Аннотация: Cross game. Азума Юхей/Китамура Ко, виньетка, ангст. ООС персонажей, АУ относительно событий аниме.
Играть, играть, играть.
Зачем это нужно? Он никогда не понимал причин, но причины были не важны. Важно было лишь ее желание - чтобы он играл. Простая цепочка: играть нужно было, чтобы наладить хотя бы подобие приличных отношений с Аобой, чтобы в их взаимоотношениях царили мир и покой. Вакаба всегда хотела, чтобы все вокруг нее были счастливы, чтобы были друзьями. У нее отчего-то всегда получалось сделать всех довольными и счастливыми одной своей улыбкой. Он всегда любил ее улыбку.
Тогда, в десять лет, гуляя по фестивалю впервые без нее, он не мог вспомнить, что значит быть веселым. Он смотрел в веселые лица и видел жизнь, но сам не чувствовал ее. Вакаба...наверное, можно было бы сказать, что она и была для него жизнью. Можно было бы сказать так, если бы ему не было всего лишь десять лет, если бы он не остался жить, если бы.... Но что считать жизнью? Философские проблемы не волновали его, просто была черта, за которую не будет возврата, и весь мир делился на до и после этой самой черты. Это был выбор Вакабы, и за это Ко любил ее еще больше.
Ее нельзя было не любить.
Пустот внутри, появившаяся в ту ночь, осталась с ним навсегда, став частью его мира наравне с необходимостью чистить зубы или ходить в школу. Или играть в бейсбол.
Он не слишком часто вспоминал о ней. Он вообще не часто думал о прошлом. Но она была с ним, все еще была с ним. Всегда.
Он не хранил ей верность, просто его не интересовали девушки.
Он не просыпался от кошмаров, просто в сумасшедше-лунные ночи он не мог спать.
Он не пытался забыть ее. Он просто жил, как умел. Без нее.
Играть. Играть. Играть.
Окружающие говорили, что его характер поменялся на противоположный. Ему было все равно, что говорят. Вакаба жила с ним, она жила в нем. Он хотел быть идеальным - для нее, а может, для себя самого. Ко никогда не задумывался, зачем ему это нужно. Просто так хотела Вакаба, и этого было достаточно.
Просто Вакаба хотела, чтобы они с Аобой были в хороших отношениях, и даже если уйдут годы, Ко выполнит ее желание. Как выполнит ее сон о Кошиене.
Он жил, и жизнь текла спокойно и ровно. Просто иногда он не мог оставаться один в своей комнате - потому что пустота становилась слишком огромной, и грозила потопить его рассудок в темноте одиночества. В такие ночи не спасали ни фотографии, ни перебирание воспоминаний и подарков для нее, ни бейсбол. В такие ночи не спасало ничего, пока не появился в его жизни странный парень, молчаливый и непроницаемый. Такой, каким Ко всегда хотел быть. Нет, такой, каким - Ко был уверен - хотела бы видеть его Вакаба.
Азума Юхей.
- Снова не спишь? Завтра тяжелая тренировка.
- Нормально все. Ты что-то хотел?
- Ложись.
- Ладно. Сам иди спать.
- Ложись.
Ко засыпал, чувствуя, что в комнате есть кто-то, а Азума сидел на полу, рядом с кроватью питчера, и думал о многом, но не уходил. И не засыпал. Просто был рядом, чтобы этот странный парнишка, имя которого запомнилось с первой встречи, мог нормально отдохнуть. Словно страж. Словно кто-то близкий. Юхей сидел и смотрел на фотографию давно мертвой маленькой девочки, весело улыбающейся с этой самой фотографии - статичный кусочек замершего счастливого не-его-детства.
Смотрел и учился ненавидеть.
Просыпаясь утром, ко неизменно видел почти неподвижно сидящего беттера, подбородком опирающегося на колено. И постепенно это стало почти традицией, почти привычкой. Почти. Словно можно было бы допустить, что кто-то есть в этой пустоте, которая уже и не пустота вовсе. Что...что в его мире есть место кому-то еще, кроме них двоих: его и Ваки-чан. И этот кто-то - подросток, совсем еще ребенок, по сути дела.
И глядя в темно-синие глаза, непроницаемые совсем, видеть все, словно читать открытую книгу. замечать то, что не должен замечать, потому что кажется, что они все равно из разных миров, совсем разных. И мирам этим не пересечься.
Ко плохо представлял, каково это - быть подростком. Наверное, он просто никогда им не был. А может, не хотел быть. Без Ваки его время остановилось, он почти не замечал течения дней, отсчитывая время по виш-листу давно погибшей девочки, рассчитывавшей прожить еще долгие, долгие годы.
Что он мог сделать для нее? Что еще он мог сделать?
Смутные мысли о том, что именно Вака-чан первая накричала бы на него, дела не меняло.
Как часто за прошедшие годы ему казалось, что Вакаба просто уехала куда-то далеко-далеко, и если он постарается, что дождется. Обязательно дождется. Или найдет, чтобы обнять и уже никуда не отпускать. Чтобы - совсем-совсем по-взрослому. Чтобы - навсегда вместе. Он скучал без нее.
Он знал, что ему все это только кажется.
Он не был сумасшедшим и не сходил с ума.
Просто...она была с ним. Всегда.
Иногда он даже думал, что это - лучшее, что могло случиться с ними. Потому что со временем все меняется, но они застыли в статике - она и призрак его любимой. Они никогда не расстанутся. Так зачем им еще кто-то?
Но Азума Юхей просто открывал дверь - и входил, стараясь быть аккуратным и тактичным. Стараясь быть взрослым. И Ко было немного смешно, потому что за каждым словом, за всеми этими попытками виделся ему подросток. Одинокий, растерянный и несчастный подросток, пытающийся быть сильным. Пытающийся доказать этому миру, что ему и ненужен-то никто и не понимающий, что миру плевать на все доказательства, на все чувства и мысли.
Этому миру на все плевать. Он просто забирает то, что желает забрать. А сила или слабость не имеют никакого значения, как не имеют значения слова, слухи, просьбы, признания или проклятия. От них никогда ничего не меняется.
Ко никогда не смеялся над ним. Это было то, чего сам Китамура никогда не испытывал, и потому он учился - учился каждое мгновение общения с замкнутым и неразговорчивым беттером, впитывая его опыт и переживания, перерабатывая их в опыт собственный и корректируя собственное поведение. И когда они сидели перед телевизором, жуя рамен. И когда тренировались. И когда делали домашнее задание. Он смотрел на Азуму, и постепенно присутствие Юхея стало восприниматься...ну, как виш-лист на стене. Или два разноцветных, но все же одинаковых будильника. Или как соль в мисо. То, без чего не существует мир.
Ко знал: когда Азума уйдет, он, Китамура, это прекрасно переживет.
Нет ничего, что может разрушить мир. Даже если самого мира давно уже не существует.
- Опять бомжовка?
- А что плохого в бомжовке? Ешь давай.
- Мог бы приготовить.
- Не хочу.
- Завтра игра. Тебе нужна энергия.
- Все будет нормально.
- Угу.
