Спесивцев Анатолий Фёдорович : другие произведения.

Не нужен нам берег турецкий. Глава 4

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Комменты, пожалуйста, в общий файл.

3 глава.

Как важно быть внимательным.

Румелихисары, ночь с 17 на 18 Зуль-Ка'да 1047 года хиджры.

  
   Грабёж, конечно, дело увлекательное. Добираясь до желанной добычи, забываешь обо всём, и горе тому, кто попытается помешать. Однако регулярно им могут заниматься только те люди, которые умеют даже в моменты высшего счастья - очищения богатого сейфа - думать о путях отхода. Почему-то окружающие обычно восторгов грабителей не разделяют и всячески им в присвоении "заработанного непосильным трудом" пытаются помешать. Посему атаманы, съевшие на облегчении сундуков ближних не собаку даже, а огромную стаю псовых (господи, прости им эти грехи), позаботились об отступлении заранее.
   Помимо трудностей с течениями, ветрами и скалами, оставалась ещё одна нерешённая проблема - Румелихисары. Взять с наскока её не удалось. Но если к Стамбулу казацкий флот проскочил на очень большой для тех времён скорости, в темноте и неожиданно для топчи огромных пушек, в ней установленных, то при возвращении, заведомо более медленном и дневном, они могли собрать богатейшую жатву казацких жизней и пустить на дно, что ещё обиднее, немалую часть награбленного. Спрашивается, зачем старались?
   Поэтому, ещё в разгар грабежа, на стены Анадолухисары послали самых метких пушкарей и три сотни казаков им в помощь. В ночь перед проходом флота обратно они начали интенсивный обстрел стен и башен Румелихисары. Оглушительно, можно сказать - громоподобно, рявкнула одна из смотревших на пролив (и крепость на другом его берегу) пушек, затем вторая, третья... Пушкари повели пристрелку. Снопы пламени вылетали из огромных жерл вместе с ядрами более чем полуметрового диаметра. Особая сила звучания у нескольких выстрелов объяснялась именно огромным калибром пушек. Ядрышки центнерного веса полетели передавать горячий привет засевшим в Румелихисары османам. Над крепостью поднялись густые облака порохового дыма. К великой удаче казаков, ветер продолжал дуть с северо-востока, относя и рассеивая эти мешающие не только целиться, но и дышать, образования по направлению к Стамбулу. Пороха в арсенале Анадолухисары запасено было немало, запас ядер также имелся. Расположены крепости менее чем в километре друг от друга, в самом узком месте пролива. Даже тонкостенные, пригодные только для стрельбы каменными ядрами и жребием (картечью, у осман - также обычно каменной, щебнем) османские пушки могли добить до крепости-соседки. Среди гнездившихся в крепостях птиц поднялся изрядный переполох, такое ужасное пробуждение стало для них совершенной неожиданностью - в связи с дороговизной пороха тренировочных стрельб в крепости давно не вели. Мало кто из летунов пережил эту ночь, трепетные птичьи сердца не созданы для таких нагрузок.
   Топчи из Румелихисары немедленно ответили на казацкие залпы своими, между крепостями-сёстрами, изначально призванными совместно защищать Стамбул, завязалась артиллерийская дуэль. Османам стрелять было несколько менее удобно - от их собственных выстрелов задувалась прямо на них. Если бы ветер был восточным, это бы здорово облегчило казакам жизнь, но даже небольшие проблемы у топчи стали приятным моментом. Темнота, благо цели были крупные и неподвижные, не мешала ни пушкарям, ни топчи. Далеко за полночь начало сказываться преимущество осман в количестве крупнокалиберной артиллерии. В заметно более крупной Румелихисары и пушек было больше. Однако такая перестрелка потребовала от османского гарнизона предельного напряжения сил. Некоторые орудия спокойно могли выдержать сравнение со знаменитой царь-пушкой, соответственно, ядра для них были очень тяжёлыми. Картечью же палить на такое значительное расстояние было бессмысленно. Топчи быстро вымотались, и мухафиз привлёк к обслуживанию орудий большую часть гарнизона. Начавшие стрелять первыми топчи уже были мокры от неимоверных усилий, будто побывали под дождём. Они заметно покачивались при ходьбе, глаза покраснели от порохового дыма и слезились, но заменить их было некем. Если засыпать в пушку порох и закатить туда ядро могли и обычные спахи, то стрелять должны были именно топчи, умеющие это делать. На суше возле Румелихисары казаки активности не проявляли, их вообще там видно не было, что дало возможность мухафизу оставить на стене защищавшей крепость лишь несколько человек стражи.
   От попадания гигантских мраморных шаров крепостные стены ощутимо вздрагивали, хотя построены были на редкость хорошо и надёжно. Так что ядра, несмотря на огромный вес, бесполезно разбивались о стены и башни, хоть и откалывали куски кладки. Хуже было когда они разбивались в непосредственной близости от пушек, осыпая их и орудийную прислугу градом каменной картечи. Выжить в таких местах не удавалось никому. Гром от перестрелки был хорошо слышен во всех районах Стамбула, но там в этот момент было не до героически дравшегося гарнизона Румелихисары. Разве что некоторые из гражданских обитателей города преждевременно возрадовались идущей на помощь разграбляемому городу непобедимой армии халифата. Шли армии, сразу две, но помешать проклятым гяурам не успевали. Вот и попробуй не поверить в то, что казаков возглавляют могучие колдуны: никогда их не удавалось застать на суше несравненно более сильным войскам султана. Чем же, кроме колдовства, можно объяснить такое постоянство?
   Дело шло к утру, когда стала сказываться большая численность гарнизона в Анадолухисары. Казаки имели возможность менять прислугу у орудий и стали стрелять заметно чаще. Обе стороны уже лишились по несколько подбитых орудий и имели потери в живой силе. В этот сладкий предрассветный час первого намаза и раздался взрыв у ворот Румелихисары. Нельзя сказать, чтоб слишком громкий, по сравнению с бабаханьем пушек главного калибра, но мухафиза будто кто ножом в сердце пырнул.
   "Как проклятые могли подобраться незаметно к воротам?! Там же несколько часовых, причём из числа самых остроглазых. Почему они не заметили врагов?!"
   Опытный воин, он сразу понял, что сражение близко к концу и рассвет в этой крепости не суждено встретить никому. И не ошибся. Провести расследование погубившего крепость эпизода мухафизу было не суждено. Иначе он установил бы, что стражу расстреляли из луков, а падения их на стену или вовне из крепости никто не услышал из-за ожесточённой стрельбы. Поэтому казаки спокойно подложили к воротам бочонки с порохом, и даже обложили их мешками с землёй.
   Нет, никто в Румелихисары сдаваться не собирался. Ворвавшихся со страшным рёвом казаков во дворе встретил резерв, полсотни тимариотов отдыхавших после помощи топчи. Однако преградить им путь в крепость в узком проходе ворот они не успели, а, следовательно, были обречены. Три сотни казаков, успевших отдохнуть за время сидения в засаде, легко смяли и порубили подуставший османский резерв, а потом и перерубили остальных защитников крепости. Хотя ворвалось в крепость приблизительно столько же врагов, сколько её обороняло воинов, у осман не было ни малейших шансов отбиться. Враги рубили их по частям, набрасываясь со всех сторон, в таких условиях и знаменитое умение осман рубиться на саблях не помогало. Да и устали они в эту ночь, не выспались, обычной реакции и скорости движений показать не могли. Так и гибли, один за одним, в безнадёжных, но отчаянных попытках уничтожить врагов. А последние, так - с желанием продать свою жизнь подороже. Их, большей частью, пристрелили. Заморачиваться рыцарскими идеями о необходимости дать противнику право на поединок никто не стал.
   Путь назад, на север, освободился. Вряд ли надолго, но шанс уйти подобру-поздорову у казаков появился.
  

"Когда считать мы стали раны..."

18 Зуль-Ка'да 1047 года хиджры.

