Аннотация: Югэн, или прелесть недосказанности, - эта та красота, которая лежит в глубине вещей, не стремясь на поверхность.
Гейша.
- Предсказания пророков, ясновидение, магия, НЛО, неограниченные возможности человека, наконец. Это что, по-вашему?! - горячилась моя спутница, заглядывая в глаза снизу вверх и подпрыгивая, старясь попасть в ногу. Я шел быстро, потому что мобильник разрядился, а шнур подзарядки остался на кафедре. Пушистый снег мотыльками кружился под фонарным столбом и бесследно исчезал. В потоке света появлялись все новые и новые снежинки, уцелевшие, они оседали в строго очерченный круг, запорашивая его набело.
- Уже существует теория, что наш мир не трехмерный, а Пи-мерный, то есть у него 3,14 измерений. Вот эти самые 0,14 врываются иногда в наш мир и приводят к появлению всех тех необъяснимых, с точки зрения современной науки, явлений..... Ой мамочки?! - Портфель взлетел до моего полководческого носа, ноги в полосатых гетрах и ботиках на платформе поехали в шпагат, но мне чудом удалось перехватить ее поперек тонкой таллии с оголенным по моде пупком, и едва прикрытым дутой курткой. Она повисла на руке, словно тряпичная кукла, а я, вытанцовывая, пытался сдержать равновесие под естественное для таких случаев и искомое русское: "Е-Па-нА!" Все же удержавшись, а морское прошлое к тому обязывает, поставил ее перед собой и с высоты гренадерского роста рявкнул: "На сегодня хватит, Сакурова! Каждому по разумению его, кстати, завтра Крещение!" - Приподняв пыжиковую шапку, откланялся, оставив бедную девушку посредине дороги к университетской арке, покрытой с ниспадающим из темноты белым покрывалом.
Студентка биологического факультета Сакурова относилась к тем представительницам прекрасного пола, которым нравятся мужики обязательно намного старше и увлеченные, помимо дел насущных, конечно не пивом и гаражом, а настоящим делом: горы, дайвинг, яхты, бои без правил. Ее любовные романы становились предметом баек в университетских коридорах, но никто не мог сказать, что она перешла грань, и, как многие современные студентки, стремиться быть объектом утех моих коллег - преподавателей. Они сами не могли похвастаться, даже в подпитии, что кто-нибудь переспал с этой девушкой. Относительно ее внешних данных, то были они обычными и совсем не броскими, по моему разумению, так себе, девчушка из толпы. Но в этих чуть раскосых, темных глазах было столько глубины чувств от вызова до терпеливой кротости, от непереносимой горечи и отчаяния до бесшабашного веселья, что в нее влюблялись и по настоящему. Голос напористый и энергичный, но не громкий, лишенный слов паразитов, этого молодежного слэнга, заставлял вслушиваться. Она никогда не говорила глупостей и не кокетничала. Память об этой девушке оставалась уже после первого знакомства, настолько ее суждения были отличными от основной массы студентов - будь то знания по предметам или вопросы бытия. К Сакуровой тянулись сокурсники, и она была неформальным лидером на потоке, к тому же богата и щедра. Я довольно часто слышал от моих коллег ее имя. Как-то осенью ехал в трамвае со старейшим лаборантом нашей кафедры. - Сталина Владимировна, подсев ко мне поведала по секрету: "Что Сакурова, вообще родилась в Японии, но, как оказалась в России известно одному Господу". - А потом, "на ушко" сделала предположение: "...... Сакурова не иначе, как шпионка"....
Имя - Сталина, скорее от псевдонима знаменитого вождя явно сыграло с ней злую шутку, как и наследственность родителей, безумно видимо почитавших "отца народов". Ненависть ко всему, что отличается от привычного и устоявшегося, стала спутником жизни Сталины Владимировны навсегда. Сделалось нестерпимо тоскливо и, извинившись, я шагнул в полосу дождя за три остановки до своей холостяцкой берлоги.
