К старинному кирпичному зданию, на пересечении улиц Большой Зелёной и 15 линии, подкатил мотоцикл. Большой черный байк с хромированными кантами и изогнутым рулём. Мотоцикл недовольно поворчал, что не удалось погонять по пустынным кварталам Тригорской окраины, однако быстро успокоился, едва рука его хозяина ласково похлопала по белому символу солнца на черном бензобаке. Хозяин мощного байка повернул ключ зажигания, вынул его из скважины и подбросил на ладони.
Три секунды застывшего движения в оранжевом воздухе...
Ключ остро сверкнул в тонком солнечном луче, который пробивался между угрюмыми пятиэтажками и столбами с проржавевшими дорожными знаками. Перевернувшись в воздухе, ключ мягко упал на ладонь, зажат в кулак, и был сразу прибран в нагрудный карман джинсовой куртки.
Стремительный подъём. Смазанный рисунок рифлёной подошвы армейского ботинка. Золотой бисер света по цепочке, чтобыла пристёгнута одним краем к черному кожаному ремню, а другим ныряла в карман джинсов... Три секунды... пять... по растрескавшемуся асфальту закружились облачка пыли. Черный глаз наблюдал за этим танцем несколько мгновений. Приглушенный шлемом выдох и шепот: Точно, здесь.
Следующие несколько движений человека на мотоцикле растворились в мельтешении оранжевых пятен и сиреневых теней, растекавшихся от зданий и столбов ручейками, реками и целыми озёрами света и пыльной темноты. Тонкий контур этого человека иногда проскальзывал в слепящем пламени угасавшего солнца, в золотистых бликах пустых витрин, в сплетении белёсо-алых лучей света и фиолетовых полосок прохладных вечерних теней. Человек слез с мотоцикла, отогнул хромированную стойку каблуком тяжелого ботинка, и слегка завалил свой байк на одну сторону. Затем снял шлем и примостил его сверху на широком баке.
Поправил волосы... - и в промелькнувшем треугольнике согнутой руки сверкнул оранжевый круг света, который сразу растворился и растёкся сиреневыми полосками по джинсовой куртке.
Он похлопал по нагрудным карманам, удостоверяясь, что всё на месте, и шагнул на тротуар, сделавшись отчетливо видимым со всех возможных точек наблюдения в этом странном неспокойном квартале.
Он оказался черноволосым юношей лет восемнадцати, на первый взгляд: высоким, худым и, по всей видимости, сильным. В его движениях явно читалась уверенность в себе и вместе с нею чувствовалась невероятная врождённая гибкость суставов. Его черные мягкие волосы доставали до плеч. И в затухавшем вечернем свете тонкая шея выделялась белым пятном на фоне грубого тёмно-синего джинсового ворота.
Едва горячий ветер коснулся его лица, юноша остановился и словно бы принюхался к непривычным для него запахам пыли и прогорклых шпал, которые еще виднелись на мостовой вместе с ржавыми параллелями трамвайных рельсов. Трамвайчики в этом квартале не бегали уже давно, но запах креозота и, как не странно, электрических кабелей остался, и разносился ветром вокруг, пропитывая пустые дома и фабрики горечью ненужных воспоминаний. Ветер в этом районе был колючим, в его составе было слишком много пыли и белого кварцевого песка с недалёкого побережья Вермы. Этот ветер не умел и не хотел ласкать, он скоблил кожу и засыпал глаза своими частицами, словно проверяя на стойкость незваного гостя, посмевшего вторгнуться в это царство мёртвого запустения. Юноша лишь усмехнулся, ветер его не пугал, а наоборот, доставлял некоторое странное удовольствие своей негостеприимностью. Он заправил волосы назад особым образом, словно подвязав их, и они приобрели вид весьма аккуратной прически.
Сделав еще шаг, юноша снова приостановился, заметив краем глаза движение в серебристом блике пыльного окна в мрачном здании напротив. Осмотревшись, он зачем-то похлопал по столбику с четырёхсторонним светофором, который ослеп уже как десять лет, и посмотрел вверх на последние этажи дома, перед которым стоял. Там в самом верху блестели оранжевыми пятнами огромные окна с тонкими перекладинами. Юноша достал из нагрудного кармана сотовый телефон и не глядя, набрал на его клавиатуре замысловатую комбинацию цифр, словно просто невпопад перебрав все клавиши наугад. Небрежно прижав трубку к уху, он некоторое время слушал сигналы вызова. Ответа не последовало. Юноша снова усмехнулся, надавил клавишу с красной точкой и вернул телефон в карман.
Он подошел к подъездной двери с медной ручкой в форме волчьей головы, осмотрел её внимательно и, убедившись, что именно этот знак он должен был увидеть и понять его значение, толкнул скрипучую дверь вперёд. Парадная прихожая имела неряшливый вид, особенно отвратительно выглядели пыльные зеркала в человеческий рост, вмонтированные в стену с двух сторон - густая пыль на зеркале это слепая поволока на ангельском глазу. Сверху, из разбитого наполовину стеклянного купола, пробивались последние лучи заходящего солнца, в оранжевый блеск которых уже достаточно добавилось прохладных сиреневых оттенков.
Юноша вышел в середину холла и посмотрел вверх, прослеживая взглядом спираль мраморной лестницы с витыми чугунными фонарями на межэтажных площадках. Он медленно кружился на месте, задрав голову, шаркая подошвами по пыли и кирпичной крошке, не отрывая взгляда от массивных мраморных стоек и широких перилл, легко проскальзывая выше и выше с каждым новым витком этой роскошной лестницы старинного образца. Нынче не умеют или не хотят так красиво и сложно строить даже в элитных новых домах, упорно и настойчиво прививая подоспевшим квартиросъёмщикам обезличенное архитектурное безвкусье за бешеные деньги. Однако юноша не задумывался об этих мелочах. Его взгляд скользил выше и выше...
Удовлетворившись увиденным зрелищем мёртвого дома, он одной рукой застегнул клапаны на карманах куртки, и, резко сорвавшись с места, побежал вверх. Очень легко побежал, словно не чувствуя своего веса, словно его и не существовало вовсе - веса этого, и даже тяжелые ботинки не стучали, а словно шуршали по бетонной пыли. Он не бежал, а как бы летел, вовсе не касаясь ступеней ногами. Первый виток, второй виток, третий... Эхо отставало от него. Старое маразматическое эхо, которое то и дело терялось в нишах и поворотах, разбивалось пыльными перьями об ободранные стены, и медленно осыпалось вниз, чтобы таять, таять, таять в угасавших отблесках на полу.
Скоро он добрался до самой последней площадки, на которой, кроме чугунной стилизации под фонарь, были еще и два бронзовых оскалившихся волка. Юноша вдруг застыл перед этими животными, затем подошел к ним и погладил за ухом того, который стоял слева. Эти статуи почему-то опечалили его. Он долго рассматривал застывшее в бронзе бешенство. Затем глянул вперёд, на приоткрытую массивную дверь с ручками в форме всё тех же оскалившихся волчьих голов. Снова достав из кармана сотовый телефон, юноша повторил беспорядочную комбинацию цифр на его клавиатуре и послушал безответные сигналы вызовов. Он слушал их минут около пяти. Затем отключил телефон и грустно покачал головой. Скоро телефон оказался на своем месте в кармане куртки. Юноша шагнул вперёд... приостановился... оглянулся назад и... потрепал за ухом волка, что стоял справа.
