Аннотация: Начинаю кое-что новое. Пока не знаю, как назову, поэтому пусть пока будет "Странными людьми".
1.
Ширай старалась не морщиться от боли и не плакать. Лишь изо всех сил цеплялась за колючий подол халата, пока ойсинари кромсала её щеку острой рыбьей костью.
- ... и создал Олон чертоги по числу ягод в той грозди. Один на другой не похож, все разные, словно камешки на берегу ручья. Поставил он во главе каждого из чертогов по наместнику, блюсти и защищать его наказал, - голос у ойсинари тихий и мягкий, почти шёпот. И Ширай, и остальным девчонкам, сгрудившимся вокруг в ожидании своей очереди, приходилось напрягать слух, чтобы не упустить ни слова. - И зажглись огни, и протянулись от чертога к чертогу сверкающие мосты.
Ойсинари обмакнула кость в плошку с густой черной жидкостью. Её смуглое лицо, уже давно утратившее юношескую свежесть, украшали узоры. При тусклом колышущемся свете казалось, что все вместе они образуют довольно пугающую маску. Первый её элемент в этот самый момент как раз и появлялся на щеке Ширай - элемент, который носили все женщины народа энчи.
По стенам небольшого подземного зала плясали тени, словно облизывая нарисованные в стародавние времена сцены из мифов и легенд. От запаха жженных трав кружилась голова, размеренный шепот ойсинари рождал тихое шелестящее эхо.
Поколения и поколения женщин энчи проводили в этой пещере свои сокрытые от мужских глаз ритуалы. Ширай и еще пять девочек недавно встретили свою седьмую весну, пришла пора и им впервые сюда спуститься. Впервые услышать правду о мире и своем народе, узнать великие тайны. Возможно, однажды наступит день, когда кому-нибудь из них выпадет честь стать следующей ойсинари.
Ширай скосила взгляд на неподвижно сидящую Ашури. Ни на кого взрослые не возлагали таких надежд, как на неё. Никого не приводили в пример чаще, чем её. Никого не хвалили больше. Никто не раздражал Ширай сильнее. Из-под тряпицы на щеке Ашури тянулись дорожки смешанных с кровью чернил.
- Хлопнул Олон в ладоши, и отворились в женщинах двери в Сад Тишины, - рыбья кость вновь впилась в нежную кожу. - С тех пор стали мы рождением и смертью ведать. Выходят сквозь нас в этот мир новые люди, нам же надлежит их обратно в Сад отсылать.
***
"Ву-у-у", - разносилось над долиной, где издавна жили энчи. "То ветер с запада застрял меж каменных столбов и кричит, силясь выбраться", - говорила в такие моменты ойсинари. Из деревни этих столбов не видать, да и вой в ней звучит куда тише. Там же, куда с корзиной в руках пробиралась Ширай, от него было по-настоящему жутко. К её сожалению, именно в том месте росли самые крупные ягоды.
Светило солнце и пахли травы. Чаша долины, идеально круглая, словно кто-то шлёпнул по земле гигантским мячом, утопала в зелени. С высоты виднелась отара овец, белым облаком ползавшая вдоль ручья.
Цепляясь свободной рукой за траву, Ширай карабкалась на склон, очерчивавший границы долины. В войлочных ботах, подаренных по случаю первого узора, прели ноги, но ей слишком хотелось "выгулять" обновку. Рядом взбирался Чанге - соседский мальчишка, увязавшийся за компанию под предлогом того, что без его присмотра она непременно свернет себе шею.
- Да расскажи, жалко, что ли? - проныл он, дёрнув Ширай за рукав так, что она едва не скатилась со склона.
Чанге здорово задевало, что его маленькая соседка, над которой он привык беззлобно издеваться, отныне будет постигать важные тайны, закрытые от него самого. Днем ранее он пытался проникнуть в запретную для мужчин пещеру, чтобы хоть глазком подсмотреть ритуал, но был пойман родной матерью и за ухо утащен прочь.
- Отстань, - уже в который раз буркнула Ширай, награждая его сердитым взглядом.
Ей, конечно, нравилось ощущение превосходства над этим маленьким паршивцем, вечно над ней смеющимся и говорящим гадости, и поначалу она наслаждалась ситуацией. Однако к этому времени Чанге уже настолько её достал, что теперь всё это уже не вызывало ничего, кроме раздражения.
- Просто скажи, что там было, и я отстану, - не сдавался он, настойчиво продолжая дёргать Ширай за халат.
Одно его ухо до сих пор было значительно румяней и пухлей второго.
Ширай попыталась Чанге пнуть, однако тот легко увернулся и издевательски хохотнул. Твёрдо решив его игнорировать, Ширай сжала губы и, сердито сопя, продолжила восхождение.
Теплый ветер ласково ощупывал её израненную щеку, так и норовя залезть под повязку. "Ву-у-у", - всё громче и громче завывал он меж каменных столбов. Они уже показались над склоном - обломанные и обколотые, потрескавшиеся и обтёсанные временем, похожие на кривые уродливые пальцы зарытого под землей гиганта. Ойсинари называла их стражами долины. Ширай старалась не смотреть на то, от чего они защищали - древнюю башню, черным зубом торчавшую на фоне чистого неба.
Даже Чанге, не любивший запреты и ограничения, не посмел бы туда пойти. Страх перед старинными руинами владел всеми энчи без исключения. Считалось, что тот, кого коснется отбрасываемая башней тень, отправится в Сад Тишины прежде, чем наступит новая весна. А безумцы, посмевшие ступить вовнутрь, исчезали навсегда.
