Сорино : другие произведения.

Стеклянное сердце. часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Глава ВТОРАЯ)
  Проект Антиготика.
  
  
  Глава 2.
  
  
  
  "Стеклянное сердце"
  
  
  
  1. Солнечная грусть.
  
  Ему снился сон. Такой чудесный сон.
  Удивительный уже потому, что это был - сон воспоминание. Возвращение в забытую сказку... А ведь ему очень редко снились сны.
  Тем более такие красочные и грустные сны... До щемящей боли в сердце...
  В сердце?
  Сердце... Да, да, сердце!
  Ему снился сон о том, как в его груди появилось то, что люди называют сердцем.
  Ему снилось...
  Снилось...
  Да, ему снилось детство.
  
  Он, мальчишка лет двенадцати, сидел за большим круглым столом в светлой гостиной и смотрел на хрустальную вазу, наполовину наполненную чистой водой. В ней стояла роскошная ветка сирени. Он провел руками по белому полотну скатерти, наблюдая, как плавно перетекал под пальцами блестящий щелк, как собирался в острые волны и сразу же распрямлялся, не оставив от них и следа. Он увлёкся этой игрой с прохладной на ощупь тканью, удивляясь её податливости и в тоже время упругости. Он упирался в скатерть всей пятернёй, чуть-чуть проворачивал ладонь и сразу же убирал её. Одно короткое мгновение на ней оставался отпечаток ладони, словно не он, а кто-то невидимый только что дотронулся до шелка. Через секунду отпечаток начинал растворяться, шелк приходил в едва заметное движение, и след от ладони совсем исчезал.
  Скоро ему наскучила эта игра. Он посмотрел на ветку сирени, привстал со стула, потянулся к ней и прикоснулся к влажной цветочной грозди. От ветки исходил восхитительный аромат свежести, утренней росы и утонченной сладости. Он улыбнулся и сел на место.
  Ему нравился этот светлый дом и эта гостиная, в которой, казалось, всегда царило утро. Мальчик осмотрел комнату, останавливая взгляд на особенно красивых её местах. Он смотрел на белесые рассеянные солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь прозрачные шторы на окнах. В их сиянии сверкали золотые частички, и воздух мерцал, как отблеск на озёрной глади. Золотые квадраты на полу вытянулись к середине комнаты, яркое радужное разноцветье в ледяной глыбе вазы слепило глаза, золоченые полоски на старинных черно-белых фотографиях, висевших на стене напротив, казалось, оживали. Солнце... Он любил солнечный свет.
  Вскоре мимо него пролетела бабочка. Мальчик с удивлением проследил за её трепетным полётом. Она задержалась в солнечном водопаде из окон, покружилась в нём и полетела к раскрытой настежь стеклянной двери.
  Куда же ты? Не улетай!
  Мальчик смотрел в раскрытую дверь, за которой открывались картины солнечного дня с цветущей лужайкой, ручьем, в мраморном русле, и петлявшей дорожкой, вымощенной желтыми квадратными камнями. Она стелилась между клумбами, которые были засажены разнообразными цветами. И все они цвели...
  Дорожка заканчивала свой бег возле распахнутых ажурных ворот, а за ними, (если глянуть вправо), на обочине дороги стояла старая покосившаяся карета.
  И дальше, за пыльной дорогой, простиралось золотое пшеничное поле..., далеко-далеко..., до сиреневой полоски туманного леса. По пшеничному золоту медленно перекатывались волны, оставляя за собой червонные отблески. Мальчик слышал едва различимый сухой шелест её стеблей. Ветер приносил во двор солоноватый запах созревшей пшеницы. Мальчик встал со стула и сделал шаг к двери... Но в это время за его спиной раздался странный, (знакомый?), и пугающий звук. Кожа мальчика побелела, он посмотрел назад. Никого.
  
  
  Иногда этот прекрасный дом пугал его...
  
  
  Вот опять... Слышите?.. Снова этот странный звук... Словно в комнате, кроме мальчика, находилась, по меньшей мере, сотня детей, которые наблюдали за ним и дышали. Иногда, кто-нибудь из них кашлял или того хуже - усмехался в голос. Мальчик начинал испуганно озираться и медленными шагами, словно боясь нарушить хрупкую тишину, отступал в золотистую тень противоположной стороны комнаты. Здесь, над старинным комодом красного дерева, на стене висело большое овальное зеркало с узорной гравировкой по краю. Мальчик остановился только тогда, когда упёрся спиной в острые бронзовые ручки многочисленных ящиков комода. Он вздрогнул и оглянулся назад. Его метавшийся испуганный взгляд проскальзывал по всё ещё блёсткой полировке, по белому кружевному ромбу салфетки, на которой стояли две фотографии в эбонитовых рамках. Затем его взгляд взмыл выше к дверцам с ручками в виде сказочных птиц. И ещё выше, к серой бездонности зеркала... Он увидел своё отражение и успокоился. Как всегда. Изо дня в день... Отец сказал, что днём в доме не бывает других детей, кроме мальчика... Пока я бываю на работе, говорил отец, ты в доме единственный ребёнок... Единственный... Один?
  
  
  Но, вот же, снова! Он точно слышал недобрый детский смешок!
  
  
  Отец говорил, что это всего лишь его бурное развивающееся воображение. Он ерошил непокорные черные вихры на голове мальчика и подмигивал ему. "Может быть, когда-нибудь, ты станешь писателем? Как считаешь, малыш? Хочешь стать писателем?" Мальчик сразу же прижимался к нему, молча, раскрасневшись от необыкновенного светлого чувства охватывавшего его маленькую тёмную душу. Это чувство, наверное, было счастьем...
  Доброе (и словно, лучистое), лицо отца, светлевшее на черном фоне его памяти, успокоило мальчика окончательно. Он облегченно вздохнул и посмотрел на фотографии, стоявшие на кружевной салфетке.
  Кто они, эти двое? Они так не похожи друг на друга и, в тоже время, так похожи... Они братья?
  
  Юношу в черной студенческой форме он знал очень хорошо и называл его - старший сын. Тот частенько заглядывал к отцу по вечерам на чашку чая. Они вдвоем сидели на террасе в плетёных креслах и долго-долго о чем-то беседовали, пока лиловая бездна ночного неба с мириадами звезд, наконец, распахивалась над их домом, и загорались фонари во дворе. Этот юноша нравился мальчику, хотя, если признаться честно, и настораживал тоже. Иногда мальчик ловил на себе его долгий изучающий взгляд, задумчивый отчасти, словно он знал о мальчике что-то такое, чего не знал о себе он сам. Странный взгляд. Он не пугал мальчика, потому что тот знал, что юноша в черной форме был добрым. Всё-таки добрым... И всё же... Глаза отца никогда не бывали такими. В них всегда была любовь. Всегда. Только любовь. Ничего кроме любви.
  
  Этого юношу звали Ишир.
  
  Мальчик посмотрел на вторую фотографию. На ней тоже был юноша, тонкий и улыбчивый, которого отец называл - младший сын. Его светлые волосы были собраны в тонкую косу.
  Образ... Его удивительный образ, в котором смешивались блёстки и тени - пугал и, в тоже время, манил к себе. Манил... Белая рубашка с широким воротом, пиджак на плече, который он держал пальцем за петельку, черный ремешок наручных часов, и солнечный блеск улыбки..., - все эти мелочи вызывали в душе ребенка необычный резонанс. Мальчик испытывал притяжение. Ему всё нравилось в этом втором юноше: и эта открытая улыбка, и одежда, и пронзительные глаза. Мальчику очень-очень хотелось познакомиться с ним. Ему хотелось воочию увидеть его лицо и послушать голос... Но тот никогда не бывал в их чудесном домике. И отец... Отец всегда менялся в лице, когда мальчик спрашивал его об этом светловолосом юноше. Он становился грустным и молчаливым.
  
  Юношу звали Рони.
  
  Однажды мальчик тайком прокрался в отцовский кабинет, (тем способом, который знал только он один), чтобы просто тихонько побыть здесь в углу, за широкой спинкой кресла, в котором отец принимал посетителей.
  Устроившись на своем месте, мальчик вдруг обнаружил, что Отца не было за столом, по своему обыкновению, и он не писал в тетради тонким золотым пером.
  Отец стоял возле окна и смотрел на чистое небо задумчивыми глазами. В руке он держал одну из фотографий в черной рамке, (в её прямоугольном стекле блеснул яркий солнечный луч), и мальчик не смог рассмотреть, кто именно был на ней.
  В этот момент...
   Мальчик вздрогнул и сжался в углу...
  В этот момент кто-то пошевелился в кресле и мальчик, побледнев, отполз в самую тёмную часть угла.
  В кабинете был кто-то еще, кроме отца и мальчика! Это было удивительным открытием, потому что отец никого не принимал у себя днём. Только по вечерам и лишь немногих избранных... Этот кто-то снова пошевелился и сказал голосом Ишира:
  -В этом весь Рони. Уведомить тебя о своем прибытии, прислав письмо мне.
  Отец посмотрел на Ишира. О, мальчик очень хорошо знал ЭТОТ взгляд. Ишир снова зашевелился в кресле.
  -Он мой сын. Такой же, как и ты, - сказал отец и снова отвернулся к окну. - Он твой младший брат, Ишир. Я помню вас веселыми мальчишками, которые гоняли по двору мяч и тайком по вечерам убегали на речку, хотя я вам строго настрого приказывал не делать этого.
  -Пап... Извини... Мне тоже очень не хватает Рони. Но... Но то, что он сделал... Я не смогу ему простить этого. Никогда.
  -А что он сделал? Что он сделал, по большому счету, если разобраться?
  -Он предал тебя!
  -Предательство - это отречение. Рони не отрекался от меня.
  -Вот только этого он не сделал. Согласен. Кроме всего остального.
  Отец вздохнул и подошел к своему столу. Посмотрев на фотографию еще раз, он поставил её на стопку книг, затем сел на свой стул с вензелем на спинке в виде букв "ИХВХ" и придвинул к себе какой-то замысловатый чертеж.
  -Когда пойдёшь через гостиную, поставь фотографию обратно на комод. Пока что, там её место.
  Ишир встал с кресла и взял фотографию с книжной горки.
  -Прости за нетерпение, пап.
  Тот кивнул, не подняв головы.
  -Загляни на кухню, кстати. Найра приготовила твоё любимое клубничное мороженое. Там, кажется, целое ведёрко в холодильнике. Вернее, два. Клубничное для тебя и... И сливочное.
  -Для Рони, - закончил Ишир со вздохом. - Пап, ты неисправим. Ты веришь в него по-прежнему.
  -Я верю, даже когда в меня не верят. А насчет мороженого... Это всё Найра, она очень любит своего маленького господина Рони и постоянно стремится угостить его чем-нибудь вкусненьким.
  -Рони не живет в твоем доме уже тысячу лет.
  Отец на секунду поднял глаза на Ишира.
  -Для меня тысяча лет, как один день. Свободен.
  Ишир, (всё же это был он), пожал плечами и вышел из кабинета, аккуратно закрыв за собою дверь. Отец снова вернулся к своему чертежу. Прошла минута, затем вторая и третья... Мальчик осторожно выглянул из-за кресла, его внимательно-испуганные глаза, высвеченные полоской света, посмотрели на отца. Какой он, всё-таки... Большой, светлый... Мальчик смотрел на него и не мог насмотреться, словно путник измученный жаждой и вдруг нашедший родник, пил и никак не мог утолить свою жажду. Мальчик знал, что смог бы смотреть на отца целую вечность. Он даже хотел этого..., вот так бы и прятался здесь, в тени большого кресла, и смотрел, и смотрел, и смотрел...
  -Вылезай, мальчик. Он давно ушел.
  Тот вздрогнул и выбрался на свет, бросая на отца боязливые взгляды. Но отец улыбнулся мальчику.
  -Беги скорее к Найре, малыш. Она приготовила мороженое и для тебя. С кружочками бананов и зелеными ломтиками манго.
  -Папа... Можно я останусь с тобой?
  Отец посмотрел на мальчика внимательными глазами, отодвинул лист с чертежом, встал и подошел к книжному шкафу, который возвышался возле противоположной стены огромной черной скалой. Он провел пальцем по радужному разноцветью книжных корешков, наконец, остановился на одном из них и вынул книгу.
  -Подойди.
  Мальчик, всё ещё смущаясь, сделал несколько робких шагов. Отец наклонился к нему и вручил книгу, которую выбрал.
  -Это очень старая, но интересная книга, малыш. В ней много красивых картинок. Сядь в кресло и просмотри её. Тебе будет интересно, ручаюсь.
  Мальчик перевел взгляд на твердую обложку, слегка потертую, но все еще сохранившую яркие краски рисунка. На ней был изображен мужчина, стоявший посредине пшеничного поля. Его белая рубашка с широкими рукавами по локоть раздувалась от ветра. Он смотрел в небо, прикрыв ладонью глаза от яркого солнца. Мальчик не смог разобрать лица мужчины, он стоял боком к зрителю. Но всё же, почему-то, мальчик подумал об отце... Однажды он видел его в поле, точно как на рисунке, посредине волновавшегося пшеничного золота. Отец всматривался в небо, прикрывшись ладонью от солнца...
  Мальчик посмотрел на отца. Тот подмигнул ему и легонько щелкнул по носу. И мальчик зарделся, то ли от смущения, то ли от счастья и любви.
  -Как она называется?
  -У неё нет определенного названия. Вернее, каждый прочитавший её, давал книге своё имя. Мне интересно, как же назовёшь её ты?
  -Я не смогу...
  Отец рассмеялся и погладил мальчика по волосам.
  -А ты попробуй!
  Он довел мальчика до кресла, усадил его и, присев на край подлокотника, раскрыл книгу на первой странице. На ней был нарисован их чудесный дом и ручей, что окружал его.
  -Но здесь нет слов, - мальчик удивленно глянул на отца.
  -Нет только тех слов, которые ты, малыш, не сможешь понять.
  -Но я умею читать! Ты ведь сам научил меня!
  Отец перевернул первую страницу.
  -Смотри. А вот и первые слова. Что здесь написано?
  
  "Я люблю тебя"
  
  -Я люблю тебя, - шепотом повторил мальчик.
  ...
  Он вернулся за стол и посмотрел в распахнутые двери... Ах, как хочется выйти из дома! Как хочется пробежаться по солнечному дворику, окунуть руки в кристальную прохладу ручья, залезть на старую карету... Мальчик вздохнул. Нельзя. Отец не разрешал ему одному гулять по двору без присмотра. Однажды мальчик попытался упросить отца, с утра всхлипывал и жаловался на то, как ему скучно и одиноко одному в доме днём... Однако через секунду он замолчал и уже никогда не начинал этого разговора. Отец посмотрел на него и слегка сдвинул брови. Всего лишь посмотрел...
  
  
  "Эй!"
  Мальчик вздрогнул и оглянулся. Его взгляд случайно упёрся в зеркало... И то, что он увидел в нём... То, что он увидел...
  Его глаза расширились. Дыхание прервалось на мгновение, и внутри него образовалась пустота. Черная, холодная пустота.
  В большом овальном зеркале, что висело над комодом, отражалась всё та же комната, но заполненная детьми. Мальчиками и девочками, в одинаковой одежде, точно такой, какая была на нём. Белые футболки и белые шорты. Они все смотрели на него, в упор... Мальчик испуганно сглотнул... Среди сотен самых разных лиц, он не находил своего собственного.
  "Кто вы?" - прошептал мальчик одними губами.
  "Кто вы? Кто вы? Кто вы?" - принялись повторять за ним все эти дети, не отводя своих острых черных глаз от мальчика.
  "Где же моё лицо?" - всхлипнул мальчик.
  Дети начали повторять и этот вопрос, но в этот раз, переглядываясь, словно, и вправду, хотели найти его между собой. Мальчик попытался отступить назад вглубь комнаты, но не смог даже пошевелиться, так плотно он был сжат детскими телами. Он старался изо всех сил, ворочался, пробовал раздвинуть их локтями... Но у него ничего не получалось. Дети стояли плотной стеной, и кто-то из них, за спиной мальчика, пребольно ущипнул его за бок.
  "Эй!" - крикнул мальчик.
  "Эй! Эй! Эй!" - недобрым эхом начали повторять дети.
  Наконец, изловчившись, он смог повернуться лицом к двери... И в это же мгновение все дети исчезли, словно и не было их здесь вовсе. Мальчик пошатнулся и упал на колени. В последнюю секунду, пока вся эта дышащая толпа до конца не растворилась в воздухе, кто-то из детей прошептал мальчику на ухо:
  "Ты никто... Ты - это мы"
  Мальчик расплакался от обиды на них и, возможно, на себя... Он это он! Он мальчик! А вы... А вы...
  
