Спиридонов Гордей Алексеевич : другие произведения.

Искандер против Унылого Мира

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 9.47*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Искандер в ином мире. В Унылом Мире. И ему много чего предстоит... даже пока сам не знаю до конца, с чем ему придется свидеться. но с ужасом, и немалым, это точно. Третий рассказ о приключениях молодого зельевара к вашему вниманию. почти уже конец..

  Искандер против Унылого Мира.
  
  Искандер- Фахим Рахан без особой надежды покричал в безответное небо еще несколько минут. Всё, как им и предполагалось, было безрезультатно. Можно было с таким же успехом попросить Небезумных, а то и Безумных, богов сделать более-менее кривобокий, не протекающий, не многомерный, не божественно-магический и не проклятый, а самый обыкновенный глиняный горшок. То бишь, без единой надежды на успех.
  В Безымянном Городе даже существовал, по четвергам и субботам, Музей Божественных Горшков, в котором хранилось такое количество всякой разной глиняной посуды, что можно было обеспечить кухонной утварью целый город с трехтысячным, очень нервным и скандальным, населением. Если конечно это население страстно желало каждый обед и ссору взрываться, превращаться в клят-знает-что, есть нечто непонятное, загадочно-волшебное и смертельно-опасное, и на досуге сражаться с удивительными овощными и крупяными чудовищами, каждый раз вылезающими из кастрюль и горшков. Естественно такого города не существовало. И потому собрание посуды потихоньку пополнялось и множилось, становясь по четвергам и субботам все опаснее и страннее. Боги, и безумные и небезумные, всё не оставляли попыток слепить-таки нормальный горшок. Но у них ничего не получалось, вот уже целую тысячу с чем-то, скорее всего еще с несколькими тысячами, лет. Боги не могли слепить обычный глиняный горшок. А бедолага- зельевар не мог ни до кого докричаться.
  Никто его не слышал, а если и слышал, например темный маг, забросивший сюда, то явно не собирался в скорейшее время забирать отсюда. 'КЛЯТ!'- Искандер от отчаяния выругался так скверно, что реальность обычно спокойная к его ругательским выражениям, прогнулась под напором злобы, напитавшей сие практически безобидное слово, и чуть было не лопнула, впустив в этот ни в чем не повинный мир полчища чудовищных демонов из Нехорошего Места, а то и из мест похуже. 'Опять этот клятов экзамен...'- Искандер устало опустился на каменистую пыльную почву. Острые камешки впившиеся в скудную плоть зельевара лишь усугубили его итак прескверное настроение.
  Вокруг простирался самый печальный из всех ландшафтов, когда-либо виденных молодым магом. Огромная, просто неимоверная, каменная пустыня, местами изукрашенная нагромождениями острых камней и пылевыми кучами. Красновато-сиреневатое небо и огромное бледно-красное холодное солнце. Невооруженным глазом видно, что это точно не Лучший из Миров.
  В родном мире Искандера таких мест уже практически и не осталось. Мода на друидов, стихийных магов земли и прочих любителей зеленых побегов и пушистых беллочек, пятьдесят лет назад, когда каждый только и мечтал о том чтобы посадить на землю какое-нибудь растение собственной выдумки, опустошила многие пустыни, особенно такие каменистые и пыльные, превратив их в леса, наполненные древесным разнообразием и цветущим безобразием. Лига Пустынников, такие суровые ребята в ватных халатах, с бурнусами и поясами, начиненными всяким зловредным пустынным волшебством, до сих пор боролась с этими лесами, пытаясь восстановить родные песчаные барханы и традиционные пустоши, с переменным успехом, так как среди влекомых модой оболтусов и городских неумех встречались и серьезные маги. Даже очень серьезные. Как и творимая ими магия.
  Солнце тоже подсказывало Искандеру, что он не дома. Домашнее солнце молодого мага было также молодым, маленьким, жарким, ярко-желтым и плотным, как свежая медовая репка, а не рыхлым холодным и сиреневатым, как престарелая ноздреватая болотная жаба. Хоть и слава Небезумным богам не Нехорошее Место. Там бы Искандеру не дали бы вот так вот запросто посидеть, погоревать и покричать с досады. Сразу бы схватили, а потом... Лучше не думать о том, что бы там с ним сотворили. Просто жуть. Миры подобные Нехорошему Месту лучше всего навещать отлично вооруженной ротой магов- демонологов и боевиков, вперемешку с одним - двумя Героями. Ну и желательно с отрядом целителей. И совсем не прочь при этом иметь поддержку в виде Небезумных Богов. Нехорошее Место действительно очень нехорошее место. А иначе, зачем бы его так называли. Ну и клят с ними. Главное Искандер не был дома и не был в Нехорошем Месте. Хотя эту пустыню тоже нельзя назвать хорошим местом.
  Итак, что мы имеем? Искандер встал с неуютной почвы и огляделся. Каменистая пустыня до самого горизонта. И причем со всех сторон. Кирпично-красного цвета. Песка почти нет, под ногами чуть ли не черепица. Торчат какие-то чахлые шипастые кустики, каждый размером с письменное перо и выглядят гнетуще. Неудивительно, что растут на таком отдалении друг от друга. Кому же понравиться расти рядом с такой нелицеприятной штукой, даже если это твоя точная копия и ближайший родственник. Также присутствовали кучи наваленных друг на друга острых кусков камней. Ближайшее нагромождение камней, более похожих на плиты или огромные уродливые кирпичи, имело в высоту метров так три и раскинулось где-то на десять. Смахивало все на разрушенную башню или очень сильно разрушенную башню. Также в пределах видимости располагались сходные по размерам кучи красной пыли или чего-то похожего. Потому как в нормальных мирах такие кучи пыли, пусть и красной расцветки, развеяло бы ветром или просто легким движением воздуха в тот же миг, как их насыпали. Кажись это не кучи пыли, а формы из гипса или цемента. Неужели это сделано гигантскими насекомыми. Искандер на всякий случай решил быть настороже и в будущем приглядывать за цементно-пылевыми кучами, вдруг оттуда как начнет кто-нибудь злобный и насекомообразный вылезать. На этом описание местности закончилось.
  Только черепица под ногами, перьевые кустики и кучи. Искандер вздохнул и найдя более-менее гладкий камень, присел на него. Тщательно перед этим осмотрев его, конечно же. Обычно в приключенческих иллюзион-постановках, с элементами комедии, которые он бывало смотрел во время студенчества, все на что садились путешественники из чужих миров на самом деле оказывалось каким-либо злобным и зубастым существом. Которое незамедлительно хватало присевшего за интимное место. Глупо, но в те времена, Искандер хохотал над этими незамысловатыми шутками вместе со всем залом, давясь хлопьями сладкой воздушной редиски и захлебываясь молочно-огуречным кхактейлем. Но с тех пор молодой маг решил быть осторожнее с разными удобными для сидения валунами. Лишаться интимных органов ему не хотелось. Тем более они были совсем новенькими и практически неиспользованными. Разве что пару раз он проливал на них различные агрессивные зелья. Но это совсем другое.
  Искандер немножко погрустил и повздыхал, вспоминая студенческую молодость. Но потом, наконец-то решившись, достал из кармана предательский конверт, врученный ему дядей Харимом. Тот самый, что и забросил его в этот пыльный мир. Вскрыл его и достал оттуда письмо. Надо же все-таки прочесть, и узнать что к чему, перед тем как в порыве несдерживаемой ярости разорвать письмо на мелкие кусочки, проглотить, разжевать, выплюнуть, втоптать в пыль и унизить оскорбительным жестом.
  Письмо представляло собой сложенный хитрым способом лист бумаги, странно зеленовато-желтой расцветки, явно магической, так как пальцы зельевара заметно щипало невидимыми зелеными искорками, покрытой мелким корявым письмом, почерком как ни странно дяди Харума. Значит, Искандер правильно подозревал во всем этом мутном деле причастность своего обожаемого дяди Харума. Написано было по-харасски, что успокоило и обнадежило Искандера, так как дядя Харум имел неприятную привычку иногда писать и изъясняться на древнем йохуддинском. Страшно сложном, с его восемнадцатью падежами, семнадцатью временами, смысловыми дифтонгами и трифтонгами, характеристическими и эмоциональными склонениями и прочей грамматической, синтаксической и орфографической мозголомной жутью несчастных древних людей. Хотя сам и не имел к ним не малейшего отношения. Впрочем, страдал от этого только юный Искандер.
  Как-то однажды молодой зельевар, во время очередного языкового урока дяди Харума, даже вывихнул себе челюсть и умудрился прокусить язык, тоже себе конечно, пытаясь выговорить одно особо хитрое тридцатидвухслоговое слово, обозначающее и описывающее в переводе на харасский если не повесть, то короткий рассказ 'про сенокос' уж точно.
  Письмо гласило следующее, хоть мерзкий почерк уважаемого дяди Харума и противился распознаванию с неимоверной для просто корявых букв силой:
  'Дорогой Искандер (молодого мага передернуло, не к добру такое начало, ой не к добру, дядя обычно звал Искандера его первым именем, то бишь Фахимом) ты попал в переделку(ну вот, что и требовалось доказать). Если выживешь, то до конца жизни сможешь гордиться собой, потому как тебе предстоит настоящее испытание (так я и знал, восторженно вскричал Искандер и от избытка чувств чуток слевитировал вместе с камнем, хотя прежде не мог похвастаться этим умением, даже наоборот, и то только с помощью зелья). Таким испытаниям подвергались все настоящие маги, вроде меня, в давние и правильные времена, не то что сейчас. Тебе предстоит выжить в этом мире. Если вдруг у тебя появится безумное желание жить в нем и дальше, то не рекомендую, так как через тысячу лет мир полностью разрушится. И потому у тебя есть стимул к скорейшему возвращению домой в наш мир. В Лучший из Миров, если ты запамятовал. Цель махинаций Роколина тебе знать еще рано, узнаешь по возращению лично от него (кажись, я никогда не узнаю к чему все это, Искандер печально вздохнул, останусь здесь высохшим трупом, так и не понявшим, за что собственно он высох и труп). Цель твоя на данный момент времени, если конечно ты открыл письмо сразу по прибытию, оставаться в живых хотя бы в течении первых трех часов. Поверь мне, Искандер, тебе придется приложить для этого весьма существенные усилия. И рекомендую тебе в это время не сильно отдаляться от точки перехода. Затем, если ты выживешь, начнется кое-что, что ты узнаешь когда это начнется (это вообще разъяснительное письмо или очередная клятая загадка, возмутился Искандер и сделал вид будто потерял интерес к дальнейшему прочтению, но письмо не обманулось и продолжало как ни в чем ни бывало). Будь готов ко всему, даже к самому неожиданному, то есть к самому неожиданному и будь готов больше всего, и не на миг не прекращай думать, все равно боевой маг из тебя никудышный (услышь он такое неделю назад, Искандер лишь хмыкнул бы и подумал про себя 'зато я хороший зельевар', но теперь на глаза опечаленного мага, прикончившего пару часов назад целую толпу могучих зомби-воинов, навернулись незваные обиженные слезы), зато ты хороший для своего возраста зельевар, быстро бегаешь, не пьешь вина и рома, и главное у тебя аналитхинченский склад ума (последняя часть предложения пролилась на измученное страхом, обидой и непониманием сердце мага исцеляющим бальзамом как минимум пятого уровня). Потом если ты сможешь все-таки понять и принять то, что уже произошло и когда-либо произойдет, то твоя цель находится всего в трехстах километрах от тебя. Это начарованные именно на тебя Врата Возвращения (хоть одна хорошая новость, радостно подумал Искандер, уже начавший полагать, что ему придется в ближайшее время учиться творить магию неимоверно высокого уровня, а именно создание собственного портала). Ты должен дойти до них и хотя бы доложиться о том, что пока еще жив. Твои родные беспокоятся (интересно кто именно, подумал Искандер, потому как род Раханов насчитывал невероятно большое количество людей и даже не очень людей, и если бы взволновался весь род, то в стране, а то и в нескольких, могла запросто свергнуться власть и установиться новый жесточайший порядок). Время не ограничено, но желательно успеть до затмения местного солнца. Пусть оно и похоже на старую жабу, но это единственное что не дает коренным жителям этого мира пообедать тобой. Местная луна закроет солнце через пять дней и десять часов, чудовища же 'выберутся из своих берлог' через пятнадцать часов после наступления темноты, так что у тебя в принципе целых шесть дней (значит если что-то не убьет меня в течении следующих трех часов, а потом, нечто удивительное и непонятное, после них, а затем жуткие демоны через 'в принципе целых шесть дней', то я смогу вернуться домой, подумал Искандер и пришел в тихий ужас, громкий был слишком опасен и мог привлечь ненужное внимание). Ночь будет длиться десять дней. На это время врата перестанут работать. Затмение местного солнца искажает мировой эфир. Можешь силой активировать врата, но тогда не гарантировано, что ты вообще куда-нибудь попадешь. Выкинет в Бездну, перемолотив в душевно-тварной фарш, а то и, не ко Сумеркам будет сказано, в Мараху (ох уж эти подробности, сколько же можно пугать, устало подумал Искандер, у которого от избыточной порции страха кажись лопнул орган отвечающий за этот самый страх). На этом пока все. Если попадешь в чересчур трудную для себя ситуацию, прочти письмо повторно. Письмо поможет - чем сможет (наверное, взорвется мне в лицо, заодно прикончив и голодного демона, подумал Искандер и устало вздохнул от скепсиса напитавшего его всего за пару дней по самую макушку). Желаю удачи. Могу даже наложить ее через письмо. Но не буду, уж слишком ненадежная эта вещь. Хотя можешь сам произнести заклинание, смотри ниже. Твой дядя Харум.' На этом письмо заканчивалось.
  Молодой маг стер пот со лба, борьба с плохо распознаваемым почерком лишила его последних сил. Если бы письмо длилось еще пару дюжин строк, то голодным, таинственным и зловещим аборигенам унылого мира не пришлось бы даже гоняться за магом, чтобы его слопать. Маг был бы через 'почти целых шесть дней' на этом же месте, мертвый и высохший от чрезмерных читательских усилий.
  Искандер просмотрел послесловие и действительно под письмом обнаружил написанные мелкими буквами строчки заклинания приносящего удачу. Заклинание было неимоверно сложным. Причем написано оно было на древнейохуддинском, хотя древние и суровые воины Севера никогда не пользовались ничем подобным и брали от жизни все лучшее сами, и к тому же грубой силой. Наверное, йохуддинская грамота была использована для большей сложности применения. Искандер для пробы примерил одно двадцатичетырех буквенное слово, сосчитал неимоверное количество трифтонгов, дюжину повелительных суффиксов, парочку зубодробительных продолженных звуков, духовно-почтительное склонение, и, попытавшись правильно выговорить весь этот кошмар, прокусил себе язык. А ведь клятое слово переводилось всего-навсего как 'начинаю-воротник-улыбка говори-одевать-суп-меня'. Полный бред, а как сложно. Искандер посредственно знал древнейохуддинский и мог более-менее сносно говорить на нем, но в рунах вся сносность куда-то девалась, оставляя взамен растерянность и головную боль. А ведь это было самое короткое и простое слово из использованных в заклинании. Искандер решил не произносить заклинания.
  После прочтения письма своего учителя и самого близкого человека за прошедшие двадцать два года, у Искандера сложилось двоякое впечатление. Первое: уважаемый дядя Харум таки окончательно сошел с ума, да не один, а в компании с уважаемым Роколином-клят-его-Фанбалинданом, или второе: дядя Харум просто решил, ни за что ни про что, прикончить своего племянника. Других выводов мозг Искандера при всей своей аналитхинченской складности сделать не смог. Тем более как человек, впервые в своей жизни испытавший Межмировой Переход, Искандер был немного не в себе. А явно в ком-то другом. В ком-то печальном без меры, раздраженном и обескураженном жуткими событиями. Но это еще нормально, вот например демонов, настоящих демонов, таких неприятных ребят с большим количеством щупалец, когтей, рогов и ярости, Межмировой Переход вообще выворачивает наизнанку. Иногда даже в буквальном смысле. Минимум такой демон полчаса харкает кровью и желчью, и быть может даже отдельными фрагментами собственных внутренностей.
  Кстати, интересно, как там Бетхад? Зельевар отлично помнил, что кошачьего демона, по его же кошачье-демонической воле, забросило в этот неуютный мир вместе с ним, то бишь верхом на нем. Прочитанное в стародавние, еще студенческие времена, в Основах Теории Порталов оказалось правдой, и потому при переходе демона, не учтенного в заклинании переноса, отшвырнуло от мага на клят его знает какое расстояние. Бедолаге Хар-у сильно повезет, если злая сила портала не вмурует его в один из пыльно-цементных холмов, украшающих окружающий пейзаж, или не подвесит в километре от поверхности унылой, но очень твердой земли. Бетхад конечно в последнее время резко стал сильно могуч, но даже он не выдержал бы падения на камни с такой высоты. В том, что весь этот мир представляет собой просто кусок пыльного камня, Искандер и не сомневался.
  Вместе с демоном, крепко вцепившимся в своего хозяина, портал унес прочь еще немного кожи и порядочный лоскут, а точнее ровно шесть лоскутков, одежды Искандера. Кожу было не особо жалко, тем более качества она была у молодого мага не ахти. При всей природной смуглости, довольно бледная, для темнокожего, и нездоровая от алхимических испарений и продолжительного времяпровождения в библиотеках. А к боли Искандер, тем более такой незначительной, как двухсантиметровой глубины шрамы, давно привык, ибо редко какое мощное трансфигурирующее зелье обходилось без крови, обычно сцеживаемой магом из самого себя. А вот мантию придется чинить. Как и всякий разумный человек, часто и близко работающий с разными и многочисленными кислотами, у мага в поясе был специальный кармашек, содержащий заплатки всех цветов и форм и набор иголок с нитками. Так как маг никогда не следовал за модой, то им было решено оставить ремонт одежды до следующего привала. Тем более дядя Харум обещал в течении следующих часов смертельные опасности, а Искандер не помнил чтобы дядя хоть раз да не выполнил своих обещаний.
  Искандер, печально вздохнув, сложил письмо обратно в конверт и спрятал в не пострадавший от демонических когтей нагрудный карман. Первоначальный план по разрыванию конверта на кусочки, сжиганию и втаптыванию в пыль был изменен. Лист бумаги был слишком ценен, да и опасен для столь небрежного отношения. Волшба, пропитавшая его, была так плотна, а нити заклятья настолько тесно переплетены, что вместо внятной, а может быть даже и невнятной, светящейся чарами магической схемы, перед скошенными особым образом глазами зельевара представал еще один такой же лист. Искандер будь он чуток наивнее, даже предположил бы, что письмо и является теми самыми желанными и обещанными Вратами Возвращения. Но нынешний Искандер не был так прост, увидев сложность заклятья, он сразу заподозрил, что это неимоверной силы проклятье. Проклятье, срабатывающее при малейших признаках неуважения к письму и его сочинителю. На всякий случай Искандер погладил письмо через ткань кармашка и извинился перед суровым образом дяди Харума, тут же возникшим перед мысленным взором. Суровый взгляд суровых глаз дяди Харума, пусть даже и сурово возникший из глубин памяти, отрезвил и прояснил разум молодого мага. Не время расслабляться, особенно в унылых демонических мирах, где молодых зельеваров подстерегают трехчасовые смертельные опасности, строгорежимные голодные чудовища и жуткая непонятная и неощутимая бяка вкупе с валунообразными хваталками. Надо починить мантию, чтобы привести мысли в порядок, решил маг. И даже вытащил из кармашка на поясе иголку и попытался заправить ее ниткой. С первого раза не получилось. Руки немного дрожали. Самую малость. Как раз с нормальное игольное ушко.
  Искандер чтобы успокоиться глубоко вдохнул и медленно-медленно выдохнул. На миг Искандеру это показалось весьма странным, потому как чего-то не хватало. Чего-то очень важного. Жизненно-важного. Но это тут же забылось, по причине куда как более существенной, чем странность местного воздуха.
  Потому как Унылый Мир решил, что с него хватит молчаливых незнакомцев, и попытался вытолкнуть из себя молодого зельевара. Если бы миры выталкивали чужаков обратно домой, то Искандер бы даже не сопротивлялся, а наоборот посодействовал бы этому миру всей своей магической, волевой и жизненной силой. Но увы, хоть по дисциплине 'Иные Миры' у Искандера и были не очень хорошие оценки, но он точно помнил, что мир выталкивает чужаков вовсе не домой, а в одно из трех нехороших состояний межмирового пространства. А именно, в Бездну, или в Акиян, а то и вовсе в Мараху. В упорядоченные и просто порядочные состояния пространства, вроде Перекрестка, Пустоши или же Космоса, миры выталкивать чужаков завсегда отказывались. И потому Искандер был категорически против и испытал на себе все, что испытывает среднестатистический, слабый демон низшего уровня, весом до семидесяти килограмм, идущий на прорыв миров. Аппетитно, прямо как вкуснейшая яичница о шести кричалочьих яйцах, зашипело и зашкворчало само пространство вокруг молодого мага. Маленькие невидимые голубоватые молнии озлобленной реальности тучно вонзились в кожу человека, прикрытую в отличии от демонов вовсе не бронированной чешуей, хитином или шерстью, обращающейся при надобности сталью, а всего лишь тонкой материей, пусть и разъеденной магическими кислотами, и щедро сдобренной собственной кровью мага. Естественно защита из одежды была никакой, и Искандер в полной мере прочувствовал старую унылую силу этого мира. На вкус сила была вовсе не унылой и била так, что молодой зельевар в свою очередь бился конвульсиях от судорожно сокращающихся мышц. В глубине сознания, отвлеченном от попытки удержаться в нормальном не выкинутом состоянии, Искандер глубоко посочувствовал злобным демонам, беспрестанно вторгающимся в реальность Лучшего из Миров, дабы отведать его молодой яростной мощи. Боль от ударов несмотря на все конвульсии была не сильно уж выдающейся, по крайней мере для мага, которому перерезать запястья и выдавить из себя пол-литра крови для хорошего зелья было самым обыденным делом.
  Самое скверное было в особой хитрости унылого мира. Мир, будучи старым и слабым, был и очень мудрым. Он давил не на тело, а на сам разум. Целую бесконечность, длившуюся почти три минуты настоящего времени, он твердил Искандеру, что его на самом деле нет. И почти преуспел в этом деле. От такого самоубийственного уговора не спасали: ни любой мощности ментальный блок, в случае с Искандером- малой мощности, ни никакие из других видов защитной магии, ни тем более аналитхинченский склад ума. Наоборот этот самый клятый склад выступал чуть ли не стороне этого мира, увещевая своего хозяина не сопротивляться и быть безропотно выкинутым в Бездну. Если бы не упорство молодого мага, скорее родовая черта чем единоличная, то его непременно бы выдавило как спелый прыщ в пустоту.
  Но мир был уныл и слаб, и скоро сдался, давление на разум прекратилось, а молнии жалящие кожу так вообще отстали от зельевара еще минуту назад. Пожалуй, попади он сюда оглоушенным или даже спящим, Искандер справился бы с 'задачей удержания' куда как лучше. Бетхад наверное даже не заметил попытки выброса, не то чтобы он когда либо сталкивался с прорывом лично, просто демон способный отчекрыжить себе полтуловища, и убежать прочь на оставшихся передних лапах от могучего и ловкого врага, способен на многое. Мир устал и прекратил почти удавшуюся попытку изгнания чужака.
  Искандер перевел дух и поздравил себя с первым 'выбросом' и 'удержанием'. Довольно таки оригинальные ощущения, решил про себя маг. И оттряхнув мантию, которую собирался подлатать, уселся на валун, с которого свалился во время судорог. Что-то слабенько кольнуло Искандера в бок. Искандер почесал то место и обнаружил длинную нитку, растущую прямо из его тела. 'Опа...'- сказал маг и осторожно вытащил за нитку из собственного бока иголку. Иголка была заправлена и самый чуток окровавлена. 'Вроде я не вдевал в нее нитку...'- пробормотал Искандер, тупо уставившись на вышивальный инструмент и машинально смазывая раненый ею бок и следы от когтей кошачьего демона целебной мазью.
  Едкая мазь горько щипалась и пахла не очень хорошо. Почти как некачественный зомби месячной давности, по глупости съевший тухлое яйцо и обделавшийся от некротического страха, увидав себя в зеркале. Зельевар так и не добился приятного аромата, хотя для этого и провел почти день в лаборатории, работая по новой ароматной схеме, на составление которой ушли целые выходные. Наоборот, мазь новой формулы помимо запаха мертвечины приобрела еще и ее склизкость. Хотя по стандартно-вонючей схеме обычно получалась мягкой, бархатистой и теплой. Но вонючка залечивала порезы и ушибы с той же силой и скоростью что и обычная. А выбрасывать ее было просто жалко. Мало того, что мазь содержала множество ценных компонентов, за которые были заплачены большие деньги или отданы взамен не менее ценные составляющие, так еще зельевар наварил ее литров где-то десять. И пусть граммов двести было роздано соседям, грамм триста с великой неохотой приняла участковая больница, и почти пол-литра целебной липкой гадости было отдано какому-то бедному неудачливому наемнику-варвару, но оставалось то еще литров девять. Которые Искандер, тщательно упаковав, запрятал с глаз долой поглубже в шкаф для мазей, что находился в подвале. Маг аккуратно завернул крышку банки и убрал ее кармашек пояса. Вытерев склизкие от мази пальцы носовым платком, Искандер проверил процесс заживления. Раны стали на глазах затягиваться...
  И тут произошло нечто небывалое. Небывалое уже несколько тысяч лет. Просто невероятное. Эти неожиданные открытия уже стали немного досаждать магу. Хотя это нечто действительно удивило Искандера. Потому как...
  Из тени наваленных без всякого порядка друг на друга каменных плит прямо к Искандеру вышло существо. Существо о существовании которого никто не мог сказать ничего существенного, за все существование всей человеческой расы. Оставалось только кричать примерно следующее. О Небезумные боги, да это же эльф, этого не может быть! Они же вымерли и исчезли бесследно тридцать тысяч лет назад! Или двадцать! Клят его точно знает!
  Рука Искандера инстинктивно метнулась было к жезлу, но эльф отрицательно качнул головой и сильнее натянул тетиву на прекрасном эльфийском луке, снаряженном изящной эльфийской стрелой. Серебристый наконечник которой был нацелен точно в сердце молодого мага. Искандер, сообразив что его могут спокойно продырявить, силой интеллекта, получившего диплом об окончании общего магического образования с отличием и двумя восклицательными знаками, подчинил непослушную конечность и поднял ее, показывая что сдается. Но эльфу было наплевать на это. Он на самом деле сплюнул на землю очень интересным с точки зрения физиологии и очень оскорбительным с точки зрения общепринятой морали плевком.
  Не то чтобы Искандер хорошо разбирался в плевковом письме, практикуемом некоторыми гоблинскими племенами, обитающими на просторах Песчаных Земель, и студентами младших курсов общего магического образования при Гильдии, но воспринять плевок иначе чем высокомерно-презрительное 'Вот что я о тебе думаю, ты жалкое ничтожество, не достойное чистить блорт пукимонта моей чокнутой тетушки!' было невозможно.
  Но несмотря на плевок эльф все не стрелял. Искандер же пытался мыслью прикоснуться до жезла, спокойно висящего в футляре на поясе, и задействовать заклятья вложенные в него, но пока ничего не получалось. Что, впрочем, было вполне обосновано, зельевар пытался сделать это впервые в жизни. Чуть не свихнув мозг в последнее решительной и неудавшейся попытке вылезти из ушей и дотянуться до магического инструмента, маг, усилие воли и век затолкав вылезшие из орбит глаза обратно, решил, что наступил самый подходящий момент для дипломатии.
  - Ээ... - начал Искандер и тут вспомнил, что не знает ни одного эльфийского слова.
  Единственное что приходило на ум мага, было то, что эльфийский язык почти полностью состоял из слов звучащих как 'эль' или же очень похоже. Взять хотя бы имя одного знатного эльфийского витязя, злейшего врага прогрессивного обизянства и вообще разумных существ не являющихся эльфами, звучащее как Эльлювиэллэль Эльроэндельренэль. Хотя жестокость витязя можно было понять, наверное никто за все тысячи лет его продолжительной жизни так и не сумел ни разу правильно произнести его имя. Любой бы тут взбесился, вне зависимости от количества ног-рук и остроты ушей.
  - Эль...ээ...Эльф...- неуверенно произнес Искандер.
  Эльф пошевелил ухом и сплюнул еще раз. На этот раз плевок мог бы истолковываться как нечто высокомерно-вопрошающее 'Ты, жалкое ничтожество, блорт-пукимонт-тетушка, что дальше?'.
  К сожалению Искандер сам не знал что дальше. Эльф продолжал бездействовать. Пауза все затягивалась. А ведь рука, пусть эльфийская и даже не одна, не может вечно держать тетиву натянутой. И тогда бешено работающий мозг Искандера додумался, как ему самому показалось, до блестящей идеи. Он догадался сказать примирительную фразу на каком-нибудь древнем языке, пользованном еще в те времена, когда эльфы обитали в Лучшем из Миров. А именно на древнейохуддинском, современнике Ледовых Великанов, предвечных чудовищ, молодых драконов и еще свежих и остроумных оригинальных анекдотов. Состроив суровое выражение лица, с которыми завсегда изображали себя древние воины на своих древних же гравюрах, хриплым гортанным голосом, полагающимся к состроенной гримасе, Искандер произнес следующее:
  - Мнин эйиринх тегрбукхун сэм-кэзем...- что, по крайней мере для молодого мага, значило 'я пришел с миром', а на самом деле дословно переводилось как 'суп-голова твою колено-круглый имел и съел-посеял'.
  И в отличии от первой сказанной Искандером короткой фразы, вторая привела к более действенному, чем плевок и шевеление ухом, результату. Видать эльф был или очень обидчивый, или понял сказанное Искандером по-своему. Может быть именно таким образом, древние йохуддины оскорбляли их перед жестокой битвой.
  Эльф прищурился четырьмя глазами из семи, шмыгнул двумя носами из трех, и спустил тетиву. В тот же миг сверхскоростная и невероятно красивая эльфийская стрела с красивым шипением воткнулась Искандеру в мантию, в области сердца, и тут же, пусть и весьма неохотно, распалась в пыль. В красивую шипящую пыль. Пряжка поясного ремня Искандера завибрировала и раскалилась докрасна принимая смертельную магию настоящей эльфийской стрелы до последнего чара на себя. Могучий защитный амулет, когда-то давным-давно вправленный в атрибут одежды дядей Харумом, спас жизнь его любимому племяннику. Пока эльф удивленно моргал поочередно всеми своими глазами, Искандер, не меняя положения рук, сложив раскрытые ладони в руну, бросил в эльфа сразу два лихо закрученных, наверное от страха, файербола. Которые прожгли у нелюди дырку в груди и взорвали голову. Эльф, средней степени поджаренности и тотальной убитости, чуток постоял на своих устойчивых четырех крабьих ножках, покачался, взмахнул всеми тремя руками и повалился на землю. Искандер, одной рукой снимая раскаленный пояс, начавший уже прожигать ему штаны и слегка поджаривать пупок, подбежал к поверженному эльфу, держа наготове руну файербола. Эльф был мертвее мертвого.
  Ну и славно. Только непонятно. И чуток жалко. Но только самый чуток. Очень трудно соболезновать смерти своего неудавшегося убийцы. Пусть даже и редкого как вид. Ведь эльфы были уничтожены людьми, тогда еще прогрессивным обизянством, и стерты с лица земли давным-давно, во время глобальной всемирной войны. А кого не убили, сбежали в чужие миры. Чужие миры? Может быть, это какой-нибудь эльфийский мир. Хотя, непохоже. Даже вообще непохоже. Непохоже настолько, насколько это вообще возможно и невозможно. Эльфы, придя в новый мир, первым делом превратили бы его в цветущий сад. А если это их родной мир, то он тем более должен быть похож на сад. На самый цветущий из всех самых цветущих садов во всем множестве Миров.
  Искандер сел на корточки и стал осматривать собственноручно убитого эльфа. Что же, старинные гравюры оказались весьма правдоподобны. Конечно, каждый эльф непохож на второго, а на третьего даже не смахивает, но основные эльфийские формы присутствуют. Хорошо бы зарисовать его, да времени... хотя чего-чего, а времени у Искандера было полно. Дядя Харум порекомендовал ему в ближайшие три часа сильно не разгуливаться, во избежание скоропостижной смерти. А уж кому-кому, а своему дяде Харуму Искандер доверял больше чем себе. Да и рисование завсегда помогало молодому зельевару успокоиться. Искандер достал из нагрудного кармана блокнотик и одно из Вечных Перьев. Перо протекало сгущенным молоком. Вернул его обратно и достал другое. Художник из Искандера был неважный, но за пять минут он нарисовал довольно сносный рисунок. При хорошей фантазии и развитом пространственном мышлении можно было догадаться, что это какое-то многорукое многоногое существо, а не дерево, куст или клякса.
  А потом, переведши дух, так как рисование отняло многие силы, Искандер будучи не кем-нибудь, а именно зельеваром приступил к тому, за что их иногда путают с некромантами и называют, к уже привычному 'кашевары', 'больными мясниками'. Вроде как кашку мясом приправляешь. Эльф, древнее бессмертное существо, напичканное, в отличии от обыкновенного человека, природной и тонкой магией по самые многочисленные уши, предположительно представлял собой отличнейший носитель наиредчайших алхимических ингредиентов. Никаких серьезных доказательств этого конечно не существовало, ведь эльфы были изгнаны обизянами, благородными предками современных людей, еще в те времена когда и слов то таких не существовало. Ведь в те времена словарный запас обизян, очень простых свойских ребят, состоял из весьма простых и свойских слов и выражений, типа 'моя хотеть кушать', 'спать-ззз...', 'привет красотка', 'бей эльфа-нах!', и наконец 'братья-обизяны, защитим же стратегически важный пункт от коварных происков'. По крайней мере об этом свидетельствуют некоторые троллийские и эльфийские документы тех времен.
  Искандер вытащил из халцедоновых ножен золотой кинжал, прекрасно приспособленный, а в сущности специально выкованный, для разделки и потрошения, и склонился было над телом легендарного волшебного существа, но тут же ему стало стыдно и противно. Клят, не по-человечески как то. Потрошить другое разумное, хоть и враждебное и мертвое существо на запчасти. 'А вампиров ты совсем не жалел', ехидно подсказала ему память. Искандеру было нечего возразить на такое заверение собственной же памяти. 'А Виндулу-Проныру помнишь? Человека. Живого. Которого ты жестоко раздавил. И даже не извинился...'. На это Искандеру также нечего было возразить. 'И тем более, никогда не жалел мертвых людей. Каждый месяц в морг наведывался, за свежатинкой. Да и вспомни, сколько в свое время благородных обизян изничтожили эти остроухие', все не унималась она. 'Ладно, хоть редко что нам, честным зельеварам, в городских моргах перепадает, да и было дело еще десятки тысяч лет назад, моей памяти там нет', подумал в ответ Искандер и осторожно вонзил нож эльфу в нечеловеческий, но симпатичный живот, чуть ниже обгорелой раны и провел ровный разрез. Далее последовало уже многажды проделанное в городских моргах, в лабораториях гильдии, и в своей собственной прозекторской. Маг даже начал насвистывать под нос навязчивый популярный гоблинский мотивчик.
  Окажись молодой маг в мире лишенном магии он, наверное, стал бы самым страшным маньяком-потрошителем, или мясником с колбасной фабрики, имеющим как хобби настоящее стопроцентное человеческое маньячество, или чучельником в 'Красном Уголке' 'Дворца Детства', опять же по ночам занимающимся потрошением и набивкой живых людей. Потому как ему всегда удавалось уговорить чувство брезгливости, то бишь те крохи, оставшиеся после того как это чувство тщательно вытравил дядя Харум, и совесть, просыпающуюся невпопад и не вовремя.
  Через некоторое время все было кончено. Единственный эльф, виденный за последние пять тысяч лет, человеком из Лучшего из Миров, превратился в отдельные аккуратно разложенные кучи склизких, хоть и приятно пахнущих, разноцветных и приятной формы ингредиентов. Эльфы, даже четырехногие, трехрукие и с огромным количеством остроконечных ушей и тонких носов, все равно прекрасные создания, у них даже кишки красивые. Есть в них нечто этакое. Недаром в некоторых, особо столичных и модных, городах СоСвоКа возобновилась давно забытая мода на эльвисов, самое циничное изобретение эльфов. Хотя это конечно очень странно. Какой смысл одеваться подобно бывшим самым жестоким врагам человечества. Сейчас даже сами эльвисы остерегаются носить наряды тех лет. Того и гляди, обвинят в хурмансоненавистничестве, потом не отмоешься. С жиру бесятся в этом СоСвоКе. Жирные сосвокские хуруни, в сердцах пробурчал себе под нос Искандер, патриот и гражданин Харассеи, находящейся со СоСвоКом в прохладных отношениях. Если конечно тихую тысячелетнюю вражду, прерываемую короткими военными вылазками на полное уничтожение или же абсолютное порабощение, можно считать прохладными отношениями.
  Искандер упаковал большую часть эльфа, то что посчитал самым магическим и возможным для использования в зельях, а остальное, извинившись перед духом распотрошенного эльфа, хоть и немного поздно, кремировал, специальной кремационной жестовой магией. Щелчок большим пальцем и из-под ногтя мага вылетел неяркий шар огня размером со спелую дыню и, лениво накрыв останки эльфа, сжег мертвую плоть без следа. Лишь тонкий пепел остался лежать на земле распластанной, разбросавшей в стороны свои многочисленные члены, кляксой. Жаль что эта штука против живых не работает, даже против нежити бездействует. Обязательно перед этим надо развоплотить. Ну, или расчленить на безопасные части. А после достопамятной истории произошедшей еще накануне, еще и растыквопирожить. Жар раскаленного пепла мигом сошел на нет, во избежание пожаров. Зельевар нагнулся и взял щедрую щепоть эльфийского праха, на исследования и привычно скосил глаза, чтобы как следует рассмотреть ее магическую составляющую и...
  И тут Искандер почувствовал и понял это. Даже ЭТО. Нет, вовсе не бренность своего существования, или там скоротечности и хрупкости разумной жизни, и даже не смысл всей интриги и всего того кавардака происходящего с ним вот уже несколько дней. А нечто более скверное и намного существеннее. Полный клятец для мага. Для любого мага любой видовой и специализированной принадлежности.
  - О, нет! Только не это!- закричал Искандер. И унылый мир, как будто только этого и ждавший, ответил ему порывом ветра, забросившим в страдальчески широко раскрытые рот и расширенные от ужаса глаза порядочную горсть красной пыли.
  Искандер судорожно сплюнув пыль, закрыл рот, но был тут же вынужден, даже не успев как следует проморгать глаза, вновь его раскрыть чтобы закричать от ужаса. Только на этот раз его крик оказался намного и намного тише. Настолько ниже, что вообще никаких звуков не было издано. Лишь воздух очень осторожно и как можно тише крадучись вырвался из груди мага. И было из-за чего.
  Ветер сдул пыль с цементных бугорков, заподозренных в том, что они являются опасными гигантскими муравейниками, населенными соответственно муравьями, так любящими хватать неосторожных путников за интимные места, сопровождая все это тупым гоготом из зрительного зала. Муравейники оказались вовсе не обителями зловещих насекомых. Они оказались кое-чем иным. Куда как более зловещим и вовсе не скабрезным.
  Пластины прочнейшего хитина, цвета остро наточенной стали, начиная с крохотных чешуек и заканчивая броневыми щитками больше роста зельевара. Острейшие костяные рога и зазубренные костяные шипы готовые в любой миг выскочить из своих костяных же пазов. Большая злобная голова, несомненно набитая большими злобными мозгами. Острая вытянутая морда, в которой спокойно, пусть и вопя от нестерпимой боли, мог бы поместиться не только рыцарь, но и его конь, вместе с оруженосцем и странствующим бардом. Гладкие безупречные ящерообразные формы древнего хищника, незнакомого с таким понятием как диета и овощи, и способного на завтрак сожрать поселок, и на ужин- городок с тысячным населением. Поджатые к телу мощные подвижные лапы, способные при надобности не только вырывать столетние деревья из земли вместе с корнями, но и написать собственные тысячелетние мемуары на почтовой марке. Ну, на двух почтовых марках. Или же аккуратно снять заклепанные доспехи, расстегнуть камзол, и вынув из них рыцаря, также аккуратно съесть раздетого догола бедолагу. Холмики, гладкие как половинка арбуза и запорошенные красной пылью, оказались свернувшимися в клубок самым непостижимым образом огромными чешуйчатыми драконообразными чудовищами.
  Если бы не знание того факта, что драконы не могут жить в старых умирающих мирах, молодой маг подумал бы что перед ним огнедышащие и многомудрые властители древних небес. Исчезнувшие из Лучшего из Миров целых пятьсот лет назад и по непонятным причинам решившие изменить свои тысячевековым традициям и обосноваться в унылом мире, в котором не осталось ничего приличного. Даже магии. Особенно магии. Свежей обильной и никем пока не использованной чистой магии. Которой то в основном и питались и жили драконы.
  К спящим чудовищам, просыпающимся каждое затмение, по расчетам дяди Харума наступающим через 'в принципе целых' шесть дней, прибавлялась самая жуткая проблема для любого мага. А именно отсутствие магии. Не как явления. А как природных ее источников. В мире не было маны. Никакой. Ни стихийной, ни хаотической, ни космической, ни божественной, ни духовной, ни жизненной, ни смертельной, ни растительной, ни животной, ни человеческой, ни нечеловеческой, ни пищевой, ни вообще никакой. Ни течения, ни струйки, ни капельки, ни намека. Даже приблудный чар мимо не пролетел.
  Искандер по-особому до боли скосил глаза и начал вглядываться вдаль, в поисках хоть чего-нибудь испускающего ману. Пустыня уныло светилась остаточной аурой миллионов прошедших лет, кое-где почти истаявшие висели причудливые следы ауры эльфа. Но ничего более. Никаких струй магии. Абсолютное отсутствие природного течения маны. И никакой надежды на пополнение собственного запаса. Лишь светились собственные магические принадлежности Искандера, включая руки, да еще прах эльфа, как ни странно совсем не сдутый порывом ветра. Лук эльфа был почти мертв. Внутри него нечто сплетенное в хитрое веретено едва светилось. Или притаилось, или же как верный слуга-товарищ отправилось вслед за хозяином и другом. На всякий случай Искандер стал держаться подальше от эльфийского оружия. А вдруг оно надумает отомстить за смерть хозяина? Такое многажды бывало и с вещицами поплоше, и тем более могло бы быть с таким превосходным оружием, каким был лук эльфа. Лук был просто прекрасен, этакая смертоносная квинтэссенция всех луков. Это была не просто деревянная палка с веревочкой, и даже не творение великолепнейших мастеров своего дела в тысячном поколении фамильного искусства. Это было само олицетворение смерти на дальнем расстоянии. Лук выглядел способным убить даже бога. И было просто удивительно, что Искандер не только не поранился, пусть и благодаря могучей защитной магии дяди Харума, но просто не умер от одного его вида.
  Искандер вытащил из кармана пакет из вощеной бумаги и хрустальной лопаточкой аккуратно убрал туда весь прах эльфа. Унылый мир беден на ману, значит все хоть самую малость волшебное стоит запасать. А уж потом зельевар, если он хоть на что-нибудь да и годен, как-нибудь да догадается вынуть из нее дефисзитную маносодержащую составляющую. Покончив с уборкой, маг осторожно начертил вокруг эльфийского лука руну сдерживания, то бишь замкнутый круг. На всякий случай.
  А потом пошел за брошенным поясом. Пряжка уже успела остыть и, пусть и частично сгоревшая от жуткой чужинской магии, хранила внутри себя слабые очертания защитного плетения. Второго попадания жуткой стрелой уже не выдержит, но от брошенного в лоб камешка еще убережет. От небольшого камешка. Искандер подняв ремень и, еще раз более внимательно осмотрев его на наличие враждебно настроенных проклятий и не найдя их, одел его. Ничего плохого не случилось. Эльфийские остаточные проклятья или на самом деле отсутствовали, или были более тонкими для восприятия Искандера и действовали с запозданием и дольше.
  Как например знаменитое, но практически необнаруживаемое невооруженным глазом, проклятье 'Вечной Мозоли'. Когда постоянно натираешь жуткую мозоль в любой обуви, любого размера и формы, и даже идеально прилегающей, сшитой на заказ и с использованием самой сложной сапожной магии. Из-за такого проклятья, в свое время, Властелин Тьмы, категории ББсМ(Большой Бронированный с Мечом) под порядковым номером двести двадцать семь и странным нечеловеческим именем Ив-Ано-Вич, неудачно захромал во время битвы с Куокнанином на огромных двуручных мечах, и лишился головы вместе со всеми содержащимися в ней планами по захвату мира. Хотя и считался лучшим рубакой, чем Куокнанин-варвар - герой всех времен и народов. Таким образом, замедленных проклятий следовало опасаться, хотя бы на случай встречи с разъяренным варваром.
  Искандер посмотрел на циферблат часов. Средний червяк почти доел свой шестидесятиминутный кругляш. Значит, прошел час, а ничего такого, кроме жутких открытий, способных каждое по отдельности ввести слабонервного человека в ступор, и поджаренного эльфа, не происходило. Искандер зевнул и присел на найденный поблизости валун, не забыв осмотреть его на наличие зубастых хваталок. Хваталок не было, и оставалось еще два часа. Зельевару стало немного скучно.
  И чего это дядя говорил, что будет невероятно сложно оставаться в живых в это время, подумал про себя Искандер. И тут же одернул себя, чтобы не навлечь неприятности. Но было уже поздно. Магу даже послышался идиотский смех духа неприятностей. Мерзкой астральной твари испортившей многим магам и людям с истинным зрением мгновения жизни перед очередной и даже фатальной неприятностью. Маг заозирался в поисках его, но заработал лишь головокружение. Духа не было. Зельевару со страшной силой хотелось увидеть в этом унылом мире хоть что-нибудь магическое кроме себя и останков эльфа. Но не было ничего.
  А вот неприятность была. Один из свернувшихся в полусферический клубок драконообразных аборигенов с заметным скрипом поднял бронированное веко и уставился на Искандера светящимся ярко-голубым глазом. Глаз не имел ни белка, ни зрачка. Просто фигурная прорезь в броне, в которую изнутри пробивался холодный яростный свет. Маг перестал дышать. Даже сердце перестало биться. Глаз же, тщательно изучив пришельца и возможный завтрак после затяжного сна, также со скрипом нехотя закрылся. Сердце мага вновь несмело застучало. Дыхание возобновилось. А мозг оттаял, от охватившего ужаса, и Искандер только-только заметил, что судорожно сжимал в одной руке пузырек с магической бородавочной бомбочкой (жесточайшее оружие обычно применяемое в гримерных актрис актрисами же), а в другой жезл, грозно светящийся всякими слабыми и просто смехотворными для такой бронированной жути, как спящий монстр, боевыми заклятьями. Похвалив себя за отменную боевую реакцию и пожурив за неудачный выбор боевого зелья, Искандер упал в обморок. К величайшему своему стыду.
  Он, способный не моргнув и глазом отчекрыжить себе палец и тут же пришить его обратно, раздавленный до полусмерти 'небесный прессом' но не потерявший сознания, видавший таких жутких монстров, что струхнули бы даже неимоверно извращенные поклонники культа Ни, лишился сознания как капризная девчонка. Если бы от стыда можно было сгореть, жар от пылающего Искандера превратил бы в пепел не только его одного, но и захватил бы половину этого унылого мира, с его пробуждающим чудовищ зловещим спутником. Обморок- позор. И впервые в жизни, конечно после пары случаев в дошкольный и школьный периоды, когда еще молодой Фахим Рахан отличался сентиментальностью и тщедушностью, Искандер испытал его.
  
