Эта удивительная история произошла три года назад, в сентябре 2061. "Удивительная" - потому что никогда я больше не испытывал такого удивления.
Был обычный рабочий день. Часы показывали 13:45, пора было идти обедать. Я освободился первым, погасил тач-зону и подошёл к окну, в ожидании, пока остальные тоже выйдут из конвейера. Настроение было приподнятым: я очень качественно потрудился за утро, размотал целых три Q-противоречия (притом довольно элегантно размотал) и дал несколько хороших пасов ребятам. Отчего ощущал зверский аппетит и несравнимое ни с чем чувство не зря прожитого дня.
За окном светило неяркое осеннее солнце. Только солнце - Зеркало не работало, лишь чуть виднелось в небе, огромным белёсым четырёхугольником. А небо было синее-синее, с короткими росчерками реактивных следов, и лес внизу был как на ладони. Он тянулся до самого Финского залива - местами зелёный и рыхлый, местами ослепительно-жёлтый под солнцем, как флуокартина. Когда я был мальчишкой, лес только-только начал наступление на город, робко захватывая окраины. А теперь среди безбрежного леса виднелись лишь несколько каменных островков исторического центра. Остальное лес поглотил - оставил только крыши зданий, линии СКОРТ, да торчали из леса там и сям одинокие башни заводов. И тянулись по небу ровные вереницы вертолётов, на разных эшелонах.
Ребята задерживались: что-то ещё гоняли по цепочке. Паша подпер лоб левой рукой и небрежно крутил правой в тач-зоне. Калью погрузил в свою тач-зону обе руки и сосредоточенно моргал белёсыми ресницами, глядя в С-монитор. А практикантки Оля и Таня сидели ко мне идеально ровными спинками - то есть личиками к Калью - и, готов поручиться, постреливали в него глазками. Нравится им у нас; и дело тут не в радостях совместного творчества, а в нашем обстоятельном викинге. Шерше, так сказать, ль'ом.
Я немного размялся. Несколько раз присел с выпрыгом, потом слегка погонял тень, загнал её в угол и повышиб из неё все перья. В качестве тени я представил себе бессовестного Калью. Дело, разумеется, не в практикантках Оле и Тане - не в моём они стиле абсолютно - но в конце-то концов! Это из-за него я страдаю от голода. Он не торопится по причине неторопливости; девочки ни за что не выйдут раньше него; а Паша не торопится вместе со всеми.
Ожидая ребят, я подумал, что хорошо бы сегодня съесть ухи. Знакомые мои в большинстве при слове "уха" скучнеют и бормочут про "невкусную варёную рыбу". Не любят они супов. Не понимают, несчастные, что правильно приготовленный суп стоит хорошего шашлыка. А уж уха... Сытная, с наваристой юшкой, дух от которой поднимается к небесам из ложки... Золотая, жирная, с зелёным лучком сверху. Чтоб двумя тарелками - до состояния полного философского удовлетворения. И к ней хлебца белого, разогретого с чесночным маслом... У меня заныли жевательные мускулы. Пришлось ещё немного поколотить тень бессовестного Калью. Интересно, почему в столовой не готовят нормальную уху? Дома - пожалуйста, на рыбалке - пожалуйста, в "Золотой Рыбке" - пожалуйста, а в столовой - никак, только рыбный суп. Даже если этот рыбный суп и называется звучно "Уха ростовская" или даже "Уха по-царски с садковой стерлядью". Опять же: почему дома цыплёнок табака - приличное блюдо, достойное гостей, а в столовой это же, в сущности, блюдо под названием "кура жареная" - достойно только того, чтобы съесть и забыть? Машинная готовка? Но в "Золотой Рыбке" тоже машинная готовка. Специфика больших объёмов?
Я посмотрел вниз. С Феодального показался автобус, совсем крошечный с нашей высоты: он осторожно завернул на Капиталистов и скрылся среди деревьев.
Раздался звонкий щелчок: Калью погасил тач-зону. Ну наконец-то! Я был готов его съесть. Щёлкнули тач-зоны девочек. Последним вышел Паша.
- Не бей нас, Слава, - сказал он. - Не могли отложить. Зевсу-Громовержцу срочно потребовалось.