Три шага в скребущей пыльной тишине...
Его рука легла на бронзовую ручку и с силой толкнула дверь вперёд.
Он оказался в громадном помещении с высокими окнами. Оранжевые лучи заходящего солнца били наискось сквозь пыльные стёкла, отсвечиваясь золотыми квадратами на противоположной стене. Здесь было много колонн, самых разных форм и толщины, расписанных удивительными магическими символами, которые казалось, шевелились между сиреневых теней и пятен света. Сквозь серебристую плёнку пыли на полу просматривались иные символы, вполне понятные для глаз, но вызывавшие странный отзыв в сердце. Несмотря на свою приятность, эти рисунки вызывали глубинное чувство отвращения: ими хотелось любоваться и в тоже время приходилось, словно бы объясняться со своей совестью, что это просто взгляд вниз, на пол, но не заинтересованное рассматривание. В рисунках на полу присутствовало много обнаженных женщин, которые были, как бы заключены под водой в хрустальной корке пола, и смотрели зрителю прямо в глаза, пытаясь высмотреть, выпросить, вымолить в них жалости себе или хотя бы своей красоте. Еще там были дети и удивительные белые существа с волосами по пояс. Все они плавили в нарисованном бассейне, были ограничены в свободе хрусталём, и все смотрели вверх, отбирая друг у друга возможные сочувствующие взгляды.
Однако на юношу эти рисунки не произвели ровным счетом никакого впечатления. Он просто окинул всё это мраморно-хрустальное роскошество общим взглядом и, не задержав своего интереса ни на одной паре глаз, и глянул вперёд. Возле среднего, и самого большого в длинном ряде, окна просматривалась некая гротескная фигура. В ослепляющем оранжево-алом блеске закатных стёкол виднелся неровный черный силуэт, от которого по бокам рассыпались лучи, а на полу растеклась лужа фиолетовой тени. Человеческий контур болезненно дёрнулся, едва юноша шагнул к нему. В пыльной тишине остро заскрипела пыль под грубыми подошвами армейских ботинок. Еще шаг...
-Стой, где стоишь! - послышался крик, и в оранжевом блеске мелькнула черная тонкая рука, взмывшая вверх. - Я сам подойду. Но всего на шаг! А ты стой! Стой! Стой!
Юноша безразлично пожал плечами и сунул руки в карманы джинсов. От него словно веяло напряженным безразличием, которое в любой момент могло перерасти в острый, и возможно неприятный, интерес. Пока человек возле окна решался на обещанный шаг, юноша осмотрел помещение более внимательно, отмечая запустение, пыль, пятна света на стенах, кресло с выломанной спинкой, стол, заваленный малярными принадлежностями, и удивительное кружение магических символов на колоннах.
Тот, кто стоял возле окна шагнул-таки вперёд, и застыл, испуганно и громко задышав всей грудью, словно испытав неожиданный приступ астмы.
-Меня зовут Георг Хром. Слышите?! Георг Хром! Я человек! Слышите? Просто человек!
-Простой человек с непростой фамилией, - пробормотал юноша, но так, что человек не расслышал слов. Затем крикнул громче: - Зачем вы здесь, Георг Хром? Вовсе не вас я ожидал увидеть здесь.
-Я не знаю зачем... - всхлипнул Георг, и его всхлипывание оказалось горьким по-детски. - Точнее, всё, что я знаю... это... это... - он всё-таки сделал еще один шаг.
Он был высоким мужчиной в белом докторском халате с плакеткой на груди. Его огненно-рыжие волосы были взлохмачены и словно политы кляксами вязкого сиропа... так всегда кажется, если рассматривать раны на голове издали и напротив солнца. На халате явно просматривались порезы и рваные дыры, из которых сочилась густая кровь, казавшаяся черной в закатном пламени. Он полез в карман своего халата и вынул сотовый телефон... рассмотрел его с удивлением, словно только сейчас обнаружив наличие этого предмета у себя... и неуверенно глянул на юношу.
-Я знаю только то, что должен позвонить по определённому номеру, - растерянно пробормотал человек в докторском халате.
-Кто вы, всё же?
-Я... врач?.. - Георг рассматривал телефон с нараставшей тревогой, словно начинал его бояться, как бомбу, готовую разорваться в любой момент. Он снова глянул на юношу. - Правда! Я врач! Хирург! Вот моя визитка! - другой рукой он вынул из второго кармана картонный прямоугольник... протянул его в сторону юноши и... выронил из пальцев. Визитка покружилась в луче пробивавшегося света и мягко упала на пол. - Мне нужно позвонить и... дальше я не знаю, что делать.
-Значит, звоните, если так нужно.
-Но я не помню номер... - с ужасом прошептал Георг. - Точнее..., я знаю, что любая комбинация цифр на этом телефоне будет верной... но... Так не бывает? - он с надеждой посмотрел на юношу.
А тот напряженно всматривался в его раны и порезы: черные черточки и круги на белом халате. И глянцевые проплешины ссадин на голове, которые истаивали горячечным жаром и растекались вязкими ручейками по лицу.
-Всякое бывает, Георг, поверьте мне. Не волнуйтесь. Просто наберите любую комбинацию цифр и нажмите клавишу вызова.
-Нет, так не бывает, - всхлипывая, повторял и повторял несчастный доктор, на его небритых щеках блестели слюдяные полоски слёз. Однако пальцы рук, словно, не по его желанию, сами собой судорожно нажимали на кнопки.
Звучание кнопок в тишине резало слух, эти острые короткие всплески быстро разлетались в пустоте, и, казалось, ударившись об противоположную стену, ссыпались на пол тончайшими серебряными иглами. Юноша следил за человеком в белом халате, от былого безразличия не осталось и следа.
-Ваше имя Ишир? - доктор болезненно вздрогнул от звука собственного голоса и глянул вперёд, прищурившись, чтобы рассмотреть тонкий контур юноши в ореоле закатного огня. - Здесь на дисплее появилось сообщение... мне приказано задать первый вопрос Иширу. Кроме нас здесь никого нет... и никого быть не может. Вот я и спрашиваю...
-Да, моё имя от рождения Ишир, - ответил юноша, незаметно шагнув вперёд.
Георг не заметил этого короткого шага. Он был весь поглощен чтением мелькавших слов на дисплее сотового телефона. Он болезненно морщился, левая рука непроизвольно попыталась поправить волосы привычным жестом. Однако прикосновение к ране на голове вызвало острую боль, и доктор вскрикнул.
-Что происходит? - прошептал Георг, рассматривая свою ладонь, вымазанную собственной кровью. Телефон издал резкий писк, и он сразу вернулся взглядом к мельтешащим командам на дисплее, не переставая бормотать. - Я жил себе спокойно... у меня есть жена, дети, дом, машина, в конце концов... - Он коротко глянул на Ишира и снова всхлипнул. - И вдруг, я здесь... с этой штукой в кармане... весь избитый и изрезанный... Что происходит? Вы знаете?
-В какой больнице вы работали, Георг?
-Почему вы спрашиваете об этом в прошедшем времени? Я работаю там! - истерически крикнул Георг, оторвав свой взгляд от телефона.
-Назовите мне место своей работы.
