Моя Планета : другие произведения.

Мп2014, Этно

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  • © Copyright Моя Планета(wasyata@mail.ru)
  • Добавление работ: Хозяин текста, Голосуют: Номинанты
  • Жанр: Любой, Форма: Любая, Размер: от 5к до 30к
  • Подсчет оценок: Среднее, оценки: 0,1,2,3,4,5,6,7
  • Аннотация:

    СКОРО НОВЫЙ КОНКУРС!

    ГОТОВЬТЕ ИНТЕРЕСНЫЕ ИСТОРИИ!

    ПРИЁМ РАБОТ - С ПЕРВОГО МАРТА 2015 ГОДА

  • Журнал Самиздат: Моя Планета. Познавательный конкурс. Поют ей песнь любви всех голосов творенья
    Конкурс. Номинация "Номинация Этно-2014" ( список для голосования)

    Список работ-участников:
    1 Ласко Э. Великое закрытие века   7k   "Рассказ" Проза, Фантастика
    2 Сторчекова Д.Ю. Красота в глазах смотрящего   9k   "Рассказ" Фантастика
    3 Ладыжец Е.А. Февральский переполох   6k   "Рассказ" Фэнтези
    4 Львова Л.А. Братский трут   27k   "Новелла" Фэнтези
    5 Шерман Е.М. Яд и корона, или когда король женится по любви   11k   "Рассказ" Проза
    6 Свительская Е.Ю. Ёакэ, гейша рассвета   28k   Оценка:2.00*3   "Рассказ" Фантастика, Философия, Любовный роман
    7 Фост О. Право на легенду   5k   "Рассказ" Проза
    8 Katsurini Пугачёвщина   19k   "Рассказ" Фантастика, Фэнтези, Любовный роман
    9 Софронова Е.А. Рубиновый ад   18k   Оценка:4.00*4   "Рассказ" Мистика, Постмодернизм
    10 М.Г. Иднакар   7k   "Статья" Проза
    11 Лобода А. Бабочки долго не живут   18k   "Рассказ" Детектив, Естествознание
    12 Фри И.Н. В погоне за цы   5k   Оценка:9.46*4   "Рассказ" Фантастика
    13 Гулянский А.В. Слоны идут на восток   9k   Оценка:8.78*7   "Рассказ" Фантастика
    14 Андрощук И.К. Произнесенное вслух   12k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Мистика
    15 Щербак В.П. Сказ про мужика Ивана   11k   Оценка:5.28*7   "Рассказ" Проза
    16 Сухова Д. Эльфы в русских сказках   13k   "Рассказ" Фэнтези
    17 Чернецкий М. Трое на яхте, не считая миномета   30k   Оценка:4.67*4   "Рассказ" Приключения
    18 Терехов Б.В. С легким паром, или Каверзы судьбы   5k   "Рассказ" Постмодернизм
    19 Баев А. Кока Колыч   10k   "Рассказ" Проза, Мистика
    20 Тихонова Т.В. О купальнях и водяных   18k   Оценка:7.00*3   "Рассказ" Проза
    21 Небо А. Наливное яблочко   12k   Оценка:7.00*3   "Рассказ" Проза
    22 Буденкова Т.П. Месть Чингисхана   26k   Оценка:6.35*8   "Новелла" Проза
    23 Гордышевская Л. Люди как боги, боги как люди   6k   "Рассказ" Проза
    24 Пинская С. Женщина из легенды   16k   "Новелла" Проза
    25 Ванке В.А. Шаги   11k   "Рассказ" Мистика
    26 Голиков А.В. Своё место   28k   Оценка:3.75*17   "Рассказ" Проза
    27 Винокур Р. Белые Вороны   18k   Оценка:6.81*19   "Рассказ" Проза
    28 Тихонова Л.В. Ведьмина свадьба   10k   "Рассказ" Мистика
    29 Стрекалова Т.А. Сказка северного ветра   21k   "Рассказ" Проза
    30 Грошев-Дворкин Е.Н. Праздник на все времена   25k   Оценка:4.97*4   "Рассказ" Проза
    31 Таран А.С. Серебряное зеркало   26k   "Рассказ" Фэнтези, Мистика
    32 Бершицкий Н.О. Чужое племя   12k   "Рассказ" Проза
    33 Хигаду Продай Кота!   7k   "Рассказ" Фантастика
    34 Прудков В. Версия   11k   "Рассказ"
    35 Кашпур В.В. Ленусик   30k   "Рассказ" Приключения
    36 Чваков Д. Спецгруз   30k   "Рассказ" Проза
    37 Васильева Н. Живая вода   15k   "Рассказ" Любовный роман, Сказки

    1


    Ласко Э. Великое закрытие века   7k   "Рассказ" Проза, Фантастика

      
      
      ...И правильно сделали, что закрыли сюда доступ любопытным и праздношатающимся,
      и оставили возможность работать здесь лишь учёным.
      Почтеннейшая публика пусть себе любуется на дубликаты: мы старались, мы выстроили бетонное здание - копию пещеры,
      и перенесли туда знаменитые наскальные полотна.
      Копии ничем не хуже оригинала, зато им не вредит цэ-о-два и они куда как более устойчивы к микробиологической грязи, которую мои современники носят с собой -
      губительной для оригиналов пещеры, которым *дцать тысяч лет...
      
      ***
      Я перетираю красочные пигменты, наношу их на стены.
      В моё время над этими стенами работали многие поколения,
      и я тоже - пишу кистью из шерсти животного или распыляю краску через особую трубочку.
      Мы - наше племя - относимся к этому как к тайному обряду, ритуалу,
      а ещё раньше другие соплеменники выгравировали изображения в стене.
      Нажатием острого инструмента кто-то вырезал линии - и в пещеру пришли кошачьи фигуры, лошади, другие существа
      и стали здесь жить,
      чтобы не уходить отсюда в обозримом будущем - пока на земле остаётся кто-либо, кто умеет считать время.
      
      ***
      - Эд, подойди сюда! Невероятно!
      Это - сокровища! И они разворачиваются перед глазами, словно кино... нет! Это не просто панорама, не просто фильм, больше! Мистическое послание!
      - Ну что вы, Огюст, наскальная живопись не обязательно...
      - Она - обязательно! - комплекс загадок, узел знаний, масса информации, которую до нас только стремятся донести! Готовы ли мы её воспринять?
      Теперь - мы чувствуем себя первооткрывателями пирамид? Или хотя бы нового мира?
      
      ***
      Я тихо спускаюсь к реке.
      Ночь. На берегу неясно горит один из шаров - неугасимый светильник, о котором только наш шаман знает что-то толковое.
      Он говорит: о таких светильниках ему рассказали птицеголовые люди.
      Сам шаман где-то рядом, я его воспринимаю, но пока что не вижу.
      Я - изобразитель, он - тот, кто направляет и руководит.
      Нет, мне поручает эту работу весь наш род:
      и потомки, и предки,
      и те, кто помогает собирать подмостки для росписи потолка
      пещеры.
      Эти леса можно разобрать, а новые жители останутся - воплощенные животные:
      быки или пони, играющие длинными хвостами, приходящие сюда на водопой;
      коровы, олени, единороги, что оживают от лёгкого дуновения краски в костяную трубочку;
      и всё это - под призрачным чистым светом голубовато-белых шаров - даров птицеголовых людей...
      ...нам всем или только нашему шаману.
      Я спускаюсь к реке, а там дрожат звёзды: тёплые, сияющие, спокойные.
      Они связаны с именами птицеголовых людей,
      которые умели говорить без звука, стремясь донести послание до нас
      всех.
      Передо мной дышит река, а ещё вокруг - леса, луга и необъятные пастбища, заросшие густой травой...
      
      ***
      - Эд, подойди сюда! Я много думал об этом.
      Теперь я понимаю, что означает этот рисунок:
      невероятный и восхитительный шифр! Видишь, Эд? Контур созвездий Близнецов и Тельца, и эти крупные звёзды, что переливаются и словно бы плачут зимними ночами.
      Тогда был совсем другой климат, и жаль, что у нас так мало данных. Но река протекала здесь же.
      
      ***
      Я ставлю последнюю точку. Последнюю на сегодня. Одну из шести, мимо которых прошёл нарисованный носорог.
      Я скоро закончу свою работу, соберу краски и уйду отдыхать, а те, кто последуют за мной, продолжат - но позже -
      и разберут леса, а может, подмостки...
      
      ***
      В бригаде учёных и экспертов, которым предстояло решить эту задачу - только специалисты высшего уровня, не верящие в мистику и подобные странности, зато верящие в свою науку - физику и химию,
      и поэтому ими осуществлён полный комплекс мер по изучению и каталогизации всего встреченного в уникальной пещере.
      Вот что они говорят: мы исследуем красочный слой,
      мы пишем отчёты, подробно говорим о химическом составе
      грунта, стен, краски, потолка - то есть свода пещеры; и воздуха внутри пещеры, и обнаруженных здесь при раскопках предметов,
      и видим противоречие.
      Светильники, наполненные, по всей видимости, жидким жиром, здесь не горели.
      Если принять во внимание расчёты человеко-часов, то сколько времени требовалось, чтобы выполнить эту роспись? и гравировку? а потом просто убрать леса? Не один месяц и не один год.
      И всё это время, без сомнения, горели источники света - вот только какие?
      Керамические плошки с животным жиром? Факелы - пусть даже они горели долго и не гасли?
      Нет. Живопись не терпит грязи. Особенно ритуальная живопись. Особенно та, что - как здесь - пропитана тонкими потоками энергии
      - скорее, энергоинформации.
      Дыма и копоти здесь нет.
      Копоть осталась бы на стенах и сводах, въелась в шершавую поверхность потолка, испортила бы весь вид бегущих, идущих, танцующих, изящных животных.
      Так, может быть, её удалили?
      Смыли водой с высоких стен? Использовали моющие средства?
      В докладе химический анализ не вызывает сомнений. Он ясен кристально: следов сажи и копоти нет.
      И не было.
      Здесь никогда не было жирной копоти. И никогда не горели факелы.
      Но в таком случае не мог ли в пещеру проникать солнечный свет? Не было ли здесь смещений земной коры, окон, щелей, узких шахт?
      Нет. Для живописи освещение должно быть ровным и однородным, нельзя предствить себе, что нужно ждать определённого часа, когда сюда заглянет солнце.
      Нет, смещения слоёв не были значительными. Подземная пещера всегда оставалась под землёй.
      
      ***
      Мы возвращаемся с берега реки, в сосудах - питьевая вода. В руках у шамана - шар, дарящий свет.
      На берегу реки иногда сами собой возникают сияющие шары, горящие бело-голубым ровным огнём. Но только шаманы знают, где их искать - а если не знают, то могут спросить птицеголовых людей. Или их духов.
      Я работаю красками, и я в том состоянии, когда слышу стыки времён - информацию из других измерений и веков.
      И что бы вы ни говорили и ни думали, мы делаем не слишком понятное вам, потомкам, но великое дело.
      
      

    2


    Сторчекова Д.Ю. Красота в глазах смотрящего   9k   "Рассказ" Фантастика

       В тот понедельник летний вечер был таким же тихим и спокойным, как и все погожие летние деньки в маленьком провинциальном городке штата Джорджия. Собаки нежились на солнышке, лениво гавкая на пробегавших мимо обнаглевших кошаков, дети с визгом носились друг за другом возле речки, а женщины, охочие до сплетен чесали языки возле мясной лавки. Тот понедельник так и остался бы просто еще одним летним днем, если бы не странный незнакомец, появившийся в городке после полудня. Небольшое кафе на окраине в этот час было полупустым, тем не менее посетители тут же замолчали, увидев его: несмотря на жару, он был одет в кожаную куртку поверх кофты с длинным рукавом, темные джинсы и изрядно запыленные высокие ботинки на шнуровке. Через плечо был перекинут кофр с фотоаппаратом, в руках он держал зонт. Темные насмешливые глаза с ленивым интересом осматривали посетителей из под падающей на глаза челки. Наконец, заприметив бармена, он подошел к стойке и сел на стул.
      -- Кофе.
      Люди напряженно следили за незнакомцем, он неосознанно вызывал в них опаску и недоверие.
      
      -- К нам редко заезжают туристы. У вас тут родственники? - бармен с интересом смотрел на приезжего. поставив перед ним кофе.
      -- Нет. - нехотя ответил и, чуть помедлив, добавил. - Я фотограф.
      Хлебнув кофе, незнакомец поморщился и больше ни слова не говоря, вышел.
      Весть о странном приезжем разнеслась в один миг. Ему кивали, заговаривали, приглашали на чай, но мужчина был до крайности неразговорчив, на все расспросы он только молча улыбался и фотографировал. Все время, с самого рассвета и до глубокой ночи он ходил по окрестностям с фотоаппаратом снимая живописные виды городка. Его интересовало все: ночное небо и яркий рассвет, бурная речка и зеленое море близлежащего леса, старая ива рядом с кафе и люди... Он молча улыбался прохожим и фотографировал все что видел.
      Ровно через неделю, в понедельник, после полудня незнакомец зашел в кафе и подсел к местному фермеру, зашедшему пропустить стаканчик.
      -- Зачем вы живете? - он задал вопрос сразу, первым, заставив фермера обалдело уставится на него.
      - Ты чего, парень, белены объелся?..
      - Зачем вы все это строите? Почему убиваете то, что дает жизнь всем?
      - Эй, ты ненормальный? О чем ты вообще?
      Чужак усмехнулся и опустил взгляд вниз, изучая поверхность исцарапанной столешницы.
      - Тонкий запах смолы, напитанной солнцем, легкий хруст сухих иголок под ногой, разноголосый хор птиц и.... запах свежесрубленного дерева, гари, табачный дым, громкий смех, заставляющий птиц испуганно замолкнуть. Нет, не так...
      Горьковатый запах моря, ветер в лицо, крики чаек, шорох песка под ногами и глухой рокот волн и.. разноцветные мазутные пятна на воде, пластиковые стаканчики и обертки от чипсов, бьющиеся в прибрежных волнах, тонны гниющей рыбы на берегу... Природа прекрасна, величие переплетенное с нежностью, сила, не сумевшая сломить хрупкость... и знаешь, что портит такую замечательную картину?
      - Ч-что? - хрипло выдавил из себя ошеломленный фермер.
      - Вы, - улыбнулся парень и достал фотоаппарат.
      "вы действительно хотите удалить все фотографии?"
      "Да"...
      Утром следующего дня, фермер Смит, как всегда во вторник вез в городок молоко на продажу. Он проехал указатель и..... Не было городка, не было дороги, не было.... Ничего не было. Только девственно чистый лес с вековыми деревьями.
      Весть об исчезновении целого городка, пускай и маленького, моментально облетела все СМИ. Ученые ломали головы и делали анализы, а газеты шумели о "черных дырах" и "НЛО". Но правды не знал никто.
      Эни жила в Сент-Питерсберге, штат Флорида, всю свою жизнь. Все свои 17 лет. И ни разу не хотела отсюда уехать. Добрые, приветливые люди и небольшая устричная ферма, которой владели ее родители. Но главное, что ее прельщало - это океан. Она часами пропадала на берегу со своим мольбертам и красками, засиживаясь допоздна и иной раз заставляя не на шутку беспокоится родителей.
      Вот и сейчас она сидела на своем любимом пляже, рисовала и вспоминала странного мужчину, пришедшего в их город вчера. Человек всполошил сонный покой городка. К ним редко приезжали незнакомцы, а такие вообще ни разу. Он был красив, но странной, холодной красотой, а его насмешливые глаза, смотрящие из под темной челки, скорее пугали. Правда, чем именно, Эни понять не могла, просто рядом с ним было неуютно и хотелось как можно быстрее и дальше оказаться от него.
      Она столкнулась с ним вчера, выходя из магазина. Он вежливо извинился и прошел мимо, а девушка еще добрых 5 минут смотрела ему в след.
      Эни тряхнула головой и вернулась к картине, старательно выводя пенные барашки на поверхности неспокойного океана.
      -- Фантазия всегда вас отличала от других...
      Эни вздрогнула и оглянулась. Рядом стоял так напугавший ее вчера незнакомец. Несмотря на жару, он был одет в кожаную куртку поверх кофты с длинным рукавом, темные джинсы и изрядно запыленные высокие ботинки на шнуровке. В одной руке он держал фотоаппарат, а в другой зонт. Эни посмотрела на чистое лазурное небо без единого облачка, перевела взгляд на зонт и от неожиданности сказала первое, пришедшее ей в голову:
      -- А зачем вам зонт? - и тут же смутилась - Ой, простите...
      -- А зачем тебе краски? - вопросом на вопрос ответил незнакомец.
      -- Рисовать...
      -- Вот и зонт у меня не просто так, - он с сомнением осмотрел девушку, включил фотоаппарат и сфотографировал ее.
      -- Я вам понравилась? - улыбнулась Эни.
      -- Нет. Как могут нравиться те, кто самим существованием оскверняют землю, на которой живут?
      -- Что вы хотите сказать?- Эни от обиды побледнела и вскочила с раскладного стульчика, на котором сидела во время рисования.
      -- Только то, что вы убиваете красоту.
      -- И чем же?
      -- Посмотри вокруг, - мужчина обвел рукой город позади них. - Разве это красиво?
      -- А разве нет? - Эни гневно сжала кулаки. - Мощь природы в сочетании с недолговечными человеческими постройками, ленивая грация океана и тоненькие, хрупкие небоскребы, лодка в волнах... Разве это не красиво?
      -- Они лишь уродуют лицо природы. Но ты так уверена в своих словах.... Если докажешь мне обратное, я уйду.
      -- И извинишься!
       Мужчина задумчиво посмотрел на девушку и нехотя кивнул:
      -- Извинюсь. У тебя есть неделя.
       Глядя вслед уходящему незнакомцу, Эни тихо произнесла:
      -- Красота ведь в глазах смотрящего...
      
      Ровно через неделю мужчина пришел на пляж, где в первый раз увидел девушку. Она уже ждала его, забравшись с ногами на складной стул, принесенный с собой и смотрела на спокойный океан. Мольберт был сложен и стоял рядом. Он подошел к ней и стал рядом. Та же куртка, кофта с длинным рукавом, фотоаппарат и пыльные ботинки на шнуровке. Не было только зонта.
      -- Привет, - первой нарушила молчание Эни. Мужчина не ответил. - Я сделала...
      Она выпрямила ноги, потянулась и встала. Установила мольберт, потом достала из тубуса, стоящего рядом, полотно и закрепила на раме.
      -- Смотрите...
       На картине был изображен балкон, утопающий в разноцветных, будто только расцветших цветах в небольших аккуратных горшочках. Девушка, закутавшаяся в шаль и глядящая на бескрайний океан. А на горизонте огромный, ярко красный диск солнца. Создавалось впечатление, что солнце умывается в водах враз ставшего красным океана.
      Картина была настолько реалистичная и в то же время полная, что у него не возникло даже мысли, что балкон здесь лишний. Он как будто сам перенесся на этот балкон и даже почувствовал соленый ветер, трепавший волосы девушки.
      -- Вам нравится? - девушка села на песок, поджав ноги и выжидающе смотрела на него.
      -- Что ж, - мужчина откашлялся и перевел взгляд на океан,лениво лижущий золотистый песок. - Признаю, вы умеете создавать красивые вещи. К сожалению, творцов среди вас гораздо меньше, чем убийц.
       Он развернулся и пошел вдоль кромки воды прочь, почти не оставляя следов. Эни помотала головой,стряхивая странное оцепенение и негромко спросила вслед :
      -- Как ваше имя?...
       Вряд ли она ожидала ответ, но ветерок принес едва слышное:
      "Хютер дер Эрде".
      Hüter der Erde - Хранитель земли... Эни знала немецкий, поэтому перевести имя незнакомца не составило труда.
      -- Хранитель земли? - девушка задумчиво вертела в руках карандаш, - уродство построек, творцы, убийцы... Получается, он.... Эй, подождите! - она вскочила и осмотрелась в поисках незнакомца, но его нигде не было видно.
      
       Отчеты о пропажах домов, поселков и даже небольших городков перестали поступать и произошедшее, как обычно списали на пришельцев, а странного темноволосого мужчину, не расстающегося с фотоаппаратом и зонтом, больше никто не видел.

    3


    Ладыжец Е.А. Февральский переполох   6k   "Рассказ" Фэнтези

    Февральский переполох

    1.

    - Уважаемый Февраль, потрудитесь объяснить, что происходит на доверенном вам участке, и каким образом вы собираетесь ЭТО приводить в порядок? - главный секретарь Канцелярии нервно постукивал обгрызенным карандашом по столу.

    - Эм...Ну, в общем-то, я думаю, все можно исправить...Вы только не беспокойтесь...Я же...

    - Вы думаете??? - карандаш хрустнул и разломился на две половинки, печально сверкая грифельным стержнем на солнце. - Ну что ж. У вас ровно одни человеческие сутки на исправление ситуации. Иначе вы уволены. Вы только не беспокойтесь. Надеюсь, ваша квалификация позволит вам все исправить. Удачи.


    Дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной. Вот и закончен третий в моей жизни разговор с боссом.

    Здорово сидеть на облаке, свесив ноги вниз. Не так здорово видеть то, что внизу, и понимать, что ты остался один на один с последствиями своих же действий.

    Хотя почему один. Наверняка есть и другие, такие же, как и я, совершающие ошибки. Есть те, кто на других облаках, на перистых, которые выше, которым уже эти проблемы проблемами не кажутся. Но... тут я пока один. Застрял на этом непослушном кучевом облаке, которое непонятно когда и чем прольется вниз.

    Хранители Облаков Небесной канцелярии Стрибога - они такие же, как и их подопечные, непредсказуемые. А чтобы ими стать, нужно еще учиться и учиться.От Хранителя зависит, что и где выпадет на землю - теплый дождь или тяжелый град, что вырастет в конце сезона у тех, кто живет под его стаей облаков. И за что придется потом краснеть его наставникам.

    Никудышный из меня пока Хранитель, вот что я вам скажу. Ну и что, что я Хранитель Месяца? Зря прогуливал лекции все-таки в Небесном университете. А что вы думали? Мир меняется, вот и в Ирий уже проникли новомодные веяния. Университеты, система управления, прогнозирование, анализ почв и так далее - Стрибог как Хранитель ветров (и наш непосредственный учредитель) с Макошью в хороших отношениях.

    Но я отвлекся. Сейчас я, ХранительN, сижу один на своем Втором уровне облаков, наблюдаю за линией горизонта и думаю, а что же делать с тем, что творится внизу. Нет, вы не подумайте, внизу нет никаких пожаров. Нет никаких трескучих морозов и гибельных для урожая градов. Да и какие урожаи в феврале.

    Просто внизу... небольшой природный катаклизм, вызванный недосыпом и излишней мечтательностью одного молодого Хранителя, соскучившегося по своей Зарнице...И которому грозит шумное разбирательство в Совете Двенадцати месяцев.

    Ну кто, кто же знал, что эта вредная птица-всезнайка так меня подставит? А как пела-то: давай возьмем ключи от Садов Ирия у жаворонка, погуляем, поговорим, я тебе с прогнозами помогу... А еще райская птица, птица счастья! Знал же, что женщины коварны!

    2.

    - Приветствуем вас на Первом канале. По сообщению пресс-службы РосГидроМетЦентра, на территории Смоленской и Свердловской областей, а также в районе Удмуртской Республики наблюдается неизвестной природы циклон. На ближайшие сутки ожидается переменная облачность, обильные осадки и повышенная влажность. Повышение температуры с нуля до +10 градусов. Стоит отметить, что подобные погодные явления для данных территорий в феврале абсолютно нехарактерны. Помимо этого, над столицами регионов уже третий час держится радуга. На данный момент это самый теплый День Святого Валентина за последние 29 лет, чему, впрочем, жители несказанно рады. Желаем удачного дня.

    3.

    - Уважаемый Февраль, можете объяснить свое поведение в прошлый вторник? - Совет Двенадцати месяцев хмуро взирал на худенького, смущенно причесывающего намерзшие на волосы сосульки темноглазого паренька.

    - Ну... Понимаете...Просто ко мне на уровень прилетала Синяя птица, предложила побеседовать...Я отвлекся. - парнишка вскинулся, отчаянно глянул на хмурых членов Совета и практически закричал, - Я же никогда её не видел, только в энциклопедии на картинке! Я же не знал, что эта...эта птица такая врунья! Она предложила в Райском саду погулять во время обеда, я ключи у Жаворонка попросил, вместе с ней вошел, а она... - Февраль махнул рукой и устало уселся прямо на пол. - Цапнула радугу в лапы, махнула крылом и унеслась, а я остался. Простите. - мальчик окончательно повесил голову.

    - Наставник будущего Хранителя облака N говорит то же самое, товарищ председатель Совета. - Главный секретарь Канцелярии задумчиво рассматривал все отчеты о происшествии, включая снимки и подробное описание психологического состояния людей, застигнутых врасплох теплым ливнем и висящей в небе яркой, широкой радугой. - Никто не пострадал, если верить бумагам. Даже наоборот, я могу сказать. Вы же знаете, что на территории этих трех регионов, во-первых, достаточно сложная психологическая обстановка среди жителей, а во-вторых, изображение Синей птицы входит в официальную символику. Может, простим его, по молодости? В конце концов, Синяя птица не залетала к нам очень-очень давно...

    Совет Двенадцати месяцев одобрительно загудел.

    4.

    - Ну и кто, братья мои, выпустил птицу-Гамаюн раньше срока? - Стрибог, высокий и худощавый старик с черными хитрыми глазами, с улыбкой смотрел на колышущееся ветряное зеркало, где были видны растекшаяся по небу радуга и радостные человеческие дети, бегающие по лужам, внезапно образовавшимся на оттаявшем асфальте.

    Его братья, Перун и Даждьбог, хмуро ткнули в сторону скамьи, на которой играл в ладушки с немного растрепанной и еще сонной Лелей-Весной золотоволосый малыш Ярило. Стрибог покачал головой, притворно тяжко вздохнул, сложил крылья и присел рядом, объясняя мальчику, почему так делать нельзя.

    Птица-Гамаюн сверкала белозубой улыбкой на румяном личике и украдкой счищала со своих лазурных крыльев налипшую внизу, за пределами Седьмого неба, обыденность и серость.

    Свою задачу на этот год Синяя птица выполнила. Раз уж петь и пророчить ей нельзя никому, кроме детей Рода, хоть одним глазком заглянуть в собственные владения в Яви можно. Весна, сидящая по соседству, окончательно проснулась и озорно подмигнула подруге. Скоро ворота Ирия откроются и она вместе с перелетными птицами отправится наводить порядок в Яви. А Гамаюн будет её сопровождать. Как и всегда.


    4


    Львова Л.А. Братский трут   27k   "Новелла" Фэнтези


       Перелойка - белозор болотный, ядовитое растение, отвар и настой которого исцеляет инфекционные, кожные болезни и поражение почек. Точная дозировка известна немногим травникам.
       Ивану пересумская жизнь спервоначалу не понравилась. За два года он всё ж привык к скитальчеству и просторам. А тут живёшь вроде как за пазухой тятиного тулупа - меж гор, поросших густым лесом, в махоньком охоцком селе. Зимника нет, одни тропы. Иван сорвался в путь сразу же, как протаяла тележная дорога и подсушила на солнышке серую хребтину, - осмотреть ближние сопки и распадки. Единокровная сестра Онипка разворчалась: куды да куды подался, наши места морочные и опасные. Ишь, за младенца держит. Да лучше опасти* с мороком, чем вымотавшие душу мелкие хозяйские заботы и старшухина трескотня: вот, Ваня, цветочек махонький, телейкой зовут, он от дитячей опрелости хорош, да трудно его достать... Тьфу! Иван и на большее горазд: Савелию, приёмному отцу, кто вывих вправил? Да так искусно, что суставного хрупу никто не услышал. А вместо лубка хитрую завязку навертел - и хлипкое место держит, и телу дышать даёт. И Мутовчиху, которая вместо мамки теперь, враз излечил. Глянул однажды в выцветшие от неотвязной боли глаза и понял: хворь в голове притаилась, изнутри высасывает горемычную, как паук муху. Взял да отловил "паука", сильно надавив за ушами. А потом пальцами "расплющил" и руки с щёлоком вымыл. И всё - снова зашустрила Мутовчиха. А страшуха Онипка одно по одному заладила: учись, Иван... Ну не любит он наставления, лучшая наука - столкнуться лоб в лоб со всеми опастями, измерить шагами все дороги, испытать себя. Так думал Иван, забравшись в могучий лиственник.
      
       Ох ты!.. Какой ключик бьёт! Мала струйка, а взбрыкивает, звенит птичьей песней. Иван присел на корточки возле вёрткой водицы и разом позабыл про недовольство. В глазах будто кусочки радуги заиграли, а уж как весело-то стало! Словно он малой блескучей капелькой пляшет над переливами мощной волны. И поднимает его свежий ветер, и несёт туда, где ревут угрюмые валы мрачного северного моря. И он дрожит вместе с ними от еле сдерживаемой ярости, собирает силы, чтобы восстать стеной и ринуться на жалкую недвижную землю...
      
       Плюх! Иван отчего-то с размаху сунулся в воду, окарябал нос о скользкий небольшой камешек. Набрал ледяной воды в рукава кафтана и намочил ворот. Ушибленное место заныло, а рот оказался полным крови. Хорошо, что Онипка не увидела, а то бы засмеяла. Старшуха осталась дома - тогда кто это хохочет-заливается?.. Иван поднял глаза и от удивления проглотил солёный сгусток. Перед ним стояла девчонка. Не сказать, что уже девка: грудь плоская, руки-ноги точно прутики, но и не малая. Во что одета - не поймёшь, ветошки какие-то... прозрачные, на ветру развеваются, словно перья. Сквозь бесцветные космы, нависшие на лицо, сверкают зелёные глазищи.
       - Ты кто? - спросил Иван. - Откуль здесь взялась?
       - Не знаю... - словно прошелестела девчонка.
       Иван насторожился: узкие синеватые губы чудной отроковицы не дрогнули, а голос вовсе не был похож на девчачий звонкий смех, который он только что слышал.
       - Не помнишь, как нарекли? - начал дознаваться Иван. Вот тут пригодилась Онипкина наука: сторонись в лесу тех, кто незнамыми* скажется. Хрещёный человек род-племя знает, а вот всякая нечисть безымянной бродит. Тем более у девчонки под рваной одежонкой нет креста.
       - Не знаю... - отозвалась она.
       От угодил! Как заяц в петлю! Иван ничуть не испужался, но обозлился. Глянул округ себя - нет ли чего сподручного, чтобы отогнать незнамую. Но сквозь ранневесеннюю мёртвую опадень* - ни росточка зелёного. А если ключевой водой брызнуть? Вода сподземли - первое средство распознать нечистых. Забубнил славу Богородице, сунул ладони под знобкую струйку и плеснул пригоршню на голые девчонкины ступни. Не исчезла нежить середь смрада и дыма. Наоборот, подпрыгнула, потрясла ногой, потом другой и снова засмеялась. Звонкие трели понеслись к голым лиственничным верхушкам, под радостно сиявшее солнце. У Ивана от сердца отлегло: человек она, не бесовское создание. А что креста нет - так, мож, утеряла.
       - Долго ли по лесу плутаешь раздемшись? - Иван попробовал подобраться с другого боку.
       - Не знаю... - молвила отроковица.
       Иван нахмурился. Вот беда... "Не знаю да не знаю". Порченая девчонка - ни разума, ни речей. Иван не раз встречал таких - и бесноватых, и хворых, и омороченных. Эх, отцовы камешки бы сюда. Даже кожа на руках зачесалась - вспомнилось, как мягко грели осколки небесного огня, какая сила вливалась в каждую жилку. А умельчество и невиданная смекалка, которые дозволили ему выполнить отцов завет и спасти единокровную сестру! Была не была - совесть не дозволит ему оставить девчонку без подмоги. Иван нагнулся к ключику, ополоснул разгоревшиеся щёки и зашибленный нос. Красная капля шлёпнулась в воду и крохотным облачком осела на дне.
       - Подойди ко мне, не бойся, - велел Иван. - Вместе вспоминать будем.
       Отроковица оказалась не робкой, тут же порхнула через руслице и встала возле Ивана. Вот чудная! А ежели бы у него плохое на уме было? Девчонка же во все глаза рассматривала на Ивановой шее кипарисовую ладанку, украшенную стекляшками. Почему дивится на обычную вещицу? И в родном городище, и в Пересумке - да что там, по всему хрещёному миру таких полно. У варваров, что ли, взросла? Или лесных отшельников, беглецов от закону. Иван снял плетёный снурок* с шеи, сказал:
       - Смотри, с полдневного* моря привезено... Внутри кусочек ладана...
       И ногтём отшелкнул выступавший край ладанки.
       Батюшки-святы! Пуста ладанка - махонький комок смолы исчез, а створки почернели. И дух такой жуткий, будто падаль жгли. Как же так?..
       Тоненькие пальчики легли на Иваново мослатое запястье, пахшие сеном волосы щекотно коснулись щеки. Вздрогнул Иван, словно молонья рядом ударила. Забыл разом про ладанку. Громко застучало сердце, разгоняя горячую кровь по оцепеневшему телу. В ушах - речной шум, а перед глазами - зелёные звёзды, что день и ночь освещают душу. Потянулся к ним Иван, и мир пропал для него. Утратившая святость ладанка упала в воду и понеслась прочь вместе с извилистой струёй.
      
       Через какое-то время Иван очнулся и не узнал места. Вода в русле поднялась, помутнела и стала бурливым ручьём. Трава обвилась вокруг ног по самое колено. Лиственницы покачивали тяжёлыми опахалами. Где же чудная девчонка, без которой всё теперь не в радость? Али сон такой был? Иван поплёлся назад по чуть видной тропинке, поросшей гусиной гречихой. А мож, не идти никуда? Лечь возле воды и не открывать глаз до той поры, как над говорливым потоком не раздастся знакомый смех... Но словно сграбастало все мысли, скрутило вервием* и потащило прочь.
      
       Ивановы сапоги, подарок приёмного отца Савелия, ссохлись, будто с осени не знали дёгтя, сдавили ноги, а онучи залубенели и ободрали кожу через несколько шагов. Он еле доковылял к тележному пути, присел на закаменевшую от жары обочь. Вот не сдвинется с места ни за что! Но неведомый зов бился в голове, болью отдавался в затылке, поэтому Ивану пришлось подняться. Подобрал было суковатую палку - идти без опоры уже невмочь. На его спасение раздался стук копыт и скрип колёс. Из-за поворота дороги показалась рыженькая якутская коняшка, запряжённая в ладный возок. На нём сидел мужичок, обмахиваясь берёзовой веткой. Иван ещё зимой перезнакомился с пересумцами, поэтому легко признал косоротого вредного старосту Акима Тухалова. Староста почему-то сразу сунул руку под дерюжку, которая прикрывала возок. Ивану помстилось, что Аким испугался, за топором потянулся. Не узнал Онипкиного брата, принял за ушкуйника? Иван поднял руку к макушке - снять шапку. Но она, видно, осталась у ручья. Цапнул длинную прядь и подивился: как раз перед его уходом Онипка обкорнала братца, надев ему на голову горшок. А сейчас волосья спускались до плеч. Иван скосил глаза и вскрикнул: пальцы сжимали седой клок!
       Меж тем телега поравнялась с Иваном.
       - Здрав будь, гость, - равнодушно сказал Аким и дёрнул поводья. Коняшка прибавила шагу.
       Гость? Иван оторопел, потому что в этих краях "гостем" называли утопленника или найденное в тайге тело, а здравия желали, чтобы пропащая душа не привязалась к человеку.
       - Погоди, дядько Аким! - крикнул вдогонку Иван, но староста только пуще хлестанул лошадь.
      
       К Пересумку Иван подошёл ночью. Но темень не была помехой - видел всё, как днём. Мож, и вправду - гость он? К тому же встречен был не собачьим лаем, как прежде, а тихим боязливым поскуливанием. У соседнего дома Иван углядел свою дорогую Онипку, старшуху, спасённую им от тяжких увечий. Сердце радостно дрогнуло, а зов в голове обернулся воем и визгом. Но Иван забыл о нём, сердясь на ноги, которые не пожелали двигаться шибче. Онипка была не одна. Она уговаривала мальчонку в одной рубашке, бесштанного и босого:
       - Не бойся, Василько, переступи... Так нужно... Не упрямься ради отца-матери.
       Но Василько только топтался возле охапки пахучей травы. Иван почуял острый дух желтоголовой полыни. Редкая на севере трава, сестра её берегла для золотушных ребятишек и раненых охоцких. А сейчас зачем-то под ноги мальцу вывалила.
       - Ну же, Василько, - настаивала Онипка. - Тебе сразу станет легче.
       Мальчонка поднял голову и увидел Ивана. Открыл щербатый роток, радостно бросился навстречу, задев пучок полыни. И исчез... Вот, значит, как... Преставился малец, а его душа оторваться от родного дома не смогла. Или отец с матерью отпустить не нашли сил. Сестра помогла покойному уйти к предкам. Откуда ни возьмись рванул не по-летнему холодный ветер, подхватил истлевшую, ставшую прахом полынь и понёс прочь. Онипка перекрестилась и повернулась к брату. Не удивилась, только печально, даже горько сказала:
       - Долго ж ты ко мне шёл, брат. Не чаяла свидеться...
       - Виниться не буду, - молвил, помолчав, Иван. - Свою долю-судьбину я встретил. Там, у ручья. Для чего позвала-то?
       - Позвала?.. - сквозь слёзы удивилась Онипка. - Поперёк тебе никогда бы не встала. И обманкой бы не притянула. Но коли здесь ты, знать, так нужно. Идём в баньку, сам разумеешь, что в дом нельзя...
       - Гостю многого нельзя, - отозвался Иван.
       Онипка сгребла ладонью обереги, которые висели на шее, задумалась. Покивала своим мыслям и успокоила:
       - Не гость ты, Иван. Омороченный. Идём.
      
       В баньке старшуха затеплила огонёк в туеске с жиром, постелила передник на лавчонку сбоку двери - садись. Сама на полоке устроилась. Допытываться стала:
       - Про какой ручей-то сказывал?
       - У поворота перед Лысой сопкой, в лиственничнике. На ключик наткнулся, а он после ручьём стал, - ответил Иван, гадая, к чему Онипке об этом ручье знать.
       - Нету там течи сподземли, - заметила сестра. - И никогда не было. Как ты ушёл, пересумские мужики на сторядье всё облазали. Сказали, что сгинул ты. Или убежал в своё городище. По осени из Котелка приезжали купецкие, руками развели - не был ты у них. У якутов зимой сама была - и по северному ветру ты не хаживал.
       - Погоди... Пошто про осень с зимой говоришь? - изумился Иван. - Я думал, что день в лесу проспал...
       - Год и два месяца, - горько усмехнулась Онипка. - И не проспал, оморочен был. Так крепко, что моя кровь не помогла. Все перекрёстные тропы окропила - думала, заплутал где.
       Старшуха задрала рукав рубахи, Иван увидел тёмные шрамы, которые, словно зарубки на стволе лиственя, усеяли похудевшую руку сестры.
       - Кто ж меня оморочил-то? - сглотнув комок в горле, спросил Иван. - Только не говори, что невинное дитё, дочка каких-то лесных ушкуйников, на такое сподобилась.
       - А расскажи-ка про невинное дитё, - вкрадчиво попросила Онипка. - Страсть как любы мне лесные ребяты. Да не хмурься, плохого не думаю. Саму в лесу под боком у мертвячки нашли.
       Иван и рассказал. Про очи-звёзды, про звонкий смех да ласки, от которых даже сердце глохнет...
       Онипка выслушала, не поднимая головы. Панёва на коленях намокла - плакала, что ль, Иванова старшуха?.. Ну, виноват он. Зато вернулся! Мож, это чудная девчонка его домой направила, Онипка-то не призналась, что брата домой звала.
      
       - Теперь отдохни, брат, - сказала старшуха и достала из угла полка гребень. - А я причешу тебя.
       Иван, как прежде, встал возле неё на колени, голову в сестрин подол уткнул. И тут же заорал: больно же! Чего так волос драть, как якут березовую заболонь!* Но Онипка сильной ручищей придержала затылок, не дала вырваться. Иван подчинился, злорадно думая: вот ужо освободится он! Извертелся, пока сестра будто иголки из его косм повытаскала. Чего он в лесу нацеплял, так и не понял, слышал только лёгонький звон. Но голове полегчало, и от этой лёгкости даже слёзы выступили и мысли прояснились. А когда старшуха приподняла его подбородок и глянула в глаза, разревелся спервоначалу от радости, а потом от жалости к сестре: уж больно Онипка лицом истаяла, ровно постарела. Знамо, переживала за брата. Онипка провела ладонью по шее, подцепила снурок. Иван увидел, как в добрых заплаканных глазах появился блеск, как у зверя, завидевшего добычу.
       - Что это, Иван? - спросила старшуха.
       Иван ответил: "Так ладанка же...". Онипка прищурилась и тихо сказала:
       - Хороша святынька... Не ведаю, как ты живым остался.
       Иван посмотрел на грудь и глаза от удивления выпучил: в сестриной ладони блестела... ребристая раковина. Откуль такая диковина? Вспомнился сильный ветер, солёные брызги пены на лице и рёв большой воды. Онипкин голос зажурчал рассказом...
      
       ... В мои дитячьи годы слышала от старой якутки. Давно это, Иван, было. Были у Отца-Солнца и Матери-Луны три дочери-погодки, красивые и своенравные. Не захотели, как старшие сёстры, замуж за охотников самого Аабасы* идти, небесные урасы ставить, таскать вёдрами молоко из Звёздной реки, пасти непокорных Оленей да нянчить крикливых детей. Захотелось им властительницами быть. Сбежали однажды на землю. Отец-Солнце опечалился, скрылся на долгое время от всех, а дочерей проклял. Мать-Луна от горя почернела. Грозный Аабасы обрушил на землю Небесный огонь, да только беглянки оказались хитрыми: одна скрылась в окияне - это, Иван, такая великая вода, которой конца-краю нет. Другая в каменной пещере спряталась. А третью якутский тойон у себя укрыл, больно уж приглянулась ему девушка с круглым лицом и яркими глазами. Да и добротой и трудолюбством она отличалась от сестёр. Прошло какое-то время, и захотелось сёстрам встретиться. Сначала появилась первая из водяной пучины. Потом вторая вышла сподземли. А третьей, самой младшей, нет. Помчались разгневанные сёстры искать ту, которая их знать не желает. Обнаружили в богатом стойбище средь махоньких детишек, с младенцем у груди - шестерых родила счастливица. Сама полная, круглая, как Мать-Луна, и довольная, в почёте, как Отец-Солнце. Все у неё совета спрашивают, кланяются, кто оленьей тушей, кто рыбой, а кто и коня ведёт. Старшие не неё с попрёками накинулись: для того ли она от женихов сбежала, чтобы выводок ребят нянчить? А она им в ответ: нет доли лучше, чем рядом с любым человеком; всем земным и небесным властительницам того же пожелать хочет. Посмотрели друг на друга старшие сёстры: одна как подлёдная рыбёшка тощая, другая как каменюка черная. С тех пор они свою долю меж людей ищут, да только найти не могут. Сколь уж народу сгубили, а всё не поймут: ежли вместо крови вода, а вместо сердца камень - какое может быть счастье?
      
       Иван выслушал старшуху и задумался, сердито глядя на рыжие волоски, застрявшие в Онипкином заговорённом гребне; на острые льдинки, таявшие на полоке; на колючую раковину в сестриной ладони. Ну, сняла Онипка оморочку. По-прежнему он рыж и свободен. Только на што ему воля, когда и расколдованный, он может думать только о девчонке у ручья и ничему не рад: ни умной знаткой старшухе, ни Пересумку, ни людям, ни жизни среди них. Да и что это за жизнь: ушёл навсегда маленький любопытный Василько, душа-мальчонка, а вот староста Аким, трусоватый и недобрый мужик, ещё всех переживёт. Бьётся Онипка, жилы рвёт, лечит, бури разгоняет, дожди на покосы наводит - а зачем?..
      
       Онипка всхлипнула и протянула Ивану раковину. Отвернулась, глухо и отрывисто сказала:
       - На пути у тебя не стою и стоять не буду. Иди за своей судьбой-участью, брат.
       Иван удивился:
       - Ты меня гонишь? Не нужен больше?
       Онипка взвыла, как плакальщица, потом молвила так тихо, что Ивану пришлось к самым её губам придвинуться:
       - Ты мне больше жизни нужен... А я тебе - нет... Та девчонка из лесу, незнамая, тебя ко мне отправила. Полюбила, видать, противу своего бесовского природства. Так полюбила, что не смогла твою хрестьянскую душу забрать, лишить белого света и всех, кому ты дорог. Но этим себя сгубила. Ведь теперь у ей кровь в жилах, не вода.
       Иван подскочил:
       - Что?.. Ты... Я могу её спасти?
       Онипка зашлась в рыданиях:
       - Не знаю, Иван, не знаю, родной... Это всё камни проклятущие, которые нам на горе батюшка насбирал... Сам помер и нам, детям, доли нету. Кто ж поднимает то, что богу принадлежит?
       Иван молча шибанул банную дверь плечом и выбежал в темноту.
       Онипка, всхлипывая, разожгла печурку под котлом и бросила в огонь передник, на котором сидел Иван.
      
       Ноги сами несли Ивана по тележному пути. Или какая-то сила мчала его так, что звёзды птицами мелькали над головой. Вот и лиственничник. Иван несколько раз сильно расшибся о стволы, искарябал лицо и руки. Но не споткнулся и не упал. Не увидел тумана, струившегося меж стволов, не заметил, что кружит по небольшой роще. Лишь когда рассвело, нашел камень, небольшую часть скалы, возле которой он встретил чудную отроковицу. Ни ручья, ни ключа не было. О русле напоминали лишь странные цветы: белые с зеленоватыми прожилками лепестки, чёрная сердцевина. Венчики будто с мольбой смотрели в бесстрастную утреннюю синеву неба.
      
       Иван вернулся к сестре с охапкой этих цветов, и Онипка скоро допыталась об их пользе. А в народе про цветы пошла худая слава - если сдуру пожевать или без разумения заварить кипятком, можно отравиться. Почему-то назвали их перелойкой.
      
       Опасть, опасти - опасность. Автор всего один раз слышал это слово от сказительницы, но оно понравилось.
       Незнамый - считается, что если человек не может назвать себя или родителей, то он порченый и может навести порчу на любого. Или это бес.
       Опадень - палая лиственничная хвоя.
       Снурок - шнурок.
       Полдневное море - южное море.
       Заболонь - под корой деревьев есть слой, который якуты сушили на зиму и варили его вместо крупы.
       Вервие - верёвка.
      
      
      
      
      
      
      
      

    5


    Шерман Е.М. Яд и корона, или когда король женится по любви   11k   "Рассказ" Проза


    Яд и корона, или когда король женится по любви

             Дорогие дамы, читающие эти строки, скажите, пожалуйста: какие у вас отношения со свекровью? Отличные? Значит, ваш муж сирота, или принадлежите к немногочисленным счастливым исключениям. Большинство замужних женщин лишь грустно улыбнется: легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем невестке заслужить любовь свекрови. Какая свекровь не считает, что ее сын - прекрасный принц, заслуживающей совсем другой жены? 

          А если сын - и в самом деле принц? Или, еще лучше - король? 

          Польская королева Бона Сфорца среди врагов слыла дамой дьявольски энергичной и чертовски властолюбивой. Какой она слыла среди друзей - неизвестно, т.к. друзей у самовластно правившей вместо престарелого мужа неаполитанки не имелось. Никто не любил королеву Бону ни при жизни ее мужа Сигизмунда Первого, ни после его смерти - но все с ней считались. А она, не довольствуясь одной Польшей (по сути, являвшей собой федерацию собственно Польши и Великого княжества Литовского, располагавшегося на территории современных Литвы и Беларуси), мечтала о расширении своей власти путем династических браков. Королеве Боне было кого выдавать замуж: в супружестве у нее родились 4 дочки.
              Как каждая мать, королева любила дочерей. Но эта любовь составляла лишь бледную тень той материнской страсти, которую Бона испытывала к сыну, единственному выжившему сыну, названному Сигизмундом Августом в честь отца. 

          С раннего детства сына Бона контролировала каждый его шаг, направляла каждое его действие. Первую его жену - австрийскую принцессу Елизавету Габсбург - она тоже выбрала самолично, руководствуясь своими геополитическими планами. Брак с Елизаветой сулил много выгод Польше, и у Боны были причины если не любить принцессу, то уважительно к ней относиться. Но Бона крепко невзлюбила невестку: мерзкая девчонка пожелала занять место в сердце сына! То место, которое должно принадлежать только матери. И королева, приложившая столько усилий для устройства брака своего сына, принялась этот брак разрушать. 

          Нелогично, да. Но когда же женщина, охваченная ревностью и неприязнью, руководствовалась логикой! 

          Когда королева Бона узнала, что сын начал изменять жене, то даже обрадовалась - эта новость должна была добить не слишком крепкую здоровьем Елизавету. Когда 15 июня 1546 года невестка умерла на 20-м году жизни, Бона не скрывала тихой радости. Официально молодая королева скончалась от болезни, но кое-кто втихомолку шептался об отравлении. Но при дворе, знаете ли, всегда столько сплетен...

          Радость Боны длилась, однако, недолго - ровно до того момента, когда она узнала, с кем связался ее ненаглядный Сигизмунд Август. О ужас, о горе! Мальчика околдовала, опоила страшная женщина - чудовищная развратница, на которой клейма ставить негде.

          Вообще-то чудовищной развратницей Барбару Радзивилл, дочь могущественнейших литовских магнатов и вдову магната Альберта Гаштольда, никто не считал. Самое большое, что шептались о ее не слишком строгом вдовстве - но ведь запереться в тереме для двадцатидвухлетней означало попрать свою природу. Красавица Барбара обожала модные наряды, косметику, общество галантных кавалеров, любовные истории и романтические баллады, не подозревая, что ей суждено будет стать героиней одной из самых трагических баллад польской истории. 

          Летом 1543 года Сигизмунд Август посетил имение Геранены, принадлежавшее покойному магнату Гаштольду, и встретился с его вдовой. 

          Через четыреста лет один великий писатель напишет о подобной встрече: "любовь поразила нас, как финский нож". С поправкой на эпоху можно сказать: то был удар меча. Мгновенно, с первого взгляда сразила их любовь - и на всю жизнь, казавшуюся 23-летним Барбаре и Сигизмунду Августу такой длинной, почти бесконечной - как летний день. 
             То было прекрасное лето. И хотя возлюбленные соблюдали все правила осторожности, очень скоро их тайна стала всеобщим достоянием. Когда у двоих сияют лица, этот свет скрыть невозможно - и невозможно ошибиться в его значении. Большинство сочувствовало влюбленным, но были в Великом княжестве Литовском люди, которым происходящее активно не нравилось. Родной брат Барбары Миколай Рыжий Радзвилл и двоюродный брат - Миколай Черный Радзивилл были недовольны романом, считая, что Сигизмунд Август лишь компрометирует их сестру - а должен был бы жениться, как честный человек. 

          После смерти Елизаветы препятствия к браку исчезли, и в 1547 году Барбара и Сигизмунд Август были тайно обвенчаны.

          Очень скоро о тайном браке узнала королева Бона. Душевное состояние ее описать невозможно - будь Барбара в пределах досягаемости, королева удушила бы ее собственными руками. Но Барбара была далеко, и гнев обрушился на голову сына. 

          "Я! Для тебя! Нашла такую невесту! Ты знаешь, что герцог прусский Альбрехт Гогенцоллерн стар и немощен, а Анна - его единственная наследница? Ты понимаешь, что после его смерти Пруссия стала бы твоей? Мы превратились бы в самое могущественное государство Европы! А ты! Что ты наделал? Ладно бы еще женился на чистой, порядочной девушке! Но эта..." - в ярости Бона была неистова, как настоящая неаполитанка.

          "Мама, - предостерегающе поднял руку Сигизмунд. - Не говори ничего о Барбаре, я не стану слушать. Я люблю ее".

          Впервые сын осмелился перечить матери. Мир Боны пошатнулся, в глазах потемнело. Но оставалась еще надежда - развести сына. Престарелый отец Сигизмунда поддержал жену и даже разослал письма знатнейшим вельможам, запрещая им признавать "позорящий" корону брак. Не исключено, что именно нервотрепка, затеянная Боной, сократила жизнь старца, выпив последние силы.

          В 1548 году старый король умирает. Первое, что делает его наследник - официально объявляет о своем браке и ставит перед сеймом вопрос о коронации Барбары Радзивилл. 

          Разгорелся невиданный, неслыханный скандал, хотя миллионерша и дворянка Барбара меньше всего походила на бедную сиротку. Но политические страсти не уступают ревности матери, испуганной "потерей" сына: польская шляхта опасалась усиления при дворе партии Великого княжества Литовского, во главе которой стояли Радзивиллы. Шляхта не хотела королеву-литвинку, Бона не хотела невестку-"ведьму", Радзивиллы хотели власти, Сигизмунд Август хотел украсить прекрасное чело любимой короной... а чего хотела Барбара? 
             Любить, просто любить. Просто быть рядом, общаться не при помощи писем. Слышать в ночной тишине его дыхание, ощущать тяжесть его руки на своей груди. Разве это такое уж чрезмерное требование?

          Как оказалось, да. Все депутаты сейма проголосовали против коронации; более того - они потребовали расторжения брака. К ним присоединились высшие иерархи церкви. Но ничто уже не могло остановить молодого короля. 7 декабря 1550 года на голову Барбары Радзивилл была возложена корона польских королей, и даже заклятые враги не могли не признать, что никогда - ни живой, ни мертвой -- не видели столь красивой женщины. Гордая Барбара шла с высоко поднятой головой - и только самые близкие к ней люди знали, что утром молодой королеве внезапно стало дурно, и она едва пришла в себя.
      
          Несколько дней после коронации Барбара чувствовала себя вполне здоровой, а потом снова случился непонятный приступ. Дурнота, рвота, головокружение. Быть может, королева беременна? Но придворные лекари качали головами: нет, не похоже, чтобы в теле королевы поселилось дитя.

    Зато там поселился яд. 

    Италия, родина королевы Боны, славилась ядами. Лучшим из них по праву считали знаменитый яд Борджиа. Его патетически описывает в своей драме "Лукреция Борджиа" Виктор Гюго: "Да, у Борджа есть яды, которые убивают человека в один день или в один год, как заблагорассудится хозяевам. От этих проклятых ядов вино становится вкусней, и бутылку допиваешь с особым удовольствием. Думаешь, что пьян, а ты мертв. Или вдруг человек начинает чахнуть, кожа его сморщивается, глаза проваливаются, волосы седеют, зубы крошатся как стекло, попавшее в хлеб; он уже не ходит, а тащится, не дышит, а хрипит, не смеется, не спит, дрожит от холода на солнце в самый полдень; он еще юноша, а видом старик; некоторое время он еще томится в агонии и, наконец, умирает". Достоверно неизвестно, была ли Барбара отравлена именно этим ядом, или в ход пошло другое зелье - но умирала она долгих пять месяцев и в страшных муках.

          Как стирает ластик карандашный рисунок, так страшная болезнь, которую не могли даже диагностировать, стирала Барбару с лица Земли - черта за чертой. Вот уже нет былой красоты - лицо стало землистым, глаза ввалились, рот запал, как у старухи. Вот уже нет роскошных золотых волос - они выпадают целыми прядями. Вот отважная наездница и неутомимая танцовщица уже не может подняться с постели. А вот и последний акт трагедии: тело, пробуждавшее столько желаний, стало распадаться и гнить заживо. От постели королевы шло такое зловоние, что самые преданные служанки разбегались. До самого конца за Барбарой ухаживал только один человек: ее муж, король Сигизмунд Август. 
             8 мая 1551 года Барбара скончалась. Король впал в неутешное горе и дошел до форменного безумия. Через потайную дверь во дворец привели двух алхимиков, которые пообещали Сигизмунду вызвать дух Барбары - чтобы он мог еще раз ее увидеть. Хоть один посмотреть в любимые глаза, навеки засыпанные землей - за это король готов был отдать полкоролевства. Алхимики поставили условие: не говорить с призраком и не касаться его! Но когда Сигизмунд снова увидел Барбару - не умирающую, нет, но прекрасную и здоровую - он не удержался и бросился к ней. Призрак немедленно исчез.

          По легенде, с тех пор душа Барбары, не зная покоя, бродит по Несвижскому замку. А что свекровь? Надо признать, гнусное преступление, как все преступления, оказалось бесполезным. Боне не удалось вернуть любовь сына - наоборот, Сигизмунд возненавидел родную мать. Отстраненная от власти, лишенная допуска к сыну, Бона решила вернуться в родную Италию. Вернулась она не с пустыми руками - 24 воза с золотом, серебром и драгоценностями вывезла из Польши вдовствующая королева. Но долго наслаждаться богатством ей не пришлось: в 62 года Бона умерла, отравленная собственным придворным врачом. 

          Сигизмунд женился еще раз - по требованию сейма, желавшего обеспечить короне наследника - на сестре своей первой жены. Но брак оказался неудачным, наследник так и не появился. После развода Сигизмунд пустился во все тяжкие, пытаясь забыть в безумных кутежах свою погубленную любовь, свою разбитую жизнь. С его смертью закончилась династия Ягеллонов. 

          ...Что, ваша свекровь показалась уже не столь отталкивающей личностью? Благодарите судьбу, что ваш супруг - не король :-). 
      

    6


    Свительская Е.Ю. Ёакэ, гейша рассвета   28k   Оценка:2.00*3   "Рассказ" Фантастика, Философия, Любовный роман

      Елена Свительская
      Ёакэ, гейша рассвета
      
       У озера Мидори-но-хикару сидело существо размером с пятилетнего ребёнка, воняющее затхлой водой. Голова его походила на тигриную, с большим клювом, спина и живот были скрыты под панцирем наподобие черепашьего, перепончатые руки и ноги покрывала длинная жёлто-зелёная шерсть. Когда чудище вздыхало, то узкие его плечи опускались и на голове в выемке поплёскивалась волшебная вода. Небо уже окрасилось зарницей. Пока успели проснуться лишь самые бедные труженицы из крестьян, готовящие пищу для семей. Впрочем, к Озеру зелёного света никто и близко не подходил без крайней необходимости, даже в разгар дня. Разве что самые нищие, любимцы Бимбо-но ками*, которым особенно не из чего было выбирать: или голодная смерть, или рыба, выловленная в Мидори-но-хикару, или перепончатые лапы водяного. Людям нужно было что-то есть, на них висел груз ответственности за семью. Ну, что ж поделать, каппе тоже нужно было чем-то питаться, чтобы не сдохнуть. Рыба ему приедалась, временами безумно хотелось человеческой крови. Впрочем, в тяжёлые времена, он и прочих животных норовил затащить на дно.
       С прошлого вечера каппа сидел на берегу. Узкий палец его выводил на воде иероглифы, которые исчезали, даже не успев полностью родиться на свет. Глаза его, чёрные как ночной мрак, поблёскивали от влаги.
       "Плачет, что ли, хозяин озера?" - задумчиво спрашивали рыбы друг друга, выныривая к поверхности воды и с любопытством посматривая на водяного. - "Да разве ж он умеет плакать?" - и кто-то плыл по делам, кто-то носился за обедом, кто-то, соответственно, спасался от участи главного блюда, кто-то, потеряв последний стыд, наблюдал за каппой.
       Пожалуй, только проницательный Будда, милосердный бодхисаттва или какой-нибудь мудрый ками смекнули бы, что водяной и вправду плачет. А сам он даже и не подозревал об этом, даже не замечал, что глаза как-то подозрительно пощипывает. В отчаянной надежде писал он своё письмо к вездесущему, желая хотя бы выговориться, выплеснуть бурлящие свои чувства.
      
