В какой-то мере легенда о появлении имени города соответствует истине. Говорят, что Пётр Первый отправляя в ссылку на север в эти места писал на указах:" К еб... матери!", откуда и образовалась уже известная аббревиатура.
Не скажу, что мы там тоже оказались в ссылке - ведь поехали туда, в конечном итоге, добровольно. Мы работали в железнодорожной больнице в самом начале 70-х годов, застав город на вершине его развития. К 2015 году население уменьшилось почти вдвое.
ДЫРА В ЗАБОРЕ
В городе было как-бы несколько "княжеств": железнодорожное, военное, лесозаготовительное, каскада кемских ГЭС, и собственно городское. Каждое из них имело своё продовольственное и промтоварное снабжение. И "собирание с мира по нитке", т.е. продуктов включало в себя обход всех торговых точек.
Мой маршрут был давно отработан. Он начинался с самого дальнего магазина, расположенного внутри гарнизона. Пройти через проходную было невозможно, поэтому все шагали дальше по хорошо утоптанной тропинке, ведущей к дыре в заборе. Дыру постоянно забивали досками, которые вскоре расшатывали и легко отодвигали в стороны. Военному начальству вся эта борьба надоедала, и они оставляли дыру в покое, но периодически их охватывал зуд действия, так хорошо описанный Салтыковым-Щедриным, и тогда к месту проникновения гражданского населения выставлялся караул.
И однажды я столкнулся с ним. Стоило мне только перенести одну ногу с гражданской территории на военную, как раздался окрик:" Стой! Стрелять буду!". Эти слова с резким азиатским акцентом неслись из тулупа с поднятым воротником и напяленной шапки со спущенными ушами (дело происходило зимой). Из тулупа торчала блестевшая на солнце винтовка.
Хорошо известная фраза любому советскому человеку, акцент и винтовка заставили меня задуматься. Здравый смысл пересилил безрассудный желудок, и я вернулся на тропу.
АСЦИТ
Поезд остановился на полустанке. Меня уже ждали и проводили в дом к больной. В комнате на кровати сидела симпатичная худенькая старушка с большим шарообразным животом.
Накануне мне сказали о необходимости выпустить асцит в домашних условиях. Я никогда это не делал раньше и никогда не видел. Дома посмотрел учебник, понял, что к чему и утром в больнице собрал простой инструментарий в стерилизатор и поехал.
Мы усадили старушку на стул, на колени положили клеёнку, опустив её в ведро. Я ввёл немного новокаина и стал медленно вкручивать троакар пониже пупка. Столпившиеся родственники с интересом наблюдали за моими действиями. Я чувствовал себя как актёр на сцене, поэтому старался сохранять профессиональное спокойствие на лице и уверенность в движениях рук. Вскорости я почувствовал, что мой троакар как-бы провалился внутрь. Я неспеша вытащил стилет и, к моей радости, из трубки быстрой струйкой потекла жидкость в подставленное ведро.
Все почувствовали облегчение: и бабушка, и родственники, и, конечно, я сам.
Простота процедуры, быстрый эффект и прелесть мизансцены явно требовали повторения на бис. Но, увы, больше мне этого делать не пришлось.
ВСКРЫТИЕ
Оно было также единственным в моей практике и самым печальным.
Трупик новорождённого занимал крошечную часть секционного стола. Я был один на один с чужой смертью. Горе матери и отца осталось где-то там, вне морга. А физическое доказательство их несчастья лежало передо мной, не прося и не требуя сострадания.
К какому бы заключению о причине смерти я не пришёл, оно не меняло ничего: смерть оставалась смертью, горе - горем, а жизнь неизменно и безостановочно текла дальше, огибая трупик не успевшего пожить человека.
ПОЕЗДКА НА СОЛОВКИ
С большим трудом выкроив два дня и заручившись поддержкой городского хирурга, мы отправились на Соловки.
Ранним солнечным утром неказистый пароходик согласно расписанию направился к острову. На самом носу уселся молодой человек, лет 25, худощавый, с узкой реденькой бородкой, одетый во всё чёрное: рубашку, пиджак и сапоги. Он настойчиво и напряжённо всматривался в расстилающуюся перед ним водную гладь, как будто старался разглядеть за горизонтом силуэт высоких стен монастыря. Кем он был - послушником, монахом, мы так и не узнали. Его отрешённость тут же привлекла внимание двух парней, которые стали приставать к нему с дурацкими шуточками. Он молчал и отворачивался в сторону. В конце концов набор шуток иссяк, и они оставили его в покое. А он вернулся в своё прежнее сосредоточенное, отрешённое от всех и всего состояние внутренней медитации.
