Феодосия вызвали к ректору прямо с занятий. В кабинете у отца Иллариона был посетитель.
- Заходи, Феодосий, присаживайся, - ректор указал место напротив незнакомца. - Позволь тебе представить куратора нашей академии от Святой Инквизиции, отца Вальдемара.
Юноша почтительно склонил голову. В ответ на его приветствие инквизитор едва заметно опустил веки.
- Отец Вальдемар знает о твоих успехах, - продолжал ректор, - и хочет поговорить с тобой. Наедине! По его просьбе я оставлю вас на какое-то время.
Он поднялся из-за стола и, проходя мимо юноши, дружески потрепал его по плечу.
- Пожалуйста, Феодосий, будь особенно внимателен.
Дверь за отцом Илларионом закрылась. Инквизитор выдержал довольно долгую паузу, во время которой не сводил со смущенного семинариста холодного испытующего взгляда, и, наконец, заговорил.
- Итак, молодой человек, полагаю, вы имеете некоторое представление о деятельности Святой Инквизиции. Полагаю также, что оно не слишком отличается от мнения большинства людей, наделяющих нас, по преимуществу, карательными функциями. Преследование еретиков, действительно, является одной из важнейших задач нашей службы. Страх перед наказанием сдерживает проявления ереси, предотвращая ее пагубное влияние на неокрепшие христианские души. Собственно говоря, именно с этой целью и создавалась когда-то Инквизиция. Однако время вносит свои коррективы и требует от нас уже гораздо большего. Речь идет не столько о подавлении инакомыслия, сколько о предупреждении самого его возникновения. В структуре нашей организации создаются специальные подразделения, занимающиеся разработкой наиболее эффективных методов воздействия на людей. Расширяется штат сотрудников, в том числе и за счет привлечения талантливой молодежи. Как куратору академии мне известны ваши успехи в изучении богословия. Я ознакомился с вашими сочинениями и нашел в них здравые мысли и правильный слог, что указывает на определенные способности. Заручившись положительными отзывами преподавателей и личной рекомендацией отца Иллариона, я, от имени Святой Инквизиции, принял решение. По завершении обучения в академии вы направляетесь для работы в один из недавно созданных отделов прикладного богословия. Непосредственно под моим руководством. Детали узнаете позднее. А пока вам необходимо заполнить опросные листы.
Инквизитор протянул Феодосию несколько бланков.
- Пишите подробно, ничего не утаивая. Предупреждаю, что нам и так известно о вас гораздо больше, чем спрашивается. Но таков порядок. В вашем распоряжении сутки. Я буду здесь завтра в это же время. О нашем разговоре никому ни слова. До свидания, молодой человек.
2
Отец Илларион поджидал его в коридоре.
- Вы закончили? - спросил ректор.
- Да, отец Илларион.
- Ты все понял, Феодосий?
- Да, все.
Ректор взял его под руку и отвел в сторону, чтобы проходящие мимо семинаристы не мешали их разговору.
- Мне жаль расставаться с тобой, Феодосий. По окончании курса ты мог бы стать одним из наших преподавателей. Знаний у тебя достаточно, а главное, есть упорство и терпение. Ты был бы хорошим наставником. А со временем, кто знает, может быть, занял и мое место. Но когда отец Вальдемар принес мне предписание Святой Инквизиции, в котором предлагалось назвать две-три кандидатуры из числа наиболее успешных выпускников академии для занятия появившейся вакансии, я подумал, что не вправе лишать тебя такого шанса. Святая Инквизиция - закрытая организация, и тщательно отбирает своих сотрудников. Попасть туда не просто, даже при большом желании. Подобные предложения поступают крайне редко. За двадцать лет моего руководства академией это всего лишь четвертый случай. Ты знаешь, какую роль играет Святая Инквизиция в церковной жизни. Да и не только в ней. Ни одно серьезное мероприятие не обходится без ее участия. Любое назначение на должность нуждается в ее одобрении. Даже избрание Папы проводится исключительно по ее рекомендации. Святая Инквизиция давно уже стала чуть ли ни самой влиятельной силой. Ее сотрудники обладают куда большей властью, чем другие священнослужители. Заметь, Феодосий, духовный сан отца Вальдемара значительно ниже моего, но не он, а именно я должен ему подчиняться. В распоряжении Святой Инквизиции находятся секретные архивы и тайные хранилища. Ей доступна любая документация. Для исследователя-богослова это неоценимое преимущество. С твоими способностями ты быстро добьешься успеха. Трое твоих предшественников сделали блестящую карьеру и занимают высокие посты. Конечно, иногда придется выполнять и не совсем приятные поручения. Насколько мне известно, все сотрудники Святой Инквизиции, даже если они и не имеют прямого отношения к преследованию еретиков, должны время от времени участвовать в судебных процессах, дабы подчеркнуть единство организации. Надеюсь, это не окажется для тебя такой уж непомерной платой за открывающиеся перед тобой возможности. Поверь, Феодосий, я искренне желаю тебе добра.
