Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

 

 

Счастье в подарок

 

 

Пролог

 

Утро первого января было солнечным и морозным. Улицы на удивление тихи и безлюдны, не шумят на опустевших дорогах машины. Такая иделическая картина непроизвольно наводила на мысли о каком-нибудь зомби-апокалипсисе, отчего становилось немного не по себе. Не кричит на детских площадках ребятня, не снуют туда-сюда по своим делам взрослые, витрины магазинов плотно прикрыты жалюзи - город вымер.

Я сидела на кухне Ларискиной однушки и с удовольствием потягивала крепкий чай с лимоном и вареньем. На столе были в беспорядке расставлены тарелки с салатами, бутербродами, остатками запеченной утки и холодцом. Где-то под окном стояли пара пустых бутылок из-под шампанского и водки, несколько не открытых литров сока и бутылка коллекционного коньяка, которая была повязана красным бантом - подарок. Сама Лариса стояла у раковины, уставившись в одну точку, и механическими движениями намывала подгоревший противень. На кухне царила та самая кисельно-вязкая атмосфера, когда каждое твое движение растягивается и становится тягуче медленным и плавным. Казалось, залети сюда сейчас муха - и та бы тоже завязла в этом киселе. Было спокойно и тихо. Где-то на краю слуха, в зале, бубнил старенький телевизор, повторяя прошлогоднюю программу "Голубого огонька".

- Лар, а Павлуша где? - встрепенулась я, и оглянулась на вход в зал. Лара на мгновение зависла, перестав надраивать противень. Отмерла, оглянулась на меня с круглыми глазами, открыла рот, чтобы что-то сказать и опять зависла - взгляд у нее расфокусировался, став безмятежным и равнодушным. Что я успела подумать за эти считанные мгновения? Да все самое ужасное. Вплоть до того, что Павлуша в самом разгаре новогоднего празднования был забыт на улице после запуска фейерверков.

- Так у родителей, - с облегчением выдохнула эта горе-мать, видимо вспомнив, где все-таки оставила своего пятилетнего сына. Я тоже выдохнула, оседая на табурете. Она вновь начала мыть противень, а я сделала новый глоток чая.

- Как отметила-то? - спросила Лариса, закрывая кран и поворачиваясь ко мне.

- Да как, нормально. Посидела, послушала песни, Путина, съела пару ложек оливье да спать легла.

- Ну да, по тебе видно, - согласно кивнула она, вытирая руки вафельным полотенцем и присаживаясь за стол. Сидим, молчим. Она, подперев подбородок кулаком, не сводит с меня взгляда, а я невозмутимо ковыряю вилкой в холодце.

- Знаешь, - начала я, - я тут решила... - замялась, не зная, как закончить мысль. Лариса ждала, а я все молчала.

- Ну, раз решила, то делай. - Сказала внезапно она и принялась перекладывать салаты по пищевым контейнерам, - Лишь бы не жалела потом. А со всем остальным справимся.

- И даже не спросишь, что решила? - удивилась я, поднимая голову.

- Спросить-то может и спрошу. - Согласно кивнула Лариса, засовывая в рот ложку не влезшего в контейнер салата, - И даже, может, попытаюсь отговорить от того, что ты там решила. А, может, и нет. - И внимательно посмотрела на меня своими карими глазами. - Так к чему мне готовиться?

Я тяжело вздохнула, собираясь с мыслями. Покрутила в пальцах вилку, отложила ее к тарелке с нетронутым салатом.

- Ребенка я хочу, Лар. Усыновить. Совсем кроху.

Лара молчала. Долго. Тихо. Я на нее не смотрела. А потом, она тяжело поднялась из-за стола и пошла в комнату, бубня на ходу что-то о том, что где-то на антресолях остались Пашкины старые вещи и пеленки.

От сердца отлегло.

 

 

Глава первая

 

Мир Риты рухнул в тот самый момент, когда тест показал две полоски. Сначала она, естественно, не поверила собственным глазам и посчитала, что это какая-то ошибка. Но второй тест подтвердил, что глаза ее не обманывают. Затем она подумала, что это шутка. Чья-то злая и ни черта не смешная шутка. Она даже дернулась в сторону двери, чтобы найти этого горе-шутника... Но остатки здравого смысла все же ее остановили. Так шутить над ней не посмел бы даже ее на всю голову оторванный брат.

Рита прикрыла глаза и длинно выдохнула. Паника медленно подступала, заставляя леденеть ступни и потеть руки.

- Твою мать... - начало мелко потряхивать, и Рита обняла себя руками.

В голове полная каша. Вопрос, бьющий набатом по вискам - что делать, что делать? Первый порыв - рассказать все маме - был задушен тут же, на корню. Нельзя, чтобы мама узнала. Нельзя, что бы вообще кто-нибудь узнал, иначе будет такой скандал, что... Что? Что будет, если ее, Риты, родители узнают, что она забеременела?

Что скажет ее мать - владелица одного из крупнейших SPA-салонов Москвы, светская львица, которая крутится в кругу звезд, как сыр в масле?

Что скажет ее отец - совладелец российского филиала одного из самых крупнейших аукционных домов мира, который общается на "ты" самыми богатыми людьми мира?

Что скажет ее брат - повеса, кутила и ведущая модель Московского модного дома мужской одежды?

Господи, они не поймут. Это будет самое большое разочарование в их жизни - любимая дочь, подающая столько надежд: умница, красавица, модель, певица и просто звезда светских вечеров - и "залетела"? Это будет просто предательством с ее стороны. Именно так семья это воспримет.

Эта беременность никому не нужна. Этот ребенок никем не желанный. По крайней мере - не ей.

Рита содрогнулась всем телом и ее затошнило от ужаса. А что, если об этом узнают в прессе? Это будет удар по репутации всей ее семьи. Этого нельзя допустить.

Глаза ее заметались по комнате и наткнулись на яркий чехол сотового телефона. Цепочка действий выстроилась в ее голове мгновенно.

Она бросилась к столу, на котором стоял открытый ноутбук и вбила в строке поиска самую дорогую частную клинику. Записала на листке адрес и номер телефона, сложила в сумку паспорт, страховой полис и кошелек. Выглянула в окно, чтобы нажать на кнопку запуска двигателя машины и выскользнула из комнаты.

 

***

 

- Арина Павловна, вы, наверное, что-то не понимаете, - процедила Рита, исподлобья смотря на доктора, - или путаете.

Арина Павловна только недовольно поджала губы, но продолжила говорить сухим профессиональным тоном:

- Нет, Маргарита Викторовна. Это вы не понимаете. Прерывание беременности на таком сроке грозит Вашему здоровью очень серьезными последствиями, вплоть до летального исхода. Не говоря уже о том, что плод уже сформировался на столько, что прерывать сейчас беременность равносильно убийству человека. Ребенка. - поправила она сама себя.

- Вы что, серьезно?! - едва ли не лучше змеи зашипела Рита, - Такого не может быть! Какой срок?! У меня даже живота нет!

Она выдохнула и резко успокоилась. Отбросила с плеча длинный хвост и спокойно спросила.

- Ладно, хорошо. Я поняла. Сколько вы хотите? Называйте любую цену. Я переведу деньки тут же. - в подтверждение слов она достала телефон и с готовностью посмотрела на Арину Павловну.

- Маргарита Викторовна... - доктор сокрушенно покачала головой и встала из-за стола. - При всем моем уважении, дело не в деньгах. Я не могу пойти на такой риск. Срок Вашей беременности составляет около восемнадцати недель. Законодательство Российской Федерации запрещает прерывать беременность сроком более двенадцати недель. То, что Вы хотите сделать, уже противозаконно. Не говоря уже о том, что Вы предлагаете мне взятку, чтобы значило, что Вы готовы нарушить закон дважды, подбивая на это и меня.

Рита отступила на шаг от доктора, неверяще смотря на нее. Плечи ее мелко затряслись, и с резким всхлипом она осела на стул.

- Господи, нет... - прорыдала она в ладошки. - Что же делать...

Арина Павловна подошла и погладила ее по плечам, говоря:

- Маргарита, я все понимаю. Решение прервать беременность является исключительно Вашим правом, но, к сожалению, Вы опоздали. Сейчас для Вас я вижу только один безопасный вариант. Все-таки выносить и родить ребенка. Но раз уж он действительно Вам настолько не желателен, Вы вправе оставить его в роддоме, написав отказную.

- Вы не понимаете, - всхлипывая, произнесла Рита, размазывая по щекам тушь и слезы. - Нельзя, чтобы родители узнали. Они ни за что не должны узнать!

- Вам повезло, что вы уже совершеннолетняя молодая женщина. Если бы вам было меньше восемнадцати лет, я обязана бы была оповестить Ваших родственников или опекунов. Однако, Рита... - Арина Павловна пожевала губами, подбирая правильные слова, - ... если все действительно настолько серьезно... Как Вы сами сказали, живот едва ли заметен. Плод довольно мал, даже несмотря на срок, поэтому, могу предположить, что велика вероятность того, что Ваша фигура вплоть до срока не претерпит сильно заметных изменений, если, конечно, ее грамотно скрывать свободной одеждой.

Намек Рита поняла. Схватила за руку и с надеждой посмотрела на женщину.

- Я слышала, что некоторые рожают на седьмом месяце.

- Это так. Но, как Вы должны понимать, это неправильно. В таких случаях происходит врачебное вмешательство, делается Кесарево сечение, и ребенок искусственным путем появляется на свет. Но это все делается в связи с особыми обстоятельствами, которые угрожают жизни и здоровью, как матери, так и ребенка. Так что...

- Чем быстрее я избавлюсь от ребенка, тем лучше. - перебила доктора Рита. - На седьмом месяце появляется вполне живые дети, поэтому ни вы, ни я, так чтимый вами закон не нарушим.

Арина Павловна только недовольно вздохнула и перевела тему на более безопасную.

- Маргарита Викторовна, - сказала она, отойдя от девушки и садясь за свой стол, - скажите пожалуйста, как так получилось, что Вы не знали о Вашем положении в течение столь длительного времени?

- Чуть меньше полугода назад мне поставили диагноз аменорея. Это стало последствием анорексии, поэтому я не сильно переживала по поводу отсутствия менструального цикла.

- Анорексия, значит... что же. - Арина Павловна достала из стола чистый бланк и начала в нем что-то писать, - Я попрошу принести Вас свою медицинскую карту, чтобы оформить Вас в этой клинике. Если Вы не возражаете, я лично буду вести Вашу беременность. В связи с возникшими осложнениями в Вашем организме, не обещаю, что беременность будет легкой.

Рита согласно кивнула в ответ.

 

***

 

Следующий месяц для Риты прошел относительно спокойно. Она порядком успокоилась, поняв, что живот действительно практически незаметен, даже если носить довольно облегающие вещи. Но все-таки прислушалась к совету Арины Павловны и часто ее можно было увидеть в модной, но свободной одежде. Для личного спокойствия Рита носила подтягивающее белье, хотя и понимала, что пока в том нет необходимости. Пила все предписанные доктором таблетки, высыпав их в упаковку из-под простых витамин для отвода глаз.

С родителями она пыталась вести себя, как обычно, хотя ей все время казалось, что ее тайна вот-вот раскроется. Она и сама заметила, что стала более раздражительной: чаще стала реагировать на глупые, но безобидные подколки брата, которые раньше просто пропускала мимо ушей, огрызаться, пару раз даже почти заплакала, только силой воли удержав слезы и оставив глаза сухими.

Время от времени брат наигранно хмурился и спрашивал, не покусала ли ее бешенная собака. И Рите пришлось стать осторожней. Она попросила у Арины Павловны рецепт на успокоительное, которое помогло вернуть ее поведению прежнюю видимость.

Однако, Стас - брат Риты, несмотря на все свое легкомыслие, дураком никогда не был, хоть его сестра всегда считала обратное. Как бы то ни было, но волей-неволей он стал все чаще присматриваться к ней. И от того, что видел, все чаще впадал в задумчивость и все больше хмурился. Как отменный знаток моды и, соответственно, модных трендов, а также вкусов и предпочтений сестры, он не мог не отметить, что стиль ее одежды изменился. Стал более закрытым и свободным, несмотря на то, что Рита всегда любила показать свою фигуру. Да и замкнутость и нервозность самой Риты не заметить могли только вечно занятые родители, которые детей то видели на светских вечеринках едва ли не чаще, чем в собственном доме.

И все же, Стас не был бы собой, если бы понял все так, как оно есть на самом деле.

- Хочешь, я поговорю с ним? - этот вопрос прозвучал в конце первого из трех месяцев, по истечение которых Рита планировала наконец-то избавится от всех своих проблем раз и навсегда. И не столько сам вопрос был неожиданным, насколько неожиданным было понимание того, кем и с какой интонацией он был озвучен.

Рита обернулась через плечо, отвлекшись от экрана ноутбука и посмотрела на Стаса, стоящего в дверях ее комнаты.

;- Что? - вопрос сорвался с губ прежде, чем она успела о нем подумать. Вот так случай! Не так уж часто Стаса можно было застать дома, бывало, он на несколько дней где-то пропадал, заезжаю домой только для того, чтобы принять душ и переодеться, что уж говорить о ее комнате? Да ноги его здесь не было с того времени, как ей исполнилось тринадцать лет. Поэтому Рита очень удивилась увидев, как он расслабленно подпирает косяк ее двери.

Стас выразительным взглядом обвел комнаты сестры, будто видел ее впервые в жизни. Хотя почему будто? В последний раз, когда он здесь был - обои были отвратительного кислотно-розового цвета, огромная кровать с таким же розовым балдахином и кукольный замок для Барби едва ли не во всю стену. С тех пор он зарекся появляться на территории сестры.

Однако, сейчас в комнате преобладали нейтральные бежевые и фисташковые тона, приятные глазу. Никаких балдахинов и кукольных замков.

"Почти по-спартански" - с удивлением отметил он, рассматривая аскетично обставленную комнату: стол, кресло, кровать, шкаф и комод - это все, что было из мебели. Хотя стоит отдать должное, все смотрелось на уровне, гармонично и стильно: обыгрывалось длинноворсным ковром фисташкового цвета и такого же цвета акцентами в интерьере.

- Какого черта ты здесь забыл? - раздраженный голос Риты выдернул его из собственных мыслей. Она развернулась к нему лицом и нахмурилась.

Стас не стал ходить вокруг да около, свободно зашел в комнату и, сев в кресло напротив стола, терпеливо повторил:

- Если. Ты. Хочешь. Я могу. С ним. Поговорить. - делая паузы после каждого слова, будто разговаривал с умственно отсталой, сказал он и ухмыльнулся, наблюдая за реакцией сестры. У Риты зачесались руки кинуть в поганца чем-нибудь увесистым, однако она сдержалась, вместо этого, сложив их на груди.

- О чем ты? - о, нет, конечно она поняла, о чем, а точнее о ком он говорил. Но, как делала всегда, когда хотела уйти от ответа, сделала вид, что не понимает, о чем идет речь.

- О, нет-нет, Рит, только не со мной! - хохотнул Стас и резко подался вперед, опершись локтями о колени и уперев подбородок в сомкнутые кисти рук. - Я тебя знаю, как облупленную, дорогая. Так не строй передо мной дурочку, это прокатит только с отцом.

Рита сразу же ощетинилась.

- Проваливай, придурок. Бесишь.

- Нет, так не пойдет. - мотнул кудрявой головой Стас. - Ты в последние месяцы сама не своя. И стала такой после того, как разбежалась с...

- Заткнись и катись отсюда! - резкий окрик Риты не возымел нужного эффекта, и Стас, будто не услышав его, упрямо повторил:

- ... разбежалась с Волковым. Это конечно не мое дело, но твое нынешнее состояние меня странным образом беспокоит, - он недовольно дернул уголком рта.

- Так обратись к врачу, - огрызнулась Рита и встала из-за стола, отходя к открытому окну. Ей вовсе не хотелось поглядеть на улицу или подышать свежим воздухом. Ей нужно было сделать вид хоть какой-то деятельности, чтобы показать брату, что она занята, и ему уже давно пора сваливать из ее комнаты по своим супер-важным делам: погонять по городу на тачке, нарушая правила, засветиться в парочке VIP-клубов и все остальное в том же духе, не терпевшее отлагательств. И, да, она была чертовски занята, смотря отсутствующим взглядом куда-то за линию горизонта.

- Я тоже думал об этом, спасибо. - согласно кивнул Стас и замолчал, смотря на ровную, как доска, спину сестры. В привычном жесте провел языком по верхним зубам, прицыкнул, не отрывая от нее внимательного взгляда.

- Рит? - Рита не любила, когда он говорил таким тоном. Хотя это было всего два или три раза за всю ее жизнь, но, когда он начинал так говорить... Тогда сразу приходило осознание того, что этот засранец на семь лет старше ее. Что по сути он уже взрослый, солидный, в какой-то степени умудренный жизнью тридцати двух летний мужчина. - Рита, - ответа не последовало. - Что с тобой происходит?

- Ничего не происходит, - буркнула Рита, не поворачиваясь к брату. - И говорить ни с кем не надо, обойдусь.

Сердце Риты забилось сильнее об одной мысли о Волкове. От обиды ли, от волнения, она сама сказать точно не могла. Но то, что этот мужчина волновал ее мысли даже спустя столько времени уже значило, что она все еще к нему не равнодушна.

И главное, по какому-то нелепому стечению обстоятельств, Волков является лучшим другом ее брата.

'Как в какой-то дешевой мелодраме!' - всегда смеялась над этим Рита. Не в пору ли сейчас об этом поплакать? Губы скривила не то грустная улыбка, не то гримаса боли.

Хотя к обиде и волнению, несомненно, примешала и еще одно чувство - страх. Ведь Волков был непосредственным виновником тех проблем, которые в одиночку пытается решить Рита.

- Послушай, - сказал Стас, отвлекая ее от мыслей, - все проблемы решаемы. В последнее время на тебе лица нет. Давай я с ним поговорю, может быть он все обдумает, и...

- Я сказала - не надо ни с кем говорить! - вскричала Рита, резко оборачиваясь к брату. Глаза ее зло сузились. - Что ты вообще приперся сюда, а? Строишь из себя заботливого брата?! Личного психолога?! Что ты лезешь ко мне?! Нет у меня проблем, понимаешь?! Нет! - голос Риты был визглив и к концу своей речи немного охрип. Стас нахмурился и встал с кресла. Они стояли друг на против друга, разделенные кроватью.

- Успокойся, истеричка. - спокойно, но предупреждающе, сказал Стас. Он совсем не понимал, что происходило с сестрой и, тем более, не понял, что произошло сейчас. Почувствовал глухое раздражение на нее, на себя, на ситуацию в целом.

'И правда, какого черта я здесь забыл? Почему я должен возиться с этой малолетней истеричкой?' - спросил он сам себя, и, не смотря на явное желание уйти отсюда побыстрее, остался стоять на месте.

- Не смей называть меня истеричкой, - угрожающие прошипела Рита, наклонив голову и выставив на него указательный палец - так всегда делала мать, когда ругалась с отцом. Это значило, что если отец не замолчит сию же секунду, то в ход пойдет тяжелая артиллерия в виде криков, слез и парочки разбитых предметов интерьера.

Надо же, будто прочитала его мыли. Но, конечно же, это был ответ на его предупреждение. Надо отдать матери должное - у нее это выходила намного убедительнее, чем у сестры, а потому Стас полностью проигнорировал ее слова.

- Пошипи-пошипи, - поощрительно сказал он и для достоверности кивнул. - Рита, я говорил тебе, что ты не умеешь разговаривать со старшими. Это никуда не годиться. Заканчивай свои истерики и объясни в чем проблема. Иначе я спрошу это уже у Волкова.

- Что ты заладил Волков, да Волков, а? - верхняя губа Риты приподнялась, как если бы она зарычала, обнажая зубы. - О чем ты его спросишь? О чем поговоришь? Может морду ему еще набьешь? Кажется, Стас совсем потерял нить разговора. Набить морду? Волкову?

- За что? - в слух спросил он у нее. - За то, что он бросил тебя, узнав, что ты ему изменила? - зачем он это сказал? Он ведь хотел сказать совсем иное, но внезапно накатившая и так же неожиданно схлынувшая обида за лучшего друга дала свои плоды, сорвавшись с языка.

Это был удар ниже пояса. Рита и сама знала, что была виновата. Но одно дело винить себя самой, и совсем другое слышать укор из уст других людей. А Рита очень не любила эти гадкие чувства - уязвленность, стыд, вина. Она и сама прекрасно обо всем знала, а Стас, как будто бы в насмешку, специально произнес это в слух, чтобы побольней задеть ее самолюбие.

Рита глубоко задышала, шумно втягивая носом воздух и крепко стиснула зубы. Развернулась к брату всем телом, сжав кулаки. Смотрела на него зло, исподлобья, упрямо и обиженно.

- Ты ничерта не понимаешь, - смогла выдавить через силу и снова замолчала. Если она вновь заговорит, то непременно расплачется. К горлу уже подымается комок, еще немного и слезы брызнут из глаз.

- Ну так объясни мне, дураку. - Стас развел руками, будто признавая, что он ничего не понимает. Рита открыла было снова рот...

Стас не успел ее поймать. Да что там поймать, он даже понять ничего не успел, как глаза Риты закатились за веки, и она кулем осела вниз, ударившись головой о ножку стола. Раздался глухой звук и наступила тишина.

- Рита! - кто бы мог подумать, но испуганно выдохнул Стас и, в одном прыжке перелетев кровать, бросился к сестре.

Он поднял ее на руки и перенес на кровать. Она была легкая, как пушинка. И невообразимо хрупкая, несмотря на иллюзию объема под слоем свободной одежды. Край кофты задрался, обнажая живот и Стас увидел то, что видеть был не должен. Замер, потрясенно смотря на пусть едва ли заметный, но понятно округлый живот. Ее рука безвольно выскользнула из до того крепко державших пальцев.

Стас зажмурился до рези в глазах и цветных кругов под веками. Стиснул челюсти так, что зубы почти начали крошиться друг о друга. Глубоко вдохнул и длинно выдохнул.

- Показалось... - прошептал, почти не разнимая губ и резко раскрыл глаза, впиваясь взглядом в никуда не исчезнувший живот.

Не будь он уже довольно взрослым мужчиной, никогда в жизни до него бы не дошло, что это значит. Но, к сожалению, он понял. Сел на край кровати, отвернувшись от сестры, вцепился длинными пальцами в кудрявые волосы, пару раз качнулся вперед-назад, внезапно как-то весь поникнув, обреченно выдохнул:

- Пи**дец...

Встал, немного пошатнувшись, и вышел из комнаты.

 

***

 

Когда Рита пришла в себя, у нее жутко кружилась голова. Она лежала на собственной кровати, прикрытая тонким покрывалом. От приоткрытого на проветривание окна веяло осенней прохладой и запахом дождя. По телу пробежали мурашки, и Рита передернулась. Приподнялась, опираясь на руку, второй пощупала голову - в месте, где она ударилась о ножку стола, уже набухла большая шишка. Неприятно, но терпимо.

Взгляд ее медленно заскользил по комнате и остановился на сидевшим в кресле рядом с кроватью братом. Он как будто не заметил ее пробуждения, с явным наигранным интересом читал глянцевый журнал, который, она точно помнила, лежал в верхнем ящике стола.

- Шарился в моих вещах, извращенец? - неприязненно спросила она, внимательно за ним наблюдая.

- Как ты читаешь эту муть? - вопросом на вопрос ответил Стас, перелистывая страницу. Откинулся поудобнее на спинку кресла, прочистил голо и вслух зачитал:

- 'Стиль и тренды - увлекательная игра, правила которой заложены в самой женской природе. А на что похожа твоя модная личность? Ответит наш мини-тест!' По итогам которого я, оказывается, Мечтатель! - он поерзал на месте, садясь поудобнее, - Смотри, что значит: 'Нежные оттенки и утонченные силуэты - твое второе я. Ты умеешь быть женственной. Добавь еще больше романтики с гелем для душа...' Что? Какой, к черту, гель? Видала, я утонченный, романтичный и женственный!

- Эти тесты сделаны блондинками для блондинок, - сказала Рита, продолжая следить за братом. Что-то было не так. Слишком наигранно он себя вел. У Риты создалось стойкое ощущение грядущих неприятностей - будто уже существующих ей было мало.

Обморок стал для нее полной неожиданностью. Не было ни головокружения, ни тошноты, ни слабости. Просто в миг перед глазами все померкло, и вот она уже приходит в себя, лежа на кровати.

Стас все также увлеченно листал журнал, Рита все так же молча смотрела на него. Брат был не по возрасту молод: высокий, почти под два метра, сухопарый, кудрявый, как баран, с модно выбритой щетиной. Длинные пальцы человека, отыгравшего десять лет на пианино, небрежно держат глянец. Поза расслаблена, даже через чур, взгляд бегает по написанным строчкам. Но уж слишком напряженным был этот взгляд для той белиберды, что была написана в журнале.

'Он знает' - вспыхнула в сознании мысль и развеялась туманом, оседая на сердце легкой изморозью.

Рита моргнула раз-другой, отвела взгляд, обвела им комнату и посмотрела на приоткрытое окно. Стало зябко и она потянула плед на себя, укутывая плечи. Как обычно бывает, если ты очень сильно пытаешься что-то утаить, это что-то обязательно станет кому-нибудь известно.

- Прикрой, пожалуйста, окно, - негромко произнесла она, не смотря на брата, и, поправив вертикально подушку, откинулась на нее, опираясь о спинку кровати.

В голове образовалась звенящая пустота. Не было ни одной мало-мальски полезной мысли: как извернуться, что сказать, чтобы переубедить брата в его догадках? Не было ничего. Почти отсутствующий взгляд серо-голубых глаз устремился куда-то в противоположную стену и замер, зацепившись о часть абстрактного рисунка. Надо же, а Рита раньше и не замечала, что на ее обоях есть какой-то узор.

Стас коротко выдохнул и с явным облегчением отложил журнал на подлокотник кресла. Будто сбросил неудобную маску. Молча встал и скользнул к окну, выполняя просьбу сестры. Развернулся к ней, перекатился с пятки на носок и обратно, засунул руки в карманы идеально выглаженных брюк.