       О, милосердный Будда! Я - ничтожный каппа, живущий самой наискучнейший жизнью, не заслуживающей и капли твоего драгоценного внимания. Дерзнул я тебе рассказать мою историю. Не надеюсь я быть тобой услышанным, но молчать уже не могу, а поговорить мне не с кем. На свою жизнь я не жалуюсь и не ропщу - жизнь моя самая пустая. Однажды и она пройдёт. Если бы мог я набраться смелости и наглости, то попросил бы тебя заступиться за одну девчонку, существо невиннейшее и несчастнейшее из всех, кого видел я за свою жизнь. В мире людей зовут её Ёакэ, гейша рассвета. Женщины ненавидят её или завидуют ей наичернейшей завистью. Из мужчин, говорят, немногие способны позабыть её, увидев хотя бы раз. Те из них, кто не попался под её чары, просто уже давно без головы от какой-либо иной красотки. А она... Я не знаю, как эти людишки смеют восхищаться кем-либо кроме неё! Считаю я, что в мире нет женщины иль девушки краше её. Она сияет так же ярко, как солнце. И да простит меня великая и прекраснейшая богиня Аматэрасу** за мою неслыханную дерзость! Я даже смерти не убоюсь, потому что нет никого краше Ёакэ. Потому я не вру. А сердце её нежностью своей сравнится разве только с милосерднейшей богиней Каннон.
       Когда я впервые увидел её, то испугался, что ослепну от сияния её красоты. Кожа у неё была белая-белая, красный лепесток нарисован на губах, в волосах, склеенных воском в причудливую причёску, покачивались украшения-цветы, торчали гребни и заколки. На алом кимоно сияли золотые цветы сливы, распахнули крылья в танце журавли. Походка её была неторопливая, движения грациозные. Но более всего зацепили меня тогда её глаза, блестящие от слёз. Была в них такая мука, которой я ни у кого прежде не видал. Поначалу, заметив её издалека, обрадовался я, облизнулся, мечтая о свежей молодой крови. И уже было решился выпрыгнуть на берег, все силы приложить, чтобы схватить её лапами и более не выпускать. Да только разглядел её, глаза её и... не решился.
       Она подошла к самой воде, сняла нелепые сандалии, мешающие ей идти естественно, как и предназначалось природой и богами человеческой женщине. Вошла в воду по щиколотки, потом по колено, не подбирая подол своего кимоно. И тут я испугался, что юная красавица надумала топиться. И решил, что всеми силами воспротивлюсь её намерению, не пущу в озеро. Я тут, как ни как, хозяин!
       Ёакэ долго стояла, не обращая внимания на набухающее от воды кимоно. Потом опустилась на колени. И начала писать на воде послания богам. Я дерзнул прочитать их все, хотя не имею на то никаких прав.
       Девочка написала о своей нелёгкой жизни, о трудностях её семьи. Нет, не жаловалась она богам, не роптала и не просила ни пощады, ни защиты, ни каких-либо благ для себя. Молилась только о стариках-родителях да об своей младшей сестрёнке. Все прочие её братья и сёстры умерли от голода, потом старики, пряча глаза от стыда, продали последнюю свою дочь в весёлый квартал. Нет, не за свои жизни, которые уже перевалили за половину, тряслись они, а только мечтали подарить Ёакэ возможность выжить. За бедность её, за ободранные лохмотья кимоно никто бы замуж её не взял. Скупщик детей отвёз девочку к своему хозяину. Да в тот день весёлый квартал посетила хозяйка модного тогда окия*** из Киото, дабы сплавить свою нерадивую ученицу, которая не только талантами не блистала, даром проедая еду и изводя напрасно деньги на обучение и наряды, но ещё и в силу дурного нрава вздумала плести в окия интриги и покуситься на место хозяйки. Трагедия и глубокое падение той девицы обернулись счастьем для Ёакэ, единственным везением в её трудной жизни. Хозяйка окия исполнила для хозяина того дома из весёлого квартала одну из известнейших своих песен. Ёакэ, мывшая пол в помещении неподалёку, услышала, восхитилась и вздумала тихо повторить. Слух у хозяйки окия был отменный, услышала она пение, разглядела нужные её ремеслу навыки и выкупила девчонку себе. Мол, нельзя оставлять её здесь, чтобы ложилась со всеми, кто заплатит, а надобно вырастить из неё гейшу, которая будет услаждать слух мужской музыкой и пением, глаза радовать танцем, ум пленять остроумной беседой, в душу западать своей поэзией, а что до остального... то тут уж ей решать, разумеется, если станет блестящей и недоступной, словом, воплощением мужской мечты.
       Чутьё не подвело хозяйку окия: выкупленная девчонка оказалось до того славной, что превзошла самые смелые мечты своей учительницы. Едва только заручившись поддержкой названной старшей сестры, одной из лучших гейш своего окия, едва только начав выходить на торжества, Ёакэ потрясла всех мужчин, кто хоть раз, хоть на мгновение видел её. И госпожа окия сразу и без колебаний выбрала её своей преемницей. То, что прежняя, вторая по блеску после Ёакэ, возражала и сопротивлялась, не имело никакого значения. А после пришлось ей смолкнуть, так как поняла, что соперницу ей не затмить.
       Разумеется, не хвалилась ничем из этого прекрасная Ёакэ, а только по обрывкам лихорадочных её мыслей, открытых воде лишь, понял я историю её взлёта и расцвета. Волновалась Ёакэ за младшую свою сестру, ту, которая родилась уже после того, как её родители продали. Не смотря на все усилия Ёакэ - каторжный труд - не смотря на то, что деньги, отдаваемые ей хозяйкой окия, лишь малая доля заработка прекрасной гейши, среди людей обычных были деньгами весьма приличными, Бимбо-но ками продолжал неотступно следовать за её семьёй. То воры в дом заберутся, то злая соседская девчонка толкнёт сестру Ёакэ в грязь, испортив едва только купленное кимоно, то нищий бродяга попросится поесть - и недавние бедняки, помня свои страдания, накормят бедолагу, то вдруг дом сгорит... Люди сначала шептались за спинами стариков и девчонки, что проклятье, жуткое проклятье, пало на их семью, увело на тот свет сыновей и других дочерей стариков. А позже уже и в глаза стали старикам это говорить, требовать, чтоб убрались те, запятнавшие себя гневом каких-то богов, из их селенья, дабы проклятье этих людей на других не перешло. Было, пару раз камнями били стариков и девчонку, хотели извести, да вовремя очнулись, усовестились. А гадить им не перестали. Перебралась семья на новое место, в далёкую деревню, зажило очень скромно, молились усердно, почти все деньги, присланные Ёакэ, раздавали нуждающимся. Да всё по-прежнему шло: то воры нагрянут, то нищие за помощью приплетутся, а то и вовсе приползут, то пожар...
       До того, как случилось что-то, навлёкшее гнев богов или пристальное внимание злых духов, семья Ёакэ была самой обычной крестьянской семьёй. Незадолго до начала ужасов и бед старший брат Ёакэ сбежал из деревни и заделался торговцем. Крестьянин из него был не ахти, а вот как торговец парень преуспел. Присылал с доверенными лицами домой деньги. Родители и деревню всю накормили угощениями, и дом новый построили, и зажили с другими детьми в счастии и достатке. И дочерей уже норовились пристроить - было у них тогда шестеро красавиц, а Ёакэ - самая младшая. К ним, завидя их успех и нежданное везенье, женихи толпами потянулись. И даже успели старики выдать старшую дочь за жреца местного синтоистского храма, одного из самых почитаемых в той местности людей. И остальным дочерям стали женихов подбирать. И двоих сыновей женили удачно, ещё больше разбогатев.
       Что случилось, что же такого наделали эти люди, никто так и не узнал. Только внезапно на дороге какой-то самурай убил старшего брата Ёакэ. То ли дерзость какая примерещилась воину, то ли меч новый захотелось на живом теле испытать. Умер парень, а его друзья, дело с ним вместе имевшие, предали его семью. Через десять дней умерла замужняя сестра Ёакэ. Ещё через полгода болезнь сшибла с ног всех детей и невесток стариков, кроме Ёакэ. Всё, что оставалось из хороших вещей, продали старики, да почти ни за что: неохотно скупали люди вещи, боясь скверны - уж слишком резко настигли несчастных беды. Старики крепились изо всех сил. Уж и мать Ёакэ, которая тогда занемогла, пошла было топиться, чтобы даром еду не проедать, оставить мужу и дочери. Да вовремя почуяла новую беду девчонка, прибежала к реке, схватила мать за полу кимоно, плакала так горько и так безутешно, что женщина помирать не решилась. А потом, долго-долго плакав и долго-долго совещавшись с мужем, продала Ёакэ в весёлый квартал, из которого той чудом удалось выбраться. Может, то боги чуть смилостивились от того, что родители девчонки всё ж таки помогали нищим, пока ещё водился достаток в их доме. Может, кто-то из бедняков из благодарности очень пылко молился за ту семью. Словом, выпорхнула Ёакэ из ужасного места и стала неприступной и блистающей гейшей рассвета. Позже родилась её сестра. Та о ком Ёакэ теперь волновалась больше, чем о себе, и больше, чем о родителях. Как прекрасный лотос среди грязи и ила расцвела Ёакэ, прославилась даже за пределами Киото, однако всех её талантов не хватало, чтобы семья её выкарабкалась из нищеты.
       Ходила Ёакэ по ночам - с утра до вечера работала на окия - по мико, шаманкам, монахам, выпытывала про причину злосчастий своей семьи. Те только брали деньги, усиленно припоминали всё, что знали и умели... и горестно разводили руками. Никто не знал, за что проклятье легло на Ёакэ и её семью. Один старый монах, чудесами прославившийся от Киото до Эдо, посоветовал Ёакэ все деньги, что ей из её заработка отдадут, все деньги, что сэкономит на нарядах и украшеньях, потратить на еду и подарки для нищих. Как бы ни было тяжко преступление, содеянное Ёакэ в прошлых жизнях или же её семьёй при жизни этой, однако же благими делами, быть может, смоется и это прегрешение.
       Сказать, что Ёакэ стала святой, значит, ничего не сказать. Всё, что только могла, отдавала она тем, кто нуждался, и тем, кто обратился за помощью. Она сияла ярче падающей звезды, рассекая весь мрак тяжёлой и суетной жизни, она могла бы купаться в золоте и рисе, но всё, что хозяйка окия отдавала ей из её заработка, тратила на других. Исхудала Ёакэ, казалось, вот-вот растает. Поблекла её красота. Впрочем, толстый слой белил скрывал эту потерю. А таланты прекрасной юной гейши от отчаяния расцвели ещё ярче. И если остались ещё мужчины, которые голову потеряли от других женщин, то уж душами всех завладело её искусство. Сам сёгун всполошился, едва не забросил всё, чтобы рвануться в Киото и сцапать прославленную искусницу и красотку в свои железные руки. Да император со всем выводком принцев и родственников сон потерял, завалил окия, в котором жила Ёакэ, слёзными любовными письмами, умоляя стать его наложницей, а то и... сказать даже страшно, до того обнаглел, главной женой. Нынешнюю главную жену свою император обещал выгнать из дворца, если только прекрасной Ёакэ будет того угодно. И даже наложниц своих обещал выгнать, только одну лишь Ёакэ любить. А уж сколько клялись другие её поклонники! Сколько писем со стихами, восхищениями, мольбами и обещаниями написали! Кажется, если бы собрать всю эту бумагу, то можно было весь Нихон**** застелить в ряд или два.
       Не желала Ёакэ быть ни чьей-то самозабвенной, ни чьей-то безумной любовью. Не желала сердце никому отдавать, так как всё время о спасении сестры и семьи думала. И богатого покровителя, который бы ей безбедную жизнь обеспечил, не искала. Нет таких денег, которыми бы можно было откупиться от страшного проклятия. Но может делами добрыми удастся хотя бы сестрёнку спасти ей? От ревности, от обиды докопались какие-то из влюблённых в Ёакэ до истории её, пустили гадкий слух, что проклята красавица, а потому не восхищаться ею, а гнать её надобно. Часть ухажёров отвалилась после, впрочем, всё равно их достаточно оставалось. Жизнь без Ёакэ, без ослепительной красоты её, без талантов её казалась многим мужчинам хуже проклятия.
       Иссякали силы душевные, иссякали силы телесные у прекрасной юной гейши. Хотела она сходить в храм и помолиться, да настоятели уж более и на порог не пускали её. Боялись, что увидят послушники и монахи такую красоту - и об учении Будды, о стремлении к просветлению позабудут. Не все, конечно, были и очень сильные духом, но не дело ж настоятелям своих учеников такому искушению подвергать! И потому ни в один из храмов Киото не пустили бедную Ёакэ. Так бродила она по округе вечерами, ночами, ища места, где бы можно было выговориться. И добрела к моему озеру. Слыхала она раньше, быть может, что об озере дурная слава идёт, но всё равно пришла, надеясь, должно, что никто здесь её не потревожит. И потому записала она свою печальную историю, свои горячие нежные молитвы о счастии младшей сестрёнки на воде. Я смотрел на неё, глаза мне что-то щипать начало, мир как-то вдруг помутнел. Решил, что рыбные мальки, хулиганьё это, замутили воду, потому плохо вижу. И выбрался наружу, на дальний берег. Надеялся, не увидит она меня, но она как почуяла, посмотрела.
       - Ты ли каппа, который здесь живёт? Который кровь выпивает и топит? - спросила.
       Я робко приблизился и извинился, что нарушил её покой.
       А она, глупышка, вылезла из воды на берег, бухнулась на колени передо мной и взмолилась, чтобы я погубил её, тогда, быть может, после мучительной гибели её боги смилуются и даруют прощение её семье. В первый раз кто-то меня просил о таком - и я от изумления растерялся. И сказал ей, что ни топить её не смогу, ни кровь пить. Жалко мне её, а потому у меня весь аппетит пропал. Разрыдалась она горько-горько. Я подошёл, робко по спине погладил. Что ещё я мог сделать для неё? Разве что выплакаться дать. Людям это почему-то нужно и важно, когда у них горе. И вдруг осенило меня.
       - Знаю я, Ёакэ, одного паренька по имени Сайвай. В детстве рано он мать потерял и потому глубоко задумался, почему в человеческом мире столько бед и несчастий. И с тех пор он везде ищет ответ. И учения достигших просветления он изучает, и книги древних мудрецов. Днём при свете солнца читает, ночью светлячками свитки освещает, сиянием луны или блеском снега. Везде был, всё обошёл. Кажется, нет на всём свете книги, которой бы не прочёл он. А если и есть, то ещё доберётся. Лет ему ещё только семнадцать, успеет ещё. Ко мне тоже заходил, допытывался о житии таких ничтожных злобных существ как я. Я аж обалдел от такой наглости, потому и упустил, не утопил. Найди его, девочка, да спроси, может, он подскажет, за что роду твоему такое горе досталось.
       Перестала плакать красавица, сжала благодарно руки мои и засеменила прочь, насколько позволяло быстро двигаться её тяжёлое узкое кимоно. А про обувь свою неудобную забыла. Я спрятал её сандалии и, бывало, доставал, прижимал к животу. Почему-то мне становилось сладко тогда. И вспоминалась та девчонка.
       Около года прошло, кажись, в мире людей. Однажды утром заскочил ко мне Сайвай. Бледный, растрёпанный. Умолял его сожрать.
       - Это ещё что за глупости! - возмутился я, - Что такого натворил, малёк?
       Рассказал он мне историю о своей любви и о конце Ёакэ.
       Оказалось, прислушалась Ёакэ к совету моему. Решила обратиться за помощью к любознательному юноше. А чтобы он ей точно помог, вздумала влюбить его в себя. Якобы случайно познакомилась с ним на улице Киото, когда он из одного храма выходил. Нарочно споткнулась, ногу подвернула. А он, добрая душа, до окия довёл её, хотя раньше туда и не заходил. В благодарность пригласила его выпить сакэ. Он долго упирался, а потом всё же вошёл в её покои: любопытство одержало верх, так как ни разу прежде в комнате у гейши не был он. Песню спела она ему, стихи рассказала. Старалась, сияла, как только она одна умела. Не устоял Сайвай перед блеском её красоты, но виду не подал. Притворился, будто лишь как поэта, товарища по наслаждению песнями, стихами и цветами ценил. В общем, так их дружба началась. Он всеми силами искал ответ. Она старалась сиять ярче прежнего, чтобы он не сорвался с крючка. Глупышка, да он бы и сам ни за что от неё не ушёл, даже под страхом смерти! За нежную заботу его, за острожное обращение и вежливость, за ум его блестящий полюбила его Ёакэ по-настоящему. Сайвай понял всё, перемены заметил, но виду не подал. Остался другом ей. А вокруг все твердили, что юный учёный Сайвай и Ёакэ любят друг друга до беспамятства, только друг другом и живут. От людей сердца не спрячешь: они всё разглядят. И, конечно, людям завидно было, но тех, кто в молодости и уме мог состязаться с пареньком, было не столь уж и много. А если учесть, что видели любовь юной красавицы к молодому учёному, то и вовсе у многих мечтателей и завоевателей руки опускались.
       Около года прошло. Сидели однажды Ёакэ и Сайвай у ручья, смотрели, как уносит вода последние лепестки сакуры. Ели рисовые лепёшки с начинкой. Грустно смотреть, как уносит вода последний след весеннего цветения наипрекраснейшего из деревьев. Грустно и красиво, так как красота в этом мире мимолётна, потому и грустна, и ценна.
       - Когда мой брат сбежал и вдруг открыл в себе дар торговца, то первые деньги заработанные нам прислал, - вдруг вспомнила Ёакэ. Мы тогда все вместе сидели на берегу ручья, ели моти и смеялись, братца моего добрым словом вспоминали. Сакура уже вся отцвела тогда, но нам было радостно. Мы впервые ели столько, сколько хотели. Мы тогда надеялись на лучшее. А на следующую весну, ещё до цветения сакуры, только-только тогда расцвели сливовые деревья, с красными цветами и белыми, мы сидели и любовались ими, ели досыта, радовались. По брату только соскучились. И тогда я выронила одну рисовую лепёшку, а сестра, не заметив, наступила на неё ногой. Отец ругался на неё, а она засмеялась. Мол, подумаешь, у нас теперь денег много, какое мне дело до одного выброшенного моти! Вскоре после того дня нашего брата, надежду нашу, зарубил днём на дороге какой-то жестокий самурай... И когда я вижу, как осыпаются цветы сакуры и сливы, то вспоминаю об этом - и мне становится очень грустно.
       Сайвай молчал долго, нахмурившись, так что Ёакэ перепугалась и не знала, что говорить ей и что делать.
       - Читал я как-то записки об одной провинции Нихон, - сказал он наконец, - Там были такие слова: "В древнее время в уезде Кусу провинции Бунго было одно широкое целинное поле. Некий человек, живший в уезде Окита, пришёл на это поле, возвёл жилище, возделал это поле и стал там жить. Постепенно дом его стал богатым, и крестьянин возрадовался, начал пить сакэ и развлекаться. Однажды он вздумал стрелять из лука, но цели у него не было. Тогда он взял рисовые лепёшки, поставил их как цель, и, когда собрался стрелять в них, рисовые лепёшки превратились в белых птиц и улетели. С этого времени крестьянин стал слабеть, терять разум и наконец умер, а поля одичали. В годы Тэмпёё житель уезда Хаями по имени Куни, разыскивая временно заброшенные плодородные земли, переехал сюда, возделал эти поля, но вся рассада риса засохла и погибла, а он испугался и более не возделывал их, снова забросил". Там ещё говорилось, что "рисовые лепёшки моти служат символом благосостояния" и "так как бог счастья покинул эти поля, то они и захирели".*****
       - Так вот почему! - вскричала Ёакэ заламывая руки, - Мы прогневали душу риса! И как рис в нашем доме покинула его душа, так и боги счастья отвернулись от нашего дома.
       - Может, ещё можно всё поправить? Я думаю... - начал было юноша.
       Его возлюбленная вдруг вскрикнула, смяла кимоно на груди... и упала бездыханная. Так потерял род Ёакэ самое главное своё сокровище.
       И потому пришёл ко мне Сайвай и умолял лишить его жизни - жизнь без Ёакэ, гейши рассвета, была ему не мила. Так и не докопался он ни до причины появления страданий в мире, ни до открытия, как возможно исправить всё. Впрочем, все его поиски для него уже не имели никакого значения. Но оттого, что узнал я от него, аппетит у меня пропал начисто и, чуял я, не скоро возвратится. И потому сказал я ему, что в тяжёлых случаях у людей принято молиться, к тому же, у Ёакэ была любимая сестра, за которую некому теперь не заступиться - родители-то уже почти и не жильцы на этом свете.
       И Сайвай ушёл. Выдал сестру любимой замуж за своего друга-учёного, человека с добрым сердцем и каким-никаким, а всё ж таки с достатком. Постригся в монахи - и до конца своей жизни молился о спасении своей любимой. Иногда он навещал меня, но вчера вечером узнал я от знакомого оборотня-барсука, что дыхание моего друга-монаха оборвалось. Сам я молиться не умею, потому я волнуюсь за Ёакэ. У меня всё чаще начинает щипать в глазах, а мир и вовсе почти постоянно как пятно смазанное, впрочем, это не имеет никакого значения. О, всемогущий, милосердный Будда, сделай что-нибудь для неё!"
      
       Узкий палец замер над водою, дописав последний иероглиф в обращении к Будде.
       С тех пор старый каппа ничего уже не ел. То лежал на дне озера, безразлично глядя на водную толщу, то выползал наружу, обращался в бедняка в лохмотьях и, сопровождаемый вонью затхлой воды, ходил и смотрел, как там живут потомки сестры Ёакэ. А потом те куда-то переехали.
       Минуло несколько веков. Старый каппа уже и из озера не выходил. Молчал и думал. И никого не ел. Даже самые глупые мальки стали относиться к нему с уважением. А он ждал, когда же умрёт от истощения. Озеро стало мельче, вокруг высадили небольшой парк, настроили однообразных высоченных домов. Иногда, измучившись от тоски и одиночества, водяной выглядывал на людей в парке из-за травяных зарослей. Или бесцельно шатался по аллеям в образе вонючего седовласого бедняка. Запах каппы не скроешь, а сидеть одному на дне или с глупыми рыбами болтать невыносимо.
       Однажды он увидел её. Свою прекрасную Ёакэ. Чуть более юная, чем в первую встречу, в бесстыдной юбке, обнажающей ноги аж до колен, в белой какой-то накидке с рукавами, с волосами до пояса, развевающимися по ветру, она прошла мимо и не заметила его. Здоровое лицо её сияло красотой и свежестью юности. Видимо, бог риса простил уже Ёакэ и её род. Давно пора. Девушка спешила, потому споткнулась и едва не упала. Какой-то паренёк, чуть младше её, оказавшийся поблизости, подхватил её под локоть, поддержал. Ёакэ торопливо поблагодарила - и устремилась вперёд. Молодой прохожий с мгновение смотрел ей вслед, потом закусил губу - и побежал за ней. Её Сайвай... На этот раз Сайвай не даст ей уйти. Каппа долго смотрел им вслед и улыбался. Потом залез в своё озеро, улёгся на дне в самом глубоком месте и спокойно закрыл глаза.
      
       ...Будда смотрел с неба на землю. На самый край города, где выброшенная кем-то самка сенбернара вылизывала родившихся щенков. К нему подошёл хозяин ада, кашлянул.
       - Знаешь, я никак не могу найти в моих владениях душу одного каппы...
       - Ааа, он в раю, - Будда виновато улыбнулся, - Извини, совсем забегался, забыл тебя предупредить.
       - Всё понятно. Дела... Бывает, - божество ада с пониманием улыбнулось - и исчезло.
       Будда смотрел на младшего из щенков, помесь сенбернара и ещё непонятно кого, и шептал:
       - Спи спокойно, маленький каппа. Спи спокойно, пока твоя мать жива. Через сорок один день её застрелит подвыпивший якудза, срывая на ней злость. Ты, едва живой от голода, последний из всего выводка, выползешь на аллею - и тебя найдёт твоя Ёакэ. Ты будешь верным и добрым псом, будешь делать для счастья Ёакэ и Сайвай всё, что только сможешь. Они будут любить тебя, сильно-сильно. Через пятнадцать лет ты попадёшь под колёса машины, успев вытолкнуть с её пути их сына. Смерть твоя будет мучительная, но быстрая. Вся семья будет горько плакать о тебе. Ёакэ и Сайвай будут терзаться, словно потеряли своего ребёнка, а их дети - словно потеряли брата. Через два года у Ёакэ и Сайвай родится поздний ребёнок, самый младший из всех. Все его будут любить и лелеять. У него будет доброе сердце и острый ум, он станет учёным, который много доброго сделает для зверей, впрочем, более своей любимой работы будет ценить он своих родителей, братьев и сестёр, да свою семью. Так ты снова будишь с ними, маленький каппа. Это твой рай. Я знаю, что ничего другого тебе и не надо. А пока спи спокойно.
       Будда грустно улыбался, смотря с неба на Ёакэ и двоих, любивших её...
      
      
      Примечания к тексту:
      * Бимбо-но ками: бог бедности
      ** Аматэрасу: богиня солнца, самая главная из синтоистских богов. Она считается прародительницей императорской семьи Японии.
      ***Окия - дом гейш
      ****Нихон: Япония
      ***** Древние Фудоки. - М.: Наука, главная редакция восточной литературы, 1969. - с. 125-126.

    7


    Фост О. Право на легенду   5k   "Рассказ" Проза

       - Тварь я дрожащая или право имею?
      С этими словами брат подхватил рюкзак и был таков. В нашей семье вся домовитость предков досталась мне, а вся их непоседливость - ему. С другой стороны, мне для работы и не надо мотаться по миру, впечатления собирая, всё перед глазами: люди, город, окрестности. Знай себе, наблюдай - и в пластик переноси. А потом, когда очередное кукольное моё царство готово, раскрашивай, обшивай... не то братец. Поэт - и этим всё сказано. В вечном споре с самим собой, вечно ему то не так и это не эдак. Правда, случается и брату обретать равновесие. Родит стих, рассказ или статью - и денёк-другой ходит блаженный. И тишина...
       Когда уезжает - тишина другая, тревожная. Он ведь, если куда укатывает, то пока не приедет, ни слуху от него, ни духу. Вот такая он зараза аж два раза. Однако сейчас, видать, сильно его мысли зацепили, если письмо прислал: "Помяни слово моё: когда боги творили мир, они начали с Южной Америки. Смотри прицеп - легенду местную для тебя записал". Другие люди о природе-погоде-достопримечательностях говорили бы. Но мой брат - не другие. И что ж он там накопал, интересно?
       "Высоко-высоко, выше солнца и звёзд стоит небесный дворец бога Караатля, имя чьё на языке богов означает Отец, и жены его, богини Ланицель, - люди зовут её Мать. Счастливо живут во дворце своём Караатль и Ланицель, вечно юные, окружённые сонмом детей и внуков. Всё-всё послушно Караатлю и Ланицель - Солнце и Луна, звёзды и Земля, животные и птицы. Вот только люди, случается, огорчают великих Отца и Мать.
       Однажды дерзнули люди и построили дом высотой до небес. Рассердился Караатль на людей, полезших в чертоги его без приглашения, топнул ногой - и сотряслась земля, и обвалилась башня, и лежат с тех пор на Земле горы Анды.
       В другой раз захотели люди реки повернуть в пустыню, чтобы хлеб там растить. Снова осерчал Караатль на самоуправство людское, дохнул жарко, и понёсся на людей ветер сырой и жаркий, нагнал на них лихорадку гнилую. Побросали они инструменты и бежали, себя не помня, от рек тех подальше.
       А в третий раз научились люди летать, да лучше птиц! Ох, разгневался Караатль! Сверкнули молнии в кулаке бога, раздался гром его голоса: "Смерть им!" И сам Караатль огненной кометой понёсся к Земле.
       Страшно стало Ланицель - в такой ярости мужа своего ещё она не видела. И за него заболело сердце у богини, и за беспокойное создание их юной и горячей любви. Не стерпела она на этот раз и полетела вслед за взъярённым богом. Горной грядой под ноги ему бросилась. Что есть силы ударился о горы эти Караатль - ведь только-только на стремительном пути его ничего не было. Взревев от боли, оборотился бог ураганом неистовым, стал горы эти крушить-крошить, по камушку и песчинке разносить. Стонут горы, кровью и слезами истекают, песком к буре льнут, обнимают, и гасят, гасят её порывы.
       Да только буря ещё больше от этого разошлась, всей мощью обрушилась на преграду. Одолела её, уничтожила - и дальше смерть понесла.
       Вот-вот уже сейчас и обрушится на Землю, разорвёт её на мелкие кусочки, погибнет на ней всё живое - но главное, люди, эти дерзкие и самонадеянные твари, возомнившие, будто могут хоть что-то из того, что может Отец, исчезнут навсегда!
       Но море тут раскинулось на пути смертоносной бури, приняло удар её в себя, всплеснуло солёной кровью и стоном женским. В бешенстве буря оборотилась огнём жестоким и жгла море, и жгла. Стонало море, слезами исходило, прохладой их гася пылавший в сердце верховного бога гнев. Но вот последняя капля морская высохла, испарилась, и ничто теперь не мешало Отцу уничтожить непокорных детей своих.
       Собравшись с силами, бог полетел было дальше - да на пути его расцвёл весенний сад. Вишни и яблони, миндаль и магнолии, черемуха и сирень, жасмин и розы - всё тянулось к нему цветами и сладкими ароматами, всё ласкало бога и обещало ему несказанное наслаждение.
       Бог остановился, тяжело дыша и едва переча охватившей его существо неге. Из глубины сада прилетела негромкая песня, и послышались чьи-то лёгкие шаги. Навстречу Караатлю из-за деревьев вышла Ланицель в платье из белых и розовых лепестков - и опадали они с груди её и живота, опадали и разлетались бабочками и птицами.
       Богиня протянула руки к любимому - и он шагнул к этим прекрасным рукам, забыть в их кольце обо всём на свете. А когда через положенный срок родилась у них дочь, нарекли её Поэзия, что на языке богов означает "дитя гнева и нежности". С тех пор живёт Поэзия среди богов и людей, радует их и печалит, и делает равными друг другу".
      Зная брата, сильно подозреваю, что он сочинил эту легенду сам, но промолчу, сделаю вид, будто так и надо. В конце концов, имеет человек право.

    8


    Katsurini Пугачёвщина   19k   "Рассказ" Фантастика, Фэнтези, Любовный роман

      Мирное соглашение к Екатерине II :
        "Негоже столько воевать, потери уже тьма* люду только с моей стороны. Я понимаю, у тебя наёмное войско, не твой народ, но мне жаль человеческие жизни, стоящие на кону, ведь гибнут и невинные в сече нашей. Давай уж мир заключать.
        А род мой от Александра Невского идёт, такие ж права на престол я имею, как и ты, а может и больше.
        
        хан, коего ты Емелькой Пугачёвым кличешь."
         К договору прилагались две шубы - очень дорогой подарок, ведь рынок пушнины был закрыт долгое время.
        * * * * *
        Дозор. Смотр войск новым ханом в виду смерти старого. Рядом на лошадях едут два воеводы.
        - Ты не думаешь, что тебя постигнет та же участь? - спрашивает воевода Омелько, обращаясь к главнокомандующему.
        - Посмотрим. Катька вообще распоясалась. Наёмников ещё больше набрала, а ещё наших донских казаков, пригрозила чем-то небось, не верится, что купила их, - хан окинул взглядом селение.
        - Жаль, уже пошли потери наши с обоих сторон, - сказал второй воевода.
        - Послабления больше не будет. Раз мир её не устраивает, будет война. Крестьяне на нашей стороне - это хорошо, но армия из них никакая. Так нас всех перережут и людей не останется. Поэтому обычный люд распустить! Остаются лишь ордынцы, - хан отдавал приказы своим людям.
        - А кто наших защищать будет? - вновь вклинился в разговор Омелько, имея в виду конкретное родное селение. Хан тут временно, а он здесь вырос.
        - Семьи-то? Надо найти кого-то. Желательно на вид простачка, но не военного, того, кто сможет защитить селян.
        - Будем искать, - ответил воевода Богдан, он был немного в своих мыслях, поэтому больше отмалчивался, и мысли совершенно не лезли в голову, но при этом он внимательно слушал приказы своего хана.
        На том и порешили. И началось новое наступление войск. Тартарию зажимали со всех сторон. С юга прижимали турки, которые перешли на сторону Московии. С севера наёмники зверствовали. Народ массово принимал крещение, по указке хана, и переходил на сторону врага. Это был запасной план, чтобы просто выжить. Люди знали по несколько языков. По-русски говорить им запретили. Они вернутся на родной язык в любом случае, будь то власть Московии или Тартарии, но сейчас они могли поставить себя под удар.
        С востока наступали китайцы, уже отхватив территории Китайской Тартарии - их куш в этой войне Рюриковичей против орды.
        Оставалась только независимая Тартария и остатки некогда Великой Тартарии.
        * * * * *
        "Шёл степью моряк и тосковал по морю. Шёл он шёл, иссыхал, а всему виною была девица-красавица..."
        Такую песенку напевал огромный детина, надумавший жениться.
      Его братья где-то в орде служили, если вообще ещё живы. Он же, как младший, должен был унаследовать отчий дом да за родителями на старости приглядывать. Такое будущее ему светило, если бы Катерина II не начала эту войну. Одно радовало, что не успел ещё ко времени нашествия наёмников собственную семью завести.
      Но и его путь начался, когда судьба показала красную ленточку. Теперь предстояло найти суженую, с судьбой ведь не поспоришь.
        Внешне юноша походил на огромного медведя. Руки были толщиною в два пядевых* обхвата, торс тянул на маховую сажень*. Это был кузнец. Привык он с металлом возиться, а там сила нужна. В перерывах практиковал собственное искусство боя коваными для себя мечами. При всей своей величине он мог двигаться бесшумно и быстро.
         В пути он был уже не один месяц. И повидал уже всякое. Всё же война меняет людей. Они честно сражались за своё будущее, до конца. Но вера в победу гасла с каждым днём. Враг не щадил народ, вырезая целые селения. Он ломал воинский дух, право быть гордыми, право быть внуками богов.
         Богатырь, а именно таким он мог показаться издали, выглядел неприглядно. Волосы висели сосульками до лопаток. Давно он уже двигался степью, а водоёмов никак не встречалось. К пеклу он был привычный, ведь в кузне и не такой жар бывает. Сорочка вся пропахла потом, но постирать её было негде.
        Перед взором растянулась полноводная река. Наконец-то! Раздевшись донага, парень нырнул с головой, охлаждаясь и смывая с себя грязь и пот. Вынырнул, сделал глоток. Пить много нельзя. Маленькими глоточками по чуть-чуть.
        Услышал в ушах удар сердца. Значит, судьба где-то рядом.
      Стал осматриваться по сторонам. Вдалеке виднелся островок, покрытый лесом. Кивнув своим мыслям, юноша стал искать мыльный корень и отмываться. Выстирал свою одежду, надел прямо мокрую. Теперь предстояло натянуть кольчугу. С ней плыть будет тяжелее, как бы на дно не утащила, но и к этому ему не привыкать. А вот шлем придётся снять и положить в котомку. Меч никуда не денется, если надеть ножны на пояс.
        Всё же путешествовать (своим путём шествовать) без боевого облачения он не рисковал, а то мало ли нечаянно стрела или пуля нового Катерининского оружия вылетит, помирать ему ещё было рановато. Против пуль он своё изобретение не испытывал, всё же не довелось встретиться лицом к лицу с противником.
        Облачившись и войдя в воду по шею, видел, как от острова отплывают лодки с мужчинами в кожаных доспехах. Сечь? Которая? В том, что это не наёмники, юноша нисколько не сомневался. Однако было странно, ведь такие доспехи практически не защищали. Или они не в набег собираются? И где их лошади, ведь орда славится своей конницей?
        Звенько спрятался в воде, пока мимо проплывали челноки.
        Насилу вытерпев нужное время, он вынырнул и, отдышавшись, поплыл потихоньку к острову.
        Светить своими способностями явно не стоило, да и за врага принять могут, поэтому по прибытии на берег он разделся просто до сорочки и портков, припрятав воинское облачение на берегу.
        Чутьё у него было развито хорошо, даже можно было сказать, что обострилось, и теперь, захотев, он начинал видеть конечную вещь даже до первой сборки и не зная её назначения.
        Вот и сейчас, шёл одному ему ведомыми тропками, останавливался или приседал ровно тогда, когда было нужно, чтобы его не увидели. А потом залёг в кусты, ожидая когда его обнаружат. Можно было даже вздремнуть, поднабрав чуть растраченных сил, что он и сделал.
        Спустя пару часов именно к этому месту приблизилась девушка. В её руках был странный комок чёрной ткани, который она прижимала к сердцу. Внезапно она к чему-то прислушалась, потом случайно споткнулась, выронила вещь, лежащую у неё в руках. Выругалась про себя за собственную неуклюжесть и, собрав в ладонь всё, что растеряла, присела и в таком виде прошла несколько шажков, пока не скрылась за деревьями. После чего встала и побежала, не заметив, как один лоскуток у неё всё же выпал. Это было гадание и часть испытания. Для девушки было важно, чтобы никому её ноша не досталась. Но судьба распорядилась иначе.
        Звенько проснулся уже днём, когда солнышко было над головой. Протёр сонные глаза и стал оглядываться в поисках кого-то, но заприметил лишь странной формы кусочек чёрной ткани, на который он при обычном стечении обстоятельств не обратил бы внимания. Но не сегодня.
        Покрутил в руках, приложил к носу понюхать, сунул за пазуху подпоясанной рубахи и встал, сладко потянувшись.
        Развернулся и столкнулся с препятствием. Удар был слабым, малоощутимым для юноши. Помехой оказалась девушка, которая, видимо, увлекшись рассматриванием соловья на берёзе, обходила видимый краем глаза ствол дерева, ударилась плечом о что-то твёрдое.
        - Ой, - вскрикнула она, потирая своё зашибленное ненароком плечо. - Простите.
        Девушка с одной стороны испугалась незнакомца, а с другой, никогда доселе не высовывая носа дальше островка, она и не видела чужестранцев. Предания, которые рассказывались в селении, не внушали к незнакомцам доверия, но сей странный молодец не особо отличался от их ребят. Такие ж одежды, разве что с вышивкой. Когда-то и они вышивали, да потом ордынцы перестали надевать такой наряд в повседневной жизни, предпочитая просто белые одежды. Да и рвалась такая одежда довольно часто, а рваньё носить было им не по чину. А нового вышитого и не напасёшься на них.
        Сей же хлопец был дюжий и статный как хан. Голубые глаза с интересом рассматривали девушку, едва достававшую ему до груди. Её светло-русые волосы были переплетены в косу и перевязаны красной ленточкой. Серые глазки озорно блестели и проявляли любопытство.
        - Не бойся, девица, не обижу.
        - Да я и не боюсь, - девушка выпятила грудь, страха, и правда, уже не было к незнакомцу. Но ежели раньше у неё даже мысль не допускалась потрогать выступающие бугры мышц их воевод или хана(у остальных таких просто не было), то на сей раз захотелось это осуществить. Девушка только не знала, как об этом спросить. - Ого, какие мышцы. Можно потрогать?
        У молодого человека, уже отрастившего себе и усы и бороду, такая нескромная просьба девицы вызвала раскатистый смех. Ни одна девушка доселе не проявляла такого явного интереса к его физически развитому телу, боясь быть неправильно истолкованной.
        "А он здорово смеётся!" - подумала она.
        - Потрогаешь, а дальше что? Чем отплатишь мне? - Звенько проверял её, нисколь не сомневаясь в её нетронутости другим мужчиной.
        На личике девушки чувства сменяли одно другое, она и сердилась и хотела его ударить, а в следующий миг предложила угостить пирогами.
        После удовлетворения девичьего любопытства, ограничивающегося ощупыванием рук парня и грудных мышц, утоления голода, оба сидели, несколько расслабившись, в траве и весело общались. Парень рассказывал, где ему удалось побывать, Белянка же задавала вопросы или отмалчивалась. Про их жизнь нельзя было никому молвить - это угрожало их безопасности.
        Перед расставанием, когда солнышко уже садилось, Звенько отдал девице лоскуток, нисколь не сомневаясь, кто его уронил. Она побледнела, доставая из кармана передника другой такой же, разве что чуть больший и с двумя дырочками посередине. Свернула трубочкой отданный кусочек ткани и сшила его тут же, а потом продела кончики в отверстия в другом лоскутке и пришила их. Затем свернула и тот трубочкой и соединила стык стежками. В конце были закрыты оба бока цельной вещи, напоминающей амбарный замок.
        Кузнец не раз сам такие делал. Почему же на сей раз он не понял, что за вещь перед ним, хотя внимательно наблюдал за движениями девушки?
        Девушка то краснела, то бледнела, пока шила.
        - Это что?
        - Замок.
        -Это я понял. От чего?
        - От моего сердца.
        - А ключ?
        Девушка посмотрела на юношу и сглотнула. Она не могла этого ему сказать. Он должен сам догадаться, ведь он - суженый.
        Если честно, девушка очень переживала, когда хан велел сегодня утром и ей замок сделать. Другие девчата хитрили, отдавали сами дужку замка своим любимым. У неё же такого человека не было и ни за кого в селении она не хотела замуж. Да и обычных мужиков там сегодня не осталось, одни старики да увечные. И, как назло, именно сегодня был её день, когда никого здорового там не осталось. А судьба вон как распорядилась. Белянка была рада такому положению вещей, ведь от этого парня она чувствовала себя странно, ей было легко с ним и уходить от него не хотелось. Но уже темнело, ей пора было домой. Замок уже завершён, опасаться больше некого.
        Девушка встала, делая последний стежок. Звенько последовал её примеру, не зная, как ей предложить остаться. Он уже не сомневался в том, кто перед ним.
        - Ты позволишь расплести тебе косу?
        Это могло означать только одно: ни один мужчина боле к ней не притронется как муж. Никто, кроме него.
        Она позволила. А он её лентой подобрал свои волосы, завязав сзади хвост.
        Это был сговор.
        Она убежала сразу же по завершении обряда.
        - И кто он? - допытывалась женщина, ставшая матерью девушке, Искра - жена воеводы Богдана.
        Но Белянка хранила молчание. Не хотелось, чтобы Звенько или ей перемывали косточки. Хотя, возможно, она ошибалась в своём решении, потому что матушка дурёхой обзывала: связать свою жизнь с хромым, косым или ещё каким калекой, это ж надо было такою уродиться? А ночью мама плакала от безысходности за судьбу единственной дочки, пусть и приёмной.
        На утро девушка собрала остатки еды со стола и побежала на то место, где вчера она виделась с Ним, осыпаемая ничуть не меньшей бранью матушки.
        На месте его не было и девушка чуть не плакала от разочарования. Внезапно на плечи опустились здоровенные ручища. В первый миг сердце Белянки пропустило удар от страха, но услыхав его голос, она успокоилась. Позавтракав вместе, Звенько заговорил первым:
        - Пойдём, надо завершить обряд.
        - Но почему сегодня? Ведь никого нет?
        - Так нужно.
         Они шли рядом, ища здорового мужика, который мог поженить их, связав навеки узами.
        По-хорошему, им нужно было благословение, но в виду того, что девушка была сироткою, этого не требовалось.
        Они пришли к шатру, в котором была кухня, в главном стане воинском*. Но там были лишь женщины да калеки. Спросили, где мужика найти можно.
        - А чем тебе я не мужик? - вышел Ждан из шатра, у него не было одного глаза, в остальном же он был здоров, хотя для воинской службы уже был негоден. Но тут же умолк, увидев пред собою здоровенного мужика раза в три больше его.
        За ним вышли и другие калеки и так же попятились назад, не посмев даже слово вставить.
        Белянка шла, понуро опустив голову. Ну где им сыскать нужного человека?
        Звенько остановился, увидев приближающихся двух ничуть не уступавших ему в силе и росте мужчин.
        У Белянки же текли слёзы по щекам от безысходности.
        - Он тебя обидел? - взревел воевода. Белянка вздрогнула от голоса отца.
        - Н-нет-нет, - девушка перепугалась не на шутку за своего жениха.
        Но оба мужчины больше не глядели на неё, приковав внимание к чужаку.
        Парень не испугался, и удар, возникший столь же мгновенно, перехватил, прищурив один глаз. Это была проверка для будущего зятя.
        - Проведите обряд свадебный, прошу, - Звенько перехватил и второй удар, и два бугая стояли сцепивши руки и сверлили друг друга взглядами.
        - Ты посмел обидеть мою дочь?
        - Обидеть? Суженую? Вы в своём уме?
        - Тогда почему она плакала?
        - Я сказал, что обряд надо обязательно сегодня провести. Мы повстречали ваших калек, а после Белянка расстроилась. - Звенько заметил, что суженой подле уже нет, а воевода зубы ему заговаривает да ударами отвлекает. - Зачем хан увёл её?
        - Если ты и правда её суженый, отыщи её, - воевода внезапно отпустил парня, поразившись его наблюдательности. Ведь их схватка была не только проверкою силы и выяснения причины слёз его названной дочки, но и отвлекающим манёвром. Они ведь давно заприметили парочку, но вышли далеко не сразу, договорившись о распределении ролей. Воевода просто не мог по-другому принять в свою семью неизвестного мужчину, не удостоверившись в том, что тот сможет её защитить и вызволить из плена. К тому же, им ведь нужен был не только муж для его дочки, но и защитник села. Хан жестом показал девице следовать за ним, и они ушли, оставляя будущих родственников наедине.
        Звенько в мгновение ока исчез. "Перемещается быстро, ничуть не хуже самого хана, - отметил про себя воевода Богдан. - Вот только где он такому боевому искусству обучался? Ведь в орде он явно не состоял. Да и вышивка на рубахе говорила о многом, что растился он с любовью своими родителями, которые вели оседлый образ жизни."
        Воевода хмыкнул про себя, не о таком зяте он мечтал, но этот уже поражает воображение.
        Через пять минут Звенько уже стоял перед шатром хана, ничем внешне не выделяющимся пред остальными. На плече у него была вызволенная из плена девушка, которая была под стражей десятерых молодых дюжих парней в одном из сараев неподалёку, которых Звенько раскидал в мгновении ока. Шатры располагались на полянке среди леса, недалеко от деревянных домиков селян.
        Хан окинул парочку оценивающим взглядом. Похоже, он нашёл того, кто позаботится о селении. Но захочет ли юноша остаться?
        - Садитесь, - протянул хан, показывая на разбросанные на полу подушки.
        Молодые расселись по обеим сторонам от главнокомандующего их армией и выполняющего роль наместника в этой войне. Хан был поражён не только силе и наблюдательности молодого человека, но и умению быстро двигаться и подмечать детали.
        - Кто тебя обучал? - решил напрямик спросить хан.
        - Чему именно?
        - Всему!
        - Что-то отец да братья вбили с детства, что-то сам отточил, а что-то природное чутьё.
        - Ты видишь будущее? - хана очень интересовал этот вопрос. Он сомневался в принятом решении и было б неплохо узнать, что готовит им судьба.
        - Иногда.
        - Что ты можешь сказать о нас?
        - Вы уйдёте и продолжите борьбу в Независимой Тартарии. И вы проиграете.
        - Почему?
        - Не знаю. Просто на картах Тартарии больше не будет. И в истории не останется никаких упоминаний об этой войне. Пугачёв всего лишь останется как предводитель крестьянского восстания. А о вас никогда и не вспомнят.
        - А какая судьба ждёт тебя?
        - А я останусь здесь, рядом с Белянкой и присмотрю за селянами.
        - А дальше?
        - Придут наёмники Катерины, но мы всего лишь местные жители, сопротивление оказывать не станем, те посадника своего оставят, обратят нас в веру свою. Так и будем жить, и дети наши и внуки. А правнуки переедут в другой край, затеряются среди тамошних людей.
        - Значит, ты не против того, что я попрошу тебя остаться. - Звенько кивнул. - А могу я узнать причину, по которой ты соглашаешься?
        - Мой дом сгорел при набеге наёмников в эту войну, пока я ковал железо в кузне. Родители же не вынесли горя, когда узнали, что их старший сын погиб в этой войне.
        - Поэтому ты так не любишь войну.
        - И поэтому тоже. Дома у меня нет, возвращаться некуда. Я думал где-то осесть, но и тут неплохо.
        Обряд свадьбы хан провёл тут же, получив благословение от названных родителей Беляночки.
        А к вечеру в селении остались лишь калеки, старики и молодёжь. Свадьбу гуляли сразу десятью парами. После этого хан оставил за главного кузнеца, а сам с отрядом вояк и их семьями, покинул островок.
        Когда пришли наёмники, никого не нашли, окромя местных жителей, недалёких, запросто перенявших веру в Христа, в душе кланявшихся родной земле и солнышку. Они оказались хитрее, чем императрица, продолжили свой род, избежав ненужных потерь, затаившихся и передававших предания и легенды в своих сказках о былинных богатырях, дурачках, не сдавающихся и верящих в то, что добро всегда победит.
        
        
        
        
        Примечания:
        тьма* - десять тысяч.
        пядь* - расстояние от растопыренного большого пальца до указательного = 17,78 см
        сажень* - один обхват - расстояние между концами средних пальцев раскинутых в стороны рук - 1,76м    стан воинский* - лагерь военных, состоящий из множества шатров. хан* - высшее воинское звание в орде - главнокомандующий. орда* - армия Руси. После раздела Руси на запад и восток, деление было на Московию, Московскую Тартарию или Сибирь(север), Великую Тартарию (центр), Китайскую Тартарию (большая часть современного Китая до Китайской стены, а сам Китай был отделён Китайской стеной), Независимую Тартарию (юго-запад Азии).

    9


    Софронова Е.А. Рубиновый ад   18k   Оценка:4.00*4   "Рассказ" Мистика, Постмодернизм


       Рубиновый ад.
       Солнце садится, и мне некуда больше идти. Мой путь окончен. В голове моей пусто. Я чист как белый лист бумаги.
       Я перестал грести и положил весла на дно лодки. Лодка, мягко покачиваясь на волнах, почти стояла на месте.
       По небу плыли разноцветные облака. В них отражались отблески пламени заката. Я впервые наблюдал такое причудливое сочетание теплых и холодных оттенков синего и красного, находящихся между собой в каком-то странном противоборстве. Я ощутил нарастающую во мне тревогу. Такой закат не предвещал ничего хорошего.
       Два облака появились с востока и запада. Странно, ведь не может же ветер дуть с двух сторон. Но они плывут, невзирая на ветер, невзирая на закат. Облака подобны двум царственным ликам, древним ликам королей Запада и Востока. Король Запада стар, его длинная облачная борода тянется почти до самой земли, король Востока юн и его облако светится ярко-красным цветом молодости. Вот встречаются их взоры в небесах, и они улыбаются друг другу будто старые знакомые.
       Вдруг маленькое кровавое облачко появляется между ними. Кажется, что это кровавый рубин плывет в небесах. В глазах королей пробуждается жадность. Каждый из них жаждет обладать им.
       Их лица обагряются гневом. Вокруг них сгущаются маленькие облачка, и они превращаются в огненных драконов, белых и красных рыцарей. И идут друг на друга две армии на небесах, и начинается великая битва.
       Небесный рубин вспыхивает ярким светом, и кажется, что все небо обагрено кровью. На меня падает кровавый отблеск небес. Я гляжу на свои руки и вижу, что с них капает кровь. "Это не облака, это не свет, нет таких облаков, нет такого света" - кричу я словно во сне. Но владыки лишь усмехаются мне в ответ, и великая битва превращается в веселый пир. Их небесные короны превращаются в колпаки шутов, их огненные драконы в веселые огни, а суровые лица воинов - в карнавальные маски. И предо мной уже не два короля, а два шута, два арлекина. Они смеются, а вместе с ними смеются люди в масках, смеются карнавальные огни, смеется само Солнце. Смех рассеивает наваждение. И вновь я сижу в лодке, и передо мной безмятежная гладь озера и закатное небо.
       ***
       Мне показалось, что я попал в ловушку, сотканную волшебными нитями неизвестного мастера. Мастера, который соткал это вечернее небо и вложил в него какой-то тайный, непонятный мне смысл. Я смотрю на озеро и пытаюсь понять, что же он хотел мне сказать.
       Время как будто остановилось. Царила такая глубокая тишина, такой покой, что малейшее движение или звук казались бы кощунством. Поверхность озера гладка, как зеркало. Но вдруг с запада подул ветерок, и по воде пробежали волны, словно улыбка по лицу ребенка. Откуда-то издалека доносилась странная музыка, но она не нарушила, а лишь усилила ощущение всепоглощающей тишины.
       Я молча смотрел на огненный диск солнца, медленно погружавшийся за горизонт. Ветер тоже будто затаил дыхание. Наконец ночь, словно траурным покрывалом, окутала землю и небо.
       Темнота подействовала на меня угнетающе, и я хотел уже повернуть обратно, чтобы вернутся из этой фантастической страны в цивилизованный мир, как вдруг увидел нечто.
       Открыв от изумления рот, я с интересом следил за крошечной светящейся точкой, скользящей по поверхности озера. И вскоре я увидел плывущий навстречу мне плот. Над ним летел маленький мерцающий огонек. Свет его я принял издалека за звездочку, скользящую по темной поверхности озера.
       Плот приблизился почти вплотную к моей лодке. Внезапно огонек потух, и все вокруг погрузилось во тьму. Мне пришлось зажечь факел.
       На плоту лежал человек, его глаза были открыты. Он крепко сжимал своей костлявой рукой нож. Этот человек был мертв.
       Я смотрел на этот нож, как завороженный, не в силах оторвать свой взгляд от его холодного блеска.
       "А может быть, никакого плота вовсе и нет, и мне просто мерещится, может быть это только плод моей разгоряченной фантазии?" - думал я.
       Я был потрясен, изумлен и не знал, как поступить. Проплыть мимо или...
       Руки мои сами потянулись к мертвецу. И я не выдержал возникшего на моем пути искушения, и взял нож. На мгновение мне показалось, что мертвец усмехнулся, и плот медленно стал погружаться на дно озера.
       Причалив к берегу, я еще раз обернулся и посмотрел на озеро. На небе зажглись звезды, но одна звезда сияла ярче всех. Она как будто улыбалась мне, прощаясь навсегда. Моя душа не откликнулась на ее улыбку, я не испытывал никакой симпатии к звезде. Вместе с ее прощальной улыбкой исчезла какая-то частица души во мне. Я перестал чувствовать окружающую меня красоту. Равнодушие к миру разлилось как отрава по моему сердцу.
       Крепко сжимая в руке свою находку, я устремился в чащу леса, даже не привязав лодку.
       ***
       Кабан... Откуда он взялся в этой чаще? Он смотрит на меня своими хитрыми глазками, он видит меня насквозь. Он знает, что я несу Нож. Он... Он хочет убить меня! Он несется прямо на меня! Он хочет забрать мою жизнь!! Он хочет забрать мой Нож!!!
       Я не раздумывая вонзил в его ужасную пасть нож. Моя рука вошла в его горло по самый локоть. Раненый зверь, исторгнув душераздирающий крик, рухнул замертво. Его агония была ужасной. Он корчился так, как будто его разрывало изнутри, а ведь я повредил ему только глотку. Внезапно его туша почернела и стала источать вонь. Надо было выкопать яму или хотя бы уйти от этого смрада, но мне было, честно говоря, на все наплевать.
       Я был в растерянности. Что за глупые мысли пришли мне в голову? Зачем кабану нож, ведь он дикий зверь. Что за странное оружие я умудрился найти этой ночью? Факел мой потух, и я попытался рассмотреть нож при лунном свете. Теперь все мои мысли занимал только Нож.
       Обычный нож, ничего примечательного кроме странной надписи на клинке. Такими часто пользуются охотники. Но вот рубин на рукоятке... Его блеск завораживал глаза. Чем дольше я на него смотрел, тем больше мне хотелось им обладать, владеть... Нет, не владеть, слиться с ним воедино, сделать его своим навеки.
       Он сам выпал из рукоятки мне на ладонь. Я разрезал ножом свое бедро и спрятал туда рубин. Да, теперь он мой навеки. Никто никогда не узнает, где я его спрятал. Я не такой глупец, как те торговцы из Соленых земель, что прятали свое золотишко у себя в брюхе, а потом разбойники, промышлявшие грабежом, потрошили их в надежде на богатую добычу. Здесь, в бедре, он станет частью меня, сольется со мной. Он станет вместилищем моей души. Да, да, этот драгоценный камень - вот подходящая форма для моей души. Нет, этот рубин и есть моя душа.
       Как только я спрятал рубин в бедро, рана моя сама собой затянулась. Тут же голос внутри меня сказал: "Ты избран". "Да, да я избран" - вторит ему мой возбужденный голос, - "все говорит об этом". "Ты принадлежишь только самому себе" - говорит он. "Да, да, я принадлежу только самому себе" - вторит ему мой хриплый голос. "Возьми то, что принадлежит тебе по праву, то, что ты желаешь больше всего" - говорит властный голос. "А что же, что же принадлежит мне по праву, чего же я желаю больше всего" - вопрошает мой дрожащий от страха голос. "Крови!" - вопит голос внутри меня. "Крови!" - вопит нож. "Крови!" - кричу я обезумевшим голосом.
       ***
       А на следующее утро я забыл обо всем и стал рабом. Рабом своих страстей. Мои кровавые желания стали для меня законом, я следовал им во всем. Властный голос внутри меня (или это был просто мой обезумевший разум) требовал от меня полного повиновения и подчинения. Моя жажда крови была ненасытной. Я убивал не только животных и птиц. Я убивал людей. Я убивал их не в бою, а просто так, по одной лишь прихоти, сея вокруг себя только смерть.
       Сначала я был опьянен запахом смерти, от которого у некоторых людей начинаются рвотные потуги. Я же наоборот впал в какую-то эйфорию, захватившую все мое существо. Из моей памяти исчезли все воспоминания о моей прошлой жизни, я помнил только прошлый день и постоянно находился в предвкушении свежих впечатлений от новой смерти, новой крови. Я почти не спал и ничего не ел, я пил только кровь, и еще я курил трубку, которую набивал табаком, смешанным с кровью. Редкая гадость.
       Если бы я не осознавал всей тяжести своей вины! Нет, я прекрасно все понимал в кратковременные минуты прозрения. Но голос внутри меня вновь говорил "Ты избран, ты принадлежишь только сам себе, ты можешь делать все, что ты хочешь"
       ***
       Старик сидит и пьет чай из маленькой фарфоровой чашки. Да, из того самого "фарфора", что продается на каждом углу. Но зато для старика в этой чашке заключен весь мир. Он видит в ней и райские сады юга, и морозные леса севера, и бесчисленные мастерские востока, и диковинные машины запада. Ибо чай впитал в себя солнечный свет, глина связала чашку с землей, а вода ... Вода есть везде, где есть жизнь. Поэтому старик видит в чайной чашке весь мир.
       Идут ли дожди, несет ли ветер холода - все известно старику. Но вот он видит, что у озера, где соединяется Небо с Землей, мечется в страданиях одинокая душа, обуреваемая страстями и пороками, и некому ей помочь.
       "Раз Небо послало мне это видение, значит, именно я должен подать ей руку помощи" - думает благочестивый старик. Он встает со своего места и выходит из деревенской чайханы. "Я отправляюсь в далекий путь", - говорит он, - "и мне кажется, что это самая важная вещь в моей жизни"
       Все в деревне думают, что старый дурак спятил, что он просто перепил густого чая. Все отговаривают его, но он говорит: "Нет, Небо послало мне это видение, а Небо никогда не ошибается в своем выборе".
       Он идет к озеру, и добрый ветер подсказывает ему дорогу.
       ***
       Слава о моих злодеяниях росла как снежный ком. Правитель той области, в которой я бесчинствовал, объявил награду за мою голову. Я узнал об этом случайно, от одной из своих жертв, покидающей наш мир слишком долго и мучительно, я устал ждать ее смерти. Она кричала как недобитая корова, и призывала само Небо засвидетельствовать ее проклятие. А я сидел рядом с ней и курил трубку, молча взирая на ее страдания.
       Так продолжалось три года. И вот однажды я вспомнил про рубин, зашитый в моем бедре. Я захотел снова увидеть его кровавый блеск, поразивший тогда в лесу мое воображение. Я разрезал ножом бедро и стал искать камень. Но камня в моем теле не было. Я почти по локоть погрузил руку в свою плоть, но так и не нашел рубина. Мне было не больно, и потоки льющейся крови не вызывали у меня рвотных потуг. Держа в руках окровавленный нож, я пытался понять, куда же исчез рубин. Но разум мой, отравленный многочисленными убийствами, безмолвствовал. Я ничего не понимал и от возникшей ярости чуть не захлебнулся в ее потоке. Мое разъяренное сердце металось в опустошенной груди.
       "Ты лишился души,- шепнул мне в самое ухо ветер, пролетавший мимо меня.- Я видел твою мать, со смирением принявшую весть о твоей погибели, я видел девушку, тоскующую о твоих чувственных поцелуях, я видел рубин, растворившийся в твоем теле бесследно. Ты стал всего лишь рукояткой проклятого ножа".
       А потом в моем сердце образовалась пустота, и я впал в какое-то забытье, объятый мраком.
       ***
       Старик идет по горной тропе и весело напевает себе под нос какую-то песенку. Злой ветер вьется вокруг, шепчет ему: "Ты старый глупец, куда ты тащишь свои старые кости. Ты не дойдешь, ты ляжешь здесь и умрешь. Некому будет похоронить тебя, некому будет оплакать тебя".
       Отвечает старик: "Еще не настолько я стар, чтобы эта легкая прогулка стала мне в тягость. А если недостанет мне сил, то Небо даст мне их"
       Но злой ветер шипит, но злой ветер свистит: "Ну, дойдешь ты, и что... Ты, дряхлый старик, проживший всю жизнь в деревне, чем ты сможешь помочь? Что ты скажешь тому, кто нуждается в помощи?"
       Отвечает старик: "Я прожил много лет и найду что сказать. А если не найду я слов, то Небо вложит мне их в уста"
       Но злой ветер гремит, рвет и мечет: "Кем себя возомнил ты, гордый старик? Уж не думаешь ли ты, что стал бессмертным, и тебе все нипочем?
       Отвечает старик: " Я всего лишь простой человек. Пусть я глуп и стар, но коли я ошибаюсь, то пусть Небо покарает меня"
       Улетел злой ветер, бессильный поколебать решимость старика, и прилетел добрый.
       ***
       Когда я очнулся, над моим телом склонилась девушка, державшая мою уставшую голову на своих коленях. В ее зеленых как у русалки глазах я увидел отблеск рубина, застрявшего в моей плоти. Я все понял, и потупил свой взор. Я был раздавлен этой мыслью и не стал разглядывать лицо девушки. Мне было все равно: красавица она или дурнушка.
       Девушка дала мне напиться молока из своего кувшина, и меня вырвало на ее платье. Она засмущалась и стала вытирать это непотребство травой. С трудом приподнявшись на локте, я отстранил ее руку и съел свое непотребство сам. А вдруг там была частица рубина, растворенного во мне.
       Девушка ужаснулась такому поступку и отпрянула в сторону. Со стороны она выглядела как затравленный зверек. Мне почему-то стало жалко ее, и я попытался улыбнуться, но вместо улыбки на моем лице отразилась маска лицедея, напугавшая ее еще больше. Я попытался что-то сказать, но не смог. Тогда я отшвырнул в сторону ржавый нож и поманил ее пальцем.
       Девушка осторожно подобрала нож и положила его рядом со мной. Она гладила меня по голове и плакала.
       - Когда вернется мой отец, мы вынесем тебя из леса,- шептала она, вытирая слезы.
       Убаюканный ее всхлипываниями, я задремал. Сколько времени я находился в беспамятстве, я не помню.
       ***
       Я лежу на циновке в маленькой деревенской хижине. Рядом со мной сидит неизвестный мне старик. Он держит в руках нож. Странно, впервые за много времени я смотрю на нож совершенно равнодушно. Меня не тянуло к нему, он не взывал ко мне. Властный голос внутри меня тоже исчез.
       Старик медленно читает надпись на ноже: "Ад стоит на словах: "Я принадлежу только самому себе"". Старик убирает нож в сторону и берет маленькую чайную чашку. Он так долго глядит на чай, что казалось, в нем заключен для него весь мир.
       После долгого молчания он говорит: "Я так долго шел сюда лишь затем, чтобы прочитать слова на ноже, ведь в здешних краях никто не умеет читать на нашем древнем языке. Да и у нас его почти забыли. Видно, такова уж воля Неба, чтобы я пришел сюда и прочел ее тебе. Я вижу, тебе многое пришлось пережить. Что ж, здесь в обители Плывущей Бирюзы ты отдохнешь и исцелишься. Даже я, старик, преисполнился сил, хотя прожил здесь всего один день. Настанет день, и ты покаешься в своих прегрешеньях".
       "Какие прегрешенья" - говорю я, - "это все происки злого духа, овладевшего мной. Это нож убивал, а не я. Это рубин жаждал крови, а не я"
       "Это всего лишь обычный нож и рубин" - сурово говорит старик, и в голосе его звучат раскаты грома, - "рубин говорил тебе лишь то, что ты хотел слышать, а нож делал лишь то, что ты хотел сделать. Все злодеяния, будто бы совершенные ножом, сотворены твоим собственным разумом. Покайся, и изгони из своего сердца зло. Такова воля Небес"
       Старик встает и уходит. Больше его никто в этих краях не видел.
       ***
       Отец девушки, один из жрецов обители Плывущей Бирюзы, своими молитвами растопил во мне рубин, и его остатки в виде отвратительного змея вышли из меня вон. Странный нож с загадочной надписью, написанной на неизвестном языке, был отполирован до блеска и помещен в святилище. Каждое четвертое полнолуние ему приносили в жертву двух баранов: черного и белого. Кровь белого барана очищала его суть, а кровь черного барана держала злой дух в усмирении. Теперь его лезвие не убивало, а наоборот, приносило облегчение. От его прикосновения быстрее затягивались раны, и маленьких детей, стариков и старух отпускала свирепствующая в тех краях лихорадка.
       А я женился на доброй Нелли (так звали ту девушку) и был относительно счастлив. И прошлое, казалось, не беспокоило меня.
       "Зачем же каяться в прошлых злодеяниях, в том, что я совершил под властью злого демона", - говорил я себе - "теперь я действительно принадлежу сам себе и больше не допущу этого беспутства"
       Но что-то подспудно грызло мне сердце. Иногда на меня нахлестывали воспоминания о том кровавом дурмане. Они не приносили мне страха, они приносили лишь наслаждение. Тайное желание вновь и вновь пробуждались, но я убаюкивал себя сладкими грезами до поры до времени.
       Так прошло три года.
       ***
       "Гром средь ясного неба вдруг прозвучал, но было ли небо ясным? Или ты настолько ушел в свои грезы, что не заметил приближения грозовых туч.
       Гром средь ясного неба звучит, и кара Небес близка. Вспомнил ты свои прегрешенья вдруг, а до этого в сладких грезах витал?
       Гром средь ясного неба вдруг прозвучал, и свершилась кара Небес. Не сбежишь никогда ты от прегрешений своих даже в сладкие грезы теперь"
      
       Небесный Огонь пожирает его изнутри, и нет от огня спасения. Огонь пожирает его изнутри, и он бежит, бежит к озеру, туда, где все началось и где все должно завершиться. Птицы щебечут ему: "Покайся, и Небо помилует тебя". Но он кричит: "Нет, я принадлежу только сам себе, и не покаюсь ни перед кем". Звери ревут ему вслед: "Покайся, и Небо помилует тебя". Но он ревет словно раненый зверь: "Нет, я принадлежу только сам себе, и не покаюсь ни перед кем". Трава шепчет ему: "Покайся, и Небо помилует тебя". Но он бормочет спекшимися от жара губами: "Нет, я принадлежу только сам себе, и не покаюсь ни перед кем".
       Он бежит к озеру, но озера больше нет. Вместо него бушует огненное пламя. Бежать ему больше некуда. Не уйти ему от кары Неба.
       Взмолился он небесам "Каюсь я в своих прегрешеньях"...
       ...
       Солнце встает, и мне некуда больше идти. Мой путь окончен. В голове моей пусто. Я чист как белый лист бумаги. Я вижу зарю и иду навстречу ей.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    10


    М.Г. Иднакар   7k   "Статья" Проза


      

    Иднакар

      Далеко видны просторы родникового края с горы Солдырь. С одной стороны речка Чепца широким потоком огибает подножие горы, с другой затейливым игривым ручейком струятся воды речушки Пызеп, своенравной и капризной. Если Чепца во все времена года спокойная и невозмутимая и заранее предупреждает о своих намерениях - разливается, так широко, схватывается льдом, так почти до самого дна, то Пызеп маленький да удаленький. Захочешь зимой скатиться на лыжах по склону, так полетишь кувырком, настолько обманчивы заносы на его крутых берегах, а захочешь летом искупаться, так неровен час угодишь в воронку или завихрение.
      Но как же красивы эти просторы, что со всех сторон света глаза радуют. Сзади, на крутых северо-западных склонах Солдыря, что спускаются к Пызепу, до сих пор растут непролазные темные чащи вековых елей, крепко вцепившихся корнями в землю, а перед ними колючие заросли шиповника, что и с серпом в руках врезаясь, не пройдешь. Зато впереди, на южной и восточной сторонах раскинулась широкая пойма реки Чепцы, луга заливные, пригодные для пастбищ, пологие склоны, усеянные земляникой и сочной клубникой в начале лета, да разноцветьем и разнотравьем луговым до самой поздней осени. Оглянулся Донды на утомленную дальней дорогой жену красавицу да сыновей-богатырей и решил остановиться на ночёвку на высоком холме, не опасаясь врагов, не выставляя охрану.
      Утром яркое солнце огромным оранжевым шаром встало над рекой, освещая склоны теплыми лучами. Сыновья проснулись, мальчишескую возню на поляне затеяли, жена у костра хлопотала, поглядывая на мужа и словно спрашивая: "В дорогу ли собираться или еще ночь здесь заночуем?" Вдохнул широко Донды чистого воздуха, порадовался синему небу, ясному солнцу и постановил - будем здесь крепость ставить, охотиться да рыбачить будем и сыновей к труду приучать.
      
      
      
    Сказание о Донды
      
      Из материалов Удмуртской национальной библиотеки
      
      В прежние времена жил, говорят, на горе Солдырь Донды-батыр. Откуда он в этих краях появился, никто не знает, но пришел он сюда со своими сыновьями Идной и Гурьей. Здесь у него родились еще два сына - Весья и Зуй. Шло время. Тесно стало жить на этом городище. Собрался Донды и вместе с младшими сыновьями и вверх по реке верст на пятнадцать поднялся. Ту речку и место с тех пор его именем и называют.
      Старший сын Идна на прежнем месте остался, Гурья вверх по Чепце новое городище основал. И стали они хозяевами этих мест. Разными промыслами занялись. Гурья предпочтение земледелию отдал: лес корчевал, пашню распахивал, Идна все больше на охоту ходил, пропитание для рода в лесу добывал. А старик Донды, не забросив землепашества, торговлей и ремеслами занялся - железо ковал да орудия труда делал.
      Пришло время и младших сыновей женить. Для одного из них Донды привел в дом красавицу Эбгу. По душе она ему пришлась. Не скрылось от людских глаз, как свекор эту невестку из числа других выделял. Слухи пошли. Сыновья, обвинив сноху, рассорились с отцом и покинули городище. Каждый из них свое городище обосновал. Рассказывают старики, что богатыри, не найдя подходящей вершины, брались рукой за пригорок и вытягивали его до величины горы. Как и раньше, занимались они охотой, земледелием и промыслами.
      Бывали времена, когда богатыри ссориться начинали. В гневе, говорят, они целые бревна и железные шары из пращи с городища на городище играючи метали. Гурьякарские богатыри перед весьякарскими силу свою выказывали, иднакарские - перед сепычкарскими. А богатыри с Селтакара перед иднакарскими силой похвалялись.
      Гурьякарские, рассказывают, на Весьякар бревна метали, а на Иднакар - железные шары весом чуть ли не в сорок пудов. Зимой селтакарцы на серебряных лыжах ходили. Расстояние от своего городища до Карйыла они со скоростью вихря преодолевали, говорят.
      
      
    Памятник культуры
      
      Из материалов Глазовского городского музея "Иднакар"
      
      Уникальный памятник культуры и быта финно-угорского народа был найден при раскопках в четырёх километрах от города Глазова, в центре чепецких земель Удмуртской республики. Средневековое городище Иднакар (9-13 вв.) находится на высоком мысе горы Солдырь и имеет площадь более сорока тысяч квадратных метров. В августе 1960 года Иднакар был включён в список особо охраняемых памятников археологии, культуры и истории государственного значения. Для наиболее ценных экспонатов с раскопок был образован историко-культурный музей-заповедник с одноимённым названием в городе Глазове.
      В процессе раскопок были обнаружены линии укрепления девятого века, остатки древних жилищ и хозяйственных сооружений, а также разнообразные материальные свидетельства культуры и быта жителей городища. Предположительный этнический состав населения Солдырского городища - это предки современных коми и удмуртов, но присутствие волжских булгар и древнерусского населения не исключается.
      "Иднакар" в переводе с удмуртского звучит как "городище богатыря", создавая вокруг названия много легенд и преданий у коренного населения. В наши дни Иднакар является хорошо раскрученным торговым, рекламным и туристическим удмуртским брендом.
      Уникальный памятник археологической культуры финно-угорского мира Иднакар является одним из крупнейших в Прикамье и единственным музеем-заповедником в Удмуртии.
      
      
    ***
      Шли годы. Были разные - лихие и голодные, щедрые и богатые. Но исправно кормила земля родникового края неутомимых тружеников, делилась с ними своими богатствами. Сначала белым золотом пушным, да голубым серебром льняным, позже зерном ржаным для людей, да овсом тугим для лошадей. Мастера появились,что из дерева могли любую нужную вещь сработать и для красоты жилища украшения из бересты сделать. Женщины ткали, пряли вечерами тягуче-зимними, а по весне нарядами красивыми да пением, сравнимым с соловьиным, душу радовали. Прошли века... Исчезло городище, но осталась память о сильных и красивых людях. Выстроили потомки дивный город в форме глаза неподалёку от Солдыря и продолжают трудиться и любить свой родной край так же, как когда-то полюбили и обиходили эти места Донды и его семья.
      