-Я врач! Вот и халат, видите?! И плакетка пришпилена к груди!
-Место, Георг, место.
-Я работаю в больнице... в какой-то крупной больнице... - он закрыл лицо ладонью и тихо заплакал. - Не помню... я ничего не помню.
-Вы хотите знать?
Он развёл пальцы на лице. Сквозь эту щель на Ишира смотрел мутный глаз, истекавший слезами.
-Я чувствую, что вы скажете нечто страшное. Не надо! - он убрал руку от лица и снова принялся вычитывать команды в телефоне, бессвязно бормоча и всхлипывая. - Не говорите! Нет! Лучше я прочту первое сообщение для Ишира. Вы ведь Ишир? Значит оно для вас.
Юноша шагнул вперёд... всего лишь на один шаг... И это был удивительный шаг, мгновенно сокративший расстояние между ним и доктором на десять человеческих шагов. И пока странный доктор пытался рассмотреть слова сквозь слёзы, Ишир наклонился и подобрал с пола картонный прямоугольник визитной карточки. Рассмотрев содержимое, он усмехнулся и бросил её обратно на пол. Визитка была обыкновенным куском картона, без слов и фотографии.
Он вернулся на свой необыкновенный шаг назад. И ровно в этот момент Георг глянул вперёд.
-Здесь написано так много слов... - прошептал он растерянно. - Едва появляется одно слово, как сразу его сменяет другое. В них нет смысла и связки. Что мне делать? Как это читать?
-Что успеваете, то и читайте.
-Хорошо, - доктор кивнул и склонился над телефоном, роняя на клавиатуру свои слёзы. - Скажи... Иширу... что... я... люблю... его... - он испуганно икнул и поднял голову. - Я правильно прочел?
-Наберите на клавиатуре ответ. Сможете?
-Не уверен...
-Просто слушайте, что я буду говорить, и нажимайте на кнопки, не глядя на них.
Доктор кивнул, зажмурился, как ребёнок в ожидании чуда, и отвёл руку с телефоном в сторону. Ишир заметил, что кровь принялась интенсивнее сочиться из ран на голове, заливая лицо Георга уже не ручейками крови, а словно сплошь покрывая его алым глянцем. Из рваных ран на груди и животе кровь брызгала, как упругие гейзеры, растворяясь в меркнувшем свете облачками красного тумана. Доктор едва держался на ногах, хотя, по всей видимости, не чувствовал боли.
-Пишите, Георг. Я тоже люблю тебя, младший брат. Приходи ко мне скорее.
Пальцы судорожно давили на кнопки, разбрызгивая в алом сумраке острые писки сигналов.
Ответ пришел сразу же. Телефон издал короткий сигнал входящего сообщения. Георг сильно вздрогнул, едва не выронив трубку, открыл глаза и снова приблизил сотовый к лицу. Синие отблески подсветки отражались на носу, крошась в крупных порах, растекаясь по скулам и щекам, теряясь в густой щетине.
-Пришел ответ, - удивленно прошептал доктор и глянул на Ишира, повернув телефон дисплеем в его сторону.
-Читайте, Георг.
Доктор подчинился.
-Ты... знаешь... когда... мы... встретимся... лично. И... не... раньше... А пока... я... пожалуй... доставлю... себе... удовольствие... и... поговорю с тобой.
Телефон принялся пищать. Доктор надавил на кнопку ответа и приложил сотовый к уху. То, что Георг услышал в нём, испугало его так сильно, что он снова качнулся..., всё-таки не удержался на ногах и рухнул на колени. Ишир едва сдерживался, чтобы не подбежать. Ему было жаль этого несчастного, который и не догадывался, как страшно, на самом деле, появился здесь и еще более пугающе уйдёт.
-Да, да, да, мой господин, - прошептал доктор в трубку.
Он убрал телефон от уха и протянул в сторону Ишира. В динамике сотового что-то скрипнуло и сама собой включилась громкая связь.
В пыльной пустоте послышался голос Рони Симатори, хотя и несколько искаженный помехами связи.
-Привет старший брат.
Эхо пронеслось в помещении, словно прохладный сквозняк.
Едва голос прозвучал, символы на колоннах перестали вращаться. А под хрустальной коркой пола ожили и сразу неистово забились и беззвучно закричали тонущие женщины и дети. Белые ладони прижимались к толстому стеклу с той стороны, скрипели кожей по холодному хрусталю, колотили в него, царапали. Тела сплетались между собой, толкались, тонкие пальцы рвали кожу на своих и чужих горлах, выцарапывали вытаращенные глаза, вырвали волосы. Агония и паника слепили из них словно один организм: отвратительный в безумии своём и прекрасный одновременно. Тел стало так много, что они, казалось, вытеснили собой всю воду вниз, сплетаясь и перекручиваясь, беззвучно крича: воздуха... воздуха дайте!
Волосы, глаза, судорожные рты...
-Рони, ты неисправим. Однако твои фокусы бессмысленны, как в данный момент, так и вообще, ты же знаешь.
Рони ответил усмешкой, хриплой и чуть искаженной радиопомехой.
-Зря ты недооцениваешь моё уважение к тебе, братишка. К тебе и к твоему воображению. Там в воде вполне себе настоящие люди тонут, хотя и поделом им. Я решил, что когда мы закончим разговор, то отпущу тех из них, кто останется жив. Кто сможет выжить. Так, что у тебя нет времени на своё влияние, Ишир, к которому я так слаб. Тебе следует закончить этот разговор быстро. Ведь ты же не хочешь брать их жизни на свою совесть?
Юноша резко глянул вниз и сразу столкнулся с умоляющим взглядом тонущего ребёнка.
-Это подло... - прошептал он.
-Иначе не получается, брат, - снова усмехнулся в ответ Рони. - Тебе только дай волю и снова примешься переубеждать..., а меня тошнит, знаешь ли, с некоторых пор от тебя и от нашего досточтимого папочки.
-Это бессмысленно, - Ишир тяжело вздохнул, словно приняв какое-то решение. - Боюсь, что скоро я захочу убить тебя. Люблю... но иначе никак.
-Я знал. Но ведь ты всё понимаешь, старший брат? Тебе не будет просто это сделать. Прежде чем убьёшь ты... находясь на моей территории... я успею убить тебя раньше.
-Ты? - Ишир удивлённо смотрел на мерцавшие в сумраке синие сполохи телефонного дисплея. - Ты же не сможешь, Рони. Ты слишком сильно любишь меня.
-А ты?
Ишир показал на пол. Рони хмыкнул.
-Конечно, я вижу тебя, брат. Я всегда где-нибудь рядом. А по поводу вышесказанного..., скажем так..., я преподам тебе несколько персональных уроков от мастера Рони Симатори, - телефон начал гаснуть и голос вместе с ним делался тише и невнятнее. - Возможно, ты захочешь убить не меня..., а себя.
-И не надейся! - резко крикнул Ишир. - Я помню тот эксперимент в Арая! Я очень хорошо усвоил тот твой урок!
-То был не урок, старший брат, - ответил грустный и угасавший в динамиках голос. - То была моя любовь к тебе. Какая есть - вся тебе. В тот раз, когда двое мальчишек тайком проникли в кабинет своего отца, один из них, младший сын, узнал о себе многое из того, что хотел узнать. Мне интересно, так ли много узнал о себе ты?
