Аннотация: Про грядущую революцию я услышал первый раз на митинге возле ЈМашинки"...
Пролог.
Осенью с тоской миришься. Каждый год в тебе что-то умирает, когда с деревьев опадают листья, а голые ветки беззащитно качаются на ветру в холодном зимнем свете. Но ты знаешь, что весна обязательно придет, так же как ты уверен, что замерзшая река снова освободится ото льда. Но когда холодные дожди льют не переставая и убивают весну, кажется, будто ни за что загублена молодая жизнь. Впрочем, в ту пору весна в конце концов всегда наступала, но было страшно, что она могла и не прийти.
Э. Хемингуэй,
"Праздник, который всегда с тобой".
Про грядущую революцию я услышал первый раз на митинге возле "Машинки".
То есть это раньше она было "машинкой" - машиностроительным институтом, но после эпидемии переименований и "апгредйа" ВУЗов стала Белорусско-Российским университетом. На той же волне "педуха" стала носить гордое имя МГУ, правда, имени Кулешова, а не Ломоносова, а "техноложка" превратилась в Университет Продовольствия. Так государственных ВУЗов рангом ниже университета в Могилеве не осталось - то ли потому что в одном из них учился во время оно Сам, то ли по какому-то тайному стратегическому плану. Кстати, негосударственных ВУЗов ранга института в Могилеве вскоре тоже не осталось - правда, эти просто позакрывали, мол, берут деньги, а уровень образования молодых белорусов падает.
А возле "Машинки" тогда проходил несанкционированный митинг в поддержку противника Президента - "Единого" кандидата. "Единого" - потому как все оппозиционные партии решили противопоставить именно его действующему Президенту. Митинг заключался в раздаче листовок шарахающимся прохожим и кучке молодежи, держащей синий лоскут плаката с желтыми буквами "Голосуй за Единого!" Про митинг я узнал в "штабе Единого", безлюдном и пустынном. Зашел я туда по большому счету от нечего делать.
Всю весну и лето, практически всю предвыборную кампанию я твердо знал, что победит Президент, потому что Оппозиционер победить просто не может. Пока верил - жил себе спокойно и не беспокоился, ну грустил иногда, что ничего не поменяется после выборов, ну, да, останется "Режим Лукашенко", но ведь ни обухом плети не перешибешь, ни лбом стену не прошибешь.
А в августе зашел дружок, нашел подработку "выгодную" - обходить квартиры и проводить опрос, за кого жители собираются голосовать. Десять квартир - доллар. В подъезде - квартир сорок, дом обошел - уже можно джинсы купить. Из тех, что подешевле, конечно, но для студента и десятка - хорошая подработка. Были и повыгоднее предложения - расклеивать плакаты "Единого" где ни попадя, по доллару за штуку. Платили много - потому что и гоняли много, и в милицию забирали за "хулиганство", посему клеили по ночам, перебежками...
Я же продолжал жить более-менее спокойно, за длинным рублем не гнался, ходил по квартирам, с людьми говорил. Люди попадались разные, и хрестоматийная свадьба была, кричавшая "Победу Демократу!", и женщина, сказавшая, что она боится говорить, за кого голосовать будет. Ее квартиру мы смело пометили, как "наших". Были и другие, говорившие, что лично знали Единого в бытность его начальником профсоюза Могилевской области, и что воровал тогда Единый не скупясь и не особенно смущаясь, и в целом руководитель из него никакой. Были те, кто заявили, что если б Единый не вводил единый обязательный родной белорусский язык, запрещая русский, то еще можно было бы думать, а так - только за Президента. Были и два этажа, на пятом уверенно говорили, что голосовать будут только за Единого и разве найдутся дураки голосовать за Президента? На четвертом кричали, что Единый - дурак, и какой дурак может не переизбрать Президента? Была бабушка, сказавшая, что без разницы, за кого голосовать - все равно лучше не будет, и быстрей бы ей уже помереть.
"Разбирали дома" мы в том самом штабе Единого, где официально существовали три бригады - на три района, а на самом деле царила анархия. Кто где ходит, узнавали уже по отчетам, или лично - при встрече, или у опрашиваемых. У последних, как правило, по вопросу "Ну сколько вы еще будете ходить?! Ну спрашивали же уже!"
Кроме опросов лично я поучаствовал только в раздаче листовок. Стояли мы втроем, бросались на людей, люди разбегались в стороны, но листовки чаще брали, чем отмахивались, как от чумы. Раздавали мы листовки недолго - с полчаса, потом подъехал "козлик" милиции, остановился, милиционер переговоры начал по рации...