  Бетиарханздугу Харталихану Фатеркатен-Барсинкану было плохо. Очень плохо. Мир вовсе не был пригоден для кошачьих демонов. Он вообще ни для чего не был пригоден. Каменистая пыльная черепичная пустыня с огромными булыжниками раскиданными то там то сям. Никакого эстетического вкуса и художественного интереса. Даже подраться не с кем. И хозяин далеко, да так что не учуять. Бетхад, пошатываясь и ругаясь на вирсекарском, сидел и мотал туда сюда рогастой головой. Демона мутило и тошнило кровью и желчью. Но уже меньше, чем когда он сюда только попал. Вывернутые в изгоняющем припадке суставы с громким щелчком вставали на свои места. Шкура тихо шелестела и вновь становилась мягкой почти кошачьей шерсткой, а не иголочной броней. В отличие от Искандера Унылый Мир не стал уговаривать разум Бетиарханздуга покинуть мир по-доброму. Настоящие демоны, даже такие хилые как Хар-, редко поддаются уговорам. И потому мир просто наподдал кошачьему демону со всех сил, не тратя драгоценных усилий на бесполезные внушения. Бетхаду, впервые в жизни испытывающему прорыв, досталось по полной программе. Его жалило невидимыми голубоватыми молниями, плющило невидимым фиолетовым воздушным прессом, разрывало и выворачивало невидимыми красноватыми крючьями, и вообще много чего делало самого нехорошего самым разнообразнейшим и невидимым разноцветным инструментом.
  Но демон выдержал. Хоть и был неимоверно истощен. Бетхаду хотелось спать. Впрочем ему всегда хотелось спать. Все-таки он был кошачьим демоном, а не какой-нибудь тысячеглазой панцирной тварью, изрыгающей всякую гадость и страдающую тысячелетней бессонницей. Еще Бетхаду до смерти хотелось подраться с кем-нибудь посерьезнее, например с обыкновенным, но опытным вампиром, а не с неотесанным деревенским драконьим упырем, неуклюже подставляющим глотку. И Хар- вовсе не был бы против полной миски жирных сливок и сладкой 'алхимической' репы, как следует облитой соусом производимым разумными мышами, обитающими в Вонючем Городе. А еще лучше было бы отведать натуральных киртеколских ягод и джеррианских мясных грибов, чей вкус уже стал забываться за пять прошедших в отдалении от родины лет. И наконец хотелось хоть часик побродить по мягкой шелковистой фиолетовой травке, вдыхая легкий мускусный аромат родного мира и любуясь бледно-синим небом.
  Тьфу! Бетхад очень по-кошачьи чихнул, вскочил и ощетинился зазвеневшими сталью шерстинками. Мечтания прочь! Сперва о насущном, а побродить по фиолетовой траве можно и во сне.
  Боль и тошнота прошли бесследно. Бетхад опять был полон решимости, силы и ловкости. Все-таки в последнее время Хар- сильно окреп и возмужал, если он до этого вообще был мужского пола, все больше приобретая черты присущие настоящему демону. А не униженному и слабому слуге, трудящемуся на самой тяжелой и непочетной работе и могущему быть убитым только ради развлечения несмышленым ребенком высшего клана, каким например был Интосханздуг Кисталихан, ныне покойный брат Бетхада.
  Шерсть кошачьего демона стала превращаться в более крепкую броню еще быстрее прежнего. Когти ранее полосовавшие сталь как обыкновенную бумагу, теперь могли полосовать ту же сталь уже как туалетную бумагу. Рога перестали быть просто милым украшением, присущим обитателям Вирсекарса, а стали настоящим грозным оружием, способным пробить магический щит чуть ниже средней мощности. Усы отросли на целых пять сантиметров, а хвостом Бетхад мог с одного удара перешибить каменный столб. А убийственной мыслью он теперь мог мгновенно и на большем расстоянии убить аж двух мышей, а не одну как раньше. Хотя ни разу в жизни Бетхад так и не воспользовался этим своим ментальным оружием, он знал, что может и все тут.
  Вот только позорные белые пятна на животе, спине и кончике хвоста не исчезли. И все так же, как и прежде запаздывали с превращением в броню и неожиданно смягчались в самые неподходящие моменты. И рост его ничуть не увеличился. Хар- все так же как и раньше был похож на ленивого черного с белыми пятнами толстенного дворового кота, пусть и шестилапого с огромной головой. Но все равно Бетхад стал в последнее время сильно крут.
  И первое чем он занялся, это был поиск хозяина. Хар- навострил чуткие треугольные уши и стал прислушиваться. Если бы в дне пути от него пукнул какой-нибудь унылый местный муравей, демон услышал бы. Но ничего не было. Муравей, если он существовал, не пукал. Тишина была буквально оглушительной. Камешки не перекатывались, песочек не шуршал. А ветер отсутствовал как явление. Пустыня была мертвее, чем кусок кирпича. Ни насекомых, ни змей, ни ящериц, ни мышей, ни тем более птиц или песчаных чудовищ. Ничего. Даже камень не дышит. Даже воздух не шелохнется. Даже не стукнет тихо сердце притаившегося за валунами местного хищника. Что впрочем вовсе не означало что хищника не может быть. Вдруг у местных чудовищ не бьются сердца. И к тому же они не дышат. У них никогда не бурчит в животе, даже останки съеденных накануне пропитанных мускусом и яростью вирсекарских демонов. Вдруг у них даже мышцы не скрипят. И вообще они мертвые.
  А мертвецов, особенно восставших, кошачий демон ненавидел неимоверно и готов был уничтожать и развоплощать целыми сутками. Ну не целыми, а с короткими обеденными перерывами. Но все равно. Ничего из вышеперечисленного не было слышно, а нежить Хар-, как и любой представитель семейства кошачьих, был способен учуять на любом расстоянии. Не было вокруг никакой притаившейся нежити. Мир сам был нежитью. Мертвым и унылым.
  Бетхаду стало как-то спокойно за Искандера и страшно за себя. Вирсекарский аналог адреналина, а именно чистая ярость сыновей Тирга, жестокого кошачьего бога, бурлила и кипела в жилах Бетхада. И тот не знал на что ее растратить. В мире, где никого нет, сложно хоть с кем-либо подраться при всем желании. А демон без непрерывных жестоких битв это исключительно жалкое зрелище. А также без еды, питья. И одной особой травки, произрастающей в Лучшем из Миров на каждом углу, у любой дороги, и даже на голых камнях, прозываемой О-травкой. И не дающей некоторым демонам, особенно из темных миров, становиться одержимыми до чужой крови, жизненных сил и душ безумными исчадиями чужого мира. Последний раз Бетхад ел О-травку еще месяц назад. Сок ее помогал принимать вовнутрь еду Лучшего из Миров, удерживать ее там до полного переваривания и даже насыщаться ею, в течении целых трех месяцев. А потом еда Лучшего из Миров, да и всех прочих миров тоже, опять становилась безвкусной, несытной, а иногда и просто ядовитой для чужого. И демонам не оставалось ничего иного, как начинать насыщать истощенные тела жизненными силами и душами других существ. Не то чтобы Бетхад сочувствовал демонам-убийцам, пожирающим всех встречных-поперечных, а просто считал их полными недотепами. Не заметить и не попробовать сильно и вкусно-остро пахнущую травку, хотя бы ради интереса, это надо быть полным клятом, ну или напрочь настоящим демоном. Тем могучим типом, у которого рога на башке растут не только наружу, но еще и внутрь, выдавливая содержимое черепа в задницу. А то и вовсе прочь из нее. Бетхад не уважал безумцев, хотя сам бывало впадал в безумную ярость, а однажды чуть было не достиг губительного, но неимоверного в своей боевой эффективности состояния Тиргтуборгкнезкха 'ближнего воина Тирга'. Хар- не намеревался провести здесь более двух месяцев, но все-таки чуток обеспокоился. И унылый мир мог и, не считаясь с травкой съеденной в другом мире, потребовать от кошачьего демона жажды убийства. Тем более есть здесь было совсем нечего, разве что камни погрызть.
  Как когда-то давным-давно Бетхад запертый и забытый в высохшем колодце, наверное шутки ради, почти две недели продержался обгладывая и облизывая влажные стенки своего узилища. А потом по новой пришедший чинить колодец Хар- из каменщиков нашел и вытащил его иссохший полутруп, который доставили родителям, и которых, вместе с ненавистным братом Кис-ом, это весьма и весьма позабавило. За хорошую шутку Бетхада даже угостили заморским деликатесом- гибарийской пахучей грушей. Которую, опять же ради смеха, затолкали ему в рот целиком, хотя размеры груши лишь чуть уступали размерам Бетхадовой головы. Веселые были деньки!
  Бетхад яростно чихнул и ударом хвоста высек из собственной ожесточившейся шкуры сноп ярких колких искр. Хватит воспоминаний и всяких досужих рассуждений. Надо действовать. Слух ничего не выявил, но на него Бетхад не сильно и надеялся. Просто проверял. Ощетинив усы, кошачий демон покружил на месте, а потом развернулся и напряженно уставился в ту сторону, где усы его заметно дрогнули без видимых причин. Это могло быть все что угодно. Подумаешь, усы шевельнулись. Но даже такое ненадежное указание было лучше, чем ожидание чудес, вроде явления устойчивого обратного портала, а то и Искандера собственной персоной, на одном месте, где даже камни мертвы. Бетхад напоследок ругнувшись особо скверным словом и, уверенно перебирая всеми шестью лапами, взял резкий старт и быстро помчался в указанном усяной дрожью направлении. Очень скоро от Бетхада остался лишь пыльный след, поднимаемый его мягкими, но очень быстрыми лапами. Впрочем, еще скорее пыль осела, и не осталось вообще никаких следов.
  
  Искандер довольно таки быстро привык к спящим и неожиданно на миг просыпающимся при его приближении чешуйчатым чудовищам. Падать в обморок каждый километр пройденного пути - довольно хлопотное занятие. Выбьешься из сил каждый раз оттряхивать мантию от пыли. Потому, когда следующий валунообразный монстр уставился на него своим сияющим глазом, Искандер, которому это уже надоело, не придумал ничего умнее как показать чудовищу неприличный жест. Очень неприличный и настолько же древний, запрещенный для показа в общественных и вообще людных местах, до конца так и не расшифрованный, и конечно же известный всем и каждому. Искандеру стало стыдно за свой поступок и несдержанность вообще. Но этого оказалось мало.
  Ответ пришел мгновенно. Реальность тут же затрепетала под порывом жутких ветров ирреальности и злобной чуждой воли, пытающейся прорвать тонкую, но невероятно прочную пленку бытия, и как бы спросила смутившегося от собственной резкости мага, всерьез ли он показал сей жест и насколько он уверен в своих действиях. Удивленный, но в то же время насторожившийся, Искандер ответил, что не всерьез и вообще извиняется за грубость и больше никогда не будет. Все-таки не каждый день Всемировой Порядок задает вопросы обычным зельеварам, пусть и обладающим аналитхинченским складом ума. Получив ответ, Межмировой Порядок замолк и убрался восвояси, забрав с собой и искажения реальности и того, кто собственно искажал ее с другой стороны. Искандер облегченно перевел дух... уже который раз всего за пару часов. Опять он чуть не разрушил этот мир своей злостью, напитавшей самые обыденные вещи, такие как ругань и жестовая ругань.
  Попав в унылый мир, несчастный зельевар обнаружил за собой устрашающие способности почти отворять Печати Миров. Устрашающие по той причине, что за Печатями почти всегда таится что-нибудь да нехорошее. Да настолько нехорошее, что кто-то удосужился сотворить для этого отдельный мир-тюрьму, а то и просто свернуть часть своего и выкинуть прочь из мироздания. Искандер немного поразмыслил, покопался в собственной памяти и понял что все его обычные ругательства, на которые реальность ранее не реагировала вообще никак, так или иначе являются словами и даже отдельными отрывками древних зловещих заклинаний. К славе Небезумных Богов и счастью житейского человечества, полный текст, смысл и правильный перевод на харасский которых был давно утерян или так глубоко запрятан в таинственных пространствах гильдийских библиотек, что вообще то было равносильно потере или даже чему похуже.
  Еще немного подумав, Искандер решил воздерживаться от мата и при случае ругаться чем-нибудь более нейтральным, чем даже самый простецкий 'клят', северянский 'бят' и загадочный 'блорт'. Ругательства типа 'белличья сыпь' или 'твоя жена - форменная корова' скромный маг посчитал слишком частными и интимными. Трудно обращаться с такой узостью оцененной проблемы к самим основам мироздания. Ему нужно было что-нибудь более фундаментальное, кратко и ярко описывающее скверность настоящей ситуации в мировом общевселенском масштабе и ее отношении лично к нему. Выдуманные слова вроде 'ургыванздан' или 'гмырхонат' не принесли облегчения мятущейся душе мага, а от последнего повеяло неощутимым зловонием очень злого мертвого мозга. Прямо как от десятой банки слева со злобного вида сиреневой заспиртованной головой внутри, стоящей уже многие годы на третьей полке шкафа в родной прозекторской. Эх...родина... 'Тьфу!'- Искандер аж сплюнул от безнадежности. Иных ругательств, кроме самых детских вроде 'жадина-таббанятина' и 'дядя-хурунюша-повторюша', на ум не приходило. И потому печально вздохнув, и молча проклиная, очень тихими мыслями, все многочисленные годы, проведенные в читальном зале, вместо того чтобы с бутылочкой репового пива посидеть где-нибудь с приятелями-собутыльниками не воспитанными в строгом стиле рода Рахан, Искандер решил на все неприятные ситуации, даже на пробуждение бронированных чудовищ, реагировать коротеньким 'опа...'. Вроде и не ругань и уж точно не имя спящего злого безумного бога, но, при прибавлении одной буквы, очень точно описывает то, во что угодил маг. А прибавить букву и выкрикнуть слово Искандеру мешало строгое воспитание. Род Рахан тысячелетиями воспитывал собственное нарастающее поколение единым установленным образом, плюя на стремительно изменяющуюся воспитательную моду, мягкие 'гнумононые' нравы, и все новые толстенные книги по детской 'головолохии', жуткой лженауке рассказывающей о темном содержании ребяческих головок. Разве что пять сотен лет назад стали обходиться без вшитых в розги колючек, сушеного огненного гороха и черной соли.
  И потому, когда открыл светящийся глаз и посмотрел на мага очередной хитиновый спящий монстр, раздался громкий крик. 'ОПА!'-с видимым удовольствием заорал Искандер. И ничего не произошло. Мир не треснул ни пополам, ни на четвертинки, не открылись вихрящиеся порталы в по-настоящему Темные измерения, не прорвалась тоненькая пленка серовато-сиреневатой реальности этого мира, вообще ничего. Только на душе мага стало немного легче. Искандер почувствовал себя счастливым, насколько только может быть счастливым человек, которого от жуткой смерти разделяет 'почти целых шесть дней' мучительного похода по пыльной черепичной пустыне и который не может себе позволить даже крепко выругаться. Искандер попробовал улыбнуться. У него не получилось. А то, что получилось, могло сойти за злой оскал безумной крысы, но никак за улыбку. Что же, не все сразу. Но хоть что-то... Маг продолжал идти в выбранном направлении и, используя свой аналитхинченский склад ума, от нечего делать, вспоминал и обдумывал произошедшие с ним после пробуждения события...
  
  Когда Искандер только очнулся и посмотрел на часы, оказалось, что минутный червячок доел половину кругляша, что означало, что он пролежал без сознания около получаса. Огромная потеря для человека, попавшего в другой мир. Тем более в такой унылый, но таящий в себе кучу сюрпризов. Оставшееся от трех часов время Искандер занимался осмотром и анализом обнаруженного в своих многочисленных кармашках хлама. В отличии от героев красочно-глуповатых иллюзион-постановок, совершенно случайно имеющих при себе полный набор инструментов для спокойного выживания и даже захвата власти в чужих мирах, включая магическую диадему, жезл власти и родовую императорскую родинку в интересном месте, у мага-зельевара оказался натуральный хлам. К величайшему сожалению заплечная сумка, с ее драгоценным и тщательно подобранным для выполнения боевой миссии содержимым, была оставлена в негостеприимной гостиной родственника, и по совместительству темного мага-некроманта дядюшки Харима Доброго. А того, что оставалось в карманах, было мало даже для спокойной прогулки по восточному городскому парку Сар-Сар, самому безопасному месту в Безымянном Городе. Безопасному относительно остального Безымянного Города, конечно.
  В карманах Искандера было совсем не то, что он хотел бы иметь там. Слабые взрывчатые магические порошки и просто сыпучие ингредиенты зелий, пустые пузырьки и коробочки с почти закончившимися или засохшими мазями. Мелкие небоеспособные- собственного зачарования, некачественные- купленные по дешевке, непонятные и неимоверно сложные- произведения дяди Харума, артефакты. Всякий мусор, вроде огрызков свинцовых карандашей, рунных инструментальных плит и медной проволоки. И даже освинцованный медный сундучок с магоопасной выжимкой из нестабильных пукимонтов. Но среди хлама и всякого рода ненужностей было и нечто полезное. Как-то церемониальные ножи для резки разных трав, грибов и животных, поистине необходимые в бесплодной пустыне вещи. Ими на крайний случай можно было хотя бы зарезаться от безнадежности. Или же хрустальный раскладной стакан 'утолителя жажды', бесконечно заполняемым полезным действительно жаждоутоляющим шипучим напитком. Это была по-настоящему полезная вещь, вот только Искандера не в шутку взволновал вопрос - откуда берется мана для этой самой бесконечной шипучки. Ну и еще пара мелочей радующих глаза и сердце, дорогих не как средство для выживания и преодоления препятствий, а как память о родине, о Лучшем из Миров и в частности о родной Харасее и еще более родимом Сулнитаре. Например, плитка молочного шоколада с начинкой из засахаренных мятных огурцов. Огурцов сделавших Сулнитар таким, каким он является и по сей день, то бишь родиной солнечного и огуречного изобилия. Искандер под впечатлением теплых воспоминаний распечатал фольгу и отломил от плитки кусочек. То есть попытался. У него не получилось. Напрягая кисть и пальцы, Искандер попробовал еще раз. От натуги у молодого мага даже слабо засветились узоры урниверсальной руны на ладони, бесполезно испаряя драгоценные чары маны. Но на что, а на цепкость своих длинных тонких пальцев, Искандер никогда не жаловался. Да и постоянная работа с разделочным ножом, мраморной ступкой, тяжеленным золотым жезлом, и прочими инструментами зельевара, закалили и укрепили его руки. Со скрипом плитка поддалась и, сухо щелкнув захлопнувшимся волчьим капканом, соизволила отломить от себя кусочек. Искандер съел шоколадку, бережно завернув оставшуюся плитку, положил ее на место, и, размяв посиневшую от только что приложенного усилия руку, продолжил обшаривать свои карманы, в поисках. В результате, добившись лишь грязи под ногтями и болезненной ранки на указательном пальце левой руки, оставленной чем-то зубастым и мелким. Наверняка блошиным демоном. В последнее время молодой зельевар чрезмерно занятый всякими алхимическими изысканиями и смертельно опасными заданиями гильдии, запустил свой внешний вид. И, оказывается к всеобщему несчастью, где-то подцепил мантийного паразита, сосущего ману хозяина и гадящего непродолжительными мелкими проклятьями, типа 'Кровавый Зуд', 'Бешеный Понос' и даже 'Неприятная Неожиданность'. Искандер пососал ранку и задумался о своей магической гхигиене. Где-то на полях Книги Искандера-Фахим Рахана было записано полезное заклинание, изгоняющее демонического паразита обратно в его голодный и сумрачный мир. Но книга, как и многое другое, что, несомненно, было бы сейчас очень и очень кстати, осталась в Лучшем из Миров. Искандер решил про себя впредь уделять больше времени своему внешнему виду и телесной чистоте, если конечно останется жив и вообще. И прекратить поиски полезностей по своим карманам. На случай нахождения еще какого-нибудь неприятного сюрприза.
  С демонической блохой предстояло разобраться скорейшим образом, при жутком отсутствии природных и любых других источников маны, паразит ее высасывающий действительно опасен, но обычным ногтем такую тварюгу не раздавишь. Конечно, предварительно накачав ноготь духовной маной, очень даже можно было прикончить поганого чарососа. Раздеваться и тщательнейшим образом обхлопывать себя и свою одежду в поисках блохи-демона, когда в любой миг могло открыть горящие синие глаза одно из бронированных чудовищ усеивающих окружающий ландшафт, Искандер стеснялся. Пришлось терпеть, благо запас противопроклятных пилюль у зельевара был более чем основательным. Почти полная свежераспечатанная упаковка. Искандер проглотил одну и, скрепившись сердцем, запил целым стаканом шипучки. Проклятья, висевшие на нем усилиями мерзкого паразита-демона, тут же растаяли без следа. Жажда прошла, а мана содержащаяся в манном пузыре мага, причудливом голубоватом органе, находящемся где-то между мочевым пузырем и блортом, ничуть не уменьшилась. От радости из-за бесплатной, в смысле магической расплаты за совершенную волшбу, выпивки, пусть и не очень вкусной, Искандер пустился было в пляс, но радость его стремительно угасла при более детальном осмотре магического раскладного стакана. Яркое сияние его чуток притухло. Совсем чуток, но натренированный, на определении чароемкости ингредиентов зелий, глаз алхимика четко определили снижение запасов маны в стакане. По приблизительной оценке стакан освежающей воды Искандер мог вызвать еще раз двадцать. И не более.
  Осторожно убрав пилюли и раскладной, хрустальный стакан по местам, Искандер начал считать: триста километров пути, в принципе целых шесть дней и двадцать стаканов кислой воды. Значит по стакану на каждые пятнадцать километров черепично-пыльной пустыни. Или три с третью стакана воды в день. То есть по глотку на каждые две тысячи шагов, проделанных под бледным солнцем. Довольно суровая и суховатая арифметика, решил про себя молодой маг, но потом вспомнив о заветной фляге с жуткой мятно-медово-яблочным с огуречным вареньем чаем, содрогнулся от ужаса и успокоился. Наколдовано чая была полная литровая фляга, и при надобности запас питья можно было восполнять за счет запасов магии.
  'Легче легкого'- подытожил результаты расчетов Искандер и печально-печально вздохнул. А потом, посмотрев на наручные часы, засобирался в путь. Нельзя было давать спящим чудовищам ни минуты форы, хотя бы назло, чтобы подразнить перед обедом. Три часа отведенные на сближение с чужим миром прошли, не то чтобы совсем уж безболезненно, но он по крайней мере остался жив. 'На некоторое время...'-недовольно буркнул Искандер и встав с камня уверенной, пусть и непригодной для пустынь, городской походкой двинулся в нужную сторону.
  Выбор нужной стороны дался Искандеру проще простого. Особо сильно скосив глаза в магическом видении можно было разглядеть в далекой дали столб невидимого синего магического света. Можно было долго гадать чем на самом деле является этот маяк, но то что он магического происхождения, уже было явным плюсом в мире напрочь лишенным волшебства. Чем не ориентир. Тем более Искандер намеревался при случае немного подкрепиться порцией свежей маны, если конечно столб являл собой природный выброс неиспользованного сырого волшебства. Поглощать волшебство в виде сплетенных заклятий и выговоренных заклинаний мало кто умел без специальных приспособлений и тем более Искандер. Потому молодой зельевар предполагал в лучшем случае хотя бы понаблюдать за буйством магической стихии. Все одно хорошо. Теперь для Искандера было бы невероятным счастьем просто дойти живым до маяка.
  
  Трехгорбый верблюд метким плевком сбил распластавшегося в длинном прыжке травяного волка. Волк неловко брякнулся об песчаную землю Бесконечной Степи с перебитым верблюжьим плевком хребтом, забился в судорогах и, коротко взвизгнув, затих. Верблюд, степенно ступая, подошел к добыче и приступил к трапезе.
  Причем делал он это в отличии от многих хищников с такой невозмутимостью и благородством, что даже галантнейший из снобов Лучшего из Миров, а именно учитель по Придворному Этикету его Императорского Величия любезнейший Бохунин, рядом с ним показался бы просто бескультурной хуруней. И это, между прочим, безо всяких замысловатых столовых прибором, трех смен ароматических салфеток и семи разновидностей благодарных хлопков повару за его кулинарное искусство. Умей трехгорбый верблюд пользоваться достижениями человеческого столового этикета, небеса бы не выдержали такого снобизма и просто-напросто рухнули. Слава Небезумным Богам, верблюд вовсе не собирался служить причиной даже одного самого завалящего Конца Света, и потому не пользовался приборами. И хотя его острые зубы и аккуратно рвали плоть поверженного травяного волка, смутно осознавшего перед погибелью иронию ситуации, мысли трехгорбого демона были совсем о другом.
  Мысли были об одном малом, из рода двуногих- проводящих. Напарнике, довольно таки непутевом, и работодателе, к сожалению единственном. Хотя после тех двух происшествий с разного рода нежитью, верблюд стал уважать напарника чуть больше чем прежде. И помимо всего демон-верблюд изначально был благодарен ему за приключения.
  Ведь не будь молодого мага, и трехгорбому верблюду не оставалось ничего иного, как тоскливо сидеть в своем уютном, но таком скучном песчаном мире, закусывая травяными волками и бесконечно бороздя невероятные широкие и абсолютно одинаковые просторы Бесконечной Степи. И может быть даже совершить, от неимоверной тоски, слепой межмировой прорыв, и попасть клят знает куда, без всякой надежды вернуться обратно, затерявшись в бесконечном множестве миров.
  Верблюды, особенно молодые и трехгорбые, то есть прожившие чуть более пятисот лет, могли с некоторым трудом прорывать печати даже запретных, насмерть запечатанных миров. Но свободно ориентироваться во вселенском упорядоченном хаосе к сожалению, трехгорбых верблюдов конечно, не умели. Им требовались маяки, магические строения чудовищной мощности и соответствующего чудовищности размера, или же особые существа - проводящие. Особенно хорошо годились для этих целей маги, или же огромные пятидесятикилометрового радиуса ускорители элементарных частиц. Но обычно персонал ускорителей при появлении из фиолетовой вспышки многогорбых верблюдов бросался прочь или начинал стреляться свинцовыми шариками. И потому маги были более удобными проводящими. Они хотя бы знали, что представляет собой многогорбые демоны из чужого мира.
  Маг, призвавший такого демона, а точнее послуживший тому маяком в бушующем хаосе множественных миров, считался везунчиком. Особо же счастливыми слыли те, кто оставались после этой судьбоносной встречи живыми и не заплеванными. И дело было вовсе не в демонической кровожадности и нечеловеческой надменности верблюдов, а вовсе даже в самой обычной пластово-реальностной совместимости. То есть такой мозголомно мудреной штуковины присущей только сложным сугубо личным взаимоотношениями многогорбых демонов и магов.
  Трехгорбый верблюд, не имеющий и не нуждающийся в имени, очень хорошо помнил тот день, когда впервые познакомился со своим молодым проводящим. Отличным маяком, пусть и недостаточно ярким, для путешествий в миры далее двух Шагов, но стабильно сияющим в межмировом пространстве для трехгорбого верблюда и только для него. В тот памятный день, трехгорбый верблюд с отточенным за многовековую практику плевковым мастерством охотился на особо редкого зацветшего красивыми сиреневыми лепесточками травяного волка. Тугие снаряды смертоубийственной слюны, взрываясь хлопьями под лапами несчастного цветочного волка, плели вокруг растительного животного сложный узор, не имеющий магического смысла, но приятный с точки зрения демонической эстетики. Еще пара плевков и волк должен был угодить в ловушку, примитивную, но действенную, сооруженную ээ... собственноручно..., если то, что использовал верблюд, можно называть руками, из трех валунов и высохшего волчьего черепа. И тут верблюд почувствовал некий свет, даже не свет, а слабое сияние, отголосок искры. Искры горящей в далеком плане реальности, и внезапно осветившей путь до нее и вообще сущность межмирового пространства.
  Верблюд тогда впервые в жизни на мгновение утратил невозмутимость и, тут же прорвав тонкую пленку сущности собственного мира и мощным плевком разбрызгав голову рванувшегося навстречу оголодавшего демона внешней Пустоты, ринулся на свет. И тут же предстал перед изумленными глазами мелкого удивленного двуногого. Двуногий был так похож на особо редкую и деликатесную разновидность кофейно-грушевого зубоскала, что верблюд еле удержался от того чтобы не оглушить его плевком и тут же на месте съесть. Принюхавшись получше, верблюд похвалил себя за стойкость, двуногий был не кофейным, а вовсе даже мясным. А мясо, причем любое, для многогорбых верблюдов- яд, пострашнее слюны Стогорбого Деда, единственного верблюда-демона имеющего имя и все родное, с парочкой соседних, измерение. В переносном смысле конечно. Хотя в некотором смысле, и в прямом. Стогорбый Дед был знатным ходоком.
  Еще через пару мгновений верблюд понял, что свет исходил от этого мелкого двуногого мага. Маг был довольно-таки жалковат на вид, мелкий, тощий, без единого горба, без шерсти и главное без демонически-верблюжьих штуковин. Тех самых непонятных членов, которыми еще накануне трехгорбый верблюд построил ловушку на цветочного волка. Но это был его маг. Не высокоэнергетический ускоритель элементарных частиц. А человек. Его Проводящий. Маяк в Хаосе. Трехгорбый верблюд никогда особо не интересовался ритуалами, которыми маги обычно призывали себе на службу его сородичей. И ритуалами, которые со своей стороны должен выполнить правильный демон, чтобы закрепить призыв и служебную связь. Но тут появилась единственная возможность не сойти с ума от скуки и прогуляться по чужим мирам, на время покинув свою, надоевшую до нельзя за пять веков, родину. Трехгорбый верблюд склонил голову и опустился на колени перед растерянным двуногим, и признал его своим Проводящим.
  С тех пор по летоисчислению Проводящего и его смешного, но ядовитого обилием мясных тварей мира прошло всего лишь семь лет. И это были самые интересные годы за все пять веков его жизни. Столько разных приключений, сколько он испытал за это короткое по демоническим меркам время, верблюд никогда не пробовал. И ему это понравилось. Жутко понравилось. Даже когда в одном довольно-таки отдаленном и страшноватом мире демону оторвали лапу, отгрызли средний горб и прокляли чем-то непонятно жутким левую демонически-верблюжью штуковину, отчего та время от времени принималась вместо задуманного творить неприличные жесты, а однажды даже на целый месяц превратилась в блорт. Это было куда как веселее набившей оскомину охоты на травяных волков. А про недавних немертвых мертвых воинов и говорить нечего. Такого веселья верблюд не испытывал от рождения. Особенно когда ядовитое мертвецкое проклятье, неведомо каким образом просочившись сквозь защитную шкуру горбатого демона, начало там внутри растлевать и изменять кожу, кости, органы и притаившиеся демонически-верблюжьи штуковины в нечто весьма и весьма зловещее. Хотя и не такое зловещее как взбешенный трехгорбый верблюд. От веселья верблюд, не смогши сдержаться, дал волю бешеному хохоту, что выражался в раздувании и сдувании обычно неподвижных как каменные глыбы боков.
  И теперь Проводящий исчез. Искра, горевшая и освещавшая хаос межмирового пространства, погасла. Верблюд при всем желании и приложенном усилии никак не мог ее почуять. Даже с растопыренными демонически-верблюжьими штуковинами. А это значило многое. Например то, что Проводящего могли убить неимоверно хитрым способом, с использованием двенадцатирядного заклинания уничтожения, а то, что осталось, совсем и совсем немногое- жалкие обрывки души и пара молекул тела, залили магоинертным свинцом и раскатав в ядро выстрелили им в Мараху. Ну, или отправили его туда живым, что еще хуже, или же еще в два скверных состояния межмирового пространства. Трехгорбый верблюд, однажды ради интереса побывавший в самом Нехорошем Месте и оставшийся от этой короткой экскурсии невероятно удовлетворенным, по настоящему знал, что такое скверная реальность.
  Никаких иных идей у верблюда не было. А смерть Проводящего, пусть и довольно бестолкового, а тем более ссылка его в Мараху, означала прекращение любых путешествий в чужие миры. Даже в те, где трехгорбый верблюд пытался создать маяки, используя свои штуковины, а также гнев и жестокость в отношении несчастных аборигенов. Весьма и весьма неуклюжих в строительстве магических маяков аборигенов, так и навязывающих своим неумением мысли об их полном уничтожении.
  А без иных миров верблюд, уже вкусивший всю их прелесть и веселость, уже не мог представить себя. Да и Проводящего было очень жалко. Не так жалко как утраченное веселье, но все же вполне ощутимо. Верблюд внезапно обнаружил, что из его глаза тайком выскользнула тощая слезинка и устремилась к земле. Не в силах сделать хоть что-либо супротив этого возмутительного поступка, верблюд дал ей упасть на песок Бесконечной Степи, спокойно впитаться и пропасть. Неужели и со своим Проводящим он поступит также? Позволит взять и пропасть? Разные чувства терзали трехгорбого верблюда, три его жестоких сердца бешено стучали, горькая смертоубийственная желчь бурля зрела в пузыре. Верблюд был просто вне себя от ранее неизведанных ощущений. Что, впрочем, не помешало ему спокойно и изящно доесть травяного волка.
  
  Искандер совершенно обессиленный опустился на гладкий валун и со стоном вытянул натруженные ноги. Усталость его была такова, что он даже не удосужился проверить камень на наличие зубастых хваталок. Слава Небезумным Богам, хваталок на этом камне не таилось. Как и на предыдущих двадцати. Или сорока? Искандер уже не помнил. Его мысли полностью поглотили вычисления. Сколько же он прошел и сколько стаканов освежающей воды выпил, будь прокляты ее шипучки. Стаканов всего было выпито пять, и это должно было означать, что пройдено семьдесят пять километров пути и около полутора суток времени. Но к великому сожалению все обстояло не столь весело. Воды было выпито несоразмерно проделанным расчетам. Через пару часов пешей прогулки внезапно сильно захотелось пить. Искандер даже удивился, с чего бы ему, сподобившемуся однажды ради интереса и для проведения одного хитрого алхимического ритуала, не пить и не есть целых три дня, испытывать такую сильную жажду.
  Солнце вроде вообще не грело, по крайней мере, так казалось уроженцу солнечного Сулнитара. Ветер, один раз подувший ради эффектной сцены с криком и горстью пыли во рту, исчез бесследно. Родом из южных земель славной Харассеи, смуглокожий, по сравнению с лабораторными личинками, и горбоносый Искандер, как-то раз целых три месяца гостивший в самом пекле Песчаных Земель, чтобы навестить какого-то далекого родственника, которого он за все время пребывание видал дважды и то не более пяти минут за раз, не понаслышке знал, что такое настоящая жаркая пустыня. Холодные и сумеречно-багровые черепицы этого старого мира вовсе не походили на ту пустыню, к которой привык молодой маг. Но сухость во рту была по настоящему пустынной. Искандеру последний километр пути даже казалось, что у него высохли кишки и глаза. Требовалось срочно увлажнить, если не оба иссушенных органа, так хотя бы один из них. Но шипучки не хотелось. Смертельно не хотелось. Пять стаканов пузырькового напитка привили зельевару всего за двенадцать часов глубокое, на уровне подсознания, отвращение практически ко всему прозрачному и шипящему. И это отвращение сподвигло Искандера на совершение ужасающего поступка.
  Отвинтив крышку фляги с чаем, чтобы хоть немного разнообразить хоть что-нибудь, зельевар сделать добрый глоток яблочно-медово-мятно-огуречной жути. Чай, несмотря на свои кошмарные компоненты, приятно охладил рот, увлажнил шершавый язык, и мягко скользнул по горлу в желудок. Какое блаженство... особенно то, что его не стошнило. Искандер с шумом выдохнул мощную струю яблочно-медово-мятно-огуречного аромата и прикрыл уставшие от черепичного однообразия глаза усталыми веками.
  Все остальные члены и органы молодого маг тоже были усталыми, да так как еще никогда прежде. Это было удивительным. Еще никогда Искандер не жаловался на слабость собственного тела. Жестокое учение дяди Харума искоренило способность предаваться усталости еще в далеком детстве и пересиливать ее одной только волей. Молодой маг мог ломать себя по частям, выпускать себе кровь, иссушать тело, но продолжать двигаться к намеченной цели. Никогда еще у него ноги не уставали настолько, чтобы перестать ходить, а руки - висеть безвольными плетями.
  'А может ли быть, что меня отравили? И слабость следствие отравления?'- предположил Искандер.
  'Интересно, для чего...'- подумал в ответ Искандер.
  'Чтобы убить меня!'- горячо подумал Искандер.
  'Есть куда более надежные способы убить человека, пусть даже он и довольно ловкий зельевар с аналитхинченским складом ума. И зачем кому-то желать тебе смерти?'- мысленно отразил выпад Искандер.
  'Не знаю... Может, дядя решил меня проучить?'-предложил Искандер.
  'Чтобы проучить тебя, дяде Харуму достаточно просто прийти и погостить пару месяцев.'-напомнил Искандер.
  'Точно, это не дядя Харум. Дядя не любитель всяких интриг. Если бы он захотел меня прикончить, то просто бы испепелил каким-нибудь мощным заклинанием'- согласился с ним Искандер.
  'Мощным ли?'- ехидно спросил Искандер.
  'Ну ладно, не таким уж и мощным. Можно средненьким. А если правильно подобрать момент, и некоторые хитрости, то можно и вовсе слабеньким'- опять же согласился с ехидной Искандер.
  'То-то же, а то ему уже мировые заговоры супротив себя любимого чудятся'- довольно подумал Искандер-ехидна.
  'А то, что я здесь, это ли не заговор? Как быть с тем, что из многотысячной толпы магов на дурацкое фальшивое задание по обезвреживанию моего же дяди отправили именно меня, да еще и Шатану прихватили. А потом и вовсе закинули в этот умирающий мир, да без ничего, хорошо хоть поясную сумку снять забыл...да меня... да я...'-началась у Искандера беззвучная истерика.
  'Совершенно не в моем стиле...'-решил про себя молодой зельевар, но истерику не прекращал...
  И тут Искандер увидел огонь. Кто-то далеко-далеко развел костер. И наверное готовил на нем нечто вкусное. Нечто жареное, с румяной хрустящей корочкой, и с золотистыми каплями жира, мерно падающими на раскаленные горящие штуковины. Пахло просто великолепно. Истерика прекратилась мгновенно. Молодой маг, неожиданно для себя, обнаружил способность унюхать съестное на безмерно далеком расстоянии. Это все от голода, подумал Искандер и опрокинул в забурчавший желудок еще один глоток яблочно-медово-мятного чая с вареньем. Мед, яблоко, мята, и огуречное варенье были выставлены на предельный для человеческого осязания уровень. Этакий вкусовой удар неимоверной сокрушающей мощи. Издав болезненный стон, желудок угомонился и затих. Искандера передернуло, несмотря на всю обширную практику по съеданию несъедобных и просто отвратительных штуковин, проведенную дядей Харумом. Брр... такого ужасного чая он жизни не потреблял. Но нужно было как-нибудь отвлечь желудок от мыслей о еде. Жареной, скворчащей и ароматной еде. Мм... Искандер с трудом отогнал навязчивое видение. В глазах прояснилось, сладостные скворчащие образы испарились, но крохотная искорка далекого костра пропадать не решалась. И главное, она находилась в стороне пышущего магией столба. То есть совсем по пути.
  Ну хоть какой-никакой ориентир, решил про себя зельевар и, откинув крышку футляра магического жезла, двинулся в сторону костра. Ради славного жаркого истекающего жиром, Искандер был готов на многое. Да он был готов на многое даже ради подгорелой яичницы с несвежими помидорами, пикантными огурцами и засохшим дешевым зак-закским сыром. Вообще-то Искандер сейчас не отказался бы даже от некоторых особо аппетитно выглядящих частей разделанного эльфа. Но увы, воспитание не позволяло поедать части тела разумных существ. По крайней мере, как следует не приготовленных, не облитых острым огуречным соусом, и не в виде зелий. Одно только воспоминание о семейных методах воспитания молодежи заставило Искандера скорчить гримасу боли и неосознанно ощупать ягодицы, на которые в основном и обрушивался гнев воспитателей в виде жестоких розог.
  Также для путешествия не помешала бы компания. И хоть Искандер завсегда был одиночкой, сейчас ему был жизненно необходим собеседник. Отсутствие человека, или любого другого существа хоть немного схожего с человеком, в чью грудь или в какой иной орган можно было бы выплакаться и выговориться, грозило свести Искандера с ума. Молодой маг стал действительно опасаться за свое обычно уравновешенное писихинчекское состояние, когда с удивлением обнаружил, что яростно спорит сам с собой по поводу что выпить на следующем привале, жуть-чай или же шипучку. И даже дерется, опять же сам с собой. Левая рука колотила правую, а правая пыталась выломать левую из сустава в локте. Искандеру пришлось срочно вмешаться и развести в стороны собственные руки и приглядывать за ними тщательней. Не хватало к легкому, а может быть и не к такому уж и легкому, сумасшествию заиметь еще и тяжелые травмы.
  