  
  Он посмотрел вперед, туда, где за раскрытыми стеклянными дверями, сверкал солнечный день, и прозрачные мерцающие тени от облаков плавно скользили по двору и по пшеничному полю. Слёзы всё текли из его глаз. Ему было очень страшно и одиноко в этом большом и светлом доме. Он так хотел, чтобы отец был рядом...
  
  
  Мальчик вытер слёзы и внимательнее присмотрелся... Издали, по петлявшей дорожке через океан солнечной пшеницы, к дому приближался кто-то незнакомый. Он совсем не торопился, этот незнакомый кто-то, шел медленно: то рассматривая поле и проводя рукой по упругой волне колосьев, то запрокидывая голову, чтобы полюбоваться чистой небесной синевой. На нём была белая одежда, и свой легкий летний пиджак он держал на плече за петельку.
  Неужели это... Неужели это тот самый Рони, о котором так часто он слышал, (а если быть честным, то подслушивал), прячась за дверью веранды по вечерам?! Тот самый Рони... Мальчик подкрался к стеклянным дверям и, спрятавшись за одну из них, принялся разглядывать путника, приближавшегося к дому. Да, сомнений не осталось, это был Рони, точно такой, как на фотографии, которая стояла на кружевной салфетке.
  Вот, он вышел из пшеницы, пересёк пыльную дорогу и остановился возле старинной кареты. Он усмехнулся каким-то своим, наверное, детским воспоминаниям. Дотронулся до оглобли, на которой еще сохранилась позолота и странные надписи, похожие на рисунки. Он провел рукой по распахнутой покосившейся двери, затем по сидению для кучера... И вдруг, взявшись рукой за ржавый поручень, взобрался наверх и сел на серую от пыли подушку. Посидев на ней минуту, он осмотрел поле, по которому недавно шел, затем двор, в который ему предстояло войти, и, вздохнув с сожалением, ловко спрыгнул на землю. Стряхнув пыль с одежды, он напоследок оглянулся на море пшеницы, и зашел во двор.
  
  Мальчик весь сжался, он чувствовал, как похолодела его кожа и по виску скатилась капелька пота. Он не отрывал взгляда от Рони, который быстро пересёк двор, вбежал по ступеням и остановился в дверях.
  
  -Я дома, - сказал он. - Здесь всё по-прежнему. Тихо, солнечно и уютно.
  
  Он сделал шаг. Половица скрипнула под его ногой. Мальчик залепил рот ладонями... А Рони, вдруг, отворил створку, за которой тот прятался и посмотрел на него сверху вниз. Мальчик едва сдержался, чтобы не вскрикнуть от испуга. Он вжался в стену всем своим худеньким тельцем и смотрел широко раскрытыми глазами на черный силуэт в золотом обрамлении солнечных лучей.
  -Привет, - сказал Рони. - Ого, как ты вырос!
  Черный силуэт протянул ему руку, и она, попав в солнечный свет, стала обычной и совсем не страшной. Мальчик смотрел на выступающие вены, на руке Рони, на рыжеватый пушок, на жилистое запястье, на тонкие красивые пальцы и протянул ему в ответ свою тонкую бледную ручонку. Сильная мужская ладонь обхватила его тонкую ладошку и подтянула к себе. Мальчик встал рядом с ним, с высоким и благородным, чувствуя свою ущербность и даже никчемность. Это обстоятельство так расстроило его, что предательские слёзы, словно сами собой, полились из его глаз. Он так хотел увидеть этого замечательного и красивого Рони, так ждал его появления здесь, так надеялся, что он станет ему другом... И вот теперь увидев воочию своего кумира, он понял, что недостоин даже находится в одном доме с ним.
  Рони сел на корточки и улыбнулся ему. Он вытер его слёзы лёгким прикосновением пальцев.
  -Почему ты плачешь, малыш?
  Он не смог ответить ему вразумительными словами, а только всхлипнул всеми своими мерзким, как он считал, соплями. Он попытался отстраниться от Рони, снова спрятаться куда-нибудь, (лучше в самый дальний чулан), и не попадаться ему на глаза никогда... Но Рони поймал его руку и легонько сжал её.
  -Я знаю твое имя, малыш.
  Но у него нет имени, так сказал ему отец! Он просто мальчик...
  Имя... Неужели у него всё-таки... Этого не может быть!
  -У меня нет имени, - гнусавя от слёз, сказал мальчик.
  -Когда я назову тебя по имени, ты всё поймёшь.
  Мальчик с надеждой посмотрел на Рони. И то улыбнулся ему.
  -Рони...
  Его улыбка, полная света и любви..., его улыбка, о которой мальчик грезил в каждом своем сне..., появилась на лице и сделала чудо. Мальчик перестал видеть окружающий его мир. Он видел только своего кумира. Весь остальной мир не исчез, нет..., но точно перестал иметь хоть какое-то значение.
  -Когда ты назовёшь меня? - словно сомнамбула сказал мальчик, не отрывая своих черных глаз от Рони.
  -В тот момент, когда возьму тебя за руку и уведу из этого дома. Хочешь пойти со мной, малыш?
  -Да, - прошептал мальчик. - Да! - он потянулся к Рони и прижался к нему. - Да! Да! Забери, забери меня, пожалуйста! Мне так одиноко и страшно здесь! И отец, и Ишир, они такие большие и великие... А я... А я такой маленький и грязный... Пожалуйста, пожалуйста, Рони, забери меня! Куда угодно! - мальчик горько плакал, изливая свою душу этому доброму и всё понимающему Рони.
  Наконец, выплакавшись, мальчик почувствовал необыкновенное облегчение, словно разорвалась тяжелая железная цепь, которой он был прикован к огромному камню. Он впервые улыбнулся и посмотрел прямо в пронзительно-зелёные глаза Рони.
  -Ты не бросишь меня?
  Рони заговорщицки подмигнул мальчику.
  -Я всегда буду вести тебя за руку, малыш. Ведь на самом деле я пришел сюда за тобой.
  -За мной... - снова шепотом повторил мальчик, не имея сил отвести взгляд от гипнотических глаз Рони. - А я так ждал тебя... У меня даже имени не было здесь... Я всегда думал... Ну, почему, почему, никто никак не называет меня... Никто и никак...
  Рони выпрямился и похлопал мальчика по плечу.
  -Всё будет хорошо и скоро закончится. Потерпи чуть-чуть.
  -Чуть-чуть...
  -Отец дома?
  -Да, сегодня он не пошел на работу. Весь день сидит в своем кабинете.
  -На работу, значит... - Рони посмотрел вглубь комнаты, на дверь, которая вела во внутренний холл. - Где работает отец?
  -Он директор школы. Ну, той, что в городе.
  Рони улыбнулся.
  -Отец... Как же давно я не видел тебя... - он сделал несколько шагов к двери, но остановился и глянул на мальчика. Затем он протянул ему руку. - Проводи меня. Я совсем забыл расположение комнат в доме.
  Мальчик с радостью подбежал к нему и взял его большую тёплую ладонь.
  -Кабинет на втором этаже. Ничего не изменилось.
  -И всё же.
  -Конечно, я провожу тебя! Но сам входить не стану... Мне нельзя.
  Он повёл Рони к той двери, на которую тот так печально посмотрел. Далее, они вышли во внутренний холл, миновали скромную дверь в кухню, (возле которой Рони прошептал "Найра, милая, милая"), и подошли к лестнице, ведущей на второй этаж. Рони положил руку на перила и вздохнул.
  -Когда-то мы спускались по ней, как по горке... - он погладил потемневшее красное дерево. - Ишир тоже здесь?
  -Он в мастерской, во дворе. Готовит косилку. Я хотел пойти с ним, но он так глянул на меня... В общем, пришлось остаться дома.
  Рони обнял мальчика за плечи.
  -Скоро, скоро, я освобожу тебя.
  Эти слова Рони окончательно убедили мальчика. Он поверил ему. Ведь ему невозможно не верить! Ведь так?
  Они поднялись по лестнице на второй этаж, Рони рассматривал акварельные пейзажи в простеньких рамках, висевшие на стене. К некоторым он прикасался пальцами и улыбался той загадочной улыбкой, которая очень-очень нравилась мальчику.
  -Смотри, эту картину нарисовал я, - он неожиданно подхватил мальчика подмышками и поднял к рисунку, на котором была изображена зеленая лужайка. На сочной мягкой траве было расстелено белое покрывало, на нём стоял глиняный кувшин с молоком и рядом ломоть черного хлеба. Мальчик обратил внимание на хлебные крошки на белом полотне и еще на то, что несколько травинок лежали с краю.
  -Красиво. Отец всего лишь раз брал меня на прогулку... Мы тоже постелили скатерть, которую приготовила для нас Найра, прямо на траву, поставили на неё кувшин с молоком... Вот только, вместо хлеба у нас был кусок яблочного пирога... Я накрошил, как неряха, на скатерть...
  Глаза Рони стали холодными.
  -Отец так сказал?
  -Что? - не понял мальчик.
  -Отец сказал, что ты накрошил, как неряха?
  -Нет, нет! Отец рассказывал нам весёлые истории про своих учеников... Это потом, когда мы уже собирались возвращаться домой, мне сказал Ишир...
  Рони поставил мальчика на ступень и погладил по волосам.
  -Эти крошки, которые ты видел на картине, накрошил Ишир, когда был таким же мальчишкой, как ты. Он не всегда был... Таким... Ладно, малыш, пойдём.
  Они вышли в короткий коридор, в конце которого светилось большое окно. На широком подоконнике стоял горшочек с роскошным цветком, на пушистой зелени которого розовели нежные бутоны, словно украшения на дамской шляпке. Вокруг него порхал белый мотылёк, который то и дело бился в стекло, (ведь там за окном росли тысячи прекрасных цветов... Ведь там была... Там была...), он недоумённо отлетал и снова пробовал преодолеть холодную прозрачную стену. Снова и снова!
  
  Там была свобода!
  
  В этом коридоре было всего две двери, одна напротив другой. Та, чтобыла справа, вела в большую библиотеку. А та, что с лева, в кабинет отца. Мальчик остановился возле двери в кабинет и оглянулся на Рони. Тот подошел ближе, но вместо того, чтобы сразу открыть дверь, наклонился к нему и прошептал на ухо:
  -Ты сокровище, малыш. Моё сокровище. Запомни мои слова, а все остальные, что говорил тебе Ишир или кто-нибудь еще - забудь. Навсегда! Возьми их, как лист старой пожелтевшей газеты, скомкай и выброси в огонь!
  -Я не смогу... Так сразу...
  Зеленые завораживающие глаза Рони смотрели на него в упор. И мальчик почувствовал прилив незнакомой силы, разбежавшейся по всем его тоненьким жилкам, как искрящийся золотой поток. Он ни разу в своей жизни не испытывал пьянящего чувства, такого обычного и не замечаемого людьми в повседневной своей жизни. Оно называлось - самоуважение. Его второе имя - самоуверенность.
  -Да, - прошептал мальчик.
  -С этой секунды - ты хозяин своей жизни... И не только своей. Запомни!
  -Да.
  -Перед его престолом, я клянусь тебе, что отдам жизнь за тебя.
  -Рони...
  -Скажи мне, что ты понял все слова, которые я сказал тебе.
  -Да... Да!.. Рони... Я тоже хочу поклясться тебе... Перед его престолом...
  Тонкий палец Рони лег на губы мальчика, и он покачал головой.
  -Позже, малыш. Я возьму с тебя особенную клятву. Если ты захочешь дать её мне.
  -Особенную... - дрожь прошла по худенькому тельцу мальчика. - Да, я захочу!
  Он улыбнулся мальчику.
  
  Ах, ну, почему же, почему же, так хочется плакать, когда видишь его печальную добрую улыбку?! Почему становится так светло и, в тоже время, так грустно? Почему, кажется, что нет никого во всем свете, кроме него, красивого, благородного, светлого? И почему хочется умереть от счастья здесь, имея перед глазами эту восхитительную картину? Почему он не кажется таким далёким, как черная точка птицы в небе, и таким высоким, как гора? Вот он, перед тобой..., такой, что захватывает дух..., и всё же родной, близкий, тёплый...
  
  Рони провел ладонью по волосам мальчика.
  -Подожди меня здесь. Я скоро вернусь.
  Он открыл дверь в кабинет.
  -Отец? Можно к тебе?
  И дверь закрылась.
  
  Мальчик постоял возле закрытой двери минуту или две, он очень хотел припасть к замочной скважине, как делал это уже много раз, но... Но... Всё изменилось. Ведь так, да? Изменилось абсолютно всё!
  Теперь у него было своё таинство в душе - слова Рони.
  
  "Перед его престолом, я клянусь тебе, что отдам жизнь за тебя"
  
  Никто и никогда не говорил ему этих потрясающих слов, в этом ослепительном доме. И более того, никто и никогда не сказал бы ему этих слов, ни отец, ни тем более Ишир.
  То чувство, которое разлилось по его жилам искрящимся золотом, освободило его организм. Мальчик расправил плечи и отошел от двери. Никогда, (Слышите, вы, все?!), никогда он не подслушает ни одного чужого разговора! Никогда он не спрячется за дверь! Никогда не отведет своих глаз от глаз противника!
  
  
  Он будет достоин своего господина всегда!
  
  
  -Да, - прошептал мальчик, глянув черными глазами на дверь в отцовский кабинет. И в тот же миг прямо за ним появилась четко очерченная тень. Правда, он не заметил её появления, точно как не замечал её отсутствия. - Я свободен.
  Мальчик, наконец, улыбнулся и подошел к окну.
  
  
  "Рони, Рони, Рони, Рони..." - шептал он, наблюдая за тщетными попытками мотылька пробиться на свободу. Его глаза снова претерпели метаморфозу. Из сплошь черных они стали бардовыми, и затем, черными с бардовым ободом. Он поднял руку и тонким пальцем прижал мотылька к холодному стеклу, чувствуя своей горячей кожей отчаянные судороги его сухого тельца..., слыша, как бьются серые крылышки. Он надавил чуть сильнее... Послышался едва слышимый хруст и... Мотылёк застыл. Он умер.
  
  
  Мальчик задохнулся от страха. Что же я сделал в доме Отца?! Я убил?!.. Но этого не может быть! Я не умею убивать! Я не хочу!
  
  
  Мальчик в ужасе оглянулся назад, ожидая увидеть печального и разочарованного Отца...
  Коридор оказался пустым...
  И ведь правда, на меня никто не обращает внимание. А мотылёк... Мальчик убрал свой палец со стекла и стряхнул серый комок. А мотылёк, что жив, что мёртв - всё одно.
  