- Спасибо, отец Илларион. Я этого не забуду.
Семинаристу стало жаль старика. Такое решение наверняка далось ему с трудом. И убеждал он сейчас не столько Феодосия, сколько самого себя.
- Ну что ж, мне пора. Отец Вальдемар уже заждался.
Ректор сделал движение в сторону кабинета.
- Отец Илларион, - остановил его юноша. - Позвольте мне не возвращаться на занятия. Мне бы хотелось побыть одному.
- Да, да, конечно. Иди к себе.
3
Неожиданный поворот судьбы напугал Феодосия. После разговора с отцом Вальдемаром он чувствовал себя уставшим и подавленным. С трудом добравшись до своей комнаты, Феодосий опустился на кровать и несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь снять напряжение. В том, что произошло, не было его вины. Упрекать себя не в чем. Но ему не давала покоя очевидная двусмысленность того положения, в котором он оказался. Среди семинаристов Святая Инквизиция пользовалась сомнительной репутацией. Отовсюду доходили слухи о преследованиях и пытках подозреваемых, о поспешных и несправедливых приговорах, о наказании и даже казни невиновных. И хотя подтвердить это было некому, скорее всего, подобные случаи имели место, иначе не возникали бы и разговоры о них. Кто-то возлагал всю ответственность за совершаемые преступления на Святую Инквизицию. Кто-то считал, что вина лежит на конкретных исполнителях, злоупотребляющих властью. Но для тех и других Святая Инквизиция оставалась загадочной, внушающей ужас организацией, от которой лучше держаться подальше. Феодосию и в голову не приходило связывать с ней свое будущее. Скорее, он мог представить себя в роли ее жертвы. И все же, могущество Святой Инквизиции вызывало к ней определенное уважение. Внимание такой влиятельной службы в глубине души было ему приятно. К тому же, принимая Феодосия в свои ряды, Святая Инквизиция наделяла его властью, о возможностях которой он раньше не задумывался. И вот теперь, когда он получал эту власть даром, без каких-либо усилий со своей стороны, получал только за то, что следовал собственному призванию, вдруг оказалось, что для него это важно. Какое-то новое, незнакомое ему ощущение, постепенно овладевало его существом, подчиняя себе сознание, сердце...
Феодосий подошел к окну. С высоты третьего этажа академический дворик был виден как на ладони. В самом центре его располагалась небольшая часовня, от которой во все стороны лучами расходились мощеные дорожки. Такая же дорожка шла по периметру дворика. Пространство между ними было засеяно газонной травой. Кое-где росли редкие деревья, смыкаясь вверху раскидистыми кронами. В их тени любили отдыхать семинаристы. Феодосий и сам провел здесь немало счастливых часов за чтением книг и в беседах с друзьями. А иногда по вечерам он вот также стоял у окна и, провожая заходящее солнце, тихо молился. С этим местом у него были связаны самые теплые воспоминания. Но странное дело, этот уютный ухоженный дворик, всегда приносивший его душе мир и успокоение, показался ему теперь тесным и убогим. А прогуливающиеся после занятий семинаристы стали вдруг чужими и почему-то немного жалкими. Кто-то из них заметил Феодосия и помахал ему рукой. Он машинально ответил и даже улыбнулся, но тут же смутился и отошел от окна. Что-то неискреннее было в его приветствии. Простое проявление дружеских чувств как-то не сочеталось с его новым положением.