-Мне всегда хватало отцовских признаний, а не воровства!
-Ты так это называешь?.. Воровство... А мне казалось, что тем ранним утром мы с тобой отправились в необыкновенное приключение. И никакого воровства не было и в помине, Ишир. Окстись! Мы всего лишь захотели узнать... Я узнал. А ты?
-Ты повторяешься. Однако отвечу, даже тот факт, что ты прочел то, что не предназначалось для твоих глаз, всё же, - воровство.
-Думай, что хочешь. Я узнал о своем месте в замысле отца. Мне было нужно узнать... Понимаешь? Это очень важно знать своё место в мире, в котором предопределён даже утренний сквозняк в раскрытой с ночи форточке.
-Заблуждаешься. В этом мире слишком много иных, и более важных предопределений, чтобы предусматривать такие мелочи, как сквозняк или...
-Или? - усмехнулся далёкий голос из телефонной трубки. - Или, например, Рони?
В помещении стало темно, последняя кромка алого света дотаивала в окне, над изломанной черной линией черепичных крыш. Телефон выпал из ослабевшей руки и отлетел в середину залы, выплёскивая последние мерцания синей подсветки по пыльному хрусталю. Вслед за тем послышался громкий железный скрежет, словно где-то включили проржавевший рубильник. И тотчас в глубине аквариума под ногами загорелись прожекторы, освещая снизу шевелящуюся массу тел, рук, волос, глаз... Призрачный зелёный свет причинял глазам Ишира странную тянущую боль, хотя и не был слепяще-ярким. Ишир прикрылся ладонью от этого света.
Доктор завалился вперёд. Он ударился об пол подбородком, но боли не почувствовал, как не чувствуют её мертвецы. Из его рта выливалась густая кровь, растекавшаяся алым пятном по светящемуся хрустальному полу.
Ишир шагнул назад... Но в этот момент телефонная подсветка снова стала яркой. Пискнула громкая связь, и из динамиков послышался бодрый женский голос, отдававшийся пугающим эхом в пустынной темноте.
Вас приветствует служба ассимиляции корпорации Simatory Imagine. Добрый вечер, спасибо, что нашли время выслушать это сообщение. Я Клара Райс, ваш оператор в службе. Минуту назад автоматическая система определения годности для ассимиляции в Тригоре присвоила вам статус - минус один. К сожалению, вы не прошли первое испытание и не совершили правильный поступок в ответ на поставленный перед вами тезис. Напоминаю, что ваш сегодняшний тезис звучал так: "Никогда не верь мне. Но всегда мне доверяйся" Это первый закон эстетики Рони Симатори. Ваш ответ имеет открытый доступ на портале службы в интернете. Пожалуйста, посетите наш портал по адресу www.simatoryforever.com и заполните все предложенные формы. До встречи. Удачи вам завтра.
Телефон погас.
Ишир вышел из залы. Он не смотрел под ноги. Лишь на лице отражались зеленоватые блики из холодного аквариума.
Волков он тоже не заметил, хотя и почувствовал, что в этот раз в бронзу были вживлены настоящие глаза, которые следили за ним и плакали кровью.
Он быстро спустился по винтовой лестнице вниз, иногда упираясь рукой в чугунный фонарь на площадке или, упруго перепрыгнув через периллу, поспешно сокращал свой путь. Он торопился покинуть это удушливое место, в котором пыль смешивалась с эхом и рассыпалась в воздухе прозрачными бутонами давно умерших роз.
Он позволил себе остановиться внизу.
Остановиться, чтобы посмотреть вверх.
В этот момент из всех проходов, выламывая старые двери и куски штукатурки..., - хлынула вода из аквариума. В ней копошились обнаженные тела, разбиваясь в кровь об белый мрамор, скатываясь вместе с волной по ступеням, прибиваясь к чугунной витиеватости фонарей, ломая шеи в округлых стойках перил, растекаясь кровью, расцветая рваным мясом...
Ишир закрыл глаза, прислушиваясь к воплям несчастных, к стонам, которые голодное эхо выхватывало из смешения тел и рваными клоками разносило по гигантскому холлу. Холодная вода и ленты алой крови стекали по белым ступеням, пенясь возле стен, растекаясь ручьями в щелях, брызгая на пыльные холсты в гипсовых рамках.
Часть утонувших людей вывалилась в середину холла с высоты. Часть их продолжала скатываться вниз вместе со слабевшим потоком. Часть бледных измождённых тел прибились к стенам и фонарям.
Вместе с запахом хлорки, как из бассейна, в воздух проникли мрачные размышления. Словно этот старинный дом был живым существом, - недобрым в мудрости своей, - и он лениво думал о том, что наблюдал в своей сердцевине. Живые всё ещё хотели жить. Странно, что хотели. Непонятно, что так жаждали дальнейшего: бессмысленного и наполненного ужасом пережитого. Странно, что человек так слепо верит в жизнь, так хочет жить... хотя жизнь уже давно не хочет его. И все её заинтересованности в человеке давно остыли.
Ишир открыл глаза, едва уловив эти мрачные думы древнего дома. Он увидел возле своего ботинка бледную детскую руку. Между пальцев мерцали прозрачные струи протекавшей воды. Рука шевелилась в потоке... словно прощалась...
Ишир стал перед ней на одно колено и накрыл своей большой ладонью холодную детскую ладонь. Он смотрел на тонкие пальцы и его глаза становились всё темнее, всё темнее. Скоро зрачки стали черными - безднами во вселенной непознанных замыслов. И в этой тьме носились и рассыпались золотом искры тёплого света.
-Прости, что впереди еще будет много горечи. Прости. Я буду причинять ему боль, а он постарается всё сделать красиво. Прости и за это. Я запомнил тебя, малыш. Крепко запомнил. Я хочу, чтобы в твоей остывающей крови растворились мои последние слова. В этом мире нет случайностей, которых ты не создал себе сам. Но вместе с тем, в этом мире есть солнце и любовь. Они умеют выкупать боль. Солнце - светом познания. Любовь - океаном жизни, даже если этот океан заключен всего лишь в одном человеке... в любимом человеке. Поверь мне... любить и быть любимым - сокровенная тайна вселенной. Любовь - это Второй Основной Вопрос после первого. И если первый звучит просто: имеет ли право Бог...? Но ответа пока не получил. То второй, показавшись сложным, на самом деле давно имеет свой единственно верный ответ: да. Суть человека, созданного по образу и подобию Его, проста и, в тоже время, бездонна - она любовь. Слепая, неистовая, тихая, прозорливая, томная, горячая, нежная... разная. Только для вселенной и любви никогда не придумают универсальной единицы измерения, потому, что они расширяются бесконечно. Убегая от прошлого, раздвигая весь это мир, поглощая собою всё... абсолютно всё. Помни это, малыш. И узнай мудрость мироздания - ты не уходишь. Ты уже возвращаешься. Ты частица любви. И любовь бессмертна.
2.
-Ты не ведаешь, что творишь! Потому, что ты слеп!
