На Азорских островах, и даже вблизи их, бывать не приходилось. Чуть, было, не попал на Курильские, но как говаривали в детстве : "Чуть не считается ".Моя жизнь прошла на одном Евроазиатском материке, но он достаточно большой, чтобы набраться впечатлений. То, что я пишу в этих заметках, отнюдь не для публикации. Я пытаюсь в них самому проследить свой жизненный путь, рассказать о нем д,етям, внукам. Я уже написал воспоминания о родителях, о самом ярком периоде своей жизни - о военных годах.
В этой части воспоминаний я пишу о событиях послевоенных, о создании нашей семьи, о своей работе в послевоенные годы. Я не собираюсь вдаваться в подробности, ведь я не вел дневники, и очень многое позабыл. Разве, что самое яркое, о чем говорят "незабываемое", всплывет само в памяти, и выплеснется в следующие строчки.
Разумеется, основной период моей жизни прошел в Советском Союзе и при Советской власти, как пишут ныне, при "коммунистическом режиме ". Теперь кому только не лень ругают эту власть, забывая, или сознательно отбрасывая те огромные блага и достижения, которые были созданы в Советском Союзе. Отсутствие безработицы, социальная защищенность, полноценное бесплатное образование, доступная и бесплатная медицина, забота о детях и их хорошее воспитание, расцвет науки и культуры, всего и не перечтешь. Конечно, были и огромные трагические ошибки на неизведанном пути строительства первого в мире социалистического общества. Но ведь строили его не боги, а люди, подчас не достаточно грамотные и нередко наделенные не самыми привлекательными человеческими качествами. Едва ли кто- либо, изрядно проживший, может признаться самому себе, что в его жизни не было ошибок, поступков, о которых в последующем и вспоминать стыдно. У меня, к сожалению, такие промахи в жизни бывали не раз, начиная со школьных лет, хотя всю свою жизнь я стремился быть честным, поступать разумно и справедливо. Я не стану здесь их приводить. Не к чему - изменить все равно не удастся, да мне и вправду стыдно за них.
Так почему я не должен понять ошибки других людей, которых ,правда, назвали почему-то вождями, но которые от этого не переставали быть обычными людьми, как сказал поэт "из костей и мяса".
Говоря об ошибках, я не имею в виду непонятные разуму, ужасные репрессии, уничтожение миллионов ни в чем неповинных людей. Они то и подорвали веру в справедливость, в самую идею социализма. Их мог совершить только извращенный разум. И мне непонятны продолжающиеся поныне дискуссии о том был ли Сталин шизофреник. Ведь этот диагноз был поставлен Сталину академиком Бехтеревым еще в ту пору, когда болезнь еще только начинала проявляться, и подтвердился всем последующим поведением больного. Но правомерно ли по действиям шизофреника судить о крушении великих идей, веками создаваемых человечеством.
Да, в Советском Союзе пытались уравнять всех, и это изначально было фантастической идеей. Ведь люди с самого зачатия очень разные. Одной из основных ошибок социологов и политиков советской эпохи и их предшественников заключалось в том, что они рассматривали человека и человеческое общество только как социальный элемент, упуская то, что человек в первую очередь представитель определенного биологического вида, с определенными генетически заложенными в нем биологическими свойствами. Сталин, возможно, потому и ухватился так за Лысенко, что тот обещал возможность легкой замены этих свойств. Мне как-то посчастливилось слушать лекцию выдающегося ученого академика Амосова, и он не постеснялся включить в эти качества такие неблаговидные как агрессивность, лень, стяжательство, зависть, эгоизм и т.п. Академик, правда, тут же заметил, что благодаря человеческому разуму ,путем обучения и воспитания, включающими и методы принуждения, возможно сглаживание, а иногда и устранение отрицательных последствий перечисленных качеств
Оглядывая в целом свою жизнь, я с удовлетворением отмечаю, что мне очень повезло в том, что родился и прожил большую часть жизни в огромной богатой стране, руководимой передовыми благородными идеями. Они внушали уверенность в будущем., а богатства страны, казалось, убеждали в реальности самых фантастических планов. Оказалось, однако, что все не так просто, что в этих рассуждениях не учтено самое важное - человеческий фактор.
Пора, однако, перейти к реальным воспоминаниям, и так как я пишу их, главным образом для своей семьи, то и начну их с истории нашей семьи.
.
ИЗ ИСТОРИИ НАШЕЙ СЕМЬИ
О МОЕЙ АННУШКЕ И О СЕМЬЕ УТЕВСКИх
.
В самом начале 49г. меня из Киевского ортопедического института, в котором я в ту пору работал младшим научным сотрудником, командировали в Харьковский ортопедический институт с целью познакомиться в нем с работой, существовавшей там лаборатории био- и патомеханики. Имелось ввиду организовать подобную лабораторию и в нашем институте.
Директор харьковского института проф. Новаченко Николай Петрович принял меня очень приветливо, и распорядился поместить меня в комнату напротив операционного блока на верхнем этаже, где часто размещались врачи, обычно заведующие отделений, с периферии, приезжавшие в институт для работы над своими диссертациями. В период моего пребывания там со мной периодически жили вместе врачи из Полтавы и Сум. Последнего, доктора Корецкого, запомнил лучше, так как он приезжал чаще и жил со мною дольше. Но большую часть времени жил в этой комнате один.
Днем, в рабочие часы, я работал в отделе биомеханики, заведующий которого, проф. Лев Петрович Николаев и его сотрудники д-р Козырев и д-р Недригайлова О.В. отнеслись ко мне с большим дружелюбием, охотно знакомили меня со своими методиками и аппаратурой, я по-настоящему подружился с ними на многие годы. Кроме отделения биомеханики, я постоянно бывал в других отделениях, которыми руководили очень опытные старшие научные сотрудники института МарксВ.О., ЭльяшбергФ.Е., ШкуровБ.., Погорельский М. Приходько
Я стремился присутствовать на обходах, на операциях, участвовать в клинических разборах. Но во второй половине дня оставалась только библиотека. Близких людей у меня в Харькове не было, город знал плохо, в средствах был весьма ограничен, так что, библиотека мне очень пригодилась. Тем более, что я уже работал над моей диссертационной темой, да и по проблемам новой для меня биомеханики необходимо было много прочитать. В Харькове была отличная медицинская библиотека. Но оказалось, что по моим проблемам, большой фонд литературы имеется в институтской библиотеке, т.е. в том же здании, где я жил. Я сумел войти в доверие к заведующей этой библиотекой Татьяне Мойсеевне Гнесиной, и брать для прочтения к себе в комнату любые книги. Спустя пару недель, Т.М., выдавая мне книги, как-то заметила: " Вот жаль, нет сейчас в Харькове Аннушки. Но, как только она приедет, я Вас обязательно познакомлю. Оказалось, что "Аннушка" - молодой доктор - сотрудница института, которая в это время находилась в служебной командировке в Донбассе, для внедрения институтских методик лечения травм.
Аня вернулась из Донбаса в конце марта, и Т.М., действительно, вскоре познакомила нас. Аннушка мне понравилась всем. У нее было красивое живое лицо, глаза светились умом и доброжелательностью, и я почувствовал, что я тоже ей симпатичен. Как-то сразу исчезло тягостное чувство одиночества в Харькове. Аня проявила желание познакомить меня с городом. Время было слякотное, парки были еще голые. Тем не менее, мы с ней все же прошлись пару раз дорожками парка Горького, обходя лужи. Рассказывали друг другу о себе, о своих близких, о работе. Между прочим я узнал, что Аня хорошо знает немецкий язык, так как учила его с детства, а сейчас учит английский. Мы еще при нашем первом "выходе в свет" случайно встретили на трамвайной остановке ее учительницу, которая, предполагая, очевидно, что мне чужд английский спросила без стеснения : " Is it your husband Niura? " На что Аня, несколько зардевшись, поспешно ответила: " No. He is simply my friend.". При всей скудости моих познаний в английском , я все же кое-что понял. Мне было приятно, что Аня представила меня другом, и я узнал, что близкие зовут ее Нюрой, в отличие от меня, который продолжал уважительно обращаться "Анна Йосифовна ", как она мне представилась при знакомстве. Я, впрочем, не торопился с дружбой. Как бы мне ни нравилась Аннушка, я знал, что вскоре я уеду, и едва ли когда-нибудь встретимся. Но пока, мне было приятно с ней встречаться, и мы еще побывали с ней в харьковской русской драме, и в украинском театре. Вот как раз при выходе из этого театра, а это был 7 апреля, Аня вдруг неожиданно сказала; " Завтра мой день рождения, приходите к нам , я здесь рядом живу. Познакомитесь с моими родителями, друзьями. Мне будет приятно, если Вы будете".
Я решил пойти на этот вечер и, действительно, получил возможность познакомиться с семьей Утевских, и их ближайшими родственниками и друзьями.
ВОТ ЭТА УЛИЦА, ВОТ ЭТОТ ДОМ.
Аня и ее родители жили в престижном районе, в Театральном переулке. Название переулка оправдывалось тем, что продолжением его являлась Театральная площадь, включавшая симпатичный тенистый сквер, украшенный небольшим памятником А.С. Пушкину. Сквер выходил на центральную улицу города - Сумскую, как раз напротив Украинского академического драматического театра им. Т.Г.Шевченко - знаменитый в прошлом "Берез1ль".
Дом, в котором жила семья Ани, большой пятиэтажный, дореволюционной постройки с лифтом и широкой лестницей внушал уважение, в отличие от их квартиры на третьем этаже. Уже вид наружных дверей, оснащенных множественными, беспорядочно расположенными разнообразными звонковыми кнопками, указывал на то, что это вход в коммунальную квартиру. И действительно, в этой квартире с захламленным длинным коридором, одной ванной, и одним туалетом жили шесть семей. Семья Утевских жила в одной длинной полутемной комнате. Полутемной оттого, что единственное окно выходило в двор - "колодезь", и затемнялось высокой кирпичной стеной соседнего двора. В последующем мне Аня рассказала, что до войны их семья занимала трехкомнатную квартиру в этом же доме, но ее захватил какой-то высокопоставленный чиновник. И считалось удачей, что они получили комнату в их прежнем доме, так как в семье не было фронтовиков. Я так подробно описал эту квартиру потому, что спустя 15 лет и нашей семье пришлось в ней пожить около года.
Теперь о людях. На том самом вечере , 8 апреля 1949, когда отмечали день рождения Ани - ей исполнилось 27 лет, присутствовали ближайшие родные и друзья Ани .Я попытаюсь вкратце рассказать о них в меру того, что знал о них, и что сохранила моя память. Сам вечер был очень скромным, как и обстановка этой комнаты и, пожалуй, не стоит его описывать. Напомню лишь молодым , что прошло только три года после ужасной, разрушительной войны.
Начну, понятно, с родителей.
Йосиф Наумович Утевский - отец Ани, родился ,примерно в 1884 г. в традиционной еврейской семье. Отец его - дедушка Ани, со слов Ани, был очень энергичным, деятельным человеком. До революции он работал приказчиком у помещика, и сумел дать возможность двум своим сыновьям получить высшее образование за границей. Аня очень тепло вспоминала своего дедушку. Й.Н. закончил юридический факультет Гейдельбергского университета (Германия), а затем подтвердил действие своего диплома в России в Казанском университете. Короткое время он пытался заниматься адвокатской деятельностью, но не смог приноровиться к системе советского правосудия, и предпочел работу юрисконсульта. В течении ряда лет он возглавлял юридический отдел народного комиссариата сельского хозяйства УССР, а с 1934г., когда Наркомат перевели в Киев, работал юрисконсультом харьковского завода "Серп и Молот". В период эвакуации и после возвращения в Харьков он продолжал работать юрисконсультом небольших местных предприятий. В пору нашего знакомства семья жила очень скромно.
Йосиф Наумович был очень красивым, представительным мужчиной, с кавказскими чертами лица, высокий, стройный, даже в пору нашего знакомства. Он был всесторонне образованным человеком, много читал, был интересным собеседником. К сожалению, он был травмирован страхом перед ГПУ и ее продолжателями. Еще в самом начале 20-х годов его вызывали в эти "органы" в связи с тем, что его брат эмигрировал заграницу - в Ригу. Он ни с кем не делился содержанием той беседы, но с тех пор всю жизнь стремился не создавать повода для повторных бесед. Он избегал адвокатской деятельности, отклонил неоднократные предложения заняться преподавательской работой, не афишировал знания немецкого, и по-видимому, ему ,действительно, удалось более не встречаться с органами. В быту он был немного избалован "барскими" привычками возможно приобретенными в Германии. Он очень любил свою единственную дочь, гордился ею, а когда появилась внучка - наша Леночка, он ее тоже любил, читал и рассказывал ей сказки, даже выходил с ней на прогулку, но все заботы по дому возлагались на жену - Славу Михайловну,
Й.Н. смолоду очень много курил, и к старости у него появилась одышка и кашель, но от курения он так и не смог избавиться. Он умер в 1959г. от рака легких.
Кстати, упоминавшийся выше, брат Й.Н. объявился, было в 40г., когда Латвию присоединили к СССР. У него не было своих детей, и он очень приглашал Аню приехать в Ригу. Но началась война. А после войны разыскать его не удалось.
Мать Ани, Утевская ( в девичестве Эпштейн) Слава Михайловна родилась
1884г. в зажиточной еврейской семье. У нее было несколько значительно старше ее братьев, которые еще до революции уехали в Америку. Один из братьев, который стал певцом- тенором в Одесской опере, уехал несколько позже - в период гражданской войны. Где-то в двадцатые годы его жена , Роза, приезжала в СССР навестить родственников, тем более, что в числе их был родной сын Валя Римский, не пожелавший в свое время уезжать из Советского Союза. Американка Роза привезла богатые подарки. Утевским досталось пианино, сгинувшее, разумеется, во время войны, а Нюре несколько платьев, одно из которых - любимое, Аннушка донашивала уже при мне.