- Спорим, то, чему учат мужчин, гораздо интереснее? - попробовал другой подход Чанге, забираясь на край склона, довольно грубо хватая отставшую Ширай за шиворот и затаскивая её к себе наверх.
Ширай в ярости хлопнула его по руке и едва удержалась от того, чтобы не ударить корзиной, но Чанге только хохотнул в ответ.
- Хочешь узнать, чему нас учат, а? А? А? - тыкал он её пальцем в лоб, раздражающе ухмыляясь. - Хочешь, расскажу о повадках оленей?
Ширай попыталась его укусить, но только напрасно клацнула зубами - паршивец успел отдернуть руку.
"В-у-у-И-у", - особенно громко и визгливо взвыл ветер, заставляя обоих вздрогнуть и успокоиться.
Ширай невольно покосилась на башню. Пока что солнце стояло высоко, так что её тень лишь едва выглядывала за границу склона, однако чем дальше, тем ниже она будет спускаться в долину. Нужно как можно скорее закончить с делом и вернуться домой.
Ширай вскочила на ноги и поспешила к густым зарослям, обвившим тонкими корнями груду камней - остатки стоявших некогда на этом месте руин. Принялась срывать крупные синие ягоды.
- Ты так надулась от гордости, словно надеешься следующей ойсинари стать, - спустя какое-то время услышала она за спиной чавканье Чанге. - Пффф! Вот дура. Все же знают, что это Ашури будет. Она и красивая, и умная. Не то что ты, мышь злобная.
Напоминая себе, что собиралась не обращать на него внимания, Ширай только стиснула зубы. Из её сжавшихся пальцев брызнул ярко-красный ягодный сок, пачкая подол халата.
- Только и можешь что людей колотить да кусаться. Мышь и есть мышь - силёнок ровно столько же. А вот Ашури...
Ширай настолько привыкла слушать оды распрекрасной Ашури, что они уже безо всяких усилий с её стороны пролетали мимо ушей.
- ... все мальчишки хотят быть её верги. Но знаешь, кто им станет? Я! Вот увидишь, следующую ойсинари, а мы говорим об Ашури, защищать буду именно я ...
Ширай замерла и нахмурилась. Ей наконец стало интересно, чем именно мог чавкать Чанге. Резко обернувшись, она увидела, что всё это время он бессовестно таскал ягоды из её корзины. На миг Ширай растерялась от такой наглости, а затем, гневно завопив, набросилась на Чанге с кулаками.
Катаясь, сцепившись, по земле, вереща и обзываясь словами, за которые обоих бы отхлестали по губам, они не заметили, как воздух над башней заискрил и пошёл рябью. Как вниз в долину потекло что-то невидимое, сминая траву, словно волна.
"В-У-У-У", - громче и пронзительней обычного грянули столбы, однако дети, стремившиеся вырвать друг другу как можно больше волос, не обратили внимания и на это.
***
Ширай сидела на старом шершавом ящике в углу своей каморки и, глядясь в поцарапанный осколок зеркала, черной краской выводила на скулах витиеватый узор. Из убранства в комнате были только продавленная кровать без ножек, да этот самый ящик, служивший и вместилищем почти всех вещей Ширай, и стулом, и туалетным столиком. Еще комната могла похвастаться разве что крохотным окошком под потолком, потемневшими от плесени стенами и неистребимым запахом рыбы, пропитавшим всё это.
Прошло уже двадцать лет с тех пор, как башня отравила долину, и энчи пришлось её покинуть. Поначалу они пробовали заново отстроить деревню где-нибудь в другом месте, но раз за разом терпели неудачи. То у земли обнаруживался хозяин, совсем не обрадовавшийся появлению у себя под боком толпы беженцев. То долгая засуха уничтожала посевы. То поселение разоряли разбойники. В какой-то момент погиб весь скот. Спустя семь лет после "исхода" энчи смирились и пришли в Хордим - портовый город, найденный ими во время скитаний. К этому времени их оставалась едва ли треть от изначального числа.
Масляная лампа давала мало света, однако Ширай уже столько раз рисовала на себе эти узоры, что он ей почти и не требовался. Не осталось никого, кто мог бы вытатуировать ей недостающие элементы. Приходилось выкручиваться.
Закончив, Ширай помахала на лицо ладонью, подсушивая краску. Откинула темные волосы, заплетенные во множество тонких косиц, за плечи. Собрала их в высокий хвост и затянула толстым самодельным шнуром. Повесила на шею кулон в виде рыбки. Встав с ящика, взяла с кровати серый неприметный плащ, набросила его на плечи и открыла дверь.
Чанге уже ждал на улице. Как и всегда. Большой и угрюмый, он стоял в темноте, привалившись спиной к стене дома. Мощные руки скрещены на груди, голова опущена. Днём Чанге работал грузчиком в порту, а вечерами вышибалой в самом злачном из трактиров округи. По его могучей фигуре об этом можно было догадаться.
Услышав скрип открываемой двери, он немедленно поднял взгляд. Тусклый свет лампы отразился в его зеленых как у всех энчи глазах, а потом исчез, когда Ширай задула фитиль. Она на ощупь заперла дверь, накинула на голову капюшон и в сопровождении Чанге ступила в ночь.
Тесные проулки, которыми они шли, пронзительно воняли мочой и дешевым пойлом. Под ногами хлюпала грязь. Вдоль старых покосившихся домов лежали скрюченные человеческие тела. Слышался писк разбегавшихся крыс, чьё-то неразборчивое пьяное пение, далёкая ругань и надрывный женский плач. Ямские трущобы - именно это место стало новым домом для энчи. Домом, где они не жили, а выживали.