Рони Симатори сидел в кресле перед кофейным столиком и внимательно наблюдал за умелыми движениями своего слуги в короткой куртке. Ловкие манипуляции рук, облаченных в белые перчатки, доставляли ему толику пресыщенного и утонченного удовольствия, одного из тех, что окружали его всю жизнь. Например, правильно сваренный кофе, хрустальная сахарница, наполненная тростниковым сахаром, и наконец, чашка английского фарфора на блюдце, в котором играли и растворялись солнечные пятна. Слуга наливал кофе в чашку из белого фарфорового кофейника, придерживая изогнутый носик белой салфеткой. Рони мельком глянул в сторону, окинув равнодушным взглядом комнату в роскошном восточном стиле, затем глянул на того, кто хрипел где-то там, сбоку, уже целый час и мешал сосредоточиться на милых послеполуденных радостях.
-Ты сам сатана! В тебе живёт тьма! Я вижу её!
Рони вздохнул и щелкнул пальцем по вороту белой рубашки. Голос сбоку начинал раздражать его. И, к тому же, весь пол залит был свежей кровью. Он снова глянул в сторону и более внимательно осмотрел того, кот висел на крюке посреди комнаты. Под тяжестью тела стальной крюк выломал три нижних ребра из тщедушного тела, хотя и крови вылилось предостаточно, и они совсем не эстетично торчали красно-белыми полосами из черной униформы католического священника. Рони глянул дальше и кивнул кому-то в дальней стороне комнаты. Послышалось жужжание электромотора, и трос, на котором висел падре, опустил его по ролику до пола. Однако ослабшие ноги святого отца лишь сделали попытку стать, поелозили по роскошному ковру мысками туфлей и обмякли. Рони снова кивнул, мотор загудел громче, падре опустили на ковер полностью. Он оказался на коленях, и застонал, когда крюк, оставшийся без натяжения, сполз вниз, дорывая полосы сухожилий и мускулов под рёбрами. Ему оставалось еще немного спуститься, чтобы прорвать диафрагму, но зацепившись за клок сухожилий, он застыл..., лишь подрагивая в такт пульсации в артериях. Падре пошевелил плечами, однако связанные за спиной руки, не позволили ему в полной мере осуществить свое желание. Он снова застонал и обессилено подался вперёд. В этом движении он заметил впереди Рони в белой рубашке и остро отутюженных брюках, который расслабленно сидел в кресле и вдыхал аромат кофе, поднимавшийся с белёсым паром над чашкой.
-Вы достаточно обучены крюком, чтобы перестать говорить мне глупости? - спросил его Рони, и вернулся взглядом к своей чашке с кофе. Он открыл сахарницу, положив круглую крышечку ободком вверх, взял серебряную ложку и насыпал в чашку три ложки сахару.
-Это ты называешь обучением? - ответил падре, скосив глаза на перепачканный в крови крюк.
Рони усмехнулся.
-Мне давно не попадалось таких..., как ты. Фанатики обычно быстро переучиваются на крюке и принимаются фанатеть уже совсем по другим поводам. А ты, значит, хочешь поспорить? - Рони взял тонкую сигару с небольшого овального подноса, предложенного слугой. Помял её в пальцах, понюхал и только потом раскурил простым встряхиванием руки.
-Я пришел в город твоего престола, чтобы принести в него лучи света истины!
-Надеюсь, продолжать мы будем иным тоном. И, будь добр, брось свою патетику. Знаешь ведь, что в течение часа я способен вывернуть твою веру вместе с внутренностями наизнанку... - Рони положил сигару на бортик пепельницы и взял чашку кофе. Перед тем, как отпить первый глоток, он еще раз понюхал пар и закрыл глаза от удовольствия. - И еще... Какими лучами ты собирался светить в столице солнца? Не боялся сам здесь ослепнуть?
-Тригора - царство тьмы! Я вижу тьму вокруг себя!
Рони отпил глоток. Подумал и... усмехнулся.
-Обоснуй. Прежде чем утверждать нечто нужно иметь при себе хотя бы крохотное обоснование. У тебя оно есть?
-Это растворено в воздухе!
-Что в нём растворено? В здешней атмосфере много чего намешано. И выхлопные газы, и запах ангельских перьев... Что же имел в виду ты?
-Тьма!
-Скажи, каким образом ты определил её наличие здесь? Мне всегда казалось, что тьму во тьме увидеть невозможно. Твои слова бессмысленны или... - Рони всё-таки глянул на падре с некоторым подобием заинтересованности. - Или лживы. Лживы по той причине, что ты обозреваешь в моей столице обе стороны: и свет, и часть тени, что отбрасывают предметы различной конфигурации... - но делаешь вид, что не видишь очевидного или намеренно закрываешь на это глаза. Я наполнил этот город таким ярким светом, что, пожалуй, он способен выжечь глаза даже незрячего от рождения. Я дал этому городу так много вариантов развития и возможностей их осуществить, что без должного руководства он бы давно обезумел. С какими лучами ты пришел в мой город и как собирался выделить их в массе иных, и гораздо более ярких, лучей?
-Свет истины всего один! Истин не может быть много!
-Кто втолковал тебе этакую несусветную глупость? Хочешь пример? Держи! Истина таракана, которого раздавили на полу и истина тапка, которым его давили - две абсолютно разные истины. Между ними бездна. Твоя правда способна столкнуться с моей - да, этот так, - но в любом из возможных вариантов нашего столкновения - я бы раздавил тебя. В обычном ли споре или насаживая тебя на крюк... - без разницы. Я, пожалуй, сам поспешил с выводами, когда решил, что ты захочешь поспорить со мной... Однако вижу одну неуёмную жажду громко вещать во все динамики о своей непроходимой глупости. Скорее всего, ты потерялся в сомнениях и тебе больно... хотя, поверь, я знавал замечательных проповедников, коим не мешали основательно поспорить со мной дыба или крюк в кишках. Мне кажется, что они верили в то, что пытались внушить мне... Но я... Понимаешь ли, в чём суть твоего безвариантного проигрыша? Дело в том, что я всё видел своими глазами, - всё то, что вы пытаетесь обыгрывать красивыми мыслями, приодетыми в красивые слова. Я не просто видел, - я участвовал. И в тот момент, когда ваш Бог кричал во всё горло от боли, прибитый ржавым гвоздём к столбу на Лысой горе, я стоял рядом и пытался услышать от него хотя бы одну вразумительную мысль. Я умолял его поделиться со мной благодатью, которая, возможно, сошла на него свыше, чтобы тоже понять, Что Такое Истина Последней Инстанции. Ему было невыносимо больно, поэтому он только и делал, что кричал, кричал, кричал... И, видишь ли, ни он, ни вы, - которые бесстыдно назвались его проповедниками, его мучение сделали своим символом, а его кровь обозвали вином и суёте в пасти друг другу... - так вот, вы даже не пытаетесь рассказать. Или, если хочешь, объяснить суть своей веры. Но вместо этого продолжаете делать одно и то же, - вколачивать свои теории в чистые головы. Вы хотите, чтобы я верил вашим домыслам, а не своим глазам, вкупе со своими мыслями. Ты увидел разницу? Будешь ещё пытаться втолковывать мне веру, которой не знаешь сам, потому, что её нет в тебе? Ибо настоящая вера никогда не будет громко заявлять о себе, точно так, как и настоящая любовь невыносимо скупа на настоящие слова. Вера действует. И прежде всего, она убеждает или проповедует самим фактом своего проживания в человечьем сердце. Если бы её в тебе было сколько-то, хотя бы с песчинку..., то я уже сидел бы здесь в солнцезащитных очках и мучился от боли в глазах. В одном ты прав. Вера - свет. Я не верю тебе по одной причине. В твоем сердце пусто.
