Аннотация: Новый проект. параллельный Фебусу, будет писаться. Попаданство в эпоху возрождения. Воюет чувак в ландскнехтах. а куда деваться? Все блатные места заняты для гастарбайтера. Пишется урывками.
Дмитрий Старицкий
АРМИЯ ВОРОВ И ПРОСТИТУТОК
Фантастический боевик
Глава 1.
Ох, он и заржал. Чуть ли не до икоты. Давно я не видел так вкусно смеющегося человека. Ну, словно я для него этот... как его там... Карандаш Олега Попова на арене цирка с медведем на велосипеде.
- Что я сказал такого смешного? - я набычился, приготовившись обидеться.
Но вовремя припомнив, что на обиженных воду возят... Сократился слегка в своих желаниях. А так хотелось двинуть этому ублюдку... с левой - хук по печени, да с правой - короткий под дых, а потом снова с левой - апперкот снизу в челюсть. До жути кулаки чесались. Чтобы, значит, каблуки его растоптанных гадов выше маковки взлетели, а челюсть хрустнула.
- Ой, - махнул Курт рукой на меня. - Не смеши меня так больше, ладно. Ты на себя-то хоть посмотри внимательно.
Не понял? Чё за наезды? Человек как человек, разве что на голову выше почти всех окружающих. Видно это недоумение так ярко окрасило мою физиономию, что бугор снизошел до объяснений.
- Алекс, Алекс, - покачал он головой, отсмеявшись, - да кто тебя держит? Иди... куда хочешь? Я даже тебе долг прощу.
- Какой долг? - возмутился я. - Я вроде у тебя ни одной монеты не брал.
Глаза Курта вмиг стали серьезными и колючими.
- Алекс, вспомни каким мы тебя нашли... Вспомнил? То-то же. Все что на тебе одето - мое. Все, что ты за все это время выпил и сожрал - мое. Лечение тоже денег стоит немалых. Так что по справедливому счету ты мне десять гульденов должен. Отдай - не греши. Не отдашь - станешь крысой. Крысу братва к профосу* разом сведет. А у того пеньковая тетушка* всегда готова к парному танцу. И гауптман наш даже сомневаться не будет, какой приговор вынести.
Бугор посмотрел на меня жалостливо как на дурачка деревенского. Недоумка какого, простых вещей не понимающего.
- Пошли, присядем. Пропустим по кружечке пива, что в последней деревне взяли. И все обсудим спокойно, - развернулся он и пошел к нашим телегам.
Бугор, это я так, по российской привычке его называю, потому как командует он бригадой. А звание его тут так и называется - бригада. Что-то типа унтера.
И этот унтер фалует меня вступить в эту млядскую армию махать длинной спицей,* тыча ей в таких же уродов, как он. Всего-то на год, по контракту, но сам факт от этого не менее возмутительный.
......................................
*спица - длинная пика с шилообразным граненым наконечником.
- Марта, Грета, - крикнул бугор, постучав по борту повозки, когда мы обратно подошли к бивуаку. - Плесните нам по кружечке пенного да хмельного, а то в глотке пересохло.
Нацедили девки как всегда: бугру аккуратно доверху, а мне всего полкружки остальное пена. И исчезли. Ждите отстоя. Требовать долива бесполезно. Не российский киоск в парке культуры и отдыха. Жалобы не принимаются. Уж больно статус тут у меня никакой. Так... Приемыш великовозрастный, который только вчера научился заново ходить. Вот женщины и показывают мне мое место в местной иерархии. Я даже на них за это не обижаюсь.
- Так вот что я тебе втолковываю в твою бестолковку, - бугор оторвался от деревянной кружки, обильно вымочив рыжие усы в пене.
Пиво было мутным и кислым, даром, что самая середина Германии. Одно хорошо - кружка объемом за литр где-то будет. Горло смочить хватит. А напиться - никак не получиться. Даже с полбочки. Тут и плотность как в разливном украинском пиве на черноморском побережье, да и градусов меньше, чем в американском ''Миллере''. Дерьмо, а не пиво, если уж совсем откровенно. Но... другого-то пива во всей округе нет. Ландскнехты прошлись как саранча по окрестным деревенькам. ''Матка, курка, млеко, яйка...'' И плевать им, что в этих деревнях этих свои же дойчи вкалывают.
- Допустим, по доброте душевной я прощу тебе этот долг, - продолжал унтер работу с личным составом. - Допустим... Далеко ты уйдешь? В одиночку. Даже вооруженный. Да до первой же деревни, где тебя бауэры и прибьют. И будешь ты молить деву Марию о милости, чтобы тебя они просто убили, без затей. Ан, нет, они над тобой полтора суток еще измываться будут и мучить по всякому, насколько их убогой фантазии хватит. И никакой Руси своей ты не увидишь. Без вариантов. А с нами у тебя есть шанс и живым остаться, да и заработать неплохо. Кондота* кончится - хоть в Польшу нанимайся к тамошнему крулю в гвардию. А от Польши я так понимаю там тебе совсем рядом.
.....................................
* кондота - контракт.
............................................
