Громады воздушных масс плыли над вельдской степью. Солнечный вихрь раскалял власяницу пожухлых трав и отражался от земной твердыни струями дрожащего воздуха над сковородой вельдской равнины.
Она тряхнула головой и на миг прикрыла глаза. В то же мгновение змей мира закружился вокруг неё, вытянулся в спираль, изогнувшись, сделал скачок в прошлое, и перед её внутренним взором предстали события давно минувшие, либо вовсе не существовавшие, кроме как в воображении неизвестно какой из личностей в длинной череде образов давно умерших предшественниц её. А она, помнящая то, чего никогда не случалось с нею, могла ли она теперь сказать о себе - Вельда - не отринув самую индивидуальность свою, составляемую, как известно, у большинства из нас лишь из архивов точек зрения.
Это было давно. Так давно, что имена участников этих событий стёрлись из памяти потомков, книжных анналов и народных песен. И лишь в ее, Вельды, душе сохранились воспоминания о делах былых, невероятных, необъяснимых.., как будто произошло это совсем недавно, на днях. Руки хранят следы прикосновений холодного металла, губы помнят слова, сказанные века назад и готовы их повторить. Не единожды драма сия разыгрывалась, и не будет конца череде подвигов, совершенных во имя твое, Жизнь. Вельду снова затягивало туда, в прошлое. И снова круг замкнулся, и змея укусила свой хвост. Взгляд старой, седой, сгорбленной Вельды растворился в нефрите ночного неба, пролился звёздным дождём седого холодного света над только что вышедшей из океанической колыбели девственно юной сушей, пал каменным узором на обветренные скалы северной окраины, был принят миром Бель-Иль и пророс старой как мир и вечно новой историей.
* * *
Нестерпимо горячий воздух вельдской равнины не обжигал обветренного смуглого лица с правильными чертами. Она стояла неподвижно на крепких длинных неутомимых ногах, и грубое кожаное одеяние сидело на ней как литое, повторяя каждый изгиб весьма мускулистого, но не менее изящного тела. "Что-то... что-то такое?.." - она провела тыльной стороной ладони по челу, чуть смазав охряной узор на лбу, и, обессиленная, присела в колышущиеся травы. Потрескавшиеся губы беззвучно шевелились, веки опустились, спрятав дикий взор за частоколом ресниц, и она не видела, что на горизонте, страшно деформируемая вдоль и поперек потоками жара от земли, появилась фигура всадника на лошади. И по тому, как сия фигура медленно вырастала, можно было судить, что путь его (или её) лежит к этому самому месту, где, тяжко опустив плечи и преклонив голову, сидела с непокрытой головой Вельда. Всадник приближался. Она сидела в прежней позе; возможно, она пыталась своим примитивным умом связать в одну логическую цепь то, что... что она знала. Но тому, что она знала, не было места в её простой и конкретной логике. И это несоответствие, как зияющий провал с отвесными стенами и без дна, завораживал, пугал, озадачивал её. Всадник приблизился настолько, что глухой стук копыт уже не мог быть незамеченным острым слухом дочери степей. Но она сидела неподвижно. Всадник подъехал вплотную, спешился, прихрамывая, бесшумно приблизился к сидящей на твердой как камень земле и произнёс:
- Айа хом чакри.
Стремительно вскинула голову Вельда, гордо взглянула на всадника, смерила взглядом всю его фигуру, широкую грудь, лицо в шрамах, задержала взор на левой ноге-протезе, сделанном столь искусно, что лишь при пристальном рассмотрении можно было заметить, что нога его из деревянной плоти, встала, произнесла: "Айхи!" - откинула огненно-рыжие волосы со лба и ушла взглядом за раскалённо-желтый горизонт, в ожидании, в едва уловимой растерянности. Широко вздымалась и опадала грудь мужчины, покрытая малиновым панцирем из бычьей кожи. Зрачки его, остановившиеся на узоре на лбу Вельды, расширились.
- Кодрак исса! - быстро сказал он, выхватил из-за пояса зазубренный нож, замахнулся и тут же осел, как будто без сил; ни единого звука не вырвалось из его горла, ибо он был уже мёртв. Из перерубленной почти наполовину его же собственным ножом шеи хлынул алый поток, запузырившийся, заклокотавший, оросивший жёлтые травы, жёлтую землю, жёлтые сапоги лучшего воина в округе, а теперь просто умирающего калеки. Вельда снова стояла неподвижно, и лишь пульсирующая жилка на виске говорила о бешеном напряжении, в котором пребывало всё существо её. Гордость женщины-убийцы, снова отстоявшей свою жизнь, светилась в её прекрасных глазах цвета мякоти киви, во всей её осанке, в божественных чертах одухотворенного жизнью лица, в совершенных пропорциях всего её тела.
Вельда снова присела, взяла нож воина и принялась рыть могилу, мощными ударами крепкого металла вспарывая плоть земли. Не прошло светило по небу и одного дайма, а на месте схватки виднелся лишь холмик сухой комковатой земли. Вельда воткнула нож в могилу, встала во весь рост и начала песнь смерти...
* * *
Кодрак впервые в жизни встречался с тем, что привело его в замешательство.
- Кто ты такая? Откуда? - естественные вопросы.