Наше первое знакомство с Сакуровой было обычным по университетским меркам. Девушка на семинаре оппонировала губернскому стипендиату о механизмах холодовой адаптации. Ее доводы были аргументированы и интересны: "Эскимос всю жизнь проводит в субтропическом микроклимате своей одежды. Что тогда говорить об остальных людях, которые находятся в искусственной среде, создаваемой одеждой, микроклиматом жилых и производственных помещений, транспорта и т.п. Следовательно, вопрос о холодовой адаптации человека имеет несколько академический характер!" - Она мило улыбнулась, в кротком взгляде метался чертенок. Отличник сначала растерялся, потом начал возражать, но, сославшись на монографию профессора, умолк. На нитке вязкой тишины аудитории повис не только мой авторитет аспиранта. "Действительно, простите, как Вас?" - Так вот, господа, Сакурова права, есть лишь несколько групп обитателей Земли, у которых обнаружены признаки общей холодовой адаптации. Это бушмены Калахари, аборигены Австралии, индейцы Огненной Земли и, до недавнего времени, Ама - женщины-ловцы жемчуга в дальневосточных морях. Однако практическое значение изучаемой темы все же имеет место быть в инновационных разработках нанатехнологий, новых направлений в медицине и в создании спасательного снаряжения. - Я говорил и смотрел в эти темные глаза, которые притягивали, как океанская бездна. До сих пор не могу понять почему, но меня понесло, и остаток времени, отведенного для практических занятий, я рассказывал о море. При чем делал это осознано, так вдруг захотелось понравиться именно студентке Сакуровой. Вскоре доска была изрезана розой ветров, муссонами и пассатами, рисунками такелажа и парусов. Прозвенел звонок, студенты с шумом покидали класс, Сакурова осталась. Ее глаза горели. "Вы ходили под парусами к берегам Японии или только бороздили Обское море?"
- В этом году, 20 июля, я встречал национальный праздник Японии "День моря" у берегов полуострова Сима в составе экипажа крейсерской яхты моих друзей из Владивостока. Со многими из них связывает дружба еще со службы на Тихоокеанском флоте.
- Спасибо, мне хочется дружить с Вами. - Она слегка поклонилась и стала действительно похоже на японку, затем кротко улыбнулась и мелкими шажочками засеменила к двери. Ее движения были настолько легки и естественны, что вначале мне показалось, что ее синяя блузка превратилась в кимоно. Я зажмурился от неожиданности, до того эти движения были знакомы.
В конце ужина появились три гейши - две совсем молоденькие и женщина явно в возрасте. Яркость их нарядов, старинные сложные прически, толстый слой белил, превращавший лица в безжизненные маски, - все это мне показалось тогда нарочито театральным. Одна из девушек, в кимоно, декольтированным сзади, с широким бантом на спине, грациозно налила мне сакэ. Я был уже в том состоянии подпития, что покорность и учтивость воспринял по-своему, потянув за бант. Девушка поклонилась и поэтично разъяснила мне изречение, написанное на фарфоровой чашке, при этом добавив, что для плоти мне нужна другая девушка - ойран. Я недоуменно пожал плечами, и самая взрослая из гейш на безукоризненном английском языке поведала: "Следуя девизу - всему свое место, японцы с незапамятных времен привыкли делить женщин на три категории: для продолжения рода и домашнего очага - жена; для души - гейша с ее образованностью; и, наконец, для плоти - ойран. Перед вами гейши, и прочитав изречение на чашке, девушка предложила вам, сэр, прочитать ей в ответ четверостишье Бо Цзюий. - Я махом протрезвел, стыд опалил душу. Забренчал трехструнный музыкальный инструмент. Повинуясь этому сигналу, гейши вспорхнули из-за стола и исполнили церемонный танец, наверное, еще более древний, чем те стихи автора, о котором я не имел ни малейшего понятия. После этого они стали на колени, отвесили поклон, почти касаясь меловыми лбами циновок, и скрылись за бумажной дверью, пробыв с нами не более получаса. Уже потом по возвращению домой под шелест парусов над головой, удары о борт лазурных, вспененных, светящихся от планктона вод Корейского пролива, являл собой я для друзей непробиваемый объект шуток, как правило, на вечернем чае - коли спьяну перепутал японский чайный домик с публичным.
