Аннотация: Разрозненные истории о кукольном мастере Ван Криде, не вошедшие в предыдущие сборники. История четвертая, о механических бабочках с шелковыми крыльями. А еще, о мере ответственности и глубине расплаты.
Куклы Ван Крида. Re: End.
Истории в картинках словами, не вошедшие в предыдущие сборники.
История четвертая: Шелковые бабочки.
–Ваша светлость? Мастер Ван Крид прибыл, – сообщил слуга с поклоном и чуть отступил в сторону.
Возле входа в просторную летнюю беседку стоял высокий человек в черном костюме. Тень от шляпы скрывала половину его лица. И в этой сиреневой тени слепли золотые блики на круглых стеклах очков. Вечернее оранжевое солнце спрятало его глаза за своим огненным отражением. А еще, червонные блики ползали по золотой оправе, ослепительными кантами и меркнущими точками.
Престарелый лорд Брадус улыбнулся гостю и жестом пригласил войти в беседку. Он вдруг пожалел... Прямо сейчас пожалел, что приложил столько усилий и задействовал столько связей, дабы заполучить этого мастера к себе, хотя бы на час. В его старом и темном сердце проснулась тревога, будто змея, потревоженная под колодой.
Тревога.... такое странное слово, особенно применительно к человеку, который разменял седьмой десяток лет жизни, всякого повидал на своем веку, и очень хорошо разбирался в людях. Тревожно, страшно... – те ли это слова? В полной ли мере они описывали то, что сейчас творилось в его душе? И даже если это, все таки, тревога... То о чем? О ком? Неужели о будущем? А если сказать точнее? Тревога, как предчувствие чего-то неотвратимого? А если еще точнее..., – то это было неожиданным осознанием, что будущего нет. Вместо благословенного незнания – некий страшный высший план, в котором ему отведена роль жертвы. А может, всё же, внутренний протест перед надвигающейся неопределенностью? Что же это было, что?
Да, лорду Брадусу стало страшно. Он не смог бы точно объяснить, откуда взялось это чувство. Возможно, образ гостя явился первой и главной причиной: хмурый, молчаливый, во всём черном, глаз не видать за очками. Вот стоит и будто не думает о том, к кому приехал. Одной рукой придерживает плоскую шкатулку. Осматривается. И словно не хочет входить.
Старик спрятал тревогу за дружелюбной и чуть ироничной улыбкой. Он умел ловко обращаться с масками своего лица. И мысленно обратился к гостю с такими словами:
«Обычно, молодой человек, если я зову кого-нибудь в гости, это считается честью для приглашенного. И он, тот самый приглашенный, сразу входит и склоняет голову. В народе меня не любят, никогда не любили, называли злобным удавом, задушившим свободу..., однако боялись и уважали. Имперский социоконструктор в отставке Конрад Брадус, имею честь представиться. Я помню вас совсем мальчишкой, Морган Ван Крид. А вы, должно быть, меня забыли... И, тем не менее, мне странно ваше поведение, мастер, кто бы вы ни были. Я привык совсем к другому отношению к себе»
Он не сказал этих слов вслух, только потому, что ему всё ещё было страшно. Старею, – думал Брадус, рассматривая гостя с поблекшей улыбкой. – Не чувствую своей силы, как прежде.
А гость не торопился входить. Он осмотрел лужайку и дорожку, по которой его привели сюда. За травянистым холмом просматривались декоративные пихты с острыми верхушками. А еще дальше крыша дворца...
Затем гость посмотрел вперёд, на небольшую речку и мраморный причал с тремя ступенями, спускавшимися прямо к воде. Кружевной белый зонт с бантом лениво перекатывался на траве перед спуском. Возле последней влажной ступени, на которую набегала тёплая, искрящаяся на солнце волна, качалась прогулочная лодка с вёслами. Она была привязана белой верёвкой к мраморным перилам.
Тишина. Тёплый ветер, бегущий серебристой волной по траве. Много солнца. Полевые цветы. И синее-синее небо вверху... Гость посмотрел на небо.
Затем вздохнул и вошел в беседку.
Старик, который сидел в кресле сбоку от столика, накрытого к чаю, протянул руку для приветствия.
Гость пожал руку, пробормотав: – Морган Ван Крид, к вашим услугам.
–Я рад, что вы нашли время заглянуть ко мне, мастер. Признаться, мне пришлось постараться, чтобы...