Мир меняется ежесекундно, даже застыв в янтарной прозрачности прошлого. Парадокс жизни. Ко находил этот парадокс довольно забавным.
Теребить его. Тормошить его каждую минуту, каждую секунду.
Не слишком-то зная и умея это делать, словно не слишком острым консервным ножом вскрывать раковину. И смотреть, как в разрезах проглядывает что-то, чему и названия-то не знаешь. Не выучил за свои семнадцать. Да и трудно назвать чужое горе, чужую жизнь - трудно дать определение тому, чего не понимаешь и не принимаешь, не чувствуешь, да и не хочешь чувствовать никогда. И чтобы он не чувствовал тоже. И кулаки сжимаются от ненависти к той самой девочке, хотя разумом-то прекрасно поминаешься, что не она выбирала это будущее. Что она не могла выбрать по-другому, как не мог сделать иного выбора брат. Понимать-то понимаешь, да вот сердце все равно стоит на своем. И себя ненавидишь также, как ее. Себя - за брата, а еще за бессилие что-то изменить.
И можно сколько угодно говорить себе, что этот надлом, эту пустоту нужно убрать только чтобы питчер не сломался окончательно. Что все это делается ради команды и бейсбола. Что... Много чего можно сказать. Он и говорит. И смотрит - на Цукишиму Аобу. Ух, как он на нее смотрит! Необычная девчонка, и все при ней. Но похожа...слишком уж она похожа. И Ко смотрит, и в такие моменты взгляд у питчера пустой и темный, словно спадают завесы и маски. На пару секунд спадают, не больше. Никто и не замечает - разве что Акаиши, да еще он сам, Юхей. Да, имя кэтчера он теперь тоже помнит.
Так странно. До того, как пришел в эту школу, он воспринимал людей словно актеров театра дзёрури. Или ноо, только с незаконченной маской. Белой, словно заготовка. Маской, прячущей лицо настолько, что его невозможно различить. Так много белых масок. Так много.... С тех самых пор, как из-за него брат навсегда похоронил свою спортивную карьеру, а может, и еще раньше, Азума Юхей не различал людей. Он мог запомнить слова, он мог запомнить движения, но людей он не помнил. Может быть,просто потому, что не видел их, совсем не видел.
И тут вдруг - словно провидение. Словно молния в темноте - он. Его лицо - до мельчайших деталей, до каждой черточки. А и видел-то мельком, всего несколько секунд по дороге в школу в свой первый день обучения в новом месте. Парень давно убежал, а Юхей шел неторопливо и перед глазами стояли растрепанные вихры, большие серые глаза, чуть тревожно поджатые губы, подрагивающие крылья носа, даже капельки испарины на лбу и висках - все, все до малейших деталей.
Оказалось - одноклассники.
Оказалось - противники.
Оказалось - соседи.
Оказалось....
- Эй, почему ты остался в Сейшуу?
- Потому что ты здесь, разумеется.
Много чего оказалось, словно затянула та самая дыра из глупой-глупой гайдзинской книжки, и все перемешалось, наполнившись сумасшествием новых красок, нового мира. Потрясающий питчер, Китамура поражал Азуму не только этим своим талантом. Казалось, не было ничего, чего питчер не смог бы сделать. Со спокойным лицом он выходил из сложнейших игровых ситуаций. Со спокойным лицом чинил что-то в магазине или готовил еду. Или плавал. Или бегал. Или играл с младшими.
Выражение его лица - настоящее выражение - почти никогда не менялось.
То, что так долго вырабатывал в себе Юхей - вот оно, было рядом. Не замкнутое лицо, не непроницаемая маска равнодушия, нет. Живое, подвижное лицо, но все же - непроницаемо гораздо больше, чем у него самого. Черт, да Юхей не смог бы описать это при всем желании, но желания такового у него и не возникало. А возникало другое, совсем другое желание - помочь, поддержать, показать, что жизнь - это жизнь. Ведь это же жизнь, полная красок, полная смысла. И небо вокруг голубое, а трава на поле - зеленая. А песок - желтый. И облака - белые. И можно дышать, и можно смеяться, и можно вообще все. Потому что этот мир живой и разноцветный.
Такой, каким он стал для самого Азумы.
Таким, каким его сделал для Азумы Ко, сам того не подозревая.
А Ко по-прежнему был слишком взрослым, слишком спокойным, и это было не притворство и не маска. Он просто был таким, и от этого Юхею иногда становилось совсем жутко. И он удивлялся, как другие могут не видеть, не понимать и не замечать этого? Как можно быть настолько слепыми? Настолько не понимать человека? Не видеть, что все позерство, весь смех, все выходки - это все только маскировка, просто игра. Необходимая для выживания игра, за которой пряталось совсем-совсем другое, страшное, гулкое и пустое.
Иногда Азума ловил себя на мысли, что напоминает безответно влюбленную девчонку, и тогда ему становилось смешно. Потому что он знал - это что угодно, но только не любовь. Разве можно полюбить мертвеца? А Ко в представлении Юхея был мертв гораздо вернее Цукишимы Вакабы.
Но, в отличие от нее, Китамуре Ко еще можно было помочь.
Азума собирался это сделать. И совсем не потому, что пустота в серых глазах рвала на части его собственную душу. Совсем-совсем не поэтому.
А время летело птицей - вперед, вперед, вперед. И менялся мир вокруг, и приближалось последнее лето, когда они - еще школьники, но уже не дети - могли воплотить мечту. Их мечта была одной на всех, просто разные мотивы побуждали их двигаться к ней.
Вперед, вперед, вперед.
И все совершенней становилась маска, вот только уже так сложно было понять, что же маска, а что - лицо. И все также, просыпаясь утром после опьяняющих лунных ночей, Китамура видел сидящего у кровати Юхея, подбородком упиравшегося в колено. И по-прежнему Ко казалось это неправильным, но и поделать с этим что-то было невозможно, немыслимо.
Потому что слишком многое было во взгляде темно-синих глаз.
Потому что так страшно было видеть это, но и не видеть было просто невозможно. Вот только тревожащее чувство никак не уходило, не подчиняясь даже твердому решению не беспокоиться ни о чем. Это тревожащее чувство жгло изнутри, кололо, мешая спокойному течению проходящих дней. Так, словно снова рядом была - она, теребя, заводя проделки и отчитывая за всяческие промахи.
Иногда ему казалось, что вернулась Вака-чан.
Иногда он думал, что еще немного - и начнет просто сходить с ума.
Иногда он думал, что так было бы даже лучше. По крайней мере, все закончилось бы так легко и просто.
Он знал - это просто слабость и попытка к бегству. Попытка, логично завершающая неудачей раз за разом. Может быть, из-за того, что Юхей смотрел на Аобу. Ко думал, что только это и спасает его самого от мыслей, гораздо более странных, непривычных и неправильных, чем могло бы быть. Впрочем, все чаще эти мысли начинали казаться ему логичными и объяснимыми. Вакаба была ля него единственной женщиной в этом мире, любимой даже по прошествии стольких лет, и других не было и быть не могло.
Других. Женщин.