  
   В схватках на воде и суше, казаки потеряли больше семи тысяч человек. Больше всего - на стенах Топ-хана и при штурме Сераля. Не обходилась без потерь почти каждая схватка на улицах. Несколько десятков человек в суете уличных схваток пропали, мёртвыми их никто не видел. Но, учитывая итоги визита казацкого флота в Стамбул, в их судьбе ни у кого сомнений не было. Много позже дошла до Северного побережья весточка, что тридцать налётчиков, попавших в плен к янычарам или просто стамбульцам, были торжественно, при массовом ликовании зрителей, посажены на колы. Толстые. Чтобы мучились подольше, уж очень сильное впечатление оставил казацкий визит у столичных жителей.
   Чуть ли не перед самым уходом обратно, великое дело совершил Срачкороб. Он с группой таких же, то ли недограбивших, то ли недорезавших товарищей шастал по улицам, ища приключений на свою тощую... фигуру. Обидно, видите ли, ему было, что ни в диверсионный отряд он не попал, ни Великого визиря зарубить не успел... вот и рисковал, неизвестно зачем, нарваться на один из янычарских или тимариотных отрядов, прорывавшихся к галатской части города. А встретил группу мирных монахов шедших в сопровождении одного из уважаемых в Стамбуле мулл. Патриарх и его окружение были вынуждены из-за сильного задымления покинуть своё убежище и пытались перебраться в не пострадавшую от огня часть города. Муллу Хафиза они прихватили с собой на случай встречи с отрядом исламских фанатиков. Отношения у иерархов различных вероисповеданий были неодинаковыми. От лютой ненависти у фанатиков, до приятельских, иногда даже дружественных отношений у людей разумных. В общем, как у всех. Мулла Хафиз отличался большим умом и был весьма популярен среди янычар и бедноты города, лучшего сопроводителя трудно было найти.
   Именно его выступления и спасли большие, также от набега сильно пострадавшие христианские общины города от немедленного погрома. Он красочно описывал на стихийных митингах, как проклятые разбойники грабили их, его и патриарха православной церкви, разом. И что страшный, будто родился от кровосмешения двух шайтанов казак, говоривший по-турецки и по-арабски не хуже него самого, имел наглость, утонуть ему в дерьме нечистого животного, сдирая перстни с его пальцев, цитировать по памяти священную книгу - Коран. Что явно указывало на его происхождение из мусульманской семьи. То, что казак при этом ещё и поднял руку на патриарха, вызывало живой отклик сопереживания. Местные христиане временно задержались в ранге "своих". Эти выступления спасли жизнь немалому числу христианских семей, сумевших воспользоваться случаем и бежать из пределов Османского халифата. Широко распространилась и весть, что христиан-лоцманов силой заставили вести обратно казацкий флот, взяв их семьи в заложники.
   Дело же было в том, что злого и неудовлетворённого Юхима, увидевшего патриарха со свитой, будто перемкнуло. Он вспомнил рассуждения друга о необходимости вывоза христианских святынь и решил, что неплохой добавкой к ним будут роскошные кресты и панагии с церковных иерархов. Когда Вселенский патриарх, привыкший к показному почтению со стороны казаков, попытался возражать, Срачкороб дал ему в ухо, прервав, таким образом, возмущённый монолог. Шедшие с монахами несколько вооружённых стражников прикинулись ветошью при виде вынырнувших из дыма, как черти из коробочки, казаков. И избежали благодаря этому даже ограбления. Поснимав бросавшиеся в глаза висюльки, Юхим со товарищи растворился в дыму. Христиане дружно перекрестились при виде такого действа, мулла вознёс благодарственную молитву Аллаху, что уберёг от страшной смерти при встрече с нечистой силой (выглядели казаки... действительно... инфернально и очень страшно), после чего честная компания продолжила путь и успешно завершила его в намеченном месте.
   Уходя, казаки подожгли верфи, склады с недограбленным имуществом. Ох, как сокрушались многие, что на более, чем двести кораблей, вместилась лишь малая часть возможной добычи, и вместимость трюмов маловата, и времени на перегрузку захваченных судов не было, а сколько очень нужного или просто дорогого пришлось пустить на ветер... О том, что добрая половина сожжённого имущества принадлежала христианам, никто задумываться себе труда не дал. Проходя мимо азиатской части города, до того от налёта не пострадавшей совершенно, выпустили несколько ракет по сараям и складам на берегу. Полыхнуло хорошо и сильно. А уж как заполыхала верфь, или главное адмиралтейство Османской империи (Терсане-иамире), известное как морской арсенал Касымпаша... оно и взорвалось бы неплохо, да все найденные там порох и селитру сами работники верфи под внимательным присмотром казаков, перенесли на суда. Стрелять ещё в этом году предстояло много, порох был одним из важнейших трофеев.
   Будь казаки войском, способным удержать захваченную территорию, по уму стоило бы забрать из башен и со стен пушки, ликвидировать оставшиеся в городе арсеналы, разрушить самые опасные для проходящих по проливу судов укрепления. Но пока казаки посетили Стамбул как банда разбойников. Опасная, смертоносная, но для длительной войны малопригодная. Уничтожили имущества они на порядки больше, чем смогли утащить.
   Не только прекрасным, но и огромным, густонаселённым городом был Стамбул. До прихода казаков. Жило в нём более полумиллиона человек, его гавань, знаменитый Золотой Рог, была одним из главных торговых перекрёстков мира. И вот, в два дня, всё ушло дымом. Посчитать сколько погибло людей, при этом налёте казаков, никто не удосужился. Вероятнее всего, что около ста тысяч. Поначалу местным жителям, пережившим ужас этого налёта, показалось, что во время него сгинуло не менее половины жителей города. От казацких сабель и пуль умерло немного, относительно, конечно. Несколько тысяч человек. Основными причинами смерти стамбульцев в эти страшные для них дни и ночи стали огонь, дым и паника.
   Применённое в Стамбуле польское изобретение (так поляки подавили восстание москвичей в смутное время) - отгораживаться от врага подпаливая его дома, оказалось очень эффективным для сбережения своих, но бесчеловечным и смертоносным для мирного населения. Поэтому зверства казаков и освобождённых из рабства христиан в прибрежных кварталах стали всего лишь малозначимой деталью. Город получил страшный удар, а вот залечивать его раны было некому. Из Стамбула началось повальное бегство населения, испуганного и не верящего, что в ближайшие годы здесь будет порядок. Бежали не только христиане и евреи, но и правоверные мусульмане. Столица вдруг, неожиданно, из благополучного города превратилась в очень опасное и уязвимое место.
   Авангард румелийской армии подошёл к стенам Стамбула вечером того же дня, когда город покинули грабители. Направься Еэн-паша не к городу, а к Румелифенери, поставь там, на берегу артиллерию, ох и кисло бы пришлось казакам выбираться из босфорской кишки. Но румелийскому бейлербею кружила голову возможность приблизиться к абсолютной власти, он спешил к Сералю. Уже в нескольких милях от города всадникам стали попадаться беженцы из него, а потом они пошли сплошным потоком, заметно замедляя продвижение к Стамбулу. Описать внятно, что случилось в столице никто из беженцев не мог, но ужас сквозивший из их глаз свидетельствовал, что нечто страшное. Огромное облако дыма над городом волновало и тревожило самых храбрых и закалённых воинов. Ожесточённая артиллерийская перестрелка также не пролетела мимо ушей тимариотов, составлявших авангард армии Еэна-паши.
   Настоящий шок они получили в воротах стены, ограждавшей Стамбул. Из города несли трупы. На первый взгляд - сотни трупов. Их сваливали невдалеке друг рядом с другом. Были там и тела крепких мужчин, но большей частью лежали мёртвые женщины, старики, дети. Немало было и тел неопределённой половой и возрастной принадлежности. Райя таскавшие трупы сваливали их как кули с зерном, в ряды. Ага Амир-оглы хотел было прикрикнуть на трупоносов, но оглядев длину выложенных уже ими рядов, передумал. Ему, на полях битв, приводилось видеть и большее количество тел, к тому же много более изуродованных, но от вида этой картины у него почему-то перехватило дыхание. Столько детских и женских тел...
   Приказав помощнику расположиться на короткий привал, во главе десятка всадников въехал в ворота. И здесь обнаружил, что всё ещё страшнее и хуже. Не вынесено за пределы городских стен было куда больше погибших стамбульцев. Здесь, у ворот они громоздились высокими, выше пояса стоящего мужчины, валами вдоль домов. На дороге только был очищен узкий, двоим всадникам рядом - с трудом проехать, проход. И ехать по такой тропинке пришлось с полёт стрелы.
   "Что же с ними случилось? Резаных и колотых ран на телах не заметно. Неужели они все здесь друг друга передавили? Что же их заставило бежать сюда, на смерть?"
   Ответ на один из возникших у него вопросов он получил сразу. Увидел, что к телам, сваленным вдалеке от ворот прибавляют новые, привезённые откуда-то из других районов Стамбула.
   "Аллах милосердный! Так значит такое не в одном месте, может и у других ворот подобный ужас творится?"
   Расспросив командовавшего перевозкой тел янычарского агу, высокого, молодого человека с красными глазами, производившего впечатление некоторой заторможенности, отправился в Едикуле, где расположился штаб каймакана Стамбула Мусы-паши. Совсем недавно именно он был румелийским бейлербеем и Амир-оглы знал его лично. В воротах Амир подумал, что увидел самое ужасное в жизни, но выяснилось, что сегодняшний Стамбул по жутким картинам был неистощим. При проезде по сгоревшим кварталам, в нос ударило запахом (горелого или жареного? Аллах прости за такие слова) человеческого мяса. То там, то тут, из сгоревших обломков выглядывали, то рука, то нога, то ещё какая-нибудь часть человека. Обгоревшая, не только без одежды, но и без кожи, и часто слишком маленькая для взрослого. Впервые со времён сопливой молодости агу спахи затошнило от запаха трупов. К сгоревшему с жителями родному Стамбулу он готов не был.
   Радости при виде офицера из румелийской армии Муса-паша не выказал. Выглядел он так же, как и большинство окружавших его - вымотанным и крайне печальным. Для разговора с командиром румелийского авангарда паша отвёл его в сторонку, отослав свиту в сторону.
   - Что, вы уже в городе?
   - Нет, почтенный каймакам. Пока к воротам прибыла только моя сотня, но к вечеру будет вся вышедшая в поход конница, двадцать тысяч всадников.
   - Зачем мне сейчас всадники? Опоздали вы. Если бы пришли вчера...
   - Мы спешили как могли, в моей сотне восемь лошадей за последние два дня загнаны. Этим сыновьям шайтана будто их Аллахом проклятый отец ворожит. Но мы за всё им ещё отомстим. Страшно отомстим! - в конце спахи невольно перешёл на шипение-восклицание. Вроде бы и голос понизил, но звучало это куда грознее крика.
   - Мне из разных мест донесли, что казакам налёт на город оплатили венецианцы. Учитывая, что и султана Мурада они убили, мстить, думаю, стоит сначала им, проклятым франкам! Даже если это неправда, придётся мстить сначала им. Иначе нас не поймут.
   - Венецианцы? - удивился Амир. - Неужели? Мы подумали, что стамбульские жители под таким поводом прибарахлиться решили. В последнее время дож и сенат вели себя очень тихо и без свойственной ранее им гордыни. Что это на них нашло?
   - Аллах только знает. Гонец от оджака, с которым шёл султан, заверял, что покушение на него было организовано именно венецианцами. Расскажи об этом Еэну-паше и ускорь там прибытие к городу сапёров и шедших с вами райя. Могилы здесь надо копать. Много могил, ты не представляешь, как много.
   Голос паши угас к концу предложения и ага не решился продолжить расспросы. Но каймакам вскоре опомнился и переспросил нормальным голосом: - Ты всё понял?
   - Да, эффенди. Разрешите ещё вопрос?
   - Задавай!
   - Жив ли последний из Османов, Мустафа?
   - Да, казаки не стали штурмовать гарем. Взяли штурмом внешнюю стену, выгребли обе казны, но дальше не пошли, и поджигать Сераль не стали.
   - Что с Великим визирем, Таят-оглу Мехмед-пашой?
   - Погиб, защищая свой дворец, вместе со всей своей семьёй. Из всех чиновников оставшихся в живых - я самый старший.
   - Не знаете ли, где находится войско оджака?
   - Знаю. Через день будут у анатолийской части города. Также как и вы - безнадёжно опоздали. Всё?
   - Да, эффенди.
   - Запомнил, кто сейчас здесь нужнее?
   - Сапёры и райя с лопатами. Они поторопятся.
   - Скажи Еэну, но только ему, в городе погибло, не знаю точно, но скорее всего более ста тысяч человек. Нам их быстро не похоронить. О том, чтобы хоронить до заката, как заповедовал пророк, не может быть и речи. Если не закопать тела немедленно, в городе могут начаться болезни. Торопитесь.
   - Слушаюсь, эффенди.

"Море, море..."

Квитень 1638 года от р. Х.

  
   Оставив за спиной местами весело (смотря для кого) горящий, местами уже дымящийся, а кое-где просто ограбленный Стамбул, казаки втянулись в Босфор. Началась самая трудная часть операции.
   Для человека несведущего Босфор, относительно короткий, без подводных скал и мелей по фарватеру, не представляет серьёзной опасности или каких-либо особых трудностей для мореплавания. Однако не случайно все селения у входа в пролив со стороны Чёрного моря, у Румелифенери и Анадолуфенери, построены были из обломков судов. Корабельные катастрофы там случались с пугающей регулярностью каждый год, нередко гибли целые эскадры, в том числе - гребных судов. Обычный в этих местах северо-восточный ветер блокировал возможность выхода в море, а скорость течения в весенние шторма достигала пяти узлов. Что для тех времён было непреодолимым препятствием.
   На момент атаки Стамбула течение было относительно мирным, спокойным, колеблясь между узлом и полутора узлами. Ветер дул почти равномерно, пять-семь метров в секунду. Для выхода из пролива на север условия неблагоприятные, но преодолимые. В любом случае, оставаться в разорённом городе означало - напрашиваться на какую-нибудь мучительную казнь.
   Грести больше суток против ветра и сильного течения - удовольствие очень сомнительное. Гребли казаки не боялись и чёрной работой её не считали, приравнивая этот выматывающий труд к несению дежурств и прочим "прелестям" военных тягот. Но атаманов предстоящий уход тревожил. Они знали, что за их головами будет охотиться большое количество взбешённых и не склонных к сентиментальности людей. Чтобы облегчить себе возвращение назад, казаки и прихватили лоцманов водивших суда по Босфору. Их помощь должна была значительно облегчить возвращение, а прихваченные семьи - обеспечить надёжность проводки. Существует и большое обратное течение в черноморскую сторону, оно направляется преимущественно по европейскому берегу и заметно от стамбульского порта до Арнавуткёя, от Беоска к Румелихисары, где при встрече с северным течением образуется водоворот, а потом от Балталимана к Еникёю, где это течение уже теряет свою силу. Были подобные обратные поверхностные течения и ещё в нескольких местах. Если бы не досконально знавшие их лоцманы - вряд ли удалось бы казакам вывести в Чёрное море парусники, да и гребцам пришлось помучиться куда как сильнее.
   Не обошлось и без неприятностей. В отличие от фарватера, обратные прибрежные течения не лишены подводных, иногда и надводных скал. О такой, уже ночью, засветло выбраться из пролива не удалось, разбилась одна из каторг, а потом и буксируемый ею парусник. Несмотря на темноту, большую часть людей с них удалось спасти. Ещё один парусник перевернулся на фарватере. Неожиданно, сразу. Видимо очень уж неудачно расположили груз в трюмах, спешили, да и опыта такого у казаков не было. Вот с перевернувшегося парусника спасли всего несколько человек, остальные пошли на дно вместе с ним. На счастье казаков из буксировавшей его каторги, буксировочный трос вовремя лопнул, и они отделались лёгким испугом.
   Аркадий не видел этих катастроф, хотя почти не спал. Караван из более чем двухсот кораблей, растянулся на много километров, углядеть что-то можно было только на соседних судах. Даже днём окружающая местность не радовала глаз, скорее - угнетала. Казалось бы, юг, море... однако, как раз в Босфоре немалая часть его берегов выглядела неприветливо, а то и совсем мрачно. Высоченные скалистые берега с бурунами возле торчавших из воды скал невольно наводили на неприятные мысли. Напряжение последних дней спадать не желало, нервная система успокаиваться не спешила.
   Шалили нервишки не только у него. Какая-то толстая гречанка, видимо из семьи лоцмана, к вечеру закатила истерику. Орала что-то по-гречески, выпучив глаза чуть не дальше здоровенного красного шнобеля и брызгала слюной не несколько метров. Как врач-психиатр успокаивает женщину в подобном случае, Аркадию видеть доводилось. Знал он и о заразности истерик, потому немедленно подошёл к гречанке и отвесил ей хлёсткую пощёчину. Она замолкла, покачнулась, беззвучно пошевелила нижней челюстью. Не увидев в её глазах просветления, попаданец повторил лечебную процедуру с другой руки. Женщина испуганно попыталась заслониться от стоявшего перед ней мордоворота руками. В глазах её появился испуг, поэтому, всё так же молча, Аркадий вернулся на место, где сидел до этого.
   "Ох, чую, если не носом, то чем-то ещё, ничего ещё не окончено и нахлебаемся мы по дороге неприятностей... так что они в нас влазить перестанут. Лишь бы солёной водички не наглотаться, опускаясь на дно. С другой стороны, если сравнивать... утонутие с перспективой попадания в руки до предела осчастливленных нашим визитом турок... то путешествие к Нептуну выглядит куда привлекательнее. Почему-то мне кажется, что у него мы найдём куда больше понимания и сочувствия, чем у стамбульцев".
   Через некоторое время он заметил, что рядом с успокоившейся женщиной сидит человек со смутно знакомым лицом и что-то шёпотом ей рассказывает, искоса поглядывая на него.
   "А морда-то у этого сплетника знакомая. Наверное азовский грек. Представляю, что он ей нарассказывает про страшшшного и ужжжасного колдуна. Как бы её со страху опять не переклинило. Нам только истерик женских для полного счастья и не хватало".
  

