Все персонажи вымышлены, любое совпадение случайно.
В романе нет стрельбы, секса, погони.
* * *
3. Преддверие
...полчаса! "Поезд приходит...Позвоню с вокзала... В крайнем случае посмотрю город!" Все с ума сошли! В каком таком крайнем случае, какого ещё такого крайнего случая не хватало нам, ведь мы не виделись столько времени... сколько времени?.. много!.. Так много... половину вечности, большую! Крайний случай!
А ё....п...р..с..т! Я ж каждый божий день долго ли, коротко ли, а вспомню любимый образ, солнышко моё ясное на тайном - абсолютно от всех - и самом желанном небосклоне, и он, Твой образ, чтоб ни приключалось со мной в течение разного рода жизнепрожигательских обстоятельств, всегда возвращется из-за тучек и все прелестные созданья блекнут, меркнут пред ним, как на зорьке все звёзды, весь млечный путь.
Крайний случай! А-ё... В рабочих буцах, небритый, в вонючей лаком, машинным маслом, краской-шмаской робе, сальный волос, руки с пролетарским налётом, двухдневные потники, бельё интимное на сушилке, пол не выметен, гора грязной посуды, а Она - через полчаса экспрессом. Господи! "Спокойно, Шарапыч!" Экс-пресс!.. не уууупаковывааааай без нууууждыыыы, повреееемени, поврееемееенииииии! Полчаса. Я под душ с телефоном - мало ли какой плюс-минус прорежется, материализуется из неведомых материй - жизнь демонстрировала мне не раз практическое проявление теории случая! - главное не спешить и всё успею.
Буцы где-то на ходу потерял, инструментальный ящик двинул под стол с глаз долой не помню как... Гостья! Нет, не гостья, чую... Карло, тьфу на тебя с твоей халтурой и левой гайкой!
Cвеженький, выбритый, благоухающий достойным одеколоном, - пробной "шанелью" номер... не знаю - лет двести в машине провалялась невесть с каких неважнецких начал, - во всём чистеньком в "причёсанной" квартирке вокруг телефона выхаживаю как родовитый павлин, ожиданием томлюсь и прикидываю, где по пути к вокзалу аленький цветок укупить, не супермарктовский букетик общественно-задрипанный, типовой, как балясина к балясине на мостике частных и общественных взаимоотношений, а чтоб - аленький цветок для случая.
Только на заправке попробовать! Только на заправке, любой специальный магазин - это время, а я вдруг почуял, а время - иссякло! Ура! Иссякло время! Ура! А что до седин, до истёртых ни к чёрту набоек, таким мелочам смутить волшебство не дано!
- Я под лошадью с каким-то крутым наездником стою и скучаю... Царь что ли какой-то... - совсем робко, но с птичьим достоинством: - Придёшь? Если, конечно, время есть, я не хотела б отрывать тебя от дел?..
- Оставь в покое лошадь и принца Августа, пожалуйста, развернись ровно на сто восемьдесят градусов, чтоб принц Август за спиной остался, повернись к нему спинкой! - ты ж ко мне приехала! А?
- Ну да...
- И развлеки себя пару минут променадом, ладно, прогулочной поступью королевы пройди к противоположному входу вокзала. Понятно говорю?.. только не спускайся на пасарелле - там обитают карманники, наркоманы, страшные убийцы с чёрными повязками в районе рта или на месте потерянного за карточными разборками или пиратствования глаза!.. Никуда не сворачивай и не спускайся никуда, а я в самый раз сейчас подскочу и встречу тебя, выезжаю! Там, где ты сейчас стоишь не подъехать, дорога к принцу перекрыта, а времени больше нет, всё вышло время, я сию минуту, я уже выехал!.. Да! Мигалку поставил! Никуда не отклоняйся от курса или лучше стой возле принца и лошади, даже возьмись за постамент, чтоб не потеряться, ничего, что он холодный, это безопасней... Пойдёшь через вокзал навстречу?!. Хорошо! Променад глянуть... (на пасарелле витринки пощекотать, - женщина!) Хорошо! Только не покидай здания вокзала и не спускайся вниз. Послушай, по пути ни с кем не разговаривай, говори, что немая от рожденья! И никому не верь! даже если "Косолапого на севере" предлагать будут - обманут, никому не верь, а я привезу, у меня есть... Не заходи в тёмные места... Их нету??! Ну ты сказала! Должны быть и есть, это ж здоровое общество, несмотря на демократическую анархию, и всего, что "мама не горюй!.." - в достатке. Не покидай здания вокзала. Мама? Какая мама?!. А, это такая присказка. Хорошо... Не боишься! Всё равно осторожненькой будь, будь паинькой! А я выехал!.. С сиреной, мигалкой, эскортом!!!
