Между тем, в той самой секретной комнате Генассамблеи, которую по своему прибытию в Генассамблею, посетил мистер президент, в свою очередь проистекали свои поисковые действия.
- А я, кажется, догадался. - После небольшой паузы вдруг разрывает тишину сенатор Маккейн, который вновь не изменяет своей ненавидимой всеми привычке - он не спешит озвучивать свою догадку, из-за чего определённо накаляет вокруг себя и так не спокойную обстановку.
- Говори уж. Не томи наши души. - Первым не удержался мистер Бейкер и требовательно обратился к сенатору Маккейну. Ну а Маккейн в ответ хитро смотрит на главу администрации Бейкера и загадочно говорит. - А вы разве не догадываетесь. - Но никто вокруг не только не догадывается, но и не собирается с сенатором играть в эти его игры и поэтому ещё больше распаляются.
- Если знаешь, то говори. А если нет, то нечего нам тут головы морочить. - Резко высказался мистер Твистер и сенатор Маккейн был вынужден высказать вслух свою догадку.
- А у того, с кем мы ему не разрешаем встречаться. А запретный плод, как вы все понимаете, наиболее всех сладок и ради него он готов пойти на какие угодно отступления и манипуляции. - Громко заявил сенатор Маккейн, вызвав ограниченный, пока что только лицами, переполох среди находящихся здесь высокопоставленных персон. Некоторые из которых, в виду фантастичности заявления сенатора, не удержались и с выдохом выдали в слух: Не может такого быть!
- А я говорю, может. - Сенатор Маккейн самоуверенно срезал неуверенность с лиц чиновников сомневающихся в его заявлении.
- И что же нам теперь делать? - волнующимся голосом спросил его Бейкер.
- Пока мистер президент не наговорил лишнего, нам нужно спешить. - Заявил сенатор Маккейн и, показывая всем пример, первым выдвинулся на выход из кабинета. И хотя многие из чиновников до сих пор пребывают в безверии насчёт слов этого, до чего же беспокойного сенатора Маккейна, всё же перспектива оказаться в меньшинстве или не дай бог в одиночестве, хотя бы в этом кабинете, ещё больше пугает и поэтому кабинет вскоре полностью пустеет, а вот окружение решительно двигающегося по коридорам Генассамблеи сенатора Маккейна, наоборот до полного состава пополняется.
Ну а сенатор Маккейн между тем, время от времени оглядывается по сторонам и, видя, что его окружение находится в том же полном составе, что и окружение президента, само собой делает ассоциативный вывод, который проистекает из пословицы "Короля делает его свита" и постепенно начинает возвышаться над собой сенатором, видя себя уже самим мистером президентом. И, конечно, с высоты такого своего президентского положения, сенатор Маккейн с каждым шагом начинает, отрываясь от земли и, забываясь, кто он есть на самом деле, терять связь с действительностью.
Что первым почувствовал на себе глава президентской администрации Заговор Бейкер, который сам того не понимая, как это могло случиться, неожиданно забежал вперёд вдруг остановившегося сенатора Маккейна. И как говорится, одного этого хватило, чтобы в глазах сенатора Маккейна промелькнула ярость, с которой он и обрушился на этого забывшегося чиновника.
- Куда!? - гневно захрипел сенатор Маккейн, пронзительно смотря на него своим полным ненависти взглядом. Ну а Бейкер, будучи всегда и сейчас ведомым, скорее всего не знал ответа на этот вопрос и поэтому пристыжено затушевался, не зная, что на это ответить.
- Ну а раз не знаешь, то нечего лезть вперёд. - Сенатор Маккейн своим дополнительным словом быстро задвинул Бейкера в глубину стоящих за ним рядов, после чего посмотрел вперёд на ведущий к главному входу в зал Генассамблеи коридор и, решив, что для начала было бы не плохо убедится в том, что предполагаемый докладчик, с кем мистер президент решил незаметно от них встретиться в кулуарах Генассамблеи (сенатор Маккейн известный всем своей непоколебимой позицией по отношению к вероятному и даже к невероятному противнику определённо преследует не только президента, но и свои тайные цели), закончил свой доклад, направил себя и сопровождающих себя лиц в сторону этого главного входа.
Правда сенатор Маккейн не успевает достичь главных ведущих в зал Генассамблеи дверей, как из них бурным потоком, в обратную сторону потекли всё сплошь незнакомые люди, скорей всего из делегаций стран изгоев или тех же, только что новообразовавшихся стран наблюдателей, которые ещё не признаны мировым сообществом и ждут своего признания в этих стенах Генассамблеи.
Что заставляет сенатора Маккейна и сопровождающих его лиц замереть в оцепении на месте и в целях собственной безопасности засунуть руки в карманы - вдруг кто-нибудь осмелиться протянуть им руку для рукопожатия - и с выражением глубокого беспамятства, переходящего в занятость на лице, начать взглядом сверлить на полу шурфы. При этом против сенатора Маккейна, не смотря на стоящий вокруг шум, начинает подниматься новый гул недовольства, за то, что именно он их заманил в это неприятное неприятельское окружение, из которого не запачкавшись, выбраться не представляется возможным.
Но сенатор Маккейн в очередной раз проявляет свою изворотливость ума и, громко заявив: "Я знаю, куда они все идут!", - тем самым сбивает своё окружение со своей ворчливости и интригует их своей проницательностью.
- Не слишком ли Маккейн о себе много думает, заявляя о такой своей поразительной осведомлённости? - громко хмыкнув, всем своим выраженным лицевыми мышцами на лице презрением выказал недоверие Маккейну генерал Ланкастер.
- Достал уже этот, дальше своего носа не видит, что за выпендрёжник Маккейн. - Недовольно покачал своей головой мистер Сплит и, посмотри на него в тот момент Маккейн, то, пожалуй, он понял бы, что все его поддакивания мистеру Сплиту ни к чему не привели и были им проигнорированы. И вообще Маккейн изначально выбрал неверную стратегию в плане подхода к мистеру Сплиту и поэтому не смог достичь своей глубинной цели - сердца бессердечного мистера Сплита, которого интересуют вещи только сугубо меркантильного свойства.