* * *

  
   Более суток мучений в проливе были только прологом неприятностей возвращения. На исходе первых суток путешествия по морю стал усиливаться ветер, не меняя при этом направления. Совсем не случайно так разнятся сроки преодоления Чёрного моря. От двух суток, при набегах казаков на чайках и стругах, до двух с лишком месяцев - для торговых парусников пытающихся добраться до северных портов. Ветер, как раз такой, как дул в это время, мешал продвижению на север. Естественно, при усилении ветра и волны стали крупней. Пришлось парусники отпускать в свободное плавание и благодарить господа, что это изменение погоды произошло не в момент прохождения через пролив, тогда там бы сгинуло большинство участников налёта.
   Такой вариант событий рассматривался, все капитаны кораблей знали, куда надо идти. Галеры, пусть имеющие низкие борта направились почти строго против ветра к южной оконечности Крымского полуострова. К великолепным бухтам Балаклавы, занятой в этот момент казацким гарнизоном и к развалинам Сарыкамыша, уничтоженного казаками ещё несколько десятилетий назад. То, что татары не отстроили город на месте древнего Херсонеса (нынешнего Севастополя) говорило очень о многом.
   Неожиданно или вполне предсказуемо, но шторм здорово осложнил всем жизнь. Многие казаки не имели морской закалки, их настигла морская болезнь. В двадцать первом веке её принято воспринимать с юмором, ну прорыгается человек, помучается и, если у него нет какой-нибудь проблемы с чувством равновесия, привыкнет. Лекарства уже есть, правда не на всех действующие. Здесь и сейчас страшная угроза нависла над всей гребной флотилией. Ходить галсами при таком ветре с такой высотой нижней, гребной палубы - означало рисковать сверх всякой меры. Грести же навстречу ветру при половинном составе гребцов - тяжело неимоверно. Большинство новиков и молодыков временно потеряло трудоспособность. Они не могли теперь усваивать проглоченную пищу, и, из-за нарушений в координации, не были способны грести. Прекращать же греблю было никак нельзя. Иначе корабли могло выбросить к туркам, скорее на румелийское, чем на анатолийское побережье.
   Возникшая опасность не была ошибкой атаманов затевавших поход. Точнее, опасной авантюрой был он сам. А взять в него преимущественно бывалых, имевших опыт морских походов казаков, было невозможно. Их всего-то было ненамного больше числа вышедшего в море. Считая больных, ушедших в запой, принципиально не желавших ходить в походы под началом этих атаманов, засевших в городках с молодыми жёнами... К тому же и дома опытных бойцов оставить надо было. В Азове, Темрюке и захваченных у черкесов сёлах, в прибрежных городах Крыма, на пограничье с калмыками... Мало было казаков. Вот и пришлось комплектовать флот молодёжью. В бою она не подвела, а качки не выдержала. Над победоносным флотом, в который уж раз за этот поход, нависла угроза гибели.
   Аркадия морская болезнь миновала, успел переболеть ею раньше, но назвать своё самочувствие хорошим он не мог. На нервное напряжение наложилась ещё и усталость, но не уничтожила стресс, а, как бы, не усугубила. Пришлось спасаться от тяжких дум выматывающим все силы трудом. Грести почти без подмен.
   "Море, море... С бездонностью, положим, Антонов загнул. Есть у Чёрного моря дно, правда очень уж далеко внизу. Подумаешь, сколько там, под тобой, метров воды и неуютно становится. Хотя по большому счёту, два километра там, или двадцать метров, для человека не умеющего дышать под водой - всё равно. Быстрее бы добраться до берега. Зарекался же от морских вояжей, и на берегу дел невпроворот, так нет, потащился опять за приключениями на дурную свою голову и страдающие от этой дурости все остальные части тела".
   Каторги, калите и баштарды дошли до Крыма, хотя и нельзя сказать, что без труда. Вот потрудиться казакам-ветеранам пришлось. Тяжело и изнурительно. Идти в море против ветра, только греблей, да в шторм, пусть и не слишком сильный - тот самый трудовой подвиг, какими принято было гордиться у нас недавно. Казаки воспринимали такие вещи куда как спокойнее. Надо было доплыть - доплыли. Заморочек современных моряков, что по морю ходят, они не употребляли. При входах в бухты ветер, который до этого так мешал, стал куда менее опасным, да и ослаб немного.
  

Возвращение.

Крымское побережье, апрель 1638 года.

  
   Шторм, чуть было не утопивший в прямом смысле этого слова величайшую победу казаков, выявил на их флоте массу проблем. Да, невероятными усилиями ветеранов, гребная флотилия таки добралась до Крыма, а не сгинула в пучине. Но, не такой уж жестокий, шторм разбросал корабли по морю, до цели они добирались, большей частью, небольшими группками, а то и поодиночке. В бухты Сарыкамыша и Балаклавы они прибывали в течении двух с лишком суток. Хотя в обычное время казакам хватало этого времени, чтоб пересечь Чёрное море.
   Ещё одна непредвиденная опасность подстерегала флот у берега. Доплыв до заветных бухт, ветераны отключались от усталости. Ведь им пришлось в пути сделать двойную работу. За себя и того парня, что блювал рядом, не в состоянии ничего делать. Молодёжь, избавившись, наконец, от изнуряющей, не дающей ни спать, ни есть, качки, вырубилась ещё раньше ветеранов. На галерах, в лучшем случае осталось по два-три бодрствующих человека, при забитых добычей трюмах. Огромный соблазн для любой вооружённой банды, коих в Крыму после гражданской войны хватало. Да и смогла бы даже гвардия хана удержаться от попытки переместить сокровища в более достойные, с их точки зрения, руки - большой вопрос. Лозунг: "Грабь награбленное!" был популярен во все времена, во всех землях.
   Умница Хмельницкий, ни в какие походы не ходивший, такую возможность предвидел и в преддверии событий затеял перетасовку войск. Он торжественно передал часть захваченных запорожцами крепостей под управление хана, сосредоточив казаков в Керчи, Кафе, Балаклаве и таборе возле Сарыкамышской бухты. Организовав совместное патрулирование побережья. Это весьма потрафило татарской знати и позволило контролировать самые важные пункты возможного прибытия кораблей из Стамбула. Не сделай он этого, ещё неизвестно, как бы обернулось дело для экипажей вернувшихся из набега кораблей.
   Среди тех, кто заснул последним, был и Аркадий. Ответственность за дело всей жизни помогала преодолевать любые тяготы, ведь всё, чем он занимался в "своём" мире было несущественной мелочью, по сравнению с нынешним сражением за лучшее будущее для своего народа. Он проконтролировал перевозку на берег нескольких раненых, убедился, что на суше - достаточно казаков для прикрытия временно небоеспособных с флота, вкратце переговорил с Хмельницким. И только после этого лёг спать и продрых больше суток.
  
   Проснулся Аркадий от сильнейшего, и естественного после суточного сна, желания посетить одно место. Самочувствие у него после отдыха было на букву "х", но не подумайте, что хорошее. В организме, по первому впечатлению, болело ВСЁ. Голова, многочисленные мышцы в самых разнообразных местах, суставы, особенно - колени, почки, будто недавно с доблестными представителями правоохранительных органов пообщался... наверное легче было перечислить, что не болело.
   Однако казаку на болячки жаловаться было негоже. Кряхтя и вспоминая разные, но не слишком сложные выражения, не стесняясь при этом повторов, потащился - пожалуй, это слово наиболее точно характеризовало стиль его передвижения - к корабельному гальюну. На обратном пути засёк бездельничавшего джуру и немедленно припряг его к работе: послал варить кофе. Ничего не делающий подчинённый - прямое оскорбление начальника. Благо варить сей дивный напиток, он джур давно научил. Кофе в Стамбуле загрузили со складов, попаданец сам за этим проследил, несколько мешков. В Европе кофемания только делала первые, робкие шаги, а казаки так предпочитали что-нибудь с градусами, без его указаний никто бы и не подумал - грузить на корабли такой никчёмный, с казацкой точки зрения, груз. Учитывая, что число потребителей его в войске было очень ограниченным, он не сомневался в судьбе захваченного кофе. Пойдут мешки с желанным напитком ему, как часть его доли в добыче. Доля была атаманская, так что туда не только дёшево ценимый казаками кофе войдёт.
   Выпив, во всю наслаждаясь ароматом горького напитка, чашечку чёрного как дёготь кофе, Аркадий, наконец, стал чувствовать себя человеком, а не тараканом, побывавшим под тапком. Вследствие чего немедленно занялся делом сам. Приказал Юрке будить остальных джур, проверил сохранность злата-серебра и пороха, составлявших основную часть груза каторги, и пошёл искать Васюринского, который наверняка проделал всё это раньше, потому как на корабле его уже не было.
   Нашёл друга легко, тот сидел с мрачным выражением лица на бочонке. Выглядел он очень постаревшим и уставшим.
   - Привет, Иван!
   - Ааа... проснулся уже... привет.
   - Чего такой грустный? До дому добрались. Ну, почти добрались, дальше нам никто помешать не сможет. Добычу взяли богатейшую, никогда и десятой доли такой казакам не доставалось. Гуляй, казак!
   - Не понять тебе этого пока, Аркадий. Молод ещё, вон, проспался и, небось, на бабу готов залезть. А меня не только тяготы, ещё и годы гнетут. Вроде и проспался, а сил... всё равно нет. Мне дня и ночи для отдыха после таких трудов - мало. Так бы лежал и лежал... поел, попил и... опять валялся бы, сил набирался.
   - Да какие твои годы?! - искренне удивился попаданец. - Тебе же до пятидесяти ещё несколько лет осталось. Крепкий и нестарый мужчина. Как говорил один... популярный... человек: "Мужчина в расцвете лет".
   - На завалинке возле хаты сидеть, или с друзьями в корчме гулять - да, есть ещё силёнка. А вот так вёслами махать без передыху... так уже и старик.
   - Какой старик?! Ты чего? Да у тебя сил на двоих молодых достанет, ещё и останется! Вон, молодыки, почти все у турецких берегов свалились и назад грузом ехали. Разве что, шевелились иногда, порыгать. А ты всю дорогу грёб как проклятый.
   - То-то и оно, что как проклятый. Теперь сердечко бьётся, вздохнуть толком не даёт. Трое сегодня совсем не проснулись.
   - Так разбудить их...
   - Будить их теперь апостолы станут, или там чёрт какой, не знаю, куда душеньки их попали, надеюсь - в рай. Померли они. Прямо во сне. Все казаки опытные, не в один поход ходившие. С одним, Дмитром Нетудыхата, я не раз в одной чайке грёб. Не выдержали их сердца такой нагрузки. Царство им небесное! - снял шапку Васюринский и перекрестился.
   Аркадий дёрнулся было тоже снять шапку, но вспомнив, что не надевал её, просто перекрестился.
   - Царство небесное! - повторил он. - Ну... что тут скажешь...
   - А ничего и не говори. Сам знаю, что и тебе их смерть не в радость, хоть за одним веслом ты с ними не сидел. Беда в том, что поболее дюжины ещё хоть и проснулись, да... не бойцы они теперь. Кое-кто, так и не жилец, угаснут скоро. И не только те, кому сейчас плохо, некоторые, вроде бы очухавшиеся, чует моё сердце, так же скоро поумирают. Почти все - из лучших.
   Некоторое время оба помолчали, потом Иван продолжил.
   - Я уж не говорю, что душа за совсем не вернувшихся болит. Тех, кто утонул, тех, кто на парусниках сейчас со злой судьбинушкой спор ведёт. Сколько их до наших берегов доберётся - один Бог ведает.
   Аркадий невольно отвлёкся и оглядел бухту, точнее её видимую с этого берега часть. Никаких парусников не наблюдалось. Вообще.
   "Ёпрст! Действительно, ни одного парусника не видно. А ветерок-то,- Аркадий прикинул направление ветра, - северо-восточный, прямо им в лицо. Обратно к туркам их сносит. А уж как турки этой встрече порадуются... лучше и не представлять... облюваться даже при полностью пустом желудке можно. А там же больше половины добычи и почти половина людей... беда. Дорогонько нам этот поход может стоить. Ой, прав я был, когда против него возражал, да атаманов и танк не удержал бы, так пограбить рвались. Государственные деятели, мать их!..".
   Глядя на обычно излучавшего уверенность, силу и энергию друга, сегодня какого-то потухшего и поникшего, попаданец только сейчас осознал, что совсем не случайно в этом мире, его ровесники выглядели, почти все, куда старше, чем он сам. И его часто за юнца принимали. А Васюринский прожил уже солидно за сорок лет.
   "Да как прожил! Казацкий год смело не за три - за семь засчитывать. Вот и поистрепался, его организм, в походах и битвах. Чего-чего, а жалеть себя Иван не привык, всегда тянул лямку службы за двоих. В эти времена и цари-короли до пятидесяти не часто доживают. Господи! У него же лицо посерело, видно всерьёз сердце схватило. Не дай бог, инфаркт..."
   Видимо испуг за здоровье друга так явственно был виден на лице Аркадия, что Васюринский легко его прочитал.
   - Да за меня - не бойся, не сегодня-завтра мне умереть суждено. Поживу ещё, не одну вражью голову с плеч снести сумею. Посижу здесь немного, передохну, сердечко-то и успокоится.
   Сказал это атаман уверенно, попаданец, здорово за него перетрусивший, поверил и немного успокоился. Поговорив ещё немного, попрощался и пошёл искать Хмельницкого - жизнь продолжалась и стоило узнать, как продвигаются главные планы на этот год. Уже отойдя на приличное расстояние, сообразил, что фразу Васюринского можно было трактовать и как то, что он знает о том, когда умрёт. Раньше, в "прошлой жизни", в подобное Аркадий не верил. Однако, пообщавшись тесно с характерниками, которые хоть и не были оборотнями, но обладали некоторыми удивительными знаниями, вероятно сохранёнными ими ещё с языческих времён, стал относиться к таким вещам без излишнего скепсиса.
   "Интересно, знает он дату своей смерти, или нет? Приходилось читать, что такие люди были, а характерники-то, в натуре - колдуны. Пожалуй, может и знать. Но я, в этом случае, на его месте оказаться бы не хотел. Знать точно, когда эта, в белом и с косой, но не Тимошенко, придёт... брр. Ох и неуютно он, наверное, себя чувствует".
  
