Аннотация: Пятнадцатая и финальная история кукольного мастера Моргана Ван Крида, о настоящей драгоценности человеческого сердца. Посвящается тем, кто принял, понял и выдержал всю эту долгую и непростую историю кукольника Ван Крида.
Последний акт, господа!
Сцена восемнадцатая, финальная в пёстрой веренице поучительных, и возможно, просто красивых историй о кукольном мастере Моргане Ван Криде.
Я назову эту историю так:
Драгоценные сердца.
Стокванхейм бомбили с воздуха шесть часов кряду. Город мастеров, укрытый облаками пыли и гари, совершенно не просматривался даже с южных сопок, в клубящихся тучах серого и черного цвета мелькали огненные сполохи взрывов. Только часовая башня одиноко выглядывала из адского мельтешения внизу, чуть отклонившись в сторону и давно обронив свой большой медный колокол, который раскололся надвое на мостовой, перед тем отчаянно звякнув в раскаленный воздух. Красивые здания города мастеров проседали в огромных клубах бетонной пыли и черной копоти, выбрызгивая из себя агонические, блестящие гейзеры стеклянной крошки, в которой удивительным образом играло солнце, расщепляясь на радужные разноцветья. Солнце просматривалось иногда среди черных полос копоти в небе, высвечивая контуры разрушенных зданий внизу, отражаясь в глазах, обращенных к нему с мольбою, в струях разрушенного фонтана, которые били в разные стороны и оседали алмазными каплями на бутоны алых роз, что росли вокруг него в мраморной клумбе. Колоннада мастеров героев являла собой жалкое зрелище: часть колонн была разрушена, а часть завалилась вперёд от многочисленных взрывных волн, по простейшему принципу домино. Колоннады не существовало, точно, как и парка Триавур, в котором мастера со своими семействами любили гулять мирными летними вечерами, слушая дивные вальсы в исполнении городского духового оркестра.
Стокванхейм погибал мучительно. И, кажется, навсегда.
В доме Моргана Ван Крида царило необычайное для него спешное оживление, которое строго контролировалось невозмутимым Рене. Старик не допускал панических настроений и подбадривал своего хозяина, как мог, если вдруг замечал, что Морган застывал возле очередной незаконченной куклы и опускал руки. Он решительно заходил в кабинет, подбирал с пола приготовленную к погрузке коробку с кукольными запчастями, ворчал в сторону мастера: – «И не задерживайтесь, мастер. Времени в обрез!», а сам выйдя за дверь, приостанавливался, чтобы прислушаться. Морган Ван Крид обычно снова начинал тарахтеть своими железками и пружинами, собирая их в новые коробки.
Ему была необходима поддержка, и он получал её со всех сторон. Её давал ему кукольный солдат, который носился из библиотеки в гараж и обратно, с большими картонными коробками набитыми книгами, поскрипывая своими новенькими механическими суставами и напевая некий незамысловатый мотив, точно обрисовывавший нынешнюю ситуацию. Морган хотел спросить название этой удивительно красивой песни, но, зачем-то передумав, просто попросил петь её вслух со словами. Солдат счастливо кивнул, словно только того и ждал, и принялся распевать эту песню во всё своё механическое горло, не уставая носиться из библиотеки в гараж, и обратно в библиотеку.
Давайте негромко,
Давайте вполголоса,
Давайте простимся светло.
Неделя, другая,
И мы успокоимся,
Что было, то было, прошло.
Конечно, ужасно,
Нелепо, бессмысленно,
О, как бы начало вернуть.
Начало вернуть невозможно, немыслимо.
Ты даже не думай, забудь.
Займёмся обедом,
Займёмся нарядами,
Заполним заботами быт.
Так легче, не так ли?
Так проще, не правда ли?
Не правда ли, меньше болит?
Не будем грустить,
И судьбу заговаривать,
Ей богу, не стоит труда.
Да-да, господа,
Не авось, ни когда-нибудь,
А больше уже никогда.
Ах, как это мило,
Очень хорошо.
Плыло, и уплыло,
Было и прошло...
