Љ4 Квест дня, с вариантами его решений и последствиями.
Если делать то, что очень любит делать с математическим складом ума и не очень, самый обычный человек, а именно подводить итоги своей жизнедеятельности, то можно результативно резюмировать следующий факт - у него лучше всего получается, так это ограничивать самого себя. А ещё лучше - возводить преграды между собой и другими людьми. И в этом деле он проявил себя не просто последовательным человеком, - а для этого он, даже будучи прижимистого и хозяйского характера человеком, можно сказать ничего, ни дополнительных средств, ни фантазии, не пожалеет, - но и в некотором роде целеустремлённым человеком.
- Не могу я, видите ли, жить, без таможенных и заградительных барьеров, и пошлин! - резонно заявляют отягощённые обязанностями чиновники, к которым без предварительного комплиментарного слова, знаете ли, не подойди и не подходи. А как только сладкоречием смажешь свой подход, то тут и физические законы со своей силой противотрения, уже не противодействуют, а встают тебе на службу, и своим отсутствием ускоряют твой ход.
Но если чиновники живут и содействуют течению своей жизни, руководствуясь всё больше физическими законами со своей материальностью, то облечённые другого рода сознательной разделённостью, люди с высшим о себе мнением, с его осязательным оформлением в сан или другого рода титульные регалии, предпочитают действовать не так прямолинейно. И тут им вначале на ум пришло, а затем всё это в правила поведения, церемониал, было обращено и зафиксировано, знание того, каким-таким образом, организовать непреодолимую пропасть между собой и всеми теми, кто не уподобился вовремя, а ещё лучше заранее, взяться за увесистую дубинку, а уж затем и за чужой ум. В который было столько сил вложено (само собой через дубинку), вбито и даже вправлено, что ему только и остаётся, как полагаться на чужой, неповреждённый всем этим вмешательством ум. И всё для того, чтобы он отныне на всю свою и последующего поколения жизнь, уразумел, кто есть кто, а кто есть что.
Ну а чтобы человек слишком не забывался, ведь это так ему свойственно, терять свою памятливость, то с лёгкой, но отягощённой властью и символами власти, руки всех этих титульных господ, и были придуманы все эти традиции и церемониалы, служащие путеводной звездой к их величию для всякого запоздавшего к распределению всех этих благ и титулов, без рангового простофили, оставив для него виртуальное право на собственное ограничение, в виде некой зоны комфорта.
Но давайте из всех этих поднебесьев опустимся к нашей относительной приземлённости - иерархической конструкции клуба, с его президентом во главе. И как бы не был близок к членам клуба и демократично настроен к ним Президент клуба, то и он не сумел или может быть не захотел, избежать между собой и всеми остальными членами клуба, неопределённости отношений в виде разделяющей их красной субординационной черты. На страже которой и стояли все эти установленные правила клуба, и некие, с изначала веков существующие традиции. Источником которых, как некоторыми из наиболее критично относящихся к жизни членами клуба думалось, являлся сам Президент, который, по их мнению, уже давно изжил себя со своими правилами и традициями (понятно, откуда и от кого этот нетрадиционный ветер перемен дует), и закостенел в своём положении непререкаемого авторитета.
- Вливание новой крови в членский состав клуба, а затем, кто знает, тот знает, и что другое, должно позитивно сказаться на развитии давно находящегося в упадке клуба. - Кто-то сказал, а мистер Сенатор вдруг это услышал. И не так просто, а на выходе из оранжереи, где он оказался, не благодаря, а настойчивости вмешательства совокупности обстоятельств. Где это его блуждание по окрестностям замка, из-за его безрезультатности, со временем приняло беспорядочный и местами хаотичный характер, после чего он к полной своей неожиданности, вдруг наткнулся вначале на ветку от впереди стоящего дерева, а затем на эти провокационные слова. Источник которых, мистер Сенатор из-за волнующего сердце любого услышавшего их члена клуба содержания, так и не смог вот так сразу определить. Да и возможно, что говорящий, ради этих своих слов, пошёл на подлог и искажение своего, ни с чем не сравнимого голоса, придав ему заговорщицкую туманность, со своими элементами дефектного произношения слов. Что в свою очередь и навело мистера Сенатора на своё догадливое открытие.
- Ах, вот оно что! Вот значит, кто вы на самом деле. Не товарищ и не мистер, а самый что ни на есть подлый заговорщик, Буквоед. - В одно мгновение спрятавшись за причинившее ему лицевую боль своей веткой дерево, сделал для себя вывод из всего услышанного, мистер Сенатор. - Теперь-то становится понятна вся эта странность его поведения. И за личиной его благодушия и местами великодушия, на самом деле скрывается его ни с чем несравнимое властолюбие. - Сенатор принялся судорожно соображать, какую пользу для него может принести это открытие. Что вот так сразу и не надумаешь, без дополнительных уточнений со стороны Буквоеда, который, как и ожидалось Сенатором, не спешил раскрывать перед ним своих дальнейших стратегических планов.
- Ну, тогда поделись ими со своим подельником. Он что, зря там с тобой стоит. - Силой своей мысли, Сенатор попытался передать этот свой посыл стоящему там за стеной оранжереи, заговорщику Буквоеду. И как вскоре, да практически сразу выяснилось, то мистер Сенатор, пожалуй, обладает в некоторой степени экстрасенсорными возможностями, раз там за стеной перестали отмалчиваться и до Сенатора донёсся голос второго заговорщика. Правда стоило только мистеру Сенатору опознать по голосу говорящего, как он тут же дрогнул в смятении и в нервном припадке осел в кустах, вначале на корячки, а затем под тяжестью своего умственного отягощения соскользнув ногой с чего-то податливо скользкого, уже присел на чью-то возмутительную для людей садящихся на такого рода вещественность, эту бывшую животную человеческую отягощённость, которая в его спешке, не была донесена до своего специализированного места.
- И кто тебе об этом сказал? - до ничего сейчас непонимающего мистера Сенатора донёсся голос Президента, уронив тем самым его в себя и заодно в чью-то дурно пахнущую поспешность. И мистер Сенатор, впав в умственную прострацию и головной оксюморон под названием когнитивный диссонанс от такой умственной нестыковки, где президент оказался и не президентом, а заговорщиком против себя, что есть парадокс его сознания, на время отключился от слушаний, пытаясь пальцами своей руки сжать так сильно свой нос, чтобы он больше не перебивал ход его размышлений, пытаясь вникнуть и понять то, что позволяет себе на обед тот наглец, который из-за своей перегруженности организма и рассеянного характера, так и не успел дойти до специально отведённого для этого деликатного процесса места.
- И чем только человек думает, когда набивает свой живот чем попало, перед тем, как отправиться на столь ответственное и долгое...- на этом месте мистер Сенатор в очередной раз встрял и запнулся в своём размышлении. А всё потому, что только сейчас понял, что тот беспринципный и бесчинствующий на заднем плане оранжереи молодчик, не такой уж и простофиля, за которого он его было посчитал. И что он, как оказалось и представилось мистеру Сенатору, пока что только в общем плане (по слепку его переработанного во вторичность живого материала, Сенатор не готов ещё был браться за визуальный слепок его лица - хотя размазать его лицо в этот слепок, он не погнушался бы даже собственноручно взяться), на самом деле тот ещё пронырливый и в курсе многих дел тип.
- Он ещё до заседания знал, что оно продлится достаточно долго, и оттого и переусердствовал за обедом. - Сделал вывод мистер Сенатор. И теперь сидящему на карачках и ещё в кое-чём мистеру Сенатору, до нестерпимой рези в глазах, захотелось вначале узнать этого информативного поганца, а затем заглянуть ему в его бесстыжие глаза. И если со вторым дело обстояло так, что без выполнения им первой задачи, оно было не осуществимо, то для того чтобы решить первую задачу, мистеру Сенатору для начала нужно было освободить своё сознание от подавляющего его и всё его разумение, запаха исходящего от места его нахождения. Чему на это момент не способствовало поведение находящихся за стенкой оранжереи людей, которым вдруг вознамерилось закончить свой разговор и держать свой путь в общий зал, как раз через оранжерею.
И ладно бы они, взяли и просто без задержек прошли мимо мистера Сенатора, которого олицетворяла одна из пальм, но нет, им непременно нужно было по дороге поговорить и в наиболее для себя важные моменты останавливаться на одном месте, чтобы с этого более устойчивого положения, попытаться донести до своего собеседника то насколько важна эта, только что пришедшая ему в голову мысль.
