Спиридонов Андрей Владимирович : другие произведения.

Берега вечности. Хроники Эллизора, часть 3

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Берега вечности" - продолжение "Хроник Эллизора", часть третья. Но и на этом все не заканчивается: впереди настоящие битвы за реальность...


   ПРОТОИЕРЕЙ АНДРЕЙ СПИРИДОНОВ
  
   ХРОНИКИ ЭЛЛИЗОРА
  
   БЕРЕГА ВЕЧНОСТИ
  
   (Хроника третья)
  
  
   Глава ПЕРВАЯ
   ТРУДНЫЕ ВРЕМЕНА
  
   Времена всегда бывают в той или иной степени трудными. И такая секретная спецслужба, как VES, для трудных времён не исключение. Можно даже сказать, что далеко не исключение. И времена в ней по-своему, но тоже, порой, очень трудны. А теперь глава российского филиала Джон Зарайский всеми фибрами души чувствовал, что настают в особенности трудные дни. Если не сказать, что - годы. О годах, впрочем, было страшно подумать - о том, что сложившаяся ситуация может тянуться сколь угодно откровенно и нескончаемо долго, просто мучительно долго, нет, думать об этом явно не хотелось.
   Но - надо! Ведь если ты оказался во главе столь не пустяшной организации, стало быть, ты как раз тот, кто может и способен думать, в том числе - и о том, что является, как предмет мыслительной деятельности, крайне неприятным. И не только для тебя самого, но и для многих. А паче ещё и о том, чтобы этих многих не стало бы слишком много.
   Вероятно, если следовать традиционной терминологии, Зарайский был пессимистом. Фактически, чуть ли не с детства. Да, с самых ранних лет он внутренне ощущал, что эта жизнь скрывает некий подвох, что всё хорошо, хотя многие именно так и любят произносить (мол, "всё будет хорошо!"), просто так не может быть уже хотя бы по той простой причине, что запаса хорошести на всех, как не крути, не хватит, этого просто не предусмотрено свыше. Там, скорее всего, на всеобщее счастье существует некий лимит. На самом деле так всё в его личной жизни и получалось, словно кто сглазил или словно Джон Зарайский сам себе напророчил. Правда, в отношении профессионального карьерного роста, грех было жаловаться.
   - Значит, говоришь, скорей всего, "Дуга?" - переспросил глава русского филиала VES.
   - Она самая. "Дуга"... - ответствовал зам. главы, человек по внешности именно такой, каким и должен быть истинный работник настоящей спецслужбы: почти безликий, то есть - без особых примет, средних лет, подтянутый, неулыбчивый.
   И фамилия - Иванов. Павел звать. Павел Иванов, в общем, И звучно и неприметно одновременно. И что там за душой у этого Иванова почти никто не знает. Можно только догадываться. Начальство, впрочем, особо и не гадало. Для этого, если что, есть служба внутренней безопасности. Да и важно, что - по службе, а не что в настоящий момент на душе у подчинённого.
   - Пространственно-временная? - переспросил зачем-то Зарайский.
   Он, кстати, был совершенно лыс по причине давней и неизлечимой болезни, которая лишает человека волосяного покрова. Но париков не носил. Из принципа. Может статься, тем самым внешность его была излишне приметной, такой шарово-биллиардной, однако глава московского филиала "в поле" и на публике почти не появлялся, поскольку его работа носила в основном кабинетный руководящий и аналитический характер. Да и вообще, всё дело в том, как ты сам к своей внешности относишься. Если не комплексовать, то можно и недостатки обратить себя на пользу. Джон Александрович так и старался делать. И - получалось! Если не в отношение всех близких, то в отношении руководимого состава - вполне.
   - Так точно!
   - А раньше ведь уже были случаи?
   - Было кой чего пару раз. Но не такой мощи и интенсивности. Поэтому раньше удавалось быстро всё купировать и нейтрализовать. Но в этот раз что-то непонятное случилось. Мощность импульса очень велика, даже не удалось просчитать, сколько именно. Одно очевидно, в основе - источник большой силы. Автономный. Скорей всего...
   Зарайский хмыкнул и поморщился.
   Сидя за своим рабочим столом, он сильно напоминал своему подчиненному матёрого кабанчика. Но не откормленного и разжиревшего домашнего, а дикого лесного. Такого бегового, проворного. И - опасного. Зарайский, впрочем, и был опасен. Спуску никому не давал. Правда, говаривали, что, как в той поговорке, суров он, но справедлив, однако многим казалось, что всё же более суров, чем справедлив. Ну, это, порой, как придётся, кому и как повезёт в зависимости от конкретных обстоятельств. А обстоятельства сейчас были, мягко говоря, не очень. Хотя в самом кабинете главы всё оставалось неизменным и таким же видимо аскетичным, как и все последние годы. Стол и кресло не представляли ничего особенного, за исключением аж трех больших компьютерных мониторов на столе, выстроенных под небольшим углом друг к другу. Перед ними и сидел глава московского филиала, с несколько усталым и меланхоличным видом. Точнее, не сидел, а, фактически, полулежал в кресле.
   Ему это было можно. А вот Иванов стоял перед начальством по стойке смирно, как ему и положено. К тому же, видимо расслабленная поза начальства ни о чём хорошем не говорила. Напротив, чем более внешне расслабленным Зарайский выглядел, тем больших неприятностей от него можно было ожидать.
   - Это какой же источник?
   - Точно пока не известно. Но одна из основных версий - атомный реактор. Который... скорей всего, взорвался! - Иванов проговорил всё это совершенно невозмутимым тоном, не меняя выражения лица. Как будто речь шла о легком отравлении посетителей кафе на соседней улице некачественными блинами, а не о целой реальности, которая ещё вопрос - насколько и вполне ли виртуальная. О, если бы это был простой "виртуал", сколько головной боли можно было бы избежать, о скольких опасностях можно было бы вообще не думать, пренебречь!
   Джон Зарайский уже в который раз позволил себе издать громкий вздох:
   - Час от часу не легче! - сморщился он. - Из чего вы все это заключаете?
   - Если это и впрямь реактор, то мощность импульса была более, чем пиковая, после чего ему только и остается, что взорваться.
   - И это точно Эллизор?
   - То, что Эллизор наш с Маггрейдом, это несомненно. Проблема в том, что прежде, чем успели задать этой реальность автономный режим, с ней не иначе как успели запаралелиться еще несколько реальностей, и мы пока ещё не знаем, какие именно и даже сколько именно. Да и не мудрено, что так вышло. Было уже указание, считать Эллизор за "глухаря" и держать на подключении, чтобы окончательно не схлопнулся. Кто бы знал, что так получится?!
   Ну, как говорится, пришла беда - отворяй ворота!
   Эту истину Джон Зарайский уже давно зарубил себе на носу - после того, как вообще попал на службу в этот самый VES (уже давно большинство русских работников считали, что данная аббревиатура мужского рода). С виртуальными реальностями вообще не забалуешь, они всегда скрывают в себе массу сюрпризов!
   - Значит, не просто "глухая реальность", но целый "глухой конгломерат"?
   - Да. Именно так. Ничего нельзя было поделать. Разбираться не было времени. Иначе мы бы рисковали основной реальностью. А поскольку мы так и не знаем, что такое Эллизор - "виртуал" или реальный "тупик", то кроме "автономки" не было никаких других вариантов. Дежурная смена правильно поступила, запустив блокировку. Другой вариант был только полное стирание, аннигиляция. Но если это "тупик", сами понимаете, стирать нельзя, иначе можем повредить саму Землю.
   - Правильно-то правильно, - в очередной вздохнул шеф, - да только что теперь с этой самой блокировкой делать будем? Это на годы проблема. И проблема это... мирового характера. Да и никто не знает, что там или кто там к Эллизору запаралелился. И что и откуда со временем в сам этот Эллизор полезет! А если Эллизор и вправду тупик и если там с той или иной дрянью не справятся, то всё это у нас окажется прямо под боком! И к нам тоже полезет, понимаешь?! Тогда такие прорывы могут начаться, не дай Бог!
   - Так точно! - вновь невозмутимо кивнул Иванов. - Пока неизвестно, что там именно! Многое будет зависеть от того, что там у них внутри и смогут ли они частным образом прорвать "автономку"... Если смогут, тогда и мы и мы быстро подключимся!
   - А если они все там ещё раньше передохнуть от радиации, тогда - что? Сколько у нас там - два или три агента?
   - Двое... - уточнил Иванов, - агентов! Не считая, "глухаря", конечно... Если это наш "глухарь"... Но... у специалистов есть некоторые догадки, что там может им помочь. И это даёт шанс, что они смогут уцелеть.
   - Что ещё за догадки?
   - Ну, по причине большой интенсивности выброса энергии при формировании "дуги", там мог образоваться "квадроцикл". Общий. На весь конгломерат... Через границы "квадроцикла", пока он действует, ничто и никто до поры до времени не пролезет. Даже радиация!
   Зарайский осторожно почесал свой лысый затылок. Он отлично знал, что "квадроцикл" в общей терминологии VES означает вовсе не средство передвижения по пересечённой местности, а особый феномен течения времени в разных пространственно-смежных областях, в каждой из которых в соотношении со смежными оно, это самое время, течёт с разной скоростью. Если, конечно, само по себе понятие скорости вообще применимо к этому феномену. Как и понятие длительности.
   - Ладно... - буркнул глава VES, - подготовь мне развернутую справку в трёх экземплярах. А то мне ещё к мировому главе выходить с докладом. Как бы они там мировое же совещание не затеяли бы по этому вопросу.
   - Не хотелось бы мирового пока... - подал голос Иванов. - Лучше мы сами как-нибудь...
   - Ну, это они тебя не спросили! - повысил голос Зарайский. - Всё! Свободен!
   Уже у самых дверей Иванов повернулся и добавил:
   - Кстати, чуть не забыл! Там в приёмный вас ждёт этот... священник, которого к нам приписали. Пригласить его?
   С минуту Джон смотрел нас своего подчинённого, истинно, как на исчадие ада. Настолько ему было неприятно это напоминание.
   - Что ж, зови, - произнёс он таким тоном, словно его донимали больные зубы. - Куда теперь денешься, раз назначили!
  
   Иерей Максим Окоёмов большую часть своей сознательной жизни имел желание быть просто служителем алтаря, но никак не предполагал, что, помимо этого, ему однажды поручать духовно окормлять одно из государственных ведомств, которое, фактически, оказалось спецслужбой да еще имеющий международный характер, пусть и в лице российского филиала. Способствовало этому, что сам священник Максим жил и служил в стольном граде Москве, где и большинство государственных и международных служб имели свои штаб-квартиры или же филиалы. Однако с того момента, как между Правительством России и Русской Церковью было достигнуто официальное соглашение о том, что при всех основных армейских подразделениях, родах войск и также и спецслужбах по штатному расписанию учреждаются должности капелланов и тех, кто их возглавляет, о. Максиму пал жребий осуществлять духовную опеку над до селе неведомым ему московским отделением VES.
   Что это за VES такая, такой или такое - до сей поры ему вообще толком не доводилось слышать. Так, мелькали иногда в СМИ некоторые упоминания о некой международной спецслужбе, типа Интерпола, "Vertyal Еxplorer Security", которая, вроде как сравнительно недавно взяла на себя особые функции всемирного информационного обеспечения мировой же борьбы с мировым же терроризмом, которая (борьба!), как известно, ведётся уже не первый год и с весьма переменным, увы, успехом.
   Вообще, к такого рода новому качеству своей священнической планиды о. Максим оказался не очень готов. Не то, чтобы он был замшел и не продвинут в отношении новых реалий современной ему эпохи. Однако, как он сам считал, жизнь и судьба его не являли собой чего-то необычного и пригодного для какого-либо захватывающего повествования. Максим Окоёмов даже в армии толком не служил, будучи вузовским офицером запаса, и, тем более, в горящих точках не воевал. Имел за спиной неплохое образование (университетский факультет философии) и полный курс Духовной академии, которую одолел заочно. Также был вполне удачно женат и три дочери этот брак вполне украшали, хотя и оставались мечтания о наследнике. Сверх того, священник Окоёмов был на неплохом счету у начальства, так что даже пару лет назад его сделали настоятелем небольшого храма в пределах бульварного кольца, где, за исключением второго и, что немаловажного, безобидного и уже в летах священника да несколько напористого и излишне громогласного диакона, о. Максим был сам себе хозяин. Ещё он пописывал статейки, которые охотно публиковала православная периодика, и вёл пользующийся популярностью блог в интернете. Еще относительно священника Окоёмова можно было сказать словами одного старца, что бывают люди святые, а бывают не обязательно святые, но - "правильные", то есть - в вере твердые, рассудительные, окольными путями не кружащие и никуда не сбивающиеся. С такими для спасения тоже полезно иметь дело. Где-то таким Окоёмов и был - правильным, рассудительным, в меру деятельным. В "меру" - тоже неплохо, потому что чрезмерно деятельные иногда способны таких дров наломать, что потом мало никому не кажется, в том числе и самому деятелю.
   В общем, до поры до времени почти всё у о. Максима вполне вмещалось в размеренную картину иерейского бытия, как вдруг вслед за одним из соборных определений-постановлений, государство повернулось еще одним боком к желанию Церкви это самое государство духовно окормлять. Именно поэтому Окоёмов уже больше часа сидел в приёмной главы этого самого VES на кожаном диванчике, за небольшой прозрачной стенкой для гостей. Больше часа - было много, потому что священно-иерей вполне справедливо считал, что его время чего-то стоит. И целый час, потраченный на ожидание в приемной большого спец-начальства, можно было рассматривать как довольно ощутимую потерю. Но, с другой стороны, никуда не денешься, что о себе и своём времени не воображай. Тем более, что это всё уже в рамках вполне церковного послушания.
   Сидел отец иерей на диванчике при полном параде - в рясе и с позолоченным наперстным крестом - перед опустевшей кофейной чашкой. На удивление, вместо секретарши у главы местного отделения спецслужбы наличествовал секретарь - высокий и моложавый, но и явно не юнец, не скажешь, что необстрелянный лейтенант, хотя о звании ничего нельзя было полагать, ведь секретарь был в штатском, в хорошо пошитом серого цвета костюме. Припомнив, что приходилось ранее читать относительно разных там спец-агентов, о. Максим попытался определить, оттопыривается ли у секретаря где-либо кобура скрытого ношения, но ничего такого не заметил. Или пистолета у секретаря не было или пиджак эту самую кобуру хорошо маскировал. Или пистолет был спрятан где-то ещё, а не в кобуре как таковой.
   На журнальном столике перед о. Максимом лежала стопка журналов вполне нейтрального светского содержания. Об оружии или деятельности спецслужб в этих журналах явно ничего не было. И вообще в офисе VES ничего прямо или косвенно не говорило, чем именно эта организация занимается: оформление внутренних интерьеров казалось подчеркнуто нейтральным, даже безликим - ни тебе портретов героев-ветеранов, ни памятных грамот или орденов, вообще - никаких фотографий или характерных изображений.
   Окоёмов достал из кармана рясы чистый носовой платок и тщательно протер очки в тонкой металлической оправе. Он с детства был очкариком и давно привык относиться к очкам бережно, можно сказать - с благоговением.
   - Может быть, ещё кофе желаете? - подал голос секретарь. - Печенье, рогалики?
   - Нет, спасибо! - ответил о. Максим и тут же пожалел об этом.
   Хорошее кофе он любил, а кофе здесь на удивление был хорош - оно и понятно, секретарская была вооружена весьма дорогой кофейной машиной.
   - А позвольте спросить... - решился он затеять разговор с секретарём, - где я могу вообще почитать о вашей организации, об её истории, достижениях, там...
   - Не могу знать! - крайне сухо и казенно ответствовал секретарь. - Не интересуюсь внешними источниками. Кроме того, это зависит от вашего допуска и степени посвященности...
   - И какая же у меня степень... будет?
   - Не могу знать! - был тот же ответ. - Это зависит от Джона Александровича.
   - То есть... от главы вашего? Зарайского?
   - Вот именно!
   - А почему он вообще Джон по имени?
   Воцарилась некоторая пауза. Вероятно, секретарь обдумывал, может ли он вообще говорить на эту тему. Наконец, решил, что может:
   - Это не является секретом. Джон Александрович родился в США в семье наших дипломатов! Поэтому и назван был Джоном.
   - Ну, именовался бы здесь Иваном, что ли? А то Джон...
   - Не могу знать!
   - И вообще... - решил пошутит Окоёмов. - Странное дело иметь во главе целой спецслужбы, фактически, иностранца... То есть, родившегося там!
   Но секретарь юмора не оценил:
   - У нас международный филиал. Личность главы филиала обязательно согласовывается с правительством той страны, где филиал будет образован. Однако назначается международным руководством и согласовывается с правительством России! Кроме того, Джон Александрович вполне русский по духу и характеру человек. Родился он там... А вырос здесь!
   На этом секретарь замолчал, и было заметно, что он несколько не в духе. Вероятно, по причине собственной излишней болтовни, которую спровоцировал о. Максим. Тот подумывал, не спросить ли ещё чего, но тут двери в кабинет Зарайского открылись, оттуда вышел чем-то весьма похожий своей безликостью на секретаря человек (тоже в штатском!), который мельком глянув на священника, буркнул:
   - Вы можете зайти!
  
   Глава VES уже не сидел в кресле за столом с тремя мониторами, но не спеша мерял свой кабинет размеренными шагами. Кабинет был довольно большим, включал в себя, помимо рабочего стола его владельца, длинный прозрачный совещательный стол, книжный стеллаж, который почему-то сверху вниз прикрывали легкие жалюзи, а так же - совершенно пустую стену с фигурным панно (так себе, какие-то завитушки!), которая в свою очередь могла бы у наблюдательного человека вызвать ощущение, что это стена фальшивая, что за этим панно скрывается что-то ещё - именно то, что не всякому входящему в сей кабинет может быть дозволено видеть.
   Но о. Максим в этом смысле был не очень наблюдательным: никаких подозрений в подлинности одной из стен кабинета главы VES у него не возникло.
   - Скажу вам прямо... - заявил Зарайский после первоначальных любезностей. - Вы представляете для нас проблему. И проблему довольно неожиданную. А ещё боюсь, что и достаточно серьёзную.
   - Это почему же? - натянуто улыбнулся в ответ о. Максим.
   О себе он уже давно знал, что, несмотря на интеллигентное происхождение и такую же внешность, с дипломатией у него бывало, порой, не очень. В разведчики в этом смысле он не годился, поскольку совершенно не умел притворяться. Даже и не понятно, как настоятелем-то стал. Вероятно, случайно. А может быть, потому, что кто-то до сей поры даже и среди церковного начальства имел оглядку на его ныне здравствующего отца, имевшего в прошлом достаточно приличный номенклатурный вес, так что фамилия Окоёмов до сей поры всё ещё была в определённых кругах далеко не пустым звуком.
   Зарайский уже не расхаживал, но сидел напротив за совещательным столом и был о. Максиму явно неприятен, хотя и тот, как христианин, пытался давить в себе это неподобающее чувство. Но, попробуй-ка сходу - задави! Ведь такую категорию людей, как Зарайский, Окоёмов определял одним словом: змей! Ну, змей, что тут скажешь, сразу ж видно: хитрый, неискренний, коварный, хоть и говорит что-то про прямоту... Как же, у таких людей прямота, что колючая проволока кольцами вьётся, не пройдёшь так просто - не проедешь!
   - Да потому что, батюшка... - было заметно, что Джона Александровича в свою очередь просто внутренне корёжит от подобного рода словоупотребления (батюшка, типа!). - Да, вот потому, что никаких таких батюшек по внутреннему регламенту нашей организации просто не полагается...
   - Что попы вам ненавистны, что ли? - предпринял атаку "от противного" Окоёмов.
   В ответ Зарайский засмеялся. Но смех у него тоже был не очень, скрипучий такой, сухой. Хотя могло показаться, что толика искренности в этом скрипе прозвучала. Не придуривался, вроде. Или, типа, чувство юмора ему тоже свойственно. Хотя... форменный змей с чувством юмора... это тот ещё может оказаться сюрприз!
   - Разумеется, не поэтому. Да и вообще наша организация имеет сугубо светский характер. Проблема в том, что никакой человек со стороны, извне, не может быть посвящён в нашу, что называется, кухню. У нас очень высокая степень секретности! И я не вижу оснований давать вам даже самый элементарный начальный допуск! Вы не являетесь посвящённым и, в принципе, не можете им быть.
   "Посвящённый"... Гм. Похоже, что в устах Зарайского это какой-то, скорее, технический термин, но для человека религиозно образованного такого рода понятие звучит довольно подозрительно. А о. Максим как раз-таки был весьма и весьма религиозно образованным. Мало того, даже специализировался по так называемому сектоведению и сравнительному богословию. И словечко это прозвучало для него как сигнал определённой тревоги.
   - Позвольте! - сказал он. - Да мне и дело нет до сугубых тайн вашей кухни, до тонкостей её рецептуры. Однако, разве готовые блюда тоже являются великой тайной? Ну, насколько я знаю, ваша служба участвует во всемирной борьбе с терроризмом, владеет какими-то особыми информационными технологиями, не так ли? Анализирует, предупреждает теракты и так далее! Зачем же мне вообще лезть во все тонкости вашей деятельности? Достаточно самой общей осведомлённости. Я ведь должен просто иметь дело с конкретными людьми, духовно и нравственно окормлять их...
   - Вот-вот! - встрепенулся Зарайский. - И как вы собираетесь это делать?
   - Ну... совместные службы с верующими членами вашей организации. Исповедь. Молебны по праздничным датам. Панихиды по павшим и усопшим...
   - Вот-вот! Исповедь! - Зарайский оживился в крайней степени. - Но ведь через исповедь - прямо или косвенно - вы вполне можете узнать, что вам знать совсем не следует!
   И тут этот змей Джон Александрович осклабился, взирая на священно-иерея с каким-то даже ехидством во взгляде.
   - Допустим. Но священник клятвенно обязан хранит тайну исповеди. Я буду молчать на этот счёт... Буду нем как рыба... За разглашение тайны исповеди вообще положено извергать из сана. Лишать священства, то есть.
   - Эх! - Зарайский только махнул рукой. - Наивный вы, батюшка, наивный! Есть много способов развязать язык, чем бы кто когда не клялся. А потом... Потом, как знать, ведь вы можете услышать такое, ну, к примеру, что может вообще вашу веру пошатнуть, обрушить... Не боитесь эдакого поворота?
   Да, тут себя змей Зарайский и выдал: посмел покуситься на личную веру своего визитёра!
   Окоёмов в ответ встал и приосанился:
   - Этого, в принципе, не может быть никогда! Вера для меня основа всей жизни! - говорил он это совершенно искренне, нисколько не сомневаясь, что его пафос может кому-то показаться чрезмерным или ложным.
   Зарайский промолчал в ответ на эту тираду, однако было заметно, что никакого впечатления на него эти слова не произвели, поскольку он так и оставался полон по отношению к свалившемуся ему на голову священнику самого глубокого скептицизма. А если и произвели какое впечатление, то, скорее, ещё более тягостное, чем до прозвучавших деклараций. Вероятно глава VES предпочёл бы на своём месте иметь дело, скорее, с неверующим или прожжённым циником, чем с фанатично верующим человеком. Последние менее предсказуемы. А одной из задач спецслужбы, руководимой Зарайским, была именно что предсказуемость. Точнее, слежение за тем, чтобы все развивалось согласно земных законов бытия, предсказуемо или, иначе говоря, без особых фокусов.
  
   Из "Рабочего словаря VES" (совершенно секретно, только для внутреннего пользования). Дуга (пространственно-временная). Сложное пространственно-временное явление, имеющее неопределенный долгосрочный потенциал действия. Может образовываться в той или иной реальности, благодаря энергетическому воздействию или импульсу извне или изнутри реальности, мощность которого, как правило, превышает естественный энергетический потенциал самой реальности. Следствием появления "Дуги" могут быть различные и на настоящий момент до конца не изученные явления или парадоксы, такие как провалы или скачки во временное прошлое или будущее, разная длительность или течение временной хронологии внутри отдельных участков или лакун одной и той же реальности и т.д. Уже наблюдаемым ранее и отчасти описанным следствием "Дуги" является "Квадроцикл" (см. "Квадроцикл").
  
   Глава ВТОРАЯ
   "КВАДРОЦИКЛ" В ЛАВРЕТАНИИ
  
   Старший спасатель VES Иван Рейдман был ещё довольно молодым человеком, хотя и приобрел в разного рода реальностях такой опыт, какой не смогут приобрести тысячи и тысячи людей в совокупности за всё время своей земной жизни, проживая её, что называется, обыденным образом. Если, конечно, сами из земной реальности никуда не шастают и за рамки обыденности не выходят. Однако, выходить за рамки этой самой обыденности - дело весьма рискованное, и только понимающий, что такое настоящий риск, в состоянии адекватно воспринимать возможные следствия собственной же рискованной деятельности.
   Ныне весь опыт Ивана Рейдмана говорил о том, что он попал в плохую историю. Да и не только он сам, но и его коллега и друг Антон Кокорин, которому было, пожалуй, ещё хуже со сломанным позвоночником и частичной парализацией. О причинах происходящего вокруг можно было особо и не гадать, будучи вооружёнными теми знаниями, которые, в принципе, доступны сотрудникам VES, имеющим в свою очередь основные секретные допуски. А вот о возможных следствиях всего происшедшего гадать можно было довольно много и долго, потому как будущее могло сулить, в общем-то, непредсказуемое количество вариантов развития событий. Так, "Пространственно-временная дуга" цвела себе в небе и днём и ночью. Цветом и интенсивностью свечения, при этом, "Дуга" эта самая явно убывать не собиралась. Ну, разумеется, днем при солнечном свете несколько блекла, порой её очертания закрывали облака, но даже и сквозь облачные покровы угадывалось непрестанное и мощное сияние.
   И о том, что такое "Квадроцикл" Иван, благодаря своей высокой степени допуска, слышал и читал ранее, хотя особо и не вникал, уж очень это редкое явление, да и сведений в доступных внутренних источниках VES об этой "дуге" было маловато. Теперь, вот, пришлось узнать на практике. Правда, первоначально о самом "Квадроцикле" Иван и не думал - до тех пор, пока несколько эллизорцев не поведали, что уйти из Лавретании невозможно: в разных направлениях и местах, на разном расстоянии любой путник словно бы утыкается в невидимую преграду, которая в свою очередь не имела видимой же границы - просто пейзаж начинал искажаться, утрачивать перспективу, словно бы сворачиваться, в то время как физическое состояние путника крайней ухудшалось, так что спустя несколько минут и метров невозможно было даже передвигаться пешком. Вьючные животные и вовсе впадали в панику, бесновались, вырывались и давали дёру.
   Тут-то Иван и призадумался. Похоже, что они оказались не просто в замкнутой реальности, но и в особом течение временных слоёв, так или иначе соседствующих друг с другом. Между которыми, как правило, и образуется такая вот непроходимая граница. Вот бы ещё знать, а каково в этом плане доставшееся им течение? Быстрое оно или медленное, а то и, что называется, стоячее временное болото?
   - Ты чего такой смурной сегодня? Случилось чего?
   - Случилось...
   Иван словно очнулся от тяжких дум и сжал руку своего коллеги и приятеля Антона Кокорина, который под личиной бывшего маггрейдского егеря Яна Кривого, так и пребывал в эллизорском, а точнее - лавретанском лазарете. Да и где ему, после бегства из рухнувшего в радиоактивную пыль Маггрейда, быть? Хорошо хоть быстро и почти без потерь вовремя ноги унесли. И радиацией их не накрыло. Кстати, а почему? Ветер не туда дул? Так ведь раньше или позже все-равно какие-нибудь изотопы могло бы принести. Или... или, кстати же говоря, может "Квадроцикл" своими непроницаемыми границами и помог? Избавил от радиации. Тоже, как говорится, вариант. Нет худа без добра!
   А вот, что Антону сказать, когда тот самостоятельно передвигаться не может? Да и условия пребывания или проживания среди лавретанских развалин были тоже далеко не люкс: здание, выделенное под лазарет, требовало ремонта, печь дымила, топлива было мало, а в плохо заделанные щели довольно ощутимо дуло. Хорошо хоть после недавних заморозков, заметно потеплело.
   - Случилось-случилось! - повторил Рейдман, который был вынужден продолжать играть роль таллайского посла, и огляделся: мамаша Зорро, которая теперь, в отсутствие Беллы, взяла на себя руководство над лазаретом, куда-то вышла, а остальные больные, раненные и престарелые, находились за лёгкой дощатой перегородкой и вроде как особого интереса к разговору двух взрослых мужей не проявляли. И Магируса, ныне обитавшего здесь вместе с мамашей Зорро, Иван не приметил.
   Однако заговорил на всякий случай почти шёпотом:
   - Подозреваю я, что попали мы в "Квадроцикл"!
   Антон в ответ, насколько мог, приподнялся на своём топчане:
   - Ты это серьёзно?
   - Вполне! "Дуга" эта цветёт себе и цветёт в небе, не меняется, интенсивность, похоже, почти одна и та же! А самое главное границы этой Лавретании с Маггрейдом и другими областями не проходимы!
   Кокорин устало опустил голову:
   - Тогда мы здесь можем застрять надолго. Может быть, навсегда!
   Рейдман не стал спорить или говорить утешительных слов, однако, немного подумав, всё же сказал:
   - Это как повезёт... Пока рано делать выводы. Известно, что течение времени в образовавшихся циклах бывает разное. И разброс - тоже. Кстати, я раньше где-то слышал, что, чем интенсивней был импульс, тем меньше может оказаться временной разброс. Это даёт некоторую надежду. А ещё мне думается, что, если реактор в Маггрейде полностью разрушился, то "Квадроцикл" нам только во спасение: защитил от радиации!
   - Ну, утешил... - Антон почему-то старался не смотреть на своего собеседника и друга. - Однако... если мы проторчим здесь, к примеру, лет пятьдесят, а не тысячу, то всё равно это будет слабым оправданием. На Земле пока нет таких мощных технологий омоложения. Что я своей семье скажу, если заявлюсь к ним глубоким стариком? Это, если мы вообще выберемся отсюда!
   - Ладно, не паникуй! - Иван пытался держаться бодрячком. - У меня тоже жена там и дочь. Хоть и в Израиле, но официально мы ещё не развелись... А потом, вдруг нам всё же повезло? Может здесь, в этом цикле, обойдемся парой лет, а то и месяцев?
   Кокорин на видимо бодрые речи своего коллеги и приятеля не нашёлся, что ответить. Да, он хандрил, и на то были совершенно объективные причины. К тому же эти слишком уж оптимистические суждения его коллеги и приятеля прервал вошедший в помещение лазарета Главный хранитель Закона Эллизора Леонард:
   - Господин посол? Вы здесь? - сказал он. - Мне нужно с вами поговорить. Желательно наедине.
  
  
   Много где могут найтись красивые места, одно несомненно, что Лавретания может успешно побороться за звание одного из самых красивейших. Правда, ещё и за одного из суровейших в числе самых красивых. Ну, посудите сами! Во-первых, большое незамерзающее озеро, обрамленное скалистыми берегами, на которых местами высятся неповторимые лавретанские сосны. Во-вторых, вода в озере чистейшего зелено-голубоватого цвета и очень прозрачная, так что даже на глубине нескольких метров видно дно. Правда, холодновата всё же вода, почти не меняет своей температуры, независимо от времени года. И сама по себе водная гладь выглядит холодной - бодрит, можно сказать! А так, пейзаж вполне замечательный. Если смотреть от самого поселения, которое приходится на пологую часть берега, то на другой противоположной стороне синеет край довольно густого хвойного леса, что тоже добавляет толику общей привлекательности пейзажу. И, кстати, цветущая в небе дуга, хоть и кажется здесь несколько инородным предметом, когда видишь отражение этой самой дуги в зеркале озёрной глади, просто дух захватывает! Такой пейзаж да в рекламный проспект ведущих туристских фирм! Но никаких туристских фирм или их представителей в Лавретании не было да и не предвиделось. И двум собеседникам, прогуливающимся едва заметной тропинкой вдоль берега, было явно не до праздного любования местными красотами.
   Точнее, их было трое, поскольку сзади, чуть отстав, плёлся Савватий, племянник Леонарда, который после пребывания на положении раба в рудниках Маггрейда, несколько тронулся умом и полностью в себя так и не пришёл. В качестве собеседника он выступал редко, поскольку, хоть речи совсем и не утратил, но говорил не очень связно и, чаще всего, невпопад.
   - То есть, у вас не никаких идей, что именно это может быть? - переспросил Леонард таллайского посла, который бодро вышагивал рядом.
   Сам Леонард был ещё крепок, хотя и выглядел утомлённым, что и не мудрено: возраст и происшедшие потрясения давали знать о себе. Однако Главный хранитель просто вынужден был крепиться: судьба Эллизора и самого Закона прямо зависели от его мужества, стойкости и мудрости в управлении остатками ещё недавно благоденствующего клана, ныне же волею обстоятельств вынужденного выживать на новом месте.
   А вот таллайец этот выглядел очень даже примерным живчиком. Как будто и не побывал в маггрейдской тюрьме и не спасался бегством после взрыва в Вирленде, когда рухнула злополучная Тот-Башня.
   - У меня есть только одна версия, - спокойно ответствовал таллайский посол. - Всё это следствия происшедшей катастрофы. Видите, что творится в небе?
   Леонард даже не потрудился поднять голову. Пространственно-временная дуга, разумеется, впечатляла взор, но лишний раз любоваться ей уже не хотелось.
   - Как думаете, это надолго? - только и вопросил хранитель.
   - Откуда ж нам знать? - пожал плечами Яр Кинг (посла по легенде звали именно так!), хотя и проще было ему считать себя Иваном Рейдманом. - Может и ненадолго, а может и навсегда!
   Тут они остановились, потому что тропинка начала резко забирать вверх, а карабкаться на скалистую кручу нужды и желания не было. Чуть ниже и в стороне на глади озера угадывался небольшой плот, с которого трое рыбарей выбирали сети. Рыбы в озере, к счастью, было много, с избытком, а вот снастей и снаряжения у вынужденных поселенцев - мало. Удалось, правда, починить несколько старых сетей, однако бывшие здесь ранее лодки почти сгнили, поэтому для начала пришлось пользоваться наспех сбитыми плотами и сетями, латанными на скорую же руку.
   - Если мы полностью отрезаны от другого мира, то нам только и остаётся, что выживать, - вздохнул Леонард. - А здесь, кроме рыбы, леса на той стороне и соляного карьера, больше почти ничего нет.
   - Кар-рьер! Кар-рьер! - вдруг прокричал находящийся рядом Савватий, словно услышал давно забытое слово, и - расхохотался. Правда, в этом смехе слышался какой-то явный испуг. Затем Савватий подошел ближе к обрывистой кромке берега и стал бросать в воду камни.
   - Карьер скоро будет везде! - после небольшой паузы прокричал он. - Везде скоро будет кар-р-рь-ер!
   Савватий в последнее время стал гораздо более капризным и, одновременно, говорливым. Леонард уже не один раз ловил себя на мысли, что это не случайно.
   - Соль, значит? - переспросил таллайец. - Что ж, это уже лучше, чем ничего. Без соли было бы ещё хуже! А ещё хуже, что у нас очень мало оружия!
   Главный хранитель с некоторым недоумением посмотрел на своего собеседника:
   - Зачем же оружие, если вокруг никого нет?
   - Это пока так, любезный хранитель, а как оно дальше будет - никто не знает. У меня есть опасения, что если вдруг границы станут вновь прозрачными, мы можем столкнуться с чем или кем угодно!
   - Оружие нам все равно негде взять. Пока мы в состоянии выковать лишь несколько мечей, используя старый лом.
   Они помолчали некоторое время, словно бы продолжая созерцать расстилающуюся перед ними водную гладь.
   - А что или кого вы, господин посол, имеете ввиду под опасностями, с которыми мы можем столкнуться, если вновь откроются границы? У вас есть на этот счёт конкретные знания?
   Продолжающий "шифроваться" под посла Рейдман с минуту подумал, словно бы взвешивая, что можно в данной ситуации излагать, а что - нет.
   - Да, есть некоторые предположения, - наконец, твёрдо сказал он, - это могут быть представители других народов, кланов и даже миров. Как разумные, так и не вполне разумные. Но - опасные. Даже чудовищные... И без хорошего оружия... - добавил он после очередной паузы, - мы окажемся просто беззащитными!
   Леонард в ответ помолчал и, затем, обратился к племяннику, продолжающему бросать камешки в воду:
   - Савва, давай домой, оставь эти камни!
   Полоумный племянник послушался, но выдал при этом очередную фразу:
   - Камни нельзя оставить! Камень это основа!
   Леонард про себя вздохнул, размышляя, что слова его болезнующего родственника не так уж бессмысленны, однако ни у кого нет желания попытаться прислушаться и попробовать расшифровать их.
   Рейдман в свою очередь не обратил никакого внимания на слова Савватия, но в очередной раз подумал, насколько ему симпатичен Леонард - именно своим благородством и верностью своему долгу, хотя далеко не всё в этом с точки зрения элементарного здравого смысла было вполне разумно. Та же приверженность букве местного Закона - фактичекски, вороху архивных бумаг, - ну, разве это не смешно на самом деле? Точнее, даже не смешно, а печально, потому что Главный хранитель просто элементарно чах и сох над вверенными ему бумагами и свитками не в силах окончательно решить какие-то связанные с Законом проблемы. И это притом, что, действительно, хватало других животрепещущих проблем с выживанием клана.
   - В общем, надо что-то придумать, - повторил посол, - с оружием...
   И они неспешно пошли обратно в поселок.
  
   Глава ТРЕТЬЯ
   СЕМЕЙНЫЕ ОТКРОВЕНИЯ о. МАКСИМА
  
   За ужином иерей Максим задумчиво ковырял вилкой в тарелке с макаронами. Аппетита почему-то не было. Из головы и сердца не шёл недавний визит в штаб-квартиру VES и общение с этим змеем Джоном Зарайским. Вот именно что - змей этот Джон! Уж он-то, о. Максим, знает такой тип чиновников! О таких людях не скажешь, что они не на месте - напротив, такие, будучи на месте, могут создать ещё больше проблем в отличие от тех, о которых можно с полным основанием заявить, что они не на месте. Однако, будучи именно что на своём месте, такого рода персонажи очень даже реализуют свою хищную натуру. А этот самый Зарайский и есть натуральный хищник! Быть может, впрочем, на этом его посту и должен находиться хищник, но часто получается так, что от его хищности страдают не только те, кто и должен по своей злонамеренности страдать, но и просто попавшиеся под руку люди, отнюдь не злонамеренные, не преступники вовсе и не террористы, скажем так. Потому что хищник есть хищник. Сколько волка не корми... А ведь о. Максим преступником не являлся и вряд ли когда им собирался стать. Что же с ним, со вполне благоговейным иереем, обходятся почти как с врагом? С подозрением... Можно даже сказать - с пренебрежением, вот что.
   Окоёмов отхлебнул из большой полулитровой кружки чай и даже не заметил, что тот уже остыл.
   - Ну, ты чего тут застрял? - появилась на кухне супруга. - Опять случилось что?
   - Да так, - буркнул о. Максим. - С этим новым назначением не оберёмся мы проблем.
   - Да? - Катя (так звали супругу о. Максима) присела рядом на кухонный диванчик. - Расскажи!
   Вообще матушка-супруга Окоёмова имела довольно боевой характер. Куда более шустрый, чем у самого батюшки. Тот мог иногда вспылить и славился своей невольной прямотой, тогда как его Екатерина вспыльчивой в общем-то не была, но вот заводной и неуёмно бодрой - почти всегда. Чем своего супруга и выручала, на чём держалась вся семья. Да и служебной деятельности главы семьи тоже было подспорьем. Поддержкой, иначе говоря. Вот и теперь Катя была готова в очередной раз выслушать, утешить, поддержать. Могла и посоветовать, порой, что-нибудь дельное тоже подсказать - со своей женской и материнской стороны, что тоже бывало далеко не лишним.
   - Да что рассказывать! - вздохнул честной иерей. - Начальник в этой службе сущий змей! Непробиваемый! И ехидный, представь себе! Была бы его воля, он Церковь бы к своей организации за версту не подпустил! И только сейчас, когда его сверху обязали, был вынужден меня принять. Но чувствуется, что никакого понимания у нас с ним не будет. Одни только палки в колеса!
   - Да ты не паникуй! - начал утешать его супруга. - У тебя же нет задачи всё за один визит решить? А так, все равно ему никуда не деться! Ты только не горячись! Бери его измором. А там потихоньку наладится всё, вот увидишь! С Божией помощью!
   О. Максим ещё раз вздохнул. Подумал было, что жена должна быть, как всегда, права, но что-то на этот раз в душе продолжало свербеть, мешая прийти к такой же, как у супруги, святой уверенности, что "всё будет хорошо".
   - Понимаешь, тут не всё так просто, - продолжил он свою ежевечернюю "исповедь", - там у них страшная секретность, какие-то бесконечные допуски. У меня такое ощущение, что сотрудникам этого "веса" даже на исповедь к священнику запрещается ходит...
   - Разве такое может быть? - удивилась Катя.
   - Не знаю! Я прямо спросил: покажите мне параграф в ваших инструкциях, где говорится, что это запрещено! А мне в ответ: вы не имеете допуска к секретным инструкциям, чтобы в какие-либо параграфы вообще смотреть. Типа, поверьте на слово, что нельзя! Ну, каково?
   - Это очень странно!
   - И я так считаю!
   - Ну, хоть о чём-нибудь вообще договорились?
   - Представь себе, только о молебнах по большим праздникам! Ну и что будет в их здании комната-часовня, чтобы эти молебны под присмотром начальства совершать. И всё! И никаких личных, отдельных контактов с сотрудниками! И, стало быть, никакой исповеди!
   Тут на кухню влетела младшенькая - копия мамы, шабутная и несколько проказливая. Чтобы её успокоить и вообще начать укладывать "баиньки", матушка была вынуждена покинуть опечаленного супруга. Зато пробудился мобильный телефон. Звонил отец - почётный пенсионер, правда, всё еще не утративший, благодаря своему имени, некоторых связей в высоких кругах. Такой до сих пор гуманитарно востребованный на разного рода съездах и конференциях, в том числе - международных. А может быть и не только гуманитарно, но и - практически востребованный: о. Максим подозревал, что очень о многом в жизнедеятельности своего отца просто не знает.
   Более или менее регулярно он начал общаться с сыном только в последние годы, наконец, простив о. Максиму то, что тот в своё время стал в Церкви "отцом", то есть - заправским клерикалом.
   За разговором Окоёмов-младший, пользуясь случаем, решил поинтересоваться у Окоёмова-старшего, что тот может знать относительно этого самого VES. Отца в мобильной трубке было слышно очень хорошо: и техника качественная, и связь, и голос отцовский всегда был по-начальственному хорошо поставлен.
   - Вообще-то мало, что мне известно! - пророкотал отец в ответ на прямо сформулированный вопрос. - Никого знакомых из этой спецуры у меня нет. Правда, есть один из моих подопечных в Совете безопасности, он наверняка что-нибудь да знает. Я разведаю! - отец помолчал и со свойственной ему прямотой спросил: - А что, у тебя какие-то неприятности с ними, сынок?
   О. Максиму пришлось вновь рассказывать про свой визит в штаб-квартиру VES и про "змея" Зарайского. Окоёмов-старший несколько озадачился:
   - Думаю, вряд у тебя получиться влезть к ним в душу со своей исповедью, ишь ты как маханул! Да какая спецура будет рада, если какие-то попы вдруг захотят, чтобы их агентура разоткровенничалась! - и телефон громогласно расхохотался.
   О. Максим особо не обиделся, поскольку хорошо отца и его манеру шутить знал.
   - Ну, да ладно! - закончил смеяться старший Окоёмов. - Я все равно попробую что-нибудь узнать, - он немного помолчал и добавил: - Ты не забыл, что третьего годовщина?
   - Нет, конечно, я постараюсь быть!
   - Ты это... Давай и Катю тоже... возьми...
   Это было новостью. До сего дня отец свою невестку не то, чтобы игнорировал, но дистанцию держал чётко выверенную, в частности никогда еще не звал Катю на поминки-годовщины по своей покойной супруге и матери о. Максима. Но ещё больше поразил он своего сына, когда тот услышал:
   - И это... как там у вас это называется, панихида, кажется? Устроишь... на кладбище?
   Когда Катя вернулась на кухню, то застала своего супруга в легком удивлении.
   - Что ещё случилось? - осторожно спросила она.
   Когда о. Максим рассказал о содержании разговора с отцом, матушка ничуть не удивилась.
   - Ну, к этому всё шло. Как бы он не пыжился, всё же не каменный. Внучек-то обожает. Может быть, теперь будем чаще все общаться?
   О. Максим хотел было что-то возразить, но, несколько подумав, решил промолчать: его супруга была проницательней его самого и ошибалась крайне редко. Правда, почему-то к идее "чаще общаться", о Максим внутренне отнесся с некоторой настороженностью. Сам, при этом, не понял ещё почему. Просто ему же тоже было не семнадцать лет, и опыт подсказывал, что к тому или иному расширению или углублению даже и родственного общения, нужно подходить взвешенно, с осторожностью. Ведь и у общения бывают свои оборотные стороны, неожиданные повороты и непредсказуемые последствия. Так что излишний романтизм тут тоже не всегда хорош.
   - Да! Ещё сегодня звонила мама! - тут же сообщила Катя.
   - И что там у них? - привычно напрягся супруг.
   - Да ничего особенного. С отцом помирились. Он уже месяц не пьёт. Я так поняла, что будут достраивать дом...
   - Ага-ага... - у Окоёмова-младшего вдруг пробудился аппетит и он усердней заворочал вилкой в тарелке с макаронами. - Интересно только на какие средства?
   - Ты не бойся, она ничего такого не имела ввиду, о деньгах речи не было.
   - Ну, это пока... Потом они просрочат какой-нибудь кредит или не будет "малость" на сотню метров профиля и тогда...
   - Да ладно тебе...
   - Всё равно ноги моей не будет в этом их доме!
   - Не будет твоей, придётся быть моей!
   - Катя! Ты хоть вспомни своё детство! Ты забыла кто тебя вообще воспитал и где твои родители были?
   - Зато бабушка привела меня в Церковь, а иначе у тебя была бы другая матушка! - наконец, обиделась Катя. - Может, и впрямь тебе тогда было бы лучше!
   Но о. Максим уже остыл.
   - Ладно, прости, - сказал он. - Сама знаешь, у меня от этих строительных идей аллергия! - и ещё поковыряв вилкой в тарелке, добавил: - Что-то макароны совсем остыли...
   - Давай разогрею! - встрепенулась в свою очередь борющая обиду Катя.
   - Давай! А то что-то я проголодался, на ночь глядя...
  
   Глава ЧЕТВЕРТАЯ
   "КВАДРОЦИКЛ" В ЭЛЛИЗОРЕ
  
   Приближалось время Великого торжества. Яков это чувствовал. Сколько именно ещё осталось - дни, месяцы, годы - не столь важно, но что-то явно изменилось вокруг, иначе уже дышалось, нечто, как это говорится, витало в воздухе. Пусть, может быть, он ощущал это один, но за много лет существования в Эллизоре приобретена такая интуицию, такое свое рода чутьё, что никто вокруг не мог в этом с ним сравниться. Да, Великое разделение сыграло свою роль. Точно, нет худа без добра! Иногда он даже напоминал самому себе хищного и мудрого зверя, который всё знает, всё видит и понимает, хорошо затаившись, почему и в моменте решающего броска никогда не ошибается. Нет, настоящий хищник не суетится, по-настоящему хитрый зверь не позволит себе ошибаться, потому что он слишком опытен для этого, и эта его опытность приобретена не в теории, но благодаря настоящей практике, о чём и свидетельствуют шрамы на теле и богатая благородная седина.
   В то же время Яков не был слаб, он вполне в силе, тогда когда до старческой слабости ещё очень и очень далеко, отчего и приобретённая мудрость хищника вполне может реализовывать себя, являясь не одной только памятью одряхлевшего зверя о былой силе, но хранит себя как вполне действенное оружие. Нет, Великий посвящённый был не просто в силе - он осторожен, гибок, в хорошем смысле - сух и поджар. Не то, что, к примеру, тот же Геронтиум Ном, самый близкий посвящённому во всём Эллизоре, давний, очень давний соратник, но, однако ж, со своим возрастом и здоровьем далеко не в ладах. Но, что поделаешь, если его, Геронтиума, личное Пробуждение имело для здоровья такие, вот, последствия. Это всё индивидуально, заранее не предскажешь, как оно всё будет. Самому же посвящённому грех жаловаться на годы и здравие, он ещё в состоянии горы свернуть. Тем более, что эта возможность явна приближалась.
   Великий посвящённый достал из кармана туники полученное ещё вчера из Ловерока письмо и внимательно перечитал его. Наместник и глава "Большого патруля" Артур, в частности, сообщал следующее: "... что касается твоего сына Роллана, то можешь особо не беспокоиться, здесь он будет под моим надёжным присмотром. Парень совершено бесхитростный: что у него на уме, то и на языке. Разумеется, я попробую его разговорить побольше, пользуясь своей славой оппозиционера твоей персоне, и, если будут какие-то реальные факты в отношении возможного заговора, то непременно сообщу. Однако я не уверен, что твои подозрения вполне обоснованы: похоже, что Роллан любит тебя вполне по-сыновьи, а имеющиеся противоречия могут быть исключительно проявлениями юношеской ершистости, типичным, так сказать, романтизмом, который легко проходит с годами. Что касается "Золотого шара", то на настоящий момент никаких новых сведений на этот счёт мне не удалось раздобыть. Тот старик, что может на эту тему что-либо знать, как я уже и ранее сообщал, невзлюбил меня с самого моего появления в Ловероке, и лично мне ничего из него выудить не удаётся. Даром, что он родом из местных хамтов, пусть давно и отошёл от их обычаев, но явно остается не менее хитрым и упрямым, так что пока из него лишнего слова не вытянешь, а давить на хамта, сам знаешь, дело безнадежное, если только хитростью, однако хитрость здесь нужна очень тонкая и неспешная. Но, думаю, что если "Золотой шар" и существует, то и впрямь находится где-то глубоко в подземельях, которые, начиная с самого замка в Ловероке тянутся очень и очень далеко - наверное, даже за пределы границ клана и скрывают в себе самые разные опасности. Опять же, если туда соваться, в качестве проводника нужен кто-то из местных, ты и сам говорил, что, по всей видимости, в устройстве местных подземелий те же хамты умудрились поучаствовать, хотя и не совсем ясно с какой именно своей целью..."
   Яков отложил письмо. "Хамты-хамты... - подумал он, - и взявшие над ними власть обры..." Сам великий посвящённые знал куда больше из всех ныне здравствующих эллизорцев об истории хамтов, обров и происхождении Ловерока, но не стремился никому это знание открывать. Тем более - Артуру. Да, Артур был очень ценным кадром и даже в какой-то степени другом, именно поэтому Великий посвящённый предпочитал держать его на расстоянии - в Ловероке, где от него было ровно столько пользы, сколько от любого наместника и главы "Большого патруля", умеющего держаться в седле и держать же в руках меч, а так же быть связующим звеном между властителем Эллизора и вождями северных племён,
   однако ни на что больше не влияющего по причине именно что своей пространственной удалённости от центра. Вероятно, находись Артур в самом Гранд-Эллизоре, Яков боялся бы его более других приближённых. Уж больно этот Артур был всем хорош: средних лет, богатырская внешность, благородные манеры, рассудительный. Ну да, опять же ещё он умеет держать в узде всех этих хамтов и новых обров, как главных поставщиков дешевой рабочей силы для южных рудников Эллизора, что тоже крайне не маловажно для экономики клана... Да, по видимости, Артур предан Великому посвящённому, но разве одной этой видимой преданности можно вполне доверять? Нет, Яков вообще никому полностью не доверял. Доверие это излишняя для истинного правителя роскошь. Потому, фактически, и удалил от себя Артура подальше, в Ловерок, потому что почти полюбил его. А это в его, Великого посвященного положении, ещё более непозволительная роскошь!
   Яков не спеша открыл стоящую перед ним на столике небольшую резного дерева шкатулку и пихнул под язык два белых шарика-крупинки. Вкус сахарной пудры ощущался слабо, поскольку горчило основное содержимое, но за долгие годы он привык к снадобью и почти не ощущал никакого вкуса. Как, впрочем, и особой эйфории: главное держать себя в рамках, не утрачивать самоконтроля и как таковой трезвости - равновесия, что называется, а без эйфории можно и обойтись. Да, решительно, только чудом и собственной силой воли посвящённому удавалось не увеличивать дозу и, тем самым, с одной стороны не разваливаться, а с другой не идти порочным путём поиска утешений и сильных ощущений как таковых. Равновесие - вот, всё-таки важнейшая черта или свойство бытия, необходимое для самосохранения в этом мире.
   Жаль, конечно, что нет никаких реальных следов "Золотого шара" - всё только какие-то басни да легенды. А ведь в своё время сам Варлаам говорил, что шар находится по соседству с залом саркофагов в Ловероке, однако, что сразу после Пробуждения, что несколько позже, Яков никакого шара там обнаружить не смог. Такое ощущение, что за время его сна в Ловероке очень многое изменилось: то ли слишком времени прошло, то ли кто-то ещё успел там пошарить - в общем, загадочная получается история, жаль, что так и не успел за эти дсятилетия с этим шаром ко времени Торжества разобраться. А ведь ко всему прочему остаётся вероятность, что эти самые вонючие хамты к пропаже "Золотого шара" в своё время руку-таки приложили. Не исключено, что шар стал для них главным идолом. А если это так, то будут своего идола тщательно скрывать и ни за что никому не признаются, что он у них и что они его прячут. Если только не посчитают тебя за своего, совсем своего. Но это крайне маловероятно. Яков невольно вспомнил великого чёрного вождя хамтов, ныне покойного Ворула. Как тот взирал на него, великого эллизорца и покорителя Ловерока, преданно и как будто даже с любовью, возле кострища за чашей подогретой водки, и одновременно в его глазах плескалась такая ледяная глубина, какой он, Яков, пожалуй, не видел даже у великого жреца Маггрейда Варлаама. И чем этот лёд является на самом деле - любовью или ненавистью? - пойди разбери.
   Да, Ворул к своему преданному взгляду присовокуплял и вполне правильные слова, типа, если мы что узнаем о Золотом шаре, то обязательно сообщим, не будет с нашей стороны никакой тайны, но Яков отлично понимал, что это ложь: скорей всего, великий хамт знал, где "Золотой шар" и открывать его местонахождение никому не собирался. И был этот разговор уже довольно давно, ещё до пленения хамтов обрами. С тех пор ничего в отношении шара так и не прояснилось, современный вождь хамтов в подмётки покойному Ворулу не годился (ясно дело, что обры и не допустят быть у хамтов слишком великому вождю), а сами обры и впрямь ничего о "Золотом шаре" знать не могли, поскольку хоть и были куда более воинственными и свирепыми, но и куда более (в сравнении с порабощёнными ими хамтами) примитивными. На самих обров у Великого посвящённого была определённая узда и управа, однако ж это пока мало приближало его к нахождению Золотого шара.
   Плохо, конечно, если от Золотого шара и впрямь может зависеть обеспечение глобального равновесия, но, ничего, шар тоже не единственное средство, у посвящённого есть ещё кое-что в запасе. Тут, главное, рисковать самим собой никак нельзя, коль скоро время и впрямь близко, это несомненно! И чтобы вполне воспользоваться им, этим новым временем, он, Яков, сын Деоры и ученик великого мага Варлаама, ныне - Великий же посвящённый - заплатил немалую цену: фактически, молодостью, основным ходом своей земной жизни пожертвовал.
   А это всё же не шутка! Хотя, говорят, что у каждого человека свой внутренний возраст, своё ощущение времени: кто-то, будучи уже стариком, ощущает себя лет на тридцать, а кто-то и наоборот. Однако Яков не обольщался: да, он не чувствовал себя стариком, но и внутренне молодиться не видел смысла. А что касается внешнего, то, разумеется, до всех перипетий атрибутики, ритуалов и облачений пусть ему и было дело, но равно настолько, насколько требовал сам процесс, сама мистериальность происходящего, где уже довольно давно он был главным лицом.
   Правда, одной из проблем во всём этом была скука. Она самая овладевала им в этом временном срезе, в этом горизонте. Уже давно он смертельно скучал, потому как ничего нового вокруг не происходило, а былое вдохновение, имеющее место быть при становлению нового Эллизора (Гранд-Эллизора в том числе!) уже покинуло его. Даже не очень частые, но всё же имеющие место быть по особо важным поводам человеческие жертвоприношения не трогали душу. А ведь когда-то такого рода мероприятия очень и очень вдохновляли. Пусть и не сами по себе, а то, что им предшествовало: ещё бы! - внедрить, посеять, убедить, мотивировать, возрастить, сформулировать внутри клана атмосферу, предчувствие, желание, жажду тех же публичных жертвоприношений, которые и должны были сохранить общее бытие храма в необходимой стабильности. Да. Раньше это было... нет, была, даже и не песня... и не поэма, это именно что сага, мистерия, нечто эпохальное, можно сказать, акт высшего творения, единение с высшей мудростью! Настолько высокое вдохновение, насколько вообще простой смертный в качестве автора или творца может быть этому причастен. Однако на то он и есть Великий посвящённый, чтобы явить себе и окружающему миру такую способность, такие творческие силы. Да и вообще, сделать необходимость такого рода жертвоприношений публичной и оправданной, это вообще-то, надо признать, весьма и весьма высокое свершение! Вон, взять тех же хамтов: что, разве у них нет человеческих жертвоприношений? Пусть также не очень частых? Все знают, что - есть, но и все же делают вид, что - нет, типа, только животные и растительные. То есть, они свои истинные жертвы скрывают, совершают втихаря, тогда, как Яков в своё время эти самые высокие жертвы в Эллизоре сделал не просто публичными и оправданными, но именно что мистериальными, сущностно важными и необходимыми, иначе говоря!
   Однако в том и беда, что в последние годы его личное живительное вдохновение иссякло. Почему именно это произошло, сам Яков до конца понять ещё не мог. Во всём этом была какая-то загадка, некая ускользающая от него самого тайна, что невольно напоминало ему его юные, ещё подростковые годы в старом Эллизоре, когда он знал, подозревал, что его мать - ведьма и причастна настоящему тайному знанию, но многого в её словах и действиях не мог понять, в частности - того, почему она не воспользуется всей силой и мощью той же магии против их общих врагов. Великий посвящённый невольно усмехнулся при воспоминании о тех днях: разумеется, тогда он был ещё совершенно наивный юнец, не понимающий, что магия это не игрушка, но обоюдоострая и тем очень даже опасная сила. Но именно сейчас, уже в зрелых летах он не понимал, почему именно былое вдохновение оставило его. Может быть, потому, что сами по себе настоящие жертвоприношения не могли быть частыми? Тогда как при обычных приношениях растительных или животных жертв сердце оставалось равнодушным... Да в самые кульминационные моменты той или иной теургии Яков старательно изображал благоговение и проникновение. Иначе не поймут. Да, народ не поймёт полное равнодушие жреца. Ему, народу, видите ли, надо не только хлеба и зрелищ, но и определённого вдохновения тоже. Путь и упрощенный, более приземлённый, но - экстаз. Иначе народ может усомниться в сакральной действенности жреца и начать искать заменитель - народом легко может овладеть дух мятежный, к примеру, иначе говоря - революционный. До этого, естественно, доводить нельзя. Кто из правителей или жрецов относились к этой проблеме наплевательски, всегда пожинали бурю. Как правило, кровавую.
   Сам Яков пытался показать, что лично он не такой уж любитель кровавых жертвоприношений, однако, одновременно, давал понять, что если иногда не выпустить пар именно таким образом, народ устроит сам себе и своим правителем разгул таких кровавых стихий, по сравнению с которыми наличие человеческих жертвоприношений при вполне развитом культе является гораздо меньшим злом на фоне гор и холмов трупов, которые может наворочать мятежный народный дух, дай ему-таки вырваться на свободу. Это был мотив для любителей мыслить социальными категориями. Разумеется, имелись мотивы и посложней и поглубже - для избранных интеллектуалов, так сказать. Ну, типа, что без настоящих жертвоприношений устои мироздания вообще непрочны. Настоящее дело прочно лишь тогда, когда под ним струится кровь, не так ли? Прав был один из древних. В том числе только тогда и надёжно дело сохранения всего миропорядка, не только социального и народного. Да, конечно, глобальное равновесие требует соблюдения соответствующих законов и точности в соблюдении всех установленных ритуалов. Хотя и само по себе равновесие категория не абсолютная, оно ведь тоже может застаиваться, равновесие это самое, и тогда в самом себе вдруг начинается скрывать червоточину, можно сказать, что и гниль.
   Да и что говорить, ведь народ Эллизора, ставший довольно многочисленным за последние годы, одновременно сделался весьма и весьма избалованным, а это не очень хорошо. Нарастили, так сказать, жирок. Долгие годы изобилия, спокойствия и благоденствия имеют не только положительные стороны, но и явно отрицательные. Полное отсутствие внешних опасностей, войн и нашествий, рано или поздно развращает. Иначе говоря, система, имеющая герметический характер, не жизнеспособна в долгосрочной перспективе. В истории человеческого рода в обыденных земных границах не бывало долговременного и расслабляющего отсутствия войн и потрясений. А вот с Эллизором, похоже, такого рода казус всё же приключился. Правда, как там в своё время говорил Великий посвященный Варлаам, "квадроцикл" рано или поздно закончится, но чем он может кончиться для имеющих место быть в его наибольшей длительности, никто не знает. Вот и сейчас, как чувствовал Яков, длительность подходит к концу, завершается это самое Великое разделение, оно и же и Великое уединение на самом деле, тогда как этот народ в этой самой длительности стал слишком пресыщен и этой самой пресыщенностью испорчен. Этому народу нужна встряска, нужны испытания, поскольку и как видно, сам сложившийся и богатый эллизорский культ перестаёт выполнять свою функцию - перестает служить регулятором, оттоком, а также одним из важнейших властных рычагов. Начинает всё пробуксовывать, опять же. Это и плохо, это и опасно! Беда только, что и в личном плане Яков тоже не находил серьёзных источников вдохновения. Снадобье было необходимо для поддержание общего тонуса и вообще долголетия, однако уже давно (при одной и той же дозе) не могло служить источником для подлинного творчества, настоящей силы. Как бы не вышло так, что равновесие и стабильность сыграли и с самим посвящённым плохую шутку! Разве что только человеческие жертвоприношения по-настоящему бодрили его. Но, увы, они не могли быть частыми.
   Обо всём этом с некоторой ленцой размышлял Яков, он же Великий посвященный, жрец и властитель Эллизора, сидя в тени за столиком с сушеными фруктами, лимонадом в кувшине и шкатулкой с заветным снадобьем посреди высокого балкона-анфилады Великого же дворца, посвященного самому Эллизору Трижды-Величайшему. Или, в просторечье - Дворец Пробуждения, второе название было более общеупотребимым. Хотя по календарю был ещё конец зимы, но - время, фактически, весеннее. И, действительно, вокруг воцарилось мягкое и приятное тепло, когда безветренная погода еще не томит зноем, поскольку утаивает в себе уже почти незаметную прохладу недавней зимы. Некоторая лень в мыслях одолевала Якова, поскольку он наперёд знал, что будет и что делать в ближайшие несколько дней. И пусть он чувствовал приближение времени Великого торжества, пока ещё ничего особенного не происходило, почему и отсутствовала необходимость делать тот или иной выбор, принимать решения. Да и кто знает, сколько вообще может длиться само это время приближения, преддверия, так сказать? Иногда это само по себе может тянуться целую эпоху. Такое, своего рода золотое и комфортное увядание. Или, пусть это менее благозвучно звучит, всем удобный нарыв. Удобный и видимо безопасный - пока не прорвался. А что делать, если сам по себе властный механизм, сформированный в Эллизоре в последние десятилетия, хоть и был с виду максимально прост или даже несколько для стороннего взгляда упрощён, на самом деле был и столь же тонок, тогда как вся эта содержательная тонкость была известна только одному человеку - Великому посвящённому, опять же. На нём всё и держалось.
   Иногда Якова посещали сомнения относительно того, а стоило ли вообще так всё утончать: случись ведь что с ним, с Великим посвящённым, и всё в Эллизоре рухнет в одночасье, точнее - тут же рухнет сам Эллизор, такой с виду могучий, стабильный, благоденствующий и, при этом, вовсе не ведающий, что всем этим благоденствием и долголетием он полностью обязан одному только человеку... Да и человеку ли уже? Да, разумеется, Яков мог бы об этом объявить и вообще создать внутри Эллизора собственный куда более ярко выраженный культ - как своего рода спасителя и единственного гаранта стабильности. Но именно этого он не делал. Во-первых, его культ как Великого посвящённого в Эллизоре уже был, а во-вторых, имеющему место быть культу нельзя иметь чрезмерный характер, иначе сам по себе тонкий механизм власти легко может дать сбой, если фигура личности властителя полностью выйдет из таинственной теургической тени и займёт в ежедневной обыденной жизни общества слишком заметное выпирающее место. Нет, мудрый правитель и истинный гарант стабильности этого никак не должен допускать! Ну, а в третьих, сам по себе Яков в этом не нуждался. Уже хотя бы потому, что внутренне достиг почти всего, чего желал с юных лет. Даже умудрился выстроить, вылепить целый мир - Гранд-Эллизор - по своему замыслу и вкусу. Ну, или почти умудрился, ведь, надо признать, никакое творение в этом мире на все сто не соответствует замыслу даже самого искушенного творца. Хуже того, Эллизор как таковой самому Якову за все прошедшие годы великого уединения, увы, поднадоел, наскучил. Его душа жаждала нового - того, что уже давно было названо им самим эпохой Великого торжества.
   Сзади, у входа на анфиладу послышался еле слышный шорох и Яков невольно сжал под плотной жреческой туникой рукоять кинжала. Но чужих здесь быть не могло: слуга и телохранитель - высокий, смуглый и широкий в плечах - таллаец Тимур появился почти неслышно. Лицо его, обезображенное с правой стороны большим и кривым шрамом, было как всегда бесстрастным.
   - Посетитель? - негромко произнёс Яков. - Я никого сегодня не звал...
   Тимур скорчил легкую гримасу, по характеру которой властитель понял, о ком идёт речь.
   - Ладно, зови, пожалуй...
   Оставаясь ещё несколько минут в одиночестве, Яков поднялся из-за стола, подошёл к краю балкона и глянул вниз из-за высокого портика. Столица Гранд-Эллизор в лучах закатного солнца выглядела празднично. Широкие и прямые улицы были полны людьми, лежащий чуть в стороне крытый рынок буквально кишел торговцами и покупателями, а чуть правее рынка на площади Авгуров по направлению к зданию мэрии шла какая-то процессия, скорее всего, имеющая свадебный характер. Что же, начало весны самое время для свадебных торжеств и пиров. Чуть позже начнётся весенняя же страда, связанная с посевной, а сейчас ещё есть время предаваться безоблачному веселью. Для тех, разумеется, кто имеет такую возможность и вообще способен к этому.
   Великий посвященной такой возможностью уже давно не обладал.
   "И всё же я боюсь высоты", - с некоторой печалью подумал Яков, отвращаясь от панорамы стольного града. Он не любил собственные страхи, он просто ненавидел их и себя самого за то, что так и не сумел избавиться от некоторых из них. По крайней мере - совсем. И страх высоты был наиболее стойким, увы. Хотя и, быть может, наиболее безобидным. Куда хуже страх необъяснимый, мучающий исподволь, неизвестно откуда и по какому поводу приходящий и невесть куда уходящий, но мучающий и терзающий душу невозбранно.
   Солнце тем временем почти уже упало за горизонт, однако в отсутствии облачности цветущая и переливающаяся в небе "дуга" делала ночи светлыми, порой даже затмевая Луну, которая терялась и выглядела незначительно на фоне этого особенного небесного явления. Хотя для самого Эллизора уже и вполне привычного.
   Вошедший приветствовал властителя искренним полупоклоном. Странное дело, но именно видимая искренность казалась Якову наиболее неприятной чертой в этом молодом человеке. Гвидо был выше среднего роста, белобрыс и, как его покойная мать, с виду не очень крепок сложением, но, тем не менее, гибок и ловок, а уже с мечом управлялся так, что слыл чуть ли не лучшим фехтовальщиком в Эллизоре. Разве, что после своего старшего брата Роллана, который, как поговаривали, на самом деле и был лучшим мастером меча и сабли. По крайней мере - среди молодых людей. А ещё Гвидо проигрывал своему брату в общей уравновешенности и благородстве манер. Однако судьба сыграла такую шутку, что ныне Роллан был на севере, в Ловероке, тогда как Гвидо имел прямой доступ к отцу. Хотя и последний считал, что младший слишком эгоистичен и недалёк одновременно, почему и не способен оценивать собственные замыслы и поступки критически, что не позволяло на него вполне положиться в наиболее серьёзных делах.
   А сверх того, от Гвидо всегда можно было ждать подвоха, поскольку себялюбивые и недалёкие люди в принципе способны на многие глупости. Почему и было лучшим держать его при себе - так хоть на виду и о всех возможных глупостях узнаёшь сразу. Правда, иногда в последнее время Яков жалел, что решился-таки отправить в Ловерок Роллана. Тот тоже имел недостатки: был при общем благородстве гипертрофированно честным. Тоже... так себе сочетание. Ничего, может чему-нибудь дельному научится там, при большом патруле Ловерока. Да и Артур там за ним присмотрит. Пусть несколько поостынет, а то взял моду драться на дуэлях да ещё и проткнул саблей бедро жениху собственной сестры Ганны. Хотя, может статься, что этого чудака и сам Яков, будь на он на месте Роллана, охотно пощекотал бы саблей. Но что положено Юпитеру, то... Хорошо хоть, что дрались на саблях, а не мечах... Впрочем, сам Яков никогда не был особенно силён в фехтовании.
   - Отец! - сразу заговорил Гвидо, как всегда излишне громко и торопливо. - Прости, что потревожил тебя без приглашения, но мне кажется, ты должен знать о случившимся без всякого промедления!
   Яков невольно усмехнулся:
   - И что же? Ты, наконец, собрался жениться?
   Гвидо отмахнулся:
   - Я видел дракона! Настоящего. Правда, мёртвого!
   - Вот как? Прямо так сразу и дракона? - говоря это, великий жрец вновь присел за стол с фруктами и напитками, оставив сына стоять перед ним как на докладе.
   - Отец! Это не шутка! - Гвидо коснулся правой рукой своего великолепного меча старинной таллайской ковки в инкрустированных ножнах и стал теребить их (такая у него была дурацкая привычка). - Мы с Ролланом решили поохотиться в северных отрогах и там...
   - С Ролланом? - перебил маг. - Я ж тебя просил пока не общаться с ним без особой надобности! И, чего ради ты, без моего разрешения потащился в Ловерок?
   - Ну, всё же он мне брат, отец, я не хочу выбросить его из своего сердца! Да это и не совсем в Ловероке было, ближе сюда, на границе, за озером!
   - Ладно, давай о драконе, о твоем брате поговорим позже!
   - В лощине нашли дохлого дракона, рядом с Гнилой балкой, не доходя Фаррана... Громадная туша! Точь в точь как описаны драконы в "Сказании о Сатурнилле", почти один к одному!
   Яков задумался.
   - Доказательства есть?
   - Я отрубил ему одну лапу - нижнюю часть с когтями. Она в мешке. Но Тимур не пустил меня сюда с мешком.
   Яков вновь поднялся:
   - Пошли, покажешь!
   Пока они спускались этажом ниже и пока Гвидо продолжал взахлеб рассказывать подробности о совершенной им с братом таинственной находке, Яков с несколько брезгливой миной рассматривал когтистый обрубок и напряженно размышлял, что предчувствия его не обманули. Не иначе, как границы становятся проходимы. Да, заканчивается эпоха Великого разделения, заканчивается. Заканчивается и Великая стабильность, неизбежно заканчивается... Это ж, сколько лет прошло в ожидании? Целые десятилетия. Но ничего: дождался-таки, смог быть терпеливым!
   Время Великого торжества на самом деле приблизилось!
   Когда Великий посвящённый, всё ещё в сопровождении Гвидо вернулся к себе наверх, Тимур уже приготовил специальный пергамент для письма, не размываемые влагой чернила и любимое магом позолоченное перо. Здесь же, из большой клетки косил блестящими черным глазом почтовый ворон Мерлин, который при виде вошедших подобрался и тут же выдал: "Бойтесь, бойтесь, неразумные, великого дня! День этот грядёт на вас как вор-р!"
   Яков невольно вздрогнул. Он не любил Мерлина, потому что довольно часто тот изрекал нечто, что могло восприниматься как пророчество, звучащее не просто крайне неприятно, но и словно бы грозящее непременно сбыться. Но поделать с этим он тоже ничего не мог: фактически, Мерлин был единственным надёжной почтовой птицей, осуществляющей прямое сообщение с тем же Ловероком.
   Именно туда Великий посвящённый собирался отправить письмо.
  