Рита только крепче сжала руками плед, наблюдая за ним периферийным зрением.

- И что делать будем?

Рита была готова к вопросу такого рода, но все равно неприятный холодок пробежал вдоль позвоночника, заставив передернуться. Под ложечкой засосало и, как обычно с ней бывало, когда она очень сильно волновалось, у нее закрутил живот. Почему-то в такие моменты - так повелось еще с самого детства, - перед внутренним взором непроизвольно появлялась картинка, будто вместо живота у нее барабан от стиральной машины, который медленно крутится, запутывая внутри себя белье. Странное сравнение, однако, оно, как бы абсурдно это не звучало, было самым точным.

- Родителям не говори, - ответила она и перевела взгляд несчастных глаз на брата.

- Нет, погоди, - тут же сказал Стас и сделал к ней пару шагов, - уж не хочешь ли ты все это скрыть от них? - его брови удивленно приподнялись. Кажется, он и сам не верил в то, что услышал и что повторил это в слух. - Рита, это не игры.

- Вот уж спасибо, просветил, - она не смогла удержаться от саркастичной улыбки, - а я-то думала...

- Ты совсем ничего не понимаешь? - чуть повысил голос Стас и подошел еще ближе, упершись коленями в край кровати. Еще немного и он нависнет над ней карающим ангелом. - Как это вообще могло произойти? Ты же большая девочка, должна понимать, что можно, а что недопустимо!

- Да-да, я уже слышала это не раз... - Рита устала. Не столько физически, сколько морально она была не просто истощена, буквально истерзана. Она так не уставала на круглосуточных показах и концертах. Беременность будто выпивала из нее все соки, с каждым днем все больше и больше. Рита уже загодя ненавидела то, что находится у нее внутри.

'Паразит...' - думала она об этом так, и никак иначе.

Почему она ненавидела этого ребенка? За что? Рита знала ответ. Она ненавидела его отца. За то, что не простил. За то, что предал. За то, что не пожелал выслушать. Не захотел понять. За то, что посмел ее оставить. Ту, которая выбрала его из многих мужчин, ничем ему не уступающих!

- Господи, Рита! Что за дерьмо? Что ты собираешься с этим - Стас выделил это слово, выразительно повел рукой в сторону ее живота и закончил, - делать?

- Я пыталась сделать все, что могла. Однако, жизнь - дерьмо, Стас. Увы. Я узнала слишком поздно. Но, - она резко подалась вперед и схватила его за руку, больно впившись в кисть острыми ногтями, - не волнуйся! Я избавлюсь от этого. Все каких-то пара месяцев! Стас, пожалуйста! - она умоляюще посмотрела в его глаза, - Помоги мне! Прикрой!

- Что ты задумала? - нахмурившись, спросил Стас у сестры. Ситуация ему чертовски не нравилась. Она была какой-то абсурдной. Создавалось впечатление, что все это происходит не с ним, и он видит какой-то до одури страшный сон. Рита, конечно, была права. От проблемы такой проблемы нужно избавляться как можно быстрее. Но то, каким тоном она об этом говорила..., ему категорически не нравилось. - Аборт? Сдурела?

- Нет, нельзя аборт уже, - Рита отрицательно махнула головой. - Рожать. - зрачки Стаса в шоке расширились, он открыл было рот, чтобы сказать ей все, что думает об этой смертнице, но Рита его перебила, - Мне повезло. Живот почти не заметен, ты сам видел. Я говорила с моим врачом, она сказала, что на седьмом месяце иногда уже рождаются дети. Я сделаю Кесарево и все будет хорошо!

- Каким образом ты это провернешь? - Стас прикрыл глаза. Что за бред?! - Это же серьезная операция, ты потом неделю будешь в больнице лежать! А шрам?

- Я все продумала, - глаза девушки лихорадочно заблестели. Она облизнула пересохшие губы и улыбнулась какой-то безумной, счастливой улыбкой. Стас едва не выдернул руку из ее пальцев. Кажется, он почти испугался. Но за себя ли?

- Когда придет более-менее безопасный срок, я 'уеду в санаторий'. Просто отдохнуть. - продолжила Рита, - И все! Никто ничего не узнает. А шрам, ну..., например, можно сказать, что в санатории у меня случился приступ аппендицита и меня прооперировали. Этим же можно прикрыть слабость.

- А что ты собралась делать с ребенком? - обреченно спросил Стас, понимая, что он вляпался по самое 'не хочу'.

- Отказная, естественно, - Рита пренебрежительно фыркнула, будто он задал самый глупый из всех возможных вопросов, и передернула плечами. - Зачем он мне нужен?

- Ты понимаешь, что это ребенок? Живой человек? - Стас не мог объяснить своих чувств. С одной стороны, он прекрасно понимал желание сестры избавится от ребенка и в какой-то степени даже поддерживал его, однако, все в глубине душе его что-то гложило. Что-то, будто маленький въедливый червячок, прогрызало себе путь наружу, через легкие, сердце, кости. Шевелилось в самой середине солнечного сплетения, извивалось, не давало покоя. Рита вздохнула и каким-то изменившимся, вмиг повзрослевшим взглядом посмотрела в его глаза.

- Все я понимаю, Стас. Что ребенок, живое существо. Но... - она замолчала, подбирая слова, - он - ошибка. Которой быть не должно. Этого, - она почти нежно провела рукой по животу, - не должно было случиться. Но оно случилось. С другой стороны, он ведь выживет. Возможно.

- Возможно?

- Седьмой месяц, - пояснила Рита брату. - Я сделаю Кесарево на седьмом месяце. Говорят, такие дети выживают даже лучше, чем рожденные на восьмом месяце. Если повезет - он останется жив. Но, знаешь, - она снова посмотрела Стасу в глаза, - мне, на самом деле, все равно. Выживет ли, или нет, можешь мне поверить, меня это нисколько не тронет. Я не испытываю к нему никаких чувств, кроме ненависти. Что уж говорить о материнской любви?

- Почему ты его так ненавидишь? - теперь Стас сам сжал тонкую руку сестры в своих ладонях, присев на край кровати. Рита не ответила, а он терпеливо ждал ответа.

Как обычно бывает, правильные мысли приходят совершенно случайно. И вовсе не стой стороны, откуда их ждешь. Так, ожидая ответа сестры, Стас думал о ребенке. Почему то, в его мыслях появился больной интерес, что с ним будет? В какой приют он попадет? Или в какую семью его отдадут? Что с ним будет, нем он вырастет? Или же этот ребенок и вовсе не сделает своего первого в жизни вдоха?

Все эти странные, противоречащие мысли внезапно сформировались в одну-единственную, но настолько яркую и ясную, что Стас замер и расширившимися глазами, словно только-что прозрел, посмотрел на сестру.

- А кто отец?

- Отец... - передразнила его Рита, неприязненно скривившись. Естественно, она не хотела говорить, кто. Не только в слух, но даже в мыслях она пыталась не произносить так ненавистные ей и так любимые ею имя и фамилию.

- Ты, кажется, сказала, осталось два месяца? - Стас не захотел ждать ответа и сам пошел по логической цепочке, рассуждая в слух. Два месяца до срока - семи. Значит, прошло пять - чуть меньше полугода. Это время, когда ты разошлась с Волковым... Так кто? Он или тот хахаль, с которым ты ему изменила?

Честное слово, Стас малодушно подумал о том, что ему очень хочется услышать именно второй вариант ответа. Это могло бы избавить его от тех проблем, которые будут, если верным окажется ответ первый.

- Считать разучился? Я уже месяц, как была беременна, - Рита не стала называть имя, но ее слова итак дали четкий ответ на его вопрос.

Твою же мать.

- Мне что, действительно набить ему морду? - удивленно спросил он. Ему не верилось, что Рома мог так поступить с его сестрой.

- Не-ет, - вдруг довольно протянула Рита, - он не знает!

И улыбнулась, смотря на растерянного брата.

- Сюрпри-и-з! - едва не засмеялась, смотря на ничего не понимающее его лицо. - И не узнает! - вдруг серьезно сказала она и в упор посмотрела на Стаса. - Ведь не узнает? Что-то странное мелькнуло в отражении ее глаз. Что-то, от чего уже у Стаса заныло под ложечкой. Он совсем перестал понимать свою сестру.

- Не знает?

- Не-а, - уверенно кивнула она в ответ.

Хотя, о чем это он? Конечно он, Волков, ничего не знает о беременности Риты. Ведь Стас знает его едва ли не лучше себя, а это значит, что... если бы Волков об этом узнал, то, вероятнее всего, сейчас Рита бы с превеликим удовольствием хвасталась перед подругами дорогущим кольцом на безымянном пальце. Почему? Потому что Рома очень хотел детей. Но так случилось, что иметь их для него стало почти невозможным. Многочисленные дорогостоящие обследования показали, что он бесплоден. Однако, каждый раз врачи давали ему надежду - ведь бывают чудеса, когда бесплодные люди внезапно зачинают ребенка. Кто-то возносил благодарности и молитвы богу, кто-то за что-то благодарил всего лишь пытавшихся обнадежить их врачей.

Роман Волков не верил в бога. Не верил в чудеса. Скептически относился к лечению. И смиренно и обреченно принимал горькую правду о том, что отцом ему никогда не быть.

И тут - на тебе! Беременная от него женщина! Стасу, когда им двоим, вместе с Волковым, удавалось провести вечер в своей мужской компании за бокалом виски, иногда казалось, что если бы от его друга забеременела последняя шлюха, то Волков бы все равно носил ее на руках. Но, так уж сложилось, что по шлюхам он не ходил. И партнерш менял не в пример реже самого Стаса. А последние пару лет так вообще имел довольно тесные отношения с его сестрой. Высшее общество даже потихоньку начало шептаться о возможной скорой свадьбе. Родители Риты этот слух, естественно, слышали и на вопросы прессы только загадочно улыбались, вовсе его не отрицая.

Сама Рита спала и видала, как идет к алтарю в шикарном белом платье.

'Волкова Маргарита Викторовна' - раз за разом повторяла она, крутясь перед зеркалом, - 'Госпожа Волкова... Прекрасно звучит!' - счастливо смеялась и подмигивала своему отражению.

Естественно, Роман дураком не был, а потому тоже прекрасно все видел и обо всем знал. Комментариев, как и надежд не давал, однако же ничего не опровергал, вселяя надежду не только в Риту, но и... в себя? Наверное, он бы действительно не был против, если бы Рита родила ему ребенка. И, кажется, он даже почти не пожалел бы, если бы по этому поводу ему пришлось на ней жениться. Но все сложилось вовсе не так, о чем мечтала Рита и чего ожидал Роман.

Она - беременна, но он - пока - об этом не узнает. Рита обязательно ему скажет о ребенке.

Потом. Когда избавится от него.

Это и будет ее месть.

 

 

Глава вторая

 

К сбору документов я подошла основательно, со всей возможной ответственностью и серьезностью.

Бесконечная беготня по муниципальным органам и медкомиссиям, кипы справок, бескрайние очереди - все это можно было назвать одной точной фразой 'пойди туда, не знаю куда - принеси то, не знаю что'.

За полтора месяца беготни вымоталась я так, как не уставала за два года без отпускной работы.

И все бы было хорошо, если бы не вечно какие-то глупые проблемы. Так, в начале февраля, я умудрилась подхватить простуду, с последующим осложнением в отит. А потому меня едва ли не с криками выгнали из кабинета врача, где я собиралась проходить медкомиссию. Отправили меня домой, едва ли не сплюнув на последок, велели лечиться и до того момента нос в больницу не совать. Поэтому собрание всей кучи справочной макулатуры пришлось на пару недель приостановить.

Впрочем, не стану кривить душой, что с каждой новой справкой моя уверенность в том, что я поступаю абсолютно правильно только росла и крепла.

После памятного первого января, которое стало для меня знаковым не столько по поводу Нового Года, сколько по принятому мной решению, Лариса тоже прониклась моей затеей. Она перешерстила все свои антресоли, доставая старые Пашкины вещи, потрясла на их предмет подруг и даже прикупила парочку новых.

Как ни странно, она вообще ничего не стала мне говорить, а приняла все, как данность. За что я ее и люблю. Не смотря на свой непосредственный, временами совсем детский характер, Лариса всегда знала, что сказать, как поддержать и когда лучше промолчать. Хотя я видела, ее просто распирает рой вопросов, и, я точно это знаю, она их задаст, но только тогда, когда для них действительно придет время. Когда я буду готова на них честно ответить. Когда она будет готова их выслушать. А сейчас у нас обеих были дела намного важнее.

 

***

 

Не смотря на предложение Ларисы пойти в Дом малютки вместе со мной, я решила, что будет лучше, если сделаю это одна.

Разрешение на усыновление как будто действительно оттягивало сумку.

Честно скажу, что, поднимаясь по лестнице в кабинет директора детского дома, я чувствовала некоторую нервозность и... вину? Почему-то мне было стыдно и неловко от того, что я буду 'выбирать'. Когда-то в детстве мы пошли в собачий питомник - на мой день рождения родители наконец-то решили подарить мне собаку. Я помню, как работник питомника с улыбкой распахнул передо мной дверь в помещение с клетками и вольерами для более крупных пород, и, со словами: 'Ну, выбирай, какой нравится!', впустил подпрыгивающую от нетерпения меня внутрь.

Почему тогда я чувствовала предвкушение, а сейчас вину? Потому что я опять буду выбирать, но уже не собаку, а ребенка. Как кощунственно это звучит! Хотя, будь здесь Лариска, она бы обязательно закатила глаза и сказала, что я всегда мыслю не в том формате. Мне кажется, я как наяву слышу ее голос, в котором проскальзывают обвинительные нотки: 'Ты всегда так, Ир! Помнишь свои слова, когда я сказала тебе, что мы с Вадимом решили завести ребенка? - Завести? Звучит, как будто вы собаку решили завести. Или машину. - Тьфу!'

Что правда, то правда. Я всегда, сколько себя помню, проводила странные аналогии. Не скажу, что это доставляло мне какие-то неудобства, да и окружающие об этом редко когда узнавали, ибо думала я о таком, как правило, только про себя. Но внутри все равно грыз какой-то червячок.

Вот и сейчас, перед взором встала нелепая картина, как директор детского дома с благожелательной улыбкой открывает передо мной дверь в мед. отделение для самых маленьких и, пропуская вперед себя, говорит: 'Ну, выбирай, какой нравится!'

От этой картины я передернулась, сморгнула, обнаружив себя перед дверью директорского кабинета. Почему-то оробела, как будто я сейчас стою перед дверью в кабинет школьного директора, пригладила волосы, и негромко, но решительно постучала.

- Можно?..

Ей богу, как школьница!

 

***

 

Директором, как ни странно, оказался довольно молодой - на вид не больше сорока лет - мужчина. Он сидел простым старым столом времен моей школьной молодости. Перед ним лежала раскрытая толстая папка, которую он внимательно читал, время от времени выписывая что-то в тетрадь.

Вообще, войдя в кабинет, я подумала, что прошла через портал времени: старая СССРовская мебель, потертый, местами задравшийся линолеум, имитирующий кладку паркета, покрашенные, но деревянные окна, чистые, линялые шторы и бабушкин тюль.

Поэтому мужчина, сидевший за столом в довольно строгом, но новомодном пиджаке, да прикрытый сейчас ноутбук были ярким и каким-то совсем чужим акцентом в этом странном интерьере, который, как ни странно, почему-то вызвал в душе отклик ностальгии.

- Здравствуйте, - сказала я, - прикрывая за собой дверь и проходя в центр комнаты, становясь аккурат под старой люстрой и перед столом директора.

Мужчина поднял от папки голову и, увидев меня, улыбнулся.

- Ирина Сергеевна? Я ждал Вас, - голос у него оказался молодым и приятным, хотя, увидев лицо, я поняла, это этому мужчине едва ли не под пятьдесят лет. С одной стороны, пятьдесят лет - это не так уж много, но с другой - это уже половина сотни лет, что звучит уже намного объемней и внушительней. Хотя, о чем это я опять? Ох уж эти ассоциации...

Несмотря на ухоженную, моложавую внешность, возраст не позволил скрыть уже явно заметные морщинки вокруг глаз, на лбу и носогубных складках. Глаза, по молодости, наверное, чуть ли не ярче молодой зеленой листвы, сейчас потускнели, выцвели. Да и стекла стильных очков не явно, но все же заметно уменьшили их размер, что говорит о близорукости.

- Киреев Леонид Дмитриевич, - мужчина встал из-за стола и протянул мне руку.

- Никонова Ирина Сергеевна, - я немного скованно пожала ее в ответ и несмело улыбнулась, получив в ответ мягкую и добрую улыбку.

- Прошу, присаживайтесь, - сказал он и указал на ранее незамеченный мной стул и первым вернулся на свое место за столом.

- Перед тем, как мы пойдем в детское отделение, я обязан с Вами поговорить, - произнес он, складывая руки на столе и переплетая пальцы в замок.

Я села и с готовностью посмотрела на Леонида Дмитриевича.

- Насколько мне известно, - начал он, - вы хотите взять на усыновление грудного ребенка. И, - он мельком глянул в ту самую открытую толстую папу, - в заявлении указали, что предполагаемый пол - мужской. Вы понимаете, что это большая ответственность? Чем вызвано такое решение?

Естественно я понимала. Брать на себя ответственность за кого-то столь крошечного было большим риском с моей стороны, и, честно сказать, вызывало вполне обоснованный страх. Но все же... - Понимаю, - сказала я и сама удивилась твердости своего голоса, - Мне, как человеку никогда не имеющего прямого отношения к детям, гораздо легче было бы взять ребенка, трех-четырех лет, если не старше. Но, понимаете, мне без малого тридцать лет. Я недавно развелась и заводить сейчас какие-либо новые отношения у меня нет ни сил, ни желания. Мне... нужна отдушина. Мне нужен смысл, в который я смогу вкладывать всю себя и, по правде говоря, этот ребенок станет тем самым маяком, который не даст мне погрязнуть в депрессии.

Как не странно, но раскрывать душу перед этим человеком мне было очень легко. Он с вниманием слушал и с пониманием слышал то, что я пыталась до него донести. Не перебивал, не отвлекался на какие-то мелочи, изредка кивая и делая вид, что ему действительно важно знать то, о чем он спросил. Нет, он, наоборот, был предельно собран и сосредоточен на моих словах. Глаза его смотрели не в сторону, не сквозь, а прямо на меня.

- Вы принимаете какие-либо антидепрессанты? - вдруг спросил Леонид Дмитриевич. Я удивленно на него посмотрела и отрицательно покачала головой.

- Максимум, что я делаю - это пью настойку пустырника перед сном. Она помогает быстрее расслабиться и заснуть спокойной сном. Да и, думаю, медкомиссию бы я таком случае не прошла. Мужчина пару раз кивнул головой, снова отметил что-то в своей тетради и продолжил, в такт словам негромко постукивая ручкой по столу:

- Вы понимаете, что уход за столь маленьким ребенком занимает двадцать четыре часа семь дней в неделю? Возможно, вместо Ваших ожиданий, Вы получите новую 'головную боль' - простите за такое выражение - что может привести только к усугублению депрессивного состояния. Это очень тяжелый труд.

- Я понимаю, - кивнула я. А ведь и правда понимаю. Пару лет назад, когда Лариска еще не развелась со своим мужем, он попал в автоаварию и, как следствие, очутился на больничной койке.

Естественно, когда Лариске посреди ночи позвонили из больницы, она всполошилась, не зная, что делать с Павлушей: он тогда заболел ветрянкой и вовсю температурил. С собой в больницу на незнамо сколько времени посреди ночи не повезешь больного трехлетнего ребенка и одного, тем более не оставишь. Поэтому, на правах лучшей подруги, была в срочном порядке вызвана я.

В принципе, мне повезло, что Павлуша мальчик очень тихий и спокойный, несмотря на то, что ни Лариска, ни Вадим таким характером не обладали. 'В соседа пошел' - время от времени шутила Лара, за что получила грозные взгляды от мужа. Павлуша спал плохо, временами хныкал, иногда откровенно начинал плакать, тянулся ручками почесать замазанные зеленкой язвочки. Я весь остаток ночи не отходила от его кроватки, то перехватывая маленькие горячие ручонки, то щупая лоб, напевала колыбельную песню.

Лариса вернулась с больницы в девятом часу утра. Я накормила ее завтраком, выслушала все, что она думает о врачах и их методах лечения, поела сама и тут же, на ее кровати, усталая, разбитая, но беспредельно счастливая легла спать. У Павлуши к утру спала температура и он уснул здоровым крепким сном.

- Понимаю, - повторила я, - но не волнуйтесь. Мне есть кому помогать - в случае чего моя подруга всегда поможет мне делом или советом - у нее пятилетний сын. Я часто с ним сидела, так что я не совсем обречена, - на мой взгляд перевести все в шутку было не самой лучшей идеей, но сказанного уже не вернешь. Тем более, что Леонид Дмитриевич благосклонно принял ее, наверняка правильно списав ее на мое волнение, и даже мягко улыбнулся.

- Думаю, Вам известно, что в течение некоторого времени органы опеки будут следить за вами довольно пристально. Не стоит принимать это на свой личный счет, но это их обязанность, - он чуть развел руками и почему-то с некоторой толикой вины посмотрел на меня.

- Да, я знаю и совершенно не имею ничего против.

- Что ж, в таком случае, нам пора? - не то спросил, не то сказал он, вставая из-за стола и закрывая папку. Я тоже поднялась и, как только он прошел мимо меня, с готовностью последовала за ним.

- Так все же, почему грудничок? - разрушил он наше вовсе не тяжелое молчание в то время, как мы шли по длинному светлому коридору в сторону новой, по сравнению с этим зданием, пристройки, в которой располагалось мед. отделение для самых маленьких.

- Думаю, в идеале мне следовало родить ребенка самой. - издалека начала я, как ни странно, полностью готовая ответить на этот вопрос. - Но, как вы уже знаете, мужа у меня нет, беременеть от... кого-то, - я даже запнулась на такой кощунственной мысли, - не в моих правилась, а делать ЭКО... Во-первых, на сколько я знаю, опасно. Во-вторых, дорого. В-третьих, все-таки, наверное, нужен биологический материал обоих родителей, а, опять же, учитывая, что я в разводе... приравниваю эту процедуру к варианту 'от кого-то', что, как вы уже знаете, для меня неприемлемо. Ну, и в-четвертых, эта процедура не несет стопроцентных гарантий.

- Так что, усыновление маленького человечка для меня самый оптимальный вариант. Думаю, если я начну растить его с самых малых лет, я, даже не рожая его, смогу понять и почувствовать себя настоящей матерью. Тем более, я такая эгоистка, что не планирую говорить ему, что он приемный. Дай Бог, ничего не случится, и он никогда об этом не узнает.

- А отец? - с улыбкой спросил Леонид Дмитриевич, - Что вы скажете про отца? Вы ведь, как я понял, пока не собираетесь заводить какие-либо отношения? Обычно дети начинают помнить себя с трех-пяти лет.

- А отец у нас будет космонавтом! - почему-то на душе, не смотря на довольно серьезную и, что греха таить, все еще болезненную для меня тему разговора, было легко и радостно. Поэтому я только широко улыбнулась, наблюдая как мужчина по-доброму усмехается и качает головой.

 

***

 

На подходе к детскому отделению, нас встретила приятная женщина средних лет, одетая в медицинские штаны, рубашку и пилотку пастельного мятного цвета. Она поздоровалась с нами, представилась Ольгой Николаевной, предложила мне и Леониду Дмитриевичу надеть на себя медицинские халаты и бахилы, и дальнейший путь мы продолжили уже втроем.

Как оказалось, Ольга Николаевна была заведующей детского отделения, которая самолично принимала и знала каждого оставленного здесь ребенка.

Мы прошли через стеклянные ПВХ двери и оказались в... стационаре. Длинный светлый коридор, выложенный нейтральной плиткой. Вдоль коридора с обеих сторон на равном друг от друга расстоянии расположились такие же стеклянные двери, которые вели, как я выяснила мгновением позже, в общие палаты. В каждой палате было по шесть - с каждой стороны комнаты по три - маленьких уютных детский кроваток.

В некоторых палатах, как я заметила, иногда были женщины и девушки в такой же, как у Ольги Николаевны медицинской одежде. Одни держали одного из малышей на руках, другие пеленали, третьи кормили.

Честно скажу - мне здесь понравилось. Несмотря на то, что это был приют для брошенных, отказных или сирот, здесь было очень светло, тепло и уютно. В каждой палате были розовые или голубые обои с детскими милыми рисунками зверюшек. Игрушки, расположенные на полочках встроенных в стены пеналов. На каждой кроватке был свой собственный мобиль с игрушками. На пластиковых окнах висят легкие шторы, пропускающие дневной свет.

Было видно, что каждого, находящегося здесь ребенка любят и заботятся о нем.

Меня не спрашивали, кого я хочу взять на усыновление. Да если бы и спросили, я бы не смогла дать однозначного ответа. Мне было все равно, мальчик это будет или девочка, но почему-то, я чувствовала это, я уже, заблаговременно, начинала любить это крохотное, солнечное существо.

Мы двигались неспешно, что позволяло мне заглянуть за каждую из прозрачных дверей. В сами палаты не заходили, но это не мешало мне видеть каждого ребенка.

Честно сказать, я и сама не знала, как подойти к этой процедуре выбора. Лариска перед тем, как высадить меня из своего старенького Део Матиза у ворот Дома малютки, шепнула на ухо, что сердце поймет вперед меня. Я смутно понимала, что она имела ввиду - не приглядывайся, не выбирай, сердце само найдет, поймет и выберет - но все равно, вообразить себе, как это будет происходить точно, я не могла. Как я пойму, что вот он же, мой малыш?!

Это было похоже на то, что я испытывала в свои юные годы. Чувство первой влюбленности. Когда тебе вроде бы и нравится мальчик, пока что только внешне - ведь кто бы что не говорил, а оценивать человека ты всегда начинаешь по внешности, так как ни о поступках его, ни о богатстве внутреннего мира ты, естественно, еще ничего не знаешь. Возникает взаимная симпатия и вы начинаете постепенно изучать и узнавать друг друга, приглядываться, примеряться, мечтать.

