Сорокина Александра Aka Лисса : другие произведения.

Наброски

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это еще не готовые произведения. )))

   "Убийца для императрицы" еще не дописана, но рано или поздно этот миг все-таки наступит. А значит, нужно будет начинать другую историю. У меня есть несколько идей. И я хочу показать их вам. Может, вы поможете мне решить, что продолжать, а что лучше отложить и переработать. Все эти отрывки разновозрастные, поэтому что-то может показаться более "детским". Это нормально - я все равно буду переделывать многое.
  
   С наступающим Новым годом, и приятного прочтения.
  

1. ШЕРРИ

"История не знает сослагательного наклонения"

Расхожая фраза

   "Если и есть еще такие государства, как наше, могу сказать только одно: их гражданам сильно не повезло. Впрочем, нас-то это, конечно, касается в последнюю очередь. Ведь мы живем своей маленькой жизнью там, где родились, сеем, пашем, рожаем детей, даже воюем, и уж точно не посягаем на большее. Ну и тем более, нам ни к чему чужие страны. Если там лучше - так это только к бессильной зависти и бесплодным мечтам, если хуже, равнодушно посочувствуем, и словно заблудившийся мерин, тупо вернемся в родное стойло, к родному слегка протухшему овсу, к родному грузу, который снова взвалит на нас рачительный хозяин.
   Вот я иногда думаю, могло ли быть иначе. Могла ли история в один непостижимый миг вдруг свернуть с наезженной колеи не в эту, привычную нам, а в другую сторону? К другим свершениям и победам, к иному миру, где, может быть, стало бы лучше... Хотя такой старый выживший из ума дурак, как я, не может даже представить себе, что было бы, случись не одно, а другое. Приди к власти Готфрид, а не Женно. Погибни на поле брани никем не любимый полководец Йерн вместо народного героя Флавио. Роди королева Женевьев хоть одного мальчика, а не пятерых дочерей подряд. И, наконец, что бы случилось, если тысячу лет назад никто не стал слушать проповеди неопрятного и странного человека в серой робе, вещавшего о приходе Мессии, о едином Творце всего сущего, и о всеобщей любви, которой так по сей день и не случилось."
   Отец спит, разметав седые волосы по подушке. А я снова и снова перечитываю странные, крамольные записи в ветхой тетради. Я верю, что отец не выживший из ума старик, он очень много знает, и еще больше понимает в нашем неопрятном мире. Мне немного неловко от того, что я не могу открыто гордиться отцом, что не могу сказать приятелям, какой он у меня замечательный. Все считают его немного сумасшедшим, и до сих пор только это спасало его от виселицы или высылки на Триольские рудники. Так что я тоже смеюсь над его "глупыми словами", я хочу его спасти, очень хочу.... Но, кажется, это тоже убивает его, только медленнее, чем веревка, или голод и непосильный труд. Свеча гаснет, и в комнате воцаряется кромешная темнота. Вернее, в комнатушке, потому что на комнату нам с отцом вряд ли когда-нибудь хватит денег. Я погружаюсь в эту темноту, как в спасительный океан, ловлю за хвост ускользающую мечту, и плыву следом за ней. Меня ждет новое приключение, и за каждое из таких приключений я благодарю своего старика-отца. Потому, что если бы не он, мне вряд ли были бы знакомы эти имена, места и события...

БРИДХИД

  
   Русые волосы запачкались кровью и грязной жижей, превратившись в слипшиеся бурые сосульки. Рубаха, ободранная о кусты и ветки, кое-где зияла прорехами. Юбку порвали еще в деревне - святоши. Фиона с черной ненавистью вспомнила пришлых ублюдков, лгавших, что принесли с собой Свет и Любовь Божью. Только вместо Света они прихватили с собой ножи и факелы, и видимо, чтобы показать любовь к ближнему, насиловали всех женщин, и девочек старше десяти лет. Остальных они просто убивали. Фионе повезло вдвойне. Насильники даже не успели приступить к делу, когда горящая стропила обрушилась на двоих, краем задев и третьего. Другого приглашения не понадобилось. Фиона, как могла, завязала порванную юбку, и поспешила укрыться в лесу. Деревня горела. Горел дом, там мучили и убивали родных, близких, любимых. Девушка не плакала, она знала, что это бесполезно, и бесполезно возвращаться - она не поможет никому. И это жгло изнутри ненавистью. Лес темнел, и грозился запутать, погубить доверившуюся ему жертву. Но Фиона не боялась, она знала, куда идет и зачем. Этой дорогой ходили все ее предки, эту дорогу помнили деды и прадеды, и никогда не забудет дочь своего рода.
   Кусты на обочине еле заметной тропы хрустнули, покачнулись, и оттуда выкатился белый комочек.
   - Дафния! - пискнули из кустов. Испуганно, коротко, и вдруг замолчали, будто зажали рот ладошкой.
   Фиона замерла. С одной стороны ей нечего было бояться. Комочек на дороге оказался ребенком, завернутым в белый лоскут. Годовалое чудо таращило маленькие глазенки, и почему-то молчало. Молчали и в кустах, видимо, боясь даже пошевелиться. С другой стороны, дети в этой глуши, среди смерти и хаоса казались чем-то странным, почти нереальным. Фиона подошла, и аккуратно взяла на руки выпавшего из кустов малыша. Рядом с тропинкой снова тихо пискнули, но никто не показался.
   - Дафния, значит? - Фиона побаюкала девочку, и неожиданно для себя самой улыбнулась сквозь непрошенные слезы. - Так ведь звали младшую дочь Курта-кожевника? Правда?
   В кустах завозились, задышали, и на дорогу потихоньку выбрались трое испачканных то ли в саже, то ли в земле детей. Три пары заплаканных глаз уставились на нее с надеждой и настороженностью. Мальчик лет пяти, кажется, тоже сын Курта, шмыгнув носом, подошел поближе. Его старшая сестра остановилась поодаль. Третьего мальчонку Фиона не помнила.
   - Ты Фиона?
   - Да, милые мои, я вас в обиду не дам.
   Семилетняя девочка, видимо, не выдержав, расплакалась, подошла и прижалась к порванной юбке, следом за ней захныкали остальные.
   - Ну тише, тише, - Фиона и сама глотала слезы, одной рукой баюкая Дафнию, а другой гладя по соломенным волосам старшую девочку.
   Они постояли еще немного, не в силах перестать плакать, и уже не опасаясь преследования. Святоши не утруждали себя погоней за теми, кому удалось сбежать, а тропки в здешних лесах знали только местные. Беда приходила с проселочных дорог, где мог пройти конный отряд, в лесные дебри незваные гости не совались.
   Наконец, девушка произнесла:
   - Ну, хватит, хватит. Мы сейчас пойдем к доброй женщине, и она нам поможет.
   - Она приведет маму? - дочь Курта с надеждой поглядела на Фиону.
   - Ннет, милая, мама сейчас далеко... Она не сможет... привести ее. Но нам она, конечно, поможет.
   Фиона поудобнее взяла малыша.
   - Возьмитесь за руки, и пойдем...
   - А она не страшная? - спросил вдруг до сих пор молчавший мальчик.
   - Совсем нет, - улыбнулась девушка, и вдруг вспомнила абсолютно белые волосы, выбившиеся из-под серого капюшона. И рассказы старших вечерами о том, что там, под капюшоном - страшно изуродованное лицо. И еще, что глаза чернее ночи, и смотреть в них нельзя.
   Фиона тряхнула головой. Она пойдет к Пряхе. И детские страхи ее не остановят.
  

***

   Странно, странно устроен этот мир. Я вижу девочку... девушку с детьми. Они идут ко мне. Зачем? Что я могу им дать, чем помочь? Я опускаю глаза на свои руки. Морщины, пятна. Я уже так стара? Не понимаю, еще совсем недавно я была молода. Я засыпала девицей, а проснулась почти старухой. Подойти вон к той кадке с водой, откинуть капюшон, посмотреть в глаза своему... прошлому? Будущему? Наверняка страшному, потому, что молодость всегда боится старости, как бы ни храбрилась.
   Мое имя - Тарра, что значит Земля. Раньше меня звали как-то по-другому. Но я сама уже забыла как. А здесь, в деревне меня прозвали Пряхой. Может быть оттого, что вечерами я всегда пряла лен, а может..., впрочем, откуда им было знать об этом. Они считали меня колдуньей, а возможно, и чем-то большим... считали, потому что теперь их почти не осталось. Несчастные дети, что идут ко мне - все, кто выжил в деревне, уничтоженной именем нового Бога. Единственного и милосердного. Я горько смеюсь, и вдруг сама удивляюсь смеху - он словно мой лен - светлый, мягкий, молодой...
   Все-таки, мне нужно посмотреть. Я гляжусь в темную воду, и не вижу ничего, кроме черноты под капюшоном, и белых волос. Не просто седых - белых. Ослепительно белых, как чистый снег. А снять капюшон страшно. Что под ним? Как ни стараюсь, я не помню своего лица. Другие - пожалуйста, сотнями, тысячами, но только не свое... Тихо скрипит дверь, и в комнате повисает неудобное молчание.
   - Ну пришла, так заходи, - ворчу я. А голос тоже молодой. С трудом отрываюсь от кадки с водой, поворачиваюсь к детям. И вижу их страх - вот он, пепельного цвета, висит пылью в воздухе, давит на плечи, сжимает сердце. И дышать трудно. А где-то в серединке бьется, пульсирует чернотой ненависть. - И не бойся ты меня, иначе душно.
   Не поняла, но страху поубавилось.
   - Пряха! - бухнулась вдруг на колени, и малышей потянула. Ой, дуреха! - Помоги...
   Все, слова кончились. Начались слезы. Тоже душные, но сулящие очищение, как начало грозы.
   - Во-первых, с колен встань, - все равно плачет, но послушалась. - Во-вторых, сядьте все на скамью. В ногах правды нет, - опять послушно выполняют, и у малышей глаза на мокром месте. Что ж они там про меня насочиняли, в деревне? - В-третьих, я уже знаю, но помочь ничем не могу. Разве что приютить, или дать одежды и еды, и к родственникам отправить. Есть родственники-то?
   Подняла на меня глаза. Неверящие, непонимающие.
   - Я попросить хотела, чтобы ты их... их всех..., ты же можешь!
   Я действительно могу. Я могу слишком много, достаточно для того, чтобы перестал существовать этот вот мир. С этими детьми, с этим смешным новым богом... Могу, но не хочу.
   - Это ничего не изменит. Зачем?
   - Зачем?! Они же!.. - задохнулась. А ненависть расцветает, как огромный бархатный цветок. Взять бы в ладонь, и раздавить гадость, чтобы жить не мешала.
   - Я подумаю, - вру, и не краснею. Впрочем, может, и краснею, я так и не заглянула в кадку. - А сейчас ешьте, и ложитесь спать. Утро вечера мудренее.

***

   - С победой, братья! - и пьяные звери восторженно ревут в ответ. И пляшут на красных лицах отблески костров.
   - Какая победа? Над женщинами и детьми? - тихо, чтобы другие не слышали.
   - Пей, сынок, пей. Заслужили мы. Вот и нам Боженька помог. Я коня взял и кобылку. Домой придем, загон для них справим, вот мать-то обрадуется. Ты, пей, пей. - вот и отец, словно в бреду, или так пьян, что ничего не понимает. Какой же это бог, если его именем можно творить такое? Если он разрешает?
   - И нелюдям этим неверующим поделом! - надрывается бородатый лысый мужик. - Правое дело свершили, и еще свершим. Пойдем за Пранну. Там богатые села есть, и такие же язычники живут!
   И вновь дружным ревом отвечает толпа. И ходит между ними старуха в сером. Ходит молча, заглядывает в глаза. Странная старуха. Ничего не говорит, и никто ее не видит. Только вдруг булькает, подавившись брагой, лысый оратор. Силится выперхнуть, выдавить из себя ставшую смертельной жидкость. И не получается. Краснеет, а потом синеет лицо, закатываются глаза, и заваливается на спину помазанник Божий, предводитель карающего язычников отряда. Вскакивают его друзья, хватают друг друга за грудки. Хватаются за ножи, вилы, копья. Кто-то подбирает камень, кто-то дубину. И убивают тех, с кем еще недавно шли в разбой, с кем бражничали и радовались хорошему, богоугодному и прибыльному делу.
   И мечется между рвущими друг-другу глотки мальчишка. Окровавленный, но не своей, чужой кровью. И встает рядом с ним старуха в сером балахоне с глухим капюшоном. Заглядывает в глаза, и отступает. Она не тронет его, она видит сквозь толщу лет, и уже знает, что его ждет.
   Жужжит веретено, и режет, режет, режет льняные нити серебряный нож.
  

I.