Стараясь не наступить на что-нибудь особенно неприятное, Ширай брела по Скорнячной улице. Ночь выдалась светлой, так что она не боялась во что-то врезаться или пропустить нужное здание. Чанге шел на шаг позади неё, готовый сломать челюсть любому, кто посмеет не то что пальцем её тронуть - неуважительно посмотреть.
Самая большая опасность, подстерегавшая ночью в родной долине, - встреча со сбежавшим из загона сердитым бараном. В Хордиме же, выходя из дома после заката, Ширай рисковала встретить утро под пирсом, обесчещенной, ограбленной и убитой. Еще пару лет назад к ней регулярно привязывались на улице, однако слухи о ярости, с которой Чанге колошматил её обидчиков, быстро разлетелись по округе. Теперь обитатели трущоб по большей части старались избегать невысокую девушку в глубоком капюшоне и её грозного защитника, порой разгуливающих ночами по району.
Ширай остановилась у нужного дома и легонько постучалась.
- Ойсинари, - почтительно поклонилась ей женщина, открывшая дверь.
Ширай молча зашла внутрь.
Комната, еще более убогая, чем её собственная, была заполнена другими энчи. Судя по множеству расстеленных на полу матрасов, все они тут и жили. Худые и изможденные люди смотрели на Ширай потухшими глазами. В желтом свете пары масляных ламп черты их лиц казались грубее и острее обычного, взгляды болезненней. Ширай откинула на плечи капюшон, демонстрируя свои частично набитые, частично нарисованные узоры. "Ойсинари", - прошелестел нестройный хор полутора десятка голосов. Уважительно склонились головы.
Из находившихся в комнате женщин ни у одной не было более двух элементов ричкере - лицевой татуировки энчи. Если первый её элемент получали все девочки племени, то дальше ойсинари уже решала, кому стоит набить следующие, а с кого хватит. С каждой новой частью ричкере девушка допускалась к всё более сокровенным тайнам народа, всё более важным мифам. Полную же "маску" могла носить лишь сама ойсинари.
У Ширай было только четыре элемента из шести: её предшественница умерла, не успев закончить татуировку. Все носительницы пяти частей, имевшие право заменить её в этом деле, погибли еще раньше.
Люди расступились, освобождая центр комнаты. Не двинулся с места лишь худощавый мужчина средних лет. Улыбнувшись, он церемониально соединил перед собой руки, низко поклонился и в полной тишине торжественно произнёс:
- Энчи просит отпустить его в Сад Тишины.
Ширай в точности повторила жест и уже привычно проговорила:
- Ойсинари откроет путь.
После этого люди по очереди подходили к мужчине, обнимали его или хлопали по плечу, что-то говорили сквозь слёзы. Ширай терпеливо ждала. Она знала этого человека, как, впрочем, и всех энчи. Несколько лун назад болезнь привела на порог смерти его жену и сына. Ширай совсем не удивилась, когда её позвали к нему самому.
Закончив с прощаниями, мужчина улёгся на матрас посреди комнаты и глубоко вздохнул. Чанге опустился рядом с ним на колени и, зафиксировав ему руки, аккуратно придавил локтем к постели. Обычно в таких мерах предосторожности не было нужды, однако иногда люди начинали отбиваться, рискуя ударить ойсинари. Кто-то передал Ширай тяжелую чуть влажную подушку.
Присев на край матраса, она бережно положила её мужчине на лицо и крепко прижала.
Традиции предписывали ойсинари душить умирающих специальным шнуром, однако здесь это могло поставить её в опасное положение. Прибыв в Хордим, энчи с удивлением узнали, что местные жители крайне болезненно реагируют на любые убийства. Тела со слишком явными признаками насильственной смерти рисковали привлечь ненужный интерес стражи.
Энчи мало что пугало так, как опасность умереть самостоятельно, без помощи ойсинари. Если же она никак не успевала прийти к больному или раненому, то прикончить его надлежало любой другой оказавшейся поблизости женщине: только это гарантировало немедленное и благополучное отбытие его души в Сад Тишины для перерождения. Если энчи всё же умирал в одиночестве, сам, душа его могла заплутать по пути и так никогда до Сада и не добраться. Чтобы ей помочь, с таким умершим надлежало захоронить специальный амулет и перелетную птицу.
Если же энчи погибал от руки мужчины, то душа его разрушалась и исчезала из ткани бытия. Это было самое страшное наказание, к нему приговаривали лишь тех, кто совершил какое-то поистине ужасное преступление. Например, других мужчин-убийц: женщин-убийц судили гораздо мягче. Больше всего на свете Ширай боялась, что однажды Чанге не сдержится и забьёт кого-нибудь насмерть.
Выждав некоторое время, она подняла подушку. Мужчина был мёртв. Ширай провела ладонью по его лицу, закрывая потухшие глаза.
- Да будет Сад приветлив, - произнесла она фразу, которой провожали покойных.
***
"Шестнадцатый".
Онемевшими от студёной воды руками Ширай отмывала в тазу лицо. Медленно и устало. По шее и локтям, заползая под нательную рубаху, скользили холодные капли. Халат валялся на кровати. Без него зябко, но уж лучше немного потерпеть, чем испортить черными потеками единственную приличную одежку. В маленьком оконце под потолком виднелся кусочек рассветного неба. Поспать бы хоть немного.
"Шестнадцатый", - билось у Ширай в голове. С момента как она стала ойсинари, это был шестнадцатый энчи, добровольно пожелавший уйти в Сад Тишины. Тех же, кого погнали туда болезни, раны и старость, она давно перестала считать.
За это время родился всего один ребенок.
Её народ вымирал.
Ширай поймала себя на том, что уже некоторое время сидит, зажмурившись и уткнувшись лицом в ладонь.