  
  Он прислонился к стене, ноги едва удерживали его. И страх и радость сплелись в его посветлевшей душе в невообразимую смесь, которую он не смог бы описать одним словом. Возможно, самым подходящим было - восторг? Возможно. Но оно не передавало всей полноты душевного волнения. Он впервые был по-настоящему пьян от радости. Его тёмная душонка впервые озарилась светом, пусть и багровым, но всё-таки светом. Мальчик закрыл ладонями своё горевшее лицо. Его острые плечи мелко затряслись, и со стороны могло бы показаться, что он горько плачет. А на самом деле он старался изо всех сил сдерживать рвущийся наружу смех. Ах, как же весело и как легко!
  
  " О, Рони, ты мой бог!"
  
  
  По коридору пробежалась тень, и легкий сквозняк коснулся кожи.
  "Ты никто, - сказал ему тихий детский шепот. - Ты - это мы!"
  Мальчик убрал руки от лица и прошептал:
  "Во имя бога моего - умри!"
  В ответ - злобный смешок.
  "Нет! Я же бессмертен! Я это ты, а ты это я!"
  "Именем господа моего, Рони, - умри!"
  По телу мальчика, словно хлестнула невидимая плеть, разорвав рубашку на плече и оставив на коже тонкую кровавую полосу. Ни один мускул не дрогнул на его лице. И всего лишь одна маленькая капелька крови полетела вслед за плетью невидимкой, пересекла коридор и ударилась об стену, разбившись, как чернильная клякса. Мальчик усмехнулся.
  "Кто из вас еще хочет испытать своё бессмертие на прочность? Молчите?.. Значит, замолчите навсегда! И запомните, я - это я. А вы - никто. Вы мои рабы!"
  В ответ ему была тишина.
  
  
  Мальчик присел на край подоконника, ноги совсем перестали слушаться его. В его теле начали происходить какие-то изменения, его суставы скручивались в плотные жгуты и раскручивались, как размокшие веревки. Все кости, казалось, пришли в движение, они хрустели и щелкали, словно ломались в одних местах, а потом срастались в других. Его мышцы наливались неведомой силой и невероятной плотностью, они меняли свой химический состав, выгоняя из себя кислород, от чего невыносимая боль прокатилась леденящей волной по всему телу. Из глаз мальчика полились слёзы, но он изо всех сил сдерживал крик боли, повторяя и повторяя шепотом: "Рони, Рони, Рони, Рони..." Он потерял сознание, провалившись в холодную черную бездну.
  Со стороны могло показаться, что мальчик просто заснул в ожидании Рони, скукожившись на широком подоконнике и обхватив колени руками. Сколько времени прошло, прежде чем он очнулся? Минута? Час? День? Неделя? Год?
  
  
  Мальчик открыл черные с бардовым ободом глаза и посмотрел вперед, на дверь в отцовский кабинет. Затем он осмотрел пустой коридор. Глянул на свою тень, чиркнувшую по золотым квадратам солнечного света на полу. Он почувствовал, что его спина нагрелась от солнца... Мальчик пошевелился, оглянулся назад и сразу же отвернулся. Солнечный свет как-то по-новому слепил его, ударил яркой вспышкой. Он вскрикну от боли и вскочил на ноги. Солнечный свет приобрел режущий красный оттенок, и..., фиолетовые слёзы потекли из его глаз. Однако скоро организм отреагировал на свет и изменил глаза мальчика. Через несколько мгновений они стали прежними. Мальчик осторожно посмотрел на окно, на всякий случай, прикрывшись ладонью. Затем убрал руку и улыбнулся. Свет больше не выжигал его глаза, он стал тёплым и ласковым, таким, каким мальчик привык его видеть всегда.
  Мальчик посмотрел на свои руки и удивленно вскрикнул. Его кожа, обычно бледная и белая, стала смуглой и словно матовой. Под ней перекатывались плотные жгуты мускулов, на запястьях выступили вены, пальцы стали длиннее и тоньше. Он подвигал руками, наблюдая за игрой мускулов, затем прикоснулся к своей коже... Холодная... Почему такая холодная? Он прикоснулся к пульсирующей жилке на шее и вдруг обнаружил, что она натянута, почти, как струна. Натянута и неподвижна. Сколько еще открытий приготовило ему собственное тело?
  Мальчик вздохнул и подошел к кабинетной двери. Рони еще там? Может быть, он давно вышел из кабинета и, даже не глянув в сторону окна, спустился вниз и сейчас, например, ужинает? Мальчик побледнел... Нет... Нет! Этого не может быть! Ведь если это так, значит, все его слова были напрасными! Значит, они были ложью! Значит, всё зря!
  Мальчик протянул руку к двери и сразу же отдёрнул её. В ладонь ударил ослепительный разряд тока, как извивающаяся золотая змейка. Боли он не почувствовал, но... Он попробовал прикоснуться к темному дереву еще раз. По двери запрыгали десятки электрических разрядов, они заструились по ней, потрескивая и рассыпаясь остро пахнущими искрами. Они все бросились к его ладони. Мальчик отступил на шаг. Что же делать? Он посмотрел в конец коридора, затем снова на дверь... Буду ждать.
  Он вернулся к окну и сел на подоконник. Солнце быстро нагрело спину и ему стало больно. Но он не сошел со своего места.
  Прошел час.
  И еще час.
  И еще.
  Мальчик смотрел в пол. Перед его глазами порхали золотистые пылинки и воздушные белые нити, в которых солнце светилось то желтым, то белым светом. На стыке половых досок лежал серый комок, похожий на засохший листок..., который недавно был мотыльком. Боль в спине стала почти невыносимой, она поглотила все его мысли и все эмоции. Боль пыталась согнуть его, пыталась скинуть на пол... Но мальчик терпел и начинал находить своеобразное удовольствие в ней. Он начинал понимать то, чем боль являлась на самом деле. Он даже почти уснул...
  
  Но в самый неожиданный момент послышался щелчок дверного замка... Мальчик встрепенулся и с надеждой посмотрел вперед... Дверь открылась... Мальчик чуть привстал... И на пороге появился Рони. Его Рони. Такой же элегантный, свежий, и слегка задумчивый. Вслед ему донёсся голос отца. Мальчик испуганно вздрогнул.
  -Рони...
  Тот приостановился на выходе, но не повернулся назад.
  -Рони... Останься со мною, Рони.
  Мальчик хотел заткнуть уши руками, он захотел оглохнуть! Никогда прежде он не слышал такого больного, такого печального голоса отца! Никогда в нем не было столь мученической интонации!
  Рони сунул руки в карманы брюк и посмотрел на мальчика.
  -Я подумаю, па. А сейчас, если ты не против, зайду к Найре.
  -Да, конечно... Возвращайся скорее ко мне, Рони.
  Слёзы полились из глаз мальчика. Отец... Отец!.. Что же с тобой сделал твой сын?! Почему у тебя хриплый, болезненный, почти рыдающий голос?! Он перевел свой взгляд на Рони... И сразу же всё изменилось. Всё снова стало на свои места. Если бы мальчик заметил в нем, хотя бы намёк на насмешку или на мнимое превосходство, если бы он заметил хоть что-то даже просто напоминающее несовершенство, то, возможно, его жизнь потекла бы совсем по другому руслу... Но лицо Рони было печальным и упрямым. Его чувства были настоящими и причиняли ему боли не меньше чем отцу.
  Он закрыл дверь.
  -Хочешь кушать, малыш?
  Мальчик не нашел ничего лучшего, чем ответить:
  -А ты, Рони?
  -А я... Потерял свой аппетит где-то по дороге к дому. Просто хочу увидеть Найру.
  -Она приготовила твое любимое сливочное мороженое. И... Она так ждала тебя, Рони!
  -Пойдём, - он протянул руку к мальчику и тот с готовностью подбежал к нему. Рони прижал мальчика к себе и улыбнулся ему такой светлой улыбкой, что весь мир засверкал у него в глазах, словно бриллиантовый.
  
  
  Вечером, когда свет в окнах приобрел оранжевый оттенок и золотые квадраты на полу стали изжелта серыми, мальчик вышел из своей комнаты и пошел по дому в поисках Рони. За те два часа, что он спал в своей комнате, он успел соскучиться по его улыбке и голосу. Ему остро занадобилось увидеть Рони.
  Мальчик заглянул в гостиную - пусто.
  Затем в холл. Здесь он почувствовал тонкую золотистую линию его одеколона, которая привела мальчика к кухонной двери. На кухне, как всегда, царили шум, гам и дым коромыслом. Грозная толстушка Найра покрикивала на поварят, размахивая половником, как полководец жезлом. Заметив мальчика, она растаяла, её разгоряченное округлое лицо расплылось в умилительной улыбке, и она сразу же попыталась накормить его каким-то особенным салатом с душистыми корешками, и овощным рулетом. В доме отца не ели мясо. Мальчик упрямо покачал головой.
  -Где Рони?
  Найра как-то странно посмотрела на него, затем отвернулась к плите и принялась помешивать кашу в маленькой кастрюльке.
  -Где Рони? - задумчиво повторила Найра. - Мы беседовали с ним всё это время, пока ты спал, малыш. Рони рассказывал своей старой Найре такие красивые истории о чудесных странах, а потом сказал, что пойдет, поищет Ишира. Я ответила ему, что в это время его точно можно найти в мастерской. Этот упрямый мальчишка, Ишир, возится со старой косилкой каждое лето, из года в год. Что уж он в ней подкручивает и подвинчивает - я не знаю. Одно то чудо, что она вообще всё еще косит и не разваливается на ходу... Малыш, попробуй этот салатик, он такой вкусный.
  -Я пойду.
  -Малыш, ты, наверное, не расслышал. Он пошел в мастерскую, к Иширу.
  -Я не боюсь его, - мальчик упрямо наклонил голову. - Я теперь никого не боюсь!
  -Это всё он..., Рони..., да?
  Мальчик с удивлением посмотрел на Найру, что-то в её голосе показалось ему странным. В нём слышалось сожаление и отчасти безнадёжность. Почти такие же интонации, как в голосе отца...
  -Наш Рони хороший добрый мальчик, - Найра смотрела в окно, в оранжевое рассеянное сияние закатного солнца, в котором кружились серебряные паутинки и порхали бабочки. - Только мой тебе совет, малыш... Берегись его. Его любовь убивает так же легко, как и оживляет. Любовь отца - свет. Любовь Рони - меч.
  -Найра? - мальчику показалось, что веселая толстушка повариха плачет.
  -Иди, малыш. Должен же он полюбить хотя бы кого-нибудь... Ведь у него такая красивая и глубокая душа... Может быть, этим кем-нибудь станешь ты.
  Мальчику стало очень жалко Найру, он захотел подойти к ней, как обычно, приласкаться и самому пожалеть её, но тут... Всего на одну секунду она стала очень несчастной, обманутой, но всё еще влюблённой в того, кто её обманул. Это неожиданное открытие так поразило мальчика, что он не сделав и двух шагов от двери..., вдруг, резко развернулся и опрометью кинулся прочь из кухни. Прочь! Прочь!
  Мальчик выскочил из кухни и побежал по длинному коридору в самый конец дома, к неприметной двери с пыльным окном и старенькой белой занавеской. Он остановился и уперся руками в дверь, не в силах поднять головы. Неужели... Неужели... Он тяжело дышал..., и не от быстрого бега. Его дыхание скорее напоминало рычание. Неужели... Неужели...
  
  
  "Рони"
  Он резко поднял голову и посмотрел на дверь. Чей это голос из-за двери? Ишира?
  "Рони, Рони, Рони..."
  Рука мальчика коснулась пыльной занавески... Снова эта интонация, но теперь в голосе Ишира. Он нахмурился и убрал руку. Они сговорились против Рони? Почему они так вздыхают и оплакивают, словно тот умер?! Почему они не радуются Рони так, как радуется ему мальчик?! Почему они проявляют свою любовь к нему в прошедшем времени, как далекое воспоминание?!
  
  "Он мерзость перед лицом нашего Отца, Рони! Неужели ты этого не понимаешь?!"
  
  О ком говорит Ишир?
  Мальчик взялся за дверную ручку и повернул её. Дверь скрипнула, открываясь, в лицо мальчика дохнуло запахами машинного масла, сухого сена и амбарной пыли с мукой. Он нерешительно постоял несколько секунд, затем открыл дверь настежь и зашел в мастерскую. Если увидят, то так тому и быть. Прятаться я не буду!
  Мастерская была самым загадочным местом во всём доме. Мальчик бывал в ней всего два раза и только потому, что отец брал его с собой, когда помогал Иширу ремонтировать странные механизмы. Некоторые из них говорили человеческими голосами, а некоторые просто смотрели страшными стеклянными глазами из переплетений зубчатых колес и непонятных деталей. В мастерской безраздельно правил Ишир и это значило, что мальчику всегда был закрыт вход.
  Он боязливо ступал по бетонному полу и осматривал пугающие своей непонятностью механизмы по обе стороны прохода. Большие лампы в жестяных колпаках, свисавшие с высокого потолка на черных пыльных проводах, всего лишь высвечивали металлические инструменты, и непонятные предметы, в серой сплошной тени.
  Пластины с надписями на незнакомом языке. Гигантские косы с зазубренными краями. Моторы похожие на сердца. Пирамиды из больших бутылей, с наклейками, на которых были нарисованы черепа и кости. Шкафчики со слесарными инструментами, которые были похожи на скальпели, зажимы и какие-то хирургические приспособления. Сотня механических коршунов, понуро сидевших на ржавой железной полке. Толстые пуки разноцветных проводов, выныривающих из тени в одном месте и змеившихся в другое.
  Мальчик посмотрел вперед. Странно. Большие ворота в, противоположном конце мастерской, были раскрыты настежь, оранжевый закат сверкал в них удивительными переливами и теплом. Но освещение в мастерской было иного вида. Белым и холодным.
  Справа от него тихо защелкали и загудели ржавые механизмы. Мальчик вздрогнул и остановился, разглядывая невообразимый аппарат состоявший, казалось, из одних полос и трубок. Все они пришли в движение, часть их раздвинулась посредине, и из металлического сплетения выглянуло механическое лицо с огромными стеклянными глазами. Мальчик шагнул к монстру, как завороженный. В глазах механического чудовища затеплились фиолетовые огоньки, из динамиков, прикрытых ржавыми сетками, раздался треск и затем скрежещущий голос.
  "Включи меня!"
  "Кто ты? Как тебя зовут?"
  Глаза-колпаки загорелись ярче на секунду... Но скоро снова начали гаснуть, и лицо принялась погружаться в сплетение трубок и полос. Голос этого станка становился всё тише, напоминая тихое жужжание люминесцентной лампы.
  "Я не знаю, как меня зовут... Я хочу быть включенным... Живым... Нужным"
  Мальчик отвернулся и решительно направился вперед. Да! Даже эта железка хочет быть живой и нужной! Неужели мне запрещено?!
  
