты же сам говорил, что на правду сердиться нельзя.
  -- Я... я... Я не понимаю, солнышко. Ты хоть слышала, что он тут говорил про тебя? Да он же чуть ли не шлюхой тебя тут выставил.
  -- Он не врал, - ответила Яна. - Помнишь, мы с тобой клялись друг другу, что построим маленькое королевство без лжи? Так вот, я не врала тебе. Если бы ты заподозрил меня хоть в чем-то - я сказала бы тебе правду. Ведь действительно, за все время нашей с тобой любви я ни разу не солгала тебе.
  -- Но... А это? - Я в растерянности присел на парапет. - Почему? И что значит -- не лгала? Ты же мне по несколько раз в день клялась в любви. Клялась и при этом спала с другими парнями. Как такое может быть? Нет, я правда не понимаю. Ты объясни. Ты скажи мне, что все это глупый розыгрыш. Или... - Внезапная догадка осенила меня. - Или ты просто испытываешь меня, мои чувства к тебе. Скажу честно, это очень жестокое испытание. Жестокое. - Я достал сигарету и закурил.
  -- Послушай меня, Андрюша... - Она присела рядом и положила маленькую ладошку мне на плечо. - Ты вот сейчас всякую ерунду, наверное, думаешь, а сейчас еще и говорить ее станешь. Но ты послушай меня, послушай, а потом сам решай, как тебе быть. Хорошо?
  -- Ладно. - Я вздохнул.
  -- Ты, скорее всего, после всего этого будешь считать меня шлюхой. И по большому счет прав будешь. Я не ищу себе оправданий. Но я хочу, я реально хочу, чтобы ты понял, почему я так делала. Понимаешь, секс -- такая штука... Она очень важная для тех, кто любит друг друга. И если это все случайно, знаешь, на вечеринке какой-нибудь, не важно, как это получится. А с любимым человеком это очень важно. Ты вообще знаешь, как это - девушку девственности лишать? Это пытка для обоих, это все испоганить может по неопытности. Если оба имеют только чисто теоретическое представление об этом, от первого раза может остаться такое гадкое впечатление, что все чувства пропадут. Вот я и хотела, чтобы у нас с тобой все по-нормальному было, красиво, романтично, чтобы свечи, чтобы никого не было, чтобы я была полностью твоя, чтобы я умело и легко доставила тебя самое наивысшее наслаждение. Чтобы наша любовь укрепилась, а ты не корил себя потом, что сделал что-то не так. Чтобы не погибло наше с тобой королевство.
  -- Оно уже давно погибло, еще в тот самый момент, когда эта мысль пришла тебе в голову, - ответил я. - Просто мысль, ты еще не сделала, но мысль пришла. Знаешь, так можно о чем угодно рассуждать. Вот если про журналистику, то было бы нормально. Ты, к примеру, хочешь устроиться в хорошее издание, где и платят хорошо и работать интересно. Но ты пока писать не умеешь и оттачиваешь свое мастерство на всяких глупых статьях, пишешь работы в универе. А потом получишь диплом, возьмешь свое портфолио, придешь к редактору, он даст тебе пробное задание, ты его выполнишь и получишь вожделенную работу. Только чувства в портфолио нельзя подшить. Вы все, вы все... - Я обернулся и вдруг понял, что мы с Яной стоим вдвоем и нас больше никто не слышит. - Вы все можете считать меня рыцарем, Айвенго, крестоносцем, Зигфридом, кем угодно. Вы можете смеяться надо мной, говорить, что я не современен. Что даже в те времена таких людей не было и быть не могло. Что это все для книжек придумано, для романтических юношеских натур, которые жаждут чистой и прекрасной любви. Вы все можете сказать мне это. Только поймите меня, поймите меня правильно. Меня так воспитали. И родители у меня были другие, и музыку я другую слушал, и книги эти я не только в универе стал читать, а гораздо раньше. Я Ницше и Сартра в одиннадцатом классе прочел, не чтобы показать, что я такой вот умный, а мне просто интересно было, интересно познавать новое. Разум и знания - это добродетель, и любовь и чистота - это тоже добродетель. И можете сколь угодно считать меня дурачком. Я видел, я не слепой, что ты общалась с другими парнями. Но это же нормально, какой парень будет держать девушку на коротком поводке. Ведь, если человек не доверяет, значит он и не любит. А я тебя любил. Именно любил. Теперь чувство начало во мне умирать. И будет агония, а потом оно умрет совсем. И быть может, когда-нибудь родится новое, другое, но не к тебе. Это уж точно. Я не дурак, я не буду кидаться в омут с головой, в пьянку, забирать документы из МГУ -- лишь бы тебя больше не видеть. У меня есть только одна цель в жизни - жить. А остальное можно и перетерпеть, я просто сильнее стану.
   Не знаю, как я смотрелся на стороны. На кого я был похож больше: на разгневанного короля Артура, заставшего леди Женевру с Ланселотом, или просто на последнего кретина, который не понимает, а главное - не хочет понять современных реалий жизни и живет в своем призрачном, иллюзорном мире и не хочет ничего другого ни знать, ни видеть. А когда в его придуманный мир вторгаются, он не понимает, за что его так ненавидят, почему не понимают. Я, наверное, был тем самым Маугли Киплинга, которого волки послали жить к людям, а люди не приняли. Но от этого он не перестал быть Маугли.
   Яна стояла и молча слушала мой экспрессивный монолог. Затем губы ее задрожали, на глазах выступили слезы. Признаюсь, я бы и сейчас очень много отдал за то, чтобы узнать, что она в тот момент думала обо мне. Считала ли она меня полным идиотом, который придумал себе какие-то непонятные принципы и не оценил ее жертву. Или просто холодно и цинично рассуждала, поверил я ее обману или нет. А может быть, просто думала, что правильно сделала, когда спала с нормальными парнями, которым был нужен секс, а не какие-то малопонятные в восемнадцать лет высокие чувства.
   Но, тем не менее, факт остался фактом: она спала с другими парнями, а встречалась со мной. Намного позже одна девушка в порыве откровенности сказала мне, что умные парни - это очень классно, они так все хорошо понимают, особенно когда ты им рассказываешь про проблемы со своим парнем. Они дают очень умные советы, которые как правило бывают полезными. Только эта девушка, не буду здесь называть ее имени, почему-то никак не могла понять, что этим умным парням тоже хочется любви и секса. И если вы тут подумаете, что я был законченным идеалистом и не думал о близости с Яной, то вы глубоко ошибаетесь. Я думал об этом и даже намекал ей. Но мне было просто хорошо с ней, и я честно и искренне верил, что она пока не готова морально к более близким отношениям. Я ждал. А она, как выяснилось, в это самое время усиленно готовилась к этим самым отношениям.
   Иногда все решают всего лишь несколько секунд, а может быть, всего лишь миг. Я сейчас отчетливо осознаю, что если бы тогда Яна бросилась мне на шею, обняла бы, начала целовать, шептать: "Прости меня, милый! Я хотела как лучше!", то я бы не выдержал, наверное, тоже расплакался. А потом, возможно даже в тот же вечер, у нас бы с ней все было. И мне было бы все равно, сколько у нее молодых людей было на стороне. Мне тогда было бы вообще на все плевать. И я ждал, я ждал и очень хотел, чтобы она бросилась мне на шею. Но она не бросилась, потому что, весьма вероятно, ждала шага от меня, а натолкнулась на холодный, жестокий монолог-лекцию о лишних людях, в лучших традициях нашего преподавателя по русской литературе.
   Мы стояли друг напротив друга. У Яны текли по щекам слезы, я тоже был готов разреветься от досады. А потом я просто развернулся и ушел. Молча, спокойно, пытаясь сохранить остатки своего рыцарского достоинства и несусветной глупости, которые в восемнадцать лет только и могут быть.
  
   Глава 2. Агония
  
   Как ни странно, по дороге домой я чувствовал себя вполне нормально. Безусловно, чувство обиды и непонимания со стороны любимого человека одолевало меня. К тому же, теперь я был абсолютно уверен, что лгут абсолютно все люди. Ведь даже если она не говорила мне ничего о своих связях, то это не значит, что их не было. Она могла прикрываться какими угодно благими намерениями. Но в любом случае это была измена. И тут ничего нельзя было поделать.
   "Ну и ладно, ну и пожалуйста, - думал я. - Первый блин всегда комом. Мало, что ли, симпатичных умных девушек вокруг меня, да на том же журфаке их полным-полно. Тем более что теперь я уже второкурсник, у меня есть все шансы познакомиться с симпатичной первокурсницей осенью. А Яна мне теперь не нужна. Пусть идет себе, спит с кем хочет и придумывает при этом в оправдание себе невесть что".
   Оглядываясь на все эти мысли, сейчас я отчетливо понимаю, что тогда, по дороге домой, я действительно почти задушил в себе всякие добрые чувства к своей первой девушке. И если бы в этот самый момент я каким-то совсем уж непостижимым образом познакомился бы с другой девушкой, то события следующего дня, а вслед за ним и всей моей последующей жизни могли бы пойти совсем по-другому.
   Единственное, что я помню более или менее отчетливо, это то, как я, напрягая свою мужскую логику, пытался понять: действительно ли Яна ложилась под других парней ради того, чтобы со мной у нее все вышло хорошо, или же это она все придумала, чтобы разжалобить меня, вызывать сострадание.
   Не знаю, напал ли я на правильный след в итоге или все-таки нет, но очень похожую историю мне рассказали совсем недавно. Одна молоденькая девушка встречалась с парнем, будучи девственницей, и очень переживала из-за этого. В итоге потеряла невинность с сорокалетним мужиком в доме отдыха, на заднем сиденье старенькой иномарки.
   При этом ни радости, ни счастья, ни вообще какого-либо удовольствия она от этого не испытала. Более того, она и мужика-то этого толком не разглядела.
   История это была мною услышана от человека, заслуживающего доверие, и у меня не было никаких оснований не верить ему. Однако сам факт повтора трагической развязки моей первой любви натолкнул меня на мысль, что эти непонятные страхи девушек, несусветные глупости молодых людей - все это провоцируют проклятые фильмы и журналы, на которых воспитывается нынешние поколение. В том числе и я. Только у меня к этому примешались еще и идеалистические представления о чести и совести, взятые из классической литературы, так что в итоге получилась вот такая гремучая смесь.
   Придя домой, я тут же забылся крепким сном до позднего утра. Засыпая, я еще успел подумать о том, что завтра я проснусь обновленным человеком. О, как же я тогда ошибался!
  
   Едва я открыл глаза, как все мысли, которые одолевали меня вчера, тут же вернулись ко мне. Пока я ставил чайник, полоскался в душе, курил на балконе, эти мысли - о сложностях женских поступков, о благородной рыцарской любви - водили в моей голове хороводы и при этом пели тоскливые песни. Но вот среди этих мыслей появилась одна сама главная, и едва я осознал ее, проникся ею до конца, как мне тут же захотелось выть подобно раненому зверю.
   Я хорошо помню этот момент. Я уже говорил о том, что особенно гадкие моменты отпечатываются в человеческой памяти гораздо лучше, чем хорошие. Я курил на лоджии, и вдруг, когда эта мысль посетила меня, сигарета выпала у меня из дрожащей руки, покатилась по металлическому козырьку над балконом соседей снизу и стала падать вниз. И за те несколько секунд, пока сигарета летела до асфальта, я отчетливо и ясно понял: У МЕНЯ НЕТ БОЛЬШЕ ЯНЫ!
   Да, у меня больше не было любимой девушки. Никто не пожелает мне доброго утра перед выходом и не скажет спокойной ночи перед сном. Никто не кинется на шею прямо на глазах у однокурсников, никто не будет, сидя рядом со мной в курилке на втором этаже, касаться языком моего уха. Этого не будет больше никогда. И совсем не важно, кто в этом виноват, почему это произошло. Гораздо важнее то, что этого больше не будет никогда. Не будет щемящего восторга от прикосновения маленькой ладошки к моей щеке. Теперь, когда из моей жизни исчезла очень важная составляющая, только теперь я осознал, как мне всего этого будет не хватать. И как я на самом деле люблю Яну. Нет, не просто люблю, я не могу без нее существовать, пить, есть, спать, дышать, думать.
   Какими глупыми мне теперь показались вчерашние мысли по дороге домой. Я найду другую девушку, я буду счастлив? Да разве это возможно, разве можно быть счастливым с кем-то кроме нее? Разве я теперь смогу нормально жить, учиться? Кто я теперь без нее? Как я буду вообще ходить мимо всех мест, где мы сидели рядом, где мы бродили, смеялись и иногда даже в шутку бранились. А она, что она теперь думает обо мне? Я вернулся в комнату и кинулся к телефону. Я снял трубку и долго вслушивался в длинный гудок, пока его не сменили короткие. Я знал телефон Яны наизусть и, что самое страшное, по прошествии более чем восьми лет я до сих пор помню его наизусть. Но ни разу, ни разу за этот долгий срок я так и не смог набрать этот номер.
   Я повесил трубку обратно на рычаг и криво ухмыльнулся своему отражению в зеркале. Зачем звонить? Чего я этим добьюсь? Зачем? Наше королевство правды вчера было успешно ею разрушено, но я был рад, я был действительно рад, что королевство лжи также не просуществовало слишком долго. Теперь там руины, треснувшие камни, покрытые мхом. И ворон сидит на покосившейся башне донжона и чистит перья.
   Можно было думать о ней и о том, что она сделала - все, что угодно. И мое отношение к этому могло быть каким угодно: как к непонятой мною жертве или как к циничному шагу: сплю с наглыми, гуляю с умным. В общем, я был в этом полностью свободен. Но как я ни пытался вызвать в себе ненависть к Яне, я на это не был способен. Только тогда, в то самое злополучное июньское утро 26 июня 1998 года я окончательно понял, как люблю я эту девушку и что моя жизнь без нее теперь не имеет никакого смысла. Но где-то в самом потайном уголке моего сознания очень тихо со мной стал говорить здравый смысл. Он успокаивал меня, говорил, что это всего лишь агония, что надо всего-навсего пережить этот страшный безумный день, а завтра будет легче. Я пытался убедить себя в том, что после агонии обычно наступает смерть.
   И эта любовь умрет во мне и родится любовь новая, обновленная, любовь к совсем другой девушке. И я буду снова счастлив, но без прежнего фанатизма. Это был шанс, маленький, но все же шанс отказаться от страшной, фанатичной языческой любви, как я теперь это называю, чтобы обрести новое чувство. Но тогда все было тщетно. Здравый смысл, получив возможность выговориться, был благополучно забыт. А между тем на часах уже была половина одиннадцатого утра, и я понял, что если сейчас не займу себя каким-нибудь делом, то просто сойду с ума от переживаний, самобичевания и жалости к самому себе.
   Я честно пытался заняться чем-нибудь. Сначала я включил компьютер и решил поработать над статьей, которую обещал сделать как только закончатся экзамены. Но работа не шла. Я думал над каждым словом, постоянно ходил курить на лоджию, затем опять садился работать. Но вместо ровных рядов строчек передо мной вставало лицо Яны с мокрыми от слез глазами. Я выключил компьютер и сел читать книгу, при этом убеждая себя, что список литературы на следующий семестр выглядит устрашающе. Но едва я прочитал страниц десять, как понял, что постоянно теряю нить повествования. И тогда я с ужасом осознал, что ничем полезным заняться не смогу.
   Я прекрасно понимал, что лучшим лекарством в подобном случае является разговор по душам. Но я не знал ни одного человека, который мог бы меня сейчас понять, проникнуться моей бедой. Большинство моих друзей похлопали бы меня по плечу и сказали, что, мол, молодец, Андрюха, бросил эту шлюху, которая гуляла налево.
   Мама бы вообще сказала, что это Господь показал истинное положение вещей. У мамы как что необычное случается, так она сразу видит в этом Божье провиденье. Я, конечно, не спорю, что Господь нередко вмешивается в то, что творится на Земле, иначе бы тут вообще был один сплошной бардак и хаос. Но я не думаю, что Господа Бога, который наверняка сейчас занят более важными вещами, например политикой или мировой экономикой, или непрекращающейся ни на минуту войной на Святой Земле, вряд ли волнует судьба московского студента и его взаимоотношения с сокурсницей. По поводу себя я никаких иллюзий не питал.
   А мой папа вообще произнес бы глубокомысленную речь о том, что на своих ошибках надо учиться, затем он вспомнил бы пару десятков похожих историй из собственной жизни и под предлогом просветления головы поручил бы мне какую-нибудь важную, на его взгляд, работу. Например, набить ему очередной договор или что-нибудь в этом роде. Так что говорить мне было не с кем и, как оказалось, незачем. И я, полностью раздавленный своим безысходным чувством любви не нашел ничего лучшего, чем пойти погулять. Не сидеть же дома, в четырех стенах, слушать гул вентилятора, баюкать свою израненную любовью душу, смотреть в потолок и гадать, когда же отпустит меня эта страшная агония любви.
  
   Выйдя из дома, я долго стоял у подъезда и решал, куда же мне пойти. Выкурив две сигареты, я пришел к выводу, что идти мне, в общем-то, некуда. Когда в связи с окончанием сессии в жизни появляется огромное количество свободного времени, то ты отчетливо понимаешь, что девать-то тебе его некуда. Тем более, очень многие планы на летние каникулы я связывал с Яной. Яна... При мысли о ней мое сердце снова болезненно сжалось. Я достал из рюкзака бутылку минералки, хлебнул, а затем просто зашагал куда глаза глядят.
   День был жарким и немного душноватым. Солнце успело основательно прокалить асфальт, но я не обращал внимания ни на жару, ни на духоту, ни на палящее солнце, я просто вышел из дома и шел без определенной цели.
   Как же изменился мир, когда из него исчезла щемящая радость любви. Несмотря на залитые летним солнцем улицы, мир мне тогда казался серым и безжизненным, люди снова, как в далеком детстве, напоминали чудовищ, лишь для маскировки надевших человеческие личины. Я старался идти быстро и чувствовал, как с каждым шагом какая-то страшная, жуткая сила сдавливает мне железными тисками грудь. Это сила готова была раздавить мою душу, вырвать сердце и бросить пульсирующий красный комок на раскаленный, покрытый пылью асфальт. Агония продолжалась, а я все шел вперед, и с каждой минутой мысль о том, что теперь-то уж точно моя жизнь кончена, становилась все более навязчивой.
   Я жил, да и сейчас живу, между станциями метро Красногвардейская и Домодедовская. Район у меня спальный, достаточно тихий, драки бывают редко. Еще каких-нибудь двадцать лет назад здесь были деревни, а вокруг них - обширные яблоневые сады. Потом здесь построили многоэтажные панельные дома, большую часть садов вырубили. Однако небольшие островки прежнего яблочного изобилия остались.
   Я шел по яблоневому саду, расположенному аккурат под моим окном. Наиболее красив этот сад весной, когда деревья покрываются белыми и чуть розоватыми лепестками. У древних кельтов существовало поверье, что после смерти душа человека отправляется на яблочный остров, на Аваллон, где пребывает в вечном блаженстве. Согласно одной из легенд, на этот остров отправился и любимый мною король Артур. Так что весной под моим окном все вокруг превращается в подобие кельтского рая, да и сейчас сад выглядел красиво. Это через два месяца алчные до дармовых яблок жители окрестных домов придут с пакетами, будут лазить, ломать ветки, и все ради маленьких, очень кислых зеленых яблок, которые и годятся-то только на варенье.
   Я, помню, подумал тогда, что если бы мне сейчас предложили переселиться в этот самый рай древних кельтов, на яблочный остров, то я бы согласился только с одним условием -- чтобы я навсегда мог забыть Яну, будто бы ее не было никогда в моей жизни. Я бы бродил по садам, вдыхал аромат цветущих яблонь и пребывал в сладком, вечном забвении. Так незаметно для себя я пришел к мысли, что мне не хочется теперь жить, потому что эта самая жизнь, которую я еще день назад безумно любил, потеряла для меня всякий смысл. И все, что было мне дорого, чем мне было интересно заниматься, все это так или иначе напоминало о Яне. И поэтому я просто упрямо шел вперед, особо не задумываясь о направлении.
   Так я незаметно для себя вышел на Каширское шоссе и побрел вдоль трассы. Каширка в девяносто восьмом году еще не была похожа на вечно стоящую и гудящую пробку в период с восьми утра и до двух пополудни. Машин было много, и они проносились мимо меня, источая грохот и смрад. А я шел, вдыхая едкий запах пыли, бензина и удушающей жары. Когда я совсем уставал, то просто садился прямо на асфальт, жадно пил успевшую нагреться минералку, курил и продолжал идти дальше.
   Так я прошел Борисовские пруды -- водоем настолько грязный, что, как мне рассказывали, там когда-то поймали рыбу с двумя головами. Но тем не менее народ, одуревший от жары, упрямо лез в грязную воду. А я брел и брел дальше. И мне казалось, что эта дорога будет бесконечной для меня. И я буду вечно идти под гул машин, в пыльном и жарком чаду. Но, тем не менее, мне все-таки стало чуть-чуть легче на душе. Я шел и шел вперед, и в голове моей крутилась только одна мысль: моя жизнь кончена, а любовь разбита, и ее острые осколки безжалостно впились в мое сердце и терзают меня. Агония продолжалась. И при мысли о том, что эта страшная душевная боль не прекратится никогда, мне становилась страшно, и чтобы хоть как-то подавить этот липкий, удушающий страх, я упрямо брел по пыльной обочине Каширского шоссе.
  
   Теперь затрудняюсь точно сказать, сколько часов я так брел, терзаясь от душевной боли и полного отчаяния. Но, видимо, я настолько был поглощен своим горем, что даже не заметил, как рядом со мной, стараясь идти в том же темпе, что и я, шел какой-то человек. Причем я до сих пор толком не знаю, откуда он взялся, поскольку момент, когда он присоединился ко мне в моей безумной пешей прогулке по пыльной обочине шоссе, остался для меня незамеченным. Человек шел не торопясь, на его лице была улыбка, и он то и дело посматривал на меня. Я помню, что у меня возникло странное чувство, будто он, этот совершенно незнакомый человек, шел со мной рядом от самого моего дома, только я по какой-то очень странной причине не замечал его раньше.
   На вид ему было что-то около тридцати с небольшим. Он был высокий и худой. Шел он легко и свободно, расправив плечи и постоянно улыбаясь. И эта улыбка с первых минут показалась мне удивительно мягкой и успокаивающей. У него был узкие скулы и чуть смугловатая кожа. Светло-русые волосы ниспадали до плеч. Он был одет в белые брюки и белую просторную рубашку с коротким рукавом, ворот который был расстегнут. Кожаные сандалии, надетые на босу ногу, мягко ступали по пыльной обочине, и его ноги были в пыли. Не знаю почему, но именно то, что его ноги были в пыли, особенно четко отпечаталось в моей памяти. Он носил аккуратную бородку и усы. И я видел, как капельки пота блестели у него на лбу.
   Незнакомец обратил внимание, что я наконец-то заметил его, но ничего не сказал мне, а только еще более приветливо улыбнулся и продолжал идти рядом со мной в одном ритме. И так мы шли какое-то время, пока я, наконец, не решился с ним заговорить.
  -- Куда идешь? - спросил я у незнакомца.
   Незнакомец остановился, посмотрел мне в глаза, и я, не в силах выдержать пронзительного взгляда его грустных серых глаз, уставился в землю.
  -- Все повторяется, - сказал он, и его голос показался мне удивительно знакомым, будто бы я слышал его уже много раз до этого, будто со мной говорил давний друг. Хотя я видел этого человека впервые. - Очень давно точно такой же вопрос задал мне один мой друг. Его звали Петром.
   Услышав это, я очень испугался, мгновенно вспомнив и книгу Генрика Сенкевича "Камо грядеши", и "Деяния апостолов". Мне вдруг стало настолько страшно, что даже моя боль от израненной любовью души отступила на второй план. Я хотел упасть перед ним на колени, но он жестом остановил меня.
   И тут я немного опомнился, и в голову мне пришла мысль о том, что эта ассоциация со встречей апостола Петра и Христа по дороге в Рим могла посетить только меня, а мой новый знакомый имел в виду совершенно другое. И у него действительно был друг Петр. Мало ли на свете людей, носящих имя Петр? Но я почему-то отбросил эту мысль в сторону. И мне вдруг захотелось спросить, где и при каких обстоятельствах состоялся его разговор с человеком по имени Петр, которого он называет своим другом. Но я сдержался.
  -- Пойдем! - он поманил меня рукой и медленно зашагал рядом по обочине Каширского шоссе.
   И я подумал, что никакие уточнения, никакие наводящие вопросы не нужны. Они не только могут все испортить, нет, они могут разрушить весь смысл этой пешей прогулки с незнакомым человеком по обочине оживленной, пыльной трассы. И мы просто пошли рядом, а сердечная боль, взявшая небольшой тайм аут, пока я пребывал в некотором удивлении, разгорелась с новой силой. И видимо, такая мука отразилась на моем лице, что незнакомец сочувствующе вздохнул и дотронулся рукой до моего плеча.
  -- Тебе больно? - спросил он.
  -- Больно? - рассеянно переспросил я.
  -- Тебе очень больно? - спросил он снова и вздохнул. - Ведь это очень больно для тебя - любить. Ты страдаешь. Я это вижу, поэтому я и пришел к тебе.
  -- Но разве ты можешь помочь мне? Хотя зачем я спрашиваю, ты же всемогущ.
  -- Всемогущ? - риторически спросил он, - Может быть, и всемогущ. Только для того, чтобы что-то получить, надо всегда знать, что ты хочешь. Иначе может получиться так, что я дам тебе то, что просишь, а дар окажется напрасным, ненужным тебе.
  -- Но разве ты сам не знаешь, что мне нужно? Тебе как никому другому ведомо, что мы, люди, хотим.
   Он улыбнулся.
  -- Так дай мне то, что я хочу, что я желаю, если это возможно, если я это заслужил. Ведь ты пришел ко мне. Ты приходишь к сильным, к мудрым, о ком будут говорить спустя много лет. Но разве я такой, разве я заслужил это? Разве я достоин того, чтобы ты пришел ко мне?
  -- Все вы достойны, абсолютно все, - ответил он. - И сильные и слабые, и кроткие и дерзкие, и любящие и проклинающие. Разве те, кому я протягиваю руку, и кто отвергает ее -- недостойны? Но я и их прощу. Я прощу всех. На то мое право. Я всегда здесь, я всегда рядом, со многими, почти со всеми, когда они любят и умирают за свою любовь, когда их предают и предают они сами, когда они совершают безумства и кричат, и зовут меня. И я рядом, но они не видят меня, даже когда я стою совсем рядом. Я всегда рядом, просто ты захотел меня увидеть. Вот и все.
  -- И чего я все-таки хочу? Скажи мне, я сам не знаю.
  -- Ты знаешь, просто ты боишься сам себе в этом признаться. Не бойся, просто скажи это вслух.
  -- Я хочу, чтобы во мне умерла любовь, чтобы эта агония кончилась, я хочу быть свободным от нее.
  -- Ты сказал, - он вздохнул.
  -- Но разве это не мука, разве это не боль -- так любить, так страдать, когда кажется, что весь мир рушится на твоих глазах, а другие просто думают, что ты сходишь с ума от глупости, которая присуща молодым. Я знаю, они скажут мне, что сами прошли через это, что они тоже страдали. И чем я хуже их? Мучайся, раз и мы мучились. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
  -- Я всех вас понимаю. Я вас понимаю, и мне больно. Но скажи мне, мятежный Андрей, что ты будешь делать без твоей любви? Что? Как же ты будешь жить? Ведь в душе у тебя вместо любви будет пустое место, и оно заполнится другими чувствами, и ты будешь сначала думать, что это любовь, но это не будет любовью. И ты поймешь, рано или поздно поймешь, что лучше страдать и ждать, пока любовь в муках не переродится заново и ты снова будешь счастлив, а ты хочешь все сразу, ты хочешь удовольствия от общения с женщиной, ты хочешь восторга и при этом не хочешь страдать. Но все в этом мире имеет свою цену. Я могу забрать твою любовь, но, забирая любовь из твоей души, я заберу и себя. Потому что я и есть любовь. И ты поймешь это.
  -- Но, может быть, уже поздно? - с ужасом спросил я.
  -- Никогда не поздно, никогда. Запомни. Я сделаю, как ты просишь, я заберу то, что причиняет тебе боль и делает счастливым. Но и я, я уйду из твоего сердца. Прощай!
  
   Он пропал так же неожиданно, как и появился. А возможно, он никуда и не пропадал, просто я теперь перестал его видеть. В первые минуты мне казалось, что вообще ничего этого не было. Никакого странного человека в белой рубашке с коротким рукавом, в белых брюках и в запыленных сандалиях на босу ногу.
   Скорее всего, мне все это привиделось. Меня просто хватил солнечный удар, плюс еще все эти любовные переживания. Конечно же, привиделось, думал я тогда. Потому что если бы я рассказал об этом какому-нибудь священнику, он тут же обвинил бы меня в непомерной гордыне. Священники, которые ночами напролет молятся за людей -- не видят его, а глупый мальчик, страдающей от не менее глупой, даже не юношеской, а почти что детской любви, шел рядом с ним по обочине Каширского шоссе и разговаривал. Да, у меня не было никаких материальных свидетельств подтверждающих реальность этого разговора. Никто кроме меня не видел этого человека в белом, который говорил мне о любви и о своем друге Петре, и том, что он забирает у меня то, что приносит радость и страдание одновременно. Забирает... Забрал.
   И тогда я остановился как вкопанный и прислушался к своим ощущениям. И мгновенная, страшная, опустошающая сознание ясность понимания того, что мир для меня изменился, перевернуло все во мне, и я присел на корточки, и обхватил руками голову, и часто задышал. Мир изменился, и он теперь никогда не будет для меня прежним. Это вся та же планета Земля, это все те же город Москва и Каширское шоссе, по которому с гулом проносятся машины, обдавая обочину смрадом выхлопа и пылью. Но в то же время это был совсем другой мир, потому что в нем для меня теперь не было того волнующего, щемящего чувства, которое последний год приносило безумный восторг и радость, а в последний день - оглушительную, дикую боль, терпеть которую уже не было сил.
   Теперь в моей душе была холодная, словно поверхность заледеневшей на морозе реки, ясность, ясность и понимание того, что я теперь по-другому смотрю на мир. Я огляделся по сторонам. Мир не утратил прежних красок, звуков и запахов, но в то же время он был каким-то холодным, блестящим и ярким, как снег, искрящийся на зимнем солнце. И мне стало одновременно легко и грустно оттого, что боли, любовной агонии в моем сердце больше нет, но я не знал пока, как буду жить с этим дальше, что меня ждет.
   Я чувствовал сильное внутреннее опустошение и легкость одновременно. Но это была какая-то обманчивая, пугающая легкость. С такой легкостью обычно прыгают из окна, поднимаются во весь рост из окопа со связкой гранат, и в то же время с этой легкостью проходят равнодушно мимо чужой боли. Я не стал ненавидеть и презирать мир, я не стал равнодушным, я по-прежнему любил этот мир и эту жизнь, но это была какая-то иная любовь. И была ли это любовь или же просто холодное понимание того, что мне здесь жить, что мне это все просто может пригодиться для моего существования. А любви больше нет. Нет и не будет никогда. Я не стал ломать голову, просто шел вперед и был тогда рад только одному -- что это страшная агония кончилась и этой страшной, готовой разорвать меня на части любви больше нет.
   Я решил, что если и дальше буду погружаться в такие глубокие рассуждения, то голова пойдет кругом и я вообще потеряю чувство реальности. И я решил просто оглядеться по сторонам, понять, где нахожусь и куда идти дальше. Едва я заставил свое сознание работать на более или менее адекватное восприятие окружающего мира, как тут же понял, что это у меня получается легко и непринужденно.
   Оказалось, что я отмахал огромное расстояние, которое навряд ли в здравом уме решился бы пройти ранее. Через минут десять-пятнадцать быстрого шага я подошел к метро Каширское. Я пытался сообразить, что мне теперь делать дальше. Я ясно понял, что прежний жизненный оптимизм вернулся ко мне, едва прошла любовная агония. На секунду меня даже посетила странная мысль о том, что это странное видение молодого человека в белом было не чем иным, как защитной реакцией моей психики против сильного стресса, который мог привести к безумию. И поэтому мое сознание сыграло со мной в некую игру и просто убедило меня в том, что любовь была забрана у меня мистическим образом. Дойдя до входа в метро, я тщательно обдумал эту версию и пришел к выводу, что она так же логична, как и все прочие версии, но все же имеет один недостаток - ее никак нельзя проверить. И я, в который раз пообещав себе не ломать понапрасну голову, вошел в метро.
   Спускаясь вниз по эскалатору, я поймал себя на мысли, что мне хочется заняться какой-нибудь работой: почитать что-нибудь из списка обязательной литературы, довести до ума статью или сделать еще что-нибудь полезное и нужное. И подобные желания мне очень понравились. Однако домой я пока не торопился. Мне хотелось еще погулять в одиночестве и привести мысли в порядок. Поэтому я доехал до станции Орехово и решил прогуляться по Царицынскому парку. Время было уже около шести, так что домой можно было пока не спешить. Тем более до сентября я был свободным человеком.
   Выйдя из метро, я купил в ларьке пиво, решив таким образом отпраздновать свое "выздоровление". Затем я пошел по пустому в будний день парку. В душе творилось что-то странное. С одной стороны, я чувствовал облегчение, с другой - меня не покидало смутное ощущение того, что ничто, а уж тем более такое скорейшее выздоровление, не дается даром.
   Я прошел через парк, посидел около загаженной и расписанной неформалами беседки, попивая пиво и размышляя над всем, что я сегодня перечувствовал и пережил. А затем я направился в сторону Царицынской усадьбы, полуразрушенной и находящейся в постоянном ремонте. Я бесцельно бродил, периодически встречая одиноких прохожих, в основном пенсионного возраста.
   Затем мне на глаза попались две молодые девушки, года на два старше меня. Девушки показались не просто симпатичными, нет. Они мне показались прекрасными, но не как сказочные феи, не так, как мне казалась прекрасной Яна. Нет, это было совсем по-другому. Я смотрел на худенькие стройные ножки, на упругие маленькие груди, отчетливо просматривающиеся под тоненькими блузками. Мне не хотелось их любить, испытывать к ним какие-то высокие, патетические чувства как раньше. Мне просто их хотелось, банально хотелось заняться с ними сексом. Причем с обеими сразу.
   Эта мысль настолько сильно развеселила меня, что я начал недвусмысленно улыбаться этим девицам и они вскоре посчитали за лучшее отойти от меня подальше. Хотя одна из них, высокая брюнетка, явно строила мне глазки, даже несмотря на то, что была меня старше.
   Двадцатилетние девчонки обычно тянутся к ребятам постарше. Но что парадоксально, ребятам моего возраста как правило нравятся более зрелые женщины. Видимо, это все можно было как-то логически объяснить, можно было сослаться на господина Зигмунда Фрейда, но я не стал лишний раз морочить себе голову. Одно я понял точно -- мир теперь не замкнулся на одной только Яне, его границы расширились. Мне хотелось встречаться со многими девушками, причем сразу, хотелось заниматься с ними сексом. Но при этом я отчетливо понимал, что о сексе пока еще имею очень смутное представление, чисто теоретическое и первый шаг не будет легким. Но когда я почувствовал, что цепи рабской, как мне тогда в парке казалось, любви спали с моих рук и ног, я осознал, что в мире множество красивых девушек и, если я проявлю должное упорство, все они будут моими. Ну, или почти все.
   С такими оптимистическими мыслями я вернулся домой и тут же засел за статью. Я проработал до поздней ночи и, наконец, почувствовав себя полностью измотанным и поддавшись на уговоры мамы, которая умоляла не сбиваться с режима даже несмотря на то, что теперь не надо будет рано вставать, лег спать пораньше. Закрывая глаза, я понял, что что-то потерял, но при этом и приобрел. Потому что редко бывает, что ты что-то теряешь и при этом не приобретаешь. Я закрыл глаза и забылся крепким сном. И в эту ночь мне впервые приснилась война.
  
   Глава 3. Дело случая
  
   Пустыня. Жаркое, удушающее марево. Капельки пота блестят на загорелых мускулистых телах воинов. Солнце сверкает на бронзовых мечах и наконечниках копий. Все застыли в ожидании: пешие копейщики, воины на колесницах. Все ждут, устремив свои взгляды на пустынный горизонт. И когда в жарком, искажающем обзор мареве на горизонте показались крохотные фигурки, войско оживляется. Команды на лающем гортанном языке разносятся по рядам. Словно это кричит не предводитель воинства Верхнего и Нижнего Египта, солнцеликий потомок великого Ра, а грозно лает голова страшного, кошмарного Анубиса, с которым некоторым воинам предстоит еще встретиться после битвы с нубийцами.
   Они появляются. Высокие, мускулистые, черные как ночь. Прекрасные, бесстрашные воины, но при этом выносливые и покорные рабы, если кого-то из них удастся захватить живьем. И вот все начинается. Звенят тетивы луков, ударяются о щиты бронзовые наконечники копий и стрел. Крики, шум, проклятия врагам и мольбы богам. И все это тонет в грохоте колесниц, атакующих нубийцев с флангов. Разъяренные ударами бичей кони, бесстрашные возницы, нубийцы, падающие под колеса колесниц. Запахи крови и пота, перемешанные с запахом раскаленного песка. И, наконец, крики врагов о пощаде. И грозная, торжественная поступь владыки Верхнего и Нижнего Египта, солнцеликого потомка великого Ра, смотрящего на пленных нубийцев уже не как полководец на своих врагов, а как рачительный хозяин смотрит на орудия своего труда.
   И я отчетливо вижу самого себя, стоящего по правую руку от фараона и вместе с другими солдатами смеющегося над дрожащими от страха, черными как ночь нубийцами. А потом я проснулся...
  
   Утро второго дня летних каникул встретило меня приветливым, ярким солнцем. Встал я рано, с большим аппетитом позавтракал, перечитал вчерашнюю статью и, оставшись абсолютно довольным, переслал ее по электронной почте в редакцию. После этого я поставил на лоджии стул, а на подоконнике - пепельницу и кружку с чаем. Затем я раскрыл книгу и стал с удовольствием читать.
   Никакие тревожные мысли о потерянной любви больше не посещали меня. Жизнь казалась мне спокойной рекой, которая тихо и очень аккуратно несет на своих волнах кораблик моей жизни, и так будет если не всегда, то, по крайней мере, очень долго.
   Не знаю, сколько я так просидел, получая удовольствие от яркого солнца, дымящейся между пальцев сигареты, теплого чая и хорошей книги, как мою идиллию нарушил телефонный звонок. Телефоны, видно, для того и созданы, чтобы выводить человека из мягкого приятного забытья. Вот и сейчас я вздрогнул, отложил в сторону книгу и пошел отвечать на звонок.
   Звонила мама. После обычного ритуала вопросов: поел я или нет, выключил ли плиту и все такое прочее, - она сказала, что раз мне делать сегодня нечего, то не сходить ли мне в школу к ее соседке, другому директору, и помочь там настроить компьютер. То, что мне делать было нечего, для моей мамы было неоспоримым фактом. Собственно, даже если бы я сослался на некоторую занятость, мама тут же привела бы кучу доводов в пользу обратного. А если бы я посмел заикнуться о том, что за настройку компьютера неплохо бы и заплатить, то и вовсе вызвал бы ее праведный гнев. Потому что это была ЕЕ подруга, которая сделала когда-то то-то и то-то для меня... и вообще я неблагодарный, потому что она мне все время передает привет. Хотя, честно говоря, я эту мамину подругу не видел ни разу.
   В итоге, я не стал сопротивляться. Потому как это все равно было бесполезно. Я просто взял у мамы телефон этой директрисы и, созвонившись с ней, отправился на общественно-бесполезные работы не в мою, естественно, пользу. Хорошо хоть добираться до этой школы было не так далеко. К тому же, меня весьма обнадежил тот факт, что настраивать, по словам директрисы, мне предстояло не убитую четверку, как я сразу подумал, а первый "Пентиум", причем даже с "ну, этой штукой, куда лазерные диски вставляют, там поднос выезжает, ну знаешь". Про поднос я знал хорошо, поскольку это был хоть и бородатый, но очень смешной анекдот о том, как в службу технической поддержки звонит секретарша (скорее всего блондинка) и говорит, что у нее в компьютере сломалась полочка для кофе.
   Так вот, запасшись установочными дисками, загрузочными дискетами и всем тем, что может понадобиться для приведения в чувство только что купленного компьютера, я отправился в школу.
   К компьютерам я всегда относился трепетно. Первая ЭВМ, которая появилась у меня дома, называлась "Поиск". У нее была тактовая чистота 3 мегагерца, очень шумный пятидюймовый дисковод, который не читал дискеты на 360 килобайт, но почему-то читал на 720. А еще эта штука не требовала монитора, а подключалась к обычному маленькому черно-белому телевизору. Но этот "Поиск" был совместим со стандартом IBM PC, в отличие от наводнивших тогда страну дешевых самопаянных ZX Spectrum, на которых кроме игрушек ничего хорошего-то и не было. За это следует сказать больше спасибо моему отцу, который не поддался ни на какие мои слезные уговоры и не купил мне игровую приставку. Да, был такой мрачный период в истории компьютерных геймеров, когда игры на приставках были значительно лучше, чем на компьютерах. Но он довольно быстро прошел.
   Вообще, я к компьютерным играм почти равнодушен. Честно говоря, книги для меня представляют гораздо больший интерес, нежели игры, где все равно все сводится к некоторой рутине, какой бы умной ни была игра.
   А первый нормальный компьютер появился у меня в 1994 году. Это была довольно неплохая трешка, предмет зависти многих моих одноклассников. Потом соответственно была слабая четверка, ну и так далее. Размышляя о смене поколений компьютеров в моей комнате, я наконец-то добрался до объекта назначения.
   Директриса оказалась теткой отвратительной, в чем собственно я не сомневался, когда услышал ее голос по телефону. Почти все директрисы, с которыми я имел несчастье общаться, на редкость уродливые, некрасивые женщины: либо иссохшие, как мумия фараона, либо располневшие, как страшная ведьма из диснеевского мультфильма про русалочку.
   На общем фоне других директрис, подруг и коллег моей мамы, которых я имел несчастье видеть иногда на "корпоративных" празднествах, моя мама выглядела белым лебедем в стае ворон. Если бы мне когда-нибудь поручили снимать фильм про черную магию и колдуний, то кастинг я проводил бы именно среди работников средних и среднеспециальных учебных заведений. Одна моя хорошая знакомая, которая не выдержала работы в школе и двух лет, сказала, что в школе могут работать только два типа людей: либо абсолютные, законченные злодеи, либо святые, а третьего не дано. Потому как человек просто нормальный оттуда очень быстро сбежит. Так что, руководствуясь этой, надо сказать, оригинальной теорией, я могу смело записать мою маму в ряды святых, а многих (к счастью, не всех) ее коллег по директорскому креслу и подчиненных в разряд злодеев и служителей зла.
   Так вот эта самая директриса была на редкость отвратительным существом. Причем, как мне кажется, изначально-то она была недурна собой. Но, видимо, черная магия, боль и страдания, которыми пропитаны стены, где дети проводят "самые прекрасные годы своей жизни", изменяют облик работников образования, как бы уравнивая то, как они выглядят в глазах окружающих, и то, как они выглядят в глазах Бога. Директриса была высокая, худая, на редкость неуклюжая и мужеподобная.
   При этом на ее лицо был наложен толстый слой макияжа, но, пожалуй, самая для меня отталкивающая деталь ее облика - это отвратительные волосатые как у кабана ноги, которые она не стыдилась показывать всем окружающем. Лет ей было около пятидесяти и в целом, если ее вытянуть из этой обители зла, то, может, что-то еще можно было бы исправить, хотя и очень маловероятно. Когда я вошел в кабинет, она небрежно со мной поздоровалась, спросила что мне надо с таким видом, будто я у нее денег пришел в долг просить, и, узнав, что это "тот самый добрый мальчик, сын Нины Ивановны", тут же сменила тактику поведения.
   Голос ее мгновенно стал елейным, она стала задавать кучу ненужных и вообще не относящихся к делу вопросов, естественно спросила, как мне нравится ее школа, я тут же соврал (как она со мной, так и я с ней), что школа очень уютная. Она, похоже, осталось довольна ритуалом приветствия. И тут я понял, что мне еще не нравилось в ней помимо волосатых ног. У этой директрисы были, уж простите -- не помню уже ее имя-отчество - отвратительные, почти мужские усы. Да, с растительностью на своем теле она явно бороться не желала. Интересно, замужем ли она? Я скосил взгляд на ее руки, с отвратительными кривыми пальцами и длинными, крашенными в ярко-красный цвет ногтями. Обручальное кольцо у нее на пальце было. А еще удивляются, почему наши мужики столько пьют. Да я бы с такой женой из запоя ни за что не согласился выходить.
   Наконец, закончив пустую, ни ей, ни мне абсолютно не нужную болтовню, она сказала, что компьютер надо настроить их психологу. Зачем, правда, был нужен психологу компьютер, мне было не ясно. Хотя какое мне дело? Побыстрее бы настроить и покинуть эту обитель зла, лжи и лицемерия. Волосатая директриса позвонила по внутреннему телефону и сказала, что психолог спустится за мной. Я же сел на диванчик, положил руки на колени и стал чинно ждать, втайне надеясь, что она не спросит у меня еще о какой-нибудь ерунде.
   Ждать пришлось недолго. По паркету застучали каблучки, и в комнату вошел, ой простите, вошла психолог. Мгновенного взгляда, брошенного на психологичку, было достаточно, чтобы понять, что зашел я удачно. Она была высокой, чуть полноватой, с длинными каштановые волосами, заплетенными в толстую косу. Но, пожалуй, самым примечательной, что собственно сразу и бросилось мне в глаза, была огромная грудь. На вид психологичке было что-то около 23-24 лет.
  -- Александра Николаевна, - приторный голос директрисы вырвал меня из сладких грез о большой женской груди и довольно-таки больно ударил о реальность. - Этот молодой человек, сын моей коллеги, поможет вам настроить компьютер. Его зовут Андрей.
  -- Очень приятно, - девушка улыбнулась. - Саша! Ой! - Она скосила взгляд на директрису, - То есть, Александра Николаевна, - поправилась она, поймав одобрительный взгляд директрисы.
   Уже через три минуты мы с Сашей (никаких александр николаевн) шли по пустым в летнее время школьным коридорам и весело болтали. Оказалось, что Саша совсем недавно закончила педагогический институт по специальности детский психолог и должна отработать в школе сколько-то там лет, что она делает с большой неохотой, потому как местные порядки ей уже надоели. На что я резонно заметил, что везде есть свои правила, по которым надо играть, нравятся они тебе или нет. И никто не даст ей гарантии, что в другом месте не будет еще хуже.
  -- Зато там будут платить больше! - резонно заметила Саша и игриво показала мне язык, чего я от нее не ожидал и даже остановился.
   Она же, как ни в чем не бывало, продолжала идти дальше, виляя свой пухлой попой, которая в общем и целом мне нравилась. Пройдя некоторое расстояние, она остановилась, медленно развернулась на высоких каблуках и, улыбнувшись, поманила меня пальчиком. Я состроил недовольную гримасу и пошел за ней. Однако играть роль серьезного компьютерщика мне отнюдь не улыбалось. Тем более в компании с такой соблазнительной девушкой.
   Сашин кабинет представлял небольшую каморку с двумя составленными вместе столами, четырьмя стульями и большим, типично школьным шкафом. Окна каморки, она же -- "кабинет психологической помощи", выходили на школьный двор. Чудо техники стояло даже не распакованным на одном из столов.
  -- Почему не распаковала? -спросил я.
  -- А его только утром завхоз привез. Но ты ведь поможешь мне? - Она обольстительно улыбнулась, и мне почему-то сразу показалось, что она хочет не только, чтобы я ей настроил компьютер.
   Я надел на лицо маску озадаченного и в тоже время очень скучающего человека и начал распаковывать коробки.
  -- Слушай, а зачем вообще психологу компьютер? -спросил я.
  -- Ну, как? - усмехнулась Саша. - Чтобы тесты всякие с детьми проводить. Я тут диск купила, на нем несколько сотен тестов всяких разных, в том числе для школьников.
  -- Слушай, а случайно твоя директриса не просила протестировать всех учителей, а результаты отдать ей лично в виде отчета?
  -- А ты откуда знаешь?
  -- Да так, - я сделал смущенное лицо, - У меня мама тоже директор школы, только она до такого никогда не опустится.
  -- И очень зря, - усмехнулась Саша. - Вон в любой американской фирме есть психологическая служба.
  -- Которая все про всех вынюхивает, выворачивает душу наизнанку и стучит начальству о комплексах подчиненных. Чтобы победить врага, нужно узнать, чего он боится.
  -- Это ты откуда цитируешь?
  -- Да неоткуда, - пробурчал я, подключая в розетку монитор и системный блок. - Это из русских народных сказок. Там всегда герой чтобы победить Кощея или Змея Горыныча пытается выведать его слабые места, что в общем-то логично.
  -- Ты сказки любишь?
  -- Сказки? - Я задумался. - Пожалуй, я вообще литературу очень люблю.
  -- А ты где учишься?
  -- На журфаке МГУ, - гордо ответил я и, подключая клавиатуру, скосил глаза на Сашу, гадая, какой будет реакция.
   Однако Саша сделала вид, что не очень удивлена. Затем, пока я заканчивал пуско-наладочные работы, в нашем общении возникла некоторая пауза. Саша подошла ко мне сзади и положила руку на плечо.
  -- Ты не сердись, - сказала она. - А насчет всех этих психологических служб, то так и будет, поверь мне. Сейчас это только начинается, но в году эдак 2003-2004 это будет само собой разумеющимся.
  -- Все равно не правильно это как-то, - проворчал я, усаживаясь перед монитором, - Человек к тебе душу излить пришел, а ты его сдаешь.
  -- Он сам должен отдавать отчет своим поступкам. Хочешь излить душу -- иди к психологу анонимно. А если пришел по месту работы или учебы, будь готов.
  -- Только вы об этом человека не предупреждаете.
  -- Ну да, - пожала своими пухленькими плечами Саша.
  -- Филиал королевства лжи, - усмехнулся я.
  -- Что? - переспросила Саша.
  -- Да так, - я усмехнулся. - Это моя теория, что весь наш мир построен на лжи.
  -- Так и есть, - тут же согласилась со мной Саша.
  -- Мда... - проворчал я, глядя в монитор. - Что ж, этого и следовало ожидать, они даже жесткий диск не отформатировали тебе.
  -- И что теперь делать? - испуганно спросила Саша.
  -- У меня все с собой, - гордо сказал я, доставая из рюкзака диски и дискеты. - Однако это займет некоторое время, возможно почти весь твой рабочий день.
  -- Ты забавный, - вдруг сказала она и очень близко наклонилась ко мне, так, что в разрезе блузки я увидел ее грудь, форма и размер которой превзошли даже самые смелые мои ожидания. - Мне будет интересно с тобой пообщаться.
  -- Слушай, а где у вас покурить можно? -спросил я.
  -- Да в туалете. Пойдем, я тоже курю.
  -- Сейчас, поставлю диск форматироваться.
   После перекура Саша поила меня чаем с конфетами, а я ставил на компьютер операционную систему и другие полезные программы. Параллельно мы болтали о всякой ерунде. Саша жаловалась, что за год работы в школе превратилась из психолога в носовой платок, которым утирает слезы буквально всем, от первоклассника, которому дали в глаз и тем самым нанесли тяжелую психологическую травму, до учительницы, у которой опять ушел в запой муж.
  -- Да, работка у тебя еще та, - сочувствующе сказал я. - Почти как у батюшки, только грехи не отпускаешь.
  -- Знаешь, а по сути это то же самое, раньше жрец, а потом священник заменяли современного психолога.
  -- Ну да, - пожал плечами я. - Скажет, что грехи твои прощены, человеку и легче. Только мне всегда было интересно, правда ли они так вот легко прощаются. Мне кажется, их надо искупать хорошими делами, а покаяться в них - это всего лишь первый шаг. Я спрашивал у одного священника. Вот я курю, по православным канонам - это грех, но ведь даже если я покаюсь, я выйду из церкви и тут же закурю опять. Какой вообще тогда в этом смысл? Каждый раз приходить и каяться в одних и тех же грехах, а потом опять их совершать. Он мне долго говорил о грешной природе человека, о жизненном пути. В общем, все правильно говорил. Только в Библии нет ни строчки про табак. Прелюбодеянием называется измена своему супругу или супруге, а мне священник говорил, что жить с женщиной без брака в грехе нельзя.
  -- Давно тебя стали волновать религиозные догмы? - спросила Саша, и я прочитал в ее глазах искренний интерес.
  -- Знаешь... - Я вздохнул и задумался. - Вообще-то достаточно давно. Наверное, когда я впервые понял, что смертен, что рано или поздно умру.
  -- А когда это произошло, ты помнишь?
  -- Да, отчетливо помню. Я тогда был у родственников в Донецке. Сидел на улице, другие дети уже разошлись. А я сидел на улице, смотрел в начинающее темнеть небо и понял вдруг, что умру, меня не станет. И что там? Пустота? Полнейшая пустота, забвение, ничто? Нет, я тут же подумал, так не бывает, все куда-нибудь девается, ничего не пропадает без следа.
  -- Сколько тебе лет было тогда?
  -- Семь.
  -- Интересные мысли для семилетнего мальчика. Не хочешь пару тестов пройти? Так, ради интереса.
  -- Нет, - сказал я.
   Скажу честно, меня стало немного раздражать, что наша, казалось бы, задушевная беседа медленно, но верно превращается в копание в моей голове. Что поделаешь, специфика работы. Я на нее не сердился. Может быть, я тоже года через три любую беседу буду превращать в интервью. Кто знает?
  -- Ты обиделся? - сказал она, подойдя ко мне сзади и положив свои чуть полноватые руки мне на плечи.
   Я тогда подумал о том, что она все поняла, как бы прочла мои мысли о том, что профессия откладывает неизгладимые отпечаток на личность каждого человека.
  -- Я все настроил. Можешь вставлять свои диски с тестами и работать. Принтер сюда будешь какой-нибудь подключать?
  -- Хотелось бы, - вздохнула она. - Может, у директрисы выпрошу потом, пока и так еле развела на хороший компьютер. Разреши!
   Она наклонилась и, бережно убрав мою ладонь с мышки, положила на нее свою и, изобразив сосредоточенный вид, начала изучать содержимое экрана. При этом ее большая грудь находилась в каких-нибудь трех сантиметрах от моего носа, и я не нашел ничего лучшего, как дотронуться до нее правой рукой.
   Признаюсь честно, пощечины и гневного возгласа я не ожидал. Не те нынче времена, тем более еще в самом начале Саша дала мне понять, что я ей в общем и целом симпатичен. Но руку убрать она запросто могла попросить. Однако и этого не произошло. И я, вконец осмелев, начал робко и неумело ласкать ее груди и почувствовал, как они напряглись. И тут же по всему моему телу начала пробегать приятная дрожь.
   Я понял, что хочу ее, причем хочу ее прямо здесь и сейчас, и мне глубоко наплевать, что это как-никак храм науки и, кстати сказать, обитель зла. И судя по дальнейшим событиям, Саша была такого же мнения: если у двух молодых людей возникло вдруг обоюдное желание заняться сексом, то любое место может вполне легко стать подходящим. Главное, было бы желание.
   Дальнейшие события развивались следующим образом. Саша присела ко мне на коленки, что, надо сказать, оказалось нелегко вытерпеть, потому как было в ней добрых восемьдесят килограммов, а может быть, даже и больше, обвила своей пухленькой ручкой мою шею и кончиком языка дотронулась до мочки моего уха. При этом я почувствовал, как мое сердце стало гнать по жилам кровь раза в два или три быстрее. Затем, видимо поняв, что ощущать ее вес мне довольно-таки тяжело, хоть и приятно, она чуть привстала и опустилась вниз, под стол.
   При мысли о том, что она будет сейчас там делать, сердце мое забилось так сильно, что я едва не издал восторженный вопль. Затем она расстегнула мне ширинку, я почувствовал на своем члене сначала ее руки, а затем и губы. Кажется, я при этом издавал какие-то звуки, но сейчас мне очень трудно вспомнить, какие, потому что моя душа была на седьмом небе от блаженства. Шутка сказать, девушка впервые делала со мной это. И в тот момент, когда мое блаженство почти достигло апогея, она вдруг чуть отстранилась и на мой протестующий взгляд лишь виновато пожала плечами и сказала: "Я дверь закрою на ключ, а то сам понимаешь".
   Когда она шла к двери, виляя своей толстенькой попкой, мне казалось, что еще секунда и я наброшусь на нее. Мыслей о том, что у меня даже нет презерватива, в моей голове почему-то не возникало. А, между прочем, очень зря. Вот так и попадают молодые и глупые подростки, которым в голову ударяют гормоны.
   Дальнейшие события напоминали сцену из какой-нибудь дешевой немецкой порнухи в стиле "опытная учительница соблазняет невинного школьника". Хотя, по сути, так оно и было. Потому что у такой девушки я первым мужиком ну никак не мог быть. Сексом мы занимались прямо на столе. Причем, абсолютно не смущаясь того, что на окнах не было штор и при большом желании нас могли рассмотреть из кабинета напротив.
   Грудь у Саши действительно оказалась очень большая, и сама она была девушкой достаточно пышной, - это многим мужчинам не нравится, а мне даже очень. Сказать по правде, будь она даже во много раз страшнее, мне было бы все равно.
   Похоже, что к боевым действиям в полевых условиях школьный психолог Александра Николаевна была готова всегда. В сумочке у нее нашлись презервативы в количестве трех штук. Хотя мне хватило и одного. Как я уже писал выше, о сексе я имел очень приблизительное представление. Однако Саша, похоже, сразу догадалась, что я не просто неопытный в этом деле, а самый обыкновенный восемнадцатилетний девственник, которых в нашем городе осталось не так уж и мало. И судя по моим размышлениям о смысле жизни и смерти, на девушек я нечасто обращал внимание.
   Саша мягко направляла меня, словно кормчий корабль, однако и сама своими ласками доставляла мне такое блаженство, какого я не испытывал, что уж тут греха таить, со своей обожаемой Яной.
   Оказалось, что занятие сексом - это сложное искусство, и без должной подготовки тут не много-то навоюешь. Поэтому мой первый в жизни половой акт длился по моим подсчетам минуты две-три, не больше. После чего я испытал неописуемое чувство блаженства и сделал презерватив окончательно непригодным для дальнейшего использования.
   После секса Саша поцеловала меня в макушку, потрепала по щеке и предложила попить чаю. При этом выглядела она так буднично, будто бы мы здесь не трахались с нею, а ходили в туалет курить. Видя некоторое мое замешательство, она ободряюще улыбнулась и сказала мне:
  -- Все когда-нибудь бывает в первый раз. Хотя для первого раза очень даже ничего. Я, честно признаюсь, думала, что ты кончишь, когда я буду делать тебе минет. А ты вон какой молодец. Ты найди себе какую-нибудь тетку одинокую, лет под тридцать, пусть она тебя всему научит. Так многие делают. Я забыла, тебе чай с сахаром?
  -- Без, - ответил я, по-прежнему пребывая в некотором замешательстве от происшедшего.
  -- Да расслабься, ты молодчина, теперь ты настоящий мужчина, - сказала Саша.
   Я смотрел на нее и теперь она не казалось мне ни такой завлекательной, ни тем более сверхсексуальной обольстительной красавицей. Это была обычная полноватая девица, каких на улицах нашего города встречается очень много. Вообще, после секса я почувствовал какое-то внутреннее опустошение, будто бы настроил не один компьютер, а штук десять, причем подряд. Мне очень хотелось поскорее отсюда уйти и, как это ни странно, есть.
  -- Андрюш, ты только подумай, ты мужчиной стал. Самым нормальным что ни на есть мужиком. Причем, - она провела руками по своим пухлым грудям, - не с такой уж и некрасивой женщиной.
  -- Ну да, - вяло ответил я. - Ну да.
  -- Что, представлял себе это все по-другому? Мягкий полумрак, свечи. Все такое.
  -- Да, нет, - я пожал плечами. - Я просто раньше думал, что секс -- это по любви, это таинство.
  -- Насчет таинства ты прав, это действительно как обряд, обряд посвящения в мужчины, но насчет любви я не согласна. Так никогда не было, пойми. Никогда. Да и где вообще эта твоя любовь? Ее нет. Знаешь, разве эти страшные, некрасивые училки, разве они любят своих мужей-алкоголиков? Разве эти мужики любят их? Ты знаешь вообще, какой у нас процент разводов?
  -- Большой, видимо, - сказал я, отхлебывая из чашки уже успевший остыть чай.
  -- Не просто большой, а катастрофически большой. И ты знаешь, раньше он не был таким большим только потому, что до революции это был вообще сложный процесс, а в Советском Союзе это было клеймо, похуже того, что ставили в средние века на ворах и шлюхах. Вот и жили, вот и терпели в тряпочку. В советское время было все так же. И наркотики были, конечно, не так массово как сейчас, но были, и пьянки поголовно, целыми деревнями. Просто сейчас это так явно видно, потому что уже нет смысла скрываться, за это никто не накажет. Ведь наказывали раньше не тех, кто так делал, а тех, кто это показывал общественности. Вот в чем проблема, я думаю.
  -- Может... Не знаю, - сказал я. - Но ведь грань морали все равно стерлась, размылась, ее больше нет. И это сделали мы, журналисты, телевизионщики. В одной программе мы льем слезы о найденных родственниках, а в другой без жалости препарируем чью-то судьбу.
  -- Тогда почему ты пошел на журфак? Неужто ты хочешь это все изменить, сделать журналистику лучше?
  -- Нет, - я покачал головой. - Мне просто интересно, смогу ли я остаться в этой клоаке человеком. Нет, не святым, не праведником, по канонам религии, просто обычным, нормальным, порядочным человеком.
  -- И как сам думаешь? Сможешь?
  -- Думаю, что да! Но боюсь только, что мне будет тяжело, очень тяжело. И под конец моей жизни этой самой порядочности и человечности останется во мне очень, очень немного.
  -- Ты классный парень, Андрюха. - Она подошла ко мне и поцеловала меня в нос. Просто так, по-детски, немного игриво. Она была психологом и почувствовала, что именно это мне сейчас было надо, а не какой-нибудь французский навороченный засос.
  -- Будут проблемы с компом, звони, - сказал я, записывая на бумажке свой домашний телефон, при этом отчетливо осознавая, что она мне больше не позвонит никогда.
   Саша долго оправляла одежду, расчесывала свою длинные волосы, заплетала их в косу. Потом мы зашли к директрисе, я отчитался о проделанной работе, похвалил компьютер, при этом, кстати, ничуть не покривив душой, и на этом распрощался и с этой школой, и с девственностью, и со многими своими комплексами, которые присущи слишком уж заумным молодым людям в восемнадцатилетнем возрасте.
   Несмотря на усталость и некоторую опустошенность я даже не стал подъезжать на автобусе, а пошел домой пешком. Мне было надо очень многое обдумать, причем сделать это сразу, пока впечатления не потускнели, окончательно став одним из эпизодов моей, как я искренне надеюсь, долгой жизни.
   Я думал над словами Саши, моей первой в жизни женщины, которая, кстати сказать, отнеслась к этому с должным вниманием, за что я ей благодарен до сих пор. Мы говорили о многом, но больше всего меня поразила мысль о том, что большинство семейных пар на самом деле живет без любви. Просто обоих супругов устраивает совместный секс, быт. Они понимают, что пора бы обзавестись семьей, затем года через два-три в свои законные права вступает привычка жить с этим человеком, каждый день его видеть. Затем они либо учатся терпеть некоторые неудобства совместного проживания, либо расходятся. Еще я думал о том, почему эти несчастные женщины терпят мужей-алкоголиков. И мне в голову пришла мысль о том, что лучше уж быть женой алкоголика, чем вообще одной. Если мужик худо-бедно, но приносит домой деньги, если он чаще просто засыпает, чем начинает ее бить, бить жестоко и цинично, зная, что она ему не ответит, то его можно терпеть, если, конечно, это происходит достаточно редко. А уж если раз в две недели, приняв не слишком много, он займется с ней сексом, невзирая на то, что на нее любой другой нормальный мужик не посмотрит -- так это вообще замечательно.
   Мне кажется, что чем человек старше становится, тем больше его лицо напоминает его внутренний мир. Я видел благородных, действительно красивых пожилых людей. Видел, но только на портретах на обратной стороне книг, где нередко публикуется краткая информация об авторе. Еще я таких людей редко, но все же встречаю на улице. Таких благородных, не путать с благообразными, стариков. Которые, не опускаясь по уши в клоаку жизни в эпоху больших политических перемен, сумели все-таки отвоевать себе место под солнцем и остаться в живых. Но таких мало.
   И тогда я отчетливо понял, что теперь знаю разницу между тем, что значит заниматься сексом и заниматься любовью. К своему вящему ужасу, я начал понимать, что любви по сути нет. Она застыла где-то в вышине, в ярко-синем небосводе, она была в глазах того незнакомца в белом, имя которого я боюсь произносить даже про себя. И эта любовь была во мне. И она причиняла мне великую боль, муку и наслаждение, но теперь во мне рациональное победило эмоциональное, и я ужасом понял, что меня это устраивает.
   Как ни крути, секс -- штука очень приятная и гораздо лучше этого дурацкого пива и тем более водки. А еще я понял, что секс - это великое искусство, сродни литературе или музыке и ему надо учиться, здесь недостаточно иметь крепкое здоровье, нервы и быть страстным. Мне было нужно мастерство, мне как воздух было нужно мастерство в сексе, и тогда все женщины могли бы лечь к моим ногам, ну или почти все, если когда-нибудь я этого захочу. Но я так же отчетливо понял, что без любви не будет никогда ни нормальной семьи, ни детей. И не прав был мною так любимый Лев Николаевич Толстой. Не нужно сохранять во что бы то ни стало семью, идя ради этого на любые жертвы. На этой страшной поговорке "стерпится -- слюбится" люди и построили свою цивилизацию лжи, подлости и абсолютного бесчестия, а теперь винят во всем кого угодно кроме самих же себя.
   Когда я вернулся домой, мама уже была дома. Я отрапортовал ей об успехах в налаживании компьютера, честно сказал, что ее подруга очень мерзкая и некрасивая женщина. После разговора с мамой я включил компьютер, проверил электронную почту, по которой пришло подтверждение о получении статьи. Затем я повернул настольную лампу таким образом, чтобы свет падал на лоджию, и продолжил чтение. Ведь книги не в пример лучше людей. Да, они могут разочаровать, или ты сам можешь со временем разочароваться в одной из них. Но книга в отличие от человека никогда не сможет предать тебя, потому что ровные ряды букв остаются там неизменными. Просто иногда ты читаешь там то, что хочешь прочитать, а не то, что есть, и тем самым себя обманываешь. Я закурил и перевернул очередную страницу книги и очередную страницу моей жизни.
  