Кивал я головой в такт его словам, понимая, что этот плотный сорокалетний мужик с рваным шрамом через правую бровь и щеку, несмотря на весь свой географический кретинизм, во всем прав. Появился я тут ''Алексей - человек божий, обшитый кожей'' в буквальном смысле обшитым только кожей. Абсолютно голым. С большой шишкой на лбу. Весь кустами исцарапанный. Морда кровью залита. А вот как я тут оказался - хрен его мама знает?
Да и не до этого мне было откровенно. Обнаружилось в моей голове наличие мозгов. Сильно сотрясшихся. Оттого в глазах двоилось, мутило меня и даже рвало. А потом снова в бессознанку кинуло
Уже не помню, что бормотал я этим людям, что меня нашли около дороги и подобрали меня по доброте душевной. И выходили.
Очнулся я уже трясущимся на телеге, подпрыгивающей на ухабах, лежа на каких-то мягких узлах и прикрытый чем-то вроде мягкой рогожи. По-прежнему голый как Адам в раю. Ага...
А вот и ''Ева'' с легкостью молодого гиппопотамчика заскочила на повозку, приняв от кого-то деревянную плошку с водой. Правда, одетая с ног до головы. Стала меня поить, приподняв голову, что-то приговаривая. Я из ее бормотания только два слова понял ''капут'' и ''шнеллер''. В общем, по-немецки эта перезрелая дева ботала, настолько я понял. Ей было где-то за тридцать. С такими выдающимися сиськами, что их даже просторная бесформенная рубаха не скрывала. Блондинка вся из себя с серыми льдистыми глазами. Волосы заплетены в две тугие косы в руку толщиной. Хоть на пропагандистский плакат национал-социалистов вешай. Кримхильда, Брунгильда и Лорелея в одном флаконе. Читал я как-то в школе еще переложение немецких легенд для детей. Именно такими я их и представлял.
Так вот этими сиськами она по мне елозила, пока поила. И потом перед носом раскачивала. Лифчиков тут видимо местная мода не признает. А больше не на что было смотреть. Повозка укрыта плотным тентом. В щель опущенного полога видна была часть разбитой пыльной дороги, и желтело стерней убранное поле из-под каких-то зерновых.
Женщина оттекла от меня, высунувшись наружу из-под полога, и что-то крикнула. Ну, точно немецкий... Именно такими интонациями в телесериалах фашисты говорят, как каркают.
А сзади она тоже ничего. Богатая женщина. Особенно когда бесформенная юбка ее бедра обтягивает.
Ну, че... Жить буду, если бабами уже интересуюсь.
Падшая из рая ''Ева'' снова перетекла ко мне, а в повозку на ее место залез крепкий мужик лет сорока. С жутким шрамом на правой стороне лица. Одетый во все цвета радуги как попугай и с длинным ножиком на поясе. Очень длинным, больше полуметра.
Проморгавшись, он что-то спросил меня. Что именно я не понял.
Я не нашел ничего лучшего, чем поднять вверх руки и брякнуть.
- Гитлер капут.
- Гитлер капут? - переспросил тот меня недоверчиво.
Я подтвердил, повторяя.
- Я. Я-я-я... Гитлер капут.
- Адольф Гитлер? - стал он у меня допытывать подробности.
- Я. - подтвердил известную всем уже семь десятков лет информацию.
- Гитлер фон Штирия?
Только вот причем тут Штирия? Хотел сказать, что застрелился их фюрер в бункере, когда яд не подействовал, да вот не знал как выразиться. И припомнив еще другое словечко по-немецки, добавил.
- Гитлер капут. Аллес.
И он мне поверил. Я это понял по тому, как они быстро стали перекидываться быстрыми фразами с ''Евой'', поминутно поминая этого самого Гитлера.
Потом мужик ткнул себе в грудешник кулаком и четко произнес.
- Их хайсе Курт Майбах. Их бин бригада хир. Фюрер фон банда дер ландскнехтен.
- Бригадафюрер? - переспросил я, ничего не понимая.
В кино вроде эсесовцы совсем по-другому выглядят, строго одетые от Хуго Босс, аккуратно причесанные и выбритые до синевы, начищенные до зеркального блеска сапоги, а тут попугай какой-то в рваных тряпках. Точнее сказать: его одежды были не рваные об заборы, а аккуратно так прорезанные, как джинсы у хиппи. Голое тело в разрезах видно.
- Ду. Вер бист ду? - чувствительно ткнул он в меня толстым пальцем, поросшим редким рыжим пухом.
- Алексей, - ответил я. - Алексей Мародеревский. Автослесарь.
- Поляк?
- Найн, - помотал я головой, отчего она тут же отозвалась ноющей болью. - Рус.
- Рус? - переспросил меня бригадафюрер. - Вильна? Киев?
- Найн. Москва. Точнее - Урал, - очертил я свою государственную принадлежность этому германскому реконструктору.
То, что я попал на фестиваль реконструкторов, я уже нисколько не сомневался. Просто ждал, когда они сюда мне ''скорую'' вызовут.