Я тогда всегда задавалась вопросом, как отличить 'нравится' от 'люблю'? Как я это пойму, если я не испытывала этого чувства доселе?

Если смотреть на мою нынешнюю жизнь со стороны, думаю, я так и не нашла ответа на этот вопрос.

За одной из дверей я боковым зрением заметила какое-то резкое движение. Оказалось, это была птица, вспорхнувшую с окна.

Наверное, это было само проведение.

Потому что дальше мой взгляд приковался к маленькой бледно-розовой кроватке. Я не видела самого ребенка, лежащего в ней, но, как завороженная, не слушая ни Ольгу Николаевну, ни Леонида Дмитриевича, открыла дверь и вошла в палату.

Смотря на маленький ворочающийся кулек, я поняла, что глаза медленно наполняются слезами, а на душе становится так щекотно и легко, что хочется потереть грудину рукой, успокаивая этот мягкий, пушистый комок эмоций.

Это чудо смотрело на меня своими пронзительно голубыми глазами так пристально и серьезно, что губы сами растянулись в улыбку. Рядом с головкой лежала соска, которую ребенок явно искал, поэтому я, наклонившись над кроватью, вернула ее малышу.

- Как зовут это чудо? - спросила, не отрывая взгляда от младенца.

Леонид Дмитриевич, как и Ольга Николаевна, беззвучно стояли у меня за спиной, не мешая знакомиться с... дочерью.

- Валентина, - с нежностью в голосе ответила женщина, вставая за моим правым плечом, чтобы посмотреть на малышку. - Это значит 'сильная'. Если биологические матери не дали имени ребенку, мы сами называем их. Валюшка стала 'сильной', потому что прошла через многое и смогла выбраться.

- Выбраться?

- Она родилась семимесячной, - Ольга Николаевна не стала говорить при каких обстоятельствах, соблюдая врачебную тайну, но в ее голосе я явно услышала какой-то подтекст и откровенное негодование, - Совсем крохотной, всего полтора килограмма. Два месяца лежала в детском инкубаторе. Слабенькая, почти не шевелилась, едва дышала. Думали - не справится. Выкарабкалась, сильная девочка. Поэтому и Валентина.

- Вы вправе поменять имя ребенка, если оно вас не устраивает, - в свою очередь добавил Леонид Дмитриевич.

- Нет-нет, - поспешно сказала я, трогая рукой курчавые светлые завитушки на макушке. Зачем же мне менять имя моей Люшки? Ведь оно такое красивое.

- Люшка-Люшка, - повторила вслух я и тихо рассмеялась.

Из палаты меня уводили, придерживая за обе руки с обеих сторон, ибо уходить я категорически не хотела. Ольга Николаевна бурчала под нос, что никто мою Люшечку теперь не заберет, а Леонид Дмитриевич только посмеивался, кажется радуясь тому, что я все-таки смогла найти свой смысл. Конечно, мне придется еще немало времени привыкать к новому человеку - главному человеку - в своей жизни, но, думаю, я с этим справлюсь.

Права была Лариса, говоря, что все случится без меня - в итоге я встану перед фактом. Но этот крошечный факт с пронзительно синими серьезными глазами и меленькими колечками светлых кудряшек меня полностью устраивал и другого мне теперь точно не надо.

Заполнение заявлений и документов, подпись целой кучи бумаг, и меня с добрыми пожеланиями всего хорошего и побольше, лично Леонид Дмитриевич, провожает до ворот Дома малютки.

Никонову Валентину Сергеевну - отчество при рождении мать Люшки дать отказалась, поэтому было решено дать ей мое отчество - я смогу забрать через две недели, как только все документы будут оформлены, проверены и подписаны.

Мне еще не раз придется пройти всевозможные инстанции, хорошенько потрепать нервы себе и людям, но я на все готова с тройным запасом сил!

Выйдя за территорию Дома малютки, я глубоко вдохнуло еще стылый воздух и запах только-только зарождающейся весны, достала телефон и нажала на кнопку быстрого вызова. Лариска ответила буквально на втором гудке:

- Ну, как все прошло, Ир? Волновалась? Я говорила не волноваться! - тараторила она, как заведенная. Кажется, не одна я волновалась...

- Лар, - сказала я и замолчала. На том конце тоже все стихло.

- Что? Ира? - наверное, не стоило так делать - пугать Лариску. Она итак переживала едва ли не больше меня, а я над ней так издеваюсь. Голос у нее стал в мгновение испуганный, настороженный. Того и гляди забьется в панике.

- Валюшка, - выдохнула я и почувствовала, как п щекам потекли слезы.

- Валюшка? - переспросила Лариса, явно не понимаю, о чем я сейчас говорю, - Ира? С тобой все хорошо? Может быть мне забрать тебя? Где ты сейчас?

- Нет, Лар, не надо забирать, - поспешила я ее заверить, - Все хорошо. Валюшка - так зовут мою... дочь.

Я сама не верила своим словам. Они были для меня такими новыми и непривычными. Яркими, теплыми, солнечными. Я - мама. Валюша - моя дочь.

- Она такая красивая, Лар, - сказала в трубку, на том конце которой воцарилась тишина. - Такая маленькая. Мне даже смотреть на нее страшно, представляешь? Но я не могу оторвать от нее глаз.

- Я рада, - сквозь всхлип ответили мне.

- А ты то чего ревешь, дурная? - спросила, вытирая ладонью холодящие щеки слезы. От удивления я даже плакать внезапно перестала.

- Потому что я счастлива-а, - кажется, у кого-то истерика?

- Ты чего, мать? - принялась я успокаивать чрезмерно впечатлительную подругу, - Ну-ка прекращай! Тебя же за такие фокусы с работы уволят... - нужно было привести серьезный довод для того, чтобы отвлечь ее от слез.

- У-угу, - просербала она носом в трубку. Да что ты будешь делать? Придется пускать в ход тяжелую артиллерию.

- Значит так, Лариска, - бодрым, командным тоном сказала я и почувствовала, как сама наполняюсь силами и для новых свершений, - отставить истерику. Успокаиваешься, дорабатываешь день, отправляешь Павлушу к родителям и дуешь ко мне! Все поняла?

- А-а, бр-рать с собой ч-что-то надо?

- Нет, я все организую сама. Сегодня празднуем, Лар! Я стала мамой!

Поговорив с подругой еще немного и убедившись, что она окончательно успокоилась, я нажала на кнопку отбоя и убрала телефон. На душе было радостно, солнечный день, как нельзя лучше характеризовал мое настроение, поэтому я, встрепенувшись и поплотнее запахнув полы пальто, поспешила домой. Нужно было приготовиться к приходу Ларисы.

Шел пятый час вечера, народ как раз начал заканчивать свой рабочий день, помаленьку заполняя улицы города - близился час пик.

Я поспешила, чтобы скорее добраться до метро. Вообще, для меня метро - отдельная тема.

А все потому, что сама я не коренная жительница столицы, а переехала в Москву вместе с родителями в девяносто седьмом году из далекой сибирской провинции, в которой, насколько я знаю, метро нет и по сей день.

Отцу в наследство от дедушки, прошедшего Великую Отечественную Войну до Великой Победу, досталась двухкомнатная добротная квартира в пятиэтажном кирпичной доме, когда-то подаренная деду государством.

Пусть повод был не совсем радостный, однако родители не стали долго раздумывать, быстро организовали продажу нашей старой квартиры, собрали все небогатые пожитки и, не забыв прихватить меня, рванули в столицу.

Стоит отметить, что отец всегда был везунчиком. Это если с какой стороны посмотреть, конечно.

Только что приехавшего в Москву, безработного, но отчаянно ее искавшего, сама Судьба свела его с нужными людьми. У него появилась довольно хорошо оплачиваемая работа. Впрочем, о ней он никогда ничего толком не говорил, ограничиваясь лишь тем, что 'главное, в семье все сыты и одеты, а все остальное - не вашего ума дело'.

Мама лишних вопросов не задавала, ибо понимала так же, как я понимаю это сейчас, по прошествии стольких лет, что отец теперь связан с не совсем добропорядочными людьми. Хотя, кто тогда с ними был не связан?

Я же не задавала вопросов потому, что мне было это совершенно неинтересно. Мне было всего девять лет и все, что меня волновало - это новые платья и куклы, которых, впрочем, у меня благодаря именно работе отца было очень много.

Именно в Москве я впервые в своей жизни прокатилась на метро. Это было восхитительно!

Тогда еще маленькой мне казалось, что эскалатор ведущий куда-то в глубокие подземные пещеры бесконечен.

Мама дала мне три тысячи рублей, чтобы я сама купила два жетона. Мы прошли через страшные крутящиеся турникеты, а затем я замерла, и раскрыв рот смотрела на... самый настоящий подземный дворец! Арочные проемы, украшенные лепниной, широкие мраморные плиты, скамейки - все это было похоже на какой-то приемный зал в королевском дворце.

А потом я услышала нарастающий гул и мимо нас, стоящих на перроне, со скоростью света - так мне тогда показалось - пронесся длинный состав электрички.

Мы вошли в вагон, и, как только закрылись двери, и он мягко тронулся с места, я поняла, что влюбилась в метро раз и навсегда.

Это чудесное чувство эйфории, которое ощущаешь, когда поезд набирает скорость, мерно покачиваясь. И ты покачиваешься вместе с ним, и со всеми, кто находится внутри, и чувствуешь единство, как часть от одного целого, огромного механизма.

С тех пор мое ощущение не изменилось ни на толику. Я все так же завороженно смотрю на лепнины и арки, все с таким же замиранием сердца чувствую, как поезд набирает скорость. Мне нравится, когда меня несет плотный поток огромной людской волны и неважно, что мне нужно в совсем другую сторону.

А еще - самый неоспоримый плюс метро - в нем нет пробок!

Ровно через две пересадки или час и сорок две минуты, я поднималась по лестнице на своей станции. Москву уже накрыли плотные сумерки, зажглись вечерние фонари. Но в центре, я точно знаю, Москва сияла и горела, как новогодняя елка. Жизнь там продолжалась круглыми сутками, поэтому заметить смену дня и ночи было почти невозможно.

Я же жила в тихом спальном районе, не на окраине, конечно, но где-то около.

Ту самую квартирку, доставшуюся от дедушки, после смерти отца в 2011 году, мама переписала на меня. Сама она, оплакав его раннюю кончину - он умер из-за врожденного порока сердца, через два года вышла замуж второй раз и уехала жить к новому мужу в Королев. С тех пор я веду абсолютно самостоятельную жизнь.

Первое время было трудно. Я винила отца, что он так рано ушел, была обиженна на мать, что она нашла утешение в другом мужчине. Тогда, в свои двадцать три года, я была абсолютной максималисткой и восприняла ее увлечение новым мужчиной, как предательство памяти и любви отца. Только-только окончив университет со степенью бакалавра, я решила отложить магистерию на неопределенный срок и пойти работать. С этим мне как раз помог мой отчим, и за это я ему безмерно благодарна.

Стоит сказать, что наши с ним отношения сложились далеко не сразу. Я его полностью игнорировала и на все попытки матери как-то меня вразумить реагировала крайне агрессивно, раз за разом бередя ее раны именем отца. Думаю, я должны отдать должное отчиму - мужчина он крайне терпеливый. И все мои молчаливые бойкоты сносил с невозмутимым спокойствием и долей понимания, раз за разом одергивая маму в наших словесных перепалках, если он становился свидетелем таковых.

А потом, когда мама неосмотрительно оставила нас одних, он предложил просто поговорить. Когда мама вернулась, то застала картину, о которой до сих пор вспоминает с недоумением, ведь мы так ей и не рассказали, о чем же мы с ним говорили. Я, с красным и опухшим от слез носом, и он, с немного воспаленными глазами и едва заметной умиротворенной улыбкой, мирно сидели за столом на небольшой кухоньке и, попивая чай, разгадывали кроссворды.

Именно в тот день у меня появился не второй отец, но отчим, с которым мы хоть и редко, но очень тепло общались.

С мамой мы говорили по скайпу примерно три-четыре раза в месяц. И, наверное, этого было достаточно. Я знала, что она счастлива со своим мужем, она знала, что я жива и невредима. А далее наши жизни было диаметрально противоположны. Я погрязла в работе, сделав акцент не на семью, а на продвижение по карьерной лестница. Мама не раз говорила, что именно это и подтолкнула нас с Вовой к разводу. Я, конечно, считала иначе, но ей, естественно, виднее. Сама же мама всю себя целиком и полностью посвятила дому и мужу.

С такими светло-грустными мыслями, принесшими в душу чувство доброй, мягкой ностальгии, я дошла до супермаркета.

Супермаркеты - еще одна моя неоспоримая любовь. Не только потому, что я люблю поесть, но и из-за ощущений, которые они вызывают.

Так уж получилось, что в супермаркет мне приходится заходить ежедневно. Так как живу я одна, то обычно покупаю небольшое количество еды на один-два приема, в основном - завтрак и ужин, ибо обедаю я на работе.

Закупаюсь я, как правило, по вечерам, возвращаясь с работы, а потому, поход в магазин стал неким своеобразным ритуалом, означающим, что я скоро доберусь до любимого дома. Где меня ждет освежающий душ, сытная еда, такая глупая, но такая интересная программа 'Пусть говорят' и мягкая кровать.

В этот раз я подошла к выбору продуктов с особым энтузиазмом. Повод действительно был веским, поэтому я хотела приготовить что-нибудь особенное. Тем более, зная Лариску, она специально не станет перекусывать перед тем, как приедет ко мне, поэтому будет голодная, как волк.

Набрав продуктов, завернула в отдел алкогольной продукции. Взяла пару бутылок вина - только для того, чтобы приятно скрасить вечер наших посиделок, и направилась в сторону кассы.

Дом встретил меня тишиной, темнотой и прохладой - опять забыла закрыть форточку на проветривание. Придется кардинально себя перевоспитывать, теперь, когда у меня появился маленький ребенок, я не могу позволить себе быть такой растяпой.

Я быстро переоделась в домашнее, потом отнесла на кухню брошенные у порога пакеты и принялась творить.

Лариска приехала только к десяти часам вечера: пока она закруглилась с работой, пока отвезла Пашеньку к родителям едва ли не на другой конец Москвы, время пролетела незаметно и вечер плавно перетек в начало ночи.

Как я и думала, вопрос Лариски о том, стоит ли ей с собой что-нибудь везти был абсолютно риторическим. Так как поступила она как всегда так, как посчитала нужным: то есть привезла с собой еще одну бутылку вина и пузатый коньяк - тот самый - дареный.

Процесс готовки, к счастью, тоже растянулся на довольно длительное время. Наверное, зря я захватила с собой на кухню ноутбук, потому что отвлекал он жутко.

Нарезая овощи, я могла засмотреться на очередную серию Следа и, совершенно забыв о том, что в одной руке у меня нож, а во второй, скажем, помидор, подпирала руками подбородок и полностью погружала себя в созерцание экрана.

Поэтому, когда раздалась переливчатая, правда, немного хрипящая от старости трель дверного звонка, я только-только вынула из духовки запеченную курицу и отправила туда пиццу.

- А вот и я! - с порога закричала Лариска, радостно размахивая двумя бутылками - по одной в каждой руке. - Голодная, как собака!

- Горе луковое, скорее за стол садись, - сказала я с улыбкой, отбирая бутылки.

Лариска, не изменяя себе, небрежно скинула обувь и криво поставила ее к моей. Вроде бы и повесила куртку на крючок в коридоре, да как всегда мимо - куртка, не зацепившись, сползла вниз и осела на пол.

Впрочем, Лариса была бы не Ларисой, если бы хоть раз в жизни обратила на это внимание. Она была внимательно ко всем, кроме себя.

Поэтому я невозмутимо и вполне привычно подняла куртку, встряхнула, и уже нормально повесила на крючок.

- Ну, рассказывай! - не успела я войти на кухню, как подруга сразу накинулась на меня с вопросами. Сама она стояла у раковины и мыла руки, как всегда использовав Фэйри для посуды вместо мыла.

- Да ты ешь садись, в ногах правды нет, - усмехнулась я, доставая с полок кухонного шкафчика пару стеклянных бокалов.

- Я-то поем, - уже с полным ртом салата прошамкала она, одновременно накладывая себе и мне картошку, - а ты рассказывай! Как оно было?

- Страшно было, - созналась, садясь за стол и зажимая одну из винных бутылок между ног, чтобы открыть. Повертела, покрутила, высунув от усердия язык, и, как только пробка с глухим чпоком была выдернута наружу, продолжила, - я когда к директору шла, почему то думала, что меня, как увидят взашей погонят оттуда.

- С чего бы это? - спросила Лариса, впрочем, и этот ее вопрос был риторическим, только для поддержания беседы, ведь она итак знала, что я ей все расскажу.

- А не знаю, с чего. Вообще, робела, как школьница. Перед тем, как пойти в детское отделение, вопросы мне задавал.

- Кто задавал?

- Директор. Леонид Дмитриевич. Классный мужик, кстати.

- Симпатичный? - ой ты, смотрите, как оживилась. Вот с чего я всегда поражалась в Ларке, так это с ее легкомысленности. Вообще, она была очень многогранным человеком. Иногда напоминала мне влюбчивую кошку, иногда дотошную старушку, в особых случаях строгую учительницу, а вообще - она была самой настоящей подругой. Той, которая всегда скажет все, как оно есть на самом деле. Выступит в роли жилетки для слез, погладит по голове, возможно, всплакнет вместе с тобой, а потом безапелляционно припечатает коротким, но емким словом - дура.

- Ла-ар, простонала обреченно я, вот же кошка, - ему под пятьдесят и у него кольцо!

- А ты то чего его руки разглядывала?! - хитро улыбнулась она, сразу переведя стрелки обратно на меня.

Уела! Каюсь, разглядывала!

Я неопределенно пожала плечами, повела ими и весело рассмеялась, подхватывая смех подруги.

Весь остаток позднего вчера мы с Ларисой провели за обсуждением моего будущего. Я соловьем заливалась о Люшке, Лариса в свою очередь сказала, что теперь у ее Павлуши появится достойная невеста, которую она с радостью одобрит и почти не будет над ней издеваться.

Я счастливо смеялась, лелея в груди растущее с каждым новым словом о Валюшке щемящее чувство. Оно было таким непривычным, мягким, щекотным и обжигающе горячим. Подкатывало к горлу, собиралась непролитыми слезами счастья в уголках глаз, врастало в меня, оплетая сердце длинным вьюном.

И было одновременно до дрожи страшно и счастливо! Пусть я не носила этого ребенка под сердцем, но, кажется, я уже чувствовала, а иногда мне мерещилось, что даже видела, ту золотисто-алую тонкую нить, которая связывает наши сердца и души едва ли не крепче, чем у родных матери и ребенка.

Лариса, немного расхмелевшая от вина, откровенно плакала, раз за разом повторяя, как она за меня рада. Оказывается, она всегда видела, какими глазами я смотрела на ее Павлушу, как играла с ним, как трепетно держала его на руках и как боялась сделать не то, что лишнее движение, а лишний вздох.

Потом мы начали фантазировать на тему того, что за две недели нужно сделать капитальный ремонт в одной из комнат.

- Не просто детскую, - заплетающимся языком говорила Лариска, - а розовую детскую!

Кажется, девчачья розовая детская была для нее больной темой, так как сыну кукол и розовых платьев не купишь - не поймет. Зато, я теперь на все сто процентов уверена, на ком она будет отводить душу, задаривая Валентину разными милыми подарками.

Я не спорила, потому что спорить с Ларисой себе дороже. Впрочем, я была с ней согласна, что комнату нужно сделать не безлико-универсальной, а розовой. Все-таки, Валюшка девочка.

 

 

Глава третья

 

Стас долго думал, стоит ли рассказывать об этой непростой ситуации родителям. И пришел к вполне закономерному выводу - нет, не стоит. По мере возможностей он приглядывал за сестрой, регулярно интересовался ее самочувствием, напрочь игнорируя ее недовольное шипение. Правда, старался делать это не на виду, чтобы не вызвать лишних подозрений, ведь мало бы кто поверил в то, что он внезапно воспылал к сестре братской любовью.

Рита, хоть и с раздражением, но принимала заботу брата, хотя это ее довольно сильно нервировало. Она все время ждала какого-то подвоха. Каждый раз, находясь дома вместе с родителями, она прислушивалась к звукам за пределами своей комнаты и была готова к тому, что вот-вот зайдет мама и, закатив скандал, потребует объяснений. Но все было тихо. Родители ничего не замечали, списывая хроническую усталость Риты на загруженность на работе - а Рита все так же продолжала ходить на показы, с каждым разом все сильнее утягивая белье, чтобы сгладить живот.

А Стаса гложило чувство вины перед другом. Стоило ему оказаться в тишине, вдали от вечных тусовок, показов, людей, как в голову мгновенно закрадывались те мысли, о которых он в течение дня волей-неволей забывал.

Рита с каждым днем становилась все капризнее, и Стас - самый настоящий атеист - сам того не замечая, все чаще стал возносить Богу благодарности о том, что их родители были влюблены в свою работу больше, чем в собственных детей. Поэтому, как бы это не было удивительно, этих перемен в дочери они не замечали. Или, что тоже возможно, замечали, но списывали на причины, которые додумывали сами. И Стас был бы рад именно тем причинам, а не тем, какие являются истинными.

За две недели до назначенного срока, Рита, как и планировала, уехала в 'санаторий'. Залила родителям уши сладкой патокой о том, что ей следует хорошенько отдохнуть и привести себя в порядок и свежий воздух, как ничто другое поможет ей это сделать.

Мать, как истинная ценительница красоты, естественно, согласилась, не преминув отметить, что Рите и правда следует привести себя в порядок.

Стасу пришлось организовывать все официально, чтобы не было никаких непредвиденных обстоятельств. Он выкупил путевки, оплатил месячное пребывание, SPA-процедуры, бассейны, прогулки, но вместо Риты в довольно дорогой, элитный санаторий, поехала одна из его подруг, чудесным образом имеющую один типаж с Ибрагимовой Маргаритой.

Естественно, ее никто не стал посвящать в истинные причины такой странной замены. Впрочем, ей было и не шибко интересно, ведь ее ждал хороший отдых и приличная сумма за молчание. А когда Стас так проникновенно просит всего лишь на месяц претвориться его сестрой... ну как тут отказать такому душке?

 

***

 

- Ты бы знал, как меня это достало... - сказала Рита, сидя на одном из диванов в 'гостиной' стационара для беременных. Она была одета в простую, немного растянутую футболку и в кашемировые спортивные штаны.

Наверное, впервые в жизни она позволила себе выглядеть перед братом настолько непрезентабельно: отсутствие хоть какой-либо косметики, кроме гигиенической помады на шелушащихся губах - реакция организма на беременность, кудрявые волосы небрежно собраны на макушке в кривую дульку.

Она наконец-то сняла с себя утягивающее белье и Стас не без удивления отметил, что все-таки беременность привнесла свои изменения во внешность сестры. Бока и бедра заметно округлились, грудь, сейчас удерживаемая только тряпичным бюстгальтером, стала на порядок больше и тяжелее.

- Что достало? - спросил он, не особо вникая в разговор.

- Палаты, - недовольно сказала Рита и надкусила принесенное братом яблоко, - дурные мамаши все эти...

- И что с ними не так?

- Меня с одной такой в одну палату поместили. - сказала Рита и внезапно пожаловалась, - Меня бесит эта корова. Все время пытается вызвать на разговор, кудахчет что-то о ребенке... У-тю-тю...сю-сю..

- Ты тоже сейчас близка к этому определению, - с легкой улыбкой поддел Стас сестру. Та поперхнулась и возмущенно посмотрела на него.

- Офигел? - сегодня у нее было на удивление хорошее расположение духа. На колкости Стаса вовсе не хотелось отвечать какой-нибудь грубостью и огрызалась она только по привычке. И не хотелось плакать. И вообще, на душе было безмятежно и спокойно. Возможно от того, что скоро все решиться?

Она все-таки надавила на Арину Павловну, и та согласилась провести Кесарево сечение. На все ее предупреждения об опасности, грозящей ребенку, Рита только кивнула и подписала все документы о том, что претензий, в случае чего она не имеет.

До назначенной даты осталась всего каких-то три дня.

Рита была довольна. Рита была почти счастлива!

Пребывание в мечтах нарушил голос брата, задавшего совершенно неожиданный и глупый, на ее взгляд, вопрос.

- Ты уверена, что стоит отказаться от ребенка?

Оказывается, падать с небес довольно неприятно.

Рита перевела пронзающий взгляд на брата и нахмурилась. На вопрос не ответила, продолжая сверлить переносицу Стаса, так как он сидел к ней в профиль и поворачиваться и смотреть на нее вовсе не собирался.

- Что за вопросы? - а голос, как наждачная бумага. Шершавый, недовольный, твердый. - Ты ведь не наделал глупостей?

Стас молчал, не отрывая взгляда от перекатываемой в пальцах пятирублевой монетки.

- Стас.

Даже не позвала. Просто произнесла его имя. И по спине пробежали мурашки. И стало сразу не по себе. Нет, он не наделал глупостей. И вопрос вырвался сам по себе, он ведь даже не думал о чем-то подобном. Но сегодня с ним творилось что-то не то и слова вылетали прежде, чем он успевал понять то, что произносят его губы.

- Ты уверена, что хочешь отказаться от ребенка? - повторил он, и, вздохнув, устало посмотрел на сестру. Наклонился вперед, закрыв лицо ладонями, потер его, пытаясь прогнать навязчивые мысли, и снова посмотрел на девушку.

Она сидела против окна, спиной к нему. Ореол яркого солца, очерчивал ее фигуру и делал какой-то сдобной, воздушной. Рита всегда ровно держала спину, даже когда забиралась с ногами на диван или кровать. Так и сейчас, словно палку проглотила. Подбородок гордо приподнят, взгляд пронзителен и холоден - Ледяная Королева, не иначе. Но весь вид портили кудряшки у висков, подсвеченные все там солнцем.

- Он ведь ни в чем не виноват, Рит. - и почему у него охрип голос и засвербело в носу? - Это твоя... ваша вина, что он появился. Если он тебе так не нужен, может быть он нужен Роме? Подумай, то, что ты хочешь сделать жестоко! Не только по отношению к Волкову, но и к ребенку! Рита!