Стою с аленьким цветком и зыркаю туда-сюда. Сколько лет-то прошло! Кого жду: Тебя из прошлого, настоящего, будущего?! К нам красотка весна уж вот-вот снизайдёт, а пока снегири красногрудые... Тебя жду. Только Тебя! Как выглядишь не представляю, вернее представляю - светло образ незабвенный из памяти мерцает; сколько раз длинная бесконечная ночь развёртывалась слепой чёрною тьмой перед моими глазами, а сладостный сон улетал, как вспугнутая птица и опускались, простирались ввысь из нелепого моего бытия и небытия нити прошлого, мозг ткал самые нелепые и чудесные картины захватывающе, страшно и непредсказуемо, путаясь в спирали хвоста памяти и фантазёрства, словно вновь и вновь непристанно починяя тьму сновала по кем-то заданной траектории золотая игла! Волнуюсь. Конечно, но держу себя в руках, глупо и не очень аккуратно примеряю второпях роль супермена, привычного ко всему... К чёрту супермена! Не нужно этого, лучше простой бескрайний капут сказки, всё одно волшебства не хватит починить её, а из лесу в лес дрова не возят!.. Я не знаю, но мне кажется я встречаю - Судьбу, да-да! я чую - вышел расстования срок, пережит... Волнуюсь? Ещё как волнуюсь.
Со мной, человеком непривычным по предписанному жить, подобно поезду и рельсам, и зашедшего довольно далеко в этой свободе, произошёл как-то случай, в самую сердцевину начала моей интеграции и на кривом отрезке между заточьем самого что ни на есть бытового, но уверенно прогрессирующего алкоголизма и полным развездяйством, стремящем замкнуть к нулю бесконечность по случайной кривой, "кривым" вектором, - всё это ещё прежде того было, как я пролетарничать начал и чернить, - когда мои сокрытые от всех, как всегда! чувства к Ней оказались под колпаком злого карлика, карлика, созданного моей собственной грешной душой и непомерной гордыней, когда я ещё заносчиво считал, что я - это такое большое Я, что все остальные, и не только современники, но и тени великих предшественников, в лучшем случае среднее я - и все они, и те и другие, и третьи и... в сравнении со мной, не тянут, вот я - это Я... а все остальные, зо-ля-ля - и пописать вышли.
Я проживал один, разведясь со второй благоверной своей, не после того, как она застукала меня в постели со своею подругой, а после того, как я её с хаусмастером, заглянув в ночи на огонёк обрадовать, и вот те... - говорил же мне умница Лёшка, водила таможенный с Бескрайних, ведь вот он диалог из прожитого всуе, помню, как вчера: - "Я когда из командировки возвращаюсь, то прежде всего, всегда позвоню жене с вокзала! Всег-да!" - "Отчего?" - спрашиваю я искренне и простодушно-дебильно. - "А мало ли неудобство какое... Жизнь она... А у нас дети!" Кто не обжигался на молоке, тому море по-колено. Бывшая благоверная моя обошлась лишь тем, что треснула меня по голове маленьким кулачочком, и пребольно ударила себе ручечку бедняжка, я хмельно пробудился и перешёл в супружескую постель...
Заглянув в ночи на огонёк и удивлённо определив в коридоре разношенные ботинки сорок первого размера, или около того, против моего сорок седьмого, я прошёл на кухню, сел на стул и некоторое время находился в "задумчивости", - хмель быстро покидал меня, - я очень сокрушался отсутствием пистолета, чтоб всех без исключения сейчас же положить. За это время нарушитель семейного покоя исчез мгновенно, как не было. На другой день я продолжил начатое и, допившись до помрачения сознания, устроил дебош, чуть не убил бывшую благоверную, что начала мне пояснять о рождении и обобществлении, и продлении... в ней чувств на другой земле и несколько раз напомнила, что все люди - братья и сёстры...
Приехала полиция и спасла всех, взяла меня под стражу и отвезла в местное КПЗ при городской тюрьме, там остаток дня и всю ночку я проспал в отдельной камере, но помню, прежде исполнил на сон грядущий в полный голос несколько раз "Катюшу", выкрикивая каждый раз в начале и в конце исполнения: "Фашисты!" и "Гитлер, сука, капут".