   Глава ПЯТАЯ
   ПОДОЗРЕНИЯ СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ
  
   Глава российской службы VES Джон Зарайский был холост, точнее - разведен и вновь связывать себя узами брака пока не собирался. Можно сказать, что он был женат на самой спецслужбе, которой, как он уже давно понимал, и была посвящена его жизнь. Если бы Джон был человеком публичным, его сугубый аскетизм может и мог бы вызвать у кого-то какие-либо подозрения, однако перед собственным начальством и отделом внутренней безопасности глава русского отдела был абсолютно чист - никаких порочных склонностей или проявлений дурных страстей за ним не было зафиксировано. Или, иначе говоря и как это ни странно, за Джоном Александровичем Зарайским нигде не числилось никакого особого компромата. Весьма вероятно, что в каких-либо других организациях и даже спецслужбах сам по себе этот факт тоже показался бы подозрительным, однако VES, как не крути, был особенной организацией, где наличие даже мелкого компромата на того или иного сотрудника не приветствовалось. Не то, чтобы все члены VES были абсолютно идеальными, никогда не ошибались и не оступались, но наличие, степень и качество грехов - строго фиксировалась и контролировалась, а если эти грехи или грешки начинали выбиваться за определённые нравственные (во внутреннем понимании той же службы безопасности, разумеется!) рамки, то решения, порой и самые суровые, принимались незамедлительно. Все работники VES были людьми сугубо подконтрольными, их земная жизнь оказывалась невероятно прозрачной для той структуры, которой они служили, при том, что они и сами знали об этом. То есть, наличие самой подконтрольности или "прозрачности" ни от кого и не скрывалось. Это были своего рода общие правила, на которые всякий вступивший в ряды VES давал добровольное согласие. Это при том, что в обыденной жизни далеко не все и не всегда согласятся на такую вот сугубую прозрачность всей своей жизни, а если и соглашаются, то не все и не всегда это выдерживают.
   VES здесь был всё же некоторым исключением. Компенсацией за многие ограничения и строгости служила сама возможность погрузиться во многие реальности, о наличие которых большинство населения земного шара просто не подозревало. Те оперативники, которым было суждено работать "в поле", как правило, не нуждались в какой-либо ещё дополнительной мотивации, потому как сами по себе "ходки" в те или иные миры и та степень свободы и определённой не подконтрольности в самих этих реальностях, действовали не хуже самого сильного наркотика. Да, это тоже была проблема, причём - трудноразрешимая, но пока VES в целом с этой проблемой справлялся. Не без труда, с потерями и даже "глухарями", но всё же выполнял свою главную функцию, удерживая множество реальностей от смешения, а главную земную - от вторжений как таковых и вообще от опасности нарушения земной целостности. А вот то, чем и как были мотивированы не оперативники, а технические работники и начальственный состав VES, пожалуй, вопрос казался посложней. Однако, похоже, что все, имеющие допуск к основному характеру и темам работы, тоже, подобно оперативникам, были до определённой степени заворожены самой возможностью "битвы за реальность", хотя "в поле" прямо сами не хаживали или хаживали достаточно редко, по особой, разве что, необходимости. Но и здесь - в понимании психологии и мотивации работников VES - скрывались свои подводные камни и неожиданности, почему и до сей поры никак не удавалось выстроить некой стройной систему или единого алгоритма деятельности службы внутренней безопасности. По это причине было допущено много досадных ошибок, в результате чего в некоторых реальностях обреталось сразу несколько "глухарей", а это мировым отделом безопасности VES в последние годы рассматривалось как одна из наибольших угроз деятельности спецслужбы да и основной земной реальности тоже.
   "Интересно, а понимает ли это сам Зарайский?" - думал Рем Голышев, глава службы внутренней безопасности русского отдела VES, глядя на своего коллегу и, отчасти, начальство. Отчасти, потому что, согласно своих основных функций, Голышев был, прежде всего, подчинён мировому бюро внутренней безопасности VES, тогда как Зарайскому был подчинён косвенно, скорее, только в сфере организационно-технической. Однако точно отделить одно от другого было не так просто, и пути-дороги Зарайского и Голышева внутри родной спецслужбы постоянно пересекались. А в последнее время относительно Зарайского у Голышева появились некоторые смутные подозрения, ни на чём конкретном, правда, пока не основанные. Подозрения, ну, скажем так, относительно соответствия занимаемой должности или адекватности понимания настоящих задач основной службы VES. Что не говори, но Зарайский уже довольно давно возглавлял Русский отдел. А ведь во всякой деятельности, как известно, рано или поздно, глаз замыливается. Замылился ли глаз у Зарайского Голышев пока в точности не знал, но как всякий профессиональный "особист" такую возможность должен был предполагать и - предполагал. Но более этой опасности его занимало нечто другое: в последнее время в речах и словесных оборотах Зарайскогго начали проскакивать словечки, который раньше Джон Александрович почти не употреблял. И слова эти, терминология эта была и впрямь особенной. Голышев её про себя называл "метафизической". Прежде ему казалось, что Зарайский вовсе не религиозный человек, но, вот, почему-то слова "Бог" и "диавол" стали обретаться в начальственном кабинете гораздо чаще, чем ранее и чем, вероятно, следовало для светского обихода VES. Разумеется, это можно было списать и на "фигуры речи", а можно и на зарождающуюся религиозную паранойю, возможность чего служба безопасности должна всегда предполагать, и что было довольно серьёзной опасностью, в иcтории VES уже имевшей крайне неприятные прецеденты и последствия.
   - У тебя всё? - спросил тем временем Зарайский, глянув на Голышева из-за своего рабочего стола.
   - Почти... - ответствовал "особист", притулившись несколько наискосок от главы за общим совещательным столом. Эта манера Зарайского усаживать некоторых из своих коллег во время индивидуальных бесед за общий совещательной стол, а самому оставаться за своим рабочим, несколько раздражала, но Голышев старался это свой раздражение никак не высказывать: у каждого свои причуды и, если Зарайский, таким образом блюдёт дистанцию, то ничего, можно и потерпеть, лишь бы общий толк был и польза.
   - Что ещё?
   - Во-первых, из центра пришла инструкция. Точнее, рекомендация... э-э... - вдруг замялся Голышев, испытывая некоторые трудности с формулировками.
   - Не тяни, Рем, что там такое?
   - Ну, в общем, в центре почему-то решили, что раз наше правительство утвердило везде службу капелланов... так это теперь называется... В общем, они рекомендуют главному капеллану, который будет к нам прикомандирован на постоянной основе... дать первичный допуск!
   Произнеся это, Голышев понял, что Зарайский крайне удивлён и взволнован этим известием, хотя и со свойственной ему выдержкой виду старается не подать - просто хмурится:
   - Они это серьёзно?
   - Да, вполне!
   - А как мотивируют?
   - Мотивируют просто. Во избежание невольной осведомлённости и последующей общей огласки, лучше уж сразу поставить в известность.
   Зарайский поморщился как от зубной боли.
   - Некоторая логика в этом есть, - осторожно заметил "особист".
   - Сколько на исполнение это рекомендации даётся времени?
   - Жестких сроков не назначено, но рекомендовано однозначно.
   - Я бы не спешил какое-то время. Виделся я с этим капелланом, некий отец Максим Окоёмов...
   - Уж не из тех ли самых Окоёмовых?
   - Да, как я понял, это его отец... - подтвердил Голышев. И - добавил: - Надо уже заводить досье.
   - Твое дело. Надо так надо. Грамотный такой батюшка, знаешь ли, въедливый... - Зарайский помолчал и добавил со значением: - Верующий!
   Голышев усмехнулся:
   - Это для священнослужителя... недостаток?
   - Как сказать! Сильно верующие... они же фанатики своей идеи! Этот, похоже, такой же. И, вот, представь себе, Рем, если вдруг из этой основной идеи исчезает, вынимается некий же фундамент? Что будет с фанатиком? Некий же, как минимум, кризис, да? С непредсказуемыми последствиями?
   - Ага... - согласился Голышев. - Это вполне вероятная вещь. Прогнозируемая, как говорится.
   - А тут мы должны свято верующего батюшку посвятить в наши реалии? Именно в то, что наш мир оказывается не однороден, а есть ещё целая куча разных реальностей, в том числе и сказочных, и фантастичных, с которыми нам и приходится иметь дело. И с разной нечестью там, порой, прямо бороться. И где тут Бог? Где Творец привычного мира? Базового, иначе говоря... Что будет с батюшкой, скажи мне, пожалуйста?
   - Я как-то прямо так не думал... - заёрзал на своём месте Голышев.
   - Вот-вот! - Зарайский даже встал из-за своего рабочего стола и начал мерить кабинет размеренными шагами. - А ведь это твоя прямая задача, твоей службы безопасности: такого рода кризис предвидеть!
   - Это, действительно, проблема. Типа, кризис веры?
   - Во-от! - Зарайский опять уселся за своим столом и воздвигнул длань с поднятым вверх указательным пальцем. - И как этот поп тогда себя поведёт, кто знает? Чего ожидать? И что нам вообще делать?! Если его колбасить начнёт? А ты должен это всё не просто предвидеть, но и предотвратить! Вопрос: как?!
   На самом деле Голышев не был смущен подобного рода вопросом. В принципе, он предполагал данную коллизию, просто не спешил её вот так прямо формулировать. Бывает гораздо лучше, когда начальство само формулирует. И думает, что именно оно, начальство, такое умное, что всё сформулировало и поставило подчинённым на вид. Так оно подчиненному безопасней: не выглядеть шибче умней вышестоящего лица.
   - Как-то надо понемногу этого батюшку подготовить. К допуску... Не сразу, сперва приручить. Чем-нибудь напугать, потом чем-нибудь удивить, зацепить, так сказать, создать ощущение, что он нам уже чем-то обязан, чем-то зависит. А потом уже и допуск...
   - В принципе, верно! Ты этим и займись! - согласился Зарайский, нахмурился и вдруг после паузы выдал: - И кстати, действительно, не очень ясно, что к чему...
   - Что именно?
   - Не совсем ясно, где Бог во всей этой истории? Или диавол всё замутил? Но почему Бог тогда позволил? - вид при этих словах у Зарайского был серьёзный. Такое было ощущение, что он не шутил.
   Голышев осторожно глянул на шефа: тот задумчиво смотрел куда-то мимо главы службы безопасности. В даль, в общем, глядел. В светлые и в этой своей светлости не вполне предсказуемые дали... Наверное, всё же шутит? Дай Бог, чтобы шутил...
   Рем кашлянул и сделал вид, как будто не предал значения последней тираде или вовсе её не заметил.
   - Думаю, спешить и впрямь не стоит, - сказал он, - я изучу этого отца Максима, помозгую как следует... Придумаю оперативную комбинацию, как его приручить, чтобы в случае чего меньше дергался.
   - Вот-вот, значит, займись этим всерьёз! Это не вторичная проблема, это серьёзно, против постановлений правительства мы идти не можем. Значит, и впрямь будем приручать!
   Когда Рем был уже у выхода из кабинета, его догнал оклик Зарайского:
   - Кажется, ты что-то ещё хотел спросить?
   - Да, Джон, - обернулся Голышев, - ещё есть к тебе просьба: будь осторожней с этими рептилиями, а то мне доложили, что ты на прошлой неделе заказал себе в террариум настоящего бразильского ядозуба... Того самого, чью разновидность лишь недавно открыли в верховьях Амазонки. Не так ли?
   - И что?
   - Ну, он же очень ядовит! Гораздо более чем его мексиканский сородич!
   - Я знаю, Рем, не волнуйся, у каждого, как говорится, свои тараканы. Это - мои. Ты бы, кстати, сам поаккуратней гонял на своём мотоцикле... Но я буду, как всегда, осторожен.
   - И ещё одна деталь, Джон...
   - Да?
   - Я так понимаю, что ядозуб прибыл из Панамы?
   - Ну и?
   - То есть... поставка, фактически, от твоего брата?
   - А что... это криминал?
   - Нет, только уточняю...
   И Рем вышел из кабинета главы российского VES.
   Тут, конечно, Джон прав. Не бывает совсем без "тараканов", без отдушин, так сказать. И, на фоне настоящих пороков и компромата, увлечение Зарайского змеями и рептилиями считалось в службе внутренней безопасности достаточно безобидным. А ведь, змей Зарайский, не забыл лягнуть мотоциклом. Да, что ж, у каждого свои тараканы и скоростной японский мотоцикл ещё не самый большой из них. А вот излишня озабоченность бытийными вопросами, типа недоумений относительно контрпартии "Бог - диавол", это уже для главы филиала VES заметный криминал или самая настоящая опасность, которую никак нельзя игнорировать, пускать на самотёк. Не говоря уже о младшем Зарайском в Панаме этой самой. Относительно младшего брата главы российского VES у Голышева были особого рода подозрения.
  
   Глава ШЕСТАЯ
   ОПАСНЫЕ ПРОГУЛКИ ПО ДАЧНОЙ МЕСТНОСТИ
  
   Джон Зарайский настолько был увлечён своим делом, что достаточно часто ночевал прямо у себя в кабинете на жестком и, фактически, не очень удобном для этих целей диванчике, однако самого главу VES это нисколько не смущало, настолько неприхотлив был он в бытовом плане. В московской квартире Зарайский появлялся крайне редко, а вот у себя на даче по Новорижскому шоссе бывал регулярно - настолько, насколько позволяли служебные дела. Там и располагался террариум, к питомцам которого Зарайский питал определённую слабость. Вообще он был коллекционером, хотя и не публичным. То есть, об этой его страсти знал весьма ограниченный круг людей. С точки зрения службы внутренней безопасности это увлечение было простительным, хотя и небезобидным.
   Небезобидным не только по причине большей или меньшей ядовитости питомцев, но и по причине того, что Зарайскому, как всякому серьёзному коллекционеру, приходилось иметь дело с поставщиками и продавцами интересующей его живности, а это уже определённый круг общения и связей, который несколько выходит за рамки необходимого. Необходимого, понятное дело, для главы филиала самой настоящей секретной спецслужбы, имеющей мировое значение. Сверх того, на даче Зарайского посменно дежурили два смотрителя за террариумом и его обитателями, которые хоть и были специалистами в своём деле, людьми, разумеется, проверенными, но всё же не из числа сотрудников самого VES, поскольку бюджет и внутренняя этика спецслужбы не мог позволить себе содержать в этом качестве людей, имеющий прямой допуск. Это усложняло общую ситуацию тем, что, находясь на даче, Зарайский не мог исполнять ряд рабочих функций, потому как присутствие рядом с ним непосвященных лиц прямо этому препятствовало.
   Как правило, глава VES сам почти не проверялся на предмет наличия слежки за своей персоной, но в этот раз исподволь заметил, что белая "Шкода" от самой МКАД следует за ним неотрывно и с небольшим удалением. Не отстала она и при повороте с шоссе на проселок, ведущий к элитному коттеджному городку, где и обитал Зарайский. Не отпуская руль, одной рукой Джон откинул бардачок и достал оттуда достаточной мощный "травмат" фирмы "Зауер". Боевого оружия Зарайскому по должности и вовсе не полагалось и приходилось подстраховываться тем, что дозволительно, ну, словно какому-нибудь профанному гражданскому лицу. Кроме того, несмотря на то, что Зарайский не чуждался гантель и иногда посещал тренировочный зал, который находился в подвале основного здания штаб-квартиры VES, он явно не мог похвастаться отличной физической формой и боевыми борцовскими навыками. Да и вообще за всю многолетнюю службу ему ни разу еще не приходилось хвататься за пистолет или пытаться обезоруживать нападающих приёмами рукопашного боя, которыми он и владел-то не шибко уверенно, да и то всё больше в тренировочном зале. Но, как говорится, всё когда-нибудь случается впервые!
   Джон довольно живо представил себе, как из белой "Шкоды" выскакивает тройка молодцев в чёрном и с автоматами наперевес, а он пытается отстреливаться резиновыми пулями из своего недешевого, но всё же только травматического пистолета. Правда, крутым ребятам логичней было бы передвигаться не на "шкоде", а на каком-нибудь "Гелентвагене" или "Ровере", на худой конец. Хотя, на самом деле, не обязательно быть видимо слишком крутыми, чтобы явно навредить или причинить неприятности. Тот же Голышев ведь не зря вопросил про амазонского ядозуба - неужели и впрямь нечто пронюхал, чего и сам Зарайский пока не знал? А с ядозубом этим самым, не исключено, что и впрямь непростая история, потому как в ней замешан младшенький Зарайский, окопавшийся в Панаме, и вдруг после стольких лет молчания вышедший на связь и даже порекомендовавший экземпляр ядозуба этого нового и редкого. Были у Джона подозрения, что неспроста. Но далее подозрений пока дело не пошло, а тут Голышев подлил масла в огонь. А тут ещё и какая-то "Шкода" следом увязалась.
   Сунув "Зауер" в карман пиджака, Зарайский схватился, было, за телефон, но тут понял, что уже приехал, поскольку впереди показался шлагбаум на въезде в коттеджный городок и будка охраны. Имело смысл убедиться, кто всё же следовал в этой "Шкоде", действительно ли за ним, по его ли вообще "спецовскую" душу, тем более, что и вооружённый охранник бдительно выглядывал из-за своей будки, как видно, пытаясь понять, будет Зарайский заезжать на своём "Порше" на территорию или не будет. Однако тот решил повременить и сдал чуть в сторону, благо перед шлагбаумом была небольшая гостевая стоянка.
   Белая "Шкода" тем временем, не таясь, запарковалась рядом и из неё вылезла невысокая молодая женщина в белой же куртке, шатенка, без головного убора, стройная. В общем, без особых предмет, но красивая, отметил про себя Зарайский, а ещё подумал, что где-то раньше её видел. Сам он не торопился выбираться из машины, лишь сжал на всякий случай в кармане пиджака рукоять "Зауера". Женщина несколько торопливо и, почему-то с опаской озираясь, направилась прямиком к "Порше".
   Зарайскому пришлось в ответ опустить боковое стекло.
   - Простите, ведь это вы Джон Александрович? - вопросила дама, подойдя максимально близко, так что Зарайский ощутил аромат каких-то духов. Не очень, впрочем, дорогих. Леди была явно не из "бизнес-класса", хотя и пыталась соответствовать современности. Однако между "пытаться" и "быть", есть довольно существенная разница, и такой человек, как глава VES, это отлично понимал.
   Правда, не успел сообразить, радоваться ему этому факту или, наоборот, ещё больше насторожиться. Поэтому ответил вопросом на вопрос, хотя никогда не считал это вполне приличным:
   - Простите, а вы чего-то боитесь?
   Женщина несколько удивилась:
   - Не знаю... Наверное, нет... А почему вы так решили?
   - Потому что вы озираетесь, как будто за вами могут следить!
   Его собеседница смутилось:
   - Простите, это просто нервное...
   - Ну, хорошо... - Зарайский-таки открыл дверь своей машины и неторопливо выбрался наружу, - предположим, что я и впрямь Джон Александрович. Но откуда вы вообще знаете о моём существовании и что вам от меня угодно?
   То, что он услышал от Татьяны Кокориной, его не очень обрадовало. Да, он сразу сообразил, в чём дело и что перед ним законная супруга одного из его оперативников, без вести пропавшем в том самом проклятом Эллизоре, и что он ранее видел её фотографию в личном деле самого Антона Кокорина, где должны содержаться и её анкетные данные, которых он, разумеется, не помнил, но которые всегда можно в том же деле уточнить.
   В общем, налицо был инцидент, когда жена или вообще кто-то из близких или родных оперативных или технических сотрудников добрались до самого директора. И это никак не приветствовалось. Потому что делали это родственники, как правило, не из праздного интереса, а с серьёзными вопросами или большими претензиями. Да, если бы и с праздным интересом (просто чаю или кофе с высоким начальством попить), всё равно не приветствовалось бы такого рода неформальное общение.
   Строго говоря, Зарайский имел полное право вообще не вступать в разговор, но, согласно инструкции, послать бедную жену пропавшего оперативника куда подальше. Но тут как-то не смог. Если бы дело происходило в том же офисе московского филиала - среди казённых стен, то это было бы легко - перевёл бы стрелки на секретаря, пусть разбирается и разъясняет, что к чему в современных законах и правилах, однако, кроме продолжающего маячить возле будки охранника, никакого секретаря рядом не было, так что Зарайский поневоле сплоховал, пошёл на неформальный контакт, хотя, повторимся, согласно параграфа инструкций, не должен был так поступать. Но не всякая инструкция вполне приходится к любой нештатной ситуации.
   - Ну, хорошо, - сказал он, - я поговорю с вами, но только на двух условиях: мы немного прогуляемся, чтобы говорить не при свидетелях, а во-вторых, вы мне расскажите, как вообще умудрились на меня выйти.
   Последнее условие Татьяна Кокорину явно смутило:
   - Это не мой секрет... - начала она была, однако Зарайский круто развернулся к своей машине:
   - В таком случае, я вынужден прервать наше общение!
   - Хорошо, я всё объясню! - Татьяна вдруг решительно взяла Зарайского за руку и повлекла вдоль дороги в сторону леса, через который они только что проехали: - Мне обязательно надо поговорить с вами!
   Ничего неожиданного во время этой прогулки по дачной местности Джон не услышал. Как он и предполагал, это были стандартные жалобы и беспокойство соломенной вдовы относительно пропавшего супруга. Нисколько не смущаясь, в ответ Джон Александрович слово в слово повторил стандартную "весовскую" легенду о якобы сингапурских террористах и о том, что, несмотря на прошедшее время, надежда на то, что её супруг жив и может вернуться в любой момент, имеет вполне серьёзные основания, и что назначенная ей пенсия вовсе не говорит о том, что появились основания считать её супруга окончательно выбывшим из списков здравствующего личного состава, просто это не более чем стандартная процедура...
   В общем, они уже довольно далеко удалились от площадки возле шлагбаума, когда, наконец, Зарайский смог вновь задать свой вопрос:
   - И всё же, Таня, как вы смогли за мной проследить?
   Вопрос этот опять смутил его собеседницу:
   - Ну, понимаете... - с трудом вымолвила она, - у меня есть подруга... а её муж, он...
   - Да-да! Что же... он? - покровительственно проговорил Зарайский.
   - В общем, он...
   В кармане у Джона тренькнул мобильник. Причем звонок имел мелодию, настроенную только на одного человека, который звонил не так часто и далеко не по пустякам. Это был младший брат. Тот самый, который теперь жил в далёкой Панаме и недавно прислал ядозуба.
   - Да... Я сейчас не один, - ответил Зарайский. - Что? Что ты говоришь, какая ещё опасность, с чего ты вообще взял?!
   И тут глава VES услышал чуть в стороне в лесу глухой и неприятный рык. Не то, что бы Джон Александрович был большим специалистом в хищных животных, однако благодаря своему интересу к змеям и рептилиям, имел и некие общие представлениях о других жителях животного мира, в том числе и о собаках. И Зарайский нутром ощутил, что это непростая собака. И рык этот непростой и крайне неприятный. А ещё ему не понравилось, что этот рык больше не повторился, не последовал за ним также лай или визг - напротив было почти тихо, если не считать в кустах ближе к дороге легкого шороха. А сверх всего прочего, Джон не зря был главой русского VES и, хотя сам не хаживал "в поле", тем не менее имел особого рода интуицию: он мог ощущать близость "прорыва" или "вторжения". И сейчас он именно эту опасность ощутил как вполне реальную.
   Зарайский судорожно пихнул в карман телефон и промахнулся - тот скользнул мимо и упал на землю. Однако поднимать мобильник было некогда, потому что пришлось вытаскивать из другого кармана травматический "Зауер", снимать с предохранителя и передёргивать затвор. Вот же незадача: патрон уже почему-то был в патроннике и теперь, описав быструю дугу в воздухе, улетел куда-то в жухлую прошлогоднюю траву, лишь недавно выступившую из под ледяной корки.
   - Таня! Ничего не говорите, ничего не спрашивайте! - громким шёпотом проговорил Зарайский. - Бегите к своей машине. Запритесь в ней и, чтобы не случилось, обязательно уезжайте, ни в коем случае не оставайтесь здесь!
   Сказано это было таким тоном, что Татьяна, испугано повела глазами, попятилась, потом повернулась и сперва быстрым шагом, а потом и бегом направилась туда, куда и указал ей Зарайский.
   Джон, сжимая пистолет двумя руками, тоже попятился, продолжая озираться. В следующую секунду он пожалел, что у него в руках обычная "травматика", а не приличный "огнестрел": чуть правее, из кустов всё так же почти беззвучно выскочило темно-серое существо с бурыми подпалинами, густым, как у льва, загривком, слегка вытянутой, словно у гигантской рептилии, мордой и невиданного размера клыками. Существо это, скорее можно было назвать чудовищным монстром, чем обычной собакой.
   Раз за разом нажимая на спусковой крючок, Зарайский успел подумать, что, скорей всего, напавший на него хищник имеет не вполне земное происхождение.
  
   Глава СЕДЬМАЯ
   ИЗЫСКАНИЯ ГЕРОНТИУМА
  
   Становилось тепло, даже немного жарко, поскольку весна набирала силу. Тем не менее Геронтий Ном, он же в просторечии Геронтиум, он же главный мэр всего Гранд-Эллизора и, по совместительству, главный же попечитель порядка не только в Гранд, но и во всём Эллизоре, а так де и главный верховный судья, кутался в подбитый мехом плащ и почти не убирал от лица носовой платок, потому что его, главстража, постоянно знобило да и насморк был, что называется, хроническим. Злые языки плохое состояние Геронтиума возводили ко вполне определёнными причинам, да и сам он знал, что постоянное его нездоровье и впрямь не случайно, однако ничего поделать с этим он не мог. Даже заветное снадобье, которым с избытком делился сам Великий посвящённый, пусть в какой-то степени и помогало, но не могло исцелить окончательно. А самое неприятное и печальное, то, что свои прямые обязанности попечительства и управления, Геронтиум ни на кого не мог перевалить. Властная структура в Эллизоре была выстроена столь хитрым и тонким образом, что очень и очень многое замыкалось всего-навсего на двух-трёх лицах, не более.
   Да, безусловно, был чисто символический и, фактически, ни на что не годный Совет (он же - Сенат), были замы и помощники, но всё более тоже какие-то бестолковые да и, к тому же, не посвященные в Главную тайну Эллизора. Да и как их было посвятить при всей их бестолковости и вообще дурном состоянии духа? Просто зверьки какие-то вокруг, если не сказать хуже, глупые поросята или уже окончательно зажиревшие свиньи, тогда как третьего не дано. Конечно, вокруг самого Великого посвященного найдётся несколько человек получше, в том числе пара его сыновей, но одного - Роллана посвященный и вовсе отправил от себя подальше, пожить среди пограничной стражей, базирующихся в замке Ловерок на северной границе, а Гвидо при всех внешних достоинствах слыл, да и не только слыл, но и реально был пожиже нравом. Туповат да ещё и обидчив. Пожалуй, что и мстителен. Из такого юноши может в будущем вырасти большая проблема, если, конечно, кто-либо или что либо его не укротит. Или - не укоротит, правильней будет сказать. Что касается дочери посвященного Ганны, то сам Геронтиум никак не мог понять, что кроется в этом юном и прекрасном создании - просто капризность или уже вполне сформировавшееся коварство. А эта история с её как бы женихом, которого Роллан на дуэли довольно серьёзно ранил ударом сабли? Тоже непонятная история-то.
   А ведь, если что до конца непонятно, то и настораживает еще больше. Нет, и в окружении Великого жреца и властителя ни на кого нельзя было вполне опереться! Или слишком просто всё или, скорее всего, слишком подловато. А что удивляться-то? Да, как известно, яблоко от яблони не далеко падает.
   Идти было по соседству, но Геронтиум изрядно продрог. И это при ярком солнце, которое просто слепило глаза, хотя они и были предусмотрительно закрыты стёклами темных очков. И в серой фетровой шляпе, сохранившейся с каких-то незапамятных времён, которую главстраж уже давно по случаю позаимствовал из запасников эллизорского музея памяти, голове было тоже холодно, мороз так и гулял по коже между жалким остатками волос. О, это проклятое пробуждение, так он от него и не оправился и не известно оправится ли когда! Боком, увы, всё это Геронтиуму вышло, не повезло, иначе говоря, потому как различные организмы реагируют по-разному, индивидуально, а у него, главного стража, стало быть, организм в этом плане оказался не самым удачным.
   Тут они вышли на площадь Согласия, и Геронтиум заметил небольшую толпу, собравшуюся возле бронзового Скунса.
   - Что, прямо возле крысы? - удивился мэр.
   - Так точно, ваша светлость! - ответствовал один из стражей сопровождения. - Возле Скунса Великого! Прямо с утра пораньше дозор и обнаружил. С рассветом, можно сказать! Ума не приложить, кто подкинул! Не иначе, диверсия!
   Геронтиум поморщился от столь своеобразного словоупотребления, но ничего в ответ не сказал. Стража тем временем, растолкала толпу, создав довольно широкий проход. "Не к добру это!" - услышал главстраж краем уха досужие перешёптывания. На месте, возле гигантской медной крысы, суетились два санитара с местным судебным доктором, толстым, обрюзгшим и крайне циничным человеком, который при всей своей непрезентабельной внешности был не лишён странного обаяния. Почему-то Геронитум забыл, как доктора зовут, хотя знал его довольно давно. Да, с памятью тоже творятся чудеса! В кавычках чудеса, разумеется.
   На земле, возле самого постамента лежала туша некого существа, отдалённо напоминающая не то собаку, не то волка. Но - очень большая и для того, и для другого. Стало быть, мутант. Скорее всего... Шерсть была неоднородного цвета: ближе к серому, но местами почти чёрная. И с рыжими подпалинами, густая поверх хребта и почти сходящая на нет на животе и лапах. А вот клыки... М-да, не как у саблезубой крысы, конечно, но впечатляют, особенно - резцы, такими можно и разом руку отхватить!
   - Неизвестный науке зверь! - хрипло проговорил стоящий рядом доктор. - Да, ваша светлость, сколько живу в Эллизоре, а такую разновидность встречаю впервые!
   - Уверен? - переспросил Геронтиум.
   - Абсолютно, ваша светлость!
   - Ну, может, мутант? У мутантов, порой, появляются новые вариации?
   - Только в рамках одного вида, ваша светлость, только в рамках! А я такого вида раньше не встречал, это точно!
   - Гм. Да... - Геронтиум обошёл тушу. Крови возле неё натекло не очень много. - Чем же... этого волкодава сразили?
   Доктор почесал в затылке и ответил не сразу:
   - Трудно сказать, ваша светлость. Мне бы провести вскрытие, тогда смогу сказать что-то определённое. Одно мне кажется очевидным: не здесь его завалили, не здесь! Кровь успела почти вся вытечь!
   - Значит, подкинули... сюда? Прямо под Великого Скунса, получается?
   - Похоже на то, похоже. Однако здесь тоже странность: нет больше никаких следов - ни телега не подъезжала, ни чтобы волочили - не видно. А гравий здесь сейчас влажный, ночи холодные, изморозь, след бы остался. Там дальше, где брусчатка, следов можно и не искать, а здесь, ближе к Скунсу, видите, как специально, крупный песок.
   Геронтиум хорошо знал, почему именно на этом месте находился крупный песок - это, чтобы лучше впитывалась кровь, когда здесь же во время великих торжеств совершались великие же жертвоприношения, однако доктор говорил так, словно это ему было не ведомо, хотя и должен отлично знать что к чему.
   В принципе, это рассердило главстража, но он постарался скрыть своё раздражения, в результате чего только громко и продолжительно раскашлялся.
   - Будьте здоровы, ваша светлость! - произнес доктор с натурально сочувствующей интонацией, чем ещё больше Геронтиума разозлил:
   - Ладно, говори только по делу! - произнёс он, преодолевая приступы кашля. - Значит, получается, что подбросили, но невесть как, словно по воздуху прилетел?
   - Ну, типа, да. Почти так. Или не знаю как... - осторожно пожал плечами доктор. - А если притащили на себе, то несколько человек должно было быть, тяжелая, видно, туша. И крови нигде по дороге не накапало, тоже странно. Или разве подтёрли? Но - в темноте? Стража говорит, никто вроде ночью по площади не шастал.
   - Ладно! - сказал Геронтиум. - Грузите эту тушу и давай к себе в подвал! Сделаешь вскрытие, по результатам сразу мне доложишь! И вот что: я буду в библиотеке. Если быстро управишься, ищи меня там!
  
   "И вот уже услышала она вой этого жуткого чудища, и эхо повторяло это вой не один раз и ей казалось, что волколак мчится за ней, словно ветер и уже не одну милю, хотя на самом деле она стояла на месте. Когда же и взаправду у нее за спиной раздался тяжкий топот и хриплое дыхание, то припомнила она в последний момент давний совет своей матушки и бросила на тропинку свой платок. Волколак нашёл его и разорвал своими зубами и когтями на мелкие кусочки, а потом опять бросился в погоню. Изо рта у него летела пена, из горла вырывался дикий вой, глаза горели, будто угли. Волколак снова начал нагонять девушку, и тогда она сняла платье и оставила его на дороге. Чудище нашло платье, разодрало его в клочья и помчалось дальше. Следом ей пришлось бросить фартук, нижнюю юбку и, наконец, рубашку, так что в конце концов она бежала совсем нагая. Волколак опять приблизился, но тут Левейя выбежала на опушку леса, оказалась на лугу и спряталась в самой маленькой копне сена. Волколак потерял жертву из виду и принялся искать: с бешеным воем набрасывался он на копны, злобно рыча и обнажая белые клыки. Слюна брызгала из пасти во все стороны, а на его шкуре проступали капли пота. Неожиданно силы оставили чудовище, и он, так и не дойдя до самой маленькой копны, бросил поиски и возвратился в лес ни с чем. Тамошние волколаки бывают именно такими: злобными, с большими клыками, темно-серыми, некоторые - с бурыми подпалинам, по хребту с густой шерстью и голым животом..."
  
   "А похож! - подумал Геронтиум и захлопнул лежащую перед ним книгу. - Очень даже смахивает на нашу тушу..."
   В зале появился главный библиотекарь - низкорослый и сухонький старичок в круглых очках и с редкой козлиной бородкой. Несмотря на субтильное сложение, он довольно бодро нёс несколько увесистых томов.
   - Здесь, ваша светлость, всё про оборотней! - довольно радостно провозгласил он. Вероятно, всякое любопытство, проявляемое другими людьми к библиотечным фондам, доставляло ему искреннюю радость.
   - Про оборотней? - слегка удивился Геронтиум. - Мне больше нужна классификация существ, которые и после гибели остаются в виде волка или собаки, а оборотни это, кажется, больше человеческое явление...
   - Да, вы правы, - библиотекарь так и стоял перед главстражем с тяжёлыми томами в руках. - Но в этом явлении есть своя закономерность, о которой нельзя забывать...
   - Это какая же?
   - Иррациональная звериная злоба, которая в некоторых особых случаях способна овладевать всей душой человека...
   Геронтиум несколько задумался, но ничего сказать в ответ не успел, потому что в зале библиотеки появился доктор с результатами вскрытия чудовища.
   - Это невероятно, ваша светлость! - воскликнул доктор. - Но это тварь оказалась изрядно нашпигована железом! Вот такими кусочками! Ума не приложу, кто же и с помощью какого оружия умудрился так нафаршировать нашего монстра! - и доктор выложил на стол перед Геронтиумом горсть металлических огрызков, напоминавших собою свинец.
   Память у Геронтиума внутренне заскрежетала и он с трудом, но вспомнил, как это называлось ещё в той, прежней жизни: "Картечь это, картечь самая настоящая!"
   - Что вы по этому поводу думаете, ваша светлость? - не унимался доктор.
   - Ступай себе, милейший, ступай! - спокойно сказал Геронтиум. - Я разберусь.
   А думал он о том, докладывать или не докладывать Великому посвященному о происшедшем, а если и докладывать, то, как всю это историю лучше преподнести? С некоторых пор такого рода доклады стали для Геронтиума проблемой: Великий посвященный сделался нервным и мнительным. Не иначе, как что-то предчувствовал. Или просто - старел. В конце концов Геронтиум решил, что доложит несколько позже, вечером, потому как, начиная с полудня должен был присутствовать на очередном заседании Верховного суда Гранд-Эллизора, что для него, главстража, было обязанностью обременительной, но от которой никак нельзя было отказаться.
   Заседание выдалось довольно скучноватым. Почти ничего серьёзного, за исключением одного дела, которое с виду было тоже не шибко большим, но в котором фигурировал беглый раб, по происхождению - хамт. Рабы в Эллизоре, впрочем, почти все были из хамтов как таковых, но этот умудрился каким-то образом сбежать с южных рудников - причем, довольно давно, почти год назад и всё это время якобы скрывался здесь, в подземельях Гранд-Эллизора, но выглядел при этом довольно прилично, нисколько не измождённо, из чего можно было предполагать, что ему кто-то здесь помогал, подкармливал, так сказать. Плохо было то, что случайно опознанный и схваченный на рынке беглец наотрез отказывался давать какие-либо показания. Опознавший его стражник из охраны южных рудников, по случаю же оказавшийся в столице, тоже не мог ничего от себя прибавить, кроме уверенности в том, что этот хамт и есть один из сбежавших рабов, но даже имени его страж не мог вспомнить. Сам беглец прямо не отрицал своего беглого происхождения, но и никаких показаний не давал, ограничиваясь исключительно словами "да" и "нет", разбавляя их неопределённым мычанием и покашливанием.
   При вполне удовлетворительном виде подсудимого это покашливание Геронтиуму не нравилось: а вдруг это туберкулёз, столь свойственный рудникам и совершенно не приемлемый в столице Гранд-Эллизора? Нет, решительно, нужно такого рода дела вывести из-под судебной юрисдикции столицы и сразу отправлять в гарнизонные суды: пусть там поскору и разбираются с беглыми рабами, несмотря на то, что они были пойманы в самой столице. Почему-то при всех этих мыслях и при виде заросшей рыжеватой щетиной лица беглого хамта, Геронтиум почувствовал себя дурно. Душновато было в главном судебном помещении Совета, душновато, ничего не скажешь, хотя ещё только весна, что же будет в разгар лета? Оставив дежурному судье роль вершителя судьбы беглеца (а чего решать-то, полсотни плетей и обратно на рудник!), Геронтиум вышел из залы и направился в судейскую палату, где всегда можно было найти теплый чай и сдобную булку с маком от чтущих закон булочников с центрального же рынка. К своему удивлению в судейской находился не кто иной, как Тимур, немой служка самого Великого посвящённого. Он молча протянул ему сложенную вчетверо записку.
   "Дружище! - легко узнал Геронтиум почерк посвящённого. - Прошу беглого хамта передать непосредственно Тимуру, но без юридического оформления данного шага. Для этого обеспечь этому рабу оправдательный приговор. Надеюсь, это не потребует от тебя излишней траты сил! Сегодня вечером на доклад можешь не являться, встретимся чуть позже".
   Главстраж невольно вздохнул и с некоторым испугом оглянулся: не слишком ли заметен был его вздох. Лицо таллайца Тимура оставалось совершенно бесстрастным, а больше в судебной палате никого не было.
  
   Глава ВОСЬМАЯ
   БОЛЬНИЧНОЕ ВРЕМЯПРОВОЖДЕНИЕ
  
   Зарайскому было плохо. Он очень ослаб от большой потери крови, сверх того сознание или понимание себя самого никак не могло обрести необходимой или, как сказал бы он сам, рабочей ясности. В душе жили какие-то явно посторонние образы, а то и - звуки, это был какой-то странный шумовой и зрительный фон, причём, по всему, прямо не связанный с недавно происшедшим, но, по всей видимости, случившееся покушение помимо физического ущерба, всколыхнуло какие-то пласты в подсознании, нанеся душевную травму. Со всем этим ещё предстояло разобраться, но для этого были нужно силы и время, а того и другого пока просто не находилось. Мешала и организационная сторона: первоначально Джона Александровича доставили в травматологическое отделение одного из новых подмосковных больничных комплексов, поскольку соответствующие службы VES не были вовремя оповещены и подключились несколько позже - уже тогда, когда Зарайскому на месте сделали операцию. Теперь речь шла о переводе в специализированную клинику, но для этого тоже требовалось утрясти некоторые формальности, да и чувствовал себя Зарайский неважно, толком еще не отойдя от наркоза. А ведь и здесь не повезло: будь он сразу доставлен в свою режимную клинику - там, скорей всего, использовали бы иное средство, из имеющихся ныне в арсенале анестезиологии, которое не имеет таких отрицательных последствий и осложнений, как наркоз, однако в подмосковной больнице, хоть и новой, про альтернативы наркозу даже и не слышали.
   - Значит, ваш травматического действия пистолет не помог?
   Джон Александрович приоткрыл глаза и вспомнил, что перед ним на больничном стуле сидит начальник службы внутренней безопасности Рем Голышев и держит в руках электронный планшет, в котором стремительно делает какие-то пометки. Ишь, насобачился-то. Да сейчас все уже насобачились сразу всё в электронном виде записывать и оформлять, ручкой почти уже никто не пользуется. Да и сам Зарайский тоже таков, тоже всему этому насобачился, куда денешься. Значит, Голышев уже "копает" и под него, Джона Зарайского? А что такого, да, неприкосновенных у нас нет! Точнее, "не копает", но расследует происшедшее. И демонстративно на "вы" перешёл, как и полагается "по службе"! Лис-Голышев, Лис-Рем этот самый. А что? - Голышев и в самом деле напоминал лиса своей буроватой мастью, худобой, заострёнными чертами лица. Не вполне рыжий, но светло-бурый, ходит кругами, всё что-то вынюхивает. Не только по должности, но и согласно призвания. Во все времена на такие должности, понятное дело, стараются брать людей подходящих, способных, со-от-ветствующих, вот!
   - Увы, расстрелял почти всю обойму...
   Так ведь, кажется, и было? Чудовище стремительными и какими-то странно для его размеров и веса легкими прыжками неслось прямого на него, а он, Джон Александрович, пулял в него резиновыми зарядами, которые никакого особого вреда нападавшему монстру причинить, в принципе, не могли. Глупая, однако, получилась ситуация!
   - Четыре выстрела... - уточнил Голышев.
   - Один патрон улетел в траву целым...
   - Да, мы нашли!
   - А телефон?
   - Тоже!
   - Это хорошо... От травмата толку мало. Это была целая собака Баскервиллей! Нет, куда больше! Как я вообще уцелел?
   - А сами вы, что помните дальше, как дело было? - голос у Рема никогда не отличался особой выразительностью. Такой тусклый, бесцветный. И здесь, в больничной палате, он разговаривал с Зарайским почти шепотом, хотя больше никого в помещении не было. Ну, а если всё же подслушивают, то современная аппаратура любой шёпот всё равно запишет и разберёт. Но Голышеву надо делать вид, что шифруется. Сила привычки!
   - Дальше эта тварь вцепилась в меня, вот, это я помню... - Зарайский на минуту задумался. - Чуть не отхватила руку - и я, кажется, упал... Дальше почти ничего не помню, отключился. Или потом были ещё выстрелы?
   - Вам повезло. У охранников Тыркова были помповые ружья. Это они стреляли, потому что Тырков проезжал мимо.
   - Значит, завалили... тварь?
   Голышев вздохнул:
   - Вроде как...
   - Почему вроде?
   - Потому что трупа нет!
   - Как это нет?
   - Нет и всё! Вроде бы сам Тырков и охранники видели очень большую и чёрную собаку, какое-то время и труп её был, а потом - как испарился!
   Дружно помолчали. Довольно долго. Сознание у Зарайского опять начало слегка "плыть". В голове вдруг закрутилась какая-то страшно знакомая мелодия - ещё из детства - и почему-то очень захотелось обязательно вспомнить, что это именно за мелодия и кто там и что именно пел: "Вот они опять летят над нами..." да, где-то-там "... в журавлиной стае"... Или нет, как-то так: "Высоко они летят над нами..." Что-то, да про журавлей, была песня. На пластинке ещё, с шипением иглы, с потрескиванием... Не на диске и не на флеш-памяти. Не эм-пэ-три... Флеш-флеш... какое странное слово. Но почему же именно про журавлей так хочется вспомнить все слова той песни?
   - Джон Александрович!
   - Да?
   - Вы меня слышите?
   - Да, конечно...
   - Что вы обо всё этом думаете?
   Что тут можно думать? Плохо всё это, плохо, вот что, дорогой господин-товарищ Голышев... И что ты вообще за человек: около сорока, гладко выбрит, шатен с залысинами, чуть рыжеватый, худой, даже слишком, вид субтильный, хотя на самом деле - жилистый и куда лучше Зарайского владеет набором приёмов некоторых восточных единоборств, даже может убить одними пальцами, об этом Зарайский, как глава VES, знает, поскольку положено знать. Ещё... ну, да, как говорится, в тихом омуте черти водятся и есть... есть... сидит в этом Голышеве какой-то тихий непроницаемый "чорт", как и во всяком "особисте" должен сидеть. Явных подлостей, правда, за ним не помнится. Но - неискренний человек, скрытный, словно таящий в себе нечто - непросто, там, служебные тайны, но что-то и сверх того, при том что - опасное и неприятное, с которым и сам не знает, как быть, даже и сложнее - не знает и сам, браться ли за это большое и мутное, потому что есть ощущение, что, если возьмёшься, то, скорей всего, уже не отлипнешь и не известно - справишься ли. Возможно, именно по этой причине Голышев не выглядел счастливым человеком, точнее - удовлетворённым жизнью. Жизнь его явно томила и томила по-крупному, хотя и в тайне. Нет, что же это были за журавли в песне: "вот они летят опять над нами..." - никак не вспомнишь. А ведь плохо быть Голышевым, мутно как-то. Гм... А что, с другой стороны хорошо быть тем же Зарайским. Да ещё и Джоном? Разве всё не мутно и всё ясно? Но, может быть, всё же чуть ясней? А кто бы знал, что ясней? Или кто именно ясней? А как проверишь, выбора все равно нет: если уж родился Зарайским, то шкуру уже не поменяешь - не поменяешь душу и сердце... Интересное дело, а ведь был такой фантастический роман, когда изобрели прибор, пересаживающий сущность или, там, душу одного человека в тело другого, меняя местами, так сказать, забавно, конечно. Хотя это лишь телами поменяться, а внутренняя суть та же. А вот если ещё и душами, самой сутью...
   - Джон Александрович, а вы не думали, что это был "прорыв"?
   - А... фиксация прорыва была?
   - Да, "прорыв" зафиксирован в это же время, но фиксация была смазанной и точные координаты установить не удалось... Схлопнулся прорыв очень быстро..
   - А не точные координаты?
   - Никаких не удалось зафиксировать!
   - Плохо-плохо! - пробормотал Зарайский, отворачиваясь к стене и с трудом натягивая на голову одной рукой простыню. "Вот они летят опять над нами..." - Устал я, Рем, давай до следующего раза!
   Голышев поднялся, слегка стукнул по планшету пальцами - вероятно, отключил.
   - Ещё только... пара вопросов! Кто та женщина?
   - Какая?
   - Которая была рядом с вами и поторопилась сбежать.
   - Не знаю... - глухо ответил из-под простыни Зарайский. - Просто мимо шла, закурить просила... а я ж не курю... Ещё что?
   - Согласно списка звонков, перед самым нападением вам звонил ваш брат Сергей Зарайский... Из Панамы!
   - Да... но...
   - Что он сказал?
   - Он... ничего не успел. Только поздоровался. В тут из кустов и выскочил этот волкодав!
   - Значит, ничего не сказал, не успел, ага... Но каково совпадение, а? Звонок перед самым покушением? Или... перед самым "прорывом"?
   - Рем... ты что? В чём-то его подозреваешь?
   - Простите, Джон Александрович, но это моя обязанность... подозревать. А ситуация, сами понимаете, далеко не рядовая...
   Зарайский в ответ промолчал - или вполне сознательно или и впрямь так устал, что утратил нить беседы и не мог продолжать разговор.
   Голышев решил больше не терзать шефа, буркнул: "Выздоравливайте!" - и вышел из палаты.
   "Похоже, что не договаривает, - думал он, - что-то явно скрывает!"
   Здесь было над чем поразмышлять. Пораскинуть мозгами. А главное, было, что и куда копать. И не только по долгу службы. Голышев не был просто службистом или циником. Но по своей породе или психофизическому типу, он был если и не впрямь лисом, то - явно служебно-розыскной собакой, ищейкой. И если уж взял след, то сбить его с соответствующего направления было почти невозможно. Однако это самое "почти" тоже могло иметь место, потому что Рэм Голышев являлся человеком, тогда как всякий человек имеет свои слабости и уязвимые места. Имел их и Голышев. И в истории с Джоном Зарайским плохо было не только то, что здесь скрывались явные опасности для VES и самой земной реальности. Куда хуже было то, что Голышев во всём происходящем ощущал серьёзную опасность и для себя лично.
  
   Ближе к вечеру пожаловал ещё один посетитель, так что покоя Джону Александровичу в его болезненном состоянии не было. Сам иерей Максим Окоёмов пришёл, чему Джон Зарайский был крайне удивлён. Или это ему померещилось? Да нет, вроде на самом деле - настоящий батюшка, в рясе и с крестом, как и в прошлый раз в рабочем кабинете ещё. И такой же, как бы это сказать? - воодушевлённый, вот что, явно фанатик своего дела. Ну, может быть это даже и хорошо. В некоторых случаях, да. Лучше порой иметь дело с человеком убеждённым, чем с тем, кто чётких убеждений вообще не имеет.
   - Как вы узнали, батюшка, что я здесь?
   - Теперь это моя прямая обязанность в отношении сотрудников VES!
   Ну, точно, чешет как по писанному. Уверенностью так и пышет!
   Зарайский задумчиво посмотрел на иерея, словно прикидывая, сколько тот весит при его росте и достаточно скромных габаритах:
   - Но я вас, кажется, не звал!
   - Но, вы же в больнице, а моя прямая обязанность, согласно Евангелия, посещать больных!
   Да, уверен, что пришёл не зря. Независимо от результата. В себе уверен. Мол, исполняю долг. Понятное дело, долг - сильная мотивация. В особенности, мотивация для верующего человека. А может с ним и попробовать обсудить, где здесь Бог, а где диавол?
   - Может это и так, но мне кажется, что здесь имеются ввиду верующие! Ну, верующие больные... сотрудники, типа. А я всё же не объявлял себе принадлежащим именно к вашей пастве.
   Посмотрим, что он на это скажет. Попровоцируем слегка. Если будет сердиться, раздражаться, то всё это пустое, значит, удар не держит. Тогда его мотивация - тоже так себе, не рабочий, стало быть, мотив.
   - Ну, хорошо, я ненадолго... - как-то обезоруживающе улыбнулся Окоёмов. - Можно, я на минутку присяду? А то набегался уже сегодня, с утра уже был в больнице, три соборования в разных местах... Тут, вот, в пакете, апельсины, яблоки, бананы...
   Ага, уже лучше, не так плохо. Может говорить и по-человечески, не только - лозунгами.
   - У меня аллергия на цитрусовые...
   - Ох, простите!
   - Ну, ладно, хотите, садитесь, раз уж пришли...
   В общем, можно поговорить. Вот только допуска у него пока нет. Ничего, можно попробовать для начала без конкретики, исключительно общие вопросы.
   И о. Максим, переведя дух, присел рядом с кроватью раненного Зарайского. Помолчали довольно долго. Глава VES явно что-то обдумывал. А думал он не только о сидящем рядом иерее - думал Джон Александрович о том, что не знает, на кого именно было это нападение. На него самого? Весьма возможно. А вдруг не на него, а на Таню Кокорину, тогда как он оказался рядом чисто по случаю? Впрочем, нападение могло быть и на них обоих сразу, что не делало ситуацию проще. А еще возможен крайне маловероятный вариант, что нападение было случайным. Но этот вариант Зарайский в принципе отметал по той простой причине, что, если это "прорыв", то вероятность того, что он случайно произошёл прямо в районе личного присутствия главы российского филиала VES, а так же и супруги одного из оперативников этой же спецслужбы, - крайне мала, вот что, почти невероятна.
   Сидящий рядом с Зарайским о. Максим невольно кашлянул и тот очнулся от своих дум.
   - А знаете что, любезный батюшка, - неожиданно сказал он, - расскажите вы мне о себе. Раз уж я не могу вам исповедоваться, поисповедуйтесь вы. Может быть, тогда, и я смогут быть с вами более откровенным?
   Из "Рабочего словаря VES" (совершенно секретно, только для внутреннего пользования).
   "Прорыв". Произвольное или непроизвольное (то есть, случайное или спровоцированное) соприкосновение и взаимодействие основной земной реальности и реальностей виртуальных. Характеризуется наличием или отсутствием последствий. Под последствиями следует понимать наличие свидетелей "прорыва", жертв или причинения какого-либо психофизического воздействия на людей как таковых, а так же механического или иного оставляющего следы воздействия на окружающий мир, ландшафт, флору и фауну или тот или иной предметный ряд, а так же причинение материального ущерба. Внедрение и оставление в земной реальности тех или иных предметов, артефактов, а так же живых существ представляет собой "критические последствия" и делает факт "прорыва" "критическим" (см. "Прорыв критический"). От обычного или критического "прорыва", который имеет отношение к земной реальности, следует отличать прорыв между реальностями (см. "Прорыв межреальностный"). Последний в отличие от обычного или критического "прорыва" в большинстве случаев не фиксируется службой мониторинга VES (см. "Мониторинг") и может быть описан только по результату прямых личных наблюдений оперативного состава, представители которого в тот момент находились в соответствующей реальности. Отмечены случаи, когда межреальностные прорывы приводили к появлению "конгломератов" (см. "Конгломерат"). Попыток появления "конгломерата" между земной и виртуальными реальностями пока не отмечено. Ряд специалистов и, в целом, руководство VES считает, что такая возможность будет представлять одну из самых больших опасностей для основной земной реальности. Поэтому предотвращение возможности появления земного "конгломерата", пусть пока и теоретическая, является одной из самых важных задач деятельности VES.
  
   Глава ДЕВЯТАЯ
   ЛАВРЕТАНСКИЕ БУДНИ МАГИРУСА И ЛЕОНАРДА
  
   Лодка, недавно бывшая в ремонте и, как все говорили, вполне способная держаться на плаву, не внушала Магирусу никакого доверия. Вероятно, по той простой причине, что он не умел плавать и не хотел в этом никому признаваться. Между тем, лавретанское озеро было далеко не маленьким прудиком, отличалось глубиной в несколько десятков метров, а вода при общей прозрачности и чистоте была всегда холодна. Случались и заметные волнения, бывали и внезапные бури. В общем, плавание в утлой посудине не приводило старого учёного в восторг. Но и отвергнуть просьбу самого Леонарда Магирус никак не мог. Пришлось храбриться и не подавать вида, что страх способен овладеть сердцем главного инженера и строителя лавретанской общины Эллизора. Именно так с некоторых пор Магирус себя именовал - не то в шутку, не то всерьёз.
   А вообще дела в Лавретании были не шуточными, поскольку речь шла о выживании остатков Эллизора как такового. Ну, и о спасении Закона, разумеется, ведь если вымрут все почитатели и носители Закона, кто вообще будет Его почитать и возглашать? Техническая и вообще инженерная мысль была здесь тоже не лишней. Хотя, где было этой мысли разгуляться при таком минимуме средств и ресурсов, от которого бессильно опускались руки, и сама эта мысль, пусть и принадлежащая уму большому и незаурядному, грозила зайти в самый настоящий тупик. То ли дело было ещё несколько лет назад (до всех злоключений в Маггрейде) в благоденствующем тогда Эллизоре. Там у Магируса даже был собственный пивной заводик, а самое главное - возможность заниматься чистой наукой, чему способствовало наличие дряхлого, но рабочего компьютера с достаточно обширной базой данных и электронной библиотекой. Всё это кануло в лето, было погребено невесть откуда взявшейся ядовитой зеленью, нашествие которой было прекращено, если не чудом, то, весьма вероятно, взрывом злополучной Тот-Башни в Маггрейде и последующими яркими небесными явлениями.
   Да, конечно, то, что уцелела часть эллизорской общины и то, что сам Магирус вместе с мамашей Зорро и ещё парой человек умудрились благополучно эвакуироваться из рухнувшего Маггрейда, это было и чудо и несомненное благо, однако основой этого блага теперь служило исключительно натуральное и, по сути, профанное существование - почти совсем без каких-либо технических (что уж говорить о науке!) благ. И даже книг (помимо собрания томов бумаг Закона) под рукой у Магируса почти не было. Каким-то чудом в Лавретании обрелось несколько томов древней энциклопедии Брокгауза и Эфрона, справочник фельдшера, несколько крайне затрепанных томов довоенного худлита да ещё (совершенно не к месту!) две книги из довоенной же серии "Библиотека поэта". И, представьте себе, ни одного элементарного учебника из области естественных наук! Последнее удручало старого учёного больше всего. Как это так? Ни тебе элементарных сведений из области физики и химии. Ничего об астрономических явлениях! Даже из области алгебры и геометрии нет элементарных текстов, нет обычных школьных учебников...
   Это была просто какая-то катастрофа! А ведь ранее, в самом Эллизоре, в начальной школе Закона наличествовало всё необходимое для обучения и получения начального образования, что и осуществлялось в рамках нормальной культурной жизни внутри клана. Однако почему-то при эвакуации, а, точнее, бегстве Эллизора в Лавретанию, был эвакуирован весь архив Закона, тогда как архив школы был или забыт или утерян. Главный хранитель Леонард, разумеется, принял к сведению информацию о происшедшем разорении системы эллизорского образования, но всеобщее разруха была так велика, что уцелевшим эллизорцам приходилось налаживать самые простейшие вещи, не думая о науке и образовании. С последним Магирус был не согласен: на его взгляд, образование не в меньшей степени относилось к наиважнейшим вещам, однако на настоящий момент мало кто разделял его взгляды. Речь больше шла о рыбе, снастях, соли, одежде, стройматериале, семенах и рассаде... Правда, сам Леонард по-прежнему был озабочен восстановлением подлинника Закона и вопросы образовательной деятельности были для него так же и скорее чем-то второстепенным. Хотя последнее определение являлоь не совсем точным: Главный хранитель пребывал в какой-то странной уверенности, что, если решить проблему с самим Законом, то все остальные проблемы решатся сами собой. И наоборот: пока проблема с Законом не исправлена, всё остальное так и будет находится в перманентном кризисе, какие усилия, что называется, не прилагай!
   Такого рода логика была выше понимания Магируса. Мало того, старый учёный считал, что такое отношение, является не просто ошибочным, но и преступно ошибочным! То есть, получалось, что глава эллизорской общины пребывал в серьёзном и крайне опасном заблуждении, продолжая изо всех сил цепляться за букву Закона, который очевидным образом себя скомпрометировал хотя бы уже тем, что во всех недавних событиях показал себя просто-напросто нежизнеспособным. Да-да! Именно такого рода крамольные мысли бродили в уме и касались сердце Магируса, пусть он их и никому не высказывал. Но это же элементарно! Если бы Закон был столь всесилен, если бы и впрямь был так эффективен в отношении самосохранения клана, то почему же произошла почти полная катастрофа, по причине которой, кстати говоря, погибли и многие хранители Закона, а сам клан, лишившись привычной среды обитания и стабильности, фактически, оказался на грани вымирания? И где же во всей этой истории Закон и его благой покров над Эллизором, о котором ранее столь много было во всеуслышание возглашаемо?! Нет, разумеется, старый учёный на эту тему пока ещё не высказывался. И даже не из-за страха обвинения в хуле на Закон, потому как ни действующей стражи, ни тюрьмы в Лаврентании не было, но, скорее, из жалости и дружеского сочувствия к заблуждающемуся и продолжающему чахнуть над бумагами Закона Леонарду. Сочувствовал-помалкивал, но учёное его нутро неуклонно распирало справедливое возмущение, сдерживать которое с каждым днём становилось всё трудней.
   Правда, сдаваться обстоятельствам и сидеть в этом смысле без дела старый учёный тоже не мог. Поэтому, разжившись бумагой и чернилами, Магирус решил предпринять неожиданный для себя труд: составить единый учебник по общим вопросам современного естествознания. Задача эта оказалась не такой простой, как могло показаться со стороны. И не только из-за огромного объема работы. Куда большей проблемой оказалось то, что сам Магирус был далеко не в состоянии просто и доходчиво сформулировать самые элементарные азбучные истины, которые до сего момента виделись ему сами собой разумеющимися, но которые вдруг начали ускользать, а то и сопротивляться при необходимости сделать их доходчиво сформулированными вслух или на той же бумаге. Особенно большой шок испытал Магирус, когда взялся записывать таблицу умножения. С леденящим внутренним ужасом он вдруг ощутил, что таблицу умножения эту самую без запинки и наизусть он уже просто-напросто не помнит. Пришлось пересчитывать, восстанавливать, что, разумеется, было не так уж сложно, однако выступать в роли первооткрывателя самых очевидных вещей Магирус ранее никак не собирался. Однако ж настал и такой момент в жизни старого учёного, да, чего только в этой жизни не случается.
   Следующим и, может быть, ещё более чувствительным ударом стала необходимость сформулировать не только прямо математические или технические азы научного знания, но и дать некоторые определения к общей бытийной картине мира. И вот здесь-то Магирус с не меньшим ужасом ощутил, что находиться в полном тупике. Пока живёшь и особо не задумываешься, где именно ты живёшь, в каком мире и под каким небом, с каким-таким нравственным чувством или отсутствием оного внутри, всё, скажем так, более-менее и ничего, приемлемо. А вот стоит задуматься, зачем живешь, да что это вокруг за мир такой, чем и зачем этот мир существует и движется, да и куда, собственно, да и откуда, и почему в таком именно качестве, - тогда-то, вдруг, всё становится сложней, чем могло казаться или думаться раньше. Да и ладно бы, если бы такого рода мыслительная или идейная закавыка касалась бы человека простого, обыденного, никакими претензиями на образованность или вообще избыточную мыслительную деятельность не блещущего. Но ведь сам-то Магирус всегда считал себя человеком не пустяшным, учёным и очень даже мыслящим учёным. Да и окружающие его тоже таковым считали. И вдруг (опять это "вдруг"!), когда поневоле возникла необходимость на уровне самого элементарного и даже детского учебника изложить основы современного ему миробытия, Магирус понял, что это какая-то совершенно и немыслимо трудная, просто неподъемная задача.
   Может быть, в довоенные времена это было проще. По крайней мере, насколько знал Магирус, тогда главенствующими были две концепции происхождения мира и самого человека. Типа, наличие Бога Творца или самопроизвольного происхождения всего и вся. То есть, идея религиозная и атеистическая. Однако, после происшедших глобальных катастроф общая картина мира и вовсе утратила идейную ясность и цельность. О концепции Бога никто и почти никогда прямо не говорил. Это было не то, чтобы не в моде, а каким-то негласным табу. Подразумевалось, что идея Бога в отношении послевоенного мира вообще не применима. Ну, типа, "если Бог есть, то как он мог всё происшедшее допустить"? Точнее, вслух такого рода вопросы и не задавались, это как-то само собой подразумевалось. Правда, странным образом, атеистическая идея в чистом виде тоже не бралась на вооружение. Скорее, господствовали стихийные суеверия, а кое-где и магия, причём - довольно изощрённая, в чём Магирус мог убедиться по своему недавнему пребыванию в Маггрейде. Правда, был ещё Эллизор со своим незыблемым Законом, но здесь и вовсе, при всё тех же попытках сформулировать что-либо коротко и ясно, начинался свой тёмный лес, потому как у старого учёного не находилось слов и понятий на уровне самого просто букваря объяснить, в каком мире живёт человек как таковой и вообще откуда он, человек, в этом мире взялся. Не говоря уже о том, что и сама идея Закона казалась в последнее время Магирусу сомнительной, некой иллюзией или, мягко говоря, заблуждением.
   Вся эта непосильная мировоззренческая задача продолжала внутренне томить старого учёного, не говоря уже об определённом страхе перед окружающими природными стихиями. За вёслами сидели два сына Леонарда - Фаддей и Лука, которые, наконец, благодаря серии драматичных обстоятельств, сошлись вместе здесь, в Лавретании, да ещё и, по счастью, со своими семьями, в составе которых, на удивление все были живы и здоровы. Пока переправлялись на ту сторону озера, было относительно тихо, а вот на обратно пути поднялся ветер - поначалу небольшой, но ближе к середине обратного пути начало штормить и захлестывать лодку, что заставило Магируса изрядно поволноваться. Братьям же было всё нипочём, и Фаддей, перехватив, испуганный взгляд старого учёного, начал над ним слегка подшучивать, на что Магирус никак не реагировал, сохраняя полное молчание, чтобы не уронить собственного достоинства. Вообще братья несколько его раздражали. С Фаддеем он был накоротке, ещё по пребыванию в Маггрейде, где старший из леонардовых отпрысков в тем времена служил легионером, Однако, будучи видимо дружественно настроен, Магирус считал Фаддея излишне грубоватым, не способным к тонким и глубоким суждениям. Лука, средний сын Леонарда, с юных лет много времени посвящал то рыбным промыслам Эллизора, то пограничным дозорам, так что его Магирус знал несколько хуже. На первый взгляд, он был больше всех из сыновей похож на самого Леонарда, такой же орлиный профиль и столь же молчалив, как и Главный хранитель, если даже не более, ведь последнему, согласно должности, приходилось довольно часто использовать речь как таковую. Вероятно, что в силу своей большей молчаливости, Лука казался более угрюмым и скрытным, хотя, как мог убедиться в последнее время Маигирус, тоже обладал специфическим чувством юмора, быть может, всё же и несколько более тонким, чем у старшего Фаддея.
   В общем, Магирус всё больше отмалчивался, находясь рядом с братьями, пока, несмотря на внезапно приключившийся небольшой шторм, они не пристали к лавретанской пристани. На ней одиноко возвышалась мамаша Зорро, бывший тюремный врач особой тюрьмы Маггрейда, а ныне - заведующая санчастью в Лавретании и, одновременно, именно тот человек, который полностью разрушил многолетний холостяцкий покой Магируса. Рядом с мамашей Зорро, как обычно, маячил племянник Леонарда Савватий, который, ещё начиная с Маггрейда, прижился при санчасти.
   - Макки! - тут же заявила она. - Я вижу ты весь промок, немедленно домой, переоденься!
   - Нет, Зо... - пытался возражать Магирус. - Мне сперва нужно всё доложить Леонраду!
   - Леонард! - тут же вмешался Савватий. - Леонард знает! Он всё знает!
   Мамаша Зорро привычно цыкнула на Савватия, чего тот особо не испугался, но всё же замолчал, и продолжила:
   - Никуда твой Леонард не денется, подумаешь срочность! Что, лес переведётся на той стороне, пока ты сменишь штанишки? Да и обед стынет!
   Да, именно так почти по-матерински про штанишки и выразилась! Сзади Магирус услышал звуки, напоминающие сдавленное кудахтанье: не иначе, как его спутники с трудом сдерживал смех. Однако старый учёный и бровью не повёл на очередное проявление явного неуважения.
   - Ну, хорошо, Зо, перекусить, действительно, надо, заодно и переоденусь, - сказал он, после чего Зорро подхватила его под руку и стремительно потащила в сторону санчасти, где они и квартировали в отдельном дощатом закутке. Было очевидно, что без её прямой помощи сам учёный не смог бы развить такую скорость.
   Несколько отставая вслед за ними побрёл и Савватий.
   - Как думаешь, он и впрямь способен всё рассчитать? - сказал Фаддей, задумчиво глядя вслед учёно-медицинской паре. - И впрямь сможем переправлять лес?
   - Почему нет? - пожал плечами Лука. - Ещё только весна. Но надо постараться, потому что нам повезло, что прошедшая зима была тёплой. Если следующая будет холодной и снежной, то мы здесь просто вымерзнем, перемрём.
   - Да, это верно... - согласился Фаддей, проверяя хорошо ли закреплён лодочный трос, - надо будет поднапрячься всем! И без стройматериала и дров нам никак не обойтись.
   - Проблема не только в расчётах и планировании, - добавил Лука ещё одну гирьку на весы общей обеспокоенности. - Где возьмём инструмент? У нас всего три пилы. Да и топоров не густо...
   - Ну, вот и пойду в кузницу, - вздохнул Фаддей, - надо налаживать производство. Не знаю, как пилы, но топоры будут!
  