- Естественные вопросы, - задумчиво произнесла Вельда, - но именно на них мне труднее всего ответить, если, конечно, не уйти от ответа, сказав обычное: не знаю. Но как бы я сама хотела знать это. Кто? Откуда? Куда? Зачем?.. Я ветер степи, такая же вольная и неуловимая. Ни один самый добротный конь не в силах настигнуть меня, когда я просто иду, задумчиво глядя в белёсо-голубую пучину неба. Я - упругий освежающий утренний бриз, ласкающий кожу, придающий сил... Но я и смерч пустыни, я превращаюсь в ночной ураган, сносящий хлипкие строения детей степи, рвущий одежду одинокого путника, что найдёт себе могилу в жестокой тьме, будучи не в силах совладать с неистовостью природных стихий. Я буран, сдирающий земляной покров с равнины в приступе ярости против стойкости земли, мстящий ей за эту самую непоколебимость. Я не нахожу покоя, у меня нет дома, я не знаю себя, я вижу всё и... не вижу ничего.., что могло бы удовлетворить мою вечную жажду.
- Если ты пойдёшь со мной, - Кодрак неотрывно следил за её руками, - ты можешь найти свой дом... нет-нет, лишь на время, я не собираюсь привязывать тебя к одному месту, - поспешно добавил он, заметив, как потемнели её зрачки и гнев ожесточил черты лица. - Но ты ведь можешь пройтись со мной... ну, хотя бы на три недели к западу. Семья Ал-Лахам.
- Я буду там через полчаса. - она собрала огненные языки волос в узел на затылке, смерила взглядом Кодрака вместе со всем его миром довлеющих расстояний и унеслась в облаке пыли, путь держа на запад. - Не отставай! - только и успел услышать старый рубака. "Что ж!" Он спрятал в кулак усмешку, за которую, заметь её Вельда, он мог бы поплатиться жизнью, огляделся по сторонам, пригнулся к травам, встав на четвереньки, приложил ухо к земле и замер, прислушиваясь... неизвестно к чему; может быть к шагам смерти, что следует за ним по пятам, как и за каждым из нас, в своей вороной хламиде со сверкающей косой на плече, кованой из лунного света и с бездной вместо лица; а её иссиня-бледные почти прозрачные руки..! Тонкие, изящные, цепкие пальцы смерти... О-о... Почти восхитительная неотвратимость того, что венчает любое проявление жизни, финал, от которого не уйти... "Познает смерть всяк, кто был рождён. Возродится всяк, кто прошёл через смерть..."
* * *
Глаза её блуждали по земле и не видели. "...всяк, кто прошёл через смерть..." - мучительно,.. эта мучительная неспособность вспомнить что-то... что-то такое. Это грызущее чувство какой-то безысходности, эта фраза, тёмный смысл коей пугал своей грозной неизвестностью.
"Что это?" - она остановилась, поражённая зрелищем, в-общем-то обычным в этой части мироздания. Это был небольшой городок, раскинувшийся в сочном оазисе, питаемом артезианской жизнью, пышная россыпь живых изумрудов среди бирюзовых арыков, место, заселённое солнцеглазыми людьми с лицами жителей заоблачной страны. Тут и там стояли небольшие стройные дома из голубой глины, обожжённой временем и солнцем до тёмно-бурого оттенка. Сам воздух вокруг искрился блёстками солнечных капель и казался золотым.
- Ну..? Как?..
Вельда обернулась на голос и тут только заметила Кодрака, сидящего возле одного из домиков скрестив ноги.
- Ты уже здесь? - в возгласе её не было удивления, но интонации чуть-чуть, еле заметно смягчились, и Кодрака это более чем обрадовало, в его глазах блеснуло что-то похожее на надежду, и тут же скрылось, покрытое плотным покровом железной невозмутимости.
- Кодрак Агасти! - она поклонилась ему и исчезла за ближайшей группой деревьев, а он, ошарашенный, опьяненный столь редким проявлением её благосклонности, остался сидеть неподвижно, погруженный в созерцание, оглушённый поразительным, невероятным откровением. "Женщина-ветер?" - он был потрясён. - "Поклон женщины-убийцы!" - его осчастливили так, как не могла бы осчастливить мать своего ребёнка, дав ему жизнь. Боже мой! Жизнь, много это или мало? Какая-то мелочь... Студёный хрусталь влаги в арыке тихо журчал, даря иссохшей земле капли жизни.
* * *
Вельда пристально следила за женщинами, она старалась понять суть того, чем они занимались, на что тратили жизнь. Кодрак пристально следил за тем, как Вельда наблюдает за женщинами, возделывающими небольшие огороды, разбитые в тени деревьев. "О, Вельда, твои горячие боги пекут мне уста. Жертва, - первый из ста праведных, - выйдет..." Расплавленный в тигле неба шар заходящего солнца раскалял сердца людей, живущих в долине смерти на единственном островке жизни, укреплял и облагораживал их души. Лишь житель пустыни может похвастаться, что был свидетелем такого зрелища, когда солнечный вихрь смывает с человека злые помыслы, мрачные предчувствия, малодушие, оставляя чистую, сияющую простотой невинности, заготовку. Но ряд условий должен предшествовать сему событию.
- Кодрак, что они делают?
- Работают... чтобы выжить.
- Но они и так живут.
- Если они не будут работать, они умрут.
