Аннотация: Еще один опыт, вдохновленный Блэквудом и Мэйченом.
Аллея роз
Из всех жизненных ситуаций лучше всего запоминаются самые нелепые, выходящие из ряда вон. Именно поэтому мемуары всех времен и народов переполнены рассказанными "кстати" анекдотами и забавными происшествиями, очень мало связанными с жизнью героев и не слишком важными. С другой стороны, о решающих переменах тоже принято рассказывать. Важное переплетается с нелепым - и воспоминания готовы. А читатель может заняться поисками объединяющего начала или отбросить книжку с негодованием.
Однако грань между этими двумя группами событий может оказаться очень тонкой. К примеру, поворот в моей жизни начался с череды нелепостей, которым самое место - на задворках памяти, в воображаемом музее, который создает каждый человек. Но в моем случае... Впрочем, обо всем по порядку. Не занимая вас полным текстом мемуаров, изложу одно только происшествие, к которому относятся предшествующие размышления. Надеюсь, это покажется не слишком скучным предполагаемым читателям.
Я участвовал в одной научной конференции в Крыму. Как вы понимаете, подобные мероприятия на юге могут проходить весьма и весьма приятно - наукой никого не перегружают. В данном случае организована конференция была идеально. Денек позаседали в прохладном зале какого-то культурного центра, погуляли по ночному Симферополю, съездили зачем-то в Евпаторию. А на третий день, загрузившись в ПАЗик, поехали в имение Раевских.
Правда, эта поездка выдалась особенно суматошной. В Алуште проводился съезд русского землячества. Нас подвезли к огромному и мрачному дому культуры, где было до ужаса жарко и душно. Один из организаторов мероприятия, директор местного музея, усадил нас на почетные места - граждан России здесь ждали. Но торжества затянулись, гости мало-помалу выскальзывали на улицу.
И на улице было жарко - так нестерпимо и тягостно, как бывает только на юге, у моря, в редкие безветренные дни, когда осень, весна и лето неуловимо меняются местами, а о зиме не остается никаких воспоминаний. Снимая пиджак и вытирая пот со лба, я совсем не вспоминал, что на дворе - начало октября, а в родном моем городе, может быть, уже падают первые снежинки.
Вышел покурить и директор музея - чисто выбритый полный мужчина, слегка сутулый и совсем седой. Он шумно вздохнул, затянулся и, прищурившись, осмотрел окрестный пейзаж.
- Вроде и на холме дворец поставили, а видок-то паршивый. Ни в жизнь не поверишь, как может быть красив этот город, если будешь разглядывать его с бетонной насыпи. А там, внизу, таятся настоящие чудеса! И дело не в усадьбах, а в атмосфере. Этот мир осенью становится совсем другим. У вас, в России (я заметил, что директор забыл о своем российском гражданстве), все уже меняется... А здесь по-прежнему светит солнце. Занятно, но эти особняки среди скал нравятся мне куда меньше, чем домики внизу. Моя бы воля - их бы и показывал.
- А что же исторические места?
- Вот-вот... - При взмахе руки пепел с сигареты, описав неспешную дугу, упал на землю. - Именно исторические. Много истории и мало жизни. Там скрывается нечто иное, чужое и чуждое. И мне иногда страшновато. Хотя это не описать никакими средствами. Внешняя красота - и та не дается. Вот, к примеру, Раевские... Помните картину Айвазовского, сделанную в имении?
Я невесело улыбнулся. Это печальное полотно я увидел в одном путеводителе - и долго не мог успокоиться. Смертельно больной художник попытался создать юбилейное произведение к столетию "солнца русской поэзии". И запечатлел безумную фигуру, размахивающую зонтиком на морском берегу, и двух карамельных барышень, театрально всплескивающих руками. После этого у меня на некоторое время пропала охота ехать в имение, которое могло подсказать такую немыслимую зарисовку.
- Да, еще та карикатура!
- Не совсем так... Просто художник попытался изменить общий тон. Озарить, так сказать, непроглядную тьму лучами солнца.
- Неужели усадьба Раевских такая мрачная? - подивился я.