–И всё же, откуда я знаю этот чудный мотив и слова? – пробормотал Морган, скорее спрашивая себя, чем кого-либо.
Однако кукольный солдат оказался рядом вовремя, как и положено настоящему солнечному воину – сразу оказываться на линии фронта, расчертившей с одной стороны гибнущее прошлое, с другой свет будущего.
Он посмотрел на мастера, который растерянно передвигал с места на место прехорошеньких кукол в кружевных нарядах, словно решая про себя, брать их с собой или оставить в погибавшем доме. Солдат прислонился жестяным плечом к дверному косяку и улыбнулся мастеру. Он знал, что звук сервомоторов, которые преображали невнятную полоску механического рта в добрую улыбку, привлечет внимание мастера. Так и случилось. Морган глянул на солдата, заметил улыбку на металлическом лице и попробовал улыбнуться в ответ.
–Эту песню запрещали в свое время. Вы точно должны помнить, мастер!
–Запрещали? Но за что? Такая грустная и добрая песенка... А я вот, ничего не помню.
–Она называется «прощальная песня». Уж чем она не угодила яаритам, правда, не знаю. Но они даже придумали давать три года каторги за её исполнение. Тинто Ди Псито включил её в свой второй сборник народных песен... Но вам должно быть интересно другое.
–Что именно?
–А то, что Ди Псито написал в аннотации к своему сборнику. Он отказался от авторских прав на все произведения, объяснив свое решение тем, что просто подслушал эти песни в призме света..., – вы не поверите, – из параллельного мира. Так что, мастер, эта песня из другого измерения. Возможно, поэтому она так привлекает вас своей загадочностью.
–Ты-то откуда всё это знаешь? – буркнул Морган, отвернувшись.
–Об этом нужно спросить вас, и еще задать массу вопросов.
–Например?
–Например, зачем вы вложили во всех солдат моей модели столько разнообразных знаний и информации? Это же никоим боком не понадобилось нам в бою!
–Ты жалеешь, что в тебе есть все эти знания?
–О, нет! Наоборот! Всё это спасало наши жестяные души от сумасшествия... Представляете, мы зачитывали наизусть сонеты Оракула, когда кресты сыпали напалмом с небес, смешивая землю с огнём. И солдаты... Обычные человеческие мальчишки восемнадцати лет... Слушали эти божественные сонеты со слезами на глазах.
–Значит, пригодилось. Я знал. Уверен был, – вздохнул Морган, и когда грохнуло за окном, то даже не вздрогнул. Он просто смотрел на вздымавшуюся штору и о чем-то думал. О чем-то грустном, возможно, но, вместе с тем, и добром. – Иди-ка ты лучше перетаскивай книги из библиотеки, пока Рене не заметил, что прохлаждаешься со мной.
Поддержку ему давал и кукольный мальчик Поль, которого Морган считал своим сыном. Рене никому не позволял расслабляться в доме и дал задание Полю собрать все столовые приборы в особые коробки с мягким дном. Мальчик аккуратно выполнял задание, раскладывая ложки, вилки и ножи в сафьяновые мешочки, укутывая каждый бокал в холщовую салфетку и каждую тарелку в лист пергаментной бумаги. Он лишь изредка вздрагивал, когда разрывалась авиационная бомба на соседней улице, и слышался грохот обрушившегося дома. Иногда он отвлекался от своего занятия, – особенно же, когда Рене не было поблизости, – и заглядывал в кабинет мастера. Если Морган выглядел потерянным, сидя на полу перед ворохом чертежей или перед коробочками с сердечными пружинами, мальчик подходил к нему со спины и крепко обнимал. Этот короткий и простой, в сущности, знак внимания взбадривал Моргана необыкновенно. Он мягко гладил Поля по руке и шептал, что всё образуется. Он верил в это, хотя..., точнее будет так – он принимался в это верить. И вера обретала образы и контуры реальности потому, что это важно – верить изо всех сил. Вера, свет и любовь – единственное, что есть настоящего в человеческом сердце.
