Аннотация: Интересно, какого ответа она ждет? Конечно, разбудила! Падаю на подушку, чтобы так и ответить, и вижу фотографию Димки над компьютером. Начинаю думать. Не тот Маша человек, чтобы поднимать без дела человека ни свет ни заря в выходной.
Воскресенье. Шесть утра.
Интересно, кому-нибудь еще звонят в такое время? Со стоном поднимаю голову, сгребаю мобильник со стола, бормочу что-то похожее на "алло".
- Алло! Коля? - девушка. Судя по голосу - Маша, причем Маша перепуганная.
- Нда. Маша?
- Я не разбудила?
Интересно, какого ответа она ждет? Конечно, разбудила! Падаю на подушку, чтобы так и ответить, и вижу фотографию Димки над компьютером. Начинаю думать. Не тот Маша человек, чтобы поднимать без дела человека ни свет ни заря в выходной.
- Не важно, - стараюсь говорить пободрее. - Что-то случилось?
- У меня... дедушка умер.
Сажусь, приваливаюсь плечом к стенке, промаргиваюсь. Веская причина для звонка в шесть утра, не поспоришь. Судя по всему, их в квартире только двое. Поэтому и голос перепуганный. И давно?
- Как? Когда?
- Не знаю... Я утром проснулась, а он не храпит... Я зашла, думала... а он... мертвый лежит.
- Родители где?
- На даче...
Смотрю за окно. Ранние сумерки, ладно хоть дождь не собирается. Надо ехать - по телефону тут особенно не поможешь.
- Я через полчаса буду.
- А...
- Вот и поговорим. Выйди на остановку, ладно? - незачем ей оставаться там. Пусть уж лучше на улице потопчется, с живыми.
- Хорошо...
- Только оденься потеплее! Я постараюсь быстро.
Натягиваю свитер, джинсы. Побриться, зубы почистить можно и потом. Не в гости иду. Тихо одеваю в прихожей кроссовки, мама все равно просыпается.
- Ты куда?
- Помочь надо. Хорошему человеку.
- Опять? - мычит мама, зарывается лицом в подушку и невнятно ругается. Уже когда открываю дверь, спрашивает. - А завтрак?
- Там позавтракаю.
На улице - зябко, сыро. Тяжело прикуривать на ветру. Кутаюсь в куртку, прошу маршрутку приехать побыстрее. Забираюсь в пустой салон, упираюсь лбом в холодное стекло, закрываю глаза. Почему бы Маше не позвонить кому-нибудь другому? Почему именно мне? Может, и правы друзья, кто советует не давать себя использовать...
Вряд ли.
Маша ждет на остановке, растерянная, разбитая. Я ее понимаю - я и сам близко видел смерть один раз в жизни. Но теперь приходится играть роль опытного и храброго. Можно обнять, закрыть от ветра, попробовать убедить показной уверенностью, что все будет хорошо. Спасительная сигарета - можно уточнить, что да как.
- Родителям уже звонила?
- Конечно. Они сюда первым дизелем приедут. Часа через четыре.
- Ясно. А Лехе?
- А надо?.. Впутывать его...
- Звони.
Леха - жених Маши. А щепетильность Маши уже не раз служила поводом для ссор - оба потом мне жаловались. Разумеется, строго конфиденциально.
- Не доступен.
- Ясно, - сигарета закончилась. Придется идти, дольше оттягивать не получается. - Ну, пошли. "Скорую" не вызывала?
- Зачем? Он же...
- Засвидетельствовать, - хмуро отвечаю я.
Дедушка лежит в кровати, тихий, маленький, очень белый и очень холодный. Рука чуть вздрагивает, пока ищу пульс на шее. Шансов мало - а вдруг? Да какие уж тут "а вдруг"... Что вообще полагается в таких случаях делать? Обмыть?
- Губка есть? Или тряпка какая? - не тянуть же его в душ. От одной мысли передергивает. - Зеркала завесь!
Маша плачет, приносит тряпочку, я сам нахожу ведро, набираю теплую воду, обмываю дедушку, запрещая себе думать о чем-то еще, кроме того, что это сделать - надо, и едва ли это сделает кто другой. Маша завешивает зеркала.
- Платок принеси!
- Зачем?!
- Надо.
Платком подвязываю челюсть - вроде бы, так тоже надо. Что еще?
- Позвони родителям, спроси во что одеть.
Так легче - когда есть кто-то, кто знает, что делать, и приказывает. Не надо думать - можно только выполнять. Правда, это мне приходится играть в спокойного и знающего, стараться вспомнить все, что надо - и пытаться не беспокоиться о том, что что-нибудь сделаю не так. Зато Маша успокаивается - относительно. По крайней мере, не собирается немедленно падать в истерику.