Родители Славы Михайловны рано умерли, и она воспитывалась у брата Давида, имевшего в свое время собственную типографию в Харькове. После гимназии Слава Эпштейн успела окончить зубоврачебную школу в Варшаве, но работать ей не пришлось. Не помню, когда точно она вышла замуж, хотя как-то пришлось держать в руках ее брачный контракт, составленный раввином города Борисова (Белоруссия)
В молодости Слава Михайловна, судя по фотографиям, была очень красивой женщиной, но когда я впервые увидел ее, красивым сохранилось только лицо. Она сильно располнела, сгорбилась, а деформированные пальцы свидетельствовали о серьезных суставных нарушениях. Но самой главной бедой Славы Михайловны была ее глухота, постепенно нараставшая после родов. Врачи считали, что это проявления отосклероза, наблюдавшегося и у некоторых родственников С.М. Глухота отразилась на всем ее облике, резко уменьшила ее возможности, обусловила определенную депрессию. При всем том, С.М. еще долго оставалась энергичной, разумной, общительной. Она научилась читать речь по губам и всегда живо интересовалась не только семейными делами, но и всем, что происходило в стране и мире . Разумеется, она много читала. Когда наша семья переехала в Харьков в 64г., мы первоначально все вместе жили в квартире С.М., а затем вместе с ней переехали в предоставленную нам трехкомнатную квартиру в новопостроенном доме. С.М. занимала при этом единственную изолированную комнату, и в течении продолжительного времени активно помогала в домашнем хозяйстве, всегда была очень добра ко всем. Положение резко осложнилось в конце 70-х годов, когда ухудшилось и зрение. Одно время, правда, непродолжительное, она была вообще слепо-глухая, общение с ней стало очень затруднительным. То есть, она могла говорить, но мы с трудом могли ей что-то сообщить, используя осязание, - писали ей отдельные слова на ладони. После произведенной ей операции - удаления катаракты, зрение частично восстановилось, но вскоре стало нарастать старческое слабоумие. Стало опасным оставлять ее одну дома , почти до самой кончины она продолжала ходить. Осенью 1980г. она умерла и похоронена на кладбище Љ2 по ул. Пушкинской в Харькове - в одной ограде с могилой Йосиф Наумовича. Я в свое время посадил там яблоньку. Сейчас это уже, должно быть, большое дерево.
РОДСТВЕННИКИ, ДРУЗЬЯ, СОСЕДИ.
На этом вечере я познакомился с двумя семьями родственными Утевским:
Это во-первых была семья Исаака Утевскго, который являлся двоюродным братом Йосифа Наумовича. В пору нашего знакомства ему было, примерно, 34года, это был веселый, полный энергии, жизнерадостный человек. Работал он инженером на заводе КИП. Его жена, Аня Утевская, работала химиком на радиозаводе. В течение многих лет семьи дружили, часто встречались. Когда наша семья в 64г. переехала жить в Харьков, между нами тоже установились дружеские отношения. К сожалению, Исаак рано умер - в 1975г., не успев выйти на пенсию, от онкологического заболевания. После его смерти отношения между нашими семьями постепенно охладели. В настоящее время из этой семьи сохранились достаточно прохладные отношения с дочерью Исаака - Софой Деркач, которая живет в Бер-Шеве. В Харькове живет сын Исаака- Виктор, с которым мы давно не имеем связи.
Вторая родственная семья Утевским в Харькове были Соломоновы.Рахель Эммануиловна, или, как в семье ее любовно называли, Люня , приходилась двоюродной сестрой Й.Н. Она и ее муж - Михаил Яковлевич Соломонов, были добрыми, теплыми родственниками и друзьями родителям Ани, да и нашей семье пока были живы. Сейчас в Кирьят-Моцкине живет их сын - Виктор Соломонов и его жена Рита, к которым у нас сохранились, если не родственные, то уж несомненно очень дружеские чувства. При нашем отъезде из Харькова они оказались самими близкими людьми.
Рассказывая о родственниках семьи Утевских, следовало бы начать с московских родственников, хотя они и не присутствовали на том вечере, когда я впервые пришел в дом Ани. В Москве жила сестра Славы Михайловны - Фаня Михайловна Климовицкая и ее сын - Додя ( Давид), и дочь Софа. Это были очень близкие люди, особенно Додя. Мы не раз пользовались их гостеприимством. Даже после смерти Ани и Доди, мы продолжали поддерживать дружеские связи с его семьей, а его жена Клара оказала нам неоценимую помощь, когда дети уезжали в Израиль. С сыном Доди - Мишей Климовицким и его женой Неллей мы и сейчас пытаемся поддерживать дружеские связи. В 1995г. Миша с Неллей гостили у нас в Ашдоде.
Перечень друзей Ани я без сомнений начну с Иры Шмундак и ее мужа Яши Вайнройха. Дружеские отношения с семьей Шмундак - Галинских началась с раннего детства. Давид Ефимович Шмундак, отец Иры, в мою бытность был известным в Харькове профессором - гинекологом. Софья Григорьевна Шмундак (в девичестве Галинская), мать Иры, происходила из зажиточной семьи Галинских, которая жила в том же доме, что и Утевские. У Иры с детства были гувернантки, родители создали для нее небольшую детскую группу, которую обучала и воспитывала немка. Аннушка посещала ту же группу и, естественно, очень часто бывала в семье Иры. И, хотя, начиная со школьного возраста, пути подружек разошлись, - Шмундаки одно время вообще переехали в Днепропетровск, дружба между ними, пусть с перерывами, продолжалась всю жизнь. Более того, она как бы унаследована нашей семьей, и в какой-то мере сохранилась до сих пор несмотря на то, что наша семья осела в Израиле, а Яша, уже с новой женой - Галей недавно перебрались в Германию. Здесь, в Израиле жил, и, надеюсь, продолжает жить племянник Софьи Григорьевны, т.е. двоюродный брат Иры Шмундак, - профессор по заболеваниям уха, горла, носа (оториноляринголог) Левинтон Ежи. В 1989г. я по поручению Иры встретился с ним, и был затем тепло принят в его доме. Он тогда еще заведовал клиникой в больнице Теляшомер, и показал мне эту больницу. В последующем, я его не беспокоил. Однако, пожалуй, напомню себе его адрес: Т,А. Ул. Вейцмана 73 инд.62155 тел.03 -5460232
Из других подруг Ани упомяну еще двоих: Надю Дорогую и Аню Рудаеву.
Надя - школьная подруга Ани. В нашем семейном архиве сохранилась вырезка из харьковской областной газеты "Красное Знамя" от 12 июня 1939г., в которой опубликована фотография четырех ребят со следующей подписью :"Группа отличников10-го класса "А" харьковской 62-ой школы: Нюра Утевская, Надя Ратнер, Григорий Житловский, Борис Третьяков. Мальчики эти погибли на фронте, а подруга Надя Ратнер, едва поступив в университет, скоропостижно вышла замуж за своего преподавателя физики Николя Ивановича Дорогого, и таким образом превратилась в Дорогую. В течении многих лет Надя успешно преподавала математику в одной из средних школ Харькова, бывшие ученики до сих пор с уважением и теплотой вспоминают ее.
Дружба Ани с Надей продолжалась многие годы. Даже после смерти Ани, продолжились связи Нади с нашей семьей, пока не стало и самой Нади.
Семья Рудаевых жила в комнате, соседней к комнате Утевских. Две незамужние сестры Ада и Аня были дружны с соседями, нередко помогали им. Младшая сестра - Аня Рудаева была еще и приятельницей Ане Утевской, а в последующем и всей нашей семье. Аня - биолог, в музее дарвинизма в Харькове, где она работала, побывали все члены нашей семьи.
ТЕПЕРЬ ТОЛЬКО О НЮРЕ УТЕВСКОЙ.
Тот самый вечер - 8 апреля 49г. не внес существенных изменений в наши отношения. Впрочем, в какой-то мере, эта девушка мне стала ближе и понятней.
Ближе потому, что я понял: уровень жизни этой семьи не отличается существенно от нашего уровня, и если бы я вошел в нее, то уж ни в коем случае как приемыш, как иждивенец. Я не был в ту пору юнцом, мне нравилась эта девушка, не отталкивало ее окружение. Но я понимал, что спустя две недели я уеду в Киев и, возможно, никогда больше не встретимся. Признаться, я тогда не думал о том , что быть может, я сам-то мог не понравиться родителям, или кому-либо еще из присутствовавших. Это уже много позже, в Китае, Аннушка мне доверительно рассказала, что на том самом вечере, я не понравился Ире Шмундак,- она сочла меня провинциалом. Отдаю должное проницательности Иры. Но, видимо, ей суждено было дружить с провинциалами.
В оставшиеся две недели, мы еще несколько раз встречались с Аней. Один раз, когда она дежурила по институту, она зашла в мою комнату и мы долго беседовали. Она мне читала на немецком Гейне (" Ich weis nicht wаs sol es bedeuten dаs ich so trаurig bin ") , и на английском "Ворона" - Эдгара По. Это уже было перед самым моим отъездом. Аня не поехала провожать меня на вокзал, у нее это было рабочее время. Но выбежала из института проводить меня, и когда я уже садился в трамвай вдруг обняла и поцеловала меня.
Я успел только помахать ей рукой из трамвая. Признаться, я был несколько ошеломлен - такое в моей жизни еще не случалось. Я вдруг понял, что Аня придает нашему знакомству большее значение, чем я. Об этом я думал и в поезде по пути в Киев и прикидывал все варианты в уме. В сущности, я еще не собирался, не имел права жениться - при моей малой зарплате и необеспеченности жильем. Надо было хотя бы закончить и защитить кандидатскую диссертацию. Это открыло бы, возможно, какие-то перспективы, хотя, учитывая национальные обстоятельства, особых надежд не сулило. Признаться, были в Киеве у меня в ту пору варианты женитьбы по расчету, т.е. я мог войти в профессорскую, скажем, семью, и сразу решить все материальные проблемы. Такие предложения были, и, надо сказать, и девушки были хорошие, и семьи симпатичные. Но мне претила мысль стать нахлебником, приживалом, пусть даже временно. Была у меня в Киеве девушка, симпатичная мне, из интеллигентной трудовой семьи. Я надеялся, что со временем сделаю ей предложение .
По возвращении в Киев, я сразу же погрузился в дела. Кроме обычной лечебной работы, - я тогда как раз работал в отделении детской ортопедии, которым заведовала проф. Фрумина А.Е., надо было подбирать в разрушенном войной архиве материалы по теме диссертации, приглашать на обследование оперированных в прошлом больных и, разумеется, заканчивать литературный обзор. И постепенно развертывать работу во вновь создаваемом отделе биомеханики. Харьковские впечатления постепенно тускнели.
И вдруг, в июле, однажды, когда я вернулся поздно вечером из библиотеки, мама мне сообщила, что заходила Аня. Она, оказывается, приехала вместе с отцом, у которого какие-то дела в Киеве, и остановилась у своей институтской подруги Нюси Герценштейн. Аня некоторое время посидела с мамой, маме очень понравилась и, уходя, оставила адрес подруги. На следующий день, после работы, я разыскал Аню и мы договорились на следующий день, в субботу, сходить вместе в Киевский оперный театр. Перед этой встречей с Аней, состоялся у меня разговор с мамой. Мама сказала: "Смотри, Ньома, девушка, судя по тому, что ты о ней рассказывал, тебе нравится. Мне она тоже понравилась, и, самое главное, я почувствовала, что она тебя полюбила. Аня пробудет в Киеве всего пять дней, и пора вам определиться : Тебе 28 лет, и ей-27. Я считаю, что, если ты всерьез думаешь об Ане, ты должен уже сегодня сделать ей предложение. Пусть она уже эти пять дней чувствует себя невестой, а со свадьбой можно немного повременить. Но ждать пока ты разбогатеешь невозможно, так можно всю жизнь прождать."
Не помню, что мы смотрели в оперном театре. Возвращаясь из оперы, я предложил пройтись пешком, и по дороге предложил Ане стать моей женой. Я сказал ей, что со свадьбой нам придется подождать, пока не закончу кандидатскую - она ведь получила представление о моих материальных возможностях и жилищном положении. Аня не стала дослушивать мою речь. Она обняла меня, поцеловала в губы и сказала: "Вы наверно чувствуете, как я к Вам отношусь".
Следующий день был воскресенье, и мы его провели вместе на прогулочном теплоходе по Днепру, с традиционной непродолжительной остановкой близ устья Десны. На палубе я встретил свою бывшую однокурсницу, очень симпатичную девушку, и она, было, предложила нам присоединиться к их компании. Но я почувствовал, что эта идея не по душе Ане, и вежливо отклонил это предложение, сославшись на то, что моя гостья специально приехала из Харькова, чтобы обсудить некоторые проблемы нашей общей научной работы.
Ане не суждено было чувствовать себя все пять дней невестой в Киеве, так как на следующий день меня срочно отправили по заданию министерства в Тернопольскую область разбираться с кляузной жалобой, и я едва успел вернуться к ее отъезду, чтобы проводить в Харьков.
А потом начались письма. В основном это были своего рода недельные отчеты кто чем занимался. Телефоном мы не пользовались - у нас не было домашнего телефона. Но, вот уже в августе, я почувствовал в письмах Ани неудовлетворенность создавшейся неопределенностью ее положения. К тому же у нее почему-то начались неприятности на работе, и она собиралась увольняться. Я вдруг ощутил ответственность за Аню, и принял решение оформлять брак, не дожидаясь защиты диссертации. О своем решении жениться я сообщил директору института Алексеенко И.П. Он, узнав кто моя избранница, очень даже одобрил мое намерение: " Это замечательно, - сказал он, - мы породнимся с Новаченко. А Вашу Утевскую я приметил еще на съезде - очень симпатичная девушка. Привозите ее в Киев, и мы без промедления устроим ее в наш институт". Дома тоже одобрили мое решение. Я сообщил Ане, что в
сентябре я за ней приеду.
МЫ ЖЕНИМСЯ
30 сентября 49г. поутру мы с Аней вдвоем отправились на Сумскую в ЗАГС Киевского района г. Харькова, где без всяких проволочек зарегистрировали наш брак. Вечером, в уже описанном выше "салоне" Утевских, собралась та же компания, что и на день рождения - состоялась наша свадьба. Когда гости разошлись, Слава Михайловна и Йосиф Наумович тоже собрались и ушли ночевать к Соломоновым, оставив нас с Аней вдвоем.
Однако свадьба этим не закончилась. Когда мы с Аннушкой приехали в Киев, мама захотела, чтобы и киевские родственники присутствовали на нашей свадьбе. Прежде всего, чтобы мы обвенчались по еврейскому обряду. Разумеется, не могло быть и речи о синагоге или раввине. Спасибо дяде Зисл - мастеру на все руки, он обвенчал нас. ( Кстати, полное имя дяди Зисла было: Шае - Шолом - Зусь. При таком имени, множество талантов не должно вызывать удивление).