Юхей определенно не относился к слабой половине человечества. Хотя кого назвать слабыми. Вот ту же Аобу, к примеру, еще попробуй так назвать - сразу схлопочешь тяжелой ручкой нежный удар по ребрам. Но все же.... Присутствие в его мире еще кого-то, кроме Ваки-чан - это было странно и неправильно. Очень неправильно. так не должно было быть, ведь это означало лишь то, что он предает ее, предает.... У нее никого нет, кроме него. У нее никого не будет, никто больше не полюбит ее, никто не будет раз за разом вспоминать до мелочей ее солнечную улыбку, каждое ее слово, каждый жест.... У нее больше никого нет, кроме него. Так разве может он так оставить ее, оставить одну?
Ко не мог, и глухая злость на себя, на Юхея, на Акаиши, на всех, кто не позволял окончательно остаться рядом с Вакой-чан, кто разлучал и, кто не позволял им быть вместе хотя бы в памяти - эта злость прорывалось сквозь равнодушие, сквозь абсолютный покой, с которым он давно уже относился к миру. Этот гнев прорывался сквозь равнодушие, сквозь все преграды.
Гнев, которому нельзя было позволить вырваться наружу.
Потому что Китамура лучше всего понимал: никто здесь не виноват. Никто, кроме него самого.
Он хотел бы остаться с Вакабой навсегда, но это означало - умереть, а этого он позволить себе тоже не мог. Безвыходность ситуации сводила с ума.
Наверное, он просто запутался.
Он не хотел ничьей помощи. Но когда мир спрашивал о том, чего хочется одному конкретному человеку? И Азума по-прежнему оставался рядом, и все попытки сплавить его из их дома наталкивались на стойкое сопротивление. пассивность ведь тоже легко приравнять к сопротивлению. И руки опускались, когда синие-синие глаза спокойно и твердо смотрели в его лицо. И Китамура отводил взгляд. Снова. И снова, просыпаясь утром, видел профиль Юхея на фоне неплотно задернутых штор.
наверное, Ко было больно. Он не знал. Он давно забыл, что значит боль. Он вообще давно забыл, что значит - чувствовать. Почему же сейчас он начинал это вспоминать? Боль, улыбка, гордость, желание выиграть во что бы то ни стало, и даже - да, даже - нежность. Почему-то отчаянно хотелось запустить пальцы в черные вихры, растрепав и без того вечно растрепанные волосы.
Может быть, впервые со смерти Ваки-чан, ему хотелось просто чьего-то тепла рядом. Просто тепла - и чтобы ощущать это тепло под ладонью. Ко гнал подобные мысли прочь, но они упорно возвращались.
Ко ненавидел их. Потому что эти мысли, эти желания означали, что он все еще живет. Все еще.
Ко не хотел этого. Не хотел.
Но Азуме Юхею было плевать на желания или нежелания Китамуры.
В какой момент они оба пришли к пониманию, что так больше не может продолжаться? Что еще немного - и их чувства и невысказанные мысли просто взорвут хрупкий мир между ними, установившийся в процессе взаимной притирки. Их конфликт мог навсегда развалить команду, похоронив общую мечту о Кошиене. Мечты, к которой они оба тоже стремились, не щадя себя и не жалея сил. Мечты, которая ни одному из них не принадлежала.
Чужой мечты.
А о чем мечтали они сами? Они не знали. Точнее, они не хотели думать об этом. Ни один из них.
Наверное, они действительно в чем-то были слишком похожи, не смотря на всю разницу в восприятии этого мира. Они были похожи - и это было единственное, что позволяло им хоть как-то понимать друг друга. И в этот вечер, когда никого больше не было дома, когда они сидели в гостиной перед телевизором и жевали лапшу быстрого приготовления очередным вкусом какой-то гадости, молчание становилось слишком невыносимым, слишком давящим, чтобы не нарушить его. Вот только как начать разговор, которого не должно было бы быть меду двумя одноклассниками - школьниками, подростками и, возможно, все же друзьями?
- Азума, слушай....
- Китамура....
Одновременно. Затягивать неизбежное и необходимое не в их привычках. Ни один не смотрит на другого - легче смотреть куда угодно, кроме глаз, в которые нужно говорить то, что чувствуешь, о чем думаешь и чего хочешь. невозможно смотреть на человека, перед которым приходится обнажать душу - это ведь гораздо хуже, чем обнажать тело. И во сто крат сложнее, и неважно - подросток ты или взрослый. В этом все оказываются равны.
- Азума, - Китамура не сдвинулся с места, только палочки аккуратно положил на стол и руки в замок сцепил на коленях. Словно защищался, сам не понимая ни того, что защищается, ни того, чего же боится. - Азума, послушай, чего тебе от меня надо, в конце концов? Ты приходишь ко мне почти каждую ночь и просто сидишь рядом, и никак не оставишь меня в покое? Если я тебя так достаю, скажи уже. Или тут другое? Тогда тоже скажи.
Юхей оценил попытки Китамуры говорить спокойно и взвешенно-разумно. Действительно оценил. Только ему казалось, что это - не правильно. Ко сейчас должен орать и кидаться на него с кулаками, а не пытаться по-взрослому разобраться с нахальным и надоедливым подростком, переходный возраст которого оправдывает любое нелогичное и бунтарское поведение.
Азуме хотелось сорваться. Действительно хотелось. Но это не было выходом. Никогда не было, на самом деле. Ко не услышал бы его, просто утвердился бы во мнении насчет причин подобного поведения.
- Китамура, что ты пытаешься доказать? Я вот все пытаюсь тебя понять, и никак не могу. Зачем ты все еще существуешь? Зачем? Только потому, что она бы этого хотела?
- Не твое это дело, Азума, - тихим выдохом сквозь сжатые зубы. Нелогичный разговор, вспугнутым зайцем скачущий с пятого на десятое и обратно.
- Мое.
- Каким боком.
- Я так решил.
- А не пошел бы ты со своим решением, Азума? Это - моя жизнь.
- Это не жизнь, Китамура, и ты сам это прекрасно понимаешь. Ты не сможешь прожить жизнь за нее, сколько не пытайся. не получится. Она давно умерла.
- Заткнулся бы ты, а?
- Она умерла, Китамура. Давно.
- Заткнись, я сказал!
- А чего ты бесишься? Ты знаешь, что я прав.
Молчание. Пустой серый взгляд встречается с наполненным болью темно-синим. Ни Юхей, ни Ко не пытаются даже встать, они не кидаются друг на друга с кулаками, только по виску Юхея медленно скатывается капелька пота. И словно отражением, скатывается одинокая слеза по щеке Китамуры. И Азума смотрит на нее, смотрит, и не может оторвать взгляда. И сердце разрывается на куски от острой боли за этого парня напротив, но и от радости - потому что вот эта самая слеза служит тем самым доказательством, что Китамура Ко все еще жив, все еще здесь, просто спрятанный за прочными стенами собственного внутреннего мира - чтобы не чувствовать боли, не принимать той реальности, в которой нет больше единственного любимого человека.