Вельда пронзительно посмотрела в глаза воина-калеки:
- Но, Кодрак, кто посмеет их убить?
- Они умрут сами.
- О...?!?... Что ж, тратить свою жизнь на то, чтобы продлить эту самую жизнь?.. Хм. Или не эту, а какую-нибудь другую? Ведь колесо не может крутить само себя.
Кодрак был снова потрясён. Она раскрывала основополагающие истины человеческого бытия шутя, как будто ум её был не проводником в стране, где он ничего не знает, а ведомым кем-то, для кого эта страна была собственным домом, жилищем, в котором этот мистический ведущий знает каждый уголок,.. но не сообщает ведомому своему ни на гран больше некоего определенного минимума.
- Жрицей какого храма является та, что ведёт столь мудрые речи и которую впервые вижу в нашей семье. Кардош умма!
Одновременно, как один человек, обернулись на голос вопрошавшего Вельда и Кодрак. Залитый кровавым светом заходящего светила стоял перед ними воин-калека, столь же похожий на самого Кодрака, как зеркальное отражение на своего хозяина. Тем более, что его правая нога была заменена деревянным протезом.
- Я ветер, Кардош Атхарви, ийа акма, амма. - Вельда находилась уже возле подошедшего, вихрь вокруг них завертелся в бурун. - А Отцом какого начала являешься ты? - они стояли теперь друг напротив друга, вокруг цвёл альпийский луг, граница снегов была совсем рядом. - Я бы подумала, что ты Кодрак, но он остался там, в оазисе, а ты здесь... и... я чувствую какие-то древние путы, привязывающие меня к тебе.
- Не путы, но связи. Я сам их создал когда-то. Но я не знаю, что говорю. В акте единения ветра и земли, тебя и меня, должно возникнуть начало вод, жизни и процветания. - Он смотрел неотрывно в сплетение линий узора на лбу Вельды, как будто хотел отгадать то, что надобно чуять.
- Так ты земля... - задумчиво проговорила она и пошла.
- Да! Я хочу воссоединиться с тобой! Отдайся мне, Вельда! Я хочу тебя! А-а-а! - он кинулся к ней, но руки его схватили пустоту, а порывистое движение лишь всколыхнуло сухие травы пустыни, что простирались насколько хватал глаз. Вельда задумчиво, приложив палец ко лбу, удалялась в вихре жёлтой пыли и исчезла за горизонтом раньше, чем Кардош смог бы сосчитать до десяти. Он кинулся наземь, затаил дыхание, прислушался и уловил под поверхностью тихий смех Кодрака, различил его ровный низкий голос:
- Ты слишком мало умирал, чтобы поймать огонь в воде. Ты, ты, ты, и поэтому отделён. Ты, ты, и поэтому внутри и снаружи. Ты, и поэтому лишь раб своего имени.
В неистовстве мятущегося титана Кардош сжал кулак и обрушил на землю удар, в который вложил всю свою несуществующую горечь, всё кажущееся бессилие. Земля загудела.., и только.
Скрипнул зубами Кардош, помрачнел, поднялся с колен и, закрыв глаза, углубился в думу. Истекали часы. Мироздание замерло в ожидании. Ветер затих, солнечные лучи в страхе огибали недвижно замершую фигуру, боясь потревожить рождающиеся в чьём-то существе мрачные помыслы. И стоял он безликой тенью. А потом пошёл, обременённый родившейся идеей, ведомый ею. К хижине на холме. Откинул полог, зажёг жирник, запалил огонь в очаге и сел ждать, рассеянно скользя взглядом по дощатым стенам, увешанным масками предшественников.
* * *
- Эти люди, что они умеют?
- А... Они умеют многое, - Кодрак улыбнулся. - Кое-кто из них даже умеет колдовать.
Равнодушно поглядела она на Кодрака, отвернулась:
- И только? Колдовать. Какой в том смысл?
Кодрак в печали опустил взгляд долу. "Ты хочешь знать? Ну так сего не миновать". Он тихо нараспев завёл долгую монотонную песнь...
- ...Они могут любить. Могут радоваться. Грустить. Жертвовать собой. Быть бесконечно выше любого из богов и мельче и бессильнее самой малой из букашек...
Вельда молчала, глядя за горизонт, как будто пытаясь проникнуть в суть вещей; прошло полчаса. Ни один мускул не дрогнул на её теле, она была недвижна, как статуя. Она внимала.
- ...и всё это они умеют, всё это в них. Более того, всё это - они сами. Беда лишь в том, что они об этом не знают. - Кодрак замолчал, переводя дух.
- И если ты просветишь их...
- ...Да, они просто не поверят.
Ветра кружили голову. Воздух, как горячий настой трав, целил суставы, молодил тела, всё ещё пребывающие в могилах.
- Ты внучка бабушки Маро?
Вельда обернулась на голос. Перед ней стояла дочь пустыни, не старше пяти лет от роду, но уже с блеском истинного имени во взоре. Вельда молчала, глядя рассеянно и отрешённо поверх головы дочери степей.
- Ты похожа на бабушку Маро. Но она осталась в доме, когда нас изгнали; и, наверное, она уже умерла.
Вельда молчала.
- А почему вас изгнали? Покажи. - Кодрак привстал, проковылял к арыку, присел возле девочки на песок, готовясь внимать.