Крещенское утро выдалось морозным. Совершая пробежку под перезвон колоколов по набережной, я видел, что заканчиваются последние приготовления перед освещением проруби посредине реки. Народа еще было мало, в основном толкались любопытные, пряча носы в меховые воротники, да в легкой черной куртке поверх рясы молодой, безусый инок сторожил сие благодатное место до освещения вод в нужный час самим Епископом. Свежеструганные доски и перилла облизывала темная студеная вода, у кромки синего льда она стружила течением, увлекая стружку желтыми корабликами под толщи нависшего снега. Решение принять для здоровья крещенскую благодать в прорубе, пришло само собой, и я ускорился в направлении дома. Беспристрастный автоответчик голосом жены начальника кафедры сообщил, что по интеллигентной привычке audiatur et altera pars они с супругом ждут меня на ужин в своем загородном доме. Агнесса Валерьевна была из той породы женщин, которые, вызубрив еще в студенчестве с дюжину латинских фраз, сыпали ими как горохом, чаще ни к месту. Старик, как-то признался, что в его возрасте, обремененном двумя неудачными браками, предпочтение отдается сексапильности, а не уму избранницы. Лукавил, Агнесса после развода ловко оттяпала у бывшего мужа приличную сумму нефтедолларов, иначе без дорогих вещей она бы просто умерла. На ее дне рождения, завязалась светская беседа о модерне в искусстве. Дело в том, что Агнесса, увлекаясь живописью, сам рисовала. А накануне была за границей и приобрела там невыносимую мазню, называемую французским кубизмом и сюрреализмом, утверждая, что это американские подлинники Джексона Поллака. Профессор хотел перевести все в шутку: "Милая Агнесса хочет подняться выше Пикассо". Шутка не прошла. Хозяйка надула губы; возникло напряжение; гости не знали - куда себя деть, и тогда я начал расхваливать картины неся околесицу: "Господа, обратите внимание на цвет. Он таит в себе огромные и пока еще неизведанные силы, которые оказывают воздействие на человека, потому что это вибрация человеческой души......" Агнесса, просияла, а профессор тайком пожал мою руку - вечер был спасен. С тех пор я был записан в ее друзья, от чего мое продвижение над диссертацией о биологических причинах скрытых резервов человека ускорилось. Беспокоил только томный взгляд, когда мы изредка оставались с Агнессой наедине.
Каково же было мое удивление, издали с набережной увидеть перед прорубью Агнессу, уже оголившую округлые плечи и стройные ноги из под роскошных мехов. Закутанный в длинный шарф по самые уши, профессор подбадривал супругу. Пар смыкался с дымом кадил и витал в морозном воздухе, наполненным разноголосицей. Народу было много. Мелькали лица политиков, артистов, крутых братков и старух. Одни с шумом и весельем кидались в прорубь, а потом приплясывая, с наброшенными на порозовевшие тела одежами, хватали из протянутых рук пластиковые стаканы горячительного и снедь от огурцов до блинов с икоркой; другие осторожно, цепляясь за поручни, спускались в темную воду по пояс, присаживались, и, крестясь на вздохе, скользя, спешили в негу меха и шерсти, распахнутыми тулупами и шубами. Некоторые с молитвой на устах наклонялись к воде и омывали лицо и, повернувшись в сторону сияющих вдалеке золотых куполов, били в пояс поклоны, получали благословение батюшки и спешно уходили. Я же непременно, собирался окунуться, а потом закатиться в городскую баню - в густой жаркий пар русской парилки. Пока спускался к реке и пробирался среди толпы, Агнесса уже похоже искупалась, и, залихватски, опрокинув стопку коньяка, покрыла настоящим русским матом, несмотря на святое место, потерянного профессора. Из вопроса о случившимся, явствовало, что я послан по тому же адресу. Молодежь, среди которой я узнал и студентов, весело смеялась, приплясывая на морозе.
- Прикинь, она натерла руки кремом, подает ему, чтобы помог вылезди из ледяной бадьи,а старый сдернул кольцо с брюликом! Ха-ха, телка строптивая, теперь деду абзац, не даст вообще!
- Ему это надо?
- А то! Недавно трахалась с одним старичком - вообще от-па-д...
- Ну, ты даешь, Кольцова!
- Даю, только не тебе лох! Сопли подотри!
Начальник кафедры не слышал дерзкие и непозволительные колкости в свой адрес, с непокрытой, седой головой зажатой в плечи и действительно, жалкий и старый, семенил за статной супругой, бормоча под нос оправдания. Мимо меня он прошел, не замечая. Я попытался окликнуть, но, обернувшись, увидел Сакурову, которая сбегала от набережной в сторону реки, перепрыгивая через три ступеньки и размахивая огромным пакетом.
Хорошее настроение улетучилось, черная дыра проруби уже не манила таинствами, повседневный, скучный и разнузданный мир снова поглощал - чудо не произошло. Крещенные и не крещенные продолжали пребывать и влачить тяготы бытия по мирским, по сути, греховным законам в одной упряжке. Пришлось тащиться следом к профессорской машине и, как того бы мне не хотелось, участвовать в семейной драме, иначе неучтивость могла мне дорогого стоить в скором будущем. Агнесса не только взбалмошный, взрослый ребенок, но и злопамятная стерва.
- Добрый, день! Как водица и холодовая адаптация на практике? - Темные глаза светились весельем и радостью.
- Привет Сакурова, - бросил и с мрачным видом и поплелся дальше. Девушка с вежливым полупоклоном уступила дорогу и, под одобрительные возгласы, побежала в сторону группы сокурсников.