И Юхей осторожно тянется и мягко стирает пальцем эту слезу, и, не в силах оторваться, еще несколько секунд длит это подобие ласки.
И Китамура первым отводит взгляд.
Между ними - молчание и этот жест, разом перечеркнувший множество совсем ненужных и неважных вещей. Жест, возможно, положивший начало чему-то новому. Так хочется думать Юхею.
О чем думает Китамура, Азума не знает.
Наверное, невозможно получить все и сразу. Юхей знает это, но знать и принимать - вещи довольно разные. Азума знает, что не стоит давить, но не может принять, что после их разговора ничего не изменилось. Почти ничего. Теперь Китамура пытается его избегать. На смену агрессии пришло игнорирование, и это кажется Юхею таким по-детски совсем обидным, что у него просто не находится слов.
Азума знает - Ко пытается защититься как умеет, он не хочет расставаться с призраком этой девочки, живущим в его душе, но Юхей не понимает, как можно с таким ослиным упрямством отворачиваться от очевидных фактов. Цукишима Вакаба - мертва. Китамура Ко - жив и продолжает жить. Юхей не понимает, что хорошего находит Китамура в своем ограниченном непроницаемо-толстыми стенами внутреннем мире. Мире, в котором никому и ничему нет места, кроме давно и безнадежно мертвой любви.
Азума многих вещей не понимает, и не у кого спросить. Не к брату же идти. В конце концов, это дело никого не касается, кроме них двоих. Впрочем, наверное, оно и Азуму не касается. Но Юхею плевать.
Второй их разговор начинается с того, что беттер зажимает Китамуру в раздевалке. Команда уже свалила домой после долгой и утомительной тренировки, а питчер до последнего отрабатывал никак не удающуюся ему подачу, явно дожидаясь, пока настырный раздражитель не свалит домой. Раздражитель же сваливать и не собирался. Им нужно было поговорить.
Юхею было нужно поговорить. Он всегда был эгоистом.
- Китамура, лять, хватит вести себя как ребенок.
Прижатый к стене железной хваткой четвертого отбивающего, питчер даже не вздрагивает, впервые за последние дни глядя прямо в темно-синие, требовательно-гневные глаза - и не отводя взгляда. И молчит, словно воды в рот набрал.
- Хорошо, тогда говорить буду я, - Азума знал, что так оно все и будет. Вот только отпускать этого упрямца он не собирается ни за какие коврижки. Ко его выслушает, обязательно выслушает. Да еще и услышит. И если надо, Юхей готов заставить его услышать себя даже кулаками. Плевать на ссадины и травмы. На все плевать. - Она мертва, Китамура. А ты, мать твою, жив. Ты жив, понимаешь, дубина стоеросовая?! Ты жив. Оглянись вокруг! Я вижу тебя, говорю с тобой. И остальные тебя видят. Они - твои друзья. Твои, а не Цукишимы Вакабы! Ты любил ее, но не хватит ли оплакивать давно мертвую девочку? Думаешь, она бы хотела, чтобы ты себя заживо хоронил вместе с ней?
Азуме трудно говорить. Он не привык говорить много, а пустота в серых глазах душит вернее, чем душили бы руки на горле. Вот только не говорить - невозможно. Нужно продолжать, потому что сейчас эта вот самая пустота означает, что смог, что пробился за маску. Теперь бы до самого нутра достучаться.
- Пойми же, придурок, она жизнь отдала, чтобы кто-то жил! Жил! А ты не живешь, ты ж все равно что рыба дохлая - плывешь по течению брюхом к верху, разве что не воняешь....
Удар тем сильнее, чем неожиданней. А удара Азума не ожидал. Когда он очухивается - на полу, схватившись за отчаянно ноющиий бок, - в раздевалке уже никого нет. И Юхей не знает, то ли ему смеяться, то ли плакать, потому что с одной стороны - это хоть какая-то реакция, живая, настоящая реакция, а с другой - ведь ушел же, паразит. И ко всему этому коктейлю примешивается невольное восхищение этим хрупким с виду парнишкой.
- Эй, отличный удар, - говорит Юхей в пространство и ухмыляется, пытаясь подняться.
- За дело, - спокойный голос от двери выводит из состояния почти что транса. Цукишима Аоба смотрит Азуме в глаза и слегка ехидно ухмыляется, и Юхею впервые хочется ударить женщину. Хотя нет, не впервые - первой все-таки была Вакаба.
- Не твое дело, - говорит Юхей.
- Да не больно нужно, - пожимает плечами запасной питчер их команды, направляясь к своему шкафчику. - Только это бесполезняк. Зря стараешься. До этого дубины очевидное не дойдет, даже если это самое очевидное зазвездит ему промеж глаз.
Азума молча уходит. Скулы сводит от почти бессильной ярости, к которой все же примешивается некоторая толика торжества.
Когда все меняется, Юхей не успевает заметить. Просто в какой-то момент все становится неуловимо иначе - словно время обратилось вспять, поправ основополагающие законы этого мира. Быть может, дело в этой странной девушке, так похожей на давным-давно погибшую любовь. Сердце Китамуры похоронено вместе с ней, и когда появляется Аканэ, что он чувствует? Его лицо не меняется, лишь дрожат ресницы, да чуть плотнее сжимаются губы при взгляде на нее. Никто не замечает, а вот Азума замечает. И словно режет что-то в душе, болью по обнаженным нервам, наотмашь - эти сжатые губы и спокойные глаза. И такая вежливая, такая насквозь фальшивая улыбка. И хочется вытрясти из него всю душу, выбить то, что от этой самой души осталось - и забрать себе, спрятав от всего мира. Юхей и не подозревал даже, что может быть таким жадным, - а вот поди ж ты! А Ко словно оживает, даже улыбается иногда искренне, и выть от этого Азуме хочется в голос. Но все равно ведь приходит ночами, и по-прежнему сидит рядом, слушая тихое дыхание. Или осторожно стирает пот с искаженного лица во время очередного кошмара. И, ненавидя, ревнуя и злясь, отчаянно надеется, что она, эта девочка, так похожая на Вакабу, сможет вернуть Ко утраченное сердце и погибшие чувства. И, быть может, подарить счастье, о котором Китамура тоже забыл давным-давно. Счастье просто жить, радуясь каждому прожитому дню.
Питчер больше не избегает четвертого отбивающего, а Юхей больше не пытается вызвать Китамуру на разговор. Ему не хочется признавать, но он все больше убеждается, что Аоба, эта пацанка, абсолютно права - бесполезно. По крайней мере, для него, Азумы Юхея. Но он остается рядом - просто рядом, потому что эта девочка - это не Вакаба, и рано или поздно, Китамуре придется принять эту истину как данность. И тогда...кто скажет, что случиться тогда?
Юхей не знает, но ему кажется, что даже Ко может сломаться, и тогда... В конце концов, всегда нужно пользоваться ошибками противника. И в этой игре с с призраком лучший отбивающий команды не собирается упускать шансов, предоставляемых судьбой. Пусть и не совсем честных шансов.