- Москау... - покачал мужик головой. - Тиф гау.
И снова переспросил.
- Ви генау Гитлер капутганен?
Я снова кивнул, подтверждая, несмотря на головную боль. Отвечать как-либо по-другому у меня слов немецких в запасе не было.
- Дас хат эйнен юблен герух, - пробормотал Майбах и, не прощаясь, вылез из повозки.
Судя по всему, ушел он очень огорченный тем, что Гитлеру настал капут.
Охудеть...
А ''Ева'' уже с другой плошкой ко мне подобралась, помешивая ложкой в ней.
- Эссен, - ласково улыбнулась с ямочками на щеках.
Понятно. Жрать, пажалста. Это мы завсегда, в любом положении.
Кормила она меня какой-то жидкой похлебкой, даже не кулешом, а еще жиже. Вроде казачьей саламаты. Меня как-то прадед ею накормил исключительно в воспитательных целях, чтобы, значит, я корни свои казачьи не терял. Ох, и гадость эта саламата - клейстер на сале. А тут этот, как его Пикуль обзывал в своих писаниях... О! ''Вассер-суп'', в котором жиринка за жиринкой гоняется с дубинкой. Чуток крошеной морковки, чуток зелени с луком, чуток чесночка дикого. И ноль картошки. Бульон хоть куриный и то за счастье.
И миска деревянная.
И ложка.
Даже не крашеная посуда, как у русских в хохлому. Ну, совсем. Реконструкторы чертовы, мать их за ногу да об забор, вдрызг свихнулись на своей аутентичности.
- Скорая помощь? - спросил я, проглотив первую ложку вассер-супа, и, подумав, ввернул другое слово, общеевропейское. - Амбуланс?
Та только пожала плечами и поднесла мне очередную ложку супа.
- Фельдшер! - обрадовано вскрикнул я, дотумкав, что это русское слово взято из немецкого языка.
- Шер? - обрадовалась женщина. - Их хабе. Вартен ви.
И оставила меня одного. Слава богу, покормленного, но продолжающего пребывать в полных непонятках. Но на измене я уже не сидел, успокоился. За врачом все же пошли.
Не знаю, сколько прошло времени - я задремал. Но когда меня вынимали, как куклака из повозки, ярко светило солнце в зените, периодически закрываемое красивыми курчавыми облаками. Трава и деревья вокруг были зелеными. Типичная средняя полоса.
Четверо мужиков в попугайских нарядах, осторожно поддерживая, вынесли меня на свежий воздух и уложили на заранее постеленную прямо на траву рогожу
''Лореллея'' вертелась рядом и, подведя ко мне очень сомнительную на вид, узкую бритую харю, и представила ее.
- Дас ист дер шерер Маркус Кляйнер. Фирштейн? - попыталась убедиться, что я ее правильно понял и пояснила. - Эр ист унзер барбье. Эр вирд дих хейлен.
Ничего не понял. Скорее бы меня эти реконструкторы отвезли туда, где цивилизация. Я надеялся увидеть подъезжающую карету скорой помощи, но когда этот реконструкторский фельдшер раскрыл свой деревянный чемоданчик и я увидел, чем он собирается меня лечить, то очень испугался. Я и так-то врачей боюсь, признавая медицину за разрешенное государством колдунство, а тут... Достаточно только глянуть на эти орудия пыток, которые он невозмутимо раскладывает рядом со мной, да почуять мерзкий запах от глиняных банок с его снадобьями, чтобы бежать отсюда куда подальше и быстрее. Реконструкторы оказались и в медицинском обслуживании полные реконструкторы, что уже было за гранью здравого смысла.
Фельдшер глумливо улыбнулся мне щербатым ртом и заявил.
- Аллес вирт гуд. Зай руинг.
Мог бы я убежать - убежал бы. Но ребра сильно болели и голова кружилась. Меня снова вырвало, и я обессилено опустился на рогожу. Даже встать не получилось, куда уж тут бежать.
Фельдшер только присвистнул, участливо качая головой из стороны в сторону.
Народу вокруг нас прибавилось, но фельдшер на них шикнул и все отошли подальше, не загораживая нам солнце, но любопытствовать на меня голого не прекратили.
Повернув набок голову, увидел в толпе несколько длинных цветных юбок-миди, где-то до середины икры длиной. Насколько я понял со своими куцыми языковыми познаниями, скорее не понял, а догадался, что обсуждали любопытствующие не действия фельдшера, а мои стати. Все же я для них смотрюсь как великан. Особенно на фоне плюгавого фельдшера.
Большое количество женщин меня не удивило - их всегда хватает на фестивалях железячников. Поменьше чем у толкинистов, конечно, но вполне достаточно. Но там они чаще всего просто в подпоясанных полотняных рубашках бегают, а тут при полном параде. Может я им конкурс аутентичного женского костюма обломал? Больно ткани на этих юбках шикарные. Я не большой знаток в тряпках, но бархат и парчу уж всяко отличу от дерюги.
Когда фельдшер разложился, ко мне две девахи подтащили деревянный ушат с водой, несмотря на свои богатые одежды стали меня осторожно обмывать, обтирая самым тривиальным лыковым мочалом. Аутентичным! Нет, я с них тащусь.