- Мы были знающие. И управляющему не понравилось это. Он пришёл и...
...и решил.., он просто решил сделать небольшую ревизию. Он страшно боялся. Дом был большой, просторный, но их семья была ещё больше; посему любого захожего гостя не покидало ощущение тесной, сосредоточенной, безмолвной толчеи.
- Чем вы занимаетесь? Вы должны показать то, что знаете, - управляющий был непреклонен.
Дед смотрел на него по-молодому блестящими глазами, потом прикрыл набрякшие веки, уйдя в себя.
Циклопическая фигура в кожаных доспехах поднялась над равниной, обняла небосвод от горизонта до горизонта; зло топорща чёрные усы, гигантский воин разомкнул губы, и громоподобный глас прокатился по степи. Управляющий в страхе повалился на пол и под общий смех сгрудившихся в проходе детишек заполз под стол:
- Ты правишь его Именем?! Довольно! - закричал он деду. Тот открыл глаза, и огромная фигура, заслоняющая полнеба, исчезла.
- Дедушка большой шутник. -- Говорила она смеющейся внучке, но в глазах бабушки Маро не было смеха.
- Вон, все вон отсюда. Завтра вас не должно быть здесь.
И ушёл.
- Я никуда не пойду, - тихо произнесла бабушка Маро, и по интонациям голоса было ясно, что уговаривать её бесполезно. На следующий день вся многочисленная семья снялась с места и ушла на юг, в пустыню. Одна лишь бабушка Маро осталась в большом пустом доме, где сквозняк гонял по полу клочки сухой травы и по грану истреблял запах обжитости в некогда уютном жилище.
- Видишь? - спросил Кодрак.
Вельда не ответила. Дух её был в смятении. Она вошла в дом; осторожно ступая по скрипучим половицам, прошлась по помещению, остановилась перед дверью в дальнюю комнату, отворила её. Бабушка Маро лежала на полу, закутавшись в плед и глядя в стену. Вельда присела рядом с ней, протянула руку и слегка коснулась головы Маро, провела ладонью по седым волосам, пощупала тугой узел на затылке. Маро повернула голову:
- Кто здесь?
Вельда молчала. Чувство, рождающееся в ней, было для неё внове.
- Вот, осталась, - говорила бабушка Маро. - Думаю, чего уходить, уж не время-то для путешествий. Отходить нужно в родном доме, я так понимаю... Хлеба вот оставили с сыром. Но я не хочу. Хочешь хлеба с сыром?
Что-то закапало из глаз Вельды, она наклонилась и обняла бабушку Маро, крепко прижала её к себе. Покачиваясь, она тихо напевала колыбельную, и слёзы, драгоценная влага пустыни, текли у неё по щекам, капали на грудь, на панцирь из толстой бычьей кожи. Маро молчала. Потом она глубоко вздохнула и закрыла глаза. Она прекрасно понимала, что это была за песня, ведь она была знающей.
Вельда держала на коленях её голову, вглядываясь в черты лица умершей, изо всех сил пытаясь понять смысл этого нелепого, ничего с собой не несущего перехода. Она искала смысл Смерти и не находила его. Но не находила она и Лжи. И от этого в груди у неё вместо божественного гнева рождалась боль, как будто в грудину ей забили толстый корабельный гвоздь.
Вельда любовалась строгой старческой красотой бабушки Маро. Губы знающей были плотно сжаты, морщины лишь красили контрастное, с резко очерченными чертами, лицо, а широкие брови были изогнуты восхитительной дугой, как изготовившиеся к прыжку змеи. Даже в смерти она была прекрасна. И тут Вельда поняла, почему в мире столько изогнутого. Потому что всё в нём состоит из радости.
- Спасибо, - произнёс Кодрак. - Спасибо, доча. Иди домой. - и легко подтолкнул девочку в спину. Она улыбнулась и побежала к хижинам.
- Вельда...
Тщетно -- лишь оседала жёлтая пыль, потревоженная стремительными движениями той, которая была уже далеко. Глупо; ещё один урок неизвестно чего неизвестно с какой целью. Урок несознания? Копилка беспомощности. Несколько тёмных капель солёной влаги быстро впитались в песок, и через минуту их не стало.
* * *
Она никогда не знала, кто такая Вельда, и поэтому не знала, что такое смерть. Она стояла на коленях и вспоминала... Она стояла так уже тысячу лет, и вспоминала бесчисленное количество раз. Дыхание земли было близким и таким знакомым, словно рукопожатие старого испытанного друга. А мир вокруг делал вид, что он не знает её, отвергает её. Она лишь улыбалась на это.
- Ты на чужой земле! - сказал всадник. Она обычно не внимала происходящим событиям, если те не касались её прямо, и поэтому не заметила приблизившегося человека, пока тот не заговорил с ней непосредственно. Вельда не глядела на воина, взор её, как неистовый вопрос, был обращён к одинокому пушистому облаку, плывущему на восток. "Западный ветер на троне; что ж, приветствую тебя". Мысли её текли широко и свободно.
- Ты что, не слышишь, женщина?! Ты не из нашей семьи! Если ты разучилась говорить, то я научу тебя хворостиной...
Вельда не внимала. Пригнув голову, она теперь всматривалась в передние копыта лошади; они были сбиты и покрыты трещинами. Лошадка с шумом втягивала воздух и тянулась носом к Вельде, она знала эту женщину очень давно, она доверяла Вельде и... даже любила её. Да.
