Даня Турчанинов проснулся еще затемно, часов в 5 утра. В школу было еще рано - да никто и не собирался, отец еще спал, Даня-старший и Даня-младший тоже. Так уж получилось, что братьев Турчаниновых звали Давид, Дамиан и Даниил. В просторечьи всех звали Даня, и прозвище у всех было Турок. Турок-старший, Турок-средний и Турок-младший. Нашего Даню звали Дамиан и он был Турком-средним. Когда-то его прозывали Дэмьеном, по имени и в честь героя популярного фильма "Омен". Тогда Даня-средний таким прозвищем гордился, но потом фильм забыли и кличку тоже. Осталось простое - Турок, но он был не в обиде.
Братьям больше нравилось жить с отцом, хотя именно ему они были обязаны своими идиотскими именами. Неизвестно откуда полугреку-полурусскому Семену Турчанинову пришло это в голову, но отец был личностью невротической и отличался всякими чудачествами. Возможно, в период зачатия сыновей он увлекался библейской тематикой и потому наградил сыновей такими именами, по какому поводу сам впоследствии испытывал некоторую озлобленность и по пьяни частенько обзывал их "жидовскими недоносками".
В молодости Семен Турчанинов слыл натурой хулиганистой и даже отсидел два года на малолетке за ограбление то ли пивного ларька, то ли другого подобного невнушительного объекта. Когда стало можно, Семен подался за кордон и объездил всю Европу, работая на стройках чернорабочим. Накопив деньжат, вернулся на родину, купил дом и стал украинским националистом. Увиденное в Европе требовало объяснений, и Семен Турчанинов решил, что во всем виновато москальское быдло. Семен выучил украинский язык, стал имитировать галичанский акцент и посещать националистические митинги. Слушать речи агитаторов Семену было скушновато, поэтому на митингах он в основном занимался тем, что вычислял в толпе подозрительные лица и, объявляя их агентами КГБ, эти самые лица избивал. Националистическая эпопея Семена закончилась мажорно: о нем объявили по радио. Однажды, заняв второе место в соревнованиях по армрестлингу в районном клубе, Семен, озлобившись от того, что проиграл в финале какому-то школьнику-качку, поздравил того в коридоре с победой ударом в нос и отобрал пятьдесят рублей - ровно половину призового фонда, по справедливости. После чего напился водки и принялся разъезжать по району на мотоцикле, выписывая немыслимые дуги. Позже, очнувшись в участке, Семен начал изъясняться с милиционерами исключительно на своем коронном галичанском диалекте и заявил, что его притесняют на национальной почве. На следующий день по радио сообщили, что член районного "осередка" Семен Турчанинов был арестован за попытку повешения жовто-блакитного флага на здании дворца культуры, и его отпустили, предварительно слегка надавав по ребрам.
На этом Семен решил завязать с национализмом и ударился в религию. Он записался во что-то под названием "Церковь Христа и чего-то там еще", бросил пить, начал посещать собрания и платить десятину. Сыновей он к религии не приобщал, обломившись на агитации еще в свой националистический период. Тогда он пробовал проводить с ними идеологические беседы, но те выслушивали отца молча и вид имея при этом идиотический, а за дверью частенько ржали. Семен обиделся и поставил на них крест. "Жидовские ублюдки", - говаривал он скорбно.
Смена мировоззрения не повлияла на сексуальные пристрастия Семена: после развода с матерью троих Турков он жил исключительно с молоденькими девушками до 20-ти лет от роду. В доме Турков частенько появлялись новые "жены", кое событие Даня-старший комментировал так: "Обана, свежее мясо". Даня-средний, будучи помладше, был и более разборчив: "Бычка, - отвечал он - Сам ее еби". Лишь Даня-младший, еще не имевший сексуального опыта с мачехами, скромно говорил: "У нас опять новая мама". Объективней всех было суждение Турка-среднего, так как отец прежде выискивал своих молодух на митингах и в кабаках, а ныне приводил лишь сестер по вере, которые разговаривали на отвратительном суржике и смотрели по-коровьи. "Батя - поц, - говорил Турок, - Раньше он блядей получше приводил".
Впрочем, с отцом, несмотря на все его сдвиги и чудачества, жить было веселей и удобней. Мать Турков была женщиной красивой и весьма крутого нрава. Семена она бросила в период его заграничных странствий, и с тех пор жила по законам свободной любви. Любовников матери, которых она меняла не реже, чем отец жен, братья звали соответственно облику: "Лысый", "Седой" или там "Кабан", так как имена упомнить не могли, да и не старались. При этом Турков мать откровенно притесняла, особенно по-малолетству. Не раз каждый из них был жестоко избиваем за плохую успеваемость и поведение, что постепенно привело к тому, что братья перекочевали к отцу. Лишь младший Даниил продолжал жить с матерью, да и то, частенько вернувшись из школы домой и тщетно прождав мать несколько часов под дверью, шел к отцу и старшим братьям. Несмотря на это, Турки мать уважали, так сказать, на расстоянии и за честь семьи постоять были готовы - однажды Данин друг Валька Крутиков по прозвищу Крут, описывая некое событие из далекого прошлого, очертил временные рамки так: "Это было еще тогда, когда наши с тобой матери блядовали на районе", после чего получил от Турка пару хороших ударов по зубам и неделю дулся, обходя Даню стороной.
БЫЧОК
Спать больше не хотелось. Чтобы не будить отца и братьев, Турок заперся в туалете, покурил, почитал книжку. За окном начало рассветать. Турок бросил книжку, подтерся и вылез через окно в туалете на крышу дома. С крышы спустился во двор и вышел на улицу. Куда пойти в такую рань? Турок решил навестить Бычка.
Леня Быков по кличке Бычок учился вместе с Турком в школе для умственно отсталых. Турка туда определили год назад: по словам их классной руководительницы Ады Исааковны, за избиение одноклассника в "особо извращенной форме". Особо извращенная форма выражалась в том, что он пару раз макнул несчастного головой в унитаз. "Как ты мог так поступить с мальчиком, который носит такую фамилию? - восклицала возмущенная классная, вызывая недоумение Турка. Фамилия была ничем не примечательная - Гумилев. Даже гнусная какая-то фамилия, по мнению Турка. Позже он узнал, что один известный поэт носил такую фамилию. Он специально пошел в библиотеку и взял книжку стихов этого поэта, после чего пришел к выводу, что не раскаивается в своем поступке. Так из-за Гумилева Турок попал в школу для дебилов.
В новой школе Турку в общем-то нравилось. Учился он на отлично. И посещаемость его повысилась. Просто было веселей. Можно было пиво пить на уроках, в карты играть, матом разговаривать. Контингент там был половина на половину. То есть половина настоящих дебилов, половина таких как Турок - подростков с психическими отклонениями. В отличие от Турка, Бычок был настоящим полноценным дебилом. Как водится, уголовная половина школы помыкала дебильной половиной за некоторыми исключениями. Над Бычком хоть и издевались, но больше издали. Леня Быков имел два метра росту, длиннющие руки и, несмотря на сильную худобу, мог прилично зарядить обидчику, если его сильно разозлить. Внешне он напоминал Ганса Христиана Андерсена, если тому придать дебильное выражение лица и слюней добавить.
С Бычком Турок дружил с раннего детства. То есть с тех лет, когда все равны: все пускают слюни и невразумительно разговаривают. Поэтому ни внешность Бычка, ни уровень его интеллекта Турка не отталкивали: детская привязанность была сильнее. Бычок Турка тоже уважал: тот был единственным, кто беседовал с ним на интеллектуальные темы. В основном темы эти касались кинематографа: Турок любил кино и мог терпеливо выслушивать восторженное мычание Бычка после просмотра "Неуловимых мстителей" или "Трех мушкетеров" и даже иногда вставлял многозначительное замечание: "В натуре!". Когда Турок с кем-то дрался, то Бычок почти всегда ему помогал. Поначалу это выглядело так: идут они куда-то вместе, и к Бычку обязательно кто-то цепляется: смеются, обзывают дебилом. Турок вступается за друга и вдвоем они разбивают противника в пух и прах. Потом, когда приставать к Бычку стало небезопасно для здоровья, и желающих стало мало, Турка это не смущало. Он мог в любой момент кому-то заявить: "Че ты вылупился на моего друга? Тебе че та не нравится?", а мог и так зарядить, без предисловий.
Лезть в дом Бычка через окно Турок поостерегся: отец Лехи хоть и не носил на лице печати явного дебила, несомненно им был - мог и топором зарубить, спросонья приняв Турка за вора. Поэтому Турок начал колотить в окна и перебудил всю дебильную семью. Когда отец Бычка, матюкаясь со сна, открыл дверь, Турок выдал ему легенду:
- Здрасте. Леху позовите. В школу пора.