  "Подай мне ключ, тот, под номером 17"
  
  Мальчик остановился и осмотрелся. Он уже дошел до раскрытых ворот. Откуда голос? Справа? Слева?
  "Сегодня ты молчалив, как никогда, Рони"
  Послышалось звяканье инструментов. Мальчик внимательнее присмотрелся к правой стороне. Здесь возле стены стояли мешки с мукой и с зерном, рядом с ними столик и два стула. На столике, застеленном пожелтевшей газетой, стояли закопченный медный кофейник, две чашки и сахарница. Далее, какой-то нелепый аппарат, покосившийся на одну сторону.
  Снова звяканье...
  "Ну, вот и хорошо. Спасибо, что помог"
  Мальчик невольно отступил в тень. И в тот же момент, из-за нелепого агрегата вышли Ишир и Рони. Дыхание мальчика участилось, он робко шагнул в сторону своего бога...
  -Он не должен был родиться и не должен жить сейчас. Ты сотворил монстра, Рони. Уродца без сердца и без души.
  Они шли к столику, Ишир вытирал замасленные руки куском ветоши. Он был в комбинезоне на голое тело, за ухом торчал огрызок карандаша. Рони шел за ним, задумчиво всматриваясь в закатное солнце в проеме.
  Мальчик, вдруг, всё понял. Словно нашел ответ на загадку... Он понял, что они говорили о нём.
  -И без имени, к тому же.
  Рони посмотрел на Ишира.
  -Почему отец никак не назвал малыша?
  -Отец?! - Ишир резко повернулся к нему. - Ты в своем уме, брат?! Мало того, что он согласился терпеть это нечто в своем доме... Тебе этого мало?!
  -Однако он всё же согласился... Терпеть.
  -Будь моя воля... - сказал Ишир со вздохом и, открыв крышку кофейника, посмотрел внутрь. - Кофе остыл, но нам по чашке нацежу. Будешь?
  Рони смотрел ему в глаза.
  -Будь твоя воля, чтобы ты сделал, брат?
  Тишину в мастерской нарушали только ласточки, кружившие под потолком и далекий стрекот цикад, где-то в поле. Ишир вздохнул и отвернулся. Вскоре послышалось тихое журчание кофе. Мальчик не сводил глаз с Рони. Все его жилы напряглись до такой степени, что, казалось, тронь его - умер бы сразу. Умрет от того, что разорвалось бы тело. Разорвалось на мелкие клочки...
  -Поверишь ли, но я понимаю тебя. Бери кофе, хоть и остыл, он всё равно душистый... Так вот... - Ишир сел на хромоногий стул и подвинул другой для Рони. - Ты всегда стремился создать что-то свое. В детстве ты рисовал такие прекрасные акварели, на них всегда было чистое и красивое небо...
  -А потом отец запретил мне рисовать, - Рони сел на стул и взял чашку. - Просто взял и запретил.
  -Какой же ты... Рони, но ведь не просто так! Не просто! Он запретил рисовать мерзость!
  -Мерзость... - Рони усмехнулся и достал из кармана золотой портсигар. - Я до сих пор не понимаю, что для него мерзость. Я рисовал людей. Всего лишь.
  Ишир мрачно наблюдал за тем, как Рони раскуривал тонкую черную сигару. Облачко дыма поднялось к золотистому свету лампы. Закат на улице принимал фиолетовые оттенки. А мальчик смотрел на Рони и не мог отвести от него глаз - восхищенных и ждущих.
  -Ты рисовал новых людей. Тех, кого не было в замысле отца. Людей с крыльями и с жабрами ты рисовал... И то были не простые рисунки.
  -С крыльями, с жабрами... Какая разница?! Я пытался найти новые формы жизни. Для него, между прочим. Во славу его.
  -Опять ложь. Ты пытался не найти, а создать их.
  -В нашем положении ты не считаешь, что это одно и то же? - усмехнулся Рони и выдохнул струйку дыма.
  Ишир безнадёжно вздохнул и посмотрел в ту сторону, где в тени стоял мальчик. Он смотрел в тёмный угол невидящими глазами..., но мальчик всё равно съёжился, словно стоял здесь голый.
  -И наконец, ты ушел из дома, Рони. Ушел для того, чтобы заниматься мерзостью свободно. И сотворил это чудовище. Всё-таки сотворил... И не подумал о том, что чувствовал отец, когда ты, словно в насмешку ему, ночью принес в дом этого щенка?! Ты заставил его принять мерзость, взять на руки, назвать его... Я до сих пор не могу взять в толк, что двигало тобой в ту ночь? Что ты кричал ему в кабинете тогда?! Почему он плакал, когда ты во второй раз ушел из дома, хлопнув дверью?!
  Рони посмотрел на Ишира.
  -Ты ненавидишь меня.
  -Что?!.. Тысячу лет назад... Да, я ненавидел тебя за то, что ты причинил боль отцу!.. Потом я ненавидел тебя за то, что ты обманул многих наших братьев, своими сладкими чарами одурманил их. За то, что ты увел их на Ра, обманом заставил принять человеческий облик... Много за что... И когда заслуженное возмездие обрушилось на ваши головы - ты собрал из них армию и пошел войной на отца!
  -Ему хватило одной доли секунды, чтобы разметать это тупое стадо... А насчет павших ангелов или как ты их называешь... Не трудись обижаться. Они не стоят даже мимолетного сожаления, поверь. Я привел их на землю Ра не для плотских утех с земными женщинами! Я надеялся, что мы вместе займёмся араянгой и докажем отцу, что можно, (можно!), творить всё новое и без него! Я был в лаборатории..., пока они резвились с женщинами... Заканчивался один опыт и сразу же начинался другой, мне было некогда следить за ними... И... Однажды я выглянул на улицу и увидел перед дверями лаборатории мерзкую толпу опустившихся ангелов. Что мне оставалось делать, когда они приползли ко мне со слезами и с воплями "Рони помоги! Рони мы не хотим умирать!"?! Оказалось, что я пропустил твое предупреждение, пока занимался магией... Я собрал всю эту сопливую толпу и крикнул им "Хотя бы умрите, как сыны бога, с гордо поднятыми головами!" - Рони с силой вдавил в столешницу недокуренную сигару. - Всё это... Всё это ради одного... Неужели ты не понимаешь?!.. Помнишь, однажды в детстве он показал нам истинное значение своего замысла. Он поднял нас над всем своим миром и показал его величие... Вот тогда... Тогда моя душа взорвалась. Я понял, чего хочу на самом деле.
  -И чего же ты хочешь, Рони?
  -Я хочу быть создателем, а не простым исполнителем. Мне мало этой старой мастерской, - он брезгливо показал на серые громадины станков
  Слова Рони глубоко поразили мальчика, они вонзились в него, как острые стрелы. И он жалел его, красивого и гордого. Он рыдал от жалости. Мальчик обессилено опустился на пол.
  Послышался скрип стула по промасленному полу, это встал Ишир. Он подошел к Рони и крепко обнял его за плечи.
  -Братишка... Как жаль... Ах, как жаль, что ты не понял тогда истинного замысла отца...
  -Не понял?! - Рони сбросил объятия брата и вскочил со своего стула. Он смотрел на Ишира страшными ненавидящими глазами.
  -Прости меня, Рони. Всё же я люблю тебя. Прости за ненависть...
  -Простить?! Ты... Ты ведь придешь убивать меня! Он пошлет тебя убить меня!
  -Рони, еще не поздно вернуться к отцу...
  -Скажи мне, брат, не увиливай от ответа! Если он пошлет тебя убить, ты подчинишься?!
  Мальчик с удивлением заметил на глазах Ишира слёзы. (Он умеет плакать?)
  -А разве у меня есть выбор?
  -Но ведь это я, Рони, твой младший брат!
  -Прости, но своими поступками ты вычеркнул себя из плана отца.
  -А из твоего плана я тоже вычеркнут?!
  -Рони, ты разрываешь мне сердце, - прошептал Ишир и отвернулся. - Почему всё именно так, Рони? Почему мы не вместе? Только боль, только боль...
  -Если ты пойдешь со мной, то возможно он задумается...
  -Нет!
  Рони вздрогнул и опустил голову.
  -Я буду ждать тебя в городе солнца, Ишир. Там, на земле Ра, на которой я поднял такой неудобный для вас вопрос. Но это потом... А пока я поживу здесь, в Арая. Отец предложил мне место преподавателя биологии в своей школе... И я не вижу причин отказываться.
  -Я приготовил твою комнату, брат. И белые занавески на окнах, и мольберт в углу... Как в детстве... - Ишир украдкой вытер глаза рукавом.
  -Я поживу у друга, в городе. И мальчика заберу с собой.
  Ишир испуганно посмотрел на Рони.
  -Ты не останешься в доме отца? Рони! Я прошу тебя, останься! И мальчик... Мальчик не сможет жить без сердца, за стенами дома! Он умрет!
  -Не твое дело, - Рони развернулся и направился к выходу из мастерской.
  -Рони, постой! Ты нужен нам! Ты нужен мне! Рони!
  
  
  
  Ишир долго стоял и смотрел в темный проем. Мальчику казалось, что старший брат безмолвно плакал. Плакал от любви, которая была обречена на смерть. Мальчику тоже было больно и обидно, что они не смогли помириться эти двое. Он любил Ишира по-своему. И не смотря на холодное отношение, мальчику всё же казалось, что Ишир включил бы его в свой загадочный план. Не сразу. Со временем. Но всё-таки включил бы.
  
  
  Мальчик безмолвно корчился на полу, спор двух братьев ему представлялся страшной грозой с громовым рокотом и вспышками молний. Боль, которая сквозила в их словах, убивала мальчика. Каждое слово причиняло ему невыносимую муку, словно с него сдирали кожу крючками и сыпали едкую соль на обнажившуюся плоть. Он открывал рот, как рыба, выброшенная на сушу. Он протягивал руку вслед удалившемуся богу. Но тот не оглянулся, стремительно вышел в фиолетовую ночь и растворился в ней.
  
  Мальчик горько заплакал. Снова одиночество? Неужели снова одиночество?!
  
  Но вот..., в проеме появился Рони. Он смотрел в сторону мальчика, он видел его даже в густой тени - мальчик чувствовал это. Тем же стремительным шагом, мимо удивленного Ишира, он подошел к нему и сел на корточки.
  -Ах, ты глупый, глупый... Мы могли убить тебя, даже не заметив этого.
  -Кто там? - спросил Ишир и подошел ближе. - Снова он... Здесь, - пробормотал он, заглядывая за плечо Рони. - Не уходи хотя бы в эту ночь, Рони. Дай ему прийти в себя.
  Рони наклонился к мальчику ближе, взял его на руки и поднялся.
  -Прости, малыш, я думал только о себе.
  Мальчик что-то прошептал высохшими губами. Рони склонился ближе к нему.
  -Я... Люблю... Тебя... Господь... Мой.
  Он потерял сознание. Провалился в черное море, холодные маслянистые волны которого тяжело вздымались к черному непроглядному небу, подхватывали его и... Он открывал глаза на несколько мгновений, задыхаясь, рыча, выкрикивая странные слова на непонятном птичьем языке... И снова падал в черный равнодушный океан. Мальчик старался плыть, он знал, что ему нельзя останавливаться, ему жизненно необходимо шевелиться, иначе смерть... Он барахтался в тяжелой воде изо всех сил. Напрягал свое тщедушное тельце..., грёб руками и ногами быстро-быстро, вскарабкиваясь по волнам, как по отвесной стене... И всё ради того, чтобы снова увидеть лицо Рони... Рони... Рони, спаси меня! Рони, не забудь меня! Назови меня по имени, Рони!
  Мальчик метался по кровати в горячечном бреду. Рони сидел рядом на стуле и смотрел на него пронзительными зелеными глазами. Он видел организм мальчика насквозь, и с интересом наблюдал за процессами, происходившими в нём. Когда мальчик успокаивался, Рони перебирался к распахнутому окну, садился на подоконник и закуривал тонкую черную сигару. Сизый дымок тянулся призрачной чертой вглубь двора, расцвеченного фонарями, и схваченный ветром растворялся в чистой, стрекочущей цикадами, ночи. Он задумчиво смотрел в ночное небо и шептал непонятные слова на птичьем языке.
  Спустя час мальчик уснул. Его организм всё-таки переболел избытком энергии, который он получил в мастерской. Рони прислушался, подошел ближе и расстегнул пуговицы на рубашке мальчика. Его тонкие бледные пальцы провели по груди мальчика, в том месте, где должно было биться сердце.
  -Утром. В этом доме. Я подарю тебе сердце, Арин.
  
  
  
  2. Стекло, золото и кровь.
  
  
  Ему снилось детство. Так много солнца! Так ослепительно красиво!
  Всего одна слеза блеснула на щеке Карбина, она скользнула вниз по смуглой матовой коже, оставляя за собой глянцевый след.
  Слеза не осталась не замеченной.
  Большая белая комната была наполнена светом и теплым бризом из огромного окна во всю стену. Посредине стояла кровать. В ней Карбин оплетенный проводами и прозрачными трубками..
   Медсестра, снимавшая показания с медицинских приборов, заметила слезу на его щеке. Она закрыла блокнот и поспешила из палаты. Она так спешила, что не закрыла дверь плотно, до щелчка. И этим упущением сразу же воспользовался своенравный сквознячок. Он проник внутрь палаты, сделал круг вдоль стен, вздыбил белые занавески, покружился возле медицинских приборов и, вернувшись к двери, открыл её настежь. Вслед за ним в комнату ворвался тёплый морской бриз, который принес собою запахи моря. Пространство комнаты сделалось больше, словно раздвинулись стены, в нем послышались новые звуки: крики чаек и плеск прозрачных морских волн, накатывавших на мраморный пирс.
  На дисплее медицинского компьютера появилась надпись "Стеклянное сердце функционирует нормально. Вибрация "хрусталина" - 55 звонов в минуту, Подвижность элементов - 100%, по шкале Симатори"
  Из коридора послышался голос медсестры.
  -Надин, скорее звоните мастеру Рони! Кажется, Карбин очнулся!
  
  ...
  
  Мальчик проснулся рано, и сразу же зажмурился, когда тонкий луч солнца коснулся глаз. Он улыбнулся, потянулся и попробовал сесть на постели. Попытка не удалась. В глазах, вдруг, закружилась комната, и он со стоном упал на подушки.
  Что случилось? Почему дрожат руки и ноги? Почему я не в своей постели?
  Мальчик посмотрел в окно, (я ничего не помню!). Но..., что это? Солнце и небо в окне?.. Мальчик нахмурился. В моем окне нет ничего примечательного, кроме серой амбарной стены. Даже солнце в моем маленьком окошке светит плоско, греет жарко и не приносит никакой радости...
  -Дитя ты моё, несчастное, - всхлипнул сбоку голос Найры.
  Мальчик посмотрел вбок. Найра сидела возле кровати на стуле и вытирала глаза платком.
  -Где, Рони? - прошептал мальчик, с трудом разлепив спекшиеся губы. - Чья это комната, Найра?
  -Это комната, Рони. Ты лежишь в его постели, малыш.
  В его постели... Мальчик провел рукой по шелковой простыне и снова посмотрел на Найру.
  -Почему я здесь?
  -Тебя Рони принёс.
  -Где он?
  -Как ушел в мастерскую в три часа ночи, так до сих пор и не появлялся в доме. Он попросил присмотреть за тобой.
  -А сколько сейчас времени?
  -Восемь утра.
  Мальчик снова попытался подняться и в этот раз попытка, хотя и с трудом, удалась. Комната недолго раскачивалась в глазах, как пьяная, светящийся квадрат окна прыгал вверх и вниз, задрожал... Мальчик зажмурился, чтобы усидеть. Я выдержу. Я знаю, что пройду все испытания. Во мне есть сила... Её дал мне Рони. Рони.
  Мальчик открыл глаза и посмотрел на Найру.
  -Покушать бы, а?
  Она улыбнулась ему и, наклонившись ближе, обняла.
  -Если хочешь кушать, значит прав Рони, ты силен, как бык. Эх, малышок ты мой, вихрастый... Люблю тебя. Дай Найре поцеловать тебя в лобик.
  -Ну, Найра...
  -Не ершись.
  