Юхей даже не подозревал, что в этой войне сможет найти такого сильного и понимающего союзника. Аканэ нравился Китамура Ко, и Азума мог бы даже злится и ревновать - он и злился, и ревновал, на самом деле - если бы не то обстоятельство, что гордая и честная, Аканэ не желала вписываться в отведенные ей Китамурой рамки. Нет, эта девочка раз за разом проявляла недюжинные такт и силу, сопротивляясь любым попыткам сравнения. Раз за разом она ухитрялась буквально ткнуть Ко носом в то, что она - не Вакаба. Что она - это она, личность самом по себе, а не обретший плоть призрак. Она исподволь приучала питчера к этой мысли, делая то, чего никак не мог добиться Юхей.
А Ко стали чаще снится кошмары. Вакаба не желала отпускать его, и Азума совсем перестал спать этими жуткими для него ночами, проводя их в комнате Китамуры и каким-то чудом успевая слинять оттуда до пробуждения самого хозяина комнаты. Иногда он подумывал выкрасть втихую все, что связано с Вакабой, но каждый раз останавливал себя. Ко должен был справиться с этим, и забвение никогда не было выходом. Да оно и невозможно было, по большому счету. Это Азума Юхей знал на собственной шкуре.
апофеозом стал их поход в театр. Точнее, не их, конечно, а Китамуры и Аканэ-тян. По возвращению Ко был даже молчаливей обычного, и все было бы хорошо, если бы Азума не видел прячущийся за ресницами потемневший взгляд и еще легкое дрожание рук, держащих стакан. Видимо, родители Ко тоже заметили эти признаки, потому что у них нашлись какие-то дела в магазине, а госпожа Китамура, уходя, слегка взъерошила Юхею волосы. Такого он вообще-то никому не позволял, кроме брата, но сейчас он принял эту молчаливую просьбу о помощи. Он вообще каким-то образом ухитрился найти общий язык с госпожой Китамурой и - да, вероятно почти сдружится с этой мудрой женщиной.
- Эй, Китамура, - осторожно, на пробу.
А в ответом - только молчание. Молчание и тишина. Ко словно не слышит, он похож на застывшую фигуру статуей самому себе. И словно не видит ничего вокруг. Или видит что-то, что недоступно чужому взгляду. Как часто Азуме в голову приходила мысль, что с такими проблемами место не в бейсбольной команде, а в психушке? Впрочем, у каждого есть свои проблемы. У Юхея они тоже есть, и не столь уж малые. Одна из этих самых проблем сейчас застыла посреди кухни. Зовут проблему Китамура Ко и решаться она не собирается, видимо. Словно в стены непрошибаемые бьешься. И снова, и снова, и снова... И одна радость: что все же тоньше становятся эти стены. Но сколько же времени порой уходит на то, чтобы исправить последствия всего лишь одного дня этой чертовой жизни...
- Китамура, - снова зовет Юхей и снова не получает ответа. Ко кажется воплощением статичности, застывшей в янтарном слитке прошлого мошкой. Азуме не хочется смотреть на него вот такого, но он не отворачивается и даже не думает не пытаться. Он не считает возможным оставить Ко сейчас в одиночестве. Хотя бы потому, что тогда этот парень никогда не выберется из прозрачной желтизны давно покойного прошлого. И Юхей снова зовет, и снова, и встряхивает Китамуру, предварительно отобрав у того стакан. И добивается ведь того, что питчер вскидывает глаза, и его взгляд кажется Юхею таким пустым-пустым - почти как взгляд брата после травмы. Смерти, они разные бывают. Это Азума тоже уже знает.
Но пустота во взгляде Ко не абсолютна, она наполнена чем-то темным, страшным - словно туманные вихри, за которыми прячется дно пропасти. А ты стоишь на краю, и смотришь вниз, и не знаешь, то ли тебе прыгать туда с головой, то ли развернуться и уйти. Потому что в какой-то момент охватывает безнадежное отчаянье, а еще - тупая усталость, и понимаешь, что достучатся, поймать, не дать упасть и вытащить из этой пропасти живого пока еще Китамуру - бесполезное занятие. Его даже не видно, его самого. И все больше кажется, что его и нет уже вовсе, а это все - только проклятый богами призрак маленькой девочки, эгоистичной, как и все дети. Девочки, которая не желает отпускать то, что считает своим.
Юхей сжимает кулаки и бьет. Не раздумывая, не целясь и не сожалея ни о чем. И Азуме кажется, что он бьет Вакабу, особенно когда Китамура не сопротивляется. И Юхей бьет снова, и снова, и снова, и в каждом его ударе - отчаянье и боль. Собственные.
Ко не сопротивляется, и от этого ярость Азумы только растет.
Когда все проходит, с глаз словно спадает пелена. А еще болят руки, и первой приходит мысль о том, что играть он теперь не сможет еще долго. Просто не удержит биту как следует. Второй мыслью приходит мысль о Китамуре. Тот сидит, опираясь спиной о стену, и лицо его - в крови и синяках. Кровь, судя по всему, не только самого Китамуры. А еще Ко усмехается, и эта усмешка почему-то пугает Юхея больше всего. Потому что ее не должно было быть. А Ко продолжает усмехаться. и спрашивает хрипло, сплевывая на пол кровь из разбитого рта:
- Полегчало?
И тикают часы, отсчитывая бесконечный бег минут. Бег в никуда.
- Нет. Но тебя ведь не волнует.
Азума отворачивается и включает воду. Холодная, она обжигает израненные костяшки, но парню абсолютно все равно. Опустошение - именно так можно назвать его ощущения, они все сводятся к этому опустошению. И еще к безмерной усталости. но Юхей все равно продолжает двигаться. Он не заставляет себя, он действует на автомате, а мозг почти не воспринимает действительность. И мир состоит из простейших действий.
Найти миску.
Налить холодной воды.
Взять тряпку.
Подойти к Ко.
Опуститься рядом с ним на пол.
Намочить тряпку.
Осторожно стирать кровь.
Просто набор просто действий. Но даже сейчас Юхей действует мягко и осторожно, и не до конца понимает, что же на него такое нашло всего лишь несколько минут назад, а Ко сидит и не протестует, позволяя позаботиться о себе. И Азуме это кажется таким странным, таким неестественным, что хочется снвоа встряхнуть этого обормота за шкирку, словно нашкодившего котенка, и ткнуть - словно того же котенка - носом в поступки и слова, чтобы дошло раз и навсегда. Юхей понимает, что это невозможно, но ему все равно хочется. А он вместо этого продолжает смывать кровь с лица Ко осторожными касаниями, и постепенно усмешка Китамуры исчезает, словно вместе с кровью Юхей смыл и ее заодно. И в какой-то момент сильные пальцы сжимают запястье отбивающего, и спокойный голос Китамуры спрашивает:
- Зачем?
И Азума понимает, что ответить ему, в общем-то, нечего на этот простой и вполне естественный вопрос. Вот только он не уверен, почему ему нечего сказать. Очень хочется сказать, что это все из-за спокойно-равнодушного тона питчера, но Юхей достаточно честен перед самим собой, чтобы не пытаться сваливать это на другого. тем более на самого Ко. И потому он просто пожимает плечами. И ничего не говорит, а Ко больше ничего не спрашивает, но взгляд питчера больше не напоминает бездонную пропасть. И это для Азумы в данный конкретный момент является лучшей наградой.