   Серое утро глядится в неопрятное окно. Отец что-то пишет, сидя за колченогим столом. Рядом стоят две миски с кашей. Одна для меня. К своей он даже не притронулся. Когда отец пишет или думает, он почти ничего не замечает вокруг.
   - Пап, надо поесть, - напоминаю о себе. Встаю, и скатываю постель - тощий матрас, кинутый прямо на пол, жесткую подушку и одеяло (одеяло хорошее, теплое, оставшееся еще с тех времен, когда папа преподавал историю в Университете).
   - Доброе утро, Шерри, - улыбается отец, не отрываясь от работы, - не волнуйся, я поем. Мне все равно много не надо. А тебе расти еще и сил набираться, так что не возись долго, иди к столу.
   Я и не вожусь: пытаться что-то убрать в нашей комнатке, все равно, что наводить порядок в коробке - свободного места все равно будет очень мало. Когда-то у нас были дом, слуги, столовая, и необходимость соблюдать правила поведения за столом. Тогда нас было еще трое. Маму я почти не помню, так же как и прошлую обеспеченную жизнь. Единственное самое яркое воспоминание, сохраненное мной из детства, - неудобное розовое платье с кучей рюшек и кружева. Я его не любила, и страшно капризничала, когда эту красоту пытались на меня одеть. Сейчас никому не придет даже в голову стараться натянуть на меня бархатное кружевное платье. Впрочем, я не слишком тоскую по обеспеченному детству. Вот если бы еще с папой все было хорошо, и мама... если бы мама была жива... Но что случилось, то случилось. Ее не смогли спасти самые лучшие дипломированные врачи, а потом сорвался отец...
   Ковыряюсь в несладкой остывшей каше. Хочется есть, но воспоминания о маме не дают проглотить ни кусочка. Стараясь отогнать от себя грустные мысли, заглядываю через руку в отцовские записи. Опять пишет ученую работу для какого-то остолопа. Хотя, чего я? Если бы не эти остолопы, нам, возможно, нечего было есть. А так, слава богу, жить можно. Да здравствует серость! Я улыбаюсь, и чувствую, как тени прошлого отступают, прячутся в темные углы. Уже с легким сердцем доедаю свою кашу, целую отца в небритую щетинистую щеку, и ухожу переодеваться в единственный уголок уединения в нашей комнатке - за полотняную занавеску. Там же стоит и тазик для умывания.
   Вдоволь наплескавшись в мутноватой воде, надеваю старое мамино платье. Когда мы с отцом вынули его из семейного сундука, оно оказалось мне велико, и пришлось его ушить, но так, чтобы при случае можно было отпороть подол и рукава, вернув ему прежний размер. Хотя для некоторых моих сверстниц - соседок по дому и улице Девари даже такое платье сошло бы за праздничный наряд. Забираю волосы в аккуратный пучок, но несколько непослушных кудряшек все равно выпадают из "прически".
   - Пап, я пошла.
   - Умгум...

2. ЗОЛОТЫЕ ЗЕМЛИ

- Король умер! Да здравствует король!

Сперто из учебника истории

Чертовы врата

  
   В светлой деревянной горнице пахло болезнью, страхом и тишиной. На резной массивной кровати у дальней стены умирал старик. Впрочем..., не просто старик - царь. Совершенно не похожий в свои последние минуты на грозного владыку двенадцати земель. Просто старый усталый человек с жидкими седыми волосами, орлиным носом и блеклыми запавшими глазами на худом изможденном лице. За небольшим запотевшим окном над башнями и колокольнями столицы медленно и величаво просыпалось солнце, заливая покои утренним светом. Златоуст потушил свечу в изголовье кровати государя. Царь захрипел.
   - При... приведите детей...
   Златоуст нахмурился, стараясь расслышать. Потом обернулся к кучке заплаканных женщин и челяди, толпившейся у дверей во внешнюю горницу.
   - Эй, кто там, царь желает видеть наследника и дочь!
   Вышло громче, чем того требовала торжественная тишина прощания с владыкой царства. Златоуст болезненно поморщился. Царь заперхал и снова затих. У дверей началась возня. Кто-то снова завсхлипывал, тихо запричитал. Кто-то кинулся выполнять волю государя, чуть не сшибив от усердия длинный золоченый подсвечник.
   "Курятник, - с раздражением подумал Златоуст. - Натуральный курятник, - что мужики, что бабы. Один только коршун - вон позади всех маячит".
   За женскими спинами виднелась напряженная фигура иностранного генерала Крейце. Еще недавно этот жесткий человек с крысиными глазками, грубым квадратным лицом и презрительно сжатыми губами, руководил вражеской армией. И успешно ведь руководил. Пять городов взяли, прежде чем войско под водительством самого царя - тогда еще здорового, властного Иоанна III, - вышло им на встречу.
   В ту пору Златоуст остался в столице, руководить в отсутствии государя городом, и, в случае чего, держать там оборону. Поэтому он лишь со слов своих людей узнал, что армия Крейце, даже потеряв две трети воинов, не прекращала сопротивления. А своего генерала они защищали вообще, словно родного отца. Иоанн III был восхищен смелостью и мастерством Крейце в бою, и предложил перейти к себе на службу. "А зря" - решил, узнав об этом, Златоуст. И был совершенно прав - генерал подумал и согласился. Став то ли предателем своей страны, то ли шпионом в стане врага. Ни то ни другое не нравилось первому царскому советнику. А царь, словно ребенок с бирюлькой, носился с новым любимцем - военные смотры, парады, учения...
   Впрочем, теперь государя уже не разубедишь. Он так и уйдет в лучший мир, веря в то, что совершил выгодное "приобретение" на Орешковом поле (армия Крейце была разбита на поле близ деревни Орешек). Златоуст же, как доверенный советник и будущий регент при малолетнем царевиче, позаботится о том, чтобы иностранного генерала вернули его стране. С уверениями в наипрочнейшей дружбе. Пусть там и доказывает, кем он тут был - шпионом или предателем. Крейце слегка вздрогнул и обратил свои маленькие серые глазки на царского советника. Чует, собака!
   Во внешней горнице за спинами челяди и женщин послышались шаги. Придворная шушера расступилась, пропуская невысокого хрупкого мальчика с бледным лицом, золотистыми волосами до плеч, удивительно-синими глазами; и его старшую сестру - царевна была чудо как хороша в свои шестнадцать лет в узком траурно-черном кафтанчике с собольей оторочкой. Брат и сестра походили друг на друга как две капли воды - даром, что от разных матерей. Чуть позади царевны важно шествовала рыжеволосая девица ее возраста - бледная и конопатая, она близоруко щурила чуть раскосые серо-зеленые глаза. Златоуст нахмурился - его дочь никак не должна была оказаться здесь. Но тем не менее оказалась. Марина всегда была своенравной умницей. Даже слишком своенравной. Она мельком глянула на отца, улыбнулась залихватски, мол, со мной не пропадешь, а без меня уж как пить дать. Но сразу же улыбку спрятала - траур все-таки - царь-батюшка помирает.
   Маленький Алексей растерянно остановился в изножии отцовой кровати. Он не догадывался еще в свои неполные десять лет, что нужно делать, когда человек умирает. Да и отца узнал не сразу - где ж тут узнать в немощном неприятном старце сильного и величавого мужчину, качавшего тебя на руках. Анна и вовсе не стала подходить к кровати. Остановилась в четырех шагах, глаза потупила. Марина - чуть позади и сбоку от царевны - тоже глаза долу. Челядь застыла, словно вымерли все - ни возни, ни причитаний - все ждут, что царь скажет. Наконец Алексей дернулся нерешительно к отцу. Подошел. Иоанн поднял измученные глаза на единственного наследника.
   - Алеша... - не сказал, а прохрипел. - Ты... отрада моя единственная. Оставляю на тебя царство свое.
   Царь закашлялся - сухо, с надрывом.
   - Ты пока мал... слушай во всем Федора Златоуста, и... учись премудрости у него. А воевать... у Крейце учись. Он, собака, хоть иноземец, да дело свое знает.
   Алексей испуганно кивал.
   Златоуст знал, что царевич все отцовы слова на следующий же день забудет - слишком еще мал, но все равно досада взяла - и тут Крейце вылез, а ушей-то вокруг предостаточно.
   - Анна... - царь поглядел невидяще перед собой, - подойди и ты...
   Подошла - нехотя, словно на аркане тянули. И глаз ни разу не подняла. Хорошо хоть Марина на месте осталась - скандал бы случился, подойди упрямица вместе с царевной к царскому ложу. Но бог миловал - ума у нее все же больше, чем гонору.
   - Анна... - царь попытался найти руку дочери, но девушка осталась безучастной, и тонкие старческие пальцы упали на постель. - Ты прости меня, коли обидел... Бог свидетель - я мать твою любил, и ты - все, что мне от нее осталось... прости...
   Голос почти совсем затих - только слышалось невнятное бормотание. Потом и оно прекратилось. Царевна - бледная почти как снег, повернулась к выходу, пошла, не поднимая головы. Только Златоуст все равно успел заметить покрасневший нос, и мокрые щеки. Марина выбежала вслед за подругой. У ложа умирающего государя остались советник и растерянный одинокий царевич. А царь - царь умиротворенно смотрел в сводчатый резной потолок синими, как при жизни глазами и чему-то, а может быть кому-то, улыбался. Златоуст будто от сна опомнился.
   - Лекаря! Что стоите, раззявы, лекаря скорее!
   Впрочем, лекарь уже был не нужен. Заплаканного царевича увели няньки, наперебой утешая, и суля угощенье. Вокруг тела царя засуетились бабы, пытаясь умыть, украсить, придать благочестивый вид. "Как на свадьбу", - плюнул про себя Златоуст. Челядь разбрелась, исчез и Крейце. Пришла дельная мысль - "Надо бы к нему соглядатая приставить". Но тут советника будто к месту пригвоздили безутешные карие глаза. У дверей в опочивальню стояла царица. Прямо, как ледяная статуя. Ни слезинки в глазах. Нелепо и несвязно подумалось - "Похудела-то как...".
   - Федя... - тихо произнесла Софья от порога. - Он обо мне что-нибудь говорил?
   Златоуст покачал головой - не врать же сестре. Еще молодая женщина вдруг стала похожа на старуху - сгорбилась, сжалась, готовая зарыдать.
   - Ты к сыну иди, - мягко, словно больную, попросил он.
   Благодарный кивок, легкий шелест юбок - повернулась и убежала, как до этого царевна. И, - советник был совершенно в этом уверен, - с таким же красным носом и слезами на щеках. Он еще немного постоял, ощущая свою ненужность в этом месте последних приготовлений. Глянул в окно - на зарождающийся день, и вышел из царских покоев. Он шел навстречу шести годам своего правления - бывший советник, и нынешний регент Федор Златоуст.