      
      

    11


    Лобода А. Бабочки долго не живут   18k   "Рассказ" Детектив, Естествознание


       "Добро пожаловать в лучший из миров" - гласил рекламный проспект с манящей глянцевой картинкой. Песок действительно оказался белоснежным, лагуна пронзительно-голубой, и её окаймляли кокосовые пальмы. Тропический рай мгновенно очаровал всех. Впрочем, лишь пара пенсионеров из некой скандинавской страны нашла неспешный ритм жизни на острове вполне для себя подходящим. Что касается остальных, хоть и никто всерьёз не ждал экстрима от "отдыха на на необитаемом острове", предлагаемого в том самом рекламном проспекте, и все дружно мечтали, как будут релаксировать в тени кокосовых пальм под неспешные мотивы рэгги, но уже через несколько дней жаждали новых впечатлений.
       Благо Техау (администратор острова, как он шутливо представился) держал руку на пульсе. Дав дорогим (в буквальном смысле - отдых тут был не из дешевых) гостям освоиться, и снять оскомину бутафорской робинзонадой, он теперь каждый день подбрасывал новые развлечения. Для "необитаемого" остров оказался весьма благоустроен. Бунгало с беспроводным интернетом, снаряжение для снорклинга и дайвинга, бар (функции бармена вполне профессионально, с необходимым в этом деле огоньком, выполнял Техау) и даже теннисный корт ждали гостей. Помимо навыков бармена, Техау оказался отличным психологом, умеющим найти подход к любому человеку. Хотя бывали моменты, когда чувствуя на себе пристальный взгляд масляных глазок, человек испытал неприятное ощущение, но буквально в следующее мгновение, глядя на улыбающегося дружелюбного толстяка, забывал об этом.
       Из отдыхающих самыми шумными были Джексоны - семейная пара из Америки с двенадцатилетним сыном. Все трое страдали ожирением (хотя до огромного Техау им было далеко), а глава семьи постоянно путал Палау, в территориальных водах которой находился остров, с Палаваном.
       По габаритам и количеству испускаемых децибел на Джексонов походила семейная чета Смердяковых из России. Глава семейства каждодневно на родном языке высмеивал "тупых америкосов". Сам он Палау с Палаваном не путал. По тому что не имел ни малейшего представления о существовании Палавана, да и о Палау узнал лишь во время выбора места для летнего отдыха.
       Было двое немцев - заядлых дайверов. Для столь искушенных ныряльщиков погружения на острове с вполне заурядным коралловым рифом оказались неинтересными. От скуки они порядком надирались каждый вечер и предпринимали активные попытки сближения с Нэнси и Бекки, студентками из Австралии.
       Также было трое туристов из Кореи и четверо из Японии. Различать их по именам умудрялся лишь сам Техау.
       Ну и вышеупомянутая чета пенсионеров.
       Надо отметить, Смердяков и Джексон тоже проявляли интерес к Бекки и Нэнси, когда жены смотрели в другую сторону. Обе девушки были симпатичные. Особенно притягивала мужской взор Бекки. Про таких говорят "кровь с молоком". Что там говорить, даже старичок скандинав с одобрением поглядывал на излучавшую жизнерадостность юности девушку. Прекрасная фигура в сочетании со смазливой мордашкой, молочно-белая кожа и рыжие волосы в сочетании с зелёными глазами гарантировали Бекки успех у мужчин и где угодно на "большой земле". Тут же конкуренцию ей составляла разве что пара азиаток с первым размером груди, и Нэнси, тихая хрупкая шатенка с тонкими нервными пальцами. Особенно тихая и хрупкая на фоне бойкой подружки... казалось девушку что-то гложет изнутри.
       В один из вечеров, когда отдыхающие обычно разбредались по своим бунгало, мужчины собрались для партии в карты. Девушки расположились неподалеку, потягивая мохито со льдом. Зашел разговор про микронезийскую и полинезийскую культуры. Техау с искренним на этот раз энтузиазмом начал было рассказывать о загадках Нан-Мадола, мастерски созданных картах звездного неба и удивительных успехах островитян в навигации, но разговор быстро скатился к каннибализму (главным образом благодаря усилиям Джексона и Смердякова - старших).
       В глазах Техау промелькнула тень раздражения (выпитое виски пагубно сказалось на профессиональном спокойствии), впрочем, он сразу вернул на лицо всегдашнюю улыбку.
       - Отношение к каннибализму разное на разных островах. От его бытовавшего культа на Фиджи до жёсткого табу на отдельных островах Общества. Что касается моих предков, да, они практиковали каннибализм. Не вижу в этом ничего постыдного. Представьте себе островок, размером с наш, затерявшийся в океане посреди долгого пути из Таити на Гавайи. Из мяса там только крысы... и люди. В некоторых странах не едят свинину, понимаете о чем я? Всё относительно. Более того, в свете грядущего перенаселения планеты у человечества попросту не будет альтернативы каннибализму, - похоже Техау, показывая себя с новой стороны, наслаждался эпатажем. Впрочем, особого эффекта тот не возымел, разве что Бекки сморщила носик, демонстративно фыркнув. Её подруга сидела в обычном своём меланхоличном состоянии, а мужчины попросту усмехались.
       - Я гляжу, вы интересный человек, Техау, - с явным сарказмом сказал Джексон.
       После этого тема себя исчерпала, и разговор балансировал между футболом и политикой. Джексон воспользовался правом вето по отношению к соккеру, и бурные политические дебаты между Джексоном и Смердяковым остались главной темой до конца разговора. Техау, со улыбкой следя масляными глазками за спорщиками, в основном слушал.
      

    ***

      
       На следующий день Техау устроил очередной аттракцион - посещение хижины с бабочками. Тут всё было приготовлено заранее - разноцветные бабочки порхали (впрочем, довольно вяло) между орхидеями. За орхидеями были спрятаны поилки с сладкой фруктозой. Часть бабочек еще пребывала в состоянии куколок. Техау устроил небольшую лекцию о этих красочных насекомых. Одна из бабочек после метаморфозы из куколки не смогла расправить крылья, и те уже безобразно сморщились. Техау объяснил, что она проживёт еще несколько суток, будучи не в состоянии летать. Нэнси, глядя на эту бабочку, внезапно разрыдалась в голос. Бекки принялась успокаивать подружку, остальные смущенно отводили глаза.
       - Так, хватит о грустном! У меня для вас сюрприз, - Техау раздал всем по шкатулке, - в каждой такой шкатулке кокон бабочки. Я не знаю какой где, но абсолютно точно в каждой разный. Итак, они... ээ... вылупятся, и у каждого будет своя персональная бабочка! Только не привязывайтесь к ним слишком сильно - бабочки живут лишь несколько дней, - улыбался Техау.
       При этих словах Техау всхлипывающая Нэнси снова зарыдала. Сюрприз явно не удался, все поспешно разобрали свои шкатулки и разошлись.
       Первые бабочки вылупились уже через несколько часов. Азиаты восторженно щебетали на своем языке, разглядывая новых "питомцев" - тропических бабочек всевозможных мастей. Но самая большая и красивая бабочка оказалась у Бекки. У её подруги бабочка пока не спешила появляться на свет.
       Ночью Бекки пропала. Когда выяснилось что девушки нигде нет, решили прочесать остров, прежде чем вызывать помощь.
       Едва ли юная Ребекка часто задумывалась о смерти. И хотя девушка возможно и слышала такой сомнительный комплимент как "аппетитная", едва ли она хоть на секунду предполагала, что её попросту съедят. Останки, или вернее сказать остатки Ребекки нашли в отдаленном уголке пляжа. Опознать обезображенный труп, даже если бы возникли сомнения, можно было по татуировке бабочки на предплечье. Когда удалось успокоить женщин и привести в чувство упавшую в обморок Нэнси, мужчины первым делом связали имевшего бледный вид Техау, что было сделано в большей степени из потребности мужчин действовать, чем по реальной необходимости. После этого осмотрели местность вокруг трупа. Пенсионер из Скандинавии, Олаф, оказался бывшим врачом и вызвался осмотреть тело.
       - Судя по всему, девушку привели сюда, оглушили и связали руки за спиной. Посмотрите на эти царапины на руках от длинных ногтей - Бекки пришла в чувство и пыталась освободиться. Затем её выпотрошили и отделили голову от тела. Хотя, скорее в обратной последовательности... обратите внимание на буквально взрытый песок под ногами жертвы, и ноги облепленные песком. В агонии девушка сучила ногами, уверяю вас, при вспоротом животе такой картины бы не было - жертва бы боялась даже пошевелиться. Хоть в этом Бекки повезло. Хотя повезло относительно - судя по обрубку шеи, ударов было несколько. Возможно, убийца не силён физически. Давайте поищем орудие убийства и голову девушки, - распорядился Олаф.
       Тесак с прилипшей к нему прядью рыжих волос обнаружили рядом в кустах, спугнув жившего там пальмового краба. Головы нигде не было. Далее Олаф вернулся к осмотру тела. Судя по отвратительному зрелищу, убийца попытался нафаршировать живот девушки бананами, но видимо уже в процессе отказался от этой идеи, и ограничился тем, что срезал куски мяса с бёдер и других частей тела, чтоб запёчь их на разведенном тут же костре.
       Ну и очевидно съесть.
       Позже все собрались в одном из бунгало. Помощь уже вызвали.
       - Послушайте, - заговорил связанный Техау, - я не такой дурак, чтобы после того пьяного разговора пойти на подобное убийство! Прошу вас, только без самосуда, давайте дождёмся полиции. Убийцей может быть любой из нас.
       - В принципе он прав... убийцей мог быть кто угодно из тех, кто присутствовал на том разговоре. Слова Техау могли просто вдохновить его, - задумчиво сказал Смердяков.
       - Как в "Десяти негритятах" Агаты Кристи, - восторженно подхватила его супруга, которая уже оправилась от шока, вызванного зрелищем разделанной Ребекки, и видимо начинала думать, что это приключение включено в программу тура.
       - Итак, девятнадцать человек потенциальных убийц. Не считая собаки, - хмыкнул один из немцев, Дитрих. Собака, лабрадор Блад, принадлежала Техау, но дружелюбно относилась ко всем обитателям острова.
       - Да. Взять хотя бы вас, Дитрих, и вашего друга. Ни для кого не секрет, что вы заигрывали с Ребеккой, а она вас, скажем прямо, отшивала. Чем не мотив для убийства? - начинал входить в образ сыщика из детективных сериалов Смердяков.
       - Можно подумать, будто ты не пялился на эту рыженькую, - огрызнулся Дитрих, и Смердяков немного стушевался под настороженным взглядом жены, тихо пробормотав на русском что-то про фашистов.
       - Мы всю ночь провели вместе, у нас алиби, - вмешалась супруга Смердякова в разговор.
       - Показания жены не могут считаться алиби, - возразил Дитрих.
       - Это верно. Все живут в бунгало по двое, и в любом случае мог иметь место сговор, даже если это не супруги. Все, кроме Техау... ну и в ту ночь кроме Нэнси, - сказал Олаф.
       Замечание о Нэнси все пропустили мимо ушей, гораздо больше внимания привлекли слова одной из японок, настороженно смотревшей на Олафа.
       - Мне кажется, я видела, как вы выходили из своего бунгало поздно вечером. Один. - Сказала она.
       - Супруга спала, а я часто прогуливаюсь ночами. Как и большинство здесь присутствующих - луна над океаном великолепна, - невозмутимо ответил Олаф.
       Техау внимательно следил за происходящим бегающими масляными глазками. Поскольку данный тур подразумевал VIP обслуживание, агентство предоставило ему информацию о каждом из туристов, чтобы помочь найти "индивидуальный подход", и сейчас глядя на такие разные лица, Техау вспоминал её. В спор втянулись все, даже обычно тихие азиаты что-то встревожено щебетали на своём языке. Только Нэнси сидела с отрешенным видом, явно не оправившись от потрясения. Вот она прислушивается к чему то, наклонив голову. Вот достает свою шкатулку с куколкой бабочки и заглядывает туда. Видимо, услышала шорох бабочки. Глаза девушки расширились.
       - Нэнси... наше агентство, предоставляя услуги класса "люкс", собирает заранее информацию о своих клиентах. Разумеется в рамках приличий, но... правда ли, что вашу путёвку оплатила Ребекка, чтоб загладить некую вину перед вами? Точнее оплатили её родители, но это сейчас не важно, - спросил Техау, и стальные нотки в его голосе заставили окружающих прислушаться.
       - Да, - чуть заторможено ответила Нэнси, подняв глаза. Сейчас она напоминала загнанного зверька. Сердце Техау заныло. Эта девушка нравилась ему. Но Техау заставил себя продолжить.
       - Думаю не секрет, из-за чего могут поссориться две девушки. Молодой человек? И вы... вы так и не простили свою подругу, Нэнси? - Техау говорил жёстко и уверенно. Окружающие с изумлением смотрели на улыбчивого жирного полинезийца, которого они снова узнавали с неожиданной стороны.
       Девушка, словно не имея сил говорить, молча кивнула.
       - Нэнси, признайтесь, облегчите свою душу. Вы - убийца? - нанёс решающий удар Техау.
       Вокруг повисла напряженная тишина. Взгляды всех обратились на поникшую Нэнси. Внезапно девушка подняла голову, и медленно обвела взглядом окружающих.
       - Да. Я - убийца, - с неожиданной твёрдостью сказала она.
      

    ***

      
       Вертолёт ВМС США вывез Нэнси для формальной передачи палауанской полиции и дальнейшей экстрадиции на родину. Оставшиеся собрались в бунгало и ждали яхту, которая должна было доставить их в Корор, для перелёта в Манилу, откуда все разлетятся по домам. Тур прервали, после того как как все подписались, что претензий по досрочному прекращению отдыха не имеют.
       Ребекку завернули в полиэтилен и кое-как, буквально сложив пополам, засунули в один из баров-холодильников. Впрочем, голову Ребекки так и не нашли, что немного облегчило задачу. На жаре тело оставлять было нельзя, а военные пока отказались забирать труп во избежание неприятностей с местной полицией. Аборигены свою некомпетентность зачастую прикрывали шумом о суверенитете, столь же, впрочем, бутафорском, как и эта туристическая робинзонада.
       - Не понимаю, такая славная девушка, и такое жуткое преступление! - прервал напряженную тишину Смердяков, стукнув кулаком по столу. Кубики льда в бокале с мартини испуганно звякнули.- Что-то тут не так.
       - Согласен. И что Нэнси сделала с мясом подруги? Неужели действительно съела? Бред. - поддержал его Джексон.
       - Блад. - Сказал Техау, и выдержал паузу, внимательно глядя на оппонентов своими глазками-бусинками. - Видимо мой рассказ подвиг Нэнси на подобное преступление именно по указанной вами причине - никто не подумает на хрупкую девушку. Все будут подозревать мужчин. Она сымитировала акт каннибализма, а мясо попросту скормила собаке. Всё было проделано безупречно, но это оказалась Пиррова победа - девушка не сумела совладать со своей совестью. Думаю, её теперь долго будут преследовать кошмары...
       Один из корейцев, внезапно схватившись руками за рот, поспешно выбежал.
       - Какие мы нежные! Сами то собак жрут... - Смердяков, поняв что перегибает палку, под взглядом супруги умолк. Но Джексон втихаря усмехнулся. Оба вполне довольны жизнью - есть о чём рассказать друзьям. Можно и приукрасить немного - к примеру, необязательно все лавры отдавать Техау.
       Дитрих слушал в наушниках песню Mein Teil группы Рамштайн, отбивая такт ногой. Японцы делали прощальные фотографии на фоне холодильника с Ребеккой. "Больное западное общество" - подумал Техау, скользя масляными глазками по лицам. "И эти люди будут учить меня, что есть зло, а что добро". Техау сыто щурился. Он тихонько рыгнул, и похлопал себя по огромному пузу, призывая Бекки вести себя прилично.
       В тот миг, когда Техау впервые увидел Ребекку, его сердце гулко стукнуло и упало вниз живота, он сразу понял, что просто так с этой рыжей бестией не разойдётся. Сытая, гладкая, самоуверенная самка стала для него олицетворением западного мира с его культом потребления. Когда дошло до дела, не удержавшись, Техау сначала потешил своё либидо. После этого голову пришлось спрятать - закопать в песке, чтоб не возится со спермой на губах и языке. Но настоящее удовольствие он получил чуть позже. Техау вспомнил, как пронзил острогой морскую змею на отмели, и долго заворожено следил за последним её танцем. Даже агония той змеи не сравнилась бы с агонией Бекки.
       Но это всё маленькие радости, как и приятная тяжесть в желудке. Главное же в этой истории - он помог хорошему человеку. Ведь Нэнси ему действительно понравилась. Славная девушка - тут этот русский прав.
       Чувство вины разъедало несчастную девушку изнутри. Ссора и последующее примирение с подругой это далеко не вся правда. Не так давно Нэнси сделала аборт. Скорее всего, и тут не обошлось без совета подруги. Но Нэнси так и не смогла смириться с мыслью, что убила своего ребенка, и раскаяние грозило перерасти в нечто разрушительное и необратимое.
       "Я - убийца..."
       Теперь, взяв на себя вину за чужое преступление, она избавится от своей.
       И возможно расправит крылья. А суд... суд наверняка учтёт депрессивное состояние Нэнси.
       Эмоциональная надломленность девушки, её навязчивое чувство вины служили залогом успеха. Техау знал, что рисковал. В этом и весь интерес. Да и сейчас у суда могут появиться подозрения, неизвестно к каким выводам приведёт экспертиза на вменяемость. Но пока что Техау сыграл безупречно, и имел полное право немного расслабиться.
       Важным было выбрать удачный момент для решающего удара, для своего coup de grаce. В состоянии, в котором пребывала Нэнси, особое значение приобретают "знаки и символы". Исподтишка, чтоб никто не увидел, Техау заглянул в шкатулку с бабочкой-сюрпризом, брошенную Нэнси.
       Там, чуть шевеля крыльями, сидела бабочка "мёртвая голова".

    12


    Фри И.Н. В погоне за цы   5k   Оценка:9.46*4   "Рассказ" Фантастика

      - Только разумные существа производят ацыт, - старейший предродитель Наштань-янку, неторопливо транслировал постулаты в окружающее пространство, - все мыслящие диками поглощают цы, и взамен источают ацыт. Вы должны крепко запомнить, что без ацыта разумная жизнь невозможна.
      
      Добрый Наштань-янку сделал паузу, ожидая, пока молодые дикамиты усвоят полученную информацию, а затем продолжил смаковать лекцию:
      
      - Еще древние додикамы установили прямую связь между цы, ацытом и разумом, как таковым. А несколько позже, в эпоху Зеленой весны, великий философ Энгта-янку кратко сформулировал основополагающую идею первичности цы: "тот кто владеет цы, обладает всем".
      
      Наштань-янку снова остановился и зашелестел узловатыми флонами, проверяя, насколько хорошо юные дикамиты справляются с поглощением информации. Выходило, что весьма неплохо, чему предродитель был очень рад. Но в пульсации нервных узлов и окончаний неокрепшего молодняка, мудрый наставник заметил также и волны нарастающей усталости. Прежде, чем переходить к идее круговорота цы, требовалось сделать большой перерыв.
      
      Дикамиты, конечно, сразу почувствовали настроение старика и тут же начали умолять его рассказать историю из давнего прошлого:
      
      - Пре, пре, - со всех направлений сыпались энергичные импульсы, - расскажи нам про то, как ты победил всех вредных дурбаков-ползунов и дурбаков-летунов! Ну же, пре, пожалуйста, пре!
      
      Деваться было некуда и добрый учитель начал свою речь:
      
      - Когда-то давно, когда ни вас, ни ваших пре и даже предпре еще не существовало на свете, я был молод и свободно блуждал по миру. Однажды я нашел это благодатное место, но вместо цветущего сада здесь тогда раскинулся огромный дикий пустырь, заросший сорняками и населенный множеством мелких букашек - очень назойливых, агрессивных дурбаков. Но несмотря на угрюмую неприветливость края, тут повсюду было несметное количество цы при полном отсутствие ацыта... О чем это нам говорит? - Наштань-янку не упустил шанс задать контрольный вопрос.
      
      - О том, что здесь никогда не было разумной жизни! - нестройным хором подхватили молодые дикамиты.
      
      - Правильно. Поэтому я решил закончить странствия и обосноваться здесь, дабы возделать эту нетронутую разумом целину.
      Но едва я успел расправить фирлопу, чтобы начать очищать пустырь от мусора и паразитов, как немедленно подвергся нападению злобных дурбаков. Их были сотни, тысячи, миллионы крошечных существ, жаждущих ужалить, обжечь или отравить меня. Они атаковали со всех сторон и даже сверху. Я едва успевал отбиваться от ползучих, как меня сразу атаковали летающие дурбаки.
      
      Мои флоны горели, полностью иссякали и разрывались алапсы, болели сломанные шабы. Испытывая невыносимые страдания я, по молодости, растерялся и чуть было не отступил. Но собрав всю волю нервных узлов, я смог выплеснуть большую волну райвов, которая и приостановила набеги суетливых букашек. Это дало мне небольшую передышку.
      
      За это время я кое-как смог залечить свои ужасные раны и, главное, успел обнаружить основные гнезда дурбаков. О! Это было совсем не сложно: наглые козявки даже не старались прятаться! Они жили большими кланами в гигантских жужжащих муравейниках по всему пустырю.
      
      Когда поток райвов начал сходить, я одним махом разорил самые крупные колонии. Дурбаки были застигнуты врасплох и большинство из них погибло. Но радоваться не стоило, вскоре уцелевшие дурбаки напали снова.
      
      Но в этот раз они не кусали, не жгли и не пытались отравить. Они даже не приближались. Вместо этого, из самых дальних муравейников они плюнули в меня множеством своих радиоактивных жал.
      
      Смена тактики, постройка муравейников и изобретательность, с которой дурбаки осуществляли свои вылазки, заставили меня усомниться в том, что ацыт является... Чем?
      
      - Единственным признаком существования разума... - от неожиданности юные дикамиты не сразу осознали, что этот вопрос был адресован им.
      
      - Верно. Но это, конечно, была чисто инстинктивная реакция улья, ведь доказано, что все разумные существа производят ацыт и ни в коем случае не боятся радиации. И пусть ожоги, в местах уколов радиоактивных игл были велики, но обилие цы и резкий скачек уровня радиации оказали лишь самое благотворное влияние: я вырос многократно.
      
      Уже позже, когда основная масса дурбаков погибла, а остальные разбежались из своих муравейников, я отловил некоторых из них и исследовал повнимательнее. Вот, смотрите, я сохранил на память парочку их забавных панцирей.
      
      Добрый предродитель Наштань-янку слегка клюмкнул и явил на обозрение молодых дикамитов изуродованные корпуса танка Меркава и истребителя Су-27.
      
      Когда молодняк вдоволь наигрался и отдохнул, Наштань-янку убрал обратно крохотные металлические скорлупки и с удовлетворением вернулся к лекции:
      
      - Из идеи первичности, - продолжил учитель, - непосредственно вытекает принцип круговорота: живое существо поглощает цы и выделяет ацыт. Ацыт питает разум, который, в свою очередь, используется для обнаружения новой порции цы...
       Наштань-янку был по-настоящему счастлив. В сущности, о чем ещё может мечтать старый предродитель, как не о почетной обязанности учителя, передающего свои знания молодым, неопытным дикамитам?

    13


    Гулянский А.В. Слоны идут на восток   9k   Оценка:8.78*7   "Рассказ" Фантастика


       Когда над воинским станом ночь раскидывала свое звезднотканое покрывало, степь, словно в ответ на это небесное великолепие, расцветала тысячами костров. Воины, утомленные дневным переходом, присев у огня в ожидании побулькивающего в котелках немудреного ужина, вели неспешные беседы о былых походах, кровавых сечах и славных героях.
       Тогда-то молодые отроки из княжьей дружины перемигивались и начинали одолевать Илью Муромца уговорами:
       - Поведай, Илья Иванович, как бился ты в краю чужеземном за дело правое...
       Тот поначалу отнекивался, поудобнее устраивая на мягкой мураве натруженные седлом телеса. Однако, словно бы невесть откуда появлялся жбан ставленого меду и Илья, хлебнув из него изрядно, мягчел сердцем и говорил:
       - Ин ладно. Слушайте, уноты. Поехал как-то я...

    ***

       ...по делу княжьему в град Ростов. И на дороге лесной узрел вдруг чудо-чудное. Отверзлись небеса, и в сиянии золотом нисходит с небес муж, в одежды диковинные обряженный. Кланяется мне и молвит: "Исполать тебе, сильномогучий богатырь Илья Иванович".
       "И тебе,- отвечаю. - Уж не ангел ли ты небесный?"
       "Вроде того, - говорит. - Аполлоном меня величают. Нужда в тебе, богатырь русский, великая. Град славный Илион, где мирный люд торговый обитается, обложил враг лютый, ахеяне поганые. А первый средь них тать и разбойник Ахилла. Похваляется силушкой своей, почитает себя первейшим богатырем на белом свете. Через то бахвальство народу тьму положил, и нет на него никакого угомона. Не хочешь ли постоять за дело правое, одолеть ворога окаянного?"
       "Отчего ж не постоять, - говорю, - да только как мне попасть в края те далекие?"
       "О том не беспокойся,- отвечает, - ибо владею я силой волшебной, что враз тебя на место доставит".
       И не успел я глазом моргнуть - а уж стою в чистом поле. Одесную вижу град каменный, что, верно, Илионом называется. А ошуюю раскинулся окиян и на лукоморье лодей бесчисленное множество причалено. У тех лодей тьма неимоверная оружного народу теснится - войско ахеянское, не иначе.
       Глядь - мчит на меня чудная телега о двух колесах, запряженная тройкой вороной. И правит телегою той молодец облика богатырского. На челе его - шелом с перьями, остальной же доспех бедный, только тело и прикрывает, а руки-ноги голые.
       Подивился я: нешто разбойнички лихие на портки себе не награбили?
       "Как звать-величать тебя добрый молодец? - вопрошаю. - Не ты ли Ахилла могучий, что мнит себя величайшем воином на белом свете?"
       Тот себя в грудь десницей бьет и кричит: "Ахиллес!" Войско ахеянское в ответ имя его повторяет оглушительно, высоко копья воздевая.
       А Ахилла в меня перстом своим тычет и голосит, что есть мочи: "Гектор! Гектор!"
       "На себя бы поглядел, - отвечаю. - Ты не лайся, а слазь со своей таратайки. Выходи на честный бой".
       Спешились мы с ним. Ахилла в меня копьем мечет. Поймал я то копье и преломил в руках. Достал тогда он меч, каковой и мечом язык не повернется назвать - и давай вокруг носиться. И все норовит своим ножиком глаз мне выбить. Тут начал я серчать. Махнул булавой - не попал. Другой раз махнул - опять не попал. "Да что ж ты скачешь, - говорю, - словно кузнец, тварь насекомая. Бейся честно, грудь в грудь!" Не хочет, ворог окаянный! Налетит, аки коршун, уязвит - и бежать. И до того меня досада взяла - словами не описать. Отбросил я булаву и щит, оборвал на его телеге упряжь и дышло у нее отломил. Им и прихлопнул татя, словно комара надоедливого.
       Тут настала тишь великая - онемело все ахейское воинство. Долго было тихо. А затем вороги забегали, замельтешили, будто муравьи перед грозой, и давай орать: "Херакл, херакл!"
       "Верно, - говорю, - пришел Ахилле вашему херакл. Кто следующий силушкой помериться?"
       Охотников более не сыскалось. Посталкивали они лодьи свои на воду, попрыгали в них и давай загребать, что есть мочи.
       Невесть откуда Аполоний появился: "Ох, уважил, так уважил, Илья свет Иванович! Злодея, будто мыша лаптем прихлопнул, тот и пикнуть не успел!" И давай меня нахваливать да на судьбу свою печалится, и все словами ненашенскими, непонятными. Дай бог памяти... О каком-то проекте "Хронос" рассказывал, клял начальника своего, Зевса, что сжить его со свету хочет, и даже бабу его, Диссертацию, зарезал без жалости. Не много я из речей тех умных понял, окромя главного: люд разбойный, Ученым Советом именуемый, зуб на него точит за то, что он роду человеческому иной, лучшей жизни чает. Посему вынужден Аполоний в иных временах хорониться.
       Тут он умолкает и очи свои за мою спину таращит!
       Оборотился я, глядь - позади стоит дюжина молодцов, и ликом и доспехом друг от друга неотличимых. В десницах сжимают оружие диковинное, на нас с Аполонием наставленное.
       А рядом с ними старик мается, зело с виду грозный.
       "Младший аналитик Аполлон! - верещит. - Вы арестованы!"
       Два молодца друга моего сразу под микитки берут. А старче к нему подскочил и давай орать да ногами топать. Ты чего мол, сукин ты сын, сотворил?! Всю историю похерил, кричит, связи хронологические нарушил и эволюции полный кирдык устроил. Оттого белый свет теперь щитом медным накроется.
       А тот ему не уступает! Не дал я, отвечает, вам, губителям рода людского, очаг цивилизации загнобить! От того человечеству, мол, великая польза и счастье будет. Теорию мою вы, кричит, осмеяли, забраковали, так узрите теперь, как она на практике работает. И ничего вам с этим уже не поделать.
       Старик осерчал шибко. Да я, вопит, с тобой не знаю, что за это сотворю! Тащите, говорит, молодцы, его на базу, суд да ряд будем над злодеем вершить.
       "Постойте, - молвлю тут я. - Не позволю забижать хорошего человека Аполония!"
       Старче меня оглядел, как гривной одарил.
       "А этого фигуранта, - говорит, - тоже прихватите. Узнает он у меня, как вмешиваться в исторические процессы!"
       Тут уж я не сдержался. "Ты кого, - ору, - фигой обозвал, сморчок ты червивый! Меня, русского богатыря?!" Дышло я из десницы своей так и не выпустил, вот и давай им махать семо и овамо.
       Раскидал я дружину старикову - не помогло им и оружье могучее. А старче сбёг. Сотворил, кудесник поганый, дыру сияющую и в нее прыгнул. Только пятки и сверкнули.
       Подошел ко мне Аполоний, облобызал троекратно. "Спасибо тебе, - сказал, - Ильюша! Ворочу я тебя сейчас в твое время, и увидишь ты, как оно, время, изменилось. Как жить стало лучше, жить стало веселее. И помни, говорит, что в том твоя заслуга немалая".
       Сказал - и оказался я вновь на лесной дороге.

    ***

       Окончив свою повесть, Илья Муромец умолк и зорко огляделся: не ухмыльнется ли кто? Не любил богатырь, когда ему не верили. Последний из усомнившихся, княжий гридень Соловей, прозванный так за умение красиво свистеть, лишился своего умения совместно с дюжиной зубов.
       - Ну и как? - спросил безусый отрок, что весь рассказ просидел с открытым ртом. - Изменилось время?
       Илья, помрачнев лицом, ничего не ответил, лишь вздохнул тяжко.
       Вдалеке, на краю стана, вдруг взвыли гнусавые рога. Волной докатился оттуда гомон людских голосов, в котором стали различимы отдельные крики:
       - Союзники пожаловали!
       - Трояне!
       - Братья по оружию!
       Внезапно оглушительный трубный рев раздался в ночи, заставив всех вздрогнуть. Из тьмы возникла гигантская серая туша, до нелепости невероятная в этом месте и времени.
       - Слоны! - ахнул безусый отрок.
       Сидящие у костра вскочили, с восторгом и страхом наблюдая, как величественно шествовали мимо диковинные звери, и пороховые ракетные установки на их спинах мерно раскачивались в такт тяжелой поступи исполинов.
       Один лишь Муромец не двинулся с места, бормоча в хмельной тоске: "Заслуга моя, говоришь? Жить, говоришь, лучше? И-эх!"
       Алеша Попович появился из темноты и присел рядом с Ильей, положив наземь свой пятизарядный штуцер. Принял протянутый ему жбан, отхлебнул и стал смотреть, как мимо, печатая шаг, проходит знаменитая троянская пехота.
       - Ох, чудит наш князюшка, то бишь, тьфу ты господи, государь анпиратор, - хмыкнул вдруг он. - Полмира захватили - все ему мало! До последнего, говорит, моря... Ну скажи хоть ты мне, Ильюша, на кой хрен сдалась нам эта Япония?!
      


    14


    Андрощук И.К. Произнесенное вслух   12k   Оценка:9.00*3   "Рассказ" Мистика

      ПРОИЗНЕСЁННОЕ ВСЛУХ
      
      Он сидел у входа в пещеру. Его захлёстывал дождь, заметала пыль, а он сидел неподвижно, как изваяние, и молчал. Многие приходили к нему, но ни придворный, ни брахман, ни странник, искавший мудрости, не могли добиться от него слова. Так проходили века: пришло время неверия, и многие усомнились в его мудрости. Тогда старший из учеников, Нарангама, подошёл к нему и спросил:
      - О учитель! Не пришла ли пора указать дорогу заблудившимся во тьме? Скажи, о чём твои мысли?
      Но мудрец даже не посмотрел на него.
      Прошло ещё пятьсот лет, и многое из того, чего опасались, сбылось. Орды варваров пришли из-за гор. Многих убили, многих угнали в рабство: по улицам городов и селений ходили люди в чужеземных одеждах, звучала чужая речь. Оставшиеся в живых поклонялись новым богам, которым чужеземцы построили капища. Но мудрец продолжал неподвижно сидеть у входа в пещеру, и ни слово, ни вздох не сорвались с его уст. И тогда средний из учеников, Девадатта, подошёл к нему и спросил:
      - О учитель! Не настал ли час испытаний? Открой нам путь Света!
      Но Махакала, мудрейший из мудрых, не удостоил его даже движением глаз.
      И снова прошло пятьсот лет: новые варвары пришли из-за моря. Ни обликом, ни одеждой они не были похожи на всех, кого здесь видели. Они были жестоки и беспечны, они приручили смерть и носили её в длинных чёрных палках. А бога своего, в назидание и устрашение, они распяли на кресте, и изображение этого креста считалось у них священным. И тогда я, Махарика, младший из учеников, подошёл к нему и спросил:
      - О учитель! Ты сидишь здесь так давно, что вокруг тебя выросли горы, и за всё это время никто не видел твоего движения, никто не слышал твоего слова. Почему это так, учитель? Быть может, твой дух покинул тело, и тот, к кому я обращаюсь, всего лишь высохший труп, пустая скорлупа человечья? Или за долгие годы уединения ты разучился разговаривать, и теперь не можешь произнести ни одного слова? Или мудрость твоя столь велика, что в тебе не осталось ни одной мысли?
      И тогда мудрейший из мудрых заговорил:
      - Мысли летят как птицы: слова - это гнёзда для птиц. Произнесённое вслух обретает плоть.
      Я был тогда молод, самонадеян и потому посмеялся над его словами:
      - Как может пустое сотрясание воздуха обрести плоть? Но если это и так - то почему ты за полторы тысячи лет не открыл своей мудрости?
      Махакала сказал:
      - Сказанное одними тает, как тень; слова других способны разбудить только другие слова. Из всех, кто приходил ко мне, только ты обладаешь даром воплощения речи. Этот дар велик, но в нём сокрыта большая опасность. Помни, что всё, сказанное тобой, становится явью. Я предупредил тебя.
      Я сказал:
      - О учитель, неужели ты после стольких лет молчания заговорил только для того, чтобы сообщить мне эту нелепость? Возможно ли, что если я скажу: "В моей ладони лежит банан..."
      Я сказал это и умолк, потому что в моей ладони действительно лежал банан. Я задрожал и швырнул его прочь, как будто это была ядовитая змея. Прошло немало времени, прежде чем я снова смог заговорить.
      - Идёт дождь, - сказал я тихо, почти шёпотом, и тотчас на нас обрушилась лавина ливня, хотя небо продолжало оставаться безоблачным.
      Спустя мгновение я промок насквозь, как будто был брошен в реку; меня бил озноб. "Дождь кончился!" - крикнул я, и дождь тотчас перестал.
      Усилием воли я овладел собой, и, когда заговорил снова, голос мой прозвучал спокойно и почти беспристрастно:
      - Гуру Махакала мёртв.
      
      2.
      Махарика вернулся к мирской жизни. Он спустился в город, построил себе дом и занялся изготовлением обуви. Шли дни, а люди, с которыми ему приходилось встречаться или иметь дело, не слышали от него ни одного слова: окружающие решили, что он немой, хотя слышит и понимает всё прекрасно. Ни слова не услышала от него и прекрасная Маданасена, которую он взял в жены. Махарика нежно любил свою жену и, как мог, открывал ей свои чувства - однако слова от него она так и не дождалась. Промолчал он даже тогда, когда Маданасена призналась, что у них будет ребёнок.
      Тем временем чужеземный гнёт становился всё более беспошадным: завоеватели изнуряли людей каторжными работами, били до смерти палками, насиловали девушек и женщин. Человек никогда не позволял себе так обращаться со скотом, как они обращались с людьми. Терпение народа истощилось: принц Раджмаратх поднял восстание.
      Из-за моря один за одним стали прибывать корабли с подмогой: для британских солдат война с полуголыми, плохо вооружёнными повстанцами была всего лишь кровавой потехой. Восстание утонуло в крови: принц Раджмаратх с горсткой оставшихся в живых ушёл в горы. Солдаты рыскали по горам, как волки, но отряд повстанцев как в воду канул. В горных селениях и близлежащих городах многие были убиты, многие брошены в темницы, где подвергались чудовищным пыткам. Людей пытали огнём и железом, ломали кости, сдирали кожу, выпытывая место убежища Раджмаратха. Люди умирали: одни- не проронив ни слова, другие - со страшными воплями и проклятиями, - но никто не выдал принца. Однажды утром солдаты в бриджах и высоких шлемах ворвались в мастерскую Махарики: его схватили и потащили к бывшему дворцу раджей, в котором теперь помещался штаб завоевателей.
      Каменный двор дворца лежал в запустении и был занесён слоем песка; зловещие кровавые пятна на песке делали его похожим на шкуру гепарда. Во дворе было полно англичан. В глубине, под широкой парадной лестницей, в тени баньяна, сидели на стульях капитан Симонс и лейтенант Барли. Офицеры время от времени наливали себе из пузатой бутылки, стоявшей перед ними на походном столике. Махарику швырнули наземь: поверженный Будда у разрушенного фонтана напомнил ему мёртвого учителя.
      Лейтенант Барли встал, подошёл к нему, остановился напротив и, упершись стеком в подбородок Махарики, приподнял ему лицо.
      - Э, да это молчаливый башмачник! - воскликнул он насмешливо. - А что, молчун, правду ли говорят, что ты спустился с гор? Если это так, то тебе наверняка известно, в какую дыру забилась крыса по прозвищу Раджмаратх?
      Свистнула и, разрывая ткань и кожу, впилась в тело пленника плеть, затем снова взвилась и снова вонзилась: Махарика сидел не шелохнувшись, ни один мускул не дрогнул на его лице.
      - Зря стараетесь, лейтенант, - зевнул капитан Симонс. - Этим их не проймёшь.
      - Как знать, - Барли хлестал и хлестал, одежда пленника превратилась в лохмотья, кожа покрылась кровавыми полосами, но избиваемый так и не вздрогнул. Наконец лейтенант выбился из сил. Он вытер пот со лба тыльной стороной ладони и приказал:
      - Продолжайте, Тейлор.
      Подбежали трое солдат. Сержант Тейлор - детина с низким лбом, из-под которого хмуро смотрели глаза палача, - выделялся среди них своей дремучестью и зверской силой. На голову и плечи Махарики посыпались сокрушительные удары палок. Лицо его превратилось в кровавое месиво, из горла хлынула кровь - но он не издал ни звука, и только тело его вздрагивало под ударами. Махарику повалили и продолжали избивать ногами в тяжёлых ботинках. Затрещали кости.
      - Отставить, Тейлор, - приказал капитан. - Убивать вы умеете, в этом меня не надо убеждать. Но так вы ничего не добьётесь. Впрочем, я знаю, как развязать ему язык. Килбурн, идите сюда.
      Капрал Килбурн подошёл к капитану: тот ему что-то приказал.
      Капрал, окликнув двух солдат, ушёл со двора. Вскоре они вернулись - солдаты тащили Маданасену. Махарика попытался отвернуться - но Тейлор, наступив ему на голову, не позволил это сделать.
      - Смотри, башмачник, узнаёшь? Вижу, что узнал, - самодовольно ухмыльнулся капитан Симонс. - Быть может, теперь ты вспомнишь, где прячется Раджмаратх? А не то твоей возлюбленной будет очень плохо. Похуже, чем тебе.
      Махарика молчал. С Маданасены сорвали сари. Она попыталась прикрыться - но, двое солдат повалили её на спину, силой развели руки и ноги и так прижали к земле, что она не могла шелохнуться. Её огромный живот чуть вздрагивал - до рождения ребенка оставались считанные недели.
      Капрал Килбурн построил солдат и сам подошёл к Маданасене первым.
      Она закричала - пронзительно, хрипло, отчаянно. После третьего женщина уже не кричала - только громкие протяжные стоны вырывались из её горла. Солдаты всё подходили и подходили - их было не меньше двадцати.
      Махарика видел и слышал всё, но ни слово, ни даже вздох не сорвались с его разбитых губ. Когда отошёл последний солдат, Маданасена была ещё жива и даже пыталась подняться - но уже не могла.
      Лейтенант Барли наклонился над Махарикой и заглянул ему в лицо.
      - Бесполезно, сэр. Это совершенно дикая, бесчувственная тварь. С тем же успехом мы могли устроить на его глазах изнасилование свиньи.
      - Бесполезно?! - капитана задело: он встал и подошёл к Маданасене. - Смотри, башмачник! - он выхватил саблю: клинок блеснул в воздухе и глубоко вошёл в огромный и уже неподвижный живот несчастной. Хлынула кровь. Симонс подошёл к пленнику и присел над ним.
      - В своём ли ты уме, Махарика?! Ведь это - Маданасена, твоя жена! Как ты можешь притворяться спокойным?!
      Махарика выплюнул кровь и заговорил:
      - У меня нет и никогда не было жены.
      - Не было?! - со злой насмешкой проговорил Симонс. - Чья тогда кровь на моём клинке? Что это за женщина лежит вот там, с разрубленным животом?
      - Это - твоя жена, капитан Симонс.
      - Моя? - капитан захохотал, однако крики удивления и ужаса заставили его оборвать смех и обернуться.
      На месте Маданасены в той же позе лежала другая женщина. Она была светлокожей и белокурой. Из разрубленного живота хлестала кровь, лезли внутренности, но она была ещё жива. Корчась от невыносимой боли, женщина полными слёз глазами смотрела на Симонса и пыталась что-то сказать.
      - Вздор... - бледнея, прохрипел капитан. - Элис... Этого не может быть, Элис в Англии, за тысячи миль отсюда...
      В этот момент умирающей наконец удалось справиться с речью, и во внезапной тишине прозвучал её шепот:
      - Дэ-ви...
      - Эли!!! - завопил Симонс и бросился к ней. Судорога дикой боли исказила его лицо, он попытался приподнять Элис, сказать ей что-то - но жизнь уже покинула её.
      - Это ложь! - отчаянно заорал Симонс, дрожа всем телом. - Элис жива, ты наслал на нас оморочь, проклятый колдун! - он вскочил и, выхватывая клинок, метнулся к пленнику. Но Махарика сказал:
      - Капитан Симонс мертв.
      И капитан, взмахнув саблей, рухнул на песок. Больше он не пошевелился.
      - Что с вами, сэр?! Да застрелите же его! - лейтенант в замешательстве схватился за пистолет, но вытащить его не успел.
      Махарика сказал:
      - Лейтенант Барли мертв, - и лейтенант свалился замертво.
      - Я цел и невредим, - продолжал Махарика. Следы избиения тотчас сошли с его лица, тела и даже одежды.
      - Я силён как сто слонов. Меня не берут пули, - продолжал он, вставая. Солдаты, ощетинившись трясущимися ружьями, пятились к воротам. Махарика пошёл на них, и в его походке чувствовалась такая мощь, что солдаты, бросая ружья, бросились врассыпную. Опасаясь мести страшного колдуна, они разбежались по углам и затаились, точно мыши. Капрал Килбурн спрятался за угол какой-то хижины и дрожал, как осиновый лист. Увидев, что Махарика идёт прямо на него, бравый капрал наделал в штаны. Однако колдун прошёл мимо, даже не взглянув в его сторону. Махарика и не думал кого-либо преследовать - он уходил.
      
      3.
      Уже много-много лет я неподвижно сижу у той самой пещеры, где когда-то убил учителя. Многие приходили ко мне, но ни солнце, ни луна, ни зверь, ни человек не добились от меня малейшего движения глаз. Этот мир не стоит ни взгляда, ни вздоха сожаления, ни, тем более, слова. Говорят, я давно превратился в камень, но у меня нет желания шевельнуться даже для того, чтобы проверить, так ли это.

    15


    Щербак В.П. Сказ про мужика Ивана   11k   Оценка:5.28*7   "Рассказ" Проза

            Сказ про мужика Ивана
           
           
            Жил-был мужик Иван. Не в некотором царстве, в некотором государстве, а именно в том, в котором мы живем. Был он не шибко умный, не шибко грамотный, компанейский, доверчивый, с доброй душой, с ленцой и немного веривший в чудеса. Такой мужик в каждом поселке есть. И этот жил в одном из них. Любил жену, любил детей, любил выпить. А чтоб на всю эту любовь хватало денег, работал в доме отдыха "Луч света" днем электриком, а ночью сторожем. Жизнь текла мирно, но очень однообразно и скучно. Одним словом, застой.
            Но тут началась перестройка. Всё вокруг забурлило, закипело. Каждый норовил себе что-нибудь устроить, пристроить, ухватить, прихватить. И все очень торопились: пирог-то хоть и большой, да народу-то было уж очень много. И так, как наш мужик был доверчивый и с ленцой, то ему ничего не досталось. И даже, наоборот, хуже стало. В этой всеобщей суматохе отдыхать людям было некогда, а многим и не на что, и дом отдыха закрыли.
            Остался Иван без работы. А как остался без работы, запил. Русскому мужику никак нельзя много свободного времени иметь - обязательно пить будет. Ну, а как запил, жена с детьми из дома ушла. А уж тогда вообще стало худо. Тому, кто пьет, никак нельзя одному оставаться - совсем пропадет.
            Каждое утро начиналось у Ивана с тяжелого похмелья, которое нужно было срочно устранить. Водкой ли, бормотухой, самогоном, "боярышником", но обязательно устранить! Он и устранял, пока было на что. Все продал, все пропил. И дошло дело до того, что в квартире остались одни только голые стены.
            Но тут, на его счастье, весна сделала свой разбег. Пригрело солнышко, растопило горы снега. Зажурчали звонкие ручейки, проступили проталины, зажелтели на них прошлогодние палые листья и на краю последних сугробов зацвели первые цветы мать-и-мачехи. Реки очистились ото льда. Вода прогрелась. И, выйдя из зимовальных ям, загуляла в водоемах рыба...
            А был тот Иван не только электриком, сторожем и пьяницей, но еще и рыбаком. И понимал, какую рыбу, в каком месте и на какую приманку ловить. И знал, что рыбалка весной может быть очень удачной, так как рыба начинает активно перемещаться по водоему и усиленно кормиться перед нерестом. И при этом часто проявляет неосторожность, неаккуратность. Вот тут-то во время жора она и попадается на крючок.
            С наступлением весенних денечков стал Иван ходить на рыбалку. Однажды сидит этот безработный пьяненький рыбак на берегу речки с удочкой и мечтает: "Вот если бы мне, как в той сказке, поймать золотую рыбку, чтоб она мои желания выполняла... "
            Сидит час, сидит два, а рыба все не ловится. Один раз, вроде, клюнула - вытащил кусок коряги. Второй раз клюнула, но сорвалась с крючка. Рыбалка - дело тонкое, с похмельем несовместимое.
            И вот среди мечтаний и раздумий снова дернулся поплавок, и, после непродолжительных усилий Ивана, на крючке над водой появилась рыбка. Не золотая, конечно. Простая. И была та рыбка такая беспомощная, что Ивану стало ее жалко. Стало жалко ее и себя одновременно. А было в тот день пасмурно и прохладно. Вечерело. Сидел он на берегу речки довольно долго и изрядно продрог. Смотрит Иван на рыбку и думает: "Ну, какой с тебя прок? Вот если бы ты была, как в той сказке, пусть не золотой, это я и так вижу, но все же волшебной, я бы тебя отпустил..."
            - Да и запросил бы недорого, - проговорил он, осторожно освобождая рыбку от крючка и пристально глядя на ее непрерывно двигающийся рот. И показалось тут Ивану, что говорит ему рыбка:
            - Отпусти, выполню твое желание.
            - Вот если бы ты сделала так, чтоб меня сейчас быстренько домой отвезли, я б тебя, честное слово, обратно в речку выпустил.
           И показалось ему, что рыбка, а он уже освободил ее от крючка и держал в руке, прошептала:
            - Отпускай, выполню.
           Размахнулся Иван и бросил свой улов обратно в речной поток. Лишь только рыбий хвост коснулся воды, как услыхал он шум машины. Подъехал "Мерседес". Вышли из него молодые ребята, не шибко знакомые, но и не совсем чужие. Знал Иван, что они чем-то промышляют, кого-то охраняют, с кого-то дань собирают. Подошли, поздоровались, прихватили с собой рыбака, довезли до дома. "Это ж надо! Исполнила рыбка мое желание!" - думает Иван.
           На следующий день, голод не тетка, снова пошел он на рыбалку. Похмелиться не на что. Голова болит, в животе бурчит. Пристроился на берегу на том же самом месте. Час корпит, два корпит - не ловится рыба.А тут еще и дождь заморосил. Сидит промокший и замерзший Иван с удочкой и размышляет: "Хорошо бы опять поймать эту рыбку". - Только подумал, а поплавок сразу и дернулся.
            - Ты что, пучеглазая, опять на крючок попала? - говорит Иван, вытаскивая рыбку из воды. - Но на этот раз так легко не отделаешься. Хочу, чтоб ты меня сейчас не только отвезла домой, но еще и накормила, и водочкой угостила. Освободил он рыбку от крючка и бросил ее в реку. Только она коснулась воды, как за спиной шум машины. Опять "Мерседес". Опять те же ребята. Взяли они с собой замерзшего рыбака, накормили и водочкой напоили. "Хоть и невзрачная это рыбка", - думает Иван, - "а все мои желания выполняет". Помнит он, что в тот день они много пили и много ели. Потом куда-то ездили, что-то выносили, увозили, снова ели, снова пили... В общем, отличный был день!
            Но день этот закончился, наступил новый. Голова болит, в животе бурчит. А дома пусто. Значит, нужно снова идти рыбу ловить. "В третий раз", - думает Иван, - " ты так легко от меня не отделаешься, малявка. Уж я придумаю для тебя что-нибудь потруднее". Сел на берегу на том же самом месте, закинул удочку. На этот раз поймал он рыбку быстро. Правда, ему показалось, что была она чуть больше прежней. "Да ведь могла же и подрасти за это время", - подумал он. Освободил Иван рыбку от крючка и выпустил пленницу в речку, прокричав ей вслед:
            - Хочу, чтоб не один день, а целых два года меня бесплатно кормили и поили. Пусть не очень густо, но чтоб каждый день! Не хочу я больше ходить на эту рыбалку! Не успел сказать, как машина сзади подъезжает. Не та машина, что раньше, другая. Не "Мерседес", "Газик". И молодые ребята из нее выходят. Не те ребята, другие. Забрали они с собой Ивана. Исполнилось и третье его желание. Обеспечила ему рыбка на два года еду и питье. Правда, бывалые люди говорят, что кормят там не очень густо, но зато каждый день. И пить дают не водку, а воду. Но тут уж сам виноват. Не уточнил в своем желании название напитка. А уж на рыбалку точно ходить не придется.
            Сидит теперь Иван уже не на берегу реки, а на нарах. Не пьяненький, а трезвый и думает: "Вот и не верь после этого в чудеса... Все произошло, как в сказке. Конечно, пучеглазая могла бы что-нибудь и получше сообразить, чем посадить на два года на нары. Никакой фантазии... Рыба - она и есть рыба... Что с нее взять?" А мысли, не давая покоя, продолжали стучать в его голове: "Зато исполнила рыбка и самое заветное мое желание, о котором я и вслух-то боялся подумать. Жена вернулась домой, ласточка моя ненаглядная... Детки живут уже дома, птенчики мои неоперившиеся... " - Вспомнив о жене и детях, Иван даже прослезился. Обидно... Он здесь, а они там. И не знают, что он давно уже трезв, как стеклышко. Иван украдкой вытер глаза, чтоб никто не заметил его слабости. Мужчина не должен плакать.
            А там, на воле, весна уже делала новый разбег. Ярко светило солнце. Таял снег. Звенела апрельская капель. Реки освобождались ото льда. На деревьях набухали почки. "Вот уже и год прошел", - подумал Иван, продолжая мечтать. - "Осталось еще столько же". Наступление весны само по себе уже подымает настроение, даже если сидишь на нарах. И у Ивана проснулись весенние чувства. "Коты уже завывают, кричат, мяукают на крышах", - закрутилась невпопад, а может быть, как раз впопад, в голове его новая мысль. Да, весна пахла жизнью. Но для Ивана эта жизнь начнется только через год. "Пить я больше не буду. Ни-ни", - твердо, как ему казалось, решил он. А мысли неслись вперед, планируя жизнь на воле: "Пить не буду, работу найду. Работу найду - приятелей заведу. Приятелей заведу, буду с ними выпи... Стоп... " - сам себя остановил Иван. - "Дальше не надо, а то опять чудеса начнутся".
           
            Примечание:
            1.Бормотуха -дешевое низкокачественное вино.
            2."Боярышник"-настойка цветов и плодов боярышника на спирту.
            3.Жор- сильный клев рыбы.
            4.Нерест- метание и оплодотворение рыбами икры.
           
           

    16


    Сухова Д. Эльфы в русских сказках   13k   "Рассказ" Фэнтези


    Эльфы в русских сказках

      
       Лотанариэ открыла небесно-голубые глаза и увидела перед собой незнакомую местность. "Что ж, похоже, чародей опять все напутал" - решила эльфийка. Она ловко вскочила с травяного ковра, на который так неудачно приземлилась после телепортации. Вдруг послышался громкий и быстро приближающийся топот копыт. Только Лотанариэ успела отпрыгнуть, как тут же по тропе пронесся всадник. Она не успела его рассмотреть. Через какое-то мгновенье проскакали еще три всадника, явно недружелюбно настроенных по отношению к первому. На них были надеты металлические конические шлемы и доспехи, поблескивающие на солнце. Всадники не заметили эльфийку, что было очень хорошо. Возможно, это хорошо для них самих, ведь Лотанариэ среди своего рода была известна храбростью и ловкостью. А возможно, повезло нашей героине. Всадников было трое, и неизвестно какими способностями они обладали. Эльфийка решила для начала найти какой-нибудь водоем, искупаться и немного отдохнуть. Всадники, скорее всего, были уже далеко, и можно было расслабиться. Лотанариэ обладала идеальным слухом. Стоило ее заостренным ушкам уловить лишь малейший звук, как в воображении вырисовывалась полноценная картина того, что происходит за километры отсюда. Вот и сейчас, эльфийка прислушалась к звукам окружившего со всех сторон леса. Сквозь огромное количество шорохов, шелеста листьев и травы, птичьего щебета, отчетливо был различим плеск воды. Недолго думая, Лотанариэ двинулась в том направлении, откуда доносился звук.
       Посреди леса было глубокое синее озеро. Плеск доносился из густо разросшихся камышей. Лотанариэ подошла поближе и увидела, как кто-то или что-то мелькнуло в зарослях. Теперь она услышала сильный всплеск, потом еще один и еще. Казалось, что-то движется на нее, но эльфийка ничего не видела. Она насторожилась и была уже наготове, когда всплеск раздался совсем рядом. Но ничего не произошло. Лотанариэ решила немедленно убраться подальше от этого странного места. Развернувшись, эльфийка чуть не вскрикнула от неожиданности, хотя была не из пугливых. Вплотную к ней стояло какое-то существо. Оно смотрело огромными глазами темно-зеленого цвета. Кожа была бледно-серой и в мелких чешуйках. На голове было подобие волос, по виду больше напоминающее болотную тину. Существо протянуло руку и попыталось что-то произнести, но Лотанариэ услышала лишь бульканье. Эльфийка внимательно всматривалась в незнакомца, но не могла понять к какому из известных видов животных его можно отнести. "Скорее всего, мутант или гибрид" - решила она. Мир Лотанариэ был населен всякого рода чудовищами, поэтому она не удивилась встрече с этим существом. Но она попала в чужой мир, кто знает, что ее здесь ждет. Существо опять попыталось что-то произнести, на этот раз эльфийка разобрала слово: "Помоги!" "Что! Чем помочь?" - недоумевала наша героиня. Вдруг громкий всплеск, и все вокруг закружилось. Лотанариэ очнулась у озера, но никого уже не было.
       У эльфийки сильно кружилась голова, встать было затруднительно. Собравшись с силами, девушка приподнялась и села. Лотанариэ осмотрелась. Уже почти стемнело, солнце дарило свои прощальные лучи перед полным заходом за горизонт. Вдруг послышался топот копыт, звук приближался. К озеру подъезжал тот самый всадник, которого Лотанариэ видела днем.
       "Марья!" - громко крикнул юноша. Теперь Лотанариэ могла хорошо его разглядеть. Густые светлые волосы, голубые глаза с длинными темными ресницами, волевой подбородок. Юноша был одет в кольчугу, и в руке держал добротный меч. "Марья!" - еще громче крикнул Иван. Да, это был Иван-царевич! А к озеру он приехал за своей возлюбленной. Злое чудище превратило ее в русалку и утащило на глубины озерные. Царевич не знал, как бороться с врагом, обитающим на дне под толщей воды. Он был в отчаянии.
       - Эй! Ты что орешь? - поинтересовалась Лотанариэ, которой уже порядочно надоели крики. Царевич обернулся и увидел перед собой красивую девушку с небесно-голубыми глазами, длинными волосами шоколадного цвета и странно заостренными кверху ушками.
       - Прошу прощения, если нарушил ваш покой. Могу ли я поинтересоваться: кто вы? - спросил Иван.
       - Меня зовут Лотанариэ, из рода лесных эльфов. Я попала в этот мир случайно, видимо чародей напутал с заклинанием, когда телепортировал меня. Мне необходимо найти местного мага, который сможет вернуть меня обратно в мой мир. А кого ты искал у озера?
       - Мою возлюбленную Марью Прекрасную похитило чудище, живущее на глубине. Я не знаю, как его одолеть. Был бы он на суше, а не в воде. Но как его выманить?
       - Если ты поможешь найти опытного чародея, то я помогу тебе спасти твою Марью.
       - Знаю я одну бабушку, живет неподалеку. Зовут Бабой Ягой. Зелья варит, заклинания придумывает, на ступе летает, авось и тебе поможет.
       - Ну что ж, отведи меня к ней. А после пойдем твою возлюбленную вызволять из лап чудища.
       Уже совсем стемнело. Где-то вдалеке ухала сова. В темноте был виден маленький огонек, который с каждым шагом становился все ближе. Оказалось, это был свет из окна избушки на курьих ножках.
       - Избушка, избушка, повернись ко мне передом, а к лесу задом! - сказал Иван.
       Избушка заскрипела, недовольно закудахтала, но все-таки повернулась. Лотанариэ молча наблюдала эту картину, многое она повидала на своем веку, но такое впервые. Если бы Иван сейчас посмотрел на эльфийку, то прочитал бы в ее глазах неподдельное удивление. В дверном проеме избушки показалась маленькая бабушка с седыми взъерошенными волосами и хитрым веселым взглядом.
       - Кто это в такой поздний час? А, это ты Ванюша! Проходи, милок. И спутницу твою приглашаю. Заходите, гости дорогие! - поприветствовала Баба Яга.
       Внутри избушки было довольно уютно. Большая русская печь занимала чуть ли не половину дома. На скамейке возле нее стояло несколько крынок с молоком, с простоквашей, со сметаной и котелок с супом. Около печи облизывался пушистый черный кот. У окна располагался стол, на котором горела свеча. Один из углов дома занимал большой пустой котел, рядом с которым на стене висело множество сушеных веточек и трав, на полке стояли пузырьки с какими-то жидкостями и мазями.
       - Вы с дороги, проголодались, наверное. Проходите к столу, сейчас подам вам горячего супчика из печки.
       - Мяу! - послышалось недовольное мяуканье из угла.
       - Сейчас, Васенька, и тебя покормлю, - успокоила кота хозяйка.
       Баба Яга накормила, напоила своих гостей. А потом Лотанариэ поведала ей свою историю.
       - У меня есть рецепт зелья для телепортации, но необходимо еще и заклинание. Если б я его знала, все равно не смогла бы воспользоваться. Для такого сложного магического действия нужно обладать особыми врожденными способностями, - посетовала эльфийка.
       - Р-р-мяу, какая интересная, мяу, история! - вдруг по-человечески заговорил кот Василий.
       Эльфийка вскинула брови и удивленно посмотрела сначала на кота, потом на его хозяйку.
       - Да, он разговаривает, но крайне редко. Попусту болтать не любит. Василий - очень мудрый кот. Поговаривают, что в прошлой жизни он был великим волшебником, - объяснила Баба Яга.
       - История твоя и вправду интересная. Попробую помочь с заклинанием и приготовлением зелья. Для этого мне нужно сходить к соседке Кикиморе за парочкой магических корешков. А вы пока укладывайтесь спать. Завтра будет трудный день, - сказала старушка и вышла на улицу.
       - Я не могу ждать утра! Моя любимая страдает в плену! Я должен немедленно ее спасти! - вскочил из-за стола Иван и начал собираться.
       - Нет. Тут надо все обдумать, - осадила пылкого юношу эльфийка. - Расскажи мне подробнее об этом чудище.
       - Я знаю, что он - владыка озера, в котором живет. Все подводные обитатели, его подданные, беспрекословно ему подчиняются. Чудище похищает всех красавиц, которых увидит рядом со своим озером. Если бы я знал об этом раньше, никогда б не позволил Марьюшке гулять там одной. Ох, какой же я дурак! Я должен немедленно ее спасти!
       - У меня появился план, как это сделать. Но нужно дождаться Бабу Ягу, - сказала Лотанариэ и легла на застеленную кушетку, которую перед уходом приготовила для эльфийки гостеприимная хозяйка.
       - Просыпайся, красавица! - сказала старушка. - Пора отправлять тебя домой, у меня уже все готово.
       - Нет. Сначала я должна помочь Ивану. Кстати, где он? - спросила Лотанариэ, осматриваясь.
       - Я попросила его наколоть мне дровишек, - улыбнулась старушка.
       - У вас есть какое-нибудь девичье платье и цветастый платок?
       - Что это ты задумала? Хочешь выманить озерное чудище на живца? Даже не вздумай! Ты не представляешь, какой силой оно обладает! - забеспокоилась Яга.
       - Это мое дело. Я обещала помочь и помогу, - ни сколько не испугалась эльфийка. - Чудище еще не знает, с кем связалось! Так что, там с платьем и платком?
       - Ладно. Сейчас что-нибудь подберу для тебя. Я надеюсь, ты хорошо подумала, - пробубнила старушка себе под нос.
       Наколов дров и вернувшись в избу, Иван-царевич на минуту опешил. Перед собой он увидел эльфийку, одетую в яркий желто-зеленый сарафан. Длинные волосы были убраны в цветастую косынку. Ну чем не русская красавица!
       - Собирайся. Мы выдвигаемся вызволять твою возлюбленную из плена, - сказала Лотанариэ и положила за пояс несколько пузырьков с темной жидкостью.
       До озера русский царевич и эльфийская красавица добрались довольно быстро. Иван затаился в зарослях, а девушка подошла поближе к воде. Стоило ей посмотреться в озерную гладь, как она услышала знакомый всплеск. Кто-то очень быстро приближался к ней, но, как и в прошлый раз, никого не было видно. Лотанариэ немного отошла от воды и приготовилась сражаться. Вот совсем близко прозвучал еще один всплеск. "Невидимый, появись" - прошептала эльфийка и выпила один из пузырьков с зельем. Откуда не возьмись, перед ней появилось чудище озерное. Оно было метра два ростом, полностью покрытое тиной так, что даже глаз не было видно. Не успела девушка увернуться, как чудище ее схватило и стало тянуть к озеру. Лотанариэ сопротивлялась изо всех сил, куда же исчезла вся ее ловкость и скорость. Иван, сидевший в засаде, в это время сражался с тремя всадниками, которые оказались прислужниками озерного владыки.
       - Рррмяу! - внезапно появившийся кот Василий с диким воплем прыгнул на чудище. - Используй зелье! А я произнесу заклинание, мяу!
       Эльфийка из последних сил толкнула злодея. Кот прыгнул ему на голову и когтями впился в тиноподобные волосы. Чудище попыталось скинуть Василия, но тщетно. В этот момент эльфийка смогла высвободить одну руку и достать зелье. Она влила всю жидкость в рот чудищу. Оно дико завыло и схватило Лотанариэ еще сильнее, но потом внезапно исчезло. Эльфийка без сил рухнула на землю.
       Жидкость, которая не пришлась по вкусу озерному владыке, была зельем телепортации. Оно сработало благодаря заклинанию, произнесенному Василием. Этот мудрый кот был волшебником не только в прошлой жизни, но и в этой. Только облик немного изменился.
       После того, как чудище исчезло, чары его спали. Три всадника пробудились словно ото сна и перестали сражаться с царевичем. Из озера стали выплывать русалки, которые тут же превращались в девушек, когда-то похищенных чудищем. К одной из них, Иван бросился с криками: "Марьюшка!" - и крепко обнял свою любимую. Девушки выглядели растерянными. Еще бы, столько времени провести в компании озерного чудища, да еще в облике русалок.
       - Так, девушки - красавицы, вы помните, кто вы и откуда? - спросила Яга, вдруг появившаяся из леса. - Понятно, все следуйте вот за этим котом.
       Кот Василий важно поднял хвост и пошел в лес по направлению к избушке. Все девушки направились за ним, и ничего не помнящие всадники тоже.
       - Как ты себя чувствуешь? - обратилась Яга к Лотанариэ, которая только очнулась.
       - Кажется, все получилось? - улыбнулась эльфийка и попыталась встать, но ноги отказывались ее слушать. Подошедшие Иван с Марьей помогли девушке подняться.
       - Спасибо огромное, Лотанариэ, Яга! Мы с Марьюшкой вам очень признательны! И коту Василию передайте нашу благодарность, - счастью Ивана-царевича не было предела.
       Лотанариэ кивнула в знак принятия благодарности. Яга смотрела на них и улыбалась.
       - Ну что ж, теперь я бы хотела вернуться домой, - сказала эльфийка и выпила зелье для телепортации.
       Яга шепотом произнесла заклинание. Секунда, и Лотанариэ исчезла.
      