Кольцо, которое я одел Ане, мама по дешевке купила рядом на Житнем базаре. В качестве хупы над нами натянули какой-то платок. Я предлагал обойтись зонтиком, но дядя зонт забраковал. При обряде венчания присутствовали только родители, дядя Зисл, да мы с Аней тоже как-то поместились в нашей крохотной комнате.
С устройством праздничного ужина возникли трудности из-за малых размеров родительской квартиры, но мама предусмотрительно арендовала на этот вечер комнату у бывших соседей, и присутствовали, вероятно, почти все киевские родственники. Запомнилось, что была и представительница большой семьи Вайсблат - двоюродных братьев и сестер моей мамы: Пришла Лёля - старшая дочь профессора Соломона Наумовича Вайсблата. Вечер был, понятно, достаточно скромный - музыки и танцев не было. Но было много добрых пожеланий и всяких подарков, из которых запомнился подаренный совместно Басей и Кларой патефон.
Ночевать пошли все же к себе домой. Чтобы мы с Аней могли как-то поместиться на узкой кушетке, папа соорудил нечто, вроде приставной скамейки, которая на ночь ставилась между стеной и кушеткой.
К моему огорчению, щедрое обещание директора Киевского ортопедического института устроить Аню в институт оказалось бравадой. Когда я обратился к нему, он поздравил меня с женитьбой и сообщил, что он будет рад принять Аню, но для этого необходимо направление из министерства. И тут же посоветовал не обращаться по этому вопросу в управление кадров. Причины он не объяснил, так как всему здравоохранению Украины было известно, что возглавляющий этот отдел Лукьянченко ярый антисемит. " Идите прямо к Льву Ивановичу, - посоветовал он, - ведь он же Вас хорошо знает". Министр - Медведь Лев Иванович меня действительно знал. В самом начале Великой Отечественной Войны он был директором 1-го Киевского медицинского института, а я - секретарем комсомольского комитета. В 1947г., когда на Украине, и в самом Киеве, возникла эпидемия тифа, он, возглавлявший Республиканскую чрезвычайную противоэпидемическую комиссию, разыскал меня и назначил, в числе других, своим уполномоченным.
Когда я пришел к нему на прием, он меня встретил доброжелательно, но сказал, что Аню в институт действительно не стоит устраивать, так как сейчас как раз ведется борьба с семейственностью. " Вы же видите, - пошутил он -, я свою жену в министерство не устраиваю. Но Вашу жену мы без работы не оставим. Пусть она зайдет к проф. Бабичу, я ему позвоню". Борис Карлович Бабич заведовал кафедрой ортопедии и травматологии института усовершенствования врачей, и знал Аню по Харькову, где он работал прежде.
Аня, было, уже начала знакомиться с клиникой проф. Бабича, как я получил вдруг повестку из райвоенкомата, - надо было явиться с паспортом и военным билетом. Меня это удивило, так как незадолго до этого я проходил перерегистрацию в том же Подольском райвоенкомате. Подумалось: "Что-то не дописали". Но, когда я зашел к начальнику 3-го отдела, он положил мои документы в ящик стола и невозмутимо объявил мне, что я призван приказом командующего Киевского военного округа в кадры Советской армии. Я опешил:
• Как это - призван? Со мною никто не беседовал на этот счет, и я не давал согласия.
• А почему нужно спрашивать Вашего согласия? Вы конституцию почитайте!
В общем, я понял, что спорить здесь бессмысленно. Тем более, что уже были заготовлены документы, и даже проездные. Согласно им я должен был прибыть в распоряжение Начальника Санитарного Управления Приморского Военного Округа 25 -го декабря 49г.
Я попытался потребовать, чтобы выписали документы и на Аню, предъявил брачное свидетельство. Невозмутимый майор отклонил это требование:
Вы, и даже мы, не знаем куда Вы попадете, какие там условия. Вероятно читали, что там рядом, в Китае возникла народная республика. Вот прибудете в свою часть, определитесь, и если со своим командиром решите, что жена там к месту, пошлете ей вызов.
Не стану описывать, как дома огорчились этой новости. И должен признать, что Аннушка в этой ситуации проявила редкое мужество и самостоятельность. Она сумела пробиться на прием к какому - то начальству в руководстве Киевского военного округа и добилась разрешения ехать с мужем на Дальний Восток к месту его службы.
Должен признать, что руководство института не предприняло никаких усилий чтобы отменить, или хотя бы отсрочить мой неожиданный призыв в армию - ведь срывалась моя почти готовая к защите кандидатская диссертация, откладывалось на неопределенное время создание отдела биомеханики. Более того у меня сложилось впечатление, что мой призыв был заранее согласован с администрацией института.
РАД ИЛЬ НЕ РАД, НО ОПЯТЬ СОЛДАТ
.
Начались приготовления в дальнюю дорогу. Были куплены несколько корзин для багажа. Одна из них была целиком заполнена луком и другими источниками витаминов. Почти две - были заполнены книгами, справочниками. Еще две вместили наши, недавно полученные свадебные подарки, включавшие патефон, сервизы и всякое белье. Упаковкой багажа занимались главным образом родители. Выехали мы на несколько дней раньше через Москву с тем , чтобы попытаться в Москве изменить назначение. Нам обоим было очень жаль диссертации, потраченных на нее трудов. Дело в том, что Иосиф Наумович посоветовал обратиться к своему давнему знакомому, который стал видным авиаконструктором, депутатом Верховного Совета СССР. Кажется, его фамилия была Швецов.
В Москву мы поехали вместе со Славой Михайловной, и остановились у ее сестры Фани. Пробыли в столице целых три дня. Я, в основном, знакомился со своими новыми родственниками и Москвой. Делами занималась Аня. Швецов ее любезно принял, посетовал оттого, что она не вышла замуж за авиатора - тогда бы он запросто решил все наши проблемы, к медицине у него прямых связей нет. Все же, он написал письмо, как депутат Верховного Совета, на имя Начальника Главного Военно-медицинского Управления Завалишина, с просьбой дать мне возможность закончить диссертацию, и представить ее к защите. "Только обращайтесь к самому Завалишину".-предупредил он Аннушку
На следующее утро Аня ушла пробиваться к Завалишину. Пошла, и пропала. Не пришла к обеду, на вечер у нас были билеты в МХАТ, но и к этому времени она не пришла. Нет нужды пояснять, что вся родня была взволнована. Аннушка вернулась в девятом часу . Оказалось, что все утро она безуспешно пыталась получить пропуск в Главное военно - медицинское управление. Тогда она, смешавшись с группой сотрудниц, возвращавшихся с перерыва, прошла без пропуска в Управление Тыла Советской Армии. Генерала Завалишина на месте не оказалось, и тогда она пошла на прием к начальнику отдела кадров ген. Волынкину. Тот, прочитав письмо, рассыпался в комплиментах в адрес академика Швецова, но уклонился от решения дела по существу, посоветовав написать ему же, "если у тов. Спивака в Приморском округе не будет возможности завершить диссертацию". При выходе из здания у Ани потребовали пропуск и задержали ее до смены дежурных.
На следующий день мы покидали Москву. Нам достались билеты в плацкартный вагон, но на удобные места. Однако, когда рядом с нами попыталась разместиться на боковых скамьях семья старшего лейтенанта с трехлетним малышом - Женей, мы не медля, предложили им нашу нижнюю полку. Ведь предстоял десятидневный маршрут.
Я , разумеется, не собираюсь описывать весь этот маршрут. Напомню лишь самые крупные станции на нашем пути: Москва - Ярославль - Киров( Вятка) - Пермь - Свердловск(Екатеринбург) - Тюмень - Омск - Новосибирск - Красноярск - Иркутск - Улан-Удэ - Чита - Биробиджан - Хабаровск - Ворошилов(Уссурийск). Кроме этих, широко известных названий, запомнились названия еще станции Степан Ерофеич и станции Зима. Ведь мы впервые тот раз ехали по Сибири в самую стужу, а эти названия, по народному присловью, как бы символизируют самые студеные места вдоль магистрали. Запечатлелись многие места - к примеру продолжительный путь у самого южного берега Байкала, или почти двухдневное движение вдоль извилистой реки Шилки. Там поезд так местами раскачивало, что у некоторых пассажиров появилась "морская" болезнь. Там же, кажется, в Забайкалье внимание пассажиров привлекла огромная статуя Сталина, высеченная заключенными из целой скалы. Приближаясь к ней, паровозы салютовали гудками, а в ночное время она освещалась прожекторами.
Мы от самой Москвы подружились с семьей старшего лейтенанта Сережи Болотина, которой мы уступили нижнюю полку и, которая тоже ехала до Ворошилов-Уссурийска, возвращаясь из отпуска. На многих станциях мы, мужчины, выбегали из вагона, чтобы прикупить какой либо снеди. По традиции на станциях местные женщины выносили для продажи горячую картошку, вареные пельмени в бульоне, у Байкала появился в продаже омуль. В центральной части поезда был вагон- ресторан, но мы им редко пользовались, так как получалось дороговато, но часто покупали что-либо у разносчиков из того же ресторана. На крупных станциях выходили на прогулку и женщины с Женей. Продолжительность прогулки определялась не только временем стоянки, но и свирепыми морозами, сопровождавшими нас. В вагоне же было относительно тепло, но на ночь укрывались все же двумя одеялами. Где-то в середине пути проводники поменяли нам постель. Зимние дни и так укороченные, становились с каждым днем еще короче из-за смены часового пояса . Ведь мы миновали семь часовых поясов и подъезжая к Уссурийску впервые услыхали по радио своеобразную перекличку: Из Москвы "Спокойной ночи, товарищи!", и сразу же из Владивостока - "Доброе утро, товарищи".Разница во времени - 7 часов.
В Уссурийск прибыли утром, и когда мы вышли на заснеженную платформу, и я размышлял куда нам сейчас податься, Валя - жена Сережи вдруг решительно сказала : " Пошли с нами ребята. У нас, правда, тесновато,- на всех одна комната, но все же свободней будет, чем в вагоне. Вот поедим уже нашей, ворошиловской картохи, вы отдохнете маленько, тогда и будете решать, где и как определяться". Мы с благодарностью приняли это предложение.
Болотины занимали одну комнату в двухкомнатной квартире , в стандартном двухэтажном ДОС-е (дом офицерского состава). Дом располагался в одном из военных городков на окраине, впрочем, не очень далеко и от центра.
После завтрака, я ,руководствуясь указаниями Сергея, пошел разыскивать местную военную гостиницу. Она оказалась небольшой, двухэтажной и совершенно заполненной временными и почти постоянными жителями. Женщина - администратор мне объяснила, что у нас нет решительно никаких шансов получить места в этой гостинице.
• Мы с семьями не селим, - объяснила она. - И поселяем только офицеров по направлениям штаба округа.
• А где же жить таким, как я, которые прибыли с семьей ?
• А в частном секторе снимают. Как и большинство офицеров гарнизона. Вот могу дать Вам пару адресов. Сходите, взгляните.
Встреченные мною несколько офицеров в гостинице, подтвердили сказанное. Огорченный возвращался я к Болотиным. Смотреть частные квартиры следовало, вероятно, вместе с Аней. Я уже даже пожалел, что не послушался майора в военкомате, и не поехал вначале на разведку один. Пока шел намерзся,
но у Болотиных было тепло. Когда я рассказал о результатах моей "разведки", Сергей справедливо заметил: "Что же вы пойдете квартиру снимать, если не знаете где служить придется? Вы же еще в отделе кадров не были. А сегодня переночуете у нас, как-то разместимся. Мы вот с Валей уже прикинули, у нас вон сундук свободный. Мы, и вправду, переспали на сундуке, укрывшись шинельным отрезом Сережи. Утром, понятно, я сразу пошел в отдел кадров санитарного управления. Там сработали оперативно, ведь таких, как я - вновь призванных, было у них сейчас немало. Мне, не медля, выдали направление получить военное обмундирование, и велели прийти за документами после обеда. На словах сообщили, что я направляюсь в распоряжение санитарного отдела 39-й Армии и буду работать хирургом в 27 отдельной медсанроте 25-й пулеметно-артиллерийской дивизии укрепрайона (дивизия ПАДУР) , которая находится на Квантуне, т.е. в договорной зоне, занимаемой нашими войсками в Китайской Народной Республике. Обмундирование я получил в вещевом складе Окружного военного госпиталя. Там же переоделся и отнес свою гражданскую одежду на квартиру Болотиных .Мое появление в военной форме произвело впечатление на всех, но более всего на Женю - в ней он меня окончательно признал своим . Аня нашла, что мне идет военная форма, жаль только, что она не военно-морская. Она спокойно отнеслась и к моему назначению. Когда я через несколько часов пришел уже с документами, Аня была готова уже на следующий день отправиться со мной во Владивосток .Но тут запротестовали Болотины." Завтра 30 декабря, - сказала Валя, - как же вы поедете под новый год? Вы себе не представляете, что вас ждет на пересыльном пункте, - там люди месяцами ждут транспорт. Раз нас с вами свела судьба, давайте уже вместе встретим Новый год, а там поедете ". Валя работала машинисткой в каком-то штабе, и знала положение вещей. Сергей поддержал Валю.
На следующий день Аня с Валей занялись уборкой и покупками к празднику, а я съездил на станцию, и переадресовал наш багаж во Владивосток. Еще успели вдвоем сходить в местную гарнизонную баню, где встретились с необычной для нас традицией - мыться семьями. Спасибо родителям, которые сумели каким-то образом снабдить нас на дорогу небольшой суммой денег, - была возможность по-праздничному встретить Новый год. Ведь Болотины за отпуск, как можно было ожидать, исчерпали свои ресурсы.
Новый год встречали, понятно, уже по местному времени. Кроме нас с Болотиными, присутствовали их соседи по квартире - капитан- танкист с женой. Были, разумеется , тосты и за Сталина, и за Родину, - не по принуждению, скорей по привычке. Выпили, конечно и за себя, и близких . Танкист напевал и играл на гитаре, женщины подпевали . Пели, как ни странно, песни военных лет - " Землянку", "На позицию девушка провожала бойца", "Катюшу". Аня рассказала смешную историю про обрусевшего немца, я - какую-то фронтовую бывальщину, Валя читала чьи-то стихи, из которых запомнились под настроение две строчки: " Расставания и встречи - две главные части, из которых когда-нибудь сложится счастье".