***

   Солнечные зайчики смешно скакали на золоченом блюде - уже пустом. Няньки все сладости скормили Алексею, и сейчас он, важный и сосредоточенный, протыкал деревянным кинжальчиком свою тень на стене.
   - Вот тебе, Змеюка Пыхающий! И еще вот, и еще!
   Не заметил, как со спины подошла матушка, всех нянек прогнала. Обняла недовольно поморщившегося сына, укутала запахом каких-то цветов и домашнего уюта, поцеловала в русую макушку.
   - Ну матушка, ну пусти! Мне змеюку подлого убить надо!
   - Убьешь, успеешь еще - и не одного даже, а много, - вроде и шутит матушка, а говорит - будто плачет.
   Алексей присмирел. Мать прижалась щекой к его голове, обняла еще крепче. По волосам, по щеке потек мокрый ручеек.
   - Ты из-за батюшки?
   - Из-за батюшки, маленький, из-за него, родимого.
   - Не плачь. Он в лучшую землю ушел - так наш поп говорит...
   Матушка всхлипнула, но в голос рыдать не стала - не гоже царице, как бабе базарной вопить. Алексей улыбнулся - вот какая у него мама - настоящая царица. Но вдруг обдало холодом с головы до пят.
   - Матушка, а кто же теперь царем станет?
   - Ты, Лешенька.
   - Я же не умею... - тоже страшно, но все равно хорошо - не чужому дяде на папином главном кресле сидеть.
   - Ты не бойся, тебя дядя Федор научит, - царица развернула сына к себе, вытерла слезы, улыбнулась. - Ты его хорошо слушайся, он умный.
   - Тятя то же говорил.
   - А что он еще говорил, маленький?
   - Что дядя Крейца меня воевать научит. Он - собака, но научит.
   Матушка рассмеялась, сразу помолодев. Потом опять погрустнела.
   - А про меня он что-нибудь сказал?
   Алексей замотал головой.
   - Нет, он потом с Анной говорил... Матушка, а Анна плохая? Она с тятей говорить не хотела и убежала потом.
   Замолчала царица, глаза опустила, нахмурилась.
   - Нет, Алешенька - грех человека плохим называть, коли он ничего худого не сделал. Анна не плохая, но нас с тобой она не любит, поэтому дурного о ней не думай, но и остерегаться не забывай - береженого Бог бережет.
   Снова подняла глаза на сына.
   - А что же тятя Анне сказал?
   - Просил прощения, - пожал плечами Алексей.
   - Прощения... - грустно вздохнула царица. Посмотрела невидяще в красный угол.
   - Матушка, я погулять пойду, хорошо?
   - Хорошо, Алешенька, только далеко не убегай, - тебя после полудня диакон Феофан ждать будет.
   - Опять грамота.... - насупился Алексей.
   - Какой же царь без грамоты, - назидательно произнесла мать. - Ты теперь хорошо учиться должен, чтобы отца не посрамить.
   Алексей закивал - помнил, что с матушкой спорить проку нет. Все равно убедит, чтобы все по ее слову было. Засунул кинжальчик за пояс и скорее на улицу, чтобы самое теплое время не пропустить. У Феофана всегда было прохладно, даже сыровато в учебной горнице, потому все его ученики старались подольше побыть на солнышке, прежде чем идти получать знания и тумаки от придирчивого диакона.
   На Гришку Алексей налетел у пруда. Старший товарищ - сын царского приказчика - мирно дремал рядом с самодельной удочкой, под сенью развесистого старого дерева.
   - Клюет! - радостно завопил царевич, чтобы разбудить лежебоку.
   - А?! Где?! - заметался Гришка, хватаясь за съехавшую на лицо шапку.
   Алексей от души расхохотался.
   - Ну, ты, это... хватит уже! Нельзя так честных людей пугать, - насупился друг.
   - А ты улов не проспи, - важно ответствовал Алексей.
   - Не просплю... Вот антихрист, всю рыбу мне распугал!
   - И ничего я не распугал, она сама уплыла, пока ты дрых.
   Царевич показал язык.
   - И не стыдно? - покачал головой Гришка, - А еще царевич!
   - Я теперь самый настоящий царь! Мне все можно!
   - Вооона как... Преставился значит, батюшка-то...
   - А ты все и проспал, увалень.
   - Это я-то увалень?!
   - Ты, ты! - в придачу к языку, царевич показал еще и длинный нос.
   Гришка уже засучивал рукава, намереваясь дать тумака новоиспеченному величеству, когда из-за дерева показалось бледное личико. Над большими темными глазами трепетали длинные пушистые ресницы, каштановые волосы топорщились двумя тоненькими косами.
   - Машка! Иди к нам! - замахал Алексей.
   - Трус! - сплюнул Гришка. - Без сестры я бы тебе показал, где раки зимуют.
   - Это я - трус?! - пришла очередь обижаться царевичу.
   Они сошлись нос к носу, грозно сверкая друг на друга глазами. Гришка был крупнее и нависал над товарищем, как небольшая скала, но Алексей - более ловкий и юркий, часто побеждал в драке.
   Послышались громкие всхлипывания. Друзья оглянулись. Глаза у Маруси были огромные, испуганные и уже на мокром месте.
   - Маш, ну ты чего? - сразу остыв, брат подошел к девочке, и обнял ее за плечи.
   - Это она боится, чтобы я тебе тумаков не навешал!
   - Дуак! - от такой несправедливости Маша даже плакать перестала.
   - Сама дурочка, а я - царь!
   - Алееексеееей! Алексеееюшкааа! - донеслось до детей от дворцовых палат. У всех без исключения нянек царевича были на удивление громкие визгливые голоса.
   - Учиться пора.... - грустно вздохнул новоиспеченный царь.
  

***

   Анна в немой ярости мерила шагами горницу, ни дать ни взять - пойманная волчица в клети. Марина еще раз глянула на подругу. Ну, дуреха!
   - Аннушка, подруга, успокойся. Батюшку твоего уже не вернуть. Что произошло, то произошло. Надо думать, как тебе теперь жить.
   - А я думаю! - огрызнулась царевна. - Думаю, что теперь всем станет заправлять твой отец и его сестрица. А она меня люто ненавидит, за то, что ее батюшка не любил никогда, так как маму. Она же мне жизни теперь не даст, змеюка!
   Марина фыркнула. Она уже давно наблюдала эту взаимную скрытую неприязнь молодой жены царя и его дочери. Но до сих пор ни та, ни другая гадостей друг дружке не делали. Впрочем, дочери советника не верилось, что царица станет теперь обижать Анну. Конечно, тетушку Марина знала не слишком хорошо, но то, что знала, говорило об одном - Софья - набожная, тихая женщина, и станет нападать, только если почувствует угрозу сыну.
   - Анна, не волнуйся. Тятя не даст тебя в обиду. Он знает, что мы с тобой подруги. Даже больше - ты мне, как сестра родная.
   - Тятя... - передразнила царевна. - Твой тятя теперь царством управлять станет. До меня ли ему будет? Он теперь регент! И все-то у вас хорошо - Федор - регент, Софья - мать нового царя. А мне что - в петлю полезть?! Это я! Я должна была за батюшкой трон наследовать! Если бы не тетка твоя!
   Марина ушам своим не верила. Раньше подруга не говорила с ней так - словно они чужие, враги даже. Столько ненависти было сейчас в словах Анны, столько горьких упреков, что Марина не выдержала.
   - Ну все! Хватит! Раз так, я ухожу, и живи, как знаешь!
   - Ну и уходи! - царевна подбежала к двери, распахнула ее, ногой даже топнула.
   Марина с гордо задранным носом прошествовала мимо подруги. Нарочито медленно. За спиной с грохотом захлопнулась дверь. В темные углы шарахнулись тетки из свиты царевны. Подслушивали, или просто поближе к дверям прохлаждались? Пожалуй, стоит сказать батюшке, чтобы укоротил шпионов - за царевной она и сама приглядит. Вот только помирится сперва. Марина прислушалась - в горнице подруги стояла гробовая тишина. Вот зачем такие толстые двери делать?! Напрягла слух. Еле-еле, как из другого мира, донеслись всхлипывания. Плачет. Дочь советника удовлетворенно кивнула. Теперь подождать до вечера. А там принести царевне какую-нибудь хорошую весть, или предложить новую забаву, и они - снова подруги, как ничего и не бывало. Только вот где же их взять - весть или забаву?
   Матушка.
   Жена Федора Златоуста слыла гадалкой, ворожеей и была к тому же иностранкой. Ее побаивались, чурались, но ходили гадать, и звали при трудных родах. Повитухой жена советника была отменной. Кроме всего прочего, Евдокия (это имя дали ей при крещении) оказалась просто умной женщиной и незаменимой советчицей мужу. А теперь еще и дочери.
   Марина пробежала несколько коридоров и лестниц, пересекла огромный двор, где маячили солдаты, слуги, дети, и просто всяческая живность, добралась до невысокого терема царского советника. Евдокия, как обычно, была не одна. Какая-то девица с пунцовыми щеками и испуганными глазами-пятаками жалась на скамейке напротив матери. А та невозмутимо рассматривала узор из зерен, упавших на столе.
   - Не бойся, - сощурила слегка раскосые зеленые глаза, усмехнулась, - будет с тобой твой суженый. Будет любить, дарить подарки. И детей у вас будет... раз, два, три... - пять штук. Только пить суженому не давай, иначе - беда.
   Девица кивнула. Улыбнулась слабо. Плюхнула перед матерью на стол (прямо на раскиданные зерна) корзинку с яйцами и медом. Пробормотала что-то вроде "Благодарствую", и быстро прошмыгнула в дверь мимо Марины. Евдокия аккуратно убрала корзинку, собрала со стола зерна и, не оборачиваясь, позвала дочь.
   - Ну, что как не родная. Заходи. Опять что-то с царевной?
   Марина кивнула, но потом спохватилась.
   - С царевной. Боится она.
   - И чего же?
   - Что тетушка ее со свету сживет.
   Евдокия рассмеялась.
   - Софья-то? Она и воробья не обидит, не то что царевну.
   - Поди Анне это объясни, - сердито проворчала Марина.
   Мать серьезно посмотрела на девушку.
   - Ну что же. Пусть приходит. Позову ее будущее. Не на зернах, - на воде, тенях и зеркале.
   Зеркале?! Марина аж задохнулась. Это стекло мать привезла с собой со своей родины. Здесь, в Двенадцати Землях не делали таких вещей - их очень редко привозили из далеких стран, и они шли на вес золота. Во дворце было несколько этих диковин, и они располагались только в царских покоях. У Анны тоже было зеркало, но мутноватое, большое, и какое-то немного кривое. В детстве подруги любили строить рожицы, наблюдать за уродцами в зеркале и смеяться от души. Но в такие зеркала можно было просто смотреться, а у матери зеркало было другое - оно могло показать твою судьбу, твоего суженого. Даже можно было позвать того, кто уже умер. Эту вещь Евдокия использовала очень редко, с оглядкой, предпочитая обходиться более простыми средствами для гаданий.
   - Матушка...
   - Знаю-знаю. Не бойся, - мать встряхнула тяжелые рыжие косы. Она не убирала их наверх, как остальные замужние женщины, из-за чего еще больше судачили за ее спиной. - Мы только суженого ее позовем.
   Марина хмыкнула. Ей самой матушка наотрез отказывалась гадать. То есть на зернах или на воде - пожалуйста, а суженого звать в зеркале - ни-ни. А вот царевне стоило только заартачиться и, пожалуйста.
   - Ладно, позову ее к тебе. Мы вечером придем. Чтоб интереснее было.
   Мать улыбнулась - загадочная это была улыбка. Марина никогда не могла разгадать, что пряталось за ней.
   - Суеверия.... Ты уже не маленькая, Марина - вечер ли, утро - для таких дел значения не имеет.
   - Знаю, а все равно так интереснее.

***

   Штефан ждал Крейце. Но генерал не возвращался. Что же там произошло? Под окнами о чем-то судачила царская челядь. Только Зейде очень плохо понимал слова. За два года, которые они с генералом прожили в этой стране, молодой человек ни разу не попытался изучить чужой язык, знал только самые употребляемые фразы и слова. Зачем? Ведь рано или поздно они все равно вернутся на родину. Вернутся победителями. А этот варварский язык навсегда исчезнет - растворится в их родном диалекте. Теперь, правда, Штефан пожалел, что не удосужился выучить хотя бы обиходную лексику. То ли дело Мартин Крейце. Он уже запросто разговаривал с местными, и отличался от всех разве что военной осанкой и камзолом, который так и не сменил на здешнюю одежду. Обычно, все, что говорили в присутствии Штефана, Крейце переводил для своего подчиненного. Теперь генерала не было рядом, и непонятно было, о чем судачат во дворе. Зейде прямо-таки изнывал от любопытства - даже не зная языка, он понимал - что-то происходит.
   Тихо открылась дверь. Служанка внесла чистый камзол Крейце, и еще какое-то белье. Положила все на скамью. Быстро любопытно глянула на Штефана, отвела глаза, и юркнула обратно за дверь. Если повседневная форма Крейце была у прачек, значит генерал ушел в парадном камзоле. Зачем? Опять парад? Смотр войск? Король Иоганн болен уже которую неделю.... Не может быть. Это было бы слишком хорошо. Король умер, да здравствует король! Малолетний правитель, не способный управлять государством. Штефан чуть не рассмеялся в голос. Наконец-то закончится позорное пленение. Генералу больше некому отдавать долг. Скоро домой. Он увидит мать и братишку. Лучше того - Зейде и его генерал вернутся в Двенадцать земель. Вернутся, чтобы отомстить за унижение пленом.
   Домечтать ему не дали. Снова тихо открылась дверь, и на пороге возник Крейце. В парадной форме, но с лицом смертельно больного человека. По крайней мере, это первое сравнение, которое пришло Штефану на ум - генерал был очень бледен, синие тени залегли под глазами, губы - плотно сжаты.
   - Мой генерал...
   - Подожди, Штефан.
   Неужели он ошибся? И Победитель Иоганн жив. Значит, случилось что-то плохое. Но что?
   Крейце, погруженный в свои мысли, прошелся по комнате. Приник к окну, и что-то для себя отметил, не говоря ни слова. Сел на скамью, не глядя, нашарил кружку с местным крепким напитком, кажется, это называлось брагой, залпом выпил, и грохнул пустую посуду обратно на стол.
   - Иоанн умер, - произнес, будто друга хоронил, - Алексей теперь царь. Хотя царствовать не он, конечно, будет.
   Штефан чуть не закричал "Виват". Но вовремя опомнился - они еще не на свободе, да и генерал почему-то не выглядит счастливым. Притворяется? Наверное. Пленник не может жалеть о своем тюремщике.
   - Мой генерал, какие будут приказы?
   - Никаких..., впрочем..., - Крейце устало откинулся на свежеструганные доски горницы, - я попробую испросить у царицы разрешения отпустить тебя на родину. Так что вот тебе мой приказ: отправляйся к Ингерту. Попробуй узнать, почему Хайнрих даже не попытался выкупить нас с тобой из плена за эти два года.
   - И все? - Штефан был разочарован. - А Вы?
   - Попытайся передать мне всю полученную тобой информацию, а дальше можешь поступить в корпус королевских драгун. Хайнц мне кое-чем обязан, он возьмет тебя, не сомневайся. А я... я остаюсь.
   - Почему?! - вырвалось у Штефана, правда, он сразу же пожалел о своей несдержанности.
   - Буду обучать Алексея военному делу.
   Молодой офицер почувствовал, как уходит из-под ног земля.
   - Зачем?
   - Такова последняя воля Иоанна, - Крейце, казалось, не испытывал никаких эмоций, кроме усталости.
   - Но Иоганна больше нет. Нас не станут удерживать! Мы можем вернуться домой! - Зейде не понимал в чем дело.
   - Конечно, не станут удерживать. Вернут. Только вернут с намеком. Мы - шпионы, враги своего государства. А Хайнрих с удовольствием в это поверит, - Мартин Крейце расстегнул мундир.
   Зейде недоверчиво поглядел на своего генерала.
   - Зачем же Вы мне предложили вернуться?
   - Вряд ли Хайнрих тобой заинтересуется. Сперва, конечно, к тебе будет особое внимание, и про меня много спрашивать станут. Подержат под домашним арестом, но потом милостиво простят.
   Штефан ушам своим не поверил. Крейце боится? За себя?! Видимо, генерал понял, о чем думает его подчиненный.
   - Мое место теперь здесь, Штефан. А ты мечтаешь вернуться...
   - Мечтал, - Штефан почувствовал себя последним подлецом, - но теперь я остаюсь с Вами.