   Парусникам, действительно, пришлось несравненно труднее. Им предстояло двигаться на норд-ост-норд, а ветер сменился к тому времени на ост-норд-ост. Какие-нибудь англичане или голландцы, возможно, и смогли бы передвигаться в нужном направлении, даже, несмотря на усиление ветра, но казакам это было сделать очень трудно. Пусть на всех были латинские паруса, собственно на судах османской постройки они были основными, идти против ветра, да в шторм, не всякий сможет. Увы, не смогло достаточно много кораблей. Наличие на кораблях моряков-греков помогало управляться с парусами, но... то ли они были хуже моряков океанского флота, то ли капитаны в таких случаях нужны поопытней.
   Возможно, людям на парусниках пришлось меньше работать физически, но переживаний у них, особенно на судах, сильно снесённых к югу, было куда больше. Соответственно, и потери в личном составе и у пассажиров на них были куда серьёзнее. Некоторые не выдерживали напряжения бесконечной борьбы с ветром, у других отказывало сердце от кошмара ожидания выброса корабля на османское побережье. Были и самоубийцы, решившие не мучиться и покончить с этим, бросившись в волны. Почти на всех судах кого-то смыло случайной волной, кто-то пропал неизвестно как...
   К крымскому побережью парусники прибывали три недели. И не к двум расположенным невдалеке бухтам, а к южному и юго-западному побережью вообще. Да и за то, что дошло большинство, можно было истово благодарить бога. В середине второй недели плавания ветер вдруг сменился на южный. Это редкое для весны изменение погоды и спасло немалую часть казацкого флота. С некоторых из судов, сносимых обратно к берегам Османской империи, их уже можно было рассмотреть, на них перемену ветра восприняли особенно с сильными эмоциями. То, что некоторые корабли, вместо бухт вылетели на прибрежные мели или сели на камни ввиду берегов, несло, скорее радость, чем грусть. Добрались живыми - и ладно. Грузы удалось спасти не со всех из них, но люди, в основном, смогли ступить на крымскую землю.
   Из сумевших пройти через Босфор, до места назначения не дошли девятнадцать судов. Семь из них смогли выброситься, более или менее удачно, на крымский берег, по которому совместно патрулировали татары и запорожцы. Грузы они довезли в разной степени сохранности, но людей сберегли. Семь канули в неизвестность, вероятно утонув во время шторма. Пять ветер выбросил на румелийский берег, вот их команды и пассажиры, кто уцелел, успели пожалеть, что не утонули в морской пучине. Их выловили османы и позже, при великом ликовании стамбульцев, казнили самыми разнообразными и ужасными способами. Попытки некоторых апеллировать к тому, что увезены были силой и сами являются жертвами казаков, им не помогли. Как и ссылки на своё исламское вероисповедание.
   - На кораблях этих шайтановых выкидышей не может быть невиновных! - ответили им.
   Атмосфера в Стамбуле к тому времени опять накалилась до предела и власти, не уверенные в собственном будущем стремились угодить толпе. Пусть радуются казням других, авось меня такая печальная участь минёт. Разбираться в справедливости или несправедливости обвинений, по большому счёту было некому.
   При попытках посчитать потери, атаманы сошлись во мнении, что из отплывших не доплыли до желанной (или не очень, аманаты на север не рвались) цели более трёх с половиной тысяч человек. Точных списков экипажей и пассажиров, естественно, не существовало в природе.
   Не все суда, дошедшие до гаваней Крыма, смогли полностью сохранить груз. Кое-что подпортилось или подмокло. Но награбленные золото и серебро удалось довезти. И его немедленно приготовились пустить в ход. Для одновременного решения проблем татар и Речи Посполитой. Соответствующий план давно был готов, его выполнение отложили ради грабежа Стамбула. Увы, но мало кто из атаманов умел правильно определять приоритеты в политике. Однако, что бы ни случилось, всё к лучшему, в этом лучшем, наверно потому, что единственном, из миров.
  

Недоумение.

Венеция, 18 апреля 1638 года от р. Х.

  
   Ни к какому единому мнению, или, что куда более вероятно, к согласованному большинством решению, заседание сената не пришло. Было много недоумения, откровенного испуга, попыток свести старые счёты и бессмысленного гадания. Удивления такой поворот дела у дожа, Франческо Эриццо, не вызвал. Уж очень странные, опасные и ведущие к великим убыткам обстоятельства этому заседанию предшествовали.
   Сначала из Стамбула пришли, один за одним, два гонца. Один принес весть о казни принца Ибрагима, в свете важности левантийской торговли для республики, известие не рядовое. Переполох в сенате вызвало оно немалый, но тут же показавшийся незначительным, когда прибыл гонец с известием, что погиб султан Оттоманской империи Мурад IV. Сгинул в походе на Персию, не оставив наследников. О совершенной неспособности оставшегося живым Мустафы I к управлению державой и продолжению рода знали все.
   Для Венеции эти известия прозвучали как гром небесный с ясного неба. Даже человек невеликого ума в таких обстоятельствах легко и безошибочно предсказал бы наступление у турок смуты. Один Бог знает, насколько длинной, но крайне нежелательной, губительной для торговли - наверняка. Гонец прибыл в город ранним утром и дожу, не имевшему права открывать письма официального характера в одиночку, пришлось срочно посылать слуг к нескольким сенаторам.
   Дож не без удовольствия вспомнил, какие помятые и сонные лица были у почтенных сенаторов, как они ругались из-за этой побудки. Сказать, что они были очень недовольны ранним подъёмом - значит сильно преуменьшить их реакцию. Однако, узнав содержимое письма посла республики в Стамбуле, о собственном раздражении и думать забыли. Ох, и много пришлось тогда дожу, поспорить со своими заядлыми противниками... как вскоре выяснилось - напрасно. От известий загудела вся Венеция, от богатейших купцов до подённых работников. Все в городе понимали, что благосостояние республики зиждется на торговле, могущей от происходящего сильно пострадать.
   Вскоре выяснилось, в древнем Константинополе прохудился мешок с невероятными событиями. Через пару дней в город прибыло венецианское посольство в Стамбуле. Срочно и без согласования с дожем и сенатом, покинувшее место аккредитации. Вместе с дипломатами, или чуть позже, в Венецию оттуда вернулись купцы со своими помощниками. Они принесли с собой весть о том, что янычары объявили виновниками гибели султана венецианцев. Посла, Франческо Молина, за такие самовольные действия, было, заключили в тюрьму. Но через несколько дней его пришлось выпустить на волю. Показавшийся поначалу чуть ли не дезертирством, отъезд без согласования, да ещё с рекомендацией немедленно сделать это всем гражданам республики, стал вдруг поступком невиданных мудрости и предусмотрительности.
   Из Стамбула пришло известие о массовых погромах и убийствах христиан. Увы, все венецианцы, не покинувшие пределы Оттоманской империи, погибли мученической смертью от рук озверевшей толпы агарян. Не ограничившись гражданами республики, проклятые уничтожили всех цивилизованных людей, имевших несчастье быть в это время там. Счёт шёл на тысячи. А какие финансовые потери! Всё имущество венецианцев стало добычей погромщиков. При редкостном единодушии городской Арсенал запустили на полную мощность. Флот республики стали готовить к боевым действиям. В то, что турки ограничатся погромами европейцев и местных христиан, никто не верил.
   Учитывая, что республика не имела ни малейшего интереса в обострении отношений со своим главным торговым партнёром, участие официальных властей города в этом злодеянии совершенно исключалось. Что несколько дней дожу и пришлось доказывать. Не факт, что это ему бы удалось, у семьи Эриццио много врагов и недоброжелателей, однако введённые мудрыми предками правила о не оставлении дожа одного при любых встречах, помогло ему оправдаться.
   Стамбул же продолжил удивлять. Оттуда пришла очередная сенсация. На столицу Оттоманской империи, могущественнейшей в военном отношении державы, напали казаки. Да не просто пограбили предместья, как уже бывало неоднократно. На сей раз, по донесениям шпионов, варвары с севера пришли к Стамбулу не на обычных своих шайках, а на галерах османской постройки и взяли город штурмом, разграбив, среди прочего, и султанскую казну. Заодно, они большей частью захватили, меньшей - уничтожили, весь османский флот, лихорадочно восстанавливаемый после прошлогоднего поражения от тех же казаков. Уходя из разграбленного города, они его подожгли во многих местах, большая часть столицы великой и страшной для всех соседей империи, сгорела. Вряд ли можно поверить в сообщаемые шпионами цифры погибших при этом, хотя несомненно, что они велики.
   В этой, в общем-то, приятной вести, была и опасная начинка. Стамбульцы почему-то посчитали, что казаков на их город наслали венецианцы и пылали жаждой отомстить именно им, а не обидевшим их варварам.
   "Глупость несусветная! Если бы мы хотели нанести вред туркам, прислали бы туда свой флот. Судя по тому, как легко их ограбили эти степные дикари, лучшему галерному флоту мира удалось бы сделать там куда больше. Но зачем нам портить себе жизнь? От войны с турками пострадаем, прежде всего, мы сами. Однако, боюсь объяснить им это не удастся. Если уж упрямые агаряне вобьют себе что-то в голову... то не выбьешь это оттуда и молотом. Хотя прощупать возможность примирения обязательно надо. Через посредников, естественно".
   Первоначально все подумали, что это очередная провокация заклятых врагов из Генуи. Процветавших благодаря тесному сотрудничеству с Испанией генуэзцев в республике святого Марка издавна люто ненавидели. Так что подозрение в таком неблагоприятном развитии ситуации в первую голову пало именно на "прислужников Габсбургов", "финансовых пиявок", "испанских лакеев"... Эпитетов в адрес конкурентов было высказано много. Однако, когда начали прикидывать, что они, эти... выигрывают, то выяснилось - ничего. Даже меньше, чем ничего. Активизация османского флота на Средиземном море неизбежно сильно ударит по покровителям Генуи, точнее - по испанскому флоту. А в условиях его войны с Нидерландами и Францией для кредитовавших Испанию генуэзских банкиров это было крайне невыгодно. Зато убыточно - в высшей степени. Учитывая нараставшую возможность банкротства Габсбургов, Генуя рисковала в результате разориться сама. Ни для кого из присутствующих не было секретом, что когда говоришь "Генуя" - имеешь ввиду банк святого Георгия. И, соответственно - наоборот.
   Расстроенные таким выводом сенаторы всё же попытались найти хоть какие-то выгоды для Генуи, но не смогли. Захватить венецианские колонии? Так эти колонии, о чём не знал только последний идиот, не давали дохода. Слава богу - хоть оправдывали расходы на их содержание. Перехватить левантийскую торговлю? Однако Генуя давно всерьёз на неё не рассчитывала, переориентировавшись на экономическое обслуживание интересов Испании. И процветая при этом, что вызывало у собравшихся нескрываемую злость, куда больше, чем Венеция, свою независимость сохранившая. Да и торговля с Левантом при таком обороте дела, на долгое время может прекратиться совсем. Не говоря уж о том, что её львиную долю потом наверняка перехватят уже задействованные в ней голландцы и англичане.
   Полностью подозрения с конкурентов не сняли, однако решили рассмотреть и другие возможные варианты. Оказалось, что привлечение внимания османов на запад выгодно только Франции и её союзникам. Впрочем, в возможность союзников устроить такое в далёкой Малой Азии поверить было невозможно. В способности устроить такое главным министром Людовика сомневаться не приходилось. Но вот говорили бы убийцы тогда, без сомнения, на австрийском диалекте немецкого языка. Для натравливания осман на союзную Венецию у Ришелье не было оснований.
   Снять подозрения в убийстве с иезуитов невозможно в принципе. Но для них, поставивших на Габсбургов, атака нейтральной на данный момент Венеции, не имела смысла. При их исполнении этого убийства, негодяи говорили бы на французском.
   Потом сенаторы попытались рассмотреть возможность организации убийства кем-то из республики. И тогда заседание быстро превратилось в очень неприятное место, особенно для людей с чутким слухом. В помещении воцарился ор, гвалт, вопёж... в общем, что-то неприличное и совершенно неконструктивное.
   Франческо поморщился, вспомнив, какие безобразные сцены разыгрались на заседании сената. Неприятные скандалы случались в этих стенах и раньше, но такого он лично припомнить не мог. С дурацкими обвинениями, почти женскими истериками, с брызганьем слюной и переходом на визг... Сколько старых обид вылезло вдруг, сколько обвинений прозвучало!
   "А в результате получился пшик. Ни до чего не договорились, ничего толкового произнесено не было. Н-да, честно говоря, я и сам выглядел неблестяще. В тот момент хотелось побыстрее отвести вздорные наветы, разоблачить "разоблачителя", то одного, то другого. О деле как-то забылось, не до него стало. Что не пристало государственному мужу, забывать о самом главном. Но... в такой атмосфере и святой бы не удержался".
   Большого шума не могло не быть. Все шпионы единогласно (а сговориться они не могли, потому как друг друга не знали), утверждали, что взрыв моста с султаном организовали никто иной, как венецианцы. Конечно, сбрасывать версию, что это интрига врагов, не спешили. Её обговорили первой, и пришли к неутешительному выводу: "Некому это было делать!". Дож опять перебрал в уме возможных авторов провокации.
   "Генуэзцы могли устроить пакость просто из "большой любви" к нам. Вот, только деньги они очень хорошо умеют считать, а устройство такой интриги - удовольствие не из дешёвых. Так что, скорее всего, не они. Вот если бы от такого действа им денежки капнули, то да, на них без боязни ошибиться, можно было бы думать.
   С Веной у нас в последнее время налажены деловые отношения. Завязнув в Германии, они рисковать развязыванием войны на юге не могут. Уж очень непредсказуемо всё это может обернуться. Нынешний император - вменяемый человек, ввязываться в авантюры не станет. Опять-таки, врагами из Вены туркам постарались бы выставить французов.
   Персы? Смешно, откуда им взять целую команду венецианцев, способных провернуть такое дело? Кстати, никто пока не может догадаться, каким образом эти люди организовали взрыв именно в момент нахождения султана на мосту? Нам подобное знание и самим могло бы пригодиться. Необходимо пообещать шпионам самое значительное вознаграждение за разгадку.
   Рим? Учитывая, что покойный султан надолго завяз в войне на востоке со своими единоверцами, менять его на кого-то другого папе... рискованно. Преемник Мурада может обратить алчный взор на запад. И подставлять бы из Ватикана стали наверняка не Венецию.
   Иезуиты? Вот те способны организовать что угодно. Но с покойным султаном у них были прекрасные отношения, они даже смогли удержать его от похода на север, когда армия империи была разгромлена шведами*. А с новым... один Бог знает, как удастся поладить. Да и зачем им интриговать против нас, имея таких врагов, как Швеция и Франция?
   В Польше обычный бардак, варварская Московия слишком далеко, королю Филиппу - также не до турок... вроде всех перебрал?
   Убить султана могли и свои, его там многие боялись и ненавидели, только вот сделали бы это они совсем иначе. Нет, здесь определённо чувствуется рука образованного европейца. Скорее всего, с опытом работы в нашем Арсенале, судя по донесениям шпионов. Но зачем?!"
   После краткого обсуждения сенаторы пришли к такому же выводу, после чего чуть не устроили разборку прямо на заседании. Легко было сообразить, что устроить такое могли две группы. Это, прежде всего, фамилии, много потерявшие после перехода Кипра к османам. В надежде вернуть себе богатые имения и рудники, а с ними - и влияние в республике. Либо фамилии сумевшие восстановиться материально, но отодвинутые от власти. Мест в сенате всегда меньше, чем число желающих там заседать. Сам Эриццио допускал возможность и того, и другого вариантов.
   "Да, то страшное поражение обескровило многие знатные роды. Легко вспомнить: Барбариго, Марчелло, Тривизани, Веньер, Лоредано, Чиконья, Фоскари, де Понте. Покопавшись в памяти, ещё лучше - в архивах, список легко продолжить. Прямо на заседании выяснилось, что представители многих из этих семей имели боевой опыт и сражались на полях Ломбардии, Германии, Фландрии и Прованса. Проследить, где они находятся в данный момент, или находились в день гибели султана - не всегда возможно. Правда покушение потребовало немалых денег, но... могли ведь и наскрести на такое. Или, в той же Германии добыли".
   Кое-кого из перечисленных Франческо знал лично, среди них были и очень решительные люди. Ради возрождения славы и богатства рода они и не на такое могли пойти.
   Дож собственной рукой налил себе из узорного кувшинчика тосканского вина, смакуя его богатейший вкус, выпил и продолжил размышления.
   "Ещё более вероятно, что покушение устроил кто-то из сената, деньги и власть имеющий, но от важнейших постов отстранённый. А таких немало, - Сомнения у дожа вызывали многие, например: - Морозини, Гримани, Лоредано, Мочениго, Пизани... Этот список также легко было удлинить. И... значительно, весьма... значительно".
   Именно последнее предположение и взорвало обстановку на заседании сената. Бросаемые в глаза обвинения, тут же отвергаемые и переворачиваемые на род обвинителя, всплывшие обиды, вспыхнувшие старые счёты... Не обошли вниманием, как посчитал дож, совершенно необоснованным, и его род, Эриццио. В результате - заседание сената превратилось в склоку и скандал, ничего на нём решено не было, зато отношения между наиболее влиятельными родами республики серьёзно обострились.
   "В преддверии тяжелейшей войны это очень опасно. Нельзя нам сейчас враждовать. Стоит уже сегодня вечером собрать несколько представителей наиболее влиятельных родов для совещания в узком кругу. Так удастся договориться до чего-нибудь конкретного и полезного куда быстрее. И в попытке узурпации власти меня обвинить никто не сможет. Решено, посылаю приглашения Корнерам, Контарини, Приули, Молинам, да Ченеда. Тянуть с мобилизацией флота и денежных ресурсов нельзя. Потом можно не успеть".
  