Всадник зло усмехнулся:
- Та-а-ак! Молись, женщина. Я свяжу тебя и заберу к себе, будешь моей третьей женой. Ха! Я буду пинать тебя утром и вечером, пока ты не выучишь хороших манер. И вместо этого дурацкого узора у тебя на лбу будет красоваться клеймо семьи Ум-Култум.
Он соскочил с коня, приблизился к дочери степей, схватил её левой рукой за волосы, занеся другую для удара, и...
...Кодрак сидел у порога и слышал, как земля содрогнулась. Лицо его помрачнело: "Эх, Вельда, Вельда! Женщина-убийца. Ты снова сделала это. Люди приближаются к тебе, как к опасным рифам, покрытым кипящей морской пеной, чтобы найти свою смерть, ибо прикосновение к тебе смерти подобно; чистая, могучая, непобедимая Вельда".
...в мгновение ока её рыжие волосы в грубой мужской руке превратились в пламя. Как стальная пружина, распрямилась она, встав во весь рост, и рука, сжимающая её шевелюру, сочно хрястнув, отлетела на двадцать шагов, обрызгав его лицо его же кровью.
- Айа, имсеттесми!!! Ты прикоснулся ко мне!?! - голос её отливал золотом, волосы языками пламени трепетали нимбом над головой, из глаз били снопы изумрудного света. - Умри же!!!
Она резко развернулась, неуловимым движением руки провела в воздухе черту, другую. Слышался свист рассекаемого ладонью воздуха и чавканье расчленяемого тела. Не успел воин сделать и одного вздоха, как уже лежал на земле, истекая кровью, а его ноги и руки были разбросаны вокруг, пламенела щедро политая кровью трава.
- Кто ты?.. - Вельда отвела взгляд от гряды гор на севере и рассеянно посмотрела в безумные глаза получеловека.
Умирающий с трудом проговорил:
- Меня звали Медвежья Лапа.
Страдание засветилось во взгляде женщины-ветра:
- Несчастный, ленивый, безалаберный! Ты даже не потрудился узнать у степи своё настоящее имя. Умирай же без песни смерти и возродись двуногой собакой.
Она унеслась вдаль, не заметив, что Кодрак уже хоронил изуродованное тело своего брата, засыпая его комьями земли, да это было ей и неинтересно. Она искала себя. Или... что?
- Когда же ты найдёшь меня? О-о! Это произойдёт не скоро, если забыть о том, что это уже произошло века назад, - Кодрак вытер кровь с рук пучком травы и затянул песнь смерти. Синие сумерки пали к ногам земли, прося пощады. Земля отвечала светом.
* * *
Стены хижины были украшены разноцветными масками, из щелей между досок торчали клочья пакли.
- То, что ты видела - правда. Это было, и это будет. Нужно в конце концов образумиться и слушать то, что я тебе говорю.
- Но Кардош умма... вложи в ножны свои советы. Ты говоришь так, будто моя могила уже ожидает меня тут же, за порогом, и некому спеть песнь.
- Ты ушла от меня, но, даже если ты останешься, всё то же равнодушие будет залогом неудачи нашего воссоединения. Своим отказом ты рушишь ещё несозданные миры.
Вельда усмехнулась:
- Я ведь разрушительница!
- Кто тебе это сказал?
- Как это "кто"? Ты! - она порывисто встала, удивленно глядя на Кардоша, нахмурилась, как бы что-то припоминая. - Кажется, это был ты.
- Нет. Это был Кодрак.
- Но у Кодрака левая нога из дерева. Это был ты.
- Но ведь ты сама убила Кодрака, а он в оазисе. Так что не доверяй своей логике. Она подв... - Кардош не успел договорить, Вельда стремительным движением схватила его за горло и чуть сдавила пальцами мужскую небритую шею. Глаза воина вылезли на лоб. Он не мог даже захрипеть.
- Запомни! Я! Вельда! Хочу! Знать! Истину! И! Если! Ты! Вздумаешь! Использовать логику! Против истины, то... - она осторожно отпустила самого сильного в округе воина, печально обвела взглядом хижину, и такая боль горела в этом взгляде, такое отчаяние, что калека тут же забыл обо всем на свете и кинулся в ноги к дочери степей, орошая её босые ступни слезами и моля не оставлять бедную хромую землю на произвол её нелегкой и неясной судьбы.
Вельда почти не слышала его слов и рыданий. Взор её был настолько отрешён, что свет проходил сквозь неё, как будто она была не здесь, а очень, очень далеко!
Как будто рушился... сам костяк событий, как будто судьба мира... на волоске, как будто где-то, в неизмеримой дали, в непроходимой глуши, под стук барабанов и печальное пение бамбуковых флейт, усыпанное тропическими цветами, умытое водой из ключа, завернутое в пальмовые листья, запрятанное в погребальный шалаш, охраняемое грозными несговорчивыми стражами, одинокое, забытое, непонятое, нежелаемое, невоплощённое, неразделённое ни одним существом, умерло... стремление... земли.