Нас это касалось или не нас, мы решили не выяснять - желающих пострадать за дело демократии в наших стройных немногочисленных рядах не обнаружилось, и подхватив стенд с фотопортретом Единого мы быстро ретировались, сбросили листовки в мусорку, стенд вернули в штаб и довольные собой разошлись.
А тогда у меня просто было свободное время, я и решил зайти узнать, не могу ли чем поспособствовать безнадежной борьбе Единого. Послали меня на митинг, я и пошел. Взял пачку листовок у женщины, у нее листовок много было, раздал студентам. Стоять лучше, чем ходить, а те, что плакат держали - стояли. Я и подошел к парню, предложил сменить. А парень мне этак тихо и сказал "С той стороны смени дурака. Нечего малышню подставлять". Малышня в лице парнишки-старшеклассника попробовала было возмутиться, но руководители митинга - двое взрослых - уточнили мое совершеннолетие и добровольность и приказали старшекласснику сдать пост.
Митинг длился не очень долго, лозунг свернули, кучку стянули с площади перед университетом и перебазировались к Универмагу, тоже на полчаса, потом к диагностическому центру.
Добрые бабушки истошно кричали "За сколько вы продались Западу?!", "За сколько вы продали совесть!", а дальше нецензурно, и не только бабушки. Поддержали, если правильно помню, только мужичок, в костюме, при дипломате, сказал, что хорошее дело делаем, пожелал удачи и пошел дальше. Милиция никого не вязала - то ли повезло, то ли милиции было не до нас.
Кроме того, оппозиционеры весь август щеголяли в майках "Скажем дураку нет!", точка изображала перечеркнутую рожу с усиками на манер гитлеровских, первое время их активно забирали в участки за "оскорбление Президента". Забранные же обоснованно кричали, что призывают они голосовать за умного в принципе, и по какой такой причине гражданин сержант решил, что дурак - Президент? И кто после этого кого оскорбляет? Самые активные писали жалобы в прокуратуру. По слухам, некоторые оппозиционеры схлопотали на орехи и дубинками, а особенно неудачливые вроде как даже мешочками с дробью по почкам, чтоб не баловались.
Вообще, слухи ходили по городу разные. Например, что милиции пришло распоряжение "колоть" оппозиционеров на нераскрытые кражи. Подтверждений я не слышал, как, впрочем, и опровержений. Ходили слухи, что на очередном марше оппозиции колонна демонстрантов наполовину, если не больше, состояла из чекистов и сексотов. Ходили слухи, что на рок-концерте "НРМ" шестого сентября будет "большой хапун". Оппозиционеры готовились стоять насмерть, собирали побольше толпу в майках с "дураком", вздрагивали вечером, провожая взглядом милицейские машины, едущие в сторону проведения концерта. Обошлось, никого не "хапнули", просто охраняли порядок, что, по сути, нужно было весьма и весьма, ибо разгоряченные оппозиционеры жаждали боя за правду и свободу. Обошлось.
Ходили не только слухи - газеты в поддержку Единого регулярно изымались, арестовывались, задерживались. Обещали все вернуть после выборов - может быть, и вернули. Майки с "дураком" раздавали задарма, пока отряд милиции не вышиб двери склада и не конфисковал все майки. По слухам, майки разобрали сами сотрудники милиции. Ходили бесплатные цветные газеты, рассказывающие, как хорошо мы живем и насколько лучше стали жить с момента воцарения Президента. Правда, при сравнении с данными газет Единого выяснялась интересная вещь: там, где цифры выросли - показывали рост за отчетный период, там же, где они снизились - об этом либо скромно умалчивали, либо показывали на примере стран СНГ, что все не так плохо. По телевизору же все новости кружились вокруг двух моментов: насколько хорош Президент и насколько ужасен Единый. Единый обвинялся в шпионаже в пользу Америки, во всех смертных грехах, в том, что продался Западу за тридцать серебряников и пророчили, что если вдруг он победит, вся Республика будет продана с потрохами и станет банановой республикой на службе США, при этом совершенно забывалось, что бананы в Беларуси не растут. Климат не тот.
Когда митингование с лоскутом закончилось, с парнем-напарником отнесли его в штаб, разговорились, раззнакомились. Игорь оказался членом ОГП - объединенной гражданской партии. Кто придумал настолько удачное название и аббревиатуру - остается только гадать. Добавили б еще "учеников" в конец, или "учителей", и получили б второе памятное с тридцатых годов сокращение, ОГПУ.