-Потому, что тьма живет в твоем сердце! - крикнул падре.
Рони вздрогнул... глянул на святого отца... положил сигару на бортик пепельницы и встал.
-В моём сердце, говоришь... - пробормотал Рони.
Он подошел к несчастному падре так стремительно, что тот испугался его внезапному появлению перед собой. И пока священник удивлённо и болезненно пытался изобразить на лице гримасу великомученика, Рони вдруг стал перед ним на колени.
-Если моё сердце наполняет тьма, то с тобой ничего не случиться. Тьма - этот всего лишь подтверждение отсутствия света в данном конкретном месте. Ты понимаешь, что я собираюсь сделать сейчас?
-Я не убоюсь тебя, сатана! И твоя тьма не изменит моей веры в Господа нашего Иисуса Христа.
Рони хмыкнул.
-Услышал бы тебя сейчас Ишир. Вряд ли его обрадовали бы твои слова и... вот такая твоя вера. Впрочем, сам всё увидишь.
Рони расстегнул рубашку до середины, ловкими пальцами выдёргивая из петелек белые пуговицы с лазурным отливом. Затем он взял падре за вихор и прижал к своей обнаженной груди. Тот попытался возмущенно крикнуть... Но шепот Рони отменил для падре все звуки этого мира навсегда.
-Я покажу тебе краешек своего сердце, дурачок. Всего лишь краешек.
И падре закричал.
Он долго кричал. Очень долго, хотя был прижатым к белой коже Рони всего мгновение.
Из его выжженных глазниц сочилась горячая кровь, как кипяток.
Падре кричал, а Рони, совершенно потеряв к нему интерес, встал, застегнул рубашку и вернулся к своей сигаре и чашке кофе. Лишь глянув на несчастного человека, из глаз которого кровь уже брызгала гейзерами, Рони позвонил в серебряный колокольчик, стоявший на краю стола. На сигнал явился слуга в белом пиджаке. Он застыл в покорном ожидании приказа своего господина.
-Я не знаю... - пробормотал Рони. - Но с ним что-то делать нужно же. Я не могу сосредоточиться на вкусе сегодняшнего кофе из-за посторонних шумов... Отыми у него голову, что ли...
Слуга подошел к падре, плотнее ухватился за его крепкие вихры и в два оборота отвинтил эту шумную голову. Тело сразу завалилось вперёд, звякнув торчавшим крюком по полу. Кровь брызнула по светлому ковру клином, мгновенно пропитывая мягкие ворсинки и придавая им вид покрашенного масляной краской куска фанеры. Слуга держал безглазую голову на вытянутой руке. Рони раздраженно махнул рукой.
-Убери это с глаз моих долой. - Затяжка, глоток, полвзгляда... - Хотя, нет, погоди.
Слуга, который уже собирался вынести мёртвую голову падре из восточной комнаты, приостановился и вопросительно глянул на своего господина. Рони высасывал из сигары тонкие ароматные струйки дыма и выдувал их сиреневыми колечками, которые растекались по воздуху и таяли.
-Поднеси его ко мне. Возможно, в этот раз...
Когда слуга подошел вплотную, мастер лишь глянул на него снизу вверх... и этого безмолвного приказа было достаточно, чтобы всё понять и безоговорочно подчиниться. Тот одной рукой задрал край куртки вместе с рубашкой, оголив живот. Рони мельком глянул на опалённые раны, расцветшие в глазницах падре, и усмехнулся недобро. Приняв окончательное решение, он ввинтил сигару в дно пепельницы и раздавил её, затем расстегнул запонку на правой манжете и закатал рукав до локтя. Правую руку...
Правую руку он легко погрузил в тело своего слуги, ровно в солнечное сплетение, словно в мягкое тесто. Бардовая сукровица растекалась по бледной коже ручейками, жидким алым сиропом сбегая по бугоркам мускулов пресса, наполнив алыми пузырьками дрожавший от боли пупок, впитываясь в белую ткань брюк и расползаясь по ней неровным пятном. Она становилась оранжево-алой пеной в том месте, где кисть мастера всё глубже погружалась в плоть слуги: мягко, но настойчиво и властно проталкиваясь между сухожилиями и рёбрами. Рони нащупал в теле то, что ему было надобно, оторвал это и снова глянул на побледневшего слугу.
"Да, мой господин" - вместе с шепотом изо рта слуги вытекла кровь, толчками выплёскиваясь на подбородок и, неровными струйками, стекая на воротник рубашки. Алые кляксы соединялись, пересекались и расплывались дальше, словно живые символы абсолютного подчинения: да, мой господин... да, да, да!
Скоро мастер вынул из солнечного сплетения артерию, пульсирующую в ладони и брызгающую кровью, и натянул сильнее, выдёргивая её из тела, как шланг. Слуга не издал ни звука. Он закрыл глаза, чтобы не видеть своей крови, и стиснул зубы до боли. Ведь он доверялся своему господину.
Рони достаточно далеко вынул артерию из тела, подтянул её к мёртвой голове и одним движением присоединил к такой же артерии между рваных клочков плоти и кожи на шее убитого. Он прошептал заклятие на странном языке, который послышался слуге птичьим свистом, и живая артерия сама собой припаялась к омертвевшему обрывку.
Из глазниц вытекли тонкие ручейки крови.
Слуга захрипел от боли, он едва стоял на ногах.
Окровавленными пальцами Рони расправил волосы на голове падре и похлопал по белым ввалившимся щекам, словно приводя в чувство случайно упавшего в обморок, а, не оживляя мёртвую голову католического священника. Кровь принялась пузыриться в глазницах. Обескровленные губы свело в судороге. Рот открывался и закрывался, словно падре что-то говорил. Рони прищурился, рассматривая слабое движение губ... Затем откинулся на спинку кресла и хмыкнул.
-Как просто... - он вытер руки салфеткой, оставив на белом ситце бардовые пятна, вынул из шкатулки новую сигару и принялся раскуривать её спичкой, задумчиво глядя в роскошное пространство комнаты. - Всё-таки что-то изменилось в этом мире. Я не уверен, что рад этим изменениям, но... - он искоса глянул на бледного слугу. - Потерпи еще недолго. Надеюсь, он скажет нечто вразумительное. Знаешь, что он шепчет сейчас?
Слуга с трудом качнул головой, хотя это простое движение стоило ему почти непосильного напряжения. Рони оценил его жертву и даже придумал, чем отблагодарить слугу.
-Жить, жить, жить... - мастер Рони затянулся, сразу выдохнул дымок и ладонью разогнал перед собой сизое облачко. - Понимаешь, чего я опасался всё это время? Даже более того - боялся... Я боялся, что наступят времена, когда человеческой жизнью будет управлять желудок или какой-нибудь другой орган, но не душа. Я боялся, что любовь они заменят вожделением и лишь потому, что так проще. Опасался, что свет истины или жажду познания они будут черпать не из мироздания..., а из собственных книг, многие из которых написаны лукаво..., и к тому же, например, за чашкой чая. Не буду спорить с тем, что многое из написанного людьми инициировал я сам, но... Но свет истины познаётся только в страдании, равно, как и настоящая любовь. А теперь вижу, что страданий они не хотят. Ведь на все вопросы можно легко найти ответы в книгах или в Google. И нет никакой надобности в мироздании, которое для них всего лишь холодный космос с мёртвыми планетами.