3. ТРЕХКНИЖИЕ

   Предисловие.
  
   По отрогам летели тени - каменные отражения облаков, преследуемых ветром-берсерком. Энна чертила видимые только ей выходы скальных пород на пока еще белоснежном листе ватмана. Длинные штрихи, короткие... ошибка. Энна взяла из лежащего рядом плоского деревянного ящичка ластик. Задумалась. Солнце лениво ползло к зениту, выбеливая снег на вершинах, высившихся перед девушкой гор.
   Что-то не клеилось в чертеже. Какая-то ошибка не давала совершенным четким линиям соединиться в целую картину. Для стороннего наблюдателя никакой целостной картины в нагромождениях горных пород не было. Для Энны - здесь располагалась лишь небольшая мозаичная часть - крыло древнего ископаемого ящера. Огромное свидетельство того, что люди не всегда властвовали на этом континенте. Правда сейчас что-то в очертаниях этого окаменелого крыла было неверно, коверкая всю картину. Это что-то неправильным пятном темнело в основании остатков гигантской конечности.
   Энна отложила планшет, встала с раскладного стульчика, и направилась к путавшему всю картину пятну. Пришлось преодолеть несколько скальных выступов, и перескочить через коварный пролом, но исследовательница добралась до своей цели. На нее с каменной стены слепо уставились пустые глазницы человеческого черепа, вросшего прямо в камень. Остальные части скелета лишь слегка угадывались в толще камня. Сердце Энны заплясало в ритме барабанной дроби. Что это? Более поздние останки, просто по совпадению оказавшиеся рядом с костями гигантского ящера? Или человек и рептилия умерли в одно время? Если - второе, значит впереди интересное открытие! Энна достала складной ножичек, и аккуратно отковырнула кусочек черепа, спрятав его в маленький целлофановый пакет. Потом прошла вдоль скалы, разыскивая наиболее выступающие части крыла, достала другой пакетик, и отправила туда кусочек кости рептилии. Спрятала их в разные карманы, чтобы не спутать.
   Солнце и не думало еще опускаться к горизонту, но Энне слишком не терпелось вернуться с находками к лагерю. Руководитель будет удивлен - он-то отправил ее на рутинное задание - зарисовать часть найденной в Бернских отрогах рептилии, а подопечная вернется с такими новостями, которые поднимут на уши и студентов и преподавателей. Витавшая в радужных мечтах исследовательница и не заметила, как ботинок соскользнул в ту самую предательскую расщелину, которую она так легко преодолела на пути сюда. Провалившись почти по колено, и чудом не сломав ногу, Энна поняла, что застряла. Дернулась раз, другой. Ничего. Быстро навалилось отчаяние, страх так и остаться в каменной ловушке. Конечно, ее будут искать, и даже найдут. Но как же мучительно стыдно предстать перед озабоченными ее пропажей приятелями, и руководителем в таком незавидном положении. К тому же торчать здесь до позднего вечера, пока ее не хватятся.... Энна попыталась передвинуть застрявшую ногу к середине расщелины, где казалось, было пошире. Что-то металлически звякнуло о гвоздики набоек.
  

***

   Радион погибал. Кир отлично понимал, что ни ему, ни дракону не выбраться из ловушки огненных гор. Камни дышали жаром раскаленной лавы, бесконечными реками растекавшейся из недр горы. Грохот и пепел превращали Кира в слепо-глухого, но он не мог не слышать, как стонет его товарищ. Он чувствовал горячечную дрожь, бившую огромное чешуйчатое тело. Рана была слишком глубока и тяжела. Старшина спустился на землю, сразу ощутив, что подошвам сапог недолго осталось до того мига, когда они расплавятся, и превратятся из защиты в пыточные колодки. Он знал, что погибнет, и что останься он на спине Радиона, мог бы выиграть еще несколько часов жизни. Но сидеть верхом на умирающем друге он просто не мог.
   Кир в последний раз взглянул на тяжелый сундучок, обернутый холщевой тряпицей, который он бережно держал в руках. Как будто Она улыбнулась ему из далекого теперь мира. Старшина с нежностью провел рукой по шершавой поверхности, и с силой швырнул сундучок вперед. Если повезет, хотя бы он уцелеет. За спиной взревел Радион. Кир обернулся, и понял, что ошибся в расчетах. Времени на жизнь не осталось. Костлявая встала рядом, бессмысленно ухмыляясь голозубым оскалом. Дракон раскинул огромные кожистые крылья, даже в смерти пытаясь защитить человека, - прекрасный черный силуэт на фоне ослепительно желтого огня, - но лава нашла себе пути. Огненный поток хлынул, накрывая рептилию, и маленького человечка, ревя, и швыряясь искрами в небо, будто злясь на нежданную преграду.
  

КНИГА ПЕРВАЯ.

СПАСИТЕЛЬНИЦА.

   Иногда жизнь преподносит неожиданные сюрпризы. Так и Вия Страт стала сюрпризом для всех, кроме собственной матери. В доме зажиточного торговца из древнего, но ничем не славного рода Стратов чтили порядочность и добродетель. А Дера согрешила. В общем, и согрешила-то по молодости, глупости и любопытству, с заезжим актером, и все бы ничего, но никто не удосужился предупредить девицу о последствиях - "молодая еще". А последствия успели оформиться, и когда подруги повели незадачливую товарку к повитухе, та отказалась брать грех на душу. И вот пасмурным зимним днем Вия испустила свой первый крик, вследствие которого Текус Страт узнал, что стал дедушкой. Он сломал пару стульев, пнул дворового пса, и напился в стельку. А потом весь вечер то грозился найти мерзавца и придушить собственными руками, то обещал выгнать из дома опозорившуюся дочь. В перерывах же бегал посмотреть на новорожденную внучку, и наконец, постановил, что назвать ее следует в честь прабабки - набожной и тихой женщины.
   Видимо, имя сыграло свою роль, так как Вия росла тихой скромной девочкой, не в пример своей матери, женихами и гулянками не интересуясь. Зато ее прямо-таки манили книги и железяки. Дера, выданная в конце концов замуж за приезжего чиновника, устраивала личную жизнь, деля ее между мужем и каким-то местным поклонником, пожелавшим остаться неизвестным. На дочь ее не хватало, и поэтому Вия все время проводила в дедовом поместье. А дед только за голову хватался - одна гулена, другая ровно парень - книги да оружие. Прямо не дети, а несчастье. Но внучку любил и баловал. До того баловал, что когда двенадцатилетняя Вия пожелала стать "рыцарем", подарил ей настоящего коня, и пригласил учителя по мечам. Учителю нужны были деньги и слава, поэтому недешевое предложение он принял, но в душе оскорбился. Учить воинскому искусству девицу - неслыханно! Он, в общем-то, почти и не учил, полагая, что избалованная девчонка не отличит обычного размахивания деревянной болванкой от ударов, парирования и финтов. Отличила, обиделась, серьезно посмотрела на горе-учителя, и пообещала:
   - Не станешь учить по-настоящему, деду скажу.
   Угроза действие возымела. Но, увы, двойное. Учить Вию отныне стали по-настоящему - жестко и без поблажек, как взрослого парня. Всю злость учитель выплескивал в безжалостных атаках, поэтому синяки, ссадины и ушибы стали обычным делом. Но чем больше девочке доставалось, тем изощреннее становились ее следующие атаки и защита. И два года спустя, пришел день, когда стало понятно - не только мужчины могут хорошо сражаться на мечах. А Вие стало скучно. Ошалевшему от нежданного успеха учителю отвалили полугодовое жалование, и устроили прощальный ужин.
   - Уеду в Кашим, построю дом, женюсь и открою школу. - мечтал захмелевший учитель. - А ты, ученица, станешь парней гонять, или в гарнизон подашься?
   - Магом стану. - отрезала Вия.
   Дед поперхнулся брагой. Дера обозвала дочь дурой, и только отчим безучастно предложил "дать ребенку попробовать".
   - Не решай за меня судьбу моей дочери! - взорвалась скромная жена. - Я... я ей жениха найду! Давно пора! Хватит с меня глупых игр в солдата!
   - Помолчи, Дера. - Текус все еще имел непререкаемый авторитет в семье. - Вия, объясни нам, почему ты так решила.
   - Потому что маги сильнее солдат. Они могут все. А замуж я все равно не выйду! Не хочу быть такой, как мама...
   Бледная Дера разозленной кошкой потянулась к дочери, чтобы влепить оплеуху, но Вия легко увернулась. А Текус схватил руку дочери, и с силой усадил ее на место.
   - Ну а если никто не возьмется тебя учить? - обратился он к внучке.
   - Он же взялся. - Вия небрежно махнула рукой в сторону учителя по мечам.
   - Кхм..., маги очень капризны и злопамятны. Ты уверена в том, чего хочешь? Ты ведь и драться хотела....
   - Я... не знаю... просто хочу попробовать.
   Если бы она не проявила тогда слабость, все могло бы измениться, и дальнейшие события возможно не произошли бы. Но что случилось, то случилось. Вию уговорили подождать и подумать, усадили за вышивание крестиком, и стали тихонько подыскивать подходящую партию.

4. ЛЕДЯНОЙ МИР

   Город бессонно таращился на темные заснеженные холмы за пределами огромного светового круга из фонарей, окон и хищного потока машин. Город пытался заснуть, но кто же спит в такое детское время? И рыхлое белое покрывало раз за разом сползало на пригороды, обнажая неторопливую ночную жизнь улиц.
   Катя выскочила из чахоточно рычащего автобуса на мороз, и поежилась. До дома еще надо было дойти, а ледяной воздух застревал в легких, мешая дышать. Правда, взобравшись на горку, где начинался спальный район, девушка почувствовала, что немного согрелась. Занятия фитнесом. конечно, бодрили, и помогали поддерживать фигуру, но домой добираться после них было тяжело. Особенно зимой. Катя пробежала между девятиэтажками, миновала чахлую рощицу, где какие-то мальчишки закидывали друг-друга снежками; попыталась уклониться от встречи с бродячим псом, и, поскользнувшись на обледенелой тропинке, кубарем полетела в сугроб. Пакет с изображением улыбающейся девушки и тренировочным костюмом внутри покатился куда-то вниз, а следом за ним заскользила Катя. Попытка ухватиться за тонкие заиндевевшие ветки кустов провалилась, и девушка в водопаде рыхлого снега рухнула на голый гранитный склон. Мгновенный страх и тупая боль в спине сменились прохладной темнотой. Катя уже не увидела, как мальчишки, перестреливавшиеся снежками, замерли, с удивлением наблюдая, как над рощицей и домами поднялось и опало бледно-зеленое с голубым шлейфом зарево. Такого северного сияния не видели в городе уже много лет.
  