Игорь же предложил устроить встречу с представителем Единого в родной "педухе", простите, Могилевском Государственном Университете. Встречу устроить зам. ректора согласился, но первый же декан, у которого мы попросили повесить объявку на факультете, отзвонился, куда следует и пригласил нас назад к зам. ректора. К слову сказать, на учебе и дальнейшей судьбе ни меня, ни Игоря сей прискорбный инцидент не сказался. Просто зам. ректора убедительно попросил не мутить народ - кто захочет, узнает и придет сам. Угроза была только одна - отменить встречу вовсе.
Тогда мы еще не знали, попали мы в "расстрельные списки" или нет, вышли на крыльцо, и вот тогда я и узнал. Что Президент сфабрикует - сфальсифицирует результаты, и что надо ехать в Минск в день выборов, защищать Демократию. Игорь же подсказал "повод" для родных - сказать, что организуют семинар в столице. Самого Игоря родные не отпустили - ибо он имел неосторожность вякнуть настоящую цель поездки.
Услышал я обо всем об этом во вторник, в неделю перед выборами. Долго думал думу, ехать или нет. С друзьями разговоры разговаривал. Друзья, как один, убеждали не высовываться. Аргументировано, надо сказать. Я даже почти отказался от идеи. Правда, ходил сам не свой конец недели, готовился впадать в депрессию от предательства идеи Свободы, успокаивал себя, что все бесполезно. Хуже всего было, что во мне зародилась искра "А вдруг?" В то, что Единый победит официально, я, разумеется, не верил. Поверил - а вдруг народ завоюет правду? Отстоит Свободу, Равенство и Частную Собственность? Вдруг?
И надо же было так совпасть, что в пятницу на лекции по зарубежной литературе разбирали именно "Ванино Ванини" Стендаля. Героика. Борьба за свободную Италию. Пафос, одним словом.
Вот тогда я и понял, что поеду.
Написал прощальные письма, заклеил в конверты, с надписью кому вручать, запихнул все в один большой конверт с броской надписью "Не вскрывать до октября", стало быть даже в случае посадки на пятнадцать суток я успевал вернуться до его вскрытия.
Выборы приключились девятого сентября две тысячи первого года, по обычаю - в воскресенье. По обычаю, приходили люди и кидали пачки бюллетеней. По обычаю, можно было проголосовать за родственника. По обычаю, крики и протесты наблюдателей ни на что не влияли. По обычаю, гоняли оппозиционеров, опрашивающих на выходе людей. Не по обычаю, оппозиционеры были при мобильных и сообщали информацию "на лету", плюс в "штабе" слышали ответы опрошенных, плюс после "ну вот и за мной пришли" оперативно обеспечивалась замена опрашивающего, работавшего до следующей кодовой фразы. По слухам, заполненные отчеты уже лежали у начальников избирательных участков.
Я же законопослушно проголосовал за Единого, собрал рюкзак и поехал к дружку, тому самому, с которым ходил по квартирам. Дружок проводил на вокзал, постояли на перроне. Поезд уходил без двух двенадцать - без двух десятое сентября.
Дружок хотел было дернуть со мной - тем более, что непонятно по каким официальным причинам студентам разрешили весь сентябрь ездить по всей Республике бесплатно на всех видах наземного транспорта. Вот такой вот подарок с барского плеча. Студенты радовались, пользовались, и дружными колоннами шли голосовать досрочно - по приказу ректора, декана и коменданта общежития. Последние предлагали не хитрый выбор: или отдать свой голос досрочно, или отдать комнату в общежитии без права восстановления. Все законно. Все в соответствии с правами человека. Никто ведь в суд не подал. Кстати, такими же колоннами ходили военные, милиционеры и чиновники государственного аппарата. Наверное, довольные, с песнями и плясками, абсолютно добровольно. Проголосовал, и голова не болит, и воскресенье свободное, и кому какое дело, что делают с урнами по ночам? Ведь не имеют же права вскрывать и подменять бюллетени. А раз не имеют права - значит, и не делают.
Из ржавых туч накрапывал дождик, осенний, холодный. Ветер поднялся, такой же холодный и безнадежный, как все осенние дожди. Как революция.
А в Минске свободные люди митинговали против фальсификации выборов, слушали сбивчивые речи Единого, брали штурмом Дворец Профсоюзов и клялись не отдавать без боя до полной победы Демократии, чем насмерть пугали бледнеющего Единого, благословившего молодежь на подвиги и оборону Дворца Демократии и быстренько умчавшегося домой - спать. Или готовить тактику борьбы. Только, все-таки, скорее спать - потому что никакой тактики так и не появилось...