   Глава 4. Мой Вергилий
  
   В эту ночь мне снова снилась пустыня, египетские колесницы и звон бронзовых мечей. Однако сражение было совсем другое. Противников египтян я не мог идентифицировать, тем более не стоит забывать, что это был всего лишь сон.
   Проснулся я в хорошем расположении духа, и в голову мне тут же пришла мысль, что я теперь полноценный мужчина. И эта мысль меня весьма обрадовала. Часов в двенадцать я позвонил в редакцию, узнал, что моя статья при должной редактуре вполне ничего. Но меня тут же озадачили новой темой, ради которой мне придется тащиться на другой конец города и разговаривать с каким-то нудным типом, который будет соловьем разливаться о своем успешном бизнесе и рассказывать, какой он крутой и каких высот он достиг, вкалывая в поте лица.
   Ну да ладно, мне сейчас был нужен experience и именно благодаря таким вот редакционным заданиям, я его постепенно и буду набирать. Я позвонил мужику, мне назначили на три часа дня, и я убил оставшееся до выхода из дома время на чтение и обдумывание умных вопросов, которые этому самому мужику я буду задавать.
   Интервью прошло гладко, мужик, как я и предполагал, разливался даже не соловьем, а целым разноголосым хором певчих птиц, а затем снабдил меня кучей всяких проспектов и брошюр о своем сверхприбыльном и, что самое главное, общественно полезном бизнесе. На этом мы с ним и распрощались. Выйдя из бетонных стен, пропахших кофе и офисной техникой, я направился к метро. Мне вдруг захотелось присесть где-нибудь на парапете и выпить пивка. Но места подходящего не было. Тогда я прикинул, что могу прокатиться еще три остановки до метро "Пролетарская", а оттуда до моего дома ходит автобус N 299. А там я как раз и куплю пива и, уютно устроившись у окошка автобуса, буду любоваться проносящимся за окном пейзажем. Подобная перспектива меня более чем устроила, и я немедленно решил претворить свой план в жизнь.
   Едва я вышел на Пролетарской, как увидел хвост уходящего от остановки автобуса N 299. Уже тогда, в 1998-ом году, автобусы стали ходить более ил именее стабильно и я точно знал, что следующий пойдет минут через 10-12. Я направился к маленькому магазинчику, взял себе бутылку холодного пива и, примостившись на перилах возле входа в метро, закурил сигарету.
   Было около шести. Весь стоявший на остановке народ уехал на показавшем мне хвост автобусе, и я какое-то время пребывал в гордом одиночестве, наслаждаясь тенью и пивом.
   И тут я увидел ее. До сих пор могу отчетливо и ясно вспомнить, какие мысли посетили меня, когда я впервые на нее посмотрел. Она подошла к автобусной остановке, огляделась по сторонам, затем достала из сумочки длинную дамскую сигарету и закурила. На вид ей было 26-27 лет. Она была высока, стройна, я бы даже сказал - излишне худощава. На ней были обтягивающие брюки темно-коричневого цвета и рубашка, концы которой были завязаны на пупке узлом. Длинные черные волосы скрепляла темно-синяя бандана. А еще я помню, что в тот день на ней были огромные солнцезащитные очки.
   Она приняла позу полнейшего удовлетворения жизнью, и мне тогда показалось, что даже ожидание автобуса было для нее каким-то приятным занятием. Я сразу увидел в ней натуру, полную жизни, отчаянно желавшую просто радоваться жизни вопреки всему на свете. Но я также почувствовал, что за этим внешним спокойствием, вальяжными манерами скрывается какое-то внутреннее нетерпение, ожидание чего-то нового: людей, событий, эмоций. На мгновение мне даже показалось, что я когда-то где-то ее видел, но вот когда и где -- не помню. Я знаю, что такое нередко случается с едва знакомыми людьми, которые сразу же чувствуют взаимную духовную близость и искренне удивляются, как это им раньше не доводилось встречаться, ведь мир на самом деле так тесен.
   Честно признаюсь, мне сразу же захотелось подойти и познакомиться с этой женщиной, узнать кто она такая, чем живет. Я чувствовал в ней внутренний огонь, силу и опыт, которыми она со мной охотно поделилась бы, если бы я ей пришелся по душе. Если бы...
   В том-то и дело, что я абсолютно не знал, о чем может говорить с такой уверенной в себе женщиной восемнадцатилетний парень, который только вчера распрощался со своей невинностью. Но я так же отчетливо понял: или сейчас, или никогда. Мне тогда показалось, что другого такого шанса у меня больше не будет. Между тем я увидел, что на противоположной стороне остановился автобус. Там была конечная остановка. Сейчас он выгрузит пассажиров, совершит разворот и подъедет сюда. И тогда будет уже поздно, тогда уже будет не то время и не то место. И я, сделав большой глоток из бутылки, отправился клеить женщину, которая была старше меня в лучшем случае лет на восемь.
   Взяв в кулак остатки самообладания, я подошел к ней и, стараясь говорить четко и следя за тем, чтобы мой голос не дрожал, произнес:
  -- Извините, пожалуйста! - При этих словах она обернулась, делая вид, что внимательно слушает. - Вообще-то я слышал о множестве способов знакомства с противоположным полом, но мне они кажутся настолько избитыми, что воспользоваться ими было бы равносильно самоуничижению... - начал я, при этом наблюдая за реакцией женщины.
   На ее лице появилась чуть заметная улыбка, будто бы подбадривающая, подталкивающая говорить дальше.
  -- Так вот, - продолжил я. - Исходя из этого, мне показалось, что самым оптимальным решением будет просто подойти к вам, представиться и в случае вашего интереса к моей особе осуществить знакомство. Меня зовут Андрей.
  -- Складно излагаешь, - ее улыбка стала более приветливой, но выражение лица трудно было разобрать из-за массивных солнцезащитных очков. - Что ж, удача сопутствует дерзким. Меня зовут Светланой.
   И она протянула мне тоненькую изящную ладошку. Причем рука была протянута таким образом, чтобы я не пожал ее, а поцеловал. Я бережно взял кисть ее правой руки в свою, наклонился и чуть заметно дотронулся до нее губами.
  -- Автобус! - сказала Света, - Ты едешь? Тебе куда?
  -- Мне до остановки "Школа".
  -- Чудесно! Мне туда же. Можешь говорить мне "ты", я вроде как еще не совсем старуха.
  -- Хорошо, - ответил я и пропустил ее вперед в открывшиеся двери автобуса.
   Мы сели на двойное сиденье перед самой кабиной водителя. Автобус был полупустым. Дорога в связи с почти вымершим на лето городом была свободной. Автобус быстро несся по Москве, издавая привычный для завсегдатаев общественного транспорта скрип.
   Какое-то время мы со Светой просто сидели и тупо смотрели в окно. Я пил пиво, а Света сняла свои огромные солнцезащитные очки, достала из сумочки белый носовой платок и стала их полировать. Я скосил взгляд, чтобы получше рассмотреть ее лицо. Она была красивой, очень красивой женщиной. Правильные черты лица, снежно-белая кожа, тонкие ниточки бровей и необыкновенные, янтарного цвета глаза. Все это говорило о том, что мне необыкновенно повезло.
   Заметив, что я рассматриваю ее, она повернулась ко мне, улыбнулась, обнажив ряд ровных белоснежных зубов, шутливо нахмурила брови, а потом звонко рассмеялась. Это был очень мелодичный смех, словно звон десятка колокольчиков. Такой и у юных девиц не встретишь. Затем она абсолютно бесцеремонно забрала у меня початую бутылку пива и, сделав маленький глоток, тут же вернула ее обратно.
  -- Ну что ж, молодой человек, - сказала она, внимательно изучая меня. - Все не так сильно запущено, как мне показалось сначала. На лицо умеренная наглость, мужественность, приятные черты лица и зачатки собственного достоинства.
   Да, она именно так и сказала, "зачатки собственного достоинства".
  -- Это мне нравится, - продолжила она. - Мне нравится твоя отчаянная молодость, а также некоторое словесное изящество, которым ты, безусловно, обладаешь, хоть оно внешне и похоже на словоблудие. Будем дружить? - Она положила тонкую ладонь мне на плечо.
  -- Будем, - чуть улыбнувшись, ответил я.
  -- Тогда мне бы хотелось узнать что-нибудь о тебе. Хотя... - Она на мгновение задумалась. - Дай я попробую сама догадаться.
  -- Ну, попробуй. - Я усмехнулся.
  -- Тебе восемнадцать лет, ты коренной москвич, у тебя довольно обеспеченные родители, ты учишься на каком-нибудь гуманитарном факультете. Может быть филфак, истфак?
  -- Журфак, - поправил я.
  -- О! - Она подняла вверх изящный указательный палец руки, и я заметил, что ее ногти аккуратно подстрижены и лишены маникюра. - Журфак это хорошо, это правильно. Нечего сейчас делать на истфаке. То, что ты учишься в Университете, я даже не упоминаю.
  -- Сейчас много университетов, - я решил поиграть с ней.
  -- Запомни, парень -- в Москве был, есть и, я очень надеюсь, что будет, только один Университет, МГУ имени Ломоносова, все остальное - это институты. Не согласен?
  -- В общем да. - Я пожал плечами, по сути так ведь оно и было, и в спор здесь мог вступить только тот, кто не являлся студентом или выпускником МГУ.
  -- А ты? - спросил я у Светы.
  -- Твоя коллега, но специализация - дизайн СМИ.
  -- Неплохо, - только и смог я сказать.
  -- Ну да. - Она пожала плечами. - Вообще в МГУ училось много моих знакомых, на самых разных факультетах, не все, правда, сумели закончить.
  -- Почему? - спросил я.
  -- Множество причин, самых разных. Некоторые просто умерли.
  -- Грустно, - я вздохнул.
  -- Так вот, разреши мне продолжить... Живешь ты с родителями, ты единственный сын в семье, девушки у тебя нет, но ты уже не мальчик.
  -- Как ты это узнала? - Я пытался изобразить самый невозмутимый вид.
  -- Ну, это просто. - Она пожала плечами. - У тебя все на ауре отпечатано.
  -- Ты что, веришь в эту фигню -- ауру, заговоры, магию? - Честно говоря, я не ожидал, что такая эффектная женщина, которая к тому же закончила МГУ, может верить во всякого рода мистику.
  -- Мальчик мой, - она наклонилась и указательным пальцем левой руки, подняла мне подбородок таким образом, чтобы мои глаза встретились с ее двумя прекрасными янтарями, - я не верю в магию, я просто ею пользуюсь. Вот и все.
   На это мне сказать было нечего. Я опять приложился к бутылке пива и тут же подумал о том, что зря подошел к этой женщине. Только ненормальная могла удостоить своим вниманием юношу, который был младше ее лет на восемь. "А может, она и вправду ведьма?" - промелькнуло в моей голове.
  -- Да, успокойся, не ведьма я, - будто бы прочитав мои мысли, сказала Света. - И с головой у меня нормально. Просто есть такие люди, которые могут пользоваться магией, вот и все. Ты вообще газеты читаешь?
  -- Ну, иногда бывает. Хотя я постоянно общаюсь с теми, кто туда пишет, поэтому не испытываю большого удовольствия от их чтения.
  -- А зря. - Света усмехнулась. - Видел, небось, сколько там объявлений о всяких магических услугах?
  -- Сглаз, порча, приворот и все такое. - Я еще раз отхлебнул пива и подумал о том, что мне хочется курить.
  -- Ты никогда не задумывался о том, что если бы это все была лажа, обман, то тогда бы это очень быстро прекратилось.
  -- То есть? - переспросил я.
  -- Если бы вообще ни один из этих колдунов по объявлению не смог бы ничего путного сделать, то люди бы перестали к ним ходить.
  -- И что?
  -- А то, что, может, среди них и полно порядочных шарлатанов, но и настоящие маги есть.
  -- Тогда и вампиры, и оборотни, и НЛО существуют. - Мне вдруг пришла в голову мысль, что Света просто играет со мной, может быть даже проверяет, как обстоят у меня дела с чувством юмора.
  -- Насчет последних не знаю, сама не видела, правда кое-кто мне рассказывал интересные вещи, - абсолютно серьезно ответила Света, - А насчет магии ты зря сомневаешься. Ты знаешь людей, чей карьерный рост был стремителен, тех, кто из небытия становились звездами экрана и сцены?
  -- Да полно таких.
  -- Они все маги или же за их спинами стоят маги, вот и все объяснения.
  -- Или у них хорошие спонсоры, - резонно возразил я.
  -- Которые заработали свои деньги, пользуясь магией, чаще всего неосознанно. Но в любом случае эти люди прекрасно чувствуют друг друга, тянутся друг к другу, ищут общения.
  -- Ты к чему клонишь? - спросил я.
  -- Да я не клоню, я тебе открыто заявляю -- ты маг, правда, неопытный еще, но все-таки. Скажи, дорогой друг, бывало у тебя на экзаменах так, что ты вытягивал именно тот билет, который хотел?
  -- И не раз, - ответил я. - Я вообще везучий.
  -- Везение - это тоже магия. А вот скажи мне, тебе режет слух ложь, будто бы гвоздем по стеклу?
  -- Да. Ненавижу ложь, хотя и самому приходится врать.
  -- Ага, ясно. А не приходили к тебе, как бы это помягче сказать, ну, в общем, посланники различных Высших сил: Бог, боги, дьявол, ангелы или что-нибудь в этом роде.
  -- Я думаю, ты меня посчитаешь сумасшедшим, но буквально позавчера мы гуляли по Каширскому шоссе с молодым человеком, одетым во все белое, у которого в друзьях был некий Петр, ну и еще одиннадцать человек.
  -- Что? Сам к тебе приходил? - Света округлила глаза. - И что говорил тебе?
   Я вкратце пересказал историю, которая со мной случилась во время любовного кризиса. Помимо всего прочего пришлось рассказать и о Яне. Иногда бывает полезно выговориться незнакомому человеку, особенно если у него не все дома, как и у тебя.
  -- Занятно...- пробормотала Света. - Очень занятно... А ко мне Он никогда не приходил, хотя меня бабка и окрестила. Все больше боги языческие: Анубис, Тор, Мардук. Когда трава хорошая, пакистанская, еще, бывает, приходит Локи и постоянно над чем-то смеется.
  -- Ты траву куришь? - спросил я голосом, полным презрения.
  -- Редко, сейчас очень редко. Все, мальчик, я свое отпила и откурила, теперь только чай пью, зеленый, но зато дорогих сортов. Не хочешь зайти чайку попить да и разговор заодно продолжить?
  -- Ты где живешь? - спросил я.
  -- В башне, что напротив остановки. Кстати, одна живу.
  -- Что, не замужем? - спросил я.
  -- А зачем? Мне и так хорошо. Мужики приходят и уходят, а хорошая карма и настроение остаются. Детей у меня, увы, не может быть. Неудачно аборт сделала в 19 лет, сама себя наказала. Так зайдешь?
  -- А почему бы и не зайти.
  -- Действительно, почему бы и нет? - усмехнулась Света и, наклонившись, поцеловала меня в щеку.
   Света жила в однушке, довольно уютной, хотя и лишенной, по моему мнению, некоторого уюта, к которому я привык у себя дома. В жилой комнате стоял раскладной диван, компьютерный стол с огромным девятнадцатидюймовым монитором и внушительный стеллаж с книгами и дисками. Ни ковров, ни занавесок, ничего лишнего.
  -- В общем неплохо, но как-то по-спартански, - сказал я, разглядывая квартиру.
  -- Зато ничего лишнего, здесь не человек служит вещам, а вещи человеку; в большинстве же домов - обратная ситуация, хотя люди этого и не замечают. Есть хочешь?
  -- Знаешь, не отказался бы. Что, придерживаешься мнения, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок?
  -- Не совсем так, - ответила Света, гремя на кухне посудой. - У меня просто такое правило, пунктик такой -- кто бы ко мне ни пришел, я его сначала накормлю, а потом...
  -- Что потом? - спросил я, стоя в дверях кухни.
  -- В зависимости от человека, ситуации и моего настроения. Так... - Света на мгновение задумалась. - Ты гречку или рис?
  -- Без разницы, - ответил я. - Пойду позвоню родичам, чтобы не волновались.
  -- Это правильно, - одобрила Света. - Родители - это святое, пойди, позвони, конечно. Телефон где-то в районе дивана я в последний раз видела.
   Я позвонил родителям, соврал, что заехал к университетским друзьям и не знаю еще, буду сегодня дома или нет. Отец резонно сказал, чтобы я поздно не шастал и, если есть возможность, то остался бы у друзей. Также он прочитал мне дежурную нотацию о вреде чрезмерного употребления спиртных напитков, и на этом мы распрощались.
  -- Есть иди, - позвала с кухни Света.
  -- Иду, - отозвался я.
   Какое-то время мы ели в полном молчании. Света готовила вкусно. Тем более мясо я люблю в любом количестве, в любое время и практически с любым гарниром.
  -- Очень вкусно, - честно сказал я, когда моя тарелка опустела. - Спасибо большое.
   Я подошел к Свете и поцеловал ее в щеку. Это у меня получилось так просто и естественно, что даже мне самому понравилось. Света удовлетворенно хмыкнула, проворчала что-то насчет отсутствия какой-то нужной для этого блюда приправы. Но сделала она это скорее для того, чтобы скрыть смущение. Ей была лестна моя похвала.
   После позднего обеда или раннего ужина мы покурили и пошли в комнату. Света стала расспрашивать о моей жизни, о моих увлечениях, зашел разговор о литературе, и тут, видимо, долго сдерживаемую дамбу прорвало.
   Надо мной часто посмеивались в университете, когда я подходил к преподавателям по литературе и весь перерыв задавал им вопросы. Многие думали, что я просто подлизываюсь, чтобы получить хорошую оценку на экзамене. Признаюсь, в этом есть доля правды. Ведь преподавателю приятно, когда студент интересуется его предметом. Предметом, которому он посвятил всю свою жизнь и за копейки каждый день выворачивает наизнанку душу перед зевающими, а нередко и страдающими с утра похмельем студентами.
   Но мне было все интересно, все любопытно. Почему было несколько вариаций "Петра и Февронии Муромских", почему Толстой именно так завершил свой жизненный путь? Был ли Шекспир одним человеком или это псевдоним коллектива авторов? Мне было все интересно, все ново, но кроме преподавателей тема литературы в моем ближайшем окружении не интересовала больше никого.
   Светлана, похоже, испытывала в университете те же проблемы, но было видно, что в своей нынешней среде она нашла тех, с кем можно было об этом поговорить. И мы говорили, часто смеялись над каким-нибудь удачным сравнением. Потом Светлана показала мне свою библиотеку и я, под честное слово обращаться с книгами аккуратно, взял у нее несколько книг в ущерб обязательной программе. У нее было очень много фантастики. Причем фантастики качественной, интересной, остроумной. И мне было это в новинку, поскольку кроме признанных авторов типа Стругацких, Брэдбери, или, скажем, Толкина, я тогда ничего не читал. Затем, когда тема литературы была на этот раз исчерпана, я решил возобновить тот странный разговор о магии, который мы начали в автобусе.
  -- Мы не договорили насчет магии, - начал я.
  -- Ну да... - Светлана пожала плечами. - Если хочешь, давай продолжим, только ты вроде как скептически к этому относишься.
  -- До той странной встречи на Каширском шоссе я и в существование Высших сил не очень-то верил. Я до сих пор склонен считать, что тот случай - это скорее всего моя защитная реакция на сильный стресс. Игры разума.
  -- Нет, - покачала головой Света. - В тебе и правда сейчас нет любви, а дальше будет еще хуже, но ты сам это выбрал.
  -- Что же, по-твоему, я превращусь в злодея, в Кая, которого заколдовала Снежная Королева?
  -- Нет, ты превратишься в чистого рационалиста, который будет думать о пользе и уместности того или иного поступка, о соразмерности вложенных сил и полученного результата. При этом ты не будешь ненавидеть людей. Ты не такой. Да ты и сейчас их не ненавидишь. Те люди, которые тебе сейчас не нравятся, просто перестают для тебя существовать. Ты общаешься с ними, улыбаешься им, даже делаешь для них что-то хорошее, но этих людей уже нет в твоем сердце и никогда больше не будет. Ты не из тех, кто легко прощает обиды. И это не особенности твоего нынешнего возраста, просто ты такой и все тут.
  -- Да, - я с удивлением посмотрел на Свету, - похоже, что я для тебя точно открытая книга.
  -- Именно, что открытая. - Света улыбнулась. - Но ты сам открыл ее для меня.
  -- Знаешь, - я задумался на секунду, - это очень похоже на "Божественную комедию" Данте.
  -- Почему? - Света удивленно подняла брови.
  -- В "Божественной комедии" Данте описывал себя. Он вошел в мир сакральный и, естественно, ему был нужен проводник. Знаешь, это давняя традиция, еще из волшебных сказок. Проводник по потустороннему миру, по царству мертвых. И таким проводником для Данте стал римский поэт Вергилий, пребывающий в лимбе.
  -- Хочешь сказать, что я для тебя некто вроде Вергилия?
  -- Видимо, так. Я это чувствую. Смотри, ты лучше меня разбираешься в литературе, наверняка, если мы начнем говорить о музыке, ты тоже покажешь мне тайные тропы, на которых я еще не был. И... - Я замялся.
  -- Что и? - Светлана хитро прищурилась, хоть я был уверен, что она прекрасно поняла, о чем я стеснялся сказать.
  -- Ну и магия, конечно же. - Я с облегчением вздохнул.
  -- Ты думал не о магии. - Светлана села ко мне поближе и взъерошила мне волосы. - Отнюдь не о магии. Хотя о ней тоже не мешало бы подумать. А что касается проводника, может, ты и прав. Тем более Вергилий был язычником, а Данте христианином.
  -- Хочешь сказать, что ты тоже язычница?
  -- Пожалуй, что да. Конечно, я не возношу молитвы богам, но мировоззрение у меня как у язычника. Ближнего я любить не собираюсь, око за око, зуб за зуб, как ты мне, так и я тебе. Подставишь щеку -- сломают ребро.
  -- Да я так же, наверное, считаю, - ответил я.
  -- Пока ты еще не сформировал свою внутреннюю этику, но по всему видно, что христианство тебе ближе. Не зря же Белый Христос к тебе приходил.
  -- Почему белый?
  -- Так его скандинавы-язычники называли.
  -- Значит ты мой Вергилий. Что ж... - Я встал с дивана, принял позу, которая, по моему мнению, годилась для чтения "Божественной комедии", и начал:
  --
   О мой поэт, - ему я речь повел, -
   Молю Творцом, чьей правды ты не ведал:
   Чтоб я от зла и гибели ушел,
  
   Яви мне путь, о коем ты поведал,
   Дай врат Петровых мне увидеть свет
   И тех, кто душу вечной муке предал.
  
   Едва я прочитал наизусть этот отрывок, как тут же встретился с совершенно стеклянным взглядом Светланы. Она неподвижно сидела на диване, и ее глаза застыли, словно были нарисованными. Эти глаза смотрели на меня с таким ужасом и одновременно удивлением, что мне стало страшно. Я подскочил к Свете и стал тормошить ее за плечо.
  -- Светик, с тобой все хорошо? Я что-то не то сказал?
  -- Все нормально. - Света очнулась от оцепенения и посмотрел на меня. - Неважно, что ты говорил, важно, как ты это говорил и что в это вкладывал.
  -- Хочешь сказать, что я настолько выразительно прочитал два стиха "Божественной комедии", что тебя зацепило?
  -- Ты читал, используя магию, ты маг слова, теперь я знаю точно.
  -- Что это значит? - озадаченно спросил я, присаживаясь рядом с ней на диван. - Что ты почувствовала?
  -- Я почувствовала могильный холод. Знаешь, такое чувство бывает, когда входишь через кладбищенские ворота, видишь все эти плиты, кресты. Гадость... - Света поморщилась. - В этом я полностью поддерживаю язычников -- тела надо сжигать, а прах развеивать по ветру.
  -- Не знаю, мне иногда кажется, что хоронить тело, которое уже покинула душа - это то же самое, что хоронить старую куртку, к примеру.
  -- А еще христианин! Разве ты не веришь в Страшный суд и Воскрешение мертвых?
  -- Для каждого будет свой суд, персональный. Во всяком случае, мне так кажется.
  -- Забавно, так обычно все маги и говорят.
  -- И много ты их знаешь?
  -- Порядочно, познакомлю тебя. Но магов слова среди них, увы, нет, так что придется тебе самому всему учиться. Не будет у тебя наставника.
  -- Тем лучше, я люблю до всего доходить сам. И вообще я, кажется, начал кое-что припоминать. Есть ритуальная магия, магия жеста, а это магия слова. То есть, я вкладываю магию в то, что говорю и тем самым воздействую на человека. Вот я захотел, чтобы ты почувствовала себя Вергилием и у меня получилось. А что еще можно делать с помощью магии?
  -- Да все что хочешь, только чем больше ты у магии берешь, тем больше отдавать приходится.
  -- А что отдавать?
  -- Каждому свое. Кто свою молодость, кто красоту, кто любовь, а кто все сразу, а под конец и душу. Почитай средневековых отцов церкви, практически все они говорят, что магия от дьявола, а чудо от Бога.
  -- А чем магия отличается от чуда?
  -- Сложный вопрос. Но, по сути, магия -- это умение, навык, а чудо - это воплощение твоей веры. Наверное, так, впрочем, не знаю.
  -- Может, мне тогда этой магией и не пользоваться вовсе?
  -- Почему ты так решил? Ты сначала попробуй, посмотри, что да как, а потом сам решишь. Я вот пользуюсь и пока не умерла.
  -- А тебе зачем?
  -- Да так, по мелочам. - Светлана ухмыльнулась. - Наказать обидчика, удачный заказ на разработку графики получить или, скажем, очень сильно пожелать, чтобы хорошего молодого человека встретила.
  -- А я, кстати, тоже хотел встретить женщину, подобную тебе.
  -- Ну вот видишь. Когда оба мага этого хотят, все и выходит. Слушай, есть у меня одна идейка. Погоди... - Света поднялась с дивана и подошла к книжному шкафу.
   Покопавшись на полках, она наконец-то удовлетворенно хмыкнула и протянула мне нужную книгу. Это был один из многочисленных сборников западноевропейского сонета. Я сел на диван, пролистал оглавление, найдя множество знакомых мне имен.
  -- К чему мне этот сборник? - спросил я. - Почти все эти поэты у меня есть отдельно.
  -- Тут собрана именно любовная лирика.
  -- Ну и что?
  -- Ты попробуй прочитать что-нибудь, ну, что тебе нравится, что тебе знакомо. А когда ты будешь читать, то я очень бы хотела, чтобы ты как раз думал о том самом опыте, о котором ты не хотел говорить вслух.
  -- Ну... - Я несколько смутился. - Ты что, хочешь, чтобы я тебя приворожил с помощью магии и средневековых сонетов?
  -- Хотя бы попытайся. - Света ободряюще улыбнулась мне.
   Я взял книгу и стал рассеянно листать. Это было издание 1988-го года. Тогда были времена, когда не делали абы каких сборников. Мне даже на секунду представилась редколлегия издательства, в которую входили известные переводчики, филологии, специалисты по зарубежной литературе, которые наверняка сидели и до хрипоты спорили, включать ли тот или иной сонет в этот сборник. Впрочем, все могло быть совсем не так.
   Я перелистывал пожелтевшие страницы. Мильтон сменял Марвелла, а Петрарка Медичи. Я все листал страницу за страницей, и внезапно мой взгляд наткнулся на строчки, которые показались мне подходящими. Я поднялся с дивана и, держа в руках раскрытую книгу, посмотрел Свете в глаза. Затем мой взгляд опустился чуть ниже, скользнул по ее шее, плечам, груди, ногам. И когда я почувствовал, что хочу эту женщину, действительно очень сильно хочу ее получить прямо здесь и сейчас, я начал читать:
  
   Ты застилаешь очи пеленою
   Желанья будишь, зажигаешь кровь,
   Ты делаешь настойчивой любовь,
   И мукам нашим ты подчас виною.
  
   Я почувствовал, что мой голос изменился. Он стал тверже, в нем появились какие-то странные, до этой минуты неизвестные мне интонации. Слова звучали как единое целое, как заклинание. Я чувствовал, как с каждым произнесенным словом в меня входила сила. Мне тогда казалось, что с помощью этой силы можно двигать горы и разрушать города. Но мне это не было нужно. В тот момент мне хотелось только ее и ничего больше. Я продолжал читать:
  
   Зачем, уже развенчанная мною,
   Во мне, надежда, ты родишься вновь?
   Приманок новых сердце не готовь:
   Я твоего внимания не стою.
  
   Со вторым четверостишием ко мне пришло ясное понимание того, что между мной и Светой сейчас установилась незримая, но при этом очень прочная связь. Сила, вошедшая в меня, начала мягко струиться по моему телу. Я перехватил книгу левой рукой, а правую направил на Светлану. Рука сама собой сложилась в какой-то странный знак, затем кисть руки резко изменила свое положение, затем еще раз. Моя рука сжалась в кулак, будто что-то схватив. А я продолжал читать:
  
   Счастливым счастье новое пророчь,
   Что если плачут, то от сладкой боли,
   А мне давно ничем нельзя помочь...
  
   Ощущение были таким, будто я оседлал ветер или молнию. Я чувствовал, что полностью подчинил другого человека своей воле. Я смотрел на Светлану и видел, как ее взгляд затуманивается, голова чуть откидывается назад, пухловатые губы приоткрываются. На лице отразилось нетерпение. Мышцы ее ног расслабились. Она откинулась на спинку дивана и издала тоскливый, полной муки и желания звук. Я понял, что у меня все получается и пришел от этого в полнейший восторг. Но при этом я чувствовал, что мне обязательно нужно закончить стихотворение. А дальше...
  
   Я так измучен, что мадонны волей
   С последним неудачником не прочь
   Я поменяться долей...
  
   Глаза Светы закрылись, она полулегла на диване. И тогда я впервые в жизни отчетливо почувствовал абсолютную власть над женщиной, и это чувство настолько захватило, закружило меня и понесло в необозримую высь, что моя голова пошла кругом. Но, несмотря на то, что меня переполняли желание и влившаяся в меня магия, я совершенно отчетливо помню, что происходило дальше.
   Я услышал глухой удар упавшей на пол книги. До дивана меня отделял один шаг, но я разделил его на два полушага. Я смотрел на нее, на ее чуть приоткрытые губы, на ее руки и шею. И мысль о том, что она полностью в моей власти, придало мне уверенности. Я сел рядом и провел ладонью по ее щеке. Щека Светы чуть дрогнула, и ее левая рука обвила мою шею, мы начали целоваться. Мое сердце стало биться сильнее, руки заскользили по ее гибкому, худому телу, освобождая его от одежды. Ее правая рука начала расстегивать мне ремень на джинсах. Я расстегнул ей рубашку, дотронулся до упругой маленькой груди, выпирающей из лифчика.
  -- Подожди, глупый, - начала шептать она. - Да, ты теперь маг, у тебя все получилось, я твоя, я полностью в твоей власти, по крайней мере, на эту ночь. Но ты ничего не знаешь, я чувствую, что ты ничего не знаешь, не понимаешь, как можно доставить себе и партнерше максимальное блаженство в постели. Давай я тебе покажу, я низвергну тебя в муки ада нетерпения, проводу через чистилище и ты вознесешься в небеса, когда семя выйдет из тебя. Да, я твоя, я полностью твоя, но позволь мне вести тебя. Скажи да, ведь я ничего не могу сделать, пока ты мне не разрешишь. Ты заворожил меня, я теперь в твоей власти... - Говоря это, она гладила мои волосы, целовала лицо и руки, и я понял, что как бы она ни старалась, она не имеет власти надо мной, пока я не дам ей свое согласие.
  -- Да, - ответил я. - Веди меня по всем кругам, веди. Я доверяю тебе.
   И она действительно будто бы взяла меня за руку и повела в какую-то сказочную страну, где я никогда еще не был. То, что случилось со мной в первый раз, в школе, ни в какое сравнение не шло с тем, что происходило потом в квартире Светы. Медленно и методично она доводила меня до полного исступления. Она целовала мою шею, грудь, плечи, живот, медленно спускалась все ниже и ниже, затем ее губы и язык вновь прикасались к моему лицу, а потом она вновь целовала мне грудь и живот, дотрагивалась кончиком языка до сосков и пупка. Мне хотелось кричать от счастья. А когда я почувствовал, как ее губы начали ласкать мой член, я понял, кто на самом деле над кем имеет власть.
   Когда я чувствовал, что вот-вот кончу, она меняла ритм. Света то сжимала губами головку так, что я едва не терял сознание от счастья, то чуть заметно прикасалась к ней кончиком языка. А когда у меня уже не осталось сил терпеть и я взмолился о пощаде, она мягким, но в то же время очень сильным движением, заставила меня лечь. Потом она села на меня сверху и начала двигаться в таком бешеном ритме, что у меня перехватило дыхание. Я до сих пор помню ее расслабленное и в то же время напряженное лицо, покачивающиеся в такт ее движениям упругие маленькие груди с большими сосками и то незабываемое ощущение, когда впервые понимаешь, что эта женщина полностью принадлежит тебе, по крайней мере в эту ночь.
  
   Обнявшись, мы полусидели-полулежали на диване и курили. Света выглядела какой-то слишком уж задумчивой, а меня после того, как я наконец-то кончил, как и в прошлый раз охватила полная апатия. Мне ничего не хотелось. Я думал лишь о том, что слишком уж устал сегодня, но спать мне пока не хотелось.
  -- Ты молодец. - Света провела тыльной стороной ладони по моей щеке. - Запомни, если ты когда-нибудь встретишь женщину, которая будет ругать тебя в постели, самое меньшее, чем ты ей можешь отомстить, так это просто сразу же уйти.
  -- Почему? - недоуменно спросил я.
  -- Просто никогда нельзя ругать своего партнера, говорить о том, что он делает что-то не так. Это может привести к трагедии как с мужчиной, так и в случае с женщиной.
  -- Да почему, черт побери, объясни.
  -- Потом что это почти то же самое, как учить кого-то правильно читать молитвы. Не знаю, с чем еще сравнить.
  -- С магией?
  -- Можно и с магией. Хотя обращение к Высшим силам - это тоже магия, только особая. Священники - это те же маги, только называются по-другому, а остальных магов они не любят, потому что они для них составляют конкуренцию.
  -- Может, и так, - попытался возразить я. - Только вот от молитв пока никому не стало хуже, а от магии... - Я посмотрел в глаза Светы. - Ну, ты же сама сказала, что за магию надо будет потом очень дорого заплатить.
  -- Священники тоже платят, ты не беспокойся за них, - усмехнулась Света. - Слышал пословицу: кого люблю, того и наказую. Возьми тоже "Деяние апостолов", многие ли из первых учеников Христа умерли своей смертью!? А христиане при Нероне?! А средневековые еретики: альбигойцы, братья святого духа, богомилы?! Думаешь, они не верили, что именно они служат Господу?! Чем усердней ты служишь Богу, тем более жестоким испытаниям он тебя подвергает. Ты превращаешься в заготовку, которая, прежде чем стать настоящим дамасским клинком, проходит множество этапов.
  -- Ты богохульствуешь! - Я улыбнулся.
  -- Да ничуть. Почитай жития святых. Кстати, если тебе вообще тема христианства интересна, то я тебе рекомендую вплотную заняться этим вопросом. Вот увидишь, в начале следующего века людям надоест слушать рассказы о магах и колдовстве и они вновь обратят своей взор на религию, при этом не только на одно лишь христианство. Возьми себе это как журналист на заметку.
  -- Угу, - задумчиво пробурчал я. - Свет, а что ты почувствовала, когда я читал стихи?
  -- О! - только и могла она сказать вначале. - Если бы я была двадцатилетней девочкой и у меня до тебя было бы от силы два-три партнера, то я, скорее всего, сошла бы с ума от счастья, особенно, если бы ничего не смыслила в магии. Но я женщина с большим трудовым стажем в постели. Так что я подобное видела уже, именно подобное. Послушай, друг мой, если я тебя обучу всем хитростям в постели, то ты запросто сможешь поставить на колени любую красавицу. А я тебя научу, будь уверен. Только ты уж не забывай меня потом, забегай периодически, между всеми твоими похождениями. Тем более я, кажется, догадываюсь, что от тебя будет требовать магия.
  -- Что?
  -- Узнаешь в свое время. Ты только заходи иногда, по крайней мере, до тех пор, пока я буду еще привлекательно выглядеть. А это, уж поверь мне, будет еще достаточно долго.
  -- Ладно. - Я улыбнулся и обнял Свету. - Пойдем чаю попьем.
  
   Глава 5. Страна мертвых
  
   Степь. Степь до самого горизонта. Море травы колышется на ветру. Пальцы ветра перебирают травинки словно волосы любимой женщины. Яркое солнце, в вышине парит орел. Барашки, тучные и ленивые, медленно, словно во сне, переходят с место на место, а мальчик пастух лежит в густой траве и наблюдает за полетом степного орла. Ему тоже очень хочется взлететь. Он уже приподнимается с земли, услышав тревожный лай своего огромного лохматого черного пса, и тут же персидская стрела вонзается ему между глаз.
   Слышаться торопливые крики персидских воинов в остроконечных колпаках. Воины голодны и нервничают. В этой проклятой степи они застряли надолго, гоняясь за трусливыми скифами, которые точно зайцы рассыпаются при угрозе серьезного столкновения, а затем выжидают, когда благородных воинов Дария сморит сон, и тогда они вырастают словно бы из-под земли, разят в спину и снова растворяются в бескрайней степи.
   Персы воровато оглядываются, в любое момент ожидая нападения коварных степняков. Баранов всего двадцать голов, а войско не ело уже третьи сутки.
   Скифская стрела со свистом рассекает воздух и пробивает кожаный доспех перса аккурат между двумя металлическими бляхами. Еще одна стрела сражает стоящего рядом воина в спину.
   Они появляются словно бы из ниоткуда. Демоны степи, так похожие на каменных божков, которые сторожат их землю. Землю скифов. Сюда можно свободно прийти, только выхода обратно уже не будет. Персы начинают группироваться, пытаются заслониться от стрел большими круглыми щитами. Только все напрасно. Скифы везде. В своих зловещих шлемах-масках, бородатые, с густыми гривами нечесаных волос. Они кричат, смеются, дразнят врага, но близко пока не подъезжают, осыпая врагов градом стрел и потешаясь над его беспомощностью.
   Когда воинов Дария становится слишком мало, чтобы они могли оказать серьезное сопротивление в рукопашной, степняки наваливаются на них все сразу, с четырех сторон. Пленных не берут. Тем персам, кто бросает оружие и на коленях молит о пощаде, скифы перерезают горло короткими мечами с широкими лезвиями.
   Я видел все это. Видел из седла скифской лошади. И я смеялся вместе со своими соплеменниками и дразнил персов, а затем без жалости перерезал глотки просящим пощады воинам Дария.
  
   Первое, что я почувствовал, когда проснулся в квартире Светы - я не дома. Впоследствии мне частенько случалось ночевать не на родном диване у себя в комнате. Однако до сих пор первое, что мне приходит в голову, когда я открываю глаза в подобной ситуации: это не мой дом. Я смотрел в потолок и боялся пошевелиться, чтобы не разбудить Свету.
   Света... Вчера была особенная ночь. Первая ночь, которую я провел с женщиной. С женщиной красивой, обворожительной, ласковой как кошка в хорошем расположении духа. С женщиной вожделенной, но при этом нелюбимой.
   Я повернул голову и посмотрел на Свету. Она тоже не спала. Лежала и так же, как и я, смотрела в потолок.
  -- Доброе утро! - поздоровался я.
  -- Если оно действительно доброе, - отозвалась Света и стала подниматься с постели.
   Встав босыми ногами на линолеум, она сладко потянулась, демонстрируя мне все свои соблазнительные прелести. Но я видимо еще не до конца проснулся и поэтому не смог в полной мере насладиться этим зрелищем. Я сел на кровати и стал осматриваться по сторонам. Мой взгляд натолкнулся на огромный, девятнадцатидюймовый монитор.
  -- Забыл у тебя вчера спросить: зачем тебе такой большой монитор?
  -- Как зачем? - Свет попыталась изобразить крайнее удивление, но получилось у нее довольно грубо. - Я ж дизайнер, мне положено.
  -- Дома работаешь?
  -- Ну да!
  -- Халтурка?
  -- Почему халтурка? Я фрилэнсер! - гордо ответила она.
  -- Кто? - удивленно переспросил я.
   Здесь стоит сделать маленькое уточнение и сказать, что в конце девяностых слово "фрилэнсер" еще не так сильно было распространено в творческих кругах. Это сейчас, если человек сотрудничает с несколькими изданиями и при этом ни в одном из них официально не числится, он гордо именует себя этим словом. Впрочем, об этом я расскажу отдельно и чуть позже.
   Света, кажется, довольная тем, что мне это слово было в новинку, начала долго и сбивчиво рассказывать о философии и мировоззрении вольных художников, и мне вдруг почему-то стало скучно. Я слушал ее вполуха, а сам вспомнил сон про степь и безжалостных скифов.
  -- Мне опять война снилась. Знаешь, мне теперь постоянно снится война, - сказал я, перебив ее на полуслове.
   Света, не обращая абсолютно никакого внимания на мою реплику, продолжала рассказывать о своей работе, заказах и о том, какие жадные и ушлые нынче заказчики. Затем мы переместились на кухню, выпили чаю с бутербродами и покурили.
  -- Наверное, тебе очень скучно сидеть дома и работать в гордом одиночестве? - Пожалуй, это единственное, что меня в тот момент заинтересовало из рассказов Светы о братстве вольных творческих людей.
  -- Скучно? - на этот раз удивление Светы было абсолютно искренним.
  -- Ну да, - ответил я. - Ты сидишь дома одна-одинешенька у своего огромного монитора. Ты замкнута на себя. Изредка твою комнату наполняет музыка, а еще реже приходят люди, впрочем, не задерживаясь надолго. Что в этом хорошего?
  -- Скажи, Андрюш, ты веришь в свободу?
  -- В свободу? - переспросил я.
  -- Да, именно в свободу, что это не миф, что она действительно существует.
  -- Ты знаешь, это трудный вопрос. Как ни странно, я часто над ним задумывался. По-моему, абсолютной свободы не существует: каким бы ты ни был, тебя постоянно что-то ограничивает, сдерживает. Так?
  -- Да. Или говоря другими словами, мы сами вольны выбирать свою неволю, длину и толщину цепи, на которой нас держат. Так вот, я свою цепь уже выбрала. Меня вполне устраивает как ее длина, так и толщина. И знаешь, ошейник не особо жмет. Что касается одиночества. Знаешь, есть великолепная американская писательница Урсула Ле Гуин, я тебе дам обязательно почитать, тебе понравится. Так вот у нее есть такое высказывание: "Ты один, но ты не одинок!" Я живу по такому же принципу.
  -- Уже лучше быть одному, чем просто с кем-то.
  -- А это уже Хайям. - Света подошла ко мне и поцеловала в щеку. - Знаешь, я бы хотела иметь такого братика как ты, но и любовник тоже сойдет. Ты как думаешь?
   Я лишь рассмеялся.
   Мы еще с полчаса просидели на кухне, философствуя и попивая чай. Затем Света намекнула мне, что ей уже давно пора сесть за работу, поскольку пропал вчерашний вечер, да и вообще после такой прекрасной ночи она очень долго будет настраиваться на нужный лад. В принципе мне тоже было пора, за сегодняшний день мне надо закончить статью про "гениального бизнесмена" и отослать в редакцию.
  -- Слушай, Андрюш, а вечером ты что делаешь? - спросила она меня, когда я уже стоял в дверях.
  -- Не знаю, - пожал я плечами. - Скорее всего как обычно: сяду на лоджии, открою пошире окно и буду читать книжки по программе. А что? Хочешь меня в гости зазвать?
  -- Не совсем. - Она нахмурила лоб. - В общем, я хочу тебя познакомить с другими магами.
  -- Думаешь, это действительно необходимо? Вообще, зачем это все, мы же не "Братство Кольца" какое-нибудь. Я всегда не понимал клубы рыжебородых или что-нибудь в этом роде. Я только вчера фактически стал магом и прекрасно понимаю, что если человек пишет левой рукой, то это не повод, чтобы дружить со всеми левшами.
  -- Я поняла тебя. - Она улыбнулась. - Но все-таки давай сходим, посмотришь. Не понравится -- уйдем и вернемся ко мне.
   Я согласно кивнул, и мы распрощались до вечера.
  
   День пролетел незаметно. Придя домой, я буквально источал хорошее настроение и оптимизм. Статья написалась легко и довольно быстро и была отправлена в редакцию. Заодно я узнал, что в ближайший день выплат могу получить гонорар за предыдущую. Что ж, сотрудничество со СМИ постепенно налаживалось. Оставшееся время незаметно пролетело за чтением.
  
   Света выглядела потрясающе. В черных бриджах и черной же блузке она выглядела просто бесподобно. Мы поцеловались, она взъерошила мне волосы, и мы пошли пешком до метро Домодедовская.
  -- Как работа? Сумела настроиться на нужный лад?
  -- Знаешь, с трудом. - Она улыбнулась. - Секс, магия, да еще поговорили по душам. Такое у меня в последнее время бывает редко, чтобы все вместе и так позитивно. Однако и сделала я сегодня не так уж мало. Отработала и вчерашний вечер и сегодняшний.
  -- Ты что, и по вечерам работаешь?
  -- Ну да. - Света пожала плечами. - Я работаю с опережением графика, потому что тогда я всегда буду иметь в запасе два-три свободных дня, если мне понадобится их потратить не на работу.
  -- Ясно. И ты продолжаешь утверждать, что ошейник тебе не жмет?
  -- Продолжаю.
  -- А куда мы сейчас?
  -- Так... В один клуб.
  -- Ты ходишь по клубам?
   В то время я был совсем не знаком с таким явлением культурной жизни столицы, как московские рок-клубы. Клубы у меня ассоциировались с теми заведениями, куда меня пару раз затаскивали мои сокурсники по журфаку. Кислотная музыка, дети богатых родителей, наркота и жуткая скука.
  -- Клубы бывают разные. Слово "клуб" успела испоганить золотая молодежь. В то время как изначальная этимология слова "клуб" - место встреч по интересам.
  -- И что за клуб?
  -- Так, обычный рок-клуб. Играют команды, широко известные в узких кругах, чьих дисков ты не найдешь ни в одном магазине. Собираются там в основном всякие творческие личности, вроде нас с тобой. Пьют, общаются, слушают музыку. Половина из этих людей маги и прекрасно об этом знают.
  -- А вход там дорогой?
  -- Уж подешевле всяких гламурных местечек. Да и пиво недорогое.
  -- Ладно, поехали. - Я пожал плечами.
   Клуб представлял собой небольшое полуподвальное помещение. Барная стойка, несколько столиков и сцена. Подобных клубов я видел после этого десятки. Здесь было очень сильно накурено и пахло пивом. Рок-группа, классический квартет, настраивала инструменты. Народ угощался пивом и общался. В основном здесь были люди гораздо старше меня. Моих ровесников было человек пять, не больше.
   Все мужики по большей части были длинноволосые и бородатые. Все девушки чем-то неуловимо походили на Светлану. С первых же минут я почувствовал себя белой вороной. Мне было очень неуютно, и, видя это, Света сделала все возможное, чтобы я расслабился. Она подвела меня к нескольким знакомым. Кто-то представлялся обычными именами, кто-то прозвищами, более похожими на те, что используют хиппи и рокеры. Народ вел себя по отношению ко мне дружелюбно, но весьма настороженно.
   Один молодой человек, лет двадцати пяти на вид, с длинными черными как смоль волосами, собранными в хвост, пожимая мне руку, пристально посмотрел в глаза. И я прочитал в его взгляде явное удивление, потому что без труда смог выдержать его взгляд.
  -- Да, Сэт, ты не ошибся! - сказала стоявшая рядом со мной Светлана. - Он такой же, как и ты, и нечего на него пялиться.
  -- Да и я не пялюсь. - Молодой человек явно смутился. - Просто любопытно... Ты откуда такой взялся? Я тебя раньше нигде не видел, - теперь он обращался ко мне.
  -- А я не люблю всякие сборища. Я замкнутый человек, мне по сути никто не нужен, - ответил я, отхлебывая из кружки пиво. - Но вот Света привела. Любопытно здесь.
  -- Да, неплохо. Вообще выбирайся почаще, здесь народ дружелюбный и тебя никто просто так не обидит, - ударение было сделано на словосочетании "просто так".
  -- Он сам кого хочешь может обидеть, - усмехнулась Света.
  -- Да, ясное дело, - ответил Сэт. - Я, Светик, уже сколько лет тебя знаю. Ты с кем попало давно уже не водишься. Ладно, пойду Дженни найду, надо бы у нее диск забрать.
  -- Вот тебе маг, - сказала Света, кивая на спину удаляющегося в глубь зала Сэта. - Запомни одно простое правило: здесь не принято произносить слово "магия". Что хочешь сказать, говори эзоповым языком, тут все не дураки.
  -- Но почему? Здесь же вроде все свои. - Я был немного удивлен.
  -- Много причин. Бывают случайные люди, встречаются просто опасные маги. Да и вообще, зачем это? Маг мага всегда поймет. К тому же можешь на нелюдя нарваться.
  -- На кого? - удивленно спросил я.
  -- Ну, на нечеловека, в общем. Послушай, это опасная тема, о них вообще лучше не говорить, да и вслух их не поминать.
  -- Нет уж, скажи, раз начала. Ведь ты говоришь, что они опасные.
  -- Нелюди разные бывают. Одни дружелюбные, другие могут из тебя всю энергию высосать и в пустышку превратить. А нелюдьми они зовутся потому, что не люди это вовсе, а вот кто -- никто толком не знает. Но выглядят как люди, ведут себя как люди, говорят даже как люди и паспорта у них тоже людские, только думают они не как мы. Их мало очень, капля в море. Только если про магию ты полушепотом можешь говорить, то тема нелюдей табу.
  -- А как их распознать?
  -- А никак! - пожала плечами Света, - Как встретишь, так сразу сам поймешь. А может, и не поймешь, если сам нелюдь не захочет этого. Их обычные люди редко интересуют, а вот мы, смертные маги, очень даже.
  -- Почему?
  -- Что ты заладил, зачем да почему. Не знаю я! - Света начала раздражаться и, по всей видимости, уже жалела, что затронула эту тему. - Все, забудь. Концерт уже начинается.
   Музыканты наконец-то настроились и заиграли. Я взял вторую кружку пива и, устроившись рядом со Светой за стойкой бара, стал слушать. Поначалу мне не очень нравилось. Обычная рок-группа, ничего особенного в ней не было. Но едва я начал прислушиваться к словам, как мне все стало ясно. Это были тексты для своих, для посвященных. Вроде бы абстрактные образы, кстати сказать, красивые и выразительные, только буквально каждая строчка кричала: "Магия! Магия! Здесь повсюду магия!"
  -- Много вообще таких групп? - спросил я у Светы.
  -- Полно, выше крыши. Одни существуют полгода и распадаются, другие постоянно меняют состав, но неизменным остается лидер. Некоторые довольно живучи, хотя и нечасто выступают. Ты же понял, это все музыка для своих. Хотя бывают и исключения, некоторым удается пробиться на большую сцену.
  -- Но ведь ты мне тогда в автобусе говорила про магию и удачу. Это противоречит твоим рассуждениям. Ты говоришь, что их поклонники - маги, да и сами музыканты не чужды древнему искусству. Так почему им не приходит на помощь магия?
  -- Они просто не хотят. Ты посмотри на этих людей. Они вообще после двадцати шести - двадцати семи редко что-либо хотят. Если они к этому возрасту не спиваются или не садятся капитально на колеса или траву, то у них два пути. Либо они заводят нормальную семью и заканчивают со старыми связями, либо они погружаются в полнейшую апатию ко всему. Они продолжают ходить на концерты и тусовки, они читают хорошие книги и слушают хорошую, правильную музыку, но их уже здесь нет. Это тени. Мало кому удается расплатиться с магией и при этом не остаться в минусе. Но они обычно не ходят по таким клубам, они ходят по другим - где бокал пива стоит столько, сколько здесь пять литров. И там тот же блеск и мишура, да и маги тоже встречаются, только в дорогих костюмах. Но им не позавидуешь. Да, им удается расплатиться с магией, отдать столько же, сколько они получают, но при этом они живут в постоянном страхе оказаться в минусе. И этот страх их медленно убивает. Они высоко залезли, им больнее падать. А маги вообще не очень любят страдать. Как мне подсказывает опыт, они и так постоянно страдают из-за того, что острее чувствуют мир. Так что тут все сугубо индивидуально: кого устраивает постоянно жить в небольшом плюсе, кого - в небольшом минусе. Но суть от этого не меняется. Я же тебе говорила, что магия по канонам церкви - это от лукавого. Есть старая средневековая пословица: "Дьявол всегда расплачивается золотыми слитками, которые наутро неизменно превращаются в глиняные черепки".
  -- Но почему ты тогда вообще не откажешься от магии? Почему ты приобщила к этому меня? Ведь я, как мне кажется, тебе симпатичен и ты не желаешь мне зла.
  -- Нередко бывает, что это единственный выход, чтобы просто выжить. Как писателю писать книги, как художнику рисовать. А простому человеку любить. Это боль, но в то же время она приносит и радость. А то, что за все в этой жизни надо платить -- так это прописная истина. Не находишь?
  -- Это сложный вопрос, я тут новичок. Я хочу пожить какое-то время, пользуясь даром, а потом мы вернемся к этому разговору. Но ведь от магии можно отказаться?
  -- Отказаться можно от всего. Вопрос в том, какова будет цена. Я видела людей, которые бросали пить и курить, они в один день превращались в тени, не способные ничего сотворить. Я видела людей, которые, будучи в этой среде, никогда не пили и не курили, и их творческий потенциал был выше, чем у многих других. Все субъективно. К любой личности, если она, конечно, Личность, нельзя применять никакие правила. Психоанализ отдыхает. Психологи могут писать кучу диссертаций и проглядеть потенциального самоубийцу. Я знавала одну дамочку, она написала кучу книжек про женско-мужские взаимоотношения, которые разошлись нехилым тиражом, но при этом женщина так и не нашла за всю свою жизнь нормального мужика и всегда наступала на те же грабли, о которых писала во всех своих книжках.
  -- Забавно... - Я достал сигарету и закурил.
   Музыка постепенно становилась для меня фоном. Слова Светы заставили меня глубоко задуматься о своей будущей жизни. Какой путь изберу я сам? Каким я буду, когда мне исполнится двадцать пять, тридцать? Уже тогда я задумывался о неизбежной для каждого человека старости. Проклятие или дар нашего людского смертного племени. А может быть, дар и проклятие здесь едины и неделимы? Скорее всего, так оно и было. Люди построили свою цивилизацию на глобальной лжи, поэтому они в тридцать врут себе, что молоды, в сорок - что не стары, в пятьдесят - еще хорошо выглядят, в шестьдесят - еще поживем, а затем умирают, не успев даже этому удивиться. Ложь о том, что смерти нет -- лучше лекарство от страха перед ее неизбежностью. И эта одна из немногих лживых теорий, которая мне нравится и которой я тоже придерживаюсь. Ведь я -- человек.
   Я смотрел на лица этих еще пока молодых людей: музыкантов на сцене, зрителей в зале, мирно попивающих пиво или кофе, улыбающихся и весело болтающих друг с другом. Эти люди хотели постичь древнее искусство магии и они постигли его, эти люди хотели открыть для себя мудрость книг и они сделали это. Эти люди искали музыку, которая бы пронзала их душу и они нашли ее. Но это случилось слишком рано.
   У всех собравшихся здесь людей были похожие глаза: грустные, печальные глаза стариков, которые прожили долгую и счастливую жизнь и теперь смиренно ждут старуху с косой. Реально они еще жили, но по сути были уже мертвы. Ведь мне тогда казалось, да и сейчас я так считаю, что по-настоящему жив только тот, кто еще что-то хочет, у кого есть цель и мечта. И путь он копит на новую машину или квартиру, или, скажем, мечтает собрать коллекцию десятикопеечных монет довоенного периода. Не важно. У него есть цель, есть мечта, а значит -- он жив. А этим умным, в большинстве своем талантливым людям было уже ничего не нужно, поэтому все они были мертвецами. Такими вот живыми мертвецами, словно вампиры, вечно молодые, завораживающие красивые, но уже не отражающиеся в зеркалах и не отбрасывающие тени. Но самое страшное, что все эти люди и тень отбрасывали, и в зеркалах отражались, но они все равно были мертвы. Это было царство живых мертвецов, которые сами еще не знали об этом.
   Слово "мертвец" пугает. Скажи обо всем собравшимся здесь людям, и они обидятся на тебя, пошлют куда подальше, а то еще и по лицу дадут. Но живой мертвец в моем понимании - это тот, кто одновременно живет в мире живых и в мире мертвых. Он выходит к живым и живые отталкивают его. Тогда он возвращается к своим, к мертвым. Там его понимают, там все такие же, как он. Только там скучно, потому что мир живых мертвецов ярок, привлекателен, но чудовищно мал по сравнению с бесцветным миром обывателей, которые не видят дальше собственного носа.
   Думая обо всем этом, я абсолютно ясно почувствовал, что лично мне никогда не будет места ни в мире живых, ни в мире мертвых. Ни в мире обычных людей, ни в мире магов. И, пожалуй, все, что мне нужно - это забаррикадироваться ото всех огромными стопками книг, защититься заклинаниями неизбитых цитат высокой литературы и выходить на свет Божий только тогда, когда станет совсем невмоготу и при этом жить как среди мертвых живых, так и среди живых мертвецов, в мире, в котором правят ложь и презрение ко всему, что не входит в узких круг интересов или просто не модно.
  
   Я отказался от предложения Светы переночевать у нее. Во-первых, вторая ночь подряд вне дома могла вызвать недовольство родителей, а с ними я ссорится не хотел. Потому я очень не люблю, когда они расспрашивают меня о моей личной жизни, мотивируя это тем, что думают о моей безопасности. Какая, к черту, безопасность! Людей похищают и убивают средь бела дня, и от этого никто не застрахован: ни олигарх, ни обычный студент. А когда мне приходилось отвечать на глупые вопросы родителей, я чувствую себя словно опять попал на медосмотр в военкомат, где всех сажали голыми в коридоре и в течение часа водили по кабинетам. Стесняться нечего, вокруг только такие же молодые парни, как ты, да врачи, которым стеснение к голому телу вообще чуждо. Но все равно неприятно. К тому же я выпил, и в духоте метрополитена меня немного развезло.
   Я сидел и осоловевшими глазами смотрел на полупустой вагон метро и на Свету, которая выглядела уставшей, но все-таки довольной.
  -- Остался бы у меня, - уговаривала она. - Родители начнут ругать, что ты поздно и пьяный. Тебе охота это все выслушивать?
  -- Я их предупредил, что иду на концерт и у меня есть ключи. Мне одному хочется побыть, я слишком много сегодня узнал, о мой прекрасный Вергилий. Если это был лимб, то что нас ждет дальше, на нижних кругах ада?
  -- Да мы туда и не пойдем. Тебе охота видеть людей с раздвоением личности и полной шизой, наркоманов и алкоголиков, тех, кто вбил себе в голову, что помнит свои прошлые реинкарнации? Зачем тебе это? Ты не Данте, ты, может быть, и пройдешь спокойно все эти круги в качестве наблюдателя, но при этом в рай не попадешь, вернее в тот рай, что описывал Данте.
  -- А как насчет чистилища?
  -- Это спорный вопрос. Кстати православная традиция его существование отрицает.
  -- А ты? - спросил я
  -- А я вообще считаю, что глупо строить всякие догадки по этому поводу и напрасно ломать голову, все равно мы рано или поздно умрем и все сами увидим.
  -- Странно, я сегодня тоже много думал о смерти. И о том, что эти люди, которых мы сегодня видели в клубе, - мертвы, раз у них нет цели.
  -- Если у человека нет цели - это вовсе не значит, что он ходячий мертвец. Тогда запиши в мертвецы вообще всех людей. Ты много знаешь тех, кто четко и ясно представляет свое место в этом мире и для чего он живет?
  -- Если честно, то не очень.
  -- Вот и я тоже. И не думай, что ты тут самый умный, не такой как все, особенный, что тебе никто не нужен и ты везде будешь лишним. Знаешь, почти каждый из тех, кого ты сегодня видел, думает так же как ты, а когда ему хочется вешаться от одиночества и тоски, он приходит в подобные клубы или просто уходит со своими друзьями по одиночеству в длительный алкогольный или наркотический заплыв, где финишем часто бывает дурка или порезанные вены. Мой тебе совет -- не заморачивайся всем этим, просто живи, радуйся, что тебе есть с кем трахаться, что ты знаешь больше, чем обычные люди, ты учишься в престижном ВУЗе и у тебя еще все впереди.
  -- Ты права. - я вздохнул. - Ты мудрая женщина.
  -- Я в курсе. - Света наклонилась и поцеловала меня в мочку уха. - Значит, домой пойдешь? - сказала она, проводя кончиком языка по моей шее.
  -- Пойду, - со вздохом ответил я, и в итоге остался ночевать у Светы.
  
Глава 6. Три года яркой пустоты
  
   Оглядываясь назад, мне иногда очень трудно примириться с мыслью, что моя юность безвозвратно канула в лету. Да, юность прошла, но ей на смену пришла молодость, вслед за ней придет зрелость, а потом будет и старость. Но я до сих пор не забыл тот очень важный для меня разговор после концерта. Слова Светы о том, что во всем нужно стараться видеть хорошее, я взял себе в качестве жизненного кредо. Ведь как бы ни была тяжела моя жизнь, в ней всегда можно найти светлую сторону. Тем более, если разобраться, жизнь моя хоть временами и была достаточно сложной и противоречивой, но все-таки не тяготила меня.
   Да, я как и большинство молодых людей моего поколения 80-х и предшествующего поколения 70-х прожил свою юность ярко и, на мой взгляд, абсолютно бездарно. Впрочем, это только на мой взгляд. За моими плечами сотни написанных статей, многие из которых, как мне кажется, принесли читателям хоть какую-то практическую пользу или хотя бы развлекли. Я даже сподобился написать два романа, которые, несмотря на явную беллетристическую сущность, не кажутся мне такими уж бездарными. Я прочитал сотни книг, собрал коллекцию более чем из тысячи альбомов разных стилей и направлений.
   И все равно мне казалось, да и кажется сейчас, что моя юность была яркой, но все-таки пустой. Даже не потому, что я так и не нашел своего волшебного грааля, философского камня, того, что можно назвать своим путем, смыслом жизни. Нет. Просто в этой жизни я абсолютно ничем не дорожил, кроме самой жизни. С того самого момента, когда во мне окончательно умерла любовь, я постепенно стал приходить к мысли, что, возможно, не стоило от нее отказываться. Но в моменты душевного подъема я отметал эту мысль как глупую и недостойную мага слова. Ведь я действительно стал настоящим магом.
   Со временем я научился зачаровывать стихами не только девушек, но и людей, чья помощь мне была нужна. И мне уже не надо было вслух и нараспев читать стихи, я мог делать это и шепотом. Но своей силой я пользовался аккуратно, как бережливый абонент своим счетом на мобильном телефоне. Я знал, что меня не лишат магии, я просто скачусь в минус и пойду вниз по кругам ада, которые я все-таки краем глаза увидел, когда делал ряд материалов о молодежных субкультурах. Того, что я увидел там, хватило бы на целую кучу романов, которые никто бы никогда не опубликовал, да и широкому кругу читателей они были бы неинтересны. Неформалам было бы неприятно читать про себя правду, а обычным людям это просто не нужно.
   Литературный мейнстрим победили звездолеты и драконы и, надо признать, победа была одержана в честной схватке. Мейнстримовскую литературу все-таки еще публикуют у нас и даже охотно раскупают, но все чаще и чаще на страницах того, что у нас теперь принято называть основным течением, я встречаю фантастические элементы. Вообще все это деление на фантастику и не фантастику я считаю настолько абсурдным, что готов спорить об этом до хрипоты. Давайте запишем в фантасты Ибсена и Гофмана, Булгакова и Гоголя. Не хотите? Или скажете, у них там не было орков и хоббитов. Может быть, но все элементы волшебной сказки там присутствуют. Так что я буду писать фантастику и точка. Я не привык работать задаром, я привык получать деньги, ведь всякий труд должен быть оплачен. А что касается моих прозаических набросков в ключе мейнстрима: кому надо -- скачает их с моего сайта.
   Литература и музыка были, есть и будут моими якорями, которые держат меня в этом мире, потому что ярко - это не значит эстетично, разнообразно - далеко не значит что интересно. Впрочем, я, подобно всем другим магам, наступил на те же грабли, я хотел слишком много сразу взять от жизни и взял, но все же не пресытился.
   Однако я понимал, что мне нужно еще больше. Возможно, я пройду путем толстовского Левина, который прочитал множество книг только ради того, чтобы понять, что они были для него бесполезны. Я пока не знаю, ведь мой путь даже не перевалил за середину. Но о том, что прожито, мне не стыдно рассказать другим, потому как прокручивая слово кадры кинохроники уже прожитую жизнь я не испытываю ни стыда, ни раскаяния. И если бы мне дали шанс прожить жизнь заново, то я прожил бы ее почти точно так же, лишь с небольшими вариациями. Это мой выбор, который изначально был дан человеку Богом. И я считаю, что я им в полной мере воспользовался. Впрочем, обо всем, что случилось после моего знакомства со Светой, стоит рассказать более подробно, однако не вдаваясь в какие-либо детализированные подробности. Ведь до 2001-го года моя жизнь хоть и была яркой и разнообразной, но все-таки не изобиловала тем азартом, который появился после указанной даты.
  
   В ночь после концерта я, несмотря на уговоры своей совести, остался у Светы. В принципе, она даже была не против, чтобы я у нее пожил, настолько гармоничными на тот момент были наши отношения как дружеские, так и сексуальные. Света стала моим духовным наставником. Весьма вероятно, что, услышав эти слова, вы скептически поморщитесь и скажете, что у женщины, которая не смогла наладить свою личную жизнь и прозябает в полном одиночестве, нечему учиться молодому человеку. Но, положа руку на сердце, не каждый из вас даже себе готов признаться в том, что его личная жизнь не удалась, несмотря на то, что женат и обзавелся детьми. А у Светы мне действительно было чему поучиться.
   Пожалуй, самое главное, что я получил от нее - это уверенность в себе как в мужчине. Да, моей первой женщиной была Саша, но она лишь забрала мою невинность, не дав ничего взамен. А Света снабдила всеми возможными знаниями, которые были необходимы мужчине. Часто уже взрослые мужики с умным видом советуют юнцам как себя вести с женщинами. При этом самих женщин никто не спрашивал -- а каким бы они хотели видеть мужчину рядом с собой в постели, да и просто в быту. Мужики часто пребывают в глупой уверенности в том, что прожив тридцать лет с женой и при этом сменив пару любовниц, не считая случайных связей, они полностью изучили женщин.
   Нет и еще раз нет. Вы никогда не дождетесь от женщины прямоты, не потому что женский род изначально лукав. Вовсе нет, просто женщины другие и мужскими мерками их мерить нельзя. Женщина не лукава, она просто не прямолинейна как мужчина. А если она режет правду-матку, то это просто-напросто мужик в юбке. Утонченность, иносказательность чувств женщины - вот что делает наш мир удивительным и красивым и заставляет творчески мыслить, додумывать и решать головоломки. Хотя многие мужчины этого не понимают или просто не желают понимать, пребывая в твердой уверенности, как и муж бедной Эммы Бовари. А ее создатель - Гюстав Флобер - знал толк в женщинах, как и Лев Николаевич, и Федор Михайлович. Знать-то они знали....
   Я же предпочитал получать информацию из первых рук. Конечно, я понимал, что даже Света, вбившая непонятно зачем себе в голову мысль о том, что сделает из меня универсального солдата секса, не говорила абсолютно всей правды, потому что понимала, что тогда во мне умрет исследователь и ее постель опять опустеет на долгие тоскливые месяцы.
   Света была человеком жестким и циничным, но отнюдь не злым. Она была стервой, но правильной стервой. То есть женщиной, которая не позволит кому бы то ни было, будь то мужчина или женщина, ездить на себе. Она могла отшить любого и никогда ничего не боялась говорить в глаза. Она знала, что самое большое, что она может потерять - это свое достоинство, остальное все равно преходяще. Или по-моему или никак - было ее персональным кредо. Она могла пойти на компромисс, если он ей был выгоден, а выгоду она умела находить во всем, до чего доходили ее тоненькие изящные руки.
   Удовлетворение всех моих возможных прихотей в постели длилось недолго. В один прекрасный момент она просто легла на кровать словно девочка, не знавшая до этого момента мужской ласки -- и все. Поймав мой недоуменный взгляд, она торжествующе улыбнулась.
  -- Ну вот, авансовые выплаты кончились, - ехидно заметила она. - Время и тебе поработать. Если ты думаешь, что все женщины, с которыми тебе придется спать, будут готовы облизывать твое тело от кончика носа до кончиков пальцев ног, то ты глубоко заблуждаешься. Все люди по натуре эгоисты. Они хотят себе и только себе. Весь мир строится по принципу "ты мне, я тебе". Только люди очень не любят об этом говорить, потому что всем нравится считать себя благородными и бескорыстными. Что в любви, что в бизнесе, это не имеет значения.
  -- Ну не все же так плохо, - попытался возразить я.
  -- Альтруистов и сейчас хватает с избытком. Но они тоже получают свою выгоду. Ведь каждый из них втайне надеется на благодарность, пусть не сейчас, пусть не сразу.
  -- Это уже Ницше, который утверждал, что люди пытаются добрыми делами купить себе место в раю. - Я посмотрел на Свету и, кажется, начал понимать, к чему она клонит.
  -- Старик был не так далек от истины. Так что, друг мой, придется тебе в поте лица изучать секс-анатомию. Вот скажи мне, например, ты хоть знаешь, где у женщины находится клитор?
  -- Теоретически, - честно ответил я и скорее всего в этот момент покраснел.
  -- А надо бы практически. Клитор - самая сильная эрогенная зона и найти его у женщины за считанные секунды в любом состоянии ты просто обязан.
  -- Что, это так важно?
  -- Не то слово! - Света рассмеялась. - А помимо клитора у женщины существует более сотни других эрогенных зон. И ты их все должен знать. Вообще, если уж говорить начистоту, то добрых пятьдесят процентов мужиков пребывают в твердой уверенности, что, всадив женщине свой аппарат для размножения и, подергав там его минут пятнадцать, и хорошо бы, если б столько, он ее удовлетворит. Ничего подобного. Женщина существо тонкое и чувствительное. Ты никогда не задумывался, почему столько лесбиянок нынче развелось?
  -- Модно, - резонно ответил я.
  -- Может, и модно. Только вот если женщину гладить в правильных местах и в нужной последовательности, можно у нее такой оргазм вызвать, какой не вызовешь хоть ты ее трахай часами. Если женщина не готова к сексу или ей сегодня он ей просто не нужен, поверь мне, даже секс с любимым мужиком ею будет приравнен к изнасилованию. А чтобы женщина захотела, нужно ее чувствовать, чувствовать всеми органами, включая магию. Ну и обладать багажом знаний. Так что вперед, мой друг, бери не количеством, а качеством. Впрочем, - Света на секунду задумалась, - количество тоже играет важную роль, ну и периодичность.
   И с этого момента я пахал в постели не хуже раба на сахарной плантации. Сначала у меня выходило довольно грубо и топорно. И я получал от Светы кучу резких и колких, но самое главное, очень обидных замечаний и комментариев, повторять которые я не буду, потому что мне просто стыдно. Затем у меня стало получаться все лучше и лучше и, когда Света впервые закричала от моих ласк, я начал безумно гордиться собой.
   Оказалось, что Светина теория "ты мне, я тебе", касалась и ее самой. Она учила меня не только из любопытства и желания помочь. Ей тоже нужен был хороший партнер в постели, равный ей по опыту. И когда я освоил все, что мог бы освоить мужчина в постели, она перестала имитировать в постели непуганую девочку и вновь стала всячески ублажать меня. И тогда наши взаимные ласки по полночи погружали нас в такой водоворот эмоций, что нам было трудно после этого даже пошевелиться, и я нередко засыпал лежа прямо на Свете. Бояться мне было нечего, ведь она не могла иметь детей. Впрочем, как правильно пользоваться средствами контрацепции, она меня тоже обучила. Она прекрасно понимала, и мы об этом с ней не раз говорили, что рано или поздно подвернется какая-нибудь другая женщина, а может быть, и сразу две.
   Света не боялась меня потерять. Она знала, что я буду возвращаться к ней до тех пор, пока не встречу свою настоящую любовь, при этом она всегда помнила, что любви во мне больше нет. Так что она лишь опасалась, как бы я не подхватил чего-нибудь неприятного и не наградил этим и ее. Поэтому ликбез о венерических заболеваниях и их последствиях проводился со мной не раз и даже не два.
  
   Лето пролетело абсолютно незаметно. Я прочно закрепился в редакции журнала, с которым начал сотрудничать еще весной. Затем нашел себе еще пару изданий, с которыми мог работать журналист моего тогдашнего уровня. И совершенно неожиданно для себя пришел к мысли, что теперь у меня есть деньги. Хоть и небольшие, зато свои. Родители мои в то время уже были людьми обеспеченными, с ними не было необходимости делиться, и по этой причине в моем кармане никогда не бывало меньше сотни баксов. Деньги я всегда тратил экономно. Да и особой тяги к роскоши я никогда не питал. Одевался и до сих пор одеваюсь очень скромно. И решительно не понимаю, чем туфли за сто пятьдесят долларов отличаются от почти таких же за тысячу, кроме престижной марки. Но я вращался и до сих пор вращаюсь в обществе, где людям абсолютно неинтересно, какой фирмы часы я ношу. Там скорее могут спросить о моем компьютере или cd-проигрывателе, нежели о том, в каком бутике я купил себе рубашку. И, честно признаюсь, этот факт меня очень радует.
   Учеба обрушилась на меня как снег на голову. Я едва не забыл прийти первого сентября в университет. Однако я чувствовал себя уверенно. Правильно распределив время, я смог за лето прочесть все необходимые книги по программе русской и зарубежной литературы и теперь мне только оставалось посещать наиболее важные лекции и семинары.
   С Яной после нашего бурного расставания я встретился в первый же день учебы. По дороге в университет я мучительно размышлял о том, какой она передо мной предстанет? Какими глазами я на нее посмотрю? Однако ничего страшного не случилось. Загоревшая и слегка пополневшая Яна излучала здоровье и жизнерадостность. Ни единого оттенка грусти или сожаления я не увидел в ее глазах. Что ж, этого и следовало ожидать. Неужели я мог надеяться на то, что она проплачет в подушку все лето, вспоминая о потерянной любви? В восемнадцать лет девушки редко горюют по молодым людям больше месяца, хотя, конечно, в каждом правиле есть и свои исключения.
   Втянувшись в учебный процесс, я неожиданно для себя обнаружил пристальное внимание к моей скромной персоне со стороны женского пола. Я долго ломал голову над этим феноменом. Ведь никого в магические сети я пока не завлекал, да и вел себя совершенно так же, как и всегда. Мои сомнения разрешила мудрая Светлана, сказав, что мужчина, у которого есть постоянная сексуальная партнерша, всегда чувствует себя уверенней. А этим в восемнадцать лет могли похвастаться далеко не все мои однокурсники. Тем более что Светлана буквально вбила мне в голову мысль о том, что я действительно привлекателен как мужчина. Эта мысль настолько въелась мне в мозги, что я сам в нее поверил и нередко, разглядывая себя в зеркало, думал о том, что в общем-то она где-то права. Поверьте мне, нет более страшного оружия в руках женщины, чем игра на мужском тщеславии и самолюбии. Даже Квазимодо при желании можно было убедить, что он писаный красавец.
   Девушки обращали на меня внимание и всячески намекали на то, что они не прочь со мной пофлиртовать. Но флирт мне был не нужен, мне был нужен секс и чем больше, тем лучше. Едва моя половая жизнь стала более или менее стабильной, необходимость почти в ежедневных любовных утехах стала для меня хлебом насущным. Уже тогда я начал догадываться о том, что дело тут не в простой физиологии и молодом растущем организме.
   Ведь, как ни крути, но магией я пользовался весьма активно. Я уже знал, как с ее помощью можно усилить свой оргазм или оргазм партнерши. Я мог на три-четыре минуты продлить половой акт, и вот магия мне начала присылать первые счета. Я начал отчетливо понимать, что когда-нибудь настанет день, когда я не смогу продержаться без секса и двух суток. И тогда я еще не знал, что эта ломка будет похуже, чем никотиновая. О наркотических и алкогольных, слава Богу, я знал только понаслышке.
   К тому же, мне не терпелось опробовать свое искусство на ком-нибудь кроме Светы, и я старательно и методично стал выбирать жертву и довольно быстро нашел ее, благо журфак МГУ всегда славился красивыми девушками.
   От идеи соблазнить глупую и наивную первокурсницу я изначально отказался. Не то, чтобы я по этому поводу испытывал какие-либо муки совести. Отнюдь нет. Просто это был бы очень длительный процесс, а в тот момент мне был нужен относительно быстрый и, что самое главное, гарантированный результат.
   Подходящая кандидатура подвернулась мне, когда я однажды решил забежать на перерыве в буфет. Все вышло - банальнее не бывает. Слово за слово, улыбочки, намеки. Ее звали Леной, и она училась аж на третьем курсе. У Лены было не слишком красивое лицо, зато на удивление стройные и красивые ноги, которые она абсолютно не стыдилась выставлять напоказ.
   Мне повезло, потому что в данный момент она находилась на перепутье. Одного молодого человека она бросила. Хотя это по ее словам она была инициатором их разрыва, на самом деле ситуация могла быть прямо противоположной. И на горе или на счастье, ей подвернулся я. Поняв, что здесь может быть если не бурный роман, то хотя бы пара очень приятных моментов, она всеми силами постаралась намекнуть мне, что она совсем не прочь закрепить наши отношения в постели.
   Важным фактором в выборе Лены было и то, что жила она не в общежитии и даже не с родителями, а снимала квартиру вдвоем с подругой. А эта самая подруга была частым гостем ночных клубов, и нередко квартира оставалась на ночь свободной, повергая Лену в меланхолию в связи с напрасно пропадающем свободным пространством.
   Мне не надо было даже особо напрягаться. Лена сама предложила мне поехать к ней в гости и, конечно же, с ночевкой. Она видела во мне уверенность и спокойствие. Не скажу, что у нее был такой уж фантастически большой опыт общения с мужчинами, но кое в чем она все-таки разбиралась.
   Перед тем, как поехать к ней домой, мы мило провели время гуляя по центру, с периодическими заходами в кафе, чтобы выпить чашечку кофе. Погода стояла удивительно теплая. Лето прощалось с городом, уступая место осени. Осень чувствовалась в каждом глотке воздухе, в полете голубей и походке прохожих. Осенью пахли обжигающе горячие губы Лены.
   Однако по приезду на квартиру произошла некоторая заминка. Вероятно, девушка решила немного поиграть со мной и слегка помучить. Что ж, это характерная черта многих женщин. Они уже дрожат от нетерпения и готовы предаться любовным утехам, а сами делают вид, что секс сегодня им в общем-то совершенно не нужен. Видимо, я очень сильно устал в тот вечер, раз решил сразу же воспользоваться магией дабы ускорить встречу с постелью. Тем более что последний раз я был у Светы только позавчера и уже испытывал некоторый дискомфорт, особенно глядя на стройные ноги Лены.
  -- Хочешь, я почитаю тебе стихи? - предложил я, заранее зная, что ответ будет утвердительным.
   Глаза Лены излучали торжество. Она была уверена в том, что я решил покорить ее чтением стихов и жаркими признаниями в любви. Бедная девушка даже и не догадывалась, что никаких признаний сегодня не будет. А будет просто очередное оттачивание магического искусства. Светин сборник сонетов я изучал регулярно и добрую четверть произведений уже успел выучить наизусть.
   Лена сидела, вальяжно откинувшись на диване и положив ногу на ногу. Она предвкушала то, как я буду добиваться ее, как будто уламывать ее и она вроде как бы нехотя уступит мне, сама все горя от желания лечь со мной в постель. Слова высокой поэзии, наполненной глубоким смыслом и магией, зазвучали громко и торжественно.
  
   Лишь о любви все мысли говорят
   И столь они во мне разнообразны
   Что, вот, одни отвергли все соблазны,
   Другие пламенем ее горят
  
   Я смотрел, как меняется выражение лица Лены. Ее лицо постепенно становилось спокойным и безмятежным и удивительно добрым, домашним каким-то. Губы чуть-чуть приоткрылись. Я сделал маленький шажок по направлению к дивану. Она завороженно смотрела на меня, ловя каждое мое движение. Когда я подошел к ней вплотную, она откинулась на спинку дивана и вытянула свои прекрасные стройные ноги.
  
   Окрылены надеждою, парят,
   В слезах исходят, горестны и праздны;
   Дрожащие, они в одном согласны -
   О милости испуганно твердят.
  
   Я сел рядом с ней и едва ощутимо коснулся ее плеча. Она чуть заметно вздрогнула, потянулась ко мне всем телом, и я провел кончиками пальцев по ее правой щеке.
  
   Что выбрать мне? Как выйти из пустыни?
   Хочу сказать, не знаю, что сказать.
   Блуждает разум, не находит слова,
  
   Кончики моих пальцев медленно задвигались от шеи вниз по груди. Я смотрел ей в глаза и понимал, что она почти заворожена. Настала пора замыкать круг, который окончательно свяжет ее по рукам и ногам. Моя магия не была насилием. Ничего бы не получилось, если бы она не испытывала хоть малейшей симпатии ко мне. Магия не диктует ей свою волю, она всего лишь сметает на своем пути все барьеры, давая свободу всем ее желаниям, которые через мгновение станут реальностью.
  
   Но, чтобы мысли стали стройны снова,
   Защиту должен я, смирясь, искать
   У Милосердия моей врагини...
  
   Круг замкнулся, она смотрела на меня, но вместо восемнадцатилетнего худого и нескладного мальчика она видела античного бога. Мои руки касались ее плеч, осторожно, словно бы нехотя начинали освобождать ее от одежды. Какое счастье, что женщины стали одеваться гораздо проще, нежели в том же XVIII веке.
   Мы поцеловались, наши языки и губы соприкоснулись. Странно, я всегда целуюсь с открытыми глазами, мне так нравится, но, видимо, я большой оригинал. Глаза Лены были закрыты, на лице - блаженство, мои руки скользили, выискивая те места, от прикосновения к которым моя партнерша испытает наивысшее блаженство. У Лены была грудь второго, а может, даже и второго с половиной размера. Почти идеально круглая, с маленькими сосками. От прикосновения к ним моих губ Лена застонала. Я провел языком в ложбинке между грудями, Лена прогнулась от возбуждения. Внешне я казался крайне возбужден, но внутренне был необыкновенно собран и спокоен.
   Лена лежала на диване, обхватив руками мои плечи. Я был сверху. Хотя по большому счету для меня это не имело особого значения. Но я знаю некоторых мужчин, которые никогда не позволят оседлать себя в кровати женщине, при этом за пределами постели женщины помыкают ими как хотят.
   Лена выгнула спину, с губ слетел почти беззвучный крик восторга. Я убыстрил ритм и на самом пике замер, мысленно сосчитал до трех и начал с новой силой, главное, чтобы хватило дыхалки. Лена уже начала кричать. По моим внутренним часам прошло минут двадцать пять, я начал выдыхаться, а Лена была уже практически без сознания от захвативших ее чувств. К горлу подкатило знакомое сладкое чувство. Еще пара минут, и я кончу. Я не задержал момент оргазма. В случае с Леной это был бы просто перебор. Я чувствовал, как на миг меня охватила волна блаженства, и я в бессилии опустил голову на грудь Лены.
   Радость, счастье, восторг. Все ушло до следующего раза. Я встал с кровати и пошел искать сигареты. Лена лежала и даже не хотела открывать глаза.
  -- Это было волшебно! - шептала она. - Ты такой классный! Стихи! Нет, здорово, что мы тогда пересеклись в буфете.
  -- Наверное, - как-то рассеяно ответил я и пошел на кухню курить.
   Через некоторое время пришла Лена, села рядом, посмотрела на меня влюбленными глазами. Я же думал только о том, что успел оплатить счет и в запасе у меня есть еще пара дней, тем более у меня теперь две партнерши. Тогда я еще подумал, что это начинает походить на какую-то безумную игру.
   Мы оба устали и поэтому, выпив чай, пошли спать. Лена попыталась прижаться ко мне, я же инстинктивно отстранился от нее, сам не зная почему. А ночью мне снилось, как спартанцы жгли корабли афинян. Еще был разграбленный город с трупами детей и стариков на улицах, а потом мы делили награбленное, рассовывая кольца и золотые монеты по пыльным дорожным мешкам. Непреклонные, железные дети Спарты.
  