***

  
   Сначала было холодно и больно, так, что хотелось нырнуть обратно в черный омут безвременья. Потом пришло странное тепло, а спину перестало крутить. И тогда Екатерина приоткрыть глаза, одновременно вспоминая, что произошло. Вроде бы шла домой, а потом... это же надо было так глупо навернуться. В горле защекотал смех, и Катя хихикнула в ладони. Смешок разнесся вокруг неестественным эхом, и пришлось поднять взгляд от черных вязаных перчаток. Лед дразнился и дробил отражение на сотни девушек, а те в свою очередь распадались на темные плывущие узоры в искрящейся прозрачной поверхности. Лед был снизу и сверху, образовывал высокие крепкие стены, срывался в узкие стрельчатые оконца высоко над головой. И только дверной проем обозначался странной каменной аркой.
   - Не поняла. - тихонько пробормотала Катя, и села. Оказывается, все это время она лежала на ледяной возвышенности, небрежно завешенной шкурой какого-то животного. А в памяти прямо-таки отпечатался отвесный гранитный склон, присыпанный снегом, и ночное звездное небо. Кровь лихорадочно застучала в висках. "Что случилось?!" "Где я?!" Чем больше возникало вопросов, тем сильнее становилась паника.
   - Так. Спокойно. - звук собственного голоса действительно немного успокоил. - Будем рассуждать логично.
   Катя обращалась к самой себе, как к больному ребенку, и это, как ни странно, помогало.
   - Что могло произойти? Ну не умерла же я, в самом деле. - почему-то в этот момент казалось, что загробный мир, в который, впрочем, Екатерина не верила, не может... не должен выглядеть так странно.
   - Наверное, логичнее всего предположить, - Катя нарочно растягивала слова, - что я слишком сильно ударилась головой, и теперь вижу одну большую красивую галлюцинацию. Вывод: надо просто посидеть, и подождать, пока я не очнусь.
   Кто-то маленький и ехидный глубоко внутри напомнил, что склон горы, откуда умудрилась упасть Катя, выходил как раз на противоположную от проезжей части сторону, нежилую. "И сколько ты там пролежишь, пока не найдут? Или надеешься прийти в себя с помощью силы воли?" - издевалось подсознание.
   - Это все бред, просто бред. Сейчас я приду в себя...
   Пальцы непроизвольно потянулись к холодным прозрачным выступам. Ощущения отрезвили, но Катя так и осталась в странной комнате из льда.
   - Значит, стоит просто подождать... - не очень-то она была в этом уверена, но выбора особого не оставалось, если только.... Екатерина посмотрела на каменную арку. Ни решеток, ни дверей. В глубине все так же искрилась замерзшая вода, образовывая извилистый коридор. Пойти, не пойти? Может, лучше все-таки остаться?
   - Подожду чуть-чуть, а уж если ничего не случится, выйду, и посмотрю, что к чему.
   Теперь, когда появился какой-то план, Кате стало совсем спокойно. Наручные часы несли совершенную околесицу (ну не могло сейчас быть двенадцать дня!), но секундная стрелка все еще исправно отсчитывала самые маленькие единицы времени. Екатерина засекла час, и принялась ждать. Посидела, подумала, что скажет родителям, когда домой доберется. Посмотрела на часы - прошло пять минут. Встала, подошла к окну. Пришлось подняться на цыпочки и немного подтянуться. За ледяными окнами какие-то лесистые холмы, покрытые снегом, мягко светились в наступающих сумерках. Небо застилали сплошные серые тучи, странно отливающие то зеленью, то синевой. Ну вот нет, чтобы юг привиделся. Пальмы там, море... Так нет же, даже в обмороке мерещится зима, и северные сопки. Катя вздохнула, еще раз посмотрела на часы, где минутная стрелка только-только подползала к четверти часа, и отошла от окна.
   За оставшиеся сорок пять минут, Екатерина успела походить по комнате от стены к стене, посидеть на странном ледяном топчане (который, кстати говоря совершенно не таял), и даже немного вздремнуть. Впрочем, усталости она не чувствовала, так же как и голода или желания посетить туалет. Что не могло не радовать. А вот то, что час уже прошел, Кате совсем не нравилось. Приходилось решать - оставаться здесь, или идти хоть куда-то. Сидеть и ждать у моря погоды, изнывая от неизвестности, не хотелось совершенно.
   - Значит, вперед, по дороге из льда. - попыталась пошутить Катя.
   За аркой было сумрачно, и застывшая вода отблескивала наподобие слюды. Направо и налево расходились ответвления коридора. Этот выбор Екатерина решила просто - пошла в ту сторону, в которую пойти было удобнее и привычнее - направо. К тому же справа было немного светлее, чем в противоположном ответвлении. Через пару десятков шагов по левую руку обнаружилась такая же арка, как и в той комнате, из которой ушла Катя. Внутри все было точно таким же - и ледяное возвышение с белой шкурой, и стрельчатые окна с серым пейзажем. Ощущение дежавю было настолько сильным, что девушке показалось даже, будто она каким-то образом сделала крюк, и вернулась. Но коридор почти не сворачивал, да к тому же Катина комната была как раз по правую руку. Еще через несколько шагов обнаружилось точно такое же помещение справа, но там кто-то был. Старая женщина в выцветшем халате и домашних тапочках, ссутулившись, сидела на своем ледяном топчане, и невидяще глядела перед собой.
   - Простите... - Катя так обрадовалась, что чуть не бросилась обнимать старушку. Остановил ее только пустой рыбий взгляд, который женщина подняла на незваную гостью. В этот миг что-то ощутимо поменялось. Как будто стало легче дышать, и запахло озоном.
  -- Наконец-то отпустили. - прошелестели сморщенные губы, и на мгновение в отсутствующем взгляде промелькнуло облегчение, почти счастье. Старая женщина улыбнулась Кате, встала, подошла к окну, на ходу меняясь, становясь моложе. Седые волосы заструились по плечам смоляным потоком, кожа разгладилась, а глаза засияли двумя карими огнями.
  -- П-подождите. - только и успела пискнуть перепуганная Катя.
   Женщина легко, словно у нее были крылья, вскочила на высокий подоконник, и шагнула в сумеречное небо за стрельчатым окном. Но вопреки всем ожиданиям не полетела вниз, а просто растворилась в переливах туч. Как будто никого и не было. Несколько минут ошарашенная девушка стояла на пороге пустой комнаты, а потом на глаза почему-то навернулись слезы. Стало обидно, как в детстве. Как будто взрослые ушли веселиться, оставив ее в запертой темной комнате. Нужно было что-то делать, и Катя вернулась в коридор.
   Еще несколько комнат оказались совершенно пустыми, зато в пятой по счету на ледяном возвышении лежал парень. Чуть постарше самой Кати, со светлыми слипшимися волосами, в странной обшарпанной куртке и старых кроссовках. На сей раз Екатерина чуть помедлила, прежде чем войти. Ее появление осталось незамеченным. Странные то расплывчатые, то резкие движения и идиотская улыбка на лице делали парня похожим на пьяного.
   "Да он действительно пьян!" - поняла Катя, - "или..."
   Парень хрипло засмеялся, забулькал, мешком перевалился на бок. И тут Катя вспомнила где она видела такое - дня три назад по телевизору показывали передачу про наркоманов. Правый рукав и впрямь был закатан по локоть, и на коже виднелись уродливые следы от уколов. Стало как-то неуютно и жутковато, и девушка поспешила вернуться в коридор.
   Сумрачный, тревожно поблескивающий переход, казалось, не собирался заканчиваться, но спустя еще нескольких пустых комнат, он вдруг оборвался в огромный зал. Создавалось ощущение, что Катя уже где-то это видела, то ли во сне, то ли в книжке сказок с картинками. Длинные колонны, в которых, похоже, застыло северное сияние тянулись к абсолютно прозрачному куполу, открывавшему вид на странное облачное небо. Огромный пустой зал с прозрачным потолком, и три арки, не считая той, из которой вышла Катя, - справа, слева, и впереди.
   - И куда дальше? - растерянно вопросила девушка у зала. Ответ пришел в виде слабого свиста ветра из правой арки. Кате уже смертельно надоело пустое замкнутое пространство, и если за этой дверью находился выход, значит ей нужно было именно туда. Вопреки ожиданиям за аркой обнаружилась винтовая лестница, ведущая наверх. Екатерина успела насчитать уже сотню ступенек, когда перед ней вдруг выросло огромное серебристо-белое существо на четырех лапах и с оскаленной клыкастой мордой. Испуганный визг сам собой замер на губах, сменившись настороженным оцепенением. В горле у зверя, очень похожего на волка, угрожающе заклокотало, и Катя поняла, что бежать поздно.
   "Очнись!" - только и успела подумать она. Существо напружинилось и подалось вперед. Но прыжка не последовало. Откуда-то из глубин пустого ледяного замка приплыл тонкий переливчатый свист, выводящий странную мелодию. Белое чудовище насторожилось, протиснулось мимо испуганной девушки, и унеслось вниз по лестнице. Только тогда Катя перевела дух, и подумала стоит ли подниматься дальше. Через несколько секунд размышлений она пришла к выводу, что спускаться обратно в зал, чтобы еще раз встретиться со странным волком, ей абсолютно не хочется, а наверху, если повезет, больше таких нет. Оставшаяся часть пути и впрямь прошла без происшествий.
   На последнем пролете в сплошном льду была прорезана еще одна арка. Только эта отличалась от всех других странными зверями, вырезанными на белом камне притолоки, и сплетенными в еще более странные узоры. Небольшая комната внутри, видимо ради разнообразия, была обшита деревом. Стены и потолок покрывали шкуры, испещренные непонятными символами, и сушеные растения. В углу на деревянной жерди восседала красивая полярная сова с совершенно человеческими желтыми глазами. Посреди комнаты возвышался ледяной стол, чему Катя уже даже не удивилась. За ним что-то увлеченно вычерчивал на выделанной шкуре седой сухонький старичок. Вокруг стояли и висели разные колбы, реторты и просто стеклянные сосуды.
   У Екатерины закралось было подозрение, что он тоже помолодеет, шагнет за стрельчатое окно, и растает в небе, не сказав ни слова, но тут сова повернула круглую голову к хозяину, и глубоким проникновенным сопрано возвестила:
   -Угу.
   - Спасибо, Рагнарек. Глаза уже не те, что много лет назад, да и слух подводит. - на Катю прищурились два ледяных колодца. Сложно было поверить, что обладатель такого пронизывающего взгляда плохо видит. Но старичок порылся в ворохе шкур на столе, и выудил оттуда маленькие круглые очки в тонкой оправе. В них он сразу стал похож на всем известного мальчика-волшебника, только постаревшего лет на двести-триста.
  -- Ну... что стоишь на пороге? Проходи, садись.
   Катя неуверенно шагнула в комнату, и оглянувшись вокруг, не нашла ничего лучше уже знакомого ледяного топчана.
  -- С-спасибо...
  -- Да не за что тут "спасибо" говорить. Ты лучше скажи, неприкаянная, чего ты по Шур Калли бродишь, старому Курбашу проблем добавляешь?
  -- Кому? - робко переспросила Катя, хотя вопросов у нее было куда больше. Несмотря на очки, взгляд ее собеседника оставался холодным и острым.
  -- Мне. - Старик за столом растянул губы в усмешке.
  -- А-аа... а Вы кто? - ляпнула Катя, и тут же почувствовала, как краснеют уши.
   Несколько минут длилось молчание. Глаза Курбаша стали еще холоднее.
   - Это знание не для тебя. - наконец тихо произнес он. - Зачем ты вообще вышла из своей комнаты?
  -- Потому что, ну... мне надоело ждать, когда я приду в себя, и... - Катя почувствовала себя еще большей идиоткой. Все окружающее выглядело слишком реальным, чтобы быть сном или обмороком. Ей даже вспомнились какие-то сюжеты из книг, где люди попадали в другой мир.
  -- Хм... и долго ты ждала?
   - Где-то два часа. - немного приукрасила Екатерина. - Мне домой надо, меня родители искать будут.
   Курбаш засмеялся. Вернее, Кате показалось, что он закашлялся, но это действительно был смех.
   - Как забавно вы все себя ведете поначалу. - отсмеявшись заявил он. - Зато потом начинаете чудить. Раньше люди были поспокойней, принимали все как есть.
   Катя слушала всю эту белиберду, и в сознание закрадывалось какое-то неприятное ощущение. Что-то здесь было не так, но что, она пока не могла понять.
  -- Добро пожаловать в Райй, девочка.
  -- Меня зовут Катя. - почему-то возмутилась Екатерина, и только потом до нее дошло.
  -- В рай?! Я что... умерла? - голос предательски задрожал, сердце замерло на пол- удара, а сознание категорически отказалось верить.
  -- Ну, некоторые здесь именно так и считают. Но я бы сказал, что ты оказалась на границе между тем и этим. Между жизнью и смертью.
   Катю вдруг начали смертельно раздражать туманные высказывания Курбаша. Как можно употреблять все эти возвышенные эпитеты, сообщая человеку, что он почти умер. И неужели она так сильно ударилась там, на скалах, что теперь...
   - Н-но я же лежу... там..., а если меня не найдут? - Катя уже с трудом сдерживала слезы.
   Старик за столом только пожал плечами.
  -- Тогда что это за место?! - разозлилась Екатерина. - На рай или даже на ад оно не слишком похоже! Где я?!
  -- Я уже сказал, это - Райй. Но не то место, куда, как вы думаете, попадают ваши души после смерти. Это - Граница между бытием и небытием. Между "есть" и "нет". Сюда попадают те, кому больше некуда уходить, и те, кому приходится ждать. Тебе, можно сказать, повезло, ты пока относишься ко вторым. Хотя..., тут тоже как посмотреть. Ждать можно разного... Курбаш замолчал, встал из-за своего ледяного стола, и подошел к стрельчатому окну.
  -- И...что мне теперь делать? - с трудом проглотив комок, вставший вдруг в горле, спросила Катя. - Возвращаться в ту комнату, и ждать?
  -- Можно и так. - безразлично согласился старик. - А еще ты можешь выйти в Авай Ланнь. Большинство так и поступает.
  -- Куда?
  -- В поселение за стенами Шур Калли. Многие ждут там...
  -- То есть.. .здесь есть еще кто-то, кроме тех людей в комнатах?
  -- Да. И довольно много, хотя...со временем их становится все меньше. Кто-то уходит, и почти никто не приходит... - Курбаш явно размышлял вслух о чем-то своем.
  -- А где эта Ава... это поселение?
  -- Спустись обратно в Зал Выбора, и поверни в ту арку, что справа. Она приведет тебя к воротам Шур Калли. А выйдя за них, ты увидишь, куда направиться.
  -- А этот волк... - внезапно вспомнила Катя. - Он не опасен?
  -- Миелль? Нет. Он, как и Рагнарек - услышав свое имя, сова взъерошила перья, - всего лишь тень.
  -- Чья тень?
   Курбаш только рукой махнул.
  -- Ты задаешь слишком много вопросов, девочка.
  -- Я - Катя. - она и сама не понимала, откуда у нее взялось это настырное упрямство.
  -- Хорошо, но, боюсь, тебе не слишком поможет твое имя.
   Множество вопросов, вертевшихся на языке, пришлось отложить до поры, а пока Катя задала тот единственный, который мучил ее все время разговора.
  -- Скажите, я действительно... умру?
  -- Я не шаман и не предсказатель. Если там, откуда ты пришла, вовремя спохватятся, и сделают все, чтобы тебя спасти, то ты вернешься в привычную тебе жизнь. Если же нет... у тебя будет право выбора - уйти куда-нибудь, где ты сможешь обрести покой, или остаться на Границе. А теперь иди. Шур Калли не любит, когда его гостеприимством злоупотребляют.
   Катя хотела было сказать все, что она думает о таком гостеприимстве, и таких командирах, но только развернулась, и пошла к лестнице.
   - Ах, да. - раздалось ей вслед. - Не прогоняй зверя, он - твоя нить, связывающая с жизнью.
   Катя только пожала плечами. Ей было так обидно, что она даже оборачиваться не стала, чтобы поблагодарить или переспросить Курбаша. Так и спустилась в Зал Выбора - с гордо поднятой головой и прямой спиной. Опять уши заложила абсолютная тишина. Давешнего волка в зале не было. "Миелль" - вспомнила Катя - "Странное имя для волка, да и Рагнарек - это же, вроде, - Конец Света по-скандинавски... Что это вообще за существа? На тени они не больно-то похожи. И главное, кого я там не должна прогонять? Волка этого что ли?"
   До ворот действительно оказалось рукой подать. Они прятались в тени за аркой - огромные и с какими-то барельефами на створах. Из всех щелей тянуло затхлым холодом, и казалось, что кто-то следит за девушкой из темных углов и с невидимого в черной вышине потолка. Катя постаралась побыстрее дойти до ворот, и зашарила по ним в поисках ручек. Под руки подворачивались причудливые выступы барельефов, но за них было даже не ухватиться. Позади раздалось странное шипение и бормотание. Девушка резко обернулась, но никого не увидела. А неприятные звуки слышались уже со всех сторон, как будто из углов и с потолка на нее надвигалось нечто жуткое. Катя судорожно задергала все подвернувшиеся выступы, и наконец под пальцами что-то щелкнуло. Маленькая прямоугольная дверца открылась наружу, выпуская на свободу пленницу ледяного замка.
   Катя как будто вывалилась в густой кисель. Очертания ворот на расстоянии вытянутой руки едва угадывались за молочной пеленой. Но шипение и бормотание не утихли, а даже усилились. Мелькнула паническая мысль рвануть обратно через ворота, и спрятаться в башне у Курбаша. Он живой, настоящий, и у него замечательная сова. Катя встряхнула головой. Так бояться ей приходилось последний раз в десять лет, когда в полярную ночь в квартире отключили электричество, а родители еще не пришли с работы. Так чего же она боится теперь, во взрослом возрасте? Тумана и неясных голосов? Девушка, стараясь не обращать на них внимания, подошла к створкам, и попыталась нащупать тот же рычаг, с помощью которого она вышла наружу. Вокруг взвыли, и белесая пелена сгустилась в расплывчатые фигуры. Внутри этих жутковатых образований на уровне головы взрослого человека горели по два ледяных осколка. Вой нарастал, превращаясь в нестерпимый визг. Екатерине пришлось схватиться за голову так, чтобы были закрыты уши, и прислониться к воротам, потому что ноги уже не держали. Внезапно в тумане проступили очертания чего-то маленького и темного. Расплывчатые фигуры еще немного повисели в воздухе, а потом начали оплывать, таять вместе с туманом. Вой утих, оставив только легкие завывания ветра. Вокруг постепенно появлялись заснеженные сосны, гранитные склоны, укрытые сугробами, довольно укатанная дорога и маленькое любопытное существо с пушистым рыжим хвостом.
  -- Белка? - вслух удивилась Катя.
  -- Трикки. - согласилось существо, и подошло еще ближе, постоянно нюхая перед собой воздух.
  -- Глупая, нет у меня ничего вкусного... - Катя демонстративно развела руки.
   Но белка попалась не из пугливых, и девушке, видимо, не поверила. Зверек продолжал подбираться к удивленной Кате. Подойдя почти вплотную, рыжик вдруг пружинисто прыгнул на куртку, немного потоптался на плече, и наконец, угнездился поверх меховой опушки капюшона. Катя вдруг захихикала, - напряжение последних минут требовало какого-то выхода. Хихиканье перешло в смех. Такой, что аж слезы навернулись. Белка недовольно цвиркнула, и заползла в капюшон.
   - Ну что, пойдем что ли...Туу Тикки? - Отсмеявшись, Катя вспомнила это смешное имя из какой-то детской книжки, и, судя по удовлетворенной возне за спиной, белке эта кличка пришлась по вкусу.
   Куда идти вопрос в общем-то не стоял - единственная дорога, немного забирая вправо, вела куда-то вниз. Как оказалось при ближайшем рассмотрении, обочина дороги обрывалась отвесными скалами к какому-то поселению, которое и городом назвать было трудно, но и деревней нельзя.
  -- Это оно что ли Ава... как там его?
  -- Трикки?
  -- Не обращай внимания, это я так, тихо сама с собою...
  -- Три-кри!
   - Это называется шизофрения. Разговоры с белками....- пробормотала Катя, впрочем тут же успокоив себя тем, что сейчас она, возможно, лежит в глубоком обмороке, а в этом состоянии привидеться может что угодно. - Ладно, пойдем, Тикки, а то еще стемнеет, не дай бог...
   Катя поежилась, вспомнив странных существ у ворот ледяного замка, и обернулась, чтобы посмотреть, нет ли кого-нибудь сзади. Перед входом было пусто, зато она впервые увидела Шур Калли снаружи. Башня Курбаша гордо возвышалась над зубчатым бастионом льда слева. Справа были развалины точно такой же башни, а посередине искрился купол Зала Выбора. Черные ворота оставались единственным входом, или выходом... зависит от того, как посмотреть. Если бы не некоторое запустение, все это выглядело бы величественно и прекрасно. Екатерина вздохнула, и повернулась к своей дороге. Пути назад уже не было, оставалось идти вперед. Девушка и белка отправлялись навстречу своей судьбе.
  