Один раз среди времени сна полицейские меня разбудили - принесли телефон, потому что прежде, когда меня упаковывали, я потребовал разговор с консулом и президентом Бескрайних. Я отмахнулся от предложения, дескать отменяю решение, устал, меня оставили в покое, а утром выпустили, вернув всё содержимое карманов. Пригрозили завести дело, но я предупредил, что мне придётся в этом случае заявить, что хаус-мастер, домуправ и владелец дома, скидывает таксу на квартиры за счёт женских услуг иммигранток, проживающих у него, - фактический материал мне любезно преподнёс доброжелатель. А через пару дней произошла встреча с человеком из столицы очень похожим на вертикального покойника, а не горизонтального, как положено природой, он пообещал меня застрелить, если я не оставлю свою ещё жинку в покое. "Странник" мой, покойник, опоздал - я уже взял Дика, единственного верного друга, обматерил весь бабский пол и поселился холостяком. Вся эта грустная история отчасти произошла, может показаться от того, что я приехал за кордон двумя месяцами позже жинки своей - только отчасти! теперь-то я знаю, что в корях наших отношений семейных вовсе не мой сон с подружкой ея встрял и заклинил, а то, что бабье сердце не обманешь и все благие намерения наши о совместном сосуществовании в виде ячейки - была лишь нелепая суета сует в обоюдном тупичке, - "встретились б... два одиночества!", - и несмотря на то, что намерения были чисты, семейная лодка для сосуществования на волнах Великого океана оказалась гнилым корытом, непригодным для такого ответственного плавания, наш посудо-хозяйственный союз завалился, как мамонт в последнем падении, что вовсе не помешало нам через пару месяцев восстановить отношения до теплоты и полного взаимопонимания, несмотря на хаусмастера и столичного призрака. Избежав высылки на родину, чему бы я не очень в тот момент противился и кутузки за дебош с рукоприкладством - я зажил, как должен был зажить дяденька освобождённый от всех обязательств официального сожительства.
Лишь календарь омрачал иногда моё существование, всё более наваливаясь широкой, как грязное лобовое стекло, увесистой дубиной прожитого отпущенного земного, в виде констатации факта непрерывного хода песочных часов времени, времени всего уходящего на странное ожидание, которое я не имел права ни заменить на поиск Её, чтоб выяснить отношения, ни на какое-либо иное действо, - словно подписал с Мефистофелем односторонний договор.
Маловозможно перемениться такой частной частности, как неотношениям двух людей, годы разделённых, а, если да, то какое количество дней суждено от непременной нашей встречи до сколько отпустится, и не буду ли я к этому времени совсем седой как лунь и на геркулесе...
...Теперь я невольно прикидываю:
сколько пути
с тем чего не было,
и без того,
чего не будет;
а, учитывая возраст,
принимаю любую простоту мира,
отсекающего рубеж времени надежд -
Вот тут-то окрепший злой карлик, сучье ничтожество, решил развернуться и я принял участие в театрализованном представлении на тему а-ля "единственной мечты".
Под видом милосердия одна молодая семья и подруга ея, и все они, возможно с самыми искренними намерениями, - ведь как наша дедуктивная логичность отучена прислушиваться к тонюсенькому голоску собственной ранимой измотанной и запуганной души, затюююканной литаврами желаемого и тайной надеждой на маленькую хоть какую похвалу, точно так привычно и мгновенно забывается причина гибели колобка, когда Лиса Хитрая краса его, того-этого!.. - и я не печалясь нимало о том, куда может завесть милосердие ко мне, как обычно выгулял пёсика, поправил крестик под рубашкой и вольно, как и следует освобождённому от всех посудо-хозяйственных заморочек дяденьке и которого пригласили в компанию как человека неординарного и способного поддержать разговор и украсить праздник, погодите! приняв шнапса с пивом на грудь и с бутылкой беленькой в кармане, отправился грешить и чтоб встретить Новый Год в компании. Встретили хорошо, я даже устоял на ногах, но уснул в трамвае. А через месяц мне позвонила особа и - драпируясь на другом конце провода в душных ветвях искусственного можжевельника машинной работы и подпуская клубы чёрного дыма, что смолил с изношенных покрышек времени и выполнял функцию сиреневого тумана, представилась дорогим именем, которое я распознал, несмотря на то, что был в глухом, но не бесчувственном ещё, - а жаль! - хмелю, праздновал аглицкий способ встречи дня недели и то что никто не мешал мне вольно покручивать колесико внутреннего приёмника, настроенного на волну тоски по родине.