  
   * - Дож невольно преувеличивает возможности иезуитов. Слухов об их могуществе и огромных возможностях ходило множество, им приписывали организацию убийств, к которым они не имели отношения. А уж влияние их на султана равнялось нулю, просто во время тяжелейшей войны с Персией, ему совсем не улыбалось воевать ещё и с империей.
  

Круги по воде.

Апрель-май 1638 года от р. Х.

  

Анатолия.

  
   Известия о гибели султана Мурада и его наследника Ибрагима продолжали распространяться по обширному, не имеющему хороших дорог халифату. А вслед за ними невесть откуда пополз слух, что халиф-то не погиб в огне того взрыва. Защитил Аллах его, спрятал от злых глаз и вынужден теперь глава мусульман всего мира прятаться в тайной пещере, ожидая, когда подданные встанут на его защиту.
   Распространялся слух, может быть, не так быстро, как известие о его предполагаемой смерти, но неотвратимо. Добровольными распространителями, искренне в него поверившими, или просто пересказывавшими нечто интересное, стали тысячи путешествовавших. Сначала по дорогам Анатолии, потом Сирии, Ливана, Египта, Румелии. Дошёл он и до ушей властителей соседних стран, не вызвав у них такого сопереживания, как у замученных поборами райя Османского султаната, но вынудив их дать указания своим шпионам о проверке. Чем шайтан не шутит, пока Аллах спит?
   В связи с временным отсутствием верховных властей, люди, рассказывая о чудесном спасении султана, не таились и не оглядывались испуганно. Верховного повелителя, которому такие разговоры не понравились бы, в стране пока не было, а запугать их недремлющей "кровавой гэбнёй" никто не успел. Не наступило пока время для бдящих в защиту общечеловеческих ценностей правозащитников.
   - Зачем - в пещеру? Почему он не призвал себе на помощь своих верных защитников, янычар? - удивлялись слушатели такому поведению халифа.
   - Потому как понял - убить его хотят именно они, янычары, призванные его защищать. Как убили раньше его старшего брата. Слышал, наверное? Вот и Мурада, тоже решили убить.
   - Слыхал, конечно. Эээ... только, всё-таки, не понял, почему именно они? Вроде бы они, янычары его столько лет слушали, в походы с ним ходили.
   - Сам посуди. Дорога узкая?
   - Ну... узкая.
   - Войско большое?
   - Конечно большое, не какое-то паршивое племя замирять шли, а против Персии, малым здесь не обойдёшься.
   - Значит, войско растянулось по дороге не на один полёт стрелы?
   - И не на десять.
   - Султан, как думаешь, где ехал?
   - Эээ... в каком смысле?
   - Ну, впереди войска, посредине, сзади всех.
   - Ясное дело - посредине. Впереди или сзади враги могут подстеречь, а посредине вокруг все свои.
   - О! Ты сам сказал, что вокруг - все свои. Так кто же мог взорвать сразу четыре большущих мины, если вокруг все свои? Янычары.
   Здесь обычно в разговоре следовала пауза. Будто в тысяче мест беседу ставил один режиссёр. Пауза могла быть большой или совсем короткой (это зависело от актёрского таланта рассказчика), но она, мистическим образом, возникала в тысячах постоялых дворов и харчевен халифата.
   - Так хочешь сказать...
   - Да, если вокруг только свои, значит и убивать халифа, покушались они же, янычары. Больше было просто некому. Да и сам подумай, как можно издалека вызвать взрывы сразу четырёх мин. Одновременно. Мостик-то, коротенький, как можно подгадать хоть один взрыв, не говоря уж о четырёх, к короткому времени проезда султана по нему? Франки хоть и разбираются в разных сложных штуках лучше нас, правоверных, но они же не волшебники.
   - А... вдруг... может... - здесь иногда слушатель пытался с ходу придумать версию не янычарского покушения. Всегда неудачно. Никто так и не догадался до способа, придуманного в Азове.
   После, иногда кратких, иногда длительных обсуждений, все приходили к мнению, что взорвать мины можно было, только находясь рядом с ними. Следовательно, без участия людей из охраны султана, обойтись не могло. Окружали же его воины из оджака, капыкуллу.
   Тут же возникал следующий вопрос: - Почему храбрецы янычары пошли на предательство?
   - Говорят, он решил от них, иноземцев, отказаться, а в войско нас, осман призывать. И все привилегии - нам, истинным османам! А тяготы - на иноверцев переложить. Ну, им, ясное дело, не понравилось, среди них-то осман нет. Не все, правда, предать решили, вот поэтому не удавили его, как брата, а покушение устроили. Будто это франки из-за моря его убить решили. Да и с верой у них - непорядок. Мы который год с еретиками-шиитами воюем, а янычары-то, оказывается - тайные шииты!
   - Да ты что?!
   - Точно, тебе говорю! Иначе давным-давно этих дикарей-кызылбашей победили бы. Да вот янычары со своими братьями по вере воевать не хотят.
   - Как же этого, ну, что они - шииты, раньше не замечали?
   - Почему не замечали? Прекрасно об всём знали. Ты что, не знаешь, кого янычары больше всех славят? Зятя пророка - Али. Точь-в-точь, как проклятые шииты. Только кого волнует, как там рабы в Аллаха верят? Воюют храбро, ну и ладно. Вот и не обращали раньше на это внимания. Но, видно, эта гниль окончательно источила их продажные сердца, и они решили предать повелителя.
   - Да ты что?!
   - Но Аллах всё видит! Вот и послал, говорят, ангела Джабраила на спасение халифа всех правоверных.
   - Аллах, конечно, видит и знает всё. Только с чего он вдруг решил в земные дела вмешиваться?
   - Кто мы такие, чтобы судить Аллаха? Решил и сделал. Всё в Его воле! Аллах велик!
   Аргумент был неубиваемый для подавляющего большинства простых мусульман Анатолии. Даже в конце двадцатого века с грамотностью в Турции были немалые проблемы, а уж к середине века семнадцатого большинство тюрок там были безграмотны. В отличие, кстати, от Крыма, где большинство татарчат-мальчиков получали какое-никакое, а образование - в медресе. Даже язык правящей верхушки осман коренным образом отличался от языка простых турок и курдов. В нём персидских слов было в два с лишним раза больше, чем тюркских, а арабских - почти столько же. Выходцы из главной нации империи у осман очень редко становились высшими чиновниками. Ведь их обычно рекрутировали из корпуса капыкуллу, где турки были редкостью. К тысяча шестьсот тридцать восьмому году в Анатолии более полувека, практически непрерывно шли народные восстания против властей. Недовольство своим положением почти всех групп населения, кроме оджака и священнослужителей, зашкаливало. Не сыграть на подобной слабости было глупо.
   Эту беседу разработали ещё в Азове, при подготовке к покушению на Мурада. Так получилось, что среди узкого круга посвящённых в тайну лиц, единственным человеком, имевшим исламское образование, был Срачкороб. Человек, вне всяких сомнений, умный и изобретательный, однако... вызывавший сильное сомнение у остальных посвящённых своей неистребимой тягой к шуточкам, причём - самого неприятного толка. Однако расширять круг посвящённых побоялись, вынуждены были следовать его советам. После долгих сомнений решили, что шанс на дополнительную смуту у врага - великое благо, а там, глядишь, и Лжемурад объявится.
   Казаки, чисто говорившие по-тюркски, турки или курды по происхождению, разыграли такие сценки в Трабзоне, Синопе, ещё паре городов. Расчёт попаданца на дальнейшее распространение слухов уже без казацкой помощи оправдался. Сыграло свою роль и то, что опознать уверенно труп султана не удалось. Слухи зажили собственной жизнью, покатились по Анатолии, обрастая подробностями, порой самыми причудливыми. Особенно теперь в них педалировалось выраженное халифом желание отменить авариз (чрезвычайные военные налоги, ставшие в условиях непрерывных войн нестерпимыми) и запретить ильтизам (систему откупа налогов). Аристократ по происхождению Срачкороб такими мелочами себя не утрудил, а остальные азовские бандиты пролоббировать чаянья простых земледельцев, естественно, не догадались. Турецкие землепашцы сделали это сами. А вот на шиитский оттенок в вере янычар селянам было... Ну, в общем, не волновало их это. Зато в городах тему веры подхватили и развили. Сразу нашлось много наблюдательных, которые всё-всё видели, да никак сказать не получалось.
   Янычары пользовались в государстве огромными льготами и привилегиями, обратить против них зависть и злость других слоёв населения, в том числе и военного, было несложно. Пока, поначалу, слухи были только слухами, оджаку они ничем не угрожали. Но весь расчёт строился на том, что враги у капыкуллу обязательно объявятся, уж очень сладкая и заманчивая это цель - власть в огромной державе. Во время гражданской войны подобные разговоры среди населения уже далеко не так безобидны, как при сильной власти.
   Естественно, дезинформационная и пропагандистская компании разрабатывались не только для Анатолии, просто операцию "Лжемурад" было запустить дешевле и легче всего.
  