   Леонард сидел за небольшим колченогим столиком прямо посреди большого каменного амбара, который теперь заменял эллизорский дворец Закона. Заменял во всех качествах: это было и хранилище закона, и зал собраний, и судебное помещение по делам Закона Эллизора. Убогая, конечно, картина, по сравнению с былым дворцовым великолепием, однако - слава Закону! - чудом было то, что, пусть и в таком непрезентабельном качестве, но Закон был сохранён и продолжал славиться и возглашаться. Правда, несколько поубавилось тех, кто участвовал в этом прославлении, но тут уже ничего не поделаешь, ведь разного рода катастрофические события и межклановые катаклизмы, как правило, не обходятся без потерь и приросту населения не способствуют.
   На столе перед главным хранителем лежала стопка бумаг, несколько книг для записей и пара тяжелых на вид папок, которые тоже вскрывали в себе бумажного же рода документацию. После того, как несколько лет назад, благодаря противостоянию с тогдашним главным хранителем Анасисом, вскрылось то, что еще четверть века назад Закон был коварным и предательским образом изменён, дело по восстановлению его подлинности так и не сдвинулось с места. Вынужденное бегство в Лавретанию тем более этому не способствовало. А хуже того, Леонард ощущал страшную внутреннею усталость, из-за чего сама необходимость восстановления подлинника Закона словно бы поблекла и отодвинулась на задний план. Возможно, этому способствовала пропажа младшего сына Леонарда Оззи, который во время спешной эвакуации клана, кинулся в погоню за своей невестой Беллой, похищенной коварным послом Маггрейда Болфусом.
   Леонард крайне тяжело переживал эту историю, хотя и старался, чтобы это никак не отражалась на жизнедеятельности клана, ведь проблема выживания оказалась наиболее острой, и расслабляться, тосковать, болеть не было никакой возможности, однако ещё никогда Главный хранитель Закона не чувствовал себя таким внутренне опустошённым и одиноким. Положа, как говорится, руку на сердце, Леонард мог признаться, что никогда ранее и не подозревал, какие могут быть душевные состоянии - не знал такой именно что туги и сердечной боли, - но и признаваться в этом, делиться, было, собственно говоря, не с кем. Старших сыновей - Фаддея и Луку - смущать этим не хотелось, да и не было с ними душевной близости, любимая жена уже более двадцати как оставила этот мир, слуга и старый друг Рон погиб в недавних эллизорских нестроениях, а жив ли Оззи с Беллой, этого никто не знал. В общем, Леонард всегда был очень мужественным человеком и никогда не пасовал перед любого рода внешними опасностями или угрозами, однако навалившееся вдруг в Лавретании одиночество грозило надломить главного хранителя. Внешне Леонард, конечно же, держался: был всё так же невозмутим, тверд, спокоен, хотя, по всему, казался ещё более сдержанным и молчаливым, чем раньше. Но сильней всего его тревожило собственное отношение к Закону: полное отсутствие вдохновения, даже - какое-то странное отвращение ко всему тому, что с Законом связано. Вот это-то и пугало Леонарда в наибольшей степени. В самом себе! Такого никогда ранее не происходило: никакого малейшего сомнения в истинности и правомерности Закона в былые годы и дни жизни не касалось сердца хранителя. И, вот, пусть это даже и не сомнение, но... как бы лучше сформулировать, равнодушие?
   Перелистывая страницы из очередной папки, Главный хранитель обратил внимание на следующую запись:
   "Слушали отчёт поисковой экспедиции, третьего дня вернувшейся с Севера. Следы Михаила и его отряда не обнаружены. Поисковая дружина потеряла двух человек, растерзанных в лесной чаще в районе горного плато Ловерок чудовищными зверями, которых местные варвары именуют "волколаками". По этой причине, считая риск не оправданным, руководитель поисковой дружины принял решение о прекращении экспедиции и возвращении в Эллизор. Собрание суда Закона, рассмотрев данную ситуацию и после некоторых прений, признало факт прекращения поисков законным. Назначена дата собрания на тему увековечения памяти героического главы клана Михаила, а так же определена процедура избрания нового главы".
   "Волколаки-волколаки..." - невольно задумался Леонард. Где-то раньше он уже что-то слышал об этих таинственны и чудовищных зверях, хотя сам лично никогда с ними не сталкивался. А если бы сталкивался, то, наверное, сейчас не сидел бы посреди лавретанского амбара Закона. Да и на территории Эллизора эти самые волколаки вроде как не появлялись. И не было никого из знакомых Леонарду людей, которые, опять же, этих волколаков видели воочию. Хватало опасностей от обычных мутантов да и разного рода иных кривотолков тоже хватало. Один Когтистый дровосек, который якобы бродил в Радиоактивном лесу, чего стоил! А этот самый Ловерок всегда был варварской территорией уже за пределами Эллизора - глухой и малопроходимой местностью, где влачили жалкое существование разрозненный и одичавшие людские племена. Это была окраина куда большая, чем та же Лавретания.
   "Вспомнил! - Леонард поднялся из-за своего хранительского стола и начал мерять амбар размеренными шагами, разминая затёкшие ноги. - Кажется, с этими волколаками было связано какое-то пророчество?" Ну, да, что такое было, только помниться плохо, поскольку раздел пророчеств не входил в основной корпус Закона, а был... так, в качестве бесплатного приложения, вовсе не обязательного для возглашения и прославления. Да, пророчествам тоже было место в хранилище, какой-то был отдельный шкаф, куда Леонард почти никогда и не заглядывал, а теперь, пока весь архив закона не разобран и представлял груду бумаг, содержимое того пророческого собрания вообще вряд ли возможно было найти. Впрочем... Какие-то обрывки фраз из того пророческого речения вдруг начали всплывать в памяти.
   Кажется, это звучало так: "И грядет в Эллизор великий и страшный зверь по имени Волколак, и тогда настанет конец, потому как не будет уже защиты от самого Закона по причине того, что Сам Закон превратится..." Вот тебе раз! А ведь не помнил раньше Леонард этих слов, словно бы и не было их в его памяти, а теперь вдруг всплыли, нарисовались, что называется, словно бы из небытия! И что же это всё значит? И что означает "Сам Закон превратится"? Леонард вдруг с ужасом подумал, что не является ли вся эта история двадцати пятилетней давности с изменением и подделкой Закона тем самым "превратится"? А что если данное пророчество вовсе не шутка, а совершеннейшая реальность? И этот самый зверь Волколак уже не за горами, а всё что в последние годы произошло с Эллизором и тем же Маггрейдом лишь прелюдия, к тому что уже скоро произойдёт вскоре - к появлению этого самого Волколака? И тогда - всему конец! Там ведь дальше в пророчестве были ещё какие-то страшные слова: "И будет такое разорение и страх, что смерть будет казаться избавлением, а жизнь оставшиеся почтут как зло, и действительно конец будет близок, если в самом Эллизоре не восстанет Избавитель..."
   Дверь в амбар Закона скрипнула и появился Магирус, прервав цепь сотрясающих хранителя мыслей и воспоминаний. Вероятно, вид у Леонарда был несколько потрясённым, потому что начав фразу: "Знаешь, Леонард, с лесом на с той стороне не всё так...", Магирус остановился и спросил:
   - Тебе, что - плохо?
   Главный хранитель и впрямь пошатнулся, ухватился за край стола, но потом взял себя в руки и сказал:
   - Нет... ничего. Душновато здесь. И пыльно. Засиделся тут, пойдём прогуляемся!
   - Хм. Душновато?
   Магирус пожал плечами, поскольку ему, напротив, везде мерещились холод или излишняя свежесть, тогда как амбар Закона не отапливался.
  
   Глава ДЕСЯТАЯ
   БОЛЬШОЙ ПАТРУЛЬ ЛОВЕРОКА
  
   Весна в районе Ловерока только-только начала вступать в свои права. Снег, правда, уже начинал таять, но затем вновь приморозило, и, в результате, отряд "Большого патруля" был вынужден двигаться по обледенелой дороге. Да и дорогой тропы в районе Ловерока можно назвать только условно: как правило, это камень на камне, да ещё и в окружении колючего непроходимого леса. Повозки по таким тропам не проходят - двигаться можно только верхом или пешим строем. Желательно - не в одиночку. Потому что одинокий, пусть конный или пеший путник, в первую очередь подвергнется на этой тропе разного рода опасностям. Погода в районе Ловерока, начиная уже от долины Фарран, крайне переменчива: солнечный день легко сменяется дождем, причем - далеко не всегда кратковременным, но и затяжным, который в свою очередь может неожиданно переходить в мокрый снег или, того хуже, в так называемый "ледяной кипяток". Тогда тропы делаются ледяными горками, которые при попытке перемещаться по ним легко увлекают даже самого опытного путника в ту или иную пропасть или расщелину. Разве что местные племена (хамты и обры) не устрашаются этих путей-дорог и умеют поскору пользоваться ими в любую погоду.
   И это не говоря уже о разного рода слухах, легендах и баснях, которые ходят о горах Ловерока и которые имеют ввиду уже не погодные условия, а разного рода невиданных диких животных, "снежных исполинов", драконов и прочую нечисть. Всё это, как опять же рассказывают, пусть и не ежедневно, но иногда всё-таки может являться на пути - и, тогда, горе тому, кому прилучится с этой неожиданностью здесь повстречаться. А может статься, что это даже и не просто слухи или басни, а отголоски настоящих историй, связанных с вполне реальными опасностями. Те же местные хамты, к примеру, говорят об этом, хоть и с опаской, но именно что, как о сущей реальности.
   Впрочем, задача "Большого патруля" всегда была достаточно простой: контролировать основную северную границу Эллизора с целью успеть предупредить сам Гранд-Эллизор о том или ином вторжении или иного рода опасностях. А так же держать в узде тех же хамтов и обров, имея с ними давние договорные отношения и определённый взаимовыгодный коммерческий обмен.
   Почему-то так издавна складывалось, что все имевшие место быть попытки завоеваний чаще всего исходили именно с Севера. И хотя границы по причине Великого разделения всё ещё были непроходимы, сам Великий посвященный неоднократно повторял, что, если когда и настанет эпоха Великого торжества, то это будет предваряться большими опасностями и потрясениями, начало которым положит частичная прозрачность границ, и произойдёт это, скорей всего, впервые на Севере, в районе Ловерока. Поэтому, в свою очередь, самой главной целью "Большого патруля" было засвидетельствовать наступление этого судьбоносного времени. Не прошляпить, так сказать.
   Но Роллан, при всём уважении к главным целям и задачам, любил и другого рода легенды и предания. Хамты и обры его интересовали мало. Уж больно это был приземленный народ, диковатый и в своей природной диковатости для Роллана скучный. Иные сказания увлекали его тем, что уводили за пределы обыденности. Этой самой обыденности, которая, как правило, в большинстве своих проявлений был неприглядна, и томила Роллана своей явной скукой. Поэтому с самого раннего детства (с тех пор, как он себя помнил!) сын Великого посвященного проявлял большой интерес к всевозможным летописям и сагам, имеющим романтический и героический характер. Благо сказаний такого рода в самом Гранд-Эллизоре хватало с избытком, а дворцовая библиотека, к которой Роллан имел прямой доступ, включала в себя далеко не один том, среди которых легко можно было найти такого рода повествования, которые до сей поры бередили душу. Особенно любил Роллан "Сагу о светоносцах" и трехтомное сказание "Девятый единорог". Правда, его отец почему-то именно эти славные произведения подверг ругани, когда узнал, насколько Роллан увлечён этими древними героями и образами. Причём сам Роллан в тот момент так и не понял конкретную причину отцовского гнева и последующего запрета, наложенного родителем на чтение "светоносцев" и "единорога". Разумеется, Роллан (а было это лет семь или восемь тому назад) с запретом не смирился, и это был один из первых опытов тайного непослушания воле самого отца и, одновременно, Великого посвященного, авторитет которого для Роллана и до сей поры не мог быть полностью поколеблен. Хотя кое-какие сомнения уже имели место.
   А вот весну Роллан не любил. Слякоть и сырость ему были не по-нраву, куда лучше - жаркое лето. Морозная зима, впрочем, тоже ничего, но в самом Гранд-Эллизоре снег держится редко, тогда как Ловерок как раз и славился своими снегами. В этом Роллан успел убедиться, проведя свою первую зиму в стенах величественного и мрачноватого замка. Собственно, за исключением некоторого числа хорошо огороженных от кабанов и прочего зверья огородов обитаемый Ловерок территориально почти совпадал с замком как таковым. Правду сказать, всё сооружение - высокие крепостные стены, башни, ров, всегда наполненный водой, мостики и переходы, а так же таинственные запутанные подземелья, - могли поразить любое воображение. Однажды, ещё будучи в Гранд-Эллизоре, Роллан спросил у отца, кто и когда построил Ловерок. И отец (этот великий всезнайка!) толком не ответил. То ли сам не знал, кто и когда построил этот замок, то ли, почему-то не хотел говорить правду. Вероятно, в этом была какая-то тайна, потому что не похоже, чтобы у самого Эллизора и его народа в истории было время и ресурсы, чтобы воздвигнуть посреди северной глуши такое величественное и хорошо защищённое сооружение. По всему, в своё время Гранд-Эллизор, пришедший в силу, просто воспользовался Ловероком, захватив его. А вот кто именно был его настоящим строителем, вроде как и осталось не известным.
   Пока не известным. Роллан же привлекали тайны. Он тешил себя надеждой, что однажды разгадает и эту. Впрочем, если не удастся разгадать тайну Ловерока, то есть и другие тайны. А ещё, может статься, что границы Эллизора однажды и впрямь раскроются, сделаются проходимыми и тогда его, Роллана, ждут настоящие приключения, путешествия, возможно даже - военные походы и блестящие победы! Отец говорил, что однажды это произойдёт: день Великого торжества. И ещё отец говорил, что это время приближается... Хотя, в последний год, в особенности по причине вынужденный ссылки сюда, на этот самый Север, Роллан начал сомневаться в полной непогрешимости отца. Да, разумеется, Великий посвященный есть Великий посвященный и в большинстве дел и суждений ошибаться не может, потому что, в принципе, прозревает суть, черпая истинное знание от Самого Эллизора Триждывеличайшего, однако... если ты сам сын посвященного, то неизбежно знаешь какие-то истории и факты, которые говорят о совершенно обратном.
   Да, взять всю эту историю с сестрой Ганной и её женихом-придурком, которого Роллан тяжело ранил на дуэли, хотя и не желал этого. С чего, собственно, отец вообразил, что во всей этой истории для него самого есть какая-то опасность? И в результате он, Роллан, оказался, фактически, в почетной ссылке. Правда, вполне обоснованы подозрения, что здесь приложил руку этот мерзкий тип - Геронтий Ном, фактически, заплечных дел мастер и вообще, при этом, правая рука отца. А ещё мог постараться его, Роллана, братец Гвидо, который хоть и разыгрывает придурковатого простачка, но на самом деле - довольно коварный и себялюбивый тип, кому как не Роллану с самого детства не знать об этом? А ещё... ещё кое-что пояснил главный смотритель Ловерока, с которым Роллан, к собственному удивлению, сдружился, поскольку тот был явно благородного и вообще видимо героического нрава человек.
   Он, Артур, тогда сказал Роллану так:
   - Тысяча мечей, дружище! Любой посвященный всё равно остается человеком. Пусть и сверхчеловеком, имеющим от Триждывеличашего или Тота Благословенного особые знания, но всё это не значит, что великий маг или жрец будет во всех своих делах и словах непогрешим. Великий человек может ошибаться во второстепенном, не ошибаясь в главном.
   Роллан принял это к сведению, однако попытался кое-что уточнить:
   - Получается, что отдельный человек тоже может оказаться этим самым второстепенным?
   - Легко! - усмехнулся смотритель в густую чёрную, но уже и с легкой сединой, бороду. - Отдельный человек это единица. Почти ничто. А то и нуль без палочки, как говорится! А вот тысяча мечей это уже что-то! Или хотя бы десяток драконов!
   - Ну, вот, стало быть, отец и обошёлся со мной как с нулём!
   - Ничего! Целее будешь! - постарался утешить его Артур.
   - Ничего себе "целее"! - рассмеялся Роллан. - Это здесь-то среди ущелий, варваров и диких зверей?
   - Ну и что? Внешние опасности есть всегда. Но, по мне, так лучше хамты с обрами да волками с кабанами, чем вся эта прогнившая столица с дворцовыми интригами и подковёрной борьбой. Там тебя в любой момент и отравить могут, так что ты и не заметишь, что уже умер!
   И Артур даже от души рассмеялся собственным словам. Весёлый он человек, жизнерадостный! Ну, Роллан призадумался. Может, Артур и прав: тут ему, эллизорцу высокого происхождения, но мечтающему о просторах и приключениях, больше проку и есть чему и как научиться, чем в самой столице как таковой. К тому же именно он, Роллан, вместе с Гвидо недавно нашли на границе Севера с Эллизором тушу дракона. Похоже, что дракона. Настоящего. Стало быть, это всё не просто легенды. Как и эта самая "Тысяча мечей", которую так часто поминает Артур. А вдруг может статься так, что и эта легендарная "тысяча" вовсе не легенда, но правда, просто, до времени скрытая? Роллан даже хотел спросить Артура, что он думает о "Тысяче мечей" не как о присказке, а о возможной реальности, но почему-то не решился.
   Сейчас они с Артуром ехали рядом. У обоих - лучшие боевые кони в отряде, а Роллан, несмотря на молодость, был неплохим наездником. И в отношении вооружения, экипировки они могли бы поспорить. Правда, меч Артура был бы для Роллана тяжеловат - какой-то древний и широкий клинок. На взгляд сына посвященного - всё же слишком широк. Но, разумеется, это дело умения и вкуса. Как-то недавно во время тренировочных поединков Роллан видел, как Артур орудует боевым топором: это было особое зрелище, мало кто бы так ещё смог. Да и топор в качестве основного оружия Роллан не любил: что-то в боевом топоре присутствует неблагородное - орудие мясника, простолюдина.
   - А что там эти дикари говорили про волков? - вдруг вспомнил сын посвященного.
   Артур заметно нахмурился и даже невольно прикоснулся к рукояти меча.
   - Вообще-то это не волках была речь. Вождь хамтов говорил о другом.
   - О чём же?
   - Тысяча мечей! Он говорил о волколаках. Слышал о таких?
   - Слышал что-то. Но я думал, что это легенда.
   - Я тоже. Однако после того, как ты с братцем нашёл тушу дракона... Или... вам показалось?
   - Да нет! Но я не понял, настоящий ли это дракон? Крыльев не было! Чешуя, лапы с когтями, от головы почти ничего не осталось. Размером куда больше коровы или быка!
   - Это я уже слышал, - кивнул Артур, - драконы могут быть и без крыльев.
   - Не летающие, значит?
   - Не то, чтобы не летающие. Есть те, которые сбрасывают изношенные крылья, а потом отращивают новые... Довольно долго могут отращивать, на это у них, говорят, какие-то свои особы причины могут быть... Однако настоящий волколак может оказаться хуже. Дракон, пока не вошел в зрелость, почти не имеет пламени. А волколак... Если он и впрямь объявился, то это... В общем, что-то да значит! Не шутка!
   - А что именно это может означать?
   - Ну, Роллан, я не специалист в легендах и пророчествах, я просто солдат, но слышал, что, если начнут происходить такого рода явления, то это, скорей всего, означает наступление новой эпохи! Ну, и конец прежней, стало быть! Сверх того, противостоять, уцелеть в схватке даже с одним волколаком довольно непросто!
   - Новой эпохи? - Роллан был вынужден чуть притормозить коня, потому что он двигался ближе к скальным выступам и один из них оказался у него на пути. Почему-то его больше всего заинтересовали слова о новой эпохе, а не о том, как можно уцелеть в схватке с отдельным волколаком. - А чем может эта новая эпоха отличаться от предыдущей? - спросил он, догнав Артура.
   - Вряд ли кто-либо это знает в точности. Но, как правило, для простого человека в этом ничего хорошего нет. Перемены, чаще всего, приводят к войнам и столкновениям, льётся кровь... Обывателю проще жить, когда царствует благоденствие и стабильность. Кстати, ты не потерял дар вождя?
   Роллан прикоснулся к поясу, где к ремню был приторочен берестяной ошейник с кожаными застёжками:
  -- Нет... а, думаешь, пригодится?
   - Ну, мало ли, вдруг захочешь поохотиться в здешних лесах, а здесь
   довольно коварные рыси. Правда, если у этой рыси не получилось впиться в шею с первого раза, а на таком ошейнике рысь соскальзывает, то второй раз она уже не нападает, остерегается, умная всё же тварь.
   Ролллан усмехнулся:
   - Честно говоря, как-то странно охотиться в таком ошейнике, как будто ты сам как пёс, ну, или раб.
   Артур юмора своего спутника не оценил:
   - Зато жив будешь... А сверх того... - после некоторого раздумья заметил он, - у хамтов большинство таких предметов могут иметь большую магическую силу. Не забудь об этом, это может быть неслучайный подарок. Хамты просто так ничего не дарят.
   - Разве? - удивился Роллан. - Какая у хамтов магия?
   - Ну, не скажи! - Артур стал ещё более серьёзным. - У хамтов очень и очень большая магия! Просто она не лежит на поверхности. Я бы побоялся иметь недругов среди хамтов, поэтому будь с ними всегда острожным и предупредительным. Ты разве не заметил, как их вождь на тебя смотрел, как с тобой говорил?
   Роллан в ответ пожал плечами.
   - Вот и напрасно ты проявляешь невнимание, - продолжил Артур. - Это всё не шутки! Во-первых, он же знает, кто твой отец, а во вторых, судя по всему, он отнесся к тебе с определённым почтением, что тоже очень важно! Отец отцом, но, видимо, этот вождь что-то в тебе увидел, может быть - некий задел на будущее, поэтому и подарил этот ошейник от рыси. На самом же деле, не исключено, что этот подарок символический: таким образом тебе хотят оградить от каких-то опасностей или бед!
   - Это от каких же, Артуру?
   - Этого я уже знать не могу, мой юный друг! Это уже не в моей компетенции!
   Роллан в ответ покачал головой, словно бы соглашаясь, хотя слова Артура в тот момент не показались ему серьёзными и не коснулись его сердца, , ну, никак пока не вмещались туда все эти хамты и обры с их первобытной магией.
   - А ещё хотел спросить... - решил он сменить тему. - Я слышал у замка есть свои подземелья, которые тянутся довольно далеко...
   Артур мрачно кивнул, мол, да, есть.
   - Вот бы туда... заглянуть!
   - Тысяча мечей! Не советую!
   - Отчего же?
   - Гиблое место. Бывали случаи, что некоторые не возвращались оттуда, пропадали бесследно. В любом случае, нельзя соваться туда одному... И вообще там нужен проводник. Особый проводник!
   - Где же его взять?
   - Такой проводник может найтись только среди хамтов!
   - Тысяча мечей! - засмеялся Роллан, подражая Артуру. - И здесь без них никак?
   - Получается, что так! - вновь не поддержал Артур шутливы тон Роллана. - Да и вообще - зачем лезть под землю? Есть ли для этого повод?
   - А у тебя, Артур, никогда повода не было? Не возникало... желания?
   Собеседник Роллана только коротко усмехнулся:
   - Излишнее любопытство в нашем мире чревато непредсказуемыми последствиями. А ты, Роллан, как раз-таки господин, страдающий излишней любознательностью. Нет, из тебя, конечно, может выйти толк, даром, что ты сын посвященного, но только если твоя голова уцелеет на твоих же плечах!
   - А как ты сам уцелел, Артур? - задал Роллан может быть слишком прямой вопрос, который впрочем главу "Большого патруля" не удивил:
   - Это длинная история, - ответил он довольно серьёзно, - лишь тысяча мечей знают, как я до сей поры цел, сам удивляюсь. Возможно, ты знаешь, что у твоего отца я не в чести, всегда недолюбливал он меня за то, что я в отношении его никогда не страдал излишним подобострастием и мог прямо выразить своё несогласие, и даже настал момент, когда я понял, что моей жизни угрожает опасность...
   - Неужели отец мог бы покуситься на твою жизнь только из-за каких-то там несогласий? - несколько возмущенно воскликнул Роллан.
   - Не так всё просто. Кроме твоего отца, есть Геронтиум, есть ещё несколько лиц, которые хотели бы видеть Гранд-Эллизор куда более управляемым и со всем согласным, чем это есть на самом деле... В общем, я не могу ни в чём прямо обвинять твоего отца, но... Короче говоря, я посчитал за благо удалиться сюда, на Север, тем более, что в тот момент место главы патруля оказалось вакантным...
   Тут из-за поворота на дороге вдруг показался небольшой отряд вооружённых всадников, который двигался навстречу их "Большому патрулю", - незнакомцев было всего-то пяток воинов. Но их появление в столь пустынной и дикой горной местности для всех было большой неожиданностью.
  
   Глава ОДИННАДЦАТАЯ
   ОСЛОЖНЕНИЯ ЗАРАЙСКОГО
  
   Новый исполняющий обязанности главы российского филиала VES Рем Голышев, он же и по совместительству начальник московского отдела внутренней безопасности VES, пребывал в состоянии крайней озабоченности. И хотя некоторые из его подчинённых и сотрудников, имеющие завистливые мысли, а то и языки, могли бы думать, а то и заявлять, что Голышев рад, пусть и временному (а вдруг и не временному?) вступлению на столь высокий пост, сам он был вовсе не воодушевлен, тем, что вдруг стал "И.О." Даже, скорее, напротив, никак этого не ожидал, почему и был явно раздосадован.
   Во-первых, потому что, как правило, руководителей отделов собственной безопасности не двигают на общие высокие посты, потому как уж больно это сама по себе специфическая отрасль работы внутри и без того секретной спецслужбы, навык к чему может только мешать при координации и исполнении общих задач. Ну, а во вторых, действительно, сам Голышев не чувствовал себя вполне готовым к общему руководству русским филиалом VES. Вероятно, перманентный кадровый кризис внутри VES был тому виной, что назначили именно его. И отказаться было нельзя, даже высказать сомнения в целесообразности собственного назначения: внутренняя этика предполагала, что прямые приказы не обсуждаются, но исполняются. Непослушание же было чревато увольнением с соответствующими последствиями. И лучше об этих последствиях не думать.
   В отдел внутренней безопасности VES Голышев попал довольно давно и, как будто, случайно. Не задалось у него кое-что в другой спецслужбе, которая никакого отношения к виртуальным реальностям не имела и в которой в своё время Рем оказался, будучи протеже собственного папаши - одного из видных генералов тогдашнего армейского генштаба. Если большинство сослуживцев Голышева-младшего считали, что Рем является вполне "достойным" сыном своего отца, то на самом деле всё было сложней в этой жизни для обоих Голышевых. Сын и впрямь долгое время следовал отцовским "ценным указаниям" (закончил соответствующий военный институт, женился не по любви, но тоже на дочери генерала, был пристроен на соответствующую должность), однако несколько позже начались проблемы.
   Сперва через несколько лет видимо благополучного брака Рем развёлся, что, одновременно, в сочетании с одной странной историей, приключившейся в общем-то не по прямой вине Рема, предопределило уход из первой спецслужбы и, опять же, благодаря заступничеству папаши-генерала, поступление на службу в VES. А следом, вскоре после того как Рем обосновался в службе внутренней безопасности, ему пришлось окончательно разойтись во взглядах на жизнь с собственным отцом. Тому тоже были довольно серьёзные причины, о которых Рем не любил вспоминать, а тем паче никогда никому не рассказывал. Да и попробуй расскажи, когда это было не реальное знание, а лишь подозрения, пусть и довольно тяжёлые. А сделайся эти подозрения реальностью, то, тем более - не расскажешь, потому как можно, тогда, и головы не сносить, несмотря на то, что ты Голышев-младший. Так что лучше помалкивать. Безопасней. К этому (помалкивать!) Рем уже давно привык, что называется, по роду же службы. Однако всё же было тяжеловато вот так вот, по умолчанию, иметь собственного отца чуть ли не во врагах. Вероятно, и тот в свою очередь о чём-то догадывался, но поскольку сын помалкивал, то и папаша делал вид, что всё нормально. Проще говоря, они старались не замечать друг друга, если только обстоятельства не вынуждали к этому. Даже мать-генеральша толком не знала об истинных причинах этого почти что вооружённого нейтралитета и очень страдала от этого, фактически, будучи не в состоянии понять, что к чему, какая кошка пробежала между её обожаемым супругом и не менее обожаемым сыном. Даром, что единственным.
   Как правило, Рем посещал мать на даче - в среднем, раз в месяц, выгадывая время, когда там нет отца. Последний же, несмотря на пенсионный возраст, оставался довольно энергичным и деятельным, официально руководил им же созданным благотворительным фондом "Узоры России" и не официально рулил компанией "UZOR", об истинной подноготной деятельности и доходах которой Рем имел некоторые догадки и предположения, основанные далеко не на пустом месте, но о которых он и был вынужден помалкивать. При излишней болтливости, опять же, никакой VES, происхождение и родственные связи его не спасут.
   Да, так всё обстояло серьёзно. И ничего с этим нельзя было поделать. Впрочем, иногда Голышеву казалось, что он к этому привык. Или - почти привык. Привык к несоответствию желаемого и действительности. Впрочем, а что было и есть желаемое? Когда-то ещё в юности, почти всё воспринималось как само собой разумеющееся - по крайней мере, пока не начались серьёзные расхождения с отцом. Возможно, тому был виной некоторый первоначальный романтизм Рема, который искренне считал, что его отец, прежде всего, служит отечеству, а он, его сын, также должен последовать этой благородной миссии. Когда же, фактически, выяснилось, что это далеко не так и что, помимо, а точнее даже будет сказать, вместо идеи служения отцом-генералом (и не только им, а почти всеми его уровня сослуживцами) руководят совсем иные идеи и цели, - тут-то и выяснилось, что романтический настрой Голышева-младшего не выдерживает проверки на прочность.
   Некоторое время, правда, сама специфика службы в VES, как и для большинства сотрудников, вполне занимала и увлекала Рема, однако в последнее время и здесь для него возникли некоторые проблемы. Увы, очень многое упиралось в личность главы русского филиала Джона Зарайского, которого Голышев не просто уважал, но и по-своему любил. Можно сказать, что в какой-то степени Зарайский своей авторитетностью заменил ему отца, хотя сам об это, скорей всего, не догадывался, поскольку Рем старался скрывать такого рода ощущения и чувства. Вообще, всегда старался выглядеть сухарям и педантом в своей служебной деятельности. То, что ему пришлось усомниться в адекватности шефа и не только в адекватности, но и в добросовестности, было очень большим ударом. Наверное, не меньшим, чем конфликт с отцом.
   До недавнего времени Рем искренне считал, что Зарайский, не просто профессионал, но профессионал именно что неподкупный, настоящая глыба, пусть и с легким налётом цинизма (в какой-то степени неизбежного на этом посту), но такой всё же кремень, который не могут сдвинуть с места, поколебать или размягчить никакие обстоятельства. Но, вот, оказалось, что это не совсем так. Скорей всего, не совсем так. Конечно, надо ещё всё проверить и перепроверить, однако основания для самых серьёзных подозрений, увы, уже появились. А это плохо, очень плохо. Как глава службы внутренней безопасности, Рем был просто обязан всё свое личное отношение к своему шефу просто забыть и в обязательном порядке инициировать официальное (пусть и секретное!) расследование. Но именно этого Голышев пока не сделал. Все его подозрение на настоящий момент сосредоточились в его же голове и сердце, и сам Рем понимал, что, фактически, уже совершает должностное преступление, не давая хода внутреннему расследованию, оставляя все свои подозрения и догадки при себе самом. Но что-то удерживало его от этого, казалось бы, строго обязательного шага. Возможно, непреходящее ощущение, что всё совсем не так, как кажется ему самому или вообще не так, как может кем-либо восприниматься, - точнее, что Джон Зарайский вовсе ни в чём не виноват, может даже статься, что и не при чём, а его поведение в последние дни вызвано именно что никак не зависящими от него обстоятельствами.
   Обуреваемый этими мыслями Рем сидел на просторной веранде отцовской дачи за столом с белой скатертью, уставленной всякими розочками и вазочками с печеньями-вареньями, джемами, разного сорта медом и пузатым керамическим чайником, как видно, привезённым отцом из Китая, в котором он, отец, находился и в этот раз.
   - А Галя мне сказала, что в этом году собирается на Мальдивы! - вдруг высказалась, сидящая напротив Рема в плетеном кресле мать.
   - И что же?
   - Поехал бы и ты с ними, Рем...
   - Мам... не начинай, пожалуйста! Мы уже сколько лет в разводе!
   - Я уже не говорю про отца, но ты даже дочери уделяешь совсем мало времени, а ведь ей уж пятнадцать!
   - Вот именно! Родители в этом возрасте уже не в авторитете!
   - Рем...
   В общем, мать у Голышева была неплохим и добрым человеком, даже в какой-то степени - интеллигентным (такая, вот, интеллигентная генеральша), неплохо разбиралась в литературе, в своё время работала в одном известном и с политическим уклоном издательстве, но, при всём при том, во многих житейских вещах была. что называется, недалёкой женщиной. И сколько себя помнил Рем, ему всегда приходилось эту материнскую недалекость по сыновьи терпеть. Вплоть до того, что у сына иногда возникали подозрения, что мамина недалёкость - может быть, не вполне сознательный, но неизбежный способ существования, своего рода уход от проблем.
   - Кстати, мам, - решил "сменить пластинку" Рем, - я видел в интернете новый комплекс для "китайского мяча", мне кажется очень эффективный, я тебе на электронную почту кинул ссылку!
   Мамаша его тоже, несмотря на возраст, была энергичной и даже спортивной, хотя и периодически надоедала всем родственникам и подругам новыми рецептами и способами здорового образа жизни, чем, впрочем, Рем неоднократно пользовался, успешно переключая тот или иной разговор на более безобидную "спортивную" тему, когда на то была необходимость.
   Заверещал мобильник. Звонила Марина. Не то, чтобы это было неожиданностью, но откровенничать с ней при матери Рем не хотел.
   - Это по службе! - сказал он и спешно вышел с веранды в сад.
   - Мы уже неделю не виделись! - сразу взяла Марина быка за рога.
   - Марин, я же тебя просил не звонить мне на мобильный без особой надобности! - максимально спокойно пытался отвечать Голышев, прогуливаясь возле не большого, но вполне современного бассейна. Отец тоже старался поддерживать форму и с утра, после обязательных пяти километров на беговом тренажере, непременно совершал небольшой заплыв.
   - Я помню, Рем, но ты совсем не звонишь, пропал!
   - Не было возможности. На службе неприятности. Но ты не бойся, я тебя не разлюбил. Всё будет, как я обещал!
   - Рем... я тут свой байк разбила!
   - Это как?!
   - Козёл один подрезал!
   - Сама-то цела?!
   - Представь себе, ни царапины!
   - Помощь нужна?
   - Нет, разобрались... Бык с Сильвером помогли!
   - Хорошо, я...
   Но тут в телефоне обозначился ещё один вызов - прямо со службы: номер зама - того самого, который Иванов Павел. Пришлось разговор с Мариной прервать до лучших времён. Опять обидится, конечно, но тут уж ничего не поделаешь - служба, естественно, на первом месте.
   - У нас проблемы с шефом! - без всяких предисловий заявил Иванов.
   - Это какие же? - насторожился Голышев, одновременно цыкнув на родительского огромного размера кота Барбадоса, который медленно трусил впереди по садовой тропинке и никак не хотел ускоряться, чем и слегка нервировал Рема.
   - Что? - не понял Иванов в телефоне.
   - Это я коту!
   - А-а, хорошо... Так вот, докладываю: из клиники получена докладная от лечащего, что у нашего Зарайского наблюдается малигниза?ция раны...
   - Чего-чего?
   - Это такая хрень, - несколько грубовато, но просто выразился Иванов, которому легкие простота и грубоватость вообще были свойственны, - когда с тканями происходят такие паталогические изменения, что они вообще не заживают. Но тут, как я понял, какой-то особенно сложный случай и врачи опасаются...
   - Чего опасаются?
   - Всего! Что может быть летальный исход, там... Я не специалист, в общем, вам надо говорить с врачами! Боюсь только, что эта рана у шефа неземная, поэтому и не заживает. А если так, то и не заживёт... Сами понимаете, что... тогда...
   - Думаешь, нужно готовить "БЕРЕГ"?
   - Очень на то похоже. И других вариантов нет.
   - Ладно. Действительно, этот вариант не исключён. Готовь на всякий случай всю документацию, а я пока в клинику...
   Голышев отключился и в большой задумчивости оседлал свою "Ямаху". Только, будучи уже за воротами дачи, дав газу, он сообразил, что не попрощался с матерью. Но возвращаться было поздно. История с Зарайским и впрямь поворачивалась не лучшим образом. Если эта проблема с раной и её плохим заживлением имела именно что виртуальное происхождение, то вся эта история могла закончиться крайними мерами.
   "Неужели и впрямь дойдёт до "БЕРЕГА?" - вдруг подумал Рем, стараясь плавно ввести мотоцикл в довольно крутой поворот.
   И сам содрогнулся от этой своей мысли. Он знал, что Зарайский всегда панически боялся такого рода варианта, хотя и пытался скрывать эти свои страхи. И, поскольку он в сознании, то должен будет подписать согласие. Точнее, будет вынужден подписать, ведь если мировое руководство даст на "БЕРЕГ" добро (а оно, скорей всего даст, потому как речь идёт о главе одного из самых крупных филиалов), то отказаться у самого Зарайского не будет никакой возможности.
  
   Глава ДВЕННАДЦАТАЯ
   ВОЛКОЛАК ЛОВЕРОКА
  
   Волколак напал в тот момент, когда Артур с Ролланом вели разговор с незнакомцами и все несколько отвлеклись от наблюдения за внешней обстановкой, что и было непростительной для "Большого патруля" ошибкой. В принципе, Роллан обладал врождённой и довольно острой интуицией, которая позволяла ему улавливать ту или иную опасность тогда, когда ещё нет видимых внешних признаков, - вот и в этот раз что-то явно свербило внутри и даже заставляло коротко оглядываться, но, поскольку старший над всем патрулём Артур никакого беспокойства не проявлял, то и самому юному в отряде патрульному высказывать тревогу на пустом месте было явно не с руки. Не говоря уже о том, что Роллан всецело доверял Артуру. Да и могло ли быть иначе, ведь глава патруля провёл в Ловероке в этом качестве больше кого-либо из лучших представителей правящей аристократии Эллизора. А то, что Артур не из простолюдинов, Роллану было известно не только, согласно формальных установлений "О рангах", но и благодаря личному общению. Да, для аристократа из Градн-Эллизора сэр Артур был простоват - вероятно, благодаря многолетней принадлежности к патрульной службе, где народ всё более простой, однако при более близком общении с этим человеком становилось очевидным, что его знания, опыт и, главное, благородство являются не наносными и поверхностными, но сутью внутреннего склада. Надо сказать, что таких людей до сей поры Роллан почти не встречал. Тот слой элиты в Гранд-Эллизоре, который издавна считал себя аристократическим и издавна же находился в негласной оппозиции по отношении к Великому посвященному и всем его близким, на самом деле не годился в подмётки главе "Большого патруля". Роллану даже казалось странным, что Артур происходит именно из этого слоя.
   Однажды он пытался завести на эту тему разговор, но Артур ответил отчужденно, по всей видимости, не желая прямо обсуждать эту тему.
   - Ты ещё молод, друг мой, - сказал он тогда, - слишком молод, чтобы понять, что к чему в самом Гранд-Эллизоре...
   - Ты считаешь, что это из-за моего отца? Потому что я его сын?
   Артур в конце концов кивнул:
   - Разумеется, это тоже влияет. Но... скажу больше, только не принимай это слишком близко к сердцу, не спеши делать выводы, постарайся подумать...
   - Говори, я постараюсь!
   - Проблема в том, что никто в Эллизоре не в состоянии вполне осознать происходящее и, также, предвидеть грядущее. И твой отец в том числе, хотя ты, наверное, думаешь иначе!
   - Отец?! Как может Великий посвящённый не знать?!
   - Может-может, мой друг, увы это так... Кроме того, тебе обязательно нужно учитывать один существенный факт, без которого ты и сам будешь пребывать в определённом заблуждении... Даже не знаю, как тебе это прямо сказать...
   - Ты можешь говорить прямо!
   - Твой отец является пришельцем в Эллизоре, в определённой степени - узурпатором, поэтому для Эллизора он никогда не будет своим, да и сам Эллизор для него тоже своим никогда не будет. В этом одна из главных проблем...
   - Это неправда!
   - Можешь считать это неправдой... да и что есть правда как таковая? Правд вообще может быть очень много. У каждого человека своя правда. Правда может быть таковой для той или иной партии внутри того или иного общества и так далее. Но при всём этом есть и некие общие правды или некая истина, игнорировать которую окончательно невозможно. Разумеется, можно закрыть на это глаза и делать вид, что служишь другой правде, но, тогда, неизбежные ошибки и просчёты. Если это ошибки на уровне одного человека или одной, там, семьи, это ещё не так страшно, но когда это просчёты касаются жизни целого общества, тогда это часто имеет крайне печальные последствия.
   - Ты хочешь сказать, что это касается всего Эллизора? И в этом может быть вина моего отца?
   - Возможно, что и так, - ответил Артур. - Хотя я не оракул, до конца мне всё это не известно. Но на самом деле дело не в твоем отце и его способности знать истину. Дело в том, что, как сказал кто-то из древних, сама истина, как правило, оказывается куда дальше или куда больше, чем тот или иной человек может себе вообразить! Впрочем, не знаю, можешь ли ты это сейчас понять.
   - Но именно поэтому ты здесь, в Ловероке, уже много лет? Из-за своей позиции, из-за несогласия с моим отцом?
   Артур тогда только усмехнулся и прямо ничего не ответил, хотя и возражать на этот сущностный вопрос тоже не стал.
   Впрочем, немудрено, что передовой отряд "Большого патруля" в тот день невольно перестал следить за всей окружающей обстановкой. Как говорится, и на старуху бывает проруха: повстречать в этих краях не варваров, а вполне экипированных воинов - крайне редкий случай. Точнее, первый случай в истории всей патрульной деятельности! Это и отвлекло. Пока кратко переговаривались, оценивали внешний вид друг друга, примерялись (не выйдет ли всё же стычки?), - вот и перестали смотреть по сторонам. Хотя Роллан заметил, что стоящий во главе отряда незнакомец с суровым и довольно выразительным лицом, имеющимй заметный шрам на левой щеке, всё же с тревогой посматривает по сторонам. Не иначе как интуиция внутренне ныла не у одного Роллана.
   Волколак атаковал сверху из высокого кустарника на пологом склоне горы, чуть выше занятой всё тем же обычным для гор Ловерока хвойным лесом. При всех своих впечатляющих габаритах это чудовище умудрилось подобраться к рубежу последнего рывка незаметно и неслышно.
   Первой жертвой пал глава патруля - Артур. Волколак успел прямо на лету разодрать клыками его шею, так что несчастный Артур никакого участия в дальнейшей схватке принять не успел, замертво упалв с коня на каменистую тропу, богато орошая её своей кровью. При нападении на Артура и дальнейшем падении волколака занесло, так что он и сам упал набок, боднув своей тушей коня, на котором восседал Роллан, в результате чего конь с громким ржанием встал на дыбы, так что юный эллизорец не удержался и рухнул, потеряв под собой тропу и оказавшись на небольшом каменистом откосе, который, по счастью, в этом месте был не очень крут, иначе бы Роллан рисковал загреметь в не очень глубокое, но достаточное, чтобы разбиться насмерть, ущелье.
   Когда Роллан очнулся от падения и взобрался наверх, к тропе, там уже во всю кипело целое сражение. И складывалась эта битва явно не в пользу человеков, пусть и хорошо вооруженных. Фактически, волколак уже успел растерзать нескольких патрульных, после чего на глазах оторопевшего Роллана, который до сих пор даже и не вынул меч из ножен, принялся за личный состав нездешнего отряда, так что буквально за пару минут из незнакомцев в живых остался лишь один - именно тот, кто этот отряд возглавлял. Его конь уже пал с разодранных брюхом, а вот его всадник ещё каким-то чудом держался, всякий раз успевая отпрыгивать в сторону, когда волколак совершал очередной бросок, при этом нанося чудовищу короткие, но сильные удары острым, почти как сабля заточенным мечом. Да, волколак, судя по всему, был уже не один раз ранен, истекал кровью, но это не сказывалось на его прыти и агрессивности.
   - Чего встали! - закричал Роллан оставшимся патрульным, часть которых спешилась, а часть так и оставалась верхом, с трудом удерживаясь в седле, потому что лошади в явном ужасе пытались встать на дыбы и беспокойно ржали. - Атакуйте! Деритесь!
   Наконец он и сам выхватил меч и решил зайти сзади ужасного монстра, как на его глазах продолжавший сражаться смельчак вдруг оступился (было заметно, что он вообще слегка прихрамывает) и, выставив вперёд меч, пусть и не упал, но лишился свободы движений, оказавшись зажат в небольшой скальной расщелине. Роллан понял, что не успевает на помощь и уже мысленно попрощался с отчаянным храбрецом, внутренне жалея, что так и не узнает его имени. Вообще, странная вещь человеческое сердце: почему-то в то мгновение Роллан не подумал, что следом, скорей всего, придёт и его черед быть растерзанным неизвестно откуда взявшимся чудовищем. Иначе говоря, Роллан словно бы со стороны наблюдал некое представление - именно как зритель, а не прямой его же участник. Ему даже почудилось, что всё происходит не наяву, а словно бы во сне или в одной из детских грёз, которыми было так богато недавнее прошлое Роллана со всеми любимыми им легендами и сказаниями, битвами и поединками.
   Однако сражение тут и закончилось. Роллан услышал, как незнакомец, зажатый у скальной расщелины, воскликнул: "О, Чужестранец! Помоги!" - и бросился с мечем наперевес прямо навстречу волколаку. Из-за спины чудовища, возвышающейся перед ним, как небольшой заросший поверху холм, Роллан толком и не заметил, куда именно был нанесен удар, однако волколак зашатался, издал жуткий вой, передние его лапы подогнулись - чудовище сперва словно бы пало на колени перед тем, кто его сразил, а затем и вовсе повалилось набок.
   Теперь Роллан с любопытством воззрел на незнакомца: тот был вроде как еще не стар, однако ранняя седина уже тронула его темные волосы, и вообще во всём его мужественном облике чувствовалось веяние какой-то явной, хотя и неуловимой на первый взгляд, скорби.
   - Кажется, мы не договорили... - сказал Роллан. - Как тебя зовут, доблестный воин?
   Незнакомец утер рукавом пот с лица, вложил меч в ножны и сказал:
   - Оззи меня зовут. Отряд со мной был таллайским, но сам я родом из Эллизора!
  
   Глава ТРИНАДЦАТАЯ
   ТАЙНЫЕ СЛАБОСТИ ВЕЛИКОГО ПОСВЯЩЕННОГО
  
   Великий посвящённый всегда был одинок - всегда, с тех пор, как себя помнил. В особенности, когда ещё в юные годы почувствовал себя призванным к чему-то большему, чем могло выпасть на его долю, - тогда, ещё в старом Эллизоре. Да, в былом Эллизоре. Казалось, это было страшно давно, в какой-то иной жизни. Да и в самом деле это была другая жизнь, ещё до Пробуждения. Но ведь и тогда он был уже одинок! Сперва под началом матери, потом, став самостоятельным, одиноко нёс тяготы обезображенной внешности (Скунс, домашняя крыса-мутант, невольно поранил его тогда же, в подвале Дворца Закона). Правда, после Пробуждения внешние черты Якова существенно улучшились, разгладились, хотя он и не стал похож на прежнего, каков он был ещё в старом Эллизоре (тому, фактически, почти и не было свидетелей), однако одиноким он так и не перестал быть. Даже та, кто стала матерью его двоих сыновей, теперь уже покойная, так и не разрушила внутреннего одиночества. Нет, она никогда и не пыталась понять его. Впрочем, пожалуй, он и сам не желал и не искал от неё какого-либо понимания. В каком-то смысле она лишь заменила образ настоящей любви, но не смогла этой любовью стать. Однако довольно часто её облик посещал Великого посвященного в его мыслях и сновидениях, что было странно, потому что он этого вовсе не желал.
   Вот и сейчас, ранним утром, Яков поднялся со своего ложа со смутным ощущением, как будто только что говорил с кем-то, кто ему на самом деле близок и кто в состоянии понять его. Это было щемящее, болезненное чувство, потому что, скорей всего, такого человека никогда не существовало. Великий посвящённый всегда гнал от себя эту мысль, ведь она несла с собой ощутимую сердечную боль. Не физическую (он знал, что сердце его в порядке), но боль иной природы, иного характера. Как это говорится: "сердце кровью обливается"? - порой, Якову казалось, что он вполне понимает это выражение в его некой почти физиологической буквальности, но, одновременно с этим, он считал, что так не должно с ним быть. С ним, как с Великим посвящённым, вкусившим за свою долгую жизнь многих знаний, истинно причастный многим и великим тайнам и, кажется, вполне способным прийти в состояние настоящей силы, и... тем не менее, не чуждый таких вот человеческих слабостей, такой щемящей тоски по самому себе, из-за своего великого же одиночества. То, что он не может с этим совладать, то, что эта слишком человеческая тоска, эта откровенная слабость, всё же посещали его, в свою очередь вызывали у Якова самый настоящий страх и негодование на самого себя. Ведь, получается, что, фактически, он пасует перед этой немотивированной болью, он страшится этого!
   Подумать только, да, он не может с этим совладать! Он вполне мог, к примеру, совладать с навязчивыми сновидениями - что называется, скинуть или ретранслировать сны, но не мог полностью избавиться от определённого послевкусия, которые эти сны, пусть прямо и не мучащие его, всё-таки оставляли. Не мог вполне дистанцироваться от этого состояния, от этой тоски, отсечь её! Даже снадобье не помогало в этом, а увеличивать дозу Великий посвящённый опасался. Чаще всего эта навязчивая тоска посещала его или по ночам, если томила бессонница, или же, если удавалась заснуть, сразу после пробуждения, отравляя тем самым первые утренние часы. Требовалась доза снадобья, требовался круто заваренный травяной чай, в котором Тимур был отменным специалистом, требовались и некоторые физический упражнения с лёгким кортиком, который Яков чудом сохранил ещё со стародавних эллизорских времён. Обычно в этом ему помогал Тимур, который был, вероятно, не самым искусным фехтовальщиком в Эллизоре, но компенсировал сей недостаток большой физической силой и поразительным бесстрашием. В мгновения перед возможной схваткой тёмные глаза таллайца загорались каким-то особенным свирепым огнём, так что один этот взгляд уже мог обезоружить противника, если, конечно сам противник не обладал не меньшим ответным бесстрашием.
   Правда, в то утро Великий посвящённый какое-то время вообще никого не хотел видеть, так что даже отменил обычную гимнастику с фехтованием. Тимур лишь оставил на столике поднос с чаем, хлебом и сыром, после чего удалился в ответ на молчаливый кивок Якова. Аппетит отсутствовал, но надо было заесть утреннею порцию снадобья. Последнее время Великий посвященный стал задумываться, а что же такое на самом деле старость. Раньше такого рода мысли как-то не посещали его, тем более - применительно к самому себе. Не зря говорят, что у каждого человека есть свой внутренний возраст, который очень многое и определять в самоощущении как таковом. Самому посвящённому долгое время казалось, что он внутренне застыл на возрасте около тридцати лет, который соответствовал эпохе великого становления Гранд-Эллизора - возможно, одного из самых решающих этапов в жизни Якова и самого клана в его новейшем (после Пробуждения) качестве. Это было нелёгкое время, но очень и очень плодотворное. Сколько тогда было надежд и предчувствий чего-то большого. Точнее, большего! Да, куда большего, чем осуществилось на самом деле! По крайней мере, во внешнем строительстве. Всё же он, Великий посвящённый, надеялся, что эпоха Великого разделения будет короче, что Торжество настанет несколько раньше, в его, Якова, ещё более молодые годы. Однако время судило иначе: эта эпоха приблизилось, но самого посвящённого, увы, явно настигла старость - точнее, уже более, чем зрелые годы.
   До недавнего же времени он почти не ощущал этого, не задумывался над своими годами, молодился, можно сказать. Но, вот, то, что можно назвать приступами острого одиночества, обострившиеся последнее время, заставили изменить своё отношение к своему собственному возрасту. Неужели он и впрямь уже стар? И сделался он таким именно тогда, когда приблизилось время Великого торжества - та самая эпоха, которую он все эти годы ожидал с великим же терпением, - может ли быть так, что он уже не в силах будет осуществить всё то, к чему предназначен и чего алкала его душа с самой юности, с дней ещё в старом, так сказать, детском Эллизоре? И вот, ко всему, этим страхом, этим неожиданным и неприятным ощущением, было просто-напросто не с кем поделиться, а ещё худшим было то, что Великий посвящённый не знал, как с этой неприятностью в самом себе бороться.
   Вкусив немного хлеба с сыром и запив его тёплым чаем, Великий посвящённый оделся в специальный походный стражнический плащ - довольно плотный, со множеством карманов и капюшоном, который неплохо скрывал очертания лица его владельца. Этим плащом Яков обычно пользовался, когда собирался прогуляться по Гранд-Эллизору инкогнито, не желая быть узнанным кем-либо из случайных встречных на улицах и площадях. Впрочем, уже давно столица была вполне безопасной для такого рода пеших прогулок, поскольку эпоха благоденствия и хорошо налаженная служба стражей не способствовала явным криминальным проявлениям. Хотя интуиция подсказывало Великому посвящённому, что так тоже не может длится вечно, коль скоро стабильность подходит к концу, то и надо пользоваться моментом, наслаждаясь видами и красотами стольного града, самой неповторимой атмосферой или, иначе говоря, настоящим неповторимым воздухом Эллизора, к формированию и наличию которого Яков считал себя причастным далеко не в последнюю очередь.
   Прежде чем покинуть дворец Яков решил навестить хамта-беглеца, который содержался в одной из камер небольшой тайной внутренней тюрьмы, о существовании которой, кроме самого посвященного, знал лишь Геронтиум да таллаец Тимур, который и был (по совместительству) её единственным стражем-тюремщиком. Кроме несчастного хамта, в данный момент никто не сподобился быть тюремным гостем самого посвящённого. Несколько минут Яков наблюдал в глазок за своим новым пленником. Тот был недвижим, восседая на соломенном тюфяке, что был брошен сверху окованных железом нар. Ни подушки, ни одеяла сверх того не полагалась, но, кажется, заключенного это нисколько не беспокоило, ни один мускул не дрогнул на лице хамта, когда Великий посвящённый решил зайти в камеру.
   - Ты помнишь великого Вогула? - без всяких предисловий спросил Яков. - Ты должен его помнить, ведь ты далеко не молод?
   Хамт оторвал-таки взгляд от маленького зарешеченного окна под самым потолком и внимательно посмотрел на Великого жреца Эллизора.
   - Я был мал, но помню его, - наконец сказал он к удовлетворению Якова, который опасался, что хамт так и не начнёт говорить. Но, как видно, тот понимал, кто перед ним и решил, что не стоит продолжать играть в молчанку.
   - Если ты с малых лет на рудниках, то откуда у тебя опыт шаманского знания? - ещё более прямо спросил посвящённый. Наверное, в другой день он не стал бы вести столь откровенный разговор, хамты вообще любят строить беседу со многим словоблудием и многими оговорками, но здесь, в личной жреческой тюрьме, в этом не было никакой необходимости.
   - Рудники это не помеха, - последовал ответ, - ты и так отравил огненной водой наш народ, одурманил нас и даже обров, отравил наш мозг и наше сердце, так что рудники и шахты это куда большая свобода, чем тот яд, благодаря которому ты взял для своего Эллизору нашу силу и нашу правду!
   Яков на всякий случай сжал под туникой рукоять кинжала, но хамт не стремился проявить какой-либо агрессивности, хотя слова его были не хуже острого меча. Сделай же заключённый хоть малейшее движение, великой посвящённый с удовольствием бы убил его, но пока тот не давал явного повода.
   "Ишь ты, какой смельчак! - пробормотал про себя Яков, захлопнув дверь камеры. - У них, видите ли, есть своя правда! Кому она только нужна, эта правда?" Не только Эллизору, но и куда более примитивным обрам хамты дали себе завоевать и поработить, не оказав ни малейшего сопротивления, а теперь этот беглый раб смеет рассуждать о какой-то правде. Хотя в нём явно есть сила и интуиция настоящего шамана, что для ближайших целей Великого посвящённого вполне могло пригодиться.
  
   Выскользнув из дворца с помощью одного из служебных проходов, Яков пересёк площадь Согласия и некоторое время шел по центральной улице, где уже начали распускаться и давать свежую, пусть пока ещё мелкую, но очень нежную листву большие эллизорские берёзы, специально выведенные прямыми стройными - в отличие от ещё доисторических, малорослых и кривоватых. Кроме распустившихся берёз, во всю цвела густая эллизорская же акация, бледно-жёлтые цветы которой имели свой удивительный терпкий аромат. День был уже почти по летнему тёплым, но Яков, чтобы не быть узнанным собственными подданными, кутался в свой стражнический плащ, надвинув почти на самые глаза капюшон. На стражу праздные зеваки, как правило, старались лишний раз не пялиться, чтобы самим не привлечь к себе внимания тех, кому заповедано блюсти законную строгость. Народу на центральной улице было довольно много, в том числе и праздношатающегося. Ну, понятно дело, эпоха стабильности и бесконтрольный прирост населения каким-то непостижимым образом порождал и массу бездельников, всеми возможными правдами и неправдами, но явно живущих за чужой счёт. В былом стародавнем Эллизоре такого не было: то есть, праздношатающихся средь бела дня жителей клана можно было увидеть только по большим праздникам, тогда как по будням почти все были заняты - кто на заготовках, кто на рыбной ловле, кто в патруле... Иногда Яков даже подумывал, не ужесточить ли внутреннюю политику, если не во всём Эллизоре, то хотя бы в столице в отношении общей занятости полезным трудом, но пока тянул с непопулярными мерами, надеясь, что близящаяся эпоха Великого торжества, сама по себе мобилизует всех его поданных. Да, им не хватает настоящего Царя, они о таковом, кстати говоря, уже давно мечтают. Ну, что ж, с наступлением Великого торжества, они получат себе Царя. И тогда, кто не сумеет мобилизоваться, будет сброшен с корабля современности как ненужный балласт. Истинный Царь не будет цацкаться со слабаками, как приходится это, порой, делать иному наместнику. Яков, впрочем, никогда не переживал из-за своей роли именно что наместника - действительно, жречество само по себе привлекало его в большей степени, чем явное царствование. Жречество всё же позволяло использовать многие тайные пружины в достижении и удержании власти, тогда как Царю это даётся с куда большими сложностями и опасностями, поскольку такого рода властитель куда более на виду и его власть более открыта, более явна, так что и покуситься на неё кто-либо может куда скорее.
   Минут двадцать Яков провёл на площади Авгуров возле медного изваяния Великого Скунса. Медь опять заметно потемнела, пора бы почистить, но столичная служба, от которой это зависело, плохо чесалась на этот счёт. Не мешало бы дать им взбучку, а то это не дело, чтобы сам великий маг следил за состоянием изваяния, посвященного великой сущности верного Скунса. Уже давно Яков подумывал, а не заменить ли медную статую бронзовой, но всё не решался, ведь, как правило, зажиревший народ не любит перемен - даже таких незначительных. Пойдут разговоры, слухи, предсказания. Бывает же, что большой пожар вспыхивает от маленькой искры, а этого как раз и следовало опасаться, потому что, если Яков и предугадывал в будущем немалые народные бедствия, то вовсе не хотел, чтобы какие-либо волнения разразились раньше времени. Нет, Скунс пока обойдется и медной телесностью, ничего, чай не обидится. К тому же, в "Сказании о Великом Скунсе" помимо его всегдашней верности подчёркивается и его особая неприхотливость, так что и медному Скунсу впору будет не выпячивать свою внешность.
   За площадью Авгуров Яков свернул в более узкие переулки, но вскоре устал прогуливаться по ним, поскольку последние были довольно однообразны и ничего нового из себя не представляли. Ресторанчик, где была назначена встреча с Геронтием Номом, на первый взгляд казался далеко не перворазрядным, но находился в полном ведении службы эллизорской секюрити. Соответственно и владелец этого ресторана, как догадывался Яков, был агентом того, с кем он и пришёл разделить скромную трапезу. Скромную, потому что Яков почти всегда предпочитал воздержание пресыщению, а Геронтиуму уязвлённое недугами состояние здоровья также не позволяло излишествовать в пище и вине, хотя отсутствием аппетита он всё же не страдал и воздержанность давалась ему куда с большим трудом.
   Ограничились паровой форелью, сыром и салатом из свежей зелени. Яков рискнул чуть пригубить выдержанного красного вина, да и то наполовину разбавил его холодной водой.
   - Когда-то ты, посвящённый, и вовсе не брал в рот вина. Даже сухого! - заметил Геронтиум, не спешна отправляя кусочек форели в рот и словно бы принюхиваясь, чем ещё вокруг пахнет. Сам он спиртного и вовсе не употреблял. Хотя когда-то, страшно давно, кажется, предпочитал хороший виски. Правда теперь, в нынешнем Гранд-Эллизоре ни хорошего, ни плохого виски было и вовсе не сыскать.
   Они сидели в специально отведенном закутке, с добротно зашитыми крашеным деревом стенами и, как ранее уверял Геронтиум же, их здесь никто не мог подслушать.
   - Времена меняются, любезный друг, - ответил Яков, поболтав в бокале вино и совсем чуть-чуть пригубив. - Но если ты вдруг надеешься, что я теперь могу утратить трезвость и стать не воздержан на язык, то это вряд ли.
   Былая, совсем из других лет улыбка зазмеилась на подурневшему и постаревшем (в сравнении с теми же былыми годами!) лице бывшего же (но по сути оставшегося таковым навсегда) маггрейдского жандарма:
   - Что ты, что ты! - воскликнул он как-то даже чересчур весело. - Тот, кто умел быть трезвым с юности, редко изменяет этому правилу!
   Великий посвященный, напротив, с серьёзным видом кивнул и тоже попробовал кусочек форели: вероятно, должно быть неплохо, но у Якова уже давно после самого "пробуждения" приключились свои же индивидуальные проблемы - что-то со вкусовыми рецепторами, он почти не чувствовал вкуса пищи, только если в ней присутствовали жгучие пряности, но последние не принимал желудок.
   - Так и нет... вкуса? - сочувственно произнёс Геронтиум. - Да, все мы пострадали во всей этой истории.
   Яков только отмахнулся: мол, что теперь говорить, поздно, дело прошлое.
   - Ничего, снадобье помогает!
   Геронтиум только вздохнул в ответ, поскольку пребывал во мнении, что лично ему это самое снадобье помогает гораздо в меньшей степени.
   - Давай к делу! - сказал посвященный, оставил блюдо с форелью и больше к ней не притрагивался, лишь отломил небольшой ломоть хорошего овечьего сыра.
   - К делу-так делу... - пробормотал его собеседник и быстро дожевал ещё один кусок форели. - Дела такие. Самое главное: похоже, что границы и впрямь становятся проницаемыми. Значит... начинается?
   - Если впрямь кто-то уже проходит, то, вероятно, да. Но пока мы видели только мертвых дракона и волколака. Это ещё так - предвестье, после которого может ещё много воды утечь. А вот если кто из людей пройдёт - тогда совсем другое дело. Тогда, да, скорей всего - начало. Варлаам так говорил.
   - Есть уже люди, есть!
   - Да, откуда известно? Кто?!
   - По моей линии прискакал человек из Ловерока. Но скоро и к тебе от Роллана тоже должен быть гонец. Вряд ли их информация будет различаться.
   - Ладно, не томи!
   - Ну, все новости сводятся к следующему: небольшой и вроде как таллайский отряд достиг Ловерока, где прямо на тропе встретился с нашим большим патрулём. Тут на них напал настоящий живой волколак, который порвал несколько наших патрульных вместе с наместником Артуром, а также почти всех таллайцев...
   - А это и правда таллайцы? Может кто из местных варваров?
   - Вряд ли, судя по описанию очень похожи на настоящих таллайцев. Во всяком случае, мой человек был там же в патруле, и он говорит, что с его точки зрения на варваров не похожи.
   - А с чего вообще известно, что таллайцы? Думаю, кроме нас с тобой больше никто и не помнит, как они на самом деле выглядели. Вот, Тимур, хоть потомок таллайца да и то вряд ли знает, кто они были на самом деле... Да и чего вдруг таллайцы пойдут с Севера, им ведь логичней с Юга?
   - Так ведь... один-то, командир отряда уцелел. И даже завалил волколака! Мечом! А почему с Севера, не знаю. Вероятно, шли в обход, искали, где можно протиснуться. Вот и нашли!
   - Одним мечём? Ну, это уже сказки, скорей всего! - хмыкнул Великий посвященный. - Одним мечом настоящего волколака не одолеть!
   Геронтиум в ответ тоже хмыкнул, пожевал салатный лист, а затем посмотрел на своего патрона с особым значением:
   - Но самое интересное то, как зовут этого якобы таллайца!
   - И как же? - с видимым безразличием спросил Яков, вновь побалтывав остатки вина в стеклянном бокале.
   - Он назвался... Оззи! Представь себе!
   Бокал выпал из руки посвященного, оставив яркое винное пятно на белой скатерти, и скатился под стол, где разбился с негромким хрустом.
   Некоторое время Яков молча смотрел на Геронтиума.
   - Этого не может быть! - наконец воскликнул он. - Оззи давно мёртв! Должен быть мёртв! Ведь я даже и не знаю, сколько лет прошло с той самой первой катастрофы! Но - очень и очень много!
   - Ну, может и совпадение! - пожал Геронтий плечами. - Человек этот, как я понял, скорее, молодой, чем старый... Только вот представился он так: Оззи, родом из Эллизора!
   Яков помолчал, переваривая услышанное. Потом сказал уже куда более спокойно:
   - Это мы ещё посмотрим, что за Оззи такой! Направь в Ловерок отряд жандармов! Пусть арестуют этого Оззи и доставят сюда в оковах! Только пошли кого понадёжней!
   Они помолчали некоторое время, пока официант менял залитую вином скатерть. Неожиданное известие пробудило в Великом посвящённом ещё кое-какие воспоминания.
   - Кстати, давно хотел спросить тебя, - сказал Яков. - В своё время, ещё за пару лет до катастрофы в Маггрейде, у нас в старом Эллизоре произошла одна странная история с неким Чужестранцем...
   - Это когда отдал концы ваш хранитель Анасис?
   - Да, именно тогда. Так вот. Кто на самом дел был этот самый Чужестранец и куда потом девался, так и осталось неизвестным.
   - Я не в курсе, - проговорил Геронтиум, не спеша вытирая салфеткой губы, словно бы в раздумьях, а не съесть ли ему ещё что-нибудь. - Этот ваш Чужестранец точно не имел к Маггрейду никакого отношения.
   - То-то и странно, что он появился словно бы ниоткуда и словно никуда исчез. А между тем мою покойную мать просто трясло при одном упоминании об этом Чужестранце. Из-за него мы с ней и пострадали. Были вынуждены бежать из Эллизора!
   Геронтиум невольно зевнул. Его начала бороть обычная для него дневная сонливость.
   - К сожалению, я не успел в своё время толком познакомиться с твоей матерью...
   Великий посвящённый постарался скрыть своё раздражение: он слишком хорошо знал Геронтия Нома и никогда не любил его, чтобы ещё и всерьёз на него гневаться. Да, хитёр, коварен, деловит и подловат, но не умеет мыслить стратегическим, его удел - мелкая тактика, и подлости его тоже всё больше мелкие и чуждые настоящей стратегии, настоящей политической страсти или, иначе говоря, настоящей воли к власти. Конечно, порой и мелкая подлость в ближнем опасней, чем крупная, потому что мелкую подлость легче упустить, просмотреть. Стало быть, приходилось быть внимательней и употреблять дополнительные усилия. А будь в подручных другой человек - помасштабней, с одной стороны было бы надёжней, можно сказать. Для дела, разумеется. Но, конечно, не спокойней, нет. Потому что подручный более масштабного склада легко может начать и сам метить во властители, точнее - на место главного властителя. Почему, кстати, великий Посвященный и избегал иметь в подручных слишком незаурядных и талантливых. В этом смысле Геронтиум был более или менее на месте. Но Яков поступил ещё мудрее: само место главного властителя в Эллизоре был как бы вакантным, его временно замещал он, верховный жрец, и эта временная ситуация наместничества длилась уже не один год, так что почти все в Эллизоре привыкли к тому, что трон, фактически, никем не занят, точнее - Великий посвящённый является его блюстителем, тогда как Совет сенаторов, как и полагается, продолжает собираться в урочное время, хотя и самим сенаторам давно было понятно, что их статус и деятельность имеют исключительно номинальный характер.
   Так оно было безопасней во многих отношениях. С одной стороны сам Яков вроде как и не был венценосцем и покушаться на его статус жреца кому-либо было бессмысленным по той простой причине, что жрецом как таковым нельзя стать, заняв вакантное же жреческое место, им, настоящим магом, надо вообще быть, а такого рода конкурентов у Яков во всём Эллизоре просто не было, поскольку сам институт жречества находился в зачаточном состоянии (Великий посвящённый особо и не давал ему развиваться). А с другой стороны покушаться на пустующий трон, конечно, можно, но это несколько иного рода покушение, чем попытка узурпировать или отнять власть у имеющего место быть сюзерена. Но поскольку такового в наличие пока не было, а самому Якову довольно успешно удавалось манипулировать общественным мнением, внушая, что до дня Великого Торжества во главе Эллизора не может обрестись истинный правитель, что таковым будет исключительно только герой и спаситель, который восстанет тогда, когда торжеством Эллизора будет освобождение от внешних пограничных пут, а также победа над всеми опасностями и завоевателями, которые проявят себя в свою очередь, когда эти самые внешние путы падут, - в общем, такого рода идейные построения имели успех и силу в народе, что и позволяло Якову удерживать полноту власти над всем Эллизором. Хотя, разумеется, кучка сенаторов и презренной эллизорской аристократии продолжала оставаться недовольной и плести те или иные интриги, а то и заговоры, однако все они до сего времени особой опасности не представляли, потому как сама эллизорская аристократия на серьёзное восстание против власти Великого мага была просто-напросто неспособна. Слишком погрязла в собственной неге и довольстве.
   Однако ухо всё же приходилось держать востро. Здесь, кстати, тот же Геронтиум вполне справлялся. Вместе со своей жандармерией. А вот, если говорить о стратегии, о долгосрочном предвидении и планировании, здесь были явные проблемы, тут Яков опять чувствовал себя страшно одиноким. Тот же Геронтиум с его менталитетом начальника полицейского участка, кроме текущих оперативных комбинаций, тотальной слежки и мелких интриг, ни на что большее опять же не годился. Но, хуже того, интуитивно Великий посвящённый ощущал появление какой-то новой опасности, сущность которой пока они никак не мог уловить, что и было странно, ведь обычно он легко определял для себя, чего именно нужно опасаться и какого подвоха ожидать. В этот раз (со всем новостями и явно назревающими переменами!) что-то было не так. Да ещё и почему-то Чужестранец этот самый вдруг вспомнился. Тот, который сыграл в судьбе Якова, можно сказать, что роковую роль. И о ком долгие годы и даже десятилетия Великий посвящённый и вовсе не вспоминал, не приходил этот самый Чужестранец ему на сердце...
   - Значит, посылаю отряд в Ловерок? - прервал Геронтиум размышления Якова.
   - Да! - встрепенулся Великий посвящённый и, к большому удивлению своего собеседника, добавил: - Жаль, конечно, Артура, ему будет трудно подыскать замену. Пока отправим во главе отряда... Гвидо...
   Геронтиум не смог сдержать удивления:
   - Гвидо вместо Артура? Не рано ему?
   - Ничего. Хватит бить баклуши. Пора ему чему-то уже учиться. Тем более, что разделение заканчивается. Спокойной жизни скоро уже всё равно не будет!
   - Пусть так, но Артур умел ладить с обрами и хамтами. Справится ли с ними Гвидо? Кроме того, ему придётся открыть тайну взаимной торговли с обрами! И тайну зелья тоже, иначе... обры могут взбунтоваться.
   Но и тут Яков не отступился:
   - Ничего! Гвидо... он, как раз съест эту тайну, не подавится. Пусть привыкает. Это Роллану нельзя доверять такие вещи, а Гвидо, хоть с виду и хлипковат, впишется. Пообещаем ему что-нибудь с этого, тот же Ловерок в вечное владение, он проглотит!
   Геронтиум в очередной раз кивнул и с внутренним обмиранием подумал, что Великий посвящённый вновь и вновь открывается ему какой-то новой и ранее не ведомой гранью своего незаурядного характера.
  