ВЛАДИВОСТОК - ПЕРЕСЫЛЬНЫЙ ПУНКТ - "ЗЫРЯНИН"
2. 01 .50г. поездом отправились во Владивосток, и прибыли вечером. Собственно, по местному времени было только 18 часов. Нам еще в Уссурийске рассказали, что гостиница пересыльного пункта находится вблизи вокзала, и мы тут же отправились на его поиски. В кромешной темноте, переходя какие-то рельсы, и скользя по замерзшей бугристой дороге, мы добрались все же до пересылки. Она оказалась расположенной в одноэтажном неказистом деревянном, барачного типа здании. При входе было что-то вроде вестибюля, в котором на стульях, и даже на полу сидело несколько офицеров. Сидевшая за столиком дежурная сообщила нам, что пересылка переполнена, свободных мест нет, даже сесть здесь негде больше. Она посоветовала вернуться на вокзал и дожидаться утра, а утром обратиться к начальнику пересыльного пункта, который находится в другом здании вблизи путей.
Разговорившись с офицерами, я выяснил такую неприглядную картину: Оказывается, свыше четырех месяцев не было транспортов - теплоходов, отправляемых на Квантунский полуостров. Таким образом, собрались несколько сотен офицеров и их семей, ожидающих отправления. По мере их регистрации, их условно подразделяют на "сентябристов" , "октябристов" , "ноябристов" и "декабристов". В ближайшие дни ожидается отправление большого теплохода. Уже даже известно его название - "ЗЫРЯНИН". Но, судя по всему, он не сможет забрать всех. Как раз завтра будет решаться этот вопрос, и будут выдаваться посадочные талоны.
Пока мы с Аней находились в помещении, мороз на улице усилился, замела поземка. Все же к вокзалу добирались легче. Но у входа нас ожидал сюрприз: В вокзал, из которого мы недавно вышли, нас уже не пускали, - впускают только пассажиров отъезжающих, а мы, оказывается, уже приехали. Что было делать? Не ночевать же на улице! Я стал убеждать дежурную, что мы только приехали. Нам до утра деваться некуда, на пересыльном даже сесть негде. "Ладно, - сказала она, - хоть и не положено, но я вас пожалею. Давайте трешку, и идите- ночуйте в зале. А утром я вас к себе отведу, сможете пожить, сколько придется." Утром, верно, поехали мы с ней. Долго ехали трамваем до конечной остановки, затем долго поднимались по тропе на сопку, наконец вошли в небольшой деревенского типа, но аккуратный домик. "Располагайтесь, - сказала хозяйка, - хозяин уже ушел на работу. Сейчас растоплю плиту, согреетесь, чайку попьете, да я вам постелю на диване.
Не помню сколько мы спали, но, проснувшись, я заторопился в город, - надо было уяснить свое положение, хотя бы зарегистрироваться. В пересыльном пункте было полно народа. Многие уже получили посадочные талоны на "Зырянин", какие-то подозрительные типы предлагали продать такие талоны. Дежуривший сержант отказался меня регистрировать. " Вот отправим теплоход, тогда и Вас зарегистрируем", - сказал он. После длительного ожидания, мне все же удалось зайти к начальнику пересыльного пункта, но на мою просьбу дать нам посадочные талоны, он возмутился: " У меня ждут отправки офицеры с сентября, у некоторых двое и даже трое детей, а Вы двое молодых, только прибыли, и не можете подождать!" Я ему ответил, что у меня кончаются деньги, взятые из дому, и продавать тоже нечего - как я могу ждать? Тогда он распорядился выплатить мне зарплату за декабрь. С тем мы и уехали в направлении обжитой сопки.
Когда садились в трамвай, уже смеркалось, а пока ехали, и вовсе темно стало. Я подумал: "Как же мы в темноте тот домик отыщем?" Спросил Аню, но и она не бралась отыскать. Тогда обратился к стоявшей рядом немолодой женщине, по всему видать из местных, не подскажет ли она, где тут можно будет переночевать военнослужащему и его жене. Женщина ответила дружелюбно : "Дак я бы вас к себе взяла, мне через остановку выходить. Только у меня мужик пьет сильно. Не угадаешь, в каком он нынче состоянии. Но я покажу вам дом, где, я знаю, берут постояльцев ". Нас, и впрямь, взяли в том доме на ночлег. Хозяйка, правда ,просила чуть подождать: " Там у нас сейчас поросенок, - извиняюще сказала она, - уж больно морозно на дворе. Но мы его сейчас в сени выдворим. А вы не сумлевайтесь, кровать чистая."
Утром только чай попили, рассчитались за ночлег, и вновь отправились на пересыльный пункт. К нашему удивлению там почти не было людей. Дежуривший солдат быстро зарегистрировал нас, и тут же выдал нам посадочные талоны на "Зырянин". " Поторопитесь, - предупредил он нас, - вечером теплоход отчалит ". Позже, уже на теплоходе, мы узнали причину таких благостных перемен. Оказывается, предполагалось отправить с теплоходом большую команду солдат срочной службы. Кто-то из начальства сообразил, что проще задержать этих солдат, которые обеспечены жильем и питанием, чем офицеров и их семьи, ютящихся в частных квартирах.
Первым делом я помчался на вокзал, узнать прибыл ли наш багаж, оказалось, - прибыл. Затем договорился с бригадой грузчиков, имеющей специальный допуск, которая доставит багаж на теплоход . Нужно было запастись продуктами, ведь рейс продлится пять суток, и в пути мы на самообеспечении. Об этом меня предупредил новый знакомый, майор Березин, - я познакомился с ним на пересыльном пункте. Он, кстати, узнав, что мы собираемся на Квантун, одолжил у меня двести рублей " Приехал в командировку, не ожидал что так задержусь, все что имел, истратил. Надо и мне на дорогу чего-то купить. Я Вам в Порт-Артуре юанями верну".Как было не поверить майору?
Когда мы с Аней пришли на морской вокзал к указанному времени в 18 часов, там уже выстроилась громадная очередь офицеров с семьями и багажом. Мы, понятно , пристроились сзади, а багаж находился в тележке носильщиков. В 19 часов начали пропускать в таможенный зал. Вдруг мы увидели, что наши корзины поплыли над головами толпы в таможню. Под крики и справедливую ругань пришлось и нам протискиваться за своими вещами. Поставив их на стол, бригадир грузчиков потребовал немедленного расчета. Таможенник поторапливал нас тоже рассчитаться с грузчиками: " Отдайте им деньги, - заграницу нельзя везти советские деньги". Как только я отдал деньги, грузчики стали выбираться из таможни. Я успел ухватить за рукав бригадира : -- ---- Как же так, вы же должны были доставить вещи на теплоход?!
Да, верно, - нисколько не смущаясь, и даже улыбаясь не то, чтобы мне, скорее таможеннику, отвечал он, - но знаете, мы не досмотрели,- у нас, оказывается , допуск просрочен".
Таможенник, между тем, уже торопил : "Открывайте свои вещи скорее! " Легко сказать - "открывайте"! Эти вещи отец тщательно укладывал еще в Киеве, обшил мешковиной , обвязал веревками. Все это теперь пришлось развязывать, распарывать. Правда, вынимать и раскладывать вещи не было необходимости. Задвинув руки поочередно в каждую корзину, таможенник одним привычным движением сразу выворачивал ее содержимое и, почти не глядя, командовал: "Убирайте!" Книги он, правда, просмотрел и даже изъял несколько справочников почему-то.
Представляю вашему воображению, как мы в спешке заталкивали в корзины их содержимое, как волокли их к трапу. Спасибо пограничнику, стоявшему там, за то, что он снисходительно наблюдал за тем, как я шесть раз пересекал границу , затаскивая свой багаж на палубу.
Но оказавшись там, я сразу же услыхал, что кто-то меня громко зовет: " доктор Спивак!" Оказалось это милый майор Березин поджидает нас на палубе. Он, как и другие без вещей, прошел в числе первых , и успел нам занять рядом с собой места на нарах в твиндеке. Он же помог нам добраться до них.
Отчетливо представляя себе, что возможные мои будущие читатели народ сугубо сухопутный, считаю необходимым кое-что пояснить. "Твиндек" означает - между палубами. Но "Зырянин " был теплоход однопалубный, и под палубами подразумевались перегородки внутри трюма, между которыми были оборудованы нары для перевозки людей. Разумеется, ничего похожего на классы, каюты, рестораны и бассейны - там не было Впрочем, мы были так счастливы, что мы уже на теплоходе, что нам не предстоит неопределенное ожидание во Владивостоке, и так устали от предыдущих дней, что мечтали лишь растянуться на этих нарах и уснуть. Мы не стали дожидаться отплытия, тем более, что кто-то бывалый предсказал: "Сегодня понедельник, стало быть раньше полночи мы не отчалим, по морской традиции корабли в понедельники не стартуют".Ведь нам предстоял все же рейс протяженностью свыше двух тысяч километров, продолжительностью около пяти суток. Мы должны были плыть и поплыли от Владивостока на юг Японским морем, вдоль восточного берега Корейского полуострова, затем, обогнув его южную оконечность, войти в Желтое море и далее двигаться уже вдоль западного берега Кореи к порту Дальний ( Далянь )
Мы достали и постелили на нары старый заслуженный ковер Утевских, подаренный нам после свадьбы, когда мы отъезжали в Киев, и мгновенно уснули на нем.
Я теперь затрудняюсь описывать нашу жизнь в твиндеке, ее бытовые детали. Помню, что освещение от электрических лампочек было тусклое, не помню были ли иллюминаторы, наверное, все таки были. Не мерзли, но спали, разумеется, в одежде. Меня приятно удивило, как спокойно и непринужденно переносила Аннушка трудности нашего путешествия. По всему видать, военные годы, период эвакуации, когда ей приходилось жить на съемной квартире без родителей, послужили хорошей предармейской подготовкой.
В дневное время мы много часов проводили на палубе. Несмотря на январь, было относительно тепло в обычной верхней одежде, можно было даже читать, наблюдать за безбрежным спокойным, или слегка волнующимся морем.. Только один день из пяти море бушевало и многие лежали, не подымаясь. Мы с Аней неплохо перенесли качку, позволяли себе даже в тот день изредка подниматься на палубу.
Уже в первый день мы обнаружили вокруг себя симпатичную компанию. Рядом с нами ехала большая группа выпускников бронетанковой академии, большинство из них с женами. Все молодые и интересные, только недавно из самой Москвы. Воспоминаний и рассказов хватило на всю дорогу. Одной из тем было трагическое событие, происшедшее с одним из этих танкистов во Владивостоке, - у него скоропостижно умерла молодая жена, дочь какого-то московского профессора. Вся эта компания только недавно гуляла на этой свадьбе, перед самым отъездом из Москвы и, понятно, была удручена тем, что произошло перед отплытием после, как рассказывали, небольшой гулянки в ресторане. Отталкиваясь от этой темы, разговоры шли о военных назначениях и дорогах, о сложных судьбах военных жен , о гарнизонной жизни. Мы с Аней как бы примкнули к этой компании, особенно после того как я, тут же в твиндеке вправил вывих плеча одному из офицеров неосторожно спускавшегося по мокрым ступеням при посадке. Умелые действия обычно ценятся больше краснобайства. Но в пути интересный рассказ тоже очень ценен.
ПРИВЕТ ИЗ КИТАЯ
Мы прибыли в порт Дальний поутру, но нас еще несколько часов продержали на рейде. Как потом выяснилось, причиной тому был случай чумы, происшедший в местной противочумной лаборатории. Зато выгружались быстро и без помех. Нас поразили размеры и удобства огромного морского вокзала. Ведь в течении многих лет порт. Дальний (китайское название - Далянь) был портом, открытым для судов всех стран.
При помощи, и под руководством майора Березина мы перебрались на железнодорожный вокзал. Там мы оставили вещи в камере хранения, а сами вместе с тем же Березиным, поездом отправились в г. Порт-Артур, где Березин служил и жил, а мне надлежало представиться в санитарном отделе армии. Ночевали у Березиных, в их крохотной, правда, двухкомнатной квартирке.
Здесь я хочу сделать отступление, и сказать несколько добрых слов о взаимоотношениях офицеров-дальневосточников, по крайней мере в тот послевоенный период. Быть может оттого, что офицеры, прибывшие, обычно, из центра страны, заранее считали для себя дальневосточные районы местом временным, среди них значительно меньше проявлялось стремление к приобретательству, они снисходительно относились к бытовым трудностям, равным для всех. Оторванность от родных и друзей стимулировала товарищество, сближение с товарищами по службе, с соседями по жилью, рождало взаимопомощь и взаимную симпатию, распространявшуюся обычно и на межсемейные отношения. Мы ощутили их и в семье Болотиных, и у Березиных.
На следующий день я отметился в санитарном отделе 39-й Армии, представился армейскому хирургу и во второй половине дня мы отправились уже к месту службы в поселок Ляньцзядянь - примерно в 120 км. севернее Порт-Артура. Добирались с некоторыми приключениями: Поезд довез нас только до промежуточной станции Цзиньчжоу. Там удалось дозвониться до нашего медсанбата, откуда обещали выслать за нами машину. Та, действительно, прибыла за нами через полтора часа, но затем на машине этой мы застряли в пути, и, хотя до цели оставалось всего около 20 км., но ничего другого не оставалось, как стоять морозной ночью на обледенелой дороге в не отопляемой машине ,без связи, в ожидании помощи. И помощь вскоре пришла. На другой машине за нами приехал сам командир медсанроты майор Водопьян Вениамин Исаакович. Вскоре мы прибыли на место, и для начала нас разместили в свободной палате изолятора, где стояли четыре застланных бельем койки. На одной из них мы мгновенно уснули.
Утром проснулись от стука в дверь. На пороге стоял стройный, симпатичный юноша в форме ст. сержанта.
• Старший сержант Кот, - представился он. - Командир приказал доставить вам продукты. Я - кладовщик, - опять пояснил. И еще, командир разрешил вам временно пользоваться общей кухней. Так, что вы можете уже сейчас пойти, и приготовить себе завтрак. А продукты уже здесь, в коридоре, кроме мяса. Мясо я потом занесу. Кухня же вот, из окна видна.