   С Леной мы встречались до конца осени. Первый месяц прошел очень бурно. Мы занимались сексом раза по три в неделю, а то и чаще. Правда, и Свету я тоже не забывал. В общем, хоть какое-то разнообразие. Затем у меня появилась еще одна девушка из университета. Такая же длинноногая пустышка, которая только и твердила, что мне с тобой классно в постели, но едва я почувствовал, что мне с ней становится скучно, я тут же ее бросил. Бросил легко и непринужденно и завел роман с первокурсницей, которую, не испытывая никаких мук совести, затащил в постель после долгих уговоров и горячий признаний в любви. Думаю, не стоит говорить о том, что я ей читал средневековые сонеты.
   Но даже несмотря на то, что девочка дрожала от ужаса и лежала как бревно, в этом была какая-то прелесть. В маленькой, совсем девичьей груди и в пятнах крови на простыне. Я бросил ее через две недели, но она это перенесла спокойно, во всяком случае не выставляла свои чувства напоказ. Эмоционально нестабильных женщин я всегда опасался и старался с ними не иметь никаких близких отношений, даже если они были красивы как нимфы.
   Яне я отомстил, при этом отчетливо понимая, что мстить в общем-то не за что, а значит, глупо. Я сам сделал свой выбор. Не смог ее понять и простить. Но от того, чтобы не целоваться с очередной подругой, едва Яна покажется где-нибудь поблизости, я удержаться не мог. Один раз она даже заплакала. Наверное, от обиды. Впрочем, не знаю. Я чувствовал торжество. Ведь то, что я испытал, не шло ни в какое сравнение с ее глупыми слезами.
   Ближе к середине следующей осени романы с журфаковскими девочками мне надоели. Не скажу, что все молоденькие журналистки были исключительно глупыми красивыми бабочками. Вовсе нет. Среди них было достаточно много умных, ярких личностей и прекрасных любовниц. Просто я чувствовал, что мне пора менять место охоты. Тем более что мир журфака МГУ слишком мал и я за второй год обучения уже снискал себе славу молодого человека, который неизменно бросает своих девушек, едва познакомится с кем-то, кто ему на данный момент больше нравится. Впрочем, это останавливало далеко не всех. И, тем не менее, место охоты нужно было срочно менять.
   К Свете я ходил с завидным постоянством. Рассказывать о своих похождениях мне не хотелось, но, как ни странно, ей было очень любопытно и она буквально клещами вытягивала из меня рассказы о моих новых пассиях, не гнушаясь сдабривать их едкими комментариями. Я не чувствовал в ней ревности. То ли она ее слишком хорошо скрывала, то ли ей и вправду было все равно, потому что она знала: другие женщины - приходящие и я все равно вернусь к ней.
   Окончательно завязав с романами на родном факультете, я совершенно неожиданно для себя начал знакомиться на улице. Причем оказалось, что это ничуть не сложнее, чем завязать знакомство на факультете. С помощью магии я отчетливо чувствовал тех женщин, которые на подсознательном уровне уже были готовы к контакту, а некоторые даже с нетерпением ждали его.
   Их было много, и все они были разными. Продавщицы, студентки, менеджеры мелких компаний, было даже две молоденьких учительницы. Но как только азарт от знакомства в транспорте или на улице перестал будоражить мое сознание, я завязал и с этим. И всегда, неизменно я возвращался к Свете. Мы вместе смеялись над женской глупостью и анализировали мои ошибки, словно полководцы этапы прошедших сражений.
   Иногда я даже показывал ей фотографии этих девиц и нередко терпел обвинения в полном отсутствии вкуса. И тут я все-таки добивался своего и вызывал у Светы ревность, но ревность в таком маленьком зародыше, что моя подруга в этом даже не отдавала себе отчет.
   Вскоре я понял, что меня начали привлекать девушки с магическими способностями. Подобное тянется к подобному, и от этого нам никуда не деться. Я стал активно посещать всяческие рок-концерты, не очень большие, потому как большое скопление народа вызывало у меня чувство дискомфорта.
   Здесь было проще, гораздо проще. Девушки чувствовали магию и сами тянулись ко мне. Но была и более прозаическая причина. Я сильно отличался от других молодых людей, которые посещали подобные мероприятия на рубеже тысячелетий.
   Всегда скромно и неброско одетый, чисто выбритый и аккуратно подстриженный, способный поговорить абсолютно на любую тему, я слишком сильно отличался от волосатых неформалов, которые не мыли голову, почти никогда не расставались с бутылкой пива и думали как бы побыстрее затащить подругу в постель. Безусловно, об этом важно и нужно думать. Но, прежде всего, надо завоевать внимание женщины, доставить ей максимальное удовольствие и потом можно было делать с ней все, что заблагорассудится. Ведь они не понимали, что ощущение власти над женщиной более прекрасное чувство, нежели сами любовные утехи.
   И я обладал всеми этим девочками, пару раза получил в морду от их волосатых небритых бой-фрэндов. Но я не сердился на них, это была не злость, а всего лишь осознание собственного бессилия и убожества по сравнению со мной. Когда они пропивали последние деньги на Арбате, я читал книги. Мне было что рассказать девушке, хотя, по большому счету, мало кто из них понимал, о чем на самом деле я хочу сказать. Они читали, что было модно в тусовке, слушали то, что было модно, и ругали то, что ругали все в их среде. Среди них попадались уникумы, но нередко они были замужем и приходили на концерт с мужьями. Хорошая женщина никогда не останется одинокой, если, конечно, она сама того не захочет.
   Тем не менее, мне нравилась такая жизнь. Учеба, работа, изредка концерты, на которых была отличная музыка, некоторая доля здорового безумства и, конечно же, девушки. Но я не заводил в этой среде прочных связей, не стремился завоевать себе друзей. Моими единственными друзьями давно уже стали книги.
   Так прошел еще один год. Яркий, красочный и абсолютно бесцветный. Потом было долгое лето 2001-го года. Мы ездили со Светой и ее знакомыми в отдаленное Подмосковье, на берег живописного лесного озера.
   Там было много комаров, и все одежда пропахла костром. Мы спали с ней в одной палатке, и на лоне природы наши отношения приобрели некую новизну, что в общем не мешало мне изменить ей прямо там, почти в открытую, за что в отместку я тоже получил измену.
   На виду у всей компании мы ломали комедию, корчили из себя обиженных любовников, а ночью предавались любовным утехам и потешались над ними. Было весело, ярко и легко. И ничто не тревожило мою душу, разве что иногда я вспоминал прогулку по Каширскому шоссе и тогда где-то в глубине, на самом дне моего сознания, едва шевелилось странное нечто, но я заглушал его стоны очередной порцией новых книг, музыки, веселья и, конечно же, секса.
   Три года яркой сияющей пустоты пролетели словно один день, и даже сейчас я ничуть не жалею о том, что провел их именно так. Глупо жалеть об ушедшем. Прошлого и будущего нет. Есть только настоящее и только ради него стоит жить.
  
   Глава 7. Гимн свободных копейщиков.
  
   Весной 2001-года, когда я учился уже на 4-ом курсе университета, случились два очень важных для меня события, которые повлияли на всю мою дальнейшую жизнь. Первое по хронологии и, как мне кажется, по важности, заключалось в том, что я наконец-то обрел долгожданную территориальную независимость. Стоит сказать, что этого момента я ждал очень долго, поскольку из-за соседства родителей мне приходилось либо выбирать время, когда родителей не было, либо искать девушек, не стесненных жилищными проблемами.
   Свобода свалилась на меня словно снег на голову. Я очень хорошо помню этот день. Число точно назвать не берусь, но было это где-то между серединой апреля и началом мая. Я вернулся домой усталый как собака: неизбежно надвигалась сессия, на мне висело два курсовика, никак не клеилась очередная статья, да к тому же в личной жизни, не считая Светы, было полнейшее затишье.
   Придя домой и похлебав супа, я тут же уткнулся в монитор. Сроки курсовика поджимали, работы было еще много. И я с твердым убеждением в том, что пока его не доделаю сегодня спать не пойду, начал ожесточенно стучать по клавишам и не заметил, как в комнату вошли сразу оба родителя, что тут же меня насторожило.
   Обычно, когда они очень тихо и оба сразу входили в мою комнату, случался большой скандал. Однако в последнее время меня ругать было не за что. Учился я хорошо, без хвостов и даже троек, денег у них не клянчил, да и выпившим они меня видели все реже и реже. Часто, вставая перед выбором выпить пива или написать еще одну статью и заработать лишних денег, я выбирал последнее.
   Я смотрел на родителей, пребывая в полной уверенности, что меня все равно ждет нравоучительная беседа на тему моей беспорядочной половой жизни или что-нибудь в этом роде, но ошибся. Было бы желание поругать, а повод всегда найдется.
  -- Андрей, - начал отец, садясь вместе с матерью на диван. - Ты человек взрослый, к тому же мы видим, что ты не бездельник и что-то хочешь получить от жизни.
  -- Если бы еще с девицами своими разобрался, - не преминула вставить мама, но ее тут же осадил отец. Он очень не любил, когда его перебивали.
  -- Мы тут с матерью решение приняли.
  -- Какое? - спросил я, отвернувшись от экрана и с подозрением посмотрев на отца.
  -- Мы решили бабушкину квартиру на Бауманке продать, добавить денег и купить большую четырехкомнатную в новом районе. Ты как на это смотришь?
  -- Не знаю, - озадаченно ответил я. Переезжать из района, в котором я вырос и провел лучшие годы своей жизни, мне очень не хотелось. - Я бы не хотел отсюда уезжать, мне нравится эта квартира.
  -- А ты и не уезжай. - Отец улыбнулся.
  -- Но! - пытался возразить я.
  -- Денег нам хватит. Ты же знаешь, у меня дела идут в гору, я маме вообще предлагаю уйти из этой дурацкой школы и лучше помогать мне с делами, а то кроме посаженных нервов никакой радости от этой педагогики.
   Мама согласно кивнула.
  -- Вы что? Хотите сказать, что оставляете двухкомнатную квартиру целиком в мое пользование? - ошарашенно спросил я.
  -- Ну да. Оформим на тебя и живи. Тем более, тебе через два года университет заканчивать, а там женишься, дети появятся. И вообще, молодым нужно отдельно жить. Я по своему опыту знаю.
  -- Спасибо! - только мог я сказать в ответ.
  -- Только тут есть одно НО, - продолжил папа, и я тут же понял, что без подвоха такие хорошие новости не могут обойтись.
  -- Какое?
  -- А вот какое. Раз ты сам живешь, ты теперь самостоятельный человек.
  -- Но я и так....
  -- Да, ты не берешь у нас денег. Это хорошо. Но питаешься ты за наш счет, за квартиру тоже мы платим. А это немалые деньги. Если ты остаешься жить здесь один, то должен рассчитывать только на себя. Я считаю, что тебе уже пора быть самостоятельным. Ты, конечно, можешь рассчитывать на нашу помощь в кризисной ситуации, как и мы на твою, но теперь ты сам по себе. Понимаешь, что это значит? То есть, если нет денег до зарплаты, то выкручивайся сам. Я в 16 лет из дома ушел, мать тоже сама в 20 стала жить, а тебе уже 21. Тем более, сейчас больше возможностей заработать, а диплом МГУ тебя всегда обеспечит хлебом. Впрочем, ты можешь переехать с нами, там у тебя будет отдельная комната, даже больше чем эта, а эту квартиру мы пока будем сдавать. Почувствуешь в себе силы жить самостоятельно - всегда можешь сюда вернуться. Я понимаю, тебе подумать надо. Это ведь не простое решение.
  -- Да нет, - тут же ответил я, понимая, что этот монолог - своеобразный тест на зрелость, - Я здесь остаюсь, я привык смотреть на яблоневый сад.
  -- И будет куда девиц водить, - тут же вставила мама. - Хотя лично я уверена, что порядок в квартире будет не хуже, чем у меня.
   Я лишь улыбнулся в ответ, и на этом разговор был окончен.
  
   В принципе так и получилось, что родители меня больше испытывали, чем реально хотели, чтобы я начал все с нуля. Перед тем как окончательно переехать, они забили до отказа холодильник, оплатили мне коммунальные услуги и телефон на несколько месяцев вперед и даже оставили небольшую сумму для подстраховки. Они прекрасно понимали, что свободному журналисту приходится гораздо тяжелее, чем человеку, стабильно раз в месяц получающему зарплату. Так что в большую жизнь я, в отличие от многих своих сверстников, вошел не гол как сокол, а вполне обеспеченным человеком. У меня была своя двухкомнатная квартира.
   Все свои вещи родители забрали, и в их комнате стало непривычно пусто. Однако мои книжные шкафы остались, и это было самое главное. Да и книги родители не стали забирать. Мама уже плохо видела и предпочитала проводить свободное время за просмотром мыльных опер, а отец так уставал на работе, что ему было вообще не до того.
   Самыми тяжелыми были первые три дня взрослой жизни. Мои кулинарные опыты поначалу не увенчались особым успехом. Котлеты пришлось выбросить, а суп вылить. Хотя я все делал по уму, но все равно получилось невкусно. На помощь как всегда пришла Света, подарив мне советскую книгу "О вкусной и здоровой пище", которую я проштудировал не хуже сборника западноевропейского сонета.
   Оказалось, что чем проще пища, тем она еще и полезнее. И я, стараясь сэкономить время, перешел на все вареное и тушеное, а про жареное мясо и картошку просто забыл. Со временем я наткнулся в Интернете на любопытный сайт, посвященный приправам, и понял, что при умелом комбинировании всяких травок можно даже из вареной рыбы сделать великолепное блюдо. Если мне хотелось чего-нибудь жареного или не диетического, то я шел столоваться к Свете или в ресторанчики типа "Кружки" или тех же "Елок-Палок", заведений вполне соответствующих моему достатку.
   Кстати, с деньгами у меня тоже все очень быстро наладилось. Еще до переезда родителей я сотрудничал уже с тремя изданиями, а спустя месяц их стало шесть. К тому же я не чурался никакой черной для журналиста работы: текстовое наполнение интернет-сайтов, составление рекламных макетов и прочая ерунда, за которую очень неплохо платили.
   Первые два месяца меня все равно посещал страх, что вот мне не заплатят там, отсрочат здесь и я останусь без денег. Но я нашел способ его побороть. От родителей мне достался большой холодильник, и у меня он всегда под завязку был забит едой, а шкафы - макаронами и крупой. Там мне стало намного спокойнее - долг за квартиру не так страшен, а если в доме есть еда, которую можно растянуть на две с лишним недели, то бояться нечего.
   Единственное, что я перенес без всяких осложнений, так это одиночество. На вторую ночь я понял, что это именно то, чего мне всегда не хватало - покой и свобода. Ты живешь сам по себе и так, как тебе нравится. Никто не напоминает тебе, что надо делать, из другой комнаты не раздаются зверские звуки рекламы и дурацкие реплики сериалов. Во время первой недели самостоятельной жизни я поймал себя на том, что вообще ни разу не включал телевизор. С тех пор прошло уже более пяти лет, и вредный для здоровья ящик я видел работающим разве что где-нибудь в гостях.
   Спустя месяц ко мне в гости напросилась Света. Я был не против. Пока в квартире жили родители, Света здесь ни разу не появлялась. Можно себе представить, что бы случилось с моей мамой, если бы она узнала, что я уже более трех лет живу с женщиной, которая старше меня на... В общем, на очень много лет.
   Света напросилась в гости под благовидным предлогом инспекции моего холостяцкого места обитания. Войдя в квартиру и всучив мне бутылку "Merlot", она придирчиво осмотрела каждый угол, заглянула даже под раковину и в кухонные ящики и тут же не замедлила выразить свое восхищение:
  -- Повезет же бабе, которая выйдет за тебя замуж! - сказал она.
  -- Вот уж не думаю, - ответил я, при этом очень польщенный. - Сама же знаешь, какой у меня характер, да и надоест мне одна женщина быстро.
  -- Кто знает.... - многозначительно сказала она. - Ты, кстати, особо не обольщайся. Вон, погляди, какая грязная у тебя микроволновка, да и стаканы надо мыть получше. Но в сравнении с другими мужиками, у которых я бывала в гостях, это несомненный сдвиг в сторону мужской сознательности. Попади эта квартира в хорошие женские руки... - Света мечтательно закатила глаза.
  -- Ты на что намекаешь?
  -- Я ни на что. - Света надулась. - Зачем тебе я? Детей у меня не будет. В квартире постоянно будут ошиваться странные личности, которые тебе неприятны, а ты любишь одиночество и покой.
  -- Пожалуй. Есть будешь? - Я поспешил перевести разговор в более безопасное русло.
   Света была настоящей женщиной, причем женщиной, воспитанной в традициях первых неформалов, но при этом не утратившая женских инстинктов. И, как и любая женщина, она очень хотела замуж и, может, где-то в самой глубине души представляла себя в свадебном платье, выходящей из ЗАГСа под руку с мужем.
  -- А чем кормить будешь? - спросила она.
  -- - Есть суп, мясо тушеное, рыба, колбаса.
  -- Давай мясо, как раз под красное вино, - сказала Света, натянуто улыбнувшись и старательно пытаясь скрыть накатившую на нее тоску по поводу неустроенной личной жизни.
   После ужина мы сидели в моей комнате, допивали вино и разговаривали о жизни. Слава Богу, темы моего возможного супружества мы больше не касались. Света спрашивала меня о том, на что я сейчас живу и хватает ли мне денег.
  -- Хватает, - вздохнув, ответил я, - Особенно, если выплаты гонораров не задерживают.
  -- Чтобы не задерживали! - Она подсела ближе ко мне, мы чокнулись бокалами и поцеловались.
  -- Ну что ж, теперь тебя можно назвать настоящим фрилэнсером!
  -- Меня? - Я задумался. - Пожалуй, что так. Хотя словосочетание "свободный журналист" мне нравится больше.
  -- Свободный? - Света усмехнулась. - Где ж нынче водятся свободные журналисты? В Интернете свои опусы выкладывают? Ты пишешь под заказ, под четкий заказ редакции. Тебе говорят, что писать, как писать, чего лучше не касаться. Если ты сделал все правильно, тему раскрыл, то получишь гонорар, так?
  -- Да, так и есть.
  -- Тогда ты никакой не свободный журналист.
  -- Но я ведь могу пойти в другое издание?
  -- Глупый какой-то спор получается. - Света поморщилась. - Пойми, фрилэнсер, он же свободный копейщик, - это универсальный человек, универсальный наемник. Скажешь, что гнушаешься наполнением для сайтов? Откажешься написать листовку или сделать небольшой перевод?
  -- Нет, конечно, деньги к деньгам.
  -- Значит ты фрилэнсер, а никакой не свободный журналист. Я знаю многих ребят, которые в одиночку под ключ делают сайты. Текстовое наполнение на трех языках, верстка, анимация. И все один человек. Возможно, что ты тоже станешь когда-нибудь таким. Пойми, мы всегда будем нужны, потому что мы лучше штатных сотрудников. Мы работаем не с 9 до 18, мы работаем на положительный результат. У нас сильная конкуренция, потому что желающих жить и работать так, как им хочется, даже в ущерб выходным и с минимумом свободного времени, становится все больше и больше. Нам все уши прожужжали о свободе, о выборе. Вот мы его и сделали, но не в пользу пыльной конторы, со своим убогим мирком сплетен, доносительства и вонючей столовой. Мы действительно свободные люди, как ландскнехты в средние века, которые собирались ватагами и ходили от замка к замку, ища, где больше заплатят.
  -- И бежали с поля боя, если неприятель был сильнее или лорд отказывался платить?
  -- Ты будешь работать задарма, за идею на чужого дядю? А тут не работать, тут кровь проливать. И вообще, я в современном мире не вижу ни одной реальной идеи, за которую не то чтобы жизнь положила, а которая хотя бы была мне близка! Религия? Ты сам знаешь ответ. Политика? Только если ты один из власть имущих.
  -- А за любовь? За семью, за близких?
  -- Я бы помогла им, да что уж там, уже помогала, последнее отдавала, когда самой есть нечего было. Но я столько раз получала взамен ненависть, непонимание. Эти люди могли брать у меня деньги, а потом, напившись, говорить, что Света - шлюха. Так вот, брат свободный копейщик. Если тебя еще не предавали, то значит просто не пришло время. В этом мире можно верить себе, только себе и больше никому. Ты поймешь это, когда станешь старше.
  -- Но если никому не верить, то зачем тогда вообще жить? - спросил я.
  -- Жить надо просто ради жизни, потому что мы не знаем, что ждет нас там. Если там вообще кто-то нас ждет.
  -- Но ты же вроде как веришь в Высшие силы, в жизнь после смерти?
  -- Мы там будем другими, Андрюх, совсем другими, чем здесь. И мне почему-то кажется, что там мы не сможем продолжить то, что здесь не успели закончить. Поэтому надо просто жить, жить и радоваться тому, что сегодня есть, что поесть, что ты здоров, потому что болеть нынче дорого. Надо радоваться крыше над головой и тому, что мы с тобой пока молоды и привлекательны.
  -- Spera bonum. Так?
  -- Вроде того. - Света допила вино. - Только...
  -- Что? - Мне вдруг показалось, что Света хочет сказать что-то очень важное, и я молчал, боясь спугнуть ее мысль.
  -- Только...
   Я продолжал молча ждать.
  -- Только любви все равно нет и не будет. У меня ее, в отличие от тебя, никто не забирал, ее просто никогда и не было. Ни с тем парнем, которому я отдалась в тринадцать лет, ни с теми многими, кто был после. Не было у меня любви, Андрюх, и я уже почти согласна на то, чтобы хотя бы меня полюбили, тогда во мне, может, что-то проснется. Знаешь... Я, наверное, дура. Я думала, что ты меня полюбишь.
   В этот вечер, я в первый и последний раз в жизни видел, как Света плачет. И я знал, как ее "лечить". Ее не нужно было гладить по головке и говорить, что все еще будет, но также ее не стоило бить по щекам и говорить: "Заткнись, дура!" Свету в эту ночь нужно было трахать. Трахать долго, монотонно, до полного абсолютного исступления, пока окончательно не поймешь, что все, больше не можешь, уже нет сил даже встать с постели.
   Она ушла рано утром, разбудила меня в шесть утра и ушла. От вчерашней, полностью разочаровавшей в жизни Светы не осталось ничего. Я видел ту женщину, которую впервые встретил на остановке около метро Пролетарская. Холодную, ироничную и немного циничную. Женщину, с которой очень легко лечь в постель, но чью дружбу так трудно завоевать. Она не верила никому, и, скорее всего, она никогда и ни во что не верила, кроме себя самой. Я наблюдал за тем, как она одевается, как смотрит на себя в зеркало, и неожиданно понял: я бы не смог ее полюбить, даже если бы сейчас волшебный дар любви был по-прежнему со мной.
  -- Не оставляй у себя дома девиц больше чем на сутки, потом выгнать будет тяжело. У любого человека есть очень поганая черта - он ко всему привыкает. Вот привыкнешь, что у тебя в доме живет Оля, или Ира, или Таня и тебе уже будет плевать, любишь ты ее или нет, ты просто привыкнешь к тому, что она все время рядом с тобой. А потом поздно будет, дети пойдут, и все такое. Так что переночевала -- и гони взашей. При этом не делай исключения ни для кого, а особенно для меня. Я ведь такая, могу и остаться.
  -- Тогда счастливо, мне надо работать, - проворчал я.
  -- Не ври, тебе спать хочется, - рассмеялась Света. - Ладно, звони. Мне тоже не мешало бы заняться делом. Лучшее лекарство от меланхолии это, конечно же, работа. В этом нам, фрилэнсерам, повезло. Нечем заняться? Всегда есть работа. Давай, звони если что!
   Она послала мне воздушный поцелуй и закрыла за собой дверь. Я же вышел на лоджию покурить. Спать мне уже не хотелось, но и для умственной работы мой организм пока еще окончательно не включился. Кипел чайник, скворчала на плите яичница. А я сидел и размышлял над значением слова "фрилэнсер".
   Ведь свободными копейщиками называли не только наемников в средние века. В девятнадцатом веке так называли политиков, которые не примыкали ни к одной из партий, а поддерживали ту, которая в данный момент находилась в фаворе. А сейчас так называют таких, как я и Света. Людей умных, талантливых, как нынче модно говорить, креативных, людей, обладающих навыками сразу нескольких профессий и при этом не гнушающихся никакой работы.
   Надо написать студенту курсовик? Пожалуйста, раз студенту лень это делать или же он просто работает. Подрядиться литературным негром и написать пару глав в кровавый боевик про бандитов? Тоже нет проблем. Или придумать глупое, пошлое четверостишие на не менее пошлую поздравительную открытку, которую сконструирует кто-нибудь из Светиных коллег. Тоже нет проблем. Лишь бы платили хорошо и вовремя.
   Но неужели мое предназначение заключается только в банальном поиске пропитания? Да, есть книги. Но чем больше я их читаю, тем отчетливее понимаю, что я никогда не стану вторым Гюго или Кафкой. Да и никто из моего поколения не станет. Потому что эти великие люди были согласны жить в нищете, согласны были писать ради идеи и большинству из них было не важно, станут ли они когда-нибудь всемирно известными. Нам же подавай славу, деньги. Мы всего боимся, думаем, как бы угодить редактору или заказчику. Я не посмею стереть с компьютера откровенно неудачную статью, потому что знаю, что на любую плохую статью найдется еще более гадкое издательство и я ее рано или поздно продам. Мы не можем себе позволить такой роскоши как сжечь второй том "Мертвых душ". Я не хочу ради своих книг отправиться в изгнание как Солженицын, который несмотря ни на что все равно любил свою Родину, которая исковеркала ему жизнь.
   Мы не способны на подвиг, мы меряем творчество авторскими листами и гонорарами за тысячу знаков с пробелами. Нас по-другому воспитали, мы по-другому думаем. И дело даже не в том, что до нас уже все сказали Вергилий, Тацит, Рабле и Байрон. Нам тоже есть что сказать, только мы не хотим говорить то, что никто из наших современников не захочет слушать.
   Мы наемники, мы сражаемся не за вассальную присягу и клятву королю, мы сражаемся за деньги. Хотя те, кто нынче работают в штате газет, ничуть не лучше нас. Просто они любят работать в коллективе, а мы законченные индивидуалисты и эгоисты. В этом-то вся разница. Рыцарей больше нет, остались одни наемники. Или, быть может, нет? Сидит где-нибудь в малогабаритной квартире новый Шекспир, пишет себе тихо в стол, а публикует какую-нибудь бульварщину, чтобы прокормить семью. А потом, может, все случится так же, как с Вильямом Блейком, который издавал сборники стихов за свой счет, а стал известным много лет спустя после смерти. Но нужна ли была Блейку посмертная слава? Да нет, скорее всего. Блейку просто надо было писать.
   С этими мыслями я сел за компьютер. Открыл чистый лист текстового редактора, но вместо заголовка статьи напечатал: "Глава I". При этом я отчетливо помню, что я еще не знал ни названия своего первого романа, ни даже о чем он будет. Но я точно знал, что мне хочется написать сказку, только чтобы она была обязательно с плохим концом, как в жизни. С плохим концом и совсем маленькой надеждой на то, что не все еще так плохо в этой жизни. Так среднестатистический журналист ко всему прочему еще стал и среднестатистическим беллетристом, про магию я здесь скромно умолчу.
  
   Часть II On-line
  
   Глава 1. "Эльф", который любил компьютеры
  
   На протяжении всей моей жизни я не раз убеждался в том, что часто все решает случай. Так, благодаря случайности, я лишился девственности, из-за стечения обстоятельств я днем позже познакомился с женщиной, которая более, чем все другие женщины, а, может быть, и вообще все мои друзья и знакомые, повлияла на мою дальнейшую жизнь. Вероятнее всего, цепь случайных событий - это и есть та самая пресловутая судьба, в которую мы изо всех сил стараемся не верить, но при этом гадаем на картах и заглядываем утром в сонник.
   Писателей очень любят обвинять в очередном "рояле в кустах". Шел герой себе по улице, никого не трогал и вдруг на тебе: посыпались на него все горести и беды, а вместе с ними пришла и сила могучая, и понимание свой цели в жизни. Ну а разве в реальной жизни так не бывает? Разве мы все время не натыкаемся на эти самые "рояли в кустах"?
   В Москве живет более пятнадцати миллионов человек, и мы на другом конце города, при совершенно странных обстоятельствах неожиданно встречаем своего соседа по лестничной клетке, который в этом месте сегодня ну никак не должен был быть. Скажите честно, разве подобное с вами никогда не случалось? Кто и зачем так старательно расставляет эти самые громоздкие инструменты в кустах -- мне лично до сих не понятно. Одни все сваливают на Бога, другие на черта, ну а третьи пытаются найти этому вполне логическое объяснение, и, как ни странно, все-таки находят его. Но факт остается фактом: наша жизнь - это череда совершенно неправдоподобных и невероятных случайностей.
   В этот день мой рабочий инструмент, нежно любимый и обожаемый мною компьютер, оказался совершенно неработоспособным, а это сразу же сулило множество проблем, в том числе и финансового характера. К счастью, сломалась не самая дорогая, но при этом одна из самых важных для меня деталей - клавиатура. И я отправился за ней на Царицынский радиорынок, который расположен не так далеко от меня.
   Этот рынок я помню еще с момента открытия, когда несколько мужиков, торговавших радиодеталями, скромно обосновались на небольшом закутке сразу же за выходом к пригородным поездам. Рынок рос и развивался, чему немало способствовал технический прогресс в области компьютерных технологий.
   Рынок пережил и платный вход, и нашествие огромной толпы продавцов битыми китайскими дисками. В начале века случился бум на подержанные мобильники, а вскоре часть рынка сделали крытой. Теперь же на его значительно увеличившейся территории спокойно ужились торговцы подержанным компьютерным "железом", вечно галдящие продавцы мобильников, а также предающиеся вечной пивной меланхолии торговцы компакт-дисками, которых отселили на отдельный этаж в крытой части рынка.
   Я шел между палаток, смутно соображая, какую же клавиатуру мне купить. Выбор по цене и качеству был велик. Я давно уже печатал слепым методом и подумывал купить специально предназначенную для этих целей клавиатуру. С деньгами у меня было более или менее в порядке, так что сейчас предстояло лишь немного помучиться, потому что любую вещь я покупаю, только обстоятельно рассмотрев перед этим все возможные варианты.
   Вокруг, несмотря на будний день, сновал народ. В основном это были молодые люди, которым не было и тридцати. Нередко затянутые в кожу, в огромных армейских берцах, они ходили вдоль рядов, держа в руках свой неизменный атрибут: початую бутылку пива.
   Для меня не являлся открытием тот факт, что половина программистов на самом деле металлисты, а добрая половина металлистов разбираются в компьютерах. Если вы не верите, то прогуляйтесь как-нибудь в районе метро Бауманская где-то часиков в семнадцать-восемнадцать и вы увидите будущую техническую элиту нашей страны, птенцов МГТУ им. Баумана, в майках с демоническими рожами и зловещими пентаграммами, длинноволосых и небритых, при этом еще и ужасно страдающих от недостатка общения с противоположным полом и растрачивающих весь свой юный пыл на компьютеры и тяжелую музыку.
   Так я бродил меж палаток, пока не наткнулся на клавиатуру, которая меня устроила как по внешнему виду, так и по цене. Однако продавец тут же мне задал вопрос, который поставил меня в тупик. Оказалось, что на разных компьютерах совершенно разные входы для клавиатур. Естественно, какой вход на моем компьютере, я не знал. Перспектива ехать домой и выяснять этот вопрос, а затем снова возвращаться на рынок, меня абсолютно не радовала.
  -- Ламеров тут развелось! В и-нете полный must die от них, на работе и на толкучке! Ты хоть помнишь, какая у тебя мамка? - спросил чей-то басовитый голос у меня за спиной.
   Я обернулся и увидел молодого человека невысокого роста, приблизительно моего ровесника, с явным презрением наблюдавшего за моими жалкими попытками объяснить продавцу, какая мне нужна клавиатура.
   Одет он был в балахон немецкой металлической группы "Blind Guardian", изображавшей что-то в стиле фэнтези. На ногах у него были массивные, заляпанные весенней грязью армейские ботинки. Это был типичный представитель молодой московской технической интеллигенции. Некоторое время мы изучающе смотрели друг на друга. Молодой человек поправил очки на переносице, причесал пятерней длинную лохматую шевелюру и, презрительно хмыкнув, еще раз повторил свой вопрос, старательно переводя реплику на нормальный русский язык:
  -- Я говорю, что технически неграмотных людей, думающих, что они разбираются в компьютерах, развелось нынче слишком много. Данная критическая ситуация преследует меня в глобальной сети интернет, на рабочем месте и на этом радиорынке. Какой модели у тебя материнская плата?
   От такого неприкрытого хамства я даже немного опешил. За кого он меня держит? Я ведь, как-никак, журналист и могу, пусть и не дословно, понимать практически любой молодежный слэнг.
  -- То, что вы, любезный, отрастили длинный хаер, нацепили металлический балахон и говнодавы, не дает вам морального права переносить свою пожизненную крейзу на левый пипл, гнобить честных юзеров, выставляя их цивилами, которым пофиг какая у них материнка, поскольку они в игры по сетке ночами не рубятся, а получают ништяк от честного интеллектуального труда.
   Несколько секунд молодой человек стоял и переваривал услышанное, а затем он довольно улыбнулся и сказал:
  -- Свой, что ли? Прости, брат, не признал! Так тебе клавиатура нужна? А комп-то какой у тебя все-таки? Хоть помнишь тактовую частоту процессора?
   Используя весь известный мне неформальный слэнг и прибегая к жестикуляции, я объяснил своему новому знакомому конфигурацию своего компьютера, во всяком случае, как я сам это понимал.
  -- Так тебе PS/2 нужен? Стандарт! Бери вот эту клаву, она без клика, с дополнительными кнопками. - Он указал мне на одну из клавиатур. - Она кошерная очень, - он оглянулся на меня, будто бы спрашивая, понимаю ли я.
  -- Я слышал о кошерной свинине и о кошерной водке, но о том, что бывают кошерные клавиатуры, которые к тому же еще и "очень кошерные", я до этого момента даже не подозревал, - сказал я и, напуская на себя серьезный вид и едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, смотрел на недоуменное лицо молодого человека.
  -- Бери, не сомневайся - абсолютно не смутившись, ответил парень. - Все, что я рекомендую из железок, точно кошерное. Или хотя бы отрабатывает свой гарантийный срок. А что не так со свининой-то и при чем здесь водка?
  -- Ты хоть знаешь изначальное значение слово "кошерный"? - спросил я.
  -- Нет, - честно ответил он, - Что-нибудь плохое? Я так и думал.
  -- Да, нет. Просто кошерный - это значит одобренный раввином, ну еврейским священником.
  -- А, это типа как пишут "совместим с Microsoft Windows 95"? Так?
  -- Вроде того.
  -- Тогда я правильно употребляю. А ты что, книжник?
  -- В смысле?
  -- Ну, есть воины, книжники, клирики еще бывают. В ролевых играх много классов. Ты кого обычно отыгрываешь?
  -- Я? Я вообще в компьютерные игры не играю.
  -- А в полигонные?
   Я задумался, припоминая, что такое полигонные игры. И при этом где-то на краю сознания у меня появилась мысль о том, что на самом деле парень говорит не об играх.
  -- Значит, не ездил пока на игры, - констатировал молодой человек. - Меня кстати Соло The Human зовут... Можно просто Соло.
  -- А меня Андрюхой!
   Я пожал его широкую ладонь. С каждой минутой непосредственность и простота Соло, а также его манера общения в стиле "что думаю, то и говорю", перемежаемая компьютерным слэнгом, мне нравились все больше и больше.
  -- Ты никуда не торопишься? - спросил я. - Можно клавиатуру пивом обмыть.
   За последнюю неделю я настолько устал от огромного количества заказов, свалившихся на мою бедную голову, что идея выпить пива вместе с нестандартно мыслящим молодым человеком вызывала во мне исключительно положительные эмоции.
  -- До сессии я совершенно свободен, - ответил он, взваливая на плечи огромный туристический рюкзак, по-видимому, до верху набитый всяким компьютерным железом. - Ты где обитаешь?
  -- На Красногвардейской, - ответил я.
  -- А поточнее? Я просто там же обитаю у родичей, хочу свалить, но ищу где поближе, просто не хочу из локалки своей уходить.
  -- Я на Ореховом бульваре. А что такое локалка?
  -- У-у-у, брат, локалка - это наше все. Это и халявные фильмы, и игры, и вагон порнухи, и в стрелялки резаться по сети. В общем, полный rulezz и ништяк. К тому же - это быстрый и-нет по хорошему тарифу.
  -- Порнуха и фильмы мне не интересны, а вот про быстрый и дешевый интернет можно и поподробнее.
  -- Пошли, пиво за тобой и будет тебе счастье, - ухмыльнулся Соло. - О! И мне сигаретку!
   Я поделился сигаретой.
  -- Моя самая любимая марка сигарет! - затягиваясь, прокомментировал компьютерщик. - "Чужие" называется. Только его и курю.
   Я усмехнулся. Соло мне все больше и больше нравился.
  
   Мы стояли на небольшой аллейке недалеко от метро Домодедосвская, пили пиво, купленное за мой счет. При этом Соло курил свою любимую марку сигарет под названием "Чужие" и рассказывал обо всех достоинствах своей замечательной личности. Я молча слушал и мотал на ус, при этом не забывая почаще прикладываться к бутылке пива. Разговор, конечно же, шел про компьютеры. Другие темы Соло, похоже, вообще не интересовали.
  -- Ну, а потом я поднакопил себя уже на более серьезную штуку. Прикинь, даже кровь сдавать ходил. Мне-то что? Зато купил себя кошерную материнку, кошерный винт, системник с шестью кулерами, чтобы не грелся, и забабахал себе нехилый сервак для локалки. И чего у меня там только нет! И негритянки, и малолетки. Просто загляденье! Такой коллекции ни у кого в нашей сетке нет. Я вот думаю -- можно ли платный вход сделать, а то просто достали! Хотя нет, лучше как на старых серваках, что по модему были, где сколько слил, столько и залил. Но тогда... - На лице Соло отразилась страшная мука. - Тогда мне нужно поставить еще пару винтов. Проблемка... - Компьютерщик отхлебнул пива.
  -- Ты все говоришь: локалка да выделенка. Ты хоть можешь мне толком объяснить, что это такое?
  -- Ты что, с луны упал? - искренне удивился Соло, для которого человек, имеющий компьютер, но до сих пор по какой-то страшной и нелепой случайности не приобщился к локалке, был чем-то вроде динозавра, вдруг неожиданно выбредшего из глубин джунглей.
  -- Считай, что да. Послушай меня, Соло. Я журналист. По сути мы такие люди, которые должны знать все, но все знать не получается. Ты вот не знаешь, например, что значит слово "кошерный".
  -- Ну и фиг, - махнул рукой Соло. - Короче, слушай сюда. Локалка - это локальная компьютерная сеть, посредством которой все пользователи нашего района объединены между собой. Соединение происходит через оптоволоконный кабель, поэтому про модем и занятый телефон можешь навсегда забыть. Доступ в и-нет очень быстрый. И самое главное, что сидеть ты там можешь сколько хочешь. Вот ты всякие карточки интернетовские покупаешь и платишь за время, а тут только за скачанные из сети мегабайты, а локалка, то есть внутренняя сеть, вообще бесплатная. Понял?
  -- А сколько это удовольствие стоит?
  -- Пятьдесят баксов подключение, а дальше сам тариф выбираешь. Есть анлимитед, сколько хочешь качай, но скорость невысокая, хотя с модемом все равно не сравнить. А хочешь -- возьми там два гигабайта, скорость один мегабит и будет тебе счастье.
  -- Да мне столько не надо. Я в основном тексты ищу в сети. Статьи всякие, книги, ленту новостей смотрю. Говорю же, мне для работы.
  -- Ну тогда все еще дешевле будет. Хочешь, ща прям ко мне пойдем, Михе Секс Маньяку позвоним, и он по дружбе тебе вне очереди поставит завтра. Он же монтажником там работает. Мой кореш давний.
  -- И что, правда секс-маньяк?
  -- Да, какой там! - обреченно махнул рукой Соло. - Это так просто, понты дешевые. Разводилка для девочек в сети, только толку от нее никакого.
  -- Почему? - искренне удивился я.
  -- А не получается у нас девок по сети клеить. В нашей локалке две девицы есть, но до того страшные... Хотя и их уже оприходовали и не раз, уломав с большим трудом. А по сети туго. То на деньги развод, то какая-то дура, которой лишь бы перед экраном самоудовлетворением позаниматься, читая твои любовные письма.
  -- Это любопытно, - сказал я, даже забыв отхлебнуть пива.
  -- Что? - спросил Соло.
  -- Знакомство по сети.
  -- Ну да, - равнодушно пожал плечами компьютерщик. - Прикольно, конечно, но потом, когда обломаешься раз десять, плюнешь на все это.
  -- Но ведь, если в реальной жизни получается знакомиться, то и в сети тоже.
  -- А у тебя что? Получается? - спросил Соло.
  -- Ну да.
  -- Брешешь! - рассмеялся Соло.
   Затем он на мгновение задумался и пристально посмотрел мне в глаза. И тут я сделал совершенно неожиданное для себя открытие. За разговором о компьютерах я забыл проверить Соло на магию и очень зря. Мой новый знакомый тоже был магом. Не весть какой силы и таланта, но осознанное пользование магии было налицо.
  -- Не брешешь, - через некоторое время сказал Соло. - Я вот смотрю на твою ауру и тихо фигею. У тебя баб было больше, чем у некоторых взрослых мужиков за 30 лет непрерывной половой жизни. Ты, что ли, секрет какой знаешь?
  -- Соло, - я посмотрел ему в глаза, - я маг, маг как и ты.
  -- Да вижу! - Он отмахнулся. - Толку от этой магии. Ну, научили меня на Поганище как эту ауру смотреть, как всякие мелкие вещи делать. Но бабу не снимешь. Она ведь чует, к чему ты стремишься, и все псу под хвост... - С досады Соло залпом допил бутылку пива.
  -- Там все просто, Соло, совсем просто. Проще чем твоя локалка. Тем более для мага. Ты, выражаясь твоей терминологией, какого класса? - Только сейчас до меня стали доходить странные намеки Соло, про воинов и книжников.
  -- Я маг жеста, то есть по одной из классификации - воин. Могу в удар вложить магию и здорового бычару отправить в нокаут. А ты?
  -- Я маг слова!
  -- Я же говорю, книжник! - Довольный тем, что первый распознал во мне мага, Соло важно напыжился.
  -- Слушай, как нас тянет-то друг к другу! А что такое Поганище, клуб, что ли, какой-то?
  -- Если бы клуб! Это скопище пьяного магического и немагического сброда около входа в метро Октябрьская.
  -- Так ты, Соло, мало того, что металлист, программист, так к тому же еще и толкинист. Эльф из Средиземья? - Я прекрасно знал, что на этом месте уже давно собираются поклонники английского писателя Джона Толкина.
  -- Почему сразу эльф! - обиделся Соло. - Я человек, я на играх всегда людей отыгрываю, ну или в крайнем случае орков.
  -- А, так вот что это за полигонные игры. У меня коллега про вас статью недавно писал. Злобную, кстати.
  -- А про наш хорошего не напишут.
  -- А что про вас писать-то хорошего? Бегаете с мечами по лесу и на недостаток женского внимания жалуетесь.
  -- Слушай, брат, - в голосе Соло появились едва уловимые заискивающие нотки, - я для тебя что хош сделаю. Помимо того что я маг, я и хакер нехилый. Сайт взломать для меня раз плюнуть. Тебе, может, надо сервер ТАСС взломать или переписку министерств почитать. Я это мигом. Ты научи меня, книжник, как баб клеить. Ты мне, я тебе.
  -- Это правильный подход. У меня подруга есть, ты мне, я тебе - это ее жизненное кредо. И я, похоже, таким постепенно становлюсь. Бог с тобой, научу. Только скажи мне, великий взломщик сайтов, если ты такой крутой хакер, почему кровь ходишь сдавать?
  -- Дык потому что закон уважаю. Ну, есть грешки, порнушные сайты платные ломаю. Да ведь только те, что нелегальные.
  -- Врешь про закон! - вдруг выкрикнул я.
  -- Прости, забыл, что ты маг. Врать врем, а ложь не любим. Я просто не хочу на темную сторону перейти.
  -- На темную сторону силы, как джедаи из "Звездных войн"? - усмехнулся я.
  -- Ты не смейся. Сам знаешь, по счетам платить не особо приятно. Только вот у меня свои счета. Мне зло делать нельзя. Именно такое конкретное неправильное дело. Вот, скажем, в морду по пьяни дать могу, так то ж по пьяни. А нарушить закон не могу. Цена у меня такая. Сам знаешь, у каждого своя. Даже обжулить заказчика на лишнюю копейку не могу, хотя все равно как-то выкручиваюсь, придумываю всякие ходы. А ты чем платишь?
  -- Сексом, - без всяких обиняков ответил я.
  -- Во, диво! Впервые такое встречаю. Мне бы так.
  -- Врагу не пожелаю. Два дня без секса и можно лезть на стенку.
  -- А подрочить?
  -- Это бессмысленно. Обязательно нужен живой партнер.
  -- Тогда это полная задница. Сочувствую. Я тоже, если бы сначала знал, то ни за что бы в эту ерунду не вляпался. Хотя...
  -- Соло, а ты можешь каким-нибудь образом пробить человека по базе, ну к примеру по ICQ мне кто-нибудь стучится, а я хочу узнать, кто он.
  -- Только на кого зарегистрирован доступ в сеть. То есть через базу провайдера.
  -- И то хорошо.
  -- А зачем тебе?
  -- Надо. Увидишь.
  -- Слушай, а сколько ща времени?
  -- Без двадцати два.
  -- Пошли ко мне. Ща еще пива возьмем, у меня борщ, кажется, остался и пельмени есть. Я тебе локалку покажу, заодно сразу Секс Маньяку позвоним.
  -- Пошли.
  
   Покажите мне свою комнату, и я скажу, кто вы есть. Мне приходилось бывать во многих квартирах. От шикарных пентхаузов до раздолбанных хрущевок, превращенных в притоны, где хозяева сами не знают наверняка, сколько на самом деле человек у них живет. Однако комната Соло во вполне приличной трехкомнатной квартире напомнила мне апокалиптические романы о мире после ядерной войны.
   Вся пространство была загромождено полуразобранными компьютерами. На полу валялись стопки книг и компакт-дисков. На длинном столе стояло сразу три компьютера, судя по огромным корпусам - сервера. От гула, создаваемого компьютерными вентиляторами, сразу зазвенело в ушах. И посреди этого полнейшего хаоса, на абсолютно голой стене висели три предмета: огромная карта Средиземья, дюралевая катана и черный щит с изображением оскаленной волчьей пасти.
  -- Нравится? - гордо спросил Соло, заметив, что я смотрю на щит.
  -- Если бы мои родители увидели хоть раз в моей комнате такой бардак, они бы просто меня отселили.
  -- И ты о том же, - вздохнул Соло. - Да не могу я по-другому жить, по-другому мне плохо, неуютно. В конце концов - это моя комната, что хочу здесь, то и делаю. Ладно, не будем о грустном. Вот гляди...
   Соло подошел к одному из компьютеров и быстро застучал пальцами по клавиатуре.
  -- Сейчас ты увидишь, что такое локал... А-а-а!!! Вот черт!!!!!!
   Экран неожиданно погас и гул от вентиляторов стал не таким громким. Похоже, что один из серверов Соло вышел из строя.
  -- Это блок питания! Я так и знал!!! Говорил же себе: купи кошерный! - Соло безрезультатно нажимал кнопку включения огромного системного блока. - Куда??? Не позволю! НЕ ПОЗВОЛЮ!
   Он изо всей силы ударил по корпусу, и мне на секунду показалось, что от такого удара в крышке обязательно должна остаться вмятина. При этом я отчетливо почувствовал, как Соло применил магию. Это вызвало у меня удивление. Применять магию, чтобы запустить компьютер? Это было что-то новенькое.
  -- О! - радостно воскликнул он. - Заработала зараза.
  -- Ты что, магией его?
  -- А, то! Ей, родимой.
  -- Так ты получаешься техногенный маг?
  -- Ну да, - пожал плечами Соло. - Без этого никак. Компьютеры - они как женщины, непредсказуемы абсолютно. Совершенно не знаешь, что сломается следующим. Но можно даже к гадалке не ходить, чтобы знать, что это случится спустя три дня, после того как кончится гарантия. Ты есть будешь?
  -- Буду.
  -- Тогда пошли.
   За обедом речь зашла о второй страсти Соло - это книги фэнтези, мечи, эльфы и все этому сопутствующее.
  -- А что тут удивительного? - рассуждал с набитым ртом Соло, - Ну люблю я компы и Толкина люблю, весь это сумасшедший пипл, который тусуется на Поганище. Что с меня взять-то?
  -- А за что любишь? - спросил я.
  -- Даже не знаю, - пожал плечами Соло.
  -- Видишь, ты сходу ответил, что не знаешь. Значит, тебе и впрямь больше податься некуда. Ты не думал, что твоя профессия может принести тебе со временем много денег, можешь даже свой бизнес начать. И ты можешь жить так, как тебе самому нравится. Если хочешь, то даже в таком же хламе. Только в своей собственной квартире.
  -- Думал.
  -- И что?
  -- А ничего. Да, я крут, и от сознания своей крутости меня самого прет. Ну, могу я почти любой сайт в сети взломать. А что дальше? Ну, сделаю я фирму, ну, заработаю денег, ну, будет у меня жена нудная и дети. А толку? Я за сам процесс, а не за результат. Мне просто нравится возиться с компами. А чем тебе не по душе Средиземье?
  -- Я Толкина тоже читал, не дремучий человек, - буркнул я. - Только по сути те маги, что тусуются по клубам, и те, что на Поганище, - это одно и то же. Это мертвые люди. Понимаешь меня, Соло, мы все мертвые. Магия дает власть и дает запреты. Нам преподнесли яблочко на тарелочке с голубой каемочкой. Помнишь сказку? Чтобы мы через эту тарелочку на мир смотрели, а мы яблоко сжираем, бросаем огрызок на блюдце и ищем, что бы еще сожрать.
  -- Ну ты загнул! Может, у тебя депрессуха просто?
  -- Может-может, - проворчал я. - Мне новые ощущения нужны. Понимаешь, принципиально новые эмоции.
  -- В смысле?
  -- Какие-то острые ощущения с женщинами. Нет, не в сексе. Просто новая грань риска, куража, если хочешь.
  -- Ну, тогда тебе в садо-мазохисты, - злобно усмехаясь, ответил Соло.
  -- Иди ты в баню, Соло, - рассмеялся я. - Кстати, если носишь длинные волосы, то их вообще-то мыть надо регулярно. Так что в баню тебе правда надо бы сходить.
  -- Да знаю, - отмахнулся Соло, - Да, все влом. Мне вообще последнее время все влом, кроме пива, Поганища и компов. Девку бы мне какую...
  -- Ну, если ты будешь с той же регулярностью менять носки, то никто кроме твоих девиц с Поганища твоего поганого на тебя не позарится. А, кстати, что ж ты с ними на почве эльфов и драконов не сошелся? Глядишь бы, какой-нибудь компьютер подремонтировал, а потом сзади пристроился, - начал я поддразнивать Соло.
  -- Которые хорошие, те заняты, а которые плохие - достояние Средиземья, но очень страшные. ОЧЕНЬ! Даже с дикого сексуального голода с такой не будешь.
  -- Значит, недостаточно проголодался, - резюмирую я. - Ну что, будем звонить насчет сетки твоему Секс Маньяку?
  -- А то ж, пошли в комнату.
   Узнав, что ему предстоит внеочередная установка сети, Секс Маньяк тут же сослался на страшную занятость и огромную очередь, но тут же был сражен железным аргументом:
  -- Короче, если завтра днем у моего другана Андрюхи будет работать сетка, то прямо там получишь две баклажки янтарного, ну и... - Соло замолчал, бросив вопросительный взгляд на меня, я кивнул. - И еще блок сигарет.
   Договорившись о том, что мне завтра будут вести сетку, Соло перешел на совсем уж непонятный мне компьютерный слэнг. Закончив разговор, он довольно подмигнул мне и сказал:
  -- Ну что? Завтра будет тебе счастье.
  -- А почему пивом? Почему не деньгами? - спросил я.
  -- А какая разница? Все равно ведь на них он пиво купит и сигареты. Но деньги все равно нужны будут за сетевуху, и официально за подключение и первый месяц оплаты.
  -- Спасибо, - поблагодарил я Соло.
  -- Да нет проблем. - Соло довольно ухмыльнулся, в полной мере почувствовав свою значимость в этом мире. - Тока ты не забудь насчет того, ну это, как девок снимать.
  -- Да не забуду, не забуду, - проворчал я. - Будет и тебе, Соло, счастье. А сейчас я, наверное, пойду домой. Надо поработать.
  -- Ну, давай тогда, вообще мне тоже надо повозиться с компами и потом завтра в институт надо заглянуть. - Соло протянул мне руку.
   Пожимая ее, я почувствовал, как при этом соприкасаются наши магические поля.
   Идя домой, я думал о прихотливости человеческих судеб и о том, как чья-то невидимая рука тасует их словно колоду карт. Пошел за клавиатурой, а нашел если не друга, то точно хорошего приятеля и собрата по магии. Я тогда еще решил, что надо бы действительно помочь Соло в вопросе межполовых взаимоотношений. У него хоть и другая магия, но он вполне может и ею девушке мозги запудривать. Если у меня сила в словах, то у него в руках. Однако при этом с ним следует провести ликбез по знакомствам. До того момента, как девушка позволит до себя дотронуться, еще ой как надо постараться.
   Погруженный в эти странные мысли, я совершенно неожиданно для себя наткнулся на бывшую одноклассницу Любу. Сначала она даже не обратила на меня внимания, но, приглядевшись, узнала бывшего коллегу по школьным несчастьям.
  -- О, привет, Андрюш, а я тебя и не узнала. Ты такой высокий стал, симпатичный.
   Я поморщился, явно чувствуя ложь в ее словах. Выше, чем я был в одиннадцатом классе, я не стал, красивее тем более. Лучше бы она сказала - возмужал, это было бы ближе к истине.
   После ритуала приветствий и дежурных комплиментов, мы начали расспрашивать друг друга о жизни. Люба замуж не вышла, хотя в одиннадцатом классе ее по праву можно было считать одной из самых красивых девушек. Их было две в нашей параллели: Люба и Настя. Две совершенно разные, как по характеру, так и по внешности.
   Настю все считали вульгарной, потому что она курила, путалась со всякими взрослыми мужиками и плохо училась. Она было чуть полноватой, с длинными черными волосами и необыкновенно большим для одиннадцатиклассницы размером груди.
   В противоположность ей Люба была стройной, как кукла "Барби", высокой и светловолосой. При этом она была круглой отличницей и слыла недотрогой. А учителя в ней просто души не чаяли. Так что это были две совершенно разные девушки. Да и судьбы их сложились по-разному.
   Настя, относившаяся к добрачным отношениям совершенно спокойно, влюбилась в студента-практиканта, который преподавал у нас историю. Как обычно бывает в подобных случаях, она соблазнила замученного наукой очкарика, забеременела и вышла за него замуж, едва закончив одиннадцать классов. При этом она получила максимальную дозу осуждения со стороны своих подруг и учителей.
   В итоге через год она родила ему еще одного ребенка, а невзрачный очкарик, преобразившись под чарами любви, превратился в довольно солидного мужика, который после окончания педагогического института, в компании со своими друзьями открыл туристическое агентство. Настю и ее мужа я вижу довольно часто. Они живут в соседнем подъезде. И их темно-вишневый "Опель" припаркован прямо у меня под окнами.
   Что же касается Любы, то ее я не видел с самого выпускного вечера, где произошел большой скандал, связанный непосредственно с нею. Как правило, на выпускном вечере сильно напиваются как раз не те, кто после учебы частенько ходил выпить пива в соседний овраг, а как раз ярые ненавистники и ненавистницы аморального поведения. Стоит им выпить пару фужеров с шампанским, как у них тут же начисто стираются все представления о морали, а в голове образовывается временное помутнение рассудка.
   В итоге получилось, что одна из учительниц застала Любу, теряющую свою невинность в ракообразной позе в одном из мужских туалетов в компании с парнем из соседнего класса. Скандал не стали выносить на всеобщее обозрение, но как-то так уж само собой получилось, что об этом узнала вся школа.
   Говорили, что наутро девушка хотела даже наложить на себя руки, но вовремя одумалась, поскольку была уже зачислена в один из престижных ВУЗов благодаря победе на одной из городских олимпиад.
   Я смотрел на Любу, рассеяно отвечал на ее вопросы и пытался понять, изменилась она или нет. Это была все та же изящная, стройная, красивая девушка, со вкусом одетая и благоухающая дорогими духами. Но в ее глазах был все тот же тоскливый блеск, говорящий о том, что она испытывает явный недостаток в мужском внимании. Говорят, что ослепительно красивых женщин мужчины так же сильно боятся, как и уродин. Иногда я тоже начинаю в это верить.
   Узнав, что я учусь на журфаке МГУ, Люба уважительно закивала головой. Она же училась в Академии Управления, что в общем-то было на нее похоже. Она, как и я, была одиночкой, но одиночкой, которая не стремилась уйти подобно мне в свободное плавание. Нет, такие как Люба становились большими начальницами.
  -- И чем думаешь заниматься после окончания университета? - спросила она меня.
  -- Тем же, чем и сейчас. У меня специализация - газетная журналистика. Вот, сотрудничаю с рядом изданий. На жизнь хватает, да и чувствую себя свободным.
  -- Я бы на твоем месте попробовала как-нибудь устроиться на телевидение, - посоветовала мне Люба.
  -- А зачем? - Я пожал плечами. - Нас и здесь неплохо кормят.
  -- Не знаю, мне всегда казалось, что ты мальчик умный, целеустремленный. Хотя и немного легкомысленный. Не женился небось еще?
  -- Нет, пока не собираюсь и живу один, - это был намек.
  -- А я с родителями, - вздохнула она. - Ну давай, как-нибудь созвонимся.
  -- Люба, подожди, - попросил я. - Не хочешь домой ко мне зайти, по старой памяти?
  -- По какой такой старой? - удивленно спросила она.
  -- Ты мне нравилась в школе.
  -- Я многим нравилась, - увидев, что разговор приобрел вполне конкретный оттенок, Люба, по-своему обыкновению, начала строить из себя недотрогу.
  -- Больше, чем Настя.
   Люба улыбнулась, поскольку это для нашей параллели, где шло вечное соперничество двух девушек, значило очень много. Однако улыбка быстро пропала с ее лица. В своей жизни Люба руководствовалась многими правилами, которые сама же для себя и придумала, поэтому ей было так же тяжело с мужчинами, как правоверному мусульманину соблюдать все намазы, живя в ритме европейского города. Тяжело, но все-таки можно.
  -- Ты льстишь мне, Андрюша, просто льстишь. Прости, я, наверное, пойду. У меня завтра будет очень тяжелый день.
   Она развернулась, собираясь уйти прочь, и мне вдруг так стало ее жалко, что я готов был остановить ее, взять за руку, сказать что-нибудь ободряющее. Но в то же время я отчетливо понимал, что все тщетно. Я смотрел на ее ауру, где в разноцветных переливах смутно виделось ее будущее, ее блестящее, стремительное восхождение вверх по лестнице материального благополучия, машина с личным шофером, шикарная квартира, а может быть, даже и загородный дом, обставленный по последнему слову моды. Возможно что у нее даже будет ребенок, которого она будет воспитывать одна.
   Времени на то, чтобы принять решение, оставалось мало. Еще немного и ей уже не будет слышно моего голоса. Магия трепетала во мне, силясь найти выход через мои слова, но меня смущало только одно. А вдруг она влюбится в меня? Вдруг я сделаю ей еще хуже этой нелепой связью с бывшим одноклассником? Ведь ей уже хватило одно позора, связанного со школой.
  -- Любовь! - крикнул я, и она тут же обернулась.
   Я посмотрел на выражение ее лица и тут же понял, что ей нужно. Любе всего лишь надо было разрушить поставленный жизненными обстоятельствами барьер. Она не влюбится в меня, ведь я далеко не ее идеал, да и действие магии будет не очень долгим. Я воровато огляделся по сторонам и, убедившись, что поблизости больше никого нет, начал громко читать стихи.
  
   Отчего нас всегда опьяняет Луна?
   Оттого, что она холодна и бледна.
   Слишком много сиянья нам Солнце дает,
   И никто ему песни такой не споет,
   Что к Луне, при Луне, между темных ветвей,
   Ароматною ночью поет соловей.
  
   Отчего между женщин нам дороги те,
   Что бесстрастны в победной своей красоте?
   Оттого, что в волшебной холодности их
   Больше скрытых восторгов и ласк огневых,
   Чем в сиянии щедрой покорной мечты,
   Чем в объятьях доступной для нас красоты.
  
   Я видел, как стекленели ее глаза, как ее движения становились все более и более медленными и неуклюжими. И еще я понял, что до того, как ее окончательно поработила магия, она успела понять, почему я прочитал именно это стихотворение.
   Мне стоило огромных усилий довести ее до дома. Второго секса в неподходящем месте она могла просто не пережить, едва магия перестанет действовать. Слишком высоких принципов был этот человек. Высоких, но не в плане нравственности, а в плане сложности следования им.
   Едва за нами закрылась входная дверь, как она сама набросилась на меня, словно голодная собака на кусок мяса, который вдруг неожиданным образом упал с хозяйского стола. Она торопливо снимала с меня одежду. Когда же я начал снимать с нее плотно облегающее фигуру платье, она тихо застонала от нетерпения и стала нервно покусывать нижнюю губу.
  -- Давай скорее, - шептала она. - Умоляю, скорее.
   Если бы кто-нибудь рассказал мне в классе десятом, что я займусь сексом с Любой, причем не с той юной девицей, чье тело еще не успело окончательно сформироваться, а с двадцатилетней ослепительной, стройной красавицей, то я бы не поверил. Но если бы вдруг так случилось, что меня бы все-таки смогли убедить в правдоподобности этого факта в моей будущей биографии, то я бы не смог уснуть пару ночей, воображая, каким блаженством станет это событие.
   Но особого наслаждения я в тот вечер не испытал. Видимо я уже был пресыщен женскими телами. Причем, прошу заметить, красивыми женскими телами. Люба торопилась, очень торопилась, гормоны играли в ее крови. Она была неумелой, но очень страстной. И еще: она очень хотела получать, но давать ей пока, увы, было нечего. И я взял ее, словно школьницу, которая еще не знала мужчины, а она кричала и билась в моих руках, словно пойманная птица. Но меня уже ничего не радовало, даже власть над женщиной, которой я когда-то так гордился. Меня не прельщало ничего, кроме мыслей о том, что я оплатил ближайшие два дня своего существования без ломки.
  
   Глава 2. Приобщение к быстрому интернету.
  
   Холмы, поросшие вереском, уходящие за линию горизонта. Серое свинцовое небо. Ветер, пробирающий до самых костей. Из-за ближайшего холма показались люди. Около пятидесяти. Все взрослые мужчины клана Мак-Кормак. Заросшие косматыми бородами, с длинными спутанными волосами. Все одеты в клетчатые тартаны клановых цветов. Лица угрюмые и напряженные.
   Вдруг шедший впереди волынщик начинает играть. Визжащие звуки инструмента смешиваются с воем весеннего ветра, вольно гуляющего по пустоши. Лица людей преображаются, кто-то даже начинает чуть заметно улыбаться. Знаменосец разворачивает клановое знамя.
   Из-за холмов впереди раздается ответный зов боевой волынки. Воины готовят притороченные к спинам круглые щиты, проверяют, хорошо ли выходит из ножен оружие. Звуки обеих волынок перекликаются между холмов, красных от вереска. Очень скоро они будут красными еще и от крови.
   И вот воины противоборствующих кланов несутся друг на друга по пустоши, оглашая все вокруг воинственными кличами. Через несколько минут к звуками волынки примешивается лязг мечей и крики умирающих. Все заканчивается быстро, слишком быстро.
   Клан Мак-Кормак считает убитых и раненых. Почти треть убитых. Угрюмые, заляпанные кровью горцы ходят по полю боя и методично добивают раненых врагов. Слишком велик гнев на оскорбивших честь клана.
   Победившие теперь смеются. Сквозь косматые бороды видны рты, во многих из которых не хватает передних зубов. Слишком горячий нрав. Слишком споры на расправу. Победившие поздравляют друг друга, с силой хлопая по плечам. Чей-то громкий смех подхватывается сразу же всеми.
   Я вижу себя стоящим среди этих людей, с перевязанным куском тартана плечом. Мне больно, но я тоже смеюсь вместе со всеми. Ведь сегодня я остался жив.
  
  -- Сколько время?! - Люба закричала мне прямо в ухо, оборвав довольно любопытный сон.
   Судя по всему, в своей войне я уже продвинулся к веку десятому, если не позже. Средние века мне нравились даже больше Древнего Рима, который снился мне почти целый год. Да, ничего не скажешь, игры разума.
   Люба забежала минут на пять в ванную и начала торопливо собираться. От вчерашней страсти не осталось и следа. А я в это время лежал на кровати и лениво наблюдал за ее сборами сквозь чуть приоткрытые глаза. Память о недавнем сновидении не желала меня отпускать. Я судорожно вспоминал, на какой полке у меня стоит диск с шотландской волынкой.
   Люба натягивала облегающее короткое платье, а я смотрел на ее красивое тело и зевал. Мне еще очень хотелось спать, но я понимал, что пора бы уже и вставать, вчера я вообще не работал. Сначала Соло, а затем вот такой неожиданный секс.
   Мне всегда гораздо больше нравилось смотреть, как женщины одеваются, нежели как они судорожно скидывают с себя одежду. Я даже сам не знаю почему, просто нравится, и все. А может, чисто на подсознательном уровне я думаю, что хорошо бы, чтобы очередная моя пассия поскорее ушла и я наконец-то мог сесть за работу.
   Когда Люба обувалась, в дверь позвонили. И я тут же вспомнил, что сегодня должен прийти Секс Маньяк. Видимо, столь раннему приходу способствовал тот факт, что за визит было обещано пиво.
   "Стоп! Пиво!" - пронеслось у меня в голове. Из-за встречи с Любой я забыл купить для компьютерщика хмельной напиток. Конечно, у меня в холодильнике всегда стояла пара бутылок пива, но полулитровых. Этот стратегический запас был сделан на случай неожиданного визита кого-то из моих знакомых или сокурсников по журфаку. Хотя, честно признаюсь, иногда злополучная пара "Холстена" или "Старопрамена" стоит там по месяцу, а то и больше. Гостей я, за исключением женщин, не очень люблю, да и работы очень много. Пить просто так, без всякого повода, для моего жесткого графика слишком дорогое удовольствие.
   Секс Маньяк оказался худющим, длинным как жердь прыщавым очкариком. В общем, типичный любитель онанизма под порнуху и компьютерных игр. Хотя если его чуток по-другому приодеть, сделать нормальную прическу и пинками отправить в косметический кабинет, то получится вполне неплохой экземпляр.
  -- Твоя подруга? - проводив жадным взглядом Любу, которая даже не удостоила его приветствием, спросил Секс Маньяк.
  -- Да так, - я вяло махнул рукой. - Заходила бывшая одноклассница проведать.
  -- А-а-а! - разочарованно отозвался Секс Маньяк, заходя в квартиру. - А я думал - это твоя чувиха, и ты....
   Договорить он не успел, потому как я очень быстро прижал его к двери и легонько стукнул по плечу. Я остался таким же вспыльчивым, как был на первом курсе университета. И, наверное, немножко рыцарем, хотя совсем чуть-чуть. Совсем.
  -- Слышь, ты, гений компьютерный, сетку тянуть пришел -- это хорошо. Но ко мне в постель не лезь! И не называй девушек чувихами, а то так и будешь дрочить у экрана. Understand?
  -- Yes `cos, master, - улыбаясь ответил Секс Маньяк. - Можешь мне в рожу дать, только она все равно клевая.
  -- В этом я с тобой соглашусь, - сказал я, чувствуя себя совсем уж неловко, потому что человек мне сетку пришел тянуть, а я ему с порога чуть в морду не дал.
  -- Ну че, где комп твой? - спросил Секс Маньяк.
  -- Тебя как зовут-то по цивилу? - спросил я, автоматом переходя на молодежный слэнг.
  -- Миха, а что?
  -- Да как-то неудобно тебя твоим ником сетевым вслух называть. Стыдно, что ли.
  -- А че?! - загоготал Михаил, он же Секс Маньяк. - А где твоя тачка?
  -- Комп в маленькой комнате.
  -- Сетевуха есть?
  -- Нет.
  -- На. - Он вытащил из рюкзака плату и вручил ее мне. - Вставить сам сможешь?
  -- Ну да. - Я пожал плечами. - Комп с нуля, конечно же, не соберу, но сетевуху вставить или там винчестер поменять - это запросто, - гордо ответил я и втайне понадеялся, что Соло не расскажет ему про то, как я намучился с покупкой клавиатуры.
  -- Валяй! А я пойду тебе сеть тянуть.
   Я вернулся в комнату, быстро убрал постель и выдвинул из-под стола системный блок. Достав из ящика отвертку, я вскрыл корпус и поставил сетевую карту -мой пропуск в мир быстрого интернета.
   Пока я устанавливал драйвер, Миша уже успел провести кабель и втаскивал его через коммуникационное отверстие ко мне в квартиру.
  -- Ну, все! - сказал он, втыкая кабель в мою сетевуху. - Ща тебе пропишем параметры и будешь работать. Я уже ребятам утром в офис позвонил, сказал, чтобы тебя зарегистрировали и счет завели... А, ну вот. Все хорошо. Даже лучше. Короче, с тебя за сетевуху, подключение и первый месяц работы и.... - Секс Маньяк усмехнулся. - И за VIP-обслуживание.
  -- Ты на пиво намекаешь? - спросил я.
  -- Угу, угу, - довольно закивал Миша.
  -- Нет, брат. Надо уважать себя. Бухлом только сантехники брали, да и то в советские времена, когда оно дефицитным было. Вот, держи.
   Я снял со спинки стула джинсы, вынул из заднего кармана плату и помимо официальных денег дал Секс Маньяку пятьдесят баксов. Маньяк засмущался, но деньги взял без звука.
  -- Миш, нужно уважать свой труд. Вот ты встал пораньше, добрался до меня, оказал мне услугу и получил за это деньги, которые, кстати, можно не пропить с друганами, а, скажем, пойти подстричься красиво, или еще пару таких же заказов - и можно сходить в косметический салон и повыдавливать все прыщи. Ты вот Любу увидел и заохал, а она на тебя даже и не посмотрела. А почему? Да потому что ты сам себе внушил, что ты в отношениях с женщинами лузер, неудачник, что тебя никто не полюбит, и то же выражение присутствует у тебя на лице. От того, что пара-тройка девушек пошлют тебя куда подальше, ты не умрешь, зато получишь опыт, и пятая пойдет с тобой в кровать. И даже не обязательно, чтобы при этом у тебя в кармане была пачка денег. Женщинам, в большинстве своем, нужно просто внимание, комплименты, им просто необходимо, чтобы ты был интересен, чтобы тобой можно было гордиться. Вот и сделай так, чтобы тобой можно было гордиться.
   Миша озадаченно посмотрел на меня, силясь впитать в себя весь этот монолог.
  -- Да, и носки надо менять каждый день. Запомнил? Каждый день. Постирать в раковине пару носков - это три минуты. От настоящего мужчины должно пахнуть не пивом и воблой, а хорошим дезодорантом, причем не обязательно очень дорогим.
  -- Блин, что я -- педрила, душиться там... не знаю. Может, мне белую рубашку еще надеть?
  -- А надень! - усмехнулся я. - Надень, и ты сразу будешь выделяться из серой массы гопоты всякой, бритой, убогой и безвкусной и такого же убогого и безвкусного быдла, в майках "Ария" и "Король и шут", только лохматых. С длинными волосами или бритые, в Европе и Америке ходят только нищие. Они стригутся налысо, затем два года не бреются, не стригутся и за один раз освобождаются от растительности на голове. Не знал?
  -- Нет, - помотал головой Миша. - А всякие там рок-группы... Там все тоже хайратые ходят, хотя денег у них дофига.
  -- Потому что они хотят выглядеть как те, кто их слушает, - пояснил я с умным видом. - Кстати, длинная прическа тоже может быть красивой, но если голову мыть раз в два дня с хорошим шампунем, регулярно ходить в парикмахерскую и подравнивать. Тогда да. Но помни: длинные и короткие волосы - это веяние моды. Модельная стрижка, ну хотя бы как у меня, это классика.
  -- Прикольно! - только и мог сказать Миша.
  -- И каждый раз, покупая в ларьке пиво, ты должен помнить, что на эти деньги ты мог бы купить цветы, подарить их девушке, а потом ее трахнуть. Резонный повод не хлестать пиво литрами?
  -- Резонный, - согласился Миша. - Или вот лучше купить себе хороший бесперебойник питания, ну, или винт большой, давно хотел.
   Тут Секс Маньяка снова понесло в дебри компьютерных грез об апгрейде железа и мне пришлось его несколько осадить и заставить показать, как работать с сеткой.
   Все оказалось проще, чем я думал. Теперь не надо было даже дозваниваться. Все, что мне было нужно - это просто включить компьютер, и сеть сразу же начинала работать. Иконка в виде двух маленьких экранчиков в правом нижнем углу говорила о том, что я в сети, то есть on-line, и так пребудет постоянно, пока оплачен интернет.
  -- Ты кино любишь? - спросил Секс Маньяк.
  -- Так... - Я поморщился. - А что?
  -- Смотри, вот по этому адресу входишь. Это не и-нет, это локальные ресурсы, тут и музыка и фильмы, картинки всякие... - Видимо, он хотел сказать "порнуха", но после моей лекции о женщинах постеснялся. - И чем все это хорошо -- что это не входит в трафик.
  -- То есть я могу отсюда переписывать музыку и фильмы сколько хочу и мне это ничего не будет стоить.
  -- Ну да, - пожал плечами Миша. - Да и скорость выше, чем в и-нете. Минут за шесть можно фильмец скачать.
  -- Здорово! - Я действительно был рад. - Спасибо тебе, Миша, желаю тебе удачи в освоении профессии компьютерного специалиста.
  -- Спасиб, - только и смог буркнуть Миша. - Пошел я, что ли, мне еще в пяти квартирах сетку провести надо за сегодня. Причем все в разных домах.
  -- Удачи!
  -- Угу, - проворчал Секс Маньяк, видимо тщательно обдумывая сказанное мною о женщинах.
   Когда мы уже прощались в дверях, Секс Маньяк на секунду замешкался и спросил:
   - А если я все сделаю, как ты сказал: носки, прыщи и все такое, я что, такую баб... прости, девушку, как видел сегодня, могу трахнуть?
  -- Вполне! - ободрил его я. - А может, кого и получше найдешь. Только не спеши бежать сразу с ней в ЗАГС.
  -- Само собой! Нашел дурака! - Он заулыбался.
   Закрывая дверь, я горестно вздохнул. Ведь он и вправду изменит имидж и девушку найдет приличную, только вот в ЗАГС она его точно затащит. Такие как Миша особо непритязательны: не уродина, не алкоголичка, готовить умеет, на то, что за компьютером сутками сидит -- не ворчит, и ладно. Ведь мало надо обычному человеку даже не для счастья, а просто для того, чтобы нормально жить. А мне для счастья нужно слишком много, там много, что это не уместить даже в целом романе, не то в двух строчках. Но если говорить кратко, одним словом, то это свобода.
   Свобода - это когда мне не мешают заниматься любимым делом и при этом я за занятие этим самым любимым делом получаю достойное вознаграждение. Вот моя простая формула свободы. Хотя свобода - это иллюзия, миф. Нет абсолютной свободы и никогда не будет. Мне вдруг вспомнился вчерашний разговор с Соло, но звонить я ему пока не стал. Надо было начинать осваиваться в сети.
  