Но сенатор Маккейн не посмотрел на Сплита, и не потому, что не хотел, а просто к нему из глубины толпы чиновников обратился, всё не может уняться, глава президентской администрации мистер Бейкер. - И куда же по вашему неоспоримому мнению, идут все эти люди? - Ехидным, таким, прямо прибить хочется, что за противным голосом, задался вопросом Заговор Бейкер, предусмотрительно спрятавшись за чьей-то генеральской спиной. Ну а Маккейн в другой бы раз, в более подходящем для такого рода поступков месте, конечно же, так бы ответил этому трусу Бейкеру, что отбил бы у него на долгие недели лёжки с выбитой челюстью в медицинской палате всё желание спрашивать, но сейчас обстановка не позволяла быть столь открытым и Маккейн вынужден быть лицемерно вежливым, что ему всегда открытой для вызовов натуре, не совсем по нутру.
И хотя всё против Маккейна, он, тем не менее не новичок во всех этих подковёрных политических игрищах и Маккейн презрительно смотрит сверху на этого Бейкера и с высоты себя коротко отвечает:
- Наружу!
Что и говорить, а к ответу Маккейна не придерешься, и симпатии чиновников вновь на стороне этого дерзкого сенатора, который что и говорить, умеет крыть своих оппонентов не только ругательным, но и в точку словом. И некоторые из чиновников, в частности мистер Брумберг, не сдерживается и с долей восхищения заявляет. - Что и говорить, логично.
- А как же. - Самодовольно отвечает Маккейн, что тоже логично, но в тоже время малоприятно видеть, и поэтому Брумберг решает сбить эту кичливость с лица сенатора.
- Сенатор, позвольте спросить вас. На чём основаны эти ваши, как вы наверное считаете, достоверные предположения? - уже с усмешкой обратился к Маккейну Брумберг.
- Вот на чём. - Не задумываясь, без тени улыбки, мгновенно дал ответ Маккейн, постучав указательным пальцем руки себе по голове. И отразившийся от стука пальцами по голове Маккейна звук, определённо заставил задуматься не сводящих с него своего немигающего взгляда, застывших в выражении всё больше изумления чиновников. Из которых первым приходит в себя, мало, да что там мало, совершенно ничего доверяющий человеческой голове с её то памятью, мистер Брумберг ("Как я могу довериться своей памяти, если самое её лучшее качество это умение забывать. И кто скажет мне пароль от моих счетов, если моя память возьмёт и благополучно всё забудет", - благоразумно не полагался на свою память мистер Брумберг, записывая все свои пароли от тайных счетов в тетрадку, которую он хранил на одном из кладбищ, в одной из забытых могил - Брумберг ещё менее доверял машинной памяти, зная о всемогущих хакерах).
И это, пожалуй, понятно, ведь Брумберг имеет за своей спиной ни с чем не сравнимую финансовую поддержку, которая не только позволяет ему жить на широкую ногу, питаясь в самых лучших ресторанах, тратя там огромные деньги на караоке, но и быть до чего же беспринципным и наглым типом, который всегда умеючи, предварительно напихав карманы деньгами, затыкал рты своим недоброжелателям. Так что Брумбергу по большому счёту (он к ним давно привык) нечего волноваться, ему просто иногда удивительно видеть, насколько человек глуп в своих заблуждениях насчёт самого себя. А это вообще-то повод или та же возможность подшутить и посмеяться над самоуверенностью человека, непонятно чего возомнившего о себе (жизнь финансового воротилы по большому счёту (опять этот скучный счёт) всё больше размеренная и скучная, так что они не упускают такой бесплатной возможности скрасить смехом свой быт). И он подмигнув рядом стоящим чиновникам, сладко улыбнувшись, спрашивает Маккейна:
- Сенатор, ну а всё же, скажите нам, куда эта наружа ведёт.
- А разве не ясно. - Более чем удивлён сенатор Маккейн, с подозрением глядя на столь недальновидного Брумберга. - Здесь, в зале Генассамблее ООН уже давно ничего не решается, центр тяжести по принятию решений нынче переместился в другое место, так что спрашивается, что им всем здесь делать? - Маккейн делает небольшую паузу, смотрит на то, с каким вниманием на него смотрят лица чиновников, и логически для дальновидного политика заканчивает свой рассказ на недоговорённости. - Вот и они, все эти делегация, как выдалась возможность, так сразу же и решили покинуть зал.
Ну а Блумберг хоть и взбешён на Маккейна, но всё же не выказывает всю степень своей ненависти к нему, а продолжая источать благодушие, начинает новый свой заход к Маккейну.
- Сенатор, вы только что продемонстрировали перед нами свою изумительную проницательность и отличное знание побуждений совершенно незнакомых и даже в первый раз встреченных вами людей, что надо сказать невероятно и даже слегка вызывает сомнение в верности ваших оценок. - Сказал Брумберг и тем самым чуть не вызвал крикливый гнев Маккейна, который на последних оскорбительных словах Брумберга, хотел было вспылить, но Брумберг предугадав эту его вспышку, быстро поправил себя. - Но таков человек, ему свойственно сомневаться. Чего я не скажу о себе и не смею сказать о вас. - Ну а такой неприкрытый намёк Брумберга на не человеческое происхождение Маккейна, сумело сгладить возникшие неровности, и Маккейн в тайне считавший себя порождением атлантов, сумел простить за эти оговорки Брумберга.
- Ну а раз вы сенатор обладаете столь проникновенными сверхспособностями и знаниями, то может быть вы, дадите мне подсказку, где находится то самое место, о котором вы нам говорите? - перекатываясь на подошвах своих ног с пяток на носки, наконец-то задаёт свой вопрос Брумберг.