- В святоши заделался? - голос Риты был спокоен. Рита вообще почти не как не отреагировала на речь брата, а только откинулась на спинку дивана и снова надкусила яблоко. - С каких пор тебя стало это заботить?

- Не знаю. - честно ответил Стас. - А разве тебя это не волнует? Ты вообще ничего не чувствуешь к существу внутри тебя?

- Я не хочу... - Стасу показалось, что ему послышалось. Такое не могла сказать Рита. Ведь, не могла? Не тем надтреснутым, убитым, едва слышным голосом.

- Я не хочу ничего к нему чувствовать... не хочу.

Яблоко выпало из расслабившейся руки, но никто не обратил на это внимания.

По щекам Риты потекли слезы. Она отвела взгляд, устремив его на висевшую на стене картину. В этот раз не было вздрагивающих плеч и трясущихся рук. Не было судорожных всхлипов и спертого дыхания, проста слезы легко и гладко прочертили две влажные дорожки по щекам.

- Уже поздно что-то менять, Стас, - тихо продолжила она. - Тогда мной двигала злоба и обида. А сейчас... подумай сам. Мне этот ребенок будет обузой. А Рома... он еще не готов быть отцом.

- Ты не можешь так говорить, Рит, - резонно возразил Стас, - не тебе решать готов он или нет.

- Не готов, - упрямо повторила девушка, качнув головой и вытирая тыльной стороной руки правую щеку.

- Ты же сам понимаешь, что при всем том, что у него есть, он не сможет нормально вырастить ребенка. Работа - это все, что его волнует на самом деле. А все, что достанется ребенку - это вечно сменяющиеся няньки и абстрактный фантом отца. Он вроде бы и есть, но его как бы нет.

Стас понял, что несмотря на то, что речь идет о Волкове, Рита говорит о себе. Старшему ребенку семьи Ибрагимовых в этом плане повезло гораздо больше. Тогда еще молодые и страстно влюбленные друг в друга родители ценили семейное счастье намного больше, чем работу. Поэтому и любви Стасу досталось на порядок больше, чем его младшей сестре - она родилась в ту пору, когда родители уже сколотили состояние и занимались только тем, что пытались приумножить свой капитал и утвердить свое положение в высшем обществе.

Поэтому Рита большую часть времени проводила в обществе нянек, посещала театральную, музыкальную и модельную школы, и была очень одиноким ребенком.

Стас почувствовал резкий укол вины перед сестрой.

- Ты не можешь это так просто утверждать, - сказал он и наклонился, чтобы поднять подкатившееся к его ногам яблоко.

- Я знаю Рому, - весомо сказала она. Прозвучало это так, что эта фраза должна была целиком и полностью убедить Стаса в том, что да, она действительно знает, о чем говорит.

- Давай лучше закроем эту тему, Стас. - вдруг резко сказала она, поднимаясь с дивана. - Решение было принято уже давно, и я не вижу смысла, что-либо менять. Да, ты прав, сейчас я не испытываю к этому ребенку ненависти, но и никаких чувств у меня к нему тоже нет. Так или иначе, он является ошибкой. Я сделала все, от меня зависящее, чтобы он остался жив. Этого достаточно.

Стас смотрел во след уходящей сестре и думал. Думал о том, что каким-то непостижимым образом его все же волнует судьба... племянника. Он бы с уверенностью мог сказать, что не испытывает к нему каких-либо особых родственных чувств, но все же что-то внутри заставляет его возвращаться к мысли о том, что он бы хотел видеть, как растет этот ребенок.

Он посидел еще немного, побарабанил пальцами по подлокотнику дивана и поднялся - пора ехать на работу.

Все случилось точно в назначенный Ариной Павловной день. Лежа на операционном столе, Рита смотрела в панельный потолок и пыталась ни о чем не думать. Она не прислушивалась к разговорам врачей, не смотрела по сторонам.

Над лицом ее склонилась Арина Павловна, прикрытая хирургической маской. Посмотрела в глаза, будто ища в них что-то, но, видимо ничего не найдя, отвела взгляд и кивнула хирургам.

- Начинаем.

Риту не стали усыплять общим наркозом. Обезболили живот и нижнюю часть тела и приступили к извлечению плода.

Все прошло очень быстро. Всего каких-то тридцать минут, и она слышит вопрос от вновь склонившейся над ее лицом Арины Павловны:

- Это девочка. Посмотришь?

- Нет.

 

Все вернулось на свои места. После недлинного, но весьма продуктивного восстановления, Рита, заметно оживившаяся и на вид сбросившая пару-тройку килограммов, вернулась домой. Все, что напоминала о беременности - это все еще немного набухшая грудь.

Она намеренно вычеркнула из памяти несколько ужасных месяцев, предпочитая думать, что это был очень длинный, страшный сон, много смеялась, искренне веселилась, с двойным усердием взялась за работу. В этот раз все вокруг заметили в ней разительные перемены. Рита стала не в пример больше улыбаться, некоторые откровенно недоумевали, слыша от нее шутки и приветливое обращение.

Впрочем, стоить отметить, что характер Риты вовсе не изменился. И уже через неделю эйфория от того, что все прошло как нельзя лучше сошла на нет и Рита окончательно влилась в привычный ритм жизни.

Однако Стасу это далось не настолько легко. Вернее, вообще не далось. С того дня прошло уже чуть более месяца, и с каждым днем Стас понимал, настолько огромную он совершил ошибку. И позволил совершить эту ошибку сестре.

Но больше всего его мучило то, что он так ничего и не сказал Роме. Встречаясь с ним едва ли не каждый день, он улыбался ему, крепко жал руку, шутил, смеялся. Но время от времени, ловил его себя на мысли, что он слышит в своем голосе фальшь.

Она была с приторно сладким привкусом, отдающим гнильцой. Такой вкус бывает у переспевшего яблока, которое снаружи все еще свежо и красиво, а сердцевина уже начала чернеть, излучая кисло-сладкий приторный аромат.

Со временем ему стало невыносимо смотреть в глаза друга. Он стал реже звонить, конечно, не настолько, чтобы Волков заподозрил что-то неладное, но факт остается фактом.

Видимо, у всего есть свой предел.

Предел Стаса наступил в два тридцать семь ночи, когда он, мгновенно проснувшись, открыл глаза и невидяще смотрел в темный потолок. За окном его квартиры, оставив быстрый яркий росчерк от света фар на стене, пронеслась машина. Стас повернул на подушке голову, чтобы посмотреть время на электронных прикроватных часах. Сел на кровати и провел рукой от лица до затылка и обратно, больно дернув пальцами спутанные кудри. Облизал сухие губы, горько усмехнулся и разбил ночную тишину словами:

- Да, Ибрагимов. Дерьмо ты, а не друг...

Кажется, впервые за последние лет десять Стасу нестерпимо захотелось заплакать. Но он только резким движением откинул одеяло, которое упало на пол, но тот не обратил на это никакого внимания, слепо нашаривая вокруг себя одежду. Надел первое, что попалось под руку, взял мобильный телефон, ключи от машины и вышел из квартиры.

Ему предстоял непростой разговор.

 

***

 

Стасу всегда нравилась квартира-студия Волкова в одной из новых высоток Москвы. Широкое панорамное окно от пола до потолка открывало шикарный вид на город с высоты семнадцати этажей. Просторная гостиная с минимумом необходимой мебели - огромный кожаный диван из черной кожи, поверх которого небрежно накинута светлая выделка из меха, слева от дивана спинкой к окну такое же кресло, перед ним низкий стеклянный столик на кованных ножках. Напротив - широкая плазма, висящая прямо на стене. За диваном в некотором отдалении угол современной кухни, сделанной в серо-стальной гамме и барная стойка, которая отделяет обеденную зону от гостиной.

Все довольно-таки аскетично, предельно стильно и как-то по-холостяцки. Сразу бросалось в глаза отсутствие женского духа.

Стас сидел, откинувшись на диване и запрокинув голову. Слева от его руки на жестком подлокотнике из темного дерева стоял бокал виски со льдом. Вторую руку он держал у носа, с зажатым в ней полотенцем, на котором постепенно проступали разводы крови.

Роман сидел я кресле, его бокал с виски стоял на журнальном столике рядом с ополовиненной бутылью и ведерком со льдом. Мужчина потирал содранные костяшки пальцев правой руки и время от времени морщился от неприятных ощущений.

В квартире стояла тишина, нарушаемая только громким сопением Стаса из-за разбитого носа и скрипом диванной кожи, когда кто-то из мужчин шевелился.

- Легче? - приглушенно прогнусавил Стас, скосив взгляд на друга.

- Да не сказал бы, - задумчиво откликнулся Волков, и, вздохнув, потянулся за бокалом, - По-хорошему набить бы тебе хорошенько морду, да жалко. - Роман поморщился, как будто ему самому не нравилось, что он не может как следует отвести душу на этом... засранце.

Когда его разбудил телефонный звонок, он не сильно удивился или раздосадовался. Это было обычным делом, ему много и часто кто звонил в любое время дня и ночи, по работе ли или просто так, любовницы, друзья, партнеры - значения не имело, он к этому привык.

Но в этот раз Стасу удалось удивить его. Какого-то черта его принесло к нему в самой середине ночи, и тот позвонил, чтобы Волков сказал консьержке пропустить Стаса внутрь.

Дожидаясь, пока тот поднимется на семнадцатый этаж, Роман стал с кровати и прошел на кухню. Он не стал включать основной свет, все еще не проснувшись, и ограничился парочкой напольных бра, стоявших в углу длинного коридора, ведущего к спальням и рядом с настенной плазмой.

Зачем Стас приехал столько рано - или столько поздно? - Роман не знал, так как друг его толком ничего не сказал, ограничившись только емкой фразой 'надо поговорить'. Чем несказанно его заинтриговал.

Честно сказать, Волков очень не любил эту фразу. Хотя из уст его друга она звучала не так страшно и более обнадеживающе, чем от какой-нибудь женщины. И тем не менее, Роман даже предположить не мог, что могло привезти Стаса к нему в такое время.

Дверь в квартиру он открыл заранее, поэтому, когда Стас вошел, Роман стоял на кухне в одних пижамных штанах напротив холодильника. Он задумчиво смотрел куда-то в его нутро, подсвеченный желтоватым светом маленькой лампочки.

Стас прошел на кухню и сел за барную стройку, брякнув ключами от машины по тяжелой столешнице, чем отвлек друга от холодильника. Поэтому тот закрыл его, так ничего и не достав.

- 'Надо поговорить'? - иронично спросил Волков, опираясь локтями о короткую спинку высокого барного стула.

Стас привычным жестом провел языком по верхним зубам, собираясь с мыслями, которые внезапно разбежались в разные стороны. Из всех возможных вариантов начала разговора, которых он придумал аж целых шесть, пока ехал через половину Москвы на нарушающей все мыслимые и немыслимые законы скорости - наверняка ему в скором времени придет не один штраф, не осталось ни одного.

Сейчас в его голове только одна единственная четкая и абсолютно нелепая картинка: статичный фон из пустыря и пары кактусов, палящее солнце, звук ветра, как в самых настоящих мультиках - 'фью-ю-ю', и катящееся, задорно подпрыгивающее перекати-поле.

- Ритка родила, - вообще все пошло не так, как Стас планировал. Он хотел зайти из далека, мягко подойти к главному и скормить всю эту бурду Волкову так, чтобы он не сильно морщился. Однако, слова сорвались с языка прежде, чем он успел вообще сформировать более-менее нормальную мысль.

Естественно, Волков не понял. Точнее, понять то он понял, сказано было прямее некуда, но с собой параллели провести не додумался. Хотя то, что не додумался - было вполне логичным, учитывая его ситуацию.

И конечно же, он не мог не удивиться. И не тому, что Маргарита - а Волков всегда называл ее только полным именем, родила, а тому что она... родила.

- Как отреагировали родители? - озвучил он тут же свои мысли. Будучи знакомым со старшей четой Ибрагимовых не только по делам рабочим, но и вполне по-семейному, он много знал об их отношении к некоторым аспектам жизни. Поэтому мысль о том, что родители этот 'финт ушами' от Маргариты приняли благосклонно, или на крайний случай хотя бы спокойно - он поверить никак не мог.

Как минимум это был бы грандиозный скандал, который закончился бы вполне логично - отведенной за ручку лично матерью Маргаритой в больницу на аборт.

У Волкова даже мысли не мелькнуло спросить, от кого она родила. Не мелькнуло не потому, что ему было наплевать, все же он встречался с этой девушкой более двух лет и в какой-то степени, может быть, хоть немного любил ее, раз собирался сделать предложение. А не спросил потому, что он был уверен в личности отца почти на сто процентов. Эта личность и стала причиной того, что сейчас Волков все еще не женат.

'И слава богу' - не мгновение с неимоверным облегчением мелькнула и пропала в небытие мысль.

Сейчас, по прошествии немалого времени, успокоившись, отойдя от предательства и все хорошенько обдумав, Волков понял, что, наверное, сам Бог, в которого он не верит, отвел его от поступка, о котором бы мужчина сожалел скорее всего всю оставшуюся жизнь.

Маргарита Ибрагимова была из той породы женщин, которые мнят себя королевами. Которыми все должны восхищаться и которые по определению являются верхом совершенства, как они думают.

Волков не делал ни того и ни другого, относясь к Маргарите с некоторым равнодушием, но в тоже время выделяя ее из других, жаждущих его внимания, женщин. Чуть больше вежливых равнодушных улыбок, чуть больше внимания, как дочери его партнеров по работе, маленькие подарки, как сестре лучшего друга.

Это-то и подкупило Маргариту. Она видела только то, что хотела видеть, не обращая внимания на те детали, которые бы, возможно, немного опустили бы ее на землю.

Как-то так получилось, что она стала самопровозглашенной девушкой Волкова. Об этом Роман узнал на одном из официальных вечеров, когда к нему с коварной ухмылкой подошел Стас и, приподняв бокал, издевательски произнес:

- Я могу тебе только посочувствовать, друг.

Впрочем, в скором времени Роман понял, что с Маргаритой... удобно. Она, как любая королева и женщина, яростно охраняла 'свою территорию', отваживая соперниц, что значительно облегчила Волкову жизнь.

Капризы и закидоны ее характера как-то незаметно стирались ночью. Что не говори, а Маргарита была очень красивой молодой женщиной и страстной любовницей, умеющей заставить мужчину хотеть и любить ее.

С ней было относительно хорошо. Она не требовала каких-то дорогих подарков, ведь она сама была в силах себе их позволить, вела с себя с ним заискивающе и ластилась, как кошка, что, к слову, его иногда смешило. И так уж получилось, что он не полюбил, но привык. Да и союз с ней был довольно выгодной партией для его бизнеса.

Ее измена для Волкова не стала большим шоком, и на самом деле ранила не настолько сильно, как думали окружающие. Если быть совсем откровенным, в душе в тот момент заворочалась только досада, что все это происходит на его постели в его квартире и разочарование в том, что он ошибся в ней.

Кольцо, не задумываясь, было отправлено в мусорную урну, а Маргарита с легким сердцем отправлена домой.

И жизнь его вернулась к привычному руслу. Нечастые женщины на одну ночь, к которым он не привязывался, официальные вечера и работа, работа и еще раз работа. И нельзя было сказать, что его этакая жизнь не устраивала. Волков свою работу более, чем любил и жил, можно сказать, одной только ею.

- Ты не понял, Ром, - в реальность из собственных мыслей его выдернул голос друга. Стас отрицательно покачал головой. Вопрос про родителей он проигнорировал. - Рита родила от тебя.

- В смысле?

Волков не был шокирован, не был удивлен или поражен в самое сердце. Не воспринял это как шутку - он просто не понял, что только что сказал Стас. Поэтому вопрос задал чуть приподняв в недоумении брови. И почему-то, неосознанно, медленно сложил руки на груди.

- В прямом, - сказал Стас и внезапно его прорвало, - Ром, я и сам не поверил, понимаешь?! Эта идиотка и не сказала бы, если бы в обморок не грохнулась прямо передо мной. Да и я, придурок, не лучше, думал у нее характер запаршивел из-за разрыва с тобой, а оно вон как вышло...

- Стоп-стоп, - Рома резко поднял ладони вверх, пытаясь остановить нескончаемый поток слов и образумить друга, - С ума сошел? Ты прекрасно знаешь, что детей у меня быть не может, так что нечего меня сюда приплетать! Вон, лучше ищи того героя-любовника, с которым она развлекалась в моей постели!

Сам того не замечая, Волков распалился. Его разозлило то, что Стас зачем-то решил надавить на его больную мозоль, да еще и таким подлым способом. Хотя, казалось бы, зачем ему это делать?

Стас резко замолчал и как-то совсем затравленно посмотрел на друга. Да так, что Рома сам замолчал и замер. Сердце его екнуло в предчувствии огромной подставы.

- Я проверял... Делал в тайне от Ритки тест ДНК, когда ребенок родился. Тоже думал, что она ошиблась или хотя бы просто наврала про отца... Как последний придурок умыкнул тогда из твоей пепельницы окурок с твоим ДНК для сравнения. - Стас нервно рассмеялся и посмотрел прямо в глаза дугу, - Ошибки быть не может. Ты отец.

- И где ребенок? - почему он задал этот вопрос? Почему поверил сразу, а не списал все это на одну из многочисленных идиотских шуточек друга? Не потому ли, что таким он Стаса прежде не видел никогда? Когда в глазах у него дикая обреченность, едва ли не выплескивается через край. Когда пальцы дрожат, остервенело сжимая и перебирая связку ключей.

- Не знаю, - не шепот - едва слышный выдох, и Стас с силой сжимает пальцами голову, чуть ли не выдирая с корнем волосы.

- То есть как?

Стасу захотелось расплакаться. Вот прямо здесь и сейчас. Острый приступ вины перед другом и тем маленьким существом на аппарате искусственного поддержания жизни, которое он оставил сам и позволил оставить сестре, буквально сковали его внутренности и горло раскаленным ошейником.

- Она кесарево сделала, - сдавленно сказал он, отводя взгляд, - на седьмом месяце. Родители ничего не знают, у нее живот почти незаметен был. Все обыграли так, что в последний месяц перед операцией она как бы уехала в санаторий, а на самом деле легла в больницу. Я даже не знаю, жива ли она...

- Она? - глухо переспросил Рома, смотря куда-то в пространство над плечом Стаса.

- Девочка...

- Как давно ты знал? - следующий вопрос, заданный безжизненным, равнодушным голосом. Стаса пробрали мурашки, но он послушно ответил.

- Примерно на пятом месяце.

- И не сказал мне?

На этот вопрос Стас не ответил, только до хруста сжал челюсть и до крови ключи в руке.

А в следующее мгновение полетел со стула, получив со всего маха кулаком прямо в нос.

Он не стал сопротивляться и быть в ответ, понимая, что все это он заслужил. Только встал, пошатываясь и утирая обильно льющуюся кровь тыльной стороной руки. На глаза набежали долгожданные слезы, но, конечно же, это были внезапные слезы боли. Не стал отходить назад, смиренно дожидаясь нового удара, но его не последовало. Вместо этого Волков с громким матом отшвырнул с сторону барный стул. Тот с диким грохотом ударился о кухонный гарнитур, разбивая стеклянные дверцы, и пару раз перевернувшись на кафельном полу, с визгом проскользил по нему и соколкам и замер.

- С*ка! - внезапно взревел он, и следом за первым стулом полетел второй. Стас так и не понял, кого он сейчас так приласкал - самого Стаса или Риту. А может быть обоих сразу?

- Почему ты мне не сказал? - кулак с досадой был впечатан в гранитную столешницу. Взрыв гнева у него прошел так же внезапно, как и начался, оставляя внутри только глухую пустоту.

- Прости. - прогнусавил Стас, в задранный край футболки, которой пытался сдержать поток крови. Что еще он мог сказать? Только извиниться. Раз за разом в мыслях он просил у друга прощение. По крайней мере он смел надеяться, что все еще у друга, если был еще жив.

- Это ведь она сказала ничего тебе не говорить, да? - устало спросил Рома и как-то весь обмяк, будто из него разом вынули стержень. Он провел рукой от лица до затылка и обратно, как это часто делал сам Стас, когда пытался собраться с мыслями. Выдохнул, и наклонившись к одному из разбитых шкафчиков, достал оттуда кухонное полотенце, намочил его холодной водой и перебросил его Стасу.

- На, приложи.

Стас поймал его и с благодарностью молча кивнул.

- Иди, садись, поговорим, - тем временем велел Волков, а сам отошел к бару, откуда достал бутылку виски и пару бокалов. Задержался у холодильника, чтобы достать ведерко со льдом и тоже направился в гостиную зону, где уже расположившись на диване, шипел сквозь зубы его все-таки еще друг.

Волков разлил виски по бокалам, бросил в них пару кубиков льда и протянул Стасу. Они не чокаясь отсалютовали друг другу, и залпом ополовинили их.

В гостиной повисла тишина.

- Что будешь делать? - спросил Стас спустя некоторое время, когда поток крове немного утих.

- Искать, - коротко и просто ответил Роман.

- Я помогу.

- Напомогался уже, - в голосе мужчины послышалась досада, но Стас понял, что Волков не откажется от помощи, хотя вслух он этого никогда не узнает. - Что тебе с того?

- Племянница же, - Стас пожал плечами и снова поморщился от боли.

- Ранее тебя это не остановило, - не мог не уколоть его Роман. В груди у него поселилась странное смешанное чувство обиды и одновременно благодарности. За то, что не сказал. И за то, что сказал.

А еще был страх. Страх того, что уже поздно. Что он не найдет свою дочь - дочь! - или, что еще хуже, она все-таки не смогла... Роман не мог доже подумать об этом. Он не мог допустить мысли, что ребенок, о котором он так мечтал, но не мог иметь, появился и тут же покинул этот свет.

Поэтому он был твердо намерен найти своего ребенка во что бы то ни стало. Где бы он сейчас не был, в каком состоянии бы не находился, он найдет ее и вернет домой. К нему.

У его дочери будет все самое лучшее. Он сам станет ей и матерью, и отцом.

А с Маргаритой у него еще будет серьезный разговор. И с ее родителями тоже. Такой проступок он ей простить действительно не мог, даже несмотря на то, что на много закрывал глаза, и это понимал даже Стас.

К слову, Стасу все-таки пришлось признаться самому себе, что судьба племянницы ему не безразлична. Он корил себя за то, что понял это слишком поздно, и потерял такое драгоценное время.

Так же он понимал, что после всего случившегося Волков навряд ли подпустит его к дочери, даже несмотря на то, что он дядя.

И пусть будет так - как-нибудь он сможет выкрутиться, договориться с все еще другом. Осознание того, что Роме эта малышка небезразлична, разом сняло камень сомнений с его души, который, признаться, довольно сильно подкашивал его веру в друга. Но Стасу было очень приятно осознавать, что он не ошибся в нем. Что он правильно сделал, что сорвался посреди ночи, поехав на другой конец Москвы, что заслуженно получил кулаком в нос и что не зря сейчас сидит на дорогущем кожаном диване, заливая его собственной кровью и с удовольствием пьет виски.

 

***

 

К поискам они приступили рано утром, подключив все возможные для этого силы. Волков вызвонил своего знакомого из Службы Безопасности своего отца, чтобы тот навел любые справки по местонахождению ребенка.

Намекнул о том, что его родителям знать пока ничего не стоит. Впрочем, отец, наверное, и не станет интересоваться тем, зачем его сыну понадобился его СБшник - здраво рассудив, что мальчик он уже взрослый - разберется.

Всю информацию, которую мог дать Ибрагимов, внимательно выслушали и, кажется, записали на звукозаписывающее устройство. Правда информации этой было ничтожно мало, ведь все, что он знал - это кто был врачом Риты и в какой больнице она делала операцию. Далее, судьба ребенка была ни ему, ни сестре неизвестна. За что тут же получил гневный взгляд.

Волков велел безопаснику связаться с еще парочкой знакомых из внутренних органов, чтобы те тоже незаметно подключились к делу. В случае, если те будут артачится, просил вежливо, но с намеком напомнить, что у них перед ним есть один маленький, но все же неоплаченный должок. И им выпал весьма редкий шанс вернуть его, что говориться, малой кровью.

Любую информацию, добытую по делу тут же докладывать ему лично.

Первая весточка пришла через двое суток.

Возвращаясь после ночной смены с работы, Арина Павловна была вежливо встречена и настойчиво препровождена двумя внушительного вида мужчинами в камуфляжной форме в один из больших черных джипов, поджидавших ее около подъезда для небольшой личной беседы, после которой с миром и настоятельной просьбой не распространятся была доведена прямо до подъезда. Даже дверь вежливо придержали, посоветовав не ходить так поздно ночью одной.

Стоит отдать ей должное, беседа вышла не такой легкой как рассчитывал СБшник. Арина Павловна оказалась врачом самых честных правил, и яростно отстаивала врачебную тайну, сдавшись только после того, как ей невзначай сказали, что у нее очень красивая дочь.

После этого, цедя слова через губу и яростно прожигая нахала взглядом, она рассказала все, что знала, начиная с того момента, как в ее кабинет зашла взбалмошная девица по имени Ибрагимова Маргарита Викторовна и до того момента, как лично проследила за тем, как родившуюся малышку в инкубаторе перевозят в Дом малютки.

- Каков мужик, женщину ее ребенком шантажировать, - напоследок бросила, словно плюнула, она через плечо, прежде, чем покинуть машину.

Начальник Службы Безопасности только тяжело вздохнул. Да, такая у него работа. Аж самому стыдно.

Еще через пару дней были наведены справки о том, что это был за Дом малютки, что из себя представляет его директор и как быстро он сможет выдать всю нужную информацию.

К неудовольствию Волкова, и уважительному присвисту Ибрагимова, Киреев Леонид Дмитриевич оказался мужчиной еще более святым, чем Арина Павловна, от одного упоминания которой начальник СБ кривился, как от зубной боли - все-таки ее слова неприятно задели за живое.

Тот не сдавался под натиском ни угроз, ни взяток, что не могло не заставить уважительно хмыкнуть не только Волкова, но даже и самих безопасников.

