В воздухе плавал темно-серый табачный дым, размывая очертания зала. До Виктора как сквозь туман доносились крики, звон разбитых бокалов и мелькание карт: "Локи, черт такой, опять ты жульничал!" или "Тащи сюда еще виски!". Все известные и безымянные убийцы, отравители, палачи, тираны и просто люди, чье существование приносило боль и заполняло души пустотой, собрались здесь. Был и Дориан Грей, время от времени проводивший рукой по золотистым волосам и туманным взглядом взирающий на мужчин; у зеркала замер Нарцисс; Эрешкигаль разливала гостям пунш и портвейн. Ярко горели плафоны, и слышался резкий запах дешевых духов. Иногда по залу проходила неестественно красивая дама с бледным лицом и в переливающемся платье. Невозможно было уловить выражение ее лица, и во всем ее облике чувствовалось что-то невыносимо фальшивое. Там, где она проходила, гости на время замолчали и учтивыми кивками приветствовали хозяйку.
Виктор вздрогнул. Дама, изящно держа мундштук, направилась к нему.
--
Что же вы, Франкенштейн, скучаете на празднике? Развлекайтесь!
--
Нет, спасибо, - Виктор отвернулся.
--
Вам неприятно наше общество?
--
Признаться, да.
--
А вы непосредственны. Размышляете, почему вы оказались здесь, на этом шабаше?
--
И до сих пор не могу этого понять.
Мимо Виктора пролетел тулак, но напасть не смог и снова взлетел к потолку.
--
Это задевает ваше самолюбие, да? Великий доктор Франкенштейн - и на шабаше. Вместе с этими... - дама кивнула головой на гогочущую толпу. - Наверное, считаете себя жертвой.
--
Пусть даже так, - Виктор глянул даме в глаза.
--
До чего же вы наивны, - она расхохоталась. - Впрочем, мне нет смысла ничего вам говорить.
Она развернулась и ушла, оставляя за собой тонкую полоску сигаретного дыма. Виктор, теребя пуговицу на фраке, с плохо скрываемой неприязнью оглядел зал.
В старом потрепанном кресле полулежал средних лет мужчина в сером костюме и нетерпеливо поглядывал на часы. Рядом с ним на желто-зеленом диване сидели еще несколько совершенно одинаковых мужчин в таких же костюмах. Все они курили странного вида серо-коричневые сигары и выпускали колечками густой черный дым. К ним подошел ярко одетый клоун с рыжими усами и шепотом спросил: "Господа, вы случаем не видели здесь такие маленькие сияющие сферы? ...ну по воздухулетают, горячие такие, прямо огненные?". Лицо его не двигалось, металлический голос исходил откуда-то изнутри. Мужчины синхронно покачали головами и отвернулись. Клоун издал неопределенный рычащий звук и ушел. Хохочущий тролль, похожий на чертенка, подпрыгнул и выхватил у одного из мужчин сигару. Тот задрожал, побледнел и сразу же растворился. Тролль со смехом убежал в другой конец зала. Там, временами фальшивя, громко играл аккордеон, и под его звуки хаотично танцевали люди.
Виктор вздрогнул и сжал кулаки. Один человек на голову возвышался над остальными. Его черные, давно не стриженые волосы, беспорядочно падали на шею и покрытое шрамами и швами лицо, бледное, как лист бумаги. С какой невозмутимостью он разносит пунш, как невозмутимо сверкают пуговицы его аккуратного, идеально отглаженного черного пиджака! Словно он и не убивал возлюбленную Виктора и его младшего брата, не отправлял на казнь ни в чем не повинную женщину... Это он, он причина всех несчастий! Он не смеет ступать на землю даже в день Хэллоуина. Не смеет. Нет, нет...
Виктор еще сильнее сжал кулаки и с ненавистью взглянул на человека, заметив, что тот, прихрамывая, направляется к нему.
--
Ну, здравствуй, хозяин! - монстр ухмыльнулся и налил Виктору пунша. - Кто бы мог подумать, что через два века мы снова встретимся.
--
Да, не ожидал, - сухо сказал Виктор.
--
Да брось уже злиться! Это наш день. Веселись, скоро возвращаться в Город Теней.
--
По крайней мере, тебя я там не увижу.
--
А вот это знает только сам чорт, - улыбнулся монстр совершенно не к месту, обнажив ряд удивительно белых зубов.
--
Может быть, ты еще скажешь, что это я во всем виноват?
--
А кто же еще? - удивился монстр.
--
Я не убивал людей!! Я не причинял им сознательно боль! Я не...
--
А вот это уже как посмотреть, - заметил монстр, и Виктор с ужасом понял, что он прав.
--
А ведь я любил тебя, - продолжал он. - Первые пять минут своей жизни. Как отца, которого у меня никогда не было. У меня был только ты. Кто, как не ты, просиживал в лабораториях долгие месяцы, создавая меня, обдумывая каждую мою маленькую часть? ...ходил ночью на кладбища, доставая материал для того, что когда-то должно было стать твоим детищем, твоим гениальным изобретением? И ты с нетерпением ждал той самой минуты, снова и снова подсоединял провода, проверял контакты... А потом ты меня предал. Бросил беззащитного, уродливого, ни к чему не способного, но живого (живого!), убежал в темноту ночи.
--
Я испугался тебя... ты был ужасен...
--
А кто меня сделал ТАКИМ?! - закричал монстр. - Кто меня создал, кто сшивал по частям долгими ночами? Виноват ли я в том, что когда-то жил, что я ТАКОЙ?!
--
Но у тебя был выбор, - нерешительно возразил Виктор.
--
Выбор? Выбор?! - расхохотался человек. - Я пытался говорить с людьми, пытался любить их... в меня кидали камнями... я спас девочку, а в меня стали стрелять... "чудовище! дьявольское отродье!"... гнали, били... я не хотел многого. Только чтобы ты создал подобного мне, и я никогда бы больше тебя не потревожил. Но ты убил ее, - монстр говорил удивительно спокойно. - Убил, даже не оживив. Лишил меня последней надежды на то, что я не буду мстить тебе и людям... за вашу жестокость.
--
Но Элизабет? В чем была виновата она?..
--
Ни в чем... Я поступил с тобой так же, как и ты со мной. По закону Моисееву, - усмехнулся Франкенштейн.
Виктор молчал. В глазах его не было прежней злобы, была только растерянность и беспомощность.
--
Хозяин...
--
Что?
--
Я давно хотел тебе сказать... прости меня. Я причинил тебе много боли... прости.
В зале стал невероятно тихо, все словно замерли, не шевелясь. Только лица их исказились мукой и бессильной злобой. Очертания зала снова стали слегка размытыми, в ушах звенело, трудно было сфокусировать взгляд. Виктор понял, что сейчас все исчезнет, и он отправится в Город Теней, а он не успеет сказать...
--
Нет... виноват я. Перед тобой в первую очередь. За то, что создал жизнь, не понимая того, что она значит. И бросил... ч-черт, ты прав, прав тысячу раз, как бы ни тяжело мне было в этом признаваться. ...сможешь ты когда-нибудь меня простить.
Зал, лица, цвета становились все более расплывчатыми, а вокруг создателя и его творения летали темно-пестрые маски, хохоча и кривляясь, но не смея приблизиться.
--
Я давно тебя простил.
Стало совсем тихо и пусто, только откуда-то доносился далекий звон колокола. Зал исчез, и теперь их окружала мощенная темно-серым камнем площадь, окутанная тяжелым пасмурным небом.
Виктор и Франкенштейн развернулись и молча, совсем молча пошли по пустынным улицам осеннего города.