Ко чувствовал, как что-то меняется. Словно его захлестывала полноводная река, и он тонул в ней, и нехватало воздуха и сил, чтобы выплыть на поверхность. Он тонул, тонул, тонул в этой воде, и вода была кругом... А потом он просыпался, и неизменно чувствовал неуловимую тень присутствия постороннего, ставшего уже почти близким - насколько это определение подходило к людям. от этого становилось необъяснимо легче, но само это присутствие раз за разом порождало волну, захлестывающую его с головой. Утягивающую на дно.
Точнее, Китамура понимал - что это. Такое с ним уже было. Точнее, что-то похожее. Когда один человек становился важнее всего мира, заменяя его собой. Хотя в тот раз, с Вакой-чан, все было совсем по-другому. Возможно, так было лишь в силу их возраста, но так было, и эту необходимость, эту тягу Китамура Ко не спутал бы ни с чем другим.
Он привык к присутствию Юхея в своей жизни. Он привык - и теперь оно было ему необходимо.
И от этого было так погано на душе, что хотелось разом со всем закончить - потому что все отчетливее Ко понимал: он предал Вакабу. Предал осознано и безусловно. И этого уже не изменить и не исправить. Он предал ее дважды, на самом деле. И Юхей был первым. И как же просто было бы винить во всем четвертого беттера, но это было бы нечетно. Потому что в первую очередь виновен был сам Китамура - его слабость. И уж тем более не виновата была Аканэ-тян в том, что именно в ней воплотилось все то, что снилось ночами, сводя сума бессилием одиночества по утрам, впитываясь св подушку слезами, о которых вряд ли было известно хоть кому-то. Она была так похожа... И это была не она.
Боль разрывала изнутри, почти как тогда, когда он гулял по чертовому летнему фестивалю один, словно поминки справляя. Впрочем, он их и справлял, вот только показать Ваке-чан, что он счастлив и весел - не получилось тогда. Зато теперь получилось. Он смеялся, шутил и слушал рассказы о детстве девочки с лицом Вакабы, с ее характером и улыбкой. И думал о том, что вот сейчас бы остановить время - или сердце свое остановить, чтобы не билось, с каждым ударом предавая любимую девушку. А еще он думал, что, вероятно, все это заслужил - потому что нельзя было иначе, и даже умереть было нельзя. Да тогда, в детстве, он даже и не думал об этом.
Он и сейчас почти не думал о подобном. Это было бы трусостью. Вакаба была с ним, она жила в его сердце, мыслях и делах, она все еще верила в него и надеялась на него, и мечтала вместе с ним - и он воплощал эти мечты в жизнь, реальную и такую нереальную - без нее.
А потом появился Азума Юхей, и все словно рухнуло в одночасье. Как редко он видел теперь улыбку Вакабы ночами! И от этого становилось только лишь еще больнее. Впрочем, он хорошо научился скрывать собственные чувства. И лишь два человека видели его насквозь: Азума и Аканэ. И это почему-то лишало привычного равновесия, раз за разом заставляя испытывать почти забытые чувства из далекого теперь детства.
Когда Азума избил его, Ко был даже рад этому. Впервые, наверное, он осознал, насколько проще становится, когда боль физическая заглушает то, что происходит внутри. Когда за тебя решают, а ты не решаешь ничего - не потому, что не можешь. Потому что не хочешь. Потому для того, чтобы что-то хотеть - нужно иметь желания и стремления, а они рождают будущее, которого Ко не видел. Он лишь недавно начал сознавать, что его жизнь прерывается двадцатилетием Ваки-чан - потому что дальше не продолжался маленький вишлист, и Ко просто не знал, что ему делать дальше. Сейчас ему было семнадцать. Оставалось три года. А что потом?
Он никогда не задумывался, просто плывя по течению. И когда Аканэ-чан спросила его об этом, Китамура ответить не смог. Художница промолчала тогда, только глаза ее стали вдруг грустными и темными, а через неделю она принесла ему в подарок небольшую картину. С картины улыбалась женщина лет тридцати, абсолютно не похожая ни на кого из знакомых Китамуры. Женщина обнимала пару детишек, а рядом... Наверное, это был сам Ко. Он не знал. Он просто поблагодарил юную художницу и засунул картину подальше.
А ночью он снова чувствовал это присутствие. Словно Вакаба вновь была рядом. Словно и не уходила никуда.
Словно не сердилась на него. И он звал ее, так отчаянно звал, и это ее теплые, ласковые руки стирали с его лба капельки воды, удерживали на плаву, не давая окончательно утонуть в этой темной, холодной и страшной водной пучине.
Как же он ненавидел это имя. Такое простое, такое распространенное имя. Ненавидел до дрожи, до желания уничтожить саму память о ней - чтобы сразу, навсегда - в пыль, в порошок, в прах, которым она и являлась. Чтобы больше не было ее нигде, никогда. И эта ненависть, черная, слепая, не рассуждающая ненависть, накрывала с головой, заставляя задыхаться от беззвучных рыданий. Но руки не дрожали, когда стирали пот очередного кошмара со лба Китамуры, перебирали и гладили волосы, плотнее укрывали одеялом. Не дрожали руки, не закрывались глаза, ни единого звука не слетало с губ. Молчаливая забота - и только это было возможно. Юхей знал, что возможно только это, но как же ему хотелось верить, что нет ничего невозможного. Тяжело расставаться с детскими наивными иллюзиями, а лишь взявшись за эту непростую задачку Азума вновь начал осознавать себя ребенком. Беспомощным и бесполезным там, где и взрослые часто столь же беспомощны и бесполезны. Но тогда какая между ними разница?
Эти ночи были для Юхея одновременно и кошмаром и удовольствием. Как часто ему казалось, что он постепенно превращается в мазохиста, получая удовольствие от того, что сидит и слушает, как любимый им человек отчаянно и безнадежно зовет давно умершую любовь. Не его - другую.
Азума никуда не уходил. Если Ко бросит даже он, то Китамура просто не сможет выжить. Именно Китамура, а не бледная тень Вакабы, которой он пытался все эти годы стать. Не получалось. Не позволит. Он, Юхей, не позволит.
Но ночи без сна, приправленные тренировками, не проходят просто так. И однажды Азума просто не выдержал - уснул, опустив голову на край кровати Китамуры, затихшего после очередного кошмара. Уснул, позорно проиграв усталости собственного организма, измотанного последними неделями почти полного отсутствия сна. Уснул в его комнате, а проснувшись утром, увидел одеяло, укрывающее плечи, и солнце, вовсю проглядывающее из-за штор, и не увидел - Китамуры Ко. Видимо, тот ушел в школу, потому что время было уже за полдень, и занятия были в самом разгаре. А его, видимо, не стали будить.