Однако, все-таки с женщинами всегда легче иметь дело, как бы странно это в данном контексте не звучало. Ольга Николаевна - так самая заведующая мед. отделением, оказалась на редкость жалостливой женщиной. Чуя, что он уже близок к цели, Волков самолично подключился к поискам и решил с ней поговорить. Убедить ее в том, что он является несчастным отцом, который знать не знал о дочери оказалось довольно легко и относительно недорого.

И все бы было хорошо, если бы не было так плохо.

Ольга Николаевна, на вопрос о том, когда он сможет увидеть и наконец-то забрать дочь домой, только развела руки и с заметным злорадством произнесла:

- А Валентину уже забрали, папаша.

 

 

Глава четвертая

 

С Валюшкой на руках из Дома малютки я буквально выпорхнула, бережно прижимая кряхтящий сверток к груди. Это был самый особенный день из всех!

Нас провожал лично Леонид Дмитриевич, Ольга Николаевна и еще парочка девушек, которые до того присматривали за моей девочкой.

Никонову Валентину Сергеевну завернули в нежно-розовое фланелевое покрывало и зачем-то перевязали розовой лентой с большим бантом.

Лариска встречала меня на своем Део Матизе с кучей воздушных шариков в руках и слезами на глазах. Маленький Павлуша, наряженный в стильный мальчиковский смокинг и ярко-красную бабочку, стоял с гордо поднятой головой и щербатой улыбкой без двух передних зубов, держа в руках огромный и наверняка тяжелый для него букет из таких же красных, как его бабочка, роз.

Я сама едва сдерживала слезы, чувствуя в руках приятную тяжесть от крохотного веса малышки и тепло, исходившее от нее даже сквозь ткань покрывала.

- Поздравляем! Поздравляем! - шепотом закричала Лариска, чтобы не потревожить младенца и едва ли не запрыгала на месте от счастья, хлопая в ладоши.

- Поздр-равляю! - важно сказал Павлуши, картаво и раскатисто произнося букву 'р', и кивнул, благосклонно смотря на сверток в руках. Он вытянул тонкую шею, пытаясь заглянуть в него, отчего букет цветов его все-таки перевесил, и мальчик чуть не упал, вовремя успев сгруппироваться и переступить ногами, удерживая равновесие.

Я тихо рассмеялась и немного присела перед Павлом, чтобы показать свою малышку. Лариска тут же с готовностью тоже наклонилась и заворковала что-то глупо-милое, точно так же, как ворковало еще недавно над собственным сыном.

А я была самой счастливой. Наверное, точно так же чувствует себя любая женщина, когда ее забирают родные из род-дома. Я просто уверена, сейчас я испытываю не менее яркие эмоции и счастлива едва ли не больше, чем любая из них!

- Ну вот, Палушка, невеста твоя! Как тебе? Нравится? - Лариса не могла не спросить этого. В этом была вся ее суть.

Павел молчал, пристально вглядываясь в тихо кряхтящую во сне Валентину. Нахмурился, отчего, щеки его уперлись в края большой бабочки, и он стал похож на надутого хомячка. Валюшка, как часто бывает с маленькими детками - по самому Павлушке и знаю, приоткрыла и снова закрыла глаза. Павлуша моргнул, а затем кивнул.

- Только пусть выр-растет сначала.

 

***

 

Дома нас тоже ждали куча шариков, украшенная детская и накрытый стол. Да, Лариса расстаралась на славу, пока меня не было.

В зале на диване лежали аккуратные кучки детской одежды - подарки от подруги и купленные нами ранее пеленки и распашонки.

Я совсем не хотела выпускать дочь из рук, но Лариса только рассмеялась и велела:

- Надержишься еще, поверь мне. Вот уж не думала, что ты такой наседкой будешь!

- Да как я ее оставить могу, Лар? Ты глянь, какая кроха, а если упадет?

- Именно на этот случай - чтобы не упала, мы и купили кроватку с бортиками!

- Леля, - вдруг сказал Павлуша, подергав меня за рукав кофты. Как свою крестную маму он всегда называл меня Лелей. Я против, естественно не была, а Лариска только всегда говорила, что вот-оно, мое настоящее имя. Потому что все время, которое я проводила с Павлушей, по ее словам, я его лелеяла. На мой вопрос почему именно это слово, она с умным видом достала с полки словарь и громко и четко прочитала:

- Лелеять - означает ласкать, нежить, холить, заботливо ухаживать и оберегать. Еще глупые вопросы будут?

Вопросов больше не было.

- Леля, - повторил Павлуша, и когда я повернулась к нему, продолжил, - Ты не бойся. Я посмотр-рю. Я же муж.

Лариска прыснула в кулак и отвернулась к окну, чтобы Павел не заметил. А то обидится ведь, вон, итак щеки от смущения покраснели. Но стоит, все еще требовательно сжимая край моей кофты и смотрит в глаза вопросительно.

Я тоже не могла не рассмеяться, но мягко провела рукой по его светлым мягким волосам и с улыбкой ответила:

- Жених пока, солнышко. Мужем станешь как раз, когда подрастет. А не передумаешь? - хитро спросила, шутовски пожурила ему пальцем.

- Не пе-редумаю! - едва ли не обиженно вскинулся он, - Мама говор-рит, что если мужчина сказал, то мужчина должен сделать! А я мужчина! - и тут же добавил, покосившись на Лариску, - Так мама говор-рит.

- Можешь даже не сомневаться! - я даже головой согласно закивала, - Самый настоящий мужчина! Раз мама говорит! - и тоже со смешинками в глазах покосилась на уже откровенно сдерживающую смех подругу.

Валюшка все еще крепко спала, поэтому я действительно решила доверить ее Павлуше. Положив ее в колыбель, усадила рядом с ней в кресло-качалку Павла и дала ему планшет, чтобы он не скучал.

Строго наказала в случае чего звать, а еще обещала принести чего-нибудь вкусненького. Павлуша важно кивнул, покровительственно положив маленькую ладошку на бортик колыбели.

В целом вечер прошел тихо и умиротворенно. Мы с Лариской до позднего вечера сидели на кухне, где она давала мне различные наставление что и в случае чего нужно делать. Пили сок, а затем чай и кофе - от любого алкоголя я категорически отказалась, на что подруга скорчила гримасу, но понятливо кивнула.

Примерно раз в час мы заглядывали в детскую. Павлуша все это время, как и обещал сидел около колыбели, смотря по планшету мультфильмы и играя, а в девятом часу вечера мы с Лариской наблюдали умилительную картину: Павлуша, свернувшись в кресле калачиком и укрывшись собственной кофтой, крепко спал.

Лариса на минуту отошла и вернулась с пледом в руках, прошла в детскую и, забрав кофту, накрыла им сына. Я же включила настенные ночники, погрузив комнату в неяркий, мягкий и убаюкивающий свет. Валюшка так и не проснулась, поэтому мы с Ларисой вернулись на кухню.

Как я ее не уговаривала остаться на ночь, она твердо заявила, что, начиная с сегодняшнего дня у меня будет слишком много забот, для того, чтобы еще и присматривать за гостями. Потому, завернув в плед сына, взяла его на руки и, напомнив, чтобы я звонила в любое время дня и ночи если что вдруг случиться, оставила меня одну.

Квартира снова погрузилась в привычную тишину, но... все же я была не одна. Тихо зайдя в детскую, села в кресло-качалку, где еще сохранилось тепло Павлуши и умиротворенно длинно выдохнула, посмотрев на спящий кулек.

Шел четвертый час утра, когда из дремы меня выдернуло тихое хныканье. Я тут же подскочила и бросилась к колыбели. Спеленатая Валентина шевелилась, как маленький червячок и медленно, но верно начинала плакать. Сердце едва не оборвалось - что случилось? Что болит?

В первое мгновение я растерялась, за что хвататься и что делать, но не думаю, подняла малышку на руки и закачала, пытаясь успокоить. Только мелькнула мысль последовать совету подруги и позвонить ей, как под руками почувствовала мокрое.

От сердца мгновенно отлегло, и я с облегчением положила Люшку на пеленальный столик, поняв в чем дело.

Вот же дурная! Если бы я и правда кинулась звонить Лариске, почти уверена, она бы меня засмеяла за мою мнительность! Да, если честно, мне и самой было смешно, развела панику на пустом месте.

Я с превеликой осторожностью размотала пеленки и с умилением посмотрела на них. Таки да, я была права.

Ну, вот и настал момент, когда я впервые в жизни поменяю своей дочери памперс.

 

***

 

Жизнь потекла своим чередом, но все же в ней многое неуловимо и неумолимо менялось.

Заранее все обговорив с начальством на работе, предъявив все справки и документы, и самую капельку поскандалив, мне с горем пополам дали оплачиваемый декрет на полтора года и разрешили работать на дому. Естественно, мое внезапное материнство стало для всех коллег полной неожиданностью, и, думаю, по этому поводу будет много толков и пересуд, но меня, если честно, это волновало в последнюю очередь. Главное, я не потеряла работу, а это значит, что моя дочь не будет ни в чем нуждаться.

Все свое время я посвящала Валентине. Узнавала ее, знакомилась, привыкала к ней и давала ей привыкнуть и узнать себя. Мне все время казалось, что она понимает намного больше, чем может понимать ребенок ее возраста. Она всегда следила за мной своими пронзительно-синими глазами, за каждым моим движением с особой внимательностью. Когда я ее пеленала или держала на руках, она не сводила с меня глаз, как будто изучала.

А я из кожи вон лезла, что бы она меня... одобрила? Приняла? Разрешила считать себя ее матерью. На мое счастье, Люшка оказалась на редкость спокойным ребенком. Она была еще спокойней, чем Павлуша. Плакала редко и только по делу, если проголодалась или пора было менять подгузники.

Через пару дней в гости опять пожаловали Лариска с Павлушей. Подруга все никак не могла угомониться на тему жениха и невесты, чем, кажется, проник даже он сам.

- Люшка и Павлушка! - дразнила она сына, а тот и против не был. Он все время находился около колыбели с Валей, то поправляя ей покрывало, то просто смотря на нее, то возвращая на место выплюнутую соску. В такие моменты он был предельно и не по-детски серьезен.

Сама от себя не ожидала, но самый первый свой приступ ревности я испытала именно к Павлу и Валентине. Надо же, приревновать дочь к маленькому пятилетнему мальчику!

Все случилось внезапно и вполне обыденно. Павлуша как всегда верным стражем стоял у колыбели и, протянув руку, поправил Вале одеяло. В тот момент, Валюшка протянула свою маленькую пухлую ручонку, схватила его за указательный палец и беззубо улыбнулась. Все замерли.

Кажется, Павлуша замер от неожиданности и испуга, не зная, что делать: то ли отдернуть руку, то ли наоборот замереть и не дышать. Он беспомощно оглянулся на нас с Ларисой, сидевших на небольшом двухместном диванчике тут же, ища поддержки. Мы же с Ларисой тоже замерли. Не знаю, почему замерла она, но я - впервые увидела улыбку дочери. И она была адресована не мне!

На мгновение жуткая обида и досада затопила сознание, но тут же схлынула, как только я натолкнулась взглядом на испуганные карие глазищи Павлушки, которые постепенно наполнялись слезами.

- Ну, чего ты испугался, - мягко сказала, поднимаясь с дивана и, подойдя к нему, присела рядом с ним и приобняла за плечи, успокаивая.

И правда, чего это я? Это всего лишь пятилетний ребенок, которого я люблю точно так же, как люблю Валюшку - как своего собственно сына.

- Смотри, она улыбается тебе, - продолжила негромко и тоже посмотрела на дочь, - ты ей нравишься. Ну-ка, убери слезки, малыш. Разве мужчины плачут? Особенно перед своими невестами?

- Н-нет, - выдавил Паша и глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. - Я не плачу. Не плачу! - сказал уже Вале, сделав ударение словах.

Я оглянулась на притихшую Лариску и увидела занятную картину. Она, прижав одну руку к порозовевшей и мокрой от слез щеке, во второй держала сотовый телефон и, судя по всему, записывала все это на видео.

Перевела объектив камеры на меня, и я тут же показала ей язык, а она улыбнулась.

- Паш, помаши маме ручкой! - сказала и сама тут же помахала рукой.

- В следующий раз камеру возьму нормальную, - произнесла Лариса.

Валюшка закряхтела, привлекая общее внимание. Я взяла ее на руки и, укачивая, села в кресло качалку.

- Давайте, я вас сфотографирую. Пашка, пристраивайся рядом с тетей Ирой!

Что же, стоило ожидать того, что все маленькие дети воспринимают слова взрослых буквально. А потому, Павел сразу же полез ко мне на колени. Я помогла ему сесть поудобней и, не долго думаю, передала Валентину ему в руки, естественно, незаметно страхуя. Тот снова замер, боясь дышать и во все глаза уставился на малышку.

А Лариска начала споро щелкать затвором камеры.

 

Так и повелось, что каждые пару дней подруга с сыном или без него заезжала после работы на часик-другой к нам, навестить, проверить, как дела, да потискать Валю. Я была только рада, все же сидеть почти безвылазно дома, не считая дневных и вечерних прогулок с дочкой в ближайшей парковой аллее, было для меня делом непривычным и в какой-то степени немного тягостным.

Валентину я не выпускала из виду круглые сутки, она все время была в поле моего зрения. Я временно перебралась в ее детскую комнату и, каждый вечер растягиваясь на небольшом диванчике, который раскладывался во вполне удобную полутороместую кровать, мысленно благодарила подругу за то, что она заставила меня его купить. Спать на своем диване в соседней комнате вместе с Валей я посчитала небезопасным, все же не раз видела и слышала по телевизору, как родители ненароком придавливали своим телом детей. А оставлять ее в комнате одну - это вообще ни в какие ворота не лезет! Поэтому, Лариска, еще раз спасибо!

Днем и по вечерам, когда Валюшка спала, я отводила душу в работе. Кто бы что не говорил, а свою работу бухгалтера и аналитика в одном лице я любила и занималась ею с самым настоящим удовольствием. Впрочем, и получала я за нее вполне приличные деньги, что тоже не могло не радовать.

 

Странности начались спустя некоторое время. И начались они довольно незаметно. Я и раньше была хоть немного мнительным человеком, то с появлением в моей жизни малышки мнительность во мне возросла в разы, что позволило мне обращать внимание на такие незначительные детали, на которые раньше бы я даже и не подумала посмотреть. На прогулках я перестала укорачивать путь через мало освещенные дворы, жертвуя временем, но зато шла по ярко освещаемым и, несмотря на спальный район, многолюдным улицам.

Странности эти заключались в том, что меня стали окружать довольно подозрительные вещи и личности. Сперва я не придала особого значения крутым тонированным и наверняка бронированным джипам около нашего потрепанного подъезда, которые немного, от слова совсем, не вписывались в общую картину нашего района. Это было не то место, где такие машины смотрелись бы уместно.

Рядом с обшарпанной кирпичной пятиэтажкой сорок пятого года постройки, в которой жильцов добрая половина - пенсионеры, а все остальные малоимущие семьи или вообще одиночки, эти железные кони были явным акцентом той жизни, которая творилась ближе именно к Москоу-сити.

Никто из здесь живущих такие машины иметь не мог, поэтому, я думаю, многие из жильцов обратили на них внимание. Два огромных черных джипа, в которые впору затаскивать сопротивляющихся жертв - думаю, именно такие машины и фигурируют во всяких криминальных делах подобного рода, стояли у моего подъезда днем и ночью. Как бы кто не старался углядеть, но так никто и не видел, чтобы кто-то из них выходил, или же, наоборот, садился. Изредка, то одна-то вторая машина куда-то уезжали, но какая-то из них всегда была на своем 'посту'.

Не скажу, что это слишком уж всех насторожило. Конечно, первое время все старались обходить их стороной, мало ли что. Но, со временем это малое волнение совсем успокоилось. Ни машины, ни их невидимые хозяева проблем никаких не доставляли, тротуар не загораживали, прохожим не мешали, по ночам не шумели, а потому к ним буквально на третий день потеряли всякий нездоровый интерес. И даже выделяться, кажется, они стали на порядок меньше - прижились.

Второй странностью, замеченной мной и насторожившей меня тоже далеко не сразу, стало постоянное столкновение с довольно странными личностями. Столкновение, конечно, не в буквальном смысле слова - в грудь никому я не 'впечатывалась', но меня постоянно окружали и попадались на глаза эти самые личности.

Первая наша встреча, насколько я помню, произошла во время вечерней прогулки с Валюшей в парковой аллее недалеко от дома. Это была действительно одна прямая и не шибко широкая аллея, с обеих сторон которой в три-четыре ряда росли ветвистые деревья с густой кроной. В тот вечер на ней сгорело пара фонарей, а потому она погрузилась в неприятный полумрак. Все, как в лучших ужастиках: ты идешь по пустынной аллее, как раз в том месте, где свет не горит. Впереди видишь один-единственный работающий фонарь, как островок спасения, а в затылок тебе дышит настигающий маньяк...

Но, конечно, все было немного не так. Аллея отнюдь не была пуста. Навстречу мне шли редкие прохожие, некоторым я даже приветственно кивала головой.

На одной из впереди стоящих лавок сидел человек. Это был весьма крупный мужчина во всем темном - темные штаны, заправленные в черные берцы, такая же темная куртка и перчатки без пальцев, поэтому он почти сливался с сумерками. И, захоти он, наверное, его действительно бы никто не заметил, но сейчас, он, как будто специально, сел под ярко горящий фонарь.

Мужчина этот был широкоплеч, как шкаф, лыс, как коленка и хмур, как грозовая туча. Несмотря на время суток, он был в темных очках, закрывающих глаза. Мужчина держал в руках смартфон, что-то быстро прокручивая на экране пальцем и, кажется, был полностью поглощен своим дело и предельно сосредоточен, но... когда я проходила мимо него с коляской, резко вскинул голову, отчего я едва не подпрыгнула на месте, наблюдая за ним краем глаза. Но он тут же вновь устремил взгляд в телефон, как будто удостоверился, что я не та, кто ему нужен, и он просто обознался.

И слава богу!

Я ускорила шаг, почему-то чувствуя на себе чей-то внимательный взгляд. Поэтому решила немного сократить время прогулки, тем более Валюшка во время нее заснула, и поспешила домой. Как-никак, но за закрытой дверью домофона мне стало на порядок спокойней, как будто она, закрывшись, отрезала от меня тот самый пристальный взгляд.

Вторая встреча произошла около одного из местных супермаркетов. В этот раз по близости, как специально, не было ни одной живой души. Поэтому я корячилась, пытаясь одновременно придержать дверь и завести на порожек коляску. Тут кто-то внезапно поверх моей руки перехватывает дверную ручки и отворяет дверь настолько широко, что, ей богу, я подумала, ее сейчас вместе с петлями оторвут.

Я повернулась было поблагодарить внезапного помощника, но слова застряли в горле, когда я перед собой увидела того самого знакомца из парка. Но, нет.

Приглядевшись внимательней, я поняла, что это был другой мужчина, просто того же типажа. Но у этого был короткий ежик русых волос и не было очков.

Он внимательно смотрел на меня и во взгляде его явно читался вопрос 'Ну, чего ждешь?'. Поэтому, спохватившись и скомкано поблагодарив его, я уже обеими руками без особых проблем закатила коляску за порожек и, пройдя чуть глубже, обернулась еще раз поблагодарить, но увидела только плавно закрывающуюся за спиной дверь - мужчины уже не было.

А потом я стала акцентировать внимание на людей в черном. Стоило мне краем глаза заметить темное пятно, голова сразу же поворачивалась в ту сторону. Иногда это действительно были люди в темной одежде: девушка в черной куртке или пожилой мужчина в черном пальто. Но я почти уверена, что не раз краем глаза замечала какое-то неестественное движение позади или сбоку себя, но, когда оборачивалась посмотреть, так никого и не смогла увидеть.

Я поделилась своими мыслями с Ларисой, на что она с максимальной серьезностью попросила меня быть настороже. Потом зачем-то пересказала мне все криминальные сводки за последнюю неделю - где, кого и когда кого-то ограбили/убили/изнасиловали, чем заставила меня хорошенько понервничать. Сама от себя не ожидала, но к словам Ларисы я прислушалась. Вечерние прогулки с Валюшей перенесла на пару часов пораньше, когда людей на улице было на порядок больше. Лишний раз из дома старалась не выходить, плотно занавешивала шторы, чем, кажется, накручивала себя все больше и больше.

Мне казалось, что за мной следят. Кто это делает и зачем, было непонятно. Я, по сути своей - никто. Не дочь миллионеров, которые в случае чего могут дать за меня большой откуп, не бизнес-леди, у которой имеются парочка солидных счетов в банке. Да у меня из квартиры то выносить даже нечего - из самых дорогих в доме вещей - пятилетний ноутбук, относительно новая микроволновка, да Валюшина кроватка.

Лариса предложила обратиться в полицию, на что мне резонно пришлось возразить - а где доказательства? Я жива и здорова, угроз не было, приставаний не было, в квартиру никто не проникал, в углу никто не зажимал. Разве что дверь в магазине придержали - но это под статью уж никак не тянет.

И в противовес самой себе, своей мнительности и своим же словам и волнениям, я убедительно начала доказывать Лариске, которая не на шутку всполошилась, что на самом деле за мной никто не следит и все это я себе навыдумывала на почве последних волнений и непривычной усталости.

И вот как ее - женскую логику - понять даже нам самим, женщинам?!

И как бы то не было, Лариска решила все выяснить сама и проследить за теми, кто следит. Учитывая, что тех, кто в теории следит за нами - не слышно и не видно.

Стоит отметить, что конспиратор из подруги никакой. И актриса она тоже так себе.

- Значит я сейчас пойду к метро, - говорила она, закутывая себя в шарф. - Пойду медленно и неспешно, прогулочным шагом и как бы невзначай пройду мимо одного из тех танков, которые у подъезда стоят. И... - она замерла и задумалась, что сделает после это самого 'и', но, видимо так ничего и не придумав, быстро закончила, - ... и что-нибудь придумаю. Ты только не волнуйся, все будет естественно и незаметно!

Ну, что я могу сказать. Несмотря на то, что ситуация в целом была совсем, от слова абсолютно, не смешной, я не могла не хихикать, наблюдая за подругой из окна. Кажется, кто-то пересмотрел различных детективов и действовал в лучших традициях этого жанра.

Лариса закуталась в шарф так, чтобы нижняя часть лица была не видна. Нелепо натянула вязаный берет пониже на лоб и опустила голову в низ. Выйдя из подъезда, остановилась и огляделась, и вроде сделала это она вполне обыденно, если бы не было так наигранно. Как и планировала, неспешно пошла в сторону одной и черных тонированных машин, в которых разглядеть что-то можно разве что вплотную прижавшись к стеклу носом.

На моменте, когда она остановилась у переднего зеркало и игриво поправила беретик, я не могла не улыбнуться. Но когда она тут же, картинно всплеснув руками, раскрыв рот и закатив глаза, 'поскользнулась', я уже прыснула в кулак и расхохоталась едва ли не до слез.

Тем временем, Лариска ухватилась одной рукой за крышу машины, второй воспользовалась для упора и 'упала' вовсе не в ту сторону, в какую должна была упасть по всем законам физики. Растянувшись прямо на капоте, как раз со стороны водительского места, она на некоторое время замерла. А в момент, когда одна из задних дверей начала открываться, резво соскочила, мимоходом поправила сдвинутое при маневре боковое зеркало и задала стрекача.

Скрылась она за поворотом прежде, чем два двое мужчин в черной камуфляжной форме успели выйти из машины. К моему огромному облегчению, за ней они следовать не стали, оставшись стоять у машины и, судя по открывающимся и закрывающимся ртам, что-то обсуждали. Один из них поправил зеркало, а второй в этот момент резко поднял голову вверх и посмотрел... на меня?!

Я резко отпрянула от окна, поспешно задернув шторку. Показалось? Или нет? Сердце билось о грудную клетку, отдаваясь пульсом в ушах. Я так и замерла в нелепой и неудобной позе, прижавшись спиной к холодильнику, ощущая, как в позвоночник неприятно впиваются острые уголки объемных магнитиков. Дышала, кажется, через раз, и боялась пошевелиться, как будто, если я сделаю хоть одно лишнее движение или слишком глубоко вдохну - меня найдут.

В тишине квартиры были слышны только гудение работающего холодильника и тиканье настенных часов, поэтому, когда в эту тишину ворвался звонок телефона, я подпрыгнула на месте, сметая спиной магнитики.

Звонила Лариска, а потому, только нажав кнопку приема вызова и не дав сказать подруге ни единого слова, сама с возмущением и облегчением накинулась на нее со словами:

- С ума сошла?! - кажется, кричать шепотом умеют только женщины с маленькими детьми. - Ты что за балаган устроила, дурная?

- А что такого, все же прошло отлично, - голос Ларисы был нарочито бодрым и веселым, но нотки испуга и раскаяния я все же уловила.

- Зато я все рассмотрела, - тут же продолжила она, пока я не принялась ее отчитывать, как неразумное дитя. - В машине...

- В машине минимум двое шкафоподобных головорезов бандитской наружности, - перебила и продолжила я за нее, - которым ты ко всему прочему сбила зеркало. Лар, у тебя вся твоя машина столько не стоит, как это зеркало. Ей Богу, я чуть душу Богу не отдала, смотря, как ты убегаешь. А если бы они за тобой кинулись? Ты совсем дурная? Ты зачем на капот налетела?

Меня начала бить мелкая дрожь, голос задрожал и глаза медленно наполнились слезами. От осознания того, что с подругой все в порядке и понимая того, что могло бы случиться, если бы все сложилось совершенно иначе, заставили подкатить к горлу тугой комок, который перехватил дыхание. Облегчение, испытанное следом вытолкнула его наружу, превратив в тихий всхлип.

- Совсем чокнутая, да? - тихо спросила, сжимая переносицу пальцами и зажмуриваясь до разноцветных кругов под веками, чтобы сдержать слезы.