- Они говорят, что сами все сделают...
- Дай трубку, - забираю мобильник, со слабой надеждой что переубедить не удастся. Как было б хорошо, оставить, как есть! - Здравствуйте. Это Коля, помните?.. Пока вы приедете, он уже закоченеть может, труднее будет.
- Да, - соглашается мать Маши. - Там в шкафу, черный костюм...
Последний костюм находиться легко - новый, не ношеный. Видимо, специально для этого случая. Ну да, он же болел долго, все знали, что этим закончиться, и достаточно скоро. От очередного прикосновения к дедушке пробирает дрожь. Беру себя в руки, закусываю губу, одеваю. Как куклу. Большую, тяжелую куклу, с неприятной на ощупь кожей.
Все заканчивается. Можно вымыть руки. О похоронах позаботятся родители - нечего проявлять лишнюю инициативу. Леха все еще не доступен.
Подъезжает врач, составляет заключение. Подтверждает, что в милицию звонить не зачем.
Сидим на кухне, пьем кофе. Кофе приготовил я - у Маши трясутся руки.
- Ему теперь хорошо, - говорю я. - Он скоро снова родиться, будет счастлив.
Я видел человека, который в самом деле не горевал о смерти родственника - он был уверен, что родственнику стало намного легче. Маша, похоже, в это не верит - а может, просто думает о том, как плохо ей без дедушки, а не о том, каково сейчас дедушке. Впрочем, о таком легко размышлять, когда ты - наблюдатель, и намного сложнее, когда дело касается непосредственно тебя. Но говорить надо, чтобы не молчать, потому что молчание напоминает о том, кто жил рядом, в соседней комнате. И мы говорим о дедушке - я спрашиваю, Маша отвечает. Сначала сквозь слезы, понемногу увлекается воспоминаниями. Каким она его помнит с детства, каким он был тогда. Каким был потом. Она вспоминает долго - прощается с дедушкой, выговаривается, чтобы, возможно, больше никогда к этому не возвращаться. Но сегодня - дедушкин день, и говорить о нем будут еще много.
Приезжают родители, и я откланиваюсь. Нет, я не останусь... Незачем. Извините, но мешаться у вас под ногами не охота. До свидания.
На улице уже тепло. Бабье лето. Подставляю лицо теплым ласковым лучам солнца. Не думаю ни о чем. В конце концов, у меня выходной - единственный. А устал я за неделю зверски. Домой - спать!
Поспать не получается.
В час, когда я только засыпаю, напившись чая с сушками, звонит Оля.
- Надо встретиться, поговорить, - говорит Оля.
- Прямо сейчас? - мычу я, надеясь, что мычу красноречиво и сейчас ей станет стыдно... Открываю глаза и вижу фотографию Димки. - Случилось что?
- Да. Случилось.
- Ладно, - закрываю глаза. Вдох-выдох. Прощай, отдых. А впереди - еще целая долгая неделя из шести полных рабочих дней... Ладно. - Давай через полчаса. На "кукольнике". Пойдет?
- Давай!
Минуту сижу, уронив голову, бессильно опустив руки. Поднимаю глаза на Димку, киваю. Собираюсь.
- Ты куда? - грозно вопрошает мама. С чего бы? Вроде, привыкла уже, что одного сына постоянно дома нет. - Ты что, забыл, что Юлю пригласил на ужин?
Забыл. Свинья я после этого. Но чтобы помнить, надо спать хоть немного! А спать не получается.
- Так я успею!
Придется успеть. Не люблю я ехать на "долгие серьезные разговоры" с жестким лимитом времени. Да и вообще не люблю я эти "долгие серьезные разговоры" чтобы там не говорили друзья и знакомые! Коля не откажет, Коля-Айболит...
Оля ждет, лицо опухшее, глаза - красные. В самом деле что-то серьезное. Но у Оли - свои принципы. Пока идем по улице, пока покупаем "Кока-колу" - от пива отказываюсь, мне еще Юлю сегодня встречать - пока выбираем дворик поспокойнее, говорим только об общих вещах. Обмениваемся новостями про знакомых, кто женился, кто работу сменил, у кого сын родился, у кого дочь.
Устраиваемся на спинке скамейки. Хороший дворик. Желтеющие деревья, легкий ветерок, солнечно. Людей нет - никто не мешает, машин не слышно. Наслаждаюсь покоем. Недолго.
- Меня Юрка бросил.
В очередной раз. Пару месяцев назад сами разобрались. А сейчас что?
- Давно? - спрашиваю внешне спокойно, даже равнодушно. Пытаюсь по поведению, по мимике, по жестам собрать дополнительную информацию. Какую линию поведения лучше выбрать - сочувствовать, ругать, подкалывать?