- Какую школу, Турчонок? Рано еще. - С наскока старшего Бычка провести не удалось.
- Какое там рано? Наоборот опаздываем. Сегодня ж деревья сажают. Озеленение школы. Каждый должен принести по дереву и перед школой посадить. А у нас еще деревьев нет - нужно еще успеть в посадку сходить выкопать.
На такую железную легенду отец Бычка повелся. Он скрылся за дверью и через четверть часа появился заспанный неумытый Бычок с тетрадкой в руке.
- А-а, здорова, Турок, - сказал он, - А батя говорит, копать деревья. Я деревья еще не копал никогда.
- То нам похуй, - ответил Турок, - Бери лопату и пошли.
Пока Бычок искал во дворе лопату, снова выглянул Бычок-старший.
- А портфель твой где? - спросил он Турка.
- Батя, портфель это западло, - ответил Турок, - За портфель могут и в грызло дать. Вы б еще пионерский галстук вспомнили.
- Турок - твой батя, - заявил Бычок-старший, подумав, - Нож у меня спиздил на прошлой неделе. Тот, что свиней резать. Козел.
- То ваши дела, - ответил Турок, - Я не видел никакого ножа. Хотя нож он, конечно, видел. Отец подрабатывал с Бычком-старшим резкой свиней и на прошлой неделе пришел домой с новым красивым ножом с тяжелой цветастой ручкой и кровостоками, зековской работы.
- Скажешь ему, что если нож не отдаст, я ему жопу отрежу, - Бычок-старший хлопнул дверью.
Появился Бычок с лопатой. Турок забрал у него лопату и тетрадку и бросил их за собачью будку.
- А как же мы будем копать без лопаты? - спросил Бычок.
Вытаскивая Бычка из дому, Турок не строил определенных планов. Друзья, как обычно, отправились на прогулку по городу в поисках случайных развлечений. Развлечения их ограничивались финансами, а потому выбор был небольшой - сходить в кино, пострелять в тире, в промежутках посшыбать мелочь у малолеток или чужерайонщиков возле школы или кинотеатра. Отбор денег у представителей других районов города считался естественным и воспринимался как должное, зачастую даже не переходя в драку. Выгодней всего было сбивать бабки возле кинотеатров. В каждом районе был свой кинотеатр, но фильмы-то шли в разное время разные, и любители кинематографа частенько оказывались в чужом районе и были вынуждены платить не только за билет, но и негласную пошлину местным сборщикам. Обычно Турок выбирал в фойе любовную парочку, подходил и вежливо вызывал кавалера переговорить в туалет или на улицу. При этом дама думала, что сопровождающий ее парень просто встретил старого знакомого. В туалете, обычно, уже ждал Бычок, вид которого не мог не смутить вызванного на разборку. Турок называл приемлемую сумму откупа, после уплаты которой кавалера отпускали полюбовно. Изредка, конечно, попадались непонятливые и жадные клиенты. Иногда это им помогало сэкономить сбережения, но в обмен они получали пару хороших тычков по зубам и необходимость объяснять происшедшее своей барышне.
Муху товарищи встретили по дороге в кинотеатр. Талка Мухина была девочкой примерной, и в отличие от Бычка с Турком, шла в школу. В нормальную школу, из которой в свое время Турка и выгнали. Друзья обрадовались неожиданной встрече: Муха хоть и была малолеткой, но они испытывали к ней некоторую симпатию. Приятели Турка даже подшучивали на тему жених-и-невеста, имея в виду его отношения с Мухой. Хотя отношений, собственно, не было.
До этого дня Турок встречался с Мухой дважды. В первый раз - на пьянке в лесу, куда примерная Талка попала по случайности, послушав уговоры куда менее примерных подруг. Там Турок впервые проявил к ней интерес, в основном, из-за того, что малолетка была на удивление сметливой, и, что всего важнее для Турка, смешной. Тогда он впервые несколько раз обозвал ее "Мухой", имея в виду совпадение фамилии с ее мелковатой комплекцией, на что Талка совсем не обижалась. В тот раз Турок немного осрамился. Общаясь с Талкой, он в то же время успел перебрать водки и травы с дружками и, когда все порастерялись в лесу, остался наедине с Мухой, но воспользоваться моментом не сумел, так как вырубился. Он некоторое время лежал мертвецки в траве, а после, когда Муха помогала ему идти домой, останавливался через каждые десять шагов и блевал.
Во второй раз Турок встретил Муху на приеме у психиатра. Посещение психиатра входило в обязательную программу жизни Турка наряду с учебой в школе для дебилов. Так уж кто-то там постановил в детской комнате милиции, что психически неуравновешенный Турок должен три раза в неделю беседовать в районной поликлинике с Иванной Петровной Василишиной, громадной рыжеволосой красавицей лет эдак тридцати. Несмотря на то, что психиатр Иванна была для Турка дамой пожилой и не соответствовала его сексуальным стереотипам, красоту ее он признавал, и во время таких бесед, чувствовал - нет, не влечение, а скорее опасение, что в какой-то момент эта баба возьмет да и разложит его в этом самом кабинете. И, поначалу оторопев от дурацких вопросов про то, как долго он в детстве мочился в кровать, о мучимых им в детстве котах и прочей ерунде, Турок постепенно привык и даже находил в этих беседах некое удовольствие.
Во время первой беседы Турок сообщил, что точно не помнит, когда он перестал мочиться под себя, но помнит достоверно, что однажды, обожравшись на ночь арбуза, обоссал своего старшего брата, когда они спали вместе. Животных же он не мучил и даже наоборот: однажды, когда отец, после нескольких неудачных заколов мимо сердца, решил бить свиней кувалдой в лоб, чтобы в сале не было крови, он, с непривычки к новому методу, попросил Турка забить первую свинью. Турок взял тогда кувалду, подошел к свинье, посмотрел на ее тупое ничего не подозревающее рыло и не смог - отдал кувалду отцу.
Рассказы Турка о свиньях Иванну не впечатлили. Как он догадался позднее, Иванна, как большинство психиатров, увлекалась всяческими восточными религиями, которые к свиньям относятся неуважительно, а потому места в психоанализе им отводила мало. Напротив, рассказ о том, как он спал с братом, пожилую красавицу сильно заинтересовал и в последующих беседах она постоянно возвращалась к этой теме, совершенно не обращая внимания на уверения Турка, что с девочками он тоже спал с самого детства, даже еще когда не понимал, зачем это нужно.
К психиатру нужно было идти перед школой - то есть, очень рано, и Турок, нагулявшись накануне, всегда преодолевал путь от дома до поликлиники в полусонном состоянии, затем садился в кресло в коридоре и засыпал, ожидая своей очереди. Обычно, очередь была небольшой - парочка каких-нибудь олигофренов или других неполноценных с виду личностей с родителями.
В то утро на Турка почему-то напала чесотка. Это было объяснимо вполне естественными причинами - Турок прогулял всю ночь, бухнулся в кровать в одежде, а утром, разбуженный будильником, едва умылся и, в чем был, побрел в поликлинику, спя на ходу. По дороге ему спросонья вообразилось, что чесотку вызывают в нем клещи, которые падают с тополей. Турок никогда не видел клещей и даже не знал, живут ли клещи на тополях, но другого объяснения он не нашел. Чешась как пес, Турок почти бегом преодолел тополиную аллею, зашел в поликлинику и поспешил к нужному кабинету.
И тут он снова увидел Муху.
ПСИХИ-ПОДСОЛНУХИ
- Привет, Даня, - сказала Муха, завидев Турка, - Она была сильно удивлена и явно рада его видеть.
- Привет, Таська, - Турок удивился не меньше. Он совсем не ожидал встретить Муху в таком месте. Застеснявшись, Турок прекратил чесаться, отчего зуд усилился невыносимо, что, видать, отразилось на его лице.
- Ты почему кривишься так, Даня? - Муха улыбнулась, - Будто я жаба какая-то противная.
- Да нет, причем здесь жаба, - Турок уселся через одно кресло от Мухи, - Меня что-то глючит с утра. Видно с обкурки. Будто жуки какие-то кусают. А тебя я очень рад видеть. Я не знал, что ты тоже псих. Я думал ты отличница и все такое.
- Я не настоящий псих, - Муха улыбалась и ерзала в кресле, отчего Турок сразу подумал, что девчонка на него запала. Это всегда легко понять вот так, когда ты застаешь девченку врасплох, и она не может скрыть радости.
- Я из-за родителей. В школу пришли и сказали, что, вот, я должна ходить сюда. Из милиции. Еще тетки какие-то.