Я поблагодарил сержанта и попросил его пока больше ничего не носить. Вскоре Аня, ,действительно, пошла на кухню что-то приготовить на завтрак, а я прошелся по территории, ознакомился с расположением нашего своеобразного дивизионного госпиталя.
Госпиталь занимал довольно большую площадь, обнесенную каменным забором. Неподалеку от железных входных ворот располагался лечебный корпус. Он представлял собой одноэтажное, Г- образной формы, внушительных размеров каменное здание. Чтобы не повторяться, сообщу сразу, что все здания в госпитале, как и в окружающем поселке, были сложены из необработанных камней, ставились на землю без фундамента, с крышами из толстой, кустарного производства, черепицей. Впрочем, лечебный корпус был все же приподнят на невысокий фундамент. В длинном фрагменте его располагался стационар, в коротком - амбулатория. Кроме основного лечебного корпуса, в отдельных небольших зданиях находились роддом и аптека, канцелярия, общежитие для личного состава, и дом для врачей. Несколько зданий имели хозяйственное значение (склады, пищеблок, прачечная, мастерская). Пожалуй, следует упомянуть еще глубокий колодец с воротом, - единственный источник водоснабжения, кстати, воды вкусной и всегда холодной.
Пока я осматривал территорию, Аннушка принесла в изолятор , приготовленные ею оладьи, и мы их съели с большим аппетитом, ведь накануне мы почти не ели, разве что кусок оставшейся еще с корабля булки. Правда, уже доедая последние оладьи, я обратил внимание на их неказистый вид - они были совершенно плоские и плотные, но с горячим чаем из солдатского котла показались очень даже вкусными. Сама Аня тоже была довольна оладьями, тем более, что это был ее первый кулинарный опыт.
Когда я после завтрака пошел представляться Водопьяну, он, повидимому, уже имел информацию о кулинарном эксперименте, так как сразу предложил нам питаться на первых порах из солдатской столовой. Командир подробно расспрашивал меня о моей предыдущей работе, и остался, кажется, доволен моим рассказом. Он, в свою очередь, проинформировал меня о характере нашей
дивизии и местного гарнизона, об объеме работы нашей медсанроты. Он сообщил мне, что уже сегодня в "доме врачей " для нас будет освобождена квартира, и познакомил меня с моим непосредственным начальником - заведующим хирургического отделения майором Шерешевским Владимиром Ефимовичем.
КОЕ-ЧТО ОБ АРМИИ, ДИВИЗИИ И ГАРНИЗОНЕ.
39-я Армия вошла на территорию Китая в августе 45г. После победы над Японией(2. О9. 45) , с существовавшим тогда гоминдановским правительством Китая был заключен договор на аренду Советским Союзом в течении 30 лет югозападной оконечности Ляодунского полуострова, называющуюся Квантун (китйское название Гуаньдун) , включая города и порты Дальний ( Далянь) и Порт-Артур ( Люйшунь ). Командующий армии, его штаб и другие органы управления находились в г. Порт-Артур. Там же располагалась флотилия Тихоокеанского флота. На границе договорной зоны был создан укрепрайон, защита которого, была поручена нашей 25-й пулеметно - артиллерийской дивизии укрепрайона (ПАДУР). В соответствии с этими функциями, личный состав дивизии был рассредоточен в мелких гарнизонах, преимущественно вдали от населенных пунктов, непосредственно возле существующих укреплений. Командир дивизии , штаб, политотдел и ряд частей - были расположены в нашей Ляньцзядяни. Из этих частей упомяну танковый полк, батальон связи, саперный батальон, ПАХ( полевая автохлебопекарня), авто- и танкоремонтные мастерские. Я перечислил не все, но уже из перечисленного понятно, что в нашем небольшом китайском поселке создался не столь уж малый гарнизон. Его, кстати, обслуживали столовая и магазин военторга, который там, впрочем, назывался " спецторг". Была в гарнизоне даже своя, русская школа для детей военнослужащих.
Задачей нашей медсанроты было лечебнопрофилактическое обеспечение личного состава всей дивизии, включая офицерские семьи.
Штат медроты включал всего шесть врачей военнослужащих. Я их сейчас перечислю с возможно краткой характеристикой:
Майор м. сл. Водопьян Вениамин Исаакович - командир медсанроты. Служил в Красной армии еще до войны военным фельдшером. Перед войной успел закончить Ленинградскую военно-медицинскую академию. На фронте командовал медсанбатом. По моему впечатлению В.И. был отличным администратором, умелым хозяйственником и во всех отношениях образцовым (для меня, по крайней мере) офицером. Кроме своих административных дел, он постоянно интересовался лечебно-диагностической работой, и был у нас еще и врачом- рентгенологом. Его жена Орлова Ирина Николаевна из традиционной интеллигентной русской семьи была ему хорошим и надежным помощником. С его помощью она организовала и руководила родильным домом. Она к тому же была для нас образцовой домашней хозяйкой. Нам посчастливилось, что в течении первых лет моей службы на Квантуне, и нашей совместной жизни с Аней мы оказались ближайшими соседями и товарищами симпатичной нам семьи Водопьян. Я не написал "друзьями", - ведь я был подчиненным В.И., а он умел держать дистанцию с подчиненными. Украшала наши отношения с Водопьянами их замечательная дочурка Клава, для которой не существовало ограничений армейской субординации, и с которой дружба возникла с момента первого знакомства, когда Клаве еще не исполнилось и трех лет. Я еще не раз упомяну Водопьянов. Здесь я только укажу, что дружба с ними продолжалась много лет и после демобилизации, что вся наша семья поочередно побывала у них в Ленинграде.
Шерешевский Владимир Ефимович - начальник хирургического отделения, мой непосредственный начальник. Родом из Белоруссии. Как хирург- специалист средней руки, как и я. Впрочем, в вопросах травматологии и ортопедии я опережал его, и он это сознавал. Таким образом у нас возникла своеобразная специализация в работе и мы нормально сработались, в сложных случаях советовались, относились друг к другу уважительно, да и межсемейные отношения были нормальными. Жена В.Е.- Муза Константиновна по образованию врач, работала в нашем госпитале лаборантом. В семье было двое детей - два мальчика, совершенно разных. Старший - Вова, 4-х лет беленький и сдержанный, а младший Мишенька -2-х лет чернявый и юркий. В 1952г. Владимир Ефимович был переведен на работу в госпиталь Приморья. Мы с ним встретились еще раз в 59г.- в Ленинградской военно-медицинской академии. Он заканчивал 2-х годичный курс усовершенствования по хирургии, а я прибыл на полугодовой курс специализации по грудной хирургии. Встреча была приятной, товарищеской.
Майор Коптелов Петр Иванович - возглавлял терапевтическое отделение. Его жена, к сожалению не могу вспомнить ее имени, работала у нас в качестве детского врача. Зато хорошо помню их сынишку Валеру-5 лет, которого родители запирали, уходя на работу. А он прильнув к оконному стеклу, выслеживал каждого из нас и пытался, бедняга, вовлечь в разговор. Он особенно симпатизировал Ане, и говорил о ней: "Тетя Аня - золотая прямо." Сам П. И., плотноватого телосложения, склонный к полноте, с округлым добродушным лицом тоже не прочь был посимпатизировать Ане, что и не удивительно - Аннушка несомненно превосходила окружающих дам.
Все эти семьи, включая и нашу, жили по соседству в доме, который я в обзоре назвал " домом врачей ", и относились друг к другу доброжелательно.
Я не упомянул еще одного врача- военнослужащего - капитана м.сл.Дорду Николай Петровича. Он сочетал две не очень-то связанные между собой профессии кожного врача и специалиста по заболеваниям уха, горла и носа. Не берусь судить о нем, как о специалисте, но работал он при Водопьяне добросовестно, на службе был всегда трезв. Дома за этим следила жена. Потому,что после выпивки Николай Петрович ,типичный долговязый астеник по телосложению, становился подозрительным и начинал " искать правду". К примеру, вспоминал, что когда-то на его сынишку Колю полаяла соседская собака и , не мешкая, шел объясняться с соседом. Или отчего-то его вдруг задевало то, что Шерешевского зовут Владимир Ефимович, а не Вульф Хаймович , как он высмотрел написано в документах. Дорда с семей не жили на территории госпиталя, и мы с ними редко общались.
Чтобы закончить с кадровыми вопросами, дополню вышеизложенное тем, что в медсанроте были еще шесть офицеров: зубной врач - ст. лейтенант Буланов, специалисты по медснабжению капитан Хлебников и ст. лейтенант Каблучко, политрук Трухин, рентгентехник и интендант, фамилии которых не помню. Медсестрами работали офицерские жены. Санитарками, прачками работали китаянки, рабочие мастерской и дворовой рабочий также нанимались из местного населения по рекомендации китайской полиции.
ХАРАКТЕР РАБОТЫ
Основная работа моя заключалась в амбулаторном и стационарном лечении хирургических заболеваний. Учитывая рассредоточение подразделений, и их отдаленность приходилось расширять показания к стационарному лечению. Предпочиталось, чтобы любой солдат или сержант, ставший временно нетрудоспособным содержался в лечебном учреждении, а не в казарме.
Вероятно, нет смысла перечислять здесь заболевания, которые мы лечили в хирургическом отделении. Преобладали, понятно травмы всех видов и локализаций- от простых ушибов до травматических ампутаций. Почти не было
огнестрельных ранений. Среди хирургических заболеваний большую группу составляли воспалительные заболевания кисти, аппендицит, лифадениты. Приходилось каждую неделю проводить плановый операционный день по поводу грыж, мелких доброкачественных опухолей и т. п. Наверно мы неплохо работали : за пять лет работы я не припоминаю смертельных исходов, а эвакуация в госпитали проводилась в единичных случаях. Впрочем, больших полостных операций нам делать не пришлось. Припоминаю лишь один случай резекции желудка по поводу кровоточащей язвы желудка, - ее выполнил армейский хирург Кружилин.
Усилиями писателей и кинематографистов хирургическая работа чрезмерно романтизирована, и почему-то центр тяжести переносится на техническую сторону дела. Между тем чаще всего наибольшие трудности и мучительные размышления связаны не с самой техникой операции, а с диагностикой и установления показаний к оперативному вмешательству, особенно, когда возможности лабораторного и аппаратного обследования ограничены. Особенно диагностика затруднительна у больных, находящихся в бессознательном состоянии и у маленьких детей. Не раз бывало, ночь сидишь у постели больного, пытаясь путем наблюдения во времени принять правильное решение. Что касается самой техники, то в подавляющем большинстве операций техника их усилиями многих поколений анатомов и хирургов разработана до деталей и почти не оставляет места для размышлений и импровизаций. Исключением, пожалуй являются травматические повреждения. Они настолько разнообразны и своеобразны, что в каждом случае, если речь не идет об ампутации, приходится по ходу вмешательства решать что убирать и что сохранить наилучшим образом - открывается поле для творчества.
Кроме лечебной работы, приходилось периодически заниматься врачебно - экспертной работой, изредка выезжать в части и подразделения для контроля и консультаций.
Как принято в армейских лечебных учреждениях, один день в неделю посвящался учебе. Поочередно в этот день мы читали друг другу лекции и рефераты по актуальным проблемам современной медицине. Обязательно проводился обзор политических событий в стране и в мире. Изучались приказы и директивные указания.
Почти каждый год проводились врачебные армейские конференции. На трех из них и я выступал с наукообразными докладами: "О гнойной инфекции кисти", "Об эпидемических лимфаденитах", "О маршевых периоститах голени"
"СТОПА КИТАЯНКИ"
Разумеется, мы вскоре убедились с Аней, что нет здесь никакой возможности продолжить мою научную работу, начатую в институте по т.н. "Пяточной стопе". Но , имея нередкие контакты с местными жителями( нам приходилось подчас консультировать и лечить их) меня заинтересовала искусственная деформация стоп у китаянок, представляющая, в сущности, одну из разновидностей "пяточной стопы". Я обратился с просьбой к заведующей научной библиотеки Харьковского института ортопедии и травматологии - Татьяне Моисеевне Гнесиной произвести литературную разведку по этой проблеме, что она сделала срочно и безвозмездно. Оказалось, что в доступной русской литературе отдельные упоминания об этой деформации имеются лишь в статьях антропологов. В ортопедической и вообще в медицинской литературе почему-то ничего не написано о "стопе китаянки". Отдельные небольшие статьи об этом обнаружены в немецких журналах конца 19-го века, но они основывались на единичных поверхностных описаниях деформаций у китаянок- актрис, оказавшихся в Германии. К сожалению, нам оказались недоступными китайская и японская литературы. Аннушка специально ездила в Дальний, где в то время в железнодорожной больнице еще работали японские врачи. Однако никакой дополнительной информации от них получить не удалось.
Между тем деформация эта представляла большой интерес для науки. Прежде всего потому, что это редчайший случай искусственного уродования растущего скелета, своеобразного эксперимента. Возникновение этого обычая связывают с различными легендами. Согласно одной из них, к примеру, уродование стоп у девочек возникло в связи с тем, что у одной из любовниц императора Чеу (1148 до Р.Х) была уродливая нога и она скрывала свой изъян повязкой. Придворные дамы, не желая отставать от прославленной красавицы Так-ти, стали уродовать свои ноги. По другой легенде легендарный монарх Ганг-ти ( 600 после Р.Х.) из каприза заставил свою наложницу прикреплять к подошве печать, которая при каждом шаге оставляла отпечаток цветка лотоса, откуда, якобы, и происходит название этого обычая - " Золотая лилия". Есть и другие легенды. Однако, современные антропологи полагают, что этот обычай возник из своеобразной моды- иметь маленькую ножку. И надо признать, что в этом отношении модницы преуспели,- мне пришлось исследовать пожилую женщину, у которой длина стопы была равна 14 см. Нет определенности и в том, когда возник обычай. Так , в книге венецианского путешественника Марко Поло, который жил в Китае около 17 лет в конце 13 века, и подробно описал его, нет упоминания о "стопе китаянки". Но об этом обычае уже сообщает французский монах Одории из Порденоне во Фриуле, который посетил Китай в1322-1328 годах.