Азуме было стыдно. За свою недавнюю вспышку, за гнев и ненависть, за эту вот слабость было стыдно. И стыдно было, прежде всего, перед собою самим. Это он должен заботиться о Китамуре, не наоборот. Но... почему-то эта мысль казалась странной, не правильной. Быть может, потому что Ко был и оставался парнем, или даже скорее мужчиной, сильным, умным и вполне способным о себе позаботиться самостоятельно. Но почему и когда Азума забыл об этом? Почему и когда он стал воспринимать Китамуру Ко по-другому?
У Юхея не было других ответов, кроме понимания: это было оскорбительно по отношению к Китамуре.
По крайней мере, сам бы Юхей оскорбился смертельно.
Значит, следовало изменить прежде всего собственное к проблеме отношение. Но как? Ради всех богов, как это можно было сделать? Как пробиться, дозваться, докричаться до почти мертвого сердца, в котором стыл лишь пепел разбитых надежд и иллюзий, да едва тлели под ним угольки погибшей любви? Какими словами, каким отношением?
Да никаким. Бесполезно.
Наверное, он жалок. По крайней мере, Юхей себя сейчас именно так и чувствовал - жалко. Сидел в чужой комнате, уткнувшись носом в чужое одеяло, и думал о том, что все его усилия - просто безнадежные попытки пойманной рыбы вернуться в реку. Никуда не упрыгаешь, крепко держат. Так крепко, что хоть все жилы порви - не сорвешься. И выхода нет, совсем нет. А перестать биться - и сожрет эта чертова жизнь не только тебя, но и его - того самого, ради которого все это и начиналось.
Наверное, это и есть взросление. Когда в какой-то момент понимаешь, что мечты никогда не сбываются, а чудеса никогда не прячутся в шкафу или за углом. Чудес вообще не бывает. В принципе. Когда уходят детские наивные грезы, детская наивная вера в добро, справедливость и доброту всего мира - вот тогда на смену им приходит реальность, живущая совсем по другим законам. Именно тогда человек становится взрослым. И физический возраст здесь не играет роли.
В голове у Азумы царил бардак, абсолютный и бесконечный, как космические просторы. Хотя по большому счету все было просто - он банально не знал, что же делать дальше. Что именно еще ему сделать? Или - не делать? Просто взять, и все бросить? Переехать куда-нибудь в другое место - и попытаться забыть. Забыть эти глаза, эти губы, эту редкую искреннюю улыбку, эти потрясающие по красоте и силе подачи - все забыть. И пытаться жить дальше, воя от тоски по несбывшемуся и презирая себя за слабость. За побег от реальности. И за то, что испугался.
Вечно бежать от себя? Нет.
Вечно бежать от реальности? Тоже нет.
Никогда, больше никогда. Но тогда...
- Проснулся? Придурок ты все-таки.
- Китамура?
- А ты кого-то другого ждал? Проспал и учебу и тренировку, с чем тебя и поздравляю, - Ко стянул потную майку и полез рыться в шкафу, а Юхей сидел и смотрел ему в спину. И не знал, что сказать. Впрочем, эту проблему решил за нег сам Ко.
- Азума, послушай, - голос питчера был приглушен, раскопки шкафа он прекратил, но обратно не высунулся. - Перестань так делать. Пожалуйста.
- Как? - А внутри замерла тонкая-тонкая струна, зазвенела, напрягаясь. Пропасть. Это была просто пропасть. Та самая, в которую невозможно не упасть.
- Перестань приходить ночами. Ты не поможешь ни мне, ни себе.
- А если не перестану? - Отпираться Юхей не стал. Не имела смысла, да и не привело бы ни к чему хорошему. Даже сбить с толку бы не получилось. - Я хочу помочь.
- Мне не нужна помощь, Азума. Со мной все в порядке, - Китамура выбрался из шкафа и теперь смотрел на Юхея своими невозможными глазами, и этот взгляд до костей пронизывал, словно рентгеновские лучи. Такой внимательный, такой пристальный. Такой испытующе-требовательный, что Юхей просто не выдержал.
- Черта с два с тобой в порядке, Китамура! Ты... - на этом слова почему-то закончились. Да, не был Юхей мастером разговоры разговаривать. Зато действовать умел. Подняться с пола было делом нескольких секунд, и приблизиться тоже, и впечатать его в стенку, и поцеловать - неумело так, совсем неумело, просто прижавшись губами к губам. Но все равно решительно.
И отпускать Китамуру Азума не собирался. Пока не дойдет.
А тот и не думал вырываться - замер, вжимаясь спиной в ту же самую стену, растерянный такой. А может, и не растерянность это была, а другое что-то. Азуме, честно говоря, пофигу было уже. Главное - донести, показать, объяснить то, что словами не выразить, не передать не получалось. И губами скользнуть по лицу - по щекам, скулам, носу, лбу, подбородку. Беспорядочными поцелуями, нехитрой лаской. И отстранится, чтобы взять это лицо в ладони, осторожно так, чтобы в глаза заглянуть, не позволяя отводить их. И попробовать снова:
- Ко, послушай, я...
И получить в ответ пустое и тихое:
- Да знаю я все, Юхей. Думаешь, незаметно? Черта с два. Не могу я...не получается. Прости.
И тень горечи в этих словах - лишь отражение боли внутри. Но Азума Юхей усмехается, отпуская того, кто не желает ничего понимать. Разжимая руки. Бесполезно. Действительно, бесполезно.
- Прости, - ответные слова, в которых нет ни тени горечи, боли или грусти. Просто слова. Ничего больше.
Юхей уезжает в тот же день. Брат при встрече не говорит ни слова, но явно что-то чувствует, и весь переезд занимает от силы часа три. Китамуру Юхей не видит, да и не стремится. Внутри растет та самая безнадежная пустота, которую он так часто видел в родных глазах, и ему уже ничего не хочется, а тем более ему не хочется спасения.
Зато он видит Китамуру на занятиях, да и в бейсбольном клубе тоже, но это ничего не значит. Они словно и не знакомы друг с другом, они почти не общаются, и команда быстро понимает, что что-то произошло. Но ни Ко, ни сам Юхей не собираются делиться информацией, так что расспросы быстро сходят на нет.
Как ни странно, вновь сводит их вместе Аканэ. Узнав о ее болезни и о том, что ей предстоит серьезная операция, Юхей мгновенно понимает, чем это грозит их питчеру. Еще раз пережить смерть Вакабы - это слишком даже для Китамуры, а Аканэ для Ко - это тень его любимой. Тень, которая не желает быть тенью, в этом Юхей тоже уже давно успел убедиться.
Он обнаруживает себя в больнице раньше, чем успевает подумать, стоит ли вообще туда соваться. Наверное, он слишком привык заботиться о Ко, настолько, что это превратилось в инстинкт и потребность одновременно. И даже теперь это ими же и осталось. Впрочем, прошло не так много времени - всего-то месяц - хотя самому Азуме месяц этот показался лет за десять. Но не это было важным. Самым важным для него был и оставался Ко...
Тот самый Ко, который сидел сейчас под дверью палаты, опустив голову и ссутулившись. В одиночестве. А рядом лежал маленький букетик цветов. У Азумы сердце сжалось от этой картины, от предчувствия дурного и от взгляда, которым скользнул по нему Китамура, когда Юхей плюхнулся рядом.