На что сенатор Маккейн внимательно смотрит на Брумберга, затем широко улыбается ему и, усмехнувшись, говорит. - Следуйте за мной! - После чего Маккейн неожиданно и главное цепко, хватает за локоть обомлевшего от такой фамильярности, теперь уже никуда не денешься, а своего лучшего друга Маккейна (так считает Маккейн и это главное) Брумберга и, прорвавшись сквозь ряды выходящих из зала Генассамблеи людей, скрывается где-то там в людской массе, оставляя изумлённых чиновников наедине со своими вопросами и предположениями насчёт дальнейшей судьбы, возможно, что уже пропащего мистера Брумберга.
- И как думаете, как далеко заведёт сенатор Маккейн нашего Брумберга? - потеряв из виду всё ещё пышную шевелюру Маккейна, вслух задался вопросом Заговор Бейкер.
- Всё зависит от степени нетерпения сенатора. - Пространно и не очень понятно ответил мистер Капута, тем самым намекая на то, что он что-то о сенаторе знает.
- Ну это, я и без вас знаю. - Проявил свою не меньшую осведомлённость и зловредность однопартиец Маккейна конгрессмен Маккарти. - Мы с ним одного и того же врача посещаем. - Но на этом Маккарти, несмотря на огромную заинтересованность слушателей, закончил и даже покорил себя за свою болтливость. "Теперь все только и будут задаваться вопросом, в какую психклинику мы с Маккейном вместе посещаем и даже, пожалуй, устроят слежку, чтобы проследить за нами. Дёрнул же меня чёрт сболтнуть", - размышляя таким образом, Маккарти с ненавистью посмотрел на того чёрта, Капуту, который обманом выманил из него информацию.
Пока же оставшиеся в своём широко представленном одиночестве высокопоставленные чиновники из администрации президента, теряются в мыслях и догадках, и не знают, что же им дальше делать, что говорит о том, что все они без лидера просто ведомая масса (хотя они в ответ высказались бы в том плане, что они слишком высокопоставленны, независимы и равны между собой, и поэтому не подчиняемы новому лидеру, кроме разве что только мистеру президенту), сенатор Маккейн видимо действительно потерял терпение и как выше указывал его однопартиец Маккарти, теперь испытывал огромное нетерпение, которое и привело его к дверям туалета.
И хотя это крайне необходимое для повседневных человеческих нужд помещение, после последнего так необходимого ему ремонта, было обустроено по последнему слову техники и своими более чем просторными размерами, всегда с распростёртыми автоматическими объятиями было готово под свои своды принять неограниченное количество, хоть людей, хоть президентов или тех же министров, всё же не вот так сразу всех одновременно, и только в порядке своей очереди.
Ну а люди, в особенности те из них, кто облачён высокими полномочиями, народ такой, что совершенно, не то чтобы не любит, а скорее всего не может ждать (ведь его время очень дорого, да и когда приспичит или того хуже прижмёт, разве кого-то могут терзать сомнения насчёт себя при наличии у себя столь уважительных причин для внеочередного прохода в это столь нужное, в этом его состоянии, место) и почему-то всё норовит прибыть сюда не постепенно по одному, а все сразу одновременно - может оттого что человек существо общественное и голос толпы для него не пустое место и так сказать, призывает присоединиться.
В общем, перед сенатором Маккейном встала плотным кольцом окружившая двери туалета, собравшаяся здесь как по звонку дилемма, в основном состоящая из сопровождающих лиц, сопровождающих, а сейчас ожидающих здесь у дверей туалета своих более высокопоставленных лиц. И, конечно, по своей сути эта толпа была только препятствием к дверям, а не как решил для себя Маккейн дилемма - ведь перед ним встал выбор из двух выборных лемм - либо заняв очередь, тем самым открыто презреть себя и проявить себя слабовольным слабаком, либо же открыто выказать себя человеком, у которого огромная выдержка и терпение, и пройти мимо этого помещения.
Но дело в том, что сенатор Маккейн привёл сюда Брумберга не для своих личных нужд, а для того чтобы вывести своего недалёкого друга из затруднения и дать ответ на его загадку. Ну а для этого и, конечно, для своего лучшего друга Брумберга, Маккейн готов, если не расстараться, то как минимум на всё. Ну а только стоит Маккейну с чем-то определиться, то дилемма для него уже не становится таковой и, он найдя третий путь, тем самым разбивает в пух и прах все теоретические обоснования дилеммы, где третий путь не допустим, и заодно также раскидывает в разные стороны вставших на его пути к дверям туалета всего лишь сопровождающих лиц.
Ну а среди ожидающих здесь сопровождающих лиц, все были сплошь дипломаты, чьи лица согласно присутственному месту выражали глубокую озабоченность за своих высокопоставленных коллег, да и к тому же они, так сказать были вышколены и приучены, и всегда готовы были на грубость и неделикатность обращения продемонстрировать своё знание дипломатического языка. Правда на этот раз, не всем им это удалось сделать, а всё в виду того, что всё дальше случившееся произошло так внезапно и неожиданно для них, что многим из оказавшихся на пути сенатора Маккейна дипломатам, пришлось прикусить свои языки, прежде чем они столкнувшись, кто друг с другом лбами, кто своей головой об стенку туалета, ну и особенно не стойкие об пол, спохватились и схватились за свою голову, в части, конечно, своей челюсти, а не разбитого лба, из глубины которой через рот просачивалась выпущенная из прокусанного языка кровь.
Ну а те кто оказался в сторонке, и кого миновала столь незавидная участь лишиться своего главного рабочего инструмента, языка, то они всего-то задетые, кто в живот, а кто в бочину острым локтём сенатора Маккейна, сумев сохранить своё дипломатическое лицо, всё же сумели, правда с небольшими отступлениями от правил ведения дипломатической переписки, вдогонку этому торопливому Маккейну бросить, как вербальную, так и невербальную ноту протеста. И если с последней всё понятно, она честно сказать грешит невербальным однопальцевым однообразием, то вот насчёт вербального выражения ноты протеста, то тут сбитые с мысли и частично с равномерного дыхания дипломаты, выказали себя во всей дипломатической красе.