Деформация стоп достигалась бинтованием стоп девочек по определенной методике с 5 лет, и постоянно в течении всей жизни. Указанное выше укорочение достигалось замедлением роста и перегибанием стопы, которая как бы складывалась. При этом передний отдел стопы искривлялся, а пальцы подгибались под подошвенную поверхность. В итоге, передний отдел стопы становился неопорным, и ходить можно было лишь на пятках, отчего походка становилась "ходульной"
Интерес к этой деформации усиливался тем, что она исчезала, так как со времени революции в Китае (1911) она была запрещена.
Мне удалось исследовать 18 китаянок разных возрастов, с разной степенью деформации и оформить статью о "стопе китаянки".В этих исследованиях меня поддерживал проф. Николаев Л.П. Он же отредактировал статью. Неожиданно оказались сложности в публикации статьи. В харьковском "обллите" насторожились, например, как бы статья не обидела китайцев. В итоге статья, оформленная в 52г., была опубликована в журнале "Ортопедия и травматология" лишь в 57г. с большими сокращениями. В настоящее время значительная часть материалов исследований по этой теме переданы мною в архив Харьковского института ортопедии, а некоторые в Ленинградский институт антропологии и этнографии им.Петра Великого. .
О БЫТЕ.
Я уже писал что нам с Аней, Водопьян предоставил квартиру рядом со своей, в "доме врачей". Дом этот был перестроен из обычной китайской фанзы. Отличия состояли в том, что у нас был сделан дощатый потолок, настлан такой же пол и была сложена обычная плита. В китайских фанзах пол земляной, а потолка нет, либо он наклеивается из бумаги, нередко из газет. Отопительным прибором там служит железная печка, труба от которой проложена для обогрева под "каном" - широкими низкими нарами, на которых спит вся семья. У нас же были две небольшие комнаты, из первой двери открывались прямо во двор, а во второй стояли две железные солдатские койки. Из мебели заслуживают упоминания два самодельных столика , сколоченных из использованных отечественных ящиков, первоначально предназначавшихся для ПФС (продовольственно-фуражная служба) или ОВС (обозно - вещевая служба), такого же происхождения полки, да добротные армейские табуреты.
Хотя Квантун расположен южнее 40-й параллели, зимы там достаточно суровые, малоснежные, обычны свирепые северные ветры. Поэтому для обогрева использовался мощный электрокамин, сооруженный в местных танкоремонтных мастерских из колючей проволоки. Кстати, и для приготовления пищи использовались, главным образом, мощные электроплитки местного производства .Электроэнергия, для нас даровая, поступала из мощных гидроэлектростанций северной Кореи.
Наши материальные возможности определялись денежным содержанием, которое мы получали. Первое время оно было довольно скудное. Дело в том, что китайской валютой - юанями нам выдавали только 8% содержания - остальное начислялось в рублях на сберкнижку в Союзе. Этих юаней хватало лишь на то, чтобы выкупить в спецторге , по тамошним особым ценам, дополнительное продовольствие и промтовары по карточкам. Любопытно, что карточки эти были дифференцированы в соответствии со званием главы семьи. Скажем, ребенку лейтенанта полагалась две банки сгущенки в месяц, а ребенку майора - три. То же в отношении промтоваров : жене капитана полагались две пары туфель в год, а жене майор - три. Однако, в общем, офицеры и их семьи обеспечивались вполне удовлетворительно. Но покупать на рынке или в китайских магазинах мы не могли .Нам даже пришлось по инициативе Водопьяна заняться огородничеством : позади нашего дома вскопали грядки и посадили помидоры, огурцы, редиску и всякую зелень. Прибавилась основательная физическая зарядка, - по утрам и вечерам таскать воду из колодца для полива. Но урожай получили отменный - часть его относили больным и в солдатскую столовую
Все изменилось примерно через год: те же 8% в рублях стали оцениваться в юанях почти в десять раз больше. Мы стали богатыми и женам прибавились заботы: ездить в г. Дальный тратить юани. Необходимость в огородничестве отпала , и оно постепенно зачахло.
Аня научилась вскоре готовить, пользуясь консультациями и учебными пособиями Ирины Николаевны. Ей пришлось приспособиться к тому, что китайцы не производят молочных продуктов, и чтобы обеспечить наших малышей при медсанроте содержалась пара коров. Молоко выделялось только детям. Правда, через некоторое время ,уже при нас, китайцы - сметливые и предприимчивые учли наши потребности и стали поставлять нам молоко.
Купались мы в бане при госпитале, в отведенный для этого день. Позже, летом, несколько раз в течение сезона происходили выезды к морю для семей.
Основным источником новостей служило местное радио, транслируемое для нас из Порт-Артура, и также местная армейская газета. Центральные газеты доставлялись теплоходами сразу за целый месяц или более. Примерно через год мы обогатились ламповым радиоприемником ВЭФ - по тому времени отличным. Нам его привез из Киева знакомый сержант, который в качестве поощрения получил кратковременный отпуск на родину. Стоит прикинуть в уме какой огромный путь по железной дороге и морем ему пришлось пройти с этим громоздким и требующим бережного обращения грузом, чтобы оценить эту услугу. Большое удовольствие на первых порах доставлял нам и нашим сослуживцам наш патефон
Центром культурной жизни был дивизионный клуб. При нем содержалась библиотека, в фондах которой хранились и основные литературные журналы, издававшиеся в Москве и Ленинграде. Они то и были основным источником для нашего чтения. Два раза в неделю в клубе демонстрировали кинофильмы. Мы их старались не пропускать, так как дома редко посещали кино - занимались наукой, в наивном стремлении обогатить ее и себя.
РАБОТА АННУШКИ.
Я совершенно несправедливо не рассказывал до сих пор чем занималась Аня . Свободных ставок врачей и сестер в медсанроте не было, а быть просто женой офицера, как подавляющее большинство жен в нашей Лянцзядяни, она справедливо не хотела. Еще в Киеве, доказывая свое право ехать со мной на Дальний Восток, она сумела убедить в медицинском управлении округа, что при любых обстоятельствах она, как врач, сможет быть полезным помощником мне. И, действительно, с первых дней моей работы, Аня вместе со мной приходила в отделение, присутствовала на обходах, участвовала в перевязках, ассистировала на операциях. По неотложной хирургии мы с Шерешевским дежурили поочередно, и в мои дежурства она, в случае поступления больных, вставала ночью вместе со мной. Она охотно помогала операционной сестре готовить материал, чистить инструментарий. Через некоторое время Водопьян, обратив внимание на рачительность Ани, предложил мне: " Давайте, мы Вашу Аню зачислим хотя бы на ставку санитарки. Деньги небольшие, конечно, но стаж будет расти". Так Аннушка стала официально служащей Советской Армии. А через год тот же Водопьян предложил Ане поехать в Порт-Артур чтобы совершенствоваться по акушерству и гинекологии и заменить затем Ирину Николаевну, у которой подходил срок декретного отпуска.
Возглавлял эту специальность на Квантуне Григорий Аронович Минц. Не помню какое у него было звание, кажется "майор",но в офицерских кругах его уважительно величали "гвардии акушер", так как на все случаи осложненных родов, будь то в пехоте, танковых войсках или на флоте неизменно вызывали Г.А. Он был действительно великолепным профессионалом ,со значительным клиническим довоенным стажем , человеколюбом и оптимистом. Познакомившись с Аней, Григорий Аронович сказал решительно : " Пусть приезжает. Жить будет у нас - будет подругой жене Мальвине. Я ведь не часто дома ночую, а она говорит - скучает".
Таким образом, Аня стажировалась два месяца в Порт-Артуре, а затем возглавила родильное отделение в нашем госпитале. Но до этого еще было "Хекоу".
Х Е К О У
Так назывался китайский рыбачий поселок на самом берегу Желтого моря, примерно в15км. от г. Дального. Поселок этот, впрочем, мы видели только издали, находясь в великолепном санатории того же названия. Японцы построили это здание, прислонив к приморской скале так, что все окна номеров обитателей санатория не только выходили к морю, но как бы повисали над ним в часы прилива. А приливы и отливы там знатные. Море отходит на сотни метров, может даже более километра. И тогда из ближайшего поселка на обнаженное морское дно выбегает вся детвора с кошелками собирать дары моря - замешкавшиеся рыбки, медузы, всякие рачки и улитки. Многое из этого пойдет в пищу.
Условия в санатории были отличные для отдыха и лечения. Японцы использовали санаторий для лечения туберкулезных больных. У нас же это был, в сущности, дом отдыха для офицеров и их жен (детей в Хекоу не принимали) на период положенного им календарного отпуска. Отпуск с выездом в Союз представлялся, как правило, только раз в три года, и командование стремилось сделать пребывание в санатории обязательным для отпускников.
Пожалуй, стоит сказать, что санаторий был построен без архитектурных излишеств. Четыре этажа палат находились ниже входного этажа, где располагалась администрация, столовая, клуб и танцевальный зал . Выше этажом располагалась медицинская часть с диагностическими и лечебными кабинетами. Палаты были небольшими двух коечными, но кроме коек и при кроватных тумбочек содержали маленькие тамбуры при входе со стенными шкафами. К морю выступали большие застекленные фонари, отделенные от комнат стеклянными дверями. Санитарные узлы располагались у обоих концов длинного коридора, в который выходили двери всех палат. Такое однообразие приводило подчас к смешным заблуждениям в поисках нужной палаты. Припоминаю такой случай, происшедший с д-ром Гордоном, моим партнером по шахматам. Он был житель Дального, и часто ездил домой. После одной из таких поездок, он в одних трусах и полотенцем в руках постучался к нам, и расстроенный сообщил, что его только что обворовали : исчез гражданский костюм и саквояж. Сама идея воровства была смешной,- не припоминаю ни одного случая воровства в санатории, да и в нашем расположении.. Оказалось, что рассеянный доктор после поездки зашел в чужую палату, там разделся, и пошел в душ с чужим полотенцем, ничем не отличавшимся от собственного.
Одной из причин направления всех отпускников в санаторий было стремление оградить отдыхающих от общения с многочисленной колонией русской эмиграции, находившейся в расположении армии, главным образом, в г. Дальном .
Придется тут отвлечься от основной темы повествования, и рассказать немного об этой колонии. Русская эмиграция в северо-восточном Китае была довольно разнообразной. Среди нее были остатки разбитых белых армий и просто господ, бежавших от советской власти, но были также служащие и рабочие, работавшие в Китае до революции, в частности на Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД), принадлежавшей до 1935г. Советскому Союзу. За прошедшие со времени гражданской войны годы, состав этой эмиграции значительно изменился. Самая зажиточная и знатная ее часть перебралась в Европу и Америку, выросло обедневшее поколение, уехавшее детьми, или никогда в России не жившее. Центром этой эмиграции был Харбин - там издавались русские газеты ,и был даже русскоязычный институт. В свое время эта эмиграция описана подробно в повести Натальи Ильиной "Возвращение" . Я напомню лишь некоторые элементы, которые, мне кажется, отсутствуют в повести. Сразу после вступления наших войск, отношение к бывшим эмигрантам, по-видимому, вследствие эйфории от победы, было довольно либеральным. Большинство из них получили советское гражданство, их детям разрешили учиться во вновь созданных русских школах для детей военнослужащих . Но вскоре ситуация изменилась. Новоиспеченным советским гражданам не разрешали въезд в Советский Союз, а их детей отчислили из упомянутых школ. Нам же, военнослужащим , категорически запрещалось общение с ними. Стоило кому либо встретиться, скажем, с девушкой из этой среды, - его немедленно выдворяли с Квантуна. Чтобы исчерпать эту тему напомню, что в разгар освоения целины (54-55г.г.) бывшим эмигрантам разрешили въезд в азиатскую часть Союза - на целину.
Пребывание в Хекоу ознаменовалось для меня важным событием, - я получил подтверждение того, что мне еще в 45г. присвоено звание "майора мед. сл.". Собственно, мне еще тогда же сообщил об этом кто-то из сослуживцев, но приказ почему-то не дошел до военкомата, а меня самого это не волновало. Я ведь не собирался возвращаться в армию. По прибытию в часть, однако, я сообщил в отдел кадров, что по моим данным, мне уже давно присвоено звание майора. Там обещали проверить. Но так как в течении года не было подтверждения этого приказа, я сам написал в Управление кадров СА, и вскоре получил подтверждение с указанием Љ приказа.
Велико было удивление кадровиков, когда я обратился к ним уже в майорской форме. Несведущим вероятно необходимо объяснить, что присвоение майорского звания означает переход в категорию старших офицеров, и существенное прибавление к денежному содержанию ( по тому времени 200 рублей).
Мне еще раз,- в 52 г. привелось отдыхать в Хекоу, но на этот раз без Ани ,так как на стыке зимы и весны того года у нас родилась Леночка. Случилось это 29 февраля 52г. Спустя много лет, в 76г, вынужденная в этот день находиться в Померках, в онкологическом отделении, Аннушка сама напишет стихи своей первой дочери:
Ты родилась, когда зима
встречается с весной.
К тебе сейчас идет весна,
Несет цветы с собой.
И пусть зима еще крепка,
Морозы не слабеют,
Но расступились облака
И небо голубеет...
ЛЕНОЧКА
Беременность у Ани протекала благополучно, но все же мы решили чтобы она рожала в Порт-Артуре, хотя это было далековато - 120 км. от нас. Поэтому Аня поехала в Порт-Артур заблаговременно и жила до родов у Минцев, а я каждый вечер позванивал ей по армейскому телефону. Особенность этой связи в том, что она многоэтапная и в ней неизбежно участвуют несколько солдат- телефонистов, зашифрованных паролями, которые периодически меняются. Разговор протекает примерно так: Поднимаешь трубку аппарата, крутишь ручку - тогда откликается ближайший телефонист и отвечает : "Паровоз слушает". Просишь его: "Дай мне Кипяток ". Получив Кипяток, опять просишь - "Набери мне Байкал". Затем просишь Самовар, сегодня - это уже Порт-Артур. Остается только попросить набрать номер Минцев, и уже можешь говорить с Аней, которая ждет звонка. Так как звоню в позднее вечернее время , все линии обычно свободны, телефонисты охотно участвуют в разговоре, подсказывают слово, если не сразу разобрал. Они, разумеется, все знают зачем Аня поехала в Порт-Артур и не безучастны. О чем говорим все вместе по телефону? Понятно о самочувствии, о моих делах, о ее прогулках. Ане нравится Порт-Артур, где много красивых морских офицеров. Так продолжается целая неделя. Но вот 28 февраля трубку берет Алик , и на мою просьбу позвать Аню несколько растерянно отвечает: " Сейчас позову маму". Мальвина Григорьевна сообщает, что она отвела Аню в госпиталь, так как " хотя схваток нет, но появились какие-то ощущения, а Григория Ароновича вызвали в морской госпиталь".