Одна из девок была уже знакомая мне ''Лореллея'', а вторая совсем молоденькая, наверное, только-только школу закончила или вообще старшеклассница. Симпатичная такая, курносенькая, глазки карие, волосы каштановые, слегка вьющиеся выбиваются из-под тюрбана, на личико свеженькая. Улыбается мне широко и приветливо.
- Майн наме ист Грета, - ткнула она себя между грудей большим пальцем.
А грудь у нее очень даже ничего, учитывая, что никаких лифчиков они тут не носят.
- Унд зи хайст Марта, - ткнула тонким пальчиком в обтирающую меня мочалкой ''Лореллею''. - Унд ви ист дейн наме?
И для убедительности чувствительно ткнула пальчиком уже в меня.
Марта на нее что-то шикнула шепотом и Грета принялась усиленно смывать водой то, что Марта натерла по моей коже.
Но я понял, что девчушка стремиться познакомиться.
- Алексей, - прохрипел я. - Их бин Алексей.
Мне стало несколько неудобно, что я на виду у всех валяюсь без плавок, хозяйством наружу. Все же тут не нудистский пляж.
- Алекс, - удовлетворенно кивнула мне Грета, не отрываясь от своего занятия. И улыбнулась. - Их маг дайнен намен.
А потом меня стали врачевать. Но это надо рассказывать только после поллитры внутрь, иначе будет только сплошным матом. Долго рассказывать. Короче, после помывки мне смазали раны и ссадины какой-то вонючей дрянью, подождали пока подсохнет, и залепили пластырем. Ага... три раза. Пластырь этот реконструкторский - это просто льняная тряпочка намазанная медом. Потом забинтовали, причем не марлей, а таки полноценным полотном. Особенно ребра затянули туго. И... закинули обратно в телегу.
Сеанс медицинской помощи кончился даже без таблетки аспирина. А голова болела не по-детски. А я даже пожаловаться на головную боль не мог. Слов таких не знал. Я конечно поматюкался от души в полный голос, но, похоже, меня просто не поняли. Неграмотные они тут совсем, как будто и не ходили дойчи фашистские под Сталинград за высшим образованием в русском матерном. И не проходили аспирантуру в его изучении на территории половины Германии полвека.
На что в ответ фельдшер с глумливой улыбкой сложенными ладошками под ухом показал как маленькому, что мне надо лежать и спать.
Лежу. Сплю. Отдавливаю бока. Что еще делать?
Пока спал, все куда-то тронулись. Телега мелко тряслась на ухабах, скрипя осями, а из-за головы слышалось глухое буханье копыт по грунтовке.
В кузове со мной путешествовали Марта и Грета, раскачиваясь в расслабленной полудреме, облокотившись на объемные узлы.
Вот так все и началось. Это самое странное путешествие в моей жизни.
Недели две мы тряслись, глотая пыль, до ближайшего городка за крепостной стеной, который как сошел со страниц школьного учебника истории средних веков, где и встали на лугу вагенбургом*.
...........................................
* вагенбург (нем. Wagenburg - вагонофорт) - передвижное полевое укрепление из повозок в 15 -18 веках. По преданию изобретено гуситами в Чехии.
...............................
Эти две недели меня кормили, поили и лечили, как могли, и даже языку учили, тоже как могли. Мужиков пока я совсем не интересовал. Грета учила. Марта кормила. Вместе они меня подтирали, пока подлый фельдшер не разрешил мне вставать.
Грета взялась меня обучать хохдойчу с жарким пылом педагога-новатора, дорвавшегося до живых детей.
Села как-то рядом со мной, прижавшись горячим бедром, взяла мою ладонь в руки. Приподняла все три ладошки и сказала.
- Хенде.
Я на автомате ответил.
- Хенде хох.
Грета засмеялась, раскидывая по окружающему пространству колокольчики, бросила мою ладонь и с готовность подняла свои руки выше головы и захлопала ладошками от возбуждения.
- Гуд, - сонно произнесла Марта.
Потом повторение - мать учения.
- Хенде - хох, - и она подняла опять руки.
- Хенде - нах унтен, - и опустила их вниз.
Потом постучала себя по голове сверху и сказала.
- Копф.
- Тотенкопф? - переспросил я, уже прикалываясь.
- Найн, найн, найн... Найн тотен.
И ткнув в меня пальцем в лоб, утвердила.
- Тойфелькопф.
На что Марта изволила заржать, показывая мне рожки указательными пальцами, а Грета показала язык.
Развлекаются бабы со скуки, что с них взять.
И так с остальными частями моими и ее тела, добивалась она, чтобы я понял и, по крайней мере, не так сильно слова коверкал. Даже ладонями сиськи кокетливо потрясла, как взвешивая, сказав.
- Бюст.
Потом простейшие предложение, начиная с примитивного '' я хочу пить'', до выражений желания обратного процесса.