И, конечно, о чём и гадать не нужно, тем из кого так и сыпались новые идеи, мысли и слова, был Буквоед. Что и неудивительно, ведь здесь кроме них никого нет (мистера Сенатора как бы тоже нет), а значит, можно никого не стесняться, и в зависимости от своих личных отношений, которые как уже понял Сенатор, у них давно уже устоялись, наговорить в три короба.
- Как бы высоко человек не взлетел в своём самомнении, и каким бы он не считал себя искушённым человеком, всё это, как бы неудивительно звучало, есть наивность его человеческого сознания. И пока он ходит на земле, - а к этому всех нас принуждает основной закон нашей жизни, закон всемирного тяготения, который так сильно не устраивает людей витающих в облаках и чей вектор направленности они пытаются перенаправить на себя, а это в свою очередь позволит им свободно взмыть в самые вершины, - он так остаётся плоть от плоти человеком земли, а не неба. - На этом месте Буквоед специально остановился, что вынудило Президента задаться вопросом:
- И к чему ты это всё ведёшь?
- А к тому, что как бы то ни было, а человек, несмотря на все свои старания, никогда не сможет вытравить из себя зачатки своего изначального, наивного я. И оно, нет, нет, да и возьмёт его в свой оборот. - Очень чисто, практически без единой шепелявой помарки, проговорил Буквоед, тем самым дав понять всем его слушателям, что дефект его речи, есть не врождённое, а его приобретённое право так выражать свои мысли. Так что если хочешь узнать ближнего своего, то используй это знание.
- Но как? - своим вопросом Президент неимоверно удивил Сенатора, который был гораздо лучшего мнения об умственных способностях Президента, который вдруг выказывает такое непонимание. И хотя мистер Сенатор и сам не понял, что имеет в виду Буквоед, но ему это простительно, ведь не он, в конце концов, президент.
- Мне, кажется, что было бы не плохо, в следующий пункт сегодняшней повестки дня, включить рассмотрение режима повествования, с его нарративом. - Всё также чисто сказал Буквоед. После чего наступила тревожная для Сенатора пауза, а всё потому, что Президент беззвучно стоял и тем самым пугал Сенатора, у которого возникли большие подозрения насчёт следующего, в его сторону шага Президента. Но как вскоре выяснилось, то Сенатор всё же возводил напраслину на Президента, и тот даже не думал (хотя это спорно) тревожить его своим появлением в этом укромном месте, а как стоял на своём месте рядом с Буквоедом, так и продолжал стоять и слушать, что он продолжил говорить после этой паузы.
- Я понимаю, что перед вами стоит весьма тяжёлое решение. Но по другому, как только резать по живому, не получится. - От этих страшных своей неизвестностью слов Буквоеда, Сенатора пробил холодный пот, и он начал задыхаться, а всё потому, что нормальному проходу дыхательного кислорода начал мешать вставший в его горле комок нервов.
- Единственное, что я могу в поддержку этого решения сказать. Так это даже не привести в пример, диктующую необходимость принятия этого решения реалию современного мироустройства, с его стремлением всё дифференцировать и оптимизировать, а обратиться к истокам, и в качестве примера указать на того самого пастыря человеческих душ, который даже несмотря на все свои бесконечные возможности, всё-таки нашёл в себе силы и остановился на числе двенадцать. - На этом закончил говорить Буквоед.
На что в ответ, как бы не прислушивался мистер Сенатор, так и ничего не прозвучало, кроме разве что шороха удаляющихся шагов. Из чего Сенатор сделал для себя далековедущий, правда отвлечённый от основного смысла происходящего (какого принятия решения добивался от Президента Буквоед), вывод, - Президент довольно скрытная и коварная личность, от которой не дождёшься чёткого прояснения своей позиции по тому или иному существу вопроса, или хотя бы личности соклубника.
- Быть над схваткой, вот его позиция. Удобно устроился, гад. - Стиснув зубы от злобы, с нескрываемым презрением, Сенатор посмотрел в ту сторону, куда по звуку удаляющихся шагов ушли Президент и Буквоед.
При этом как часто бывает, не бывает худа без добра, и наоборот. И первое не наоборот, своей дурно-пахнущей содержательностью, вдруг дала подсказку вынужденному затаиться в кустах мистеру Сенатору. - Так вот каким образом, он оказывается в курсе всех происходящих дел в клубе. - Застыв в одном положении, Сенатор прямо-таки чувствовал исходящий от проходящих мимо него Буквоеда и Президента запах их лживости. Хотя возможно, что это было всего лишь пристрастная надуманность мистера Сенатора, когда на самом деле, всё это было лёгкое поветрие из низовых под ним сфер.
После чего мистер Сенатор, к своему удивлению находясь в приподнятом духе, чему способствовало это его открытие, с перспективами уже для его роста (теперь надо-то только, перед заседанием клуба посещать ресторан и там обильно поглощать всё что ни подадут), выждал, когда Президент и Буквоед скроются за пределами его слышимости и уже за этим, слез со своего внушающего дурственные мысли места.
И первой его мыслью, как бы не показалось странным, была мысль о том человеке, который одновременно застал его врасплох и надоумил. И в обоих этих случаях, мистер Сенатор не имел права проигнорировать этого господина, и обязан был попытаться вычислить его. Ну а обстоятельства произошедшего, всегда налагают свой отпечаток на ход мысли разумеющего. Так что первое, что пришло на ум мистеру Сенатору, которому как уже ранее озвучивалось, были по душе дедуктивные методы поиска преступника, и вообще, мистер Сенатор всегда любил различного рода логические цепочки, которые всегда к чему-нибудь да вели, так это безразмерное пузо сэра Монблана, которое фактом своего существования в теле этого сэра, служило косвенным доказательством его вины.
- А ещё сэром называется. Тьфу, засранец. - Мистер Сенатор, как только представил сэра Монблана, так сразу же не удержался от едкого замечания в его адрес. - А они только с виду такие все из себя сэры, а на самом деле, только одно, гадить, и умеют. - Сев в листву штанами, которые простыми методами теперь и не излечишь, мистер Сенатор попытался кардинально решить вопрос с запахом и их запачканностью, с этими отличительными категориями, которые с этого момента стали неотъемлемой частью и даже специфической маркой его штанов.
Пока же почва с листвой на ней, впитывали в себя человеческие отложения, которыми украшались штаны мистера Сенатора, сам Сенатор продолжал доводить до ума представший ему в своём безобразии, образ сэра Монблана. Где на место первой его уверенности, которая формировалась под воздействием его озлобленности и чуточку гнева, пришло более-менее его здравомыслие и холодная расчётливость, которая никогда не позволяла чувствам мистера Сенатора взять в нём вверх, и ради мимолётного увлечения жертвовать своими перспективами - а они, чтобы тут за стеной Президент и Буквоед не говорили, были. - И непременно в качестве главы предвыборного штаба сэра Монблана (как некоторые члены клуба, среди которых был также замечен и мистер Сенатор, считали и говорили - за мистером Икс стоит именно сэр Монблан; и оснований этому не верить и себе не доверять, у мистера Сенатора никаких оснований не было).
- А если всё-таки это не сэр Монблан? - попытался себя образумить мистер Сенатор, делая шаг в обратном, благоразумном направлении. - И дородность сэра Монблана, ещё не доказательство его несовершенства. Да и скорее оно служит доказательством обратного - неповоротливость сэра Монблана такова, что захоти он здесь нагадить, то по физическим соображениям, не смог бы этого проделать. Упав, он никогда бы не встал. - Что и говорить, а мистер Сенатор умеет себя убеждать и эта его глубокая мысль, умеючи проделала с ним свою вдохновляющую на свой итоговый результат работу. И теперь мистер Сенатор, с лёгким сожалением исключив сэра Монблана из числа подозреваемых, переключился на поиск других подходящих на роль засранца личностей.
- Мистер Пеликан! - разразился радостным восклицанием Сенатор, после краткого обзора личностей остальных членов клуба, где выдающийся вперёд живот мистера Пеликана, конечно же не мог не привлечь внимание Сенатора. - И где же вы, мистер Пеликан, были сегодня, с одиннадцати до двенадцати часов утреннего времени? - Сенатор понимая, что от этого, его прямо в точку вопроса, мистеру Пеликану никуда не отвертеться - его в данном случае, единственно что, так только алиби спасёт - ещё больше расплылся в улыбке. Да так по-детски искренне и очаровательно, что увидь его случайный прохожий, то он, пожалуй, искренне подивится такой, уже и не встретишь, человеческой непосредственности.