Ну, это святое. Громовержцев подводить нельзя. Кто Громовержца обманет - тот Гитлером станет.
Мы вывалились из цеха.
- Может, до "Золотой Рыбки" дойдём? - предложил я. - Погода отличная... Брат Митька помирает, ухи просит.
Калью подтвердил:
- Да, погода отличная. Можно дойти до "Золотой Рыбки".
Девочки переглянулись и романтически заблестели глазами. А Паше было всё равно.
Но увы, в "Золотую Рыбку" мне идти не пришлось. Позвонил Олег, по категории "экстра".
Он был бледен до прозрачности. Волосы его почему-то мокро слиплись.
- Старик, привет! - Олег вымученно улыбнулся. - Помоги, пожалуйста.
- Что случилось?
- Нижнюю конечность ухитрился сломать.
- Ух...
- Ничего, жить, говорят, буду. Но в два часа должна прийти группа школьников на профориентацию. Встреть их и поводи по заводу, вместо меня, а?
Я слегка растерялся. Дело было, разумеется, не в ускользающем обеде. Просто водить школьников по заводу - это я не умею, совершенно не готов. У меня же нет никакой педагогической подготовки! Что им говорить?! И вообще я не оратор - слушать больше люблю, а не говорить, не моя это стихия.
Но помощь - дело святое. Я показал ребятам жестами, что обедать уже не иду. Они почему-то сделали виноватые лица.
- Встречу. А что им говорить?
- Да ничего специального. Покажи им брейн-конвейер, расскажи, как работает, в общих чертах. Это же дети - говори с ними просто. Обязательно дай самим попробовать, что-нибудь из "лапши" дай. Главное - постарайся заинтересовать, в этом весь смысл мероприятия. А то эти оболтусы всё в Пространство рвутся, приключений ищут - объясни, что у нас интереснее.
- Хорошо, - пообещал я. - Выздоравливай.
Мы распрощались.
Чёрт. Легко говорить "говори с ними просто"! И ещё раз - чёрт! Что я им скажу?
Часы показывали уже 13:51. Я вспомнил автобус под окнами: это явно приехали они, и заторопился к северным лифтам.
Первый приступ нежелания перемен миновал, и я уже примерно представлял, как начать. Наверное, начать надо с "Интересной профессии-2060". Хотя нет - зачем этот формализм? Просто сказать: мол, раз цель жизни - прожить интересно, то у нас с этим порядок. Да, именно так. А дальше - по-свойски.
По пути я наткнулся на Громовержцев - они оккупировали вестибюль. Так и подмывало подойти, похвастаться перед Зевсом-Громовержцем моим утренним разворотом подгрупп - но я, разумеется, удержался и почтительно прокрался мимо, на цыпочках. Величественное это зрелище - Громовержцы дуэтом за работой. И дело даже не в их титанической внешности. Просто когда они работают, кажется, что само время вибрирует и сгущается вокруг их громадных лбов, и в воздухе слышен тяжёлый гул от напряжения их мыслей. Зевс-Громовержец, по обыкновению, восседал на подоконнике, держа голокарту на манер книги. А Индра-Громовержец, опять же по обыкновению, бесстрастно восседал в кресле, приопустив веки, пыхтел трубкой. Пахло ароматным табаком. Громовержцы не удостоили меня вниманием - гоняли какую-то задачу. Судя по разветвлённым диаграммам на голокартах, что-то Q-ёмкое. Надо бы осторожно показать их школьникам - пусть посмотрят, что такое дуэт титанов...
Школьников оказалось аж сорок человечков, с ними завуч - нестарая ещё дама, невысокая, в строгом костюме, с идеально уложенными волосами и профессионально-зычным контральто. При звуках этого контральто мне рефлекторно захотелось построиться парами и взять в руку флажок. А школьники оказались слегка постарше, чем я предполагал - восьмиклассники. Нежные пушки под носами у парней, наточенные глазки у девчонок. Ничего себе - "дети"!.. Самый зловредный возраст. Противное гоготание, малопонятные мне словечки... Отдельные экземпляры вызывающе отгородились от мира вирточками. А одна оторва с ярко светящимися синими патлами принялась смущать меня взглядом. Глаза у оторвы были синие-синие, романтические и загадочные. А ноги - длинные и загорелые, торчащие из легкомысленных шортиков. А ещё на ней был синий свитерок с огромным свободным воротом. Вот уж не думал, что свитер может быть легкомысленным... И вообще оторва была довольно хорошенькая, только излишне яркая. А над губой её играла крошечная голотатушка-"шведка". Я мельком подумал, что уже начинаю брюзжать на молодёжь.