От длительного напряжения у него разболелась голова. Он взял со стола кувшин с водой и полил себе на затылок. Боль не проходила. Пожалуй, сегодня лучше уже ни о чем не думать. Завтра наверняка все покажется проще и понятнее. Феодосий лег на кровать и попробовал заснуть, но как только связь с реальностью начинала ускользать от него, он попадал в круговорот каких-то безобразных видений, и просыпался от собственного стона. Так повторилось несколько раз пока, наконец, последние силы не покинули его, и Феодосий заснул.
4
Он увидел странный сон. Ему приснился Петр, мальчик из его детства, о котором он не вспоминал уже лет десять. Петр был на голову выше сверстников и очень силен. К тому же обладал скверным характером. При каждом удобном случае любил доказывать свое превосходство, стараясь не столько одолеть, сколько унизить соперника. Доставалось от Петра всем без исключения, но главным объектом своих насмешек и издевательств он почему-то выбрал Феодосия. Драться с ним было бесполезно. Петр легко мог справиться даже с тремя подростками. Не поддавался он и на уговоры. Поэтому Феодосий избегал его, мучительно переживая свою беспомощность. Впрочем, продолжалось это не слишком долго. В тринадцать лет Феодосия, потерявшего во время чумы обоих родителей, отправили на воспитание в монастырь. Начав новую жизнь, он вскоре забыл о Петре, навсегда вычеркнув его из своей памяти. И вот теперь неожиданно вспомнил о нем.
Ему приснился его родной город, старые друзья. Они стояли на улице и о чем-то оживленно беседовали. В это время из-за поворота показался Петр. Не желая с ним встречаться, Феодосий, понурив голову, обреченно побрел домой. И вдруг услышал, как тот окликнул его.
- Постой, Феодосий. Не уходи. Мне надо поговорить с тобой.
Феодосий застыл в недоумении. До сих пор ему приходилось слышать от Петра одни оскорбления. Он и теперь не доверял ему. Скорее всего, это очередная уловка. Но любопытство взяло верх. Однако, взглянув украдкой на своего врага, он не заметил на его лице обычной нагловатой усмешки. Петр был угрюм и сосредоточен. Не обращая внимания на других мальчиков, он направился прямо к Феодосию и, подойдя вплотную, заговорил с ним, громко и отчетливо произнося каждое слово.
- Феодосий, прости меня. Я был несправедлив к тебе, часто старался унизить, оскорбить, о чем теперь искренне сожалею. Тебе, наверное, трудно поверить, но со мной действительно что-то случилось. Я больше никогда не подниму на тебя руку и не позволю этого другим. Давай станем друзьями. Прости меня.
Феодосий не понимал, что происходит. Несмотря на очевидную серьезность Петра, он сомневался в его искренности. Нет, дело тут не в раскаянии. Должна быть другая причина.
- Будь великодушен, Феодосий, - продолжал Петр, видя его замешательство. - Дай мне возможность загладить свою вину и помочь тебе забыть обиды. Я знаю, как это сделать.
С этими словами Петр опустился перед ним на колени. Окружавшие их подростки ахнули в изумлении.
- А ну, тихо! - рявкнул на них Петр. - Я кому сказал! Вас это вообще не касается.
И снова обратился к Феодосию, размеренно и спокойно.
- Ударь меня, Феодосий. Так тебе будет легче простить меня.
Феодосий отшатнулся от подобного предложения.
- Ударь меня. Так надо, - настаивал Петр.
Нет, нет, ни о каком смирении не могло быть и речи. Но что же тогда вынудило Петра изменить свое поведение? Единственным аргументом для него всегда являлась сила, которой Феодосий не обладал. Но может быть, Петр узнал о нем что-то важное и теперь боится? Может быть, потому он и кается, и подставляет под удар свое лицо, чтобы предупредить и ослабить возможные проявления его будущего гнева? Гнева, на который он, Феодосий, имеет полное право. И тут его осенило! Господи, да как же он мог забыть? Как он мог забыть, что с некоторых пор перестал быть обычным человеком? Теперь у него есть нечто большее, чем сила. Право на безнаказанность!