- Как она?
- Жить будет. А с операцией неизвестно. Шансы пятьдесят на пятьдесят.
- Все получится. Она сильная.
- Да. А ты тут зачем?
- Просто. Красивые цветы. Ей?
- Ну да. Положено же, вроде.
- Так чего не идешь?
- Там Акаиши.
- Уверен?
- Да. Не стоит им мешать. Зайду в другой раз.
- Китамура...
- Не надо, Азума. Все нормально. Акаиши заслужил счастье, а Аканэ-чан - не Вакаба. И никогда ей не была. И никогда не станет. Так что все правильно. И получилось ведь как нельзя лучше.
- А ты?
- В смысле? Я собираюсь готовиться к следующей игре. Кажется, нашему бравому капитану будет несколько не до того.
- Снова убегаешь, Китамура?
- И не думал даже. Просто отвечаю на твой вопрос.
- Это не ответ.
- Это не тот ответ, который ты хочешь услышать. Но это - мой ответ, Азума. - Китамура вздохнул и поднялся. В больнице больше не было смысла оставаться. Цветы он выкинул в ближайшую мусорку. А Юхей следовал за ним. Просто потому, что не знал, что делать. Он в последнее время вообще не знал, что ему делать, а разойтись с Китамурой было сейчас выше его сил.
Они шли в молчании. Просто шли, плечом к плечу. Азуме казалось, что так и должно быть. Всегда.
- Ты все еще хочешь меня? - спокойный вопрос. Как о погоде спрашивает. А Юхей аж передернуло всего от этого тона. Он понимал, конечно, что Китамуре все равно, что он просто не чувствует ничего и ни к кому, но вот так...это было не правильно. Это было...оскорблением. Но Азума лишь сжал кулаки, смиряя и свой гнев, и свою гордость.
- Да, но это не имеет значения. Ты со всей определенностью дал мне понять невозможность подобного.
Китамура остановился, глядя в небо. А затем повернулся в спутнику и улыбнулся уголками губ. Впрочем, глаз улыбка не касалась.
- Если хочешь, можешь взять. Если тебе станет легче.
- Тебе все равно. - Утверждение, не вопрос. Так грустно.
- Да. Мне все равно.
- Ну и пошел ты со своей жалостью...в пень.
Азума развернулся на каблуках и ушел. Просто так. Потому что это было выше его сил. А еще потому, что ничего он не забыл. Ни ночей без сна, ни глубины взгляда, ни спокойного голоса. Такого родного, за прошедшее время, казалось бы, ставшего еще дороже. И слышать подобное было так тяжело. Потому что ничего не изменилось на самом деле. Никогда не изменится. Так больно...
Сколько времени прошло, Азума не считал. Вероятно, если бы не занятия и тренировки, он бы вообще перестал хоть как-то отмечать дни на календаре собственной жизни. После того разговора...все стало только хуже. Не, Юхей все понимал. И что Китамура такой, какой есть. И почему он стал таким. И что действительно хотел помочь хоть как-то. Но все это было пустыми оправданиями. Ко не хотел меняться и замечать, как меняется мир вокруг него, и именно это больше всего выводило Азуму из себя. Слова...что слова? Просто шелуха, глаза и жесты говорят гораздо больше, а уж поступки - тем паче.
Он не судил. Он просто пытался жить дальше. И порой ему даже удавалось убедить себя в том, что все получается как надо. Все получается. Но на самом деле он никогда не переставал присматривать за Китамурой - украдкой, случайными встречами, через общих знакомых-приятелей, даже через Аобу, с которой умудрился как-то найти общий язык и несколько сблизится. Удивительно: эта пацанка, так резко настроенная против Юхея ранее, после травмы стала почти нормальным человеком, и они часто разговаривали о разном. Она умудрялась вытягивать из него больше чем пару слов за пару часов, а он приносил ей цветы и фрукты, и сидел рядом, слушая негодующие монологи про Китамуру Ко. Аоба не спрашивала ничего, ничего не говорила и никак не комментировала происходящее. Но в не вовремя зашедшего Ко однажды полетела ваза с цветами, и лишь хорошая реакция спасла горе-питчера от серьезной травмы. Больше Ко старался в больнице с Юхеем не пересекаться.
Он вообще старался пересекаться с ним как можно меньше. Потому что именно Юхей был тем, что приносило перемены, а меняться Ко не хотел. Потому что изменения - какими бы они не были - означали расставание с Вакабой. Окончательное прощание. Точку. Но как же тогда она? Ведь у нее есть только он, он один - и никого больше уже не будет. Она не сможет улыбнуться, попрощаться и забыть его на следующий день, уже встречаясь с другим - как делало большинство его одноклассниц. Китамура презирал этих легкомысленных дур, не понимающих, как легко и просто в этом мире лишится всего, абсолютно всего - просто из-за каприза природы и чьего-то столь же легкомысленного поведения. Наверное, если бы он говорил об этом с психологом, ему бы объяснили и рассказали кучу всякой хрени, от комплекса неполноценности до прогрессирующей шизофрении. И договорились бы до того, что он, Китамура, до сиих пор так и не простил Вакабе ее смерти, ее выбора и ее ухода. Возможно, так оно и было на самом деле, но Ко никогда не разговаривал со школьным психологом. Ему еще в детстве хватило ума ограничится только горем и оставить в стороне откровенность и доверие. В общем, он никому и не подумал говорить, что для него Вакаба все еще жива, он все еще слышит ее голос, видит ее улыбку - пусть только во сне или этими странными лунными ночами... Этого хватало для того, чтобы идти дальше в ожидании, когда же можно будет снова быть вместе с ней.
А потом появился Азума Юхей, и мирок Ко снова разлетелся на тысячи больно ранящих осколков.
Зачем он приходил в комнату Китамуры ночами? Зачем охранял его сны от страхов и призраков? Зачем приучил к теплу своих рук, к своему дыханию, своему молчаливому присутствию? И теперь Китамура все отчетливее понимал, что теперь уже не может спать без этого, не может обходиться. Словно наркоман, без дозы дури. В какой момент Азума превратился для него в наркотик? В снотворное, без которого невозможно спать? Китамура и не спал. Почти. Прерывистые, беспокойные кусочки сна не считаются, потому что стоило ему прикорнуть - и спустя самое большее полчаса он просыпался от очередного кошмара.
Он звал Вакабу, но она больше не могла ему помочь. Или не хотела. Китамура считал, что это - правильно, ведь это именно он предал любимую. Он вообще считал, что заслужил все происходящее. Он - заслужил, а вот Вака-чан - нет. Она должна была остаться жить, должна была. И почти забытая в силу привычки боль вспыхивала с новой силой, и все чаще Китамуре начинало казаться, что он окончательно сходит с ума. Он видел Вакабу везде - в каждой девушке, в каждом оконном стекле или зеркале, и в каждом звуке ему чудился ее голос. Обвиняющий, презрительный, гневный. Все правильно, она и должна презирать и ненавидеть его.