   В первую очередь я проверил, как грузятся все ресурсы, которые я регулярно посещаю. Надо сказать, что загружались они не просто быстро, а почти мгновенно. Что ж, это теперь экономило кучу времени. Затем я сделал так, чтобы ICQ и Mail Agent были всегда загружены, а я доступен.
   Интернет-пейджер, с помощью которого можно не только видеть, кто из твоих знакомых сейчас в сети, но и одновременно общаться с неограниченным количеством людей - вещь замечательная. Но хороша она именно для выделенной линии, потому что, по идее, ты должен быть доступен всегда, когда сидишь на рабочем месте. Теперь у меня добавились еще две зеленые иконки в правом нижнем углу. Что ж, это было приятно. Если раньше ICQ или, говоря на слэнге, аськой я пользовался очень редко, то теперь смогу общаться со всеми своими редакторами в режиме реального времени и быть в курсе, какие статьи нужны в ближайшее время. Это был несомненный плюс.
   Я решил на время оставить сеть и полазить по внутренним ресурсам. Спустя два часа я понял, что сделал это напрасно, поскольку поддался искушению и забросил на сегодня работу. В локальной сети было не просто много музыки. Там было все. Все, что я с таким трудом собирал как на отдельных дисках, так и покупая MP3 сборники. Да, здесь было все! От русской попсы до редких металлических и панковских групп. И все это лежало в свободном доступе.
   Когда я опомнился, на часах было около шести вечера. Глаза устали от монитора, да и вообще я чувствовал себя каким-то замученным, разбирая завалы музыки и переписывая себе то, что мне не хватало. Как ни крути, а тоже работа. Я с трудом заставил себя оторваться от этого занятия и даже написал половину новой статьи, когда в девятом часу раздался телефонный звонок. Звонила Света.
   Я, захлебываясь от впечатлений, стал расхваливать ей быстрый интернет и заодно нашел повод, чтобы пригласить ее в гости. Света обещала через часик зайти. Что ж, у меня было время закончить статью.
  
   Света пришла чуть раньше, чем обещала. Она была одета в легкий плащик светло-зеленого цвета, наглядно демонстрирующий достоинства ее ног. Она как обычно излучала необычайную сексуальность и магию. Впрочем, два этих излучения так сильно переплетались в ней, что отделить одно от другого просто не представлялось возможным, по крайней мере для меня.
   Я помог ей раздеться, и мы пошли ко мне в комнату.
  -- Ну, показывай свой хваленый быстрый интернет! - усмехнулась она.
   Мы сели около компьютера. Я на спинку дивана, а она на мое рабочее место. При этом у меня оставалась возможность изредка гладить ее прекрасную обнаженную коленку и получать от этого процесса огромное эстетическое удовольствие. А Света щурила свои близорукие глаза (обычные очки она надевала при мне крайне редко, видимо стеснялась) и лазила по разным сайтам.
  -- Да, неплохо! И сколько это удовольствие стоит? - спросила она, наконец убедившись в том, насколько это хорошее изобретение - выделенная линия в интернет.
  -- Ты знаешь, недорого. Нам с тобой по карману.
  -- Надо тогда и мне, что ли, приобщиться. Будем во время работы беседовать по аське.
  -- Я все-таки предпочитаю личное общение, - сказал я и при этом наклонился и поцеловал Свету в шею.
   Света блаженно зажмурилась и ответила мне поцелуем в губы.
   Секс был у нас как обычно безумен и долог. До полного исступления. Однако в этот раз в него закралась некая до этого чуждая мне фантазия. Ведь далеко не секрет, что многие мужчины, да и женщины тоже, во время секса думают о чем-то совершенно постороннем, однако непосредственно связанным с сексом. Так и я. В этот раз я думал о том, что было бы, если бы я познакомился со Светой по сети. Не тогда, когда был совсем еще неопытным, а сейчас. Я воображал, как встретился бы с ней где-нибудь в метро или кафе, какой бы я ее представлял до реальной встречи, а в жизни она оказалась бы совсем другой. А потом я тут же переключился на мысль о том, как я бы с ней занялся любовью, с женщиной из сети, которая стала реальностью. Это мысль настолько взбудоражила меня, что я даже не успел додумать ее до конца. Волна безумного блаженства затопила все мое сознание, и я почувствовал, что кончил. Несколько минут я лежал на Свете неподвижно, не вынимая член из влагалища. Затем, отдышавшись, я медленно встал и пошел в душ.
  -- Мне показалось, что во время секса ты думал о чем-то постороннем. Я не ошиблась?
  -- Нет, - ответил я, стоя уже в дверях комнаты.
  -- И о чем же, если не секрет? Какая-то твоя новая пассия? Она молодая?
  -- Нет, другая женщина здесь ни при чем, - улыбнувшись, ответил я. - Я просто на миг представил, что познакомился с тобой по сети, а потом занялся сексом почти не зная тебя.
  -- И эта мысль настолько тебя возбудила, что ты кончил быстрее обычного? - продолжала любопытствовать Света.
  -- Да, - ответил я. - Я же тебе говорил, что ищу в сексе нечто новое. Всякие извращения типа однополой любви или садо-мазо меня не интересуют. А вот знакомство через сеть, а потом еще более близкое знакомство....
  -- Ты хочешь сказать, что никогда этого не практиковал? - спросила удивленная Света и присела на край дивана.
  -- Увы, - я развел руками.
  -- Ты же вроде давно пользуешься интернетом.
  -- Только как большим справочником, дайджестом газет, а также электронной почтой.
  -- Все ясно. Тогда мне кажется, что в знакомствах через сеть ты найдешь много нового, интересного для себя. И это, возможно, отвлечет тебя от некой меланхолии, я бы даже сказала -- депрессии, которую я замечаю за тобой в последнее время.
  -- Может быть, - я вздохнул. - Ладно, пойду в душ.
  -- Погоди. - Света поднялась с постели, подошла ко мне сзади и обняла меня. - Можно я к тебе присоединюсь?
  -- Не возражаю, - ответил я.
  
   Когда мы вернулись из душа, Света почти сразу же уснула. А я долго ворочался в постели и никак не хотел погрузиться в царство Морфея, даже несмотря на то, что очень устал за сегодняшний день. В голове крутилась песенка старой питерской группы "Выход" - "Любовь под душем". Я не выдержал, встал с постели, достал с полки диск "Выхода" под названием "Непрерывность простых вещей", вставил в привод компакт-дисков в компьютере, надел наушники, а сам набрал адрес поискового сервера Yandex.
  
   Прекрасна любовь под луной и дождем,
   В хижинах и дворцах;
   По любви от скуки ночью и днем,
   Во тьме и при свечах.
   Но бывает ли чище любовь любви под душем?
  
   Пальцы скользили по клавиатуре, выстукивая странный, почти магический ритм. И запрос "сайты знакомств" был отправлен. Тут же высветилось множество ссылок, и я начал методично ходить по ним.
  
   И может ли быть романтичней и теплей?
   Когда в струях воды слились тела и души,
   А вокруг только небо без глаз и ушей...
  
   Имена, анкеты, почти одинаковые, отличающиеся лишь датами рождения и именами. Все хотят познакомиться с молодым обеспеченным и порядочным человеком. Со мной, что ли, они хотят познакомиться? "С целью создания брака". Нет, это мне точно не подходило. По мне, так надо с человеком как минимум год побыть вместе, прежде чем идти в ЗАГС. Да не просто повстречаться, а именно пожить с общим бюджетом, с трудностями, с некоторыми бытовыми неудобствами даже, и только тогда поймешь: это то, что надо, это ты искал. Или пойдешь искать следующего человека "с целью создания брака". Какая казенная фраза! Прямо как в армейском уставе.
  
   Прекрасна любовь во все времена,
   Завтра, здесь, давно;
   В метро и постели прекрасна она,
   В романах и кино.
   Но бывает ли чище любовь любви под душем?
  
   А ведь в сексе под душем действительно что-то есть. Я отвлекся от изучения анкет и посмотрел на Свету. Редкая возможность заняться любовью в душе и при этом кончить прямо в партнершу, а не в сторону. От кончины в пустоту меня обычно будто бы выворачивает наизнанку, и я чувствую, как эта самая пустота проникает в меня, съедает кусочек моей души. А со Светой в душе можно и так. Детей-то у нее все равно не будет. Мне трудно представить масштаб этой трагедии. Света почти никогда не говорила о детях, никогда. Интересно, она часто из-за этого переживает? Мне нередко хотелось ее об этом спросить. Но в случае, если она действительно переживает, я могу сделать ей больно, очень больно. Сделать больно моей давней подруге, надежному сексуальному партнеру, первому магу, с которым я начал общаться. Назвать ее любимой женщиной я так и не смог. Никогда.
  
  
   И может ли быть романтичней и теплей?
   Когда в струях воды слились тела и души,
   А вокруг только небо без глаз и ушей...
  
   "...небо без глаз и ушей", - бесшумно шевелились мои губы. Слепое небо, глухое небо! Неужели ты остаешься равнодушным к нашим художествам, к мелким проказам и большим гадостям, великим чувствам и низменным желаниям? Неужели ты ничего не хочешь ни видеть, ни слышать? Или ты слышишь только проклятия, посылаемые в твой адрес, и поражаешь громом обидчиков?
   Ты видишь только гадкое, плохое и спешишь наказывать. А поощрение у тебя только одно, как в армии: "Снятие ранее наложенного взыскания". Я поймал себя на мысли, что уже дважды вспомнил об армии. И в этом не было ничего удивительного. Наша жизнь, так же как и армейская, изобилует уравниловкой, глупыми, никому не нужными правилами, которые давно морально устарели.
   Мы ходим строем на работу и с работы в одно и то же время, смотрим одни и те же передачи, читаем одни и те же книги. За нас уже решили, что модно носить, что модно слушать и даже над чем стоит смеяться. Всеми силами я буду стараться бежать от страшного слова "мода". Если все вокруг побреются налысо, то я нарочно буду носить длинные волосы. Если будет "модно" ходить во всем ярком, я оденусь в строгие цвета. И это произойдет даже не потому, что я внешне не хочу быть как все. Нет, нет и еще раз нет. Я просто боюсь слова "мода", я не хочу стать частичкой этого слова. Поэтому я выбрал одну из возможных для меня свобод. Я преклоняюсь перед классиками, которые предпочитали голодать, но творить то, что они хотят. Я ненавижу людей, которые хотя бы раз в день произносят слова "популярный" и "модный", если они, конечно, не работают в области PR, рекламы или журналистики.
   Я уважаю тех людей, которые навязывают другим тупую моду, учат их, как не быть дураками, и при этом мысленно подрисовывают ослиные уши обывателю, который купил макароны или прокладки благодаря удачной рекламе. Потому что это власть, власть и сила над безликой толпой. Сила слова, жеста, изображения и звука, которые способны одурачить кого угодно. Даже я, когда смотрел раньше телевизор, придя в магазин, ловил себя на мысли: "Это молоко стоит купить, кажется я видел его рекламу". Возможно, эта мысль была первым кирпичиком в здании моей свободы.
   Я искренне буду смеяться, если когда-нибудь то, что я напишу, позволит мне так же легко одурачить толпу, и я стану модным беллетристом, чьи книги будут лежать на каждом развале. Я буду смеяться над теми, кто их покупает с мыслью найти между страниц волшебный портал в королевство меча и магии, а дойдя до последних страниц обнаружит лишь то, что продолжение истории будет в следующем томе. На иглу книжных фэнтези-сериалов подсел и я. Я искренне восхищаюсь Терри Гудкаиндом, Маргарет Уэйс и Робертом Сальваторе, которые посадили на свою мыльную оперу почти целый мир и, особо не напрягаясь с персонажами и сюжетом, строчат по роману в год и процветают.
   Одному лишь мною уважаемому пану Анджею Сапковскому хватило мужества закрыть золотую кормушку под названием "Мир Ведьмака", что не помешало тут же начать сериал о средневековой Польше, почти что в духе другого его прекрасного соотечественника. Грань между писателем и беллетристом очень зыбкая. Очень. Так же, как грань между любовью и привязанностью. Между рекламой и PR, между сиюминутным и вечным. В этом мире все субъективно, особенно если учесть, что сам мир может быть чьим-то сном или иллюзией, о чем говорили еще древние философы.
   Я смотрел на Свету, и мои мысли от проблем моды и литературы вновь вернулись к небу как к абсолюту высшей справедливости, холодному и беспристрастному. Я думал, я очень много думал над тем, слышит ли этот абсолют, которым мы зовем Небесами, Богом, Творцом, Мировым разумом? Слышит ли он нас? Не важно, считает ли он нужным отвечать. Мне просто очень важно знать: видит ли он то безобразие, которые мы творили на протяжении веков, а теперь гордо называем историей человеческой цивилизации. И если слышит, почему не может помочь самой достойной женщине на свете, почему не сделает счастливой Свету?
   Почему этот абсолют посылает ей то магов-неформалов, то каких-то непонятных мужиков, после разрыва с которыми Света зовет меня и ночь напролет кричит в экстазе, лишь бы забыться. Почему, наконец, этот абсолют послал ей меня, человека меньше всего достойного такой женщины да и к тому же не любящего ее ни капли, потому что этот самый абсолют забрал у меня эту любовь, которая оказалась мне по сути не нужна. Без любви так легко жить, еще легче просто существовать. И если вслед за любовью у меня отнять разум, то я стану таким как все, частью толпы, поклоняющейся идолу моды, моды высокой, моды массовой, моды элитарной, моды субкультурной. Да мало ли ликов у этой моды? Ведь древние язычники нередко делали изваяния своих богов многоликими.
   У современного общества идолов не меньше, чем в пантеоне хеттского царства, где, как известно, была тысяча богов. Но верховным божеством современной цивилизации можно назвать моду, а ее верными спутницами - власть и деньги. Ступенькой ниже будут стоять божки жадности, похоти, которой я так усердно поклоняюсь и приношу жертвы. Божки гнева, равнодушия к чужой боли, божки супермаркетов, дешевого пива (от которого бы воротило душу у Диониса), божки тупой музыки с ослиными мордами. Наверное, если сделать капище современных идолов, то оно будет напоминать персонажей картин Иеронима Босха.
   Если тщательно взвесить все это, тогда можно даже ненадолго поверить в реальность того, что христианская церковь называет языческих богов другими обличьями адских демонов. Не знаю, как все боги, но эти точно пришли к нам прямиком из ада. Я чувствовал, как эти невеселые мысли загоняют меня в тупик, где я буду кружить, словно зверь в тесной клетке. Я решил отвлечься и обратился к новому идолу, которому начал служить, и его имя было интернет.
   Строчки анкет снова мелькали у меня перед глазами. Скупые строчки, за которыми стояли чьи-то судьбы, чьи-то надежды на лучшее и которым, скорее всего, не дано будет никогда сбыться. Я пролистывал эти печальные страницы чьих-то жизней, изредка отвечал на те анкеты, которыми меня почему-то заинтересовали. Заинтересовали...
   Я неожиданно поймал себя на мысли, что будто бы угадываю тайный смысл скупых формальных строк, будто бы вижу, что на самом деле хотела написать женщина, но не написала. Я сосредоточился: "Я увлекаюсь спортом, ищу мужчину без вредных привычек" и тут же передо мной всплывал истинный смысл строк: "Я всегда хотела заняться спортом, но мешала работа, а теперь еще и дети. Мне так хочется хотя бы раз переспать с мужиком, от которого не разит пивом и дешевыми сигаретами".
   И тут я отчетливо почувствовал, что совершенно бессознательно пользуюсь магией. Магия интернета или интернет-магия? Может быть, это магия, который пользуется Соло, та самая, что течет не вместе с кровью по человеческим жилам, а по оптоволоконным проводам? Я начал пользовался ею, и картины женских судеб раскрывались передо мной. Пока я с трудом мог читать эти письмена, однако я уже знал, что теперь мне надо будет помимо похоти платить и другому идолу, но, по крайней мере, то, что он предлагал, мне нравилось все больше и больше. Я отвечал на анкеты, но не скупо, а с присущей мне фантазией, потому что я понимал: я ведь далеко не единственный, кто просмотрел эту анкету и написал письмо.
   Я отвернулся от монитора и посмотрел на Свету. Она беспокойно ворочалась во сне. Видимо, чувствовала эту странную, новую магию. Магию техногенной цивилизации, слияние электричества и древней внутренней силы людей. Мечта фантаста и обыденность обычного московского мага, которому стало настолько скучно, что он отправился в интернет в поисках приключений и воплощения своих сексуальных фантазий.
   Я почувствовал, как мои глаза слипаются. С трудом раздевшись, я добрел до кровати и лег рядом со Светой. Неожиданно мне захотелось обнять ее и прижать к себе. Но это чувство длилось лишь мгновение, я бережно передвинул ее поближе к стенке и улегся рядом. И, засыпая, я снова мысленно обратился к небесам, прося их только об одном, вернее об одной женщине, которая как никто другой заслуживала в этой жизни счастье, а получала от него только тычки и пинки и при этом никогда не сдавалась. Никогда!
  
   Глава 3. Виртуальное знакомство и суровая правда жизни.
  
   Проснулся я по обыкновению рано. Света уже встала и плескалась в душе. Я покурил и пошел на кухню готовить завтрак. Ели мы в полном молчании. Света выглядела не выспавшейся и очень усталой.
  -- Ты кого там ночью привораживал? - наконец спросила она.
  -- Интернет, - лаконично ответил я.
  -- Весь? То-то я думаю, с чего мне так плохо спалось. Ну и как успехи?
  -- Расскажу.
  -- Расскажи, будет интересно. И кстати, дай-ка мне телефончик той конторы, которая тебе интернет проводила. А я как обычно пойду рисовать на благо буржуев.
   Света собралась и ушла. А я сел работать. Времени было около девяти часов утра и пока никаких ответов не приходило. Обычно в это время большинство людей либо еще спят, либо едут на работу. Что ж, подождем. Я загрузил текстовый редактор, сверился с планом ближайших статей и начал работать.
   Быстрый интернет оказался удивительно удобной штукой. Можно было читать тексты из сети не отключаясь в целях экономии повременной оплаты. Я очень быстро нашел нужные мне материалы, потом вышел на нужный мне контакт и, позвонив по телефону, спросил о встрече. Каково же было мое удивление, когда, казалось бы, солидный человек сказал мне, что с радостью ответит на мои вопросы по аське. Так прямо и сказал. Не по ICQ, а по аське. Судя по голосу, ему было не меньше сорока лет.
   Я ввел номер его аськи, сделал запрос на авторизацию и уже через две минуты получал ответы на интересующие меня вопросы, которые нередко сопровождались ссылками на нужные сетевые ресурсы. Что и говорить, интернет во многом облегчил мне работу. Стенограммы и диктофонные записи постепенно уйдут в небытие. Останется аська, электронная почта и, возможно, появится что-то совсем уж принципиально новое. Что ж, поживем - увидим.
   Едва я закончил статью, как обнаружил, что мне пришло сразу несколько ответов с сайтов знакомств. Два из них я отмел сразу, потому что оказалось, что анкеты были не чем иным, как завуалированной формой рекламы интим-услуг. Я тут же вспомнил эти анкеты и фотографии, которые показались мне слишком уж профессиональными.
   Я уважаю тяжкое ремесло представительниц первой древнейшей профессии, но их услугами буду пользоваться разве что если меня совсем уж лихо скрутит ломка, а заняться сексом будет не с кем. Да и то, меня скорее всего задушит жаба, и я не стану отдавать свои кровью и потом заработанные деньги, при этом рискуя заразиться чем-нибудь не очень приятным. Ведь презерватив никогда не даст вам сто процентов гарантии. По этой причине я раз в полгода сдаю анализы, и пока что мне везло.
   Другие ответы меня заинтересовали больше. Два из них свидетельствовали о том, что их авторши хотят вступить в долгую переписку, и я написал им небольшие ответы с расчетом на будущее, однако при этом особо не напрягая фантазию. В одном письме был номер мобильного телефона, а в другом, как это ни покажется странным, предложение заняться виртуальным сексом сегодня вечером ближе к одиннадцати и номер аськи. Это любопытное предложение я решил рассмотреть ближе к указанному в письме времени, а сам уже потянулся за мобильником, чтобы набрать номер телефона.
  -- Алло! Я вас слушаю! - раздался в трубке приятный женский голос.
  -- Это Галя?
  -- Да. А кто это?
  -- Меня зовут Андрей. Вы мне прислали номер своего телефона по электронной почте.
  -- Здравствуйте Андрей. Я рада вас слышать. Не хотите ли встретиться сегодня?
  -- Во сколько? - спрашиваю я и чувствую, как мое сердце колотится, предвкушая азарт игры.
  -- Кофе "Шоколадница" около метро Бауманская знаете? У меня там офис недалеко. Подъезжайте к пяти, занимайте столик и ждите.
  -- Как я вас узнаю? У вас есть фотография в электронном виде?
  -- Нет, к сожалению.
   Здесь стоит сделать маленькое уточнение и сказать, что цифровые фотоаппараты в теперь уже далеком 2001 году были в новинку. Однако несколькими годами спустя возможность переписывать фотографии на компьютер сильно отразилась на специфике виртуальных знакомствах. Тогда же в основном приходилось действовать на свой страх и риск, что меня никогда не пугало. Риск - дело благородное и прекрасное, особенно если он не связан с возможностью летального исхода.
  -- Тогда как я вас узнаю?
  -- Я буду с журналом "Компьютерра" в руках.
   "Компьютерра"? Это забавно. Я бы не удивился, если бы женщина читала "Космополитен", но "Компьютерру"? Это выглядело несколько странно. Что ж, посмотрим.... Договорившись о встрече, мы распрощались.
   Весь день прошел в предвкушении любовного приключения. Я с трудом нашел в себе силы поработать. Немного отвлек Соло, который вдруг ни с того ни с сего позвонил мне в первом часу.
  -- Ты чего сотворил с Михой? - не поздоровавшись начал он.
  -- А что с ним не так?
  -- Да он, по-моему, того... Крыша у него поехала. Сначала он постригся, причем не абы где, а в салоне. Сменил прикид и даже пошел повыдавливал прыщи, теперь ходит и стонет, что у него все лицо чешется.
  -- А при чем здесь я? Может, он влюбился просто.
  -- Может... - задумчиво произнес Соло. - Только именно после встречи с тобой он вдруг резко бросил пить. Ты что, заколдовал его? Признавайся! Он все-таки хоть и не маг, но мой кореш и собрат по ремеслу.
  -- Да ничего я с ним не делал. Просто дал несколько практических советов, как себя вести, чтобы завоевать женщин.
  -- И как? Ты мне вообще-то то же самое обещал рассказать.
  -- Ну, здесь все сугубо индивидуально.
  -- Что мне, тоже стричься? Ни за что!!!!
  -- Хотя бы голову помой и носки смени. Прыщей у тебя нет. А вообще давай лучше по аське. Я так хоть параллельно работать смогу.
  -- Угу! Давай.
  -- Кстати, ты сказал, что можешь там пробить любой адрес.
  -- Ща, погодь... Дойду до компа. Какой у тебя номер аськи?
   Я продиктовал.
  -- Южный Ветер?
  -- Да.
  -- Клевый ник. Видишь меня?
  -- Теперь да.
  -- Кидай мне мыло или номер аськи кого проверить надо. Я посмотрю, что можно сделать.
  -- Хорошо сейчас.
   Дальнейшее наше общение перешло в аську, и я смог параллельно работать. Соло начал выпытывать у меня секреты завоевания женских сердец, на что я написал ему, что пока он прямо сейчас не снимет носки, не помоет ноги и не наденет чистые, говорить об этом бесполезно. Соло, видимо обидевшись, замолчал. А я тем временем продолжил работу над статьей.
  
   Solo_The_Human:
   Андрюх ты у компа?
  
   Южный Ветер:
   Да, ты пробил адрес?
  
   Solo_The_Human:
   Пробил! А нафига тебе? Для статьи что ли. Это адрес конторы одной, которая компами занимается. У них по ходу выделенка. И все такое.
  
   Южный Ветер:
   А чем конкретно занимается их контора?
  
   Solo_The_Human:
   Вот тебе ссылка, сам посмотри.
  
   Южный ветер:
   Уже смотрю. Так... Галина Андреевна Николаева - коммерческий директор. А контора оказывается - официальный дилер HP.
  
   Solo_The_Human:
   Я и спрашиваю, статейку пишешь? Кстати, я носки сменил, ноги помыл и чистые надел. Что дальше делать?
  
   Южный Ветер:
   Что делать? Что делать? Ты все-таки хочешь в сети женщину закадрить или как?
  
   Solo_The_Human:
   Мне пофигу. Ну, можно и в сети. На улице все-таки стремно знакомиться. Ты не находишь?
  
   Южный Ветер:
   Не нахожу. Ладно, фиг с тобой. Ты сам хоть отчетливо понимаешь, как взаимодействует твоя магия и техника?
  
   Solo_The_Human:
   Да, ясен пень, понимаю. Иначе, все мое старое барахло без магии к чертям полетело бы. ;-((
  
   Южный Ветер:
   Тогда я объясню тебе, как читать подтекст анкет. Погоди, наверное не в аське, я тебе в файле набью и скину. ОК?
  
   Solo_The_Human:
   Угу, давай. Ждем С нетерпением....
  
   Я отвлекся от работы и начал набивать текст пособия для Соло. Файл получился небольшой, всего странички две-три. Я решил его сдобрить обычными житейскими советами, делая особый упор на те ошибки, которые сам допускал при общении с женщинами. В конце текста я крупным жирным шрифтом написал: "И не вздумай говорить с ними о компах! О чем угодно, только не о компах!!!!"
  
   Южный Ветер:
   Дошел файл?
  
   Solo_The_Human:
   Дошел. Изучаю. Кошерный документик. Вечером все опробую в действии. Мне сегодня надо на рынок еще смотаться. Железка одна нужна, очень редкая. Там мамка брэндовская, к ней очень трудно подобрать что-нибудь стандартное.
  
   Южный Ветер:
   Брэндовская - это в смысле brand name?
  
   Solo_The_Human:
   Ну да. Именно так. Делают всякие "компаки" и "хьюлеты", гадкие железки, которые ни с чем больше не совместимы. Люди покупаются на раскрученную марку, а как что из строя выходит, за голову хватаются. Ладно, поехал я на рынок. Тебе что-нибудь надо?
  
   Южный Ветер:
   Нет, спасибо.
  
   После хелпа, который я написал для Соло, я снова вернулся к статье. Мысли в голове путались, однако статья медленно, но шла. За час до того, как выходить из дома, я решил чуток пописать роман, который надеялся закончить к Новому году, если будет время. В конце концов, это не мой основной заработок и я особо не торопился. Тем более идея была заезженная донельзя. Но, написав буквально пару абзацев, я решил начать наводить красоту.
   Коммерческий директор -- это вам не продавщица из магазина и не менеджер какой-нибудь. Директор - он и в Африке директор. Недолго думая, я пошел в ванную, побрился, принял душ, уложил феном волосы и решил, что надевать костюм я все-таки не буду. Это не мой стиль. Не люблю я костюмы и, видимо, никогда не полюблю. Критически осмотрев себя в зеркало и оставшись довольным своим внешним видом, я отправился на встречу.
   Ждать пришлось недолго. Едва мне принесли чай, как в кафе вошла женщина около тридцати лет, державшая в руках "Компьютерру". Я махнул ей рукой, и она, улыбнувшись, направилась к моему столику. При первом же взгляде особого разочарования я не испытал.
   Женщина как женщина. Да, привлекательная, да довольно стройная и изящная. Но в ней была некая сила, холодная сила, которая искала выхода. Я почувствовал это, едва она вошла в кафе. Нет, это не магия. Это то, что можно назвать нерастраченной сексуальной энергией, пущенной в иное русло. Пока она приближалась к столику, в моей голове пронеслось множество мыслей. Все их я сейчас не вспомню, но одну я запомнил отчетливо: "Я бы ни за какие деньги не захотел работать под ее начальством". И это при том, что с женщинами у меня получается наладить деловые контакты гораздо лучше, чем с мужчинами.
   Ее внутренняя холодность, скрытая под дорогим, подчеркнуто строгим деловым костюмом даже вызвала во мне некое подобие страха, правда, на очень короткий промежуток времени. Я тут же вспомнил, что магия дала мне абсолютную власть над женским полом и бояться мне нечего. Между тем, Галя, продолжая улыбаться, подсела за мой столик.
  -- Черный кофе без сахара пожалуйста, - сказала она подошедшему официанту.
  -- Очень рада! - Галина протянул мне руку, и я поцеловал ее тонкие, не лишенные изящества пальцы.
  -- Взаимно, - сказал я, отрываясь от ее руки. - Вы часто так знакомитесь, по сети? - спросил я.
  -- Бывает, - призналась она, и ее честность тут же меня подкупила. Излишне говорить, как я не люблю ложь.
  -- Часто бывает? - решил уточнить я.
  -- Ну, пару раз в месяц, - ответила она, и я почувствовал, что она опять говорит правду.
  -- И не страшно встречаться с незнакомыми людьми? - спросил я. - А вдруг попадется какой-нибудь маньяк и изнасилует?
  -- Я была бы только рада, - печально вздохнув, ответила Галя.
   От этого вздоха меня аж передернуло.
  -- Неужели все так плохо? - спросил я.
  -- Увы, - Галя развела руками. - Я занимаю пост в солидной компании, хорошая зарплата, машина, короче, бизнес-вумен я, как нынче модно говорить. Закончила Бауманку много лет назад, трудилась в НИИ. Самая обычная история: НИИ разогнали и мне либо в уборщицы, либо в торговлю. Я выбрала второе.
  -- Но вы ведь не пивом в ларьке торгуете?
  -- Принтеры, сканеры, плоттеры... - Она снова печально вздохнула. - Сейчас вот хотим стать дилером "Xerox". Надеюсь, что получится.
  -- Желаю удачи. Офисная техника нынче неплохо продается. Я тут недавно делал обзор...
  -- Вы журналист? - В ее глазах загорелся интерес.
  -- Да, а что в этом странного?
  -- Нет, просто любопытно. Журналист знакомится по сети... - Она улыбнулась, но уже совсем другой улыбкой, не такой холодной. - Может быть, вы пишете статью о знакомствах в сети?
  -- Пока такую тему мне не заказывали, но.... - Я на секунду задумался. - А ведь это хорошая идея, написать про это статью. Мне кажется, люди знакомятся по сети в большинстве своем не от хорошей жизни.
  -- И вы так считаете? - Она пристально посмотрела на меня своими умными, темно-карими глазами.
  -- Конечно. - Я отхлебнул успевший немного остыть чай. - Вот я, например. Мне двадцать один год. Семьи у меня нет. Живу один. Женщины меняются часто, но ни одна не остается больше, чем на одну ночь подряд.
  -- Почему? - заинтересованно спросила Галя.
  -- Я не хочу. Просто не хочу.
  -- И вы со всеми этими женщинами познакомились в сети?
  -- Нет, признаться, вы первая с кем я познакомился в сети.
  -- А с остальными?
  -- По-разному. С кем-то в транспорте, с кем-то на улице, с кем-то на почве общих интересов.
  -- А какие у вас интересы?
  -- Книги, книги и еще раз книги. Отличные и посредственные. Классика и фантастика, исторические и философские труды.
  -- Интересно... Я думала, что поколение 80-х вообще не любит читать.
  -- Тут я вас вынужден сильно огорчить. - Я усмехнулся. - Еще как читает, даже иногда от этого с ума сходит и убегает в мир книг.
  -- Странно... А мне казалось, что нынче молодые люди только кино смотрят и в свободное от работы время зависают в клубах.
  -- Вы, видимо, общались не с той молодежью. Я прекрасно представляю ваш достаток и круг общения. Но поверьте мне, что те, кто ходит по модным клубам, и те, кто ходит на андеграундные рок концерты.... - Я долго думал, как ей об этом сказать, не рассказывать же ей мою теорию о стране мертвых, тем более она не маг. Странно, ведь вроде высокий пост занимает. - Понимаете, дело в том, не важно, что человек читает, слушает, смотрит, гораздо важнее, что после этого остается в его голове. Я видел людей даже с двумя высшими образованиями, говорить с которыми просто невозможно, и я видел людей, которые, учась в двух-трех институтах, бросали их. Нет, их не выгоняли, они их просто бросали, потому что было неинтересно. У них энциклопедические знания во многих областях. Им не учиться надо, а самим преподавать. А всех их знаний, их мощного интеллекта не хватило даже на то, чтобы устроиться на нормальную работу. Такой человек может вкалывать где-нибудь обычным клерком, а дома читать хокку на японском. Просто так, для себя.
  -- У американцев есть такая пословица: если ты такой умный, то почему такой бедный, - Галя говорила без иронии. - Но мне почему-то кажется, что к нашим реалиям она малоприменима. Да, многое зависит от желания самого человека, но здесь есть и некоторая роль везения.
  -- Вынужден с вами согласиться. Но везение - это результат жизни человека, нормальной жизни, честной, относительно честной. Мне так кажется во всяком случае.
  -- Карма?
  -- Может назвать кармой, можно назвать принципом воздаяния. Неважно. Я встречался с самыми разными людьми по работе, видел много судеб. Да и вообще я человек открытый, контактный, только в свой внутренний мир никого не пускаю.
  -- По-моему, в вашем суждении одно противоречит другому.
  -- Я хотел сказать, что я могу часами говорить о философии, религии, книгах, даже создавать видимость того, что я раскрываю душу, а на самом деле это переливание из пустого в порожнее. Это такой способ защиты, такая маска, одна из многих моих масок, если хотите знать. Некоторые люди молчаливы, и всем кажется, что они такие умные, такие сдержанные, а на самом деле им и сказать-то нечего. Смолчишь - за умного сойдешь. А часто я надеваю маску шута. Дурака поколотят, но не убьют. Когда надо, я могу примерить любую другую маску.
  -- А вы знаете, как выглядит ваше истинное лицо?
  -- Лицо без маски? - уточнил я.
  -- Да.
  -- Хм... - Я задумался. - Мое лицо похоже на множество наслоений разных масок, одна выступает из-под другой, некоторые так плотно приросли к лицу, что оторвать их можно только с кожей. Но если это сделать, то зрелище получится нелицеприятное. Красота в глазах смотрящего. Мне важно, не какой я есть на самом деле, а каким меня видят другие люди.
  -- Значит, вы лицемер.
  -- Да! - Я рассмеялся.
  -- Поразительная циничность! - Галя презрительно фыркнула. - И вы тут сидите, строите из себя шута, рассказываете про маски, про людей... Что там вы говорили про людей и воздаяние? Вы так и не закончили свою мысль! Вообще я заметила, что вы перескакиваете с одного на другое. Прямо поток сознания. Если бы вы писали книгу, то это был бы какой-то калейдоскоп самых невероятных мыслей и суждений.
  -- А у меня уже вышла одна книга! - гордо заявил я.
  -- И как называется?
  -- "Смотрящий в Бездну". Под псевдонимом Андрэ Лютов. Прошлой осенью поступила в продажу.
  -- То есть вам было всего двадцать лет?
  -- Ну да.
  -- А о чем книга?
  -- Фэнтези. Боги, герои, эльфы.
  -- Ну вот. Вы опять себе противоречите. Вот вы говорите, что люди убегают в другой мир, а сами им еще и дорогу показываете. Верной дорогой идете, товарищи!
  -- Послушайте, - гневно пробормотал я, потому что правда мало кому нравится, в том числе и мне. - Я ужасно не люблю, когда путем логических рассуждений меня загоняют в угол. Вдвойне не люблю, когда это проделывают женщины.
  -- Извините. - Галя опустила глаза. - Это я виновата, маска начальницы снимается с моего лица только вместе с кожей. Извините.
   Она протянула руку и бережно коснулась моего запястья. Я почему-то сразу успокоился.
  -- Так все-таки, что вы там говорили о людях, о воздаянии?
  -- А что тут говорить? К примеру, встречается мне человек, с виду приличный, не горький пьяница, не бабник. И начинает жаловаться на жизнь. То у него плохо, это тоже не так. Жизнь в сорок пять не удалась. С женой развелся. А я смотрю на его ауру... - Тут я испугано осекся. - Ой, прости, это из-за того, что я о своей книге вспомнил. Какая аура? Я хотел сказать: смотрю в его душу, ведь глаза - это зеркало души. И вместо прилично одетого мужчины вижу гаденькое, мерзкое существо, которому только дай власть и деньги. Такой покупает на радиорынке порнуху, где негры насилуют несовершеннолетних девочек, такой человек курит в лифте, может высморкаться на перила, а уж нахамить в магазине ему вообще ничего не стоит. И что? Этому человеку давать власть, посылать ему добрую красивую женщину? Да тогда он вообще подумает, что ему все можно. Совсем все! Понимаете, о чем я? Ведь это самая страшная ошибка людей -- думать, что добра и зла на самом деле нет, что все можно. Абсолютно все.
  -- Что-то не так в вашей теории. Дайте подумать. А, вот что! Я же знаю многих богатых, очень богатых людей. Взять хотя бы нашего директора... Мерзкий тип, я вам скажу. С похотливыми маленькими глазками, толстый, усики как у Гитлера. Я знаю, он раз в неделю ездит в какой-то VIP-публичный дом, где трахает, уж простите, сексом это назвать никак нельзя, девочек - ровесниц его дочери. Я даже знаю, сколько это стоит. Ведь это фирма все оплачивает. Он абсолютно не стесняется проводить это через фирму как "представительские расходы". Он как съездит -- три дня очень добрый ходит и довольный, как кот, который мышь слопал. А на столе у него - портрет дочки и жены. Внешне все благополучно. Тогда скажите мне, где тут справедливость? Чем он лучше того вашего гипотетического знакомого, который курит в лифте и смотрит порнуху на старом видаке.
  -- Мне иногда кажется, что нет никакой справедливости. Или есть, но мы ее неправильно понимаем. Наша цивилизация построена на лжи, ложь ее фундамент. Наши отношения даже с близкими людьми построены на принципе "ты мне, я тебе". Ты мне помог -- и я тебе помогу, ты меня кинул -- я тебя еще круче кину. "Не завидуй грешнику, ибо не знаешь его судьбы". Так, кажется, в Библии написано. Я не знаю, что случится с вашим начальником через год, через два. Может быть, он подсядет на наркоту. Может быть, его застрелят в подъезде собственного дома или посадят в тюрьму. А тот мужик мирно себе доживет в малогабаритной квартире свою жалкую жизнь. Может быть, сопьется, а может быть, найдет какую-нибудь дуру, которая будет стирать его вонючие трусы и ощущать запах пивного перегара на лице, когда он всей тяжестью грузного тела навалится на нее и будет пыхтеть. В том-то и смысл, что этот мой гипотетический знакомый стал бы еще хуже, если бы ему дали власть и деньги, которые имеет ваш директор. Кстати, вы не можете быть абсолютно уверенной в том, что ваш директор уже был мерзавцем до того момента, как он обрел деньги и власть. Может быть, создавая свой бизнес, он мечтал о счастье жены и дочери? Бог дал ему шанс. Да, он стал богатым, он смог обеспечить жену и дочку, но каким стал он сам? Поэтому я считаю, что шанс дается только достойным, кто хотя бы теоретически может остаться хорошим человеком, получив материальные блага и обретя власть над людьми. Но это, увы, редко случается.
  -- Вы очень умный человек, Андрей. Не зря ведь вы написали книгу в двадцать лет. Вы очень умный, но при этом циничный и злой человек. Злой в правильном понимании этого слова. Это самая злость, ярость, rage, если хотите, не даст вам спиться, сторчаться, не позволит вам деградировать, стать человеком из толпы. Вернее, она создаст для вас достаточно правдоподобную иллюзию того, что вы не один человек из толпы, хотя мы все на самом деле всего лишь часть столпы, только сами этого не понимаем. Думаете, нас так мало? Умных образованных людей, которые не нужны никому. Ни этой стране, ни этому городу, ни какому-то другому человеку, близкому нам по духу. Цену за понимание реалий этого мира мы все платим одну и ту же.
  -- Одиночество.
  -- Да, Андрей. Именно так. Официант, еще кофе, пожалуйста!
  -- Тогда ответьте мне на один вопрос. Нет, на два вопроса. Сначала.... - Я задумался. - Сначала скажите мне, почему вы в первом же письме оставили телефон?
  -- Это простой вопрос, это совсем простой вопрос. У вас в письме были стихи.
  -- Стихи? - Я удивленно посмотрел на Галю.
  -- Ну да, стихи.
  -- Какие еще стихи?
  -- Рубаи Омара Хайяма.
  -- Ах, это! - Я облегченно рассмеялся. - Это называется автоматической подписью. Знаете, чтобы каждый раз не писать "С уважением, Андрей", ты забиваешь это в программу, и она автоматически ставит эту подпись под каждым письмом.
  -- А зачем стихи?
  -- Это девиз, слоган, если хотите.
  -- "Мы пешки лишь, а опытный игрок -- не кто иной, как беспощадный рок"?
  -- "Он нами движет ради развлеченья и в ящик нас смахнет, когда настанет срок", - закончил я.
  -- А мне никогда не приходило ответов на анкету со стихами.
  -- А что обычно пишут?
  -- Всякую муть пишут, - поморщилась Галя. - "Давай трахнемся!", "Малышка, ты меня возбуждаешь!", "Я представляю тебя и дрочу". Однажды даже написала какая-то женщина лет сорока с лишним, предложила заняться сексом с "игрушками".
  -- А вы?
  -- А что я? Я отвечаю только на письма, в которых человек коротко сообщает о себе и предлагает в ближайшее время встретиться.
  -- Логично. А эти секс-маньяки, которую занимаются самоудовлетворением, читая вашу анкету? Почему бы с ними ради интереса не встретиться?
  -- Боюсь, что в связи с этим у меня могут возникнуть неприятности. С высокой долей вероятности -- они несовершеннолетние. Или им меньше двадцати. Ну, а если такое пишет взрослый человек, то он скорее напоминает вашего знакомого, который курит в лифте.
  -- Что ж. Логично. А чего вы ждали от этой встречи?
  -- Чего угодно, только не такого разговора. Чего угодно. Официант, счет!
   Я не позволил Галине расплатиться за кофе. Все эти феминистические штучки пусть останутся американкам, которые в букете цветов уже видят завуалированную попытку склонить к сексу. Страшно подумать! Целая нация, судя по их фильмам, помешанная на сексе и при этом создающая иллюзию пуританской страны!
   Расплатиться я Галине не позволил, как и не позволил бы платить за себя любой другой женщине, с которой я пришел в заведение не на деловую встречу. Потому как женщина в роли делового партнера для меня на это время женщиной перестает быть априори.
   Мы вышли из "Шоколадницы" и пошли к запаркованной неподалеку машине Гали. Это оказался новенький "Фольксваген" темно-синего цвета. Машина хорошая, надежная и при этом, по моим меркам, безумно дорогая. Хотя на западе на таких машинах коммерческие директора фирм не ездят.
   Мы сели в машину. Галя завела мотор и чуть искоса посмотрела на меня. Я все понял и кивнул ей. Мне тогда подумалось, что да, так будет правильнее, что не ко мне домой, а к ней. У нее, наверное, неплохо обставленная квартира, большая удобная кровать. Но я ошибся. И это был далеко не последний раз, когда я ошибался в намерениях женщины. Даже несмотря на то, что я был магом и как раз по этой части. Те есть по части обольщения женщин.
  
   Район метро Бауманской не похож ни на один другой район Москвы. И я отнюдь не одинок в этом мнении. Одна моя очень хорошая знакомая сказала мне как-то, что здесь она чувствует себя как в Питере. Я помню, мы тогда довольно долго блуждали с ней, ища нужную контору, и сделали огромный крюк с заходом в парк имени Баумана.
   При этом мы все время говорили об устройстве больших городов, планировке и старых домах. И нам обоим казалось, что мы то в Питере, то в Нижнем Новгороде. Но намного позже я пришел к мысли, что мы оба были неправы. Этот район Москвы больше похож на западноевропейский город. Невысокие аккуратные дома, на первом этаже небольшой ресторанчик, контора или магазин. Очень тихо, спокойно. Здесь даже не чувствуется вечная московская суета. В этом районе можно бесконечно долго блуждать по лабиринтам небольших улочек и переулков, путаясь в совершенно нелогичной нумерации. Маленькие церквушки в лесах реставрации, пенсионеры на старых табуретках, принесенных прямо из дома, азартно режутся в шахматы или шашки. И не видно ни бомжей, ни пьяни. Нет, это не Питер. Это Австрия, Бельгия. Это моя мечта, мечта, которая, быть может, когда-нибудь осуществится.
   Мне так хотелось бы уехать в какой-нибудь тихий европейский город с патриархальными порядками и маленькими магазинчиками. В городок, где все друг друга знают. Я хочу, чтобы мое окно выходило на оживленную улочку, по которой идут опрятно одетые горожане, а около дома стоят старенькие машины 80-х годов.
   Мне даже не нужна огромная квартира с множеством комнат. Я уже привык жить один и сам о себе заботиться. Днем бы я работал, изредка наблюдая из окна за неторопливой жизнью городка, а вечерами -- гулял бы по городу или сидел в кафе, курил и думал над новым романом.
   Языковых проблем у меня бы не возникло: учась на журфаке МГУ, ты либо к государственному экзамену говоришь как носитель языка, либо тебя отчисляют. Ностальгия меня бы точно не мучила. Ностальгировать по московским пробкам, по толпам гастробайтеров, бомжам, хамоватым продавцам в магазинах, вечно ругающимся пассажирам в метро и автобусах? По этому я точно скучать не буду. А что касается общения с людьми, которые мне интересны, то для этого есть интернет.
   Каждый раз, когда я оказываюсь в этом районе, я предаюсь этой странной и пока неосуществимой мечте. И в этом, как я подозреваю, замешана некая доля магии. Ведь на этом месте раньше была Немецкая слобода. Торговые люди, приехавшие еще в петровские времена, чтобы нести "диким славянам" цивилизацию, построили здесь свою маленькую Европу, от которой теперь мало что осталось из материальных свидетельств. Однако сам дух, дух Европы еще пока здесь жив, и каждый, кто стремится туда, в тишину и покой патриархальных маленьких городков Германии, Хорватии, Бельгии, Австрии, наверное, чувствует здесь то же самое.
   Вы можете упрекать меня в том, что я не люблю Россию, не люблю свой родной город. И вы будете неправы. Потому что Россию и Москву я люблю, иначе я бы не говорил о своем городе, который постепенно превращается в бездушного идола, с такой болью в душе. Я люблю его. И радуюсь за то, что он наконец-то стал чище, ярче, наряднее. Но мне больно за то, что под слоем яркой, красочной обертки в нем умирает душа старой Москвы, по которой бродил Булгаков, о которой, по моему мнению, с гораздо большей любовью, чем о Северной Пальмире, писал Толстой. Я люблю этот город, и мне тошно смотреть, как он превращается в Нью-Йорк, а я хотел бы видеть в нем Прагу или Вену. Ну, или хотя бы ту Москву, которая отпечаталась в памяти десятилетнего ребенка. Без игровых клубов, магазинов "Интим", салонов мобильной связи размеров с пивной ларек и многочисленных забегаловок, из которых отвратительно пахнет прогорклым маслом, на котором жарят чебуреки.
   - О чем задумались, Андрей? - голос Гали вырвал меня из забытья.
   Я медленно начинаю возвращаться обратно в реальность. Со мною иногда такое бывает. Я иду по улице, даже что-то делаю, а потом ловлю себя на мысли, что я был где-то очень далеко, и совершенно не представляю, где сейчас нахожусь и что я делал каких-нибудь три минуты назад.
   Машина Гали стояла в совершенно глухом переулке. За окнами машины был непроглядный мрак весеннего вечера. И мне почему-то стало на душе так тоскливо, как бывает только холодными ноябрьскими вечерами, когда кажется, что все лучшее уже было в моей жизни. И каждый раз это проходит с первым снегом. С новым, белым, нетронутым снегом, который так похож на чистый лист бумаги.
  -- О многом. Такое и не скажешь в двух словах. Вообще я давно убедился, что излагать свои мысли в письменном виде у меня получается гораздо лучше. Вы читали "Портрет Дориана Грея"?
   Галя утвердительно кивнула.
  -- Помните, там есть мысль о том, что чем прекраснее произведение искусства, тем менее привлекателен его автор. Если поэт пишет отвратительные стихи, то он, скорее всего, внешне очень красив.
  -- Ну, не совсем так. Уайльда я люблю и нередко перечитываю. Особенно этот роман. Мне лорд Генри очень нравится.
   - Мне тоже. - Я улыбнулся, хотя мою улыбку и не было видно в темноте. - Мы приехали к вам домой? Я правильно понял?
  -- Мы просто приехали в глухой переулок, но примерно затем же, зачем вы хотели ехать ко мне домой.
  -- Неужели коммерческий директор солидной фирмы, которая к тому же любит классической литературу, весьма привлекательна внешне и обладает здравым умом, будет заниматься сексом с мужчиной, которого первый раз видит, да еще в машине и в глухом переулке? - Я пододвинулся чуть поближе, провел ладонью по щеке Галины и почувствовал, как она почти инстинктивно прижалась щекой к моей ладони. Жест, говорящий о том, что она остро нуждается в защите от кого-то, кто сильнее, чем она.
  -- А что делать? - вздохнула она. - Я живу с мамой. Моя мама человек очень строгих правил, к тому же у нее больное сердце.
  -- Разве ваши финансы не позволяют вам купить отдельную квартиру?
  -- Позволяют, но мама....
  -- Что мама? Вы же взрослая женщина. Мама должна понимать, что у дочери должна быть личная жизнь. Сколько вам лет?
   Галя молчала.
  -- Сколько вам лет? - еще раз спросил я.
  -- Мне тридцать четыре года. И я ни разу не была замужем.
  -- Скажите, вы боитесь свою маму? Только честно!
  -- Нет, я ее не боюсь, но я боюсь, что она будет мучиться, переживать. Ведь если бы я вышла замуж, она, возможно, смирилась бы. Жить отдельно она не может, потому что страдает от одиночества.
  -- И параллельно заставляет страдать вас. Галя, еще пять-шесть лет, и все. Климакс. Детей не будет. Кому будут нужны ваши деньги? Ваш статус? Я уважаю стариков. Я люблю стариков. Но только не когда они в густой толпе прокладывают дорогу палкой, нередко с железным набалдашником. Да, я сам такое видел. Идет бабушка-одуванчик, сухонькая, маленькая, и орудует в переходе между станциями Повелецкая кольцевая и Повелецкая радиальная этой самой палкой, причем в час пик. Орудует как ландскнехт огромным двуручником. Причем бьет по самым больным местам. И никто бабушке этой слова не скажет. У меня друг из-за такой бабушки чуть в столб не врезался. Что сказала бабушка?
  -- Разъездились, буржуи проклятые, Сталин бы вас перестрелял!
  -- Слово в слово! Но при этом мы все равно любим стариков, уважаем стариков. Не все и не всегда. Но напоказ любим выставлять. Мы делаем масштабные дни Победы, тратим кучу денег на наружную рекламу. А можно было ветеранам лишний батон хорошей колбасы подарить. И шоу можно было тоже устроить. Просто, помните, как Юрий Деточкин говорил: "Воруют, много воруют!" Но все равно, я искренне уверен, что не нужно делать ни из живых людей, ни из мертвых идолов. Вашу проблему можно решить. Можно купить четырехкомнатную квартиру, где ваша мама в огромной отдельной комнате, с отдельным санузлом будет чувствовать себя не так одиноко и вам не будет мешать. Можно купить ей квартиру в одном подъезде с вами. Вы же располагаете такими средствами?
  -- Да, пожалуй. Я могу даже взять кредит у себя на фирме. Директор мне уже предлагал на покупку новой машины, но я сама купила, поездила на старом "Форде" и купила эту игрушку.
  -- Так вот, все можно решить. Все в этой жизни можно решить, если есть желание и деньги. Но, я думаю, две вещи в этой жизни поправить нельзя: нельзя заставить себя любить и нельзя воскресить мертвого. Только эти две вещи людям не под силу изменить. А вот сами люди не хотят меняться и что-либо менять в своей жизни. Даже если они терпят жуткий дискомфорт, они часто к нему привыкают. Говорят: потом, не сейчас, это хлопотно. И терпят неудобства, страдают, плачут, жалеют себя любимых, плачутся близким или вообще незнакомым людям. А вы измените себя, Галя! Просто измените свою жизнь! Все еще можно сделать! Поверьте.
  -- Вы правы, вы правы, Андрей. Андрей?
  -- Да!
   Она дотронулась до моего плеча, и я даже почувствовал некоторое возбуждение.
  -- А давайте не будем здесь заниматься сексом!
  -- Давайте! - Я облегченно вздохнул, потому что заниматься сексом в темном переулке, в мало подходящей для этого машине мне не хотелось. К тому же обильную жертву магии я принес не далее как вчера ночью.
  -- Вам действительно двадцать один год? - спросила она.
  -- Ну да.
  -- Не верю.
  -- Я тоже не верю. Я вообще никому не верю, кроме себя. Любой может обмануть, подставить ногу, ударить в спину.
  -- Ваше поколение такое же потерянное, как и наше, 70-х.
  -- Вот уж нет! - Я возмутился. - Вы становились взрослыми под шум толпы у Белого Дома, под грохот танков по МКАДу, а мы всего лишь родились в другой стране и не хотим о ней ничего знать. Мы другие. Мы видели как вы, умные, талантливые, уходили в хиппи, спивались, садились на иглу или навсегда уезжали в Израиль или США. Мы видели все это, мы помним, мы знаем. Вы прошли по минному полю впереди нас и почти все подорвались, чтобы мы пошли вслед за вами.
  -- Но там еще остались мины, - ответила Галя. - Очень много мин, да и на той стороне колючая проволока, через которую надо лезть. А за ней штыки и пулеметы.
  -- Но нам туда. Нам именно туда. И поверь, Галя, мы пройдем этой дорогой. Не все, а только те, кто хочет жить, а не существовать, кто сыт по горло пьянками своих родителей, бывший почетных ученых, а ныне хронических алкоголиков, кто насмотрелся на своих братьев, часть которых сторчалась или вернулась сумасшедшими из Афгана и Чечни, а часть превратилась в куклы, разряженные в дорогие костюмы. И верь, мы пройдем этой дорогой добра и зла. Потому что дорогу осилит только идущий, а не стоящий на месте. Запомни, только идущий!
   Меня так сильно взволновал мой собственный яростный монолог, что я, не помня себя, выскочил из машины, громко хлопнув дверью и, не оглядываясь, пошел к метро. Пройдя несколько шагов, я все-таки на мгновение остановился и прислушался. Галя не спешила заводить мотор. Она думала. А я шел, ничего не замечая перед собой. Люди, огни, редкие машины - все слилось в какой-то непонятный странный хоровод. Мне казалось, будто бы я иду по страшному заколдованному лесу, а меня уводят в сторону болотные огоньки, уводят, чтобы утопить в гибельной трясине. Но я шел вперед и через каких-нибудь десять минут вышел к метро Бауманская.
   Когда я уже оказался на свой ветке и проезжал Автозаводскую, то почувствовал, как нервное возбуждение проходит. Сознание становится ясным и спокойным. В голову возвращаются привычные мысли о работе, неоконченных статьях, учебе, которой осталось еще год с небольшим. Я достал телефон и посмотрел на часы. Было только начало девятого. Что ж, можно еще и поработать. С этими мыслями я совершенно не заметил, как погрузился в дремоту, да так и проспал до своей станции, которая была конечной.
  
  
   Глава 4. Виртуальный секс и его последствия
  
   По дороге от метро я окончательно пришел в себя. Раздраженность после встречи с Галей ушла. Мой разум вновь был холоден и жаждал работы, а также новых развлечений. Короткий сон в метро дал голове вожделенный отдых, и я чувствовал себя великолепно.
   Огни домов и тускло светящиеся витрины магазинчиков около метро не казались мне уже болотными огнями, готовыми увести меня в трясину. Это был просто город. Но это был мой город, жесткий, дерзкий, в меру циничный, и мы с ним были в этом очень похожи.
   Серые прохожие, спешащие домой с работы, казались мне частью декораций, которые развернул передо мной город. А я? Я чувствовал себя если не главным актером, то по крайней мере точно уж не статистом.
   Галя была не права. Да, мы часто поддаемся иллюзиям, нам кажется, что мы хозяева жизни, пока эта самая жизнь в очередной раз не укажет нам наше место. Но в любом случае рабами мы делаем себя сами и незримо превращаемся из ярких личностей, с восторгом смотрящих на окружающий мир, в часть бездушной толпы.
   Если кто-то в этом виноват, то в первую очередь мы сами. Я чувствовал себя песчинкой в этом огромном городе, песчинкой отнюдь не золотой, можно даже сказать, немногим внешне отличающейся от остальной массы бесцветных песчинок, слипшихся вместе. Песчинок, слипшихся вместе и готовых терпеть какие угодно унижения и муки от ближнего своего, но не желающих изменить свою жизнь и приходящих в ужас от мысли, что за свою свободу надо будет заплатить одиночеством.
   Легко быть отшельником в пустыне, как тот же святой Антоний Египетский, мастерски изображенный в пьесе Флобера и на картине Дали. Но, мне кажется, тому же Антонию гораздо сложнее было бы выдержать отшельничество в обычной малогабаритной квартире, где демоны говорят голосами радио и телевизора, искушают с рекламных плакатов и лезут в душу через оптоволоконный кабель.
   Так что Галя была не права. Если она хочет считать себя частью толпы, то пусть считает. Я был практически уверен в том, что переступить через себя, через привычки, которые являются несомненным злом нашего мира, ей будет сложно. И даже если человек обладает возможностью изменить мир вокруг себя к лучшему, то он редко делает это, потому что привычки, гнусные привычки и парадоксальные привязанности даже к тому, что создает душевный и физически дискомфорт, тянет человека вниз, и он незаметно становится частью толпы.
   Это были практически те же мысли, что я высказал не более двух часов назад Гале, но при этом в моей душе теперь царили удивительный покой и ясность. Я отчетливо осознавал, что неизбежности не существует, что все кроме смерти и тяжелой болезни можно поправить. Все? Я вдруг остановился. "Все!" - сказал я вслух. Значит, когда-нибудь я смогу вернуть любовь, если, конечно, сам этого захочу. При этой мысли что-то едва ощутимое шевельнулось во мне, и я почувствовал легкий укол в сердце, будто его коснулась микроскопическая иголка.
   Придя домой, я поужинал и, выпив крепкого чаю, сел за компьютер. Я чувствовал в себе силы поработать еще два-три часа и даже начал писать очередную статью, как вдруг вспомнил про заманчивое предложение заняться виртуальным сексом. Я открыл письмо, скопировал оттуда номер и вставил в поисковую систему аськи. Значок в виде цветочка был окрашен зеленым. Хозяйка номера была в сети. Предвкушая новый вид виртуального развлечения, я начал разговор.
  
   Южный Ветер:
   Привет! Ты мне оставляла номер своей аськи с предложением заняться виртуальным сексом.
  
   Lapochka-Ira2000
   О, приветик! Да, давай займемся, почему бы нет?
  
   Южный ветер:
   А так не судьба?
  
   Lapochka-Ira2000
   Как?
  
   Южный Ветер:
   Ну, просто, как все обычные люди. В кровати или на полу.
  
   Lapochka-Ira2000
   Тоже можно. Почему бы и нет. Только давай сначала так. Посмотрим, насколько у тебя работает фантазия.
  
   Южный Ветер:
   С фантазией у меня все в порядке. А ты не испугаешься откровенностей?
  
   Lapochka-Ira2000
   Мне не привыкать. Я этим давно балуюсь. И чего мне бояться, если меня защищает экран монитора?
  
   Южный ветер
   Соло, ты в сети?
  
   Solo_The_Human
   Ага. Ищу дрова для одной глючной видюхи. Чего надо?
  
   Южный Ветер:
   Надо номер аськи пробить. Кидаю.
  
   Solo_The_Human
   Поймал. Ща погодь пять минут.
  
   Lapochka-Ira2000
   Ты что замолчал, а, Ветер? Испугался небось? Да?
  
   Южный ветер
   Мне уже бояться поздно. Скажи, а лет-то тебе сколько?
  
   Lapochka-Ira2000
   Невежливо спрашивать женщину о ее возрасте. 18 мне. Сойдет?
  
   Южный ветер
   В интервале 18-42 сойдет. Почему бы и нет? Как ты выглядишь?
  
   Lapochka-Ira2000
   Я очень красивая, сексуальная девушка, с большой грудью, широкими бедрами и соблазнительной круглой попкой. Сейчас я стою рядом с тобой и глажу область твоего паха.
  
   Южный ветер
   Этот твой монолог попахивает какой-то казенщиной. Может быть, у тебя есть текстовый файл, откуда ты, не сильно себя утруждая, вставляешь заготовленные фразы?
  
   Lapochka-Ira2000
   Вот еще. Просто всем мужикам подавай большие сиськи, обязательно круглую задницу и ноги до ушей.
  
   Южный ветер
   Всем, да не всем. Мне важен живой человек, а не кукла. С таким же успехом можно заниматься сексом с резиновой женщиной или дрочить, тараща глаза на немецкую порнуху. Опиши, какая ты есть на самом деле.
  
   Lapochka-Ira2000
   Рост 1 м. 70 см. Я худенькая, можно сказать, что даже тощая. У меня грудь второго размера, не знаю насчет того, достаточно ли у меня круглая попа... При случае увидишь и сам решишь. Волосы у меня прямые, светло-русые, очень длинные. Еще у меня серые глаза. А ты как выглядишь?
  
   Южный ветер
   Я выгляжу как Ветер. Иногда стремящийся смести все на своем пути, иногда обжигающий. Я ветер с жаркого юга, где никогда не бывает зимы, где люди ходят почти обнаженными и занимаются любовью под плеск океанического прибоя. И вот я здесь, стучусь в твою дверь сквозь холодную осенью ночь. И ты стоишь на пороге, закутавшись в домашний халат. Ты кого-то ждешь. Ты всегда кого-то ждешь, но этот кто-то каждый раз оказывается не тем, кого ты на самом деле ждала. И вот ты открываешь дверь, и твоих светлых волос касается легкое прикосновение Ветра. Ветер чуть заметно дотрагивается до твоих щек, носа, осторожно пробует на вкус шею, затем губы, а потом забирается под полы домашнего халата.
  
  
   Lapochka-Ira2000
   Я чувствую, как что-то незримое трогает меня везде и от этих прикосновений меня бросает то в холод, то в жар, я пытаюсь закутаться в халат, но с удивлением обнаруживаю, что куда-то делся ремешок. Я закрываю дверь. Но уже поздно. ОН здесь, он теперь будет со мной всю ночь. И слышу щелканье кастаньет и звон струн испанской гитары. Я чувствую запах океанского бриза. Я уже слышу веселые голоса. А он здесь, Ветер с Юга. Он медленно прохаживается по комнате, разбрасывает разложенные в беспорядке листы бумаги, пробегается пальцами по страницам раскрытой книги. А затем принимает облик прекрасного юноши, сидящего на моей кровати. Я смотрю на этого юношу, на его худощавую фигуру, покрытую загаром, и понимаю, что это и есть Южный Ветер.
  
   Solo_The_Human
   Фигово. По IP нашел. Но тебя ждет облом. Это интернет-кафе.
  
   Южный ветер
   Спасибо, Соло!
  
   Solo_The_Human
   Девку кадришь?
  
   Южный Ветер
   Что-то в этом роде. Пробую заниматься виртуальным сексом.
  
   Solo_The_Human
   И как успехи?
  
   Южный Ветер
   Пока нормально. Мне сразу же удалось избавить девочку от формализма и штампов и пустить русло ее фантазии в нужном направлении. В принципе, она бы могла писать неплохие любовные романы, особенно если разберется с орфографией и пунктуацией.
  
Solo_The_Human
   Небось малолетка какая-нить развлекается. А в кафе сидит, чтоб предки не видели, какой она фигней страдает.
  
   Южный Ветер
   Не думаю. Малолетке навряд ли разрешили так поздно сидеть в интернет-кафе.
  
  
   Solo_The_Human
   Да эти заведения сейчас везде, куда ни плюнь. Может, у нее это интернет-кафе около дома?
  
   Пока мы вместе с Соло рассуждали о возрасте мой собеседницы, она уже написала целых три довольно больших сообщения, в которых уже успела поцеловать незнакомца везде, куда смогла дотянуться губами. Причем описала она это настолько подробно и со знанием дела, что у меня пропали всякие сомнения по поводу того, что это школьница. А неграмотных в сети развелось слишком много. Тем более она волнуется и поэтому не следит за ошибками.
  
   Южный Ветер
   Я чувствую прикосновения твоих губ у себя на плечах, на шее, на груди. Сначала робкие, едва ощутимые, затем все более и более смелые. Я чувствую, как твои руки медленно скользят по моему телу, спускаясь все ниже и ниже. Я чувствую, как они дотрагиваются да моего члена.
  
   Черт возьми! Мне это начинало нравиться. Я даже забыл о статье и с нетерпением ждал, пока девушка напишет мне очередной ответ. При этом я, к своему удивлению, почувствовал возбуждение, причем довольно сильное. А тем временем незнакомка продолжала воплощать свои сексуальные фантазии.
  
   Lapochka-Ira2000
   Я осторожно прикасаюсь руками к твоему пенису и чувствую, как к нему приливает кровь. Он становиться твердым, я раскрываю головку и осторожно провожу по ней кончиками пальцев.
  
   А ведь и вправду я возбудился! Да, ничего не скажешь, хорошее развлечение нашел я себе на ночь глядя! Сижу и дурью маюсь, вместо того чтобы писать очередную статью. Пробегаю глазами по строчкам, написанным человеком, которого я даже ни разу в жизни не видел. Я читаю о том, как она ласкает мой член, который, кстати сказать, и вправду "становится твердым". Но все-таки какая-то прелесть в этом была. Я имел лишь примерное представление о том, как выглядит моя собеседница, поэтому был волен представлять себе все, что сам пожелаю. А хотелось мне очень многого. Худенькая, стройненькая девушка с длинными светлыми волосами и маленькой упругой грудью?
   Однажды у меня была такая. Совсем молоденькая первокурсница, которая при сильном возбуждении начинала нервно хихикать. Она любила быть сверху, только сверху и больше никак. И у нее все время были стертые в кровь лодыжки, но нам обоим было плевать. Мы встречались с ней целый месяц, при этом почти не разговаривали, а только занимались любовью, долго, до полного изнеможения, а затем молча курили на кухне, и она всегда пила слабый кофе с молоком и все время жаловалась на то, что очень боится первой сессии.
  
   Южный Ветер
   Ты чувствуешь, как изредка от возбуждения вздрагивает все мое тело. Я провожу руками по твоим плечам, касаюсь маленьких сосков, которые тут же становятся упругими.
  
   Боже, зачем мне это нужно? Я ж не малолетний онанист, чтобы страдать такой ерундой! Но я честно признался самому себе: мне это нравится и нравится только по одной причине - я этого еще не испытывал. А, по моему глубокому убеждению, в жизни надо попробовать все или почти все, за исключением наркотиков и однополой любви.
  
   Lapochka-Ira2000
   Я осторожно касаюсь языком кончика головки, затем начинаю медленно водить языком вдоль всего пениса и чуть ниже, затем опять трогаю кончиком языка головку и начинаю ее облизывать.
  
   И тут понеслось. У девочки, видимо, совсем сорвало крышу, потому что дальше она начала писать такое, что даже я начал испытывать легкое смущение. Фантазия у нее была богатая, и она описала все свои желания, вдаваясь в самые мельчайшие подробности, а я, как мог, поддерживал эту игру. Как мог, потому что спустя полчаса таких разговоров по аське гормоны ударили мне в голову с такой силой, что я с трудом мог усидеть на месте. При этом заниматься самоудовлетворением мне не особо хотелось. Все равно это не засчитывалось как жертва магии.
  
   Lapochka-Ira2000
   Все. Я кончила.
  
   Южный Ветер
   ????
  
   Lapochka-Ira2000
   На самом деле кончила. Было очень здорово. Спасибо. Мне тут уже пора идти, через пять минут оплачиваемое время закончится. Я в интернет-кафе сижу.
  
   Южный Ветер
   Разве можно от этого кончить? Я вот, например, так не могу.
  
   Lapochka-Ira2000
   Женщина - более чувственная натура.
  
   Южный Ветер
   Согласен. Слушай, а приезжай сейчас ко мне. Все по жизни повторим.
  
   Lapochka-Ira2000
   Заманчиво... Но, во-первых, уже поздно, а во-вторых, я уже кончила.
  
   Южный Ветер
   Вот так всегда. Она кончила, а мне тут что -- вешаться, что ли? Слушай, лови машину и приезжай, я заплачу, если у тебя денег нет.
  
   Lapochka-Ira2000
   На ночь глядя? К незнакомому мужику, у которого снесло крышу от виртуального секса? Прости, я побаиваюсь.
  
   Южный Ветер
   А писать было не страшно?
  
   Lapochka-Ira2000
   Нет. Ты же все равно не знаешь, где я нахожусь.
  
   Южный Ветер
   Соло! Плиз! Срочно адрес и-нет кафе!
  
   Solo_The_Human
   Что, так возбудился, что попрешься к ней на ночь глядя?
  
   Южный Ветер
   Хочу просто доказать девочке, что за монитором не спрячешься.
  
   Solo_The_Human
   Это правильно. Ща...
  
   Южный Ветер
   А завтра как насчет встретиться на нейтральной территории?
  
   Lapochka-Ira2000
   Я не против. Телефон свой кинь.
  
   Solo_The_Human
   Большой Кондратьевский переулок, д. 7 метро Белорусская. Интернет-кафе Timeout
  
   Южный Ветер
   Ты сидишь в интернет-кафе на Белорусской.
  
   Lapochka-Ira2000
   Офигеть!!!!! Откуда ты знаешь? Постой... А может, ты где-нибудь за соседним компом?
  
   Южный Ветер
   Нет.
  
   Lapochka-Ira2000
   Тогда как ты узнал?
  
   Южный Ветер
   Это мой маленький секрет. Вот телефон. Звони, пересечемся.
  
   Solo_The_Human
   Кинул понты перед девицей?
  
   Южный Ветер
   Да
  
   Solo_The_Human
   Не стыдно-то самому?
  
   Южный Ветер
   Нет, абсолютно нет. Даже не чувствую себя глупым мальчишкой, почти не чувствую. Просто мне хочется с ней встретиться, а для этого ее нужно как-то заинтриговать.
  
   Lapochka-Ira2000
   Все. Телефон я переписала. Завтра позвоню. Пока. Целую тебя в кончик твоего...
  
   Solo_The_Human
   Прочитал я тут твою инструкцию. Ты знаешь, все здраво там написано. Кое-что применил. Но я, наверное, не смог бы, как ты. По десять девок в месяц. Как-то неправильно это, что ли. Я вот нацелился найти одну, но хорошую. И буду трахать только ее.
  
   Южный Ветер
   Надоест. Реально надоест тебе это через пару месяцев.
  
   Solo_The_Human
   Значит, другую найду. А может я ее, это, полюблю типа, и все у нас будет здорово. Хотя... Тогда жениться надо, ЗАГС, теща, развод меня на большое бабло, бардак нормальная девчонка не даст мне разводить в моей комнате. Может, ты и прав... По сути, но если по сердцу, то правы те, кто женятся по любви.
  
   Южный Ветер
   Ты много таких видел?
  
   Solo_The_Human
   Немного, но видел.
  
   Южный Ветер
   Нередко это самообман. Ладно, пошел я, а то у меня после этого виртуального извращения крыша начинает ехать.
  
   Solo_The_Human
   Удачи!
  
   Разговор с Соло не помог. Гормоны водили в моей голове бешеный хоровод. Я чувствовал, что вполне могу пережить этой ночью ломку. Снотворного у меня дома сроду не водилось. Так что я даже не знал, что мне делать. Стоп! Я схватил трубку радиотелефона, лежавшего на диване.
  
  -- Свет! Ты спишь?
  -- Нет. Заказ срочный. Все доделала. Пойду спать, устала я что-то. У тебя что-то стряслось?
   Я как можно короче пересказал ей глупую историю с виртуальным сексом.
  -- Ломка?
  -- Пока нет. Но думаю, что будет.
  -- Дойти сможешь ко мне?
  -- Может, сама придешь?
  -- Ладно, сейчас. Только с тебя ужин. Я тут так засиделась, что кофе нормально попить некогда, не то что поесть. Целый день на бутербродах.
  -- Хоть будет чем заняться до твоего прихода.
  -- Я о том же. Давай, я быстро.
   Я знал, что Свете идти до меня около пяти минут. Однако в тот вечер эти злополучные пять минут превратились для меня в вечность. Я разогрел ужин, заварил свежий чай, но Света все не шла. И мне казалось, что в этот момент я понял, что значит лезть на стенку. Меня даже несколько раз посетила предательская мысль о самоудовлетворении. Но я знал, я прекрасно знал, чем это грозит. Я кончу, а через полчаса мне захочется еще сильнее. Уж лучше было дожидаться скорую сексуальную помощь со Светой в роли дежурного врача.
   Звонок в дверь прозвучал для меня как крик петуха для окруженного ночными чудовищами человека. Я побежал открывать дверь и прямо с порога обнял Свету, чуть ли не силой втащил ее в коридор квартиры, трясущимися руками закрыл дверь и судорожно начал стаскивать с нее одежду.
  -- Ну, что ж ты нетерпеливый такой! - шептала Света. - Сейчас милый, сейчас. Сейчас все будет. Потерпи. Тебе сейчас будет очень хорошо. Ну и мне тоже будет хорошо. Ой! Что ты делаешь...
   Договорить Света не успела. Потому что до кровати я бы точно не дотерпел. Я взял ее прямо в коридоре на полу, за три шага от входной двери, которую, к счастью, успел закрыть.
  -- Что ты делаешь, глупый! Трудно до кровати дойти?
  -- Я... Я совсем не могу... - прошептал я, легонько кусая ее в шею и спускаясь все ниже и ниже.
  -- Так тоже ничего. Даже необычно. Любя, прям с порога. - Светино ехидство было неистребимо.
  