- Взрослый, по виду респектабельный господин, а нашёл своё счастье в такой дали от мирских забот, где-то в самой глуши. И всему этому бесконечно счастлив, сидя в самой грязи. И я ему даже слегка завидую. - Не сдержался бы от слов умиления этот полный забот, заглянувший совершенно случайно на эти задворки, невольный свидетель этого маленького чуда. Отчего, от лёгкой зависти, у него даже свело спазмами живот, и он спешно бросился бы дальше искать для себя другое место для своего уединения, в глубоких мыслях обо всём этом.
Но недолго радовался за мистера Пеликана Сенатор, а неожиданно прозвучавший со стороны Пеликана такой же, только ранее прозвучавший вопрос, который надо сказать, Сенатор сам же и вложил ему в уста: "А я в свою очередь, был бы не прочь узнать, а где вы сами были в озвученное вами время, которому вы, судя по всему, придаёте столь немаловажное значение. И интересно, почему?", - всё перекрутил в голове Сенатора, заставив его глубоко задуматься над такой постановкой вопроса. - А где я в это время, и правду был? - задался вопросом к себе Сенатор.
И ответ к нему, что удивительно, пришёл в виде неприветливой и отчасти ненавистной для него физиономии претендента на членство в клубе, Новичка, который смотрел на него таким проницательным и главное, говорящим взглядом, что Сенатору было совершенно невыносимо на это смотреть и читать про себя все эти выразительные пасквили на себя.
- Я насквозь тебя вижу и всё о тебе знаю, подлец. - Усмехался вслух Претендент Љ1 (Новичок), глядя на нервно вырывающего из под себя траву, мистера Сенатора, который на этих первых порах, только и мог, что отбрыкиваться ногами от незримого противника и выкрикивать: Сам таков!
Когда же мистер Сенатор сумел справиться с собой и с Претендентом, для чего ему пришлось сжать что есть силы, прямо до умопомрачения, глаза, то он, открыв их, приступил к осмыслению этого пришедшего ему на ум временного предела. - Так я в это время встречал этого негодяя. - Со вздохом облегчения принял эту новость Сенатор, поняв почему, ему на ум пришёл никто другой, а именно претендент. - А это только одно и значит. Что я не имею никакого отношения ко всему случившемуся здесь, в кустах. - Утвердительно заявил про себя Сенатор. Но мистер Пеликан, в той формации которой его мыслил Сенатор, оказался довольно вредным и придирчивым типом. И его в должной степени не устроил данный Сенатором ответ, и он решил придраться к Сенатору, туманно вопросив его:
- А вы в этом уверены, мистер?
И конечно мистер Сенатор, до этого провокационного вопроса мистера Пеликана, был на сто процентов в этом уверен. Но стоило этому провокатору задать этот вопрос в таком язвительном, с заговорщицким подтекстом тоне, да ещё так иносказательно на него посмотреть, как мистер Сенатор уже ни в чём не уверен, и даже в том, что этот вопрос он сам себе задаёт. Но об этом мистеру Сенатору некогда думать, когда его сейчас чрезвычайно волнует этот направленный на его штаны говорящий о многом взгляд Пеликана.
- А чем это не улика, указывающая на несостоятельность всех ваших прежних заявлений. - Прямо-таки коробит Сенатора от всего того, что говорит ему этот взгляд Пеликана. При этом Пеликан и не собирается своим хладнокровием замалчивать себя, и всё продолжает нагнетать и нагнетать на своё лицо волны гримас и ехидства. - Вы, мил человек, по уши вляпались в самое дерьмо. И при этом хотите сказать, что вы здесь совсем не причём, утверждая, что сами пострадали, став невольным свидетелем чей-то обречённости на такого рода выразительность себя. Не смешите хотя бы себя, да от вас не просто разит, а неимоверно несёт всей этой вашей вляпанностью. И вешайте лапшу кому другому, а факт вашего присутствия здесь, в самом эпицентре происшествия, указывает на вас, как на заинтересованное лицо. И между вами и тем несносным человеком, оставившим после себя эту репродукцию себя, ведь столько общего - вы, как и он, остановились в одном и том же месте, а если между вами и есть разница, то только одна - во времени вашего здесь присутствия.
С каждым невыносимым для ушей и носа мистера Сенатора словом Пеликана, он съёживался в себя, не зная как выкинуть из головы это надоедливого мистера. Но всё-таки не вечно же мистеру Сенатору сжиматься, и всему есть свой ограниченный физическими или умственными возможностями предел. И когда он наступил, то Сенатор, осознав, что дальше уже некуда сжиматься, решил, что всё, на этом хватит. Правда для того, чтобы ему как пружина разжаться, для этого тоже нужен свой спусковой крючок, или хотя бы тот, кто смог бы его, Сенатора, из этого состояния вывести. И этот человек нашёлся. И как бы это неудивительно для всех знавших мистера Сенатора людей и самого него звучало, то этим проводником оказался совсем не Вождь, к которому в трудные для себя минуты всегда обращался Сенатор, а как ни странно, Претендент Љ1. Чья улыбающаяся физиономия, с его ехидным взглядом на него, вначале вывела из себя Сенатора, а затем уже из его скрюченного положения.
Когда же мистер Сенатор более-менее пришёл в себя, то он, как и обычно, выказал себя неблагодарной скотиной, яростно, а не благодарственно, заявив в адрес претендента:
- Я этого тебе никогда не забуду!
После чего мистер Сенатор зачем-то огляделся по сторонам, затем посмотрел на себя с этого своего места, принюхался, скривился от послевкусия запаха истощаемых им запахов и, тяжко вздохнув, поднялся на ноги. Оказавшись же на ногах, Сенатор поочерёдно проделывает всё тот же ритуал своего внешнего осмотра, где правда есть свои новшества. Так он более долгое, со своим вниманием время, затрачивает на осмотр своих штанов сзади. И как вскоре, по выражению его полного различных видов отторжений лица, можно понять, то всё то, что им увиделось там, за своей спиной, совершенно не понравилось ему.
- В таком виде, как я понимаю, моё присутствие на заседании клуба, вызовет массу неприязненных вопросов, а может и обмороков. И если последнее я как-нибудь переживу, то вот первое, меня совсем не устраивает. И что спрашивается, мне теперь делать? - задался вопросом к себе мистер Сенатор, оборачиваясь назад, чтобы ещё раз убедиться в сложности своего положения. И видимо всё там было так крайне сложно, из-за чего само положение в котором оказался Сенатор, было настолько для него необычно, что он вдруг впал в отчаянность. А она, если кто знает, способна вас на такое, уму непостижимое надоумить, что заведёт вас в ещё более безвыходное положение. Правда каждый человек отчаивается по своему, и мистер Сенатор не исключение из этих общих правил.
Так ему в голову, при взгляде на всё то, что из себя представляли его штаны, пришла кем-то там заранее сказанная, довольно глубокая, выведенная в афоризм мысль:
- Человек есть то, что он ест. - Что в свою очередь озарило его довольно странной, похожей на дебильную, улыбкой. После чего Сенатор, продолжая настаивать на своём, со свойственной этому настрою и настою улыбкой, своим взглядом обратился к последствиям вначале чьего-то, а затем своего нахождения и сидения здесь, в этом дальнем месте. И Сенатор, как он часто говорил, вкладывая своё сознание в уста своих героев, как и он в своих мечтах жаждущих стать детективами: "Настоящий детектив не должен бояться вляпаться в дерьмо", - принялся, правда только фигурально, разгребать на свои составляющие, эту находящуюся в поле его зрительной видимости субстанцию.
- И вот интересно, что в человеке из поступившего в него внутрь, задерживается, а что сразу идёт на выход? - рассудительно принялся анализировать ход чей-то жизни мистер Сенатор. - Наверное то, чего не хватает его организму, им впитывается, а то, в чём он не испытывает недостатка, им игнорируется. А из этого можно сделать далекоидущие выводы. - Такая своя догадливость, вновь приободрила мистера Сенатора. И Сенатор, сделав у себя в памяти заметку на этот счёт (мистер Пеликан, судя по зловонному запаху, был записан в возмутительного, с элементами язвительности поведения персоналии - и это только на предварительный взгляд), принялся разуметь, как ему выкрутиться из этого сложнейшего положения, в которое он так уж и быть, сам себя загнал.
- Ладно, вся эта мятость. Её в темноте никто и не заметит. - Принялся рассуждать мистер Сенатор. - Но что делать с этим невыносимым запахом? Он-то уж сразу ударит в нос всем этим эстетам от своей природы. И перекосив их ум и лица, даже вырвет из них возглас неприятия этого мира во всех его областях существования. "Фу. Что это такое!", - зажимая нос, воскликнут наши эстеты своего природного права на жизнь. "А разве не вы говорили, что в мире нет ничего лишнего, и он во всем своих ипостасях прекрасен. Так что отжимайте свои носы и эстетически наслаждайтесь, падлы!". - Мистер Сенатор не стерпел и заржал от этих своих заявлений и представлений.