Чтобы совсем не чухнуться от однообразия научил Грету играть в ладушки и железку. В последнюю она меня быстро стала переигрывать. Реакция у нее была фантастическая. Попробовал вовлечь в наши игры Марту, но та только рукой махнула - ей не нать.
Ежедневно меня осматривал фельдшер, так профилактически. Иногда раны перевязать, мази на них освежить. Живодер его фамилие.
Раз в день, ближе к вечеру, заглядывал в нашу повозку Курт. Ему тут же бабы нацеживали из бочонка кружку пива. Курт оглядывал меня, о чем-то спрашивал своих женщин. Иногда как стемнеет, куда-то уходил с Мартой. И тогда мы оставались одни с Гретой, но я еще был не боец. Куда на бабу лезть, когда голова кружится, а ребра болят. Так вприглядочку. С легкими касаниями друг друга, не больше. Школьный петинг через тряпочку. Хотя, судя по быстрым взглядам этой юной чертовки, она вполне созрела для взрослых эротических игр. Только узнал я уже, что Грета дочь моего благодетеля, что подобрал меня раненого без сознания на дороге, обобранного и раздетого догола. Он ко мне как добрый самаритянин отнесся, а ему девку портить... Не по-людски это как-то будет.
Иной раз и Грета, по вечерам на бивуаке, оставляла меня одного в повозке и тусовалась с остальными реконструкторами у костра, где они хором пели заунывные песни древних германцев. С душой пели. Не то, что современная эстрада. Фолк - это круто.
Через две недели, когда я смог с горем пополам общаться на бытовом уровне, типа, принеси-подай, моя твоя не понимай, не имеешь права... Пиво стали наливать и мне, только с как-то неуважительно, что ли. Мне напузыривали полкружки и остальной объем посуды занимала пена, а вот папаше Грета в такую же посуду наливала пенную жидкость осторожно, по наклонной стенке. Да с отстоем и доливом. Вот и получалось, что внешне мы вроде бы на равных с ее папашей пивасик потребляли, а по существу между нами социальная пропасть. Глубиной с полкружки...
Понимали они меня уже с пятого на десятое, впрочем, как и я их. Но когда я назвал фельдшера, сделавшего мне при перевязке в очередной раз больно, ''грюншвайнехундом'', смеялись уже все вокруг. И мужчины этой компании стали ненавязчиво мной интересоваться, что я за человек такой? Все правильно, какое удовольствие от общения с немым?
Кстати, что меня больше всего удивило, что эти здоровые лбы, увешанные оружием, как елка игрушками, вовсе не употребляют мата в нашем понимании слова, как ругательного описания сексуальных действий в большей или меньшей степени извращенности, а все больше богохульствуют или дерьмо поминают. Причем изощренно и изобретательно. Я бы даже сказал, что они богохульствуют с особой дерзостью и цинизмом. На показ.
Через неделю, когда я начал вставать, и самостоятельно ходить гадить в кустики, Курт подарил мне с барского плеча исподние штаны длинной ниже колена с завязкой на поясе шнурочком - гашником. Во-во... ''загашник'' это от него пошло. Чуть малы мне они оказались, но хоть такие. А то я как Адам в раю рассекаю, смущая реконструкторских дам. Хорошо еще погоды стояли летние, теплые.
А в остальном... Курт считал меня недостаточно еще говорящим по-человечески, чтобы со мной общаться. Так школьная проверка домашнего задания. Не больше.
Неожиданно, видно с подачи Курта, подключилась к лингвистической педагогике Марта. И дело освоения языка пошло быстрее. Как и обшив моей тушки бельем. Шили девки на руках, невзирая на тряску телеги. Все потому что на мой рост у них в узлах ничего готового не нашлось. Большой я для их компании, что в рост, что вширь плеч. Но через пару дней получил я новые льняные кальсоны по размеру и свободную рубаху с широкими рукавами в присборку у запястий. На шее два шнурочка у выреза для завязки на бантик. И перестал я отличаться от остальных.
Вся банда реконструкторов состояла из тридцати особей. Девятнадцати мужчин и одиннадцати женщин. Передвигалась на дюжине крепких фур с высокими бортами и тентами из кожи, дерюги или рогожи, влекомых каждая парой крупных флегматичных тяжеловозов, широких с мохнатыми ногами. Видно было, что телеги у них хорошо так жизнью битые - тенты в заплатках.
Курту, как бугру всей этой бригады принадлежали сразу две фуры. На одной он ехал сам с кучером. На второй я с его женщинами, и тоже с кучером, молчаливым мужиком лет за сорок, седым совсем, который за две недели и десятка слов не сказал.
Первым делом, как только стал ходить, решил я вооружиться. Нашел сухую дубовую палку и, отобрав у Греты ее кинжал, выстругал себе граненые нунчаки.
Проблема встала в соединении их половинок. Можно было просто просверлить дырочку в тонком конце и пропустить туда кожаный шнурок, но плохо это, схлестывается, скорость удара тормозит.
Когда я, отчаявшись что-либо изобрести путного, думал вечером на бивуаке уже сверлить эти дырки, как на мое счастье обоз встал на большую дневку в лесу около ручья, где реконструкторы расположили походную кузницу, что-то чинить в своих повозках.