***
"Хрясь". Рыбья голова отскочила от туловища, нож вонзился в заляпанную кровью доску. Ширай вздрогнула и сквозь приоткрытую дверь покосилась на хозяйку лавки - та уже не раз ругала её за затупленные инструменты. Жизнерадостно щебеча у прилавка, пожилая хордимка нагребала покупателю кулёк мидий. В этот раз, кажется, оплошность она не заметила.
Ширай кинула рыбью голову в корзину - их охотно покупали бедняки - и отработанным движением вспорола треске брюхо. Стараясь не повредить желчный пузырь, выдрала потроха. Печень в миску слева, кишки в ведро под ногами, тушку в ящик. Взять следующую рыбину.
Вся земля вокруг была покрыта чешуёй. Чешуя липла к одежде и обуви, засыхала на коже. Задний двор лавки, где работала Ширай, представлял собой настоящее рыбье кладбище. Сюда сгружали ящики свежего улова, здесь же к радости бесчисленных мух тухли очистки и остатки, которые отказывались брать даже самые бедные и непритязательные покупатели. Раз в неделю за мусором приезжала телега. Очередной её визит ожидался лишь через два дня, так что в этот теплый и безветренный день вонь во дворе стояла такая, что слезились глаза. Впрочем, не у Ширай. Она к ней давно привыкла.
"Олонча", "Посланцы Олона" - так энчи почтительно называли рыб. Не всех, конечно, - например, до прибытия в Хордим они даже не подозревали о существовании той же трески или скумбрии - а только золотых и грозных рыб из легенд. В долине же водились не заслуживавшие этого слова бледные рыбёшки. Но и их ели только по очень большим праздникам: из уважения к их божественным родичам в обычные дни вылов был строго запрещен. Последние же несколько лет Ширай почти без отдыха рубила головы и обрезала плавники, сдирала чешую и вырывала жабры. Без намека на почтительность и трепет. Её бабка бы потеряла сознание от такого святотатства.
Народ энчи вымирал.
При этой мысли Ширай холодела. Раз речь о смерти, то кому как не ойсинари решать эту проблему? Вот только как? Как заставить обессиленных и вконец отчаявшихся людей снова захотеть жить? Увести их из Хордима в надежде, что на новом месте будет лучше? Но выбор дома - дело мужчин, дело вождя. Ширай, даже будучи ойсинари, не имела права голоса в этом вопросе.
Еще одна рыбья голова полетела в корзину, печень в миску, кишки в ведро. Глубоко вздохнув, Ширай закрыла глаза и потерлась лбом о заляпанное кровью запястье. Она устала. Смертельно устала.
Ширай не припоминала ни одной ойсинари, на чью долю прежде выпадало такое испытание. Почему же именно ей так не повезло?
Отложив нож, она убедилась, что в лавке не было посторонних, с усилием подняла ящик обезглавленной трески и отнесла его на прилавок. Хозяйка велела ей лишний раз не показываться покупателям: те могли побрезговать рыбой, которой касалась "малёванная".
Вернувшись во двор, Ширай удивленно замерла: по нему бродил странный незнакомец. Зашел он сюда явно по ошибке: слишком хорошая одежда, слишком ухоженный вид и белоснежный платочек, прижатый к носу. Такому человеку нечего делать среди всех этих мух, чешуи и рыбьих кишок. Ну или Ширай просто чего-то не понимала в обычаях Эрмира - страны, которая их приютила.
Энчи, живя у себя в долине, ничего не знали о других государствах. Даже сейчас многие из них старались как можно меньше взаимодействовать с окружающим миром, общались только друг с другом и даже не пытались учить местный язык. Словно пытаясь поверить, будто за пределами их квартала нет никакого Хордима, моря и страшных людей, смеющихся над их халатами и ричкере.
Ширай, будучи ойсинари, не могла себе позволить такой роскоши. Она тоже очень многого не знала, но хотя бы неплохо разбиралась в устройстве города и местных правилах, имела какое-то представление о стране и более чем сносно говорила на эрмирском языке.
Насколько она могла судить, слонявшийся по двору мужчина принадлежал к местной знати. Только дворяне носили на жилетах драгоценные цепочки с подвесками.
Заметив Ширай, незнакомец остановился, на мгновенье будто замешкался, а затем радостно устремился к ней. Ширай напряглась, но не то чтобы сильно: пусть Чанге рядом не было, зато в шаге от неё лежал нож. Если что, постоять за себя она сумеет.
- Достопочтенная... госпожа, - обратился к ней мужчина, эффектным взмахом убирая от лица платок. Причем второе слово прозвучало куда неуверенней первого: Ширай в этот момент выглядела как та еще госпожа. - Моё имя Кендрас Эльм. Не могли бы вы уделить мне самую малость вашего драгоценного времени?
Ширай стояла с каменным лицом, смотрела на незнакомца и не знала, как реагировать. Не привыкла она к вежливости со стороны хордимцев.
Кендрас Эльм выглядел на пару-тройку лет старше её, был худощав, светловолос и немного лохмат. Внешность имел довольно приятную, располагающую, но особой красотой не отличался. Цепочка с подвесками, тянувшаяся от верхней пуговицы жилета к карману, была серебряной, а не золотой - хоть её владелец и принадлежал к дворянству, особо высокое положение в обществе его род не занимал.
- Вы понимаете по-эрмирски? - встревожено уточнил Кендрас Эльм, так и не дождавшись ответа.
Ширай подумала, а не сделать ли вид, что нет, не понимает, однако, чуть поколебавшись, всё-таки кивнула. Кендрас Эльм улыбнулся с облегчением.