- Здравствуйте, ребята, - сказал я и поднял руку. Школьники оказались воспитанными, перестали гоготать, и даже вежливо поснимали вирточки. - Меня зовут Слава, я - рабочий конвейера, и покажу вам наш завод. У меня к вам есть просьба. На конвейере сейчас работают люди - пожалуйста, не отвлекайте их. Просто смотрите, слушайте, и если будут вопросы - тихонько спрашивайте. Хорошо?
- Хорошо-о-о... - пообещали они.
И я повёл их к лифту.
- Я знаю, многие из вас считают работу на конвейере чем-то скучным. То ли дело Пространство или океан, да?
Школьники оживились, снова раздались смешки. Один из нежноусых юнцов мрачно вопросил:
- А что не так с Пространством, по Вашему мнению?
С боков юнца подпирали два друга; у всех троих - вызов в глазах, руки воинственно скрещены на груди, спортивные стрижки, курточки фасона "мой старший брат учится в Можайке". Всё с ними было ясно. Остальные хихикали - явно над ними.
Завуч спокойно молчала.
- Конечно же, ничего не имею против космоса, - сказал я. - Но вот мой одноклассник Олег, проработав два года в Пространстве, в поясе астероидов, бросил космос, теперь работает у нас. Он ждал от космоса приключений и романтики - но оказалось, там ничего нет, кроме пустоты, скучных железяк, осторожных людей и рутинной работы.
- Ничего, нам там скучно не будет, - холодно пообещал юнец-космонавт.
- Всё же имейте в виду - не всё там радужно. По-настоящему интересно не там, где ждёшь романтики.
- Интересное - выход за границы обыденного, то есть познанного. Познание - пища разума. И вот у нас - непознанное в каждой задаче. Каждая задача, проходящая через брейн-конвейер, решается человечеством впервые.
- По Вашему, космос обыден и познан? Извините, не смешно.
- Космос, конечно, велик, - согласился я. - Но работа пилота - в том же поясе астероидов - боюсь, может оказаться настолько познанной и обыденной, что... - я развёл руками. - А вот у нас - каждый день непознанное. Собственно, об этом я и хочу с вами всеми поговорить.
Уф - кажется, завязалось. Я набрал побольше воздуха и начал.
- Итак, мы - рабочий класс, руки и мозг Планеты. Мы этим очень гордимся. Но всё равно ещё сплошь и рядом принято считать, что рабочие заняты чем-то неинтересным, непрестижным. Такова инерция мышления, пережиток времён, когда труд был ручным.
Мы вышли к распределительной площадке - оттуда открывается самый эффектный вид на наши цеха. Особенно впечатляет сборочный цех - там всегда интересно. Я поставил ребят у перил. Внизу, в анфиладах, вовсю кипела работа. Горели "голопопы", шла передача по цепочкам, кто-то слонялся среди пальм и кустов рекреаций, размышляя. В сборочном цехе лепили метановый супертанкер.
Мы посмотрели, как в супертанкер встраиваются ходовые машины, как шпангоуты обрастают обшивкой, как возникают надстройки. Пошли тесты - на повреждение корпуса, на опрокидывание. Какой-то из тестов не прошёл, модель остановилась, снова сняли обшивку.
- Вот так и выглядит наша работа. Наш брейн-конвейер - самый большой в Евразии. Второй конвейер такой мощности находится в Сан-Франциско. Сейчас вы видите процесс сборки проекта супертанкера - но обычно мы не занимаемся машинами. Такие сверхмощные конвейеры не используются для простых потребительских задач - мы работаем в основном по проблемам Академии наук, Союза писателей, Союза кинематографистов. Их проблемы структурируются и передаются нам для решения. И потому у каждого из нас всегда интересная творческая работа. Это ведь очень интересно - думать и находить решения. Нет ничего интереснее, чем творить.