Его враг покорно стоял перед ним на коленях в ожидании приговора, суровость которого целиком зависела от него, Феодосия. Он вспомнил обиды, нанесенные ему Петром, потрогал еще не заживший синяк под глазом, оставшийся от их последнего столкновения, и, предвкушая близость отмщения, медленно и даже с какой-то торжественностью отвел руку в сторону. И все же, первый удар получился слабым, неловким, похожим, скорее, на пощечину, чем на удар.
- Так, Феодосий, так, - ухмыльнулся Петр. - Только бей сильней. Не стесняйся.
Это замечание разозлило Феодосия. Второй удар был уже по-настоящему сильным и хлестким. Под носом у Петра заструилась кровь. Он больше не усмехался, а только твердил, как заведенный:
- Так, Феодосий, так. Бей еще. Бей сколько хочешь.
И тут Феодосия прорвало! Может быть, впервые в жизни он ощутил восторг полного раскрепощения и вседозволенности. Удар следовал за ударом, отчего лицо Петра превратилось в сплошное кровавое месиво, сквозь которое распухшие губы продолжали настойчиво повторять:
- Так, Феодосий, так. Бей еще. Бей сколько хочешь.
И Феодосий бил, какое-то время еще упиваясь охватившей его яростью. Но очень скоро рука его начала уставать, а утоленная жажда мести сменилась недовольством собой. Петр снова взял над ним верх. Заставив бить себя, он низвел Феодосия до собственного уровня, нанеся болезненный удар по его самолюбию. Постепенно отвращение к себе переросло в тошноту, и после очередного удара Феодосий почувствовал, что содержимое его желудка готово извергнуться наружу. В этот момент он проснулся...
А потом его действительно вырвало.
5
В комнате было душно. Придя в себя и успокоившись, Феодосий спустился во двор. Ночь стояла темная. Небо заволокли тучи. Но он ориентировался здесь почти вслепую. Обойдя часовню, юноша заметил в конце двора тусклый мерцающий свет и пошел по направлению к нему. В окне одноэтажного флигеля горела свеча. На скамье под окном сидел человек, в котором Феодосий узнал отца Филимона, седого, сухощавого старика лет семидесяти, жившего уединенно и вот уже более двадцати лет хранившего обет молчания. Рассказывали, что когда-то отец Филимон являлся одним из самых уважаемых преподавателей в академии. Его даже прочили на место прежнего ректора, собиравшегося покинуть свой пост ввиду преклонного возраста. Но этого не произошло. Отец Филимон пострадал из-за собственного безрассудства, открыто встав на защиту своего сослуживца, обвиненного Святой Инквизицией в ереси. Товарищу его это не помогло, и после недолгого судебного разбирательства он был сожжен на костре. Самого отца Филимона могла постичь та же участь, если бы не авторитет преподавателя и безупречная до той поры репутация. Наказали его иначе, отстранив от учебной деятельности и наложив епитимью в виде обета молчания на пять лет. Из преподавательского корпуса он переселился во флигель и поступил в распоряжение коменданта для выполнения хозяйственных поручений. По окончании срока наказания все с нетерпением ожидали его возвращения, но отец Филимон так и не заговорил, продолжив хранить обет молчания уже добровольно. Его старались вразумить, и даже сам отец Илларион, только что занявший место ректора, провел с ним длительную беседу, но все оказалось напрасно. В конце концов, его оставили в покое.
Феодосий не раз наблюдал за отцом Филимоном издали, но никогда с ним не заговаривал. Хотя часто размышлял о его судьбе. И вот теперь почувствовал неодолимую тягу подойти к старику. Чтобы не напугать его своим внезапным появлением, он предварительно откашлялся и только после этого вышел из-за деревьев.
- Здравствуйте, отец Филимон. Меня зовут Феодосий. Я учусь в академии на последнем курсе. Позвольте мне немного посидеть с вами.
Старик подвинулся, освобождая ему место, и семинарист опустился на скамью. Возможно, оттого, что Святая Инквизиция пересеклась теперь и с его жизнью, он испытывал к отцу Филимону почти родственные чувства. Наверное, он мог бы довериться этому странному затворнику и хотя бы отчасти поделиться с ним своими ночными тревогами.