  Вот уже два стакана остоклятевшей шипучки и целый глоток жуть-чая Искандер шел к далекой искорке костра. Искорка же оставалась равнодушной к стараниям молодого мага. Она светила с прежней силой и ничуть не желала увеличиваться в размерах. Искандер даже начал сомневаться в реальности существования этого далекого чужого привала. И чтобы удостовериться, что это не хаотически наведенный морок и не последствия проклятого укуса демона-блохи, истратил драгоценную ману на создание мощного 'свежего ветерка'. Жестовая волшба, привычно вызванная щелчком пальцев, унесла с собой значительные порции чар, сухость лица, и полусонное состояние. Посвежевший Искандер, незамутненным и не замороченным взором вглядевшись вдаль, признал что далекий костер существует на самом деле. В иллюзорном ли, в настоящем ли виде, будь он хоть естественным, хоть искусственным, но он не был плодом пустынных фантазий зельевара. И это открытие обнадежило Искандера.
  Зато другое омрачило. Весьма и весьма омрачило. Свежий взгляд мага заметил, что он парит. И не чем-нибудь, вроде живительной влаги, или каких иных внутренних соков, а маной. Той самой маной, ради экономии которой он обрек себя на эти пешеходные мучения, а не попытался сразу телепортироваться к столбу магии, ну или создать из черепиц черепичного элементального коня и ускакать на нем с неимоверной черепичной скоростью. И пусть Искандер не умел ничего из вышеперечисленного, и созданный им однажды на экзамене конь не выдержал даже собственного веса, почти двести сорок грамм- добрая чашка сладкого мятного чая с огуречным вареньем, и рассыпался в пыль, такая бесполезная растрата маны просто ошеломила мага.
  'Как же так! Клятская сила!'-взревел Искандер, от шока запамятовав о решении ругаться только безвредным словечком 'Опа!'. Вместе с ругательством изо рта мага вылетел изрядный клуб сиреневатых злобно мечущихся чар. Искандер опоздало прикрыл рот ладонями, но Плохое Слово вместе с славной порцией магии уже вырвалось на свободу и сделало свое черное дело. Чужие злобные миры не остались без ответного действия и очень быстро среагировали на выданный им шанс.
  Тонкая пленка сиреневато-ноздреватой реальности старого мира заколыхалась и пошла крупными волнами. Кое-где даже выступила бурая нездоровая пена чужой ирреальности, из которой на миг просовывались и мелькали то щупальца, то когти, а вообще какие-то непонятные, но очень зловещие и неприятного вида органы явно убийственного назначения. Искандер конечно сразу и навечно невзлюбил эту пустыню, но не настолько чтобы впускать в нее голодного и жестокого демона. Тем более в одно и то же время и место с самим собой. Демоны это вообще злой народ.
  Бетхад и трехгорбый верблюд были удивительным исключением из всего демонического разнообразия. Мало того, что и тот и другой были не такими уж и кровожадными, так еще и почти не безумными. А вот башка, зеленая, чешуйчатая, рогатая и со множеством щупалец над зубастым ртом, высунувшаяся из пенной прорехи между мирами, показалась Искандеру напротив ну очень кровожадной и настолько же безумной. ХРР-Р!!! Хрипел жуткий демон и классически пускал отвратительные жадные сопли, буравя Искандера алчным взглядом. Очень гастрономическим алчным взглядом, и это несмотря на то, что мощный лоб демона ожесточенно грызла невидимая фиолетовая молния тщетно защищающегося старого мира, прожигая бронированную чешую и опаляя прикрываемые ею кости черепа и злобные демонические мозги.
  Искандер редко впадал в ступор и делал это лишь тогда, когда у него бывало много свободного времени и относительная безопасность. Сейчас безопасностью даже не пахло. А свободного времени было еще меньше. Искандер мгновение пособолезновав демону, как существо испытавшее на себе ярость невидимых орудий этого мира, решил миру же и помочь. Тем более по толщине и ярости молнии выходило, что прорывающийся из-за ругательства монстр не обделен силой и злой волей. Молнии пытавшиеся вытолкнуть Искандера были раз в двадцать тоньше и били не так ожесточенно. А так, чуть-чуть снисходительно. И потому демона надо было вытолкнуть. Конечно, же отсюда обратно туда, а никак не наоборот. Такое могучее и голодное существо вряд ли станет приятной компанией в походе.
  Демон взревел и почти высунул из пенистого пространственного разлома свою уродливую голову, когда об эту самую его голову разбилась склянка из тонкого стекла. Освободившееся с шипением содержимое склянки тут же окутало голову демона кислотным облачком. Демон, взревев еще громче, удвоил свои усилия по расширению портала. Теперь в его глазах горел не только жуткий предвечный голод, но и огонь яростной мести. А его когти и многочисленные хваталки, напитанные естественным демоническим темным заклятьем, замелькали, еще ожесточеннее царапая пленку мироздания. В ответ об его голову ударились и взорвались сразу две магические бомбочки, одна из которых оторвала демону самый красивый рог, а вторая- наградила обожженную, еще не слезшую от кислотного облачка, чешую огромными гноящимися разноцветными прыщами. Прыщи, даже красочно разноцветные, нисколько не порадовали демона. Выгнув шею и по-особому скосив свои хищные глаза, демон послал на кидающего всякой мерзостью мага убийственную мысль.
  Ментальный блок Искандера заскрипел и прогнулся самым неподобающим образом. Отсутствие Небезумных Богов, обычно занимающихся ментальной защитой своих подопечных, сказывалось с невероятной эффективностью. Ранее, пусть и с некоторыми неудобствами, способный выдержать удар заклятья Невидимой Смерти, концентрированного, заостренного и закрученного смертоубийственного желания, бывшего во многие разы мощнее демонического мысленного посыла, блок чуть не разрушился. Повтори демон свою естественную бесконтактную, то бишь без применения когтей, хвостов и щупалец, магию и молодому зельевару бы ничего не оставалось, как последовать демоническим пожеланиям и оказаться на самом деле мертвым и холодным.
  Но слава Небезумным Богам, демон вместо этого плюнул в зашатавшегося мага шипом из своего роскошного костяного гребня. Видать это был его коронный номер. Или же у демона был слишком компактный, что вообще не редкость для обитателей темных миров, мозг, для того чтобы выдавать одну убийственную мысль за другой. Шип, заторможенный и сбитый с траектории стремительного полета выталкивающей силой унылого мира, вяло воткнулся Искандеру в плечо, вместо нацеленного горла, и вяло нагрелся. Запахло жареным мясом, паленой шерстью и чем-то резко-химическим. Защитная пряжка ремня даже и не вздумал сработать. Видать злой магии и яда в шипе было пукимонт наплакал. Зато боль, не такая уж и непереносимая, мгновенно отрезвила Искандера. Резко вскочив на ноги и выхватив жезл, маг нацелил его на макушку яростно прогрызающегося в этот мир демона и спустил самые мощные заклятья из арсенала. Летающее Лезвие рубануло оголившийся от кислоты череп демона, оставив на нем заметную царапину. Вылетевший вслед Стальной Кулак, по самые кончики стальных пальцев напитанный страхом и гневом мага, слегка оглоушил демона, уже привыкшего к невидимым фиолетовым молниям, и расширил царапину до заметной трещины. В трещине булькал и переливался всеми оттенками сиреневого мозг, или иной-какой не очень нужный орган, демона. Искандер от этого зрелища обнаженных демонических внутренностей непроизвольно облизнулся и оценивающе прищурил глаза.
  От такой человеческой наглости демон, ничуть не пострадавший после сокрушительной лоботомии, взревел еще громче, мотнул рогатой башкой, при этом из трещины выплеснув немного содержимого, и выстрелил языком. Длинный и скользкий, как и полагается быть у всех его имеющих, раздвоенный и с соответственно двумя шипами на концах, как должно быть у каждого уважающего себя демона, язык преодолел расстояние до мага в мгновение ока. Но видать последствия ушиба головы еще не прошли и язык, промахнувшись, обвился вокруг того, вокруг чего обычно языки не обвиваются, по крайней мере, демонические. 'Моя фляга...'-неопределенно закричал Искандер, не зная радоваться тому, что демон вместо ноги или руки утянул сосуд с жуть-чаем, или же наоборот печалиться.
  Конечно, чай был просто ужасен и быть может, через пару глотков Искандер и сам бы попытался избавиться от него. Но фляга была удобная, изящная, и главное-подарок друга из недалекой школьной юности. А точнее Шатаны Колесо, талантливейшего метаморфа и симпатичной, пусть и слегка гигантской, девушки в одном лице. Скверно когда подарки пожирают всякого рода демоны. Глаза Искандера опасно сузились в гневе. В гневе мага-зельевара с аналитхинченским складом ума. Отработанным за многие сотни часов практических занятий движением Искандер вытащил из поясной сумки целую гроздь алхимических и магических боевых и защитных эликсиров. Опорожнив пробирку с зельем Ускорения, маг метнул с невероятной для обыкновенного человека, да что там человека, автоматического многозарядного арбалета, скоростью сразу пять взрывных склянок точно черепную трещину демона. Пять мощных, узконаправленных силой мысли зельевара взрыва разметали демону полчерепа, разбрызгав вокруг, аппетитные с точки зрения самого неприхотливого падальщика и молодого алхимика, мозги. Отсутствие мозгов ни в коей мере не уменьшили рвение демона вылезти из портала. Казалось наоборот силы его, в который уже раз, удвоились, а лапы и прочие жуткие члены его ужасного тела замелькали с тошнотворной быстротой. Портал расширялся на глазах. А невидимые фиолетовые молнии унылого мира становились все слабее и слабее. Но и Искандер не стоял без дела. Наоборот каждое его движение приобрело жуткую скупость профессионала, занятого своим любимым делом, а именно потрошением. Так как Искандер был отменным потрошителем. Пущенное в оголенный мозг заклятье заморозки не причинило мечущемуся демону и грана неудобства. Зато в разноцветной вспышке, сопровождавшейся разрушением заклятья, зельевар расшифровал некоторые аспекты зелье-совместимости демона. Отлично! Демон был на удивление гнумановидным. В череп демона, за несколько минут ставший чем-то вроде мусорной корзины, если только у вас имеется привычка кидать в нее взрывные алхимические бомбочки и прочий магический мусор, влетела и разбилась еще одна склянка. Демон уже не такой резвый, как несколько мгновений назад, на секунду опешил. Он ожидал, что склянка взорвется и расплещет последние остатки его верхнего мозга, отвечающего за аналитхинченское мышление, сделав его абсолютно невменяемым, но случилось другое. Совершенно противоположное.
  Демон почувствовал, как чешуя его становится крепче, кожа вместе с наирезиневейшей эластичностью приобретает стойкость практически непробиваемой эльвисской кольчуги. Ха-ха, глупый маг с испугу бросил вместо магической бомбочки зелье укрепления. Демон торжествовал. Искандер метнул еще одну склянку с зельем в быстро зарастающий свежей броней череп демона. Демон, несмотря на тупость, заслуженно приписываемую обитателям темных миров, попытался было перехватить склянку, но окрепшая броневая чешуя, зацепившись за кромку портала, не дала ему вытянуть конечность на нужную длину. Склянка влетела в рану и тут же края чешуи сомкнулись и зарастили череп демона. Чудовище в отчаянии царапнуло голову когтями, получив в результате лишь сноп ярких, разноцветных от напитавших чешую чар, искр. Взвыв дурным голосом, уже не похожим на звучавший ранее рев, демон прикрыл глаза в ожидании того, что сейчас внутри него бахнет как следует и сильно повезет если он не полностью вытечет через глазницы и другие естественные демонические отверстия. Действительно внутри демона что-то слабо бахнуло. Но ничего из демона не вытекло.
  Зато он сам полностью вывалился из портала, тут же захлопнувшегося за его уродливой, шипастой и крылатой спиной. Ааргх...! Удивленно прорычал демон и на всякий случай ощупал свои естественные демонические отверстия. Выглядело это весьма скверно, но демон обрадовался и расхохотался. Глупый маг с испугу опять перепутал склянки и вместо мощной бомбочки забросил в заросший череп демона еще одно укрепительное зелье. Демон чувствовал, как скелет его приобретает невероятную упругость и прочность, прежде недостижимую никакими демоническими ухищрениями. Как следует отхохотавшись демон медленно, смакуя каждое движение своих новых костей и перелив окрепшей чешуи, поднялся и так же медленно двинулся к магу. Маг же выглядел совсем не так, как того ожидал демон. Да, тревога и прочее ожидания участи были ярко выражены на его мягком бесчешуйчатом лице. Но это тревога не имела никакого отношения к жизни и мучительной кончине, частично в лапах и частично в желудке демона, самого мага. Лицо мага тревожно ожидало реакции, какой-нибудь алхимической реакции. И очень неаппетитной надо сказать.
  Ааргх...? Демон мог выражать свои чувства, не такие уж и многочисленные, только хохотом или рычанием. И на этот раз он опять же воспользовался рычанием, хотя наверное всеми фибрами демонического аналога души, просто-напросто желал крепко выругаться. А было из-за чего. Зелья сделали то, что должны были сделать. Крепкая Кожа усилило и укрепило кожу. А Убойный Скелет сделало скелет не только убойным, но еще и неимоверно прочным. А потом зелья и их жидкие чары, напитавшие каждый свою часть тела, вступили в реакцию...
  В новом урниверсальном зелье, сваренном после истории с драконовыми вампирами, Искандер исправил побочный эффект этих прекрасных, каждая по отдельности, магических напитков. Но демону молодой маг дал вовсе не двойную порцию нового зелья, а пару склянок из старых запасов. Тем более новое зелье было оформлено в виде глазированных пилюль, а не жидкости. И потому сейчас демону предстояло проделать то, что однажды наблюдал еще юный Искандер во время школьного опыта на несовместимость '-кас-хас'-классовых зелий. Когда несчастного лабораторного гомункула вывернуло наизнанку с брызгами крови и острыми осколками разлетающихся во все стороны упрочившихся костей и кожи. Потом Искандер не мог спокойно уснуть целую неделю. Но вовсе не потому, что его мучили кошмары, а вовсе даже наоборот. И лишь дядя Харум, в конце недели обнаруживший, что его племянник, оказывается, по ночам специально поит мышей этими и другими зельями из его запасов, чтобы наблюдать, как несчастных животных разрывает на куски, вовремя пресек эту болезненную страсть. Искандер потом месяц не мог сидеть, нормально есть, да и ходил с трудом, а при виде мышей его бросало в такую дрожь, что пришлось через несколько лет вызывать из иного мира кошачьего демона, так как простой кот никак бы не смог справиться с той мышиной армией, захватившей весь Искандеров дом-башню. Так у Искандера появился Бетхад, а он сам не стал темным магом-маньяком. Иногда шипастые розги, с капелькой уксуса, щепоткой соли, несколькими чарами злой сулнитарской магии, и много-много Жуть-Касторки творят настоящие чудеса.
  И вот, зелья вступили в реакцию. Демон взревел от жуткой боли. Он, способный глазом не моргнув оттяпать себе полтуловища, чтобы только добраться до вражеской глотки, и ничуть не пострадавший от отсутствия верхних мозгов, выл, стонал и катался по земле. Его ставшая непобедимой чешуя трещала, скрипела и выгибалась самым неподобающим образом, но не разрывалась. Его кости, могучие и прочные, хрустели и с автоарбалетным треском выскакивали из суставов и вскакивали обратно, крутились и вращались вне и в них с нарастающими оборотами, но не ломались. Всего клятова дюжина секунд, за которые демон, будучи здоровым, смог бы перерезать двадцать зельеваров и съесть мозги еще двум, и все было кончено. Демон перестал подавать всякие признаки жизни. Даже демонической. Хруст и скрежет борющихся смертным боем кожи и скелета прекратились. А из естественных демонических отверстий потекло то, что совсем недавно и было демоном. Особым образом скосив глаза, Искандер увидел как тает и темнеет кипучая и жгучая аура жизни демона, превращаясь в затхлую ауру смерти. Несовместимость зелий перемолола при содействии кожи и костей внутренности в единообразную склизкую зеленовато-сиреневую кашицу. Это была жуткая смерть, даже для того, кто наверняка хотел выгрызть тебе мозг и высосать душу, чтобы переваривать ее в своем духовном желудке пару сотен лет.
  Искандер вздохнул, с облегчением- наконец-то муки демона прекратились, с некоторым разочарованием- демона не разорвало на куски (розги и касторка дяди Харума не до конца выбили болезненную наклонность), и вытащил из халцедоновых ножен золотой кинжал. Подождав еще несколько минут и дождавшись когда действие зелий прекратиться полностью, молодой маг склонился над поверженным врагом и приступил к процедуре потрошения. То есть добычи ингредиентов для зелий и иных алхимических препаратов. Пренебрегать в пустыне нельзя ни граммом вещества. Тем более такого демонического. Очень скоро над черепицами бесконечной пустыни зазвучал несложный, но ритмичный мотивчик. 'Таких не берут в зельевары, хрм..., таких не берут в зельевары, хмм...кто боится хрм... зеленых и скользких кишок...ок-ок-ок...хм...'. Веселая песенка.
  
  Бетхад кончиками усов почувствовал нечто. Как будто... как будто... Бетхад даже не знал с чем это сравнивать. Никогда прежде он такого не испытывал. Разве что нечто похожее было, когда он прыгнул в открывшийся перед ним портал, спасаясь от жестокого развлечения своего старшего брата Кис-а. Это могло означать, что где-то далеко-далеко был открыт грубый портал. А также что у него просто дрогнули усы. Бетхад мог бежать долго, в отличии от иных кошек, он все-таки был демоном. Правда после такой длительной пробежки ему всегда хотелось есть. И как можно больше. Полную, с горкой, тарелку свежих джеррианских грибов, сладких жареных оладий из кимийской кукурузы, пять гроздей сочных киртеколских ягод, дюжину копченых йаммских яблок, ну может быть парочку гибарийских пахучих груш и запить все это целым ведром зикмуродинового сока. Ах, зикмуродиновый сок. За пять лет Бетхад уже подзабыл его нежный, сладкий, поистине достойный сынов и дочерей Тирга, вкус. Хотя сейчас кошачий демон был настолько голоден, что не отказался бы и от не сильно высохшего куска алхимической репы и тарелки тощих сливок, выдаиваемых из самых диентичекских тощих сиреневых коров.
  Демону жутко, просто демонически, хотелось есть, а есть положительно было демонически нечего. Разве что камни поглодать, вспомнить заодно молодость. Эх, юность рабская - доля Хар-ская. Бетхад в ярости пробегая мимо одного валуна, имевшего несчастье оказаться на его пути, ударом хвоста расколол его на пять частей. Для этого пришлось на секунду остановиться, но дело стоило того. Кошачий демон успокоился, правда, камень и внутри оказался камнем, а не замаскированным своей кожурой сверхпитательным фруктом. В поисках пропитания оголодавший Бетхад огляделся. Эх, хоть бы травиночку пожевать. А кстати... почему бы и не попробовать. Осторожно приблизившись к перистой шипастой травиночке, которую по каким-то сугубо личным мотивам Искандер прозывал кустиком, кошачий демон ее как следует обнюхал, послушал и ощупал усами. И нюх, и уши, и усы подтвердили, что это действительно трава, а не замаскированное мясное существо и не перьевой хохолок безумного гигантского, в свою очередь озверевшего от голода, драконового крота.
  В отличии от трехгорбого верблюда демон из Вирсекарса мог полакомиться и мяском, без таких печальных последствий как смертельное пищевое отравление. Правда мясо съеденное за просто так проходило сквозь демонический организм тоже за просто так, чисто проездом. Не принося и капли удовлетворения, и тем более сытости. Усваивалось только то мясо, которое добывалось потом и кровью. Как собственной, так и вражеской. То бишь мясо поверженного или трусливо ретировавшегося врага. И это мясо было действительно полезным. Оно делало демона и сильнее, и быстрее, и шкуру- прочнее, и даже мысль смертоубийственную-смертоубийственнее. Не говоря уже про усы, лапы и хвост. Мясо это хорошо, но только после драки. А после продолжительной пробежки хотелось сочных фруктов и овощей. Ну, и выпить.
  Осторожный Бетхад осторожно высунув язык, так же осторожно лизнул травянистое перо. Не так уж и противно... немного мятой попахивает. Оторвав, когтями, кончик пера, кошачий демон бесстрашно закинул его в рот и пожевал. Недурно, запах мяты, а вкус сушеного перечного огурца, ну и еще сладкой алхимической репой отдает. Сладкую репу Бетхад любил. И потому храбро оторвав все перо, запихал в рот и сжевал. Мятная свежесть с реповым духом заполонила рот кошачьего демона. Мм... вкуснятина. Только нёбо немного сушит. Бетхад с удовольствием проглотил разжеванное перо, и направился к следующей травинке, отстоящей шагов на десять в сторону. Проделав эти десять шагов, кошачий демон почувствовал, что нёбо сушит не совсем немного, а немного больше чем немного. Зато вкусно, решил Бетхад и бесстрашно смолотил вторую травинку. Второе перо имело вкус свежей танзанейской дыни и сулнитарского виноградного огурца. Странно, таких фруктов Бетхад в жизни не пробовал, но точно знал, что это они. Нёбо же высохло до каменного состояния и продолжало сушиться. Надо добыть чего-нибудь выпить, подумал Бетхад и хихикнул. Это немного озадачило и еще больше развеселило кошачьего демона. Он за всю свою жизнь ни разу не хихикал, тем более так глупо, не потому что был так черств или чопорен, а просто потому что не умел. Демоны из мира Вирсекарса могут блаженно мурлыкать, могут нагло усмехаться, благо кошачья морда этому благоприятствует. Могут издавать что-то похожее на жуткий демонический хохот, как никак они все-таки демоны, но хихикать... это уже что-то не то...и очень смешно...
  Хи-хи-хи, никак не мог остановиться Бетхад. Лапы, все шестеро, отказывались его нести куда либо, рогастая голова болталась на шее как поздравительный бес на пружинке из сюрприз-открытки. Хвост то вяло, то ожесточенно бил по бокам, не всегда успевающим обратиться колючей броней. Слава Тиргу и всем его многочисленным усато-хвостатым ипостасям, шерсть на хвосте также не ожесточалась, а не то Бетхад располосовал бы себя на кусочки. А нёбо высохло аж до самого мозга и уже понемножку сушило рога. Нужно срочно промочить горло, попытался подумать Бетхад, но голова и прочие члены тела, под завязку набитые глупыми хи-хи-хи, не дали совершиться этому умственному процессу. Не переставая смеяться Хар- совершенно обессилено повалился на черепицы пустыни. Ничего более ему уже не хотелось. Ни есть, ни пить, ни даже думать. Только хихикать. Что он и делал. Бетхад хихикал. И высыхал.
  Так продолжалось ровно пять минут. А потом бешеный демонический организм, не такой бешеный как у могучего Кис-а, но тоже ничего, переварил таки незаметный яд, все-таки содержавшийся в перьях травинки. И как только последние граны яда сварились в безобидную массу, Бетхад мгновенно пришел в себя. Все-таки он был не простым котом. Хар- громогласно рыгнул и вскочив на лапы тут же принялся ругаться. Да такими скверными словами, что, слава Небезумным Богам, во всех существующих человеческих языках нет аналогов этих суровых вирсекарских выражений. Ибо в противном случае даже самый слабый маг, то есть Искандер, смог бы не только вскрыть крошечный ругательный портал, в который бы выпал какой-нибудь мелкий бес, а опрокинуть в иное злое темное измерение сам Лучший из Миров целиком. На самом деле хорошо, что вирсекарский язык такой сложный. Еще целую минуту отводил свой демонический аналог души в окружающее его пустынное пространство Бетхад и только потом успокоился. Но желание подраться с кем-нибудь, уже безразлично с кем, стало еще сильнее. Сильнее чем когда-либо. И во рту у демона установился настоящий пустынный климат. Засушливее чем в самом сердце Песчаных Земель, хоть там Бетхад ни разу и не бывал, но как знал из рассказов хозяина. После яда пить хотелось еще больше. Кошачий демон подошел к, выглядящей безобиднее самой безобидной травинки, травинке и яростно втоптал ее в пыльные черепицы. И еще мстительно и уничижительно плюнул. Правда плевок получился очень сухим, может чуть влажнее черепицы, куда травинка была втоптана, но не намного. Делать было абсолютно нечего. Бежать дальше демон не мог. Точнее мог, но вряд ли ему удалось бы сохранить былую скорость и выносливость. Он не пробежал бы и километра, как упал бы бездыханным, несчастным, яростным и вдобавок совершено обезвоженным трупом.
  Взревев от безвыходности ставшей перед ним ситуации, Бетхад ударом когтистой лапы вбил ненавистную травинку в черепицу. С веселым глиняным звоном та треснула на мелкие кусочки и разлетелась во все стороны. Но травинка никуда не пропала. Она была перед самым носом кошачьего демона и вроде бы даже и не сильно пострадала от всех демонических маневров. И вроде бы даже начала выпрямляться. Повторный рев Бетхада не шел ни в какое сравнение с первым. Казалось, проснулся и подал голос один из драконообразных монстров. Просто удивительно как не такая уж и большая кошачья глотка смогла исторгнуть из себя такую звуковую мощь. Лапы, все шестеро, замелькали с невероятной скоростью, взрывая черепичную землю у несчастного растения. На этот раз Хар- бил когтями, у травинки не было ни единого шанса уцелеть. И оно с поистине растительной безмятежностью поддалось своей судьбе и разорвалось под острейшими когтями на мелкие кусочки. Но Бетхад не считал себя отомщенным за отравление и свою очень скорую гибель от жажды. Корешок от травинки никак не желал заканчиваться и все глубже и глубже уводил взбешенного Хар-а в черепицы, уже прорывшего полуметровую яму. Скрежет когтей о камень, визжащие осколки и искры. Много искр, целые снопы. Бетхад и не заметил как они вдруг сменились хлюпами и брызгами воды. Воды?! Какого...?! Вода! Но как?! Вода! Откуда?! Вода! Ааргх... Урр! А впрочем неважно, кошачий демон не раздумывая погрузив морду в грязную жижу, хорошенько взбитую лапами с пылью и осколками черепиц, жадно лакал ее.
  
  Настроение Искандера было приподнятое. И пусть идти стало тяжелее, да и запах был не очень приятен, но молодой маг был практически счастлив. Всего за десяток часов встретить и угробить магическим способом двух редчайших существ. Это тебе не хухры-мухры. И не просто так, а еще и распотрошить убиенных бедолаг на ингредиенты. Да такие, что по сравнению с ними драгоценная драконья чешуя все равно, что сладкая репа перед глазными яблоками горного каменного тролля. То бишь полное ничто. Искандер не успел как следует проанализировать просто-, а также фито- и ката-магические составляющие добытых кишок, костей и прочих внутренностей. Но и того что молодой зельевар проверил просто на глазок, хватило на то, чтобы он ошеломленно разинув рот и выпучив глаза, просидел на валуне, опять таки не проверенном на наличие хваталок, целых три минуты. Составляющие были просто изумительны. Такого красивого, сложного и в то же время гармоничного переплетения схемато-знаковых тлер-символов маг не встречал даже в дядиных зельях, конечно же разрешенных для общественного и родственного пользования. Кто его знает, какие могучие напитки и ужасные порошки таятся в секретных закутках в доме великого демонолога? Но среди дозволенных для народа не было зелий такой сложности, даже пятого уровня. Не говоря уже об ингредиентах.
  Счастье мага немного омрачало то, что он прямо сейчас не мог попасть в свою лабораторию и запершись там на месяц, а может быть и на все четыре, как следует повозиться с добытым добром. Даже полевой набор зельевара был недоступен. Ступка с пестиком, реторта, жаровня, перегонный куб, коагулятор, дистиллятор, кальцинатор и прочие необходимые для примитивнейших алхимических преобразований приборы находились в переметных коробах трехгорбого безымянного верблюда. Сколько ни плевался Искандер, верблюд был временно недоступен или находился вне зоны досягаемости призыва. Да и во рту от этого высохло, пришлось выпить целый незапланированный стакан газировки. Было жалко и слюны, и стакана выпитой газировки и самое важное верблюда с его вместительными коробками, наполненными самым что ни на есть необходимым для комфортного путешествия, даже во время смертельных квестов. Эх, с каким бы удовольствием Искандер прилег на кушетку в самораскладывающемся магическом походном шатре. Или принял бы дорожную раскладную освежающую ванну. Но все это были пустые мечтания. Больше всего на свете Искандер хотел домой. Эх...
  Настроение опять безнадежно испортилось. Радость от добычи свежих кишок испарилась бесследно. Что такое свежие кишки, по сравнению с глотком не очень свежего прокисшего воздуха, сделанным ранним утром на балконе своей благоустроенной скромной двухэтажной башни, с которого открывается прекрасный вид стену соседней башни, кусок улицы и маленький кусочек торговой площади? Ничто! За капельку воздуха славного Безымянного Города молодой маг не пожалел бы эльфийской печени, или чего-то на нее похожего, и нижний мозг убитого демона. Совершенно добивший собственную же мораль грустью Искандер устало и опечаленно опустился на очередной гладкий валун. Опять таки не проверив его на наличие зубастых интимных хваталок. И очень зря.
  Только зубастые хваталки, тем более интимные, были не причем. Причем был нож. Славный нож из темной бронзы. Такой острый, кривой как кошачий коготь, зубастый и с интересными крючками. И все эти зубастые интересности разом впились в зад Искандера с поистине демонической кровожадностью, с легкостью взрезая ткань штанов, кожу, мясо и прочую скудную телесную мякоть молодого зельевара аж до самых костей. Действительно славный нож. К величайшему сожалению для Великой и Всемогущей злобной вселенской Неопределенности, а именно общеизвестного Клята, и для полчищ круглосуточно и еженощно готовых демонов, стоящих по ту сторону реальности, молодой маг несмотря на всю боль и неожиданность начал ругаться одними 'опа'-ми. Что звучало очень глупо, безобидно, но и безопасно. Правда такой способ ругани был лишен того самого, ради чего человек или иное какое, имеющее достаточно развитый голосовой аппарат, существо, собственно и ругается. Ну душа не облегчалась, и все тут. Как же хотелось Искандеру прокричать в безмолвные, но вовсе не безответные небеса такое простое и милое сердцу слово КЛЯТ! Но увы, для второй драки с каким-нибудь очередным демоном маг еще не был готов и никогда уже не будет. Потому как убить демона удалось лишь благодаря его удивительной гнумановидности. Вдруг следующий монстр вообще не будет похож на человека? Или даже пусть будет похожим, но макушка его окажется прочнее и не треснет от бомбочек и боевых заклятий? Или же он окажется быстрее и просто увернется от склянок с несовместимыми зельями? И к тому же склянка с Крепкой Кожей была последней. Потому ругаться по настоящему при всем желании Искандер не мог. Не имел такой возможности. То есть имел, но после б пожалел.
  Наконец-таки прекратив бесполезно ругаться, Искандер вытащил сопротивляющийся нож из своего тела. Мерзкое чавканье и боль говорили о том, что нож вышел из тела не один, а прихватив с собой как минимум граммов сто мяса, если не больше. Закусив от боли губу, маг быстренько отыскал в поясной сумочке коробочку со вселечащими пилюлями и проглотил одну, запив ненавистной газированной минералкой. Раздалось еще одно отвратительное чавканье, и рана на ягодице мгновенно закрылась, мясо, вырванное ножом, наросло заново, и в жилы влилась свежая порция крови, взамен выпитой и вылитой на черепицы пустыни зачарованным лезвием. Ох, как хорошо... только все-таки придется серьезно заняться починкой одежды. Еще недавно более или менее приглядная мантия зельевара и зельеварские же штаны выглядели теперь как лохмотья упокоенного путем жестокого двухдневного избиения зомби, бывшего при предсмертной жизни каким-нибудь особо жалким нищим неудачником-ловцом диких кошек. Короче, выглядел Искандер невероятно потрепанным, впрочем он и являлся таковым. Рвань там: где зацепил его заклятым когтем зомбяк-воин из отряда Харима, где за него хватался Бетхад, куда угодила стрела жареного эльфа, куда впился жгучий шип демона, где язык демона оказывается сорвал не только флягу но и кусок материи у пояса. Ну и еще конечно пятна крови, своей и чужой, пятна от разных агрессивных химических и магических составов, дырочки прожженные и проплавленные, а также кусочки ткани, превращенные хаотической магией в кусочки зеленого снырдлахского пахучего сыра.
  Поразмыслив еще немного, Искандер решил, что займется заплатками по прибытии домой, в ином случае на качество одежды ему будет абсолютно наплевать, пережевываясь в челюстях и перевариваясь в могучих кишках драконообразных монстров нечего стыдиться прорех.
  А теперь нож... Искандер рассмотрел его со всех сторон, взвесил при помощи складных карманных весов, ух ты, целых четыреста грамм, повертел меж ладоней, хмм... совсем не скользит, какая удобная рукоятка, сделал пару неловких выпадов, оценка по 'магическому фехтованию'-неудовлетворительно, и сделал выводы. Острие и удобство ножа для потрошения молодой маг смотреть не стал, так как уже испытал эти свойства на своей ягодице. Итак, нож, бесспорно зачарованный, причем каким то странным неизвестным Искандеру образом, скосив особым способом глаза можно было увидеть, как внутри в самой бронзе светится и шевелится какое-то противное магическое существо, а вовсе не заклятье или разбуженные злые чары. И одинаково сподручный, как для драк, с разлетающимися во все стороны вражескими потрохами, так и для хирургических вмешательств, с различными степенями летальности последствиями. Однозначно, это был нож мага. Причем хорошего мага, знающего толк в артефакторике и не только. Например, свой золотой кинжал Искандер смог выковать только с помощью дяди Харума. И потому в ауре ножа до сих пор помимо ауры Искандера проглядывалось ужасающее астральное присутствие и его дяди. Аура у найденного ножа тоже была двойственной, человеческой и той противной твари, обитающей в самом клинке. Омерзительная клинковая тварь была сродни оружейным бесам, которых в Харассее обычно вживляют в автоматические скорострельные арбалеты, или в цепные двуручные пилы марки 'БесноПила-Дружба'. Или скорее к демоническим блохам, только вместо проклятий 'поноса' гадящего чарами лезвийной остроты и клинковой прочности. Оригинальный метод зачарования, ничего не скажешь. Искандер задумчиво почесал затылок, пытаясь вспомнить в какой же именно стране маги занимались подобным. Но память, обычно дружелюбная, услужливая и крепкая, была безответна. Видать боролась с подступающим пустынным безумием. Ну и ладно, подумал Искандер и, на всякий случай еще раз осмотрев нож на наличие магических ловушек и не обнаружив их, несмело заткнул его за пояс и продолжил свой путь.
  Искорка далекого костерка заметно приблизилась. И это вместе с радостью внушало и некоторые подозрения. Что-то чересчур долго они сидят на одном месте? Уж не засада ли это? И какое же мясо сможет выдержать такую долговременную готовку? И каким оно будет после нее? И что может так долго и ярко гореть? Может, это очнулась одна из драконоподобных тварей и пускает горючие газы спросонок? Аналитхинченский склад ума сыграл свою роль в быстрорастущей паранойе молодого мага. Не то чтобы он совсем уж сошел с ума, но что-то похожее назревало, и в скором времени могло созреть окончательно и бесповоротно. Брр... Искандер помотал головой, отгоняя параноидные мысли. Еще не хватало сойти с ума, с последних их капелек, в этой унылой пустыне не менее унылого мира и провести свои последние деньки, числом около пяти, хихикающим идиотом, и же идиотски же хихикая быть разорванным на тысячи мельчайших кусочков проснувшимися чудовищами.
  Но осторожность никогда еще не была излишней. За всю свою жизнь и особенно бытность практикующим магом- зельеваром врожденная подозрительность и настороженное отношение ко всему окружающему многажды спасали Искандера от неминуемой и зачастую мучительной смерти. Правда, не смотря на всю свою настороженность, Искандер был к собственному сожалению еще и любопытен, например содержимым живых существ, зачастую злобных монстров, но бывало и не монстров, и потому хоть до самой смерти и не доходило, помучаться ему случалось. И не раз. И не два. И не дюжину. Просто удивительно, как это ему вообще удалось дожить до сих пор или просто не отупеть от пережитых страданий. 'Заткнись...'-прошипел разошедшемуся не на шутку собственному разуму Искандер и задумался над тем что же все-таки делать с ориентиром по прибытию.
  Хм... предположим, там его ждут приятели эльфа, аккуратно разделанного и уложенного в заплечный мешок. Не угадать ауру убиенного друга такие чуткие и магически одаренные существа как эльфы при всем желании не смогут. А даже если и не смогут, что крайне сомнительно, то что им помешает вместо мести за собрата прикончить клятого хурманса- просто так, ради веселья, или от банальной пусть и эльфийской скуки. Ну, или не убить, а совершить над бедолагой зельеваром ужасающий бесчеловечный, то бишь эльфийский, по своей сути магический эксперминтет. Эльфы вообще любили эксперминтетировать. Это было бы очень неприятно. Искандер не хотел лишаться жизни никаким из вышеперечисленных способов. Так что греющиеся вокруг костра эльфы были бы нежелательны.
  Или огонь развели какие-нибудь неизвестные науке злобные гнумановидные демоны, всеми фибрами демонического аналога души страдающие оттого, что никого не могут заставить страдать в этой пустыне. То-то они обрадуются встрече. Пожевать сладкого человеческого мясца, попить кисленькой кровушки, пососать вкуснейший слизкий мозг и главное сожрать растерзанную на мелкие клочки несчастную душу. Это тоже не вселяло в сердце зельевара особого веселья.
  Но ведь там у костра могло быть и другое. Не такое опасное как предыдущие две вероятности, ну... по крайней мере не такое болезненное. Например, это мог быть лагерь дяди Харума, с удобными магическими кушетками на которых можно, без опаски лишиться интимных органов, лечь и вытянуть усталые ноги, со столом накрытым питательным и вкусным обедом, неимоверным количеством питьевой фруктовой негазированной воды, со стоящим наготове порталом в родной мир, и конечно же самим дядей Харумом, все это устроившим. И имеющим неимоверное по своей силе желание объяснить, что же здесь все-таки происходит. Искандер так хотел знать истинную суть происходящих событий, что был готов обойтись одним только порталом и объяснением. И крепко бы призадумался, если бы ему дали выбирать между возвращением домой и разгадкой происходящего квеста. Было бы просто замечательно, будь этот огонь привалом родного, добрейшего, мудрейшего и любимейшего дяди Харума. Расчувствовавшийся Искандер пальцем смахнул выбежавшую из глаза сентиментальную слезу на жадный песок пустыни. Как назло слеза была упитанная и мощная, грамм где-то на пять воды. Стало жалко тучнейшей слезы и себя родимого.
  Или же это мог быть просто естественный выброс газа истомленной от тектонической старости земли, каким-нибудь естественным образом подожженный, например близлежащий драконообразный монстр спросонок неосторожно почесал своим чудовищным когтем свой чудовищный бронированный бок, уняв зуд и заодно вызвав сноп искр. По-другому в этом мире и не получалось. Слишком мало магии было вокруг. Просто огонь тоже был бы не так уж и плох. Уж получше эльфов с демонами. И явно реальнее доброго дяди Харума. Потому как дядя Харум и доброта понятия мало того, что несовместимые, так вообще противоположные. Если можно было каким-нибудь образом соединить дядю Харума и Доброту, то произошел бы жуткий взрыв, после которого остался бы только еще более разозленный дядя Харум.
  Но кто бы там ни терпеливо ожидал молодого мага, соваться туда без разведки было бы глупо. Целиком полагаться на судьбу, не всегда благоволившую к нему, Искандер считал чересчур наивным занятием. Но как разведать окрестности костра? Каким именно образом? Да так, чтобы его самого не заметили предполагаемые демоны, эльфы и жесткое охранное заклятье осторожного дяди Харума. Искандер обследовал ближайший валун на наличие интимных хваталок и, не обнаружив их, сел и задумался.
  
  Трехгорбый верблюд плюнул. Это был самый мощный его плевок за всю продолжительную демоническую жизнь. Никогда еще до сих пор ни один из его собратьев не выдавал такой могучей слюны. Разве что Стогорбый Дед, и то в неизмеримо далекие времена, будучи в расцвете сил, амбиций и всего лишь для убийства одного назойливого бога. В отличие от своего могущественного предка трехгорбый верблюд никого не собирался плевком убивать. Даже какого-нибудь завалящего божка. Он совершал более сложное действо. По крайней мере для неопытного в таких делах верблюда. Он шел на Адресный Прорыв. Впервые в жизни. И плевался на тонкую, но невероятно прочную и упругую стену реальности Поисковой Слюной тоже впервые.
  Плевок действительно был могуч. В полете, он раскалился добела, а затем и вовсе пошел разноцветными пятнами. С шипением и хрустом он впился в межмировое пространство, прокладывая в безвременной и нематериальной субстанции коридор. Межмировое пространство всячески сопротивлялось, огрызаясь молниями, континуумными искажениями, безвременными парадоксами, сущностной неуверенностью и прочими атрибутами хаоса. Межмировое пространство не терпело никакого порядка, а узкий лаз, прокладываемый Плевком, был очень порядочным, как и сам Плевок.
  Тонкая ниточка слюны связывала Плевок с трехгорбым верблюдом. И по этой тоненькой ниточке могучим потоком стремительно неслись сведения. Десятки миров в секунду пролетал насквозь Плевок, пробуриваясь через тончайшие и прочнейшие пласты реальности и рыхлые бесконечные массы ирреальности. И все что он успевал увидеть и ощутить, передавалось его хозяину. Никогда еще трехгорбому верблюду не приходилось так напрягать свои демонические верблюжьи мозги. Верблюд прилагал все свои немалые силы, чтобы поддерживать связь с Плевком и питать его энергией, а еще немалая доля демонических запасов магии уходило на то чтобы не дать собственному мозгу расплавиться. И, несмотря на все прилагаемые усилия, воздух вокруг верблюжьей головы заметно нагрелся, а из ушей трехгорбого демона пошел пар. Славный такой, красноватый. Наверное от злости.
  Потому как верблюду приходилось туго. Сдерживать нападки межмирового пространства становилось все труднее. Горбы, все три, ранее заполненные невероятным количеством магии, сдулись самым неподобающим образом. С такими унылыми горбами верблюд уже не мог бы претендовать на звание самого красивого демона округи, каким до этого считался вот уже пять последних лет. Но сейчас трехгорбому верблюду было плевать на свой внешний вид. Напрягая все имеющиеся силы, он перерабатывал поступающие сведения разведывательного Плевка. Сотни миров в минуту...
  Мир Миражей, заполненный призрачными образами забытых богов; Мир Заката, последнее пристанище для ушедших на покой эльфов всех миров; Мир Великой Сырости, болото размером с порядочную метагалактику и лягушками размером с полпланеты каждая; Мир Валунов, пустота в которой просто висят простые валуны; Лаволитовый Мир, мир переливающихся друг в друга планет-близнецов; Мир Безумных Скидок, огромный торговый центр, занимающий плоскость величиной с планетарную систему. И многие сотни других не менее удивительных и таких же незнакомых вселенных. И явно не соседствующих с Лучшим из Миров. Уж что-что, а миры-соседи в двух Шагах от мира, в котором проживал его маяк-Проводящий, верблюд избороздил вдоль и поперек.
  Мир Сплошного Разочарования, милый и уютный, но самую крохотную малость ненастоящий; Мир Зеленой Мудрости, планета насквозь проросшая картошкой, и накопившая в клубнях ответы на многие тайны Мироздания; Мир Верной Погибели, зеленый и цветущий, разве что каждая травинка и букашка на ней обитающая мечтают прикончить вас самым жестоким образом; Мир Великих Героев, когда-то густо населенный и процветающий, но ныне разлетевшийся по пустоте на мириады крохотных отливающих зеленым ядовитых кусочков; Мир Вечных Сумерек, населенный полчищами разумных и бесчеловечных, что весьма неудивительно, гигантских тараканов; Мир Перекрестка... Стоп!
  Верблюд краем уха как-то слыхал о мире населенном злобными тараканами, вроде бы оттуда был один из заклятых приятелей Бетиарханздуга, ныне растертый в порошок и оттого покойный. Кошачий демон сам о нем рассказывал и очень печалился героической смерти своего канализационного друга- поединщика. Конечно, этот тараканий мир мог находиться хоть в сотнях Шагов от Лучшего из Миров, но хоть что-то знакомое это уже получше...
  Плевок, резво извернувшись в Межмировом пространстве, принялся бороздить насквозь окрестные вселенные Мира Вечных Сумерек. Вокруг как на подбор собрались миры населенные одними только насекомыми. Большой Бу, планетарного размера теплокровное волосатое существо, населенное цивилизацией разумных блох; Большой Ву- брат Большого Бу; Большой Гу- его внучатый племянник; и еще двадцать ближайших и таких же громадных родственников; Мир Пауков, действительно принадлежащий паукам от глубин морей до самих небесных сфер; Мир Мягкой Сладости, омерзительное зрелище надо сказать, даже всегда невозмутимый верблюд не удержался и скривился от отвращения; Мир-Цветок, обитель прекраснейших и воинственнейших бабочек обладающих могучим волшебством и соответствующими амбициями; Мир-Дерево, корнями уходящий в глубины Преисподней, а ветвями устремляющийся в Наивысший Астрал; Чук-База, частная и миниатюрная вселенная с два километра в поперечине и километрового радиуса шаром из пемзы, пронизанным ходами и норами многоглазых демонов клана Чук...
  Ого, вот это находка! От Чук-Базы во все стороны и пласты отходили устойчивые межмировые коридоры, несколько сотен. Очень даже немало для такой крошечной вселенной. Что было нисколечко неудивительно. Демоны Чук исправно работали, выполняя заказы во многих мирах, сея многоглазый хаос и смерть, по умеренным расценкам. Ну или просто делая разным существам очень страшно и больно. Другого эти глазастые создания не умели, и учиться не думали. Да и не смогли бы при всем желании. При вскрытии демона Чук в его громадной голове чего только не было обнаружено, начиная желудком и особым органом, вырабатывающим сильнейшую Чук-кислоту, и заканчивая пузырем, в котором содержалась кратковременная память в виде маслянистого студня. Единственное чего не было в голове, так это мозгов.
  Трехгорбый верблюд не понаслышке знал о ярости и силе этих ужасных созданий. Во время одного путешествия он совершенно по-дурацки вмешался в драку с участием восьми многоглазых исчадий Чук-Базы с одной стороны и одиноким серебристым летучим ящером с другой. Ящеру, несмотря на всю летучесть и серебристость, приходилось туго, и верблюд тогда презрительно хмыкнул. Не подразумевая ничего кроме тихого негодования по поводу нечестной битвы и слабости потомка могучих драконов. Чук-демоны тогда приняли это на свой счет, и парочка склизких тварей полезли разбираться, что же все-таки верблюд имел в виду. Когда через несколько мгновений их не стало, остальные монстры клана Чук, забыв о ящере, тут же воспользовавшись ситуацией- улетевшем, решили отомстить за заплеванных насквозь и насмерть собратьев. Драка была ужасно скоротечной, ужасно жестокой и просто ужасной. Через некоторое непродолжительное время местность украшало, или скорее угнетало, множество кусков разорванной глазастой истекающей слизью демонической плоти, стремительно растворяющейся под влиянием посмертного Домашнего Отзыва. И один живой, но изрядно потрепанный трехгорбый верблюд: без одной ноги, с наполовину откушенным средним горбом, прожженным до сиреневой реберной кости боком, вырванной челюстью и встопорщенными демонически-верблюжьими штуковинами, причем левая вела себя как то странно. О, да... аж вспомнить приятно. И верблюд всего этого лишился, и мог лишиться навсегда, если не найдет своего Проводящего.
  Гнев казалось придал подуставшему трехгорбому демону сил. Тоскливо опавшие горбы вздулись, налившись истинно демонической силой. Стопроцентно чистой яростью. Немного растерявшийся Плевок бешено закрутился и, разорвавшись на сотни Плевочков, устремился вдоль коридоров. На перегретый мозг несчастного верблюда обрушилась целая лавина сведений. Клятовы межмировые коридоры оказывается еще разветвлялись. Плевочки делились на еще более мелкие Плевочечки. Расходящаяся в межмировом пространстве во все стороны ниточка слюны делала верблюда похожим на дерзкого межмирового паука. И безвременная нематериальная субстанция не могла спустить такое ему с рук...ээ... ну, с демонически-верблюжьих штуковин. Ведь паутина это очень и очень упорядоченное творение и потому ненавистное хаосу. Хаос ударил со всех своих межмировых сил.
  С громким треском из ушей трехгорбого верблюда вырвался сноп разноцветных искр. С не менее громким хлопком его глядящие с вечной невозмутимостью глаза с огромной скоростью вылетели из глазниц и скрылись за горизонтом. Верблюд пошатнулся и чуть было не упал на колени. И что страшнее всего- чуть было не потерял связи с многочисленными, все дробящимися Плевочушечками.
  Но демон выстоял. Он не преклонил головы, не упал, не умер и главное не потерял связи. В пустых, лишившихся глаз, глазницах горел темно-багровым гнев демона. Демонически-верблюжьи штуковины выставленные напоказ, ужасные и странные- как и все тщательно скрываемое, упершись страшенными крюками и шипами в песок Бесконечной Степи поддерживали своего хозяина в стоячем положении. Горбы, набухшие и стоящие торчком, вибрировали, дымились и воняли паленой шерстью, не успевая преобразовывать ярость в магическую энергию. Из ушей верблюда искры вырывались не переставая.
  А вокруг несчастного и очень разозленного этим трехгорбого демона кружилась маленькая буря межмирового Хаоса, в свою очередь разозленного до такой степени, что он вторгся в пределы отдельного относительно упорядоченного мира. Буря Хаоса кружилась не просто так. Она постепенно изничтожала верблюда. Выдувая в Ничто одну вероятность его существования за другой. И могла вскоре добиться успеха. Потому как ярость верблюда все прибывала, в то время как самого трехгорбого демона становилось все меньше. Очень скоро вместо него, ищущего своего Проводящего-Напарника-Хозяина-Друга, мясного с сиреневыми костями, с злобным надменным разумом и метко плюющегося, могла оказаться просто концентрированная ярость. И более ничего...
  