   Глава ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
   БЫТОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ ОКОЁМОВЫХ
  
   Поскольку ремонт во всей квартире сделать никак не удавалось, то супруга о. Максима матушка Катя решила, что ремонту быть хотя бы на кухне. Оно и, действительно, того требовало: линолеум местами вздулся, потолок закоптился, а кухонные шкафчики тоже требовали обновления, если не полной замены. Мечтой Кати было приобретение хорошего кухонного гарнитура, однако такого рода покупка только и оставалось в мечтах, поскольку денег на существенные траты просто-напросто не хватало. Это только в бульварных газетах пишут, что у всех попов денег куры не клюют и ездят они исключительно на мерседесах, но, вот, тот же о. Максим, хоть и был настоятелем небольшого храма да ещё в центре самой Москвы, в плане финансовым оказался не самым удачливым батюшкой. Нет, разумеется, вместе с семейством он никогда не бедствовал и не в коей мере, что называется, не голодал, но общие доходы у храма были не слишком велики, многое съедали элементарные коммунальные платежи, да и привычки запускать руку в храмовую казну этот священноиерей не имел, довольствуюсь тем, что предпочиталось ему, согласно ведомости в бухгалтерии, ну, ещё разумеется требами и отдельными пожертвованиями ему лично от некоторых благочестивых прихожан. Последними он тоже не пренебрегал, но на мерседес всё же не хватало. Правда, мерседес был ему не нужен, обходился более скромной маркой, но в настоящий момент не хватало и на хороший кухонный гарнитур. На простоватый и дешёвый, наверное, хватило бы, но Катя такой не хотела, потому что такой именно уже имел место быть.
   Некоторое время матушка довольствовалась намерениями о. Максима нанять квалифицированную бригаду, которая за пару дней осуществила бы полный ремонт кухни, благо, что один прихожанин обещал в этом деле по своей линии помочь, что было бы, опять же, существенно дешевле, но что-то у этого прихожанина от раза к разу всё не клеилось и квалифицированный ремонт кухни всё время откладывался на неопределённое будущее. В конце концов Екатерине Окоёмовой это надоело, и она решилась на ремонт неквалифицированный. То есть, для начала покрасить на кухне потолок. Своими силами. Краской, которую купил на строительном рынке о. Максим. К этому делу он купил ещё и пару валиков, не считая нескольких разномерных кистей. Дочерей, благо были весенние каникулы, предусмотрительно отправили с ночёвкой к дедушке, то есть Окоёмову-старшему, который своих внучек обожал и всегда был готов принять у себя на даче, если, конечно, не оказывался уж очень занят какими-то своими пенсионными делами, поскольку даже на пенсии оставался личностью востребованной в разного рода общественных фондах, слётах и заседаниях.
   На этот раз повезло: сам приехал за внучками. Иногда Кате казалось, что мог бы Окоёмов-старший и деньгами побольше помочь (на тот же гарнитур, к примеру дать), но дедушка был в этих вопросах прижимист, сам инициативы не проявлял, а просить у него денег на тот же гарнитур они оба стеснялись.
   - Ты, понимаешь, он на самом деле такой! - неоднократно, повторяясь, объяснял супруг. - Правда, бывают иногда во власти и бессребреники! Он такой, вот, бескорыстный...
   - Атеист! - безапелляционно подсказывала Катя.
   - Ну, не такой уж он и атеист, - вздыхал из-за отца о. Максим. - Скорее, он просто стихийный... э-э...
   - Безбожник! - продолжала супруга.
   - Да ладно тебе! - начинал сердиться супруг. - Твои, вон, тоже хороши!
   - Мои-то хоть в храм ходят!
   - И помогать нам совсем не помогают, а мой хоть наших к себе порой берёт!
   - Ну да, на дачу... которую ведь приватизировал себе, когда можно было, бессребреник наш!
   - Это ему в свой время друзья помогли. Однопартийцы! Просто настояли! А то бы мы сейчас все вместе в одной квартире жили! - воскликнул тогда о. Максим и, наконец, обиделся: - Что ты вообще к отцу прицепилась?! У-у, злюка!
   Катя, в принципе, злюкой не была, но у неё иногда случались приступы вредности. Чаще, всего из-за усталости. Правда, мирились Окоёмовы быстро - как правило, дольше одного дня друг на друга не дулись.
   Неквалифицированный ремонт кухни, однако, тоже не задался. Только вынесли стол, сняли с гардин шторы, закрыли холодильник, мебель и пол газетами, приладили стремянку, а о. Максим даже успел слегка макнуть валик ведёрко с краской и задумчиво наблюдал, как с него тонкой струйкой течёт обратно в ведёрко, как видино соображая, что именно он должен этим самым валиком делать, примеряясь к плоской поверхности потолка над головой... Как... ну, разумеется, в соседней комнате зазвонил телефон!
   - Может, не будешь брать? - с робкой надеждой сказала Катя, хотя отлично понимала тщетность такого рода посыла.
   О. Максим только пожал плечами и почему-то уронил валик обратно ведёрко - да так, что из него плеснуло на пол. Точнее, на газету, которой был накрыт пол. Оставалась ещё надежда, что звонок не будет критическим, то есть не потребует немедленного выезда супруга по каким-то срочным и не отложным надобностям. Однако, прислушиваясь к обрывкам разговора из соседней комнаты, Катя поняла, что и этой надежде не суждено-таки сбыться.
   "Да, раз он так сказал, конечно, я должен быть... - отдаленно журчала речь дражайшего супруга. - Больница и палата ведь та же самая? Нет? Перевели в другую, специализированную? Ага, понятно... Данные паспорта? Хорошо, я сейчас продиктую..."
   Дальше Катя уже не прислушивалась, потому что и так всё было ясно. Будучи и сама в некоторой задумчивости, она взяла из ведёрка валик и тоже стала наблюдать, как легко течёт с него краска. "Не жидковата ли?" - подумалось ей.
   Когда минут через пять, о Максим заглянул на кухню при полном параде (в рясе и с крестом), его супруга всё так же наблюдала за стекающей краской, время от времени погружая валик в ёмкость, дабы обеспечить новую струю.
   - Ну, не сердись! - супруг на бегу чмокнул её в щеку. - Там, правда, что-то серьёзное!
   Катя на секунду поймала себя на остром ощущении, что ей очень хочется заехать дорогому мужу валиком с краской - и, если как говорится, не по морде, то хотя бы - вообще, чтобы весь его этот скоро оформленный парад потёк этой самой белой акриловой и водостойкой...
   И тут же, разумеется, устыдилось в самой себе этому чудовищному желанию.
   - Где там-то? - всё же спросила она вослед.
   О. Максим остановился уже в коридорчике, на выходе, откуда он видел Катю краем глаза и напоследок уведомил-таки:
   - Ты знаешь, это связано с новым назначением. Меня позвали в больницу к самому... к главному! Сказали, он зовёт! Это очень важно.
   И с этими словами супруг испарился, не забыв, как ни странно, закрыть дверь на ключ. Катя присела на нижнюю ступень стремянки, хотя это было крайне неудобно, и вытерла ладонью выступившую на лбу испарину.
   "Что это со мной? - подумала она. - Никогда такого не было!" Не то, чтобы она никогда не гневалась и не обижалась на мужа, но вот такого острого нутряного и труднопреодолимого желания заехать супругу (честному иерею в рясе и с золоченым крестом) вот этим самым истекающим краской валиком, она точно раньше не ощущала. Просидев так минут пять и не придя ни каким выводам, не найдя также никаких эффективных способов борьбы с самой собой же, кроме молитвы "Господи помилуй!", она взгромоздилась на стремянку вместе с ведёрком и валиком, дабы-таки начать красить кухонный потолок в невольном одиночестве.
   Таня позвонила в двери часа через два, когда Катя заканчивала многотрудную и многокрасочную битву. Точнее, однокрасочную, потому как краска была одного цвета - белого. Разумеется, оделась матушка в соответствующе старье, однако когда незваная гостья увидела хозяйку на пороге, то невольно содрогнулась. Хорошо, ещё краска была и впрямь только белая, не красная, а то впору было бы озвучивать какой-нибудь сюжет в стиле ужастика про вампиров.
   Тем не менее Татьяна, хотя и сама выглядела крайне озабоченной, удивлённо спросила:
   - Что с тобой?
   - Ремонт! - коротко ответила Катя и кивнула: мол, заходи, раз уж пришла!
   Пройдя на кухню, её подруга некоторое время изучала взглядом посвежевший потолок, потом перевела взгляд на валик и кисти и удивленно спросила:
   - Это ты чем - валиком?
   - Ну, частично... - замялась Катя. - С валика много брызг летит... Больше кистью!
   - Ну, ты даёшь, подруга! - удивилась Таня. - Кто же потолок кистью красит? Надо пульверизатор!
   Катя промолчала, ощущая, что сейчас начнёт краснеть.
   - Хочешь чаю? - сказал она, чтобы сменить тему и тут же сообразила, что с чаем будут проблемы: посуда и чайник были предусмотрительны убраны по причине всё тех же ремонтных работ.
   - Нет, не стоит! - Татьяна еще раз окинула взглядом кухню, словно убеждаясь в том, что здесь присесть и впрямь негде, и спросила: - Может, в комнату пойдём, надо поговорить! А то, похоже, я... влипла в одну историю. Это из-за начальника... моего Антона... этого... Зарайского!
  
   Уже на выходе из больничного комплекса, мобильник вновь потревожил о. Максима. Как нарочно, звонил Окоёмов-старший с просьбой забрать внучек прямо сейчас, потому что совершенно неожиданно приключилось так, что прямо в сию ночь его просят вылететь в Англию для участия в международной конференции по проблеме охлаждения Гольфстрима.
   - А разве его надо охлаждать? - тупо удивился Окоёмов-младший и без того крайне ошарашенный тем, что только что услышал от Зарайского.
   - Да нет, чудак-человек! - рокотал в мобильной трубке отец. - Наоборот! Вопрос в том, как не дать ему охладеть! Но меня очень просили, потому что не смог Соколов!
   - А разве ты в этой области специалист? - продолжал тупить о. Максим, ища взглядом, где именно она запарковал свой "форд-фокус". Угнать вроде не должны, потому что машина была не новой и даже местами поцарапанная (красить, опять же, всё не было времени и сил).
   - Да зачем же там быть специалистом, сын? У меня чисто имиджевые функции!
   - Да-да, конечно, все понятно... - бормотал о. Максим уже возле машины, будучи занят поисками ключей в карманах рясы. - Куда же я их девал?
   - Ты о чём? - теперь удивился отец.
   - Да о ключах! Ладно, я сейчас приеду!
  
   Окоёмов-старший, как видно, принял ближе к вечеру коньячку, поскольку был на редкость благодушен. Да и Англия его, как видно, воодушевляла. Всё же не Бобруйск-какой, хотя и в Бобруйск отец отца Максима поехать бы, скорей всего, не отказался. Он вообще такой, отзывчивый.
   Дочки поначалу расстроились, что не придётся ночевать у дедушки, но быстро с этим фактом смирились, потому что маму любили больше всех. Задерживаться о. Максим не хотел, но нужно было переговорить с отцом.
   - Сами оденетесь? - спросил Окоёмов-младший у дочерей и, получив согласие, удалился для краткого разговора с отцом же на холодную веранду, где тот привык смолить трубку ещё с тех времён, когда была жива его супруга и мама Максима.
   - Значит этот самый Зарайский так сильно болен? - удивился отец.
   - Я так понял, что он не просто болен. Это связано с каким-то тяжёлым ранением руки, которое не поддаётся лечению. Мало того, он говорит, что, скорей всего, даже ампутация не поможет...
   - Гм.. Это очень странно. Чтобы шеф целой спецслужбы получил тяжелое ранение? Первый раз слышу такую историю. Такие люди не могут прямо идти в поле! Что за чудак-человек? Он не рассказывал, как это произошло?
   - Нет... У меня пока нет допуска. К секретной информации... Но он сказал, что будет допуск. Мол, уже оформляют! И он рассказал одну вещь... Мне кажется, что я могу тебе это рассказать, но это очень странно. Он говорит, что его должны как-то там усыпить, погрузить в особый сон... Криационный, называется. Как заморозка... На неопределённое время. Может быть, на многие годы. До тех пор, пока они не найдут средств помочь, залечить эту рану. Говорит, у них уже не один год существует такая практика...
   Окоёмов-старший с интересом дослушал до конца, даже забыл про трубку, которая в какой-то момент погасла.
   - А что тебя смущает во всём этом?
   - Понимаешь, отец, сам Зарайский он был почти как в бреду. Причем врач сказал, что как раз перед моим приходом ему стало хуже, до этого он был в более ясном сознании. То есть, когда позвал меня, то вроде был более или менее трезвым. А со мной говорил так, что... Ну, мне кажется, что он чего-то сильно боится. Заморозки этой, что ли? Ещё он называл эту операцию или методику... "Берегом" почему-то... Ты не знаешь, что это такое? А то я, как священник, не знаю, как ко всему этому относиться. Может быть, этот Зарайский хотел, чтобы я ему как-то помог. Может, хотел бы креститься или исповедоваться, я ж не знаю даже, крещеный ли он? Сперва вроде ещё говорил нормально. Про допуск, там, про то, что мне можно доверять. Но под конец начал совсем бредить...
   - Ну, сын, вряд ли я тебе тут помогу! - Окоёмов-старший положил руку сыну на плечо, но в глаза почему-то не смотрел. С ним такое бывало: если чувствовал какой подвох или сам сего опасался, старался не говорить прямо, но - отшутиться или сменить тему. - Впрочем, одно могу сказать. Отца Зарайского я знал в своё время. Человек был непростой, но положительный. А ещё думаю, что у этой самой VES вполне могут быть какие-то свои передовые методики, которые еще не нашли всеобщего применения. На эту твою спецуру весь мир работает, так что не исключено, что этот твой Зарайский не только бредил!
   Тут на веранду выглянула старшая дочь и с упрёком заявила:
   - Папа! Ты скоро? Мы уже давно оделись!
  
   По дороге Окоёмов-младший несколько успокоился, но дома его ждал новый сюрприз. Катя, когда от неё отлипли неожиданно вернувшиеся дочери, сказала:
   - Приходила Таня... Кокорина. У неё проблемы. Её вызвал... фактически, на допрос... Рем Голышев!
   - А кто это... - начал было о. Максим и тут же вспомнил, что это новый глава российского филиала VES. И.О., точнее. Вместо умирающего Зарайского.
   - Ты же можешь помочь? - с некоторым давлением в голосе произнесла супруга. - Это же теперь и по твоей части! А то он её в чём-то подозревает, хотя она из-за Антона своего...
   - Да-а?.. Подожди! - удивился о. Максим. - Разве её Антон тоже служил... служит в VES? Ах, как я сразу не сообразил!
   - А ещё! - Катя воздвигла взгляд к кухонному потолку. - Придётся красить второй раз, потому что на один только слой всё получилось с разводами! И нужен этот... пульверизатор!
  
   Глава ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
   КОШМАР ДЖОНА ЗАРАЙСКОГО
  
   За окном явно кто-то висел... не испытывая никаких проблем с тяготением, и даже - с определённостью форм. Вот именно, с определённостью форм, что и было, несомненно самым страшным! Если зло не имеет проблем с формами, которые принимает, хотя само при этом имеет самую, что ни есть, конкретную определённость или, как там ещё говорится, сущность, то это крайне страшно. Потому что оно тогда легко сгущается. Это чудовищно, вот что! Возможно, суть происшедшей не так уж давно мировой катастрофы именно в этом. Человек настолько увлёкся разными формами жизнедеятельности, возжаждал жить не своей жизнью, а жизнью других реальностей, которые сам же себе напридумывал, так что сами эти формы уже считал за сущность, забывая, отвергаясь своей собственной человеческой сущности, как вдруг само по себе вполне сущностное зло вышло из тени, выпрыгнуло из засады, обрушилось откуда-то свыше или гигантским змеем выскользнуло из неведомых инфернальных глубин, чтобы поглотить человечество, окончательно купить, заразить или подменить... Да, именно... виртуальным многообразием форм, возжаждавших именно что с подачи зла воплощения и материальной реализации...
   А ведь как хитроумно, ничего не скажешь, какой изощрённый замысел! И он, Джон Зарайский, должен этому как-то продолжать противостоять, хотя и так делает это уже не один год. Да, так! Но теперь что-то изменилось. Не иначе, как зло замыслило нечто новое - вон, ведь как... то густеет, то переливается за окном эта страшная чёрная масса, отсюда видно, что свет сквозь нее не проходит, эта масса, как чёрная же дыра, поглощает свет, хотя это очень странно, этого просто не может быть, ведь свет во тьме светит и тьма его не может поглотить, интересно, откуда эти слова, в них есть явная и ясная правда, но вот никак не удается вспомнить, кто эти слова сказал, а ведь, наверное, это одни из самых важных слов... Тьма, тем временем, за больничным окном сгустилась ещё больше и вдруг начала просачиваться прямо сквозь оконное стекло, пока не обратилась здесь, внутри палаты возле кровати Зарайского в нечто человекоподобное, правда, лишь имеющее человеческие очертания, но не имеющее нормального же человеческого облика - ни глаз, ни рта, ни губ, именно что чёрная бездонная дыра вместо лица как такового.
   - Ты зачем попа-то позвал? - спросило чёрное существо.
   Голос у него был негромкий и какой-то шепелявый.
   Если бы у Зарайского были силы анализировать, что к чему, он бы посчитал, что интонации у этого существа какие-то приблатнённые, глумливые, в общем-то. Но сил не было совсем. Отвечать тоже не хотелось, однако нужно было бороться.
   Поэтому Джон разлепил потрескавшиеся от внутреннего жара губы и с трудом произнёс:
   - Потому что он - настоящий!
   - Гм! Эка невидаль! - усмехнулось существо. - Мало ли их... настоящих попов! Ты же атеист, зачем тебе эти долгогривые?
   - Я не... атеист! - по-прежнему с трудом выдавил Зарайский.
   - Вот те раз! - огорчилось чёрное явление. - То есть, ты теперь и в Бога веришь? Вот... уж несерьезно так несерьёзно!
   - Почему... несерьезно-то?
   - Да какой же Бог? Ты с ума, что ли, сошел? Смотри, сколько вокруг ужаса! Дети умирают. Твой сынок ведь тоже помер, забыл, что ли? Сколько лет - сколько зим уже миновало, а ведь ты не забыл, а? Сколько ему, болезному было-то? Два годика?! "Папа-папа!" - вдруг выдало существо почти с детской интонацией. - Забыл, что ли, чудак? Ты ж свою Машу за этого сыночка своего простить не смог, так её и прогнал. Наказал, типа! Так и правильно! Мы только одобрили! А она и не виновата была. Это же врач слегка дозировку перепутал, я ж рядом стоял и нашептывал ему, что и как! Ну, с похмелья был мужик, легко ему было нашептать! Да, с похмелья, с кем не бывает!
   - Прекрати! - почти задохнулся Джон.
   - Да, пожалуйста! - согласилось существо и вдруг захихикало каким-то мерзким старушечьим кашлем: - Кхе-кхе! Да, то дело прошлое, а ты подумай, что тебя завтра ждёт!
   - Что?
   - Да "Берег" этот ваш! Тоже ведь придумали! Положат тебя в этот стеклянный гроб, почитай как в мавзолей, будешь век лежать-другой, не смерть-не жизнь, получается, как зомби! Да, точно, будешь ты нежить, вот! Нежить она и есть нежить! А нам это очень нравится! То, что надо, вы тут изобрели! Нежить эту себе! Чтобы вам всем ей стать!
   - Зачем тебе... это?!
   - А здорово это нам, здорово! - опять захихикала тьма. - Нам это в самый кайф! Потому что против Бога это! Лежишь ты такой, вот, нежитью, а мы можем мучить и мучить! Хоть целые века! Душа-то ещё не здесь и не там, во снах заблудилась, так нам и вся радость-то особым образом душеньку покошмарить! Не традиционным образом, вот! Это ещё почище, чем просто тот свет, этот ваш "Берег"! До такого даже мы не додумались! Вы, людишки весьма и весьма бываете изобретательны! Ну, так, любезный, вот мы тебя-то и покошмарим! Прямо завтра и начнём! А лекарства все равно не найдут! Нету его здесь на вашей земле проклятой, нет! Потому что, если мы кого смогли прямо укусить, пиши пропало, так просто не заживёт... Эх, редко это бывает, так с тобой, вот, повезло-таки! Дорвались! Особое, стало быть, попущение! Это нам большая радость, честное тебе слово!
   - А где же... где есть... лекарство?
   - Ишь, чего захотел! Так я тебе и сказал! Хитрый тоже! Не здесь оно, не здесь! За тридевять, как говорится в сказках, земель! Да и не в нашей власти!
   - А в чьей же тогда?!
   Человекоподобная тьма вдруг начала колебаться и терять четкие очертания, хотя ещё и какое-то время сохраняла способность говорить:
   - Погоди! Это всё только начало! Скоро мы всей твоей Землёй окончательно завладеем! Грядет наш царь! И наш час уже наступает! И никто вам не поможет, никто! И не стоит помогать! А ты со своим "весом" и вовсе смешон, дурак, ишь чего придумали, самому нашему князю сопротивляться?! Ух-ух...
   Тут, клубящееся возле кровати Зарайского зло начал распадаться, сворачиваться в какой-то дымно-пепельный обрубок, который и потянулся туда, откуда пришёл - за окно. А Джон почувствовал совершенно непереносимую и жгущую его изнутри ненависть. Нет, зло должно быть уничтожено - прямо сейчас, иначе будет поздно. Иначе оно уничтожит всю Землю, всех людей. Он это очень хорошо понял, потому что зло не шутило. И само оно не шутка и не сказка! И вообще оно было реально, совершенно реально.
   Зарайский поднялся с какой-то необычайно легкостью. Боли он не чувствовал. Зло еще клубилось в окне, поэтому ухватить его не составило труда - как ни странно, чернота эта была вполне осязаемой. Однако ухватив её, Зарайский с ужасом понял: он не знает, как дальше с этой тьмой в собственных руках быть.
   У него не было против этого зла никакого оружия.
  
   Глава ПЯТНАДЦАТАЯ
   УЖАСНЫЕ ПОДВИГИ о. МАКСИМА
  
   На поминках по новопреставленному Джону Зарайскому о. Максим умудрился заметно перебрать, хотя никогда особо алкоголем не злоупотреблял. Анализируя чуть позже происшедшее, он начал подозревать, что виной тому послужил новый глава VES Рем Голышев, с которым Окоёмов за столом почему-то оказался рядом и который весьма и весьма умело подливал благочестивому иерею хороший коньяк. "Хеннеси", кажется. Или что-то в этом роде, потому что в марках французского коньяка честной иерей разбирался плохо. Жаба съела его бы в чистую, позволь он себе на свои же кровные хоть одну полулитру такого рода напитка. Максимум, что изредка позволял, если была необходимость, то наш отечественный продукт, к примеру, тот же дагестанский (это не реклама!)
   А тут расслабился. Да и не мудрено. Повод был серьезный. Трагический повод. Гибель Зарайского его поразила. Можно сказать, что и потрясла. Да ещё и Великий пост в разгаре, и хотя коньяк продукт сугубо постный, из растительного же сырья, однако не всякая постная закуска ему под стать.
   - Правда, это самоубийство? - спросил он Голышева за тем же застольем.
   Тот хмуро кивнул:
   - По внешним признакам - да... Хотя есть нюансы до конца непонятные.
   - Какие же? Если не секрет...
   - В палате этой спец-больницы бронированные стекла, а окно было зафиксировано так, что его нельзя было открыть, только - форточку. Тем не менее, он как-то умудрился разбить стекло.
   - А стекло не могло быть разбито извне?
   - Нет, это исключено. Экспертиза установила, что изнутри.
   Окоёмов пытался, было, продолжит разговор в интересующем его ключе, ведь не договорил он тогда с Зарайским или, точнее, Джон этот самый Александрович чего-то не договорил. А всё из-за отсутствия допуска к секретам VES.
   - Мне из разговоров с Джоном Александровичем показалось, что его что-то очень мучает. Но он прямо или не мог или не хотел сформулировать.
   - И что же его могло так мучать? - как будто заинтересовался Голышев, хотя интонацией вооружился нейтральной.
   - Он это несколько странно сформулировал. Сказал, что он... или "мы", ну... вся ваша контора борется с каким-то злом! Мировым злом, кажется, если я правильно понял.
   Голышев, повертел перед собой вилкой, с надетым на неё маринованным огурчиком, и усмехнулся:
   - Да, терроризм и есть зло. Так оно... Да вы батюшка закусывайте, вот, кстати, неплохой жульен!
   О. Максим отмахнулся от жульена:
   - Мне показалось, что он имел ввиду нечто другое. Не терроризм как таковой.
   - Да? А что же тогда?
   - Зло как нечто метафизическое!
   - Метафизическое? А нельзя ли это конкретизировать? В чём или ком это всё, ну, зло выражается?
   - Если в ком, то это, прежде всего, диавол. И демонические силы.
   Голышев даже крякнул:
   - Эка, вы, батюшка, хватили! То есть, мы как спецслужба, боремся с демонами?
   - Это не я хватил, это... покойный Джон Александрович... что-то подобное пытался мне сказать.
   На этот раз собеседник о. Максима промолчал, затем подлил иерею в рюмку коньяк и молча же приподнял свою стопку, где было что-то светлое и прозрачное - вероятно, водка.
   Когда о. Максим почти незаметно для себя уже оказался нагружен качественным французским алкоголем, он вдруг понял, что в свою очередь отвечает на вопросы, довольно хитро и последовательно сформулированные Голышевым. Причем само начало этих вопросов-ответов о. Максим словно бы и не заметил.
   Но, тем временем, речь шла уже о его, Окоёмове, супруге:
   - Значит, говорите, подруг у вашей Кати не так много?.. А, вот, Кокорина, Татьяна, она как, часто у вас дома бывает?
   О. Максим несколько удивился, что разговор ушёл в такую степь. Перед этим была ещё чем-то другом речь. Да, о диаволе... И ещё о чем-то ведь...Ах да, о каких-то берегах, что ли? "От берегов отчизны дальней!" Кто это вообще написал? Нет, это же Голышев и интересовался, откуда он, о. Максим, знает про "Берег"-то? Про "БЕРЕГ" этот самый? Так сам Зарайский ему про это и рассказал, пока ещё был жив. В больнице. Ещё сказал, что очень этого "БЕРЕГА" боится. Просто до ужаса! Что все боятся этого "БЕРЕГА", если, не дай Бог, до него дело дойдёт. Не иначе как бредил, ага? Вполне возможно. А сам о. Максим - нет-нет, никому! Это секрет... это секретно! Крайне секретно, разумеется, он это понимает и - никому и никогда! Пусть его даже пытают, врагу не слова! Про "БЕРЕГ" никакой враг-вражина ничего не узнает! Однако, какой же хороший человек этот Голышев! Душа у него о всех болит... Даже о подругах его, о. Максима, матушки. Нет, решительно, душа-человек!
   И так они беседовали за столом довольно долго. О. Максим всё, что о ком знал, этому Рему Викторовичу рассказал. Да и как было не рассказать такому славному человеку! Даже напоследок спросил: почему Голышева так зовут. Тот, нисколько не смущаясь, ответил, что, мол, родители назвали его так в честь писателя Ремарка. Уж очень они этого писателя до сих пор любят. То есть, фактически, Голышев по паспорту: Ремарк Викторович Голышев. Ну, в просторечье - Рем, получается, просто замечательно! Или, кому не нравится Рем, то можно так - Марк! Ещё лучше, стало быть! Пришлось, лобызаясь на прощанье, попросить у Рема разрешения впредь всё же звать его Марком. Так о. Максиму больше нравится. Так, оно как-то больше по-христиански будет! Марк-то, считай, апостол, а не какой-то, там, писатель, хотя и этого самого Ремарка о. Максим когда-то в молодости читал по причине общей своей образованности.
   Потом... Ну, ещё замечательней было на радио, куда Окоёмов был приглашён заранее на прямой эфир. Перед эфиром о. Максим бодрился, осознавая всю ответственность и важность момента, так что никто из режиссеров и ведущих почти ничего не заметил, а если и заметили, то не подали вида. Правда во время самого эфира всё же несколько расслабился и даже заплакал, когда одна из позвонивших в студию деток спросила, что делать с душой умершего у неё щенка и нельзя ли за него, за Бима, всем миром помолиться? Пришлось и за Бима в прямом эфире помолиться, что делать, когда ребёнок просит? Да и не грех это - вознести за новопреставленного щенка молитву, тоже ведь тварь Божия, хоть и подох, бедняга, так ведь у Бога нет для своего творения истления, кто-то из святых так и сказал... По счастью, на радио обошлось без больших казусов, поскольку большинство радиослушателей посчитали, что голос у батюшки такой сильно прочувствованный, скорее, не от французского коньяка, а от великой сердечной любви. Да ведь и оно одно другому не мешает, если, конечно, не каждый день и сильно не злоупотреблять!
   Далее, после радио уже почти всё прояснилось, но потом вдруг ещё сильней затуманилось. Возможно, что по причине выпитого пива - то ли двух, то ли трёх бутылок - точно уже не вспомнить, поскольку современное российское пиво с французским коньяком уж очень скверное сочетание, это даже уже не ёрш, а морской электрический скат, не говоря уже о том, что в коньяк ведь могло быть чего-нибудь и подмешано, иначе чего ради о. Максима с нескольких рюмок так повело? Да... но как же пива было не выпить? Человек прямо на улице подошёл, помощи попросил! Волосатый такой и тоже с бородой, хотя и не священник.... Тоже хороший человек - наш, русский, что с того, что... бомж, вы говорите? Так и что? Бомж разве не человек? Русский бомж это, быть может, самый настоящий человек и есть! Широк, правда, как Федор Михайловчи сказал, но - настоящий, это значит, что непридуманный. Про него нужно роман написать с названием "Повесть о настоящем человеке". Впрочем, да, это уже где-то было! Нет, это точно был наш человек! Для всех я стал всем... Так сказано!
   Зачем было стёкла в машинах бить? Один "мерседес" и два "бимера"? Этого о. Максим уже не помнил. Наверное, социальный протест такой получился. Акционизм, слышали словечко? Христос ведь тоже акционист, торгующих их храма выгонял! Вот и сейчас пора этих нуворишей гнать! Да, с песнями били, как же без песней-то? "Из-за острова на стрежень..." Что-там еще, кажется, "Артиллеристы, Сталин дал приказ!" Хотя сам-то не сталинист, нет, это уже волосатый так запевал, да и мотив хорош, бодрый такой! Русскому человеку никак без песни нельзя, если душа просит... Не запомнилось только... откуда бейсбольная бита взялась. Может, в одной из машин и была, у которой первой стекло разбили? Ах, это уже не просто хулиганка, но и воровство? Да, конечно, кто бы спорил, дело серьёзное, это понятно, это скандал, батюшка вместе с каким-то бомжом напивается и бьёт стекла у дорогих иномарок, это никуда не годится!
   Простите меня, Христа ради, я больше не буду!
  
   Утром о. Максим Окоёмов сидел уже не в отделении милиции, а за столом собственной кухне под так и не докрашенным как следует потолком. Сидел, обхватив лоб руками (голова раскалывалась!) и не смел поднять взгляд, потому что напротив сидела его супруга Катя, у которой выражение крайнего недоумения никак не могло сойти с лица.
   - Ты же никогда так не пил! - в очередной раз услышал о. Максим. - Что случилось?
   - Зарайский погиб! - тупо отвечал, мучающийся с похмелья иерей. - Поминки были... Дальше плохо помню...
   - О, Господи! Да тебя ж чудом из отделения отпустили, ты хоть это помнишь? Подписку взяли, сказали, что должны были бы посадить, но только из уважения к сану...
   - К сану? - мрачно усмехнулся о. Максим. - Как бы теперь сана не лишили!
   - Правда?!
   - Ну, не знаю, как повернётся... Запретить наверняка запретят! А если уголовное дело заведут, то вообще пиши пропало!
   - Ох...
   - Ох, не ох, но, как говорится, я попал! И за что меня так Господь? Ведь я ж всегда хотел просто честно служить, неужели я сам себе врал?
   Катя встала из-за стола, молча подошла и обняла супруга:
   - Ладно, только не унывай! Обойдётся, может быть!
   Унывай не унывай, но о. Максим пребывал в мрачном расположении духа. В то, что всё обойдётся, ему верилось слабо. Вообще не верилось, правильней будет сказать.
  
   Глава ШЕСТНАДЦАТАЯ
   ПОДЗЕМЕЛЬЯ ЛОВЕРОКА
  
   "Дорогой и любезный моему сердцу Артур! Весьма признателен тебе, что ты не оставляешь всегдашних попечений служения Эллизору на поприще охранения Ловерока и всего Севера, к которым присовокупил и новые усилия по надзору за моим страшим чадом Ролланом. Он юноша благородный, хотя и несколько горяч. Надеюсь, что твоё руководство и суровые условия пограничной службы пойдут ему на пользу, а ты будешь всячески способствовать этому, не забывая держать меня в курсе его слов и намерений. Теперь, к делу. Постарайся любыми средствами (в материальном их выражении можешь не скупиться, я возмещу любые траты, если будет результат) разузнать, где может находиться "Золотой шар". Если для этого нужно подкупить кого-либо из хамтов или обров, постарайся действовать со всевозможной предупредительностью, но без насилия и нажима, потому как силой в такого рода проблеме их вряд ли проймёшь, а вот много "огненной воды" или даже зелье, могут сработать. Приближается время Торжества и "Золотой шар", если мы его найдём, будет очень кстати. Это судьбоносный вопрос! Держи меня в курсе всех проблем и общего хода дел. Твой друг и Великий посвящённый".
   "Вот так вот! Держи меня в курсе его слов и намерений! - с некоторым возмущением думал Роллан, к которому по случаю гибели Артура и попало это письмо собственного отца. - Что ж, хорошо, коли так, то я сам займусь этим Золотым шаром!"
   В подземелья решили идти вдвоём, потому что надежных проводников всё равно не было. Если бы у Роллана спросили, а зачем ему вообще туда лезть, вероятно, он не смог бы толком ответить. Ну, во-первых, давно уже тянуло, только при жизни прежнего главы патруля оказии не представлялось. Теперь же, когда Роллан сам стал во главе патруля, не было уже никаких препятствий. Ну, во вторых, письмо отца, адресованное покойному Артуру, тоже подстегнуло. А сверх того, новый друг и невольный гость Ловерока Оззи легко согласился составить компанию. И в самом деле, не отправляться же под землю одному, в такого рода рискованных мероприятиях обязательно нужен спутник. Причём, надёжный спутник! А Оззи именно таким и являлся, ведь за сравнительно короткое время Роллан успел проникнуться к нему настоящим доверием. Можно сказать, что увидел в нём родственную душ. Хотя Оззи, конечно, был постарше. Вероятно, ему где-то под тридцать. И на лице - шрамы. А с точки зрения юности такого рода возраст, как правило, представляется весьма солидным. Да и сам Оззи был немногословен, как-то внутренне суров, но этим ещё больше располагал к себе Роллана.
   Основная сложность, однако, заключалась в том, что, кроме покойного Артура, никто о подземельях ничего толком не знал. Известно было только, что эти подземелья вроде как есть. Существуют, иначе говоря. И много тому свидетельств. И письменных и устных. Но никто из действующих служителей патруля туда не хаживал. Правда, сыскался один древний и немощный старик, о котором уже поминал Артур и который происхождением был из хамтов, хотя и состоял при "Большом патруле" ещё с незапамятных времён, и никто не мог сказать, сколько именно ему лет. Да и сам он толком не помнил, поскольку был уже не в ладах с собственной памятью. Вероятно, он был совершенно седым, но теперь, почти совсем растерял остатки волос, и его лысую голову венчала кожаная остроухая шапка, местами подбитая черным вытершимся мехом наружу, которую он, по всей видимости, почти никогда не снимал, так что о его седине в первую очередь свидетельствовала редкая борода также, по всей видимости, уже давно не имеющая в себе ни одного темного волоска.
   В узкой комнате-пенале при одной из угловых башен было тепло, ведь сам замок отапливался с использованием хитрой разветвлённой системой дымоходов и даже водяных калориферов под некоторыми полами. Как правило, в этой башне человеколюбиво поселяли инвалидов и ветеранов патруля, тогда как действующие бойцы круглый год жили в другой хуже отапливаемой башне. Объяснялось это тем положением, что тот, кто заступил на столь важное пограничное служение, не может быть неженкой и должен уметь терпеть любые лишения и невзгоды. Роллан тоже отказался от искусительного предложения, сделанного ещё Артуром, поселиться в "теплой" башне. Скорей всего это было своего рода проверкой на прочность: кто он, этот юнец и сын самого посвященного, потенциальный неженка и слабак, или уже достаточно крепкий молодой человек. Теперь Роллан тешил себя надеждой, что уже не выглядит сопляком в глазах представителей патруля, хотя и понимал, что наместником Ловерока он стал преждевременно, авансом. Но, что поделаешь, раз уж обстоятельства сложились именно так?
   Вот и старик этот, возлежащий в старом деревянном кресле-качалке и укрытый каким-то засаленным пледом, узнав, что перед ним сам наместник и глава патруля, невнятно прошамкал:
   - Такой... молодой... однако!
   Роллан с Оззи мельком огляделись, но в стариковской комнате, кроме топчана с каким-то совсем уж грязным тряпьём и старого обеденного стола, больше не было никакой мебели. Так и остались стоять.
   - Да, вход остался один... - отвечал далее старик на вопросы о подземельях. - Говорят, было два, но один завалило очень давно. При землетрясении...
   - А было землетрясение? - говорил со стариком в основном Роллан.
   - Да... было! - старик минут на пять замолчал, словно пытаясь понять, ту ли какую надо правду он говорит. - Дядя мой рассказывал.... Он смотритель винных погребов был! А винные погреба обычно далеко тянутся. И только их смотритель знает, где им конец, да... Если даже и он знает...
   - Так, что он говорил про землетрясение? - не унимался Роллан.
   - Землетрясение? - удивился старик и чуть качнул качалку. - Ах да... Было-было... Давным-давно. Главный ход тогда завалило, остался только боковой, который из винного погреба...
   - А где он там? Как туда попасть?
   В ответ старик молчал дольно долго, так что Роллан начал терять терпение, а Оззи отступил ближе к выходу из комнаты, чтобы не мешать столь содержательной беседе. Наконец, старик заговорил так, как будто ранее не допускал никаких пауз:
   - Значит, ключ лежит в пустой бочке, которая сразу справа от входа в погреб... Там он лежит, если никто не взял. Но это вряд ли... Вряд ли кто туда ходил, слишком большой страх сторожит шар...
   - Что и кого сторожит? - не понял Роллан.
   Но старик продолжил говорить уже в монологическом режиме, не обращая внимания на юного собеседника:
   - Если найти ключ, то надо найти и дверь. Это шагов сто прямо по центральному погребу, затем налево и в конце коридора за бочками ниша. В ней дверь... Дверь-то эту найти не сложно, только нужно очень осторожно... там...
   - Осторожно?
   - Да, за дверью, там, может быть страх! Великий страх! А может быть и нет! - старик вдруг засмеялся - точнее, как-то неприятно захихикал, а глаза его под нелепой шапкой зажглись странным пепельным светом. - Это для кого как. Кому страх, а кому и милость! Но...
   Тут он опять замолчал. Роллан в недоумении оглянулся на Оззи - тот лишь невозмутимо пожал плечами. После новой продолжительной паузы они дождались новой порции слов, смысл которых становился всё более невнятным:
   - Надо бы спешить, но лучше не спешить... Будет новое землетрясение, пробудится великая сила, так предсказано у древних, тогда ходу туда уже не будет, уже обратно не выйдешь... Дядя мой так говорил, а он знал древние предсказания, он знал... Однако только шар, только шар может победить Непура...
   Услышав это, Оззи заволновался
   - Как ты сказал: Непур, да?
   Лишь после продолжительной паузы старик добавил:
   - Да, именно так. Непур можно победить только с помощью этого шара... Золотого шара! Однако рано идти к Золотому шару, рано... Час ещё не настал! Не трогайте шар! Если разбудить силу раньше срока, будет большая беда! И Непур тогда не одолеть!
   - К шару, какому шару? Что за шар? - пытался переспросить Роллан.
   Но старик молчал, словно умер, так что Роллан с опаской подошёл ближе. Тот не умер, просто крепко спал, дыша спокойно, еле слышно.
  
   К экспедиции готовились тщательно. Наличествовали и факела и запас свечей. Взяли сухарей, вяленого мяса и по большой бутыли воды. Оба приторочили на пояс моток тонкой, но длинной и прочной верёвки, а Роллан на всякий случай, помимо меча, вооружился легким арбалетом со скоростной системой перезарядки. Меч у Оззи тоже, разумеется, был - тот самый, которым он сразил волколака. В подвал спустились ранним утром после ежедневного развода смены патруля, на котором Роллан обязан был присутствовать в качестве главы и наместника. К нынешнему хранителю погребов Роллан даже и не стал обращаться - тот только недавно вступил в должность, да и вообще был молод и бестолков, толку никакого. Старик не обманул: в старой рассохшейся бочке нашли ключ - довольно массивный, с длинной бородкой. Вскоре обнаружили и дверь - старую, потемневшего дерева, покрытого тронутым ныне ржавчиной железом. На удивление, ключ легко повернулся в замке, а вот дверь не поддавалась, словно была привалена чем-то изнутри - отошла только после нескольких сильных ударов, а за ней оказалась сломанная полусгнившая столешница, которой, судя по всему, кто-то и пытался в свое время заблокировать вход. Интересно кто и когда? Наверное, очень давно.
   Оззи и Роллан переглянулись: если этот кто-то и когда-то таким образом подпер дверь, то обратно он здесь уже явно не вышел. Или нашёл другой вход-выход или так и остался где-то в глубинах этого же подземелья? Довольно долго при свете одного факела они шли прямым без развилок коридором, своды которого кое-где были выложены камнем, а кое-где и прямо вырублены в скальной породе. Продолжительное и монотонное движение начало утомлять, казалось, что конца и краю этому тоннелю не будет. Наконец, дошли до небольшой залы, из которой в темноту расходились уже два коридора, размерами, кажется чуть меньше основного, но с виду между собой почти одинаковые.
   - Привал! - сказал Оззи, который, как правило, внешне или на словах старался особо не акцентировать своё старшинство перед новым главой патруля, за исключением ситуаций, когда то или иное решение казалось слишком очевидным. - Передохнём, потом решим по какому ходу идти дальше.
   Немного перекусили вяленым мясом. Глотнули воды.
   - Слушай, Оззи, - вдруг сказал Роллан. - Ты говорил, что твою невесту звали Белла, да?
   - Да...
   - Забавное совпадение...
   - Какое совпадение?
   Мою мать тоже так звали. Она умерла, когда мне было пять лет.
   - Да, совпадение... - каким-то скучным и тяжёлым голосом ответил Оззи.
   Роллану не понравилось напряжение, которые присутствовал в словах его собеседника, и он решил сменить тему:
   - Оззи, а что это может быть за Непур, о котором говорил старик?
   Оззи ответил как-то рассеянно:
   - Вообще-то Непур это большой клан или, скорее, целое княжество. Оно находится ещё дальше Таллая за большим морем и ещё дальше диких островов. Раньше я про этот Непур ничего не слышал, но когда попал к таллайцам, они как раз с Непуром пытались наладить связи, торговать, потому что в тех областях на юге все границы между кланами были проходимы. Но эти непурцы оказались крайне коварными, так что дело дошло до войны...
   Роллан очень хотел расспросить, что это была за война, но тут Оззи сам сменил тему:
   - Расскажи мне о своём отце, - вдруг спросил он. - Кто он на самом деле?
   Вопрос этот застал Роллана врасплох.
   - Понимаешь... иногда я и сам плохо понимаю, кто он, - довольно откровенно заговорил он после небольшой паузы. - Моя мать умерла вскоре после рождения нашей сестры Ганны, а отец... ну, он не так много занимался нами, ведь ему было некогда. Быть Верховным магом в Эллизоре, это значит отвечать за всё, за весь мир и порядок...
   - Маг, значит? - переспросил Оззи.
   - Ну да... Главный маг и жрец. Верховный...
   - А вот раньше, в старом Эллизоре магия была полностью запрещена!
   Вероятно, на лице Роллана появилось столь удивлённое выражение, что Оззи ещё раз добавил весьма утвердительно:
   - Да-да! Полностью запрещена! Даже под страхом смертной казни!
   - Этого не может быть! - Роллан в явном возмущении поднялся на ноги, хотя и Оззи продолжал сидеть, глядя на него уже снизу. - Без магии не может существовать никакое общество! Без регулярных жертвоприношений, без предстательства Великого посвящённого всё начнёт рассыпаться, всё быстро рухнет! Верховный жрец вступает в единство с тайными высшими силами, а через жреца всё общество, весь клан обретает силу и бессмертие!
   - У нас в Эллизоре был Закон, - спокойно ответствовал Оззи. - Закон всё и всех хранил без всякой магии. А ваша магия только собирает вокруг себя всякое зло и в конечном счёте губит тех, кто ею пользуется.
   - Нет, это не так! - продолжал горячиться Роллан. Даже непроизвольно схватился при этом за рукоять меча. - В магии великая сила! Только ей надо уметь владеть. Отец говорит, что когда наступит эпоха Великого Торжества, то тогда всякий посвящённый сможет обрести великую силу! А через это и всему народу будет благо! Правда, прежде нужно выдержать великие испытания!
   - А что это за эпоха? - Оззи тоже поднялся, разминая члены. Было видно, что его спокойствие, скорее, нарочитого характера, тогда как его тоже очень волнует данная тема.
   - Границы исчезнут, будет как и раньше! В Эллизоре появится настоящий Царь, который и сокрушит всех врагов! Такой Царь, для которого тайные силы перестанут быть тайными и станут ему полностью подвластны!
   - А враги это кто?
   - Ну, враги это... - тут Роллан несколько задумался, - враги станут нападать именно потому, что границ уже не будет. И нам, эллизорцам, придётся воевать, чтобы отстоять сам Эллизор и победить других князей! А потому уже и овладеть истинной силой!
   Оззи в ответ собрал поклажу и подытожил:
   - Ладно! Разберёмся как-нибудь со всем этим! Пора идти дальше! Пошли сперва правым ходом, из него не тянет воздухом, нет сквозняка, значит он тупиковый. Обследуем его, потом вернёмся к левому.
   - Хорошо!
   Они шли ещё несколько минут, когда Роллан не выдержал и сказал:
   - Понимаешь, Оззи, я уже давно мечтал, чтобы появился человек, которому на самом деле я мог бы доверять. Настоящий друг! Мне его не хватало с самого детства. И...
   Тут Роллан замолчал, не зная как именно, какими словами дать понять своему спутнику, что именно в Оззи он хотел бы такого человека увидеть. Во всяком случае ему, Роллану, начало казаться, что именно так и может быть.
   Оззи на это ничего не ответил, хотя, как видно, понял, о чём может идти речь, но почему-то решил не развивать эту тему.
   - Как думаешь, о каком это шаре говорил старик? - сказал он. - Ты же вроде знаком с местными легендами и сказаниями?
   Роллан задумался и ответил не сразу.
   - Знаком-то я знаком... - наконец сказал он, - но там об этом ничего нет. Есть о волколаке, о драконах, о единороге. В саге "О светоносцах" говорится об общем древе, пронизывающем небо и землю. В "Девятом единороге" великий Скунс борется с единорогом и побеждает его...
   - Скунс? - задумчиво переспросил Оззи. - А это что за персонаж?
   - Скунс изгнал единорога из пределов Эллизора, иначе было невозможно построить столицу, город, потому что единорог был против города и...
   - А почему против?
   - Трудно сказать... Полный текст саги не сохранился, сюжет там обрывается... Правда, там ещё говорится, что единорог был и против магии, почему и Скунс в конце концов вышел победителем!
   - Кстати, вот ещё что интересно... - сказал Оззи. - Этот ваш замок Ловерок местами сложен из больших каменных глыб...
   - Ну и что?
   - Такой кладки я больше нигде не видел. Только в Непуре, в горах, возле вулкана Неврода - там, где главное логово их драконов. И там и здесь эти огромные камни обтёсаны и подогнаны так, что не всякая игла войдёт в стык. И без всякого раствора. Вот и вопрос: кто и когда построил замок Ловерок? У вас в Эллизоре сейчас так строят?
   Роллан на ходу потерянно молчал, потому что не знал, что ответить: нет, сейчас так никто не строит. Да и раньше, кто бы здесь строил так? Не хамты же с обрами? Те вообще ничего не строят, живут в чумах, а обры тоже довольствуются простыми деревянными избами, почти не используя камень. И хотя у него раньше тоже возникали вопросы, когда именно был построен Ловерок, но на такие детали, как строительный материал и характер кладки, сын Великого посвященного вообще никогда не обращал внимания.
   Под ногами что-то захрустело, и оба путника остановились. Хрустели чьи-то кости - старые, почти истлевшие. Костей было много.
  
   Глава СЕМНАДЦАТАЯ
   НОВАЯ ИНФОРМАЦИЯ ГЕРОНТИУМА
  
   С утра Геронтий Ном должен был инспектировать зал "Пробуждения". Это была его прямая обязанность. За исключением ещё самого Великого посвященного, вход внутрь "Пробуждения" был запрещён всем без исключения смертным Эллизора. У входа в зал дежурил постоянный караул из двух гвардейцев. Это, разумеется, не считая многочисленной охраны вокруг всего храмового комплекса "Великого Торжества". Инспекция как инспекция - дежурная и давно привычная обязанность, ничего особенного. Только с утра что-то очень уж нездоровилось: такая напала слабость, ещё ночью прошиб холодный и, одновременно, липкий пот, что в особенности противно, а горячий растительный кофе в составе завтрака почти совсем не взбодрил, хотя и не мудрено, ведь кофеин, за неимением в Эллизоре своих натуральных кофейных плантаций, в утреннем рационе совершенно отсутствовал.
   Правда, недостатком аппетита главстраж не страдал, поэтому вполне охотно отведал пару хорошо прожаренных тостов и яичницу из трёх яиц. Хотя тут могла подстерегать иная напасть: аллергия. Такое ощущение, что яичница была чем-то приправлена - не иначе какие-то пряные травы? Домашняя кухарка была любительницей разного рода пряностей и приправ, что, порой, выходило Геронтиума боком, а точнее - носом. Вот и в этот раз он громко, не сдерживаясь, чихнул, с некоторым замиранием прислушиваясь к себе, а не последует ли приступ тяжёлой пищевой аллергии, но вроде бы пронесло, ничего такого не приключилось. Снилась, правда, опять какая-то муть. Яркая и угнетающая. Раньше, в былой жизни, Геронтия сны никогда особо не мучили. А вот здесь, после великого пробуждения, сновидения явились настоящим бедствием. И беда была именно в том, что тот или иной сон часто хорошо помнился и, мало того, продолжал преследовать и угнетать в последующем бодрствовании, иногда - почти целый день. Причём, сюжеты и образы сонных видений Геронтиума были на редкость яркими и разнообразными, некоторые из них повторялись, не делаясь от этого, впрочем, менее впечатляющими и оставаясь, по сути, мучительными.
   А ещё Геронтиуму казалось, что это не его сны, словно кто-то другой насылает на него эти видения, дабы самому не мучиться данными кошмарами. Некоторые основания для такого рода подозрений у главного жандарма и впрямь имелись: во-первых, все основные образы и сюжеты были явно не его, Геронтиума, не из его прошлого, не из его жизни, а во вторых... ну, просто-напросто он знал в своём близком окружении кое-кого, кто явно мог обладать властью выделывать такие, вот, штуки! Вот и прошедшей ночью опять его преследовал какой-то жуткий тип в чёрном металлическом костюме, типа древних доспехов, где под причудливого рода шлемом не было видно никакого лица - одна только клубящаяся пустота, которая и внушала бедному Геронтиуму особую жуть. И происходило это всё посреди тёмных и пустынных улиц старого Маггрейда, о котором главстраж был бы рад совсем забыть, однако не получалось, потому как тот сам о себе напоминал, хотя и был в реальности давным-давно повержен среди радиоактивной пыли. К тому же преследователь этот самый периодически что-то гортанно кричал, точнее - издавал скрежещущие или клекочущие звуки, смысл коих был совершенно неясен, но также невыразимо жутковат, аж дрожь пробирала в ответ до самых костей и нервных окончаний, а что самое неприятное - нутряная дрожь и нервная боль продолжали мучать ещё какое-то время и после пробуждения. В общем, очень и очень неприятно это всё, в особенности с утра, отрава почти на целый день.
   Геронтиум, прежде чем выйти из дома, выглянул наружу с балкона второго этажа: "дуга" цвела себе в небе, как и раньше, носились неугомонные стрижи, которые как раз приступили к тому, чтобы вить гнёзда (а вроде бы должны были раньше, отчего же запозднились?), да и вообще прибавилось разного рода летающих насекомых, всё вокруг цвело и благоухало. Не цвела только и не благоухала душа Геронтиума. Там уже давно царил вечный сумрак и самая настоящая душевная непогода. Когда-то, ещё в более молодые годы он и подумать не мог, что можно себя так отвратительно чувствовать. И не только в плане физическом, но именно что в плане душевном. С тех пор, со времён более молодых лет, правда, очень много воды утекло - столько, сколько и представить себе невозможно, и, вероятно, поэтому Геронтий Ном не просто чувствовал себя стариком, но словно бы - мёртвым. Да, вот именно так: ты уже умер, но что-то ещё понуждает твоё тело жить, а ты на уровне уже отделившейся, но ещё не отлетевшей далеко души, за своим шевелящимся телом наблюдаешь как будто со стороны и даже ещё принимаешь некое участие в жизнедеятельности своей собственной полуживой телесности, иначе с чего бы она вообще двигалась? Неприятное это чувство вот так вот видеть себя со стороны, очень неприятное! И самое главное, не понятно, что с этим делать, как это в себе победить, да и возможно ли?
   В очередное раз переживая и уминая в себе всю эту мерзость, Геронтиум вышел из своего особняка на улице Проскрипций, сел в поджидавшие его дрожки и буркнул в спину стражника, одновременно исполняющего роль кучера:
   - Давай, к дворцу Торжества!
   Возле дворца ранним утром было довольно пустынно, только наряд конной стражи маячил чуть в отдалении да у бокового входа-приёмной Великого посвященного мелькнула тень чей-то высокой фигуры - Геронтиуму показалось, что это личный охранник мага Тимур, которого вообще ещё никто не видел спящим (поговаривали, что тот или не спит вообще или страдает жестокой бессонницей, хотя и последняя почему-то не сказывалась на его самочувствии и боевой готовности). Выбравшись из дрожек, Геронтиум не стал спешить в сам дворец, решив немного прогуляться с праздным видом вдоль центрального входа, к высоким колоннам которого вели многочисленные ступени главной лестницы.
   Пахло свежестью и цветущими розами, солнце мягко золотило крыши эллизорских домов и купол дворца, откуда-то доносился навязчивый запах поджаренного хлеба - всё это создавало атмосферу благодушия, стабильности и, вероятно, ещё долгого благоденствия в будущем, ощущению чего, впрочем, сам Геронтиум никогда не доверял - и по личному склада характера, и по многолетней профессиональной опытности. Да тут ещё и сам Великий посвященный подливал масла в огонь, давая понять, что и впрямь уже близится день Великого Торжества, после которого неизбежно наступит трудное время смут и, что не исключено, великих же войн. Но, что делать, иначе быть не может: как не велик и не могуществен в настоящий момент Эллизор, какой бы видимой внутренней стабильностью и народным благоденствием он до сих пор бы не дышал, всё это имеет своей основой, прежде всего, изолированное от внешних угроз состояние, помноженное на более или менее достаточные внутренние ресурсы. Но такая ситуация не может длиться вечно, она неизбежна конечна.
   Продолжая прогулку и невольно вздыхая от беспокойных своих мыслей, Геронтиум в который раз подумал, что ему не в собственном смысле жаль вот этих самых спокойных и сытых времён, а просто он уже устал. И жить устал, и чувствовать спешить - тоже. Тем более - жить и чувствовать в так называемые эпохи перемен, коих на его долю выпало не так уж мало, да ещё и в разных качествах. А чтобы выжить в такого рода эпохи - да и не только, опять же, выжить, но и успешно исполнять свои прямые служебные обязанности, надо успевать очень много шевелиться, крутиться, вынюхивать и изворачиваться. И если это ещё легко даётся по молодости (коль скоро к этому вообще есть вкус и талант!), то ближе к старости может оказаться уже и в тягость. Другое дело, что не всегда зрелые и преклонные года позволяют это поприще спокойно оставить, ведь далеко не во все времена и не во всех обществах есть возможность так называемого "заслуженного отдыха". И проблема не в том, что у того или иного общества не достанет средств тому же Геронтию Ному этот заслуженный отдых оплатить (при всех имеющихся талантах и общей пронырливости о средствах на безбедную старость он и сам бы вполне позаботился), проблема в том, что не так просто на этот отдых уйти из той системы отношений, влияний и соответствий, в которой ты оказался в качестве одного из важных передаточных механизмов. Проще сказать, бывают и люди незаменимые. Которым, в принципе, невозможно найти укромный уголок для заслуженного отдыха. Всё равно найдут и всё равно достанут.
   Именно таким (незаменимым) с некоторой тоской Геронтиум себя и ощущал. Решительно, собственный статус в современной ему истории Эллизора не доставлял ему радости. И даже некоторого удовольствия, самоудовлетворения, как это бывало ранее (в более молодые годы), он не испытывал. И это было плохо. Человек, облечённый большими и тайными полномочиями, если совсем теряет кураж, раньше или позже обречён на поражение. Разумеется, опасна и другая крайность, когда кураж оказывается чрезмерным и его обладатель зарывается, сходит с рельс или, иначе говоря, срывается с катушек, но в данный момент с Геронтиум ощущал в самом себе, скорее, недостаток энергии. И это было опасно, крайне опасно. Это надо было как-то в себе преодолевать, побеждать. Вопрос только - как: вино, наркотики, как и другие пороки, явно или тайно дозволительные в Эллизоре, не годились. Ни к вину, ни к наркотикам главный жандарм никогда не испытывал никакой тяги, как, впрочем, и другого рода утехи уже давно его не впечатляли по причине общего упадка физических сил. Да и в принципе: что вино, что наркотики крайне плохие советчики в тайных клановых и общественных делах, пусть в некоторых случаях и могут стимулировать внешнюю и внутреннюю активность. Вероятно, что снадобье, которым щедро делился посвящённый, тоже являлось ничем иным как наркотиком, но его действие не вызывало у главстража никакой эйфории, никаких приливов особой энергии, лишь позволяло, как он сам ощущал, окончательно не рассыпаться на части.
   На одной из улочек, примыкающих к дворцу, раздался мелкий стук копыт, и навстречу Геронтиуму выехал небольшой возок, в который был впряжен уже старый и толстый пони невзрачного пегого окраса. Пони, впрочем, был вполне ухоженным, а возок оформлен незамысловатыми, но терпимыми с точки зрения элементарного художественного вкуса надписями, извещающими окружающих о возможности прибрести молоко и другие свежие молочные продукты прямо с этого возка, который был заставлен небольшими бочонками с этой самой натуральной продукцией.
   - Не желаете ли простокваши, ваша светлость? - приветствовал Геронтиума молочник, чем-то весьма похожий на собственного же пони. Тоже явно не молод, толстоват, но ухожен. А ещё очень и очень добродушен на вид. И голос имел тоже добрый и располагающий, хотя и с лёгкой хрипотцой. Просто сама эта хрипотца в голосе разных людей может восприниматься по-разному. В голосе данного эллизорца она ещё больше к её владельцу располагала. Внушала, так сказать, доверие. А почему именно внушала - неизвестно, поди разбери, такая, вот, своего рода данность.
   Геронтий хотел, было, отказаться, однако молочник успел откуда-то с возка же извлечь чистую на вид кружку и стремительно нацедил туда простокваши, протягивая жандарму целебный напиток с самой обезоруживающей улыбкой:
   - Примите, ваша светлость, - сказал он при этом так, что Геронтиум не смог отказаться. - Посуда чистая, специально для вас, храню отдельно, моя хозяйка её тоже отдельно моет и протирает, можете не сомневаться!
   Геронтий Ном и не сомневался. Молочник был одним из его лучших агентов, которого он ещё ни разу не смог уличить во вранье или вообще каких-либо искажениях информации. Вообще - во всех отношениях добропорядочной гражданин и безусловно ценный для общественного порядка человек. И работал не за плату и не за страх, а именно что за совесть, считая, что таким образом поддерживает и укрепляет благоденствие всего Эллизора. И супруга молочника, весьма энергичная и деятельная особа, легко шныряющая почти по всем знатным и незнатным эллизорским домам, так же была кладезем полезной информации и так же, считала, что информировать Геронтиума это её прямой долг и святое дело. Семейный подряд, так сказать. Да, жандарм ничего не платил им ни через казну, ни от себя личного, однако молочные дела его осведомителей процветали, как ни у кого более в Гранд-Эллизоре. Естественно, сами супруги хорошо понимали, что причиной этому служат не только высокие надои и передовая технология производства сыров и творога (включая использование негласного рабского труда), но и прямое покровительство конкретного высокопоставленного лица. Разумеется, молочник с супругой были далеко не единственными агентами Геронтиума: канцелярия его департамента едва справлялась с целым потоком доносов как таковых (правда, там на обработке бумаг седело всего три человека), - однако такие, вот, живые и "не письменные" работники были ему в особенности по душе.
   Пока не без некоторого удовольствия Геронтиум опоражнивал посудину с простоквашей, молочник успел выложить всю основную информацию. Ничего архи-особенного на этот час она не представляла, за исключением того, что появление мёртвого волколака возле изваяния Скунса породило в народных низах множество слухов, толков и даже страхов.
   - Многие говорят, что теперь будут везде появляться оборотни и вампиры! - с доброй улыбкой рассказывал молочник. - А вчера на рынке эта ведьма с верхнего ручья, родом она, кажется, из Фаррана, на одного торговца кричала, что именем дракона Фарго и волколака Уркха наведёт на него такую порчу, что тот сам будет волком бегать и всех своих ближних загрызёт!
   - Постой... - Геронтиум отдал кружку и переспросил в некотором недоумении: - Народное ведьмовство в Эллизоре полностью запрещено, сам знаешь, магия может быть только высокая, белая, и ей распоряжается один только Великий посвящённый, не считая его авгуров. А тут, говоришь, какая-то ведьма?!
   - Дык! Это же простой народ... - молочник принял в руки пустую кружку и зачем-то внимательно осмотрел её, словно желая убедиться, что Геронтиум не побрезговал и каплей его продукта. - Может ещё желаете? Простокваши? Или ряженка тоже весьма недурна сегодня!
   - Нет, спасибо, любезный! Простокваша хороша, да... Ты лучше скажи-ка, много ещё таких разговоров бродит: про драконов и волколаков?
   - Много, ваше светлость, много, за всеми и не уследишь...
   - Ну, хорошо. Ты мне на эту ведьму поподробней составь реестр: кто она, где обитает, ладно?
   - А что, это не проблема. Супружница моя поможет!
   - Да хоть и её привлеки. Только пока осторожней! Чтобы никто не знал о нашем с тобой интересе к этой особе, хорошо?
   Геронтий уже повернулся, давая понять, что регулярная конспиративная встреча окончена, как молочник приложил ко всей прочей информации ещё немалый довесок, который заставил главного жандарма взглянуть на всю это, казалось бы, незначительную историю совершенно иначе:
   - Ваша светлость! - вдруг выдал молочник. - Чуть не забыл! С этой ведьмой иногда встречается... э-э... Госпожа Ганна, вот! Они часто пересекаются в книжной лавке этого... Бальтазара, вот!
   Геронтиум так посмотрел на бедного молочника, что тот затрясся:
   - Уж простите, простите, ваша светлость! Нашей же вины в том нет! Супружница моя об этом знает доподлинно, но случайно! Я только довожу до вас, что она мне поведала!
   Главный жандарм в ответ ничего уже не произнёс, но стал медленно подниматься по дворцовым ступенькам, удаляясь от несколько растерянного молочника, возка и неподвижного пони, который всё время стоял смирно и лишь изредка перебирал копытами.
   Ганна была дочерью Великого посвященного, и услышанное надо было хорошо обдумать. Проблема состояла в том, что к книжнику Бальтазару у Геронтия не было подхода. В своё время тот однозначно отказался играть роль постоянного осведомителя, а применять к Бальтазару крайние меры воздействия почему-то запретил сам Великий посвящённый. Почему именно, Геронтиум не знал. Быть может у мага были на Бальтазар свои виды или свои методы воздействия. Так что с собирателем книжной пыли Геронтиум не имел возможности поговорит по душам! Да и вообще сосредоточиться на одной этой истории с Ганной Георнтиуму в тот день было не суждено: внутри зала "Пробуждения", в самой сердцевине зала, куда никому, кроме Великого посвящённого и главстража всего Эллизора, не было доступа, на щитке с индикацией одной из двух оставшихся капсул пробуждения, впервые за много лет мигала зелёная лампочка.
   И это была капсула Великого мага прошлого Варлаама.
  