С другой точки зрения, собралась толпа молодежи, горячей и не сильно думающей, напились халявного пива с барского плеча Единого, а будучи пьяной и возбужденной ахинеей лидера, поперли, куда глаза глядят - и разбили двери Дворца Профсоюзов, выгнали охрану - слава Богу, охране хватило ума тихо сбежать, не оказывая сопротивления. Разбушевались мальчики. Слишком уж много спиртного на грудь приняли.
Единственный факт - площадь, до упора заполненная зонтиками, пытающимися закрыть хозяев от холодных и безучастных капель дождя.
Каплям все равно, кто победит - у них есть только несколько минут падения - и глухой удар в конце пути, и какая разница - о ткань зонта, асфальт площади или мундир милиционера?
Ночь.
Кажется, она тоже этой ночью ездила в Мадрид.
Э. Хемингуэй,
"По ком звонит колокол".
Дружка ехать я все-таки отговорил. Может, зря. Может, как раз такие случайные и делают революции. Но я-то ехал на верную гибель - или под пулями, или, еще хуже, в застенках "режима". На победу надеяться было бы слишком глупо и наивно. Могло быть, в теории, что возмущенный кровавыми расправами над оппозицией народ поднялся бы и сместил Президента. А для расправ надо было "пушечное мясо", лучше молодое и горячее. Как я. А дружка подставлять было жалко и нехорошо. Он-то верил, что все будет хорошо. Да и письма мои у него оставались, а сгинуть без последнего привета не хотелось. Вот такая романтичная душа.
Минут за двадцать до отправления был приступ страха. Ведь ничего еще не было решено - даже за билет не заплачено, билеты-то бесплатные. Запросто можно было бы пойти переночевать у дружка, сходить в университет на занятия, и заявиться домой "из Минска, с семинара". Я не хотел становиться героем. Просто как-то так получилось.
Джинсы... воды набрали и прилипли. Мне кажется, что крепко влип я... Я усмехнулся. Холодный ветер уже начал подмораживать.
- Пора, - говорю я. Получается хрипло.
Смотрим друг на друга. В последний раз, может. Оба дураки, оба об этом думаем.
- Удачи, - желает дружок, голос дрогнул - но это просто от холода. Челюсти сводит судорогами.
- Счастливо, - отвечаю я, и зубы сжимаются, тело встряхивает. Сейчас бы в тепло, под одеяло, к чаю горячему...
Уже потом я узнаю, что утром и днем все движение в столицу было перекрыто: билеты на поезда и автобусы "проданы", маршруткам просто запретили ездить, выставили милицейские кордоны. Расскажет про все эти страсти парень, доехавший с трудом - автостопом, с риском, с везением - водитель назвал его сыном на кордоне. Расскажет с обидой, и я его почти пойму.
Полупустой вагон. Люди располагаются на ночь, возятся с рюкзаками и сумками, негромко переговариваются, уточняя, где свободно и кто на какой полке собирается спать. Кто-то спрашивает расписание пар на завтра. Оказывается, у них тоже одни лекции - только им пропускать запрещено под угрозой отчисления. У нас тоже самое, но только в теории.
Свободные два места возле окна. Бросаю рюкзак под столик, сажусь, закутываюсь в куртку, жду. На перроне все еще стоит дружок. Улыбается. Как-то неуверенно. Как-то не весело. Медленно начинает уплывать. Поднимаю руку с раскрытой ладонью. Дружок машет и уходит.
Проезжаю вокзал. Достаю мини-приемник, по размеру и форме вроде маркера, вставляю наушники в уши, ловлю станцию. Интересно, какие там последние известия. Известий пока никаких - поют "Руки вверх". Машинально нащупываю в кармане куртки плеер. Надеюсь, не промок. Рано переходить на кассеты. Надо дождаться новостей.
Поезд набирает скорость. Мимо тянется темный частный сектор - сколько раз ходил через него в университет. Пыльная дорога между домами, с собаками за заборами, одинокий двухэтажный старый дом. Потом - спуск, в начале справа стоит извечный армейский грузовик, стоит уже который год, ТМ 10-48...
Поезд въезжает на мост.
...Спуск заканчивается речушкой, в которой несколько лет назад затонул запорожец, и до сих вокруг проржавевшей машины закипают буруны. Мост без перил, одной доски не хватает. А после него уже близко - квартал красных девятиэтажек, "настоящий город", и он - университет.
Проезжаем ВУЗ, темный, только фонари горят у входов и вдоль аллеи. Проезжаем быстро. Дальше идут малознакомые места, хотя все еще город. Огоньки домов. Редкие. Спасибо и вам, кто не спит. Темнота. Последние дома - это уже пригород - и они уходят назад. В прошлое.