- А тогда объясните мне существование в этом мире всего неприятного и отвратительного. То есть ваших пресных рож! - ударом кулака об стол закончит свою фразу мистер Сенатор, после чего он покатится со смеху, а вытянувшиеся в области неизведанного физиономии эстетов, споткнутся там крышками своих лбов о пределы своего умозрения и, оттолкнувшись от него, грохнуться со своих насиженных, полных комфорта тёплых мест туда, где им самое место - в свою истинную, а не мнимую эстетичность.
Мистер же Сенатор, побуждаемый новым своим радостным настроем, даже слегка прослезился, а не как можно было подумать, развороченные им отложения, своим пробирающим до самой души запахом резали ему глаза. При этом слезы из глаз Сенатора потекли так обильно, что даже потребовало от него участия его рук, которые принялись скатывать с глаз всю эту слезливость. И вот тут, в один из тех моментов, когда мистер Сенатор протирал, вроде бы правый глаз, вдруг ему почудилось или на самом деле показалось, что как будто там снизу, прямо перед ним на земле, что-то ярко красным светом блеснуло. Что немедленно заставляет мистера Сенатора замереть на одном месте, и начать внимательно вглядываться туда вниз, в самый эпицентр отложений, где как показалось мистеру Сенатору, что-то ярко красным цветом пылает.
И чем больше мистер Сенатор вглядывался в эти нечистоты, то тем больше в нём росла уверенность в том, что не зря у него так свербело в заду, когда он так неудачно, а по сути удачно, уселся в эту кучу дерьма, и что пожалуй сегодня, ему одними грязными штанами не отделаться. И чтобы окончательно убедиться в том, что там находится именно то, о чём он думает, то ему также придётся запачкать свои руки.
- Вот же я дурак, ведь можно было воспользоваться палкой. - Несколько запоздало, но впрочем, это уже не могло испортить радость обнаружения перстня в этой куче дерьма (а думать о том, чтобы было бы, если результат поисков был безуспешен, то об этом как-то совсем не думалось и не хотелось думать Сенатору, чьи руки и так много малорадостных ощущений за сегодня пережили), размыслил мистер Сенатор, сидя на карачках и, разглядывая обнаруженный им, и сейчас находящийся в его руках перстень. И хотя перстень сейчас выглядел не столь презентабельно, нежели в свои прежние, более удачливые времена, он всё равно не потерял для мистера Сенатора свою ценность и был по-прежнему также любим им.
И видимо в этот момент для мистера Сенатора наступила, или будет вернее сказать, он вступил в свою белую полосу жизни. И вслед за первой находкой, своего перстня, он умственно обнаруживает то, что он, в общем-то, и не искал, но раз это само в руки идёт, то почему бы не воспользоваться этим.
- Нашёл! - вновь, как совсем недавно при обнаружении перстня, восклицает потрясённой пришедшей на ум догадкой мистер Сенатор, который из-за своей поспешности совсем забыл о том, что в подобного рода случаях, было бы уместнее прокричать слово "Эврика!". Но мистер Сенатор слишком переполнен эмоциями, и он не замечает всех этих для него мелочей, и продолжает изумляться и радоваться. - Вот она, та самая гипербола! - вновь окружающий воздух потрясается выразительным откровением мистера Сенатора. Правда на этот раз, эта радость Сенатора длится совсем недолго, и по тому чёсу своего затылка, которому он воздал должное после всплеска своих эмоций, можно было понять, что он скорей всего наступил на грабли сомнений. Что, в общем-то, оказалось верно, и должно аргументировано последовавшим словесным выпадом Сенатора.
- Кажется, Президент говорил о чём-то другом? - продолжая чесать свой затылок, и хорошо что чистой рукой, рассудил Сенатор. - А гипербола, это что-то из моего алгебраичного прошлого. - Тут лицо мистера Сенатора перекосило гримасой злобного остервенения при ассоциативном воспоминании им того, как его в школе дразнили - гиперболоидом. И понятно, что здесь приводится мягкая форма проявления детского максимализма на его счёт. А так, если умеючи использовать абстрагирование, которое совершенно недоступно для подобного рода интеллектам, то легко можно вывести то понятие, о котором пока ещё детские умы его одноклассников не помышляли, но через это прозвище делали задел на его будущее. Впрочем, он не оправдал всех этих их ожиданий и, взяв себе в помощь науку логического мышления, в конце концов, стравился с этой природной незадачей на свой счёт.
- Так я всё перепутал! - после небольшой умственной паузы, Сенатор, отбросив прочь негатив из прошлого, сумел наткнуться на достаточно верную догадку. - И никакая тут не гипербола имелась в виду. А метафора! - покрыв себя радостью, Сенатор за не имением того, с кем можно было разделить радость открытия, представил перед собой лицо Президента, и так уж и быть, зловредного Сэнсэя, чья каверзная задача, этот заумный квест, им только что был пройден.
- Я нашёл, что искал. - Решительно заявил, на этот раз уже про себя Сенатор. - Это всё была мета...- на этом месте Сенатор вдруг запнулся, а всё потому, что этот хитроумный Сэнсэй, как-то уж хитро на него посмотрел, и Сенатор вдруг понял, что он забежал вперёд и вообще, это не метафора вовсе. - Да что вообще это такое, эта метафора? - возмутился Сенатор. - По мне так, гипербола эта та же метафора, и наоборот, одна непонятность и туманность. - Сенатору от злости на этих заумных господ, Президента и Сэнсэя, готовых ради сохранения своего престижного положения в клубе, на любую, полную метафор и гипербол пакость, так захотелось размазать свои частично, то есть одну, руки об их респектабельные физиономии, что он даже слегка дёрнулся вперёд. И только понимание того, что их рядом нет, удержало Сенатора от этого акта своего безумия.
- Чёрт! Опять в другие дебри себя завёл! - как обычно, после такого нервного переживания, чертыхнулся Сенатор. А как только он таким образом прочихался и избавил себя от лишних наслоений, то ему вдруг на ум пришла довольно светлая мысль.
- А ведь я, пожалуй, не зря сюда себя завёл. - Оглянувшись вокруг себя по сторонам, резюмировал факт своего нахождения здесь Сенатор. И это его, в некотором роде новое приземлённое положение, на некой окраине местного мироустройства, позволило ему не только увидеть окружающее с другого ракурса видения, но и понять много из чего того, что ранее числилось им в разряде непонятых или своеобразно своему видению понятых вещей. После чего он, почему-то увидел Ротинга, и не просто так со стороны, а как бы изнутри него, где Ротинг при этом находился в своём сидячем положении под столом, как в тот памятливый раз (возможно, что к этому Сенатора привело своё вновь присевшее на корточки положение - положение в пространстве, так сказать его бытиё, определяет ход мысли с его новыми возможностями).
При этом мистер Сенатор смог заметить в какой как оказывается выигрышной ситуации в тот раз оказался Ротинг, который попривыкнув к стоящей под столом темноте, теперь всё то, что делалось и находилось под столом, отчётливо видел (Сенатор сейчас находясь в его шкуре, всё это отлично видел и понимал). Правда все последующие шаги Ротинга, которыми на этот раз руководил Сенатор, хоть и имели право на возможность своего осуществления, всё же это ещё не значило, что так было на самом деле - всё-таки у Ротинга и Сенатора большая разница во взглядах на мораль, и что для одного противно и вызывает полное неприятие, то другого не покоробит протянуть к этому руку.
Так что только можно догадываться, чтобы там под столом наделал и на что покусился руководимый рукой Сенатора Ротинг, окажись он ментально на его месте. И вполне вероятно, что Ротинг по выходу из этого потустороннего мира, получил бы от Сони не ручку, а довольно звучную оплеуху. После чего, как только были подтянуты штаны и развязаны затянутые на шее галстуки, выстроилась бы целая очередь из тех членов клуба, кто посчитал себя ущемлённым подстольными действиями Сенатора, где они немедленно пожелали компенсировать нанесённый им со стороны Сенатора ущерб.
Но всё это прошло мимолётом в голове Сенатора, тем самым не задев его никоим образом. Сейчас же ему вдруг напомнилось своё бесконечное противостояние с товарищем Гвоздём и тот недавний с ним спор, который как всегда вывел его из себя и всё по причине бесконечной тупости Гвоздя, которого ничем не убедишь, а что уж говорить о том, чтобы понять то, что он несёт.