Кузнец у них свой был - Уве из Штирии. Вопреки расхожему мнению о кузнецах, вполне худощавый мужичонка среднего возраста - совсем не богатырь.
На дубовую колоду с рогом положили плоский кусок камня, заменяющий им наковальню. Укрепили клиньями. На костерке грелся в углях какой-то прут. И Уве пытался, одновременно держа раскаленный прут длинными клещами, приличной кувалдой - килограмм так на восемь, что-то из него выстукивать. Получалось это у него не очень. Для такой работы двое нужны: кузнец и молотобоец.
Но никто из реконструкторов ему не стремился помочь, занимаясь своими делами - разбрелись по лесу искать орехи, борти диких пчел (надо отдать им должное - нашли и притащили в лагерь на всех килограмм пятнадцать темного меда, пополам с кусками сот), что-то шили из кожи, точили свое оружие, кашеварили.
Фельдшер у какой-то бабы подражая царю Петру Первому драл зуб ''козьей ногой'', без какой-либо анестезии, чем привел меня в полный ступор и охудение. Банда спятивших реконструкторов. Это у них в эуропах, наверное, сейчас так с жиру бесятся.
Чтобы не смотреть на это безобразие я подошел к кузнецу, когда он в очередной раз грел свой прут, взял кувалду, стукнул ей по наковальне и сказал.
- Их арбайтен.
Тот только устало кивнул, соглашаясь. И выдал мне длинный кожаный фартук.
Дальше пошло, как водится у двух рукастых мужиков, которым работать привычно и удобно. Уве постукивал маленьким молоточком со звоном, а потом я уже по этому месту со всей дури обрушивал кувалду. И через двадцать минут мы сковали вполне вразумительную поворотную тягу для фуры.
Работа для меня знакомая. Когда служил, нас в бывший колхоз картошку убирать командиры посылали. Той же картошкой и зарплату платили, но не нам, а части. И вся часть эту картошку зимой ела. Так вот там меня приставили молотобойцем к местному колхозному кузнецу, все потому что лось я здоровый, а кувалда тяжелая. Там я и научился этому с виду простому ремеслу, в котором много хитрых тонкостей.
Уве, кинув тягу в ушат с шипящей водой, похлопал меня по плечу, точнее по локтю - куда достал, и сказал довольно.
- Гуд.
Дальше мы сковали пару подков конкретно по размеру потерявших их меринам. Здесь, правда, досталось мне от кузнеца по первое число, половину ругательств я не понял даже, но узнал, что руки у меня растут из свинской задницы. В общем, первая подкова в брак пошла. Потом приноровился - стало получаться.
Затем помогал Уве перековывать коней.
Заметил обращенный на меня задумчивый взгляд Греты. Она сидела в повозке, коротая время шитьем. Странный взгляд.
Потом мы с Уве чинили арбалет. Отковали к нему новую спусковую планку взамен сломанной. Из латуни, кстати, ковали практически на холодную.
Арбалет мне не понравился, откровенно говоря. Приклада нет, просто длинная палка, которую кладут на плечо. Ручки управления огнем также не наблюдается. Держать неудобно. Целиться так совсем беда.
И только потом я объяснил кузнецу, что мне требуется. И мы сковали для меня два медных шурупа с кольцами в головках, которые ввинтили в мои нунчаки. Уве даже цепочку к ним тонкую нашел, тоже медную.
Затем я, раздухарившись, сковал из железного прута перовой коловорот. Сделал колено, за которое крутят, а конец расплющил, заточил и согнул в сверло. Элементарно.
Уве со скрипом почесал в затылке, и озадаченно произнес.
- Ду бист айн гутер геселль. Ду фаст мейстер.
- Их мейстер, - ответил я ему, нисколько не скромничая. - Их бин автослесарь.
Этим же сверлом я проточил в нунчаках полости и залил их взятым у Уве свинцом. Под конец оббил торцы нунчак медными кольцами. Все. Теперь я вооружен и очень опасен. Этими палками я с тринадцати лет машу. Иначе в нашем окраинном питерском районе не выжить было. С одной стороны черные отморозки разных мастей, с другой нацики, с третьей ''антифа'' - такая же урла, но с идеологическим наполнением, мол, не просто так хулиганим, а с добрыми демократическими намерениями.
А тут и бортники из лесу пришли. Меду принесли. Жизнь этакую хоть так подсластить.
Вечером, укладываясь спать, Грета разочарованно мне заявила, что я ее обманул, она думала, что я ''риттер'', а я всего лишь ''шмид''. И больше ко мне не приставала с ласками. Не больно-то и надо. Мне бы домой скорее добраться из этого зачарованного леса, там дома девок навалом. На любой вкус. В любых количествах. Нормальных. Без комплексов.
Так и спали в эту ночь развернувшись друг к другу спинами. Вот так прошла любовь, завяли помидоры. Не рыцарь я, видите ли, оказался. Она бы еще принца потребовала ей найти, голого - посреди дороги, в коме.