    17


    Чернецкий М. Трое на яхте, не считая миномета   30k   Оценка:4.67*4   "Рассказ" Приключения

      Эта рукопись мне попалась в НТБ Ташлинской Степной Обсерватории, где мне случилось бывать в командировках. Она была втиснута между реферативным журналом за какой-то лохматый год и популярной книгой Шкловского "Вселенная, жизнь, разум", которой тоже в общем-то не место в научно-технической библиотеке серьезного учреждения. Тем не менее, штамп гласил, что эта совсем не научная и, тем более, не астрономическая "брошюра" состоит на учете, и, следовательно, "к разбазариванию запрещена". На обложке, как положено, имелся титул организации, а ниже значилось, что сие - труд научного коллектива по какой-то теме.
      Сначала я удивился, но потом вспомнил, как, учась в аспирантуре, переплетал в институтской типографии свой реферат по философии "Апории Зенона". Для этого тоже пришлось оформить его в виде "Отчета о научно-исследовательской работе" и оставить один экземпляр в НТБ.
      Я не собирался "разбазаривать" творение неизвестного автора, но и не спешил сдавать его обратно. По традиции, когда найденная в каталоге книга находится на руках, желающий связывается с владельцем этих "рук" и договаривается о ее совместном использовании. Мои координаты были честно зафиксированы и скреплены всеми положеными печатями и штампами, поэтому совесть меня не мучила.
      Спустя много лет я снова побывал в Ташлинске и узнал, что содержать библиотеку обсерватории стало не по карману, поэтому в ней оставлены только последние отчеты о проделанных работах, а остальное - "утилизировано и рационализировано". Я совсем этому не удивился, поскольку в моем родном НИИИТе к тому времени произошла такая же "рационализация", и сильно порадовался, что благодаря мне хотя бы одна книга была от нее спасена. А еще позже обсерватория влилась в какую-то другую структуру, и что от нее теперь осталось - не знаю.
      С тех пор я все собираюсь опубликовать этот уникальный текст. То есть, почти уникальный - еще два-три экземпляра (сколько позволяет копирка) наверняка остались у автора. Скорее, даже не автора, а, скажем, его внука, отпечатавшего дедушкины мемуары на институтской машинке. Причем, возможно, что он (или кто-то другой) уже их опубликовал или написал по мотивам что-то аналогичное - во всяком случае, мне кажется, что нечто подобное я уже встречал.

      Прежде, чем познакомить вас с этим "научным трудом", еще несколько замечаний.
      Описанные события, как следует из текста, происходили между первой и второй попытками французов завоевать Мадагаскар (1883-96г). Однако, в диалогах упоминаются обстоятельства, относящиеся к значительно более поздним временам, что указывает на позднее время создания. В первую очередь, конечно, это относится к теории дрейфа материков и фактам из жизни Николая Рериха, но внимательный читатель наверняка заметит также заимствования из позднейшей классически - от Милна и О.Генри до Стругацких и Окуджавы. Что, конечно, может быть простыми совпадениями. *)
      С другой стороны, финал рассказа заставляет отнести его действие ко временам русско-турецкой войны за освобождение Болгарии. Значит, события разворачиваются в 1877 году, а колониальная война Франции упомянута ошибочно. Но тогда придется признать ошибкой и обнаружение ампул, изобретенных лишь в 1885 г., а без них сюжет рассыплется как карточный домик.
      Учитывая вышесказанное, данный текст правильнее считать легендой, нежели правдивыми мемуарами. Да и судьба главного героя не позволяет в полной мере отождествить его с автором.
      Наконец, неясно, каким образом в конце 19 века оказался миномет и мины с ударными детонаторами. В реальности герои были вооружены, скорее всего, небольшой мортиркой и гранатами к ней с запалами-замедлителями. Вполне возможно, что у гипотетического "дедушки-мемуариста" наложились русско-турецкая, русско-японская, Первая и Вторая Мировые войны, однако само наличие на борту яхты какого-то подобного орудия сомнений не вызывает, поскольку без него опять-таки получится "совсем другая история".
      И, самое главное - совершенно непонятно, зачем главный герой таскал с собой эту железяку, если не предполагал ей пользоваться? Маньяк? Коллекционер? Увидел красивую "пушку", не удержался и купил по дешевке? Это, пожалуй, самая большая загадка предлагаемой вашему вниманию рукописи.

      Михаил Чернецкий, Москва, декабрь 2012г.

     

      Трое на яхте, не считая миномета

      Чутко горы спят, Южный Крест занял пол-неба,
      Спустились вниз в долину облака.
      Осторожней, друг, ведь никто из нас здесь не был -
      В таинственной стране Мадагаскар. *)

     
    - Как мы назовем эту страну, джентльмены?- Джордж стоял на палубе яхты "Миддэй" и с видом капитана Кука, сэра Фрэнсиса Дрэйка и Христофора Колумба оглядывал бухту. Между ковром джунглей и бирюзовой отмелью пролегала ослепительная полоска песка. На заднем плане виднелись величественные отроги Центрального Нагорья. Солнце стояло почти в зените, но палубный тент защищал трех мужчин от его лучей. -Я предлагаю в честь нашего гостя - "берег Репина".
      - Не надо, ребята... Не надо засорять карты фамилиями - по крайней мере, моей, - ответил худой человек, превосходивший спутников на пол-головы по росту и лет на 20 по возрасту. И, смутившись, добавил: -Извините за резкость... я и так вас стесняю, но мне кажется..
      - Что вы, э... Слава! - вступил в разговор третий, - Я уже говорил: наш старина Джей обнаружил у себя кучу болезней, начиная с воды в колене, заявил, что теперь долго не протянет, распродал свой богатый охотничий арсенал и остался в Лондоне. Так что третий член экипажа нам очень кстати. Если бы не наше случайное знакомство - мы бы оказались в весьма затрудненном положении: несмотря на все достижения нашего стремительного века, управлять океанской яхтой вдвоем - тяжело и опасно. Кроме того,- добавил он с улыбкой,- хотя я выиграл массу регат и два раза пересек на этой скорлупке Атлантику, ни разу в жизни не командовал канонерской лодкой, так что вы мне доставили новые впечатления.
      - Скорее, миноносцем, Харрис - у меня не пушка, а миномет,- улыбнулся Репин.- Кстати, я удивился, как у вас с этим просто - думал, что будут проблемы с законом...
      - Законы жанра гласят: если в первом акте в кубрике стоит миномет - в последнем он должен бабахнуть! - встрял Джордж. - С вами мы легко отобьемся от орды кровожадных дикарей. Ладно, не хотите давать имена новым землям - давайте приступим к тому, ради чего мы сюда прибыли: хватаем карабины - и на берег.
      - Кстати, о дикарях: как мы организуем охрану яхты? Я, конечно, понимаю, что с подданным Империи и его собственностью на Земле ничего плохого случиться не может, но..
      - Хотите остаться караулить? - сухо осведовился Харрис. - Да не переживайте так: эта местность, судя по атласу, почти не населена.
      - Что вы, коллега, как можно быть таким беспечным: это же почти экваториальная Африка - страна рабов и работорговцев!- съязвил Джордж.
      - Это хорошо, что вы знакомы с континентальной прозой, но...
      - Как не быть знакомым? - перебил Джордж. -Образование обязывает!- он встал в позу и с выражением продекламировал:

      Бороздит просторы моря,
      Поднимает пыль дорог,
      Со стихией вечно споря,
      Просвещенный филолОг!
     
      * * *

      Высадка на берег, вопреки ожиданию, растянулась на полтора часа. Солнце докатилось до зенита и палило немилосердно. Ветер стих. На безопасном ("дальше полета стрелы") расстоянии от берега Слава освежился в теплой как парное молоко воде и тут же покрылся разводами соли. Англичане предпочитали покрываться такими же разводами внутреннего происхожденияю
      - А у нас сейчас осень - дожди, туманы...- мечтательно стонал Джордж.
      - Как я заметил, в здешних краях дождь запланирован на вторую половину дня, - мрачно произнес Репин.- Как раз выйдем на сушу и ополоснемся - очень удобно
      - Вы пессимист. Пессимизм суть вялое, упадническое мироощущение, при котором человек не верит в будущее, в успех. И это вам не к лицу: вы, как историк-славянист и уроженец тех мест, должны знать, что "репой" называется голова. Причем, известно, что любая проблема проще для пареной репы, поскольку парная поднимает настроение и активизируют умственные способности. Соответственно, "Репин" - это головастый, веселый джентльмен - особенно, в такой парилке, как тут. Вот, к примеру, ваш однофамилец - живописец и философ - путешествовал по Тибету, стойко переносил капризы погоды и кислородного голодания. Он наверняка не был пессимистом
      - По Тибету путешествовал другой живописец. Репа же - такой корнеплод вроде картошки, только хранится лучше, не боится заморозков и колорадского жука. Не уроните карабины в воду... ай, в песок - тем более!
      Слава подхватил оружие и, увязая в песке, понес его в спасительную тень джунглей.
      "Да и то сказать - затруднительно совместить жизнеутверждающее мироощущение и веру в успех с пребыванием на борту тяжеловооруженного лунатика. Хорошо еще, пушку оставил в каюте", - мысленно закончил ему в спину Джордж.

      * * *

      Прогулка по джунглям началась сразу после обеда и небольшой сиесты на время анонсированного дождя. Вопреки обыкновению, он продолжался недолго, но успел промочить джунгли насквозь - каждый лист обрушивал на людей небольшой теплый водопад. В первые минуты путешественники успели раза три снять и надеть каучуковые накидки, пытаясь найти компромисс между внешней и внутренней влагой. Пот, разумеется, ни в каком случае не испарялся, зато смывался водой - Харрис предложил считать это душем и получать удовольствие
      К сожалению, вода смывала не только пот, но и репелленты. Историк-славянист снабдил экспедицию "народным средством против графа Дракулы" - настойкой чеснока на гвоздичном масле, которая позволяла обходиться без плотной куртки и даже ненадолго снимать накомарник. Но только в сухое время. В итоге мучительного выбора в плаще остался один Джордж, остальные продвигались вперед, постоянно подмазывая голые коленки.
      По подсчетам Харриса за час изнурительного труда экспедиция углубились в лесной массив примерно на два кабельтова (0,2 мили - прим. М.Ч.).
      - В следующий раз надо будет захватить роту шерпов, - мечтал Джордж, - они нам прорубят тоннель.
      - И в нем мы встретим много зверей, поскольку для них никто тоннель делать не будет, следовательно, убежать от нас они не смогут, - подхватил Харрис. - Я предлагал остаться на севере - в зоне саванн. Но одному великому мореплавателю захотелось поохотиться в мангровых зарослях, а, убедившись в бесперспективности этого занятия, он вцепился в перый же кусок пляжа: решил дать ему название и осчастливить местную фауну охотой.
      - Еще не поздно. И лучше поздно, чем никогда, - изрек сразу две славянские мудрости Слава.
      - Между прочим, о фауне: по теории мистера Вуда и господина Вернадского Мадагаскар откололся от Индии и Африки десятки миллионов лет назад, и поэтому здесь сохранились самые первые млекопитающие.
      - Сумчатые?
      - Не помню. Кажется, они тогда выкармливали детенышей не молоком, а каким-то сиропом.
      - Да, представляю: идем мы по тоннелю, прорубленному шерпами, а навстречу - стадо медоносных бегемотов.
      - ...ага, и на каждом - по пигмею с духовой трубкой, стреляющей отравленной колючкой.
      - Точно - биологическая цивилизация. А тут - мы со своими карабинами. Несолидно...
      - Не знаю про пигмеев и отравленные колючки, но местным насекомым я категорически не нравлюсь. Или наоборот - нравлюсь. Кстати, среди нас есть медик?
      - Медициной у нас последнее время увлекался Джей, но он остался в Лондоне.
      - Тогда я предлагаю как можно быстрее выбраться обратно и немедленно вернуться к местам с не столь богатой фауной и осадками... Постойте, что это?
      Одно из пятен, мелькавших между листьями, при ближайшем рассмотрении окзалось человеком. Обычным человеком, только очень раздутым. Особенно раздутой казалась левая нога - видимо, именно в нее он получил роковой укус. Или укол отравленной колючкой. Хотя, возможно, причиной плачевного вида этой конечности был старый гноящийся след гигантских зубов. Человек был безнадежно мертв, причем, мертв недавно - иначе от него остался бы один скелет. И это было самым неприятным.
      Через пол-часа - почти на опушке - обнаружились еще четыре тела. Без следов укусов, но зато с синяками и кровоподтеками. Травмы были свежими...

      * * *

      - Я одного не могу понять - откуда тут белые?
      - А как вы представляли себе малагасийцев? Кстати, по языку они близки к индонезийцам - неужели вам этого не преподавали?
      - Нет, не припомню. Верю, что вы, как историк, лучше представляете малагасийцев. Но скажите - неужели у них принято гулять в голом виде?
      - Вы намекаете, что они могли расстаться с одеждой не по своей воле?
      - И не только с одеждой. Что они тут делали? Охотились? Тогда где оружие? Или малагасийцы - совсем первобытные люди, которые просто пасутся? Но кто их так отделал? Причем, травмы мне не кажутся смертельными. Особенно странен первый - неужели он первый раз в жизни попал в лес и был закусан насмерть ядовитыми тварями?
      - ...с зубами как патроны трехлинейки. Кстати, считается, что на острове нет крупных хищников. И ядовитых змей вроде тоже.
      - Спокойнее, джентльмены. Никто не говорит, что туземцы сами себя побили. Возможно, на их поселок ночью напали бандиты. Кто могли - разбежались, в чем мать родила. Получили вдогонку по отравленной колючке - кстати, я слышал, что тут кроме малагасийцев есть еще и банту. Или забрели в такой угол джунглей, куда лучше не соваться - ни гостям, ни местным. Все эти разговоры об отсутствии ядовитых тварей... Нас, видимо, спасли одежда и репеллент.
      - Еще не факт...
      - Что - "не факт"?
      - Не факт, что спасли. У меня все тело зудит. Не поручусь, что это хорошо кончится, учитывая медицинское сопровождение нашего сафари. Да, я надеюсь, что предложение вернуться с лопатой и похоронить несчастных вы сняли?
      - Послушайте, сэр...
      - Брейк, джентльмены, - Харрис постучал по столу.- Не знаю, как было принято у древних славян, но из общих соображений полагаю, что человеческое общество не может допускать, чтобы люди так гибли. Сами мы, очевидно, никого больше не найдем, но мы обязаны кому-то сообщить! Бандиты ли напали, или крокодилы - кто-то здесь должен с этим разбираться?
      - Должен, ребята, должен. Обязательно должен. И, похоже, уже разобрался - мы как раз наблюдали плоды этого разбирательства. Если бы тут были обжитые места, я бы предположил, что это беглые рабы. Да, да, не смотрите на меня так - рабство на Земле пока отменено, если не считать метрополии, лишь в колониях, да и то формально. В реальности оно лишь сменило форму: туземец подписывает контракт - и оказывается в положении раба. А здесь, насколько я знаю, даже не колония, а суверенное королевство - так что звать представителя власти...- Репин замялся, потом хлопнул себя по лбу,- А, черт, простите старого склеротика - мне следовало сразу вам это показать, но... гм... некоторая профессиональная осторожность... Короче, еще раз прошу меня извинить - вот, что я обнаружил рядом с одним из тел.
      Слава достал из кармана и положил на стол небольшой прозрачный предмет.
      - Все страньше и страньше...- выдавил из себя Джордж. На столе лежала ампула с бесцветной жидкостью.
      - О!.. они делают сыворотку от змеиных укусов?
      - Несомненно. И запаивают в стекло по методу месье Лемузена, а вы говорили - "биологическая цивилизация"! Если серьезно - видимо, грабанули местного миссионера.
      - Интересно, что это за вещество... Никаких надписей...
      - А погибли почему - от раскаяния?
      - Скорее, от сообщников. Ваш заокеанский соплеменник писал по этому поводу: "Боливар не вынесет двоих".
      - Да, пудингов сладких всегда не хватает на всех...- подтвердил поэт-филолог.- А, может, эти несчастные жили при миссии?
      В кубрике повисла тишина, нарушаемая отдаленными криками ночных тварей. Или людей.
      - Джентльмены,- наконец произнес Харрис усталым тоном,- Как капитан и председательствующий нашего небольшого собрания, подытожу:
      Первое: здесь произошло чрезвычайное происшествие. Скорее всего, разбой. Скорее всего, затронувший какого-то миссионера, купца, охотника или кого-то еще. Кстати, возможно, и работорговца.
      Второе: мы сегодня убедились в своей полной неспособности передвигаться по этим чертовым зарослям. И, возможно, чудом избежали гибели. А, может быть, и не избежали - у меня тоже все тело горит. Поэтому спасработы проводить не будем - поплывем дальше вдоль берега, обращая внимание на следы человеческой деятельности.
      Третье: в случае обнаружения таковых следов - действуем по обстановке. Замечания есть? Дополнения?
      - Как я понимаю, двигаться будем днем?- уточнил Слава,- Тогда хотелось бы провести эту ночь дальше от берега.
      - Именно этому я и собираюсь посвятить ближайшие пол-часа - встанем на максимальном расстоянии, где только позволит якорная цепь. Сэр юнга, поднять якорь. Помощник капитана, готовьте спинакер - бриз сегодня слабый, на одном гроте будем дрейфовать до утра.

      * * *

      - Масса капитан, масса капитан!- раздался утром вкрадчивый голос Славы.- Пора приступать к выполнению третьего пункта вашего плана, однако!
      Репин стоял, минимально высунувшись из люка, и что-то разглядывал в бинокль. Харрис занял его место и посмотрел в том же направлении. В полутора милях ближе к берегу из воды торчали две мачты, а между ними - верхушка черной трубы. Вчерашняя стоянка располагалась мили на три севернее, поэтому путешественники не видели с нее этой картины. Вокруг затонувшего парохода сновали несколько лодок с людьми, которые временами прыгали в воду или выбирались обратно. Почти все были голыми. Исключение составляли немногочисленные воины с копьями.
      - Вперед,- коротко сказал Харрис и пояснил ничего не понимавшему Джорджу: - Затонул пароход. Идут спасработы. Нужна помощь.
      - С-скоты! - с выражением произнес Репин по-русски. Харрис повернул к нему голову и, похоже, уловил общий смысл изречения.
      - Когда нас унесло штормом в зону айсбергов,- тихо сказал он,- у нас на троих из теплых вещей были только свитера, да жилетка старины Джея. Мы все эти вещи отдавали вахтенному, а сами дрожали в каюте, поскольку керосина на обогрев не хватало. Ну и видок у нас был... А копья - это не только орудие убийства непокорных рабов, но и средство обороны, скажем, от акул - восточное побережье считается в этом смысле неспокойным... Кто-то, ведь, должен...
      Джордж мягко взял у него бинокль и пол-минуты созерцал объект. Потом сообщил непривычно серьезным, внезапно севшим голосом:
      - Не будем изображать персонажей наивного водевиля. Эти люди похожи на ловцов жемчуга - вы заметили у них сетки с уловом? Но место ловли... Теперь понятно, откуда вчерашняя ампула. И, клянусь всеми лекарствами мира - это не противоядие. Я знаю один класс веществ, которые могут вызвать такой ажиотаж...
      - Теперь понятно, почему они голые. Чтобы не крали,- заметил Слава,- Возможно, это объясняет и гибель вчерашних бедалаг - им было, что делить. Опять же - неадекватное состояние, поперлись куда не надо... Кстати, Харрис, эти стражники используют копья не только против акул, которых, хвала Всевышнему, пока не видно - вы просто недостаточно долго за ними наблюдали.
      - Что будем делать?- задал классический русский вопрос капитан.
      Повисло тягостное молчание.
      - Как вы думаете, если мы приблизимся, они нас атакуют?
      - Никогда не знаешь, что у пчел на уме...- задумчиво пробормотал филолог.- Если нас примут за конкурентов - попробуют отогнать на дальних подступах. Но тогда они уже плыли бы к нам с требованием покинуть территориальные воды. Если нет... Когда у людей бизнес - им не до амбиций. До тех пор, разумеется, пока мы не мешаем. Кстати, как вы думаете, это королевская каторга или частное предприятие?
      - Самый лучший способ борьбы с конкурентами - захватить их в плен и сделать рабами. Одновременно убиваются два зайца,- со знанием дела сообщил Слава.
      - Значит, нельзя подпускать их близко. На палубе мы с ними не справимся.
      - Золотые слова, джентльмены - советую крепко над этим подумать, потому что потом думать будет некогда. Допустим, они приближаются к яхте, предупредительные выстрелы игнорируют. Вы готовы стрелять на поражение?- в голосе историка прорезались хищные нотки.
      - Мы не о том думаем, джентльмены,- вышел из ступора капитан.- Каторжане или рабы - в любом случае с людьми нельзя так обращаться. Тем более, что у акул начинается время завтрака - видите плавники? Решать надо быстро. Я бы плюнул на местного короля и разогнал это гнездо нарко-работорговли к чертовой бабушке.
      Репин открыл рот, потом закрыл его.
      С Джорджа окончательно слетела маска легкомысленного балагура. Он глубоко вздохнул и с расстановкой произнес:
      - Любимый герой одного континентального писателя уже освобождал каторжников. Напоминать не надо? Полагаю, что с рабами получится ничуть не лучше. Особенно, с рабами-наркоманами. Подозреваю, что хозяева используют такой способ "поощрения" - иначе трудно заставить людей нырять в воду с акулами.
      - Какие еще наркоманы?- с Харрисом произошла столь же сильная метаморфоза, как и с его другом: теперь на месте невозмутимого 100-процентного англичанина стоял русский интеллигент в том состоянии, которое случается при упоминании о сатрапах,- Если это каторга туземного царька - тут собран цвет нации! Враги насилия! Друзья просвещения! Еретики! Носители странных с точки зрения обывателя ценностей!
      - Тише, ребята,- проговорил Слава,- я присоединяюсь к мнению Джорджа: не будем изображать героев наивного водевиля. "Желающие странного" - это Бруно и Кампанелла. Но согласитесь, что каторги были забиты совсем другими личностями. Кстати, еретик Лютер сжег больше людей, чем cреднестатистический римский папа - не вижу причин, чтобы особо заботиться о его судьбе. Да и восстание сеньора Томаззо, завершись оно успехом, вызывает у меня опасения.
      - Хотя бы поговорить с руководством этой... артели. Пугануть... Вон на берегу какая-то большая шишка под навесом изволит кушать. Хотя, они нас окружат и перебьют...
      - Эта проблема как раз решается: в таких случаях "шишку" берут "на мушку" из безопасного места, и парламентеры могут спокойно договариваться, стараясь не стоять на линии прицеливания,- Репин тоже преобразился: из застенчивого книжного червя стремительно вылуплялось что-то совсем иное.- Хуже другое: упомянутый Джорджем континентальный автор описал и случай "пугания" одного жестокого хозяина. Ничего хорошего...
      - ...будь у нас сотни добровольцев... и цивилизация, превосходящая уровень нашей Империи хотя бы на столетие - мы бы легко справились. Рабов - в больницу. За работорговлю - ссылка. Всеобщее обучение со стипендией - народ будет доволен. По мере роста технической грамотности - даем промышленные технологии. А, если местный король, стражники или еще кто будут возражать - лишаем статуса - пусть землю пашут...
      - Ближе к делу, джентльмены. Может быть, хотя бы перебьем акул?
      - ...и на этот пир сплывутся все акулы западной части океана...
      Легкий бриз покачивал яхту на волнах. На яхте стояли три представителя цивилизованного мира и напряженно думали
      - Слава, вам доводилось глушить рыбу? Я слышал, что изобретение господина Нобеля - крайне эффективное средство для бескровного истребления гидрофауны. А у вас - целый арсенал.
      - Можно попробовать. Но сначала надо убрать из воды ныряльщиков. Вы владеете малагасийским?
      - Черт, джентльмены, перед нами происходит преступление, а мы собираемся глушить рыбу!
      - Давайте просто выгоним всех на берег. Спасем людей от акул и прикроем эту нарколавочку!
      - И будем тут стоять всю оставшуюся жизнь. Кстати, недолгую жизнь - вы в курсе, что Мадагаскар успешно отразил недавнее вторжение французов? У этих ребят на берегу есть не только копья.
      Яхта качалась, утреннее солнце быстро карабкалось на небосвод, на горизонте клубились предвестники послеобеденного ливня. Одни люди спихивали других в воду копьями. Акулы спешили на завтрак. Где-то в джунглях последние фоссы охотились на последних лемуров. Эволюция и Социальный Прогресс шли своим чередом, не советуясь с тремя кроманьонцами на яхте.
      - Надо вернуться в Англию и организовать экспедицию. Необязательно ждать 100 лет - тысячи европейцев уже сейчас отправляются лечить и учить аборегенов.
      - Только я не слышал об успехах. Вероятно, местные царьки все же сильнее наших уважаемых мисси...
      - Тогда надо вернуться во Францию. Французы наверняка готовят вторую попытку колонизации - и никаких царьков! Это сарказм, ребята - не смотрите на меня так...
      - Жаль, что у нас ненастоящий миноносец - одной хорошей морской мины на эту аптеку хватило бы... Слава, а как вы думаете...
      - Харис, вы - гений! Не уверен, что мины будут взрываться от удара о воду, но попытка - не пытка. Отгоняем этих - и... как это сказал наш филолог? Ружье должно стрелять?

      * * *

      Отгонять туземцев не пришлось - к тому моменту, когда, подгоняемый слабым бризом "Миддэй" на всех парусах дотащился до цели, пироги были уже на берегу. Причина такого маневра быстро выяснилась: вода кишела акулами. Европейцы с ужасом вглядывались в глубину, ожидая разглядеть останки ныряльщиков, но таковых не обнаружилось. Лишь на поверхности воды поблескивали ампулы - все, что осталось от неудачников.
      Одна пирога стояла поодаль - видимо, для наблюдения за акулами и пришельцами.
      - Теперь - налево,- не по-морскому скомандовал историк-бомбардир.- Надо отойти хотя бы на 2 кабельтова - иначе мины будут падать прямо на нас. Только бы успеть, пока они не притащат свои ружья - не верю я, что эти ребята стреляют отравленными колючками...
      - Сколько вам понадобится времени?- спросил Харрис.
      - Сотня мин, секунд по пять на штуку. После пристрелки, конечно,- бодро отрапортовал историк
      На палубе разложили снятые с рундуков крышки. На них поставили миномет. Выволокли и поставили рядом ящики с боеприпасами.
      - Встаем на якорь. Старайтесь держать корпус в одном положении. Паруса не спускаем - они нас стабилизируют.
      Звякнула якорная цепь. Яхта дернулась, развернулась кормой вперед и стала медленно двигаться по дуге, поворачиваясь носом к ветру. Грот заполоскался, гик заплясал над палубой.
      - Оттяните его вправо - мешает.
      Джордж притянул гик к правому борту, и Миддей немного повернулся кормой к торчащим из воды мачтам. Палуба освободилась от паруса, который теперь не полоскался, а был слегка наполнен ветром.
      - Так держать?
      - Еще больше можете? Я сейчас понял, что при бортовой стрельбе будет сильная качка и повороты корпуса... Теперь фиксируйте его намертво - руки вам понадобятся, чтобы подавать боеприпасы и закрывать уши... Внимание! Огонь!
      Первая мина легла с перелетом. Репин проводил ее профессиональным взглядом, пробормотал что-то вроде "Пять секунд - полет нормальный" и немного поднял ствол орудия. Потом повернул миномет, чтобы скорректировать медленное вращение яхты
      - Как пчелы?- гаркнул он, широко улыбаясь, и выпустил вторую мину.- Что у них на уме?
      Харрис, глядя в бинокль, покачал головой:
      - Роятся, сэр. Внимательно смотрят, и не могут понять, зачем мы мы производим грохот, если эти штуки не взрываются?
      Мины стали кучно ложиться между мачтами только после шестого выстрела. Тогда и раздался первый взрыв, после которого труба парохода вдвое уменьшилась по высоте.
      - Пчелы что-то подозревают,- доложил Харрис, очередной раз отнимая ладони от ушей и приставляя к глазам оптику,- Наверно, они думают, что мы хотим уничтожить их запа...- очередной гром потряс судно.
      После десятого выстрела Слава перешел на непрерывный вежим: выстрел, коррекция, взять новую мину, улыбка человека, который наконец-то занялся делом, снова выстрел...
      - Мы не можем исправить все ошибки природы, - раздавалось в промежутках.- Но некоторые ошибки мы исправить можем... Этим стекляшкам нечего тут делать... Феодализм и рабство и без них омерзительны... Не надо их делать еще омерзительнее... Чем они есть...
      Со взрывами дело обстояло хуже. Наблюдатель Харрис насчитал всего 15 фонтанов воды в окрестностях парохода. 15 из 100.

      * * *

      - Как пчелы?
      - Ныряют,- отозвался Харрис, не отрываясь от бинокля.- И возвращаются с уловом. Похоже, что мы качественно распугали акул - главарь этой конторы должен быть нам благодарен.
      - Ну что ж. Мы еще вернемся к нему за гонораром...

      * * *

      Вечером первого ноября яхта "Миддей" пришвартовалась в порту Марселя. А утром в каюте не оказалось Репина. На столе лежала записка:
      "До свидания, ребята. Простите, что морочил вам головы - я не историк. Я просто дезертир. Я провел месяц в плену, и после побега направился туда, где не стреляют, где люди заняты парусными гонками, а в перерывах пытаются помочь дикарям, которых они не понимают, и которых я тоже не понимаю. А теперь стало стыдно - я осознал, что судьба дала мне шанс помочь тем, кому я точно могу быть полезен, а я от него убежал. Поэтому я возвращаюсь. Миномет оставляю вам - не тащить же эту дуру через столько границ. Успехов! Слава Репин"

      * * *

      Раскисшая от зимних дождей колея фронтовой дороги противно чавкала под колесами. На телеге лежали трупы в длинных серых шинелях - итог последней отчаянной попытки турок прорваться из осажденной Плевны.
      - Ты передай господину врачу эту штуку,- говорил возница - увечный солдат сопровождавшему обоз санитару.- Небось, какое-то снадобье.
      - Что ты, Василий, откуда врачу знать, что это за гадость? Мало ли что их благородие в протсигаре таскал. Ничего ж не написано - стекляшка какая-то. Может, отрава.
      - А ты все-таки передай. Врач - он умный, в академии, небось, учился. Он сообразит...- продолжал бубнить кучер.
      А хозяин стекляшки лежал на досках. Лежал с видом человека, которому не приходится переживать за бесцельно прожитые годы.

      ====
      В произведении использована фабула и приблизительные отрывки из повести Стругацких "Попытка к бегству". Стихи в эпиграфе - Ю.Визбор. Остальные перечисленные (и неперечисленные) авторы представлены мелкими цитатами.

    18


    Терехов Б.В. С легким паром, или Каверзы судьбы   5k   "Рассказ" Постмодернизм


    С легким паром, или Каверзы судьбы

      
      
       В предбаннике было тепло и влажно. Пахло березовыми вениками и спиртным. Из запотевших плафонов на потолке лился неяркий желтый свет. Четверо нетрезвых мужчин, в простынях на голых оплывших телесах, обнявшись, теснились у весов. Приглушенными голосами они старательно выводили:
       Под крылом самолета о чем-то поет
       Зеленое море тайги...
       За ними, осторожно выглядывая из-за складки кальсон, лежащих на лавочке, наблюдали Клоп, Блоха и Вошь.
       - Хорошо, черт побери, гуляют, - с завистью заметил Клоп. - Ну, очень душевно поют. За сердце хватает.
       - Что есть, то есть, - согласилась Блоха. - Прям хор Турецкого.
       - Молодцы! - поддакнула Вошь. - Заслушаешься!
       - Ладно, мы сегодня тоже повеселимся, примем на головогрудь хмельной кровушки хозяина, и повеселимся, - сказала Блоха.
       - Это я люблю, - потирая членистые лапки, произнесла Вошь. - Это по мне.
       - Напрасно размечтались, девушки, - буркнул Клоп.
       Взвесившись на брудершафт, мужчины в простынях опустились на лавочку, и Лукашин, потягивая из пивной кружки водку и закусывая шоколадкой, принялся рассказывать о своей невесте, носящей редкое имя Галя.
       - Не-а, я бы на нее не запал, честно, посредственная девица. Впрочем, отсосать каплю-другую крови у нее иногда можно, особливо с голодухи, - усмехнулся Клоп. - Только вот дела у нас с вами, любезные мои, самые прескверные.
       - Почему? - удивилась Вошь.
       - Эх, темное ты насекомое. Стыдно даже за тебя. Ничего не знаешь, ничем не интересуешься - вошь ты портошная, одним словом. Рассказываю: у нашего хозяина, Жени Лукашина, давняя традиция. Каждое тридцать первое декабря ходить с друзьями в баню.
       - Тебе-то откуда известно? - спросила та.
       - В отличие от некоторых, я иногда выползаю днем в свет, оцениваю обстановку. В общем, прислушиваюсь к тому, о чем говорят люди.
       - Глупая у хозяина традиция, - буркнула Блоха. - Далась ему эта баня, как рыбе зонтик.
       - Нет, я его где-то понимаю. Надо же человеку хотя бы раз в год мыться. Вся штука в том, что после бани Женя обычно одевает смену нового чистого белья. Как вам?
       - Ой, мамочки, - простонала Вошь. - Ой, беда. Как же мы?
       - Нам, само собой, каюк, старое белье стирается с кипячением в стиральной машине, - вздохнул Клоп и повел усиками. - Нет, главное, я был в курсе, но вот дал маху. Идиот! Но больно уж я увлекся приемом пищи, непозволительно раздулся и, как следствие, не успел поутру выбраться из Жениных кальсон... Теперь я, бедный, никогда больше не увижу свою милую жену, никогда больше не увижу своих очаровательных детишек. Прощай, мое родное гнездо в старом продавленном канапе. Вот горе-то, - с чувством произнес он, потупился и затянул:
       Горе горькое по свету шлялося
       И на нас невзначай набрело...
       - Да не убивайся ты так сильно, дружище, пустое,- заметила Блоха. - Можно перебраться в новое белье хозяина. Какие проблемы?
       - Проблемы есть. Тебе известно, где находится его новое белье? Мне, к примеру, нет.
       - Ну, тогда можно перебраться в новое белье к кому-нибудь другому.
       - Легкомысленное ты, право, насекомое. Тебе бы только прыгать. Попрыгунья! А мы, отечественные клопы, даже под прямой угрозой гибели своих хозяев не бросаем!
       - Мы - тоже. Воспитание не позволяет, - присоединилась к нему Вошь и тихо добавила: - Да и не люблю я ползать на длинные дистанции, утомляюсь.
       - Мне делается дурно от вашего дешевого пафоса, - усмехнулась Блоха. - Лично мне мое хитиновое покрытие дороже трескучих фраз. Конечно, грех жаловаться на Женю, но я подыщу себе другого хозяина. Вас я не неволю.
       - Это тоже позиция, - с осуждением заявил Клоп.
       - Извини, какая есть.
       В этот момент Лукашин, что-то бормоча себе под нос, протянул нетвердую руку к своим кальсонам и стал суетливо их натягивать. Клоп, Блоха и Вошь едва успели притаиться в складках материи.
       - Что происходит? Ты же говорил, что Женя после бани сменит белье, - обратилась Вошь к Клопу.
       - Проклятье, я сам ничего не понимаю, - отозвался тот. - Наверно, хозяин просто запамятовал.
       - С людьми бывает, - хмыкнула Блоха, поглаживая брюшко. - Они большие оригиналы. На наше счастье.
       Между тем друзья, подхватив полубесчувственного Лукашина с двух сторон, выволокли его на оживленную предновогоднюю улицу. Поймали такси и по заснеженной дороге повезли в аэропорт, чтобы отправить прямым рейсом в город на Неве.
       В кальсонах Жени было тепло и влажно. Пахло березовым веником и спиртным. Царила полнейшая темнота - сквозь брюки и кальсоны не проникало и лучика света. Клоп, Блоха и Вошь, захмелев от выпитой крови с четырьмя промилле алкоголя, прицепившись всеми шестью лапками к человеческой ноге, вдохновенно пели:
       Нам нет преград ни в море, ни на суши,
       Нам не страшны ни льды, ни облака...


    19


    Баев А. Кока Колыч   10k   "Рассказ" Проза, Мистика

      Если верить многочисленным душеспасителям, а Кока привык им внимать с раннего детства, то миром правит любовь. А так как он всегда считал себя неотъемлемой частью этого славного мира, то и его помыслами, соответственно, повелевало вышеназванное противоречивое чувство. Правда, Кокина любовь характер имела вздорный и непостоянный, словно пыталась во всем угодить своему хозяину и мыследержцу, а потому смахивала более не на христианское всепрощающее умиление, а на неуемную древнеримскую тягу ко всему материально-прекрасному.
      Когда-то давным-давно, лет тому триста назад, Кока вслед за неугомонным царем-императором перебрался из столицы прежней в столицу на новом месте отстраиваемую, поменяв обжитой и меблированный сводчатый подвал роскошного теремка воинственных бездельников и сибаритов бояр Мутузовых на продуваемый немилосердными ветрами чердак княжеской новостройки-халупы о двух сквозняшных этажах в престижном, но неуютном районе Петербурга с одной лишь только надеждой на светлое будущее. А все почему? Да потому, что ранг Кокин не позволял его отшлифованной гордыми столетиями совести обитать в занюханой провинции, коей обещала стать в те лихие годы древняя красавица Москва.
      Номинальные хозяева Кокиного теремка, вышепомянутые бояре Мутузовы, естественно, мнения придерживались если не противоположного, то иного, и вслед за опекуном семейного гнездовища в новую метрополию скарбы везти отказались (то ли от природной лености, а, может, из страха за потерю бесценных имуществ, что вполне справедливо). Кока потом слыхал от сплетников, что имеются в любой среде, даже в самой что ни на есть мистической, будто бы прислали ему на смену в московский терем нового смотрителя - обрусевшего ордынского выходца Карима, домового хозяйственного, но чересчур своеобразного. И будто бы по сей день, уж по прошествии долгих веков, на том самом месте, где жили некогда изнеженные бояре, а ныне звенит зеркальными стеклами на семи ветрах уродливый универсальный магазин о пяти ярусах, ко всеобщему недоумению и возмущению попахивает вяленой кониною и временами из ниоткуда по залам и пассажам начинает гулять - вздыматься и клубиться - терпкая земляная пыль, словно из под метлы невидимого обывателям дворника.
      Впрочем, наш рассказ не о толстопузых и румяных боярах Мутузовых, не о поджаром домовом-татарине Кариме-дворнике и даже не о прекрасной некогда и частично поныне прелестнице Москве.
      Тогда, при Петре-правителе, Кока намучился немало. С его-то полезными привычками к горячим расстегаям и печатным пряничкам под душистую медовуху, со страстью неподдельной и неимоверной к тройной ушице на клязьминских ершах да карасях и сурской стерлядочке под кисло-горькую клюквенную настойку, с обожанием нестерпимым икорки паюсной и буженинки рязанской, бережно и терпеливо остуженной в глубоком сухом погребе до нужной аромату и мягкости кондиции... Тьфу, ты! Рассказываю, а сам слюной захлебываюсь! Короче, любил наш Кока более всего в своей насыщенной заботами о близких человеках жизни хорошо закусить и вздремнуть опосля денька полтора-четыре. Юный же Петербург, злой, прямой и неистовый, строящийся на болотах и людских костях в этих болотах погребенных, к жизни роскошной располагал худо.
      "Ничего, - успокаивал себя Кока, - потерпим годиков пять-десять, а там все и наладится. Столица ж возводится, а в столице возведенной ой не сечку кушать будем да квасом кислым глотки заливать". Успокаивал и терпел, скрипя зубами, гоня от себя поганой метлой воспоминания о ненавистных ныне добряках и чревоугодниках Мутузовых, оставшихся в теперь уж далекой и глубокой провинции.
      
      Но годы шли. Сырые зимы сменялись сырыми веснами, те - такими же летами, а лето - промозглой осенью. Кока часто болел. Проклятый кашель его, раздававшийся ночами с чердака (в подвале из-за дичайшей влажности обиталище устроить сказалось решительно невозможно), пугал хозяйских огольцов. Страшные хрипы надтреснутых вечным ненастьем легких его настораживали и старших князей Гуцуловых, и дворецкого, и даже вечно пьяного конюха Прошку, поминающего Господа нашего всуе при каждой неверной случайности.
      Впрочем, домовым Кока был старательным, за непорядками следил, устраняя их без рьяной охоты, но с присущим его поколению смотрителей за добром умением. И Гуцуловы, душегубы-изверги, заботу его о своем обиталище ценили. Во втором поколении своем укрепили они подвал, обмазав метровым слоем известки, набили его под завязку копченостями, солониной и прусским шнапсом... Не ахти какое удовольствие от таких яств, но все ж лучше, чем брюхо изнутри щекотать черствым хлебом и недоглоданными рыбьми хребтинами.
      
      И только приноровился Кока к новым хозяевам своего дома за два тягучих столетия, как грянула проклятая разруха.
      Гуцуловы со всем подъёмным скарбом сбежали за кордон, еду какие-то пьяные орущие мужики в матросских тельниках растащили, да и шнапс весь, коего хватило б на сотню-другую лет, с ними же ушел. Княжеский дом в считанные недели превратился в треснувшую развалину. Сколь ни старался Кока, бегая от одной стенки к другой с мастерком и старательно разведенным раствором, сколь ни сколачивал косяки и рамы, ничего не помогало - глупая человеческая натура оказалась сильнее.
      Нет, лет через пять княжеский особняк кое-как отремонтировали - пустые, а оттого ненужные более кладовки забили нещадно покорёженной и испорченной барской утварью, аглицкие атласные обои непрактичных пастельных тонов лихо укрыли весёленькой масляной зеленью, а слишком уж старые эбеново-сандаловые буфеты и комоды скоренько подновили свинцовыми белилами. Поселили, в общем, в некогда изысканном, но мрачноватом дворце нового хозяина - неприхотливого, но чистоплотного гражданина Пролеткульта.
      Кока этого самого Пролеткульта так ни разу во дворце и не встретил, но домочадцы его острым умом явно не отличались. Ну кто ж, скажите, в жилом-то помещении в семь басовых труб гудит?! Всю штукатурку, ироды, своими какофониями растрескали...
      Не ужившись с бестолковыми чадами Пролеткульта, истощав и оголодав на полном бескормии, Кока, еле сдерживая слезы, некогда свой дом, превратившийся теперь в отвратительный бесовский бардак, покинул. Переселился с помилевшей сердцу за годы жития-бытия Фонтанки на затерявшуюся среди строя цифирь неприметную линию Васильевского острова, в двухэтажный дом Пролетпита.
      Этот названный индивид, хоть и его Кока, как упомянутого ранее Пролеткульта, ни разу так и не лицезрел, оказался господином (нет, не господином - теперь все вокруг стали товарищами!) более или менее хозяйственным. Во всяком случае, терпимым.
      Крыс и тараканов в его погребах было не счесть. Но и продукты водились. Абы какие конечно - крупа всякая, мука, новомодное лакомство (тьфу!) - макароны, урюк с изюмом в холщевых мешках, подгнившие корнеплоды, растущие из голого земляного полу вонючими горками... Но и то лучше, чем запаренная в чугунке береста.
      Кока, домовой в почтенном возрасте, набравшийся за века бесценного опыта, знал об исторических катаклизмах не понаслышке. И ордынцев в свое время пережил, и смутные времена при царе Борисе... Но нынешний беспредел его, уже не молодого и с голодухи обессилевшего, доканал окончательно.
      Наелся до тошноты наш мученик вяленых абрикосин с виноградинами, закусил несвежим капустным листом, да и устроил себе под домом Пролетпита тайную берлогу-убежище, сообщив о личном схроне лишь одному вертихвосту из своих. После чего улегся в спячку. Наподобие лесного мохнатого чудища медведя. Мол, посплю годков сорок-семьдесят, а там, глядишь, все и наладится...
      
      Разбудил его Васька спустя восемь десятков лет, или около того. Васька - домовой молоденький, юркий, народившийся из абрикосовой косточки под Ялтой во времена Крымской кампании - отчего-то почитал Коку за собственного дедушку.
      - Деда, - тормошил Васька впавшего в анабиоз старика, - деда, проснись же, наладилось!
      - Ктой-то? Чавось-те? - спросонок бубнил Кока, еле-еле продрав зенки.
      - Да проснись же ты, говорю! - весело улыбался, оскалив безупречные коричневые зубы (это у домовых самый шик) Васька. - Ты ж меня сам, деда, просил пробудить, как все наладится! Вот и бужу, значит.
      - И как же, наладилось? Прошла, стало быть, разруха-то? - Кока уселся на отсыревший тюфяк и сладко потянулся, разминая затекшее тело.
      - Прошла, деда, прошла! - радостно воскликнул Васька. - Мы тут на сходке с нашими посидели и решили тебе новый дом дать. Добрый!
      - Да неужто? - саркастически оскалился Кока. - И чем же он такой добрый? Хозяин-то кто?
      - Ох, деда, хозяин закордонный, ты его не знаешь, - бесхитростно заулыбался Васька.
      - А покушать у него найдется? - явно заинтересовался Кока.
      - Харчей - горы. Во! - Васька развел руками, как бы обозначая простор этих самых харчовых гор и от нетерпения запрыгал. - Пойдем, деда, пойдем скорее...
      
      А через год Кока умер. От... Нет, пожалуй. Не будем ходить вокруг да около, перечисляя все недуги, а скажем правду. Скончался наш заслуженный домовой от непобедимого одного лишь греха. От чревоугодия.
      Закордонным хозяином нового дома оказался некто мистер Макдоналдс, таки закормивший нашего оголодавшего старика своими деликатесами до смерти.
      Пухлые гамбургеры и липкие чизбургеры, поглощаемые Кокой безо всякой меры, финтифлюшки-курфилейчики, уминаемые им словно семечки да сладкая шипучка сделали свое дело.
      Старик, сперва лишь раздобревший на новых харчах, приобретший былые розовость щек и округлость лица, довольно быстро вошел во вкус. Через каких-то полгода коллеги его и товарищи уже вовсю потешались над Кокиным необъятным пузом, добавив уважаемому старцу чужеродное отчество "Колыч" за полюбившийся тому дивный напиток.
      Страдая от появившейся впервые за долгую жизнь одышки, Кока и передвигался-то в последние свои дни с остановками опосля каждых пяти шагов. Некогда подтянутое и могучее его тело превратилось в подобие московского кулича, со смешно торчащими оттуда ладошками.
      Но даже лежа на смертном одре и зная, что дни его сочтены, Кока, уминая очередной гамбургер, не переставал восхищаться:
      - Это ж надо, какой деликатес питательный! Кабы раньше-то знать, что господин Макдоналдс весь мир накормить может, так его ресторации и на Петровой стройке, я скажу, огроменный бы успех имели. И людями воистину неоценимый. Глядишь...
      Но куда "глядишь" или на что, осталось тайной, потому как на слове этом Кока наш испустил последний дух.
      И только бутылочку колы из сжатого кулака так и не выпустил...

    20


    Тихонова Т.В. О купальнях и водяных   18k   Оценка:7.00*3   "Рассказ" Проза

      
       Дождь, мелкий, слепой, пробарабанив до обеда по парящему духотой саду, ушёл за дальний лес. После обеда с холодным борщом со сметаной, окрошкой с редькой, расстегаями с лещом, уткой с гречневой кашей, холодцом с хреном, карпом в сметане, ватрушками с малиной, блинами с творогом и ещё кое-какой мелочью, Свету, откинувшуюся на высокую спинку стула, сладко разморило. Самую малость.
      Её взгляд некоторое время блуждал по столу в поисках причины, по которой бы ей расхотелось спать. И упал на маман. Маман в своём кресле, во главе стола, клевала носом.
      И Света самым решительным образом запретила себе сделать то же самое. Но солнце припекало. Даже под полотняным навесом в мелких васильках по жёлтому полю было душно. Гудели жирные августовские мухи. И Света воскликнула:
      - Ах, какая жара!..
       Детский заливистый смех прервал её. Это по дороге шли дачники Мямлины. Отец семейства Мямлин шествовал в широких светлых штанах, штиблетах на босу ногу, в расшитой крестиком по краю рубахе. Мокрое полотенце висело на шее. Рядом с ним мелко семенила госпожа Мямлина под зонтиком. Дети - мальчики семи и шести лет в панамах, с удочками и ведёрками.
      "Как они шумны и восторженны", - подумала осуждающе Светлана, а вслух сказала:
      - Мямлины с купальни идут.
      Маман мирно спала, сложив руки на животе, издавая тоненький свистящий звук на выдохе. Голова её свесилась на грудь, чепец съехал на бок.
      - Вы, как хотите, маман, - настырно отодвинула стул и встала Света, - а я пойду купаться.
       Маман открыла глаза, пожевала губами и разморено ответила:
      - Право, Света, душа моя, - она вздохнула, просыпаясь: - Ты не должна одна ходить в купальню. Там всегда полно охальников. Мало ли что им придёт в голову при виде молодой девушки, купающейся в одиночестве.
      - Если дама прогуливается одна, это значит, всего лишь, маман, - Света возвысила многозначительно голос, - что эта дама вполне независима от глупых традиций и самостоятельна в суждениях!
      - Ах! - скептически улыбнулась маман. - Да, я же забыла, именно это оно и означает. Глашка!
       Глафира с багровым лицом от печного жара появилась из летней кухни.
      - Собери нам всё в купальню, - приказала маман, - да! И сбитню налей.
      - Дак, квас есть, - пожала плечами Глафира.
      - Сбитню, говорю, - маман прищурилась на Глафиру,- слышишь, аль нет?
      - Сбитню, так сбитню, - ответила равнодушно Глафира, и пошла в дом, ворча себе под нос, - что я, глухая, что ли? Кричат... Сами с утра приказали квасу в ледник поставить, я им и говорю, квасу, а оне мне - сбитню принеси, я же не глухая, а утром велели квасу...
      - Глашшшка, розог прикажу всыпать! - рявкнула ей в спину маман. - Вот дура-то, прости хосподи, - маман проснулась уже окончательно.
      
       Через самое большое полчаса Светлана пылила по улице в платье с декольте в рюшах и под розовым зонтом. За ней в шляпе с широкими полями плыла и отмахивалась от мух огромным шёлковым веером маман. Рядом с ней мела дорогу цветастой юбкой Глашка, тащившая корзину с полотенцами и сбитнем с ватрушками.
      - Это так пошло, маман, - протянула Света, когда увидела любимый матушкин "бабушкин" веер, - сегодня таких не носят. В моде теперь костяные. У Нины Коровиной, к примеру, из слоновой кости, в резных завитушечках...
      - Костяной, - хмыкнула маман, - вот и пусть Коровины костяным лицо корябают, а по мне, дак, лучше шёлкового и нет.
      Спор их продолжался и теперь. Только Светлана удалилась на безопасное расстояние, шла степенно впереди и шипела на маман через губу за плечо:
      - Вы, маман, совсем духу времени не чуете!
       И тут же с улыбкой раскланялась с Лизаветой Петровной Незавитиной с дочерьми.
       Незавитины, дачники из усадьбы через дорогу, тоже двигались в сторону пруда. Полковник Незавитин для жены, трёх дочерей и сына снимал усадьбу целиком. Сам наезжал в конце недели и потом монотонно раскачивался все выходные в кресле-качалке, на веранде с газетой. Там, за газетой, он иногда спал, иногда хохотал, тыча в страницу и крича: "Вот ведь сукины дети, что творят!" или кричал то же самое и вдруг в сердцах стукал свёрнутой в колбаску газетой по перилам веранды.
      Сын их, Владимир, наезжал редко. Но сегодня Светлана видела младшего Незавитина в усадьбе, и сердце её сладко пропустило один удар. Кроме того, незатейливая интрига заплелась в её голове. Она вдруг решила отчего-то, что Владимир уже видел её непременно - ведь Света просила Степана для этого перевесить её гамак под груши, что у самого забора. И представляла, как её васильковое милое платье мелькает между его перекладинами. Незавитин младший, конечно же, видел её, видел... И придёт в купальни.
      Она увлеклась своими мыслями и не расслышала, что ей сказала маман.
      - Душа моя, тебе голову напекло, - громко протянула та, - а всё моды ваши. Глафира, подай Светланушке панаму!
       В это самое время Незавитин младший поравнялся с маман. Его "здравствуйте" после маманового "подай Светланушке панаму" для Светланы было словно ушат холодной воды.
      - Ах, маман, сами вы... - Она задохнулась от обиды и выпалила: - Носите свою панаму!
      - Здрасьте, Светлана Андревна, - поравнялся с ней Незавитин младший и игриво хохотнул, обернувшись к маман: - Ну и жара сегодня, право, Христина Карловна. И вы тоже в купальни направляетесь?
       Света растерянно поняла, что для её ответного здрасьте в его болтовне места не осталось. А маман рассыпалась горошком от удовольствия:
      - И не говорите, господин Незавитин. Ха-ха-ха... Уж, и окрошки холодной едали, и свекольника с леднику, а всё равно зной такой, что нигде не укрыться. Вот я Светлане и говорю, как вы молодые можете - всё дома, да дома?! Ступай же, душа моя, на пруд, в купальни! А она мне - как же я, мама, одна пойду? Ах, Светланушка, солнце моё, чистое сердечко! Вот мне и пришлось по такому-то зною, в такую даль...
       Светлана, слушая матушкину речь, от такой несправедливости готова была разрыдаться. Сейчас Незавитин младший, этот хлюст московский, возомнит себе там, что она клуша деревенская и не ходит даже в купальни одна, без мамаши!
      А Незавитин, продолжая шагать в своих белых парусиновых туфлях рядом - это единственное, что видела от него Светлана из-под зонта, - охотно и громко отвечал:
      - Но, Светлана Андревна, право, никто вам там урону не нанесёт, только одна приятность - тёплая вода и такая прохлада! Разве что, русалки. Так они лицам женского полу не опасны. Я вот вчера вечером ходил на пруд...
       Он наклонился и заглядывал к Светлане под зонтик. Света подумала, что она теперь, должно быть, побагровела от зноя и обиды, и, решительно намереваясь скрыть следы этого, наклонила зонтик в сторону молодого человека, едва не воткнув острый деревянный кончик младшему Незавитину в глаз.
      - Ой! - ойкнул Владимир, прищурившись.
      - Ах! - смутилась Света, выглядывая на этот странный звук из-за зонтика.
       Маман колыхалась от удовольствия, глядя на сконфуженные лица молодых людей.
      - Ха-ха, это ничего, - издал короткий смешок не очень искренне Владимир, оставляя один глаз прикрытым, а потом открывая его и громко смеясь: - ничего-ничего, вот видите, мой глаз цел! Цел!
      - Ах, право, - протянула Света, глядя в смеющиеся глаза молодого человека, улыбаясь и тая: - право слово, я так рада, что всё обошлось!
      - Обошлось-обошлось, не сомневайтесь!
      Незавитин младший помахал им рукой и отправился догонять своих. Ведь Лизавета Петровна уже оборачивалась два раза, старшая дочь Ляля - три, средняя, Мария - два, а младшая, вертушка Софи - пять раз.
      Светлана была счастлива этим. Кроме того, ей удалось наколоть на зонтик самого городского щёголя Незавитина младшего. Нина лопнет от зависти, когда она ей расскажет всё в подробностях.
       Дорога вилась жёлтой полосой к пруду, заросшему по правому берегу камышами. Пыль висела в горячем воздухе, и, казалось, даже скрипела на зубах. Ржаво-коричневый кобчик парил над путешественниками и иногда протяжно и пронзительно всхлипывал. Звенели кузнечики, и жирная зелёная саранча вдруг выпрыгивала в дорожную, перемолотую сотнями ног пыль.
       Но вот почувствовалась близость воды. Запахло сыростью, мокрым деревом и разнотравьем. Две купальни, мужская и женская, виднелись у берега. Голоса, как рои в пчелиных ульях, гудели в них. Незавитины первыми достигли желанного рубежа, разделились на мужскую и женскую группы и степенно прошли в купальни.
       Светлана ещё видела белую щегольскую рубашку Владимира, видела, как он начал расстёгивать её на груди... и вот Незавитин младший окончательно исчез за синим бортом. Она вздохнула и последовала за маман.
       В купальне было сумрачно. От влажной духоты кожа сразу покрылась капельками пота. Блики воды играли на стенах и лицах. На лавках лежали одежды, мокрые и сухие полотенца, сидели две разморённые от зноя прислуги, ожидавшие хозяек. Слышался смех с пруда. Незавитины расположились в правом углу.
      - Ну вот, я так и думала, - выдохнула шёпотом в спину матери Светлана, - наше место заняли эти городские.
      - Ну, так что ж, - пропела маман громко, - место занято, так это же ничего. Разве ж нам жалко...
       Села демонстративно в противоположный угол на лавку и принялась расстёгивать лиф платья. Глафира, взгромоздив корзину со сбитнем и полотенцами рядом, стала помогать хозяйке.
       Света раздевалась сама и угрюмо поглядывала в сторону захватчиков. Незавитины разболокались шумно, роняя кружевные сорочки, пояски, подвязки, жеманно теребили пуговки и отворачивались от всех. Свете было смешно. Чего уж воротиться-то, ведь всё едино, чтобы в воду войти, придётся повернуться.
      - А ты слышала о водяном? - вдруг громко прошептала младшей сестре тощая Ляля, её лопатки торчали, как сложенные куриные крылышки, на худой спине. - Говорят, здесь кругом, в стенах и полу, дырки и он в них подглядывает.
       Младшая Софи взвизгнула и забралась на лавку с ногами. Она была уже в голубом купальном платье с отложным воротничком и панталонах.
      - Я слышала только про русалок, - невозмутимо сказала Мария, она не отворачивалась и не пряталась, сидела в одной сорочке, распустив волосы по голым плечам и не торопилась переодеваться, - они хватают за ноги в воде.
      - Совсем запугали Софи, перестаньте, - рассмеялась Лизавета Петровна, глядя на младшую, - пойдёмте купаться, дети. Мария, ты такая копуша! Догоняй же...
       Незавитина старшая, костистая и высокая дама, не надела купального костюма, она была в свободного покроя платье в мелкий цветочек по белому полю с глухим воротничком, чулках и туфлях с ремешками, плотно охватывающими щиколотки. Приветливо оглянувшись на маман, она улыбнулась:
      - Последний раз купалась на Водах, не думала, что буду купаться здесь, но нынче такая жара.
      - Да, погоды нынче знойные стоят, дожди редкие и больше моросливые, - словоохотливо откликнулась маман, обращение богатой соседки льстило ей, и она продолжала: - сад сохнет, и виды на урожай яблок и репы плохие.
       Маман позволила Глафире надеть на её большое белое и рыхлое тело просторный сарафан, чулки, поверх чулок - панталоны и кружевную накидку на плечи с завязкой под горлышко - от конфуза.
       Две мамаши плюхнулись в воду почти одновременно, но по-разному. Костлявая и высокая Незавитина сошла медленно, держась за перила, долго стояла в воде, привыкая. Присела и поплыла, как-то незаметно перебирая руками и ногами. Христина же Карловна долго толклась позади жеманной дачницы и чертыхалась в душе, понимая, что не может никак обойти её, не толкнув ненароком на узкой лестнице. Но улучила момент, поскользнулась на последней ступеньке и плюхнулась, почти в один миг с собеседницей, обдав её веером брызг. В воде они разошлись чинно в разные стороны, рисуя на девственной зелёной глади пруда широкие борозды.
       Светлана хмыкнула, встретившись глазами с Софи.
      - Я про русалок тоже слышала, - меланхолично сказала она, сидя в панталонах и кисейной сорочке с тонкими лямочками, - но говорят, что они лицам женского полу не страшны, - важно добавила она и замолчала.
       Она увидела позади Софьиной головы дырку. Дырка светилась солнцем и этим самым обозначила для Светы своё существование. Но ещё Света даже не успела высказаться по этому поводу, как в дырке стало темно. И Светлана поняла, что на неё смотрит чей-то глаз. Он шевелился, крутился в разные стороны.
       Света даже открыла рот, чтобы закричать. Но передумала. Мысль странная поразила её. А что, если это... он пришёл посмотреть на неё. И сейчас растерялся, увидев её, Свету, свой кумир, прямо напротив себя.
       Светина шея приняла странный прихотливый изгиб. Света опустила глаза и подумала "эта сорочка всегда мне шла... ах, надо было у Нины Коровиной в купальню веер взять... эта Софи... она мне закрывает дырку своей головой!"
      - Что это вас будто мешком пыльным по голове стукнули? - флегматично спросила средняя Незавитина, сплетая русую косу, глядя на Свету.
      - Это её водяной заколдовал, - Ляля, еле сдерживая смех, покосилась на Софи.
      - А какой он этот водяной? - проблеяла дрожащим голоском Софи.
      - Старый, похожий на козла, - Мария сплела уже косу и надела купальное платье абрикосового тону, что было ей очень к лицу, - он делает вот так: беее.
       Когда она переодевалась, Свете мучительно хотелось, чтобы она это сделала побыстрее. Всё-таки Незавитина средняя была очень хороша. Молочно-белая кожа в мелких веснушках и светлые, ромашкового тону волосы... Ах, они же брат и сестра! Света даже улыбнулась своим глупым мыслям. Ей заметно полегчало.
       Мария же затрясла головой, блеяла чудно и, кривляясь, приблизила лицо к сестре. Софи замахала на неё руками:
      - Не надо, Мари, я боюсь!
       Девочка чуть не плакала. За стенкой купальни послышался неясный шорох.
       Сёстры замолчали и переглянулись. Ляля, проследив глазами за замороженным взглядом Светланы, уставилась на дырку с глазом. Глаз исчез.
      - Кто-то подглядывает, - шёпотом сказала Ляля и воткнула палец в дырку.
       Все молчали и смотрели на неё. А она вдруг покраснела и выдернула палец.
      - Что?! - воскликнули они в один голос.
       Света увидела, как прислуга, добродушная женщина, в бисеринках пота и в сарафане, прячет улыбку. Глафира, свесив голову на плечо, дремала.
       Ляля, как назло, красная, как свёкла, молчала. А в полосах света между досками пола мелькнуло длинное и тёмное. Оно выгнулось и толкнулось тяжело и с плеском в пол.
      Света видела, как завизжали Софи и Ляля, и бросились в воду, шарахнувшись подальше от купальни. Мария сиганула в пруд молча, её накрыло с головой и, вырвавшись на поверхность, она закричала громко и смешно, просто выкрикивая: "А! А! А!"
       Светлана же всматривалась в неясные тени под ногами, торопливо взглядывала на дырку в стене купальни и опять в пол.
      - Что это вы, барышня, в пол уткнулись, будто что потеряли там? - спросила Глафира.
       Она проснулась от визга сорвавшихся с какой-то дури в воду барышень.
      - От ведь, прорва какая, как орут, - ворчала она себе под нос, наблюдая ошарашено за Светланой.
       Свете стало неловко от взгляда Глашки и она, накинув купальное платье, стала спускаться. Остановилась на последней ступеньке, уже в воде.
       Головы девиц торчали, как поплавки, правее, мамаши патрулировали по левую сторону.
       Тут чьи-то ледяные руки скользнули по щиколоткам Светланы. Светино сердце покатилось куда-то, ей показалось, что в пятки.
      Глаза Светы, должно быть, стали очень выразительными, потому что маман на неё теперь удивлённо смотрела, встревожено вытянувшись солдатиком.
      Света же чуяла, как ледяные руки поползли кверху. Доползли до коленей, погладили их. Света закрыла глаза и замерла, отдавшись на волю истязателя и, затаив дыхание, пыталась предугадать, что будет дальше.
      А руки неожиданно дёрнули её.
      Светлана, невыразительно как-то хакнув, вскрикнув:
      - Вааадянооой!
      Шлёпнулась в воду. Пошла ко дну и увидела длинную, тёмную тень, уходившую под пол купальни. Страх сковал Светлану и потянул её дальше, в илистую холодную муть. Свете стало жаль себя, и она зажмурилась. Жизнь короткая и славная замелькала перед глазами: пронеслись маман с кренделем в руках, Глашка с половником, Светина детская в обоях в анютиных глазках и отчего-то младший Незавитин. Это последнее лицо держалось дольше прочих перед её тускнеющим от пытавшихся навернуться слез взглядом...
      Но что-то Свету вдруг больно выдернуло на поверхность. И маман, держа её за косу, проговорила, покачивая мокрой головой:
      - Ну, и напугала ты нас, душа моя! Володька это Незавитин, а никакой не водяной. Вот ужо Лизавета Петровна выговаривает ему...
       Света только сейчас услышала какой-то шум. Дивная картина предстала её помутневшему от утопления взору. Лизавета Петровна, придерживая мокрые юбки, махала рукой и кричала что-то, стоя на мелководье у борта мужской купальни. А сёстры Незавитины хохотали, вися поплавками в воде по левому флангу от них с маман. В фарватере мужской купальни выстроились головы любопытствующих лиц мужского полу.
      Тут Света поняла, что ей больно, и вспомнила, что маман держит её косу в кулаке.
      - Ах, оставьте, маман! - воскликнула она, выдёргивая косу. - Вечно вы!..
      
       Вечер тёплый, пахнувший смородиновым листом и малосольными огурцами, прошёл тихо. Света задумчиво сидела в своей комнате у окна, перекинув косу через плечо и расплетая её и сплетая до тонюсенькой прядочки. Мысли её были тихи, как вода в пруду. Да она и не думала ни о чём, она слушала. Из окна слышался громкий смех на соседней даче. Вот Ляля что-то говорит, вот Софи, а вот Володька Незавитин... Смеётся. И руки, ледяные цепкие, вспомнились ей. Он любит её, да, теперь она знала это наверняка.

    21


    Небо А. Наливное яблочко   12k   Оценка:7.00*3   "Рассказ" Проза

      
         - Где же те чудесные Света́?..
         - За запорами тела на тяжёлой двери из дубо́ва ствола.
         Не ломись туда - суета.
         Сердцем своим стучи...
         - Ты катись, душа, яблочком наливным по серебряному блюдечку Жизни.
         Покажи Света́ дивные да покинутые, позабытые неизведанные небеса...
         Где Солнышко-Яри́лушко наполняет любовью меня.
      
      
       - Ванюша, иди-ка сюда, - задорно подзывает меня бабушка. - Сейчас тебе "яблочко" покажу.
       Она прищуривает левый глаз и кивает в направлении стола. Этот большой стол, грубо сколоченный из дубовых досок, занимает почитай всю избу. Только и оставил два места для ночлега - на печи да на лаве у самого окна. В углу за печью, такой же грубой работы, деревянный шкаф. Полки в нём от пола и до потолка уставлены всякой домашней утварью: посудой, банками, коробами, глиняными мисками, ложками-поварёшками да черепками. Только бабушка в этот шкаф никому лезть не велит. Даже мне, хоть и живу я в этой избе уж седьмое лето. Родителей своих не помню. Помню только тётку да мужа её. От его тяжёлой руки после разбитой по неосторожности миски и сбежал я в лес. Хотел спрятаться, пока хозяйский гнев утихнет, а вышло так, что заблудился. Тогда мне лет шесть было. Свернулся калачиком в корнях старой кривой сосны и плачу. А тут ворона прилетела. Села на ветку у моей головы, смотрит. Мне от страху даже есть захотелось. Достал из-за пазухи кусок хлеба, прихваченный при побеге, и разделил на двоих с птицей. Рассказал этой вороне о своём житье-бытье и сижу, вроде чуда жду. Как тут надо мной склоняется межилес*. Высокий да тощий, как камыш на болоте. Ни бороды, ни волос, а всё тело в шкуры звериные одето. Да длинная палка с крюком в руках. Потому как не обойтись в лесу без такой палки - в топь попадешь и там пропадёшь.
       - Посуда бьется к счастью, - сказал он, взял меня за руку и отвёл к бабушке. - Живи тут и запоминай всё, что она говорить да показывать будет. Учись... как вижу, ты "зрячий" - осилишь.
      