- Знаете, отец Филимон, я ведь не собирался вас беспокоить. Наша встреча здесь - дело случая. Но раз уж так произошло, не могли бы вы меня выслушать?
Старик кивнул в знак согласия. И Феодосий продолжил:
- Я знаю вашу историю, отец Филимон, и надеюсь, вы меня поймете. Последнее время я часто думаю о несправедливости, о том, как, порой, бессмысленно бывает с ней бороться. Словно на стену натыкаешься. Никто тебя даже не слышит. Верят только авторитету и силе. Поэтому люди так охотно объединяются во всякие группы, сообщества, стараясь за их счет расширить свое влияние. Правда, за это приходится платить и взваливать на себя сомнительные обязательства, что не всегда и не для всех приемлемо. И вот я решил, а что, если найдется какая-нибудь могущественная организация, готовая оказать вам всестороннюю поддержку и гарантировать безопасность, ничего не требуя взамен? Вам нужно лишь действовать от ее имени, и ничего более. Никакого контроля. Никакой отчетности. Вы остаетесь свободны, и даже более свободны, чем прежде, ибо теперь у вас появляется реальная возможность исполнить задуманное. Вы только представьте, отец Филимон, как многое можно было бы изменить и исправить. Сколько бед предотвратить. Скольких людей спасти. Да ведь об этом можно лишь мечтать! Не правда ли? И я уверен, многие бы согласились. Но знаете, меня и здесь не покидают сомнения. Я задаю себе вопрос, а не является ли грехом уже само обладание властью, не является ли соблазном уже само согласие на особое положение? Казалось бы, глупо так думать! Ведь на одной чаше весов - добро и справедливость, а на другой - пустая мнительность. Но я не могу от нее отделаться. Что-то мешает мне принять подобное предложение, хотя бы и мысленно. Но что именно? Не знаю.
Закончив говорить, юноша с нетерпением покосился на отца Филимона. Старик сидел неподвижно, все так же вглядываясь в темноту и никак не реагируя на его слова. Феодосий и сам не знал, на что он рассчитывал, но почувствовал себя обманутым. Прошло несколько минут. Ждать дальше было бессмысленно.
- Ну что ж, спасибо, отец Филимон. Мне пора.
Он попытался встать, но старик удержал его за руку и показал жестом не торопиться. Затем отец Филимон отправился в свое жилище и через какое-то время вернулся оттуда со сложенным несколько раз листом бумаги. Он протянул его Феодосию и, похлопав семинариста по плечу, дал понять, что теперь он может идти.
Феодосий поспешил к себе в комнату. Ему не терпелось как можно скорее узнать содержание записки, которой он почему-то придавал огромное значение. Разглядеть что-либо в темноте было невозможно. Наконец, сев за стол и запалив свечу, он осторожно, словно боясь спугнуть посетившую его удачу, развернул заветное послание, состоявшее, как оказалось, всего из одной строки:
- Переставая отвечать за свои поступки, начинаешь отвечать за чужие.
Феодосий поднялся и взволнованно зашагал из угла в угол. Медленно, чуть ли не по слогам, вдумываясь в каждое отдельное слово, он несколько раз повторил вслух написанную на листке фразу:
- Переставая. Отвечать. За свои. Поступки. Начинаешь. Отвечать. За чужие.
Потом подошел к окну. Где-то там, в дальнем углу двора еще мерцал слабый огонек. Феодосий прижался лбом к холодному стеклу и тихо произнес:
- Спасибо, отец Филимон.
6
Ему все-таки удалось немного поспать, и на утро он не выглядел утомленным. До начала лекций оставалось около часа. Феодосий успел заполнить анкету, хотя не совсем понимал, зачем это делает. На занятиях он был рассеян и даже допустил несколько неточностей, чем крайне удивил своих преподавателей. Он думал о предстоящем разговоре с отцом Вальдемаром и подбирал слова для объяснения с ним. Ему хотелось быть понятным и убедительным. Но с приближением назначенного срока, Феодосий чувствовал себя все менее уверенным. Когда он подошел к кабинету ректора, то не сразу решился постучать в дверь.