- А что с родителями?
- Религиозная секта. Слыхал?
- Ну конечно. Свидетели Иеговы там всякие. У меня батя тоже в какую-то такую бодягу ходит.
- Ну вроде того. К нам ходили всякие. Тетки, мужики. Противные все очень. Воняло от них вечно гадостью какой-то, как от бомжей, знаешь, которые одеколон пьют. Эти вроде бы и не пили, а всегда мутные какие-то и с глазами дурноватыми. Я из дому уходила. Потом наоборот. Дома одна сидела. Неделю, две. Мама с папой уедут куда-то, я даже не знаю, где они. Потом говорят, в Киеве были, в Москве. Где только не были. Дом продать хотели, - Муха рассказывала как-будто задумчиво.
- А как же ты живешь? - удивился Турок, - Они тебе денег хоть дают? Ты же в школе учишься. Отличница, чистенькая всегда такая. Никогда бы не подумал, что ты бомжуешь.
- Да не бомжую. У бабушки живу, иногда на лодочной станции. Вот, в последний раз у Иванны жила, - Муха взглянула на дверь кабинета, - А деньги тоже. У бабушки, у Иванны. Я в кафе работала все лето. Мне хватает пока. Мне много денег не нужно.
- Так а за что тебя к психиатру-то?
- Да ни за что! Я же говорю. Секта там и все такое. Постоянно их в милицию забирали. А я же дочь. Меня надо реабилитировать вроде как. От влияния. А я и не против. Иванна хорошая тетка. Про секс все время говорит. Интересно.
Тут открыласть дверь кабинета, и оттуда вышел какой-то тщедушный мальчик с мамашей. Мухе было пора на прием.
- Я скоро, Даня, - сказала Талка, вставая и направляясь к двери.
- Ага, увидимся еще, - Турок тоже встал, - Я пока пойду перекурю.
Минут через двадцать, покурив и слегка утихомирив чесотку, Турок вернулся на свое место. Талка еще не выходила. Даня встал, открыл дверь и заглянул в кабинет. Иванна, плавая по кабинету, что-то громко говорила Талке, которая сидела на стуле и молча кивала.
- Понимаешь, девочка, - говорила Иванна, - Если я хочу купить себе норковую шубу, а у меня нет на нее денег, то имеется два выхода - либо откладывать многие годы, старея и ненавидя эту самую шубу с каждым годом все больше и больше, или пойти и просто купить себе пальто с норковым воротником, - Иванна уселась на стол, вставила длинную сигарету в мундштук и принялась рыться в сумочке в поисках зажигалки, - Турчанинов, подите вон, - вдруг сказала она, обращаясь к Турку.
- Я это..., что хотел сказать, Иванна Петровна, - заявил Турок, - извините, конечно, но можно я свалю. У меня сейчас что-то совсем ничего нет на душе такого, короче, совсем нет настроения. Мне что-то как-то стремно, - Турок мямлил какую-то чушь, чувствуя что его накрывает и высидеть целый час в кабинете выше его сил.
- Сваливай, Турчанинов, - Иванна наконец-то нашла зажигалку и подкурила, - Тем более, что ты еще и не завалил. А если ты будешь перед каждым приходом ко мне обкуриваться в туалете, я заставлю тебя рисовать желтые подсолнухи на зеленой бумаге. Все, свали, не мешай.
- Блин... то есть спасибо, - выговорил Турок, - Ташка, я тебя подожду, - Он закрыл дверь, - Бля, - сказал он уже в коридоре, - Подсолнухи... Ебануться!
- Что? Нравится? - спросила Иванна, проследив за взглядом Мухи на дверь, за которой только-что скрылся Турок.
- Да вообще-то, - Талка опустила глаза.
- Да-а.., - Иванна затянулась сигаретой, - Он ничего. Симпатичный парень. Только не вздумай страдать, если что. И бегать ко мне плакать. Слушать не буду.
- Я и не плачу никогда, - Муха улыбнулась.
- Это я заметила. Не плачешь, не смеешься. Тем лучше. Ладно, иди уже. Все равно уже никакого разговора не будет, когда он там ждет. Когда в следующий раз придете, можете зайти вместе. Так... поговорим.
Турок ждал Муху на улице. "Провожу ее до школы", - думал он, - "А там, может еще что веселое подвернется". Когда Муха вышла, они некоторое время шли по аллее молча. Расспрашивать о сектантах Турку больше не хотелось, а Муха, видно, стеснялась заговорить.
- Сыро как то, - начал Турок. Ему было приятно встретить Муху в это утро, в особенности в такое скучное, хмурое и бесперспективное утро, когда он меньше всего ожидал ее увидеть в полутемном предбаннике психиатрического кабинета. Турок не хотел отпускать Талку просто так и боялся, что она вот-вот скажет: "Ну вот, а теперь мне пора в школу", и придется прощаться, придется думать о том, что делать дальше, как убить время до вечера, а может и самому идти в школу и наблюдать там опостылевших даунов и не менее отвратительных учителей, - Тася, ты не хочешь прогуляться? - спросил Турок, - Чем к тебе, к примеру, грозит, если ты не пойдешь в школу?
- Ничем, - Муха снова улыбнулась. Турок еще не видел, чтобы Муха громко смеялась, вообще как-то заметно проявляла свои эмоции. Она всегда была будто мешком прибита, но улыбалась постоянно - после каждой его фразы. Турок приписывал это своему обаянию - он уже привык к тому, что девочки ведут себя при нем немного пришибленно. Но почему-то Муху ему хотелось растормошить. Ему ужасно захотелось услышать, как она смеется.
БОМБА-ИНГАЛЯТОР
- Мне совсем ничто не грозит, если я не пойду в школу, - Муха взяла Турка за руку. Турок заметил, что сделала она это уверенно, не опасаясь его реакции, но в то же время бросила на него короткий взгляд, чтобы убедиться, что все в порядке. С ним действительно все было в порядке. Ему было очень приятно держать Муху за руку. Ему даже вдруг захотелось поцеловать ее руку, но он вовремя удержался. "Хитрая девочка", - подумал он, - "Черт их знает этих сектантов. Может это гипноз какой".
Турок сектантов недолюбливал, в чем Мухе не признался, побоявшись ее спугнуть. И в школе, и в окрестных бурсах, и даже в местном институте было полно таких верующих - Турок часто встречал их, они даже изредка подходили к нему на улице, не убоявшись его вида. Однажды он даже серьезно напрягся, когда вечером в подземном переходе, будучи хорошо под кумаром, увидел перед собой три фигуры, неизвестно откуда появившиеся. Переход этот был выстроен на краю города невесть зачем - Турок ни разу не видел, чтобы кто-то в здравом уме туда забрел иначе как с целью поссать. Сам он туда зашел с этой же целью, и когда, едва застегнув ширинку, он увидел приближающиеся к нему из темноты тени, в нем проснулись три взаимоисключающих инстинкта - 1) менты. бежать быстро, 2) менты, ничего не знаю, кто ссал? я ссал? гоните что ли? 3) сжать в руке свинцовое грузило - первому в челюсть, развернуться - второму локтем, куда попаду, третьему - ногой в пах. Когда же Турок нащупал взглядом лицо первого привидения, это лицо, обрамленное земляничной поляной прыщей, расплывшись в сладкой улыбке, промолвило: "Молодой человек, можно с Вами поговорить?". "Бля-а", - протянул Турок, - разжал грузило в кармане, и, оттолкнув привидения, прошел между ними. Таких он бить брезговал.
И в тот раз Турок разговорить Муху не успел. Не дойдя и до середины тополиной аллеи, они повстречали Бычка. Тот показался на другой стороне дороги и принялся призывно махать им руками и что-то кричать. Подождав, когда проедут машины, Турок с Мухой перебежали к нему. Бычок был одет в коричневую школьную форму, вытертую и сальную на коленях и локтях, и с портфелем, который, наверное, носил с первого класса.
- А я вам кричу, махаю-махаю, а вы не слышите, смотрю, за руки идете, как жених и невеста, - радостно расплевался Бычок.
- Мы от психдоктора идем, - ответил Турок, - Лечились от головы. А ты что это, Леха, приоделся? В школу что ли собрался? И с портфелем, как даун.
- Хы-ы, - радостно протянул Бычок, поставил портфель на землю и присел перед ним на корточки, - А вот я щас вам покажу.
Из портфеля он достал два предмета, назначение которых Турок сразу угадал, первого легко - конструкция простая: гильза, набитая серой, на конце прикручен веер спичек. Второй предмет сильно походил на гранату, но явно ею не был. Как выглядят гранаты Турок знал по урокам военной подготовки. Он взял у Бычка второй предмет, чтобы получше рассмотреть - какая-то подозрительная голубая емкость, как-будто жестяная, что-то написано не по-русски.