  
  
  
  
  

ЛЕДЯНОЙ ПЛЕН

   Солнце дразнило и смеялось - последнее солнце октября. Короткий всплеск тепла и тихой умирающей любви.
   " Умирающей любви" - точно сказано.
   Она нехотя машинально поднялась с кровати, задернула шторы, и поплелась на кухню. Старый обшарпанный чайник, подгоревшая яичница на чугунной сковородке, неделю немытая посуда в грязной раковине, и пустота. Одиночество сидело на колченогой дермантиновой табуретке, и по-дружески подмигивало мутным серым глазом.
   Впрочем, сейчас это все уже не имело значения. Вчера она приняла решение, и теперь осталось только исполнить задуманное. Хотя для этого еще пришлось бы выйти на улицу, где ждали солнце, последнее тепло, и бодрые, спешащие куда-то люди - как она их всех ненавидела. Вот уже месяц - искренне и самозабвенно. Это и помогло оттолкнуть всех, кто проявлял липовое сочувствие, сюсюкал в глаза, а за спиной оживленно обсуждал ее горе. В принципе, она и раньше не обольщалась насчет искренности всей этой толпы друзей-подруг, но теперь, когда ей было так плохо, что, казалось, любое движение воздуха чувствуется изодранным в кровь сердцем, чужое лицемерие ранило особенно сильно.
   Мобильный сиротливо лежал на кухонном столе тихий и безучастный ко всему - заряд давно кончился, а по новой заряжать его она не собиралась. Зачем? Все, кто могли сейчас позвонить, ее не интересовали. Медленно прожевав кусок холодной резиновой яичницы, она поднялась и вышла в коридор. В полутьме нашарила сумочку. Внутри все тот же бардак. Тёма часто шутил, что не нашел бы в ней даже Америку. На глаза снова, как и всегда теперь, навернулись слезы.
   "Ничего, ждать уже недолго" - успокоила она себя. И даже улыбнулась.
   В кошельке уже почти ничего не оставалось, но на то, что ей надо, должно хватить. Там же лежала и бумажка с телефоном фармацевта Славика. Этот телефон почему-то показался ей нужным в той, прошлой жизни, но пригодился только сейчас.
   Мобильный все же пришлось зарядить.
   Длинные гудки показались вечностью, но наконец, приятный мужской голос на том конце осторожно поздоровался, пока его обладатель пытался припомнить, чей номер высветился у него на экране мобильного.
  -- Слава? Здравствуйте, это Света. Помните, мы познакомились на дне Рожденья вашей девушки - Наташи. - собственное хриплое карканье удивило даже ее.
  -- А, Света! - узнавания в голосе не прибавилось, но Славик на всякий пожарный решил быть дружелюбным. - Вы что-то хотели?
   -Да. Понимаете, у меня в последнее время бессонница. Никак не могу заснуть. Вы не посоветуете что-нибудь достаточно безопасное, а то я наслушалась об отравлениях снотворным, теперь вот боюсь...
   - Да что Вы, это все предубеждения! В основном, чтобы отравиться нужно съесть тонну этих таблеток. Не меньше пачки, и то даже после этого откачать могут. - Славик улыбался, - Света почему-то почувствовала это с особой ясностью. Сразу захотелось швырнуть телефон с улыбающимся, довольным собой и своей шуткой фармацевтом в ближайшую стенку.
   Но Света все же выдавила:
   - Спасибо, Слава, Вы меня успокоили.
   - Не за что! Приятных Вам снов, Светлана. До свиданья.
   В трубке побежали гудки.
   Ничего. Если нужно будет, она купит две пачки. И выключит телефон. Навсегда. Мобильный уже пиликал, сообщая о пропущенных вызовах и не принятых смс. Света мстительно нажала на кнопку, и телефон умер. Вместе со всеми друзьями и родственниками, которые не понимали... да просто не могли понять.
   - Тёмка, я иду. - прошептала Света, одевая пальто.
  