- Он что, чрезвычайный посол? - несмотря ни на что, согнувшись в три погибели, после неожиданного и очень болезненного удара локтём Маккейна в живот, сдержав в себе выплески тошноты, сдержанно пролепетал атташе малоизвестной страны, с таким же малоизвестным именем.
- Я бы ему вручил верительную грамоту! - злобно крикнул вслед как метеор пронёсшемуся Маккейну, долговязый дипломат в дорогом костюме, которому только чудом удалось избежать осложнений в отношениях с беглым сенатором.
- Этот его демарш не останется без ответа, что я ему по выходу и заявлю в его наглое коммюнике. - Засучивая рукава на костюме, заявил боксёрского вида, однозначно поверенный в делах сеньор Гонсалес.
В общем, сквозной проход сенатора Маккейна и удерживаемого им Брумберга, не прошёл незамеченным для сбитых ими с ног дипломатов, а вот для самих прорвавшихся внутрь туалета без очереди сенатора и его нового лучшего друга Брумберга, это уже было не важно, раз они уже находятся внутри и ничего не слышат, что там делается снаружи. Ну и, конечно, заведённый Маккейн на этом не собирается останавливаться, и как только они оказались внутри этого помещения, то он с грохотом закрывает за собой дверь, чем в тот же миг обозначивает находящимся в своих уютных кабинках заседателям своё присутственное прибытие в эту обитель. После чего сенатор быстро осматривается по сторонам и, не обнаружив здесь никого из людей, блуждающих и нарушающих мирное течение жизни в этом тихом месте, где все прибывшие сюда предпочитают уединение, на всё помещение очень звучно кричит:
- Мистер президент!!!
Что и говорить, а это такое громкое оглашение Маккейном мистера президента, с отражённым от стен эхом и дрожью в зеркалах, что придало не только звучности, но и какой-то запредельной и величавой таинственности всему этому моменту, наводит своего шороху внутри всех этих кабинок, занятых разного калибра людьми, в основном конечно президентами. И, конечно, надо понять, что всё это прозвучало так неожиданно и внезапно, да ещё и захлопнувшаяся дверь так тяжело отдалась в сердцах расслабившихся сидельцев, что некоторые из них, чья конституция тела и мыслей, и так была тщедушна и непривычна к таким неожиданностям, не сдержались и ответно громко озвучили себя.
Ну и в общем, если не принимать в расчёт все эти безликие личности, всего лишь первых министров, то за остальных, всё больше президентов, увидь их в тот момент Маккейн, то он мог бы испытать гордость - они все как один, только стоило им услышать слово "мистер президент", в знак уважения и солидарности с мистером президентом, который не любит разобщённости в дружественных ему рядах президентов, невзирая на своё деликатное положение, встали на ноги, без сожаления оставив своё место сидение.
Сенатор же Маккейн, по поднявшемуся из кабинок благопристойному шуму, тут же всё понял и, повернувшись к рядом с ним стоящему и, находящемуся в полной растерянности и в непонимании к настоящему Брумбергу (его тоже надо понять, он до сих пор находится по впечатлением того прорыва сквозь дипломатические круги, где ему в отличие от Маккейна, кулаком отзвонилось в ухе), расплывшись в улыбке, говорит. - Что и следовало доказать. - На что Брумберг, застывшим в недоумении взглядом смотрит на Маккейна и как робот, бесстрастным голосом спрашивает. - Что следовало доказать?
- Я так и знал, что так и будет. - Сенатор Маккейн неожиданно в ответ вскипел и, повысив свой голос до истерического, обрушился с претензиями на тут же сжавшегося в себя Брумберга. - Вам всё мало и подавай ещё. На одном не можете остановиться. - Громко заголосил Маккейн, начав с какими-то тяжкими намерениями надвигаться на Брумберга, который в свою очередь принялся пятиться назад, куда правда сам не знает.
- Я тебя сюда привёл. Так? - надвигаясь на Брумберга, Маккейн уперевшись в него своим полным ненависти взглядом, принялся задавать вопросы.
- Так. - Неуверенно сказал Брумберг, но что он мог поделать, когда вроде бы всё было так, и с действительностью, когда на тебя напирает сенатор сложно поспорить.
-Так что же тебе от меня ещё нужно? - яростно спрашивает Брумберга Маккейн. На что Брумберг не зная, что ответить, только молчит.
- Так что же ты ещё хочешь от меня, подлец? - уткнувшись лбом в лоб уткнувшегося спиной в стену Брумберга, из такого поверхностного положения, обрызгивая слюной Брумберга, с ядовитой улыбкой на лице спросил его Маккейн. И, пожалуй, Блумбергу благоразумие подсказывало, что в данный момент ему не нужно вообще выказывать никаких своих хотений, тем более этому извергу Маккейну, но дело в том, что все эти испытания страхом не прошли даром для Блумберга, который к тому же, как он теперь только понял, зря испытывает особую страсть к устрицам, от которых он сегодня не отказался и плотно ими закусил и вот теперь они очень требовательно просятся на волю.
Так что у Брумберга особого выбора не было (другой вариант, в штаны, это плохо пахнущий и поэтому неприемлемый выбор) и он с мольбою в глазах, выразительно посмотрел на Маккейна. И надо сказать, что этот пристальный взгляд Брумберга возымел своё действие на сенатора Маккейна, правда не в предполагаемом и заложенном в него Брумбергом смысле. Ну а сенатор Маккейн хоть на словах и глобалист до кончиков своих ногтей, всё же он слишком закоренел в своём традиционализме и к тому же находится в слишком взрослом для таких кардинальных изменений в подходах к своему собрату по партии возрасте, и поэтому когда он ошибочно интерпретировал намекающий на свои желания взгляд Брумберга, то он можно сказать потерял над собой контроль и немного вспылил, врезав Брумбергу по его, как выразился Маккейн, бесстыжим зенкам.