- Используя ваш капиталистический язык взаимоотношений, скажу. Любой творческий продукт, всегда должно настроен и имеет свою целевую аудиторию. - Упёрто, то есть уверенно в себе и требовательно, словесно давил на Сенатора Гвоздь. - И не поняв чаяния, движения души и, в конце концов, менталитет своего потенциального потребителя, читателя, основываясь только на одной материальной фигуральности, перечислении фактов и психологии, тебе никогда не добиться у него успеха. - Товарищ Гвоздь, заметив, что мистер Сенатор уже частично выведен из себя этой его заявкой на нравоучения, не давая ему опомниться, вбивает последний гвоздь в крышку его понимания, основывающегося на своём, ином образе жизни.
- А психология, давно себя изжила в прежнем своём научном контексте, став послушным орудием в руках современных проповедников от капитализма, психологов. Которые на её базе создали свою систему верований и взаимоотношений, и, внедряя её во все сферы человеческой жизни, принялись, подменяя понятия, манипулировать самим человеком. Который подсев в кушетку к психологу, тем самым подсаживается на чужие внедряемые в него смыслы жизни и идеи о своей тщедушности. И теперь он без посторонней, руководствующей его поступками помощи, и не может себе представить свою жизнь. Но эта поддерживающая ваши капиталистические штаны система, держится только на одном, на внушаемой вере в неё. И тебе никакой психолог не поможет, если нет веры в неё. Ну а когда существует другого рода верования, на котором крепится вся система ценностей чуждого вашей идеологии народа, то тут вы с вашими творческими посылами, пролетаете мимо. - И тут товарищ Гвоздь, от наплыва чувств не удержался от эффектного окончания своих слов, и пристукнул в конце рассказа ногой об пол.
И это всё было нестерпимо, до умопомрачения противно и совершенно непонятно слышать мистеру Сенатору. Ведь как не ему, можно сказать завсегдатаю всех этих, психологически(?) тёплых кушеток (слова Гвоздя, уже начинает вбивать клин в стройное сознание Сенатора, который уже начал заплетаться умом и сомневаться в реальности своего бытия), не знать на чём строится вся эта психология.
- На одном внушении! - мистер Сенатор прямо-таки ахнул от своего прозрения и нового понимания даже не своих слов, а другого человека. А ведь ещё совсем недавно, буквально до того, как он зашёл в этот закуток, он твёрдо знал лишь одно - в этом мире нет не единого человека, кто мог бы понять его. И как вдруг сейчас выясняется, то это он как оказывается, никого не понимает и всё из-за того, что именно так считает. А такое понимание сути вещей, несомненно бьёт по его апломбу, хотя при этом позволяет более шире раскрыть глаза на окружающее и даже заглянуть в более дальние дали, которые ранее не были доступны ему.
И как только мистер Сенатор, хоть и вынуждено, но даёт своё согласие на лишения себя части полномочий при взгляде на этот мир, как тут же это даёт свои действенные результаты - он вдруг понимает, что имел в виду Буквоед, используя в своём рассказе такие странные упоминания поводыря человеческих душ.
- Так он за него принимает самого Президента. А за бредущих за ним овец. Всех нас! - Мистер Сенатор ошеломив себя столь проницательным откровением, не стерпел и вздрогнул. После чего углубился в себя и принялся на свет вытаскивать все запомнившиеся ему слова Буквоеда. Когда же они все были вытащены на свет и ещё раз прочитаны Сенатором несколько раз, то возникшее в нём нехорошее предчувствие получило своё словесное подтверждение - Буквоед такое задумал, что язык не поворачивается такое вслух провернуть. Но раз язык отказывается на такое проявление словесности, то это, зная словоохотливый характер языка, уже достаточно о многом говорит. А раз так, то тогда можно пока поразумничать про себя. Что и принялся делать Сенатор. А уж там, в себе, где никто тебя не ограничивает кроме самого себя, всегда трудно сдерживаться, тем более, когда внутри тебя всё закипает.
- И по каким спрашивается параметрам, ты, падла, предлагаешь провести отсев?! - во всю свою внутреннюю глотку, заорал Сенатор так, что находись перед ним Буквоед в реальности, а не виртуально, как это виделось Сенатору, то ему не устоять бы от всё сокрушающего урагана нервов и эмоций, с какими обрушился на него Сенатор. Чьё понимание слов Буквоеда, как раз в этот момент достигло своего апогея понимания - Буквоед как оказывается, предлагал Президенту провести реорганизацию всей системы управления и строения клуба, где для оптимизации его работы, необходимо было пойти на сокращение его состава до озвученной цифры 12.
- Но тогда зачем было организовывать приём новых членов клуба, если и так их количество излишне? - мистер Сенатор первым делом, что на него совсем непохоже (всему виной его растерянность), поддался чувствам, которые и заставили его задаться таким наивным, построенным на человеческой неопытности вопросом. А вот был бы он в себе и это не касалось бы его на прямую, как самого фигуранта и кандидата на вылет из состава клуба, то он сразу же бы понял психологический ход этого политтехнолога Буквоеда, который таким образом хочет указать будущим возмущённым такой новостью членам клуба, что и без них зал замка не опустеет. И если они ещё хотят быть зваными сюда, то будет лучше, если они со своей стороны проявят смирение, и приложат все силы для борьбы за пригласительный клубный билет, которых на всех точно не хватит.
Когда же мистер Сенатор, после первого шока, так негативно, через такую проявившуюся в нём наивность, пришёл в себя (а всё это время, он, скорее всего, был в том простодушном парне, которого все работодатели посылают в отпуск зимой), то он для начала еле удержал себя от признания за Буквоедом организаторских способностей управленца, ограничившись простым замечанием. - Далеко пойдёт. Подлец! - После чего он всё же не вытерпел и, вновь представив перед собой физиономию Буквоеда, высказал ему всё то, что он с этого момента о нём думает (по причине же нецензурного характера сказанного, всё вышесказанное мистером Сенатором, так и осталось на его совести и в памяти Буквоеда, который, как человек всегда ответственно относящийся к своему делу, не стал спешить с выводами - если кто забыл, то ему приписывается звание и должность цензора, а это значит, что Сенатор со своими, пока нецензируемыми, а не как поспешно утверждалось, забракованными нецензурными словами, обратился по прямому адресу), а затем устав от перенапряжения, в более конструктивных тонах, подвёл под ним итоговую черту.
- Буквоед, один за одним будет нас проглатывать, как он проглатывает звуки своих слов. Вот почему он так чисто обо всём этом говорил - намекал! Так вот в чём заключается тот вселенский замысел, который оправдывает его существование, с его итоговым предназначением - вершить наши судьбы! - потряс себя понимаем сущности Буквоеда Сенатор, и окончательно уверовав в эту итоговую действительность, с наконец-то им раскрытой настоящей сущности Буквоеда, наполнился дражайшим содержанием перед ликом этого всемогущего в этих стенах замка господина Буквоеда, и принялся тупо вглядываться в ствол стоящего перед ним дерева.
Когда же окружающая его атмосфера пришла к нему на помощь - она через свои поветрия охладила в нём тот фанатичный пыл, которым наполняется только что уверовавший человек или адепт нового верования, - и он вновь став бледным, принялся к осмыслению того, что всё это может для всех и в огромной частности, для него, значить.
И тут, как бы некрепка была его вера, основанная на неизбежности и рациональности мышления Сенатора, в нём проявила себя его эгоистичность, со своим нездоровым интересом к своей будущей судьбе (эта недоработка его сознания, скорей всего была вызвана тем, что он самонадеянно, собственным умом пришёл к этой вере, а так бы он одним возложением рук к нему Буквоеда, в которых находился бы его новый предмет мечтаний, членский билет, был бы излечен от всех будущих невзгод и своих нездоровых мыслей насчёт своих отныне конкурентов, а не коллег). В результате чего мистер Сенатор принялся задаваться провокационными вопросами, которые совершенно не отвечали духу решений принимающих их людей.
- И по каким интересно критериям, мы будем вначале оцениваться, а затем вычёркиваться из списка достойных людей? - с некоторой перестановкой слов, в общем-то, повторился Сенатор, задаваясь этим вопросом. Что, скорей всего, говорило об актуальности этого вопроса, а не о тавтологической особенности выразительности самого себя Сенатора. Чему, между прочим, были свои уважительные причины, с которыми он боролся с самого своего детства, и только постоянное повторение им самых обычных вещей, которые к большому сожалению имели такой свой побочный эффект, позволило ему абстрагироваться от своего прошлого, где как раз не было месту любому виду его абстрагированию. Но об этом уже ранее упоминалось.