   Глава ВОСЕМНАДЦАТАЯ
   СОКРОВИЩА ЛАВРЕТАНИИ
  
   Честь случайно отыскать эти железные врата досталась никому иному как Магирусу. Вероятно потому, что остальные были заняты более тяжелым трудом на лавретанском лесоповале, тогда как старый учёный, которого никто и подумать не мог привлечь к распилу древесных стволов или очистки их от сучьев, направился прогуляться по окрестностям с целью установить, нет ли ещё чего полезного среди местной флоры и общего рельефа местности, удалённой от посёлка водной гладью озера, а так же и труднопроходимыми скалистыми грядами. Не будь нужды в лесоматериале, то вряд ли сюда кто-либо вообще заглянул, несмотря на все местные красоты. Но нашёлся, наконец, пытливый ум и любопытствующие же ноги!
   Впрочем, склад не был хорошо замаскирован или укрыт. Может, когда-то какая-либо маскировка и была, но с течением времени утратилась, так что осталось углубление в скале и двустворчатые железные ворота в каменной нише. Створки ворот когда-то были покрыты краской, но теперь заметно проржавели. А ещё старый учёный заметил снизу рельсы, которые угадывались под воротами, но ближе к берегу озера терялись среди травы и густого кустарника. Вероятно, на берегу раньше был причал, который к настоящему моменту разрушился и уже не оставил после себя никаких следов.
   Магирус почесал в затылке и решил: "Не иначе как это ещё времён "Последней мировой". А то и раньше!" А ещё он прозорливо подумал, что, весьма возможно, им повезло, и за этими воротами скрывается хранилище, где может быть много всякой полезной в хозяйстве всячины. А это должно обрадовать и утешить Леонарда, на которого в последнее время Магирус смотрел с большой тревогой: уж очень тот был озабочен проблемой общего выживания и, видимо поэтому, исполнен явной и большой скорби. Причем на все попытки старого учёного более или менее подробно обсудить те или иные темы Леонард всё больше отмалчивался, предпочитая, если не был занят, что называется, с народом, отсиживаться в своём Амбаре Закона, всё корпел над старыми архивами и рукописями. Что поделаешь, несмотря на вынужденное переселение в Лавретанию и, вообще, самое серьёзное оскудение жизни, Великая тайна Закона не перестала таковой быть - скорее, даже сделалась более драматичной в восприятии тех, кто с ней был связан. Или, правильней будет сказать, само восприятие этой тайны, главного смысла Закона сделалось более драматичным?
   Снизу ворота засыпало землей и мелким камнем, сквозь щель в створках тоже ничего не просматривалась, и Магирусу пришлось изнывать от любопытства, пока гонец переправлялся на ту сторону озера и пока не пожаловал сам Леонард вместе с таллайским послом, который вообще имел манеру совать свой длинный нос во все щели и дыры, за что Магирус его недолюбливал, хотя и сам, несмотря на более, чем зрелые лета, любопытствующего духа был не чужд. Однако почему-то к этому подозрительному таллайцу благоволил Леонард. И коль скоро это было так, то никто и ничего с таллайцем поделать не мог, потому как никто не рискнул бы идти против Леонарда. Однажды, правда, Магирус пытался поговорить с Леонардом на тему того, что посол этот, похоже, не совсем тот человек, за кого себя выдаёт - не совсем, скорей всего, посол и не совсем, как видно, таллайец, однако Леонард от этих подозрений отмахнулся: мол, и так каждый человек на счету, тогда как серьёзных оснований не доверять Яр Кингу нет, а так, мало ли у кого какие странности, что их у того же Магируса совсем нет?
   Теперь они стояли втроем возле ржавых железных ворот, а сзади толпились ещё несколько человек с лопатами и одним ржавым же на вид заступом.
   - Ну что ж, надо откапывать! - сказал Леонард, задумчиво глядя на землю под ногами и отошёл в сторону.
   Магирус подумал, что в былые времена он, Леонард, сам бы схватил лопату и начал бы ей орудовать в первых рядах. А ныне уже нет: поистратился порох в пороховницах, как видно. Впрочем, и сам Магирус за лопату хвататься не стал - тоже отошел и встал рядом с Леонардом. А вот таллайец, даром, что якобы посол, за лопату-таки ухватился довольно споро и действовал ей вполне энергично. Вот она молодость!
   Ворота откопали довольно быстро. И здесь Леонард тоже не стал рваться вперёд - лишь молча кивнул. Таллаец деловито постучал сапогом по железу, потом уцепился за одну из створок и потянул на себе. Замков и запоров не было: створка поддалась и с тяжёлым скрипом отъехала, обнажив за собой мрак, уходящей в скалу штольни.
   Сразу за воротами оказался своего род сторожевой пост-предбанник перед ещё одними гораздо более серьёзно оборудованными вратами - сдвижными и очень массивными. К счастью, они были почти на половину открыты.
   Яр Кинг, так и будучи в первых рядах, и по ним постучал сапогом, хмыкнув:
   - Повезло нам! Были бы на запоре, ни за что бы нам их не открыть! Бронированные!
   А Магирус вновь хмыкнул про себя, потому что мнимый таллайец опять прокололся: откуда такому молодому человеку знать про броню? Хотя, наверное, теоретически от старших мог иметь сведения, да и видел, вероятно, артефакты былых эпох, но, вот, такое точное владение понятиями, опять же, довольно подозрительно. И опять таллаец себя проявил: сбоку от заглублённых ворот обнаружилась будка-загородка - вероятно, пост часового, а там - череп и ветхие кости едва прикрытые истлевшим тряпьём, в которое превратилась форма одежды этого теперь никому не известного солдата или охранника. Яр Кинг взял в руки прислонённую тут же к стене ржавую железную палку, и Магирус сообразил, что когда-то это была винтовка - правда, теперь было трудно разобрать, какой именно модели. Таллайский же проныра и тут рассматривал сей артефакт как будто со знанием дела, как видно вполне понимая, что это за предмет и даже будучи в состоянии оценить, несмотря на плохую сохранность, что именно это за оружие и какому времени принадлежит.
   - Что ж, пойдём дальше? - сказал Леонард и принял от одного из сопровождавших зажжённый факел.
   На этот раз он двинулся первым.
  
   Поздно вечером Иван Рейдман, он же таллайский посол, долго громким шёпотом рассказывал Антону Кокорину, то есть - Яну Кривому - о тех "сокровищах", которые были обнаружено в заброшенном военном складе на том берегу озера.
   - Одних "калашей" там не счесть! И стандартных и - "укоротов"! И патронов - ящиками! - тоже море! Сходу не пересчитать! Всё в масле, всё цело! Надеюсь, все стрелять будет!
   - А ещё что? Из оружия?
   - Ну, пулемёты. В основном, тоже - "калашниковы". Есть и несколько крупнокалиберных, старые - типа ДШК и ленты к ним с патронами. Нам, впрочем, какая разница? Винтовки есть, тоже старые, "мосинка" ещё. И снайперские - "драгунова". Ещё, представь себе, миномёты, но - "мелкие", небольшого калибра. Обычные гранаты тоже там - РГД и "эфки", завались! Пистолеты - "ТТ" и "Макаров". Импортного, вроде ничего, в основном всё наше! Говорю, всё вроде как в смазке, хорошо сохранилось. Красота! Но надо бы проверить, пристрелять!
   - Да-а, здорово!
   Если бы кто-то внимательно наблюдал в этот момент за обоими собеседниками, то подивился мальчишескому азарту, который явно владел ими, несмотря на то, что один из них был обездвиженным инвалидом да ещё и крив на один глаз.
   - Леонард только, перестраховщик, вообще запретил что-либо брать без спроса, сказал, что будем составлять опись, и, когда нужно, выдавать оружие под расписку.
   - Вот бюрократ! - усмехнулся Антон. - Но, наверное, правильно.
   - Правильно-то правильно, да только случись чего - не успеет никто оружие сюда доставить. Тем более, пристрелять! Да и пользоваться им никто не умеет! Учить надо! А кто будет учить?
   - Вот ты и будешь!
   - Ага, я-то, откуда уметь должен? Гость из прошлого? Или, точнее, из будущего? В легенду стрелковые навыки не вписыаются.
   Тут они оба задумывались. Вообще перспективы были туманными во всех отношениях. Однако обнаружение целого склада с оружием внушало в отношении этого будущего больше уверенности.
   - Придётся раскрываться!
   - Это невозможно, - хмыкнул Иван. - Никто ничего не поймёт!
   - Хотя бы частично! Придумай легенду-какую, что научился пользоваться всем этим у себя на таллайских югах!
   - Думаешь, поверят?
   - Знаешь, Иван, не думаю, что тебе и так вполне верят. Магирус, вон, уже давно на нас с подозрением косится.
   - Ну, косится, да... А что он может доказать?
   - Ты ж сам говоришь, неизвестно, что и как может повернуться? Вдруг уже скоро после "квадроцикла" границы вскроются? Мы же, кстати, не знаем, что и кто могли ещё запаралелиться? А вдруг какая-нибудь нечисть попрёт? Наверняка ведь попрёт! Целым букетом! Вспомни, что было в той же Пальмире, с которой запаралеллился этот, как его, "Звёздный десант", кажется? Из наших лишь двое еле унесли ноги, пауки эти там всё покрошили. Да и саму Пальмиру пришлось стереть! Нет, надо однозначно вооружаться. Нельзя тянуть!
   - Ты разве там был? Откуда знаешь, это же для не участвовавших секретная информация!
   Антон лишь махнул рукой, мол, некогда сейчас об этом:
   - Считай, что был... В общем, надо говорить с Леонардом. Мне кажется, он сможет понять. Очень сильный человек! Да и он тут все-таки главный, больше авторитета уже нет.
   - Да ты прав. Буду говорить с Леонардом!
   - Ну и хорошо! - вздохнул Антон на своём лежаке с облегчением. - А то, знаешь, надоело уже здесь мне... жить... Как подумаю, а вдруг впереди ещё годы? Или десятки лет. Или... вся жизнь. Просто выть хочется!
   - Ну, ты это брось!
   - А что брось? Даже, если границы откроются, ещё не факт, что Земля откроется тоже. Эта "дуга"... она же так просто никуда не денется! А из-за неё мы можем тут в полной "автономке" зависнуть. Её же так просто ничем не перешибешь! И сама сворачиваться тоже не собирается!
   - Что-нибудь придумаем... - без особого энтузиазма пробормотал Иван.
   - Ага... придумай, давай... что-нибудь! Сила импульсам была очень большой, соображаешь?! А второго такого реактора здесь больше нет. Здешних мощностей не хватит. Таких чудес не бывает!
   - Может и не бывает... Да кто знает, всякое случается... Может, нет полной "автономки". Тогда, глядишь, выберемся!
   Антон больше не стал на эту тему спорить. Только ещё спросил:
   - Что там ещё на складе, кроме оружия?
   - Много чего. Мы до конца штольни не дошли, а там еще и боковые ответвления... Продукты, консервы, конечно, попортились, никуда не годятся. Одежда в основном тоже не годится - ветхая, все же сыровато, не идеальные условия, после того как электропитание вырубилось, вытяжка, само собой, не работала. Еще несколько "уазиков" есть, но не знаю, впишутся ли в ворота, там одну створку заклинило. Да и горючего не видел, есть ли, не понятно. В общем, посмотрим, надо разбираться!
  
   Тем же вечером Рейдман пожаловал к Леонарду, который сам обитал в ветхом маленьком сарайчике рядом с Амбаром Закона. На предложения переселиться в чуть более комфортные условия в каменных стенах, он наотрез отказывался. Иван заметил, что Главный хранитель, при свете слабой свечи и без очков читает какую-то "амбарную" же книгу своего любимого Закона. Как только у него, уже немолодого человека, хватает на всё это глаз, было совершенно непонятно.
   - Добрый вечер, хранитель! - сказал старший оперативник VES. - Нам надо серьёзно поговорить. Дело в том, что я не совсем тот, за кого долгое время вынужден был себя выдавать.
   Леонард захлопнул книгу и слегка улыбнулся:
   - Об этом я уже давно догадываюсь... - и, поймав недоумённый взгляд, добавил: - Просто хотел, чтобы ты сам всё рассказал.
  
   Глава ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
   "НАСТОЯТЕЛЬ С ГРАНАТОЙ"
  
   Игумен Авраамий позвонил прямо с утра.
   - Отец Максим!? - сказал он, не здороваясь и не представляясь. - Ты сегодня "Молодёжный курьер" читал?
   - Нет, - растерялся Окоёмов. - Я вообще его не читаю...
   - А зря, о-отец! - о. Авраамий, будучи откуда-то с русского Севера родом, сильно "окал", поэтому каждое его "отец" звучало как-то особенно многозначительно. - Ты, о-отец, почитай! Там про тебя целая статья! И знаешь, как называется?!
   - Не-а...
   - "Настоятель с гранатой", во-о как!
   Окоёмов совсем пал духом.
   - Не было... - только и выдохнул он в ответ.
   - Чего не было?
   - Гранаты никакой не было!
   - А что было?
   - Да бита какая-то была... вроде... бейсбольная...
   - А вот журналисты раскопали свидетелей, что видели тебя с гранатой! Подельник твой, да, был с битой, а ты - с гранатой!
   - Какой подельник?
   - Отец, это ты у меня спрашиваешь?! Пишут, там вас много было, целая банда!
   После паузы, наконец, о. Максим осмелился спросить:
   - Что теперь будет?
   - Не знаю, отец, не знаю. Хорошего мало. В общем, завтра будет заседание дисциплинарной комиссии, явишься к двенадцати ноль-ноль! Будем думать. Ну, и как ещё наверху решат, отец, сам понимаешь! Давай, завтра не опаздывай, о-отец!
   И Авраамий отключился. Не успел Окоёмов перевести дух, как позвонил Голышев. Тот тоже сразу взял быка за рога:
   - Можете сегодня к нам подъехать?
   - К вам?
   - Да, ко мне. Туда же, где и раньше бывали, ну, у Джона Александровича.
   - Могу... - вздохнул о. Максим. - Только я не уверен, стоит ли? Я тут в такую историю попал, что не факт, смогу ли вообще дальше служить...
   - Мы в курсе, отец Максим, в курсе! Подъезжайте, на месте всё и обсудим!
   Окоёмов поехал на метро и по дороге купил свежий номер "Молодежного курьера". Ну, точно: прямо на первой странице довольно крупный заголовок: "НАСТОЯТЕЛЬ С ГРАНАТОЙ!", а ниже красовалась его, о. Максима, фотография, взятая, как видно, из интернета, кажется с одного из выступлений на пасхальных чтениях, где о. Максим что-то многозначительно вещал да ещё и с воздетой дланью. Длань с ладонью, правда, была без гранаты... Странно, что не пририсовали. "Фотошоп" ведь, сейчас всё, что угодно может.
   "Известно, что современное духовенство продолжает пользоваться в нашем обществе некоторых авторитетом, - с содроганием начал Окоёмов чтение статьи, - однако не всё так просто в церковно-клерикальном королевстве. Должно отметить, что и недели не проходит, как новые и новые факты далеко неприглядного поведения отдельных представителей духовенства предаются огласке и на повышение авторитета Церкви явно не работают..."
   Тут о. Максим заметил, что сидящий напротив него молодой человек тоже держит в руках такой же номер "МК" и как-то подозрительно на Окоёмова посматривает. Пришлось встать, нахлобучить на голову капюшон от куртки (подрясник был еще раньше предусмотрительно собран и убран под куртку же, а шапка надета обычная, светского покроя) и, от греха подальше, удалиться в другой конец вагона.
   Дальше, взгляд о. Максима прыгал по газетному тексту, что называется, по диагонали, поскольку никаких моральных сил читать полностью весь этот бред уже не было: "...Настоятель одного из храмов в центре Москвы... совершенно очевидно, что простых смертных в столице настоятелями не делают... папа иерея - в прошлом видный член... сращивание криминала и клерикалов... приехал вместе с одним из авторитетов на так называемую "стрелку", то есть - криминальные разборки... и хотя до стрельбы дело не дошло... именно отец Максим продемонстрировал, вместо Евангелия, противостоящей стороне настоящую боевую гранату... пока его "друзья", как это водится в криминальном мире, крушили бейсбольными битами кости... и стёкла автомобилей своих конкурентов... очевидно прямое участие духовенства в деле очередного криминального передела частной собственности в Москве..."
   "Да, теперь всё! - подумал Окоёмов, так и не дочитав статью до конца. - Теперь совсем пропал!"
   А ведь как в своё время всё хорошо начиналась, да...
   Уже распалось, было, целая империя, а он учился себе на философском факультете и, хотя ещё не ходил в храм и не причащался, но уже задумывался о том, в чём же истина и есть ли она вообще. А Истина вдруг и впрямь начал открываться ему, благодаря чтению русских же философов начала двадцатого века - да, да, того самого "Серебряного"! - и он, Максим Окоёмов, сын вполне успешных родителей, вдруг ощутил совсем иные веяния, как говорится, из другого мира, а тут вдруг ещё и скоропостижно умерла его мама, после чего он и начал по настоящему молиться, сперва - за неё, а потом и вообще, а тут же (опять же - вдруг!) появились знакомые-друзья, знающие дорогу в Оптину Пустынь, вот и позвали однажды, после этого, после первой исповеди, всё перевернулось-переменилось, а следом с другого факультета, вдруг же, явилась Катя - и всё это так здорово, живо и славно совпало - и приход в Церковь, и настоящая любовь, и... желание Христу и Его Церкви послужить... всем сердцем и всем помышлением!
   "И что теперь? - с горечью думал Окоёмов. - Теперь, получается, я - типичный представитель "сращивания криминала и клерикалов"? Вот и докажи, что ты не верблюд! Не отмоешься! Даже, если и не лишат сана, то надолго все запомнят, что это тот самый, типа, "настоятель с гранатой!"
  
   Уже вечером, после беседы с Голышевым, вновь позвонил игумен Авраамий и уже более мягким тоном сказал:
   - Ну, о-отец! Молись! Благодари, то есть, Бога! Кто-то за тебя замолвил словечко! Наверху решили тебя всё же не запрещать! Но будешь теперь служить возле МКАД-а! Скажи спасибо, что не за МКАД-ом! Ничего, отец Евгений, настоятель, тебя там уму разуму поучит, там у него целая команда, батьков пять, что ли! Не дадут тебе там больше с гранатами разгуливать, где ни попадя, отец! МКАД это тебе не бульварное кольцо! А настоятелем, сам понимаешь, тебе пока больше не светит. Да и то, о-отец, повезло тебе! Могли бы и из сана - того!
   - А кто, кто... заступился-то?
   - Ну, это я не знаю, отец! Говорят, самому звонили или какой-то, там, факс от больших людей пришёл, чтобы тебя оставили! Так что бу-удь, о-отец, бу-удь! На комиссию уже не приходи, и так всё решено!
   И отец Авраамий отключился.
  
   Глава ДВАДЦАТАЯ
   ПОТРЯСЕНИЕ ВЕЛИКОГО ПОСВЯЩЕННОГО
  
   Яков любил в одиночку приходить в зал "Пробуждения", хотя и старался не афишировать этого. Сие было не трудно, когда знаешь все ходы и выходы во дворце, в том числе - укромные или тайные. Сверх того, у Великого посвящённого с детства развился навык ориентации в разного рода поземных ходах и подвальных помещениях. С годами этот талант только усовершился, так что теперь Яков мог пользоваться любыми подземельями, порой, даже и без дополнительно освещения. Это заметно облегчало ему жизнь уже хотя бы потому, что центр Гранд-Эллизора ещё с древних времён пронизан разного рода и действующими и заброшенными системами коммуникаций, имел в том числе и свою ливневую канализацию и водопровод, питающийся от реки Арамиль, так что недостатка возможностей скрытого перемещения Яков не ощущал. Другое дело, что он был уже далеко не молод и, уподобляясь подростку, шнырять под землёй без особых на то причин, тоже не испытывал особой надобности. Хотя, порой, всё же, вот, приходилось. Нужда, как говорится, заставляла.
   А ведь нужды разного рода, скрытые опасности, а то и зреющие заговоры, как подозревал Великий посвящённый, несмотря на всю длительную стабильность и внешнее благополучие, не могли совсем оскудеть в границах Эллизора как такового. Думать или полагать иначе, значит, оказаться правителем наивным и безответственным по отношению не только к безопасности собственной персоны, но и в отношении благополучия собственных подданных, имеющих неосторожность доверить собственную безопасность слишком легкомысленному правителю.
   Поэтому великому магу приходилось везде поспевать. В том числе и на путях, другим незримых, невидимых неискушённым знанием всей властной изнанки и того, как вообще эта самая изнанка себя осуществляет, при помощи каких именно усилий и хитростей имеет место быть. Да, действительно в такого рода знании была и многая печаль. Яков уже давно понял, что желание и стремление к истинному могуществу и полноте власти лишает полноценного человеческого общения. Настоящий властитель не может иметь друзей, он всегда одинок. И это та необходимая жертва без которой никак не обойтись. Иначе ты не властитель. Или властитель не настоящий, сиюминутный. Потому что, будучи излишне доверчив, у власти долго не удержишься. Но всё же и настоящему правителю, порой, не хватает чего-то душевного, доверительного, семейного или... лирического, пожалуй! Сколько бывало в земной истории ситуаций, когда после смерти того или иного тирана, вдруг выяснялось, что этот один из самых жестоких людей, оказывается, писал довольно приличные стихи, где фигурируют тоже вполне ничего себе образы звёзд, луны и быстротекучего времени. Или, если не стихи, то замечали некие чудом уцелевшие приближённые, что их василевс частенько смахивал даже и не самую скупую слезу при звуках одной из сонат, исполняемых на том же клавикорде, - сонат, сочинённых знаменитым придворным композитором, которому, впрочем, также приказал в своё время отрубить голову или сжечь на костре. Да, что поделаешь, даже великие тираны могут быть в душе сентиментальны. Одно с другим вполне себе сочетается!
   Вот и Великий посвящённый имел свои душевные слабости, хотя и старался тщательно скрывать их явные проявления. Одной из них были эти самые ранние утренние часы в центральном зале "Пробуждения". Причём не внутри самой опочивальни (там было тесновато и воздух какой-то неживой), а снаружи, под сводчатым потолком и ввиду внутренней колоннады, хотя здесь и не было полного уединения по причине постоянного присутствия почётного караула. Тем не менее, великий посвящённый любил здесь находиться в полной неподвижности и молчании.
   В то утро его молчаливый покой был прерван почти незримым движением какой-то легкой тени, что мелькнула в правом дальнем углу зала - за одной из колонн, где скрывался хорошо замаскированный лаз в разветвленную систему подземных ходов. И если это не показалось Якову, то, стало быть, об это проходе знал кто-то ещё и, по всей видимости, им пользовался. Оставить без внимания сей подозрительный факт было никак нельзя! Великий посвящённый поправил на поясе под жреческой туникой ножны с длинным и узким кинжалом, в лезвии которого скрывался канал с редким мгновенно парализующим ядом, выпрыскиваемым при нажатии особой кнопки на рукояти, и довольно стремительно для своих лет сорвался с места. Уже через несколько минут оказался в хорошо знакомых ему эллизорских подземельях.
   В первый момент он не сразу понял, в каком направлении нужно двигаться. Однако обоняние у посвященного с годами не стало хуже, даже наоборот - приобрело замечательную остроту. И вот теперь эта самая обонятельная острота подействовала на великого посвященного шокирующим образом: он уловил едва заметный, но знакомый аромат духов. И духи эти были из того редкого парфюмерного набора, который он сам же недавно подарил своей дочери Ганне. Но что могла делать его дочь в столь ранний час в эллизорских подземельях? А ведь было, действительно, ещё очень рано, он и сам пришёл в зал "Пробуждения" раньше, чем обычно, намного раньше, поскольку из-за бессонницы не спал всю ночь, мучимый странными подозрениями и ощущениями, почему и решил понудить себя собраться с мыслями в гораздо более ранние часы, чем обычно. Однако же, как видно, это не случайно приключилось - не случайны были его мысли и подозрения!
   Ощущение того, что он и впрямь идёт в темноте за Ганной только усилилось, поскольку усиливался аромат её духов, столь непривычный для подземного мира Эллизора. Как правило, здесь пахло не очень хорошо, и тонкий парфюм не мог перебить тех или иных гнилостных запахов, но добавлял к ним совершенно неожиданное амбре. Да вообще, как его дочь могла оказаться здесь, как это утончённое и достаточно с виду изнеженное создание могло вообще решиться сюда сойти - в это царство мрака и гнилого воздуха? Если это и в самом деле она, то должна быть ещё с кем-то, в единственном числе она вряд ли бы отважилась предпринять столь рискованное путешествие. А вот это уже интересно, это уже не просто крайне подозрительно, потому что это попахивает ни чем иным, как заговором.
   Да-да, с какой же ещё целью родной дочери великого посвященного в предутренние, фактически, часы - да ещё с кем-то сопровождающим и, разумеется, в тайне от отца! - куда-то идти в городской черте, но - скрытыми подземными ходами? Ясно дело, что не с целью просто так прогуляться. И, понятно, что не на экскурсию, предпринимаемую из желания лучше знать достопримечательности родного города. И совершенно очевидно, что далеко не их желания же сделать приятное собственному отцу, типа, подарка на день рождения. Стало быть, цель такого рода променада имеет предательский и гнусный характер, направленный исключительно на причинение ему, Якову, только вреда и больше ничего, в этом нет ни малейшего сомнения! Это для него смертельно опасно, и то, что он смог предвидеть, предугадать эту опасность, оказавшись, как это говорится, в нужное время в нужном месте, - это большая удача! Впрочем, такого рода удачливость почти всегда сопутствовала Великому посвященному, начиная ещё с юных лет. Правда, имела она, эта удачливость, и свою изнанку. Сперва ставила Якова в то или иное безвыходное положение, а потом давала-таки возможность выбраться из тупика. Опять же, недаром и не бесплатно. И цена, часто, бывала не маленькой. Так, ещё в юности Якова оцарапал собственный их с матерью саблезубый мутант, крыса по имени Скунс, и спасения от его яда могло и не быть, когда бы у покойной мамаши не нашлось противоядия. Правда, внешность Якова из-за того укуса сильно пострадала, так что никто уже не мог признать в былом юноше самого Якова, за исключением, разве что, негодяя Оззи, которого он, Великий посвященный, продолжал ненавидеть всеми фибрами души, но ведь и та давняя перемена внешности сыграла свою положительную и спасительную роль... Главное, уметь даже из, казалось бы, отрицательных, опасных событий извлечь ту или иную пользу, повернуть их или самому развернуться так, чтобы выйти из того или иного тупика победителем или хотя бы не окончательно проигравшим.
   С этими мыслями, крадучись, Великий посвященный двигался в темноте довольно уверенно, потому что умел использовать свой давний навык к ориентированию в такого рода экстремальных условиях, а сверх того полная опасностей жизнь приучила его к хладнокровию, поэтому, если уж Яков, что называется, взял след, то очень трудно было его с этого следа сбить. И тут он почувствовал, что запах парфюма ослабел. Нет, он ещё не исчез совсем, но было очевидно, что источник запаха уже не находится в том же проходе, что и следующий за ним маг. Это могло означать то, что его дочь со спутником (или спутниками) вышла за пределы данного пространства. Или поднялась наверх или перешла в другое помещение. Вероятно, впереди поворот или выход куда-либо.
   Яков остановился и прислушался. Было тихо, ни звука. Он достал из ножен кинжал и взял его в левую руку, положив большой палец на смертоносную кнопку, пускающую тонкую струю смертельного яда. Позиция кинжала в левой руке давала некоторое неожиданное преимущество почти перед любым противником, который в первое мгновение неожиданного столкновения, как правило, ждёт удара прежде всего со стороны правой руки нападающего. Яков не был левшой, но в своё время неплохо разработал и левую руку, приучив себя искусно действовать кинжалом, одновременно с мечом или саблей в правой руке. Меча в настоящий момент не было, но кинжал с ядом в стремительной схватке, приключись эта схватка, вполне мог меч заменить.
   Действительно, по левую руку, оказался небольшой коридорчик, который привёл к прочной обитой железом двери, явно запертой изнутри. Это было огорчительно, потому что, если преследуемые Яковом заговорщики, скрылись за этой дверью и, может быть, уже не выйдут из неё обратно, имея другой ход-выход, то великий маг на настоящий момент оказывался в опасности так и пребывать в неведении относительно тех злоумышлений, которые явно вынашивали покушающиеся на его благополучие и, весьма вероятно, саму жизнь... мерзкие заговорщики!
   Нет, стоять перед дверью в ожидании неизвестно чего (откроется ли она вообще в ближайшее время?!) - совершенно не годилось. Уйти ни с чем, тоже было не в характере Якова. Так, дверь открывается наружу, это уже хорошо, потому что правее, в ту сторону куда и должна открываться дверь имелся небольшой простенок. Там Яков и притаился, по-прежнему сжимая кинжал в левой руке. А затем несильно, но ощутимо поскреб дверь снизу ногой в подбитом железными шипами сапоге. Ну, как будто какой-то хищное животное скребется когтями. Тишина. Поскреб ещё раз - более требовательно. Не сработало. А вот после третьего скребка Яков нутром ощутил, как с легким скрипом изнутри сдвинулась задвижка, а потом медленно, осторожно дверь начала приоткрываться.
   Яков сжался и даже присел в углу: не из страха, а из желания со своим отравляющим кинжалом занять ещё более неожиданную позицию. Так, за дверью, двигаемой кем-то левой рукой изнутри, показалось лезвием меча, который некто, вполне естественно, держал в правой. А вот и снизу чья-то ступня, причем в добротных кожаных сандалах, что тоже довольно удачный вариант, ведь пробить кинжалом ступню в сандалиях гораздо проще, чем ту же ступню в массивном солдатском сапоге из толстой кожи да ещё и с включением металлических элементов. Сандалии, кстати, довольно знакомые на вид, где-то их Великий посвященный уже видел, точнее - на ком-то. Но разбираться, вспоминать - на ком? - времени не было, потому что одновременно с нажатием смертоносной кнопки Яков, особо не задумываясь, вонзил лезвие кинжала в появившуюся перед ним ступню. Гортанный вскрик и последующие за этим падение тяжелого тела не удивили Великого посвященного. Не удивило и звук с которым выпал меч из руки его невольного противника. Не удивили и размеры падающего тела, которое пыталась ещё при падении развернуться лицом к своему убийце, почему и упало набок, сверкнув в полумраке белками темно-карих глаз. Поразило Якова прежде всего то, что упавшее и корчащееся в судорогах тело принадлежало никому иному, как одному из самых преданных ему людей - немому таллайцу Тимуру.
  
   Глава ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
   "ЗОЛОТОЙ ШАР"
  
   Роллан шёл впереди, когда раздался негромкий щелчок, и Оззи понял, что нечто произошло, этот звук был не просто так, не какая-то пустая случайность.
   - Зацепился я... за что-то... - проговорил Роллан, осторожно озираясь по сторонам.
   Оззи зажёг второй факел.
   - Есть! - сказал он, указывая на боковую поверхность коридора справа от себя.
   Там, за небольшим выступом, так что никто из идущих здесь прямо ничего не должен заметить, был прикреплён к стене небольшой ребристый кругляш зеленоватого цвета с проступающими пятнами ржавчинами. А возле ног Роллана на тонкой струне валялось небольшое металлическое кольцо со ржавыми же проволочными усиками.
   - И что это за ерунда?
   - Думаю, я знаю, что это, - сказал Оззи, осмотрев кругляш на стене. - Не трогай! - добавил он, заметив, что Роллан хочет до этого предмета дотронуться. - Это граната! Может взорваться!
   - Граната? - переспросил Роллан.
   - Ну, такая маленькая бомба. Никогда не слышал про такие штуки? Внутри порох, запал, то есть взрыватель... Если выдернуть кольцо, чеку то есть, взрывается, разлетаются осколки и всё - ты ранен или убит, плохо твое дело!
   - Про порох кое-что слышал. Говорят твои таллайцы были мастера на это дело.
   - Были... Но сейчас и у них с этим не густо. Всё тоже больше мечи, копья и стрелы.
   - Подожди, Оззи, а зачем здесь эта бомба?
   - Это, Роллан, засада называется. Ты ногой зацепил проволоку-растяжку, чека выскочила, запал должен был сработать - взрыв! К тому же его действие здесь под землёй, в этом проходе куда сильней будет, чем снаружи. Нам тогда были бы точно кранты!
   - Отчего же не жахнуло?
   Оззи пожал плечами:
   - Наверное по очень простой причине: много времени уже прошло с момента, когда установили эту гранату. Механизм заржавел или взрыватель не действует.
   - Повезло нам, значит?
   - Не спеши радоваться! Кто знает, что впереди? Может быть, там ещё не одна засада и не только с помощью старых гранат? Нам нужно быть очень осторожными. Помнишь, сколько сзади было костей? А ведь тех людей там явно что-то убило... Может быть, отравило, кстати... Давай, я впереди, а ты на несколько шагов сзади и тоже смотри по сторонам. Назад тоже посматривай!
   - А это ещё зачем?
   - Не знаю... Мало ли что! Вдруг, какая тварь сзади захочет напасть?
   Роллан на минуту задумался.
   - Вряд ли волколаки охотятся под землей... - заметил он, оглядываясь. В этот раз осторожность не подвела: поперек тоннеля на уровне стопы, чуть провисая, тянулась тонкая бесцветная нить, скрывающаяся в низкой, но довольно широкой нише.
   Оззи только присвистнул, когда с помощью факела они эту самую нишу осмотрели: древко тетивы установленного там самострела было изготовлено из небольшого деревца. Роллан снял плащ, скомкал его и затем метнул издали, потревожив тем самым нить. Раздался звук, словно лопнула пружина, стрела из ниши ударила в противоположную стену, выбив в камне впечатляющую метину и даже не сломалась. Роллан хотел осмотреть стрелу, но Оззи придержал его:
   - А не трогай, вдруг отравленная, - сказал он и, приподняв свой факел, указал чуть выше ниши: там был какой-то начертанный чёрным знак, напоминающий не то перевёрнутую букву "У", не то скорпиона.
   - Надо же! - удивился Роллан. - А я где-то видел такой!
   - И где же?
   - Кажется, в стойбище у хамтов, когда мы там были с Артуром...
   - К сожалению, в этом мире среди хищников встречаются не только волколаки, - заметил Оззи, - бывает кое-что и похуже...
   - Драконы, например?
   - Не только драконы... Хотя, конечно, настоящие драконы очень опасны...
   - А ты и с ними имел дело?
   - Ну, немного. Когда таллайцы поссорились с Непуром... Дело чуть не дошло до большой войны, однако Таллайю пришлось идти на мировую, иначе бы нас... их смели. В общем непурцы не успели применить драконов в полную силу, а если бы применили - плохо бы всем пришлось. Драконы, если выйдут из повиновения, могут и своих спалить, это запросто. Но есть существа и похуже... Когда-то на границе с Эллизором я встречал одно чудовище. Никакое оружие не может от него защитить. Только чудо меня спасло.
   - Но ведь твой меч помог тебе сразить волколака!
   - Это не меч. Это... - Оззи замолк, не зная, что именно ответить, какие слова подобрать.
   - Я слышал, как ты призвал на помощь какого-то... Чужестранца, да? Кто он?
   Оззи вновь медлил с ответом. Роллан понял, что, скорей всего, тот не хочет на эту тему говорить или просто не знает, как объяснить, кто такой Чужестранец. Оззи и впрямь не стал развивать эту тему, только сказал ещё:
   - Между прочим, в отличие от гранаты, этот самострел не старый. За многие годы дерево бы сгнило. Это недавняя ловушка...
   Договорить они не успели, потому что неожиданно тоннель, в котором они находились, сперва начал заметно сужаться, а затем в свет факелов показалась небольшая зала с отверстием на задней стене, которое было обрамлено сводом из какого-то светлого металла. Свод тускло и невыразительно поблескивал в полумраке. Само отверстие, куда, кажется, низко согнувшись, мог бы вполне протиснуться человек, было закрыто какой-то плотной, напоминающий бархат синего цвета материей.
   - Так, не спешим, - сказал Оззи, - надо внимательно всё вокруг осмотреть. Нет ли препятствий... Вдруг что-нибудь... как та граната?
   Осмотрелись. Зала была прямоугольная, с мелким каменистым крошевом на полу и совершенно пустая. Стены - ровные, словно выплавленные в скале, местами с небольшими трещинами, но и в трещинах ничего подозрительного не обнаружили.
   - Что будем делать? - спросил Роллан. - Полезем туда?
   - Сейчас... - Оззи размотал, притороченную к поясу веревку, привязал к ней почти полную фляжку с водой.
   - Это... зачем? - удивился Роллан.
   - Сейчас увидишь! Отойди назад.
   В первый момент, после того как Оззи метнул фляжку в завесу, прикрывающую отверстие, ничего не произошло: фляжка смяла материю где-то в середине и с глухим стуком скользнула ниже. Завеса расправилась - так же как была.
   - Что дальше?
   - Терпение! - Оззи потянул верёвку на себе и завеса чуть задралась снизу, как вдруг раздался хлопок - синяя материя ярко заискрилась и засияла, прежде чем исчезнуть. В воздухе запахло чем-то горелым
   Роллан, который не успел во время зажмуриться, схватился за глаза.
   - Что это было?
   - Наверное, ещё одна защита... - Оззи шагнул к отверстию и просунул в него факел. - Тут ступеньки... Целая лестница вниз!
   - Будем спускаться?
   - Иди за мной. Только осторожно, не вплотную, держи дистанцию...
   Проход имел два марша, с ещё одной небольшой площадкой и поворотом. На стене между маршами они увидели начертанное синей краской изображение: орёл, держащий в когтях земной шар и расправляющий крылья.
   - Никогда не видел такого, - заметил Роллан.
   Оззи промолчал. Затем он вынул из ножен кинжал (с мечом в этом узком лестничном проходе было явно не повернуться). Внизу, где заканчивалась лестница, в небольшой зале со сводчатым потолком, прямо на ровной каменной поверхности их ожидало неожиданное зрелище: гладкий золотистого цвета шар, словно светящийся изнутри. Шар этот был размером где-то в половину человеческого роста и находился ровно посередине залы, хотя и ничем не был закреплён.
   Оззи и Роллан как завороженные не могли оторвать взгляд от неожиданной находки.
   - Вот так фокус! - наконец воскликнул Роллан, делая шаг вперёд и пытаясь как бы невзначай отодвинуть Оззи. - А ведь старик тот что-то говорил о Золотом шаре, помнишь?!
   И он уже протянул руку, желая коснуться шара. Такое в нём, Роллане, вдруг пробудилось острое желание: обязательно этот шар потрогать, ощутить ладонями, что именно такое: металл, настоящее золото, наверное, тёплое на ощупь? Почему-то думалось, что на ощупь это должен быть тёплый шар. И ещё почему-то казалось, что это очень важно - прикоснуться к этой таинственной подземной диковинке, что весь смысл жизни теперь именно в этом. Да, именно так: коснись этого шара и - станет, ясно зачем живёшь! Нет, даже круче: коснись - и поймёшь, как надо жить! Жить, чтобы...
   - Стой! - Оззи даже ударил протянутую Ролланом к шару руку - ударил сильно и больно, так что та повисла плетью, словно отнялась.
   - Ты что? С ума сошёл?! - Роллан не смог сдержать возмущения и ответного гнева. Даже слёзы выступили от негодования.
   Но Оззи, схватив спутника за плечи и вдруг применив неожиданно большую силу, уже тащил его вверх по лестнице.
   - Старик тот сказал, что еще не время идти к Золотому шару! - напомнил он. - Остерегайся безрассудных поступков!
   И уже наверху, в зале перед входом на лестницу добавил:
   - Однажды я из любопытства спровоцировал действие одной разрушительной силы! В результате погибло много людей...
   Роллан будто потерял дар речи: такое смятение, страх и сожаление овладели им внутренне: казалось, вот, оно, исполнение всех желаний и всех мечтаний в этом самом Золотом шаре - на расстоянии всего лишь вытянутой руки! - и он, Роллан, лишился всего этого по воле его более старшего спутника Оззи, к которому уже успел всей душой привязаться.
  
   Глава ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
   СТРЕЛКОВЫЕ ДОСТИЖЕНИЯ
  
   Подземным складом занялись всерьёз. На это пришлось подрядить почти всё трудоспособное население, в том числе и всех уцелевших при бегстве из Эллизора хранителей. Сам Главный хранитель легко пошёл на это, хотя ранее в самом ещё благоденствующем Эллизоре хранителей Закона к такого рода трудовым повинностям никогда не привлекали. Но времена и обстоятельства меняются - порой, самым неожиданным и суровым образом! Возглавлял всё Леонард вместе со старшими сыновьями и псевдоталалйским послом. Последний, правда, во всеуслышание высказался, что лучше его звать Иваном, мол, посольское его имя это было официальным дипломатическим псевдонимом. Ну, Иван так Иван, так оно всем и проще, к тому же, не вдаваясь в подробности, Леонард публично высказал новоиспечённому Ивану полное доверие и даже пояснил, что теперь в хозяйственных и организационных вопросах деятельности лавретанской общины Иван является его заместителем, то есть, фактически, вторым лицом. Может быть, "Иван" звучало несколько простовато, поскольку более к этому имени ничего прибавлено не было (ни звания, ни фамилии), но - ничего, довольно быстро все к этому привыкли.
   Казалось бы, складом можно заниматься не спеша, но Леонард почему-то всех торопил с разведкой и описью этого большого подземного сооружения. Также и начал поторапливать боеспособных мужчин с тем, чтобы те обучались владению огнестрельным оружием, добытым на складе и частично уже перевезённым на жилой берег озера. Для складирования оружия был выделен особый амбар, который ранее думали оборудовать под хранение вяленой рыбы, но вот теперь главный хранитель дал совсем другое указание.
   - У меня такое ощущение, что мы собираемся воевать! - заметил Магирус мамаше Зорро, с которой в последнее время жил душу в душу и даже, как видно, не без её хозяйственных бытовых стараний несколько помолодел. То есть, если раньше он мог напоминать старого скитающегося по помойкам кота, то теперь приобрёл определённый лоск и вполне довольный вид. И это при общих-то довольно скудных запасах!
   - Мне кажется твой Леонард всё и всегда делает исключительно правильно! - ответствовала мамаша Зорро, отрубая большим хозяйственным ножом голову лавретанской форели, которая возлежала тут же на столике небольшой кухни местной санчасти.
   Магирус сидел рядом и посасывал пустую трубку. Курить по-настоящему ему было запрещено его же новой хозяйкой. Правда, и табака запас был невелик, так что бросить это дело было и впрямь наиболее разумным решением. В руках у старого учёного, помимо трубки, была какая-то старая тетрадь в неопределенного цвета и местами надорванной обложке.
   - Может и так, - не стал спорить Магирус. - Только мне тоже сегодня велено явиться на стрельбище. Буду на старости лет стрелять, представляешь? Из автомата... этого... представляешь, Калашникова, вот!
   Мамаша Зоррро немного удивилась, но виду не подала.
   - Ну, надо так надо! - тут она обратила внимание на тетрадь в руках Магируса: - А это что у тебя?
   - Представь себе, какие-до старые дневниковые записки. Нашёл там на складе...
   - Интересные?
   Магирус несколько помедлил, видимо, обдумывая, что на этот счёт сказать:
   - Думаю, что могут представлять некоторый интерес. Скорей всего, это записки какого-то солдата. И похоже, что ещё до "Последней мировой". Или в самом её начале. Удивительно, как вообще сохранились...
   В этот момент на кухоньку заглянул Иван Рейдман:
   - Ну, как, Мак, готов?
   Магирус, притворно кряхтя, поднялся и отложил трубку. Может быть, ему и не очень хотелось беспрекословно подчиняться Ивану, как лицу начальственному, но и возразить было нечего. Между тем, тетрадь он предусмотрительно запихал себе за пазуху. Вероятно, надеялся улучить минутку для чтения в процессе предстоящих стрелковых учений.
   За поселком, левее береговой линии, нашлось ровное поле, испещрённое небольшими валунами, дальней своей стороной упирающееся в острые скальные выступы. Здесь и оборудовали стрельбище: на древесных стволах с подпорками прикрепили импровизированные мишени - в основном из обрывков упаковочного картона, взятого на подземном же складе, кое-где - из бересты и глиняных черепков, потому как хорошей бумаги в обиходе осталось крайне мало. Огневую позицию соорудили в основном из свежего пиломатериала: вкопали несколько высоких пней, поверх прикрепили грубого распила доски. Получилось не так плохо. Оружию послужил брошенный прямо на землю армейский же брезент, где по отдельности всё было разложено по основным стрелковым типам.
   В принципе, Магирус не был полным профаном в огнестрельном оружии. Может быть, он, порой, излишне и пыжился, изображая из себя учёного всезнайку, однако кое-какой, пусть и разрозненной информацией, уходящей корнями ещё в довоенную бытность, он и впрямь владел. Ага, имеющееся здесь оружие было разделено на три основных вида: винтовки, автоматы, пистолеты. Ну и разного рода патроны к ним.
   Верховодить взялся опять же Иван. Леонард тоже находился рядом вместе со старшим сыном Фаддеем, который тоже имел некоторый навык владения огнестрельным оружием, благодаря былой легионерской службе в Маггрейде, хотя уже и там особого разнообразия среди "огнестрелов" не было. Самому же Главному хранителю во времена боевой молодости пришлось однажды активно использовать автомат "калашникова" в знаменитой фарранской битве с обрами. Правда, с тех пор, кажется, только ещё один раз он брался за это оружие - уже при нападении мутантов на обоз Закона. Но тогда от автомата оказалось мало толку.
   - Значит так! - взялся читать предварительную лекцию для всех собравшихся Иван Рейдман. - Склад, который мы обнаружили является так называемым "мобилизационным", где, как правило, хранилась большая масса законсервированного вооружения - в основном надежных и проверенных, но уже несколько устаревших моделей. Законсервированных... то есть в более или менее хороших условиях, в смазке, помещенных на достаточно длительное хранение. Про запас, так сказать. Нам в этом смысле повезло, потому что, несмотря на многие годы, все найденное оружие находится в хорошем состоянии и может применяться по назначению. Проблема в том, что этому нужно учиться. И использовать, и обслуживать, и хранить, и переносить тоже. Всё это требует навыка, опыта. У большинства из нас, к сожалению, такого опыта нет, а без него неправильное обращение с огнестрельным оружием может представлять опасность для того, кто отважился взять его в руки. Поэтому будем учиться. И постараемся это сделать в максимально сжатые сроки...
   Магирусу вся эта речь не понравилась какой-то подчёркнуто командной формальной интонацией: словно чем-то из давних-давних лет повеяло...
   - Простите, а можно вопрос? - не сдержался он, воспользовавшись отсутствием здесь мамаши Зорро, которая никогда и ни за что не променяла бы своих пациентов на возможность подержать в руках настоящую винтовку или пистолет.
   - Ну, разумеется! - кивнул Иван-командир.
   - А к чему такая спешка? Вроде нам пока никто не угрожает. Границы на замке, то есть - совершенно непроходимы! От кого нам защищаться с помощью множества всех этих стволов?
   Иван не удивился вопросу. Он уже хотел что-то ответить, но тут вперёд выступил Леонард, который и взял на себя ответственность, так сказать, разъяснить народу текущую ситуацию.
   - Друзья, - более проникновенно и искренне сказал он, - мы ещё до конца всего происходящего не понимаем, но, поверьте, мне появились некоторые признаки, которые говорят о том, что границы скоро могут стать проходимы. И тогда откуда угодно может прийти что или кто угодно. Любая нечисть! Могут пожаловать любые разновидности мутантов - даже такие, которых мы раньше и не видели. В особенности со стороны Маггрейда... Там мы вообще не знаем, что происходит! В общем, надо учитывать все эти опасности! И пока есть время, действительно, нужно учиться - защитить самих себя.
   Дальше опять взял слово Иван. Может, для кого-то это было и интересно, но Магирус откровенно скучал, пока бывший талласкйи посол довольно подробно излагал общие сведения про порох, конструкцию патрона, калибр, длину ствола, разницу между трехлинейкой, автоматом Калашникова и пистолетом ТТ. Несколько более заинтересовала Магируса разница между классическим АК 47 и так называемым "укоротом". Тут старый учёный подумал, что "укорот", благодаря своим меньшим размерам, ему бы подошёл больше. А коль скоро было сказано, что все совершеннолетние и здоровые на голову жители общины должно будут в обязательном порядке владеть оружием, то лучше просить себе "укорот" этот самый, а не трехлинейку и не классический "калаш".
   Когда же (довольно не скоро, впрочем) дело дошло до первых выстрелов, Магирусу и вовсе поплохело: внутри почему-то поселился страх перед этими по-своему пусть и изящным, но извергающими смерть железяками. Было видно, что в растерянности пребывает не только старые ученый, но и добрая половина всего населения общины, в приказном порядке оказавшейся на стрельбище.
   Вечером Иван Рейдман жаловался Антону Кокорину:
   - Понимаешь, большинство вообще не в зуб ногой! Они автомата или винтовки просто боятся! А то, что им было говорено про мушку и прицел, куда и чего надо наводить-соединять, вообще тут же забывают, когда возьмут оружие в руки! По целям только Леонард да ещё Фаддей попадали. Остальные после первых выстрелов чуть ли не в обморок! Я такого не ожидал!
   - Ну, что ты хотел? Это же не солдаты...
   - Не солдаты-то не солдаты, но всё равно! Каким образом я один из них должен солдат сделать? Нет, случись чего, мы тут все пропадём вместе всей этой горой оружия!
   - Кстати, Вань, а вы склад весь до конца исследовали? - вдруг поинтересовался Антон.
   - Не совсем. Материальная часть и оружие, считай, уже вся на лицо, а вот дальше ходы продолжаются... И сдаётся мне, что не в сторону ли Маггрейда основной ход тянется?
   - Вот-вот! Это и интересно! Надо бы вам обследовать, что там дальше. Вдруг и впрямь куда дальше проход есть?
  
   Уже вечером старый учёный вспомнил про дневниковую тетрадку и, несмотря на то, что после ужина явно клонило в сон, стал не спеша перелистывать пожелтевшие страницы при свете керосиновой лампы, благо, что запасов того самого керосина на складе было обнаружено много.
  
   Из записок в тетради, найденной на складе.
   24 мая.
   Внезапно начались перебои с мобильной связью. Это меня огорчило и смутило. Если так будет продолжаться и дальше, то я могу лишиться возможности отправлять записи в свой блог, а самое главное, не смогу переписываться с тобой, дорогая и любимая моя Жанна! Об этом даже страшно подумать! Боюсь, что обычная почта здесь у нас тоже не работает. Все уже давно привыкли или регулярно созваниваться со своими или писать на электронные адреса. Бумагой в этом смысле почти никто не пользуется. По этой причине я разжился вот этой тетрадкой и самой настоящей шариковой ручкой синего цвета! Уже и не помню, когда я вообще ручкой писал что-либо, кроме росчерка в ведомостях. Даже странно, словно заново учусь писать! Но ничего, это, пожалуй, интересно, может быть и на пользу... Решил кое-какие наиболее важные записи не только отправлять к себе в блог, но и дублировать сюда, в эту, вот, тетрадь.
   26 мая.
   Фактически, мы почти без выстрелов заняли местный аэропорт. Он не очень большой и не международный, используется больше для местных авиалиний и транспортной авиации, но теперь, говорят, имеет стратегическое значение. Боеприпасы и снабжение нам теперь будут доставлять и по воздуху тоже, потому что, поговаривают, обычные дороги могут перерезать местными бандитскими формированиями или, как они себя называют, ополченцами-партизанами. Вообще, похоже, что местные аборигены по отношению к нам настроены довольно агрессивно, а ведь наш президент и премьер неоднократно заявляли, что они примут нас исключительно как освободителей. Увы, как бы ни вышло так, что северяне, эти уроды, им будут им милей нашей благодатной Пальмиры!
   29 мая.
   Увы, сегодня почти весь день опять не было связи. Она прервалась как раз в тот момент, когда я отправлял письмо на электронную почту своей жёнушке. Поэтому, пока помню, решил продублировать это письмо здесь, в этой тетради! Любимая родная моя Жанночка-жёнушка! У меня всё хорошо: жив-здоров, ни царапины! Теперь буду вести основные записи здесь, в этой тетради, потому что мобильная связь становится крайне ненадёжна. Очевидно, что с этой войной мы сползаем в пещерный век.
   01 июня.
   Меня сделали командиром пулемётного расчёта. Фактически, расчёт состоит из двух человек - меня самого и ефрейтора Дрейера, который должен успевать вовремя пулемёт перезаряжать, следит за наличием патронов, набивкой лент и т.д. В общем, он - заряжающий, а я самый настоящий стрелок. Возможно, несколько ранее, я бы этим был воодушевлён, но, теперь, чувствую, что и без этого пулемёта уже всласть настрелялся. К тому же, окружающая обстановка начала меняться не в лучшую сторону. Северяне окончательно договорились с местными бандитами-партизанами, перегруппировываются, у них появилась тяжелая техника и артиллерия, так что миномётные обстрелы становятся обычным делом. Правда, заметно, что хороших специалистов среди миномётчиков у них нет, огонь ведут куда попало, не прицельно, но, что мешает в конце концов этим специалистам появиться? Да и случайные мины - не сахар, обладают такой же убойной силой, что и прицельные. Одно утешает, что наш батальон никуда не дёргают, мы всё еще на защите аэродрома, а он до настоящего момента всё же представляет не передний край, но, по сути, тыл, так что к нам лишь иногда залетают шальные снаряды или мины. Что будет дальше - никто не знает.
   5 июня.
   Всё ещё продолжается затишье. Это радует, хотя и скучновато. А скука на войне тоже не лучшее дело. Наш комбат решил было в борьбе с праздностью устроить занятия по строевой подготовке, но в это время начался минометный обстрел и он махнул рукой, предоставив всем возможность и дальше разлагаться в окопах и наскоро сооружённых блиндажах. В вкратце опишу наш армейский быт и ситуацию. Не знаю, повезло мне или нет, но наше отделение прикрывает самую дальнюю сторону аэродрома - за взлетно-посадочной полосой возле так называемого "Ближнего привода", то есть - приводной радиостанции, благодаря которой самолёты и заходят на посадку. Отсюда до самого здания аэропорта и, стало быть, командного пункта - несколько километров да ещё и по открытой местности. В случае артобстрела укрыться просто негде. Да, есть у нашего подразделений несколько уже не новых бэтээров, которые, если ты внутри, могут спасти от стрелкового оружия, но не спасают от снарядом и гранатометных выстрелов. Кто видел в интернете ролики с обгоревшим железом, тот пусть знает, что это не "фейк", а голая правда - такие вот коробочки, начинённые боеприпасами и соляркой, взрываются и горят очень даже хорошо. К чему это я? А к тому, что, сидя здесь, на ближнем приводе, мы не испытываем особого желания лишний раз перемещаться в центр, хотя там можно и душ принять и нормального хавчика перехватить. Поэтому быт наш до крайности упрощён: жрём большой сухпай с консервами да иногда, если уж совсем припёрло, моемся в соседнем ручье-овражке, что нескольких сотнях метрах правее самого "привода", если стоять к нему лицом и спиной к ВПП...
   6 июня.
   Вчера мои записки были прерваны неожиданным скоротечным боем, который сам по себе оказался трагическим недоразумением: со стороны того самого ручья и густого кустарника в овражек вышло потрёпанное стрелковое подразделение. Бойцы эти упёрлись в заграждение из колючей проволоки на той стороне оврага, а потом с какого-то перепуга открыли огонь по нашему "приводу", почитав, что здесь базируются неприятельские бандитские силы. Мы ответили довольно слаженным огнём, я сам расстрелял аж три ленты, пока не разобрались, что бьём по своим. В общем, в результате у нас оказался один легко раненный в руку осколком от "подствольника", а вот гостям пришлось куда хуже - трое "двухсотых" и еще двое получили тяжелые ранения, уж слишком их позиция в овраге по сравнению с нашей была неудобной и легко простреливаемой. Ко всему прочему я в запарке схватился рукой за ствол собственного пулемёта и, в результате, получил довольно сильный ожёг. Хорошо хоть рука была левая, теперь красуюсь с забинтованной ладонью.
   Уцелевшие гости, кстати, сказали, что дело на нашем направлении обстоят плохо: северяне хорошо вооружены и перегруппированы, откуда-то у них появилось много танков и установок залпового огня.
   9 июня.
   Увы, недавние прогнозы начинают сбываться. Впереди, перед нами в десятке-полтора километров идут жестокие бои - много пожаров и чёрного дыма, это, говорят, горит нефтехранилище после того, как нефтезаводу отработали не то "грады", не то "ураганы". Очевидно, что ничего хорошего нам это сулит: вряд ли наступление Севера обойдёт наш аэродром - скорее, напротив, это одна из стратегических целей противника. Это подтверждает и то, что сегодня возле ВПП разъезжали какие-то вроде как саперы - говорят, что хотят взорвать эту самую ВПП, хотя лично я сомневаюсь, ведь больно много взрывчатки на это потребуется... Да и, потом, кто будет это всё восстанавливать, не может же быть, что мы решили отсюда уйти навсегда?
   10 июня.
   По счастью, сегодня наступило затишье, поскольку наступление нашего противника остановилось в районе Кранокумска, это тот самый город с нефтеперегонным заводом. Пожары там продолжается, ветром гарь тянет в нашу сторону. Обстрелов с утра тоже не было, поэтому рискнул выбраться в центр - то есть в здание аэропорта. Помылся, обработали руку, наложили новую повязку. Вообще, если задуматься, как всё быстро изменилось: ещё полгода назад, до разразившегося кризиса, все жили как ни в чём не бывало, ели-пили, у нас с Жанной родилась Сонечка, ломали копья в социальных сетях, обсуждая, ударит ли Север по нашей Пальмире или, напротив, мы должны вдарить по Северу, и ведь находились чудаки, уверявшие, что и Север и наша Пальмира исторически есть одно целое, а именно - "Северная и Южная Пальмира", и воевать нам это безумие и самоуничтожение, и сколь многие над этим пацифизмом потешались... и где они все теперь? После того, как навалены горы трупов, понятно дело, примирение уже невозможно, но кто думал тогда, всего несколько месяцев назад, что эта война окажется таким безнадежным, тупым и кровавым делом? Когда и впрямь уже не вернёшь всё назад, не поворотишь вспять?
   Вдруг появилась мобильная связь. Хорошо и то, что к нам на "привод" прикомандировали один из новых бэтээров со скорострельной пушкой (правда, всего одним боекомплектом к ней, более таких снарядов почему-то нет во всей округе), а самое главное - исправным аккумулятором! При наличии автомобильной зарядки я умудрился зарядить свой телефон. Хоть и ворчал водитель "бэхи", что мы посадим ему батарею, но от нашего напора деваться ему было всё равно некуда. В результате я позвони домой. Такое ощущение, что Жанна и очень многие в столице вообще не понимают, что идёт война, что мы реально воюем и реально тут умираем. У них там, в столице, почти всё как прежде. Нет только горячей воды. С ума сойти! Конечно, это хорошо, что дома всё в порядке, но лично меня преследует ощущение нереальности происходящего. Словно мы на какой-то ненастоящей, а игрушечной войне. Но ведь кровь и мозги из пробитых черепов вполне себе настоящие? Как это всё совмещается? Да, ещё Сонечка что-то пыталась говорить в трубку. Когда мне пришла повестка из военкомата, она ещё только "агукала", не более того.
  
   Глава ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
   ВЕЛИКОЕ СТОЯНИЕ ИЕРЕЯ МАКСИМА
  
   Было ещё только около семи утра, когда о. Максима разбудил звонок Рема Голышева.
   - Разбудил? - так и сказал тот вместо приветствия.
   - Э-э... почти нет... - ответил Окоёмов, не сразу с спросонок сообразив с кем он говорит. - Всё равно скоро бы поднялся...
   - Это Голышев!
   - Да, спасибо, - не очень осмысленно продолжил диалог о. Максим. - Что-то случилось?
   - Ничего страшного, - бесстрастно продолжил новый глава русского VES, - я звоню пораньше, чтобы всё с вами спланировать.
   - Что всё? - продолжил несколько пугаться Окоёмов.
   - Вы должны обязательно сегодня навестить наше заведение.
   - А что за срочность?
   - Так получилось. Сверху пришло распоряжение начать оформлять на вас допуск. Первичный...
   - А нельзя завтра, а то у меня сегодня никакого просвета?
   - Нельзя. Я должен от вас получить основные документы, вернее их копии, а так же - пару подписей.
   - Какие именно документы?
   - Все, какие у вас есть личные: свидетельство о рождении, паспорт, загранпаспорт, водительские права, пенсионное, медицинский полис, свидетельство о браке, свидетельство о рождении на детей, паспорт жены, все ваши дипломы об образовании... Копии мы можем сделать у нас.
   - Я сегодня днём никак не успеваю... Столько всего спланировано, что ничего отменить нельзя.
   - Давайте вечером!
   - Вечером служба. Стояние Марии Египетской. Я теперь в новом храме возле кольцевой, обычным священником. Пропустить службу не могу. Там настоятель довольно суровый.
   - Ничего, после службы!
   - Служба длинная. Великий канон Андрея Критского!
   - Я вас буду ждать у себя хоть до утра! До встречи!
   Только успел о. Максим натянуть штаны и футболку, как мобильник вновь затренькал.
   - Что ещё? - довольно мрачно буркнул Окоёмов в ответ, думая, что это всё тот же Голышев, который забыл про какой-либо документ или справку.
   Однако в трубке кто-то тяжело дышал и это был явно не Рем Голышев.
   - Батюшка... - наконец, прохрипел телефон.
   - Да!
   - Это вы, батюшка?
   - Да я, я!
   - Правда, это вы? А то я вас не узнала...
   - Да я это, Нина, я...
   - А что с вашим голосом?
   - Ничего. Охрип, может быть, немного...
   - Простыли, батюшка?! Вы себе берегите... Лечитесь. Есть такое средство...
   - Нина, что-то случилось?
   - Ничего, батюшка... Просто, мне кажется, что я умираю...
   - Кажется или на самом деле так?
   - Мне очень плохо, батюшка, я всю ночь не спала... Ужасная ночь... Всю жизнь вспомнила... Все грехи... И вспомнила один, который раньше не исповедовала... батюшка...
   - Да, Нина!
   - Вы должны... приехать... сейчас, сегодня...
   - Но...
   - Обязательно! А то вдруг я умру...
   - Нина, я же вас позавчера причащал... дома... Вы забыли?
   - Нет, батюшка, я не забыла, я вспомнила... тот грех... Старый... И если я умру...
   - Ну что, в самом деле так плохо?
   - Да, батюшка. Я вызвала скорую, но они всё не едут...
   - ...
   - Батюшка...
   - Хорошо, Нина, я заеду, но... чуть позже, а то у меня сегодня еще три соборования...
   - Да, батюшка, я буду ждать, ох, простите, в двери звонят, это, наверное, скорая...
   В двери кабинета-келии о. Максима заглянула Катя:
   - Проснулся?
   - Разбудили!
   - Кофе варить?
   - Обязательно!
   - А кто звонил?
   - Голышев, представь себе. Это мне придётся к нему после вечерней службы пилить со всеми документами!
   - После службы? - Катя огорчилась. - Этак тебя до самой ночи не будет.
   - Угу!
   - А ещё звонила... Нина, ну, ты её знаешь... Просила заехать, хочет исповедоваться.
   - Ты её избаловал! Своим вниманием!
   - Катя, она человек болящий...
   - На голову она, прежде всего, болящая! А все остальные болезни она себе придумала!
   - Но не могу же я отказать человеку в исповеди!
   - Вот именно! Никогда никому не можешь отказать! Вот на тебе все и ездят как на верблюде!
   - Кать... прости... но я сегодня не успею Иринку забрать из школы! У меня еще три соборования на дому в разных местах. В храме подкинули...
   - Ага! Подкинули! - было видно, что Катя совсем огорчилась и даже разозлилась. - Нашли молодого бойца! Будут теперь тебя эксплуатировать! Старослужащие!
   - Ну, не молодого, конечно. Но в храме я теперь у них за новенького. Да ещё после той истории...
  
   Днём, после двух соборований о. Максим почувствовал, что у него и впрямь что-то с голосом: совсем осип, говорить приходилось почти шёпотом. Однако с третьим соборованием вышла и вовсе закавыка: пожилой мужчина был почти без сознания, что-то бормотал, но на вопросы толком не реагировал.
   - Вы хотите покаяться?! - громким шёпотом кричал Окоёмов на ухо умирающему: - Исповедаться? Причаститься?!
   - Давайте я скажу! - твердо заявила хозяйка, по всей видимости жена тяжело болящего, женщина тоже уже не молодая, в цветастом и не очень свежем на вид халате. - Толя! Толя! - громко закричала она. - Батюшка пришёл! Надо покаяться!
   В ответ раздалось неопределённое мычание, из которого о. Максим не мог сделать никаких выводов относительно явно предсмертных желаний болящего.
   - Вообще-то, если человек без сознания, мы не можем его причащать, - робко прошептал Окоёмов. - Так не полагается...
   - Он не без сознания! Он меня слышит! - ответила хозяйка и опять закричала: - Толя, Толя!
   - Он вообще верующий? - вдруг спросил о. Максим.
   - Как и все!
   - Что значит "как и все"?!
   - В храм иногда заходил. Свечки ставил!
   - То есть, крещеный? Крест носил?
   - Ну, точно не знаю. Он про это ничего не говорил. А креста у него никогда не было. Но вы его хотя бы, батюшка, пособоруйте, так ведь принято?
   Всё это Окоёмову было крайне огорчительно, однако уходить пришлось с небольшим скандалом: хозяйка явно на отказ соборовать обиделась, а такого рода скандальные ситуации действовали на о. Максима крайне угнетающе.
   Это и новый настоятель тоже заметил:
   - А ты чего такой мрачный? - спросил он, когда облачался в алтаре перед тем, как начать утреню с чтением Великого канона и жития преп. Марии Египетской.
   - Я ничего, отец Евгений... - почти неслышно просипел Окоёмов. - Голос вот только...
   Митрофорный протоиерей Евгений слегка нахмурился и изучающе посмотрел на подчиненного: тот выглядел вроде как невинно. Ну, типа, вроде не придуривается.
   - Простыл, что ли, отец?
   - Наверное...
   - Тогда молись здесь в алтаре! В храме все равно читать не сможешь. Или, лучше, раз ты теперь немой, пойди народ поисповедуй! Завтра ж преждеосвященная, причастников много будет, так что как раз проредишь там грешника! - и настоятель даже хохотнул, потому как, пусть и простоватое, но чувство юмора ему было свойственно.
   Да и как иначе: в наши дни совсем без юмора долго не протянешь, потому как иначе сожрут со всеми потрохами.
  
   Уже, фактически, за полночь о. Максим пил чай с мёдом и горячим же молоком, но голос толком не возвращался. Катя сидела напротив, обхватив голову руками, но расстроенного вида старалась не показывать, бодрилась, хотя и было заметно, что это даётся ей с некоторым трудом.
   - В общем, все документы, все копии я Голышеву сдал... - еле сипел о. Максим. - Теперь будет мне допуск...
   Катя на эту информацию никак не отреагировала. Похоже, что все эти дела, связанные с VES стали ей неинтересны. Других дел полно. С теми же детьми, как известно, не соскучишься.
   - А как там... Нина? - вдруг вспомнила она. - Жива? Покаялась?
   - Да жива-жива! Что ей сделается? Я когда пришёл, она сидит перед теликом и кофе попивает. Ток-шоу смотрит. Еле оторвалась: говорит, самое ее любимое... как-то оно там называется "Всё в шоколаде"? Ну, не важно... Пришлось ей всё же покаяния ради прерваться...
   - М-да... - сказала Катя. - Эта твоя Нина ещё всех нас переживёт. Зря ты ей дал свой телефон!
   - Ну, Катя, понимаешь, я...
   - Нет, не понимаю! - супруга поднялась и бегло чмокнула о. Максима в лоб. - Пойду я баиньки! И ты давай не засиживайся! Отдыхай!
   - Да... - прошептал Окоёмов. - Мне же завтра с утра исповедовать на службе...
   Так закончился очередной день Великого поста.
  