Ну а такое силовое противодействие Маккейна настоящим, а не мнимым Маккейном желаниям вдруг расплакавшегося Брумберга, только усиливает их и, стиснувший от напряжения зубы, красный от слёз и сдавливающего себя напряжения Брумберг, из последних сил, глубинным голосом говорит Маккейну. - Придурок, мне срочно нужно туда. - После чего кивнув в сторону кабинок, потемневшим взглядом смотрит на Маккейна. На этот же раз Маккейн, хоть и имел право и дальше заблуждаться насчёт намерений Брумберга, который может быть не по прямому назначению решил воспользоваться кабинкой, но после того как Брумберг посмотрел на него не живым взглядом, то он всё же убедился в чистоте побуждений Брумберга и решил немедленно ему в этом посодействовать.
Что (необходимость посодействовать), в виду того, что все кабинки были заняты и никто из сидящих и стоящих там не спешил их освобождать для еле сдерживающегося Блумберга по причине присутствия вне её странных и возможно опасных людей, была совершенно не лишней и даже второй раз необходимой. И Маккейн зря время не теряя, тут же спешно приступил к обходу всей этой кабинной занятости, где он поочерёдно подходил к каждой из кабинок, пробовал её на предмет закрытости и, убедившись в том, что она действительно закрыта (тревожно для схватившего со своей стороны за ручку двери президента, ну, к примеру, Борнии, несколько раз дёргал за ручку двери), стучал в дверь и уж затем спрашивал:
- Прошу прощения, там случайно не занято?
- Занято! - в ответ повышал свой голос от возмущения такой наглостью, не находящий дополнительных матерных слов президент Борнии.
- И нечего так возмущённо кричать. Я не глухой и всё слышу. - Искренне возмущался Маккейн, услышав такую занятость президента Борнии. - Ведёт себя, прямо слов нет. Тьфу, а ещё дипломатом называется. - К потрясению президента Борнии, Маккейн таким словесным образом макает его под себя и передвигается дальше к другой кабинке. Правда президент Борнии успевает вслед Маккейну разродиться угрозой.
- Я это просто так не оставлю! - пристукнув кулаком по двери, кричит президент Борнии.
- И правильно сделаешь. Правда я не вижу особой для себя гордости в том, чтобы смывать за собой. - Поставив точку в разговоре с президентом Борнии, Маккейн принимается испытывать на свою прочность следующую дверь и того кто там находится. И надо честно признаться, что, как правило, результат такого вмешательства Маккейна в личную жизнь кабинных заседателей, раз за разом не удовлетворял обе стороны переговоров, где одна сторона видела в действиях Маккейна никем не санкционированное, с элементами агрессии вмешательство в их внутренние дела, тогда как та сторона, которую представлял Маккейн, видела в поступках той, закрытой за дверью (занавесом) стороны, не прикрытый эгоизм, который скорей всего был вызван их отсталостью и дремучестью, и связанным с этим отсутствием понимания нужд мирового сообщества - а для того чтобы это решить просто необходимо провести с ними просветительскую работу - самое лучшее, это макнуть их в собственное дерьмо.
Так наиболее отсталые в плане потребностей заседатели, находясь с той стороны мирового сообщества, которую совершенно не представлял собою Маккейн, а представлял всего-то какой-то посол Залич, вместо того чтобы поторопиться и освободить занятое собою место, берёт, нет, не туалетную бумагу, а позволяет себе дерзкие выражения. Так на вежливый вопрос Маккейна. - Ты там засранец, надолго застрял? - Этот только о себе думающий, эгоист в прямом смысле этого слова, что за бесстыжая рожа посла одной далёкой от первых стран цивилизаций Залича, что, в общем-то, и объясняет его хамское поведение, берёт и прямо так и заявляет:
- Сколько нужно, столько и буду сидеть. Ну а если тебе так принципиально важно занять именно эту кабинку, то подождёшь.
И, конечно, такой принципиальный ответ не только не устраивает Маккейна, а он его своей, за гранью понимания наглостью, просто разит и лишает помутневшего рассудком сенатора дара речи.
- Если ты там ещё стоишь, то тебе стоит присесть. А то ты не выдержишь того, что я тебе скажу. - Из-за двери до Маккейна доносится мерзкий голос Залича. Что и говорить, а до чего же беспринципный (ещё о каких-то принципах смеет заговаривать, помолчал бы уже) и наглый тип этот Залич, а иначе как объяснить факт его здешнего местонахождения, между слева восседающим наследным принцем и справа находящимся президентом Океании. И только благодаря вышеозвученным качествам, этот Залич, скорее всего прикинувшись (сделал рожу кирпичом) неприступным и до чего же авторитарным лидером, совершенно не раздираемой внутренними, чего не скажешь о внешних противоречиях, насчёт его кандидатуры лидера одной из транзитных стран, взял и наравне с высшими лицами стран вне очереди проник сюда.
И знай об этом сенатор Маккейн (а он по своей наивности и по простоте своей души, думает, что имеет дело, как минимум с премьер министром), то он скорей всего плюнул бы и, послав подальше этого наглого посла, ушёл. Ну а так сенатору приходится стоять в заблуждении и добиваться сатисфакции.
Ну и возникшая в результате умственного стопора Маккейна тишина, воспринимается противной стороной, как явный успех - она опираясь на крепость двери, смогла выдвинуть неприемлемые условия другой стороне, которую представлял Маккейн и та ничего не имея противопоставить, вынуждена была принять все выдвигаемые ею требования (а как ещё объяснить всё это молчание). А раз так, то противная задверная сторона представляемая послом Заличем, почувствовав в себе самоуверенность, теперь уже начинает проявлять агрессивность - он начинает задирать Маккейна. На что Маккейн никак не реагирует, ну а Залич посмотрев в узкую междверную щель и, не заметив никаких явных движений, продолжает острить.
- А то я ещё долго. Ха-ха. - Сказав, засмеялся над своей, до чего же глупой шуткой Залич, чем и привёл в хоть и нездоровые, но всё же чувства Маккейна, который уже и забыл для чего он здесь стоит и всем этим занимается - тем более Брумберг пока он пререкался тут, занял собой освободившуюся кабинку.