       Бабушка поставила на середину стола большое серебряное блюдо. Неспешно налила ключевой воды из кувшина.
       - Отвори лаз, - просит она меня. Я мигом прикладываю лестницу к стене и, карабкаясь вверх кошкой, открываю небольшую дверцу в крыше нашей избушки. Звёздное небо отражается на поверхности воды, заполнившей серебряное блюдо. Бабушка погружает кисть руки в воду и легко приводит податливую гладь в круговое движение.
       - Погаси свет в чаше, - шепчет бабушка. - И смотри.
       Затухает прощальный блик. Свежий ветерок подхватывает и увлекает к отверстию в крыше тонкую струйку лёгкого дыма. Мой взгляд увлечён звёздным кружением водной глади. Но это уже и не звёзды, а блики, растянутые в круге жизни - линии, нити, образующие сферический "клубок" - наливное золотое яблочко на дне серебряного блюда.
       - Яблочко... - восторженно, сдерживая дыхание, проговариваю я и понимаю: прошлого уже нет. Есть - настоящее. А будущее - это только его продолжение. - Ведь так, бабушка?
       - Да, - отвечает она и грустно улыбается.
       А меня даже не удивляет, что она читает мысли. Бабушка поворачивается и смотрит на стены своей избушки. Далёкие скопления звёзд и неизведанные туманности отражаются на сто лет небеленых стенах. Мерцает свет в уставших глазах открывающей мне секреты мира старушки. Она рассказывает о далёких мирах, называя то замысловатые слова, то знакомые названия птиц и животных. Я слушаю и повторяю вслед за ней. Нет, не учиться! Важно жить и видеть, слышать, чувствовать... Иначе невозможно понять: не всё золото, что блестит, но в ничто содержится всё...
       Наступает новый день. С рассветом приходит кощий** межилес. Чёрная ворона сидит у него на плече и прерывисто каркает, завидев меня. Старик и я уходим в лес. Лес - его дом. Как радушный хозяин, он показывает мне самые удивительные уголки своего зелёного царства. Знакомит с жизнью зверей и растений. Угощает вкусными дарами матушки-природы. Мы подходим к лесному ручью. Межилес жестом приглашает меня утолить жажду. Ладони обжигает прохладой. Вдохну полной грудью и прикоснусь губами. Чуть сладкий привкус испитой воды разливается внутри свежестью.
       - Добрая вода утешит и из ладоней. Болотная муть даже в златой чаше останется отравой. Помни о том, - говорит старик и уводит меня к камню силы.
       Раскинулась посреди леса поляна: на пятнадцать шагов вширь расступились деревья. Ввысь гляжу - небосвод в бликах яркого солнца. Полуденный свет не отбрасывает тень. Сейчас он освещает большой камень на сочной зелени травы. Лишь кругом камня вытоптан узкий след да в четыре стороны уходят четыре тропы.
       - Что здесь написано? - Спрашиваю кощего, указывая рукой на знаки, вырезанные на камне. - Ничего не понять. Часть и вовсе осыпалась.
       - Зачем тебе знаки? - Удивленно спрашивает старик. - Закрой глаза, коснись руками - сердцем поймёшь.
       - А сам-то пробовал? - Спрашиваю. Потому как нет у меня доверия к тому, что им сказано.
       - Нет. Ни к чему мне это.
       - Так ведь это камень судьбы, - говорю. - И дороги от него вытоптаны...
       - Лес - моя судьба, - отвечает межилес, с гордостью окидывая взглядом деревья у края поляны. - А дороги на четыре стороны света проложены. Чтоб народ не путался.
       ...Видать, задел старика я вопросом своим. Вон отвернулся да в лес подался. Ну, и мне этот камень не нужо́н. Время придёт - сам всё узнаю.
      
       Весь обратный путь кощий молчит. Вышли к заболоченной заводи ручья - не принимает в этом месте земля-матушка воду. За камышовой стеной по краю болота скрыта стоя́щая на брёвнах, точно на куриных ножках, почерневшая от сырости бабушкина избушка. Из печной трубы струится дымок - томится в печном жару грибная похлёбка. Запах её мы учуяли ещё на подходе к воде. Межилес палкой с крюком нащупывает в болоте тропинку - иначе к дому старушки не подойдёшь. Идём тихо, неспешно. Здесь хозяйка природа, мы - только гости.
       На крыльце избушки сидит старушка, одетая в ягу***, и старым сломанным гребнем чешет волосы. Непослушные пряди длинных волос совершенно выбелило время. Привычными движениями рук она собирает "былые годы" в тугой пучок и прячет под кусок ткани, повязанной вокруг головы, как платок. Сейчас её взгляд в тумане - она думает о своём. Зыбкий мир сомкнулся вокруг неё. Старушка никого и никогда в него не впустит...
       - Бабушка, - негромко обращаюсь я, поднимаясь на крыльцо избушки. - Дай мне свой гребень. По нему тебе новый - можжевеловый вырежу.
       - Ванюша, - улыбается она, отпуская мысли с ветром. Бабушка рада нашему возвращению. В избушке прибрано и накрыт стол.
       Всё-то в руках бабушки спорится. Вроде и ничего мудрёного не делает, а от стряпни за уши не оттянешь.
      Может ей межилес какие-то корешки из лесу приносит? Спрашиваю, а она только улыбается. Вот и чай налила, а он будто солнцем заварен: душистый, яркий и горячий. Спрашиваю опять. Улыбается. Кощий и тот надо мной потешается: нет-нет, да мелькнёт улыбка. А ведь, сколько его помню, не заплачет и не засмеётся - вроде ему всё одно...
       - Что ты, Ваня, загадки выгадываешь? - Улыбаясь, спрашивает бабушка, словно все мои мысли лежат на её ладонях. - Творец один надо всем трудился. Создал видимо-невидимо и всё из одного. Определил всему место и дал всякое ремесло. Чтоб всему, что создано, было над чем трудиться в миру...
       - Хочешь сказать, что всем и всему всё одно дадено? - удивлённо спрашиваю её. - И лист, и камень - всё одно?
       - Отыми у них то, что по рождению им определено было и будет одно, - продолжает она.
       Задумываюсь на время и, неосмысленная до конца, догадка поражает и настораживает меня своей лёгкостью:
       - Тогда можно им и новое место определить? Да иное ремесло дать?.. Неужто всё так просто?
       - И просто, и нет..., - это старик кощий, молчавший доселе, хрипло вставил свое слово в разговор. - Отыми у старухи её чашку. Знаешь, что будет?
       - А то... Ложкой по лбу получу - вот что! - рукою касаюсь лба и вспоминаю, как однажды перепутал да взял бабушкину чашку. - Ух...
       - Говорено ведь было: "Моего ничего не брать", - оправдалась старушка. И грустная улыбка скользнула в её глазах. - Зато теперь точно запомнил.
       А ведь она права: и в самом деле, на всю жизнь запомнил. Эта мысль заставляет меня улыбнуться и с благодарностью оценить полученный урок.
       - Ну, вот, - продолжил пояснять межилес, - а когда б тебе чашка шибко потребной стала и, ты попросил одолжить её в пользование?.. Да коли б старушка сама тебе чашку дала и научила, что да как с ней и с помощью её делать нужно. Рядом была бы неотступно, чтоб подсказать и помочь в чём, при надобности... Тогда и тебе польза была бы, и чашке забота, и бабушке нашей - умиление.
      
       Чудные они всё-таки - кощий межилес да бабуля в яге - вроде и понятные слова говорят, а я в толк не возьму, о чём они речи ведут. Может я не дорос ещё? Надобно слово в слово запомнить, а как умом окрепну - разберусь...
       За окном избушки уж потух закат. Разговор затянулся и вымотал меня. "Утро вечера мудренее", - говорю я и укладываюсь спать на печи.
      
       - ... Пущай поживёт в лесу ещё, - наполненные одиночеством глаза бабушки обращены сейчас к молчаливому кощему. Он ведает, что только ради этой просьбы устроила она затянувшееся чаепитие. Но Ивану пора уходить и, вовсе не по воле старика. Просто пришло на то время. "Другие бывало и через десяток лет к камню силы за советом идут, а этот и касаться его не стал. А ведь всего семь лет прошло... Уразумел где грань - значит, время возвращаться пришло".
       Одинокая слеза капает в опустевшую чашку старухи. "Да, время Ивана пришло. Сколько камней будет ещё у него на пути? Но это потом. А сейчас старик возьмет длинную палку с крюком и уйдет в лес, кинув на прощание через плечо: "Всё будет хорошо". Вернётся завтра и выведет Ванюшу на большую дорогу..."
       - Всё будет хорошо, - донеслось от порога избы.
      
       На крыльце покосившейся избушки сидит старушка, одетая в изношенную ягу. Рядом серебряное блюдце, наполненное ключевой водой. Полуденное солнце бликами отражается на поверхности, волнуемой лёгкими порывами тёплого ветра. Привычным движением руки старушка заводит незатейливую карусель: "Катись, катись, яблочко, как моя душа. Обернись, покажи луга и леса, море, горы, сте́пи..."
       - Бабуля, приюти мальца, - доносится голос кощего.
       Наливное солнечным светом золотое яблочко продолжает своё неспешное движение по серебряному кругу. Но внимание старушки обращено к старому болоту - на краю него стоит межилес с мальчишкой лет шести. Вздрогнула рука и, скользнув в мешочек на поясе, взялась за можжевеловый гребень:
       - Как звать?
       - Иван...
      
       12.04.2010г.
      
       ___________________
       * Межилес - меж леса родившийся (санскрит).
       ** Ко́щий - тощий, худой (кощь - кость).
       *** Яга - шуба из козьих шкур мехом наружу (здесь); шкура жеребёнка; воротник.

    22


    Буденкова Т.П. Месть Чингисхана   26k   Оценка:6.35*8   "Новелла" Проза

      
       За тувинской деревушкой Йиме река Хемчик входит в горы Хемчикского хребта, бьется в каменных тисках, сильно извиваясь в скалах. Каменные берега сходятся иногда на несколько десятков метров, образуя узкие каньоны с отвесными стенами. За деревушкой, на каменистой осыпи, где как-то умудрились закрепиться скудные травы и колючие кусты караганы, возле костра сидели трое. Огонь трещал и брызгал в небо золотистыми искрами. А вверху раскинулся чёрный бархат неба, сплошь усыпанный мелкими и крупными бриллиантами звезд.
       - Давно это было. Так давно, что дед моего деда еще ребенком от своего деда слышал. Помнишь ту каменную дорогу, что начинается и кончается в степи? Это теперь она никому не нужна, а были времена, когда Чингисхан на ней смотр своим лучшим воинам устраивал, - старый Монгуш выпустил клуб дыма, и в его узких глазах скользнул отсвет костра. Остальные двое, затаив дыхание, слушали.
       - Однако если от нашей Йиме спуститься по Хемчику километров двадцать, а может и все двадцать пять, уж больно крутит он между каменных уступов, то есть там одно место, от него до Шанчи километров семь будет, - затянувшись любимой трубкой, рассказчик надолго замолчал, казалось, заснул. И Борис не выдержал:
       - Что за место-то? Уж какой год с тобой рыбачим, говори, коли начал, - Борис родом из России, но всю жизнь прожил в Туве, рыбак и охотник заядлый. Свой для местных.
       - Ночь только началась, однако. Еще чай не вскипел. Не спеши. Вот думаю, не зря ли я этот разговор к ночи начал? - и потомок вольных кочевников, сдвинув свой борт, шапку из тонкого белого войлока, почесал затылок. Где-то на склоне прошуршали камешки из-под копыт козерога, и по каньону разнесся его крик, чем-то напоминающий собачий лай.
       - Раз начал, продолжай. Мужики-то все взрослые. Чего бояться? - поежился Донгак, сосед и бессменный товарищ Бориса по рыбалке и охоте.
       - Тут думать надо, - засомневался Монгуш. И опять надолго замолчал. Только плеск воды да редкий крик ночной птицы нарушали тишину.
       - Ну вот, растравил людей, теперь думать будет, - беззлобно подначил Борис.
       - Давно думаю. Предупредить надо бы. От неразумности да неведенья и до беды недалеко. Однако, плохо это. А вдруг не поверят, поднимут старого на смех. Опять плохо. Сказать плохо, не сказать плохо! - старый шаман заерзал на своем бревне, то ли удобнее устраиваясь, то ли от волнения.
       - Да нам хоть говори, хоть нет, все одно недалече от тебя живем. Куда твою тайну денем? А насчет смеяться, это ты, эжим*, загнул. Виданное ли дело! С твоим-то возрастом и положением, кто посмеет? - Борис подбросил в костер сухих веток, тот щелкнул и вдруг вспыхнул неожиданно ярким языком пламени. Огненный змей взметнулся в ночное небо, оторвался от костра и исчез в бездонной черноте.
       - Знак, однако. К худу или к добру? - Монгуш, не мигая, смотрел на огонь, словно ожидал ответа на свой вопрос.
      Прохладный воздух доносил до рыбаков речные запахи, наполняя простанство таинственными шорохами и неясными звуками. Старый шаман снял висевший на поясе небольшой изогнутый нож, выковырял им остатки табака из трубки и бережно спрятал ее. Потом приподнялся и высыпал в котелок с водой горсть заварки, подождав немного, снял его с огня.
       - Где подвесной мост перекинут, помнишь, Борис? Сколь ты меня ни уговаривал, я в том месте не рыбачил и ночевать не оставался.
       Оба рыбака место помнили. Удивляло оно. А местные и вообще обходили его стороной, хотя в последнее время там даже деревянный дом из трех комнат построили, и стали появляться приезжие, охочие до удивительно красивых и загадочных мест. А уж что там за рыбалка...
       - Хемчик вон какой, - Донгак повел головой из стороны в сторону, желая показать бесконечную, по его меркам, длину реки, - а чего-то всех приезжих туда манит. Прямо наваждение какое-то.
       - Оно и есть. Силу это место имеет большую. Вот она людей и притягивает.
       - Ну, Монгуш, это ты хватил. На вертолетах из России прилетают. Это ж какую силу надо, чтобы вертолет притянуть? Да и кому и зачем сюда людей тянуть? - недоверчиво и чуть насмешливо покачал головой Борис.
       - Зачем винтокрылую машину тянуть? Куда ее люди направят, туда она и полетит, однако... - Монгуш замолчал на полуслове, глядя то ли на языки пламени, то ли сквозь огонь прямо в текущее через него время. - Притягивает сюда тех, кто судьбы многих и многих в руках держит, - говорил шаман негромко и неторопливо, поэтому рыбаки напряженно вслушивались в его слова. - В том месте под Хемчиком великая сила сокрыта. Стремнина... стремнина бьется предупредить... А у них уши, будто золотом завешаны. Не слышат Хемчика, рыбачат.
       - Чему быть, того не миновать, - вздохнул Борис.
       - Так и мы рыбачить... - чуть слышно проговорил Донгак. - Почему сразу о плохом?
       - Хорошее дарят. Предупреждают о беде... - узкие черные глаза шамана заполнили красные отблески костра. - Шибко воды Хемчика камни катают. Зло катают, - покачал головой старик и даже снасти рыбацкие готовить к утренней зорьке не стал.
       - Да как обычно, вода перекатывает камни, а в ночной тишине да в горной теснине звучит ... - Борис помолчал, прислушиваясь, и уже не так громко и уверенно закончил: - ...внушительно.
       - Ты с горы на Хемчик смотрел? Видел, в том извилистом месте река два русла имеет? Текла по одному, потом по другому, да вдруг и на прежнее вернулась, - старик разлил чай по кружкам. И на некоторое время все опять замолчали.
       - Кому надо реку с места на место гонять?- удивился Донгак. - Я сколь себя помню, всегда так было. Только вот дом недавно построили, да гости туда зачастили, что правда, то правда.
       - Извилину реки в том месте сначала спрямили. По новому руслу, как мне думается, бежала она недолго, только путь по камням накатала, да чуть новые берега подмыла в каменной осыпи. А тут ее в прежнее русло вернули. Было это, я уже говорил, так давно, что дед моего деда еще ребенком от своего деда слышал, - Монгуш, не отрываясь, смотрел на огонь, блики метались по смуглому морщинистому лицу охотника, будто пытаясь заглянуть через глаза в самую душу.
       - Значит, клад там спрятан, - предположил Борис.
       - Клад? Хм... - Монгуш заглянул в опустевшую кружку, - наверное, и клад есть.
       - Ну, так зачем реку-то с места на место? - не терпелось Донгаку.
       - В те далекие времена по этим местам возвращался Чингисхан в свои земли. Много военной добычи: золота, драгоценных камней, мечей и разного другого добра при нем было. А еще стада коней и воинов тьма-тьмущая. Шел, да заболел. Решила Судьба остановить его и выбрала для этого место, откуда его мать родом. В коем месте род начался, в том и пресечь. Как ни били шаманы в бубны, какие камлания ни проводили, неумолима была Судьба. Умер Чингисхан. Солнце же палило нещадно. Лето было, самый разгар. Стал великий Хан, как простой лучник, смердеть, и деть его было некуда, а почести полагались великие. И придумала тогда его мать, чтоб никто из завоеванных им не свел счеты с мертвым, как отправить своего сына в мир иной, чтоб никто его покой не потревожил, и продолжал бы он там жизнь свою в роскоши и довольстве. А для этого... - Шорох осыпающихся камней и призыв козерога вновь разнеслись над рекой. Жутким уханьем прокричал филин, и в вернувшейся ночной тишине всем послышалось, что вода в Хемчике не просто бурлит, перекатывая камни, а рокочет: "Хан, Хан, Хан..."
       - Давайте спать. Хватит уже сказки сказывать, - Борис зябко поежился.
       - Нет, уж пусть доскажет, - Донгак слегка охрип от волнения, а ведь на волков в степи без страха охотится.
       - Придумала мать Чингисхана план такой: отвести воды Хемчика в сторону, устроить на основном русле усыпальницу сыну, положить с ним все его богатство, жен любимых, лучших скакунов да воинов для сопровождения и достойного представления перед царем небесным, потом вернуть реку в прежнее русло. А чтоб никто на богатство сына не польстился да покой его не потревожил, как все было окончено, сварила поминальный напиток и угостила всех присутствующих. Когда напиток был выпит, в живых остались только она да маленькая внучка. Боясь мести от побежденных, как простая степнячка вернулась в дом отца с ребенком на руках, выдав внучку за дочь свою, сказав, что муж погиб в степи от рук грабителей. Сама же все думала, что как внучка подрастет, она ей все расскажет, а там видно будет, как дальше жить. Но Судьба опять вмешалась, и бабушка, которую дочь Чингисхана считала матерью, умерла, не успев вырастить ребенка, - Монгуш замолчал, устав от длинной речи. Он и прежде рассказывал удивительные истории, а рассказчик Монгуш отменный, но эту историю его друзья слушали с особым волнением. В воздухе висело странное напряжение и слова шамана вовсе не казались выдумкой.
      Коряжина, на которой сидел Донгак, лежала как раз на границе всполохов костра, и пламя то выхватывало его из ночи, то он вдруг исчезал.
       - Получается, под руслом Хемчика могила Чингисхана?- пламя выхватило из темноты лицо Донгака. - А сколько похоронено там воинов смелых и женщин... красивых? И кони, - он прислушался, будто через время до него донесся предсмертный трубный зов лошадей. - Тысячи душ... - выдохнул громким шопотом, и исчез в темноте.
       - Дед так говорил. Вот оттуда и сила, что притягивает людей, - кивнул шаман.
       - Так что ж ты до сих пор молчал?
       - Не моя тайна. Хемчик молчал, вот и я молчал, - Монгуш глянул в сторону Донгака, который опять на мгновенье появился в отблеске огня.
       - Дочь-то, что с ней стало? - спросил Борис, будучи отцом четырех красавиц.
       - А смотрите, те из тувинок, что имеют рысьи крапинки в зрачках, это ее правнучки, - серьезно и горделиво ответил Монгуш. - Да не о том вы спрашиваете. Беда рядом ходит. Под руслом могила. А люди над ней празднества и всякие развлечения устраивают. За шумом и суетой не слышат предупреждения. Не к добру это. Не за тем их в эти места судьба приводит.
      Тут, как специально, костер опять выстрелил ярким языком пламени, казалось, уж и веток не подкидывали.
       - Ладно. Теперь точно пора на боковую, - и Борис стал устраиваться на ночлег.
       Ночь прошла неспокойно. Монгуш еще долго сидел, глядя на огонь, и казалось, разговаривал с ним на только им понятном языке. Донгак никак не мог улечься и сердито поругивался, беспокойно ворочаясь. Борису снился незнакомый поселок и странная дорога, белая и блестящая. Тревога даже во сне теснила грудь. Наконец забрезжил рассвет.
      
      
       А тем временем в поселке, удивительно похожем на тот, что видел Борис во сне, раньше обычного проснулась Светлана, нажала кнопку будильника, чтоб зря не звенел, и поднялась с кровати.
       Утро: серое пасмурное, под стать погоде настроение. На душе кошки скребут, а все из-за этого сна! Будто они всем отделом приехали отдыхать на берег реки. А река зажата между обрывистых скал, почти лишенных растительности, и лишь на небольшом плесе цепляются за каменистую почву низкорослые кустарники.
       - Где же мы тут отдыхать будем? - подумала Света и тут же увидела, как вода вдруг живой ртутной лентой стала перемещаться в сторону, обнажая свое русло. Эта тяжелая страшная вода надвигалась на них. Света бросилась бежать, но дорога поднималась круто в гору.
       - А-а-а-а!!! - закричала Света и проснулась. Казалось, что сердце бьется в горле. Страх сковал тело, но было что-то еще в этом сне, что она очень старалась вспомнить и никак не могла. Уже закончила умывание и приложила к лицу мягкое махровое полотенце, как вдруг поняла: ну да, дорога, по которой бежала во сне, точь-в-точь та, что ведет от управления до станции. Как она могла оказаться в том незнакомом месте? Ладно. Больше рассуждать некогда, и она стала собирать дочь в садик. Дальше все как всегда. Круговорот начинающегося дня затянул Светлану в свои сети.
       Рабочий день в планово-экономическом отделе ГЭС начинался уже много лет с одного и того же ритуала:
       - Надежда Ивановна, чайничек? А?
       - Счас, Людочка, счас.
       - Бабоньки, еще ничего тяжелее бумажки не подняли, а уже диету нарушаете, - посмеивалась толстенькая Нинель.
       Вся троица работала вместе со дня пуска ГЭС. Уже успели вырасти дети и родиться внуки. Наталья и Светлана пришли будто совсем недавно. Одна три года, другая пять лет назад. Ну и дети их были ровесниками внуков старшей троицы. Однако никакого расслоения в этом небольшом женском коллективе не наблюдалось. Чай и сладкие булочки любили все.
       Надежда Ивановна приоткрыла крышку чайника - доливать воды или хватит?
       - Ну и как? Ой! Девочки, что это? - Наташа побелела, ее стол стоял у окна, последние сказанные ей слова заглушил мощный звук, чем-то напоминающий раскат грома. Все кинулись к окну. Какое-то мгновение молча смотрели на исчезнувшую часть крыши машинного зала, на клубы тумана и вырвавшуюся белую громаду воды. В следующую секунду все пять женщин кинулись к выходу.
       Света бежала в сторону садика, а в голове билась только одна мысль: Ирочку забрать, быстрее, быстрее... Рядом бежала Наташа
       - Потом куда? Слышь?
       - Куда повыше, - задыхаясь на бегу, ответила Света.
       Возле садика столкнулась с мужем, тот держал обутую в один туфель Ирочку, их старенький "жигуль", доставшийся от отца по наследству, тарахтел у ворот.
       - Слава Богу! А то за тобой собрался. Садись. Деньги есть?
       - Немного. Может, домой заедем? Документы....
       - Хоть бы что-нибудь объявили. Эвакуацию или че!
       - Ага, объявили... У нас как всегда... Поехали, если еще не поздно!
      
       По улицам двигался плотный поток машин. На заправке образовалась приличная очередь. Пока муж ожидал, Света добежала до стоявшего неподалеку павильона - воды прикупить и что-нибудь съестного дочке. Но стеклянная дверь оказалась закрытой. Рядом, в маленьком ларечке явно шла торговля, расторопный черноволосый мужчина продавал минералку в литровых бутылках. Когда Света услышала цену, то будто и заранее ожидала, раза в три дороже обычного. Но никто не спорил, брали быстро, и расчет вели примерно, сдачи никто даже и не ждал.
       Села в машину, муж тоже только крякнукл, мол, бензин кусается, хотя ценники висели все прежние.
       - Ну, протягиваешь деньги, а тебе: тариф двойной. А тут сзади торопят, чуть ли кулаком в спину не тычут.
       - Ладно, не расстраивайся. Давай-ка куда повыше выбираться.
       Проселок, по которому они ехали, должен был закончиться выездом на дорогу из чистого белого мрамора, идущую круто в гору. Там небольшая речка Изербель уходила в специально проложенную трубу, оставляя небольшой проезд для машин. До этой спасительной дороги было уже рукой подать. Но трубу, которая отводила речку, забило обломками старых веток, засохшей травой и невесть откуда принесенным мусором: пакетами, пивными банками... и речка размыла себе новое русло. Так что путь до уходившей в гору мраморной дороги был отрезан напрочь! И эти несколько десятков метров на их старом "жигуленке" не преодолеть!
       - И что же теперь? Куда? Назад некуда! - Света с ужасом рассматривала промоину, то и дело судорожно оглядываясь на машину, в которой сидела дочка.
       - Вброд перейдем. Сначала Иринку перенесу, отправлю в сторону дороги, потом вернусь за тобой. Вот ведь какой-то мудак, наверное, и деньги получил за... это! - он кивнул на забитую мусором отводную трубу.
       -А-а-а! Не хочу! Мама! Ма-а-а.... - Иринка, одной рукой обняв отца за шею, другую тянула к Свете и, заливаясь слезами, звала ее на помощь.
       -Ира, Ирочка, не бойся! Я счас, счас! - она металась по скользкой глине, норовя пуститься следом!
       -Стой, дура! Стой, тебе говорят!
       Глина поехала из-под ног, и Света плюхнулась в холодную жижу. Уцепилась руками за остатки каких-то корней, но поток воды тащил в сторону. Гнилые и скользкие от глины корни оборвались!
       -М-м-м... - она упала на живот, пытаясь, дотянутся до сухой травы. И бережок вот он, и сухой участок рядом, а никак, ну никак не вылезти! Что-то кричал муж. Что? Не разобрать. "Ох, и попадет же мне!" - откуда только пришла такая дурацкая мысль? Но нога вдруг нащупала что-то твердое, она уперлась и на четвереньках выползла назад! Оглянулась. Муж добрался до противоположного берега и, опустив дочку с рук, что-то торопливо пытался объяснить ей, но та только мотала головой и смотрела на Свету через несущийся поток. Наконец, она сделала несколько шагов в сторону мраморной дороги, муж одобрительно кивнул и снова бросился в воду. Но только он дошел примерно до середины пути, девочка остановилась и замерла в нерешительности.
       - Иди, тебе говорят! - оглянулся на дочь. Но она продолжала стоять, прижав к груди ладошки.
       - Давай! - подставил Свете спину.
       - Вода в машине осталась... ну та, что купили, - она пыталась перекричать шум потока над самым ухом мужа, но он уже почти дошел до противоположного берега.
       Мокрые и грязные, пошли вверх по сверкающей мраморной дороге. Муж снял с себя рубашку и укутал Ирку, завязав на поясе рукава, чтоб не сваливалась.
      
       Ожидание тянулось долго. Вроде и август, но то ли от холода, то ли от пережитого волнения зуб на зуб не попадал. Муж некурящий. Так что ни спичек, ни зажигалки. Оставалось прислушиваться и всматриваться в горизонт.
       - Господи, хоть бы обошлось. Где жить-то будем и на что?
       - Ты под ноги глянь.
       - Ну?
       - Да говорят, что лучше этого мрамора нигде в мире нет. Сами итальянцы признали. Статуи дорогущие из него делают.
       - Статуи-то, может, из него и делают, но как мне хоть одну котлетку для Иришки сварганить? Вечно ты о мировых проблемах рассуждаешь. Лучше бы о семье подумал.
       - Светик, ну зачем ты так? Мы все вместе. Мы живы, здоровы, все образуется, - но по голосу мужа Света поняла, что у него нервы тоже, что называется, на пределе. Иринка просила пить, кивая назад, там же есть вода, а ей пить хочется. Убеждения потерпеть - не помогали.
       - Если б что, то уж случилось бы. Наверно, можно и назад.
       - Пойдем потихоньку... там видно будет.
       Усталые и разбитые, вернулись все к тому же потоку грязи. "Жигулёнок" стоял на прежнем месте, и только теперь Света заметила, что все четыре дверки у него открыты.
       - Вроде закрывали?
       - Я свою - точно. Ладно, Светик, давай в обратном порядке. Теперь ты первая едешь верхом, - неожиданно улыбнулся он.
       Возвращались домой по привычным улочкам своего поселка. Дома по телевизору шли обычные программы, но ясно, что утренний кошмар будет иметь продолжение. Отмылись, поужинали. Муж нетерпеливо листал каналы телевидения, узнавая подробности происшествия. А Света, уложив спать уставшую и испуганную дочь, пошла к соседке, у которой сын и невестка работали на станции. Это вернее всяких "Новостей" будет.
      
      
       Летняя ночь коротка. Из-за скалистых берегов не видно восхода солнца. Воздух наполняется щебетом мелких птах, над рекой поднимается туман, контуры кустов и каменных глыб все отчетливее проступают в предутренней прохладе.
       Монгуш потянулся, разминая затекшую спину, прислушался к шороху воды и вдруг тревожно засуетился у тлеющего костерка.
       - Однако, сколько спать можно? Как под боком у жены разлеглись, - и направился к реке с котелком.
       Донгак и Борис тоже поднялись. Не успели перекинуться парой слов, как увидели спешащего с берега Монгуша:
       - Вот оно как бывает. Старый - не значит глупый. Однако шибко домой надо, - и подойдя поближе к своим товарищам, заметил, что и они не разбирают рыбачьи снасти.
       - Что случилось? - видя тревогу старого охотника, спросил Борис.
       - Наклонился воду котелком зачерпнуть, на меня как из зеркала, глаза смотрят, да злые, недовольные, и тут волна как швырнет котелок, - Монгуш пошарил на поясе, нащупывая ракушку-амулет.
       - Что-то мне тоже никакая рыбалка на ум не идет, - подтвердил возникшее беспокойство Борис.
       - Да ну вас! Наслушались на ночь глядя. Надо было вместо чая капнуть в кружечку на донышко, вот и спали бы спокойно, - огрызнулся Донгак.
       Монгуш так на него стрельнул косым разрезом своих глаз, что тот осекся на полуслове.
       - Однако, еще сон мне приснился. Вода в Хемчике с виду обычная, а я вижу, будто второе течение под верхним слоем. Вдруг вода потемнела, вроде гуще стала и направилась страшной силой вниз, в Енисей, значит. А потом голос, не знаю, откуда, говорит: вода придет туда, где мраморная дорога, - Монгуш смотрел то на Бориса, то на Донгака.
       - Я тоже плохой сон видел. Да сразу как встал - забыл. А вот про воду разговор зашел, вспомнил, - Донгак повесил котелок с водой над костром, подбросил в огонь веток, - только где это видано, чтоб дороги из мрамора строили?
       - Зато я знаю, где есть такая дорога, - уже с осознанной тревогой в голосе сказал Борис. - У меня старшая дочь в Абакане учится, там недалеко, я помню, она хвасталась, их на экскурсию возили, говорит, чистый мрамор под ногами, а по нему тяжелые машины ездят, - немного помолчав, добавил, - давайте-ка домой собираться. Что-то не до рыбалки совсем.
       - Долго ли голому одеться? Подпоясался - пошел, - невесело пошутил Донгак.
      
       Раскинувшийся в вольной тувинской степи городок Шагонар еще издали светил окнами новых пятиэтажек. Прогретый за день асфальт дышал запахом гудрона. Видавший виды УАЗик, экипированный лебедкой и дополнительными фарами, рычал много раз перебранным мотором. Подъезжая к дому, Борис все сильнее спешил. Уж больно нехорошо было на душе. Монгуш человек серьезный, из семьи шаманов. Зря слова лишнего не скажет. Ну, слава Богу, ворота. Он уже поставил машину в гараж, когда на крыльцо вышла жена.
       - Никак что случилось? - встревожилась она. - Вернулись, не успев уехать.
       - Как дома? Девчонки? Все в порядке? - вопросом на вопрос ответил Борис.
       - Господи, да что с тобой?
       - Не волнуйся. Все хорошо. Так... Затапливай баньку, а я пока Тамаре позвоню. Как она там?
       - Да только что звонила. Говорит, что хоть Абакан и куда больше Шагонара, а дома все равно лучше. С учебой тоже все в порядке. И перевод получила.
       - Ну... тогда ладно. В баньку-то со мной пойдешь? - вроде немного отлегло, но тревога так и сидела внутри, не давая душе покоя.
       На следующий день, работая у себя в кабинете, Борис уже начал посмеиваться над своими страхами, когда зазвонил сотовый телефон и высветился дочкин номер:
       - Пап, ты не волнуйся. Вроде все обошлось. Слышно меня? Алло? Пап!? - Борис слушал дочь, и под ложечкой медленно холодело.
       - Папа, алло!
       - Слышу, Томочка, слышу. Что случилось?
       - Авария на ГЭС. Люди испугались, в магазинах скупили все спички, соль, хлеб, воду. Мы с девчонками взяли свою палатку и убежали на холм, тут дачи недалеко, Самохвал называются. Наверно, ночевать тут будем. Вот потому по сотовому и звоню. Если связь пропадет - не волнуйся, значит, батарейка села. Мы тут в безопасности. Ладно, экономлю батарейку, потом перезвоню, - и в трубке раздались гудки.
       - Доча, дочь! Але!!! - батарейку экономить надо, батарейку... - Так, а что матери сказать?
      
      Остаток дня, вечер и ночь провели у телевизора. К разобранной постели даже не подошли. Периодически пытались дозвониться до кого-нибудь из знакомых. Дочкин телефон отвечал казенным голосом, что он либо отключен, либо недоступен.
       Домашний телефон зазвонил только на следующее утро, резко и неожиданно, хотя так ждали этого звонка.
       - Пап, я с рабочего телефона звоню. Ну и паникеры! Зато солью и спичками запаслись на год! Все нормально. Авария, конечно. Ну, что поделаешь! Здесь уже МЧС разворачивается. Так что не волнуйтесь.
       - Я матери трубку дам, а то... сама понимаешь...
      
      На третий день Борис прочитал в газете, что авария на Саяно-Шушенской ГЭС уникальна, и ее характер пока неизвестен: "Авария исключительная, природа ее не понятна, ничего подобного в мировой практике не наблюдалось".
       - Однако, старый Монгуш прав,- думал Борис, перебирая мотор своего уазика. Вспомнились внучки Монгуша, да и сам он... с рысьими крапинками в глазах.
       - Эх! - Борис бросил масляную тряпку, умылся, переоделся, уселся в "Тойоту" и помчался к другу. Через тувинскую степь по стреле асфальта летел японский "Марк", Борис ехал к Монгушу, поговорить надо. Мысли донимали разные. Вспомнилось место, о котором Монгуш говорил, Борис сам не раз там бывал. Шаман Монгуш все точно описал. За полвека, прожитых в Туве, легенду о могиле Чингисхана не раз приходилось слышать и от других старожилов. Да и последующие события... Уж больно все сложилось в одну цепочку. А если и правда под руслом Хемчика могила, и не только Хан, но и его лучники, жены, скакуны похоронены? Ведь не просто так из поколения в поколение передают в семье шаманов эту легенду? А дыма без огня не бывает.
      
       * эжим - друг, перевод с тувинского

    23


    Гордышевская Л. Люди как боги, боги как люди   6k   "Рассказ" Проза

       Весна. Страсть. Ненависть
      
       Ранним майским утром лес ещё хранит ночную прохладу. Солнце то прячется в нежной весенней листве, то щедро кидает в глаза пригоршни золота, оставляя на мальчишеском лице россыпь веснушек. Рослый и крепкий парень Родька уже простился с детством, четырнадцатую весну разменял. Теперь он сам за себя отвечает, родители больше не могут без разрешения его смотреть, а если попросту - залезть в его голову и прочесть мысли. Теперь он взрослый, Родислав из Рода Дубыничей.
       С утра пораньше отправился на дальнюю пасеку, осмотрел все колоды. Медведь приходил, разворотил крайний улей, полакомился первым весенним ивовым медком. Пришлось повозиться, восстанавливая крышу. Хорошо, что пчёлок не распугал Хозяин, не улетели, заняли свободную колоду, поставленную для нового роя.
       У лесного ручья Родька остановился, достал из кармана широких штанов тонкий шнурок, сплетённый из конского волоса, размотал, приладил поплавок из гусиного пера, насадил на крючок припасённую жирную муху и забросил в омут, где любит стоять некрупная, но вкусная рыбка - харюзок. Матушка зажарит на завтрак, зальёт яйцами - объедение, вся семья "спасибо" скажет добытчику!
       Семья у них не мала, не велика - отец, мать, три брата, три сестры. Родька средний из братьев. Поселение Родумир основали три Рода - Родимичи, Дубыничи, Миролюбичи, потому и название такое. Разрослось оно, уже под семьдесят дворов. Уходить кому-то надо на новые земли: разобраны давно все покосы, даже в оврагах и неудобьях, на свои поля в летники добираться долго, да и охотничьи участки сынам всё дальше брать приходится. Стоян, отец Родислава, сказал Старейшине Рода о своём желании уйти и получил благословение: они всей семьёй пойдут на север, где хвойные леса, богатые дичью, орехом, грибами и ягодами, а реки полны рыбы. Селится там народ, уж две семьи из соседних поселений давно обосновались в тех краях. Старейшина говорит, зимы там не намного холоднее здешних, и землица добрая - родит, что ни посеешь. Как там всё будет, на новом-то месте? Родька задумался, глядя на воду, такую прозрачную, что и не видно её, поплавок будто в воздухе висит...
       Жарко... Утро ещё, а как печёт. И рыба что-то клевать не хочет. Родька аккуратно смотал снасть, скинул рубаху и штаны, подпрыгнул и шумно шмякнулся в воду, обдав брызгами прибрежные кусты. Ох, хорошо! Студёная водица ласково покусывала кожу, мгновенно покрывшуюся пупырышками. Родька с наслаждением плескался в омутке, забыв обо всём на свете. Ушёл вниз, открыл глаза, засмотрелся на донные камешки, на ленивое колыхание водных трав, на шустрых мальков, будто целующих пальцы его ног, и... улетел.
       - Ой, кто это здесь? Смотри, Дарёнка, рубашка чья-то. И портки!
       Звонкий девичий смех вырвал Родьку из безвременья. Ничего не соображая, он вдруг начал задыхаться, поспешно вынырнул и дёрнулся было к берегу, но... Рядом с его одеждой стояла она - мечта его, зазноба, краса ненаглядная Златоцвета, Злата золотоволосая с большущими карими глазами, грешными и глубокими, как сомьи ямы на Большой реке. Уж с самой осени сохнет по ней, с той поры, как увидел в хороводе Златку, Миролюбичей дочку, вытянувшуюся и округлившуюся за её шестнадцатое лето. Ощутил тогда Родька всей сутью своей, как колышется её молодое, налитое соками тело под длинным праздничным сарафаном... В тот миг и потерял себя, голову потерял, весь ушёл на низ, где поднималось, клубилось в нём грозовое и буйное, чем не владел он, а наоборот - оно им завладело и подчинило... Ходил понурый, молчаливый, в тоске день пережидал, чтобы ночью упасть в тяжёлый сон-морок, тонуть снова и снова в её почерневших бесстыдных глазах, жадно ласкать горячее податливое девичье лоно...
       Не в силах совладать с ломающимся голосом, Родька прикрикнул на девушек, стараясь за грубостью скрыть смущение:
       - На голого парня засмотрелись? Брысь, охальницы! - он присел, скрывая руками то, что под прозрачной водой не очень-то и спрячешь.
       - Подумаешь! Чего там у тебя смотреть-то? А будешь обзываться, пожалеешь!
       - И что ты мне сделаешь? Волосами защекочешь? - Родька покраснел от двусмысленности того, что ляпнул.
       - Вот скажу пчёлам, они тебя из воды до заката не выпустят! - Златка сердито насупила брови и схватила младшую сестру за руку, - Пойдём, Дарёнка, пусть теперь боится!
       А ведь может! И прозвище у неё такое - Пчёлка. Умеет девка с пчёлами разговаривать и договариваться. Бают, может и сама пчелой обернуться, на медосбор слетать, места разведать буйноцветные, где сладкого нектара вдоволь.
       Парнишка подождал, пока девичьи фигурки скроются за деревьями, выбрался из воды, обтёрся рубахой, быстро оделся и присел на берегу, пытаясь унять гулкое и частое биение в груди. Сложил пальцы рук, как батя учил, задышал: четыре удара сердца - вдох, четыре - выдох, пока не застучало оно ровно и размеренно. И сказал себе: "Всё, хватит. Пора делом заняться".
       Родька снова приготовил рыболовную снасть, закрыл глаза, сосредоточился и прошептал слова заговора:
      
       "Окуни, и щуки, и линищи в руку,
       Подходите к сему месту,
       Место это водное и для вас пригодное,
       Есть для вас кормушка, и червяк, и мушка".
      
       Когда солнце выпуталось из верхушек высоких деревьев и свободно заскользило по голубым небесным полям, присматривая за вольно пасущимися барашками редких облаков, Родька вошёл в сени летника и положил на стол кукан с двумя дюжинами серебристых рыбок. А в голове всё вертелись неведомо откуда взявшиеся слова:
      
       "Пчелка златая,
       Что ты жужжишь?
       Всё вкруг летая,
       Прочь не летишь?"
      

    ***

      
       - Ох, Стоян, как бы беды не вышло! Неспокойна душа моя за Родиславушку.
       - Не будет беды, Надеюшка, коли вовремя сделаешь, что надобно, как Предки учат.
       Родька, случайно услышав разговор отца с матерью, насторожился. Что это они такое делать собрались? Ничего, кроме удивления, однако, он не испытал. Страха нет, тревоги нет, вообще ничего нет - пожирает Родьку чёрная злоба, лютая ненависть. С тех пор, как узнал он, что просватали его Пчёлку златую за старшего брата Градомира. И быть теперь придётся для Златы деверем, а не мужем, как он мечтал. И жить им под одной крышей долго, пока сам Родька не женится на немилой и не поставит свой дом. Да и после того во дворе, в общем хозяйстве, в поле - бок о бок каждый день. И каждую ночь сходить с ума от ревности, слушая, как... За что же Род1 его так испытывает? Чем провинился? И будто отвечая на его вопрос, отец тихо сказал:
       - Сильный наш сын, многое из мудрости Предков дано ему узнать, за то много и спрашивается. Булат в горне только крепче становится.
       - Ох, милый, да кабы не перекалился, не стал хрупким, как ледок осенний, - мать вздохнула и пошла в кладовую, зашуршала травами.
       В глухую полночь говорила Надея над чашей слова старинные, сильные:
      
       "Как мать быстра река течет,
       Как пески со песками споласкиваются,
       Как кусты со кустами свиваются,
       Так бы Родислав не водился со Златоцветою
       Ни в плоть, ни в любовь.
       Как у кошки с собакой,
       У собаки с росомахой,
       Так бы и у Родислава со Златоцветою
       Не было согласия ни днем, ни ночью,
       Ни утром, ни в полдень, ни в закат, ни на полночь.
       Слово моё крепко."
      
       Сжимается сердце у Надеи от тревоги, но знает она: как выпьет сын из материнских рук отвар трав заговоренных, так и оторвёт его отсуха от братниной наречённой. Тяжко придётся парню, да всё легче, чем себя изводить попусту.
       Не уснул той ночью Родислав, всё слышал, всё понял. Молил он Род до самого утра, чтобы показали суженую. Да видно сила не та у его молитвы: измотала-иссушила парня страсть бессильная и злоба-ненависть. Забывшись на рассвете, увидел только очертания, да и то мельком, не разобрал толком. Но не Злата это, точно. Потому взял поданную матерью кружку и выпил горьковатый настой одним духом.
      
      

    Лето. Обида. Надежда

      
       Уж четвёртый год пошёл, как обосновалась семья Стояна на новых землях. Обжились, постепенно перебрались из наскоро построенных землянок в просторный общий дом. Забот много: поля раскорчевать, сохой пройти, засеять, огороды сгородить и посадить, сена и дров заготовить... С лошадками, коровушками, козами, овцами, птицей управиться, к месту определить... Да ставить сруб за срубом, печи класть, дома под крышу подводить. Про охоту пока и разговора нет, рано... Тут важно себя не загнать, не спешить. В погоне за быстротой и удобством, за широтой и размахом многие жизни свои ни за что положили. Ведь никто ж не гонит, и дворцы-хоромы не нужны никому. Человеку вообще не так много нужно, чтобы жить - не тужить, и главное своё назначение выполнять: давать силу своему Роду и беречь-лелеять Землю-Матушку.
       Родислав разменял своё двадцатое лето. В июне праздновали День поклонения Ветру, когда славили и задабривали люди Ветер, чтобы не повалил он траву перед главным покосом. Праздники проводились всегда, в любом месте, иначе нельзя, хоть и жили поселенцы, приехавшие на новые земли вслед за их семьёй из других краёв, даже не в землянках (не успели отрыть), а в больших шалашах, покрытых шкурами. Хозяйки колдовали над очагами, варили сбитень - праздничный медовый напиток на заветных травах, дающий прилив сил на несколько часов.
       Когда луна набрала силу и оторвалась от кромки леса, все жители в праздничных, богато вышитых льняных одеждах, узорных очельях и поясах со знаками своего Рода, собрались на большой поляне, где главное место силы, встали рука к руке вкруг огня, притихли. Стоян начал общее моление со славления:
      
       "Слава Роду!
       Слава Богу!
       Слава Матери Земле!
       Слава Отцу Солнцу!"
      
       Родислав прикрыл глаза и повторял вместе со всеми. Слова как-то сами выстроились, образовали ритм, и все начали тихонько раскачиваться, образуя почти осязаемую спираль ослепительного света, которая закручивалась жгутом и уходила в чёрное небо над головами. Каждый чувствовал, как вплетается его душа в поток единения с Родом, с Планетой, со Светилом и - с Творцом, непостижимым и бесконечно добрым...
       Окончив общую молитву, люди взяли деревянные чаши со сбитнем, плеснули первый глоток в огонь - Предкам, и осушили до дна. Хозяйки разостлали скатерти прямо на траве, и появились блюда со снедью. И чего тут только не было! Хрусткие пупырчатые огурчики, молодой зелёный лучок, острые козьи и овечьи сыры, золотистые толстые кулебяки, румяные расстегаи с налимом, курник, истекающий мясным соком, нежные малосольные стерлядки, блины со щучьей икрой, луговая земляника, лесная малина и орехи, сваренные в меду - глаза разбегались.
       Насытившись и почувствовав действие сбитня, люди встали в хоровод. Внутрь общего круга сначала вошли семейные пары и закружились рука об руку, образуя переплетения мужских и женских потоков сил. Радужные узоры то вспыхивали в небе сполохами, то гасли, то возгорались постепенно, зачаровывая зрителя - того, кто мог видеть всё это великолепие. Родислав увидел, как это красиво, как красивы все эти люди, его родичи, от мала до велика! Рослые, сильные, стройные... Когда у человека душа с телом в ладу, когда он сам с собой и с Родом в согласии - он светится, лучится силой, которую глаз человеческий видит, как красоту... И нет здесь ни одной случайной пары, это все знают. Люди научились безошибочно определять, кто кому приходится половиной.
       Град держит за руку Злату, и они улыбаются друг другу. Снова у Родислава тёмное внутри проснулось, завозилось, поднялось. Расправляя когтистые лапы, царапая душу, вылезли из дальнего закутка чёрная зависть к счастью брата и едкая, жгучая обида. "Ну почему, почему не я её избранник? Почему Род так несправедлив ко мне? Отнял выстраданное счастье и подарил брату, который вовсе не сох по Злате, не мучился?" - сжал кулаки, зажмурился и... - "Нет! Нельзя обиду в себя пускать! Плохо это, для всех плохо!" Собрался, сосредоточился, закрыл глаза и уплыл вверх, за ночные облака. Отдышался, расслабился и отдался на волю ветра. Долго кувыркался в небе, пока не отступила тоска, не угомонилась...
       Глянул вниз, на хороводный узор, чтобы получше рассмотреть потоки. Что же... Нет ошибки, прав был батя, когда сосватал Пчёлку старшему сыну. Прав. Умылся тогда Родька кровью, высох и почернел, но - слава Роду! - справился, вырвал из своего сердца зазнобу, чужую половину...
       Но как ни намекал отец, что пора бы, не созрел ещё Родислав, чтобы искать свою суженую. А теперь вдруг дрогнуло сердце, порвало запёкшуюся корку, забилось, как птица в клетке, и обратился Родислав к небу со всею силой: "Род мой, пошли мне суженую, хочу познать мою половину! Хочу взять в жёны!"
       До самого рассвета продолжался праздник, но Родислав участвовал лишь в обряде поклонения Ветру, водить хороводы с молодыми не стал, перепрыгнул со всеми через костёр, чтобы очиститься от тёмных, и ушёл подальше, на опушку леса. Оттуда долго смотрел на освещаемые пламенем костра лица родичей.
       Расходились люди по жилищам своим, умиротворённые и благостные. То тут, то там раздавался смех, а девичьи голоса наперебой подражали пению соловья. Отступили все заботы и кручины. Щедро отдали люди Роду всю накопленную радость жизни в земном мире, расправили складки на своих душах, впустили в себя Веру, Надежду, Любовь. Теперь надолго хватит, до следующего праздника.
      
      

    Осень. Страх. Любовь

      
       Щедрый выдался год. Амбары полны зерна, погреба заставлены кадушками с грибами, квашеными овощами, мочёными яблоками. Ягод насушили, ореха набрали, масло отжали. Ещё по весеннему лёту накоптили гусей и уток, за лето и рыбы навялили. Бычки и нетели бока нагуляли, коровы с летних пастбищ в стойла вернулись стельные все до одной. Птицы дворовой изрядно прибавилось, ягнята с козлятами подросли, в табуне жеребята бегают... В сытости и достатке перезимует община и проживёт до нового урожая. Кое-что из припасов свезут на осеннюю ярмарку, обменяют на то, что потребно - соль, крепкий инструмент по дереву, плотницкий и столярный, ножи, топоры, тёсла. Гончарная мастерская стоит, кому надо, пользуются, а вот кузню пока не устроили, всё руки не доходили... Охотники собираются к зимнему промыслу, хозяйки достают веретёна, ладят ткацкие станы - впереди вьюжные вечера, когда мастерицы берутся за рукоделие.
       В горенке нового дома, пахнущего живицей и курильней, где тлеют жертвенные травы, Надея шепчет молитву древней богине, покровительнице всех беременных.
      
       "Мать Рожаница, Рода сестрица,
       Услышь ты глаголы наши,
       Даруй здравое потомство всем родам нашим.
       Дабы никогда не прервалась вечная родовая нить наша.
       Для тебя Великую славу воспеваем
       Ныне и присно и от круга до круга!
       Тако бысть, тако еси, тако буди!"
      
       Вторит ей тихо и Голуба, жена Родислава, стоя на коленях и опершись грудью на высокую лавку. Бисеринки пота выступили на её лбу, на смуглых щеках румянец, а глаза будто невидящие, устремлены куда-то внутрь, в неведомое, где вершится великое таинство - идёт в мир новый человек.
       Вчера ещё порхала Голубка по дому, ставила хлеб, лепила пироги. Ох и вкусный хлеб печёт его жена! На хмелю, на тайных травах и лесных семенах. И сейчас ещё стоит в избе сытный дух от ржаных караваев, укрытых льняными рушниками. Мастерица Голуба, каких поискать. Что праздничные рубахи у мужа, что повседневные - самые красивые в общине, богато и затейливо вышитые.
       Родислав держит жену за руку. Ничего он сейчас делать не должен, просто быть рядом, чтобы чувствовала она опору и поддержку мужнину. Смотрит на неё, а сам улетает далеко, в тот день, когда столкнулся с Голубой на тропинке к роднику.
       Возвращался он в ту пору из леса, дерёво2 на лыжи пластал. Девушка несла на коромысле два полных ведра, взглянула на Родислава и поскользнулась. Подхватил, не дал упасть. Запах её вдохнул - медовый, будто луг цветущий. А как дотронулся, так вздрогнул и увидел глаза чистые, как весеннее небо. Раньше и не смотрел в её сторону. Девка как девка, ничего особенного. Коса только больно хороша, ниже пояса, чёрным отливает, на солнце играет, как зимняя шубка соболья. И в глазах синь-синева. Сама невысокая, ладная, всё при ней, а вот как-то держит себя, напоказ не выставляет, будто и не видна...
       Хлопот тогда много было, пора горячая, целыми днями в тайге кулёмки новые ладил на соболя, вот и забыл про ту встречу на тропинке. Только стала ему Голуба по ночам во снах приходить. Станет поодаль, смотрит и молчит. И так тепло от взгляда её кроткого... Утром просыпался Родислав с улыбкой, все дела спорились, душа песни пела. Воспрянул он духом, тело силой налилось, горы готов свернуть. Тут и отец спросил:
       - Готов ли, сын, жену себе искать?
       - Батя... Посмотри меня с Голубой, дочкой Богданичей Залесских.
       - Почему она?
       - Во снах стала приходить. И на сердце теплеет.
       - Хороший знак. Ждал я, увидишь ли сам. Не каждый в твои годы умеет распознать свою суженую. Ещё были знаки?
       - Запах голову кружит. А как дотронулся - будто молнией ударило...
       - Ну что же... Верно, и я вижу: тебе она назначена, сильнее ты с нею станешь.
       И сватовство было, и короткие встречи, всё на людях. А потом и венчание. Нет к ней страсти душной, бешеной, от которой разум мутится. Одна спокойная нежность. Да только нахлебался Родислав тех страстей, больше не хочется.
       Теперь рожает ему Голуба первенца, сына. Тихо, спокойно всё, повитуха Добромила здесь, она бабичье дело славно ведает, своих семерых сынов родила и вырастила...
       Не робкого десятка Родислав, в одиночку с рогатиной на шатуна пошёл, не дрогнул. А тут так страшно вдруг стало, будто обруч горло сдавил, дышать не даёт. Ухнуло сердце в бездну. Теперь он не один. Идёт в мир сын, чья жизнь не только во власти Рода, но в руках отца, его руках. А если случится что? Вдруг не сможет, не сумеет он стать защитой чаду своему, уберечь от больших и малых напастей?.. Рванул он ворот рубахи, вдохнул всей грудью, задержал дыхание, сколько смог... Отпустило, отцепился страх, съежился и растаял, как дымок, будто и не было...
       Подала знак повитуха, пора на воду в купели наговорить слова особые, чтобы после ласковых вод материнских приняла чадо земная вода родниковая, силой отцовской любви наполненная.
       И разорвал тишину дома первый крик младенца, и принял его отец в руки из лона материнского, приложил к её груди, обнял их обоих, защитил кольцом своих рук, как оберегом, закрыл глаза, и будто столб света вырвался из Земли, завертел их, закружил и вытолкнул в небо. Тотчас подхватил их солнечный луч и потянул дальше, вверх, к Солнцу. Купались они, плавали, нежились в жидком горячем золоте, и выжигали жаркие лучи всё тёмное, смутное в душах, наполняли их триединство силой неведомой и невиданной...
      

    Зима. Дерево. Вера

      
      
       Он приходил сюда почти каждое утро, когда солнце ещё только-только касалось верхушек деревьев, но уже насквозь пронизывало лучами поляны и опушки, когда самые ранние птахи вовсю щебетали в ветвях, весело и звонко приветствуя рождение нового дня.
       Подойдя к Дереву, Родислав оглядел нижние ветви, осторожно отломил сухой отросток, бросил в сторону, после ещё один, и ещё. Ломалось сухое легко, со звонким треском. Приложил ладони к шершавой, твёрдой коре, закрыл глаза, почувствовал поток и привычно окунулся в невесомые, незримые живые струи. Тут же ощутил лёгкое покалывание в пальцах, потом в руках, груди, отозвалось и в сердце...
       - Здравствуй, старче... Сдаёшь потихоньку, друже, мхом зарастаешь, сохнуть начинаешь. Понимаю, старость - не радость, я тоже давно уже не парень с русыми кудрями до плеч (помнишь?), седины хватает, морщин с годами не убавляется (видишь?), но мы ещё поживём, порадуемся солнышку, верно? Скоро приведу к тебе на поклон и благословение преемника. Ты уж прими его, напои всласть из жилы, открой ему мудрость свою. Дай Веру! Поделись так же, как делился все эти годы со мной...
       Родислав постоял ещё немного у ствола, глаз не открывал, рук не убирал, а после вздохнул, кивнул чему-то седой головой и присел рядом с Деревом. Как всегда после погружения в поток, ушла усталость, развеялись грусть и сомнения, стало на душе легко, свободно и радостно.
       Рядом с Деревом бил родник. Давным-давно отец Стоян поставил тут небольшой бревенчатый сруб с толстым лиственничным желобом, и вода стекала в Большую реку, что неспешно текла неподалёку. Родислав пил из горсти вкусную студёную воду, подставляя ладонь под желоб. Потом скидывал одежду и с наслаждением, отфыркиваясь и жмурясь, омывал тело и лицо. И сегодня не изменил привычке, хотя день обещал быть морозным и хлопотным: три новых сруба задумали ставить, снег с крыш пора сбросить, конюшню надо подлатать. Родовая община жила своей жизнью, и он, Старейшина Рода, ко всему имел отношение.
       Умывшись, одевшись и подпоясавшись, Родислав присел на широкий чурбак, поставленный давным-давно кем-то из родичей, глядел на Дерево и любовался. Родник выходил на поверхность гораздо ниже, ближе к реке, и Дерево виделось отсюда во всей красе и величавости: в шесть обхватов ствол, густая раскидистая крона на полнеба. Стоит здесь этот великан испокон веку и простоит ещё столько же. Лес за ним казался молодым подлеском, а ведь был он тёмной чащей с буреломами, глубокими оврагами и медвежьими углами. Но Дерево стояло отдельно, на пригорке, из-под которого бил родник. Стояло на одной из жил, что пронизывали поверхность Земли невидимыми живыми нитями.
       Где-то недалеко, у берега, зазвенели детские голоса, и Родислав невольно прислушался. Слух и сейчас, уже на излёте лет, оставался таким же острым и чутким, а вот зрение нет-нет, да и подводило: бывало, что-то мелкое по хозяйству делал, глаза скоро уставали, приходилось останавливаться и подолгу отдыхать. Что ж, время пришло, пора и на покой. Сколько он уже Старейшиной Рода? Да четыре десятка лет без малого. А ноша нелегка. Не всякий под неё плечо-то подставит. Тут особая стать нужна. Здоровых да плечистых в Роду хватает, а вот тех, кто от рождения наделён даром смотреть, не так много - Лучезар и Световид, давно заприметил этих праправнуков. Есть в них умение видеть не только общее полотно жизни, но и различать нити, их цвета и оттенки, слышать тихую, размеренную поступь бытия. А это и есть самое важное: вовремя заметить, предостеречь, направить родичей, чтоб не сбились с пути...
       - Здрав будь, деда Родислав, - послышалось вдруг откуда-то сбоку, и старик очнулся, выпал из мыслей. Некоторое время непонимающе и отстранённо смотрел на девчушек, что остановились поодаль и несмело улыбались. Самой старшей лет тринадцать, младшей около девяти, и было их с дюжину. Родислав легко и быстро посмотрел старшую, заглянул внутрь мельком, в треть силы, улыбнулся и ответил на приветствие:
       - Здравствуйте, милые. Вижу, к Миладе идёте. Благое дело, нужное. От меня здравия ей пожелайте и передайте, на днях обязательно наведаюсь.
       - Передадим, деда Родислав, - ответила старшая, ничуть не удивляясь его прозорливости. На то он и Старейшина Рода, чтобы всё знать и ведать. Да и они тоже кое-что понимают, ведунья Милада наставляет, как дом и хозяйство вести, за мужем и детьми ухаживать, учит обрядовым песням и рукоделию - всему, что каждой женщине знать и уметь требуется. Добросовестно учит, о каждой мелочи заботится. Шестнадцать своих детей родила и вырастила, потому и ведунья. И совсем не строгая, понимающая. Как мать.
       - Ну, и славно. Вы же хотели воды испить? Пейте на здоровье. А я пойду потихоньку...
       Родислав поднялся с чурбака, прикоснулся ладонью к головке самой младшей, улыбнулся остальным и не спеша отправился вдоль берега в поселение, к самой крайней, маленькой и скромной избушке, в какой и пристало жить Старейшине Рода.
       Девчушки долго смотрели вслед. Высокий старик в белом уходил всё дальше, его всё чаще заслоняли прибрежные раскидистые ивы и вымахавший в человеческий рост тальник.
       Он шёл на своё место в этой огромной Вселенной.
       Самая старшая Ждана вдруг печально затянула:
      
       "Со восточной со сторонушки
       Подымалися да ветры буйные..."
      