Исфахан, 7 ордибехешта 1017 года (хиджры?).

  
   Шахиншах Сефи был увлечённо занят делом. Немудрено, что увлечённо, потому как дело было любимым: он обговаривал с мир-шикар-баши (главным ловчим) и курчи-агасы (сокольничим) предстоящую большую облавную охоту. Усатые и чубатые молодцы очень старались угодить господину. И радовали его глаз своим воинственным видом. Если скучные государственные обязанности, наводили на него тоску, то к охоте шах был неравнодушен и, не без оснований, считал себя хорошим лучником. Воспитанный в гареме и неожиданно для себя получивший власть после смерти великого деда, шаха Аббаса, Сефи оказался плохо подготовленным к управлению огромной и нестабильной державой. Из всех качеств выдающегося предшественника он унаследовал только патологическую подозрительность и жестокость.
   "Как удачно предки придумали! И увлекательная охота и, одновременно, большие военные учения. Наша конница опять потренируется действовать согласованно с исполнением сложных манёвров, а я всласть поохочусь".
   Время для охоты было неурочным: обычно она проводилась осенью. Но кто смеет указывать царю царей уместность или неуместность каких-либо его действий?
   "Нашёлся один, смевший спорить, думая, что военные заслуги спасут его от гнева шахиншаха, да ошибся. Имам Кули-хан* стал примером того, как опасно противоречить повелителю. Да и вообще он мне давно не нравился - вроде бы ещё его отец ислам принял, однако что-то гяурское в нём оставалось. Всегда найдется, кому войско в бой водить и без него. Если понадобится, сам поведу, у меня, шахиншаха, это наверняка получится не хуже, чем у какого-то армяшки".
   Воспитанному в гареме, а не среди войск, Сефи уже приходилось вести армию на выручку Тебриза, но Мурад, разоривший и город и окрестности, тогда боя не принял, отошёл. Намеченной цели похода - разорения Хамадана - он уже к тому времени добился. Рисковать армией вдали от своих городов, с чрезмерно растянутой линией снабжения, султан не стал. Победы над Персией он домогался целенаправленными действиями по созданию максимального урона противнику. В чём немало преуспел, даже шах почувствовал, что дело может обернуться очень неприятно.
   Главный ловчий и сокольничий вышли. Шахиншах посомневался, не посетить ли гарем ещё раз - некоторое томление в чреслах наблюдалось - или сначала пообедать? Тяжёлые раздумья прервал эшик-агасы-баши (глава начальников порогов, главный церемониймейстер). Не так торжественно, как это делается в Европе, зато с куда более заметным почтением к повелителю, не поднимаясь с колен, он сообщил, что в приёмной ждёт позволения переговорить с падишахом осман.
   - Какой осман? - непритворно удивился, можно сказать - поразился, Сефи. - Никаких приёмов на это время я не назначал.
   - Он прибыл недавно и почтительно ожидает Вашего, о Светоч мира, позволения предстать перед вашим просветлённым взором.
   - Ну, пусть ещё подождёт. Эээ... месяц, или два. Я его не приглашал. Надоели эти послы от пограничных беглербегов**.
   - О, царь царей, с ним ожидают приёма курчи-баши (командир гвардии курчи и ополчения кызылбашей) и куллар-агасы (командир рабов, глава гвардии гулямов). Они также умоляют о счастье увидеть Вас, повелитель, ...
   Сефи удивлённо поднял брови. Командиры гвардии входили в число людей, которым он, хоть условно, но доверял. По пустякам они шаха беспокоить точно не стали бы.
   - И с чего это вдруг командиры моей гвардии вдруг вздумали сопровождать простого гонца? Опять, наверное, у осман что-то приключилось? Уж не с последним из оставшихся в живых Османов, сумасшедшим Мустафой?
   - Осман - не гонец, царь царей. В приёмной тебя дожидается беглербег Эрзерума Кенан-паша. У него какое-то важное поручение для твоего царственного слуха, о потомок Пророка!
   - От кого у него может быть поручение? У них нет сейчас законной власти, а мои генералы мнутся, когда я предлагаю пойти и присоединить к нашим владениям если не всё их государство, то восточные провинции Анатолии, хотя бы. И Сирия нам... очень не помешала бы...
   - О, любимец Аллаха, позволь ему самому рассказать обо всём! - очередным поклоном с колен сопроводил свой ответ церемониймейстер.
   Сефи ещё немного потянул время, не желая сразу давать ответ, но, уже понимая, что посланника необходимо принять.
   - Ладно, зови!
   Не поворачиваясь к шахиншаху задом, не поднимаясь в полный рост, эшик-агасы-баши вышел из покоя. Почти тут же, с положенными церемониями, в него то ли вошли, то ли вползли гвардейские командиры и посланник из Османского султаната. Если первые два были, как и положено настоящим мужчинам, с бритыми подбородками и затылками, но длинными усами и чубами, то осман сиял бритой головой, но половину его лица прикрывала длинная борода. Шах поморщился. Хотя налог на бороды он отменил, по многочисленным просьбам местного населения, бородатые вызывали у него раздражение.
   Судя по голубым глазам и светлой бороде, паша был из янычар, что для еретиков осман, по мнению шаха, было в порядке вещей. После положенных великому государю приветствий, совсем не коротких, речь*** сразу зашла о деле. Отступил от положенного ритуала предварительного переливания из пустого в порожнее сам Сефи, уж очень захотелось ему узнать причину появления посланника. Беглергбега из воюющего с его страной государства на такой поступок могли подвигнуть только чрезвычайные обстоятельства.
   Кенан-паша шаха не разочаровал. Он приехал просить о мире.
   - ...объяснить, каким образом эти, вероятно выдуманные, венецианцы, смогли взорвать одновременно сразу четыре мины возле моста, да как раз в момент нахождения на нём падишаха, руководство оджака не смогло. Пишут какую-то несуразицу и ссылаются на величие Аллаха. Да мы и сами знаем, что Аллах воистину велик и всемогущ! Но причём здесь кяфиры-франки?
   - И вы сочли, что убийство Мурада - их рук дело?
   - А что нам остаётся думать? Без помощи охранников султана такое подлое убийство совершить было невозможно. Ну, а венецианцев приплели для отвода глаз черни. Только глупые райя способны поверить в этот бред. Да и желание оджака объявить султаном одного из принцев Гиреев... мы не согласны с ним. Посовещавшись, руководители Анатолийской армии, бейлербеи Анатолии и Сирии решили провозгласить султаном и халифом Исмаила, сына халебского бейлербея Ахмед-паши и дочери Ахмеда III Айше. Учитывая, что бабушкой Ахмеда-паши была дочь величайшего из султанов, Сулеймана Кануни, мы решили что его сын наиболее подходит для наследования власти. Великим визирем избран бывший бейлербей Анатолии Гюрджи Мехмед-паша.
   - А как же последний из оставшихся в живых Османов, Мустафа?
   - Мы не будем покушаться на его священную жизнь, но, увы, он безумен и бесплоден. Его даже проклятые казаки, разграбившие и спалившие Истамбул, не тронули.
   - Как, у вас и столица сожжена? Когда? - шахиншах бросил недобрый взгляд на командира гулямов, отвечавшего за разведку. Тот был также поражён этим новым, для Исфахана, известием.
   - Мы сами узнали об этом совсем недавно, незадолго до моего выезда из Анатолийской армии. Эти шайтановы дети проскочили мимо укреплений в проливе, ворвались в город и начали его грабить. Заодно все корабли позахватывали или посжигали. А пограбив, подожгли город со всех сторон, там говорят, погибла, чуть ли не половина жителей.
   - Неужели в городе не было кому его защитить?
   - Так в том и дело, что было! Сам не знаю, как этим проклятым гяурам удалость такое провернуть. Воистину - они дети шайтана и он им помогает! Вести оттуда идут опять-таки, долго до востока Анатолии. Но я сюда не о Истамбуле договариваться приехал. Какой ответ, о великий шахиншах, вы дадите на наше предложение?
   - Оно... недостаточно. Вы предлагаете оставить мне то, что и так у меня. Между тем, у вас намечается война между своими. Моя же армия, раньше противостоявшая всем вашим войскам, которые сейчас будут резать друг друга, как никогда сильна и готова к битвам! - шах не поморщился, завираясь о своих возможностях, хотя прекрасно помнил нытьё генералов о тяжелейшем положении персидской армии.
   Видимо такой поворот дела ожидался пославшими бейлербея. Кенан-паша не задумываясь ответил: - Что вы хотите получить в обмен на заключение мира?
   - Имеретию, Ван, Эрзерум, Диабакыр, Трапезунд, Халеб. И компенсацию за потери в этой войне.
   - Не может быть и речи, о передаче Имерети, Халеба или Трапезунда. Даже треть нашей армии способна защитить все вышеперечисленные земли.
   - Но идти на войну с половиной армии - означает заранее обречь себя на поражение.
   - У нас там есть союзник, большая армия Румелийского бейлербея, Еэна-паши.
   Торг, по-восточному цветистый, с перерывом на обильный обед, длился до вечера. Уже затемно договорились, что османы уступают шахиншаху Ванский, Битлиский, половину Диабакырского и сорок процентов Эрзерумского вилайетов. За что Иран обязуется продолжить поставку бесплатного шёлка в прежнем объёме, и не будет покушаться на остальные земли Османского султаната. Или, уже Халебского?
   После ухода посланника, генералы, самым почтительным образом, намекнули шаху, что в данной ситуации у проклятых еретиков можно было бы выбить больше.
   - Дурачьё. Впрочем вам и полагается блистать не умом, а храбростью. Кто сказал, что собираюсь ограничиваться этой жалкой подачкой? Обещание я подпишу одним людям, а завтра их головы украсят серебряные блюда в Стамбуле и кто мне помешает взять то, что я захочу? Да если они выиграют у себя, во внутренней войне, найти причину для разрыва мира не трудно, было бы желание. А оно у меня будет. Скорее занимайте оставляемые еретиками земли. Пока они там разбивают друг другу головы, мы укрепимся в новых своих владениях и в нужный момент ударим в неожиданном для них направлении. И никакого шёлка не видать им, как своих ушей без зеркала. Готовьтесь к большой войне, я стану величайшим шахиншахом за всю длинную историю этой древней страны.
  
  
   * - Лучший полководец страны был по приказу Сефи казнён по вздорному обвинению.
   ** - У осман правители провинций, губернаторы, назывались бейлербеями, у тюркской династии Сефенидов, управлявшей Персией - беглербегами.
   *** - Переводчик для переговоров в данном случае, был не нужен. При дворе Сефенидов речь была куда более тюркская, чем при дворе Осман. "Во дворце Аббаса тот, кто не знал тюркского языка - значит, для него голова стала тяжела".
  

Кавказ.