Рони разочарованно вздохнул, взял со стола серебряный поднос и подал его слуге.
-Хотя бы он попросил пощады..., а то ведь просто повторяет одно слово, как робот. Вряд ли я дождусь от него настоящих человеческих слов. Отнеси его голову в охотничью комнату и поставь на камине, рядом с головой обезьяны. Пусть они там шепчут друг другу свои бессмысленные слова, пусть вздыхают о потерянных жизнях и покрываются пылью. Жить, жить, жить... Как глупо, всё же. И так пошло. Убери это. Скорее убери. А потом возвращайся, я восстановлю твой организм.
3.
Ишир заглянул в старенький гараж с круглым окном в потолке, посредине на промасленном бетонном полу красовался новенький байк. Над ним склонился Поль, он прикручивал к рулю какую-то блестящую кнопку. Луч утреннего солнца, белёсый, робкий и еще прохладный, вытекал из окошка вверху, растекаясь солнечным пятном возле ног Поля.
-Полно тебе украшать своего коня, Поль. А то ведь он скоро перестанет даже просто походить на байк.
Поль вздрогнул от нежданного голоса, резко выпрямился и глянул в сторону Ишира. Его глаза были серьёзны, как никогда до этого. И, хотя его взгляд сразу стал тёплым, едва увидев старшего друга, некая глубинная и мрачная мысль угадывалась всё же в чистой глубине синих зрачков.
-Что с первым тезисом?
Ишир вяло махнул рукой и прислонился плечом к приоткрытой половине ворот.
-Ты знал же?
Поль неуверенно пожал плечом. Ишир обратил внимание на его напряженные руки, и на тонкие пальцы которые нервно вертели отвёртку. Не прикрученная кнопка свалилась с зеркально-хромированного руля, неожиданно громко упала на бетон и откатилась в тень. Поль снова вздрогнул и невольно глянул на пластмассовую штучку. Ишир отвернулся и принялся рассматривать утреннюю перспективу Тригоры: среди её стеклянных башен истаивал ночной туман, и солнце уже чиркало огненными полосами по окнам. Гигантская подвесная дорога Спиралус вздымалась дугами и остроконечными стойками из клубящейся серебристой дымки. По золотым кантам на её исполинских столбах, по натяжным тросам и по ровным лесенкам ограждения растекались солнечные пятна, слепя глаза раскалённым золотом утреннего света.
-Я не прошел его первое испытание, - тихо ответил Ишир.
-Почему нет?
-Потому, что я не могу доверять ему. Я люблю его. Очень люблю. Но... Он причинил мне слишком много боли, чтобы даже просто и ненадолго довериться.
-Разве любовь не покрывает всё?
Ишир невесело усмехнулся и мельком глянул назад. В его больших тёмных глазах закружились золотые точки света. Этого взгляда хватило Полю на то, чтобы смутиться, присесть на корточки и приняться нашаривать откатившуюся кнопку. Ишир вернулся взглядом к занимавшемуся рассвету, который растекался слепящей волной по неровным кромкам городского пейзажа. Окна небоскрёбов совсем ослепли от солнца, выстреливая отраженным светом в серебристую тень внизу, высвечивая в ней полосы тротуаров, зелёные пятна парков и скверов, стеклянные блески витрин и оранжерей.
-Я прощу ему всё. Даже если он снова постарается убить меня.
-А ты? - Поль поднял голову и посмотрел на тёмный контур Ишира в светящемся проеме гаражных ворот. Он почему-то обратил внимание на вертикальную полоску света, которая медленно сползала по приоткрытой половине, рассыпаясь мягкими искрами в медной ручке. - Ты ведь тоже... хочешь... убить.
-Я не исключаю этой возможности просто потому, что в этом мире может случиться всё. Но... вряд ли... - Ишир потянулся, разминая плечи, затем в шутку побоксировал в воздухе, и стукнул кулаком в старое мотоциклетное седло, которое висело на гвоздике рядом. - Ты же знаешь, что любовь это нечто происходящее между двоими. Кому-то выпадает роль постоянного раздражителя, кому-то приходится усмирять и смиряться.
-Я не думаю, что это общее правило.
-В любви нет правил, Поль. Какие уж там... Просто в нашем, моём с Рони, случае - именно так и происходит. Я смирился.
-Наверное, тебе тяжело с ним...
Ишир махнул рукой и направился к мотелю, в котором он проживал вместе со своими друзьями. На ходу он крикнул.
-А вот это не твое дело. Оно тебя не касается. Ты там прикручивай кнопку и не забивай голову тем, чего она вместить не сможет никогда.
Пыльные асфальтовые дорожки.
Пятна света расчертили поперёк асфальтовые ленты. Скользя по ним. Отражаясь матовыми золотыми крупицами в маслянистой росе и в уставших глазах.
Бордюры и фантики, катавшиеся вдоль них. Шелест, шелест, шелест...
Ишир поднял голову и посмотрел вверх, на гигантскую дугу четвёртого кольца Спиралуса, которое как раз чернелось над ним тонкой полосой в ярком золоте рассветного неба.
Тёплый ветер коснулся лица... Ишир принюхался, невольно сравнивая его запах с тем, что обонял вечером в окраинном квартале Тригоры. Этот утренний бриз, хотя и был пропитан вечным городским смогом, но всё же, был напоён ещё и морской свежестью и запахом горячей сдобы из булочной неподалёку. Этот ветер ласкал непокорные волосы, совсем распушив их. Он был добрым и любил целоваться, этот ласковый утренний бриз. Он целовал в губы, в лоб... Ишир закрыл глаза... Ветер поцеловал его и глаза.
Юноша глянул вперёд. Теперь можно. Теперь я готов - решил про себя он.
Возле невзрачного строения придорожного мотеля стоял незнакомый старик в белой соломенной шляпе. Он наблюдал за дорогой, по которой пришел юноша. Ишир направился к своему номеру, отмечая, что и старик, не отрывая от него глаз, направился туда же. Его белая рубашка с широким рукавом надувалась на ветру, и расстёгнутый на одну пуговицу воротник бился в тёплых порывах, то и дело, прилипая уголками к чисто выбритому лицу. На сгибе его руки висел лёгкий летний пиджак кремового цвета. Старик прижимал его к себе так плотно, что это казалось странным и даже подозрительным. Он разглаживал свой пиджак свободной рукой, расправляя складки и одёргивая за швы.
По пути Ишир вынул ключ из заднего кармана джинсов. Он легко перепрыгнул через проржавевшую ограду, чтобы сократить путь по затоптанному газону с покосившейся табличкой "По цветам не ходить!" Пройдя мимо застывшего старика, он снова принюхался. То, что почувствовал он, было ожидаемо, хотя и не так скоро.
Ишир легко взбежал по скрипучим ступеням и подошел к двери.
-Одну минуту вашего внимания! - послышался дрожащий голос из-за спины.
Ишир вставил ключ в замочную скважину, повернул его до характерного надломанного щелчка и лишь только потом оглянулся.
Старик стоял на нижней ступени.
Он неловко копался в складках пиджака, высвобождая из-под них нечто...
Ишир усмехнулся.