   Через двадцать минут я полностью опустошенный сидел на полу. Голова соображала ясно, гормональный дурман улетучился, и я лишь тяжело дышал. Света поднялась с пола, присела рядом со мной и поцеловала меня в плечо.
  -- Полегче? - спросил она.
  -- Да! Пусть будет проклята эта магия!
  -- Пусть, - согласилась Света. - Я знаю, что это такое. Если бы я не знала, что ты чувствуешь, то не побежала бы к тебе со всех ног.
  -- А ты чем платишь? Знаешь, мы столько лет вместе, но я так и не знаю, чем ты платишь...
  -- Тебе действительно важно это знать? - Она приподняла мой подбородок и пристально посмотрела на меня своими янтарными глазами пантеры.
  -- Если это больно... - начал я.
  -- Больно! Очень больно! Даже не представляешь, насколько больно, но я скажу тебе, потому что еще никому не говорила, кроме своего отражения. Я скажу тебе. Ты же знаешь, я не терплю долгов, то есть вообще, совсем не терплю. Даже десяти рублей. Я заплатила за все сразу, за всю свою жизнь. Заплатила тем, что у меня никогда не будет детей, - сказала она, продолжая смотреть мне в глаза.
   Я не выдержал ее взгляда и отвернулся.
  -- Ты меня покормишь? - попросила она. - Поухаживай за мной сегодня, мне просто нужно, чтобы хоть сегодня кто-то обо мне позаботился. Ладно? - Она поцеловала меня в щеку и начала собирать с пола разбросанную в беспорядке ее и мою одежду.
   Мы решили ужинать при свечах. Не потому что не хватало романтического настроя. Вовсе нет. Мы оба были молоды, привлекательны и безумно сексуальны. И я знал, что через час, а может быть, даже и меньше, я снова захочу Свету. Нет, просто когда смотришь на открытый огонь, то легче говорить о том, что тяготит. Огонь будто бы сжигает все дурные мысли. И тебе становится намного легче. Потрескивал фитиль, пахло расплавленным воском и болью.
  -- Глупая я была. Думала: все мне по плечу, все плохое минует. Залетела. При этом носилась по тусовкам как угорелая, бывало, что и выпивала, хотя нельзя было. Результат - выкидыш. Я очень хорошо помню этот весенний день. Солнце, птички поют. А я лежу в кровати, и мне удавиться хочется. И главное, как назло, никаких моих знакомых в городе нет. Все уехали. Не помню, фестиваль что ли какой-то был. Даже позвонить некому. Не родителям же на жизнь жаловаться, чтобы они мораль мне читали? А мне не мораль была нужна, мне нужно было, чтобы меня просто пожалели. Понимаешь, пожалели. Почему я способна на жалость? Вот уже на протяжении десяти лет любой человек из тусовки может позвонить мне среди ночи, и я его до утра буду уговаривать не пить пузырек снотворного, который он пить все равно не будет, потому что если бы хотел, то давно выпил. А я тогда лежала, и у меня все болело. Понимаешь, все! И душа, и тело. Мне жить не хотелось. И тогда я подумала: Светик! А какого хрена ты паришься? Зачем? Ты что, хочешь нарожать выводок сопливых уродов, которые, едва подрастут, будут посылать тебя на три буквы и водить домой кого попало? Ты хочешь мужа, который будет таскаться пьяным по клубам или просто глазеть свой футбол? Зачем тебе это? Живи для себя! Жизнь одна, и прожить ее надо так, чтобы не удавиться от зависти к другим, когда станешь старой и некрасивой, и никто не захочет тебя трахнуть! И тогда я сказала эти страшные слова. Негромко сказала, почти шепотом: "Пусть не будет детей, но дайте мне силы для того, чтобы я могла жить как хочу, наказывать кого хочу и миловать тех, кто мне нравится. Прямо очень важно мне продолжить род? Прям сверхзадача? Что, рожать больше некому? Я хочу жить для себя и для немногих избранных мною, а остальное мне побоку". Знаешь, и ничего не было: ни гласа с небес, ни грома и молний. Ничего. Абсолютно ничего. Только я поняла тогда: меня услышали! Магия? Бог? Дьявол? Не знаю. Может быть, все сразу и услышали. Только я не могу иметь детей, реально не могу. Я даже к врачам ходила, сказали: причина в мужиках, а не в тебе. Что ж, все десятки мужиков, с которыми я спала, не могут иметь детей? Такое у них гнилое семя, оскверненное гадкими мыслями, наркотой и алкоголем?
  -- Как раз хронические алкоголики и строчат обоймами, а нормальные родить не могут, по врачам бегают. Никогда не задумывалась, почему?
  -- Задумывалась.
  -- И что?
  -- А ничего. Мне все равно. Я свой выбор сделала. Жалею? Сейчас жалею. Обычно всегда потом жалеют, не сразу. Это еще хуже. Но какая, к черту, разница: будешь ты жалеть или нет? Я так думаю: если ты плачешь, если ты раздавлена, то значит оно победило. Значит, оно добилось все-таки своего!
  -- Кто?
  -- Зло.
  -- Ты веришь в добро и зло?
  -- А ты будто не веришь? - Света хитро прищурилась. - У тебя ж в книге сплошь добрые, честные и правильные против гадких, плохих и подлых. И хорошие побеждают.
  -- Побеждают, но с большими потерями. Часто с непереносимыми потерями.
  -- Но побеждают ведь?
  -- Да.
  -- Значит, это правильная книжка. Как Толкин, как Льюис. Это правильное фэнтези. Пусть популярнее будет другое, неформатное, нестандартное, с измененными полюсами сил. Но в сказке добро должно побеждать всегда. По-любому. Иначе это уже будет не сказка.
  -- Почему? - озадаченно спросил я.
  -- Потому что если в сказках не будет побеждать добро, то люди в это перестанут верить и зло начнет побеждать в жизни. Вот в чем дело.
  -- Надо об этом подумать. Ты иди кровать постели, я посуду помою и, если хочешь, принесу тебе теплый чай или кофе прямо в постель.
  -- Звучит заманчиво. Но лучше теплого молока.
  -- Как маленькой девочке?
  -- Да, - она рассмеялась, - как маленькой девочке. Только ты потом никому не говори. Хорошо? А то я всем расскажу, какой ты секс-маньяк, особенно самым страшным и озабоченным девицам из тех, кого я знаю.
  -- Боюсь, все и так в курсе. - Я невесело улыбнулся. - Вот все женщины мечтают о мужике, который бы занимался с ними сексом по три раза каждый день, а поживите со мной хотя бы пару месяцев, ведь волком завоете.
  -- Я б не смогла. Хотя... - Света мечтательно закатила глаза.
  -- Света! Иди стелить кровать!
  -- Иду, иду! - проворчала она. - Командир нашелся, мой лучше посуду.
   Остаток вечера и половину ночи мы как обычно провели в бурном, безудержном, исступленном сексе. Такое положение вещей нравилось нам обоим. Она выдохлась первой и заснула. Я еще долго лежал, вглядываясь в полумрак комнаты.
   Я снова думал о Свете. Ведь, по сути, это был мой идеал. Сильная, целеустремленная, умная, начитанная, очень красивая женщина. Ее возраст меня давно уже не смущал, впрочем, он меня никогда особо не смущал, как и то, что она не может иметь детей. Я знал, что она могла бы стать идеальной женой, идеальной хозяйкой в моем понимании. Мы бы вместе делали все по дому, очень редко бы спорили из-за тех глупых житейских пустяков, которые нередко в других семьях приводят к разводу.
   В комнате бы стояло два компьютера, подключенных к сети. Мы бы работали, изредка перекидываясь ехидными замечаниями в адрес очередной глупости, которой как обычно на день или на два заболевало все русскоязычное сетевое сообщество. Нам было бы хорошо. Я даже уверен, что, когда она начнет стареть, а это рано или поздно все-таки случится, мне не будет слишком больно и тяжело. Да и она не будет страдать, если мне приспичит вдруг сходить налево. А возможно, мне просто не захочется от нее уходить, захочется быть рядом. Думая обо всем этом, я снова почувствовал крошечные уколы в сердце. Будто что-то похороненное в недрах моей души робко просилось наружу, а я не хотел его выпускать. Просто не хотел, и все тут.
   Я знал, что таких женщин как Света не так уж и мало. И в большинстве случаев люди, не знакомые с ними достаточно близко, считают их шлюхами и стервами. Но это не так. Во всяком случае, со Светой это точно не соответствует истине. Просто все эти люди, видящие в подобных Свете стерв и шлюх, сами не прочь заняться с ними сексом, просто так, без лишних реверансов. Не прочь выпить, желательно не за свой счет. Вот и натыкаются они потом на каменную маску женщины, которая ждала любви, ждала ласки, а получило только тупой секс, помимо которого еще нужно всего ничего: только любовь и забота.
   Любовь и забота. Это два простых слова. Два коротких, пронзительных слова, над которыми часто смеются и называют их сентиментальными. Но на самом деле в них заключен тайный, сокровенный смысл, и я почти уверен, что именно в форме этих слов сделана универсальная отмычка для любого женского сердца.
  
   Глава 5. Кое-что о духах деревьев
  
   Я проснулся около восьми и, протирая сонные глаза, начал искать трубку радиотелефона. Как ни странно, в такую рань звонил один из моих редакторов. Если редактор не пишет на электронную почту и не стучится в аську, а набирает твой домашний номер, то это не сулит ничего кроме авральной статьи. Звонивший решил не ходить вокруг да около, а спросил напрямик: смогу ли я за сегодняшний день взять интервью у модного нынче художника, чьи клипы крутят сейчас по MTV. Причем решение о том, браться за эту статью или нет, мне пришлось принимать сходу. Что ж, сделать авральный материал без потери качества для фрилэнсера - это дело чести, и я дал согласие. В награду я получил кучу благодарностей от редактора, заверение в вечной любви, а также номер мобильного телефона этого самого художника, что было более существенным для меня.
  -- Что там еще случилось? - сладко зевая, спросила Света. - И который сейчас час?
  -- Восемь пятнадцать, - ответил я, садясь за компьютер. - А звонил редактор знакомый, хочет, чтобы я интервью с одним художником сделал за сегодня.
  -- Согласился?
  -- Да.
  -- Ни секунды не сомневалась в тебе.
   Света сладко потянулась всем телом, при этом здорово напомнив мне Багиру из мультфильма о Маугли, подошла ко мне и, обвив мою шею, сообщила, что раз у меня такой аврал, то она сама приготовит завтрак.
   Художники - народ очень странный. Наверное, даже более странный, чем те же музыканты. Впрочем, по моему сугубо личному мнению, человек от культуры и должен быть не от мира сего. В своем творчестве он как бы показывает все безумие и абсурдность этого мира, который, несмотря на свои строгие законы, иногда кажется мне огромным сумасшедшим домом, где нормальные люди как раз и сидят себе тихо в дурке, а метро и офисы полны реальными сумасшедшими. Если вы мне не верите, то загляните как-нибудь на досуге в любой интернет-форум или чат, и вы увидите настоящий театр абсурда. Причем абсурда в высшем его проявлении.
   Художнику я звонить пока не стал. Если я ненароком его разбужу, то ни о каком интервью и речи быть не может. Поэтому пока я залез в сеть, набрал в поисковике "Максим Иванов" и с жадностью стал впитывать всю имеющуюся в и-нете информацию.
   Ссылок оказалось довольно много. Оказывается, неделю назад крупный медиа- издатель выпустил игру с оригинальной графикой этого художника. Что ж, это неплохой информационный повод, тем более что этот самый издатель задолжал художнику кучу денег.
   Все-таки интернет для журналиста - великая вещь. Поэтому коллега, делающий круглые глаза, когда я у него спрашиваю номер ICQ, не вызывает у меня уважения. Журналист должен быть если не примером для подражания в глазах своих читателей, то, по крайней мере, обладать более обширными знаниями, чем его читатель. Иначе его статьи будет просто скучно читать.
   Полностью погруженный в эти мысли, я сел завтракать. Я сидел в полной прострации и ковырялся ложкой в кукурузных хлопьях, залитых молоком. Света же с завидным аппетитом уплетала жареные сосиски, запивая их крепким кофе без сахара.
  -- Что хоть за художник? - спросила она после некоторого молчания.
  -- Максим Иванов. Очень интересный дядька. Работал в каком-то "почтовом ящике", потом подался в художники.
  -- А! Иванова-то я знаю, по-моему, у него совсем крейзовая графика. Дали нервно курит в сторонке вместе с Босхом.
  -- Это точно. Мне иногда в таком стиле сны снятся, когда я гриппую. Но ведь это его мир. Вернее, мир-то один, просто он так его видит.
  -- Да уж, - вздохнула она.
  -- Правда, из всех модных нынче мультипликаторов только Куваев стал всенародно любимым, - мне вдруг захотелось развить тему анимации.
  -- Я думаю, что это произошло не благодаря тому, что его графику поняли и оценили. Тут все дело в его персонажах.
  -- Ну да, все дело в Масяне. Собирательный образ поколения NEXT как-никак.
  -- Не скажу, что прям такой собирательный. Таких девчонок как Масяня достаточно много, но не большинство.
  -- Однако многие ассоциируют себя именно с ней.
   - Это нормально, - отвечаю я. - Ведь как бы ни был крут герой фильма или пусть даже мультика, любой человек считает, что он ничем не хуже его. А если бы на него вдруг свалилась сила недюжая, нашлись бы родственники в других измерениях или зачатки древней магии исчезнувшего народа, то он не совершал бы тех глупых ошибок, который понаделал в книге или фильме герой.
  -- Конечно, он бы понаделал других. Но Масяня по сути достаточно заурядная девица, которая только пытается думать, но у нее не особо это получается.
  -- Согласен. Но феномен популярности Масяни и в том, что мультик про наши реалии.
  -- Да, Масяня все-таки лучше, чем "Симпсоны", "Саус Парк" и тем более "Футурама", которые вызывают смех скорее не над опусами персонажей, а над тупостью самого проекта.
  -- Однако люди смотрят, смеются над тупостью Симсонов и думают, что они-то уж точно умнее их. При этом на вопрос о том, кто такой Гомер, среднестатистический американец говорит, что это Гомер Симпсон, персонаж мультика, и тут стоит снять шляпу перед нашей комплексной системой школьного образования.
  -- При этом моя мама сказала, что в тесте на общее развитие один ребенок в школе написал, что Рафаэль - это ниндзя-чепашка.
  -- Правильно. У нас один написал, а в США весь класс. Американская мечта трех "Д": дом, деньги, дети - это правильно, но при этом не стоит совсем уж впадать в идиотизм. Мне вообще кажется, что американцы - это не другая нация, а другая раса, которая каким-то образом вот уже полтысячелетия живет бок о бок с обычными людьми.
  -- Ты можешь на меня обижаться, но мне нравятся Штаты. Я не фанат американского образа жизни, но при этом считаю, что в страну, где законы реально работают, какими бы они ни были чудовищными с нашей стороны, надо уважать. Мак-Дональдс, как бы его ни ругали, - единственное место для людей небольшого достатка, где можно очень быстро, а главное очень недорого перекусить между беготней по городу. При этом люди ругают Мак-Дональдс и сами назначают там встречи и свидания, потому что знают, что там безопасно, спокойно и тебя с высокой долей вероятности не обхамят. Но для меня Америка - это Марк Твен, Эдгар По, Роджер Желязны, Клиффорд Саймак, Роберт Шекли и Рей Брэдбери, а не Мадонна и не, боже упаси, Гомер Симпсон. Страна, в которой патриотизм впитывается вместе с молоком матери, а люди плачут, глядя, как подымают флаг их родной страны, заслуживает уважения априори, и можешь меня считать злостным америкосом.
  -- Знаешь, не буду. Ты же говоришь о положительных тенденциях и, надеюсь, не считаешь, что в стране, в которой мужчину, подарившему женщине цветы, могут привлечь за сексуальное домогательство, справедливые законы.
  -- Нет, конечно. Не бывает, чтобы все было хорошо. Да, США создало культуру потребления. Но при этом среднестатистический американец гораздо счастливее среднестатистического русского.
  -- Чтобы это понять, надо там пожить. Причем не как гость или эмигрант-нелегал, а как полноценный гражданин, только тогда ты поймешь, прав ли ты был, рассуждая об американской мечте за завтраком, или нет.
  -- Согласен. Опять согласен. Ладно, мне надо еще кое-что почитать про этого художника, чтобы быть во всеоружии, а потом я ему буду звонить, и пусть мне повезет.
  -- Пусть. Ладно, я даже готова помыть посуду.
  -- Света!
  -- Что? - невинным тоном спросила она.
  -- Сначала ты готовишь завтрак, затем моешь посуду, потом варишь мне борщ и...
  -- Даже не надейся! - усмехнулась она. - Тем более у меня куча дел. Я из-за своего вчерашнего аврала текучку запустила. Вот помою посуду и пойду опять вкалывать.
   Света ушла минут через двадцать, а я, прочитав все, что только можно было найти в сети по интересующей меня теме, все-таки решил позвонить. Половина одиннадцатого не бог весть какая рань.
   Трубку взяли почти сразу. При этом я отчетливо услышал шум воды. Вероятно, ответивший находился либо на кухне, либо в ванне.
  -- Извините, что так рано звоню, - начал я.
  -- Все нормально. После десяти часов утра я, как правило, вменяем.
  -- Меня зовут Андрей. Я журналист. Меня попросили сделать интервью с вами на тему игры, которая вышла неделю назад.
  -- Прекрасно, - отвечают на другом конце. - Можем вечерком пересечься, поужинать и все обсудить.
  -- Понимаете, в чем дело, мне этот материал нужен срочно. Мне очень неудобно вас напрягать, но мне его надо сдать к вечеру.
  -- Понимаю. Ладно, тогда встретимся на Китай-Городе через час, в центре зала. Я все равно собирался в город.
  -- Боюсь, за час я не успею туда добраться. Давайте через час двадцать. Как я вас узнаю?
  -- Узнаете, это я вам гарантирую. До встречи. - После этих слов художник повесил трубку.
   Что ж, пока все складывалось неплохо. Трудно поверить, в каких условиях иногда приходится брать интервью. На вокзале, за двадцать минут до отправления поезда, в машине, которая едет в дальнее Подмосковье и из которого мне надо будет выбираться, делая три пересадки на электричках. У меня было всякое, и я уверен, что самые необычные интервью еще впереди. А пока же мне надо было как можно быстрее собраться и бежать на встречу.
  
   Художник оказался прав, в общей толпе ожидающих встречи на Китай-городе я его узнал сразу. Он был одет в плащ, который был в моде лет так 150 назад и в черный цилиндр. Хитрые, вечно смеющиеся глаза, аккуратно подстриженная бородка. Он походил чем-то не то на фокусника, не то на волшебника из литературных сказок XIX века. Для пущей правдоподобности ему не хватало только трости.
  -- Не страшно так ходить по городу? - спросил я.
  -- Да нет, наоборот мне приятно, что на меня все глазеют.
  -- Но ведь большинство, наверное, считает вас сумасшедшим.
  -- Пускай. Смотри, вот девушка прошла и улыбнулась. Неважно, считает она меня сумасшедшим или нет, главное, что она улыбнулась, отвлеклась от своих проблем.
  -- То есть вы так одеваетесь, чтобы веселить людей?
  -- Ничего подобного. Я так одеваюсь, потому что мне нравится плащ и цилиндр. Я не юрист и не менеджер, и меня никто не будет ругать, если я приду в таком виде к себе на студию. Для моего работодателя главное, чтобы я хорошо рисовал.
  -- А вы считаете, что хорошо рисуете?
  -- Если бы я так не считал, то ни одной работы не выставил на публику. Я показываю другим людям только те работы, которые мне самому нравятся.
   Так совершенно естественно началось мое интервью с модным художником Максимом Ивановым. Мы вышли на поверхность, при этом я поймал себя на мысли, что стараюсь идти чуть сзади него, чтобы люди не дай Бог подумали, что он мой приятель. Поймав себя на этой мысли, я ужасно рассердился на себя и, сделав некоторое волевое усилие, пошел рядом с художником.
   К счастью, идти было недолго. Мы решили выпить чаю в "Китайском летчике Джао Да", неплохом музыкальном клубе, где по утрам пусто и можно посидеть в спокойной обстановке, покурить и выпить кофе или чаю.
   Максим оказался на редкость контактным человеком. На вопросы он отвечал достаточно сжато и по существу. При этом я был уверен, что с просьбой дать интервью к нему обращаются не очень часто.
   Современный журналист приходит на встречу с цифровым диктофоном, однако я по старинке все пишу в блокнот, при этом активно используя стенографические символы. Да, диктофон - это хорошо, и такую игрушку я могу себе позволить, но после разговора с одним старым редактором я зарекся брать его.
   Я хорошо помню, одно из первых своих интервью, когда я наивно спросил редактора: "Что мне взять с собой?" На это старый редактор, с более чем сорокалетним стажем в журналистике, сказал: "Андрюш, запомни раз и навсегда, на интервью с диктофоном ходят только мажоры. Хочешь быть мажором? Нет. Тогда у тебя есть вечное орудие журналиста - ручка и блокнот. Диктофон же тебе нужен только в одном случае, если ты берешь интервью у представителя государственной структуры или особо скандальной личности. Но пойми, что если ты будешь дословно воспроизводить то, что тебе говорят, ты получишь текст с кучей речевых ошибок в стиле Черномырдина или даже хуже. А чтобы избежать недоразумений, ты должен давать текст на сверку, вот и все". Этот разговор сильно повлиял на мое дальнейшее восприятие интервью. К тому же не секрет, что, увидев камеру или диктофон, люди нередко начинают говорить совсем не то, что хотели на самом деле сказать.
  -- ...А потом я все-таки ушел из этого НИИ, как почувствовал, что все это развалится. И точно ведь, развалилось через полгода, и всех на улицу выгнали. Физики пошли на рынок торговать, а кто и полы мыть. Мне повезло, я умел рисовать. Сначала для рекламных агентств работал, делал оригинальную графику. Но все равно это все скучно, когда четко по поставленной задаче работаешь. Согласен? - Художник испытующе посмотрел на меня.
  -- Да, мне самому интереснее темы находить, чем когда их дают. К тому же в официальном издании "Министерства легкой промышленности" я бы работать не стал, даже если бы там платили вдвое больше, чем я получаю сейчас.
  -- Вот и я о том же. Рисовал я своих чудиков, как я их называю -- кому-то нравились, кому-то нет. Но все равно ведь они забавные?
  -- Не знаю. Честно?! Страшноватые они. Конечно, до Босха далеко, но... - Я интуитивно понял, что этот человек тоже очень неплохо чувствует фальшь и с ним надо быть откровенней. Не исключено, что он тоже маг. Слишком уж пронзительные у него глаза.
  -- Но ты ведь рассматривал мою графику перед встречей? Скажи мне честно, вызвал ли хоть один мой персонаж у тебя отвращение?
  -- Скорее удивление. Мне было интересно понять, почему человек видит мир таким: похожим на какие-то жуткие катакомбы, по которым ходят существа с несчастными лицами и жуткими телами.
  -- А это разве не наш мир? Ты посмотри, посмотри вокруг. Это и есть катакомбы с трубами, какими-то комнатами, которые не убирались десятилетиями, с бедными, несчастными, потерявшимися в этом лабиринте людьми, у которых добрые, но бесконечно грустные лица.
  -- Вы действительно видите мир таким?
  -- Да. Практически таким, какой я создал в анимации и графике. Да, со стороны может показаться, что это живопись наркомана. Но я не использую допинги, я просто так вижу мир. Это мое право! В конце концов я имею право так его видеть! - Художник начал волноваться.
  -- Я это понимаю, и, судя по нарастающей популярности, это понимают и поклонники вашего творчества.
  -- Да мне в принципе все равно, понимают они там про мир или нет. Нравится, вызывает интерес, улыбку -- и хорошо. И замечательно.
   Мы проговорили с Максимом еще где-то с полчаса. Мне удалось разговорить его на все интересующие меня темы.
  -- Андрей, вы мне тогда пришлете уже готовый текст, чтобы я посмотрел.
  -- Конечно, - отвечаю я, при этом зная, что текст я ему показать просто не успею.
   Максим ушел, а я остался сидеть в "Китайском летчике" и заказал себе еще чаю. Состояние у меня было не из лучших. Одно дело врать человеку, который мне лично неприятен, совсем другое - доброму открытому чудаку. Да, я не напишу ничего сверх того, что он мне сказал, не подтасую факты в нужном мне ключе. Я все сделаю в лучшем виде, и при этом сам художник получит неплохой PR в престижном компьютерном издании, которое читает как раз его целевая аудитория.
   НО! Есть одно маленькое но: я не выполню данное этому человеку обещание, и в следующий раз он крепко задумается, стоит ли вообще давать интервью. Конечно, ему можно было бы все объяснить про аврал. Но я слишком хорошо знал, что он мне ответит. Он клятвенно пообещает прочесть статью за сегодняшний день, но не сделает этого. Поэтому я просто обманул его, и большинство моих коллег, весьма вероятно, точно так же поступили бы на моем месте.
   Стоит найти оправдание гадкому поступку, как совесть на удивление легко успокаивается. Когда ты шепчешь ей на ухо: плохие они, а не я. Не врать себе - это серьезный шаг, шаг болезненный и шаг очень опасный для рассудка. Но я честно сказал себе: ты обманул хорошего человека ради того, чтобы вовремя сдать материал. При этом даже не попытался каким-либо способом все-таки дать ему на вычитку материал. А сделал это ты, потому что знал, что этот человек не подаст на тебя в суд. Правда горька, правда отвратительна на вкус, но это правда и этим все сказано.
   Из этих невеселых мыслей меня вырвал звонок мобильника. Звонила та самая Ира, из-за которой я вчера, если бы не Света, пережил бы очень невеселую ночь.
  -- Это Ира. Ты мне свой номер оставил. Мы с тобой в аське вчера общались.
  -- Сексом виртуальным занимались. Давай уж вещи своими именами называть. - Ире не повезло, она выбрала не самое лучшее время для звонка.
  -- Ну да, - после небольшой паузы ответила она. - Ты не хочешь со мной встретиться?
   Я посмотрел на часы - тринадцать двадцать. Да, ситуация та еще. Надо статью успеть закончить, да и девочку эту очень хотелось увидеть. Я прекрасно помнил пословицу о двух зайцах. Но трактовал ее я по-своему. За зайцами не стоит гнаться. Надо просто вскинуть ружье, пристрелить обоих, а потом пойти и без особой спешки собрать тушки.
  -- Вечером сможешь? - спрашиваю я и почему-то сразу понимаю, что вечером не получится.
  -- Нет, давай, может быть, где-нибудь часиков в пять.
   Так я и знал! Что ж, не впервой, прорвемся. В пять так в пять.
  -- Давай тогда на "Охотном ряду" в центре зала в пять десять.
  -- Хорошо. Как я тебя узнаю?
   Я достаточно подробно и обстоятельно объяснил ей, как я выгляжу и стребовал то же самое с нее. На этом мы и попрощались. Что ж, на случай полевых работ у меня всегда был припасен запасной вариант. Сейчас можно вписаться в какое-нибудь и-нет-кафе или сделать еще проще: поехать на родной журфак, завалиться в компьютерный зал, благо там есть знакомые, и не торопясь сделать материал. Кстати, оттуда можно его и отправить. Статья требуется небольшая, максимум на половину стандартной газетной полосы. Для меня это работа на час с небольшим.
   Заходя на родной факультет, я с тоской подумал о том, что постепенно докатился до хронических прогулов. Но то, что простительно четверокурснику, не простительно первокурснику. К тому же на меня теперь работает моя зачетка и репутация. Прорвемся. Так или иначе, но ключевые предметы, которые ведут наиболее ревнивые к посещаемости преподаватели, я все-таки старался тогда посещать.
   С рабочим местом, обеспеченным выходом в сеть проблем не возникло. Я очень не люблю работать на чужих компьютерах, тем более я ненавижу 2000-й Word, но Париж в данном случае стоил мессы. Я постарался отключиться от посторонних звуков и сел за работу. Приблизительно через час все было готово. С учетом аврала, я все-таки отзвонил редактору и убедился, что материал получен. На часах было около четырех часов. И до встречи с Ирой меня отделял всего лишь час, который надо было чем-то занять.
   Я не сторонник попусту терять время. Поэтому я зашел в столовку, быстренько перекусил и отправился на свежий воздух, пользуясь моментом хоть чуть-чуть побыть на улице и в полной мере ощутить середину апреля.
   Погода стояла чудесная, и я шел в сторону Лубянки походкой человека, который до завтрашнего дня совершенно свободен. Если разобраться, то я действительно свободный человек. Я сам решаю, когда мне работать, а когда отдыхать. Я умею управлять своим временем и силами. Тогда я еще подумал о том, что мне осталось совсем немного учиться и дальше у меня появится еще больше свободного времени, которое я смогу потратить на работу, а может быть, просто смогу позволить себе пройтись по весенней или осенней Москве, поглазеть на прохожих, или сесть где-нибудь в тихом скверике, достать книжку и закурить сигарету. Что может быть лучше этого?
   Конечно, Москва - это Вавилон, Новый Вавилон и никакой не Третий Рим. Я ненавижу пивные ларьки у метро и запах еды, зажаренной на прогорклом масле. Но я люблю Лубянку, Китай Город, Тверскую, Новый Арбат и Таганку. Я люблю их даже не потому, что это мой город, я просто их люблю и для этого не нужно никаких объяснений и оправданий. Иногда бывает, когда ты любишь и хочешь, чтобы объект любви стал еще лучше, но нельзя любить старые районы Москвы и при этом люто ненавидеть грязь оптовых рынков. Если любить город, то надо любить его полностью. Москва... Она ведь тоже женщина, а в любой женщине есть свои достоинства и недостатки. И достоинств больше, намного больше. Хотя, если мне когда-нибудь придется выбирать, то прекрасную и гордую Москву я сменю на тихую и покладистую бюргершу, мирно живущую уже далеко не первое столетие где-нибудь в Германии или Австрии. При этом никто мне не запретит бегать от нее к гордой красавице-Москве. Вот только захочет ли она меня снова принять?
   Погруженный в эти мысли, я дошел до Лубянки. В который раз я печально посмотрел на пустующее место, где когда-то возвышался символ могущества КГБ. У нас любят памятники, любят их ставить и любят их ломать. Народная игра такая. Почему-то пол-Европы заставлено памятниками правителям-палачам, а у нас убрали памятник Железному Феликсу.
   Да, символ террора и геноцида собственного народа. Символ ГУЛАГа и более чем полувекового страха. Но это всего лишь зримый символ. Тем более Феликс Дзержинский, который стрелял мародерствующих бандитов и пытался собрать послевоенных сирот в детские дома, тут совсем ни при чем. Да, расстреливал, да, убивал. Он был частью той власти, частью той системы, которая пыталась выбраться из нищеты и голода. Мы можем что угодно говорить о терроре, но фашистов победили благодаря тому, что у власти стояли сильные люди, у которых руки были по локоть в крови невинных. Меньшее зло? Может быть. Хотя зло не бывает большим или меньшим. Есть зло и есть добро. А кроме них только людское равнодушие. И клумба с цветами, словно кровоточащая лунка в десне, где совсем недавно был красивый зуб. Не нравится Феликс? Поставьте кого-нибудь другого. Ведь это часть городской архитектуры прежде всего, а потом уже символ власти ушедшего в небытие тоталитарного режима.
   Я достал мобильник. Было уже почти пять. Возвращаться до "Охотного ряда" было поздно, гораздо легче доехать остановку на метро. Что я и сделал.
  
   Я узнал ее сразу. Да и выбор был невелик. В центре зала кого-то дожидался только усатый тип с бегающими глазками и густыми черными усами да женщина довольно крупной комплекции, держащая в руках внушительных размеров папку, скорее всего с квартальным бухгалтерским балансом. И еще в самом уголке стояла девушка. Совсем молоденькая и очень худенькая. Из-под коротенькой клетчатой юбочки выглядывали тоненькие, но очень стройные ножки. У нее были длинные светлые волосы. Она чем-то напоминала юную нимфу, которая, робко оглядываясь, выбралась из ручья, чтобы погреться на весеннем солнышке. Я стал медленно приближаться к ней, и в голове у меня пронеслась совершенно глупая мысль: главное не спугнуть, нимфы ведь такие пугливые.
   У нее были огромные, как у персонажей японских мультиков, глаза, и еще она редко улыбалась. При этом ее голос мне показался каким-то уж совсем не соответствующим такой кукольной внешности: низкий и чуть хрипловатый. Если бы она не сказала мне, что ей восемнадцать лет, то я запросто мог бы принять ее за ученицу одиннадцатого класса или даже десятого. Но все-таки в ее чертах лица было нечто говорящее о том, что она уже взрослая девочка и голых мужчин видела не только на обложках журналов.
  -- Куда пойдем? - спросил я. - Хочешь, пойдем кофе попьем или, может быть, пообедаем где-нибудь?
  -- Поедем сразу к тебе, если ты не против, - с детской прямотой предложила она. - У меня не так много времени. Мне домой надо к десяти.
  -- Мама будет ругаться? - неудачно пошутил я.
  -- Будет, - потупив глазки, сказала она.
   Это детская прямота буквально выбила меня из колеи. Да, я встречался с первокурсницами, и нередко это имело самые плачевные последствия: от молчания в трубку до истерик, устроенных мне прямо в стенах родной Alma Mater. Но тут было что-то другое, какое-то странное, удивительно странное спокойствие, будто бы для нее это обычно. Да, она не выглядела так, будто регулярно меняла мужиков. Такой вот ангелочек с худыми коленками и большими глазами. Нет! Это была скорее прямота и естественность нимфы, для которой соблазнить проходящего мимо смертного путника было почти то же самое, что искупаться в холодном ручье перед рассветом.
  -- Ты где живешь? - спросила она, когда мы уже сели в поезд.
  -- На Домодедовской.
   Девушка нахмурила тоненькие бровки и смешно сморщила носик.
  -- Это после Орехово? - спросила она.
  -- Да.
  -- Ты где учишься? - спросил я ее.
  -- "Геодезии и картографии", - тут же ответила она.
  -- Хм... Я думал: в Мариса Тереза или МГИМО.
  -- Почему?
  -- Потому что чем престижней ВУЗ, тем красивей там девушки. Не знаю даже, как это объяснить. Я встречался с девушками, которые учились в разных ВУЗах.
  -- У тебя было много девушек?
  -- Не очень, - я пожал плечами.
  -- Сколько? - спросила она, глядя мне прямо в глаза и улыбаясь.
  -- Думаешь, я считал? Записывал их имена в блокнотик и рядом ставил дату знакомства?
  -- А почему бы и нет? - Она пожала плечами.
  -- Действительно, почему бы и нет?! - Я усмехнулся.
  -- Чему ты смеешься? - спросила она, снова нахмурившись. - Я что-то смешное сказала?
  -- Я просто представил тетрадь и как я в нее записываю - Иванова Маша, встретился 20.09.00, переспал 21.09.00, 26.09.00, 29.09.00.
  -- Послал куда подальше 29.09.00, - поддержала тему Ира.
  -- Может быть и так! - Я пожал плечами.
   Она рассмеялась, и я погладил ее по щеке, а затем, ничуть не церемонясь, прижал к себе. При этом я испытывал некоторую гордость. Ведь добрая половина мужчин в вагоне практически в открытую глазела на Иру и втайне завидовала мне. Хотя завидовать, откровенно говоря, тут было абсолютно нечему.
  -- Тебе часто бывает одиноко? - спросила она, прижимаясь ко мне.
  -- Одиноко? - переспросил я. - А что для тебя значит "одиноко"?
  -- Одиноко - это когда вокруг куча народу, а тебе кажется, что вокруг не живые люди, а манекены. С тобой такое было когда-нибудь?
  -- Ириш, это чувство преследует меня с раннего детства.
  -- И как ты с этим борешься? - спросила она.
  -- Никак, - я пожал плечами. - Я просто принимаю это как данность. Скажи, а ты чувствуешь, когда люди лгут тебе?
  -- Да! Откуда ты знаешь?
  -- Знаю. Нас тянет друг к другу. Таких вот, как мы с тобой, как некоторые мои знакомые.
   Нимфа, дриада, эльф. Может, они так и выглядели в древние времена? Они уводили путников танцевать на полых холмах, и смертные там погибали. Нет, она не дриада и не нимфа, она просто обычный маг. Поэтому и такая странная. Мы все странные, странность - это наше кредо, с которым мы носимся как с писаной торбой. Нянчим свои уникальность и необычность, а надо просто жить.
  -- Таких, как мы с тобой... - Девочка задумчиво покусывала нижнюю губку. - Сумасшедших, да? Мы сумасшедшие?
  -- Нет, мы не сумасшедшие.
  -- А кто мы? Кто я?
  -- Ты девочка Ира, очень красивая девочка Ира. Вот и все.
  -- Но тогда, если я не сумасшедшая, то почему меня родители к психиатру водили?
  -- В связи с чем?
  -- А я как-то встала ночью, оделась и ушла на всю ночь гулять. Пришла под утро и спать легла.
  -- И тебя после этого потащили к психиатру?
  -- Да. Мама сказал, что я лунатик. А мне просто вот захотелось на звезды посмотреть. Вот и все. Это плохо, да?
  -- Что плохо?
  -- То, что я ночью ушла одна гулять.
  -- Это нормально. Для тебя это нормально.
  -- Спасибо. - Она обвила мне шею.
  -- За что?
  -- Просто спасибо и все.
   У нее были очень нежные губы, я целовал ее очень осторожно, будто бы прикасался к цветку, а не к человеку. Дриада, нимфа... Дитя богов.
  -- И что тебе сказал врач? - спросил ее, с трудом заставив себя оторваться от ее губ.
  -- Он спросил, что мне снится.
  -- И что тебе снится?
  -- Все время один и тот же сон. Ночь. Луна ярко светит, и я по лесу бегу от кого-то и никак оторваться не могу. И это люди, много людей, и они хотят не просто меня изнасиловать, они убить меня хотят. Сжечь! Сжечь на костре! - На мгновение мне показалось, что ее глаза засверкали.
  -- И они тебя схватили?
  -- Нет. Я дерево нашла. Какое-то особенное дерево. Я все пытаюсь вспомнить, какое именно: липа, или сосна, или осина. Не могу пока вспомнить. Я подбегаю к дереву, обнимаю его и сливаюсь с ним. И эти люди пробегают мимо. Они что-то кричат, ругаются, но они не видят меня. Я чувствую, что я стала с деревом одним целым, чувствую, как медленно растут ветки, как листья качаются на ветру.
  -- И что тебе на это врач сказал?
  -- Ничего. Он просто сказал то же, что и ты, что это для меня нормально. А еще он предупредил, что это надолго. Может быть, навсегда, и что я привыкну. Со временем привыкну.
  -- А родителям твоим что он сказал?
  -- Не знаю, они долго говорили. Еще у этого врача глаза были такие, как у тебя. И еще у одного парня, я с ним тоже по сети познакомилась и переспала потом. И у девушки одной, я в метро ее видела. Она книжку читала, такую старую и очень толстую. Я вот книжки не люблю. Я мультики люблю японские, они очень красивые.
  -- Этот врач до сих пор работает? - спросил я, лелея надежду получить координаты психиатра, который был одним из нас. У меня половина знакомых нуждалась в таком человеке.
  -- Нет. Он в Бельгию уехал, по контракту работать.
  -- Так и знал. - Я печально вздохнул. - А ты не боишься вот так по сети знакомиться, тебе не страшно, что твой сон наяву повторится?
  -- Нет, уже не страшно. После того как меня изнасиловали однажды, мне не страшно уже.
  -- Тебя изнасиловали?!
  -- Да. - Она пожала плечами и улыбнулась. - Не убили же, просто изнасиловали.
  -- Как это было?
  -- А я вот так познакомилась с парнем по сети, а потом он меня домой позвал. А там еще двое были и пьяные уже. Знаешь, я даже не сопротивлялась.
  -- Тебе потом, наверное, очень плохо было?
  -- Нет, я же говорю, я не сопротивлялась. А вот им плохо было. Когда я уже уходить собиралась. Один начал меня пугать, чтобы я никому не говорила. И вдруг я на него посмотрела, он за голову схватился, побежал на кухню, схватил нож и хотел себе в живот воткнуть. Его другой парень еле удержал. А третий сел в угол и плакать начал. Что с ними? Им стыдно стало? Да?
  -- Можно и так сказать. - Я улыбнулся. - И что, эта история ничему тебя не научила?
  -- Научила. Я стала сначала говорить долго по аське, прежде чем встречаться. Если парень ведется на круглую попку и сиськи большие, то мне неинтересно, а если он начинает, как ты, говорить оживающими картинками, тогда я думаю, что с ним стоит встретиться и, может быть, переспать.
  -- Ну а парня постоянного ты не хочешь завести? - спросил я.
  -- Ты хочешь быть моим парнем? - спросила она, глядя мне прямо в глаза.
  -- Нет, - ответил я и отвел взгляд.
  -- Вот и никто не хочет. Манекены хотят, ну, те, что просто как люди, а на самом деле неживые, просто едят, ходят, спят. Они хотят. Они просто трахаться со мной хотят постоянно. Одни такой был. Очень взрослый, на машине. Цветы мне дарил, а потом он просто однажды не приехал. Забыл, наверное, про меня или другую нашел.
  -- Может быть, он тоже за нож взялся или удавился? - усмехнулся я.
  -- Не знаю. - Она беспечно пожала плечами. - Нам скоро выходить?
  -- Через две остановки.
   Она прижалась ко мне и уткнулась носом мне в свитер. Мне почему-то очень сильно захотелось плакать, но я быстро подавил в себе это чувство. Странная девочка, ничего не скажешь. А ты что, хотел с нормальной по сети познакомиться?
   Мы шли ко мне домой от метро Домодедовская. Ира молчала и с любопытством смотрела по сторонам.
  -- Ты никогда не была в этом районе?
  -- Никогда. Здесь неплохо. Деревьев очень много. Вот в Марьино я была, там совсем плохо. Деревца все маленькие и чахлые.
  -- Здесь сады раньше были. Огромные яблоневые сады. Потом дома панельные начали ставить и сады вырубили. Это всего лишь остатки.
  -- Наверное, очень красиво, когда они цветут?
  -- Да, очень.
   Она остановилась и опять прижалась ко мне, ища своими губами мои.
  -- Кто мы? Скажи, просто скажи КТО МЫ?
  -- Такие, как ты и я?
  -- Да!
  -- Мы маги. Мы калеки, которым дали костыли в виде необычной силы, чтобы мы могли ходить по миру манекенов, если говорить твоим языком. Тебя устраивает такой ответ?
  -- Маги - это как Гарри Поттер? - спросила она.
  -- Не совсем. Хотя, в принципе, похоже.
  -- Здорово. Я думала, что я просто ненормальная. Спасибо тебе.
  -- За что?
  -- Просто спасибо. Я тебя отблагодарю. Ты еще не знаешь, как я умею благодарить. А где еще можно найти таких, как ты и я?
  -- Да везде. Клубы всякие музыкальные, тусовки по определенным дням в центре города. Много где. Только нет смысла искать кого-то.
  -- Почему?
  -- Просто нет смысла. Единственный, кто может тебе помочь - это ты сама. Все, пришли почти.
  -- Это твой дом?
  -- Да.
  -- Хорошо. Хорошо, я не буду никого искать, я просто буду жить. Жить - это как дереву расти. Корни глубоко в землю, а ветки к солнцу.
  -- Ты хорошо училась в школе?
  -- Да.
  -- Насколько хорошо?
  -- Только пятерки. Учиться просто, только скучно.
  -- Почему скучно?
  -- Потому что мне кажется, что все, чему там учат, давно устарело: и физика, и математика. Ну, это все уже неправильно.
  -- Почему ты так думаешь?
  -- Потому что мир скоро изменится. И манекены уйдут. Навсегда уйдут.
  -- Очень в этом сомневаюсь. Они очень живучие, эти твои манекены.
  -- Все равно мир изменится. И деревьев... здесь будет больше деревьев.
   Пока мы заходили в подъезд и поднимались на пятый этаж, меня не покидала мысль о том, что я окончательно сошел с ума. Эта девушка, которая при общении по сети вела себя вполне адекватно, в жизни оказалась, мягко говоря, пришельцем с Марса. То, что у девочки были ярко выраженные магические способности, было так же ясно, как и то, что с психикой у нее тоже были явные проблемы. У меня в голове даже промелькнула мысль: а может, ну ее? Покормить, чаем напоить и домой отправить. От греха-то подальше. Ведь всегда можно сходить к Светке. А с этой дриадой или нимфой, или кто там она еще, лучше не связываться?
  -- Ты один здесь живешь? - спросила Ира, осматривая мое жилище.
  -- Да.
  -- А где твои родители?
  -- Они живут в другом месте.
  -- Ясно.
   Мы пошли на кухню. Ира есть отказалась, и я просто напоил ее горячим чаем. До сих пор у меня в глазах стоит эта картина. Хрупкая, худенькая, даже не девушка, а девочка, держащая в руках дымящуюся кружку с чаем и смотрящая в окно на яблоневый сад. Он пила чай маленькими глотками, а кухня была погружена в звенящую тишину.
  -- А тебе... тебе что обычно снится? - спросила она, наконец отвернувшись от окна.
  -- Мне война снится. С 1998-го каждый день новое сражение. Я будто бы прохожу через всю историю войн, начиная с древнейших сражений.
  -- Война - это плохо, - немного подумав, сказала она и вздохнула. - Когда война -- много деревьев обычно рубят.
  -- Помимо деревьев рубят еще и человеческие головы.
  -- Голов не жалко, - чуть заметно улыбнувшись, возразила Ира. - Люди сами виноваты, а деревья нет. Деревья мне больше жалко. Пойдем, Южный Ветер. Пойдем, у меня не так мало времени.
   Честно признаюсь -- я не очень люблю, когда девушка сама, напрямую предлагает заняться сексом. Я всегда считал и буду считать, что приоритет должен оставаться за мужчиной по праву сильного. К тому же, я начал немного побаиваться эту девицу, со странным взглядом и не менее странными для молоденькой девушки суждениями.
  -- Ира, а может, не надо? - мои слова прозвучали как-то неуверенно, ведь, что греха таить, девушка мне безумно нравилась. А ее странность еще больше распаляла мое воображение.
  -- Ты стоишь и мысленно раздеваешь меня, и при этом говоришь: не надо?!
   Я подошел к ней, обнял ее за узкую талию и прикоснулся кончиком языка к шее. Ее рука заскользила по моей груди, спускаясь все ниже и ниже, а затем резко остановилась, так и не добравшись до паха.
  -- Пойдем в комнату! - предложила она, и я согласно кивнул.
   До моей комнаты мы шли очень медленно. Через каждый три шага мы останавливались, бережно прикасаясь друг другу. Наконец мы добрались до моей комнаты. И тут нежность и робость девушки куда-то пропали. Движения ее стали резкими и уверенными. Зрачки будто бы остекленели, губы беззвучно двигались, будто что-то произнося про себя. Я помню, как успел подумать, что она тоже может быть магом слова и что с ней надо быть поосторожнее. Но эта мысль быстро улетучилась из моей головы. Волна желания полностью затопила мое сознание.
   Обнаженной она показалась мне еще более красивой. Белая, почти восковая, гладкая и удивительно приятная на ощупь кожа без единого волоска или прыщика. Узкие бедра, практически идеально стройные ноги, и в довершение всего две маленькие упругие груди с крошечными сосками.
   Странно. От нее пахло лесом. Может, крем или шампунь? Или мне просто хотелось, чтобы от нее пахло лесом? Странно, восемнадцатилетняя девочка вела меня, а не я ее, как это бывало обычно. Она прикасалась губами к моей груди, локтям, запястьям, и от этих прикосновений у меня начинала кружиться голова.
   Для меня это были какие-то совсем новые ощущения. В последнее время я просто привык отдавать долг магии и все. Да, приятно, да, расслабляет, но не более того. Но прикосновения и поцелуи Иры проникали в самую душу. Когда же я почувствовал, как ее груди еле ощутимо касаются моей груди, с моим сознанием вовсе стали твориться странные вещи. Мне начало казаться, что я нахожусь на той странной грани между сном и явью, когда уже более или менее отчетливо понимаешь, что проснулся, но сон все еще не хочет отпускать тебя.
   Ира была сверху, ее длинные волосы падали на грудь. Она начала с очень медленного, плавного ритма. Ее глаза были закрыты, руки изредка касались моей груди. И я все глубже и глубже начинал проваливаться в странное забытье. Мне то чудился шум ветра в кронах деревьев, то щебетание птиц, мне вдруг показалось, что я лежу не на своем ковре, а на подстилке из прошлогодней хвои и опавших листьев. И еще была музыка, странная, чарующая, медленная музыка, которая лилась отовсюду. Ее ритм постепенно ускорялся, и вместе с ним ускорялся темп движений Иры. Она входила в раж. Ее губы приоткрылись. Музыка становилась все громче, сознание окутала волна такого безумного блаженства, что я, не в силах больше терпеть, застонал. А Ира все ускоряла темп, стремясь поспеть за музыкой.
   Чувство неописуемого восторга, которого я никогда раньше не испытывал во время секса, захватило меня в безжалостный водоворот, из которого я ни за что не хотел выбираться, и тут на самой краю сознания я услышал, что шептала Игра. Это была латынь. Одна и та же фраза повторялась с разной интонаций, то повелительно, то просительно. В моей жизни был период, когда я увлекался латынью. Было это что-то около года назад или, быть может, чуть раньше. Охваченный безумным счастьем, я был не в силах сходу перевести то, что она говорила: "Da mihi partem virium tuorum, miles antiquus. Tantum sola sum in silva lapidea". Однако я решил запомнить фразу и потом разобраться в ней. А между тем ритм все увеличивался и я чувствовал, что вот сейчас, сейчас будет самый пик блаженства, после которого наступит полное душевное опустошение.
  
   Я сидел на полу и курил прямо в комнате. На балкон было лень выходить. Надо будет потом проветрить. Ира лежала на ковре, лицо ее было спокойным и безмятежным.
  -- Откуда ты знаешь латынь? - спросил я.
  -- Латынь? - Она приоткрыла глаза. - Я не знаю латыни.
  -- - Ты говорила на языке Вергилия. Я это отчетливо запомнил. Что-то вроде... Da mihi partem virium tuorum, miles antiquus. Tantum sola sum in silva lapidea.
  -- Не помню, мне просто было хорошо, мне было очень хорошо с тобой. Ты сильный, я люблю сильных.
  -- Странно. Вообще странно, - продолжал я рассуждать вслух. - Я будто бы видел лес, будто мы в лесу были. Наверное, это все из-за твоих постоянных разговоров о деревьях.
  -- Может быть. - Она поднялась с ковра и стала одеваться.
   Внезапно я поймал себя на мысли, что чувствую какой-то странный дискомфорт в районе груди. Я машинально потрогал цепочку с крестом. Она был теплая, почти горячая. Я дотронулся до креста. Маленькое серебряное распятие было еще горячее цепочки. Я скосил глаза на грудь и увидел отчетливый красный след от креста. Не ожог, конечно, просто покраснение.
  -- У меня крест нагрелся. - Я был так удивлен, что сказал это вслух.
  -- Это бывает. Часто так бывает, многие говорят, кто спал со мной и носит крест.
  -- От чего это? - только и смог спросить я.
  -- Не знаю. - Она пожала плечами. - Мне надо уже собираться. С тобой было хорошо! Очень хорошо!
   Она подошла и поцеловала меня в губы, и я отчетливо почувствовал на губах вкус лесных ягод или чего-то в этом роде. И тут совершенно некстати в моей голове всплыл странный разговор трехлетней давности, когда мы со Светой впервые сходили в клуб, где собирались маги. Я очень хорошо помню полумрак, и тихий шепот Светы: "Нелюди разные бывают. Одни дружелюбные, другие могут из тебя всю энергию высосать и в пустышку превратить. А нелюдьми они зовутся, потому что не люди это вовсе, а кто -- никто толком и не знает". От неожиданно пришедших в голову воспоминаний меня начал бить легкий озноб.
  -- Тебе холодно! Оденься! - сказал она.
  -- Мне не холодно! Мне страшно!
  -- Страшно? Почему?
  -- Не почему, а кого!
  -- И кого ты боишься?
  -- Тебя!
  -- Меня?
  -- Да, тебя!
  -- Почему?
  -- Не знаю. Слушай, не обижайся только... У тебя с собой паспорт?
  -- Паспорт?
  -- Да! С собой.
  -- Ты можешь его мне показать?
  -- Зачем? - Девушка нахмурилась.
  -- Просто покажи, и все.
  -- Не хочу. - Она нахмурилась.
  -- Может, у тебя нет паспорта?
  -- Есть.
  -- Тогда покажи!
  -- Не покажу! - ответила она тоном, не терпящим возражений.
  -- Ира, не обижайся. Правда не обижайся! - Я подошел и обнял ее. - Мне не важно, сколько тебе на самом деле лет. Хоть тринадцать, ладно. Ты же не будешь заявлять на меня в милицию?
  -- Ты что, с ума сошел?
  -- Думаю, что да. Мне почему-то кажется, что ты вообще не человек.
  -- А кто я тогда? - Она дотронулась худенькой ладошкой до моей щеки.
  -- Не знаю. Покажи паспорт.
  -- Ты правда сошел с ума. - Она вздохнула и пошла в коридор за своей сумочкой.
   Я сидел на диване и тупо смотрел на раскрытый паспорт. Кириллова Ирина Васильевна, 1984 года рождения, штамп о прописке, все честь по чести. Я даже сделал вид, что не обратил внимания на то, что она прибавила себе годик. Главное, я теперь успокоился. Нет никаких нелюдей, да и быть не может. Это все из области баек таких вот как я мистиков, которые думают, что познали непознанное, а на самом деле ничего не знают ни о том, как устроен мир, ни откуда берутся способности, которые мы называем магией.
  -- Извини. Правда, извини. Ты просто очень необычная девочка. Я таких не встречал. Никогда не встречал.
  -- Ты подумал, что я ангел или демон? - спросила она и улыбнулась.
  -- Не то и не другое. Ты не похожа на ангела, но и преисподней от тебя не пахнет. Не знаю. Ты просто классная девочка! Это главное! - Я обнял ее, провел рукой по упругой груди, теперь упрятанной под лифчик и джемпер.
  -- А ты похож на рыцаря, на рыцаря древних времен, - сказала она.
  -- Ну, да, какой я тебе рыцарь! Я и мечом-то не умею махать!
  -- Это не важно. Удачи тебе!
  -- Тебе тоже. Ищи любовь.
  -- Любовь? - удивленно переспросила она.
  -- Да. Любовь.
  -- А что такое любовь?
  -- Любовь - это большое красивое дерево, с мощным стволом, раскидистыми ветвями, в кронах которого поют птицы. Это самое красивое дерево на свете.
  -- Тогда его стоит искать, это дерево, которое называется Любовь.
   Когда Ира ушла, я пошел на кухню, включил чайник и снова закурил. Я чувствовал какую-то странную опустошенность, еще большую, чем обычно я ощущал после секса. Будто мне дали посмотреть на что-то очень, очень красивое и тут же опять спрятали. Причем спрятали навсегда. Странная девушка, странные ощущения, странные разговоры и еще эта моя глупая просьба дать посмотреть паспорт. Паспорт?! Тут в моей голове будто бы по заказу всплыло продолжение того давнего разговора: "...Но выглядят как люди, ведут себя как люди, говорят даже как люди и паспорта у них тоже людские, только думают они не как мы".
   Я тут же схватил телефонную трубку и хотел набрать номер Светы, но раздумал. Не хватало еще, чтобы моя самая преданная подруга начала считать меня сумасшедшим. Впрочем, Света не будет. Она не такая.
   Зазвонил телефон, и я вздрогнул.
  -- Не спишь, Андрюха? - Это была Света.
  -- Нет, девица очередная от меня сейчас ушла. Очень странная.
  -- Расскажи.
   Я вкратце рассказал Свете про Иру и про свои странные ощущения, связанные с ней.
  -- Крест, говоришь, нагрелся? - хмыкнула в трубку Света.
  -- Да.
  -- Странно. Очень странно. Но мне кажется, что эта девица больше к тебе не придет.
  -- - Знаешь, она во время секса все время повторяла: "Da mihi partem virium tuorum, miles antiquus. Tantum sola sum in silva lapidea..."
  -- Da mihi partem virium tuorum, miles antiquus. Tantum sola sum in silva lapidea?
  -- Именно.
  -- Ты не ослышался?
  -- Нет.
  -- Действительно странно. Ты ведь латынью увлекался? Знаешь, как это переводится?
  -- Не совсем уверен, но что-то про войну и про лес. Я сейчас не в том, состоянии, чтобы конструктивно мыслить.
  -- Дай мне часть своей силы, о древний воин! Мне так одиноко в каменном лесу!
  -- Ты уверена?
  -- Я еще, конечно, в словарик залезу. Но, скорее всего, именно так.
  -- Ты спрашивал у нее, понимала ли она, что говорит?
  -- Спрашивал.
  -- И что?
  -- Она не помнит, что говорила.
  -- Я так и думала.
  -- Свет!
  -- Что?
  -- Что ты знаешь?
  -- А что я знаю?!
  -- Я тот разговор про нелюдей не забыл.
  -- Лучше бы тебе его забыть. Это же байки, байки нашей тусовки. Ничего больше. И ты сам мне только что сказал, что девочка, во-первых, не совсем адекватная, а во-вторых, ее уже психиатру показывали.
  -- Который сказал, что она нормальная.
  -- Это он ей сказал, мы не знаем, что он сказал ее родителям.
  -- Да, она говорила, что он с ними долго беседовал.
  -- Вот видишь! Забей! Трахнулся, получил удовольствие, теперь марш работать!
  -- Я что-то устал сегодня как-то.
  -- Тогда иди спать.
  -- Наверное, так и сделаю.
  -- Ты зайдешь завтра?
  -- Не знаю пока. Видимо, да. Надо завтра все-таки в универ сходить на занятия. Сегодня мне аж стыдно стало, что я зашел, но так ни на одну пару и не появился.
  -- Пусть это государству будет стыдно, что оно такую стипендию платит, а не тебе. Я когда училась, мне стипендии тоже не хватало, но на нее реально можно было жить. Да, на хлебе и молоке. Но все-таки можно.
  -- Это ведь было давно. Давно и неправда. Ты так говоришь, будто бы училась 40 лет назад.
  -- За последние десять лет в нашей стране произошло изменений больше, чем за предыдущие тридцать.
  -- Массовое впадение в идиотизм и деградация.
  -- Цитируешь героя Басилашвили из "Снов"?
  -- Да.
  -- Давай тогда спать лучше.
  -- Давай. Целую тебя.
  -- Я тебя тоже. До завтра!
   Разговор со Светой меня несколько успокоил. Да, я мистик, я писатель-фантаст, хотя это слишком громко сказано. Я маг! Хотя по большому счету вся наша магия больше походила на самовнушение. В начале XX века всякая творческая интеллигенция тоже крутила тарелочки и вызвала души умерших и, видимо, как и мы, искренне в это верила. Или очень хотела верить? Не знаю. По-моему, самовнушение - великая вещь. Ведь я до сих пор не знаю, был ли реален тот, кого я встретил тогда на Каширском шоссе. Или я самостоятельно, только лишь своими силами убил в себе любовь.
   Я лег спать и, засыпая, думал о предстоящем дне, который будет чем-то похож на день сегодняшний. Работа, учеба, беготня, яркие проблески эмоций во время секса, а потом снова пустота, абсолютная всепоглощающая пустота. И холодная паутина сети, которая оказалась всего лишь отражением реальности, а значит, такой же тусклой и серой. Хотя я пока не утратил интереса к виртуальным знакомствам.
   Я знал, что рано или поздно мне и это надоест. Но тогда я найду что-нибудь другое, не менее яркое и интересное. Не менее яркое, не менее интересное и не менее пустое. Я устал. Видимо, я сегодня слишком устал, и надо уснуть. Уснуть, чтобы проснуться бодрым и здоровым. И тогда новый день принесет радость и мне снова захочется работать до полного изнеможения, а потом до полного исступления заниматься сексом. Я устал, да, видимо, я просто устал.
  
   Глава 6. Суета сует.
  
   2003-й год промчался так же стремительно, как и предыдущие четыре года моей жизни. Я уже довольно давно заметил, что чем я становлюсь старше, тем стремительнее несется время. Иногда мне кажется, что я могу посмотреть на свой яблоневый сад в окно и увидеть зеленые деревья, а когда спустя минут сорок снова пойду покурить на балкон, то увижу деревья, покрытые снегом.
   Впрочем, какая собственно разница: дождь, солнце, снег? Кроме экрана монитора я редко что-то еще вижу. Но в году есть два небольших промежутка, когда я себя чувствую особенным образом: это ранняя осень и середина весны. В эти два коротких промежутка, между сменой времен года, на меня нередко накатывает беспричинная, светлая радость. Мне хочется не просто жить, а ЖИТЬ! Да, именно ЖИТЬ! Бродить бесцельно по улицам, разглядывать прохожих, записывать свои впечатления, чтобы потом вставить их в очередной роман или статью, или никому больше не показать. Ведь то, что я не могу продать, я пишу для себя, и иногда мне кажется, что это гораздо более ценный товар, ведь если он не имеет цены, то, значит, он бесценный. Или все-таки нет?
   Однако весна прошла, затем наступило лето, короткое, полное удушающей жары и проливных дождей, бесцельных прогулок по городу и мотаний по интервью. Когда наступила осень, я поймал себя на мысли, что пора бы уже перестраиваться на ритм "работа - учеба", и тут же рассмеялся. Ведь в ящике моего стола уже лежал диплом. Диплом с синенькой корочкой, со средним балом 4,6 и заветной печатью МГУ им. Ломоносова. Я стал дипломированным журналистом, но это мало что изменило в моей жизни.
   Я по-прежнему был свободным копейщиком и, несмотря на то, что меня не раз зазывали в хорошие издания на постоянную работу, я всегда отказывался. Я общался с теми, кто работал за фиксированную зарплату. Тот объем статей, которые они делали за месяц, я обычно делал за неделю или чуть больше. При этом многие редакции не поощряли сотрудничество штатников на стороне. Так что если даже моя зарплата будет больше, чем сейчас, что очень сомнительно, я мог бы просто удавиться со скуки или вынужден был перерабатывать, лишь бы просто не сидеть без дела. Нет, меня такое положение вещей не устраивало.
   Впрочем, мои дела шли довольно неплохо. Еще полтора года назад я неожиданно для себя обнаружил, что у меня уже скопилась довольно неплохая сумма, которую я не знал куда потратить. С учетом того, что я очень хорошо питался, одевался скромно, хотя предпочитал качественную и не особо дешевую одежду, а также любил периодически ходить на концерты или просто сидеть в одиночестве в какой-нибудь кафешке или ресторанчике, то подобное состояние моих финансов меня несколько воодушевило.
   Летом прошлого года я наметил грандиозный план по ремонту квартиры. Сам я мастерить не люблю, да и времени нет, но журналист, как известно, богат на контакты. Я очень быстро нашел хороших работяг (трезвость была решающим критерием), неделю я не вылезал с интернет-форумов, посвященных ремонту, и полностью изучил все нюансы. К тому же я взял на себя в некоторых изданиях стахановские обязательства, и результатом этого явилась полностью отремонтированная кухня, ванная, туалет и коридор между кухней и ванной.
   А в середине августа я все-таки совершил невозможное - воплотил в жизнь свою давнюю мечту: я побывал в Италии, земле, вскормившей Петрарку, Макиавелли, Данте, подарившей миру картины Рафаэля и Да Винчи. Походив по этой земле, вдохнув в ноздри ее воздух, я понял, почему эти люди родились именно здесь, а не в каком-нибудь другом месте.
   Больше всего меня потрясла Венеция, город, из волн восставший и в волны уходящий. Здесь я окончательно понял, что я европеец по духу и мое рождение в России было если не ошибкой, то каким-то весьма странным стечением обстоятельств. Поездка влила в меня новые силы и эмоции, а курортный роман, который само собой случился у меня с одной из наших туристок, придал моей жизни некоторую новизну. Но уже в аэропорту на меня снова накатила оглушающая пустота. Ведь я снова вернулся на круги своя, вернулся из этого яркого, солнечного мира в серую Москву с мрачным свинцовым небом уходящего лета.
   К концу августа 2003-го года мои многочисленные знакомые, искренне считающие меня своим другом, в чем я их никогда не стремился разубеждать, заметили, что я вновь стал задумчив, немногословен или напротив слишком многословен, а значит, еще более задумчив. Я смотрел сквозь призму здравого смысла на последние пять лет моей жизни. Пять лет в состоянии постоянного напряжения разума. Разума, который стремился выкинуть прочь все, что не было рациональным или полезным для моего духовного совершенства. "Прочь эмоции!" - любил я себе говорить. И только приходя к Свете, я мог быть самим собой. Я смеялся не потому, что все смеялись вокруг, а потому что мне правда было смешно, я вздыхал, когда мне было грустно, но чаще всего я был погружен в себя даже в обществе Светы, самого близкого мне человека.
   Но время шло, прочитанные книги откладывались в голове бесконечной чередой образов и мыслей. Материалы, которые я подбирал для статей, постепенно приближали меня к энциклопедическим знаниям. А в душе царила все та же пустота. Я разучился получать удовольствие от чего-либо, кроме чтения, секса и работы. Я жил этим - одно питало другое. Я искал новых ощущений, но натыкался на еще более страшную, все время готовую поглотить меня пустоту.
   Знакомства по сети теперь не доставляли мне прежнего азарта, как это было в первые полгода после того, как я подключился к выделенному интернету. Даже мой хороший приятель Соло находил в этом больше удовольствия, чем я. А все потому, что он умел получать удовольствие от всего: от неожиданно перепавшего ему жесткого диска, который можно приспособить в какой-нибудь комп, от выпитой за чужой счет бутылки пива. Даже от знакомств по сети, которые нередко заканчивались для него очередным разочарованием. Он умел все использовать себе во благо. Он любил ворчать, говорит, что мои дурацкие инструкции ему ни черта не помогли, он вновь нашел цивилку, которая ничего не смыслит ни в компьютерах, ни в разновидностях мечей, а в постели проявляет удивительную холодность. Он ворчал, а сам уже улыбался, надеясь на то, что в следующий раз ему обязательно повезет. Он жил надеждой и надежда вела его вперед. У меня же не было никаких надежд и чаяний. Моя жизнь подчинялась строго намеченному плану: сегодня заканчиваю статью для этого журнала, а завтра две для того и пишу половину главы романа такого-то, в 22.30 захожу к Свете и утром нужно съездить в редакцию. Я не жил ни иллюзиями, ни мечтой, ни какой-либо надеждой. Я просто жил. Но отнюдь не существовал.
   Знакомства по сети для меня стали чем-то вроде спортивной рыбалки, где рыбак не радовался хорошему улову, а считал, сколько рыб и какой породы он поймал и сколько они в общей сложности весят. Примерно так же рассуждал и я: на прошлой неделе была блондинка с маленькой грудью, зато с очень стройными длинными ногами, а позавчера была шикарная шатенка, чуть полноватая, но затащить в постель с первого раза мне ее не удалось в силу обстоятельств непреодолимой силы.
   Я стал рассуждать о женщинах так, словно писал отчет. Говорить пусть даже не о любви, а о страсти и вожделении языком делопроизводства, казенным и чужим для нежных ушей женщины стало для меня нормой. Да, для них я был романтичным юношей, который читал им стихи, о тайном смысле которых они не подозревали. Для них я был одиноким героем, Чайлд Гарольдом XXI века, хотя мало кто из них читал по-прежнему мною нежно любимого демонического английского романтика.
   Я был похож на странное, непонятное существо: на молодого человека, который сам сознательно себя состарил, но при этом внешне становился еще более красивым и привлекательным. Недавно одна девушка заявила, что мне семнадцать лет, и она не будет встречаться с малолеткой, который пишет в электронных письмах, что ему уже двадцать три года. Пришлось показать паспорт. Это произвело на девушку соответствующее впечатление.
   Иногда я возвращался к некоторым особенно любимым местам из "Портрета Дориана Грея" и невольно сравнивал себя с героями Оскара Уайльда. Я понимал, что хотя разница между мною и злодеем Греем велика, но все равно что-то похожее в нас было. Хотя я и любил нередко говорить, что философия лорда Генри мне по душе, я понимал, что, живя лишь ради одних удовольствий, можно очень быстро сделаться бесчувственным. Постоянно вдыхая аромат роз, перестаешь восхищаться запахом прелой осенней листвы.
   Даже сеть я воспринимал несколько однобоко. Я использовал ее то как одну большую книгу в миллион иллюстрированных страниц, то как гигантский каталог брачных объявлений. Чаты, блоги, форумы - все это мне было интересно чисто в прикладном плане. Нужно было получить какую-то специфическую информацию, я залезал на соответствующий форум и пребывал там лишь до тех пор, пока не получал ответ.
   Сидеть месяцами на одном и том же форуме, становиться там примечательной или даже популярной личностью мне было просто неинтересно. Мне не были нужны ни новые друзья, ни тем более нередко весьма назойливые новые знакомые. Всеми полезными для себя знакомствами я уже давно обзавелся и использовал их для повседневной жизни и для разрешения некоторых критических ситуаций, которые могли возникнуть у меня, - мне этого было достаточно.
   Это были честные партнерские отношения. Эти люди знали, что также могут на меня рассчитывать в любое время суток. Ты поможешь мне, я помогу тебе. Вот девиз таких людей как я. И мне может кто угодно говорить о честной дружбе до гроба, только вот когда случаются реальные проблемы, друзья исчезают. И эти самые лучшие друзья не поедут в три часа ночи забирать меня из милиции. А те, кто мне обязан и кому обязан я, поедут, потому что знают, что в случае, если они попадут в похожую ситуацию, я сделаю все, чтобы им помочь. Это круговая порука гораздо надежнее глупых заверений в дружбе, которые нередко не стоят и ломаного гроша. Что ж, называйте меня другом, если вам так больше нравится, я же буду звать вас товарищами и приятелями, потому что я люблю называть вещи своими именами. У меня был один-единственный друг - Света, если женщину, с которой спишь, можно назвать другом.
   Что же касается моего рационального подхода к жизни, который, быть может, уже вызвал у многих читающих эти строки отвращение, то это моя позиция, мой путь и мой выбор, который я ни в коем случае не навязываю никому. Друзьям надо уметь прощать, друзей надо любить, а полезных тебе людей надо всего лишь уважать. Однако это накладывает гораздо больше ответственности и убирает напускной пафос. Да, я таков, какой я есть, и я буду меняться, возможно когда-нибудь я отрекусь от всего, что говорю сейчас. Но это будет потом, сейчас же мне просто нравилось жить именно так.
  
   Однако замкнуться на тех увлечениях, которые я считал для себя полезными, у меня не всегда получалось. Журналист - это профессия сложная, чем-то похожая на профессию актера. Тебе приходится примерять сотни масок, и когда ты перечитываешь очередную статью, иногда бывает полезным читать ее с позиции обывателя, что иногда бывает очень сложно, хотя и не безынтересно.
   Про интернет я писал много и в самые разные издания, от серьезных компьютерных журналов до вполне себе средних изданий для людей, не отягощенных ни интеллектом, ни деньгами. По сути, я нес людям свет новых технологий в доступной для них форме изложения, с неизменной долей злой иронии и игрой со стереотипами, которыми любое явление обрастает так же густо, как пирс устрицами и водорослями.
   В сентябре 2003 года я получил от одного очень мною уважаемого издания, с которым меня связывала пятилетняя совместная работа, задание написать статью о чате. Причем не просто о чате, а о том, как люди из чата встречаются в реальной жизни. Что ж, тема вполне забавная.
   Я вообще очень люблю писать про разные субкультуры: коллекционеров, неформалов, любителей кино, музыки, живописи. Субкультура - это маленькая модель огромного социума, где внутригрупповые связи видно более явно. Я всегда питал слабость к социологии еще со студенческой скамьи. Видимо по этой причине я и обожаю изучать слэнг и обычаи всех субкультур, которые попадают в область моего пристального внимания. Мне был очень приятен тот факт, что меня даже пару раз порекомендовали в качестве эксперта очень серьезным и уважаемым в обществе людям.
   Один из таких случаев заслуживает того, чтобы рассказать о нем более подробно. Мой хороший знакомый, человек обеспеченный и семейный, потерял свою четырнадцатилетнюю дочь. Я приехал к нему домой, застав его самого нервно расхаживающего по комнате и сжавшуюся в комочек на диване миловидную женщину, его супругу. После часового осмотра комнаты дочери, изучения содержимого ее книжных полок, шкафов, а также жестокого диска компьютера я сверился с календарем и сделал все лишь один контрольный звонок. После этого я успокоил родителей.
   Девочка сейчас на рок-фестивале, вполне приличном, относительно безопасном и вернется не раньше следующей недели. Мой прогноз сбылся не совсем точно, потому что я забыл учесть еще один важный фактор: очередную годовщину гибели Виктора Цоя и близость места проведения фестиваля к Северной Пальмире. Так что девочка вернулась не через неделю, а через 10 дней, получила свою порцию нагоняя и радостных объятий, а я заставил себя еще более уважать одного очень влиятельного и полезного для меня человека.
   Вообще в последнее годы я стал замечать, что власть над женщиной стала для меня чем-то обыденным и малопривлекательным для самоутверждения. Все чаще и чаще я стал замечать за собой, что стараюсь произвести максимально благоприятное впечатление на людей, которые имеют какой-либо вес в обществе. Мне по большому счету было не важно, богат человек или не очень, насколько он приближен к сильным мира сего.
   Уважение окружающих - вот что было для меня главным мерилом. Уважение, а также высокий интеллектуальный потенциал и эрудиция были теми качествами, перед которыми я стал преклоняться. Я вспоминал своих преподавателей из МГУ, людей с энциклопедическими знаниями, готовых делиться ими в любое время с теми, кто хотел знать больше, чем положено по программе. Еще будучи студентом, я восхищался этими людьми, для которых знание стало абсолютом, единственным кредо в жизни. Преподаватель ВУЗа, писатель, редактор и даже критик. То есть человек, чье мнение уважают, был для меня авторитетом и будет всегда, и не важно, какой он человек в быту, изменяет ли он жене, пьет ли на ночь водку. Если человек живет ради знаний, если знания и бесконечный путь духовного совершенствования являются его средством самоутверждения в жизни, то этот человек для меня является идеалом. Нынешний мир - это мир профессионалов и специалистов, и я тоже хотел быть таким.
   Поэтому я старался запоминать незначительные на первый взгляд замечания редакторов. Я старался не наступать второй раз на те же грабли, хотя не всегда это у меня получалось. Я всегда хотел идти дальше, вперед и только вперед. Потому что еще где-то в двадцать лет понял, что путь познания и самосовершенствования - это единственный для меня путь, потому что он бесконечен и поэтому всегда будет интересен. Ведь я всегда боялся только одного - что мне просто станет неинтересно жить. Вот проснусь я однажды и мне ничего не захочется. И тогда наступит полный и окончательный конец моей личности.
   Поэтому к очередной живой статье, то есть статье, основанной на личном опыте, я подошел серьезно. Объем в газетную полосу, а это около десяти-одиннадцати тысяч знаков с пробелами, позволял мне неплохо развернуться. Закончив все текущие дела, я около девяти часов вечера сел за компьютер, мысленно дал себе индульгенцию на курение на рабочем месте (только чтобы не отвлекаться и только на сегодняшний вечер), поставил перед монитором большую чашку крепкого чая и набрал в браузере адрес одного из самых известных чатов.
   Я сидел, прихлебывал из кружки чай и смотрел на экран. Бесконечные разноцветные строчки мелькали передо мной в безумной чехарде. Пустые, ничего не значащие строчки. Строчки, лишенные смысла и написанные ради того, чтобы просто убить время. О тех, кто их писал, красноречиво говорили их ники, которые они выбрали для чата: "Сексапильная дюймовочка" и "Малыш с большим членом" были самыми безобидными из них. Я уже знал, что за многие из этих ников - это личины подростков, еще даже не получивших паспорт.
  
   Бешеный маньяк:
   Есть ли кто-то из Бирюлево?
  
   Крошка-ховрошка Кровавому бандиту:
   А не пошел бы ты подрочить, козел. Впрочем, пошли в приват поговорим, если хочешь, и я тебе там скажу все, что о тебе думаю.
  
   Кровавый бандит Крошке-ховрошке:
   Пошли детка, я поставлю тебя в привате раком и буду трахать полночи.
  
   Миха34:
   А есть ли кто-нибудь из Кишенева?
  
   Алех18:
   А никто не хочет попить пива в районе Новогиреево, только денег все равно нет.
  
   Глупышка к Алех18:
   На халяву типа, да? А девушку водкой напоить слабо в Строгино?
  
   Я уже неоднократно замечал, что в определенный промежуток времени в чате собираются представители не только одного часового пояса, но и возраста. Поздний вечер, когда родители уткнулись в телевизор - это время тинэйджеров.
  
   Секс-извращенка Котику:
   Киса, а ты не хочешь в приват?
  
   Котик Секс-извращенке:
   С удовольствием, можешь там меня подержать за хвост.
  