Ещё не полюбопытствовав на предмет чуждой хрипотцы в голосе незнакомки - помехи были столь явными, что хмель не спасал, язвило железом по стеклу, и тогда я опрокинул стопочку и закурил, и тут же, подчистив слышимость, то есть смазав-профильтровав корпускулярно-волновую природу, чистоту и частоту, распространения и приёма электромагнитных колебаний в пространстве и во времени, туда и сюда, спрашиваю: - "Чегой-то, говорю, голос скрыпуч стал, что приключилось?!" - и вспомнил "Семерых козлят"... и про подвиг, что Волк свершил, чтоб добраться до мяса, так переделал себя! просто совершенно чудесно, - почти как наш известный исполнитель романсов, - это же - подвиг, провернуть такую работу над собой, показатель, как можно совершенствовать себя, если есть цель, и какую катализирующую власть имеет правильно или точно найденная мотивация над частной душой! - Я с удовольствием выпил за Волка, Семерых Козлят и всехние успехи, потому что опять понял: если желание возведенно в отрицательную степень врождённого фатализма, ничего добиться нельзя! И хрен с энтим... И выпил по этому поводу! Закурил и подумал отчётливо, что такие волчьи достижения, как в "Семерых Козлятах", нужно обязательно снимать на кино, популяризировать такую волкову работу над собой, особенно в психотерапических студиях будет полезно... а что его потом болезного на рога, эта тема другая... Вот мне подсказывают из будущего:
- Волк в сказке персонаж демонстрирующий, какие формы может зло принимать... И человек добрый, человек гуманный, человек...
- Демонстрационный... Волк, значит, демонстрационный?! Нееет! Я не Колобок! Какое же это зло: Волк не вегетарианец и движим в миру муками живота своего, это природа!..
- Знаете что, так любое Зло оправдать можно!
- Ну что вы сразу тему меняете - я про подвиг, которому есть место, про настырность, про работу над собой, нечеловеческую, а вы - про зло, можно подумать, у зла нечему поучиться. Пользуетесь, что человек на грудь принял...
Слушаю я, слушаю поскрипывание в наушник и посильно соображаю: "А вдруг! Чего не бывает!" Подленькое желание хмеля над зыбкой надеждой баюкает, убеждает сладко. "Ну, вдруг Она! Может точно это Она?! Она?! Точно, это - Она!!! Час пробил!" Всё нестыкуемое легчайше уравновешивает хмель в скольжении с силуэтом голоса, который кровоточит с задворок моей слуховой памяти... не стыкуется, не складывается с внешним никак, тихо стоит на своём, но хмель перекрывает хрипотцу и желает отыскать в ней знакомые нотки... надо ещё принять, а-то не всё ясно... и закурить.
"Это Она! Имя ведь соответствует! Она! Она!!!"
- Это ничего, - ответила прокашлявшись в ухо мне телефонная трубка, - это я охрипла! Я ноги немножко застудила. - Мозг сгнетал обстоятельства самым желанным образом, чтоб удерживать с миром, вне и из вне, приятственный контакт, затем и пьём-с, празнуем.
Бедненькая! Охрипла значит, простыла и ножки застудила, мотануло в жизни сквознячком на распаренное горлышко! В груди моей стало жарко от сил сочувствия и от желания преддверия несбыточного. Мозг фиксировал, - на уровне утомлённого дозой инстинкта самосохранения, - присутствие в ауре реально происходящего некоторых черт паноптикума, но моя пьяная страсть припасть к желанным коленам и зарыдав у них и оросить их горячей всеочищаемой слезой, как Поэт заметил, и даже согреть, таким образом, была сильнее.
- А выпить у тебя-то будет?!
- А как же! - почти обиделся я и, скоренько выпил, чтоб прогнать прочь сквозь потные пальцы сомнений качества вопроса и побежал за новой бутылкой, боясь просветления, тем более Хрипящая незнакомка сказала, что перезвонит через четверть часа.
Она перезвонила. Я как раз вернулся с новой бутылкой беленькой и даже успел принять рюмашку и закурить, чтоб удержать Хрипящую в рамке созданного образа, а-то она как раз начала выпадать из него, но уже после первой затяжки в виде закуси, запрыгнула на своё "место".