       Девчушки подхватили:
      
       "Со громами да со гремучими,
       С моленьями да со палючими
       Пала, пала с небеси звезда3...
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      _________________________________________________________________
      
      
      1 Здесь и далее Род - сообщество, состоящее из духовных сущностей всех предков человека по отцовской и материнской линиям. назад
      2 Тонкие доски, полученные раскалыванием ствола прямостойного дерева с помощью топора и клина. назад
      3 Начало старинной обрядовой песни, плач дочери по отцу. назад
      
      
      

    27


    Винокур Р. Белые Вороны   18k   Оценка:6.81*19   "Рассказ" Проза

       Московский поезд тронулся так плавно, что показалось - уезжает вокзал со стоящим на перроне отцом. В последний раз перед выездом в Америку Марк побывал в этом уютном западноукраинском городе с его удивительно чистыми улицами и огромным искусственным озером между зелеными холмами. Здесь он закончил школу, сюда часто приезжал один и с семьей, чтобы навестить родителей и отдохнуть от столичной суеты...
       - Красиво наше озеро, да? - спросила соседка по купе, общительная старушка, успевшая рассказать, что живет в селе на окраине города, а сейчас едет в Москву к сыну, доктору биологических наук. - Плотину уже после войны построили, и река долину затопила, а в начале войны здесь советские шли в атаку, а немцы на холме строчили из пулеметов, и мертвые солдаты катились вниз вот так.
       Ее пальцы переплелись, и Марк живо представил, как умирали молодые красноармейцы, выполняя бессмысленный приказ отбить укрепленную высоту без орудийной подготовки.
       - Мой отец взял лопату, он очень набожный был, и мы нескольких похоронили, а больше никто из села не пошел, - продолжала старушка. - Тогда для Западной Украины советские считались хуже немцев и поляков. Когда Красная Армия в 44-м году немцев прогнала, то многие хлопцы с автоматами в лес ушли, стали бандеровцами. Мой Богдан школу закончил и переехал в город, чтобы они его силой в свой отряд не увели... То ваш отец был на вокзале? Боже, время бежит - седой и хилый... А был красавец-мужчина, как пришел в сахаротрест главным механиком. Он Богдана взял к себе лаборантом. В ту пору дружил ваш отец с главным бухгалтером Глубочанского завода, Королем, а тот оказался известным бандеровцем...
       Марк вспомнил рассказы отца и матери, и перед глазами вновь ожило ночное небо, густо усеянное сочными звездами, которое он видел, засыпая, сквозь разбитую крышу дома, куда привел свою семью отец в первый день после их переезда из Харькова. Город был почти полностью разрушен и обезлюдел: евреев убили немцы, а советские после возвращения переселили местных поляков в Польшу и взорвали чудом уцелевший под бомбежками и артобстрелами католический костел в центре города... "Мы разжигаем пожар мировой, церкви и тюрьмы сравняем с землей, ведь от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней!.." Советская Армия тогда казалась непобедимой, и многие ее фронтовые ветераны были еще 20-30-летними удальцами. Город стал областным центром Украинской ССР, здесь появились новые жители, переселенцы из России и Восточной Украины, и городской гимн теперь в основном звучал на русском языке: "Зашуми, весенний тополь, молодой своей листвой. Расцветай, родной Тернополь, милый сердцу город мой!"
       Коренные жители, западные украинцы, жили в районных центрах и селах. Их презрительно за глаза называли "вуйками" (дядьками), если те выглядели безобидно, или "бандерами", когда ловили их косые взгляды.
       - Чтоб всех бандер разорвало, зверюг фашистских, - говорила маме Марка ее соседка Лена. - Вчера ночью ворвались в село под Кременцем и командировочного из Ленинграда зарезали. А ты бандеровца в свой дом пускаешь и за детей не боишься. Скажи Иосифу, чтобы не приводил его больше, они, мужчины, только работать и в шахматы играть разумные, а так... сама знаешь.
       - Король - наш, он партийный, воевал, был ранен, до сих пор хромает, - оправдывалась мать. - У него лицо хорошее и говорит интересно. К тому же, Леночка, что за предрассудки? Он тоже украинец, как и ты.
       - Ой, не скажи, Розочка! - упирала Лена руки в крутые бока. - Они другой народ, разве что язык похож, а про Тараса Шевченко, поди, и не слыхали. Потом хоть бога нет, но мы из православных, а они - бывшие униаты, считай, католики. И наконец, мы советские, а они нашу власть боятся и ненавидят. Вот подрастет мой Владик и вдруг решит жениться на ихней - клянусь, в дом не пущу и прокляну. Пусть на хохлушке, русской или евреечке, но только не на бандеровке...
       Крупные отряды бандеровцев были разгромлены в конце войны, потом солдаты методично прочесывали леса, холмы и поля в поисках подземных бункеров (схронов) и обыскивали села и хутора. Родственники установленных и подозреваемых бандеровцев сотнями тысяч угонялись в Сибирь в закрытых товарных вагонах, однако сопротивление еще не было подавлено до конца. В самом городе хватало всякой охраны, но на проселочных дорогах можно было нарваться на засаду.
       Спустя месяц после разговора мамы с соседкой Петр Король снова приехал в город из районного центра, где находился крупнейший в области сахарный завод, и на ночь остановился у родителей Марка. Иосиф и Петр тут же сели играть в шахматы, они беззаветно любили эту игру, потом к ним присоединился Николай, муж Лены. Во время войны Николай служил с отцом Марка в дивизионной разведке, а после войны был приглашен на работу в органы госбезопасности.
       - Знаешь, Иосиф, - говорил Король. - Вот евреи здорово играют в шахматы, но и нам, украинцам, ума и хитрости не занимать. Когда-нибудь появится и в наших местах гроссмейстер мирового класса.
       - То-то ваши националисты помогли немцам убить местных евреев, - зло усмехнулся Николай. - Наверное, чтобы будущему гроссмейстеру конкуренции не было.
       - Сволочей во всяком народе хватает, Микола, но Бабий Яр, между прочим, расположен под Киевом, а не возле Львова, - осторожно заметил Король. - И бандеровцы разные были. Одни фашистам верно, как псы, служили, и с ними разговор короткий, а другие против немцев воевали и нередко имели в своих отрядах еврейских врачей и медсестер. Большинство западных украинцев - не враги, среди них много одураченных, которых надо просвещать. Да и Ленин и Сталин учат, что к национальному вопросу нужен тонкий подход. В здешних краях люди жили под иноземными захватчиками с XIII века, с тех пор, как пришли татары. Потом стали править литовцы, но те вскоре переняли православную веру и перемешались с русинами. Беда началась, когда Литва объявила унию с Польшей, и украинцев стали насильно обращать в католичество. Потом явились австрийцы, и пришлось изучать не только польский, но и немецкий язык. Затем опять установилась польская власть, и бандеровцы подняли борьбу за независимость. Теперь, когда мы воссоединились с братьями из Восточной Украины, не все еще понимают, что Советская власть - это благо. Народ боится русских. Ему много веков долбили, что те - не столько европейцы, сколько азиаты. Что касается восточных украинцев, то они почему-то не хотят говорить на родном языке, и зря. Потому местные и считают их русскими.
       - Камешек в мой огород? - усмехнулся Николай, делая очередной ход. - Выходит, что раз немец - европеец, то он свой, а я чужой. Вот Иосиф соврать не даст, в сорок первом западные украинцы толпами дезертировали и сдавались фашисту, а из ваших добровольцев были сформированы две дивизии СС. Не хочу тебя обидеть, Петро, - твою биографию, признаться, читал. Ты-то пролил кровь за правое дело, но... Сразу после войны участвовал я в облаве в селе, где прятался бандеровец. Пришли в хату, и собаки почуяли гада в подполе. Я крикнул, чтобы сдавался, а то лимонку брошу: коль осколки не продырявят, так от взрывных газов задохнется. Вышел на свет молодой крепкий детина, от страха чуть в штаны не делает, его отец смотрит исподлобья и молчит, а матери мы сразу велели выйти и подождать на улице. Вдруг бандит нашего солдата отпихнул - и к окну. В него, конечно, - тра-та-та из автоматов. Так в разбитом окне мертвый и застрял, морда - снаружи, а задница - на подоконнике. Его отец побледнел и всхлипывает. Отцовское горе, но его сын - бандит - для него герой! "Это ты бандит, ты азиат!" - и как бросится на меня с кулаками... А "герой" за неделю до того, как сдох, вместе с сообщниками подстерег и повесил двух комсомольцев, хлопца и дивчину, из ваших же западных украинцев. Европейцы, говоришь...
       С отцом Марка наедине Король был более откровенен. Когда Иосиф приезжал в командировку, то после работы шел домой к Петру, они играли в шахматы, беседовали о разном.
       Однажды разговор пошел о книге литератора-социалиста Ивана Франко "Борислав смеется", написанной полвека назад о борьбе западноукраинских рабочих с капиталистами-"жидами", которые, помимо трудовой эксплуатации, забивали камнями должников, поджигали дома и творили другие страшные дела.
       - Ты спрашиваешь, верю ли я в эту херню? - говорил Петр. - Конечно, нет, но большинство простых людей верят, они завистливы и не любят более удачливых соседей. А если сосед к тому же молится другому богу или говорит с акцентом, тут рука сама к топору тянется. Мой отец говорил что два народа на одной земле не уживутся, а вот если у каждого народа будет своя земля, то они могут стать друзьями, ездить друг к другу в гости, торговать, перенимать лучшее. Хорошо, что у евреев есть, наконец, свое государство, Израиль. А почему бы украинцам не иметь свое? Так, наверное, размышляют бандеровцы. Национализм сидит в самой природе человека, поэтому так трудно с ним бороться.
       - Но хорошие люди живут дружно, - возразил Иосиф. - Пройдут годы, и наши дети и внуки будут учиться в одних школах и институтах, работать вместе и ходить друг к другу на свадьбы. Например, ты украинец, а я еврей, но у нас была одна и та же война, один враг, а теперь есть общая работа. У тебя жена и дети, у меня тоже. Ты шахматист, и я шахматист. Что могло бы сделать нас врагами, что?
       - А что разделяет белых и черных ворон, Йосиф? Всего лишь цвет, но это не так мало. Представь, что в сказочном царстве жили-были 900 черных ворон и 100 белых. Пока все тихо и мирно, они друг другу не мешали, но вдруг подрались из-за кусочка хлеба две вороны - черная и белая. Сначала все просто смотрели на них и подбадривали бойцов, потом белая стала побеждать, и несколько черных вступились за свою сестру по цвету. Пошла стенка на стенку, и в конце концов черные вороны перебили белых. А если бы черные и белые вороны жили в разных государствах, то этого не случилось бы...
       Разговоры иногда касались рискованных тем, но они доверяли друг другу. Их дружба началась с игры в шахматы и совместных рационализаторских предложений. В тот последний свой вечер они обсуждали постройку линии для производства технического спирта из отходов сахарной свеклы.
       - Ты знаешь, Йосиф, когда-то здесь рос виноград, и крестьяне делали прекрасное сухое вино. Твой технический спирт все равно не в машину, а в глотки будут лить до посинения, а вот сухое вино - это ж эликсир! Хочешь попробовать свежее вино?
       - Извини, некогда - вздохнул Иосиф. - Хочу засветло до города добраться. Завтра в тресте совещание, а тут как бы лесовики по дороге не перехватили.
       - Какие у нас бандеровцы? - развел руками Петр. - Где им прятаться? Лесов почти нет, и Карпатские горы далеко. Все будет хорошо, я тебе гарантирую.
       ...Машина долго не заводилась, и когда выехали, было почти темно. Шофер, сорокалетний круглолицый сибиряк, напряженно следил за дорогой, проклиная ухабы, старую батарею и бандеровскую сволочь. Вдруг он резко затормозил - поперек дороги лежало дерево. Их дальнейшие действия были отработаны заранее - они моментально выпрыгнули из машины и залегли, изготовив пистолеты к бою. Тотчас по кабине ударили автоматные очереди, и, судя по выстрелам, нападавших было не менее пяти-шести человек. Как только очереди смолкли, Иосиф и шофер сделали по выстрелу наугад. Цель была двойной - продемонстрировать бандеровцам, что их противники вооружены и опасны, а также вызвать ответный огонь (в тихую ночь стрельба слышна далеко, и могла прийти помощь из ближайшего гарнизона). Обычно в таких случаях бандеровцы ретировались, но сейчас их натиск не ослаб, и после очередного залпа вскрикнул и замолк невидимый в темноте шофер. Снова прозвучали очереди, теперь лишь из двух-трех автоматов. Иосиф понял, что остальные бандиты обходят с флангов, и не отвечал на стрельбу, пристально глядя по сторонам. В освещенном луной пространстве между двумя кустами он вдруг увидел бегущую фигуру и, дважды выстрелив, быстро откатился в сторону. Бандит пронзительно ойкнул, и снова ударили автоматные очереди. Шансы на удачу были не очень велики, но вдруг пальба стихла, и кто-то хриплый рявкнул:
       - Стой, то ж машина сахаротреста! Все назад!
       - Какая теперь, к бесовой матери, разница? - ответил злой молодой голос. - Они Юнака ранили, кровью хлопец истекает.
       - Слушай приказ! - снова прорычал хриплый. - Мы не банда, а военный отряд.
       Они отходили, унося раненого товарища, и злой молодой голос крикнул напоследок:
       - Я тебя еще встречу, москва поганая!..
       Шофер был ранен и теперь приходил в сознание после болевого шока. Иосиф наскоро перевязал его и, оглядываясь по сторонам, потащил по дороге прочь от изуродованной машины. Вскоре шофер опять потерял сознание, и пришлось нести его на плечах, сгибаясь под тяжестью пятипудового тела. Впереди засиял свет фар, с грузовика быстро спрыгивали автоматчики, тяжело стуча сапогами, и тут же растворялись в ночной темноте.
       - Товарищи! Не стреляй - свои! - несколько раз прокричал Иосиф и, осторожно положив раненого на дорогу, шагнул в объятия подбежавшего знакомого капитана...
       Весть о том, что Петр Король был проводником (лидером) районного бандеровского подполья и погиб при задержании, потрясла не только Иосифа, но и всех работников сахаротреста. Никто не ожидал, что этот улыбчивый и тактичный человек окажется врагом. Иосиф задумчиво смотрел в окно, когда его тронул за плечо управляющий трестом, бывший сокурсник.
       - Не переживай, Ося, здесь и я виноват: не разглядел вовремя, даже на должность директора завода его рекомендовал. Уже строгий выговор вкатили за утерю бдительности, легко отделался... Зайди в мой кабинет, там твой товарищ хочет с тобой поговорить.
       В кабинете его ждал Николай, который пожал Иосифу руку и предложил сесть напротив.
       - Слушай! - сказал он, глядя мимо. - Ты дружил с Королем и, стало быть...
       - С ума сошел? - тревожно перебил его Иосиф. - Ты ж меня давно знаешь!
       - Я-то не сошел, а кое-кто из моих коллег - наверняка! Они б своего отца арестовали за лишний орден, а мне новых орденов не надо, фронтовые вешать некуда. Конечно, ты у нас герой, в обкоме тебя хвалили: встречный план обеспечил своими инженерными решениями, и один в лесу от целой банды отбился, но второго Короля тебе уже не простят. Поэтому слушай внимательно. Петр учился в университете во Львове, но за националистическую пропаганду был посажен поляками в тюрьму. После присоединения Западной Украины в 39-м году его освободили наши, ошибочно полагая, что враг врага - это друг. Во время войны он служил в Красной Армии, потому что ненавидел Гитлера и считал его врагом номер один всех европейских народов. В партию вступил уже в конце войны, скорее всего, для маскировки. По его планам совершались налеты на районные органы власти, разбрасывались листовки, атаковались отделы милиции. Правда, в особых зверствах замечен не был. Ленке он сразу не понравился, она мне сказала, что к Иосифу бандера ходит, и не из рядовых, поскольку в шахматы сильно играет. Ненавидит она их: ее младший брат всю войну прошел, ехал из Берлина домой через Карпаты, а бандеровцы тот поезд под откос пустили... На всякий случай стал я копаться в его деле, и появились первые улики. Тогда на дороге в лесу его группа поджидала двух наших ответственных товарищей, которых они, понимаешь, к смертной казни приговорили... Кстати, как ты объяснил капитану, почему бандиты ушли, когда опознали машину?
       - Мы даем работу на заводе и платим деньгами и сахаром, местные жители в этом очень заинтересованы... - повторил Иосиф и осекся. - Ты думаешь, что была инструкция Петра не трогать нас?
       - Прежняя версия мне нравится больше, - подмигнул Николай. - Зачем вязать лишние узлы? После того, как ты тяжело ранил бандеровца, мы взяли под наблюдение всех врачей и фельдшеров в округе. Тут Король окончательно просчитался: им бы Юнака, это кличка, дострелить и в лесу зарыть, а они его спасти хотели...
       - Что будет с семьей Короля? - спросил Иосиф. - Жена и дети могли не знать о его другой жизни.
       - Это уже не твое дело. - ответил Николай твердо. - Здесь - как на войне: или мы их, или они нас. Третьего не дано. Я, что ли, злодей по натуре? Ты помнишь, как летом сорок второго нашу команду послали взять языка, и мы поймали молодого эсэсовца. Дважды мы пытались пересечь линию фронта, остались в живых трое - мы и он, а все остальные ребята погибли. Больше мы рисковать не могли, и надо было его прикончить. Стали тянуть спички, и тебе, как всегда, повезло, а мне выпала неприятная обязанность убить пусть врага, но беззащитного и почти мальчишку. Да, я убил, и назови хоть одного достойного человека, кто осудил бы меня! Сейчас я делаю то, чего не хочешь делать ты, но я пошел на это ради наших с тобой детей и внуков, чтобы они могли спокойно учиться в школах и институтах, работать вместе и ходить друг к другу на свадьбы... Э, да ты, брат, плачешь...
       - Скоро Жмеринка! - сказала старушка. - Здесь поезд стоит долго, двадцать минут, можете погулять по чистому воздуху, а то как будто дремлете... А работой мой сын очень доволен, занимается генетикой. Спасибо отцу передайте, он Богдана многому научил и рекомендацию в институт дал. Учись, говорит, у тебя голова светлая, в биологию иди, может быть, когда-нибудь выведешь сорт винограда, чтобы рос в наших краях.
       - Скоро Украина будет независимой, - сказал Марк. - До референдума недолго осталось.
       - Конечно, будет, - улыбнулась попутчица. - Уже все бывшие бандеровцы героями стали, а ведь среди них и настоящие головорезы попадались, не дай бог встретить на том свете... Когда Лена умерла, Николай с горя начал пить, женился на одной выдре из областной газеты, поселил ее с дочкой в своей трехкомнатной квартире, а через год сам умер. Владик приехал на похороны из Севастополя, он морской офицер, и попросил отдать мамины драгоценности, а выдра в ответ: сейчас, мол, не время об этом говорить. Так он и уехал ни с чем, да и потом судиться не стал. Попросил меня за могилой родителей смотреть, деньги присылает, а мне это совсем нетрудно, живу ведь рядом с кладбищем. Не любила нас Лена, но смерть всех мирит, и бог учил не отвечать ненавистью на ненависть. Деньги, конечно, тоже не помешают, ведь пенсия маленькая, а цены - как с цепи сорвались. Сын говорит, переезжай ко мне, мама. А я уж здесь привыкла, люблю этот город и озеро, и речь украинскую. И моей московской внучке здесь отдыхать приятно...
       Поезд уже подходил к перрону, где продавали фрукты. Запахло свежими яблоками и виноградом.

    28


    Тихонова Л.В. Ведьмина свадьба   10k   "Рассказ" Мистика


       ВЕДЬМИНА СВАДЬБА
      
      
      
       Вот и тёмных сил пора
       То не шутка, не игра
       Не спеши покинуть дом
       Нечисть бродит тут кругом
       Слышны крики, рёв и вой
       Навий пир идёт горой!
      
       Дочка ведьмы, Ирина, привела жениха как телка на верёвочке - покорного, не способного слова без её дозволения вымолвить и с глуповатой улыбкой на мокрых губах.
       - Этот? - с непередаваемым сарказмом попеняла ей мать. - Очень сомневаюсь, очень... А слюни у него от большого ума текут? Или тебе так больше нравится?
       - Нравится! - зыркнув в её сторону, рявкнула дочь. - Много вы, мама, понимаете, у него, может, именно на меня текут! Потому как я теперь - самая-разсамая, свет в окне, королева красоты, секси, кайфовая киска...
       - Ну и ладно, - перебила, быстро успокоившись, ведьма, - значит, будет муженёк-подкаблучник и полноценное женское счастье! А сосватай я тебя за колдуна - такому глаза не отведёшь и в доме не покомандуешь...да и не сыщешь истинного, больше прикидываются.
       - Значит - я молодец?
       - Молодец, Иринушка, моло... чёрт! Вот жеж дрянь какая!
       - Мама! Не обзывайтесь хоть при женихе!
       - А-а? Да не-е, это я переживаю за свадьбу! Свадьбу теперь быстрее ладить надо, еле-еле успеваем, ведь послезавтра - уже Крещение. Ты почему раньше своего мокрогубого знакомиться не привела? Или...а-аа, своих стыдишься! Может - ещё и матерь родную стыдишься? Да кто б тебя, тощую поганку, вообще замуж взял, кабы я ворожбе не выучила-а-а!!!
       - Не кричите, мама, - процедила сквозь зубы Ирина. - Вы совсем не в теме как какой-нибудь отсталый фольклорный элемент. Худенькие теперь у городских нарасхват.
       - Ага. Криворукие. Которые - прибрать даже за собой не любят. И косоглазые.
       - Я раскосая! У-уу, хватит меня попрекать, я с кикиморой ещё в неразумном детстве из-за ерунды подралась, а та идиотина когтищами по глазам... Кстати - чтобы этой жабы в резиновых ботах на моей свадьбе не было!
       - Вот и хорошо, доча, вот и ладненько, не хочешь - не пригласим, зато все остальные на тебя с женишком порадуются!
       - Главное - сразу предупредить, что жених в меню не входит... - пробурчала, сдаваясь, дочь, - ладно, мам, давайте прикинем, сколько сможем принять гостей. Только кого попало звать не будем, слишком много их сейчас, от Рождества до Крещения, по свету шастает.
       - Хорошо, доча, давай прикидывать. Итак: оборотня, что в соседнем селе проживает, позовём обязательно, лешего с лешачихой тоже - без них никак! Привидение, опять же, давний знакомец...
       - Эту пропитую сизую морду? Бывшего беспробудного алкаша, который забыл - куда бутыль самогона закопал, оттого и помер? Не желаю!
       - Зато теперь на водке очень сэкономим. И остальным будет перед глазами живой...тьфу, то есть, конечно, давно не живой пример.
       - Чтобы поменьше квасили?
       - Вот именно. И всё же - до чего эти мужики странно устроены. Здоровья ему, видишь ли, хватило годами пить разную дрянь, а нервы враз не выдержали! Теперь ещё целую вечность бутыль свою потерянную будет искать, такое вот важное дело беднягу на нашем свете держит... Кстати о нашем и том свете - бабулю будем звать?
       - Эту и звать не придётся, каждый день сюда таскается. На завтрак, обед и ужин. Может ей еду прямо на могилке оставлять? Больно уж обветшали косточки, смотреть неприятно.
       Но мать Ирины таких вольностей по отношению к собственной родительнице не допускала, поэтому неуловимо быстро взмахнула рукой и доча словила заслуженное наказание. Жених выручать не кинулся, продолжал стоять как стоял, только проводил влюблённым взглядом пролетевшую мимо невесту.
       - Ещё раз обидишь бабушку, я от тебя кусок откушу и мамочке своей суп то из него сварю! Жалко ей, вишь, две недели в году родню с того света приветить! А как я в своё время приду - может, церковный крестик ещё на дверях нарисуешь? Ох, злыдня ты бесстыжая, а ведь именно бабушка тебе вырванный глазок в детстве и спасла! В болото за ним ныряла, приживляла, чтобы внучка единственная не хуже всех была! Эх!
       Ведьмина дочь всё же смутилась. Отлепившись от печки, куда со всего маху припечаталась, она опустилась на ближайшую лавку и понурилась, её рассерженная мамаша нарочно повернулась к провинившейся спиной, один только жених продолжал демонстрировал словно нарисованную улыбку, всё сильнее покачиваясь на подгибающихся ногах.
       - Ладно, забыли, - молвила ведьма, прерывая гнетущее молчание. - Слушай, посади ка своего лопушка куда-нибудь в уголок, а то скоро в обморок грохнется. Чего он у тебя такой вымотанный? Небось ночами заездила?
       - Мама!
       - Так я разве осуждаю? Молодая, выносливая, этого заездишь, другой найдётся... Пошли, что ль писать список дальше. Значит, такая проблема: имеются у меня, как ты знаешь, две закадычные подружки. Так кого пригласить в качестве их кавалеров, потому что оборотень староват, а у лешего жена им все космы повыдергает...
       Свадебный пир шёл горой. Погодка тоже удалась - за окнами выла и бушевала вьюга, вплетая приятную свистящую ноту в протяжную, чуть панихидную мелодию, извлекаемую из инструментов нанятыми музыкантами. Старый, но ещё крепкий и вместительный дом ведьмы, стоящий на окраине небольшого села, принимал сегодня дорогих гостей. А те всё прибывали и прибывали, возникая перед порогом то из закрученной вихрем снежной мешанины, то прикинувшись серым волком или вовсе огненным змеем. Однако были гости, явившиеся и на дорогих внедорожниках, но то была сплошь задиристая молодёжь, до поры до времени отвергающая устои.
       Невеста с женихом и сияющая мамаша, как и положено, восседали во главе стола. Ирина, в чёрно-лиловом элегантном свадебном платье с широченными рукавами "летучая мышь", строго соблюдая принятый этикет, с весьма высокомерным видом принимала поздравления и подносимые дары. Иногда, если подаренное её не устраивало, высокомерная мина превращалась в просто злобную, но бдительная мать тут же выправляла ситуацию тычком ноги под прикрытием стола. Сама ведьма вырядилась во всё красное. А ради праздника воспользовалась ещё и пронзительно-алой помадой, сразив ярким весёлым оскалом не менее дюжины вдовцов (которые, втайне друг от друга, решили навестить приятную хозяйку, когда дочка уберётся по новому месту жительства). Жених удивил разве что очень солидной иностранной машиной - как потом выяснилось, Lexus оказался не его, а родного дядюшки, крупного сельского чиновника из района. Больше о глупом человечке сказать было нечего: одурманенный, манекенообразный, никакой. Молодые колдуны и подружки невесты откровенно кривились в его сторону, однако зачарованный жених ничего не осознавал.
       И то было его огромное счастье. Потому как не "отведи" ему дочь ведьмы глаза, поседел бы в единый миг. А возможно - и упал бы замертво от одного вида весьма колоритных личностей, окружающих его со всех сторон. Одна только мёртвая полуистлевшая бабушка, примостившаяся рядом с тёщей, могла запросто заполучить себе молодого в качестве соседа по кладбищу, узри он её в истинном виде. А танцующая без передыху полная тётушка с распустившейся по плечам косой в минуту ободрала бы всё мясо с костей и сожрала без промедления, не будь он зятем ведьмы. Потому что под тётушку рядилась сама Святочница - жуткое, сплошь волосатое существо, обладающее весьма кровожадными наклонностями.
       И много, много подобных гостей побывало за ночь на свадьбе у ведьминой дочки. Насытившись и наплясавшись, исчезали во тьме вьюжной ночи одни, но взамен прибывали на праздник другие. Потому что ночь коротка, а представителей всякого рода чертовщины на земле в "страшной" период ох как много! И гуляют они святочные дни на вполне законном основании - на стыке годов почти две недели стоит пограничное безвременье, когда даже мертвецу нет запрета вернуться домой. Но сразу после Крещенской вечерни, многие исчезнут, уберутся в свои собственные миры, остальные же привычно затаятся и будут поминаться людьми только как герои суеверий.
       На селе, во время сильнейшей метели накануне Крещения, ночь прошла тяжело. Скотина беспокойно металась в хлеву, оглашая дворы тревожным мычаньем и блеяньем. Собаки не выли, но беспрерывно скулили, забившись глубоко в будки или прорвавшись с боем в сени к хозяевам. Людям, неизвестно отчего, тоже было тревожно. Возможно, беспокойство передалось от что-то чуявшей скотины, но и человеческое сердце неприятно обмирало, когда буря в ночи вместо свиста иногда издавала пронзительный визг. Никто, естественно, не видел и не мог видеть, что творится в доме у потомственной знахарки Макаровны (и живёт с дочкой на отшибе, и ходят то к ней лишь приезжие, местные давно зареклись), но верующие не раз за ту ночь читали перед образами молитвы и потихоньку крестили домашних. А неверующие затыкали уши, чтобы не слышать многозначительного постукивания в окошки и хватались за валидол. nbsp;
    &
    &
    &
    &
    &
    &
    &
    &

    29


    Стрекалова Т.А. Сказка северного ветра   21k   "Рассказ" Проза

      Он родился от звёзд. На заре. Когда ночь достигла своей крайности.
      Так приморозило, что там, в вышине - лопались они с хрустом - и рассыпались, даже звон стоял! Это отец его, Астрей, царил над миром.
      А тут Эос. Заря. И ничего с ней не поделаешь. Вспыхнула - и шевельнулось небо. Задрожала его глубь от розовых её пальцев. Никакого холода не хватит против розовых пальцев. Сразу свернулся чёрный бархат Астрея, закрутился в узел с алым рассветным шёлком. Разбирай там - где-кто! Вьются рдяные стяги, ленты пунцовые, рубиновые перья - несутся по свету, наотмашь секут - слева, справа - крестами, зигзагами! Вот и пошли потоки воздушные. Всё быстрей. Всё стремительней, яростней! Свились они вместе и множество сил набрали. А там - рванули в небес на землю, с земли в небеса - с такой мощью, что с тех самых пор бег его не прекращался, и, рождённый борьбой, звался он Бореем.
      Он всегда мчался, всегда завывал. Уж такая перепала природа. Вечно влекло его - неукротимо, вперёд и вперёд - а куда...? Туда, где в зените сияло солнце. Гелиос, Фаэтон, Феб - неважно! Все одинаково - они раздражали ослепительным блеском. А нравились льды. Строгостью. Сдержанностью. Тем - что не давалось самому. Чувством меры.
      Он громоздил снеговые тучи и гнал их. На юг. С подвластного севера - в солнечный край. От его дыханья равнины покрывались морозным налётом, и он не давал им поблажек. Всё нагнетал, теснил полярные толщи воздуха. И те отступали под натиском Борея всё дальше на полдень. Льды росли и заполняли собой Европу. А предо льдами уходило к югу всё живое. Ветер гнал носорогов, оленей и мамонтов. Львов и медведей. А ещё этих мелких существ, которых поналепил из влажной глины Прометей.
      
      Благородный титан явно погорячился. Зачем было заполнять столь ничтожными тварями тело праматери Геи, где и так не особо развернёшься. Впрочем - Борея это почти не касалось. Он летал в вышине, над землёй, лишь порой ненароком цепляя грохочущие вслед ему горные кряжи, хлеща длинным чёрным хвостом поверхность океана. Стремление, воля - вот это была жизнь!
      А Прометей - просто удивлял. Спокойный, молчаливый, вечно корпел он над какими-то пустяками. Спина его не разгибалась от работ и забот. И главное - все эти, человечки, которым посвящал он столько времени - не принадлежали ему! Они жили сами по себе - и даже поклонялись не столько ему, сколько Зевсу, который оседлал уже светлый Олимп и теперь распоряжался в мире. И с ним приходилось считаться!
      Зевс завёл на земле свои порядки, обуздал норовистых титанов, а уж человечье-то племя! - кто вообще с ним чинится?! Трава гибка и, склоняясь под ветром, выживает. Деревья и скалы противостоят напору воздушных потоков крепостью тела и связью с земными глубинами. Звери ловки, чутки, быстроноги. А люди, глупая толпа - получились до того беспомощны, что Прометею только и остаётся нянчиться с ними. Небось, уж не рад, что понаделал! Понятно - свой-то труд жааалко! А признаться самому себе, что попусту силы угробил - это не каждый может - даже титан.
      По природной задиристости, Борей пошаливал с Прометеевыми бирюльками. Заносил их снегом, захлёстывал волнами. А то подхватит бешеным смерчем - и давай жонглировать где-то в высоте! Прометей увидит - кинется, догнал бы - бока намял - да разве Борея догонишь?! Озоруя, подбросит малявок повыше - и прочь со свистом. А Прометей с трепетом великим ловит их, падающих, туда-сюда ладони подставляет, кого успеет, кого нет. А переживаний-то! Совсем себя не бережёт: так и споткнуться недолго! Прометей - конечно, титан могучий, кто спорит? А только - бескрылый - ходит он по земле, и ухватить Борея за хвост - шалишь, приятель!
      Но сколь ни вредничал Борей, и сколь не потрясал кулаками вслед ему Прометей - а людей становилось всё больше. Постепенно стал замечать вымораживающий живое ветер - меняться стали поделки Прометеевы. Ещё когда гнал он их на юг, и они брели, измученные стужей и голодом, спасаясь от наваливающегося позади ледника - выглядели они куда как неказисто. Ни луков, ни стрел. Огня толком развести не умели. Задуешь огонь им - считай, уморил. Да ещё всюду мамонты. Тигры саблезубые. Сколько раз Борей полагал уж - всё! Отвадил титана от дурацкого увлечения. Скинь фигурки с доски - и возьмётся титан за ум! Забудет свою чепуху.
      Однако ж, не тот характер у Прометея был. Упорен родился. Как что в голову вобьёт - ничем не искоренишь. И ведь добился своего!
      К тому моменту, как надоело дуть северному ветру в одном направлении, крепя ледник, и помчался буйствовать он по океанам - людское племя стало рослым, умелым и многочисленным. Разумеется, титановыми трудами. Возился с ним Прометей, как мамка с дитятей. Разным разностям научил. А главное - сам научился! В этом-то всё дело!
      Поначалу ведь налепил Прометей их наспех. В это время ещё тяжбы у титанов шли с олимпийцами. Время горячее, военное. Не до искусства. Тем более неловки привыкшие к боевому оружию пальцы в мелкой пластике. Потому выходило грубовато. А постепенно приноровился сын Япета. Талант созидания, видать, перепал ему от Геи-праматери, которая сама из себя исторгла всякие стихии и даже время, что и вовсе казалось немыслимым.
      Вот и славный потомок её добился похвальных результатов. Первые свои потуги вспоминал он с лёгкой улыбкой. Нынче достиг он изрядного мастерства, но и те, ранние, были ему дороги - тем уже, что напоминали о днях, когда был он сам наивнее, моложе, светлее в чувствах и пылко горел творческим желанием. Потому смахнуть с земли прошлое было ему жаль. Потому - навострившись ваять изящные и гармоничные фигурки, вселял он их по мере изготовления в уже устоявшееся человеческое общество - то под видом могучего вождя, возымевшего авторитет среди соплеменников, то под видом красавицы, за которую поднимались жаркие споры между всеми представителями молодого здорового мужского населения.
      Разумеется, этих новых, красивых и хорошо сложенных, требовалось всячески опекать, чтобы прежние, непропорциональные, но прижившиеся, обладающие весом в своих кругах, не смелИ их на первых шагах. Тут приходилось изрядно побегать - зато замысел воплощался в жизнь, человечество становилось всё симпатичнее, радовало создателя, да и многих богов и титанов, которые начали уже присматриваться к умножающемуся с каждым годом народу.
      Кинул и студёный Борей на обновлённые людские толпы недоверчивый взор. И нашёл их очень даже недурными, особенно по женской части. Занятные такие штучки порой попадались. С каждым веком - всё затейливей да притягательней. Больше и больше нравились они взбалмошному ветру. Пожалуй, больше благородных льдов и северных сияний, у которых прежде конкурентов не было. На самом полюсе хранил Борей свои сокровища. В сверкающем морозном дворце, в хладных снежных покоях. Там - всё самое изысканное и дорогое. Ледяные кружева, хрустали, алмазы....
      Туда и отправлял на первых порах похищенных красавиц необузданный ветер. Подхватит вопящую в ужасе девицу, взовьётся с ней повыше, так что взбешённому Прометею не ухватить его со свистом уносящийся в чёрное небо змеиный хвост - и гонит вместе с мрачными тучами - туда, туда её, на северный полюс, в палаты сверкающие - пусть полюбуется, оценит, ахнет!
      Ни одна не ахнула. Как ни торопил Борей сивые облака, как ни летел стремглав к рыхлым пушистым перинам, наметённым под перламутровые своды с хозяйственной старательностью. Не успевали юницы нежные повосхищаться зимними богатствами. По вине Прометея, опять же!
      Недотёпа титан допустил качественный промах. Как говорится - и на старуху проруха! Вроде - всё учёл. Живут человечки положенный век, сами себя кормят и воспроизводят, совершенствуются от поколения к поколению, любо-дорого посмотреть, как! А вот полярных широт не выдерживают.
      Не рассчитывал Япетов отпрыск на вкусы потомка Астрея. Не привыкли людишки к морозам трескучим. Изнежились в солнцем гретой Греции.
      Вот и выходило, что заверчивал смерч красавиц сочных и упругих наощупь, розовых и румяных на вид - а опускал на брачное ложе жёстких, зеленоватых и совершенно не пригодных для уготованных им бурь.
      Сломал, негодный мальчишка! А ведь какая вещь была!
      - Ну, я тебе покажу! - клокотал Прометей при виде очередной замороженной прелестницы. Ещё бы! Столько работы, вложенных чувств, да и... саму-то девку жалко! Как-то так, невзначай, средь художества-ваяния - полюбил Прометей человеков, как отец родной.
      Раздосадованный ветер взвивался вверх. Нашкодил - уноси ноги. К тому ж - опять неудача! Таскаешь, таскаешь зазря! Одних трудов сколько!
      - Как же! Покажешь ты! Увалень! Руки-крюки! - огрызался пакостник и на прощанье титану препоганую рожу корчил. - Научись сперва нормальных лепить! Чтоб не мёрзли!
      Не один раз пытался подстеречь Прометей паршивца. Разнообразные ловушки придумывал со всем своим созидательным талантом. Открытия у титана пошли, изобретения научные. Много из того потом людям в обиход перепало. Прогресс, опять-таки....
      Западни бурану филантроп устраивал возле человечьего жилья. Специально для приманки самых-рассамых выставлял на обозрение. Борей сплоховал пару раз. Подстерёг его родственничек. Захлопнулся капкан, защемив вихрю северному - раз крыло, раз хвост.
      Ой, досталось тогда бедолаге! Отмутузил его разгневанный Япетид разом за все обиды. Не вырвешься! Ветер только завывал пургой - так колотил его титан - и во все стороны пух и перья летели. Снежные. Метель тогда поднялась немыслимая, весь мир до самой Греции снегом занесло. Долго потом Борей еле ползал, постанывая, отлёживался в густых травах - а если колыхался - только чтоб раны зализать.
      Тишь да гладь стояла тогда на земле. На Океане - штиль великий. Что тоже плохо: ни одно судно не следовало в южном направлении. Прометей это дело сообразил, Борея из капкана выпустил - и весьма порадовался, что не порешил сгоряча. Хотя - как его убьёшь, бессмертного? Для назидания только пальцем перед носом ему покачал - ни-ни, мол. Борей исподлобья злобные взгляды кидал и отворачивался, закусив губу. И опять за своё! Что с ним сделаешь, с порождением Астреевым?!
      Так и шла жизнь. В борьбе и тревоге. Постепенно сообразил Борей: незачем доводить до крайностей! Вовсе не обязательно Прометеевы очаровательные поделки на полюс тащить. Можно проявлять галантность и в благословенной Элладе. Таким образом, куда меньший урон наносил снеговей Япетиду, а потом и совсем остепенился, папашей стал.
      И всё бы ничего - как вдруг тряхнула мир страшная весть.
      Метнул Олимпийский владыка молнию гнева - да как!
      Не угодил чем-то благородный титан эгидодержавному Зевсу. Вроде бы, недовольство это давно в нём тлело. Ещё с тех времён, как научил Прометей человечков огонь разводить. Хотя сами человечки громовержцу по вкусу пришлись, и чуть не каждый мало-мальски значительный герой почитал его родным отцом. А, тем не менее - рано ли, поздно - выплеснулось накипевшее, и как-то раз, после неумеренных возлияний амброзии, отдал тучегонитель такой приказ: отвести Прометея на Кавказ и приковать к скале, и пусть орёл каждый день прилетает и клюёт ему печень.... Ужас какой! Весь Олимп содрогнулся! Но монарху не возразишь.
      Разумеется, Борей, в силу своей неумеренной подвижности, узнал новость одним из первых. И несказанно обрадовался. Вспомнились битые бока и унизительные нравоучения. То-то же, недотёпа! За всё получи! И красавиц не так лепил, и ловушки придумывал! У меня, у Борея - теперь руки развязаны! Крылья - вразлёт, и хвост зигзагом! Что хочу - то ворочу! Никто мне не указ!
      Засвистел грозный ветер, заулюлюкал. Давай девиц хватать да на полюс таскать. Вслед никто не бранится, каменья не швыряет. Чего хочешь, вытворяй!
      А - неинтересно. Грустно даже. Позлить некого. Так, чтобы на равных. А девиц самому вдруг жалко стало. Заморозишь - никто новых не налепит. Так и совсем извести недолго.
      И вообще... как приковали Прометея - как будто не достаёт чего. Чего-то, что было всегда, к чему привык. Всё-таки он, Прометей - ничего был мужик. Куколок лепил, придумывал вечно. Каждый день новое, одно другого занятней. От него, от Прометея - корабли пошли по морю, города встали по берегам, каналы рылись, колодцы копались. Дальше - больше. Пролетая над жилищем Прометеевым - заглядывал Борей чрез могучее титаново плечо... видел свитки мудрёные, а в тех свитках причудные замыслы... что-то, там, в небе среди звёзд летало, прямиком из Гефестовой кузницы, оттуда же по вечному телу Геи-матушки колесницы без коней стремились....
      И главное - уж больно Зевс начал раздражать. Мало, что власть взял над миром - так всех титанов под землю заточил, а на прочих покрикивает. Каково это вольному ветру?!
      Борей повадился ему пакостить. Сперва по-мелкому. Вот хоть орла его с пути сдуть. Летит злобная птица Прометееву печень клевать - а Борей её с курса сбивает. Вместо Кавказа то в Африку загонит, то в Антарктиду. Орёл, конечно, упорный, властелину преданный - изо всей орлиной мочи крыльями машет, на верный путь вылётывает - а всё ж задержка. Зевсу досадно, Борею приятно. И Прометею полегче. Нет, жалко... жалко ваятеля! Если так талантами бросаться - это что ж получится?!
      Борей порой навещал его на Кавказе. Прилетит, опустится на соседнюю скалу - и глядит, пригорюнившись, виновато носом шмыгает:
      - Ты это... не держи на меня обиды....
      Простёртый на камне Прометей поворачивал к нему бледное от муки лицо. Едва разлеплялись застывшие в страданиях уста.
      - А...! ты? - титан устало смыкал веки, еле слышался шёпот, - небось, опять балуешь?
      - Да не особо..., - признавался ветер, - я, знаешь, больше девиц не краду. Я только тех таскаю, на кого наш венценосец глаз положил. Прямо из-под носа у него уношу! НЕчего!
      Борей рассмеялся, но Прометей был скорбен и недвижен. Кровавые клочья печени постепенно срастались, покрывались сукровицей, восстанавливалась кожа, но все знали, что это ненадолго, ибо уже слышался где-то плеск грозных орлиных крыльев.
      - Ну, я ему задам! - взвивался Борей и принимался дуть навстречу зевсову посланнику, топорща тому перья и зашвыривая в отдалённые края ледяной пронизывающей струёй. - Нескоро назад вернётся!
      И уже сникнув, смирив струи, участливо спрашивал Япетида:
      - Ты вот скажи... тебе же дар провидения открыт... доколе страдать-то ещё?!
      Титан вздыхал:
      - Ещё не родился тот, кто разобьёт мои оковы.
      - А кто он? Как его имя?
      - Геракл....
      
      Недолго оставался ветер у Прометея. Природа не позволяла. Не мог усидеть на одном месте. Летел стремглав куда ни попадя - неважно куда, сперва взвивался, потом решал...
      Раз, мимоходом, по пути - высмотрел он несущуюся по облакам колесницу громовержца. И, заглянув ему в подёрнутые томной влагой глаза, злорадно заулыбался. Предвкушения оправдались - владыка опять отправился по любовным делам.
      Смиренно прикорнув под ближайшим кустом, Борей наблюдал семейную сцену: как храбрый воин, славный тиринфянин Амфитрион, отправляясь в поход, прощается с верной женой Алкменой. Но не успело войско скрыться за холмами - как старый греховодник Зевс принял образ благородного царя и подъехал к его супруге. Которая, понятно, ничего не подозревала! Которой объяснил бессовестный блудодей, что задержав войско, вернулся ради её прекрасных глаз. Ха! Только наивная и отсталая древнегреческая женщина могла поверить в такую чепуху! Борей даже затрясся от смеха, и ледяные порывы сорвали с головы Алкмены покрывало из драгоценного виссона. Ах, какие пышные и блестящие оказались у красавицы волосы! Борей с удовольствием закрутил непокорные локоны - и они клубились ярче всякого виссона. И вообще - женщина была ослепительно хороша. Зевс с Олимпа зря не спустится!
      Борей озорно глянул на распинающегося в сладкоречии псевдо-Амфитриона и дунул ему в лицо, свалив с головы пернатый шлем. Давай-давай, работай, начальник - а только тут шустрей тебя есть!
      Сказано - сделано. Не успел эгидодержавный глазом моргнуть - как подхватил нахал прекрасную Алкмену и, хлестнув на прощанье венценосца чёрным хвостом, унёсся с ней куда-то за леса и горы, и вообще прочь из Греции. Так надёжнее, безопаснее, к тому же - пусть поищет, сластёна!
      Прошли времена острых забав. Под блеск полярных сияний добычу ветер не потащил. Пусть красавица живёт и плодоносит. Не соврал Борей опальному титану. Он умел быть и ласковым - когда на то весомая причина.
      Нет спокойнее места для любовных излияний, чем уютные глубокие гроты среди скал, обвитые густым упругим плющом и цветущим ломоносом. А гроты - понятно, в гористой местности. Из прочих пришедших в голову мировых крыш Борей выбрал Кавказ, как достаточно удалённый, в то же время - в разумных пределах.
      Покоящаяся в пуховых тучах Алкмена нравилась ему всё больше и больше. Изнеженная и слабонервная царица не визжала и не дёргалась, как прежние простоватые милашки, а пребывала в глубоком и стойком обмороке, являя картину холодного покоя, чем вызывала в памяти милые северному ветру льды и торосы. Нет, обворожительная женщина! Какие формы! Какие линии! А эта высокомерная бледность! Отрешённый взгляд! Мечта северного ветра! Такая одна на всю Грецию!
      Борей возложил Алкмену на свежие листья заросшего розами грота и, обуреваемый жаждой угодить красавице - вылетел на поиски родниковой воды и приятного угощения.
      Он кружил над Кавказом, занося снегом убогие сакли - когда вспомнил вдруг о прикованном титане. Просто диву даёшься, как сносят голову женские прелести! Забыть о титане! Борей устремился к знакомой скале.
      Прометей, изогнутый в мучительной позе безжалостным железом, тяжело поднял на него усталые глаза:
      - А...! Ты?
      - А этот... ? - Борей озабоченно заоглядывался.
      - Только что улетел....
      Тело титана являло собой кровавое месиво. Борей зарычал с досады, и ближайшая скала сорвалась в ущелье. Вот так вот! И не такое мог Астрид! А - снять цепи со страдающего Прометея - не мог. Никому было то не дано, кроме того самого неведомого Геракла, который всё никак не спешил родиться. Поторопить бы....
      - Когда ж он явится-то, Геракл этот?
      - Уже скоро. Я не знаю дня и часа рождения. Знаю только, будет он сыном ничьим иным, как только Зевса. И матерью станет ему Алкмена, достойная супруга царя Амфитриона.
      - Что?!
      Борей даже подскочил, отчего в пропасть ушёл ещё один горный уступ.
      Вот те на! Эта чудная женщина, одновременно ледяная и не покойница! В кои-то веки найдёшь! Борей покраснел и почернел одновременно. От стыда и от горя. А хвост его, описав бешеный круг, стегнул по макушке самого Эльбруса, отчего макушка грохнулась в Дарьяльское ущелье, а Эльбрус с того времени вместо пика приобрёл двуглавую вершину.
      - Ах, вот как..., - отдышавшись, пробормотал буран сдавленным голосом. И более ничего не сказав, тяжело поднялся со скалы.
      Полёт его пролегал над вековыми елями, что лепились по крутым склонам. От мрачного его дуновения они целиком покрывались снегом.
      Снежной тучей ввалился он в облюбованный прежде грот, и розы разом заледенели. Очнувшаяся Алкмена задрожала от холода.
      - О боги! - с болью простонала она, - откуда такая стужа? Где я? И кто ты, о мужественный и благородный воин? ты спас меня?
      Она приподнялась на локте, и стан её изогнулся, как лебяжья шея.
      - О воин! Как сияют очи твои! - это пошли действовать чары богов и титанов. Даже теперь Борей не мог отказать себе в желании предстать пред царицей в привлекательном образе. К тому же - зачем пугать любимую? И он придал и стройности осанке, и блеска глазам. И того, невидимого - чем бессмертные от века притягивали смертных дев.
      Сейчас он был неотразим - Алкмена ахнула и подалась навстречу. Но этим всё ограничилось. Ибо ветер подхватил её и понёс прочь, ни слова не говоря. Да и что тут можно сказать?
      Прощай, сдобная, мягкая Алкмена! Ничего не поделаешь - такая судьба. Я мечтал разделить с тобой ложе - но у меня есть друг, для которого я пожертвую всем. И потому - ступай себе в дом законного мужа, моя драгоценная. И да сбудется назначенное мойрами. Против которых - кто ж возразит?
      И он отнёс влюблено глядящую на него Алкмену на порог царского дворца в Фивах, где и нашёл её в ближайшее время Зевс в облике Амфитриона - и предначертанное сбылось.
      И долго потом метели да вьюги заносили луга, обмётывали горные кряжи, а с небес обрушивалась такая хлёсткая крупа, какой не помнили ни деды, ни прадеды. Может, месяц. А то и год. Равнины поседели от снега, а люди забыли блеск звёзд на бархатах отца его Астрея. И только румяная Эос сумела раздвинуть, наконец, тучи и обнять буйную голову сына ласковыми руками, и тот, всхлипнув, уткнулся носом ей в розовые пальцы. И тогда взошло солнце - и согрело выстуженный мир. И всё пошло своим чередом, как шло и доселе.
      Такая вот история приключилась в древние времена, когда по земле ходили титаны, и зелёные дриады жили в деревьях, и солнце с вышины глядело на землю человеческими глазами....

    30


    Грошев-Дворкин Е.Н. Праздник на все времена   25k   Оценка:4.97*4   "Рассказ" Проза

      
      
       Однокласснице -
       Светлане Яковлевне Непомнящей
       посвящается.
      
       ПРАЗДНИК НА ВСЕ ВРЕМЕНА
      
       Маленькая страна...
       Есть за горами, за лесами.
       Там люди с добрыми глазами.
       Там жизнь любви полна.
      
       ПРАЗДНИЧНЫЕ БУДНИ
      
       Я всегда исходил из того, что жизнь человеческая суть двух составляющих - трудовых будней и праздников приходящих им на смену. Есть, конечно, и что-то с ними не связанное, но всё это уже суть бытовых мелочей. Мелочей, которые и определяют наше отношение к жизни. Так у россиян повелось, что на них обращают больше внимания, чем на составляющие жизни. От того и кажется, что жизнь недостойна внимания и её транжирят проживая дни направо и налево. Другое дело евреи. Об их отношении к окружающей действительности я получил представление, побывав в сказочной стране Израиль. И вот что я оттуда вынес:
      
       Эти евреи - народ удивительный. Вот кто, воистину, живут полной жизнью.
      
       Если евреи работают, то работают так, как русскому человеку и не дано. Отвык россиянин работать "на всю катушку". Ему, россиянину, такая работа по душе, чтобы отбыть своё время на работе и не устать. Евреи, поголовно, на работе с раннего утра и до позднего вечера. Что они там делают, я не знаю, но судя по цветущему виду страны, которая им предопределена для постоянного места жительства, дурака не валяют.
       Так уж получилось, что большинство родственников моей жены оказались в Израиле. Причины, побудившие их туда уехать на ПМЖ, здесь и сейчас я обсуждать не буду. Скажу только, что побывав у родственников в гостях, мне и самому захотелось составить им компанию. Но жена моя, будучи еврейкой со времён двенадцати колен Израилевых, категорически против отбытия в края обетованные. Ей и в России живётся уютно. Конечно не без моих усилий на трудовых фронтах нашего Отечества. Благодаря чему в Израиль она лётает ежегодно. И зиму она проводит там с удовольствием. Пребывание в израильском климате, для россиянина, уже многого стоит.
      
       Позволительно и мне было побывать в этих райских местах. Не так часто как супруге, ведь родственники, проживающие в Израиле - не мои родственники, но побывал я "за кордоном" предостаточно, чтобы составить изначальное мнение о жизни "буржуинов".
       Просыпаясь среди ночной прохлады под звёздным небом дальнего юга (или Ближнего Востока?), я протягивал руку к столу, выщёлкивал из пачки "Беломорканал"а папиросу, закуривал и наслаждался тишиной под трель поющих цикад.
       Это были минуты благоговейные: тишина, покой, уют, тепло тропической ночи.
      
       Но вот за стенкой, в доме, раздалось некоторое шевеление. Я глянул на свои "генеральские" часы со светящимся циферблатом - пять часов. Значит Вадимка на службу начал собираться.
       Тихонечко, чтобы не потревожить супругу, прошелестел на кухню и тут же, через окно, приусадебный участок осветился светом.
       А вот и вода чуть слышно зашумела в душевой. Вот щёлкнули замки его дорожной сумки... Через минуту дверь отворилась и на открытой террасе, где я изначально отвоевал себе место под небом, появился кормилец семьи и строитель светлого настоящего Государства Израиль. В руках он держал поднос с двумя чашками дымящегося кофе.
       Подойдя к дивану, на котором я уже не спал, поставил поднос на стол и шёпотом произнёс:
       - Приве-е-ет. Давай кофе пить.
       Я не особенный любитель кофе. По мне так лучше чашка крепко заваренного чая. Но так, как заваривает кофе Вадим - это надо пробовать. Помнится у Луиса Л'Амура, в его вестернах, я читал, что кофе тогда только можно считать правильно заваренным, когда опущенная в него подкова не тонет. Вот такой кофе мне и было предложено в ещё не начавшееся утро очередного дня.
       Поговорив ни о чём и выкурив тонюсенькую сигаретку скрученную из душистого бразильского табака, бросив мне на прощанье: - Уберёшь тут всё; Вадимка спешно растворился в темноте и я ещё долго слышал звук его шагов в ночной тишине.
       Вот так и тогда начинаются трудовые будни в этой благоговейной стране. И так каждый день. И так шесть(!) дней кряду. И так повсеместно по всей стране. Не верите? Тогда спросите у других. Или сами поезжайте и посмотрите.
      
       Ну, а что же женщина в Израиле?
       Если честно сказать - до конца я так и не понял. Понял только одно - женщина в Израиле свободна к выбору во всём. И в работе тоже. Хотя может и не работать, если средства добываемые мужем это позволяют. Как правило, так и бывает. Но стремление обустроить будущность своего потомства побуждают и её подыскивать для себя посильную работу, которая не отразится негативно на быте семьи. В Израиле женщины, в первую очередь, принадлежат семье - мужу, детям, дому. А работа в их жизни занимает второстепенную роль.
       Супруга Вадима, которая в этот час ещё спала так и не потревоженная мужем, встанет, когда уже совсем рассветёт. Работает она в Доме для родителей, в Мааян-Тиква. Что это такое? - Это то, чему в России, с её воровством и пренебрежением к ближнему своему, не видать ещё незнамо сколько лет. Это можно назвать пансионатом для престарелых граждан Израиля. Здесь они живут на полном обеспечении, не задумываясь о своей старости. Здесь их навещают и дети, и родственники. Навещают в любое, свободное для себя время, свободно проходя через магнитные рамки стоящие повсеместно. Никакой пропускной системы ограничивающей встречи родственников, никаких злобных взглядов: - И ходють, и ходють... Трёхразовое питание в отдельных квартирках на одного, двух (по желанию) человек. Круглосуточное медицинское обслуживание и всё что нужно для полноценной жизни человека.
       А для полноценной жизни человека нужно ещё чтобы во всей обстановке, в которой он пребывает, были чистота и порядок. Вот наведением этого и занимается моя невестка, что позволяет ей в три часа дня быть уже дома.
       Возвращалась она всегда с маленьким, фирменным, бумажным пакетиком, со шнурковыми бретельками. И в пакетике всегда лежали вкусные подарочки от сердобольных старичков - пара яблок, мандаринка или пирожное в аккуратной бумажной корзиночке. Не взять подарочка - было равносильно обиде. Вот невестка и брала. А мы их, с благодарностью дарующим, уписывали за обе щёки во время вечернего чая.
      
       Вадимка приходил со службы не раньше семи часов вечера. Приходил всегда в прекрасном настроении, незачуханный, незамордованный тяжким трудом, без тревог и обид в душе, которых с избытком можно нахвататься на работе в России. Меня всегда непереставала удивлять та доброжелательность между людьми, подчас совершенно незнакомых друг с другом. Эта доброжелательность была видна всюду - и в общественном транспорте, и в магазинах, и в быту, и, со слов Вадима, на службе. Испортить кому-либо настроение, из рядом находившихся, в Израиле считалось не тактичным, а правильней сказать - высшей степенью невоспитанности. Мне, по крайней мере, ни разу не приходилось сталкиваться в Израиле с грубостью, хамством. Вот в России этого дерьма предостаточно. Хотя, если взять отдельного человека и поговорить с ним по душам, то оказывается, что человек он даже вовсе не плохой. Почему так? - остаётся только догадываться.
       И вы, наверное, думаете, что к приходу работничка нашего, дома его ждал обеденный стол со щами в тарелке и крупно нарезанным хлебом? Как бы ни так. Обоих моих родственников прекрасно кормили на работе. А дома...
       Вадимка входил на террасу, где мы собирались, если на улице не стояла умопопрочимая духота, улыбался, бухался в мягкое кресло и, подражая детскому лепету, просил жену принести сока из холодильника. Дальше шли разговоры ни о чём и не прекращая их мы выходили из дома в направлении Каньона - городского супермаркета.
       Там, с растущими по периметру пальмами, находилась городская площадь, где собирались во множестве горожане со всей округи. Собирались и стар, и млад, и такие как мы - ещё не старые, но уже и не юные. Ребята мои обували роликовые коньки и предавались развлечениям, выписывая на искусственном мраморе вензеля, или играя в пятнашки. Я же сидел тут же на площади, за столиком под зонтиком, с бокалом "Tuborga" и шмаля очередную беломорину созерцал всю прелесть общения людей после трудового дня, наслаждаясь теплом уходящего вечера.
       Воистину всё это для меня было праздником. Праздником от тех ощущений, которых я в России не испытывал никогда. Ни в какое время года, ни в какой день календаря. Здесь же праздничное ощущение в душе ко мне приходило и в будни.
      
       Маленькая страна...
       Там чудо-море искрится, там зла и горя нет.
       Там во дворе живёт жар-птица -
       И людям дарит свет.
      
       ШАББАТ ШАЛОМ
      
       Но дни проходили за днями, будни заканчивались и на землю священную приходил Шаббат - день, в который Тора предписывает воздержаться от работы.
      
       И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил (шаббат) в день седьмой от всех дел Своих, которые делал. И благословил Бог седьмой день, и осветил его, ибо в оный почил от дел Своих, которые Бог творил и созидал. [Быт.2.2-3]
      
       Нигде, ни в одной из стран мира, Шаббат не отмечается так, как он отмечается в Израиле.
      
       Ибо Шаббат это - знамение между Мною и сынами Израилевыми на веки, потому что в шесть дней сотворил Господь небо и землю, а в день седьмой почил и покоился. [Исх.31:17]
      
       Суббота - знак завета (символ союза) между Богом и народом Израиля.
       Сказано в Торе:
      
       Субботы Мои соблюдайте, ибо знак это между Мною и вами в поколениях ваших; дабы знали вы, что Я Господь, освящаю вас. [Исх.31:13]
      
       Говорится в Субботних молитвах:
      
       И не дал Ты Субботу народам мира и не уделил Ты её идолопоклонниками, но только Израилю - народу твоему, который Ты избрал.
      
       Теперь вы понимаете, чем является для каждого из жителей Израиля священный день субботы? Вот то-то...
       Ну и потом, черт меня подери, отдыхать-то от трудовых будней надо когда-то? Вот народ Иудейский и чтит этот день из поколения в поколение. И отдыхает в Шаббат, и веселится. А веселиться Израильтяне умеют - поверьте мне на слово. Веселятся евреи не хуже, чем работают. Сам видел. Правда многое в их веселье мне невдомёк.
      
       Было это, как я и говорил, в Шаббат. Мы с Вадиком отправились по городу погулять. Евреев посмотреть и себя показать. В Шаббат, надо вам сказать, на улицах города народу - как в Питере на Первомай. Именно так - где полно, а где и нет никого. Особенно много народу по паркам и скверам собирается. Это если кто не уехал на море, пляжи, в заповедники разные, или на экскурсии. В Израиле есть куда податься и посмотреть. Вся страна - история, музей, древность под открытым небом.
       А мы с Вадиком в центр Кфар-Сабы (это город так называется) подались. Гуляли, гуляли... Вадик мне всякие достопримечательности показывал... Но притомился я со временем. И решили мы в центральном парке на скамеечке, в тенёчке посидеть. Сели. Закурили. Я вокруг оглядываюсь. Народу в парке видимо невидимо. И многие у мангалов и шашлычных ящиков кучкуются. Я ещё подумал: 'Чудаки! У них в доме чёрта лысого нет - и плиты газовые и электрические, и чистота, гигиена... а они на улицу подались. На природу то есть. Жареного мяса на открытом огне им захотелось. Да у меня жена на сковородке, на плите газовой, так отбивные пожарит - пальчики оближешь. А им вот в парке приспичило. 'Ну, пускай, - сам с собой думаю, - порезвятся. Я и сам, грешник, люблю на чистом воздухе стаканчик другой опрокинуть. Тем более если под шашлычок или сардельку на шампуре'.
       Тут кто-то из мужиков заголосил не 'по-нашенски'. Этот мужик, что у мангала священнодействовал, пока его отпрыски и жена невдалеке с мячиком резвились. Вмиг вся эта орава с визгом, писком и улюлюканьем кинулась к батеньке своему. Окружили мангал со всех сторон, а их всех вместе человек восемь стало, и что-то по-своему лопочут. Мужик тот, на правах вожака семейства, каждому по шампуру выдаёт. И вот те, кто свой шампур получил, в заглот жареное мясо с него зубами сдирать стал. И так они дружно эти шашлыки уписывать стали, что у меня самого слюнки потекли.
      
       Но чего-то не хватало в этой умиротворённой сцене. Что-то в ней было не 'по-нашенски', не по-Российски. Я сооброжалку свою напряг, и тут меня осенило:
       - 'Батюшки родные, так они же эти шашлыки в сухомятку трескают. А что же нет никого, кто бы бутылёк разлил по стаканАм? Не по-людски это как-то. Ведь в стаканЕ весь "смак" и заключается, если у тебя день выдался выходной'.
       Я с этим вопросом к Вадику обратился. Он мне знаете что сказал:
       - В Израиле вообще мало кто пьёт. А в такую жару, даже если и нальют - лично я пить отказываюсь. И в семейке той, за которой ты наблюдаешь, тоже дураков нет. Они сейчас с шашлыками расправятся, соку попьют, и снова в мячик играть будут. А после стакана, про который ты говоришь, играть не захочется. Захочется на травке поваляться. Для мужика же это, скорее всего, единственный день, когда он может с семьёй, с детишками своими покуралесить. Другого времени на неделе у него не будет.
       Ну, что - отдохнул? Вставай. Пора и нам к дому идти. Обед скоро. Вот дома и побалуешь себя водочкой из холодильника.
      
       Мы шли с Вадиком по улице Вейцмана, и мне подумалось, что не справедливо в жизни Израильской устроено с выходными. Всего один день на всё про всё им даётся. Ни отдохнуть, ни в постели поваляться, ни водочки попить... Для всего этого два дня необходимо. В один день не управиться со всеми желаниями, если эти желания на Российский манер прикинуть.
       Подходя к дому, я поделился этими мыслями с сыном. Тот выслушал меня и, улыбаясь, сказал:
       - Израиль - страна религиозная. И обычаи свои чтит. А всякий из обычаев народных в Торе - законе божьем прописан. И каждый из Израильтян в праве их соблюдать или не соблюдать. Но вот в чём дело: если в Торе обычай прописан, то его уже на уровень Государственного праздника возносят. И объявляются эти дни праздничными каникулами. Так вот если все эти каникулы сложить и приплюсовать к ним все субботы, то в сумме получится, что израильтянин, из тружеников который, в течении года отдыхает больше чем ты в России. Так что со своими защитническими мыслями погоди слёзы по Израилю лить. Всё здесь так, как и должно быть. И лезть сюда, со своими уставами никому непозволительно. Запомни это и другим расскажи.
       А теперь быстренько в душ и к столу. Сейчас будет и у нас в доме праздник. Праздник с название Шаббат-Шалом.
      
       Маленькая страна...
       Там где душе светло и ясно
       Там где всегда весна
       Эта страна мне только снится...
      
       ДАВАЙТЕ ВОЗРАДУЕМСЯ, БРАТЬЯ
      
       В тот год, когда я гостил в Израиле, посчастливилось и мне поучаствовать в одном из множества иудейских праздников. Узнал я о нём под вечер. Вадик позвонил с работы и просил его встретить на улице Вейцмана, у Каньона, на автобусной остановке. Я пришёл. Минут через пятнадцать подъехал и Вадик, и сообщил, что нам предстоит затовариться продуктами на все дни в которые будут отмечаться праздник Суккот.
       - А это ещё что за праздник такой? - удивился я. - И почему не в мае, и не в ноябре?... И не в начале месяца, а посерёдке?... И во имя чего народ Израильский его чествует?...
       - Обо всём этом я тебе дома расскажу. А сейчас айда закупаться.
       И мы пошли на рынок.
      
       Хотя... Если сказать правильно - не на рынок, а на базар.
       Рынок это в Питере. Это там где присутствуют рыночные отношения между продавцом и покупателем. И определяются эти отношения спросом и предложением, которые никак между собой не договорятся. Потому, что и на рынке, а не только в магазинах, в России наличествовал дефицит.
       А базар - это... Вы не знаете, что такое базар? Мне вас жаль.
      
       Базар - это где всё в изобилии. Где есть всё, чего не пожелаешь и в количестве гораздо большем, нежели спрос у покупателей. На базаре, если ты не торгуешься за потребный тебе товар, на тебя посмотрят как на идиотика. А торгашество - это искусство. Это спектакль с явно выраженным сюжетом - кто кого переиграет. И если вы обладаете даром торговаться, то по базару можете ходить совсем без денег или с малой их толикой. Если вы переиграете в торгашестве продавца, то такой продавец сочтёт за честь уступить вам товар и даром.
       На базаре, несмотря на обилие покупателей, товару всё равно больше. И товар этот необходимо продать. А продать товар это уже искусство для продавца. И когда вы со стороны смотрите на такое вот искусство, то в вас просыпается жалость в отношении самого себя за неумение высказаться, описать все действа такого человека устремлённого на привлечение покупателей к своему прилавку.
       А на базаре таких искусников десятки, сотни... И все играют свою роль. И играют так, как только способен её сыграть именно этот человек. Исполнение этих ролей у каждого прилавка сугубо индивидуальное. Так что, дорогие мои, если для вас театр стоит не на последнем месте в вашей жизни, то... идите на базар, спешите к нему и вас никогда не посетит чувство удручённости.
       Шум, гам, веселье, пляски, оглушающие крики зазывал, мельтешение всяческих продуктов, многих из которых ты видишь впервые в жизни, постоянное движение людских масс - вот что такое базар.
      
       На улицу Вейцмана мы с Вадиком вырвались обвешанные множеством пакетов с необходимыми для праздника продуктами. Вошли в нужный нам автобус и, уже отдышавшись, заплатив за проезд, направились к дому.
      
       Итак. Что же это за праздник такой - Суккот.
      
       Нет праздника благоуханнее Суккот. Он наполнен запахом листвы и свежесрезанных веток, ароматами мирты и этрога. В дни Суккот всё превращается в зелёный сад от появления множества шалашей, украшенных яркой зеленью. В шалашах, называемых СУККО (хижина), живут и пируют и славят Всевышнего все семь дней праздника. А вечерами, когда в сукко зажигают ночные огни, отчётливо видимые сквозь крыши, словно вспыхивают тысячи и тысячи костров.
       Суккот - это праздник радости, чистой радости во славу Создателя. Ибо предписано в Торе: и веселись в праздник твой.
      
       Сорок лет провели иудеи в землях пустынных, продвигаясь к Обетованной Земле. Спасение своё находили они в шалашах и над головой им сопутствовали облака славы, и в трудную минуту они полагались на поддержку Всевышнего.
       Но обретя Землю свою, и поселившись в домах благопристойных, они ежегодно уходят в сукко с благодарностью Б-гу и памятью о преодолении скитаний своих. И традиция эта хранится в Израиле повсеместно и до сего времени. И будет жива во веки веков, покуда жив будет род человеческий.
      
       В один из этих дней меня пригласили на всеобщее городское празднование.
       Празднование состоялось всё на той же площади у Каньона. Тысячи горожан в сопровождении песен, плясок, музыкальных народных мотивов собрались вокруг круглого эстрадного подиума. Здесь, с минуты на минуту, должно состояться музыкальное выступление тех, кто своим творчеством пришёл порадовать собравшихся. Затесались и мы в эту праздничную толпу.
       И вот, под звуки фанфар, началось выступление первых из выступающих. Все обратили свой взгляд к эстраде. И я, вытянувшись в струнку, старался хоть что-нибудь увидеть отдалённый от подиума толпой. Хоть я и немаленького роста, но что-либо разглядеть мне удавалось с трудом. А передо мной, подпрыгивая и чуть ли не всхлипывая от обиды, суетилось маленькое создание с распущенными волосами, в костюмчике джинсовом и удивительно красивым личиком. Заглянув в глаза этой девчушки, я увидел столько горького отчаяния, столько слёз, что... Я подхватил её под локоточки и приподнял над толпой. В ответ я услышал благодарственное "Тода" и звонкий смех.
       Закончилось исполнение гимна всех торжеств - "Хава Нагила":
      
       Hava nagila, hava nagila
       Hava nagila venis'mecha
      
       Hava neranena, hava neranena
       Hava neranena venis'mecha
      
       Uru, uru achim
       Uru achim same'ach
      
       Давайте-ка возрадуемся,
       Давайте-ка возрадуемся да возвоселимся!
       Давайте-ка споём!
       Давайте-ка споём да возвеселимся!
       Просыпайтесь, братья!
       Просыпайтесь, братья, с радостью в сердце!
      
       Я опустил девчушку на землю, и та повернулась ко мне лицом. И столько благодарности увиделось мне в её глазах, и такая обворожительная улыбка снизошла с её лица... у меня дух захолостнуло:
       'Где?!! Где был я всё это время?! Почему ты мне не встретилась в первый день моего пребывания в Израиле?... Боже мой! Какое же красивое лицо. Какие тонкие черты. Какие ясные карие очи. Какая стройная фигурка. И эти алые губы... И эта маленькая грудь... Это Ангел снизошёл до меня с небес в день праздника. Это божественное создание посетило меня в самом конце моего, столь краткотечного, пребывания на Святой Земле'.
       Толпа колыхалась в каком-то плясовом ритме, а мы стояли, смотрели друг на друга, и нам было хорошо. Положив руки мне на грудь, девушка смотрела в моё лицо и я, обняв её за плечи, чувствовал всё её тело такое хрупкое, такое податливое, такое желанное.
      