Лариска тяжело вздохнула и промолчала. Я уверена на все сто процентов, в тот миг она испугалась не меньше меня. Не только перед смертью, но и в такие моменты тоже, вся жизнь в мгновение ока проносится перед глазами. Действительно, чтобы было, если бы эти мужчины последовали за ней? Догнали бы почти сразу, в два шага - это без всяких сомнений. Скрутили бы, избили, убили? Что? Кровь стынет в жилах от картин, которые предстают перед глазами, поэтому я, взяв себя в руки и уняв так и не начавшуюся истерику, негромко и предельно серьезно сказала:

- Вот что, Лар. Засветилась ты, кончено, знатно. Мне кажется, они как-то обо все догадались, потому что один из тех мужчин, которые вышли из машины посмотрел прямо на меня. Так что появляться тебе у меня пока нельзя, особенно с Павлушей. Поняла меня?

- Поняла, - вздохнула подруга и взволнованно спросила, - Но, Ир, а как же ты тогда? С Валей гулять ведь надо, еду покупать, к врачам ходить... Что делать то? - и вот в ее голосе я слышу отголосок своего страха и слез.

Я задумалась, и правда, что делать? Запереться дома и никуда не выходить - абсолютно точно не выход. Кто эти люди и почему преследуют меня? Но, пока что они никаких активных действий не предпринимают, наблюдая со стороны, поэтому я...

- ... буду делать все, как обычно. - сказала и сама удивилась твердости своего голоса. - Гулять с Валей, ходить в магазин. Буду жить своей обычно жизнью. Только... ты номера машин запиши, хорошо? На всякий случай.

- На какой-такой всякий случай? Дура что ли?! - кажется, только сейчас до Ларисы дошло, что все это отнюдь не шутки. Что это не телесериал, и что у моего дома за мной действительно следят странные и страшные люди в черной одежде и в черных машинах.

- На всякий, Лар, - вздохнула я, - На всякий. Случится что, беги в полицию. Сама только не лезь выяснять в чем дело, ладно?

- А что случиться? Ира, что ты городишь? Давай сейчас в полицию поедем, а? - умоляюще предложила Лариса.

- Да не поверят нам. Ну стоят машины и стоят, мало ли таких машин припаркованных. А как доказать, что за мной следят? Только дурой обзовут и у виска пальцем покрутят. Что ты, не знаешь, как у нас полиция работает?

- 'Вот когда убьют, тогда и приходите' - уныло сказала подруга, уже не раз слышанную по телевизору фразу.

Еще раз все обсудив и взвесив все возможные варианты действий и событий, мы все-таки сошлись на том, о чем я говорила. Лариса записала номера машин, в добавок ко всему в тайне от меня, она умудрилась сделать несколько их снимков, чему я была приятно удивлена. Ко мне она ездить перестала, но звонила каждый день, дотошно расспрашивала о том, как я и что видела, никто ли не приставал и не замечала ли я чего-нибудь странного.

Я не замечала. Я вообще перестала что-либо замечать, кроме все еще никуда не исчезнувших машин, которые своим наличием говорили мне о том, что мне ничего не привиделось. 'Люди в черном' исчезли. Я не видела их ни краем глаза, не чувствовала за собой слежки - ни-че-го.

Это немного напрягало, оказалось, что держать их в поле зрения было намного спокойней, чем осознавать то, что ты точно знаешь - опасность есть, но не понимаешь, где она затаилась и с какой стороны ее ждать.

Несмотря ни на что, я, как и сказала Ларисе, жила обычной своей жизнью, в самом привычном распорядке дня: вставала еще засветло, даже если половину ночи не спала, баюкаю капризничающую малютку на руках, готовила, убиралась, пока она дремала, гуляла с ней утром и вечером минимум по часу, ходила в магазин, работала. Единственное, что изменилось - я временно перестала пользоваться коляской. Валюшу я носила на груди, окутав широким палантином на манер рюкзака-кенгуру для детей. Когда малышка была ближе к телу, и я ни на минуту не выпускала ее из рук, мне было на порядок спокойнее.

Почему-то в душе появилось какое-то искусственное равнодушие и отрешенность ко всему, что не касается моей дочери. Ну, следят - и Бог с ними. Схватят-скрутят? Посмотрим еще, кто-кого. Но вот если они только посмеют что-то сделать Вале... я им глотки порву.

Поэтому, каждый раз, выходя из дома, я ненадолго останавливалась на крыльце подъезда и обводила взглядом двор. Не таясь, особое внимание уделяла двум черным танкам, предупреждающе прищуривалась и чуть вскинув подбородок и гордо расправив плечи... шла гулять с дочкой.

Люшка ко мне привыкла. Приняла. И каждый раз, когда она сжимала мой палец своей крохотной ручкой, мне казалось, что сейчас она держит в своем кукольном кулачке мое сердце, которое стало биться только для нее одной.

Развод с мужем был для меня ударом. Любила ли я его, сказать точно не могу, но я его уважала, и я его действительно ценила. Повезло мне или нет, но он был моим первым и, как бы это не было грустно, моим последним серьезным увлечением. Познакомились мы на третьем курсе университета, когда мне было двадцать лет, а ему двадцать два, несмотря на то, что учились мы на одном курсе. История банальна и проста до невозможности и встречается, наверное, на каждом шагу. Он был простым хорошим парнем, я была простой хорошей девчонкой. Мы друг друга не знали, но у нас были общие друзья, общий университет, и общие темы для разговоров: учеба, преподаватели, семинары, музыка, увлечения.

Все, как у всех - познакомились, начали общаться, возможно, чуть больше, чем общаются просто друзья. Вполне естественно начали встречаться, и мне было с ним комфортно. Костя оказался заботливым парнем, который все делал по правилам. Чем, наверное, и смог привязать меня к себе.

Мне нравилось, как он ухаживал. Нравилось, что при каждой нашей встрече дарил цветы - не букет, я их не люблю, но одну розу - банальность, но мой любимый цветок. Мне льстило, что он застенчиво и немного неловко улыбался, когда предлагал стать парой. Как смеялся над моим, как мне казалось, совершенно не смешными шутками.

Думаю, для любой девушки моего возраста, Тарасов Константин был идеален во всем. И, наверное, слишком идеален для меня, раз я не смогла в него влюбиться? Позволила любить себя, привязалась к нему, несомненно, испытывая симпатию, благодарность, но не любовь. Впрочем, мне это не мешало. И я вовсе не жалела о том, что не встретила человека, которого бы полюбила так, как описывают в книгах. Я не могла жалеть о том, чего у меня никогда не было и вполне закономерно довольствовалась тем, что у меня есть.

Развелись мы тоже по вполне обычным причинам. Хотя я, если говорить откровенно, совсем этого не ожидала. Я видела и понимала, что за семь лет брака муж к мне постепенно не то, чтобы охладел, но стал равнодушней. Постепенно перестали дариться цветы просто так, совместные вечера за просмотром фильмов или просто совместные посиделки, стали на порядок короче, а потом и вовсе исчезли. Интимная жизнь никуда не делась, но... было не то и не так. Если раньше я чувствовало, что меня действительно любили и старалась отдать всю себя взамен, то со временем это стало просто... физической разрядкой. Когда-то чувственные и обжигающие поцелуи превратились в обмен слюной, как бы гадко это не звучало.

Стоит отдать ему должное он пытался вести себя со мной, как раньше. Поцелуй в щеку по утрам, улыбки, разве что обнимать стал на порядок реже, да голос стал немного суше.

Между нами, по кирпичику из этих недомолвок и равнодушия, выросла стена. Я видела ее так четко, как видела стену собственного дома. Но почему я делала вид, что ничего не замечаю? Тогда я этого не понимала, но сейчас могу с определенной уверенностью сказать, что я боялась потерять те остатки уюта, что у меня были.

Однажды Костя пришел с работы и просто сказал, что он устал. Но, сказано это было таким тоном, что я сразу поняла - говорил он отнюдь не о физической усталости.

- И что делать? - спросила тогда, поставив тарелку с супом на стол и сама села на место мужа. Костя сел напротив, к еде так и не притронулся.

- Ты дашь мне развод?

Я сказала, что дам. А что еще мне оставалось делать? Не держать же его силой, верно? Не стала спрашивать, как давно он планировал развестись и били ли на то какие-то другие причины, кроме ослабших отношений. Просто не хотела знать. Если у него была другая женщина, что же, может быть это и хорошо. Во всяком случае, ему действительно будет легче, если мы разведемся.

Но почему-то я до последнего думала, что он откажется от этой идеи. Думала собираясь утром на работу, думала вечером, едя в ЗАГС, думала, когда он седел рядом со мной. Думала, ровно до того момента, как не подписала бумаги о разводе.

Тем же вечером он собрал вещи, положил ключи от квартиры на тумбочку у входа и ушел. И только с тихим щелчком дверного замка я поняла, что не вижу смысла в своем существовании. Зачем? Для кого? У матери своя жизнь. Конечно, я знаю, она всегда примет меня и в ее жизни всегда найдется для меня место, но... я так не могу. Я буду лишней.

Больше не было человека, которому бы я была нужна и который был бы нужен мне. Конечно, я не собиралась сводить счеты с жизнью, я же не сумасшедшая. Расстраивать маму? Да мне и самой жить хотелось, но... было тускло, серо.

А потом как яркий росчерк в непроглядной тьме - сон, в котором я плету дочери косы. Решение не созрело мгновенно, и я не кинулась сломя голову его реализовывать. Я постепенно подходила к тому, чтобы принять его. Долго думала, а действительно ли оно мне надо.

В итоге, я нашла того, кого искала - существо, которое стало моим смыслом. Кого искало мое сердце. И держа на руках маленькую пухлощекую девочку, я понимала, что душа моя нашла покой. Она теплым мурчащим комком свернулось вокруг образа моей малышки, тиха мурлыча ей колыбельную, греясь в светлых редких волосиках, словно в солнечных лучах и дыша голубыми, словно небо глазами.

Вот и сейчас, я лежала рядом с Валюшкой, лежащей на разложенном диване. Щекотала ее маленькое круглое пузико, целовала крохотные ручонки и ножки, которые цеплялись за мои пальцы и дергали за волосы, и с упоительным блаженством слушала веселое гуканье и смех.

А еще через два дня уже привычные глазу машины исчезли и больше не возвращались.

 

 

Глава пятая

 

Кажется, все в этом мире обратилось против него. На последнем рывке, когда он почти нашел след, ведущий прямиком к дочери, видимо Удача решила, что с него итак хватит, и сделала ему подлянку. Подлянка подкралась со стороны работы и вынудила его в срочном порядке, не терпящим никаких ультиматумов, забронировать билеты на ближайший рейс и улететь в Санкт Петербург.

С одной стороны, можно возразить, - ну и что, что работа, ведь такой долгожданный ребенок намного важнее, с другой же, под угрозой срыва находился довольно важный тендер, от которого зависела дальнейшая судьба его компании.

И дело это было настолько серьезным, что он должен был присутствовать в Санкт Петербурге лично, а не надеяться на своего агента.

Пришлось на некоторое время отложить знакомство с дочерью. В ночь перед полетом, начальник Службы Безопасности принес ему довольно пухленькую папку.

- Все, что смогли выяснить о приемных родителях.

Вообще, Пронин Владимир Васильевич Волкову нравился, и он уже серьезно подумывал о том, чтобы переманить его от отца к себе в компанию.

Пронин представлял из себя гору натренированных мышц, как в самых лучших американских фильмах, с бритой под ноль головой и внимательными серьезными глазами серо-стального цвета. Было видно, что работу он свою любил и относился к ней более, чем серьезно. За дело Волкова начальник Службы Безопасности взялся лично и с удвоенным энтузиазмом, не особо вникая в его суть - главное, хоть какое развлечение, все же, не каждый день ему дают задание найти и изучить чью-то подноготную 'от' и 'до' с четким приказом - 'хоть носом землю рой, до узнай'.

Перед тем, как открыть папку, Волков посмотрел на него и, сложив на столе, за которым сидел, руки и поставив на них подбородок, сказал:

- Расскажи пока сам, что думаешь? Кто, что из себя представляют - рассказывай.

Пронин длинно выдохнул, собираясь с мыслями и чуть наклонил голову вперед и вбок, задумавшись. Дело было интересным, да и, что греха таить, довольно необычным. Сначала не вникая в суть, он просто выполнял приказ, зато потом, когда по мере продвижения дела ему пришлось ознакомиться с некоторыми довольно занимательными подробностями, он понял, что все становится гораздо и гораздо интересней.

Маргариту Ибрагимову он знал, точно так же, как и ее брата, впрочем, как и вообще, всю семью Ибрагимовых, по долгу службы. Ибрагимов-старший являлся партнером не столько Романа Волкова, сколько его отца Андрея Волкова, который и владел большей долей акций в их, с сыном, совместном бизнесе.

Роман Волков являлся генеральным директором дочерней компании от компании своего отца. Дав сыну полную свободу действий, Волков-старший решил проверить предпринимательские способности сына, чтобы понять, насколько тот будет компетентен, когда придет время передавать основную компанию в его руки.

Сын отца не разочаровал, и буквально за три года раскрутил только-только открывшийся филиал до уровня материнской копании.

Опять же, по долгу службы и с вполне ожидаемого приказа Андрея Волкова, Пронин краем глаза следил за окружением Романа. Естественно, у того была и своя собственная Служба Безопасности, но, любой нормальный родитель будет волноваться за своего ребенка, даже если этот ребенок уже давно выросший мужчина тридцати четырех лет.

Ситуация с ребенком, по мнению Пронина, сложилась едва ли не патовая. По началу, узнав подробности, он сильно сомневался в словах Стаса Ибрагимова о том, что Волков-младший является отцом ребенка.

Тот факт, что Роман был бесплоден, официально, конечно, не объявлялся, но и не скрывался, а потому, секретом ни для кого не был.

Однако же, тест ДНК в большинстве случаев является доказательством неоспоримым, а потому Ибрагимову пришлось поверить на слово, особенно после того, как под нос СБшника были сунуты все подтверждающие этот факт документы.

И началась вся эта катавасия с поисками. С Маргаритой Ибрагимовой, Волков, к большому неудовольствию и осуждению Пронина, разговаривать и вообще как-либо контактировать по этому поводу запретил, поэтому пришлось вытрясти весь дух из ее старшего брата, который смог пролить на все это дело хоть какой-либо свет. По крайней мере, тот дал зацепку, с чего, а вернее, с кого стоит начать.

Что же, Арина Павловна оказалась человеком чести. Владимиру пришлось прибегнуть к гнусному методу шантажа близкими людьми, который он и сам не очень любил, однако почти всегда был самым быстро действенным и верным.

Эта несносная женщина засела у него в мозгах, как въедливый червь, раз за разом повторяя ту самую фразу, которая бьет наотмашь и под дых любого нормального мужика. И ведь специально, - специально! - уязвила его мужское достоинство побольней! Но зато она дала ту самую нужную наводку на дом малютки, в который отправили ребенка.

Директор дома дал понять, что занимает свою должность не зря.

'Побольше бы таких людей!' - с уважением думал Владимир, угрожая Леониду Дмитриевичу самой кровавой расправой. Вытянуть из него так ничего и не удалось, и Пронов уже думал, как обойти этот этап по-другому, когда в дело вмешался сам Волков.

И ведь вполне удачно. Справедливо будет сказать, что женщины были падки на Романа Андреевича не только за его симпатичную мордашку и подтянутое тело. Харизма у этого человека лилась просто через край, не смотря на внешнюю холодность и абсолютное равнодушие к окружающим его людям.

Узнав о том, что они опоздали на каких-то пару-тройку дней, Волков пришел в ярость. Приемная семья - это довольно большая проблема, от которой просто так уже не избавиться и не обойти. Откупиться деньгами? Навряд ли. Выкрасть ребенка? Вот уж точно не его метод. Договориться? Вполне возможно, это будет самый оптимальный вариант, но очень проблематичный.

В любом случае, иного выхода Роман не видел, но перед тем, как собственно явиться на порог к приемным родителям, - на этой мысли он каждый раз крепко сжимал челюсти и на скулах начинали играть желваки, - нужно было сначала о них все разузнать.

Владимир справедливо полагал, что Волков сам начнет искать информацию, но неожиданные проблемы с тендером заставили его на время отвлечься от поисков, поручив ребятам под руководством Пронина к вечеру следующего дня узнать всю подноготную этих самых приемных родителей, 'вплоть до того, какого цвета у них в детстве был горшок'.

Что, впрочем, Пронин и сделал.

Возвращаясь к заданному Волковым вопросу, ответ тот получил вовсе не тот, который ожидал услышать:

- Никонова Ирина Сергеевна, восемьдесят восьмого года рождения - двадцать восемь лет. Коренная Омичка, переехала в Москву с родителями в девяносто седьмом году. Отец умер, мать живет в Королеве. В разводе чуть меньше года. Работает бухгалтером-аналитиком в некрупной, но весьма устойчивой страховой компании. Живет в двухкомнатной квартире одна. Судимостей нет, вредных привычек нет.

Владимир замолчал, давая понять, что максимально сокращенную информацию он рассказал, а про цвет горшка Волков может ознакомиться подробней лично, прочитав отчет.

- И это все? - в глазах Романа Андреевича Пронов увидел явное недоверие.

- Это все.

- Ни мужа, ничего... - задумчиво проговорил волков и нахмурился, резким движением раскрыв пухлую папку так, что ее корешок звонко хлопнул по столу. - Как органы опеки могли позволить взять одинокой женщине на усыновление ребенка?!

Роман негодовал. Маска спокойствия и отстраненности в миг слетела с его лица: брови недовольно сошлись к переносчице, у губ с левой стороны пролегла глубока складка - Роман всегда ухмылялся несимметрично, на левую сторону.

- Это не запрещено законодательством, - уклончиво ответил Владимир, про себя добавив - 'вроде бы', - Это крайне редкий случай, но вполне законный, так что, видимо, органы опеки все в ней устроило.

- Вот, что, - сказал Волков поднимаясь из-за стола, - Пока меня не будет, не отходить от нее ни на шаг, не выпускать из поля зрения.

- Охранять? - удивленно уточнил Владимир.

- Изучать, - отрицательно и чуть поморщившись, поправил его Волков, - анализировать, я хочу знать об этой... - он бросил взгляд в папку для уточнения имени, - ... Ирине абсолютно все. Распорядок дня, куда ходит, с кем общается, о чем. Все. Понятно?

- Понял, босс, - благодушно, на манер американских фильмов, сказал Пронин. - Могу приступать?

- Можешь. Вам сразу сообщат, как только я вернусь с Питера. Надеюсь, проблем не будет?

 

***

 

Проблемы были

И пришли они абсолютно не стой стороны, с которой, как думал Волков, их можно было ожидать.

Через полторы недели, как только он вернулся в Москву, еще не спустившись с трапа самолета, набрал номер Стаса и велел всем собираться в центральном офисе его компании.

Спустя час, показавшийся ему чуть ли не длиннее той самой недели с хвостиком, он сидел в кожаном кресле собственного кабинета в одной из новых стеклянно-бетонных высоток в Москва-Сити, тяжело вздыхал, тер переносицу и устало прикрыв глаза, слушал, как Стас, пытаясь сдержать то и дело прорывающийся наружу смех, рассказывал о похождениях бравых СБшников.

Они явно вошли в раж, едва ли не до нервного срыва запугав двух девушек. Возможно, Волков бы и сам посмеялся, слушая забавную историю о том, как лучшая подруга Ирины топорно и нелепо пыталась заглянуть за тонированные стекла машины, едва не погнув бампер и сбив зеркало, если бы ситуация была... немного другая.

Сейчас же он испытывал только досаду от того, что не дал четких указаний по поводу скрытности всего этого мероприятия и пытался унять свербевшее где-то в затылочной части головы раздражение на собственных людей, которые, грубо говоря, поддались на провокации двух пигалиц и решили их припугнуть.

И ладно, если бы это была только одна подруга - возможно, ситуация была бы и впрямь забавной, но дело было в том, что Служба Безопасности до трясущихся поджилок и обострившейся паранойи запугала женщину, которая так или иначе заботится о его дочери. К чему это могло привести он не знал и знать не хотел. От одного осознания того, что из-за этого могло случиться что-то непоправимое - что именно он и сам придумать не мог, но самой мысли были достаточно, - по позвоночнику пробегала неприятная дрожь и пальцы непроизвольно сжимались в кулаки.

- Это что такое? - тихо спросил он, открывая глаза и впиваюсь взглядом в резко замолчавшего Стаса. Тот вздохнул, разом сбросив с себя всю веселость и, в свою очередь, посмотрел на стоявшего в стороне Пронина и его ребят.

- Я вас спрашиваю, вы что за балаган устроили? - голос по-прежнему был тих и без эмоционален - как же он устал! - но в нем отчетливо проскользнули нотки угрозы.

- Так получилось, - ничуть не смутившись ответил Владимир и внутренне хохотнул, вспомнив то нелепое представление во дворе.

- Так получилось, - задумчиво повторил Волков, и замолчал. Он думал, что делать и как исправлять ситуацию. Весь отчет о проделанной за полторы неделе работе лежал перед ним в двух толстых черных папках, под завязку набитых фотографиями и дисками с видео записями. С ними он решил ознакомиться дома, после того, как наконец-то примет душ, поест и ляжет на кровать.

- Стас, а ты-то как мог все это допустить?

- Меня вообще и рядом не стояло, Ром, - тут же открестился Ибрагимов. - Я на показах был.

- Я велел тебе присматривать за всем этим бардаком, - терпение постепенно иссякало и Волкову пришлось сделать один длинный медленный выдох.

- Все не так плохо, как кажется, - возразил Стас, и жестом указал Пронину и его ребятам на дверь. Те, ничего не сказав, вышли. - Ребята действительно поработали хорошо. Да, засветились, но ведь все нормально. После того инцидента от них ни слуху, ни духу видно не было.

- Вы перепугали двух женщин до состояния, когда они из дома выйти бояться, - сквозь зубы процедил Роман. - Считаешь это нормальным? Ты сам мне не так давно говорил, что хочешь найти 'племянницу', а сам позволил этим лбам потешаться над женщиной, которая о ней забоится?

Стасу стало не то, чтобы стыдно, но... неприятно. Несмотря на совсем небольшую разницу в биологическом возрасте, по сути своей Ибрагимов был все ребенком. Подростком, пубертатного возраста, когда хочется свершать какие-то хулиганства, шутить глупые шутки и вести отвязный образ жизни. Изредка, конечно, приходилось возвращаться в реальный мир и соответствовать своему возрасту и статусу, но образ отвязного парня был большим, чем просто маска.

И как любой ребенок, или же, напротив, как любой взрослый мужчина, Ибрагимов крайне любил, когда его тыкали носом в его ошибки.

- Ладно, - сказал Рома, не дожидаясь реакции друга и стал складывать бумаги и папки, - закончим с этим. Работа сделана - остальное не важно.

- Что будешь делать?

- Завтра хочу съездить к этой Никоновой. Поговорим. - уголок рта его непроизвольно нервно дернулся. В душе медленно ворочалось что-то длинное и тяжелое. Волнение? Оно кольцами, словно змея, оплетало внутренности, проползала сквозь ребра, путалась меж костей и, завившись вокруг позвоночника, пригрело голову у самого солнечного сплетения.

- С тобой съездить? - Стасу очень хотелось поехать вместе с другом. Ему очень хотелось самолично увидеть эту Ирину, но еще больше он хотел посмотреть на девочку. Узнать, все ли у нее хорошо. Вопрос он задал просто, чтобы что-нибудь сказать, но ответ, который он получил, его немного разочаровал.

- Пока нет, завтра сам. Не знаю, что будет и во что выльется. - Роман и правда не знал.

Он был одним из тех людей, которые всегда знают, что сказать и что сделать в любой ситуации. Знают, как одним словом успокоить разгневанного или расстроенного человека, знают, как подвести кого-то к нужной теме, как незаметно вытянуть нужную информацию. Во много благодаря этому дару и своей харизме он смог поставить дочернюю компанию, которой сейчас управляет, на ноги и вывести на мировой уровень.

Ночью ему предстояло тщательно изучить собранные материалы, просмотреть видео и прослушать аудио записи прослушки. Нужно было выявить психотип этой женщины, примерно определить, с чего стоит начать разговор и вообще, с какой стороны к нему лучше подойти.

Уже полулежа дома на кровати, поставив ноутбук на колени и просматривая материалы, Волков понял, что он не может определить, нравится ему эта Ирина, или нет. И речь шла не о том 'нравится', которое употребляется в отношении мужчина-женщина, а в том, как человек воспринимает человека.

Она была слишком... идеальна. И в этом он чувствовал какой-то подвох и, что было самым гадким, все никак не мог понять, в чем он заключается.

Она любила готовить и убираться, читать книги, предпочитала классическую музыку в современной обработке, не пила, не курила, пыталась придерживать здорового образа жизни и даже изредка посещала спортзал или бассейн.

У нее не было врагов, зато было много знакомых и одна единственная лучшая подруга, информацию о которой Волков прочитал вскользь.

Так и не определившись с тем, как завтра будет строить диалог, он решил, что будет придерживаться своей обычной манеры поведения, а диалог сложится сам собой, как бывает у взрослых, адекватных людей.

 

***

 

Роман недоумевал.

Хотя, недоумевал - было довольно мягким определением его состояния. Он был крайне растерян и удивлен. Мельком просматривая вчерашние записи, сделанные его ребятами на скрытые камеры, он не сильно обращал внимание на окружающее женщину пространство, да и качество их оставляло желать много лучшего.

Поэтому сейчас, сидя в салоне своей машины он с крайним изумлением смотрел на обшарпанную кирпичную стену пятиэтажки, ветхое, расколотое в некоторых местах крыльцо и, как контраст, относительно новую дверь домофона, выделяющуюся на блеклом фоне старого дома довольно ярким темно-зеленым пятном.

Вдоль узкой односторонней дороги, ведущей через двор, будто отгораживая ее от самого двора, которую обычно занимают детские площадки, торчали низкие, всего по колено, обломанные металлические прутья, когда синие, а под ними красные, а под красным зеленые. В своем далеком прошлом, видимо, это было забором.

Самого двора, который по идее должен быть детской площадкой, не было и в помине, если не брать в расчет еще СССРовские железные лестницы и одинокую песочницу с грязью вместо песка.

Этот вид... угнетал и наводил на мрачные мысли. Неужели его дочь живет здесь?