- История ее, может быть, мрачновата. Но сама усадьба просто другая. Там творились удивительные вещи - и посейчас могут твориться. Признаюсь, я не хотел бы там жить. Нет, лучше обитать в маленьком домике, заросшем зеленью!
- Это вам сейчас кажется, - откликнулся я.
- Да, насиделся в духоте, вот и ворчу, - махнул рукой директор. - Не обращайте внимания. Езжайте, посмотрите, пройдитесь по парку - и прикоснетесь к чудесному прошлому. Вам уже и пора. А то надо до темноты вернуться. Наши могут еще долго прозаседать; пойду потороплю.
Нам и впрямь следовало ехать; потихоньку выбравшись из зала, гости снова уселись в автобус. Директор махнул нам рукой, еще раз пожелав счастливого пути. И сколько раз я вспоминал потом его слова - неясные, но в свете дальнейших событий прямо-таки пророческие. Если бы знать... Может, все и ограничилось бы воспоминанием о нелепой картине. А может, еще какой-нибудь ерундой в том же роде.
Однако в реальной жизни мы благополучно добрались по извилистой узкой дороге до массивных железных ворот, на которых красовалась вывеска с названием пансионата. Здесь автобус остановился, и мы вышли поразмять кости. В дороге немного выпили захваченного в Алуште вина, перекусили бутербродами и теперь были настроены на общение с прекрасным.
Сбоку от ворот, у маленькой калитки, нас ждала невысокая женщина - замдиректора пансионата и по совместительству экскурсовод. Ехать дальше на автобусе она не советовала: разворот слишком сложный. Поэтому мы спустились по широкой лестнице в парк, чтобы потом, прогулявшись, добраться до пресловутого дворца, стоявшего чуть дальше от берега.
Здесь был настоящий рай земной - уголок джунглей, огороженный древним плетнем, соседствовал с древними хвойными деревьями. Рядом находилось нечто приземистое и уродливое, что было названо "земляничным деревом". И впрямь на нем оказались плоды, напоминающие клубнику - вернее, те искусственные ягоды, которые иногда с неведомой целью раскладывают на дешевых тортах. На вкус ягоды оказались чуть приличней суррогатных родственников, хотя пахли совсем не по-земляничному. Народ, несмотря на совет воздерживаться от незнакомых плодов, все-таки заинтересовался. Исследователи, уподобившись детям, решительно опустошали ветви дерева. Я, как самый рослый в коллективе, принимал в процессе наиболее существенное участие - снабжал особо эффектными экземплярами менее удачливых коллег.
Когда с деревом наигрались, пришла пора самого впечатляющего зрелища. От двух огромных дубов, росших у берега, начиналась "аллея роз" - ведущая вверх лестница, все ступени которой были окружены розами. Протяженность аллеи была якобы определена путем сложнейших вычислений. Прогулки по этой тропе в строго определенное время и в строго определенном количестве должны были даровать долгую жизнь.
- Нечто вроде "тропы здоровья"? Как в санатории для сердечников? - поинтересовалась одна из дам.
- Вот именно! - согласилась экскурсовод. - Думаю, здесь и принцип тот же самый. Пройдемте наверх; вот, балкон уже виден. Поднимемся туда по боковой лестнице. Будет превосходный вид аллеи и примыкающей части парка. Естественно, планировка делалась именно с этим расчетом. Легенды же о смерти архитектора дома, будто бы убитого ревнивым владельцем усадьбы и захороненного на этой самой аллее, не выдерживают никакой критики. Многие описывают эту романтическую историю со всеми подробностями. На самом деле план дома и сада, включая и разметку аллеи, осуществлен Симоном Деларю, французским эмигрантом, спроектировавшим немало дворянских особняков и умершим лет тридцать спустя в своей подмосковной усадебке... На самом деле..
Я и до того слушал рассказ, состоявший наполовину из обычных курортных баек, наполовину из текстов старых путеводителей, без особенного внимания. А тут еще засмотрелся на особняк - длинный двухэтажный дом с огромными окнами. Сначала я подивился непрактичности строителя, а потом вспомнил, что это была летняя резиденция - с огромным балконом, с эффектными башенками на крыше, с фамильным гербом по центру, с маленькой дверью в сад, с чудесным видом и веющим в воздухе неизбывным ароматом роз. Неважно, кто из литераторов побывал в этом доме и какие переломные моменты русской истории связаны со старинным зданием - я не спешил слушать, предпочитая смотреть.