Впрочем, Маккейну теперь уже не важно, что там он забыл, теперь он желает лишь только одного - непременно достать того гада из-за двери и при этом обязательно не по его доброй воле. Для чего (для всего выше озвученного и заодно для разбега) Маккейн отходит к противоположной от этой двери стене и, там собравшись с силами и злостью, громко зарычав: "Ну, гад, держись!", - не дав времени Заличу раздумать над его словами, с разбегу набирает скорость и на ней, своим плечом врезается в дверь кабинки, за которой так подло скрывается Залич.
И надо откровенно, ничего не скрывая сказать, что хоть и дверь с этого первого удара не поддалась и выдержала, в общем-то, не такой уж сильный удар, уже не такого молодого сенатора Маккейна, всё же всё случившееся довольно сильно напугало, как самого Залича, так и всех находящихся в ограниченных кабинками пространстве сидельцев, которые, несмотря на разность менталитетов и темпераментов, на этот раз сошлись в едином мнении, решив, что такое поведение того агрессивного типа с той стороны дверей, не только уже ни в какие двери не лезет, но и требует всеобщего осуждения. С чем они единодушно, через громкие возмущения и выступили.
Но потирающего своё ударенное плечо Маккейна всем этим не проймёшь, он прекрасно знает, что это единодушие в речах звучит ровно до тех пор, пока он ни в какие двери не влез, а как только он вынесет любую дверь на выбор, то вот тогда-то наступит время истины. И как только это случится, то все они для начала заткнувшись, вслед за этим спрятавшимся за дверью и полагающимся на её крепость подлецом и негодяем Заличем, будут молить его о пощаде и великодушии.
Сам же Маккейн, вернувшись назад наизготовку, вначале зычно орёт: "А ну, заткнулись все!". А как только - в тот же момент все затихли, то и наступила тревожная тишина, где сидящие на той стороне кабинок, вжавшись в себя, принялись прислушиваться к тому, что там делается снаружи. Ну а там снаружи, судя по издававшимся звукам, происходило что-то довольно странное и никак не объяснимое без того пока не посмотришь.
Так вначале до этих невольных слушателей донёсся шум похожий на скрип подошв ботинок об пол (когда твои действия, как например, восприятие действительности на слух, подкреплены страхом, то ты становишься большим экспертом в этом деле и можешь без труда классифицировать те или иные действия источника твоего страха) - наверное, становится на изготовку, решили слушатели из-за дверей - далее вместо ожидаемого всеми разбега или всё же вначале воинственного клича, тот агрессивный тип, за которого по своему неведению приняли, само простодушие, сенатора Маккейна, начинает как-то удивительно кряхтеть, что немного успокаивает, и как кажется, что-то похлопывать - может сбивает с рук пыль, чтобы было удобней придушить того гада.
Пока же дальновидность слушателей увлекла их вслед за руками Маккейна прямо к шее Залича, они пропускают момент перемещения Маккейна, и только тогда, когда до них донёсся какой-то необычный звук, вслед за которым куда-то побежала вода, все эти слушатели начали задаваться новым волнующим каждого в отдельности вопросом - что же этот агрессор там ещё задумал такого, чтобы свести их от этих размышлений с ума (как будто и так не понятно, что сами их размышления и свели их с ума).
"Может быть он моет руки?", - почти додумались до истины некоторые размышляющие головы сидельцев. Но разве такая банальная истина может их устроить в нынешнем-то их положении, конечно, нет, и значит, им надо найти более убедительную причину обоснования происходящего, ведь все действия Маккейна подчинены только коварству и неким замыслам против них.
- Он открыв краны на полную силу, тем самым хочет затопить помещение водой и, подняв всё дерьмо вверх, вынудить всех нас покинуть насиженные места. - В одно мгновение озаряет наиболее продвинутые умы сидельцев догадка про задуманное злодейство Маккейна. И фантастичность этого предположения, как раз более чем убеждает в своей реальности этих мыслителей, которых теперь и не переубедить в обратном, и они уже готовятся к заплыву, а те, кто не умеет плавать - к смерти или лучше, конечно, к переговорам о капитуляции.
И, наверное, вскоре бы так и случилось, а так и случилось - и из-за дверей кабинок раздаются взволнованные голоса, предлагающие сенатору Маккейну обсудить сложившуюся ситуацию недопонимания, из которой, как им оттуда видится, есть только один выход - единственно путём мирных переговоров. На что Маккейн не хуже их знает, что для всех них выход действительно один, и этот выход контролируется им и, значит именно он, Маккейн, будет принимать судьбоносное решение, кого выпустить, а кого задержать для разговора. Ну а раз так, то Маккейн, так уж и быть, предлагает им всем разработать дорожную карту для выхода из создавшегося затруднительного положения.
- Мы согласны! - единодушно заявляют представители собравшегося мирового сообщества, кроме конечно, того отщепенца и изгоя Залича, находящегося за той самой дверью, об которую, кажется, повредил своё плечо Маккейн.
- Тогда перво-наперво, нужно создать коалицию. - Заявляет Маккейн и даёт добро, теперь уже своим партнёрам и даже союзникам, для выхода из-за своих дверей и заодно для входа в создаваемую им коалицию стран, для того чтобы совместными усилиями выкурить засевшего в своей кабинке неприятеля. Ну а это многозначное предложение выкурить, прозвучавшее в устах одного усатого лидера страны, где много обезьян, по имени дон Педро, сразу же понравилось сенатору Маккейну, который всегда был не против соединить приятное с полезным. Правда в плане осуществления этого предложения, вновь созданная коалиция, несмотря на видимое единодушие и общее желание выгнать засевшего неприятеля ("Залич или как там его, должен непременно уйти!" - с эти общим лозунгом выступала эта вновь созданная коалиция стран), сразу же натолкнулась на непредвидимые, а может и предвиденные затруднения.