- Где ты это взял? - спросил Турок.
- В аптеке стырил, - гордо ответил Бычок, - Когда тетка отвернулась.
- Это, наверное, ингалятор, если в аптеке, - сказала Муха, - Знаете, чтобы в горло прыскать, если у кого-то астма или бронхит.
- У того, что ты говоришь, должна быть такая штука на конце, чтобы нажимать. Кнопка с дыркой. А тут нет. Но я думаю, если поджечь, то она взорвется - там внутри что-то булькает. Идем куда-то в парк.
В парке они попытались взорвать голубую колбу - завернули в газету, подожгли и отбежали подальше. Газета обгорела, а колба не взорвалась.
- Не работает что-то, - сказал Турок и сунул колбу в карман, - Пошли отсюда. Потом еще попробуем.
- А может быть эту попробуем? - спросил Бычок, когда они снова вышли на тополиную аллею, - Эта сто процентов взорвется. Сам делал.
- Надо спрятаться куда-то, - сказал Муха, - Здесь люди кругом.
- А вот я сейчас, - слова Мухи заставили Бычка обратить внимание на троих мужиков, по виду заводских, которые стояли на остановке, ожидая автобуса. И не успели Турок с Мухой сказать хоть слово, как Бычок побежал к остановке, шагах в десяти от мужиков остановился, поджег спичечный веер на гильзе и бросил самодельную бомбу мужикам под ноги. Бросок оказался очень удачным - прямо в большую грязную лужу. Бомба тут же затухла. Несколько секунд и Бычок, и мужики, оторопев, смотрели на лежащую в грязи бомбу, затем Бычок, опомнившись, обернулся вокруг своей оси и побежал. Заводские поняли это как сигнал к погоне и бросились за ним.
- Быстро через дорогу! - Турок схватил Муху за руку и они побежали, не обращая внимания на мчащиеся машины. Бычок припустил за ними. На другой стороне дороги Турок остановился. Бычок еще лавировал между машинами, мужики не отставали. Когда Бычок перебежал дорогу и промчался мимо Турка, Даня выхватил из кармана синюю колбу и бросил ее в первого из преследователей. Колба попала мужику точно в лоб, звонко разбилась и из нее брызнула какая-то жидкость, залив мужику лицо.
- Ах ты ж блядь!, - Мужик остановился и присел, закрывая лицо руками. Двое других тоже остановились.
- За мной быстро! - Даня побежал к остановке, куда как раз подходил автобус. Бычок с Мухой бежали за ним. Им повезло: когда они вскочили в автобус, мужики еще возились с пострадавшим. А когда те опомнились, автобус уже тронулся. Друзья на всякий случай пригнулись, а Муха украдкой выглянула в окно - мужики что-то злобно кричали водителю и размахивали руками. Получивший колбой в лоб тер глаза рукавом. Автобус не остановился. Пронесло.
- Ваши билеты, - грозно сказала им подоспевшая женщина-контролер.
- У меня есть два билета, - сказала Муха, достала билеты и протянула их женщине, - Только мы не успели прокомпостировать. Мы только что вошли.
- А нам билеты не полагаются, - сказал Турок, - Мы инвалиды-дебилы со спецшколы.
- Вижу, что дебилы, - сказала женщина, разрывая Мухины билеты, - Одни только дебилы и ездят. А кто за проезд платить будет?
КИНО-КАРУСЕЛЬ
Друзья быстро уговорили Муху не ходить в школу. Она и не сопротивлялась. Тем более, что у Мухи оказалось немного денег, и само собою полагалось сходить в кино. На утренних сеансах показывали старые фильмы, и друзья посмотрели "Золотого теленка" и первую серию "Угрюм-реки". "Золотой теленок" им не понравился. Мрачный какой-то фильм. Книжку Турок читал. Книжка была смешная, а фильм грустный. "Угрюм-река" тоже фильм скучноватый, но всех развлекал Бычок, который, как оказалось, много раз смотрел фильм по телевизору. Он занялся своим любимым делом - принялся рассказывать о событиях до того, как они происходили на экране.
- Полиция! Айда наутек! - кричал он на весь зал, - Дурак, кынжал нада!
Гы-ы-ы...Рэзать нада! Джыгит будеш! Ы-ы-ы...
Днем шла комедия "Ва-Банк", но ждать было еще долго, и друзья, чтобы скоротать время пошли еще на какую-то "Даму с камелиями". Думали, барахло, а оказалось нормальное кино. Девушка там симпатичная играла, Турку понравилась - мелкая, белобрысая, как Муха.
- Девчонка на тебя похожа, - сказал он Мухе.
- Ничегошеньки подобного, - ответила Муха, - Она конопатая. И рыжая.
Позже Муха еще раз удивила Турка. Когда на экране один мужик выбил из рук главной героини чашку с супом, Бычок удивленно спросил: "А чо это он?" Турок не нашелся, что ответить, потому что и сам толком не понял.
- Потому что женщины эти заразные, - ответила Муха, - Проститутки, и болезни у них разные. Это он выбил, чтобы она не заразилась.
Турок глянул на Муху краем глаза и порадовался, что не задал глупый вопрос раньше Бычка. "Черт, умная какая", - подумал он.
Идти на "Ва-Банк" уже всем перехотелось: и так уж за полдня в кинотеатре все зады отсидели. Друзья вышли из кинотеатра и уселись на лавке в парке обдумать, чем бы еще заняться. Идея пришла в голову Бычку.
- А идемте в "Огонек" на карусель, - предложил он. "Огонек" - это было название пионерского лагеря, одного из многих лагерей, которые ровной полосой тянулись вдоль берега моря. Действительно, от кинотеатра к "Огоньку" было ближе всего.
Турку не то чтобы очень хотелось прокатиться на карусели, но он хотел подольше погулять с Мухой, да и Бычка порадовать не мешало. Уж очень тот засветился от мысли о карусели. Тем более, что вылазки в пионерлагеря были одним из излюбленных занятий их детства. Вылазки эти даже имели специальное название - "пойти пошухарить". Термин "пошухарить" включал в себя следующее: во время лагерных пересменок, когда разъезжались пионеры, а взрослых оставалось всего ничего - сторожа да рабочие, лагеря подвергались набегам местных подростков, в которых Турок с Бычком участвовали самым активным образом. Обычно такая небольшая ватага человек из пяти продвигалась от лагеря к лагерю, собирая все, что плохо лежит. Плохо лежащим считалось не только то, что находили на улице. Хорошим тоном было, к примеру, влезть в окно жилого или административного корпуса, а если закрыто, окно следовало разбить. Двери ломали редко - все-таки не профессиональные взломщики, да и забивали их рабочие гвоздями надежно, зная о таких набегах. Добыча была скромной, но всегда приятной. Самыми лучшими трофеями на памяти Турка были наборы шахмат, бильярдные шары, теннисные ракетки и сетки, всяческие мячи, чаще попадалась ненужная дребедень типа дурацких кепок, пенопластовых поплавков и флажков. Добыча делилась по справедливости, то есть, кто что первым найдет, то и его. Жадностью не страдали: если находили такое же, делились с друзьями. Все находки были, как правило, порчеными или некомплектными, само собой, новье лежало надежно закрытым на складе, но они были довольны и тем, что было. Еще бы, бывало, что стоящую теннисную ракетку в магазине не достать, а тут пусть и драная чуток, но вполне годилась. Хуже было, когда в здании ничего не находили. Тогда по принятому в шайке этикету следовало натворить чего-то побезобразней: окна побить - это уж точно, а были любители и матрацы пообсирать. Вот Бычок, например. Турок припомнил, как однажды они влезли в библиотеку. Там уже и до них был разгром: книжки валялись где попало, даже на полу - видно, или предыдущие налетчики постарались, или сами пионеры расбросали перед отъездом. Порывшись в книгах и не найдя ничего примечательного с картинками, Бычок ушел тогда в кухонный блок и принес оттуда большой половник. В этот половник он успешно насрал, после чего начал крутить им над головой, разбрызгивая дерьмо по стенам, и едва не обгадив товарищей. Естественно, сторожа за подобные выходки окрестных подростков люто ненавидели, но и этот момент входил в понятие "пошухарить". Вылазка на "шухер" без побега от сторожа считалась неполноценной, тем более, что ничто серьезное им не угрожало. Сторожа обычно были в летах и угнаться за резвыми пацанами не могли. Лишь изредка им удавалось с помощью еще не забытой военной хитрости изловить из засады зазевавшегося малолетнего грабителя, но, как правило, самой большой потерей для того становилось крепко накрученное ухо.