И чем дольше я всматривался, тем меньше мне хотелось подниматься. Уже с нижних ступеней аллеи были заметны изъяны в отделке особняка. Герб частично разрушился, ограда балкона проржавела, плющ с правой стороны дома усох, а с левой - напротив, слишком пышно разросся. Ветви деревьев почти касались дома. На крыльце у двери валялся какой-то мусор, сама дверь явственно перекосилась... Нет, мне не хотелось наблюдать, во что пионеры и отдыхающие превратили некогда роскошное владение! Пусть останется в памяти гармоничный облик, не испорченный новейшими временами. Все же занимаюсь я прошлым; а что с ним творит настоящее - ясно и так.
Но была и другая причина. Если бы вы меня попросили назвать ее в тот миг - пожалуй, удовлетворительного ответа бы не услышали. Еще рассмеялся бы, пожалуй, над нелепым вопросом. А вот поди ж ты - ощущалось нечто... Чужое и неприятное... И не в самом доме. Дом, напротив, как бы приглашал: "Если уж не моим убожеством, то хоть роскошеством окружающего мира усладите свое зрение! Поднимитесь, вознеситесь над миром и обретите мгновение покоя и счастья..." Вот терраса, балкон; кажется, еще стоят кресла, еще дымится чашка с кофе, еще лежит на перилах подзорная труба старого Раевского - та самая труба, в которую Пушкин (согласно дурацкой легенде) разглядывал голых купальщиц. Вот и дама под кружевным зонтиком; ленты на ее шляпке колышутся от дуновений легчайшего ветерка, волнующего кроны деревьев. А где-то рядом скачут по парку румяные, счастливые дети, сопровождаемые чопорной гувернанткой.
Да, такому искушению сопротивляться почти невозможно. Насладиться гармонией мира, всего лишь представив себе в миниатюре сгинувшую без следа вселенную... Красоты и восторги! Но таилось в этом почти назойливом приглашении что-то пугающее. Былое совершенство сменилось мерзостью запустения - что ж, время проделывает разные штуки, чаще всего не особенно приятные. И все-таки внутри билась какая-то жилка: "Не ходи! Не ходи туда! Там - зло!"
Словно подтверждая эту мысль, какая-то тучка скрыла осеннее солнце. Аллея по-прежнему купалась в его лучах, а вот дом потемнел, нахмурился, и уютные призраки исчезли, сменившись пугающими тенями, скользящими в зарослях плюща, в густых ветвях деревьев, за огромными окнами... Не скажу, что увидел в этом предзнаменование. Просто решил немного обождать и полюбоваться заодно аллеей в одиночестве.
Лестницу разделяла надвое немалых размеров площадка, расположенная чуть ближе к дому, чем мне хотелось. Однако там оказалась очень уютная скамейка. И я, щурясь от солнечных лучей и упиваясь их теплом, уселся в точности по центру ее.
Мои коллеги, ведомые экскурсоводом, поднимались все выше. На миг оптический обман стал просто удивительным: на фоне массивного дома фигурки людей показались поистине ничтожными. Потом ученые гости поднялись на крыльцо, и все пришло в норму. Но я не мог забыть, как на мгновение люди представились мне жертвами, шествующими прямо в пасть ненасытного чудовища - тяжеловесного, мрачного дома. Последующие события показали, насколько точным было предчувствие. А тогда я только зажмурился, отгоняя нерадостный образ. Потом обернулся к морю, которое, по давнему выражению Горького, "играло" - на сей раз солнечными лучами. Я следил за бликами на воде, разглядывал пышные кроны деревьев, оценивал протяженность розовых кустов... И с опозданием заметил, что по направлению ко мне кто-то идет. Кто-то незнакомый, занятой и - почему-то - неуместный.