  
   Вести из Стамбула и Анатолии разворошили и без того не слишком спокойный регион. В Кумыкии, весьма пострадавшей от зимнего налёта с севера, разразилась небольшая войнушка за земли, оставшиеся без хозяев. Гибель претендовавшего на верховенство Сурхай-мирзу, сына Эльдар-Шамхала, этому способствовала. Желавших стать шамхалом и без него хватало, но такого, кого признали бы все, не нашлось. Активно поучаствовали в выяснении отношений авары, лазы, окоты, гребенские казаки и сваны. Когда Аркадий стал разбираться, кто есть кто на востоке Северного Кавказа, его поразила мизерность численности чеченских предков. Их там было два-три племени, на расклад сил не влиявших совершенно. Окоты, которых он по инерции двадцать первого века считал прачеченами, оказались тюрками. Встретившись с окотами в первый раз, он даже смог без переводчика с ними объясниться. Успел нахвататься тюркских слов от окружающих.
   Неспокойно было и у гребенцов. Новопоселенцев из Малой Руси они разместили, но относились к ним свысока, равными себе их не считали. Если бы не взбаламученное, не всегда дружеское окружение, то для новоприбывших всё могло обернуться очень плохо. Притирка друг к другу старых и новых казаков давала немало искр, что могло закончиться опасным пожаром. Оказачивание бывших селян шло с большими трудностями, да признавать казаками вчерашних холопов гордившиеся своим воинским прошлым гребенцы не спешили.
   В Кабарде правитель Алегуко Шогенуко вынужден был опять возобновить военные действия против группировки князей возглавлявшимися потомками его двоюродного деда, Кази. Эта братоубийственная война, столь характерная для черкесов, отвлекла кабардинцев от внешних дел. Благодаря помощи от гребенцов и русских войск из Терского городка, Алегуко стал одерживать победу за победой, однако во внешней политике активно участвовать не мог.
   В Западной Черкесии известия вызвали неоднозначную реакцию. Здесь уже были племена и роды ориентировавшиеся на обслуживание интересов Османской империи, им происходившее не нравилось категорически. Стоило учитывать и то, что хотя подавляющее большинство горцев сохраняло ещё древние верования и обычаи, очень многие их правители уже успели принять ислам. Казацкие победы ставили под вопрос выбор предков, а кому это может понравиться? Однозначно враждебны казакам были мамлюкские сёла и городки. Христиане для них были врагами и раньше, а после разгрома прошлым летом нескольких их поселений, они жаждали реванша.
   С другой стороны, огромная добыча в Стамбуле, разбудила у многих воинов жажду поучаствовать в казацких походах, тысячи воинов стали седлать коней по призыву казаков. Собственно, обработка черкесских уэрков (дворян) велась целенаправленно ещё с прошлого лета, теперь эта работа стала давать плоды. На призыв совместно пограбить Причерноморских ногаев и поляков откликнулись более одиннадцати тысяч черкесов. Шестью отрядами - вместе их собрать было затруднительно из-за взаимных счётов и обид, они явились к Азову.
   Очень обиделись на казаков шапсуги, нередко участвовавшие в совместных морских походах. Их на разграбление Стамбула не пригласили. Казацким послам пришлось много извиняться и оправдываться. Здесь им здорово помог шторм, так досадивший казацкому флоту при возвращении. Для ходивших на челнах подобных стругам и чайкам, нахождение в море во время шторма - приговор. Но весенние шторма подходили к концу, договор о совместных действиях против поляков был заключён, к походу готовилась судовая рать более чем в три тысячи человек на пятидесяти кораблях.
   Тихая паника царила во владетельных грузинских домах. Во всех. Кахетинский Теймураз, имеретинский Леван II, мингрельский Леван Дадиани, все были озабочены поисками новых покровителей, так как старые, Персия и Турция, явственно пошатнулись и ослабели. "Акела промахнулся!" - значит пришла пора искать новых покровителей. Для грузин такое поведение всегда было нормой. Степные бандиты не могли быть ими по определению (подчиняться некоронованным разбойникам - моветон), царю искать покровительства у явного бандюка - западло. Естественно, как и в реале, они все кинулись за защитой к единоверному московскому царю. И так же получили отлуп. Государь Михаил искренне им сочувствовал, но помочь реально не мог.
   Калмыки, как и было договорено, разделились. Стада, женщины и дети откочёвывали на лето к Волге, на северо-восток. С минимальной охраной из мужчин. А большая часть воинов, возглавляемых самим Хо-Урлюком, двинулись на запад, к Азову. Калмыкский тайша объявил, что ведёт пятидесятитысячное войско. В реале шло тысяч сорок воинов, причём семь-восемь тысяч были как раз теми примученными ногаями и башкирами.
  

Москва.

  
   В Москву зачастили казачьи станицы (в данном случае - посольства). Вести они приносили такие, что их без промедления, то есть на следующий день, принимал возглавлявший повседневную работу посольского (иноземного) приказа Василий Ртищев, а через день-другой, и сам глава посольского приказа, а также Большой казны, приказа Стрелецкого, государев любимец князь Иван Борисович Черкасский. Личность сильная и в русской истории недооценённая. Возникший на южных рубежах казацко-калмыкский заслон стал вдруг непреодолимым препятствием для набегов на русское Правобережье Волги. Тюрки кочевавшие на Левобережье прекращать прибыльный людоловский бизнес не собирались, но убытки для России там были несравненно меньшими из-за малочисленности русского населения. До этого ежегодные, набеги прекратились совсем. Что Москву не могло не радовать. Правда тут же возникали сомнения в надёжности подобного заслона, и казаки и калмыки виделись с высоких постов такими же бандитами, как ногаи. Но набеги прекратились и на просьбы казаков и калмыков о материальной помощи, Москва отвечала положительно. Лучше заплатить бандитам, рвущимся защищать твои границы, чем расплачиваться разорёнными волостями и ещё более крупной данью Крыму.
   Россия смогла ускорить строительство Белгородской засечной черты, что давало шанс на скорое освоение благодатных южных земель. Резко увеличившиеся поставки казаками рабов-турков также протестов не вызывали. Людишек на бескрайних русских просторах не хватало катастрофически, особенно после огромных потерь во время смуты, а к "неправильному" вероисповеданию в Москве относились куда менее болезненно, чем в тогдашней Европе. Был бы человек хороший... да и, как показала практика, вероисповедание может и меняться в нужную сторону, если приложить к этому усилия.
   Известие об изъятии православных святынь из-под власти нечестивых агарян и готовности передать их в руки русского государя также нашло в Москве положительный отклик. Конечно, там посомневались, обсудили уместность их принятия, но, как и предвидел попаданец, решили, что в Москве православным святыням будет надёжнее, чем в мусульманском государстве. Гонцов казацких изволил принять сам государь и одобрил их старания на ниве защиты православной веры. Казаки клятвенно обещали, что не пройдёт и месяца, как святыни будут уже в Москве, а где их размещать - на то полная царская воля. Между митрополиями и крупнейшими монастырями немедленно обострились отношения, наличие в монастыре мощей святого, особенно широко почитаемого, весьма способствовало наполнению монастырской казны.
   Государь, несмотря на недовольство некоторых влиятельных купеческих кланов, в том числе богатейших Строгановых, подтвердил казацкие привилегии на торговлю в южных городах России и выделил казакам дополнительное жалованье зерном, водкой, порохом и свинцом. Казаков также мягко пожурили за примучивание объявивших себя подданными Белого царя некоторых родов Больших ногаев и башкир. И попросили (а не приказали) их не неволить. Москва традиционно была настроена покровительствовать тем ногаям, которые изъявляли покорность ей. Иногда вопреки здравому смыслу. Освобождённые от калмыцкой опеки те, зачастую, принимались за привычное дело - набеги на русские земли. Впрочем, в этот раз ссориться с обеспечившими безопасность юга государства казаками и калмыками, никто не собирался.
   Весьма серьёзно отнеслись в Москве и к рекомендации сосредоточить свои войска на границе с Великим Литовским княжеством, прозвучавшим ещё в конце зимы. Часть стрельцов, этим очень недовольная, дворянские сотни, полки нового строя, перемещались к западной границе. Несмотря на заключённый с поляками недавно мир, в Москве западным соседям не доверяли и новой войны опасались.
   После долгих обговоров в Азове решили свои планы Москве заранее не раскрывать. Посчитали, что вероятность предательства кого-то из бояр очень высока. Но предоставить России возможность для быстрейшего реванша за недавнее поражение в Смоленской войне стоило. Вот и сделали это завуалировано. Перемещение значительной части кварцяного войска, без того не слишком многочисленного, в Смоленск и окрестности, также было всем на руку. Естественно, поляки не могли не заметить концентрации русской армии невдалеке от своих границ и не могли не реагировать. Польская группировка на Малой Руси существенно сократилась. Вот-вот должны были грянуть новые события, кардинально меняющие ход мировой истории.
  

Вена.

  
   Заседание тайного совета закончилось ничем. Хотя длилось как никогда на памяти Фердинанда III долго. Все произнесли положенные речи, говорили помногу, убедительно и аргументировано, а никаких решений никто предложить не посмел. Император лишний раз осознал, что важнейшие решения должен принимать он сам, лично, беря за них на себя и ответственность. Война в Германии продолжалась и конец её, даже самому дальнозоркому человеку рассмотреть вряд ли было возможно. Ещё год назад казалось, что ещё немного, ещё чуть-чуть и все враги будут повержены. Вступившая в войну Франция была бита на всех фронтах, шведы засели на севере и реально границам домена не угрожали. Бывшие враги, один за другим, просились в союзники. Чудилось, что вот-вот грядёт окончательная победа.
   "Вот именно, что чудилось, мерещилось. Подлая Фортуна поманила призрачной надеждой и растаяла вместе с ней. А потом на мою голову, на союзников, посыпались, неприятности и поражения. Нельзя сказать, что сейчас победа выглядит невозможной. Но... верится в неё всё меньше и меньше".
   А на юге вдруг возникли соблазнительнейшие возможности. Которыми не воспользоваться - великий грех.
   "У Осман прервалась династия, в стране грядёт война за власть, казаки, обыкновенные разбойники, разграбили и сожгли их столицу. Наконец, румелийский паша снял три четверти войск с пограничья и двинулся к Стамбулу. Как донесли разведчики, османские вассалы, Трансильвания, Валахия и Молдавия, ему войск не предоставили. Вполне могут, пользуясь моментом, попытаться отделиться от Оттоманской империи. Самое время попытаться и нам вернуть себе Белград и его окрестности, выбить турок из Буды..."
   Уже вырисовались возможные союзники, которых можно было бы припрячь к этому делу. Венеция, которую янычары объявили виновником гибели султана, и те же разбойники-казаки.
   "Видимо они опять усилились, стали опасны как в двадцатых годах, и вполне способны таскать каштаны из огня для нас. Стоит их только поманить чем-то привлекательным. Дикари падки на всё блестящее. Но Франция и Швеция!"
   Император сжал кулаки до побеления костяшек пальцев. Ни о какой войне на юге невозможно было рассуждать всерьёз, пока не заключён мир с главными противниками на севере. А быстро заключить мир можно было, только пойдя на уступки, о чём ему не преминули намекнуть, все выступавшие члены тайного совета.
   "Однако прямо предложить отдать Лотарингию, и так контролируемую французами, Людовику, а провинции, прилегающие к Балтике - шведам, давно их занимающим... Отдать означало - признать поражение. Год назад об этом не могло быть и речи, но теперь... победа опять ускользает из рук. Однако отдавать провинции..."
   Императора душило любимое домашнее животное - жаба. Отдавать что-то каким-то французишкам и шведам он не хотел категорически. Столько денег потрачено, столько собственных провинций пострадало, столько побед войсками империи и союзников одержано... и всё - зря? Была ещё одна преграда - союзнические обязательства. Прежде всего - перед родственником из Испании. Тот ввязался в войну, в немалой степени, выполняя договорённости с Веной.
   "Взять и предложить ему плюнуть на эту Лотарингию? Хм... боюсь - не поймёт. У них, в Мадриде, какие-то устаревшие понятия о чести. Не современные, семнадцатого века, а, как бы, не времён Сида. По большому счёту, Карл Лотарингский - мелкий пакостный негодяй. Жертвовать из-за него важнейшими государственными интересами - несусветная глупость. Пожалуй, это даже... предательство собственного государства. Моим подданным он числился только на бумаге, гробить из-за такого всю империю в бесконечной войне... слишком много чести, если к нему употребимо такое слово. Опять-таки, христиане в наших же, захваченных мусульманами провинциях изнывают под их нечестивым правлением. Моя прямая обязанность - вернуть их в христианское государство. Это почти как в крестовый поход сходить. Хм... можно потом у папы добиться признания новой войны крестовым походом. А король Филипп... ну кто ж ему может помешать также заключить мир с Людовиком? Вот и пускай, потом, заключает и присоединяется ко мне в крестоносной миссии".
   Император промучился сомнениями несколько дней, после чего отправил тайных посланников к Ришелье и Оксеншерне. Разузнать о возможности заключить прочный мир. Осведомлять о своих действиях остальных участников всеевропейской бойни он посчитал преждевременным. И, кстати, противоречащим государственным интересам. Повод для войны с турками у него был. Среди разграбленных судов в Александрии были и два корабля подданных империи. Пусть эти подданные были всего лишь хорватами, но для повода они годились вполне. Можно сказать - торгаши и матросы погибли не зря, а за своего императора.
  