- Куда ты?! - отчаяние потери в голосе Кардоша резануло ей по нервам не хуже зазубренного боевого ножа. Она остановилась, медленно развернулась; пламя жирника наполняло помещение красноватыми отблесками, полумрак в углах создавал впечатление, что комната гораздо больше, нежели есть на самом деле, и тень Вельды мерно покачивалась на стене хижины, хотя сама она была неподвижна, как изваяние... Высоким чистым голосом затянула она одну ноту. Мощный тон напряг пространство, окутал хижину, вознёсся к ночному небу, достиг предела силы и рассыпался. Загадочная вязь слов полилась из её уст...
- "Ты путешествуешь мирами мрачными и сияющими,
которым нет конца;
оставь земле то, что ей принадлежит;
будь легок и светел;
я добуду в этой жизни то, что не смог найти ты;
да не разгневаешься ты на отправившего тебя в последний путь, ибо путь этот - суть случайность в длинной череде того, чего не быть не могло;
ты возродишься травою, я буду ступать по тебе;
ты станешь вороном; я паду в бою;
я буду питать твою плоть;
мы станем врагами, ты споёшь песнь на моей могиле;
брат мой; сестра моя; сын мой; отец мой; меч мой; конь мой; земля моя..."
Вельда замолчала, отзвук последних слов песни затерялся в углах, звенящая тишина окутала тесное помещение, пламя жирника вдруг затрепетало и погасло. Звон тишины в углах стал невыносим, удушающ.
Кардош схватился за виски, в голове его тяжело бухал молот, пела наковальня, там ковалось оружие, призванное поразить душу земли, изничтожить самый корень жизни, который в действительности был корнем смерти, жаждущей поглотить проявленное и развившееся, восставшее из отбросов и дерзнувшее поднять взор к самим звёздам, мудрым и спокойным, спокойным и равнодушным, равнодушным свидетелям жизни.
- Что такое жизнь? - тяжело ворочая языком, спросил Кардош.
- Господне вдохновение, - раздался голос Вельды за его спиной. Он вяло развернулся.
- Чьё?! - он посмотрел на свои ноги, которые стремительно закручивались над его головой двумя потерявшими разум змеями.
- Господне. Это одна из последних новостей, разве ты не слышал, - эхо её голоса раздавалось в гулких коридорах, рассыпалось по просторным сумрачным залам со стенами коричневого цвета, покрытыми загадочными узорами. Кардош понёсся на голос, эхо этого голоса катилось впереди, он выбивался из сил, пытаясь не отстать, ибо он знал, что отстав, уже никогда не найдёт её, Вельду. Он тяжело топал кожаными сапогами по пыльным коридорам, выжимая из своих калечных ног невозможное, и никак не мог поймать эхо, оно постоянно маячило где-то впереди, где-то здесь, за углом.., за следующим.., нет, за тем.
"- Что это он?
- О! Двигается со скоростью звука. Интересно, догонит или нет?
- Прибавь температуры.
- Да ну, оставь, не поможет! Ведь коагуляция..."
- Вот глупцы! - думал Кардош. - Два муравья среди космического хлада. "Коагуляция", ха-ха. Сколько можно играть в бирюльки и считать себя хозяевами мира. Доколе мне лгать, притворяться, творить злодеяния, играть роль грозного ангела тьмы, и всё лишь для того, чтобы заставить их понять одну-единственную вещь - что их давно ждут.
Кардош вдруг споткнулся о камень и со всего маху врезался корпусом в угол каменного поворота, не удержался на ногах и покатился по полу. В момент удара хрястнуло где-то в груди, и он почувствовал, что внутри него окончательно что-то оборвалось. Сейчас он лежал на полу пещеры, приложившись ухом к земле:
- Что это было? - только и мог выговорить он, что-то бессмысленное и неуместное. Из-под земли раздался голос:
- Она спела над тобой песнь смерти.
- Над живым?
- О, да!
- И что теперь? - Кардош чувствовал, как его покидает жизнь.
- О, она великая изобретательница. Никто не знает, что теперь будет. Что-то в высшей степени новое. Никто не знает.
- Кодрак, ты должен знать! Невозможно придумать вопрос, на который бы ты не знал ответа.
Стены улыбнулись. И уходящим эхом прошелестело:
- Ответь мне, почему песнь жизни и песнь смерти содержат одни и те же слова? В чём же разница?
Кардош, отчаянно пытаясь зацепиться за опрокидывающийся пол, обдирал пальцы в кровь. Безрезультатно. Тихо и бесшумно он соскользнул в пропасть без дна...
Он путешествовал мирами мрачными и сияющими,
которым не было конца;
летел, оставив земле то, что ей принадлежит;
он был лёгок и светел...
На холме, озаряя пространство на триста шагов вокруг, горела хижина.
* * *
- Никогда, слышишь, никогда больше не делай этого! - Кардош был в гневе хозяина мира.
- Ты так боишься Нового? Ты живёшь лишь по закону? А-а, я забыла, ты ведь и есть Закон, ты Власть Земли, без твоего ведома ничего не должно случаться в этом мире. Хм! - она приложила палец к носу.
- Я Земля! Запомни, Вельда!
- Уйди, не мешай мне.
В бессильной ярости Кардош сжал подлокотники кресла, затрещало дерево:
- Я убью тебя!!!...
- Интересно, как?
Тишина пронизала пространство большого зала, застыла на стенах, напряглась в пламени свечей.