   Люди приходили в чат и уходили. Некоторые всего лишь на пять минут и, поняв, насколько бездарно они здесь теряют время, тут же отключались. Некоторые же, лишь раз приобщившись к общению в комнате полной народу, где все орут и никто не слышит никого кроме себя, остаются здесь надолго и тратят, бесцельно тратят свое драгоценное время. Время - самую дорогую валюту в этом мире.
   Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что многие приходят сюда с целью знакомств. Но это не так. Пустой треп редко переходит во что-то серьезное. Но подобные случаи все-таки мне известны. По-моему, более глупого ресурса, чем чат, не существует. Хотя мне и рассказывали, что на заре русского интернета, когда к сети была приобщена в основном интеллектуальная элита, в чатах обсуждали книги. Но я такого уже не застал. Увы. Мне было бы очень любопытно посмотреть, как люди, соблюдая культуру общения, обсуждают в чате книги. Но это Эльдорадо, земля, которая была и которой на самом деле нет. А чат - это всего лишь пустой, никому не нужный глупый треп. Понаблюдав за этим буйством абсурда и издевательством над собственным досугом, я отключился.
   Однако мне все-таки повезло. Зайдя на официальную страницу чата, я узнал, что завтра в 18.00 планируется встреча его участников. Представив толпу пьяных подростков, я поморщился, однако делать было нечего. Заказ на статью был, и ее следовало написать.
  
   Следующий день прошел в работе. Затем у меня была встреча и уже в 17.40 я был на месте встречи чатлан, как гордо себя именовали завсегдатаи чатов. Встреча была назначена в центре зала метро "Охотный ряд" и, по всей видимости, пьянка состоится где-то в районе "Ямы", как многие называли подземный комплекс, расположенный напротив здания моего любимого журфака.
   Народу в этот прохладный вечер собралось порядочно. Средний возраст - девятнадцать-двадцать, однако были люди и помоложе, и постарше. Когда в центре зала собралась толпа человек в двадцать, было решено не ждать всех опоздавших и двигаться в сторону "Ямы". По дороге было закуплено пиво, кто-то начал доставать из рюкзаков купленную заранее водку и одноразовые стаканчики. В общем, веселье обещало быть бурным.
   По дороге народ усиленно знакомился, выяснял друг у друга ники. Как я и предполагал, самыми популярными личностями в чате оказались прыщавые, буквально излучающие неуверенность в себе подростки. Были и обычные для такого рода компании, молодящиеся мужики лет под сорок, как правило невысокого роста, толстоватые, лысоватые и чудаковато одетые. Здесь они вполне были за своих. Впрочем, здесь любой был за своего, за друга, товарища и брата, особенно, если у него была заранее припасена водка и стаканчики.
   Девушек было немного, а тех, на ком мог остановиться мой взгляд, и вовсе две или три. Девушки рассеянно оглядывались по сторонам и то и дело бросали призывные взгляды в сторону молодых людей, которых интересовал только вопрос, как бы поскорее напиться. Пройдет полчаса, и они, конечно же, начнут клеиться к девушкам, не обделяя вниманием даже самых некрасивых. Может быть, кто-то уйдет отсюда вдвоем и будет с гордостью рассказывать друзьям и знакомым, как он был крут и снял по сети супер-сексапильную девушку.
   Чатланцы расположились около входа в "Яму" и тут же стали с шумом поглощать алкогольные напитки. При этом тут же поднялся визг и гам. Кто-то пролил пиво, чуть позже раздался звон разбитой о каменный парапет пивной бутылки. Я воровато оглядывался по сторонам. Попасть в "обезьянник" в компании с этими малолетними маргиналами мне не улыбалось. Впрочем, я был трезв и прилично одет, и у меня была ксива "Пресса".
   Я стоял и прислушивался к разговором. Пару раз ко мне кто-то подходил, спрашивал, какой мой ник, стрелял сигарету и на этом все знакомство заканчивалось. Чатлане, как водится, обсуждали свой любимый чат. Причем большинство сетовало на то, что чат "сильно опопсел за последнее время" и там ведется пустой неинтересный треп.
   Я усмехнулся про себя: как будто там когда-нибудь обсуждали что-то ценное. При этом все люди, которые с умным видом рассуждали о том, как много дураков развелось в интернете, сами будут засорять чат глупыми похабными посланиями и бесплотными угрозами. Вряд ли все эти мальчики и девочки, в случае чего посылающие своих собеседников на три буквы, сделали бы то же самое в реальной жизни. Страх получить по лицу все-таки еще силен. Я уверен, что многие сейчас спокойно пьют с теми, кого посылали или кто их посылал в чате не далее как вчера. Это пустота, абсолютная пустота и пьяная болтовня начинала меня постепенно бесить и мне очень хотелось уйти. Но я понимал, что еще стоит посидеть. И не ошибся.
   Постепенно разговоры перекинулись на другие области сетевой жизни, зашла речь о каком-то форуме про кино, где живет какой-то злобный модератор, которых всех несправедливо отключает. Затем стали говорить про какой-то сайт. Пьяный парень лет девятнадцати наконец-то дозрел, увел в сторону страшную на вид девицу и начал бесцеремонно хватать ее за задницу, а девица только повизгивала от удовольствия и стремилась поцеловать парня.
   Один странно одетый невысокий лысоватый дядечка, выпив еще грамм пятьдесят водки, начал кривляться и кого-то изображать, смотрящие на это заливались противным пьяным истерическим смехом, и кто-то даже стал ему аплодировать. А дядечка, видимо, так и не вышедший из детского возраста, начинал еще больше буйствовать. Мне он живо напомнил Крошку Цахеса из сказки Гофмана. Был бы он еще безобразнее и меньше ростом, я вовсе решил бы, что это действительно Крошка Цахес, потому что у нормального человека ужимки немолодого придурковатого идиота не могут вызвать ничего, кроме отвращения.
   Мне еще много раз приходилось встречать таких престарелых детей на различных сходках неформалов и встречах сетевиков. Они давили на молодежь своим возрастом, сыпали заученными цитатами и стереотипными мнениями, за которыми стояла лишь несложившаяся личная жизнь и карьера и при этом робкая надежда на то, что хотя бы у этих сопливых и глупых подростков они вызовут какое-то уважение.
   Однако подростки взрослели и уходили из тусовок во взрослую жизнь, а тетечки и дядечки, внешне непривлекательные и чудаковато одетые, оставались здесь, питаясь не принадлежащей им молодостью и беспечной радостью жизни. Им даже нередко удавалось затаскивать малолеток в свои убогие квартирки и делать с ними все то, что они обычно делали сами с собой под хентай или немецкую порнуху. И, как ни странно, подростки охотно шли с ними на контакт, потому что такие тети и дяди были специалистами высокого класса по запудриванию молодых неокрепших душ.
   Я уже собирался уходить из этого сборища, когда мне на глаза попалась довольно симпатичная девица. Первое, что мне бросилось в глаза - она была трезвой, как и я. Она лишь ошарашенно смотрела на чудачества некоторых чатланцев и, по всей видимости, тоже собиралась уходить.
   На вид ей было не более двадцати лет. Она была чуть полноватой и, на мой взгляд, очень сексуальной. В принципе, все, что я хотел узнать о встречах чатланцев в реале, я узнал. Что ж, для выполнения программы максимум мне не хватало только снять симпатичную девушку. Впрочем, если она меня пошлет куда подальше, я не сильно расстроюсь. Я устал, и мне не особо хотелось сегодня напрягаться. Поэтому я просто подошел к ней и сказал: "Что, скучно? Пошли из этой помойки, выпьем где-нибудь кофе". Сказав это, я бережно положил ей на плечо руку. Девушка смерила меня изучающим взглядом, не упустив из виду тот факт, что я был абсолютно трезв, и согласно кивнула головой. И мы тут же пошли прочь от "Ямы" и этой неприятной для нас обоих компании.
   Мы шли по направлению к метро "Охотный ряд", и я соображал, где здесь можно посидеть. Девушка без умолку щебетала, пользуясь моментом выговориться. Это был поистине поток сознания. Все, что ей приходило в голову, тут же оказывалось у нее на языке.
   Из всего этого я старался выудить только важную для меня информацию. Ее звали Галей, она училась в Социальном, жила с мамой и отчимом где-то в районе Царицыно. У нее не было братьев и сестер. Галя была очень любознательной, и ее интересовало буквально все, с чем она сталкивалась в этой жизни. Она любила ходить на всякие тусовки по приглашению и без, посещала рок-концерты и дискотеки, жутко комплексовала из-за своей полноты и часто маялась скукой.
  -- Счастливая ты, - улыбнувшись, сказал я. - Мне вот некогда скучать. Дела, заботы всякие.
  -- А что тогда потащился к этом дуракам?
  -- Статью про них надо написать, про дураков этих.
  -- А! - восторженно воскликнула Галя. - Ты типа журналист. Круто! У меня еще не было знакомых журналистов.
   "Не было в твоей постели", - почему-то вдруг подумал я и еще раз оценивающе посмотрел на нее. На девственницу она явно не походила, впрочем, и большой коллекцией соблазненных мужчин она тоже похвастать не могла.
  -- Ну, мы пойдем куда-нибудь кофе пить? - спросила она.
  -- Я вот как раз думаю, где тут есть приличная кофейня.
  -- А я обратила на тебя внимание сразу: стоишь, не пьешь, только куришь, молчишь и слушаешь. Странно, подумала я. Очень странно, а ты, оказывается, журналист. Давай, ищи кофейню. Честно тебе скажу, домой мне неохота.
  -- Тебя там что, никто не ждет? - спросил я.
  -- Не-а. - Она смешно помотала головой. - Я, бывает, по нескольку дней дома не появляюсь, только матери звоню, чтобы не психовала. А отчиму вообще пофиг, он работает целыми днями. А когда дома сидит, то пьет. Он мне учебу оплачивает, и на том спасибо.
  -- А мать что? Разрешает тебе где попало ошиваться?
  -- Я же говорю, пофиг им всем. Кто у меня нормальный, так это бабка, у нее всегда можно вписаться. Особенно, если отчим сильно пьян, а мать уехала опять куда-нибудь к своим подругам.
  -- Пристает к тебе?
  -- Не, - она помотала головой. - Ему мать сразу сказала: пристанешь к Гале, уснешь, я тебя ножом пырну. Такая у меня мать. Крутая тетка, в общем. Она крупье в казино работает. Круто, правда?
  -- Не знаю. Не все спокойно в твоем королевстве, - я пожал плечами, - вот ты и маешься, неприкаянная.
  -- Ну, типа того.
  -- Не хочешь ко мне вписаться на эту ночь?
  -- Типа потрахаться и все такое? - бесцеремонно уточнила Галя.
  -- Да, можно и потрахаться, почему нет? А можно просто поужинать и поговорить.
  -- А лучше и то и другое. И еще, может, у тебя и-нет быстрый есть?
  -- И это тоже.
  -- Круто! А обитаешь ты где?
  -- На Домодедовской. Пятнадцать минут пешком.
  -- Ну, поехали тогда. Ты один живешь или с предками?
  -- Один.
  -- Круто! Везет тебе. Вот я тоже хочу одна жить. Готовить умею, ща с зимы работать пойду. Мать обещала устроить на полставки в одну контору и по специальности, кстати. Так что и вместо практики будет. Конечно, не хорошо так говорить, бабушка и все дела, тока она все равно на меня хату отписала. Так что вот помрет, я там буду обитать. Но вообще пусть живет. Мировая у меня бабка. Не было такого, чтобы я к ней приехала, и она меня не покормила.
  -- А что, дома не всегда?
  -- Да отчим, того. Ленивый, матери если нет, она там посменно и потом любит тоже куда-нибудь затусоваться. Он пельменей наварит, пива наберет. Я почему не люблю с ним оставаться. Он напьется и храпит как кабан. Ненавижу храпунов. А ты храпишь?
  -- Никто не жаловался пока.
  -- А у тебя девушка есть?
  -- Это как посмотреть. Если ты имеешь в виду человека, с которым бы я постоянно встречался или жил, то нет, - сказав это, я тут же почему-то подумал о Свете.
  -- Ясно. У меня тоже нет парня, да и нафиг он мне сдался!
   Эти слова следовало понимать так: никому я такая не нужна. Что ж, стоит с ней провести беседу о прелестях пышных женских форм. Был у меня где-то альбом Рубенса. Надо ей показать.
  -- А так, чисто потрахаться всегда найдется с кем. Вот! - закончила она свою мысль.
  -- Это да, - согласился я. - Сейчас стало все просто, без церемоний: "Пошли? Пошли!"
  -- Ну да... - Девушка усмехнулась. - А зачем эти финтеля нужны? Типа, объяснения в любви и все такое. Нафиг! Есть где трахаться, друг другу по приколу, ну и пошли. Почему нет? Все, что меня не убивает, - делает меня сильнее.
  -- Ты Ницше читала? - изумился я.
  -- Кого?
  -- Философ такой немецкий был.
  -- С чего ты взял? - Она подозрительно покосилась на меня.
  -- Ты только что процитировала его.
  -- Не, какой это Ницше, это один парень с Арбата так любил говорить. При чем тут какой-то философ?
  -- Ну да, ну да. - Я хмыкнул и решил не спорить.
   В метро мы продолжили болтать о всякой ерунде. При этом девица абсолютно бесцеремонно полезла ко мне целоваться. Впрочем, я настолько устал за сегодняшний день, что был весьма рад хоть как-то снять стресс. Гладя ее по шее и чуть ниже, я обнаружил для себя весьма привлекательные формы, и мне уже не терпелось поскорее добраться до дома.
   Вы, конечно же, можете меня спросить, что двигало мною в тот момент, когда я решил потащить эту девицу к себе домой? Не боялся ли я, что Галя, девочка из, как это принято говорить, неблагополучной семьи, украдет у меня что-нибудь? Но мой дар мага слова, имеющий власть над женщинами, помогал мне не только затаскивать их в кровать, но и почти безошибочно определять больных венерическими заболеваниями и тех, кого я называл неблагонадежными субъектами.
   Галя не относилась ни к больным, ни к неблагонадежным. Это была самая обычная, в меру глупая, сексуальная пухленькая студенточка, которая была не прочь заняться сексом с симпатичным парнем, предварительно вылив на него поток собственного сознания. Что ж, я тоже был не против. Это ведь одно из проявлений главного способа взаимоотношений в этом мире: ты мне, я тебе.
  -- Слушай, а у тебя есть цель в жизни? - спросила она, когда мы шли от метро "Домодедовская".
   Признаюсь честно, после всех ее благоглупостей такого серьезного вопроса я не ожидал. Причем задан был он абсолютно ни к месту.
  -- Цель? - переспросил я.
  -- Ну да!
  -- Есть. Я хочу быть свободным и познавать мир. Вот моя цель.
  -- Свободным - это, типа, делай что хочешь? Ну да, тебе можно, ты деньгу зашибаешь, говорят, журналюги хорошо зарабатывают, трахаться с кем хочешь и бухать. Ты же не пил у "Ямы" только потому что, типа, на работе?
  -- Свобода - это не то, что хочется, а то, что полезно для меня, для развития моей личности. Свобода - это когда я занимаюсь любимым делом, получаю за это деньги и завишу от небольшого количества людей. Вот и все. При этом мне не хочется нарушать ни законы, ни нормы поведения и морали. Человек является частью общества. А что касается побухать, то мне это просто не интересно. Это примитивное развлечение. Я лучше книгу почитаю какую-нибудь или музыку послушаю.
  -- Одно другому не мешает, - резонно возразила Галя.
  -- Мешает, и еще как. Алкоголь притупляет восприятие. Оно становится не таким острым.
  -- Круто ты все излагаешь! - восхитилась Галя. - На все у тебя ответ есть!
  -- Нет, я ищу ответы на многие вопросы. Например, есть ли любовь?
  -- И как думаешь -- есть?
  -- Я уверен в этом. Вот что для тебя любовь? Как ты это понимаешь?
  -- Ну любовь, это... - Галя задумалась. - Это когда двое живут вместе, муж не бухает, а жена от него не гуляет и, типа, дети у них под присмотром. Это и есть любовь.
  -- Там многие думают. Большинство, по сути.
  -- А ты думаешь по-другому?
  -- Что такое любовь, я тебе в двух словах объяснить не смог бы. Это сложно. Над этой проблемой бились лучшие умы человечества и так и не нашли ответ. Возможно, что любовь - это совокупность очень многих проявлений нашей жизни.
  -- Не грузи! Ты, видно, всех этих мыслей у этого твоего Нитше понабрался. О! Я вспомнила! У меня друган есть, скинхэд, он этого Ницше уже полгода книгу читает, никак не может осилить. "Майн камф" называется.
   Я еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Я не особо трепетно относился к трудам создателя "Веселой науки", но путать его с Гитлером - это сильно. Впрочем, с этой девочки сдастся и Гегеля с Гимлером спутать. А еще в институте учится! Впрочем, зачем ей это нужно? Найдет она себе парня нормального, который отвечает ее понятиям о любви: не пьет, не гуляет и деньги домой приносит, и все у нее будет хорошо.
   Когда мы пришли домой, я отправился готовить ужин, а Галя попросила у меня разрешения принять душ. Когда я выдал ей все необходимое для водных процедур, она недвусмысленно дала мне понять, что будет не против, если я присоединюсь к ней.
   С ужином долго возиться не пришлось. Почти всегда в моем холодильнике была готовая еда. Мне осталось лишь разложить ужин по тарелкам и поставить в микроволновку.
   Я подошел к двери в ванную и дернул ручку. Я уже решил для себя, что если дверь не будет заперта, то это послужит мне сигналом. Дверь не была заперта. И удостоверившись в этом, я быстро скинул с себя одежду и зашел в заполненную паром ванную. Сквозь полупрозрачную штору я видел обнаженную фигуру девушки.
  -- Спинку потереть? - спросил я, приоткрывая штору.
  -- Только спинку? - Галя засмеялась.
  -- Посмотрим... - Я залез в ванну и начал разглядывать Галю.
   Мое самые смелые ожидания оправдались. Галя действительно была очень красивой. Хотя многие мои знакомые сказали бы, что это красота на любителя. Струйки горячей воды стекали по широким бедрам, спине и по пухленьким, практически идеально круглым ягодицам.
   Я обнял ее за плечи, поцеловал в шею и стал осторожно трогать ее большие груди. Я почувствовал, как она вздрогнула от возбуждения, чуть подалась вперед и тихо сказала:
   - Ну что ты меня лапаешь? Трахни скорее! Разве сам этого не хочешь?
   Что ж, хозяин - барин. Не хочешь ласки, а хочешь просто секса в позе doggy style -- пожалуйста. Я был не против.
  -- Не боишься без презерватива? - спросил я, чуть наклоняя ее тело вперед.
  -- А чего бояться? Залететь я сейчас не залечу. Я свой календарь знаю. А презерватив лишь снижает риск заражения, но не исключает его полностью. Что ж мне, не трахаться теперь? Ну давай! Вошел? Что мы болтаем с тобой и...
   Слова сменили всхлипы и стоны. Ты не хотела ласк? Ты просто хотела, чтобы тебя трахнули сзади? Что ж, каждому по потребностям. Несмотря на то, что я очень устал, а в ванной было достаточно жарко, я решил не давать Гале никакой пощады. Долг магии уже требовал скорейшей оплаты. И я двигался внутри нее в таком жестком ритме, что через минут десять ее стоны стали гораздо громче. Иногда я на несколько мгновений замирал, давай ей чуть-чуть прийти в себя, а потом начинал с новой силой.
   Вскоре она начала сквозь стоны шептать: "Не надо, хватит!" Но это был как раз тот случай, когда слова женщины следовало понимать строго наоборот. А именно: "Еще! Пожалуйста, еще!" Я чувствовал, как бешено стучит мое сердце. И меня постепенно охватывает волна восторга. Стоп! Я же не хочу заделать ребенка этой хоть и красивой, но чужой девушке. Я с неохотой вышел из нее, сел на край ванны и почти бессмысленным, опустошенным взглядом смотрел на то, как впустую пропадает исторгнутое из меня семя.
  -- Ну ты и трахальщик, скажу я тебе! - Галя села прямо в ванной и тяжело дышала. - Это, конечно, все прикольно, но я бы с тобой не хотела жить. Ты бы меня до смерти каждый день трахал. Без всякой жалости. День клево, неделю хорошо, а через месяц я бы убежала. Ты че, колеса там какие-нибудь жрешь? Виагру там?
  -- Зачем? - удивился я. - Мне секс-стимуляторы не нужны!
  -- Ну, может и так. Я слыхала про таких. Блин! Им и двух баб за раз мало. А ты еще не бухаешь! Так конечно! У тебя стоит двадцать четыре часа в сутки. Молоток ты, Андрюха!
  -- Ты есть будешь? - спросил я.
  -- Буду.
  -- Хорошо. Домывайся.
   За ужином Галя сделала очень приятный для меня поступок: она похвалила стряпню. Что ж, это польстило моему самолюбию. Тем более, что с момента первых кулинарных экспериментов я значительно продвинулся в этом искусстве. К тому же более стабильные доходы позволили мне еще более разнообразить свое меню, добавив туда хорошую рыбу и другие морепродукты. А фосфор и йод моему организму были очень нужны.
  -- Сам готовишь? - спросила Галя, уплетая жареные в томатном соусе мидии.
  -- Ну да. У меня слуг нет.
  -- Ну там, а девушку какую подпрячь?
  -- Это чревато.
  -- Почему?
  -- Пустишь на кухню, а потом не заметишь, как детишки от этой женщины по квартире бегать будут.
  -- И что плохого?
  -- По сути ничего, - вздохнув, ответил я. - Но я хочу детей от женщины, которая не просто хорошая хозяйка, добрая, умная и красивая. Чтобы у нас много общего было.
  -- Чтобы вы друг друга книгами грузили? - усмехнулась Галя.
  -- Галь, это долго, очень долго объяснять. Но мне нужна не серая мышка, которая будет со мной только спать, готовить есть и нянчить детей. И красивая девица, с которой каждый раз в постели будет как первый, а дома будет вечный бардак, меня не устроит.
  -- А что тебя устроит тогда?
  -- А видимо то, что есть сейчас. Все, как я хочу. Понимаешь, я, а не кто-то другой. Да, скажи мне, что я эгоист. Но мне позвонят, и я последнее отдам, если человеку нужна помощь. Но в моем доме все будет так, как хочу я, или в противном случае я буду жить один.
  -- Да, Андрюх, я тебя пока мало знаю. Но поверь, многие бабы просто бы мечтали с тобой жить. Ты вроде добрый, не пьешь, трахаться можешь хоть полночи, умный опять же, судя по квартире зарабатываешь нехило. Многие были бы рады.
  -- Я знаю. Так будет поначалу. А потом они завоют от того, что мне нужен секс каждый день, что я люблю, чтобы каждая вещь всегда лежала на своем месте, чтобы в раковине никогда не было грязной посуды. И посуди сама: если я все это могу сделать по хозяйству сам, а потрахаться найду всегда с кем, то зачем мне жена?
  -- А дети?
  -- Дети... Дети - это сложно. Я не хочу, чтобы мои дети в чем-либо нуждались. Я хочу, чтобы они поступили в МГУ, а еще лучше -- уехали учиться из этой страны в Англию или Францию. Я много чего хочу. Но знаешь, есть такая пословица: человек предполагает, а Бог располагает.
  -- Ну да, типа того. Я вообще живу одним днем. Может, вот приспичит отчиму и он не будет платить за учебу. Хотя нет, скорее мать его бросит. Я ведь знаю, к каким она подругам ездит в гости. Вот поэтому я работать и иду, чтобы все это на учебу отложить, если что. Мать тоже дофига тратит на побрякушки, мало что остается.
  -- Труд делает свободным.
  -- Да, типа того.
  -- Знаешь, откуда это лозунг?
  -- Нет.
  -- Он висел над воротами фашистского концлагеря "Дахау".
  -- Во блин! Тебе точно надо пообщаться с моим знакомым скинхэдом.
  -- Да не, я не о том. Я о другом совсем. Знаешь, это все прикрытие, понимаешь. Люди умирали, а им говорили, что труд делает человека свободным. Сейчас вот часто бывает, человек приходит на работу, его берут по договору, попользуются и выкинут. А заплатят под конец не то, что в конверте обещали, а что по факту. Три тысячи и все. Это разве не рабство?
  -- Не знаю, по мне так это обычное кидалово.
  -- Поэтому я работаю по факту. Не за трудовые дни. У меня работа сдельная. Написал - получил. Это честно. И налоги я плачу. Сейчас все больше и больше разных газет и журналов на оплату вчистую идут. Оказалось, так проще. Да и мне тоже выгодно. И отчет налоговой, и, может, что на пенсию выгадаю. Хотя нет, не хочу я никакой пенсии, я хочу умереть за рабочим местом. Знаешь, как актеры на сцене.
  -- Ты крут! Ты правда крут! Если бы так впахивали все, мы бы жили при этом, как его, при коммунизме.
  -- Ну да, а коммунизм - это не мечта. Это когда каждый работает и получает за свой труд плату и все равны перед законом. Хочешь пример? Китай.
  -- Китайцы -- они ваще умные. У них жрачка вкусная, товары дешевые. Раньше всякую дрянь нам слали и презеры, которые рвались, и пуховики, из которых перья торчат. А ща клево. Китайский - не значит отстойный. Так?
  -- Ну да.
  -- Слушай, ты говорил, у тебя сеть есть?
  -- Ну да. Пойдем. Тебе скачать надо что-то?
  -- Да нет, я хочу пост в ЖЖ написать.
  -- В Живой журнал?
  -- Ну да! У тебя есть?
  -- Нет.
  -- Почему?
  -- А зачем он мне нужен?
  -- Ну как зачем?! - изумилась Галя, - Ты там все пишешь, что у тебя происходит в жизни, а тебе люди отвечают: круто, молодец, или держись, все будет хорошо.
  -- Или гадость напишут.
  -- А ты им тоже можешь написать.
  -- Могу, но зачем? Зачем выставлять жизнь напоказ. Живой журнал, да и любой блог - это то же самое, что программа "За стеклом". Я писал статью про блоги. Там иногда такое пишут, что мне удивительно, как людям вообще не стыдно такое не то что на публику выносить, но и думать даже. Раньше говорили: бумага все стерпит. А сейчас блоги. Вылил ушат помоев на своих подписчиков, тебя пожалели, погладили по головке, и тебе стало легче.
  -- Ну да! А что в этом плохого?
  -- Да это эгоизм чистой воды.
  -- Будто бы ты не хотел, чтобы тебя кто-нибудь пожалел?
  -- Хотел и нередко в этом нуждаюсь, но не публично.
  -- Дело твое. Ты не против, если я чуток зависну?
  -- Давай, я пока посижу, отдохну, переварю все увиденное в "Яме".
  -- Я как напишу, тебе покажу. Хорошо? Я быстро!
  -- Давай, а то спать уже пора.
  -- Угу. Я мигом. А то не знаю, когда еще до сети доберусь.
   Ждать пришлось не очень долго. Не успел я прочесть и двадцати страниц, как Галя позвала меня.
  -- Хочешь поглядеть, что я тут наваяла?
  -- Давай! Интересно даже.
  
   "Лытдыбр. Клево провела вечер! [Sent. 16th, 2003 11:26 pm]
  
   День начинался очень хреново и скучно. Институт этот гребаный! Затем я решила пойти на "Охотный" на встречу чатеров. Сходила. Кисло! Как вообще все виртуально-реальные тусовки. Много бухали, кидали пальцы и все такое. Видела двоих знакомых, но, увы, они были в таком состоянии, что уже не могли нормально говорить.
   Однако мою скуку развеял парень по имени Андрей, который затусовался туда скорее по делу, а не водки попить. Собственно с его компа я щаз и пишу этот пост. Андрей - клевый чувак, не бухает совсем, любит книжки и трудоголик до мозга и костей. При этом я открыла для себя великую истину. Я-то думала, что все ботаники девочек в лучшем случае в порнофильмах видели. А оказывается, что нет. Такого секса у меня не было давно. И мне пофиг, что все это случилось в первый день знакомства и в ванне. Все равно я безумно рада.
   Андрюха! Большое тебе спасибо за ужин и приятную беседу! И не только за это. ;-))"
  
  -- Ну, как тебе? - спросила Галя.
  -- Да это же самая яркая иллюстрация к тому, что я говорил только что, - усмехнувшись, ответил я. - Только здесь тебе хочется, чтобы все тебе завидовали. Когда люди пишут свои посты в блогах о личной жизни, они как правило хотят добиться одного из двух: чтобы их пожалели или чтобы им завидовали. В реальной жизни не лучше. Ты хоть под замок повесила, только для своих подписчиков?
  -- Не-а, пусть все завидуют.
  -- Дело твое. Хоть фамилию не называла. Хотя... У меня ж обе книги под псевдонимом выходили.
  -- Каким?
  -- Андрэ Лютов. Да вон они, на полке обе стоят. Я ща третью никак дописать не могу. Времени нет. Это так, хобби у меня такое.
  -- Да, ты вообще крут неимоверно.
  -- Не знаю, думаю, что многие могли бы тоже. Но одним лень, другие думают: зачем?
  -- А действительно, Андрюх, зачем?
  -- Не могу ответить однозначно. Вообще я думаю, что стал писать тогда, когда понял, что все, что хочу сказать, сказать мне некому. Если бы я жил во времена Древней Греции, то это было бы что-то вроде "Диалогов" Платона, в средние века что-то типа "Града Божьего", но не так занудно. В XIX веке это было бы что-то, типа Гофмана. Сейчас время литературной сказки для взрослых: где есть мудрость Гофмана и Шварца, динамичность Купера, фантазия Уэллса и романтизм Скота с Байроном. В общем, это и есть то, что сейчас я пытаюсь написать. Хотя до них мне далеко. Пока далеко.
  -- Ага, Гарри Поттер, и все такое. Читала. Да ну, как-то не очень. Я вообще читать не особо люблю, терпения не хватает.
  -- Спать пойдем?
  -- Давай. А не хочешь еще перед сном... - спросила она.
  -- Можно, только недолго, часика два.
  -- Мда... Зря спросила. Ну да ладно.
  
   Встреча с Галей заставила меня еще раз задуматься над проблемой блогов. Я даже написал новую статью в рубрику "Психоанализ". Не раскрывая имен и псевдонимов, я проанализировал несколько блогов людей разных возрастов и социальных групп. Статья получилась хорошая, а я за нее, как водится, получил хороший гонорар. Исследуя проблему блогов, я не удержался и завел собственный блог, однако свое настоящее имя и литературный псевдоним сначала не раскрывал.
   Ведя блог, я наконец-то понял, почему столько умных людей пишут в блогах такие глупости и подробно описывают бытовые подробности своей жизни. Острая нужда в сочувствии и зависти - это только одна сторона медали, другая - это просто банальное желание выговориться, просто поделиться, снять стресс. И в этом ничего зазорного я не видел. К тому же, читая подписку блогов своих друзей, можно всегда быть в курсе, что и у кого в данный момент происходит. Это удобно. Про грязь, подлости и виртуальные войны в блогах я здесь писать не буду. Во-первых, не вижу смысла, во-вторых - грязи хватает и в реальной жизни.
   Со временем я стер все личные посты из своего виртуального дневника и превратил его в официальный блог писателя и журналиста Андрэ Лютова, где выкладывал отрывки из своих статей и книг. Все суета сует, как говорил Экклезиаст, мы силимся что-то сделать, кого-то разозлить, рассмешить, вызвать зависть или сочувствие. Иногда мы, как вампиры, начинаем питаться чужими эмоциями, а потом сами становимся донорами. И этот круг не разомкнуть ни в реальности, ни в сети. Суета сует вся наша жизнь. Экклезиаст был прав.
  
   Часть III Off-line + On-line = Lubvi.NET
   Глава 1. Меньшее зло
  
   Осень 2003-го года пролетела так же быстро, как и прошлая осень, 2002-го. Я как обычно очень много работал, много читал. Однако к музыке несколько охладел. Когда в электронный каталог был внесен 1534-й альбом, я понял, что уже ничего принципиального нового не услышу. Всю классику рок-н-ролла, хард-рока и металла я прослушал. А из тех групп, которые в то время выступали в Москве и были мне очень интересны, немногие могли похвастаться качественными студийными записями.
   В то время появились первые аудио-книги, и знакомые еще со времен учебы в университете авторы зазвучали для меня в новом ключе. Хотя я нередко возвращался к любимым группам, но аудио-книги стремительно вытесняли музыку из моей жизни.
   Новых знакомств с женщинами было немало, но все они были какими-то тусклыми и пустыми. Как мне тогда казалось, я встретился уже со всеми типичными представительницами женского пола в возрасте от семнадцати до сорока трех. Однако прошло некоторое время, и я понял, как же я жестоко ошибался.
   В основном мне попадались такие, как Галя. Веселые, жизнерадостные девушки, не отягощенные философским мировосприятием. И это даже было к лучшему. Я стал замечать, что депрессивные личности, какими бы умными они ни были, оставляли в моей душе неприятный осадок, и я старался держаться от них на порядочном расстоянии.
   Жизнь любого человека состоит из светлых и темных периодов, и если видеть в жизни только негатив, то сама жизнь незаметно для человека станет настолько беспросветной, что впору будет лезть в петлю. Я давно уже понял, что надо радоваться жизни. Радоваться, несмотря ни на что! Ведь одна из самых великих трагедий человечества - это смерть. Страшнее смерти ничего не может быть. Разве что безумие. Поэтому я решил для себя принимать жизнь такой, какой она есть, рассматривать ее как путь к совершенству. Но при этом стараться не думать ни о старости, которая, чем я становился старше, тем более страшила меня, ни о преждевременной смерти. Думать о неизбежном глупо и бессмысленно.
   Уже в начале декабря я начал задумываться о том, где мне встретить новый, 2004-й год. До того момента, как я стал жить один, я встречал этот самый мой любимый праздник с родителями, а затем со Светой и с компанией ее старых, бесшабашных хиппарей, в одной старой квартире в районе Таганки. Однако мне не очень нравилось там, поскольку пили там обычно до потери пульса и по русской народной традиции утро встречали лицом в салате. Даже Света, относившаяся к алкоголю достаточно прохладно, напивалась там так, что потом три-четыре дня не могла работать и зарекалась больше так не пить, а потом упрямо шла отмечать Новый год именно туда.
   Люди там собирались неглупые, не чета нынешним неформалам, рожденным в безумии Перестройки. Да, там можно было поговорить и о хорошей литературе, и о хорошей музыке. Но ближе к трем часам ночи все разговоры сводились только к тому, что раньше и небо было голубее и трава зеленее, сейчас полная безнадега, а дальше все будет еще хуже. При этом это была компания людей, если не поднявшихся на высоты социальной лестницы, то по крайней мере твердо стоявших на ногах и ухитрившихся не сторчаться и не спиться.
   Кто-то сказал мне однажды, что настоящие хиппи, ровесники завсегдатаям питерского Сайгона - это те, кто сейчас не называет себя детьми цветов и всячески открещивается от самого слова "хиппи", при этом цитирует Джойса и Джека Керуака на языке оригинала, слушает древние записи старых Woodstock-ов и живет тихой и мирной жизнью, даже не выбираясь на культовый для всех хиппарей Гоголевский бульвар на неофициальный день рождения российского хиппизма, совпадающий с днем защиты детей.
   Как ни странно, эта компания приняла меня за своего, хотя многие из них были старше меня на десять-пятнадцать лет. Я не толкал речи, не пытался доказать, что я знаю больше их. Я просто слушал, слушал, как говорит умирающая легенда, потому что твердо знал, что те, кто сейчас младше меня на пять-шесть лет, никогда не поймут, о чем поет Башлачев и Градский, не будут зачитываться Хармсом и Шварцем. Как сказал один мой знакомый, носящий скандинавское прозвище Ингвар Добрый: "Они не лучше и не хуже нас, они просто другие".
   Что ж, всему свое время. Мне были приятны эти люди до тех пор, пока они не начинали отчаянно страдать рефлексией и петь песни Джаниз Джоплин сквозь пьяные слезы. Нет, встречать Новый год я туда больше не пойду. Такие люди хороши только в строго дозированных порциях общения и желательно на трезвую голову.
   В очередной раз думая о месте, где бы мне хотелось встретить Новый год, я проходил мимо книжного стеллажа в коридоре и невольно бросил взгляд на фотографию моих родителей. Фотография эта была очень старая, сделанная в Сочи в конце 70-х. Я остановился и стал пристально рассматривать ее. Как же я стал похож на отца! Впрочем, в этом ничего удивительного не было. На кого же мне еще быть похожим, как не на своего отца?!
   В голове сразу пронесся вихрь самых разнообразных мыслей. Мне вспомнилось очень многое: и хорошее, и плохое. Но больше, конечно же, было хорошего. И я решил позвонить родителям и узнать, где они собираются праздновать Новый год. Без всякой задней мысли, просто узнать. Выбирался я к ним не так часто, в среднем раз в две недели. Ведь работал я, по сути, без выходных. Я взял со стола мобильник и набрал номер отца.
  -- Как дела?
  -- Тружусь, - ответил отец. - Подожди, у меня сейчас совещание через пять минут. Что-то срочное у тебя? - в голосе проскользнула тень тревоги.
   Мой отец был на редкость пунктуальным человеком. У нас с ним даже контрольные звонки происходили в строго определенные дни и часы. Видимо за то, что я подчинил всю свою нынешнюю жизнь строго распланированному распорядку, нужно сказать спасибо именно ему. Ожидая, пока отец перезвонит мне, я сел работать. Через сорок минут раздался звонок.
  -- Ну что? Как у тебя дела? - спросил отец.
  -- Да как и ты -- тружусь.
  -- Это правильно. Заехал бы к нам на выходные?
  -- Постараюсь, но не обещаю.
  -- Ты бы отдыхал больше.
  -- Ну, я и так с девушками... - начал я.
  -- Это не отдых, это обязанность мужика, - заявил отец.
  -- Вы, кстати, с мамой где собираетесь Новый год отмечать? - я решил резко сменить тему, поскольку разговоры о том, что я категорически не желаю отдыхать, раздражали и будут раздражать меня всегда, кто бы их ни заводил.
  -- Да не знаю. Дядя Слава с женой в Египет собрался, тетя Света хочет в Томск к матери. Ты же знаешь, у нас с мамой не так много друзей. В основном только те, кто еще с комсомольских времен остался, и все. А ты где?
  -- А я вот не знаю. Мне компания та надоела, где я раньше отмечал. Вообще, думаю: может, просто превратить тридцать первое в обычный рабочий день? Наиболее комфортно я себя чувствую только за работой.
  -- А девушку пригласить?
  -- Пап, ты знаешь, у меня такие девушки, что с ними спать приятно, а вот Новый год я с ними не хочу отмечать.
  -- Ладно. Надумаешь -- приезжай к нам. Накормим, напоим.
  -- Вот так все родители. Первым делом накормим. Такое впечатление, что я здесь голодаю.
  -- Но мама-то все равно лучше готовит.
  -- Год назад я бы с тобой не спорил, но сейчас...
  -- Не зазнавайся! - Отец засмеялся.
   Мы еще поговорили минут десять и сошлись на том, что числа двадцать пятого я позвоню и точно скажу, приеду я или нет, хотя я уже точно знал, что приеду.
   Света, узнав о том, я буду праздновать Новый год у родителей, сначала жутко обиделась. Но ее обида длилась не более часа. Мне всегда было приятно общаться с умными людьми хотя бы потому, что они способны выслушать и критически оценить чужие доводы, а не стоят на позиции - только я прав, только я логично рассуждаю.
   Света прекрасно понимала, что в ее компании я настолько лишний человек, насколько она была бы лишней в компании моих сверстников. Впрочем, в компании большинства моих одногодок, пусть даже и имеющих со мной схожие интересы, я также чувствовал бы себя лишним.
   Если говорить откровенно, то мне просто были не интересны их разговоры. Причем совсем не интересны. К тому же, я являюсь сторонником идеи о том, что алкоголь не должен быть непременным атрибутом встречи старых знакомых.
  
   К родителям я приехал тридцать первого числа около шести часов вечера. Оба они уже были дома. Мама по обыкновению резала ингредиенты для многочисленных блюд, а отец сидел рядом и читал "КоммерсантЪ".
   Мама тут же все бросила и кинулась меня целовать. Отец просто улыбался, и это было гораздо больше, чем мамины жаркие объятия. Ведь улыбался он крайне редко. Жизнь у него была такая.
   Устроились они неплохо. Квартира, как всегда это водится у мамы, была в идеальном порядке. Всякая вещь имело свое место и без дела не валялась. Все предметы обстановки были подобраны со вкусом. Я не раз был свидетелем тому, как мои родители выбирают какую-либо вещь. Не важно, зонтик это или новый диван: вещь выбирается с такой тщательностью, как будто она покупается на всю оставшуюся жизнь. Я тут же вспомнил, как я в последнее время выбираю какие-либо вещи, и невольно улыбнулся.
   Книг в родительской квартире практически не было. Я уже говорил о том, что всю свою библиотеку они оставили мне. Однако в небольшому книжном шкафу все-таки стояли те книги, без которых мои родители не мыслили свою жизнь: Библия, "Война и мир", "Анна Каренина", "Тихий Дон", "Вечный зов" и небольшая книжка в тисненой золотой обложке, на которой было написано: Николо Макиавелли "Государь". Настольная книга многих сильных мира сего и моего отца. А рядом с ней стояли две книги с яркими цветными корешками. Это были два моих романа: "Смотрящий в Бездну" и "Боги как люди".
   Зато у родителей собралась огромная фильмотека. В основном это были старые советские фильмы времен их молодости: "Весна на Заречной улице", "Доживем до понедельника", "Укротительница тигров" и многие другие шедевры советского кинематографа. К кино я всегда относился прохладно, книги оказывали на меня более сильное воздействие, но лучшие советские фильмы я все-таки посмотрел и ни разу не пожалел об этом. Книга, фильм, да и любое другое произведение искусства должно не только развлекать, но и учить чему-нибудь хорошему. А советское кино учило одной простой, но важной вещи. Оно учило людей быть порядочными.
  
   Я сидел на кухне, пил чай и разговаривал с родителями. Новостей у нас накопилось предостаточно. Единственное, о чем я рассказывал достаточно пространно, так это о своей личной жизни. Впрочем, родителей больше интересовало не сколько у меня было девушек, а когда я наконец женюсь.
  -- Внуков нам хочется, - вздохнув, сказала мама.
  -- Но ведь это вопрос не одного дня и даже не одного месяца, - ответил я.
  -- Но, Андрей, время уходит. Понимаешь... Мы стареем. Мы просто можем не дождаться. - Мама печально улыбнулась.
  -- Я это понимаю. Мне двадцать четыре года, а я уже боюсь старости. Не смерти, а именно старости. Я все прекрасно понимаю, но жениться ради того, чтобы просто завести детей... Это неправильно. Это ошибка. Чем старше я становлюсь, тем острее это понимаю. Когда человеку уже около тридцати и у него нет любимого человека, он лихорадочно начинает искать хоть кого-нибудь, кто ему подходит. Понимаешь, мама, просто подходит. Человек его круга, его уровня образования, не урода. И он женится. А когда через полгода проходит страсть, начинаются проблемы. Причем у всех: у него, у его жены, у их родственников. К тому же человек такое существо, которое ко всему очень быстро привыкает и не хочет что-то менять ни к худшему, ни даже к лучшему. Вот и живут потом люди и мучаются. Кто честный - сжав зубы, у кого меньше принципов - ходит налево. Без любви ничего не может быть.
  -- Но мы же с папой нашли друг друга. И сколько лет живем, и все у нас нормально. И не тяготит нас брак.
  -- Я бы тоже так хотел.
  -- Так кто тебе мешает?
  -- Мне -- никто.
  -- Ты просто не там ищешь. Ходишь по каким-то клубам, с людьми какими-то непонятными общаешься. Не там ищешь.
  -- Мам, ты забываешь, что я журналист и регулярно общаюсь с людьми из самых разных социальных слоев. Понимаешь, я пока не встретил человека, которого бы смог полюбить. Уважаю я многих, со многими мне хорошо. Но...
  -- Мам, не доставай Андрея, он человек умный, он сам разберется, а сегодня праздник, надо веселиться, - отец как всегда поступил мудро и увел разговор в сторону от неприятной для меня темы разговора.
   До одиннадцати часов, когда в нашей семье обычно садились за стол, мы еще о многом успели поговорить. И чем больше я общался с родителями, тем отчетливее чувствовал, что мне здесь хорошо. Да, конечно, я уже никогда не смог бы жить с ними в одном доме. Я уже слишком привык к своему одиночеству. К бурной, но в то же время строго упорядоченной жизни. Я привык за все отвечать сам и решать все сам. Но в то же время, сидя рядом с родителями, я отчетливо осознал, что это будут самые последние люди, которые от меня отвернутся, что бы я ни совершил в этой жизни.
  
   Этот Новый год был очень похож на те волшебные праздники, которые я отмечал с родителями в раннем детстве. Накрытый стол, знакомые голоса, где-то на заднем плане -- работающий телевизор. Даже несмотря на то, что квартира была другая, запахи в ней были те же самые. Ведь в ней собрались те же люди. А человеческое жилище пахнет теми, кто в нем живет. Иной раз бывает войдешь куда-нибудь и дальше порога идти не хочется. Если здесь такой гадкий запах, то какими же гадкими могут быть живущие в этой квартире люди?
   Еще в моей семье было всегда принято класть под елку подарки. И эта традиция сохранялась даже тогда, когда я стал взрослым. Впрочем, меня никогда не обманывали насчет Деда Мороза. Я уже в детстве понимал, что никакому деду, будь он хоть трижды сказочным, нет дела до меня, а подарки под елку кладут родители.
   После того как мы обменялись подарками, выпили и закусили, я в десятый за эту ночь раз понял, что поступил совершенно правильно, приехав к родителям. Впрочем, этому немало способствовало и то, что их друзья разъехались на новогодние праздники.
   Все друзья родителей на редкость умные, образованные и интеллигентные люди. С другими мои родители просто бы не захотели общаться. Но у всех у них был один недостаток. Это были на редкость скучные люди, разговоры которых повторялись из встречи в встречу. Впрочем, скучными эти разговоры были только для меня.
   Мама пошла спать первой. А мы с отцом еще долго сидели за столом и разговаривали. Ночь была длинной, да и обсудить было что. Тем более мама не очень любила, когда мы при ней начинали обсуждать женско-мужские отношения.
  -- Ты, Андрей, все правильно говорил насчет семьи. Без любви нормальной семьи быть не может. И дети несчастные. Так что не торопись. Повстречайся с одной, с другой, сравни. Но ты должен понять одну очень важную вещь.
  -- Какую?
  -- Во многом ты сам должен сформировать свою будущую жену. Нет, не расплавить ее душу и отлить в нужной тебе форме. А именно сформировать, дать ей ориентиры. Мама ведь тоже не сразу стала такой, какой ты ее помнишь еще с раннего детства. Когда мы начали с ней жить, она даже готовить толком не умела. Но она поняла, что для меня важно и смогла всему научиться. Понимаешь, если женщина не готова идти на серьезные жертвы, переступить через себя, то ты с ней не создашь семью. Она найдет тысячу причин, чтобы не убираться, не готовить есть. По возможности, она свалит все это на тебя, и при этом ты еще окажешься виноват. - Отец мрачно усмехнулся. - Это у них такая любимая игра - заставить мужчину чувствовать себя виноватым. Не важно в чем. Главное, чтобы у тебя был постоянный комплекс вины и тогда тобой будет очень легко управлять. И если ты даешь женщине лишнюю, не нужную ей свободу, ты делаешь ей зло, развращаешь ее. В семьях, в которых верховодит жена, несчастны все. Мужья в таких семьях либо гуляют, либо пьют. А нередко совмещают обе эти страсти. Причем, что важно: жена должна сознательно подчиниться мужу. Сама сделать этот выбор, как сделала его когда-то твоя мама. Иначе всем будет плохо. У нас патриархальное общество. Ведь все эти феминистки борются не за равноправие, а за приоритет. Ты ведь журналист и прекрасно это понимаешь.
  -- Это идеи начали отравлять общество еще в XIX веке. Вспомним Анну Каренину. Если уж равноправие, то во всем. Но женщины не пойдут работать в шахту, не захотят служить в армии. Они требуют равенства, а нередко приоритета в том, что им выгодно.
  -- Так же как и мужчины, - неожиданно продолжил отец. - Это вечное противостояние и это один из столпов нашей цивилизации. Когда исчезнет интрига в отношениях между мужчиной и женщиной, то все рухнет. Понимаешь, все. Это война необходима.
  -- А на войне нет ни правых, ни виноватых. Обе стороны бывают хороши.
  -- Не знаю, не знаю. Иногда я про женщин такое слышу, что у меня волосы дыбом встают. Я на прошлой неделе в командировку ездил. Когда обратно возвращался, меня от вокзала один мужик вез. Он таксист с тридцатилетним стажем. Знаешь, после того, что он мне рассказал, я заснуть не мог.
  -- Расскажи! - мне стало очень интересно. Ведь отец навидался в жизни всякого и его было трудно чем-нибудь удивить.
  -- Мужик этот работал таксистом еще при Советском Союзе, - начал рассказывать отец. - А история эта случилось как раз в самый разгар перестройки. Когда многое уже можно было, но СССР еще не распался. Однажды садится к нему в такси пара: наша девица и негр. Негр и говорит ему: поехали кататься по центру. Таксист пожал плечами и повез. Ему-то что? Счетчик включен. Ездят они, ездят. И тут таксист услышал сзади какую-то возню. Обернулся: девица негру минет делает, а тот от удовольствия аж глаза закатил. Сплюнул мужик, но сдержался. Через некоторое время негр попросил остановить. Расплатился с девицей и с таксистом и вышел. А девица попросила его в другое место ехать. Подъезжают они, а там мужик стоит. Чисто наш, русский. Высокий, плечистый, русоволосый, одет хорошо и с огромным букетом роз. Девушка и говорит: "Заждался меня мой Васенька!" Выходит, кидается ему на шею, обнимает, целует. Тут таксист и не выдержал. Вышел, отозвал мужика и рассказал ему про негра. Мужик нахмурился, переложил букет из левой руки в правую и КАК ВМАЖЕТ ИМ!
  -- Девице своей? - спросил я. - Это правильно!
  -- Какое там, - вздохнул отец. - Он таксиста ударил. Да так сильно, что у того из носа кровь пошла. И сказал: "Не смей про мою Танечку такие гадости говорить".
  -- А таксист что?
  -- Сказал мне, что с тех пор женщин вообще за людей не считает. Ехал, говорит, из носа кровь идет, а сам чуть не плакал от обиды. Зарекся он с тех пор в чужие отношения лезть. Коли слеп человек, то только сам прозреть может.
   Я никогда не рассказывал родителям о том, почему мы расстались с Яной. Зачем им лишние переживания? Однако того парня мне было искренне жаль, потому что слишком уж много мужиков побывало на его, да и на моем месте.
  -- Что молчишь? Пробрало?
  -- Да. Хотя я таких историй много слышал. Мужики тоже хороши, нередко так же цинично обманывают. Тут какой-то парадокс прямо. К примеру, бывает так: мужик пьет, гуляет, придет пьяный домой, раком поставит жену, потом спать завалится. А она и счастлива. А если мужик порядочный, честный, не пьет, все в дом, от него жена и гуляет... - Ох, снова я завел эту тему. Ведь этот странный парадокс никогда не давал мне покоя.
  -- Ну да, - пожал плечами отец. - А почему? Думаешь, ей просто скучно с ним? Ничего подобного! Просто не боится она его, а жена должна бояться мужа. Об этом и в Библии написано.
  -- Согласен. Но как мне найти эту золотую середину?
  -- Какую?
  -- Чтобы и жить по-божески, не унижать, не оскорблять жену, и при этом чтобы жена меня за старшего считала.
  -- Это уж в каждом случае по-своему, субъективно все это. Только ты одно пойми: раскроешь перед женщиной душу, не оставишь ей ни одной загадки в себе -- и тут же ее потеряешь. Понял?
  -- Да, понял. - Я зевнул.
  -- Зеваешь? Спать пошли. Ты завтра еще побудешь? У меня ж компьютер хороший и интернет. Поработаешь, если уж так не можешь без своей работы.
  -- Останусь. Да и работать особо не буду. Новый год есть Новый год.
   От родителей я уехал только второго рано утром. В принципе, я собирался уехать первого вечером и, не заходя домой, сразу отправиться к Свете. Но, позвонив своей старой подруге, я застал ее в таком жутком похмелье, что решил дать ей возможность как следует прийти в себя. Света как всегда клялась, что больше ни за что не пойдет в эту дурацкую компанию, но я отлично знал, что в следующий Новый год история повторится.
   К нашему с отцом разговору, который произошел в новогоднюю ночь, я еще много раз возвращался. Думал, анализировал. Да, действительно, отец был во многом прав. Конечно, не стоит уподобляться тому бедному таксисту и считать всех женщин шлюхами, но при этом нужно всегда помнить то, что стало основанием моей жизненной философии - наша цивилизация построена на лжи. Поэтому никому до конца верить не стоит. Но как можно любить и при этом не доверять? Этого я пока для себя решить не мог. Однако одно я понял тогда четко: выбирая себе спутницу жизни, мы выбираем не самую лучшую, мы выбираем меньшее зло.
   Зло, конечно же, всегда остается злом. Много его или мало. Но идеальных людей не бывает и быть не может. Поэтому прежде чем оставлять кого-то в своем доме больше, чем на одну ночь, мне следовало четко определить для себя, с чем я смогу смириться, а с чем нет. И еще...
   Если любовь так и не вернется ко мне, то, видимо, семью мне заводить не стоит. Ведь любовь - это тот самый раствор, который держит семью и не дает ей развалиться на отдельные кирпичики. Но несмотря на то, что я стал умнее, злее и циничнее, я все-таки еще очень надеялся, что когда-нибудь построю свое маленькое королевство без лжи, хоть и понимал, что в нашем мире это утопия. И врать рано или поздно придется и любимому человеку, для его же блага. Меньшее зло, как ни крути. Меньшее зло, ложь, лицемерие... Может ли все это жить рядом с любовью? Я не знаю ответа на этот вопрос, по-прежнему живу по принципу меньшего зла и при этом его ненавижу.
  
   Глава 2. Зимний город.
  
   Приятные впечатления от встречи Нового года вместе с родителями остались в моей душе надолго. Собственно, эти воспоминания и согревали меня холодными зимними вечерами. Холода ничуть не успокоили мою похоть, и я регулярно приносил жертву магии.
   Наши отношения со Светой протекали в прежнем русле. Однако я стал замечать, что на мою давнюю подругу все чаще стали нападать приступы хандры, которые могут длиться от нескольких часов до нескольких дней. В этих случаях Света спасалась старым проверенным способом: безумным сексом. Я знал, что изредка у нее бывают другие мужчины, но никакого чувства ревности по этому поводу не испытывал. Я знал, что все ее мужчины приходят и уходят, так же как и мои женщины. Мы оба прекрасно осознавали, что наши отношения можно назвать дружбой, привязанностью, взаимопониманием, но любовью здесь и не пахло. Но, тем не менее, нам хорошо было вместе, потому что мы устраивали друг друга.
   Но Света отчаянно хотела завести семью и, чем ближе к ней подступала старость, тем чаще она заводила об этом разговоры. Однажды она даже попросила меня пожить у нее два дня под предлогом того, что ее в последнее время мучают жуткие кошмары. Мы провели вместе ночь, затем еще одну. Она спала, как и обычно: на спине, ровно дыша и практически не ворочаясь. На третью ночь я ушел к себе. Я привык работать дома, да и вообще я не любил ночевать в чужих квартирах.
   Когда через день я позвонил Свете, то почувствовал какие-то совсем странные интонации в ее голосе и тут же пришел к совершенно удивительному выводу: Света была пьяна, причем пьяна порядочно. Мне стало страшно.
   Я повесил трубку и отправился прямо к ней. Она очень долго не хотела открывать. А когда открыла, то, стараясь не смотреть мне в глаза, тут же ушла в ванную. Под раковиной я обнаружил две пустые бутылки из-под хорошего армянского коньяка, а в самой раковине гору немытой посуды, которую я тут же принялся перемывать.
   Света вернулась через час. Вид у нее был жалкий. Под глазами залегли синие круги, пальцы слегка подрагивали. Она посмотрела на меня с видом провинившейся младшей сестры, я улыбнулся, а затем мы оба рассмеялись.
  -- Глупо, правда?
  -- Правда, - сказал я.
  -- Не оставайся у меня больше чем на одну ночь. Пожалуйста, не оставайся, даже если я тебя очень сильно попрошу. Даже если угрожать буду.
  -- Хорошо. - Я пожал плечами. - Как скажешь. Только ты, наверное, работу запустила.
  -- Да нет, у меня заказ был хороший. Можно расслабиться. Но так нельзя. Я знаю: так нельзя.
  -- Ты просто устала.
  -- Да, устала. Ведь дальше ничего нет. Понимаешь, Андрюш, для таких как мы с тобой ничего дальше нет. Я старости стала бояться.
  -- Я тоже, хоть и младше тебя. Мне не так страшно, что на меня девушки не будут обращать внимания, и то, что я один останусь, меня тоже не пугает.
  -- Тогда что?
  -- Беспомощность, вот что меня страшит. Когда я вижу всех этих бедных, несчастных, одиноких и оттого злых на весь мир стариков в Сбербанке или в магазине, я невольно представляю себя на их месте. А ведь нас много, нас очень много. Таких вот, считающих себя умными, самодостаточными, уверенными, что нам никто не нужен. Думающих, что у нас всегда будут силы для борьбы. А если нет?
  -- Будут, будут! - Глаза Светы зло заблестели. - Недаром мы платим такую цену магии. Но все равно, с одиночеством иногда очень трудно справиться. ОЧЕНЬ!
  -- Иди ко мне! - только и смог я сказать ей в ответ. Ведь кроме секса я ей не мог дать больше ничего. Или просто не хотел?
  
   Ближе к концу января на меня неожиданно напала бессонница. Я никогда не жаловался на плохой сон. А после секса вообще засыпал мгновенно. Но тогда мне не помогало ничего. Я часами лежал в постели, таращился в темноту, затем зажигал ночник и читал лежа в кровати или же садился работать. Под утро мне удавалось забыться тяжелым, тревожным сном. И мне снова снилась война.
   Мне было легко смотреть на войны далеких веков. Ведь это было так давно. Но когда мой экскурс в военную историю дошел до первой мировой войны, мне стало не до шуток. Первые громоздкие танки, давящие людей, разорванные снарядами тела, повисшие на колючей проволоке. Вместо кольчуг и доспехов - серая униформа. Вместо шлемов - каски и противогазы. Я просыпался в холодном поту и не мог больше уснуть.
   У меня был знакомый психотерапевт, который помог мне сделать множество материалов, в основном касающихся разных фобий большого города. Однажды, когда я приехал к нему, чтобы обсудить очередной материал, он посмотрел на мое осунувшееся от бессонницы лицо и предложил мне попринимать снотворное.
   Первые две ночи я спал отлично. Даже сны про войну были какими-то бледными и незапоминающимися, но наутро мне было очень тяжело вставать, за работой я терял нить повествования и меня постоянно клонило в сон. В итоге мне пришлось отказаться от снотворного и вновь ощутить горький вкус бессонницы.
   Ночами очень хорошо писалась проза. Третий роман был почти закончен, и мне предстояла долгая и утомительная вычитка. Накопившееся портфолио работало на меня. Те статьи, что не содержали какого-либо устаревшего новостного материла, я переиздавал по два-три раза. Так что, если мне везло на переиздание, я мог позволить себе полностью переключиться на прозу. И это спасало меня, давало мне силы. Я чувствовал, как герои оживают среди ровных строчек на экране монитора. Порой, переделывая главы, мне казалось, что я переписываю жизни живых людей, хотя это было далеко не так. Ведь мои герои только начинали оживать, постепенно превращаясь из картонных марионеток в людей. Во всяком случае, мне очень хотелось в это верить.
  
   Однажды, сидя около двух часов ночи за романом, я понял, что довольно прочно застрял. Что делать в таких случаях, мне было известно: на время оставить роман в покое. Я отложил роман, набросал вчерновую одну небольшую статью. На часах было около трех, но сон по-прежнему не шел. Я уже собирался что-нибудь почитать, но на глаза мне попалась реклама круглосуточного такси, которую вместе с прочим печатным спамом регулярно кладут в мой почтовый ящик.
   Недолго думая, я набрал номер и заказал такси. В ожидании машины, я потеплее оделся и твердо решил гулять по ночному центру до тех пор, пока не откроют метро. Может быть, так удастся избавиться от бессонницы?
   Таксист был очень удивлен, когда я попросил его остановить на пустынной улице, где-то в районе между Бауманской и Курской, и я, выйдя из машины, медленно побрел по улице.
  
   В центре города ночью почти так же светло, как днем. Так светло, что только в очень темных переулках можно было полюбоваться звездами. Но в этот раз ни звезд, ни луны увидеть было нельзя. Все небо заволокли тяжелые зимние тучи. Шел мокрый, пушистый снег. Город спал, и его сон рождал странных чудовищ.
   Если бы вы хотя бы один раз потратили три-четыре часа времени на ночную прогулку по центру Москвы, вы бы поняли меня. Странные тени то и дело мелькали в глухих подворотнях, изредка я слышал голоса, будто бы зовущие меня. Даже некоторые следы на свежевыпавшем снеге иногда наводили на меня ужас. Где-то в районе Горохового переулка я увидел цепочку следов, обрывающихся на полушаге, будто бы человек шел, шел и вдруг взлетел. Причем обувь, оставившая свой след в снегу, выглядела более чем странной.
   Но ночной город принял меня. Принял в свои холодные крепкие объятия, и я растворился в нем, стал его частью. Я прислушивался к малейшим шорохам, ловил на самом краю зрения еле заметные движения фигур, лишь отдаленно напоминающих человеческие. Это постоянное напряжение, чувство страха, смешанное с любопытством, стало тем новым, что звало меня. И по три-четыре раза в неделю я стал выбираться на такие безумные прогулки.
   Чем дольше я ходил, тем больше начинал видеть то, что обычному человеку, пусть даже и обладающему магическим даром, видеть не надо. У одного старого особняка, переделанного под офис крупной компании, я увидел человека в цилиндре и старинном плаще. Оглянувшись куда-то в сторону и будто бы кого-то там заметив, он приподнял шляпу и направился ко входу. Но, к моему удивлению, не вошел через дверь, а прошел сквозь стену чуть левее. Позднее я смог найти более или менее логичное объяснение этому. Видимо, этот дом много раз перестраивался и дверь раньше находилась именно там, где прошел призрак.
   Истории о фантомах я слышал не раз. Один мой хороший знакомый по имени Андрей, владелец студии звукозаписи, расположенной как раз в том самом районе, где я так любил гулять ночами, рассказывал мне, что раньше они арендовали помещение в бывшем ДК НКВД. Работы было много, и они нередко оставались на студии на всю ночь. Что только они там ни слышали! Как вам громкий стук армейских сапог по лестнице часа в три ночи, а за дверью никого?
   Мне иногда кажется, что это что-то вроде видеозаписи в памяти города. Какой-то особый сорт блуждающих миражей, которые способны оставлять люди с сильной энергетикой. Возможно, лет через сто какой-нибудь любитель ночных прогулок увидит и мой призрак, одиноко бредущий по улице и курящий сигарету за сигаретой. Кто знает?
   Но помимо всяких странных явлений, среди ярких ночных огней обитали и самые обычные люди: сутенеры, проститутки, бомжи и торговцы наркотиками. Многие из них успели мне примелькаться за время регулярных прогулок по зимней ночной Москве. Да и на меня обратили внимание. Однако в сферу их интересов я по каким-то им одним понятным причинам не попадал.
   Возможно, я просто пугал их. Трезвый молодой человек, регулярно в одиночестве гуляющий по ночному городу, вызывал у них непонимание. Лишь однажды какая-то уже немолодая сутенерша подошла ко мне и хотела предложить мне девушку, но, едва посмотрев мне в глаза, она оборвала свой монолог на полуслове, извинилась и ушла. Глаз у них наметанный, и она, видимо, просто не стала тратить на меня время.
   Мои прогулки по ночной Москве закончились так же внезапно, как и начались. В ту ночь ничего не предвещало необычных событий. Как обычно, около трех часов ночи я вызвал такси и отправился гулять по ночной зимней Москве по любимому маршруту.
   Где-то почти у самого входа в метро Бауманская я заметил несколько бездомных собак. У метро их обычно бывало много. Там тепло и нередко можно разжиться едой. Бродячих собак я никогда не боялся, и они, прекрасно, чувствуя это, ни разу не приставали ко мне. Однако мне почему-то сразу показалось, что эти собаки не совсем обычные. Маленькие, с хвостиком-колбаской, с острыми стоячими ушками, все практически одинакового окраса - черно-рыже-белые. И что больше всего меня напугало - у всех них были слишком умные для собак глаза.
   Я постарался как можно быстрее пройти это место. Но стоило мне миновать квартал, как я почувствовал, что кто-то идет за мной. Это были те самые собаки. Я насчитал их пять. Чуть позже к ним присоединилась шестая.
   Они не лаяли и даже не тявкали. Просто неторопливо трусили вслед за мной. Я отлично знал, что бежать ни в коем случае нельзя. Поэтому я просто прибавил шагу и стал лихорадочно оглядываться по сторонам в поисках палки или обломка трубы. Но, как назло, ничего годящегося для самообороны мне на глаза не попадалось. Между тем, расстояние между мной и собачьей стаей медленно, но верно сокращалось.
   Я быстро шел и старался не оглядываться. Однако вскоре не выдержал и оглянулся, тут же пожалев об этом. Собаки исчезли, а за мной шло пять бомжей. Причем настолько страшных, что у меня душа ушла в пятки. Неопределенного пола и возраста, с покрасневшими от обморожения лицами и руками, замотанные в вонючее тряпье, они шли за мной, уверенно сокращая дистанцию. Помню, что тогда я даже не успел удивиться тому, что вместо собак за мною гонятся бомжи. Причем такого зловещего вида, что и на вокзале не встретишь.
   И тогда я побежал. Побежал быстро и легко. Еще со времен физической подготовки в университете я отличался хорошими показателями по бегу. Особенно на длинные дистанции. И у меня не было никаких сомнений в том, что обутые в дрянную обувь, пьяные и голодные бродяги не смогут догнать меня. Но, тем не менее, я ошибся. Через пять минут бега я почувствовал, что они догоняют меня. И, что самое страшное, я услышал их голоса: хриплые, пропитые голоса, в которых то и дело проскальзывали звуки, похожие на собачий лай.
   Еще через пару минут бега я понял, что если не заскочу куда-нибудь, где они не посмеют на меня напасть, то дело кончится для меня плохо. Впереди замаячили очертания Елоховского собора. Я тут же подумал, что это шанс. На часах было около пяти, и в моей голове мелькнула призрачная надежда, что храм все-таки открыт.
   Но добежать до храма я так и не успел. Один из преследователей нагнал меня и попытался ухватить за плечо. Я резко дернулся, споткнулся на оледеневшем асфальте и покатился кубарем в снег.
  
   Я медленно поднимался с земли, а они стояли передо мной полукругом. Страшные, обезображенные лица, опухшие от водки, покрытые синяками и коростой. Они стояли и ухмылялись беззубыми ртами. Наконец тот, что пытался схватить меня, мужик, одетый в разодранную во многих местах женскую дубленку, поморщился и сказал: "Отдай нам свою магию, отдай и катись. У тебя много, на всех нас хватит".
   Я ожидал чего угодно. Им могла быть нужна моя теплая одежда, деньги. Но магия? Значит, мне не показалось: и собаки, и бомжи - это одни и те же существа.
  -- Да сам бы рад от нее избавиться, - сказал я, стараясь сохранять спокойствие. - Только как же я вам ее отдам, это же не кошелек?
  -- А ты сиди, где сидишь. Мы сами у тебя заберем, - и он потянул ко мне свои обмороженные, замотанные в грязные тряпки руки.
   Я мгновенно вскочил на ноги и встал в боевую стойку, хотя понимал, что с шестью бродягами, поднаторевшими в уличных драках, мне не справиться. Мои глаза лихорадочно шарили по асфальту в поисках какого-нибудь тяжелого предмета. Но ничего не находили. А моя левая рука совершенно инстинктивно скользнула куда-то в область правого кармана пальто. И наткнулась на что-то холодное и твердое.
   Вероятно, со стороны это смотрелось как-то совсем уж странно. Моя левая рука сжимала воздух в том месте, где раньше у воинов весели ножны с мечом. Вернее у тех воинов, которые были левшами. Я отчетливо видел, что в моей руке ничего нет. Но стоило мне закрыть глаза, как я начинал чувствовать холодную рукоять. Я сделал неуверенное движение и услышал звон вынимаемого из ножен меча. Я открыл глаза и увидел крайнее изумление на лицах бомжей.
  -- Рыцарь! - прошептал тот, кто, видимо, был у них за вожака.
  -- Обознались вы, падшие, - раздался тихий старческий голос за спиной у бомжей.
   Они оглянулись и тут же попятились ко мне. Затем стало происходить и вовсе что-то странное. Бомжи оказались зажаты между мной и невысоким, сухоньким, на редкость опрятно одетым благообразным старичком. Причем ни ко мне, ни к нему они приближаться не спешили.
  -- Прочь отседова, окаянные! - прикрикнул на них дедуля.
   Тот момент, когда бомжи снова стали сворой маленьких дворняжек, я упустил. Но произошло это так быстро, что я только успел заметить, как псы с визгом и лаем убегают подальше от Елоховского собора.
   Проводив взглядом собак, я перевел дух. Левая рука теперь сжимала воздух. Никакой рукояти меча я больше не чувствовал. Я тут же обернулся и стал внимательно разглядывать дедушку. Это бы типичный представитель московской интеллигенции. Одет аккуратно, но довольно скромно. Умные серо-голубые глаза, аккуратно подстриженная бородка. Может быть, он был когда-то ученым или преподавателем ВУЗа, получил где-нибудь в этих старых домах квартиру, а теперь коротал оставшийся ему век на пенсии.
  -- Тоже не спится, дедушка? - спросил я его.
  -- Кто рано встает, тому и Бог подает. А ты, как я вижу, и вовсе не ложился. Шляешься ночами, а лучше бы дома сидел. Все вы такие, чуть что -- за оружие.
  -- Кто? - непонимающе спросил я.
  -- Витязи.
  -- Какой же из меня витязь, дедушка? Я журналистом работаю.
  -- Одно другому не мешает, - хитро усмехнулся дедок.
  -- Ну, а эти-то кто были?
  -- Эти? - дед махнул рукой, - Другому бы сказал, что черти это, а тебе как есть скажу. Падшие это, внучок. Кто долги свои не хотел отдавать.
  -- Кому?
  -- Кому и ты платишь, тому и они. Только ты зря связался с этим. Не твое это. Сталь и ворожба редко в одном человеке спокойно уживаются.
  -- А ты, дедушка, кто?
  -- Я?
  -- Да, ты!
   Я вообще-то всегда привык обращаться к пожилым людям на вы, но тут как-то само собой получилось, что я стал говорить ему ты. Слишком уж доброе у него было лицо, умное, и в то же время очень простое. Так и хотелось называть его просто дедушка.
  -- А мы с тобой, внучок, частенько видимся. Ты работаешь, и я за тобой со стены приглядываю. За всеми вами пригляд нужен.
  -- Говоришь загадками, - ответил я.
  -- Да и ты не дурак, вон, слова на своей машине складываешь, смекалку прояви.
   В этот момент в Елоховском соборе зазвонили к заутрене. Дедушка повернулся, снял шапку, перекрестился и поклонился в пояс. Я инстинктивно последовал его примеру.
  -- К заутрене звонят, внучок. Пойду помолюсь Боженьке. Пошли со мной?
   Я был настолько измотан происшедшим событиями, что едва переставлял ноги, но отказываться было неудобно. К счастью, меня выручил сам дедушка.
  -- Ладно уж, иди спи. Только помни, здесь тебе всегда рады будут. Всегда! Когда бы ты ни пришел. А то так и будешь в ночи бродить...
  -- А зовут-то тебя как? - крикнул я ему вслед, но он мне так и не ответил.
  
   Это был тот уникальный случай, когда у меня образовался серьезный провал в памяти. Очнулся я у себя дома, на диване. Спал я в одежде, прикрывшись пледом. С того момента, как я поговорил с дедушкой около Елоховского собора, я абсолютно ничего не помнил. А может, я никуда и не ходил, а так и заснул дома? Тогда это было бы очень хорошо. Потому что едва я вспомнил про собак, как мне тут же расхотелось гулять по ночной Москве.
   Чтобы окончательно убедиться в том, что я не сошел с ума, я подошел к стенному шкафу в коридоре и пощупал пальто. Оно было чуть влажным. Значит, гулять я все-таки ходил. Однако была ли на самом деле встреча с бомжами и дедушкой или нет, для меня так и осталось загадкой. Ведь, как и в случае с Каширским шоссе, никаких доказательств у меня не было.
   Хотя... Мне вдруг вспомнились слова дедушки: "А мы с тобой, внучок, частенько видимся. Ты работаешь и я за тобой со стены приглядываю. За всеми вами пригляд нужен". Я тут же подошел к столу и посмотрел на стену, с которой на меня смотрели иконы Христа, Богородицы и.... Николая Чудотворца, который, кстати сказать, является покровителем странствующих и путешествующих.
   Все это, конечно, можно списать на игры творческого разума. Только слишком уж часто разум играет со мной в игры на тему религии. Стоп! Что-то не так было в моих рассуждениях. В призраков я, значит, верю, в магию тоже, а вот в то, что повстречал ранним утром около Елоховского собора Николая Угодника, поверить никак не могу. Воистину, Фома Неверующий.
   Оказалось, что я проспал аж до трех часов дня. Наскоро перекусив, я тут же сел за работу. Мне необходимо было в срочном порядке закончить одну статью. Однако из головы никак не шла все эта история на грани сна и яви, в которой больше всего вопросов вызвал у меня тот факт, что и падшие и святой в один голос твердили, что я воин.
   Если к этому еще добавить монолог на латыни той странной девушки, то вопросов накопилось более чем достаточно. Хотя лучше всего не мучиться всем этим, а взять вечером и написать сказку. Просто сказку, не для журнала, не для сборника, а просто так, для себя. И назвать ее, скажем... "Сказка о первом рыцаре и первой ведьме". Откуда в моей голове всплыло это название, я не мог понять. А! Кажется, фильм такой был. "Первый рыцарь", в которым были дрянные бутафорские доспехи и сюжет, являющийся абсолютным кощунством по отношению ко всем рыцарским романам о Короле Артуре, которые мне довелось читать. А читал я почти все, которые выходили на русском языке.
  
   Глава 3. Сказка, рассказанная по аське.
  
   После того, как я выполнил суточный план работы над статьями, я с нетерпением взялся за сказку. Сначала я думал, что напишу ее очень быстро и легко. Однако все оказалось не так просто, как я предполагал. Одно дело писать на заказ, и совсем другое -- просто для себя, когда ты знаешь, что кроме тебя это больше никому не нужно и, пожалуй, что даже и неинтересно. От этих мыслей мне стало совсем грустно. Неужели я всегда буду простым ремесленником и никогда не стану мастером? Я привык работать за деньги, и оказалось, что без должного стимула не способен написать даже простенькую сказку.
   Я писал и тут же стирал написанное. Все было не то и не так. И я даже знал, почему это происходит. Видимо, мне стоило признаться самому себе: писать просто так, чтобы это никто и никогда не прочитал, я не привык. Именно поэтому я никогда не вел обычный дневник. Все, что я хотел сказать, за меня стали говорить мои герои.
   Я уже решил выключить компьютер и пойти почитать, как в аську ко мне постучалась некая девушка под ником Рыжая ведьма. Я посмотрел информацию о пользователе: 19 лет, место проживания - город Москва. Настоящее имя Кириллова Анна. Что ж, мне это подходило, и я авторизовал ее.
  
   Южный ветер:
   Привет!
  
   Рыжая ведьма:
   Доброй ночи.
  
   Южный ветер:
   Почему не спишь?
  
   Рыжая ведьма:
   А я на работе
  
   Южный ветер:
   И кем же ты работаешь?
  