- Войдите! - услышал он резкий оклик.
Отец Вальдемар сидел один за столом и разбирал бумаги. Увидев семинариста, он тут же перешел к делу.
- Вы принесли анкету?
- Да.
Феодосий машинально протянул ему заполненные бланки, хотя не собирался их отдавать. Инквизитор указал юноше место напротив.
- Присаживайтесь, молодой человек.
"Или сейчас, или никогда", - подумал Феодосий. - "Если я сяду, то уже ничего не сделаю".
- Отец Вальдемар, - заговорил он дрожащим голосом, - позвольте мне сказать несколько слов.
Инквизитор удивленно вскинул брови.
- Я благодарен вам за доверие. Это большая честь. Но именно поэтому я должен быть с вами откровенен. Понимаете, отец Вальдемар, меня терзают сомнения. Святой Инквизиции нужны преданные люди, готовые без остатка посвятить себя служению ее целям. Боюсь, я не подхожу для такой работы. Мне хотелось бы заниматься другим. Видите ли...
- Довольно, юноша, - оборвал его инквизитор. - Вы свободны.
- Да, но...
- Прощайте, молодой человек.
Отец Вальдемар кивком головы указал семинаристу на дверь.
Феодосий вышел, сгорая от стыда. Все получилось не так, как он рассчитывал. Его даже слушать не стали. Как же он был глуп и наивен, надеясь на понимание инквизитора. Семинарист Феодосий никого не интересовал. Святая Инквизиция нуждалась лишь в безмолвных исполнителях, наделенных некоторыми способностями. А когда один из таких исполнителей заговорил от своего имени, его тут же вышвырнули вон, как провинившегося щенка.
В конце коридора показался отец Илларион.
- Я опоздал? - спросил он, подойдя к Феодосию. - Ты уже говорил с отцом Вальдемаром?
- Да, говорил, - попытался скрыть волнение семинарист.
- Что-то не так? - заметил ректор. - Ты выглядишь растерянным.
Феодосий замялся.
- Простите, отец Илларион. Возможно, я поступил опрометчиво. Но я отказался.
Он увидел, как округлились глаза ректора.
- Что ты сделал?
- Отказался, - повторил юноша.
Отец Илларион закрыл лицо руками и покачал головой.
- Господи, что же ты натворил!
Потом укоризненно посмотрел на Феодосия и, глубоко вздохнув, принял решение.
- Стой здесь. Никуда не уходи. Может быть, еще удастся все уладить.
И скрылся в кабинете.
Только теперь Феодосий понял, над какой бездной он оказался. Ему еще никогда не было так страшно. Одно неловкое движение могло привести к окончательному падению. Он уверял себя, что поступил правильно, но сил на дальнейшее сопротивление у него не оставалось. Если отец Илларион сумеет убедить инквизитора и вернет все назад, он уже не станет возражать.
Сквозь массивную дверь доносились приглушенные голоса. Слова звучали неразборчиво, но догадаться о происходящем можно было по интонациям. Сначала отец Илларион что-то настойчиво объяснял инквизитору, отвечавшему резко, с явным недовольством. Потом отец Вальдемар назидательно произнес довольно длинный монолог, и наступила тишина. А еще через минуту на пороге появился ректор. По его потухшему взгляду юноша почти безошибочно определил, что он ему сейчас скажет.
- Возвращайся к занятиям, Феодосий. Ни о чем не беспокойся.
Отец Илларион взял семинариста за руку и даже улыбнулся. Но прозвучало это как приговор.
7
Последний месяц обучения в академии превратился для Феодосия в настоящее испытание. Он по-прежнему ходил на занятия, выполнял задания, готовился к экзаменам. Но, ни его оценки, ни полученные знания уже не имели значения. Его судьба определялась совсем другим. Недоговоренность, оставшаяся после беседы с инквизитором, наверняка будет иметь продолжение. Каждую минуту его могли вызвать к ректору. Он боялся и с нетерпением ожидал этого.