И некому было над нами посмеяться - Марта ночевала в возке у Курта.
На следующий день Грета с Мартой, как ни бывало спокойно шили для меня верхнюю одежду и экзаменовали меня по домашнему заданию.
Несколько раз спросили меня: кто я?
Я честно отвечал, что автослесарь из Ё-бурга, но они этого слова не понимали. Даже на слово ''дас ауто'' никак не отреагировали, а уж оно-то разрекламировано по миру - мама не горюй.
Первые прозрения у меня возникли, когда мы переправлялись через реку на пароме. До того все как-то бродами обходились. Я все еще удивлялся: где они такую глушь откопали? Чтобы за две недели ни разку асфальт не пересечь. Да и паром этот был на весельной тяге. Вместимостью в одну телегу с упряжкой.
И лес какой-то не наш, не питерский. Хотя у нас в районе Ладейного поля и не такая глушь бывает, а уж в Карелии... Я уже не заявляю за Урал.
Соскочив с парома, впервые обратил внимание на саму дорогу. Так вот на ней не было ни одного следа автомобильного протектора. Только от узких железных шин телег и прочих гужевых повозок.
А уезжая, почти с поворота усмотрел на реке парусник. Но что это - яхта или просто рыбачья лайба разглядеть не удалось - мы в лес свернули.
На третью неделю Курт со своими бабами обрядили меня в черные суконные штаны в обтяжку, с гульфиком спереди на шнуровке. Не штаны, а мечта пидараса. Короткий жилет - черный же, к которому эти штаны и привязывались. А сверху еще красную куртку с привязными рукавами - сказали, что это дублет. Все застежки на шнуровках.
Я потом я выстрогал бабам несколько деревянных гомбочек и показал, как сделать из них пуговицы в петлях шнура, как у гусар. Не впечатлил. Конечно, не аутентично, но удобно же.
Курт выдал мне длинный пояс толстой кожи и нож в деревянных ножнах. Пояс просовывался через медную пряжку и потом еще заворачивался так, чтобы конец его свисал почти до колен. На голову мне выдали вязаную Мартой беретку из серой овечьей ровницы. Одели, не сильно отличая от своих. Разве что скромнее.
Потом меня побрил фельдшер и стал я весь из себя красавец-реконструктор. Только босой.
С обувкой выручил меня Уве, смастерив нечто типа вьетнамок из обрывков кожи и ошкуренной деревянной подошвы. Всего кайфа, что не босой и шишками ноги не обкалываю.
Марта сказала, что теперь я выгляжу как самый настоящий ''фрайер''. Я на нее обиделся и перестал с ней разговаривать.
Грета, как ни в чем не бывало, продолжала усиленно учить меня языку, но былой близости между нами уже не было. И когда же мы, наконец-то на середине третьей недели подъехали к городу, меня можно было смело одного пускать на рынок. Правда, со списком товаров, которые надо было купить. Я еще очень сильно путался в их весах и мерах, которые в меня вдалбливали. Но надеялся, что в магазинах и рынках будет все как везде в граммах. Были б деньги.
Город меня потряс. Он как сошел с обложки школьного учебника по истории средних веков. Мощные привратные башни, подъемный мост, сухой ров, обросший колючками вал, каменные прясла и крутины с зубцами. Из-за стен торчат узорчатые шпили собора, и толстые башни цитадели. На них флаги полощутся. Народ, разъезжает туда-сюда в разнообразных телегах на ослах, лошадях и даже быках. Рыцарь, прорысил мимо со свитой. Весь в черненых доспехах и расфуфыренный по самое не могу - чудо в перьях. Кони в цветастых попонах. Впереди трубач телеги с дороги сгоняет противными звуками. Зазевавшихся оруженосцы перед господином тупыми концами копий отшвыривают.
И все ходят как эти реконструкторы одетые. На ногах - деревянные башмаки, сандалии, редко у кого сапоги. Монахи босые толпами.
И главное - ни столбов, ни проводов, никаких автомобилей. Никаких тарелок спутникового телевидения, вообще никаких антенн. И хотя гномов, орков, эльфов и прочих драконов не наблюдалось, вот тут-то я четко осознал, что я попал.
Даже не попал, а ПОПАЛ!!!
Глава 2.
А все началось... А все началось с этой дурацкой экспедиции.
Нет.
Все началось когда ''медные рейдеры'' отжали у меня автосервис в Ё-бурге. Автосервис громко сказано, но подъемник и сход-развал с компутером у меня имелся, так-то. И место хорошее было на Россельбане - бойкой трассе на аэродром Кольцово.
Тоже нет.
Все началось, когда я, служа в армии, по дурости после смерти родителей потерял квартиру на окраине Питера и переехал жить к прадеду в станицу на Урал. А уже потом, похоронив прадеда, подался в Ё-бург.
Нет.
Все началось, когда я вместо морской пехоты, куда меня уже направили в военкомате, попал служить в стройбат. ''Покупатель'' на сборном пункте подсуетился. И прошел я в этих войсках суровую школу мужества, а когда стал старшиной роты - даги с чичами у меня под шконкой тихо сидели и пахали как ударники коммунистического труда на Беломорканале. Если бы стройбату оружие давали всем давно бы пипец настал.