- Нехило! - сказал Турок, завидев карусель.
Зрелище и вправду было живописным: большая карусель стояла на самом краю лагеря у ограды, за зиму море сильно подмыло берег и склон обвалился, унеся с собой и ограждение и кучу земли из под самой карусели. Карусель как бы нависла над морем: одна половина на земле, другая просто болталась в воздухе.
Муха уселась на скамейку, а Турок с Бычком принялись раскручивать карусель. Кататься на неработающих каруселях, раскручивая их вручную, они привыкли, а потому дело продвигалось легко: Муха уже сделала пару кругов над морем, когда Турок с Бычком уселись сами. В самом деле, так кататься было намного интересней: когда лошадка, олень или скамейка достигали наземной части, Турок и Бычок спрыгивали и бежали рядом, толкая и раскручивая карусель, когда же они добегали до обвисающей половины, они снова взбирались на свои места или просто висели над обрывом, вцепившись руками в скамейки. Они так увлеклись, что не заметили, как потихоньку начало темнеть.
- Даня, прыгай! Садись ко мне, - крикнула Муха, когда они раскрутили карусель особенно сильно. Турок подождал, когда ее скамейка поравняется с ним, и запрыгнул к Мухе. Она тут же прижалась к нему, схватив его обеими руками за локоть, - Хорошо так, - сказала она тихо, - Пойдем еще, пожалуйста, на море погуляем, а?
- Конечно пойдем, - ответил Турок, - Мне домой вообще необязательно. А вот как тебе?
- Мне тоже нестрашно. Я сейчас у бабушки, а она не сильно ругается, если не очень уж поздно.
- Хар-р-рашо!!! А ну стоп, машина!, - крикнул Турок Бычку, который продолжал бегать, как сумасшедший, раскручивая карусель, - Команда будет такая - идем на море купаться!
- Ур-ра-а!!! Ура-а!!! - закричал Бычок, - Идем купаться, - он соскочил с карусели, подбежал к краю обрыва, осторожно лег на землю и заглянул вниз, - Только мы здесь не слезем, - грустно сказал он, - Нужно в обход. Нормальные герои всегда идут в обход!
- Можно слезть, - Турок тоже подошел к обрыву, - Если за траву и проволоку цепляться. Да только Муха шлепнется и школьную форму загадит. Пойдем по лестнице спустимся.
МОРЕ-ДИНОЗАВР
От "Огонька" к лестнице, спускающейся к морю, было всего ничего: нужно было только пройти через небольшой парк с лавочками и детскими домиками. В такое позднее время детей, конечно, в парке уже не было - лавочки и домики занимали группки алкашей и подростков, которые всяк по своему удовлетворяли свои физиологические потребности. Поутру детки могли найти в домиках много ценного: пустые бутылки, использованные шприцы и презервативы, а если повезет, то и кучу дерьма. Лично Турку с этими домиками не везло - он дважды попадал под ментовские облавы - в первый раз его приняли за карточные игры, а во второй - за нарушение общественного порядка с барышней, попросту - за аморалку.
Идти там было слегка страшновато - кругом, словно глаза вампиров, светились огоньки сигарет и слышался приглушенный говор сидящих тут и там подозрительных личностей. Именно эта приглушенность и настораживала -детская площадка не кабак, где можно громко вопить и песни петь, а потому все делалось в нычку - разливалось, выпивалось, курилось, кололось, трахалось. Но, по всему, в темноте фигуры Бычка с Турком с такими же огоньками сигарет у лиц внушали завсегдатаям площадки те же опасения, а потому к морю они прошли без происшествий.
Они спустились по лестнице на пляж и пошли в сторону порта: там было интересней, на подходе к порту - старые ржавые баржи и буксиры, шлюпбалки и многочисленные склады и ангары для лодок и катеров. Турок с Бычком больше любили гулять по портовому берегу, чем по пляжу, где под зонтиками и навесами прятались все те же влюбленные парочки и шатались бездельные компании подростков.
В темноте перед ними вырисовывался причудливый силуэт какого-то доисторического животного. Картинка была на удивление четкой - будто вырезана из черной бумаги. Подойдя поближе, они разглядели чудовище: море подмыло две передние опоры большой шлюпбалки, и та прогнулась назад, осев на задние опоры и задрав бетонные фундаменты передних будто огромные лапы. И вправду - стоящий на задних лапах динозавр готовится к прыжку. Завидев такое чудо, Бычок тут же подбежал к динозавру и начал взбираться наверх.
- Теперь уж и нам надо залезть, - сказал Турок, - А то он не очень уклюжий - еще свалится. Когда-то на вышку залез в парке: я его пока снимал, чуть сам десять раз не слетел.
- Я и хочу залезть, - сказала Муха, - Лезем. Там много места.
Они забрались на шлюпбалку и уселись на зависшем в воздухе бетонном блоке передней лапы.
- Красиво как, - сказала Муха.
Солнце уже зашло, оставив после себя красную закатную дорожку на воде, со всех сторон море рассвечивали портовые огни, порт плавно переходил в город, который тянулся вокруг них большим огненным серпом. - А вот там я работала летом, - Муха показала на светящуюся вывеску какого-то бара над их головой.
- Врешь, Муха, - Турок проследил за ее рукой, - Мы в этом генделе все лето тусили, и что-то я тебя там не видел.
- Видел, - ответила Муха спокойно, - Только не замечал. Тогда я еще очень маленькая была, а за этот год выросла сильно.
- Ну не так чтобы сильно, - покосился на нее Турок.
- Точно! - воскликнул вдруг Бычок и хлопнул себя ладошкой по лбу, - Была она тут. Я помню кушал у нее пельмени, чебуреки, чипсы, колу пил, фанту, спрайт. Меня еще, блин, оса за жопу укусила. Сел на стул, а она ка-ак бля укусит!
- Леха-дебил, - усмехнулся Турок, - Прошлым летом на рыбалку ходили. За полдня ведер пять вывезем, лохам толкнем по двадцатке за ведро прям на берегу - сотка в кармане. Так этот придур - сразу в кабак и пельмени жрет целый день, будто его дома не кормят. Если бы еще ловить умел, а то пять бычков за день поймает и счастлив - сидит прется. Беру его, чтоб поржать было с кого. Ну, правда, за ним понаблюдать, как он ловит - обосраться можно. И речуги такие толкает - зашибись! Говорит, вот выберут меня депутатом, прикажу прорыть канал, чтобы баржи к центру города ходили, и раздвижные мосты поставлю, как в Ленинграде.
- Вот вырою - увидишь, - сказал Бычок, насупившись, - А мост раздвижной построю - хуй тебя пущу! Только ты подойдешь, а я чик и раздвинул! Будешь стоять как баран!
- Ну я ж и говорю - зашибись, - примирительно сказал Турок, - Я за тебя первым проголосую. Буду твоим заместителем по партии дебилов. А Муху сделаем казначеем - она умная и учится хорошо.
- Да, у меня по математике пятерка, - Муха улеглась, положив голову Турку на колени. Бычок тоже примостился поудобней на бетонной плите, подложив под голову Мухину школьную сумку.
- Теперь самое время и место покурить, - сказал Турок, доставая из кармана спичечный коробок и пачку "Беломора". Он забил травкой одну беломорину и подкурил.
- Мороз и солнце! День чудесный! - сказал Бычок, принимая папиросу.
- Уж сделай тягу, друг прелестный, - сказал Турок, - Вот только я в упор не понимаю, где ты тут мороз и солнце увидел? Муха, ты куришь?
- Буду, - ответила Муха, - Никогда раньше не пробовала. Я и сигарет не курю.
- Александр. Сергеевич. Пушкин, - четко произнес Бычок и передал Мухе косяк, - Муха-цокотуха!
СОВРАЩЕНИЕ МАЛОЛЕТНИХ. КУПИРОВАННАЯ ГЛАВА
Леня Бычок очнулся от холода. Он огляделся: Мухи и Турка на плите не было. Бычок испугался. "Турок не может меня бросить", - подумал он. - "Даня меня никогда не бросал. Хотя раньше с нами не было Мухи. А сейчас была Муха. Муха ведь такая красивая. Он мог меня бросить и уйти с Мухой. Он теперь будет дружить с Мухой, а со мной больше не будет дружить" - Бычок уже готов был расплакаться, но тут увидел Мухину сумку, на которой только что спал.
- Ага-а, - Бычок обрадовался, открыл сумку и достал оттуда какую-то тетрадку, - Дневник! - разобрал он в темноте, - Без дневника Муха никуда не денется!