- Окажете ли мне честь узнать ваше имя? - он было снова потянулся платочком к носу, но на полпути спохватился и опустил руку.
Ширай покосилась на ждавшие своей очереди ящики с рыбой, но решила, что совмещать разговор с потрошением будет некрасиво. Раз уж собеседник так старался быть вежливым, то негоже ойсинари ему в этом уступать. Она представилась.
- Видите ли, госпожа Ширай. Я собираюсь в Ликанов кратер, и мне нужен проводник.
Повисла пауза. Ширай никогда прежде не слышала это название и не понимала, почему с этим разговором Кендрас Эльм пришёл именно к ней. Не дождавшись реакции на свои слова, тот продолжил:
- Насколько мне известно, ваш народ обитал там, по меньшей мере, несколько поколений. Вы, как местная жительница, наверняка должны хорошо знать те места...
До Ширай дошло, что речь шла об их долине. Она почувствовала, как кровь отхлынула от её лица.
- Зачем? - слабо выдавила она. - Зачем вам туда идти?
- Я слышал, там в округе есть башня, представляющая для меня большой интерес...
Ширай невольно отшатнулась, почувствовала дурноту. Ей захотелось схватить рыбину побольше и как следует отхлестать ей этого знатного идиота, не представляющего, куда собрался полезть. Выбить из его белобрысой головы всю дурь.
- Я заплачу вам пятьсот терти, если вы согласитесь сопроводить меня в моем путешествии. Что скажете?
Ширай было что сказать по этому поводу. И еще как. Вот только озвучивать свои мысли она не собиралась. Кендрас Эльм был ей никем, его судьба её ни капли не волновала, так что он мог ехать навстречу своей погибели, сколько влезет.
- Вы смотрите на меня так, словно считаете, извините за грубость, полным придурком, - Кендрас Эльм понимающе улыбнулся. - Уверяю, мне известно, что башня может быть опасна. Именно поэтому я собираю команду людей, которые помогут мне там уцелеть.
"Может быть опасна". "Может быть". Ширай почувствовала глухое раздражение. Определение "полный придурок" даже отдаленно не передавало её отношения к этому человеку. Впрочем, каждый вправе сам решить, когда ему уходить в Сад Тишины. Ширай уже хотела было вежливо, но твёрдо отказаться от предложения проследовать туда вместе, но вдруг замерла, словно громом пораженная.
Много лет назад, когда она только-только получила третью часть ричкере, ей и остальным девушкам, достигшим того же, рассказывали об одной из ойсинари прошлого, Эршане. Рассказывали шепотом, делая страшные глаза.
Эршана считалась сумасшедшей, ей в голову порой приходили странные идеи. Настолько странные, что некоторые из старших женщин, обучавших молодёжь, открыто недоумевали, как её могли избрать ойсинари. То же, как Эршана умерла, вызывало у всех и ужас, и огромное уважение. Она добровольно ушла в башню, чтобы обменять свою жизнь на благополучие всех энчи. Никто и никогда такого больше не делал. Ни до неё, ни после. Что за беда тогда стряслась, уже давно позабылось. Сработал ли безумный план Эршаны - не известно. Однако еще несколько столетий после этого энчи прекрасно жили себе, поживали.
Воспоминание вихрем пронеслось у Ширай в голове, заставив её покачнуться. Почувствовав слабость в ногах, она опустилась на табурет. Возможно... Возможно, это и есть то решение, что она искала.
Войти в башню и сгинуть, понадеявшись, что это спасёт остальных. Даже если план не сработает, Ширай выполнит свой долг ойсинари. Сполна.
- Здесь половина суммы, - на чистый угол окровавленной доски опустился увесистый кошель. - Остальное выплачу позже, когда мы доберемся до места. Так вы согласны?
Ширай облизнула пересохшие губы и, преодолев комок в горле, слабо ответила:
- Да.
Она не стала говорить, что абсолютно бесполезна в роли проводника. Спроси её, в какой стороне находится долина, и она не сможет ответить: слишком давно энчи покинули свой дом, слишком долго потом колесили по миру. Ширай совершенно не помнила дороги назад. Однако ей необходимо попасть в башню. Кендрас Эльм назвал долину Ликановым кратером. Возможно, он знает, куда идти.
- Я согласна, - добавила Ширай, стискивая грязными руками подол своего халата.
- Чудесно! Выезжаем завтра на рассвете. Вы знаете постоялый двор "Три белых утки"?
Ширай слабо кивнула. В ушах звенело.
- Тогда подходите туда. До скорой встречи, достопочтенная госпожа.
Кендрас Эльм легонько поклонился, изящно зажал нос платочком и покинул рыбное кладбище. Ширай медленно взяла из ящика очередную треску, положила её на доску и позволила своим рукам действовать самостоятельно. Нож опускался снова и снова, головы летели в корзину, а кишки в ведро, но Ширай этого всего почти не видела и не сознавала. Её мысли блуждали далеко-далеко.
***
В этот день Ширай ушла с работы пораньше. Одну из полученных авансом монет она потратила на поход в общественную баню и как следует отскребла свои руки с настоящим мылом: решила, что перед смертью имеет право себя побаловать. Попавшемуся по дороге энчи велела передать Чанге, что он понадобится ей этой ночью. Купила кое-какой еды в дорогу. Пришла к себе, вытащила из ящика все свои вещи, тщательно их перебрала. Что-то вернула на место, что-то сунула в дорожную сумку.
Когда небо за окошком окрасил закат, Ширай зажгла лампу. Она оделась во всё самое лучшее. Особенно тщательно и аккуратно дорисовала недостающие узоры ричкере. Потом села на кровать и долго так сидела, уставившись в одну точку, пока не пришёл Чанге.