Сегодня Роман сам сел за руль, дав личному водителю выходной, справедливо решив, что поездка сюда - слишком личное и знать об этом даже человеку, который видел и слышал за несколько лет очень многое, еще рано. Тем более, Волков и сам не знал, как долго продлиться эта встреча, и какой у нее будет финал.

Порывистым движением открыв дверь, он вышел из машины, и огляделся. В нос сразу же ударил запах сырости и прелых прошлогодних листьев. Остатки снега уже превратились в грязь, делая из дорог месиво из слякоти - ранняя весна была в самом разгаре.

Он непроизвольно покосился на свои начищенные почти до матового блеска кожаные туфли, на идеально проглаженные точно по стрелкам брюки темно-синего костюма, на отполированную до зеркального отражения машину, как по волшебству оставшуюся чистой - кажется, у таких людей, как он, всегда все идеально! - даже после проезда по непроходимым дворам, и почему-то с нелепым смущением подумал, что он здесь кажется лишним. Это, определенно, был не его мир, в котором он мог чувствовать себя уверенно и спокойно.

Хотя, возможно, все эти чувства были напускным и навеянным от волнения, которое, несомненно имело место быть.

Роман с глухим звуком, кокой бывает только у новых, современных машин, захлопнул дверь, щелкнул сигнализацией и уверенным шагом пошел в сторону подъезда. Пружиняще поднялся на крыльцо, и на ходу приложил дубликат ключей от домофона, любезно предоставленных ему Прониным, к замку. Дверь, тонко запиликав, открылась и Волков уверенно шагнул в нутро дыхнувшего на него сыростью и прохладой подъезда.

В груди клокотало нетерпение, предвкушение и толика страха, которую мужчина упорно называл простым волнением. Но он не спешил, поднимаясь на третий этаж не спеша, но и не замедляя шага.

Остановившись перед нужной квартирой, он удивленно хмыкнул - дверь была металлической и толстой, с тремя врезными замками. На полу перед ней лежал чистый темно-серый коврик с классической надписью 'Welcome'. Справа от двери, на уровне глаз, находился дверной звонок, а над ним написанный синим мелком прямо на стене номер квартиры.

Скептически дернув щекой, мужчина уверенно нажал на дверной звонок. Следом за этим по ту сторону двери раздалась на удивление приятная переливчатая трель.

- Лар, входи, открыто! - приглушенно крикнули из-за двери, и Волков, более не раздумывая и не мешкая, нажал на ручку, которая с легкостью поддалась ему, и дверь беззвучно отворилась.

Он оказался окутан запахом сдобы и солнца. Как будто пройдя через какой-то волшебный портал из царства сырости и мрака, он очутился в уютном... гнездышке? Да, именно это определение первым пришло на ум.

Перед самым входом со стороны квартиры, примерно метр на метр, пол был выложен темным кафелем, дальше пол коридора был устелен ламинатом. Сразу слева от входа стоял небольшой мягкий пуфик, следом, впритык к нему, такая же небольшая, всего по колено, тумбочка, на которой лежали ключи, и следом за ней и чуть выше, прикрученные прямо к стене, петли для одежды. Напротив всего это, справа от входа, висело большое, от пола до потолка, зеркало в простой позолоченной тонкой раме.

Коридор был достаточно широк для квартиры такого плана и, как не странно, все это нагромождение мебели было вполне уместным. В конце его виднелся вход в кухню, где он успел мельком увидеть край стола, а также еще две двери слева и одна справа.

Романа никто не встречал. Да и судя по всему, ждали явно не него, а, на сколько он помнил, так звали лучшую подругу Ирины. Мужчина уже хотел было пройти вперед, даже по инерции качнулся, но резко остановился, сделал шаг назад и разулся, поставив туфли ровно в угол. В этом доме явно было не принято ходить обутым. В костюме и носках Волков почувствовал себя крайне нелепо, что незамедлительно всколыхнуло волну раздражения, и он, нахмурившись сделал пару уверенных шагов по коридору.

В этот момент, из правой двери, откуда приглушенно доносился звук какой-то программы, вышла женщина. Она держала на руках маленькую девочку, поддерживая под голову и между ножек, расположив ее на груди, отчего спина в пояснице немного прогнулась назад. Щекой она прижималась к светлой кучерявой макушке и на губах ее таилась нежная улыбка.

- Опять домофон открыт был? - сказала она, мягко покачивая малышку, - Ларка, я тебе ключи не для того, чтобы ты их забывала дава... - тут ее взгляд плавно скользнул от малышки по полу и резко напоролся на его ноги. Фраза оборвалась на середине слова, а рот так и остался чуть приоткрытым на буке 'а'.

Роман тоже замер, буквально выжигая у себя в сознании под коркой только что увиденную картину. Все заготовленные приветственные фразы мгновенно вылетели из его головы, оставив звенящую пустоту.

Ирина резко втянула ртом воздух, со стуком захлопнула рот и сделала шаг назад, поворачиваясь к нему плечом так, чтобы отгородить ребенка. Вместе с этим, взгляд ее метнулся вверх, охватив всю его фигуру, потом в сторону спальни, в которой остался лежать телефон, за его спину на входную дверь и резко вернулся к его лицу, требовательно впившись в его глаза.

- Вы кто такой? - голос насторожен, но не испуган. А вот Волков, кажется, заметно струхнул, сделав шаг назад и подняв руки ладонями вперед.

'Придурок!' - внезапно обозвал он сам себя, - 'Буквально вломился в чужой дом без ведома хозяев, нормально, а? Хороший разговор получился, молодец, дипломат от бога!'

- Извините, - сказал он негромко и правда ощутил некоторое раскаяние за совершенную глупость, - вы сказали, что дверь открыта...

- Но Вас явно зовут не Лариса, - тут же сказала Ира, не двигаясь с места и все так же, продолжая прикрывать ребенка собой, - Мне вызвать полицию?

- Нет, простите, - тут же повторил Волков и снова по привычке дернул уголком губ. Полиция сейчас была явно лишней, да и вся ситуация в целом была верхом идиотизма. - Я все объясню, только не волнуйтесь.

- Вы серьезно полагаете, что, застав в своей квартире незнакомого мужчину, меня должна успокоить его фраза 'не волнуйтесь'?

Кажется, он ошибся, и женщина перед ним была явно не так спокойна, как хотела казаться. Он заметил, что она была напряжена и буквально натянута, как стрела, готовая вот-вот сорваться с тетивы. Взгляд ее реагировал на любое его действие, и стоило ему сейчас сделать какое-то неосторожное хоть малейшее движение, она сорвется. И что именно она сделает - кинется ли на него, или же, наоборот, побежит в комнату, он не знал. Взгляд ее говорил - 'Сделай хоть одно движение, и я порву тебе глотку!', а вот напряженное тело мелко подрагивало и плавно, едва заметно, качалось в сторону комнаты, руки крепче обвили тело ребенка, прижимая к себе. Она готова была защитить малышку от любого удара.

Все так же неподвижно стоя и держа руки на уровне плеч ладонями вперед, Роман попытался ее успокоить, заговорив тихим голосом:

- Пожалуйста, не бойтесь меня. Я понимаю, что напугал Вас. Я сам не ожидал, что войду вот так просто в чужой дом.

- Кто. Вы. Такой. - не вопрос, а требование ответа. Ирина не обратила на его слова никакого внимания, здраво подумав, что таким образом он просто может заговаривать зубы. Она лихорадочно размышляла, как лучше поступить в данной ситуации.

Звать на помощь? Навряд ли кто-то выйдет, в соседних квартирах живут одни старики. Правда снизу живет одинокий молодой парень, но тот скорее всего сейчас на работе - самый разгар буднего дня. Кинуться в комнату за телефоном и вызвать полицию? Нападет со спины.

Ирина снова цепко окинула взглядом фигуру мужчины - высокий, жилистый, явно тренированный - не масса, но сила. Такой скрутит и не заметит сопротивления. Особенно ее, когда в руках у нее ни о чем не подозревая дремлет ее малышка. Малышка!

Ирина поняла, что в случае чего, будет драться и сопротивляться до конца. Не понимая, каким образом, но успеет положить Люшку на диван, а сама встанет в проеме двери, попытается увести, отвлечь его, заставив забыть о ребенке, и ни за что не позволит причинить вреда ее дочери!

Спасительной мыслью в голове мелькнуло - Лариска. Она должна была подойти с минуты на минуту, и, возможно, она станет отвлекающим фактором, и уж тогда-то Ирина своего не упустит. Тем более, вдвоем справится с этим мужчиной будет уже более реально.

Все эти мысли пронеслись в мгновение ока - как раз в тот момент, когда он пытался словами отвлечь ее внимание.

- Ирина, я...

- Откуда вы знаете мое имя? - вопрос сорвался сам по себе. Сердце екнуло в груди, кажется, на мгновение замерев, и забилось с такой силой, что его шум отдавался набатом в ушах.

Осознание того, что он ее знает - знает! - и простейшие логические размышления привели к очень неприятному и страшному выводу.

- Это вы за мной следили? - выпалила она и сделала резкий шаг назад, прижимаясь спиной к косяку. - Что вам нужно?!

В этот раз в голосе женщины Роман явственно услышал дрожь и сдерживаемые слезы. В горле у него пересохло от понимания, что в данный момент все развивается по наихудшему сценарию, который он даже не стал рассматривать. Нужно было срочно исправлять ситуацию, иначе действительно, дело дойдет до полиции, потому что в таком состоянии женщины могут пойти на всякую глупость.

- Да. То есть, нет. То есть... не совсем. Это не я лично... - и куда делось его хваленое хладнокровие и красноречие? Где та выдержка, о которой то и дело шепчутся на каждом скандальном совещании?

Он хотел сказать, хотел объяснить, что это его люди ее так напугали, извиниться, в конце концов за их непрофессионализм, но его прервал звук поворота ключа в замке.

Щелк! Щелк!

Со спины повеяло подъездной прохладой, влетевшей в квартиру вместе с громким восторженным голосом:

- Ир, видала, какой у подъезда зверь стоит?! Из разряда - заверните мне коня, принца не на... Ира?!

Лариса как всегда не сразу заметила окружающую обстановку. Она вошла, шумно шурша пакетами с продуктами и смотря под ноги, куда бы их лучше поставить. Но неожиданное и совсем лишнее препятствие на пути, заставило ее замолчать и растерянно поднять голову, тут же вперившись взглядом в мужскую спину.

Сразу за его плечом ярким пятном в своем нелепо-голубом махровом халате до бедра, светло-серых велюровых штанов и вязаных носках, стояла напряженная Ира, которая с какой-то обреченной надеждой смотрела на подругу.

- Дернешься - зарежу! - Волков почувствовал, что в спину сквозь плотную ткань костюма слабо уперлось что-то меленькое острое. Но недостаточное острое и большое для ножа.

А Лариса тем временем прижала к пояснице мужчины, зажатые в миг вспотевшей ладошке, ключи и округлившимися глазами посмотрела на подругу, будто спрашивая, что делать.

- По-ли-ци-ю! - беззвучно по слогам произнесла Ира так, что бы подруга поняла. Слава богу та, кивнула и, наконец выпустив все еще зажатые до того момента пакеты в руке, полезла в карман куртки в поисках телефона.

Чем бы все это закончилось, ни перепуганная Ирина, ни растерявшийся Волков, ни Лариса, сказать бы не могли, если в этот момент не захныкала на руках Валентина.

Ирина вздрогнула всем телом и будто очнулась, перехватывая малышку так, чтобы полностью обнять ее руками и спрятать на груди. Волков тоже вздрогнул и впился глазами в младенца, будто только что впервые увидел, а Лариса ойкнула и со звоном выронила ключи.

- Ирина, я - отец Валентины. - слова вылетели из него невесомо и легко, как будто не было в них того, что заставляло его сердце заходиться в бешеном ритме. Волков сказал эти слова и замолчал, выжидающе смотря на Ирину, как будто они должны были стать тем самым волшебным 'сезам-откройся' для того, чтобы она успокоилась и... что? С улыбкой приняла его, вежливо пригласив пройти на кухню и предложить чай?

Ирина моргнула. Раз. Другой.

- И? - эта одна единственная буква, произнесенная с крайней степенью удивления, недоумения и какого-то скрытого сарказма, едва ли не выбила почву из-под его ног. Волков не знал, что ответить на это простое 'и'.

- Вы проникли в мою квартиру, только потому, что Валя ваша дочь? Вы в своем уме, мужчина? - Ира всегда была умной девочкой. С возрастом она стала мудрой женщиной, поэтому ей на самом деле не составило никакого труда понять, к чему он клонит и ради чего, собственно, сюда пришел. Поэтому следом она задала вполне закономерный вопрос, подтекст которого был понятен всем присутствующим:

- Вы чего хотите?

- Я бы хотел поговорить, - Волков опустил руки и слегка пожал плечами, - Просто поговорить. Объяснить ситуацию.

- Ситуацию того, что вы за мной следили? Или того, как ваша дочь оказалась в доме малютки, прежде борясь за жизнь в инкубаторе? - Ирина почувствовала, что начинает злиться. Сначала следят, потом буквально врываются в ее дом, а затем заявляют, что, мол, 'мы - папа'?! Да черта с два она таких отцов видала!

У Романа, как часто бывало, когда он чем-то недоволен, дернулся левый уголок рта. В мыслях он уже не раз сделал выговор Пронину и его компашке за то, что те специально, ради забавы, запугали женщину. Сейчас из-за этой 'шалости', как говорил сам Пронин, Волкову приходится оправдываться, а оправдываться, как известно, не любит ни один мужчина.

- Если вы позволите, я вам все объясню. - что-то мелькнуло в его взгляде такое, от чего Ира в смятении поджала губы и задумалась, а не поверить ли? - Ирина. Пожалуйста. Я не причиню вам вреда. - голос у мужчины был очень уставший, он вмиг как-то ссутулился. Почти сдался.

- Лариса? - вместо ответа, будто спрашивая совета, Ира посмотрела на подругу, которая все еще стояла у двери и переводила взгляд с Ирины на спину Волкова, и обратно.

Она все еще сомневалась, стоит ли оставаться с этим мужчиной наедине, однако уже сделала несмелый шаг к нему, и чуть отняла от себя уже не плачущую, но еще немного хныкающую сонную Валентину. Лариса без слов быстренько разулась, обогнула Волкова, и подхватила малышку на свои руки, кивнув подруге.

- Я буду в детской. Если что, - строгий взгляд на приподнявшего от удивления брови Романа, - кричи.

И она скрылась в детской, прикрыв дверь, но оставив маленькую щелочку. На всякий случай.

- Ну, проходите, - сказала она, пропуская мужчину вперед себя на кухню, и последовала за ним, - Поговорим.

На небольшой, но уютной и чистой кухоньке, Роман смотрелся как-то нелепо. Он втиснулся на какой-то кукольный, как он подумал, стул между холодильником и столом и, сложив руки перед собой, посмотрел на Ирину.

Она стояла, опершись о кухонную тумбу с раковиной, сложив руки на груди и внимательно за ним следила. Как только он посмотрел на нее, она, не меняя позы, спросила:

- Чай? Кофе? - о, нет, сейчас она отнюдь не была радушной хозяйкой и вовсе не предлагала незваному гостю угощения. Каждое из этих двух слов буквально было выплюнуто с вежливой холодной полуулыбкой и кричало в самое его лицо 'Убирайся из моего дома!'

- Кофе, пожалуйста, - тем не менее ответил Роман. Ему нужно было чем-то занять едва ли не трясущиеся в волнении руки, да и промочить горло для предстоящего разговора тоже не будет лишним.

С затаенным интересом, он следил за тем, как Ирина насыпает в большую цветню кружку две чайные ложки самого простого растворимого кофе, заливает его кипятком и ставит перед ним, придвинув сахарницу, и немного извиняющимся тоном, - хотя, конечно, ему показалось, - говорит:

- Молока нет.

Ни один мускул не дернулся на его лице, когда горло обожгла эта кислая бурда, несмотря на то, что была щедро разбавлена сахаром. Наверное, никогда в своей жизни он не пил растворимый кофе. И тем не менее, Волков исправно пил его, цедя мелкими глотками.

- Меня зовут Волков Роман Андреевич, - представился он и наклонил чуть вперед голову, будто здороваясь, как только Ирина заняла место напротив него. - Я действительно являюсь отцом Валентины. Прежде, чем вы начнете меня судить и задавать вопросы, позвольте я расскажу вам, как и почему случилось то, что в итого привело меня к вам.

Ирина молча слушала. Разговор и правда предстоял долгим и сложным. Она по привычке согнула одну ногу в колене и поставила не него подбородок - так было удобней подолгу сидеть на одном месте. На стене в зале размеренно и громко тикали часы, Лариса в соседней комнате укачивала Люшку, руки грела чашка с зеленым чаем, а Ирина слушала непростую историю отца ее дочери.

 

 

Глава шестая

 

Я устало потерла глаза и помассировала переносицу. Кажется, у меня вот-вот разболится голова. История, рассказанная Романом, была не нова, однако, я никогда в жизни не могла представить, что стану ее непосредственным участником. В голове роилась жужжащая, как растревоженный улей, куча мыслей, диаметрально противоположных друг другу.

Что делать с новоиспеченным родителем дочери я не знала. С одной стороны, я могла бы с криками выставить его вон - по сути, он мне никто, да и для дочери моей, грубо говоря, тоже. Имя его не было указано при регистрации младенца после рождения, и все, что связывает его сейчас с Валетниной - это некоторая часть ДНК.

Я бы, наверное, так и сделала, если бы не было той 'с другой стороны'. Роман, как выяснилось, о дочери не знал. И причины тому были более веские, чем банальное провел ночь с женщиной - она и залетела.

Диагноз бесплодия - штука, конечно, не смертельная, но нормальному человеку, желающему иметь семью и детей, он является довольно сильным психологическим стрессом. Поэтому о существовании Люшки Роман не то, что не знал - он даже не мог допустить об этом мысли.

В проблему матерей и детей, он сильно вдаваться не стал, тем не менее, в целом описав ситуацию с биологической матерью малышки. Ситуация эта оказалась на диво неприятная и мне до конца непонятная не потому, что было сказано максимально мало информации, а потому, что понять мотивы сделанного некой Маргаритой, я никак не могла.

Хотя, опять же, на все это я смотрю со своей колокольни, как женщина, которая хотела иметь детей, но, увы, просто не получилась. С Маргаритой, все могло быть иначе - может быть, она не желала этого ребенка, может быть, это порицалось бы ее семьей... мало ли причин тому, что матери оставляют своих детей в роддомах?

Тем не менее, я, как бы странно это не звучало, испытывала к этой незнакомой мне женщине благодарность. Благодарность за то, что позволила мне воплотить мои мечты в жизнь, за то, что позволила мне обрести смысл жизни, воплотив его в крохотной голубоглазой малютке.

С Романом мы так ни о чем конкретном не договорились. Хотя, о чем вообще можно было бы договариваться в данной ситуации? Лариса потом не раз неодобрительно качала головой, повторяя, что надо было мне гнать этого папашу поганой метлой. Что он наврал мне с три короба, а я уши то и развесила. Но мне казалось, что мужчина говорит вполне искренне. В противном случае, для чего бы ему понадобилось искать дочь? Алименты с него никто бы никогда не требовал, ведь как отец он не заявлен ни в одних документах, да и не надо было мне это. Если честно, мне было вообще наплевать на то, какие у моей малышки биологические родители. Единственным поим условием при усыновлении Валентины, было требование гарантии, что горе-родители не одумаются и не потребуют своего ребенка обратно.

И вот, получилось так, как получилось. Беда пришла с той стороны, откуда ее совсем не ждали. Слава богу, отбирать ребенка у меня вроде не собираются, да и если попробуют - я скорее костьми лягу, чем позволю отобрать свою дочь.

Уходя, Роман попросил меня только об одном одолжении. Позволить приехать еще раз. Скорее всего он давал и себе и мне время обдумать сложившуюся ситуацию, разумно и без эмоций взвесить все возможные варианты и, может быть, прийти к какому-то общему решения. По крайней мере, я думаю, мы оба надеялись, что до конфликтов не дойдет и мы сможем разумно разрешить возникшую проблему.

Я понимала, что не имею права лишать свою дочь отца, тем более, если он от нее не отказывался. То, что произошло между самим Романом и Маргаритой меня касалось в меньшей степени, однако мне пришлось все-таки смириться с тем, что я - не единственный законный опекун Валентины.

А еще я была, чего греха таить, напряжена тем фактом, что если Роман решит вернуть себе ребенка, то он это сделает без особых проблем. Суд, как бы это для меня ужасно не звучало, при должных доказательствах и показаниях свидетелей, безоговорочно примет стороны биологического родителя. Кровь, как говорят, не водица.

Я пыталась задать ему этот вопрос. И произнесла его едва ли не напрямую, но ответа так и не получила. Сейчас, сидя в одиночестве на кухне, и обдумываю прошедший разговор, я с неприятным удивлением и восхищением поняла, что меня плавно и незаметно уводили от этой скользкой темы. Это было так виртуозно сделано, что я осознала это только сейчас!

По итогу всего, Роман разрешение приехать еще раз получил. Скрепя сердце, я дала свое согласие, предварительно наказав, что бы он не вламывался больше в мою квартиру, а позвонил заранее на телефон, который я ему продиктовала, как школьница рассказывает стих, и согласовал со мной, как любой цивилизованный человек, дату и время. С немалым возмущением стребовала с него ключи от подъезда, о которых узнала совершенно случайно. Невпопад задала вопрос, совершенно привычный и обыденный в моей жизни, так как я довольно часто задаю его Лариске - был ли опять открыт подъезд. На что получила вполне честный ответ, что он его открыл своими ключами. Которых у него быть не должно, учитывая, что Роман Волков не является жителем этого дома!

Он нехотя протянул связку, и только разглядев ее у себя в руке, поняла, почему он так не хотел этого делать. Ладно бы просто ключ от подъезда, но от квартиры...!

Я даже не нашлась что на это сказать, на глубоком вдохе открывая рот, и тут же его закрывая. В груди заворочалась злость, и я полоснула мужчину острым взглядом, на что он только скованно повел плечом и сказал:

- Извините. Это было уже инициативой моих ребят. Я правда не собирался ими пользоваться.

Я поверила в это слабо, а вообще, на самом деле просто пропустила это оправдание мимо ушей. К разговору о том, что устраивать слежку за людьми мягко говоря незаконно, я обязательно вернусь, но немного позже.

Для первой встречи разговоров было достаточно.

 

***

 

Звонок телефона заставил меня резко проснуться и подорваться с дивана, перехватывая ладонью динамик, что бы не дай Бог разбудил Валюшку. Спросонья и в темноте глаза не сразу сфокусировались на ярком дисплее, который, к тому же, заставил подслеповато прищуриться и сморгнуть внезапные слезы.

Номер был незнакомый, а я привычки отвечать на все входящие звонки с незнакомых номеров не имела. Палец потянулся к красной кнопке, но мгновение подумав, по наитию чувствуя, что звонок не простой, все-таки переместила палец и приняла вызов.

- Алло? - сказала, приложив телефон к уху, откинулась на подушки. Прикрыла воспаленные глаза, в которые как будто песка насыпали, и которые щипали от выступивших слез еще сильнее.

Так иногда бывает. И это не зависит абсолютно ни от каких факторов и действий, подвластных тебе. Вроде бы и лег рано, вроде бы и спал хорошо, но бывают дни, когда глаза открываться просто не хотят. Когда буквально на силу соскабливаешь себя с кровати, по кусочкам собираешь тяжелое ватное сознание в кучу, плетешься в ванную. Вроде бы и умылся - должно стать легче, а нет, - от воды глаза стягивает еще больше и кажется, что они вообще значительно уменьшились в своих размерах.

Вот и сейчас, я грузно повалилась обратно на диван, свободной рукой натягивая повыше синтепоновое одеяло. Под таким не холодно зимой и не жарко летом.

Я буквально в ту же секунду провалилась в блаженную полудрему, совершенно забыв о том, что держу у уха телефон, когда из вялого и сумбурного потока мыслеобразов, граничащих со снами, вырвал мужской голос:

- Ирина Сергеевна, доброе утро. Надеюсь, я не слишком рано?

- Кто это? - сцедила зевок в кулак, непроизвольно вытягивая ноги и потягиваясь.

- Это Роман. Ирина, вы помните меня? - голос готовностью ответил на вопрос, не высказав никакого неудольствия или удивления. - Роман Волков, мы договаривались созвониться.

- М-м, - отчаянно промычала в трубку. Мы, может быть и договаривались, но сейчас мне было явно не до Романа. Левую ногу свело адской судорогой, и я замерла в том положении, в котором была: с приподнятыми ногами и несильно выгнутой спиной. Было больно и неудобно, но, если бы я пошевелилась и - не дай Бог - попробовала бы расслабить мышцы, ей богу, застонала бы в голос.

- Ирина? - в голосе мужчины послышалось недоумение. Кажется, меня сейчас превратно поняли?

- Ногу... свело. - процедила сквозь зубы, на пробу шевеля пальцем ноги, которая тут же взорвалась адской болью, из-за чего я не сдержалась и зашипела.

День будет отвратительным - это осознание пришло как-то сразу.

- Сколько времени? - спросила у мужчины. Голос мой звучал уже не так сонно, но дружелюбия в нем не было и в помине. Я поняла, что еще немного и та досада, которая возникает, когда тебе кто-то звонит, вырывая из сна, в скором времени превратиться во вполне реальное раздражение.

- Половина седьмого утра.

Почувствовала, как дернулась верхняя губа, и почему-то захотелось заплакать. Чувство огромной несправедливости и обиды, возникшей где-то в районе солнечного сплетения из-за того, что в воскресный день меня разбудили в половину седьмого утра, больно свело ногу, щиплет глаза и вообще общее самочувствие, такое, будто я и вовсе не спала несколько дней, подвело меня к той самой черте, когда еще хоть одно малейшее недоразумение и все - день безнадежно испорчен, а ты - полная неудачница.

Ногу постепенно начало отпускать, поэтому я аккуратно опустила ее и медленно расслабила. Она тут же залилась колючими мурашками, но по сравнению с тем, что я испытала до этого - это было сущей и даже относительно приятной мелочью.

С облегчением выдохнув, - день будет не так уж и плох! - наконец-таки обратила все свое внимание на собеседника.