- Не знаю, как, но убью!.. Стой!!!
- Как же здесь скучно! Прощай! - её уже не было в зале; там, где она только что стояла, пыль завилась в бурунчик, который затем рассыпался, раскидав по полу мусор. В зале было сумрачно и тихо. Измучен, подавлен, откинувшись на спинку трона и закрыв глаза, Кардош, в недвижимости, в тягостном раздумии, в сильнейшей концентрации, в глубочайшей и неизбывной тоске копил радость.
* * *
Она лежала посреди широких пространств вельдской пустыни раскинув руки и ноги и устремив неподвижный взгляд в небо. Ей было одиноко.
"Почему, почему мне одиноко?
- Ты давно не виделась с душой земли.
- А точнее?
- Ты ещё не встречалась с душой земли.
- И?..
- И тебе одиноко.
- Где она, душа, я приду к ней даже на край света.
- Тут тебе не помогут твои быстрые ноги.
- Я готова умереть в пути.
- Гораздо труднее выжить.
- И?..
- И ещё труднее остаться жить..."
На северо-востоке в струях горячего воздуха возник мираж. Его фантастические очертания не ввели бы в заблуждение даже ребенка; было ясно с первого взгляда - это мираж.
"Жизнь это мираж. - Нет, это смерть хочет убедить нас, что она есть жизнь, и ей это до сих пор удавалось. - Значит, смерть это мираж. А что такое смерть, как не конец жизни. - У жизни нет конца. - И?.. - Просто жизнь ещё не заглядывала в этот уголок большого мира. - Но я, я ведь живая. - Ты пока лишь самая удачная нота прелюдии к грандиозному музыкальному произведению. - Ну раз так, всколыхни хотя бы поверхность вельдской равнины. - Останься хотя бы раз в живых..."
На юго-западе появилась фигура всадника на лошади. Она приближалась, страшно деформируемая в мареве сухих горячих потоков тепла, излишками отдаваемого землёй небу.
"Сколько лет прошло, а мир всё тот же и я всё та же".
Всадник приблизился к Вельде, спешился, тяжело ступая левой ногой-протезом подошёл вплотную, встал на колени, наклонился над ней и приложился губами к её темно-вишнёвым, потрескавшимся, сухим устам...
Мираж на северо-востоке оформился в тёмную точку, она, меняя очертания, медленно плыла по равнине.
"...как тяжко, как тоскливо. Печаль съедает моё сердце..." Вельда взвилась над землёй, едва заметными взмахами рук обезглавила дерзкого воина, упавшего кулём одежды к её ногам; поцелуй жил у неё на губах, прорастал в сердце диковинным цветком, её била нервная дрожь. Она вытащила из-за пояса погибшего нож и принялась устало копать могилу, пробивая безднами глаз нездешние пространства. Тёмная точка миража подплывала всё ближе. "Кодрак, Кодрак исса. Почему ты снова умер!"
Вельда мощными взмахами тяжёлого острия углубляла яму. Поцелуй рос в ней сладостным противоречием относительному бытию. Клинок к клинку сшиблись в смертельной схватке он и она. Светом и тьмою, их поединком, извечной борьбой, сражением, что никогда не начиналось и никогда не кончится, был обманут воздух вельдской равнины, была отравлена вся атмосфера мира.
Но... поцелуй рос в материи тела Вельды чудесным опровержением вечной схватки, как будто бы её никогда и не было. Как будто она вовсе не начиналась. "Кодрак, зачем ты умер?.. - Я жив. - О, это мираж. - Нет, я вынужден был предстать в облике миража, а миражу отдать свою плоть, иначе бы повторилось всё то, что случалось ранее, и ничего бы не вышло. - И ты не покинешь меня? - Нет. - Почему? - Потому что я Земля".
- Врёшь!!! - поверхность равнины вспучилась горбом, возник крутой каменный утёс. - Врёшь!!! - гремел голос Кардоша. - Земля это я!
И огромный земляной вал похоронил призрачную фигуру воина с левой ногой-протезом, женщину-убийцу, роющую могилу погибшему отцу и обезглавленный труп сына, убитого собственной матерью, так и не успевшей спеть над его могилой песнь смерти.
Поцелуй сиял в её груди подобно солнцу, проникая лучами во все её члены. Треск рвущейся земли смешался с хрустом разрываемого тела Вельды, и свет, запертый в её сердце, освобождённый вдруг, брызнул во все стороны, озаряя пустыню.
* * *
Вельда прислушивалась к отдаленным громовым раскатам:
- Что это?
- Гроза, - устало проговорил Кардош.
- На грозу не похоже.
- Может быть, землетрясение?
- А?
- Землетрясение... Но скорее всего, гроза. - Он снял со стены маску и стал внимательно изучать её.
- Кардош, расскажи мне о Кодраке.
Лицо Кардоша потемнело:
- Я не знаю о нём ничего... Иногда он говорит странные вещи. А временами мне снится, что я убиваю его; я колю его в грудь ножом и чувствую боль в сердце; я обезглавливаю его, и ощущаю, как холодная сталь рвёт мое горло; я выкалываю ему глаза, и тьма заволакивает мир мой и более я ничего не вижу. Тьма...
- Странно. Ты ведь действительно ничего не видишь.
- Хо!
- Ты не видишь простых вещей.
- Хм...