Понятно, что весь следующий день я, с помощью уже знакомых телефонистов, дозваниваюсь в родильное отделение. Отвечают " Да, есть такая - пока одна. Родовая деятельность еще слабая". К вечеру начинаю волноваться. По канонам акушерства, роженица должна в родах видеть только один восход солнца. В полночь узнаю: "Еще не родила. В отделение пришел Минц." Мне звонит Водопьян: " В два часа в Порт-Артур пойдет матриса (самоходный вагон) -поезжай. Я своего Юру сам выдавливал". В шесть утра стучусь в квартиру Минцев. Открывает Мальвина и сразу поздравляет с дочкой - Леночкой.
Почему Ленчкой ?- спрашиваю, - мы же хотели дочку Ирой назвать !
Ну, какая же она Ирочка? Она же беленькая, светленькая, - она точно Леночка!
Иду в госпиталь, знакомый дежурный доктор меня пропускает, объясняетвахтеру : " Это ортопед, нужно проконсультировать одного младенца". Смотрю новорожденного - у него действительно пяточная установка стоп. Успокаиваю доктора : "Это само пройдет." Глазами спрашиваю его: "Моя где?" Он кивает сестре и та приносит завернутую в белоснежную пеленку такую светленькую и уже такую родную и милую - Леночку.
БУДНИ. .
Через неделю забираю Аню с Леночкой из госпиталя. Заходим попрощаться с Минцами. Кажется больше всех появлением Леночки потрясен Алик.Он то и дело подходит к дивану на который положили сверток с Леночкой, вглядывается в ее личико, и от удивления покачивает головой.
Мы, взрослые беседуем о донесшихся к нам слухах, связанных с растущим антисемитизмом в Москве, о компании "по борьбе с космополитизмом". Я резко возмущаюсь извращениями в национальной политике партии. Григорий Аронович, напротив, относится к этим слухам снисходительно. " Мы, евреи, - говорит он, - захотели слишком многого, мним себя самыми умными, и даже хотим командовать. Между тем мы только национальное меньшинство, и должны бы вести себя по трамвайным правилам, то есть - не занимать передних мест и не высовываться".
В свою Ляньцзядянь возвращаемся поездом, и почему-то с пересадкой и даже ночлегом в Дальном - в гостинице "Ямата". Дома нас ожидает неприятный сюрприз : В нашей квартирке отключена электроэнергия, следовательно, и камин, - температура минусовая, как на улице. Догадываюсь, что это Водопьян напоминает нам, что Ане пора возвращать роддом под управление Ирины Николаевны, кто здесь начальник и каковы его возможности. Но мне размышлять некогда, надо срочно растапливать плиту и бежать в приемный покой, - туда только что доставили из дальнего гарнизона большую группу солдат, отравленных угарным газом. И, хотя это патология не хирургическая, но кто с этим считается, когда надо спасать людей?
Постепенно привыкаем к новому укладу жизни. Аня передает роддом, электроэнергию нам включили, но вскоре мы все на продолжительный период остаемся без электричества - в Корее, по соседству, где с 1950г. продолжается война, разбомбили гидроэлектростанцию, которая поставляла нам энергию.
Китаец - столяр смастерил для Леночки добротную деревянную кроватку, которую удобно покачивать на дугообразных полозьях, и мы вовсю используем .это их свойство, так как малышка беспокойна, особенно по ночам. Спустя два таких беспокойных месяца, везем Ленку к педиатру в ближайший госпиталь в Цзиньчжоу, и тут выясняется, что мы ее просто не докармливаем. И, верно, как только мы добавили прикорм, ребенок преобразился, мы все стали спать по ночам. Позже Леночка полюбила манную кашу, да так, что мы уходя на работу, оставляли ей бутылку с этой кашей, которую она, оставаясь в кроватке, сама поедала в меру потребности. Еще позже нам уже пришлось отучать ее от манной каши чтобы включить в питание другие продукты.
1 9 5 3 г.
Первого марта 53 г. Леночке исполнился год. Как-то внезапно в нашем коллективе произошли к этому времени большие изменения : Водопьяна и Шерешевского перевели в Приморье. Коптелова назначили на должность начальника терапевтического отделения в Порт-Артур. Если к перемещениям Водопьяна и Шерешевского я не имел никакого касательства, то к назначению Коптелова оказался причастным. Случилось так, что я опознал относительно редкое, и тем не менее очень опасное инфекционное заболевание у солдата - кожную форму сибирской язвы. Оформив его эвакуацию в инфекционный госпиталь, я дал подписать направление Коптелову, так как инфекциями вроде полагалось заниматься ему.
Случай этот вызвал понятную озабоченность у эпидемиологов армии и округа, Коптелов был поощрен повышением в должности.
.Вместо Водопьяна был назначен к нам высокий и неунывающий украинец Петренко Александр Григорьевич. Он же с двумя детьми поселился рядом с нами, в бывшей квартире командира. Я был назначен начальником хирургического отделения, а в ординаторы мне прибыл майор Матвеев. Жена его стала нашим рентгенологом, а две их дочурки вместе с детьми Петренко оживили наш дворик, и в последующем стали первыми подругами нашей Лене.
Кстати, о Матвееве. Мы с ним работали без конфликтов, он относился ко мне с подчеркнутым почтением. Я помог ему избежать больших неприятностей, когда он нечаянно на охоте повредил глаз девочке-китаянке, оперировал успешно его жену по поводу аппендицита. Встречались семьями по праздникам. Совершенно непонятным было мне его поведение, когда в 1955г. мы встретились с ним на курсах усовершенствования по хирургии в Москве. Он не узнавал меня.
Начальником терапевтического отделения был назначен к нам майор Шапиро Борис Львович. Он и его жена Александра Исааковна стали нашими друзьями на многие годы, а их сынок Леня, ровесник нашей Лене, был и ближайшим ее другом по Квантуну. ,
Изменения произошли и на уровне командования дивизии. Вместо генерала Миляева, с которым мне не приходилось ни разу встречаться, командиром дивизии был назначен генерал Аганезов Аракел Карапетович, жена которого Тамара Ивановна, стала моим ординатором.
Но самые важные перемены происходили в далекой от нас столице. До нас доносились слухи о растущем антисемитизме в Союзе, о том, что в Москве арестована группа врачей-евреев, лечивших руководителей государства.
Тем на менее годовщину нашей доченьки мы отметили , по нашим меркам с размахом. Были приглашены дети всех сотрудников, и даже из Цзиньчжоу специально приехал мой товарищ по институту Яня Цехмейстер с женой Верой и сынишкой Толей. Зимой 52-53гг. мне пришлось непродолжительное время поработать вместе с Яней и жить рядом. Мы подружились семьями, а наша Ленка, которая только начала произносить первые слова, очевидно влюбилась в их Толю: " тото, тото..." - отчетливо выговаривала она, и протягивала к нему ручки. Правда, Толя старше нашей Лены на целый год, проявлял осмотрительность : " Я не буду с ней дружить, она еще маленькая! ". Моложе нашей Ленки был только Леня Шапиро, впрочем, кажется всего только на одну неделю.
Праздник этот запомнился. Было весело. Наш патефон заменил целый оркестр. Дети пели и танцевали. Аня проявила себя затейником и устраивала с детьми всякие игры. Центральным блюдом для угощения были невиданные дотоле многими сырники со сметаной. Леночка получила в качестве подарков целый сундук одинаковых кукол, и затем старательно их потрошила в течении двух лет- до самого отъезда из Китая.
А я наговорился вволю с Цехмейстерами.
13 января 53г. появилось официальное заявление о " деле врачей". Большая группа врачей, - почти все евреи обвинялись в том, что они сознательно, по заданию антисоветских сионистских зарубежных организаций неправильно лечили и умерщвляли выдающих деятелей коммунистической партии и советского правительства. Жестокими пытками удалось у многих арестованных вырвать признание своей вины. В стране развернулась дикая вакханалия антисемитизма, сажать в тюрьмы врачей-евреев начали во многих регионах страны. Местами население отказывалось обращаться к врачам еврейской национальности. Позже мы узнали, что готовилась, как будто, демонстрация казни арестованных на Красной площади, и высылка евреев в отдаленные районы Сибири
В нашем регионе - Порт-Артур - Дальний, я знал только один случай ареста врача- еврея, который при пункции грудины для исследования костного мозга, по несчастью проткнул размягченную болезнью кость, и поранил сердце, отчего больной скончался. Но атмосфера и у нас была неприятная, какие-то мерзавцы распространяли гнусные слухи, что д-р Минц умерщвляет новорожденных мальчиков. На этом пакостном фоне мне пришлось оперировать по поводу острого аппендицита генерала Оганезова- командира нашей дивизии. Генерал категорически отказался ехать в госпиталь и настоял, чтобы именно я оперировал его. Кстати, и после операции он предпочел лежать в общей палате с солдатами.
5 марта 53г. умер Сталин. До нас по радио доходили сведения о том, какое глубокое горе вызвала эта смерть в стране. Не могу подтвердить что нечто подобное ощущалось в нашей среде. Проводились, разумеется, траурные митинги, но они носили ,главным образом, формальный характер.
Как известно, авантюра с " делом врачей " развалилась вскоре после смерти Сталина, непосредственные зачинщики этого процесса были казнены, а летом 53г. был расстрелян, один из основных организаторов сталинских репрессий 30- 50-х годов Берия.
. Я как раз в ту пору временно работал в гарнизонном госпитале г. Дального, заменяя уехавшего в отпуск хирурга. Обязанности ведущего хирурга в этот период там выполнял д-р Банацкий Вячеслав Романович. Знакомство и общение с ним оказались приятными и полезными в ту пору и в последующем.
После этой командировки, появилось желание и у нас поехать в отпуск на Украину , к родителям, которых мы не видели почти четыре года. Этого удалось добиться благодаря настойчивости Ани, которой для этой цели пришлось обратиться к Командующему Армии генералу Белобородову. ( В последующем - Маршалу Советского Союза.).Возможно эту идею подсказала ей жена Командующего, по профессии врача - гинеколога, которая как-то наведалась к нам с ознакомительной целью.
Как бы то ни было, но в сентябре 53г. мы отправились в путь. Мы знали, что нам предстояла нелегкая поездка с маленьким ребенком, нас предупреждали об этом, отказывая в отпуске. Но действительность оказалась сложнее и труднее, чем мы ожидали - ведь к тому времени было восстановлено железнодорожное движение через пограничную станцию Гродеково. Но до нее пришлось трое или даже четверо суток добираться переполненным китайским поездом, в котором третьи полки тоже заполняются пассажирами, без права выхода на промежуточных остановках. Поезд охраняла группа наших солдат, которая следовала в прицепной теплушке, и лично нам оказывала большую услугу: варила на своей железной печурке манную кашу нашей Леночке.
В Гродеково простояли несколько часов : проходили таможенный досмотр и пересаживались в наш нормальный пассажирский поезд. Все было благополучно до Уссурийска, куда прибываем уже ночью. Здесь нам предстоит еще одна пересадка на один из московских поездов, которые формируются во Владивостоке. Узнаем от пассажиров, что во Владивосток одновременно прибыло несколько морских транспортов с крайнего Севера и островов. Станция Владивосток, окружающая площадь, и даже смежные улицы переполнены пассажирами. Начальство распорядилось разгружать ст. Владивосток, не оставляя посадочных мест промежуточным станциям. Дожидаемся утра - открытия военной комендатуры. Но там нам посоветовали обратиться в привокзальную " комнату матери и ребенка ". Там, действительно, нам дали посадочные места в соответствующий вагон ночного поезда . И вот около двух часов ночи со спящим ребенком и массой вещей втискиваемся в вагон "матери и ребенка". Только начинаем располагаться, как с соседней полки ребенок захлебывается коклюшным кашлем. Бегу по вагонам, разыскивая начальника поезда. Наконец, нахожу. Он предлагает нам перебраться в мягкий вагон, где имеются два свободных места, забронированных для Читы. На этих местах доезжаем до самой Москвы. На Ярославском вокзале нас встречают Додя и Клара, и Линецкие - Софа с Леней (муж Софы), кто-то из ребят. Леночка с удивлением разглядывает этих новых для нее родственников, помалкивает пока идет интенсивный обмен приветствиями, и вдруг ошарашивает всех практическим вопросом : " Ребята, а каша у вас есть? "
В тот же вечер уезжаем в Харьков. Там нас встречают все родители. Оказывается, мои тоже приехали в Харьков нас встречать. Первый и единственный раз в жизни наши родители встретились тогда, о чем теперь свидетельствует также единственная совместная фотография. Разместить пять человек на снимке несложно, но как мы все помещались в единственной комнате Утевских, теперь не представляю себе. Кажется, Йосиф Наумович уходил ночевать на Сумскую, к Соломоновым, которые приняли активное участие в нашей встрече. Михаил Яковлевич приезжал нас встречать на служебной машине, а многочисленные снимки тогдашней Ленки - дело рук Вити Соломонова, в ту пору еще студента.
В Харькове пробыли две недели. Побывали в парках и театрах Харькова, повидались с родными и друзьями. Нас пригласили к себе и очень тепло приняли проф. Николаев Лев Петрович и его жена доц.Недригайлова Ольга Викторовна. К сожалению, мы почему -то не смогли посетить проф. Шкурова Бениамин Осиповича, в прошлом руководителя клиники, где работала Аня, который тоже приглашал нас к себе. Дни бежали стремительно.
Затем мы поехали в Киев, где нас с нетерпением дожидались мои родители, покинувшие Харьков раньше. Еще в Харькове у Леночки появился кашель , и я, разумеется, вспомнил ту недобрую встречу с коклюшным ребенком в вагоне на ст. Уссурийск. К нашему огорчению, у Лены действительно развивался коклюш, и, хотя судорожный период протекал у нее сравнительно мягко, но кашель продолжался очень долго. К сожалению, этот коклюш, видимо осложненный хронической интерстициальной пневмонией, в течение многих лет отражался на здоровье Леночки. В Киеве тоже немало времени заняли визиты к родственникам, но мы старались возможно больше бывать с Леной на воздухе. Так как родители уже жили тогда на Стрелецкой, то ближайший для нас парк оказывался на, любимой мною со студенческих лет Владимирской горке, с видами на Днепр. На горке Лена действительно почти не кашляла.