–Если бы не звонок... – перебил мастер и нахмурился. Он вдруг заметил белокурую девочку лет восьми, которая спала на лавочке в противоположной стороне, сложив руки под щечку. Кто-то заботливо постелил для неё мягкий матрасик и накрыл сверху лёгким одеяльцем. Морган Ван Крид покачал головой и вернулся взглядом к старику. – Если бы не звонок Редиарда Роххи...
–Вашего батюшки, – вставил старик и снова улыбнулся.
–Я бы не приехал, - закончил мастер.
–Поэтому я и воспользовался давним знакомством с генерал-губернатором, чтобы он уговорил вас заглянуть ко мне. У меня есть до вас нужда, мастер. Иначе я не беспокоил бы вас. – Старик перевел взгляд на плоскую шкатулку, которую держал Морган. – Это они, ваши загадочные приборы?
А Морган с сомнением рассматривал лорда Брадуса. Крепкий еще старикан и вполне адекватный на первый взгляд: осанка, хваткие руки, ироничные глаза, вполне себе стильный светлый костюм... Хотя и сидел он в инвалидном кресле с электроприводом. Ноги прикрыты клетчатым пледом. Поверх него – раскрытая книга.
–Может быть, чаю? – Брадус показал на стол. Белая скатерть колыхалась на ветру. Солнечные зайчики прыгали по фарфоровым чашкам, по золотым ложечкам, рассыпаясь мягкими бликами в стеклянной сахарнице и угасая в букетике полевых фиалок посредине стола.
–Я предпочитаю кофе.
–Ну, так я распоряжусь, – старик посмотрел на слугу, который стоял перед входом.
–Нет, – Морган подошел к столу и положил шкатулку на край. – У меня нет времени.
–Как скажете, мастер Ван Крид, – старик махнул рукой слуге, чтобы тот ушел. А сам посмотрел на шкатулку с золоченым вензелем в середине крышки «MVK». – В таком случае, раз уж у вас нет лишнего времени... – он поднял глаза на мастера, не сумев скрыть своей тревоги. Чувствуя, как тяжело начало биться сердце в груди. Снова эта непонятная тревога... – Может, сразу и приступим?
–Вы должны знать, что всё это... – Пальцы Моргана коснулись золотого замочка на тыльной стороне шкатулки. – Не более чем гадание. С тем же успехом можно хоть кости бросать, хоть карты раскладывать.
–Я знаю историю ваших шелковых бабочек, мастер. Поверьте, прежде чем решиться на это... – старик слегка поморщился и потёр левую половину груди. Морган заметил контур очков в кармане рубашки. – Я навел справки. И в курсе, что вы создали всего три комплекта этих... миниатюрных приборов. Я уж как десять лет отошел от дел, растерял некоторые связи, поэтому мне пришлось нанять лучшего столичного детектива, чтобы он проследил путь всех комплектов, так сказать во времени и в пространстве. И теперь точно знаю, что первый находится в собственности нашего правителя, капитана Рога. Второй в Аль-Тиграме, в храме судьбы. Третий... – Брадус показал на шкатулку. – Я бы хотел купить его...
–Я так и знал. Но, возможно, он не нужен мне по большому счету. Я имею в виду, в собственности не нужен. Потому что сегодня я получу свой единственно возможный ответ.
–Вы получите вариант, который ничем не лучше карточного гадания.
Старик улыбнулся и покачал головой. Он потянулся к столу, взял чашку и отпил глоток чая.
–Уже остыл. Не выношу остывшего чая, – чашка стала обратно на блюдце. Фарфор отозвался мягким звоном в ветреной тишине. – Может быть, аль-тиграмские колдуны из храма судьбы и пользуются этим вашим изобретением для гадания... – Брадус посмотрел на Моргана. И взгляд его был весьма серьезен. – Но я верю своему повелителю. Точнее, его выбору. Капитан Рог никогда не ошибается в том, что касается... жизни, точнее её продолжительности. В самом узком, прямом и однозначном смысле этого слова. И если уж он заполучил себе такую шкатулку, значит, приборы работают. Значит, они точно определяют продолжительность жизни.
–Ну, хорошо... – Морган приоткрыл крышку шкатулки, с сомнением глянул на девочку и снова на старика. Интонации в его голосе, и все эти витиеватые выражения... Морган вспомнил этого человека. Вот так просто, неожиданно и совершенно точно. – Когда-то... Вы читали лекции по благонадёжности в школе солнца, что в Биноме Гота?
–А вы там учились? – Брадус прищурился.