   Глава ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
   НЕСДЕРЖАННОСТЬ ГЕРОНТИУМА
  
   - В общем, моя дочь разговаривала с этой самой ведьмой!
   - И что они говорили, дорогой мой?!
   - Всё же, любезный Геронтиум, прошу тебя не называть меня так!
   - Да ладно здесь всё равно никого нет. Подслушать нас трудновато!
   - Всё равно, меня это раздражает, ты же знаешь!
   - Ну, хорошо, так о чём у них была речь?
   Великий посвящённый вздохнул и ответил не сразу. Какое-то время он сомневался, стоит ли полностью доверится Геронтию Ному, но, фактически, больше опереться в настоящий момент было не на кого. Геронтиум был единственным, кому Яков ещё мог хоть в какой-то степени доверять. Они сидели всё в том же ресторанчике, в котором периодически встречались и ранее. Только в этот раз Великий посвящённый ограничился чаем в небольшом керамическом сосуде и горкой сухофруктов в керамической же миске. Последние пришлись ему не по вкусу (слишком жестковаты и много сахара), но он лишь морщился, поскольку обращать внимание на такого рода пустяки просто не было времени.
   Геронтиум, глядя на своего собеседника, тоже решил ограничиться лимонадом и сухим печеньем.
   - Я услышал только часть разговора, - продолжил Яков. - Пока я разбирался с Тимуром, пока прокрался дальше в дом через подвал... В общем, эта ведьма втолковывала Ганне, что я ненастоящий правитель Эллизора. Что я - самозванец, который захватил власть неправедный путем, ложью и обманом, с помощью магии и преступлений! Представляешь?
   Геронтий хмыкнул и вдруг начал язвить в ответ. Что на него в этом смысле нашло, он и сам не мог понять, ведь в отношении своего начальствующего друга это никогда ранее не было ему свойственно. Не говоря уже о том, что такого рода поведение вообще опасно, тогда как главный жандарм, пусть и был человеком желчным, осторожность ставил выше всего. А тут, вдруг, что-то случилось, переключилось не в ту степь, если можно так выразиться, да ещё в такой именно что степени, когда Геронтий с внутренним ужасом ощутил: он оговорит то, что недолжно и то, что не хочет, и ничего с этим не может поделать!
   - Ну, мой великий друг, разве это неправда? - сказал он.
   - Перестань же ёрничать, шутник! - удивился Яков, будучи всё ещё в запале от ранее происшедшего и не сразу обратил внимание на поведение главстража. - Ты забываешься!
   - Ладно-ладно... просто у меня сегодня настроение такое. Весёлое... Впервые за много лет чувствую себя гораздо лучше... Так, что еще сказала эта женщина?
   - Гм... Женщина?! Да я её сожгу эту ведьму на медленном огне в чреве Скунса! Она недостойна называться женщиной!
   - Ну, это всегда успеется. Повод мы найдём! Так что же она?..
   - Под конец заявила Ганне, что скоро придёт настоящий правитель Эллизора, настоящий избавитель...
   - Во как?!
   - Да... и зовут его как-то так: Илиоз Освободитель!
   - Илиоз?
   - Да, так!
   - Гм... Странно... Но это что-то напоминает...
   - Вот-вот... подозрительно как-то звучит! Такое ощущение, что я где-то уже это слышал. Или читал. Только не могу вспомнить - где?
   - Кстати, чуть не забыл! - решил выложить дополнительную информацию Геронтий. - Похоже, что твоя дочь раньше встречалась с этой ведьмой в книжной лавке Бальтазара.
   - Ага, да, есть такой... У него раньше Роллан постоянно пасся, хотя я ему и запрещал. Отравил себе ум и воображение всеми этими "Светоносцами" и "Единорогами". Давно надо было уже ввести цензуру и всех этих единорогов запретить!
   - Ну, раньше это было нам не выгодно. А сейчас...
   - Пока тоже не стоит.
   - Может тогда самого Бальтазара под замок?
   - Нет, пока не надо. Лучше ты его обложи со всех сторон. Проследи все связи. А там посмотрим... Может, налог ему какой назначить, чтобы чувствовал, о нем не забыли...
   Помолчали. Геронтиум по-прежнему с некоторым страхом ощущал, что его распирает какое-то странное и непривычное внутреннее веселие, в том числе - желание дерзить Великому посвящённому, уязвить его, посмесмеяться над ним. Нет, это было странно... С чего бы? Всегда главный жандарм относился к Великому магу с почтением, уважительно. Даже тогда, когда Яков ещё не был этим самым Великим да ещё и магом тогда не был, в древние те незапамятные времена. Но ведь и тогда в нём чувствовалось желание и готовность стать, сделаться таковым. Потенциал мага в нём явно ощущался и в молодые лета, вот что! Почему и все вокруг были склонны относиться к Якову уважительно, с опаской, потому как с такими людьми шутки плохи! А уж после пробуждения, за все годы строительства Гранд-Эллизора, какой Яков взял авторитет, никто не мог дерзнуть даже слегка иронизировать рядом с ним. И тут... что же с ним, с Геронтием, случилось? Или что-то случилось с самим Великим посвящённым?
   Поймав себя на такого рода мыслях, Геронтий поперхнулся печеньем и закашлялся. Очень сильно подавился и сильно закашлялся, так что прибежал сам владелец ресторана и принялся аккуратно стучать главного жандарма по шее, против чего тот не возражал, поскольку ощутил довольно большой испуг от всего происходящего - от того, что он может прямо сейчас задохнуться крошками дурацкого печенья, попавшими в его дыхательные пути. А ещё с ужасом подумал, что это может быть ему законное наказание за непочтительное поведение в отношении Якова, Великого мага.
   Тот и впрямь изучающее глядел со своего места из-за стола на кашляющего и хрипящего жандарма. Ещё недавно взволнованный и разгоряченный обнаруженной изменой, Великий посвящённый успокоился, и взгляд его сделался вновь непроницаемым и холодным как лёд. Наконец, он услышал, что именно и каким тоном говорил с ним его главный после покойного Тимура приближённый. И если Тимур явно предал его, то Геронтий только что и в самый неподобающий момент (раскрытия сущей крамолы!) прибегнул к вполне откровенной насмешке. Что бы это вообще могло означать? И на кого теперь, даже в мелочах, даже и в без того скромном быту, можно положиться?
   Вновь и ещё более страшное, чем прежде, одиночество ощутил Великий Посвящённый за столиком небольшого ресторана на одной из улиц самого Гранд-Эллизора. Геронтиум, наконец, прокашлялся и уже что-то хотел сказать, как вдруг с улицы с немалым шумом и в явном подпитии ввалил какой-то здоровяк в форме гвардейской стражи и начал требовать самого крепкого северного эля, который в этом заведении никогда не подавали.
   - Разберись с ним! - коротко буркнул Великий посвящённый Геронтиуму и, поглубже натянув на глаза капюшон, вышел вон.
   Он неспешно шёл по улицам Эллизора по направлению к Дворцу, кутаясь в плащ, хотя ещё был ранний вечер, светло, и почти по-летнему жарко. Но в душе у Якова крепчала зима. Внутри было так холодно, что хоть волком вой. Незаметно для себя он оказался возле изваяния Великого Скунса и довольно долго стоял перед ним, что-то бормоча себе под нос, так что даже привлёк внимание дежурного стража. Да, надо что-то делать. Нужны крайние меры. Но до времени последнего пробуждения нельзя эти меры применять. Правда, судя по всему, уже включился таймер и пробуждение скоро настанет, но до этого момента ещё может пройти несколько недель, а то и месяцев, тогда как хочется действовать прямо сейчас, незамедлительно! Именно так: не-за-медлительно! И тогда... тогда Великий посвящённый покажет всем своим врагам, что такое настоящая ярость, что такое настоящее отмщение! Прочь сомнения! Истинно, они, его враги да и вообще большинство окружающих людишек достойны великой кары! Все эти умники и книжные черви, типа того же Бальтазара! Они, по сути своей бездельники, мнят, что нечто знают и понимают, что им открыто некое ведения. Однако ж никогда сроду не в состоянии что либо осуществить всерьёз, прибегнуть к реальному труду, быть причастными настоящему поту и настоящей крови! Они лишь способны рассуждать о том, как хорошо бы вообще без пота и крови обойтись и насколько достойны порицания те, кто умеют свой пот и кровь (пусть не только свою, да) проливать!
   Хватит, слишком долго он давал им возможность просто жить и даже благоденствовать, тогда как они вовсе недостойны этого! Сытая жизнь и спокойствие развращают! Всякая довольная свинья не имеет и толики верности, предаст в любой момент! Вон, тот же Геронтиум, как вдруг заговорил! Это из него просто вырвалось наружу - то, что он скрывал всё это время! Впрочем, Яков и раньше не обольщался: знал, что до конца на этого жандарма нельзя полагаться, а тут это стало ещё более очевидно. Но, вот, чтобы собственная дочь и верный Тимур так предали его, это он, Великий маг, не вполне ожидал! Не иначе как наслушались всех этих Бальтазаров? Надо же, он, Яков, дожил уже до преклонных лет, а всё еще имеет в душе толику наивности, так получается? Понадеялся, что определённая свобода, отсутствие жесткой цензуры в обществе не развратит само это общество? Нет, так не бывает... Но, вероятно, и хорошо, что это он, наконец, осознал, ведь по-настоящему велик может быть лишь тот, кто не питает никаких иллюзий! Совсем никаких! Стало быть, настало время ему и впрямь прийти в великую силу, наконец-то обрести её! Вот чего ему все эти годы и десятилетия не хватало: избавления от иллюзий!
   Тут Великий посвящённый заметил, что охраняющий Скунса страж уже ходит вокруг кругами, прервал цепь наиважнейших мыслей, метнул на служащего строгий взгляд и неспешно отправился к себе в дворцовые покой, вполне довольный прошедший встречей с Геронтиумом, ведь, истинно, теперь он знал, как действовать дальше.
   Геронтиум же прошедшей беседой с Великим посвящённым доволен не был. Выставив из ресторации подвыпившего стражника, он ещё долго сидел за пустым столиком, размышляя, что крайне напортачил и, похоже, окончательно потерял доверие Великого мага. Разумеется, это было крайне неприятно. Точнее говоря, это было крайне опасно для самого Геронтиума, и как надо действовать в этой ситуации главстраж пока не знал. Впрочем, он тоже был далеко не мальчик и кое-какой опыт по части того, как надо выпутываться даже, казалось бы, из самых безвыходных положений, тоже имел.
  
   Глава ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
   ГВИДО В ЛОВЕРОКЕ
  
   За безвестным отсутствием Роллана верховодить в Ловероке начал Гвидо. Никто особо и не возражал, ведь, очевидно, сын самого Великого посвященного имел на это право. К тому же первоначально сам Великий посвященный дал было команду поставить во главе патруля Гвидо, хотя потом согласился с тем, что у Роллана больше навыков к тому. Правда, теперь Роллан куда-то пропал вместе со своим гостем, и за спиной Гвидо слегка посмеивались и перешёптывались, поскольку он был не только юн, но и в плане управления большим хозяйством заметно бестолков. В свою очередь, кроме скрытых насмешек, это вызывало и некоторые опасения, ведь дурак, облечённый властью, может много чего наворотить, что - того и гляди! - весьма дорого подчинённым обойдётся. Однако никто ничего поделать не мог, поскольку взять на себя смелость как-то нового предводителя укоротить, было просто некому. Может быть, покойному главе большого патруля Артуру такая задача и пришлась бы по плечу, однако тот пал в схватке с волколаком и больше никого, имеющего хоть сколь ни будь сравнимый с ним авторитет, в окрестностях Ловерока не нашлось.
   На следующий день по прибытии в замок Гвидо приказал устроить большой пир, чего никогда в традициях патруля не водилось: большие пиры устраивались не чаще одного-двух раз в год и только тогда, когда выпадала соответствующая праздничная дата или какой иной крайне значимый повод, чаще всего - эллизорское новолетие, да и то не каждый раз, потому как, по мнению Великого мага, до наступления дня Великого торжества, само по себе новолетие не такой уже и великий праздник. Но, раз Гвидо возомнил себя настоящим наместником, пир-таки приготовили, хотя, разумеется, он был не столь уж большим, как настоящий праздничный, но здесь самому Гвидо было грех жаловаться, ведь настоящий больший пир требует времени для подготовки да и куда более лучших припасов, чем в тот момент обладали погреба и кухня Ловерока.
   Тут Гвидо сделал вид, что определённой скромности пира не заметил. Как видно, его вполне удовлетворило кресло главы патруля и довольно хорошее вино, которое ещё окончательно не оскудело в винном погребе, хотя и, по сравнению с былыми временами, его качество и запасы значительно снизились. А как раз к вину юный сын Великого посвященного и высказал неожиданное пристрастие. Точнее, показал, что пить не умеет. Последнее, как известно, для видного, пусть и юного, лица тоже никуда не годилось, ведь кто вообще захочет иметь или планировать какие-либо серьёзные дела с человеком, который даже в легком подпитии способен выболтать любой секрет или вообще склонен нести заметную околесицу. В общем, под парами Гвидо был и вовсе неадекватен. Правда, вдруг вспомнил, что главной досужей темой Ловерока является исчезновение его брата Роллана и незваного гостя по имени Оззи. Таким образом, видимо праздное течение братского ужина была прервано ещё более возвысившим голос Гвидо, который вопросил, знает ли кто-либо куда мог подеваться его родной братец. После довольно длительного совещательного перешёптывания, наконец, нашелся некто, кто имел основания выдвинуть предположение, что Роллан вместе с его гостем отправился исследовать подземелья Ловерока, где, собственно, они и пропали без вести. В доказательство этой версии даже привели полоумного старика в островерхой шапке, который вроде должен был что-то знать относительно подземелий.
   Старик никак не мог понять, что ещё за юнец перед ним, который почему-то восседал в кресле главы "Большого патруля". Старик шамкал и бормотал, порой, что-то и вовсе невнятное, однако-таки вспомнил, что ещё один юнец с мужем постарше недавно уже расспрашивали его относительно того, как именно проникнуть в подземелье, и он им-таки рассказал, да и сейчас ещё помнит, что нужно найти левый проход от центрального в винном погребе, а ключ был в большой пустой бочке возле входа, а вообще он, конечно, уже очень стар и не понимает, что сейчас происходит в Ловероке, потому как никогда такого не бывало, чтобы патруль возглавляли такие юнцы, каковой имеет место быть перед ним сейчас.
   В ответ на эту тираду, уже не в первый раз повторенную, Гвидо явил полную несдержанность, потому что прямо из-за стола метнул в старика тяжелый кубок - метнул довольно метко, рассек старику бровь, так что тот упал, продолжая что-то бормотать, а когда его поволокли прочь из зала, вдруг приосанился и прокричал:
   - Только не трогай "Золотой шар!" Ещё не время! Ни в коем случае не прикасайся к Золотому шару! Вызовешь большую беду, неразумный!
   - О чем это он? - спросил слегка протрезвевший Гвидо.
   Исполняющий обязанности начальника патруля был человек недалекий, хотя и надежный, служил в Ловероке уже не один год и нахвататься местных легенд и историй.
   - Толком никто не знает, - ответил он. - Местная легенда, довольно при этом тёмная. Якобы где-то в глубинах подземных ходов спрятан какой-то "Золотой шар", который, если к нему кто прикоснётся первым, исполнит самое его заветное желание... Ну, сказки, да. Покойный Артур, кстати, в этот шар не верил.
   - Шар, значит? Золотой, значит... Это интересно! - Гвидо вдруг посмотрел на собеседника совершенно трезвым взглядом и заявил безапелляционным тоном: - Завтра идём в подземелья на поиски моего брата! Соберите отряд из нескольких человек и всё, что для этого необходимо!
   С этими словами, оставив подчиненных в полно недоумении, Гвидо отправился в покои, еще недавно принадлежащие Артуру, а ныне отведенные ему, Гвидо, как новому начальнику патруля. Комната, надо сказать, с точки зрения самого Гвидо, была так себе: просторная, но довольно холодная. Большое окно с витражами служило украшением и выходило на северную сторону, где открывался лесистый горный пейзаж, но Гвидо к такого рода красотам был равнодушен. Было в комнате и много книг - целая библиотека, однако, в отличие от своего брата Роллана, новоиспечённый глава патруля до чтения тоже был не слишком большой охотник. Правда, некая тетрадь в кожаном переплете, лежащая на столике с канцелярскими принадлежностями, все-таки привлекла внимание Гвидо - перелестнув несколько страниц, тот понял, что это записки покойного Артура и что, местами, речь идет о том самом Золотом шаре, разговор о которым совсем недавно привлек общее внимание.
   "Интерес к этому "Золотому шару" у посвященного довольно давний и явно неспроста, - писал своим четким, хотя и немного угловатым почерком Артур, - хотя я так и не понял, когда именно и от кого сам посвященный об этом шаре узнал, ведь нигде в основных летописных сводах о шаре ничего не говорится. Вероятно, что некто из хамтов посвященному эту великую тайну поведал. Не исключено, что сам Вогулл послужил этим источником? Но если то так, то у хамтов должен быть какой-то серьёзный мотив вовлечь посвященного в эту тайну, ведь на самом деле хамты не только не болтливы, но и в принципе не будут без особой надобности разглашать что-либо касающееся их святынь и секретов, если только они не придут к выводу, что иной человек уже каким-то образом с той или иной их святыней связан. Мало того, если эти хамты вдруг решат, что судьба их святыни, места, священной горы или рощи оказалась зависима от другого человека, пусть даже чужестранца (такое редко, но почему-то бывает), они сделаю все возможное, чтобы благоволением этого человека обязательно заручиться. Похоже, что наш Великий посвященный по каким-то причинам в числе этих людей и оказался. Не могу знать, как и почему это произошло, но сей значимый факт надо обязательно иметь ввиду, об этом не забывать".
   "Вот тебе и раз! - подумал Гвидо, ознакомившись с частью записок Артура. - Поучается, папаша мой и в этой истории успел наследить?"
   Ну, ничего, в данном случае он, Гвидо, опережает самого Великого посвященного. Не исключено, что найти "Золотой шар" суждено именно ему, сыну посвященного! И тогда - вопрос, кто еще оставит больший след в истории Эллизора.
  
   Глава ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
   ФЛЕЙТА ЧУЖЕСТРАНЦА
  
   Заблудились они вскоре после того, как, вместо возвращения в замок, решили обследовать боковое ответвление, из которого явно тянуло свежим воздухом. Однако, несмотря на присутствие сквозняка, никаких близких выходов на поверхность не оказалось - хуже того, тоннель стал разветвляться и, фактически, превратился в целый лабиринт прежде, чем они сообразили, что надо оставлять какие-то метки.. Факела к тому времени уже прогорели, остались свечи, но и их запас был ограничен, поэтому огонь пришлось экономить, тогда как искать выход из лабиринта всего лишь с одной горящей свечой дело не слишком вдохновляющее. В общем, они довольно скоро выдохлись. И если Роллан в силу присущего юности легкомыслия не сразу понял, насколько трудна и опасна ситуация, в которую они попали, то Оззи заметно посуровел.
   - Привал! - сказал он, когда стало ясно, что они окончательно заблудились. - Надо прикинуть, сколько у нас воды, еды и свечей. Нужна строгая экономия, иначе погибнем!
   Роллан в ответ промолчал, потому что не знал, что тут можно сказать. Еды, воды и свечей - всего оказалось не так много, как хотелось бы.
   Оззи, осматривая имеющиеся запасы, снял плащ и тщательно проверил все карманы и даже складки, однако ничего полезного, сверх уже имеющегося, не нашёл. При этом из-за ворота его рубахи выскользнул тонкий кожаный ремешок, к которому был прикреплён небольшой духовой инструмент. Перехватив удивлённый взгляд Роллана, Оззи спрятал инструмент обратно под рубашку и сказал:
   - Это флейта... Подарок одного друга... - и добавил не очень понятное: - Надеюсь, она нам здесь не понадобится...
   Роллан хотел было спросить, что именно это означает, но почему-то не решился. Слабый свет свечи трепетал на лице Оззи, и выглядело это лицо очень суровым. Роллан даже подумал, что его спутник напоминает ему одного из тех героев, о которых он так любил читать в древних героических сказаниях.
   - Если не найдём воды, то долго не продержимся, - заметил Оззи.
   - Сыро... вода должна где-то быть, - сказал Роллан. - Вообще Ловерок славится своими источниками и ручьями.
   - Странно... Раньше я ничего не слышал про Ловерок, - задумчиво произнёс Оззи. - Известно было, что за долиной Фарран лежат дикие северные земли, но такого названия как... Ловерок, никто в Эллизоре не употреблял.
   - А сколько лет ты провёл у таллайцев?
   - Десять... да, десять... За это время так не могло всё измениться. Тут что-то не то...
   - Мой отец... а он всё же Великий посвящённый... говорит, что скоро наступит время Великого торжества, когда все тайны раскроются...
   - Какие тайны?
   - Тайна времени в том числе. Он говорил, что много-много лет назад произошла какая-то катастрофа из-за чего границы между Эллизором и другими странами перестали быть проходимыми. И это как-то связано со временем.
   - Со временем? А сколько именно лет назад случилась та катастрофа?
   - Точно не знаю. Но не десять лет назад. Может быть, сто. А может быть и больше ста лет. Никто точно не знает.
   Даже при слабом свете свечи Роллан заметил, как исказилось лицо его спутника.
   - Этого не может быть! - словно бы простонал Оззи. - Не могло пройти столько лет! Если это так, то все уже умерли! Все!
   Возникла довольно продолжительная пауза. Свеча догорала и Роллан был вынужден зажечь новую.
   - Почему же тогда я жив? - услышал Роллан и понял, что вопрос адресован вовсе не ему. Да он и не знал, что на него ответить.
  
   Потому они довольно долго стояли возле очередного разветвления подземной штольни, решая, куда именно повернуть.
   - Ладно, идём туда, откуда сильней сквозит, - решил Оззи, присматриваясь к пляшущему пламени одной из последних свечей.
   Затем они шли неопределённо долго, так что Роллан потерял счёт времени, а Оззи явно начал терять силы куда быстрей своего более юного спутника. К тому же он стал сильней хромать, хотя лёгкая хромота была заметна и ранее. В какой-то момент штольня, которой они следовали, резко сузилась, и Роллан даже испугался, что сейчас впереди обнаружится тупик. Однако вместо тупика они оказались в более просторном коридоре. Этот проход имел правильную четырехугольную форму и, по всей видимости, был сложен из каких-то явно искусственного происхождения плит, и тут же по стенам потянулись жилы и сплетения большого количества проводов и кабелей.
   Оззи в задумчивости потрогал одну из таких жил:
   - Не исключено, что мы в районе Маггрейда, - заметил он. - Только в Маггрейде в былые времена могло быть столько электричества и проводов к нему.
   - Надо найти выход на поверхность! - воскликнул Роллан.
   У него вновь окрепла надежда, что они выпутаются из этой опасной истории. Он всё еще воспринимал всё происходящее, как настоящее приключение, а не авантюру, которая легко может стоить им обоим жизни. Что делать, как известно юность, порой, до самого конца не верит, что та же война есть война, на которой убивают всех подряд, невзирая на возраст, а те или иные опасные обстоятельства, стихии, даже если нет войны, также могут нести смерть для любого из представителей человеческого рода.
   - Наверное, надо, - усмехнулся в ответ Оззи. - Но разве ты никогда не слышал про Маггрейд и что с ним произошло?
   - В сказаниях говорится, что некий Великий маг построил там Башню мира, но что-то не рассчитал и она рухнула. При её падении погиб весь Маггрейд.
   Оззи кивнул:
   - Ну, что-то вроде того... Только эта башня не просто рухнула, она взорвалась вместе с атомным реактором. После этого взрыва и началось то Великое разделение, о котором ты и говоришь.
   - Да об этом я тоже читал... И второе светило в небе появилось тогда же?
   - Да, точно. До падения Маггрейда этой дуги не было!
   - Да, дела... А ведь это была эпоха настоящих героев! - не удержался Роллан от вздоха. - Как я мечтал в детстве попасть в то время! А что такое атомный реактор?
   Оззи только хмыкнул, достал из кармана одну из последних свечей и зажег ее от огарка догорающей.
   - Делать нечего, попробуем найти ход наверх, - сказал он. - Хотя неизвестно, что нас там ждёт...
   Спустя несколько минут они обнаружили в одном из боковых ответвлений-тупиков железную винтовую лестницу, которая была крепкой на вид и даже ржавчина её почему-то не коснулась.
   - Я пойду первый! - выдохнул Оззи.
   Роллан попытался возразить, потому как вид у его спутника был и вовсе не очень: кожа на лице сделалась какого-то неживого серого цвета, а каждое движение, которое приходилось совершать при подъёме, Оззи осуществлял словно бы в задумчивости, замедленно. При этом он почему-то выпростал из-под рубашки и плаща флейту на кожаном ремешке и теперь сжимал её левой рукой, хотя это и явно мешало ему подниматься быстрей. Выглядело это довольно странно и смущало Роллана, но он так и не нашелся, что можно на всё это сказать или возразить. В конце концов они поднимались наверх, а Роллану так осточертели все эти подземелья, что любая открытая земная поверхность, какие бы опасности она не скрывала, казалось куда более желанной.
   Однако Роллан вскоре убедился, как обманулся он в своих ожиданиях. Винтовая лестница и впрямь привела их наверх. Вероятно, ранее здесь был какой-то склад или ангар, но по причине былого катаклизма все было разрушено и теперь представляло собой разрозненную груду торчащих в разные стороны обломков каркаса довольно большого помещения. Под одним из этих лежащих под углом к поверхности земли обломков и скрывался ведущий вниз проход вместе с винтовой лестницей. По всей видимости была ночь, но пространственно-временная дуга исправно цвела и здесь, освящая любую ночь и делая её "белой" или, иначе говоря, "светлой".
   Довольно долго они сидели на одном из мелких обломков, даже не потрудившись смести с него пыль, и старались прийти в себя, перевести дух. Воздух был куда как посвежей, чем внизу, под землёй. Правда, не ощущалось почти никаких запахов. Ни влагой не тянуло, ни зеленью, не было слышно пения птиц, даже легкое дуновения ветра их не касалось. К тому же стояла тишина, которую проще всего было назвать мертвой. Роллан обратил внимание, что Оззи стало получше: по крайней мере цвет лица перестал быть таким землистым, как несколько ранее, теперь он был просто бледным.
   - Здесь что-то не так, - прошептал Оззи. - Мне это не нравится. Такой тишины просто не бывает!
   Он поднялся. В одной руке он сжимал вынутый из ножен меч, а в другой - всю ту же флейту.
   - Оззи! - не удержался-таки Роллан. - А зачем тебе сейчас эта флейта?
   Оззи смерил его взглядом, в котором сквозило непонимание: мол, о чём ты вообще говоришь, зачем спрашиваешь? И вообще Роллану показалось, что Оззи не узнает в нём своего спутника, словно в первый раз видит. Это было страшновато.
   - Это флейта Чужестранца! - сказал Оззи почти шёпотом. - Это наша единственная надежда!
   И молча двинулся наружу, за пределы развалин. Роллан понял, что надо осмотреться на местности, невозможно взять и просто спустится обратно вниз, не узнав, что делается наверху, не попытавшись найти воды и каких-либо припасов, пусть даже эта попытка и может скрывать в себе смертельную опасность. Ещё недавно сам Роллан рвался бы вперёд, но сейчас он вдруг всей кожей ощутил, что окружающий мир, в который они только что поднялись из-под земли, и впрямь таит в себе нечто смертельно опасное - и в такой степени, в какой, как правило, простому же смертному никогда в большинстве случаев обыденной жизни не приходится ощущать.
   Наконец, они поднялись на небольшой холм рядом с развалинами ангара. Под ногами не было привычной травы - почва была каменистой, кое-где попадались похожие на растительность колючки, сплетённые и связанные между собой стеблями, больше похожими на тонкую проволоку. Каждый шаг поднимал в воздух мелкую пыль, не имеющую запаха, но быстро забивающуюся в нос и горло. Роллан несколько раз непроизвольно чихнул, после чего Оззи глянул на него с осуждением: звук был слишком громким и разносился явно далеко вокруг. Ничего хорошего на холме они не обнаружили: те же колючки, та же пыль, никаких признаков воды - ни ручья, ни луж. Даже - никаких предметов, связанных с былой человеческой деятельностью, за исключением остатков какой-то довольно большого диаметра металлической трубы, почти полностью проржавевшей и начавшей на глазах рассыпаться, когда Роллан пнул этот предмет ногой.
   Несколько в отдалении, через небольшую пологую долину, лежала серая груда холмов, в которой присутствовали очертания чего-то искусственного или имеющего рукотворное происхождение. Похоже, что это были развалины большого города, богато укрытые пылью и успевшие зарасти той самой колючкой, которая сейчас пробивалась у Оззи и Роллана под ногами и которая на имеющихся перед их взорами развалинах по каким-то причинам дала гораздо большие всходы и рост.
   - Что? Это и есть Маггрейд? - не выдержал Роллан.
   - Не знаю. Наверное... - хмуро ответил Оззи, продолжая озираться по сторонам. - Ничего не узнать. Похоже, что очень много времени здесь прошло. Хотя рельеф местности похож... Но всё мертвое. Даже маггрейдского кустарника нет. Даже этих кустов нет! Надо же!
   В голосе Оззи, впрочем, не звучало большого удивления или сожаления, как будто он говорил об этом с некоторым удовлетворением. Это в свою очередь поразило Роллана.
   - И не жалко... этот Маггрейд?
   - Он был другим... - мрачно заметил Оззи. - Это всего лишь развалины. Очень старые развалины... Что было, то прошло, кануло... К тому же Маггрейд был жесток, очень жесток. Поэтому и заслужил свою участь. Заслужил забвение.
   Роллан ещё с большим удивлением глянул на Оззи: тот говорил так, как будто бы имел право на эти слова, на эту беспощадную оценку. Иначе сказать, говорил, как имеющий власть так говорить. И Роллан понял, что ещё толком не знает своего спутника. Почувствовал, что тот внутренне куда старше и сильней своего видимого возраста. И хотя, вероятно, это был не совсем подходящий момент, Роллан не выдержал:
   - Слушай, Оззи, ты говорил, что был здесь раньше, в Маггрейде, но как ты вообще в нём оказался и как спасся из него?
   Оззи ещё раз огляделся вокруг. Было по-прежнему тихо мертво.
   - Да, это уже давняя история, - наконец, со вздохом сказал он. - Это было ещё до всякого Разделения. Мне пришлось стать в Маггрейде гладиатором, так получилось не по моей воле, а потому что я был вынужден подписать контракт, чтобы спасти Беллу, чтобы они отпустили её домой, в Эллизор...
   - А кто такая Белла?
   - Белла? Это моя невеста... - Оззи помолчал и продолжил: - Ну, вот... В Маггрейде как раз строили Тот-Башню, нужно было много железа, поэтому снарядили экспедицию в зоны, сохранившиеся после мировой войны, за оставшейся там техникой. В такой зоне я нарвался на "зелёнку" и мог бы уже погибнуть, если бы не Корри. Он меня спас уже не в первый раз и перенёс в Эллизор к отцу и Белле, но "зелёнкой" мне успело зацепить ноги, отсюда и раны на ногах, они иногда до сих пор дают о себе, знать я долго был без сознания тогда...
   - Кто такой Корри?
   - Корри это гипер-орёл, мой друг с детства. Не знаю, жив ли он сейчас...
   - А что было дальше?
   - Дальше... э-э, кажется дальше "зелёнка" подобралась к самому Эллизору и началась эвакуация в Лавретанию... По дороге посол Маггрейда какой-то Болфус похитил Беллу... Я гнался за ним на коне, но потом в меня, кажется, стреляли, убили лошадь. Дальше я помню плохо, какое-то время шёл пешком, потерял сознание. В общем, когда я очнулся, то оказался уже у таллайцев в семье одного купца, который сам в то время бежал из Маггрейда и подобрал меня по дороге. Некоторое время я служил ему, потом пошел добровольцем в их боевой легион, воевал на море, на островах, был в плену в Непуре, там были долгая война, всего не расскажешь. Чудом уцелел, наверное, только потому, что один из вождей вождь Непура хотел женить меня на своей дочери, так что мне пришлось бежать, хотя она и была очень красивой...
   Тут Роллан заметил, что взгляд Оззи как-то затуманился, вероятно, ему было нелегко вспоминать о прошлом.
   - Да, она была очень красивой, - повторил Оззи, - но я думал о Белле, я не мог забыть её, надеялся, что она жива... И несколько раз я пытался вернуться в Эллизор, но как ты сам знаешь, это было невозможно. Только сейчас удалось, в последний раз. Мне казалось, что прошло лет десять... Да, не больше... А ты говоришь, что сто... В общем, я потерял Беллу, не смог её спасти... Значит, потерял навсегда...
   Вероятно, за этим разговором они несколько утратили бдительность, потому что где-то в стороне под холмом в небольшом овражке раздался глухой и короткий вой, а затем - рычание, которое тоже было не очень продолжительным, но говорило о совершенно конкретной и быстро надвигающейся опасности.
   - Ну, вот, что и следовало ожидать, - проговорил Оззи с ледяным спокойствием. - Теперь нам так просто не уйти!
   Роллан молча вынул из ножен свой меч, осмотрел его, потом вложил обратно и достал из-за спины притороченный там ранее арбалет.
   - Этим ты этих волколаков не возьмёшь! - пробормотал, глянув на Роллана, Оззи и покровительственно тронул его за плечо: - Идём! Если будет заваруха, ни в коем случае не лезь вперёд! Если меня сразят или сомнут, беги вниз, не вступайся!
   - Ещё чего! - со всем пылом возразил Роллан. - И не подумаю бежать!
   Оззи лишь вздохнул.
   - Иногда лучше не умирать всем вместе, пусть даже это и выглядит доблестно. Бывают случаи, когда больше смысла, если кто-то остался в живых.
   - Зачем здесь жить? - не унимался в ответ Роллан. - Зачем вообще жить в мире, где честь и доблесть не имеют никакого значения?
   Ответить на эту тираду Оззи не успел: там, куда они направили свой бег, среди развалин ангара, скрывающего лаз с винтовой лестницей, прямо на их пути появился самый настоящий волколак. Этот зверь был почти таким же, как и при первой встрече Роллана с Оззи, если не ещё крупнее. Но тоже - черно-серый, с бурыми подпалинами и люто горящими глазами. Вероятно, в предыдущий раз Роллан не успел вполне оценить этот хищный звериный взгляд, но теперь на это было время: зверь пока не двигался, словно оценивающе рассматривая неожиданно появившуюся добычу. Да, взгляд волколака был беспощаден, абсолютно беспощаден, вот что ощутил Роллан при новой встрече с этим монстром. А ещё почему-то ему на ум пришёл совершенно лишний, применительно к данной ситуации, вопрос, а чем здесь питаются эти самые волколаки, если тут нет никакой вообще живности? - уж больно виду у этого зверюги был откормленный, даже лоснящийся. Да уж, странно, неужели у некоторых видом нечисти вид может быть именно таким: вполне сытым - и убивают они не из желания насытится, но просто из желания убивать?
   Сзади, со стороны холма, с которого они только что спустились, донесся ещё один рык. Роллан резко обернулся, тогда как Оззи лишь слегка повернул голову: ещё два не меньших размеров волколака медленно спускались с вершины холма. Таким образом они легко взяли в кольцо свою потенциальную добычу, шансов уцелеть у которой в таком случае просто не было. И Роллан понял это со всей очевидностью: даже, если бы волколак был один, при всём бесстрашии и опытности Оззи, учитывая, что оба они ослабели после блужданий в подземелье без пищи и воды, вряд ли бы они смогли победить эту зверюгу вовсе без пролития собственной крови, тогда как любая рана в их обстоятельствах была бы фатальной. А уж в схватке с тремя волколаким, понятное дело, надеяться на победу было просто безумием.
   Роллан осознал всё это и ему захотелось что-то успеть сказать Оззи, признаться, что он ни о чём не жалеет, поблагодарить, дать понять, что даже рад умереть вот так, в настоящей схватке, можно сказать, что и героем. Однако Оззи прервал его готовящийся вырваться наружу страстный и предсмертный монолог тем, что вложил свой меч в ножны, крепко сжал правой рукой плечо Роллана и сказал всё с тем же ледяным спокойствием:
   - Если я упаду без чувств, ни в коем случае не оставляй, не бросай флейту!
   Роллан растерянно замолк, а волколаки уже, казалось, готовы были одновременно броситься на добычу, как вдруг Оззи коротко взмахнул рукой, приложил флейту к губам и заиграл, можно сказать, что запел. Да, эта игра показалась Роллану именно что песней - негромкой, но исполненной вместе и великой радости и великой скорби, чего Роллан вообще никогда не слышал, хотя и, будучи воспитан при дворе своего отца, был не чужд определённой музыкальной грамотности и даже сам умел играть на клавикорде. Однако зазвучавшая среди пустыни Маггрейда песнь была именно что не похожей ни на что из ранее слышанного Ролланом - скорей всего, эта песнь даже и не включала в себя никакой чётко определённой мелодии или искусственной гармонии, она была выше любой мелодии и музыкальной мелодии же, потому что умудрилась включить в себе всё это, а может быть даже и не включить, а объять всё это, оставаясь в самой себе чем-то потаённым и недостижимо высоким для понимания обыденного слуха. Роллан, внимая этой песни, почему-то непроизвольно закинул обратно за плечи арбалет, сжал рукоятку меча, покоящегося в ножнах, но не стал извлекать его для предстоящего смертельного боя, и уже видел перед собой не горящий ненавистью взгляд волколака, но что-то или кого-то совсем другого, какого-то незнакомца, удивительно красивого, но красивого не обычной земной красотой, совсем иного и чуждого этому миру, однако же одновременно с тем самого близкого и родного, общения с которым всегда искала душа, всегда жаждала этого.
   Когда песнь неожиданно оборвалась и Роллан пришёл в себя, то волколаков рядом не было - они словно испарились, хотя следы их лап и когтей были видны возле ангара и на пыльной почве вершины холма. А возле ног Роллан, крепко сжимая в левой руке флейту, навзничь лежал Оззи. В первый момент Роллану показалось, что тот умер, но, склонившись над ним, он ощутил слабое дыхание своего потерявшего сознание друга. Прежде чем взвалить его себе на плечи и, собирая последние силы, двинуться в сторону спуска в подземелье, Роллан осторожно взял в свои руки флейту и, сняв с Оззи ремешок, повесил её себе на шею.
  
   Глава ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
   ГВИДО И "ЗОЛОТОЙ ШАР"
  
   Начальник отряда взял с собой еще пятерых хорошо вооруженных патрульных. Немало для подземной экспедиции. Гвидо этот выбор одобрил. На самом деле в глубине души он был трусоват и знал об этом. Потому и хорохорился, потому встревал в разного рода истории и переделки, поскольку внутреннее желание эту самую трусоватость как-то преодолеть было одним из основных жизненных мотивов юного Гвидо. Если бы он знал, как он в этом похож на своего отца! Однако Великий посвящённый никогда о себе ничего подобного не рассказывал и не давал повода в чем-либо подобном его заподозрить, поэтому Гвидо и не пытался искать в отце прямой поддержки и совета в этой своей беде. Отец вообще никогда не был искренен и откровенен, он вообще всегда что-то в себе таил и скрывал. Гвидо ничего с этим поделать не мог, поскольку отец, в принципе, таинственен и непреступен, а уж подозревать его в малодушии и страхах, тем более не имелось оснований. А вот кому Гвидо явно завидовал с самого раннего детства, так это своему старшему брату Роллану.
   Разница между ними всего в один год, но какова эта разница! Гвидо подозревал, что Роллану вообще не знакомо чувство страха - такой он всегда твердый, невозмутимый, отважный. И весёлый. Хотя тоже в меру, какая и нужна, чтобы излишняя веселость не повредила авторитету. Ну, чтобы не показаться веселым юродивым. Бездумно весел может быть любой простолюдин, а вот человек высокого происхождения не может позволить себе выглядеть бездумным весельчаком. И Гвидо знал о себе, что этого он тоже вполне не умеет. Ну, не умеет держаться истинным аристократом! Его постоянно куда-то сносит. Или в страх, или в дурацкую весёлость, или в бездумное и опасное бесстрашие, которое на самом деле является оборотной стороной той же трусости, попыткой её преодолеть с наскока. О, если бы благородная отвага была бы просто свойственная Гвидо, как тому же Роллану, как бы он этим даром легко распоряжался, как элементарно был бы счастлив, вот что, какой всё же парадокс, что они с Ролланом сыновья одного и того же отца - и такие разные! - и разница эта была явно не в пользу Гвидо.
   И, увы, он был всё же не такой дурак, чтобы не осознавать всё это. Да, он тоже в детстве почитывал те же сказания, что и его старший братец, но почему-то те же персонажи и образы так не увлекали его, не заставляли гореть сердце и воспарять мечтами, что и он когда-либо сподобиться такой же героики, таких же приключений и подвигов. Скорее наоборот, с холодным сердцем Гвидо воспринимал то, что так радовало и вдохновляло Роллана, он безуспешно пытался убедить себя, что всё это ему тоже по нраву. Нет, не то, что он был совсем равнодушен к тому, что связано с войнами, приключениями, победами над злом и вообще злыми существами, но почему-то у него, Гвидо, сразу возникал вопрос: а какова цель, каков смысл во всём этом? Если, допустим, один из светоносцев в одной из саг побеждает верховного дракона Гуркха, а сам при этом тоже героически погибает, будучи в последний момент опалён драконьим пламенем, в результате чего теряет не только возможность властвовать в собственном королевстве, но и саму жизнь, то какой вообще для него самого в такого рода подвиге смысл? Ну, да, как скажут многие, это уже сам по себе героический пример, способный вдохновить на подвиги и многих других, светоносцам подобных... Однако Гвидо всегда казалось, что сам по себе подвиг, исполненный полного самопожертвования, может быть и хорош для древних легенд и сказаний, но в обыденной практической жизни как-то не очень пригоден для того, чтобы саму эту жизнь продолжать. Разумеется, в самой этой жизни, увы, есть необходимость для труда, а то и подвига, для определённых, порой, и серьёзных усилий по её же, жизни, осуществлению, однако, опять же, преждевременная смерть, скорее, жизни противоположна, чем прямо созидательна.
   Ещё Гвидо хорошо понимал, что достаточно часто речь идёт о власти и больше ни о чём. Даже в отдельной семье борьба за власть может быть весьма и весьма ожесточенной. Что уж говорить о дворцах, кланах, княжествах и королевствах! Там вопрос о власти всегда является наиглавнейшим, каким бы флёром героических сказаний кто-либо не старался всё это дело священной борьбы за трон замаскировать. Только полный тупица может наивно полагать, что вокруг того или иного трона не будет борьбы, интриг, смертей. Хотя, быть может, братец Роллан, пусть и не тупица, однако настолько болен идеями благородной героики, что и пребывает на этот счёт в наивном романтизме. Будь Гвидо вообще статью и характером покрепче, ему всё это было только на руку - вероятно, тогда он мог бы своего старшего брата (и не только его!) вообще не опасаться, умело манипулируя его собственным романтизмом. Однако ж самому Гвидо для этого чего-то явно не хватала - авторитета, твёрдости, воли... или ещё чего-то, а чего именно он и сам до конца не мог сформулировать. Ну, проще сказать, правда может в том, что просто жидковат был Гвидо от рождения, и попробуй своими силами это в себе переломи, тем более, что он сам, понимая, что многого ему не достаёт, всё же окончательно со своей недостаточностью смириться не мог. Да и, собственно, двигаться в другом направлении было некуда: если ты сын самого Великого посвященного, то вряд ли получится уйти просто в частную жизнь, женится, там, к примеру, на простолюдинке, жить где-нибудь на отшибе, заниматься каким-либо промыслом, это не реально да и не интересно. Тем более, что сам отец в последнее время твердил, что близится день Великого торжества, когда от всех разумных и вменяемых людей Эллизора потребуется полная мобилизация всех же сил и умений. И тут Гвидо чувствовал, что, если папаша не шутит, и вскоре наступит новая эпоха, то лучше вписаться в неё не клоуном или юродом, а вполне дееспособным и власть имеющим господином. Разумеется, претендовать, к примеру, на место собственного отца, пусть тот и был далеко не молод, он и помыслить не мог, но тогда, стало быть, надо хотя бы чем-то засвидетельствовать собственную дееспособность уже не мальчика, но настоящего эллизорского мужа. Пусть пока большинство вокруг и не воспринимаю Гвидо всерьёз.
   Ничего, тут имелось и некоторое преимущество! Будь Гвидо человеком со всеми наличествующими слабостями и простачком, не понимающим своих слабых мест, то и взять с него было бы нечего, у клоунов какая вообще перспектива? Однако младший сын посвященного клоуном всё же не был. Некоторые задатки юродства, да, присутствовали, но, к счастью или не счастью (кто бы знал?) самого Гвидо, определяющим в нем было стремление к власти, к подчинению других. Он очень хотел этому научиться, несмотря на свою внутреннею хлипковатость и подверженность тем или иным страхам. В этом смысле в нём скрывался крайне опасный человек, присутствие которого в юном облике Гвидо мог различить далеко не каждый. Впрочем, опять же, это было даже на руку Гвидо: пусть считают за дурачка высокого происхождения, ну да, за недалекого такого и на многое не способного, а оно ведь на самом деле ещё в той или иной ситуации надо посмотреть, как повернётся, потому как на самом деле Гвидо не такой уж и дурак и мечом может владеть не хуже своего старшего брата по причине того, что в детстве у них был один учитель фехтований - лучший в Эллизоре мастер этого дела.
   Да, держать в руках меч Гвидо умел. Правда, он знал, что одного этого умения недостаточно. По крайней мере для того, чтобы достичь в этом мире определённых высот да ещё и самому уцелеть. А последняя задача, увы, самой непростой и является. При том, что это и не проблема одних только лиц высокого происхождения - будь ты простым молочником или бесхитростным наёмником - тоже ведь ничто не гарантируешь, что однажды не падёшь от острия меча, если все обстоятельства вокруг тебя повернуться таким вот коварным образом. Это только на первый взгляд может показаться, что каким-нибудь там простолюдином быть проще и безопасней, тогда как высоких лиц в их дворцах подстерегает куда больше опасностей и интриг. Оно, может быть, до какого-то момента и безопасней быть простаком в народных же низах, но никакой гарантии, что тебя однажды не переедет телега, всё равно нет. Да и выбора особого нет. А вот у Гвидо выбор был. Пусть он и кажется многим юным простаком, но про себя-то он знает, что это не совсем так. Это, скорее, видимость. Научиться бы ещё владеть собой. Что-то ему подсказывало, что его собственный отец много чему за свою жизнь научился. Вряд ли он с юных лет обладал врожденным мужеством и хладнокровием - скорее всего, это уже приобретённое. Иногда в Великом посвященном проскальзывало нечто, ну, надо признать, далеко не совершенное. Кому, как не родному сыну это знать? Испуг, мимолётный страх, тщательно скрываемая (но всё равно не до конца!) истеричность - это явно в характере отца таилось! - но ведь как-то ж умудрился он всё это скрывать, а видимой основой сделать совсем другие черты, которые внушали другим людям истинный страх и даже благоговение. Только делиться с детьми, как этого можно добиться, судя по всему, почему-то Великий посвященный не спешил.
   Ничего, придётся учиться самому! Используя те или иные случаи и возможности. Вот теперь одна такая представилась: Гвидо всем сердцем чувствовал, что вся эта история с пропавшим Ролланом, его таинственным гостем и каким-то чудесным Золотым шаром - не случайна. Это судьбоносное происшествие! По крайней мере, для него, для Гвидо, должно стать таким! Поэтому он хоть и не шел впереди отряда, предоставив эту честь одному из опытных стражников с большим факелом, но мысль его летела впереди и устремлялась... к "Золотому шару". Почему-то Гвидо сразу поверил словам того безумного старика, в которого запустил тяжёлым кубком. Да, чуду должно быть место в жизни. Настоящему спасающему от обыденности и неразрешимых проблем в этой обыденности чуду. Пусть редкому, пусть всего лишь раз в жизни, но - такому, каким грех пренебречь, чтобы потом не остаться у разбитого корыта и не кусать все оставшиеся дни свои собственные локти. Поэтому, в нужный момент надо уметь рисковать. Вдохновенно рисковать. И не так, как к этому способен тот же Роллан, готовый рисковать ежечасно. Нет, такой бездумный риск не имеет смысла. Нет, не риск ради риска, и даже - не хвалёное упоение в бою, которое подсказывает, как именно в решительной схватке себя и вести. Упоение это так называемое в бою, там, может всё равно сослужить плохую службу и даже лишить головы, если им слишком увлечься. Однако определённое вдохновение всё же, порой, должно иметь место, когда оно направляет тебя к нужной цели, влечёт к тому, что поднимет тебя гораздо выше, чем ты это мог бы проделать с помощью одних только собственных человеческих сил.
   Именно в словах о "Золотом шаре" того не вполне адекватного старика Гвидо ощутил некое неведомое ему ранее упоение, великую надежду, что ему, наконец-то, выпал шанс преодолеть свою естественную ограниченность и стать кем-то, кто готов не бездумно сложить голову в героическом поединке с каким-либо драконом или волколаком, но тем, кто способен истинно подняться на вершины власти и там уже управлять общими человеческими судьбами, будь то Гранд-Эллизор или ещё какое современное княжество. Это ясное упоение и влекло его среди подземелий Ловерока навстречу судьбе, то есть - "Золотому шару". Гвидо явственно ощущал, что шар существует, его можно найти и что это не просто кусок золота, но - нечто и впрямь чудесное, исполненное великой магической силы.
   И они нашли этот шар - причём, потратив на путешествие в подземельях не так много времени, поскольку никуда не уклонились и не встретили никаких препятствий на своём пути (откуда же Гвидо мог знать, что имевшие быть препятствия уже были сняты его братом вместе с Оззи). "Золотой шар" так же словно парил посреди небольшой залы, хотя и было видно, что основанием он касается пола. Гвидо стоял ближе всех, остальные столпились сзади, понимая, что только у сына Великого посвященного есть право в данной необычной ситуации выступить вперёд и вообще принимать какие-либо решения.
   - Так... - сказал Гвидо и обернулся с некоторым трудом. С трудом, потому что не мог так просто оторвать взора от вожделенной находки. В то же время он желал, чтобы его голос в эту судьбоносную минуту звучал твёрдо и внушительно. Увы, Гвидо чувствовал, что его голос предательски дрожит.
   Вид у остальных был тоже вполне завороженный, так что, похоже, никто не обращалособого внимания на качество голоса юного предводителя.
   - Так... - повторил сын Великого посвященного. - Шар здесь. Золотой... Тот самый? - почему-то добавил он, понимая, что это глупое вопрошание: шар был, что называется, налицо, и вряд ли в этих подземельях мог быть какой-либо ещё шар столь необычного и внушительного вида.
   Все несколько подавленно молчали, потому как говорить было нечего. Шар, чудесный шар - стоит на месте, как вкопанный. Никуда не катится. Цвет матовый, не блестящий, но какой-то густой, насыщенный. Убедительный цвет. И ещё такое ощущение, что от шара идёт легкое, но уловимое тепло. Возможно. Точно сказать никто не мог.
   - Ладно... - выдавил из себя Гвидо.
   И поразился будничности происходящего. Да, вот он этот шар. Легенда гласит, что, если кто прикоснётся к нему, то получит исполнение самого заветного желания. Пусть так. Почему бы и нет? Значит, надо прикоснуться-таки? Тем самым, объявить шар своим? Кстати, а объявлять своё заветное желание вслух нужно или нет? Или шар сам знает, в чём оно, это желание? Или, если знает, то всё равно нужно сказать? Кто бы знал? Но времени на размышления явно нет. А то вдруг кто-либо из спутников прочухается и тоже захочет объявить шар своим?
   - Шар! - воскликнул Гвидо. - Это мой шар!
   Он сделал решительный шаг вперёд и, уже не оборачиваясь, воскликнул:
   - Хочу быть великим и могучим властелином Эллизора! И всего мира вокруг! - и с этими словами Гвидо обоими ладонями с несколько нелепо растопыренными пальцами приобнял шар.
   Тот был действительно каким-то тёплым. И в первые секунды ничего не произошло. Но следом все почувствовали легкую вибрацию, которая исходила от шара и, кажется, шла куда-то дальше через стены и толщу скальных пород вокруг. Гвидо тоже ощутил, что шар вибрирует под его руками, а так же как будто становится несколько теплей. Более пока как будто ничего не происходило, за исключением того, что в сердце Гвидо кольнуло острой иглой и словно легкий электрический заряд прошёл через всё его тело. Впрочем, Гвидо не знал, что такое электричество, хорошо это или плохо, и как ему на это реагировать.
   Когда же Гвидо медленно повернулся и сделал шаг навстречу собравшимся, все увидели, что он сильно побледнел и как будто даже повзрослел лет на десять, если будет не правильней сказать, что постарел, не смотря на свой юный возраст.
   Однако в следующие мгновения бледность сошла, и Гвидо взял себя в руки. Голос его вдруг стал решительным, как никогда ранее.
   - Свершилось! - возгласил он с поразившей его самого уверенностью.
  
   Глава ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
   НОВОСТИ ИЗ ЭЛЛИЗОРА
  
   На этот раз Великий посвящённый беседовал с главным жандармом прямо у себя - наверху, на террасе дворцовых покоев, что ранее делал не так часто. По всей видимости, решил после всего происшедшего с Тимуром и собственной дочерью не показывать из дворца носа. Геронтиум ожидал, что Яков затронет тему возможной замены Тимура и уже обдумывал подходящие кандидатуры, но Великий маг пока помалкивал, как видно решив в ближайшее время обходится дежурным стражем. Зато - приступил к прямо репрессивной политике. Хорошо ещё, что после последней встречи в ресторане, держал себя с самим Геронтием как ни в чем не бывало. Правда, главстраж понимал, что обольщаться не стоит: Яков весьма мстителен и злопамятен и если уж чего задумал, рано или поздно это осуществит, ничего не забудет.
   - Значит, ведьму арестовать! Под стражу её в подвал главной тюрьмы! - известил Великий посвящённый с несколько задумчивым видом и не поднимая на своего собеседника взора.
   Затем Яков поднялся со своего плетеного кресла, в котором и любил проводить время здесь, на террасе, махнул рукой, чтобы Геронтий продолжал сидеть, не вскакивая со своего седалища, и принялся расхаживать за его спиной, чем изрядно жандарма нервировал: а вдруг возьмёт и, к примеру, пырнёт невзначай своим любимым ядовитым кинжалом. Конечно, это было крайне маловероятно, но всё же Великий посвящённый был не из тех людей, в отношении которых можно чувствовать себя комфортно, находясь к ним во время беседы незащищённой спиной.
   - Это нетрудно! - стараясь говорить спокойно и мягко, ответствовал Геронтиум. - Ведьму арестуем. А что будешь... делать... э-э... с Ганной?
   - Пока ничего. Подожду. Но ты обложи её плотной слежкой.
   - Обязательно! Да, вместо Тимура тебе нужен новый охранник.
   - Обойдусь. После его предательства я уже не смогу никому доверять. Вообще не пойму, как она его обворожила, чем? Неужели затащила к себе в постель?
   - Нет, это исключено. Я бы об этом знал. В принципе, твоя дочь пока вполне целомудренное создание... Но вообще - не совсем понятная история!
   - Может, намеками, только пообещала? Она же актриса по натуре, любит изображать из себя невесть что!
   - Это возможно... Но всё равно до конца не совсем ясно!
   - Из Ловерока нет вестей?
   - Пока нет.
   - Сообщи мне сразу, как только что-нибудь будет известно. Ты дал чёткие указания относительно этого гостя... Оззи или как он там?
   - Да! Заковать и доставить сюда прямо в цепях!
   - Хорошо... А ещё... у нас проблема! Боюсь, что серьёзная!
   - Какая? - осторожно переспросил Яков.
   - Дело в том, что запасами снадобья ведал один Тимур, - поделился информацией главстраж.
   - Да, это плохо!
   - Но ты... должен быть в курсе... э-э... - Геронтиум знал, что Великй посвященный должен быть в курсе, но все же несколько смущался.
   - Да, я понимаю, о чем речь... - Яков глянул на жандарма с легкой усмешкой. - Снадобье, которое он нам давал, это, фактически, помёт ядозуба...
   - М-м...
   - Да, я знаю... Помёт... только в сахарной пудре.
   - Надо срочно найти, где он прятал своих ядозубов, пока они не передохли! - Геронтиум вдруг высказал нешуточное волнение, которое его самого удивило. - Но... это крайне опасное мероприятие. Таллайские ядозубы очень ядовиты и очень опасны! Представь себе, что если один только их помёт имеет такое сильное действие, то каков же сам яд?!
   - У нас нет другого выхода! Без снадобья мы долго не протянем! Срочно займись поиском тайника с ядозубами! Скорее всего, это где-то здесь, в дворцовых подвалах! Кстати, ты уверен, что ядозубы именно таллайского происхождения?
   - Ну а чьи? Тимур был типичным таллайцем!
   - Возможно, что и так... - Яков вернулся к себе в кресло, чем заставил Геронтиума еле заметно, но облегчённо вздохнуть. - А возможно, что ядозубы из Непура. Слышал когда-нибудь про Непур?
   Геронтиум не сразу нашёлся, что ответить. Про Непур он кое-что знал, но не имел ясного ощущения, стоит ли высказывать это своё. Поэтому жандарм лишь неопределённо пожал плечами: мол, скорее не знаю, чем знаю, что там к чему с этим Непуром.
   Яков усмехнулся:
   - Проблема в том, что, если мы лишимся здесь ядозубов, то даже когда границы станут прозрачными, до Непура будет добраться крайне непросто. Да и уцелеть там гонцу будет тоже нелегко! В общем, надо будет организовать поиски в наших подвалах! Не мог Тимур держать ядозубов слишком далеко, ведь он никогда надолго не отлучался!
   Геронтиум в ответ кивнул: о подвалах он, конечно знал, но сами подвалы, не считая покойного таллайца Тимура, лучше всех знал сам посвящённый.
   - Ладно, ступай! - Великий маг сотворил прощальный взмах рукой, но в конце-таки добавил: - В подвалы пойдём с тобой только вдвоем, вместе. Нельзя, чтобы кто-нибудь ещё знал об этом!
   Когда жандарм удалился, Яков ещё довольно долго сидел в своём кресле неподвижно. Затем извлёк из складок одежды заветный кинжал и критически осмотрел его: не считая ядозубов, оставалась ещё одна проблема - он не знал, оставался ли в лезвии запас яда или теперь кинжал был пуст. Опять же заправкой кинжала ведал Тимур, который по воле случая от этого яда и погиб. Возможно, всё это и спасло на настоящий момент Геронтиума, расхаживая за спиной которого Яков ещё недавно мучительно боролся с навязчивой мыслью вонзить своему старому другу в шею отравленное лезвие. Остановило прежде всего не знание, хватит ли в кинжале яда для мгновенной парализации, а рисковать Великий посвящённый не хотел, зная, что главный жандарм всегда отличался удивительной пронырливостью и живучестью
   "Ну, ничего, поживи пока, - прошептал Великий маг, удаляясь с террасы к себе в покои, - тем более, что ты ещё нужен!"
   Действительно, заменить Геронтиума на его посту было не так просто.
  
   С утра Рем Голышев был не в духе, потому что ночью почти не спал. Сперва долго возился с документами и файлами, а потом уже за полночь вдруг позвонила Марина и опять началась та же волынка "любит-не любит, звонит-не звонит, чего думает дальше?". Про "дальше" у Голышева последнее время не было никакой возможности думать вообще или что-либо всерьёз планировать. Неожиданное вознесение на "весовский" Олимп да еще благодаря весьма драматичным и критичным для самого VES обстоятельствам, полностью лишили Голышева времени и сил хоть для какой-то личной жизни.
   Еще до трагедии с Зарайским Рем подумывал, а не сделать ли-таки Марине предложение, но теперь обстоятельства никак не способствовали, чтобы хотя бы мысленно вернуться к этой благочестивой идее. К тому же, ещё и до всех служебных неприятностей, Рем внутренне так окончательно и не пришел к определённым выводом. Разница в возрасте почти в двадцать лет всё же не шутка. Сверх того, "фильтр" самого VES мог не утвердить кандидатуру Марины: юная байкерша, то есть - неформалка, да ещё и со склонностью к употреблению легких наркотиков. Хорошо, что пока только лёгких. И хотя сама Марина клялась и божилась, что ради него, Рема, она в самой настоящей "завязке", причём - завязке навсегда, у достаточно опытного работника спецслужбы были основания сомневаться, что её клятвы вполне истинны и прочны. Нет, право же, зачем он с ней связался? Как в той поговорке, типа, "любовь зла"? Всё верно, к тому же Марина никак не сопоставима с козлом или, точнее, с козой как таковой. Вероятней всего она совпала с неким образом или типом женщины, который давно уже дремал где-то в подсознании Рема - и когда он совершенно случайно столкнулся с Мариной да ещё и при довольно экстремальных обстоятельствах, в которых невольно проявил своё умение драться жестоко и беспощадно, чем, по всей видимости, и покорил её сердце, - образ этот проявился, наконец, и взял-таки над Голышевым власть. Хотя, как это чаще всего и бывает, воплощение образа в реальности было весьма далеким от идеала.
   Да, это была довольно-таки банальная история, и Рем сам это отлично понимал, но, увы, ничего с собой поделать не мог, хотя и уже далеко не мальчик. Мало того, что не мальчик! - теперь даже и глава русского отделения мировой спецслужбы... И так вляпаться, как подросток какой-нибудь, честное слово! Это, не говоря уже о целой куче самых серьёзных служебных проблем! В общем, после ночного разговора с Мариной Голышев уснуть уже не смог и теперь, находясь в невольно обживаемом им кабинете Зарайского, с большим трудом подавлял рвущееся наружу раздражение.
   Для этого он, стоя у окна, делал вид, что любуется там типичным же урбанистическим пейзажем, стараясь не смотреть на доставшегося по наследству зама - всё того же Иванова. И надо было обязательно с мыслей о Марине окончательно на этого Иванова переключиться.
   - Так, может быть, это и неплохо, что этот звонок из Эллизора наконец случился? - переспросил он.
   - Было бы неплохо, если бы вовремя. А так - рановато. Неожиданно рановато. Кроме того, всё говорит, что использован "Золотой шар". Специалисты так считают!
   - Разве? Постой-постой... я же недавно листал документацию по этому Эллизору. Там о "шаре" ничего не сказано. Вроде не было там "шара"!
   - Вот именно... По документам... А по основным параметрам выброса это всё-таки "шар". Да и ничего другого наш "глухарь" не смог бы там скрыто разместить.
   Как и любому другому руководителю на его месте, Голышеву ничего не осталось, как тяжело вздохнуть:
   - М-да, опять этот "глухарь", значит... Зачем же ему сейчас активировать "шар"? Что за шутки с его стороны?
   - У специалистов есть опасения, что это не шутки... И что это не "глухарь"...
   - То есть?
   - Возможно, что шар активирован случайно. Кто-то из аборигенов постарался.
   Голышев молчал довольно долго. "Давно стекла не мыли здесь, что с наружи, что изнутри", - тупо подумал он не к месту.
   - Вы понимаете, что вы говорите? - наконец, произнёс Рем.
   - Так точно!
   - Это может означать настоящую катастрофу! Если шар активирован случайно, то есть - неподконтрольно!
   - Может... В тому случае, если шар активирован, оставлен в таком состоянии без присмотра и при условии, если в нём запустилась одна из имеющихся программ в определенной же комбинации под окружающую среду. Тогда... да...
   - А как это проверить?
   - Пока никак, к сожалению. Но... есть некоторая вероятность, что по причине активации шара "квадроцикл" там спустя какое-т время схлопнется, границы станут проницаемы, и наши агенты смогут действовать по всей реальности Эллизора.
   - Но ведь у нас всё равно пока туда нет доступа, а у них нет информации о "Золотом шаре".
   - Доступа пока у нас из-за "дуги" нет, но, кстати, есть шанс, что "шар" может в конечной перспективе повлиять и на "дугу"...
   - Это вряд ли! - махнул Голышев рукой. - У самого "шара" нет такой энергии, это же конструкция на изотопах!
   - У самого "шара" нет, а вот входить в симбиоз с теми или иными энергетическими источниками, в том числе и природного происхождения, "шар" вполне может...
   - Ага... И с вполне непредсказуемыми последствиями! - добавил Рем.
   - Это верно... - теперь уже вздохнул Иванов.
   - Сколько у нас вообще времени с этим "шаром"?
   - Трудно сказать точно. Какое-то время есть. Энергии у "шара" и впрямь мало, воздействие на окружающую среду будет неспешным...
   "Неспешным!" - с некоторой иронией подумал Рем. Слова-то какие этот Иванов знает! Сказал бы: "медленным", а то - "неспешным", надо же! Интеллектуал!
   Ещё помолчали. Голышев, как и полагается, первым прервал паузу:
   - Так что будем делать?
   - Вероятно, что пока просто ждать. И уповать на наших агентов там...
   - Ты бы ещё сказал - молиться! - не удержался от язвительности Голышев.
   Иванов промолчал, поскольку в области молитв был не специалист.
   - Ладно, извини... - Рем не любил проявлений несдержанности и язвительности. В самом себе, в том числе, не любил и потому, допустив такого рода ошибку, легко извинялся. - Выведи пока на большой монитор карту Эллизора. Посмотрим, есть ли там дополнительные энергетические источники...
   - Да, конечно! - ответил Иванов, осуществляя необходимы манипуляции с целью просмотра карты. - Насколько я помню, там есть один серьёзны источник - на самой окраине этой реальности. Вулкан. В Непуре!
  