И, пожалуй, мистер Сенатор, будучи плоть от плоти капиталистом в душе, подспудно уже догадывался, а возможно и знал ответ на этот крайне его волнующий вопрос. - Кто находится на вершине продажи своего я, тот и в тренде, то есть в списке членов клуба. - И это его совершенно не радовало. Ведь он в последнее время совершенно потерял к себе интерес у читающей публики, и его доход на душу им написанной публики, вовсе не окупал всех тех душевных и так необходимых для его душевного равновесия и вдохновения материальных затрат, на которые он шёл, выводя в свет новых героев своих книг. А это только на первый взгляд кажется, что тут можно обойтись мизерными расходами, когда на самом деле всё обстоит с точностью наоборот.
И для того чтобы вывести новое и обязательно привлекающее внимание и интерес у читателя лицо, и при этом чтобы у него не сложилось превратное впечатление об описываемом событии, как о притянутой за уши надуманности (что он тут нам лепит!), нужно досконально на себе все эти обстоятельства, с тем же походом с дамой ресторан, где придётся побить много посуды, официантов и заодно, ту же даму, пережить, а это всё дорого для твоего здоровья и кошелька стоит.
- И что тогда получается, что нам всем нужно равняться на Коллаборациониста, чья конъюнктурная сообразительность вывела все его умственные соображения и опусы на вершины продаж. - Мистер Сенатор от нелёгкой зависти к этому знатоку конъюнктуры и режущих слух настоящим историкам от науки, а не от станка на коленке, проектов, не сдержавшись от переполнившей его ненависти к этому типу, вспылил, то есть своим резким выдохом на находящееся перед ним дерево, поднял с него всю пыль. Что в свою очередь ответно заставило его до слёз прочихаться.
Когда же мистер Сенатор через чих проветрил свою голову, то он уже более рассудительно принялся источать свою злобу, переведя свой пыл в сторону административных членов клуба, с чьих голов тоже не мешало вытрясти пыль.
- Ну а как же все эти ваши утверждения о значимости самобытности творчества, без его привязки к коммерческой составляющей слова, где только одно важно, самодостаточность творчества? - Сам себя не узнавал мистер Сенатор, бывший капиталист, рационалист и коммерсант от мыслей к слову и от слов к делу, где нет места благотворительности, потерянным голосом вопрошая представившегося ему Президента. Но ответный, без всякой надежды на другой ход его и Сенатора мысли, взгляд Президента непреклонен, отчего Сенатору становится ещё более холодно и ненастно в душе.
- Но ведь нельзя же так. Должен же быть какой-то выход, даже из такого положения? - обмякнув в теле и согнувшись в коленях перед Президентом, Сенатор окончательно потерял в кротости свой голос. И Президент на этот раз оценил эту степень старания Сенатора, готового ради себя переступить через самого себя.
- Он есть. - Лёгким кивком, Президент дал понять Сенатору, что его положение не столь безнадёжно и что если он хорошенько подумает, то надумает, как себе можно помочь.
- И точно. Претендент! - от своего только что в голову пришедшего доразумения, облегчённо вздохнул Сенатор, не понимая, как это он раньше до этого не додумался. Правда такого рода упоминание претендента, отражало только векторный подход разумения Сенатора, он так сказать, служил для него тем репером, отталкиваясь от которого, можно было вычислять всё то, что только ему вздумается (вот как быстро всё меняется, и Вождя теперь даже дурным словом не вспомнишь). И на этот раз эта точка его отсчёта привела Сенатора к довольно примечательной мысли.
- Всё будет зависеть от предстоящих выборов президента. До которых он, наверняка, не решится рисковать, озвучивая этот свой план по реформированию клуба. А это даёт большие шансы быть полезным...- мистер Сенатор сделал глубокомысленную паузу и только после внимательного изучения у себя в голове этого вопроса и всех кандидатов на этот пост, дал свой полный беспристрастности, итоговый ответ. - Будущему президенту. - После чего Сенатор облегчённо вздохнул, и уже было собрался выпрямить свои плечи, как он в очередной раз был повержен вниз новым для него внезапным появлением, поначалу не сразу узнанных им посторонних лиц - видимо эта его, столь глубокая занятость своими размышлениями, и не позволила ему заранее услышать шаги подошедших очень близко к месту его нахождения и отчасти сидения, людей.
- Может быть, сразу же пойдём на наше место. - Вдруг до Сенатора доносится, заворожено тихо и слегка таинственно прозвучавший женский голос, отчего он, споткнувшись на ровном месте, чуть не падает уже лицом вниз, и только хорошее знание Сенатором неблагоприятных для посадки условий приёма площадки под ним, оставляют его на ногах. При этом Сенатору почему-то на ум приходит вообще страшная мысль - Соня, а это была она, как только сейчас это понял он, упоминая вслух это наше место, имеет в виду то самое место, где сейчас к своему огорчению находится он.
- И что тогда будет, если они застанут меня в этом месте и в таком виде? - нервно задавшись вопросом, Сенатор вместо того чтобы оглядеться, на чём настаивало, как правило, контролирующее поведение Сенатора, его зрение, он почему-то поддался первому порыву и принюхался. И пришедший ему на ум запах, не давал не единого шанса оправдаться в своём, не причём здесь нахождении. Так что вполне понятно, то скромное поведение Сенатора, с которым он, застыв в своей тишине, сейчас находился. Правда до тех пор, пока до него не донёсся голос спутника Сони.
- Ты же знаешь, что на это нет времени. - Отвечает Соне, кто бы мог подумать, Новичок или Претендент Љ1, что всё-таки ближе к его статусу всего лишь абитуриента, а не зачисленного в состав клуба нового члена. Отчего потрясённый, а скорее сражённый таким обстоятельством дел по самое своё не могу, мистер Сенатор, даже несмотря на так и миновавшую его опасность (вдруг эта Соня выкажет себя настойчивой особой и так-таки уговорит Новичка по быстрому пройти в их укромное место), не только онемел от изумления, но и поймал столбняк, вытянувший его во весь свой рост.
Когда же он пришёл в себя, чему поспособствовало выделенное для него время Соней и Претендентом Љ1, хотя если быть до конца честным, то это время они выделили для самих себя, а уж как они им воспользовались, то даже находящийся в крайней близости от них Сенатор, не мог толком уразуметь, и ему оставалось догадываться о том, почему там так тихо, то он стал в первую очередь мыслить.
Ну а всякая мысль, как говорил один немалой величины математических дел исследователь, рождает движения и жизнь, что на примере мистера Сенатора, наглядно и было продемонстрировано. И мистер Сенатор придя в себя, тут же начал разрывать свой мозг накопившимися в его голове за это время стояния в столбняке вопросами.
- Да как это всё понимать?! - для начала в качестве зарядки для ума и тела, потряс и возмутил себя мистер Сенатор, и в несбыточном желании получить ответ на этот заданный про себя вопрос, повернулся ухом в ту сторону, где стояли Новичок и Соня. Но оттуда, от занятых только собой людей, как и следовало ожидать, ответа не поступило, что вынудило или мотивировало Сенатора, что не столь важно, начать возводить фигуральную колокольню из поступающих вопросов и самоличных ответов на них, чтобы с высоты этой колокольни попытаться увидеть и понять, что тут на самом деле происходит.
- А то, - с долей язвительности ответил сам себе Сенатор, - что Новичок не Новичок вовсе! - огорошил себя этим ответом Сенатор так, что он даже растерялся от такой самокритичности и заносчивости себя по отношению к себе же. - Можно было и поберечь мои нервы, ведь знаешь же, с кем имеешь дело, и так говоришь. - С укором осадив свой пыл, Сенатор вернулся к насущному вопросу о Новичке (Сенатор всё-таки решил его так называть, из-за каких-то там своих смутных разумений).
- И кто же он тогда такой? - вопросил себя Сенатор и тут же ответил на свой же вопрос.
- А он квази подставное лицо (это когда всё наоборот), за которого себя выдаёт кто-то из старого актива членов клуба. - Этот полный тайн и секретов ответ Сенатора самому себе, на этот раз пробирает его до дрожи. Когда же Сенатор сглотнул набежавшую слюну, заставившую его задаться вопросом-паразитом: "А почему страх всегда сопровождается обильным слюноотделением?", - он обратился к себе уже по существу дела.
- Если это даже так, но тогда возникает другой вопрос. Зачем это всё ему? - задаётся вопросом Сенатор. На что следует свой, полный язвительности ответ-вопрос: "А ты уверен в том, что только ему?", - который тут же подминает под себя Сенатора. И он придавленный тяжестью откровений проскакивающих в этом ответе, начинает терять самообладание и здравость ума. И надо сказать, что этому были свои надуманные Сенатором причины.