  Разгадка, пусть и скверная, пришла неожиданно. Крепко призадумавшийся, в основном жалостью к себе, маг начал рассеянно напевать под нос старинную детскую песенку со словами 'Любовь-кольцо, а у кольца, есть Властелин, и есть пальца...'. И тут на него снизошло озарение. Опа! Кольцо! У меня где-то в карманцах лежит опа-тое кольцо невидимости! Лихорадочный обыск многочисленных карманов, кармашков, тайных петелек, ремешков и прочих непременных атрибутов зельеварской мантии дал результат в виде еще одного укуса демонической блохи и собственно искомого кольца. Как и в прошлый раз, качество изделия, предположительно тайкитского производства, заставило молодого зельевара поморщиться от недовольства.
  Кольцо очень невзрачное на первый взгляд, при тщательнейшем осмотре оказалось и на самом деле паршивым артефактом. Оно явно не стоило того золота, из которого было сделано. Криво сплетенные нити чар тускло горели невидимым серым светом. Даже без особо скошенных глаз было видно, что руны, пусть и незнакомые, с трудом удерживают дешевую магию, не давая есть бесполезно вылиться наружу, сделав тем самым сей маломощный артефакт еще слабее. Искандер и сам бы смог в мастерской соорудить нечто похожее из подручных материалов за пару дней. А зелье с идентичным эффектом, без побочных явлений вроде серой слепоты и огненно-глазной галлюцинации, расчертить и сварить вообще за пару часов. Конечно же, в своей лаборатории, с полным набором инструментов и приборов. А в этой опа-той пустыне возможностей у молодого зельевара было всего ничего. Максимум что он мог сейчас сделать это двухкомпонентные 'натуральные' зелья. Ну, или просто сожрать ингредиент в сыром виде, и попытаться переварить его в желудке собственными желудочными силами таким способом, чтобы получить желанный эффект, или хотя бы наесться. Ну, или не сдохнуть.
  Искандер пососал укушенный палец и, выплюнув зараженную нестойким проклятьем 'Сумасшедшего Чиха' каплю крови, взялся за дело. А дело предстояло серьезное. Надо было исправить тайкитские недоделки. Понадобится много магии. Сложной, долгой и емкой. Теорию молодой маг знал довольно сносно. В свое время даже сдал зачет на 'отлично' но потом, то бишь на следующий день, все благополучно забыл. Но некоторый практический опыт переделки чужих артефактов у Искандера, несмотря на его молодость и зельеварскую специализацию, все же имелся. Опыт суровый и поучительный. Искандер тогда, как всегда, едва выжил, но остался доволен собой и полученным в результате артефактом, который через неделю потерял в толчее на Базарной площади.
  Что было обидно, но вовсе не смертельно, так как этот артефакт являлся самой наиобыкновеннейшей Споро-Кашеваркой. Ну, такой хитро-лентяйской штукой, когда наливаешь в котелок холодной воды, сыплешь щепотку соли, ложечку репового меда, две с половиной горсти овсяной крупы и начинаешь мешать полученное месиво этой самой Споро-Кашеваркой по ходу солнца, и на сотом помешивании 'Бац!' и котелок полон вкуснейшей превосходно приготовленной горячей каши. Отличная штука для походов и ленивых любителей кашки, потому как быстро. Хоть и не совсем понятно, куда же это девается половинка горсти крупы, многие предполагают что, наверное, в какой-нибудь чужой мир в качестве оплаты за лентяйство.
  Итак, этому быть. Я исправлю Кольцо! Искандер был полон решимости. Уж очень есть сильно хотелось, а аромат неведомого и вкуснейшего, потому как не может так аппетитно пахнущая вещь быть противной на вкус, жаркого от приблизившегося костерка, разведенного кем-то подозрительным и вероятно враждебным, усилился многократно. Желудок зельевара стонал, урчал, бился в голодном припадке и требовал самых решительных действий магического характера.
  Искандер вытащил из многочисленных кармашков предметы могущие пригодиться в переделке артефакта. Походные рунные плитки, числом пятнадцать штук, золотое стило, разно-металлические ножи, молочно-огуречный шоколад, блокнот с свежепроросшими страницами, писчие перья измазанные сгущенкой, и целая батарея пустых и полупустых пузырьков и колбочек с зельями и порошками. Разложив добро в порядке найденном многими поколениями обучавшихся у дяди Харума студентов как самый безопасный для дальнейшего относительно безболезненного существования, Искандер примостил рядом сумку, начиненную самыми невероятными за всю историю его жизни ингредиентами. Оглядев результат своих действий, а именно огромную кучу почти бесполезного хлама, Искандер вдохнул сухой обезманенный воздух и приступил к работе.
  Выбрав валун, после более тщательного, чем предыдущие, обследования на наличие зубастых интимных хваталок, молодой маг положил на него магическое кольцо. Кольцо, легши на холодную шероховатую каменную поверхность, как будто поняв свою дальнейшую судьбу, заволновалось, неуютно задрожало и попыталось неявно улизнуть. Провалиться в неожиданно появившуюся трещинку, быть сметенным неосторожным движением руки, чтобы навеки затеряться в пыльных черепицах пустыни, а то и вовсе оказаться унесенным неведомо каким образом залетевшей в этот унылый мир межпространственной сорокой. Но тщетно. Воля мага- зельевара, крепче вбитого двадцатикилограммовой кувалдой двадцатисантиметрового костыля, удерживала его на камне. И кольцо сдалось, обреченно упокоившись на валуне, в ожидании операции.
  Искандер расставил вокруг валуна рунные плитки, так чтобы те образовывали малый походный круг Харна. Ну, почти образовывали. Одной плитки не хватало. И Искандер никак не мог вспомнить какой именно. Чесание затылка не помогло. Удар в лоб- тоже. Произнесенное с неприятной интонацией словечко 'опа'- тем более.
  Тогда Искандер подумал о Харне- великом маге древности. Гениальный ученый, непревзойденный боец и талантливый полководец, могущественный демонолог и некромант, изобретательный артефактор и чароплет, и просто нехороший человек. Прямо герой йохуддинского эпоса какой-то, чтоб его опа... Йохуддия. Точно. Харн был просто влюблен в сгинувших в бесчисленных войнах и междуусобицах йохуддинов. Да и сам вроде как имел кое-какие явные йохуддинские корни. Что впрочем, неудивительно, так как в те далекие времена йохуддинская кровь была еще свежа, и вроде даже где-то по Бескрайнему Северу бродила парочка чистокровных йохуддинов, и не успела окончательно раствориться в крови обычных людей.
  Харн- обожатель йохуддинов, это раз. Круг Харна состоит из шестнадцати рун, это два. Падежей в йохуддинском языке тоже шестнадцать, это три. И значит...
  Искандер посмотрел на имеющиеся плитки. Руны на них изображали 'Кровь', 'Дар', 'Честь', 'Вызов', 'Капуста-Голова', 'Жареное колено'... и в точности соответствовали древнейохуддинским падежам, если конечно применить каплю воображения и аналитхинченский склад ума. Молодой зельевар задумался на минутку и вспомнил отсутствующий падеж. Падеж был 'загребательный' и вообще то ругательный. Любое слово, склоненное по этому падежу и произнесенное вслух, считалось смертельным оскорблением всему окружающему и требовало крови его сказавшего и трех его ближайших родственников. Да уж, суровые древние времена, достаточно было лишь произнести 'хорошо гребешь, однако' и твои кишки уже разлетались во все стороны от удара острейшего хищного меча-кылыса. Искандер попытался вспомнить какой именно руной обозначалось это ругательное и обычно несовместимое с жизнью непотребство. Но что-то явно случилось с его памятью. Обычно цепкий молодой ум мага был на удивление вялым. Наверное, этот опа-тый мир высасывал из честных магов не только ману, но и мозги. Ту часть, что отвечает за память. Опа-то, но и интересно...
  Для проверки предположения Искандер пробубнил под нос рецепт приготовления мази от 'проклятых' бородавок, имевшей минимум ингредиентов, но самый невероятный процесс варки в целых сто шестьдесят семь циклов. Рецепт отбубнился просто замечательно, каждое слово отскакивало от зубов, как будто Искандер только вчера вызубрил полное собрание томов 'Чародейственных мазей и притираний'. С памятью все было в порядке. И это означало, что Искандер действительно никогда не знал какой именно руной обозначается сей клятый падеж. Но тогда каким же образом ему удалось перечаровать Споро-Кашеварку? Вероятно, это ему удалось при помощи большого, в триста восемьдесят семь плиток, рунного набора, установленного в мастерской... Тьфу!
  Зельевар еще раз пососал успевший распухнуть от укуса палец и, выплюнув остатки блошиного проклятья, решил обойтись без 'загребательной' руны. Ругательства в магии в основе своей, будь то заклинание, плетеное заклятье или же наложение чар, применялись лишь как показатель серьезности намерений творящего волшбу мага. И лишь иногда как проводник для притока в зачаровательный процесс злобной и поистине безграничной энергии неопределенной сущности Клят. Вряд ли для правки кольца невидимости потребуется мощь Клята, тем более Искандер не мог не то чтобы пользоваться его силой, а даже произносить это простое слово. Ведь ему еще хотелось жить, что было бы затруднительно при том количестве голодных демонов, прорвавшихся к нему, сквозь прорванную клятом пленку реальности.
  Искандер, выбрав самую плиткообразную черепицу, немножко постругал ее кинжалом, придав более правильную форму. Выцарапав на ней стилом руну-перемычку, кривой отрезок с хитрыми завитками на концах, Искандер полюбовался полученной плиткой. Кривая, с трещинками, из незнакомой крошащейся породы, плитка неожиданно показалась молодому магу ближе и роднее остальных рунных плиток. Бережно сдув с нее пыль и песчинки, Искандер установил свежевыцарапанную плитку на место отсутствующей 'загребательной'. Круг Харна остался совершенно к этому безучастным, в то время как дома при его установке, проявлялись всякого рода спецэффекты, вроде неслышного магического гудения и невидимых тонких-претонких синеватых лучей, соединяющих руны. Отсутствие эффектов могло означать, что круг собран неправильно или же что магии в окружающей среде- полнейшее отсутствие. Искандер решил придерживаться второй версии.
  Разложив хрустальный стакан - промочить засохшее горло, Искандер с тревогой заметил про себя, что скорость наполнения его газировкой значительно уменьшилась. Промочив засохшее горло малоскоростной газировкой, маг приступил к детальному осмотру кольца. До боли скосив глаза особым образом, Искандер прижав окровавленный палец, блошиный укус пришелся кстати, к плитке с руной 'Кровь', запустил в нее несколько чар безстихийной рабочей маны. Плитка, всосав капли драгоценной магии и недорогой крови, мягко загудела, и плюнула тонким невидимым синим лучом куда-то за горизонт. Искандер поспешно, даже не ругнувшись, повернул плитку плюющейся стороной к следующей плитке. Засветилась и загудела вторая плитка, ткнувшись лучом в бронированный бок близлежащего валунообразного монстра. Искандер поправил и ее. А потом взялся за третью и... короче, из всех шестнадцати плиток по иронии судьбы правильно развернутой оказалась лишь, пусть гудящая на тон выше, искрящая в трещинках, и светящая сиреневым вместо синего, плитка 'перемычка'. И вот луч последней плитки ткнулся в обгрызенный и изъеденный разными химикалиями ноготь кровоточащего пальца. Искандер осторожно, затаив дыхание, убрал палец с пути луча. Круг Харна замкнулся. Пару раз неуверенно мигнув, и ослепительно чихнув целым снопом разноцветных искр плиткой-перемычкой, творение могучего мага древности в исполнении Искандера перестало сосать у последнего по капельке кровь с маной и заработало. Молодой маг, облегченно выдохнув, перестал коситься и принялся растирать и разрабатывать совершенно онемевший и обескровленный до синевы палец. Делал он все это быстро, помня о магической сухости местного воздуха и его удивительной способности заставлять всякие волшебные вещи 'парить'. Не хватало еще того, чтобы с такими тяжелыми умственными усилиями сооруженная зачаровательная конструкция испарилась до того, как Искандер закончит свои разбирательства с кольцом.
  Как только палец немного ожил, зельевар ткнул им зашевелившееся в тревоге кольцо и, подцепив ногтем заполняющие его чары, вытянул их наружу. Круг Харна заботливо раздул объем чар, для удобства работы. Кольцевая магическая плетенка, до того - плотная ввиду своей компактности, от этого стала похожей на самый некрасивый огуречный пончик, когда-либо виденный Искандером за всю его жизнь. Сморщенный и в уродливых пупырышках, вместо ровных нитей какие-то перекрученные загогулины, некоторые- так вообще лопнувшие и вместо аккуратного узелка связанные обычным протухшим от старости магоклеем, чары были просто уродливы, тем самым нарушая одну из восьмисот шестидесяти семи бытовых магических заповедей. А именно 'хорошая волшба и выглядит хорошо'. Если проблема только в этом - работа предстоит испытанием для наблюдательности и терпения, чем ума. Что было весьма кстати, потому как Искандер не то чтобы совсем перестал доверять своему рассудку, но что-то похожее назревало под гнетущим, умирающим от старости, красновато-сиреневатым небом унылого мира.
  Наполнив указательный и большой пальцы инструментальной магией, Искандер схватил самую кривую нитку и протянул ее. Пальцы обожгло, но нить выпрямилась. Искандер взялся за вторую. Пальцы обожгло немного сильнее прежнего, зато и эта нить выпрямилась. Через некоторое время, Искандеру удалось выпрямить еще две дюжины нитей магического плетения чар. А пальцы свои он уже практически не ощущал, работал только на глаз. Потому как вместо пальцев была сплошная боль. Концентрированный магический ожог. Это было побольнее, чем просто жарить их на раскаленной плите или варить в неимоверно остром соусе 'Отрыжка огненного духа'. Если бы не пузырек 'успокоина', обнаруженный среди батарей опустошенных колбочек, на донышке которого оставалось несколько зерен алхимического болеутоляющего, Искандеру пришлось бы намного хуже. Нет, он конечно не прекратил бы работу, тем более самодельная плитка-перемычка нагревалась и искрила все больше и больше, и уж тем более не сошел бы с ума от боли. Человек в течении восемнадцати лет просыпавшийся по утрам от удара малой пыточной искры ? 2, а потом и вовсе ? 5, способен выдерживать многое. Просто от чрезмерно большой боли зельевар вряд ли смог бы удержать свой язык в рамках приличия, чтобы не ругнуться чем-нибудь покрепче 'опы'. Например 'клятом', что было бы крайне обидно после проделанной по переделке артефакта работе. Потому как ему, разорванному на куски или сожранному заживо вызванным 'клятом' демоном, магические кольца будут вовсе без нужды.
  Тихо-тихо подвывая от боли, Искандер продолжал выправлять нити заклятья. Боль потихоньку нарастала. На третьей дюжине пришлось сделать короткую передышку. Потому как еще немного и молодой зельевар потерял бы сознание, а то и вовсе разум. Ну или просто сердце остановилось бы. Отдышавшись и выпив еще один стакан газировки, чуть было не извергнутый назад, Искандер спешно положил под язык последнее зернышко 'успокоина'. Боль отступила, но по тому как она это сделала, было понятно что она еще вернется, да не одна, а со своими товарками, то бишь еще большей болью. Печально вздохнув и напитав сожженные до костей пальцы магией, Искандер приступил к собственной пытке. Главное не думать о боли, по крайней мере до тех пор пока сердце не откажет. Вот Искандер и думал только исключительно о проделываемой работе. И продолжал ее. Основные нити заклятья, светящиеся особо ярко и самыми важными невидимыми цветами, уже были выправлены. Сгусток червеобразной магии, ранее тревожно бившийся внутри, успокоился и теперь лишь лениво ворочался, став от этого больше похожим на кольцо чем на свернувшуюся от бешенства змею. Что собственно и требовалось. Осталось только связать пару узелков вместо отвратительно халатно сделанных склеек. Отняв от выправленных нитей угольки, ранее бывшие его большим и указательным пальцами, Искандер поспешно вытряхнул из коробки и проглотил вселечащую пилюлю. Пилюля рассосалась и могучая магия исцеления принялась действовать. Угольки от этого приобрели цвет слегка пережаренных сосисок, а боль стала только острее. Потому как восстановилась не только обугленная плоть, но и сожженные нервы. Но скоро палец обрел свой естественный цвет, смугло-розовый, и привычную подвижность. Даже новые ногти наросли- ровные и гладкие, заместо привычных обгрызенных, обломанных и прожженных магическими химикатами. Боль прошла и миру, пусть и унылому, вернулись его унылые багрово-сиреневые краски. Блаженно вздохнув, Искандер занялся узелками.
  Насвистывая под нос навязчивый мотивчик гоблинской походной песенки, молодой маг немножко напрягся и выпустил из-под ногтя большого пальца ментальные щупальца трансформации. Как всегда при этом испытав немножко гадливое чувство удовлетворения. Искандеру нравилось собственное щупальце трансформации. Помнится после вживления он дней пять ходил выпустив его, используя в самых бытовых нуждах, с причинами и без. Здорово сэкономил на сахаре, превращая в него или сам чай или же стенки чашек. Искандер невольно облизнул сухие губы, так сильно захотелось чаю, и замотал головой, с трудом отгоняя ненужные воспоминания. Сейчас главное- это узелки и ничего кроме узелков. Искандер полностью сосредоточился на них.
  Щупальце, повинуясь воле хозяина, разделилось на две тонкие ловкие лапки с хваталками. Труднее всего оказалось отодрать магоклей. Неумеха мастеривший кольцо не жалел его, восполняя количеством отсутствие умения. Но тоненькие ментальные лапки справились. Отодранные куски клея, как содержащие магию, были, на всякий случай, бережно закупорены в пустую склянку. А вот сама вязка узлов казалась на удивление легким и приятным занятием. Быть может по той причине, что работать приходилось не руками, терпя жуткие магические ожоги, а силой мысли. Лапки хватали концы вырванных из магоклея нитей и завязывали их многомерным вывернутым тудыть-сюдыть бантом, который помимо красоты был еще и на удивление надежным. И принимались за следующие концы. Нет во всем свете, в частности в Лучшем из Миров, ничего быстрее мысли и как следует разозленного шпаггепара. Скорость же мысли тренированного мага быстрее как минимум раза в три, а то и в три целых пятнадцать сотых раз. Один за другим комки отвратительного клея сменялись красивыми узелками, и только предательский пот, которым совершенно непродуманно обливался зажмурившийся молодой маг, обнаруживал, что все не так просто как кажется. Так оно и было на самом деле. Магу приходилось туго. К счастью для Искандера скоро все закончилось. Больше не осталось свободных концов. Все нити заклятья были соединены и выправлены. Искандер ощупал уши, на всякий случай проверяя- не вытекли ли мозги. Еще ни разу не встречавшийся наяву с таким обыденным для обитателей иных миров явлением как откат от сотворенной волшбы, зельевар был ошарашен. Хоть мозги и не вытекли. А ведь казалось.
  Получившиеся чары были великолепны. Тонкие рахитичные кривые изломанные нити волшбы, выправленные и соединенные, гудели мощно и светились тугим толстым светом. Магия, изгибавшаяся самым неподобающим образом и судорожно бившаяся о стенки плетения чар, успокоилась и уверенно крутилась внутри, готовая к употреблению. Самый уродливый и невкусный пончик превратился в очень даже симпатичный, пусть и все равно невкусный, но ровный калач. Радость Искандера была безмерна. Потому как ему удалось выправить чужие чары, и при этом даже не 'чуть не умереть'. Было больно, спору нет, но явной угрозы жизни не случилось. И это при том, что пользоваться ему пришлось походным набором рун, причем неполным. Кстати...
  Плитка-перемычка искрила все больше. И гудела как-то все больше похоже на визг. И даже на расстоянии чувствовался жар, исходящий от нее. Ого, еще немного и эта штука взорвется мне в лицо, подумал Искандер и спешно затолкал калачик выправленных чар обратно в кольцо. Кольцо, радостно подпрыгнув от наполнившего его волшебства, налилось магической тяжестью. И, голодно заурчав, не менее радостно высосало тепло из: камня на котором лежало, воздуха который его окружал, и большого пальца который не успел отдернуть маг. Бедные мои пальцы, как же сегодня вам досталось, пожалел Искандер собственные конечности, безуспешно пробуя пошевелить оледеневшим пальцем. И тут ему прямо в лицо взорвалась плитка-перемычка. Не то чтобы сильно, голову магу не разорвало, но измученному, обезвоженному и обессиленному, как физически, так и магически, бедолаге Искандеру хватило. И ему не оставалось ничего иного, как потерять сознание и, раскинув покореженные члены, опрокинуться на острые черепки пустынного мира. Кольцо же, всосав остатки магического пламени, сыто икнуло слабеньким заклятьем невидимости и, сползши с камня, закатилось бесчувственному магу в карманец. И правильно сделало, потому как- где же еще быть прелести, как не в карманцах.
  
  Бетхад довольно поводил усами. Где-то далеко-далеко чувствовался Хозяин. Для этого теперь не приходилось сильно напрягаться. Можно было заниматься поиском даже на ходу. Покрепче сжав промежуточными лапами, сочащийся соком из свеженанесенной раны, круглый корень, Бетхад перешел на легкий, всего тридцать километров в час, бег. Благо настроение располагало такому способу передвижения. Демон с утоленной жаждой и голодом был в прекрасном расположении духа. У мерзкой травинки, чуть не прикончившей его иссушающей ядовитой горечью оказался сочный, вкусный, сладковато-кислый, хрустящий корень. Неожиданно большой и круглый. Больше головы Хозяина раз так в полтора. А ведь у Искандера голова всем головам голова. Есть такой сорт тыкв, 'Бугриста' называется, который очень демону нравился, известная своим крупным размером. Так вот, не каждая из этих тыкв больше хозяйский башки будет. И сейчас бегущий кошачий демон легко нес на ожесточившейся стальными иглами спине огромнейший корнеплод, напитанный вкуснятиной и соком. А учитывая что вокруг во всех направлениях простиралась черепичная пустыня, неудивительно что у демона было отличное настроение. Он был жив, сыт, и полон жизненных сил, собственных- к некоторому кровожадному кошачьему сожалению. А так хотелось чужих.
  Демону жутко хотелось подраться. Гнев вымещенный на травинке и приведший к спасению немного спал. Но не полностью. Некоторую долю ярости поглощал бег. Но все равно очень и очень хотелось располосовать кому-нибудь морду, выпустить кишки, вырвать позвоночник. Ах... Несмотря на кроткий нрав и вообще-то истинно пролетарское, то бишь хар-ское, происхождение, Бетхад все равно был демоном. Пусть в родном Вирсекарсе он и был жалким уборщиком и самым нижайшим разнорабочим, но от этого жажда крови отнюдь не исчезала. Наоборот, хотелось рвать и метать. Но кроме желания подраться, ничего такого более Бетхад, будучи как и все прочие демоны яростным фаталистом, не желал.
  Мелкие осколки черепицы разлетались под лапами. Шуршала тысячами стальных иголок шкура. Хвост, распушенный и стоящий торчком, придерживал истекающий на спине соками корнеплод. Глаза кошачьего демона были довольно прищурены. Усы с легким свистом разрезали затхлый престарелый воздух. Демон имел цель и стремился к ней. Со всех имеющихся в наличии лап.
  
  Бесконечная Степь. Удивительные полупрозрачные лиловатые облака. Песня бесконечно свободного ветра. Засохший перекати- корень-скелет недавно съеденного травяного волка. Неимоверная громада тела беспробудно спящего вот уже три сотни лет Стогорбого Деда на горизонте. Идиллическая картина покоя, которой не хватало самого чутка чтобы достичь абсолюта. И чуток этот был трехгорбым верблюдом. Вернее тем, что от него осталось после жесточайшей атаки межмирового хаоса.
  Из трех горбов остался только один. Два остальных лопнули, выбросив в воздух такое количество злой верблюжьей магии, что хватило бы на тотальное уничтожение трех-четырех крупных городов и превращение всех их жителей в злобные плюшевые диваны и не менее злобные горшки со злобными петуниями. Обнажилась старая рана на боку, щеголяя сиреневыми ребрами. Под демоном блестела антрацитом лужица бесценной верблюжьей крови. Левая верблюжье-демоническая штуковина высохла, пошла глубокими кровоточащими трещинами и отвалилась под собственной тяжестью. Безглазый закопченный череп с обгорелой макушкой злобно-победно улыбался сожженными губами. Но несмотря на свой жуткий мученический вид верблюд-демон был жив и невероятно доволен собой. Он, истощенный, избитый и стертый в нескольких вероятностях, ликовал. Потому как нашел Лучший из Миров, безумно мельтешащий в сонме миров-вселенных, в клубящемся безграничном небытии Межмирового Пространства.
  Тонкая ниточка слюны надежно удерживала связь с Плевком, нашедшим таки путь до искомой цели и намертво уцепившийся за ее реальность. Хаос, истязавший демона и успокоившийся, когда он прервал всякую связь с остальными плевками и разрушил созданную им паутину поиска, вернулся обратно в Межмировое Пространство. Одногорбый верблюд шатаясь от усталости и невероятной боли убрал оставшуюся верблюжье- демоническую штуковину, кое-как нарастил самый чуток кожи на черепе, чтобы не так страшно выглядеть по прибытию. И по тоненькой ниточке слюны Прыгнул в Лучший из Миров. И был таков.
  
  - Привет,- поздоровался с безмятежно сидящими у костра людьми Искандер, настороженно сжимая в одной руке жезл, а в другой пакетик с крупнозернистой 'песочной бомбочкой', гарантирующей крепкий получасовой сон с не очень приятными сновидениями.
  - И тебе привет,- ответил, ничуть не удивившись неожиданному появлению слабовооруженного мага, тип, похожий на профессионального приключенца.
  На приключенца любящего: биться двумя кривыми мечами с целыми толпами врагов, прыгать по столам издавая пронзительные боевые кличи, бегать по крышам ночного города, и носить прозвище приблизительно звучащее как Двурукий, или Ящерица, а то и Лезвия. Правда выражение лица у наемника совсем не соответствовало общему его виду. Наемник улыбался, и это была улыбка не больного человека любующегося вражескими потрохами, а обычного парня услышавшего как ни странно веселый анекдот в кругу друзей в парке с бутылочкой тыквенного пива в руке и содержимым парочки бутылок в желудке. Только добродушный вид ни в коей мере не умалял его опасности. Аура приключенца так и щетинилась неимоверной крутостью.
  - Привьет,- со странным акцентом отозвался второй.
  Краснокожий носатый толстяк в черной долгополой мантии с капюшоном, весь в разных побрякушках и квадратных очках, как ни странно не украшенных чучелом совы. Это больше всего и удивило Искандера. Он не встречал во всем Безымянном Городе, да и в остальных городах Харассеи, ни одного очкарика, которому бы пришло в голову оторвать сей функхсеинально (клятое вычурное слово) необходимый элемент от зрительного прибора. И Искандер сделал очень логичный вывод: что на носу толстяка красуются вовсе не очки, а какое-то глупое украшение, или же толстяк на самом деле какой-нибудь очень оригинальный демон из чужого мира, в котором не существует крохотных пятачковых сов, из которых собственно и набивают магические чучела умелые харассейские окулисты-артефакторы.
  А далее повторялась ситуация с невинно убиенным, подумаешь стрелу по мерзкому хурмансу пустил, эльфом. Собравшиеся молчали и сверлили, пусть и незлобно, друг друга взглядами. Зельевар некоторое время тщетно обдумывал продолжение разговора. Толстяк в темной мантии громко сопя подкладывал в костер бесформенные горючие штуковины. Как бы Двурукий-Ящерица-Лезвие продолжал беззлобно, но как-то обидно ухмыляться. Искандер молчал, глаза его остекленели, а рот, с капелькой голодной слюны на краю, был приоткрыт, но мозг бешено работал. Он пытался угадать, что это такое жарится у двоих на костре. И это было важнее всего на свете. По крайней мере на этом.
  Намного больше чем белличий окорок, для седла абрашка тоже великовато, может быть хуруний бок, или вырезка из буллвола. Но костей не видать. Сплошной шмат. Да и жира маловато для хуруни. И светловато мясо для буллволштекса. На кусок СеДеБе-Печени (Сердито-Дешево-Бесконечно), растимый и бесплатно раздаваемый доброхотами из благотворительных организаций также не похоже. У 'бродяжьей' печени много положительных качеств, например абсолютная бесплатность для нуждающихся и прилагаемый к ней отличный сметано-луковый соус, но капель жира вытесняемых на горящие штуковины и дивного шашлычного аромата среди них никогда не наблюдалось и наблюдаться не будет. Не стоит поощрять бедность и бродяжничество чересчур вкусной конфеткой. В данном случае печенью. Тогда что же это? Искандер так и не разгадал.
  Но что бы оно ни было, это была еда. Горячая и мясная еда. И пахла она просто великолепно. По крайней мере, для голодного, как ненасытный и крайне неаппетитный демон Хантун, Искандера. Тошнота, обычно подступающая при воспоминании о неожиданной встрече с этим самым канализационным чудовищем в собственном подвале, на этот раз даже не заикнулась. Видать испугалась голода своего хозяина.
  Пауза была прервана самым благожелательным образом. Приключенец дружелюбно махнул рукой, приглашая Искандера за костер. А толстяк острейшим шипастым ножом зловещего вида отрезал от сочащегося всякой вкусностью куска горячего мяса огромную, прямо таки нечеловеческую, порцию и положил ее на красивое блюдо из темной бронзы. Из темной иллюзорной бронзы. Мозг зельевара попытался было обратить внимание своего хозяина к этому замечательному факту, но не смог пробиться сквозь мысли об еде. А если честно, то особо и не старался. Мозгу тоже были нужны питательные вещества, несомненно, во множестве обитавшие в жарком, и он в целом разделял приоритеты молодого зельевара.
  Сердце Искандера тут же оттаяло, как огуречное мороженое в драконьем выхлопе, настороженность испарилась бесследно, и подозрительная парочка стала ближе и роднее единокровных братьев. Искандер сам не понял, как его жезл оказался в пенале, пакетик с песочной бомбочкой в кармашке мантии, а вокруг шеи обвязана салфетка.
  - Это мне?- спросил Искандер с неприлично детской интонацией.
  - Конечно, присаживайся. Отведай жаркого. Чувствуй себя как дома,- ответил приглашением приключенец и повторно махнул рукой в гостеприимном жесте.
  При этом из рукава у него выпал метательный нож и острием воткнулся в черепицу почвы. Но Искандер этого не заметил. Он даже не ответил на приглашение. Он наконец-то увидел нечто отнявшее дар речи и гордость за свой аналитхинченский склад ума. Он, за время похода построивший сложную теорию об истощении маготворных источников старых миров и естественном испарении маны из любого магоносящего тела, увидел волшебство. Не обыкновенное волшебство, Искандер и сам мог хоть сейчас пальнуть чем-нибудь убойным и чарозатратным из жезла или пальца, а жутко неэкономное в этом мире волшебство.
  Толстяк прямо на глазах молодого мага сотворил огромный кубок из магически плетеной темной твердо-иллюзорной бронзы. А потом скривившись от неудовольствия, наверное эстетического ну или чисто физиологического, развеял сотворенный кубок, выплескивая драгоценную ману в абсолютно немагическое пустынное окружение. Даже не пытаясь ее поглотить. И тут же сотворил второй кубок, на этот раз более изящный с ручкой и окончательно убедивший Искандера в ненормальности очкастого толстяка.
  - Но это так неэкономично... -просипел Искандер, скашивая особым образом глаза, чтобы увидеть выплескиваемую толстяком магию. Впрочем, безуспешно. Толстяк не парил.
  - А, насчет этого не беспокойся. У нашего друга много магии и она явно не скоро кончится. Видишь, какой он упитанный, ух, кровь с молоком!- ответил на сип зельевара приключенец, пряча метательный нож в рукав и суя ему в руки тарелку с мясом.
  - Нье юпитанний, а моугючий! И юзасний!- поправил своего компаньона могучий и ужасный толстяк, наполняя только созданный кубок огуречно-молочным кхактейлем. Опять же при помощи магии, сгустив воздух в воду, а затем оборотив ее питьевым заклятьем в фирменный напиток 'Быстро-Скусно-Демон-Еда'-забегаловок.
  - Но любезный ээ... маг...- начал было делиться своей выдуманной теорией с ужасным и могучим толстяком Искандер, принимая кубок и машинально делая глоток живительной огуречно-молочной влаги.
  - Нье маг, я- коулдюн. Моугючий и юзасний коулдюн втоуроу кэтигоурии,- поправил Искандера толстяк и важно надулся, блестя странными лишенными сов очками.
  - Ка-ка...- поперхнулся кхактейлем молодой зельевар и в ужасе отшатнулся от самоназванного 'коулдюна втоуроу кэтигоурии'.
  - Вообще то ко-ко, а не ка-ка, хотя в этом...хм... что-то есть...- издевательски хмыкнул приключенец и как ни в чем ни бывало, а впрочем так оно и было, продолжил отрезать от жаркого тонкие куски мяса и скармливать из своей пазухе.
  - Ка-калдун!- выкрикнул Искандер, приняв боевую стойку зельевара, с магической бомбочкой в одной руке и кубком в другой.
  Хотя вообще-то в другой руке полагалось быть жезлу или готовому к немедленному употреблению, раскрученному файерболу. Но кхактейль был действительно хорош. В меру огуречный, в меру молочный, прохладный, с корицей, хреном, мятой и капелькой дикого меда. Жаль было такой выливать. Тем более колдун был и не такой уж и страшный. Уж не страшнее распотрошенного демона будет. Хотя разрезы у Искандера всегда получались на удивление ровные и красивые.
  В ответ толстяк лениво щелкнул сосискообразными пальцами, унизанными многочисленными затейливыми колечками, и за его спиной на мгновение проявились и пропали темные силуэты. Зловещие силуэты. Убитый накануне демон тем силуэтам даже в подметки не годился. Не говоря уже о том, чтобы, как на днях плевком выразился один поджаренный эльф, полировать блорты пукимонтов чокнутых тетушек этих ужасных силуэтов. Один силуэт- грубый и широкий как пара посудных шкафов, очень грубых посудных шкафов, в пять метров высотой, второй- тощий и неприятно острый, как пучок метательных ножей в полете. Это могли быть только они. Всегда вместе и при одном хозяине. Все-таки у Искандера по дисциплине 'Демонология зарубежных стран', в отличии от смежной 'Артефакторики зарубежных стран', были отличные оценки.
  - Меаркец! Опа! Меаркский колдун!- выкрикнул и показал на толстяка пальцем молодой маг в изобличающем жесте.
  Воспитание, а именно ненависть в отношении меаркцев, впитанная с молоком матери и подзатыльниками дяди, дало о себе знать. Слова Искандера так и сочились нескрываемым презрением и неосознанной жаждой убийства, а жест, несмотря на всю свою простоту, был ужасающе оскорбителен.
  На что опа-меаркский колдун ответил лишь печальным вздохом, он даже вздыхал с акцентом, и принялся отрезать от жаркого еще один ломоть. Но не смотря на то, что толстяк ничего не предпринимал в ответ на грубость харассейского патриота, нечто невидимое и злобное зашевелилось и насторожилось за его широкой и толстой спиной. Демоны явно обиделись за честь своего хозяина, какая бы она у него ни была.
  Искандер не на шутку испугался. Стоит сейчас колдуну-толстяку щелкнуть пальцами и парочка демонов мгновенно превратят его в красиво разлетающиеся по пейзажу ошметки мяса и боли. И никакие прежние заслуги-подвиги не помогут.
  - Да садись ты, наконец. Никто ни с кем не будет драться. По крайней мере, до обеда,- приключенец перестал кормить свою подмышку и, упруго вскочив, таким же упругим шагом подошел к замершему в испуганной боевой стойке Искандеру и, отобрав магическую бомбочку, вручил в освободившуюся руку тарелку с дымящимся мясом.- Садись и ешь!
  Искандер не успел даже удивиться, так быстро все это произошло. Еще несколько секунд Искандер простоял в столово-боевой стойке, с кубком и тарелкой, не осталось даже свободных пальцев, чтобы изобличающее указывать им на носителя грязной зарубежной загнивающей магии. Горячее мясо на тарелке источало ароматный жар, кхактейль в кубке пузырился мятно-огуречной прохладой. Молодой маг молча сел на указанный ранее валун, даже не проверив его на наличие хваталок, и, пристыженный совестью за свою грубость в отношении человека предложившего ему привал, занялся жарким. Жаркое оказалось очень вкусным. И зельевар, не переставая жевать и глотать, задумался над произошедшим и происходящим.
  
  Несколько часов назад очнувшись, и успев в беспамятстве увидеть жуткий кошмар с участием себя, жареного дракона, соленой плетки со вшитыми колючками и интимных хваталок с ядовитыми жвалами и неприличными сяжками, Искандер обнаружил себя полусмертельно раненым и обессиленным. Зато имеющим в карманце тяжелое холодное золотое колечко невидимости. Настоящую прелесть. Перед тем как на радостях тут же надеть кольцо и став невидимым носиться кругами, заливаясь полубезумным счастливым смехом, Искандер рассудительно решил подлечиться и подзаправиться. Потому как работоспособное магическое кольцо это конечно хорошо, но палец, кстати указательный, из которого оно высосало тепло, оказывается отломился и растаяв превратился в отвратительную вонючую мясную кучку. Да и шрамы оставшиеся на лице после взрыва тоже никоим образом не улучшали самочувствия, не говоря уже о луже крови натекшей под головой, и соответственно из нее же и вытекшей. Молодой маг занялся самолечением. Иных целителей в этом унылом мире не наблюдалось.
  Пилюля вселечения, стакан газировки, немного вонючей мази на лицо, глоток сжиженной маны и Искандер был здоров. Разве что его стошнило от отвратительно горькой желчи, внезапно заполонившей желудок и судорожно рванувшей вверх. Что же, это было не самое плохое побочное явление, перенесенное молодым магом. Для человека однажды превращенного неверно смешавшимися в желудке зельями в тощую смуглую лягушку, тошнота даже самой сильной кислотой, была в порядке бытовых вещей. Только палец все же не отрос. Как у той же лягушки. Хм... иногда бывает даже полезно быть мерзким земноводным.
  Сушеный алхимический плод заменителя киртеколских ягод, отвергнутых привередливым к родным деликатесам кошачьим демоном, взбодрил и укрепил усталое размякшее тело. Но взбодренный магически и алхимически Искандер ощущал, что внутри него неумолимо нарастает усталость как телесная, так и духовная. И стоит только магии алхимической ягоды прекратить свое действие как Искандер свалится совершенно опустошенный и тут же заснет. И повезет, если проснется через в-принципе-целых шесть дней. Чтобы быть сожранным проснувшимися наравне с ним чудовищами. Выспавшийся он явно покажется им намного вкуснее, чем не выспавшийся. А если не повезет- то вообще не проснется. Потому как приличные мертвые люди не имеют привычек подниматься, разве что становясь злобной неприличной нежитью.
  Ладно, решил про себя Искандер, с удовлетворением замечая, что шизофренический Искандер-ехидна пропал бесследно, проверяю кольцо и на разведку. И тут же принялся претворять в жизнь решение. Надел кольцо на обрубок, а точнее отморозок, пальца и исчез из виду. И даже аура свернулась в компактный малозаметный клубочек, запрятавшийся в глубины Искандерова разума. Ментальное же Сияние самих мозгов приугасло, став настолько незначительным, что молодой зельевар даже почувствовал себя полнейшим кретином. Абсолютно прозрачный для большинства заинтересованных, и тем более не заинтересованных, взглядов, без крупинки запаха и не издающий ни грана звука Искандер- неимоверный разведчик двинулся в сторону костра.
  
  И вот он сидит возле него, уплетая за обе щеки вкуснейшее горячее мясо, запивая свежайшим кхактейлем. Чисто рефлекторно обидев моугючиго меаркского колдуна и лишившись магической бомбочки, которых и так оставалось меньше чем то количество, с которым уважающий себя и окружающих хоть самую малость приличный зельевар, не то что в иной мир, даже на балкон покурить не выйдет.
  Итак, думал Искандер, я добрался живым до промежуточной цели и скоро наемся досыта, и что же тогда? Что делать? Искандер задумался над исконно-вечным харасским вопросом, заданным еще великим героем Харамонуном, когда тот скинув в кипящее чрево Пика Демонизма собранные по всей Харассее проклятые злобные кольца, кубки, мечи, талисманы, короны, доспехи, и изрубив всех врагов, преследовавших его с целью завладеть проклятой коллекцией и вследствие миром, неудачно присел на валун и оконфузился, испачкав последние чистые портки в радиусе трех тысяч километров.
  Искандер проглотил последний...хм..., утолив голод, зельевар стал смотреть на свою будущую судьбу более оптимистично и потому... крайний кусочек и запил его крайним глотком. Мясо на блюде при содействии вилки с ножом и кхактейль в кубке благополучно переместились и улеглись в желудке приятным бременем. И молодой маг почувствовал глубочайшее умиротворение. Багрово-сиреневый унылый мир расцвел дружелюбно-невидимым розовым и голубым. Даже зловещие прозрачные тени за широкой меаркской спиной колдуна смягчили свои грубые жестокие невидимые контуры. Мир вокруг улыбался зельевару доброй усталой улыбкой. И даже проснувшийся на миг драконообразный монстр, казалось, дружески подмигнул светящимся глазом.
  - Ну, может поговорим, или еще кусочек жаркого хочешь?- с заботливой улыбкой поинтересовался приключенец.
  - Хурм...- запротестовал набитый до отказа желудок молодого мага, в то время как мозг казалось, самостоятельно прокричал через ушные отверстия 'Добавку, пожалуйста!'. К счастью его толком не расслышали.
  - Ну, значит, говорим,- сделал вывод из сведенного судорогой противоречивых желаний разных частей тела зельевара приключенец.
  - Угу.
  - Для начала представлюсь. Меня зовут Гелин из славного рода Тулпардан,- приключенец отвесил зельевару резкий поклон и потерял еще один метательный нож, вывалившийся из воротника.
  - Очень приятно. Фахим из славного рода Рахан,- вежливо поклонился в ответ приключенцу Искандер.
  - А это наш любезный гость из вражеского запада, моугючий и юзасний колдун-теневик второй категории Харра-Карф Вурдасын,- кивнул в сторону меаркского толстяка приключенец.
  - Очень приятно. Фахим из могучего и ужасного рода Рахан,- опять же вежливо, но непримиримо поклонился Искандер.
  - Хымь...- только и ответил толстяк на приветствие молодого мага. Опять же с акцентом.
  Видимо он знал обычаи народов населяющих широкие просторы Харассеи, в частности сулнитарские. Хорошо хоть не стал проделывать гадости с бородой и маслом. За это Искандер был колдуну искренне благодарен.
  - Ну, вот мы и познакомились,- подвел итог приключенец.
  - Угу.
  - Хымь...
  - Мда.
  - ...
  - ...
  - Эх, а я так надеялся что встречу в этой клятой пустыне хоть что-нибудь более разговаривающее, чем эти клятые камни и клятый ка-калдун. Еще одного молчуна я не вынесу. Арр!
  - Я любить говарьинг. Но я йем.
  - Я тоже. Просто я слишком рад.
  - Отлично. Тогда поступаем следующим образом. Ка-калдун доедает, Фахим портишь себе настроение, и мы начинаем говорить. Ладно?
  - Эсти.
  - Ладно.
  - Ну и ладненько.
  Толстяк, колдун и по совместительству меаркский гражданин Харра-Карф, принялся торопливо доедать свою порцию жаркого, а Искандер попытался испортить себе радужно-прекрасное расположение духа. Сразу опечалиться собственными и общемировыми проблемами не получилось, уж слишком сиренево-розовым был окружающим мир, и потому молодой маг подключил к делу свой легендарный, в семейных кругах, аналитхинченский склад ума. И у него получилось. Так что к моменту, когда толстяк закончил с едой и аккуратно вытирал толстые сальные губы черной салфеткой, испускающей тяжелый аромат дурманных меаркских цветов, Искандер был в мерзопакостном настроении. Даже съеденное жаркое вспомнилось как нечто жесткое, подгорелое, и неуютно заворочалось в желудке.
  - Ну, теперь то продолжим разговор?
  - Эсти.
  - Угу.
  - Отлично, договорились. И пусть каждый из нас расскажет свою историю, и потом совместно решим, как нам всем быть дальше. Разойтись, объединиться или поубивать друг друга. Хорошо?- приключенец дружелюбно подмигнул на миг опешившему от такого предложения зельевару.
  - Угу...-только и смог выговорить Искандер.
  В веселых и добрых глазах Гелина на миг показался и тут же спрятался бесконечно мерзлый лед хладнокровия. Стало как-то жутко, почти как от просыпающихся драконьих чудовищ. И даже когда приключенец вернул ему бомбочку, жуть не исчезла, а только обострилась. Но не очень, разливающаяся по жилам слабость была сильнее.
  - Вообще-то первым свою историю полагается рассказывать гостю, но мы все гости в этом пустынном мире. И поэтому начну я. В смысле мы. У нас с Харра-Карфом одна история.
  - Угу.
  - Ну, слушай...
  Приключенец увлеченно размахивая руками, притопывая и даже чуток подпрыгивая начал свое нервное и неровное в сюжетном плане повествование. Толстяк в нужные моменты вставлял в рассказ хмыканья и какие-то непонятные и глупые меаркские жесты. Но Искандер, поначалу проявивший невероятный интерес, пусть хоть из-за жути, скоро начал его терять. И по истечении пары минут потерял совсем. Еще немного по инерции покивав и поддакивав, молодой маг почуял как члены тела наливаются тяжестью свинца. Да не обычного, а как минимум магоинертного. Потому как даже 'ужасающий свежий ветерок', любезно вызванный из бездонных глубин демонического измерения очкастым колдуном Харра-Карфом, не помог взбодриться. Скорость обычно стремительнейших и вертких зельеварских мыслей упала до поистине запредельно-малых величин, что Искандер вновь, уже второй раз за час, почувствовал себя полнейшим кретином. Голова же, и сама по себе немаленькая и вовсе нелегкая, тяжелела в клятову дюжину крат стремительнее всего остального. И перед тем как с громким, почти металлическим стуком усталые веки опустились на обессмысленные полуспящие глаза, Искандер успел увидеть, как черепичная пыльная земля радушно вздыбилась и устремилась к нему. Хлоп! Боли зельевар не почувствовал.
  Приключенец тихо-тихо окликнул упавшего зельевара, но тот не отозвался. Потому как Искандер крепко спал, впервые за время пребывания в этом унылом мире, и видел прекрасный сон. Поистине славное видение и занятие.
  
  Сон Искандера:
  Ярко светило молодое полное сил и плазменных амбиций солнце Лучшего из Миров. Воздух был юн, почти свеж и насыщен отработанной праной, пользованной маной воздуха, и еще какой-то гадостью, какую мог издавать только город. Город, населенный множеством людей, нелюдей, демонов, богов, нечисти, нежити и всех прочих, еще более экзотических существ. Безымянный Город, постоянное место обиталище более тридцати тысяч только зарегистрированных в Гильдии магов всевозможных направлений и убеждений. Ставший для молодого зельевара роднее огуречно-изобильного Сулнитанпура, в котором он родился и провел детские годы, вплоть до поступления на поруки к дядюшке Харуму.
  Искандер невесомой походкой шел по проспекту Великого Меререленина. Проспект искрил и светился жизнью и магией. Вокруг ходили, бегали, прыгали, ползали, перемещались люди, нелюди и целые толпы стремящихся куда-то попасть или же наоборот не попасть созданий. Зазывно моргали, сияли и издавали привлекательные звуки вывески магазинов, забегаловок, иллюзион-театров и контор оказания магических услуг. Носились по воздуху яростно верещащие мелкие разноцветные бесы, в основном рекламные, но иногда и курьерские. Размахивая тяжеленными каменными крыльями, проплывали над проспектом уродливые горгульи с объемистыми почтовыми сумками. Спешили по своим и чужим делам люди с кислыми озабоченными лицами и с толстенными картонными папками подмышками. Беспрерывно извиняясь, медленно продвигались в толчее неуклюжие, невероятно вежливые и настолько же смертоносные бронированные демоны-охранники. Вертя головами и непрерывно щелкая зарубежными и демоническими аналогами местных иллюзион-запоминалок, передвигались мелкими группами от одной достопримечательности к другой ввиззитиоры из иных стран и миров с явными туристическими намерениями. Праздно шатались всяческие зеваки и лоботрясы, коих хватало и в полностью магонаселенных городах. Зорко бдели за правопорядком пузатые маги-стражники и их подручные големы из слегка окислившейся зеленоватой меди. Какой-то неудачник, то ли приезжий, то ли просто сумасшедший, попытавшийся промчаться по проспекту с ветерком на самоходной карете, печально смотрел, как его транспорт споро рассыпается в прах, под действием древних чар самого Меререленина, завещавшего и зачаровавшего, чтобы по его проспекту передвигались только своим ходом. Стоял типично городской гул, когда трещат уличные чары, звучит из окон забегаловок громкая музыка и полупьяный смех, кто-то постоянно что-то роняет с немалым дребезгом, шуршит чешуя и бронированный хитин демонов. Гомон сотен разговоров на сотнях языков, удивленные охи деревенщин от окружающих их чудес, радостные и не очень вскрики детей самого различного возраста и размеров.
  И сам Искандер в окружении всего этого. Сердце защемило от смешавшихся в розовато-голубоватый чувственный студень тоски и радости. Молодой маг ужасно соскучился по дому, по друзьям, по родным. И как по заказу из пестрой толпы вышли и предстали перед ним соответственно его дом, друзья и родные.
  Башня мага конечно же не умела никоим образом перемещаться, разве что как-нибудь провалиться в обширнейшую канализационную систему города, но это был сон и потому Искандер вовсе не удивился, даже обрадовался. Друзья слегка бледные из-за глубин памяти, откуда с трудом выбрались их образы. Вечно растерянная, единственная бледная от природы, а не от забывчивости, Шатана, исчезнувший при невыясненных обстоятельствах, но предположительно живой Пелдин, ныне явно покойный, но не упокоенный Тускан, братья Тарханы из далекого-далекого розоватого сулнитаро-огуречного детства. А также его демоны-прислужники, уже давно из прислужников переросшие в друзей: Бетиарханздуг Харталихан Фатеркатен-Барсинкан отзывающийся на коротенькое Бетхад, безымянный и невозмутимый невероятной крутизны трехгорбый верблюд, и даже неразлучная в детстве загадочная зверушка Тукки-Тукка, принесенная из какого-то запредельного мира тогда еще добрейшим и малознакомым дядюшкой Харумом. И целое море смуглых горбоносых лиц. Родные в невероятном количестве, ибо все-таки род Рахан был одним из самых обширнейших и могущественнейших во всем Сулнитаре. Родители, несколько дедушек, еще больше бабушек, уйма братьев и сестер, еще большее количество всяческих двоюродных и троюродных родичей и конечно же незабвенный и ужасающий дядя Харум.
  Искандер сдавленно проскрипел что-то невнятное, но очень сентиментальное. 'Ась?'-громко переспросила Шатана и зачем-то вырастила на голове длиннющие хитиновые усища. Молодой маг и глазом не моргнул, Шатана бывало и не такое вытворяла во времена студенчества. 'Как же я по вам соскучился...'-повторил более внятно и с меньшим скрипом зельевар и улыбнулся. В ответ весь род Раханов как один внезапно подпрыгнул, да так что дрогнула земля, и защелкал хищными сяжками. 'Какого...'- ошеломленно произнес Искандер. И тут все, включая башню и даже неведомую, но абсолютно безвреднейшую зверушку Тукки-Тукку, обзаведшись острыми интимными хваталками устремились к нему. И в миг разорвали на мелкие-мелкие кусочки. Искандер даже не успел почувствовать боли.
  А взял и просто проснулся.
  
  Бетхад отгрыз от корнеплода еще кусочек и тщательно вылизал выступивший сок. Да уж, и сколько же мне так бежать, думал Бетхад и не находил ответа. Хозяин все так же как и пару часов назад чувствовался где-то вдалеке. И даже чуточки не приблизился. Это беспокоило демона. Казалось, будто Хозяин с невозможной для него прытью несется прочь от своего верного демона-работника. Что было весьма подозрительно. Ведь Искандер ни за что не стал бы тратить какое-нибудь особое беговое или полетное зелье без особых на то беговых или полетных причин. Это могло означать все что угодно, но демон волновался. Тем более он совсем недавно, всего лишь час назад в отличии от того же Искандера, столкнулся с явлением моргающих скалообразных чудовищ.
  Огромный гладкий валун, припорошенный пылью и обложенный мельчайшими кусочками черепиц, и казавшийся до этого самого мига мертвее мертвого, с костяным скрежетом открыв на миг свои ярко светящиеся глаза, многозначительно уставился на кошачьего демона и как следует разглядев, благо Бетхад ошарашенный открытием на мгновение впал в ступор, закрыл их снова и вновь стал мертвым валуном. Даже пыль на месте распахнувшихся век не облетела. Бетхад опомнившись и радостно завопив, а вдруг монстр драться полезет, начал крыть несчастный валун самой отборнейшей вирсекарской бранью. Благо Хар-ы за многие тысячи лет безответных унижений со стороны своих более смертоносных сородичей весьма преуспели в этом сложном отвратительно-прекрасном искусстве. И пусть в большинстве выражений монструозному валуну предлагалось остричь усы, вымазаться собственной мочой. А вместо ягод и грибов питаться исключительно ядовитыми, даже для самых могущественных демонов, и оскорбительно противными выделениями Турах-птицы. Но и оставшейся части слов запросто хватило бы на то, чтобы очнувшись из тысячелетнего сна-смерти немедленно предать непонятно, но все равно мерзко, ругающегося рогастого кота продолжительной и честно заслуженной мучительной смерти.
  Но валун больше не просыпался. Бетхад даже усомнился, а не привиделось ли ему это. А вдруг яд травинки-пера не переварился как следует, и до сих пор делает свое черное дело, вызывая жуткие видения. Но все чувства, обостренные желанием подраться, говорили обратное. Валун на самом деле зловеще мигнул ему. И Бетхад в который раз за короткое время призадумался, хотя и не сильно уважал это нудное занятие. И потратив на это несколько секунд, не смог выдумать ничего оригинальнее, чем подкрасться к окаменевшему чудовищу и попытаться чего-нибудь у несчастного сковырнуть.
  Когти Бетхада скрежетнули по круглому каменному боку, выбросив сноп ярких жгучих искр и оставив на шероховатой поверхности ровные едва заметные шрамы. Кошачий демон бросился было прочь, но никто даже не вздумал гнаться за ним. Валун отреагировал на удар с поистине каменным безразличием. Разве что искр оказалось многовато. Да и обычно обычные твердые породы под когтями демона крошились без особых эффектов и с более крупными последствиями, нежели просто яркие искры.
  'Просто прочный камень!'- сделал печальный 'подраться-не-удалось' вывод Бетхад и напоследок гневно сплюнув, благо о воде и как следствие этого- плевках можно было более не беспокоиться, подобрал с черепиц корнеплод. Заботливо стряхнул прилипшую к сочным бокам каменную крошку и стер пыль, насколько это позволяли мягкие демонически-кошачьи лапы. Не удержавшись, откусил кусочек, тщательно пережевав, проглотил, слизал сок и устроил лакомство на спине, вонзив в затвердевшие шерстинки спины. Поднял и распушил хвост, зазвеневший сталью тысяч иголок, придержать корешок.
  И тут за спиной, а точнее распушенным хвостом, скрипнула кость. Огромная кость. Старческий сустав размером с порядочный пятиэтажный дом. По крайней мере, так показалось Бетхаду, существу совершенно чуждому такому понятию как аллегория. Могучая костяная броня перетирала мельчайшие осколки черепицы и пылинки за многие века набившиеся в тончайшие пазы хитиновых пластин. Стонали одеревеневшие, если не окаменевшие, но все еще беспредельно сильные мышцы. Шуршала бурной горной речкой мелкая, относительно самого чудовища, чешуя. С хрустом распахнулась пасть, выдохнув клуб прелого воздуха столетней давности. Заскрежетали трущиеся друг о друга огромные многочисленные острейшие клыки. И все это Бетхад просто услышал. И услышанное было страсть как страшно. Даже когда его издевательски убивал собственный брат, а это обязательно бы произошло, не соверши Искандер в тот роковой момент неправильный ритуал Призыва, и то было не так ужасно.
  Кошачий демон на миг представил как все эти ужасающие когти, клыки, шипы разрывают его на мелкие кусочки. Видение было ярким и коротким. И Бетхаду тут же полегчало. Вновь взбурлила в жилах горячая демоническая кровь и заплескалась жидкая ярость. Со слитным 'звянком' всех шерстинок ожесточившейся шкуры, с гудением смертельно завибрировавших усов, с изрыгающими невидимую убийственную мысль, способную лишить жизни на расстоянии десять метров целых пять мышей, рогами, Бетиарханздуг Харталихан Фатеркатен-Барсинкан, неполитический беженец из Вирсекарса и толстый рогатый шестилапый кот резко обернулся и приготовился к драке. Растерзанные в клочья стальными булавками мгновенно преобразившейся в доспех вздрогнувшей шкуры, лохмотья корнеплод с чавканьем брякнулись на жадные сухие черепицы и стали истекать соком. 'Жаль, добро пропадает...'- мельком подумал Бетхад и, отбросив в сторону все лишние мысли и вздыбив иголки на загривке, свирепо зашипел на проснувшегося дракона.
  