В то время как бомбы разрывались на соседних улицах и слышались крики и мольбы о помощи, мастер Ван Крид лихорадочно собирал кукольные сердца в поименованные шкатулочки. Затем, он брал каждую и укладывал в большущий сундук, на верхней крышке которого был изображен знак солнца – золотой круг с четырьмя протуберанцами. Едва лишь Морган бывал в состоянии слышать человеческие крики с улицы, он подбегал к распахнутому окну и пытался что-то высмотреть в клубах черного дыма. И в этот момент всегда появлялся Рене, который пресекал всяческие попытки мастера бежать и помогать несчастным. Он ледяным голосом говорил, что у мастера Ван Крида есть о ком позаботиться и будет лучше для всех, если он сделает это, как можно скорее. Морган смотрел на Рене с ненавистью в эти моменты. Но старик знал, что делал, и выдвигал вперёд себя кукольного мальчика. В хрустальных глазах живого куклёнка был испуг.
Испуг в чистых детских глазах... Морган не умел выносить чужой боли без того, чтобы не помочь и не обогреть своей заботой. Он беззвучно плакал и, взъерошив синтетические волосы Поля, снова принимался собирать свои кукольные запчасти в коробки. Он говорил своему механическому сыну: – «Скоро, совсем скоро мы покинем этот город, малыш. Потерпи немножко. Пожалуйста, совсем чуть-чуть потерпи».
Белые шторы с черной копотью по краям порхали под напором горячего ветра с улицы. Словно дом, в котором Морган прожил так много интересных и насыщенных лет, прощался со своим хозяином навсегда. Дом понимал, что его время прошло... Но время мастера спешило вперёд и стремилось соединиться с чьим-то другим временем. Это же чувствовал и Рене.
В промежутке между канонадами он заглянул в кабинет и снова застал Моргана Ван Крида за тем, что тот сидел на табурете, держал на ладони перед собой обыкновенную картонную коробочку и рассматривал её, как нечто содержавшее в себе давно забытую драгоценность. Мастер не заметил Рене. Он вяло пыхтел сигарой и временами бросал рассеянные взгляды на окно, в котором порхали крылья-шторы.
–Мастер Ван Крид, у меня складывается двоякое впечатление, – начал Рене, став напротив Моргана и сердито нахмурив бровь. – Иногда мне кажется, что вы не очень-то торопитесь покинуть этот дом и вообще Стокванхейм.
Морган мельком глянул на своего старого слугу и снова вернулся взглядом к простенькой коробочке на ладони. Он вынул сигару изо рта, но стряхивать пепел на пол не стал. Рене поднёс ему большую хрустальную пепельницу, которую всегда содержал в чистоте. Морган стряхнул пепел, даже не глянув, потому что просто знал, что и как делается в его доме.
–Возможно, ты отчасти прав, Рене.
–Я могу узнать причину вашего нежелания?
–Ты неправильно понял меня, старина. Дело не в том, что я не хочу покидать дом и город... – Морган печально глянул на колыхавшиеся шторы с копотью по краям. – Я осознаю, что всё былое ушло навсегда. Но дело в том, что я жду кое-кого. Я давно его не видел, но мне почему-то кажется..., что он должен вот-вот появиться. Без прошлого никак нельзя, старина мой, Рене. Без прошлого нет ни настоящего, ни тем более будущего. Вот я и жду того, кто вернёт в силу реальное прошлое, которое было, и его ни стереть, ни забыть. Прошлое, на котором будет легко построить настоящее, чтобы идти в будущее.
–Мастер, надеюсь, вы не заблуждаетесь в своих ожиданиях.
–Я думал об этом... И у меня есть ответ, – Морган вдруг счастливо улыбнулся. И эта улыбка, появившаяся вместе с взрывами и сиплыми сиренами, показалась старику безумной. Однако в глазах мастера не промелькнуло даже маленького лоскута от той тени, что застила его взгляд с утра. Он точно знал или точно определился с тем, кого ждал и чего хотел.
–Смею напомнить, всё же, что в любой момент в наш дом может попасть авиационная бомба.