  

***

   Городок оказался совершенно пустым, почти как в фильмах ужасов про города-призраки в прериях. Правда салуна с хлопавшей на ветру дверцей не наблюдалось, да и деревянные избушки стояли не на растрескавшейся песчаной земле, а в снегу. Катя нерешительно огляделась.
  -- И что теперь делать? Стучаться во все дома?
  -- Трикки! - отозвалась белка, выбралась из теплого капюшона, и быстро добежала до ближайшего деревянного домика. Какую-то минуту ничего не происходило, а потом из-за шкуры, заменявшей дверь, выбрался медвежонок. Зверь, забавно переваливаясь, подбежал к Туу-Тикки. и о чем-то проревел совсем как маленький ребенок. Белка в ответ что-то чирикнула. На этом обмен любезностями закончился, и медвежонок вернулся в дом.
  -- И что это было? - поинтересовалась Катя у подбежавшей к ней белки.
  -- Чикки....
  -- Эх, если бы ты говорить умела...
   Шкура на двери слегка зашевелилась. Отодвинулась, открывая взору любопытную детскую мордашку.
  -- Ты кто? - почти шепотом поинтересовалась девочка, чьи соломенные косички выбивались из-под теплого капюшона.
  -- Меня зовут Катя. - девушка улыбнулась, пытаясь быть как можно более дружелюбной. - А тебя как?
  -- Лена.
  -- Очень приятно, Лена. А тут кто-нибудь кроме тебя есть?
  -- Много кто. - девочка удивленно раскрыла глаза.
  -- Вы от кого-то прячетесь, да? - Катя снова вспомнила жутковатых существ у замка.
   Девочка хихикнула, и вышла на улицу.
  -- Нет, мы здесь живем.
   "Бедная, понимает ли она, что на самом деле не живет, а...?" - подобрать определение этому существованию на грани жизни и смерти для Кати оказалось почти непосильной задачей, и она мысленно махнула рукой.
   Девочка тем временем подошла поближе. Следом за ней переваливался медвежонок.
   - А ты новенькая? - Лена встала на расстоянии вытянутой руки от своего дома, теребя завязки странной, расшитой мехом и геометрическими узорами дубленки.
  -- "Новенькая". - снова улыбнулась Катя. - А его как зовут?
   Медвежонок спрятался за девочку, настороженно сопя оттуда.
  -- Варыш. Он похож на маленькую горку, правда?
  -- А что, Варыш, значит "гора"? - удивилась Катя.
  -- Нет. "Горка" - маленькая. - Лена хихикнула. - Мне бабушка Лампье рассказала.
  -- Уайнек! - раздалось от соседнего дома, и на пороге появился широкоплечий парень с широким загорелым лицом и волосами цвета меда. Его темные миндалевидные глаза враждебно смотрели на Катю. Лена обернулась.
  -- Курт! А здесь новенькая!
  -- Уай, я же тебе говорил не выходить из дома. И тем более не разговаривать с чужими.
  -- Но Курт... - обиделась девочка.
   Катю так и подмывало спросить, почему этот парень называет Лену Уайнек, но она вежливо промолчала. А названный Куртом тем временем подошел ближе. Откуда-то с серого переливчатого неба камнем упал сокол, и расправив крылья только над головой юноши, приземлился к нему на плечо. Курт погладил птицу и обратился к Кате.
  -- Ты только пришла, ведь так?
-Да, я...
  -- Навсегда, или на время?
  -- Еще не знаю. - недружелюбно пробормотала Катя. Ей совершенно не понравилась бестактная прямота Курта.
  -- Тогда придется подождать. Авай Ланнь не любит торопиться. Мне кажется, что ты заслуживаешь доверия. - впрочем, тон, которым все это было сказано, показывал как раз обратное. - Можешь пока побыть с Уайнек.
   Вот теперь Катя была достаточно рассержена, чтобы заявить:
  -- Эту девочку зовут Лена. Почему вы называете ее Уайнек?!
  -- Потому, что она как лесная вода. Маленькая, веселая и светлая. Потому и "Ручеек". - глаза у парня превратились в две ледышки, даром, что черные, лицо затвердело не хуже камня.
   Катя невольно поежилась, а Лена потянула ее за руку.
  -- Пойдем. Курт правильно говорит. И тебе потом тоже имя дадут.
  -- Судя по отношению, что-нибудь вроде Колючки или Болота. - тихо пробурчала Катя, заходя следом за девочкой в дом.
   Внутри избушка оказалась на удивление светлой, просторной и уютной. Вокруг было разлито... не тепло даже, а его ощущение. Катя вдруг поняла, что не чувствовала холода и на улице.
   "Ну правильно, я же почти мертва. А в коме ни тепла, ни холода не чувствуют. - Катя на всякий случай проверила свои ощущения, и с горечью добавила. - И есть и спасть тоже не хочется."
   Тем временем Лена-ручеек подбежала к деревянной лежанке, укрытой большой мягкой шкурой, наклонилась, и принялась что-то доставать из-под нее. На свет появлялись маленькие деревянные куклы, изображавшие людей и животных. Катя насчитала десять светлых, почти белых человечков, и столько же разных зверушек. Потом на пол посыпалась горсть темных фигурок. "Почти как шахматы." - отрешенно подумала девушка. Темных было почему-то меньше - всего пять штук, не считая зверей. Собрав все это хозяйство в охапку. Лена понесла его к деревянному столику, притулившемуся под небольшим слюдяным окном. Там девочка аккуратно расставила фигурки так, что рядом с каждым человечком стоял какой-нибудь зверек.
   - Что это? - заинтересовалась Катя, подойдя поближе к столу. Туу-Тикки любопытно выглянула из полюбившегося ей капюшона.
   - Это мы. - девочка ткнула пальцем в светлые фигурки. - Вот я с Варышем. А это вот Курт и Вальг.
   Кукла девочки была совсем миниатюрной, но, как ни странно, очень похожей на оригинал. Рядом горбился малюсенький деревянный медвежонок. Фигура Курта, гордо подбоченясь, держала на вытянутой руке расправившего крылья сокола. Остальных Катя пока еще не видела.
  -- Лена, а почему одни фигурки белые, а другие - черные?
  -- Темные - это те, кто в лесу живет, в Сийте. - Лена почему-то погрустнела, и тут же поспешила сменить тему. - У меня еще Алварье были, но я потеряла...
  -- Алварье? - голова пошла кругом от обилия незнакомых имен и названий.
  -- Они из сказки. Очень высокие и красивые. Бабушка Лампье говорила, что в Шур Калли живет один из них, но мы его никогда не видели.
   Катя подумала, что Курбаш совсем не красавец, но тут Лена хитро улыбнулась, и спросила:
  -- А ты никому не скажешь?
  -- Никому. Обещаю. - торжественно поклялась Катя.
  -- Я видела Его волка! - страшным шепотом произнесла Лена. - Он большой и белый. И совсем-совсем не страшный... ну то есть я сначала испугалась, но он меня не тронул, а только поговорил с Варышем, и ушел.
   Катя задумалась. У Курбаша была сова, да и волк помчался на чей-то чужой зов. Значит, в Шур Калли действительно живет кто-то из этих Алварье.
  -- А ты никому не расскажешь? - в свою очередь спросила она Лену.
Девочка сделала страшные глаза, и замотала головой.
  -- Не расскажу.
  -- Я тоже этого волка видела.
   Минуту назад казалось, что глаза Лены не могут стать еще больше и круглее, но тут девочка превзошла сама себя.
  -- Тоже?! А где?
  -- В замке.
  -- И я там когда-то была. - погрустнела Лена. - Но давно, я почти ничего не помню.
  -- Да нечего там помнить все равно. Сплошной лед, и почти никого нет. Я только одного дедулю там встретила.
  -- Какого дедулю? - заинтересовалась Уайнек (Катя поймала себя на мысли, что уже почти привыкла к прозвищу Лены), с детской непосредственностью забыв о своих секретах.
  -- Курбаша. У него еще сова полярная, ну... белая такая.
  -- Ты видела Деда Времени?!!!
  -- Кого?
  -- Деда Времени. У него белая сова, и он управляет временем.
   Задать еще какой-нибудь вопрос Катя не успела, потому что в избушку, сильно нагнувшись вошел немолодой долговязый мужчина. Светлые, почти белесые волосы обрамляли худое веснушчатое лицо с добрыми светло-голубыми глазами. Длинные пальцы вошедшего теребили кусочек дерева.
  -- Ян! - радостно вскрикнула Лена. - А к нам пришла новенькая. Ты ведь и ее сделаешь?
  -- Страфстфуйте. - протянул Ян, и улыбнулся.
  -- Здравствуйте. - ответила Катя.
  -- Это Ян все фигурки вырезал. - затараторила Уайнек. - Он такой молодец!
   Ян густо покраснел до корней волос, и еще сильнее принялся мять в руках деревяшку.
  -- Йя не молотец. Мой детушка делать лучше.
  -- Он всегда такой смешной, когда волнуется. - тихонько хихикнула Лена.
   Катя вдруг почувствовала, что кто-то обнюхивает ее ногу. Она посмотрела вниз, и с удивлением обнаружила енота. Умильная любопытная мордочка с черным носом тянулась к ней из-под стола.
   - Ньер! - обрадовалась Лена.
   Енот фыркнул, и вернулся к Яну.
   - Это тоже что-то значит? - поинтересовалась Катя.
   - Порок на реке. - охотно пояснил Ян. - он всекда быстрый и несаметный.
   - Понятно.
   - А как зовут твою тень? - Уайнек весело болтала худенькими ногами, одетыми в меховые унты.
   "Тень? Так зверей здесь называют тенями!"
   - Туу-Тикки. - почему-то стесняясь, призналась Катя. Зверек встрепенулся, услышав свое имя, но, сообразив, что его не звали, снова свернулся калачиком в своем убежище. - Я в одной книжке это имя вычитала.
   - Хорошее имя. - похвалил Ян.
   - Угу. - Лена перебирала фигурки, - кроме Яна и Курта еще пятеро взрослых, маленький мальчик, и старушка. Миниатюрную клюку старой сгорбленной женщины обвивала небольшая змея, рядом с другими тоже были разные животные - лось, куропатка, утка, куница и журавль. А вот мальчик был один.
   - А где его... тень? - Катя указала на детскую фигурку.
   - А у Яврыша - мышка. Он ее так и зовет - Мышка. - поделилась Уайнек.
   - Яврыш? Это имя такое? Или тоже - прозвище?
   - Его так мама звала. - почти шепотом ответила Лена. - Это значит, что он - маленькое озеро.
   "А где мама?" - чуть было не ляпнула Катя, но вовремя вспомнила, что не стоит этого делать.
   - А где Мышка? - быстро спросила девушка, чтобы уйти от неприятной темы.
   - Вот. - Ян, все это время стоявший сзади, протянул руку к фигурке, и взял какую-то ее деталь. Оказалось, мышь была искусно вырезана размером с ладошку миниатюрного мальчика, и выглядела совсем крохотулей.
   - Ничего себе! - вырвалось у Кати. - Это все ты сам?!
   Ян снова зарделся, но ответить не успел.
   В домик ворвался Курт.
   - Ян! К нам гости из Сийта! Твой нож может пригодиться.
   - Курт... - растерянно пискнула Лена.
   - Сиди тут. - строго приказал юноша. Потом посмотрел на Катю. - Я не буду звать Марию. Ты присмотришь за Уайнек.
   - Хорошо. - фыркнула Катя.
   Вот ведь командир нашелся! Хотелось догнать наглого аборигена, и дать под зад, но шкура, заменявшая дверь уже закрылась следом за Яном.
   - Ты что-нибудь поняла?
   Лена пожала плечами.
   - Опять к нам из Сийта пришли...
   - Откуда? Третий раз слышу это название, но не понимаю, что это.
   - Из леса. - объяснила Лена. - Они там живут. Когда-то тоже жили в Авай-Ланнь, но потом ушли.
   Катя глянула на пять черных фигурок - две девушки и три парня. Рядом с одной из девушек гордо тянул к небу ветвистые рога северный олень. В руках первого парня был орел, или кто-то вроде того, на плече другого - постарше - сидел ворон. Третий юноша гладил по спине песца, а рядом со второй девушкой стояло странное животное, похожее на маленького приплюснутого сверху медведя с пышным хвостом и длинными когтями. Изображенные в этих фигурках не выглядели опасными. Но Курт зачем-то попросил Яна взять с собой нож. Разве здесь можно убить? Одни вопросы, а ответить некому, - не Лену же спрашивать... хотя....
   - Лена...
   Девочка посмотрела на Катю.
   - Скажи, они на вас нападают? - Катя кивнула на черные фигурки.
   - Нет. Не на нас. На Замок. Только Курт все время их прогоняет.
   - На Замок? Зачем?!
   - Не знаю. - Лена снова пожала плечами.
   На улице послышались громкие голоса, но о чем говорили, разобрать было сложно.
   - Уайнек, культани, - шкура на двери опять откинулась, пропуская в дом немолодую полноватую женщину с морковно-рыжими волосами и белесыми бровями, - Курт не позвал меня. Вот глупый мальчишка. А я уже и волноваться начала.
   Странная, расшитая разноцветными геометрическими узорами, одежда сидела на женщине так, будто она всю жизнь носила только такие вещи. Даже чепец на голове почему-то не показался Кате нелепым. В руках женщина держала большую плетеную корзину.
   - Ой! - вошедшая только сейчас заметила девушку. - Уай, да ты никак с гостями!
   - Да. - похвасталась Лена. - она только недавно пришла. Ей даже имя еще не дали.
   - Имя?! - Катя хотела возмутиться, но женщина прервала ее.
   - Ты не бойся. У нас тут не так уж плохо. Все свои. Никто никому зла не сделает.
   - А как же... эти? - Катя указала на окно. Она сейчас была так раздражена, что хотелось спорить о любых мелочах.
   За окном вроде бы притихли. А потом незнакомый мужской голос четко произнес: "Дайте нам путь!". Ему что-то резко ответили, видимо, Курт, и снова поднялся гомон.
   - Они же из Сийта, деточка. - улыбнулась женщина. - глупые, все в Шур Калли рвутся. Да они ведь тоже никому ничего плохого не сделали.
   Светлые глаза пристально, но по-доброму глядели на Катю.
   - Я - Вуон.
   - Это залив! - радостно сообщила Лена
   "Как прилежная первоклассница" - подумала Катя.
   - Еще меня называют Марией, но это имя здесь мало что значит...
   - А я Катя. Катей была, и Катей останусь.
   Вуон рассмеялась.
   - Ребята, которые в Сийт ушли, тоже так говорили. Не спеши, Соул, у тебя есть еще время..., я чувствую.
   Катя даже растерялась. Туу-Тикки высунула любопытную мордашку, и что-то чирикнула на своем - беличьем языке.
   - Вот видишь, ей нравится - улыбнулась Вуон. - Ты еще не принадлежишь нашему миру, ты - остров. Соул.
   - У вас что, ритуал такой - имена придумывать? А чем вам мое не понравилось? Яна ведь так и зовут - Ян, да и Курт, кажется, имя не менял.
   - Ян с Райем и так на одном языке говорит. Его мастерство - лучше всякого имени. А Курта - предки так назвали. В честь ущелья Духов, которым поклонялось его племя. Ему другого имени и не надо. Он похож на ущелье - такой же пасмурный, глубокий, и эхо повсюду. - Вуон улыбнулась своей шутке. А из корзины в ее руках высунула сизую голову утка, и разразилась кряканьем, будто смехом.
   - Тихо, Нешк! - женщина легонько ударила пальцем по клюву разошедшейся утки. Та крякнула последний раз, и замолчала, с интересом разглядывая Катю глазами-бусинами.
   - Хорошо... - устало согласилась Катя. - Пусть будет как вы скажете.
   "В конце концов, Соул совсем неплохо звучит. Да и значение, вроде, ничего. Остров..." - девушка мысленно несколько раз произнесла новое имя. В нем чувствовалась древняя красота, будто в наскальных фресках племенных святилищ.
   - А мне нравится твое имя! - Лена слезла со скамеечки, на которой сидела все время, и принялась приплясывать рядом с Катей. Варыш неуклюже топтался у ног маленькой хозяйки.
   Вуон рассмеялась, а Катя постаралась успокоить разошедшуюся плясунью.
   - Ну все-все, Уайнек, хватит... - она попыталась поймать девочку за руку, но Лена увернулась с радостным визгом, и нырнула за шкуру на двери.
   - Вот непоседа! - Вуон поставила корзину с уткой на скамью, и поспешила следом за Уайнек. Катя тоже вышла из домика. Лена с Марией куда-то пропали, а за избушкой напротив слышались громкая возня и крики. Девушка решила, что раз уж все так уверены, что те люди из Сийта не опасны, то ничего страшного, если она пойдет и посмотрит на этих таинственных "лесников". Ей так понравилось это прозвище, что она решила их и дальше так называть.
   Возня за домиком оказалась самым настоящим побоищем, вернее, потасовкой. Курт намертво вцепился в какого-то парня, явно одного из "лесников". Тот в свою очередь тоже вцепился в Курта, и они дружно катались по снегу, совершенно не замечая окружающих. Остальные, разделившись на неравные группы, стояли друг против друга, изредка бросая в сторону соперников неприязненные взгляды. В первую очередь, Катя заметила двух рогатых гигантов. Со стороны "лесников", неподвижно и прямо стоял красавец-олень. На его спине восседала гордая, если не сказать надменная, девушка. Правда, гордится наезднице было чем: две толстые черные косы спадали ниже пояса, точеная фигурка только подчеркивалась длинной тонкой шубкой, а на симпатичном бледном лице горели большие почти черные глаза. С другой стороны напружинился, будто для прыжка, огромный бурый лось. Рядом с ним спокойно стоял загорелый здоровяк в меховой куртке с плоским круглым лицом и узкими глазами. Он неодобрительно покачивал головой, глядя на дерущихся юношей.
   Катя отыскала глазами Яна, который все еще теребил в руках кусочек дерева. За ним пряталась худая женщина в старой потертой шубке и шапке, очень напомнившей Кате ушанку. О ее валенки терлась небольшая куничка. Чуть поодаль полноватый пожилой мужчина что-то тихо говорил высокому парню, гладившему по голове журавля. Девушка заметила, что у пожилого мужчины из-за пазухи выглядывают внимательные черные бусины глаз и маленький клюв. Приглядевшись, девушка узнала куропатку с фигурок Яна. "Вот я и познакомилась с остальными жителями Авай-Ланнь, не хватает только бабули со змеей и мальчика с мышкой" - подумала Катя.
   В это время вторая девушка из "лесников" крикнула дерущимся:
   - Хватит! Мы уходим!
   Рядом с ней скалил зубы тот самый странный зверек, немного похожий на медведя, но с пышным хвостом и плосковатой спиной.
   "Лесник" отвлекся было от потасовки с Куртом, чтобы что-то ответить, но тут же получил кулаком в нос, и принялся в ответ колотить обидчика.
   - Миша!
   Парень, дерущийся с Куртом, по-звериному отскочил к "своим". Курт медленно поднимался из грязного снега. Прямо перед Катей с криком упал взъерошенный комок перьев, уже на земле распавшись на двух хищных птиц. Более миниатюрный сокол хромал, орел подволакивал крыло, но сдаваться ни один не собирался.
   - Кевнес, иди ко мне! - крикнул парень, которого назвали Мишей. Орел нехотя оторвался от своего поединка, и смешно побежал к хозяину. Вальг грозно взъерошил перья вслед противнику, и захромал к Курту. Только тут Катя заметила - обе птицы явно пострадали в бою, - на снегу, в том месте, где они упали, даже кровь осталась, а вот юноши, только что безжалостно избивавшие друг-друга, остались целехоньки - ни синяков, ни кровоподтеков. Но бой-то был не шуточный....
   - Постой-ка, Пауте. - из-за угла бревенчатого домика вышла, еле передвигая ноги, древняя старуха. У нее, как и у деревянной фигурки, была клюка, на которую она опиралась при ходьбе. Змея обвивала правое плечо старой женщины, - видимо, там было удобнее, чем на клюке. Катя никогда не верила в шаманов, колдунов и прочую шушеру, - папа - бывший моряк - всегда считал их шарлатанами, и дочь ему вполне доверяла, но сейчас странная сила этой маленькой седой и горбатой женщины заполнила все пространство между заснеженными домиками, людьми, и вечно пасмурным небом. Соул чувствовала эту силу. Чувствовал ее и Туу-Тикки, а вот Катя ничего не понимала, разрываясь между новыми ощущениями, и старым пониманием мира.
   - Мои старые кости чуют беду. - голос старухи был одновременно и скрипучим, как старое дерево, и глубоким, как страшный омут болота.
   - Для кого? - усмехнулась девушка со странным зверьком, прекратившая бой.
   - Для всех нас, Пауте. - выцветшие глаза старой женщины невидяще смотрели поверх той, к кому она обращалась. И Катя с удивлением поняла, что женщина слепая.
  