Так после одобрения Маккейном предложенного плана смещения Залича со своего места, он с улыбкой на лице обводит лица участников своей коалиции и, хлопнув в ладоши, говорит. - Ну а теперь дело за малым. Все достаём то, чем будем выкуривать этого несговорчивого типа. - И вот тут-то выясняется, что участники коалиции только на словах такие самоотверженные и храбрые, а как дело коснулось прямого их участия, то как выясняется, многие из них не курят, другая часть следует совету врачей и бросила, а у некоторых в виду их плохого экономического положения в стране, своих сигарет нет и они пользуются экспортным вариантом и поэтому рассчитывает на помощь Маккейна - дай закурить.
Ну а Маккейн совсем дурак что ли, чтобы даже под благовидную цель идти на такие, кто ещё знает, соизмеримые ли с полученным результатом траты. Да и к тому же Маккейн не очень-то и верит этим своим партнёрам по коалиции, чьи дорогие костюмы сшитые на заказ, говорят не об бедственном, а об их прибедняющемся положении - в общем, подлецы и паразиты, одно объединённое этими понятиями слово. И Маккейн ещё раз, теперь уже с угрюмым выражением лица обводит своим взглядом всех этих прощелыг и прохиндеев и, убедившись в том, что они, пожалуй, дальновидные политики и что на них, где сядешь, там и слезешь, ухмыляется и, демонстративно постучав руками по карманам своего пиджака, с грустной усмешкой заявляет:
- И я, кажется, свои сигареты оставил в другом костюме.
Ну а такое положение вещей, хоть и не вызывает большого воодушевления, но всё же оно не безвыходное и всегда на крайний случай можно предложить то, что и предложил, судя по высоченному росту, определённо выскочка, мистер Жальгирис. Что, в общем, и оказалось так, раз он не дожидаясь пока глава коалиции, сенатор Маккейн, что-нибудь предложит, берёт и сам предлагает.
- Так может быть тогда введём санкции! - даже не вопросительно, а с долей утверждения, позволил себе сделать предложение этот высоченный выскочка по имени Жальгирис. И не будь этот Жальгирис таким высоченным малым (вот такой оксюморон), то пожалуй мистер Маккейн его не пожаловал бы и не пожалел за эту его спешку показаться для мистера Маккейна полезным. А тут ещё все участники созданной коалиции, вдруг все одновременно ухватившись за это предложение, всполошились и начали выдвигать свои предложения, как можно прищучить того несговорчивого типа.
- Если хотите знать, то я теперь в его сторону даже не посмотрю. - Пригрозил Заличу, с иголочки одетый, судя по всему президент какого-то международного блока, отвечающего за мир и содружество между странами.
- А я пойду дальше. - Трагическим голосом произнёс своё предостережение рафинированный мистер с густыми бакенбардами, от предложения которого Залич просто был обязан похолодеть от страха и покрыться мурашками, что он может быть и сделал, но об этом никто точно не знал, а только лишь догадывались здесь, на другой, светлой стороне помещения. И. конечно, все здесь находящиеся, живо заинтересовались, куда это так далеко собрался этот мистер и не собирается ли он, заговорив им уши, дать дёру. Правда стоящий у входных дверей Маккейн, всем своим видом даёт понять, что лучше об этом не думать, и этот мистер с бакенбардами, под которыми скрывается один из наследных принцев, может быть поначалу и хотел всех тут обдурить и действительно дать дёру, но убедившись в том, что это ему не удастся сделать, умело выкручивается из своего теперь не доверительного положения.
- Я буду косо на него смотреть. - Из под своих королевских бакенбард, заявил, теперь уже все поняли, кто есть такой этот наследный принц Эдуард, который своим предложением добился лишь того, что все на него теперь стали косо смотреть. И как всегда Маккейн начал уже было расстраиваться за своих никчёмных партнёров по коалиции, которые ничего дельного предложить не могут, как вдруг неожиданно от верховного представителя спорной гряды островов Фолкленда, поступило весьма дельное предложение.
- А давайте мы ему воду перекроем. - Заявил Фолкленд, заставив обратить на себя внимание Маккейна - военная выправка и полный орденов костюм Фолкленда, не мог не вызвать у бывшего военного Маккейна заинтересованности.
- И что это нам даст? - по-военному чётко, спросил Фолкленда Маккейн.
- Будет вернее спросить, что это даст нашему противнику. - Чётко ответил Фолкленд.
- И что же? - спросил Маккейн.
- Максимум десять дней, после чего его можно будет брать обезвоженным. - Дал ответ Фолкленд.
- У нас нет столько времени. - С сожалением сказал Маккейн. И хотя с этим были вынуждены согласиться все присутствующие, всё же засевший и всё это слышащий Залич, предусмотрительно не собирается принимать всё это на веру (может они решили таким образом дезинформировать его, а сами на самом деле перекроют воду) и, готовясь к длительной осаде, нажимает кнопку спуска, для того чтобы обновить воду в бачке на чистую.
- Предусмотрительный гад. - Выразил общее мнение дон Педро, после того как вся коалиция посмотрела в сторону кабинки в которой укрылся Залич и откуда донёсся звук смыва воды. После чего все возвращаются в общий круг и выжидательно смотрят на Фолкленда, который может быть ещё чего предложит. И мистер Фолкленд, так сказать, оправдал всеобщие ожидания, выдвинув новое предложение.
- Тогда я предлагаю отключить свет. - Совершенно не собирается сдаваться, в душе стратег и пора уже признаться, имеющий генеральские погоны, офицер одного высочайшего и не только роста величества, губернатор спорной гряды островов Фолкленд.
- Я вынужден повторить свой ранее заданный вопрос. И что это нам даст? - Улыбнувшись, спросил понравившегося ему Фолкленда Маккейн.
- Могу предположить, что это даст нам возможность тайно пустить газы и во всём этом пренебрежении общественным порядком, обвинить этого засранца за дверью. - Заявил Фолкленд.
- Ого. - Восхитился Маккейн. - Да ты умеешь стратегически мыслить. - Похлопал обрадованного Фолкленда по плечу Маккейн. - Но боюсь, что это больше навредит нам, чем ему. Да и к тому же этого будет мало для того чтобы он пошёл на уступки. А вот как мы после всего случившегося сможем смотреть глаза друг другу, то...- Но влезший Фолкленд со своим: "Сможем", - перебив, не дал закончить свою мысль Маккейну. И будь на месте Фолкленда кто другой, то скорей всего Маккейн не потерпел бы такой наглости перебивать его. Но видимо ход мыслей Фолкленда определённо импонировал Маккейну и он, так и быть, простил эту невоздержанность этому офицеру Его величества.