  Он вздохнул и покорно отдался в объятия доброй поварихи. И пока она обнимала и целовала своего любимого малышка, смотрел в окно через её плечо. Свет в нём был таким замечательным и глубоким. Чистые стекла создавали впечатление, что нет их вовсе, и на стене, с веселыми детскими обоями, просто висит квадратный кусок неба. Слепящее стёклышко солнца в правой стороне и белый след облака в левой. А между ними бесконечное, синее-синее небо, сосущее глаза чистотой.
  -Найра, почему ты никогда не называешь меня по имени?
  Она застыла.
  -Как это не называю? Очень даже называю... Малышом моим, называю, например...
  -Малышом... Но ведь это не имя.
  Найра в последний раз крепко обняла его и отстранилась, вздохнув.
  -Ну, не знаю, малыш, чем тебе не по нраву это имя. Он очень точно передает твою суть. Ты такой маленький и милый, что мне так и хочется крепко-крепко обнять тебя и тискать, как плюшевую игрушку.
  -Я не плюшевая игрушка, - буркнул мальчик.
  -И не вздумай обижаться на свою старую Найру! - она не удержалась и поцеловала его во всклокоченные волосы. - Встать сможешь? Пойдём ко мне на кухню, накормлю тебя чем-то очень вкусненьким!
  -А чем?
  -А вишневым пирогом со стаканом твоего любимого холодного молока! Хотя я совершенно не понимаю, что хорошего в холодном молоке.
  -Горячее молоко - фу.
  -Что это за "фу" такое? Горячее молоко полезное и очень вкусное!
  -Фу, фу, фу!
  -Эх, ну, почему я терплю этого маленького непослушного хулигана? - всплеснула руками Найра и посмотрела в окно.
  Мальчик выбрался из постели и прижался к ней головой, " А я тебя тоже люблю". Он решительно направился к стулу, на котором висела его одежда.
  -Рони велел не кормить тебя. Но мы быстренько смоемся на кухню, мигом перекусим и вернёмся назад, как, ни в чем не бывало.
  Мальчик застыл с рубашкой в руках и посмотрел на Найру. Рони не велел кормить... Значит, сбываются его ожидания? Неужели сегодня случится то, что, наконец, изменит его жизнь? Он тщательно застегнул все пуговицы на рубашке, вправил её в шорты и посмотрел на Найру другими глазами. Она вздохнула.
  -Вот же, дура старая! Ну, зачем сказала?! Малыш, пойдем, позавтракаем? Рони ничего не узнает!
  -Если Рони сказал нет, значит - нет.
  Она долго пыталась переубедить мальчика, но тот лишь упрямо молчал в ответ. Он оделся и молча, вышел в коридор. (Малыш..., хотя бы один кусочек пирога!) Он глянул на неё и Найра, безнадежно махнув рукой, побрела к себе на кухню.
  Спустя несколько минут он сидел в большой гостиной и смотрел в распахнутые двери, как всегда. Впрочем, нет, уже не как всегда. Его неясное и мучительное чувство ожидания принялось, наконец, угасать..., и уступило место чему-то особенному. Это новое чувство было предвкушением света. И более того, оно было уверенностью, что свет есть, осталось только подождать, когда он придёт и озарит его. Совсем недолго подождать.
  На месте не сиделось.
  Мальчик встал и подошел к комоду. Он взял фотографию Рони в эбонитовой рамке и вернулся с ней к столу. Солнце чиркнуло огненным лучом по стеклу и мальчику на миг показалось, что Рони исчез с фотографии, словно сгорел... Нет, показалось...
  Послышался скрип половиц.
  Мальчик застыл. В дверях стоял Рони, он держал поднос, укрытый белой тканью.
  -Доброе утро, малыш. Как чувствуешь себя?
  Скрипнул отодвинутый стул, мальчик подбежал к Рони. Он смотрел на него и не мог говорить. Только смотрел на своего кумира преданными глазами. Рони улыбнулся.
  -Сейчас самое удобное время для моего подарка.
  Мальчик посмотрел на поднос. Рони похлопал его по плечу и подвел к столу.
  -Смотри и выбирай, - он поставил поднос на белую скатерть и сдернул с него ткань.
  
  Итак, на подносе имелось два предмета.
  Один из них был хрустальной вазой накрытой крышкой. Рони поманил мальчика к себе.
  
  По округлому дну вазы, словно живая молния, металась тонкая золотая змейка. Она, то припадала к боку, то отскакивала обратно на середину, то делала круг внутри хрустального шара, и, наконец, свернувшись в упругую пружину, угрожающе зашипела.
  Мальчик подошел ближе и присмотрелся к ней. Глаза встревоженной змейки были красными, словно крохотные рубины. Завидев мальчика, змейка сорвалась с места и бросилась на него. Но ударившись об стенку вазы, отлетела обратно. Змейка раскрыла свою маленькую пасть и снова зашипела, обнажив острые и тонкие, как иголки, клыки. Мальчик посмотрел на Рони. (Что это?) Тот усмехнулся и показал на второй предмет.
  
  Рядом с хрустальной вазой, на белой холщевой салфетке, лежало... Лежало... Самое настоящее сердце... С одним лишь маленьким отличием от остальных сердец, бьющихся в этом и во всех прочих мирах, - сердце было стеклянным. Мальчик смотрел на него и не мог оторвать глаз. Блики света ползали по его лицу..., блики, отраженные стеклом на подносе. А в голове кружилось! Вот оно... Сердце... Сердце! Пусть и стеклянное, но такое похожее на настоящее! Такое красивое и совершенное! Такое долгожданное!
  -Тебе выбирать, малыш. Змейка, со временем, превратится в золотого дракона. А стеклянное сердце ничем другим стать не сможет. Его можно только заменить..., на такое же, - стеклянное.
  -Это плохо, Рони?
  Тот задумчиво смотрел на мальчика.
  -Это не плохо, малыш. Просто ты на веки останешься моим рабом. Оно, - он показал на стеклянное сердце. - Твой билет в вечную жизнь и приговор одновременно.
  -Приговор?
  -На вечное рабство.
  -А змейка - не приговор?
  -Змейка - твой шанс стать самим собой. Но она же, возможно, приведет тебя к гибели... И к тому же, выбрав золотую змею, ты пойдешь своим путем. Без меня.
  -Нет! - испуганно крикнул мальчик. - Я не хочу без тебя, Рони! Я так долго ждал тебя! Я так устал от одиночества!
  Рони склонился к нему, солнечные лучи засверкали по контуру его черного силуэта на фоне слепящего окна. Его рука коснулась головы мальчика, он прошептал:
  -Назови мне сердце, которое ты выбрал.
  -Стеклянное! Стеклянное! Стеклянное!
  
  И свет погас в его глазах в ту же секунду. Однако перед тем как исчезнуть в беспамятстве, он услышал последние слова Рони. Шепот его господина был каплями расплавленного стекла...
  
  "Твое первое имя Арин, что значит - стеклянное сердце. Твое второе имя Карбин, что значит - Раб. Твое третье тайное имя Ассиор, что значит, - убийца. Запомни свои имена, малыш"
  
  Он стоял в темноте. В холодной страшной темноте. Маленькое голое существо, испуганно озиравшееся вокруг. Он хотел позвать Рони, но не смог выдавить из себя даже простого всхлипа. Он не дышал..., был холодным..., и живым лишь отчасти.
  Неожиданно из темноты вынырнуло зеркало. Большое овальное зеркало, которое, тихо звякнув, стало на холодный бетонный пол. Он увидел свое отражение в нем и попытался подойти ближе. Но не смог. Тело не слушалось его.
  "Рони! Рони! Рони!" - безмолвно кричал мальчик. - "Рони, я боюсь этой темноты! Спаси меня!"
  Темнота ответила ему пугающим шумом и свистом, словно кто-то невидимый и страшный размахнулся плетью. Мальчик всматривался в темноту широко раскрытыми глазами.
  Что-то мелькнуло в непроницаемой тьме... Он зажмурился... Минута... Две... Мальчик осторожно приоткрыл глаза...
  Что это?
  Перед ним качались десятки прозрачных гибких трубок, извивавшихся, как змеи. На конце каждой блестела игла..., из каждой иглы сочилась прозрачная жидкость... Трубки, вдруг, перестали извиваться и все разом прыгнули на мальчика. Его тело напряглось, ожидая невыносимой боли... Но боль так и не появилась. Мальчик с удивлением рассматривал своё тело в зеркало.
  Как много трубок... Почему же мне не больно?
  Снова этот кошмарный звук. Странный звук. Свистящий, словно резкий взмах плети...
  (Засыпай, Карбин)
  Его глаза подёрнулись поволокой..., стали сонными... Он перестал удивляться, и страх растворялся в дрёме...
  Мальчик не зажмурился, когда из темноты вылетел большой нож с зазубринами на лезвии. Он пролетел сквозь зеркало, словно оно было тонкой водяной плёнкой... Нож вонзился в грудь мальчика...
  Рони!
  
  ...
  
  "Арин?.. Ну же, очнись, Арин!"
  Он открыл глаза. Кто назвал его по имени?.. Постойте-ка... Арин? Арин?.. Меня зовут Арин?!
  Он осмотрелся. Знакомая комната. Вот золотые снопы солнечного света из большого окна. Вот стол и хрустальная ваза с веткой сирени. Справа рассеянное утреннее свечение, в котором растворилась большая часть комнаты. А дальше, за молочно-золотистыми лучами он увидел знакомую мебель, которая казалась серыми контурами на старой расплывчатой фотографии. Слева приоткрытая дверь... Мальчик судорожно вдохнул воздух полной грудью... Что-то шевелилось в его груди... Что это там?.. Что это стучит со звонким хрустальным отзвуком?! Мальчик схватился за грудь и закрыл глаза... Стук, стук, стук... Это... Сердце?
  -Как чувствуешь себя, Арин?
  Он вздрогнул и глянул в сторону. Возле него стоял Рони. Мальчик сморгнул всего одну слезинку.
  -У меня есть сердце?
  -Да, представь себе, у тебя есть и всегда будет сердце.
  Мальчик встал и шагнул к Рони..., пошатнулся..., устоял...
  -Имя у меня тоже есть.
  -Целых три! - усмехнулся Рони. - Вот только распоряжаться твоими именами пока буду я.
  -Арин - это я?
  -Да, Маленькое Стеклянное Сердце.
  
  
  
  *-*-*-*
  
  
  