–Бывал проездом, – Морган слегка качнул головой, словно отгоняя какие-то мысли. Этот старик... Теперь кукольный мастер вспомнил, где видел его в последний раз лет эдак двадцать назад. В Розенбурге. В лаборатории вживительной механики, которую Брадус, будучи вальяжным имперским офицером с безжалостными глазами, в шутку назвал Детской игровой комнатой... А вслух продолжил: – Вы должны знать принцип работы механических измерителей жизненной активности. Они, всего лишь, измеряют глубину энергетическое поля, которое окружает человека. А поле это имеет всего два свойства. У части людей оно излучается вовне. У другой части – поглощается, будто поедая само себя.
–Не совсем понимаю для чего мне это знать... – пробормотал старик.
-Я продемонстрирую.
Морган открыл шкатулку.
На алом бархатном дне, в специальных узких прорезях...
В пять рядов, тридцать штук...
Крылышками вверх...
Находились бабочки с шелковыми крыльями, которые были расписаны удивительно красивыми узорами.
Брадус смотрел на механических насекомых с некоторым удивлением.
А Морган надавил на какой-то рычажок, и...
С тихим шорохом и едва слышимым механическим клацаньем...
Бабочки расправили свои красивые крылышки и лёгким разноцветным облаком поднялись над шкатулкой.
Они кружились в беседке, не обращая внимания на ветер. Летали над чашками, над букетиком фиалок...
Но скоро, как по команде, вылетели из беседки, кружась над травой и садясь на цветы...
–Они впитывают энергию солнца, – Морган наблюдал за шелковым облаком, зависшим над цветами. Старик тоже, как загипнотизированный смотрел на мельтешащих в оранжевом воздухе бабочек.
–Мастер... – прошептал Брадус, не отводя глаз от пёстрого роя. – Мне нужно знать, сколько я еще проживу. Всё дело в моей внучке, в Эмме... – старик посмотрел на девочку, мирно спавшую на скамеечке. – Её родители... мой сын и его жена... погибли при довольно странных обстоятельствах три года назад. Боюсь себе признаться, что это, на самом деле, была месть мне... за годы неоднозначной службы империи. Но дело не в этом. Я взял малышку к себе на воспитание, и души в ней не чаю. У неё никого не осталось, кроме меня. А у меня нет никого, кроме неё. Понимаете? Мне нужно прожить еще десять лет, чтобы вырастить её, поднять, подготовить к взрослой жизни в нашем жестоком мире. А тут сердце, как назло, и возраст... – он опустил голову. – Простите, что я так сумбурно объясняю.
–Я понял вас, – Морган наблюдал за бабочками над поляной... А сам думал:
Что такого делает с людьми время? Ломает? Неужели всё-таки ломает? Не учит, не делает мудрее, а... грубо и страшно ломает, как сухую ветку. Я помню тебя полным сил имперским циником, который вершил судьбы людей легко, между первой и второй чашкой чая. Я помню, что ты ответил профессору Пунцу в Розенбурге, когда тот прокричал тебе в лицо: «Вы хотите использовать детей так, словно они бездушный и бессмысленный скот! Вы изверг!» А ты ответил с усмешкой: «И что тут такого? Мир несправедлив, дорогой Пунц. И мне нет дела до этих маленьких, грязных существ. Через день я буду решать другую проблему по приказу империи, в другом её конце, и забуду о ваших оборванцах навсегда. И поверьте, совесть нисколько не будет мучить меня. Потому что я властелин своей судьбы и своей совести. – Ты вытянул руку в сторону шокированного ученого и сжал пальцы в кулак, до хруста в костяшках. – Вот где она у меня! Вот где все вы!»
Моргану стало грустно. Он глянул на несчастного старика и сказал вслух:
–Еще десять минут, и они напитаются солнечной энергией. А потом измерят возможную длину вашей жизни.
–Но каким образом они сделают это?
Мастер перевел взгляд на мраморный причал. Смотреть на скорченного старика было выше его сил. И жалость, и презрение...
–Помните, я говорил вам, что человеческая энергия имеет всего два простейших свойства? Если её много, и тело наполнено здоровьем, то энергия излучается. Человек словно бы светится изнутри, будто в его сердцевине пульсирует некий радиопередатчик, который сообщает мирозданию – я здоров, полон сил и хочу жить. Бабочки к такому человеку не подлетят, ведь они сами наполнены энергией солнца. Энергия излучения оттолкнет их. А им нужно кому-то отдать ту ее часть, которую впитали на солнце. Поэтому они подлетят к человеку, у которого своей жизненной энергии уже нет, он словно черная яма, всасывающая крохи чужих энергий. Вот этого человека бабочки окружат и попробуют наполнить его яму золотистым светом. Обычно это означает, что человеку осталось жить не больше года. И это, собственно, всё, что они умеют.