  Веселое яркое солнышко, шуршащая на ветру шелковистая зеленеющая травка, голубое-преголубое небо, густые хлопья белейших облаков, степенно качающиеся деревья всевозможно-невероятных пород, каменные столбы неработающих светильников. Окислившийся от скуки бронзовый голем -стражник с зеленоватой печально-окислившейся рожей, охраняемая им пара целиком вырезанных из целебного лукроморского дуба скамеек и морально устаревшая корзина для мусора с прожорливым, но также морально-устаревшим бесом внутри. В кустах с неприятным визгом и почти безумным хохотом носились слабоморальные мелкие божки. Пели-свистели-жужжали и скрипели свои незамысловатые песенки разного рода птички-невелички, лягушки-попрыгушки, жабы- заколдованные нерадивые студенты, жучки- паучки и загадочные яйцеобразные объекты, сулящие нашедшим незабываемые приключения и множество бедствий. Троица бездельников в кустах, подальше от гневно-печального бронзового взора стражника, распивала высокоградусное импортное еловое пиво в прикуску с местным мятным огурцом и сушеной пучеглазой воблей. Чья-то совершенно чокнутая, что совершенно неудивительно, тетушка совершала послеобеденный променад с целой стаей пушистеньких, симпатичненьких и взрывоопасных пукимонтов на многожильном изолированном поводке. Где-то вдалеке за чертой парка в очередной раз разносило в клочья очередную башню очередного особо неудачливого мага, и из языков пламени и клубов дыма с безумным хохотом вырывался в небо очередной демонический силуэт. Потом как всегда раздавался жуткий грохот, слышалось не менее жуткое ругательство, доносился смущенный и совсем уже не безумный смешок, потом кто-то с грохотом падал, роняя что-то стеклянное, и силуэт, печально пискнув, пропадал. Все как всегда. Самый что ни на есть обычный будний день в городском парке Сар-Сар.
  И тут прямо посреди этой будничности вздулся невидимый пузырь полный ирреальной синевы. Наполненный пространственными соками иного мира и ошметками черной жижи пузырь вскоре вырос до двухметрового диаметра. А затем бесшумно и невидимо лопнул, явив Лучшему из Миров демонического верблюда. Потому как никем иным, кроме как демоном, верблюд не мог быть при всем желании. Одногорбый, со свисающими лохмотьями порванной шкуры на спине, весь в черной крови, опаленный, с какой-то непонятной штуковиной чуток торчащей из бока, с оголенным ухмыляющимся черепом вместо головы, ни одно нормальное животное не смогло бы выдержать подобных ран и при этом так высокомерно и самую-самую малость заинтересованно осматривать окружающее.
  Скрежеща несмазанными суставами к оглядывающемуся верблюду подобрался голем-стражник и требовательно произнес скучным несмазанным голосом 'Ваша ввизза, пожалуйста?'. А чтобы устранить всякие непонятности, вдобавок к просьбе с тихим, опять же, скрипом грудь голема распахнулась, представив взору пустых глазниц израненного верблюда огромнейший боевой кристалл, в мутной глубине которого настороженно шевелилось какое-то особо злое по отношению к демонам заклятье.
  'Ввизза, скрип-скрип?'- повторно попросил голем. Бездельники даже соизволили на миг выглянуть из кустов, но нашли еловое пиво куда как более занятным чем какой-то изуродованный демон. Чокнутая тетушка с весело, но опасно потрескивающими пукимонтами на поводке, надменно оглядев окровавленного верблюда, но, встретившись с невозмутимым ответным взглядом отсутствующих верблюжьих глаз, еле заметно кивнула. Это было приветствие одного мастера другому. И верблюд, и тетушка были изрядными снобами, и потратили на огранку собственного снобизма и презрения немало десятилетий.
  Тем временем голем-стражник начал терять свой механический аналог человеческого терпение. Крохотный заводной механизм с аналогичной надписью на порыжевшей металлической табличке звякнул колокольчиком, и стражник тусклым, смертельно усталым голосом выдал гневную реплику 'Сколько мне еще ждать?'. И выдвинул из груди замерцавший изготовившимся к пуску заклятьем кристалл в боевое положение.
  В ответ на эти угрожающие действия, верблюд глубоко вдохнул насыщенный магией и другими городскими гадостями юный воздух Лучшего из Миров, кое-как нарастил на закопченном черепе губы, сформировал в сожженном рту новый язык, сделал слитное, удивительно неприятное движение вновь созданными органами и плюнул. Плевок оказался совсем слабеньким. Обычно хорошим зарядом слюны верблюд в прежние времена, ровно час тому назад, мог расколоть стальную болванку или пробить метровой толщины кирпичную стену. Или же разнести несчастного голема на мелкие кусочки, если он оказывался глиняным, ну или сделать в нем огромную некрасивую дыру, в случае с бронзовой или иной-какой металлической разновидностью.
  Нынешний же плевок был просто ужасен. Голема-стражника от него не разнесло на куски, и даже не проделало в нем дырок, ни больших, ни малых. Он не отлетел, теряя на лету заклепки и пластинки, и даже не отшатнулся. А взял и просто отошел, задвинув и прикрыв потухший кристалл. Голем был старый, умудренный жизненным опытом стражник и совсем не обижался, когда в него плевались. Также бесстрастно он относился к рыганию, оскорбительному реву, обливанию пакостью из пахучих желез, смертоносным лучам из глазообразных отростков, и прочей гадости, если это являлось способ предоставления ввиззы для досмотра. Верблюд плевком менее всего хотел оскорбить стражника. А хотя может и хотел, но голем его неправильно понял. А тот в свою очередь может и понял, но не придал значения. Но магический ключ, не препятствующий проникновению в Лучший из Миров, был зачарован в каждом его плевке, сделанном в этом мире. И потому стражник получил свою ввиззу, а верблюд выплюнул свой плевок. И все обошлось.
  И потому спешным шагом, уже никем более не задерживаемый, несмотря на ужасно подозрительный и просто ужасный вид, верблюд на ходу невозмутимо наращивающий второй и третий горбы, устремился на поиски своего магического Маяка. Некого Верблюжьего Проводящего носящего имя Искандер.
  
  Искандеру определенно повезло со спутниками. Или это парочке повезло с Искандером. Короче везение на везении везением погоняет. Если бы не унылая черепичная пустыня и множество спящих свернувшихся клубочком драконообразных монстров вокруг, то было бы вообще полное счастье. К тому же колдун-теневик, проявив некоторое гастрономическое сочувствие, взял на временное хранение мешок с добытыми в жестоких битвах лакомыми частями эльфийского и демонического мяса, костей и потрохов. И слава за это Небезумным Богам, потому как ингредиент ингредиентом, а мясо начинало уже слегка пованивать, да и тяжелое было весьма. А так, и нести не надо, да и не испортится. Потому как колдун-теневик как и всякий меаркский обжора шагу не мог ступить без своего многомерного вывернутого 'тудыть-сюдыть' безразмерного консервационного кармана. В который без особых усилий можно было запихать жареного целиком китсалонта и носить его там хоть год, а потом сильно проголодавшись, вытащить еще теплого, пахнущего аппетитным дымком и съесть.
  Профессиональный приключенец Гелин и колдун второй категории Харра-Карф оказались ребятами веселыми и интересными. И что самое главное, самыми что ни на есть настоящими земляками. И пусть с колдуном Искандера роднил только Лучший из Миров, то приключенец был настоящим харассом и даже одно время проживал в Безымянном Городе, практически по соседству с башней Искандера. Правда, тогда еще у Искандера не было собственной башни. У него тогда даже собственных носков не было. Но дело не в носках. Встреченные в чужой пустыне люди оказались земляками. А истории их приключений были настолько невероятными, что Искандер даже заподозрил Гелина в бессовестном вранье. И даже было прищурился особым образом, чтобы по своеобразному всплеску и переливу ауры определить врет приключенец или же нет. Но не решился, потому как не любо- не слушай. Да и вряд ли бы смог углядеть в неистово бушующей щетинистой приключенческой ауре хоть что-нибудь осмысленное, кроме беспредельной крутизны ее обладателя. Кроме того, Гелин находился в беспрестанном движении. Каждый его рассказ дополнялся чем-то похожим на деревенский танец. Энергичным, наполненным глубокого смысла, простым и яростным как прогорклое реповое пиво. Каждая драка, имеющая место быть в повествовании, тут же наглядно показывалась со всеми подробностями. Вроде, 'из такой вот раны как хлынет такая вот струя крови, цельное ведро!'.
  Колдун же прилежно молчал, лишь время от времени покрякивал и поддакивал, творил из воздуха легкие закуски-напитки и иногда даже делился ими. Но в основном ему приходилось уплетать все в одиночку. Ни приключенец, ни Искандер не обладали особой телесной статью, ни тем более аппетитом, к этой стати обычно прилагающимся. Вот и приходилось Харра-Карфу Вурдасыну съедать все, что он сотворил. Ведь не пропадать же добру, пусть оно и являлось продуктом злой демонической западной магии. Однако, тяжело быть меаркским колдуном.
  Искандер таки рассказал спутникам про свои злоключения, начиная с короткой жестокой истории про несчастных драконовых вампиров и заканчивая встречей с ними у костра. Гелин, оказавшийся выходцем одной из многочисленных юго-западных провинций Харассеи, по юго-западному бурно реагировал на рассказ. Всячески махал руками, подпрыгивал, строил гримасы и невпопад вскрикивал. Колдун же не забывал жевать, глотать, запивать проглоченное и доброжелательно хмыкать.
  Искандер был почти счастлив. Встретить в опа-той пустыне почти нормальных людей, а не кровожадных гнумановидных существ с иных пластов реальности вкупе с абсолютно бесчеловечными, то бишь эльфийскими, эльфами и пукающими драконами. Даже зловещие невидимые темные тени двух ужасающих меарских демонов за широкой колдовской спиной казались не такими уж и зловещими и ужасными, а почти дружелюбными.
  И самое главная прелесть встречи заключалась в том, что парочка 'приключенец-колдун' не имели к злоключениям несчастного молодого зельевара ни малейшего отношения. Никаких тебе хитрых интриг общемирового масштаба с целью изменения самих законов мироздания или чего-нибудь поплоше. Навроде мирового господства. Никакого неблагородного и тем более благородного соперничества в достижении непонятных и жутко секретных целей. Гелин и Вурдасын бродили тут совершенно по своим собственным и ничейным больше делам. То бишь искали третьего. Желательно демона. И хорошо бы злобного и могучего. Чтобы не жалко было убивать. Короче, дело обстояло следующим образом.
  Давным-давно, чуть ли не три недели назад, во время очередной драки с одним не в меру прытким и хитрым демоном Гелин, опытный приключенец и бывалый охотник на демонов-преступников, имел неосторожность оказаться слишком близко к поверженному противнику в момент его демонического самоубийства. Также там присутствовал тогда еще совершенно незнакомый приключенцу колдун-теневик, в виде завороженного страховочной печатью демона-преступника бесполезного тела. Демон-преступник, наемный убийца из иного мира в свою очередь охотившийся на тучного меаркца, оказался убит. И энергия, вырвавшаяся с его смертью, активировала магическую печать-страховку. Тело демона было благополучно перенесено в родной мир для последующего церемониального захоронения. И по странному стечению обстоятельств, убивший его приключенец тоже. И даже зачарованный колдун-теневик. Все трое, а если считать и личных демонов Вурдасына- то все семеро, переместились.
  Ко всеобщему счастью перенос произошел прямо в родовую гробницу убиенного демона, а не в общественную демоническую столовую. В гробнице тоже было полно демонов, только в отличии от столовой, все они были мертвыми и потому не имели аппетита вовсе. Там напарники по несчастью, а именно нахождению в темном мире, где любой встречный человек для коренных обитателей, прежде всего жертва для издевательств и сытный обед, чем одухотворенная личность и интересный собеседник, призадумались и решили для себя, что им надо как можно скорее убираться домой. К сожалению ни Гелин, ни Вурдасын, ранее никогда не увлекались путешествиями между мирами. Колдун-теневик такой дисциплины в своем колдовском Колледже не проходил и не знал даже теории межмировых сообщений, а Гелин, человек совершенно чуждый к магическому творчеству, пусть и пользующийся ее обильными плодами, тем более.
  Но колдун через некоторое время смог по памяти восстановить корявое подобие страховочной печати, а приключенец выбравшись наружу застать врасплох, оглоушить и занести внутрь для опытов какого-то случайно прохожего демона. После непродолжительного, но весьма сурового убеждения демон согласился помочь парочке вернуться домой, то бишь выплеснуть свою энергию на печать. В результате нескольких неудачных попыток и парочки, отрубленных за ненадобностью, демонических членов межмировой переход все-таки состоялся. Только вместо родимого Лучшего из Миров они явились в какой-то иной совершенно захудалый промерзший насквозь мирок. Несчастный демон поделившийся, пусть и не по своей воле, своей жизненной демонической энергией благополучно остался дома или же так же благополучно растворился в межмировой Пустоте. Ну и кля... то есть опа с ним.
  Провозившись в захудалом мирке почти полторы недели, Гелину с Вурдасыном удалось совершенно случайно отыскать впавшего в спячку монстра средних размеров. Монстр, будучи просто яростным спросонья зверем, на уговоры поделиться энергией не поддался, за что и был с некоторыми усилиями и поэтому особенно безжалостно разорван на куски ручными демонами колдуна-теневика. Меаркским боевым демонам было чуждо такое понятие как жалость. Да и приключенец с колдуном не сильно опечалились бесславной погибели монстра. Куча самых разнообразных черепов, включая человеческие и возможно даже детские, найденные в берлоге, совершенно не способствовали проявлению жалостных чувств. Вывалившейся вместе с потрохами жизненной энергии заспанного зверя хватило на то чтобы совершить еще один предположительный Прыжок домой. Колдун задействовал печать. Парочка переместилась в следующий мир.
  И следующим миром оказалась эта бесконечная пыльно-черепичная пустыня населенная свернувшимися в клубки спящими смертным сном драконообразными чудовищами. Попытка использовать спящего монстра оказалась провальной. Монстр никак не отреагировал ни на вопросы, ни на вежливые уговоры, ни на последовавшее за ними потрошение. Даже привычные к массовым убийствам беззащитных существ меаркские демоны немного смутились. Монстр, разорванный на куски, не выпустил наружу ни капельки жизненной силы. Он даже не застонал. Просто молча превратился в кучу костей, чешуи различного калибра, разноцветных кишок и мяса. Предприимчивый меаркец на всякий случай им запасся. И последующие полторы недели стряпал самыми различными способами. Благо в Меарке любили и умели готовить нездоровую, но вкусную пищу.
  'Оказывается, я только что отведал славной драконятины... то есть мясца драконообразной твари'- подумал Искандер и в который раз горько пожалел об оставшейся в родном мире родной лаборатории. Уж там бы он как следует занялся бы жарким, подвергнув питательно-замечательную пищу самому тщательнейшему алхимическому анализу. Уж он бы там выяснил, что же все-таки это такое, просто мясо жуткого чудовища, или же все-таки настоящего, но захудалого дракона. И в каком зелье его можно применить. Сладко заныло утомленное тоской по родине сердце.
  А приключенец с колдуном практически потеряли надежду, как-нибудь выбраться из этого мира, когда востроглазый демон-апапапач ради разминки взявшийся за преодоление местного звукового барьера и предела высоты заметил далеко на горизонте столб магического пламени. А так как идти куда-либо было совершенно без разницы, то Гелин с Вурдасыном недолго раздумывая, направились к магическому маяку. И встретили по пути Искандера.
  И пусть Искандер и не оказался демоном, но все равно было приятно. Встретить мага, да еще земляка, что может быть лучше для потерявших всякую надежду пусть и необычных, но все-таки людей. Да к тому же Искандер тоже искал способ выбраться из этого унылого мира, да не куда-нибудь, а именно в родной Лучший из Миров. И желательно неподалеку от Безымянного Города.
  В свою очередь особенно сильно Гелина с Вурдасыном заинтриговал рассказ о том, как Искандер крепким ругательством впустил в унылый мир демона. И судя по рассказу, да и по некоторым органам, весьма крутого нрава и способностей. Как раз такой, что подошел бы для перемещения с помощью страховочной печати в какой-нибудь иной мир. Тем более за полторы недели ничегонеделания колдун подправил чары и сделал кое-какие изменения, предположительно в лучшую сторону. И вероятность оказаться дома немного выросла. Хотя вероятность быть выброшенным в проклятую Мараху выросла соответственно. Но как говорится, кто не рискует- того и демоны жуют через силу, безо всякого аппетита. И пусть особого желания становиться демонической закуской никто не имел, попробовать стоило хотя бы ради науки.
  Но несмотря на всю браваду и возросшие вероятности, все же было решено придержать призывную ругательную способность молодого зельевара на самый крайний случай. Три головы лучше двух. Особенно если одна из двух принадлежит приключенцу, который в магии разбирается так же скверно, как и во всем что не относится в боям на мечах и прочих острых железяках. А вторая- колдуну-теневику, одержимому сразу четырьмя демонами одновременно и постоянно, из которых только двое- внутренние, а остальные очень даже наружные. И Искандер со своим аналитхинченским складом ума пришелся очень кстати.
  О коем кстати молодой зельевар ни словечком не обмолвился. Природная скромность, усиленная суровым внушением дяди Харума, не дала ему даже немного похвастаться перед новыми знакомыми. Хотя хвастаться было чем. Убийство эльфа, а потом и демона исключительно подручными средствами, создание работающего артефакта из дешевой тайкитской подделки и много чего еще. В том числе нормальный, лишь самый чуток свихнувшийся разум. Но нет, жгучие розги дяди Харума навсегда и крепко вбили в огромную голову Искандера простую истину 'Не хвастай!'.
  И потому Гелин с Вурдасыном с радостью присоединились к загадочному квесту Искандера. Загадочному, но достаточно ясному в одном, самом ценном. В том что Искандер, выполнив его, обязательно вернется домой. И наверное сможет прихватить и своих совершенных случайных попутчиков. А если и не сможет, то хотя бы выругается на славу, чтобы демон выпал пожирнее да позлее. С какой стороны не посмотришь- все хорошо.
  И вот уже не одинокий как всего несколько часов назад Искандер в веселой компании профессионального приключенца с дипломом и меарского колдуна-теневика второй категории бодро шел по направлению к столбу магического пламени и унылый мир уже не казался ему таким уж и унылым.
  
  Бетхад брел по пустыне в совершенно невменяемом состоянии. Глаза обычно, даже в самом расслабленном состоянии, горящие демоническим пламенем кошачьей ярости, потухли. Поникшие усы печально волочились по пыльным черепицам. Уродливая рогастая голова безвольно висела на короткой шее. Демон был в печали. И все потому что ему удалось выжить в битве огромным грозным чудовищем. Дракон казался самым сильнейшим противником из всех кого Бетхад встречал в своей непродолжительной жизни. Такой страшный, весь бронированный, с хищной острой мордой, с когтями, клыками, шипами, с острыми гранями чешуи, с могучим хвостом-пилой. Выглядел дракон впечатляюще.
  Бетхад тогда от предчувствия своей величайшей и по совместительству последней, потому как выжить в ней было просто невозможно, битвы впал в самый настоящий экстаз. В боевой экстаз кошачьих демонов из мира Вирсекарс. То бишь вошел в состояние Тиргтуборкнезкха. 'Ближний Воин Тирга'-являлся не просто кровожадным безумием рогатых кошек, но изменением самой сути существа. Вся жизненная сила, вся демоническая энергия, вся ярость, все впрыскивались в единый взрывной порыв. Особо могучие Кис-ы могли находиться в Тиргтуборкнезкхе без особого ущерба для себя почти клятову дюжину минут. А для несчастных и слабосильных Хар-ов даже две минуты были губительными. В особенности для Бетиарханздуга, с его позорным белым, то бишь слабым, пятном на пузе. Благо для Бетхада бой не продлился и десяти секунд. К величайшему сожалению кошачьего демона дракон оказался устрашающим противником лишь с виду. А на деле был не опаснее мешка с репой. И такой же воинственный.
  Бетхад подгоняемый взбурлившей в крови кошачьей яростью, ощерив клыки и выставив когтистые лапы, выстрелил собой в дракона. С безнадежным намерением успеть до своей скорой, практически мгновенной, кончины отколупать хотя бы одну чешуинку, или нанести крохотный ничтожный шрамик. И совершенно неожиданно пробил насквозь в полумертвом драконообразном бедолаге огромную неровную дыру в форме летящего шестилапого толстого кота. Что было не очень эстетично, зато очень смертельно.
  Дракон от этого тут же скончался и обвалился на землю огромной грудой не очень свежего мяса и ветхой брони. Размером с хороший просторный дом, чудовище не просто упало, а именно обвалилось. Как тот же самый хороший просторный, но слишком древний и насквозь прогнивший, испещренный мышиными ходами от фундамента до самой крыши дом. А Бетхад испытал одно из самых сильных разочарований в своей жизни.
  Славную битву слабый, но тем не менее неистовый в драке, демон любил больше битвы. И потому такой позорной победе огорчился больше собственной смерти. Никогда еще у Бетхада такого не случалось. Обычно его противники жестоко сопротивлялись, или наоборот, Бетхад неохотно отступал под их бешеным натиском. Но просто встать в невероятно красивую грозную позу и после этого взять и подло сдохнуть...
  Бетиарханздуга Харталихана Фатеркатен-Барсинкана уже давно не оскорбляли большим образом. Даже размер павшего противника никак не утешал. Подумаешь, громадный и бронированный. Броня хрупка, а большой, значит неуклюжий, рассуждал кошачий демон. И был совершенно не прав. Потому как в былые времена, когда совсем еще юные миры, в том числе и Лучший из Миров, населяли множество доисторических ужаснейших смертоносных чудовищ, драконы были сильнейшими из них. Просто по счастливому стечению вселенских обстоятельств, в кошачьем мире Вирсекарсе никогда не было драконов. Ни своих, ни чужих. И потому глупый толстый шестилапый рогатый кот медленно брел по пустыне, обижаясь на всю окружающую действительность, вместо того чтобы благодарить всех безымянных кошачьих богов за такую редкостную удачу. Набрести в безжизненной пустыне на дракона, разбудить и обозлить его, а потом еще и прикончить, умудрившись остаться при этом в живых. Это был подвиг достойный величайших героев. А Бетхад этого не понимал. И глупо грустил.
  Но довольно скоро печаль ушла. Демонический кот был не в состоянии находиться слишком долго в подавленном настроении. Ведь не умей он быстро забывать неприятности, то вряд ли бы выжил в детстве, которое у него было просто невероятно трудным и жестоким. Да и после той позорной взбучки, которую устроил ему покойный ныне брат Кис-, какой-нибудь менее волевой и более впечатлительный демон обязательно бы повесился-самовозгорелся-расплавился-разорвался с горя. Но Бетхад не был таков. Через неделю после прибытия в новый мир, когда его новый хозяин Искандер немножко и совсем неумело подлечил его жуткие раны, кошачий демон уже вовсю углубился в новое для себя занятие. Быть призванным демоническим служителем. И весьма преуспел в этом несложном деле. Благо Искандер был совсем нетребовательным.
  Избавив дом от засилья целых армий и фронтов крыс, мышей и мелких злокозненных гомункулусов, и заодно поправив свое подорванное здоровье и демоническую мощь, Бетхад оказался предоставлен самому себе. И заимев свободное время, отправился покорять глубины канализационных катакомб Безымянного города, а именно загадочный и жуткий Вонючий Город. Потому как для этого ему, в отличии от наземных улиц города, не надо было ничьего разрешения. Да и интересней, с демонической точки зрения, было внизу в сотни крат больше чем снаружи. Уж на что-что, а на каменную улицу залитую солнечным светом и кишащую всякими разными пешеходами и телегами Бетхад во время мышиной войны насмотрелся вдосталь. И ничего кроме сонливости и зевоты, к ней прилагающейся, улица у Бетхада не вызывала.
  А подземный город был совсем иным. Зевнув ненароком можно было кого-нибудь совершенно случайно проглотить, или наоборот быть самому ненароком проглоченным. А сладко поспать могли позволить себе только те существа, которые предварительно уничтожили и подъели всех остальных более-менее опасных хищников во всех соседних тоннелях и отстойниках. Или те, кому уже совершенно остоклятела суровая и бурная, непродолжительная канализационная жизнь. Каждый вкусно-светящийся грибок, или аппетитная румяная ягодка, если и были съедобными, то лишь по той причине, что являлись отростками-приманками отвратительных безглазых чудовищ. И можно было славно подраться, да не на жизнь, а на смерть. И соответственно расти в демонической мощи. И на спор пробовать с непредсказуемыми последствиями новые разноцветные грибы и плесень, появляющиеся каждую неделю возле стоков магических и алхимических отходов. И бродит парочка оболтусов с которыми одинаково приятно и поговорить, и подраться в полную силу. И где обитает и работает не покладая своего бездонного демонического желудка дружище Хантун.
  Бетхад перестал грустить о бесславно сдохшем драконе и не менее бесславно выжившем себе. К чему так много времени занимать уже прошедшим, пусть даже всего и десяток минут назад. Вместо этого ему очень сильно захотелось как можно быстрее найти Искандера и отправиться с ним обратно в Лучший из Миров. Отправиться Домой.
  И Бетхад вновь пустился бежать.
  
  Защитный полог на двери в башню Искандера беспрепятственно пропустил верблюда, уже успевшего по пути нарастить второй горб. И лишь потому остался в целости и сохранности. Верблюд спешил и потому ему было не до всяких там плевковых паролей и прочего магического распознавания всякого входящего. Двери в кабинет и лабораторию, которые воспротивились верблюжьему вторжению, были беспощадно разодраны в щепки демонически-верблюжьими штуковинами вместе со всеми охранными печатями и мощными алхимическими ловушками.
  Благо живительный, насыщенный магией и демонической энергией воздух Безымянного Города способствовал скорейшему заживлению верблюжьего тела. И за короткую пробежку от парка Сар-Сар до башни Искандера демонически-верблюжьи штуковины успели восстановиться в полную силу и рост. Разве что левая иногда складывала клешни, шипы и крюки в безопасные, но жутко неприличные символы из забытого, и слава за это мягкосердечному мирозданию, еще в предвечные времена чудовищного алфавита. Но с ней это происходило постоянно, и потому верблюд не обращал внимания.
  Тщательно обнюхав-обслюнявив-ощупав каждую вещицу во всех комнатах башни, верблюд пришел к выводу, что Искандер скорее жив, чем мертв. И пребывает явно не в Лучшем из Миров. Не то чтобы верблюд и раньше этого не подозревал, просто подозрения подтвердились.
  Вещи сотворенные руками и прочими созидательными органами Искандера не могли врать. Артефакты напившиеся его крови и в ней же остуженные после перековки, последних была всего одна штука- какая-то уродливая перекрученная хитрым образом ложка, хоть и не чувствовали присутствия своего хозяина, но тем не менее не тускнели, подобно артефактам мертвецов. И оставались все такими же яркими и блестящими, пусть и слегка запылившимися от долгого забвения. Один интересный, и неимоверно древний, еще школьных времен, артефакт верблюд нашел запрятанным в носок и лежащим в самом темном и сыром углу башни, в подвале, за ножкой огромного окаменевшего от старости и мудрости гриба. И даже этот школьный артефакт, что-то вроде многозарядной стрелялки бумажными шариками, почти полностью иссякший и весь потрескавшийся из-за неправильного хранения, ярко блестел еще не заплесневевшими гранями, не чуя хозяйской смерти.
  Значит, опять предстоял болезненный и смертельно опасный поиск в чужих мирах. Трехгорбый, уже трехгорбый, верблюд, будь он менее сдержанным, выругался бы самым бранными словами. Но он был сдержан и невозмутим более чем сразу дюжина высокомерных дворецких старой школы. И потому лишь хмыкнул. Значит, надо было хорошо подготовиться к предстоящему межмировому перемещению.
  Верблюд, долго не раздумывая, принялся готовиться самым тщательным образом. Сожрал все овощи и фрукты, какие только смог найти на кухне, и полмешка сладкой алхимической репы, уже немного забродившей, но все еще крепкой и сочной. Выхлебал всю воду из туалетного бачка и запил ее Сулнитарским персиково-огуречным ромом из заветного графинчика найденного в выдвижном секрете кухонного буфета. А потом, быстро разобравшись с принципом работы водопроводного крана, к несчастью только горячего, вволю напился бодрящего кипятка. Сходил в подвал и сгрыз окаменевший мудрый гриб, а потом, немного подумав, и прятавшийся за ним артефакт-стрелялку вместе с носком. Почувствовав себя сытым и конкретно утолившим жажду, верблюд начал обшаривать башню в поисках предмета, который бы упростил ему поиск Искандера и межмировой прыжок.
  Вещь нашлась на удивление быстро. Да не одна, а целый набор. Верблюд даже не поверил своей удаче. Хотя потом, трезво поразмыслив, пришел к выводу, что так оно и должно было быть. Ведь, что такое зельевар, как не человек который варит магические снадобья по разным рецептам. И потому предметами, имеющими самую большую значимость и близость с Искандером, ожидаемо оказались его зельеварские принадлежности и сборник рецептов. И все это в полном наборе было обнаружено трехгорбым верблюдом в смутно-знакомой комнате.
  Призывной комнатой, то бишь комнатенкой, Искандер, судя по толщине пыли на полу, пользовался не часто. Впрочем и без всякой пыли, расчерченный защитными, подавляющими волю и отворяющими печати миров хитрыми фигурами, пол смотрелся весьма запущено. И узкая тропинка проложенная напрямую от двери до центра призывного знака только выделяла картину комнатной запущенности. Медные пластинки с рунами удерживания окислились до полного озеленения, железная люстра с железными же висюльками, явно играющая какую-то мистическую роль в призывании демонов и грозно нависающая над ними, была ярко-красной от ржавчины. И трупик неосторожной мышки, ступившей на краешек активного знака и просто прекрасно мумифицировавшийся.
  Некрасивые бурые и зеленоватые пятна видные сквозь пыль на полу, на стенах и даже на потолке ясно намекали на то, что раньше здесь происходили очень интересные и очень жестокие вещи. Что было совсем неудивительно, ведь маг от которого Искандеру досталась башня был самым что ни на есть страстным демонологом. И некоторые бурые пятна даже частично были им, как и некоторые зеленоватые- частями особо непослушных демонов.
  И только уродливая глиняная фигура трехгорбого верблюда, стоящая в центре комнатенки, блистала удивительной чистотой. Глиняный верблюд каким-то волшебным образом отталкивал пыль и плесень, господствующую в комнатенке. Трехгорбый верблюд, полностью игнорируя слабосильные попытки рун удержать его вне призывного знака, подошел вплотную к грубой фигуре и с трудом узнал в ней самого себя. Крохотные значки, выдавленные по бокам, на морде, на горбах, на хвосте и лапах, приветливо заискрились. И внезапно запахло родным каленым песком Бесконечной Степи и сладким ароматом высыхающей шкуры подраненного травяного волка.
  'Однако, какой я великолепный, даже в таком отвратительном исполнении...'- подумал трехгорбый верблюд и, на мгновение явив Лучшему из Миров, и в частности призывной комнатенке Искандеровой башни, свои ужасающие демонически-верблюжьи штуковины, путем сверхскоростного скобления, сверления и трения добился от грубой глиняной копии совершенного сходства. Благо глаз у демона был вострее чего бы то ни было, а всяких хитрых и ужасающих сверлильно-скоблильных органов на штуковинах хватало с лихвой. Глиняный верблюд после стремительной операции, казалось, даже прибавил в росте и горделиво выправил спину.
  'И взгляд- то что надо...'- решил трехгорбый верблюд, после того, как заискрил воздух не выдержав высокомерного взора глиняных глаз фигуры. Значки на глиняном верблюде, предусмотрительно не тронутые трехгорбым демоном, после сего художественного действа засветились ярче прежнего. Магия, даже в виде затейливых крохотных значков, предпочитала красоту точности.
  Немного полюбовавшись глиняным собой, трехгорбый верблюд, бережно расстегнув все пряжки и петли, снял с него седельные сумки, переметные короба, а затем и всю прилагающуюся сбрую. А затем, так же ловко орудуя своими ужасающими, казалось бы пригодными лишь для мгновенного и жесточайшего убиения живых и очень живучих существ, демонически-верблюжьими штуковинами, надел все снятое на себя. С щелчком последней застегнутой пряжки значки на глиняном верблюде тут же потухли. И фигура стала выглядеть действительно безжизненной. И даже гордые глиняные глаза враз утеряв всю свою невозмутимую спесь стали глядеть жалко и испуганно.
  На кратчайшее мгновение трехгорбый верблюд, тот который живой демон, почувствовал к своему глиняному близнецу некое подобие жалости. Но мгновение это было настолько ничтожным, что даже само мироздание, штука неторопливая, но невероятно бдительная, особенно во всем, что хоть каким-либо краем касается Лучшего из Миров, ничего не заметила. Можно даже сказать, что никакой жалости и вовсе не было. Но требовалось нечто более жалкое и испуганное, чтобы трехгорбый демон-верблюд испытал настоящее чувство.
  И нечто именно в такой степени жалкое и испуганное у верблюда имелось в запасе. Глубоко-глубоко, в самой бездне своей бесконечно темной души, хранился светлый образ. Образ, подаривший безграничное веселье, интерес к жизни, пропуск в тысячи иных миров. Образ, подаривший настоящую Свободу. Образ Проводящего. Образ Искандера.
  Верблюд решительно поправил лямки, осторожно тряхнул горбами, легонько попрыгал. Почти ничего не звенело, мало плескалось. И тем более не взрывалось и не превращалось в тыквенный пирог. Значит все хорошо.
  Трехгорбый верблюд еще раз тщательно обнюхал все комнаты Искандеровой башни. И как оказалось не зря. Нашел в корзине для белья старый, прожженный и порванный во многих местах, зельеварский фартук, замечательно связанный с Искандером и, из-за не нарочно пролитых на него многочисленных зелий и снадобий, почти алхимический артефакт. И еще красный шарф, пропахший кровью какой-то нежити. А также сходил в мастерскую за той самой перекрученной ложкой, вываренной в крови Проводящего. И аккуратно сложив найденные предметы, упаковал в одну из седельных сумок.
  Потом трехгорбый верблюд вернулся в призывную комнатенку. Он полагал что руны и мистические знаки, начертанные на полу, могли бы помочь ему в предстоящем поиске. И одним мощным плевком безжалостно разнеся своего глиняного близнеца в пыль, занял его место. Глубоко вдохнул, расслабился, закрыл глаза, еще раз представил себе задумчивое лицо Искандера, представил его кровь, представил вкус его волшбы... и Плюнул.
  Взвихрился воздух, застонала ткань вселенной, прорвались пласты реальности, разломились печати миров и трехгорбый демонический верблюд исчез в безмолвной темной вспышке.
  
  С каждым часом путешествия ярко светящийся столб магии становился все ближе и ближе. Искандер с приключенцем и одержимым демонами колдуном шли на удивление быстро. Намного быстрее, чем до этого Искандер в одиночку. То ли сказалась съеденная на завтрак здоровенная порция отменного драконьего жаркого. Горячего, с хрустящей корочкой, сочного, с непривычно душистыми, типично меаркскими- то бишь вражескими, но приятными специями. То ли веселая компания. Уж куда веселее сумасшествия от одиночества. То ли сладкий огуречный кофе, самый что ни на есть настоящий, а не наколдованный злобной меаркской магией. Из личных и неприкосновенных запасов приключенца. Причем не простой, а крепко заваренный с щедрой горстью алхимического аналога киртеколских ягод, выуженных их самого глубокого кармана искандеровой мантии.
  Неудивительно, что даже спустя пять часов вся компания чувствовала себя невероятно бодро и свежо. Весело хрустели под башмаками черепицы древней пустыни. Затхлый воздух пах таинственно и мудро. Даже мертвое сиренево-багровое небо взирало на путников с благосклонностью. И драконообразные твари дружелюбно перемигивались с ними светящимися синими глазами.
  Был просто прекрасный день. Пусть и в самом унылом из всех миров, когда-либо посещенном Искандером. То бишь втором, после родного Лучшего из Миров. Искандер не был любителем шастать по всяким разным измерениям и чужим пластам реальности. Родной Мир с его обильной, повсеместно используемой безо всякого отката магией, молодым, яростным и плотным как молодая репка солнцем, пахучим всякой отвратительной гадостью городским ветерком, домашней лабораторией, уютным кабинетом, утренней кружкой кофейного молока с мятной булочкой и жареным, еще слабо подергивающимся, бутербродом, был в тысячи крат милее всяких разных иных миров. И тем более этого унылого мира.
  Гелин рассказывал очередной забавный случай, произошедший с ним несколько лет назад в одном захудалом баронстве ютящемся под не менее захудалой дланью Тромскдахского королевства. Забавный для него одного, конечно. Потому как все остальные герои этого рассказа (надо сказать, не очень приятные люди и нелюди), помимо самого Гелина, умерли быстро и в жутких судорогах. Но рассказано все было так весело, с гримасами, прыжками, разными голосами, что даже невидимые грозные тени за спиной колдуна с их невидимыми и непостижимыми демоническим мозгами бесшумно захихикали. Искандер, пребывающий в прекрасном расположении духа, смеялся до слез. Причем слезы, из-за чрезмерного употребления разных зелий и снадобий, были ярко оранжевой расцветки и опасно пахли миндалем. Вурдасын же на радостях чуть не подавился любимой утехой бездонных меаркских желудков- шоколадно-свекольным жир-пончиком. Которых в безразмерном невесомом консервационном кармане прожорливого толстяка хранились целые тонны. Вечно горячие, невероятно маслянистые, приторно сладкие, свекольно-сдобные, застывшие вне течения времени и вне всякого пространства. Поистине, незавидная судьба у несчастных жир-пончиков.
  И тут внезапно случилось нечто. Гелин прервал повествование и весело прищурился. Искандер, осторожно промокнув подозрительно оранжевые слезы ваткой и закупорив ее в пустой стеклянный пузырек, перевел дыхание и ругнулся безвредным 'опа'. Вурдасын шумно проглотил последний кусок жир-пончика и быстро облизал большой и указательный пальцы. Троица остановилась. И было от чего.
  Потому как внезапно перед ними возник огромный куст. Просто так, из ниоткуда. Не было ничего, и вдруг появился. И главное никто его до самого появления ничем не почуял. Ни магическим скосоглазым зрением, ни приключенческим чутьем, ни нечеловечески, что естественно, зоркими демонами. Несомненно, по части пряток куст был невероятно крут. И это настораживало. И к тому же куст этот был вызывающе зелен, свеж и пышен для пыльной черепичной пустыни погибающего дряхлого мира. Он даже в Лучшем из Миров казался бы зеленым, свежим и пышным. Почти абсолют растительной зелени, свежести и пышности. Если бы самые могучие и вменяемые Небезумные Боги решили бы посвятить вечность своего метафизического существования садоводству, то к концу Мироздания смогли бы, наверное, состряпать что-нибудь похожее. Куст явно вырастили какие-то неимоверно умелые в растениеводстве существа. Сразу же в густой изумрудной листве начали мерещиться острые уши и огромные лиловые глаза навыкат
  Уж, не эльфийский ли это лагерь?- подумал Искандер и вспомнил о целом мешке тщательно упакованных в аккуратные свертки и склянки эльфийских внутренностей. И на мгновение представил себе еще три таких мешка. Или даже пять. На второе мгновенье перед затуманившимися от жадности глазами Искандера промелькнули целые батареи самых разных могучих зелий, содержащих в себе обработанную эльфийскую плоть. И зельевар хищно облизнулся. А его аура на краткий миг настолько жутко преобразилась, что даже невидимые силуэты жестоких меарских демонов за толстой спиной колдуна дрогнули от страха. Чувства ранее ими неизведанного. И потому вдвойне ужасного.
  Помимо напуганных Искандером демонов, не на шутку встревожился и их хозяин. Колдун-теневик ощутил явное присутствие Дивного Народца. В Меарке, враждебном и абсолютно противоположном Харассее государстве, в отличии от прогнившего всяческими извращенными вольностями СоСвоКа тоже, как ни странно, недолюбливали эльфов и все их прекрасные и жестокие творения. Например такие как представший перед троицей куст. Удивительно прекрасный и в то же время зловещий. Каждый листок был идеален. Каждая веточка являла собой само совершенство. Толстый колдун, с самого детства мечтавший стать обыкновенным садовником и втайне выписывающий по скоростной демон-почте соответствующую литературу, в этом прекрасно разбирался. И потому знал что без должного ухода куст, даже совершенно идеальный, не продержался бы дольше нескольких дней. 'Рядом враг'-мысленно шепнул своим невидимым демонам толстяк и на всякий случай облизал пальцы второй руки.
  Приключенец же в отличии от своих спутников просто подошел к подозрительному растению и громко зашуршал идеальными листьями и захрустел совершенными ветками. По крайней мере, именно так показалось Искандеру. 'Какой-то чересчур бесстрашный приключенец, однако'-подумал зельевар, придя в себя после кровожадных мечтаний.
  - Ээ... Гелин, на твоем месте я бы не подходил к этому кусту,- хотел было сказать Искандер и даже открыл для этого рот. Успел произнести половину от 'Э...'.
  И тут зазвенела сталь. Звон был резкий и частый. Искандер сперва даже не понял откуда он исходит. И только размытые пятна вместо рук у Гелина, гудение и разлетающиеся во все стороны разноцветные искры подсказали что ситуация резко обострилась. А именно кто-то сидящий внутри идеального куста решил его защитить ценой жизней Искандера и его спутников.
  Драка началась так внезапно, что молодой зельевар тут же впал в ступор. И чуть было не поплатился за это. Некто внутри куста, вероятно увидев его ошарашенную физиономию, попытался избавиться от Искандера одним ударом. Дабы не создавал в будущем несуразных помех в ровном и жестком течении драки. Благо остальные приключенцы были страсть как хороши.
  Одна из мириад идеальных веток, из которых и состоял куст, выстрелила собой в сторону Искандера, заостряя на лету листья. Стремительность ветки могла соперничать с его красотой и зеленью. Что было чуть неторопливее болта из скорострельного арбалета и уж куда резвее выпада очень даже искусного мечника. И потому Искандер ничего не успевал. Без 'зелья ускорения' молодой маг был не быстрее самого обычного человека. И может быть даже в чем-то медленнее, за счет своей рассудительности и аналитхинченской складности ума. И потому все что Искандер успел заметить, были свист, зеленая вспышка, серебристая вспышка и темная вспышка. Ну и боль. Куда уж без нее. Этот унылый мир много чего доставил Искандеру, и в основном это была боль. В огромном количество, и самого разнообразного вида.
  После стремительно чередовавшихся друг за другом разноцветных вспышек Искандер пришел в себя живым, хоть и с кусочком ветки ожесточенно буравящей его плечо. Ветка лишенная большей своей веточной части и всех смертельно-сочно-зеленых листочков запросто пробила заскорузлую от грязи и разной алхимической гадости мантию. И глубоко войдя в истощенную беспрерывной ходьбой зельеварскую плоть, отчаянно завибрировала, стараясь то ли разбередить рану, то ли вообще пустить в ней корни. Искандер, осторожно вырвав из плеча ветку и еще вытащив вслед за ней почти десять сантиметров целенаправленно извивающихся отростков, убедился в последнем. И в довершении всего мгновенно произошедшего: в ране громко булькнуло и из кровавого месива растерзанной плоти выглянул веселенький такой синенький цветочек. С громким щелчком в голове Искандера переключился невидимый рычажок. Тусклые, но добродушные краски, расцветившие унылую пустыню после встречи с приключенцами, тут же поблекли. Вернулась обыденная резкость оценивающего восприятия всего окружающего. Холодная и расчетливая ярость прокатилась по размякшим от бездействия членам Искандера. Крепче и свежее они от этого не стали. Но в них проявилась ужасающая действенность и слаженность. Как будто вместо усталого, потрепанного и взъерошенного молодого человека внезапно оказался не менее усталый, но решительный и безупречно сработанный бронзовый боевой голем с устрашающе обильно смазанными суставами. Те же скупые резкие движения видел несчастный демон день назад ненамеренно вызванный, убитый и распотрошенный молодым зельеваром. Искандер очень нехорошо заинтересовался кустом как очередным источником ингредиентов. Нехорошо для куста, конечно же.
  
  И пока зельевар был занят моральным преображением, парочка приключенцев приключалась во всю свою силу и мощь. Звон издаваемый Гелином был не прост. Против его самого обычного, но в то же время необычного меча не выстояла бы даже самая зачарованная из всех идеальных веток ветка. И потому так долго, быстро и мощно Гелин рубился и кололся вовсе не с кустом, а с кем-то сидящим внутри него и при этом мастерски владеющим копьем. Чей наконечник, достаточно широкий и острый, чтобы и колоть и резать, бил с невероятной быстротой и умением, отыскивая малейшие прорехи в защите Гелина и при этом почти не тревожа сам куст. Что было неудивительно. Тот кто в состоянии вырасти такое замечательное растение просто обязан быть невероятно разносторонним существом. Ибо, только зная все, что только можно, можно такой куст и вырастить.
  'Клятов садовник'- восхищенно ругнулся про себя Гелин и решил пробиться сквозь зелень и ветки к невидимому, но очень даже качественному противнику. Так сказать, встретиться с ним лицом к лицу. Ветки, конечно же, расступаться перед приключенцем не захотели. И даже наивно попытались выколоть ему глаза. А то и вовсе исполосовать своими идеальными листьями и пустить в образовавшиеся раны свои идеальные корни. Но приключенец был крут не только своей аурой, так восхитившей Искандера. И потому единственное чего добились злокозненные ветки, так это того, что все они мужественно пали перед бритвенной остротой Меча-Одного-Мастера.
  Правда, для этого Гелину пришлось обнажить и второй клинок, ярко вспыхнувший живым золотом на тусклом свету местного престарелого солнца. И с двумя клинками Гелин стал круче если не два, то уж в три раза точно. Казалось, между ним и агрессивным кустом возникла сверкающая золотисто-серебристой сталью стена, натыкаясь на которую ветки превращались в щепки. А копье врага в бессильной ярости лишь высекало снопы разноцветных жгучих искр. Еще несколько мгновений и в идеальных кустах образовалась некрасивая брешь. Как раз такая, чтобы мог спокойно пройти человек невероятной крутизны и с двумя обнаженными мечами. То бишь Гелин.
  И Гелин прошел в брешь. И брешь закрылась за ним. 'Как все серьезно...'-хмыкнул Гелин и радостно улыбнулся противнику. Тот не менее радостно улыбнулся ему в ответ. И надо ли говорить о том, что улыбка эта была поистине идеальной.
  