***

   Мир перестал существовать. По крайней мере на какое-то время. Она плыла в черноте беспамятства, и было так хорошо "не быть", исчезнуть, уйти. Ей не дали. Будто где-то повернули невидимые стрелки на путях, и ее небытие покатило по каким-то другим рельсам.
   Она очнулась в ледяной комнате с высокими готическими окнами и дверями, вырубленными прямо во льду. Сказка иного (или все еще этого?) мира оставила ее безразличной. Тёмы здесь не было - это она поняла сразу. Ей снова было отказано в последней милости - увидеть его. Пыльное одиночество вновь, как и в пустой квартире присело рядом на медвежью шкуру. И Света не выдержала. Она не знала способ уйти из этого мира, как знала путь из своего. Но из этой комнаты она уйти могла. Длинный коридор и ряды пустых комнат. Впрочем, не совсем пустых - старая женщина, чего-то ждущая, и безразличная ко всему; мужчина с грудным ребенком на руках. Он спросил ее, где они находятся, и как отсюда добраться домой, но она и сама этого не знала. Мужчина остался в своей комнатке, баюкая ребенка, а Света пошла дальше.
   - Найдете выход, дайте мне знать! - крикнул он ей вслед.
   - Хорошо. - машинально откликнулась она.
   Еще в одной комнате, завернувшись в кучу тряпья, на полу спал бомж. Туда она даже заходить не стала. Коридор кончился, превратившись в огромный зал с прозрачными ледяными колоннами и потолком. Три арки впереди.
   - Что за головоломки? - разозлилась она.
   Странный переливчатый свист, как старая, забытая мелодия из детства, пришел из левой арки. Туда она и свернула. Длинная винтовая лестница, а за ней - полутемный зал прямо под открытым небом. На всем лежал какой-то синий оттенок. Колонны, уходящие в никуда, озеро или колодец в осколках плит-берегов, и огромный ледяной трон в противоположном конце зала. Прямо, как в "Снежной королеве", не хватает только ее самой, или мальчика, выкладывающего слово "вечность". Снова сказка - будто насмешка над глупой самоубийцей - хотела к любимому, а попала в сказку. Наслаждайся.
   - Ненавижу. - тихо произнесла Света. Она не соврала - ненависть переполняла душу, как ведьмовское зелье котел.
   - Зря... - из-за трона показался мальчик. Белая рубашка под меховым жилетом, тонкие ноги в высоких черных сапожках. Белые волосы, очень светлая кожа, и синие глаза. Эти синие глаза она разглядела даже в полумраке на другом конце зала - они будто светились жутковатым ледяным огнем.
   - Т...ты кто?
   - Я - Кайв, что значит ключ. А впрочем, я могу быть и дверью. - так мог бы говорить мертвый мальчик, замерзший в лесу - спокойно, без эмоций, словно с того света. Хотя, возможно, на том свете они сейчас и есть.
   - Где я?
   - Это - Райй - Граница, а замок - Шур-Калли.
   Она никак не могла оторвать взгляд от пугающих синих глаз.
   - Рай? Неужели я в Раю? - и смех и грех. Самоубийцы в Рай не попадают.
   - Ты - на Границе. Я могу открыть тебе дверь прямо сейчас, но тогда тебя не станет совсем.
   Она ничего не поняла, кроме того, что боится. Боится этого странного синеглазого мальчика, и того, что он предлагает. Ей захотелось выбежать из сумрачного зала, вернуться к тому мужчине с ребенком. Поговорить хоть с кем-нибудь. Но остался еще один незаданный вопрос.
   - Если я умерла, найду ли я здесь то, что искала? - хотя в ответе нужды не было, она и так знала его.
   - Его здесь нет. И не будет. У него было куда уйти, и он ушел. Ты его не догонишь. Потому что не бывает смерти для двоих - она у каждого своя.
   Снова появился привычный ком в горле, на глаза навернулись слезы. Безнадежно.
   - Тогда открывай свою дверь. Пусть меня не станет. Так лучше.
   Из-за трона, щуря желтые глаза, вышел большой белый волк. Сел по-собачьи, поглядел на нее, на мальчика. Зевнул.
   - Я не могу. - замерзший мальчик оттаял. В голосе появилось удивление, растерянность. - Не могу...
   В Кельтской мифологии - триединая богиня - аналог мойр в греческой, и норн в скандинавской мифологии.
   Красный угол - на Руси в избе или в горнице угол, где стояли иконы.
  
   Здесь имеется в виду замечательная детская книжка о мумми-тролях писательницы Туве Янсен
   Культани - золотце (от культа - золото)
   Нешк - зашеек, водное пространство у истока реки из озера, или у впадения ее в озеро или море. (саам.)
  
   Кевнес - водопад (саам.)
   Пауте - скала (саам.)
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"