–Ты знаешь, кто я такой, Рене. Верь полукровке, старик. Ангельская кровь кипит в моих жилах. Она чувствует приближение солнца... – Морган не договорил и снова посмотрел на коробочку.
Старый слуга тоже глянул на неё с интересом.
–Знаешь, что находится в коробке? – спросил его Морган.
–Она похожа на те, в которых вы обычно держите тонкие пружины для кукольных сердец.
–Сердца... Да... Ты почти угадал, Рене. Всю жизнь я пытался разобраться в чужих сердцах, так и не поняв своего. Но теперь многое изменилось, – Морган раскрыл коробку на две половины и показал старику то, что лежало на красной бархатной подстилке.
–Какое-то странное насекомое, – с сомнением пробормотал Рене, приблизившись к руке мастера, чтобы лучше рассмотреть то, что лежало на бархате. – И насекомое ли это? Возможно, это только похоже на жука, а на самом деле, драгоценность из золота.
–Драгоценность... Да. Только не из золота, а из солнца.
Рене недоверчиво качнул головой. А Морган поднёс коробочку ближе к лицу и прошептал солнечному насекомому:
–Жук. Солнечный Жук, ты слышишь меня? Ты всё понимаешь, частичка солнца. Всё-всё понимаешь и видишь. Когда-то ты прилетел ко мне и наполнил невзрачную жизнь кукольного сказочника смыслом. Все твои смыслы стали моими идеалами, а мои – твоими. Теперь снова пришло время выбирать, Солнечный Жук. Мне кажется, что пришло.
Жук сонно шевельнул крылышками и подвигал сверкающими усиками. Затем он поднялся на свои лапки, встряхнулся, расправил крылья и... Взлетел. Морган Ван Крид и Рене наблюдали за плавным полётом Солнечного Жука по комнате. Тот покружился возле стола с ворохом не прибранных чертежей, затем подлетел к большому книжному шкафу и чиркнул по стеклянным двёркам мохнатыми лапками. Он кружил и кружил по комнате, словно вспоминая все места в ней, которые он узнавал и они были ему дороги. Наконец, жук полетел к раскрытому окну и покружился в проёме, совершенно не обращая внимания на взрывы, огонь и плотные облака гари. Он кружился в окне, а Морган с замиранием сердца наблюдал за живой драгоценностью и ждал его выбор.
Жук вернулся в комнату.
Покружился в середине.
И вдруг, громко зажужжав, полетел в сторону мастера.
Он ударился в левую половину груди Моргана. Прожег солнечным огнём рубашку и кожу, и... Вонзился в сердце, как золотая пуля. Едва попав в самую сердцевину человечьей сути, Солнечный Жук успокоился и принялся мирно себе устраиваться в сердце Моргана Ван Крида.
Рене только охнул и едва успел подхватить покачнувшегося мастера за плечи, чтобы усадить на стул.
–Мастер! Вам больно? – старик удивлённо замолчал, потому что увидел счастливые глаза своего хозяина. Рана затянулась сразу же.
–А хорошо всё-таки с солнцем в сердце, – прошептал Морган. – Он сделал свой выбор. И этот выбор точно совпадает с моим. Ты удивлён?
Рене с сомнением смотрел на своего хозяина. Счастливая улыбка не оставляла сомнений, что Моргану не было больно, а наоборот, он словно бы наполнился светом и силами. Мастер запахнул камзол и встал.
–Прикажете сменить рубашку? – пробормотал старик.
–Некогда, Рене, некогда! Собираем последнюю коробку и выезжаем!
–Но тот, кого вы ждали... Это и был солнечный жук?
–Увидишь! – радостно воскликнул мастер и обнял старика за плечи. – Скоро всё увидишь сам!