И как оказывается, но только по разумению Сенатора, подготовка к предстоящему реформированию клуба, началась даже не вчера и не позавчера, а за такое загодя, что только слепые и как он, слишком самоуверенные в себе члены клуба, оказались вне этого информационного потока сознания. В результате чего, они и так и не поняли, куда ветер перемен думает. Ну а те из членов клуба, кто умеет держать нос по ветру, сразу же всё отлично понял и начал предпринимать превентивные меры, для того чтобы заслужить в глазах президента право на продолжение своего членства в клубе.
- Но как это всё стыкуется с Новичком? - мистер Сенатор видимо действительно засиделся на одном месте, раз задаётся таким недальновидным вопросом. И только поднявшийся из его глубин ил возмущения на самого себя - это позволило ему мобилизоваться - позволил понять Сенатору, до чего же он отстал от жизни, перестав участвовать в интригах и замышлять провокации. И восставший из ила своих отложений Сенатор, так для затравки, даёт имеющий своё право на возможность осуществления ответ.
- А может тот захотевший выдать себя за новичка засидевшийся в дальнем углу стола, в своей неизвестности малозначащий член клуба, таким образом решил повысить свои шансы на членство в клубе. Или же он захотел через своё переформатирование, начав всё с нуля, тем самым дать себе второй шанс для своего подъёма по иерархической лестнице в клубе. - И, пожалуй, этот ответ нового Сенатора, показался достаточно убедительным для него же. Но восставший из ила Сенатор не останавливается на этом и, разошедшись, начинает тешить своё разыгравшееся самолюбие погружением со своими тайнами и загадками в неизведанное.
- А вполне возможно, что всё не так и здесь имеет место куда как более сложный замысел. И за Новичком стоит не жаждущий признания какой-то там никчёмный одиночка, а за этим проектом, - Сенатор сделал глубокомысленную паузу, с высоты своего тайного знания посмотрел на часть себя убогого, ну, на ту свою часть, которая болтается своими ногами под ним, и продолжил, - стоят куда более могущественные силы. Которые с помощью этого проекта (о его деталях мне пока ничего неизвестно и я могу лишь только догадываться), часть членов клуба попытаются дискредитировать в глазах остальных, а затем уже с лёгкой душой, смогут отправить их в отставку. - После чего Сенатор за такие свои глубинные познания в деле заговоров и интриг, хотел получить от себя порцию признания, но эти его размышления вдруг взбудоражили его самого, и он, не дав себе насладиться этим моментом, тут же перебил самого себя новой порцией догадок.
- Выходит, что всё это специально подводится к предстоящим выборам президента, - размыслил Сенатор, - где Новичок или вернее будет сказать, Претендент, выступит в качестве тайного оружия Президента. И от выбора в члены клуба того или не того претендента на членство в клубе, - а один из них однозначно будет протеже президента, - где президенту представится отличная возможность убедиться в лояльности к своему мнению со стороны других членов клуба, и будет зависеть наше дальнейшее членство в клубе. - Мистер Сенатор от таких своих представлений даже наполнился уважением к Президенту, умеющему как оказывается, так политтехнологически мыслить.
- Наверняка, тут есть не малая заслуга и мистера Буквоеда. - Подумал Сенатор, уже без какой либо неприязни вспомнил и должно назвал Буквоеда, который ему даже показался очень достойным малым. - Так вот он что имел в виду, упоминая некий час икс, когда все маски будут сброшены и перед всеми предстанут истинные лица скрывавшихся под масками людей! - несколько всё-таки сгустив краски, мистер Сенатор для большего эффекта перефразировал и совсем чуть-чуть переосмыслил тогда сказанное Буквоедом на террасе о камне за пазухой. Отчего почувствовал себя только хуже и так взволнованнее, что начал промокать от пробившего его пота и не просто так, а потому, что ему в голову, как логическое продолжение надуманного, полезли апокалипсического характера мысли.
- И слепые начнут прозревать, хромые пойдут, прокажённые очистятся, глухие начнут слышать, а шепелявые наконец-то выправят свою дикцию. - После этого первого блока озарений, мистер Сенатор несколько пал духом - ему по причине отличного здоровья, ничего не светило от явления нового миссии. Что вызвало в нём приступ язвительности, и он не мог не удержаться от критического замечания. - Звучит прямо-таки как предвыборная речь какого-нибудь кандидата в депутаты. Или...- Мистер Сенатор наткнувшись на лицо Буквоеда, запнулся и, частично поверив в то, что ему сейчас пришло в голову, решил заткнуться и не тревожить собою тех, кто может и на расстоянии его услышать.
Что не так-то легко сделать, когда голова по всякому поводу привыкла, даже не думая мыслить. И чтобы как-то себя унять и своими помыслами не тревожить того, кого лучше не стоит в суе тревожить, мистеру Сенатору нужно было переключиться и занять свой мозг чем-то другим. А в этом он в, общем-то, даже больший мастер, чем мастер Сэнсэй, и он уцепившись за свои же слова "час икс", вдруг понял, что он не зря так сказал при своём упоминании пророческих слов Буквоеда, и тут есть своя ассоциативная связь.
- Так это он всем нам, будущим избирателям, иносказательно указывал на того, за кого нужно будет голосовать. И наше здравомыслие в деле выбора президента, будет для нас счастливым билетом в члены клуба! - Сказать, что мистер Сенатор, додумавшись до этого, был потрясён своим глубокомыслием и тем, что из него вышло, мало сказать. А всё дело в том, что мистер Сенатор наконец-то почувствовал (у него, как оказывается, есть пророческий дар, а он кому попало не даётся) в себе все основания быть равным с самими более равными представителями человечества, и от осознания этого, в нём всё воспарило. А это, так сказать, налагает ответственность на людей перед ним, а иначе он такого про них провидит, что им и жить дальше не захочется.
Впрочем, всё то, что себе сейчас позволил мистер Сенатор, чтобы ни говорили, и как бы странно не прозвучало, а уже первый шаг к работе над своими ошибками и начала борьбы Сенатора за своё место под местным солнцем, в виде висящих ламп над столом для заседаний в замке клуба. И теперь, когда у Сенатора появилась цель, для достижения которой, обязательно, по мнению Сенатора, придётся пойти на нечестные и порой провокационные методы борьбы, он вновь воспрял духом. А это уже позволило ему вернуться к себе и к обстоятельствам его местонахождения здесь.
И теперь он, прислушиваясь к происходящему по ту сторону кустов, где находились Новичок и Соня, смотрел на них как на некие объекты по достижению своих целей. После же того как Сенатор отодвинул в сторону Новичка, о предметности которого он решил позже, при более удачных стечениях обстоятельств порассуждать, всё его внимание заняла Соня. И хотя первое, что напрашивалось спросить у себя: "Каким образом и чем её нахождение здесь, оправдано и обязано?", - всё же Сенатор не стал задаваться этими вопросами (на её счёт можно было сделать такие же, как и насчёт Новичка выводы, - она здесь была и ранее), а сразу перешёл на лёгкие смешки. А насчёт того, что она здесь и раньше бывала, то для этого существует масса объяснений, от занятости на полставки на подённых работах по облагораживанию оранжереи замка, до возможно родственных связей с самим Президентом - вот и нашло своё объяснение (окромя всех остальных) его заинтересованности именно в этом претенденте.
- Хи-хи. - Совсем, совсем тихо, позволил себе выплеснуть эти знаковые эмоции Сенатор, и то всё потому, что не смог удержаться от переполнявшей его радости, к которой его привела вдруг разгадка главной тайны Сони. А это его открытие и сопутствующее ему знание тайны Сони, давало Сенатору широчайшие возможности по оказанию своего влияния на все те заинтересованные стороны и персоны, которым будет не просто не безынтересно, а крайне важно узнать ответ на мучающий их вопрос о ведьминой или наоборот сущности Сони (к какому логическому выводу насчёт Сони для себя пришёл Сенатор, зная его сложноустроенную натуру, пока об этом невозможно догадаться).
И хотя разгадка тайны Сони, весьма немаловажное и значимое событие, но не только это знание наполнило радостью Сенатора. А эти её достаточно близкие взаимоотношения с Новичком, - что и позволило Сенатору раскрыть тайну Сони, правда, при присутствии всех удовлетворяющих все подобного рода отношения условий, и главное без одного но, если Новичок не сам дьявол во плоти, к чему всё-таки есть небезосновательные подозрения у Сенатора, - чем не такие знания, которыми грех не воспользоваться. А это в свою очередь привело Сенатора к Ротингу, вызвав у него мстительную усмешку.