Пароходик неспеша плыл по почти ровной глади спокойного моря. Над нами неслышно пролетали чайки, натужено шумел двигатель и все ежедневные врачебные заботы уходили вместе с возникающей волной в стороны.
Наконец из воды стали медленно подниматься высокие мощные, сложенные из громадных валунов стены и приземистые башни монастыря. Над ними виднелись невзрачные запущенные купола собора и церквей.
Пристав к берегу, мы поспешили в гостиницу. Нам досталось по кровати в женской и мужской "палатах". Обосновавшись, мы взяли напрокат лодку и отправились в плавание по озёрам острова.
Монахи ещё в XVI начали строить каналы между озёрами и теперь, в XX , мы продолжали ими пользоваться. Вся беда заключалась в том, что в них мы подвергались нападению комариных туч, которые рассеивались только с выходом на открытое пространство озёр. У нас не было карты, но оставалась надежда не сбиться на обратном пути.
Выплывая из одного канала, мы случайно рассекли в стороны цепочку утят и утку. Но стоило нам проплыть дальше, как своим кряканьем она быстро собрала всех вместе. Было приятно наблюдать как буквально сломя голову утята наперегонки плыли к матери.
Мы выбрали удобное место на берегу. Я вырезал удилище, привязал взятую с собой леску с поплавком и крючком, накопал червей и занялся рыбной ловлей. Худо-бедно, но скоро набралось достаточно рыбы для ухи. Вскоре затеплился маленький костёр, забулькала вода в кастрюльке, радостно принимая картошку и лук, захваченные из дома, и рыбу. Запах только что сваренной ухи был незабываемым. Вооружившись ложками, мы быстро покончили с едой.
МАЗОХИСТКА
Мазохизм - это не поиск страданий, это поиск любви.
Я впервые познакомился с ней (назовём её Ниной) во время вызова на дом. Молодая, довольно симпатичная женщина в промежутке между 30 и 40 годами пожаловалась на повышенную температуру и кашель. История болезни указывала на хронический бронхит. Она без стеснения разделась и повернулась ко мне спиной.
То, что я увидел трудно передать словами. Вся её спина была покрыта рубцами и шрамами. На мой вопрос Нина ответила, что у неё были нагноения. Я не стал больше надоедать, выписал необходимые лекарства и ушёл.
Вернувшись в поликлинику, я стал расспрашивать мою медсестру о больной. Выяснилось, что до меня здесь работал молодой хирург и Нина, стремясь привлечь его внимание и быть рядом, резала ножом спину вызывая нагноение. Её волей-неволей приходилось класть в больницу.
Хирург уехал, а из молодых врачей остались только я и анестезиолог Сергей. Я понял, что скоро Нина окажется в больнице. И действительно, где-то через неделю она поступила уже с воспалением легких. И началась долгая история её болезней и наших попыток лечения, закончившаяся только с нашим отъездом.
Нина стала симулировать приступы бронхиальной астмы, которые не снимались обычными лекарствами. Поначалу мы не понимали, что происходит, пока не ввели ей физиологический раствор внутривенно вместо эуфиллина. Эффект был неожиданный - приступ прошёл.
Мы были молоды, не опытны, самонодеяны, эгоистичны и не сознавали, что ей нужен психиатр и, может быть в большей мере, наше участие. У нас были жёны, которых мы любили. А она была одна и нелюбима. И может быть вместо медикаментозного лечения Нины нам надо было дать её хоть частицу нашей любви, понять, пригреть и помочь.
В конце концов она приобрела хроническую пневмонию, тяжёлую астму и массу осложнений от постоянно принимаемых гормонов. Зато Нина получила то, что очень хотела - она почти постоянно находилась в больнице рядом с нами.
Довольно подробно описывая эту медицинскую историю, я, скорее всего, стараюсь забыть своё поражение, забыть непонятое жуткое одиночество Нины, забыть её странную и неприемлемую любовь.