Я похвастал новой бутылкой, Хрипящая незнакомка попросила встретить. Не раздумывая я отправился в метро встречать её, приняв на грудь прозапас, для стабильности сознания и крепости образа. В метро я встретил немного мордобоя, по причине пьяного джентельменства и вернулся домой один и без очков, честно прождав у платформы лишних минут двадцать. Едва я переступил порог, как опять перезвонила Хрипящая, словно она ожидала моего возвращения в мутную, но со всеми удобствами, квартирку под крышей, квартирку с собакой, тюбиками с краской, холстами, листом-монитором, полкой с книгами и французской кроватью с зазеркальем в головах два метра на метр сорок на основе дверок от выброшенного кем-то одёжного шифоньера, квартирушечку ужасно холодную зимой и изнуряюще жаркую летом.
Хрипящая вновь попросила встретить её, она передумала ехать на метро или в ступе, и прибыла через пятнадцать минут пьяного исчисления на такси, а я, заглядывающий каждую минуту в окно своего чердака и повторяющий Дику с удалью и нараспев согласно принятого на грудь: - "Всё Дик! Заккккончились наши страдания! Теперь заживём, как оно надо и по-людски..." - как только увидал машину сразу спустился во двор.
Почему-то о цветах ни одной мысли не проскользнуло, хотя надежда, как обезумевшая кошка держалась до последнего во мне и сладко тревожила.
Из такси вылезла, тоже под грузом градуса, мамаша той самой новогодней подружки семьи, денег рассчитаться у ней не было, карты банковской не было, - потом я узнал, что родственники привезли Хрипящую, как дойную корову, на которую положено пособие по параграфу, но положенных рябчиков она никогда демократично не видала, потому что быстрёхенько превратилась из уважаемого и с именем практикующего доктора таааам, в алкоголика здесь. Разочарование моё всем было так велико, что я молча оплатил такси. Пьяненькая мамаша моей подружки, прижимая к груди какую-то сумочку из которой вытарчивали пачка фотографических карточек и какие-то бумаги со стихотворными текстами, поднялась, тяжело дыша, ко мне. Пока она поднималась я оглушённо нёс какую-то чепуху на предмет редкости сердечных встреч и что духовного саргофака.
Поднявшись, я, чтоб не разрушать образ, что странно и независимо мерцал, как белет самый одинокий белый парус, за ураганом угарного одичалого сознания и чтоб смягчить заодно удар разочарованием, запросто поспешил принять на грудь беленькой, едва лишь вошёл в дом за Хрипящей, так сразу и принял, и сразу ещё, чтоб до самого компанейского состояния всех присутствующих, а там уж и с ней принял и закурил, и похорошело мне.
Читатель дорогой мой, любое сочувствие или осуждение одинаково безразлично мне - ведь тогда, я не раз думал, вообще прикончить это прозябание, даже слышал число девять, что за моею спиной сердобольно, иногда даже одними глазами, произносили случайные знакомые мои, куда от них деться и, кто знает, как всё сложилось бы, - а Она-то - за тридевятьземель, верно ничего и никогда не узнает ни про меня, ни про нас не вместе, сгинем так...как положено современникам, прожившим век в разных частях шарика нашего, что существует так же одиноко во вселенском просторе, как Поэт среди людей, и всё это обыденный нормальный ход. Однако, ещё прежде, ещё в Городе, Незабвенный образ выжег во мне, в моей ауре, клеймо, с которым я вполне сносно приучился коммуницировать с миром живя на Бескрайних, так что не удивительно, что я стал коммуницировать и с Западным миром, обугленным своими страданиями, до которых мне нет никакого дела, миром, который предложил мне свои боли, стоны, завывания, не умея взять толики моих, потому что я всего этого не хотел - ивоные не взял и свои не дал, моё! страшась утере даже самой мелкой частички их, потому что они - неделимы и принадлежат одному мне, - каждому своё, я - единоличник! а отказаться от них целиком я не мог решиться, и не потому, что это значило перечеркнуть прошлую жизнь, - чихать, что там кроме Неё! - а потому, что невозможно это, как невозможна ошибка чувств, потому-то мой тупик был желанней мне, чем поиск выхода, а главное - я знал наверняка, что я не одинок - нас двое!.. Что я мог сказать о Ней себе? Я надеялся, что Она счастлива, а счастливые люди имеют свои координаты желаний и ожиданий, и смирился с ходом жизни, поверьте, бороться, будучи данайцем, и в компании! за Елену Аргивскую - когда уж девять лет-то кануло! - легче, а если счастлива Она, Звезда моя, то незачем Троянского коня громоздить, потому и не искал я никакого способа избавиться от клейма, которое оправдывает меня более, чем любое сочувствие или осуждение, тем паче, что судить влюблённого может только влюблённый, - хотя сие противоречит природе чувства - влюблённые не судят, не делятся виной, не осуждают, не воспитуют, - да что я - вспомните Слово Божие:
Гимн любви
Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто. И если я раздам всё имение моё и отдам тело иоё на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долго терпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестанет, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знания упразднится.