Нет.
Все началось, когда я пошел в секцию французского бокса в тринадцать лет, чтобы не огребать от ''пасанов'' на районе. Потом уже они стали огребать от меня, и кулаками, и нунчакой, которую я освоил самостоятельно.
Нет.
Все началось, когда я родился и стал терзать мамкину сиську. Все остальное - следствие. Даже эта дурацкая экспедиция в по местам аномальных явлений в Карелии, куда я устроился рабочим, чтобы тупо не проедать оставшиеся деньги после того как у меня отжали автосервис.
Говорил же нам этот очкастый профессор.
- Не ходите туда. Народ зря предупреждать не будет - у него опыт поколений. А финские колдуны самые сильные были - это всеми признано.
А нам-то что, молодым да глупым, глаза залили и поперлись. Ночью. В этот лабиринт камнями аккуратно выложенный черте знает когда, хрен знает кем. А все потому, что в экспедиции этой баб не было. От слова ''совсем''. Вот и колобродили.
Я в этом лабиринте фонарик уронил. Нагнулся, споткнулся и... лежу на сырой траве, а меня какие-то реконструкторы ногами по ребрам со всей дури лупят. Я вскакиваю и тут же получаю в лоб чем-то твердым. И все... плёнка кончилась.
Потом очнулся, опять морды вокруг недобрые. А у меня ребра болят - сил нет. Руки не поднять, куда уж там драться. Я и хриплю примирительно.
- Гитлер капут, - и отключаюсь.
Потом окончательно в повозке у Курта очнулся.
В шестнадцатом веке.
Не, нунах такие приключения. Вернусь, всю эту кодлу челябинскую, которая меня подбила по тому долбанному древнему лабиринту ночью шариться, отмудохаю как бог черепаху. Дайте только вернуться...
В общем, испытал я полный разрыв шаблона и все непонятки с этими немецкими реконструкторами сразу встали на место. Никакие это в дупло не реконструкторы, а самые что ни на есть реальные ландскнехты. По жизни...
И так заныло все внутри: домой хочу, в Россию. Туда где телевизор с футболом и пиво не кислое.
И стоматологи нормальные. Правда, пока у меня зубы - тьфу-тьфу, - все целые, но это ведь пока...
Сортир теплый хочу - ватерклозет, и таблетки от головной боли.
И кроссовки нормальные, а не эти короткие лыжи.
И компутер, на котором в этих ландскнехтов порубиться можно, не вылезая из удобного кресла.
Верните меня в цивилизацию, пожалста...
И так себя жалко стало. Обобрали, млять, на целый мир колдуны финские.
Так и пялился я тупо с пригорка на этот город, в который мы почему-то не пошли, а встали лагерем неподалеку у глубокого ручья с чистой и вкусной водой. В город уехал только Курт с двумя кнехтами и своим кучером.
Стоял я, грыз травинку и думал такую мысль, что мне крайне необходимо вернуться в то место, где меня подобрали ландскнехты. Потому что, наверное, только там я могу найти то тайное место этих финских колдунов, которое вернет меня обратно в мое время, в эту долбанную экспедицию по проверке аномальных явлений.
Куда уж аномальней?
Все же раз сюда меня что-то забросило, должно же и обратно выплюнуть, потому как я тут совсем чужеродный элемент. Даже девчонка отказала, потому что я не такой как они.
И еще в голову лезла всякая хрень, типа того, что как хорошо, что я никогда не курил, а то бы давно все уши опухли. Когда еще испанцы табак привезут из Америки...
И Грета еще в голову лезла... Нравится мне эта девчонка. Свежая она и неиспорченная. Конечно не без тараканов в голове, но наши-то дуры еще хуже. Рыцарем-то можно стать, если постараться, а вот становиться для баб кошельком на ножках меня как-то никогда не климатило. Так и бодались мы с ними в Ё-бурге: кто кого первым использует. Завлекательна это игра, скажу я вам.
Когда, по прошествии некоторого времени, я твердо пришел к выводу, что пора мне расставаться с этими гостеприимными дойчами и двигать в обратную сторону. Попробовать попасть домой уже с этой стороны, настроение само собой улучшилось, даже голова перестала болеть.
Плюнул я на этот город, нечего там особо смотреть, весь город как московский кремль размером. Подошел в лагере к костру, примостился на бревнышке, на котором мне охотно предоставили мне место, подвинувшись. После того как я поработал на кузнице с Уве, заметил, что меня тут мужики стали уважать. По крайне мере больше не относятся как к пустому месту.
Ландскнехты травили байки, как это водится в любой армии, когда у личного состава выдается свободная минута. Я со своими рассказами не лез - не то владение языком у меня еще, больше слушал, что говорят и мотал на ус языковые формы. К удивлению моему я почти все понимал уже. Даже кое-какие реплики вставлял. Ай да Грета, педагог-новатор.
Бойцы уже знали, что я русский, рус. И довольно быстро забросив анекдоты стали допытываться: откуда я?