Все.
Теперь впереди только настоящее. Или светлое будущее. Светлое, как ночь в тоскливом сентябре.
Новостей все нет. Собственно, полночь уже была. Теперь ждать до часа. Холодно. Пытаюсь согреться, крепко кутаюсь в куртку, сжимаю колени. Все равно вздрагиваю.
Отсырел.
- У вас радио? - спрашивает девичий голос. Судя по всему - у меня спрашивает.
Поднимаю голову. Девушка в туго затянутом черном френче с небольшим джинсовым рюкзачком в руке. Коротко стриженая брюнетка. Чуть раскосые глаза, небольшая родинка на смугловатой левой щеке.
- Да, - киваю я.
- А новостей еще не было? - требовательно спрашивает девушка.
- Нет, - я в очередной раз начинаю мелко дрожать, стискиваю зубы. После приступа уточняю. - Хотите знать, кто победил?
- Что тут знать, - отрезает девушка. Что-то в ее голосе. Что-то в ее внешности. Интуиция.
- Вы за Единого? - интересуюсь я. - На революцию?
- А что? - настораживается девушка. Ну конечно, ее тоже запугали агентами спецслужб.
- Я туда, - чуть пожимаю плечами.
Девушка критически осматривает юного революционера. Никакой атрибутики - ни оппозиционной майки, ни наклеек на куртке или рюкзаке, ничего. Обычный студент едет на занятия.
- А ты...
- ОГП, конек-горбунок, - отвечаю, откуда я. Символ партии - конь.
- Зубр, - отрекомендовывается девушка. "Зубр" - молодежная организация, созданная непосредственно перед выборами. Вроде бы радикалы, по крайней мере надписи "Зубр" украшают дома в городе через один. - Здесь свободно?
- Да. Коля, - почему бы не представиться, раз уж нам вместе ехать всю ночь?
- Ира, - резко кивает головой девушка. Пристраивает рюкзачок под столик рядом с моим. Вешает френч на вешалку. Ну конечно. "Скажем дураку нет!" мало скрывает развитую грудь. На тонких руках широкие черные фенечки - кожаные браслеты.
За окном темно.
Сыро.
- Будем знакомы. Много заработала? - почему бы и не попробовать поддержать разговор?
- Нет! - холодно бросает девушка.
- Чего так? - наверное, стоит спрашивать не так лениво, но... Лениво мне.
- А ты?!
- Немного, - признаюсь я.
- Наемник, - бросает девушка и тянется к рюкзачку. А воротники у маек, однако, широкие. Бюстгальтер белый, почти прозрачный...
За окном темно.
- Ну да, - чертовски не люблю оправдываться. Тем более, когда не виноват. Наверное, стоит просто посмотреть, как она забирает вещи и уходит. Да. Наверное. - И за революцию тоже заплатят. Озолотят.
Ира выпрямляется. Без рюкзачка. С интересом смотрит на меня. Думает. Думать полезно.
- По-моему, нормальные отношения. Мы работали - нам платили, - похоже, мне хотелось оправдаться перед всеми теми бабушками, глядя в глаза которым я отвечал "Что вы, бабушка?! Какие деньги?!". - А ура-патриотизм да работа за идею - это "совок". Я против "совка". Тогда хаер носить запрещали.
Ира улыбается.
- Рокер?
- Рок-н-рольщик, - уточняю я. - "Наусы", "Крем", "Кино"...
- А "Гроб"?
- Тяжелый слишком. Тексты хорошие.
- Янка?
- Депрессивная, ее только в депре и можно слушать.
- Нет.
- Может быть. Для кого как. Я вообще по музыке не слишком.
- А по чему?
- По книгам.
- Читать любишь?
- Ну... да... Писать пробую.
- Стихи.
- Не угадала. Больше рассказы, - улыбаюсь я. Делаю обычную попытку блефа. - А твои стихи можно почитать?
- Нельзя, - смущается Ира. Попал. У нас почти все - поэты. Да вот только сколько из них пишет не в стол? Сколько зазря пропадает? - Новости скоро будут?
Умеет тему менять, ничего не скажешь.
Смотрю на часы. Если новости в час...
- Минут через двадцать. А может, Единый победил?
- Конечно победил, - убежденно подтверждает Ира. - Только все равно все сфальсифицируют.
- Не важно, кто голосует, важно, кто голоса считает, - вспоминаю я избитую цитату.
- Вот-вот.
- Жаль, не я сказал.
- А кто?
- Сталин.
- Правда?
- Ну да, - мне неловко под ее удивленным взглядом.
- А я только про винтики и слышала.