  Тем временем толстяк терпел одну неудачу за другой. Все его заклятья, даже весьма могучие, способные уничтожить целый гектар вековечного леса, лишь с тихим пшиком отрывали от куста листочек-другой. А парочка листочков рядом слегка желтели, но не опадали. То ли дело было в особенностях атакующей магии Вурдасына, основанных на густоте тени. То ли в одряхлевшем местном солнце, отбрасывающем совсем уж хилые тени. То ли в малом количестве самой тени. Так как кроме самих приключенцев и свернувшегося в клубок драконообразного монстра в сотне шагов прочь ничего отбрасывающего тень не было. А тень самого куста яростно огрызалась попыткам захватить над нею власть и использовать против своего хозяина.
  Но основной проблемой было то, что могучие и до этого абсолютно беспрекословно исполняющие волю колдуна-теневика демоны не хотели, а то может быть, даже и не могли, выполнить его приказ. Короткий и ясный, отлично им знакомый и ранее выполняемый ими с особым удовольствием. Нехитрое слово 'Сломай!' и палец указующий на вражеский куст должны были в принципе решить судьбу несчастной растительности в ближайшие десять, самое большое в пятнадцать секунд с неутешительными последствиями для куста же. Но этого не случилось. Демоны с несвойственной им нерешительностью вяло огрызались на приказы хозяина и лопотали что-то бессмысленное. Впрочем, осмысленной речью никто из меаркских боевых демонов особо похвастаться не мог. Даже старые и мудрые, но от того не менее, и даже более боевые чем кто-либо иной, личные демоны господина перзиндента Всего Меарка с трудом могли выговаривать десяток фраз, вроде 'Моя хотеть кушать!', 'Скучно! Давай драться!' и 'Я полноправный демон-гражданин Меарка!'.
  Демоны стеснялись нападать и разрывать куст в клочья. Их совместной мощи еле хватало на то чтобы кое-как защищать своего хозяина от кустарных выпадов. А тень была бессильна причинить проклятому, но невероятно прекрасному растению хоть какой-то вред. Толстяк печально вздохнул и закусил жир-пончиком. И от этой печали у несчастного колдуна начался очередной приступ депрессии средней тяжести. Колдун щелчком пальца отворил в воздухе аптечный портал и вытащил оттуда пару тяжелых ароматных и гладких, как нечто пагубное и смертельно опасное, черных как смоль пилюль. Сожрав пилюли и запив их молочно-огуречным кхактейлем, Вурдасын немного взбодрился, посчитал что-то на пальцах, еще раз тяжело вздохнул и принялся творить волшбу.
  
  Зельеварение штука сложная и обширная, как и все остальные волшебные науки. Вари алхимик свои снадобья из одних только живых, полуживых и совсем неживых существ, то вскоре несчастного раздуло бы от таких вот питательных зелий самым неподобающим образом. Наподобие меаркских колдунов. И воняло бы в лабораториях хуже чем на бойне. Ибо на самой захудалой бойне с мясом не творят тех ужасов, каким оно подвергается в лабораториях добрейших зельеваров. Зелье без зелени просто невозможно. Ибо зельеварение как наука и искусство начало зарождаться именно как смешивание разных перетертых травок и грибов. Конечно, поедание вражеского сердца или питье его крови тоже имело весьма глубокий магический смысл, да и голод тоже славно утоляло. Но все же при всем этом было просто дикарством. А травки были уже наукой.
  И Искандер заинтересовался кустом. Как до этого заинтересовался демоном, собственноручно призванным, и эльфом, собственноручно спровоцированным.
  Итак. Перед Искандером произрастал и атаковал живой и яростный куст. По сути, обычное растение. Пусть и прекраснейшее из всех когда-либо виденных молодым магом. Но было ясно понятно, что вряд ли внутри куста имеются мышцы, скелет и прочие потроха, способствующие всяческому движению. И растениям, тем более таким совершенным, совершенно несвойственные. И все злобные шевеления производились при содействии магии. Навроде той, что несколько месяцев назад применил против самого Искандера некий ныне покойный и использованный в нескольких очень ценных зельях драконовый вампир. Довольно-таки примитивной, но успешно озлобившей супротив Искандера очень много деревьев, неисчислимые армады кустов, сотни метров извилистых корней и даже пару грибочков.
  Или же эти шевеления производились под воздействием чьей-то невероятно могучей воли.
  Искандер и сам такое умел. Давил силой мысли скорлупу арахиса. И мог, не используя призывной магии, притянуть к себе ложку с буфета. Правда все это получалось у него ненамеренно, под настроение. Только когда особенно сильно хотелось арахиса, или варенья, которое призванной ложкой и поедалось. Но тот, кто управлял этим кустом, несомненно был неимоверно крут. Наверное, мог бы при желании раздавить тонну арахиса за раз, или сожрать тысячу банок варенья тысячью ложек одновременно. Искандер невольно восхитился могучей волей существа повелевающего идеальным и несчастным растением. И призадумался, как можно одолеть существо, наделенное такой восхитительно могучей волей.
  Получалось, что никак.
  В боевом магическом поединке Искандер вряд ли выстоял бы супротив такого даже пары мгновений, не говоря уже о минутах. Ибо противник просто бы разметал неумелую защиту и раздавил его одной только силой мысли, даже не прибегая к таким приятным мелочам как смертоубийственные заклятья. Значит, магический поединок по всем правилам не выгоден Искандеру, при всех его достоинствах. И значит придется эти правила нарушить.
  Искандер, не щадя крох оставшейся маны, яростно скосил глаза, вглядываясь в ожесточенный куст. И даже сумел разглядеть сквозь его плотную изумрудную листву силуэты двух застывших перед предстоящей дракой бойцов. Один, судя по топорщащимся во все стороны остриям крутости, был никем иным как Гелином. Аура другого существа, удивительно человекообразная и в то же время настолько же мощно- растительная, почти растворялась в ауре самого куста. Видать, если сидящий внутри и не был ближайшим родственником куста, то по крайней мере принимал самое непосредственное участие в его создании и уходе.
  'Однако, эльфис!', - сделал неутешительный вывод Искандер. И пожалел Гелина.
  Ибо Гелин хоть и был неимоверно крут, но крутость его была невероятно лишь для человека. А для эльфиса, у которого были целые тысячелетия, для того чтобы практиковаться во владении оружием, Гелин был не страшнее вареной репы. В принципе, даже едва только отпочковавшийся от своего родительского корня, еще зеленоватый, с пока еще не отсохшим хвостиком, эльфис уже сильнее и ловчее обычного человека во много крат. Ибо растят его уже готовым к немедленным боевым действиям. По крайней мере, растили, пока люди десятки тысяч лет назад не повышибали из родного Мира всех истинных эльфов и их самых разнообразных соратников. Присмиревшие же и сдавшиеся на милость победителя эльфисы остались, но и рецептура создания остались также. И даже смирные эльфисы Лучшего из Миров как противники были невероятно опасны. Настолько невероятно, что вероятность просто зашкаливала, когда подсчитывала шансы человека в честном бою зарубить мечом более-менее пожилого эльфа.
  Эльфис и его Куст. Хм... Пальцы Искандера бесцельно шарили по многочисленным карманам. Пакетики, закупоренные пузырьки, запечатанные колбочки, плитки холодного гранита и липкого шоколада, и много бесполезного хлама. И в голове практически такой же хлам. Ни одной дельной мысли.
  Чего только молодой маг не понапридумывал, пока стремительный поток самых разных идей не вернул его к уже высказанной и благополучно позабытой короткой, но удивительно здравой мысли.
  Пытался усилием воли захватить и подчинить часть куста и заставить его биться с остальной частью. В результате чего сам едва не оказался подчинен и собственноручно же умерщвлен своими же руками. Особенно постаралась рука левая. У нее на Искандера был давний и большой зуб. Кстати, до сих пор так и не вырванный и произрастающий прямо из кожи в области запястья. Неправильно смешанное зелье творит с человеческим телом просто удивительные вещи. Как следствие попытки у несчастного молодого мага оказалась вывихнута челюсть и подбит глаз. Неприятно, но терпимо.
  Также Искандер попробовал по-простецки спалить куст файерболом. Куст полностью проигнорировал огненный шар как действенное средство разрушения. Даже листочки не опалились. А наоборот, стали еще зеленее. Куст оказался куда как прочнее своего бывшего и расчлененного хозяина.
  Кислотная бомбочка произвела среди листьев настоящий фурор. Еще никогда Искандер не видал такого довольного растения. Ни капли мощнейшей кислоты не добралось до иссушенных черепков пустыни. Все поглотил куст. И оттого стал еще красивее чем прежде и даже распустил пару цветочков. Которые не преминули пальнуть в молодого мага смертоносной пыльцой. Слава Небезумным Богам, 'щит зельевара' вновь исправно заработавший, справился с атакой просто замечательно. До этого просто бессильный супротив когтей, клыков, и зачарованного металла, против ядовитых спор, являвших собой суть как агрессивный ингредиент зелий, амулет сработал как надо и во свою мощь. Ни единой пылинки не пролетело мимо 'щита'.
  Боевые заклятья воздушно-клинкового типа, выпущенные цельной очередью из жезла, сделали на одной неосторожной веточке зазубринку и срезали половинки у трех листочков-разгильдяев. А нагревшийся жезл здорово припек кожу ладони. Аж зашкворчало. И мерзко запахло. Ибо ладони Искандера, славно пропитанные разной гадостью аж до самого костного мозга, были не так аппетитны как ладошки людей не занимающихся зельеварением.
  Попытка загипнотизировать куст пронзительным взглядом привела к тому, что Искандер, насмотревшись мерно и не мерно колышущихся листьев, сам впал в транс. И увидал в нем свое чудовищно-богатое на всяческие злоключения детство, со всеми ужасающими подробностями. Искандер тут же очнулся и очень сильно захотел свернуться клубочком прямо на черепице и пососать большой палец. Ну и еще может быть погукать. Но не более.
  И только потом, перепробовав совсем уж безумные затеи, навроде такой, чтобы при помощи потрохов из рюкзака прикинуться эльфом и нанести подлый предательский удар прямо в корень куста, Искандер пришел в себя. И вспомнил, что куст не так прост как иные зловредные, невероятно живучие и драчливые, идеальные кусты. Он ко всему прочему оснащен еще и эльфисом. Который предположительно вырастил и выходил его с крохотного семечка до ужасающего своей красотой и агрессией к чужинцам растения. Эльфис и его Куст. Знатная парочка. Невероятно могучая, но в то же время слабая в своем могуществе. Искандер хмыкнул, частично вспомнив старый несмешной анекдот студенческих времен.
  Подробности совершенно несмешной истории молодой маг уже позабыл, но суть сводилась к следующему. Кто-то большой, предположительно огр, а может и просто великан, отлил в куст. Потом встретил знатно пожелтевшего эльфиса. И тот давай возмущаться. Тогда огр-великан оглушил эльфиса, и отлил на него. А потом сказал 'Не почувствовал разницы'. И все. Потом все вокруг начинали дико хохотать в зависимости от степени опьянения или врожденного кретинизма мозгов.
  Искандер тогда тоже смеялся как умалишенный. По всей видимости, это был один из редких случаев, когда он крепко напивался. Опьяненный дешевым тыквенным пивом и сильно разбавленным, но все еще ароматным и могучим Сулнитарским персиково-огуречным ромом, зельевар тогда заснул лицом в огуречно-яично-колбасно-сметанном салате. И ему приснился дурацкий сон, как он справляет малую нужду на куст, и от этого начинают погибать в огромных количествах окружившие его вооруженные остро заточенными оладьями эльфисы. Потом струя иссякла и эльфисы маслянистыми поджаристыми оладями зарезали несчастного Искандера. На этом Искандер проснулся и поняв что оконфузился на самом деле, тут же протрезвел. Благо все вокруг были пьянее его в сотни крат. И потому ничего не заметили. А зельевар совершил дерзкий побег со студенческой вечеринки. И с тех пор зарекся пить вообще.
  Эльфис и его Куст. Я знаю что делать, Искандер решительно полез в кармашки. И его ловкие длинные пальцы отыскали то, что точно поможет ему победить как сам куст, так и его хозяина.
  
  Бетхад впервые отчетливо почуял Хозяина. Так четко, как не чувствовал того даже в ставшем уже родным Лучшем из Миров. Что не удивительно. Убийство полумертвого прогнившего насквозь дракона по подлым демоническим законам пусть и с опозданием, но вдохнуло в толстое кошачье тело невиданную ранее силу. Ярость и мощь бурлили в демоне как кипяток в забытом на огне чайнике. Из-за переполнявшей его силы Бетхад перестал знаться с усталостью, жаждой и голодом. Все что мучило его прежде, было отметено прочь. Хотелось действий. Драться, бежать, прыгать.
  Лапы, нагревшиеся о разлетающиеся под ними в пыль черепицы унылой пустыни, заметно багровели в тусклом свете усталого солнца. В зло прищуренных глазах, казалось, плескался жидкий огонь. Хвост кошачьего демона вращался с невероятной доселе скоростью. Если раньше ударом хвоста, встопорщив и осталив шерсть, он мог перерубить каменный столб, то теперь особым способом сложив осталившую шерсть и как следует раскрутив хвост, Бетхад мог тот же столб нашинковать в тонкие ломти. А просто вертя в воздухе, загребать его навроде винта и тем самым ускорять свой и так стремительный бег. Удлинившимися усами демон взрезал и лохматил перед собой застылый воздух. И тем самым бег его из ускоренно-стремительной переходил на скорость совершенно невероятную. Даже наирезвейшим из всех одомашненных животных всего Лучшего из Миров, юрбинским скакунам пришлось бы как следует поднапрячься, чтобы догнать его. А впереди демона из трех заострившихся и слегка обуглившихся от напряжения рогов грозно пыхала во все стороны убийственная мысль невероятной мощи. С ее помощью можно было прикончить полдюжины мышей как минимум. А то и вовсе семь.
  За последнее время Бетхад вообще стал круче, чем когда-либо. Слишком много жестоких драк перепало ему от мироздания в последнее время. А сила, впитанная демоном от убитого дракона, так вообще грозила разорвать Бетхада. И он, спасаясь от почти неминуемого разрыва, изрыгал ее в окружающее пространство всеми доступными для него способами.
  Крохотная капелька драконьей Силы никак не хотела спокойно усвоиться в теле демона. Она требовала от несчастного Бетхада невозможных для него действий. Чего-нибудь с огромным расходом демонической мощи. Например, Прорыва Печати Миров. Или Местечкового, на гектар-два площади, Конца Света. И всяких прочих неприятных и чрезвычайно болезненных безобразий начинающихся с Больших Букв.
  Смертоубийственные мысли, хвост-пропеллер, усы-бритвы и быстро-лапы не справлялись с Силой. Огромный, по меркам кошачьего демона, ком энергии ринулся из селезенки в рогастую кошачью башку, с нехорошим намерением вырваться прочь, унося с собой немножко черного как деготь демонического мозга. И тут Бетхад икнул. Точнее Икнул. Ибо нельзя то, что произошло далее обзывать чем-то с маленькой буквы.
  Из раззявленной, в судорожной попытке порваться самым неподобающим образом, кошачьей пасти выстрелил невидимый, огромный, с Бетхадову башку, шар Силы. С беззвучным шипением, прозрачный, и оттого кажущийся больше чем на самом деле, шар умчался вперед и за доли секунд скрылся с глаз демона прочь за горизонт. А Бетхад завизжал от боли. Клятский шар разорвал ему пищевод, сжег ему всю глотку до нежной хрустящей корочки, превратил ровные острые и крепчайшие зубы в обгорелые черные пеньки и вдобавок шерсть на морде, несмотря на осталившееся состояние, была опалена в пепел и рассеялась на ветру. А усы, так жара скрутились в позорные спирали, как у какой-то малодушной бабочки. Бетхад от боли и собственного визга сбился с ритма, на короткое мгновенье забыв чередование лап, присущее стремительному бегу. Да и вообще многое, что надлежит помнить, когда несешься по пустыне состоящей из одних острых черепков со скоростью в сотни километров в час. И поплатился за это. Жестоко поплатился.
  Жесточайшим образом хряпнувшись раненой мордой о черепки, не замедлившие тут же впиться в обнаженную, беззащитную и очень даже обгорелую плоть, демон перекувыркнулся через голову, теряя стальные булавки бронированной шерсти, ломая крепчайшие, но видать недостаточно крепкие, ребра, и вывихивая лапы под самыми экзотическими углами. И повторил тот кувырок раз эдак пятьдесят. Если не больше. И когда неумолимые Законы Мироздания и местные Обычаи Физики оставили в покое несчастного Бетхада, то кошачьему демону действительно было худо. Хуже чем когда-либо прежде. Бетхад сейчас был больше похож на мерзкий бурдюк, набитый всяким мусором и чем-то вязким. Мусором, потому как целых костей у демона в теле почти и не осталось. Вязким, потому что из многочисленных рваных и резаных ран оно сочилось. И было это не только кровью. Но даже и желчью. Да и не простой, при помощи которой Бетхад расправлялся с грибочками, сметаной и репкой, а еще и той, при помощи которой Бетхад и был в сущности демоном. Текла из Бетхада Зеленая Желчь.
  Та самая, которую щедро расплескивают на холсты авторы дешевых картинок к не менее дешевым книжкам о приключения очередного тупоумного и оттого невероятно могучего героя. Где герой тот, устремив печальный взор куда-то вглубь бронелифчика боевой подруги, опирался на щербатый и загаженный меч, сидя на нескромном холмике из демонов всех мастей и размеров, собственноручно убиенных за скверное поведение. И Зеленая Желчь, натекшая лужей у ног героя и попирателя демонических миров, означала одно. Демоны мертвы безвозвратно и никогда более не оживут. Демон без башки может запросто выжить. Демон с оторванными лапами может продолжать драться, и даже может быть еще яростнее чем прежде. Демон с вырванным хребтом может ощутить к вырывателю плотское влечение. Но демон, из которого вытекла Зеленая Желчь, может только одно. Сдохнуть, и никогда более не появляться на страницах дешевых книжек. Да и в настоящем, взаправдашнем мире тоже.
  Размолотый в кашицу во время достопамятной битвы со старшим братом Бетхада, демон Пирон без головы, да и всего прочего, и то не выпустил наружу и капельки Зеленой Желчи. И потому был жив, хоть и не очень припеваючи. Забившись в темный, сырой и теплый от гниения угол, благо таких в Вонючем Городе хватало, он отрастил себе новый панцирь, набил его свежими потрохами. И поговаривают, даже вроде бы надумал выйти замуж и от этого народить сотню малышат-таракашат. За кого именно он решился выйти замуж, Пирон так и не рассказал. Но Бетхад тогда особо и не настаивал. Просто приносил раненом боевому товарищу 'еды', какой мог наловить живьем в тоннелях канализации, да разламывал и складывал по-новому неправильно сраставшиеся куски панциря. И выходил-таки его. Правда, потом, когда демон-таракан достаточно окреп чтобы самостоятельно ходить на охоту, и даже суметь порвать насмерть одного из крысиных Воинов, Бетхад как-то встретив его, затаившегося в куче мусора, в отстойнике с разноцветными грибами, ловким ударом сшиб лапой голову и укатил ее по тоннелю прочь от гневно скрипящего тела на километра два. Для поддержания тонуса. Как своего, так и славного Пирона.
  Славные были времена, думал Бетхад. Неужели пришло мое время, думал Бетхад. Я прожил славную для Хар-а жизнь, думал Бетхад. И вообще много еще чего надумал Бетхад. А кровь все вытекала и вытекала. И Желчь, та самая, сокровенная, Зеленая, никак ей в вытекании не уступала. Бетхад прикрыл чудом уцелевший глаз чудом уцелевшим веком. И приготовился...
  А ведь, где-то, меня ждет Хозяин... шевельнулась слабая мысль. Даже не мысль, а так, мыслишка. Застеснявшаяся своей незначительности перед грандиозность Вечного Покоя. Хозяин... Какой такой к кляту Хозяин в такой величественный момент... Бетхад отогнал мыслишку прочь и еще раз попытался спокойно сдохнуть.
  Искандер... тихо шепнула мыслишка и сгинула бесследно.
  Искандер... Искандер? Искандер! Клятская Сила! Хозяин! Искандер! Бетхад распахнул глаз. Глаз горел яростным огнем. Огнем жизни.
  Мне нельзя Умирать! Ни в коем случае!
  Бетхад шевельнул раздробленной челюстью. Вдохнул разорванными легкими обжигающе болезненный воздух унылого мира. Распахнул разорванную пасть. И раздался над зазвеневшими черепицами пустыни резкий, противный как цельный полк пакостливых садистов-мазохистов вооруженных вилками и фарфоровыми блюдцами, и оглушительный, в своем желании выжить, МЯВ. Усталая от всего, что на ней творилось за все прошедшие эпохи лет, пустыня аж охнула.
  
  Унылой пустыне вскоре пришлось охнуть еще раз. Потому как ни разу прежде никто, ни бог, ни демон, ни, тем более, смертный, не вторгался в ее реальность таким грубым и жестоким образом. Ткань мироздания не просто прорезали, как поступают злобные темные сущности, орудуя своими жуткими когтями и не менее жуткой волей, а просто разметали в клочья. Никаких аккуратных врат с письменами на неведомом, но часто пользуемом для разных эффектов, языке и горящих нестерпимо-невидимым светом порталов, просто рваная рана в бытие пустынного Мира. Полное отсутствие всяких там двадцатиэтажных зиккуратов с безумно хохочущими жрецами на ступенях, или темных башен, с багровыми молниями периодически бьющими точно в шпиль. А вместо этого наоборот, нечто вроде воронки глубиной в метров эдак пять и радиусом в сотню.
  Дно воронки было гладким как зеркало от ярости и мощи демонической энергии выделившейся при Прорыве. Унылое престарелое солнце робко отражалось в нем. И была понятна эта робость всем и каждому, кто обладал хоть какими-нибудь крохами чувств, будь то полуслепое зрение или ослабленный жесточайшей простудой нюх. Ибо в самом центре воронки стоял тот, кто прорвался в этот унылый мир. Был он черен как самая черная ночь. Причем не обыкновенная, а наполненная хищными тварями, жаждущими не просто теплой крови, но изощренных убийств, жертвоприношений и возможно даже ритуальных песнопений. Был также пришелец горбат, аж трехштучно. И пульсировали эти горбы как нечто живое и очень злобное. Хоть и выглядели весьма жалко. Вялые, сморщенные, обессиленные, наполненные едва ли на треть тем, чем они обычно бывали наполнены. Из абсолютно неподвижных боков же пришельца торчали как нечто непотребное удивительно ужасные лапообразные штуковины, казалось состоящие из одних только шипов, крюков, пилочек и даже одного рубанка. И самое главное было в выражении морды пришельца. Морды потому как пришелец не был человеком, и даже отдаленно его не напоминал, а был он верблюдом. Трехгорбым демоническим верблюдом.
  И выражение его морды было более чем высокомерным. Даже сам Император Всея Харассеи, на редкость высокомерный и неприятный в своем могуществе тип, и тот бы обзавидовался самой недостойной императорского величия обычной человеческой завистью. Невидимые молнии попробовали было вытолкнуть демона прочь в Хаос, но тот настолько презрительно фыркнул на их жалкую попытку, что они тут же, обиженно зашипев, погасли и более не появлялись. Хотя, применив некоторое усилие, могли бы сильно подранить и без того ослабленного Прорывом верблюда. Верблюд хоть видом и был лют и крут, но все потроха внутри него дрожали от невероятного истощения.
  Даже пришлось выставить на всеобщий обзор свои демонически-верблюжьи штуковины, чтобы жадно ловить ими неосторожно проплывающие мимо чары природной магии и просто тепло, цвет и запах. Все годилось для того, чтобы пополнять демоническую энергию. Но увы, унылая пустыня была чем угодно, но только не тем местом где можно было бы легко пополнять запасы маны. Было холодно, одноцветно-багрово и ничем не пахло, а волшебных чаров так вообще не наблюдалось.
  Верблюд понял это намного быстрее Искандера. И с зубовным скрежетом втянул демонически-верблюжьи штуковины обратно в бока. Без кипящей в жилах демонической мощи и наполненных яростью горбов было весьма болезненно орудовать штуковинами. Ведь каждым своим движением, и даже видом, они должны были причинять боль и смерть всему окружающему. А за неимением достойного смерти и мучений окружения штуковины терзали тело своего хозяина. Весьма глупый с точки зрения выживания всего организма поступок. Впрочем, руки Искандера, как выяснилось, тоже норовили при всяком удобном случае придушить бедолагу зельевара. Какой хозяин- такой и слуга.
  Напарник, мысленно поправил себя верблюд. Причем, непутевый, добавил трехгорбый верблюд. Маяк. Двуногий Проводящий. Друг. И мерзко ухмыльнулся.
  Но была в ухмылке и радость. Радость оттого, что он совершил. Не абы какой, а просто невероятный поступок. Вот уже несколько тысячелетий никто из трехгорбых верблюдов не совершал самовольного, да к тому же еще и адресного Прорыва. Даже четырехгорбые не могли похвастать такими свершениями. Прогрызть пленку Мироздания и вытолкнуть себя в первый же подвернувшийся соседний мир- запросто. А вот найти особый мир и пробить в бесконечной толще Хаоса тоннель к нему, удержать достаточное количество времени, чтобы его Пустота заполнилась терпимой реальностью. Затем протолкнуть себя через раздавливаемый и терзаемый когтями и прессами Хаоса тоннель, осторожно захлопнуть его за собой, и при этом не превратиться в головешку от выхлопа схлопывания. Это уже сложнее. И трехгорбый верблюд совершил это. Правда, осторожного схлопывания не получилось. А получилась двухсотметровая зеркальная, пышущая жаром, воронка.
  Благо сам верблюд остался невредим. Кучерявая и плотная как войлок, шерсть отлично защищала своего носителя не только от температур разного рода, начиная с языков драконьего пламени и заканчивая струями сжиженного воздуха, но и стрел, стодвадцатимиллиметровых бронебойных снарядов, пучков высокоорганизованного лазера и даже проклятий шестой степени вредности. А что и пробивалось через шерсть- то встречалось с поистине непробиваемой кожей, на которой сия шерсть и произрастала. И чьи волосинки выделывали удивительные спирали и вензеля аж сразу в семи измерениях, из которых три были настолько ужасными, что всякое вонзившееся в них оружия со страха бледнело, теряло свое убивательное стремление и бесследно растворялось.
  И теперь трехгорбый верблюд хоть и обессиленный, но невероятно довольный собой, слегка, самую малость, покачиваясь стоял и чуял Искандера. В отличии от Бетхада демонический верблюд, способный учуять молодого зельевара даже в сонме хаотически мельтешащих упорядоченных миров, точно знал, где сейчас находиться его Проводящий. Сейчас слегка подкреплюсь и в путь, решил верблюд, ибо видел по сиянию, которые способны видеть лишь многогорбые демонические верблюды Бесконечной Степи, что его Проводящему приходиться несладко. В верблюдо-сиянии отчетливо виднелась страх, боль и отчаяние. Короче все то, что так нравилось трехгорбому верблюду творить с окружающими, и хоть самую малость не уважающими, его тварями. И Искандер, попавший в серьезную переделку, вряд ли обрадуется тому, что его верный и ужасный трехгорбый верблюд явится к нему на последнем издыхании и, что самое важное, совершенно бесполезный, для того чтобы из этой серьезной переделки выпутаться.
  Окинув надменным взором черепичную поверхность унылой пустыни, и презрительно хмыкнув, трехгорбый верблюд решительным шагом направился кустику-перышку. Перо, чуть было не прикончившее кошачьего демона своим дурманным ядом, было тут же схрумкано и переварено раньше, чем попало в глотку. Верблюд сделал нейтральное выражение морды. Что было просто удивительно. Ибо доселе морда у него принимала лишь два выражения, презрение и чудовищное презрение. Унылой пустыне, разбирайся она лучше в физиономиях демонов, следовало бы пуститься в пляс. Ибо трехгорбый верблюд остался доволен. Кустик-перышко оказался настоящим вкусовым чудом. Даже самый редкий зацветший травяной волк и даже еще более редкостный лев-камыш не были так вкусны, сочны и питательны. Трехгорбый верблюд ощутил, как потроха его перестают дрожать, в жилах тоненьким ручейком растекается сила, а в горбах крохотными толчками начинает копиться мощь. А ведь есть еще и корень, верблюд в который раз вытащил на белый свет, бывший на самом деле слегка багрово-сиреневатым, свои демонически-верблюжьи штуковины. Два взмаха и в шипах-крюках штуковин забился белокожий сочный корень кустика-перышка. Жадно засопели и зачмокали трубочки-иголки и пустотелые шипы штуковин. Еще пара мгновений и корень рассыпался в прах. А верблюжий демон с легкостью втянул насытившиеся штуковины в бока и блаженно выдохнул. Вкуснотища-то, какая.
  Пока добегу до Проводящего, съем еще парочку таких корешков, решил трехгорбый демон и сурово сдвинул брови, уточняя местонахождение Искандера до пары сантиметров. Уточнил и, мощным плевком расплескав башку некстати решившего взглянуть на него спящего дракона, припустил самым быстрым своим бегом. Черепки под его ногами просто взорвались. Громко и обиженно хлопнул изодранный в клочья воздух, не успевший уступить демону дорогу. А сам трехгорбый верблюд с гулом и грохотом вскоре исчез за усталым горизонтом.
  Лишь приоткрыл глаз и взглянул на развернувшееся тело ни за что ни про что убиенного собрата спящий дракон.
  
  Острейшее лезвие серебристого копья не свистело, не расплывалось смертоносным металлическим пятном, и не было даже похоже на чудо-швейную иглу. Противник Гелина пользовал копье скромно, совершенно без лишних и почти без резких движений. И в то же время ни один из мечей Гелина не смог даже самую малость поугрожать вражескому телу и его членам. Стиль защиты себя собственного остроухий противник применял несколько иной, чем при защите куста. Если защищая куст обладатель лиловых миндалевидных глаз проявлял тревогу и оттого развивал невероятную скорость, то себя он защищал уверенно и неторопливо. Не спеша, как будто на драку было отведено минимум дня три времени. Но вот в атаке золотоволосый нелюдь был слабоват. Будь он также великолепен в ней, так же как и в защите, то Гелину было бы несдобровать за целых секунд эдак семь. Но к счастью для приключенца и его спутников, было то, что было, а не то, чего не было.
  А вот сам Гелин слегка сопрел. Впрочем, он вообще охотно потел во время драк и пробежек. Наверное, потому то и был тощ и костист, навроде сушеной вобли. Потому как бегал и дрался он часто и с удовольствием. И даже сейчас, нанося и отражая удары мечами, он наслаждался. Не чем-нибудь особенным. Он получал удовольствие от всего. Даже от того, от чего, казалось, никак нельзя было получить даже грана самого завалящего удовольствия.
  От звона стали об оружейное серебро - сладко ныло в зубах. От разноцветных искр- приятно рябило в глазах. Сотрясения от ударов через обвитые 'конкретно мертвой' кожей рукояти мечей отдавались в костях нежной истомой. Воздух, кислый как 'маринованный по-блентамски' огурец и острый как Лутская бритва, от пота и ярости бурлящей в крови казался вкусным как самый дорогой и нежный шербет. Престарелое, багровое, распластавшееся на небосводе как раздавленная преклонными годами жаба, солнце слабо, но приятно теплило спину. Под ногами весело хрустели черепицы и шуршала пыль на них, вздымаясь в спертый воздух целыми клубами и даже клубищами. Жуть как добро скрипели натружаемые резкими и мощными движениями боя мышцы. Горький, как жизнь неудачливого писателя, пот жег кожу. И все это было страсть как хорошо и приятно.
  Да. Гелин был слегка извращенцем. Но с таким извращенцем было приятно идти на рать. Да и возвращаться с рати тоже. Ибо был он человеком в мирное время добрейшим и веселым настолько же, насколько яростным и ловким был в бою. Почти как демон. Только не демон. Но и не совсем человек. То есть не полностью человек. Ведь не прекращаются быть людьми одноногие моряки и плешивые старики. Точно так же и Гелин был и оставался человеком с маленьким плюсиком. И дело было вовсе не в протезе, а в цене которую уплатил в свое время Гелин за этот протез.
  И оплачивал сейчас тоже. Во время драки. Именно дракой и оплачивал. И чем сильнее был противник, тем хорошее становилось руке Гелина. Потому как рука приключенца, несмотря ни на что, все-таки была демоном. Демоном из мира разумных и совершенно самостоятельных Рукастых Рук. И будучи темным созданием, пусть и на стороне светлых сил, желала смерти своего хозяина и возвращения в свой родной демонический мир. Хотя и блюла договор тщательнейшим образом. Да и хозяин за все годы проведенные вместе не оставлял ее голодной, всегда обеспечивая сытной дракой. И сейчас рука только не захлебывалась от восторга. Еще никогда за все годы проведенные вместе не было такого напряженного боя. Если бы у демонического протеза был полноценный рот со всеми прилагающимися органами, то он бы запел от радости. Но увы, вместо полноценного рта у демона-протеза была только крохотная щелка с острыми зубками булавками, куда заталкивалось мясо и заливалась кровь поверженных врагов. И потому радовалась рука молча.
  Меч-Одного-Мастера верно служащий Гелину вот уже дюжину лет и на этот раз не подвел своего хозяина. Потому как и хозяин не подводил его. Он был честен со своим мечом, и потому меч был честен с ним. И поэтому бритвенная, просто идеальная острота и невероятная, поистине адамантовая, крепость эльфийского серебряного клинка не могли никоим образом перерубить простую, без каких либо боевых и защитных чар, честную сталь.
  А вот в другой руке Гелина, в той самой которая на самом деле была демоном, плясал совершенно иной меч. Ярко горящий жидким золотом поистине божественных чар впаянных в клинок, с могущественной аурой настоящего героического оружия. Что, впрочем, так и было. Этот меч, будучи еще самой обыкновенной железкой, ранее принадлежал одному из Героев. И вдоволь напившись крови всяких разных мощных и жутких Врагов, которых Герой благополучно им и прирезал во имя Света и Добра, сам стал настолько мощным и жутким артефактом, что прискучил и разонравился Герою. И был успешно продан им на аукционе за поистине чудовищную сумму денег. Которые впрочем не пошли Герою впрок. Он их полностью отдал на благотворительность, и оттого впрок они пошли всяким сиротам и обездоленным. Вот такой вот Герой.
  А Геройский Меч чередой самых разных происшествий и невероятнейших совпадений оказался в цепких и умелых, наполовину демонических руках Гелина. И был там уже без малого три года. И успел за это время стать если не мощнее, то уж ловчее точно.
  И вот пляска трех клинков продолжалась. Резкая и стремительная как горский народный танец на вечере горских же поэтов. И финал подразумевался практически такой же. Ибо редкий вечер горских поэтов не заканчивался смертоубийством одного из них. Может потому и их так мало. Гордых и обидчивых горских поэтов. Впрочем, внятных стихов у них тоже мало. Сложно писать внятные стихи когда тебе тычут кинжалом в спину. Ну да и клят с ними. Главное что Гелин и эльфис дрались в полную силу.
  Эльфийское серебро, честная сталь и золото героических подвигов слились в единый вихрь и пытались укокошить друг друга. Оба бойца были в превосходной форме, на пике собственного мастерства и совершенно вменяемы. Усталости, как чего-то отрицательно сказывающегося на картине боя, не было. Гелин ловил с нее нехилый кайф. А эльфису, существу насквозь волшебному и отчасти растительному, вообще не было знакомо такое понятие как усталость. И бой продолжался...
  
  Бодрость и душевное равновесие наступившие в тучном теле и темном сознании меаркского колдуна под воздействием алхимических пилюль наверное сказались на его разуме. Ибо какой нормальный колдун решит при свете дня и в трезвом уме воссоединиться со своими демонами? Только полнейший психопат и явный извращенец.
  Ибо демоны, несмотря на все свое прилежание и послушание колдунам Меарка, все-таки демоны. И их разум совершенно расхож с человеческим. А смешав воедино разум и человека и демона, даже дружественного, можно заполучить минимум головную боль. Ну, а максимум так и вообще не нормируется по степени злоключений.
  Но Харра-Карф Вурдасын знал об этом не понаслышке. У него таким образом спятил и вообразил себя кастрюлей двоюродный брат. Отчего стал довольно приятным и полезным членом семьи. Но тем не менее пошел на этот шаг. Рискованный, как попытка, не умея ни капельки, сыграть на домре в пещере спящего дракона балладу 'о храбром и подлом драконоборце Шегри, пользующем запретные заклинания и ядовитых коров'. И самоубийственный, как признание собственной тетушке о неважном вкусовом и эстетическом качестве ее пряников. Видать, он слопал не свои пилюли. Но тем не менее приступил к делу быстро и решительно.
  Кликнув расслабившихся до полного изнеможения демонов, Вурдасын поставил их в стойке смирно. Один на другого. Естественно тощий апапапач был сверху. Иначе могучая бронированная туша абабарамса превратила бы его не в крылатое составляющее демонического трио, а в банальную мясную лепешку. Мордекак, обитающий в брюхе колдуна, тоже выпрямился.
  Колдун принялся колдовать. Толстые, короткие, но неожиданно гибкие руки замельтешили в воздухе выписывая толстыми, короткими, но опять же неожиданно гибкими пальцами всяческие непотребные символы позабытых, но видать недостаточно хорошо, колдовских алфавитов. Из жадного рта обрамленного пухлыми, но решительными губами раздалось нечто смахивающее на песнопение. На удивительно неприятное песнопение. В котором, присутствуй там несчастный Бетхад, был бы узнан мотивчик крысиной наступательной. Аж демоны задрожали. То ли от страха, то ли от предвкушения. Колдун перестал завывать по-крысиному и вычерчивать символы. Темнеющий в воздухе клочьями дыма колдовской символ с треском рассыпался снопом искр. И с громким щелчком все трое, Харра-Карф, абабарамс и апапапач, слились, возможно, даже в экстазе, в единое существо.
  Существо, получившееся в результате слияния толстяка-меаркца, огромного бронированного монстра и крылатой бестии, было весьма даже симпатично. Получился весьма стандартный, не особо уродливый, весьма даже человекообразный, излишне крупноватый, средненькой силы демон из Нехорошего Места. В смысле, в триедином теле присутствовали такие штуковины как рога, крылья, пятипалые лапы, острые когти, хитиновая броня и почти человеческая рожа. А вот с сознанием творилось клят знает что. Изворотливый человеческий разум, нехитрые мысли туповатого абабарамса, яростное сознание летучего апапапача, и даже некоторое подобие интеллекта червяка- мордекака, все смешалось в одном неаппетитном клубке. В клубке вращающемся со скоростью пылевого смерча налетевшего с диких земель Кханзакса. Даже самые безумные из Безумных богов вряд ли смогли бы толком разобраться в мешанине разновидовых страстей, порывов и внутренних комплексов. Не говоря уже о обыкновенном меаркском колдуне средней силы. И потому колдуну не оставалось ничего иного как сойти с ума. Что он и проделал.
  Колдун мгновенно спятил и стал для демонов таким же своим, как долго отсутствовавший но вернувшийся целым и невредимым родной брат-садист. Буря в голове утихла. Безумные, как и полагается всем населяющим темные и жестокие демонические миры, контрактники Харра-Карфа успокоились и полностью доверились своему хозяину. Тем самым доверив ему свои слитые воедино тела. Сам же колдун, взглянув на унылый багровый пейзаж через бронированные и совершенно чокнутые буркала демонического триединого тела, не удержался от смеха. Пасть демона идеально приспособленная для того чтобы рвать, отгрызать, перекусывать и сжирать огромные куски вражеской плоти оказалась не менее идеальной и для зловещего и явно ненормального смеха.
  'Гра-кха-кха-кха-грраа!'- колдун просто не мог остановиться. Все вокруг вызывало лишь дикий хохот, и острое желание кого-нибудь разорвать самым жутким образом. Жертв было более чем достаточно. На пару минут веселья. Триединый демон внимательно разглядел каждого. Щуплый человечишка- зельевар, с опасно посверкивающей аурой хладнокровного и хитроумного убийцы. Мечник-приключенец с просто невообразимо аппетитно-крутой аурой умелого извращенца. Какой-то корнеплод оформленный в виде эльфисского воина. Ну и Куст. Куст!
  Почему-то вид непобедимо зеленеющего на фоне багровых черепиц унылой пустыни растения взъярил триединого демона. К ярости примешивалась легкая опаска, будто это и не пышный вовсе Куст, а нечто жгучее и с колючками. Не смертельно- но неприятно. Также присутствовало чувство отвращения. Для какого-то из многочисленного арсенала демонических органов чувств, носообразного аппарата Куст вонял хуже ядрено заквашенного дерьма. И даже примитивнейшие, на уровне химических реакций, червячные чувства ничего хорошего от Куста не ждали. Ибо знали, что от зелени никакого хозяйского жира, в который так приятно вгрызться, не бывает. И лишь жалкая человеческая доля сознания демона помнила что надо делать. И самый чуток подтолкнула бурю демонического мыслеплетения в сторону Куста. И триединый демон сделал шаг. Ибо он выбрал свою жертву.
  
  Искандер знал что делать. Но не знал как это сделать. В принципе, будь у него уютное кресло, книжный шкаф набитый фолиантами и гримуарами по теме убиения эльфисообразующих симбиотических пар, кувшинчик мятно-огуречного чая или большой ведро-стакан свекольного кхактейля, блюдо свежезажаренных, еще слегка извивающихся, бутербродов, двенадцать часов времени на неспешное и тщательное обдумывание и дядюшка Харум, в качестве сурового и чересчур требовательного консультанта, то Искандер обязательно бы изыскал способ расправиться с Эльфисом и его Кустом подручными средствами. Но, увы. Ничего такого поблизости и приблизительно не наблюдалось. Как в пространстве, так и во времени. Был только бешеный приключенец, безумный, как и все прочие колдуны, колдун, и всякий мусор в карманах самого Искандера. Впрочем, у Искандера еще оставался главный козырь, выручавший его во всех прежних переделках, а именно его аналитхинченский склад ума. Который на этот раз был на удивление скромен. Никаких идей не выдавал.
  А ведь то, что придумал Искандер было просто. Настолько просто, что проще просто некуда. Всего-навсего нарушить тонкий баланс жизненных и магических сил циркулирующих между Эльфисом и его Кустом, или даже Кустом и его Эльфисом, вероятнее всего от него и отпочковавшимся. Тем самым подвергнув жутчайшему стрессу и встряске их тонкие, как и пристало всем достойным, невероятно сложным и красивым творениям проклятых эльфов, натуры. От коих обоим должен был придти болезненный и предсказуемый конец. Хотя была велика вероятность и того что парочка Куст-Эльфис наоборот могла от этого взбодриться и начать драться с еще большим ожесточением.
  При желании и возможности эту самую встряску 'эльфотрясение' могло вызвать простое похлопывание по плечу. Или рассказанный вовремя и к месту овощной анекдот. Или картинка-плакат из ежемесячного журнала 'Игривый Садовод'. Все что угодно. И это самое 'все что угодно' требовалось угадать. Что было просто невозможно, при местном ландшафте в котором присутствовало полное отсутствии кустов с запрятанными в них магическими, невидимыми и неосязаемыми для обычного взора, роялями, так часто помогающими разным незадачливым героям-приключенцам выпутываться из безвыходных ситуаций. Жалко, что тут нет кустов- ситуация то совсем безвыходная, печально подумал Искандер. А потом подумал еще немножко и врезал себе по лбу.
  Но вовсе не для того чтобы привести мысли в порядок. Или потому что опять взбесилась левая рука. Вовсе нет. Просто дураки завсегда заслуживают хорошего тумака. Ибо кем надо быть, чтобы, смотря на куст, жаловаться на его отсутствие. Опатый дурак, отругал себя Искандер. У меня тут под носом Куст из Кустов, настоящий Воплощенный Бог Кустарников. И еще раз врезал себе по лбу, проясняя течение мыслей в голове. Отлично, значит, второй из непременных элементов чуда имеется. Хоть и находится он на активно-вражьей стороне. Теперь оставалось главное. А именно практически неосуществимое- атмосфера чуда. Когда, всем присутствующим и участвующим, кажется, что вся вселенная вокруг застыла в предвкушении чего-то этакого. Которое обязательно случится, стоит только чуть-чуть сделать что-нибудь не так или наоборот так. Замечательная все-таки вещь, это Ожидание Чуда.
  Но в голове Искандера сидела злой и холодной жабой знание того, что Ожидание Чуда, как явление чрезвычайно волшебного свойства, может существовать лишь в магически богатых мирах. В таких, где в густых и не очень лесах, и даже в городских парках можно встретить самых разных волшебных существ, начиная с банальных единорогов, подрабатывающих извозом невинной детворы, и заканчивая духами лесов и цельных народов, принявших обличья огромных, мудрых и до невозможности занудных Серых Зверей, в свободное время развлекающихся содействием разного рода кретинским героям-рубакам. В таких, где в высоченных башнях хитроумные чародеи при свете магических хм... световых шаров плетут загадочные заклятья от похмелья и варят таинственные отвары от мозолей. В таких, где даже самый недалекий крестьянин не блещущий особыми чародейскими талантами, может поджарить себе котлетку на собственноручно запаленном кухонном файерболе, а его жена при помощи телекинеза доить земляничный кефир из молочной химеры о шестнадцати сосках. То бишь в таких мирах, как Лучший из Миров.
  Но кругом простирался во все концы горизонта вовсе не Лучший из Миров. А опа-тая унылая пустыня, в которой один единственный чар магии на сто унылых кубических километров унылого пространства считался бы проявлением невероятно концентрированной магической мощи.
  Искандер крепко задумался. И совершенно забыл, что он принимает участие в драке. А вот Куст, несмотря на отсутствие выраженных органов памяти, его явно не забыл. Две ловкие лозы, заострившись цепкими ядовито-оранжевыми коготками, ухватили было молодого зельевара за тощие икры, но тут промелькнула здоровенная кривая тень и длиннющие лозы превратились в цельную кучу мерзко извивающихся сантиметровых обрезков. Ибо в отличии от Искандера триединый колдун-демон не забивая себе триединую башку лишними и сложными мыслями просто летал вокруг куста и стриг его с упоением фанатика ландшафтной дизнайхерии, очередной богопротивной меаркской выдумки. А Искандер продолжал сосредоточенно думать.
  Итак, имеется куст, герои в безвыходной ситуации, сама безвыходная ситуация, и всякое отсутствие Ожидания Чуда. Ибо в таких магически нищих мирах можно ожидать чуда пока пупок не треснет. А чудо так и не явится. Значит нужен магически богатый мир. Мир где чары сырого волшебства носятся в воздухе такими могучими и жирными стаями, что нужно постараться не скастовать из небытия мраморный замок с обслугой и колдовскими конюшнями, просто здороваясь с соседом. Сырое волшебство. Распушенные нити не закрученной в заклятья маны. Свободно рассеянные в атмосфере чары. Магия не обращенная в действительность. Первичная энергия. Ингредиенты. То бишь магические ингредиенты зелий. А кому, как не зельевару лучше знать, как выделить волшбу из сырых магических ингредиентов. Особенно зельевару у которого имеется цельный мешок наисвежайших демонических и эльфийских потрохов.
  Искандер понял, как именно ему следует действовать. И начал действовать.
  