- Я вас прекрасно понимаю, но вынужден отказаться от вашего предложения. - С грустью в голосе сказал Маккейн.
- Но что же мы тогда будем делать? - внешне приуныв, теперь задался вопросом тот самый паразит, усатый дон Педро, предложивший выкурить Залича и который в этом своём предложении явно преследовал тайную цель - покурить на халяву. Впрочем, от этого в большой политике никуда не деться, и каждый из её участников всегда имеет свои интересы и преследует свои личные цели. Ну а раз так, то Маккейну теперь нужно учитывать состав своей коалиции, где как оказывается, каждый имеет много что сказать, а вот самолично что-то сделать не очень-то спешит сделать, стараясь основное бремя ответственности переложить на чужие плечи. И чьи это плечи будут, то Маккейн об этом даже не догадывается, а знает.
- Хотя стоп. - Вдруг озаряет мысль Маккейна, что, видимо замечается и членами его коалиции, которые почему-то совершенно не радуются этому, а наоборот холодеют от страха. И в особенности те, на кого сейчас пристально смотрит Маккейн. А смотрит он на не слишком рослых членов коалиции - того самого усатого дона Педро и ещё такого же малопредставительного роста, но зато с огромной золотой цепочкой на шее крепыша, сразу видно премьер министра Липумбы или Лимпопо, что для Маккейна в общем не важно - ведь он практик, а географические знания ему в задуманном деле не помогут.
- Ты и ты. - Указав пальцем на усатого лидера и премьер министра с цепочкой пальцем, сказал Маккейн и направился к той самой взятой в осаду кабинке. Правда выделенные им из состава коалиции эти её участники, не больно спешат последовать вслед за своим лидером, и как стояли на месте, переминая ноги, так и продолжают стоять. Маккейн же заметив эту их не решительность, возвращается назад и, подойдя к ним, вначале пристыжено смотрит на них, а уже после говорит:
- Запомните одно. Я два раза не зову и не повторяю. А после того, как это запомнили, подумайте о том, почему я выбрал именно вас. - Маккейн сделал небольшую паузу для того чтобы дать время подумать дону Педро и второму, как его там...Ага, Липумбе. Что, в общем, делать было не обязательно, раз они так не до чего и не додумались. Что становится ясно и для Маккейна и, он устав тратить время, призывно, как перед боем, им говорит. - А не станете ли вы себя завтра укорять в своей настоянной на глупости нерешительности, когда всем станет известно, что кто-то другой, а не вы, оказал помощь, так крайне в ней нуждающемуся гегемону. И что только благодаря тому, что гегемон смог опереться на крепкий хребет своих союзников, он и смог осуществить своё право на правое дело.
Что и говорить, а эти воодушевляющие слова Маккейна сумели достичь сердца слушателей и как только Маккейн закончил эту свою пламенную речь, как его, ещё минуту назад такие не спешащие члены коалиции, уже источают энергией и ради него готовы свернуть горы. Чего собственно и добивался от них Маккейн. После чего он в сопровождении избранных им членов коалиции отправляется к кабинке с сидящим в ней взаперти Заличем. Ну а там под руководством Маккейна начинается строительство переходного устройства, где в качестве опорных устройств и ступенек выступают выбранные Маккейном члены коалиции, которые встав на колени и, уперевшись руками в пол, должны для начала были удержать на себе Маккейна, а уж затем попытаться приподнять его на себе.
Ну а всё это строительство и само положение дел, конечно, идёт под строгим контролем Маккейна и под внимательным наблюдением остальных, оставшихся не у дел участников коалиции. И если поначалу все они (участники коалиции), честно сказать, слегка испугались этой выборности и отводили свои глаза от Маккейна, когда он делал свой выбор, то сейчас они вдруг испугались как раз того, что они все оказались не у дел. Ведь судя по всему дело-то плёвое и нужно-то всего лишь постоять на коленях и слегка запачкаться, что для политика просто обыденность. И как только эта мысль посетила участников коалиции, то они все как один бросились на помощь Маккейну, для того чтобы, кто ему своё плечо подставить, кто руку подать, ну а кто и свою лысую плешь для его зада предложить - вдруг гегемон устанет и захочет присесть.
И вот уже казалось, что всё шло к тому, чтобы Маккейн с помощью столь многочисленной поддержки, взобравшись наверх, с этого своего возвышения смог посмотреть в бесстыжие глаза забаррикадировавшегося негодяя, как в этот практически кульминационный момент, вдруг не вдруг, а открывается входная дверь и в неё, кто бы мог подумать (да и думать не надо, когда каждый в своей душе всегда фатально знал, что так и будет), вошёл именно тот, кто вечно расшатывает сложившийся миропорядок (все не наверное, а уже точно догадались, кто это был такой, и поэтому не имеет смысла делать прямые уточнения - так вот почему, всё это время, сюда, в это помещение, никто не входил, и все, кто внутри, а кто снаружи, ждали его прихода).
- Что тут происходит? - при виде этой сложившейся конструкции, натолкнувшись на невидимую стену, спросил эту гору из тел вошедший. После чего наступает немая сцена, где повернувшие в сторону задавшего вопрос человека члены коалиции во главе с Маккейном, замирают в одном изумлённом и по большей части неудобном положении, а вошедший в свою очередь, посмотрел, посмотрел на всё это дело и, решив сохранить за застанными врасплох какое есть лицо, закрывает за собой дверь и заодно выключает общий свет.
- Так будет лучше. - Говорит сам себе вышедший и в тоже время уходящий человек.
Ну а что было дальше, то сквозь сплошной грохот и трудно переводимую непотребную ругань было ничего невидно и уж очень незавидно видеть и слышать.