1-у Послание к Коринфянам Святого Апостола Павла, XIII, 1-8.
а живут, "когда невозможно друг друга доверить кому-то иному, как время надежд, как горе по другу земному... и...проще скольженье светил о небесную крону, и легче скольженья чудесного сна к изголовью... Хотите, такое желание чувств назовите любовью..."
Такая вот частная хроника сиюминутного времени.
Заря.
Заря.
Заря.
Что злы так алы взмут
над трубами горя,
горя,
губя
губами,
смерть правят егеря...
Куда этичнее бубенчик снять с гвоздя,
и что отмерено до страшного суда
на шутовской колпак любви сменить шутя.
Именно на шутовской, клоунский!
Дорогое моё, бесценное клеймо! определяя тебя на чувстве шарахались прочь от меня прозорливые дурочки и проститутки, чужеродно наделяя меня сокрытым и страшным пороком за которым лишь чёрнодырье, шарахались прочь, как чёрт ладана!
О, молодёжь, молодёжь...
Я стою счастливый, избранный влюблённый, дурак дураком, в самом конце променада из архитектурной смеси веков с лепниной и современного железа со стеклом и бетоном, - эта архитектурная смесь, чем-то напоминаюшая мне нас, рождённых и выросших в несуществующей ныне стране, напоминает - Нас; я стою с красной розой в руке, - с аленьким цветком произойдёт волшебство, роза простоит все восемь недель, отцветёт, отпустит корешки и выгонит веточку, роза напоминала мне о свершившемся чуде, пока я не привёз Любимую навсегда! в душе у меня происходит невозможное, в том числе блистает страх окончания эпохи, темной, мрачноватой, но к которой я привык, как к вечности, сросся с ней, привычной и несравненной ни с какою иной и которую я пережил, и остался молодым и даже моложе многих тех, кого в два раза старше...
Мне открылся живой свет! Как давно его я не видел! Разве не уверовал я навсегда, может быть лишь с самым ничтожным сомнением, а не надеждой, в невозможность увидать его вновь, этот чудесный свет, что разом разогнул меня от земли, избавил от горба, вернул зрение и вдохнул жизнь!..
Но я не об этом думал тогда, стоя на променаде. Я ни о чём не думал, не мог думать, чтобы думать нужен хоть какой-то порядок в мыслях, а какой порядок может быть в мыслях, если мир начал распахиваться, словно железные заржавлённые ворота, которые простояли запертыми век, тысячелетие, вечность, их тугая чёрная пелена, привычная, как пустая приросшая цель в единственной и неповторимой никогда более жизни, вдруг, как по мановению волшебной палочки - рухнули, осыпались, растворились, и живой мир с людьми и природой принял меня своим к себе, я взволнованно созерцал его, хорошо понимая шестым чувством, что Дар не может быть частичкой и уже, как пёс, поймавший запах хозяина, я чувствовал Её присутствие и оглядывался округ, пытаясь определить Её в этих ста восьмидесяти градусах от литого принца Августа на лошади, и, соответственно в нуле градусов от меня.
Я принялся всех, кто относительно покоился, жадно, внимательнейшим образом разглядывать. Послушав незабвенный голос, я знал что не обманулся нисколько, но жизнь научила меня быть настороже, ведь не так уж сложно увязать воедино "Сказку о Золотой Рыбке" с последними терактами.
Так, по возрасту подходят две особы, что статичны на этом пяточке: одна образина ужасная - это не она, однозначно, это невозможно и все тут! но надо проверить, - может, Она меня проверяет! другая ничего, но с сигаретой и потрёпанная какая-то вся, будто её драли только что, не сняв верхней одежды и впопыхах, неряшливая, словно выметали променад.