  Он открыл глаза и прошептал "Меня зовут Арин"
  Оглянулся, насколько позволили твердая подушка.
  Белая комната, большие окна, колыхающиеся прозрачные шторы, писклявый медицинский компьютер, закрытая дверь... Он вернулся взглядом к окнам. Одно из них было слегка приоткрыто и тёплый ветерок, проникавший через него, упорно пытался раздвинуть белесые шторы. В этой яркой подвижной щели просвечивало синее-синее море и белый отблеск на влажном мраморном пирсе.
  Карбин пошевелил правой рукой и прислушался к внутренним ощущениям. Он верил своему телу. Научился верить за свою долгую непутёвую жизнь, которую обрывали тринадцать раз. Уже тринадцать... Правая рука двигалась совершенно безболезненно. Он уперся в жесткий матрас больничной койки и чуть подтянулся вверх, чтобы хотя бы полулежать, (он ненавидел неподвижность и горизонтальное положение своего тела). И обнаружил напротив большое овальное зеркало. В нём отражался кто-то, до пояса накрытый простыней. Взъерошенный, худой, жилистый. Этот кто-то я? Неужели это уродливое существо... Это отвратительное нечто... Это... Это я?
  Он закрыл глаза. Кто и зачем поставил зеркало напротив кровати? Стоп! Не начинай! Что говорит мастер Рони, когда я принимаюсь за самоедство?.. Он говорит "Арин, малыш, если ты не уважаешь себя, значит, не уважаешь меня и мой выбор. Скажи-ка, кого выбрал Рони много-много лет назад?"
  -Меня, - прошептал Карбин. - Мастер, ну, где же вы? Сегодня я точно сам себя съем, как серый волк ягнёнка... Мастер Рони! - он не заметил, что крикнул.
  Нет, валяться в этой чертовой кровати не хочу. С ума сойду...
  Карбин подвигал левой рукой для симметрии. Работает. Сгибается себе и разгибается.
  Он откинул простынь и выбрался из кровати. И как раз в этот момент приоткрылась дверь, в палату заглянуло прехорошенькое личико медсестры в белом колпаке. Карбин смотрел на неё, она смотрела на него...
  -Вам нельзя вставать, - нерешительно и даже испуганно прошептала она. И добавила. - Доктор запретил.
  Карбин, не поменяв отстранённого выражения лица, встал на ноги. Край простыни сполз вниз по телу и свесился с кровати. Сестричка закрыла рот ладонью и сразу же шмыгнула обратно за дверь. Он посмотрел вниз и хмыкнул. Да уж, этакое тело испугает кого угодно. Этаким телом нужно, например, стены разбивать, а не держать его в больничной койке.
  Карбин осмотрелся внимательнее, в поисках трусов, плавок или чего-нибудь похожего. И снова сквознячок, как ласковая кошечка, скользнул по ногам. Карбин повернулся к двери. В щели показалась рука медсестры... Белые плавки в целлофановом пакете. Она размахивала пакетом, как флагом, черт подери. Карбин сделал осторожный шаг и остановился. По его телу прошла дрожь, он тяжело дышал и слышал, как неровно звенит его стеклянное сердце. Что за черт?!
  -Эй, ну, где же вы там? Вот, возьмите!
  Он попытался шагнуть и застонал. В левую часть груди кто-то вонзил охотничий нож, с зазубринами по краю. Карбин нерешительно посмотрел назад на кровать. Теперь она казалась желанной. Доползу ли?
  -Вот поэтому вам нельзя вставать, - сказала медсестра. Она переборола-таки свой страх или вспомнила об обязанностях... - Давайте помогу вернуться...
  Он перехватил её руку... Белая женская ладонь на смуглой коже... Смущенный румянец на женском лице.
  -Отпустите... Пожалуйста...
  Он рассматривал её белую кожу странными глазами, словно, вспоминал что-то...
  -Я не вернусь в кровать. Лучше помоги мне одеть это на себя.
  -Но это... Неприлично...
  -Неприлично что, помочь пациенту?
  Она вздохнула и разорвала край целлофановой упаковки. Затем окинула Карбина коротким женским взглядом, (в котором пряталась парочка ангелов и сотня чертей), и расправила плавки.
  -Одну ногу поднять сможете?
  Карбин, не церемонясь, облокотился об нее, и слега приподнял правую ногу. Медсестра ловким движением надела плавки и подтянула их вверх. Её щеки снова стали пунцовыми. Она выпрямилась и посмотрела на Карбина.
  -Может быть, всё же вернётесь в кровать?
  Он усмехнулся. Затем взгляд его черных глаз коснулся вздымаемых ветром штор.
  -Там море?
  -Да. Мы на побережье Вермы. Это госпиталь ангелов.
  -Никогда не слышал о таком, - он смотрел на золотой свет, мерцающий за шторами. - Помоги мне выйти. Просто иди рядом, на всякий случай.
  Он сделал один маленький нерешительный шажок... Стекляшка в груди сразу дала о себе знать, но в этот раз не так яростно. Сердце просто напомнило, что всё ещё звякает в груди и не желает напрягаться.
  -Меня всегда удивляло... - чуть задыхаясь, сказал он, не отводя взгляда от штор. - Стекло ведь... Простое стекло... А иногда так болит... Знаешь почему?
  -Я всего лишь медсестра, и ничего не понимаю в ангельской медицине. Мое дело снимать показания с приборов и относить их доктору.
  -Кто доктор?
  -О, вашим сердцем занимались такие замечательные люди! Японец доктор Кендо, Надин и сам мастер. Я просто купаюсь в их сиянии!.. Извините.
  Она заметила легкую перемену в настроении этого странного пациента. Какими удивительными стали его глаза, сразу, как она упомянула Надин. Его глаза стали радостными и печальными одновременно. И ей на секунду показалось, что в них блеснула слезинка... Нет, просто показалось. Этот жилистый парень вряд ли умеет чувствовать. Он красив, конечно. Но... Она отвернулась... Он хищник. И, наверное..., он жестокий.
  -Я оставила сообщение на посту, что вы очнулись, встали и двигаетесь. Надеюсь, Надин скоро вернется. Она ваш доктор на период восстановления.
  -Хорошо. - Он смотрел на окно и мелькавшее за шторами море...
  -И не только она.
  Карбин потянулся рукой к шторе и отдёрнул её. Солнечный свет ударил по глазам. Три секунды ослепительной радостной боли. Секунда алого свечения за закрытыми веками. Расслабление и... Карбин заворожено смотрел на золотые блики морских волн. По его смуглой коже скользили отблески этого света и золотые лучи, наконец, вернули его глазам человеческое выражение умиротворения.
  -Кто еще?
  -Надин встречает мастера Симатори. Он скоро приедет в госпиталь.
  -Иди, тебе нужно быть на посту.
  -Но как, же вы...
  -Черт, не обращайся ко мне на вы... Неужели так старо выгляжу?
  Медсестра покачала головой, скользнула прощальным взглядом по телу Карбина, по его острому хищному профилю в солнечном луче, и с сожалением направилась к двери. Есть в нем что-то такое, думала она, что-то такое привлекательное для женщины. Сила и... И... И что-то еще... Надлом?.. Надрыв?.. Печаль... Женщинам нравятся сильные мужчины с загадочными глазами и какой-то страшной тайной из прошлого. Это так привлекательно, когда в стальном мужском взгляде, вдруг..., проскальзывает наивный или испуганный мальчишка. Ах, ну, почему я такая не решительная?
  Его рука поймала её руку, когда она уже почти скрылась за шторой... Сильные пальцы чуть сжали белую нежную кожу... Совсем чуть-чуть...
  -Приходи ночью.
  -Моя смена... Вы... Хорошо я поменяюсь с напарницей. Я приду.
  Сильные пальцы отпустили её руку. Он смотрел на изящный женский силуэт в колыхавшейся белесости штор. Губы беззвучно прошептали "Ёко"... Карбин опустил глаза. Ёко... Юма.
  Рядом со стеклянным сердцем кольнула ледяная иголка. Нет, только не сейчас. Сейчас мне нужна теплота! Иди же..., иди вперед, черт тебя подери!
  Карбин вышел на пирс, шлёпая голыми подошвами по влажному, нагретому солнцем, мрамору. Он подошел к белым поручням, провел по ним ладонью и улыбнулся. Ветер растрепал волосы... Соленый ветер с каплями влаги оживлял его. Возвращал способность чувствовать.
  Он пошел дальше, ведя ладонью по мрамору, получая удовольствие от ощущения его гладкости и тепла. Вот странность, тёплый камень... Крики чаек, плеск волн, солнце, покой...
  -Коничива, Карбин-сан.
  Он посмотрел вперед. Солнечный луч скользнул по воде, по лужицам на мраморе, сверкнул радугой в воздухе... Кто это там, за лучом?
  Чуть дальше, на пирсе, сидел и болтал ногами в море худощавый японец с проседью на висках. Его белые брюки, закатанные до колен, совершенно промокли и смялись, но японец, казалось, совсем не замечал этого. Карбин подошел к нему и сел рядом. Плавки сразу стали мокрыми.
  -Откуда вы знаете мое имя?
  Японец оказался довольно молодым, лет тридцати на вид. Он взял из горки морских камней, лежавших рядом, плоскую гальку и, размахнувшись особым образом, запустил её по волнам. Камень шустро поскакал по воде, оставляя за собой круги на верхушках ленивых волн.
  -Я тот хирург, который поменял вам сердце. Мне ли не знать вашего имени, Карбин-сан?
  -Разве не мастер делал операцию? - Карбин снова посмотрел на японца. - Я никогда вас не видел в окружении Рони Симатори.
  -Вы знаете всех его учеников?
  Карбин вернулся взглядом к морю. Отблески солнца, отраженные чистой морской гладью, играли на его лице и чертили на коже золотые пентаграммы. Вдали басисто загудел белый пароход и эхо, подхватив этот загадочный низкий звук, понесло его над морскими волнами... Белый пароход... Как романтично, сказала бы Ёко... А Юма просто стоял бы, облокотившись на мраморные поручни, и просто смотрел бы вдаль, молча... Что-то защемило в груди... Черт..., черт!
  -Вы очень красивый молодой человек, Карбин-сан. Поверьте, японцы знают толк в изысканной человеческой красоте. Вы красивый и удачливый... И вы не должны сейчас сидеть здесь.
  -В кровати совсем тоска.
  -Я не о том. Знаете... Ваше сердце... Оно взорвалось в вашей груди. Просто разорвалось на тысячу маленьких острых осколков.
  Карбин дотронулся до своей груди и провел пальцем по заживавшему косому шраму. Его тело умело восстанавливаться очень быстро. Пугающе быстро.
  -Я сумел найти и достать из вашего тела 999 осколков.
  Карбина глянул на доктора. (Глаза в полоске света.)
  -Тысячный... Самый последний... - доктор вздохнул, взял еще один камушек и запустил его по волнам. - Вы вдруг очнулись, не смотря на всю нашу анестезию... - японец дотронулся до своей шеи, на которой Карбин заметил бледно-розовые пятна. - Вцепились мне в горло и что-то прорычали на незнакомом языке. Это было удивительно, знаете ли. Впервые в моей врачебной практике оперируемый пациент пытался душить меня.
  -Извините.
  -Нет, нет, что вы! - доктор махнул рукой и улыбнулся Карбину. - Я знал вашу историю, вкратце. И этого было достаточно, чтобы отнестись с пониманием к вашему поступку.
  -Мастер рассказал?
  -Нет. Пожалуйста, не думайте так плохо о мастере Симатори! Он вообще узнал обо всем только, когда мы уже везли вас по пустынным окраинным улицам ночной Тригоры. Мастер Рони очень бережно относится к историям своих учеников... Вот, только, сами ученики, иногда...
  "Он сказал мы... Мы - это кто?"
  Глаза Карбина стали настороженными и внимательными.
  -Знаете, как я радовался, когда мастер Симатори выбрал меня, (японца, а не симари), своим студентом? Я просто прыгал от радости, - доктор улыбнулся. - Буквально прыгал от радости. Наверное, моя любовь к Тригоре, каким-то образом, изменила химический состав крови, и он стал именно таким, как у чистокровных симари. Мне хочется так думать... - он снова взял камень, но не стал запускать его по волнам. Доктор подбросил и ловко поймал сиреневый камешек, затем посмотрел на Карбина. - Но, что было истинным мотивом, знает только он, Рони Симатори.
  Японец положил камень обратно в горку и протянул руку Карбину.
  -Кстати, я не представился. Меня зовут Сатоши Кендо.
  Карбин ответил на пожатие, не сводя с доктора внимательных глаз.
  -Вижу, что имя мое вы вспомнили, Карбин-сан. Конечно, я изменился, за двадцать лет. Когда вы видели меня в последний раз, я был двенадцатилетним мальчишкой в шортах. Это было такое замечательное время... - доктор мечтательно посмотрел на море. - Время летающих детей в Париже. Время удивительных открытий... Так жаль, что для меня оно закончилось очень быстро. Если бы не вы...
  Карбин взял камень из горки и, размахнувшись, запустил его в море. Они оба внимательно следили за тем, сколько раз камень прыгнет по острым волнам.
  -Сугой, круто, Карбин-сан! Двадцать раз!.. А вы совершенно не изменились с тех пор. Такой же молодой, красивый, сильный... Знаете, когда вы впервые появились в том заброшенном складе, на набережной Сены, я был просто сражен вашей красотой! Ох, только не подумайте ничего плохого, Карбин-сан! - доктор смущенно покраснел. - Прошу, поймите меня правильно! Я был поражен вашим, (Как бы точнее выразиться?), демоническим образом. Наверное, в моих мальчишеских фантазиях, именно таким я нафантазировал себе настоящего героя. Молчаливый, смелый, жестокий... Вы были очень жестоки, Карбин-сан. Некоторые фрагменты из моих детских воспоминаний до сих пор снятся мне в чудовищных ночных кошмарах, и я просыпаюсь в поту, и иногда с криком... Так говорит жена.
  Карбин откинулся назад, упёршись руками в мрамор. Он смотрел в небо.
  -Дети летали не только в Париже.
  -Знаю, знаю, Карбин-сан! Это было мировое восстание детей!.. Но началось всё именно там, в Париже, ведь так? Всё началось с того русского мальчишки Аркадия, сына советского посла.
  -Им же всё закончилось.
  -Он погиб?
  Карбин промолчал.
  -Меня до сих пор мучает вопрос, что с нами случилось тогда? Против кого мы воевали? И кто же воевал против нас?!.. Я понимаю, что вы не ответите мне... И, возможно, мне не дано понять ответ. Поэтому я не получил его, тогда... Когда вы несли израненного японского мальчика на руках, а вокруг разрывались пули... Этот образ... Этот образ ангела спасителя, как оказалось впоследствии, знаком еще одному человеку в Тригоре. И знаете кому?
  Карбин отрицательно покачал головой. Но своих глаз не показал.
  -Когда я оказался в Тригоре... Ну, уже после всех этих ужасных событий... Комитет Симаторикона отдал меня на попечение Валентину Хромову, бессменному ангелу Вермы... Он стал моим приемным отцом. - Сатоши улыбнулся каким-то своим мыслям. - Знаете, я до сих пор не могу представить, как о-то-сан, (я называю его отцом уже 18 лет), добрейший человек, руководит такой кошмарной организацией - Вермой. Он даже муху не умеет убить, говорит, что она живая и чувствует боль.
  Карбин тоже усмехнулся каким-то своим мыслям. И эту усмешку заметил Сатоши.
  -Вы не согласны?
  -Я знаю Хромова четыре десятка лет. И тоже этого не пойму.
  Сатоши улыбнулся Карбину.
  -Отец замечательный человек. Он научил меня любви к родителям, которые погибли в Париже, и которой я не испытывал к ним там. Каждый год мы бывали в Японии, и свой родной язык "нихон-го" я знаю в совершенстве. Вы бывали у него в квартире, Карбин-сан, на улице Масок?
  -Однажды. Ты спал.
  -Когда это было?
  -Ты учился в "Первом Тригорском", кажется, на третьем курсе.
  -Значит, вы бывали в этом доме... А этажом выше...
  -Знаю.
  Доктор Сатоши посмотрел на Карбина украдкой и отвернулся. Ему показалось, что на этом красивом и жестоком лице промелькнула тень боли. Возможно, ему просто так показалось...
  -Я очень долго приходил в себя, после Парижских событий. Сделался нелюдимым и замкнутым, (психологи корпорации потирали руки, лишь завидев меня)... Знаете, очень тяжело и необычно, после крови и смерти, вдруг, наблюдать совершенно мирную жизнь. Яркое солнце. Все эти хрустальные Тригорские фонтаны... Мне казалось, что я попал в какой-то нереальный мир или заснул на поле сражения и мне снится сказочный сон, ровно за минуту до того, как смерть окончательно проглотит меня. Мир и красота, которые... Которые могут оборваться в любой момент. Однажды, (кажется, спустя месяц после Парижа), я столкнулся на лестнице с парнишкой. Он был старше меня на год. С удивительно глубокими синими глазами. Он спускался на первый этаж с книжкой подмышкой, а в свободной руке держал кулёк с черешней. Проходя мимо, он приостановился, осмотрел меня с головы до ног, и протянул кулек. Он сказал: "Хочешь черешню?"
  Карбин улыбнулся, его губы беззвучно прошептали...
  -Юма. Да, это был Юма Романа, первый и единственный мой друг в Тригоре.
  Черные глаза Карбина и мечтательные глаза Сатоши смотрели в морскую даль..., на призрачную линию горизонта, на чаек, нырявших в воздушных потоках... Над спокойной морской гладью снова пронесся басовитый гудок белого лайнера. Сатоши закрыл глаза. Из черной коробки с детскими воспоминаниями, выглянула давно забытая фотография, картинка-воспоминание. На ней был Карбин. Конечно же, Карбин. Высокий молодой человек, в белой рубашке с расстегнутыми манжетами, в узких черных брюках, в лакированных остроносых туфлях... Запомнились все подробности, да, Сатоши?.. Его одежда и... Его ужасное оружие. Пистолет, который умел разговаривать и имел свое собственное имя. Ригай. Странная штуковина с жабрами и курком похожим на джойстик.
  -Ригай, - прошептал Сатоши. - Он так и не сказал мне ни слова. Хотя все мальчишки верили, что тот, с кем он заговорит, станет неуязвимым для пуль жандармерии. - Доктор усмехнулся. - Как странно... Сейчас мне кажется, что всё это было просто очередным голливудским боевиком. Всё это происходило не со мной, а на экране.
  -Правда - это то, во что ты веришь в данный момент. Больше нет никакой другой правды.
  -Я помню эту вашу аксиому, Карбин-сан. - Доктор Сатоши всё-таки взял из поредевшей кучки камней один и кинул его. - Но я не верю в неё. Извините. - Он проследил глазами за прыжками камня по воде, считая одними губами "раз, два, три, четыре". - Вы непобедимы, Карбин-сан.
  Карбин, всё так же глядя в небо, взял на ощупь камень и просто кинул его в воду. Тот бултыхнулся, брызнув алмазными каплями. Сатоши с улыбкой посмотрел на Карбина.
  -Всё-таки, вы человек мастера Симатори.
  -Угу.
  -Однажды, когда мы вместе возвращались из университета домой, Юма, вдруг, замолчал, резко остановился и посмотрел на противоположную сторону дороги. Не в привычках Юмы, знаете ли, взять и застыть посредине улицы... Я тоже остановился и посмотрел в сторону парка. Ярко и пёстро было там, на другой стороне. Там были фонтаны, карусели, сотни детей и их родителей, клоуны, музыка... Мне показалось, что в печальном взгляде Юмы, проскользнула тень непонятной боли. Так смотрят те, кто неожиданно встречает на улице свою первую любовь, с которой они расстались давным-давно и при весьма отвратительных обстоятельствах. Я начал высматривать в толпе людей самую красивую девушку, (потому что все девушки Юмы были самыми красивыми), но не нашел среди сотен лиц хотя бы отдаленно напоминавшую такую. Там были хорошенькие лица, и даже красивые... Но зная Юму...
  И вдруг...
  Мне показалось, что в толпе промелькнуло ваше лицо, Карбин-сан. Честно признаюсь, (а дело было, спустя семь лет после того, как вы вынесли меня из-под обстрела), у меня мороз прошел по спине. Я высматривал вас со странным чувством страха и надежды... Во взгляде Юмы тоже были страх и надежда, и... И что-то такое... Я подумал..., ну, не может он, дамский угодник, каких еще поикать, смотреть так на парня. Тем более на... На вас.
  Карбин смотрел на Сатоши. И доктор опустил глаза.
  -Вы плачете, Карбин-сан, или это просто капелька пота? - он украдкой глянул на Карбина. Тот снова смотрел в морскую даль.
  -Извините, я не хотел расстроить вас. Просто, я думал, как же вам объяснить то, почему именно я оперировал вас. Объяснить то, кто и зачем позвал меня на эту операцию...
  Карбин встал и направился обратно в палату.
  -Вы не хотите слышать о нем?!
  Он остановился..., плечи поникли.
  -В два часа ночи меня разбудил звонок. Знаете, я не сразу сообразил, где нахожусь... Пока откинул одеяло, пока включил свет ночника, пока нащупал телефон... И вдруг, его голос в трубке...
  "Сатоши, Сатоши, умоляю, помоги мне Сатоши!"
  Голос Юмы... Я слышал слёзы в его голосе лишь однажды, именно в тот день, когда он высматривал кого-то в парке. Высматривал вас, как мне сейчас кажется. - Доктор тоже поднялся и стряхнул несуществующую пыль со своих брюк. - В тот день мы забрели в старенький гапанги, что прячется на улице Масок, возле заброшенного парка. Это был день открытий... Юма напился вдрызг. Я впервые видел его пьяным. И сквозь слёзы он рассказал мне странную историю про мальчика и ангела. Понимаете, о чем я говорю, Карбин-сан?
  -Нет, не понимаю, - шепотом ответил тот.
  -Пока я лихорадочно надевал рубашку и пытался попасть ногами в туфли, моя супруга принесла ключи от машины. Моя маленькая Юмико... Она все поняла по моим глазам. Что уж там было в них - не знаю. Страх?.. Вряд ли... Голос Юмы... Такой отчаянный голос, Карбин-сан! Мое сердце билось и звенело в груди, наверное, так же, как и стеклянное. Голос Юмы... - Сатоши опустил голову. - Я гнал машину по пустым улицам Тригоры и молился только об одном, лишь бы ни что не задержало меня в пути! Голос Юмы всё еще звучал в моей голове... Я подъехал к тому маленькому ночному магазинчику, и первым увидел его, в круге света. Он сидел на асфальте и кого-то держал за плечи. Не просто держал... Крепко-крепко обнимал этого кого-то.
  Карбин сделал шаг.
  -Я подошел к нему... И ведь бывает так..., я помню до сих пор - ночь была волшебной... Тишина, запах цветущей акации... Его умоляющие глаза, и хрупкий юноша на его руках, которого я узнал сразу... Узнал и не узнал... Тот юноша из огненного прошлого, которого я помнил все эти годы, был дерзким и смелым демоном, жаждавшим свободы. Прекрасный герой из детства... Я смотрел на него и не верил своим глазам! Неужели, думал я, неужели это грозный и несокрушимый Карбин?! Юноша, лежавший в объятиях Юмы с кровавым пятном на груди - это он?!.. Из его открытого рта вытекала ярко-алая кровь, а пальцы правой руки судорожно вцепились в плечо Юмы... Боже, эту картину я не забуду никогда.
  Карбин направился в свою палату, так и не посмотрев в сторону Сатоши.
  -И Юма сказал... Карбин-сан, подождите одну секунду! Прошу вас!
  Он даже не приостановился.
  -Ах, как жаль, Карбин-сан... - доктор Сатоши покачал головой и повернулся к морю. - Возможно, вы правы... Вам нет дела до того, что сказал Юма... - он запнулся, заметив что-то краем глаза.
  То был Карбин. Он всё-таки остановился, (всё же остановился!), и смотрел на Сатоши своими непроницаемыми черными глазами. Сатоши не мог отвести взгляда от этого гордого и..., несчастного демона.
  -Что он сказал?
  -Верни его, Сатоши, прошу тебя, во имя мастера Рони. Если умрет он, значит и мне нечего здесь делать. Той же дорогой пойду искать его в аду.
  -Он... Так сказал?.. Юма.
  -Он плакал... Черт подери, было невыносимо смотреть на плачущего Юму, поймите вы! Светлый Юма с таким несчастным лицом... Это так неправильно! Я сам отправился бы в глубины ада, чтобы вытащить вас от туда, только бы не плакал Юма!
  Стеклянное сердце - мёртвое сердце?
  Этот вопрос он задавал себе последнюю тысячу лет. И не находил ответа. В нём самом ответа не было. Все влюблённости его сердца, вся его боль и вся нежность, что он испытывал на протяжении своей долгой жизни, проходили быстро, как смена времен года на этой чудесной планете. Сейчас одно, завтра другое... Ему казалось, что только любовь к Рони была такой мучительной и неиссякаемой, такой красивой и совершенной... И вот, появился Юма... Юма... Неправильная его влюблённость. И влюблённость ли?.. А может... Неужели... Я ненавижу Юму... Но я думаю о нём, даже когда о нём не думаю.
  -Ада нет. Нет и рая. Это тебе говорит демон, - Карбин отвернулся и подошел к огромному окну в свою палату. Из приоткрытой створки выпросталась белая штора, она колыхалась на ветру. - Утром я уйду.
  -Но мастер Симатори...
  -Он уже здесь. Слышишь? Он уже идёт... - Карбин задержался перед тем, как скрыться в палате. - В ту ночь... Кто дозвонился до мастера Рони, ты или Юма?
  -Мастер позвонил сам, словно знал, что всё так получится. Наши телефоны запищали одновременно. Он сказал, везите моего мальчика в клинику Нарой, я скоро буду, с новым сердцем.
  