–Да... – прошептал Брадус. – Я уже очень стар... – он глянул на мастера с надеждой. – Но может быть тот свет, что дадут бабочки, продлит жизнь еще хоть ненадолго?
Морган покачал головой.
–Проверено. Нет. Их света хватит лишь на то, чтобы точно определить длину остатка.
–Мне бы хоть пяток годков, – старик тяжело вздохнул и снова потёр левую половину груди. Однако скоро он взял себя в руки и уже твёрдо посмотрел на Моргана. – Сколько бы там ни было... Я хочу знать точную цифру. Вы сможете её мне назвать? Сколько мне осталось?
–Да. Но только цифру, а не причину.
Брадус и Морган одновременно перевели взгляд на бабочек, кружащих в оранжевом свечении закатного солнца. А вверху... в темнеющей небесной синеве рассыпались пунктирами серебристые перьевые облака. Над ними разливалось алое с золотым свечение...
–Как вы нашли это свойство человеческой энергии, мастер? – спросил старик, не отрывая взгляда от шелкового роя, всё ближе и ближе подбиравшегося к беседке.
–Когда-то давно... в Розенбурге... – Морган искоса глянул на старика. А тот слушал его, словно сказочника, не подавая виду, что знает, помнит, понимает. – Один талантливый юный механик искал способ вживления тёплых детей в холодные механизмы. Это был приказ капитана Рога..., но самое главное, просьба учителя, которому юноша не мог отказать. А дети всё никак не хотели становиться частью бездушных механизмов. Они сопротивлялись, как могли: и осознанно, и бессознательно, на уровне рефлексов. Со временем юный мастер заметил, что определенная часть испытуемых детей, всё же, несмотря на внутреннее сопротивление, приживалась в механических блоках. Им было больно, холодно и страшно, но всё-таки они словно свыкались со своим новым положением. Боевые роботы начинали двигаться и выполнять задания всё быстрее и увереннее. У детей улучшались настроение и аппетит. Они легко подключали к своим мозгам вспомогательные вычислительные блоки, а к мускулам гидравлические усилители. Это были дети оптимисты. В общем, красота и благодать, сдобренная поощрениями от командования. Но другая часть детей... меньшая, в сравнении с первой... так и не смогла срастись и свыкнуться с железом. Эти дети, как правило, умирали. Вот там-то юный механик и открыл это свойство, что человек либо излучает энергию, как солнце светится, и всё этому человеку нипочем; либо пытается поглощать, и скоро, растеряв последние ее крохи, погибает. Потому что, на самом деле, человек не умеет впитывать энергию, – ни кожей, ни какими другими органами своего организма, – он должен её вырабатывать сам. Но чтобы вырабатывать, он должен иметь к этому какой-нибудь стимул..., желательно духовный. Для этого юный механик и сделал измерителей жизненной активности, чтобы безошибочно находить детей, излучающих энергию; и сразу отсеивать тех, кто лишь пытается поглощать, от страха или боли. Он сделал эти приборы в виде бабочек, чтобы они не пугали детей... – Морган похлопал по карману, вынул портсигар... Но глянув на девочку, убрал его обратно.
А девочка проснулась. Она первым делом посмотрела на своего дедушку, затем на Моргана.
–Дедушка Конрад, – смущенно прошептала она. – А кто этот господин?
–Малышка моя, – старик ласково посмотрел на внучку. – Это наш гость, он хороший человек. Лучше посмотри, каких красивых бабочек он привёз, – и старик показал на поляну. Но...
В этот миг бабочки шелестящим роем влетели в беседку и закружили пёстрым облаком между стоек.
Сначала они летали над стариком, а тот обреченно опустил голову...
Но потом...
Скоро они подлетели к девочке...
Окружили её...
Облепили...
–Мастер... – старик от волнения хотел, но не смог выкрикнуть. Он закашлялся, схватившись за горло. Качнулся в сторону Моргана. – Мастер!
–Пять месяцев, – глухо произнес Морган Ван Крид, наблюдая за полетом механических красавиц. Вычитывая в их движении знакомые знаки и символы. Две золотистых на запястьях, одна на левом плече, две на висках. Пять. Если бы механический махаон сел на макушку белокурой детской головки, то это означало бы годы. А так... Морган перевел взгляд на старика. – Могу обнадежить лишь вас, milord. У вас есть еще десять лет в запасе.