* * *
Это был их последний разговор перед уходом. Вельда была задумчива и рассеянна. Кодрак - в печали.
- Северные страны... Хм. Это далеко?
- Ты можешь убивать, Вельда. Ты умеешь это лучше, чем кто бы то ни было. Но когда-то... - он замолчал, раздумывая, стоит ли продолжать. - Когда-то ты давала жизнь. Кто научил тебя Жизни? Не он ли вложил в твои уста Песнь Смерти?
- Похоже, ты мудрее самой пустыни, - взгляд её погрустнел. - Я в печали оттого, что ничего не знаю.
- Никто ничего не знает.
- Но во мне горит жажда. Но... я не чувствую руки, которая повела бы меня.
- Повела? Хм. В конце концов, попробуй хотя бы разжать ладони. Просто разжать ладони и поднять их к небу.
- Ты глупее старого бабуина, - Вельда рассмеялась. - Но я не сержусь. Мы ещё встретимся?
Кодрак пожал плечами.
- Тебе предстоит долгий путь? - она вслушивалась в неведомое ощущение где-то в глубине груди.
Он снова пожал плечами. Это привело её в отчаяние, заставив вскрикнуть раненой птицей:
- Я судьба, и от меня не уйти! Кодрак исса. Мы обязательно встретимся. И я совсем не против такого расклада. До встречи, воин!
И её не стало.
Кодрак нахмурился, пожевал губами:
- Бабуин. Хм. Между прочим, нет зверя мудрее старого бабуина... Но я тоже не против, Вельда. Слышишь? Совсем не против! - он бросил эти слова на ветер, встав во весь рост. - Мы обязательно встретимся, дочь степей! - И хмурое выражение на его лице сменилось улыбкой. Потому что ветер ответил песней, и песня та была живительней, чем вода в арыке.
*
Где-то очень далеко отсюда, в чужих краях, где шесть месяцев в году с неба падает белая вата, а озёра покрыты толстой стеклянной бронёй, путешествовал тот, кого здесь назвали бы Кодраком. Он терпел нужду, страдал в тоске и одиночестве, не находя того единственного, с кем мог бы разделить груз чудовищной ответственности. Он смеялся, минуя хутора, деревни, небольшие города, в которых никогда не слышали о вельдской пустыне. Люди провожали его долгими взглядами непривычно голубых или серых глаз и иногда прятали улыбки в русые бороды, а иногда смахивали слезу тяжёлой натруженной ладонью; но чаще в их взглядах сквозило равнодушие, рождённое незнанием.
Кодрак смотрел чёрным взглядом в этот пёстрый и такой разнообразный мир, и печаль его сердца истекала из глаз, рассыпаясь в этом мире окаменевшими брызгами рубинов. Ибо видел он много дальше и больше того, что проникало в его зрачки: он видел огромную тень, нависшую над миром; страшный оскал механического Зверя, обёрнутого в шелестящий пластик; он видел Смерть, выползшую из пещер, где она пряталась миллионы лет, он видел, как она растекается по миру, топя и разлагая всё на своём пути; и ещё он видел несметные орды своих праправнуков, насилующих землю -- их мать -- в странном, иррациональном стремлении продлить свое беспамятство как можно дольше как можно более жестокими и бессмысленными методами. Он знал, кто их этому научил. Он шёл, предчувствуя цель; удивляясь обмороженным ногам, не чувствующим земли, человеческой низости, трусости и невежеству, природным красотам, своему месту в этом странном мире. Иногда он плакал от холода и голода, изредка воровал.
Вельда знала каждый его шаг... но она осталась там, в пустыне, за тысячи лет и расстояний.
- Кодрак исса, я уже и не надеялась на нашу встречу. Тебя не было месяц, но для меня прошли целые годы.
- А в тех местах, где я был, минули эпохи, родились и ушли в никуда цивилизации... Но их это так ничему и не научило.
- Кодрак исса. Что говорит мир? И говорит ли он что-нибудь?
- Мир стонет. Я был там, откуда надвигается тьма, рождающая свет. Я был среди людей, которые не знают, что такое человек. Я был в стране слепых и умирал там множество раз. Живое существо для них -- набор углеводов и аминокислот. Они разучились общаться с деревьями, камнями, травой и солнцем. Большой Лес на севере пытается докричаться до их сути, но они глухи; и поэтому они считают глухим и слепым весь остальной мир.
- Как можно не слышать Большой Лес? Они вообще говорят с деревьями?
- Они обрубают деревьям руки, руководствуясь своими извращёнными понятиями красоты, из-за чего деревья заболевают, становятся трухлявыми и быстро погибают; они бреют лужайки, превращая их в уродливую щетину -- зелёную пустыню, по сравнению с которой наша пустыня -- живой организм; их квадратные кусты просто ошеломили меня. Если бы ты видела то, что они называют "облагораживанием", ты бы к чёрту разметала весь их искусственный мир с мёртвыми газонами, квадратными деревьями и зарешёченным небом, исполосованным дымами. Они создают мёртвые рощи, где каждое дерево растёт не там, где ему захотелось, а там, где его заставили расти. Они не видят душу Леса.
- Но, Кодрак, как можно не видеть душу леса?
- Достаточно быть просто глухим и слепым.
- Но ведь для того, чтобы видеть душу, не нужны уши и глаза.