   Глава ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
   СУДЬБОНОСНЫЕ РЕШЕНИЯ
  
   При всех происшедших и продолжающихся катаклизмах Леонарда не оставляла великая печаль о делах Закона. Разбор и сортировка бумаг архива продолжалась почти ежедневно с помощью ещё нескольких хранителей, но конца и края этой работе пока не было видно, а главное сам по себе вывезенный из столицы Эллизора бумажный корпус Закона не давал основания для разрешения проблемы по восстановлению оригинального или, иначе говоря, подлинного текста. Сами положенные собрания, торжественное возглашение и прославление Закона, разумеется, проводились в положенное время, поскольку и не могло быть иначе, хотя и в нынешнем помещении Амбара Закона выглядело это куда как убого по сравнению с тем, как это бывало ещё не так давно в Дворце Совета Закона в самом Эллизоре. Но всё то уже миновало - и нельзя было исключить, что миновало надолго, если не навсегда.
   Леонарда даже посещала парадоксальная мысль, что былая торжественность и пышность обстановки, сопровождающее возглашение и прославление Закона, только маскировали проблемы с утратой его подлинного текста, а вот теперь, когда всякая пышность и помпа были утрачены, сама проблема установления подлинности встала с особой остротой, никакой мишурой уже не скрываемая.
   Однако Леонард не был бы до мозга костей хранителем, если бы отказался от самой идеи восстановления подлинника.
   - Ты уверен, что вы тогда перепутали стеллажи? - уже в который раз пытал он одними и теми же вопросами своего друга Магируса. - Может быть, там и не было ничего?
   Одни сидели вдвоём на большой грубовато сколоченной скамье в углу самого Амбара Закона, возле части уже разобранных бумаг, аккуратно сложенных вдоль стены на простом дощатом стеллаже, который Леонард сколотил собственными руками из разрозненных старых, но ещё крепких досок. Был вечер, в тот день захолодало, и казалось, что не весна, но новая безнадёжная осень вступает в свои права, и скоро снаружи закружатся колючие белые мухи, не сулящие ничего хорошего с трудом пережившему последнюю зиму беглому клану. Но всё же впереди было лето, и Леонард надеялся ещё многое успеть.
   - То, что я эти бумаги туда запихал, я хорошо помню! - ответил Магирус, машинально кутаясь в новый плащ защитного камуфляжного цвета, добытый из найденного им подземного склада. - А вот перепутать сам стеллаж мы вполне могли. Я не исключаю такой возможности. Башня в этот момент рухнула. Фактически, мы спасались бегством. Да еще этот Кинг... то есть, Иван торопил!
   Проблема была в том, что какие-то бумаги, связанные с Законом, остались в архиве тайной полиции Маггрейда, где Магирус, фактически, будучи на положении раба, некоторое время занимался их же, этих самых бумаг разбором, доставленных туда и сваленных там после аннексии Лавретании. В самой же Лавретании эти бумаги, как известно, оказались уже более четверти века назад после всей той катастрофической же истории с подменой оригинала Закона. Именно из того архива Магирус успел, было, что-то спрятать в каркасе одного из стеллажей, но при поспешном бегстве из Маггрейда, скорее всего, со стеллажами возникла невольная путаница.
   - А как думаешь этот стеллаж всё ещё там? - не оставлял надежды Леонард.
   Слабый огонь трех свечей в помещении Амбара Закона давал немного света, зато причудливые тени прыгали на лицах и фигурах двух давних друзей и товарищей, что называется, по несчастью. "По героическому несчастью!" - подумал про себя Магирус. Он поймал себя на мысли, что вся скудость и странность обстановки, прыгающий или мятущийся свет, холод, орлиный профиль явно постаревшего и как-то усохшего Леонарда всё же не делают ситуацию или жалкой или комичной. Главный хранитель умудрялся сохранять прежнее мужество и достоинство, всегда свойственное истинному эллизорцу. И хотя самому Магирусу иногда казалось, что вся их жизнь окончательно зашла в тупик и выглядит не просто скорбно и безнадежно, но и что сами попытки выбраться из этой безнадежности обречены на неудачу, тем не менее, глядя на упорство, если не упрямство, Леонарда, он, Магирус, вновь ощущал, что ещё не всё потеряно, что какая-то надежда есть. Как сказал кто-то из древних, что бы там не происходило, всё равно нужно продолжать играть в мяч. Правда, старый учёный никак не мог вспомнить, кто это именно сказал и в каком именно контексте. Память, как говорится, стало уже не та. А может, речь не про мяч, а про меч, скорей всего? Хотя, нет, играть в меч вряд ли возможно, чаще играют всё-таки мячом. Магирус вдруг поймал себя на мысли, что давно не видел, не брал в руки простого детского мяча. Даже и не вспомнить уже, когда это было и было ли вообще когда-либо.
   - Вряд ли кто-либо ещё мог охотиться за тем стеллажом. Кроме меня о тайнике никто не мог знать. Другое дело, не известно, что уцелело в Маггрейде, а что - нет. Быть может, самого здания уже не существует! - старый учёный помолчал и добавил: - И как это проверить? Только, если опять побывать в самом Маггрейде!
   - Вот именно! - сказал на это Леонард.
   Магирус поднял на него удивленный взгляд, думая, что тот шутит. Но вид Главного хранителя не оставлял сомнений, что это вовсе не шутка.
   Тут их беседу прервал Иван Рейдман, который пожаловал с не менее серьёзной темой, чем вероятная, но, скорее, фантастическая возможность экспедиции в Маггрейд.
   - Вот и хорошо, что вы здесь оба, - сказал он, потирая руки и присаживаясь на одну из пустых деревянных скамей. - Однако ж приморозило сегодня, хотя, вроде, скоро уже лето?
   - Здесь в Лавретании всегда холодней, чем где-либо, - приветливо ответил Леонард. - Может быть чаю? Я недавно заварил.
   Рейдман не стал отказываться: чай у Главного хранителя всегда был хорош - из местных горных трав.
   - Тема такая... - через некоторое время сказал Иван, отхлебывая из старой металлической кружки горячий чай. - Мы тут думали, совещались и пришли к выводу, что все-всем надо переселяться на ту сторону - жительствовать на складе!
   - Это как? - удивился Леонард, поскольку пока никто прямо так вопрос перед ним не ставил.
   - Дело вот в чём... - было видно, что Иван Рейдман старается выглядеть как можно убедительней. - По всем признакам границы скоро станут вполне проходимы и, тогда, очень большая вероятность заключается в том, что сюда хлынет самая разная и опасная нечисть...
   - Мутанты?
   - В том числе. А может и что похуже, в том числе из других реальностей! Здесь на берегу, в поселке, нам не отбиться. А на складе отсидеться шанс есть. Тем более, что мы... - тут Рейдман почтительно кивнул в сторону Магируса, - смогли починить и завести дизельный генератор. Он даже там и не один. Плюс довольно большой запас солярки, электричество, принудительная вентиляция. Сдвижные ворота эти, ну, бронированные, теперь действуют, запрёмся и, если создать запас провизии, рыбы хотя бы там насолить, навялить, то несколько месяцев запросто отсидимся, а там, глядишь, нечисть схлынет... Шанс есть!
   Леонард ответил не сразу. В том, что говорил этот инородец, этот пришелец из иной реальности, безусловно, был свой резон: случись какое нашествие, здесь на открытом месте, в старом поселении с ветхими стенами им не устоять. Все погибнут, это очевидно. Но что-то мешало Главному хранителю согласиться так сразу, что-то свербело в душе: да, конечно, Закон! Получается, что все они теперь только и вынуждены заниматься вопросами элементарного выживания, тогда как прославление Закона, следование Закону умалилось в крайней степени. Создавалось такое ощущение, что почти все начали забывать Закон. Вероятно, это не мудрено по той простой причине, что ранее в благоденствующим много лет Эллизоре Закон было легко славить, будучи благодарными ему за это самое благоденствие, тогда как в состоянии бедственном, не ощущая прямого охранения и помощи от Закона, легко же о прославлении забыть.
   - Леонард! - решительно вступил в разговор Магирус. - Надо сделать так, как говорит Иван! Тут есть ещё важный момент. Не исключено, что подземные ходы тянутся от склада в сторону Маггрейда. С нашей стороны мы почти всё наладили. Можно начинать переселять народ, пополнять запасы. Одновременно будем исследовать, куда эти подземелья тянутся. Вдруг, повезёт пройдем под землёй до самого Маггрейда?
   Леонард не очень-то поверил Магирусу, но что-то затеплилось в его душе: вдруг и впрямь повезёт, тогда и не надо будет снаряжать отдельную экспедицию по верху, которая могла быть слишком опасной. Он, Главный хранитель, и так испытывал большие сомнения: и снаряжать поход за артефактами Закона опасно и пренебрегать Законом ему, хранителю оного, никак не годится. А тут всё само как бы складывалось.
   - Да, конечно, - сказал он, - так и поступим, как вы говорите. Только исследование тоннелей не будем откладывать!
  
   Вечером, на той стороне озера, в одном из помещений складских тоннелей уже переоборудованным под санчасть, обсуждали детали возможно продвижения под землёй в сторону Маггрейда. Совещание не имело секретного характера, поэтому здесь присутствовала мамаша Зорро, которая привычно разделывала всю ту же лавретанскую форель и пересыпала её солью. Заготовка припасов шла полным ходом, и хотя рыбный рацион всем уже давно надоел, иного выхода, чтобы не умереть с голоду, всё равно не было по той простой причине, что озеро избыточествовало рыбой, а более ничего из продуктов питания в избытке не было за исключением множества запаянных бочек с растительным маслом, которое каким-то чудом за многие годы в этих складских помещениях не испортилось. Наряду с наличием дизельных генераторов, примусов и топлива, соли и сахара, это было большой удачей, и позволяло надеяться, что можно будет пережить эти трудные времена.
   Участники совещания сидели на простых солдатских кроватях с жесткой панцирной сеткой, которая местами тоже почему-то умудрилась уцелеть и не изоржаветь в труху, хотя большинство сохранившихся на складе матрасов сопрели и были отправлены на выброс.
   - Спешки, разумеется, нет, но Леонард дал понять, чтобы мы не откладывали обследование далеко идущих тоннелей... - проинформировал всех собравшихся Иван Рейдман.
   - Это можно понять, - добавил Магирус, - его очень беспокоит судьба Закона, а без тех бумаг остаётся много неясностей.
   - Вряд ли имеет смысл сразу лезть прямо в Маггрейд! - озвучил своё мнение Антон Кокорин, в недавнем прошлом Ян Кривой. - Там может быть, что угодно, та же радиация.
   - Да, - согласился Рейдман, - вероятно, имеет смысл начать с небольших вылазок. Столбить, так сказать, дорогу. Не спешить с выходом на поверхность, но разведать, куда и насколько далеко эти тоннели тянутся. Где-то что-то расчистить или подлатать.
   - Пожалуй, ещё имеет смысл установить охраняемый пост на входе во внешние тоннели, - добавил Антон, - придумать какую-нибудь сигнализацию. Мало ли что? Вдруг какая-нибудь нечисть заявится оттуда...
   - Разумеется, я уже думал об этом, - Рейдман, как всегда, не позволял кому-либо перехватить инициативу. - Пост оборудуем, установим там крупнокалиберный пулемёт, никто не сунется! А пока создадим мобильную группу - с фонарями, факелами, верёвками и прочим снаряжением. Скажем, из трёх человек. Прямо завтра с утра можем сделать пробную экспедицию. Я готов составить компанию!
   Антон завистливо вздохнул: по причине травмы позвоночника он проводил все дни и ночи исключительно в лежачем положении и тяготился этим.
   - Оружие какое-нибудь не забудьте, - сказал он.
   - Я тоже пойду! - подал со своего места голос Магирус.
   - Ещё чего! - тут же вмешалась мамаша Зорро, отрубая голову очередной рыбине. - Нечего в твои годы шастать по разным опасным закоулкам!
   В большинстве случаев Магирус опасался вступать в пререкания с Зорро, но тут ответил абсолютно безапелляционным тоном:
   - Любая исследовательская экспедиция в наше время не может обойтись без присутствия учёного! Это не обсуждается! - и он неожиданно грозно глянул на Зорро, которая ко всеобщему удивлению промолчала, проглотив пилюлю.
  
   Из записок в тетради, найденной на складе.
   15 июня.
   Увы-увы, сегодня перемирие закончилось самым сокрушительным для нас образом. С утра пораньше, с самым что ни на есть рассветом, нас подняли на ноги залпы реактивной артиллерии и тяжёлых миномётов. Похоже, что Север решил взяться за наш аэродром всерьёз. Причём, били не только из под Краснокумска, но и - северней и южней тоже, так что, похоже, что если мы ещё не в кольце окружения, то в полукольце, это точно. Нашему взводу, охраняющему "Ближний привод" и подступы к нему, ещё повезло: огонь противника был в основном сосредоточен по зданию аэропорта и ангарам со складскими помещениями, где у нас расположены основные запасы продовольствия и боеприпасов. В результате горит и то и другое. Связи нет никакой - ни мобильной, ни по рации. Ждём, что будет дальше. Я - вместе с ефрейтором Дрейером в своём окопчике за пулемётом. На всякий случай прикинул, каков запас патронов в лентах и цинках - получается, что где-то на полчаса интенсивного боя, в общем, не густо. Правда, скорострельная пушка и станковый крупнокалиберный пулемёт в бэтээре в какой-то момент могут оказаться весьма кстати. Плохо, что экипаж этой "бэхи" почему-то так и не собрался окопать свою машину, вот приудурковатые лентяи! Не даром один полковник говорил, что половина потерь на этой войне происходят по причине нашего общего головотяпства и неопытности!
   16 июня.
   Зачем я вообще пишу этот дневник? В надежде, что эта несчастная тетрадь не сгорит, не будет пробита и порвана осколками, не вымокнет в моей собственной крови? Наверное и впрямь так: мною руководит какая-то тупая надежда, что эта тетрадка своего рода талисман... Итак, что я сейчас должен записать? Что, приняв неравный бой, я с остатками своего подразделения в числе трёх человек уже без вверенного мне пулемёта (который всё равно побило осколками и он пришёл в негодность) даже и не знаю, где именно нахожусь, в каком, то есть, лесочке, где нам и предстоит провести ночь без еды и воды, уж не говоря о том, что все мы имеем ранения, по счастью, как это говорится, лёгкие. Хотя чувствуем мы себя далеко нелегко. Более всего мучает жажда, но здесь нет ни речки, ни родника, ни даже обычных луж, потому что последнее время стояла жаркая и сухая погода. Есть пластиковая бутылка из-под "львиного" пива на полтора литра, но последнюю воду мы жадно высосали из неё ещё когда было светло.
   Итак, как мы сюда попали? С утра было тихо, только догорало задние аэропорта и мы уже хотели кого-нибудь послать туда на разведку, потому что кое-какое шевеление там наблюдалось, но связь так и не появилась, и к нам на "привод" почему-то никого не прислали. Но только мы стали пытаться выяснит, кому идти, как вновь, но уже с противоположной нам стороны, из-за аэропорта ударили "грады" и тяжёлая артиллерия, при том, что хорошо досталось и нам - один из снарядов угодил прямо в единственный наш бэтээр, который вчера мы сообща взялись-таки окапывать, но до конца не успели. В общем, "бэха" вместе с экипажем рванула так, что у всех заложило уши, куски железа и человеческого мяса полетели в разные стороны, в результате чего боеспособность нашего взвода резко упала. А дальше, после окончания массированного обстрела, мы увидели, что на посадочную полосу напротив чадящего здания аэропорта садится несколько вертушек, а из них, как горох, сыплется не то спецназ, не то кадровая десантура. В бинокль мы разглядели на бортах вертушек опознавательные знаки северян. В общем, наверное, самым умным было вообще не вступать в бой, а сразу и организованно с оружием и боеприпасами отступить за овраг и порываться к своим. Но нет же! Мы ведь герои, мы не может отойти без боя! Но, конечно же, всё получилось как всегда по-дурацки. Командир взвода приказал установить единственный у нас имеющийся восьмидесятимиллиметровой миномёт и вдарить по вертушках противника. Вдарить несколькими выстрелами получилось, хотя и, кажется, ни в одну вертушку не попали. Одновременно с этим мне пришлось переставлять свой пулемёт с одной оборудованной позиции на другую - необорудованную - по той простой причине, что эта новая позиция имела направление огня в сторону аэропорта, чего ранее мы никак не могли предполагать. После того, как мы установили пулемёт на новом направлении, и Дрейер перетащил туда все ленты и цинки с патронами, я вдруг вспомнил, что оставил в прежнем окопе вот эту самую тетрадь и, пока, не началась дальнейшая заваруха, решил за тетрадью вернуться. Это и спасло мне жизнь: в моё отсутствие наше новое пулеметное гнездо и ефрейтора Дрейера накрыло крупнокалиберной миной, так что оба окончательно вышли из строя. Не буду описывать, что осталось от моего сослуживца, но пулемёт, точно, уже никуда не годился. Вскоре ещё одна мина рванула по соседству, крупный осколок превратил в лоскуты-лохмотья моё правое ухо, а в левую руку, прям возле повязки на ладони впился ещё один осколок помельче. Кроме того, меня слегка контузило и я ненадолго потерял сознание. В общем, когда наши в с составе всего нескольких оставшихся в живых бойцов решили покинуть позиции, будучи уже не в состоянии противостоять наступающему со стороны аэропортампротивнику, у меня не было никакого выбора: меня просто пнули-толкнули в овраг со словами "Уходим!"
   Окончательно я пришёл в себя только в этом лесу. Вместо уха ощущалась какая-то спёкшаяся кровавая масса, голова разламывалась, кисть левой руки начала опухать. Из оружия при мне оказалась только единственная граната - та самая "Ф-1", то есть - "лимонка"...
  
   Глава ТРИДЦАТАЯ
   ЕЩЁ ОДНО ОСЛОЖНЕНИЕ ЗАРАЙСКОГО
  
   Голышев сидел за столиком в небольшом ресторане с грузинской кухней, скрывающимся в одном из переулков неподалеку от Нового Арбата. Новоиспечённый глава VES не был поклонником острых грузинских блюд и вообще, надо сказать, не мастак ходить по ресторанам, но здесь, что называется, нужда заставила. Потому как вчера вечером на мобильный телефон (Рем так до сих пор и не понял, каким образом звонившему стал известен его номер) позвонил человек, представившийся родным братом Зарайского Сергеем, и попросил о встрече именно в этом ресторане. На предложение приехать в офис наотрез отказался да ещё и с определённым напором. Можно сказать, что не с явным, скрытым, но Голышев это в голосе неожиданного собеседника почувствовал. А что-что, но улавливать такого рода ноты или акценты Рем по долгу службы был специалист: очевидно, родной братец Джона Зарайского являлся крепким орешком.
   Рем поднял всю документацию и с удивлением обнаружил, что в базе данных VES на Сергея Зарайского не так много сведений. Разумеется, Голышев и раньше знал, что у Джона есть брат, который последние лет десять проживает в Панаме, но почему его именно туда занесло - особо не интересовался, поскольку повода не возникало. Знал, что тот вроде как содержит там оружейный магазин, а так же занимается поставкой диковинных животных для коллекционеров в Европу и Северную Америку. Ну да, кое что и Джону подкидывал - того же бразильского ядозуба тоже он прислал. Стало быть, общение между братьями совсем не прерывалось. Это и подозрительно. Главным образом - именно то, что Зарайский-младший не пришел прямо в офис, но назначил встречу именно здесь, в ресторане.
   Голышев, в результате, поступил против правил, пошёл на серьёзное служебное нарушение: никого не поставил в известность, что отправляется на неформальный контакт. Это было почти преступление - и преступление сознательное. Этого преступления могло бы и не быть, но причиной тому послужила одна серьёзная деталь среди той скудной информации, которая всё же содержал информационный раздел спецслужбы на Сергея Зарайского: тот имел контакты с группой фирм под названием "Российские узоры". Осознав это, ещё сидя за компьютером у себя в кабинете, Рем почувствовал, что буквально покрывается холодным потом. Это не могло быть случайностью. А может быть и - хуже того! - это была та самая случайность, которая не будучи запрограммирована, способна сломать всё - и жизнь, и карьеру, и... что угодно. Даже, как это ни громко звучит, нормальное развитие земной цивилизации, вот что! И во всём этом было ещё одно существенное "но": в курсе ли Голышев-старший, то есть отец Рема, что в Панаме этой самой проживает родной брат недавнего главы VES и что совсем недавно он попросил Голышева-младшего, нынешнего главу, фактически, о тайной встрече. Вот эта самая неясность и усложняла ситуацию ещё больше - да что там усложняла! - делало уравнением со многими неизвестными.
   Зарайский-младший задерживался. Уже минут десять как. Голышев подозвал официанта и заказал минеральной воды и лобио. Тут и появился панамский житель. На Джона он был похож мало - пусть тоже плотный господин, но кучерявый, с довольно густой шатенистой шевелюрой, без седины и с гораздо менее выразительным, чем у Джона, лицом, даже - каким-то сонливым. В очках с небольшой минусовой диоптрией и чуть затемнённых, причём - в массивной роговой коричневого цвета оправе. И одет тоже своеобразно: кожаные штаны и джинсовая куртка, изнутри явно подбитая натуральным мехом. Разнобой какой-то и разнобой, кажется, намеренный. Это Голышеву не понравилось. Такой раздрай во внешности может быть или, если человек и впрямь недотепа, или, порой, если хочет о себе такой впечатление создать намеренно. А чуть позже - очки долой, волосы причесал или вовсе постриг, одежу поменял на что-нибудь более стильное, и невольные свидетели тебя уже не узнают. Простой, но эффективный приём.
   За руку здороваться не стали, представляться тоже, только друг другу кивнули и всё. Зарайский, не заглядывая в меню, сразу заказал кофе и к нему какое-то хитрое пирожное с клубникой и взбитыми сливками.
   - Любите сладкое? - не сдержался Голышев, начав разговор первым.
   Визитёр молча кивнул и усмехнулся:
   - Да, не берегу фигуру...
   - Фитнес спасает?
   - Отчасти...
   Помолчали. Наконец, Зарайский произнёс:
   - Со мною скремблер... Надеюсь, вы не вооружились диктофоном?
   Голышев покачал головой:
   - И в мыслях не было. Вы, наверное, обчитались шпионских романов? В детстве?
   - Да не особо. Жизнь заставила. В той же Панаме столько разного народа, что поневоле становишься осторожным.
   - И как вообще... дела в Панаме?
   - А не плохо!
   - К жаре привыкли?
   - К такой - не привыкнешь. Слишком большая влажность...
   - Что же вас заставляет там торчать?
   - Бизнес, как обычно, - опять коротко усмехнулся Зарайский-младший, - И свободы всё же больше, чем в России...
   - Ну да, ну да... Это сладкое слово свобода? То есть, любите же сладкое...
   - А вы, оказывается шутник!
   - Это хорошо или плохо?
   - Это с какой стороны посмотреть. Для кого как и смотря в какой момент. Ладно... я вот по какому поводу... Значит, мой брат умер?
   - Да. Приношу вам мои соболезнования!
   - Официально умер?
   - В принципе, умер!
   - Какова была настоящая причина смерти?
   - Укус... собачий...
   - Инфекция? Бешенство?
   - Инфекция, но не бешенство. Бывает и такое...
   Тут у Голышева тренькнул мобильник. Он хотел было не отвечать, но глянув на номер звонившего, всё же буркнул в трубку:
   - Да, отец Максим... что вы хотели? Допуск... вы не волнуйтесь, оформляют, это занимает определённое время. Панихиду, в субботу? Это можно и без допуска, пожалуйста...
   За этим коротким разговором Голышев почувствовал, что зря ответил "отец Максим": пусть и разговор нейтральный, но всё же - информация.
   И - точно:
   - Священник? - усмехнулся младший Зарайский.
   Голышев просто кивнул, стараясь внимательней разглядеть собеседника. Да, непрост! Да и что удивляться: Зарайские они, как видно, все такие...
   Зарайский отпил глоток кофе. Голышев - воды.
   - Алкоголь не употребляете?
   - Нет, воздерживаюсь, - пожал Голышев плечами. - Надо уметь быть трезвым. А вы не стесняйтесь, может текилы заказать?
   - Не люблю текилу, слишком резковата на вкус...
   - Значит, коньяк?
   Зарайский и тут отрицательно мотнул головой, как-то искоса глянул на собеседника и произнёс:
   - А вы знаете, Джон очень боялся смерти. Причем - с детства. Просто панически боялся.
   - Я сожалею...
   - И вы об этом не знали?
   Рем пожал плечами: мол, в этом я не обязан отчитываться.
   - А ещё он боялся... - продолжил Зарайский-младший с некоторой паузой: - Этого, как у вас называется... "БЕРЕГА", кажется? Нет, "БЕРЕГ", да?
   - Что, простите?!
   - Да не придуривайтесь! Я сказал то, что сказал. Или повторить по слогам: "БЕ-РЕ-Г...", не так ли? Я же знаю, что Джон не умер. Или ещё не умер. Но этого вашего "БЕРЕГА" он боялся больше смерти, вот что!
  
   Когда Зарайский, оставив денежную купюру под тарелкой, ушёл, даже и не попрощавшись, Голышев еще долго сидел, ковыряя вилкой в недоеденном лобио. Поведение его недавнего собеседника - то, что он не высказал никаких предложений или требований, могло означать только одно: с ним, Голышевым, играют как с крупной рыбой. Уже подцепили на крючок, но не выбирают леску, давая ещё свободно поплавать. Чтобы получше заглотил крючок? Или хотят посмотреть, как именно он начнёт действовать в ответ? И начнёт ли? Вот именно... как действовать, когда не ясно очень многое: "сдал" ли VES ещё ранее Зарайский-старший, а если не "сдал", то откуда у младшего такие сведенья о внутренней кухне VES, которые являются сугубо секретными? Или Джон Зарайский, фактически, являлся "кротом"? Нет, этого не может быть! А вот младшенький? Действует ли он один, что вообще-то вряд ли, и чего на самом деле хочет от Голышева? И самое главное: "Российские узоры", как явно намекнул этот самый Зарайский-младший, оказываются здесь в связке... В прямой связке, это явно не совпадение! Что-что, а в такого рода совпадения Рем Голышев, фактически, не верил. И если его отец в деле, то он сам, младший Голышев, точно на крючке! Да ещё с этим ядозубом... Тут визитёр, как видно, специально не стал раскрывать все карты. Но почему-то ему нужен этот самый экземпляр латиноамериканского ядозуба, который ранее получил Зарайский-старший и который должен находится на даче в его террариуме? Но зачем этот самый экземпляр ядозуба понадобился именно сейчас Зарайскому-младшему?
   Тут Голышева словно бы прошиб холодный пот: очень уж нехорошие предчувствия шелохнулись в его душе: а вдруг ядозуб этот самый вовсе неземного происхождения? Да, это крайне маловероятно, но это очень много ставит на свои места! Пазл, который до сей поры никак не складывался, вдруг приобрел законченный вид. С ядозубом этим самым во главе! И вид крайне зловещий!
  
   Глава ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
   ИСКУШЕНИЕ О. МАКСИМА
  
   Храм, в котором теперь служил о. Максим, и впрямь находился прямо возле московский кольцевой, то есть - в окружении пересекающихся дорог и большого спального района в некотором отдалении. Правда, вокруг храма существовал небольшой парк, сохранившийся с незапамятных дореволюционных времён, когда здесь была всего-навсего лишь большое село с дворянской усадьбой, а не перегруженные транспортные магистрали. Храм был не велик и не мал, построенный в своё время с тем, чтобы вмещать всех местных прихожан - и барскую семью и крестьян как таковых, - но в наши дни по большим праздникам и воскресным дням всех желающих уже не вмещал. Поэтому молящиеся толпились на улице, вокруг храма бегало довольно много детей и мамаш, едва поспевающих за собственными чадами, попадались и некоторые более степенные прихожане без детей, которые, по видимости, предпочитали молиться на свежем воздухе, а не в духоте и скученности. Благо, наружу была выведена трансляция не только звука, но и видео - на довольно большом экране. Так что можно было слушать не только пение (довольно приличное!) местного хора, возгласы служащего клира, позвякивания кадила, но и видеть почти всё происходящее в храме вместе с клубами благовоний, распространяемых аж двумя кадилами, поскольку служили сразу два диакона. И даже запах ладана из приоткрытых дверей храма слегка доносился на улицу.
   Вот как раз запах ладана Сергей Зарайский не любил. С самого детства. Не так часто он в детстве бывал в храме, но как-то пару раз оказался там с бабушкой и каждый раз, втянув в себя густой внутренний храмовый аромат, тут же падал в самый настоящий обморок, так что приходилось вызывать "скорую" и устраивать целые реанимационные мероприятия. С годами от разного рода запахов и ароматов Зарайский-младший в обморок падать перестал, но зайти лишний раз в храм так и осталось довольно серьёзной проблемой. Поэтому он поджидал о. Максима снаружи. Рано или позже тот должен был выйти, благо что и выход из храма был всего один. Однако ждать пришлось довольно долго, так что Зарайский, не смотря на вполне весеннюю погоду, теплую куртку и горные трековые ботинки, слегка озяб. Тем временем закончилась вторая (поздняя) Литургия в конце которой настоятель говорил довольно длинную и, как показалось Зарайскому, эмоционально бодрую проповедь, потом был водосвятный молебен, а сверх того ещё и отпевание.
   В общем, когда о. Максим, наконец, появился на пороге храма, Зарайский изрядно-таки продрог, а сам иерей в окружении нескольких прихожанок, которые у него наперебой что-то выспрашивали, выглядел, мягко говоря, весьма утомлённым. Издалека даже показалось, что священника слегка пошатывает. "Похож, похож, на фотографиях такой же как и в жизни... Типичный верующий интеллигент", - подумал Зарайский, поднимаясь со скамейки возле входа в так называемый дом причта, где располагалась трапезная и помещение воскресной школы, там уже шли занятия. Трапезной отслуживший клирик, по всем расчётам, никак не мог миновать.
   И в самом деле, договорив с вопрошающими и преследуемый всего одной маленькой и сухонькой с виду старушкой в черном платке о. Максим заспешил в сторону трапезной.
   - Батюшка-батюшка, так я не поняла... - донесся старушечий голос.
   - Я же уже сказал!
   - Там иголок и булавок очень много!
   - Ну, много и что? Может, случайно...
   - Батюшка, как же случайно? Явно это ведьма всё подстроила. Порчу ведь навела! У нас с тех пор, как она тогда приезжала, всё расстроилось! Все болеем, все перессорились? Что делать! Может, ещё раз квартиру освятить?
   - Ну, хорошо-хорошо! Освятим, помолимся, покропим святой водой! Послезавтра, после службы? Годится?
   - Спасибо, батюшка! Дай Бог дожить только!
   - Доживём, доживём! Бог даст...
   Окоёмов благословил старушку, которая бодро засеменила к выходу, повернулся и чуть не столкнулся с Сергеем Зарайским, который стоял на дорожке к трапезной так, что проскользнуть мимо было невозможно. Будучи на этот раз без затемнённых очков, он показался о. Максиму кем-то неуловимо знакомым, что довольно сильно озадачило усталого и оголодавшего клирика. Бывает так, что видишь человека, понимаешь, что вроде как с ним никогда не пересекался, а вместе с тем чувствуешь, что, если даже и не знакомы прямом, то всё же этот человек скрывает в себе нечто для тебя важное и, скорее всего, неприятное. Вполне возможно, что какую-то претензию. Или провокацию. В общем, стоящий перед ним господин Окоёмову сразу не понравился. Естественно, что, будучи христианином, о. Максим постарался такого рода заведомую неприязнь не высказывать, однако скрыть некоторого недоумения не смог.
   - Отец Максим? - улыбка у незнакомца была тоже не очень приятной. - Мне нужно с вами поговорить... об очень важном деле...
   - А-а... может быть... - замялся иерей, чувствуя, что это очень важное дело и впрямь будет не на пять минут, - может быть за одно и пообедаем? Могу вас тоже накормить. Здесь неплохо готовят...
   - Нет, отец Максим, простите великодушно, однако наш разговор абсолютной не для посторонних ушей. Давайте лучше отойдём куда-нибудь в сторону, вот туда, к примеру...
   - Но там дорога, шумно...
   - Тем лучше, меньше шансов, что нас подслушают...
   - А-а... вам не кажется, что...
   - Простите, отец Максим, но я забыл представиться. Меня зовут Сергей. И фамилия моя Зарайский. Да, я брат Джона. Младший брат...
  
   Где-то примерно через час о. Максим в совершенно оглушенном состоянии сидел в трапезной перед тарелкой постного горохового супа и пытался осмыслить только что услышанное от Зарайского-младшего. Разумеется, весть о том, что Джон, скорее всего жив, а не мёртв, для иерея молящегося о упокоении данного лица, выглядела несколько неожиданной. Но можно ли верить всему этому? Как там объяснил это всё младший братец "покойного"?
   Ну, да, как-то так:
   "Понимаете, о. Максим, у этой самой спецслужбы, VES этого самого, самые передовые биомедицинские технологии. Они очень много чего могут того, что еще вся остальная медицина пока не применяет или даже не знает, что это возможно. Глаз полностью восстановить, почти любую трансплантацию или даже выращивание запасных органов для своих основных сотрудников. Омоложение, там... В общем, много всего. Но, главная фишка у них это то, что называется "БЕРЕГОМ"... Ах, Джон вам что-то даже говорил, очень странно. А-а, в бреду? Тогда понятно, а то ведь это секретные сведения, да... Откуда я знаю? Ну... это отдельная тема, не сейчас, мы к ней ещё вернёмся, ведь он всё же мне брат! Так вот, "БЕРЕГ" это такая особого рода криационная капсула, куда человека можно помещать в состоянии полусмерти или полусна на неопределенно долгое время. Теоретически, чуть ли не на всю вечность. Ну да, разумеется, относительно вечности, как проверишь? Надолго, да. С какой целью? С разными, наверное... В частности, ещё и тогда, когда ценный работник оказывается тяжело ранен или неизлечимо заболел, а средств для его исцеления или выздоровления пока нет. А работник очень ценный или, если не сотрудник, то просто носитель ценной информации, которую из него нельзя пока извлечь, амнезия там или ещё что, вот и надо подождать, погодить в этой капсуле, на этом, то есть, свете, на этом берегу, пока не подоспеет подходящее лекарство или методика. Как, неплохо придумано, а? Отчего же так Джон этого "Берега" боялся? Ну, есть причины. Он вообще смерти очень боится, просто до ужаса, до паники. Скрывал только, как мог. У него ведь, когда двухлетний сын умер, он так и не смог своей жене простить этого, так что она в окно сиганула. Думаю, он и "Берега" этого боялся не меньше самой смерти. Это ведь тоже почти смерть. По крайней мере - с непредсказуемыми последствиями... Что это значит? Ну, осложнения. Не все вообще потом просыпаются. Или, если и очухиваются, то не в своем уже уме, не вполне адекватными, с изменённым сознанием, вот..."
   - Отец Максим! Ты чего тут всё сидишь, совсем устал?! - в трапезной появился отец настоятель с каким-то лощеным господином. Явно или спонсором или депутатом. - Проходите, Николай Генрихович, вот сюда присаживайтесь, сейчас мы с вами чайку? Или коньячку? Есть хороший из Франции... "Барон..." как там его, забыл... "От.. от.."
   - "Отард", наверное, отец Евгений...
   - Точно, "Отард"! Прихожане на праздник подарили...
   Окоёмов молча встал, так и не доев вполне приличный на вкус суп. Но аппетит пропал.
   - Отец, да ты куда? Ты нам не мешаешь! - вдруг заволновался настоятель.
   - Спасибо, ничего, я воздухом подышать, а то что-то голова...
   - Отец, ты аккуратней там! Лечись, если что!
   О. Максим вышел из трапезной и за ограду храма к пруду, который располагался между храмовой территорией и жилым микрорайонном. Было пасмурно, но весной пахло довольно сильно. Лёд еще не сошёл, но заметно подтаял, обнажив многочисленный вмерзший за зиму мусор. Серые типовые здания микрорайона на том берегу пруда взор тоже не радовали. Все именно что типичное, однообразное.
   Он снова вспомнил недавний разговор. "Но есть, батюшка, одно средство есть. Которое может поправить эти самые нехорошие последствия после "Берега". Изготавливается из очень и очень сильного яда одного редкого пресмыкающегося. Называется ядозуб. Ну, к примеру, сам по себе мексиканский ядозуб не редкость, но его яд не имеет такой силы. А есть более редкий вид..."
   Окоёмов ощущал в душе сильное недоумение. Попустил же Господь связаться ему с этой спецслужбой, с этим VES! Как до того всё было хорошо и спокойно, всё шло своим чередом. А тут одни только закавыки и недоумения. Одно сплошное искушение, вот что! И много чего вообще непонятно. Вот та же история с Зарайскими. Неужели и впрямь существует у них этот проект "БЕРЕГ"? Это же незнамо что! Это, можно сказать, просто-напросто восстание на волю Божию! Если человек должен умереть, то и... стало быть, должен, значит. А его тут берут и тормозят-морозят, ага, на берегу... Вместо того, чтобы в свой час войти в реку вечности... Экий образ, экое сравнение! Но всё же жутковато, пожалуй и впрямь. Не зря Джон этого берега так боялся. Застрянешь так на таком, вот, берегу, не дай Бог, ни жив, не мертв! И что, кстати, его младший брат хотел вообще от него, отца Максима? Так до конца всего и не раскрыл, явно ведь не договорил, обещал только, что ещё надо будет вернуться к этому разговору.
   "Вы, батюшка, пока не спешите, пообвыкните, осмотритесь. И если дела у вас в этой организации пойдут, то мы с вами ещё встретимся, может, тогда вы и пособите. Чем именно? Да хотя бы с внедрением этого препарата из яда ядозуба. А то боюсь, что когда будет нужда воскресить моего брата, то ему это лекарство очень даже понадобится. При чем тут ту вы? Ну, как сказать, может т и не при чём, а может как раз вам и удастся замолвить словечко относительно Джона и этого препарата, как знать? Там могут быть противники... противники его спасания!"
   Да-да! Так ведь и сказал: "его спасения". Как будто спасение зависит от снадобья из яда какого-то редкого пресмыкающегося, а не от воли Божией! Отец Максим в тот момент на эти слова так растерялся, что не нашёл в ответ внятных аргументов. А младший этот Зарайский-Мефистофель тут и ретировался, пробормотав, что, мол ещё встретимся... Кстати, а в отношение старшего, что теперь: молился не о упокоении, а о здравии? Ну, положим, так, у Бога всё равно все живы. Или как молиться-то, особую молитву, что ли, сочинить? "О здравии и мирном сне в криоционной летаргии пребывающих?" Бред... Но если так дело и дальше пойдёт, то и до этого дойдем. Вполне официально, почему бы и нет? Литургическая богослужебная комиссия в Церкви есть, работает. Сочинят молитву, соборно утвердят - будешь молиться, никуда не денешься... Так что всё же хотел этот Зарайский-младший? Или - да, он, кажется, и впрямь сказал, что они ещё встретятся, типа, будет продолжение этого разговора...
   Рядом раздался какой-то шум, и Окоёмов вздрогнул. Мальчик лет двенадцати в грязной куртке, русоволосый и почему-то без шапки бросил на лёд суковатую палку и теперь оглядывался по сторонам явно в поиске ещё чего-нибудь, годного для продолжения метательных упражнений. На какое-то время его взгляд задержался на фигуре священника, и о. Максим с некоторым испугом ощутил, что этот подросток смотрит на него с какой-то даже и не скрываемой злобой, словно волчонок, который ещё слишком мал, чтобы броситься, вцепиться, но который обязательно это сделает, стоит ему только подрасти.
  
   Из "Рабочего словаря VES" (совершенно секретно, только для внутреннего пользования). "БЕРЕГ" - погружение в особого рода криационный сон с целью отложения решения тех или иных проблем выживания конкретного человека в земной или иной реальности, если судьбы этой реальности прямо связаны с той или иной личностью, переводимой в состояние "БЕРЕГА" (возможные причины: инфицированность неизвестного рода вирусами, тяжелые ранения, глубокая старость, неизлечимая болезнь) и т.д. В частности, в земной и других реальностях может осуществляться с помощью "Биокриационной естественной реанимационной единице Гаспарова" (см. "Капсула "БЕРЕГ").
  
   - На самом деле "БЕРЕГ" не использует классическую биокриационную технологию, не в заморозке дело. Это больше для отвода глаз. В основе новейшая разработка, которая, скорее, имеет молекулярную технологию, даже и до конца не изученную. Как правило, то, что до конца не изучено, не принято использовать на практике, но у нас, в VES, приходится идти на самые разные, пусть и не принятые в других областях, риски. Иначе... Иначе не справимся с теми задачами, которые перед нами стоят... Так вот, в основе "Берега" - создание точной энергийной индивидуальной копии человека, его сознания, его... э-э...
   - Души?!
   - Ну, души, если угодно... Только не с тем, чтобы эту копию зафиксировать на каком-либо там классическом носителе информации - компьютерном винчестере, флэшке или диске. Такого рода идеи высказывались неоднократно, но они, по всей видимости, не осуществимы, потому что человека невозможно скопировать на обычный носитель, это слишком рациональный подход, человек как таковой из этого выламывается, он не вмещается в обычные носители или способы сохранения информации.
   - Тогда что же?
   - Энергия, большой заряд или сгусток энергии, который при его приложении формирует особое течение времени для индивидуума. Можно сказать, что консервирует время для отдельного человека. В это самой капсуле "БЕРЕГА".
   - То есть, это капсула времени, его замедления?
   - Да, некоторые ученые неоднократно высказывали идеи, что тайна времени или течения времени связана именно, что с энергией, ну, что время имеет энергетическую природу и что, раньше или позже, удастся на время оказывать определённое же воздействие, если вооружиться технологиями, имеющими источники колоссальной энергии. И вот мы к этому подошли.
   - Ухватили время за хвост?
   - Лишь в некоторой степени, далеко не во всём. И вряд ли сможем когда-либо полностью властвовать в этой сфере, но...
   - Замедляете время для отдельных людей в этом своём "БЕРЕГЕ"?
   - В какой-то степени так, хотя всё гораздо сложней. И более непредсказуемо. Носителем информации оказывается тело самого человека, которое подвергается также до конца не предсказуемому воздействию. Для самого человека это, скорее, не сон, а как некий короткий переход - вспышка света, за которой следует пробуждение, тогда как земное время в своей протяженности может оказаться сколь угодно длительным. Это может быть и пара лет, а может и пара столетий, мы этого не в состоянии спрогнозировать. Правда, не факт, что самим человеком этот переход будет восприниматься коротким, пока это лишь предположение, возможно, что личное переживание "БЕРЕГА" для кого-то будет выглядеть иначе...
   - То есть как?
   - А так, что поместить человека в капсулу "БЕРЕГА" до лучших времён мы можем, но вот когда эти лучшие времена настанут, мы не знаем, капсула выведет человека из состояния временной летаргии, тогда, когда это возможно для самого человека, в наиболее благоприятный для индивида момент. Хотя...
   - Что - хотя?
   - Внешне благоприятный момент не всегда может оказаться вполне благоприятным для самого человека. Что будет со здоровьем, психическим состоянием, памятью и т.д. также непредсказуемо. Кто-то может автоматически исцелиться от неизлечимой болезни, кто-то, будучи до этого здоров, напротив, болен, возможна и частичная или полная потеря памяти, даже летальный исход. Всё непредсказуемо.
   - А что в основе питания капсулы?
   - Точно рассказать не могу. В основе - атомарные процессы, в том числе наличествуют некоторые изотопы. Не ядерный реактор, конечно, но тоже довольно серьёзная конструкция...
   Голышев помолчал, глядя из-за своего кресла на о. Максим, который, как всегда, в рясе и с золотого цвета крестом сидел напротив, тщательно подобравшись, настороже. Да, во всей его фигуре чувствовалось напряжение и готовность защищаться.
   "Что же, любой на его месте был бы настороже. Лучше не расслабляться, когда на тебя сваливается такое!" - как-то даже невесело подумал Рем и сказал:
   - Я ответил на ваш вопрос о "БЕРЕГЕ", а теперь, дорогой батюшка, коль скоро вы получили основной допуск к нашим тайнам, вынужден... э-э, то есть должен посвятить вас в основную проблематику деятельности VES... Сделаем так. Сегодня я в вкратце объясню вам что к чему, а завтра ближе к вечеру Вы подъедете поставить свою подпись по допуском. Сутки даются на раздумья. Как... вы готовы к этому?
   Окоёмов лишь молча кивнул в ответ. Все равно ему уже не куда было деваться.
  
   Глава ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
   НЕЗНАКОМЦЫ
  
   Леонард прибыл вскоре после того, как его известили. В отличие от большинства эллизорцев, которые же почти все переместились на жительство под землю на той стороне озера, он всё еще квартировал в посёлке при Амбаре Закона. Решался вопрос с перемещением всего архива Закона на склад, но Главный хранитель всё никак не мог на это окончательно решиться, потому что ему казалось, что складские подземные помещения не пригодны в качестве места возглашения и прославления Закон как такового. Однако построить что-либо новое и подходящее возле склада не было никакой возможности, в то время как регулярно переправлять большинство эллизорцев туда-сюда через озеро для обязательных еженедельных собраний прославления Закона в долгосрочной перспективе тоже оказывалось затруднительным. Вот Леонард и мучился, всё еще не придя к окончательному решению, как быть с основным архивом Закона.
   Известие о том, что первая же экспедиция по исследованию дальних подземелий вернулась с неожиданной находкой, а именно - двумя незнакомцами, обнаруженными в одном из проходов без сознания в тяжелом состоянии, застало Главного хранителя за привычным разбором бумаг в Амбаре. Разумеется, Леонард был взволнован и тут же направился к причалу, где его ожидала одна из наиболее устойчивых и на хорошем ходу лодок.
   В помещении санчасти под опекой мамаши Зорро на двух койках в углу находились двое неизвестных - оборванных и истощенных. Оба без сознания - у одного, что с виду помладше, жар, а другой, явно старше, выглядел ещё хуже.
   - С этим что-то совсем плохо. У него низкая температура и низкое давление. Такое ощущение, что он вообще в коме... - сообщила мамаша Зорро и добавила: - Не нравится он мне! А младшенький, скорее всего, выкарабкается. Ничего, я его свежей ухой буду откармливать и отпаивать!
   - Где вы их нашли? - спросил Леонард у Рейдмана.
   - Не так уж далеко. Может быть в паре километров отсюда. Только углубились по центральному тоннелю. У них кончились все свечи и припасы. Плюс обезвоживание. Пожалуй, ещё день и мы бы нашли их трупы.
   - Значит, проход есть? Границы проницаемы?
   - Пожалуй, что так. Иначе откуда бы они появились? Вопрос только, кто они, кого представляют, зачем и куда шли?
   - Что при них было?
   - Ничего особенного. Пара мечей. Арбалет. Никаких документов, карт или записей. У младшего на шее какая-то дудка.
   - Дудка? - удивился Леонард.
   - Ну, флейта или свирель, я не разбираюсь! - пожал плечами Рейдман.
   - Флейта это, флейта! - встрял в разговор Магирус.
   - Ну, пусть флейта, это нам без разницы! - Рейдман был чем-то недоволен, но Леонард никак не мог понять - чем.
   - Знаешь, Леонард, мне кажется эти двое откуда-то из центра, может быть из самого Эллизора! - продолжил Магирус. - Хотя не исключено, что младший бывал где-то на юге, поскольку у него загар явно приобретённый...
   - Загар ещё где-то рассмотрел! - встряла мамаша Зорро. - Вон, какой бледный, серый, лица нет!
   - Вот и мне интересно! - высказал-таки своё недовольство Рейдман. - С чего такие выводы: Эллизор-не Эллизор?
   - Интуиция... - пробормотал в ответ Магирус, но более спорить не стал, вынул из кармана пустую трубку и демонстративно засопел в неё.
   Что-то дрогнуло в сердце Леонарда, когда он ещё раз взглянул на старшего из незнакомцев: лет, наверное, под сорок, ранняя седина, небритость, в которой тоже можно увидеть седоватый окрас. Шрамы на лице. Чем-то напоминает Оззи...
   - У этого вообще сплошные шрамы на теле, - со вздохом заметила Зорро.
   - Значит, много воевал где-то! - уже спокойно, без видимого недовольства заметил Иван Рейдман.
   - А ещё следы от ожогов... - дополнила Зорро. - Досталось человечку! И одна нога у него хроменькая. И вообще он на нашего Оззи похож! Охо-хо-хо! - не сдержалась и невольно запричитала она: - Где же они теперь, бедняжки, Оззи и Белла?!
   Неожиданно подал голос племянник Леонарда Савватий, который тоже был здесь - сидел до этого момента в углу, обхватив голову руками, а тут вдруг поднялся, оглядел всех прояснившимся взором и сказал:
   - Белла жива! Жива! - и после паузы добавил: - Мы её увидим!
   И опять сердце Леонарда заныло как никогда ранее. Но он не предал особого значения словам полоумного Савватия.
   - Да, что-то есть общее... - с трудом выдавил он, ещё раз взглянув на нежданных гостей. - Но Оззи сейчас только ещё двадцать лет...
   - Конечно-конечно! Двадцать! - замахала руками Зорро. - Будь он здрав и благополучен, где бы ни находился! А уж этот... - тут она украдкой смахнулся слезу, - даже и не знаю, выживет ли?
  
   Леонард более не стал задерживаться на складе и вновь отправился на ту сторону в свой Амбар. Вечерело. После недавнего похолодания вновь растеплилось, но облака над озёрной гладью были высокими, перистыми. Солнце клонилось в зубчатые скалы на западе, и малиновая полоса от лучей заходящего светила мерно колыхалась на мелкой ряби хрустально чистой воды. Ну, а по центру озера своим искрящимся отражением продолжала баловать взгляд пространственно-временная дуга. Сердце у Главного хранителя продолжало ныть, и он никак не мог найти причины этому щемящему и болезненному внутреннему чувству.
   На вёслах сидел старый друг Оззи - Силентиус, один из тех, кому пришлось пережить давнюю экспедицию в Лавретанию вместе с Чужестранцем, а также и другие приключения, которые, казалось бы, происходили всего несколько лет назад, но стали уже не больше и не меньше как - историей. Ещё один верный друг Оззи - Эндрю пропал без вести при последнем трагическом исходе эллизорцев в Лавретанию, тогда же и пропал, а скорее всего, погиб, отец Беллы - Александр. Это уже, не говоря о том, что судьба самой Беллы и Оззи оставались неизвестными, не исключено, что их тоже уже нет на этом свете. В этом смысле хранитель Закона Эллизора Леонард всегда старался быть реалистом: то есть, не питал лишних иллюзий. Однако человеческое сердце не может перестать быть таковым - человеческим, а значит и не может перестать болеть, если только не сделалось каменным. Леонард же, при всей внешней суровости своего облика, всегда был живым человеком.
   - Сил... можешь спеть что-нибудь? - сказал он, ощущая, что по-прежнему речь даётся ему с явным трудом.
   Силентиус любил петь, а ещё к тому многие песни сочинял сам. Он с готовностью кивнул и тут же, не оставляя вёсел, запел чистым и сильным голосом:
   Отогрели заброшенный дом
   Здесь, в низине, где сказка лесная
   Заблудилась под зимним дождём,
   Мы сюда ещё всех позовём,
  
   И для танца ты выйдешь хмельная
   Этим новым весёлым вином,
   То ли грешная, то ли святая -
  
   И споёшь, будто радость одна
   Ожидает очаг этот новый,
   Что ненастье пройдёт, и дубовый
   Стол для пира накроем вдвоём.
  
   Из записок в тетради, найденной на складе.
   18 июня.
   Впереди был небольшой и явно уже побитый войной посёлок, который мы решили не обходить стороной, но постараться разжиться продуктами, водой, медикаментами. В этот момент нас было четверо - прибился ещё один рядовой как раз из соседнего подразделения сапёров. Он был не ранен, хотя и с сильно исцарапанным веснушчатым лицом, рыжеватый. А ещё при нем был АКМ-47 и два целых магазина в "разгрузке". До него мы втроем могли похвастаться лишь одним АК-а с полупустым магазином, пистолетом с одной лишь полной обоймой и моей гранатой.
   Итак, решили найти магазин, аптеку, если повезёт. А что ещё делать? - только на везение и Бога уповать. Правда, как оказалось, никто из нас не знал ни одной молитвы, кроме "Господи помилуй", даже молитва "Отче наш" полностью и без ошибок никак не получалась, не складывалась. Один из магазинчиков находился прямо на въезде в посёлок, но от него осталась только вывеска "Продукты", лежащая чуть в стороне, в то время как остатки павильона уже почти перестали дымиться после попадания явно неслабого калибра. На улице было ни души, порывы сухого жаркого ветра мели мелкий мусор и какие-то пластмассовые обрывки. Чуть ближе к центру обнаружился остов танка со снесённой взрывом боекомплекта башней, которая в результате задрала орудийный ствол из ближайшего кювета. Тут же тошнотворно несло обгорелым мясом, хотя никаких трупов на первый взгляд я не заметил. Впрочем, было не до осмотра достопримечательностей, нужно было глядеть, как говорится, в оба, дабы не нарваться на неприятности. Будучи сам без ствола, с одной гранатой чувствуешь себя не очень, словно голый, ведь граната это оружие ближнего боя, всего один бросок.
   В центре нашли-таки довольно большой универсальный магазин в старом двухэтажном здании, вывеска свидетельствовала, что там же должна быть и аптека. Прямо посреди улицы, напротив магазина, опираясь на новенький с виду костыль, стояла высокая худая старуха в темно-синем платке. Взгляд у неё был какой-то отрешённый, остановившийся, было даже непонятно, видит ли она нас. Магазин был заперт изнутри, но за стеклянными прозрачными дверями вдруг обнаружился мужик в чёрном комбинезоне охранника и с помповым ружьём. Вид у него был, впрочем, не очень уверенный, из чего можно было сделать вывод, что он тут один и большой огневой силы не представляет. У меня оставлялось с собой несколько сотен, пришлось сквозь двери показать их этому горе-охраннику, уж очень не хотелось устраивать здесь стрельбу-пальбу-разборки. В конце концов, мы не бандиты и не мародёры, да и всегда есть опасность привлечь к себе чьё-то внимание.
   В общем, в магазине мы затоварились, в том числе и медикаментами, но уже на выходе из посёлка нам не повезло: позади вдруг нарисовался джип местных повстанцев с крупнокалиберным пулемётом на турели, а ещё несколько позади пылила их же "бэха". Наверное, можно было попробовать сразу сдаться, но северяне первыми открыли огонь. Если вы не знаете, как пули калибром в четырнадцать миллиметров разрывают тело вашего ближнего, то вам лучше никогда не видеть этого: первым это произошло с тем из нас, кто вскинул единственный имеющийся у нас с полным боекомплектом автомат. Падая на землю и отползая за обгоревший остов бывшего здесь танка, я ещё услышал два пистолетных выстрела, но следом уложили на землю и того, кто осмелился открыть пусть и никудышный, но ответный огонь. Куда подевался наш третий спутник, я даже и не понял: то ли успел дать дёру, то ли его тоже уложили очередью из пулемёта. Во всяком случае, мне было не до тщательного осмотра местности. Со мной была одна единственная граната, прямо за мной и остовом танка был небольшой кювет и бугор, заросший густой травой, а за бугром чуть в отдалении начинался лес, куда мне и было желательно попасть. Однако этому желанию сильно препятствовали джип с пулемётом и бэтээр на дороге. Правда, бэтээр дал газу и подался куда-то дальше к центру поселка, в то время как к остову танка и трупам моих товарищей, судя по урчанию мотора, приближался тот самый джип. Севряне, как видно, решили проверить, всех ли они положили на месте. Итак, у меня была надежда только на единственную мою гранату. Джип моих врагов имел открытый верх с пулемётной турелью, и если угодить гранатой именно туда, внутрь, был шанс уйти живым, потому что, если даже если кто в джипе будет не убит, а только ранен, контузия от взрыва и шок вряд ли дадут ему возможность вести прицельный огонь, тогда как "бэха" не сможет быстро развернуться и вести за одним мной серьёзную охоту. Беда была в том, что ранее мне доводилось бросать гранату всего два раза в жизни, да и то было на учебном полигоне. То есть шансов у меня было немного. Даже выглянуть из-за танка и примериться вряд ли оставалась возможность: тут же заметят и изрешетят. Я даже и не знал, на каком расстоянии находится джип - доносился только шум мотора. Очевидно было также, что если они сейчас остановятся и повылезают наружу, то это сильно уменьшит шансы уложить их всех в одной кабине, на борту, так сказать, этого самого джипа. Было обидно, что, вот, похоже, настал мой смертный час, а я ничего особо выдающегося в этой жизни совершить не успел, разве что женился да родил одну дочку, но и в этом ничего такого особенного нет. Даже в этой дурацкой войне ничего такого героического не совершил - что приказывали, то и делал. Именно эта обида заставила меня молиться - как-то так: "Господи, ты же видишь, что со мной происходит! Помоги мне сейчас, помоги! Помоги, и я постараюсь жить лучше, как Тебе угодно! Обязательно прочитаю Библию, я же уже однажды пытался! Помоги, Господи, бросить эту гранату!"
   В общем, когда я выдернул чеку и быстро поднялся из-за танка, момент был вполне удачный: пулемётчик отвернулся, двое только изготовились спрыгнуть на земле, а водитель хоть и смотрел прямо на меня, выпучив глаза, но ничего сделать уже не смог, только, кажется, пытался что-то крикнуть, когда моя граната с металлическим стуком угодила куда-то прямо за пулемётную турель - и тут же раздался взрыв. Его последствие я не стал рассматривать, потому что тут же дал дёру за бугор в сторону леса. Сзади раздавались стоны и какие-то выкрики (стало быть, кто-то уцелел, это мне не жалко, пусть живёт, кто может), но выстрелов в мою сторону в тот момент не доносилось.
   21 июня.
   Вчера, наконец-то, вышел к своим. С рукой дело совсем плохо, грозит ампутация, так что меня должны отправить в столичный госпиталь. Это, конечно, хорошо, ведь увижу своих: в первую очередь Жанну и Сонечку.
  
   Глава ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
   В ПОИСКАХ ЯДОЗУБОВ
  
   Несмотря на то, что Яков хорошо знал эллизорские подземелья, задача найти питомник с таллайскими ядозубами, оказалась не из лёгких. Покойный Тимур хранил местонахождение ядозубов и запасов снадобья в тайне и никому эту тайну не раскрывал. В его комнатке-чулане удалось обнаружить лишь небольшой запас заветных белых крупинок, две трети которых Великой посвящённый отсыпал себе в шкатулку, а треть милостиво презентовал Геронтию Ному, который без снадобья (пусть тот и утверждал, что не очень к нему привязан) рисковал совсем разболеться и перейти на постельный режим.
   Вооружённые факелами, свечами, мотком верёвки и кинжалами Яков вместе с Геронтиумом уже который час бродили в разветвлённых подземельях под Дворцом Пробуждения. Великий посвящённый мог неплохо ориентироваться в темноте даже и без освящения, но никогда и никому этой своей способности старался не выдавать, считая её своего рода тайным оружием.
   - Не мог Тимур устроить этот питомник слишком далеко от дворца. Он никогда надолго не исчезал...
   - Всё же зря ты убил его... - пробормотал главный жандарм, держась чуть позади посвящённого.
   - Ты же знаешь, что это получилось случайно, - раздраженно ответил Яков, - я был вынужден воспользоваться кинжалом прежде, чем заметил, кого поразил. К тому же лезвие было отравлено...
   - Понятно дело, - вновь как бы между прочим заметил Геронтиум, - иначе вряд ли Тимур дал бы убить себя. Лучшего бойца не сыскать во всём Эллизоре... Это вообще - чудо из чудес: завалить самого Тимура! - он вновь на беду себе не замечал, что говорит с Великим посвящённым излишне дерзко.
   - Не повезло, - подавил в себе раздражение Яков и сделал вид, что никакой дерзости не замечает, поскольку ему было интересно, как и что в дальнейшем будет говорит его давний соратник, - не повезло нам всем с этой историей. Проклятая девчонка...
   - Всё же я бы не советовал тебе трогать её... - Геронтиум остановился и громко чихнул, так что колебания воздуха его спутник ощутил, словно горячую волну. - Ганна явно не одна, и нужно прежде понять, кто именно ещё водит с ней дружбу...
   - Знаю-знаю! - нарочито спокойно ответил посвящённый. - Не чихай так громко! Здесь небезопасно! И вообще, если мы не найдём ядозубов и снадобья, все остальные проблемы просто не актуальны! Без снадобья мы сами по себе рискуем быстро загнуться без всяких врагов и пятой колонны как таковой!
   Хотя Геронтиум уже давно Якову, как говорится, осточертел, но ведь нельзя остаться совсем без соратников. А тут, недавно, Великий посвящённый осознал, что после гибели предателя Тимура, кроме Геронтия Нома, у него никаких прямых соратников или друзей более не осталось. Хотя, что такое вообще друг как таковой или, кстати говоря, что такое вообще эта такая называемая дружба? Чаще всего, это иллюзия, иногда - увы, большая, иногда даже - великая! - которая, стоит заметить, очень часто становится полной противоположностью, то есть - сущей враждой! Вспомнить хотя бы того же Оззи, друга детства, с которого и начались все злоключения Якова? Уж какой по началу был сосед и друг... а чем всё потом обернулось? Впрочем, вот и получалось, что Геронтиум Якову пока ещё нужен, пусть и забывается, ведёт себя неадекватно. Но, весьма возможно, это простительное следствие его общей болезненности, которое также берёт начало всё в той же пережитой ими летаргии? "Простительное"? - ну, да, пока простительное. Пока он ещё и впрямь нужен для дела. А там, как говорится, как фишка ляжет!
   Они некоторое время помолчали, втягивая в себя густой смрадный воздух. Впереди была развилка, состоящая из трёх коридоров. Один из них, центральный, имел каменную кладку и производил более надёжное впечатление. Тот, который уходил вправо, включал в себя старые и гнилые на вид деревянные подпорки, а вот проход, что был по правую руку, оказался, скорее, не коридором, но довольно глубокой нишей, которая в свою очередь скрывала в себе массивную железную дверь со встроенным замком.
   Великий посвящённый знал, что они пришли куда надо, нутром это чувствовал. На миг ему даже почудилось в себе отзвук или отблеск некого священного ужаса, который он остро ощутил в юности перед дверью магического подвала собственной матери. Действительно, какой страх и трепет владел им, когда мать, пусть вынужденно, но сделала его причастным своим магическим практикам. И насколько теперь, по прошествии многих лет, он мог только подивиться своей тогдашней наивности. И вдруг совершенно неожиданная мысль пришла ему в голову: а что, если бы была возможность отмотать всё назад и, пусть это банально звучит, начать всё сначала - именно тогда в старом Эллизоре, начиная с конфликта из-за Чужестранца? Обычно на такого рода дурацкое вопрошание, пыжась, отвечают однотипно: нет, несмотря на всё пережитое, я поступил бы также! О, глупцы, говорящие так! Совсем не обязательно поступать точно так же! Можно поступить куда умней и не совершать дурацких же ошибок! Быть его воля, Яков бы не дал поранить себя Скунсу, действовал бы осмотрительней и уж придумал бы, как уничтожить ненавистного Чужестранца и как на самом деле отомстить бывшему другу Оззи!
   - Так что? Это здесь? - не выдержал затянувшегося молчания Геронтиум.
   - Здесь-здесь! - сумрачно выдохнул Яков. - Больше быть негде!
   - Да?.. - протянул Геронтиум. - Может быть... Только где ключ? Нам эту дверь так просто не сломать!
   - Зачем ломать? - Яков буднично достал из кармана жреческой тоги большой блестящий ключ на довольно увесистой цепочке. - Это я снял с Тимура. Если эта та дверь, то это тот ключ!
   Как и ожидал Великий посвящённый, помещение, которое обнаружилось за дверью, было довольно обширным и состояло из нескольких комнат, наполненных разного рода холодным оружием, драгоценной утварью, тканями и посудой. Но самым удивительным была сводчатый и довольно длинный зал, отгороженный от остальных помещений высокой металлической решеткой, к которой искусно крепилась мелкая металлическая сетка, не оставляющая какой-либо щели - ни сбоку, ни сверху, ни у самого пола. Ещё удивительней было то, что внутри зала из-под скрытого в полумраке потолка проникал слабый рассеянный свет и, сверх того, доносилось негромкое равномерное журчание воды - это явно был или подземный источник или протекающий свозь помещение подземный же ручей.
   Великий посвящённый благоговейно и осторожно коснулся рукой решётки и воскликнул:
   - Слава Эллизору Многомогучему! Я не обманулся в своих надеждах! Ядозубы не могут совсем без света и воды! Тимур всё продумал. Нам нужно только решить проблему с кормом.
   Геронтиум посмотрел на своего приятеля и компаньона с некоторой опаской:
   - Проблемы будут не только с кормом, - заметил он. - нужна осторожность: ядозуб страшно ядовит. Его укус смертелен. И ещё неплохо бы знать, как именно Тимур изготавливал снадобье?
   - Это как раз не проблема... - усмехнулся Яков и аккуратно потянул на себя решётку. - Основа нашего снадобья это просто помёт ядозуба. Ну, и сверху скорлупа из сахарной пудры, только и всего. В крайнем случае, можно обойтись и без неё... Пилюлю можно и не подслащивать, перетерпим!
   Решетка легко и без скрипа поддалась, после чего посвящённый с некоторой опаской заглянул внутрь, почему и не заметил, как его спутник с трудом сдерживает рвотный рефлекс.
  
   Глава ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
   ХОЛМЫ ЛАВРЕТАНИИ
  
   Солнце ярко сияло в небе Лавретании одновременно пространственно-временной дугой, оставляя сдвоенное ослепительное отражение в чистой озёрной глади. Однако из всех эллизорцев-переселенцев любоваться этими красотами было особо некому: большинство были заняты ловлей и заготовкой рыбы, собиранием трав, разбором и ремонтом подземных складских помещений. Ещё несколько человек, вместе с Леонардом, Рейдманом, старшим сыном Леонарда Фаддеем и Силентиусом, который показал неплохие способности во владении стрелковым оружием, занимались реконгсценировкой
   местности с целью определения, как и где установить хотя бы пару пулемётных точек для прикрытия поселка от внезапного нашествия. Одно пулемётное гнездо уже установили на другом берегу озера возле складских ворот, ещё одно разместили в самом подземелье на входе во внешний тоннель, и, вот, наметили ещё два: для того, чтобы как следует прикрыть подходы к причалу и лодкам, а также и сам посёлок с дальней от озера оконечностью, откуда, вероятней всего, и могли пожаловать незваные гости. Меньше никак не получалось, но и четыре крупнокалиберных пулемёта представляли собой почти не разрешимую проблему: даже если дежурить на этих объектах по одному стрелку (по правилам всё же нужны двое - один пулемётчик, другой - помощник-заряжающий), людей катастрофически не хватало. По крайней мере, таких, которые хоть как-то могут обращаться с пулемётом, заряжать ленту. А уж, чтобы вести прицельный огонь...
   - Слушай, Леонард, - несколько задумчиво сказал Рейдман. - Мне представляется, что иного выхода нет: нужно обучить твоих хранителей. Среди них есть несколько мужиков, которые по физическим параметрам вполне справятся с этой задачей! - и он несколько беспокойно оглянулся по сторонам, словно ожидая, помимо главного хранителя, увидеть или услышать ещё какого-нибудь оппонента своему предложению.
   Таким оппонентом вполне мог выступить Магирус, который вообще продолжал относиться к Рейдману с подозрением и при всяком удобном случае, если были хоть какие-то основания, вступал с ним в спор. Но на этот раз Магируса с ними не было по причине некоторого нездоровья, а так же и потому, что "все равно в этой их стрельбе-пальбе он ничего не понимал". В общем, так или иначе, Рейдман мог ожидать, что его идея Леонарду не понравится, поскольку тот продолжал оберегать оставшихся хранителей Закона, противясь, насколько возможно, их использованию на тяжелых работах или ещё каких-либо рискованных мероприятиях. Главного хранителя можно было понять: после катастрофы в Эллизоре и драматичном переселении в Лавретанию хранителей поубавилось вместе со всем населением клана. Но на этот раз Леонард не стал спорить.
   - Надо так надо... - кивнул он. - Бери тех, кто и впрямь справится, обучай!
   Они стояли на вершине небольшого холма у входа в прибрежную долину, где и располагалось само поселение - по левую руку были видны почти все дома, за исключением причала, а по правую - уже основательно заросшую каменистую дорогу и мелкую гряду гор в отдалении.
   - Хорошо! - сказал Рейдман. - Начну прямо сегодня. Силентиус мне поможет, он лучше всех преуспел в знании матчасти да и стреляет уже не хуже меня.
   Леонард с одобрением посмотрел на Силентиуса, но ничего не сказал: было видно, что какие-то совсем другие мысли гложут хранителя, которые, по всей видимости, не имеют прямого отношения к так называемой "матчасти", то есть - пулемётам, пистолетам, патронам, огневым позициям и т.д. И впрямь, Леонарда бороло ощущение нереальности происходящего: мог ли он подумать ещё год назад, что вскоре будет вот так вот на вершине лавретанского холма размышлять на тему, как лучше расположить мощное огнестрельное оружие и кого из хранителей Закона к этому делу определить. Да... в то время как, фактически, сам Закон и его прославление окажутся в самом серьёзном запустении?
   - И кстати, отец, что-то всё же нужно делать с Законом! - подал голос Фаддей, который всё больше помалкивал всё это время, выражая своё одобрение лишь молчаливым кивком, когда это было необходимо.
   Он же теперь не расставался с автомат Калашникова и запасными магазинами. Фаддей вообще словно был рождён для оружия, любые образцы его смотрелись на нём как неотъемлемая часть, тогда как без оружия Фаддей выглядел одиноко. Кроме него, из всех собравшихся только у Рейдмана был с собой пистолет системы Стечкина. И хотя Иван уже несколько раз говорил, что надо бы большинству эллизорцев не высовываться куда-либо без оружия, пока с этой мыслью свыклись далеко не все.
   - Что ты имеешь ввиду? - переспросил Леонард.
   - Нужно перевозить на склад весь архив. А то можем потом не успеть, если начнётся какая-либо заваруха.
   Леонард ответил не сразу.
   - Да, наверное, надо... - наконец, произнёс он. - Только я не нашёл на складе подходящего помещения...
   - Ничего, отец, давай мы найдём! И тебе покажем! А ты одобришь! Только нужно спешить, нельзя откладывать!
   - Хорошо-хорошо! - сказал Леонард и начал неспешно и, чуть горбясь, спускаться с холма в сторону посёлка.
   Фаддей смотрел ему вслед с плохо скрываемой жалостью: да, его отец Леонард сильно постарел. Вся эта история с Законом, переселением, а главное - с потерей Оззи и Беллы - его явно подкосила. Плюс к тому Главный хранитель вёл себя не совсем адекватно: очевидно же, что надо срочно перемещать все бумаги Закона из ветхой лачуги во вполне надёжные помещения, а он, отец-хранитель, никак не может на это решиться.
   Лёгкая тень мелькнула над ними и все ощутили дуновение, как от взмаха крыльев. Это было и в самом деле так: некое существо с когтистыми лапами, перепончатыми крыльями и длинной зубастой мордой, проскользнув над их головами, продолжило стремительный полёт, явно направляясь к Главному хранителю Закона.
   - Отец! - закричал Фаддей, скидывая с плеча автомат и с ужасом понимая, что не успевает. - Ложись, отец!
   Леонард быстро обернулся, но не испугался и падать не стал. Когда позже Фаддей вспоминал и обдумывал происшедшее, он продолжал удивляться молниеносной реакции своего родителя: во мгновение ока в руках хранителя блеснуло лезвие старого морского кортика, и атакующая когтистая тварь тут же на это лезвие напоролось. Возможно, что рана нанесённое небольшим по длине кортиком была и не смертельной, однако с мерзким клекотом крылатая вражина подалась в сторону, где её Фаддей быстро изрешетил из автомата, выпустив почти весь рожок. При этом Леонард быстрей других добрался до места падения налётчика, поскольку оно было ещё ниже по склону.
  