***
Они снова шли по ночному городу. В последний раз, хоть Чанге этого и не знал.
- Куда мы? - неуверенно спросил он, поглядывая на пухлую дорожную сумку, свисавшую с плеча ойсинари.
- К Ашури.
Ширай услышала за спиной недобрую усмешку. Чанге считал, что Ашури давно стоило казнить, даже пару раз осмеливался высказать это вслух. Похоже, он решил, что именно за этим они и идут.
Энчи уже несколько лет как не желали слышать об Ашури и если её и вспоминали, то только проклятьями. Она их страшно разочаровала.
Ашури торговала своим телом. Одевалась как хордимка, в бесстыдные тонкие платья. Замазывала лицо толстым слоем белил, пытаясь скрыть ричкере. Продавала себя любому, согласному заплатить пару терти - столько же стоила одна скумбрия.
И если к другой девушке энчи проявили бы снисхождение - жизнь в городе тяжелая, надо как-то выживать - то Ашури они этого простить никак не могли. Только не ей. Слишком большие надежды на неё возлагали.
Стуча в дверь, Ширай опасалась застать Ашури "за работой" и уже мысленно приказывала Чанге выкинуть её клиента на улицу. Однако им повезло: открывшая им "подруга детства" была полностью одета. Разглядев, кто стоял на пороге, она явственно вздрогнула. Замешательство на её лице сменилось страхом, затем обреченностью... Впрочем, Ашури почти мгновенно взяла себя в руки и посмотрела на ночных визитёров с гордым вызовом.
- О, какие люди, - с деланной небрежностью пропела она, выдавливая из себя улыбку. - Чем обязана столь великой чести?
Язык энчи в её устах звучал немного чуждо и неуклюже: она уже давно им не пользовалась.
Чанге снова хмыкнул, зловеще и многообещающе. За эту ночь он смеялся больше, чем за весь прошлый год. Ширай ничего не сказала, только твёрдо посмотрела Ашури в глаза.
Вымученная улыбка потухла. Рука бессильно соскользнула с дверного косяка. Похоже, Ашури тоже не сомневалась в том, что её пришли убивать.
Пройдя вглубь комнаты, она взяла со стула яркий платок, накинула его на плечи и плотно запахнулась, словно пытаясь спрятать неприлично глубокий вырез своего платья. Сквозь толстый слой белил и румян просвечивали черные узоры ричкере.
Скрипнула закрывшаяся за спинами вошедших дверь. Движение воздуха всколыхнуло язычок единственной свечи. Ширай медленно убрала с головы капюшон, демонстрируя татуировки - доказательство своих полномочий.
- Ашури, - проговорила она, опуская руку в карман халата.
Чанге шагнул вперёд, готовясь схватить и скрутить "подсудимую", как только приговор будет оглашен. Ашури выпрямила спину и вскинула подбородок, встречая смерть спокойно и с достоинством.
- Ты теперь ойсинари.
Ширай вытянула перед собой вынутый из кармана кулак. В нем был зажат шнурок с кулоном-рыбкой.
В комнате повисла тишина. Ашури, окаменев, смотрела на Ширай пустым взглядом, силясь осмыслить только что услышанное.
- Что? - слабо пробормотал Чанге, покачнувшись.
Даже в тусклом свечном свете было видно, как побледнело его лицо. Какой ужас застыл в его глазах.
Ойсинари могла передать кому-то титул только перед смертью. Даже если с её здоровьем всё было в порядке, ей всё равно надлежало умереть.
- Что ты такое говоришь? - дрожащей рукой Чанге ухватился за халат Ширай. - Ты чего?
- Выйди, - бросила она, не отрывая взгляда от неподвижной Ашури.
- Ойсинари! Как это понимать?! Что ты...?!
- Я сказала "выйди"! - рявкнула Ширай, оборачиваясь.
Чанге дернулся, словно ему влепили оплеуху, и замолчал на середине фразы. Открыл и снова закрыл рот, проглатывая невысказанные слова. Стиснул зубы и опустил глаза. Медленно разжал пальцы, выпуская измятую ткань халата.
- Верги просит прощения за дерзость, - глухо пробормотал он, понуро кланяясь.
Вышел на улицу и громко хлопнул дверью. С потолка посыпался сор.
Ширай с интересом огляделась. Комнатёнка Ашури была так же убога, как и её собственная. Вот только здесь явно старались навести уют и порядок. Кровать застилало линялое, но аккуратно заштопанное покрывало с облезлой бахромой. По бокам от окна висели какие-никакие занавесочки. Стены украшали картинки, похоже, нарисованные самой Ашури. Получились они у неё плохо, однако Ширай невольно позавидовала - в отличие от неё самой и других энчи Ашури явно пыталась жить, а не выживать.
- Чанге будет подслушивать, поэтому говорим по-эрмирски, - Ширай без разрешения присела на край стула возле крошечного туалетного столика, заставленного пахучими склянками и горшочками.
На языке новой родины Чанге, не считая ругательств и оскорблений, знал лишь простейшие фразы, вроде "иди сюда" или "неси туда".
- Что происходит? - выдавила Ашури, нервно сглатывая.
- Завтра я ухожу в башню. Энчи понадобится новая ойсинари.
Ашури нахмурилась, обдумывая услышанное.
- Как Эршана? - робко предположила она.
Ширай кивнула. Повисло молчание.
- Почему я? - поколебавшись, спросила Ашури.
- Больше некому.
- А Кижа?
- Мертва.
Ашури, кусая губы, села на кровать.
- Энчи ни за что меня не примут, - сказала она, глядя в пол.