–Этого не может быть, ведь она еще дитя! Зачем мне эти годы без Эммы? – Брадус с ужасом смотрел на свою смеющуюся внучку, по которой ползал шелковый рой, шевеля расписными крылышками.
Девочка была увлечена бабочками, ничего не видела и не слышала вокруг, ей было и щекотно, и весело. Она гладила шелковых бабочек, брала в руки, целовала, приговаривая: вы такие красивенькие, такие нежные...
–Я не знаю, зачем и от чего. Вы хотели цифру. Я вам её назвал. Верить или нет – решать вам.
–Нет... – старик мотал головой. Судорожные хрипы в груди не позволяли ему крикнуть громче. Он вцепился в подлокотники до белых суставов, всё повторяя, словно выхаркивая с кровью: – Нет... нет... нет... – Однако скоро застыл, осознав, наконец, что своими эмоциями мог лишь напугать внучку. Он просто смотрел на прехорошенькую девочку с золотистыми локонами... просто смотрел... смотрел, смотрел, смотрел...
«Деда, а можно оставить себе хоть одну бабочку? Пожалуйста, деда, попроси для меня!№
*
Высокий каменный забор, что окружал поместье Брадуса, отбрасывал скошенный прямоугольник тени на грунтовую дорогу. Декоративные ели росли по обе стороны въезда, став серебристо-синими в закатном свете. Гравийная дорожка. Приоткрытые тяжелые ворота. Черный паромобиль на обочине.
Морган Ван Крид открыл дверь своей машины, снял шляпу и бросил её на заднее сидение. Затем аккуратно положил шкатулку на переднее. Вылез, потянулся...
–Спасибо, что проводили, – он искоса глянул на слугу.
Тот слегка поклонился. Затем посмотрел на сиреневое с алыми разводами небо.
–Ночь уже близко, – слуга глянул на Моргана, который раскуривал сигару от спички. Желтые блики из ладоней освещали грубоватое лицо мастера и отражались в очках. – Мой господин сейчас не в состоянии что-либо предлагать, сами понимаете... Но я бы осмелился, на эту ночь... Гостевая комната на первом этаже свободна.
–Спасибо, но... – Морган выдохнул струйку дыма. Затем глянул на духмяное тёмное море степи, простиравшееся до далекой, выгнутой черты горизонта. Ветер скользил по верхушкам трав волною, раскачивая цветы и колосья... Мастер улыбнулся и прошептал: – Эх, я уже и забыл, как мелодично стрекочут цикады.
Слуга молчал. А Морган сунул сигару в рот и сел на водительское место в паромобиле. Потянул рычаг, выпускавший пар из бойлера в трубы. Отрегулировал давление по манометру. Затем напоследок глянул на слугу.
–Нет судьбы, так говорил мой учитель. Есть стечение обстоятельств и случай. А еще... Есть последний шаг. Странно это, наверное, раз уж судьбы нет... – Морган прикрыл дверь, но не до конца. Затянулся. Оранжевый кружок сгорающего табака на кончике сигары стал ярко-желтым в сиреневом сумраке. Морган снова приоткрыл дверь. – Ваш хозяин, когда-то, когда был могущественным имперским социоконструктором, придумал, как использовать для нужд государства беспризорников, которых в империи с её бесконечными войнами развелось великое множество. Чтобы не зря хлебали казенную баланду, так сказать. Их отлавливали, отправляли в приюты, они оттуда сбегали, в общем... Имперским чинушам покою не было, они все свои плешивые головы поломали, как и перед капитаном Рогом выслужиться, и себя не напрягать. Эту проблему нужно было как-то решать. Вот они и призвали профессионального конструктора социальных форм, а тот распорядился направлять всех безродных детишек в Розенбург и вживлять их в боевые машины в качестве операторов и аккумуляторов одновременно, дабы приносили пользу, хотя бы и как пушечное мясо. А я придумал, как это сделать на практике. Не знаю..., расплата это..., то, из-за чего он сейчас горюет? Судьба... или простое стечение обстоятельств? А по ночам всё думаю... – Морган выбросил недокуренную сигару. Слуга проследил глазами за синей петелькой дыма и россыпью искр на гравии. – Какая расплата ждёт меня?
Дверь захлопнулась. Бойлер заурчал, зашипел, выпустил струю пара, и машина покатилась по меркнущей дороге в степь.