А вот до революции здесь тоже был конвейер, но разбитый на небольшие подразделения. Нам рассказывали наши наставники, которые здесь тогда работали. Рабочие на этом заводе тогда занималась всякой ерундой - например, проектировали гэджеты для подростков. Бесконечные линейки гэджетов и прочих вещей. Причём делали их нарочно хуже, чем могли: не такими, чтобы сразу устроили обладателя - а наоборот, с недостатками, чтобы был стимул покупать новые и новые. Вот представьте себе: здесь стояли индивидуальные боксы, бесконечными рядами. В каждом из боксов находились голопроектор, тач-зона, пара С-мониторов - и измученный конвейером рабочий. Конвейер тогда использовался как средство выжимания всех умственных соков из рабочего. Это было крайне неприятно - думать по чужой воле. Шаг влево, шаг вправо - уже нельзя. А ещё никто никому не помогал - иначе не справишься со своими задачами. Все были разобщены. Рабочие уставали, им очень не нравилось, что заняты они в общем-то бесполезными вещами. А капитализм требовал всё новых и новых моделей бесполезных вещей. Человек не может съесть больше, чем может - но капиталисты внушали людям, что им для счастья нужно обладание новыми моделями вещей. Внушали суггестивной рекламой, внушали методами социальной инженерии, внушали квазирелигиозными технологиями потребления. Даже образование учило быть потребителем. И ещё держали цены так, чтобы все были вынуждены постоянно работать. Представляете себе - чтобы иметь свой дом, нужно было работать почти всю жизнь! Хотя домов легко можно было бы настроить всем. И вот рабочие трудились безо всякого интереса, только ради денег - а "начальники" контролировали конвейер, следили, чтобы все работали хорошо. Знаете, что такое "начальник"?
- Вы нас совсем за детей держите, - с ядовитой вежливостью заметил юнец-космонавт.
А оторва всё строила мне глазки - сквозь синюю чёлку. Я немного смутился - и опять мне попались на глаза её гладкие ноги. Тьфу ты, ну что она, в самом деле?! Может, её всё же заинтересовал не я, а мой рассказ о заводе?
- А сейчас, если нам повезёт, мы с вами увидим наших ведущих специалистов за работой. Это наши наставники, наши корифеи. Боги конвейерного мышления. Громовержцы, разящие идеями.
Мы заглянули в вестибюль. Громовержцы были по-прежнему там. Зевс-Громовержец покосился в нашу сторону - и убрал с подоконника исполинские ноги в синих носках.
Я понизил голос:
- Вот они тут ещё до революции работали, причём Рамеш Субраманьянович был "начальником" Виктора Петровича. Это сейчас они хорошие друзья, а тогда Виктор Петрович недолюбливал и побаивался Рамеша Субраманьяновича. "Начальников" не любили, между ними и рабочими была пропасть.
Мы вернулись к лифту.
- У человечества всегда есть множество нерешённых задач, посложнее и попроще. Так что работы хватит всем - творческой и интересной. А сейчас пойдёмте, посмотрим непосредственно работу на конвейере. И попробуем все вместе решить на конвейере какую-нибудь настоящую проблему. Вы увидите, как это увлекательно, всем вместе навалиться на задачу. Это удивительное чувство - когда умы объединяются. Многим из вас захочется у нас работать, обещаю.
И тут синесветящаяся-патлатая оторва отколола номер.
- Скукотища это ваше конвейерное мышление, - вдруг заявила она ангельским мелодичным голосом. - Зачем мне это? Лично я - мечтаю стать проституткой.
Она снова засияла на меня ангельскими синими глазами. И влажно облизнула губы.
Я от неожиданности захлопал ресницами и опять упёрся взглядом в её длинные ноги.
Ох, давно я так не краснел!
Все неловко поёжились.
- Смирнова, переигрываешь! Ну что за эпатаж! - закатила к небу глаза завуч. Было видно, что синеволосая оторва давно сидит у неё в печёнках. Но и завуч, видавшая виды тётка, явно растерялась.