- Так и про винтики переврали.
- В смысле?
- Конец цитаты обрезают. Люди - винтики в машине государства, и если поломается хоть один, вся машина может остановиться. Цитата не точная.
- Интересно, - Ира склоняет голову к левому плечу. - А ты Сталина любишь?
- Нет, - улыбаюсь я. - Просто батя интересовался, нас просвещал.
- Уже не интересуется?
- То есть? - я пытаюсь понять скачок ее мысли.
- Ну, ты говоришь - интересовался, а теперь?
- А... Он с нами не живет.
- Извини.
- Ничего. Все рады, все довольны. Ну, кроме него, может.
Молчим. Неловко молчим.
- Новостей нет?
- Рано еще... А ты в чьей бригаде была?
- Панфилова.
- Это центральный район?
- Нет, - улыбается Ира. - Октябрьский.
- Упс. А я в Ленинском.
- У Морозова?
- Да, - начинаю смущаться. Похоже, девушка хорошо знакома со штабом. - Если честно, я только в августе и пришел. Мало что успел.
- Мало?
- Ну да, - совсем неловко под ее внимательным взглядом. И чего ляпнул? Кто за язык тянул? Отвожу взгляд, на часы. - Я ж не патриот. Я наемник.
- Но на революцию едешь.
- Я в Минск еду, - криво улыбаюсь. - А дойду куда или нет - еще вопрос. Вполне могу побродить по городу, достопримечательности осмотреть да в дом вернуться.
- Вряд ли.
- Интересно, почему?
- Посмотришь, - улыбается.
Молчим. Час. "Ногу свело", никаких новостей. Жаль.
- Не та станция, - извиняюсь я.
- Ну так перенастрой.
Радио ловит само, по очереди. "Пролистываю". Не успел. Везде - только музыка.
- Упс.
- Да ладно, - Ира пожимает плечами. Красиво. - Все равно еще долго ехать.
Часов пять. Глупо молчать все пять часов. Тем более, неизвестно, что будет потом. Бунт, революция, грязь, кровь, тюрьма... Глупо. Но что-то надо делать. Зачем? Потому что... Потому что Президент - не лучший выбор. Давно, в пятницу днем, я говорил об этом с одногруппником, на "трубах" - турниках в уютном дворике напротив университета, закрытом домами со всех сторон. Одногруппник, Тимох, курил, и размахивал тлеющей "БЗ", доказывая, что весь сыр-бор вокруг выборов просто идиотизм.
- Республика в глубоком подъеме! - доказывал я. - Не сегодня-завтра голодать начнем! Да у нас производство почти все стоит! Сколько у нас работающих предприятий, а? Сколько?!
- А ты знаешь, как соседи живут? - убежденно вопрошал Тимох, встряхивая светлыми длинными волосами. - Еще хуже! У тебя родители зарплату получают? Регулярно? Колбаса в магазине есть? И купить вы ее можете!
- Можем! Пока что!
- Ну а что Единый сделает?
- Да у него экономисты в команде! Специалисты! Они-то знают, что делать!
- Да? - сигарета закончилась, Тимох поднял с земли пластиковый "бокал" кваса.
Плохонький квас, пластмассой отдает, и четким ощущением, что его хорошо-таки разбавили, раза в два, в лучшем случае. Зато дешевое пойло. Нравится оно мне. Может, с тех далеких детских времен, когда хлобыстали квас на спор, кто первый не выдержит, и сдавались вместе с тогдашним лучшим другом, после двух литров, и расходились, поублькивая квасом в желудках, ослабив ремни на несколько дырочек... Жутко довольные, смеющиеся. Да и вкус не самый худший у кваса.
- И что будет? Свободный рынок?! А ты знаешь, как это?!
- Ну... Тяжко будет...
- Черта с два тяжко! Очень тяжко! Вот тогда точно пухнуть с голодухи будем и кору жрать!
- Первое время, может быть...
- А сколько оно будет первым? Лет пять? Десять? В России ты не смотри, что в Москве да Питере хорошо живут, ты в глубинку съезди да посмотри! Нет, я уж лучше за Президента! И народ за него будет!
- Ну да, конечно. А как же иначе? Поди, в первом туре победит.
- И победит! А ты что предлагаешь? Революцию? Гражданскую войну?
- Да кто за нынешнего будет, кроме его личной гвардии? Армия? КГБ? Смешно! - квас еще и прохладный. Приятный.
- Если война, я первый за нынешнего пойду, возьму винтовку и пойду!
- Ну и дурак!
- Сам дурак! Не я в Минск на баррикады еду! Революционер хренов.