- Никто не посмеет пойти против моего решения. Чанге свидетель. У них нет выбора.
- Но... я не хочу быть ойсинари, - с отчаянием в голосе проговорила Ашури, поднимая взгляд.
Платок сполз с её плеч, открыв игривые оборки, оторачивавшие вырез нарочито вульгарного платья. Белила на лице потрескались и забились в морщины под глазами. Бывшая первая красавица выглядела жалко и нелепо.
- У тебя тоже нет выбора, - Ширай равнодушно пожала плечами.
Если ойсинари выбирает тебя преемницей, ты ей становишься. Хочешь ты того или не хочешь.
Снова повисло молчание. Чуть поколебавшись, Ашури сунула под кровать руку и вытащила бутылку дешевой хордимской браги. Выдернув зубами пробку, сделала большой глоток. Зажмурилась и тряхнула головой. Протянула выпивку Ширай. Та нахмурилась: этой ночью им обеим требовался чистый разум. Впрочем, если совсем чуть-чуть... Приняв бутылку, она тоже немного отпила и поёжилась.
- Ты делаешь большую глупость, - выпалила вдруг Ашури, смелея. - Только помрешь напрасно. Одумайся. Никто, кроме нас троих, не знает, зачем ты сюда приходила. Я притворюсь, будто ничего не было. Чанге тоже никому не скажет, если ты попросишь.
Ширай сделала еще глоток и покачала головой.
- Это же бред, - понизила голос Ашури. - Полный бред. Как и всё, чему нас учили.
Спохватившись, что ляпнула лишнее, она напряженно замолкла, однако Ширай не выказала недовольства. Немного выждав и убедившись, что грозы не последует, Ашури продолжила свои крамольные речи:
- Нам говорили, что за пределами долины летают золотые рыбы, а молнии застывают стеклом. Что ягоды кислянки отгоняют воавов, а три поклона спасают... Спасают...
У Ашури задрожала нижняя губа, потекли слёзы. Замолчав, она зажала рот ладонью, пытаясь заставить себя успокоиться. Сердито потерла глаза запястьем, размазывая черную подводку. Ширай молча поставила бутылку на пол. Она помнила, как погибла мать Ашури. Три поклона её действительно не спасли.
- Всё мерзкая, клятая ложь, - зло прошипела Ашури сквозь стиснутые зубы. - Ты видела за время наших клятых странствий хоть одну летающую золотую рыбу? Хоть одного клятого червя, растапливающего камень словно масло? Хоть что-нибудь совпало с тем, что нам рассказывала ойсинари?!
- Да, всё ложь, - спокойно подтвердила Ширай.
Очень многие из старших женщин умерли потому, что не смогли с этим смириться. Чем полнее были их ричкере, тем сильнее они страдали от сознания, что реальный мир ни капли не походил на то, каким его рисовали мифы и легенды. Они ломались одна за другой, и Ашури не стала исключением.
- Однако не осталось никого, кроме нас с тобой, кто бы это знал, - продолжила Ширай, расчищая место на туалетном столике.
До получения третьего элемента ричкере девушек не допускали до сколько-либо серьезных "тайн", так что большинство энчи остались в блаженном неведенье.
- Людям нужно верить, Ашури. Верить в мудрость ойсинари и всё такое. Они едва держатся, правды им не вынести, - Ширай открыла свою сумку и принялась в ней рыться. - Поэтому ты пойдёшь к ним и будешь лгать. Лгать, что знаешь всё на свете. Что хранишь священную истину, великую тайну, доступную лишь избранным...
Ширай со стуком поставила на очищенное от румян место банку чернил. Положила рядом ворох больших и острых рыбьих костей. Выразительно посмотрела на Ашури. Та сидела притихшая и подавленная, смирившаяся.
- Умойся, - велела ей Ширай тоном, не терпящим возражений. - И дай мне больше света.
Она снова и снова прокалывала чужую кожу, нанося узоры, которые сама так и не получила, и говорила, говорила. Перед её внутренним взором стояло то, как прошлая ойсинари в отчаянии хлестала свою вдруг отказавшую правую руку и безутешно плакала, что не могла достойно подготовить свою преемницу. Как, ворочая непослушным языком, больная старуха лежала в постели и невнятно бормотала последние из мифов народа энчи, самые важные и сокровенные.
Ашури сидела и даже не морщилась, слушала размеренный голос, а перед ней разворачивались события легенд и сказаний. Оживали диковинные звери, прокладывались сквозь тьму сияющие мосты, бились друг с другом наместники чудесных чертогов. Кровь текла по лицу Ашури, смешиваясь с чернилами, капала на подол её бесстыдного платья.
Свечи таяли и расползались по блюдцу восковыми лужами. Росла горка сломавшихся и затупившихся костей.
- Всё запомнила? - Ширай озабоченно глянула на порозовевшее за окном небо.
Времени оставалось немного.
- Не лучше ли позабыть эти сказочки, чтобы никто не поймал нас на лжи? - горько усмехнулась Ашури, стирая с подбородка повисшие капли.
- Делай, как знаешь. Я же исполнила свой долг, - Ширай тряхнула уставшей рукой и оценивающе оглядела распухшее, сочащееся кровью лицо. - Я дам тебе ключ от моей комнаты. Там немного одежды и еще всякого по мелочи. Чанге покажет. Еще тебе понадобится другая работа. Можешь занять моё место в рыбной лавке. Придумаешь, что сказать хозяйке.
- Я не справлюсь, - потупив взгляд, прошептала Ашури.
"Я тоже не справилась", - с горечью подумала Ширай, но вслух произнесла:
- Из тебя выйдет отличная ойсинари.