Связанный обязательством перед отцом Вальдемаром, он никому не говорил о случившемся. Его отношения с товарищами не изменились. Зато изменилось поведение другого выпускника, Симеона. Их считали наиболее способными среди семинаристов. Но в отличие от Феодосия, получавшего удовольствие от самой учебы, Симеон был честолюбив, и всякий раз болезненно переживал, когда его хоть в чем-то превосходили. Впрочем, с некоторых пор он, наконец, успокоился и перестал завидовать, сделавшись вдруг общительным и вполне самодовольным. И только Феодосий догадывался о причинах произошедшей с ним перемены.
Отец Илларион ходил хмурый и сторонился Феодосия. Во всяком случае, не заговаривал с ним, как прежде, а ограничивался кратким приветствием. Юноша чувствовал свою вину перед ректором. Ведь это из-за него ему пришлось оправдываться и выслушивать нотации инквизитора. Он даже собирался просить у него прощения, но видя недовольство отца Иллариона, так и не решился подойти к нему.
Между тем, программа курса была завершена. Сданы последние экзамены. О Феодосии словно забыли. "Может быть, все обойдется", - уже подумывал он, хотя и не очень-то в это верил. Но за два дня до оглашения списка распределения выпускников к местам их дальнейшей службы, ему сообщили, что ректор ждет его у себя в кабинете.
Феодосий никогда еще не видел отца Иллариона таким удрученным.
- Прочти, - указал тот на бумаги, лежавшие на столе.
Это было очередное послание Святой Инквизиции руководству академии с поздравлениями по случаю успешного окончания учебного года. Только на этот раз к нему добавили краткое приложение, состоящее, по сути, из двух пунктов:
1. Выпускника Симеона, зарекомендовавшего себя с наилучшей стороны как дисциплинированного и успевающего по всем предметам семинариста, направить для прохождения дальнейшей службы в отдел прикладного богословия в структуре Святой Инквизиции.
2. Выпускника Феодосия, зарекомендовавшего себя с наилучшей стороны как дисциплинированного и успевающего по всем предметам семинариста, направить в качестве настоятеля храма в одну из отдаленных провинций Государства для усиления позиции церкви и укрепления христианской веры среди прихожан. Сопроводительные документы к месту назначения прилагаются.
- Ты понимаешь, что это ссылка? - спросил ректор, как только юноша закончил читать. - На долгие годы. Может быть, навсегда.
Феодосий только кивнул в ответ. Несмотря на содержание послания, ему стало легче. По крайней мере, он знал теперь, что его ждет.
- Послушай, Феодосий, - старательно произнес ректор, - я обещаю употребить все свое влияние, всю свою власть, чтобы вернуть тебя. Конечно, какое-то время придется подождать, но я этого так не оставлю.
- Спасибо, отец Илларион. И простите меня за доставленные вам неприятности. Поверьте, мне очень неловко.
Ректор растерянно посмотрел на Феодосия.
- Ты просишь у меня прощения? Ты?
Голос его задрожал. Он слишком долго сохранял спокойствие, но этого вынести уже не мог.
- Мальчик мой, да ведь это я испортил тебе жизнь! Я своей рукой внес твое имя в тот злополучный список, даже не подумав о том, чем это может для тебя обернуться. Я, знающий тебя четыре года, присвоил себе право определять твое будущее. Будь она проклята, эта старческая самоуверенность! Мы делаемся толстокожими и называем это мудростью. Судим о людях по себе. Не отважившись на что-то в собственной жизни, почему-то считаем, что и другим это не под силу. И главное, абсолютно искренне, из одних только добрых побуждений. Ты думал, я на тебя обижен? Да я просто не мог смотреть тебе в глаза и каждый день молился, чтобы все обошлось. Это я должен просить у тебя прощения.
Феодосий, как мог, постарался его успокоить.
- Отец Илларион, я благодарен вам за то, что вы для меня сделали. Вы относились ко мне, как к сыну. Я этого никогда не забуду. Ваши проповеди стали для меня откровением. Вы многому научили меня. Помните, как-то раз вы сказали, что истинную веру отличают терпение и способность смотреть вперед. Эти слова теперь всегда со мной. Ближе, чем вы, у меня нет человека.
Отец Илларион бросился к Феодосию и прижал его к груди. На глазах у него показались слезы.