Агнесса, билась в стенаниях и рыданиях на заднем сидении Камри, проклиная и матеря мужа. Дверка машины была распахнута настежь. Голые, красивые икры, выскальзывают всякий раз, когда старый профессор, стоя на коленях в снегу, пытался надеть жене валенки, ласково увещевая, что купит ей новое, более изумительное и дорогое кольцо. Очередной раз, она так дрыгнула своим "тридцать восьмым", что разбила мужу нос. Кровь бежала по его лицу, но все равно, словно одержимый, профессор возился у мелькающих ног. Мне стало жаль старика, да и честно, в глубине душе возникло огромное желание, как следует врезать по этой выпяченной заднице, чтобы прекратить оскорбления учителя и хорошего человека. Одной рукой, протянул ему платок, а другой с силой схватил Агнессу за лодыжку. Она сразу прекратила брыкаться и орать; на секунду обмерла, а потом просто заплакала, обхватив копну роскошных волос пальцами без наклеенных, перламутровых, длиннющих и хищных ногтей и без обручального кольца - символа прочности брака. Не могу терпеть слез, чтобы успокоить бедную женщину начал растирать ее озябшие ступни, приговаривая: "В Японии не рекомендуется жениться на девушках, родившихся в год "Тигра". В недавнем прошлом, а нередко и теперь в семьях с феодальным домостроем невестку, родившуюся в год "Тора", решительно не допускают в дом родителей мужа....." Профессор, задрав голову, прикладывал к кровоточащей переносице снег и бормотал: "Вот же досада, про крем то я и не подумал, а ведь он тоже издавна средство холодовой адаптации, допустим как тюлений жир. Действительно сапожник без сапог...."
- Возьмите!
Я обернулся, передо мной стояла мокрая и дрожащая Сакурова. В маленькой ладони сиял бриллиант Агнессы. Длинные ресницы схватились инеем, в широко раскрытых зрачках я отчетливо увидел девушек ама - ныряльщиц за жемчугом в изрезанных лагунах полуострова Сима.
Бадьи, плавающие на зеленом зеркале, подобно гигантским поплавкам, плотно охваченным веревкой, заметно наполняются только что извлеченными с морского дна двустворчатыми жемчужными раковинами. Яркие лучи утреннего солнца падают на еще не обсохшие раковины, покрытые каплями морской воды, сверкающими точно рассыпанные бриллианты. Ама отдыхает в воде, держась рукой за борт лодки, чтобы после короткой передышки вновь уйти на глубину. Я отчетливо вижу синее море, которое пронизывается белыми всплесками то всплывающих, то исчезающих ныряльщиц в белых одеждах.
Тайота Камри несется по загородному шоссе. Сугробы поглотили придорожный кустарник, но рабски стелятся у ног вековых сосен, которые стройными рядами стоят вплоть до "Поля чудес", где хвастаются друг перед другом краснокирпичные особняки: кто стилем Барокко с его богатой пластикой фасадов, кто кремлевским забором, а кто и своими обитателями. Агнесса, управляя сильной машиной, изредка бросает в нашу сторону внимательные взгляды и помалкивает. Профессор дремлет, роняя седую голову на грудь. Сакурова, облаченная до пят в мой свитер, мягким комочек прижалась сбоку. Ее удивительные глаза закрыты, но в мелодии мягкой музыки я отчетливо слышу голос. Она читает стихи, принадлежащие перу Томонори, поэту японской древности:
Как тает иней, павший на цветы
Той хризантемы, что растет у дома,
Где я живу,
Так, жизнь, растаешь ты,
Исполненная нежною любовью!
Эпилог:
Языки пламени лижут березовые поленья. Аромат кофе и коньяка и разных вкусностей витает в воздухе. Сакурова долго стоит перед полотном. Под сильными мазками Агнессы на красно - синем ляписном фоне мечутся в снежной буре уродливые рыбы с чудовищными пастями.
Маленькие, голые, нелепые силуэты серых человечков, убегают от поверженных и падающих в дикой агонии лошадей...........
Я украдкой наблюдаю за выражением женских лиц и ловлю себя на мысли, что Сакурова нравится мне больше. Агнесса зажата, и хотя и подает вид, что ей все равно до оценки этой пичуги, но остается с открытым ртом, когда девушка задумчиво произносит: "Наш мир не трехмерный, а Пи-мерный, у него 3,14 измерений. Когда человек творит, он независим, поэтому и попадает в Пи-измерение. В новом измерении поэты, художники, актеры, писатели, музыканты через свои работы передают нам то, что хочет сказать Господь".
(audiatur et altera * - слышать доводы противоположной стороны) лат.