- Неделю назад. Что мне теперь осталось? Только бритвой по венам!..
Оля срывается - по щекам катятся слезы. Похоже, она пытается сдерживаться, не получается. Можно обнять и дать выплакаться. Но потом сложнее будет вернуться к конструктивному разговору. А она выплачется и пойдет домой ванну набирать. И что делать?
- Никогда не знал, что в таких случаях делать. Один знакомый говорил, что надо заплакать вместе с девушкой.
Оля слабо улыбается, мотает головой, мол, она в порядке, все нормально.
- Только мне как-то не плачется, - я растерянно развожу руками. Первый стресс снят, Оля успокаивается. Раскуриваем еще по сигарете. Приступаю к плану Б.
- Ты его любишь?
- А гордость?
- Если любишь - наплевать на гордость.
- Я устала! Что мне, бегать за ним?!
- Ну, бегать как раз не поможет. Надо стратегию вырабатывать. А про суицид брось!
- Что?
- А то! Ты обо мне подумала?! Сказала, пошла - сделала, а мне потом что делать?! Всю жизнь себя обвинять, что не уберег?! Что я Юрке скажу?
- А ему...
- Я его лучше знаю!
- И думаешь...
- Все у вас хорошо будет. Вы друг другу подходите, - это правда. Ну, почти правда. Если у Юрки пошел клин, а клин у него пошел... Не важно. Сейчас главное дать надежду. А там видно будет. Может, в самом деле наладится. Ну а не наладится, так стерпится. - Сейчас надо ему создавать максимально удобные условия, когда вы вместе. Ни в коем случае не ной. Только хуже будет.
- Точно?
- Точно, - хорошо хоть получается делать вид, что я абсолютно уверен. - Потом, вспомни его слабые стороны и дави на них. И еще - постарайся сделать вид, что тебе он не интересен. Мужики на это ведутся. По себе знаю.
- Правда, - кивает Оля. Глаза выдают работу мысли. Работа мысли - это хорошо. Это значит, что пока что про глупости думать будет мало.
- Ну вот и выполняй.
- Есть, мой генерал! - улыбается Оля.
- Держи меня в курсе, - киваю я.
Расходимся - я, выжатый разговором, вроде бы и недолгим - домой, поспать хоть пару часов до прихода Юли. Мама не мешает, брат ушел к друзьям. Может, и мама соберется. Ну а нет - значит, нет.
Юля первый раз приходит в гости. С интересом разглядывает комнату, скользит взглядом по обнаженным девицам на стенах, задерживается на музыкантах, застывает на Димкиной фотографии.
- Ой, а это кто?
- Димка, - пытаюсь уйти от расспросов. Я сейчас не в настроении вспоминать.
- Друг?
- Да, друг...
- Ой, а почему он в черной рамке?
- А почему берут в черную рамку? - пожимаю плечами, стараясь подавить волну раздражения. Юля не при чем. Я виноват. Виноват и в том, что надо было снять фотку, от греха подальше.
- Так он твой друг был, да?
- Да. А еще парень девушки, которую я любил.
- Ты что, убил их обоих?! - моргает Юля. Ну да, а что еще может подумать нормальный человек?
- Ага, - заставляю себя смеяться. - Убил и съел.
Целую Юлю. Отвлечь ее от расспросов получается. А вот рассеять воспоминания - нет. Дружили. Любили. Когда Катя начала встречаться с Димкой, я ушел в сторону. Хороший Димка был человек, да и любили они друг друга, по-настоящему. Вот я и решил не мешать. Это уже потом узнал, что у Димки что-то случилось. Потом - это когда он повесился, и все знакомые справляли пьяные поминки. Потом вытаскивали Катьку из депрессии, помогали хоть ей остаться, не обращать внимания на идиотов, обвинивших ее в самоубийстве Димки. Слава Богу, получилось. Правда, Катька до сих пор чуть не каждую неделю ездит на кладбище - проведать, как он там? А настоящие друзья, клявшиеся в вечной верности, забыли Димку уже давно. Да и времени ведь прошло - почти два года...
А ведь Димка звонил мне тогда, днем, встретиться хотел, поговорить. Я отказался, под благовидным предлогом. А вечером Димка умер.
А если бы хватило простого разговора? Если бы получилось дать ему новую точку зрения, ту, которой хватило бы, чтоб не лезть в петлю? И могла бы тогда Катька ездить не к холмику и фотографии, а к живому Димке, и были бы двое счастливы.
Я выбрал неправильно.
Теперь Димка легко улыбается - но только на стене. И всякий раз, как хочется отпустить дела на самотек, Димка напоминает про себя.
И почему "Коля никогда не откажет", почему Коля - Айболит, знаем только мы двое.