Я все же нашел время, чтобы посетить Ортопедический институт. Его теперь перевели на ул. Воровского и он имел жалкий вид в сравнении с прежними шикарными корпусами над склонами Днепра, где институт обитал прежде. Из сотрудников института я встретился с Анной Ефремовной Фруминой. Она рассказала мне с болью о тех переменах, которые произошли в институте за последнее время. Ведь Анна Ефремовна вместе с мужем Ильей Осиповичем были основателями Киевского ортопедического института, преобразовав его из " Дома Увечного Ребенка", построенного еще до революции на средства, собранные по подписным листам у киевлян. Теперь в нем Министерство здравоохранения Украины. Знамо дело, чиновникам министерства днепровский воздух и парковая зона необходимы более, чем больным детишкам. Но поменяли не только адрес и стены. Из института убрали почти всех сотрудников- евреев. Саму Анну Ефремовну директор института, в ту пору Климов Константин Михайлович, уговаривал подать заявление о переходе на пенсию, а когда она отказалась, - появился приказ с предупреждением о том, что через две недели она будет уволена " как не соответствующая занимаемой должности". Но А.Е. была ученым, известная не только в Союзе, но и за его пределами, и в числе ее пациентов был сын Хрущева - Сергей. Она позвонила Нине Петровне ( жене Никиты Сергеевича) и попросила записать ее на прием к Н.С., рассказав ей о сложившейся ситуации. Разговор этот состоялся поздно вечером, а рано утром домой к Фруминой примчался Климов. Он сказал : "Вы ведь понимаете, что в том злосчастном приказе не было моей инициативы, я глубоко уважаю Вас, как ученого, сотрудника и товарища. Сегодня ночью тот человек, который приказал мне уволить Вас, орал на меня, топал ногами, в общем, считайте, что никакого приказа не было, работайте сколько Вам угодно". После этого уже не решились уволить еще несколько старейших сотрудников института : Равицкую Анну Яковлевну, Миттельмана Юду Нухимовича, Шнейдерова Зиновия Исааковича.
Отпускное время бежит быстро, и вот мы уже вновь по пути в Китай. В Ворошилов - Уссурийск прибываем ночью, но на этот раз нас на вокзала встречает полковник м.с. Драпкин Наум Семенович, которому, оказывается отец Ани послал телеграмму с просьбой встретить нас. Нас везут в гостеприимную квартиру Н.С., где нас радушно встречает жена полковника Надежда Яковлевна. С семьей Драпкиных мы бегло познакомились еще при первом посещении Уссурийска, - передавали привет от их киевских родственников. Наша Ленка, освоившись в теплой и уютной квартире, внимательно оглядывает наших хозяев, и совершенно дружелюбно замечает : " Я таких толстых дядей никогда не видела !" Нас укладывают спать, и тут отличаюсь я сам. Меня беспокоит периодически возникающий громкий шум в комнате. Я в темноте начинаю поиски причины этого шума, и вскоре обнаруживаю, что исходит он из холодильника. Шум исчезает, как только выключаю его из розетки. Утром Надежда Яковлевна в тревоге, - у нее все растаяло в холодильнике. А я виновато развожу руками , - никогда до того таких холодильников не видывал. Несмотря на эти промахи , в последующем в течении многих лет поддерживаем дружбу с Драпкиными, правда, заочную. К себе в Ляньцзядянь добираемся почти без происшествий, если не считать мелкого, но неприятного инцидента в китайской таможне : пропала небольшая сумма юаней, которую я оставил на хранение при отъезде. Правда, у меня не сохранилась квитанция, но и дубликат ее на таможне мы не нашли.
В Ляньцзядяни нас ожидали некоторые немаловажные новости : Во-первых, закончено строительство трех новых двухэтажных ДОС-ов (домов офицерского состава) рядом с нашей медсанротой, и в одном из них генерал выделил нам квартиру. Во-вторых, китайские власти выделили нам помощницу - китайскую девушку по имени Цей-Лянь. В-третьих, в гарнизоне появился детский сад, куда согласились принять и нашу Леночку.
Пожалуй, новости эти заслуживают некоторых коментариев:
С августа 45г., когда наши войска вошли на Квантун, они не вели строительства в расположении нашей дивизии. Использовали то, что осталось от японцев. Но в 53г. начали активно строить добротные кирпичные здания. У нас построили школу, вышеупомянутые ДОС-ы, складские помещения, гаражи. Строили все это китайские строители, создавалось впечатление, что мы здесь обосновываемся надолго. Тем удивительнее, что уже в 55г. все это пришлось оставлять, дарить китайцам. Доставшаяся нам двухкомнатная квартира с отдельной кухней, несмотря на печное отопление и отсутствие удобств, была все же намного удобней прежней. До 53г. использование для личных нужд труда китайских граждан расценивалось, как нарушение советско-китайской дружбы и запрещалось. Но в 53г.положение изменилось по инициативе китайских властей. " У вас многие жены работают, дети без должного присмотра, а у нас многие молодые девушки не могут найти себе применения, и стали присылать нам помощниц, Они сами определили сколько мы должны им платить, чтобы это не превышало принятых в КНР размеров. Нашей Цей-Лянь мы были очень довольны. Она была очень аккуратна, чистоплотна, добросовестна, исполнительна и честная. Она работала у нас полдня. Отводила Леночку в садик, убирала квартиру, топила печи и готовила обед. Перед обедом приводила Лену из садика, обедала с нами и уходила домой. Цей-Лянь проработала у нас до отъезда семей в Союз. Припоминаю в Дальном, перед посадкой мы зашли в вокзальный ресторан пообедать. Заказав блюда себе, мы предложили Цей-Лянь заказать себе самые любимые блюда. Она внимательно разглядывала меню, и что-то показала в нем официанту. Какое же было наше разочарование, когда официант принес ей огромное блюдо одного риса, По-видимому, других знакомых названий наша помощница в огромном меню не нашла.
Предполагаю, что созданием детского сада мы обязаны инициативе мадам Бубликовой - выпускнице Московского института физкультуры. Высказанное выше мнение о том, что наши жены работают, к сожалению, не соответствовало действительности. Только немногим из них удавалось устроиться на работу. Особенно трудно было получить работу по специальности окончившим технические вузы. Рядом с нами жила жена майора, которая закончила МВТУ им. Баумана. Детей у нее не было, но и работы тоже. Бубликова же была очень инициативной. Сначала она создала школу бальных танцев, куда даже нас с Аней сагитировала записаться, затем, как говорят, на голом месте создала великолепный детский сад .Наша Лена стала посещать его, когда ей не было еще двух лет. В последующем она, как по конвейеру, прошла много гарнизонных детских садов.
Характер моей работы существенно не изменился. Повысилась, разве, ответственность - ведь теперь я был старшим. С Петренко работалось легко, но мне не хватало Водопьяна, с которым можно было посоветоваться по любому вопросу.
В самом начале 54г. мне предоставили отпуск. На этот раз нам с Аней дали путевки в другой санаторий, в Кошегавры - пригород Дального. Санаторий этот предназначался для летчиков реактивных самолетов, которым полагалось два раза в году проходить обследование и профилактику в условиях санатория. Преимущество этого санатория заключалось в том, что туда принимали с детьми. Для детей-дошкольников при санатории имелся детский сад, но к обеду дети возвращались к родителям. Мы все хорошо отдохнули в Кошегаврах, бродили вдоль моря, читая на ходу последние литературные новинки в журналах. Зима была мягкая, на побережье лежал неглубокий, но очень чистый снег, в палатах было тепло и уютно.
По возвращении из санатория узнали неприятную новость: Наш командир д-р Петренко убывает на учебу в Москву. Мне с трудом удалось уговорить комдива, чтобы вместо Петренко назначили не меня, а д-ра Дорду. Но Дорда продержался не долго. Потеряв жесткий контроль Водопьяна, он начал в открытую выпивать, а став начальником, принялся пить и на работе. Оганезов вызвал меня и приказал принимать медсанроту. Тут же он сообщил мне, что по согласовании правительств Советского Союза и Китая наши войска выводятся с территории Китая, и в ближайшие дни в наше расположение начнет прибывать китайская дивизия.
И действительно вскоре к нам прибыл медсанбат китайской дивизии, которому мы со временем должны были передать наши помещения и имущество. Следует иметь ввиду, что в то время китайский медсанбат, как и дивизия, примерно в три раза превышали численность наших. У нас с самого начала установились дружеские отношения с нашими китайскими коллегами. Некоторое время нам пришлось работать вместе с ними. Не берусь судить о их квалификации, общее впечатление было такое, что они менее подготовлены в хирургическом отношении. Во всяком случае, они постоянно проявляли готовность поучиться у нас. Разумеется, что наших больных мы оперировали сами . И вообще, соответствующие органы, я имею в виду контрразведку, нас предостерегали от чрезмерной открытости. К примеру, не советовали дарить своих фотографий и давать свои адреса. Когда, уже перед отъездом, командир китайского медсанбата подарил мне в знак дружбы семейную фотографию и стопку конвертов с его адресом, мне пришлось подарить ему в ответ подстаканники с изображением Кремля. Но до отъезда еще было много проблем. Нужно было разобраться с имуществом. Общая установка была следующая: Все вмонтированное имущество и изношенное - передать безвозмездно, новое и особо ценное везти в Союз. Автомашины , лошади, коровы подлежали продаже по списку общему для дивизии. Нового и особо ценного , благодарю судьбу, у нас не было. Не помню как мы распорядились аптечным хозяйством, но в общем с имуществом как-то обошлось. Проблемы у меня возникли с архивом бумаг, главным образом историй болезней, которых с 45г. накопилось тысячи. Ведь по положению, история болезни должна храниться 25 лет, а в случаях смерти или инвалидности больного или увечного - вечно . Между тем наши истории болезней хранились без должного внимания, в значительной мере были съедены крысами и трудно было себе представить как их можно привести в состояние пригодное для передачи в государственный архив. К счастью, была директива, согласно которой, рекомендовалось создать комиссию по решению которой разрешалось уничтожить все документы,"не имеющие историческую или научную ценность" Мы отнесли к таким документами подавляющее большинство историй болезней - сохранили, бережно переплели лишь те, в которых шла речь о смерти, инвалидности или увольнении из армии вследствие заболевания или увечья. Таких историй тоже набралось несколько сот.
Неожиданно всплыла неприятная история, связанная с советско-китайской любовью. Притом, что советско-китайская дружба всячески поощрялась в ту пору , браки с иностранками были тогда запрещены советскими законами. Но все же, еще при Водопьяне, у нашей кухонной работницы Суисан родился симпатичный, совершенно беленький мальчик, как две капли похожий на нашего повара, родом из Рязани. Как-то, тогда не стали делать из этого факта политических и административных выводов. Повар через год демобилизовался и убыл в свою Рязань, Суисан продолжала работать на кухне, мальчик подрос, бегал без штанов вокруг кухни, и стал походить на Есенина.
Другое дело сейчас. Было известно, что наш сверхсрочник ст. сержант Стасов уделяет внимание китаянке Нине( китайского имени не помню) , которая работала санитаркой в роддоме. Нина была очень красивой девушкой, что-то в красоте ее было сродни красавицам их модных тогда индийских фильмов. Стасов тоже был красивый, статный парень. Аня, которая опять ведала роддомом, как-то посоветовала Нине быть осторожной. Но вскоре Нина призналась женщине-родильнице, что она забеременела от Стасова ,и теперь, узнав, что наши войска скоро будут выводить, она приняла решение броситься под поезд, в котором будет уезжать Стасов. Женщина эта оказалась женой политработника и, понятно, что этим делом немедленно занялся политотдел. Стасова вызвали "на ковер" и объяснили, что нарушать советско-китайскую дружбу нельзя . На что Стасов ответил, что у него, напротив, самые добрые намерения в отношении этой дружбы, и что он готов жениться на Нине.
Завертелась кутерьма. Для начала, инструктор политотдела с переводчиком поехали сватать Нину к родителям. Подробностей не знаю, но слыхал, что согласие родителей было нелегко получить. Теперь пришлось вступить в действие армейскому политотделу . Оформлять брак решили у китайских властей, но выезд Нины в Союз откладывался на неопределенный срок, из-за сложностей, возникших в представительствах МИД-а. Мы так и уехали не дождавшись молодоженов, хотя наши женщины собрали деньги, и приодели Нину так, чтобы она не выглядела золушкой в гарнизоне.
Впрочем, и мы выезжали еще не скоро, и не вместе. Сначала поступило указание отправить в Союз семьи. В этом указании содержалось предупреждение о том, что в районе, куда будет выведена дивизия для расформирования нет свободного жилья для офицеров и их семей. И тем семьям, которых невозможно временно отправить к родственникам, придется определенное время жить в казармах. Отправляли мы семьи в начале апреля пассажирским поездом из Дальнего без проблем, но им предстояла пересадка в московский поезд на этот раз на ст. Забайкальская. Случилось так, что при пересадке Ане с Леной досталась верхняя полка. Жена д-ра Дорды согласилась уступить Ане нижнюю полку, но при условии, что на той полке останется стоять ее огромный чемодан. На этой укороченной полке в купе, где кроме четырех женщин, было еще и четверо малышей, болевших один за другим. Ане пришлось так семь суток добираться до Москвы.
Мне же выпала участь разбираться с сонмом вещей, накопившихся за четыре года. И, хотя я больше половины из них выложил возле мусорного ящика (их тут же подобрали китайские ребятишки),и многое громоздкое ( приемник, патефон) продал в специально учрежденный для этого китайцами магазин, все же осталось для перевозки много вещей, с которыми и выгрузился в середине мая на ст. Гродеково, куда уже получил назначение для продолжения службы.
Провожали нас из Китая трогательно. Всему личному составу были вручены подарки от китайского народа и значки советско-китайской дружбы. Накануне отъезда нас посетили с концертами представители большинства китайских провинций, приходили в гарнизон попрощаться представители центрального правительства, министры. По пути следования эшелона, на станциях устраивали встречи с трудящимися, дарили нам памятные подарки.