Лондон.

  
   Больше всех из западноевропейцев от погромов пострадали голландцы и англичане. Помимо венецианцев, именно их купцы и корабли были задействованы в Левантийской торговле. На голландских купцов королю Англии было наплевать, а вот гибель английских его задевала. И давала шанс поднять весьма пошатнувшуюся, если не выражаться сильнее, популярность среди подданных.
   Не то, чтобы Карла интересовало мнение плебса о своей деятельности. Вот уж кто, а он всегда демонстрировал презрение к людям, которые имели несчастье попасть в число его подданных.
   Карл родился в Думферлинге, в Шотландии, 29 ноября 1600 года. Он был третьим сыном короля Иакова и королевы Анны; после смерти старших братьев, Генриха и Роберта (в 1616 году), был объявлен наследником. Вступив на престол после смерти отца, Карл продолжил его линию правления - мотовство, распутство, фанфаронство успешно сочетались в нём с ослиным интеллектом и упрямством, нерешительностью конкретного Буриданова осла, готовностью к предательству и заячьей трусливостью. В общем - типичный Стюарт на английском престоле.
   Вообще-то Стюарты - древний шотландский клан, давший своей стране множество выдающихся государственных деятелей и полководцев. Но английские Стюарты - просто паноптикум дураков, слабаков и трусов.
   К 1638 году Карл уже успел взбесить значительную часть собственных подданных. Действовал он в этом направлении целенаправленно и очень успешно. Парламент даже принял специальный закон из трёх пунктов:
   1) Всякий переменивший религию да будет признан врагом обще­ственного спокойствия.
   2) Всякий взимающий пошлины с меры и веса (т.е. король), будет считаться врагом отечества.
   3) Таковым же будет признан каждый торговец, который будет вносить вышеупомянутые подати.
   Таким образом, всякого выплатившего налог королю приравняли к врагам народа. И это не было пустым сотрясением воздуха. Короля и его фаворита Бекингэма ненавидели так, что отказались выделить деньги на продолжение войны с ненавистной англичанам Испанией.
   Впрочем, старого фаворита давно убил небезызвестный читателям романа Дюма "Три мушкетёра" Фултон, но народная ненависть перешла на нового фаворита, Томаса Уэнфсуорта, человека куда более достойного. Однако всякий, кто имел неосторожность приблизиться к Карлу, немедленно, справедливо или нет, становился объектом народной ненависти.
   Уже несколько лет другой любимец короля, епископ Лауд, проводил реформу англиканской церкви, главой которой был король, сближая богослужения в ней с католическим, так милыми всем английским Стюартам. То, что католики для большинства англичан были символом, чуть ли не сатанизма, короля не смущало ни в малейшей степени. Шотландия, родина предков, уже фактически вышла из сферы правления Карла, вызревала для этого и Англия.
   Оставить убийство множества англичан, среди которых были и люди состоятельные, влиятельные, король себе позволить не мог. Он сделал то, чего давно избегал: созвал распущенный им же самим, парламент. Имей он возможность отправить английскую эскадру в Средиземное море сам, отправил бы не задумываясь. Однако бодливой корове бог рог не даёт. На это у него не было денег.
   Парламент собрался быстро. Озвученные королём слухи о гибели всех англичан находившихся в Оттоманской империи произвели впечатление и на злейших антироялистов. Однако, депутаты согласились выделить деньги при условии отдачи под суд королевского любимца, наводившего в это время порядок во взбаламученной Ирландии. Даже для идиота в короне было ясно заранее, что это будет судилище без шансов на оправдание. И как в реале, король предал своего сторонника. Он согласился. Сдал Томаса Уэнфсуорта, успевшего доказать свою преданность королю, а не своим взбалмошным прихотям, как предыдущий фаворит, Бекингэм. Отдал на расправу своим врагам. А потом и подписал вынесенный ими приговор о казни.
   Зато на Темзе закипели работы. Большая эскадра готовилась к отплытию в Средиземное море для наказания негодяев, посмевших поднять руку на англичан.
  

За дверьми с мушкетёрской охраной.

Париж, ... апреля 1637 года от Р. Х.

  
   Обычно ему удавалось с первого же взгляда определить, в каком настроении пребывал его величество. Но сегодня... Что же случилось сегодня? То ли король был в ударе, то ли он сам... стареет, теряет былой нюх.
   - Опять испанская партия? - усмешка его величества вышла двусмысленной. - Ваше преосвященство не желает оригинальничать?
   - Сир, на мой взгляд, испанская партия предоставляет игроку куда больше вариантов, нежели прочие, - с готовностью ответил Ришелье. Опять заготовка, никакой импровизации. Стареем, стареем...
   - А вы готовы похвастать тем, что знаете ВСЕ возможные варианты? - еще ядовитее усмехнулся король, выдвигая вперед коня. - Увы, это не дано никому из смертных. Королевская игра... Кстати, вы наверняка слышали о последних событиях в Османской империи. Это еще широко не обсуждается, но... ситуация, на мой взгляд, требует серьезного к ней отношения. Шутка ли - гибель династии Османов!
   Старик кардинал пронзил его величество неожиданно острым, молодым взглядом. Король в кои-то веки интересуется политикой?
   - Должен согласиться с вашим величеством - ситуация в Блистательной Порте может взорвать европейское равновесие, - сказал он. - Последний живой Осман - сумасшедший старик, не способный продолжить династию. Следовательно, неизбежна борьба за трон между родственниками царствующей фамилии по женской линии и ...крымскими Гиреями, потомками Чингиз-хана. И борьба эта разгорится еще при жизни несчастного безумца.
   - Предлагаете поставить на кого-то из претендентов?
   - Мы обязаны контролировать политику Османской империи, кто бы ни был там у власти.
   - Контролировать? - король коротко и - кардинал был готов поклясться, что ему не показалось! - не без гневной нотки рассмеялся. - Если я не ошибаюсь, алжирские и тунисские разбойники являются подданными турецкого султана, однако грабят наше южное побережье, несмотря на ваш контроль.
   Сделав акцент на слове "ваш", его величество пребольно уязвил его высокопреосвященство. Но Ришелье - воробей стреляный. Не в первый раз... и даст Бог, не в последний.
   - Сир, все имеет свою цену, - сокрушенно, по-стариковски, вздохнул он. - Франция, к сожалению, слишком далеко, чтобы своими силами сдерживать рост варваров-схизматиков. Пусть за нас это делают варвары-магометане. И если для этого нужно пожертвовать сотней-другой французов, благородная цель сие оправдает, ибо при прямом столкновении с дикими ордами мы потеряли бы куда больше.
   - По словам барона де Курменена, московиты вовсе не дикая орда, - возразил король, сделав очередной ход.
   - Возможно, - согласился кардинал. - На мой взгляд, они вполне способны воспринять цивилизацию, но пока этого не произошло, допускать рост их влияния на европейские дела самоубийственно для Франции. Я не против, если московиты приобщатся к нашей культуре, но при этом они должны выполнять то, что мы им скажем. Никаких самостоятельных действий. Пока османы пили их кровь, мы были близки к поставленной цели. К сожалению, сир, сейчас эта цель все дальше. Мы ведь сами не так давно стояли на пороге катастрофы...
   - О, да, я помню тридцать шестой год, - не без самодовольства заметил король.
   Намек был бестактный: Ришелье очень не любил, когда ему напоминали о постыдном провале. Он, всесильный министр, глава Королевского совета, при известии о подходе испанских войск спрятался в своем дворце, как крыса в нору, а безвольный король вдруг проявил себя блестящим организатором... и спас Париж. Конечно, его величество получил свою долю фимиама, а его преосвященство отхватил самую натуральную "клизму", но напоминать об этом постоянно - увольте.
   - Да, сир, - наилучший способ избавиться от очередной шпильки - лишний раз воспеть королю осанну. - Тогда лишь гений вашего величества уберег нас от поражения. Однако сейчас стоило бы позаботиться, чтобы ваш будущий наследник, рождения коего вся страна ожидает в радостном нетерпении, был избавлен от необходимости проливать кровь французов на поле боя. Франция будет в безопасности, если за ее интересы станут воевать другие.
   - Например, турки, - король подхватил его мысль. - Крайне ненадежные союзники, на мой взгляд.
   - Если бы у нас был выбор, сир, я бы постарался залучить в союзники как раз Москву. Тогда любой германский союз щелкнул бы в этих тисках, словно пересушенный орех. Империя - тоже не исключение. Но увы, московиты своевольны. Ими невозможно управлять столь же эффективно, как османами, потому мы делаем ставку на магометан. Их бесподобный фанатизм годится и в качестве оружия против имперцев, и в качестве противовеса московитам.
   - Турки вырезали наше посольство. Варвары... Мне претит необходимость смазывать проржавевший механизм этого противоестественного союза французской кровью. Московиты хотя бы христиане, пусть и иного толка. И не грабят наши берега.
   - Только оттого, что лишены возможности. Однако мне докладывают, что казаки, отринувшие покровителство польского короля, сделали первые шаги для создания флота. Увы, сир, для нас это плохая новость.
   - Турки вряд ли потерпят корабли под чужим флагом в Черном море.
   - Турки сейчас будут заняты выяснением, кто более достоин опоясаться мечом Османа. Если мы не вмешаемся самым активным образом, сир...
   - Мы не вмешаемся, - неожиданно твердо заявил король.
   - Но, сир, мы...
   - Вы уже заключили мир с Испанией?
   - Переговоры идут с некоторыми затруднениями.
   - Вот когда вы изволите их преодолеть и предъявить нам проект мирного договора, тогда имеет смысл говорить о вмешательстве в дела черноморские. До тех пор испанский флот висит камнем на нашей шее. И если ваше высокопреосвященство забывает о сем незначительном обстоятельстве, то я не могу себе позволить подобную забывчивость.
   - Шах, ваше величество, - кардинал, спасая остатки престижа, несколько сбил боевой настрой короля, выдвинув ферзя.
   - Напрасная жертва, - его величество смахнул фигуру противника слоном. - Но не более, чем наши жертвы во имя союза с османами. Впрочем, кого вы считаете наиболее вероятным претендентом на их престол?
   - Гиреев.
   - Они слабы внутри султаната.
   - Да, если их не поддержать. Хотя бы финансово. Ислам-Гирей не лучший полководец, но хороший политик. Обязанный нам, он поведет султанат путем, выгодным Франции.
   - Но его путь к Сералю будет долог и кровав.
   - Тем лучше, сир. Чем более ослабнут османы, тем послушнее будут впоследствии.
   - Надеюсь, вы правы, и ослабших османов не опрокинут первым же ударом усилившиеся московиты, - хмыкнул король. - Мат, герцог. Сегодня вам определенно не везет.
   - Вы сегодня совершенно непобедимы, сир.
   - Не смогут ли австрийцы бросить освободившиеся войска с османской границы на нас или наших союзников?
   - Такая опасность есть, и мы работаем над её устранением. К владетелю Трансильвании уже послан верный человек. Раньше его сдерживал от нападения на имперские земли султан, теперь такой помехи не существует, а Ракоци давно жаждет подмять под себя все венгерские земли.
   - Но часть их под прямым управлением Стамбула!
   - Это уже не наша проблема. Но у императора появится новый сильный враг, а у нас - шанс полностью реализовать совместные со шведами планы по разделу Германии.
   - Император мира не запросит?
   - Он уже втайне от испанских союзников пытается узнать наши требования для его заключения. Его манят не прикрытые войсками Белград и Паннония.
   - И?
   - А зачем, сир, нам сейчас мир с Империей? Мы только что договорились со шведами о его НЕЗАКЛЮЧЕНИИ на три года. И это в наших интересах. Ситуация в Европе неуклонно будет изменяться в нашу пользу, всё более и более. Зачем заключать мир с неразбитым врагом? Лучше уничтожить его армию и диктовать свои условия, не оглядываясь на его недовольство.
   - Страна выдержит?
   - Прекрасной Франции придётся потерпеть ради славы своего короля.
   - Снова жертвы... Хм... Впрочем, не возражаю. Однако если испанцы посмеют выставить неприемлемые условия, ни о каком мире с ними - а следовательно, ни о каком активном вмешательстве во внутренние дела Османского султаната - не может быть и речи. Даже наших офицеров посылать туда нельзя, памятуя о печальной участи нашего посла. Деньги же Ислам-Гирею... пусть дадут наши союзники.
   - О ком именно ваше величество изволит говорить?
   - Помнится, вы говорили о некоем пункте договорённостей со Швецией по поводу Саксонии... Впрочем, оставляю это на ваше усмотрение. Но постарайтесь на сей раз не ошибиться, герцог. Нынче ошибки обходятся Франции слишком дорого...
   Увы, сир, увы. Сегодня - и на долгие десятилетия вперед - определилась главная ошибка Франции: ставка на турок и враждебность к России. Но ни вам, ни стоящему одной ногой в могиле Ришелье этого понять уже не суждено. Только вашему блистательному сыну на излете долгой жизни дано было прозрение, но и наследники его не сделали должного вывода.
   А зря. Всё могло бы быть по-другому...
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"