Человек приближался; а я все не мог понять, что в нем такого особенного. Пожилой мужчина в старомодной одежде садовника, в широкополой шляпе и массивных сапогах. Белая борода, аккуратно подстриженная, то и дело шевелилась, как будто человек разговаривал сам с собой. Он шагал медленно, то и дело нагибаясь и срезая лишние стебли; потом он склонял голову и, как истинный художник, окидывал внесенные в картину изменения. Удовлетворенный увиденным, садовник двигался дальше. Похоже, он был глубоким стариком - все ступеньки садовник преодолевал с огромным трудом, аккуратно перенося свой немалый вес с одной ноги на другую. При этом он забавно раскачивался - а потом с преувеличенной серьезностью возвращался к своему благородному занятию. Снова наклон, движение рук, склонение головы, кивок и шаг вперед... Или еще одно движение руки с зажатыми в ней ножницами!
Я в недоумении протер глаза. Вот оно, удивительное! Вот что привлекло меня сразу же! Старик подстригал растения маникюрными ножницами! "Сумасшедший!" - пронеслось у меня в голове. Преувеличенная аккуратность, улыбка... Все сходится. Но звать на помощь как-то смешно: рядом мои коллеги вьются. Бежать тоже глупо. Приходилось ждать.
А старик все приближался, может быть, слегка ускорив шаг. Все-таки он отреагировал на мое присутствие. За две ступени от скамейки он выпрямился и приподнял шляпу:
- Здравствуйте, господин хороший!
- Добрый день, - с преувеличенным спокойствием ответил я.
- Не пошли, стало быть, господ наших посетить? - прищурился старик.
- Нет, природа меня как-то больше притягивает.
- Да, вы правы... И потом, аллея наша не только красива, но и таинственна. Я, впрочем, всегда все знал. И всем рассказывал... Жаль только, никто не верит. Впрочем, вы недаром тут задержались...
- Да, я и впрямь задержался... - сказал я, вставая со скамьи. Не стоило его волновать. Вроде бы улыбается, говорит вежливо. Но - маникюрные ножницы! Что у этого субъекта на уме, сказать нельзя. Лучше спасаться бегством.
Однако "садовник" не предоставил мне такой возможности.
- Подождите минутку. Всего минутку! А я расскажу про аллею. Это недолго... И я не буду приближаться; история в самом деле короткая! Я вот здесь встану, у ограды. Умоляю, послушайте!
Старик все еще улыбался; но улыбка его превратилась в такую униженно-просительную гримасу, что отказ казался чрезмерной жестокостью. Он отодвинулся от меня, весь как-то изогнулся, неуклюже пытаясь поклониться. Он и впрямь хотел только рассказать. И что-то убедило меня выслушать его.
- Аллея хороша, милостивый государь... Слов нет, хороша. И ее следует считать лучшим творением Симона Деларю. Он был жестоким негодяем, этот Симон Деларю. Уж я-то знаю, как может знать садовник. Симон не слишком заботился о доме: его строили по старым чертежам, уже отражавшим его черную душу. Сад разбил старый хозяин; но аллеи тогда не было, нет... Деларю крал, крал безбожно; он обманывал старика, и никто не мог ничего доказать. Однако у Деларю был помощник. Вам ни к чему знать его имя, да и другим оно ничего не скажет. Он руководил строительством. Он нашел деньги, украденные Деларю, и укрыл их во время работы под одним из молодых деревьев. Там же оказался и его отчет об истинном положении дел.
- В этом саду? - поинтересовался я, скорее чтобы подтолкнуть рассказчика, чем из любопытства. Путаная история давних страстей не рождала отклика в душе. Ну, плетет кто-то ерунду, нагромождая выдумки - отчего ж не послушать. Я, насмотревшись на окружающие красоты, в призраки прошлого верил слабо. Или вовсе не верил. И зря не верил.
Потому что старик указал на дальнее дерево, протянувшее ветви к самому балкону:
- Вот там молодой человек спрятал свои находки. И когда он поднимался по аллее после разговора с архитектором, Деларю нагнал его. Нагнал и ударил в спину, прямо в сердце... У него не было с собой ножа; только очень острые ножницы вроде этих - архитектор был настоящим франтом. На юге рано темнеет; темнота всегда покровительствовала убийцам. Деларю хотел скрыть следы до утра, но отнести тело к воде не смог. И он зарыл труп здесь, затемно начав насаждать аллею роз. Он удачно скрыл останки своей жертвы - они так и лежат под одним розовым кустом. Но денег убийца все же не нашел. И уехал в свою усадьбу без барышей. Вот такой роман.