- Какой эпатаж? - удивилась оторва Смирнова. - У нас ведь свобода. Правда? Занимайся, чем хочешь, все работы хороши, выбирай на вкус. Я вот хочу заниматься древней и уважаемой профессией, оказывать услуги мужчинам. Они пялятся на мои ноги, как этот ваш рабочий парень Слава, хотят меня трахнуть? Отлично, я тоже этого хочу - это правда жизни. Только я очень красивая - и потому хочу быть с сильными, добившимися всего мужчинами - богатыми, властными, у чьих ног мир. Хочу веселиться с ними на яхтах, хочу участвовать в групповухах - при моей красоте это было бы легко. Я бы могла добиться многого, стать первой проституткой в космосе - на космической яхте, в невесомости...
Я совершенно растерялся. Надо же, экая бледная поганочка... Что вообще сейчас в школах творится?!
Завуч поправила причёску.
- Смирнова, хватит нести чушь и срывать урок. Проституция недопустима, как форма эксплуатации.
Я спохватился. Это всё тяжёлое наследие капитализма. А у синеволосой оторвы, очевидно, случилась истерика. Переходный возраст, подростковый максимализм, испорченные отношения с одноклассниками... С другой стороны, никакой истерики, никакого надрыва я не наблюдал - напротив, Смирнова говорила весело и с явным удовольствием. Патлы её светились ярко-синим, и глаза были синие-синие, блестящие, как божья роса.
- Смирнова, есть такая вещь, как пощёчина, - солидно пробасил белобрысый юнец-космонавт. - Она, говорят, хорошо приводит в чувство.
Он был очень решителен; прыщи и корни волос его налились багровым.
- Вера Семёновна, может, вывести её вон? - деловито предложил третий юнец-космонавт, доселе молчавший.
Смирнова залилась колокольчиком, показав ровные белые зубки.
- Эх вы, комсомольчики-космонавтики... Вы трындите о свободе - а сами всё запрещаете. А я вот ненавижу ..., - тут она звучно произнесла матерное слово, означающее "ложь", - и несвободу. Проституткой по мне быть гораздо честнее.
Она стояла одна - против всего класса, против педагога, против меня. Все галдели.
Надо было что-то делать.
- Ну матом-то зачем ругаться, Смирнова?..
- Ах, а вы матом не ругаетесь?! А мои нежные ушки говорят об обратном. Только и слышу эти словечки время от времени. Что же это за язык такой - все на нём разговаривают, а другим запрещают?
Надо было что-то делать. Отвести её в медпункт?
Безобразный скандал нарастал. И не знаю, чем бы всё это закончилось - но тут явился Зевс-Громовержец. Видимо, его оторвал от работы шум.
Школьники мгновенно притихли: Зевс-Громовержец подавляет ростом, необъятностью и величием. Представьте себе восставшую статую Фидия, ростом под потолок, притом в современной одежде. Из рукавов и из расстёгнутого ворота его рубашки пробивается буйный волос. Волос карабкается по шее и щекам, заканчиваясь ровной линией. Выше линии растительности находятся пронзительные глаза, опять же под могучими зарослями бровей. Притом смотрят эти глаза на вас очень скептически. Ещё выше простирается великолепный лоб, а заканчивается всё опять же непроходимыми зарослями, слегка усмирёнными машинкой для стрижки.
"Ну вот, допрыгались", - подумал я.
Уши мои медленно разгорались. Как ни крути - а получается, я завалил дело. Не справился, раз явился Зевс-Громовержец и будет разруливать вместо меня.
А ещё мне стало интересно, что же он сделает. Чисто профессионально интересно. Ведь решать проблемы - наша работа, а Зевс-Громовержец способен решить любую проблему. В том числе и такую, в этом нет никаких сомнений. Так что он сделает?! Задавит Q-логикой? Вряд ли на такую поганочку способна подействовать любая логика... Загонит в конвейер и она со слезами раскаяния прозреет?
Зевс-Громовержец несколько секунд, в упор, рассматривал синеволосую оторву. Скептически. И померещилось мне, почему-то, в его взгляде некое одобрение.