- Да я, может, и не поеду, - признался я. - На пары еще не опаздываем?
- Еще десять минут. Как раз хватит покурить.
- А где мы, знаешь? - обычный вопрос студента перед началом занятий.
- Знаю. Напротив универа, - улыбнулся Тимох.
- А что у нас?
- Лекции, дружище! - засмеялся длинноволосый, хлопая меня по плечу. Студенты...
- О чем задумался? - возвращает к реальности Ира.
- Да так, - пожимаю плечами. - Думаю, зачем это надо.
- Ну и как?
- Не знаю. Для успокоения совести, наверное. К тому же все равно ничего не изменится.
- Тогда зачем едешь?
- Я и говорю - для успокоения совести. Чтобы потом мог сказать себе: я сделал все, что мог.
- Интересно, - цепкий взгляд. Странно, при этом хороший, не неприятный. - И ты совсем не веришь в победу?
- В какую победу? - усмехаюсь я. - Да, я все лето был реалистом. А потом, в конце августа, поверил, что Единый может победить. На самом деле поверил. Аж две недели верил. А теперь совсем тошно стало. Вот и думаю, надо съездить.
- Единый победил, - утверждает Ира.
- Может быть. Только все равно это не признают.
- Мы будем добиваться второго тура выборов, кто туда пройдет - понятно, кто победит... - она как будто рассказывает о том, что уже было.
- Тоже ясно, - обрываю я, и по интонации она понимает, что ясно нам по-разному.
- Тогда зачем? - словно у глупого школьника спрашивает девушка.
Решиться трудно. Высокие слова. Глупые слова.
- Если Президент расстреляет несколько горячих молодых голов, его может сместить народ, - говорю медленно. Пафосно говорю, самому противно. - Взбунтоваться. Надеюсь, без революции и гражданской войны.
- Ну, - для нее это не новость. Все так и будет.
- Не знаю. Все слишком сложно, - продолжаю я.
- Что тут сложного? - искренне удивляется девушка.
И, пока я обдумываю, как ей получше передать мое восприятие революции, основанное на "Несвоевременных мыслях" Горького, "Конармии" Бабеля, и так далее, Ира продолжает.
- Если мы соберем достаточно много народа, президента нам просто отдадут. Не будет его никто защищать. Он уже всем надоел. Сто тысяч - и никакой борьбы и не потребуется. А на акции и по триста тысяч собирались, со всей Республики. А будет меньше - просто добьемся справедливых выборов. Что тут сложного?
Я смотрю на нее.
Смотрю ей в глаза.
В карие светящиеся глаза.
Она верит. Отговорить я ее все равно не сумею. Так какого черта?
- Ничего, - улыбаюсь. - В самом деле, если подумать, ничего сложного.
Сложно только было свыкнутся с мыслью, что я запросто могу не вернуться домой. Или вернуться из тюрьмы. Сложно будет примкнуть к революции.
А в остальном... Из летящего самолета не выпрыгнешь.
- А ты в "Зубрах" давно? - меняю тему разговора.
- Давно.
- И как?
- Нормально. А ты в ОГП недавно?
- Восемь дней, - подсчитываю я. - С плакатом вместе с ОГПистом по городу носились.
- Это что ли "Выбери Единого"? - улыбается Ира.
- Ну да.
- Видела. Вас тогда не забрали?
- Нет. Только некоторые добрые люди надоели спрашивать, за сколько мы продались.
- Бывает.
- А тебя забирали?
- А кого не забирали?
- Меня, - мне почти стыдно.
- Тоже бывает, - спокойно так соглашается. Забавно. А я уж подумал, что настоящие оппозиционеры всегда гниют по тюрьмам.
Попробовать разговор ни о чем? Или продолжить байки про предвыбощину? Поделиться своим "опытом"?
Молчим. Ира полурассеянно оглядывает вагон.
- А вообще, говорят, в милиции приказывали колоть на преступления, - начинаю я.
- Да? - взгляд девушки останавливается на мне.
- Да. Ловить оппозиционера, и шить ему, скажем, кражу-глухаря.
- Как? - не верит Ира.
- Много методов есть... А три дня для выяснения личности или по подозрению можно запросто держать.
- За три дня...
- Можно и не расколоться, да, - соглашаюсь я. С другой стороны, если бы мне защемили руку в двери, или поставили стул на яйца, или просто пакет на голову одели... Хватило бы и пяти минут - думаю, признание я бы именно минут пять писал. Но это ж я. Есть же и герои. Но и героев можно обломать. - А потом выходишь, и сразу за хулиганство на пятнарик суток. Хватает двух свидетелей - двух дежурных. А уж за две недели...