- Дерево я вижу. Но где же куст? - против воли я заинтересовался. В спокойствии старика таилась такая печаль, какую непросто сыграть или вообразить в помрачении сознания. Что бы он там ни говорил, он не просто в это верил. Он знал... И мог подтвердить это знание.
- Куст совсем рядом. Но мне ли говорить о нем? Ведь в ту ночь Деларю не обошелся без сообщника. Тело ему помог зарыть тот самый человек, который следил за садом, а потом стал ухаживать за розовыми кустами. Тот человек, который за ничтожную сумму скрыл следы злодеяния. Тот человек, который стоит перед вами. И вам не стоит никуда бежать. Взгляните вокруг: солнце скрывается, дереву приходит конец. А с ним конец тайне дома... И мне.
Набежавшая невесть откуда туча на мгновение погрузила мир во тьму. Я вскочил, напуганный неожиданно сильным порывом ветра, меркнущим светом и зловещим шелестом роз. Да, в этом звуке было нечто чужеродное. Он казался голосом, обращенным к дому, к дереву, к призракам старины. Розы силились рассказать, они стремились к этому долгие-долгие годы. И тот, кто ухаживал за ними, явился, чтобы исполнить их волю. Чтобы раскрыть тайну и избавиться от проклятия.
Старик все еще стоял рядом. Его смутный силуэт был едва различим в полумраке, а голос сливался с воем ветра:
- Дерево и розы, розы и дерево... Они не существуют сами по себе, они окружают дом. И дом возьмет свое. Поэтому... Нет, не уходите!
Он протянул ко мне руку, в которой блеснули маникюрные ножницы. И на миг мне показалось, что на их начищенных лезвиях блестят красные капли. Может, это были всего лишь лепестки цветов, может, обычный обман зрения под действием возбужденных нервов... В конце концов, было слишком темно, и я не уверен, что старик вообще шевелился. Но я не выдержал этого ощущения: рядом со мной стоял призрак. И может быть, он улыбался мне - своему конфиденту, спутнику, сообщнику.
Впрочем, что бы я там ни думал - об этом можно забыть. Сверху донесся страшный, гулкий звук - звук падения чего-то немыслимо тяжелого. Туча сгинула в тот же миг, и солнечные лучи вновь коснулись аллеи роз и площадки со скамьей. Площадка оказалась пустынной. Там был только я. Я оглянулся только на мгновение. Я знал, что ничто не заставит меня вернуться в эту аллею. Знал, что раскрыл тайну усадьбы. Знал, что находится под одним из розовых кустов. Я знал... И я в панике мчался прочь.
Собственно, на этом рассказ можно закончить. Дальнейшие подробности слишком печальны. Впрочем, нам поможет универсальное средство - сухой язык газетных вырезок. Итак, вот что было напечатано в "Крымской правде" на следующий день: "Вчера на турбазе "...", где некогда располагалась дача семейства Раевских, произошла трагедия. Экскурсанты из России, Польши и Украины, участники международной конференции, стали жертвами нелепой случайности. Осматривая старый корпус турбазы, они поднялись на балкон, откуда открывался прекрасный вид на побережье и знаменитую аллею роз. В этот момент сильный порыв ветра свалил старое дерево, росшее уже много лет в опасной близости от здания. Увы, ствол его рухнул прямо на балкон; семь человек погибли, двое в тяжелом состоянии находятся в реанимации. Выражаем свои соболезнования родным и близким погибших". В "Симферопольском вестнике" стандартное описание дополнили еще одной деталью: "Среди корней рухнувшего дерева был обнаружен тайник, возможно, устроенный еще в девятнадцатом веке. В аккуратно сделанном углублении найден кожаный мешочек с русскими и французскими золотыми монетами и несколько листков бумаги с заметками, не поддающимися расшифровке".