   Рыжая ведьма:
   Да так, в магазине одном круглосуточном, на складе счета и накладные оформляю.
  
   Южный ветер:
   Лучшей работы не могла найти?
  
   Рыжая ведьма:
   Увы. С незаконченным высшим меня больше никуда не хотят брать. Да, к тому же меня устраивает работа сутки через трое. Да и зарплата неплохая.
  
   Южный ветер:
   Много сейчас работы?
  
   Рыжая ведьма:
   Сейчас нет, а вообще бывает. Скучно, вот я и решила постучаться.
  
   Южный ветер:
   А почему именно ко мне?
  
   Рыжая ведьма:
   Сама не знаю. Ник понравился, возраст хороший, почти 24 года. Ты кем вообще работаешь?
  
   Южный ветер:
   Я журналист-фрилансер.
  
   Рыжая ведьма:
   Ясно. Здорово! О чем пишешь?
  
   Южный ветер:
   Обо всем кроме экономики, политики и спорта.
  
   Рыжая ведьма:
   Но это же самые скучные темы.
  
   Южный ветер:
   Поэтому я о них и не пишу. А ты в самом деле ведьма?
  
   Рыжая ведьма:
   Не знаю. Скорее всего так. Обычно, когда я бросаю парней, они мне часто кричат вслед: "Ведьма рыжая!"
  
   Южный ветер:
   Ты и впрямь рыжая?
  
   Рыжая ведьма:
   Да. А что? Это плохо?
  
   Южный ветер:
   Да нет. С чего ты взяла?
  
   Рыжая ведьма:
   Считается, что все рыжие женщины стервы.
  
   Южный ветер:
   Поверь мне, и среди блондинок, и среди брюнеток много порядочных стерв.
  
   Рыжая ведьма:
   Согласна. А ты бы не мог сделать мне одолжение?
  
   Южный ветер:
   Смотря какое...
  
   Рыжая ведьма:
   Совсем небольшое. Расскажи мне сказку.
  
   Южный ветер:
   Прямо по аське?
  
   Рыжая ведьма:
   Ну да, прямо по аське. А что тут такого?
  
   Южный ветер:
   С одним условием.
  
   Рыжая ведьма:
   Каким?
  
   Южный ветер:
   Если сказка тебе действительно понравится, то ты приедешь ко мне в гости. Когда у тебя заканчивается смена?
  
   Рыжая ведьма:
   В шесть утра.
  
   Южный ветер:
   Так ты согласна?
  
   Рыжая ведьма:
   Ты ведь даже меня не видел.
  
   Южный ветер:
   А это и не надо.
  
   Рыжая ведьма:
   Но ведь ты зовешь меня с какой-то определенной целью, не так ли?
  
   Южный ветер:
   Не так ли. Я действительно с самого утра думал написать сказку, но оказалось, что я абсолютно не привык работать на голом энтузиазме.
  
   Рыжая ведьма:
   В смысле?
  
   Южный ветер:
   Я пишу за деньги, понимаешь. Ты же постоянно слышишь, что журналисты продажные, что это вторая древнейшая профессия.
  
   Рыжая ведьма:
   Ну и?
  
   Южный ветер:
   Так вот. Мне нужен стимул, чтобы писать, чтобы хорошо писать. Понимаешь, фэнтези -- пожалуйста, но сказка, простая сказка сейчас никому не нужна. Сказки нынче не в моде. А я просто хочу написать сказку. Я начал писать и понял, что у меня ничего не получается. Не выходит ничего хорошего. Я пишу, а сам думаю, что вместо этой сказки мог бы написать очередную статью и получить за нее деньги.
  
   Рыжая ведьма:
   Тебе так нужны деньги?
  
   Южный ветер:
   Да, нужны. А тебе разве нет?
  
   Рыжая ведьма:
   И мне нужны. Всем нужны деньги. Без денег в этом мире не прожить. Ладно, я поняла, что ты хочешь сказать. Вместо денег ты получишь очаровательную гостью с огненно-рыжими волосами. И это для тебя будет стимулом написать хорошую сказку.
  
   Южный ветер:
   Ну да. А ты и впрямь очаровательная?
  
   Рыжая ведьма:
   Есть немного. Во всяком случае, с мужиками у меня все в порядке.
  
   Южный ветер:
   Ну ладно, давай я тогда начинаю. А то боюсь, что не успею к окончанию твоей смены.
  
   Рыжая ведьма:
   Я вся в нетерпении.
  
   Южный ветер:
   Жила на свете ведьма. И было это не в мрачное средневековье и даже не в эпоху ренессанса. Нет. Было это в наши дни и даже в нашем городе. Ведьма была молода и красива. Но о том, что она ведьма, она только догадывалась.
   Она не знала об этом наверняка даже тогда, когда смотрела в зеркало на свои красивые длинные волосы, выразительные глаза, на изящную линию губ. Даже ловя на себе жадные взгляды мужчин в метро, она ничего не знала о своей истинной природе. Не знала наверняка, но догадывалась. Ведь с каждым днем она становилась старше и мудрее и древняя ведьминская кровь шептала ей позабытые слова предков. Тени предков говорили с ней через ее плоть и кровь. И заклинали: "Бойся людей!"
   Так повелось еще со времен древнего Египта и Вавилона, а может, и еще раньше, что люди не любили ведьм. Не любили их ни на юге, ни на востоке, ни на севере, ни западе. Женщины завидовали их красоте, а мужчины понимали, что, желая ведьму, они желают невозможного. Ведь обычный мужчина, даже если женится на ведьме, все равно не сможет обладать ею в полной мере.
   Силу, которой владели ведьмы, приписывали то темным богам, то сатане, то бесам, с которыми они якобы имели сношения. Ведьм боялись, но едва начинались муки у роженицы или у кого-то прихватывала поясница, то люди бежали за местной ведьмой.
  
   Рыжая ведьма:
   А ты, как я смотрю, много знаешь...
  
   Южный ветер:
   В смысле?
  
   Рыжая ведьма:
   В самом прямом.
  
   Южный ветер:
   Что-то я не понимаю тебя. Ладно, продолжу я лучше. Хорошо пошло.
  
   Рыжая ведьма:
   Читаю внимательно.
  
   Южный ветер:
   Но и сами ведьмы были разные. Одни лечили людей, говорили по ночам с лесом и ловили на губах поцелуи северного ветра. Другие же, словно зеркала, отражали людскую ненависть, и люди гибли, порою даже целыми селениями. Гибли от отраженной в глазах ведьмы людской ненависти.
   А наша ведьма была человеком настроения. Хотела и доводила до безумия мужчину, который решил, что приобрел над нею власть. А потом просто тихо и спокойно уходила, не сказав ни единого слова. Лишь странная кривая усмешка бродила по ее губам.
   Когда-то из-за таких женщин начинались войны. Когда-то... Но сейчас люди воюют только из-за собственного чванства. И память о войнах прошлого хранят разве что бессмертные творения Гомера.
   Но ведьма не всегда жила лишь для самой себя. Если она видела достойного человека, страдающего от тяжелого недуга, то она лечила его. И врачи, поставившие крест на больном, приходили в изумление. Но если она видела страдающего человека, которому лучше и не рождаться на свет, ибо много горя принесет он другим людям, то она просто останавливала ему сердце и шла дальше. Шла одной ей известной дорогой.
  
   Рыжая ведьма:
   Дальше...
  
   Южный ветер:
   Ведьма говорила с тенями давно ушедших своими путями великих мыслителей и поэтов, в шорохе московского ветра она слышала молитву крестоносцев на Масличной горе в ночь перед штурмом Иерусалима. Она даже догадывалась, о чем говорили сатана и Иисус в Гефсиманском саду, догадывалась, но никому не говорила.
   Ведьма чувствовала свою вседозволенность. Ведь Творец далеко, а люди так близко. И особенно ее опьяняло чувство абсолютной власти над мужчинами. Когда фотомодель рвала на себе волосы, не понимая, почему парень ушел от нее к какой-то невзрачной на вид молодой девице, ведьма улыбалась и говорила себе: "Знай свое место, человек! Творец сделал меня такой, не тебе меня судить". И чувство власти над мужчинами опьяняло ее с еще большей силой. Ведь она знала, что и Пушкин, и Лермонтов, и Есенин посвящали стихи таким, как она, а не простым смертным женщинам.
   Она не любила рушить чужие жизни просто так. Но делала это только тогда, когда ей не верили. Каждому важно, чтобы в него верили. Ведь древние боги и ушли из этого мира только потому, что в них перестали верить. А уж боги многое знали о ведьмах. Знали и в давние времена нередко приходили к ним, ища наслаждений, на которые не были способны даже их богини с сияющими глазами.
  
   Рыжая ведьма:
   Судя по твоей сказке, круче ведьмы нет никого. И над людьми у нее власть, и над богами. Так не бывает. На любое действие должно быть противодействие. Я не права?
  
   Южный ветер:
   Но всемогущих никогда не было и не будет среди смертных. Таков был замысел Творца. И была на свете сила, не подвластная ведьме. И имя этой силе было - рыцарь.
   Рыцарь - это не тот, кто ходит закованный в железные доспехи. Истинный рыцарь мог родиться и безродным нищим, и сыном короля. По сути, это не имело большого значения. Были рыцари дороги и ветра, рыцари лютни и последнего прибоя. И кто-то из них любил ведьм и защищал их от людей, а кто-то служил инквизиции, ловил их и сжигал на костре.
   Ведь среди истинных рыцарей с незапамятных времен существовала легенда о том, что первая ведьма убила первого рыцаря, а последнюю ведьму он полюбит. В этой легенде также говорилось о том, что первый рыцарь и первая ведьма вечно возрождаются и ищут друг друга. Но это всего лишь легенда. Как обстоят дела на самом деле -- ведомо лишь одному Творцу. А Он редко что-то говорит даже ведьмам и истинным рыцарям.
   А пока же ведьма, улыбаясь, смотрела на экран своего монитора и думала... А вот о чем она думала, ведьма, только Творцу и ведомо.
  
   Рыжая ведьма:
   Ведьма скорее всего думала о том, когда закончится ее смена. Но теперь она думает только об этой сказке.
  
   Южный ветер:
   Время близилось к полуночи, в окне упрямо маячила ущербная луна. Ведьма работала по ночам, так как днем она училась в институте.
   Увы, работа у ведьмы была очень скучной. Но что поделать? Где найдешь хорошую работу без диплома-то? Сидит ведьма, обрабатывает накладные и грустит, а сама параллельно по аське болтает, чтобы хоть как-то тоску прогнать. Ведь при ущербной луне ведьмам бывает особенно грустно.
   Человека, с которым ведьма общалось по аське, она в реале никогда и не видела и даже не представляла, кто он такой. Она только знала, что он старше ее и так же, как и она, живет в Москве.
   Сначала собеседник ей абсолютно не нравился. Влез к ней в аську и, не спросясь, начал жизни учить, а этого ведьма больше всего в жизни не любила. Потом вроде как разговор нормальный пошел, обычный разговор за жизнь, каких у ведьмы было сотни. Ведь ведьма любила потрепаться по аське, особенно на работе. Главное, чтобы за этим занятием ее не застукал шеф.
   Но все же что-то странное было в этом человеке, а что -- ведьма никак не могла понять. Всю жизнь ее мучили странные вопросы. В самый неподходящий момент в голову лезли подозрительные мысли и образы. И она начинала смутно догадываться, что она не такая, как остальные. Но кто?
   Он говорил простые и понятные вещи, а ведьме под обычными фразами мерещились странно-знакомые ассоциации. Словно что-то до боли знакомое всколыхнулось в ведьме, что-то древнее. Может быть, древняя ведьминская кровь даже через экран монитора почувствовала что-то... Что-то близкое, но все-таки противоположное.
  
   Рыжая ведьма:
   Накаркал, начальник отдела идет. На пятнадцать минут вырубаю аську.
  
   Пока девушка создавала видимость работы, я не стал терять даром времени и продолжил писать. Как она снова включит аську, то сразу же получит большой фрагмент текста. Но перед тем, как продолжить сказку, я решил перечитать уже написанное.
   Что-то странное было в этой сказке, написанной экспромтом. Ведьма, рыцарь. Рыцарь... Я невольно вспомнил тот случай, который недавно произошел со мной во время моих ночных прогулок. Тот странный полусон-полуявь. Святой, падшие и я, сжимающий несуществующий меч. Да, творчество выплескивает на страницы то, что находится у нас в подсознании.
   Я продолжил писать...
  
   "Как огонь чувствует приближение воды, как воздух ударяется о землю, как листья, что опадают с ветвей, знают, что сгниют и станут новым деревом, так рыцари и ведьмы будут бродить по земле до конца времен.
   Все вечно. И в то же время нет ничего вечного. Потому что нечто становится ничем, а ничто потом превращается в нечто. Как огромный скандинавский змей Йормунгад, который пожирает свой хвост, обхватив под водой в кольцо земли Мидгарда, нашей земли.
   И ведьма чувствовала, как шевелится великий змей, чувствовала, как Один спускается с Мирового Ясеня, чтобы незримо раствориться в толпе людей. А над ним, над московскими многоэтажками, парят два его ворона Хугин и Мунин, Думающий и Помнящий. Ведьма вздрогнула.
   - Что с тобой? - спросила ее коллега по работе.
   - Окно! - громко зашептала ведьма.
   - Что окно? - поправила очки ее коллега.
   - Там два ворона сидят.
   - Какие вОроны? В такой то холод! Да еще в городе.
   Ведьма вздохнула. Опять ее принимают за дуру. Вечно ей мерещится то, чего нет на самом деле. Вернее, нет для других. Ведь никому в здравом уме не померещатся вОроны на окне десятого этажа, или как в прошлый раз. Гарпия, сидящая на козырьке автобусной остановки.
   Где кончается правда и начинается сказка? Сказка, играющая с правдой так, что тебе кажется, что ты постепенно сходишь с ума. Быть необычной в этом мире почти равноценно тому, чтобы написать на своем лбу ярким фломастером "шизофреник".
   А ведьма была необычной не только потому, что была ведьмой. Она и от своих коллег-ведьм отличалась тем, что главное для нее было не урвать кусок жизни и перекроить мир под себя, а жить в мире с этим миром. Словно великий Мировой Ясень Иггдрасель она стремилась пронзить своим сознанием каждую частичку мира, быть его мельчайшей пылинкой и в то же время скалой, сломанным клыком возвышающейся над морем.
   С этим незнакомым человеком она чувствовала себя особенной, другой, еще более чуждой людям, чем обычно ей казалось. Ее чувства настолько обострились, что она даже слышала, как по небу с душераздирающими криками мчится Дикая Охота богов, хотя этого больше не слышал никто. Разве что другие боги да Творец, с грустью смотрящий на скованный холодом мир. Лишь заиндевевшие листочки Мирового Ясеня звенели словно одинокий колокольчик на дуге старой повозки. И имя той повозки было Время. Самый страшный враг всего живого.
  
   - Кто ты?
   - Я ветер. Я Южный ветер.
   - Ветер? А ты умеешь петь?
   - Да, но мои песни слышат лишь тролли, спрятавшиеся в дальних пещерах под корой земли, да эльфы, что уплывают в свои далекие земли на кораблях с лебединой головой.
   - Ты это знаешь?
   - Что?
   - Что не все эльфы еще уплыли на Аваллон?
   - Я многое знаю. Но во многих знаниях много скорби. Не так ли?
   - Так. А какая, по-твоему, наибольшая скорбь?
   - Видеть то, чего не видят другие, и при этом знать, что тебе никто не поверит.
   - Я верю тебе. Но кто ты?
   - Если ты вода, то я пламя, если ты земля, то я небо. Если ты закат, то я рассвет. Великий змей давно укусил свой хвост. Круг земной замкнулся.
   - Ты отвечаешь так, словно бы родился далеко на востоке, где всегда тепло. Там ходят диковинные звери, там поют птицы в садах. Там даже слово смерть звучит как мед.
   - Я жил на востоке и на далеком юге, я изъездил весь север в собачьей упряжке, я стоял на самой западной скале на берегу Великого моря, провожая взглядом корабли эльфов, берущие курс на Аваллон. Знаешь, у этих кораблей есть крылья. Подняв паруса и набрав скорость, они поднимаются в небо. Люди не умеют строить такие корабли.
   - А ты человек?
   - Что такое человек? Если человек - это тот, у кого есть две руки и ноги, то да, я человек.
   - А глаза? Какие у тебя глаза?
   - У меня серо-зеленые, но это мало кто видит. Даже на фотографии получаются всего лишь серые.
   - Пришли мне свою фотографию.
   - Она разочарует тебя.
   - Пришли.
   - Ушла.
   - Действительно, у тебя зеленые глаза. Странно.
   - Ты видишь это даже на фотографии?
   - Ну да? А что тут такого? Я же...
   - Кто ты? Теперь мой черед спрашивать.
   - Я... я не знаю.
   - А я знаю, ты ведьма.
   - Ведьма? Ведьма! Да, я ведьма. Ты боишься ведьм?
   - Нет, у меня есть только один враг.
   - Кто же он?
   - Это время.
   - А кто твой друг?
  -- Мой друг -- вечность.
   Ведьма почувствовала, как дрожат ее руки, едва попадая по клавишам. Но она собрала волю в кулак. Ведь она никогда не позволяла никому манипулировать собой.
   - А тобой никто и не манипулирует.
   - Ты читаешь мысли?
   - Иногда, когда они почти кричат. Так ты хочешь знать, кто я? Но для этого тебе надо понять, кто ты сама.
   - Хочу. Хочу просто знать. Ведь ведьма - это та, что ведает, знает.
   - А ты не испугаешься?
   - Я не из пугливых.
   - Тогда пойдем!
   - Куда?
   - Туда, где в лунной ночи блестит шерсть единорога, где пряный запах мандрагоры щекочет ноздри, где еще не была возведена Великая Китайская Стена. Мы пойдем туда, где не было еще ни государств, ни королей. В те времена, когда Мировой Ясень еще не уперся верхушкой в небеса, потому что был еще слишком юн, а Один не оставил еще свой глаз в залог великану Мимиру. Ты пойдешь со мной?
   - А как?
   - Просто дай мне руку.
   - Руку?
   - Ну да.
   - Но как я почувствую твою руку?
   - Да вот же она.
   - Где?
   - Вот. Чувствуешь?
   Ведьма вздрогнула от неожиданности. Она отчетливо почувствовала, как на ее правую руку опустилась чья-то ладонь и бережно погладила ее пальцы. Она ошарашенно смотрела на свою ладонь, к которой едва ощутимо дотрагивалась какая-то невидимая сила. Ведьме было приятно. На ее щеках проступил легкий румянец.
   - Чувствую...
   - Тогда пойдем.
   - Пошли".
  
   Рыжая ведьма:
   Я в сети. Ты что-нибудь еще написал?
  
   Южный ветер:
   Да, и немало.
  
   Я скинул ей отрывок, который успел написать во время ее отсутствия, которое длилось не пятнадцать минут, а все полчаса, и тут же продолжил писать дальше. Как только получался более или менее законченный отрывок, то я сразу же пересылал его рыжей незнакомке.
  
   Рыжая ведьма:
   Я в шоке!!!!!!
  
   Южный ветер:
   ????
  
   Рыжая ведьма:
   Нет, ты не поймешь.... Вы все, пишущие люди, такие. Пишете, пишете и сами не знаете, откуда это приходит и зачем.
  
   Южный ветер:
   Не понимаю тебя.
  
   Рыжая ведьма:
   Ты пишешь о вещах, о которых даже и не подозреваешь. Ты не понимаешь, о чем ты пишешь. Ты жуткие вещи пишешь и правильные вещи.
  
   Южный ветер:
   Это просто на тебя так сказка действует. Разреши я продолжу. Но когда будешь ее читать - помни, что это всего лишь сказка.
  
   Рыжая ведьма:
   Постараюсь.
  
   Южный ветер:
   Все померкло, затем завертелось, в лицо подул обжигающий южный ветер. А потом она увидел свет. Яркий, ослепительно-яркий свет.
   И было начало. Начало всего. И было произнесено Слово, родился мир. И наполнился он реками и озерами, горами и лесами, богами, эльфами, троллями единорогами и людьми. И пошли скитаться по нему двое, что были чужими и богам, и эльфами, и людям. Первый рыцарь и первая ведьма.
   И было время, подобное песку, что несет река, песку, что просыпается сквозь пальцы, песку, что скрипит на зубах, песку, теплому южному песку, на котором лежат пустые раковины, вынесенные Великим морем.
   И были племена и народы, деревни и города, и словно вены покрыли кожу земли дороги. Дороги, по которым можно было, если очень этого захотеть, уйти в другие миры, которых Творец сотворил великое множество. Но все же число их было конечно и ведомо только Творцу и его слугам, великому народу перекрестка миров, памяти о котором не осталось ныне даже у еще не уплывших на Аваллон эльфов.
   И были пирамиды и сады Семирамиды, храм Зевса, и Колосс, под ногами которого мог проплыть корабль. Люди любили чудеса, особенно те, которые создавали сами. А рода рыцарей и ведьм приумножались. Они были хоть и чуждые всем, но все же смертные. Они уходили. Уходили туда, куда уходят все люди. Когда-нибудь... Когда-нибудь все мы туда уйдем, когда морщины прочертят дороги на наших лицах и не останется сил плакать, только бесконечная усталость. И тогда каждый скажет себе: "Пора!"
  
   Рыжая ведьма:
   У меня есть что-то подобное только в рисунках. Я же в Институте печати учусь на дизайнера. У меня есть кое-что отсканированное. Тебе прислать?
  
   Южный ветер:
   Да.
  
   Через пять минут мне пришел файл. Это была отсканированная картина. Я смотрел на нее, и череда странных образов стремительно пронеслась передо мной. На картине был изображен воин в доспехах. В одной руке он держал крест, от которого во все стороны исходило белое сияние, а в другой - меч. А рядом с ним на коленях стояла красивая девушка в старинном платье. Длинные рыжие волосы закрывали ее лицо. А стояли они оба... На перекрестке двух дорог.
  
   Южный ветер:
   Наверное, это все витает в воздухе. Слишком много книг, фильмов, музыки. Общие мысли... Но все равно, очень красиво. Очень!
  
   Рыжая ведьма:
   Я жду продолжения.
  
   Южный ветер:
   Рыцари были благородны. Ведьмы мудры, а люди слепы, потому как не отличали ни рыцарей, не ведьм от обычных людей. И только первый рыцарь и первая ведьма продолжали жить на земле, перерождаясь вновь и вновь в телах свои далеких потомков. И лишь смутные неясные сны напоминали им, кем они были и почему остались на этой земле до конца времен.
   Они были подобны двум песчинкам, затерявшимся в общем потоке песка, что сыплется в песочных часах Творца. Они сходились и расходились. Они любили друг друга и ненавидели. А однажды ведьма убила рыцаря. Но не мечом. Просто сила ее любви была подобна острию копья. Она был подобна камню, что пустил из пращи Давид, сразив непобедимого Голиафа.
   Но земля была круглая, и они рано или поздно все равно встречались. И тогда в небе всходила багровая луна, звезды падали с небес и наивные люди загадывали желания, которые почему-то иногда сбывались. Единороги устраивали брачные игры на опушках заповедных друидских лесов, а у подножья Мирового Ясеня сидел Один и о чем-то неторопливо беседовал с Гильгамешем. На лицах обоих было странное выражения не то радости, не то какой-то вечной печали.
  
   Рыжая ведьма:
   Не то какой-то вечной печали... Дальше!
  
   Южный ветер:
   И они были всегда вместе и всегда врозь. Ведьма и рыцарь. Рыцарь и ведьма. И был у них только один враг - время.
   Он, одетый в волчью шкуру, шел вслед за Аттилой покорять новые земли огнем и мечом. Она была женой китайского мудреца, который изобрел порох.
   Он делал лучшие катаны для воинов японского императора. Она на жарком юге поила усталых путников водой в оазисе.
   Он на востоке постигал мудрость безумных философов. Она ходила по зеленой ирландской траве, сжимая в ладони стебелек клевера. И даже святой Патрик на миг остановил свою проповедь и засмотрелся ей вслед.
   Он стоял на корме драккара и слушал вой ветра и удары весел викингов о волны. Она в далекой славянской земле скрывалась от воинов Владимира Красное Солнышко, который приказал найти последнюю жрицу новгородского храма Велеса.
   Он в плаще крестоносца молился на Масличной Горе перед штурмом Иерусалима. Она была жрицей Лакшми в затерянном в индийских джунглях храме. И там она в совершенстве научилась искусству любви.
   Он плакал, стоя на площади, где сжигали Джордано Бруно. Она позировала великому Леонардо. Хотя даже он не смог в полной мере отразить на картине ее улыбку.
   Он смотрел, как Христофор Колумб плачет, стоя на коленях. И слезы шипят на раскаленном песке земли, которую назовут в честь Америго Веспуччи. Она стирала пот со лба уставшего Гутенберга.
   Он пел серенады под балконом самых красивых женщин Кастильи. Она шила революционный триколор для Марата. Он смотрел вниз с высоты первого дирижабля. Она стояла внизу и махала ему рукой. Но он ее опять не узнал.
   Она... Он... Он и она. Всегда и никогда. Навечно. А есть ли вечность?
  
Рыжая ведьма:
   Я сейчас разревусь. Ну сделай хороший конец у этой сказки!
  
   Южный ветер:
   Что ты понимаешь под хорошим концом?
  
   Рыжая ведьма:
   Видимо, когда герои счастливы.
  
   Южный ветер:
   Хороший конец в книге - это когда каждый получил то, что хотел.
  
   Рыжая ведьма:
   Ну, я и говорю. Все счастливы.
  
   Южный ветер:
   Счастье каждый понимает по-разному, что для одного счастье, то для другого проклятье.
  
   Глава 4. Сказка, рассказанная по аське. Продолжение.
  
   Рыжая ведьма:
   Умоляю!!!! Дальше!!!!!!
  
   Южный ветер:
   - Очнись, очнись! Тебе плохо? Кто-нибудь! Принесите воды!
   - Не надо воды. Мне теперь ничего не надо. Почти.
   - С тобой все в порядке?
   - Сессия. Я просто устала.
   - Я скажу шефу, чтобы он тебя отпустил сегодня пораньше.
  -- Нет, нет, - ведьма замотала головой и посмотрела на экран.
  
   Рыжая ведьма:
   А мне и впрямь стало плохо от твоей сказки. Но продолжай.... Все равно продолжай.
  
   Южный ветер:
   Ведьме стало лучше, и она снова постучалась в аську к тому странному молодому человеку.
   - Ты еще не ушел?
   - Куда я уйду. Нам до конца этого мира быть здесь.
   - А дальше?
   - А дальше я не знаю. Может, Творец знает. Но я у него не спрашивал.
   - Почему?
   - А зачем?
   - Действительно! Зачем?
   - Зачем задавать Творцу глупые вопросы?
   - Вообще никому не стоит задавать вопросы, на которые очевиден ответ.
   - Так ты вспомнила?
   - Да, все.
   - И что ты думаешь по этому поводу?
   - Это слишком много, чтобы выразить словами, это слишком мало, чтобы не закричать. Все кажется мелочным и звенит, как монетка в пять рублей на прилавке.
   - Ты права, ведьма. Как всегда.
   - В чем?
   - В том, что мы с тобой разменная монета.
   - Чья?
  -- Истории этого мира. Только, пожалуй, не разменная, а неразменная. Так будет правильнее.
  -- Знаешь, а давай все начнем сначала?
   - Ты можешь мне сказать, сколько раз ты мне это говорила?
   - Сколько?
   - Я подсчитал, 1254 раза.
   - Тогда это будет 1255 разом. Ты мне веришь?
   - Как всегда нет, но я как всегда отвечу тебе: "Да!" Давай. Записывай адрес.
   - Что, прямо так сразу?
   - Как?
   - Ну, вот так просто.
   - А что в этом мире сложного?
   - Все сложно. Верить сложно, любить больно, вставать тяжело. Вновь открывать дверь страшно.
   - А мне нет. Мне никогда не бывает страшно.
   - Врешь ты все. У тебя сейчас самого руки дрожат.
   - Откуда ты знаешь?
   - Я не слепая.
   - Ладно. Так ты приедешь?
   - К чужому человеку, в незнакомую квартиру? А вдруг ты маньяк? Сексуальный?
   - Кто знает? Мало ли ты маньяков убила? Ты по-прежнему умеешь убивать шпилькой, которой закалываешь волосы?
   - Ну и что?
   - А убивать своей любовью ты не разучилась?
   - Тоже нет.
   - Тогда чего ты боишься?
  -- Пустоты в твоих глазах.
   - Разве ты когда-нибудь ее видела?
  -- Нет, но так боюсь увидеть.
  -- Этого ты точно не увидишь. Я обещаю.
   - Правда?
   - А что такое правда? Отсутствие лжи? Или грань истины? Может, и нас с тобой нет. Это спит сеть и видит такие странные сны.
   - Мне страшно.
   - Страшно?
  -- Вдруг это и правда сеть играет со мной? Вдруг тебя нет, вдруг... Вдруг это я тебя придумала? Или она?
   - Кто она?
   - Да сеть же.
   - Не говори глупостей. Как сеть может быть живой?
   - В нее люди столько эмоций вложили. Грусть, ненависть, зависть, радость, счастье, тревогу, печаль, нежность, жестокость. Рано или поздно она оживет!
  
   Рыжая ведьма:
   У меня тоже так иногда бывало. Общаешься с человеком по сети, а он вдруг раз -- и исчезает. То ли выхода у него в сеть больше нет, то ли со мной он общаться не хочет. Не знаю, в общем. Не знаю. Дальше.
  
   Южный ветер:
   - Рано или поздно? Не знаю. Ты же видела мою фотографию?
   - Мало ли в сети фотографий? Если предположить, что сеть живая, то она и фотографию может сделать.
   - Значит, ты просто не хочешь со мной встречаться?
   - Почему, хочу. Мне интересно, какой ты теперь. Если ты вообще есть.
   - Если, если. Не люблю слово если. Плохое это слово. Приезжай.
   - А почему бы нам не встретиться на нейтральной территории?
   - Ты что, боишься меня, что ли? Ты же шпилькой людей умеешь убивать.
   - И любовью.
  -- Да, и любовью.
  -- Я не знаю... Почему сразу к тебе? Ты один живешь?
   - Один. Приезжай
  -- Не дави на меня.
  -- - Я не давлю. Не хочешь, не приезжай.
   - А вот и не приеду
   - Не приезжай.
   - Не приеду.
   - А если очень сильно попрошу?
   - Сильно?
   - Да.
   - Насколько сильно?
  -- Смотри...
  
   Рыжая ведьма:
   Я через час заканчиваю.
  
   Южный ветер:
   Потерпи, немного уже осталось.
  
   Рыжая ведьма:
   ОК.
  
   Южный ветер:
   Ведьма почувствовала, как все ее тело охватывает приятное тепло, оно медленно поднимается от тазовых костей, по позвоночнику, к шейным позвонкам.
   - Не надо.
   - Что?
   - ээТО ннеНАДО так.
   - Ты сама хотела.
   - Я ННА РАААБОТттте!
   - Ладно.
   - Что ладно? На меня люди уже косятся.
   - Так ты приедешь?
   - ДДДДААААА!!!!!
   - Пиши адрес.
   - Может, ты меня у метро встретишь?
   - Все-таки боишься?
   - Если не встретишь, я не приеду.
   - Да встречу. Ты все равно заблудишься. У нас не микрорайон, а сплошной лабиринт. Метро Красногвардейская у последнего вагона из центра. Завтра в семь вечера.
   - В субботу.
  -- Завтра.
   - В пятницу.
   - Завтра.
   - В четверг.
   - Завтра.
   - В среду.
   - Завтра.
   - Хорошо, завтра. Ты хоть похож на фотографию?
   - Увидишь.
   - Что значит увидишь? Похож?
   - Я плохо получаюсь на фотографиях.
   - Не увиливай.
   - А я не увиливаю.
   - Как я тебя узнаю?
   - Узнаешь.
   - Узнаю?
   - Говорю же, узнаешь. Всегда узнавала и сейчас узнаешь.
   - Тебя ни с кем не перепутаешь.
   - Это точно.
   - Ладно, я спать пошел. Уже пятый час. Жду.
  -- Я тоже жду.
  
   Рыжая ведьма:
   Хорошо же твой герой умеет уламывать женщин.
  
   Южный ветер:
   Ему было у кого поучиться.
  
   Рыжая ведьма:
   Да уж. Близок финал...
  
   Южный ветер:
   Они долго смотрели друг на друга, прежде чем подойти. Серо-зеленые глаза рыцаря и зелено-карие глаза ведьмы. Рев проносящихся поездов казался им шумом поднявшегося из недр Великого моря Левиафана. А проходящие мимо них люди казались тенями Аида.
   Шаг. Еще шаг. Еще полшага. Еще треть шага. Четверть шага. Можно дотронуться рукой. Можно обнять. Можно прижать к себе, но нет сил. Все замерло, все смешалось. Небо поменялось местами с землей. И отчетливо запахло мандрагорой.
   - Холод-то какой! А ты без шапки. Уши замерзнут.
   - Думаешь, это именно то, что я хотела от тебя в первую очередь услышать?
   - Но ведь правда замерзнут!
  -- Я хотела, чтобы ты увидел мои волосы.
  -- Ну и что? Я бы их увидел дома. А так ты заболеешь. И завалишь сессию.
   - Ладно тебе ворчать.
   - Я о тебе забочусь.
   - Нашелся заботливый! Где ж ты раньше был? Когда мне ночами выть хотелось. Выть, как голодной волчице.
   - Выть как весенней волчице.
   - Я тебя укушу.
   - Потом, тут люди.
   - Испугался?
   - Нет, ну что ты!
   - Испугался!
   - Да нет!
  -- Ребята, не ссорьтесь!
   Оба, не сговариваясь, обернулись. Около запорошенного снегом столика стоял пожилой человек в длинном зеленом пальто и с всклокоченной седой бородой, в которой застряли крошки от недавно съеденного чебурека. Даже при тусклом освящении фонарей было видно, что правого глаза у него нет.
   Они шли. Шли вдоль серых подъездов, освященных фонарями. Электрический свет переливался в снежных кристалликах, словно это был не снег, а стеклянная пыль. Стоит вдохнуть и тут же заколет в груди. Как от морозного воздуха, как от близости недостижимого. Как от зимы, как от черного неба Москвы, где почти никогда не видно звезд, но всегда виден желтый зрачок огромной кошки. Они шли через школьный двор, где на недавно выпавшем снеге отчетливо виднелись отпечатки копыт и волчьи следы.
   - Это собачьи и лошадиные? У вас тут Царицынский парк недалеко. Там есть конная база.
   - Здесь прошел единорог, а за ним волчья стая.
   - Ты сам придумал?
   Тишину нарушил оглушительный вой.
   - Это собака?!
   - Ты спрашиваешь или утверждаешь?
   Ведьма обиженно отвернулась.
   На ступеньках городской больницы сидела внушительных размеров кошка с головой пятилетнего ребенка. Существо грациозно потянулось, поточило когти о каменные ступеньки и расправило крылья.
   - Сфинкс. Маленький еще. Лет двести, не больше.
   - У меня сейчас крыша поедет. И меня заберут в Кащенко.
   - Лучше в Ганушкина.
   - Почему?
   - Там кормят лучше.
   -Откуда ты знаешь?
  -- Пойдем, молодые сфинксы никогда не улетают далеко от матери. Хочешь встретиться с мамашей? Я лично нет.
  
   Рыжая ведьма:
   А ты откуда знаешь, в какой дурке лучше кормят?!
  
   Южный ветер:
   Дай закончить!!! Ты двое суток отсыпалась перед работой, а я вообще уже неделю не сплю!!!
  
   Рыжая ведьма
   И сказать нельзя!
  
   Южный ветер:
   Здание "Сбербанка". Узкий проход между детским садом и двенадцатиэтажным домом.
   - Не удивлюсь, если увижу за поворотом желтое здание с зарешеченными окнами.
   - Нет, там всего лишь мой дом. Пойдем.
   - Я боюсь, я боюсь проснуться.
   - А ты не спишь.
   - Ты уверен?
   - Хочешь, я тебя ущипну.
   - Я ничего не почувствую -- у меня кожа задубела от мороза.
   - Сейчас согреешься.
   - Хотелось бы...
   Над их головами стремительно пронеслась огромная крылатая тень.
   - Я же говорил, они далеко от матери не улетают. Здесь еще василисков много, а они молодыми сфинксами питаются.
   - Все! Я сошла с ума!
   - Но это случилось не сейчас, а гораздо раньше.
   - Когда?
  -- Я думаю, веков десять назад.
   - Я хоть сошла, а ты спятившим был всегда. По тебе видно.
  -- Ну спасибо.
   Они зашли в подъезд.
  -- Запах какой-то странный.
   - Алхимик на третьем этаже живет. Опять философский камень ищет.
   - Давно?
   - Как из запоя очередного выйдет, так все ищет.
   - Есть хоть какие-то успехи?
   - Пока получаются только серебряные монеты, николаевские.
   - Что он с ними делает?
  -- К "Нумизмату" относит. А что с ними еще делать?
   Они вошли в квартиру.
   - Извини, не очень убрано.
   - Это ты называешь "не очень"?
   - Ну, бывает и хуже.
  -- Куда уж хуже!
   - Есть хочешь?
   - Хочу!
   - Тогда пошли на кухню.
   Молодой человек роется в холодильнике, находит пачку пельменей, включает плиту.
   - Зачем тебе столько книг?
   - Глупый вопрос. Чтобы читать.
   - Зачем тебе читать, ты и так умный.
   - Я хочу быть еще умнее.
   - Говоришь, в Ганушкина лучше кормят. Ну-ну! Слушай, а вообще у тебя мило.
   - Спасибо.
   - А зовут-то тебя как сейчас?
   - А как хочешь, так и зови.
  -- Но у тебя же есть какое-то имя, там, по паспорту.
  -- Есть.
   - Какое?
   - Тебе так важно?
   - Да.
   - Андрей.
   - Меня Катей зовут.
  -- Вот и познакомились.
  
   Рыжая ведьма:
   Вообще-то меня зовут Аней!!!!!!!
  
   Южный ветер:
   Но это сказка.
  
   Рыжая ведьма:
   Да, но главного героя зовут Андрей, а героиню Катей.
  
   Южный ветер:
   Мне просто нравится это имя. Считай это авторским произволом.
  
   Рыжая ведьма:
   Вот так, да?!! Ладно, горе-писака, продолжай уж...
  
   Южный ветер:
   - Сколько дисков!
   - Полторы тысячи альбомов. Дисков меньше. MP3.
   - Зачем?
   - Я не могу без музыки. Совсем.
   - Поставь что-нибудь.
   - Что?
   - На твой вкус.
   - Давай позже. СТОП!
   - Что?
   - Не смотри в это зеркало.
   - Почему?
   - Потому что это не зеркало.
   - А что?
   - Это окно, в другие миры. Ты в Ганушкина хочешь?
   - А там правда хорошо кормят?
  -- Издеваешься?
   Ведьма рассматривает картину на стене.
   - Нет, не хочу. Что это за город?
   - Флоренция.
   - Это в Италии?
  -- Да. Оттуда и привез.
   - Красиво.
   - Не спорю.
   - Поставь музыку!
   - Сейчас.
   Погас свет. Резко оборвался гул компьютерного вентилятора.
   - У тебя свечка есть?
   - Не знаю. А зачем нам свечка?
   - Ну, чтобы был свет.
   - Во мне есть свет. Разве этого мало?
   - Не знаю. Ты где?
   - Я здесь, не бойся.
   - А я и не боюсь. Ведь это сон. Я могу проснуться, завтра у меня экзамен. Будильник должен зазвонить. И я проснусь.
   - Ты уверена, что это сон?
   - Теперь абсолютно. Если это не сон, то что же это?
   - Хочешь, я тебя ущипну, и ты проснешься?
   - Ты действительно хочешь, чтобы я проснулась? Ты уверен в этом?
   - Сон всегда хуже яви.
   - Чем?
   - Просто тем, что он сон. Иди ко мне.
   - Часы тикают. Слышишь?
   - Слышу. Это наш единственный враг.
   - Я знаю.
   - Тогда давай не будем...
   - Только я хотела спросить...
   - Да.
   - Насчет зеркала.
   - А что зеркало?
   - Ты говорил, что это окно в иные миры.
   - Да? А что?
   - Как это что! Нас же могут увидеть.
   - Нас всегда кто-то может увидеть. Тебе есть что скрывать? Творец все всегда видит, ну, боги еще иногда.
   - Нет, но...
   - Расслабься, я пошутил. Это всего лишь зеркало. Большое зеркало в шкафу-купе.
   - Точно?
   - Точно!
   - Ты уверен?
   - Уверен!
   - А вдруг....
   - Вы заканчивайте препираться и займитесь делом! - раздалась сварливый женский голос со стороны того самого "нормального" зеркала.
   - Ты соврал!
   - Я не знал!
   - Нет, ты знал!
   - Не знал, говорю тебе!
   - Может, хватит! Скоро ночь кончится, а вы спорите, - продолжал ворчать тот же голос.
   - Это само зеркало. Не обращай внимания.
   - Черта с два ты угадал, рыцарь!
   - Они все равно ничего не увидят. Темно же в комнате. Я же говорил, что свечка не нужна.
   - Значит, ты знал!
   - Я не знал. Честно.
   - Твою честность я видела много раз.
   - Может, и вправду хватит? - в сварливом голосе появилась нотка грусти.
   - Они все равно не увидят.
   - Ты живешь как на проходном дворе.
   - На Перекрестке.
   - Какая разница?
   - Большая.
   - Ну, мы ждем!!! - раздалось сразу несколько нетерпеливых голосов.
   - Шли бы отсюда! А то я ворота на Терру закрою. Насовсем.
   - Пугаешь, рыцарь.
   - Нет! Теперь вы мне не нужны!
   - Почему? Куда ты без нас? Что ты будешь без нас делать?
   - А мне теперь никто не нужен, только она. Больше никто. Мне терять нечего.
  -- Ладно, ладно. Мы уйдем, - раздалось несколько обиженных голосов.
  
   Рыжая ведьма:
   Обещай, обещай мне ответить сразу, не думая.
  
   Южный ветер:
   Смотря, что за вопрос.
  
   Рыжая ведьма:
   Обещай!
  
   Южный ветер:
   Ладно!
  
   Рыжая ведьма:
   Ты правда веришь, что она снова найдет тебя?
  
   Южный ветер:
   Да. Я не понимаю смысла вопроса, но мой ответ: "ДА!"
  
   Рыжая ведьма:
   Через пятнадцать минут закончится смена.
  
   Южный ветер:
   По комнате плясали странные блики. Ярко-алые, бледно-зеленые, оранжевые, фиолетовые, серебристо-желтые. Эхом звучали странные голоса. Иногда слышался звон мечей или звуки лютни. Кто-то полушепотом читал заклинания.
   - Так они не ушли?
   - Ушли.
   - А что это?
   - Это?
   - Ну, эти звуки?
   - Ты действительно хочешь знать?
   - Да.
   - Некоторые зачинают детей, а мы зачинаем новый мир.
   - А какой он будет?
   - А какой ты хочешь?
   - Без боли. Просто чтобы там не было боли. Вот и все.
   - Так не бывает.
   - Почему?
   - Не знаю. Просто не бывает.
  -- Может, попробуем?
   Рыцарь молчал.
   - Что ты замолчал? Рыцарь!
   - Ну что?
   - Мир без боли.
   - Не знаю, правда, не знаю. Но можно попробовать. Хотя бы попробовать. Иди ко мне.
   На карниз сели два черных ворона и стали всматриваться в пляшущие по комнате тени.
  
   Рыжая ведьма:
   Спасибо. Я сдержу свое слово. Кидай адрес.
  
   Южный ветер:
   Давай тогда через полтора часа в центре зала на м. Домодедовская.
  
   Рыжая ведьма:
   ОК. Меня узнаешь по волосам.
  
   До метро было идти минут пятнадцать. Так что в моем распоряжении был час с небольшим. Сначала я решил прилечь, но потом передумал. Ведь я запросто мог заснуть. Это очень обманчивое состояние: когда не спишь всю ночь и сна ни в одном глазу. Но стоит только прилечь, и ты тут же проваливаешься в сон. Поэтому я сел редактировать сказку.
   Сказка мне очень нравилась. Я даже название придумал: "Легенда о первом рыцаре и первой ведьме". Потом я подумал, что это слишком уж пафосное и длинное название. Читатель такие не любит. Я посмотрел на часы. Что ж, пора было собираться.
   Когда я вышел на улицу, было еще совсем темно. Падал пушистый снег. Я поежился от холода и пошел к метро. Можно было поймать машину, но мне захотелось пройтись.
   Я сам еще находился под впечатлением только что написанной сказки. Но ни следов единорогов, ни тем более маленьких сфинксов мне по дороге не попадалось. Я дошел до метро и спустился вниз.
   Она уже стояла там. Высокая, худенькая, с обмотанным вокруг шеи длинным красным шарфом. Она была не в моем вкусе, но было в ней нечто притягивающее, а что именно -- я так и не смог понять.
  -- Ты Аня? - спросил я, подойдя к ней.
  -- Да, Рыцарь, это я.
   Услышав это злополучное слово, я тут же вздрогнул.
  -- Не называй меня так!
  -- Почему?!
  -- Это сказка, я не люблю, когда сказку переносят в жизнь.
  -- Это не совсем сказка.
   Мы вышли из метро и пошли ко мне домой. Аня закурила, и я последовал ее примеру.
  -- Холодно! - дуя на озябшие пальцы, сказал я.
  -- Зима! Но ты все равно не прав. Вы все пишущие, сочиняющие музыку не понимаете.
  -- Что мы не понимаем?
  -- Что все, что вы пишете, - это правда.
  -- Эльфы, единороги, драконы, древние боги...
  -- Ну да. - Она пожала плечами. - Только каждый из вас видит это под своим углом, пишет об этом в меру своего восприятия. Но это правда, правда! Только под другим углом зрения.
  -- И ты думаешь, что ведьмы существуют? - спросил я.
   Она ничего не ответила, только подошла и поцеловала меня в обледеневшую щеку.
  -- Что ты делаешь? - улыбнувшись, спросил я.
  -- Целую тебя! Целую, чтобы ты понял: я реальна.
  -- Я и так вижу, что ты не призрак.
  -- Но ведь я ведьма!!! Обычная ведьма.
  -- Ты просто себя считаешь ведьмой! Разве не так?
   Что-то мне расхотелось общаться с этой девушкой. Возможно, она была из тех ярых поклонников фэнтези, с которыми любит общаться Соло?
  -- Не веришь мне? Не веришь, да?!
  -- Не то чтобы не верю...
  -- А от самого магией так и фонит. И гейс ты магии жесткий платишь - женщина тебе раз в два дня нужна.
   Услышав эти слова, я остановился как вкопанный. Мне иногда приходилось встречать молодых людей, которые верили в реальность фантастических романов. Но стоило им задать всего лишь пару вопросов, как становилось понятно, что это всего лишь разыгралось их богатое воображение.
   Аня же знала такие вещи, которые нигде прочитать не могла. Тем более даже довольные сильные маги, вроде той же Светы, не могли узнать гейс мага, пока он сам об этом не скажет.
  -- Откуда ты знаешь? - спросил я.
  -- Что ты глаза округлил? - Она усмехнулась. - Я же ведьма, а у ведьм свои методы.
  -- Так ведьмы существуют?
  -- Ну да. И не путай нас с магами. У нас нет никаких клятв магии и не платим мы такой страшной ценой. Да и сама природа нашей силы другая, не такая как у магов.
  -- Можешь пояснить?
  -- Нет, конечно. Ты можешь объяснить тому, кто никогда не ел манго, каков он на вкус?
  -- Сладкий, сочный... - Я задумался, подбирая слова.
  -- А какой именно манго на вкус?
  -- Понял. Да, это трудно. Но ведь ничего даром не дается.
  -- Нет, конечно. До тридцати лет я должна родить девочку, как и каждая ведьма.
  -- А если будут рождаться одни мальчики?
  -- Не бывает такого! У ведьм дочка рождается либо сразу, либо следом за сыном.
  -- А если мужа не найдешь?
  -- Тогда просто от кого-нибудь. У нас общий гейс, на весь наш род - ремесло свое по наследству передавать.
  -- Так ты хочешь сказать, что к тебе мать подошла и сказала: дочка, ты уже взрослая, пора бы тебе знать правду о себе. Ты потомственная ведьма!
  -- Да не так! - Аня поморщилась.
  -- А как?
  -- Помню, прибежала я в слезах из школы. Мальчик один мне нравился, а я ему нет. Мать и говорит - сделай так-то и так-то. Ну и потом другие советы давала. Как удачу к себе притягивать, как врагам мстить, как болезни руками лечить. В деревню ездили, она травы меня учила собирать. Говорит, от бабки это, от ее матери.
  -- А если отец начнет лезть, вмешиваться во все это?
  -- Мужчины нам нужны только для зачатия. Если они начинают лезть в воспитание детей, ведьмы делают все, чтобы они ушли, или ведьмы сами уходят и детей забирают. А закон у нас всегда на стороне матери.
  -- Я встречал подобных тебе, но уже постарше. Разведенные, отец либо спился и ушел из семьи, либо тихий, как тень. И дочка точь-в-точь как мать и бабка. И все друг за друга. И мама, и бабка, и дочка...
  -- В точку! Ты все правильно в той сказке написал, ведьма - это не та, что на помеле летает. Это...
  -- Та, что ведает.
  -- Именно!
  -- А почему вам так жизненно важно род продолжить?
  -- Нас не так мало осталось. В XII-XIV веках нашу численность сильно инквизиция подсократила. НКВД при Сталине тоже время даром не теряло. По сути, та же инквизиция. Знали, кого хватать.
  -- Не хочу тебя обидеть, но, видимо, все-таки баланс был нарушен. Слишком много было и ведьм, и магов.
  -- Не знаю, может быть, может быть. Только у нас теперь общий гейс.
  -- А что бывает, если вы род не продолжаете?
  -- Лучше тебе не знать...
  -- Молодые люди! - окликнул нас кто-то со скамейки, стоявшей в яблоневом саду.
   Мы обернулись. На припорошенной снегом скамейке сидели двое. Мужчина около пятидесяти с длинными седеющими волосами и всклокоченной бородой. Он был облачен в старое зеленое пальто и зеленую вязаную шапочку. Рядом с ним сидел высокий щеголеватый парень лет двадцати пяти с длинными прямыми черными волосами. Он бы одет в черное кашемировое пальто, в каких любили ходить бандиты в начале 90-х.
   При первом же взгляде оба они мне не понравились. Ни бородатый, ни молодой щеголь. Увидев, что мы обернулись, они смерили нас изучающими взглядами, затем переглянулись и расхохотались.
   Я взял Аню за руку и потянул ее за собой.
  -- Пошли. Это какие-то ненормальные или сумасшедшие.
  -- Да никакие это не сумасшедшие. - Аня наклонилась к моему уху и прошептала: - Не вздумай им грубить!
  -- Молодые люди! - повторил человек в зеленом плаще. - У вас не найдется штопора?
  -- Штопора? - удивленно переспросил я.
  -- Ну да. Нам бутылку надо открыть!
  -- Сожалею, но штопора у меня нет, - ответил я.
  -- У меня есть. - Аня протянула мне швейцарский ножик со штопором. - На, отдай им.
  -- Почему я? И вообще, зачем ты носишь с собой нож?
  -- Я девушка. И я не умею убивать шпилькой. - Она усмехнулась.
   Я взял штопор и пошел отдавать двум странным людям. Когда я подходил к скамейке, в глаза мне бросилась странная деталь. На снегу вокруг скамейки не было следов! Будто бы эти двое появились на ней, а не прошли по тропинке вдоль яблоневых деревьев.
  -- Возьмите! - Я протянул им штопор.
  -- Благодарю! - Худощавый молодой человек взял штопор и заискивающе посмотрел на своего товарища.
  -- Видишь, отец, я же говорил, что ведьмы - народ запасливый. - Он улыбнулся, обнажив ряд ровных белых зубов.
  -- Ты прав, отродье великанши. - Человек достал из пакета, стоявшего на скамейке, бутылку вина. Судя по внешнему виду, было ей никак не меньше ста лет.
   Увидев, что я не ухожу, мужик, одетый в зеленое, нахмурился и сурово посмотрел на меня, всем своим видом показывая, что я здесь лишний.
  -- Нож мы потом вернем, - ответил тот, что был помоложе.
   Я посмотрел на Аню, и она кивнула.
  
  -- Плакал твой ножик, - посетовал я, когда мы уже подходили к дому.
  -- Они же вернут, - совершенно спокойно ответила Аня.
  -- Что, прямо найдут тебя и вернут?
  -- Да, - ответила она. - Я же их часто вижу.
  -- Так это твои знакомые! - Я успокоился: кажется, все стало на свои места.
  -- В некотором роде, - уклончиво ответила она.
  -- Напоминают каких-то великовозрастных неформалов.
  -- Да никакие они не неформалы.
  -- А кто?
  -- Ты слышал, как они друг друга называли?
  -- Тот что помоложе называл бородатого отцом, а бородатый молодого отродьем великанши. Впрочем, я мог и ослышаться...
  -- Да нет, ты не ослышался. Молодой называл бородатого отцом, потому что тот и есть Один, отец богов, а молодой и впрямь был когда-то рожден от великанши.
  -- От великанши... - Я задумался. - Как бы это не...
  -- Да, ты прав, это Локи.
  -- Ты хочешь сказать, что в яблоневом саду напротив моего дома сидят на лавочке скандинавские боги Один и Локи?
  -- Ну, это так и есть, - ответила Аня.
  -- Бред какой-то. Я вообще христианин.
  -- Ну, не верь в них, если тебе от этого легче. Хотя у тебя герой тоже Одина на улице встретил.
  -- Ну, так это ж сказка.
  -- А это жизнь.
  -- Послушай, давай рассуждать логически. У Одина один глаз, а у этого бородатого мужика их два.
  -- Ну и что? Пойми, они же боги, могут какую угодно морок навести... - Она сделала паузу. - Даже на рыцаря.
  -- Опять ты за свое!
  -- Не опять, а снова! - Она рассмеялась. - Далеко еще?
  -- Уже пришли. Вот мой подъезд. Послушай, но ведь это скандинавские боги. Что им делать в России?
  -- Боги там, где в них верят. Сколько у нас молодежи скандинавской мифологией увлекается?
  -- Много. Может быть, даже больше, чем у самих норвежцев или исландцев, хотя я сомневаюсь.
  -- Вот видишь!
  -- А что мне видеть? Два странных мужика, пьют старое вино, сидя на лавочке. Здесь вообще нет ничего странного. Если разобраться, то все, что со мной странного происходило, происходило на грани сна и яви.
   - И что из этого?
  -- А то, что это игры разума! Фантазия. Человек верит в то, во что хочет верить.
  -- Согласна.
   Мы вошли в квартиру. Я помог Ане раздеться и пошел ставить чайник.
  -- Ты есть хочешь? - спросил я.
  -- Пельмени? - спросила она с иронией в голосе, вспоминая героя моей сказки.
  -- Почему сразу пельмени? Есть мясо, рыба, салат, колбаса есть копченая.
  -- Я вообще-то перекусила на работе, но если сделаешь мне бутерброд с колбасой, то я тебе буду благодарна.
  -- Договорились!
  -- Ой, а можно я эту книгу пока посмотрю?
  -- Какую?
  -- А вот ту энциклопедию. "Скандинавская мифология". У меня другая книга.
  -- Посмотри, конечно, но вообще-то нужно читать оригиналы: "Старшую Эдду", саги, "Круг Земной".
  -- Угу, - ответила она, уже полностью погрузившись в книгу.
   Пока я заваривал чай, резал хлеб и колбасу, прошло минут десять. Когда я вернулся в комнату, чтобы позвать Аню завтракать, то увидел, что она уснула на диване в обнимку с книжкой. Я улыбнулся, бережно переложил ее поудобнее и укрыл пледом, который обычно у меня предназначался для гостей.
   Я сам съел бутерброды и выпил чаю. Но несмотря на бессонную ночь, я так и не смог уснуть. Сев за компьютер, я начал писать новую статью.
   Аня проснулась через час, начала зевать и потягиваться. Она встала с дивана и, подойдя ко мне, заглянула через плечо.
  -- Работаешь?
  -- Ну да.
  -- Не спится?
  -- Нет.
  -- Сейчас, погоди... - Она вышла в коридор, залезла к себе в сумочку, достала оттуда маленький пакетик и отдала его мне.
  -- Что это? - спросил я, с подозрением принюхиваясь к содержимому пакета.
  -- Травы. Почти тот же успокоительный сбор из аптеки, только лучше. Не бойся, ты просто спать будешь хорошо, сонливости на утро не будет, - и она начала мне подробно рассказывать, как его необходимо заваривать и пить.
  -- Ладно, попробую. Может, и удастся сон восстановить.
  -- Все будет хорошо. Только ты верь. Вот ты, кстати, ничего необычно не замечаешь?
   Я прислушался к своим ощущениям.
  -- Нет? А что, должно быть?
  -- Когда ты последний раз был с женщиной?
   Услышав этот вопрос, я похолодел. Ведь у меня не было женщины больше двух суток подряд. Еще пару часов и, если я не зайду к Свете, то у меня начнется ломка.
  -- Все будет хорошо, - повторила она.
  -- Ты же не всемогущая, - ответил я.
   Нет, но до Белтейна у тебя все будет хорошо.
  -- В смысле - хорошо?
  -- Магия будет брать с тебя долг, но не так жестоко.
  -- Как тебе это удалось?
  -- Я просто попросила свою хозяйку помочь, она же как-никак связана с магией.
  -- А кто твоя хозяйка?
  -- Мать-земля. Это не помощь, это просто отсрочка. Поверь мне, так надо.
  -- Почему ты решила мне помочь?
  -- Мало кто жалеет ведьм.
  -- Послушай... - Я нахмурился. - Я никого не жалею, я просто ко всем уважительно отношусь. Очень легко зациклиться на нескольких друзьях или родственниках, но очень сложно просто уважать всех людей.
  -- А ты всех уважаешь?
  -- Нет, только тех, кто хотя бы хочет идти вперед, а остальные мне просто не интересны.
   - До Белтейна ты будешь почти свободен от гейса.
  -- Здорово!
  -- Я думала, ты приставать сразу начнешь, а ты...
  -- Могу и сейчас пристать. - Я обнял ее за талию.
  -- Я бы не отказалась забеременеть от тебя.
  -- Ну уж нет! Мне такого счастья не надо! - сказал я и тут же отдернул от нее руки. Кто знает этих ведьм, может, тут и презервативы не спасут!
  -- Как хочешь... - Она улыбнулась. - Странный ты человек, веришь в то, во что тебе выгодно верить.
  -- В смысле?
  -- В магию веришь, в ведьм почти поверил, но все то, что не вписывается в твое представление о мироздании, ты тут же выкидываешь. Почему?
  -- Так проще. Деталей в механизме должно быть ровно столько, чтобы он работал. Остальные лишние.
  -- Рационалист! - Она рассмеялась. - Чем ты тогда лучше обычных людей?
  -- Ничем. - Я пожал плечами. - К тому же я не считаю себя каким-то уж особенно выдающимся, выделяющимся из толпы. Я просто человек, который идет своим путем.
  -- Рационалист! - повторила она снова и усмехнулась. - Подойди к зеркалу.
  -- Думаешь, я никогда не видел там свое отражение?
  -- Глазами ведьмы?
  -- Глазами ведьмы? Это как?
  -- Смотри.
  
   Мы стояли у большого зеркала, висевшего у меня на стене еще с тех времен, когда здесь жили родители. Я не стал снимать его, потому что привык. Привычка страшная вещь! Сколько ненужных привычек делают нас своими рабами! От хранения в доме вещей, которые и выбросить жалко, и пользы от них никакой, до привычки общаться с людьми, с которыми не то что скучно, но уже просто неприятно общаться.
   Мы стояли у зеркала. И я не видел ничего необычного. Зеркало не затуманилось и не показало далекие миры. Все было так, как и должно быть. Молодой человек и совсем юная рыжеволосая девушка. Но то, что я увидел в следующее мгновение, длилось всего лишь несколько секунд.
   Несколько секунд... Но по какой-то странной причине увиденное отпечаталось в моей памяти на всю жизнь. Да, это был я. Именно я, а не другой человек. То же лицо, те же глаза. Только одежда на мне была очень странной. Будто бы я зашел в театральную гримерку и взял по одной вещи из каждого спектакля: греческий медный шлем, гимнастерка, шотландский килт, на ногах поножи, у левого бедра короткий римский гладиус, у правого - портупея с маузером. На одной ноге хромовый солдатский сапог, на другой старинный ботинок с острым носком. Несколько секунд, и видение исчезло. А может, его и вовсе не было?
  -- Ты видел? - спросила она.
  -- Что-то видел, но не исключено, что я просто ждал увидеть что-нибудь необычное и мое подсознание выдало мне подходящую картинку.
  -- Все может быть. - Ведьма лукаво усмехнулась.
  -- Да, теоретически может быть все. Вот пусть это все и живет в книжках, а не в реальности, или правда можно загреметь в дурку.
  -- Тогда пиши, просто пиши. Не ради денег и славы, не думая, хорошо или плохо у тебя получается. Просто пиши.
  -- Знаешь, иногда я читаю то, что сам же написал день назад или даже год, и не верю, что это мои мысли. Будто бы кто-то не то чтобы диктует мне это все. Нет! Просто когда я пишу, я становлюсь другим человеком, совсем другим.
  -- Люди меняются... - задумчиво произнесла она.
  -- Но чаще всего в худшую сторону.
  -- Сколько времени?
  -- Одиннадцатый час.
  -- Все! Мне пора! Заеду еще к подруге, лекции возьму.
   Она посмотрела на меня с какой-то странной, затаенной тоской, как смотрят на человека, которому явно симпатизируют, но который навряд ли станет другом. Ведьмы не любят мужчин, они просто любят ими пользоваться.
   Уже стоя на пороге, она в последний момент обернулась и еле слышно сказала: "Если очень захочешь, то встретишь ее. Если очень захочешь". Я промолчал.
   Весь день я мужественно боролся со сном. Ведь я знал, что стоит мне заснуть днем хотя бы на пару часов, и очередная бессонная ночь мне обеспечена. Перед сном я заварил ведьминское зелье и выпил. На вкус оно было чуть горьковатым и напоминало те отвары, которыми я в детстве полоскал горло, когда болел ангиной.
   Как ни странно, но я очень быстро заснул, а проснулся в половине седьмого, свежий, отдохнувший и готовый к новым трудовым подвигам на стезе второй древнейшей профессии. Шли третьи сутки, как я не занимался сексом. Ломки не было. Ведьма не обманула. До майских праздников я могу более или менее чувствовать себя свободным.
  
   Глава 5. Танец черной луны.
  
   Я очень хорошо запомнил это солнечный мартовский день 2004 года. День, который принес слишком много изменений в мою жизнь. Ведь я уже давно заметил, что моя жизнь не меняется месяцами, но потом вдруг резкие перемены происходят почти мгновенно. Что ж, может быть, это и к лучшему.
   В этот день я вернулся с ежегодного конвента писателей-фантастов, проходящего в Подмосковье в середине марта. Мой коллега Сергей подбросил меня до метро Домодедовская, дал по газам своей синей "девятки", и я, взвалив на плечо рюкзак, бодрой походкой зашагал по дороге домой.
   Светило солнце, под ногами хрустел подтаявший снег. Город просыпался от зимнего сна. Весело щебетали воробьи, и я, поддавшись хорошему настроению, даже начал что-то насвистывать себе под нос.
   Проходя мима дома Светы, я сначала решил зайти к ней, даже не занося домой рюкзак, но потом передумал и пошел домой разбирать вещи и переодеваться.
   Ведьма, с которой я познакомился в раннее январское утро, не соврала. Я действительно чувствовал себя гораздо свободнее. В первый раз, сразу после ухода Ани, я ради эксперимента не занимался сексом целых четыре дня, а ломка так и не пришла. Но я все-таки не стал рисковать. Слишком уж сильно я боялся того, что если вообще не буду платить магии никакие долги, то все запросто может вернуться на круги своя.
   Придя домой, я тут же набрал номер Светы. Она долго не подходила к телефону, и я уже решил, что она куда-то отъехала или же плещется в ванной. Но вот, наконец, она взяла трубку. Голос, который я услышал на другом конце провода, вызвал во мне ужас. Нет, Света не была пьяна. Но ее голос был полон каких-то совершенно незнакомых мне интонаций, и я сначала даже не знал, как это объяснить.
  -- Говоришь, хорошо съездил?! - спрашивала она. - Всех знакомых встретил?! Здорово! Я за тебя рада, очень рада. Тебе надо почаще куда-нибудь ездить, - Светин голос звучал как музыка весны, и это не на шутку встревожило меня.
  -- Света, что с тобой?
  -- Со мной?! - переспросила она и рассмеялась.
   Услышав этот чистый, искренний смех, я чуть не выронил от удивления трубку. За долгое время, что я общался с ней, я никогда не слышал, чтобы она ТАК смеялась.
  -- Со мной все отлично, Анрюш! Все просто замечательно. И я даже скажу тебе больше - в этом мире есть справедливость.
  -- Света, ты не взялась за старое? Травка, и все такое.
  -- Нет, что ты! Какая трава?! Я счастлива!!! Понимаешь?! Счастлива!!!
  -- Но...
  -- Ты, конечно, хочешь спросить меня, что такого могло случиться всего лишь за четыре дня, пока тебя не было? Что такого могло случиться, что стареющая циничная женщина вдруг превратилась в щебечущую на весеннем солнце пташку?
  -- Только не говори мне, что ты.... - Мне не хватило сил закончить фразу, но она и так все поняла.
  -- Ты прав!!! Я влюбилась! Влюбилась, как девочка! Как девятнадцатилетняя девочка!!!
  -- А он? Кто он? Он тоже любит тебя? Где вы познакомились? - Я задавал вопросы, не дожидаясь на них ответа.
  -- Он самый обычный человек. Художник, как и я. Он старше меня на два года. И он не имеет никакого отношения к нашему окружению. Ты не поверишь... Он реставрирует иконы.
   Я молчал, мне нечего было ответить, а Света тем временем продолжала изливать на меня потоки своей радости:
  -- Я познакомилась с ним совершенно случайно. Ты уехал к своим фантастам. А мне так хотелось просто отвлечься. Понимаешь, мне все надоело. Все!!! И я пошла в Третьяковку. Знаешь, я так давно не была там. Наверное, лет пять. И я бродила, бродила... Затем зашла в зал древнерусской живописи. Ну, ты знаешь. Где одни иконы.
  -- Да, я помню, - совсем тихо ответил я.
  -- Он сидел на корточках и рассматривал икону. Высокий, широкоплечий, с аккуратной бородкой, в которой уже было порядочно седины. Я просто подошла к нему и заговорила...
   Я слушал восторженную исповедь Светы и не верил своим ушам. Это была совершенно ДРУГАЯ женщина. Света, которую я никогда не знал и теперь уже никогда не узнаю.
  -- Тебе будет с ним тяжело, - сказал я без всякой зависти. Мне было больно ее терять, но я прекрасно понимал, что любви я ей дать не смогу.
  -- Почему? Скажи, почему ты так думаешь?
  -- Те, кто реставрирует иконы, обычно очень религиозные люди. Пост, молитвы. Ты готова к этому? Ты же сама говорила мне, что испытываешь некоторое неприятие к религии.
  -- Он не такой. Он как ты. Он просто нашел своего Бога, и все. Но помимо любви, его глаз, его ладоней... Пойми, есть еще кое-что...
  -- Что?
  -- Он уже сделал мне предложение. Понимаешь, предложение! Не признание в любви, нет. Я их слышала уже десятки, истинных и лживых... Признаваться в любви легко, решиться на ЗАГС после первых трех дней знакомства могут не многие. И еще...
  -- Что? - тут же спросил я.
  -- У него есть дочь... А его жена... Она умерла три года назад. Дочери сейчас пять лет. Она в основном у бабушки живет. Он поэтому и стал иконы реставрировать. Это его и вытащило из той ямы, где он был после смерти жены.
  -- Я понял. Ты хочешь обойти свой гейс.
  -- И заметь, совершенно легально!
  -- Удачи тебе! Удачи, Свет. Знаешь, прости. Я... Я не знаю... что тебе еще сказать, - слова застревали у меня в горле.
  -- И не говори... - Я отчетливо услышал ее вздох. - Ничего не говори. Ты и так много сделал для меня. Я могла спиться, вскрыть вены. Знаешь, у нас, видимо, была дружба... Настоящая дружба, хотя многие не поймут, да и нам с тобой не важно. Но пойми, я в этом всем вижу шанс, может быть, последний шанс порвать со страной мертвых, как ты тогда нас всех назвал. Я не знаю, получится ли у меня, смогу ли я. И, наверное, ты прав -- мне будет тяжело. Ведь я раньше жила только для себя. А теперь... теперь я буду жить для него. И ты знаешь, я не боюсь, я правда не боюсь, что он будет как все другие. Что моя любовь станет той веревочкой, за которую он меня будет дергать словно марионетку.
  -- Мы ведь не увидимся больше?! - Я не спрашивал, я констатировал факт.
   Она молчала. "Нет" всегда тяжелее говорить, чем "да".
  -- Свет, если будет плохо. Если совсем плохо. Через пять, через десять лет. Просто найди меня. Найди, и я приду. Приду, чтобы просто потрепаться, выпить чаю. Понимаешь, я не могу сказать, что таким, каким я стал, я обязан только тебе. Нет, это далеко не так. Но если бы не было тебя, я был бы немного другим.
  -- Немного?! - Она усмехнулась.
  -- Я не фаталист, но уверен, что основные вехи в судьбе очень трудно миновать. Ты была для меня не вехой, нет. Вообще, что я говорю? Зачем я говорю?! - Я снова почувствовал, как слова застревают у меня в горле.
  -- Ничего не говори, прошу - ничего. Иди... Иди свои путем. Только иди. Тебе нельзя стоять на месте. Это для тебя смерть. Знаешь, мне иногда кажется, что таким людям, как ты, любовь к женщине просто противопоказана. Не знаю, я тоже не знаю, что тебе сказать, Андрюша. Вот мы были с тобой почти шесть лет. Подумать только! Шесть лет. И ты всегда был рядом, всегда. Я знала: ты ходишь к другим девицам, но возвращаешься все равно ко мне. Может быть, ты даже спишь с ними и думаешь обо мне. Хотя это вряд ли. Но ты был всегда за моей спиной. С этой твоей ухмылкой, скептически морща свой красивый нос. А я ушла, совсем ушла к мужику, которого знаю всего лишь три дня. Как это объяснить? Ты ничего не скажешь, но ты ведь подумаешь, так ведь. Что ты подумаешь про меня?! Поманили пальчиком, и все?
  -- Не заводись. Прошу, не заводись. Это.... - Я силился сказать, но слова не хотели сходить у меня с языка.
  -- Ой! В дверь звонят, - прошептала в трубку Света. - Удачи тебе! - Она повесила трубку.
  -- Это просто любовь, - наконец закончил я фразу, но в ответ услышал лишь короткие гудки.
  
   Так часто бывает. Услышишь какое-нибудь страшное известие и сразу до тебя не доходит, ЧТО на самом деле случилось. Умирает какой-нибудь родственник, пусть даже не очень близкий, и ты сразу думаешь о том, как оповестить его друзей, об организации похорон. И только потом до тебя доходит, что этого человека больше НЕТ. Ты уже никогда не увидишь его, не поговоришь с ним, не улыбнешься ему. Его больше НЕТ.
   Почти то же самое случилось со мной после разговора со Светой. Я начал думать о том, как перестраивать свою жизнь, ведь довольно весомую в ней часть занимала она. И вдруг я поймал себя на мысли, что для меня Света действительно умерла. Да, она жива, здорова и даже счастлива. Из моего окна виден дом, в котором она живет. Но ее для меня уже не существует, как и я теперь не существую для нее. Наверное, когда человек кардинально меняет свою жизнь, он как бы умирает и рождается снова. Но это уже совсем другой человек. И я понял, что прежней Светы не будет никогда.
   После этого разговора я видел Свету только однажды. Вы будете смеяться, но это случилось на той самой остановке, где мы и познакомились. Она ехала к себе домой. Вернее, улаживать дела об обмене квартиры. Вместе со своим новым мужем они решили обменять две своих однушки на двухкомнатную квартиру.
   Мы проговорили с ней всю дорогу до нашей остановки. Она вышла и пошла к своему подъезду, а я остался стоять. Именно тогда я окончательно понял, что за шесть лет так ничего и не узнал об этой женщине. Практически ничего. Даже несмотря на то, что она очень часто изливала мне душу. Я навсегда запомнил ее такой, какой видел в последний раз. Высокая, изящная женщина, твердой и уверенной походкой идущая по улице и излучающая счастье.
  
   После разговора со Светой я очень долго сидел за столом и смотрел в экран монитора, пока не увидел, что компьютер выключен. И тогда я понял, что если я так и буду сидеть без дела, на меня навалится такая страшная тоска, что я могу просто слечь. А, учитывая специфику моей работы, для меня это просто гибельное положение дел.
   Я тут же вскочил со стула и начал заниматься делами. Я разобрал вещи, переоделся в чистую домашнюю одежду, позавтракал и сделал еще кучу мелких домашних дел. Как ни странно, мне полегчало. Света была права, мне ни в коем случае нельзя сидеть без дела. Для меня это просто гибельно.
   Однако работать мне не хотелось. Я долго смотрел на экран монитора, показывающий чистый лист текстового редактора, и не мог собраться с мыслями. Виной тому была не только Света, но и моя поездка на конвент. Слишком много эмоций и мыслей. Надо, чтобы это все улеглось.
   За окнами светило яркое, но пока еще слишком холодное весеннее солнце. И я понял, что если останусь сегодня дома, то мне будет еще хуже. Просмотрев почту и новости на нескольких сайтах, я решил отправиться в город. Было воскресенье, и вся московская тусовка, имеющая отношение к фэнтези, фантастике и фолк-року, отмечала сегодня день Святого Патрика, национальный праздник Ирландии.
   Русские люди очень любят праздники, особенно чужие, особенно экзотические. Они настолько стремительно приживаются у нас, что иногда кажется: это чисто наш, русский праздник. По большому счету, я не вижу в этом чего-то уж совсем плохого. Я не ярый славянофил, но в то же время и не западник. Я абсолютно равнодушно отношусь, к примеру, ко дню святого Валентина, потому что более глупого праздника и придумать нельзя. Все эти валентинки, сердечки и плюшевые зайчики, по моему мнению, лишь повод для хорошей наживы у торговцев и не больше. Разве для того, чтобы признаться кому-то в любви, нужно обязательно придумывать какой-то повод?
   Что же касается дня святого Патрика, то я не являюсь ярым поклонником ирландской культуры, пива "Гиннес", но кельтскую музыку очень люблю. Я просматривал в сети сайты московских клубов и думал, на какой же концерт сходить. Вариантов было достаточно. Но когда я прочитал, что сегодня будет сольный концерт Сергея Калугина, то тут же забыл обо всех других вариантах.
   Об этом музыканте можно говорить много и не сказать ничего. Поэт-романтик, христианин, мистик, прекрасный гитарист и вокалист. Это все про него. На его концерты ходит довольно своеобразная публика. Нередко там можно увидеть довольно известных художников и писателей, а можно запросто встретить стареющих хиппи или эльфоподобных друзей Соло. Концерт должен был начаться через пять часов, в Центральном Доме Журналиста, а это значит, что в зале не будут курить и пить, а будут слушать музыку, и в принципе это правильно.
   План на день был составлен. Сначала я решил поехать в Дом журналиста и купить билет, пока есть выбор хороших мест. А до концерта можно будет прогуляться по весеннему городу, заглянуть в какое-нибудь кафе или клуб, пройтись по паре книжных магазинов.
   В тот раз я собрался очень быстро. Есть у меня такой недостаток: я слишком долго собираюсь, тщательно проверяю, взял ли я собой все, что хотел. И в итоге на сборы уходит не меньше часа, хотя по-хорошему можно было собраться и за двадцать минут.
  