- Кисо, - пророкотал он. - В связи с отменой денег нет больше профессии проститутки. Физически невозможна - как профессия изготовителя кремнёвых топоров. Как хобби - пожалуйста. А профессию тебе придётся выбрать другую.
Смирнова пожала плечиками и выставила загорелое бедро в сторону Зевса-Громовержца:
- Хорошо, тогда я хочу быть порноактрисой. Можно? Это тоже отличная профессия, увлекательная и интересная. И всем очень нужная - и в дальнем космосе, и на тернистом пути к нему, - Смирнова приветливо кивнула одноклассникам-космонавтам.
- Смирнова, не хами!..
- А что, не нравится? Это же правда жизни.
Зевс-Громовержец на загорелое бедро внимания не обратил. Он по-прежнему одобрительно изучал её светящиеся синие патлы. Вообще бедром Зевса-Громовержца едва ли можно поразить; кто видел его Светлану Игоревну, тот поймёт. Вот уж не чета всяким поганочкам-восьмиклассницам...
- К сожалению, и здесь тебе ничего не светит. Бывают, конечно, одинокие люди - но накопленного при капитализме им хватит с избытком. Я последний раз интересовался этой темой, когда мне было шестнадцать лет, задолго до революции. Но уже тогда 3D-модели выглядели гораздо интереснее актрисок. Любые внешности и формы, любые причуды. Никаких прыщей, могли даже побеседовать, благо тут особого интеллекта не нужно. Так что увы - профессия порноактрисы умерла ещё тогда. А ты говоришь - "правда жизни"...
Ну даёт Дед! Я не верил ушам.
- Много вы знаете о правде жизни, - сладенько пропела Смирнова. - Ханжи-теоретики из уютного кабинетика.
Зевс-Громовержец приподнял ручищу. Как фокусник, засучил рукав. На его предплечье, там, где буйные заросли шли на убыль, открылась голотату: колючая проволока впилась в руку и переливалась надпись "Ганс2016".
Голотату! У Зевса-Громовержца! Мысленно я сполз по стене.
- "Ганс2016" - это мой воровской ник, - величественно пояснил он. - Был я в молодости вором, сидел в тюрьме - так что кое-что о правде жизни знаю. Такие дела, молодёжь.
Был вором? Сидел?! Зевс-Громовержец?! Я пару раз ударился головой о мысленную стену - ту самую, по которой только что мысленно сползал.
А Смирнова развернулась и удалилась. Молча, задрав носик, походкой манекенщицы. Её причёска пёрышками ярко светилась в полумраке коридора.
Все смотрели ей вслед. Я пригладил затылок.
- Актриса... - проворчала завуч. - Давно по ней педсовет плачет. Но ведь, что характерно - все поверили.
Актриса?!
Вор?!
Где я?!
- А Вы и вправду воровали вещи? - испуганно спросила Зевса-Громовержца миниатюрная девчушка. У девчушки были пытливые зелёные глаза, острый лисий носик, а копна волос отливала зелёным, как её комбинезончик.
Зевс-Громовержец величественно расправил рукав.
- Мы тягали жабу. Жабой на воровской лангве называлась интеллектуальная собственность. Знаете, что это такое? Это когда кто-то объявлял информацию принадлежащей себе - и ему должны были платить деньги за её использование. Например, если в вещь-модели или алгоритме использовалась теорема Пифагора - надо было выполнять отчисления в пифагоровский фонд. Всё - математические теоремы, научные гипотезы, вещь-модели, мемы, анекдоты, изобретения, сюжеты, книги, фильмы - всё имело своего владельца. Которому надо было платить за их использование. Глупое было время. А мы жабу тягали - и освобождали.
- Ну да, "гадкие утята"... Я просто подумала, Вы были настоящим вором...
- Не настолько я древний... - проворчал Зевс-Громовержец. - Но те девять лет, которые мне впаяли, были вполне себе настоящими. Мой арест даже в новостях показывали. И потом: мы сами искренне считали себя настоящими.
Он развернулся - неторопливо, как трансатлантический паром.
- Пойдёмте, молодёжь, попробуем работу на конвейере. Это и вправду дьявольски интересно.
Все двинулись следом. А я поплёлся позади. Чтобы выражение моего лица не всполошило кого-нибудь случайно.