Так глупо!... Глупо, паника, жар внутри сильнее сомнений - я слышал голос, тембр жжет... Жди... Сейчас! Я чувствую, знаю, что занавес взвился, я ослеплён желанным светом, а он оказался ярче чем я представлял когда-то очень давно...
Я близорук, жар внутри сильнее сомнений и таков, что если б вдруг одна из этих скучающих выдрочек оказалась Ею, а не затюканной жалкою ведьмочкой, то я бы верно, ну не знаю... бросился б навстречу, - одно, окончание эпохи! - и был бы совершенно счастлив, чтоб только не ожидать больше... - не верить, не думать, не знать: выяснить отношения, как в математике линейную функцию... - на окончании-начале променада, с аленьким цветком в руке.
Конечно, чего не случилось, того быть не могло, вернее могло, но не случилось, не потому, что душою не завладело и не потому, что разум быстрее любого логического заключения. Можно, несомненно, просчитать всё от нашей встречи вспять и скудоумной дедукцией пояснить и обосновать всё, встречу нашу, время и место, приняв какие-то начальные условия и допущения, но ведь это бессмыслено, потому что жизнь - явление одностороннее и точное, точнее любой математики, а главное нет у меня потребности пояснять нелогичное логически, а что-либо понять всё равно можно только сердцем, это ещё Писатель-лётчик заметил...
Это была самая моя большая победа в жизни. Я стоял совершенно уверен в том, что то, что уже с нами случилось - произошло и произошло только с нами, и оказалось невозможным среди всех современников наших спешаших, идущих, равнодушных и озабоченных, скучающих и развлечённых плинером, плеером или пивом, всех-всех на этом вокзальном променаде и на всей земле, впрочем, это был лишь короткий блеклый отсвет какой-то светлой мысли.
Близорук я настолько, что в сумеречном вокзальном свете под променадовой крышей чужое лицо и с пяти метров разглядывается мной неуверенно, к тому же я ужасно нервничал, но эгоистично, с детским напором начинаю пытать действительность желаемым, глазам видно совсем плохо, да и ни в этом дело - не видно Желанной, а подойти ближе к выдрочкам - не очень прилично, но я подойду.
Пошёл, знаю, что эти несчастненькие отношения никакого не имеют к происходимому, но я, на всякий случай, подойду ближе, совсем близко, присматрюсь чтоб убедиться. Глаза, глаза не могу никак углядеть! Подошёл ещё ближе, совсем близко, как в зоопарке к обезьянкам по очереди подошёл, сперва к одной, так, что ближе уж и нельзя никак, даже надпись предупреждающая засверкала в зрачках, вздохнул и подмигнул зачем-то ей, а потом к другой обезьянке, та просто вылупилась зенками в упор и ка-аааак пустила дым кольцами с полным презрением: а ху-ху, не хо-хо?!
Ху!.. Непричастные.
А где...
Мне, читатель мой дорогой, не до шуток - душа сладко... всё слова не те, не те!.. вся дрожит душа, сладко дрожит, и сердце дрожит, где же Ты, где?! И тут развернула меня какая-то мягкая властная сила и я увидал Её...
Современник, дорогой друг мой, давай я уж потом попробую описать это мгновение нашей встречи для тебя, после попробую. У меня всё сердце истыкано морозной иглой от сверкания в сознании злой мыслишки, что как лунный свет в ночи поёт на лезвии острейшей, как оголённый нерв, бритвы, мерцает - явись я домой на полчасика позже, всего на ничего позже, на полчасика - в пробку на автобане, к примеру, попади, а если ещё временную условность - полчасика - с вечностью сравнить, то вовсе на ерунду какую-то выйдет, или, если б не включил я из частных условных побуждений, не включил бы всего-то лишь до самого вечера или на часок перенёс, отставил бы на время ясака, что сигналил мне из других материй не перестовая, отставил бы в стороне от рутинарии моей эмигрантской красную лампочку автоответчика - о, величайшее изобретение! кланяюсь, кланяюсь!.. - это ужасно представить, что бы со мною тогда было. Что? Что было?! Что... Наверное запил бы с самой страшной силой на какую способен... Смешно! а как ещё, скажите, пережить беду одинокому человеку с сомнительным будущим и ничтожным, до свершившегося момента, прошлым и настоящим, что ещё может он, скажите, вытворить по отношению к миру за поиском беспечального сна после катастрофы.