Она еще раз посмотрела на развешенные по стенам наивные картинки с лесами, лугами и котиками. Возможно, именно Ашури и была нужна энчи больше всего. Возможно, только она и могла им помочь.
Взяв с туалетного столика небольшое зеркальце, она принялась скептически разглядывать своё отражение. Тяжело вздохнула. Ширай, как смогла, отмыла от чернил руки в тазу.
- Ладно, - сказала она, встряхивая ладонями. - Пора всё сделать официально.
Она снова зажала в кулаке кулон-рыбку, протянула его сидевшей на кровати преемнице и торжественно произнесла на языке энчи:
- Ты теперь ойсинари.
- Что я должна ответить? - снова вздохнула Ашури, медленно вставая.
- Скажи, что согласна, и прими ожерелье, - пожала плечами Ширай.
- Это точно должно происходить именно так? - с сомнением нахмурилась Ашури. -Я думала, будет какой-то ритуал...
- У меня всё происходило именно так. Старой Ильче хватило сил только на это. Если какой ритуал и существовал, то мне он не известен. Итак. Ашури, ты теперь ойсинари, - в третий раз повторила Ширай, начиная терять терпение.
- Ашури понимает и принимает это бремя. Клянется верно служить народу энчи и исполнить свой долг, - Ашури церемониально сложила перед собой руки и низко поклонилась.
Взяв шнурок с подвеской, повязала его себе на шею. Ширай, в своё время в схожей ситуации сумевшая проблеять лишь испуганное "да", почувствовала лёгкую досаду. Разница между ними двумя была слишком очевидной. Впрочем, всё это больше не имело никакого значения.
- Ойсинари, - почтительно поклонилась Ширай, сцепляя перед собой руки. - Энчи просит отпустить её в Сад Тишины.
Ашури глубоко вздохнула и, помедлив, повторила жест.
- Ойсинари откроет путь, - еле слышно проговорила она. Нехотя провела ладонью по лицу Ширай, закрывая ей глаза. - Да будет Сад приветлив.
Ну вот и всё. Теперь для энчи она мертва. Пути назад больше нет. Ашури смотрела испуганно и виновато, теребила висевшую на шее рыбку. Повисло неловкое молчание. Ширай громко вздохнула. Кое о чем вспомнив, полезла в сумку.
- Вот ключ. А здесь немного денег, - сказала она, выкладывая на столик вещи. Она решила оставить Ашури почти весь аванс, полученный от Кендраса Эльма. - Думаю, ты найдёшь им применение.
Жаль, что вторая половина обещанной суммы до энчи так и не дойдёт. Она бы им пригодилась.
Дольше здесь задерживаться не имело смысла. Ширай убедилась, что ничего не забыла, повесила на плечо сумку и неловко взмахнула рукой на прощание.
- Ойсинари! - бросился к ней Чанге, как только она вышла на улицу.
В глубине души Ширай надеялась, что он заснул, устав её ждать. Присел на порог и, изморенный двумя бессонными ночами, не заметил, как задремал. Тогда она смогла бы проскользнуть незамеченной. Тихо исчезнуть, избежав прощаний. Они плохо ей давались.
- Больше не ойсинари, - буркнула она, пряча взгляд.
Делая вид, что ничего особенного не произошло, зашагала прочь.
- Я мертва, Чанге. Меня отпустили и проводили. Сад Тишины уже распахнул ворота и ждёт. Не говори со мной. Иди к живым.
- Ширай...
Это прозвучало так жалобно, что Ширай невольно остановилась. Чанге уже несколько лет как не обращался к ней по имени.
Тяжело вздохнув, она обернулась. Чанге походил на большого побитого пса, выброшенного хозяйкой. По небритому, иссеченному шрамами лицу текли слёзы. Ширай мысленно застонала. Она уж и не помнила, когда в последний раз видела его плачущим.
Немного поколебавшись, Ширай вернулась назад. Потянула Чанге за воротник, заставляя его наклониться, и обняла за шею. Почувствовала, как на её талии осторожно сомкнулись сильные руки. В глазах защипало.
- Я пойду с тобой, - сдавленно проговорил Чанге, шмыгая носом.
Похоже, Ширай недооценила его познания в эрмирском языке.
- Нет, - покачала она головой, быстро-быстро моргая, чтобы прогнать слёзы.
- Пойду.
- Никуда ты не пойдёшь, - Ширай легонько хлопнула Чанге по спине.
Отстранилась и ласково погладила по щеке.
- Хотя нет, - заставила она себя улыбнуться. - Сейчас ты пойдёшь к Ашури и принесёшь ей клятву верности.
- Ашури пусть ищет себе другого верги...
- Не спорь со мной.
- Ты больше не можешь мне приказывать! - возмутился Чанге, довольно грубо хватая Ширай за рукав. - А я больше не обязан тебя слушаться! Ты больше не ойсинари!
- Правильно. Я больше не ойсинари, - спокойно ответила Ширай, даже не пытаясь освободиться. - Я даже больше не энчи. Мне закрыли глаза и отпустили в Сад. Я мертва, Чанге. И ты ведь выполнишь мою последнюю просьбу?
Они смотрели друг на друга и молчали. Чанге стиснул зубы. По его лицу с новой силой заструились злые слёзы.
- Да будет... Сад... приветлив, - с трудом выдавил он наконец и медленно разжал руку.
***
Улицы Хордима все явственней и явственней проступали из рассветного сумрака. Город медленно просыпался. Ветер доносил с моря звон корабельного колокола, запах просоленных водорослей. Ширай шагала вперёд, оставляя за спиной свою жизнь, а навстречу ей из-за крыш домов поднималось яркое солнце.