Леня лег на бетонную лапу и глянул вниз.
- А-а-а-а-a! - завопил он, увидев внизу на песке две фигуры, - Получи, фашист, гранату! - Бычок запустил вниз дневник, а потом и сумку.
За сумкой на песок приземлился сам Бычок - Турок с Мухой едва успели отскочить, как Лехина нескладная туша упала рядом с ними, обсыпав их песком.
- Бросили меня да? - Бычок не мог скрыть радости от того, что вот так потерял Турка и так быстро его нашел, - Я знаю, вы тут целовались. Вы тут трахались без меня, пока я спал! Ты, Даня, всегда без меня трахаешься, - сказал он Турку укорительно.
- Мы купались, - ответил Турок, - Ты все равно боишься и плавать не умеешь. Решили тебя не будить. Волосы их были мокрыми, они сидели голышом и лишь накинули на себя одежду, прикрываясь от ветра, - Холодно, блин. Мушка, ты вся синяя уже, нужно одеться, идем туда - спрячешься за сарай- Турок встал с песка и протянул Мухе руку, помогая ей подняться.
- Голая! - закричал Бычок, - Муха - голая! А кто говорил, не трахались?!
Турок отвел Муху за железный сарай одеваться и вернулся к Бычку.
- Леха, - Турок приобнял Бычка за плечи, - Ну что ты орешь как резаный? И кто трахается-то без тебя? Я же тебя в прошлом месяце познакомил с девченкой, а ты что? Ты водил ее по пляжу два часа и всякую хрень рассказывал.
- Ну, она не захотела со мной, - печально ответил Бычок, - Мы с ней только поцеловались, а потом... она не захотела.
- Не ври, - сказал Турок, - Я же с ней договорился обо всем и потом у нее спрашивал. Она говорит, что ты сам зассал.
Бычок пристыженно молчал, опустив голову и весь сгорбившись как первоклассник, которого ругает учитель.
- Да ладно, Леха! - Турок ободряюще толкнул его рукой в плечо, - Вот через месяц школу закончим, да? Будет у нас выпускной же какой-то: бухло, девки, трава, сюда на пляж попремся по-любому - так я тебе такую телку подгоню, что зашибись! И не дебилку из наших, а нормальную девочку, какую захочешь.
- Такую как Муха? - спросил Бычок.
- Ну... такую как Муха.
- Я хочу трахнуть Машу Александрову, - мечтательно сказал Бычок.
- И я хочу трахнуть Машу Александрову, - сказала Муха. Она уже оделась и подошла к парням.
- Все хотят трахнуть Машу Александрову, - рассмеялся Турок, - И мы все трахнем Машу Александрову!
МАША АЛЕКСАНДРОВА
Сказать, что Даня-старший любил Машу Александрову с детского сада было бы романтической неправдой. В детском саду он и подойти к ней боялся. Ведь это же была сама Маша Александрова! Да и не он один - Маша везде и всегда была самой умной, самой красивой - и в детском саду и в школе, всегда и во всем первой. Кто на утреннике снежная королева? Маша! Кто от школы на олимпиаду? Маша! Кто единственный в классе, о ком учителя говорят на родительском собрании с восхищением - опять Маша! Из-за этого она казалась как-будто старше, никто из одногодков не осмеливался общаться с ней на равных. Маша занималась музыкой и иностранными языками. Маша была за границей! Маша даже родилась за границей. В Иране, где ее папа работал техническим специалистом на какой-то стройке.
Маша была из богатой семьи. Когда все жили в стране, где не было богатых семей, это называлось - девочка из хорошей семьи. Хорошая семья это папа - обком, горком, райком, исполком, директор заводов, газет, пароходов, в крайнем случае - заведующий овощной базой, а мама - домохозяйка. Машин папа был директором завода, на котором работала половина населения их города. Вторая половина состояла из жен-мужей тех, кто работал на заводе Машиного папы.
В старших классах Турок наконец-то понял, что Маша богата. Тогда к этому еще трудно было привыкнуть - критериев было маловато: квартира директора завода мало чем отличалась от квартиры непьющего литейщика - тот же хрусталь, та же югославская стенка, тот же проигрыватель пластинок "Вега", разве что библиотека была помощней - подписные издания классиков доставали по блату, но на кой, спрашивается, литейщику та библиотека? Но был один безошибочный критерий, по которому можно было определить принадлежность молодого человека к хорошей семье - джинсы! Ну что могли на себя напялить, к примеру, братья Турчаниновы? Даже мальтийское или перуанское барахло, которое появилось в магазинах в восьмидесятые, стоило сто целковых пара. Вот и таскали они по очереди, ушив устаревшие клешы, мамины вельветовые "монтаны", сделанные явно не дальше известной Малой Арнаутской. А какие джинсы были у Маши! Настоящие "Левисы". Двести ре. Да все время новенькие! Так что как пройдет Маша, все оборачиваются - и чтобы лейбу прочесть, и чтоб уразуметь - неужто "левисы" так женский зад красят, или сам зад таков, что "левисы" на нем как родились? Вот с такими мыслями Давид и наблюдал Машу в школе. И ни капли эротизма в этом не было - слишком красноречиво говорил ему Машин джинсовый зад: "Не по Сеньке шапка!" Но чего только в жизни не бывает. Вот и Дане-старшему удалось произвести впечатление на саму Машу Александрову.
Случилось как-то Давиду поехать в Ригу. Это была шаровая новогодняя путевка от завода. Ехал он, разумеется, не орган послушать в Домском соборе, а за барахлом - из Риги можно было привезти вполне приличного шмотья и себе и братьям. А потому Давид занял у отца двести рублей и отправился в путь.
Поехал он с группой малолетних школьников - из старших оказались только он да еще двое пэтэушников с уголовными наклонностями - Яша Косой и Сережа Аникеев. Яша Косой и не Яша вовсе, а по фамилии Якушев, а Косой оттого, что отец родной чуть в драке глаза не лишил железной арматурой. У Сережи Аникеева зрение ни к черту, носа своего не видит, но по понятиям очки не носит, а потому щурится на всех из под фуры-аэродрома - видок еще тот противный.
Рига Дане-старшему понравилась: дома красивые со шпилями, улочки такие узенькие, вывески не по-нашему, вобщем, все как в кино про Штирлица, девушки латышские тоже - красивые, белобрысые, улыбаются, говорят так чудно, как Анна Вески, а вот людишки нет. Дрянь людишки. Первым отличием от родного города было то, что молодые латыши на улицах были совершенно не привыкшими к отъему денег. То есть не то чтобы они оказывали сопротивление - нет, они просто не могли понять, чего от них хотят - стояли, открыв рты, и моргали. Будучи в хорошем настроении, предложили двоим на улице водки выпить, так те разулыбались, извинились на минутку зайти в магазин и удрали через черный ход. Шли по улице как-то - впереди две бабки, еле ноги по снегу волочат, в маразме уже лет по десять, тут вылазят из-за забора двое малолеток и давай в бабок снежками швырять, и смеются аж заливаются - весело им. Тут даже Яша Косой не выдержал. Перескочил забор и гнал их два квартала. Говно-народ, рассудили они.
Истратив часть денег на шмотки, оставшееся они пропивали в гостинице. Собирались обычно в одной комнате, покупали выпивку, курево и гудели всю ночь. Иногда к их компании присоединялись малолетки из их группы и сознательные латыши из гостиницы. Латышей, как водится, раздевали в карты, а между малолетками устраивали борьбу сумо на ковре, делая ставки. Вобщем, развлекались. Иногда ходили на дискотеку. В Риге это уже так и называлось - дискотека, а не просто там танцы. Цивильно все - светомузыка, ди-джей, картинки на стенах. В их городе еще такого не было. Вот на такой дискотеке Даня-старший и встретил Машу. В Риге!
Как оказалось, Маша приехала с другой группой. Мальчики все больше чистенькие, причесаные, ботиночки сверкают и курточки гладкие кожаные как у Тома Круза, не чета той, в которой братья Турки по очереди на рыбалку ездили. В первый вечер Давид, воспользовашись правом старого одноклассника, пригласил Машу потанцевать, но очков этим не набрал вовсе - Маша все время как-то странно глядела в сторону, а когда кончилась музыка, улыбнулась и сказала насмешливо: "Ты бы, Даня, пива не пил столько, когда с девушкой танцевать собираешься." Вобщем, оконфузился он. И вправду, поперся Машу приглашать с таким-то штыном пивным. А спустя пару дней Даня-старший уже был фаворитом Маши Александровой.