   В Доме журналиста было уныло и тихо. Старая вахтерша дремала за столиком. На стене висела скромная черно-белая афиша: "Сергей Калугин, акустический концерт, начало в 18.00".
   Когда я стоял около столика вахтерши и выбирал на плане наиболее удобное для обзора место в концертном зале, я услышал за спиной стук женских каблучков. У меня этот до боли знакомый звук вызывал в душе примерно такие же чувства, как у крестоносца зов боевого рога.
   По фойе Дома журналистов шла девушка. Это была не просто девушка, а ОЧЕНЬ красивая девушка. На вид ей было двадцати два года. На ней было легкое черное короткое пальто, на ногах - высокие черные сапоги на каблуках. А на голове черная шляпа с широкими полями. Что-то завораживающее было в ее облике. Что-то, что притягивало мой взгляд и заставляло неотрывно следить за ее легкой грациозной походкой, движениями чуть пухлых чувственных губ и тонких бровей.
   Увидев, что я залюбовался ею, она улыбнулась мне в ответ, и в этой улыбке не было ни тени смущения, наоборот - в ней был вызов. Вызов сильной женщины, увидевший мужчину, которой нагло смотрит на нее и раздевает взглядом.
  -- Хорошие места еще остались? - подойдя к столику вахтерши, спросила она.
   Голос у нее был очень низкий, но довольно приятный.
  -- Полно. Пользуйся моментом! - Затем я показал на схеме место, где сижу я сам, и она, недолго думая, купила билет на место, расположенное рядом.
  
  -- Ксюша! - Она протянула мне руку для поцелуя.
   Я не без удовольствия поцеловал ее, любуясь изящной ладошкой, с длинными тонкими пальчиками, оканчивающимися чуть заостренными ногтями. Я невольно представил себе, как эти ногти дотрагиваются до моей кожи, еле ощутимо царапают ее, потом я представил, как ее губы касаются моих. Когда я снова посмотрел в ее темно-карие глаза, она улыбнулась, обнажив ряд ровных белых зубов. "Женщина-вамп!" - подумал я тогда.
  -- Встретимся на концерте? - спросил я ее, когда мы выходили из дома журналистов.
  -- В принципе, мне особо делать нечего до концерта, - ответили она.
   И мы пошли гулять по центру города.
   Все-таки мужчины, подобные мне, исповедующие принцип практической пользы и холодного расчета, имеют один серьезный недостаток: они не обделены некоторой долей самовлюбленности и самолюбования. Когда эта очень красивая женщина шла со мной рядом, улыбалась мне и только мне, я чувствовал гордость. Я ловил на себе завистливые взгляды других мужчин, которые, хмурясь, провожали нас и думали: что это девушка нашла в нем? Чем я хуже?
   До Нового Арбата мы дошли довольно быстро. За это время мы успели о многом поговорить. Как это бывает с людьми, которые познакомились на почве общих интересов, мы почти ничего не рассказывали друг о друге, но говорили на интересную нам тему современного фолк-рока. В чем-то мы с ней сходились, в чем-то нет. Но, по крайней мере, я понял, что ее поход на концерт Калугина - это не дань модному увлечению. Это был ее осознанный выбор. Ведь она пришла одна, а не в компании друзей.
   Вообще, она с самого начала показалась мне какой-то странной. При ближайшем рассмотрении я понял, что одежда на ней весьма дорогая. Обычно счастливые обладательницы подобных шмоток предпочитают night life в дорогих клубах, а не концерт барда, широко известного в довольно узких кругах. Даже ее стильная черная шляпа, которую я сначала принял за обычную мужскую ковбойку, которую можно было купить в любом рок-магазине, на проверку оказалась довольно дорогой и уникальной вещью. На тему моды я не очень любил писать, но слишком уж хорошо платили глянцевые яркие журнальчики.
  
   Автомобильное движение на Новом Арбате было перекрыто. Сегодня оживленную трассу отдали на откуп желающим восславить святого Патрика и пиво "Гиннес", которое только в этот день бывает зеленого цвета. Я стоял рядом с Ксюшей и смотрел на это странное действо: не то карнавал, не то парад. Сначала по улице прошли ирландские волкодавы, некогда мощные и сильные собаки, охранявшие стада от волков, а теперь превратившиеся в вырождающуюся породу, страдающую болезнями костей и живущую меньше десяти лет, но при это все равно красивую и гордую.
   Затем по улице пошла шумная, галдящая, пьяная от пива и весеннего солнца толпа, одетая в косухи, килты, зеленые плащи, шлемы и кольчуги. Толпа орала, улюлюкала, трубила в рога, потрясала щитами и мечами и была счастлива.
   А мы стояли на обочине, наблюдая за этим буйством, и улыбались. Я никогда не любил ни свои, ни, тем более, чужие праздники. Я вообще не любил праздники и никогда их не полюблю.
   Мы еще долго бродили по улочкам и говорили о многом, а по большому счету ни о чем. Я так и не узнал, чем занимается Ксюша, и она не сильно интересовалась тем, кто я такой и чем я живу. Через какое-то время наши руки сцепились и уже не разжимались, и я предвкушал время, которое проведу с ней после концерта.
   К Дому журналиста мы подошли за сорок минут до начала. На глаза мне попалось несколько моих знакомых, с которыми, впрочем, у меня не было особо близких отношений. Это были самые обычные московские маги, жители страны мертвых.
   Один из них, стареющий хиппи с длинными волосами и бородой, в которую уже закралась седина, предложил мне выпить с ним коньяка. Одет он был вполне прилично, как и его жена. У обоих были какие-то усталые, грустные лица, лица людей, которые уже испробовали в этой жизни все и живут лишь по привычке. Мир вокруг них изменился. Все, что было нельзя, стало теперь можно, но только за деньги. Таким людям было очень непросто. Они недолюбливали интернет, при этом тратя на чтение блогов по 3-4 часа в день, они морщились при упоминании о модных книгах и при этом читали их и вывешивали в блогах подробные рецензии, большинство из которых сводилось к тому, что мир погиб, музыка и литература окончательно умерли.
   Но при этом они оставались умными, начитанными людьми, которые свои энциклопедические знания умело прятали за масками цинизма и жуткого, порой доходящего до фарса снобизма.
   Знакомый достал из рюкзака бутылку хорошего армянского коньяка и предложил мне и моей спутнице выпить. Мы отказались. Тогда он сам приложился к бутылке и потом протянул ее своей жене, довольно приятной женщине с удивительно умными, живыми глазами на практически не выражающем никаких эмоций лице.
   Времена меняются, но мне кажется, что люди меняются гораздо реже. Точно так же, стоя в ожидании подпольного концерта где-нибудь в начале 90-х, они пили из горла, только не хороший коньяк, а крепленое. И так же ворчали по поводу того, что русский рок окончательно выродился и скоро умрет.
  -- Вообще это все ерунда! - отхлебнув коньяка, сказала жена моего знакомого. - Ничего нового уже придумать нельзя: ни в литературе, ни в музыке. Для меня рок - это "Queen", "Doors", "The Who". А это все повтор пройденного материала. До чего додумались там и спели на английском двадцать лет назад, то у нас сейчас идет на ура.
  -- А смысл тогда ходить на концерты? Для чего? - спросил я.
  -- Да так. - Она пожала плечами. - Вот, мужу стало интересно, и мы решили сходить, делать сегодня все равно особо нечего. Ладно, мы пойдем... - сказала она и потянула за рукав мужа, который, пока я разговаривал с его женой, достал из рюкзака книгу и начал увлеченно читать.
   Я закурил. Вид у меня, видимо, был очень мрачный. Потому что, посмотрев на меня, Ксюша тоже нахмурила брови.
  -- Это еще не худший вариант, - наконец сказала она.
  -- Я знаю, они могли сторчаться, спиться, погибнуть на трассе под колесами грузовика, попасть в дурку. Да мало ли еще что.
  -- Могли, - согласилась девушка. - Ты их понять не хочешь, ты со своей колокольни судишь и думаешь сейчас небось: я никогда не буду таким. Я приложу все усилия, чтобы не стать таким, как они. Но не зарекайся! Хорошо?
  -- Да. - Я вздохнул. - Но где? Где найти баланс? Баланс между работой и отдыхом, между удовольствием и пользой. Я становлюсь циником, я скоро сам как они буду рассуждать про литературу и музыку.
  -- Ты -- нет. Во всяком случае, это случится не скоро. Бери поправку на возраст и на время их молодости. Ведь они жили бунтом. А против чего сейчас бунтовать, если по большому счету всех все устраивает?
  -- Так уж и всех?
  -- Похоже на то. Когда все можно, то таким людям жить неинтересно. Среднестатистический человек приспособится к любому строю, к любой эпохе. Они -- нет. Им нужен бунт, им нужна война. Война внутри них же самих. Они могут написать гениальные стихи после жуткого запоя, сидя на полу притона, но не напишут ни строчки, сидя в теплой и уютонй комнате за ноутбуком, подключенным к сети. Это уже не их время. И они это понимают, но никогда в этом сами себе не признаются. Но они не все такие.
  -- Не все. - Я тут же вспомнил Свету, и мне стало так грустно, что хотелось завыть.
  -- Пойдем. Уже пора. - Она ласково положила мне руку на плечо и наклонилась ко мне так близко, что запах ее духов начал с новой силой будоражить мое сознание.
   Я ничего не хочу писать об этом концерте. Скажу только, что это был один из лучших концертов Калугина, на котором я когда-либо бывал. Вообще к отчетам с концертов, которые так любят вывешивать в блогах и на сайтах, посвященных музыке, я отношусь довольно скептически. И когда девочка лет семнадцати с умным видом пишет, что во второй песне, дескать, слажали барабаны, хотя у это девочки нет не то что музыкального образования, но даже общих понятий о музыкальной теории, - мне становится смешно.
   Все эти отчеты с концертов, где в маленьком помещении нельзя развернуться, а пиво в баре начинает заканчиваться после первого часа выступления, можно свести к одному: "Концерт был отстойный, группа стремительно деградирует, но я обязательно пойду на следующий концерт".
   После концерта мы немного погуляли по Старому Арбату, поужинали в каком-то недорогом, стилизованном под американскую забегаловку ресторанчике, а затем она посмотрела на меня своим пронзительными, темно-карими глазами и сказала: "Ну, поехали к тебе?" Я кивнул.
  
   Перед дверью в мою квартиру случилось что-то совсем уж странное. Ксюша стояла и не решалась войти. Словно опомнившись и решив: "А что я вообще здесь делаю, зачем я иду в квартиру к совершенно незнакомому молодому человеку?"
  -- Ну, что же ты? Проходи, будь моим гостем.
  -- Ты разрешаешь мне войти? - спросила она совершенно серьезно.
  -- Конечно, по-твоему, зачем же еще я пригласил тебя?
  -- Вот теперь мне можно войти. - Она повернулась ко мне, и чуть заметная улыбка тронула ее губы.
   Но, переступая порог, она как-то внутренне напряглась. Будто бы ожидая удара от какой-то невидимой силы.
  -- Не ожидала, что у тебя квартира освященная, - сказала она, снимая свои изящные высокие сапожки.
  -- Откуда ты знаешь? - вздрогнув, спросил я.
  -- У тебя крестик деревянный висит над дверью. Такие обычно батюшки вешают, когда квартиру освещают. Вернее вешали, сейчас обычно просто стикер с крестом.
  -- А почему бы и не освятить? - пожал плечами я. - Это старинный обычай.
  -- А ты это только как обычай воспринимаешь? - Она с искренним удивлением посмотрела на меня.
  -- Нет, - серьезно ответил я. - Я думаю, что это имеет силу.
  -- Правильно думаешь, - ответила она. - Ты мне сделаешь горячий кофе? Я что-то замерзла.
  -- Сделаю.
   Мы устроились в моей комнате и стали пить горячий кофе. Я тоже порядком промерз. Все-таки весна еще окончательно не вступила в свои права. Мы продолжили разговор о религии.
  -- Значит, в силу обрядов ты веришь? - спросила она.
  -- Верю, - ответил я. - Только не особо придерживаюсь их.
  -- Напрасно. - Она улыбнулась.
  -- Послушаешь тебя, так ты прямо за церковь. Не похоже это на девушку двадцати трех лет.
  -- Почему же? Ты что, считаешь, что в церковь ходят исключительно девушки в платочках и юбках до пят, стыдливо опускающие глаза, когда в метро им улыбается молодой человек.
  -- Нет.
  -- Но ведь тебе трудно было бы представить меня стоящей в церкви на службе. Ведь так?
  -- Да. Даже если ты будешь по-другому одета.
  -- Тебя не обманешь, маг и рыцарь. - Она улыбнулась.
   А я лишь рассмеялся в ответ. Рассмеялся скорее чтобы снять излишнее напряжение. Что-то меня начинали раздражать эти разговоры.
  -- Ты прав, в церковь я не пойду.
  -- Сейчас у молодежи две крайности по поводу религии. Либо соблюдаем все обряды и спорим на форумах до хрипоты о христианстве, либо ничего не соблюдаем и на тех же форумах кричим, что вера в Бога - это одно, а религия - это опиум для народа, священники наживаются на вере, а Господь учил бедности.
  -- Ну, ты знаешь, насчет веры и религии можно спорить бесконечно. Одно могу тебе сказать -- не было бы религии, не было бы христианства, и Христос так и остался бы безумным учителем, которого распяли по доносу первосвященников.
  -- В том-то все и дело, - ответил я, - что если бы за христианством не было реальной силы, реальных чудес, знамений, правды наконец, то оно бы не покорило весь мир.
  -- Буддистов все равно больше.
  -- Просто китайцев больше. - Я улыбнулся.
  -- Ты знаешь, вот что я тебе скажу. Отрицать Бога может только безумец. - Она пристально посмотрела на меня. - Такие люди мне не интересны. Ведь каждый получит по вере своей. Так ведь в писании сказано? Вот они и получат свою конечную смерть.
  -- Страшно это, может, в сто раз хуже пекла.
  -- Не знаю. - Она вздохнула. - Да и знать не хочу. Пустота берет пустоту. А по поводу христианства вот что я тебе скажу: христианство - это замечательная религия, которая учит добру и милосердию. Но это религия толпы, стада. Все просто: согрешил, пошел покаялся, потом опять согрешил, потом опять покаялся. А Бог он добрый, он все простит. Христианство - это религия слабых, которые не хотят идти своим путем, это религия нищих духом.
  -- Так уж и были нищие духом те, кто шел на арены Колизея в пасть ко львам, - я в который раз вспомнил "Камо Грядеши". - Так уж были нищи духом проповедующие у диких народов даже без надежды выжить. Можно ли назвать нищими духом императора Константина, Карла Великого, Людовика Святого?
  -- А ты уверен, что эти правители верили в Бога? Ты говорил с ними? Ты знаешь, о чем они думали? У них был крест на шее, а руки в крови по локоть. Я ничего не имею против христианства, хотя мир был бы другим без него. Может быть лучше, может быть хуже. Не знаю... - Ее лицо стало необыкновенно серьезным. - Но к Богу у меня накопилось много вопросов.
  -- К Богу? - я посмотрел на ее серьезное лицо.
  -- Да, к нему. Добро, любовь, милосердие. Это здорово. Мир без зла! - Она усмехнулась. - Но выбора!.. У людей совсем нет выбора. Вот в чем проблема. Кто не со мной, тот против меня. Тогда получается свобода выбора в том, чтобы быть либо с Богом, либо против него. Так? Или я не права?
  -- А чем тебе не нравится просто быть с Богом?
  -- Мне многое не нравится. Очень многое. И грустные лица на улицах, и болезни, и войны. Он мог все это остановить. Мог, но не захотел!
  -- Слезинка ребенка... - Я усмехнулся.
  -- Достоевский тоже был идеалистом. Собственно, как и ты. Но ты уже встал на путь разума. Понимаешь, когда ты убиваешь в себе чувство, твои глаза перестают быть зашоренными. Ты видишь так, как надо видеть, а не так, как этого хочет Бог.
  -- Герои книги восстают против автора, сами решают, как лучше надо писать книгу? Решают, не видя всего замысла.
   Она долго смотрела мне в глаза, а затем рассмеялась. Громко, звонко и заливисто.
  -- Ты мне нравишься. Бог любит умных, но любит и сильных. Впрочем... Как и его противник.
   Я наблюдал за ее изящными, плавными движениями, за мимикой ее лица. Я слушал эти слова, но они не доходили до моего сердца. Я не люблю софизмы. Мне не нравится, когда пытаются доказать, что солнце зеленое. Бунт против Бога. Много ли добились эти бунтари? Ницше, сошедший с ума. Французские революционеры, обрекшие простой народ еще на большие страдания и закончившие жизнь на гильотине. Да и наши революционеры, рушившие храмы, закончили ничуть не лучше.
  -- Бунт против Бога обречен на поражение, - после долго паузы сказал я.
  -- А я ведь соглашусь. Ты удивишься, но я соглашусь.
  -- А почему я должен удивляться?!
  -- Он обречен на поражение. Но разве не исполнены величия те, кто осмелился восстать?
  -- Мне лично не хочется бунтовать ни против власти, ни тем более против Бога. Я пишу статьи, книги. Вот и все.
  -- Ладно, давай оставим эту тему.
   Я согласился.
   Было уже около полуночи. Я чувствовал себя уставшим, от этих разговоров на душе сделалось совсем тоскливо. Я посмотрел на свою собеседницу и сказал:
   - Ты не хочешь спать?
  -- Спать? - переспросила она. - Зачем нам спать? У нас с тобой вся ночь впереди. Хочешь, я станцую для тебя?
  -- Станцуешь?
  -- Да! - Она опять улыбнулась. - Я чувствую, что здесь было много женщин. Они приходили и уходили, они делили с тобой хлеб и постель, но ни одна из них не пела для тебя, не танцевала. Поправь, если это не так.
  -- Это так.
  -- Так почему бы мне не порадовать тебя? Просто так. Тем более я чувствую, что эту ночь ты запомнишь надолго. Да, я хочу, чтобы ты ее очень долго помнил.
   Она подошла ко мне, расстегнула ворот своей черной шелковой рубашки и посмотрела на меня так, что я тут же забыл все эти заумные философские разговоры. Передо мною была красивая женщина. Я хотел ее, и она тоже горела желанием.
   Я смотрел, как она медленно снимает одежду, как обнажаются ее красивое тело, белоснежная гладкая кожа без единого волоска, без единой родинки или прыщика. Кончиками пальцем я дотронулся до ее спины. Идеально гладкой, изящной спины молодой, излучающей силу женщины.
  -- Что у тебя за следы странные около лопаток? На родимые пятна не похоже. Это напоминает.... - Я задумался.
  -- Это напоминает следы от шрамов, убранные с помощью пластической хирургии.
  -- Около лопаток? Ты попала в катастрофу?
  -- Можно и так сказать. Шрамы украшают только мужчин.
  -- Шрамы никого не украшают.
   Я хотел обнять ее за плечи, но она выскользнула из моих объятий. Легкая, грациозная, изящная. Она выключила большой свет, так что осталась гореть только настольная лампа да луна, что тускло светила сквозь окно. Она включила музыкальный центр, даже не поинтересовавшись, что за диск там стоит. Зазвучала гитара. Страшный завораживающий перебор струн. Я вспомнил, что в музыкальном центре стоял диск Калугина "Nigredo".
   Она начала танцевать. Признаюсь честно, что такого я не видел больше никогда, и думаю, что не увижу. У меня не хватит слов, чтобы описать плавность ее движений, смыкающиеся и размыкающиеся руки, скользящие по ковру босые ноги.
  
   Мертвой свастикой в небе орел повис
   Под крылом кричат ледяные ветра.
   Я не вижу, но знаю - он смотрит вниз
   На холодный цветок моего костра.
  
   Мир припал на брюхо, как волк в кустах,
   Мир почувствовал то, что я знаю с весны.
   Что приблизилось время Огня в Небесах,
   Что приблизился час восхождения
   Черной Луны.
  
   Я не мог оторвать от нее взгляда. Я хотел ее, но понимал, что даже слова "хочу", "желаю", "умираю", будут ничтожными, чтобы описать мои чувства. Этот танец завораживал, и во мне просыпалось нечто, до этой минуты дремавшее. Нечто дикое, первобытное, животное. Может быть, пришедшее из тех времен, когда люди плясали у костров, освещающих своды пещер.
  
   Бог мой, это не ропот - кто вправе роптать,
   Слабой персти ли праха рядиться с Тобой,
   Я хочу просто страшно, неслышно сказать -
   Ты не дал, я не принял дороги иной.
  
   И в этом мире мне нечего больше терять,
   Кроме мертвого чувства предельной вины.
   Мне осталось одно - это петь и плясать,
   В восходящих потоках сияния
   Черной Луны!
  
   Что-то страшное и темное поднималось со дна моей души и постепенно заполняло мое сознание. Я чувствовал, что еще немного - и реальность перестанет для меня существовать. И я погружусь в страшные, темные грезы. Я посмотрел в окно и увидел, как ущербная луна медленно начала менять цвет от золотистого до темно-фиолетового, почти черного.
   Музыка стихла. Девушка приблизилась ко мне, обняла меня за шею и жарко зашептала мне на ухо:
   - Иди ко мне. Иди ко мне, милый. Не сопротивляйся. В этой жизни надо делать только то, что ты хочешь делать, что нужно тебе. Ведь ты хочешь меня? Разве нет? Ты можешь стать таким, как я, вечно молодым и вечно красивым, и жить для себя, в свое удовольствие. И ходить по этой земле долго, очень долго.
   Она обвила мою шею, взялась за цепочку, на которой висел крестик, и хотела снять:
   - Ты же хочешь бешеной страсти, цепочка просто будет мешать тебе.
   Внезапно я остановил ее руку и посмотрел ей в глаза.
  -- А без этого никак нельзя?
  -- Что? - Она лукаво усмехнулась.
  -- Быть молодым, красивым и жить только для себя.
  -- Нет, без этого нельзя. - Она покачала головой. - Ты уже почти такой же, как я. Да, ты признаешь Бога и его власть над собой. Но ты отдал Ему любовь, ты уже изгнал любовь из своего сердца. Твоя чувственная, эмоциональная сторона убита тобой же. Твой ум ясен и... - Она сделала паузу. - И твое семя уже холодно.
   Я вздрогнул. Мне вдруг вспомнилось, как пару месяцев назад Света неожиданно вздрогнула подо мной. Я знал, что она не может иметь детей, и мы никогда не предохранялись. Она вздрогнула и, освободившись из моих объятий, прошептала: "Мне показалось, что у тебя семя холодное. Извини, видимо я устала".
   Да, это привлекательно, это очень привлекательно -- обрести вечную молодость, силу, власть над умами. Но я слишком хорошо знал, что за все в этой жизни надо платить. Я понял это, едва начал платить дань магии. Но если даже магия берет такую цену с человека, то какова будет цена, которую надо заплатить тому, кому служит эта девушка.
   Почему столько людей обращается ко злу? Все просто. Зло привлекательно, оно не приходит в адском пламени с рогами и хвостом. Оно привлекательно, оно очаровывает тебя, оно говорит тебе: "Будь как я, будь со мной!" Однако дьявол всегда расплачивается золотыми монетами, которые наутро превращаются в глиняные черепки. Зло держит слово, она дает тебе то, что обещает, но только не стоит говорить потом, что ты получил совсем не то, что хотел, и цена, которую ты заплатил, не стоила товара.
   Она смотрела мне в глаза, она ждала. Ждала с немым вопросом в глазах. И мне стало страшно, настолько страшно, что все мое желание куда-то пропало, я почувствовал себя маленькой крошечной песчинкой. Человеком, обычным человеком, который, как и все, боится боли как физической, так и душевной.
   В средневековых легендах люди отгоняли нечистую силу крестом и молитвой. Крест был на мне. Да и молитвы я тоже знал. Уверенность понемногу возвращалась ко мне. Страх уходил. Ведь я понял, что она ничего-ничего не сможет со мной сделать, пока я не разрешу. Она даже в квартиру не смогла без моего разрешения войти. Значит, Бог пока не отступил от меня, не бросил меня. Потому что сам человек слишком слаб, чтобы в одиночку сопротивляться той силе, что была прежде, чем он был сотворен.
   Я посмотрел ей в глаза и отрицательно покачал головой.
  -- Скажи вслух! - попросила она. - Скажи!
  -- НЕТ! - громко ответил я.
  -- Ты не знаешь, от чего ты сейчас отказался. Лучше быть последним среди восставших, чем первым среди слуг тирана.
  -- Лучше всего быть на своем месте.
  -- А ты на своем? Скажи мне. Ты не можешь стоять между, никто не может и не имеет права долго стоять на перепутье. Кто изгоняет из своей души Бога, тот рано или поздно приходит к сатане. Ты такой умный, ты прочитал сотни книжек. Или ты думаешь, что это все сказки?
  -- Поэтому я и ответил "нет".
   Он вздохнула и стала быстро одеваться. С меня словно спало какое-то наваждение. Да, Ксюша по-прежнему казалась мне очень красивой, изящной, но то странное завораживающее чувство исчезло, улетучилось словно мираж.
  -- Тебе денег дать на такси? - спросил я.
  -- Не надо, с деньгами у меня все хорошо. Да и вообще, с такими как я ничего не случается. С нами все уже давно случилось.
  -- Ты ногу подвернула, когда танцевала? - спросил я, заметив, что она стала чуть заметно прихрамывать на левую ногу.
  -- Это тоже старая травма. Той же природы, что и шрамы на спине. - Она печально улыбнулась.
   Я проводил ее до двери. Потом долго сидел в полумраке комнаты, пил чай и представлял, как высокая красивая девушка, одетая во все черное, одна идет по ночной улице. И каблуки ее сапожек стучат по асфальту.
   Мне вдруг совершенно неожиданно вспомнился один апокриф. Был у меня такой период в жизни, когда я буквально заболел чтением древних апокрифов, неканонических, а порой и вовсе еретических апокрифов на канонические христианские произведения. И в моей голове, будто бы сами собой, возникли прочитанные несколько лет назад строчки: "А когда они падали на землю, подобно звездам, то разбивались и ходили с тех пор по земле хромыми. А архангелы, что настигали их, хватали их и вырывали им крылья, чтобы не смогли они больше подняться в небеса".
   Все! Время сомнений кончилось. Пожалуй, если очень сильно постараться, то можно было бы найти и логическое объяснение произошедшему в этот вечер. Девушка, играющая в демона-искусителя, ушла обиженная, потому что я не захотел ей подыграть. А черная луна, это странное состояние -- всего лишь плод моей фантазии. Игры разума. Если задаться целью, то можно найти объяснение всему необычному, что происходит в этом мире. Вопрос только в том: надо ли искать эти объяснения? Ведь, как известно, самый хитрый трюк дьявола заключается в том, чтобы заставить людей не верить в него.
  
   Глава 6. Весна.
  
   Я до сих пор не знаю, как я пережил период с середины марта до конца апреля 2004 года. Теперь я с уверенностью могу сказать, что это был самый мрачный, самый тяжелый и томительный период в моей жизни.
   Самое страшное - это остаться один на один с собою. Со своими мыслями, со своими печалями и со своей совестью. Но в два раза страшнее при этом быть честным перед самим собой. Я замкнулся в себе, насколько это было для меня возможно. Случалось так, что я по два-три дня не выходил из дома. Мой холодильник всегда был забит продуктами впрок еще с того непростого времени, когда я считал каждую копейку и боялся, что мне не выплатят очередной гонорар. Теперь это все было позади. Но на смену одним проблемам приходят другие. И те, прежние проблемы кажутся такими мелочными и суетными.
   Ведь действительно. Какая разница: купить сегодня килограмм вырезки или банку тушенки? Это тогда мне казалось страшным. Теперь нет. Потому что тогда, в эти холодные мартовские и апрельские дни, я не знал, куда себя деть. Я работал, читал, готовил есть, снова читал, ездил в редакции за гонорарами, знакомился с какими-то девушками, и жизнь мне казалась настолько пресной, что хотелось просто выть от скуки.
   Меня ничего уже не радовало. Сначала я искал новые связи, чтобы удовлетворить свои плотские желания, затем я отчетливо ощутил пресс моего гейса, а с появлением в моей жизни интернета на новые приключения меня вдохновлял азарт. Теперь же я знакомился с девушками скорее по привычке. Иногда я ловил себя на мысли, что уже давно действую шаблонно, без всякой фантазии. Да и зачем она нужна? Для чего?
   Я давно уже не читал девушкам стихи. Поверьте мне, чтобы затащить девушку в постель, не нужны ни стихи, ни цветы, ни конфеты. Нужно всего лишь выбрать удобный момент для нападения, сделать так, чтобы девушка почувствовала в тебе опыт и силу, и больше ничего. Великое искусство обольщения женщин на самом деле сводится к трем-четырем тривиальным фразам, доведенным до автоматизма жестам и улыбкам. И все!
   Причем большинство женщин прекрасно осознает, что их обманывают, говоря: ты моя единственная, ты моя ненаглядная, мне ни с кем не было так хорошо и спокойно. При этом они отвечают вам примерно то же самое. И королевство лжи продолжает свое бесконечное, победное шествие по этой грешной земле.
  
   Приближался май месяц, но я пока не чувствовал того волшебного, щемящего чувства, когда кажется, что вечная ночь кончилась и теперь все будет хорошо. "Мы пережили зиму", - для наших предков это были не пустые слова. Они боролись за жизнь, за то, чтобы мы встречали зимы в тепле и уюте. А мы, и я здесь далеко не исключение, мучаемся какими-то дурацкими проблемами. Когда угроза для жизни перестает беспокоить человека, он начинает выдумывать несуществующие проблемы, нередко не имеющие под собой никакой реальной почвы.
   Казалось бы, моей судьбе могли бы позавидовать многие. У меня отдельная квартира, нормальная работа, у меня уже вышло два романа и очень скоро должен выйти третий. Я не обделен вниманием женского пола. Наконец, я молод, здоров и полон сил. Что еще нужно желать в двадцать четыре года?
   Да, по большому счету мне ничего и не надо было. Все, что я хотел -- я уже получил. Конечно, хотелось издать еще несколько романов, увеличить свои доходы и доделать ремонт. Вы вправе спросить меня: а как же любовь? Почему ты не оплакиваешь свою любовь, с такой легкостью отданную, чтобы избежать мук?
   Я долго думал над этим. Я представлял, как бы сложилась моя жизнь не будь той встречи на Каширском шоссе. Видимо, многое сложилось бы точно так же, только я был бы женат, возможно, что у меня бы даже появился ребенок. Я был бы счастлив и ослеплен этим счастьем, этим тихим добрым спокойствием. Впрочем, не знаю. За эти шесть лет я давно уже забыл, что значит любить, на что похоже это чувство.
   Лишь какие-то смутные воспоминания будоражили мою душу. А приближение Белетейна висело надо мной словно Дамоклов меч. Мне, видимо, стоило найти более- менее постоянную подругу, которая готова была бы заниматься со мной сексом с энергией Светы. Впрочем, я знал, что большинству из тех женщин, с которыми я встречался, было очень далеко до Светиного либидо.
   Однако то, что во мне не было любви, имело и свои плюсы. Мне трудно представить, что бы было со мной, если бы я на самом деле любил Свету и потерял бы ее в один день. Если я так терзался из-за того, что у меня не стало хорошего, верного друга, прекрасного собеседника и практически идеального сексуального партнера, то что бы было со мной, если бы я еще вдобавок ко всему любил Свету. Мне даже страшно это представить...
  
   Запах раскаленного железа, солярки и пороха. Дым, едкий черный дым. И грохот, грохот взрывов, от которого не слышно даже собственного голоса. Маленькая кабина, пахнущая соляркой и машинным маслом. Рокот гусениц, с легкостью переезжающих людские тела и колючую проволоку. Голос, охрипший от жалких попыток перекричать бесконечную канонаду, треск радиоэфира. Словно в бреду повторяющиеся позывные. Духота, жар. Нет, это не ад. Это всего лишь очередная война.
   Маневр, движение вперед, бесконечная тряска, к которой все сидящие в машине давно привыкли. Взрыв совсем рядом. Меньше, чем в полуметре. Снаряд в дуло. Наводка.
  -- Есть попадание! Горит! Горит!!! - отчаянный бешеный крик безумной радости и тут же удар о броню и новый крик совсем с другими интонациями: - Горим! Горим!!!
   Совсем молодой солдат, без шлема, чумазый, как кочегар, вылезает из начинающего дымиться танка. Ему повезло. Больше из его экипажа в живых никого не осталось.
   Он безумными глазами смотрит на груды покореженной, пахнущей смертью техники. Кучи металла и разорванных на части человечески тел, куски колючей проволоки, каска, превращенная гусеницами в лепешку вместе с головой того, кто ее носил.
   Солдат безумными глазами озирается по сторонам. Неподалеку стоит дымящийся "Тигр", а рядом с ним такими же безумными ошарашенными глазами смотрит по сторонам молодой немецкий солдат. Его лицо так же черно от грязи, на голове грязная окровавленная повязка.
   Двое солдат замечают друг друга. Немец вскидывает автомат, но в магазине больше нет патронов. ППШ русского забыт в горящем танке, и они молча смотрят друг на друга. Затем почти одновременно достают ножи и медленно, шатаясь, идут друг на друга. Идут убивать.
   Где-то на грани между сном и явью я понимаю, что советский солдат - это я.
  
   Первое, что мне пришло в голову, когда я проснулся - сегодня четверг, а значит, мне все-таки придется выбираться из своего добровольного заточения. Да, четверг такой день. День сбора гонораров. В одной из редакций, с которой я очень давно сотрудничаю, деньги выдают только в этот день, а я заодно пробегаюсь и по другим денежным для меня местам.
   Я позавтракал и потратил целый час на обзвон и переговоры по аське. В этот раз мне светили гонорары в трех редакциях, а находились они в разных частях городах. Я собрался и поехал.
   В первой, расположенной вверху серой ветки, все прошло быстро и гладко. Я получил деньги, расписался, но моего редактора не было на месте. Жаль, конечно, я хотел с ним кое-что обсудить. Но зато я сэкономил полчаса и теперь могу особо не торопиться.
   Снова поход по с трудом просыпающейся от зимней спячки Москве. Молодая зеленая травка на газонах, набухшие почки на деревьях. И кажется, что даже хмурые прохожие стали чуть-чуть веселее. Некоторые даже улыбались. Я сам невольно поддался этому общему благостному настрою города, солнцу, траве. Еще неделю назад я почти умирал, теперь я думал, что мы еще поборемся. Мне слишком часто твердили, что я рыцарь. Что ж, раз я рыцарь, то должен сражаться, даже если мои враги - это серость, обыденность, скука и вечная нехватка времени.
   Во второй редакции случилась заминка. Редактор забыл подписать в бухгалтерии документы. Пришлось подождать минут пятнадцать, зато потом я был вознагражден довольно приличной суммой и был озадачен новой темой, на которую, откровенно говоря, писать мне было не очень интересно, но у меня имелся хороший материал.
   Я не стал ждать троллейбуса и пошел пешком по Ленинскому проспекту по направлению к Октябрьской. Мимо витрин с мебелью и одеждой, мимо магазинов, баров, банков, мимо людей, спешащих по своим делам или просто делающих вид, что они спешат. Москвичи просто обожают суету и не могут без нее жить. А я шел не торопясь. Мне нужно было заехать всего лишь в одну редакцию, и после этого я мог смело возвращаться домой.
  
   Мне сейчас очень трудно описывать чувства, которые у меня возникли, когда я увидел ЕЕ. Нет, мир не изменился. Солнце не стало светить ярче, а трава не стала зеленее. И серые, одинаково одетые прохожие отнюдь не показались мне более дружелюбными. Это чувство было подобно тому, как если бы я вдруг увидел старого, доброго друга, которого не видел уже много-много лет.
   Но я никогда прежде не видел этой девушки, хотя ее походка, ее взгляд, ее черты лица казались мне удивительно знакомыми. Я помню, что первая мысль, которая пришла мне в голову, звучала так: ЭТО ОНА! Причем я точно не знал, что это значит. Мне казалось, что в ее облике соединилось все, что нравилось мне в женщинах.
   Она была высока и худощава, у нее были удивительно правильные черты лица и длинные густые светло-русые волосы. А еще у нее была маленькая родинка, слева под нижней губой. Ведьмин знак.
   Мне казалось, что я иду сквозь липкую кисею тумана, что время замедлилось. И пока я делаю всего лишь один шаг, проходят часы, а быть может, и сутки.
   "Если хочешь, ты встретишь ее" - примерно так мне сказала рыжая ведьма. А хотел ли я? Действительно, хотел ли я ЕЕ встретить? И для чего? Просто пройти мимо, улыбнуться ей вслед и больше ничего.
   Все мои блестящие навыки, все отработанные почти до автоматизма движения... Все куда-то исчезло. И я понял, что был просто не готов к этой встрече.
   А между тем она приближалась. Она шла, оглядываясь по сторонам и улыбаясь. И вдруг ее взгляд остановился на мне. Улыбка тут же пропала с ее красивого лица. Она остановилась, и на ее лице отразилось такое же выражение, какое было и на моем: она пыталась вспомнить, где она меня видела, и не могла.
   Самообладание быстро вернулось ко мне. Я понял, что если сейчас не соберу всю свою волю в кулак, то ничего из этой случайной встречи не выйдет.
   Девушка остановилась и смотрела на меня во все глаза. Я подошел к ней и улыбнулся. Улыбка - это самое лучшее начало любого знакомства. Мы слишком мало улыбаемся. А ведь, чтобы улыбнуться, не надо прилагать какие-то титанические усилия. Она смотрела на меня и пыталась понять, что происходит.
  -- Тебе кажется, что ты меня где-то видела, но никак не можешь вспомнить где? - начал я.
  -- Да, - ответила она и смущенно опустила глаза.
  -- Я знаю, я, кажется, знаю ответ, - я говорил очень быстро, мне хотелось сказать ей все сразу, успеть сказать, прежде чем она испугается и уйдет прочь. - Так бывает. Понимаешь, люди ищут друг друга, они рисуют себе какой-то образ, а потом вдруг встречают этого человека на улице, и им становится страшно. А может быть, мы и вправду встречались? Где-то очень давно, может, в другой жизни. Знаешь, мне каждую ночь снится война: мечи, кольчуги, потом мортиры, пестрые мундиры, потом танки. Уже шесть лет. А я еще я вижу то, что другие не видят. И это можно назвать игрой разума, безумием или объяснить тем, что у меня богатая фантазия. Я бы полюбил тебя, но на Каширском шоссе шесть лет назад мне встретился Бог и забрал у меня любовь, потому что я сам попросил.
   Девушка внимательно слушала меня. На ее лице не было ни испуга, ни отвращения к сумасшедшему или, может, даже обколотому парню, который вдруг ни с того ни с сего подошел к ней на улице и ухитрился в трехминутном монологе сказать ей все, что накопилось у него на душе за последние шесть лет. Она смотрела на меня, смотрела пристально, внимательно, оценивающе. И в ее взгляде я читал смесь любопытства и какой-то странной печали, будто бы я затронул ту часть ее мыслей и чувств, которую до этой поры она не раскрывала никому.
   - Where is your sword, knight? Where is your sword? - спросила она.
   Моя правая рука инстинктивно потянулась к левому бедру, и так же, как и в ту страшную зимнюю ночь, она ухватилась за что-то холодное и шершавое. Но спустя несколько мгновений я снова ощутил в руке пустоту.
   Она внимательно проследила за моими движениями и улыбнулась.
   - My sword is broken, many ages ago. I'm waiting you for a long time. I'm waiting you, the first witch.
   Она снова улыбнулась, затем прикоснулась рукой к моей щеке и вздохнула.
  -- Я тебе честно скажу, я ничего не понимаю. Я даже не понимаю смысла нашего диалога. Но одно могу сказать точно: со мной еще так никто не знакомился. - Она помолчала и добавила: - Со мной вообще никто и никогда не знакомился на улице.
   У нее и у меня было почти два часа свободного времени. Мы бродили по улицам, потом немного посидели в кафе. И при этом мы, не переставая, говорили. Говорили так много, что под конец оба охрипли.
   Ее звали Катей. Ей было ровно столько же, сколько и мне. Двадцать четыре года. У нас даже день рождения был с разницей всего лишь в пять дней. Она закончила филологический факультет МГУ, по специальности английская литература средневековья и эпохи возрождения. Видимо, это и спасло положение. Она тоже, как и я, выросла на рыцарских романах, только в отличие от меня читала их на языке оригинала.
   Чем больше мы говорили, тем больше мы находили между собой общего. Она тоже была членом великого братства свободных копейщиков, только занималась переводами. Она так же, как и я, любила сама распоряжаться своим временем и жила совсем одна в квартире, которая осталась ей в наследство от бабушки.
   Я смотрел на нее и представлял ее квартиру. Чистую, аккуратную, как она сама. Без единой пылинки и соринки, а вокруг полки с книгами, только надписи на корешках там не только на русском языке.
   Странно, но мы почти совсем не говорили ни о музыке, ни о литературе. Мы говорили друг о друге, а это был очень хороший признак. Про братство фрилэнсеров мы тоже поговорили немало. У переводчиков были почти те же самые проблемы, что и у журналистов: работа без выходных, перевод бездарных книжек, абсолютная нехватка свободного времени и взамен этого свобода, которой на самом деле нет.
  -- А почему ты меня назвал первой ведьмой? - спросила она.
  -- Понимаешь, я этой зимой написал сказку про первого рыцаря и первую ведьму, которые из века в век ищут друг друга. Ты назвала меня рыцарем, а я тебя ведьмой.
  -- Правильно, ты же сам начал со своих снов про войну.
  -- А тебя снятся какие-нибудь необычные сны?
  -- Ты знаешь, видимо, да. Что-то такое яркое, но я просыпаюсь и ничего не могу вспомнить. Единственное яркое воспоминание из этих снов - это полет: полет над городом, а затем над лесом.
  -- Значит, растешь.
  -- Значит, расту. - Она посмотрела на часы. - Ладно, Андрей, мне пора. Было приятно поболтать.
  -- А мы не обменяемся координатами? - как-то совсем уж отчаявшись спросил я.
  -- У меня нет карточки. У тебя есть?
   Я достал из кармана свою визитку и протянул ей.
  -- Хорошо. - Она кивнула. - Я тебе позвоню или нет, лучше я тебе в аську постучусь. Вот, вижу, тут номер есть.
   Ей нужно было идти в другую сторону, так что, выйдя из кафе, мы даже не пошли рядом. Я всеми силами старался не посмотреть ей вслед, хотя мне очень хотелось. Но когда я обернулся, она растворилась в толпе. Лишь одна деталь бросилась мне в глаза: мы расстались на перекрестке.
  
  -- Ты что такой хмурый, Андрей? - спросил меня редактор. - Весна ведь, радоваться надо. Любовь, женщины, вино! Ты же молод!!!
   Редактор это сказал с таким выражением, как будто для него самого это все было давно позади. Хотя на самом деле это было правдой: ему перевалило за пятьдесят, голова его полысела, а на правой руке было обручальное кольцо.
  -- Работа превыше всего! - мрачно ответил я.
   Он лишь презрительно хмыкнул мне в ответ и пожал руку.
   Я вышел из редакции, сел в маршрутку и поехал в сторону метро Бауманская, в сторону моей маленькой старой Германии. Домой идти не хотелось. Хотя и гулять здесь мне что-то разонравилось. Около входа в метро сидел бомж с табличкой: "Помогите на корм собакам!" Вокруг него кучковались самые разнообразные дворняги. Некоторые из них были очень похожи на тех, что напали на меня той памятной зимней ночью. Я пригляделся к бомжу и тут же отвел взгляд. Это был тот самый главарь стаи падших. Заметив меня, он улыбнулся во весь рот, "украшенный" почерневшими пеньками зубов. Мне нечего было делать: я тоже улыбнулся в ответ и бросил ему в шапку десять рублей.
   Я не стал заходить в метро, а пошел в сторону храма. Купола и кресты сверкали сусальным золотом. Храм возвышался над улицей подобно былинному богатырю, стоявшему в толпе простого народа.
   Я шел к храму, а сам уже знал, что сегодня я войду внутрь. Войду, чего бы это мне не стоило.
   Мне трудно признаться, но до этого времени я ни разу не было внутри Елоховского собора, и его внутреннее убранство поразило меня до глубины души. Все эти старинные фрески, иконы, запах ладана и свечей... Сюда было так приятно войти с холодной улицы. Но храм был почти пуст. Несколько бабушек на скамеечках, двое женщин пишут записки.
   Я пошел по направлению к алтарной части. Там никого не было. Только какой-то мальчик лет восемнадцати или, быть может, чуть младше стоял на коленях и молился. Это очень удивило меня. Ведь этот мальчик не был похож на семинариста. Хотя, что я вообще могу знать о семинаристах?
   Он стоял на коленях и одними губами шептал молитву. Я посмотрел на него еще раз и понял, что та сила, которой я вот уже шесть лет плачу дань, очень легко подсказала мне ответ на мой вопрос: мальчик был смертельно болен и жить ему осталось от силы несколько месяцев.
   Гнев, страшный всепоглощающий гнев и обида мгновенно вспыхнули во мне. Я не обижался на Бога, который обрек мальчика на столь раннюю смерть. Нет! Я злился на себя. Почему я ропщу на жизнь, почему я вечно чем-то недоволен, хотя у меня есть все? Почему моя жизнь мне кажется пресной? А ему, ему всего лишь хочется жить, но даже в этом стремлении он не бьется в агонии, он смиренно стоит и просит. О чем он просит? Я не знал ответа.
   Внезапно, вся моя внутренняя сила поднялась во мне, закипела слово колдовское варево, я почувствовал, что моя магия стремится вырваться наружу, освободиться. Да, я слишком часто растрачивал свою силу на пустяки, на пустяки, которых бы мог легко добиться без всякой магии. Здоровому человеку не нужны костыли. У меня задрожали руки, и я почувствовал, как огромный груз, лежавший на моих плечах, исчез. И в этот же самый момент вскрикнул стоящий на коленях мальчик. Но это не было криком боли и отчаяния.
   За все нужно платить в этой жизни, и если ты делаешь что-то для других, то порой цена бывает гораздо больше, чем если бы ты делал то же самое для себя. Поэтому в нашей жизни так мало добрых дел и слишком много говорят о царящих несправедливости и зле. А все потому, что цена за добро бывает слишком велика. Ведь добро в сто крат ценнее зла.
  
   Я стоял неподалеку от Елоховского собора и жадно затягивался сигаретой. Видимо, так и будет всегда складываться моя жизнь. Все будет меняться в считанные мгновения. Из церкви я вышел напрочь лишенным магии, но в то же время полностью свободным от страшного гейса, который я платил вот уже шесть лет.
   Я смотрел на сверкающие купола, на снующих по улице людей, и на меня снизошло страшное, чудовищное по своему масштабу озарение. Я наконец-то понял, что я на самом деле потерял. Любовь неделима. Нельзя отдать любовь к женщине и при этом не потерять любовь к близким, к друзьям, к Богу, к людям. Я отдал свою любовь не задумываясь, как глупец в средневековых легендах отдает душу за кошель золота. Если отрезать больную руку, то она больше не будет болеть, но не будет и самой руки.
   Я смог жить без любви, я научился уважать людей, я четко следовал установленным договоренностям и почти никогда не подводил людей. Но на бескорыстный шаг я уже был не способен. Ты мне, я тебе - вот мое знамя, вот мое жизненное кредо. Многие считают меня честным человеком, порядочным, ответственным. Но немногие из них знают, что я могу запросто отвернуться от них, если они ничего не смогут предложить мне взамен того, что могу дать им я.
   Видимо, это самый великий, страшный и самый неблагодарный труд - любить людей, даже зная, что они не захотят тебе ответить любовью, что они никогда в полной мере не оценят того, что ты для них делаешь, а могут и просто поступить с тобой дурно, зная, что ты их простишь, потому что любишь. Но даже, несмотря на это, людей нельзя не любить, потому что без любви не бывает настоящего человека. Именно любовь дает нам шанс на то, что когда-нибудь, через сотни лет, этот мир станет совсем другим. И когда все подставят щеку, то никому будет по ней бить. Но это время наступит нескоро.
  -- Я знал, что ты поймешь, - раздался голос за моей спиной, и я от неожиданности выронил сигарету.
   Я обернулся. Передо мной стоял человек, одетый в легкую белую куртку на молнии, белые брюки и кремовые ботинки с тупым носком. Несмотря на слякоть, ни на ботинках, ни на куртке не было ни единого пятнышка. И я тут же подумал, как же, наверное, тяжело ходить по такой грязи и оставаться чистым. И только потом до меня наконец дошло, КТО стоял передо мной. И снова, как и шесть лет назад, ко мне пришло это странное чувство восторга и страха одновременно и захотелось совершить совершенно не свойственный для современного человека жест - упасть на колени.
  -- Ты понял, - повторил он. - Ты ведь хотел сам найти ответ. Ты любишь искать ответы. Я возвращаю, что взял у тебя.
   И в тот самый момент, как он произнес эти слова, я ощутил то забытое за шесть лет чувство, и мне показалось, что мое сердце прямо сейчас выпрыгнет из груди. А он лишь улыбнулся и медленно пошел прочь. Чувства захлестывали меня, и я, набрав полную грудь воздуха, крикнул ему вслед: " Quo vadis, Domine?" Он остановился, посмотрел на меня, но ничего не сказал. А через минуту растворился в людской толпе, и больше я его никогда не видел. Да мне и не было нужно. Он теперь всегда был со мной.
   В реальность меня вернул звонок мобильника. И руки мои тут же задрожали. Я подумал, что это звонит Катя. Но, услышав мужской бас на другом конце провода, я успокоился. Мне предлагали работу. Постоянную работу, которая бы меня устроила и позволила бы не покидать прежнюю и существенно улучшить свое материальное положение. Ведь с появлением скоростного интернета и у редакторов пропала необходимость целый день сидеть в конторе. Я тут же согласился. Думать тут было нечего.
   Я шел к метро, а в голове было столько мыслей и чувств, что я никак не мог сосредоточиться на какой-то одной. Я думал о том, как я буду заново учиться любить и не приведет ли меня любовь к новой катастрофе. Я думал о Кате и о том, что она действительно славная девушка и я могу ее полюбить. Но в то же время я отчетливо понимал, что создал внутри себя целый мир, мир сказки и реальности, который принадлежит только мне, и я не хочу ни с кем его делить, не хочу никого в него пускать.
   Почему? Просто я боюсь, что он может рухнуть, а тогда погибну и я. Все эти чувства на грани сна и реальности, на грани безумия и ясности - все это было мое, всем этим был я. И я боялся все это потерять, потому что слишком долго я строил свое королевство, где стены замков выложены из увесистых книжных фолиантов. А она? Захочет ли она впустить меня в свой замкнутый мир? Ведь мы очень похожи. Похожи в своем добровольном одиночестве, которое мы называем свободой.
  
   Вместо эпилога. "Мост вздохов". Рассказ, написанный Андреем после встречи с Катей.
  
   Я впервые оказался в этом городе. Вернее уже не городе, а в застывшем навечно музее. Город -- это место, где живут люди. А здесь уже давно никто не живет. Только любопытные туристы шляются по улицам и глазеют по сторонам. Индийцы в чалмах, японцы, обвешанные техникой, русские в гондолах распевают: "Из-за острова на стрежень..." Это напоминает вавилонское столпотворение. Впрочем, Венеция никогда не была похожа на Вавилон. Никогда.
   Я стоял в толпе туристов, любовался бликами на воде канала и слушал экскурсовода. Экскурсоводом как ни странно был итальянец. Причем, какой итальянец! Наши тетушки экскурсантки буквально пожирали его глазами. Он был высок и худощав. Длинные черные волосы ниспадали до плеч. Черты лица были на удивление правильными. Словно это не лицо живого человека, а какая-нибудь статуя римского божества. А с этого правильного, прекрасного лица смотрели грустные серые глаза, которые могли принадлежать не этому красавцу, а дряхлому больному старику. Голос у него был чистый и звонкий и на русском он говорил удивительно правильно. Акцент едва чувствовался.
   -- Этот мост ведет в городскую тюрьму. Это единственный выход и вход, -- он указал на узкий горбатый мостик, перекинутый через канал, -- он называется Мост Вздохов, потому что заключенные, проходя по нему, вздыхали, зная, что находятся на свободе последние минуты. Когда-то по этому мосту прошел и знаменитый Джакопо Казанова.
   Когда экскурсовод упомянул имя великого любовника, в лице его что-то неуловимо изменилось. Словно на него упала едва различимая тень. А уголки его губ тронула какая-то странная нечеловеческая усмешка. Он на минуту запнулся, но, увидев ждущие взгляды туристов, с воодушевлением продолжил рассказ.
   Я до сих пор не знаю, почему мне тогда захотелось познакомиться с этим человеком. Да и сейчас мне трудно об этом сказать что-либо вразумительное. Только после экскурсии я подошел и начал разговор.
   -- Скажите, Марио, -- так звали экскурсовода, -- а где вы так хорошо выучили русский язык?
   -- В России, -- улыбнулся он, и это улыбка показалась мне острее бритвы.
   -- Так вы выходец из России?
   -- Нет, я просто жил там долгое время.
   -- Очень интересно. А вы сейчас никуда не торопитесь?
   -- Да в общем-то нет, -- пожал плечами Марио. -- Собственно, мой рабочий день уже закончен.
   -- Я хоть в этом городе и второй раз, но абсолютно его не знаю. Может быть, вы покажете мне неплохое заведение, где можно перекусить?
   -- Неплохое? Да тут в общем-то все неплохие. Только ужасно дорогие.
   -- Это точно, -- согласился я. -- Может, вы позволите мне вас угостить?
   -- Почему бы и нет? -- пожал плечами Марио, и снова его улыбка полоснула словно кинжал.
   Мы шли кривыми венецианскими улочками. Натолкнулись на шумную толпу французских подростков, которые во все горло орали марсельезу. Но Венеция принимала эти крики со смиренным спокойствием. Видимо ей и не такое приходилось слышать.
   По дороге нам попадались сплошь магазины, торгующие сувенирами, и рестораны. Я то и дело предлагал Марио зайти в какое-нибудь заведение, но он отрицательно мотал головой, и мы шли дальше. Наконец мы ушли совсем далеко от центра города.
   -- Здесь, -- сказал Марио, показывая на вывеску. -- Это заведение мне по вкусу, и потом, кухня проверена на моем желудке.
   О том, что в Венеции запросто можно было отравиться, причем не в самом плохом заведении, мне доводилось слышать неоднократно. Хотя жертв отравления я лично не встречал ни разу.
   Мы вошли внутрь. Заведение оказалось совсем маленьким. Даже не ресторан, а кафе. Оформлено оно, правда, было со вкусом. В дизайне преобладала тема эпохи Возрождения. Повсюду висели карнавальные маски и пейзажи, выполненные под старину. Заведение пустовало. Мы облюбовали столик у окна. Симпатичная официантка принесла меню. Я нехотя пролистал его и, убедившись, что цены не совсем фантастические, предложил сделать выбор Марио. Экскурсовод лишь спросил меня, как я отношусь к морской кухне, и, получив утвердительный ответ, не глядя в меню, сделал заказ.
   В ожидании заказанных блюд мы пили вино и оживленно болтали. Вино было превосходным. Но, убейте, я сейчас не помню его марку. Говорили в основном об истории и о некоторых личностях, теперь уже ставших легендами. В основном я спрашивал, Марио отвечал. Я слушал как завороженный и лишь изредка, когда итальянец делал паузу, задавал уточняющие вопросы.
   Мы уже выпили на двоих полбутылки и несмотря на то, что пили мы очень медленно, нам пока ничего не принесли, даже салатов. Я спросил Марио, в чем дело. Он лишь посоветовал мне наслаждаться жизнью. Я слушал Марио и диву давался, неужели можно так сильно любить свою профессию, чтобы говорить о культуре и истории даже за столом.
   -- Марио, а ведь тяжело вот так каждый день одно и то же рассказывать?
   -- Да нет, -- пожал плечами итальянец. -- Каждый раз все по-разному. Ни один день не похож на другой. -- Он говорил это улыбаясь, но в его взгляде я прочитал такую беспробудную тоску и усталость, что мне даже стало не по себе.
   Наконец принесли закуски, и мы на время прервали разговор, приступив к трапезе. Ел итальянец очень медленно и аккуратно. И я, дабы не ударить лицом в грязь, старался тоже есть чинно и медленно, несмотря на то, что был ужасно голоден. Покончив с закусками, мы в ожидании горячего продолжили разговор.
   -- Так вы утверждаете, что жизнь разнообразна и каждый день не похож на другой?
   -- Все зависит от восприятия. Только от него одного. Если бы я все время думал, что все уныло и однообразно, то удавился бы, потому как по вашим меркам попробовал в жизни все и мне все приелось.
   -- Вы говорите будто старик. Сколько же вам лет?
   Марио улыбнулся и промолчал.
   -- Ну, больше тридцати я бы вам не дал, -- констатировал я.
   Вообще-то я понимал, что лезть в личную жизнь незнакомого человека -- это как-то неправильно. Но меня разобрал жуткий интерес. Что ж такого могло случиться с человеком, чтобы ему не очень хотелось дальше жить. Жить, рассуждая о том, что каждый день прекрасен и удивителен.
   -- Восприятие. Миром правят стереотипы. Если бы у меня была длинная седая борода, то вам легче было бы поверить в то, что мне, скажем, больше тридцати.
   -- Так вам больше?
   -- Больше. -- Марио недовольно поморщился, всем своим видом показывая, что тема возраста ему крайне неприятна.
   -- Ладно. Так что там с пресыщенностью жизнью? Говорите, пробовали все?
   -- Ну, все, не все. Но многое. Я побывал в тридцати странах, знаю восемь языков. Я пробовал самые невероятные развлечения, даже легкими наркотиками одно время баловался. Ерунда это все. Единственное, от чего можно получать удовольствие, так это просто от жизни. От самого процесса. Вы меня понимаете?
   -- Понимаю. А женщины? -- не сдавался я. -- Что с женщинами?
   -- А что женщины? -- пожал он плечами. -- Женщины хороши как некий абсолют, как недостижимая мечта. Иногда бывает немного досадно, когда очередная женщина уходит от тебя утром. Ты ожидал большего, в мечтах это было ярче. А она уходит, и даже запах ее духов на подушке не будоражит сознание. Ты встаешь и идешь в душ, чтобы смыть последние остатки ее запаха с тела и волос. Грустно. Но с другой женщиной ты начинаешь все заново в надежде, что все будет по-другому. Замкнутый круг, и из него не вырвешься. Никак.
   -- Вы говорите так, будто вы круче самого Джакопо Казановы, -- решил пошутить я.
   -- А я и есть Джакопо Казанова, -- совершенно серьезно сказал Марио.
   -- А я Наполеон! -- рассмеялся я.
   -- Зря смеетесь, -- обиженно проворчал Марио. -- Я же говорю, все зависит от восприятия. Джакопо Казанова -- это всего лишь псевдоним. Или, если хотите, ритуальный титул.
   -- И кто же его носил? Великий любовник? Тогда кто и как определяет, насколько велик человек в делах любви?
   -- Это все очень субъективно. И опять же: вы вязнете в стереотипах. Казанова был известен как великий любовник, но кто знает, почему ему так легко удавалось находить общий язык с женщинами.
   -- Возможно, он был хорошим психологом, у него был богатый жизненный опыт и еще что-нибудь.
   -- Вот это "что-нибудь" и имело решающее значение. Каждая женщина уникальна. К ней очень не просто найти подход. А Джакопо за считанные мгновения мог овладеть разумом любой женщины.
   -- Мне кажется -- вы преувеличиваете.
   -- Ничуть.
   -- Но а если опять вернуться к вашей же теории о стереотипах и в ее ключе переосмыслить фигуру Казановы? Мы получим миф, классический миф. Все мужчины когда-нибудь мечтали стать великими любовниками, вот и родилась легенда о таком человеке.
   -- Но легенды, как правило, появляются на основе реальных событий.
   -- Может, и так. Но все равно я не верю, что Казанова был великим любовником, который мог покорить сердце любой женщины.
   -- Да, человеку это не под силу. Но под силу Слову.
   -- Какому слову? Вы говорите загадками, и у меня складывается впечатление, что вы либо пытаетесь меня разыграть, либо знаете гораздо больше, чем говорите.
   -- Хотите историю?
   -- Что за история?
   -- О Джакопо Казанове.
   -- С удовольствием! -- сказал я, и Марио начал рассказ.
  
   Темнота. Темнота и сырость. Больше я ничего не ощущал. Ни времени, ни пространства. Мне казалось, что я подвешен где-то в безвременье и вишу там уже долгие века. Безвременье прерывалось лишь одним повторяющимся моментом -- кормежкой. Но понять: день это или ночь, -- было все равно невозможно. Но больше всего меня угнетало одиночество. Чем я провинился? Я же не государственный преступник и не еретик. Я всего лишь будучи во хмелю пырнул кинжалом сынка сеньора Алонсо. Во-первых, он первый ко мне полез, а во-вторых... Что во-вторых? Во-вторых, я не хотел его убивать. А теперь лучшие годы моей жизни мне предстоит провести в тюрьме дожа. На кой черт я в этот день пошел к Пьетро пропустить стаканчик? Нет, это, видно, судьба -- помереть от скуки в этом узилище.
   Лязгнула дверь, послышался звон ключей, переругивание стражи. Шаги стали приближаться. Здесь, в кромешной темноте, у меня обострился слух. Отодвигают засов моей камеры. Странно. Еду всегда подают через окошко. Может, все-таки надумали повесить? Ну что ж, это по крайней мере лучше, чем заживо сгнить в этой сырости.
   -- Проходи, -- раздался грубый окрик стражника.
   В тусклом свете, проникающем из коридора, вырисовалась фигура. Человек сделал несколько нерешительных шагов и замер. Послышался грохот закрывающейся двери.
   -- Ну, хоть кого-то Господь послал.
   -- Не Господь, -- усмехнулся незнакомец. -- Просто у меня много покровителей, и я удостоен чести не сидеть в одиночке.
   -- Если уж у тебя, как ты говоришь, есть покровители, -- усмехнулся я в ответ, -- то что ты вообще здесь делаешь?
   -- У каждого человека есть порог, который ему не стоит преступать. Я преступил этот порог. И вот я здесь.
   -- Слушай, мне кажется, я уже слышал этот голос. Как твое имя?
   -- Джакопо.
   -- Ну да. Как я сразу не догадался. Каким же нужно быть злодеем, чтобы не предать тебя смерти, а посадить в тюрьму! Конечно, у тебя много завистников. Ведь никто не сравнится с тобой в искусстве обольщения женщин, -- я попытался хоть как-то посочувствовать новому соседу.
   Втайне я был рад. Такому соседу можно было только позавидовать. Этому человеку есть что рассказать. И пусть его рассказы будут будоражить фантазию и возвращать меня в прошлое -- я был только рад.
   Не то, чтобы я хорошо знал Джакопо. Но мы много раз виделись, и у нас было полно общих знакомых. Так что мы быстро нашли общий язык. Тем более, мы оба понимали, что ссориться нам не резон.
   Джакопо оказался на редкость интересным собеседником. И даже разница в возрасте не была столь ощутимой преградой к общению. Хотя, честно сказать, я и не знал, сколько на самом деле ему лет. Выглядел он лет на тридцать пять. Но вот говорил... Иногда мне казалось, что я говорю с мальчишкой, иногда -- что со стариком.
   Он больше рассказывал, а я слушал. Многие подробности его жизни, которые доходили до меня лишь в качестве слухов, искаженных и преувеличенных до невообразимых размеров, теперь можно было узнать из первоисточника. Впрочем, правда иногда оказывалась намного фантастичнее, чем слухи. Единственное, о чем Джакопо не говорил, -- это каким образом он оказался здесь, в тюрьме дожа. Впрочем, я и не спрашивал. Только однажды не утерпел и спросил его:
   -- Наверное, тебе тяжело после столь триумфального шествия по спальням Венеции гнить в тюрьме? -- Я не издевался. Мне действительно было интересно.
   -- Знаешь, здесь я чувствую себя более свободным, чем снаружи.
   -- Только не говори, что тебе приелась жизнь.
   -- Я так и не говорю. Мне приелась не жизнь, а те обстоятельства, в которых я оказался.
   -- Разве плохо обладать любой женщиной, которая тебе понравилась?
   -- Это неплохо. Плохо то, что с ней случается после этого.
   -- А что с ней может случиться? Ну, разве только через девять месяцев...
   -- Не в этом дело. Просто полюбившая меня женщина уже не сможет любить кого-нибудь другого.
   -- Ну, знаешь ли, у тебя и самомнение, Джакопо.
   -- Это правда, -- вздохнул мой сосед по камере. -- Они становятся рабами Слова.
   -- Какого слова?
   -- Слова, которое заставляет женщин любить меня и только меня.
   -- И ты знаешь это слово?
   -- Ну да.
   -- И так просто об этом говоришь?
   -- А что мне еще остается делать? Это было давно... -- Джакопо вздохнул и продолжил: -- Я думал, что весь мир должен лечь к моим ногам. Но когда первые жизненные передряги смыли с моих глаз пелену, я впал в уныние. Девушка, которую я любил всем сердцем, вышла замуж за другого. И я хотел сначала постричься в монахи, потом принял обет и собрался в Крестовый поход.
   -- Подожди! Ведь в Крестовые походы давно уже никто не ходит.
   -- Я же говорю: это было давно. Не перебивай. Я только собрался с мыслями. Так вот. Я сидел на постоялом дворе, ожидая свой отряд, с которым должен был плыть за море. И в этой самой таверне я встретил того, кто владел Словом. Он просто подсел ко мне, завязался разговор, и он отдал мне Слово.
   -- Просто так? Вот так? Первому встречному?
   -- Я думаю, ему было все равно. Он уже устал и от жизни и от Слова. Еще он говорил, что я избранный. Сначала думал, что врал, а теперь знаю, что нет.
   -- И ты не пошел в Крестовый поход, а побежал к своей девушке...
   -- Нет. Я пошел в Крестовый поход. И там я понял, как хорошо бессмертие. Ведь в нагрузку к Слову давалась вечная жизнь. Раны заживали гораздо быстрее, чем у других людей, и никакие болезни не могли взять вверх надо мной. Ведь в моей душе было Слово.
   -- А дар обольщать женщин?
   -- Я опробовал его в ту же ночь в таверне на служанке. О том, что такое на самом деле Слово, я понял по глазам девушки, когда она провожала меня на пороге таверны. Но мне тогда было все равно. Я шел в Крестовый поход.
   -- Но когда ты вернулся, то добился счастья со своей возлюбленной?
   -- Да, я использовал на ней Слово. Но оказалось, что я любил другую. Я любил гордую и неприступную, немного заносчивую синьору, а не рабыню, готовую целовать мне ноги.
   -- И ты понял, как ужасно Слово?
   -- Понял, но продолжал им пользоваться. И не потому, что был мерзавцем. Да, я не был безгрешен, но Слово звало, оно вырывалось из меня. И если я не говорил его какой-нибудь женщине достаточно долго, я испытывал ужасные муки. Тогда я решил стать своего рода палачом, бичом Божьим. Я использовал Слово на тех женщинах, которые казались мне плохими. Но Слово не делало их лучше. В безумном порыве, вызванном неразделенной любовью, они совершали еще более ужасные злодеяния. А я продолжал странствовать по свету и говорить Слово. Теперь я старался использовать его только на тех, кто был мне мало знаком. Так было легче. И я говорил Слово, пользовался женщиной и ехал дальше.
   -- А ты не пробовал отдать кому-то Слово?
   -- Это оказалось не так просто. Я попробовал однажды это сделать, но, услышав Слово, человек просто сошел с ума. Я пробовал еще дважды. А потом перестал. Но теперь все изменилось. Я знаю, кто будет следующим.
   -- И кто же?
   -- Ты.
   -- Ну, я бы, может, и взял Слово. Тем более, я очень боюсь смерти. С моими-то грехами дорога прямиком в ад. Но что мне делать с ним в тюрьме?
   -- Это уже не твоя забота. Так ты согласен?
   -- А почему ты решил, что я избранный?
   -- Я чувствую. Когда я увидел тебя впервые, то почувствовал то же, что и при встрече с предыдущим владельцем Слова.
   -- Так что ж ты мне не отдал дар сразу?
   -- В этом и была моя ошибка. Я все тянул. Думал, что развлекусь еще последний раз и отдам тебе Слово. Так проходили дни, потом недели. А потом я узнал, что ты попал в тюрьму из-за этой глупой драки.
   -- И ты сел ради меня в тюрьму?
   -- Я хочу покоя. Просто покоя. Я пришел тебя заменить.
   -- Но ты уверен, что я тот, кого ты искал?
   Он ничего не ответил мне. Он просто сказал Слово. Ничего не произошло. Не обрушился потолок, не застонала земля. Просто Слово вошло в меня. И я понял, что теперь мне предстоит носить его в себе.
  
   Марио замолчал, отпил из бокала вина и, достав сигарету, закурил. Я тоже последовал его примеру. Не скажу, что рассказ сильно потряс меня, но определенное впечатление все-таки произвел. Какое-то время мы просто сидели и молча курили, а затем я попытался продолжить разговор:
   -- И что же случилось потом?
   -- С кем? -- уточнил Марио.
   -- Ну, с тем парнем, который принял в себя Слово.
   -- Ему устроили побег из тюрьмы дожа. Хотя побег -- это громко сказано. Как ты знаешь из моей экскурсии, из тюрьмы дожа никто не убегал. Парня просто освободили и под покровом ночи приказали ему как можно быстрее убираться из города. Кто оказался тем таинственным благодетелем -- неизвестно. Но вероятнее всего, к этому приложил руку Джакопо.
   -- А что случилось с великим любовником?
   -- Ну, это всем известно, -- улыбнулся Марио. -- Он умер в тюрьме. И говорят, что, когда его нашли мертвым в камере, на лице его застыла блаженная улыбка.
   -- Зачем вы рассказали мне о себе, о Слове?
   -- Я бы ни стал рассказывать это кому попало. Просто в толпе туристов я наконец-то заметил того, кто может принять Слово. Нас тянуло друг к другу, и наша встреча была неизбежна. Вы сами это почувствовали. Ведь вы первым подошли ко мне.
   -- Что? Тебе надоело? -- Меня почему-то разозлило то, что моя самая простая догадка оказалась правдой. К тому же я, сам того не желая, перешел на "ты".
   -- Надоело, -- покачал головой Марио. -- Но я не навязываю тебе Слово... -- Марио тоже решил перейти на "ты". -- Я мог бы сказать тебе его просто так, и ты стал бы следующим...
   -- Орудием Слова, -- закончил я.
   -- Ну, может быть и так.
   -- Марио, а откуда оно, Слово?
   -- Я не знаю. Этого даже не знал тот, кто передал Слово Джакопо. Может быть, самый первый владелец Слова знал. Так ты разве не хочешь стать бессмертным?
   -- Хочу, -- честно признался я. -- Я хочу, чтобы самые красивые женщины легли к моим ногам. Но я не хочу быть рабом. Я хочу использовать Слово только тогда и так, как мне хочется. А этого как раз нельзя.
   -- Нельзя.
   -- Всемогущий раб или беспомощный свободный. Так получается?
   -- Может и так, а может и нет. Я даю тебе право выбора, которого лишили меня. Я думаю, это будет справедливо.
   -- Спасибо тебе, Марио. Спасибо за выбор, хотя выбор нам дает только Бог. Люди же его только совершают. Ты веришь в Бога, Марио?
   -- Знаешь, когда ты ощущаешь себя слугой зла, то начинаешь чаще задумываться о смысле бытия.
   -- Наверное, так. -- Я вздохнул, и тут же меня посетила странная догадка. -- Слушай, Марио, а ты случайно не играешь со мной? Я, конечно, еще в том возрасте, чтобы верить в сказки, но вдруг это все твоя фантазия? Слово...
   -- Сказать Слово? -- Марио привстал и посмотрел мне в глаза.
   Я отвел взгляд.
   -- Нет, -- прошептал я одними губами. В любом случае рисковать не стоило. Выдумка это или нет, пусть это останется для меня загадкой.
   -- Значит, ты не хочешь?
   -- Нет, Марио. Вот если бы отдельно бессмертие... -- Я постарался рассмеяться, но вышло у меня плохо.
   -- Как хочешь. -- Марио пожал плечами, но грация его движений куда-то улетучилась, и он в этот момент напомнил мне марионетку, которую резко дернули за нитки.
   -- Счет, пожалуйста! -- сказал я, проходившей мимо официантке.
   Заметив мой взгляд, провожающий красивую девушку, Марио вздохнул и сказал:
   -- Она могла быть твоей.
   Я промолчал.
   Когда мы расплатились и уже вставали из-за стола, Марио вдруг неожиданно улыбнулся, и я увидел, что его глаза как-то странно заблестели.
   -- Слово! -- прошептал он. -- Рвется. Я давно не...
   Он посмотрел на официантку, которая подошла к столику, где обосновался только что пришедший посетитель. Я схватил его за плечо и прошептал:
   -- Можно не ее?
   -- Ладно... -- Теперь у Марио был нормальный взгляд. -- Сейчас отпустило.
   Мы еще долго бесцельно бродили по городу, затем Марио проводил меня до гостиницы.
   Ночью я долго не мог уснуть, переваривал все услышанное и увиденное и строил всевозможные догадки, то представляя итальянца слугой порабощающего душу Слова, то бедным безумцем, которому надо поскорее показаться психиатру. Наконец, я дошел до мысли, что никакого Марио и Слова не было, а приходил ко мне не кто иной, как князь тьмы. Ведь говорят, что сатане ведомы самые сокровенные человеческие желания и он этим пользуется. Может быть, дав согласие на получение Слова, я стал бы одним из его слуг. Хотя слишком много чести для обычного человека, чтобы сам дьявол являлся к нему и тратил на него столько времени.
   Марио я увидел еще раз. На следующее утро. Я как раз должен был идти во дворец дожа на экскурсию и вдруг встретил его. И не одного. С ним была ослепительной красоты девушка, в глазах которой светилась рабская преданность своему другу. Девушка следила за каждым его движением, ловя любой, пусть даже мимолетный взгляд. А в глазах итальянца читалась вековая усталость и тоска.
   Я помахал своему знакомому рукой и, стараясь не думать, что на его месте мог бы быть я, пошел по кривым венецианским улочкам навстречу ослепительному солнцу и неисчислимым голубям. Меня ждала увлекательная экскурсия и еще шесть дней голубого неба Италии.
  

Конец

  
   Москва-Подмосковье, январь-ноябрь 2006 г.
   Куда идешь, Господи? (лат.)
   Перевод с польского Е. Лысенко и Е. Рифтиной.
   Опыт. (англ.)
   Данте Алигьери. "Божественная комедия", перевод Н. Лозинского.
   Пьетро Бембо "Ты застилаешь очи пеленою...". Перевод Е. Солоновича.
   Данте Алигьери "Лишь о любви все мысли говорят...". Перевод И. Н. Голенищева-Кутузова.
   Надейся на доброе. (лат.)
   Константин Бальмонт "Отчего нас всегда опьяняет Луна".
   Кусок шерстяной ткани, который шотландские горцы использовали как одежду и одеяло.
   Слова Сергея "Сили" Селюнина и группы "Выход".
   Произошло от слова "дневник", набранного в
латинской раскладке клавиатуры - lytdybr - и прочитанного по-русски.
  
   Белтейн - кельтский праздник весны.
   Ночная жизнь. (англ.)
   Фрагмент стихотворения Сергея Калугина "Восхождение черной луны".
   Где твой меч, рыцарь? Где твой меч? (Англ.)
   Мой меч сломан много веков назад. Я долго ждал тебя, первая ведьма.
   Куда идешь, Господи? (лат.)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"