  По пустыне полз бурдюк. Кожаный, рыжий от кирпичной пыли, частично покрытый шерстью, измазанный липким черным и тягучим ярко-зеленым. С изломанными отростками лап, с безвольно волокущимся растрепанным канатом хвоста и похрустывающими при каждом шевелении ребрами. Бурдюк раньше прозывался Бетхадом и был красивым, толстым и опасным кошачьим демоном. Одним из лучших и счастливейших представителей несчастного клана Хар- из мира Вирсекарса. Бетхаду пребывание в форме бурдюка давалось такими жуткими мучениями, что не каждый из мастеров идиотского культа Ни, проповедующего и соблюдающего всевозможные виды извращений, решился бы отведать хотя бы десятую часть боли испытываемой кошачьим демоном. Проще было бы просто прилечь, испустить вздох облегчения и нагло сдохнуть.
  Но Бетхад не мог себе позволить такой роскоши как быстрая и заслуженная смерть. Ибо он еще был должен. А Долг надобно исполнять, несмотря на собственное состояние, даже полумертвое. А Бетхад будучи типичным представителем демонической расы заключившим долгосрочный контракт обязан был его соблюдать. А один из важнейших пунктов долгосрочного контракта рассказывал о Спасении Хозяина и Оказывании ему Помощи. А Искандер был в беде. И потому нуждался в помощи. По крайней мере, именно такую мысль вбил в свою несчастную голову Бетхад. И вместо того чтобы просто умереть и погрузиться в блаженно небытия Вирсекарского Рая, ибо, в отличии от всяких там Кис-ов и Тирг-ов, все Хар-ы попадают в Рай, полз по острым черепкам, воя и шипя от боли.
  Конечно, демонический организм, да еще и подстегнутый пунктом долгосрочного контракта, немного самую малость восстановился. Разорванные кишки, сердца, перекачивающие густую демоническую кровь, уродливая печень, селезенка рождающая концентрированную ярость, все это более-менее зажило и работало. А вот с костями и бронированной кожей дела обстояли куда как хуже. Они никак не желали срастаться и зарастать. И дело было вовсе не в том, что увечья оказались такими уж невероятно жестокими. С Бетхадом происходили вещи и похуже, только в те разы его Зеленая Желчь не вытекала из тела. Зеленая Желчь делающая его демоном, без которой он был лишь всего-навсего неприспособленным к обитанию в иной реальности толстым рогастым котом. Как, например, если бы вашего домашнего ленивого мурлыку выкинули с высоты в четыре тысячи километров на поверхность такой милой планетки как Юпитер.
  Бетхаду срочно нужна была Зеленая Желчь. Причем не в склянке на полочке, а непременно струящаяся в собственных жилах. В принципе, если бы Бетхад был уроженцем не Вирсекарса, а такого замечательно-кошачьего мира как Куклач-Ве, то сразу после несчастного случая в реанимации участковой больницы, а может быть даже в карете скорой помощи, кошечки-сестрички устроили бы ему экстренное переливание Зеленой Желчи нужной группы и требуемой ярости. А потом на месяц поместили бы в стационар для укрепления здоровья, где он мог бы посещать тренажерные залы с мышиными манекенами, питаться в столовой сбалансированным демонически-кошачьим кормом, ну и заодно ухаживать за симпатичными трехцветными кошечками-медсестрами. Но к сожалению Бетхад находился не в Куклач-Ве, мире добрых и высокоцивилизованных демонических кошек, и даже не в Вирсекарсе, отсталой и жестокой родине самого Бетхада, а вовсе даже в унылой черепичной пустыне без конца и края. И потому надеяться на нечто большее, чем мучительная смерть, не говоря уже о переливании крови или магическом ритуале воскрешения раба, практикуемом в Вирсекарсе некоторыми сердобольными, а точнее прижимистыми, Тирг-ами, не приходилось.
  Нужно было чудо, чтобы Бетхад выжил. Но в мертвом стылом воздухе чудом даже и не пахло. Это понимал даже полумертвый, полуслепой, оглохший и контуженный кошачий демон. Значит, придется как-нибудь самому, своими лапами творить чудо.
  Бетхад, щурясь от боли, единственным целым глазом оглядел окружающую местность. В пределах видимости находилось три интересных объекта. Свернувшийся клубком дракон, ядовитая травка-перышко со вкусно-сочным корнем и груда обломков чего-то каменного.
  Интересно, что из этого даст ему снова воскреснуть во всей силе и красе. Явно не травка-перышко, чей корешок хоть и был вкуснее всего когда-либо еденного Бетхадом, но не настолько, чтобы восстановить в теле запасы Зеленой Желчи. Да и докопаться до него было просто невозможно. Бетхад вряд ли бы в состоянии выкопать даже ямку для туалета в мягких ароматных опилках, не говоря уже о крепчайших и острых черепицах, как следует улежавшихся за последние десятки тысяч тоскливых лет. Да и лапы толком не работали. А пастью, тем более криво сросшейся, много не накопаешь.
  Бетхад посмотрел на тушу свернувшегося клубочком дракона. В принципе, отколупав чешуинку поплоше, можно было, не спеша прогрызть в монстре лаз, и добравшись до средоточия его тухнущей жизни, демоническим образом сожрать ее последние капельки. И тут же полностью излечиться от всех ран, восстановить запас Зеленой Желчи, увеличиться в боевой мощи и лопнуть с натуги. На этот раз окончательно и бесповоротно. Но это было лишь в принципе. А на самом деле Бетхад сомневался даже в том, что сможет доползти живым до спящего бронированного чудовища. Ибо воля дракона, желание отомстить убийце немощного собрата, даже на расстоянии ощутимо давила на судорожно бьющееся кошачье сердце. А вблизи гарантированно расплющило бы несчастного полуживого демона в неаппетитную предварительно раненую лепешку. Будь Бетхад здоров и полон сил, как и было всего несколько часов назад, он бы и усом не повел. Но кошачий демон был гораздо ближе к смерти, чем самый дряхлый и неумело разупокоенный мертвец. Потому как, для того чтобы поднятая нежить окончательно умерла, надо было приложить немало сил, орудуя дубиной или иным подручным инструментом, а для того чтобы умер Бетхад, было достаточно его не пожалеть и пройти мимо, брезгливо отвернув лицо.
  Оставалась куча каменных обломков. Смирных и холодных, как и вся эта пустыня. Ну за исключением внезапно просыпающихся драконов. Мертвая куча обломков. И мертвый кошачий демон, раскинувший на ней свои многочисленные конечности, нахально вперивший взгляд остывших глаз в бездушное усталое багрово-сиреневое небо. Весьма недурно, отличное место чтобы сдохнуть, решил про себя Бетхад. Уж лучше, чем оказаться мертвым в попытке вырыть ямку, или прогрызть драконью броню. И пополз к обломкам. Совершенно готовый к смерти, но тем не менее ожидающий чуда.
  Кошачьи демоны из мира Вирсекарс фаталисты, каких поискать и не найти. Но и им не чужда вера. Вера в то, что случится удивительное и все обойдется. Бетхад не хотел умирать, но не мог уже более выживать. И потому полз и плакал. На прежде толстые, но теперь изуродованные и разорванные лохмотья усатых щек стекали смешанные с гноем и кровью жгучие демонические слезы.
  
  Трехгорбый верблюд на мгновенье замешкался, перед тем как выплюнуть смертоносный заряд пенистой, заряженной демонической яростью и желанием причинить мгновенную смерть слюны. И потому успел ощутить, как сквозь его практически непробиваемую кучерявую шерсть пытается проломиться чужая злая воля, чтобы сдавить черные сердца многогорбого демона. Естественно у злой воли ничего не получилось. Потому как, несмотря на весь запас ненависти, настоящей силы за ней не имелось. А пустые эмоции без надежного основание, например такого как собственная крутизна и большой острый топор в руках, просто эмоции безо всяких дополнительных способностей. Злая воля безуспешно потыкалась в шерсть верблюда, истончилась и обессилено опала. Верблюд криво ухмыльнулся и решил поберечь смертоубийственную слюну. И ответить на выпад воли своей собственной. Благо силушку свою трехгорбый демон восстановил полностью и даже с неким прибытком. Частичка силы от убитого невзначай дракона таки догнала его и влилась в победителя. Да и выкопанные и сожранные на бегу сочные корни числом аж пять штук оказались питательнее всего когда-либо еденного верблюдом. Как для его многомерного желудка, так и для горбов, служащих хранилищем его демонической энергии.
  Верблюд, сурово, суровее чем обычно, сдвинув брови, вперил кинжальный взгляд своих демонических буркал в начавшийся разворачиваться клубок драконообразного чудовища. И от всей души пожелал тому сгинуть самой жуткой погибелью. Невидимая, но легко ощутимая, убийственная воля верблюда с немыслимой, ибо для злости много и долго думать не надо, скоростью вспорола воздух и, мгновенно преодолев небольшое расстояние между чудищами, ударила дракона в грудь. Раздался громкий хруст, как будто кто-то надкусил гигантский крекер. А следом 'чавк', как будто этот кто-то подавился им. Начавший было подниматься дракон, вновь свернулся в клубок, потом неожиданно распрямился, пару раз неловко дернулся, теряя при этом чешую, и затих. Верблюд восхищенно прищелкнул языком, радуясь мощи дракона. Будучи полумертвым сумевшего противостоять таранному удару злой воли и обошедшегося простой тихой смертью. Ибо обычно противники трехгорбого демона, убиваемые его злой мыслю, заканчивали свои жизни куда стремительнее и красочнее, разбрызгивая свои потроха в радиусе ста и более метров.
  Верблюд отвернулся от затихшего чудовища и даже успел сделать пару шагов, как почуял нечто странное. Настолько странное, что на это явно стоило обратить свое внимание, даже если ты надменный и жестокий демон о трех горбах. Верблюд тут же высунул из боков демонически-верблюжьи штуковины и растопырил на них всё, что только можно было растопырить. И стал осязать окружающее инструментом куда более могучим, чем астрономический телескоп и точным, чем электронный микроскоп.
  Спали беспокойным сном, перед долгожданным пробуждением, драконы. В их ожидании без труда угадывалось чувство мести и невероятного голода. Что было неудивительно. Всего за пару недель драконье племя унылого мира потеряло семерых своих лучших представителей погибшими от грязных лап каких-то жалких существ, всем скопом не стоивших даже одной драконьей слезинки. С драконьей точки зрения, конечно же.
  Где-то далеко умирал демон. Мелкий и слабый. Еще дальше в жутких мучениях умер другой. Более жестокий и могучий. И почти рядом был убит не очень старый эльф. В совершенно противоположном направлении угадывались лохмотья особо хитрого колдовства. По странным обстоятельствам все еще не рассеявшиеся в жадно пожирающем магию воздухе. В некотором отдалении пылал и ревел бешеным ураганом ослепительный столб чистейшего волшебства проваливающегося в бездонную воронку. Где-то на другом конце черепичного мира издох собственными усилиями еще один дракон. Весь этот мир умирал. И его агония была поистине монструозной.
  Верблюд внезапно ощутил себя самым счастливым трехгорбым демоном когда-либо рождавшимся в Бесконечной Степи. Это было просто великолепно присутствовать при умирании целой планеты. С демонической точки зрения, конечно же.
  А потом растопыренные демонически-верблюжьи штуковины как следует ощупали Непонятность происходящую вдали и попробовали ее на вкус. И унылый мир озарился поистине редким происшествием. Верблюд довольно улыбнулся. Не ухмыльнулся презрительно, не скривил жестокую улыбку палача, не раздвинул губы в оскале безумной ярости. Верблюд просто улыбнулся, ибо был он доволен.
  Непонятная волшба, творимая в далеком далеко, пахла Искандером. Да так явно и сочно, что трехгорбый демон, не теряя ни секунды своего драгоценного времени, стартовал с таким ускорением, что раздавшийся взрыв отбросил тело окоченевшего дракона в сторону. А жизненную силу, пытавшуюся незаметно перетечь из тела хозяина в тело убийцы, развеял будто ураган табачный дым.
  Верблюд бежал, улыбался и думал. Он не любил особо напрягать свои злобные мозги. Вместо этого он предпочитал плевать. Да так чтобы наверняка. Но на этот раз он решил изменить своим привычкам. Он почуял, чем пахнет творимая Искандером Непонятная волшба. И эта волшба была действительно могучей и могущей изменить порядок всего сущего, по крайней мере в этом унылом мире, в единый миг. И потому верблюду следовало поспешить и сделать так, чтобы при окончании волшебства Искандер вместе с ним и глупым котом, который в это время скорее всего и был тем умирающим демоном, остались в живых и желательно в трезвом уме и твердой памяти. Надо было успеть словить ту невидимую исчезающую ниточку шанса, что вилась и заплеталась в этой реальности, и вытянуть за нее весь Клубок Удачи. Удачи, которая зовется самой Жизнью.
  
  Искандер уверенной рукой поднял жезл и пальнул особо мощным заклятьем 'Стального Кулака' в триединого демона- меаркца. Тот аж крякнул, как пятитонная бронированная утка, но не более. Полетел дальше стричь Куст. На втором обороте его удалось подловить на 'Невидимые Клинки'. Удивительно, но кое-как сляпанное Искандером бесталанное заклятье лилипутской мощности рассекло перепонку на крыле демона и он, с мерзким завыванием и шумом, будто взорвалась посудная лавка, или даже две посудные лавки, грохнулся об черепицы унылой пустыни. Когда демон встал и яростно сфокусировал взгляд всех своих многочисленных разнокалиберных буркал на молодого зельевара, а это все случилось ровно через миг, Искандер изрядно струхнул. И будь его мозг хоть на малую свою часть свободен он невероятно сложных алхимических расчетов то, пожалуй, зельевар мог бы запросто спятить от страха. Но, слава Небезумным Богам, обошлось.
  Демон-меаркец с явным убийственным намерением сделал скользящий шаг в сторону Искандера и оказался в опасной близости. Всего один взмах когтистой лапой и жалкий тщедушный человечек и неприятным запахом прогорклых химикатов и пугающей аурой кровожадного безумца превратился бы в неаппетитную мясную строганину с аурой невкусного и малополезного, но диетического блюда. Но тройной разум демона, пока еще худо-бедно управляемый добродушным толстяком Харра-Карфом, удержал таки лапу. Меаркский колдун сквозь пелену яростного безумия слабо вспомнил лицо своего спутника. Искандера миновала участь стать кусочками мяса. На некоторое время. И это время надо было использовать с наибольшей пользой.
  Искандер, на миг замерев, исполнил перед демоном некрасивый ожесточенный танец. Демон почесал рогастый затылок. И больше ничего. Искандер в сердцах сплюнул. Глупо было надеяться, что меаркскому демону известна хотя бы пара па из Языка Танца. Ибо не было во всем Лучшем из Миров существ более далеких от универсального понятия красоты и искусства, понятного даже самым тупоумным чудовищам запредельных реальностей, чем меаркские колдуны. Впрочем, то, что станцевал Искандер, любой человек самую малость близкий к изобразительному искусству и досконально знающий Язык Танца как форму общения перевел бы как 'я есть иметь колено жарить голова капуста твоя жена форменная корова'. Надо было быть настоящим гением иррациональной логики, чтобы догадаться, что Искандер на самом деле имел в виду 'любезный друг, достань мой мешок из своего многомерного вывернутого 'тудыть-сюдыть' безразмерного консервационного кармана'.
  Демону-меакрцу надоела игра в гляделки и он, отвернувшись от зельевара, переставшего быть жертвой и ставшего потому совершенно неинтересным, начал приглядываться и примериваться, как бы убить Куст. И тут мозг Искандера, разогнанный вычислениями алхимического рисунка Чуда, в единый миг решил проблему ставшего перед ним понятийного барьера. Искандер вскинул руки и сотворил прямо из тухлого унылого воздуха черепичной пустыни огромный шоколадно-свекольный жир-пончик. Казалось, будто чудное пищевое плетение заморского лакомства само излилось из пальцев молодого мага. Чудо, которое он решился Сварить, не обладало особым терпением и начало помогать себе оказаться быстро и верно сотворенным. Не успел Искандер даже удивиться собственной крутости в магической кулинарной импровизации, как рядом с его ладонями жадно клацнуло около сотни острейших зубов, захлопывая демоническую челюсть. И огромный пончик с радостным хрустом провалился в бездонную глотку триединого демона. В тот же миг Искандер был бережно, но требовательно схвачен за талию и поднесен поближе к хищной пасти. Не для того чтобы быть съеденным. Вовсе нет. А для того чтобы тут же, на месте, начать творить пончики и кормить ими демона пока хватает маны в жилах и пузыре.
  Так думал демон-меаркец. Но совсем не так думал Искандер. Следующее заклятие далось молодому зельевару намного сложнее. Сложнее не в смысле крутизны творимой магии. Искандер всего лишь создал из воздуха еще один пончик, совершеннейший аналог первого. Разве что размерами чуток уступающий, ибо итак небольшой запас маны явно подходил к концу. Сложность заключалась в том, что порвется раньше: карман или же мир. 'Клят!'- взревел, как ему самому показалось, Искандер. Тоненьким таким голоском, да еще изрядно пустив петуха. И, как и ожидалось, ткань мироздания разверзлась.
  Унылый мир, неожиданно быстро и мощно откликающийся на любое упоминание Межпланетной, и оттого очень Озлобленной, Сущности Клят, исторгающееся из глотки мага и на этот раз не подвел. Клят, вероятнее всего мирно дремавшая поблизости от границы Унылого мира с Хаосом, тут же сердито постучалась о тонкую пленку реальности, 'мол, не мешайте смотреть мертвецкие сны-кошмары'. Ткань миров от того стука вздулась пузырем и пошла мелкой рябью. И Искандеру оставалось только ждать, что же порвется раньше: карман или же мир.
  Слава Небезумным Богам, первым не выдержал карман. А именно многомерный вывернутый 'тудыть-сюдыть' безразмерный консервационный карман колдуна-толстяка. С мерзким оглушительно-бесшумным треском прямо в воздухе рядом с демонической лапой образовалась уродливая прореха со светящимися краями. И Искандер, на радостях от счастливого исхода рискованной выходки, одним усилием мысли, да-да... тем самым которым он иногда подзывал себе ложки из кухни, когда особенно сильно хотелось мятно-огуречного варенья, не затратив ни единого чара магии, затолкнул пончик в эту прореху. Да так быстро это сделал, что даже демон, с его поистине убийственной реакцией успел только удивленно моргнуть. Пятью глазами из семнадцати. И прореха, нагло этим воспользовавшись, тут же затянулась.
  В следующий миг произошло сразу несколько событий, которых не творилось в Унылом Мире со времен его зарождения. Искандер плотно зажмурил глаза, и попытался напрячь все мышцы, какие только имелись в его тощем теле и заодно сотворить защитную магию. Конечно же, у него ничего не получилось.
  Мало кто, кроме нескольких поистине могучих боевиков, творящих боевые и защитные заклятья скорее по рефлексу, чем по разуму, способен просто так, с ходу напялить на себя Защитную Волшбу. Даже самому могучему архимагу, способному в уме выговаривать заклинания целыми абзацами, нужно хотя бы секунд пять, чтобы соорудить более-менее прочный магический доспех. А Искандер не был архимагом. Он не был даже приличным магом. Он был всего лишь очень хорошим зельеваром с аналитхинченским складом ума. И потому, когда жаждущий добраться до вожделенного пончика демон своей когтистой лапой разорвал тонкую пленку реальности, ограждавшей Унылый Мир от содержимого его бесконечного кармана, Искандер встретил Взрыв будучи лишь зажмуренным. С грохотом, какой возможен лишь тогда, когда из ничего неожиданно появляется целая куча добра, способного удовлетворять всячески-магические потребности целого города в течении месяца, карман лопнул.
  Настоящая лавина из еды, магического барахла и всего прочего жизненно необходимого для комфортного существования меаркского колдуна-теневика второй категории. То бишь много, очень много вещей. Ярко-разрисованные коробки из плотного картона. Ящики с таинственно звенящими бутылями. Кувшины с замысловатыми защитными печатями. Продавленный титанической колдунской задницей диван. Гигантская кушетка со схожей печатью судьбы. Два преогромнейших шкафа набитых хмуро шебуршащимися фолиантами. Два комода, таящих в своих непостижимых глубинах проход в иной мир созданный говорящим львом и населенный разумными зверями, а также тонны одежды достигающей необъятного размера в талии. Свернутый в рулон цветастый звездно-полосатый ковер. Какая-то непонятная конструкция с большой оранжевой блямбой. Другая непонятная конструкция, на этот раз с блямбой сиреневой. Малый набор алхимика намертво вмонтированный в стол. Стопка могучих рунных камней образца позапрошлого века. Магический набор для барбекю: с демонической жаровней, Неразменными Шампурами и хрустальным слугой-шашлычником, прозываемым в народе ара-демоном, впридачу. Целая куча факелов, штабеля толстых серых свечей, настоящая бронзовая армия масляных ламп, стеклянная колба с яростно верещащим внутри огненным бесом. Какой-то непонятный хлам смахивающий на барабаны со стеклом вместо натянутой кожи. Несколько огромных сундуков с трофеями. И еда. Много еды. Очень много-много еды. И всего что может стать едой после готовки. Множество пончиков. Да таких разнообразных, что огромное шоколадно-свекольное жир-чудо сотворенное Искандером просто потерялось на их фоне и скромно прикинулось обычным пряником. Добрую десятую часть из съедобных запасов толстяка-колдуна занимала собой аккуратно разделанная туша дракона. И это значило, что было еще девять частей, каждая из которых была сравнима с частично подъеденным драконом. Воистину, колдун оказался знатным едоком. И среди всей этой съедобной вакханалии бедными сиротинушками прятались два заплечных мешка принадлежащих Искандеру. Один с эльфийскими потрохами, другой - с демоническими.
  Но Искандер будучи зажмурившимся этого не видел. Зато почувствовал. Лавина из барахла и еды ударила в него с демоном с такой с мощью и яростью обретшего плоть духа нонконформизма. Слава Небезумным Богам, передовая волна была той самой, востребованной триединым демоном, то бишь пончиковой. Волна мятно-редисочно-свекольно-шоколадно-сахарного жира мягко, с поистине материнской заботой, укутала человека и демона нежным, но мерзким с диетической точки зрения одеялом. И только потом как следует наподдала. Мягко, но решительно снося обоих на десятки метров прочь от разорвавшегося в клочья пространства.
  Искандер заорал и тут же был вынужден прожевать и проглотить три пончика за раз, ловко влетевших ему в рот, чтобы просто иметь возможность дышать. Демон же пребывал на вершине блаженства. Несомненно, он был самым счастливым меарским демоном за последние три тысячи лет. И потому итак куцый его умишко заклинил полностью. Забылось все. Демон не помнил, кем он был, как его звали, какие цели он преследовал. Ему было достаточно того, что у него был рот, чтобы есть им пончики. И пончики, чтобы есть их ртом. Остальное не имело никакого значения. Одно радовало. Демон выпустил молодого зельевара из лап. Ибо ему требовались свободные конечности. Коими он, орудуя на манер весел, загребал в пасть все новые порции отвратительного меаркского лакомства.
  Искандер, сжав зубы, глаза и прочие физиологические отверстия могущие быть сжатыми, с бешенством голодного крота рыл тоннель на поверхность. Пудра, жир, глазурь, ягодная начинка, еловое варенье, жир, кусочки шоколада, огуречный джем, свекольное повидло, жир, карамель, обсыпка из засахаренной редиски и жир. Искандер вяз в этой смеси. Обладай он чуть большим весом и самый чуток крупным сложением, и молодому магу не оставалось бы ничего кроме как спятить и позже погибнуть, завязнув в пончиковой куче. Но Искандер был тощим и жилистым. Внешне смахивающий на жилистый скелет, обтянутый нездоровой коричневой кожей, он оказался идеально приспособлен для того, чтобы пробивать собственным телом в мягкой пончиковой массе шурфы и тоннели. 'Вот оно оказывается какое- мое призвание'- думал Искандер, удивительно, даже для самого себя, быстро выбравшись из пончиков и осмотрев оставшийся позади лаз. Двенадцатиметровую нору, в глубине которой нечто темное и безумно довольное занималось поистине демоническим чревоугодием.
  А теперь осталось только найти в этой куче мешки с ингредиентами. Искандер, скатившись с пончикового кургана, обозрел все семь новообразовавшихся холма. И сделался взгляд его печален, как у великого героя древности Наклоняна, три дня и три ночи бившегося с монстром Зеваргалом, чтобы к рассвету четвертого узнать, что убитый таки монстр и вовсе не Зеваргал даже, а блоха спросонья выпавшая у того из подмышки.
  Семь холмов возвышались над человеком. Опа!- воспарил гневный крик человека над холмами и рванувшись в тусклое багрово-сиреневое небо затерялся в холодной безбрежной высоте.
  
  Бетхад лежал на камнях. Было до жути неудобно. Острые углы врезались в бока, в шерстку набивались крохотные осколки и пыль. Но Бетхад терпел. Ибо знал, что это особо долго не продлится. Он умирал. Умирал красиво. Лежа на спине, вытянувшись во весь немалый рост, раскинув лапы, свернув хвост колечком и нагло вперив буркала глаз в усталое от нескромных взглядов небо. Но небесам было все равно что произойдет с несчастным кошачьим демоном. Израненным по собственной глупости настолько, насколько он не был покалечен даже после достославной драки со своим родным братом. Демон умирал. И будучи существом четко различающим такую тонкую материю как жизненная сила, видел собственными глазами как из его израненного тела сочится и вытекает на песок и черепицы сама жизнь. Благо запас у Бетхада был основательный. Годы проведенные в подвале искандеровой башни позволили ему собрать немалый резерв. Каждое убийство совершенное демоном позволяло ему отщипнуть кусочек от силы убитого врага и запрятать его в собственном теле. Много достойных противников случилось у Бетхада за это время. Кошачий демон прикрыв глаза с приятной грустью вспоминал их.
  Мыши обычные, очень слабые, редкие и потому несчастные. И мыши необычные, обладающие всякими интересными способностями вроде стальной шерсти, паучьих способностей или лучей смерти испускаемых из глаз. И конечно же, мыши разумные, в образе рыцарей облаченных в крохотные доспехи, с мечами-булавками и арбалетами, заряженными ядовитыми иголками и в образе магов, одетых в мантии, с волшебными жезлами наперевес и колдовскими книжками в заплечных сумках.
  Также в качестве оппонентов молодого, неопытного еще кошачьего демона часто выступали крысы. Всякие разные, видоизменившиеся при помощи светящихся зельеварских отходов, вооруженные и владеющие экзотическими боевыми искусствами. И даже имеющие своих собственных воспитанников: огромных злобных вооруженных черепах. По непонятным вселенским причинам- всегда четверых. И по тем же причинам, просто обожающих тонкие лепешки посыпанные мелко нарезанным сыром, колбасой и огурцами.
  Всякого рода недоваренные или наоборот переваренные гомункулы; сумасшедшие уродцы отверженные самой Бездной и нашедшие приют в нечистотах; отвратительнейшие твари зародившиеся в самых зловонных отстойниках канализации и в корзинах со старыми носками. Недоделанные големы; доделанные 'тяп-ляп' големы; големы, в головы которых вместо Оживляющих Слов, были случайно положены рекламные брошюры или сборники ста двадцати рецептов народной Зак-Закской кухни; ожившие статуи; остатуившиеся живчики; маги сотворившие неудачное заклинание; жертвы магов сотворивших удачное заклинание; зельевары случайно хлебнувшие не из той пробирки, а также их клиенты.
  И конечно же демоны. Демоны-враги и демоны-друзья. И демон-брат.
  Бетхад помнил каждого из них. Капелька сожранной Силы крепко-накрепко помнила своего настоящего хозяина и не давала забывать об этом хозяину новому. И теперь с мерзким бесшумным хихиканьем эти капельки, более не сдерживаемые Зеленой Желчью, вытекали из израненной туши кошачьего демона. На остающихся в теле каплях Силы можно было протянуть еще полчасика. Собственных жизненных силы в Бетхаде не оставалось и на пару минут. Так что демон точно знал время своей смерти. Ровно тридцать одна минута и яростный, мятежный, ибо пролетарий убивший аристократа никем иным кроме мятежника быть не может, дух покинет избитый телесный сосуд, чтобы с жутким завыванием раствориться в пустом затхлом воздухе мертвой пустыни. Почему жутким? Уж больно уныл был этот мир. Даже для бесплотного духа.
  Интересно, как там хозяин справляется, лениво подумал Бетхад. И ни на что особо не надеясь, слабо шевельнул оставшимися обрывками усов, чтобы уловить шевеленья Искандера.
  И вздрогнул всем телом. Видение, представшее перед налившимися кровью буркалами кошачьего демона, было до того ярким и насыщенным, наполненным ярости, воли и жизненных и магических сил, что тело Бетхада свело судорогой. Да так, что он скатился со своего величественного смертного постамента и ткнулся мордой в пыльные черепицы. Но Бетхад не обратил на это ни капельки внимания. Он являл собой в тот момент яростный безмолвный монолог-речь. Пафосный, но в то же время единственно верный и идеально подходящий к назревшей ситуации.
  Хозяин творит Чудо! Настоящее Чудо! Не Волшбу! Не Зелье! А самое обыкновенное Чудо! Я должен там присутствовать! Даже если сдохну по пути, то мое бездушное тело должно дойти дотуда! Я должен, обязан быть рядом, когда творится такое! Я должен быть рядом с Чудом! Я должен быть рядом с хозяином... Нет! Не хозяином! Другом! Я должен быть рядом с Другом! И Искандеру тоже нужен Друг! Чтобы сотворить то, что он задумал! Создать Чудо! Я Иду! И я Дойду!
  И в который раз за короткий промежуток времени унылая пустыня стала свидетельницей поистине героического свершения. С черепиц запачканных черной демонической кровью, подвывая и шатаясь поднялся и неуверенно встал на лапы шестиногий кот. Громко хрустнули обломки так и не сросшихся костей. Смачно лопнул внутри какой-то маловажный орган, проткнутый осколком ребра. Кошачий демон, икнув, выплюнул густую кровавую слюну и сделал крохотный шажок. На этот раз послышался треск. Целая канонада крошащихся суставов и перемалывающихся косточек. Но Бетхад сдюжил. Бешеная волна оглушающей боли прокатилась через все его тело и попыталась вырваться с криком из глотки. Но Бетхад не мог ее выпустить просто так. Боль унесла бы с собой жизненные силы, которых и так оставалось меньше чем в парализованной мышке. Шквал боли откатился прочь от крепко сжатых челюстей и со злобой вгрызся в демонически-кошачьи потроха.
  Но Бетхад почти не обратил на это внимание. Он делал второй шаг. А потом третий. Четвертый. Десятый. Сороковой. Сотый. Боль нарастала в теле кошачьего демона если не в 'героментрикческой пронгрексии', то явно по каким-то иным скверным математическим формулам. Было проще лечь, улыбнуться блаженно и позволить таки смерти забрать измученную душу прочь из разрушенного тела, лишь бы более не чувствовать как каждая клеточка твоего тела горит огнем и к тому же жадно режет соседку тупым зубастым кинжалом. Но Бетхад не мог себе позволить пропустить Чудо.
  И потому через сотню шажков перешел на легкий бег. Естественно, боль, угнездившаяся внутри, была только рада такому его поведению. Потому как тут же взросла и будь она более материальной, чем просто ощущения испытываемые живым существом, то оказалась бы мерзким розоватым слизняком размером с небольшой городок с пятитысячным населением.
  Но когда Бетхад перешел с легкого бега на стремительный забег, боль уже превышающая размерами целый горный массив слегка обеспокоилась. Потому как по замыслу, не только боли, но и всего Сущего Порядка Вещей, наглому шестилапому котяре следовало уже быть дохлым настолько, насколько это не удавалось никому вот уже более двадцати тысяч лет. 'Какого клята здесь происходит?'-удивленно могла бы вопросить боль, если она имела хотя бы малейшую возможность хоть что-то у кого-то спрашивать. Но она такой возможности не имела. И потому никто не отвлекал кошачьего демона от его занятия. Бетхад бежал все быстрее и быстрее. Быстрее и быстрее. Бежал как никогда в жизни.
  
  
  В воздухе носились невидимые, но ясно ощутимые частички Чуда. Чуда еще не свершенного, но уже начавшего исполняться. Как запах вкусного, но недоваренного супа. Который скоро-скоро вскипит пенкой, забурлит игриво, исторгая влажный сытный пар, и уже можно будет разливать его по тарелкам и начать насыщаться. Но в отличии от супа, пусть даже и очень вкусного, Чудо давало возможность оказаться не только сытым. Чудо давало саму Возможность. Возможность всем и каждому сделать то, что сделать невозможно.
  Возможность безногому детине, тридцать три года гревшему спиной кирпичи печки-кровати, встать и вооружившись тяжеленной палицей, стать величайшим воином. Или обычной домохозяйке, кое-как сводящей концы с концами и постоянно думающей о суициде, стать великолепной писательницей и заработать на этом целое состояние. Или же никчемной девице бестолково умереть в своем собственном- банальном мире и очнуться в ином- фэнтезийном, в виде прекрасноликой эльфийки обладающей могущественным волшебством и окруженной гаремом смазливых юношей.
  Но чудо пока не особо спешило свершаться. Искандер, главное действующее лицо в его исполнении, медлил. Что еще более накаляло обстановку. Потому как в черепичной пустыне все больше и больше существ начинали Ожидать Чуда. Желая его скорейшего свершения по собственному сценарию. И надо ли говорить, что каждый в унылой черепичной пустыне желал разное и полезное, но только для самого себя и близких.
  
  Приключенец Гелдин как самый настоящий боевой-извращенец вожделел продолжения схватки настолько, насколько только хватит сил собственных и его демонической руки. Пока еще бьется глупое и отважное сердце. Пока клокочет в селезенке желчь ярости. Пока воинственно колышется печень. Пока хрипят горящие легкие, жадно пожирая воздух. Пока бурлит раскаленный мозг, выделяя адреналин. Пока трещат и тянутся жилы. Пока есть еще силы держать в руке меч. Пока терпят еще ноги эту бешеную пляску смерти. Пока стонет и скрипит хребет, выделывая всяческие кульбиты. Пока еще видят глаза, заливаемые едким потом, который ни вытереть - ни смахнуть, ибо смахнут в ответ голову. Гелин был на вершине блаженства. И на самом деле желал лишь продолжения поистине замечательной битвы. Ну и на десерт к бешеному адреналиновому пиршеству- победить.
  
  Толстяк-колдун в облике триединого демона желал иметь безмерный желудок, как у канализационного демона Хантуна, ибо его собственный был уже почти заполнен. А пончики и не думали заканчиваться. Наоборот, углубившись в недра демон неожиданно наткнулся на смачнейшую жилу особо редкостных Перзиндентских пончиков. Зажаренных в топленом сале четырнадцати чудовищ Серого Леса, пятеро из которых нигде кроме этого места не встречались, а трое так и вовсе считались вымершими. Из муки вручную перетертой сумасшедшими колдуньями-девственницами Западного Олливуйа, из редкостной свекольной пшеницы произрастающей только на крохотном поле во владениях рыцаря-демона Бама-Ала. И облитых шоколадной глазурью, добываемой рабами-смертниками в знаменитых Глазурных Шахтах Ляка-Саски. Умереть, поедая такие пончики, считалось в Меарке вполне естественным. Ибо отведав такого лакомства ничем другим питаться уже не хотелось. И потому человек обычно умирал. Бедный от голода, потому как не мог купить еще пончиков. Богатый от заворота кишок, потому что не мог остановиться их поедать. И триединый демон завывая от наслаждения готовился погибнуть самой сладкой смертью какую только мог себе вообразить среднестатистический меаркец.
  
  Бетхад практически перестав быть живым существом, и превратившись в одно сплошное желание, был неописуем в своем стремлении. Несчастному кошачьему демону не хватало самой малости, чтобы Чудо сбылось просто так- не будучи сотворенным алхимической волшбой Искандера. И потому сжигая всего себя, сжигая сам факт своего существования, с каждым рывком становясь все более и более прозрачным и нематериальным Бетхад с непостижимой для кошачьих демонов скоростью приближался к Искандеру. И только Чудо могло спасти его при достижении цели. Потому как прекратив свой бег хоть на миг Бетхад, вероятнее всего, просто-напросто перестал бы существовать. И накопленная его полупризрачным телом боль тут же выплеснулась бы наружу, поубивав все живое на двадцать километров вокруг концентрированными эманациями страданий. Чего Чудо, ожидающее своего воплощения, не могло допустить ни в коей мере.
  
  Трехгорбый верблюд, чьи мысли были так же темны и загадочны как и его злобный черный мозг, неопознанным для Чуда, стремительно приближался к Искандеру. Желания его, жестокие и черные как души королей-личей и предвыборные кампании политиканов, почти видимые носились вокруг его зловещей головы, завихряя саму реальность и заплетаясь в мистические знаки чуждого жестокого алфавита. Где каждая буква выглядела так, будто в детстве замучила сотни котят и щенков, а повзрослев изничтожила изуверским способом целый народ как минимум и получила от этого неслыханное удовольствие. И Чудо, вещь незримо-невесомая, бесформенная и безвольная, ничего не могло поделать с этим, кроме как взять и исполниться. Даже толком не понимая, что делать-то надо.
  
  Желания эльфиса напротив, как и он сам, были изящны и гладки. Как и все созданное эльфами, эльфис мыслил и существовал посредством красоты и изящества. Каждый удар его копья был подобен взмаху кисти гениального художника, что рисует саму Смерть, во всем ее некротическом совершенстве. Каждый его шаг и поворот туловища заставили бы рыдать от бессильной зависти самую великолепную приму-балерину. Лицо его, тонкое, почти нечеловеческое, но в то же время настолько очаровательное, разбило бы сердца бесчисленным мириадам девочек, в возрасте от пятнадцати до пятидесяти лет, попади оно случайно на страницы модных журналов. Каждый его орган, даже самая распоследняя селезенка, работали в настолько идеальном порядке и взаимодействии, что напоминали скорее невероятную машину по превращению замыслов в действие, а не мясной бурдюк одним концом пищу поглощающий, а другой - ее же переработанную извергающий.
  Кстати сказать, эльфисы не какают. Вместо этого они раз в год роют в земле яму, заливают ее водой и сидят там целый день. После чего выбираются оттуда чистыми и осветленными как пятки младенца. А из ямы потом вырастает дерево. Какашечное дерево эльфисов, чьи плоды и по форме и по запаху мало отличаются от какашек самого обычного человека. Хм... Но не в какашках дело. Дело было в том что эльфис дрался красиво. И думал так же. И мечтал еще о большей красоте. Но будучи эльфом уже изрядно созревшим, а не едва отпочковавшимся зеленым побегом, мысли его носили скорее защитный характер, чем атакующий. К великому счастью и горю доброго малого Гелдина, эльфис мечтал убраться из унылого мира живым, здоровым и с Кустом. Благо Хозяина уже не было в живых. А это многое значит для эльфиса. Слишком многое.
  
  Куст не думал. Не мечтал. Он бил ветками, стрелял листьями, корнями плел кустарные заклятья, уворачивался от когтей демона, клинков приключенца и с радостью поглощал зелья мага. Но и он чуял приближение Чуда. Нечто роялеобразное, смутная уродливая тень, намек на присутствие чего-то деревянно-струнного, что-то неосязаемое, но ощутимое начало зарождаться в самом его сердце. Сердце Куста. И Куст не мог понять, рад он этому или не рад. Он ведь все-таки был Кустом. И потому просто действовал по обстоятельствам. То бишь он любил своего эльфиса. И пытался убить всех, кто не был его эльфисом.
  
  Холоден камень когда его не греют лучи солнца или нутряное тепло земли. Так и драконы холодны и мертвы. Нет более в воздухе, воде, земле и пустоте чистой неоскверненной волшбы. Впрочем, грязной, переработанной всякими мелкими зверушками, навроде эльфов, людишек, гоблинов и говорящих енотов, волшбы также нет. Ни капельки. Ни грана. Ни чара. Сухо как в бутылке газировки во время похмелья. А без магии никак нельзя. По крайней мере драконам.
  Великие и могучие, прекрасные и ужасные господа драконы. Древние и мудрые крылатые Мыслители. Огнедышащие и более волшебные, чем вся Гильдия Магов Безымянного Города, творцы Высших Чар. Бесчеловечные и жестокосердые Владыки Небес. Подобные Богам. Превосходящие Богов. И просто большие ящерицы, не способные даже удержать собственное тело на толстых лапах без того чтобы не пожрать прорву магии. Используя которую экономный маг страдающим некими комплексами мог бы сотворить из воздуха не то что волшебный замок, а целое королевство населенное одними только влюбленными в него красотками всех мастей и расцветок, ко всему прочему умеющих готовить клятски вкусную гречневую кашку со шкварками и мамин бульончик.
  Крылья и чешуя. Пламя и магия. Клыки и когти. Мудрость и ярость. Вот самые простые и основные составляющие такого существа как прекрасный господин дракон. И без чего-то одного из этих составляющих дракон уже не будет прежним. Он станет калекой, который доживает в муках бесконечность оставшейся жизни. Ибо просто так умереть не может.
  В этом мире уже давно не было магии. А драконы слишком долго здесь пробыли. Мир высосал из них почти всю магию. И продолжал высасывать.
  И драконам, неспособным даже подняться на лапы оставалось только тихо-мирно спать мертвым сном, мечтая о пробуждении. Мечтая о том, что однажды объявится вдруг из ниоткуда Шквал Первичной Магии, что живительным бальзамом вольется в засохшие драконьи жилы. И вновь забьются гигантские сердца. И нальются жизненной силой помертвевшие члены. И разверзнутся крылья. И затрещат печати миров сжигаемые звездным дыханьем. И будет полет. И мир, молодой, свежий и вкусный. И игрища в небесах, водах и толще магмы. И новая жизнь. И вообще. Драконы были теми еще мечтателями.
  И потому за сотни лет желание заживо мертвых драконов скопилось, сконцентрировалось и выкристаллизовалось. И кристалл этот, невидимый, но очень твердый и с острыми гранями как бы намекал Чуду: 'Чур! Я - Первый!' И Чуду не оставалось ничего иного как прислушаться е его намеку.
  
  А Искандер все продолжал яростно чесать затылок. Мыслей было ноль. Времени тоже. Шансов выжить никаких. Замечательный расклад. Будь у молодого зельевара чуток менее насыщенная жизнь, чем та которую он прожил до этого самого момента, то Искандер впал бы в шок. Но к счастью в частности, и к несчастью в общем, Искандер испытал на своей шкуре такие приключения и так часто бывал на волосок от неминуемой гибели, даже просто заваривая на кухне огуречно-мятный чай, что вместо ступора впал в раж. Не в боевой раж, когда самый лютый враг, что в иступленной ярости грызет край щита, кажется не страшнее вареной курицы, и огромный зазубренный топор в собственной руке становится легче перышка, но куда смертоноснее. А в мыслительный раж. Когда кровь приливает в голову с такой мощью, будто ее качают четырьмя сердцами одновременно. И глаза выпячиваются от внутреннего мозгового давления. И возникает неудержимое желание мусолить карандаш и трепать бумагу, дабы когда мысли выплеснутся таки суметь успеть все записать. И хочется самого себя, такого умненького и хитренького съесть с потрохами, что тело, минуя прямые приказы мозга, самолично начинает ожесточенно грызть ногти. Искандер начал думать в сто раз напряженнее. Аж из ушей взвился то ли пар, то ли пыль. Как если бы включились на полную мощь ранее почти не задействованные части мозга. Или воспламенилась ушная сера. И добился таки своего. Придумал как призвать свои сумы и заварить Волшбу.
  
  Сумы набиты по самые завязки первоклассными эльфийскими и демоническими потрохами,- размышлял Искандер. Значит, они по сути своей есть тело с мертвыми органами. То бишь мертвое тело. И совершенно неважно, что органы, каждый по отдельности, аккуратно упакованы и пронумерованы согласно степени вероятной ценности для изготовления зелий. В теле зомби с местоположением и состыковкой органов тоже полный кавардак, что не мешает им уверенно ходить и закусывать людскими мозгами. И значит, в данный момент времени, сумы с ингредиентами для зелий можно считать пока еще не восставшими мертвецами. Которые только и ждут того, чтобы кто-нибудь разбудил их от мертвецкого сна и как следует накормил сочными мозгами.
  Искандер задумался над тем, настолько ли он хорошо знает некромантию, чтобы суметь вложить в свои сумки подобие жизни. Голодное, злое и тупое. В основном по причине своей подобности, а не бытности. Ну, как отечественные переделки зарубежных комедийных сериалов с глупым хохотом за кадром. Увы, но такого могучего проявления Зла, как зарубежные сериалы с закадровым смехом, не избежал даже Лучший из Миров.
  И оказалось, что Искандер знает некромантию очень хорошо. По крайней мере, в свое время зачет по этой дисциплине он сдал на 'Отлично'. Нежить у Искандера получалась качественной. Не то что всякие хрупкие големы и недоваренные гомункулы. Все-таки у рода Рахан, к которому относился молодой зельевар, всегда славился своими злыми магами и повелителями тьмы. Кровь первого Рахана- основателя рода, начавшего свою карьеру в базарной страже и доросшего до великого визиря всего за год жестоких битв, интриг и хитрых квестов, и впоследствии ставшего самым жестоким и могучим Темным Владыкой Южных Земель, давала о себе знать и по сии дни. Время от времени Раханы да и разражались какими-нибудь злобно-могучими магами лелеющими коварные планы о мировом господстве. А уж знание некромантии было у них в крови.
  Воскресив сумочную нежить Искандеру оставалось только приманить ее. Причем Зов должен был быть особо могучим, чтобы новоявленные сумы-зомби, Искандер даже придумал для них особое смешное название- 'сумкинсы', сумели услышать его и пробиться к нему сквозь горы барахла и еды. Зов Плоти замечательно подходил для этого. Ибо был предельно прост в исполнении и могуч. Намного мощнее Зова Повелителя, Зова Злого Бога и мистического Зова Воина Комата, чей услыхав неслышный клич некоторые слабовольные юноши только входящие во взрослый возраст становились вдруг неизлечимо больными, пожизненно недоедавшими, чересчур многодетными и внезапно сумасшедшими. Короче, оказывались внезапно негодными к ратной службе до тех пор пока клич не прекращался.
  Зов Плоти в отличии от всех остальных Зовов не требовал наличия у тела ни мозга, ни души, или как в случае с Зовом Воина Комата, ни трусливой подлости. Ему было достаточно того, что у тела были потроха и хоть какое-нибудь подобие рта и зубов. Потрохов в сумах... то есть в 'сумкинсах' было полным полно. Зубы также имелись, правда в пакетике из вощеной бумаги в одном из кармашков, но и такое годилось. А уж рты у сумок были и до того, как Искандер набил их ингредиентами. И даже ранее, когда только первобытный гений, упарившийся таскать в родную пещеру орехи и ягоды в горсти, вдруг взял да и понял, что сумочный, а не сумчатый, олень, выпотрошенный и выдубленный, становится удобным и элегантным ридикюлем, в котором за раз можно натаскать орехов как за целых два дня непрерывных пробежек, и покрасоваться на Празднике Солнца. В том смысле, что сумки и есть рты, в которые можно набрать всякой гадости и донести докуда следует, оставив при этом свободным свой собственный рот.
  Зов Плоти сработает безотказно. Для него то и надо всего лишь дать понять 'сумкинсам', что подле молодого мага их ждет знатное угощение в виде вкусных и сочных мозгов. Вероятнее всего, самого мага. А что-что, но быть вопящей от ужаса жертвой Искандеру было не впервой.
  Пробуждение нежити всегда давалось Искандеру легко. Даже слишком легко. Недаром его классный руководитель не раз намекал студенту первого специализированного курса Искандеру-Фахиму Рахану, что ему стоило выбрать в качестве стези непопулярную, но почетную специальность Нежитиведение и Общая Некромантия, чем унылое Бытовое Зельеварение и Основы Алхимии. То ли родовое проклятье, то ли аналитхинченский склад ума, но зомбяки у молодого мага получались чистенькие, послушненькие и голодненькие как новорожденные хурунята. Правда недолго. Через полчаса зомбяков начинали бить жуткие судороги, от которых они теряли части тел зачастую необходимые для дальнейшего посмертного существования. Дольше всех пробыл один зомби-рекордсмен, сумевший пробиться в судорогах целых три часа, пока его голова не отвалилась от хребтины, на которой оставался сантиметровый огрызок хвоста, дававший зомбяку возможность считаться почти полноценным зомбяком в строгих очах Мироздания такое количество времени. Все остальное: лапы, ребра, высохшие потроха и шкура сползли менее чем за час. И зомби-мышь обрел таки вечный покой.
  Да... Искандер умел великолепно создавать зомби. А то что эти зомби были при жизни обычными мышами роли не играло никакой. Мышь ли, человек ли, сумка с потрохами ли, все едино перед мощью и беспристрастностью Магии Смерти. Ей совершенно безразлично кто перед ней. Надо будет, восстанет воин-скелет. А надо - злостный мышь-нежить. Главное вложить в заклинание побольше сил. Ну и эффектов. Потому как Магия Смерти при всем своем некротическом пофигизме любит эффекты. Добавь в воздух гнилостный аромат разложения, тихий костяной перестук, холодный мерзкий ветерок, что-нибудь вроде серых моросящих туч с громом и молниями, хищно скрюченные ветки иссохших деревьев, пару треснутых надгробий с ироничными надписями и мертвяки сами повылазят изо всех щелей.
  По крайней мере, так думал Искандер. И приступил к темному обряду.
  