Помогли наивные латыши. Заварушку начали малолетки из группы Дани-старшего. Напившись вечером пива, купленного им старшими товарищами, они принялись бросаться снежками и бутылками из окон гостиницы в местных подростков, которые собирались на дискотеку. Те, будучи тоже слегка подогретыми, взбесились и не имея возможности прорваться через центральный вход, поначалу кричали под окнами, вызывая противников на бой. Приезжим же малолеткам только того и нужно было - град снежков и обоюдного мата только усилился. Тогда латыши решили взять гостиницу приступом и полезли по балконам наверх. То что они попали в комнату, где жила Маша Александрова - чистая случайность, но благодаря ей Турок и поднялся в глазах Маши.
Латыши конечно не ожидали увидеть в качестве противника таких угрожающих личностей как Яша Косой, Сережа Аникеев и Даня Турок. Когда друзья услышали крики из комнаты девочек этажом ниже, они прекратили игру в карты.
- Эй, Махно, что там? - крикнул Косой толстому парнишке, который только что вместе с другим таким же мелким жиртрестом поливал с балкона латышей отборными матюками.
- Да что, - ответил толстяк Махно, - Пидары чухонские по балконам лезут. Вон уже к нашим девкам на третий этаж залезли. Ща здесь будут.
Даня не спеша залез под кровать, достал дорожную сумку и вынул из нее маленький кухонный топорик для разделки мяса.
- Нифига себе, - вылупился на него Яша, - Я вижу ты всегда готов к труду и обороне. В турпоездку со своим топором.
- Привычка, - ответил Турок-старший, - Не поверишь, еще ни разу не было, чтобы не пригодился. Действует не хуже ствола.
Латыши явно не были готовы к серьезному сражению. Первые двое взявших балкон на абордаж уже были порядочно обескуражены криками девчонок, которые полуголыми вскочили с кроватей и принялись бить их полотенцами, но когда в комнату ворвались Аникеев, Косой и Турок с топориком для разделки мяса, у них, что называется, очко сыграло окончательно. Один из нападавших тут же спешно отступил на балкон и полез вниз, едва не сбив своего товарища, который только туда взбирался. Оставшийся парень, не успевший бежать, уже не имел никаких шансов и принял единственно верное решение:
- Э-э-э, братцы, - он поднял руки, сдаваясь, когда к нему подошел Даня, пружинисто поигрывая в руке топориком, - Мы не хотели лезть к вашим девочкам. Разрешите нам пройти через ваш балкон. А то нас в гостиницу на дискотеку не пускают.
- Да, видно, ты человек культурный, - сказал ему Яша Косой, - Проходи. Только вход теперь будет через наш балкон. Четвертый этаж. По рублю с рыла.
Турок вышел на балкон и глянул вниз. Абордажники еще висели, с опаской глядя вверх, и колеблясь, то ли удрать, то ли как-то помочь брошенному товарищу.
- Вход этажом выше, - Турок взмахнул топориком, указывая на свой балкон, - До одиннадцати ноль-ноль. Кто не успеет - бошку срублю.
РИГА-ФРАНЦУЗСКАЯ ЛЮБОВЬ ДАВИДА
Давид был далек от того, чтобы раздуваться от гордости после описанных событий - напротив, ему было слегка неловко от того, что он застал Машу в таком виде, и к тому же он боялся, что она воспримет его поступок как очередную смешную попытку выпендриться.
На следующий вечер они снова встретились. На этот раз в видеоклубе. Даня уже сидел в зале, когда вошла Маша. Выглядела она потрясающе - в каком-то удивительно красивом голубом платье чуть выше колен, волосы распущены, вьются, глаза и губы блестят. Глаза у Маши синие-синие. Как самые синие море море и небо... И как у брата Дамиана. Давид иногда даже смущал брата тем, что мог ни с того, ни с сего уставиться на него в подозрительной задумчивости. Дамиан, конечно, не мог догадываться о причине таких внезапных столбняков, а потому считал брата слегка припадочным... Турок сглотнул и даже выругался про себя: "И вот уйдет же сегодня с кем-то из этих гандонов мажорных," - подумал он зло, - "А то еще и с латышом каким-нибудь." Разделочный топорик - не лучший помощник в убийстве чувства собственной неполноценности.
Маша вошла, сопровождаемая парой хороших мальчиков, оглядела зал, и не обращая внимания на их призывы сесть рядом с ними, прошла прямо к Турку.
- Даня, здесь свободно? - спросила она, - Можно я сяду с тобой, малыш?
Вот этот "малыш" его и добил. Меньше всего Турку-старшему подходило такое обращение. Давид мог бы даже кого-то сильно огорчить, если бы услышал подобное, к примеру, от кого-то из своих друзей. Но тут "малышом" его назвала Маша, с которой он проучился десять лет в одном классе, и которая видела все его подвиги в школе, была наслышана о том, что Турок никогда долго не раздумывает, если есть хоть малейший намек на драку, и вдруг - "малыш".
- Конечно, садись - Турок покраснел. И он уже не мог произнести ни слова до начала фильма. Он сидел молча как пень, постоянно ощущая Машино присутствие по правую руку. Фильм он смотреть не мог. Просидеть дураком весь фильм, не сказав ей ни слова, потом разойтись и снова думать - вот был же шанс, был, и опять пробздел? А когда еще будет следующий? - так думал Давид, но никак не мог придумать, как бы так начать разговор, чтобы не насмеялась, не обиделась, не посчитала дураком и грубияном. Он аж вспотел от напряжения. И тут опять произошло чудо.
- Даня, идем отсюда, - тихо сказала Маша, - Мне скушно. Она встала и пошла к выходу. Турок последовал за ней.
В коридоре Маша взяла его за руку и повела за собой.
- Куда мы идем? - спросил Турок.
- В бар первым делом. Возьмем выпить, потом ко мне в комнату. Или ты думаешь я фильм пришла посмотреть этот идиотский? Я за тобой пришла. А ты сидишь надутый и молчишь.
- А где та девочка, с которой ты живешь? - спросил Турок.
- Не бойся. Нет ее и не будет. Я ее прогнала. Она будет у мальчика своего ночевать.
Получив такое официальное приглашение к сексу, Турок пришел в себя. Минуту назад он не мог придумать, как бы так завязать разговор с Машей, чтобы хоть на звук ее голоса подрочить, а тут сама Маша ведет его за руку в свою комнату. Самооценка Турка сильно повысилась. "Ну что, мажоры, скушали говна?" - подумал он мстительно, хотя, конечно, полной уверенности в победе не было - уж очень это подозрительно: что-то Маша в школе никогда не проявляла к нему особой симпатии - на хулиганские его выходки смотрела насмешливо, а то и презрительно, дурацкие же попытки приставаний останавливала так холодно, что Турок чувствовал себя так, будто его опустили.
- Открывай вино, Даня, - сказала Маша и села на диван, - Свет выключай сразу. Телевизор включим, чтоб в темноте не сидеть.Турок разлил вино в стаканы и подал стакан Маше.
- Ну давай, - сказала Маша, - Не на брудершафт. Мы с тобой уже давно на "ты", а целоваться и так будем, - она улыбнулась.
Турок выпил стакан вина залпом.
- Ты даешь! - сказала Маша, - А впрочем ты прав. - Она последовала его примеру и тоже осушила свой стакан до дна, - Так будет концептуальней.
- Как будет? - перспросил Турок.
- Вставит лучше, - Маша сняла туфли, забралась на диван с ногами и улеглась на подушку, - Наливай еще и садись ко мне.
Турок снова наполнил стаканы и сел рядом с Машей. Маша взяла стакан, отхлебнула, поставила стакан на тумбочку, обняла Турка и притянула к себе.
- Ты очень вкусная, - сказал Турок, когда они поцеловались.
- Да я знаю, - улыбнулась Маша, - Я очень очень вкусная. Я такая вкусная, что ты потеряешься. Только, знаешь, я не очень люблю целоваться. - Маша подняла руками платье, - А больше всего не люблю, когда в меня суют член, - Она взяла его голову руками и направила вниз, - Иди туда и делай то, что умеешь, Даня.
Как известно, заниматься сексом и никому об этом не рассказывать - переполовиненное удовольствие. Но о том, что произошло у них с Машей, Турок-старший не мог никому рассказать ни под каким видом. Когда друзья расспрашивали его на предмет, что и как у них было, и какова Маша в деле, он, конечно, ухмылялся загадочно, из чего можно было сделать вывод, что было все, а Маша так хороша, что им и не снилось. Но чем именно она хороша, Давид решился поделиться только с братом Дамианом.