Старик, наконец, справился со складками и вынул из них большой черный пистолет. В гулкой утренней тишине послышался глухой щелчок откинутого предохранителя. За этим движением старик едва не выронил пистолет. Он пробормотал извинение за свою безрукость. И для пущей верности вцепился в него двумя руками, кое-как поднял тяжелую штуковину на уровень глаз и нацелил на Ишира. Ветер трепал пиджак. Ветер определённо мешал ему выполнить некую миссию...
Ишир отвернулся и толкнул дверь. Перед ним была комната, наполненная светом из большого окна напротив. Две кровати, тумбочка, старенький дребезжащий холодильник в углу, раковина с проржавевшим краном над ней и пустой стол посредине.
-Эй! Вы куда? - испуганно крикнул старик.
-В свой номер, - на ходу ответил юноша. - Спать хочу. И вы там тоже не стойте. Заходите.
-Вы не понимаете? - пробормотал старик в спину юноше.
Но тот уже скрылся в светящемся прямоугольнике двери.
Старик растерянно осмотрелся, встряхнул рукой, поправляя сползавший пиджак, и поспешил подняться по ступеням, не забывая держать пистолет перед собой. Возле двери он как-то робко приостановился, и глянул по сторонам. Все двери в номера были закрыты, посторонних поблизости не наблюдалось. Далеко в правой стороне открытого коридора просматривался тёмный и облезлый автомат с напитками.
Старик зашел в комнату...
Ишир стоял возле раковины в углу комнаты, он как раз скинул футболку, включил воду и принялся умываться, фыркая и разбрызгивая вокруг капли холодной воды, сверкавшие на свету.
-Вы понимаете, зачем я здесь?
-Эта штуковина в ваших руках не оставляет сомнений, на первый взгляд... - Ишир вдруг чуть изогнулся, приподнял руку и, глянув на старика из-под мышки, подмигнул ему. - Вы не стойте на ногах. Вон там есть стул, он чистый, не волнуйтесь за свои брюки. Присаживайтесь.
-Я убивать его пришел..., а он мне про брюки...
-Вы ошибаетесь, - Ишир снял полотенце с крючка и начал обтираться. - Точнее, вы не уверены чего хотите больше всего.
-А вы знаете? - старик посмотрел на предложенный стул. - Вы знаете?!
-Странная у вас манера, всё же. То на вы обращаетесь, то на ты...
Старик подошел к стулу и тяжело сел. Руки не удержали пистолет. Им едва хватило силы на то, чтобы положить его на колени. Он смотрел на худую спину юноши. На выступавшие позвонки и несколько шрамов поперёк. Затем ниже, на кожаный ремень с заклёпками.
-Вы Спаситель?
Ишир снова весело усмехнулся и глянул на старика из белого комка полотенца.
-А сами, что думаете?
-Я не знаю... Но, вряд ли Спаситель должен быть таким...
-А каким он должен быть? - не унимался Ишир. Он повесил полотенце обратно на крюк, взял футболку, понюхал её и сморщился. - Надеюсь, свежее бельё уже принесли из прачечной.
-Он должен внушать трепет... Разве нет? - старик растерянно рассматривал тощее тело Ишира и, кажется, расстраивался всё больше. Затем пробормотал в полголоса. - Неужели я ошибся номером?
-Трепет... - Ишир задумался. - Странно, что я не подумал об этом в своё время... Трепет... Но зачем?
-Что зачем? - старик с трудом встал и направился к двери.
-Зачем спасителю внушать трепет?
-Чтобы боялись.
Юноша удивлённо смотрел в спину старику.
-Разве он не должен спасать? Разве он должен пугать, вместо этого? Я не понимаю, к какому боку прикручен трепет?
-Вы глупы, юноша, как и всё ваше поколение... - старик приостановился возле двери, оглянулся и окинул фигуру юноши последним оценивающим взглядом. Тяжелый пистолет очень ему мешал, старик не знал, куда его деть. Он принялся снова неловко всовывать его в пиджачные складки. - Страх есть родитель послушания! Да что там... - он справился с пистолетом, вышел на шаг..., снова приостановился и оглянулся. - Там дальше в номерах есть еще жильцы?
-Да, - ответил Ишир. - В этом крыле занято три номера из шести. Но в них живут мои друзья.
-Как же я мог ошибиться... - покачал головой старик и вышел.
Голос Ишира нагнал его на последней ступени. Голос юноши, - которого он сначала принял за Спасителя, а потом за обыкновенного юнца, - заполнил собою весь свет. Старик остановился, чувствуя, что его покидают физические силы и в тоже время нечто иное наполняло его извне... наполняло звуком голоса этого странного юноши со шрамами на спине и под рёбрами. Ветер прекратился, словно по безмолвному приказу кого-то, кто умел управлять погодой так же просто, как и своим байком. Солнечные пятна, наоборот, принялись интенсивно двигаться по растрескавшемуся асфальту, высвечивая на нём россыпи драгоценных блёсток, выжигая тени в глубоких и рваных трещинах, наполняя их золотым свечением. Полосы света скользнули по затоптанному газону и, едва коснувшись травы, оживили его, сделали из серого пятна - ярко зелёной лужайкой. Свет не унимался, он скользил дальше, ослепляя окна мотеля белым золотом, разгоняя пыль по тёмным углам, проблёскивая огненными точками в хромированных ручках автомата с напитками. Старик попытался оглянуться, однако ему не хватало сил даже на простое движение рукой. Всех его сил хватало лишь на то, чтобы дышать, смотреть и держаться на ногах. Невидимые путы магического голоса плотно связали его с ног до головы. Рука не удержала тяжелый пистолет, и он грохнулся на асфальт.
-Странно, что ваш пистолет заряжен всего одной пулей. - Ишир стоял в ореоле света и с интересом разглядывал старика, чуть склонив голову набок. - Кому предназначалась эта пуля, Жорж?
Невидимая сила, которая удерживала старика, приподняла его и повернула обратно лицом к распахнутой двери. Юноша покачал головой, затем отклонился в сторону, взял со стула футболку из прачечной, упакованную в целлофановый пакет, надорвал его, вытянул футболку и натянул на свои тощие плечи. Он скомкал пакет и выбросил его в мусорное ведро, стоявшее возле двери.
-Не забыть бы напомнить Рене, что мусор необходимо выносить из дома каждый день, а не раз в неделю. - Ишир снова глянул на старика и улыбнулся. - Они у меня шалые от свободы. Забывают всё, даже просто поесть. Гоняют дни и ночи напролёт по недостроенным веткам Спиралуса в западной окраине Тригоры.
-От свободы... шалые... - прошептал старик. Он только сейчас начинал понимать, что юноша перед ним, как раз и был тем, кого он искал. Это неожиданное открытие вселило в его сердце надежду. Старик не понимал её причин, не мог их понять и не хотел, если бы честно признался сам себе. Ему стало невыносимо хорошо. Просто хорошо. До смерти хорошо...
-Вы свободны, Жорж?
Старик отрицательно покачал головой, как ребёнок перед взрослым, внушавшим безграничное доверие.
-Но ведь вы хотите?
-Да! Да! Да! - закивал старик и снова сделал это, словно ребёнок. Седые пряди волос совсем растрепались, а челка и правда стала точно такой, какие бывают только у мальчишек лет восьми.