- Вы что-то хотели, Роман? - несправедливое и глупое чувство того, что во всем виноват именно он не хотело отпускать. Разумом я понимала, что это глупо и даже как-то по-детски, однако скрыть в голосе обвиняюще-обидно-недовольные нотки, увы, не удалось.

- Я вас разбудил. - не вопрос, но утверждение. И прозвучало это так, что перед внутренним взором сразу предстала картина, как он даже утвердительно кивает своим словам.

- Ничего страшного, - сказала я и подумала, что вообще-то, передо мной даже не извинились. Даже если и не в искреннем раскаянии, так хотя бы из вежливости.

'Мужлан!' - только-только начавшее более-менее приподниматься настроение, в мгновение ока снова скатилось в бездну и сразу на стадию раздражения.

И все же день будет просто отвратительным!

- Думаю, стоит перед вами извиниться, - эти слова заставили меня замереть. Казалось, даже сердце стало биться гораздо тише, чтобы не пропустить ни одного сказанного слова. - Я действительно не подумал, что в воскресное утро вы можете спать. Видите ли, я привык уже, что выходных у меня не бывает. Большую часть времени провожу на работе и неважно - будни то, или нет.

- А... - я не нашлась, что ответить. Извинения прозвучали вполне искренне. И мне тут же стало стыдно за свои мысли, в которых я обозвала Романа не самыми хорошими словами. - Да ничего страшного же. Правда.

С того конца трубки послышался облегченный короткий выдох, - или мне только показалось? Мы ненадолго замолчали. С своей стороны я слышала его дыхание, видимо, он куда-то шел, а он, думаю, слышал мое.

Сон сошел на нет как-то незаметно, и я поняла, что спать я больше не хочу, и заснуть тоже не смогу.

Затекшая нога все еще немного болела, как болят мышцы после тренировок, но я все-таки скинула одеяло и села на диване. Опустив ноги в прохладный ворс ковра, вся передернулась от внезапных мурашек, пробежавших от ступней до самой макушки, будто молния прострелила, что окончательно привело меня к полной уверенности - я проснулась.

- Так что вы хотели? - свободной рукой нашарила шерстяные носки, натянула их на ноги, накинула махровый халат и, встав с дивана, направилась прямиком к кроватке Люшки.

Та спала, тихо посапывая крохотным носиком-кнопочкой, на которую руки то и дело тянулись нажать. Маленькие ручки непроизвольно сжимались в кулачки, а розовые губки влажно причмокивали.

Я наклонилась пониже. От Люшки пахло теплым молоком, точно так же когда-то давно пах и Павлуша, и зеленым яблоком - так пахнет пена для малышей, в которой я ее купала. Прижала трубку ухом к плечу, освобождая занятую руку, чтобы закутать малышку в плед - с утра дома было прохладно, несмотря на отопление. Может быть, стоит купить электрическую батарею?

Глядя на нее, я понимала, что все мои невзгоды и недомогания плавно уходят на второй план, а потом и вовсе исчезают. Она была как маленькое солнышко - теплое, нежное, яркое, от одного взгляда на которое начинают слезиться глаза. Она грела мои руки своим теплом, когда я держала ее, она грела мою душу, когда я слышала ее заливистый смех.

- Я хотел обсудить удобное для встреч время. Могу подъехать после трех часов. - я моргнула раз-другой. Открыла рот, чтобы что-то сказать - сама даже не знаю, что, но так и не смогла произнести ни звука. Я была поражена! В самое сердце и до самых дальних уголков своей бездонной души. Какая наглость! В груди боролись два абсолютно противоречивых чувства: я была крайне поражена наглости этого человека, и я была искренне ей же и им же восхищена. Ведь, как сказал, а? Как все провернул - гениально!

Поставил перед фактом, задал завуалированный вопрос утвердительным тоном - довольно тонкий психологический ход, который подспудно программирует человека на определенное действие. По логике вещей, теперь я должна сказать, либо да, приезжайте после трех, либо нет, но дать четкий ответ, когда лучше приехать. Тем самым он в любом случае получит мое согласие на то, чтобы вновь посетить мой дом. Каков хитрец!

Хотя задумывался ли он об этом на самом деле? Продумывал ли этот хитрый ход заранее? 'Навряд ли' - шепчет внутренний голос. Этот человек наверняка знает и понимает, что он отменный психолог, но не задумывается об этом, применяя всю эту психологию на практике - в повседневной жизни. Непроизвольно мыслями я пошла дальше и подумала, что если он так делает и в работе, то, наверняка, Роман очень успешен в бизнесе. Сама я никогда в большой бизнес не лезла, но не понаслышке слышала, что такой подход называют 'железной хваткой' и очень даже уважают, ведь не каждому он под силу.

Я неслышно вздохнула, смиряясь с тем, что увидеться с ним сегодня все же придется. В конце концов, понять его рвение как можно чаще видится с дочерью, - на этой мысли я передернулась, - вполне можно. В какой-то степени это является правильным и, что самое главное, адекватным, поведением человека, который считает себя настоящим, нормальным родителем.

Я не знаю, как он поведет себя дальше в отношении Валюшки. К Роману я относилась со вполне обоснованной и логичной опаской, а также с большой долей здорового скепсиса. Все-таки с ходу и честных слов поверить какому-то постороннему мужчине, которой, к слову, вломился в твой дом и у которого были ключи от твоей квартиры, довольно затруднительно и требует времени.

- Хорошо, - ответила, вновь перехватывая рукой сотовый телефон, - я весь день дома. С четырех до половины шестого у нас с Валюшей вечернюю прогулка, имейте ввиду.

- Учту, - сухо и как-то глухо сказал Роман, будто отодвинул от уха телефон. Я услышала неясную речь и мужские голоса, к которым примешался и его собственный, а затем, голос его вновь стал четким и хорошо слышимым: - Тогда, если что-то изменится, я вам позвоню. И запишите этот номер.

- Постойте, - спохватилась я, когда он уже хотел отключить вызов.

- Ирина?

- Я... хотела сказать... - неуверенно начала, но тут же недовольно поджала губы, сетуя на себя, у уже уверенно закончила, едва ли не по слогам чеканя слова, - Будьте любезны позвонить в домофон, а не открывать его своими ключами.

- Которые я отдал вам, - в голосе Романа послышалась улыбка.

- Уверена, ваши бравые ребята уже передали вам новую копию, - тут же парировала я, естественно, ткнув пальцем в небо и, чтобы завершить какой-то неловкий и глупый разговор, сказала, - Жду вас после трех часов. Всего доброго.

И сама отключила вызов, не дождавшись ответных слов. Надеясь, он хотел попрощаться.

Постояв и посозерцав Люшку еще немного, отправилась в ванную. Раз встала, то пора начинать новый день, глядишь и дел сделаю на порядок больше. Несмотря на еще недавнюю слабость, сейчас силы буквально переполняли меня, и я была готова к новым свершениям.

И первое из списка дел на сегодня - бодрящий утренний душ!

 

***

 

В бытовой суматохе день прошел быстро, но продуктивно. Не успела я оглянуться, как время походило к обеду, а дома было переделано уже уйма дел: постираны шторы, протерта пыль, помыты полы. Валентина сегодня тоже была в крайне благостном расположении духа, не плакала и не капризничала, с удовольствием и интересом смотрела за яркими картинками мультфильма, который я ей включила, что-то курлыкала себе под нос и пыталась оторвать рог плюшевому единорогу, который был подарен с щедрой руки Павлуши.

Время подходило к двум часам, когда позвонила Лариска.

- Привет подруга, как дела, чем занята? - она всегда так делала. Без перебоя задавала сразу кучу вопросов и, по правде говоря, никогда не дожидалась на них ответов. Впрочем, отвечала я на них тоже по привычке, не придавая особого значения:

- Привет, жива еще, сама как?

Этот обмен любезностями был неизменен еще со времен зарождения нашей дружбы и являл собой некий ритуал.

- Ой, нормально все, Ир. - я почти уверена, она даже рукой махнула. - Спасай, а? - голос Ларисы в мгновение ока изменился, из веселого вмиг стал умоляющим с жалобными нотками. Наверное, не знающий человек бы испугался, подумав, что случилось действительно что-то серьезное, но я только шире улыбнулась и, покачав головой, спросила:

- Во сколько завезешь?

- Прям щас! - шмыгнув носом, опять весело сказала она, и сквозь посторонние звуки и шум на заднем фоне через телефон я услышала нервные и нетерпеливые сигналы машин. - Ты просто спасаешь меня! Я забыла, что родители дачу разгребать поехали.

- Так холодно же еще, - с удивлением сказала, мельком глянув за окно. На улице уже во всю светило солнце, снега почти не было, даже слякоть и лужи подсохли, но на самом деле это все было обманчивым. Девушка, что шла вдоль дома по тротуару быстро переставляла ноги и поднимала порот короткой курточки.

'Поспешила раздеваться' - по-старчески ворчливо подумала я и даже передернулась, как будто почувствовала, что это мне сейчас, а не ей, еще холодный весенний ветер задувает под куртку и холодит оголенную поясницу, вызывая толпу противных мурашек.

- Ты это родителям скажи, ага. Мама найдет чем себя там занять. Я почти уверена, что отец не хотел туда ехать, и это была полностью ее инициатива, - ответила подруга, и, кажется, ругнулась на какого-то нерадивого водителя, прошипев сквозь зубы неразборчивое ругательство. - Ничего, что я так внезапно? Ты прости Ир, у меня и правда совсем из головы вылетело.

- Нормально, ты же знаешь, - успокоила я ее. А ведь и правда, еще не было ни одного раза, когда бы Лариса попросила меня посидеть с Павлушей, и мне было бы это в тягость. Павлушку я любила, как собственного сына, и всегда была рада, когда доводилась провести с ним время. Тем более Лара никогда не злоупотребляла этим, и оставляла мне Павла только тогда, когда действительно не было другого выхода: родители были заняты, а садик уже закрыт.

- А что случилось-то? Все нормально?

- Да, все пучком. Как всегда, всплыла внезапная встреча с очередными клиентами. Я постараюсь быстро.

Как всегда - это значит опять лихорадочно кинуться в обеденный перерыв забрать Павлушу из садика, закинуть его ко мне или родителям, и опять на работу, так и не успев поесть.

- Бутеры сделать? - спросила, уже открывая холодильник и доставая колбасу, овощи и сыр.

- Я тебя обожаю!

 

Лариса приехала ровно через пятнадцать минут. Варя суп и время от времени поглядывая в окно, успела не пропустить, когда ее крохотный старенький Матиз зарулит во двор и тихонько двинется к подъезду, по пути собирая все ямы и выбоины. Параллельно прислушивалась к тишине комнаты, в которой после сытного обеда дремала Валюшка, и краем глаза косила на экран ноутбука, включив энную серию популярно сейчас по всему миру сериала 'Игра престолов'.

Звонить в домофон Лариса не стала, открыв его и квартиру своей связкой. Я выглянула с кухни, приветственно махнув полотенцем и прижала палец к губам, показывая, чтобы они не шумели. Павлушка повторил мой жест и тут же повернулся к матери, довольно громко и звонко произнеся 'тссс!'

Подруга не стала разуваться, раздела сына и, потрепав его по вихрастой голове, чмокнула в макушку, и легким шлепком по попе отправила в сторону ванной.

- Слушайся Лелю, - негромко шепнула она напоследок.

Я же в свою очередь сунула ей в руки контейнер с бутербродами и пару бананов, получила в ответ смачный поцелуй в щеку и обещание вернуться как можно скорее.

Когда я вернулась на кухню, Павлуша уже во всю там хозяйничал. Он на носочках стоял у плиты и явно тяжелой для него поварешкой пытался мешать кипящий суп.

- Кушать будем? - спросила, забирая у него поварешку.

- Будем! - радостно сказал он и посмотрел в сторону Валюшкиной комнаты.

- Спит, - с улыбкой сказала я, заметив этот взгляд, - Можешь зайти к ней, но тихо-тихо. Так что дай, бегом переодевайся и кушать!

Павла, как ветром сдуло. Вот он еще стоял передо мной, и вот я слышу, как в зале раздвигается створки шкафа-купе, где лежала пара его футболок и домашних штанишек. На всякий случай. Затем тихий топот детских ног по ламинату коридора и шаги стихли - выглянула в коридор - дверь в комнату Валюши приоткрыта.

Мне стало любопытно, и я неслышно подкралась к двери и заглянула внутрь. Павлушка стоял около кроватки, поднявшись на носочки и уперев подбородок в высокий бортик. Потом протянул руку сквозь широкую решетку ограждения и поправил Люшке краешек мягкого одеялка - оно просто неровно лежало, но малышу, несомненно, показалось, что так ей будет намного теплее, а затем довольно кивнул и отступил на шаг.

В носу у меня засвербело, а на глаза набежали слезы. На душе стало так тело-тело, так щекотно, что я едва не рассмеялась, так легко мне стало. Картина, увиденная мной, умилила и вызвала волну такой нежности, что сдержать ее внутри себя никак не получалось, и она выплеснулась наружу вместе с тихим судорожным всхлипом-выдохом.

- Пашка, - шепнула, загоняя этот смех-всхлип внутрь себя, - пошли кушать. Потом гулять пойдем.

 

Около четырех часов, мы начали собираться на прогулку. Разбуженная Валюшка немного раскапризничалась, начала было хныкать, но как только Павлушка неумело и несмело погладил ее по круглому крохотному животику, успокоилась и схватила его за палец.

- Лель, дай я, - подергал он меня за рукав пуховика, как только мы вышли из подъезда и неспешно пошли в сторону парка. Просил он у меня коляску, в которой увлеченно гремела погремушкой малютка.

- До парка дойдем, дам, - пообещала ему, и пояснила на уже нахмурившееся в непонимании, близкое к обиде, лицо малышу, - ямы все объедем. Да и дорога тут, Павлуш. В парке обязательно дам, хорошо?

Малыш подумал, посмотрел на неровный тротуар, границы которого непонятно где переходили в не менее дырявую дорогу, и согласно кивнул, вновь ухватившись за рукав моей куртки.

Парк оживал. Просыпался от промозглой зимней спячки, стряхивал с себя грязь ранней весны и набирал силу в набухающих почках. Солнце слепило глаза, и грела макушку так сильно, что я даже стянула шапку и, увидев, с какой завистью смотрит на меня Павлуша, стянула шапку и с него, взяв одновременно с тем обещание, что он ничего не расскажет маме.

Как и обещала, как только мы вышли на ровную парковую дорожку, сразу же отдала бразды управления коляской будущему 'мужу'. Каждый раз, когда вспоминаю серьезную Пашкину мордашку, который раздумывал над тем стоит или не стоит брать Валюшку в жены, хочется смеяться, а улыбка сама по себе растягивает губы.

Стоит отметить, что Павлуша подходит к своим обязанностям будущего мужа с огромной ответственностью. Впрочем, не только к ним. Уж не знаю, было ли то влияние самой Ларисы или тут еще подключились Ларискины родители - милейшие и интеллигентнейшие люди из всех, которых я только знала, но Паша рос действительно 'настоящим мужчиной'.

Кто-то привнес в его голову такие нормы поведения, о которых пятилетний ребенок сам, как я думаю, додумать бы не смог.

'Нужно уступать место...', 'Нужно защищать...', 'Нужно помогать...', 'Нужно любить...' - каждый раз, когда я слышу такие слова из его маленького детского ротика, целая толпа мурашек прокатывается по спине. Откуда в его чудесной вихрастой голове такие понятия, кто его этому научил, кому следует сказать искренне и благодарное спасибо?

И почему-то, чем я больше видела отношения Павлуши к Валюше, тем чаще мелькала мысль о том, что я хочу... я действительно не против... более того, я действительно хочу, чтобы у моей дочери был именно такой Мужчина.

- Леля, Леля! - голос Павлуши заставил меня встрепенуться, поднять голову и случайно споткнуться, сбиваясь с медленного размеренного шага. Я сама не заметила, как задумалась, погрузившись в собственные мысли, и шла на автомате, невидящим взором следя за шагом собственных ног, которые подобно маятнику, укачивали и погружали в еще большую дрему. - Скамейка!

Паша указал пальцем на единственную никем не занятую скамейку, стоящую чуть впереди. Я кивнула, показывая, что услышала его, после чего, немного прибавила шага, но все так же неспешно направилась к ней.

Устроившись на скамейке, посмотрела на малыша.

- Можешь пройтись до вон той зеленой урны, - сказала я, указывая на урну, стоявшую в метрах пятидесяти от нас. Потом перевела взгляд в сторону, откуда мы пришли, и внимательно приглядевшись, продолжила, - и до вон той скамейки, где сидит бабушка в синем пальто. Видишь?

Я указала ему диапазон прогулочной площадки, чтобы он всегда был на виду и относительно недалеко от меня.

Павлуша кивнул и, приосанившись, прогулочным шагом покатил коляску в сторону урны. Смотрелось это презабавно, так как ростом он был еще совсем невысок, и ручка коляски доставала ему едва ли не до носа.

Я же, посмеиваясь, достала небольшую книжку и погрузилась в блаженное созерцание печатных букв. Солнечные лучи путались в еще голых ветках деревьев, которые отбрасывали тонкие извивающиеся тени на бумагу, от чего взгляд всегда соскальзывал с нужно строки.

С трудом прочитав одну страницу, так и не поняв сути прочитанного из-за того, что я все время пыталась сосредоточиться на нужной строке, не следя за смыслом, плюнула на это дело, кинула взгляд на Павлушу и, удостоверившись, что все в порядке, свободно откинулась на спинку скамейки, подставляя лицо теплым лучам.

И хорошо бы, и даже правильно, думать в такие умиротворенные моменты о чем-нибудь вечном и хорошем, но под прикрытыми веками внезапно всплыл образ Романа Волкова, который, к слову, обещался сегодня приехать и о котором, к своему стыду, я совершенно, ну просто напрочь, забыла. Это было настолько неожиданно, что я вздрогнула и резко раскрыла глаза.

'Вспомни... га... лучик, вот и солнышко!' - потрясенно подумала, вовремя спохватившись исправить не очень приличные мысли, и натыкаясь взглядом на его фигуру.

Еще мгновение назад ни во одной стороне широких парковых аллей его не было, и вот он уже, будто соткавшись из воздуха, а что более вероятно, вынырнув из-за куста, идет широкой уверенной походкой прямиком в мою сторону.

- Добрый день, Ирина, - произнес он, останавливаясь прямо напротив меня, перекрываю своей спиной солнечные лучи, от чего мне показалось, что меня внезапно окунули в холодную воду. Откуда-то подул вовсе не теплый весенний ветерок, а настоящий холодный ветер, отчетливо громко зашуршали еще голые ветви деревьев и вообще, на мгновение показалось, что за своими плечами этот человек, облаченный во все черное, принес тяжелые свинцовые тучи.

- Вечер добрый, - настороженно ответила, вполне осознанно, но скрыто съязвив по поводу времени суток. Возможно я сейчас поступила совсем не как взрослая и умная женщина, ведь шел всего пятый час, который с натяжкой можно назвать вечером, но я все равно почувствовало некоторое удовлетворение и, если бы была возможность, наверное, даже показала бы язык.

Роман стоял рядом со скамейкой, на которую так и не решил присесть, и с которой пока так и не собиралась вставать я. О чем с ним сейчас разговаривать, и что вообще делать я понятия не имела. Вроде как он приехал навестить дочь. С одной стороны, вон она, пожалуйста, катится в своей чудесной желто-розовой коляске под присмотром серьезного и сосредоточенного жениха. Приехал, навестил, увидел - и до свидания!

С другой стороны, как-то не по-божески это. Что этот мужчина сделал мне плохого, что я отношусь к нему с такой долей здорового пренебрежения? Ну, за исключением того, что запугал меня и Ларису до седых волос и незаконно проник в квартиру. По сути - ничего.

'Впрочем, как и ничего хорошего!' - тут же мысленно огрызнулась я сама себе.

На самом деле стоило признаться самой себе, что я просто боялась. Вполне естественная реакция на того, кто этот страх вызывает - агрессия. И боялась я не столько самого Романа, сколько того, что он посмеет отобрать у меня дочь. Пусть даже не в физическом плане - почему-то в том, что он не станет ее у меня красть или обращаться в суд у меня сомнений не было. Однако, я боялась того, что Валюшка станет уделять ему большее внимание, чем мне. Что вдруг она полюбит его больше, чем меня. Попросту, я боялась стать для своей дочери ненужной, в то время, как она стала для меня дыханием и жизнью.

И винила я в этом своем страхе Романа.

Не знаю, может быть мужчина что-то увидел на мое лице, от чего нервно дернул уголком губ и, тем не менее, соизволил сказать:

- Ирина, я же говорил, Вам нечего опасаться, - в его голосе прозвучала усталая укоризна.

- С чего вы решили, что я Вас опасаюсь? - о, Господи, я надеюсь это прозвучало не так фальшиво, как мне показалось. И надеюсь, что мой пренебрежительно-удивленный фырк не показался ему столь же наигранным, как и мне.

- Тогда Вам стоит расслабиться, а не сидеть, словно Вы проглотили кол. И надеюсь, Вы столь сильно сжимаете книгу не потому, что представляете на ее месте мою шею.

Я в недоумении опустила взгляд на руки и удивилась тому, что мои руки действительно до побелевших костяшек сжимали переплет книги. И как только я расслабила руку - во мне как будто резко распрямилась пружинка, до того сжатая до предела. Дышаться стало на порядок свободнее, а мир вновь обрел свои весенние краски: все так же по-весеннему прохладно светит солнце, щебечут на голых ветвях птицы и жизнь на самом деле не остановилась.

Я вновь подняла взгляд на стоящего напротив мужчину и вдруг заметила, что на его щеках и подбородке только-только начинает пробиваться темная щетина. Под светло-голубыми - совсем, как у Валюшки глазами, залегли усталые тени, но губы кривятся в попытке растянуться в приветливой улыбке. Короткие модно стриженные волосы едва шевелит ветер и явно задувает за короткий воротник модного черного плаща.

- А хотите кофе? - внезапно спросила и улыбнулась. - С молоком.

Кажется, во взгляде Романа мелькнула растерянность, что заставило меня улыбнуться еще шире. А ведь он волнуется едва ли не больше меня самой. Он - такой же человек, как и я, со своими мыслями, своими страхами и проблемами. Появилось ли у меня к нему полное доверие? Однозначно - нет. Но попробовать доверится ему... я попробую. Я постараюсь узнать его именно с той стороны, которую он так хочет мне показать: какой он человек, какой он отец.

- Да не... не отказался бы, - и в голосе все-таки сквозит сомнение и настороженность. И это подкупает и расслабляет еще больше, от чего я улыбаюсь уже так широко, что мимо проходящие люди с удивлением начинают оборачиваться.

- Жених! - зову громко, резко поворачивая голову в сторону Паши, но краем глаза замечаю, - а возможно мне только показалось, - как вздрагивает Роман. Вихрастая голова Павлуши тут же поворачивается ко мне, и малыш сосредотачивает на мне все свое внимание, я призывно махаю рукой, -

Пойдем домой!

Пашенька подходит к нам, толкая впереди себя коляску, ставит ее около скамейки, предельно внимательно смотрит на мужчину, а затем с все тем же серьезным лицом протягивает ему руку и сухо, коротко представляется: - Павел. Можно Паша. Но не Павлуша. Так только маме и Леле можно. - замолчал, но тут же спохватился и добавил, - И Вале.

- Роман. Рома. - в свою очередь представился Волков, и, если честно выглядело это более, чем комично. Для того, чтобы пожать крохотную ручонку Павлуши, ему пришлось немного наклониться.

- Жених? - вопросительно посмотрел он на меня, как только Паша, посчитав свое мужское дел выполненным, покатил коляску к выходу из парка.

- Жених, - удовлетворенно кивнула я, - лучше не найдете, поверьте мне, Роман Андреевич.

- Можно просто Роман.

Я ничего на это не ответила: не дала своего согласия, не позволила называть меня просто Ириной, хотя, если припомнить, при всех наших разговорах - он обращался ко мне именно по полному имени, без фамилии. Но также я и не стала отнекиваться от такого предложения. Казалось бы, всего ничего, но слова имеют под собой особую, зачастую никем не замечающую ее силу. Стоит убрать из обращения всего одно слово, как люди переходят на совсем иной круг общения и восприятия друг друга. Ты начинаешь чувствовать себя с ним свободней, начинаешь больше доверять, начинается больше позволять. Надо ли мне это сейчас? Я не знаю. Но я итак уже сделала первый шаг навстречу, поэтому, смею полагать, на сегодня с меня хватит геройский поступков.

- Паш, дальше дорога. - окликаю я мальчика, - Давай дальше я сама.

- Вы позволите? - голос прозвучал тихо, но уверенно. Роман смотрел на меня серьезно, спокойно и выжидающе. По глазам я не смога понять, о чем он думает или какие чувства сейчас испытывает.

Вопрос, заданный им, был прост до безобразия, но поставил меня в тупик и заставил задуматься. Перед глазами встала картинка, где я стою на краю обрыва, и все, что за этим краем скрывает густой туман. И есть всего один единственный мост, вход на который я не вижу. Стоит ли мне сейчас сделать шаг в неизвестность, доверив самое ценное, что у меня есть этому мужчине? Или же остаться на этой стороне, гадая, что меня ждет за непроглядной завесой.

Я тяжело и как-то обреченно вздохнула, и отошла в сторону, пропуская мужчину к коляске.

- Аккуратней пожалуйста.

И как только он взялся за ручку коляски и аккуратно сделал первый шаг, я поняла, что того обрыва и вовсе не было.

 

 

Глава седьмая

 

 

 

 

 

 

Здравствуйте, Солнечные!

Я хочу поделиться с Вами чудесной вестью: я сдала ГОСы и диплом на отлично!

И теперь я дипломированный молодой перспективный человек, который наконец-то стал никем!

Конечно, впереди меня ждет еще пара лет магистратуры, но сам факт!

Я хочу поблагодарить Вас за Ваше безграничное терпение, теплые слова и поддержку.

Спасибо Вам. Больше и от всего сердца! :)

 

 

 

 

/Пожалуйста, оставляйте комментарии/