   - Никогда раньше не встречал такой гадины! - заметил он, ворочая ногой труп крылатого монстра.
   - Отец! У тебя кровь! - воскликнул Фаддей.
   - Ничего страшного! Да, поцарапала эта дрянь руку! - спокойно сказал Леонард. - А ведь и впрямь началось!
   - Обязательно надо в санчасть! - Иван Рейдман пытливо оглянулся по сторонам, не летит ли кто ещё в их сторону. - И теперь прошу всех без оружия никуда не соваться. А те, кто не могут им пользоваться, в том числе - рыбаки, пусть выходят только в сопровождении хотя бы одного вооружённого!
   Ближе к вечеру у Леонарда опухла рука, поднялась температура и, хотя сознания он сразу не потерял, однако навязчивый бред подчинил себе сознание Главного хранителя. Его койка под бдительным надзором мамаши Зорро располагалась рядом с двумя таинственными незнакомцами, которые пока ещё также не пришли в сознание.
   Из записок в тетради, найденной на складе
   29 августа.
   Меня основательно подлечили, хотя от уха осталась только половина, но зато повезло с рукой, все же не понадобилась ампутация. Хотя, иногда, по временному малодушию, мне кажется, что лучше было остаться без руки, чем продолжать участие в этой странной Северной войне, в которой мы никак не можем одолеть противника, ведь, казалось бы, правда на нашей стороне. Теперь, пока достигнута договорённость относительно общего перемирия, армия пытается вновь сосредоточиться и нарастить ресурсы. Под это дело, выписавшись из госпиталя, и проведя всего три дня своими домашними в столице, я новь оказался мобилизован - в совсем другую и вроде как не боевую, а тыловую часть. Как вскоре стало мне известна, эта часть занимается реконсервацией старых армейских складов, оставшихся ещё со времён единой империи и до которых по причине растраты и оскудения более современных боевых ресурсов, наконец, дошло дело. Само подразделение оказалось довольно смешным с виду: фактически, по численности, это всего лишь рота, в состав которой входит всего два взвода, два же сержанта во главе оных, а также всего один майор в качестве командира. Одним из сержантов оказался именно я. Майор - уже в годах, с седоватым ёжиком волос, нервный, худой, крикливый, но, вроде, из настоящих офицеров, просто выработавший, отслуживший свой срок. Изношенный, можно сказать. Ну, ещё к нашей роте имеет отношение кое-какой транспорт: грузовики, тягачи, краны, ремонтная база. Правда, во время нашего последнего рейда обнаружилось, что нам недостаёт элементарных грузовых плав-средств, потому что большой подземный склад со старым стрелковым вооружением почему-то оказался в отрогах Северных гор на другом берегу довольно большого и глубокого озера. Какого лешего во времена единой империи понадобилось устраивать такого рода хранилище вне нормальных подъездов-подступов, совершенно непонятно, однако гадать на эти темы нам нет никаких приказов, а есть - до прибытия соответствующих плавсредств произвести инвентаризацию имеющегося оружия и подготовить его к погрузке, чем мы в настоящий момент и занимаемся.
   30 августа.
   Похоже, что уже осень и впрямь близко. С утра - пронизывающий холод. Да и озеро это какое-то, говорят, круглый год холодное, хотя в нём много рыбы, мы успеваем ловить её на "закидушки" и в "морды", сделанные на скорую руку, что очень скрашивает нашу жизнь. Хорошо, что, благодаря генераторам, есть электричество, но почему-то совсем нет мобильной связи. То ли покрытие здесь отсутствует, то ли опять какие-то катаклизмы из-за войны. Больше всего переживает наш майор, у которого, разумеется, нет спутникового телефона, а в отсутствии мобильной сети обычная рация тоже не помогает - слишком далеко до центров связи. Правда, он грозился, что на днях должна прибыть мощная передвижная станция, и тогда связь точно будет.
   1 сентября.
   Никакой связи по-прежнему нет, не прибыло и никаких понтонов или плавсредств. Вообще никого и ничего. Такое ощущение, что на всю оставшуюся войну мы представлены здесь сами себе. Хорошо, если не на всю оставшуюся жизнь. Ко всему прочему подходят к концу выданным нам сухпайки и, если бы не множество озёрной рыбы, возникла бы опасность покушения на продуктовые запасы вверенного нам склада, где даже консервные банки далеко не все вздулись по прошествии многих лет хранения, но покушаться на эти консервы наш майор категорически запретил.
   3 сентября.
   Всё! Все спешно грузимся на имеющийся транспорт. Связи по-прежнему нет, но далеко у горизонта в направлении центра нашей Пальмиры появились два отчётливо видимых гриба-взрыва. Не иначе как ядерных. Ну, очень похожих! Гул взрывов и легкие отголоски воздушной волны вроде как тоже ощущались, чего сам, впрочем, я не видел, поскольку находился в это время под землей, внутри склада. Однако наш майор дал команду на срочные сборы. Ну, понятно дело, не сидеть же здесь, ожидая, не зная чего. Так ведь совсем с ума тут сойдешь... Молюсь только, чтобы мои Жанна с Сонечкой были живы и не пострадали! Господи, помоги и спаси их!
  
   Глава ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
   ХОЛОДНЫЙ "АМЕРИКАНО"
  
   Свершилось: центральный международный штаб VES утвердил допуск Максима Окоёмова, иерея, клирика Московского Патриархата РПЦ. Честно говоря, сам Голышев до конца не верил в это - фактически, это был первый случай, когда человек со стороны основной допуск получал. Теперь Окоёмов становился, что называется, посвящённым в одну из главных тайн земного и неземного бытия, что было подвластно далеко не всем смертным. Только членам и служителям VES. Ну, ещё некоторым президентам основных развитых стран. А среди неразвитых и то не всем.
   Получив факс-уведомление об этом, Голышев лишь поморщился. Сами документы должны были поступить ближе к вечеру с тщательно охраняемой дипломатической почтой, которая транспортировалась в опечатанном металлическом контейнере, имеющем помимо сложной степени защиты ещё и механизм внутреннего самоуничтожения имеющегося содержимого. На случай похищения или не санкционируемого доступа, понятное дело. И ни каких тебе факсов или электронной почты! Самому Голышеву, впрочем, спешить увидеть эти текущие секретные документы не было нужды, он и так знал, что в них. Нужны они были исключительно для проставления подписей отца Максима, после чего можно было окончательно считать, что Окоёмов этот самый надел на свою выю тяжеленный хомут, носить который ему предстояло всю оставшуюся жизнь.
   "О-хо-хо! Как он ещё со всем этим справится? - невольно вздохнул про себя Голышев. - Как бы не поехала у бедного попа крыша!" Или он, вроде, крепкий, мужественный? Вчера Голышев уже вкратце сообщил бедному священнику в чём именно заключается основное содержание и проблематика деятельности VES. Сегодня оставалось подписать основные документы, то есть - заручиться подписью посвящаемого. Предварительно ознакомив с главным меморандумов VES, который предлагался для ознакомления исключительно на бумаге и в письменном виде. Электронных копий не существовало.
   Во всем этом была своя небольшая, но необходимая хитрость: сделать небольшую паузу между информированием и подписями: понаблюдать, посмотреть, как себя ведёт человек - не сойдёт ли с катушек, не начнёт ли болтать лишнего (на это время за посвящаемым устанавливалось тщательное наблюдение и прослушка). И горе было тому, кто не выдерживал эти сутки (очень многие в таком случае заканчивали свои дни под строгим наблюдением в специализированных психиатрических клиниках, а то и вовсе исчезали, как это ни печально, но таков был общий жесткий всемирный регламент). Окоёмов держался, хотя, судя по докладам, и видеозаписям вид у него был крайне растерянный и вообще болезненный. Что и не мудрено вообще-то, когда целая вера может пошатнуться! Но тут Рем Голышев ничем несчастному попу помочь не мог, пусть даже в последнее время и начал ощущать к нему некоторую симпатию.
   Звонок мобильного прервал размышления Голышева на этот счёт. Глянув предварительно на дисплей, Рем был неприятно поражён: звонил сам отец! Нет, просто так он никогда не звонил, только в исключительных случаях!
  
   Они встретились в небольшом кафе "Шоколадница", имеющей второй этаж для курящих. Отец Голышева давно уже пытался бросить курить, но, это никак не получалось. Теперь, как видно, он решил перейти на сигары. Наверное, кто-то ему внушил, что они менее вредны. Попыхивающий сигарой полный и уже под семьдесят лет мужик в дорогом костюме из американского бутика выглядел немного комично. Рем не рискнул пошутить или что-либо высказать на этот счёт вслух, но про себя в который раз вздохнул: отцу всегда не хватало вкуса, во всём он несколько перебарщивал. Наверное, не добарщивать тоже плохо, однако "пере", как правило, гораздо более заметно, скорей бросается в глаза.
   - Давно, небось, у матери не был? - начал, как всегда, первым разговор отец.
   Сын в ответ пожал плечами и буркнул:
   - Был-был... - а потом и сам решил взять быка за рога:
   - А ты, я смотрю, всё больше по заграницам? Как там Панама?
   Старший Голышев заметно вздрогнул, но сразу ничего сказал. К тому же тут подошёл официант, пришлось делать заказ. Голышев ограничился американо и каким-то первым попавшимся в меню пирожным. Отец долго морщился, глядя в меню, потом заказал сто грамм коньяка, рыбный салат и сок.
   - Панама-Панама... - пробормотал он. - А почему ты спрашиваешь... про Панаму?
   - Так... - хотел было уйти от прямого ответа Рем, но потом не сдержался: - Был тут у меня один гость из Панамы...
   Отец опять вздрогнул и положил сигару в пепельницу, забыв про неё.
   - Это кто ж?
   - Зарайский младший, вот кто!
   - Сергей... значит, у тебя... был?
   - Ага...
   Отец тяжело помолчал, потом вздохнул:
   - Говорил я ему, чтобы он к тебе не совался, совсем что-то он с катушек сошёл...
   Рем понял, что отца мучительно интересует этот визит Зарайского-младшего, что отец не знает содержания их разговора и даже боится, что его сын может знать слишком много.
   - Знаешь, отец... - медленно произнёс Рем, - проблема не в том, что он много наговорил и выдал нечто для вас важное, проблема в том, что я и так могу о многом догадаться. И тогда...
   - Что тогда?!
   - А то, что я ведь не знаю, какая степень моей осведомлённости может послужить тому, что меня... ну, нужно будет убрать, типа, зачистить, да? Или, наоборот, какова степень именно твоей осведомлённости, когда "зачищать" надо будет уже тебя? И вообще как это так получилось, что весь этот твой "RUZOR", он вообще ещё не под колпаком у налоговых органов или, там, ФБР? Хотя, "узоры" твои это ещё, наверное, цветочки?
   Голышев-старший судорожно схватил из пепельницы окурок и попробовал затянуться, но сигара погасла. К тому же тут принесли заказ.
   "Как глупо... - подумал Рем, - а может и кстати: этот коньяк, салат и мой кофе спасают его от истерики, дают шанс немного успокоиться".
   - Я хотел встретиться не за этим... - не поднимая глаз, отец опрокинул в себя содержимая пузатой рюмки и перевёл дух, не закусывая, - но раз ты затронул эту тему... то... Давай тогда обсудим... Какие-нибудь детали...
   - Детали? - усмехнулся Рем и отхлебнул кофе из чашки.
   К его удивлению кофе был еле теплым. Можно даже сказать - холодным. Это крайне поразило Голышева-младшего. Впервые в жизни ему подали в кафе холодный кофе. Холодный "американо". Внутренне это его просто взбесило. Наверное, в другое время Голышев затребовал бы официанта и другую горячую чашку, но в тот момент было не до этого, и он сдержался. Даже с удивлением подумал, что не к месту и неожиданно холодный напиток внутренне вывел его из себя куда больше, чем вся эта история с собственным отцом. Смертельно опасная история, между прочим.
   И ведь как это всё вообще получается? Отец последние годы перестал быть в корне на себя похож. Когда-то худощавый и подтянутый, потолстел и обрюзг, растерял все свои былые видимо интеллигентные манеры и, вероятно, вообще забыл своих любимых немецких классиков, если вообще теперь читает какую-либо художественную литературу, что сомнительно. Что с ним стало, на что он купился, ринувшись после увольнения со службы в этот непонятный международный бизнес? Как его вообще туда отпустили и почему там приняли? И во что они все там влезли, вляпались, так сказать, по самые уши?
   - Хорошо, пусть будут детали! - сказал Рем. - К примеру, ядозуб... Не мексиканский и не панамский, не центральноамериканский... А этот самый якобы недавно открытый... бразильский, да? А ты на самом деле имеешь представление откуда эта тварь и что может случиться, если этот ядозуб вовсе не из Бразилии, а из...
   Тут Рем осёкся и замолчал. От того, знал ли его отец истинное происхождение ядозуба, зависело очень многое. Вероятно, что сама жизнь, точнее возможность выживания их обоих. Поэтому Рэму было страшно, как ещё никогда в своей жизни. Он даже боялся поднять глаза, чтобы увидеть в глазах отца настоящий ответ.
   Его отец отхлебнул из стакана с соком и вдруг закашлялся. Потом еле выдавил:
   - А что вообще не так с происхождением этого ядозуба? Ну, из Бразилии, да... Но его яд имеет какую-то особую силу. Медики говорят, что если наладить производство лекарственных средств, то мы озолотимся! Это будет чудо-лекарство! Спасение для многих жизней! Проблема в том, что регион, где обитает этот ядозуб, труднодоступен, а местные какие-то там реликтовые племена не желают идти на контакт. Им, видите ли, вся наша цивилизация побоку! Поэтому речь идёт о том, что вероятно применение к этим племенам не совсем законных методов!
   Рему стало намного легче на душе. Если, конечно, отец не врал и не прикидывался. Последнее - вряд ли. Так врать и так прикидываться он просто не умел. Даже в своём былом служебном прошлом. Да ведь он там, в этом прошлом, был больше хозяйственником, чем оперативником, так ведь. "Не знает главного, происхождения? Думает, что оно чисто земное? Реликтовые племена... - обкатывал Рем эту мысль. - Гм, может быть это и неплохая версия. Реликтовые, но вполне себе земные племена. Единственные на самой Земле, кто имеет с этим самым ядозубом дело... Вполне может прокатить... Тогда не всё потеряно, тогда ещё можем выкрутиться? Но кто же тогда знает всю подноготную? Сергей Зарайский? Знает от своего брата? Он один? То есть, отца используют втёмную? Возможно... Возможно..."
   Да, это был не самый плохой вариант. Значит, ещё можно было жить и даже пока оставаться у руля русского филиала VES. Однако пускать это всё на самотёк было тоже смертельно опасно.
   - Дурак ты, папа, - наконец вымолвил Рем и поставил пустую чашку на столик. - Это не только лекарство! Это ещё и такой будет наркотик, такое зелье, которого этот свет не видывал! И ты хочешь взять на себя ответственность за его появление и распространение?
  
   Глава ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
   ВЕЛИКОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ
  
   Якову снилось, что он потерял свой старый дневник, свои драгоценные записки ещё времён молодости. Причём во сне он боролся со странным чувством, что на самом деле он и никогда не вёл дневника, и его теперешние поиски - фикция, навязанное извне чувство необходимости (найти дневник!), которого на самом деле нет. Был или нет (дневник!), но во сне Якова преследовало мучительное ощущение, что он забыл нечто важное в своём прошлом, что обязательно нужно вспомнить, а если не выудить прямо из памяти, то, хотя бы, найти в этом самом вроде как и не существующем дневнике. Как он вообще мог выглядеть... этот самый дневник? Вероятно, это была тетрадь, ещё древнего довоенного образца с давно пожелтевшими страницами. И он, Яков, записывал туда нечто старым же химическим карандашом. Да, конечно, он делал это почти каждый день перед тем как в летаргию отправился Варлаам, а следом и он сам, его, Варлаама, верный ученик! Нужно было запомнить, записать очень много всего, поскольку Варлаам предупредил, что, если Яков восстанет от сна раньше, то должен ничего не перепутать в той последовательности действий по строительству нового мира, которое будет для них всех судьбоносным. Ну, да, разумеется, Яков всё старательно записывал, ничего не забывал, но... вот закавыка! - после пробуждения тетради не оказалась рядом, дневник просто-напросто пропал, хотя он, точно, положил тетрадь рядом с собой, прямо в капсуле. Правда, после восстания от сна Яков не сразу про дневник вспомнил, а когда (спустя какое-то время) спохватился, никакой тетради в использованной капсуле не оказалось. Вероятно, если бы он заметил эту тетрадь сразу вовсе себя, то вспомнил бы, не упустил бы из вида, но, получается, что вида никакого не было, не попалась эта тетрадь на глаза, вот что, исчезла, испарилась, так сказать... Или вовсе не было этого дневника? Отчего же, тогда, такое явное ощущение, что он эту тетрадь держал в руках, даже помнить запах тех пожелтевших страниц и вкус химического карандаша?
   Ладно, допустим, он, Яков, что-то упустил и сделал не совсем так, как было велено самим Варлаамом, так ли это теперь важно? Да и вообще так ли это было важно еще тогда, не знамо сколько времени (лет или даже веков) назад? Ведь всё равно Яков осуществил то, против чего Варлаам был категорически против и, вероятно, даже и подумать не мог, что его ученик будет иметь дерзость так ослушаться, пойти наперекор воли самого великого жреца Маггрейда! На фоне этого сам дневник-инструкция, точнее - утрата этих инструкций, выглядели пустяком, отсутствием мелкого пазла с края большой картины - фрагмента, который легко самому вырезать из толстого картона и покрасить, сообщив нужный цвет. Да, все эти годы, фактически, теперь, уже десятилетия, нет, по сути уже, фактически, полвека Яков внутренне уговаривал себя, что сделал всё правильно и никакого, на самом деле, ослушания не было, да он просто и не мог поступить иначе, это означало отступиться от самого себя, и как только сам Варлаам этого не понял и не увидел в своём ученике - он, величайший маг, прозорливый и ясновидящий, не заметил того, что ученик его был не силах в себе переломить. Самые первые годы Якову было проще давить в себе сомнения, поскольку он надеялся, что пробуждение остальных не затянется на столь длительное время.
   Оказалось иначе, совсем иначе. И теперь, фактически, уже будучи сам старцем, он всё с большей тугой ощущал тяжесть того своего выбора, того своего ослушания. А ведь, вероятно, был прав Варлаам: нельзя было брать с собой никого лишнего! Энергия от Золотого шара могла начать перераспределяться не должным образом, затормозив сон, увеличив время летаргии. И если Яков проснулся первым, то считать ли это теперь счастьем? - теперь, когда он прожил свою жизнь, понеся вся возможные труды и великие тяготы по строительство нового Эллизора. Да, была бы возможность, Яков не взял бы с собой того же Геронтия, ныне Геронтиума. Но ведь Варлаам почему-то тогда настоял на его кандидатуре, на его важности для будущего Эллизора. И не просто настоял, но и сам отправил Геронтия в сон, несмотря на всего его страхи, чему Яков уж никак не мог воспрепятствовать.
   Иногда он задумывался, а почему вообще Варлаам сам не ушёл в сон последним, почему поручил именно Якову дейстоввать в финале, чем тот и воспользовался, неужели, опять же, Варлаам не допускал со стороны своего ученика такой возможности, прямого солушания? Или в этом тоже была какая-то своя хитрость? Ни тогда, ни теперь это до конца было невозможно понять, если только сам Варлаам, восстав, наконец, от сна сам не разъяснит, что к чему.
   Такие вот мысли и чувства мучали Великого посвященного во сне и ещё довольно долгое время после пробуждения.
  
   Словно предчувствуя, что нечто может пойти не так, как следует, Яков решил пока не устраивать празднества и официального представления в честь Пробуждения. В конце концов, это можно осуществить и позже, когда пробудившийся вполне придёт в себя. Действительно, так меньше риска, ведь сразу после долгого сна в большинстве случаев недавний "летаргик" может вести себя неадекватно. Тем более, когда речь идёт о самом значимом, истинно великом Пробуждении, то есть когда речь о настоящем выдающемся Посвященном, о жреце-строителе Варлааме.
   Именно поэтому Яков взял с собой только Геронтиума и на всякий случай двух стражей. Ну, ещё пришлось взять доктора, разумеется. Из более или менее сведущих и надёжных, хотя Яков предпочёл бы обойтись без медицинского персонала вообще, больше полагаясь на заветное снадобье, запасы которого удалось-таки возобновить, благодаря найденном подземному питомнику с ядозубами. Одно было не очень хорошо: снадобье пока не удалось облечь в скорлупу из сахарной пудры, лишь слегка подсластить, поэтому оно находилось в шкатулке у Великого посвящённого в первозданном качестве - то есть, в виде помёта ядозуба. Яков опасался, что такого рода вид и вкус снадобья могут не вызвать энтузиазма у Варлаама, а объяснить, порой, многие самые элементарные вещи человеку, только очнувшемуся от многолетнего летаргического сна, бывает не так просто.
   Так оно со снадобьем и вышло! Поначалу всё шло нормально: закончили мигать огоньки-лампочки, завершился на дисплее таймера обратный отсчёт, включившийся ровно сутки назад и прямо свидетельствующий о необратимых процессах прекращения сна внутри капсулы, появилась на дисплее заветная же надпись "Everything is ready", с легким шипением автоматически отъехала верхняя крышка капсулы, после чего она медленно опустилась вниз и все с некоторой осторожностью заглянули внутрь.
   Варлааму помог подняться доктор и один из стражей. Великий жрец выглядел не очень. Бледность его лица напоминала мрамор из лучшего карьера на юге Эллизора, движения были скованными, голова тряслась. Он обвёл собравшихся крайне испуганным взглядом, попытался что-то сказать или спросить, но, похоже, речь не давалась ему.
   Вперёд выступил Яков. В руках у него была та самая шкатулка со снадобьем. Сдерживая волнение, как будто сам только что очнулся от столетнего сна, он произнёс:
   - С прибытием! - и протянул великому магу шкатулку с откинутой крышкой. Содержимое было до верху наполнено живительным помётом ядозуба.
   - Что это? - наконец, с явным трудом произнёс Варлаам.
   Похоже, что он не узнал Якова. Да и не мудрено. Последний раз они виделись, когда Якову было не более двадцати лет, хотя его внешность и тогда была обезображена, но сейчас он был уже и вовсе стариком.
   - Это великое снадобье! - произнёс Яков. - Его нужно принять, чтобы набраться сил после долго сна! Обязательно!
   - А-а... сколько... сколько прошло времени? - Великий жрец поднял мутный взор на Якова и тот невольно содрогнулся: настолько это был мёртвый взгляд.
   - Точно не известно... - ответил он. - Наверное, больше ста лет. После моего пробуждения прошло почти полвека. А сколько до этого времени, я не смог точно подсчитать...
   - Сто лет? - Варлаам погрузился в глубокую задумчивость. - Сто лет... - наконец, с видимым трудом произнёс он. - Это много... Пожалуй, это лишнего... будет...
   Яков в свою очередь был удивлён: как видно, не ожидал, что пробуждение его учителя будет происходить в такой вот немощи, что Варлаам первым делом выскажет недоумение или удивление, ведь Якову всегда казалось, будто у Варлаама, что называется, всё схвачено и не может быть никаких проколов.
   И - словно мальчишка, не выучивший урок - он принялся оправдываться:
   - Мы ничего не могли поделать! Капсула пробуждения работает автоматически! Никто не может здесь извне прервать сон и запустить пробуждение ранее автоматического цикла!
   Великий маг посмотрел на своего бывшего ученика, а ныне вполне себе коллегу мутным взором.
   - Да... это я помню... - прохрипел он. - Тут ничьей вины нет. Так легла карта, так сошлись звёзды! - Он осмотрелся по сторонам и заметил ещё одну капсулу: - Но... а там... кто ещё?
   - Там? - несколько растерялся Яков. - Там... одна девушка... Белла из Эллизора...
   Варлаам задумался, пытаясь вспомнить прошлое и кто такая вообще эта Белла.
   - Зачем? - с явным трудом выдавил он.
   - Что зачем?
   -Зачем она там?
   - Я... - окончательно смутился Яков. - Потому что я ... Она была нужна мне!
   И словно далёкое прошлое встало отдельными картинами перед его глазами: как он неожиданно для себя, будучи послом Болфусом в Эллизоре, полюбил Беллу, как дал ей сонное зелье, но что-то намудрил с противоядием, как бежал из эллизорского обоза, похитив Беллу, как встретился с Варлаамом в указанном им ранее месте на Севере, в Ловероке, как волновался, что будет с Беллой, но смог-таки уже после Варлаама и Геронтия уложить её в ещё одну лишнюю капсулу, как после своего личного пробуждения и строительства Гранд-Эллизора осуществил торжественный перенос оставшихся капсул сюда, в новый Дворец Пробуждения... Сколько на это потребовалось сил, нерв и надежд... В том силе и на то, что Белла скоро проснётся! Но она так до сих пор и не проснулась в то время, как течение земной жизни самого Якова, фактически, почти отмерило свой срок. Нет, это всё просто уму непостижимо! В этом скрывалась какая-то великая мука или, проще говоря, усмешка судьбы! Хотя бы в том, что очень многого из былых чаяний Якова вроде как осуществилось: достиг он и великой силы и больших знаний, да, попытался даже заменить Беллу, нашёл ведь среди молодых эллизорок девушку похожей внешности (это было не трудно!) и велел ей именоваться Беллой, но всё равно она не была ею, увы... Поэтому Яков уже давно с горечью ощущал, что многое в жизни можно сымитировать, смоделировать, симулировать, изобразить, но только самой жизнью это не будет, а будет одной только лишь именно что имитацией.
   - А где "Золотой шар"? - взгляд Варлаама стал более осмысленным. Он покрутил головой, пытаясь понять в каком именно помещении они находятся.
   - "Золотой шар"? - удивился Яков. - Какой шар? Мы перенесли ваши капсулы из Ловерока, но никакого шара я там не видел!
   Наверное, если бы у Варлаама были бы силы, он дал бы волю презрительному хохоту. Впрочем, что-то душило его изнутри, возможно это и впрямь был смех, пришедшийся совершенно некстати и, фактически, убийственный для крайне ослабленного вынужденной летаргией организма.
   - Дурак, какой дурак... - хрипел Варлаам, окончательно теряя силы и равновесие и повисая на руках у стража. - Ты погубил меня этим! Шар это был главный источник энергии! С чем ты меня оставил во сне? Да ещё взял с собой эту девку! Нельзя никого лишнего брать с собой в этот сон... Нужно было оставить её там, в прошлом... Общей энергии могло не хватить для нас всех! Тем более, без шара!
   Яков бросился к своему только воскресшему и умирающему на глазах учителю с воплем "Прими снадобье!", но было уже поздно: Великий жрец и строитель Тот-Башни скоропостижно скончался.
  
   Из "Рабочего словаря VES" (совершенно секретно, только для внутреннего пользования). "Биокриационная еcтественная реанимационная единица Гаспарова". Питание - изотопное при минимальном расходе энергии. В отдельных случаях возможно использования внешнего источника питания. Максимальная приспосабливаемость к внешней среди, использование перепадов температур, холода и жары, влажности и т.д. Прекращение цикла реанимационной сохранности происходит, согласно нескольких секретных автономных алгоритмов, в числе которых - аналитический внутренний таймер (запускает механизм "воскрешения", если получает информацию о невозможности продолжения криационного цикла вследствие критического состояния подопечного организма) - действует автоматически, не может быть выставлен программно. Возможно использование команды из центрального пункта управления VES (последняя работает исключительно на прекращение процесса и уничтожение капсулы вместе с содержимым). Иное перепрограммирование уже запущенного внутреннего процесса, благодаря внешним командам, невозможно. Материал: особо прочный бронированный стеклопластик. Внешний вид: в форме гроба. Доступ: внутренние запоры, автоматически снимающиеся после вступления в силу процесса "воскрешения" (См. "Воскрешение").
  
   Глава ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
   ВТОРЖЕНИЕ
  
   Леонарду чудилось, что он открывает собрание Закона. Причем не в ветхой амбарной лачуге, а в самом Эллизоре, во Дворце Совета. И он, Главный хранитель, прибегает к соблюдению основных процессуальных норм, потому как заседание было отчасти посвящено Закону Эллизора, и специально оговаривает, что, поскольку собрание носит расширенный характер и не будет касаться Главной тайны Закона, но, тем не менее, вопросы которые необходимо рассмотреть, носят очень и очень серьёзный характер, почему и, собственно, потребовался такой, вот, расширенный состав.
   Относительно всех законных нюансов никто из присутствующих хранителей не возражал. Нравственный авторитет самого Главного хранителя был высок как никогда. Вероятно, что основным оппозиционером Леонарду теперь была его собственная совесть, которая и впрямь часто тревожила его, может быть ещё и потому, что он вообще имел привычку к ней прислушиваться.
   - Итак, - сказал Леонард, стоя за кафедрой, за которой ему и полагалось возглашать что-либо, имеющее общее значение для Закона и всего клана как такового. Да, за той самой кафедрой, величественной, с позолотой и разного рода орнаментальными завитушками. - Итак, мы можем вместе обсудить наше нынешнее положение. И мы должны наметить, как будем действовать в ближайшем будущем...
   Тут Леонард сделал паузу, и многим из собравшихся показалось, что хранитель испытывает сильное волнение. Это и впрямь было так: Леонард вдруг ощутил спазм, который на некоторое время прервал его речь. Правда, при этом, сам Главный хранитель чувствовал себя хорошо, полным энергии, так что, по все видимости, его волнение происходило из общего ощущения значимости и судьбоносности всего происходящего. Сверх того, напротив Главного хранителя, среди других имеющих право здесь быть хранителей, почему-то стоял Оззи, и когда Леонард вновь и вновь видел своего сына живым, пусть тот и имел крайне болезненный вид, отцовское сердце полнилось избыточной неизреченной радостью.
   - Прежде, чем мы всё обсудим, - продолжил Леонард, - я бы хотел зачитать вам один документ... - тут он достал из-за пазухи несколько сложенных пополам старых бумажных листов. Поймав настороженный взгляд некоторых из хранителей, добавил: - Не стоит волноваться. Хотя я и нашёл эти бумаги, разбирая наш архив, они не имеют прямого отношения к Закону, поэтому я могу это прочитать и расширенному составу...
   Найденный Леонардом текст, не имел заглавия. Скорей всего, это был всего лишь отрывок, некий эпизод гораздо большего повествования, которое полностью не сохранилось или ещё не было найдено:
   "...в то лето, сразу после обильной весны и зимнего цветения неба, исполнятся сроки и падёт всё ранее непроходимое, так что несоединимое вновь устремиться к воссоединению и разобщенное получит возможность соединиться, а то что, не чаяло уже утешения, сможет по видимости утешиться, однако на утешение это восстанет ещё большая скорбь, потому как падение знамения цветения означит велико смешение, когда окраины устремятся к центру, а к центр восхочет быть окраинами, и всё это родит великие бедствия и явит в себе лютые силы и морок, который не знаем живущими ранее и сможет быть познан сполна, если только не явит в себе силу освободитель, имя которому Иллиоз..."
   Леонард перевёл дыхание и заметил:
   - К сожалению, сам имеющийся текст тоже пострадал, не всё можно разобрать и многое остаётся непонятным, но я процитирую ещё следующее, что, как мне кажется, может иметь отношение к тому, что происходит со всеми нами...
   И он продолжил:
   "...исполнение великой и спасительной силы не будет зависеть от золотого тела, которое есть великий обман и лукавое внедрение, какое, если вдруг войдёт с кем-либо из смертных в общение, даст таковому инаковую силу, имеющую цель противостать силе истинной. Последнее, если случится, осложнит само спасение Иллиоза и назнаменует собой великую битву за мир во всей поднебесной, какой еще никто не держал и не видывал, ни до великого цветения, ни после..."
   Прочитав всё это, Леонард сделал довольно длительную пазу, посоле чего спросил:
   - Кто-нибудь хочет высказаться на счёт того, что я прочитал?
   Первыми имели право слова хранители, но лишь один из них задал уточняющий вопрос:
   - Это... э-э... пророчество... найдено среди бумаг Закона?
   Леонард слегка нахмурился и ответил:
   - К сожалению, архив Закона частью пострадал во время нашего... бегства, частью был перемешан, однако данный документ не имеет прямого отношения к Закону. Фактически, я случайно обнаружил эти отрывочные записки в большой хозрасчётной книге учёта рыбных поставок, которой не меньше, чем двадцать лет. Как туда попали эти листки, мне не известно, кто автор - тоже. Можно ли считать это пророчеством, отдельный вопрос, поскольку критерии того, что можно считать пророчеством, а что - нет, Законом окончательно не определены... Кто-то ещё хочет сказать что-либо? Из наших гостей?
   Слово решил взять бывший таллайский посол, известный вне этой легенды как Иван Рейдман, он же старший оперативник VES.
   - Если мы согласимся с тем, что данное пророчество и впрямь является пророчеством, то с точки зрения чисто рациональной, ничего особо хитрого тут нет. Цветение, о котором здесь говорится, выи сами видите в небе. Если оно подходит к концу, то, стало быть, границы этого мира вновь станут туда-сюда проходимыми, время обретёт, как и ранее, единое течение, однако всему этому могут сопутствовать неожиданные и крайне опасные явления, а именно - вторжения разного рода чудовищных и опасных сил из других миров. Что, мягко говоря, может представлять для всех нас далеко не одну и очень большую опасность... А вот, что такое этот самый Иллиоз, пока не могу сказать...
   - Может быть, это есть сам Эллизор? - вдруг негромко и как-то задумчиво заметил Леонард. - Закон в некоторых своих параграфах говорит, что Эллизор должен быть в конце времён спасительным для многих, может это пророчество и говорит именно об Эллизоре и его Законе?
   - Возможно, что и так, - не стал спорить Иван, хотя было заметно, что ему ещё есть, что сказать, но он не хотел бы спешить с этим.
   - Однако не совсем ясно, что здесь сказано о каком-то золотом теле и другой силе, которая может мешать спасению Эллиозора?
   - Отец! - вдруг подал голос всё это время молчащий Оззи. - Это "Золотой шар!" Он там в подземельях! Мы его видели вместе с Ролланом...
   Все собравшиеся с удивлением, а некоторые даже и с испугом воззрились на Оззи.
   - Боюсь, что кое-кто уже мог добраться до этого шара... - добавил сын Главного хранителя.
   "А кто такой Роллан?" - хотел спросить Леонард, потому что сонный бред начал оставлять его и он вдруг понял, что находится вовсе не на кафедре во Дворце Совета, и в руках его не книги или рукописи, так или иначе связанные с Законом, но почему-то вёсла, которыми он гребёт изо всех сил. Да, он был в лодке посреди Лавретанского озера и направлялся в сторону старого поселения, где по-прежнему находился Амбар Закона.
  
   Фаддей, дежуривший этой ночью у подземного пулемётного гнезда, был сорван с места Иваном Рейдманом. Грести они взялись вдвоём, двумя парами вёсел - так было быстрей.
   - И давно он ушёл? - задыхаясь, переспросил Фаддей.
   - Зорро обнаружила эта минут двадцать назад!
   Ночь была безлунная, хотя пространственно-временная дуга вполне луну заменяла, однако, сколько не всматривался Фаддей с Иваном, впереди никакой лодки не было.
   - Неужто уже успел переправиться?
   - Не знаю. Худо то, что он всё ещё в бреду. Эта когтистая тварь могла быть ядовитой!
   Когда они миновали около половины озера, на берегу загрохотал пулемёт. Сперва один, а потом и второй.
   Переглянувшись, оба спутника на минуту оставили весла, чтобы привести имеющиеся у них оружие в боеспособное состояние, а потом с удвоенной силой продолжили грести.
   Леонарда они нашли возле Амбара Закона. Тот был без оружия, даже кортика с ним уже не было, однако пулемётчик, что был на вершине холма, умудрился прикрыть Главного хранителя от нападающих тварей: несколько гигантских серых туш с бурыми подпалинами валялись здесь же.
   - Отец! - сказал Фаддей. - Надо уходить! Вторжение началось!
   - А как же Закон? Я никуда без Закона не пойду!
   Фаддей внимательно всмотрелся в родное лицо и понял, что Леонард всё ещё не в себе, так что и спорить с ним бесполезно. Тогда он сгрёб Главного хранителя в охапку и с помощью Рейдмана, который не забывал водить стволом своего "стечкина" вокруг, дотащил хранителя до лодки. Леонард хотя и пытался сопротивляться, но был слишком слаб из-за ранения.
   - Давайте, плывите! - сказал Фаддей Рейдману.
   - А ты?
   - А я помогу эвакуироваться пулемётчикам. Нельзя же их здесь бросить одних!
   - Это верно! Только давай этим займусь я!
   - Нет, Иван, по всему ты там нужней! Так что не задерживай, греби! Береги Леонарда, Закон превыше всего!
   И Фаддей резко оттолкнул лодку, так что Рейдман уже ничего толком не успел сказать. Разве что, типа "Храни тебя Бог". Но в этом обществе о Боге прямо говорить было не принято. Сказать же: "Храни тебя Закон" Рейдман ещё не успел научиться.
  
   Великий посвящённый не так часто собирал Верховный совет Эллизора - лишь по крайне важным и экстренным случаям. Теперь этот случай наступил. Точнее, даже и не случай, а сам день Великого Торжества. Понятно, что день, как категория времени, понятие относительное и может длиться целую эпоху, а не только двадцать четыре часа. Сам Яков под этим днём понимал начало целой эпохи - нового времени, преображающего всё становления власти в Эллизоре, время борьбы и великих свершений. Правда, теперь для него было очевидным, что День Великого торжества оказался не таким, как планировался. Согласно замысла, пробудившийся от векового сна Варлаам должен был взять на себя полноту власти, то есть стать Царём...
   К великому сожалению, Великий маг Варлаам скоропостижно скончался, не успев толком воскреснуть. Злую шутку сыграл с ними этот "БЕРЕГ". Увы, вечность поглотила Варлаама, он не смог более задержаться на земном её берегу... Тут Яков поймал себя на том, что мыслить почти что каламбурами. Однако это очень неожиднно: мыслить так о вещах более, чем странных, таковых как жизнь и смерть. Это, можно даже сказать, почти что не дозволительно: так думать! Хотя, с другой стороны, а почему, собственно, не дозволительно, перед кем не дозволительно?
   Яков всё же мысленно одёрнул себя и ещё раз внимательно оглядел всех собравшихся. Именно им он должен был донести простую и важную мысль: теперь Эллизору нужен Царь! И хотя он сам, ранее, предпочёл бы оставаться в тени истинного Царя, теперь, за неимением другой кандидатуры, он был вынужден предлагать в качестве Царя самого себя. А это было непросто. Никогда Яков не стремился быть слишком публичной фигурой. Реноме и функции Великого мага, это одно, а вот личность и планида Царя - совсем другое.
   Итак! Кто же собрался на столь важное мероприятие, как Верховный Совет Эллизора, который и должен постановить, что быть Царю! И кем быть Царем, кстати говоря. Что-то сенаторов было явно негусто. Мало того, Яков вдруг с внутренним холодком ощутил, что почти никого из них не помнить по имени. За исключением Геронтиума. Нет, разумеется, почти всех знал в лицо и даже помнил, у кого какая должность, но вот имена... Почему-то никого нет с Севера, из того же Ловерока. Куда-то запропастился Гвидо, не говоря уже о Роллане, а они обязательно должны были прибыть на Совет.
   Пришлось начинать, как есть, другого представительского состава всё равно уже было не сыскать. Впрочем, Якову показалось, что он всё толково объяснил. Выложил все расклады. Дал нужные толкования. Самое главное, дал понять, что благосостояние и безопасность всех собравшихся, несмотря на возможные войны и потрясения, не пострадают, но только улучшатся и даже увеличатся. Утвердить эту мысль в уме собравшихся, разумеется, было крайне необходимо. И вроде как получилось, так что даже одобрительный гул прошёлся по рядам собравшихся. Наконец, Великий посвящённый прямо намекнул, что нужно выбрать Царя, утвердить его кандидатуру и назначить день инициации, он же и День Великого торжества. Намекнул и на то, кто является единственным и достойным. Намек поняли. А Геронтиум имя кандидата прямо и озвучил (хорошо, что тогда не прирезал его, мерзавца, отравленным кинжалом, ведь яд в клинке ещё должен был оставаться!) - под одобрительный гул и даже аплодисменты. Однако был нужен ещё один акцент. Наверное, самый важный. На самом деле Царь это жертвенная фигура, жертвенный образ. И особого рода жертву нужно обязательно продекларировать. Да, применительно к личности и образу Царя. Тогда дело, действительно, будет прочным! Потом, с течением времени, это вновь и вновь нужно будет подтверждать, чтобы образ власти в народе оставался прочным, но это будет потом, а пока у Якова был свой особой силы ход конём. И даже, скорее, не конём, а ферзём. Иначе говоря, ход настоящей королевой.
   Он уже собирался прямо возгласить об этом, как вдруг двери в зал Совета распахнулись и пред очи всех собравшихся появился Гвидо. Он был в порванной дорожной одежде, местами почему-то окровавленной, но взор его горел каким-то лихорадочным и неуёмным огнём. В нём было не узнать былого Гвидо.
   - Отец! - воскликнул он. - Я только что с Севера, из Ловерока! Наш Эллизор подвергся вторжению! Масса волколаков и других чудищ уже идут на столицу. Мы еле пробились!
   Великий посвящённый молча сошёл со своей кафедры и так же молча обнял своего сына, чем, надо сказать, произвёл на всех большое впечатление. А ещё более разящее впечатление он сумел произвести следующими словами:
   "Друзья мои! Эллизорцы мои! Великие опасности требуют великих жертв! Мы должны поспешить с мистерией царской инициализации! Но для отражения внешних опасностей нужна великая жертва! И она у меня есть: это моя дочь, Ганна, друзья мои! Надеюсь, что Тот Триждывеличайший примет эту жертву, как угодную ему и спасёт Гранд-Эллизорот от всех напастей!"
  
   Яков никогда не вызывал Бальтазара к себе, но всегда сам навещал старого книжника. Лежащее на поверхности объяснение этого феномена могло заключаться в том, что их редкие встречи носили сугубо секретный характеры, ничьи вообще глаза и уши не могли стать свидетелями их рандеву, почему и Великий посвящённый и не рисковал вызывать к себе Бальтазара, но смиренно шёл к нему сам, пользуясь всё той же тайной системой подземных коммуникаций Гранд-Эллизора. А может быть, дело было ещё и в том, что Бальтазар был намного старше Якова, не исключено, что реальный срок его жизни уже перевалил за добрую сотню лет, и можно было опасаться, что пешие прогулки вне его книжного подвала могут только повредить старцу, поскольку уже давно никто не видел его выходящим из своего книжного хранилища под главной библиотекой Эллизора.
   Да, действительно, сам Яков уже неоднократно ловил себя на мысли, что рядом с Бальтазаром он чувствует себя куда моложе, словно мальчишка рядом со взрослым человеком, умудрённым профессионалом своего дела. Это было странно, ведь срок жизни самого Якова уже разменял седьмой десяток, и ощущать себя в этом возрасте хоть перед кем-нибудь в качестве неопытного юнца, ну, никак не годилось. Тем не менее, нечто подобное в отношениях Якова с Бальтазаром присутствовало, несмотря на властвующее качество Великого посвященного и видимое положение простеца Бальтазара, который никем более всерьез не воспринимался. Никем, кроме Великого посвящённого! Причём, порой самому Якову казалось, что перед старым книжником он робеет куда в большей степени, чем это случалось с ним ранее перед ныне покойным жрецом Варлаамом.
   Этот внутренний трепет имел и свои не очень приятные следствия. Так, Великий посвящённый и, фактически, властитель Гранд-Эллизора никак не мог выбрать верную линию поведения в общении с Бальтазаром, а именно - нужные слова, точную и необходимую интонацию, жесты, улыбку, если она вообще была нужна. Ему, Якову, могло казаться, что он слишком фамильярничает или даже лебезит перед старцем, либо, напротив, вдруг рискует оказаться излишне суровым. Вот и в этот раз Яков толком не знал, какую именно линию разговора ему выбрать. Бальтазар, впрочем, как правило, делал вид, что вообще не обращает внимания на то, как ведёт себя его собеседник. Они сидели всё в том же книжном подвале - длинном прямоугольном помещении, напоминающим собой, скорее, широкий бесконечный коридор, образованный с обеих сторон совершенно разнокалиберными по фактуре, материалу и времени изготовления стеллажами, заставленные (причем как будто на первый взгляд без видимого порядка и системы) книжными томами, манускриптами, свитками, рукописями, так же разного рода антикварными предметами, как-то - чернильницы, пресс-папье, пепельницы, светильники, перья и собственно древние же перьевые ручки, - какое-то просто-непросто неописуемое множество всякого рода мелочей было представлено тут, так что возникало ощущение хаоса, с которым непонятно как вообще может справится простой смертный. Отсюда и возникало вполне обоснованное подозрение, что Бальтазар простым смертным всё же не был, потому как со всем этим книжным и предметным беспорядком вполне успешно справлялся.
   - Стало быть, ваше высокость, Варлаам умер при пробуждении? - почти неслышно произнёс Бальтазар. У него был какой-то серьёзный дефект речи, вследствие чего он говорил очень тихо и не вкладывал в процесс произношения почти никаких интонаций, которые ему просто-напросто не давались, так то впервые столкнувшийся с Бальтазаром слушатель мог подумать, что его манера говорить исключительно бесстрастна.
   Сверх того, может быть из опасения, что его могут не расслышать, Бальтазар, часто повторял одну и ту же фразу или вопрос несколько раз. Яков уже давно привык к этой манере и, фактически, понимал всё, что говорил старый книжник, с первого раза, но не дерзал перебивать, пока не убеждался, что тот окончательно закончил то, что хотел сформулировать в своих столь негромко звучащих словах.
   - Значит, умер сразу как пробудился? Умер, стало быть?
   - Да, так именно и случилось...
   Они сидели в дальней части подвала, где у Бальтазара в углу был своего рода кухонный уголок с какой-то хитрой старинной спиртовкой и большим набором разного рода травяного чая. Возможно, что именно запахи этих трав вызывали в подсознании Великого посвящённого тревожные воспоминания о подвале родного дома в старом Эллизоре и тех снадобьях, которые изготавливала его, Якова, мать.
   - Так и случилось, так и случилось... - повторил в ответ Бальтазар и задумался.
   Пляшущий свет трёх свечей в подсвечнике, что стоял тут же, рядом со спиртовкой, падал на лицо Бальтазара, и от этого выражение лица старого книжника казалось почти зловещим. Яков вдруг подумал, что этот древний старик за все долгое время их знакомства ни разу не предложил угоститься его травяным чаем - и это хорошо. Потому хорошо, что, во-первых, самому посвящённому это было бы неприятно и он вынужден был бы отказаться, а во вторых, это свидетельствовало о том, что Бальтазар хорошо знал своё место в общих правилах, что называется, игры: всё-таки Яков был властителем Эллизора, тогда как Бальтазар - всего лишь смотрителем библиотечного хранилища, что, по сути, в какой-никакой иерархии Гранд-Эллизора никак не котировалось. И что в особенности ценилось Великим посвящённым: Бальтазар в личном общении, которого опять же не касались ничьи глаза и уши, никогда не позволял себе сделать хоть один намек, что их отношения могут трактоваться хоть как-то иначе. Нет, Бальтазар никогда не учительствовал и никогда не говорил свысока. Он выступал именно как партнер, как соработник, стоящий куда ниже на социальной лестнице, хотя и знающий, при этом, чуть больше, чем сам властитель. Это и уравнивало их. Правда, Яков нутром чуял, что он всё же ниже в плане владения тайными знаниями, но... Это тоже был тайна. Их общая тайна, намекать на которую Бальтазар в свою очередь не считал возможным. Опять же, не исключено, что в этом ему помогал всё тот же дефект речи. Удачный для поддержания долголетия дефект!
   - Думаю, что ничего страшного, - наконец, продолжил книжник. - Ничего страшного, да. Можно обойтись и без Варлаама...
   - Он вроде бы знал, где "Золотой шар"...
   - Шар был перемещён без него. Да. Думаю, что это было не его рук дело. Не его, да...
   - А чьё же тогда?
   - Трудно сказать однозначно, трудно сказать. Очень много воды утекло ещё до вашего, ваша светлость, пробуждения. Да, много прошло времени. Тёмные века, много неясностей...
   - Без шара у нас уже сейчас большие проблемы. Началось вторжение, наша армия слабовата, чтобы выстоять против этих монстров. Нужны инкубы, а без силы Золотого шара мы не сможем их оживить, не сможем ими управлять. А с инкубами мы могли бы развернуть всех монстров! А с их помощью нам будет не страшен никакой Таллай, никакой Непур!
   - Относительно Непура, наша светлость, не стоит спешить. Непур может оказаться очень силён. Мы точно не знаем, сколько именно времени прошло к настоящему моменту в Непуре. Он может оказаться исполнен большой силы. Да! Большой силы! А вот с инкубами, думаю, может всё получиться. Может, да! Спросите, ваша светлость, относительно шара у вашего сына Гвидо. Да, у вашего Гвидо!
   - При чём здесь Гвидо?
   - Потому что именно Гвидо уже нашёл шар! - Бальтазар снова как-будто задумался, глядя куда поверх книжных стеллажей. - Да-да, именно он сподобился этой чести. Только...
   - Что только?
   - Тысяча мечей! Только он же его включил. Он его трогал! - все это было произнесено почти шепотом, однако Яков видел, насколько взволнован Бальтазар этой новостью.
   Да, собеседник Великого посвященного тут впал в глубокую задумчивость, словно сам пытался понять смысл того, что он сам только что произнёс.
  
   Из "Рабочего словаря VES" (совершенно секретно, только для внутреннего пользования). ИНКУБ. "Индивидуально носимый ключ универсальной биолокации". Сугубо секретное индивидуальное средство VES, предназначенное для использования в агрессивных реальностях некоторыми членами оперативного состава, ознакомленными и допущенными к владению ИНКУБОМ Высшим советом VES. Инструкция по характеру использования и целям применения является особо секретной. К ознакомлению допускаются лица, имеющие особый доступ. Как правило, данное средство требует дополнительных энергетических подключений и затрат, что делает невозможным его использования в тех реальностях, которые дополнительными источниками энергии не располагают.
  
   Совещание по причине экстренной важности пришедшей информации пришлось устраивать около полуночи, не откладывая на следующий день. Что было не очень хорошо, потому что прошедший день был крайне напряжённым. Голышев устал, и ясности мыслей не было совершенно. Присутствовали почти все главы отделов вместе с бессменным замом Ивановым. В режиме видеотрансляции присутствовал и мировой куратор VES по России комиссар Жан Боллер, который неплохо владел русским и вообще, по мнению Голышева, из всей западной элиты VES был не самым вредным господином.
   - Итак, в девятнадцать часов сорок семь минут наша глобальная георитмическая система "Соль" ("SOL" имелось ввиду Ивановым) зафиксировало возмущение, равное семи с половиной баллов по десятибалльной шкале, что соответствует реальному состоянию попытки "прорыва" из реальности под кодовым названием "Эллизор". Вторжения в основную земную реальность дежурными операторами системы "Соль" удалось успешно предотвратить, а вот что касается самой реальности "Эллизор", то там, по причине её предшествующей автономизации, скорей всего, явных прорывов и внутреннего сочетания избежать не удалось. Кроме того, приборами "Соль" отмечен крайне высокий внутренний энергетический потенциал реальности "Эллизор", что уже само по себе может представлять дополнительную опасность или последующие осложнения...
   - Э-э-э... - раздался из динамиков хрипловатый голос Жана Боллера, который хоть и говорил с акцентом, но слушать его было приятно. Да и сам он был похож на старого французского артиста Бельмондо, что привлекало к нему дополнительные симпатии. Хотя на самом деле расслабляться и класть ему палец в рот тоже не стоило: Жан был опытном волком в системе безопасности VES. - А скажите, мон-ами, какие именно реальности могли сочетаться в Эллизором? Это удалось отследить?
   "Как всегда, зрит в корень!" - подумал Голышев.
   - К сожалению, господин комиссар, это не удалось сделать с необходимой точностью, - ответил Иванов. - Именно что по причине глубокой автономии Эллизора. Однако удалось отследить, какие именно реальности испытывали в это время наибольшую фуркацию, то есть - возмущения...
   - Это какие же? - не замедлил поинтересоваться комиссар.
   - Их несколько. Прежде всего это "Битвы престолов", "Чужие", "Хоббиты", "Вавилон", а также некая тёмная реальность под номером 01543, окончательная идентификация которой нашими службами ещё не окончена по причине того, что пока ещё не определён способ прямого десантирования в эту реальность.
   "Ох уже эти "Престолы", - вновь вздохнул про себя Голышев, - сколько от них неприятностей с одной только страстью к власти, будь она не ладна! А уж "Чужие", ну, гадость..."
   - Понятно... - выдал с экрана Жан Боллер. - А что вы думаете, господин Голышев?
   Рем прокашлялся. Ему ещё было в новинку выступать на общих совещаниях в качестве русского главы VES и он волновался.
   - Думаю, что ситуация сложная, но под контролем... - сказал он и ему самому не понравилось начало своей речи слишком банальным словоупотреблением. Уж сколько раз и где только не звучали эти "сложная" и "под контролем". Ещё не хватало что-нибудь, типа "состояние стабильно тяжелое", это почти как заявить, типа, "стабильно мёртв, изменений не предвидится". - Хотя есть некоторая опасность в самой непредсказуемости дальнейшего развития внутри реальности "Эллизора". Во-первых, мы не знаем, какие именно реальности успели заслать туда своих агентов, не знаем, что это за агенты. Во-вторых, выше упомянутый энергетический потенциал, судя по всему, далеко выходит за рамки обычного, что в свою очередь может привести к опасности формирования сильной же химеры внутри этой реальности. И в третьих...
   Тут Голышев несколько задумался, как ему лучше сформулировать этот последний тезис. При этом он бросил взгляд на экран, где ему достаточно сочувственно улыбался Жан Боллер, и понял, что сейчас, благодаря этому самому генеральному комиссару VES, решается очень многое: может быть не только судьба Эллизора, но и его, Рема Голышева, судьба. - И в третьих... - повторил он, стараясь говорить без видимого напряжения, хотя это и плохо получалось, - у нас есть сведения, что некоторое время назад в Эллизоре кем-то был запущен отдельный энергийный процесс, аккумулятором которого, скорей всего, служит источник бесперебойного питания, типа "Золотой шар", который одновременно может служить многоканальным лифтом для экстренной эвакуации агентов, а также и пусковым механизмом для стирания реальностей... Естественно, это ещё более осложняет ситуацию.
   Комиссар Боллер на экране слегка дёрнулся и благожелательная улыбка сошла с его лица:
   - В этой реальности есть "Золотой шар"? - акцент Жана несколько усилился, что означало состояние большей взволнованности.
   - Да, разрешение Мирового Совета было дано ещё много лет назад. Проблема в том, что шар был перемещён несанкционированным образом и теперь мы не знаем его точного местоположения.
   - А кто же мог его переместить?
   - "Глухарь", господин комиссар, больше не кому!
   - Ах да, "глухарь"... - комиссар некоторое время помолчал, видимо что-то вспоминая. За это время прежняя улыбка успела вернуться на его лицо. - Насколько мне помнится личность "глухаря" так до сих пор до конца и не идентифицировали?
   - К сожалению, нет, господин комиссар. Есть только отдельные, но пока не доказуемые предположения. Не известно также, жив ли он вообще в настоящий момент.
   - Кто же тогда мог запустить шар?
   - Наши аналитики считают, что, скорей всего, шар мог быть активирован случайно кем-то из аборигенов и в настоящий момент действует в режиме автономного ожидания. Плохо то, что в этом режиме он может не погрузиться обратно в режим сна, но начать автоматический поиск других источников энергии для элементарной подзарядки. В большинстве случаев это не представляет для нас никакой опасности, за исключением варианта, если обнаруженный им источник ни окажется излишне большим или сильным. В таком случае мы просто не знаем, как поведёт себя "Золотой шар".
   Улыбка опять исчезла с лица комиссара Жана Боллера.
   - Вот как! Действительно, это может быть весьма и весьма чревато... В этом вашем "Эллизоре", насколько я помню, был "квадроцикл" по типу большой "дуги"?
   - Совершенно верно, господин комиссар, у вас хорошая память.
   - Дело не в моей памяти, господин Голышев, - вздохнул Боллер. - Дело в том, что проблема реальности "Эллизор" из проблемы вашего отделения становится общемировой проблемой. Неуправляемый "шар", помноженный на "дугу" большой мощности с неизвестно чьими агентами из других реальностей это не просто химера, это настоящая атомная бомба замедленного действия. Не помню, встречался ли я ранее в практике нашей службы с такого рода феноменом!
   Пока Боллер на некоторое время погрузился в размышления, Голышев со всей определённостью подумал, что он совсем уже не хочет быть исполняющим обязанности главы российского филиала VES. Не говоря уже о том, чтобы остаться постоянным главой. Может быть, его все же минует чаша сия? Насколько проще возглавлять отдел внутренней безопасности... Или написать рапорт с отказом? Нет, это в принципе не принято, согласно внутренней этике VES. Куда тебя назначали, там и служи, там и отдувайся, дергаться нельзя.
   - Что же, господа, положение и впрямь серьёзное, - подытожил на прощание Жан Боллер. - Через два дня будет генеральная сессия Мирового Совета. Я в своём докладе постараюсь уделить "Эллизору" особое место. Возможные решения и рекомендации будут доведены до вашего отдела незамедлительно! Не теряйте бдительность!
   И мировой комиссар VES отключил связь.
  
   Из "Рабочего словаря VES" (совершенно секретно, только для внутреннего пользования). "Воскрешение". Процесс возвращения к жизнедеятельности в конкретной реальности того или иного организма, ранее погруженного в криационный сон, согласно необходимого решения Высшего (Мирового) Совета руководства VES.
  
   Глава ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
   ПАСХАЛЬНЫЕ ПЕРЕЖИВАНИЯ
  
   Всю свою священническую бытность о. Максим любил приходить к пасхальной службе заранее - не меньше, чем за час до начала. Как правило, в эти самые предпасхальные минуты и в храме и в самом алтаре царит особая атмосфера, трудноуловимая для посторонних, но очевидная для своих, для верных - ожидание великого торжества, самой великой и неповторимой радости о Воскресшем. Этим удивительным настроением словно бы пропитан сам воздух храма, причем настроение это по-своему камерное, не громкое, только ещё предваряющее велегласно возвещаемую радость и, потому, особенно ценное. Ещё его можно назвать сокровенным, этот душевный строй, это чувствование. Впрочем, бывает, что оно ускользает или не ощущается, и на то могут быть какие-то свои особые причины.
   Именно в тот вечер иерей Максим Окоемов, кроме сильной усталости и - страшно сказать! - явного душевного опустошения почти ничего не ощущал. Точнее, состояние полного душевного смятения длилось почти сутки после предыдущего визита в главную контору VES. Да, для усталости были свои причины. Великая Суббота вообще для клира день напряжённый. Во-первых, довольно длинная служба с утра (с большим числом исповедников), которая заканчивается не раньше полудня, после чего до позднего вечера следует освящение куличей и другой праздничной снеди, приносимой множеством народа. Разумеется, если приход включает в себе несколько священников, то имеет место быть очередность освящений этих самых куличей, но и в этот раз выпало о. Максиму, благодаря разного рода организационным же пертурбациям, махать кропилом четыре часа подряд. И делать это, можно сказать, в состоянии своего рода "автопилота", потому что разум и душа о. Максима отказывались принять то, что он вчера от этого Голышева услышал.
   Сегодня же, в 17.00, отмахав кропилом, он вновь посетил центральный офис VES для подписания соответствующих бумаг. Нашли, тоже, день и время, как специально, именно Великую Субботу! И отказаться было никак нельзя: коротко и сухо было заявлено - "Для оформления вашего допуска, батюшка, обязательно! В понедельник с утра все бумаги и подписи должны быть отправлены далее, в мировой центр нашей службы!"
   Ладно бы только подписи и бумаги! Но что пришлось услышать и узнать бедному иерею перед самой Пасхой! Этого он пока никак душой и сердцем не мог вместить.
   Волною морскою Скрывшаго древле, гонителя мучителя, под землею скрыша спасенных отроцы; но мы, яко отроковицы, Господеви поим, славно бо прославися.
   Отец Максим вздрогнул и словно проснулся. Это слаженно, стройно пел на клиросе хор, а он в белого цвета облачении стоял перед плащаницей посреди храма, уже полного народа. До начала ночного пасхального богослужения оставалось еще чуть более получаса, и, как полагается, должен был читаться последний канон Великой Субботы. Точнее, он, о. Максим Окоёмов, должен был этот священный текст в этот час возглашать.
   Хор допел первый иромос и возникла пауза. Честной иерей словно бы забыл, что надо читать. Тогда хор озвучил припев "Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!" - что тоже вполне возможный вариант, когда не чтец, а хор эти слова припевает. Так, пожалуй, даже и краше будет. Но следом опять возникла невольная пауза, потому что отец Максим по-прежнему молчал. Вместо текста канона, ледащего перед ним на аналое, вместо плащаницы с изображением снятого с Креста тела Христова, он почему-то видел, как в искажающей образ реальности призме, вытянутое лицо директора Голышева, который вновь и вновь, словно попугай, повторял одну и ту же фразу:
   "Вы ознакомились с нашим основным меморанудом?"
   - "Меморандумом?"
   - "Да, вот он, вы же держите его в руках!"
   - "Да, я прочитал..."
   - "Вам там всё понято? Всё поняли?"
   - "Понятно? Нет, наверное, не всё..."
   - Отец Максим!
   - Да?!
   - Ну, что вы молчите? Канон!
   Это выглянул из алтаря в недоумении диакон, и о. Максим вспомнил, где он находится.
   "Господи Боже мой, исходное пение, и надгробную Тебе песнь воспою, погребением Твоим жизни моея входы отверзшем..." - начал он, наконец, читать потерянным и осипшим голосом, чем вызвал ещё один недоумевающий взгляд из алатаря, ведь до сего дня Окоёмов отличался весьма и весьма неплохими голосовыми данными, не считая того, что никогда не делал ошибок в произношении и ударении.
   "Горе Тя на Престоле и доле во гробе, премирная и подземная, помышляющая Спасе мой, зыбляхуся умерщвлением Твоим..." - постарался он возвысить голос, но пока получилось не очень, потому что искажённое лицо Голышева не желало покинуть поле иерейского зрения.
   - "Ну, понятно, что для вас это всё большая неожиданность, не так ли?"
   - "Разве это всё правда? Это похоже на какую-то фантастику!"
   - "К сожалению, это правда, хотя большинство проживающих на планете Земля об этом ничего не знают и не должны знать!"
   - "А почему, собственно?"
   - "Ну, потому что, элементарно, начнётся паника, а потом найдётся множество желающих шастать из реальности в реальность, что для Земли очень быстро может привести к катастрофическим и непоправимым последствиям!" - -
   - "То есть, ваша цель - не пущать? И вообще препятствовать информированности на этот счёт?"
   - "Это только одна из необходимых задач, но далеко не единственная..."
   "...от Тебе бо не скрыся состав мой, иже во Адаме, и погребен, истлевша мя обновляеши, Человеколюбче", - дочитал о. Максим и, пока хор пел ирмос следующей песни канона, постарался собраться с мыслями и настроится на понимание, того что он читает. Уже давно он знал, что внимание к смыслу возглашаемого для чтеца и вообще священнослужителя имеет большое значение, потому как от этого зависело восприятие богослужения всеми оставшимися в храме и молящимися. Плохое, невнимательное, без понимания чтение сказывается на общей атмосфере и мешает сформировать именно что молитвенное настроение.
   Однако, увы, Голышев опять был тут как тут:
   - "Отец, Максим! Поймите, мы же с вами не шутим! - как-то совсем не радостно улыбнулся он. - Это всё очень и очень серьёзно! Это всё по-настоящему! Это настоящая война! - и после небольшой пазы - добавил: - За реальность! За нашу и вашу реальность! За её сохранение!"
   - "Невидимая? - спросил иерей. - Война, значит?"
   - "Когда невидимая, а когда и вполне даже видимая!" - был ответ.
   "Хорошо-хорошо, пусть так, пусть их много этих самых реальностей, тогда как земная главнейшая и сотворена Богом... - думал Окоёмов уже в храме, стоя перед плащаницей, - но эти самые другие реальности... они - что? - попущены Богом, а не сотворены Им? Что же или кто же вызвал их к жизни?!"
   "Тебе, на водах повесившаго всю землю неодержимо, тварь видевши на лобнем висима, ужасом многим содрогашеся..."
   Надо было продолжать чтения, но мысли роились, словно осиный рой, потревоженный перед самой осенней спячкой. А ведь он, о. Максим, так и спросил у Голышева о том, кто или что вызвало появление этих новых бесчисленных реальностей.
   Директор VES ответил не очень определённо:
   - "Точно мы не знаем. Наши основные теоретики считают, что творческая энергия самого человека или человечества послужила тому. В двадцатом и двадцать первом веке человек настолько погрузился в придуманные и виртуальные реальности, что это и вызвало "Сдвиг", благодаря чему множество сюжетов и персонажей материализовались в параллельно существующих мирах. Имеет ли к этому отношение Бог-Творец, мы не знаем. Точнее, теоретические основы доктрины VES такого рода гипотезу вообще не рассматривают..."
   "Простерл еси длани, и соединил еси древле разстоящаяся" - возгласил о. Максим и голос его вновь дрогнул. "Нет, - подумал он, - Господь не может оставить своё творение, Он обо всём и о всех промышляет, всё объемлет!"
   "...Одеянием же Спасе, еже в плащанице и во гробе, окованныя разрешил еси, несть свят, разве Тебе Господи, взывающия!" - закончил он тропарь и вновь постарался придать уверенность своему голосу.
   "Так-то оно так! - продолжал свербить совопросник в его голове. - Но уж больно странно это всё! Зачем Богу нужно было это всё попускать-допускать? Не иначе как это всё диавольские шуточки, а?"
   - "То есть, вы считаете, что Бога вообще нет?" - спросил тогда ещё в кабинете Голышева Окоёмов.
   - "Мы никак в этом смысле не считаем! - усмехнулся Голышев. - Мы Бога в своих параграфах и методах не принимает в расчёт. То есть, не занимаемся мистикой. Вся деятельность VES вполне рациональна. Да, порой себя проявляют некоторые отщепенцы, которые пытаются использовать какую-нибудь, там, магию, но из этого всё равно ничего хорошего не получается".
   "Кстати, уже хорошо, - вспомнил о. Максим, - хорошо, что без магии..."
   "...Ты сильных пресекл еси державу Блаже, приобщаяся сущим во аде, яко Всесилен", - допел хор очередной ирмос, и пришлось продолжить чтение тропарей. Постепенно, как почувствовал о. Максим, голос его окреп и разум начал проясняться. "Господи, помоги мне! - вскричал он про себя. - Помоги, не лишиться разума, помоги всё это понять! Не оставь!"
   И в самом деле! Как он мог забыть о молитве! Как он, честной иерей, столько времени, пока сидел в офисе и читал это странный меморандум, потом - параграфы и документы, где нужно было ставить свою подпись и, обязательно, расшифровку, пока литрами пил кофе у Голышева и выслушивал его сентенции, а потом, совершенно оглушённый, без сил и как будто даже без сознания ехал обратно в храм на метро, всё это ужасно длительное и какое-то мёртвое время прошло без молитвы, без обращения к Богу. Он словно бы забыл о Боге, хотя и говорил на тему о Нём, но, при этом, не обращался к Нему!
   "...уснув паче естества сном естественным, и жизнь воздвигнув от сна и тления, яко Всесилен", - вдруг услышал о. Максим как будто со стороны собственный голос и следом почувствовал, как быстро навернулись и побежали по его же щекам слёзы. Его собственные слёзы.
   "Нет, это нехорошо! - подумал он, стараясь максимально быстро утереться рукавом подрясника. - Нельзя так себя распускать. Теперь прихожане будут судачить, что отец Максим перед плащаницей плакал, типа, святой он у нас оказался батюшка!" Да уж, добавил он про себя, скорее уж юродивый, бывший настоятель... с гранатой!"
   Может, то, что ему открылось, и впрямь ещё не катастрофа, как подумалось по началу? Жив Бог! Истинно, кто может судить пути Его и возвыситься до бездны премудрости Его?
   "Ужаснися бояйся небо, и да подвижатся основания земли: се бо в мертвецех вменяется в вышних Живый, и во гроб мал странноприемлется"...
   Голышев, конечно, не очень приятный тип, да и то ли покойный, то ли непокойный Зарайский-старший тоже жестковат, но он, о. Максим, кажется, успел полюбить его... И, получается, этого самого Голышева тоже нужно будет по-христиански полюбить, раз уж выпала о. Максиму такая доля, такая, вот, должность, духовно опекать этот самый VES, множество этих самых реальностей. Тут отец Максим вдруг подумал, что он никогда, согласно данному ему допуску и данной им подписке, не сможет ничего никому рассказать об этом новом своём знании, новом служении, новой планиде... Даже - своей Кате! Подумал, понял, что это так и - огорчился. Как-то по-детски на этот раз огорчился, опять почти до слёз, но уже других - мальчишеских. И вдруг понял, что с этим в общем-то мальчишеским огорчением ему стало легче. На самом деле легче. Бог опять был с ним, точнее, он опять был с Богом.
   "Не рыдай Мене Мати, зрящи во гробе, Егоже во чреве без семене зачала еси Сына: востану бо и прославлюся, и вознесу со славою, непрестанно яко Бог, верою и любовию Тя величающия", - закончил хор ирмос последнего канона.
   Священноиерей Максим, наконец, поднял взор и ощутил, что к нему возвращается праздничная радость. Храм, как всегда, в такой час был полон. В полуоткрытые боковые врата алтаря выглядывал настоятель и благожелательно всем улыбался.
   Впереди была Пасха.
  
  
   (КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ХРОНИКИ)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

14

  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"