- Подумаешь! - Даня-средний не проникся сомненьями старшего брата, - У тебя, брат, замашки какие-то уркаганские. Ты думаешь, я не помню, как ты мне говорил, когда я малой был, что, мол, телкам лизать нельзя? Вот, типа, целовать там можно вокруг - ноги там, живот, а лизать нельзя, типа не по-пацански. Так вот, хер! Я всегда лизал. Лично мне нравится, и телки прутся неслабо. Я и не думал, что ты в этом деле такой дурак. Я лично, если бы отлизал Маше Александровой, то написал бы об этом в газету "Комсомольская правда".
- Ну я знаю, что они прутся каждая от своего, - сказал Давид, - Бабы все извращенки и придумывать горазды, но то, что не по-пацански, я и сейчас так считаю. Ладно бы это, так сказать, по ходу дела, а то ведь ей другого и не надо - ей вообще как-будто все остальное противно, только лижи, пока язык не сломаешь. Все равно это извращение. За это чмырят вообще-то.
- Ты просто какой-то тупой, Даня, - Дамиан распалился, - Ну где чмырят? На зоне что ли? Можно подумать, что когда я на зону явлюсь, то смастырю себе специально табличку "Пиздолиз" и на шею повешу. На зоне, я так понимаю, надо базар держать, если что, а не отчитываться перед всяким чмом за то, что ты и кому лизал, - Дамиан отвернулся к стене и накрылся одеялом, - Все, бля, спать буду. Надоело твой бред слушать. Осел ты.
Турок-старший не ответил. Учить брата уже было нечему.
- А Маше скажи, - буркнул Дамиан, - Что у меня, если что, язык длиннее.
ДЕД ПАНАС
Был у Бычка еще один друг. Дед Панас жил в подсобке продуктового магазина и промышлял тем, что собирал бутылки, просеивал ситом песок на пляже в поисках утерянных отдыхающими денег и вещей, помогал по хозяйству прибрежным жителям - огород вскопать-прополоть, свинью зарезать, на стройке подать-принести, червей накопать или опарышей собрать с дохлой собаки или дельфина, да в муке откормить - у рыбаков большим спросом пользовались. Конечно, дед Панас был бомжом, но бомжом беспечным и особенным - крыша над головой была, из подсобки его не гнали, водки он не пил, гадости не ел - и люди угостят и сам рыбки когда хошь наловит, благо добрые люди и в лодке ему не отказывали - дед Панас был своим, хоть и бездомным.
Все коренастые, седобородые и патлатые старики походят на Льва Толстого в период бродяжничества. Не отходил от толстовского образа и дед Панас, особенно, когда ходил зимой в ушанке и телогрейке. Летом и осенью он обычно одевался в демисезонное - в подсобке у него был целый гардероб спецовок и курточек с эмблемами городских бурс на рукаве. Особую слабость дед Панас питал к форменным фуражкам с кокардами, которых у него было штук сто - собирал он их во дворах тех же ПТУ после выпускных экзаменов - пэтэушники получали спец-набор, в который входили телогрейка, курточка, пиджачок со штанами, фуражка с кокардой и даже две пары исподнего. Телогрейку бурсаку полагалось отдать на заводе старшему товарищу-пролетарию в обмен на старую замасленную, штаны-курточки толкали на базаре рублей за пять, а фуражки раскидывали тут же по двору, едва выйдя из училища - носить фуру, сделанную по ментовской моде, считалось редким западлом. Судя по великолепным цветастым семейным трусам, которые можно было заметить на дедушке Панасе в то время, когда он принимал морские ванны, эту часть гардероба он тоже пополнял за счет профтехучилищ.
Общением с ним не брезговали, коморка его всегда была полна детей, которые любили зайти к деду Панасу послушать байки про войну, Сталина, а особенно - про разные чужие страны. Врал дед Панас или нет, никому не известно, да только про дальние страны рассказывал он очень убедительно и интересно - и на Кубе он был, и в Японии, и в Индии, и пирамиды в Африке видел, и слонов со страусами. Рассказы его о войне были более противоречивыми: то он в героической подлодке торпедирует вражеский крейсер, то в пехоте до Берлина доходит, то с Покрышкиным водку пьет. Даня Турок как-то сказал Бычку, что у деда кесонная болезнь от того, что он на подлодке плавал, вот он и врет что попало. Бычок не знал, что такое кесонная болезнь, и деду Панасу верил.
С дедом Панасом Бычок ходил в путешествия. И хотя все их пути-дороги вели на загородную свалку, где было лучшее место для сбора опарышей, путешествия не казались Бычку однообразными - они могли пойти вдоль моря, мимо санаториев, через лесопосадки, по дороге искупаться, нарвать яблок, жерделей и винограда. А можно было и прямиком через плавни, мимо кладбища и геологоразведочной станции, а то почти и к самой ракетной части подойти, а дальше через кукурузное поле с бутафорскими ракетами, понатыканными в кукурузе, чтоб ввести в заблуждение возможного противника, а там - через Змеиную гору снова плавни и кладбище - все дороги ведут на свалку!
- Высадили мы, значит, десант вон там, - говорит дед, показывая на берег, - Немца-то с города выбивать пора, и командование решает, чтоб, значит, в тыл им ударить. С этой-то стороны кто стоял? Румыны там всякие, итальянцы - народ, к войне равнодушный, а немцы-то самые звери в городе окопались, через порт не взять - заминировано все. Меня, конечно, главным поставили. Всыпали мы им по первое число, у меня ж ребята такие - черти! Немцы только опомнились, а мы уже под городом! Авиацией тогда нас конечно. Видел памятник погибшим бойцам? Это мои все ребятушки, а я жив остался, - Дед крутит у Бычка перед носом рукой, на которой не хватает среднего пальца, - Видал? Палец только отхватило прямой наводкой, а хлопцы-то полегли. Герои!
- А в Харбине-то нашего брата больше, чем китайцев. Белой акации цветы эмиграции. Я там был с дипломатической миссией. Кого там только не было: белогвардейцы, торгаши разные, женщины шикарные - все легкого поведения, таких женщин уж с тех пор не было, это тебе не Паша Ангелина со своим трактором! Ах, сегодня весна Ботичелли. Вы во власти весеннего бриза. Вас баюкает в мягкой качели голубая "Испано-Сюиза"! - напевает дед Панас, - Ты грабарку-то поглубже зануривай, внучок, - говорит он Бычку, ковыряющему свалочный мусор самодельным жестяным совком, - Червяк же он в глубине прячется. Сковырни говна побольше! - дед подставляет мешок, и Бычок насыпает туда совком мусор в перемешку с копошашимися червями.
- Женщин я всяких повидал на своем веку, - говорит дед, залепляя крючок хлебным мякишем, - Японки-китаянки - это, я тебе скажу, сказка Шарля Перро, а не женщина. Про них еще Чехов Антон Палыч писал, что лучше их нету - молчит все время и ласкова так будто зверушка, а ты у нее царь и бог! Когда устал - отдохни, злой пришел - успокоит, рядом приляжет, прижмется, а то что вытворяют, то я тебе малому и рассказывать не буду. Тебе оно ни к чему. Вы за своими щелкоперками джинсовыми бегаете, а женщин стоящих и не увидите никогда. Вот ты знаешь, что такое мулатка? Мулатка - это огонь! Лолита - свет моей жизни, огонь моих чресел! Тьху! - Дед плюет на крючок с наживкой и забрасывает удочку.
- А ребятишки там по улице бегут за тобой, просят все. Денежку дашь или там яблоко-конфетку, так сто человек их соберется - бегут, на руки вешаются как мартышки, так и пройдешь до порта, как Дон Периньон какой в свите. Жалко их. Босые все, жопа едва прикрыта. Это, конечно, советская власть не допускала никогда, чтобы у нас ребятишки так бегали. У нас тебе и костюмчики и штанишки и фуражку с кокардой государство выделит. Я внучку как-то такой костюмчик купил кремовый, когда он в школу пошел, - Дед вздыхает, - Загляденье!
- У вас внучек есть, дедушка? - спрашивает Бычок.
- Как же. Есть Никитка-внучек. Уж взрослый наверное. Сколько лет-то прошло.
НИКИТА
С Машей Александровой Никиту познакомили еще в детстве. Детей из хороших семей всегда было принято сводить для того, чтобы все хорошее в семье и оставалось. Семья Никиты была хорошей по всем статьям - не только его папа был директором НИИ, но даже мама не была домохозяйкой, а работала в партийных органах. Правда времена меняются, и в суровые годы перемен институт папы обнищал вместе с папой, а мама так и не смогла подняться по партийной лестнице настолько высоко, чтобы вовремя собрать падающие партийные груши. А потому и сам Никита, и родители его считали, что брак с Машей Александровой будет далеко не лишним в деле восстановления пошатнувшихся позиций семьи.