  
  *-*-*-*
  
  
  Это был сон? Или это была сказка?
  Наверное, да, сказка.
  И в начале, и в середине, и в самом конце, она не была доброй. Она была...
  Она была такой красивой!
  
  
  *-*-*-*
  
  
  Арин посмотрел назад, на распахнутые ажурные ворота, на солнечный дворик с ручейком, на желтую дорожку, на клумбы и, наконец, на раскрытые двери в гостиную, в окнах которой отражалось ослепительное солнце. Возле дверей порхала бабочка. Арин почувствовал острую щемящую тоску, впервые за свою короткую жизнь. Он, вдруг, понял, что больше никогда не сможет вернуться в этот дом. Что сейчас исчезают последние мгновения, когда он видит его. И даже если он захочет остаться, даже если очень-очень этого захочет, то уже не сможет даже войти в ворота. Старая карета превратилась в огромную золотую змею, мирно спавшую на солнце. Змея не позволит войти... Арин вздохнул с дрожью и повернулся вперед.
  Рони шел по тропинке, среди пшеничного поля и насвистывал какой-то мотивчик. Мальчик засмотрелся... Светлые волосы Рони на ветру, его зеленые глаза в тени от челки, пиджак на плече... Арин улыбнулся. А Рони сорвал колосок и принялся размахивать им, как мальчишка. Рони... Бросив последний взгляд назад, Арин стремглав бросился за ним. Только бы не опоздать!
  Он бежал вверх по тропинке и не сводил восхищенных глаз с Рони. По пшеничному полю прошелся ветер, волнуя спелые колосья, создавая в них волны и омуты. Рони приостановился и махнул ему рукой. Снова черный-черный силуэт в золотистом обрамлении солнечного сияния. Но в этот раз Арин не испугался, как когда-то, только еще быстрее припустил.
  -Рони, Рони, ты светишься, как солнце!
  Он подбежал к Рони и схватился за его руку. Улыбка Рони. Его глаза...
  -Смотри, - Рони показал колоском вперед.- Когда мы заберемся на тот холм, то, как раз окажемся на равном расстоянии между домом и городом.
  -Город, - прошептал Арин. - Я никогда в нём не бывал.
  -Вот и настало время твоих открытий, малыш. Кстати, ты не забыл свои имена?
  -Нет, конечно, не забыл!.. Вот только... Я не могу понять, почему их так много для меня одного?
  -Наоборот, их пока слишком мало. Я не могу дать тебе больше имен потому, что не знаю, на что ты способен.
  -А зачем мне много имен?
  Рони отвернулся и посмотрел вперед.
  -Сейчас ты этого не поймешь, Арин. Но, когда-нибудь... Смотри-смотри, в небе ястреб! - Рони показал рукою в небо, в котором кружилась маленькая черная точка. - Он высматривает свою добычу.
  -Добычу, - снова прошептал мальчик по имени Арин, наблюдая за черной точкой в ослепительно синем небе.
  А небо приобретало совершенно фантастические оттенки. Сверкающий диск солнца придал синеве особенной глубины, прохладной и тёмной, которая всего лишь угадывалась за блеском света. Солнце сотворило чудо, оно превратило утреннюю акварельную синь, словно нарисованную на тонком стекле, в бездонный океан чистого воздуха, пронизанный золотыми шелковыми нитями мерцающих лучей. Арин смотрел вверх, запрокинув голову, и думал, что если долго-долго всматриваться в эту бушующую небесную синеву, в которой даже гигантские облака стали прозрачными контурами над горизонтом, то его тело станет невесомым и прозрачным, как вязкий воздух над землей. И начнет подниматься вверх, призрачно дрожащее, растворяясь в знойной неге..., такое нескладное тело нелепого мальчишки.
  Весь этот мир...
  Запах горячей земли, аромат созревшей пшеницы, сухие и жаркие поцелуи ослабевшего дневного ветерка, осторожные прикосновения колосьев к голым коленям, стрёкот цикад, колыхавшееся марево полуденного воздуха, бездонная небесная синева над головой, высасывающая душу..., - рай его маленькой души, которая умела видеть большее. Арин улыбнулся. Он любил весь этот мир! Так любил!
  -Не отставай, малыш! - крикнул Рони и помахал ему рукой.
  Снова отстал... Арин побежал.
  -Эй! Эй! Как красиво вокруг, Рони!
  -Небеса обетованные, - прошептал Рони и похлопал по плечу Арина, когда тот поравнялся с ним. - Эту страну называют по-разному. Мне больше нравится слово Арая.
  -А что значит Арая?
  Рони остановился на вершине холма и повернулся назад, прикрыв глаза ладонью от солнца. Арин стал рядом с ним и тоже посмотрел... По его телу прокатилась искрящаяся волна восхищения, от нерва к нерву, как светящиеся электрические дуги, обжигающие чистотой.
  "Что со мной?" - подумал мальчик, всматриваясь в шелестящие волны, бегущие по полю. - "Почему мне так хорошо и так больно?"
  -Это красота, малыш, которую я вечно ищу... И не могу найти. Нигде, кроме Арая.
  Арин смотрел на бескрайний океан пшеницы, по которому скользили тени гигантских облаков, похожих на океанские лайнеры, как на картинках в той загадочной книге без названия. Он посмотрел ниже на дорожку, петлявшую в спокойном и живом золоте поспевших колосьев. На ласточек стремительно пролетавших над пшеницей так низко, что казалось они, словно, отскакивали от неё или наоборот собирались в неё нырять.
  Высоко в небе, так высоко, что слезились глаза, там где величественные тучи подпирали тёмно-синий хрусталь небесного свода, образовалась прореха, окрашенная алым сиянием, и из неё ударил столб света. Он бил в середину поля, туда, где стоял дом.
  Воцарилась тишина, и даже ветер стих.
  Только черные точки-ласточки роились в его застывшем золотом сиянии, то черные, то горящие, как светлячки.
  Арин глянул на Рони снизу вверх. Тот смотрел на дом странным взглядом, в котором просматривались чувства и мысли пока не ведомые мальчику. (О чем он думает? Наверное, вспоминает отца...) Арин снова повернулся к дому.
  Дом... Далекий... Потерянный навсегда.
  -Ты жалеешь, что покинул его, малыш?
  -Нет, - его дыхание перехватило. - Вернее... Мне очень грустно, но... Теперь ты мой дом и моя семья, Рони.
  Тот грустно усмехнулся и отвернулся от дома посредине пшеничного океана, на который показывал небесный перст.
  -Идём. Нужно успеть в город засветло, а то испугаем моего доброго друга Рамира, заявившись в темноте. Он очень суеверен.
  -Мы будем жить у него?
  -Пока да... Он научит тебя управляться мечом. Рамир весьма недурной фехтовальщик. Я бы даже сказал, что лучший.
  -Меч Рамира?.. Это... Это оружие? Я никогда...
  Рони улыбнулся мальчику и махнул рукой в противоположную от дома сторону.
  -Поспешил я с новостями. Не бери в голову, Карбин, малыш. Всё будет хорошо, обещаю! Идём, идём!
  Арин последовал за своим богом.
  
  
  *-*-*-*
  
  
  Сон оборвался на самом ярком моменте, как сказочный фильм в полупустом кинотеатре. Карбин приоткрыл глаз, тонкую раскосую полоску над белым шелком. Пальцы скомкали простынь. Смяли её... Я не вижу снов... Не видел... Просто проваливался в темноту. Умирал на два часа.
  Я не хочу видеть сны? Не хочу вспоминать? Но...
  Но...
  Что мне снилось в этот раз?
  Он почему-то вспомнил Юму.
  Как некстати!
  Зачем Юма? Почему? Какое отношение этот жестокий писака имеет к моим светлым детским воспоминаниям?!
  Карбин заворочался в постели. Потная подушка... Мерзкая потная подушка!
  Он сел и свесил ноги с кровати.
  Юма...
  Он встал, посмотрел на шторы, в которых переливался оранжевый печальный отблеск угасавшего вечера, который вот-вот перейдёт в лиловую ночь. Вздохнул.
  Юма... Черт, снова этот Юма!
  Карбин подошел к двери и выглянул из неё. Рядом с палатой стоял тот, кто и должен был здесь стоять - мордоворот из Вермы.
  -Эй, - позвал его Карбин. - Сигарета есть?
  Мордоворот полез во внутренний карман пиджака и достал нераспечатанную пачку "Ромба".
  -Эти устроят?
  -Давай. Покурим?
  -Я не курю. Насчет сигарет распорядился ангел Вермы, чтобы обязательно была пачка, на случай если вы спросите.
  -Предусмотрительный черт, - усмехнулся Карбин. - Давай сюда. Заодно и огня дай.
  Охранник протянул ему сигареты и одноразовую зажигалку. Карбин быстро сорвал целлофановую упаковку, выбил сигарету из пачки и прикурил.
  -Спасибо.
  Он уже почти закрыл дверь.
  -Там внизу... К вам хотел пройти какой-то тип. Охрана не впустила его.
  Предчувствие? Неужели...
  -Что за тип?
  -Не знаю. Дежурная медсестра, вроде бы, признала в нём какого-то известного писателя. Юка или Юки Романский... Точно не запомнил...
  Дверь резко открылась настежь. Карбин вышел. Его черные глаза смотрели на охранника.
  -Где он сейчас? Почему мне ничего не сказали?!
  -Он в холле... Вроде был там час назад... Вы спали. В госпиталь приезжал мастер Симатори и не стал будить вас. Он сказал, что вы должны хорошенько выспаться.
  Юма!
  Карбин кинул пачку обратно в руки ничего непонимающему мордовороту и побежал по коридору к лестнице.
  -Но меня никто не предупредил, что этого Юки можно впускать!
  Карбин толкнул стеклянную дверь и выскочил в серую лестничную тень.
  Юма... Почему Юма? Зачем?! Зачем?!
  Лестница. Частый перебор ступеней. Окно на площадке, в нём оранжевый луч. Клумба с бардовыми розами за стеклом. Быстрее! Быстрее!
  Ступени, ступени, ступени... Вниз, вниз, вниз... Он не мог справиться со своим дыханием. И главное... Самое главное... Его маленькое стеклянное сердце так громко и гулко билось в груди! Так громко... В его ударах не было слышно стеклянного отзвука... Где же хруст и звон?!
  Ступени, ступени, ступени... Вниз, вниз, вниз... Снова окошко на площадке между этажами и снова клумба. В этот раз ближе... Гораздо ближе... Такие красные розы...
  Ступени, ступени, ступени... Вниз, вниз, вниз... Коридор. Наконец-то! Звук голых подошв по холодному мраморному полу... Стеклянная дверь.
  Он увидел свою руку, толкавшую стекло с белесыми следами пальцев...
  Дверь открылась...
  Юма?
  Юма...
  Карбин застыл. И дыхание застыло, и сердце остановилось на мгновение. Секунда застывшей красоты. Всего лишь секунда. Одна короткая. Благословенная. Долгожданная.
  Секунда.
  В дальнем конце холла, возле большого окна, в черном кожаном кресле сидел он. Юма.
  Его мягкие светлые волосы были растрёпанны.
  Он смотрел в окно печальными отсутствующими глазами. Смотрел на красные розы.
  Красные и черные розы, которые росли в одной большой клумбе. Как же красиво!
  Несколько шагов в направлении Юмы. Его стеклянное сердце стучало в груди, как живое и настоящее. Его сердце из плоти и крови, как у Юмы. Живое сердце... Любящее.
  Еще несколько шагов. Карбин не мог сдерживать слёз.
  Он потянулся к Юме...
  Его глаза расширились...
  Что случилось? Что случилось с его руками?!
  С тонких скрюченных пальцев стекала и капала на пол кровь. Густая, почти черная в закатном свете, остро пахнувшая кровь.
  "Нет!" - закричал Карбин. - "Чья это кровь?! Чья?! Чья?!"
  