- Не было такого, - запоздало возмущается Ира.
- Не было, - очень может быть, что все это - только слухи. И про пытки, и про приказ "колоть" оппозицию. Но я почему-то верю и в то, и в другое. И в следующую свою фразу - тоже. - Менты оказались добрыми.
- Ну да, - хмыкает Ира. - Очень добрые... А ты откуда знаешь?
- Так у меня друг в ментуре.
Брови прыгают вверх.
- За компом сидит, не оперативник. А слухи рассказывает. С майками прикол был. Еду домой, с Сашкой. Он весь кипит праведным гневом, и кричит, мол, менты-гады все майки забрали! Сорок тысяч! Прямо в квартиру вломились и забрали!
- Помню, - кивает Ира.
- А приезжаю домой, встречаю дружка возле подъезда, он смотрит на мою майку, прикалывается и говорит: "Во, а у нас все РОВД такими майками завалено, мне предлагали десяток. Наши где-то забрали, ящиками носили".
Ира смеется.
- На свадьбу с дружком наткнулись... - хорошо она смеется. Вот и пытаюсь дальше смешить. Смех продлевает жизнь. Едущим на бунт. Тут никакой смех может не помочь. Расстрелять могут и тех, кто в последнюю ночь смеялся, и тех, кто плакал. Но лучше уж смеяться. "Чего ищет еврей? - Веселья."
- За стол сажали? - уточняет Ира.
- Не, они в ЗАГС как раз уезжали, но чуть не хором желали удачи, - не так уж и смешно получилось.
- А некоторым и наливали.
- Слышал, - история про свадьбу - хрестоматийная. Наверное, каждый оправшивающий натыкался на веселье. Или хотя бы рассказывал, что натыкался. А вот про людей, которые ругались за дверью и посылали многоэтажными, или про пьяного, с налитыми кровью глазами, бормочущего "Уходи, друг, уходи по-хорошему..." обычно не рассказывают. - А вообще интересно было, когда этажом выше кричат "Не могу понять, кто будет за Президента голосовать?! Неужто такие в самом деле есть?!" А этажом ниже требуют Единого под суд отдать вместе со всеми приспешниками.
- Бывает.
- А еще прикольно с ректором получилось, - забрасываю еще одну удочку. Если уже надоел - можно и сворачивать все эти россказни.
- Как? - замечательные у нее глаза. В такие и смотреть уютно. И рассказывать им просто - скуки не заметно. Может, в самом деле интересно?
- А мы с тем ОГП-истом, да еще с мужиком каким-то приходим в универ, так и так, хотим встречу с представителем демократа устроить. А ректора нет, в отпуске. У замректора мент сидит, газетку читает, замректора, толстенький такой, лоснится весь, добродушный, почти масло, соглашается, время и место назначает. Указывает, где плакатик разместить о встрече, ну прям все условия. Мы с Сашкой и думаем, а чего бы по деканатам не пройтись, нельзя ли у вас объявление повесить? И пошли, отморозки. Первый же декан этак ручкой машет, мол, обождите, и звонит куда-то. Потом улыбается этак ласково, и говорит, вас замректора ожидает, спуститесь к нему, пожалуйста. Ну мы оба трохи бледнеем, пока идем, обсуждаем, что же нам теперь светит, и неужто мы в самом деле прославимся как жертвы репрессий. Сашка уже планы строит, как за нас бороться, что-то там про Пражские университеты болтает, куда могут отправить как полит-пострадавших. Я уж почти мечтать начинаю. Прага, цивилизация, все такое. Заходим, ректор уже появился - из отпуска, видимо, вышел. Экстренно. И мент уже не читает, а стоит и дубинкой поигрывает. И замректора злой, аки черт.
- И что? - сочувственно улыбается Ира.
- Ничего, в принципе. Предупредили, что если мы будем вести неправильную политику партии, встречу отменят. К тому же ректор меня уже знал, наглядно. Встречу старост организовывали...
- А ты - староста? - уточняет Ира.
- Ну да, - "Остапа понесло". Отмахиваюсь от уточнения, продолжаю. - Так вот, ректор ура-патриотизм за Президента, мил-друг личный, представитель официальный, собирает старост и объясняет, как хорошо мы живем. Потом смотрит на меня и майку...
- "Скажем нет..."? - понимающе кивает Ира.
- Ага, - в лицах изображаю осуждающий взор ректора, передаю его назидательный тон. - И говорит, мол, вот некоторые молодые люди поддаются на вражеские провокации и делают глупости, так вы не делайте. И на меня все смотрит и смотрит.