       Вдруг кто-то грубо взял меня за локоть и резко дёрнул в сторону. Я оглянулся и увидел встревоженное выражение лица Вадима.
       'Что-то случилось...' - промелькнуло у меня в голове.
       - Пошли, - ничего не объясняя, сказал мне Вадим.
       Я в последний раз взглянул в глаза своей очаровашки и с сожалением разжал объятия. Вадик упрямо тащил меня из толпы. Чувство тревоги нахлынуло на меня и преследовало всё то время, пока мы из неё выбирались.
       - Что произошло? - спросил я с тревогой, когда мы оказались на тротуаре Вейцмана.
       - Ничего, - сказал мне Вадик спокойно. - Послушал песенку и хватит. Домой пора.
       - Ах, ты блюститель нравственности! - вскипел я в негодовании осознав направление его мыслей. - Да и как ты посмел вмешаться в наши с ней отношения? Может быть, это судьбу свою я оставил сейчас там в толпе. Судьбу на всю оставшуюся жизнь. Эх, ты...
       - Твоя судьба ждёт тебя в Питере. Адрес сказать?
       - Ну и что? Мы бы с ней просто погуляли по городу, пообщались, поговорили о том, о сём.
       - И на каком же языке вы бы общались, разговаривали?
       - Не твоё дело. За нас бы наши души разговаривали. А им языка не надо.
       - Побереги свою душу для дома, для жены. Она тебе ещё пригодится.
       Дальше мы шли не разговаривая. Такая обида меня взяла за происшедшее. Такая тоска навалилась, что я готов был взвыть.
      * * * * *
      
       Суперсовременный лайнер, накренив салон, всё выше и выше поднимался к голубому небу. Внизу, играя блёстками волн, удалялась волшебная лазурь Средиземного моря. Где-то недалеко виднелись тёмные тучи к которым меня уносил самолёт. Прильнув к иллюминатору, я подумал:
       'Как же всё было хорошо на протяжении всего пройденного месяца. Как же светло и празднично я провёл этот отпуск. Какие же счастливые страны бывают на свете. Только чужие мы на празднике этой жизни'.
      
       Маленькая страна...
       Кто мне подскажет, кто расскажет -
       Где она, где она?
      
      

    31


    Таран А.С. Серебряное зеркало   26k   "Рассказ" Фэнтези, Мистика

      
      
       Серебряное зеркало
      
      
      Кэзуки Моримото слабо покачивало в такт быстрым движениям парома. За стеклом иллюминатора простиралась полнейшая чернота безлунной ночи. Слабый свет в кабине позволял вглядываться в стекло, как в зеркало. Но молодой человек не смотрел на себя. Пристегнутый ремнями безопасности он, как и все прочие немногочисленные пассажиры, дремал в удобном кресле.
      Парень еле успел на этот паром из Токио на остров Ниидзима после насыщенного рабочего дня, поэтому он и отдыхал эти два часа пути. Тревожное воспоминание заставило его вынырнуть из сладкого сна. Кэзуки оглянулся, не понимая, где находится, но вспомнив прошедший день, успокоился. Он взглянул в иллюминатор и задумался.
      Когда же он в последний раз был в родной деревне? Если вспомнить, то после поступления в старшую школу в Токио, он больше и не приезжал. А бабуля столько раз звала на каникулы. Но все время вставали какие-то преграды. То подработка, то дополнительные занятия. И вот теперь он, наконец, едет в Ниидзиму. Молодой человек посмотрел в окно и поднял свой меховой воротник, хоть в кабине и не было холодно, но сон пробудил в нем озноб.
      Следя взглядом за простирающимся за паромом темным, будто живым морем, Кэзуки старался ни о чем не думать. Волны, как отголоски дыхания затаившегося чудища, приковывая к своей черной беспрерывно меняющей форме все внимание и пытаясь затянуть душу в холодную пугающую бездну. Небо заволокли грозовые тучи так, что даже на такие редкие в Токио звезды парень не смог полюбоваться в этом коротком промежутке безвременья, пока вновь не навалились дела и обязанности.
      Весь сегодняшний день двадцатисемилетний Кэзуки провел на телефоне, улаживая все производственные дела, оставаясь на работе и выполняя свои ежедневные обязанности. Парень вздохнул, он так и не смог приехать вовремя.
      
      Деревня встретила молодого человека тихими звуками поздней осени, когда среди спящих домов слышен лишь шелест облетающих листьев да шорох ночных жителей. Идя по улице Кэзуки, как никогда раньше чувствовал себя частью этого места. И в такие моменты в его сознании, по мимо воли, всплывали сказки про ёкай*. До боли впившись короткими ногтями в ладонь, он стал отгонять тревожные мысли прочь. Только не ЭТО! Это ему сейчас совершенно ни к чему!
      Ноги сами вывели парня к нужному дому. За долгие годы здесь совершенно ничего не изменилось. Дом семейства Моримото располагался на высоком холме, откуда открывался отличный вид на гору Мияцука, у подножия которой находился храм. Высокий каменный забор говорил о былом величии этого рода, но кое-где облупленные деревянные ворота, - что времена изменились. Слишком много было пережито. Молодой человек продвигался по территории родных мест с большой осторожностью, боясь ненароком потревожить ненужные ныне воспоминания.
      Кэзуки тихо отворил сёдзи*. Дом детства встретил тишиной и ароматами трав и соцветий, так любимых его бабулей. Сняв туфли, он прошел прямиком к домашнему алтарю, сейчас закрытому полоской белой бумаги, и опустился на колени. Парень зажег свечку и фимиам, наполнивший комнату тяжелым запахом. Позвонив в колокольчик и два раза хлопнув в ладони, он стал читать молитву перед фотографией на алтаре. Когда все слова были сказаны, Кэзуки внимательно посмотрел на фото. Одетая в любимое голубое цветастое кимоно, бабуля улыбалась самими глазами, оставаясь такой же строгой даже перед фотографом, черные, едва тронутые сединой волосы были убраны в аккуратную прическу, которую украшали простые заколки.
      Он загасил свечи бумажным веером и огляделся. О сёсики*, похоронной церемонии, в комнате напоминал теперь лишь алтарь. Как Кэзуки жалел, что не смог приехать в должный час. Всем пришлось заниматься внучке двоюродной сестры бабули - Асэми-сан, как запомнил парень. Он лишь единожды за эти пять дней с девушкой смог поговорить, когда перезвонил по телефону, переданному одним из сотрудников в первый же день похорон. Кэзуки тогда был в командировке в Гонг-Конге и никак не мог приехать и взяться за организацию похорон. Асэми-сан любезно согласилась взять эту тяжелую ношу на себя, за что молодой человек был ей очень признателен. Вчера девушка ему позвонила и подробно рассказала о всем произошедшем, так что сейчас молодой человек мог полностью представить, будто находился здесь все то время.
      Парень обвел взглядом комнату: вот посредине находится гроб, накрытый парчовым покрывалом, а у изголовья стоит столик с курящимся ладаном, который родственники должны поддерживать горящим все ночное бдение цуя* у тела покойного. Люди приходят всю ночь проститься с бабулей. А на утро, когда входит священнослужитель из храма все присутствующие почтительно склоняются. Слева лицом к алтарю сидит всего несколько человек - родственников почти совсем не осталось, а близких друзей у бабули было мало. За алтарем же - почти вся община, собравшаяся почтить память мудрой женщины, которая никогда не отказывала в помощи.
      Священник, после ритуального омовения, опахалом изгоняет всех злых духов и несчастия из дома, и произосит надгробные слова. Асэми-сан и другие возлогают на алтарь ветки, украшенные полосками бумаги, вознося при этом молитвы и неслышно хлопая в ладоши. А затем вся комната наполняется тяжелыми испарениями фимиама, который кадят присутствующие под чтение молитв.
      Вот поминальная служба подошла к концу, и гроб снимают с алтаря и открывают крышку. Немногочисленные родные и близкие навсегда прощаются с усопшим, кладя цветы, которыми был украшен алтарь, и любимые вещи усопшей в гроб: глиняную миску для риса, палочки, очки, недочитанную книгу.
      После закрытия и забивания гроба, шесть мужчин выносят гроб из комнаты и ставят на катафалк. Близкие следуют за машиной в крематорий, неся портрет бабули и поминальную дощечку. А после сожжения Асэми-сан забирает урну с прахом.
      Представив все это, парень почувствовал, как сдавливавшее грудь отчаяние понемногу стало отпускать его. Словно вот сейчас он, наконец, простился. Кэзуки поднялся и обошел все комнаты в опустевшем доме. Юноша намеренно не стал включать свет, чтобы наиболее глубоко погрузиться в воспоминания. В каждой комнате чувствовалась заботливая рука Юки Моримото. Бабуля оставалась последним близким родственником Кэзуки. Родители юноши погибли в автокатастрофе, когда тому только исполнилось двенадцать и заботу о мальчике полностью взяла бабуля. А старший брат... его не было уже более десяти лет.
      Юноша вздохнул, остановившись напротив комнаты, дверь в которую не решался открыть вот уже больше семнадцати лет. Кэзуки протянул дрогнувшую руку, намереваясь преодолеть этот постоянный кошмар, но мурашки побежали по его спине, а перед взором появилась гнетущая чернота, давившая на сердце и легкие непреодолимым грузом.
      Через силу сглотнув, он развернулся и быстро вышел в сад. Наполнив грудь чистым ночным воздухом, юноша прошелся по саду. Только бы не думать о той комнате. Тогда, бабуля, единственная не стала смеяться над ним или, что еще хуже, обвинять в намеренном вранье. А ему ведь было всего-то десять лет! Из-за этой комнаты, и всего, что там случилось, он до самого отъезда из Ниидзимы был изгоем среди ребят. Лишь в старшей школе у него появились друзья.
      Сделав круг и остановившись у веранды, он немного подумал и опустился на ступени, облокотившись на руки, Кэзуки стал наслаждаться забытым в гонке большого города чувством единения с природой. Среди приглушенных звуков ночной такой привычной для этого места жизни, гулким эхом раздавалось периодическое 'бамс' бамбукового коромысла содзу*, призванного защищать сад от птиц и животных, покушающихся на растения. Этот немелодичный, но такой прекрасный звук вызвал на лице уставшего парня легкую улыбку.
      Кэзуки поднялся и подошел к суйкинкуцу*. Он зачерпнул ковшиком из небольшого бассейна немного воды и вылил на камни. Суйкинкуцу наполнил сад нежной мелодией льющейся в кувшин воды. Музыка напоминала звон нескольких колокольчиков, а в душе парня родилось что-то теплое и рвущееся наружу. Перехватило дыхание, и он еще раз пролил воду на камни, чтобы вновь ощутить эти чарующие звуки. Кэзуки помнил, как садовник устанавливал один такой кувшин, зарывая его глубоко в землю. Тогда мальчик мог часами наслаждаться музыкой суйкинкуцу, сидя подле бассейна, особенно в дождливую погоду, спрятавшись под надежной защитой красного зонта, и мечтая о своем будущем. Какие же то были глупые мечты! Разве мог он тогда знать, что из рода останется последним?
      Он, как и в давно забытом детстве, опустился на землю, прислонившись спиной к холодному камню бассейна. Кэзуки посмотрел на свои дрожащие руки и сжал кулаки, до боли в пальцах. Надо, наконец, избавится от этой слабости! Он теперь глава рода! Ответственность превыше всего!
      Парень поднял голову и устремил свой невидящий взгляд в бездонную черноту неба. Впервые за очень долгий период жизни он позволил мыслям вернуться в то время.
      
      Тогда больше семнадцати лет назад на мацури*, празднике весны, другу старшего брата Кэзуки выпала честь быть носильщиком микоси*. Иори Танака тогда было девятнадцать, как и Ацуси, и он очень хвастался перед братьями Моримото оказанным доверием. Хотя Ацуси и не говорил младшему брату о своих мыслях, но десятилетний Кэзуки догадывался, что тот очень сомневается в правильности выбора священника. Хоть Иори-кун и был другом брата, но его поведение было слишком противоречивым. То он был примерным учеником - лучшим в классе, то дрался на переменах со всеми подряд мальчишками. Очень часто Ацуси попадало за проделки друга, и брат не раз высказывал тому свое недовольство.
      Но, как сказала Юки-сан однажды вечером старшему брату, Кэзуки тогда случайно подслушал этот разговор, что священник Сэтору-сан надеется таким образом показать Иори-куну дорогу к пониманию себя и своих поступков, ведь нести вместилище духа божества было очень почитаемо. Носильщик в тот момент был ближе всего к ками* храма, первыми получая его благословение.
      Тот мацури был великолепен! Миниатюрная копия святилища, скрывающая в своих недрах синтай* храма покоилась на длинных гибких шестах, напоминая паланкин. Священное зеркало было сейчас спрятано от глаз прихожан за резными позолоченными створками маленького храма микоси. По преданиям в него вселялся дух божества леса, покровительствующего храму, на время проведения празднества. Когда разгоряченные носильщики, на плечах держа шесты, проносили паланкин через тории*, мальчик будто воочию наблюдал, как в чистом дрожащем воздухе красные предваряющие вход на территорию храма врата превращались в огонь, расступившийся перед величием божества, чтобы пропустить и одновременно защитить своего ками. Паланкин, раскачиваемый носильщиками из стороны в сторону подобно рыбацкой лодке в сильный шторм, сверкал в свете утреннего солнца позолоченной резьбой, создавая впечатление, что божество одаривает всех присутствующих своей улыбкой.
      Кэзуки, завороженный действом, двинулся за людьми под ритмичный бой барабанов от храма Дзюсанся-дзиндзя, расположенного у основания высокой горы Мияцука, к морю. Микоси долго раскачивали на волнах, прося благословлении у ками и помощи в рыболовстве, ведь это было вторым после добычи липарита* промыслом на острове.
      Праздник мальчику запомнился слабо, просто общее радостное настроение и шумные танцы. А вот Танака-кун тогда ходил, как пьяный, все никак не придя в себя после участия в шествии с паланкином. Ведь он был так близко к ками, и если люди в толпе чувствовали силу исходящую от синтая, то что же ощущали носильщики. А через две недели ЭТО и случилось.
      Нервный Иори-кун вошел в комнату, поспешно закрыв за собой дверь, когда Ацуси помогал младшему брату с уроками. Друг брата, не дожидаясь пока мальчик оставит парней наедине, стал с блестящими от возбуждения глазами и трясущимися руками шептать Ацуси что-то на ухо. Лицо брата по мере рассказа друга все более искажалось от ужаса. Кэзуки, ничего не понимая, продолжал заинтересованно рассматривать молодых людей, будто забывших о нем в этот момент. Солнечные лучи яркими полосами лежали на циновках, еще больше расширяя пространство светлой комнаты, и налагали на лица парней, стоящих против света, странные тени, подчеркивающие разность в лицах и искажая черты в застывшие уродливые маски.
      - ... вот, смотри! - громко закончив фразу, стал доставать какую-то вещь из кармана Иори-кун.
       Блеснув солнечным зайчиком в глаза Кэзуки, на ладони у Танаки-куна появилось небольшое серебряное зеркальце. Круглой формы оно было совершенно простым, лишь небольшой цветочный орнамент по ободку делал его слегка утонченным. Но чувства, которые накатили на мальчика при появлении на свету этого маленького предмета, заставили руки Кэзуки задрожать, а грудь учащенно вздыматься. Сердце сдавил непереносимый страх, а свет наполнявший комнату мгновенно куда-то исчез, оставшись только в мимолетном отблеске серебристой поверхности.
      - Убери его сейчас же!!! - закричал Ацуси, отскакивая от друга на два шага. - Ты совсем лишился рассудка!
      - Ты не понимаешь! - безумными глазами глядя в зеркало и нежно поглаживая его кончиками пальцев, сказал Иори-кун. - Оно мне даст все, что я захочу! Возьми, почувствуй!
      - Нет! - Ацуси стал пятится от протянутого зеркала. - Ты должен вернуть синтай в храм!
      - Нет, не бывать этому, - прижал к себе священный предмет парень.
      - Верни, иначе на тебя падет гнев ками! - умоляя, проговорил старший брат.
      - Ха-ха-ха, гнев! Ками, ха-ха! - истерично рассмеялся Иори-кун.
      Кэзуки его еще таким никогда не видел, будто не человек вовсе, а темный ёкай из сказок бабули: пальцы скрючены, рот перекошен в леденящем душу смехе, а глаза горят безудержным огнем отчаяния и алчности.
      - Мне НИ-ЧЕ-ГО не будет!!! Смотри! - и парень со всей силы бросил зеркало на пол.
      Раздался мелодичный звон бьющегося стекла, отдавшийся в душах присутствующих нахлынувшим страхом. Во вдруг воцарившейся тишине все не могли оторвать взгляда от не блестящих на солнце осколках, лежащих в серебряной раме. Они будто наоборот теперь вбирали в себя свет, источая отчаяние по комнате.
      Нарушил тишину перезвон фурина*, висевшего на карнизе выхода в сад. Бросив ничего не понимающий взгляд на раскачивающуюся бумагу на язычке колокольчика со стихами Ранрана:
      
      Осенний дождь во мгле!
      Нет, не ко мне, к соседу
      Зонт прошелестел...
      
      Кэзуки озадаченно взглянул на брата. Брызги крови залили лицо мальчика, который не успел понять и осознать, что произошло. Как в замедленном кино грудь Иори-куна разрывалась изнутри, орошая стоящего перед ним Ацуси. В районе солнечного сплетения парня теперь зияла большая сквозная дыра. Кровь хлынула из искаженных безумным смехом губ, и друг брата еще смог удивленно приложить сведенные судорогой пальцы в кровоточащей ране, а потом рухнул на пол лицом вниз.
      Тогда раздался истошный крик Ацуси. Он весь залитый кровью друга стоял и, приложив растопыренные пальцы к лицу, не мог унять своего ужаса. А Кэзуки будто находился в прострации, не веря, что все это на самом деле. Такого ведь просто не может быть! Его так и забрали не осознающим окружающего из той комнаты, и больше он туда ни разу не заходил.
      Только через неделю он пришел в себя в больнице, и сразу же начались допросы полиции. Мальчик рассказал все, как было, но ему не поверили. Сказали, что он покрывает брата, убившего своего друга. Хоть криминалисты и терялись, почему основная масса крови пролилась на убийцу, раз удар был совершен со спины. Но за неимением других версий, Ацуси засудили, но по состоянию здоровья поместили в психиатрическую больницу. Там спустя семь лет он и скончался.
      И лишь Юки-сан обняла Кэзуки в больнице, окутав ароматом свежих трав, и сказала, что духи покарали Иори и не нам опровергать их справедливость. Эти слова дали выход первым после происшествия слезам мальчика, которые принесли небольшое облегчение.
      
      Молодой человек открыл глаза. Тиски, сжимавшие грудь немного уменьшились. Он поднялся с земли и остаток ночи пролежал на досках веранды, кутаясь в свою теплую куртку и вдыхая родные запахи детства.
      Утром Кэзуки подошел к страшной комнате и резким движением руки отворил сёдзи. Помещение встретило парня застоявшимся воздухом и неясным освещением. Собрав всю свою волю, он переступил порог и, быстро миновав бывшую комнату брата, открыл створки для проветривания.
      В комнате ничего не напоминало о разыгравшейся здесь трагедии. После того дня Кэзуки более не видел Ацуси. Парень с трепетом прикоснулся к письменному столу брата, потом прошел вдоль стен, рассматривая картины и фотографии. Бабуля заботилась об этой комнате, вот даже икэбана* стояла на столе, правда уже давно завядшая.
      Молодой человек подошел к шкафу и открыл его: одежда Ацуси, белье, свернутый футон*. Из-под футона что-то выглядывало. Кэзуки приподнял сложенную постель и отпрянул. Блестящей стороной вниз там лежало злосчастное зеркало.
      
      Спустившись по длинным ступеням Дзюсанся-дзиндзя парень задумался, куда бы ему направится. Вспомнив разговор со священнослужителем, он побрел к простирающемуся поблизости от его дома лесу.
      После того, как Кэзуки вернул синтай храму, в душе его более не было тревоги и мрака, как прежде. Видимо бабуля починила зеркало, но так и не отнесла в святилище. Парень нашел рядом с зеркалом записку, что Юки-сан верила в духов и, соблюдая все ритуалы, собирала по крупицам синтай. Теперь он знал, что бабуля долго болела и, видимо, держалась из последних сил, чтобы окончить этот тяжелый труд. Она писала, что проклятие ками должно быть разрушено только Кэзуки, как последним живым свидетелем того происшествия. Но поверить в это было бы большим соблазном, на которое он не имел права.
      Священник, поблагодарив за находку такого ценного предмета, рассказал парню, что Юки-сан последние годы одолевали разные туристические компании с предложениями продать особняк и принадлежащие семье Моримото земли, которые были частью священного леса. Но бабуля всякий раз отказывала им.
      Остановившись на холме под сенью первых сосен, он задержал дыхание, а потом, медленно расправляя легкие, вдохнул целительный хвойный воздух. 'Может и правда продать все?' - мелькнула мысль в голове Кэзуки, но потом он отогнал ее.
      Вдруг из густой темноты ветвей древних сосен раздалась непередаваемая музыкальная гамма. Парень зачарованно застыл и стал вглядываться в идущее к нему из леса существо.
      Холодок пробежал по коже молодого человека, когда солнце, наконец, осветило идущего к нему. Благоговение и страх, смешались тугим канатом, мешая ясно мыслить.
      Гордо подняв голову и грациозно переставляя тонкие ноги, совершенно не пригибая пожелтевших травинок, к Кэзуки приближался кирин*. Мифический единорог был прекрасен - парень уже давно не верил в сказки, но сейчас в голове его пронеслись все те мифы, которые рассказывала ему бабуля в детстве.
      Тело кирина, как у пятнистого оленя, было покрыто серебристой чешуей сверкающей в утреннем свете разноцветными солнечными зайчиками. Пышный золотистого цвета хвост хлестал по гладким сильным бокам создания. На точеной голове с внимательными черными глазами искрился длинный острый рог - орудие правосудия царя зверей. Остановившись в нескольких шагах перед парнем, единорог наклонил свою голову, очень напоминая этим движением поклон. Все звуки будто замерли перед величием мифического создания, а парень слышал сейчас лишь учащенный стук своего сердца. Замешкавшись всего на секунду, Кэзуки в свою очередь также склонился в уважительном и восторженном поклоне. Когда парень поднял глаза на кирина, того уже не было.
      Сердце молодого человека готово было выпрыгнуть из груди, нахлынувшее на сознание понимание окатило душу трепетом - вот, что случилось в тот день с Иори-куном. Кирин покарал его за самое худшее преступление.
      Парень дал себе слово, что никогда в жизни не продаст этих лесов, ведь без них не выжить кирину. Кэзуки будет всеми силами оберегать это загадочное место и оставит такой же завет своим потомкам. Он обвел взглядом простиравшуюся долину оканчивающуюся пляжами. Осеннее солнце светило на удивление ярко, а ведь только вчера было небо затянуто грозовыми тучами, готовыми сердито излить потоки воды на остров. Из леса доносились звуки птиц и зверей, готовящихся к холодному времени, которое совсем скоро наступит. Налетел порыв ветра, парень поежился и поднял воротник куртки.
      Он развернулся, чтобы идти домой, но на холм поднималась молодая девушка в традиционном кимоно под теплым пальто нежного золотого цвета, закрываясь от солнечных лучей ярко-синим зонтом, кажущимся таким неуместным поздней осенью. Вот очередной порыв ветра закружил перед девушкой небольшие красные листья клена.
      - Кэзуки Моримото-сан? - спросила незнакомка, выглянув из-под зонта. - Я Асэми.
      Лишь взглянув в ее черные правильной линии глаза, обрамленные густыми ресницами, парень понял, что больше не вернется в Токио.
      
      - Рад тебя видеть, друг! - проговорил невидимый для смертных высокий черноволосый мужчина в одежде служителя храма.
       Правильное красивое лицо его было лишено эмоций. Длинные волосы развевал ветер, так давно лишенный этого удовольствия. А дух наслаждался своей землей и лесом. Он подхватил длинными пальцами несущийся по воздуху кленовый листочек и бережно уложил на ладонь.
      - Без тебя было одиноко! - произнес подошедший к ками леса кирин.
      Они стояли на холме отдаваясь чувству единения друг с другом и смотрели вслед удаляющимся парню и девушке. Солнце ласкало их своей любовью, радуясь возвращению божества острова Ниидзима.
      - Все меняется и нас эта доля не обойдет... - со вздохом изрек дух леса и и пустил в полет с очередным дуновением ветра листочек со своей ладони.
      - Но не сейчас. Он вернул твой синтай. Теперь ты можешь вновь заботиться об этой земле.
      - Да, быть заключенным в осколках было так страшно. Ты уверен в этих двоих? - ками положил руку на шею своего старинного друга, чувствуя тепло его горячей души.
      - Да. Их чадо будет великим человеком! И принесет процветание нашему краю, - подтвердил догадку духа кирин.
      Так они и стояли невидимые для всех, даря окружающей природе свою заботу и любовь.
      
      ПРИМЕЧАНИЯ:
      
      Ёкай - сверхъестественное существо японской мифологии.
      Сёдзи - в традиционной японской архитектуре это дверь, окно или разделяющая внутреннее пространство жилища перегородка, состоящая из прозрачной или полупрозрачной бумаги, крепящейся к деревянной раме.
      Сёсики - на следующий день после церемонии бдения в доме усопшего, в приходском буддийском храме или в траурном зале проводится панихида.
      Цуя - заупокойное бдение у тела усопшего раньше проводилось в течение всей ночи. В настоящее время в практику вошла его усеченная форма (хонцуя - "полу-бдение") с 19 до 21 часа.
      Содзу - устройство, используемое в японских садах.
      Обычно его делают из бамбука, содзу состоит из вертикальных стоек и прикрепленного к ним коромысла, в которое через находящуюся сверху трубку или желоб поступает вода. Когда коромысло наполняется, оно под весом воды опрокидывается, при этом вода выливается, а коромысло издаёт резкий звук, ударяясь о твёрдую поверхность снизу.
      Суйкинкуцу - музыкальное приспособление, используемое в японских садах. Суйкинкуцу состоит из перевернутого, зарытого в земле кувшина, над которым располагается лужица воды. Капли воды, постепенно проникая в кувшин через отверстия в донышке, издают приятные булькающие звуки, которые формируют несложные мелодии.
      Мацури - храмовый праздник.
      Микоси - переносные священные хранилища в синтоизме, в которых перемещаются ками (духи), обитающие в хранящихся в микоси священных предметах - синтай (как правило, это мечи, зеркала, драгоценности).
      Ками - божество
      Тории - сооружения, подобные воротам без створок. Тории считаются воротами в место, принадлежащее ками, где боги могут проявляться и где с ними можно общаться.
      Липарит - этот камень добывается для изготовления прозрачного зелёного стекла, находится только на Ниидзиме и острове Липари в Италии.
      Синтай - объекты расположенные в синтоистских храмах или поблизости от них и почитаемые как вместилище духа ками. Они являются временным вместилищем, делающим ками доступным для поклонения человеческих существ
      Фурин - традиционный японский колокольчик, сделанный из металла или стекла (иногда также используется керамика или бамбук), с прикреплённым к язычку листом бумаги, на котором иногда изображают стихотворный текст.
      Икэбана - традиционное японское искусство аранжировки; создание композиций из срезанных цветов, побегов в специальных сосудах и размещение их в интерьере.
      Футон - традиционная японская постельная принадлежность в виде толстого хлопчатобумажного матраца, расстилаемого на ночь на полу для сна и убираемого утром в шкаф.
      Кирин - японский единорог, мифическое существо, олицетворявшее стремление к щедрому урожаю и личной безопасности. Говорят, что он яростный последователь справедливости и закона, и что он иногда появлялся на суде, убивал виновного и спасал невиновного. Считается, что кирин - вестник благоприятных событий, символ благополучия и удачи. Это небесное существо живёт две тысячи лет, и увидеть его можно только раз в тысячелетие, в начале новой эры - как говорят, он появляется при рождении великого лидера. Предположительно, мать Конфуция встретила кирина перед рождением ребенка.
      
      
      

    32


    Бершицкий Н.О. Чужое племя   12k   "Рассказ" Проза


    Чужое племя

       Река ушла. Вода еще оставалась в ней, но она отхлынула от берегов, оголив коряги на илистом дне и шершавые бронзовые тела крокодилов. Сначала отход воды не пугал ее, но теперь Нкиру всерьез обеспокоилась о судьбе племени. Раньше жизнь на берегах Реки была беззаботной и счастливой, главное следить за крокодилами, но они боялись нападать на детей, если рядом стоял хотя бы один старший. А нынче дети не могли даже добраться до мутно-желтой воды, не рискуя свалиться с крутого берега в вязкую жижу, по которой даже верткие крокодилы не решались ступать. Оттуда их невозможно будет вытащить, как ни тянись. И все же хуже прочего - неминуемая жажда. Если река продолжит уходить и дальше, вскоре от нее останется одна тонкая жилка. Земля вымирает, трава вокруг давно пожухла, а безоблачное небо не давало дождей много-много дней. Нкиру не умела считать дни, но хорошо помнила, что последний раз вода лилась с неба еще когда старый Зикимо не потерял почти весь слух.
       Нкиру и сама была уже не молода, давно племя шло за ней так же, как когда-то шло за ее матерью. Так они однажды добрались до этой реки, надеясь, что отсюда им уходить не придется. Но ведь они ушли с прошлого места, значит, там тоже не стало воды или растущей на земле и деревьях пищи (а мясо племя тембо не ело). Сухой ветер гулял среди сухих трав, многие жители уже покинули обжитые места. Только ОНИ приходили все чаще. Злые хищники, черные, как самая глухая ночь, с горящими глазами, убивающие криком. Нужно было двигаться туда, где рождается солнце, там должна была оставаться вода, ведь не высохла же она во всех краях! Солнце опускалось за горизонт, кривые высохшие деревья плавились на фоне его красного лика. Нкиру созвала племя к большому одинокому баобабу, под которым она так любила отдыхать у реки, глядя на детские игры. Старое дерево раскинуло изломанные руки с зелеными пока, но редкими листьями, вздрагивающими на знойном ветру. Тембо часто собирались тут для принятия важных решений, однако столь важных пока перед ними не вставало.
       Юный и горячий Узома пытался возразить, предлагая идти вверх по реке, прогнать тех, кто там живет, и забрать их воду, но неодобрительные взгляды соплеменников и вид старших, мрачный и угрюмый, быстро закрыли его рот.
       - Мы пойдем за небесным глазом, - сказала Нкиру. - Моя бабушка говорила, что он выходит из большой воды, а потом проваливается сквозь землю. Так что идти к концу земли глупо, отправимся же к ее началу.
      
       Они пошли, впереди нарастала ночная тьма - обиталище злых черных демонов, убивающих тембо и пожирающих их кости. Их называли шетани, старались избегать за много горизонтов, но теперь, когда мир начал умирать, шетани стало больше. Тембо уже сложно стало прятаться от них.
       Сделав привал под большими деревьями, где их хуже было видно, Нкиру говорила младшим: "Всегда смотрите, чтобы шетани не подкрались к вам в темноте, днем их видно лучше, но они также опасны. Даже жестокие нгвена не столь страшны. Шетани лишает жизни криком, похожим на гавканье, его иногда слышно в ночи. Запомните этот крик до конца ваших дней и всегда убегайте, если услышите его пока еще не поздно". Дети ее слушали, однако за играми быстро забывали. Племя шло дальше, ночью прячась в гуще кустов и деревьев, хотя их мало оставалось в саванне, а днем вставали в колонну, идя за Нкиру. Кибоко и твига, все уходили от высыхающей реки, но они разбредались в другие стороны. На горизонте в закатные часы виднелись лишь далекие тени высоких твига. Два раза Глаз прокатился по небу, жажда усиливалась, и утолять ее получалось исключительно благодаря сочным листьям, не тронутым доныне тлетворной жарой.
       Однажды под вечер племя Нкиру повстречало других тембо. Они шли вслед за Глазом в низине, в то время как Нкиру вела свой народ против Него по возвышенности. Это было хорошо, ведь говорить с кибоко или твига тембо не умели. Нкиру громко их окликнула, спросила, не видали ли они воды и куда идут. Но ей ответили, что большой воды они не видели, хотя и шли не той тропой. Однако они отчаялись искать воду на восходе и шли теперь к Высокой траве, что слева от хода Глаза. Тембо туда обычно не ходили, в Большой траве никогда не знаешь, кто и откуда за тобой следит. Нкиру только пожелала собратьям удачи и повела племя дальше. В небесах кружили тени хищников, ждущих, когда тяготы пути наконец свалят кого-нибудь из бродяг. Но они терпели, шли на пределе сил, и все-таки терпели. Ближе к вечеру бесконечные саванны перешли в спуск к руслу еще одной реки. Река пересохла давно, однако не полностью: на широком просторе между берегов чернели лужи грязи, а в них поблескивала вода - дар небес. От нестерпимой жажды тембо готовы были броситься в эту грязь, хватать драгоценные капли друг у друга, глотать их вместе с землей. Только старшие соплеменники знали, какой грязь бывает опасной, как жадность может довести до беды. Нкиру пошла первой, щупая лужи, некоторые из которых были шириной с крону старого баобаба для совещаний. За ней пошли опытные, но не самые старые члены племени, потом дети и только после детей - старики. Нкиру и ее помощники отыскали место, где грязь не доходила выше пальцев, туда первым делом согнали младших. Воды всем не хватало, из одной лужи пили по трое, по четверо. Делились, о жадности позабыли сразу же, ведь главное для выживания племени - взаимопомощь.
       Нкиру пила из отдельной лужи, ей уступили из уважения и благодарности за то, что вывела племя хоть не к большой, а все же воде. Воды было мало и она была грязной, но сейчас это не имело значения. Нкиру жадно глотала, позабыв обо всем на свете, даже о долге вождя. И лишь испуганный крик молодой Мазози заставил оторваться от лужи. Ее сын, кроха Изоба провалился-таки в яму, коварно сокрытую жижей. Нкиру бросилась на помощь, расталкивая непонимающих сородичей, Мазози не имела еще опыта, не умела ни воспитывать, ни следить за детьми. В одиночку она не вытащила бы сына. Никто так и не понял причину спешки Нкиру, пока не стало поздно. Перепуганная мать в неуклюжих попытках вытащить дитя затолкала Изобу еще глубже, совсем еще малыш, он мгновенно задохнулся, нахлебавшись разжиженной грязи. Пристыженные соплеменники собрались вокруг, отводя взгляды, им стало совестно, что жажда возобладала над чувством братства. Им стыдно было слышать протяжные стенания Мазози, ведь теперь они могли только сочувствующе погладить ее по плечам и голове. Скорбь навалилась на все племя, даже вода не шла в рот после трагедии. Все молчали, один старый Зикимо временами качал головой и издавал невнятное ворчание. Наверное, он видел будущее...
      
       Ночью племя снова остановилось под деревьями. Здесь была пища и укрытие от непогоды и хищных охотников, чьи глаза, словно звезды в ночном небе, то загорались среди густой травы, в кустах или на ветке кривой акации, то гасли, оставляя жертву в неведении своей дальнейшее судьбы. Стоянка выдалась неспокойной, воздух разогрелся и едва не обжигал заветренную кожу, бледный Глаз сделался больше обычного, а вскоре на горизонте зардело зарево. Для восхода было рано, хотя свет напоминал рыжие или желтые волны, исходящие от светлого Глаза. Обычно Никру радовалась появлению Глаза, восторг пробуждающейся жизни охватывал ее, но только не сейчас. От этого свечения в саванне исходила опасность, высокие травы полнились тревогой. Затем послышался топот. Много ног стучало по земле, в ночи разносились испуганные крики. Шум и вой обрушились на мирное стойбище, огненная волна поднялась выше деревьев, разгоняя ночь.
       Племя не знавало пожаров, возле реки, окруженные прохладой, они лишь изредка видели за горизонтом рыжее зарево, но даже в самые жаркие дни огонь не подбирался так близко. Страх распространился быстрее пламени, в ужасе все вскакивали и порывались бежать врассыпную. Нкиру и двум наиболее мудрым ее помощникам стоило многих усилий останавливать их. Они бегали и окликали паникеров, иногда хватая их. Собрав племя, Нкиру быстро погнала его вдоль пожарища, охватившего, казалось, всю саванну от горизонта до горизонта. Они бежали всю ночь до рассвета, пока наконец не выбились из сил. При перекличке не досчитались двоих. В суматохе они мчались, не разбирая пути, и отбились. Сколько их ни звали, сколько ни кликали, никто не возвратился к племени. Горе вновь посетило блудное племя. Даже малыши знали, что в одиночку выжить очень сложно самому большому и сильному. Либо хищники подстерегут тебя, когда ты будешь спать или ослабнешь, а то и сами черные шетани придут за твоими костями. А от них нет уже спасенья, так говорили старики. Кое-как подкрепившись у небольшого кустарника, племя двинулось к горизонту. Нкиру упорно шла, прочно веря в успех, ведь иначе получается, что все было напрасно. Но вот к следующему вечеру племя дошло до непреодолимой преграды. Странная стена перекрыла им путь, разделив простор саванны. Она казалась непрочной, но сломать ее не получилось, как ни усердствовал силач Узома да прочие молодые и крепкие. Касаясь стены, они испытывали страшную боль, видимо черные духи ночи успели опередить тембо, и заперли их в ловушке. Отсюда виднелись огни в логове шетани, слышался их вой.
       - Все, дальше не пройти, - отчаялись падающие от усталости странники.
       Если демоны выстроили стену перед ними, то почему бы не прижать их сзади, не запереть в маленький загон и не убить своим дьявольским криком? Шум голосов мешал мнения в одну кучу, начиналась неразбериха, и Нкиру взяла инициативу, пока не поздно. Ее громкий крик испугал соплеменников сильнее зачарованной стены.
       - Мы свернем от жилища шетани, обойдем эту преграду, а дальше будет вода. Вы чувствуете свежий ветер? Он может дуть только с большой воды!
       - Нет! - взбунтовался Узома. - Преграда может не кончиться, я предлагаю напасть на шетани, они меньше всего ожидают этого от нас, думают, мы глупые и пугливые. А мы убьем их всех, и уже никто не помешает нам добраться до воды.
       И он ушел, взяв с собой одного самого верного товарища. Больше поддержки его затея не получила. Два силуэта быстро исчезли в ночной мгле в направлении огней логова шетани. Больше их в племени никогда не видели. Зато той ночью слишком уж шумно было в саванне, а потом громко кричали демоны шетани. Нкиру же выбрала другой путь, но ей не повезло преодолеть полупрозрачную стену, и она повела племя назад, держась рыжеватых бугров гор на горизонте. Много птиц летело в ту сторону, должно быть и вода там осталась. А впереди еще много ночей, когда злые шетани выходят на охоту. Желая отомстить, они непременно пустятся в погоню.
      
       Ночь выдалась душной и невероятно темной, но включив фонари можно спугнуть глупых тварей. Вот из-за этого и машины оставили возле дороги, спрятали в кустах возле забора на свой страх и риск. За нарушителями границ заповедника строго следят в последнее время, патруль чаще берет с собой оружие. Одного неудачника на прошлой неделе прошили из "калашникова" ни за хрен собачий. Но не ходить сюда снова и снова невозможно, цены на рога носорогов, да на слоновые бивни растет вместе с риском. Трое чернокожих парней подкрались к стойбищу слонов на пять метров, животные спали и их не заметили. Вожак банды по прозвищу Слонобой (получил за то, что застрелил добрый десяток этих зверюг) поднял винтовку.
       - Куда целишься? - толкнул его в локоть подельник. - Это, по ходу, главная самка, ну ее на фиг. Да и старая уже.
       - Ты на бивни глянь, - усмехнулся гнилой ухмылкой Слонобой. - Толкнем, потом месяц сюда можно не соваться.
       - Я бы того здоровенного самца пожил, - хмыкнул второй подпевала. - А так ты их зря спугнешь. Если вожачку застрелить, они точно взбесятся.
       - Не убегут далеко, если фартонет, сразу двух-трех уложим. Они выстрела боятся, ведь так? А я нынче подготовился.
       С этими словами браконьер погладил новенький глушитель, подогнанный под его винтовку, хихикнул и нажал на курок...

    33


    Хигаду Продай Кота!   7k   "Рассказ" Фантастика


      
       - Хочу этого кота! - капризный детский голосок звучал под самым окном, разбиваясь и дробясь о стены окружающих домов.
       - Но, сыночек, - отвечал ему хрипловатый женский голос, - это же чужой котик. Видишь, у него ошейник и медальончик. Мы купим тебе другого кота.
       - Ну и что! А я хочу этого! - продолжал вопить детский голосок, - Хочу, сказал! Слышала? Хочу ЭТОГО кота!
       - Мы найдем тебе почти такого же.
       - А я не хочу почти такого же, я хочу только этого! - истерический детский голос перешел в вой. - Хочу этого котааааааааааааааааааааааааааа!
       Женский голос что-то зашептал, а потом оба голоса стали удаляться. Через несколько минут в дверь позвонили. Инга пошла открывать. В проеме открытой двери стояла невысокого роста миловидная женщина с бледным лицом, на котором выделялись только подкрашенные темно-красной помадой губы. Губы слегка дрогнули и раскрылись:
       - Добрый день.
       - Добрый, чем...
       - Извините, я по поводу вашего кота, - тем же хрипловатым голосам сказала женщина, - Это же ваш кот гулял по балкону?
       - Он живет у меня, а в чем собственно де...
       - Понимаете, - нетерпеливо перебила Ингу женщина,- ваш котик очень понравился моему сыну. Вы не могли бы его нам отдать?
       - Как это отдать? - удивленно спросила Инга.
       - Может, тогда продать? Я хорошо заплачу. Сто долларов хватит?
       - Да вы что себе...
       - Двести?
       - Кот не вещь, и он не продается.
       - Но он же принадлежит вам, значит, вы можете его...
       - Я же вам сказала, кот живет здесь, вы плохо понимаете? - Инга начала терять терпение. - Уходите, пожалуйста. Кот не продается. Ни за какие деньги.
       Хлопнула дверь, по лестнице, удаляясь, зацокали каблучки.

       Инга зашла в комнату, и устало опустилась на диван.
       - Никогда бы не подумала, что такое бывает, - прошептала она.
       Кот, недавно сытно пообедавший куском свежайшей говяжьей вырезки, уже успел устроиться на кресле напротив, и даже задремать. Услышав голос Инги, он поднял голову, лениво потянулся и муркнул:
       - Ты жизни не видела, девочка, а в жизни еще не такое бывает. Вот, помнится, однажды, один министр...
       Его прервал душераздирающий крик под окном.
       - Хочу только этого котикаааааа!!! Хочу, я сказал! Ты что, не поняла? Аааааааа, хочу только этого кота!!!
       Через минуту на лестнице раздался топот. А потом кто-то бухнулся всем телом о дверь, мелко застучали по обивке двери кулачки, и раздался детский рев:
       - Продай кота!!! Продай кота, гадина!!! Продааааааааай!!!!!
       Инга ошарашенно молчала, глядя то на кота, то в сторону бухающей, как барабан, под ударами мальчишки входной двери.
       Кот опять потянулся:
       - Отпусти меня к нему. На денек.
       - А ты уверен?
       Кот лениво кивнул.
       - Только чтобы без этого...
       - Ну что ты, ты же меня знаешь, - он широко зевнул, показывая свои острые белые зубы. - Такие методы я уже давным-давно не применяю. Я просто поговорю с ним по душам.
       - Думаешь, этот поймет?
       Кот хмыкнул:
       - И не таких обламывали. Вот помню когда-то я одного царского сыночка...
       - Может быть, расскажешь об этом в другой раз? - Прервала его Инга, так как знала, что если он начнет рассказывать свои истории, то это надолго, а времени и желания слушать, на этот раз, у нее не было.
       Кот обиженно хмыкнул.
       - Как знаешь. Потом сама просить будешь, а я из вредности возьму и не расскажу.
      Инга начала нежно чесать кота за ушком.
       - Ну не сердись, не время сейчас. Слышишь, как на дверь бросается?
       - Лааадно, прощаю, - муркнул разомлевший от ласк кот. - Иди уже, а я тут покараулю.

       Не успела Инга щелкнуть замком, как разогнавшийся для удара мальчишка, толкнув дверь, влетел лбом прямо в шкафчик в прихожей. Снова раздался вой, перешедший в визг, и мальчишка моментально выскочил за дверь. Наконец-то Инга рассмотрела своего "обидчика". На лестничной площадке, размазывая по лицу слезы и сопли и ухитряясь при этом еще издавать звук, похожий на визг маленького щенка, стоял бледный остроносый мальчишка лет семи. Увидев через распахнутую дверь в глубине комнаты лежащего на кресле кота, он снова завыл и заорал, требуя недоступную "игрушку", но врываться в квартиру больше не решался.
      
       Через минуту появилась мамаша воющего мальчишки. На этот раз, не обращая внимания на истерические крики сына, она спросила:
       - Так вы надумали продать нам кота?
       - Давайте сделаем так, - сказала Инга, - я отдам вам кота на один день. Если вы после этого захотите его оставить себе, мы поговорим о цене. Договорились?
       Увидев ответный согласительный кивок, девушка вынесла из комнаты кота, и осторожно положила его на руки мамаше.
      
       Следующий день был выходной. Рано утром, когда весь дом еще спал, в прихожей настойчиво прозвенел звонок.
       У порога стояла та самая мамаша с котом на руках. Под глазами у нее залегли глубокие тени.
       - Заберите вашего кота, - глухим голосом сказала она.
       - Вы передумали покупать его?
       - Нашему ребенку этот кот больше не нравится.
       Инга взяла кота на руки, а мамаша, даже не попрощавшись, развернулась и зацокала каблуками по ступенькам.
       Девушка внесла кота в комнату, почесала за ушами и положила на его любимое кресло.
       - Ну, как прошла ночь? - тихо спросила она у кота.
       Кот поудобней устроился в кресле и прищурил желтые глаза.
       - Неплохо. Поговорил с мальчишкой по душам.
       - И что же ты ему такое сказал?
       Кот лениво потянулся всем телом, зевнул и пробормотал:
       - Навел на него сон - дремоту, а потом рассказал сказку.
       - Какую же сказку?
       - Как я стражу царя Поганина усыпил, самому царю, глазки завидущие выцарапал, а потом когтями ему грудь разодрал и сердце вынул.
       - Рассказал? И этого хватило, чтобы переубедить такого истеричного мальчишку?
       - Нууу... не рассказал, а навеял, - кот хитро прищурился, - В том сне он сам царем и был. Ах, какую он им потом ночку устроил..., - кот от удовольствия зажмурился, - Зато теперь они тебя в покое оставят, - кот снова потянулся и зевнул, - А теперь я хочу спать.
       - Сладких снов, - она погладила его по голове и почесала за ушком.
       Кот благодарно мурлыкнул, свернулся клубочком и закрыл глаза. Инга тихонько вышла из комнаты, и закрыла дверь на защелку.
       Когда в доме живет настоящий кот из древнейшей породы баюнов - осторожность не помешает.

    34


    Прудков В. Версия   11k   "Рассказ"



    ВЕРСИЯ
    происхождения семьи, личной собственности,
    писателей и авторского права.


        В большой пещере остались только женщины и дети. Мужчины ушли охотиться на мамонтов. Девочка-подросток послушала, как спорит её мама с другой мамой, заскучала и выбежала на солнечную поляну. Следом за девчонкой улизнул из-под опеки парень. Взрослые поручили ему следить за огнем. Он перепоручил младшему братику. Тому подбрасывать хворост в костер было еще интересно.
        Голубело небо над головой; жужжали пчелы, собирая нектар с пахучих цветов. По краям поляны росли деревья, сплошь усыпанные мелкими, зелеными плодами. Дети попробовали: горько! Девочка поморщилась и спросила:
        - Тимоти, а ты слышал, о чем спорят наши мамы?
        - Да, Липути, слышал, - ответил он. - Они никак не могут решить, от какого папы ты, а от какого я. И волосы рвут друг у дружки.
        Посредине лежал большой камень - настолько большой, что его нельзя было сдвинуть с места всеми людьми племени. Мальчик и девочка побегали и упали возле камня в шелковистую траву.
        - Хорошо-то как! - сказал она.
        - Да, славно, - согласился он и блаженно зажмурился. Но вдруг тень пробежала по его лицу. Он открыл глаза, и в них появилась тревога.
        - Что с тобой? - спросила Липути.
        - Я увидел, как большой мамонт настиг одного из наших пап.
        - Ну, это каждый раз бывает.
        - Не веришь? - Тимоти обиделся. - Ладно, запомни, что я сказал. В этот раз погибнет папа, у которого не хватает одного глаза.
        - Бедный папа, - девочка опечалилась. - Ему так не везет на охоте. А можно что-нибудь изменить?
        - Нет, никак. Я наперед вижу, как мамонт его растопчет.
        - Ужас! - сказала Липути. - А как ты видишь?
        - Сам не знаю. Зажмуриваюсь и воображаю, что будет. И как будто картинки в голове появляются. Хочу видеть, что нас ждет, и вижу. Если сильно постараюсь, то очень далеко вперед вижу.
        - Ой, постарайся, - попросила она, примирившись с тем, что одноглазый папа скоро погибнет. - Я хочу знать, что будет через много-много лун.
        Тимоти нахлобучил руки на голову, зажмурил глаза и, не открывая их, стал рассказывать, что видит большое-пребольшое стойбище, люди ходят по нему в гладких шкурах, разукрашенных в разные цвета. Они живут в хижинах высотой до неба, и каждый носит при себе укрощенный, пока не нужен, огонь. А возле хижин пасутся мамонты - добрые и послушные. Они дружелюбно хлопают ушами и разве что сказать не могут: кушайте нас на здоровье... Рассказывая, он пододвинулся ближе к Липути и склонил голову к её плечам. Его ноздри затрепетали.
        - Яблоками пахнешь.
        - Чем пахну? - поинтересовалась она.
        - Это плоды такие, сочные, цветом, как твои губы. Вон посмотри, - он показал на старое корявое дерево, стоявшее на краю поляны. - На нём они росли. Это давно было. Наш вождь рассказывал, а слышал он от прежнего вождя. А тот еще от кого-то. В те времена было очень тепло, и год не делился на лето и зиму.
        Липути слушала, открыв от изумления рот, и черные ягоды её глаз расширились. Время стремительно летело вперед, перепрыгивая через колдобины сознания. Девочка созревала, как плод, про который рассказывал созревающий мальчик.
        - И все было хорошо, - продолжал он свой рассказ. - Наше племя состояло всего из двух человек. Но потом первая в роду девчонка сорвала яблоко с дерева и предложила первому парню. Её надоумил большой полосатый змей - такой же, как заполз вчера к нам в пещеру. Первый-я съел этот плод и увидел, что совсем не такой, как первая-ты. И тогда первые-мы занялись тем, что еще не имело названия.
        - И у них появились дети? - догадливо спросила она.
        - Да, - подтвердил он. - Ты приглядись, все взрослые занимаются этим и посейчас. Перед сном, а иногда и после сна. В дождливую погоду, когда не ходят на мамонтов, но, бывает, и ясным днем. Поэтому нас теперь так много. А в моем будущем станет еще больше.
        - Ты, видно, тоже хочешь со мной этим заняться?
        - Да, пора и нам становиться взрослыми.
        Она хитро улыбнулась.
        - Но я ж не могу угостить тебя яблоком!
        - Липути, - взволновавшись, сказал Тимоти. - Я и без яблока вижу, что ты не такая, как я. Вот здесь не так и здесь... - он притронулся до неё рукой в тех местах, которые, по его мнению, отличались.
        Подул легкий ветерок, всколыхнул её темные волосы. Щебетавшие вокруг птицы примолкли, как будто стали прислушиваться, о чем говорят стремительно взрослеющие дети. Рядом на синий цветок села бабочка с большими ярко-желтыми крыльями, обрамленными чернью. Девчонка засмотрелась на неё.
        - Тимоти, - попросила она, - прежде поймай для меня бабочку. Я прижму ее к щеке, и она останется на мне. А еще сорви цветок. Я приколю к волосам. Вот тогда ты со мной и сделаешь, что один из наших пап сделал с моей мамой. И у нас появится еще один мальчик. Он вырастет большим, сильным и будет охотиться на пока еще диких и свирепых мамонтов. Вместо одноглазого папы, которого скоро не станет.
        - Уже не стало, - с печалью поправил Тимоти. - Мамонт только что растоптал папу...
        Они прискорбно помолчали, страшась враждебной силы природы и неумолимости судьбы.
        - А может, обойдемся без бабочки? - предложил он, пытаясь коснуться своими губами её алых губ.
        - Нет уж, - она увернулась, а в её голосе появились нотки нетерпения. - Хочу бабочку! И цветок хочу!
        Тимоти помотал головой.
        - Липути, мне не трудно поймать, но, знаешь... лучше не надо, - и он крепко зажмурил глаза, будто бы в очередной раз постигал будущее. - Через много-много лет появятся особенные люди. Они не будут охотиться на мамонтов и вообще ничего делать не будут. А только сидеть и думать. А надуманные мысли оставлять на память в виде значков. И они поймут, что бабочку, которую ты просишь поймать, нельзя трогать. Потому что без неё будет совсем не так, как с ней. Они назовут это... нет, не могу сказать. Мы еще не придумали названия. Для нас это слишком сложно.
        - Ты просто ленишься, - осерчала Липути. - И придумываешь, че попало. Разве вождь нашего племени допустит, чтобы кто-то ничего не делал, а только сидел и что-то выдумывал?
        - Так и будет! Я тебе говорю!
        Пока они спорили, бабочка снялась с синего цветка и улетела. Липути стрельнула глазками и поддалась.
        - Ладно, поверю... Только пообещай, что ни к кому из девочек не будешь приставать. Даже если они украсят себя самыми красивыми цветками и бабочками.
        - Я-то не буду, - пообещал он. - Но и ты пообещай, что будешь только со мной.
        - А это еще зачем?
        - Тогда ведь наши дети точно будут знать, кто их папа.
        - Верно, - заулыбалась и стрельнула глазками. - А мамы больше не будут из-за этого спорить и рвать друг на дружке волосы.
        - Да-да! Мы очень хорошо придумали! Ты будешь только моей!
        - А ты только моим? - недоверчиво спросила она.
        - Клык даю! - заверил он и, подтверждая свое согласие, подарил девочке кабаний клык, который висел у него на шее.
        Липути с радостью приняла подарок, и Тимоти продолжил обнюхивать, впитывать пряные запахи её тела. Увлекшись, он стал её нежно ощупывать. У Липути были крохотные ушки - намного меньше, чем даже у самого маленького мамонтенка. Он начал их слегка покусывать. А она стала громко и приятно постанывать. Потом оба увлеклись и занялись сотворением ребенка, который первый из всех на Земле мог показать пальчиком, кто его папа.
        Ветер нагнал темную тучу. Засверкали молнии, сердито заворчало небо. Но мальчик и девочка не обращали внимания ни на раскаты грома, ни на сверкание молний, ни на дождь, который исступленно купал их.
        Одна молния полыхнула рядом, и от нее разломилось и вспыхнуло то старое корявое дерево, о котором упоминал Тимоти. Оно уже давно не зеленело, но, возможно, парень был прав. И на нем когда-то созревали крупные, красные плоды, которыми, первая женщина, поддавшись уговорам полосатого змея, угощала первого мужчину.
     
        Липути родила ребенка, и все в племени знали, кто отец новорожденного. Многим юношам это понравилось. Они спрашивали у Тимоти, как такое им с Липути пришло в голову. И мальчик, теперь уже окончательно ставший мужчиной, начинал подробно рассказывать про красивую бабочку, которая сидела на синем цветке. Он хорошо рассказывал, и его выслушивали до конца, даже просили повторить.
        Потом, опомнившись, удивлялись:
        - Причем тут бабочка? Мы же спрашиваем совсем о другом.
        Тимоти пожимал плечами, не понимая, почему его не понимают, и разъяснял, что он рассказал им про бабочку, потому что если б послушался тогда Липути и поймал бабочку, то кто его знает, что случилось бы. Может, всё пошло бы иначе.
        - Может, я не догадался бы дать Липути свой клык, - предполагал он. - И у наших детей на многие века вперед оставались общие папы и мамы. Но по чьей-то воле всё идет к лучшему в этом лучшем из воображаемых мной миров.
        Его по-прежнему не понимали, да и сам он изрядно запутывался, тогда еще не имея возможности ознакомиться с трудами Шопенгауэра и Энгельса, которые вполне были в теме. С появлением единоличного ребенка забот сильно прибавилось. Тимоти уставал и, когда закрывал глаза, сразу проваливался в глубокую, темную яму без всяких видений. И что там случится в далеком будущем, уснувшее воображение не подсказывало. А так, с потолка пещеры, утверждать, что когда-то появятся люди, которые ничего не будут делать, а только сидеть и сочинять про бабочек, - не осмеливался. Обхохочут сородичи.
        Потом дети пошли один за другим, а мамонты вымерли еще до того, как их успели приручить. Чтобы обеспечивать деток питанием, пришлось разводить диких коз и свиней, выращивать у себя под боком съедобные плоды и коренья. Трудиться приходилось с утра до ночи.
        Но иногда, превозмогая усталость, Тимоти брал в руки каменный молоток и каменным зубилом выстукивал на большой глыбе, что лежала посреди поляны, ему одному понятные знаки...
          Дурной пример заразителен; сородичи, подражая ему, тоже пытались использовать глыбу. Но Тимоти, повзрослевший и заматеревший, не подпускал их.
        - Ищите себе другие камни, - расталкивал он всех. - Это я сделал, это мой твир!
        Говоря современным языком, прибрал к рукам каменюгу и объявил своей интеллектуальной собственностью. Ну, а там и до авторского права, закрепленного Всемирной Женевской конвенцией, осталось недалече - всего-то с десяток тысяч лет. И теперь уже никто не толкается, не размахивает кулаками, а под каждым своим творением, ставит аккуратный знак, придуманный предприимчивыми англосаксами и на весь мир провозгласившими: "Если ты не можешь защитить то, что тебе принадлежит - значит, это тебе не принадлежит".
        Все так. Но заглянем еще на десяток тысяч лет - только уже не назад, а вперед. И, так как много себе воображающего Тимоти у нас под рукой нет, то воспользуемся тем, что имеем. Воспользуемся трудами того же Энгельса и тех, кто вкупе с ним. Итак, вначале было что? Правильно, Слово. Но это по Библии. А по науке, по диалектике, - утверждение. А потом что? Потом последовало отрицание утверждения. Ну, а еще дальше? Правильно: отрицание отрицания. Так, по этому-то, научному правилу, через десять тысяч лет всего того, о чем я тут базарил, опять не будет. Ну, насчет семьи - это звучит для нас как-то непривычно, неприемлимо. А вот собственностью, особенно частной, автор и сейчас готов с радостью пожертвовать. Тем более, что ее у меня вовсе нет. А как же насчет авторского права?.. Не буду разжевывать. Смотрите подпись.