  
  Он открыл сонный глаз..., черную раскосую щелку над белой тканью. Пальцы скомкали простынь.
  Сон. Всего лишь сон.
  Он посмотрел вперед. Ничего странного и необычного. Его палата была озарена оранжевым свечением из окна, по полу метались тени от вздымаемых ветром штор, на черном дисплее медицинского компьютера мигала надпись "Отключены датчики". Он посмотрел дальше...
  -Ты кто?
  Легкий медицинский халат упал на пол.
  -Я пришла.
  -Ты... - он закрыл глаз, но ладонь похлопала по постели рядом с собой. - Я забыл про тебя.
  -Мне уйти?
  -Стой... Подойди.
  Смуглое гибкое тело выгнулось, потягиваясь. Жилистая рука потянулась к ней. Пальцы прикоснулись к нежной белой коже. Раскосые глаза Карбина... Её испуганные и страстные глаза...
  -Ты не ждал меня или... Или ждал не меня?
  -Я всегда жду, - он привлёк тонкое женское тело к себе на кровать и прижался лицом к упругой груди. - Их двоих... Одного жду десять тысяч лет... Второго жду всего-то восемнадцать...
  -Кто они, эти двое?
  Карбин уложил её на постель и принялся целовать грудь и плоский живот, мягкий и упругий одновременно.
  
  
  -Рони?
  Он оглянулся.
  -Что случилось? Почему ты не входишь в палату?
  -Мне захотелось попробовать кофе, который готовит доктор Кендо. Из всех моих учеников, только он умеет делать правильный кофе.
  Надин вздохнула и улыбнулась.
  -Карбин очень пылкий юноша. Ты это хотел сказать?
  Рони взял руки Надин и подмигнул ей.
  -Ты снова угадала, Надин.
  -Наш мальчик вернулся к своим обычным пристрастиям? Вот только женщинам не легче от этого.
  -Он очень пылкий юноша, - усмехаясь, повторил Рони. - Самые красивые женщины любили его... Но любил ли он их? Умеет ли он вообще любить?.. Как странно... Я боюсь заглядывать в его сердце. Впервые за много-много лет.
  -Карбин вел Юму по жизни за руку. Он был таким заботливым поводырем для слепого писателя с бомбой в голове... Я не могла даже предположить, чего же он хотел от Юмы на самом деле. Что случилось с ним в Токио?
  -Стеклянное сердце взбунтовалось против своего хозяина. Оно захотело стать живым, из плоти и крови... Оказалось, что ему было мало дружбы... Стеклянное сердце хотело большего.
  -У этой истории будет продолжение?
  Рони печально улыбнулся.
  -Эта история не останавливалась. Она живет по своим законам уже восемнадцать лет. И я не имею права вмешиваться в неё.
  -Ты говоришь загадками, - Надин провела пальцами по острому контуру его лица. - Впрочем, как всегда... А знаешь... Большой холл этой чудесной больницы имеет странное свойство.
  Рони с интересом посмотрел на Надин.
  -Вечером, когда в закатном свете из окон тени вытягиваются в тонкие черные полоски..., они приобретают совершенно фантасмагорические формы. Я бы даже сказала, что они становятся пугающими... Огромное пустое пространство больничного холла тревожит меня. Мраморные квадраты на полу, прямоугольники обзорных окон, и оранжевое небо в белёсых стёклах... Я всегда наблюдаю за своей тенью, пересекая этот холл вечером, когда покидаю госпиталь. С каждым гулким шагом она делается всё длиннее и всё тоньше. На середине пути, тень становится непроницаемо черной, и вдруг, изогнувшись, превращается в колючий зигзаг. Неожиданно и резко тень бросается под ноги... Я всегда останавливаюсь на середине пути, чтобы перевести дух..., остальную дорогу тень всего лишь ползёт за мной, как послушная собачка. - Надин глянула на мастера. - Но вчера я впервые не остановилась на середине пути. Впервые... Знаешь почему?.. Я заметила Юму в кресле возле золотого раскалённого окна... Он был один и ничего не замечал вокруг. Просто сидел и смотрел в мерцающее золото заката. Его светлые волосы показались мне седыми. Сгорбленный, несчастный, сломленный...
  -Он не сломлен. Можешь не волноваться. Просто, ленивое сердце Юмы было обескуражено пылкой влюблённой стекляшкой.
  -Ленивое сердце? - Надин грустно улыбнулась и прижалась к мастеру. - Мне жаль его, Рони. Неужели их невозможно примирить?
  -Не мне примирять их.
  -Рони, я помню Юму, когда еще он был твоим студентом. Я так любила ваши посиделки за чаем на твоем любимом балконе в Ронсиме. Сатоши постоянно что-нибудь говорил, рассказывал свои забавные истории, а Юма молчал и смотрел на тебя внимательными и восхищенными глазами. Я запомнила его глаза. Большие, пронзительно-синие, чуть-чуть удивлённые... А вчера я не увидела его глаз. Не смотря на то, что солнце так отчаянно сверкало перед тем, как скрыться за башней Арбана. Его глаза были скрыты тенью или..., прятались в тени.
  -Пути испуганного любовью сердца всегда во тьме. Никто не покажет ему дорогу к свету. Оно само должно найти её.
  -Неужели у него нет выбора?! Сердце может выбирать между светлой и тёмной дорогой?
  -Сердце слепо, Надин. Оно бросается в пропасть боли в полной уверенности, что именно там его ждёт счастье.
  Надин печально смотрела куда-то за плечо Рони.
  -Сердце и глаза...
  -Глаза? - Рони смотрел на Надин.
  -Да, глаза. У всех твоих учеников в глазах есть что-то... Что-то... Что-то похожее на ностальгию или романтику. Это такое необычное выражение глаз, Рони. Красивое и преображающее.
  -Ты помнишь тот курс, в котором учились Юма и Сатоши?
  -Ты так красиво назвал этот курс... Красиво и нелепо как-то... Дай-ка вспомнить... Кажется, "Стеклянные колокольчики"?
  -Верно, - глаза и улыбка Рони источали восхитительный свет.
  Надин погладила Рони по щеке и взяла предложенную руку.
  -И ведь, правда, чашка кофе от Сатоши Кендо, в его большом и красивом кабинете, перед окнами с видом на спокойное море - это так романтично.
  
  
  *-*-*-*
  
  
  Дверь открылась. На пороге стоял высокий молодой человек с копной роскошных светлых волос. Арин запомнил его, как набор ярких картинок из журнала для модниц, что валялся на кухне у Найры.
  Тонкая косица на правом виске. Удивленные глаза. Белая рубашка с закатанными до локтей рукавами. Запах вина... Запах точно не из журнала.
  Арин сморгнул и опустил глаза, выгоняя из тесной коробки воображения эти странные, незнакомые, (и в тоже время знакомые?), образы. В первую же секунду он понял две вещи о том, кто стоял перед ними и пьяно покачиваясь, держался за дверной косяк. Во-первых, он любил Рони. Во-вторых, он боялся его даже больше, чем любил.
  -Рони... Ты...
  -Привет дружище Рамир.
  -Утренняя звезда снизошла до навозной кучи... Я писал стихи...
  Рони улыбнулся и помахал рукой перед лицом, разгоняя острый винный дух.
  -Я понял по запаху. Ты всегда любил сладкие компоты.
  Рамир смотрел на Рони такими глазами, что мальчик начал ревновать.
  -Последний раз я видел тебя на пороге моего дома, кажется, тысячу лет назад. И тогда ты не захотел войти.
  Рони шагнул вперед.
  -Времена меняются, дружище. В этот раз я пришел не один, - он обернулся и показал на Арина.
  Рамир уставился на мальчика тяжелым пьяным взглядом. Затем кивнул.
  -Ты предложил и я согласился. Тогда.
  -Что-нибудь изменилось с тех пор?
  -Разве я могу нарушить слово, данное Деннице?.. Нет, конечно, нарушить не могу. Входите и чувствуйте себя, как дома.
  Прежде чем войти, Арин оглянулся назад и окинул взглядом дорогу, по которой они пришли. Ему понравилась окраина Арая ночью. Мраморная дорожка, по неровным плитам которой струился чистый родник, искусственные гроты и гранитные чаши давно пересохших фонтанов, стройные беседки, поросшие диким виноградом. Тонкие фонарные столбы вдоль заросших трамвайных рельсов. Красивая остановка, похожая на раковину морского моллюска. Желтый свет из окон маленьких опрятных домиков на холме... Красиво-то как! Каков же этот город днём?!
  -Как красиво, - прошептал Арин.
  -Как тебя звать, мальчуган?
  Он посмотрел в недружелюбные глаза Рамира.
  -Арин...
  -Его зовут Карбин. Называй его Карбин.
  Мальчик глянул на Рони. Тень скрывала его лицо.
  -Карбин?.. Раб... Как странно, Рони. Скажи ему, что означает мое имя, которое ты дал мне.
  Арин не мог отвести глаза от черного силуэта в золотистом свечении из двери.
  -Ему незачем знать значение твоего имени, дружище. Я вычеркнул из него смысл..., на время.
  Арин зашел в дом вслед за Рони. Дверь закрылась.
  Дом Рамира оказался поистине огромен изнутри. Он состоял всего из одной комнаты, почти без мебели, за исключением всклокоченной кровати в одном углу и большого круглого стола в другом. Впрочем, имелась еще высокая деревянная стойка с разнообразными шпагами и мечами, сиротливо приютившаяся возле второй двери, ведущей во внутренний двор. Всё это пространство освещала нелепая хрустальная люстра посредине потолка, которая тренькала всеми своими висюльками даже от осторожного шага по неровным половицам. На столе имели явное преимущество полупустые винные бутылки, фужеры на тонких ножках и широкие плоские тарелки с остатками трапезы. Окно было открыто настежь, прозрачные шторы были раздвинуты и подвязаны шелковыми шнурками. Арин с интересом рассматривал жилище этого странного молодого человека, который украдкой смотрел на Рони, точно, как это делал он сам. Рони осмотрелся и покачал головой.
  -Кровать всего одна.
  -Я, знаешь ли, живу один... Но раздобыть еще парочку, в принципе, не проблема.
  -Раздобыть нужно еще одну.
  На щеках Рамира вспыхнул румянец. Он опустил глаза под пристальным взглядом Рони.
  -Я не буду ночевать в твоем доме. Завтра найди кровать для Карбина.
  -И где же ты будешь?..
  -Тебя это не касается.
  Рамир вздохнул и вернулся к своему неряшливому столу. Взял бутылку и плеснул алого вина в стеклянный фужер.
  -Брезгуешь.
  Он выпил вино одним глотком. Арин сглотнул и передёрнул плечами. Эвон как у него это ловко получилось!.. Рони подошел к Рамиру и двумя пальцами приподнял его голову за подбородок. Фужер упал на пол, тяжело бухнулся на доски и покатился, разливая оставшиеся капли вина красной полоской.
  -Я никогда не прощу вам измены. Помни это каждую секунду своей никчемной жизни отвергнутого ангела.
  -Рони... Зачем же ты пришел?!
  -Ты научишь моего Карбина искусству боя, которое когда-то называлось "Искусством Рамира".
  -Рамира нет... Ты сам убил его.
  Рамир хотел отвернуться, но гипнотический взгляд Рони не позволял ему даже просто пошевелиться. Рони улыбнулся, приблизился и что-то прошептал на ухо Рамиру.
  -Нет, - тот стал бледен. - Он умер... Я не хочу... Это очень больно, Рони!
  -Отныне и до своей смерти.
  -Нет, Рони, нет!
  -Я возвращаю тебе имя, которое забрал тысячу лет назад. Обращайся с ним бережно, пока жив.
  Он убрал руку от лица Рамира и тот, пошатнувшись, рухнул на пол. Пьяный поэт закрыл лицо ладонями. Арин с тревожным интересом наблюдал за их непонятной беседой. Он чувствовал в словах, которые произносили эти двое, затаенный смысл, казалось потерянный давным-давно, но вдруг, найденный, очищенный от грязи и возвращенный на свое законное место.
  Зачем Рони отобрал у него такое красивое имя? И почему вернул его сейчас?
  -Люди придумали тебе свое имя. Хочешь услышать, как оно звучит?
  -Не знаю...
  -Вельзевул.
  -Что оно означает? - Рамир так и не поднял головы.
  -Ничего. Бессмысленный набор звуков. Они причислили тебя к моей свите, - Рони усмехнулся, достал из кармана золотой портсигар и вынул из него тонкую черную сигару. - Кто бы знал, что такое ничтожество считается моим вассалом. Ты доволен, Рамир?
  -Мы... Мы ведь дрались за них...
  -Мы это кто? Не себя ли ты вписал в список борцов за свободу?.. Борцов, которые на деле оказались мерзкими похотливыми животными.
  -Рони... Это было затмение... Наверное, отец...
  Рони наклонился к Рамиру и наотмашь ударил его по щеке.
  -Не смей упоминать его имя всуе.
  Большой и красивый Рамир сжался на полу, как запуганный мальчишка. Рони раскурил сигару и, брезгливо отодвинув горку тарелок, сел на край стола. Он посмотрел на Арина... Мальчик испугался. Он не мог представить себе, что у Рони могут быть такие холодные и жестокие глаза. Но прошло мгновение и глаза Рони потеплели. Он поманил мальчика.
  -Он один не предал меня... Он дрался за меня до смерти... - Рони крепко прижал мальчика к себе. - Он дрался и за вас, ничтожества. Однако свою смертельную рану он получил не от воина Арая. Нож в спину ему всадил Ураи. Свой.
  -И ты никак не наказал его. Даже имя не отобрал, как у меня.
  -Он сам себя покарал в тот же миг. Не завидуй его каре, глупый ангел. Имя - это суть. Ураи - это просто звук. Даже в треске камня об камень больше смысла, чем в его имени.
  Рамир, наконец, поднял голову и с надеждой посмотрел на Рони.
  -Значит... Я могу надеяться?
  Рони выдохнул тонкую струйку дыма в свет люстры, затем затушил недокуренную сигару в грязной тарелке.
  -Научи его своему искусству, Рамир.
  -Но ведь... Это он придумал...
  Арин смотрел на Рамира, и с ужасом думал о том, что ему предстоит жить под одной крышей с этим вечно пьяным незнакомцем, который смотрел на него странным взглядом. Он сильнее сжал руку Рони. Тёплая и сильная ладонь ответила ему. Арин успокоился. Всё будет хорошо. Да, так и будет. Рони не бросит его.
  -Давно, так давно, что это перестало быть правдой, я дал ему имя Рамир, что значит Возлюбленный, - тихо произнёс Рони, пронзая согбенную фигуру падшего ангела острым взглядом.
  -Моё место занято, - сквозь слёзы усмехнулся Рамир.
  -Ты отказался от моих даров в угоду страстям.
  -Но ведь имя вернул!
  -Если прочесть его наоборот, то выйдет Римар - Обреченный. Не забывай про оборотное значение своего имени.
  Арину было хорошо рядом с Рони. Он прижимался к нему спиной, чувствуя тепло и силу его тела даже через одежду, и они наполняли его уверенностью и любовью. Как хорошо быть ребенком, думал он, когда есть к кому прижаться и есть на кого надеяться. Он посмотрел вверх и улыбнулся. Рони подмигнул ему в ответ.
  -Почему ты не останешься здесь, Рони?
  -Я не могу жить в нечистом доме.
  -А я?
  -А с тобой мое благословение.
  -Но если ты захотел бы остаться...
  Рони сжал плечо мальчика.
  -Я буду с тобой каждую минуту, малыш. Незримо.
  
  
  *-*-*-*
  
  Конец первой части.
   Сони Ро Сорино.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"