*
Когда паромобиль Ван Крида сворачивал на последнюю улицу в восточной окраине города, взрывы участились. Бомбы падали на дома и разрывали их изнутри вместе с яркой вспышкой и скорым облаком черной гари. Стёкла звенели необычайно громко. Почему-то из всей этой катастрофической какофонии именно звуки разбивавшихся окон казались невыносимо громкими и ранящими слух. Рене и Поль сидели на заднем сидении. Старик одной рукой прижимал к себе перепуганного кукольного мальчика, другой придерживая ворох книг по механике, которые то и дело норовили рассыпаться по салону. Парогенератор натужно пыхтел у них за спиной, обдавая влажным жаром и горячими каплями. Однако Рене не потел. Он слишком был собран для того, чтобы поддаваться паническим настроениям и слабостям. Он чувствовал потребность в себе, которую испытывал Поль, и поэтому создавал вид непоколебимого спокойствия.
Морган был за рулем. Он сосредоточенно следил за дорогой, вовремя отклоняя паромобиль от рашащихся стен и падавших столбов. Кукольный солдат сидел рядом и молчал. Морган иногда с удивлением смотрел на него, он ждал, что тот снова начнет горлопанить свои песни, но солдат тоже сосредоточенно смотрел на дорогу, словно за рулём был он.
–Остался всего один поворот, и мы уберёмся из этого города, – тихо сказал солдат.
Морган глянул на него мельком... Затем вперёд на дорогу... И вдруг надавил на тормоз.
Паромобиль застыл.
Генератор зашипел, выпуская из бойлера лишний пар.
–Мастер? – тревожно воскликнул Рене и подался вперёд. – Что-то случилось?!
А Морган смотрел на дорогу.
На дорогу, по которой к ним спешил кто-то в белом камзоле с золотой каймой.
Кто-то с золотистыми волосами, растрепавшимися на ветру.
Кто-то махавший им рукой.
–О, боже мой, – прошептал пораженный Рене и вдруг всхлипнул по-стариковски. – Неужели... Неужели это мастер Рем Ринн? Наш солнечный мастер? Господин, неужели это он?! Это его вы ждали?! Его?!
Морган молча наблюдал за тем, как Рем Ринн добежал до паромобиля, распахнул дверь и... В салоне появилась его золотистая голова и улыбка, которая светила, как солнце.
–Мори, я так и знал, что ты рванёшь по этой дороге! – радостно крикнул Рем.
–Рем, забирайся скорее! – Морган глянул на кукольного солдата и тот сразу, и очень ловко, перебрался на заднее сидение.
Солнечный мастер сел рядом и оглянулся назад.
–Ну, полно тебе, Рене, старина, не рыдай ты так! – Рем похлопал по руке старого слуги, пока тот пытался справиться со слезами радости.
–О, мастер! – только и смог ответить старик.
Поль кинулся обниматься с Ремом, и солнечному мастеру пришлось успокаивать еще и его.
–Поль, малыш, ты плачешь?! Мори, что ты сделал с этим чудесным ребёнком? Он плачет настоящими слезами! Ты настоящий, Поль! Радоваться нужно, а не рыдать мне тут!
–О, мастер! – всхлипнул Поль и еще крепче прижался к Рему.
–У вас здесь, что, заговор? – Рем глянул на Моргана и потешно нахмурил бровь. – Мори, что всё-таки у вас здесь творилось, пока меня не было? Ну-ка отвечай! Это уже не паромобиль, а просто какая-то фляжка со слезами!
Наконец, наобнимавшись со всеми он глянул на Моргана.
–Ну, что, Мори, вперёд?
Он крепко-крепко пожал протянутую руку.
–Обниматься, полагаю, не будем? – в солнечных глазах Рема Ринна промелькнула задорная искорка.
–Иначе... – Морган дрогнул..., робко улыбнулся..., и облегченно вздохнул. – Сам понимаешь, здесь будет еще одно сопливое чучело со слезами в три ручья. А нам нельзя расслабляться. Нам нужно вперёд!
–Ну, значит, это сделаю я, за нас двоих, – солнечный мастер крепко обнял Моргана за плечи и подмигнул ему. – А вот теперь точно, только вперёд!
Паромобиль запыхтел генератором и помчался по улице, разрушенной взрывами.
Впереди по небу стлались черные тучи, но... Золотое солнце занималось над сопками.
КОНЕЦ
"Прощальная песня" из старинной киноленты "Обыкновенное чудо", автор стихов Михайлов Ю.