- Ну и что толку оттого, что ты там лазил в ногах у Сони. Она всё равно выбрала не тебя и даже не Гвоздя. - Сенатор от этих мыслей хотел было радостно погримасничать, но воспоминание Гвоздя, острой болью прошлось по его сердцу и перенаправило его размышления в другую, полную сомнений сторону. - А ведь Ротинг в тоже самое время, что и Соня, пропал из видимости за столом. - Вздрогнул от плохого предчувствия Сенатор.
- Но этот голос, которым пользуется Новичок, совсем на него не похож. - В полной растерянности, скорее для того чтобы лишь что-то сказать, попытался себя оспорить побледневший Сенатор. И тут же получил хлёсткий, заставивший его содрогнуться ответ. - Ты сам себе ответил, говоря, что Новичок не говорит, а пользуется голосом. А это значит только одно. Он голосовой имитатор.
- Не может быть! - аж ахнул про себя мистер Сенатор, услышав от себя такое.
- Может. - Из глубин себя, эхом отозвалось в Сенаторе. И с этим он не мог поспорить, вспомнив свои безуспешные потуги в деле имитации голосов других людей (а вот с какой целью, то уж точно не для того чтобы выступать на эстраде), где он дальше кукушки не продвинулся, и то, только по случаю крайней необходимости. Так он, когда находился по каким-то там делам в подлесье, неожиданно заслышав кукушку, взял и обратился к ней с заезженным вопросом: "Кукушка, кукушка. Скажи мне, сколько мне ещё жить?". После чего она, вместо того, чтобы крайне обрадовать его перспективами на своё долгожительство, явно набравшись всего самого нехорошего у своих коллег по провидческому цеху, из человеческого звания, которые вечно требуют позолотить ручку, взяла и ограничилась затравкой на пару другую своего кукуканья.
И что спрашивается, должен был делать, полный перспектив и планов на своё безоблачное будущее, мистер Сенатор? Не ложиться же прямо сейчас в гроб, тем более он зарёкся пережить всех своих недругов и врагов, которых у него не просто бесчисленное количество, а их число растёт по мере того как мистер Сенатор обзаводится новыми знакомыми. Ну а так как мистер Сенатор по большей части, человек слова, то он не может подвести себя, и поэтому ему, скажем так, пришлось встать на этот путь имитации своей жизни ...Тьфу, ты. Имитации голоса кукушки, которая под его редакцией и посулила ему вечную жизнь. И только срыв голоса мистера Сенатора на хрип, не позволил ему заранее записаться в книгу Гиннесса, как пережившего самого известного долгожителя планеты, Мафусаила.
И тут мистер Сенатор, от какого отчаяния или просто от забывчивости, пошёл на второй беспрецедентный шаг (о первом будет лучше не упоминать, он и так своим зримым и незримым присутствием, от себя не отпускает) - он вдруг взял и прокукукал. Непонятно что он этим решил добиться, то ли ответного вопроса с самой любопытной стороны, Сони: "Кукушка, кукушка, а подскажи мне, чего мне в будущем ждать?", - то ли хотел их спугнуть, но единственное чего он сейчас добился, так это невероятной похожести своего ку-ку, на голос именно той сварливой гадательницы.
Правда все эти свои успехи на поприще имитации, на этот раз не сильно обрадовали Сенатора, а всё потому, что его чрезвычайно взволновало отсутствие какого-нибудь ответа со стороны этой парочки. Что вынудило его предпринять довольно рискованные и волнующие его и окружающие ветки действия. Заглянув через которые в открывшееся перед ним пространство, Сенатор к новому для себя удивлению, никого там за ними не застал. А это привело его к новому витку затруднения понимания себя и своего пространственного положения в нём.
- Неужели, мне это всё вначале надумалось, а затем привиделось? - в полную силу своего упадка, засомневавшись в себе, нервно вопросил себя Сенатор. - Нет, не может быть! - Сенатор было попытался воспротивиться всему этому безумству, но сегодня на него столько всего за раз навалилось и напереживалось, что он ничего не смог противопоставить этому фактору давления на себя, постепенно подпадая под его влияние. И для того чтобы как-то ещё удержаться, ну хотя бы на ногах и не впасть в окончательное отчаяние, лицом прямо...ну понятно куда, мистеру Сенатору просто необходимо было найти для себя некую незыблемость, отталкиваясь на авторитет которой, он смог бы восстановить себя и ход сегодняшних событий.
И мистер Сенатор справился, и нашёл для себя эту отправную точку, его простодушием прозванной репером. И это был даже не Новичок и даже не Буквоед, которого он сперва косвенно помянул нехорошим словом: "А этот чёртов квест, не таким простым, как на первый взгляд оказался!". И вот это последнее замечание мистера Сенатора, как раз и навело его на спасительную мысль. - Перстень! - воскликнул про себя мистер Сенатор. - Только он подтвердит реальность всего со мною произошедшего и происходящего. - Чрезвычайно заволновавшись после такого своего утверждения, мистер Сенатор с тяжёлым сердцем, со страхом во всём теле, с прищуром в глазах, начал поворачиваться в ту сторону, где он в своё время обнаружил перстень, и которого там, что за чертовщина, сейчас не было.
Что и говорить, а от такого страшного открытия, бедное сердце у содрогнувшегося от этого удара судьбы мистера Сенатора, упало в самые глубинные пространства, и куда вслед за ним, уже сам мистер Сенатор готов был пасть и не только на свои колени, но и в больший низ, как вдруг, на его пути к этому своему падению, встаёт неожиданное замешательство - его рука, в которой, что за новая чертовщина, поблёскивает перстень. Что приводит мистера Сенатора в достаточно тревожный для его ума восторг, с которым он начинает прыгать, называя себя тем, кем он себя по совокупности присущих ему факторов, всегда считал, но никогда не называл прилюдно.
- Вот же я болван! - лицо Сенатора после каждого возгласа озарялось такой улыбкой, что она давало достаточные основания для заключения его, если не под надзор психиатров, то, как минимум, под их же заключения о его не дееспособности. - Он же у меня в руках всё это время был!
Когда же мистер Сенатор вдоволь напрыгался и пооткровенничал насчёт себя, он пришёл к выводу, что всё это всё-таки излишне, и чего только не наговоришь на себя в состоянии аффекта. После чего он со всем вниманием посмотрел на перстень и на этот раз задался вопросом по существу. - И скажи-ка мне ты, и каким образом ты оказался здесь, в этом поганом месте? - Ну а так как не всякий перстень отвечает сам за себя, предоставляя это делать своим хозяевам или хотя бы оценщикам в ломбарде, то мистеру Сенатору пришлось самому домысливать ответ на этот свой же вопрос.
- Его наверняка, вначале сюда доставил, а затем впопыхах уронил тот засранец, кто всё это со мной сотворил. - Проскрежетал зубами мистер Сенатор, злобно посмотрев вначале на свои испачканные руки, а затем на свои штаны. - И что заслуживает этот поганец? - риторически спросил себя Сенатор. И проявившаяся на нём дьявольская улыбка, была ему же ответом. После чего мистер Сенатор решил, что все эти прегрешения перед ним этого негодяя, настолько велики, что в этом повинен не только он сам, но и пестующее в нём все эти недостатки общество, чьим конечным продуктом он и стал. А это значит только одно, он одним своим мстительным актом по отношению к этому засранцу, не будет удовлетворён, и ему для того чтобы унять в себе накопившийся за сегодня и за все предыдущие неудачливые дни гнев, понадобятся ещё головы.
И хотя такая мстительная перспектива для чужих голов, со своим широким диапазоном действия, изрядно освежила ход мысли мистера Сенатора, всё же он не смог полностью расправить свои плечи, пока остался невыясненным главный вопрос - кто всё-таки стоял за всем этим дурно пахнущим делом? Вслед за которым, со своим требующим немедленного решения вопросом - и как ты долго ты думаешь в таком виде ходить? - перед глазами мистера Сенатора встали его штаны со стороны его зада
Что сразу же вызвало в мистере Сенаторе раздражение на весь белый свет и в частности на своих коллег, от которых несёт ещё почище, чем пахнут сейчас его штаны. Что привело мистера Сенатора уже в ярость и он, вскинув вверх руку в форме кулака, вначале кому-то там в небесах погрозил, затем, в пока ещё не совсем ясном смысловом значении вскрикнул: "Вы у меня ещё по вдохновляетесь!", - и рванул прочь отсюда.
Правда, сказать, что он прямо-таки рванул, было бы слишком громко сказано. А вот то, что он вначале со свойственной себе осторожностью, выглянул из-за кустов и, убедившись в том, что дорога свободна, а уж только затем, от одного прикрытия к другому, стал быстро перемещаться в сторону выхода из оранжереи, то это более подходило на правду.