  Темный обряд был несложен. Это только быть добрым трудно. А все злое и темное дается людям проще простого. И Искандер не был исключением. Творить зло он мог в любом состоянии, хоть спросонья, хоть будучи раненным и истощенным в унылой черепичной пустыне чужого мира. Вскинув руки и грозно насупив густые брови Искандер щедро выпалил в холодное и багровое голодное до магии небо пустыни целое облако чар и выкрикнул в него заклинание темной иллюзии. Не такое сложное как то, что использовал добрый некромант, дядюшка Харим, а поплоше. Намного поплоше. Все-таки Харим был знатным темным магом и набил руку в темных иллюзиях как никто другой. Но и этого хватило. Не успел сухой, обезмаженный воздух пустыни растащить волшебный пар, как слова-заклинания туго сплели чары в клубок и с негромким треском обратились собственно в темную иллюзию.
  Над кустом и возвышавшимися над ним холмами еды и барахла возник купол тьмы. Усталое багровое солнце пустыни не имея никаких сил и желания пробиться через него, оплывшей свечкой теплилось сквозь тонкий слой затемненного воздуха. Также на внутренней стороне куполе обрисовались и грозно зашевелили фальшивыми боками вполне достоверные тучи. Время от времени беззвучно и жутко неправдоподобно вырисовывалась ветвистая молния. Настолько убогая, что человек с плохо развитой фантазией принял бы ее скорее за чудную цифру из хитромудрого дафакийского алфавита, чем за яростное божественное копье раскаленной плазмы.
  Подул мерзкий холодный ветерок, странно приятно пахнущий мятными огурцами. 'ТСХ-99'- определил по аромату сорт огурцов озадаченный приятной для носа, но неприятной для оживления мертвецов оказией Искандер. Но потом заклинание набрало силу и аромат сменился. 'Бычий Шар-Два'- определил и этот сорт мятных огурцов Искандер и облегченно выдохнул. Молодой зельевар ненавидел этот сорт огурцов. А любая ненависть, даже если это нелюбовь к овощам, лишь придает темной волшбе сил.
  Зашелестело нечто призрачно-костяное. Но потом набравшись храбрости выстучало нечто смахивающее на танец вприсядку. Что прозвучало хоть и глупо, но весьма зловеще. Как будто пустились в веселый пляс скелеты деревенских дурачков и недалекие тощие девицы в коротких розовых платьицах и неудобных до смерти туфлях. Атмосфера для создания злого заклятья сгущалась. Искандер почувствовал как на кончике языка и пальцев закололись черные чары, просящие выпустить их наружу.
  'Теперь- внимание. Мне надо освободить чары в виде заклятья для подъема нежити. Двух злобных зомбяков. Прячущихся под горами еды и мусора. И притворяющихся моими сумками. Именно моими сумками. Не распотрошенным на филейные части драконом. Не жуткими закусками меаркского гастрономического беспредела. Не мертвыми многие тысячелетия обитателями этого унылого мира. А только моими сумками'- яростно зашептал под нос Искандер, убеждая свое подсознание в преимуществе прицельного волшебства. И изо всех сил представил образы своих сумок. Таких грязных, таких пыльных, таких засаленных, обляпанных подозрительной слизью, проеденных кислотами, прожженных разогревшимися не вовремя декоктами, пробуравленных жуткими монстрами, таинственно рожденными под подкладкой и вырвавшимися на свободу. С мистическими кармашками, в которых иногда можно было нащупать малюсенькие пальтишка, пропахшие нафталином и запорошенные снежной пылью крошечные человеческие скелетики, а иногда и свежий львиный помет. С криво-косо пришитыми всеми сорока четырьмя заплатками. Перевязями и ремнями бесчисленное количество раз натиравшими кожу до крови. Такие родные, что уже и не аксессуары вовсе, а обязательные части тела. Искандер от внезапно нахлынувшего неизведанного ранее чувства, как неожиданная сердечная привязанность к сумкам, всхлипнул и пустил экономичную слезинку. И образы сумок ожили. Затрепетали перед готовящимся вырваться злым заклятьем и заиграли такими фантастическими красками, что молодому магу пришлось чуток приуменьшить остроту скошено-магического зрения, чтобы не сблевануть. Заклятье же в свою очередь распознав образы, беспокойно зашевелилось и стало проситься наружу еще сильнее.
  Но Искандер все ждал и ждал. Его не удовлетворяла мощь волшбы. Слишком слаба была боль в пальцах и языке. Молодой маг не понаслышке знал, какими должны быть страдания живого человека, чтобы вдохнуть подобие жизни в мертвое тело. Зная, но не умея творить особые заклинания, значительно упрощающие процесс, Искандер воскрешал мертвецов методом собственного изобретения. А именно крепким чувственным кхактейлем, замешанным на Силе Воли, Мощи Боли и Желчной Злобы. Воля у молодого мага, хоть и не способная поколоть более пригоршни орехов и призывать из кухни более двух ложек для варенья, была крепче адаманта. Злобная Желчь бурлила внутри целым темным океаном, способным, вырвавшись, утопить весь мир, а то и соседние два. А вот Боли недоставало. Искандер помнил каких страданий ему стоили невинные, рассыпающиеся на ходу, мышиные зомби. И приблизительно знал, какой должна быть Боль, чтобы вдохнуть недожизнь в сумки набитые потрохами. Мука предстояла смертная.
  Шумно выдохнув, Искандер сконцентрировался, прочел короткий стишок, обостряющий чувства, и станцевал на собственных мозолях поочередно яростный и зажигательный зак-закский танец. Ноги будто ожгло пламенем вирма. Мощный поток боли устремился по нервам вверх, чтобы заявить о себе мозгу. Но Искандер молниеносно вцепился в себе в уши и безжалостно растер их нечто пельменеобразное. Боль от ушей гулко разнеслась по черепу и словно под собственной тяжестью провалилась вниз, чтобы не обделить остальное тело. Расчет молодого мага оказался правильным. Два бурных потока встретились где-то в горле. И образовали настоящий водоворот, скручиваясь в тугие канаты и взбиваясь в пышную пену. Искандер онемел и перестал дышать. Казалось будто в горле поселилось двадцать смен подземных мясников-шахтеров, по-хастанински добывающих мясной мрамор из смачных жил, раздирая своими тесаками-кирками нежную плоть зельевара. Дикий животный крик застрял в разрываемом на клочья горле. И Искандер, почти теряя сознание, усилием воли разделил бушующее море боли надвое. Одну часть протолкнул по языку. Другую- направил в руки, где она по жилам, обжигая мышцы и кости, перебралась на кончики пальцев.
  Теперь проклятые шахтеры-хастанинцы принялись за язык и пальцы. Каждый, даже самый бестолковый и бесполезный человек на свете, когда-нибудь да и прикусывал язык и бил молотком по пальцам. Так вот, интенсивность боли в языке Искандера была около шестисот прикусов в минуту. Причем не стандартных человеческих, а как минимум вурдалажьих. А по пальцам, судя по боли, с такой же частотой бил молот весом не менее тридцати килограммов. Искандер выждал еще десяток бесконечных секунд. И лишь когда в глазах помутилось и мир вокруг удивленно качнулся- понял. Заклятье готово. И выпустил его наружу. Прямо на переливающиеся красками образы.
  
  Где-то в запредельных реальностях, за сотнями и сотнями наслоений вероятности, на самом захолустье Мироздания, есть крохотный закуток почти застывшего от нерешительности времени-пространства. И обитают в том ущербном и недалеком космосе Подобия. Не живые существа, и даже не неживые. А просто их подобия. Нелепые, злые и глупые. Как и подобает им быть. Все в том космосе ненастоящее, но то же время и не иллюзорное. Как, например, в Мире Розовых Пони, существующем и черпающем жизненные силы исключительно за счет фантазий и мечтаний маленьких милых девочек в голубеньких платьицах с огромными белоснежными бантами и печальных дядь с толстыми очками в роговой оправе работающих художниками в детских журналах. Никаких иллюзий в Мире Подобий не существовало. А если и существовало, то это было лишь подобие иллюзии. И настолько был вторичен этот мир, что даже нелепые, озлобленные и глупые подобия живых существ населяющий подобия земель и проживающие свои подобия жизней смутно подозревали свою вторичность и подобность. И оттого становились все нелепее, злее и глупее. Разъезжая на подобиях лошадей, поедая подобия пищи, проживая в подобия домов, рожая подобия детей и ухаживая за подобиями немощных родителей, сражаясь в подобиях войн и проливая подобие пота на подобии работы, каждый из них глубоко-глубоко в подсознании ждал когда наступит тот миг, когда подобие их жизни прервется. И какой-нибудь самонадеянный маг призовет их на службу даруя настоящее тело в настоящем мире. А уж они там повеселятся напропалую. И выпустят на волю весь тот гнев, всю ту злобную зависть копившуюся в подобии их душ. И так изгадят и обезобразят настоящий мир, что он пожалеет о собственной истинности. О собственной первородности и уникальности. О ярких и сочных живых, а когда и угрюмо-мрачных реальных красках. Пожалеет о том, что где-то там, на самом краю Мироздания существует целый космос подобный ему. Но в то же время не настоящий и даже не другой. А всего лишь подобный.
  И как только заклинания-боль влилось в образы 'сумкинсов' в Мире Подобий испустили дух два существа. Одно нелепое, злое и глупое, даже в сравнении с остальными подобиями, подобие, маскирующееся под девушку-блондинку, угодило под подобие самоходной повозки. Другое подобие, циничное, жестокое и самовлюбленное, существующее в образе высокого и мускулистого парня - знатока единоборств и оккультизма, получило в бок смертельный удар подобием ножа. И вот две души, точнее их подобия, вырвавшись из несокрушимых тисков своего вторичного Мира закруженные вихрем не очень могучей, но весьма настойчивой магии вмиг очутились в мире черепичной пустыни с багрово-сиреневатым небом. И какова же была ярость этих подобий души, когда они оказались в ином, настоящем мире, но в телах менее всего подобающих для того чтобы начать жить по настоящему полной и реальной жизнью.
  Они не оказались вдруг ни прекрасными эльфами, с их невероятной магией, ни могучими демонами, с их беспредельной яростью. Не оказались они и подростками, чьи тела под мудрым надзором взрослого разума можно было бы со временем превратить в настоящие машины для массовых убийств и легендарных сражений. И более того, не оказались они даже в своих прежних подобиях телесных оболочек, дабы чуждой этому миру красотой своей и дурной силой акселерации поразить темный средневековый народишко населяющий отсталый фэнтезийный мир. А оказались они всего лишь двумя сумками набитыми разноцветными потрохами по самые завязки.
  Женскому блондинистому подобию досталась сумка поменьше с изящными кармашками и более яркой расцветки. Подобие мужчины вселилось в старую потертую сумку с грубыми швами и угловатой золотой бляхой. И гнев их был беспределен. Куда там несчастным демонам, чьи мечты обычно не простираются далее вкусной сочной печенки вырванной из еще живого заклинателя. Сокрушенные мечты сумкинсов возопили о реках крови и океанах страданий для всего мира, в котором им угораздило обернуться сумками.
  Грааа!- ревела сумка-парень.
  Смееерть!- визжала сумка-блондинка.
  И оба, не виданных доселе ни в каком каталоге, зомбяка-сумкинса яростно и спешно продирались через толщи еды и барахла на зов. На Зов Плоти. Той самой плоти, что изничтожила все их мечтания и надругалась над самым желанным. Той самой подлой плоти, что иногда отзывалась на имя Искандер.
  Съешьте меня!- кричал Искандер, испуская вовсю флюиды неподдельного страха.
  И хоть Искандер не боялся зомбяков, и тем более сумкинсов, страх был самый настоящий. Чтобы лучше подействовало. Чем чище чувство, чем меньше в нем наигранности, приторной сладости и пустого крика, чем больше в нем естества и горечи, тем ярче горит маячок для тех, кто этими самыми чувствами питается. Зомбяки чувствами не питались, но как и прочие создания тьмы, навроде упырей, крисюков и пьяных малолетних хулиганов, чуяли страх издалека и перли на него как завороженные.
  Страх Искандера имел иную природу. Он, достав из кармана письмо дядюшки Харума и не отрывая взгляда от злобно заметавшихся зеленых букв, медленно-медленно надрывал бумагу. И с каждым миллиметром разверзающейся письменной плоти страх молодого мага рос. Буквы уже не зеленели, они просто горели зеленью, как глаза рассерженной кошки притаившейся во тьме угла. Перестав мельтешить они сложились в символ похожий на недовольное лицо. Очень знакомое лицо. Как если бы дядюшка Харум застукал Искандера за мерзопакостным занятием очерняющим репутацию славного своими суровыми традициями рода Рахан. И сурово так взглянул. Да так, что в затуманившемся от ужаса мозге тут же возникали образы сулнитарских розог с колючками напитанными злым колдовством, шипящих высверков малых пыточных искр ?5 и крохотного каменного мешка в подвале, в котором предстояло провести недельный пост на одной только подсоленной воде и свекольных чипсах. Искандер с трудом сглотнул вставший в горле ком. И замешкался на миг, раздумывая: продолжить ли надрывать письмо дальше, или же сразу взять и отчекрыжить себе голову золотым кинжалом, чтобы не мучаться. И раздумья эти могли длиться еще долго, и неизвестно к чему могли они привести. Но этим же самым мигом воспользовались и сумкинсы.
  Ближайший булочно-колбасно-пирожно-бутылочно-пончиковый холм со смачным чавканьем разверзся воронкой из которой выскочили две шустрые образины. Сумкинсы, орущие благим матом, облепленные джемом, салом и прочей сладкой начинкой, с налипшими на них безделушками, брошюрками, осколками стекла и даже зловещей статуэткой ушастой мыши в шортах, ботинках и перчатках, выглядели странно и жутковато. Но по сравнению с воспоминанием о дядюшке Харуме, они не были страшнее рогалика с начинкой из мятно-огуречного повидла и кружечки парного кофейного молока на завтрак. То есть- вообще не были страшными. Увидав свои преображенные сумки Искандер вместо истеричного вопля, так ожидаемого злобными подобиями душ в них сидящих, испустил восклик радости и бросился навстречу. Сумкинсы, яростно взрыкнув, напрягли непонятные члены и прыгнули, хищно распластавшись в воздухе. И тут же ровное течение времени изменилось, оно сгустилось и неспешно поползло с вальяжностью варенья из еловых шишек.
  Сумкинсы все висели в воздухе, а сам Искандер торчал в неестественной позе на одной ноге с глупой улыбкой на лице. Но время замедлилось не за просто так. Просто так время замедляется только в неудачных иллюзион-боевиках, иногда транслируемых по иллюзион-ящикам глубокой ночью, чтобы не было так стыдно за невменяемый сюжет, поганую режиссуру и дубовую игру актеров. Время замедлилось ради драматического эффекта. Ибо в сумкинсах зародилось странное чувство при виде радостной физиономии молодого зельевара. И чувство это было не голодным гастрономическим влечением восставшего зомбяка, и не блекло-фальшивым подобием чувств подобий душ. Чувство было настоящим. И оно не несло в себе зла и ненависти. Ведь время никогда не замедляется для ненависти. Время может остановиться лишь ради любви.
  
  Подобия душ, а в особенности подобие-блондинка, жаждали искандеровой плоти мелкими сочащимися клочками. Тела же их наоборот- испытывали к зельевару абсолютно положительные чувства. Настолько абсолютные, что лишь самый бесчувственный моральный урод, ну или адвокат с блестящей тридцатилетней практикой, не признал бы в них любовь. Сумки испытывали к Искандеру любовь слепую и безрассудную. Отчасти оттого, что были они всего лишь его сумками. Безглазыми и безмозглыми основную часть времени, пока Искандер вдруг не пополнял в них запасы мясного ингредиента, включающего в себя и глаза и мозги. Но несмотря на периодическую нехватку необходимых органов сумки продолжали любить своего господина. Ибо зельевар был для них чем-то большим, чем просто владельцем и хозяином, чья истинная суть заключается именно во владении и хозяйствовании. Он был для сумок сродни богу.
  Ибо создал их из материалов разрозненных, форму и суть им придал сущую пошивкой умелой, пользовал разумно и часто по делам выезжая, лечил заплатами тела их раненые, отмывал грязь и жир что отмытыми быть могли в принципе, выводил прочь пакость и зверье алхимическое в подкладках заводящуюся, а потом и вовсе вдохнул в них жизнь. Пусть и виде подобий душ, но все равно жизнь. Короче делал все, что только возможно для того, чтобы недалекие и наивные сумки прониклись к нему безграничной, в пределах собственной вещевой емкости, любовью.
  Сам же Искандер был вне себя от радости. Если бы чувства испытанные им при виде скалящих беззубые рты сумкинсов можно было представить в виде нитей, то над Искандером вился бы целый рой ниточек. Ниточка, толстенькая такая, выражала бы гордость молодого мага за сотворенное на одних лишь эмоциях и боли заклятье. Еще одна ниточка, длинная такая и неприятного сливового цвета, означала бы облегчение. Все-таки Искандер при всей своей уверенности, ведь без нее в магии никак нельзя, хранил в самых задворках души изрядно раскормленного червя сомнения. Еще ниточка обозначала бы радость от удачного исполнения замысла. Ниточка рядом - радость от четкого и быстрого выполнения начального этапа Варки Чуда, а именно добычи составляющих.
  Ворох коротеньких ниточек самых разных расцветок обозначал бы целый букет чувств и ярких воспоминаний о происшествиях как-нибудь да и связанных с сумками. Как например однажды в сумке с золотой бляхой хаотически открылся портал в одно чуждое измерение, где время-пространство и даже сама мысль есть ничто иное как блохи. Целая вселенная набитая под завязку блохами. Надо ли говорить, что почувствовав блошиный вакуум, то бишь их отсутствие, Лучшего из Миров, мириады и мириады мерзких насекомых выплеснулись и за доли секунды существования хаотического портала заполнили собой башню молодого мага по самый чердак. Искандер тогда спасся от жуткой обескровленной погибели по воле случая забравшись на крышу - чинить погнутый неловкой горгульей магоприемник. Или тот случай когда Искандер набрел на базаре на удивительно дешевую, для столько редкостного ингредиента, желчь звездно-полосатого зверя бамбуша и не имея посуды был вынужден залить и нести ее в сумке-блондинке. И как шов на сумке разверзся и вся желчь вылилась и бесследно утекла в канализацию, тем самым спася молодому магу жизнь. Ибо желчь та оказалась не дефисзитной желчью, а совсем даже мочой трехцветного медвепута. Вещью распространенной, но удивительно токсичной. Настолько токсичной, что Искандер навряд ли донес бы ее до своей башни живым. Мертвым донес бы, благо моча часто использовалась неумелыми некромантами для кратковременного оживления свежих мертвецов.
  Молодой маг мог припомнить много разных веселых историй со своим участием в которых так или иначе фигурировали сумки, неизбежная смерть и ужасные страдания. И потому над его головой еще много ниточек вилось и вилось бы. И в конце концов от всего этого веяния сплелось и скрутилось бы в такой мощный канат эмоций и воспоминаний, что могло бы оказаться таким же прочным и упругим как и та цепь, в которую самолично заковываются влюбленные друг в друга люди. Только в случае с Искандером это была все- таки не цепь, а нетолстый канат сплетенный кое-как и из чего попало. Но все равно Искандер любил свои сумки.
  Сумки любили зельевара. Зельевар любил свои сумки. И лишь третье звено в этом неклассическом треугольнике испытывало иные чувства. Подобия душ, блондинка и оккультный каратист, ненавидели Искандера. Также им абсолютно не нравились новые тела. И их изначальная ярость и тупая злоба, присущая всем подобиям, множились и крепли, и в скором времени обещали стать такими твердокаменными, что не миновать нового Расцвета Мертвецов в сумочном варианте. Но свою роль, не эпизодическую, и даже не второго плана, а самую главную, сыграл тот факт, что души были все-таки не душами, а всего лишь их подобиями. И потому, несмотря на всю злобу и жестокость, они не могли не поддаться влиянию реального мира.
  Мир настоящих вещей был просто удивителен и невероятно вкусен. Еще никогда подобия не получали от самых обыденных занятий, вроде бега по черепицам мертвой пустыни или пробивания шурфов через завалы из еды и безделушек, такого удовольствия. Ведь в родном мире подобий даже самая развеселая вечеринка или крепчайшее семейное счастье были всего-навсего подобием вечеринки и подобием семьи. Испытывать настоящее было для подобий абсолютным откровением. Казалось через эльфийские и демонические органы лежащие в их объемистых животах с сумкинсами говорит и ласкается сам бог. Пусть неуклюжий, грубоватый и похожий больше на глупого щенка, чем на сверхмудрого и сверхчеловечного бородатого мудреца. Но все-таки бог, а не глист, как оно обычно бывало в мире подобий. И подобия не смогли устоять перед мощными, и что самое важное- настоящими чувствами, исходящими и от самих сумок и от зельевара.
  Безглазо-безмозглая любовь сумок к Искандеру и упругий канат любви Искандера к сумкам подавили и растворили без остатка подобие злобы и ярости плененных заклятьем душ. И на несчастные подобия душ обрушилось настоящее чувство без грана фальши и подобности. Любовь к сумкам и любовь сумок расцвели в подобиях душ яркими цветами и тут же созрели сочными плодами. Краски чужой странной любви окрасили серые и унылые как стены казенного учреждения стылые равнины подобий душ. И как будто проливной дождь прошел над голой пустыней. Вмиг вознеслись там удивительные деревья и кустарники из причудливо закрученных эмоций, заигравших доселе невиданными оттенками. Восстали из небытия изумрудные города воспоминаний, оживших и ставших внезапно выпуклыми и трогательными. И подобия душ вдруг поняли что они перестали быть самими собой. Они перестали быть жалкими, недалекими, глупыми и злобными подобиями. И стали настоящими душами. Настоящими душами в настоящих телах. Пусть и слегка, самую малость, всего лишь на все сто процентов, сумочных, но реальных телах. А это было тысячекратно веселее и приятнее имения и пользования самым прекрасным и могучим подобием тела.
  И любовь восторжествовала над временем. И время, побежденное и довольное исходом событий, возобновило свой поток. Сумки напрыгнули на Искандера. Зельевар ловко и бережно схватил их и от радости такой не ощущая веса тут же закинув за плечи, крепко и умело перепоясался ремнями крест-накрест. Предстояла славная пробежка. Эдакая спортивно-интеллектуальная эстафета. Только молодой маг был один за всех бегунов, а заместо эстафетной палочки были пакетики, коробочки и баночки с эльфийскими и демоническими потрохами. Искандер пару раз подпрыгнул, проверяя как сидят на теле сумки. Сумки сидели замечательно. Льнули к молодому магу как живые и влюбленные. Впрочем так оно и было. Потом зельевар достал из кармана и скривившись проглотил неаппетитного цвета и формы комок, слепленный из нескольких размолотых пилюль, огуречно-молочного шоколада и чего-то смахивающего на крысиный хвост и человеческий глаз. Эффект оказался мгновенный- Искандера замутило. Лицо его приобрело нежный салатовый оттенок. Зато ноги и руки налились силой и окрепли. В глазах прояснилось до рези. Хребет захрустел приноравливаясь к весу сумок и тоже упрочился многажды. А потом Искандер хищно пригнулся и с места взял такой старт, что олимпийский чемпион по бегу на сто метров Мира Подобий от зависти слопал бы свои юношеские кеды даже как следует не отварив.
  И Чудо облегченно выдохнуло. Ну наконец-то удосужился начать творить меня.
  
  Гелин был недоволен. Его демоническая рука была недовольна. И даже Меч-Одного-Мастера казалось разочарованно морщился. И все из-за того, что схватка продолжалась. Да, Гелин все еще оставался тем кровожадным и умелым в клинковой драке безумцем получающим от смертельных схваток удовольствие. И схватка продолжалась. Но удовольствия больше не приносила. А все из-за проклятого эльфиса. Тот был хорош. Удивительно хорош. Но в то же время прост до отвращения.
  Эльфис, оточивший свое мастерство за тысячелетнюю жизнь, должен был быть великолепен. Он должен был разить подобно молнии, бьющей в дом не снабженный ни громоотводом, ни защитными заклинаниями третьей степени. Собственная же защита эльфиса должна была быть непревзойденной и поистине непробиваемой, как лоб идейного двоечника-хулигана перед доводами слабовольного и неумелого учителя. Он должен единым только взглядом своих прекрасных раскосых лиловых глаз повергать противника в трепет, сковывая ему мышцы и леденя кровь. Он волей своей, могучей как семейка великанов выбравшихся на пикник в соседнюю от родных болот деревню, должен был плющить и давить врагов на расстоянии, презрительно игнорируя все магические щиты и вражескую волю. И в конце концов, его битва, танец мечей, и должен был выглядеть как невероятный и прекрасный танец, несущий смерть тому кто имеет честь его видеть, и тем более участвовать на вторых ролях.
  И в этом эльфис подло разочаровал Гелина. Атаки эльфиса были точны, стремительны, изящны, но в то же время с трудом, но отбиваемы. Приключенец даже не мог понять, хорошо это или же плохо. С одной стороны- эльфис не умеющий толком драться, с другой- сам Гелин с первого же выпада с разрубленной грудью и счастливой улыбкой на бледном окровавленном лице падающий замертво на острые черепицы унылой пустыни. Умирать Гелину особо не хотелось. Впрочем, драться с эльфисом- слабаком тоже не доставляло особой радости.
  Насчет защиты претензий у приключенца почти не имелось. Защита действительно была великолепна. Еще ни разу за всю драку Гелин не смог приблизить даже кончики своих клинков к эльфису на опасное для того, и даже для его роскошного трико, расстояние. Каждый удар, даже самый хитрый и умелый, отбивался. Но было и кое-что, что злило Гелина, отбивался эльфис на редкость скучно и примитивно. С какой бы хитрой позиции приключенец не жалил эльфиса клинком, тот применял один и тот же нехитрый прием. И даже когда после третьего его применения Гелин, раскусив защиту эльфиса, закрутил особо подлый финт и нанес было смертельно-неотразимый удар, эльфис не стал ничего менять, а просто ускорился. И тем же простецким способом отразил смертельный удар. Гелин от жестокого разочарования, уверенный что эльфис выдаст какой-нибудь особо премудрый эльфийский прием, чуть было не бросился на копье голой грудью, чтобы нанизавшись на него добраться-таки до горла эльфисского простака, позорящего своими заученными движениями славное боевое искусство махания острыми железками.
  Ни взглядом, ни волей эльфис Гелина не ущемлял. А наоборот- приводил в ярость. Ибо в глазах эльфиса можно было прочесть все что угодно, но только не заинтересованность в смертельной драке. Казалось, что эльфис больше погружен в свои мысли, например, размышляя над тем, сколько же времени надо мариновать гаманскую шестилапую курицу, чтобы после запекания мясо оказалось и нежным, но в то же время и упругим с дивной хрустящей корочкой. А вовсе не пыхтящим напротив человечком с двумя мечами жаждущими зеленой эльфисской кровушки.
  И наконец, танец мечей. То что выделывал эльфис можно было сравнить с тем, как если бы вдруг прима-балерина всерьез занялась деревенскими танцами, и уехав из ослепительно сверкающей столицы на хутор к дальней родне, осталась бы там жить, танцуя вприсядку в цветастом сарафане, а по тихим субботним вечерам заквашивая ягодно-огуречную брагу. То есть, движения, каждое по отдельности, и даже куплетами были красивы и отточены. Но будучи рассмотрены все вместе, как единая композиция из прыжков, шажков и приседов, были на редкость негармоничны и потому некрасивы. Как игра пьяного на арфе или танец того же индивида на банкетном столе. Ибо для красоты надо чтобы пьяный валялся где-нибудь отдельно и незаметно, а арфа и стол стояли от него подальше и под охраной. Желание приключенца продолжать бой до бесконечности изменилось. Теперь ему больше хотелось просто убить простака-эльфиса. Или умереть самому, более или менее достойным образом. Лишь бы побыстрее прекратить эту, переставшую казаться красивой и приносящей удовольствие, драку. И желание это с каждым мгновением все крепло.
  Ненавижу этого эльфиса, думал Гелин.
  Ненавижу этого эльфиса, думала демоническая рука-протез.
  Ненавижу копье этого эльфиса, думал Меч-Одного-Мастера.
  Ненавижу когда ненавидят меня и мое копье, думал эльфис.
  
  Толстяк-демон был недоволен. И всяческим образом сие недовольство выказывал. Он метал из-под ногтей ветвистые ядовитые молнии, испускал из глаз лучи смерти средней степени фатальности, измышлял мощнейшие убийственные мысли ближнего радиуса действия, изрыгал убойные проклятья и невероятно едкую желчь, яростно молотил хвостом и лапами, взбивая окружающее в густую однородную жижу. А все потому, что особые перзиндентские пончики кончились. Обильная жила вкуснейших, с меаркской и демонической точек зрения, лакомств неожиданно оборвалась. И мало того, на месте обрыва неожиданно обнаружился нешуточный запас броколийской мозглячной капусты. И демон-толстяк, не успев вовремя отвернуть морду, отхватил пастью порядочное количество капусты и был вынужден ее проглотить. Что для любого среднестатистического меаркца было равноценно пытке с применением плюшевых крокодилов набитых мелкой галькой и ржавых пружинных кроватей со встроенными грозовыми элементалями. А демон, не смотря на всю триединость и демоноподобность, в цветастом винегрете душ все еще оставался стопроцентным меаркцем. И потому враз почувствовал себя несчастным как одиннадцатилетний сирота отмечающий день рождения на заброшенном маяке ночью в грозу. И печаль свою выразил тем, что на мгновение проявил свою истинную демоническую сущность, тем самым уничтожив и перетерев в однородное серое пюре все, что находилось в радиусе десяти метров от него.
  Обиженно завывая, демон-толстяк разметал холм из еды и нырнул в следующий. В поисках утраченной пончиковой жилы он разметал и второй едальный холм. Затем третий, оказавшийся не съедобным, а вовсе даже галантерейно-имущественным. Четвертый, почти наполовину состоящий из мебели, продавленной непомерно тяжелой задницей человеческой ипостаси колдуна. Пятый, вновь съедобный, но на этот раз мясным образом. Но пончиковой жилы из особых перзиндентских так и не обнаружил.
  И вот оставшись с двумя нетронутыми холмами из еды он начал смутно ощущать неправильность своих действий. Он явно что-то делал неправильно. Может мне стоило сразу обследовать эти холмы,- думала часть мозга принадлежащая демону Апапапачи. Крушить! Ломать! Бить!- думала часть мозга принадлежащая демону Абабарамсу. Часть мозга принадлежащая демону Мордекаку не думала вообще, потому как ее не было вовсе. Ведь пара ганглий не в счет. Ибо даже тупой как сорок учителей физкультуры демон Абабарамс мог дать сто очков вперед демону-червяку начни они состязаться во вменяемости друг с другом.
  Но мозг человека, а именно колдуна-теневика второй категории Харра-Карфа Вурдасына знал, что именно он делает неправильно. А делал неправильно он абсолютно все. И всеми силами, которые только были доступны ему в этом могучем, непробиваемом и туповатом триедином теле демона, пытался донести это и до остальных частей этого самого тела. И пока он тужился- демон-толстяк со страстью голодного хомяка шуровал толстенным лапами в шестом холме с едой. И кажись имел все шансы вновь напасть на ту самую драгоценную жилу особых пончиков. Что сулило ему очередное гастрономическое помешательство и жуткое нечеловеческое обжорство. Благо за то короткое время поисков спешно зажеванное и проглоченное улеглось и как следует утрамбовалось в его прочных и могучих семнадцати желудках. А значит его опять будет раскаленной добела плазмой опалять стыд перед товарищами, бьющимися смертным боем с мерзким кустом в то время когда он набивает свое брюхо деликатесным лакомством.
  Ненавижу пончики, хоть бы их и не было никогда,- подумал вдруг колдун второй категории Харра-Карф Вурдасын и удивился крамольности собственной мысли.
  Обожаю пончики,- думал демон Апапапач.
  Ням! Ням! Пончик!- думал демон Абабарамс.
  ...- думал демон Мордекак. И был абсолютно прав.
  
  Трехгорбый верблюд был недоволен. Он чувствовал как за спиной стремительно, ничуть не уступая ему в скорости, несется шквал. Шквал проклятий и смертельной ненависти. Что было не удивительно. Трехгорбого демона всюду, где бы он ни побывал, какой бы мир или слой реальности он ни посетил, преследовали горести и смерти. Иногда многочисленные, иногда не очень. Иногда быстрые и безболезненные, иногда мучительные и продолжительные. Иногда обыденные и банальные, иногда феноменальные и грандиозные. Но всегда чужие.
  Демон, упивающийся собственным превосходством, уверенный в своей невероятной силе и охотно ее применяющий по поводу и без повода, шагал по мирам и их измерениям широкой поступью серийного маньяка-убийцы поистине межпланетного масштаба.
  Бывало, пребывая в приподнятом настроении, он уничтожал целые деревни, а то и города, заливая их улицы и переулки потоками разноцветной крови и выстраивая из черепов их обитателей настоящие и весьма изящные пирамиды. А бывало наоборот, пребывая в унынии и печали, он уничтожал все живое только посмевшее оказаться свидетелем его кислой верблюжьей морды, растирая наглеца, его родных до седьмого колена, его друзей, друзей его друзей, домашних животных и скот, в мелкий-мелкий порошок.
  Неудивительно, что количество смертей при подобном раскладе получалось куда более внушительным, чем при предыдущем. Конечно же, будучи демоном-компаньоном относительно доброго мага, то бишь Искандера, не очень то и тяготеющего ко всемирному злу лишь по причине собственной слабости и неподходящей специализации, демон не мог убивать живых существ без особой на то причины. Правда поиск причин для убийств никогда не длился для трехгорбого верблюда особо долго. Он ведь не был буйным демоном, навроде того же Бетхада, который мог вспылить и совершенно обезуметь получив тарелку несвежих сливок, и тут же успокоиться при замене их на свежие. Он был демоном сдержанным и рассудительным, но очень уж любящим веселье.
  А что может быть веселее для демона чем хаос, слабомотивированные убийства и разрушения. И потому будучи рассудительным и сдержанным мог легко придумать любой повод чтобы выпустить наружу свой гнев в строго отмеренных дозах, достаточных для того чтобы уничтожить не понравившееся существо, но при этом не возмутить общественность и мироздание. Которые хоть и долго раскачиваются, зато крепко бьют. Да так, что бессмертную душу разносит в мелкие клочья, а сама вероятность существования стирается в трех дюжинах вселенных подряд и сразу.
  Но то что по пятам неслось за его трехгорбой спиной не укладывалось ни в какие рамки. Ярость. Невероятная ярость. Поистине космического масштаба. Будто все ботаники вселенной восстали против одного единственного дворового хулигана. Который конечно парень не промах, может и в зубы дать и на турнике подтянуться рад эдак двадцать, да и с девчонкой какой-нибудь познакомиться на танцевальне будучи лишь самую малость полупьяным. Но против трехсотвосьмидесятисеми секстиллионов ботаников не выстоять и ему. Банально растопчут в лепешку с три атома толщиной.
  Потому верблюд бежал изо всех сил, прочь от шквала ненависти. Впрочем если бы он остановился и как следует пригляделся, то не прилагая особых усилий заметил бы что за сжигающей яростью нет силы ее подтверждающей. Как будто вместо тех самых трехсотвосьмидесятисеми секстиллионов ботаников вооруженных всяким смертоносным барахлом за ним гонятся лишь их гневные отзывы и едкие цитаты. Но трехгорбый верблюд всего этого не знал. И потому бежал и бежал. Ноги его слившись в одно мутное пятно несли его тяжелое тело со скоростью мчащегося к земле горящего небесного болида. Разорванный в клочья воздух ревел и стонал как заживо потрошеная хуруня. Черепицы пустыни разлетались уже не в мелкие клочья, а в пыль тут же увлекаемую бешено закручивающимся воздухом на манер хвоста. Придавая тем самым верблюду еще большую схожесть с небесным телом. И Искандер становился все ближе и ближе. И Чудо творимое им крепчало на глазах. Верблюду надо было успеть первым. Может быть и не раньше самого Искандера, но уж точно раньше летящего за ним шквала ненависти. Ибо исполни Чудо желание шквала, то не то что одинокий и злобный трехгорбый верблюд, вообще весь мир многогорбых демонов оказался бы стерт из реальности. Что могло бы доставить некоторые неприятности многим соседним мирам, куда бы ломанулись все эти самые многогорбые демоны в поисках спасения. И в особенности Стогорбый Дед. С его любвеобильностью и поистине демонически-скверным нравом. Трехгорбый верблюд будучи компаньоном относительно доброго мага Искандера не мог позволить случиться разрушению собственного мира, и последующему за этим глобальному геноциду и растлению всех соседних с Бесконечной Степью миров. И потому еще более нарастил скорость. А именно выпростал из боков свои жуткие демонически-верблюжьи штуковины, неловко взмахнул ими и взлетел в воздух.
  Целое мгновение верблюд висящий в воздухе с торчащими из боков крючкастыми клешнями выглядел более чем нелепо. Но потом с оглушительным щелчком клешни сложились в некое подобие коротких и уродливых крыльев, из-под них вспыхнуло ярко невидимое колдовское пламя верблюжьей волшбы. И в который раз усталая пустыня удивленно охнула, когда раскатисто взорвалось пространство, а взрывная волна вмяла поверхность пустыни в округлую воронку десяти метров глубиной, смела и перемолола в хитиново-мясной фарш всех спящих драконов в радиусе двух километров. Испуганный воздух метнулся прочь от яркой вспышки. А потом из образовавшейся пустоты вылетел настоящий болид. Раскаленный до синевы, пышущий злобой, но в то же время невозмутимый как сотня отборных дворецких, удивительно необтекаемой верблюжьей формы. И со страшным ревом понесся в сторону Искандера. И вмиг исчезнув за горизонтов был таков. Шквал ненависти, будь он самую малость вменяем, поостерегся бы связываться таким жутким существом. Но шквал не имел мозгов. Он был лишь сосредоточением нечеловеческой ненависти и ярости. И потому в ответ лишь ускорился и понесся за верблюдом. Может самую малость уступая ему в скорости. Но ничуть не уступая ему в упорстве.
  
  Бетхад был недоволен. Он заметил что лапы его перестали опираться на черепицы и лишь мельтешат в воздухе. Что впрочем ничуть не сказалось на его умопомрачительной скорости. Также он заметил что бледная тень отбрасываемая им на унылую поверхность пустыни исчезла вовсе. Да и сам он весь стал полупрозрачным как герой меаркских иллюзион- сказок для умственно-отсталых демонов, а именно дружелюбное, но недалекое привидение-мальчик Перкас. Что было плохо. Бетхад помнил один случай, когда великий Хар-ский Герой, пламенный кошачий революционер Пачвач, в сражении с Кис-ом- гвардейцем проигрывая бой и собственную жизнь, так сильно напряг свои убывающие силы и желания, что на крохотное мгновение перестал быть реальным. И этого ничтожного исчезновения из реальности хватило на то, чтобы большая часть донжона правящей семьи Мурзикан превратилась в щебень, а остальная- просто разлетелась на куски, выпадавшие потом в виде осадков еще где-то с три дня. Знатное погребенье вышло для жалкого раба Хар-а, успевшего за мгновенья своего нереального существования разорвать в клочья непобедимого гвардейца Кис-а.
  Но Бетхад не желал преждевременно погребаться. Даже с почетным сопровождением в виде целой гвардии самолично покрошенных Кис-ов. Ему просто хотелось жить. Спать круглые сутки, есть репку с удивительным грибным соусом, которым почти добровольно делятся разумные мыши обитающие под башней Искандера, закусывать бесполезными, но такими вкусными мясными закусками из пищевого маго-хрусталя, пить сладчайшие жирные сливки, драться с друзьями- демонами не на жизнь, а на смерть в тоннелях Вонючего Города. А также помогать молодому магу в его алхимических экспериментах, зачастую бесчеловечных, но и то лишь по причине сильной увлеченности, а вовсе не по душевной злобе. Пялиться в окно целыми часами, совершенно безотходно вылизывая стальную шерстку, ибо еще ни разу за все время пребывания в Лучшем из Миров Бетхад не отрыгнул ни единого шарика шерсти. Клят, сейчас Бетхад был совсем не прочь даже прослушать анекдот в исполнении червеобразного толстяка Хантуна- пожирателя кала.
  Он хотел жить, а не становиться призрачной бомбой, способной разнести в клочья укрепленный злой кошачьей магией замок вместе со всеми его обитателями. И так как противопоставить становлению взрывчатым привидением ему было совершенно нечего кроме как Чуда, совершаемого Искандером где-то там за границей горизонта, то Бетхаду только и оставалось, что еще быстрее шевелить своими полупрозрачными лапами. Что он и не преминул сделать. С каждым шагом Искандер становился все ближе и ближе. Взрывная смерть от аннигиляции шестилапой кошачьей тушки также была весьма близка. И вопрос был лишь в том какая из встреч случится быстрее. И потому Бетхад бежал. Все быстрее и быстрее.
  
  С жутким громогласно-неслышным скрежетом невидимые колеса Судьбы пришли в движение. Вот уже столетие как бездвижно простоявшие в ожидании подходящего случая они с трудом раздирая прикипевшую корку забытья и наросшую ржавчину безвременья закрутились. Все быстрее и быстрее, перемалывая в своих безжалостных жерновах любые положительные вероятности и удачные стечения обстоятельств в тонкую безтелесую пыль безысходности.
  И судьбы всех населяющих и гостящих, пусть и не по доброй воле, в Унылом Мире существ стали стремительно закручиваться в единый клубок, сплетаясь в самый тугой узел, который только можно придумать. Причем тугость этого невидимого и неосязаемого никакими чувствами и приборами, помимо 'чутья копчиком', узла была таковой, что сразу становилось понятно- без трупов здесь не обойдется. Причем сам процесс трупообразования будет эпичным донельзя. Хотя и на удивление кратковременным. Ибо клубок, из-за малого количества реальных участников, получался мелковатым. Чуть ли не узелком. Что впрочем ничуть не умаляло ее глобальности. Последствия при любом исходе оказывались катастрофичными. Но вполне приемлемыми для Унылого Мира бескрайней черепичной пустыни. Ибо все для этого бесконечно усталого мира было лучше чем дальнейшее прозябание в голоде и холоде под унылыми багрово-сиреневыми небесами.
  Даже внезапный галактический катаклизм повлекший за собой мгновенное испарение всей планеты в облако рассерженных кварков и пучок жесткого излучения. По крайней мере это было бы интересней, чем еще миллион лет пялиться на дрыхнущих драконов. Так думал безжалостный механизм судеб. Так думало багрово-сиреневое небо. Так думала каждая молекула усталой черепичной пустыни. Так думало само Мироздание. И оттого думы эти обретали плоть. Твердую и упругую как свежая сахарная репка. Что тоже было весьма примечательно.
  
  Искандер схитрил. Он не стал выдумывать ничего нового и сногсшибательного. Лишь видоизменил уже использованную ранее волшбу. Ту самую с помощью которой благополучно перевоплотил целый отряд боевых зомби в отвратительные тыквенные пироги и плюшевые диваны. А именно волну насыщенного до предела хаотического волшебства. В тот раз волна отлично справилась со своей задачей, уничтожив всех врагов и чуть не прикончив самого Искандера со спутниками придачу.
  Правда, без проблем не обошлось. А было их две. Но каждая размером с гору. С натуральную гору, ту самую что впивается своими рудно-каменными корнями в земную плоть на многие и многие километры вниз. Имеет занесенные чистейшим горным снегом вершины и негусто населена бесстрашными горными козлами-скалолазами, а также снежными барсами, ледяными барсами, отмороженными барсами и барсами состоящими из чистейшего сливочного мороженого. То бишь проблемы были велики и практически не имели путей для их решения. И будь Искандер чуток нерешительней и не имей в истории своей жизни случившиеся совсем еще недавно удивительные приключения, то возможно ситуация действительно могла бы оказаться безвыходной. Не смотря на всех драконов, демонов и прочих существ, желающих свершения Чуда и самого Чуда, желающего как можно скорее воплотиться. Но Искандер был самим собой. И потому подавив всякие сомнения, что исключительно губительны для любого проявления магии, приступил к Волшбе.
  Нет агрессивных боевых зелий типа '-хас' и даже их менее мощных собратьев группы '-симто', чтобы послужить подрывающим зарядом чар всей магической схемы. Значит берем из набора кишок, демонических конечно же, нечто выглядящее особо агрессивно, разжевываем и выплевываем в соответствующих точках будущей руны шквала дикой магии. В каждый плевок закладывается крохотный осколок алхимического стекла, добытого из щедрого запаса расколотых пустых пробирок из-под алхимических бомбочек. Да, временами на Искандера нападала сквалыжность не присущая не только гостеприимным сулнитарцам, но и вообще человеческим существам имеющим хоть какие-то душевные порывы, и он подбирал пустые пробирки остающиеся после неверного срабатывания бомбочек. Так что жадность Искандера на этот раз обратилась в добро... или же нет...
  Искандер почувствовал в своей внезапно изменившейся биографии некий подлог. И обрадовался. Ибо это говорило о том, что он находится на верном пути и рояль в кустах уже начал образовываться и незримо помогает своему создателю, подсовывая ему в карманы осколки внезапно оказавшегося жизненно необходимым стекла, а в память- эпизоды несуществующей биографии. Жалко что способность у совершающегося Чуда видоизменять реальность была еще не особо сильной. А то руна магического шквала просто возникла бы вокруг куста по единому мановению рук Искандера. Но увы, в воздухе было пока еще слишком мало волшебных чар, чтобы последствие могло поменяться местами с причиной. И потому Искандер продолжал жевать, плевать и втыкать в плевки осколки.
  Вкус у злобно выглядящего демонического органа был демонически омерзителен. По шкале крысиных какашек, которых в свое время Искандер налопался вволю, он отстоял лишь на один балл ниже любимого лакомства детишек из затерянной, и слава за это всем Небезумным Богам, деревушки Кунокукунну. Что в который раз доказывало крепость воли молодого зельевара. Ибо многие и многие герои, среди которых попадались и принцы-чародеи, и эльфийские витязи, и драконьи ублюдки, и полудемоны с полубогами, и как-то раз даже бесстрашный историк-десантник-каратист с дипломом инженера, предпочитали смерть в ужасных муках, чем съесть хотя бы две ложки этой каши. Самой что ни на есть омерзительнейшей во всех двенадцати соседних мирах.
  Чем хуже вкус- тем лучше эффект, повторяя сказанное дядюшкой Харумом, Искандер разжевал и расплевал весь орган и до половины сгрыз еще один такой же, когда все заряды оказались в нужных местах. Отлично! Теперь стоит только мысленно приказать кусочку стекла разбиться и оно тут же расколется на еще более мелкие кусочки, выделив при этом пару чар злого стеклоразбивательного колдовства. Этих самых чар должно хватит чтобы запалить злобу в плевке. А в чем-чем, уж в демонических органах злобы переизбыток, особенно с таким тщанием пережеванных и оскорбительно выплюнутых. Искандер учел даже эти крошки зла, могущие сделать его магию сильнее, и потому старался выплевывать пережеванное с предельным презрением и отвращением, сопровождая этот ужасный процесс грубыми жестами. Благо ужасный вкус демонических потрохов как нельзя кстати помог Искандеру все это изобразить. Жесты получились предельно оскорбительными. Даже самый невинный из них на посторонний взгляд был равноценен полуторачасовой оргии с ужасными демонами, похотливыми щупальцами, зубасто-рогастыми органами имеющими привычку в самый ответственный момент издавать смешные звуки и самым неестественным использованием физиологических отверстий, особенно пупков. Так что запас зла в зарядах был более чем внушительный и достаточный.
  Теперь оставался самый смак волшбы - разложить магические зелья по схеме таким образом, чтобы с каждым впустую сработавшим в воздух бутыльком, волна бешеных чар становилась лишь гуще, больше и хаотичней. В прошлый раз схема сработала на отлично, так что молодой маг знал куда какой бутылек ложить и даже каким-концом куда его развернуть, чтобы добиться максимально нужного эффекта.
  Но ведь и происходило это все в совсем ином мире. В Мире настолько насыщенным магией, что достаточно было обладать всего лишь хорошим воображением, чтобы в попытках избавиться от заветревшегося майонеза призвать из Небытия Демона- Пожирателя Тухлого Майонеза, или при неудаче - самому превратиться в майонез. Свежий, взамен испорченного. Да и зелья Искандер тогда носил с собой первоклассные, с четко прописанными формулами и знакомым до боли, иногда даже чрезмерно, составом. А действовать приходилось в мире, настолько усталом и унылом, что даже лишний чар, случайно пролетающий над черепицами считался настоящим волшебным событием.
Оценка: 9.47*6  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"