    35


    Кашпур В.В. Ленусик   30k   "Рассказ" Приключения


    Ленусик

       Он совсем не походил на шамана -- ни заплетённых волос, ни головного убора с перьями или куртки с бахромой. Обычный сорокалетний мужчина с короткой причёской, одетый в рубашку и джинсы, сидел передо мной, читая газету. Его кабинет, похожий на офис менеджера среднего звена, не отличался оригинальностью -- стены тёплых коричневых тонов, мебель самого прозаического бюрократического дизайна, кулер питьевой воды в углу. На месте, где обычно висят дипломы и сертификаты, красуется герб в золочёной рамочке. Красивый герб. В обрамлении зарослей пышных геральдических листьев неизвестного мне растения расположен синий щит со львом и тремя лилиями. На щите покоится рыцарский шлем в средневековом тюрбане.
       -- Это ваш герб, Кевин? -- спросил я, прочитав подпись "Barnaba" на гербе.
       -- Если бы это был мой герб, я бы здесь не сидел, -- ответил он, откладывая газету. -- В резервации имеют право жить только стопроцентные могавки. Герб хранится в нашей семье как память о Рене Барбануччи, первопоселенце, которого она приютила одной холодной зимой в семнадцатом веке. Рене был итальянец. Мои предки спасли ему жизнь, а в благодарность он передал им тайные знания тамплиеров. Так что я своего рода мост между двумя совершенно разными мирами оккультного знания.
       Сказано это было настолько будничным тоном, что я решил дальше тему не развивать. Я не сомневался в наличии у хозяина кабинета заранее припасённой увлекательной истории, которая должна была убедить меня, клиента, во всемогуществе шамана. По большому счёту, мне было глубоко наплевать, какими способами будет решена моя журналистская проблема.
       -- Так вы сможете мне помочь, Кевин? -- спросил я.
       -- Это обычная "утка", Марк, за подобное я не возьмусь -- его палец постучал по выделенной мной статье в "Журнал де Квебек". -- Акулы не заходят из океана так далеко в Сен Лоран, до самого Квебек Сити. Думаю, на фотографии не акулий плавник, а киль перевернувшейся доски для серфинга.
       -- Я консультировался с учёными. Акулы посещают устья рек и даже проглатывают оленей на водопое. Это породило легенды о канадских крокодилах. Но ближайшее к Квебек Сити место на реке, где выловили акулу, находится в двухстах пятидесяти километрах ниже по течению Сен Лорана.
       -- Вот видите. Здесь, в Монреале, это тем более невозможно, до океана пятьсот километров!
       -- Хорошо, акул у вас в загашнике нет. Как тогда насчёт древних монстров? Что вы скажете на это?-- я достал блокнот и зачитал: "Перед тем как сюда пришёл лишенный воображения и слишком прагматичный белый человек, страшное чудовище Ленусик было хорошо известно суеверным ирокезам. Считается, что этот монстр вызвал исход индейских племен из деревни Очелага на острове Монреаль. Ленусика по сей день видят несколько раз в месяц, и он регулярно пожирает неосторожных людей". Это было написано на плакате возле Бобрового озера в центре Монреаля.
       -- Ленусик. Что за слово такое нелепое?
       -- На плакате, было написано, что с языка ирокезов оно переводится как Дух Озера.
       -- Дух Озера на нашем языке звучит как Каньятара Откон, если имеется в виду злой дух, который овладел животным -- уголки рта шамана пренебрежительно дрогнули. -- Что городские рекламщики знают о духах? Да они даже поленились ознакомиться с нашими верованиями! Когда сущность Откон, Великое Зло, проникает в наш мир и овладевает живым существом, глаза жертвы становятся чёрного цвета, абсолютно без зрачков и белков. Вначале Откон овладевает слабым сознанием -- животного или ребёнка. Получив тело, захватывает своими эманациями другие, более сильные личности. Откон не убивает, а превращает всё живое в своих слуг, если его не остановить.
       -- Как? Олени с чёрными глазами, белки с чёрными глазами и дети с чёрными глазами?
       -- Их так и называли "Черноглазые дети". Вот полюбуйтесь, защитный амулет для ребёнка, -- шаман порылся в глубине своего стола и выложил передо мной кружок кожи на ремне.
       Оказывается, в прозаической мебели кабинета хранились очень даже необычные вещи. Я всмотрелся в грубый рисунок индейца с расставленными руками, светлой окружностью на груди, в набедренной повязке. По бокам у него извивались два силуэта змей.
       -- А при чём тут змеи?
       -- Откон всегда стремится принять змееподобную форму, когда ему самому удаётся материализоваться. Чаще всего он превращается в полузмея полумужчину и вступает в связь с женщинами. Тогда у них тоже рождаются Черноглазые Дети.
       -- Ну вот, теперь Откон боится СПИДа, в связь не вступает, вселился в бобра, кусает людей, чтобы сделать их Черноглазыми Детьми. Современный такой демон, насмотрелся фильмов о вампирах, взял себе новое имя.
       -- Не кусает, а пожирает. Так ведь написано на плакате? Бобровое озеро -- обычный пруд с декоративными рыбками. Бобры там водились в позапрошлом веке, когда на его месте было болото. Полный вздор, это я вам как потомственный представитель суеверных ирокезов говорю -- решительно ответил Кевин и фыркнул. -- Пожирает неосторожных людей, а на осторожных людей у него аллергия. Вы были в полиции?
       -- Был. У них нет информации об исчезновениях, а муниципальные плакаты они не комментируют по этическим соображениям. Кстати, по мнению одного учёного -- существуют подземные тоннели, соединяющие Бобровое озеро с Сен Лораном!
       -- Мой народ сотни лет жил на этой земле и ничего не слышал о Ленусике! Вы же сами журналист и должны понимать, что собой представляет пиар для туристов с псевдонаучной аргументацией.
       -- Значит, я зря приехал к вам, Кевин? Мне любой ценой нужна сенсационная статья о водных ужасах. Причём, не хуже той, которую я вам показал.
       Он встал, прошёл к окну, полузакрыл глаза, подставляя лицо яркому июльскому солнцу. В профиль я заметил в его облике индейские черты -- короткие чёрные волосы были поразительной густоты и давали воронённый отблеск, крючковатый нос подрагивал, словно принюхиваясь к пылинкам, кружащимся в солнечных лучах.
       -- Любой ценой? -- задумчиво переспросил он. -- Хм, знаете, ваш монстр натолкнул меня на интересную идею. Пожалуй, я могу помочь вам организовать весьма эффектное шоу, но боюсь, вам придётся испытать его особенности на собственной шкуре.
       -- А причём здесь моя шкура? -- осторожно спросил я, всё ещё не веря, что он соглашается на сотрудничество.
       -- О нас говорят много дурного. Индейцы -- беспробудные пьяницы, карточные жулики и занимаются контрабандой сигарет. Я не хочу, чтобы вдобавок начали говорить о нас, как о проходимцах, подстраивающих сенсации. Моё условие -- вы всё должны проделать сами!
       -- Это опасно?
       -- Несчастный случай на реке. Нападение безжалостного хищника, от которого нельзя спастись, как скажем от банальной акулы -- он открыл глаза и повернулся ко мне. -- Могу вас заверить, читатели будут в шоке, но ничего опасного для жизни. Так, небольшие ранения...
       -- Ранения? Расскажите подробней.
       -- А зачем вам знать детали? Чем непосредственней вы будете реагировать, тем правдивей будет ваша сенсация, Марк.
       От его фраз попахивало курсами психологии и общественных отношений. Меня подмывало спросить у современного шамана, какой университет он заканчивал.
       -- Покупаю -- сказал я твёрдо. -- Сколько стоит?
       -- Полагаю, две тысячи долларов наличными не обременят удачливого журналиста?
       Когда делаешь грязное дельце -- без наличных никуда, особенно если дельце обтяпывается в индейской резервации. Пухлый конверт редакционной наличности лежал у меня в сумке, но я не торопился за ним тянуться.
       -- А что я получу за эти деньги?
       Он улыбнулся, показав безукоризненный ряд зубов, молча прошёл в соседнюю комнату, оставляя меня наедине с гербом. Теперь герб не казался мне аляповатой декорацией кабинета шарлатана. Рыцарский шлем, казалось, надменно взирал на меня, считая недостойным быть посвящённым в тайны тамплиеров.
       -- Вот -- сказал он, вернувшись и выкладывая на стол маленькую жестяную коробочку.
       -- Не слишком ли дорого за такую малость?
       -- Многовековой опыт стоит дорого.
       -- Надеюсь, молчание продавца входит в комплект поставки? -- съязвил я, отсчитывая банкноты.
       -- Разумеется -- он ещё раз улыбнулся, рекламируя своего дантиста, и придвинул к себе ноутбук.
       Его пальцы пробежались по клавиатуре, несколько мгновений он морщил лоб, а потом развернул экран ко мне. Я увидел спутниковую карту окрестностей Монреаля с изгибом Сен Лорана, паутинками мостов и квадратиками домов в пригородах.
       -- Здесь улица Сентраль в Сен Катрин выходит к шлюзу судоходного канала. Вот, видите этот куст? Вам нужно намазаться мазью и залезть в реку минут на десять в этом месте. Чтобы вы не почувствовали -- боль, страх, не вылезайте из воды. Потом можете звонить девять-один-один, вам потребуется медицинская помощь.
       -- И это всё? -- я недоверчиво взял коробку, открыл её, принюхался к содержимому. Пахло рыбой, мускусом и елью. -- Мазь не вызывает раздражения?
       Он кончиком пальца захватил белесую субстанцию, размазал её по тыльной стороне ладони. Критически посмотрел на лоснящееся пятно на коже.
       -- Признаться, я никогда не пробовал её на людях -- сознался он и добавил -- но всё из природных составляющих, абсолютно безвредное вещество.
       -- Для чего её тогда используют?
       -- Ну, предки использовали мазь для пыток, очень древний состав. Я же пользуюсь ей совсем для других целей.
       -- Пыток? -- я поспешно выдернул из стоящей на столе коробки салфетку и вытер мазь.
       -- Мрачное прошлое, -- вздохнул он -- белые люди в те времена тоже были не лучше и дарили бедным индейцам одеяла, заражённые оспой.
       То, что у индейцев вспыльчивый нрав, я усвоил с детства, когда в девяностом армия схлестнулась с боевиками могавков, поэтому решил не продолжать экскурс в историю, поспешно спрятал мазь в сумку, прощаясь.
       Мой кургузый "смарт" чувствовал себя неуютно на парковке среди здоровенных пикапов индейцев и с радостью распахнул свои двери, надеясь побыстрее убраться восвояси. Я не стал его разочаровывать -- разбудил, пришпорил скромное стадо мерседесовских лошадок под капотом. Радостно пофыркивая, они повлекли моего малыша прочь от чертога индейского мистицизма.
       Проверить весь этот бред требовалось сразу -- неделя, выделенная мне на написание статьи, заканчивалась и если пыточная мазь шамана не сработает, придётся разрабатывать другие варианты. В запасе у меня имелся рыбак, который уверял, что поймал гигантскую саламандру. Я надеялся, что можно будет устроить фото "монреальского крокодила". Но сейчас надо было отработать идею шамана и отработать качественно, то есть -- моё бултыхание под загадочным кустом следовало обставить по всем правилам шпионского дела. В качестве прикрытия мне виделась простенькая легенда "Полез рыбак в реку достать зацепившуюся снасть". Предстояло разжиться реквизитами рыбака.
       Мне повезло -- на выезде из резервации бросилась в глаза вывеска магазина, на которой огромный окунь разевал внушительную пасть в попытке проглотить блесну, не уступающую ему по размерам. Я свернул к магазину и после недолгого шатания между полок нашёл дешевый набор "Всё для рыбалки в одном сундучке". Спиннинг по размерам был чуть больше волшебной палочки Гарри Поттера, по гибкости походил на ручку швабры, зато на катушку уже была намотана нить. Блесны были таких кислотных цветов, что я поневоле проникся уважением к мужеству рыбы, которая осмеливается их проглотить. Уже у самой кассы я увидел ещё одну необходимую мне вещь -- водонепроницаемый футляр для смартфона.
       -- Месьё, мой айфон не захлебнётся в вашей китайской мыльнице? -- спросил я у плечистого продавца-индейца. Он смотрел соревнования по маленькому телевизору. Размашистые удары и полёты мяча для гольфа сильно занимали его, поэтому индеец лишь коротко взглянул в мою сторону и буркнул:
       -- Если точно будешь брать, испытай прямо здесь, в аквариуме.
       Рядом с ним на прилавке стоял маленький аквариум, абсолютно лишённый растительности. В нём скучала большая ярко красная рыбка. Когда я запаковал свой смартфон в футляр и погрузил его в воду, рыбёшка, по-видимому, решила, что ей доставлена новейшая аквариумная планшетка и радостно начала тыкаться головой в иконку интернет браузера. Экран телефона запестрел фотографиями загрузившегося сайта.
       -- Продвинутая у вас рыбка -- заметил я.
       -- Да, она любит повисеть в Фэйсбуке -- индеец оставил свой телевизор. Спортивная трансляция прервалась голосистой рекламой, продавец повернулся к аквариуму ради нового развлечения.
       -- Славно она долбит телефон. Как думаете, а в Сен Катрин клевать сегодня будет?
       -- Это где в Сен Катрин, не напротив шлюза?
       -- Именно.
       -- Сейчас там клюёт только карп. Жрёт кукурузу, как свинья помои и воняет так же. Здоровенные там карпы, фунтов по сорок!
       -- Мне ведь как раз и надо сфотографироваться с большой рыбой.
       -- А, -- понимающе протянул индеец и достал пакетик с розоватыми шариками -- вот, патентованные кукурузные окатыши. Запах просто зверский. Карпы за ними сами на берег выпрыгивают.
       Карп считается самой никчёмной рыбой квебекских рек. Его мясо отвратительно пахнет и только китайцы, по-видимому, в силу национальных кулинарных традиций ловят их. До сегодняшнего дня мне никогда в голову не приходило, что существует специальная наживка для ловли карпа.
       Внезапно низкий, рокочущий звук заполнил просторный зал магазина, я с удивлением опознал в нём шум вертолётного двигателя. Авиационные турбины над головой раскатисто рычали с нарастающим свистом. Рыбка бросила свои забаву с телефоном и испуганно заметалась по аквариуму. Невидимый вертолёт прошёл, казалось, над самой головой. Волна его звуков ещё мгновение терзала мои уши, а потом размеренно понеслась прочь, следуя за невидимой удаляющейся машиной.
       -- Ваша резервация обзавелась вертолётами? -- спросил я, доставая смартфон из воды.
       -- Это федералы. Второй день носятся. Ищут чего-то, что ли? -- индеец неприязненно покосился на потолок и начал выбивать мне чек.
       -- Футляр снимать не буду. Отличная штука.
       -- Барахла не держим -- продавец обрадовался похвале. -- Только там, у шлюза, соединение дерьмовое. Сам там часто ловлю весной. Но тебе ведь только с уловом сфотографироваться?
       -- Как дерьмовое? -- я опешил. Шаман советовал вызвать скорую помощь, когда сенсация испортит мою шкуру, а получалось, что связь могла отказать.
       -- Помехи сильные. В шлюзы электрического барахла напхано по самое не могу, вот и глючат сотовые.
       С самыми мрачными подозрениями я покинул магазин. Неужели шаман не знал о проблемах со связью в том месте? Чёртовы индейцы. Всегда жди от них подвоха.
       Улица Сентраль в Сен Катрин немного пропетляла по спальному району, а потом решительно вывела мой "смарт" к просторному берегу канала. Он был неширок, метров шестидесяти в ширину. Вода в канале слева срывалась с небольшого водопада, сталкивалась с бурным потоком из приземистого здания шлюза на противоположной стороне. Два течения сплетались упругими струями, взаимно погашая друг друга, рождая островки обманчиво спокойной поверхности. Дальше, вода, словно опомнившись, снова набирала разгон, несясь единым, стремительным потоком.
       Искомое место я нашёл сразу -- берег канала был выложен камнями и растительность с трудом, робкими ивовыми ростками пробивала себе дорогу к солнцу. Но у самой воды течение, видимо, сковырнуло часть камней -- роскошный куст вольготно раскинулся на камнях, забросив в воду добрую половину своих ветвей.
       Я припарковал своего малыша напротив и несколько минут сидел, глядя на воду. Где-то там скрывался сюрприз шамана. Что же это может быть? Сен Лоран не Амазонка, в нём пираньи нет. Может, какие-нибудь крысы? В юности отец часто брал меня на рыбалку, речную живность я знал неплохо, поэтому абсолютно не представлял рыбу или животное, способное напасть на человека. Мне приходилось видеть сома, проглатывающего утёнка, видел я и щук, хватавших зазевавшихся лягушек прямо с листа кувшинки. Но чтобы нанести ранения человеку? И почему, чёрт возьми, именно это место? А, может всё гораздо проще, мазь от контакта с водой становится токсичной и разъедает кожу?
       Терзаемый этими неразрешимыми вопросами, я взял купленные снасти и спустился по склону к кусту. Место явно ранее усиленно посещалось рыбаками, по пути встречались пустые бутылки из-под пива, пластиковые коробочки с надписями "Сорок крупных червей", разный бумажный мусор. Сломанный раскладной стул окончательно убедил меня в совершенной обычности этой части берега. Я достал телефон. Лесенка индикации соединения уныло светилась одним делением. Для проверки я позвонил домой и прослушал свой автоответчик. Помехи на линии присутствовали, но связь, тем не менее, была вполне удовлетворительной. Ещё более успокоенный, я повесил телефон на грудь и начал вскрывать упаковку фирменного набора рыбака.
       Со снастями проблем у меня не возникло, собрать спиннинг, привязать грузило было делом нескольких минут, сказывалось увлечение юности. Крючки уже были привязаны к поводкам, я вдел и затянул петли. Инструкция к кукурузным окатышам рекомендовала заматывать их специальной розовой сеточкой, чтобы они дольше держались на крючке. Я как раз заканчивал насадку этой сложной наживки, когда за спиной раздался шорох. Вся деловитая уверенность рыбака мгновенно слетела с меня, холодный пот, несмотря на жаркое солнце, выступил под футболкой. Повернувшись к воде, я увидел, как один камень у куста ходит ходуном. "Безжалостный хищник, от которого нельзя спастись" вспомнил я слова шамана. Неужели начинается? Но ведь я ещё даже не открывал мазь!
       На подгибающихся ногах я подошёл к камню. При моём приближении ветви куста дрогнули, как будто что-то большое под водой продиралось сквозь них. Неясная тёмная масса скользнула от берега. Я поспешно схватился за телефон сделать снимок, но силуэт медленно исчез, уходя в глубину потока. Камень опять шевельнулся, на этот раз с противным скрежетом. Я нагнулся над ним и увидел большую черепаху, безнадёжно застрявшую в щели между камнями. Её короткие лапы беспомощно скребли по осклизлой каменной поверхности. Иногда ей удавалось ими упереться, и тогда камень начинал содрогаться от усилий пресмыкающегося. С минуту я оторопело смотрел на это беспомощное барахтанье, а потом поспешил на выручку черепахе. Она засела в камнях настолько крепко, что пришлось изрядно повозиться, освобождая её. Когда же я извлёк страдалицу и торжествующе поднял над водой, неблагодарное создание пустило тугую струю мочи прямо мне на джинсы. От неожиданности я непроизвольно разжал руки, и черепаха шлёпнулась в воду. Запах от мерзких пятен на штанах был такой, что я с трудом подавил у себя позывы к рвоте. Добрых пять минут я широко открытым ртом хватал воздух, борясь с приступом дурноты. Хорошенькое начало сенсационного репортажа -- жуткое орошение черепахой! Вспомнилось, что черепаха является одним из тотемных животных индейцев.
       Внезапная злость охватила меня. Я понимал, что трюк с писающей рептилией подстроить было невозможно, что это простая случайность. Но перед глазами почему-то маячил хищный нос шамана. У меня было такое чувство, что не черепаха, а самоуверенный владелец оккультного кабинета помочился на меня. Я с рычанием снял кроссовки и стащил джинсы. Грёбанные индейцы! Дети природы, морочащие простакам головы своей псевдотаинственностью! И вот я, умный, белый человек заплатил две тысячи долларов, чтобы оказаться на берегу-помойке, без штанов, приобщаясь к великой тайне индейско-тамплиерского жулика!
       Со злостью я схватил спиннинг и сделал заброс, достал коробочку с мазью шамана. Буду дураком до конца! Намазал руки и ноги. Остальные части тела покрывать мазью не рискнул. Коробочку закинул в воду. Всё! Пусть будет, что будет. Если ничего не получится, вернусь к шаману и брошу ему в лицо вонючие джинсы.
       Вода, несмотря на летнюю жару, оказалась холодной. Держась за нить спиннинга, я сделал шаг и сразу окунулся в неё по пояс. Шаман не уточнял насколько нужно погружаться, но я решил, что глубины недостаточно. Осторожно, пробуя ногами дно, двинулся прямо к ветвям куста. Очень скоро я пожалел, что оставил кроссовки на берегу -- большой палец на левой ноге пронзила резкая боль. Вероятно, я порезался обломком ракушки или битой бутылкой.
       Когда вода уже подступила к горлу, я остановился, подтягивая к себе под водой за нить грузило. Некоторое время оно тащилось по камням дна, а потом действительно застряло. Я удовлетворённо подёргал нить и замер. Что дальше делать? Надо ли стоять неподвижно или наоборот, нужно двигаться, чтобы привлечь хищника?
       Чёрт! Сначала я почувствовал, что что-то скользнуло по бедру, а потом икра на несчастной левой ноге взорвалась болью. Она ни шла в никакое сравнение с болью от повреждённого пальца. Мне показалось, что в ногу воткнулся горячий вертел, который начал медленно проворачиваться в теле. От страха я бросил нить и схватился за ногу. Руки наткнулись на что-то длинное, скользкое, извивающееся. Новый укус в руку. Я поспешно выдернул руку из воды и оторопел. Из сгиба локтя извивалось мерзкое черное щупальце. Второй рукой я попытался схватить его слизкую плоть, но оно не давалось, немыслимо выгибаясь. Ещё один укус в ту же ногу, выше первого. Господи, что же это! Одновременно в двух местах теперь уже правой ноги страшнейшая боль! Я оступился, глотнул воды. Всё, надо выбираться на берег! Отфыркиваясь, трясущимися пальцами схватился за телефон, шлёпнул по иконке связи и не поверил своим глазам -- связь отсутствовала! Вода рядом забурлила, вздыбился бурун. Прямо передо мной начала подыматься коричневая голова неведомого существа. Огромная голова, лишённая ушей, с выпуклостью вместо носа, сверху находится небольшой нарост в клочках водорослей из которого торчит что-то похожее на антенну. Громадные, угольно-чёрные глаза без зрачков уставились на меня. Ленусик? Древнее чудовище? Какое к чёрту воплощение зла, Откон! Да это просто инопланетянин! Люди исчезают бесследно, потому, что он глушит связь! Инстинкт репортёра оказался сильнее инстинкта самосохранения, я перевёл смартфон в режим фотоаппарата и надавил на иконку сьёмки, как будто это была гашетка пулемёта. Свет вспышки ударил прямо в морду чудовища. Оно заревело и бросилось на меня. Я дёрнулся к берегу, но не успел -- в плечо впились острые зубы. Странно, но в этот раз боли я не почувствовал, видимо адреналин окончательно приглушил работу нервных окончаний. Начиная заваливаться на бок, я вдруг увидел выныривающий из-за здания шлюза вертолёт. Он шёл быстро, на низкой высоте. В его раскрытой двери мне бросился в глаза силуэт человека с винтовкой. В отчаянной попытке спастись я махнул ему рукой, заорал что было мочи, как будто ему и без того не было ясно мое положение. В этот момент массивная туша навалилась на меня, и я ушел под воду. Водоворот буро-серых пятен закружился у меня перед глазами. Последнее, что зафиксировало моё агонизирующее сознание -- была чёрная, змеящаяся тень, буравящая наискосок хоровод пятен.
       Очнулся я от страшной тяжести. Как минимум, мельничный жёрнов давил мне на грудь. Я закашлял и почувствовал, как из меня извергается поток воды.
       -- Давай парень, ещё разок! -- требовательно прокричали мне в ухо.
       Тяжесть на мгновение пропала, чтобы навалится опять с удвоенной силой. Мои лёгкие в ответ исторгли целый ниагарский водопад. Я открыл глаза, и как только смог запустить в них воздух прохрипел:
       -- Там, Ленусик. Не дайте ему уйти!
       Бородач, склонившийся надо мной, удовлетворённо крякнул и убрал с моей спины, огромную как небольшая сковородка, ладонь в белой перчатке
       -- Не уйдёт. Майкл вкатал ей транквилизатор, -- пробурчал здоровяк и озабоченно потёр свой большой, похожий на крупную сливу нос. -- Ты это, перевернись на живот и постарайся не дёргаться.
       Я огляделся по сторонам. Лежал я на брезенте, рядом с вертолётом, который потрескивал выключенным, но ещё не остывшим двигателем. Он сел прямо на дорогу возле канала. Поворачиваясь, я посмотрел в сторону воды и заметил, как там хлопочет пара человек, разворачивая надувную лодку. Недалеко от берега покачивалась на спокойной воде, перед полосой течения, большая туша зверя.
       -- А, что за чёрт! -- заорал я. Истерзанную левую ногу пронзила резкая боль. Это деятельный бородач дёргал чёрное щупальце на икре. Я в панике осмотрел себя. На другой ноге были две такие же штуки, и на локте слабо шевелилась ещё одна мерзость.
       -- Надо же. Глубоко вгрызлись, -- бородач не смог оторвать щупальце и извлёк из кармана зажигалку.
       -- Что? Что это?
       -- Миноги. Страшно голодные миноги, -- ответил он мне, прижигая чёрное щупальце. Оно задёргалось и оторвалось, наконец, от моей ноги.
       Я присмотрелся к тому, что я принимал за щупальца. Змееподобное тело миноги имело похожую на присоску голову, и не было абсолютно чёрным, по бокам проступал серо-зелёный мраморный узор. Имелся также верхний плавник, но он почти сливался с гибким телом.
       -- Никогда не слышал о такой рыбе, -- я поморщился, не в силах сдержать омерзения. Похожая на ощетинившуюся зубами долларовую монету пасть миноги пузырилась моей кровью. Десятки зубов располагались концентрическими кругами и хищно подрагивали, лишённые добычи.
       -- Строго говоря, минога не рыба. На крючок её никогда не поймаешь. Позвоночный паразит, неделями живёт на крупных рыбах, легко прогрызает самую крупную чешую, -- бородач расправился с ещё одной тварью и выпрямился. -- Миноги любят больших, жирных, ленивых рыб.
       -- Да здесь полно карпа! -- воскликнул я, вспоминая продавца из магазина. -- Я никогда не ловил карпа, поэтому миноги мне никогда не попадались!
       -- Прижми повязку к плечу. Закончу с миногами, займусь раной.
       Я посмотрел на плечо. Там зияла полуприкрытая набухшим от крови бинтом рваная рана. Плечо немилосердно ныло тупой болью. Миноги могли подождать, мне не терпелось узнать о чудище, атаковавшем меня.
       -- А это кто меня? Ленусик?
       -- Не слышал, чтобы морских слонов называли ленусиками, -- густые брови на лице бородача встали домиком, он посмотрел на тело в воде. -- Это тюлень, самка, любит лакомиться миногами. Миноги мигрировали от океана, а она шла за ними. Мы за ней следили. Видел антенну на голове?
       -- Так эта штука -- следящее устройство? -- я забыл про миног, про рану на плече, страшная загадка монстра разрешалась с поразительной лёгкостью.
       -- Да, я Стив Бэрроуз из Программы наблюдения за морскими животными. Лепим выборочно такие маркеры на контрольные особи. Накануне потеряли сигнал и вылетели на поиски красотки. Три дня её искали. Помехи здесь сильные, нельзя сделать точную отметку положения. Сегодня глядим, ты бьешься в воде как ненормальный, а она тебя грызёт. Теперь понятно, почему тебе пришлось несладко.
       -- Какие, ужасные твари эти миноги, -- содрогнулся я.
       -- Твари? -- улыбка расцвела на лице Стива. -- Миноги -- редкостный кулинарный деликатес. У нас, в Квебеке, их не едят, а вот в Испании, в Галисии, готовят так, что пальчики оближешь. Ну, а самые крупные, как утверждал ещё граф Монте-Кристо, трескают итальянцы на озере Фузаро. Я слышал, что иногда минога нападает на человека, но не верил, думал байки. Ума не приложу, почему они набросились в таком количестве на тебя?
       -- На меня черепаха помочилась, вон джинсы валяются, -- пожал я плечами, про мазь шамана распространяться было нельзя. -- А ещё я палец порезал, когда в воду залез. Может их запах привлёк?
       -- Да, здорово ты его распахал, -- поцокал языком Стив, осмотрев ступню, и начиная снова свои прижигательные экзекуции над миногами.
       "Рене был итальянец. Мои предки спасли ему жизнь, а в благодарность он передал им тайные знания тамплиеров" вспомнил я слова шамана. "Тайные знания тамплиеров. Ага! Как же! Итальянец научил индейцев ловить и готовить миног! Ну, с магазинами полными лосося, про змеиных "рыб" давно забыли, выглядят они мерзко, а вот шаман не забыл. Ловит их, точно. А тут я со своей статьёй. Голову даю на отсечение, что если чёртовой мазью смазать сетчатый мешок, миноги набьются туда как селёдка в трал! Чтобы запудрить мне мозги, шаман наплёл про пытки. А может и не наплёл?" мне вспомнилась ужасная, сверлящая боль от укуса миноги. "Ничего себе, небольшие ранения! С другой стороны, шаман ведь не знал про тюленя. Или знал? Чёрт, а ведь у тюленя были именно такие глаза, как у одержимого Откон, миноги ... они так похожи на змей, ... а если шаман сам поклоняется Откон и может вызывать его в животных? Бросали ирокезы пленника в бочку с заколдованными миногами, а когда бедолага становился черноглазым, выпускали, чтобы он бежал домой и заражал родное племя духом зла. А если Откон уже проник в меня и мои глаза тоже темнее ночи?", -- мне вдруг стало плохо, я провёл языком по пересохшему нёбу и попросил:
       -- Стив, посмотрите, пожалуйста, мои глаза. С ними всё в порядке?
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    36


    Чваков Д. Спецгруз   30k   "Рассказ" Проза


    Спецгруз

       Я в то время только-только командиром Ан-2 ввёлся. Молодой, зелёный, будто проклюнувшийся укроп. Даже ещё не женатый. Ну да, лет тридцать - тридцать пять назад. Дело после Нового года случилось. Скорее всего, в феврале, когда метели у нас начинаются. Получил я задание доставить спецгруз в одну деревеньку в нижнем течении Печоры.
       Долго не мог понять, чего так командир звена виновато улыбался, когда выписку из суточного наряда зачитывал. Сообразил, когда к машине "батон" скорой помощи подъехал и из него в мою "аннушку" закрытый гроб перенесли. Документ дали на руки - основание для передачи груза от меня как представителя государства родственникам покойного. В двух экземплярах. Один - этим самым родственникам для отправления всех актов гражданского состояния - главным образом, по делам наследования; второй - мне для отчёта.
       Расспросил санитаров, которые гроб на УАЗике-батоне прикатили, что да как. Оказалось, умерший был из ненцев - бригадир оленеводов. Прихватило его серьёзно - что-то с лёгкими. Вот фельдшер забойного участка, где оленину заготавливают, и направил больного в город - в районной больнице обследование провести и оказать требуемую медицинскую помощь. Обследование провели, сделали операцию, да было уже поздно - болезнь зашла слишком далеко, умер оленевод. А теперь покойный отправлялся в последний путь к родственникам, гоняющим оленьи стада по Большеземельской тундре. И в качестве Харона руководство лётного отряда выбрало самый молодой экипаж.
       Вторым у меня был совсем юный парнишка - Володя. Он только летом училище закончил. Опыта, считай, никакого. Но для перевозки "двухсотого" опыт особый не нужен. Чай, не живой пассажир, который во время болтанки по причине неуверенного пилотирования облеваться может. Этот не пожалуется.
       Переглянулись мы с Вовкой, гроб в грузовой кабине закрепили, как инструкция велит, и на исполнительный старт порулили. Погода звенела: солнце, мороз. Любо-дорого! В общем, полёт обещал быть вполне будничным, если в кабину не выглядывать и на груз с опаской не смотреть.
       Больше половины пути уже преодолели, когда диспетчер с промежуточной площадки сообщил, что впереди поднялась метель, и сильный боковой ветер обозначился как раз по курсу следования. Пришлось снижаться, не долетев до заготпункта какой-то сотни километров. Садились уже почти вслепую; и хорошо, что самолёт на лыжах да по свежему сугробу: тут главное - не закозлить и не подломить стойки.
       Открыли дверь, вылезли со вторым пилотом на волю. Стоим, курим на ветру, поджидаем встречающих. Вернее, одного встречающего - начальника площадки, диспетчера и механика, как говорится в одном кондовом флаконе на все руки мастера. И чтец (в эфир служебной информации), и жнец (окрестных кустарников), и... на тракторе мастак.
       Подбегает красномордый мужик в рыжей шапке из росомахи, в полушубке овчинном и волчьих тяжеленных унтах. Пот с него рекой льёт, несмотря на собачий холод.
       - Привет, Василий Степаныч, - говорю. - Вот, познакомься, это мой второй - Володя. Мы покойного оленевода доставить должны в...
       - Здоров, Петруха! Да знаю я всё. Тут уже родственники меня чуть наизнанку не вывернули - "когда привезут бригадира?" да "когда доставят?" Пока связь устойчивая была, я им говорил, что возможна задержка по погодным... А теперь и вовсе один треск на всех частотах.
       - А прогноз?
       - Хреновый прогноз - дня три у меня в гостях задержитесь. Метель такая - приличный ненец оленя из чума не выпустит, хе-хе... Пошли спирт дегустировать, а то я уже извёлся в одиночестве. Без компании-то, какая ж пьянка? Не пьянка, а перманентный запой.
       - А как с грузом быть?
       - С ним что-то не так?
       - Всё так, Василий Степанович. Но у меня же документы на руках, сам понимаешь. А вдруг кто-то вздумает хулиганить? Надо бы гроб куда-то на склад... под охрану.
       - Ты что, Петро? Какая у меня охрана? Я тут один, будто перст. До деревни восемь вёрст. И какой, скажи, дурак по пурге сюда потащится? Чего сомневаешься-то? Вот я сейчас замок на дверь повешу, никто в самолёт не залезет. Забирай документы и пойдём. Покойному на холодке нормально будет, не испортится. Пошли уже.
       И мы пошли. В диспетчерской (она же - кабинет начальника площадки) было хорошо натоплено, а стол ломился от разносолов. Видать, и правда, давно нас Степаныч дожидался. Мочёная морошка и брусника, мороженая - едва начавшая подтаивать - клюква, солёные волнушки, отварные сыроежки из осенних заготовок, малосолые хариусы и совсем недавно нарезанные кусочки строганины в ядрёном тузлуке с уксусом, перцем и даже редким для этих мест чесноком, а не черемшой. Из чугунка в русской печи доносился ароматный дух тушёных оленьих рёбер с картошкой.
       И только один коротковолновой приёмник портил домашнюю атмосферу уюта навязчивым треском, населённым свистящими и крякающими бесами эфира.
       У Володьки моего слюна отделилась буквально до колена, и он бы немедленно уселся за стол, если бы добродушный хозяин не предложил жестом безусловного гостеприимства раздеться и не указал направление к рукомойнику.
       Первая порция спирта, разведённого перетопленным снегом, пролетела незаметно. Ещё бы - под такую закуску! Перед второй я успел задать нашему хозяину пару важных вопросов, как говорится, пока при памяти:
       - Скажи, Василий Степанович, когда ты сменишься... ну-у... чтобы знать, кто потом придёт?
       - Никого не будет, Петруха! Пока напарник в отпуске, я здесь на постоянке живу. А что - старуха-то моя давно от муженька не в восторге. Вот и отлаживаем чувства недолгой разлукой. И мне приятно, и ей спокойней.
       - А как с прогнозом? Связи-то нет...
       - Так завтра с утра придёт синоптик приборы посмотрит - глядишь, и скажет что-то хорошее. Не волнуйтесь, ребята, появится погода, никто вас тут терпеть не станет, ха-ха! Есть ещё вопросы? Вопросов нет, тогда продолжим!
       И мы продолжили. Через час не приученный к крепким напиткам Володька дрых на кровати Степаныча, аки розовый виньеточный ангелок, причмокивая губами с едва намечающимся пушком.
       Ближе к полуночи Степаныч обыграл меня в шахматы уже несколько раз. Каждая партия заканчивалась непременным брудершафтом, так что утро для меня началось не раньше обеда, и к тому же - с настолько тяжёлой головой, что её впору было использовать в качестве ядра при осаде Казани или Измаила.
       К моменту моего прихода в относительное сознание Василий Степанович уже поднялся (хотя, возможно, он не ложился совсем), приготовил завтрак и второго пилота. Оба они - и завтрак, и Володька - оказались готовы и украшали собой стол и оленью шкуру, брошенную на пол. Причём - жареные на сковороде пелядки (на Оби эта рыба называется сырок), разрубленные пополам, были нетронуты, а над Володей уже проводились эксперименты под холодную закуску. Об этом свидетельствовала ёмкость для смешения технических жидкостей искусственного и природного происхождения, над которой струился сладкий дух ректификата.
       Василий Степанович показался мне вполне вменяемым и совершенно - в медицинском смысле - трезвым. Вот что значит северная закалка и долгие годы тренировки в условиях условно вечной мерзлоты. "Условно" - потому что нет ничего вечного на нашей планете.
       С трудом размышляя о природных аномалиях и несгибаемых северянах, я помылся талой водой из рукомойника и спросил:
       - А метеоролог уже был?
       - Не только был, он и есть. В сенях заснул, здесь ему, видите ли, слишком жарко натоплено...
       - И что он сказал о погоде? В смысле - какой прогноз?
       - Что сказал? В основном что-то неприличное. Не переживай, как начнёт налаживаться, приведу вас с Вовиком в порядок. Я ведь никогда не пьянею, потому и работаю на этой площадке уже лет двадцать. А больше никто не может вот так: если сразу не спиваются с тоски, то уезжают в город - туда, где кино, где бабы с голыми ногами всё лето...
       - А ты сам-то не хочешь уехать, Василий Степанович? - спрашиваю.
       - Да на кой мне тот город! Здесь я сам себе хозяин. И охота, и рыбалка, и начальство редко наезжает. Красота! Хватит болтать - садись, Петя, завтракать.
       В процессе нашей утренней трапезы, плавно перешедшей в ужин, к нам присоединился протрезвевший метеоролог из местных - наполовину ненец, наполовину коми, которого "аборигены" называли Ваньшей.
       Поначалу я пытался пойти к самолёту - проверить сохранность груза, да мужики меня отговорили. Сказали, мол, что закрепили матчасть растяжками - никакой ветер "аннушке" не страшен. А замок надёжный - никто внутрь забраться не сумеет. Да и некому, пурга-то вон как разыгралась - теперь и синоптик, домой не пойдёт, спать останется. Остался - на три ночи.
       Так или иначе, вечер намечался уже не настолько скучный, как накануне. И верно - в этот раз играли в карты до упада. Последовательность выпадения в осадок я не запомнил, поскольку оказался первым ушедшим от стола по-английски, не прощаясь.
       Следующий день и два других ничем особенным не отличались. Тяжёлая голова очень органично врастала в атмосферу утра стрелецкой казни вплоть до кружки крепкого чая и первой чарки универсального лекарства. А через трое суток что-то стало меняться в атмосфере, и наш "придворный" метеоролог заговорил о чистом небе и предстоящем похолодании. В тот вечер мы с Володей были чуть приторможены рукой опытного тренера, Василия Степановича, на финише нашего "великого сидения в снегах". И даже, казалось бы, навсегда утраченная КВ-радиосвязь заголосила еле слышной перекличкой абонентов в эфире. "Печора-радио, кто слышит Печору, подтвердите".
       Василий Степанович заварил крепчайшего чая с травами, сел напротив нас с Володькой и сказал:
       - Всё, ребята, завтра улетите! Бросайте пить, не то козлятами станете...
       После чего начальник площадки встал со стула, сделал пару шагов, упал на кровать, не раздеваясь, и тут же захрапел.
       И верно, к ночи пурга улеглась, а утро встретило нас лёгким румянцем над ломкой от застывшей влаги кромкой горизонта. Небольшой мороз дополнял картину зимней идиллии. Так бы жил здесь и жил... Но как пурга - хоть увольняйся!
       Отправились готовить самолёт к вылету. Отчистили лыжи, оценили возможность взлёта. Накатать себе колею на "малом газу", утрамбовав снег, не представлялось возможным - сугробы навалило приличные, здесь без "помощи друга" никак не обойтись. Вот Степаныч и пошёл этого самого "друга" готовить - агрегат запускать. Трактором место для взлёта расчищать - дело обычное: "ДэТэшка" за собой массивное бревно на волокуше тащит, снег трамбуя. Пару-тройку раз туда-обратно проехала, вот уже и лыжи на "аннушке" не проваливаются. Взлетай - не хочу, как говорится.
       В общем, Василий Степанович трактор запускает, а мы с Володей навесной замок антифризом кочегарим, чтоб ключ в нём повернулся. Открыли быстро, залезли в салон... И тут я чуть сознание не потерял - нет в самолёте гроба! Грузовой салон, такой - с откидывающимися сиденьями по бортам, абсолютно пуст!
       Володя сначала ничего не понял, а потом уж глаза выкатил и запричитал:
       - Петь, а что это? А куда он... того... пропал? Нечистая сила?!
       - Брось орать! Сейчас разберёмся, - отвечаю. А сам прямиком к ангару, откуда Степаныч уже на тракторе выруливает, ни о чём не подозревая. Песенку поёт себе под нос - что-то из мультфильма о Чебурашке и его друзьях, чтоб им... не хворалось!
       - Стой! - кричу. - Тормози!
       Василий Степанович приглушил движок, встал на холостом ходу, на снег спрыгнул и с вопросом:
       - Что такое, Петюня? Ты такой бледный, краше в гроб кладут...
       - Вот-вот, если покойного не найдём, придётся теперь мне на его место ложиться, - с мрачным видом пошутил я. - Пропала домовина вместе с содержимым...
       - Это что... ты его кому-то отдал, что ли, пока я с метеорологом показания снимал?
       - Когда?
       - Да позавчера же, не помнишь?
       - Ёбст... а у меня и ключа-то от замка нет, у тебя до сегодняшнего утра в кармане лежал. Ты ведь мне его не давал, правильно?
       - Не-е-ет! Точно не давал, я бы запомнил.
       - А кому-то другому?
       - А кому, например?
       - Ваньше тому же...
       - Не да-а-а-вал... Стой! Вот засранец! Неужели он у меня ключ вытащил потихоньку, а потом похозяйничал с грузом, пока мы спали! Убью гада!
       С этим лозунгом Василий Степанович бросился в служебное помещение, откуда уютно несло дымом давно растопленной печи. Я - за ним.
       Прихватили Ваньшу под плечики и давай его трясти.
       - Куда гроб спрятал, паразит?! - кричим в один голос. А тот с лица взбледнул и отвечает дрожащими губами:
       - Вы что, перепили, ребята? Откуда здесь гроб возьмётся? Все живые-здоровые. Это шутка такая?
       - Какая там шутка! У человека груз пропал. - Степаныч кивнул в мою сторону и бессильно опустился на стул. - Нет, это не Ваньша. Не способен он на такую подлость... Да и не знал он.
       - Это ты о чём? - в голосе Ивана звенели нарождающиеся слёзы обиды.
       - Тебя хвалю, дорогой, - примирительно продолжил комендант оперативной точки. А потом продолжил размышлять вслух: - Слушай, Петь, может быть, ты сам как-то замок открыл... без ключа?.. Или Володька твой.
       - Ага, а покойника куда девал? В снег закопал? Я что - полный дурак, по-твоему? И Володька не мог, он спал всё время, только до ветру с крыльца ходил иногда. Так я говорю?
       - Ну-у-у... да, конечно! Это мистика какая-то... или инопланетяне взяли покойника для изучений.
       - Что за чушь! - возмутился я. - За каким моржовым инопланетянам изучать труп?
       - Тебе чушь, а им - живых людей убивать не нужно. Гуманоиды же, значит - гуманные.
       - Ага, спецом прилетели с Альфы Лебедя, чтобы в нашей тундре покойника окоченелого нарыть? Они за нами следили, что ли? Клиника! Дурдом на гастролях!
       - Погоди, - перебил меня Василий Степанович, - у нас же нет никаких других версий.
       - И ты туда же! До седых яиц дожил, а всякую ересь повторяешь.
       - А может, и не ересь вовсе, Петь. Ты подумай сам: никто из нас к самолёту не подходил, ключ от замка только у меня. А я никому его не давал. Значит, вскрыли твою "аннушку" неизвестным науке способом, понимаешь?
       - Я с вами с ума сойду. Давайте посмотрим, может, я форточку на командирском месте изнутри не закрыл, и кто-то влез в самолёт через неё.
       - Ну-у... теоретически возможно, если без верхней одежды... - засомневался в своей стройной межгалактической теории Володя.
       - Да-да, - невесело хохотнул Степаныч, - а потом протащил гроб в эту же форточку... Дверь-то снаружи на замке, не так ли?
       Неужели то, что думает Володя, правда?!
       Уговорил всех присутствующих вернуться к самолёту и тщательно осмотреть место. С полчаса потоптались по целине, пока не нашли наконец занесённый снегом гроб... Пустой! Без крышки! Вскоре обнаружилась и она - чуть в стороне. А покойного нет нигде - в радиусе трёхсот метров. Дальше искать не было смысла - снег глубокий, а время-то поджимает. Как потом объяснять задержку, если погода звенит и видимость "миллион на миллион"?
       Хорошо, пусть так, а делать-то что в этом случае? У меня же сопроводительные документы... Документы. Точно, где мои документы из морга? Открываю планшет, а там... всего один экземпляр. Вот это номер! Разворачиваю сложенный пополам бланк и вижу, что на месте подписи родственников стоит какая-то закорючка, похожая на обычный крестик, сделанная карандашом. Там же, где должна быть моя подпись, пусто. Совершенным образом! Уфф...
       Показал документ всем присутствующим. Никто особо не удивился. Думаю, в сложившихся обстоятельствах наш коллектив смогло бы вывести из себя лишь явление усопшего - но не похороненного - ненца лично с требованием немедленно предать его земле. Только Володя вздохнул и протянул так, будто давным-давно всё предвидел:
       - Это они, гуманоиды, подпись оставили... Вежливые.
       А сам второй пилот сделался каким-то не от мира сего, что ли: лицо - белее мелованной финской бумаги, взгляд внутрь себя направлен, губы ниточкой. И невооружённым взглядом видно, ещё одно небольшое потрясение, и клиника Кащенко будет рада обслужить такого пациента.
       Между тем, световой день подходил к концу. Нужно было принимать решение о вылете. Только вот - куда? Стоп! Что значит - "куда"? Подпись-то о получении у меня имеется, пусть в виде крестика... но какая уж есть. Стало быть, полётное задание можно считать выполненным.
       - Вылетаем на базу! - кричу уверенно.
       Инопланетяне, черти, пьяный Степанович... Какая теперь разница, кто забрал покойника, если самолёт пуст. А родственники? Ну не могу же я являться к ним с пустыми руками, в самом деле! Для начальства же подпись имеется в "протоколе приёмо-передачи", не моей рукой сделанная, между прочим. Так что всё по чесноку, как говорят у нас в колхозе. Только вот нужно быстро гроб сжечь, чтобы улик не осталось, а то потом затаскают по инстанциям. Василий Степанович - человек с понятием, ему тоже неприятности ни к чему, сам распилил домовину и в печку пристроил. Ваньша при сём уже не присутствовал, в деревню ушёл, пообещав молчать. Особой надежды на него не было, потому мы пугнули парня, что он может пойти как соучастник, если сболтнёт лишнего.
       По прибытии домой мы с Володькой сдержанно попрощались, а со следующего дня принялись ждать какой-нибудь подлянки со стороны руководства - мол, вам доверили "самое дорогое", а вы, раздолбаи, доставить не сумели. Хорошо, что снова начались метели. Помехи в КВ-диапазоне сделали радиосвязь с дальним оленеводческим посёлком невозможной, а чуть позже я отправились в отпуск на полтора месяца. Гори оно всё синим пламенем! Если выяснится что-то, то получать "дыню в задницу" (выражение нашего замполита) всегда лучше отдохнувшим.
       Прошло время. Вернувшись после отпуска, я узнал, что мой второй пилот Володька уволился переводом в Ставрополье, не оставив ни записки, ни адреса. Так спешил уехать, что даже не проставился - вот это подозрительно.
       Когда снег сошёл совсем, я передал с вертолётчиками письмо Василию Степановичу, в котором спрашивал, не находил ли комендант "подснежник". Ну не в эфире же об этом спрашивать, верно?!
       Степаныч через неделю объявился сам - улетал на "Большую землю" - по профсоюзной путёвке нервы поправить. Заскочил ко мне в общагу, сообщил -никаких находок в районе аэродрома обнаружено не было. Если бы труп сгрызли песцы, то остались хотя бы косточки. А тут - ничего. По крайней мере, в округе, где можно пройти без риска угодить в болото.
       Загадка, которую задал нам "сбежавший покойник" продолжала оставаться тайной за семью печатями.
       Ещё месяца три я находился в не самом хорошем расположении духа - всё ждал, что дело с усопшим ненцем срикошетит бумерангом несимметричного ответа прямо мне по кумполу. Правда, все зимние мистические подробности пропажи рассеялись в голове вместе с первыми июньскими лучами незаходящего по случаю солнца. А тут ещё вагон и маленькая тележка работы, плюс - ввод в строй новёхонького, со скрипящим, будто хромовые сапоги, дипломом, второго пилота. Так лето и пролетело в заботах и трудах. А по осени я уже и вовсе почти ничего не вспоминал о февральской мистике. Хотя незадолго до этого мучился ночными кошмарами с собственным участием и раскосым мертвецом в главной роли; мертвецом, который приходил ко мне - то в расшитой зырянским орнаментом малице, то в смокинге, то в чёрном плаще Князя Тьмы. Одет всякий раз оригинально, но всегда с одним и тем же вопросом на устах: "Почему ты меня не довёз, лётчик Петька Зрячев?!"
       Пришла осень. Вероятность того, что меня отправят в рейс на ту площадку, куда я должен был покойного доставить, но не доставил, возрастала с каждым часом: навигация на реке заканчивалась, всё чаще шёл снег. Он вот-вот не растает, выпав на землю, и тогда наша эскадрилья будет брошена на перевозку людей на севере региона, пока не встанет зимник.
       А что это значит? Верно - я могу вольно или невольно встретить "обманутых родственников" перевозимого мной в последний путь оленевода. Впрочем, путь-то оказался не такой уж и последний, как вы понимаете.
       Уж не знаю, почему эти родственники раньше молчали, то ли их инопланетяне закодировали, то ли от долгих возлияний голова стала плохо работать, только всё могло в одночасье измениться. Для меня во всяком случае. Откроется правда, и не переучиться мне больше никогда на вертолёт. Да что там говорить, и на "аннушке" могут не оставить - выгонят с позором из авиапредприятия за нарушение трудовой дисциплины со взломом и похищением... Не мной, слава богу! Но разве кому докажешь, что нет вины командира воздушного судна в утрате груза. В авиации - КВС всегда крайний.
       Косил я изо всех сил, избегал полётов по "опасным" местам. Столько шоколада на секретаря командира лётного отряда извёл - ни одна бухгалтерия не сосчитает. Через неё, в общем, ставили меня в наряд так, чтоб не имел возможности огрести по полной. Но вечно так продолжаться не могло по законам диалектики. Если уж нарыв созрел, он просто обязан лопнуть, забрызгав окружающих гноем скрытого, тайного. Планиду на кривой козе не объедешь при всём желании.
       Так или иначе, изучая суточный наряд лётного отряда, обнаружил свою фамилию напротив рейса туда, куда бы ещё век не летать. Понял я - от Судьбы не уйдёшь. Сходил накануне в баню, побрился с утра тщательно, натянул чистую сорочку на чистое же тело, галстук-селёдку на отворот зажимом закрепил. Сверху - пиджачок форменный, тогда ещё с шевронами; плащ, фуражку в руку. В санчасть двинул на предполётное освидетельствование.
       А дальше - как в кино. Никогда не верил в чудеса и совпадения. Февральская история сильно поколебала мои материалистические взгляды. Но сам я в этом никак не решался себе признаться, просто старался не думать. Но пришлось. В общем, осенью в наших краях зачастую случается непогода, как и зимой. Вот и в этот раз... Не долетев до места назначения, плюхнулись мы на той же самой точке, что и в феврале. И встречал всё тот же улыбчивый Степаныч, только теперь в резиновых сапогах и армейской плащ-накидке, зато со мной не Володька, а новый второй пилот. И десяток пассажиров в довесок. Причём - совершенно живых и умеренно здоровых после болтанки при предельном боковом ветре.
       Едва колёса моей "аннушки" коснулись земли, дождь полил так рьяно, будто добросовестный пожарный подключил низкую облачность к пожарному же гидранту и врубил его на полную. В импровизированное помещение "зала ожидания" добрались уже совершенно мокрыми. И тут - дежа вю мне поперёк харизмы - Степаныч огорошил новостью: пару дней погоды точно не будет. Знаем, проходили. Тень покойного ненца словно бы преследовала меня. Думал, спирта комендант аэродрома предложит, как в прошлый приезд. В самый раз бы - для отдохновения. Не предложил. Оно и понятно - пассажирам ни к чему смотреть на моральное разложение должностных лиц во главе с командиром воздушного судна. Пусть спокойно обсыхают, себя в порядок приводят, обживаются. Может быть, не одну ночь коротать предстоит на "подножном корму" - на том, что Василий Степанович запасти успел в своих закромах за сезон. А там и грибы, и ягоды, и рыбец - в широком, а не донском "узкопартийном" понимании - копчёный да солёный, и оленина вяленая. Не пропадут пассажиры от голода. Это, извините, не у богатеющей за наш счёт авиакомпании газированную воду клянчить да засыпать на ступеньках вокзальных: живой человек за дело взялся - такой, как и мы с вами, не макроэкономическая функция в мудозвонном исполнении.
       И всё бы ничего, да дела давешние вспомнились, не по себе сделалось.
       - Слышь, Василий Степанович, о том покойнике февральском ничего нового не узнал? Не проявлялся ли он как, или его родичи?
       - Нет, Петя, всё тихо. Будто и впрямь гуманоиды уволокли нашего с тобой крестника. У самого на душе то и дело кошки скребут, ёпстер таг!
       Ближе к вечеру дождь только усилился, и это при штормовом ветре! Надежда вылететь к месту назначения назавтра таяла с каждой минутой.
       - По такому мытью к нам из деревни сегодня никто не придёт. Да и завтра, тоже... - задумчиво сказал комендант. - Хлеб кончился, придётся с сухарями вечерять.
       - А кто должен был прийти, метеоролог? - спросил я.
       - Он, а кому ещё-то. Слышал, наверное, что самолёт садился. Должен был догадаться и хлеба принесть. Он у меня смышлёный. Да только, видно, не захочет сажёнками-то... вплавь то есть.
       И точно - до вечера следующего дня метеоролог не появлялся. А когда стемнело и небесные хляби немного прикрыли свои порты, хотя ветер продолжал неистовствовать, кто-то принялся в дверь стучать. Степаныч открыл. Ба! Так это не знакомый мне скромняга-синоптик, а совсем посторонний мужчина восточной наружности. В мокрой малице и кожаных торбасах.
       Стянул с головы олений треух, похожий на упавшую в реку собаку - с него текло, будто брюссельский писающий мальчик Евросоюза витал у ненца над самой макушкой.
       - Здрасьте, аннако! Пассазира есть?
       - Здравствуйте, - ответил гостеприимный комендант на правах хозяина. - Тут полно пассажиров. Кого-то конкретно нужно?
       Но экзотический гость на вопрос никак не отреагировал. Он уже увидел нужного человека. Вернее, тот сам обратил внимание вошедшего на себя и приветливо поднял руку. Ненец поспешил к модно одетому мужчине лет сорока, пряча монголоидные глаза в глубине роскошной улыбки. Следом за оленеводом хвостом струилась пуповина осенних вод, будто бы связывающая вечернего гостя с непогодой за окном.
       - Эй, уважаемый, ты б разделся, обсох да рассказал, кто таков, - строгим голосом начал Василий Степанович. - Тут всё ж таки режимный объект, а не шалман цыганский. Сюда без билета нельзя! А ты ходишь - как у себя в чуме.
       - Пазалста, нацальник, не ругайся! Моя Николашка. Мало-мало промок я, согреюсь, аннако - поедем с товарич-газета на чум к себе. Олешка-омуль кушать, легенда наша писать.
       - Не понял, ты - что ли - пассажира забираешь?
       - Забирай, нацальник, забирай! Товарич-газета быстро-быстро стойбище надо. Погода нет долга. Три дня тута сидит - плоха савсем. Наша тозе здать нада. Никто легенда не говорит, олешка не пасёт. Скучно, фуйня, аннака.
       - А как же ты, уважаемый, городского корреспондента повезёшь по ледяному дождю? Ещё заблудишься, а с нас потом спросят - почему не доставили пассажира по назначению. Тут вёрст семьдесят-восемьдесят будет, если по прямой, а то и больше. Не лось начхал!
       - Доздь - не страцна, доздь - хоросо. Нарты на мокрый мох шибко ехай: три часа - быстра!
       - Так ведь темно уже.
       - Олешка сам дорога знает, нацальник. Прибезит, куда правильно.
       - Но ведь у корреспондента билет куплен, он пассажир...
       - Знаю, нацальник! На зима, аннака, самвсем без билета пассазира была. Дохлый в ящик лезала. Бригадир, аннака. Олешка его шибко-шибко по наст домчал. Снег многа, фуйня. Ехал полдня... Толька ящик плохо. Выбросил совсем.
       Я слушал и не верил своим ушам.
       - Постой, так это ты гроб зимой из самолёта вытащил?
       - Моя тащил. Крепка устал, пока ящик открыл и бригадира в нарты посадил...
       - А ключ?
       - Товарич нацальник дал. Сам не смог, аннака. Больно пьяный была. Другой нацальники савсем драва лезали - блать.
       - Ага, ты, получается, взял ключ, открыл самолёт, вскрыл гроб. Погрузил бригадира на нарты, потом вернул связку коменданту... И-и-и... ты ведь подпись на документе поставил? А как же узнал, где мой планшет лежит?
       - Нацальник дала... сказал - лётчик шибко заругает, если крестик не ставить. А потом спирт налил стакан - до стойбища сильна быстро ехай...
       - И как ты только покойника не потерял, засранец! - воскликнул Степанович, чтобы отвлечь моё внимание. Но я уже не слушал оленевода Николашу который рассказывал, как отбивал тело бригадира от нетрезвых волков, а просто прошипел коменданту изо всех своих накопившихся за семь месяцев змеиных сил:
       - Василий Степанович, что же ты молчал... гусь лапчатый! Я тут полгода на измене торчу - ни сна, ни отдыха... кусок в горло не лезет, а он молчит да ещё и шифруется! А ведь ты знаешь, что Володька из-за этого случая уволился и уехал! - Ярость просто распирала меня. Собрав всю волю в кулак, нашёл в себе силы, чтобы развернуться на каблуках и направиться к двери - во двор, в непогоду, только бы не видеть до одури противного коменданта... нет, не так - ставшего противным коменданта аэродрома.
       - Петь, Петя, стой, - заканючил Степанович. - Я ведь и вправду ничего не помню. Только лицо раскосое в треухе в памяти осталось. Но я думал, что глюк поймал - как говорится, привет от покойного бригадира, усопшего во цвете лет. Мало ли кошмаров... Сами бы меня засмеяли...
       - А разузнать потом толком никак?! - уже смягчившись, сказал я.
       - Ну, кто бы мог подумать, что оленеводы сами за своим начальником приедут...
       - Не "приедут", а "приедет". Он же один гроб с покойником ворочал. Представляешь, сколько тот весил?
       - Так после двух стаканов спирта любой дурак сможет...
       - Николашка говорил об одном...
       - Ну конечно, ему же не списывать по акту комиссионно, - пробурчал Василий Степанович, и мир на аэродроме сделался из виртуального вполне реальным. Жарко горела печь, отдавая псиной и другими не менее ароматными афродизиаками малица оленевода Николая, повешенная на бельевой верёвке. Стол по устоявшейся северной традиции ломился от угощений, среди которых оказались три молдавских яблока - дефицитнейший продукт по тем временам. Их прихватил в дорогу "товарич-газета". Мировой закусон!
       Кстати, а шоколад, которым я сорил в приёмной у командира лётного отряда, даром не пропал. Секретарша возомнила себе, что я за ней таким образом ухаживаю, вцепилась мёртвой хваткой борца сумо и в ЗАГС затащила. Уже больше тридцати лет вместе, двое детей, трое внуков. Повязал нас февральский покойник на всю жизнь. Да я и не жалею...

    37


    Васильева Н. Живая вода   15k   "Рассказ" Любовный роман, Сказки

      
      
      - Так ты готова или нет? - голос мужа вывел Марину из задумчивого оцепенения.
      А думала она ни много ни мало - о том, на что способна любовь? Из-за любви она вышла замуж, несмотря на недовольство родителей. Из-за любви больше года зубрила с трудом поддающийся изучению язык. Из-за любви согласилась приехать сюда. Из-за нее же сегодня выглядит, словно гимназистка или сестра милосердия.
      Молодая женщина с раздражением посмотрела в зеркало, откуда на нее уставилась тощая особа с бледным - ни грамма косметики - лицом, в цветастом платке, из-под которого нахально торчал рыжий локон. Одето это пугало было в закрытое, не смотря на летнюю жару, платье с длинными рукавами. Нет, Марина и раньше носила юбки и платья, хотя предпочитала джинсы и шорты. И косметикой она не злоупотребляла - пара мазков помадой, тушь на светлые пушистые ресницы да припудрить особенно нахальные веснушки - не больше. Но жесткий ежедневный дресс-код, несвобода, на которую она согласилась из той самой любви - это уже перебор.
      Шел третий день их гостевания в горной деревушке. Марина нервно передернула плечами, заправила непослушную прядь и взяла сумочку. Голове под платком было жарко, влажное от пота платье уже липло к телу. Заждавшийся жену Закир окинул ее с ног до головы испытующим взглядом, довольно улыбнулся, чмокнул в щеку и повел на заклание.
      
      Сегодняшний вечер был особенным. Молодым супругам предстояло навестить ближайшую родню мужа с патриархом семьи во главе. Навестить, потому что они поселились у школьного приятеля Закира. Слишком много родственников жаждали исполнить долг гостеприимства, поэтому пришлось извернуться таким образом, чтобы избежать недовольства и обид.
      Марина уже заранее ожидала скучного застолья, на котором она и старухи окажутся единственными женщинами, имеющими право сидеть наравне с мужчинами. Да еще весь вечер изображать из себя немую - это именно то, о чем она всю жизнь мечтала. Не правда ли?!
      Но только они переступили порог, не успел Закир обменяться бурными приветствиями и с половиной братьев, дядюшек и кузенов, как к Марине подошла молодая женщина и со словами: "Вас зовет Хадижат-нани", - проводила гостью на женскую половину дома.
      
      Про бабушку мужа Марина была наслышана. Та держала в ежовых рукавицах не только невесток и дочерей - суровую старуху побаивались и мужчины. Но предстоящая встреча с семейной бабой-ягой не испугала Марину, скорее - пробудила в ней любопытство.
      Комната старухи напоминала внутренность узорной шкатулки - тесная и душная от покрывавших пол и стены ковров. Марину поприветствовала грузная старая женщина, укутанная в темные шали. Ничего устрашающего во внешности Хадижат-нани не было, разве что крупные желтые зубы, которые она выставила в приветливой широкой улыбке. Маринина провожатая вышла, скрипнув дверью, вернулась через пару минут с подносом: заварочный чайник, чашки и сладости, после чего молча исчезла за дверью.
      - Садись, внучка, уважь старуху, - заговорила наконец Хадижат и кивнула на россыпь подушек рядом с собой. - Долго же этот негодник Закир прятал от нас свое сокровище. Ох, долго. Я боялась, что и не увижу.
      Она ласково похлопала Марину по ладони и протянула чашку.
      - Пусть мужчины там повеселятся, а мы устроим свой маленький праздник здесь. Расскажи-ка мне, внучка...
      Последовали расспросы про здоровье Марининых родителей и брата, про учебу в университете и дальнейшие планы, про то, уважительно ли относится "этот-шалопай-Закир" к будущей матери его сыновей. Марина отвечала на вопросы любопытной старухи, пила маленькими глотками кисловатый пахнущий незнакомыми травами чай и терпеливо ждала окончания пытки. Где-то полчаса спустя старуха умолкла, отодвинула поднос, поерзала, устраиваясь поудобнее и неожиданно спросила:
      - Ты любишь сказки, детка?
      - Конечно, уважаемая Хадижат.
      - Тогда я тебе расскажу одну. На что еще годны такие старухи, как я? Только чтобы помнить старинные истории и рассказывать их молодым. Итак, было это давным-давно...
      
      * * * *
      
      Было это давным-давно. Было это в те времена, когда овцы обрастали такой густой шерстью, что еле передвигали ноги под ее тяжестью. Когда козы давали молоко жирное как сливки и сладкое как мед. Когда юноши были отважны, как горные барсы. Вот как давно это было.
      В одном из селений у старика-старосты подросла красавица дочь. Многие мужчины заглядывались на нее, и было на что посмотреть: стройная, как молодая козочка, голосистая, как птичка, с кожей белее снега на горных вершинах и глазами, сверкавшими ярче звезд. Многие заглядывались, но решились просить у отца Гулизар - так звали красавицу - только двое. И надо же такому случиться, что решились они на это в один и тот же день и час. Оба были сыновья достойных отцов, да и сами - богатыри хоть куда! - оба принесли богатые дары. Как выбрать из них одного? Как отказать другому? Как избежать кровной вражды, неминуемой после отказа? Об этом задумался отец Гулизар. Мудрый он был человек - не чета нынешним! Попросил он юношей подождать решения до утра, а сам скрылся в хижине. Из тяжких дум вывела его старая мать:
      - Устой молодцам испытание, - предложила она. - Да такое, чтобы от него польза не только тебе - всему селению вышла. Слышала я от своей матери, а та от матери своей матери, что есть в горах чудесный родник...
      
      Едва рассвело, пригласил староста друзей и соседей в свой дом и поклялся отдать прекрасную Гулизар в жены тому, кто первым принесет целый бурдюк живой воды из волшебного источника. Путь до того родника не так долог, как труден. Предания гласят, что пройти к нему можно только через пещеру. Пещера та находится между каменными грудями горной пери, а охраняет проход злобная джаду-ведьма. И только горные духи знают, что и кто еще может встретится на пути смельчака.
      Влюбленным неведомы сомнения и страх. Оба жениха положили в заплечные мешки хлеб и сыр, взяли по крепкому посоху и пустились в путь. Выйдя из селения, они остановились и бросили жребий. В горы вели две тропы, пастуху Гамиду досталась левая, а скорняку Тагиру - правая. Оба юноши были храбры, умны и хороши собой, но Гамид отличался ловкостью, а Тагир - недюжинной силой. И каждый мечтал, что именно он выйдет победителем и получит в жены красавицу Гулизар.
      Как только тропинки разошлись настолько, что одному невозможно стало видеть другого, Тагир побежал изо всех сил, надеясь обогнать соперника. Гамид же свернул в дороги в тень и разложил на развернутом платке еду, следуя поговорке: "Поспешай медленно".
      
      Не долго, не коротко, но не прошло и двух дней и двух ночей, как силач-Тагир первым добрался до места. Смотрит он - узкий проход внутрь горы ведет, а возле него на валуне огромная старуха сидит и каменным гребнем всклокоченные седые волосы вычесывает. Змеи, жабы и другие мерзкие твари с ее головы на землю так и сыплются. Одета ведьма в зеленый передник. Шею старухи в несколько рядов обвивает ожерелье, да не из самоцветных камней - из костей людских. Дряблые груди до толстого брюха виснут, а когти у ведьмы длиннее, чем зубья вил. Старуха носом потянула, зубищами щелкнула и кричит грубым голосом:
      - Вот и завтрак пожаловал. Как ты предпочитаешь, путник, быть съеденным сырым или тебя сперва подкоптить?
      - Не поймав зайца, уже шкуру с него снимаешь? Сначала попробуй меня побороть, - на те слова ей Тагир отвечает весело.
      Не успела ведьма замахнуться, как он ухнул и вбил ее в камень по колени. Джаду завизжала так, что камни с гор посыпались, и ударила силача кулаком, как кузнечным молотом. Он по пояс в камень ушел.
      - Спасибо, бабушка, помогла. Теперь мне бежать никак нельзя, придется тебя победить, - с этими словами Тагир обеими руками ее по плечам стукнул. Глядь, а из камня только голова ведьмы торчит.
      - Приятно оставаться, бабушка. Смотри, как бы тебе солнце голову не напекло, - засмеялся парень и внутрь горы ушел.
      
      Долго ли, коротко ли, но дошел и ловкач-Гамид до пещеры. Глядит и глазам своим не верит: торчит из камня голова прекрасной девушки. Смотрит красавица на него, а по щекам румяным горькие слезы ручьем текут.
      - Какой злодей тебя, сестрица, так обидел? - ахнул юноша. Одно хорошо - зубило с молотком он с собой захватить не поленился. А когда красавицу из каменного плена вызволил, то про все на свете забыл - глаз от нее оторвать не может. А джаду скромнее скромного - глаза долу опускает, волосами пышными нагие перси прикрыть пытается.
      - Будь моей младшей женой, - ей Гамид говорит. - Я больше ни одному волосу с твоей головы упасть не позволю.
      Джаду хоть и ведьма, но тоже сердце у нее не изо льда. Приглянулся ей молодой пастух, воспылала она к нему жгучей страстью. А если джаду кого полюбит, то на веки вечные. Облобызала она ноги спасителя и с радостью женой стать согласилась.
      
      А волшебный источник, что на другой стороне горы, охранял громадный черный дэв. Наложено на него было горной пери заклятие - никуда от родника не уходить. Поэтому страдал дэв от жестокого голода, ослабел и мечтал только об одном - о большом куске сочного мяса. Звери про чудовище знали и близко к дэвлоху не подходили, и уже лет сто как ни одного храбреца на закуску не попадалось. Тосковал дэв, волосатое тощее брюхо оглаживал и по сторонам поглядывал. Глядь, а из чрева горы человек карабкается. Обрадовался дэв, свою дубину схватить хотел, да не смог ее даже с земли поднять.
      Увидел Тагир чудовище - не испугался, в честном поединке сразиться ему предложил.
      - Не буду я закон гор нарушать - с гостем драться. Извини, дорогой, попотчевать тебя ничем не могу, у самого сто лет как крошки во рту не было. Зато пей - сколько хочешь. Лучше моей воды во всем свете не сыскать! - ласково дэв говорит и на родник ладонью-лопатой указывает.
      Удивился Тагир добродушию чудища, поблагодарил хозяина и спрашивает:
      - В народе рассказывают, вода в твоем ручье непростая, волшебная. Скажи, страж источника, в чем секрет волшебства?
      - Никакого секрета, добрый человек. Каждый глоток прибавляет сорок лет жизни. Если же напьешься вволю, обретешь бессмертие.
      Услышав слова дэва, ринулся Тагир к роднику, на колени упал и стал живую воду глотать. Пил он ее, пил и никак остановиться не мог, ведь с каждым глотком его жажда становилась все сильнее. Уже глаза из орбит вылезли, а он остановиться никак не может.
      Когда гость раздулся как шар и с треском лопнул, исторгнув всю выпитую воду обратно, дэв радостно в ладоши захлопал и прорычал:
      - Вот твой бессмертный дух, дорогой гостенек, и отправился в Рай. А жалкая плоть твоя послужит пищей хозяину.
      И тело несчастного скорняка исчезло в пасти чудовища. Только косточки хрустнули.
      
      Насытился дэв и заснул. Храпел он так сладко, что с деревьев вокруг родника вся листва облетела, а когда проснулся, то собственным глазам не поверил. Сто лет не было у него гостей, а тут в один день сразу трое пожаловали. Сто лет он не вкушал пищи досыта, а утехам плоти с юными девами не предавался почти тысячу лет. Увидел дэв красавицу и остолбенел. Пожар страсти загорелся в глазах чудовища, слюна вожделения закапала с длинных клыков на лохматую грудь, огонь опалил его чресла.
      - Привет тебе, добрый человек. Давай меняться. Я не только разрешу напиться из моего ручья - можешь забрать с собой воды столько, сколько сможешь унести. В обмен - отдай мне эту прекрасную деву.
      Джаду склонилась к уху возлюбленного и прошептала:
      - Соглашайся, а не то он все равно отберет меня силой, а тебя убьет и съест. Только заставь его поклясться мужской силой, что он не нарушит данного слова и ответит тебе на один вопрос.
      - Спрашивай, - согласился дэв.
      - Ты говоришь, вода в твоем ручье продлевает жизнь. Скажи мне, страж источника, продлевает ли она молодость?
      - Каждый глоток прибавляет тебе сорок лет сверх от Бога данных. Если же напиться вволю, то обретешь вечную жизнь. Вечную жизнь, но не вечную молодость. В сто лет ты будешь столетним стариком, в двести - двухсотлетней развалиной.
      Сказав это, дэв впился в губы красавицы, поднял деву на руки и потащил ее в заросли на свое вонючее ложе. Ослепленное похотью чудовище и не заметило, как джаду приняла свой истинный облик, а нежные объятия превратила в удушающие обручи.
      
      Гамид отпил из родника два глотка, и как его ни терзала жажда, как ни манил родник, вытер губы досуха и набрал полный бурдюк воды. Его мучили стыд и злость. Он обещал оберегать свою возлюбленную, а не прошло и дня, как нарушил свое обещание. Униженный, с горящими от стыда щеками он боялся поднять глаза, ожидая увидеть раздавленную насилием розу, но его встретил по-прежнему благоухающий цветок. От радости он чуть не обезумел, как Маджнун, но не отважился узнать, как его красавица справилась с дэвом, следуя поговорке: "Меньше знаешь, почиваешь с миром".
      
      Долго ли, коротко ли, но вернулся Гамид-ловкач домой. Не один - с женой-раскрасавицей и полным бурдюком слез волшебного источника. С почетом был встречен Гамид в родном селении. Каждый отведал живой воды. Коварный дэв утаил еще один секрет родника - долголетие передается потомкам тех, кто ее выпил, поэтому с тех пор люди в наших горах живут долго. Староста отдал победителю в жены прекрасную Гулизар. Такой свадьбы, как у нее с Гамидом еще не видели в тех краях и, наверное, больше не увидят. Выпитым можно было ручеек превратить в полноводную реку. Сыра съедено столько, что из него можно сложить высокую гору. Две отары овец пошли под нож для угощения гостей. Десять дней и десять ночей веселилось селение. Вот что это была за свадьба!
      Говорят, что Гамид - прародитель нашей семьи. Неизвестно только, кто был нашим предком - сын прекрасной Гулизар или влюбленной джаду. Еще говорят, что счастье обошло Гамида-ловкача стороной. Обе жены попрекали и пилили мужа до самой его кончины. А прожил он сто пятьдесят лет без одного дня. Гулизар обижалась за то, что он взял себе вторую жену. А джаду тосковала по свободе: все в селении мужа было ей непривычным и чужим, и сама она там была чужая. Однако друг с другом же обе жены Гамида не ссорились, потому что там, где правят мужчины, женщины должны быть выше взаимных обид.
      
      * * * *
      
      Муж уже крепко спал, а Марину мучила бессонница. Она стояла у окна, смотрела на непривычно темное летнее небо, в котором нахально перемигивались звезды, и думала.
      Зачем она здесь? На что старуха намекала своей странной легендой? И кто она сама для этих людей - прекрасная Гулизар или ведьма-джаду, под красивой внешностью которой таится чудовище?

     Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

    Как попасть в этoт список
    Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"